Эвтаназия 
Ирина  Всеволодовна  Шанина








Жила-была девушка с красивым именем Василиса. Была она жизнью вполне довольна: любимая работа, отличный коллектив, умный начальник, своя квартира на Кутузовском проспекте — не жизнь, а сказка. Но вдруг… Даже в самом страшном сне Василиса не могла представить, в какую историю ввяжется, отправившись на поиски пропавшей коллеги. И вот вокруг уже громоздятся трупы, на хвосте висит Служба безопасности, а путь лежит в странный пансионат с претенциозным названием «Город солнца»…







Ирина Шанина

Эвтаназия





ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


Однажды, блуждая по просторам Интернета, я наткнулась на любопытный форум. Какая-то девушка спрашивала у сетевой общественности, почему нет закона, разрешающего добровольную эвтаназию. Для людей, которые типа от жизни устали, но не имеют достаточно мужества, чтобы совершить самоубийство. Девушка требовала, чтобы этим людям было дано право отправиться в специальный центр, где их бы быстро и безболезненно умерщвляли. С теми, которые «от жизни уставшие», все было ясно. Устать-то они устали, но брать на себя тяжкий грех самоубийства не желали, предпочитая, чтобы все было сделано чужими руками. Гораздо интереснее был вопрос, согласился бы кто-нибудь выполнять такие функции. Убивать не преступников, не смертельно больных, чьи дни и так сочтены и заполнены невыносимой болью… Убивать своих сограждан. Я так долго думала об этих людях, что в конце концов они стали для меня почти реальными. Пришлось отложить на время очередную книгу, в которой было написано целых четырнадцать страниц, и взяться за эту.

Когда прошлым летом я написала первую строчку, я была уверена, что в нашей стране такой закон не может быть принят. Но, как у любого автора, мелькнула мысль: а что будет, если…

Я закончила эту книгу 11 апреля 2007 года, а буквально через несколько дней в СМИ появилась информация, что Совет Федерации готовит закон, разрешающий эвтаназию в России.

Полагаю, об эвтаназии еще долго будут спорить. Этот роман — лишь фантазия на заданную тему. Все герои, как обычно, вымышленные. Правда, с некоторыми из них вы знакомы очень давно — с самого раннего детства, а некоторых я придумала сама. Зато город, в котором происходят события, — самый что ни на есть настоящий, я только немножко приукрасила его и рассказала его маленькие тайны.

С глубоким уважением к читателям, Ирина Шанина




Глава 1


Бывают дни, когда все, ну просто все валится из рук Кофе закончился еще вчера, о чем я, конечно же, забыла и вспомнила, только когда, уже вскипятив чайник, полезла ложкой в банку. Чай я с утра не пью, какао тоже. Я решила забить на завтрак и перекусить на работе, вытащила из холодильника бутылочку с йогуртом, тут же выронила; неплотно закрученная крышка соскочила, содержимое вылилось на пол.

Яростно ругаясь и посматривая на часы, я собирала йогурт с пола бумажными полотенцами. Побочные эффекты в виде прилипания тапочек решила устранить вечером. Сейчас на это совершенно не было времени, я и так уже опаздывала.

Конечно же, в последнюю минуту, уже стоя в прихожей, я обнаружила, что поехал правый чулок. Пришлось срочно снимать чулки, а заодно и юбку, так как новой пары чулок у меня не было.

Я выскочила из дома в 8.15. Голодная, растрепанная, с наспех нанесенным макияжем, в мятых брюках (вытащила из шкафа первые попавшиеся, гладить некогда) и туфлях на босу ногу, так как гольфы тоже, как нарочно, попадались разных оттенков. Взглянув на часы, я поняла, что с машиной лучше не связываться — простою не меньше часа в пробке, а потом не найду места для парковки. Мой выбор на сегодня — метро. В 9-03 я уже входила в офис. Как всегда, я оказалась первой. Люда и Андрей, тщательно скрывавшие свой служебный роман в течение полутора лет, три недели назад сочетались законным браком. Отпуск не брали, но вот уже третью неделю беззастенчиво опаздывали на работу. И ни у кого не хватало духа сделать им замечание, уж больно счастливо-заспанные лица были у ребят. А уж после выходных раньше одиннадцати их можно и не ждать. Хорошо, что сегодня должна выйти из отпуска Марина. Вообще-то, в отпуск должна была идти я, но две недели назад шеф вызвал меня в кабинет и попросил уступить очередь Маришке, потому что ее психологическое состояние оставляло желать лучшего. Количество неприятностей, выпавших на ее долю за последний год, превысило все допустимые нормы. Сначала скоропостижно скончался отец. Не успела она отойти стресса и расплатиться с долгами, как тяжело заболела мама. Три месяца Маришка металась между работой и больницей, истово веря в чудо. Потом были еще одни похороны, что доконало ее окончательно. В довершение ко всему мужчина, с которым она встречалась уже больше полутора лет, тихо растворился, устав, как он ей заявил, от бесконечных проблем. В результате ранее спокойная и милая женщина превратилась в задерганное существо с диким взглядом и неадекватной реакцией. Мы сначала старались не реагировать на ее выходки, понимая, что человек пережил слишком много. Но время шло, а ситуация не становилась лучше. И вот тогда шеф вызвал меня к себе и попросил перенести отпуск с апреля на сентябрь. Я согласилась. В тот же день шеф заставил Маришку написать заявление, и вот уже две недели ее не было на работе. По личному указанию шефа никто из нас не пытался ей звонить в течение этих двух недель. Я было заикнулась, что надо бы поинтересоваться, все ли в порядке. Но шеф зыркнул на меня, а потом по секрету сообщил, что отправил ее в отпуск не просто так, а порекомендовал обратиться к хорошему психотерапевту и даже дал денег, чтобы Маришка смогла оплатить недешевые услуги специалиста.

Интересно, помогли Марине ежедневные сеансы или нет. Впрочем, ждать осталось недолго, скоро она сама появится, вот все и узнаю. Я включила компьютер и направилась в туалет — помыть руки и набрать воды для полива цветов. Проходя мимо стола Андрея, я передвинула ячейку на календаре. Сегодня у нас 25 апреля. Последняя неделя перед майскими праздниками. В принципе, не так уж и страшно, что пришлось уступить свой отпуск. Так или иначе, на майские я отдохну.

Вернувшись через пять минут, я с удивлением обнаружила, что по-прежнему нахожусь на рабочем месте в одиночестве. Как там ни сложилось у Маришки с сеансами психотерапии, но к работе она приступать явно не спешит.

Без двадцати десять в комнату заглянул Костя — наш горячо любимый шеф.

— Ну что? — кивнул он в сторону Маришкиного стола.

Я развела руками и изобразила на лице крайнюю степень удивления.

— Когда появится, скажи, чтобы ко мне зашла, — попросил начальник.

В одиннадцать появились Люда и Андрей. Удивившись, что Маришки еще нет, извинились за поздний приход.

— Мы, Лен, не хотели тебя подводить, — щебетала Люда, пока Андрей, искупая вину, бегал к кофейному автомату. — Мы были уверены, что Савушкина сегодня выйдет.

К часу дня стало ясно, что Марина Савушкина по неизвестным причинам решила сегодня на работу забить.

Впрочем, заморачиваться по этому поводу было совершенно некогда. Наша работа — новости. Мы их, конечно, сами не создаем, только доносим до других, но шеф наш, Костя, — человек весьма требовательный. Он хочет, чтобы мы не только доводили до сведения читателей факты и цифры, но еще и объясняли, почему и как, с нашей точки зрения, описываемое явление могло произойти.

Сегодня темой дня были очередные слушания по поводу отмены закона об эвтаназии. История вопроса насчитывала уже не один год.

Все началось с того, что на ничем не примечательном заседании нашего законодательного органа совершенно неожиданно как для электората, так, наверное, и для самих избранников был принят в четвертом чтении закон о добровольной эвтаназии. Закон этот рассматривался Думой несколько раз, и каждый раз его отклоняли. Ибо принципы, прописанные в том документе, входили в противоречие с основными заповедями христианства. Закон предполагал, что лица, по тем или иным причинам не желающие жить, имеют право обратиться в специальный центр. Где, подписав договор о добровольном уходе из жизни, будут подвергнуты безболезненной и быстрой эвтаназии. Пожалуй, со времен монетизации льгот ни один закон не вызывал таких бурных протестов. Кинулись разбираться, и вроде даже удалось выяснить, что в день принятия одиозного закона дала сбой система голосования, посчитав все наоборот. Голоса, поданные «против», она вывела как голоса, поданные «за», вследствие чего закон был принят практически единогласно. Однако на разбирательство ушло ни много ни мало полгода. За это время в нескольких крупных городах были открыты Центры добровольной эвтаназии (ЦДЭ). Процесс претворения в жизнь нового закона сопровождался митингами и пикетами. Ежедневно в сводках новостей появлялись сюжеты на волнующую общество тему. В городе N. студенты закидали яйцами здание городской администрации, выдавшей разрешение на открытие ЦДЭ, а мэр города NN. твердо пообещал жителям, что, пока он у власти, такого безобразия не будет.

Но более всего слухов возникало по поводу персонала ЦДЭ. Говорили, что берут туда только добровольцев. Причем не всяких, а только тех, кто пройдет уйму тестов. Ведь как ни ссылайся на закон, как ни обзывай это по-научному, суть их работы от этого не менялась. Человек, пришедший работать в ЦДЭ, становился убийцей.

В целях безопасности все данные о сотрудниках ЦДЭ заносились в совершенно секретные файлы, доступ к которым имел только очень узкий круг лиц. Схема работы ЦДЭ выглядела так Человек отправлял заявку по электронной почте, где подробно описывал ситуацию, кажущуюся ему неразрешимой. И ждал ответа. Текст письма анализировался сотрудниками лаборатории бихевиористики. Маньяки и лица, страдающие душевными заболеваниями, отсеивались сразу. Тем, кого не забраковали на первом этапе, предлагали приехать в назначенное время для прохождения дальнейших тестов. Тестирование проводилось не в здании ЦДЭ, это было бы затруднительно — возле всех ворот, калиток и дыр в заборе дежурили журналисты, милиция и возмущенная общественность. Выяснить, где тестировали претендентов на должности убийц, так и не удалось. Хотя журналист одного из скандальных изданий предпринял попытку завербоваться в ряды «ангелов смерти» (так их окрестила желтая пресса), отправил письмо и даже был приглашен на собеседование. Приехав по указанному в письме адресу, журналист обнаружил, что дом готовится под снос и всех жильцов два месяца назад выселили. Журналист был молодой, горячий и очень сильно хотел прославиться. Вместо того чтобы спокойно вернуться домой и сесть писать статью о том, что ЦДЭ — это миф, наколка, разводки через Интернет и никого в убийцы не вербуют, подтвердив свою версию фотокопией письма в ЦДЭ и фотографиями заброшенного дома, он решил зайти в квартиру, которая была указана в инструкции. По странному стечению обстоятельств именно в этой квартире оказались прогнившие перекрытия, которые рухнули, когда журналист заглянул в ванную комнату. Он пролетел два этажа, но, как ни странно, остался жив, хотя был обнаружен далеко не сразу. Можно сказать, ему повезло. На следующий день приехала бригада рушить дом, и, скорее всего, лежать бы ему под обломками, не позвони журналисту девушка, с которой он договорился встретиться накануне вечером, сразу после тестирования. Журналист, повторю, был молод, хорош собой, и девушка не без оснований полагала, что «тестирование» — это просто отмазка. Она обрывала телефон всю ночь, а утром позвонила, чтобы торжественно сообщить ему, что все между ними кончено. Этот звонок и услышали сотрудники Горстроя. Немедленно были вызваны спасатели с собаками, и сильно помятый, но живой журналист был доставлен в больницу.

Этот случай имел серьезные последствия. Журналист тут же стал героем и даже получил премию за лучший репортаж. Прокуратура затребовала объяснений у местного руководства ЦДЭ. Руководство объяснения дало. Представители ЦДЭ не стали оправдываться, а заняли наступательную позицию. Они отметили, что ЦДЭ созданы для людей, столкнувшихся с серьезными проблемами в жизни. Главная задача сотрудников ЦДЭ — помочь людям преодолеть кризис. И только в случае, если в течение довольно длительного контрольного периода пациент так и не отказывается от идеи добровольной эвтаназии, вступает в силу закон. Вопрос этот крайне деликатный, нетактичное вмешательство журналистов создает вокруг центров нездоровую атмосферу.

— Вы поймите, — вещал с экрана солидный господин, которого ведущий программы представил как «руководителя ЦДЭ N-ской области», — наша работа не менее сложна, чем работа психиатров. Разница заключается только в том, что психиатры выписывают таблетки, а мы стараемся воздействовать другими методами.

«Руководитель» помолчал немного, после чего добавил:

— Я бы даже сказал, что нам сложнее. Потому что все наши клиенты видят в смерти спасение, и их бывает очень сложно переубедить. Вы, журналисты, — неожиданно наехал он на ведущего, — должны защищать интересы членов общества. А вы раздуваете скандал. В итоге люди боятся обращаться в центр, потому что опасаются утечки информации. У нас все строго конфиденциально. На первом приеме сотрудник центра не видит клиента, и у последнего остается шанс передумать. И этот шанс сохраняется до последней секунды.

— Скажите, — перебил его ведущий, — правда ли, что вы набираете спецперсонал через интернет? Ведь фактически вы предлагаете людям работу убийцы?

«Руководитель» рассмеялся. Смех его почему-то сильно задел ведущего, и тот язвительно заметил, что не видит в своем вопросе ничего смешного. Ведь речь идет о жизни и смерти — категориях вечных.

— Вы совершенно правы. — «Руководитель» вмиг посерьезнел лицом. — Смешного в этом ничего нет. Я просто подумал, как все-таки у нас любят создавать слухи, а потом раздувать их… Причем на пустом месте. Вы сами-то верите в то, что сказали? Я повторюсь: мы работаем с людьми. Слишком высока цена ошибки. Вы не можете этого не понимать. И даже понимая, все равно повторяете неизвестно кем запущенную «утку».

Тут в обсуждение включился зал. И, к большому удивлению устроителей передачи, рассчитывавших раз и навсегда уничтожить ЦДЭ, мнения присутствовавших разделились, причем в абсолютно сопоставимой пропорции. Когда на табло зажглись окончательные результаты голосования, выяснилось, что почти половина сидящих в зале людей так или иначе одобряет закон о добровольной эвтаназии и не видит в нем нарушения прав человека. Даже выступления представителей различных конфессий, единодушно считающих самоубийство смертельным грехом, не произвели должного впечатления на участников дискуссии. А один не в меру сообразительный молодой человек из четвертого ряда даже вступил в дискуссию со святым отцом. Юноша напомнил, что в случае с ЦДЭ люди, решившие добровольно уйти из жизни, не совершают самоубийства. А стало быть, никакого греха в этом нет. Священник слегка растерялся, но быстро нашелся и возразил, что данный закон неприемлем с точки зрения религии, потому что исполнители добровольного приговора становятся убийцами.

Слово было произнесено, толпа возбудилась. Гости передачи и участники обсуждения из зрительного зала рвали друг у друга микрофоны… Одни вспоминали недавние громкие процессы, когда перед судом представали врачи, прекратившие страдания пациентов. С точки зрения части присутствовавших, такой акт был проявлением милосердия. Другие соглашались с представителями церкви, что отобрать у человека жизнь может лишь тот, кто ее дал. И негоже медикам играть в бога.

«Руководитель» ЦДЭ удовлетворенно кивал и время от времени подливал масла в огонь. В частности, когда заговорили об осужденных врачах, он напомнил, что медицина за последние полвека развивалась очень быстро. И что сейчас вполне реально поддерживать жизненные процессы в почти мертвом теле.

— Вы хотите сказать, — ехидно поинтересовался один из противников закона об эвтаназии, — что человечество должно отказаться от современных методов лечения и оставить лишь малоэффективные, но зато проверенные веками «народные средства»?

— Отнюдь, — неожиданно резко ответил «руководитель». — Просто, как мне кажется, мы давно уже присвоили себе право продлевать жизнь. Фактически медики играют в бога уже давно… Только когда речь идет о продлении жизни, это считается прогрессом науки… А не есть ли это нарушение воли Божьей — поддерживать жизненные процессы в телах, которые самостоятельно этого делать уже не могут? В телах, которые не проживут и минуты, будучи отключены от аппаратов искусственные легкие, искусственные почки, искусственное все остальное?

Тут кто-то с места выкрикнул «долой ЦДЭ», соседи зашикали на него, но выкрикнувший не унимался. Слово за слово — никто не заметил как, но участники дискуссии от взаимных оскорблений и упреков плавно перешли к потасовке. Ведущий попытался разнять дерущихся, немедленно получил в зубы, после чего на экранах телевизоров появилась реклама зубной пасты.

На следующий день газеты вышли с заголовками «Скандал вокруг ЦДЭ», «Чья возьмет?», «Трудно ли быть богом?». А в одном, самом известном и самом скандальном издании была проанонсирована дискуссия, во время которой должны были скрестить шпаги противники ЦДЭ и часть думцев, проголосовавших за принятие возмутительного закона. Дискуссия не состоялась. Была отменена без объяснения причин. Точнее, причины-то были названы, но выглядели они скорее как отмазка. Общество замерло в ожидании — что сейчас будет! Но спорщиков ожидало разочарование: как по мановению волшебной палочки, все публикации на тему ЦДЭ прекратились. Главному редактору той самой скандальной газеты, вскоре принявшему участие в передаче «О жизни без прикрас», даже вопрос задали в прямом эфире: «Почему вы вдруг так резко изменили свою позицию?» Главред к вопросу явно подготовился. И ответил, что, мол, позиция газеты как раз и состояла в том, чтобы дать возможность высказать разные точки зрения. И «круглый стол» был уже подготовлен, даже помещение арендовали, но в последний момент думцы отказались. На вопрос же, почему, по его мнению, прекратились все публикации на эту тему и не стоит ли за этим власть, главный редактор бодро ответил, что тема себя изжила и что руководство ЦДЭ по-своему право, надо дать им время поработать, а не делать скоропалительных выводов в отсутствие конкретных фактов.




Глава 2


Какое-то время о ЦДЭ не было ни слуху ни духу. Даже пикетировавшие центры сумасшедшие старушки слегка подустали и переключились на другой, непосредственно затрагивающий их интересы скандал — через две недели после возмутительной телепередачи как по заказу объявил себя банкротом один из самых крупных негосударственных пенсионных фондов. Поскольку это был далеко не первый случай в историк страны, когда у большого числа граждан отбирались честно заработанные или накопленные деньги, думалось, что и на этот раз все пройдет гладко. Ну побунтуют немного пенсионеры, ну дадут им какую-нибудь компенсацию в размере, скажем, десяти процентов от лежавшей на счету суммы. Однако ж между прошлыми случаями и теперешним имелась одна существенная разница. Нынешние вкладчики, враз лишившиеся своих накоплений, были людьми, чья молодость пришлась на бурные годы перестройки и становления капитализма в России. Эти люди не страдали пиететом перед властью, не боялись репрессий и четко понимали, что за свои интересы надо бороться. Посыпалась волна судебных исков, глава обанкротившегося фонда попытался выехать за границу, но был задержан в аэропорту, доставлен в прокуратуру, откуда после пятичасового допроса был отпущен под подписку о невыезде.

Пока банкир отсиживался на даче, разъяренные вкладчики пикетировали шоссе (в сам дачный поселок их не пускали наряды милиции, пытавшиеся не допустить самосуда)… В воздухе пахло если не революцией, то, по крайней мере, социальным бунтом и отставкой премьера. На этом фоне совершенно незамеченной прошла новость о самоубийстве девятнадцатилетней девушки. Тем более что девушка проживала в небольшом городке N., не была отличницей учебы или победительницей местного конкурса красоты. Незаметная при жизни, после смерти она удостоилась лишь пары абзацев в колонке криминальной хроники.

Удивительно, но очень долго никто не обращал внимания на периодически появляющиеся сообщения о фактах внезапных самоубийств и несчастных случаев. Может быть, потому, что жертвы не имели между собой ничего общего. Они жили в разных городах, принадлежали к различным социальным группам, среди них были как мужчины, так и женщины, да и возрастной разброс был широк — от восемнадцати до семидесяти лет.

Тем временем процесс против руководства пенсионного фонда потихоньку набирал обороты. Экс-глава фонда нанял самого модного адвоката, но среди потерпевших тоже были не лыком шитые люди, поэтому самому модному и дорогому адвокату предстояло сразиться со своими опытными и лишь ненамного более дешевыми коллегами.

Газеты тут же окрестили это судебное разбирательство — «процессом века». Раз в неделю появлялись аналитические статьи, авторы которых взвешивали шансы самого модного адвоката добиться оправдательного приговора для своего клиента. Защитника сравнивали с Плевако, Перри Мейсоном и другими знаменитыми адвокатами, как реальными, так и вымышленными. В первый день судебного заседания район «Дорогомилово» во избежание беспорядков был оцеплен милицией. Проехать на Студенческую улицу, где раньше действительно находился студгородок, можно было лишь тем, кто был занесен в базу жильцов этого ныне престижного района столицы. Пятиэтажки там давно снесли, жителей снесенных домов выселили в Новоподмышкино, а здесь вырос суперэлитный квартал малоэтажной застройки. Люди, инвестировавшие деньги в этот проект, не желали обитать в монолитных 25-этажных муравейниках. А главное архитектурное управление г. Москвы поставило перед архитекторами, проектировавшими комплекс, еще одно ограничение: вновь построенные дома не должны были «выглядывать из-за плеч» исторических построек Кутузовского проспекта. Архитекторы постарались, взяв за образец один из пригородов Сиэтла — Бельвью. Через год на месте бывшего студенческого городка выросли трехэтажные домики в непривычном для русского глаза колониальном стиле. Обитателей окружавших студгородок пятиэтажек выселили за пределы МКАД. Судьба вьетнамцев, населявших в последние двадцать лет бывшие общежития горного института, так и осталась неизвестной. Куда они подевались, никто не знал. Подевались, и все тут.

Инвесторы денег на постройку не пожалели, и райончик получился просто загляденье. Дорогой, но очень миленький. Название долго искать не пришлось, как же называться такому кварталу, как не «Дорогомилово» — название хорошее, проверенное временем. Въезд и вход в новоиспеченное «Дорогомилово» осуществлялся по индивидуальным биометрическим пропускам. А если кому из жителей вдруг приходило в голову устроить вечеринку, то гостей впускали строго по спискам.

Единственной ложкой дегтя в медовом существовании жильцов элитного квартала было здание районного суда, построенное в незапамятные времена и удивительным образом сохранившееся, хотя на памятник архитектуры оно совершенно не тянуло. Почему это произошло, никто не знал, но здание суда торчало по соседству с колониальными домиками, как гнилой зуб среди белоснежных протезов. Дорогомиловцы неоднократно пытались добиться сноса здания, но все их петиции таинственным образом исчезали в недрах начальственных кабинетов, и районная Фемида продолжала вершить правосудие в двадцати метрах от элитного квартала.

По счастью, судебных дел было немного, и постепенно жители «Дорогомилова» привыкли к тому, что периодически к неказистому зданию подъезжают машины с зарешеченными окнами. Из машин вооруженные милиционеры выводят граждан в наручниках и все вместе скрываются в коридорах суда. После заседания граждане либо объявлялись невиновными и покидали присутственное место без наручников и с гордо поднятой головой, либо все те же милиционеры отвозили их обратно в тюрьму. При любом исходе покой жильцов квартала «Дорогомилово» не нарушался. Никто из осужденных не предпринимал попытку бежать, никто из освободившихся не рвался вновь попасть в лапы правоохранительных органов. Со временем посетители суда стали даже чем-то вроде местной достопримечательности. Ведь невозможно в полной мере ощутить свое благополучие, если не с чем сравнивать. А тут прямо под боком «Нью-Йорк — город контрастов».

Сложившееся равновесие рухнуло в день первого заседания по делу обанкротившегося фонда. С утра жильцам пришлось пробираться на своих машинах сквозь плотную толпу журналистов и любопытствующих, что не могло не вызывать раздражения. Солидные «бентли» и шустрые «феррари» и «мазератти» ползли медленно, потому что столпившиеся вокруг здания суда люди не обращали на них никакого внимания, а если и замечали вдруг сигналящий автомобиль, то дорогу уступали крайне неохотно. Ведь стоило кому-либо из журналистов сойти с удобного для обзора места, туда немедленно устремлялись коллеги. Один ретивый репортер даже залез на фонарный столб, пытаясь сделать снимки через открытое окно. Репортера быстро сняли, окно закрыли.

Первый день процесса не принес никаких сенсаций. Второй, впрочем, тоже. Сенсация появилась только на третий день — и к слушаемому делу не имела никакого отношения.

Некто Михаил Петров, обозреватель провинциальной газеты «N-ский вестник», находясь в отпуске, заехал в Москву навестить родственников. Так вышло, что время визита Петрова совпало с началом процесса над экс-главой пенсионного фонда. Шустрый Петров, в чьем основном ведении была колонка криминальных новостей, немедленно связался с главным редактором и быстренько переоформил отпуск в командировку. Правда, главред выдвинул условие: если в первые пять дней процесса ничего эксклюзивного Петрову добыть не удастся, то командировка заканчивается и Петров должен вернуться в город N., так как бюджет не резиновый и долго сидеть в Москве за счет редакции никому не дозволяется. Первые два дня оказались не слишком урожайными. Петрову удалось взять интервью у трех клиентов фонда. Материал с фотографиями был немедленно передан в редакцию. Наутро «N-ский вестник» вышел с заголовком «Мы не хотели в старости собирать бутылки». На следующий день провинциальный журналист сфотографировал элитный комплекс «Дорогомилово» и переговорил с тамошним охранником. Материал, сочиненный в результате данных действий, имел большой успех. Умело педалируя нелюбовь регионов к столице, Петров бойко обозначил проблему «Они в этот фонд деньги не вкладывали». Под гневным определением «они» подразумевались жители элитного поселка. Главный лично написал Петрову благодарственное письмо и пообещал продлевать командировку вплоть до вынесения судом окончательного вердикта. Однако на третий день по требованию адвокатов защиты слушания перевели в закрытый режим. Веского повода далее торчать в Москве у Петрова не осталось.

К вечеру третьего дня, истомившись в ожидании, он направился в небольшую кофейню на Киевской улице, где постоянно околачивались журналисты в ожидании сенсации. Сегодня там было особенно людно. Кто-то возмущался решением суда вести дальнейшие слушания при закрытых дверях, кто-то, напротив, жарко доказывал, что это было необходимо, дабы избежать тенденциозности в освещении процесса… Петрову все эти разговоры были до лампочки, ум его занимала гораздо более важная задача — как убедить главного продлить командировку. Неожиданно в голову ему пришла неплохая идея. Надо бы выяснить, сколько клиентов фонда проживает в городе N. А потом, в зависимости от результатов расследования, можно будет подумать и о статье. С заголовком, к примеру, «Среди пострадавших — наши земляки». Петров достал ноутбук и набрал в поисковой строке слова «город N., пенсионный фонд, пострадавшие…», немного подумал и добавил «самоубийства». На тот случай, если кто-то из обманутых вкладчиков свел счеты с жизнью или хотя бы предпринял попытку суицида. На запрос выпало более двухсот ссылок. Петров методично, одну за другой, начал их открывать. Как обычно, далеко не все ссылки работали; как обычно, часть из них уводила либо на недавно созданные каталоги, либо на сайты фривольного содержания. Однако попалось и кое-что интересное. Поначалу Петров не обратил внимания на самоубийства, совершенные в городе N. людьми далеко не пенсионного возраста. Заинтересовался он этим фактом лишь после того, как открыл пятую ссылку, сообщающую об очередном подобном случае. Это уже не было похоже на простое совпадение. Михаил немного подумал и набрал в поисковике слова «статистика самоубийств в городе N.». Результат запроса его удивил и озадачил одновременно. Поскольку в своей газете Михаил отвечал за колонку криминальных новостей, он прекрасно представлял себе ситуацию с преступностью в родном городе.

Город N. относился к числу тех, где жизнь идет медленно и неторопливо. Самая тяжелая работа в таких населенных пунктах — найти хоть какую-нибудь информацию для колонки о криминале. Насколько Петров помнил статистические данные, с которыми его регулярно знакомил самый главный милицейский начальник, за последние пятнадцать лет в городе N. было совершено всего одиннадцать убийств. Причем в пяти случаях убийцами были не местные жители. Самоубийств же было и того меньше — пять случаев за те же пятнадцать лет. И только в последние полгода статистика резко изменилась. Десять случаев суицида за столь короткий срок — для города N. просто невероятная цифра, апокалипсис районного масштаба.

Напрочь забыв о пенсионном фонде, Михаил Петров быстро вводил все новые и новые запросы, не гнушаясь даже такими не очень надежными источниками, как форумы, чаты и записи в «живых журналах». Вырисовывающаяся картина оказалась настолько интересной, что он не сразу отреагировал на вопрос официантки, не желает ли господин журналист заказать еще что-нибудь. Когда девушка повторила свой вопрос в третий раз, Петров с трудом оторвался от чтения очередного форума и решительно потребовал винную карту. В его руки плыла настоящая удача. Сенсация такого масштаба выпадает не каждый день. Некоторые всю жизнь ждут, надеются, ездят по горячим точкам — и ничего… А тут! Раскрыв карту, Михаил пробежал взглядом меню и заказал бутылку «Брунелло ди монтальчино». Главный, конечно же, будет орать и непременно заявит, что излишества газета оплачивать не будет. Два бокала пива, скажет главный, — это нормально, без подпитки ума ни один журналист работать не будет. Но заказывать бутылку вина из коллекции Александра барона фон Эссена… Он, Петров, что, в «Нью-Йорк таймс» работает? Главный, он всегда так; сначала наорет, но, когда увидит, какой материал подготовил Петров, мгновенно сменит гнев на милость. Потому что главный, он сам писать не очень любит, но зато у него чутье. Он лучше всех знает, когда какую информацию надо подкинуть публике.

Официантка принесла вино и чистый бокал. Она собралась было открыть бутылку и нацедить Михаилу божественного напитка, но он остановил ее и поинтересовался, не найдется ли здесь отдельного кабинета или хотя бы уголка, где не так шумно. Ему нужно поработать. Девушка кивнула и пообещала немедленно выяснить, могут ли они чем-нибудь помочь господину журналисту. Через пять минут Михаил сидел в нише, которую при желании можно было изолировать от зала плотной шелковой занавеской. Едва дождавшись ухода официантки, Петров задернул занавеску и начал начитывать текст. Через час в общих чертах материал был готов.

Четвертый день процесса начался как обычно. К девяти утра приехал главный обвиняемый. Поскольку он был отпущен под подписку о невыезде, то добирался до здания суда не в милицейском джипе, а на собственном «мерседесе» с шофером и охранниками. Экс-глава фонда всем своим видом давал понять, что в его жизни ничего не изменилось, и что если кто-то считает его непорядочным человеком и вором, то ему самому на это глубоко наплевать. Флюиды полнейшей безнаказанности сильно раздражали толпу обманутых клиентов фонда. А экс-глава, несмотря на советы адвокатов, совершенно не пытался притвориться хоть сколько-нибудь озабоченным судьбами людей, которые, благодаря его руководству, останутся к пенсии у разбитого корыта. Один раз он даже повернулся лицом к стоявшим у здания суда людям и… весело им подмигнул. Фотография подмигивающего финансиста обошла все газеты. И не было в русском языке того ругательства, которым не наградили бы его разгневанные работники пера. Хотя, если говорить честно, они должны были благодарить его, так как именно он своим поведением давал хоть какую-то пищу для статей. Без этих выходок интерес к процессу не то чтобы увял, но не был бы таким живым. Кому интересно читать изо дня в день одну и ту же фразу, что слушания идут при закрытых дверях.

Сегодняшний день отличался от вчерашнего только тем, что толпа журналистов у входа сильно поредела. Потеряв последнюю надежду перехватить кого-нибудь из судейских клерков и уговорить пронести на слушания диктофон, большая часть представителей СМИ появлялась теперь только после обеда. Выяснив, что «опять ничего нового», журналисты уныло кивали и шли в ближайшую кафешку, хозяевам которой следовало бы ежедневно ставить свечки, чтобы процесс длился как можно дольше: за три дня они сделали годовой оборот.

К двум часам, когда на Первом канале должен был выйти очередной выпуск новостей, пиво в кафешке закончилось. Смуглолицый хозяин заведения, чьи родители переехали в столицу из маленькой южной республики в середине 90-х годов прошлого столетия, пытался дозвониться поставщику, громко ругаясь на родном языке. Сидящие рядом со стойкой бара журналисты сочувственно следили за его стараниями. На висящем в углу огромном мониторе высветились цифры 14.00, гулко ударили куранты, появился российский флаг — заставка новостей Первого государственного канала страны.

Диктор — симпатичная блондинка с дежурной резиновой улыбкой на лице — бодро перечислила основные события дня, намекнув зрителям, что в конце выпуска их ждет настоящая сенсация. Слово «сенсация», несмотря на шум, таинственным образом услышали все сидящие в зале. Наступила такая тишина, что стало слышно, как неприятно скрипят бокалы, когда бармен протирает их края салфеткой. Петров подвинулся поближе к экрану. Он один среди присутствовавших знал, что за сенсация ожидает зрителей, и наслаждался этим. Пройдет всего несколько минут, и то, что он обнаружил вчера, копаясь в Сети, станет известно каждому… Но сейчас — сейчас он один посвященный. Михаил украдкой посмотрел на соседей по столику, но никто не замечал его «избранности», все таращились на экран. В ожидании сенсации Михаил в полной мере оценил гениальную теорию Эйнштейна. Стандартный выпуск новостей идет десять минут, сегодня же казалось, что он длится не меньше часа. Новости политики, культуры и спорта сменяли друг друга. Президент США жал руку низкорослому китайскому премьеру, армейцы сыграли вничью с московскими динамовцами, что крайне огорчило болельщиков как первых, так и вторых; в Большом состоялась премьера балета «Танцы с мышами» по комиксам Боба Кейна и Билла Фингера, в главной мужской роли — Бэтмена — выступил знаменитый английский танцовщик, на чьи гонорары, по слухам, ушла большая часть отпущенных на постановку денег. Спродюсировал данный проект известный московский меценат Сергей Кош. Он появился в кадре всего секунд на тридцать, сказал, что с детства мечтал увидеть на сцене легендарного театра своего любимого героя. И вот, закончил свой краткий спич меценат, мечта детства сбылась. И ему радостно, но в то же время немного грустно. Так бывает, когда мечты становятся реальностью.

Камера отъехала, взяла общий фон зала, показала кульминационный момент спектакля — Бэтмен и Джокер в решающей схватке. Затянутый в черное трико английский танцовщик мощно размахивал накладными крыльями, нависая над разноцветным Джокером (в роли Джокера выступала местная звезда).

— Хорош! — восторженно прошептала сидящая рядом с Михаилом сотрудница московского отделения «Рейтер».

Ее мнение разделяли большинство присутствовавших дам и часть нетрадиционно ориентированных джентльменов. Увы, формат программы не дал возможности в полной мере насладиться фигурой заезжей знаменитости. Вновь появилась дикторша и, все так же ласково улыбаясь, сообщила зрителям, что в газете «N-ский вестник» появилась интереснейшая информация, касающаяся того самого пенсионного фонда, к которому приковано внимание всей страны. После чего в суховатом репортерском стиле (факты, факты и еще раз факты — никаких эмоций) голос за кадром вкратце передал содержание статьи. Сначала показали статистику самоубийств в городе N. за пятнадцать лет. «Почему за последние полгода произошел такой всплеск самоубийств? — спрашивал у телезрителей голос за кадром и, не дождавшись ответа, продолжал: — Связаны ли между собой эти самоубийства?» Тут голос замолчал, на экране появилась печальная женщина, рассказавшая о самоубийстве дочери, преуспевающей женщины — владелицы популярного массажного салона. Потом выступили коллеги найденного в собственной ванной топ-менеджера одной из немногих крупных фирм в городе. Менеджер был одет так, как он обычно ходил на работу, — костюм, рубашка, галстук, ботинки. Не хватало только часов. Их он аккуратно положил на маленький столик рядом с ванной, чтобы не мешали резать вены. Камера задержалась на столике с часами… Голос за кадром дал возможность зрителям оценить печальную красоту экспозиции, сообщил, что родственники и знакомые остальных ушедших из жизни не нашли в себе сил появиться перед камерой, а потом задал вопрос: «Что общего между всеми этими случаями?»

В зале стало совсем тихо. Смуглолицый хозяин прервался на полуслове и уставился на экран, бармен прекратил протирать бокалы, Петров победно улыбался.

«Неудивительно, — вещал меж тем закадровый голос, — когда человек, добровольно уходя из жизни, приводит в порядок свои дела, пишет завещание. Неудивительно, если, составляя завещание, человек указывает в качестве наследника не ближайших родственников, а некую стороннюю организацию. Такие случаи встречаются довольно часто. Но когда абсолютно все усопшие отписывают свое имущество пенсионному фонду, чье руководство сейчас находится под следствием… Вот это уже не просто удивительно, но и подозрительно».

Сюжет закончился, теперь диктор общалась с главным редактором газеты «N-ский вестник». Главный пытался сделать скорбное лицо, но получалось у него плохо. В доме повешенного он с упоением говорил о веревке и при этом не выражал никакого сочувствия родственникам повешенного. Главного распирала гордость, что удалось утереть нос всем, в том числе и аккредитованным в Москве информационным агентствам.

«Мы просто умеем работать, — скромно говорил главный, глядя прямо в камеру. — Все сидели около здания Дорогомиловского суда и ждали, что информация посыплется с неба. Настоящий профессионал сам может собрать информацию, как это сделал редактор криминальной колонки нашей газеты Михаил Петров».

Это был момент истины. Головы коллег повернулись в сторону Петрова, он чувствовал на себе взгляды — изучающие, завистливые, один-два (не больше) восхищенных.

— Ну и сука ты, Мишка, — прошептал кто-то рядом, больно ткнув его под ребра кулаком.

Через минуту обстановка в кафешке более всего напоминала тот этап строительства Вавилонской башни, когда люди перестали слушать и понимать друг друга. Региональные журналисты немедленно полезли в Сеть, чтобы найти похожую статистику по своим городам, попутно проклиная себя за то, что не додумались сделать это раньше. Сотрудники солидных информационных агентств висели на телефонах: одни оправдывались перед руководством (что было неконструктивно), другие быстро надиктовывали текст сенсации.

Новости закончились, пошла реклама средства для бритья, но не успел счастливый мужчина намазать на лицо «изумительной свежести гель», как реклама была прервана экстренным выпуском новостей. Видимо, в здании суда кто-то тоже смотрел телевизор, потому что вновь появившаяся девушка-диктор радостно сообщила, что материалами, собранными журналистами «N-ского вестника» заинтересовалась прокуратура. Причем не тамошняя, а Генеральная. Поэтому дело бывшего главы фонда направлено на доследование. Сообщив это, диктор приятно улыбнулась и исчезла, на экране вновь появился счастливый мужчина, выдавливающий себе на ладонь гель. Журналист Петров перевел дух и залпом выпил рюмку коньяку. Неожиданно кто-то сильно хлопнул его по спине, да так, что коньяк пошел не в то горло. Петров поперхнулся, закашлялся и разозлился. В самом деле, он заказал самый дорогой коньяк, но вместо предвкушаемого удовольствия получил неприятную отрыжку. Он резко развернулся, чтобы послать нежданного гостя, но тот не стал дожидаться, когда его пошлют, а сам пошел в наступление.

— Н-ну что, Мишка, высидел себе сенсацию? — Говорящий покачнулся и чуть не упал на Петрова, но в последнюю минуту ухитрился схватиться за стойку бара.

Теперь Михаил узнал собеседника, журналиста крупной областной газеты. Они не были хорошо знакомы, так, пару раз встречались на пресс-конференциях руководства края, пропускали после конференций по паре пива, один раз даже ходили в компании коллег в сауну с девочками. На этом, как мог припомнить Михаил, их контакты и заканчивались. Тем более что этот журналист — звали его Евгений Скреметов — писал на экономические темы, в то время как Михаил никак не мог вырваться за рамки криминальной колонки. Удивительно, как Евгений вообще его узнал. В предыдущие встречи он не выказывал желания поближе познакомиться, ничьих имен не спрашивал, держался надменно, давая тем самым понять, что рядом с такой звездой, как он, остальные не более чем тусклые свечки. В то время как Петрову даже не пришлось напрягаться, чтобы вспомнить имя журналиста, слишком много болезненных для мужского самолюбия воспоминаний было с ним связано. Особенно терзал Петрова неприятный эпизод в бане. Девицы были новые, поэтому потребовали предоплату за свои услуги. И вот когда они, шестеро мужиков, скидывались на оплату «девочек», у Михаила не оказалось нужной суммы. Тогда Евгений снисходительно улыбнулся, игриво подмигнул ему и со словами «поможем бедным коллегам из боевых листков» заплатил за Михаила сам. Петров снова почувствовал, как у него приливает кровь к лицу, совсем как тогда… Тогда ему было ужасно стыдно, хотелось уйти. Он даже попытался сделать это, но был остановлен хохочущими мужиками:

— Ты не обижайся на Женьку, Миш, он всегда такой!

Петров остался, много пил, чтобы прогнать чувство стыда, а потом долго трахал в маленькой кабинке какую-то рыжую девицу. Утром он не мог вспомнить даже ее лица. Встречаться с Евгением после того вечера в сауне не хотелось. Впрочем, и возможности такой не было — вскоре после той памятной вечеринки Евгений перебрался в Москву.

«Нет правды на земле, но правды нет и выше» — так считал пушкинский Сальери, и Михаил Петров обычно был с ним полностью солидарен. Но сегодняшний случай показал, что Сальери с Пушкиным ошибались. Сегодня, образно говоря, синяя птица удачи спокойно приземлилась на плечо Михаила, попутно нагадив на макушку Евгению.

Однако выражать свою радость по поводу того, что справедливость наконец восторжествовала, был опасно. Коллега Евгений был мужчиной крупным и, кроме того, по слухам, занимался восточными единоборствами. Получить по морде в момент величайшего триумфа в своей жизни не хотелось. Поэтому Михаил, изобразив на лице радостное удивление по поводу нечаянной встречи, быстро схватил правую руку Евгения и с чувством пожал ее.

— Жень, как я рад тебя видеть! Хотел тебе вчера позвонить, когда все это нарыл. Да ты ж мне свой телефон не оставил.

Насчет номера — это была полуправда: Евгений номера не оставлял, но и Михаил его не спрашивал. Ответ Евгения доказал, что с толку сбить он себя не даст.

— Т-ты мне, Мишка, голову не морочь, — упрямо продолжал он гнуть свое. — Ты, стервец, на мою премию нацелился?

Михаил аж похолодел. Как же он мог забыть, что серия статей, обличающих нечестного экс-главу пенсионного фонда, вышла как раз из-под пера Евгения Скреметова, за что ему вполне реально светила по итогам года премия как лучшему журналисту, пишущему об острых социально-экономических проблемах. К сожалению, премия, учрежденная совсем недавно, вручалась пока вне зависимости от темы материала. Что, с одной стороны, раздражало, но с другой — давало реальные шансы тем, кого не подпускали к большой политике и большой экономике. Так, в прошлом году премию отхватила бойкая девица из журнала «Братья меньшие»: она в течение года настрочила ряд очерков об обитателях Московского зоопарка, активно выжимая слезу из читателей. В этом году единственным реальным кандидатом на премию считался Скреметов… пока десять минут назад в эфир не вышел двухчасовой выпуск новостей, добавивший в список номинантов еще одного претендента.

— Поздравляю! — К Михаилу подошла коллега из «Интерфакса». — Ты гений, считай, что премия уже твоя…

Стоявший рядом Скреметов аж взвыл от такого прогноза и счел нужным влить ведро дегтя:

— Это пока еще не подтвердилось! — Он схватил собеседницу за плечо и тяжело навалился на нее. — Вот если прокурорские найдут связь, тогда и будем говорить, кто тут у нас гений, а кто так, сказочник Андерсен.

Однако журналистка оказалась женщиной не из пугливых. Она решительно стряхнула с плеча Женину руку и отодвинулась, не забыв уколоть Скреметова.

— Ну, конечно, Женечка, очень неприятно думать, что кто-то оказался умнее тебя. Или удачливее… — Она ласково улыбнулась и нанесла последний удар: — Или просто талантливее!

Скреметов взревел и замахнулся, но был остановлен неизвестно откуда взявшимся смуглолицым хозяином кафе.

— Паслушай, не нада, да? — примиряюще сказал хозяин. — Пайдем, тебе поспать нада… Она женщина, зачем ее слушаешь?

Он оттаскивал Скреметова от барной стойки, одновременно глазами показывая Михаилу, что и ему надо бы убраться отсюда, чтобы не создавать проблем в тот момент, когда бизнес идет так замечательно.

Петров кивнул, протянул бармену кредитку, подождал, пока тот проделает необходимые операции с кассой, купил зачем-то еще одну пачку сигарет и вышел на улицу.

Около кафешки никого не было. Часть народа сидела внутри, уткнувшись в ноутбуки, другая часть помчалась к зданию суда, дабы не пропустить момент, когда экс-глава выйдет к своей машине. Если повезет прорваться через охранников, можно рассчитывать на комментарий. Михаил заколебался — может, тоже двинуть к зданию и щелкнуть хотя бы парочку кадров для завтрашнего выпуска. Немного подумал и решительно направился в сторону Третьего кольца и станции метро «Студенческая» (хотя общежития студгородка снесли, станцию решено было не переименовывать). На фиг фотографии, что же кается комментариев, то тут все и так предельно ясно. Экс-глава скажет, что ничего не знает о завещаниях, что для него это явилось не меньшей неожиданностью, чем для журналистов, и что он с большим интересом будет ждать результатов расследования данного дела. По пути Петрова остановил телефонный звонок. Звонил главный и интересовался, не связывались ли с Михаилом представители Седьмого канала. Услышав отрицательный ответ, главный ругнулся, после чего заявил, что сегодня-завтра на Петрова выйдет барышня по имени Анжела, продюсер передачи «Во имя человека» — ток-шоу, где регулярно появлялись люди, которые, по мнению Седьмого канала, существенно украшали или облегчали жизнь остальных. В последнем шоу выступал меценат Сергей Кош, подробно рассказавший о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться в процессе постановки балета «Танцы с мышами», и о том, как ему пришлось уламывать руководство Большого.

«Большой театр — это, конечно, хранилище традиций, почти два века они начинали сезон оперой „Жизнь за царя“, — заметил меценат, — но, к счастью, это уже не тот консервативный Большой, чурающийся всяких авангардных настроений».

Он улыбнулся и добавил: «И прорыв произошел именно в тот год, когда вместо Сусанина на сцену вышли дети Розенталя».

— Последнюю передачу с Кошем видел? — кричал в трубку шеф. — А после Коша теперь ты пойдешь. Почетно!!!! Они мне сами вчера позвонили, уж так хотят тебя показать! Я, конечно, поломался для виду, но потом дал твой телефон. Так что жди, звезда!!! Твой шанс, Миша, не упусти!

Петров и сам понимал, что это — реальный шанс засветиться, перебраться в Москву, в какую-нибудь из столичных газет. Пусть даже (только на первых порах, конечно) ведущим криминальной колонки.

Шеф проорал в трубку: «Ну давай, как свяжутся с тобой — отсигналь, мы материал в номер дадим» — и отключился. Расчувствовавшемуся Петрову захотелось отлить. Возвращаться в кофейню и опять встречаться со Скреметовым не хотелось. Забегать среди бела дня за кустик и справлять нужду почти на глазах у охраны элитного жилого комплекса было не только неприлично, но и опасно. Жильцы, заплатившие немереные тысячи за квадратный метр площади и вносившие ежемесячную плату за поддержание порядка на территории, особое внимание уделяли вопросам безопасности. Поэтому растения, высаженные по периметру комплекса, вряд ли можно было назвать обычными кустиками. Петров припомнил передачу, посвященную открытию комплекса «Дорогомилово». В той передаче руководитель службы охраны на вопрос, предполагается ли вечерами патрулировать территорию с собаками, заявил, что в этом нет никакой нужды, что система безопасности поселка включает в себя как электронные, так и биологические средства защиты. Электронная система зафиксирует появление постороннего объекта вблизи ограды, но охранникам нет нужды немедленно бросаться туда. Высаженные по периметру растения являются естественным барьером для злоумышленников. Даже вооруженный садовыми ножницами и тесаком человек не сможет выбраться из этих зарослей, а застрянет там, как муха в паутине. Таким образом, злоумышленник будет метаться в кустах, пока охрана его не вызволит и не сдаст в милицию. На вопрос репортера, не опасно ли такое средство защиты для окружающих, ведь в кусты могут случайно забрести выгуливаемые собаки или убежавшие кошки, руководитель службы охраны комплекса прямо заявил, что это — проблемы владельцев собак и кошек. Управление делами комплекса «Дорогомилово» и так пошло всем навстречу и согласилось выступить в телевизионной передаче, чтобы предупредить об опасности, поджидающей тех, кто собрался совершить несанкционированное вторжение на объект.

— А дети? — не унимался репортер. — Ведь детей можно предупредить хоть сто раз, а они все равно полезут. Хотя бы из любопытства.

— Еще раз объясняю: мы видим, что в охраняемом периметре появился посторонний объект, и, как правило, выходим почти сразу. Так что, если в заросли попадет ребенок, мы его вытащим.

— Не вредно ли пребывание в этих кустах для здоровья? — продолжал любопытничать репортер.

— Смотря что считать вредом, — ответил страж порядка. — Царапины гарантированы, но растения не ядовиты. Впрочем, когда ты весь исцарапан и тебя мажут йодом, это тоже запоминается надолго. Впредь у детей уже не будет желания лезть куда не надо.

Петров посмотрел на кустики. Со стороны выглядели они вполне невинно — густые, зеленые. Однако если внимательно всмотреться, среди густо переплетенных веток становились заметны большие шипы, торчащие из под листьев. Нет, кустики решительно отпадали. Михаил огляделся. Комплекс «Дорогомилово» считался первой очередью многоэтапной реконструкции района. Из ранее построенных домов генеральным планом реконструкции решено было сохранить только те, что стояли по Киевской улице вдоль Третьего кольца, чтобы шум от магистрали не тревожил покой жителей элитных комплексов. Дома же, стоящие во дворе, пусть даже вполне крепкие, были предназначены под снос. Ближайший из них был уже наполовину раскурочен, из-за ограды виднелась часть квартиры — жуткие розовые обои в зелененький цветочек. Около чудом сохранившегося дверного проема кусок обоев был наполовину оторван и трепыхался на ветру, будто флаг какой-нибудь экзотической страны.

Петров достал мобильник и на всякий случай сфотографировал стену с оторванными обоями. Мысленно он уже прикидывал, как начнет свой следующий репортаж. А фотографию можно будет пустить фотоном во время телепередачи… Точно, и подпись хорошую, что-нибудь вроде «Они отняли у этих людей будущее», а потом дать панораму комплекса «Дорогомилово».

В туалет хотелось все сильнее. Петров оглянулся, вокруг никого не было. Он пригнулся и пролез под большим щитом «Строительство второй очереди малоэтажного жилого комплекса „Дорогомилово-2“ ведет СУ-59». В окружавшем стройплощадку заборе нашлась приличных размеров дыра, и Михаил практически беспрепятственно проник на стройплощадку. Несмотря на будний день, сегодня здесь никого не было. Петров удивился, но тут же вспомнил, что на время процесса над экс-главой фонда работы приостановлены. Приостановлены по просьбе сотрудников районного суда. Беспрерывно долбящая строительная «баба» мешала сотрудникам сосредоточиться на материалах дела.

Михаил счел отсутствие людей хорошим знаком и решил на всякий случай пройтись по стройке — но это потом, а сначала… Он увидел голубую кабинку передвижного туалета и чуть ли не побежал к ней, расстегивая на ходу брюки. Он рванул дверцу туалета и, не потрудившись закрыть ее, пустил струю в унитаз. Мелькнула мысль, как было бы смешно, если бы именно сейчас позвонила неизвестная Анжела, продюсер ток-шоу «Во имя человека». Петров не успел всесторонне обдумать это и посмеяться, как зазвонил телефон. Не прерывая процесса, Михаил полез левой рукой в карман брюк… Он не услышал, как с крыши кабинки тихо спустилась гибкая фигура. Человек секунду постоял за спиной у Петрова, а когда тот, почувствовав неладное, начал поворачиваться, со всей силы ударил Михаила по затылку металлическим прутом.

Тело журналиста «N-ского вестника» Михаила Петрова было найдено на следующий день гастарбайтерами-таджиками. Прибывшая на место преступления следственная группа установила, что журналист пробрался на стройплощадку и пошел в туалет, где и был убит. Орудием убийства послужил валявшийся рядом с трупом кусок арматуры. Такого добра на стройке было в изобилии, что, без сомнения, облегчило задачу убийце и усложнило — следственной группе. Руководителя группы трясло от одной мысли, что ему придется общаться с коллегами покойного журналиста, давать комментарии и до посинения отвечать на один и тот же вопрос: не связано ли убийство журналиста Петрова с тем материалом, который накануне вышел в свет. Впрочем, абсолютно все следователи прекрасно понимали, что после вчерашнего сюжета в новостях все равно пришлось бы отрабатывать версию о политико-экономической подоплеке данного преступления, даже если бы Петрова прибила сковородкой ревнивая жена. Экономическую подоплеку удалось обнаружить довольно быстро: на полдороге между стройкой и Третьим кольцом был найден бумажник Петрова, совершенно пустой — ни наличных, ни кредиток. Пропал также дорогой мобильный телефон. Таким образом, вполне логичной выглядела версия о банальном ограблении.

Детально восстанавливая последние часы из жизни Михаила Петрова, следователи добрались и до кафешки. Там они узнали об инциденте, который имел место примерно за полчаса до происшествия, и появился первый полноценный подозреваемый — Евгений Скреметов. У Скреметова был мотив, но, увы, не было возможности совершить убийство. Примерно два десятка свидетелей утверждали, что после ссоры с Петровым Скреметов кафе не покидал ни на минуту. В туалет, правда, отлучался по малой нужде, но и там он был не один. Выходило, что, несмотря на наличие убедительного мотива, подозреваемый имел железное алиби. Через две недели версия об ограблении получила веское подтверждение. На одном из электронных рынков Москвы был задержан подросток, пытавшийся сбыть с рук мобильный телефон. Приемщик в комиссионном магазине, пробив телефон по базе, выяснил, что данный аппарат принадлежал убитому недавно журналисту Михаилу Петрову. Сообщать это подростку приемщик не стал, телефон принял на комиссию, переписав, согласно правилам, паспортные данные сдающего. И уже вечером родителей подростка ждал неприятный сюрприз: к ним пожаловала милиция. Длительный допрос, проведенный в присутствии инспектора по работе с несовершеннолетними, почти ничего не дал. Подросток категорически отрицал свою причастность к убийству Петрова, что же касается телефона, то телефон он нашел. Где нашел? Он готов показать место.

Оказалось, что телефон валялся в ста метрах от стройки, где чудом сохранился реликт советских времен — железный гараж типа «ракушка». Одна из последних в городе и уж точно последняя в этом районе, ракушка притягивала к себе подростков. Кто-то пустил слух, что внутри хранится что-то очень важное и что именно поэтому реликтовую «ракушку» еще не снесли. Местный дворник уже устал ремонтировать замок, который регулярно ломали юные искатели приключений. Однако попасть внутрь никому до сих пор не удалось. За три десятка лет «ракушка» проржавела так, что открыть ее створ мог разве что былинный богатырь. Вот возле этого гаража, по словам подростка, он и нашел крутой мобильник. Следственная бригада перерыла весь мусор, скопившийся между ракушкой и забором, но ничего интересного не обнаружила.

Вызывало также сомнение, что подросток смог бы нанести удар нужной силы. Парень выглядел совсем хлипким. Но, поскольку других подозреваемых не было, провели даже следственный эксперимент. По результатам эксперимента выходило, что, если бы удар нанес подросток, рана должна была выглядеть совершенно иначе. Не совпадали место удара и угол наклона штыря.

Подростка пришлось отпустить. На всякий случай его поставили на учет в детской комнате милиции. На руках у следователей оказалось совершенно глухое дело. Невозможно было доказать связь между убийством журналиста и ЦДЭ, но невозможно было и доказать, что это было банальное ограбление.

Главный редактор «N-ского вестника» выступил по центральному телевидению и пообещал, что они, журналисты, не успокоятся до тех пор, пока убийца не будет найден. Недели две об убийстве писали все печатные и электронные СМИ. Программа «Во имя человека», посвященная памяти Михаила Петрова, вышла в эфир. По иронии судьбы главным героем ток-шоу стал Евгений Скреметов, рассказавший, как дружны они были с покойным Мишкой и что теперь он, Евгений, считает делом чести довести начатое Мишкой дело до конца. Разоблачить и обличить руководство ЦДЭ, если имеют место какие-то злоупотребления. Акции Скреметова взлетели до небес, ему тут же предложили вести очень популярную программу. Он согласился; программа отнимала много времени, поэтому было совершенно некогда заканчивать «начатое Мишкой дело». Через месяц никто уже не вспоминал об убийстве провинциального журналиста. Впрочем, никакой связи между самоубийствами в городе N., обанкротившимся фондом и Центром добровольной эвтаназии города N. также не нашли. Экс-главу осудили, дав пять лет условно. Часть обманутых граждан подала апелляцию, судебная машина закрутилась вновь. Через некоторое время о гибели Петрова помнили только в его родном городе N., да и то только потому, что главному редактору удалось добиться разрешения повесить мемориальную доску на здании редакции.




Глава 3


Сегодня, 25 апреля, была годовщина со дня смерти журналиста Петрова. Поскольку более свежих новостей в тот момент не оказалось, по этому поводу в прессе и в политике неожиданно начался большой ажиотаж — только ленивый не пытался сделать себе имя или напомнить о себе потенциальным избирателям. Депутат от города N. внес предложение отменить закон о добровольной эвтаназии и поручить Генеральной прокуратуре тщательно проверить деятельность Центров добровольной эвтаназии по всей стране. Депутат неплохо подготовился, он сыпал цифрами, доказывая, что ЦДЭ — это «Аум Синрике» сегодня. Что за всей деятельностью центра видна чья-то очень сильная рука и что, по его мнению, нити уходят наверх. Произнеся эту фразу, депутат выразительно ткнул пальцем в потолок Все поняли, о ком идет речь, и, наверное, сразу бы отклонили предложение назойливого депутата, если бы не одно обстоятельство. В июне ожидался первый за всю историю визит главы Римско-католической церкви в Москву. Мероприятие это относилось к разряду беспрецедентных. Памятуя о покушении на предшественника ныне действующего Папы, спецслужбы рыли носом землю. Небольшая группа радикально настроенных депутатов протестовала против приезда главного католического священника планеты. Как ни странно, их точку зрения разделяли авторитетные западные СМИ, в которых прошла волна публикаций о негуманном, входящем в конфликт с основными постулатами западной цивилизации, законе. Отечественные СМИ, не желая отставать от западных коллег, вновь погнали волну, вспомнив и обанкротившийся фонд, и убитого журналиста Михаила Петрова. Общественность города N. вышла на митинг к зданию местной думы, скандируя лозунги об отмене закона. N-ский народный избранник не мог оставаться глухим к требованиям своего электората (тем более что через полгода должны были состояться очередные выборы), поэтому на следующем заседании общероссийской Думы вышел с инициативой об отмене закона.

— Кто поедет в Думу? — поинтересовался Костя, в очередной раз заглянув к нам в комнату. — Что, Маришка так и не пришла?! Придется тебе, Вася.

Вася — это я. В тот год, когда я родилась, страну накрыла очередная волна моды на древнерусские имена. Добрыни, Изяславы, Ярославы (этим именем называли как мальчиков, так и девочек) появлялись в большом количестве. Лучший папин друг Никита задумал, по его собственному выражению, вывести экспериментальным путем Добрыню Никитича. Удалось. Моим же родителям, носившим древнюю фамилию Муромцевы, предстояло родить мальчика Илью. Родилась девочка. Родители расстроились. Мама не делала ультразвуковое исследование, чтобы заранее узнать пол ребенка, — родители предпочли сюрприз. Ну что же, сюрприз получился. Все тот же неунывающий дядя Никита приехал с букетом цветов, огромным плюшевым медведем и маленьким Добры-ней. Вручив маме цветы, а папе медведя, он постарался утешить расстроенных друзей: «Ну ничего! Пусть не Илья Муромец, но Василиса-то у вас прекрасная получилась!»

Мама расцвела; меня записали Василисой. На самом первом мероприятии, посвященном моему дню рождения, дядя Никита торжественно заявил, что девочка — даже к лучшему. В качестве примера напомнил присутствующим, как в русских сказках запутавшихся в проблемах богатырей выручала Василиса Прекрасная. Однако оптимизм дяди Никиты оказался преждевременным. С Добрыней мы так и не сдружились. Он почему-то сразу меня невзлюбил, я же относилась к нему достаточно терпимо, пока однажды он из вредности не обстриг волосы у моей любимой куклы. После этого вражда наша приняла открытый характер. Я наотрез отказывалась ездить к ним в гости, а родителям пришлось смириться с тем, что богатырского брака — Добрыня Никитич + Василиса Прекрасная — у нас не получится.

В подростковом возрасте наша вражда слегка поутихла, появился общий враг — взрослые со своими бесконечными нравоучениями — и общая беда: Добрыня и я ходили в одну и ту же музыкальную школу, он по классу скрипки, я по классу фортепьяно. Тот факт, что Добрыню приняли на скрипку, сильно задевал моих родителей. Считалось, что на скрипку берут только детей с абсолютным слухом, а на фортепьяно — всех остальных, у кого не хватает слуха, чтобы учиться играть на скрипке. Родители расстраивались, мне же было по фигу. Потому что и фортепьяно-то давалось с большим трудом. Преподавательница билась со мной добрых полгода, прежде чем я услышала мелодию в незатейливой пьесе «Петушок». Другое дело Добрыня. У него, как уверяли педагоги в музыкальной школе № 13, что на Кутузовском, 24, как и раз и был тот самый абсолютный слух. Забавно, но Добрынин слух обнаружился совершенно случайно. Его двоюродная сестра тоже обучалась игре на скрипке, правда, особых талантов не обнаруживала. И вот однажды, будучи в гостях у родни, маленький Добрыня сидел на горшке, слушал, как сестра раз за разом отрабатывает сложную скрипичную пьесу, и периодически, когда она фальшивила, повторял: «Неплавильно иглаешь…»

После чего легко напел мелодию. Дядя Никита мгновенно уверился, что родился у них не только богатырь, но и новый Паганини. Участь Добрыни была решена, через три года его записали в музыкалку. Мои родители решили не отставать, в результате мне пришлось пять лет промучиться на занятиях по основному предмету, сольфеджио и на хоре. Через пять лет я твердо заявила, что пианисткой я точно не стану и не вижу смысла в моем дальнейшем обучении. Родители смирились. На выпускной вечер в музыкалке они не пошли. Зато пошла я, вручила Добрыне большой букет тюльпанов и поздравила с тем, что он наконец отмучился и теперь может с чистой совестью закинуть скрипку на шкаф.

После окончания школы наши дороги с Добрыней разошлись. Я поступила в технический вуз, а он пошел учиться на новомодную профессию «пиарщик».

Еще в институте я стала пописывать для студенческой газеты, завязала знакомства в журналистской среде. Получив диплом, я не стала искать работу по специальности, а пошла работать в интернет-проект, куда меня позвал Константин Пальчиков — Костя, наш горячо любимый шеф. И работаю я здесь уже почти шесть лет. Сначала нас было двое — я и Костя, потом пришла Маришка, через год — Андрей, и последней Люда. Мы трудились с энтузиазмом, который, как мне кажется, встречается только в таких небольших, недавно основанных фирмах и начисто отсутствует в больших корпорациях (большие корпорации, правда, от этого не разваливаются, энтузиазм там вполне заменяется корпоративным духом). Все шло отлично, проект развивался (не так быстро, как этого хотелось нам, но развивался). Но потом Костику сделали предложение, от которого он не смог отказаться. Решение он принимал долго, мучился при этом ужасно. Очень уж не хотелось терять самостоятельность. Но ему предложили такие деньги, что душа дрогнула. Через три месяца он продал свой проект крупной корпорации, оговорив, правда, приличное повышение должностных окладов для сотрудников и некоторую стратегическую самостоятельность для себя. Однако новое наше высшее руководство быстро дало понять, что излишней самостоятельности не потерпит, а за каждый рубль наших немалых заработков выжмет из нас семь потов. Тут пошла череда неприятностей у Маришки, и Костя воззвал к моему человеколюбию; я вняла, осталась без отпуска, а сейчас еще должна была ехать в Думу вместо Маришки.

Однако поездка оказалась далеко не скучной. Думцы восприняли близко к сердцу выступление депутата из города N. (копии доклада лежали перед каждым народным избранником и раздавались журналистам). Сначала казалось, что закон о добровольной эвтаназии будет отменен единогласно, но до обеденного перерыва проголосовать не успели — слишком много было желающих подняться на трибуну и заклеймить позором как сам закон, так и депутатов того созыва, которые этот гадкий закон приняли.

Удалившись на обеденный перерыв, депутаты охотно раздавали интервью. С их слов выходило, что все они давно уже были недовольны этим законом, видели в нем один только вред, а не высказывались раньше потому… Тут дающий интервью депутат начинал мяться, после чего выдавал свою версию. Депутатские версии разнообразием не отличались. Большинство упирало на то, что сначала нужно было решить ряд не менее важных вопросов, а вот сейчас руки дошли и до этого античеловечного закона.

Мне позвонил Костик и велел тоже взять у кого-нибудь интервью. Каюсь, я еще раз помянула недобрым словом не вышедшую сегодня на работу Марину. Я ненавижу брать интервью, и Костик об этом прекрасно знает. Обычно он поручает мне писать аналитические статьи. Это мое — я обожаю корпеть над источниками, ковыряться в фактах, потом систематизировать их. Я получаю удовольствие от процесса. Интервью же у нас обычно берет Маришка. Ей ничего не стоит подойти к любой знаменитости, улыбнуться и непринужденно начать разговор. Я так не могу. Мне все время кажется, что я влезу не вовремя со своими вопросами. И что знаменитость не только не ждет моих вопросов, но, напротив, мечтает, чтобы ее оставили в покое. Костя неоднократно проводил со мной разъяснительные беседы, пытаясь внедрить в мою голову мысль, что наши отечественные знаменитости отличаются от западных тем, что очень даже желают, чтобы им задавали вопросы, что для этого они и ходят на тусовки. Которые не хотят, те не ходят. Я кивала, умом все понимала, мы даже репетировали, как я в следующий раз нагло подойду к знаменитости (в роли знаменитостей поочередно выступали Маришка, Люда и Андрей) и задам яркий вопрос. На репетиции у меня получалось недурственно, но когда реально наступал этот следующий раз, я опять стояла столбом, язык отказывался что-либо произносить, голосовые связки его поддерживали. Год назад, поняв, что мою застенчивость таким способом не вылечить, Костя махнул на меня рукой. Я с облегчением вздохнула и вернулась к аналитике.

Но сегодня были особые обстоятельства — форс-мажор. Завтра утром у всех будут комментарии депутатов, а у нас не будет. Я собрала волю в кулак, приглядела депутата позастенчивей и решительно его атаковала. Депутат оказался представителем аграрной партии, вниманием прессы избалован не был, интервью давать не привык, поэтому стеснялся не меньше меня. Я на него не давила, понимая, что человеку нужно дать время. К третьему вопросу он совершенно освоился, надул щеки и начал бодро пересказывать платформу своей партии, увлекся и совершенно забыл о первоначальной теме разговора. Пришлось его прервать, по возможности деликатно. Говорить, что платформа аграриев никому не интересна, означало смертельно обидеть собеседника. Поэтому я ласково объяснила, что поднятая им проблематика очень актуальна, но, к сожалению, лимит времени не дает возможности осветить эту интересную тему должным образом. Нам, без сомнения, нужно встретиться еще раз, а пока не будет ли господин депутат столь любезен и не озвучит ли свою точку зрения по поводу отмены закона о добровольной эвтаназии. Господин депутат с трудом оторвался от излюбленной темы аграриев — тяжелом положении российской сельскохозяйственной глубинки — и непонимающе уставился на меня. Похоже, он уже забыл, с чего, собственно, начался наш разговор. Пришлось напомнить, что сразу после перерыва его ждет серьезное голосование. Он никак не мог сообразить, о чем идет речь, и ждал от меня разъяснений. Я терпеливо повторила вопрос: может ли господин депутат дать свой прогноз, как пройдет голосование. Господин депутат мгновенно стушевался и стал очень осторожен в оценках. Мы побеседовали еще несколько минут, депутат ужом уходил от вопросов, тянул время, явно дожидаясь конца обеденного перерыва. Когда вежливая девушка подошла к нам и напомнила, что господину депутату надо пройти в зал, потому что голосование состоится через пять минут, мой собеседник испытал видимое облегчение. Извинившись, он шустро потрусил в зал. Я прослушала запись нашей беседы и осталась недовольна. Депутат говорил о чем угодно, только не о законе и голосовании. Стерев запись, я пошла по коридорам в надежде поймать кого-нибудь поумнее. Народные избранники не спешили занять свои места, красуясь перед многочисленными телекамерами. Я пристроилась рядом с ведущей вечернего выпуска новостей Седьмого государственного канала. Девушка только что закончила беседовать с импозантным брюнетом, получившим в прошлом году Нобелевскую премию за какие-то математические открытия (признаюсь, меня страшно удивил факт получения депутатом международной премии, тем более такой престижной, как Нобелевская, — мне всегда казалось, что в депутатах подвизаются люди, ни к каким созидательным делам и тем более открытиям неспособные). Глядя прямо в камеру, ведущая заканчивала репортаж: «По мнению господина Ардениса (наезд камеры на математика), будет максимум пятеро воздержавшихся, и всех их вы знаете поименно. Они всегда воздерживаются, невозможно припомнить, когда они голосовали „за“ или „против“. Остальные проголосуют единогласно». Ясно было, что вальяжный Арденис пнул своих политических противников — группу умеренных депутатов, которую в думском закулисье давно прозвали «очень умеренными».

Тут зазвенел звонок, напоминающий народным избранникам, что им пора и поработать — понажимать на кнопки. Фойе быстро опустело, лишь кое-кто из журналистов спешно передавал последние новости. Присев на диван, я достала свой миникомп и начала работать. Плевать, что Арденис давал интервью не мне, все равно его можно процитировать. Название нашлось само собой и очень быстро — «Игры разума». Я самозабвенно набирала текст, увлеклась и не сразу обратила внимание на шум в зале заседаний. Неожиданно двери распахнулись, и в фойе вылетел знакомый журналист — аналитик одного из авторитетных бизнес-изданий. Он на ходу вынул телефон и быстро начал говорить что-то, прикрывая микрофон ладонью. Похоже, я пропустила какую-то сенсацию. Вслед за аналитиком из зала выскочило еще несколько журналистов, все страшно возбужденные. Я поймала за рукав парня из конкурирующего интернет-проекта:

— Влад, что случилось?

— Голосование, голосование… — непонятно пробормотал он, глядя на меня безумными глазами. — Ничего не вышло. Все прогнозы — пшик.

Я не поняла, но задержать его, чтобы расспросить получше, не было никакой возможности. Он явно мыслями был уже в репортаже, гениальном репортаже… Я же в данную минуту была лишь досадным препятствием на пути к славе и Пулитцеровской премии.

Пришлось проталкиваться в зал. Это оказалось делом нелегким, потому что основная толпа перла из зала. Мне четыре раза наступили на ногу и два раза больно пихнули локтем под ребра. Я тоже прошлась по чьим-то ботинкам, отодвинула плечом девушку в униформе и наконец проникла в святая святых — зал заседаний.

Тут было очень оживленно. Депутаты повскакивали с мест. Кто-то стоял на трибуне и что-то кричал в микрофон, но микрофон был отключен, поэтому ничего не было слышно. Группа неподалеку громко скандировала: «Включить микрофон», — видно, это были однопартийны господина, стоявшего на трибуне. Я мельком взглянула на табло с результатами голосования… и превратилась в статую Командора. Сначала я даже решила, что у меня что-то со зрением, зажмурилась, вновь открыла глаза — результат на табло не изменился. Как и предупреждал господин Арденис, было всего пять воздержавшихся депутатов, остальные единодушно проголосовали… против отмены закона о добровольной эвтаназии. Телевизионщики столпились вокруг господина Ардениса.

— Как вы прокомментируете результаты голосования? — Девушка из Би-би-си, встав на цыпочки, тянулась через головы коллег. — Ваш прогноз не оправдался…

— Отнюдь, — спокойно возразил Арденис. — Я сказал, что будет пятеро воздержавшихся… Так оно и случилось. Я сказал, что будет почти единогласное решение, оно и есть почти единогласное.

— Но… — попыталась возразить девушка, — вы сказали…

— Дорогая, — снисходительно улыбнулся Арденис, — я же не говорил, «за» или «против» они проголосуют, я сказал только, что решение будет практически единогласным.

Я не стала дальше слушать, а быстро набрала шефа. Естественно, он был уже в курсе.

Я иногда удивляюсь, как это Костя умудряется все узнавать первым, не иначе как в шкафу у него в кабинете лежит хрустальный шар или яблочко на блюдечке, вроде того, какими пользуются герои русских сказок, чтобы узнать, что в мире творится.

— Вася, — бодро начал шеф, услышав мой голос, — ты еще в Думе? Давай быстро сфотографируй Ардениса и немедленно пересылай мне. Я сразу поставлю в новостную ленту.

Костик отключился, я примкнула к толпе, окружавшей депутата Ардениса. Сфотографировать его оказалось не так-то просто: люди стояли плотным кольцом и в кадр постоянно попадали чьи-то головы и руки, державшие микрофоны. Сам Арденис тоже не стоял спокойно, а вертелся, будто вор на ярмарке. Пять минут мучений, и в моем распоряжении было два замечательных снимка депутатского затылка, три сомнительных вида в профиль (хорошо получились ухо и часть щеки, остальное загораживала чья-то кудрявая голова) и один почти приличный анфас. Вот этот анфас я и отправила Костику вместе со своим комментарием. Через пять минут пришло подтверждение, что шеф материалы получил, а еще через минуту он позвонил сам:

— Васенька, ты просто умница, я тебя люблю…

И отключился. Костик — он такой, эмоциональный. Его «люблю» не в том смысле, что на самом деле любит и хочет жениться. Его «люблю» означает — «ты молодец, сделала вовремя хороший материал».

Я вышла на улицу и медленно побрела в сторону Большой Дмитровки, где оставила свою машину, нагло припарковав ее на служебной стоянке Театра оперетты.

Дома меня ждало сообщение от родителей. Они упрямо не желали звонить мне на мобильный (как объясняла мама, чтобы не мешать), предпочитая поочередно (подозреваю, по графику) оставлять мне длинные послания на домашнем автоответчике. Чаще всего это были напоминания о днях рождения, свадьбах и прочих событиях из жизни ближней и дальней родни. Сегодня была мамина очередь. Она попеняла, что я давно не приезжала к ним в гости:

— Когда ты купила машину, мы надеялись, что ты будешь приезжать чаще.

Мама не автомобилист, она не представляет, как перегружены московские магистрали, несмотря на все усилия транспортников.

— Ты не забыла, — звучал из динамика звонкий мамин голос, — что завтра двадцать шестое апреля, день рождения Добрыни? Дядя Никита звонил, они собираются отмечать в семейном кругу. Я считаю, что тебе стоит подъехать.

Мама немного помолчала и несколько нервно продолжила:

— Вася, мы с папой ни в коем случае не хотим вмешиваться в твою жизнь, но тебе скоро тридцать. Единственный холостой мужчина в твоей конторе недавно женился. Мы не хотим на тебя давить, но пора подумать о семье. Мы знаем, что с Добрыней у тебя не всегда были хорошие отношения, но вы уже взрослые люди… Он холост. И, между прочим, Никита намекнул, что Добрыня сменил работу и теперь очень, очень крут. Я думаю, тебе следует с ним поговорить… Хотя бы на предмет возможного трудоустройства.

Мама тяжело вздохнула, прекрасно понимая, что ее слова на меня не подействуют, и быстро закончила:

— Сбор гостей в семь. Адрес ты знаешь Добрыня решил отмечать у родителей. У него сейчас ремонт идет. Он купил себе квартиру… — Тут мама чуть повысила голос и выдала главный козырь: — Купил квартиру в «Дорогомилово». Почти рядом с тобой. Васенька, я знаю, что ты сейчас злишься… Но ты же не собираешься всю жизнь просидеть в этой своей конторе?! Насчет подарка, — мама резко сменила тему, — можешь не беспокоиться. Мы с папой купили, ты только приезжай… Целую.

Я про Добрынин день рождения не забыла, у меня сегодня в календаре выскочила напоминалка. Но ехать праздновать мне совсем не хотелось. Я планировала ограничиться отправкой электронной открытки и заказать бутылку хорошего коньяка с доставкой. Но теперь, похоже, от визита не отвертеться. С другой стороны, и вправду интересно, куда же перешел Добрыня. В последний раз, когда мы с ним общались, он трудился в каком-то хитром PR-агентстве, чьей специализацией были корпоративные войны, недружественные поглощения и другие хитрости. В тот раз мы расстались совсем плохо. Добрыня разговаривал со мной снисходительно, гнул пальцы, всячески давая понять, что считает меня неудачницей. Мои попытки объяснить, что моя работа мне нравится, успеха не имели.

— Ты дурочка, — безапелляционно заявил он. — Ну сколько ты там зарабатываешь?! Что? Стыдно сказать? А у меня ты бы зарабатывала в три — нет, в четыре раза больше. Плюс бонусы по окончании проекта. Это принципиально другие деньги.

Я покивала, а про себя решила, что впредь буду ограничиваться перепиской и по возможности избегать личных контактов. Почти год мы не виделись, но кое-какая информация до меня все же доходила. Добрыня успешно провел несколько скандальных проектов, после чего получил предложение стать ассистентом по связям с общественностью у какого-то очень важного лица. Фамилия важного лица нигде не называлась.

Я решила завтра отпроситься пораньше и все же подъехать на день рождения моего старинного недруга. Завтра Савушкина должна появиться, не может не появиться.




Глава 4


Савушкина так и не появилась. Костик злился, Люда с Андреем выражали умеренный интерес, целиком и полностью погруженные в свои собственные дела — они оформляли ипотечный кредит на покупку квартиры. В обед Костик вызвал меня в свой кабинет, собственноручно налил кофе — это означало, что разговор будет, во-первых, серьезный, а во-вторых, Костик собирается меня о чем-то попросить. За шесть лет работы он самолично наливал мне кофе четыре раза, и все четыре раза это оборачивалось дополнительной и неоплачиваемой работой. Я поблагодарила за кофе, но твердо решила отказаться, если шеф предложит поработать сегодня допоздна. У меня есть уважительная причина — Добрынин день рождения. Костя Добрыню знал лично — пару раз встречался с ним на приемах. Добрыня Косте не нравился. Мой шеф считал, что тому просто страшно и незаслуженно повезло. Иначе как объяснить, что человек, не обладающий никакими талантами, сумел забраться так высоко. Я обычно возражала против такой оценки, аргументируя это тем, что Костя не может знать, есть у Добрыни таланты или нет. Один точно есть — абсолютный слух. А если вспомнить, что природа обычно щедра, то помимо слуха должно, обязательно должно быть что-то еще. В ответ Костя обычно надувался и несколько дней со мной почти не разговаривал, а если и обращался ко мне, то исключительно по служебным вопросам.

Мы пили кофе и неторопливо обсуждали, хватит ли Люде с Андреем ипотечного кредита. Говорил в основном Костя, я же слушала вполуха, раздумывая, что же он собрался мне поручить. И как сильно он на меня обидится, если я откажусь выполнять поручение, потому что иду на день рождения к «бесталанному», но очень удачливому Добрыне Никитичу. Видимо, Костя уловил отсутствующее выражение на моем лице, потому что вдруг резко оборвал свои рассуждения:

— Да… Я, собственно, тебя не для этого вызвал.

Я понимающе кивнула. Костик воспринял мой кивок как одобрение и продолжил:

— Видишь ли, мне сегодня позвонила Елизавета Васильевна…

Я непонимающе уставилась на него:

— Кто такая Елизавета Васильевна?

— Ах да, — спохватился Костик, — ты же не знаешь. Елизавета Васильевна — старая знакомая моих родителей, пожилая женщина… Она сдает квартиру Марине Савушкиной. Так вот, Марина давно ей не звонила, хотя должна была. Двадцатого числа они обычно встречались, и Марина отдавала ей деньги. Сегодня двадцать шестое. От Марины ни слуху ни духу. Елизавета Васильевна очень беспокоится. Не из-за денег, нет. Марина в последнее время была очень подавлена, и баба Лиза боится, не случилось ли чего. Она хочет подъехать туда, к Маришке, но одна боится. Вася, составь ей компанию, а?

Я было открыла рот, чтобы спросить, почему Костя сам не хочет туда поехать, как вдруг меня осенило. Это поручение никоим образом не нарушает мои планы на вечер, более того — это отличный предлог заехать на день рождения к Добрыне, вручить ему коньяк и цветы и быстренько свалить. А Костя, поскольку не в курсе моих планов, будет мне обязан, что тоже неплохо. Обдумав все это, я сказала:

— Хорошо, Костик, я съезжу. Но только часов в девять вечера — раньше не смогу. И учти, мне придется отказаться от свидания.

— Васенька, — запричитал Костя, — ты только выручи. Если тебе нужно будет встретиться с кем-то днем, я тебя всегда отпущу. Я же понимаю, что личная жизнь должна быть у каждого. Тем более у такой молодой и красивой женщины, как ты.

Это он врет, что понимает насчет личной жизни. Сам он по этому поводу не заморачивается, хотя, между прочим, женат уже в третий раз, а с первыми двумя женами поддерживает хорошие отношения. Последний по времени развод и новый брак происходили уже на моих глазах. Удивительно, но Костя, вроде бы не встречающийся с девушками вообще (в силу отсутствия свободного времени), через два месяца после развода уже подавал заявление в загс с очередной избранницей. Как мне сообщила его бывшая вторая жена, иногда заезжающая за деньгами к нам в контору, у них все было точно так же. Костя развелся с первой женой, а через месяц уже плечом к плечу со второй шагал в светлое завтра под марш Медельсона. В общем, за шефа можно только порадоваться, его сексуальная жизнь устраивается сама собой, без особых усилий с его стороны. Именно поэтому Костя искренне не понимает, почему остальным для налаживания отношений нужно так много свободного времени.

Я ответила, что не готова сейчас обсуждать детали моей личной жизни и что будет гораздо лучше, если мы сразу же перейдем к делу. Позвоним Елизавете Васильевне, например. Костя согласно кивнул, немедленно набрал номер, поздоровался и передал трубку мне. Бодрый старушечий голос предложил мне встретиться в девять часов вечера у входа в подъезд. Я записала адрес. Это оказалось совсем недалеко от Добрыниных родителей, минут пятнадцать, не больше — при условии, если Кутузовский не будет забит. Хотя после переноса Триумфальной арки на ее исконное место — площадь Тверской заставы стало полегче, исчезли пробки, возникавшие раньше из-за сужения проспекта в районе площади Победы.

— Я буду в светлом плаще, — доверительно сообщила мне Елизавета Васильевна.

Я пообещала, что не опоздаю, и с ходу отпросилась у Кости, мотивируя это тем, что мне еще нужно купить подарок.

Ровно в семь я звонила в дверь к Семеновым. Открыл Добрыня. Надо сказать, что выглядел он очень неплохо. Работа у неопознанного важного лица явно пошла ему на пользу Он радикально сменил имидж: перекрасился в яркого блондина. Небрежно завязанный хвост также ушел в прошлое. Теперь Добрыня носил довольно стильную стрижку, требующую укладки (для того, чтоб так уложить челку, требовалось не меньше чем полфлакона геля сильной фиксации и тридцать минут свободного времени). Канула в небытие и его всегдашняя бледность: сильный загар на лице выдавал в нем регулярного посетителя соляриев, а еще… Господи, он вставил контактные линзы ярко-василькового цвета. В сочетании с соломенными волосами — просто «Лель мой, Лель мой, лели-лели-Лель» из «Снегурочки» Римского-Корсакова. Чтобы не засмеяться, я посмотрела вниз и обнаружила кое-что еще — на руках у Добрыни… Я не поверила своим глазам — маникюр, точно маникюр. Демократичный свитер и джинсы тоже исчезли как класс, теперь Добрыня был одет в дорогущую рубашку в сочетании с не менее дорогущими брюками. Увидев меня, он широко и почти искренне улыбнулся:

— Кого я вижу! Василиса, молодец, что пришла! Проходи!

В квартире почти ничего не изменилось с тех пор, когда мы были подростками. Маленькая тесная трешка в девятиэтажном кирпичном доме с низкими потолками. Сколько бы ни зарабатывал сейчас Добрыня, улучшать жилищные условия родителей он явно не собирался. Виновник торжества помог мне снять куртку, пристроил ее на вешалке, купленной, если мне не изменяет память, лет двадцать назад, после чего галантно распахнул дверь в ванную комнату:

— Прошу мисс, здесь вы можете вымыть руки.

И, почти без перехода:

— Вот никак не уговорю своих переехать отсюда. Я уж им квартирку присмотрел в двадцать четвертом доме, двушку. А они ни в какую. Все еще верят, что скоро этот хлам снесут, хотят получить квартиру. Сколько я им ни объяснял, что для меня сейчас покупка квартиры как для них покупка телевизора, не понимают…

Похоже, что за годы общения Добрыня научился читать мои мысли. Я вытерла руки, и мы прошли в комнату. Празднование проходило действительно в очень узком кругу. Кроме дяди Никиты и тети Нины были только мои родители и мы с Добрыней. Состав участников праздника меня сразу напряг. Вспомнилось мамино сообщение на автоответчике, ее причитания по поводу моего безмужнего статуса и полного отсутствия перспективных кандидатов на роль спутника жизни. Налицо заговор: сейчас родители, пропустив по паре рюмок, начнут на нас давить. Я в ужасе посмотрела на Добрыню, он заметил мой взгляд, оценил обстановку и поинтересовался, работаю ли я на прежнем месте или все же последовала его совету и сменила контору. Я мгновенно окрысилась и резко ответила, что это, в общем, его никак не касается. Он нашел себе место по душе, и отлично. Но никто не давал ему права лезть в чужие дела. Такие споры у нас раньше происходили довольно часто. Как правило, Добрыня после моих высказываний шел на мировую и менял тему. Сегодня же он ринулся в атаку. Не прошло и пяти минут, а мы уже сцепились чуть ли не в рукопашную. Я обзывала его приспособленцем и человеком, чьи моральные принципы находятся гораздо ниже плинтуса. Он отвечал, что бросание грязью в людей успешных — первый признак записного неудачника.

— Ну скажи, скажи нам, — подзуживал он меня, — сколько тебе платит твой драгоценный шеф?

— По крайней мере, — ехидно ответила я, — мы все налоги платим аккуратно. И вообще, с трудов праведных не наживешь палат каменных…

Я намекала, что трудно представить себе такую зарплату, на которую можно запросто купить квартиру в комплексе «Дорогомилово». Добрыня не разозлился, на что я очень надеялась, он повернулся так, чтобы никто, кроме меня, не мог видеть его лица, и подмигнул. И тут до меня дошло! Он затеял этот разговор специально, зная, что тема для меня очень болезненная, что я взорвусь, будет ссора, и разговоры о возможном браке отпадут сами собой. Невозможно же призывать к походу в загс людей, только что склонявших друг друга на все лады.

Родители как-то попритухли, богатая идея свести нас с Добрыней за праздничным столом и тут же благословить потерпела фиаско. Я украдкой взглянула на часы — пятнадцать минут девятого. В девять у меня стрелка с незнакомой старушкой Елизаветой Васильевной. В принципе, можно уже сейчас извиниться и поступательно двигаться к дверям. Что я и сделала. Добрыня вызвался проводить меня до машины, я не стала отказываться. В конце концов, надо же поблагодарить его за своевременно начатую ссору. Однако при первых же его словах все мои добрые намерения мгновенно испарились.

— Я, конечно, пригласил тебя, чтобы доставить удовольствие родителям, — начал Добрыня. — Но если бы ты знала, как они мне надоели с идеей богатырского брака. Объяснить им, что я не могу себе позволить такую роскошь, как женитьба на неудачнице, я не в состоянии. Папа смертельно обидится… Может, хоть ты своим объяснишь?! Ты мне обязана…

— Это чем же? — ехидно поинтересовалась я.

— У меня были совершенно другие планы на свой день рождения, — спокойно и цинично объяснил Добрыня. — Всю эту хрень с салатом оливье, водкой и приглашением старых друзей я вытерпел только во имя спокойствия своих родителей. У отца в последнее время стало сердце пошаливать, не хотелось его огорчать.

— З-знаешь, — от такой наглости я даже начала заикаться, — мог бы позвонить и объяснить ситуацию. Поверь, я тоже не хотела приезжать. Ты получил мою открытку? Еще должен был получить коньяк из интернет-магазина.

Однако Добрыня не позволил сбить себя с толку:

— Так ты поговоришь со своими?

— Хорошо, поговорю. Но не сегодня. А сейчас, извини, мне пора ехать. С днем рождения тебя. Очень сожалею, что тебе пришлось праздновать его в обществе записной неудачницы. Советую отметить еще раз, пригласив кого-нибудь более приятного тебе.

— Не злись, — Добрыня похлопал меня по плечу. — Это жизнь. Ты сама прекрасно понимаешь, что мы с тобой не пара.

Тут он хитро прищурился и спросил:

— А у тебя вообще есть кто-нибудь?

— Не твое дело! — Я была в бешенстве, совсем как в детстве, когда, войдя в свою комнату, увидела на полу полулысую куклу и довольного, весело хохочущего Добрыню с ножницами в руках.

— Ну что ты так злишься? — миролюбиво поинтересовался он. — Я просто так спросил. Ведь мы с тобой старые друзья.

Я бы приняла это за искреннюю попытку помириться, если бы он не выделил голосом слово «старые», намекая на то, что я пока ни разу не выходила замуж. Слава богу, сейчас уже давно не те времена, когда считалось, что женщина в возрасте «плюс-минус тридцать» и не замужем неудачница. Возрастная планка, в пределах которой общество готово «терпеть» женскую независимость, поднялась довольно сильно. Но это среди моих ровесников, людей современных. Поколение же наших родителей по большей части все еще придерживалось традиционных взглядов на институт брака. Мой папа предпочитал молчать, но я видела, как он переживает. Мама же не отличалась особой деликатностью и поднимала животрепещущий вопрос практически во всех наших беседах. Кстати, это быт не последний фактор, почему я почти перестала ездить к ним в гости. Я пыталась относиться к ситуации с юмором, даже купила маме сериал «Дживс и Вустер», особо пометив серию, где леди Глоссоп с непередаваемым выражением лица говорит своей дочери: «Гонория, тебе уже двадцать четыре!» Мама серию посмотрела, после чего позвонила мне и заявила, что леди Глоссоп совершенно права и ничего смешного в этой сцене нет.

Добрыня, конечно же, был в курсе маминых треволнений. Тема моего и Добрыниного холостяцкого статуса была основной в беседе двух подруг — наших мам. До сегодняшнего дня мы с ним данный вопрос не поднимали. Если что и проскальзывало, то в виде шутки. Так что намек я восприняла как хамское вторжение в мои личные дела. Вопрос: как реагировать, когда тебе хамят? Нахамить в ответ или сделать вид, что не заметила. Я прикинула, что его разозлит больше, и взяла себя в руки. Приятно улыбнувшись (я от всей души надеялась, что у меня получилась относительно приятная улыбка, а не злобный оскал), я поблагодарила Добрыню за то, что он был столь любезен и проводил меня до машины, по-дружески пожала ему руку, села на водительское место и завела двигатель.

Только выехав на проспект, я дала волю своим чувствам. Несмотря на холод, я открыла окно, врубила на полную мощность музыку и от души принялась подпевать во все горло любимой песне: «Hit the road, Jack, and don’t come back no more, no more, no more…»

Я включала ее снова и снова, пока выплеснувшийся в кровь адреналин не вышел с криком. В нужный двор я сворачивала уже в более-менее спокойном состоянии, готовая общаться с незнакомой пожилой женщиной.




Глава 5


Елизавета Васильевна оказалась весьма кокетливой старушкой. Она была одета в белый плащ и сапоги на высокой шпильке, хотя даже при тускловатом дворовом освещении было видно, что ей никак не меньше семидесяти.

Я вышла из машины и поздоровалась.

— Стало быть, это вы будете Васенька? — поинтересовалась бабулька, внимательно рассматривая меня с ног до головы.

Я подтвердила, что «Васенька» — это я, после чего пришлось выслушать длинный монолог, суть которого сводилась к тому, что для Маришки она, Елизавета Васильевна, все равно что бабушка. Другая хозяйка даже не обратила бы внимания на отсутствие жильца в течение трех недель, но она, Елизавета Васильевна, очень волнуется, потому что чувствует ответственность за Маришку. Я украдкой посмотрела на часы. Пятнадцать минут десятого, пока поднимемся, пока то-ce, будет уже десять часов. У меня сегодня был тяжелый день, страшно хотелось домой — привести в порядок расстроенные чувства.

Елизавета Васильевна заметила мой маневр, но не обиделась, а жизнерадостно предложила не терять времени зря и побыстрее подняться в квартиру.

Дом, где Маришка снимала квартиру, был избежавшей сноса пятиэтажкой без лифта. Как он не попал в генеральный план реконструкции — не понятно. На памятник архитектуры дом никак не тянул — заурядная кирпичная постройка 60-х годов прошлого столетия. Идти пришлось аж на четвертый этаж. В районе третьего этажа я начала задыхаться, а Елизавета Васильевна бодро шагала впереди, да еще и болтала без умолку. Я уже плохо понимала, кому из ее многочисленных родственников принадлежала эта квартира и сколько судебных процессов потребовалось провести, прежде чем квартира перешла в полное владение Елизаветы Васильевны.

Мне пришлось прибавить шагу, чтобы поспеть за шустрой старушенцией. Я так старалась не отстать, что почти уже не слушала ее, но продолжала невразумительно поддакивать в самые, как мне казалось, драматичные моменты повествования.

Она остановилась так резко, что я по инерции врезалась ей в спину. Маришкина квартира располагалась около лестницы. Елизавета Васильевна достала из сумки солидную связку ключей, нашла среди них нужный, открыла дверь, и мы вошли.

В прихожей было темно, пахло пылью и еще чем-то, химическим и очень неприятным. Елизавета Васильевна щелкнула выключателем, свет зажегся, и я поразилась, в каких жутких условиях, оказывается, жила Маришка.

Темно-серые обои в розовый цветочек, выпущенные где-нибудь в Конотопе годах в семидесятых прошлого столетия, тогда же из Конотопа привезенные и наклеенные на стены. Грязноватый потолок, в углу желтые потеки. Люстра выглядела так, как будто ее нашли на помойке, слегка отмыли и повесили в прихожей. К дверному косяку была пришпилена маленькая бумажная иконка. На дешевой вешалке висело Маришкино пальто. Неужели она дома?

Елизавета Васильевна открыла дверь в санузел. В раковине и ванной было так сухо, как бывает, когда ими долго никто не пользуется. Кусок совершенно высохшего и потрескавшегося мыла также указывал на длительное отсутствие жильцов.

— Похоже, — сказала я, — Марина все-таки уехала.

— А пальто? — возразила Елизавета Васильевна. — Пальто на месте. Она не могла уехать без пальто.

— Вообще-то, у нее еще куртка была. Она в ней в дождливую погоду ходила. Давайте посмотрим, что в комнате.

— В комнатах, — важно поправила меня Елизавета Васильевна. — Это двухкомнатная квартира.

Мы двинулись дальше. В большой комнате, играющей роль гостиной, стоял старенький диван, два креста и журнальный столик На стене висела дорогущая плазменная панель, но украшением интерьера она служить никак не могла — мешал пук проводов, прибитый скобками прямо к стене.

— Пойдем туда, — Елизавета Васильевна потянула меня за рукав. — Там у нее спальня.

Архитекторы, проектировавшие этот дом, наверное, в детстве спали на односпальных железных кроватях с никелированными шишечками. Иначе как можно объяснить удивительную ширину этой комнаты — не больше двух метров… Ну, от силы два двадцать. Ни одна нормальная кровать сюда бы не влезла. Маришка, насколько было мне известно, первые два года спала на раскладушке, а потом приобрела малюсенький диванчик.

Кроме диванчика в комнате был еще письменный стол — и все. Впрочем, больше в эту клетушку ничего и не влезло бы.

— Сюда, — скомандовала Елизавета Васильевна и открыла незамеченную мной дверь в гардеробную комнату.

Вещей у Маришки было немного. Я сразу отметила, что на вешалке с верхней одеждой отсутствует любимая Маришкина куртка. Мы покупали ее вместе: полчаса ушло на выбор куртки и еще полчаса — на то, чтобы уговорить подругу раскошелиться на крупную сумму.

— Куртки нет, — констатировала я.

Внимательно изучив полку с обувью, добавила:

— И сапог тоже нет, и теплых кроссовок. Она в них обычно за город ездила.

— Куда же она уехать могла? — удивилась Елизавета Васильевна.

— Может, домой? — вслух размышляла я. — Ведь у нее там квартира осталась после родителей. Она хотела продать ее, но никак не решалась. Жалко было, последняя связь с детством обрывается.

Елизавета Васильевна слушала меня и кивала, вроде как соглашаясь с моими умозаключениями.

— Надо посмотреть на письменном столе, вдруг она записку какую оставила.

Конечно же, никакой записки на столе не оказалось. Там вообще почти ничего не было, кроме стоики квадратных листочков для записей, карандаша и держателя для визитных карточек в виде забавного чертика с вилами в руках. Карточки нужно было вставлять между зубцами вил. Конструкция оригинальная, но не очень удобная. Если резко вытаскивать карточку, она могла порваться. Видимо, Мариша, уходя из дома, очень спешила: на одном из зубчиков торчал кусок чьей-то визитки. Я осторожно вытащила его.

— Ну что? — Елизавета Васильевна смотрела на меня, как доктор Ватсон на Шерлока Холмса, явно ожидая чуда.

Я пожала плечами. Не хотелось разочаровывать старушку, но пока мне было ясно только одно — Маришка куда-то уехала. На полке с сумками было свободное место, не хватало дорожного саквояжа с фирменной символикой нашей конторы. Мы заказали их год назад в честь пятилетнего юбилея фирмы. С тех пор считалось правилом хорошего тона ездить на корпоративные тусовки с фирменными сумками.

— Ну, — еще раз нетерпеливо повторила Елизавета Васильевна.

Старушка явно волновалась за Маришку, нужно было ее хоть немного успокоить.

— Вы не волнуйтесь так, — я взяла ее за руку. — Завтра я посмотрю, может, у нее на рабочем столе что-нибудь есть. В ежедневник загляну…

Продолжая говорить, я машинально включила настольную лампу и неожиданно заметила, что на верхнем листочке для записей есть какие-то следы: предыдущую запись сделали, сильно нажимая на ручку.

— Карандаш, нужен карандаш, — заорала я, сильно напугав Елизавету Васильевну.

Бедная старушенция засуетилась, рванула куда-то на кухню, долго хлопала там дверцами ящиков, пока наконец не принесла огрызок карандаша. Огрызок был такой маленький, что не осталось даже маркировки, а мне нужен был мягкий карандаш. Я еще раз внимательно осмотрела стол, потом решительно взяла нижний листок из стопки и опробовала карандаш. Нам повезло, карандаш был мягкий и прекрасно растушевывался. Я осторожно, стараясь не давить на бумагу, стала заштриховывать следы. Получалось на удивление ловко, если учесть, что я никогда раньше такого не делала. Уже через пару минут мы с Елизаветой Васильевной любовались на вполне разборчивую надпись. Это был номер мобильного телефона, последняя цифра была написана неаккуратно — то ли ноль, то ли шестерка, но, в конце концов, нужного абонента можно вычислить путем перебора номеров, всего-то парочка вариантов. Человека, чей номер был записан на листке, звали Татьяна. Может, она в курсе, куда так внезапно уехала Марина Савушкина. Я посмотрела на часы. Ого! Уже одиннадцатый час. Пожалуй, звонить незнакомой Татьяне поздновато.

— Пойдемте, Елизавета Васильевна, — предложила я своей спутнице. — Завтра я позвоню по этому телефону и попробую выяснить, что случилось.

— Зови меня баба Лиза, — откликнулась она. — Маришка так меня звала.

Честно говоря, «звала» — в прошедшем времени — резануло слух. Я с подозрением уставилась на бабу Лизу — с чего это она вдруг заговорила о Маришке как о покойнице. Но старушка совершенно спокойно выдержала мой испытующий взгляд, не смутилась, а продолжала болтать о своем. Я убрала листок с телефоном незнакомой Татьяны и повертела в руках кусочек визитной карточки. Бумага отличная, дорогая. Кажется, у полиграфистов такая бумага называется веленевой. Я понюхала визитку. Увы, она не пахла никакими духами. А я-то надеялась, что визитка принадлежит загадочной Татьяне. Какая глупость! Если бы визитка принадлежала Татьяне, не было бы смысла записывать ее телефон на листочке. К сожалению, мне оставили только нижний правый угол… Стоп! Здесь что-то есть. Я поднесла обрывок поближе к свету. Маленькими золотыми буквами на визитке было написано «..лица». Не густо. Это вам не номер телефона, тут простым подбором не найдешь.

Запихнув трофей в косметичку, чтобы не потерялся, я повернулась к бабе Лизе.

— Елизавета Васильевна…

— Баба Лиза, — старушка погрозила мне тонким указательным пальцем, — баба Лиза.

— Хорошо, — смирилась я, — баба Лиза, давайте я вас домой отвезу. А то уже поздно.

Она с удовольствием согласилась. Тем более оказалось, что живет Маришкина квартиросдатчик в двух кварталах отсюда, в новом монолитном доме. Охраняемый двор, подземный паркинг. Нормальный дом бизнес-класса. Я мысленно прикинула, какая здесь должна быть квартплата. Получалось, что денег от аренды хватать должно было едва-едва. Вслух же я похвалила дом, поинтересовалась, на каком этаже обитает баба Лиза.

— На двадцать втором, — бойко ответила старушка. — Высоко очень. Но я уже привыкла. Зато вид замечательный.

Неожиданно она схватила меня за руку:

— Вася, завтра, как дозвонишься до этой, — баба Лиза мотнула подбородком в сторону моей сумки, — до Татьяны, сразу мне сообщи.

Я пообещала непременно поделиться сведениями, как только они появятся. Елизавета Васильевна с видимой неохотой отцепилась от меня и вошла в подъезд.




Глава 6


Домой я попала далеко не сразу. На Кутузовском была страшная авария. Два лихих джигита ехали по резервной полосе, навстречу друг другу. Ни один из них не хотел уступить. В результате в столь поздний час на проспекте образовалась изрядная пробка. От удара машины джигитов разлетелись в разные стороны, роняя по ходу куски бамперов и иные части. Таким образом, из двенадцати полос свободными для движения оказались только две, куда и просачивались немногочисленные автомобилисты. Проблема усугубилась, когда шедший в сторону парка троллейбус не сумел вписаться в проем, зацепил одну из аварийных машин и заткнул собой оставшиеся два свободных ряда. Я набрала телефон нашего офиса и страшно удивилась, услышав голос шефа. Насколько я помнила, по графику сегодня в ночную смену должен был дежурить Андрей.

— Костя, ты? — задала я глупый вопрос.

— Ну я, — недовольно ответил шеф. — Ты была у Савушкиной? Есть новости?

— У Савушкиной была, новостей никаких нет. Стою в пробке на Кутузовском, большая авария. Положи эту информацию в ленту «городские новости».

— Где, сколько машин, есть ли пострадавшие? — деловито начал задавать вопросы Костя.

Я выглянула в окно:

— Машин вроде две… И троллейбус. Он уже потом не вписался. Пострадавшие — пока не знаю. Наверное, есть. Авария в районе двадцать шестого дома.

— Все записал, — рапортовал шеф. — Выйди, узнай насчет пострадавших… И сразу звони сюда.

Я включила «аварийку», что было совершенно излишне, потому что все равно никто никуда проехать уже не мог, вылезла из машины и пошла… беседовать о веревке в доме повешенного.

Три патрульные машины Службы безопасности движения стояли на разделительной полосе. Три сотрудника делали замеры: один фотографировал место аварии, остальные отгоняли не в меру любопытных водителей. Я достала удостоверение «Пресса», не раз выручавшее меня в подобных случаях. На мое счастье, попавшийся мне сотрудник был молод и неопытен. Удостоверение произвело на него сильное впечатление, и, вместо того чтобы погнать любопытную журналистку поганой метлой, он пропустил меня к месту аварии.

Рядом с обломками стояла машина «скорой помощи», два парамедика меланхолично курили, не торопясь в больницу. Следовательно, тем, кто попал в аварию, уже не нужны были ни врач, ни священник. Я достала из сумки пачку сигарет (вообще-то я не курю, но всегда ношу с собой сигареты, зачастую это помогает начать разговор) и подошла к эскулапам:

— Ребята, зажигалка есть?

Медики любезно дали мне прикурить, я неумело затянулась, закашлялась, один из них похлопал меня по спине.

— Выехать не можете? — поинтересовалась я, кивнув в сторону ярко-желтого фосфоресцирующего минивэна с красным крестом на боку.

— Не, — лениво протянул тот, что хлопал меня по спине. — Сказали ждать. Сейчас из Службы безопасности приедут. Тело пока увозить нельзя.

Я слегка обалдела. Никогда не слышала, чтобы на автомобильную катастрофу, пусть даже на самом главном проспекте столицы, пусть даже с участием двух навороченных машин, выезжали сотрудники Службы безопасности. Такое могло произойти только в одном случае: если в разбившейся машине сидел кто-то очень важный. Похоже, я наткнулась на сенсацию. Следовало срочно выяснить личность водителя.

Я еще раз затянулась и как бы невзначай спросила:

— Много погибших?

— Один всего, — ответил парамедик и кивнул в сторону обочины. — Вон из той машины вытащили, пришлось дверь вырезать.

Я взглянула в ту сторону. Машина выглядела ужасно, неудивительно, что водитель не уцелел, несмотря на продуманную систему безопасности. Я перевела взгляд на другую машину. Она выглядела не лучше.

— А что, в этой кто-то остался жив?

Парамедики переглянулись, потом один из них поманил меня пальцем и тихо шепнул на ухо:

— Вот поэтому СБ и приезжает. Во второй машине никого не было.

Я рассмеялась удачной, как мне показалось, шутке. Ребята обиделись.

— Вот те крест, — с жаром заявил один, быстро переложил сигарету в левую руку и перекрестился правой. — Ни души.

— Это что же, — продолжала сомневаться я, — получается, она сама ехала?

— Не сама, конечно, — включился в разговор второй. — Ждут какого-то специалиста, по радиоволнам, что ли. Он должен посмотреть, что там внутри. Первая версия у них, что машина управлялась на расстоянии. Вроде как детские игрушечные машинки.

— А кто же тогда этой машинкой управлял? — задала я резонный вопрос. — Игрушечными машинками человек управляет.

Я огляделась по сторонам, особо не надеясь увидеть на тротуаре человека с пультом в руках.

— Во-во, — закивал мой первый собеседник. — Менты тоже не могли понять, как такое могло произойти. Вызвали Службу безопасности. А нам сказали пока не уезжать.

— Личность погибшего установили? — поинтересовалась я просто на всякий случай, совершенно не рассчитывая услышать положительный ответ.

К моему удивлению, ребята были в курсе.

— Убитый — депутат. Причем из знаменитых. Ученый какой-то, физик или математик. Недавно премию получил Нобелевскую.

Я обалдела… Депутат Арденис, которого я вчера видела живым и здоровым! Наверняка дурацкую версию с радиоуправляемой машиной придумали спецслужбы, чтобы отвлечь внимание масс от главного — убийства депутата. Убийства, возможно, заказного и политического. Конечно, замять дело у них не получится, но таинственная машина без водителя оттянет на себя внимание электората. Кстати, власти смогут сразу заявить, что убийство не имеет политической подоплеки. В самом деле, некий сумасшедший изобретатель решил испытать свою машину. И специально выбрал позднее время и свободный Кутузовский проспект, резервную полосу, по которой не имеет права ездить никто, кроме Президента (даже охрана всегда идет в крайнем левом). Но изобретатель не мог предвидеть, что депутат Арденис вдруг решит выехать на резервную полосу, тем паче что трасса совершенно свободна. Депутат Арденис нарушил правила и поплатился жизнью. На его месте мог оказаться любой Вася Пупкин. И ни слова о политике.

Надо срочно, пока никто больше не знает об этом, связаться с шефом. Я еще раз затянулась, бросила бычок на асфальт и, поблагодарив медбратьев, отошла немного в сторону. Сделала я это как нельзя вовремя. К месту аварии подъехали две черные машины с номерами Службы безопасности. Из машин вылезли четверо, причем двое немедленно направились в сторону парамедиков, третий подозрительно уставился на меня и лишь четвертый пошел общаться с гаишниками.

Я не рискнула вытаскивать телефон на глазах у сотрудника Службы безопасности. Охнуть не успеешь, как обвинят в причастности к убийству депутата. Самое лучшее — смыться отсюда поскорее. Пока этот, третий, только смотрит, но если ему вдруг взбредет в голову проверить мои документы и он выяснит, что я журналист… Вот тогда точно — прощай, сенсация, здравствуйте, нудные объяснения в здании на Лубянской площади. На мое счастье, у владельца машины, в которую впилился троллейбус, сдали нервы. Он сделал попытку добраться до гайцев, выкрикивая на ходу какие-то непечатные ругательства; остальные стоявшие в пробке водители поддержали коллегу гудками клаксонов, что сделало демарш пострадавшего водилы особенно эффектным. Внимание сотрудника СБ переключилось на незадачливого бунтаря. Я же, воспользовавшись суматохой, быстренько вернулась в свою машину.

Пригнувшись, чтобы меня не было видно в окно, я набрала номер шефа:

— Костя, ты не поверишь… Тут такое!

— Что, — заинтересовался шеф, — много погибших?

— Всего один… — начала было я.

— А-а-а, — разочарованно перебил меня Костик. — Ну тогда ладно, я уже домой собираюсь, давай новость об аварии разместим завтра утром.

— Погоди, — перебила его я, — погибший-то один, но ты знаешь, кто он?

Костя понял, что случилось что-то важное, и затих.

— В этой аварии погиб депутат Арденис, — изрекала я мрачным голосом.

— Не может быть, — ахнул шеф.

— Приехали мужики из Службы безопасности…

— Ну конечно, — вдохновенно начал шеф, — это же политическое убийство. Тем более что все знают, Арденис был категорически против закона… Вася, какая невероятная удача, что ты оказалась там.

Он замолчал, было слышно, как он быстро набирает текст… На секунду стук клавиш стих, в трубке вновь зазвучал Костин голос:

— Ты сможешь сфотографировать место происшествия?

Я осторожно разогнулась и выглянула из окна. С взбунтовавшимся водителем беседовали двое мужчин в штатском, причем даже издалека было видно, что мужчины совершенно спокойны, а вот водитель очень сильно нервничает. Других желающих вмешаться в конфликт не наблюдалось. Парамедики все так же стояли возле машины «скорой помощи» и невозмутимо курили. В общем, картина была довольно эффектная. Если сделать несколько снимков, чуть-чуть сдвигая каждый раз камеру, потом можно будет поместить их в ряд… Или даже слепить в один панорамный кадр.

— За качество не поручусь, — зашипела я в трубку, как будто мужчины в штатском могли меня услышать, — но фотографии будут.

Я опустила стекло, включила камеру в телефоне, небрежно выставила локоть наружу и сделала вид, что слушаю музыку. Сделав четыре снимка, я немедленно отправила их в редакцию. Получив подтверждение, что фотографии получены, быстренько стерла их из памяти телефона. Это был удивительно мудрый шаг. Мужчины в штатском, закончив воспитательную беседу с психанувшим мужичком, переключились на тех, кто стоял неподалеку от места аварии. Они быстро подходили к машинам, показывали какое-то удостоверение, после чего водители безропотно демонстрировали им свои документы. Двух попросили пройти для более детального разговора в одну из служебных машин. Еще три машины — и будет моя очередь. Я решила не облегчать им задачу, подняла стекло и включила кар-визор. У меня не очень дорогая модель, но основные каналы берет.

По Седьмому государственному как раз заканчивался выпуск новостей. Диктор приятно улыбнулась, произнесла классическое: «В заключение последнего на сегодняшний день выпуска мы расскажем вам о погоде на завтра…» В этот момент из-под стола появилась рука, положившая перед ней листок бумаги с несколькими строчками текста. Диктор, продолжая профессионально улыбаться, взяла листок в руки и бодрым тоном начала:

— По сообщению агентства «Инфоньюс», полчаса назад на Кутузовском проспекте в автомобильной аварии погиб депутат Арденис.

Во весь экран появилась фотография искореженной машины депутата; кадр сменился, двое мужчин в штатском беседовали со свидетелем. Голос диктора за кадром давал пояснения:

— На место аварии прибыли сотрудники Службы безопасности, они начали опрашивать очевидцев происшествия.

Я узнала свои фотографии, и внутри все оборвалось. Конечно, Костя молодец, быстро подсуетился, первым выдал в свет информацию. Наверняка к нам на сайт сейчас ломятся толпы народу — узнать подробности. Наше маленькое агентство опередило всех, сумев утереть нос даже «Интерфаксу». Но вот о чем мой шеф забыл подумать, так это о том, что сотрудники Службы безопасности не за красивые глаза деньги получают. Качество фотографий, показанных в выпуске новостей, не очень хорошее. Профессионалы из СБ сразу определят, что снимки сделаны мобильным телефоном. Наверняка спецы из компьютерного отдела уже вычисляют точку съемки, и, когда они закончат, меня основательно возьмут в оборот. На всякий случай я завела двигатель, хотя ехать было совершенно некуда. Передо мной стояла редкая в наши дни классическая пятая модель «жигуленка», одна из тех, что бегают по отечественному бездорожью не первый десяток лет. За рулем ржавой «пятерки» сидел оцепеневший от страха уроженец южной республики, чьи документы как раз просматривал один из сотрудников СБ. Второй стоял рядом и время от времени задавал южному мужчине вопросы, от которых тот вздрагивал всем телом, после чего начинал что-то горячо объяснять эсбэшникам.

Видимо, в машине Службы безопасности тоже имелся кар-визор. К двум сотрудникам, опрашивающим водителя, подбежал третий и что-то им сказал. Они швырнули документы чуть ли не в лицо бедолаге и быстро пошли к служебной машине. Я как-то сразу догадалась зачем. Сейчас они посмотрят повтор выпуска новостей, а потом…

Но все оказалось гораздо хуже. Все те же два мужика неторопливо вылезли из машины и посмотрели в мою сторону. В руках у одного из них была какая-то бумага. Не нужно быть Спинозой, чтобы догадаться — это распечатка с места происшествия, на которой помечены те машины, откуда могла вестись съемка.

Не повезло. Сейчас они начнут по новой проверять документы, только на сей раз не ограничатся опросом, а будут пробивать всех через базу. Когда очередь дойдет до меня, они уже через несколько минут будут знать, что я работаю в «Инфоньюс». Наверное, меня арестуют. Я вытащила телефон… Надо позвонить Косте. Обрисовать ситуацию и попросить, чтобы он перезвонил мне через полчаса. Если я не отвечу на звонок, пусть поднимает всех на ноги.

Тем временем гайцы тоже не дремали. Протокол по поводу аварии, убившей депутата Ардениса, был составлен и подписан двумя свидетелями, одним из которых был водитель застрявшего троллейбуса. После чего был составлен второй протокол, описывающий взаимоотношения между троллейбусом и тем шофером, который возмущался. Он, впрочем, уже не возмущался, по выражению его лица было понятно, кого гайцы объявили виновным в столкновении.

Водитель троллейбуса, победно улыбаясь, поставил «рога» на место. Пострадавшая машина немного отъехала, освободив проезд, троллейбус торжественно тронулся с места. Освободившееся пространство было немедленно занято ржавой «пятеркой». Все остальные тоже завели двигатели и, нетерпеливо сигналя друг другу, стали потихоньку расползаться.

Я тоже не зевала. Вывернув руль максимально влево, я ухитрилась объехать джигита на «пятерке» и пристроилась прямо за троллейбусом. В сторону сотрудников Службы безопасности я старалась не смотреть, делая вид, что внимательно слежу за дорогой. Делать вид было совсем нетрудно — уставшие от полуторачасового стояния в пробке водители лезли напролом, повсеместно создавая новые аварийные ситуации.

Слева кто-то орал матом, справа истошно гудели, я игнорировала все знаки внимания и упрямо ползла за троллейбусом. Мне удалось вырулить на свободную полосу, когда сзади зазвучал усиленный динамиком голос: «Не разъезжаться, всем вернуться на исходные позиции». Мельком бросив взгляд в зеркало заднего вида, я увидела, как сотрудники СБ суетятся возле разбитой машины. Один истошно орал в «матюгальник», двое других пытались остановить уезжающие с места аварии машины. Бесполезно… Свидетели расползались как тараканы, оказывая явное неуважение и неповиновение властям.

Я не стала дожидаться, когда перекроют дорогу, быстро включила правый поворотник и, подрезав троллейбус, стремительно свернула на Киевскую улицу. Здесь в доме номер тридцать два находилось районное отделение Службы безопасности. Собственно, именно поэтому я и поехала сюда. Основная масса водителей, слабо знакомая с топографией здешних мест, двинула по проспекту. Это было их стратегической ошибкой. Много лет Кутузовский проспект выполняет функции главной правительственной трассы, за это время специально обученные люди научились перекрывать его буквально за несколько минут. Я прислушалась. Судя по внезапно наступившей тишине, движение уже перекрыли и сейчас начнут шерстить всех, уделяя особое внимание лихачам, успевшим домчаться до Дорогомиловской заставы. Здесь же, прямо под окнами отделения СБ, меня вряд ли будут искать. Я очень медленно, как бы выискивая место для парковки, ехала по Киевской улице. Камера наблюдения, висящая над входом районного отделения, зафиксировала движение и неспешно проследила за машиной, пока я не свернула на Студенческую.

Здесь вовсю шла стройка второй очереди комплекса «Дорогомилово». Метрах в пятидесяти после поворота улицу перегораживал забор, который украшал огромный плакат, сообщающий, что еще есть возможность приобрести чудесную квартиру в элитном комплексе в одном из самых престижных районов столицы. Завтра будет поздно. На плакате были изображены добродушный мужчина в очках и худощавая, немного смахивающая на сушеную змею женщина. Она держала в руках ключ от гипотетической квартиры. Лицо у женщины имело нужную степень стервозности, чтобы сподвигнуть потенциальных покупателей побыстрее выкладывать денежки. Из надписи под картинкой было ясно, что квартир мало, и кто не успеет заключить контракт, имеет шанс посражаться за последний ключ вот с этой бабой. А уж из ее рук фиг ключ вырвешь. Тут я себя одернула. Что я зациклилась на плакате, моих средств не хватит, чтобы купить в этом комплексе даже дверную ручку, поэтому стоит сконцентрироваться на другом, а именно: как выбраться отсюда. Не факт, что можно проехать дворами, скорее всего, там все перекопано. Я еще раз прикинула и решила, что самое умное — никуда не ехать, припарковаться и выждать. Место для парковки нашлось аккурат под плакатом. В окно со стороны пассажира уткнулся огромный нарисованный палец, на котором болтался заветный ключик. Я заглушила двигатель, в салоне зажегся свет, но, поскольку я не предпринимала попыток выйти, снова потух. Минут пять ничего не происходило, я уже было почти решила пойти пешком до метро, как вдруг из-за угла выехала машина с номерами Службы безопасности. Я сползла с сиденья и затаилась, тихо радуясь тому, что не пожалела в свое время денег и затонировала стекла.

Автомобиль остановился, перегородив выезд на Киевскую. Я оказалась в западне. Некто, сидящий в машине, не стал глушить двигатель, лишь переключил дальний свет фар на ближний. Дверцы распахнулись, из авто вылезли двое мужчин, внешне типичных эсбэшников. Мне, правда, всегда казалось, что сотрудники этой организации должны выглядеть максимально незаметно, растворяться, так сказать, в толпе рядовых граждан. Наверняка PR-департаменты СБ имели соответствующие инструкции на этот счет и неукоснительно данным инструкциям следовали. Однако ж через несколько месяцев специфика службы брала свое — неофиты становились неуловимо похожими друг на друга, как члены одной большой семьи. А если кто-либо взялся бы нарисовать генеалогическое древо данной семьи, среди прародителей непременно оказался бы доберман-пинчер.

Вылезшие из машины оперативники синхронно повернули головы сначала налево, потом направо. Доберманы вышли на охоту. Даже через затонированное стекло было заметно, как у них от возбуждения раздуваются ноздри. Убедившись, что вокруг ни одной живой души, они растерялись, как собаки, потерявшие след. Стоявший справа вытащил из кармана миникомпьютер, набрал какую-то комбинацию, внимательно посмотрел на экран, толкнул коллегу в бок, после чего продемонстрировал ему результат запроса. Обменявшись взглядами, эсбэшники дружно шагнули к стоящему у тротуара «ситроену». Нетрудно было догадаться, что произошло: они вычислили марку машины, скрывшейся с места аварии, но номер не зафиксировали. Я очень осторожно чуть-чуть вытянула шею. Удивительно, но, кроме моего, в тупичке стояло еще пять «ситроенчиков». Стало быть, в моем распоряжении не больше пяти минут, после чего они до меня доберутся. Я вжалась в пол, свернувшись в позе эмбриона. Хотя на улице было прохладно, капот остыть не успел. Им достаточно просто потрогать все стоящие «ситроены», чтобы выяснить, какой из них приехал сюда последним. Не успела я испугаться, как кто-то хлопнул рукой по капоту моей машины.

— Эй, нашел! Машинка еще теплая. Она где-то здесь неподалеку…

Эсбэшник подергал ручку, заорала сигнализация. Я совершила невероятное усилие и засунула голову под рулевую колонку. От неудобной позы начала ныть шея, а правое ухо больно впечаталось в педаль тормоза. Раздался легкий шлепок — чьи-то руки прижались к стеклу со стороны водителя. Оперативник тщетно пытался разглядеть, есть ли кто внутри.

— Ни черта не видно, — раздраженно сообщил он коллеге.

Голос прозвучал очень близко, от неожиданности я еще сильнее нажала ухом на тормоз.

— Она не могла далеко уйти, — вступил в разговор второй голос. — Вызывай группу поддержки, нужно прочесать район.

Интересно, группа поддержки имеет право вскрыть запертую машину? Я прикинула так и этак и пришла к неутешительному выводу, что, скорее всего, имеет. И очень маловероятно, что найдется страховая компания, которая осмелится вчинить регрессионный иск сотрудникам СБ. Ведь они всегда могут прикрыться интересами государства. Эх, будет у меня на следующий год по КАСКО солидный малус. Я прислушалась, очень уж хотелось знать, вызвали они подмогу или нет.

Снаружи было подозрительно тихо. Наконец тишину нарушил чей-то сдавленный голос. Обладатель голоса повторял как заведенный:

— Хорошая собачка! Хорошая собачка! Хорошая собачка!

Повторив это три раза, человек замолчал, но тишина уже не вернулась. Раздался какой-то новый, трудно идентифицируемый звук. Так иногда в ночной тиши шумит стояк канализации. Звук спровоцировал несколько неожиданных действий. Чье-то тело ударилось в левую переднюю дверь. На мгновение я подумала, что эсбэшники каким-то чудом догадались, что я сижу внутри, и теперь пытаются взять машину штурмом. Прошло никак не менее двух, а то и целых пяти секунд, но никто так и не вломился. При этом, судя по колебаниям корпуса машины, человек продолжал к ней прижиматься, причем делал это все упорней, явно стараясь просочиться сквозь запертую дверь. Что же произошло? Почему они не вызывают свою чертову подмогу? Кто отвлек (и, надо сказать, здорово отвлек) внимание сотрудников Службы безопасности от моей скромной персоны?

Я попыталась вытащить голову из-под руля, чтобы выглянуть в окно. Это оказалось совсем нелегко. Шея затекла, и теперь голова упорно не желала возвращаться в вертикальное положение — малейшее движение вызывало ужасную боль. Впрочем, это оказалось даже и неплохо, так как большую часть окна загораживала незнакомая мужская спина, и только справа, почти у самого зеркала заднего вида, оставался открытый участок. Я сдвинула корпус вправо, так, чтобы моя намертво прижатая к плечу голова оказалась напротив просвета. Мужская спина нетерпеливо заерзала, сдавленный голос произнес: «Мама».

Даже быстрого взгляда хватило, чтобы понять: мужчина жестоко ошибся. Существо, стоявшее напротив и гипнотизирующее эсбэшника взглядом, ничьей мамой не могло быть по определению. Во-первых, оно было мужского пола, во-вторых, оно не было человеком. Посреди освещенной улицы стоял огромный пес непонятной породы. Помнится, сэр Артур Конан Дойл, описывая проклятие рода Баскервилей, отмечал, что «это была помесь мастифа и дога». В нашем случае имела место гораздо более заковыристая смесь. Навскидку можно было определить овчарку и ротвейлера. Коренастое, типично ротвейлерское тело было покрыто жесткой овчарочьей шерстью. Но вряд ли это могло так напугать двух опытных сотрудников СБ, если бы не морда данного представителя семейства псовых. Мы, конечно, все твари божьи, но здесь бог явно решил подшутить, или вообще умыл руки, отдав бразды правления науке генетике. Представьте себе длинную челюсть овчарки плюс ширину и смыкание челюстей как у ротвейлера. Казалось, что собака все время недобро ухмыляется.

Пес зевнул, продемонстрировав кошмарного вида пасть, вызвавшую устойчивую и неприятную ассоциацию с крокодилом.

Мужская спина замерла. Кто-то из оперативников (не поняла кто, уж больно испуганный был голос) робко произнес:

— Попробуй вызвать подмогу.

Кажется, это сказал тот, что полировал сейчас мою машину. Его коллега стоял чуть поодаль, держа руки по швам и стараясь не шевелить ничем, в том числе губами. Когда он заговорил, создалось впечатление, что в свободное от службы время он выступает на эстраде в роли чревовещателя.

— Как я тебе ее вызову? Эта проклятая псина не сводит с меня глаз. Откуда взялось это исчадие ада?

Я не могла не признать, что сравнение он подобрал удивительно точно.

— На ней ошейник. Собака домашняя.

— Может, ты и кличку прочтешь? — сдавленным голосом поинтересовался тот, что стоял, плотно прижав руки к телу. — И фамилию хозяина? Кому в голову пришло держать ЭТО в качестве домашнего любимца?

Он замолчал, но через секунду продолжил с мстительной надеждой в голосе:

— Посмотри, фамилии… Фамилии хозяина там, часом, нет?

Мужчина, подпирающий мою машину, слегка пошевелился. Это почти незаметное движение сильно не понравилось нашему четвероногому другу. Пес сделал пару шагов в нашу сторону и тихо, но как-то очень угрожающе зарычал. Оперативник мгновенно замер и, как мне показалось, даже дышать начал через раз.




Глава 7


В критическую минуту обязательно должен появиться герой. Это закон. Если герой по каким-то причинам не появляется, это означает, что в данной конкретной вселенной что-то разладилось. С нашей Вселенной, надо полагать, был порядок, так как герой все же появился. Хотя во внешности вынырнувшего откуда-то из переулка человека не было ничего от знаменитых героев прошлого, настоящего и будущего — ни легкости в движениях, как у Супермена, ни статности фигуры, как у Бэтмена, ни кольта за пазухой, как у Дика Трейси, ни элегантной небрежности, как у Джеймса Бонда. Гораздо больше он напоминал потенциальную жертву, человека, оказавшегося не в то время не в том месте. Несмотря на довольно теплый вечер, на голове мужчины красовался заячий треух, некогда довольно популярный в народе, а теперь почти уже забытый головной убор. Старенькая, много повидавшая в этой жизни куртка была застегнута на все пуговицы (на все, которые еще присутствовали). Вытянувшиеся на коленках спортивные штаны были заправлены в… И вот тут я удивилась. На ногах невзрачного мужичка были зимние кроссовки из новой коллекции известного модельера, на показе которой я как раз недавно побывала по заданию редакции. Насколько мне было известно, эта модель в продажу должна была поступить только в конце лета, а сейчас еще не закончился апрель. Стало быть, мужчина — не сторож со стройки. На такие кроссовки рядовой сторож будет зарабатывать лет десять. При условии, что у него нет семьи и он готов все эти годы сидеть на хлебе и воде. В руках у незнакомца была бутылка минеральной воды, из которой он в данную минуту прихлебывал, и несколько неуместная (при таком наряде) трость.

Псевдосторож не выказал ни малейшего удивления при виде двух сотрудников Службы безопасности, замерших в неестественных позах, как будто они только что играли в детскую игру «море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри». Не испугался мужичок и мохнатого крокодилообразного чудовища, хотя любой нормальный человек на его месте обязательно испугался бы.

Сотрудники Службы безопасности, по идее, также должны были отметить необычную обувь вновь прибывшего, но они слишком сосредоточились на том, чтобы не дать собаке повода наброситься, поэтому сразу взяли неверный тон.

— Ты местный? — резко спросил тот, что подпирал мою машину.

Мужчина никак не отреагировал, зато на интонацию отреагировал пес. Уши у него встали торчком, а сам он подобрался, как перед прыжком. Я подумала, что эсбэшник не прав и зря он начал беседу с потенциальным спасителем именно так. Теперь тот может спокойно развернуться и уйти, предоставив им самим выпутываться из передряги. Однако мужчина не ушел, а продолжал молча смотреть на живописную троицу. В его спокойствии не было ничего напускного. Он действительно не боялся собаки, как не испытывал и священного трепета перед сотрудниками грозного ведомства.

— Ты слышишь, что тебе говорят? — продолжал гнуть свое тот из сотрудников, чья спина плотно контактировала с моей машиной. — Глухой, что ли?

Мужчина в модных кроссовках продолжал игнорировать реплики эсбэшника, зато опять возбудился пес. Для затравки он слегка рыкнул, потом рычание перешло в равномерный фоновый гул, как будто в животе у него заработал моторчик.

— Спокойно, Мальчик…

Я аж вздрогнула: это заговорил доселе хранивший молчание незнакомец. Вот интересно, кого из двух эсбэшников он назвал мальчиком. Тот, что продолжал стоять, вытянув руки по швам, выглядел лет на сорок пять. Спина второго сотрудника СБ (а со своего места я могла видеть только спину) вызывала в памяти такие слова как «дзюдо», «самбо» и «рукопашный бой», причем в супертяжелой весовой категории. Все мальчуковое закончилось в этой спине лет тридцать тому назад.

Мелькнула мысль — издевается, и сейчас они ему покажут. Ну, не сейчас, а когда уйдет мохнатое чудовище. Чудовище же, похоже, уходить никуда не собиралось, зато неожиданно живо отреагировало на обращение «Мальчик». Пес слегка повернулся в сторону незнакомца и, удивительное дело, завилял хвостом.

Эсбэшники не ошиблись: собака на самом деле оказалась домашней, имела кличку Мальчик и хозяина. Однако все это, вместе взятое, не делало ее менее опасной.

— Это твоя собака? — вступил в разговор тот, что стоял поодаль, по-прежнему вытянув руки по швам.

Мужчина в кроссовках проигнорировал вопрос, обратившись к более приятному, с его точки зрения, собеседнику:

— Мальчик, Мальчик, иди сюда…

Мохнатый крокодил завилял хвостом еще сильнее и весело затрусил к хозяину. Спина, подпирающая мою машину, заметно расслабилась. Второй, тот, что разговаривал как чревовещатель, перестал держать руки по швам, встал по стойке «вольно» и поднес к уху рацию. Стоящий около моей машины эсбэшник сделал шаг вперед и полез во внутренний карман пиджака — за удостоверением или пистолетом. И вот тут он допустил роковую ошибку. Надо было либо делать это медленно и незаметно, либо очень-очень быстро. Он же действовал, не скрывая своих намерений, но скорости ему не хватило.




Глава 8


Меня всегда удивлял распространенный литературный штамп «все произошло так быстро, что никто не понял, что случилось». Высказывание удивляло своей несуразностью. Как можно смотреть на что-либо и не заметить изменения.

В детстве, когда дядя Никита с женой и сыном Добрыней приходили к нам в гости, в перерыве между обедом и чаем мама любила устраивать конкурсы, в которых должны были принимать участие и дети, и взрослые. Большая часть конкурсов представляла собой несколько модифицированный вариант игры в фанты. Я эти конкурсы ненавидела от всей души, но мне не хотелось огорчать маму. Она так долго их готовила, покупала призы и искренне верила, что я получаю удовольствие от подобных развлечений. Ей не приходило в голову, что человек, который никогда не выигрывает, не может испытывать удовольствия. Где-то за месяц до намеченного праздника мама начинала придумывать новые конкурсы и викторины. Делала она это совсем не для того, чтобы я наконец одержала победу. Мама считала, что гостям может надоесть играть в одно и то же. Вот так она совершенно случайно наткнулась на то единственное, в чем, как потом оказалось, мне не было равных.

Примерно с десяти часов вечера взрослые провожали очередной старый год. Был непременный салат «оливье», от которого мои родители упорно не желали отказываться, несмотря на то что в более продвинутых семьях «оливье» давно считался моветоном. Я много раз пыталась объяснить родителям, что пора бы уже перейти на японскую или, на худой конец, итальянскую кухню. Что давно уже никто не стоит два дня у плиты, чтобы накрыть стол, а еду заказывают из ресторана. Увы! Мама обижалась и начинала вздыхать по поводу моего переходного возраста, который делает меня такой нетерпимой, а папа заводил нудную речь о традициях, которые нужно беречь, потому что традиции — это память поколений.

Одной из немногочисленных «традиций» нашей семьи был салат «оливье» на новогоднем столе (по-моему, папе не стоило так беспокоиться об исчезновении именно этой традиции — должно пройти много десятилетий, если не столетий, чтобы мы забыли салат «оливье»). Второй по значимости шла традиция не сажать детей за «взрослый» стол.

Мы сидели в моей комнате и резались в стратежку. Мы — это я, Добрыня и его старшая двоюродная сестра Маринка. Вообще-то, резались мы с Добрыней, Маринка же, которая была нас старше на целых два года, старательно делала вид, что компьютерные игры — развлечение для мелюзги, взрослые девушки такой ерундой не увлекаются. Она лениво перелистывала свежий номер модного журнала и брезгливо морщилась всякий раз, когда мы с Добрыней начинали слишком громко спорить по поводу того, чей сейчас ход. Так мы сидели приблизительно до девяти вечера, когда открылась дверь, вошла моя мама и торжественно объявила, что «начинается самое интересное» — конкурсы. Маринкино лицо вмиг еще больше поскучнело, я тоже не сильно обрадовалась, так как перевес в игре на данный момент был определенно на моей стороне. А если сейчас мы все бросим, потом Добрыня просто откажется доигрывать (так уже бывало не раз — он не любил проигрывать).

— Мам, — начала было я, но меня тут же перебил мой противник:

— Тетя Галя, мы идем.

После чего демонстративно отодвинул стул, дабы показать, что для него игра окончена.

— Я сохраню игру. — Я постаралась, чтобы в моем голосе прозвучали угрожающие нотки.

— Это сколько угодно, — махнул рукой Добрыня. — Сохраняй на здоровье.

И опять ему удалось вывернуться. Сколько раз возникали похожие ситуации, и всегда, всегда получалось, что взрослые на его стороне. Причем я давно уже поняла, как он этого добивается. Рецепт был прост, как все гениальное: он всегда с ними соглашался, за что получал большие и малые бонусы, заодно решая свои текущие проблемы (как в данном случае, например). Всякий раз я злилась, давала себе слово научиться сдерживаться и в очередной раз срывалась.

Но сегодня я решила прикусить язык, не стала спорить с мамой и молча начала выключать компьютер, кипя от негодования. Вот всегда так, я почти выиграла, а теперь меня ждет сорокапятиминутное мучение, пока остальные будут петь, играть на скрипке, разгадывать загадки и метко кидать дартс. Маринка и Добрыня уже вышли, а я все еще сидела перед потухшим монитором, стараясь сдержать подступившие слезы. В комнату заглянул дядя Никита, Добрынин папа.

— Васька, ты что тут скучаешь? А ну, давай пошли, сейчас конкурсы начнутся.

Я сделала глубокий вдох и поплелась в гостиную. Там уже играла музыка, стало быть, первый конкурс успели провести без меня, и выиграла его, конечно же, Маринка — обладательница не слишком приятного, но зато очень громкого голоса. Сейчас она поставит свою любимую песню из репертуара Аллы Пугачевой и будет насиловать наши уши минут десять. Потому что, когда она допоет, обязательно встрянет кто-нибудь из взрослых, похвалит Маринкин голос и попросит спеть еще. Маринка повыпендривается для вида, но потом согласится, и от караоке ее придется чуть ли не метлой отгонять.

Вечер продолжался. Вот уже и Добрыня пропилил на своей скрипке нечто сложное, чуть ли не ноктюрн Паганини. Мама с восторгом смотрела на него и укоризненно на меня. Я сделала вид, что не замечаю ее взглядов. Да, я прекрасно понимаю, что на фоне таких высокоталантливых детей, как Добрыня и Маринка, я выгляжу так себе, но лично я себя вполне устраиваю.

Скрипка взвизгнула в последний раз, Добрыня устало и немного картинно опустил смычок. Минуту или около того все молчали, потом захлопали. Мама в последний раз бросила взгляд на меня, потом на пианино, потом опять на меня, убедилась, что ее посыл остался без ответа, и довольно уныло объявила «совершенно новый конкурс».

— Участвуют, — торжественно провозгласил папа, — Василиса, Марина и Добрыня! Участники конкурса, сделайте шаг вперед.

Маринка и Добрыня бодро шагнули. Маринка уже совершенно забыла о том, что надо прикидываться взрослой, и с упоением сжимала в руках выигранный приз — очень приличный лак для ногтей. Я бы тоже от такого не отказалась, но победила Маринка.

Тем временем мама закончила приготовления к конкурсу. На большой белой салфетке было аккуратно разложено несколько предметов: посередине лежала папина трубка, слева от нее два мандарина, левый нижний угол оккупировал радостно оскалившийся череп (а я-то недоумевала, зачем мама попросила у меня мой любимый брелок), еще там были четыре разноцветные соломинки для коктейля, будильник, конфета «Мишка косолапый» и маникюрные ножницы. Мы с удивлением смотрели на этот своеобразный натюрморт. Но мама живо прикрыла его второй салфеткой.

— А теперь, — продолжил папа голосом эстрадного конферансье, — внимание! Условия конкурса!!! В течение тридцати секунд вы смотрите на вещи, разложенные на салфетке, после чего уходите в соседнюю комнату, мы кое-что меняем, можем даже что-то убрать. Вы возвращаетесь, и… Тот, кто определит, что изменилось и чего не хватает, и станет победителем. Внимание!!! Раз, два… три!

Мама сдернула верхнюю салфетку, и мы уставились на разложенные вещички. Дядя Никита с секундомером в руке следил за временем.

— Пять, четыре, три, два один… Все!

Мама быстро накинула салфетку.

— Давайте-давайте, в ту комнату, живо, — погнал нас дядя Никита, хитро улыбаясь.

Мы неохотно вышли.

— Что за дурацкий конкурс? — возмутилась. Маринка.

Ясное дело, они с Добрыней любят конкурсы музыкальные. Например, угадать наигрываемую на пианино мелодию. В таких конкурсах я вылетаю уже на первом же туре, а они еще минут пятнадцать соревнуются друг с другом, к вящей радости родителей. Мы стояли у дверей и молча ждали. В соседней комнате родители тихо переговаривались, чем-то шуршали, несколько раз хохотнул дядя Никита. Добрыня попытался подсмотреть, но был замечен и прилюдно пристыжен своей собственной мамой. Наконец дверь распахнулась, на пороге возник сияющий дядя Никита и торжественно пригласил всех «участников» пройти к месту состязания. Я выскочила первой, мне заранее было понятно, что жизнь преподнесет мне очередное разочарование в виде привычного проигрыша. Так чем быстрее закончится «состязание», тем лучше.

— А теперь слушайте условия конкурса. — Мой папа поднял руку, чтобы привлечь наше внимание. — Ниночка, раздай им реквизит.

Добрынина мама раздала нам листочки и карандаши.

— Вы все видели, что лежало на салфетке, — продолжал папа. — Признаюсь, мы кое-что оттуда убрали, кое-что добавили, а кое-что поменяли местами. Сейчас мы вам все покажем. Вы будете смотреть на это тридцать секунд, как и в прошлый раз. После чего ваша задача — нарисовать на листке все предметы, которые вы запомнили, или записать, что, по-вашему, изменилось.

Добрыня и Маринка заметно скисли: соревнование было явно не из тех, где они могли, не напрягаясь, демонстрировать свои преимущества — музыкальный слух и вокальные данные.

Папа сделал правой рукой эффектный жест, мама не менее эффектно сдернула салфетку, мы уставились на созданную родителями композицию. Тридцать секунд закончились, как мне показалось, раза в три быстрее обычного. Дядя Никита дунул в смешную пищалку, мама быстро прикрыла все салфеткой.

— Всем участникам конкурса, — торжественно провозгласил папа, — дается полторы минуты, чтобы написать или нарисовать — это кому как удобнее — все изменения, которые вы заметили.

— Дядя Миша, — заныл Добрыня, — мало полминуты.

— Не хныкать, — бодро перебил его папа. — Проигрывать тоже надо уметь достойно.

Добрыня с ненавистью посмотрел на него и удалился в самый дальний угол, плюхнулся в кресло и прикрыл ладонью свой листок — чтобы никто не подглядывал. Предосторожность совершенно не лишняя, так как Маринка уже вытянула шею, стараясь заглянуть в мой листок. Я демонстративно повертела чистый лист перед ее носом и пристроилась около журнального столика. Мама почувствовала напряженку:

— Марина, тебе не хватило места? Иди сюда… — Она расчистила край стола.

Маринка в последний раз сделала попытку разглядеть, написала я что-нибудь или нет, но я была начеку и быстро спрятала листок за спину. Маринка презрительно фыркнула, села за стол, быстро посмотрела по сторонам и, убедившись, что на нее никто, кроме меня, не смотрит, показала мне язык. Я молча отвернулась, закрыла глаза и попыталась вспомнить, что и как лежало на салфетке. На успех я особо не надеялась, поэтому решила не напрягаться — сколько вспомню, столько вспомню… Менее всего я ожидала, что увижу четкую картинку. Я открыла глаза и попыталась записать то, что увидела. Увы, ничего не получилось, изображение исчезло, я начала сомневаться.

— Время вышло, — громко объявил папа. — Сдавайте то, что успели сделать.

Добрыня и Маринка медленно подошли и протянули свои листочки.

— Так-так, — радостно начал папа. — Что тут у нас Добрыня вспомнил…

Папа вытащил заранее нарисованную схему композиции, показал ее всем и бегло просмотрел Добрынин листок, сверяясь с оригиналом.

— Пять ошибок, — с огорчением констатировал он.

Маринка злорадно захихикала. Папа начал изучать ее работу.

— Увы, Мариша, у тебя всего два предмета названы правильно…

Добрыня мстительно расхохотался.

— Ну а ты, Васенька? — Папа с жалостью посмотрел на меня. — Ты что-нибудь успела?

Я молча протянула пустой лист. Тут уже засмеялись оба — и Добрыня, и Маринка. Дядя Никита пришел на выручку моим родителям:

— Наверное, она устала очень. Давайте лучше пить чай.

— Я могу рассказать, что где лежало, — громко объявила я.

— Может, не надо? — вмешалась ведомая лучшими побуждениями мама.

— Нет, надо, — твердо заявила я, подошла поближе, чтобы можно было дотянуться рукой до салфетки, и закрыла глаза.

В комнате стало очень тихо. Я нащупала руками края и, сориентировавшись, медленно начала:

— Посередине лежала трубка, внизу слева, где сейчас лежат маникюрные ножницы, был мой брелок в виде черепа. А ножницы лежали справа внизу. Вот тут была конфета «Мишка косолапый», сейчас ее вообще нет. Наверное, кто-то съел.

Я прислушалась — никто не засмеялся, а ведь я пошутила.

— Во втором ряду снизу лежали четыре соломинки для коктейля. Если смотреть слева направо, то красная, желтая, зеленая и белая с синими полосками. Сейчас там лежит три соломинки. Убрали желтую и белую с полосками, а вместо них положили прозрачную. Еще сверху слева были два мандарина, теперь там лежит апельсин, а мандарины лежат наверху справа. Все.

Я открыла глаза. Все: мои родители, родители Добрыни, сам Добрыня и Маринка — молча смотрели на меня. Так смотрят жители провинциального городка на выступление фокусника в гастролирующем в их краях цирке шапито.

— Во дает! — выдохнул Добрыня.

Папа как-то вдруг засуетился и срывающимся голосом объявил:

— В конкурсе на самого наблюдательного убедительную победу одержала Василиса!

Все захлопали, мама вручила мне диск с игрой и тут же позвала гостей пить чай. С этого памятного Нового года я перестала комплексовать в присутствии Добрыни и Маринки. Да, у них есть слух (у Маринки средненький, у Добрыни — абсолютный), да, у Маринки к ее средненькому слуху прилагается вполне приличный голос, но… Зато я умею то, чего они не могут. Правда, папа (после очередной моей победы в конкурсе) все время повторял, что память можно натренировать. Но я знаю, что говорил он это, чтобы не было так обидно Добрыне с Маринкой, очень уж они переживали, когда победа вновь и вновь ускользала от них. Причем Добрыня точно тренировался. Я как-то раз встретила его около двадцать четвертого дома, где находятся курсы тренировки памяти. Он меня заметил, поздоровался и как бы вскользь заявил, что идет записываться в секцию по фигурному катанию. Мелькнула было у меня мстительная мысль изобразить интерес к фигурному катанию и набиться ему в попутчики. Но я быстро передумала и предпочла неторопливо скрыться в арке, после чего пулей рванула вокруг дома, рассчитывая, что осторожный Добрыня не сразу пойдет на курсы, а выждет некоторое время, чтобы я ушла подальше. Так оно и вышло: я выглянула из-за угла в тот момент, когда Добрыня звонил в металлическую дверь с латунной табличкой «Курсы тренировки памяти „Помнить все“».

Я потом не поленилась, нашла телефон и позвонила туда. Курсы оказались совсем даже недешевыми, да и занятия шли четыре раза в неделю. Как Добрыня успевал посещать школу, музыкалку и курсы — одному богу известно. Выручало, наверное, то, что тринадцатая музыкальная школа, которую, пожалуй, закончили почти все дети Кутузовского проспекта, находилась в соседнем двадцать шестом доме, знаменитом тем, что в нем полвека назад обитали первые лица государства.

Через три месяца был мамин день рождения. Состав гостей не менялся год от года, пришли дядя Никита с тетей Ниной и Добрыней. Как всегда, они захватили Маринку.

Сначала все шло как обычно. Взрослые уминали салат «оливье» и провозглашали тосты за маму. Маринка, Добрыня и я сидели в моей комнате и читали анонс концерта, который должен был состояться на Красной площади в начале мая. Главной «звездой» предстоящего концерта должна была стать Си Си Кэтч. Маринка заранее решила пойти, вне зависимости от того, сколько будут стоить билеты. Мы с Добрыней, не имея шансов попасть на концерт (билеты были куплены, но идти собирались наши родители), страшно Маринке завидовали и всячески старались снизить значимость данного мероприятия. Пожалуй, впервые за последние несколько лет мы с Добрыней выступали единым фронтом.

— Си Си Кэтч — это лажа, — авторитетно говорил Добрыня, тихонько пихая меня ногой. — Кто его слушает?

— Точно, — подхватывала я. — Даже когда постерами меняемся, Си Си Кэтч все за так отдают. Потому что никому не нужна.

— Ну и что? — огрызалась Маринка. — Ну и пускай отдают, а зато у меня билет в VIP-ложу. Если хотите знать, там сам президент будет сидеть… — Маринка торжествующе посмотрела на нас.

Президента крыть было нечем. Мы с Добрыней тоже это поняли и слегка приуныли. На наше счастье, в комнату заглянула Добрынина мама и позвала нас участвовать в конкурсах.

Добрыня бросил на меня осторожный взгляд исподлобья, и я поняла, что сегодня он рассчитывает на триумф.

Сначала, как обычно, шли конкурсы, в которых блистали Маринка с Добрыней. Я не отказывалась от участия, хотя прекрасно понимала, что шансов на выигрыш нет. Меня почему-то совершенно не волновало, что задумал Добрыня. Удивительное дело, при нашей сильной взаимной неприязни мы очень хорошо понимали друг друга.

Много позже я прочла где-то, что нам не нравятся в людях те черты характера, которые есть в нас самих. Даже если мы их тщательно скрываем и не признаемся в этом самим себе. Мы с Добрыней смотрелись друг в друга как в зеркало, и нам не всегда нравилось то, что мы там видели.

— А теперь, — торжественно провозгласила моя мама, — самый главный конкурс! И самый серьезный приз!

Она открыла сумочку и достала билет на концерт Си Си Кэтч. Маринка надулась, а Добрынино лицо вмиг приняло какое-то хищное выражение. Это был приз, за который стоило побороться.

— Сегодня, — продолжала мама, — мы решили немного усложнить задачу. Потому что в первый раз за всю историю наших праздников победителя ждет такой серьезный приз.

— Это нечестно, — вдруг выступила Маринка. — Вы же все знаете, что Васька всегда выигрывает.

Но мама не смутилась:

— Вот поэтому мы решили немного изменить условия конкурса. Сегодня будут не предметы, а цифры.

Я искоса посмотрела на Добрыню, на его лице было написано отчаяние. Наверняка он, будучи человеком ленивым, развивал не наблюдательность вообще, а тренировался только под определенную задачу.

Тем временем дядя Никита вынес из соседней комнаты большой лист ватмана.

— Внимание, — папа прокашлялся и слегка повысил голос. — Сейчас вы все в течение тридцати секунд смотрите на нарисованную таблицу, после чего Никита убирает ватман, а вы получаете задание.

Папа поднял руку с секундомером:

— Три-четыре… Поехали!

Дядя Никита перевернул лист, мы впились в него глазами. В таблице было четыре строчки и четыре столбца. Конечно, надо было бы попробовать найти в цифрах хоть какую-то логику и закономерность, чтобы легче было вспоминать. Но я даже и не пыталась это сделать, я просто тупо смотрела, стараясь впитать в себя рисунок. Не каждую цифру по отдельности, а все вместе, как картинку.

Я так напряглась, что почти не расслышала, когда папа произнес «стоп». Дядя Никита немедленно перевернул ватман и унес его в другую комнату.

— А теперь, — это опять вступила мама, — вам нужно решить маленький пример. Число из второго ряда, третьего столбца нужно сложить с числом из четвертого ряда первого столбца. Полученную сумму разделить на число из первого ряда первого столбца. К результату прибавить разницу первых двух чисел из третьей строки. Приступайте.

Я взглянула на своих соперников. Маринка сидела с совершенно обалдевшим видом. Ей такое задание было не по силам, даже если бы таблица лежала у нее перед носом. Добрыня, не обращая внимания на кузину, уже что-то писал на листочке бумаги.

— Васенька, — обратилась ко мне Добрынина мама, — тебе тоже, наверное, листочек нужен?

Я молча кивнула, и мне немедленно выдали чистый лист формата A4 и гелевую ручку. Я закрыла глаза, и все произошло как обычно. Сначала легкое головокружение, как будто смотришь с крыши высотного дома вниз, а потом появилась картинка — лист ватмана с нарисованной на нем таблицей. Я даже не стала ничего записывать — числа в ячейках были однозначные. Дважды проверив результат, я открыла глаза и вслух произнесла получившееся число. Добрыня, что-то черкавший в своем листке, удивленно уставился на меня, Маринка фыркнула, взрослые замерли. Дядя Никита выхватил у моей мамы из рук блокнот с ответом, заглянул в него, после чего восхищенно произнес:

— Ну, Миша, можешь гордиться. Действительно, уродилась Василиса и Прекрасная, и Премудрая.

Папа, огромным усилием воли подавляя торжествующую улыбку, вручил мне билет на концерт Си Си Кэтч. Я не удержалась и, пока никто не видел, показала Маринке язык. Она обиженно отвернулась, сделав вид, что не заметила моего демарша. Я горделиво посмотрела на Добрыню, моя мама перехватила мой взгляд и тут же начала приглашать всех к столу — пить чай.

Добрыня сидел насупившись и медленно наливался краской. Буквально за каких-то полминуты он стал интенсивно бордового цвета, причем окрас распределялся по лицу неравномерно. Щеки полыхали как два алых мака, нос был тона на три светлее, а лоб и подбородок остались бледными, создав довольно резкий, но приятный глазу контраст. Я напряглась: я читала про каких-то морских животных, которые меняют окраску перед тем, как напасть на жертву. Добрыня на обитателя морских глубин не походил, но исходящие от него волны ненависти легко улавливались без помощи антенны. Наконец копившееся негодование вырвалось наружу.

— Это нечестно, — взвизгнул Добрыня, вскочил с места и попытался выхватить у меня из рук заветный билет.

Я отпрянула и на всякий случай спрятала руку с билетом за спину. Добрыня такой, запросто и разорвать билет может, плевать, что за него денег отвалено немерено. Когда мой соперник в гаком состоянии, он, образно выражаясь, готов пожертвовать глазом, лишь бы я совсем ослепла. Взрослые впали в ступор от неожиданности, и Добрыня успел несколько раз сильно толкнуть меня и почти отобрал билет. Первым опомнился дядя Никита.

— Ты что делаешь?! — Он схватил сына за плечо. — Нужно уметь проигрывать.

— Все равно это нечестно! — визжал Добрыня. — Она это умеет… И вы все это знаете. Нечестно!!!

Последнее «нечестно» завершилось тонким жалобным воем. Добрыня уже не пытался отобрать у меня билет, он просто стоял и безостановочно выл. Это окончательно разозлило дядю Никиту.

— Все, хватит. — Он хорошенько потряс сына за плечи. — Мы идем домой. Ты совершенно не умеешь себя вести.

Добрыня никак не отреагировал, глаза у него закатились, он продолжал издавать звуки, постепенно повышая их тональность. Еще одна октава, и он перейдет в диапазон, который человеческое ухо слышать уже не может.

— А как же чай? — попыталась разрядить атмосферу моя мама.

— Обойдется без чая, — отрезал дядя Никита. — Идем, — кивнул он жене.

Тетя Нина молча пошла к дверям.

— А ты что стоишь, Марина? Собирайся, мы уходим, — бросил дядя Никита на ходу Маринке.

Гости быстро оделись и ушли. Добрыня перестал вопить — это сыграл свою роль подзатыльник, которым дядя Никита, раздосадованный тем, что приходится уходить от маминых пирогов, наградил своего отпрыска. А дома Добрыню неминуемо ждала большая взбучка.

Праздник закончился. День рождения прошел как-то не очень радостно. Я тихо ушла в свою комнату, а родители еще два часа гремели посудой и спорили, честно ли я выиграла последний конкурс, не нужно ли было дать Добрыне с Маринкой фору, раз уж я такая… Особенная. Мне показалось это очень обидным, я залезла с головой под одеяло и подумала, что, конечно, прощу их, но нескоро. Они даже не вспомнили, какую фору имели Добрыня с Маринкой в музыкальных конкурсах. И однако же никто никогда не сомневался в том, что они выигрывали честно.

Это был последний Новый год и мамин день рождения, когда мы собирались вместе. Именно тогда родители стали посматривать на меня с некоторой опаской и раздражением. Мои так некстати проявившиеся способности хоть и не разрушили их многолетнюю дружбу с Добрыниными родителями, однако накал этой дружбы снизился не на один десяток градусов.

Я же для себя поняла одно: если я хочу что-либо запомнить навсегда, мне нужно всего лишь посмотреть на это. Если же запоминать я не хочу, то самый лучший выход — закрыть глаза за секунду до того, как «это» случится.




Глава 9


Итак, стоящий около моей машины эсбэшник сделал шаг вперед и полез во внутренний карман пиджака… Инстинкт, который невозможно вытравить даже несколькими веками цивилизации, шепнул мне, что пришла пора закрыть глаза. Что мне совсем не нужно видеть то, что сейчас произойдет.

Я опоздала на какую-то долю секунды.

Косматое чудовище по кличке Мальчик бросилось в атаку. Второй эсбэшник, увидев, что на его товарища напали, выкрикнул что-то типа «Федя» и тоже попытался достать пистолет. Я удивилась. Воистину, ничто человеческое не чуждо… даже сотрудникам Службы безопасности. Мне всегда казалось, что они должны быть менее эмоциональны. С другой стороны, обстоятельства смерти Феди (а в том, что Федя уже мертв, я не сомневалась) были настолько нетипичными и ужасными, что могли вывести из душевного равновесия даже офицера СБ.

Второй офицер успел достать пистолет, но выстрелить ему не дали. Мужчина в кроссовках легко и элегантно сделал выпад и ударил эсбэшника по руке тростью. Пистолет отлетел в сторону и, судя по звуку, шлепнулся в грязь.

Моя машина раскачивалась, Мальчик что-то делал с телом Феди.

— Мальчик, фу, — скомандовал хозяин.

Пес замер, потом недовольно рыкнул. Федино тело в последний раз ударилось о дверцу машины.

— Вы не можете… — заговорил второй сотрудник СБ. — Вы не можете убить меня… Я узнал вас…

— Раз ты узнал меня, — насмешливо ответил мужчина в кроссовках, — мне ничего не остается… Мальчик, фас…

На этот раз я успела закрыть глаза, но не заткнуть уши. Короткий крик, рычанье, после чего невозмутимый голос хозяина Мальчика произнес:

— Ну все, хватит. Фу, я сказал. Иди сюда, Мальчик к ноге.

Гибрид крокодила с овчаркой послушно пристроился рядом с хозяином. И они ушли. А я осталась. С двумя трупами — один из которых подпирал снаружи дверцу моей машины — и с перспективой долгих разговоров, именуемых иначе допросами, в районном (а то и повыше бери — в городском) отделении СБ с коллегами трупов. Безусловно, они до меня доберутся. Вот угораздило же этого перца прижиматься именно к моей машине, будто здесь других тачек нет. Я разозлилась на покойника, но быстро вспомнила, что, в общем и целом, парень просто выполнял свою работу — искал машину, водитель которой не подчинился приказу сотрудника СБ. Но доказать, что это была моя машина, они не смогут. Стало быть, раз меня невозможно (я от души надеялась, что это так) «пристегнуть» к аварии и смерти депутата Ардениса, все, что они могут мне инкриминировать, можно спокойно объяснить невероятным совпадением. Некто злодейски убил двух офицеров СБ… Меня в момент, когда Некто вершил свое темное дело, в машине не было, этой версии и нужно придерживаться. Тем более даже поверхностная экспертиза быстро установит, что сотрудников загрызла собака. Собаки у меня нет, стало быть, я автоматически исключаюсь из списка подозреваемых. В конце концов, тут стройка рядом, а на стройке всегда живут стаи бродячих собак. Получается очень логично. Сотрудники прочесывали район и совершенно случайно вторглись в ареал обитания стаи, за что и пострадали. Я решила, что пострадавших уже достаточно и мне, чтобы тоже не пострадать, нужно смываться.

На всякий случай я просидела в машине еще не менее десяти минут, потом аккуратно выглянула в окно: вдруг мужчина с Мальчиком надумают вернуться. На площадке около стройки никого не было.

Я попыталась открыть дверцу, но ничего не вышло: всю левую сторону прочно заблокировало Федино тело. Пришлось выбираться через пассажирскую дверь. От долгого сидения в скрюченном состоянии у меня болела шея и затекли ноги. Я немножко попрыгала на месте, чтобы восстановить кровообращение в нижних конечностях. Потом, собравшись с духом, все же решила взглянуть на место преступления. Открывшаяся моему взору картина была ужасна. Федя под напором Мальчика продавил изрядную вмятину в левой задней дверце. Сейчас в этой вмятине уютно покоилась Федина голова. Я с трудом поборола желание отодвинуть тело Феди и посмотреть, не выпрямится ли дверца. По-хорошему, стоило бы вызвать службу безопасности движения и позвонить в страховую компанию. Интересно, этот случай подходит под определение «ущерб» или они отнесут его к форс-мажорным обстоятельствам и мне придется ремонтировать дверцу за свой счет?

Ладно, все равно раньше завтрашнего дня я это не узнаю. Самое плохое, это если я утром приду за машиной, а трупы еще не обнаружат. Чтобы избежать этого, нужно… Нужно выпить рюмочку на ночь, а завтра поехать на метро. А теперь пора уходить. Я двинулась в сторону домов, старательно обходя лужи — на всякий случай, чтобы не оставлять следов. Я уже не помнила точно, когда потеплело, вдруг потом выяснится, что в то время, когда я якобы оставила здесь машину, лужи еще не растаяли. Всегда нужно помнить о мелочах, именно на них прокалываются преступники. Я собралась перепрыгнуть через последнюю лужу, как вдруг увидела пистолет. Дальнейшими моими действиями точно управлял не разум. Я нагнулась и подняла оружие. Пистолет оказался неожиданно большим, тяжелым и наверняка заряженным боевыми патронами. Пожалуй, стоит положить его обратно. Вместо этого я достала из сумки бумажный носовой платок, вытерла пистолет и пристроила его в отделение с косметичкой. Платок я выбрасывать не стала, а предусмотрительно забрала с собой. Что ж, у меня был неплохой шанс поучаствовать в этом деле в качестве потерпевшей и стрясти страховую премию, теперь и этот шанс я упустила. В их глазах я преступница. Мало того что не сообщила о двойном убийстве, совершенном, можно сказать, у меня на глазах, но еще и похитила табельное оружие. Это уже отдает мародерством. Содрогаясь от отвращения к себе, я дворами добралась до своего дома. Лифт вызывать не стала — у нас в подъезде слишком хорошая акустика, особенно ночью; кто-нибудь из соседей может запомнить, что в районе полвторого ночи кто-то приехал на пятый этаж. Учитывая, что из шести квартир на шестом этаже обитаемы только четыре, у сотрудников Службы безопасности могут появиться вопросы ко мне и к соседям. Например, почему время моего возвращения домой почти совпадает с предполагаемым временем смерти двух офицеров, находившихся на ответственном задании. За этим стопроцентно последует обыск, найдут пистолет… Может, пока не поздно, выбросить его в мусоропровод?

Обдумывая различные варианты, я добралась до своего пятого этажа, стараясь не звенеть ключами, отперла оба замка, после чего не вошла, а буквально просочилась внутрь. Осталось самое трудное — практически беззвучно закрыть входную дверь. Но я и с этим справилась. Лишь когда между мной и внешним миром возникла надежная преграда, я позволила себе немного расслабиться.




Глава 10


Я никогда не относила себя к натурам излишне впечатлительным, но все же события этой ночи подействовали на меня не лучшим образом. Я так и не смогла уснуть, несмотря на контрастный душ и полстакана коньяка, выпитого в качестве успокаивающего средства. В половине четвертого утра я поняла, что сна сегодня не будет и, вместо того чтобы лежать и пытаться считать овец, лучше использовать свободное от сна время с большей пользой. Например, зайти в Интернет и попытаться идентифицировать оружие, найденное на поле боя.

Набрав в строке поисковика «огнестрельное оружие», я нажала кнопку поиска. Сайтов, посвященных оружию, оказалось немало. Я не стала долго думать, а пошла по первой же ссылке.

Пистолетов оказалось великое множество, одних браунингов не меньше шести моделей, а еще беретты, кольты, маузеры. Честно говоря, я даже увлеклась, очень уж интересными оказались биографии людей, которых природа наградила талантом изобретателя… Правда, в довольно специфической области. Но о деле я тоже не забывала, сравнивая имеющийся у меня экземпляр с фотографиями на сайте. Через час я уже твердо знала, что мой пистолет точно не маузер, не кольт, не беретта. И это правильно, сотрудники Службы безопасности должны быть вооружены пистолетами отечественного производства. Хотя бы из соображений патриотизма.

Плюнув на маузеры, я пошла в раздел, где пестрели аббревиатуры «АПС», «ПМ» и «ТТ».

В описании пистолета «ПМ» было отмечено, что он является личным оружием офицерского состава вооруженных сил и сотрудников силовых структур. Я воодушевилась — похоже, что это нужный мне пистолет. Ниже шла таблица с техническими характеристиками, из которой я выяснила, что прицельно «Макаров» бьет на пятьдесят метров, имеет солидный калибр — 9 мм и весит более семисот граммов. Следующие две строчки меня озадачили. Составители таблицы утверждали, что скорострельность данного оружия тридцать выстрелов в минуту, однако емкость магазина составляла всего восемь патронов. Я прокрутила страницу вниз, вдруг там объяснят, как, имея восемь патронов, выстрелить тридцать раз. Объяснений не было — наверное, это специфическая военная тайна. Зато я нашла фотографию пистолета «ПМ». Изображенный на картинке «Макаров» не имел ни малейшего сходства с моим экземпляром.

Дальнейшее изучение отечественных образцов оружия не принесло никаких результатов. Ни один пистолет не был похож на имеющийся в моем распоряжении образец. Предпоследней в списке значилась модель с забавным названием «пернач». По описанию «пернач» был просто идеальным оружием. Я не очень разобралась в описании, там было что-то про подвижный ствол: после выстрела затвор откатывался назад и ударялся в этот ствол, далее в ход вступали какие-то пружины… В общем, в результате вы не успевали охнуть, как в ствол загонялся следующий патрон. Еще мне очень понравилось, что создатели «пернача» предусмотрели, что пистолет может оказаться не только в опытных руках сотрудников спецслужб, но и в руках откровенных ламеров вроде меня. Предохранитель, по уверению автора статьи, надежно блокировал боёк, затвор, курок и спусковой крючок, обеспечивая полную безопасность при обращении с заряженным пистолетом, что не могло не радовать. Отличный, просто отличный образец. Но тут я дошла до последнего абзаца и узнала, что этот замечательный пистолет существует лишь в считанных экземплярах, так как в конце прошлого столетия Центральное конструкторское бюро спортивного и охотничьего оружия, где и был разработан «пернач», закрылось. Потеряв интерес к «перначу», я мельком просмотрела его технические характеристики, отметив, что калибр у него тоже 9 мм, как у «Макарова». Внизу была активная строчка «Посмотреть картинку», я машинально на нее кликнула…

Плоский ствол тускло-серебристого цвета, оружие для нападения, не для защиты. Оружие охотника, не жертвы. Это была точная копия пистолета, который я считала уже почти своим. Вдоволь налюбовавшись на картинку и с удовольствием перечитав хвалебные характеристики, я не стала сохранять страницу. Более того, я запустила обновление страницы, чтобы нигде не фигурировали ранее просмотренные мной ссылки. Совсем не лишняя предосторожность. Когда сотрудники СБ на меня выйдут… они запросто могут не поверить, что в момент, когда офицеров грызли около моей машины, меня в ней не было.

Кстати, стоило задуматься над тем, где я буду хранить пистолет. Дома держать его опасно. По закону эсбэшники, конечно, сначала должны получить ордер на обыск моей квартиры. Как мне кажется, тот факт, что их сотрудник в момент смерти сделал вмятину на дверце моей машины, не является достаточным основанием для получения ордера. Но они, если с ордером ничего не получится, могут в мое отсутствие обыскать и так. Отвезти «пернач» на квартиру родителей — тоже нехорошо. Второе место, куда отправятся сотрудники СБ, это как раз родительская квартира. И тут я подумала, что на первое время можно спрятать пистолет в Маришкиной квартире. Елизавета Васильевна обещала, что будет ждать возвращения Маришки и пока квартиру никому предлагать не будет. Точно! Завтра захвачу «пернач» на работу, оттуда позвоню Елизавете Васильевне и скажу ей… Что я ей скажу? Допустим, что нашла запись в Маришкином рабочем ежедневнике, где она ссылается на какую-то записку; хранящуюся дома в кармане домашнего халата. Версия тухлая, конечно, но сойдет. Елизавета Васильевна — не сотрудник Службы безопасности, не будет ловить меня на нестыковках.

Я попыталась мысленно накидать схему разговора с ней, но сама не заметила, как заснула.




Глава 11


Выпитый ночью коньяк не самым лучшим образом отразился на моем внешнем виде с утра. К тому же я, наверное, до конца не успела протрезветь, так как, встав с кровати, первым делом рванула к зеркалу. Это было совершенно против правил. В последние годы я подхожу к зеркалу только минут через пятнадцать после подъема. Это помогает избежать ненужных стрессов. Но сегодня не вполне трезвый организм допустил ошибку, да еще какую. Нет чтобы посмотреться в большое «бронзовое» зеркало встроенного шкафа (оно немного вытягивает фигуру, а «бронза» дает прекрасный цвет лица). Нет, я схватила стоящее на тумбочке возле кровати косметическое зеркало, в которое в обычные дни стараюсь не смотреться вообще. Оно сильно увеличивает изображение, поэтому в нем даже при полном макияже и неярком свете сзади я выгляжу как двоюродная сестра снежного человека. Пользуюсь я им исключительно для корректировки бровей.

Тумбочка стоит около окна. Окна в моей квартире выходят на восток, с утра в них светит яркое и беспощадное весеннее солнце. Я взглянула и в ужасе зажмурилась — из зеркала на меня таращилось радостно-опухшее существо. Хорошо, что наш начальник Костя достаточно лояльно смотрит на последствия злоупотреблением алкоголя (не в рабочее время, разумеется). В другой конторе, с более строгими правилами, меня бы просто отправили домой.

Я медленно выползла на кухню… Кофе, срочно нужно сварить кофе… И пожевать что-нибудь. Вроде это отбивает запах алкоголя. Хотя я все равно сегодня еду на метро.

На часах было уже десять минут девятого, а я все еще торчала перед зеркалом, пытаясь хоть немного замазать синяки под глазами. Проблема синяков увлекла меня настолько, что я чуть было не забыла пистолет, вспомнив про него только возле лифта. Пришлось возвращаться, плохая примета. Не снимая сапог, я прогарцевала в спальню, быстро схватила пистолет с тумбочки, сунула его в сумку, и тут выяснилось, что сумка маловата для данного вида оружия — пистолет нагло выпирал сбоку. Сумка побольше нашлась в шкафу, на самой верхней полке. Я переложила в нее косметичку, документы, ключи, пистолет, мельком взглянула на часы — без четверти девять. Считай, уже опоздала, но после вчерашнего репортажа с места события Костик должен меня простить.

На полпути к метро я вспомнила, что мелких денег у меня нет. Крупных, впрочем, тоже. Билет в метро по кредитке не продают, это одно из тех реликтовых мест, где не принимают кредитные карты. Придется брать такси. Тут мне пришло в голову, что это само провидение отвело меня от поездки на метро. Я совсем забыла, что относительно недавно, после очередного террористического акта, в очередной раз не предотвращенного Службой безопасности, на всех входах в метро установили металлоискатели. Первый месяц после нововведения вызвал бурю протестов у населения — москвичи и гости столицы забывали вытаскивать ключи, монеты, создавая возле турникетов жуткие очереди. Несмотря на протесты, власти проявили завидную твердость в вопросе металлоискателей и наотрез отказались их демонтировать. По телевизору выступил мэр и воззвал к гражданской ответственности. И, знаете, помогло. Постепенно народ привык. Правда, за все это время метрополитеновской милиции удалось задержать какого-то приезжего и двух цыганок. Приезжий был родом из такой глуши, что там до сих пор на место вырванных зубов ставили металлические коронки, а цыганки прятали под юбками украденные ими в торговом центре «Европейский» металлические стаканы. Оба эти случая попали в газеты, поскольку денег на установку металлоискателей было потрачено немало. Журналисты, упражняясь в остроумии, делали прогнозы, кого милиция арестует в следующий раз. Приезжий мужик дал два интервью столичным газетам, демонстрируя совсем не белозубую улыбку. Сведущие люди утверждали, что его приглашали даже на телевидение в ток-шоу «Произвол». Но в программе он так и не появился. Ходили слухи, что ему дали денег на новые зубы, только чтобы он перестал болтать. Цыганок привлекли к уголовной ответственности, но из кражи стаканов шумного политического процесса не сделаешь. Другое дело. если у посетителя метро будет найден пистолет. А когда выяснится, что пистолет принадлежал убитому накануне сотруднику СБ и убит этот сотрудник был как раз около машины той особы, что несла пистолет в сумочке… О таком деле мечтает каждый, поступивший на службу в органы. Я достала телефон и вызвала такси. У нашей конторы подписано соглашение с одним из московских таксопарков. Мы пользуемся их услугами, в конце поездки водитель выписывает чек. Оригинал отдает мне, копию оставляет себе. В конце месяца бухгалтерия вычитает у нас набежавшую за это время сумму. На мое счастье, одна из машин оказалась в районе Бородинской панорамы. Кутузовский на удивление был совершенно свободен (подозреваю, что после вчерашнего чрезвычайного происшествия въезд на проспект был сильно ограничен), поэтому мы домчались до поворота на Третье кольцо минуты за три. Еще десять минут по Третьему, и вот мы уже съезжали с кольца в направлении Сити, где в «Башне на Набережной» располагался наш офис.

Метров через пятьдесят нас остановил сотрудник ГИБДД Мы ничего не нарушили, но, как я заметила, задержали не только нас. На набережной уже скопилось штук пять машин, мы были шестыми.

Водитель такси смачно выругался, извинился и открыл окно. Подошедший сотрудник небрежно козырнул, представился и попросил у водителя документы.

— Дальше все перекрыто, — с удовольствием сообщил он нам, возвращая документы.

— Что случилось? — поинтересовалась я. — Мне на работу нужно, я уже опоздала.

— Лучше дойти пешком, — посоветовал сотрудник. — Вам далеко?

— Да нет, — ответила я. — Я в «Башне на Набережной» работаю.

— Тогда вообще можете не спешить, — сказал он. — Туда никого не пускают.

— Боже мой, — разволновалась я, — что случилось?!

— Кто-то под утро вырубил всю охрану, забрался в один из офисов и устроил там погром.

У меня появилось нехорошее предчувствие. Попросив водителя выписать чек, я вылезла из машины и пошла в сторону башни.

Вокруг «Башни на Набережной» стояла огромная толпа. Поскольку в Сити арендуют офисы в основном международные фирмы, толпа была разноцветной, многоязыкой, шумно возмущающейся произволом властей (кое-кто уже подсчитывал убытки от вынужденного простоя и звонил адвокатам, намереваясь подавать иск городским властям). Со стороны казалось, что снимают современный вариант библейской истории про Вавилонскую башню. Найти кого-либо из наших не представлялось возможным, поэтому я набрала Костю. Он сбросил звонок. Я удивилась и попыталась вызвать его еще раз. И опять сброс. Стало быть, он не может сейчас разговаривать. Я последовательно набрала Люду и Андрея. У Люды телефон был вне зоны действия сети, Андрей, как и Костя, сбрасывал звонок.

Так… Плохо дело. Нехорошее предчувствие превратилось в почти стопроцентную уверенность, что нападение было совершено на наш офис. А я с пистолетом… Ничего не скажешь, очень вовремя. И тут позвонил Костя.

— Василиса, ты где? — Костя говорил сухо и официально; я сразу догадалась, что рядом кто-то стоит и, возможно, слушает наш разговор.

— Пытаюсь попасть на работу, — как можно спокойнее ответила я и тут же пожаловалась: — Представляешь, в кои-то веки на такси приехала, а тут не пускают.

— А… — Тут Костя явно прикрыл трубку рукой и с кем-то пошептался. — А почему ты без машины?

Я напомнила ему, что вчера ходила на день рождения. Там я, конечно, не пила, но дома все же накатила коньячку за здоровье именинника.

— Даже при всем моем уважении к тебе, Костик, — я специально говорила погромче, чтобы те, кто нас подслушивает, не напрягались, — я не сяду за руль после коньяка. Не хочется лишиться прав…

Костя еще раз с кем-то проконсультировался, после чего предложил мне обойти башню справа и зайти через служебный вход.

— Тут у нас сейчас следователи, — слегка смущаясь, пояснил он. — Хотят с тобой переговорить.

— Хорошо, — как можно бодрее ответила я, чтобы те, кто нас подслушивает, не подумали, что я боюсь или избегаю встречи со следователями. — Через десять минут буду.

У меня есть не больше пяти минут, чтобы спрятать пистолет. По идее они, конечно, не должны интересоваться содержимым моей сумки, но… Вдруг они вежливо так попросят… И если я откажусь, это произведет плохое впечатление, хрупкая нить доверия может быть порвана. Можно считать, мне крупно повезло, что входить нужно не через главный вход. Там сразу за раздвижными дверями охрана, камеры наблюдения… Запросто может оказаться, что металлоискатель тоже присутствует.

Как мне только пришла в голову такая глупая мысль — притащить пистолет на работу? Впрочем, уносить его с места преступления — еще большая глупость. Но обе эти глупости я уже совершила, теперь надо как-то выкручиваться.

Служебный вход отличался от главного, как юрта от небоскреба. Здесь тоже сидел охранник, но не было турникетов, магнитных карточек и прочих электронных штучек. Проход в здание контролировался по старинке — фейс-контроль на усмотрение дежурящего охранника.

Я открыла дверь.

— Вы к кому? — высунулась из окошка дежурки усатая физиономия.

— Я в двести шестнадцатый офис.

— Туда нельзя, — радостно сообщила усатая рожа. — Там следователи работают.

— Знаю, — довольно резко ответила я. — Следователи как раз меня ждут. Я в этом офисе работаю, сегодня опоздала…

Охранник скрылся в дежурке, демонстративно захлопнув окошко. Через стекло было видно, как он звонит по внутреннему телефону, что-то спрашивает. Видимо, работающим в нашей комнате следователям не очень понравилось, что человека, вызванного для беседы, задерживают на входе. Усатый резко побледнел и утратил изрядную долю жизнерадостности.

— Проходите, — несколько обиженно сказал он. вновь высунувшись в окошко. — Знаете, как идти?

Тридцать секунд назад я русским языком сказала ему, что работаю в 216-м офисе… Если в охране здания все такие сообразительные, то совершенно не удивительно, что кто-то смог пробраться внутрь и натворить бед.

Обычно мы, работающие в «Башне на Набережной», служебным входом практически не пользуемся. Это неудобно. Народ у нас ленивый, по лестницам ходить не любит. Если войти со служебного входа, то только для того, чтобы добраться до лифтовой площадки, нужно пройти четыре лестничных пролета. Такая уж у башни особенность конструкции. В предлагаемых обстоятельствах данная особенность была мне на руку. Я быстро пошла вверх по лестнице. Пройдя один пролет и убедившись, что охранник за мной не последовал, я на ходу расстегнула сумку и вытащила пистолет. Опасаться, что меня застукают, не стоило. До третьего этажа с лестницы не было ни одного выхода. Проблема могла возникнуть только в том случае, если кому-нибудь взбрело бы в голову спуститься. Я остановилась и прислушалась. Было тихо; если бы кто-то спускался, я бы услышала шум шагов.

Задрав свитер, я попыталась пристроить пистолет за пояс джинсов. Сначала сзади. Это оказалось очень некомфортно, дуло вдавилось в левую половинку попы, а рукоятка скребла в районе поясничного отдела позвоночника. Я решила пройтись, чтобы понять, как будет вести себя пистолет в движении. Сделав несколько контрольных шагов, я поняла, что оружие придется перепрятать. Во время ходьбы возникало ощущение, что пистолет, подталкиваемый хорошо развитыми от природы ягодичными мышцами, вот-вот выскочит. О том, чтобы сесть, не могло быть и речи — я вполне могла бы прострелить стул. Я вытащила пистолет и вновь запихнула его за пояс, только спереди. Удобней не стало, теперь дуло уткнулось в ту часть живота, где расположен… А что, кстати, у человека находится внизу слева? Справа, это я точно знаю, — аппендикс, а слева… Что бы там ни располагалось, пистолет здорово давил на этот орган. Я расстегнула пуговицу, давление сразу ослабло, но возникла другая опасность — джинсы у меня не новые, молния имеет обыкновение иногда разъезжаться, а уж при расстегнутой пуговице она разойдется стопроцентно. Я максимально втянула живот и, с трудом застегнув пуговицу, попыталась присесть. И, удивительное дело, — у меня получилось! Когда начнется беседа со следователями и мне предложат сесть, я смогу это сделать. Не слишком изящно и не слишком быстро, но смогу. Я опустила свитер и пошла вверх по лестнице, повторяя как мантру, что в описании пистолета говорилось об очень высокой надежности предохранителя, который блокирует боек, затвор… что-то еще блокирует, короче — блокирует все, что возможно, так что случайного выстрела (который удалит мне загадочный орган, расположенный напротив аппендикса, а заодно и еще парочку органов) быть не должно.

Дверь, ведущая на наш второй этаж, была открыта, на лестничной площадке стоял незнакомый человек. Он радостно улыбнулся, как будто вся его предыдущая жизнь «была залогом свиданья верного со мной». Когда я подошла, он поинтересовался, не я ли буду Василиса Михайловна Муромцева. Я тоже улыбнулась и выразила искреннее восхищение его догадливостью.

— А мы вас уже заждались, Василиса Михайловна, — продолжая улыбаться, сообщил мне человек. — Пройдемте…




Глава 12


В нашем маленьком, состоящем из двух комнат офисе толпилось довольно много народу. Через открытую дверь кабинета шефа было видно, как Костя отбивается от двух мужиков, одетых в одинаковые серые костюмы. Отбивается не в буквальном смысле — драки не было. Мужики, похоже, о чем-то спрашивали шефа, а он пытался отвечать. Судя по выражению Костиного лица, самым лучшим вариантом он считал ответ «без комментариев», но это вряд ли устроило бы мужиков в серых костюмах.

За столами Люды и Андрея сидели какие-то незнакомые люди и внимательно вглядывались в мониторы. Люда и Андрей стояли рядом со своими рабочими местами и периодически тыкали пальцем в монитор, давая разъяснения. Я вошла в тот момент, когда Андрей уныло произнес:

— Всю получаемую от других источников информацию мы складываем на диск «L» в папку «мониторинг». Вот она, видите?

Он подождал, пока следователь щелкнет мышкой по диску «L», и продолжил:

— К этой папке есть доступ у всех сотрудников. Еще у каждого из нас есть личные папки на общем диске. Часть информации в личных папках запаролена, доступ только у владельца…

— Покажите содержимое вашей папки, — потребовал человек, сидящий за компьютером Андрея.

Андрей нагнулся над клавой, быстро набрал пароль…

— Вот, смотрите. У меня здесь ничего особенного нет.

Человек саркастически хмыкнул и погрузился в изучение файлов. На нас никто не обращал внимания, поэтому мой спутник слегка прокашлялся и произнес:

— Вот еще одна сотрудница, Василиса Муромцева.

Костя заметил меня, извинился перед собеседниками и быстро вышел из своего кабинета:

— Вася, как ты? Все в порядке?

Обычно скуповатый на мимику, сейчас он вращал глазами, поднимал брови, явно стараясь предупредить меня о чем-то.

— Извините, Константин Васильевич, — тронул его за плечо один из мужчин в сером. — Мы с госпожой Муромцевой тоже переговорим, но чуть позже. А пока давайте закончим нашу беседу. А вы, Василиса Михайловна, — это он уже ко мне обратился, — покажите свое рабочее место нашему сотруднику. Постарайтесь определить, не пропало ли что-нибудь.

Я подумала, что эти сотрудники СБ наверняка из другого отдела. Клиентского, что ли. Не было в них подозрительности, как в тех, вчерашних. Напротив, дружелюбны и приветливы. Тот, что встретил меня у дверей, продолжая улыбаться, подошел к моему столу:

— Василиса Михайловна, вот ваши коллеги говорят, что пароля от вашего компьютера не знают. Мы уже даже хотели специалиста вызывать, а тут вы собственной персоной! — Он просто светился от счастья, всем своим видом показывая, что несказанно рад видеть меня на работе.

Я криво оскалилась в ответ и подошла к своему рабочему месту. Кто-то из сотрудников Службы безопасности включил мой компьютер, на экране кривлялся маленький лохматый зверек, каждые три секунды он запрашивал пароль. Если пароль не вводили, зверек показывал фигу и советовал «подумать хорошенько еще раз».

Я быстро отстучала пароль и нажала на кнопку «Войти». Зверек на экране сделал задумчивое лицо, произнес фразу «Ну надо же, ты угадал!», после чего исчез.

— Вы, Василиса Михайловна, — подсунул мне листок бумага улыбчивый эсбэшник, — на всякий случай запишите нам свой пароль, вдруг понадобится, а вас на месте не будет.

Фраза эта не понравилась мне категорически. Первое впечатление оказалось обманчивым. Эти точно такие же, ничем не отличаются, и улыбки у них фальшивые. А уж по части цинизма они могут тем мастер-классы давать. Взять хоть произнесенную минуту назад фразу. Он ведь не то чтобы намекнул, а просто в открытую сообщил, что теперь нашему маленькому новостному отделу покоя не будет — замучают проверками.

— Посмотрите, Василиса Михайловна, в вашем компьютере все в порядке? — Это спросил тот мужчина в сером, что пару минут назад беседовал с Костей.

Хотела я ему сказать, что для хакерской атаки совершенно не обязательно вламываться в помещение, но, взвесив «за» и «против», решила не умничать. Я бегло просмотрела папки и сообщила ему, что на первый взгляд все в порядке. Да в принципе оно и не могло быть не в порядке. Пароль подобрать можно, но лохматый зверек кривляется на экране не просто так Если кто-то даже подберет пароль и войдет в нашу сеть, это не останется незамеченным. При следующем включении мохнатый защитник первым делом сообщит о попытке вторжения, причем сообщит как в том случае, если попытка увенчалась успехом, так и если она потерпела фиаско. Эту замечательную систему придумал Костин друг Алексей. Умный парень, занимается безопасностью корпоративных сетей — у него своя небольшая фирма. Лешкины услуги стоят дорого. Поэтому, хоть он и сделал Костику приличную скидку при установке программы, мы потом целый год не получали премий. Но сегодня я поняла, что Лешины услуги стоили тех денег, которые он запрашивает. Ведь если кто-то хотел нам навредить, достаточно было лишить нас архива, который мы собирали в течение шести лет. Плюс у каждого из нас в компе были свои заветные материалы, которые, как мы надеялись, рано или поздно обязательно должны были принести Пулитцеровскую премию.

У меня лично лежали интервью на тему «Должны ли классические виды искусства, такие как опера и балет, сохранять традиции, или они тоже должны идти в ногу со временем». Интервью были взяты в разное время у видных деятелей культуры. Последний файл, внесенный мной не далее как позавчера, — пиратская видеосъемка постановки балета «Танцы с мышами», записанная во время премьеры прямо из ложи неким любителем балетного искусства.

— Василиса Михайловна, я попрошу вас пройти в тот кабинет для беседы…

Это опять тот мужчина в сером костюме, один из двух мужчин в сером. Впрочем, они все в серых костюмах, суетятся вокруг нас. Прямо-таки «танцы с мышами». Я чуть не рассмеялась, но от смеха пистолет еще сильнее вдавился в живот. Я тут же перестала смеяться и посмотрела на Костю. Следователи наверняка будут спрашивать о вчерашнем репортаже, а мы не успели выработать единую версию. На всякий случай буду все отрицать. Если потом даже выяснится, что Костя что-то им рассказал, все равно сначала буду отрицать.

Мы зашли в Костин кабинет, мужчина в сером костюме плотно закрыл дверь, предложил мне сесть, сам удобно устроился в Костином кресле и наконец представился:

— Меня зовут Артем Сергеевич.

Я понимающе кивнула.

— Скажите, Василиса Михайловна, — продолжал тем временем Артем Сергеевич, — есть ли у вас какие-нибудь догадки, почему нападению подвергся именно в ваш офис.

Я пожала плечами:

— Не знаю. Наверное, какие-нибудь хулиганы…

Объяснение прозвучало неубедительно, Артем Сергеевич тоже это заметил, перестал улыбаться и заговорил несколько строже:

— Вы, Василиса Михайловна, видимо, не представляете, насколько все серьезно…

— Нет, не представляю, — бодренько ответила я, решив немного покосить под дурочку.

— Мы уже выяснили, — Артем Сергеевич взял с Костиного стола листок бумаги и помахал им перед моим носом, — на втором этаже расположены офисы тридцати компаний. Тридцати! И надо же, забираются именно к вам. Хотя буквально рядом сидят торговцы недвижимостью, в соседнем помещении — солидная фармацевтическая фирма… Что могло заинтересовать преступников в вашем офисе?

— Перепутали, — доверительно сообщила я Артему Сергеевичу. — Наверняка хотели к фармацевтам забраться. Они же новый препарат на рынок выводят, и у них в офисе образцы хранятся.

— Откуда вы это знаете? — заинтересовался Артем Сергеевич.

— Это все знают, — ответила я. — Не верите — спросите любого человека с нашего этажа. Их реклама уже плешь проела. Каждый раз, как в столовую идем, на мониторе баба мажет лицо кремом… Может, кому-то это надоело, вот и…

Артем Сергеевич снисходительно улыбнулся и задал следующий вопрос:

— Скажите, Василиса Михайловна, а что вы делали вчера вечером и сегодня ночью?

Вот это уже «горячо». Эх, знать бы, что им Костя сказал… Я уставилась Артему Сергеевичу в переносицу, сделав вид, что вспоминаю. В ответ я собиралась выдать причудливую смесь правды и лжи, поэтому не сводила глаз с лица собеседника. Стоит мне посмотреть в сторону, как он мигом догадается, что я собираюсь соврать. Уж основам нейролингвистического программирования их учат наверняка.

Я размышляла так долго, что Артем Сергеевич стал выказывать признаки нетерпения.

— Что же вы, Василиса Михайловна, так задумались? — спросил он через несколько минут. — Не можете вспомнить?

Я широко улыбнулась ему в ответ:

— Отчего же, я все помню, просто прикидывала, не забыла ли я, часом, что-либо… Вчера после работы я ездила на день рождения к старому другу.

Артем Сергеевич достал диктофон, нажал на кнопку записи и попросил меня повторить последнюю фразу. Я слегка наклонилась вперед, чтобы мой голос лучше записался, и повторила, тщательно выговаривая слова:

— Вчера вечером после работы я ездила на день рождения к старому другу.

И, практически без паузы, предваряя последующие вопросы, продолжила:

— Кроме меня там были мои родители и его родители. Ушла я оттуда приблизительно в девять часов вечера. Это могут подтвердить мои родители, его родители и сам именинник, он проводил меня до машины.

— Его имя и адрес? — Артем Сергеевич больше не улыбался.

Я пожала плечами:

— Я могу, конечно, назвать его имя и адрес, но думаю, что если вы его побеспокоите, у вас будут неприятности.

Артем Сергеевич не повелся и еще раз попросил меня все же назвать имя и адрес моего таинственного и такого влиятельного знакомого.

— Ну хорошо, — я сделала вид, что сдалась. — Его зовут Добрыня Никитич Захарьин. Адрес… Я знаю только, где его родители живут. Он раньше тоже там жил, но не так давно купил себе квартиру в комплексе «Дорогомилово»… — Тут я сделала многозначительную паузу. — Нового адреса не знаю, но думаю, что для вашего ведомства установить его — не проблема.

Я, конечно, не думала, что, услышав имя Добрыни, Артем Сергеевич охнет и начнет извиняться передо мной, но такого равнодушия тоже не ожидала. Все же в определенных кругах Добрыня был звездой. Стало быть, сотрудники Службы безопасности в эти «определенные круги» не входят.

В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения войти, в кабинет заглянул тот улыбчивый сотрудник, что ждал меня на лестнице.

— Артем Сергеевич, — радостно произнес он, — можно вас на минутку?

— Что-то срочное? — спросил мой собеседник.

— И весьма. Вас это заинтересует.

— Я еще не закончил беседу. Это может подождать?

— Думаю, что вам эта информация понадобится, — мужчина в дверях широко улыбнулся и, глядя мне в лицо, многозначительно добавил: — Чтобы закончить беседу.

Мужчины вышли, а я закрыла глаза. Они нашли трупы. Они нашли трупы и выяснили, кому принадлежит васильковый «ситроен». Какому идиоту пришла в голову мысль забраться в наш офис именно этой ночью! А служба охраны здания — гнать их всех в шею надо за такую работу! Если бы не это вторжение, у меня был бы шанс отвертеться. Теперь такого шанса нет. Сотрудники СБ, конечно, имеют разную квалификацию, но есть у них одна общая черта: они не верят в случайные совпадения. Доказать, что меня не было в «ситроене», когда убивали их коллег, можно только одним способом: если бы в то же самое время на другом конце города были мои похороны. Вот тогда они, пожалуй, поверили бы, что у меня есть алиби.

Мои грустные размышления были прерваны появлением Артема Сергеевича. Он плюхнулся на стул и сразу же задал мне вопрос:

— У вас, Василиса Михайловна, машина марки «ситроен»?

Я кивнула. Артем Сергеевич сделал грустное лицо и продолжил:

— Государственный номер семьсот тринадцать?

Я невежливо прервала его:

— Мою машину угнали?! — Это я попыталась перехватить инициативу в разговоре.

Артем Сергеевич опешил:

— С чего вы взяли?

— Обычно, когда начинают интересоваться маркой и номером машины, потом выясняется, что машину угнали и совершили на ней какое-нибудь преступление…

— А почему вы сегодня не на машине? — Артем Сергеевич проигнорировал мою реплику.

— Я же вам сказала, что вчера была на дне рождения…

— Вы хотите сказать, что вы там выпили?

— Нет, нет, нет, — я замахала руками, — боже упаси! В нетрезвом виде за руль не сажусь. Я вернулась домой и дернула коньячку за здоровье Добрыни…

— Во сколько это было? — перебил меня Артем Сергеевич.

— Что «во сколько»?

— Во сколько вы… дернули…

— Точно не могу сказать, но прикинуть можно. Я ушла в девять. Ехать от Добрыниных родителей до меня не больше десяти минут, потом до дома шла еще минут десять… Не позже десяти часов дернула. — Я уставилась на Артема Сергеевича: — Что-нибудь еще?

— Где вы оставили машину?

— Около стройки. Там, где плакат.

— Вы всегда ее там оставляете?

— Нет.

— Почему вы вчера оставили машину не там, где обычно?

Я тяжело вздохнула.

— Придется мне раскрыть вам, Артем Сергеевич, маленькую семейную тайну. Моя мама мечтает, чтобы я вышла замуж за Добрыню Никитича. Почему она об этом мечтает — долго объяснять. Ее последний по времени аргумент в пользу этого союза состоит в том, что Добрыня приобрел себе квартиру в «Дорогомилово». «Дорогомилово» мне не по пути домой. Но знаете, как бывает, — вдруг стукнуло в голову посмотреть, что же это за элитный поселок, куда так энергично сватает меня мама.

Я замолчала. Артем Сергеевич неопределенно хмыкнул и задал еще один вопрос:

— Так, значит, вы со вчерашнего дня свою машину не видели?

Я решила, что партия выиграна и теперь вполне уместно немного возмутиться:

— Что произошло с моей машиной?!

Голос я повышать не стала, но некоторое количество раздражения добавила.

Артем Сергеевич задумчиво смотрел на меня, совершенно проигнорировав мой вопрос. Он замолчал так надолго, что я даже начала волноваться. И тут он очнулся и (вот неугомонный) продолжил игру в вопросы и ответы:

— Вы знаете о смерти депутата Ардениса?

Тему он сменил так неожиданно, что мне даже не пришлось притворяться удивленной, я очень естественно вытаращила глаза и спросила:

— Что?

— О смерти депутата Ардениса вы знаете? — терпеливо повторил Артем Сергеевич.

— Да, конечно, — почти спокойно ответила я. — Вчера в новостях показывали.

— И где вы находились в момент смерти Ардениса? — неожиданно спросил он.

Ну, на эту удочку я не попадусь. Ищи дуру в соседнем офисе. Я подняла глаза к потолку и стала размышлять вслух:

— Кажется, это показали в том выпуске новостей, что идет в половине первого… Дома я была. Как раз коньяк допила и собиралась ложиться спать.

Тут я решила проявить «чудеса догадливости» — всплеснула руками и завопила:

— Я поняла!

Мой неожиданный выкрик напутал невозмутимого Артема Сергеевича, он вздрогнул всем телом и совершенно невпопад сказал:

— Да, да…

Я поняла, что слегка переборщила с эмоциями, и продолжила в гораздо более спокойном тоне:

— Я смотрела выпуск не очень внимательно, но помню, что Арденис погиб в автомобильной катастрофе. Неужели кто-то угнал мой автомобиль и врезался в машину Ардениса?

Такая версия, ввиду своей невероятной глупости, никому в следственном отделе в голову не приходила. Когда до Артема Сергеевича дошло, он совершенно некстати захихикал, после чего миролюбиво произнес:

— Нет, Василиса Михайловна, никто вашу машину не угонял. Просто сегодня утром дворник, обслуживающий комплекс «Дорогомилово», обнаружил возле вашей машины два трупа.

— У меня в машине никаких особых приспособлений для ловли угонщиков нет, — твердо ответила я. Потом вспомнила старый-престарый фильм «Берегись автомобиля» и на всякий случай добавила: — И капкан в салоне я тоже не ставила.

— Какой капкан? — удивился Артем Сергеевич.

— Не обращайте внимания, — успокоила его я. — Это я так, просто люблю старые фильмы.

— Мы, Василиса Михайловна, — закончил разговор Артем Сергеевич, — вашу машинку осмотрим…

— Снаружи, — нагло уточнила я.

— Что? — не понял он.

— Снаружи, говорю, осмотрите, — пояснила я. — Или трупы в салоне?

— Нет, — честно признался Артем Сергеевич, — в салоне трупов нет.

— Вот тогда и нечего вам там смотреть, — заявила я, тихо балдея от собственной наглости. — Тем более что ключи от машины дома лежат.

Это я соврала, ключи у меня были в сумочке, я всегда ношу их с собой. Потому что, выходя из квартиры, никогда точно не знаю, каким видом транспорта поеду. Сколько раз бывало, что собиралась ехать на метро, но выходила во двор, и рука сама лезла в карман за ключами от машины. Но Артему Сергеевичу знать такие подробности моей жизни совершенно не обязательно.

Артем Сергеевич чутко уловил бесперспективность нашего дальнейшего общения, выразил уверенность, что мы скоро встретимся вновь (я этому рада не была, но его уверенность разделяла), и вышел из кабинета. Буквально сразу в комнату заглянул Костя.

— Ну что? — выдохнул он. — О чем он тебя спрашивал?

— Он интересовался, не я ли, часом, убила депутата Ардениса, — невозмутимо ответила я.

— Нашла время для шуточек, — разозлился шеф. — Если нечем заняться, пойдем убирать в офисе.




Глава 13


В офисе и в самом деле было здорово намусорено. Неизвестные, проникшие в башню, хорошо порезвились в наших двух комнатах. Все, что можно было сбросить со столов, было сброшено; бумаги, диски, канцелярские принадлежности валялись на полу.

— Они все сфотографировали, — рапортовал Андрей. — И сказали, что теперь можно убирать. Раньше нельзя было, вдруг какая улика нашлась бы.

Я подошла к столу Марины Савушкиной. Недобрая рука смахнула с Маришкиного рабочего места и китайскую жабу, притягивающую богатство (так говорилось в рекламе), и конверт для денег, в котором Маришка хранила доллар (конверт тоже должен был притягивать деньги), и не обладающие волшебными свойствами, но гораздо более нужные для работы ежедневник и планнинг. Я подняла жабу и поставила ее на место. Заглянула в конверт — доллар был на месте. Погромщиков деньги не интересовали (или их не интересовали столь мизерные суммы). Несколько в стороне валялся большой бумажный пакет (вчера он точно обитал на Маришкином столе). Положив конверт на стол, я нагнулась за пакетом.

Это был очередной заказ из магазина фэн-шуй. Пять конвертов для денег — надо полагать, Савушкина опять собиралась одарить ими весь офис. Маришка заказывала конверты где-то раз в полгода, торжественно раздавала их всем сотрудникам, один обязательно оставляла себе. Конверты работали плохо. В последний раз я положила в свой триста долларов, решив не мелочиться, а притянуть побольше денег. Буквально через полчаса позвонила знакомая и попросила взаймы. Двести долларов перекочевали из конверта в ее кошелек. Оставшуюся сотню я отдала в тот же вечер сотруднику ГИБДД когда он остановил меня за пересечение двойной сплошной. На следующий день я рассказала Маришке, как ее конверт оставил меня без денег. И смотрите-ка, она заказала новую партию.

Я пощупала пакет. Кроме конвертов там явно было что-то еще. Я перевернула пакет и вытрясла содержимое на стол. Надо же, Маришка заказала «любовные колокольчики». Между прочим, в прейскуранте колокольчики — один из самых дорогих товаров. Если их повесить в нужное место, быстро наладится личная жизнь. Интересно, для кого Марина их приобрела? Я позвенела колокольчиками, положила их обратно в пакет, присела и подняла с пола планнинг… Что-то было не так… Я закрыла глаза и мысленно представила Маришкин стол, вечно заваленный бумагами (впрочем, тут ее стол мало чем отличался от всех остальных столов в нашем офисе), фантиками от конфет и всякими фэн-шуйскими штучками. Планнинг обычно ютился между распечатками новой версии дизайна нашего сайта и «гармонизирующей вашу жизнь» древнеегипетской пирамидой. Точно! Там он и лежал, и, когда я видела его в последний раз, а это было вчера, на открытой странице была какая-то запись. Я быстро пролистала планнинг: последняя сохранившаяся запись была сделана три недели назад, несколько последующих страниц было вырвано…

Этого никто из нас сделать не мог. Записи на столах коллег — это табу. Даже чтобы прочесть чужие заметки, мы спрашивали друг у друга разрешения. Это был наш корпоративный стиль, которым мы, признаюсь, очень гордились. Стало быть, страницы вырвали налетчики. Зачем? Ответов могло, быть несколько. Они могли, к примеру, перелистывая Маришкин планнинг, оставить там отпечатки пальцев. Или они не хотели, чтобы мы прочли последнюю запись.

Я поднесла планнинг поближе к глазам — Марина Савушкина имела дурную привычку сильно нажимать на ручку, когда писала. Поэтому человеку, надругавшемуся над ее планнингом, пришлось вырывать раз, два… Я посмотрела по датам — целых три страницы. Но кое-какие следы все равно остались. Надо же, не далее как вчера я восстанавливала текст Маришкиной записки, найденной у нее дома. А теперь вот тем же самым придется заняться на работе. Правда, этот случай несколько сложнее — оттиски совсем слабые. Но зато у меня уже есть определенный опыт, «сын ошибок трудных», да и рука, можно сказать, уже набита.

— Люда, — позвала я коллегу, — у тебя мягкий карандаш есть?

Люда подошла и с интересом посмотрела на планнинг:

— Что там? А, Вась?

— Вот я и хочу узнать, что там, — ответила я.

— Но… Ведь это не твой планнинг, — смутилась Люда. — Мы же никогда так не делаем.

— Не делаем, — согласилась я. — Но обстоятельства форс-мажорные. Я вчера была у Маришки на квартире, она куда-то уехала. И, заметь, никому не сказала. Хотя прекрасно знала, что в отпуск должна была идти я. Так что… Даже если страницы вырваны просто так, мне нужно знать, чем она занималась в последние дни перед отпуском.

Люда кивнула и протянула мне карандаш. Я медленно, стараясь сильно не нажимать, стала затушевывать страницу.

Результат оказался поскромнее, чем вчера. Можно было разобрать «…холо…», «…яна» и несколько цифр. Я вспомнила, что найденную вчера записку я убрала в сумку и вроде не вынимала. Точно не вынимала, но сегодня я с другой сумкой, потому что в ту, вчерашнюю, пистолет не помещался. Записку я положила в маленькое отделение с молнией, где у меня обычно лежат визитки. Оттуда я стопроцентно ничего не перекладывала, так как визитки у меня лежат во всех сумках. Плохо! Сейчас бы сравнила. Вполне может оказаться, что «…яна» — это «Татьяна», да и цифры неплохо бы сверить. Интересно, а «…холо…» — это что может означать? Фамилия, должность? Я попыталась прикинуть, какая должность может содержать в середине слоги «холо», в голову упорно лезли сейлз-менеджеры и эккаунт-менеджеры, а также специалисты по связям с общественностью. Заветного «холо» ни в одной из вышеперечисленных позиций не встречалось.

— Люд, — окликнула я коллегу, — как ты думаешь, в названии какой профессии есть слоги «холо»?

Люда задумалась:

— Что-то связанное с медициной напрашивается. У них там много чего с «оло» — дерматолог, онколог, венеролог, стоматолог… Почти все — с «оло».

— Мне нужно, чтобы было «холо», — поправила я.

— Будем думать, — бодро ответила Людмила.

Я заглянула в Костин кабинет. Шеф, тихо бубня себе что-то под нос, увлеченно разбирал валяющиеся бумаги. Вот уж кому нападение точно пошло на пользу, так это Костику. За шесть лет он ни разу не разбирал на своем столе, а тут хочешь не хочешь, а придется. Глядишь, половину повыбрасывает, или найдет что-то нужное, но давно потерявшееся. Когда я вошла, он с интересом перелистывал какой-то журнал.

— Кхе, — кашлянула я, чтобы привлечь его внимание.

Костя на минуту отвлекся.

— А, Вась, это ты… — несколько отрешенно произнес он и снова погрузился в разглядывание иллюстраций.

— Костя… — начала было я.

— Нет, ты посмотри, — шеф меня не слушал и не слышал, — ты посмотри, что я нашел. Этому же цены нет. Первый и чуть ли не единственный номер «Хастлера» на русском языке. Давай материал из этого сделаем?

— Костя, — я повысила голос, — отвлекись немного. Тебе Савушкина перед отпуском ничего не говорила?

— Нет, а что, она должна была что-то мне сказать? — вяло поинтересовался Костя, уже полностью поглощенный идеей сделать материал о «Хастлере».

Когда шеф в таком состоянии, лучше не разговаривать. Один фиг ничего потом не вспомнит. Я смотрела на него и думала, рассказывать о вчерашнем происшествии или нет. Наверное, сказать все-таки надо, но сначала необходимо узнать, о чем спрашивали его эсбэшники. И почему на такое на первый взгляд незначительное происшествие, как незаконное вторжение в офис, выехала не районная милиция, а целая бригада следователей Службы безопасности. Это все равно как если бы я каждый прыщик на лице ходила лечить исключительно к мировому косметологическому светилу.

Костик наткнулся, видимо, на особенно интересную картинку и замер, как подросток, случайно обнаруживший в папином шкафу мужской журнал. Существовал только один способ заставить его слушать. Я подошла и вырвала у него из рук заветный номер «Хастлера».

— Ты что, с ума сошла?! — взвился Костик. — Журнал совсем древний, может рассыпаться прямо в руках.

Я на его вопли никак не отреагировала, плотно закрыла дверь и повернула ключ в замке. Но этого мне показалось недостаточно, и я на всякий случай опустила жалюзи. Костя молча смотрел на мои манипуляции и, похоже, тихо офигевал.

— И что все это значит? — ехидно спросил он, когда я справилась с последним окном.

Я очень медленно подняла свитер. Костя сначала было ухмыльнулся (видимо, решил, что это на меня «Хастлер» так подействовал), но, как только разглядел, что у меня за поясом, улыбаться сразу перестал.

— Что это? — звуки выходили из его горла с большим трудом.

— Это? — Я с нескрываемым удовольствием вытащила пистолет и продемонстрировала его шефу. — Это автоматический пистолет, называется «пернач»…

— Как? — переспросил совершенно ошарашенный Костя.

— «Пернач», — гордо ответила я. — Считалось, что их перестали производить еще в конце прошлого века. По официальной версии такие пистолеты существуют в считанных экземплярах. Но это по официальной версии…

Костя мигом врубился:

— А на самом деле… — Он сделал паузу и посмотрел на меня.

— А на самом деле ими вооружены сотрудники СБ. По крайней мере, у одного из тех, кто вчера за мной охотился, был именно «пернач».

— Охота оказалась неудачной, — сострил Костя, — жертва бодро разоружила охотника.

— Очень смешно, — огрызнулась я и вкратце рассказала ему о событиях вчерашнего вечера.

— Ты знаешь, — задумчиво произнес Костя, — те, что к нам сегодня приезжали, наверное, не в курсе еще были. Во всяком случае, мне они задавали вопросы только по репортажу. Материалы забрали с собой. Наверное, изучить хотят…

— И ты все отдал?

— Я что, дурак? — хмыкнул Костик. — Отдал им то, что на сайте было выложено, и то, что в новости пошло. А все исходники у меня дома лежат.

— Знаешь, я бы могла подумать, что это как раз СБ налет сделала на наш офис, чтобы материалы добыть…

Костя задумался:

— Не, на них не похоже. Зачем им ночью сюда прорываться, когда они могут спокойно заявиться днем?

— Для заявиться нужны веские основания, — парировала я.

— И они у них были, — ответил Костя. — Они могли официально запросить у нас материалы, могущие оказать существенную помощь в расследовании убийства депутата Ардениса. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы они такую комбинацию разыграли, пришлось бы им материалы отдать! Причем все. А сегодня я дал им только то, что посчитал возможным. Тебя подставлять не хотел.

— Поздно пить нарзан, когда почки отвалились, — мрачно изрекла я. — Хуже, чем есть, уже быть не может. (Вот в этом пункте я здорово ошиблась, но никто не совершенен — даже самым умным из людей свойственно иногда ошибаться.) Я тебе так скажу. Фотографии с места аварии — это один факт, который привел их к нам в офис. Откуда мы эти фотографии взяли — имеем полное право не говорить. Тем более что сам момент аварии там не запечатлен. Только то, что было после, — «скорая», медбратья и спецслужбы. Даже если вычислить, с какой точки велась съемка, все равно им на меня никак не выйти… Второй факт — нападение на наш офис. Тесно связано с фактом номер один. Они могут иметь к этому отношение или не иметь, но конкретно моя персона пока вне подозрений. По крайней мере, не больше, чем остальные сотрудники. И выкрутились бы мы замечательно, если бы не третий факт — убийство, совершенное около моей машины. Я тебе больше скажу: они уже знают, что машина, дверца которой промята головой их сотрудника, принадлежит мне.

Костя молча смотрел на меня, в его взгляде читалась смесь умеренных порций сострадания и жалости с изрядной долей опаски. Наконец он решился:

— Чем я могу тебе помочь?

Я задумалась. В самом деле, чем тут можно помочь? Сколько ни вешай лапшу на уши следователям, заехать в тот тупичок можно было только по Киевской улице. Наверное, сейчас они поехали изымать запись из камеры, висящей над районным отделением СБ. Час-полтора, не больше, и они будут точно знать, что я солгала насчет времени возвращения домой.

— Полагаю, все, что ты на данный момент можешь сделать, — это отпустить меня домой пораньше. Я соберу вещи и временно перееду к родителям. А еще лучше — отправь меня в командировку. Как будто я журналистское расследование провожу.

— Тогда тебе стоит поторопиться. Если хочешь, возьми мою машину, — Костя сунул руку в карман пиджака и вытащил ключи. — Поезд и самолет тебе заказаны — там все по паспорту. На своей ты тоже далеко не уедешь, мигом объявят в розыск.

— А я пока никуда ехать и не собираюсь, — объяснила я. — Поживу временно на Маришкиной квартире.

— Кстати, да, — спохватился Костик. — Как вчера съездила?

Я коротко отчиталась о результатах поездки, сообщила свои догадки по поводу незнакомой нам «Татьяны» и продемонстрировала планнинг с загадочным «холо».

— Есть какие-нибудь мысли по этому поводу? — закончила я свое повествование вопросом.

Как ни странно, мысли у Костика были. Он попросил у меня планнинг, мельком глянул на восстановленную мной запись, потом положил его на стол:

— Сядь, Вася. Я должен тебе кое-что рассказать.

Начало мне не понравилось. Так обычно начинают, когда хотят сообщить что-то очень и очень неприятное. Неприятное настолько, что слушающему лучше сидеть, чтобы не свалиться в обморок.

Я засунула пистолет за пояс и села:

— Я слушаю тебя, Костя…

— Видишь ли, — шеф замялся, — ты же в курсе, что Марина в последнее время была несколько… не в себе.

— Я бы не сказала, что она была «не в себе». С таким количеством неприятностей у любого, даже самого уравновешенного человека начнется депрессия.

— Вот, — даже обрадовался Костя. — Ты поняла. У Марины была депрессия, на грани нервного срыва. Я ей посоветовал сходить к невропатологу. Она долго отбрыкивалась, говорила, что не сумасшедшая, что ей это не нужно, но лучше ей не становилось. Наконец я ее уломал показаться врачу. Диагноз она мне говорить не стала, просто зашла на следующий день ко мне в кабинет и сказала: «Ты был прав, мне нужно было пойти туда намного раньше».

— Это когда было? — заинтересовалась я. — Задолго до отпуска?

— Это было зимой, в конце января. Пару месяцев она принимала какие-то таблетки. По-моему, очень сильные…

Тут Костя замялся, очень ему не хотелось продолжать. Я молча ждала. Шеф набрал в грудь воздуха и отчаянно выпалил:

— Я не знал, что с ней происходит. Поэтому я… Я попросил нашу службу безопасности поставить ее телефон на прослушивание.

Я не поверила своим ушам. Костя, наш милый Костя, душа компании, горячо любимый шеф, прослушивал разговоры по телефону… По сравнению с этим померкло даже вчерашнее убийство. В конце концов, ни с жертвами, ни с убийцей я не была знакома. А вот от Костика я такого не ожидала.

— И давно ты этим занимаешься? — спросила я.

— Чем? — не понял он.

— Прослушиваешь наши разговоры…

— Господи, — всплеснул он руками, — ты вообще слушала, что я тебе сказал?!

— И очень хорошо, — сухо отметила я. — Главное, полагаю, я услышала… Остальное можно назвать несущественными деталями.

— А вот тут ты ошибаешься, — впервые за все время разговора улыбнулся Костя. — Детали как раз очень важны. Во-первых, я никого кроме Марины не прослушивал. И ее прослушивал только потому, что ее психическое состояние меня беспокоило.

Он замолчал и внимательно посмотрел на меня, видимо, решал, говорить мне или нет.

— Ей выписали психотропный препарат. Не буду тебе называть, какой именно. Скажу лишь, что не самый слабый. Выписали минимальную дозу. Но она ей не помогала. Она несколько раз звонила врачу и жаловалась, что головная боль не отпускает и одной таблетки хватает не больше чем на пару часов. Врач увеличила дозу. Но и это не помогло. Марина принимала таблетки, как только начинала болеть голова. Фактически она на них подсела. Причем сама это понимала. Некоторое время она держалась — принимала таблетки только на ночь. А в двенадцать часов на следующий день начинался отходняк Она звонила врачу и говорила, что ненавидит всех в офисе, что, если сейчас кто-нибудь обратится к ней даже с ерундовым вопросом, она смахнет монитор со стола, настолько мы ей все противны.

— Но почему… — начала я. — Почему она никому ничего не говорила?

— Ты опять не слушаешь, — разозлился Костя. — Она боялась сорваться. Боялась, что мы сочтем ее сумасшедшей… Она хотела выбраться своими силами. Искала психоаналитика или психолога хорошего.

Мое ухо выловило смутно знакомое сочетание букв.

— Кого-кого она искала? — переспросила я.

— Психолога, — раздраженно повторил Костя. — И нашла. Какую-то Татьяну'.

— Костя, — возбужденно заговорила я, — это она… Вот посмотри… — Я вскочила и подошла к столу. — Видишь «..яна» и «…холо…». Татьяна, психолог. И у меня почти есть ее телефон.

— Что значит «почти»? — удивился Костя.

— Одной цифры не хватает, — призналась я. — Но остальные есть. Подобрать несложно будет.

Я протянула руку:

— Давай ключи от машины, я заеду домой. Надеюсь, Служба безопасности не сидит с цветами в моем подъезде. Заберу кое-какие вещи, записку и поеду к Маринке. Надо только Елизавету Васильевну предупредить.

Костя отдал мне ключи и электронный пропуск, по которому осуществлялся въезд-выезд с парковки, быстренько написал доверенность на бланке компании — на случай, если меня остановят сотрудники ГИБДД. Я сунула доверенность в прозрачную папку, чтобы не помять, и собралась уходить.

Уже в дверях шеф меня окликнул:

— Вася…

Я обернулась:

— Что?

— А как же пистолет… Пистолет ты разве себе оставишь?

Лицо у Костика было расстроенное. Так выглядят мальчики, которым мама не купила «вот ту синюю машинку».

— Это мой трофей, — напомнила я Косте.

— Но тебе ходить с ним опасно, — заметил он.

— А ты хочешь оставить его у себя и тоже попасть под подозрение? — фыркнула я. — Мне кажется, будет лучше, если не все сотрудники «Инфоньюс» окажутся причастны к этому делу.

Я уже открывала дверь, когда вспомнила кое-что важное:

— Кстати, ты в курсе, что Марина перед отпуском опять заказала товары в магазине фэн-шуй? Конверты для денег и «любовные колокольчики».

— Угу, — буркнул Костя. — Она собиралась после отпуска, когда ей станет лучше, устроить маленькую вечеринку и всем раздать конверты.

— Слушай, может, ее неожиданный отъезд как-то связан с «любовными колокольчиками»? Может, все получилось без помощи фэн-шуй?

— Вообще-то, — улыбнулся Костя, — колокольчики она купила в подарок тебе.

Я встала в дверях, как статуя Командора, не зная, как реагировать.

— Ну… Да, я поняла. Я возьму их, ладно, Кость?

— Бери-бери, — ответил шеф, протягивая руку за «Хастлером», — они ведь теперь твои.

Я еще немного помялась в дверях:

— Да, и не забудь оформить мне командировку. Суточные скиньте на карточку. Мне деньги понадобятся.




Глава 14


Спустившись в подземный паркинг (здесь машину оставлял только Костя, остальным это было не по карману), я открыла Костину машину, переложила пистолет в бардачок и попыталась позвонить Елизавете Васильевне. Увы, на минус четвертом этаже связи не было. Ладно, позвоню, как только выберусь на поверхность. Через пять минут я уже ехала по Краснопресненской набережной в сторону Новоарбатского моста.

Проезжая мимо гостиницы «Украина», я вдруг подумала, что около моего дома вполне уже может быть организована слежка. Не исключен вариант прослушки телефона, как домашнего, так и мобильного. А Елизавете Васильевне я так и не позвонила. На ходу звонить было неудобно, поэтому я резко свернула за зданием гостиницы и въехала во двор. Здесь в подъезде рядом с аркой живут мои старые друзья — Ира и Валера. Редкие люди, к ним можно в любое время заскочить на огонек, просто так, без многочисленных предварительных созвонов. И здесь всегда будут рады гостям.

Несколько лет назад их чуть не выселили. На оба жилых крыла гостиницы нашелся предприимчивый инвестор, обещавший за каждый метр площади здесь дать аж целых пять… но за Московской кольцевой автодорогой. Несмотря на столь привлекательный «обменный курс», никто из жильцов не пожелал покидать старинное здание. Помнится, по этому поводу был большой шум в СМИ. Инвесторы действовали хитро, но традиционно — в основном все сводилось к подкупу лиц, имеющих право подписи на нужных доку ментах. Жильцы тоже действовали традиционно — выставляли пикеты. Они, наверное, проиграли бы, если бы дом не стоял на правительственной трассе. Жители того крыла, чьи окна выходили на проспект, проявили завидную гражданскую инициативу и составили график передвижения по проспекту президента (за полчаса до проезда важной персоны проспект перекрывался). Несколько пикетов, аккурат перед перекрытием проспекта, оказались очень эффективными. На руку жильцам сыграл и тот факт, что битва «за Украину» разгорелась в год выборов. Тот, кто проезжал дважды в день по резервной полосе Кутузовки, не хотел ссориться с электоратом. История породила прецедент, и, насколько мне известно, с тех пор ни один инвестор не покушался на жилые крылья «Украины», хотя кусочек был очень лакомый. Жильцы с той своей победы поимели еще и дивиденды: за счет проигравшего войну инвестора (в качестве компенсации за причиненные моральные неудобства) был благоустроен и без того неплохой внутренний дворик.

Я припарковалась рядом с кустами, окружающими фонтан, как раз напротив подъезда, где жили мои друзья. Выйдя из машины, на всякий случай проверила, не следит ли кто за мной. Такие действия свидетельствовали о начинающейся паранойе. Следить за мной не могли по определению. Я выехала из подземного гаража на затонированной Костиной машине. Сотрудники СБ должны были обладать даром предвидения или иметь в своем распоряжении хрустальный шар, чтобы меня вычислить. Дверь в Иры-Валерин подъезд была открыта настежь — погода стояла теплая, и бабуля-консьерж считала своим долгом проветривать вверенное ей помещение. Меня обе консьержки знали в лицо, поэтому вопросов, к кому я и за какой надобностью, не возникло. Бабуля приветливо кивнула, и я побежала вверх по лестнице (друзья живут на третьем этаже). Видимо, дежурная все же сообщила хозяевам по внутренней связи, потому что я не успела позвонить, как дверь открылась. На пороге стояли Ира и Султан — шикарный кот британской голубой породы.

— Проходи, — приветствовала меня подруга. — Давно ты к нам не заезжала. А я как раз собиралась тебе звонить. Мы думаем махнуть на майские в Англию. Ты Султана у себя не приютишь на пару недель?

Я понимала, почему Ира хочет оставить Султана на меня — я уже однажды прожила вместе с ним десять дней, пока Ира с Валерой ездили в тур по Европе. Не могу сказать, что это были самые приятные дни в моей жизни. Султан оказался (что, впрочем, легко было предвидеть — достаточно поглядеть на его нахальную морду) котом амбициозным, с деспотичным характером. Он явно считал себя главным в доме, хотя жил тогда, замечу, на моей территории. Все мои попытки (без рукоприкладства, уговорами) объяснить, что хозяйка здесь я, успеха не имели. Султан игнорировал меня большую часть суток, но, если ему что-либо было нужно, не стеснялся будить посреди ночи громкими криками. Я собралась уже отказаться, как вдруг меня осенило, что это — решение моих проблем.

— Согласна, — перебила я подругу. — Только давай я у вас поживу. Мне кажется, Султан плохо переносит мою квартиру.

— Об этом я и не мечтала, — призналась Ира. — Мы с Валерой хотели тебя попросить, но думали, ты не согласишься.

Я же подумала, что не буду говорить об этом даже Косте. Пусть он считает, что я проживаю в Маришкиной квартире. Но Елизавете Васильевне позвонить все же нужно. И забрать у нее ключи. Тогда, даже если Служба безопасности возьмет Костю за жабры и он меня сдаст, в указанном месте меня не будет.

— Когда я могу перебраться? — поинтересовалась я.

— Вообще-то, — замялась Ира, — самолет у нас сегодня ночью. Ты извини, что все так неожиданно. Мы думали Султана маме оставить, но она сначала согласилась, а час назад позвонила и категорически отказалась.

— Мне нужно позвонить, — сказала я, снимая ботинки в прихожей.

— Пожалуйста, — Ира вытащила из встроенного шкафа тапочки и протянула их мне, — проходи на кухню.

Кухня у них довольно большая — четырнадцать метров, поэтому ребята поставили там небольшой диванчик. Но мне пришлось сесть на стул, так как на диванчике демонстративно разлегся Султан. Он словно чувствовал, что очень скоро нам опять предстоит какое-то время прожить вместе, и недвусмысленно давал понять, что вопрос, кто главный, для него решен. Хотя я могу, конечно, это оспаривать.

С Елизаветой Васильевной удалось договориться довольно быстро. Я объяснила, что мы посовещались и решили, что Маришке никак нельзя терять такую квартиросдатчицу, поэтому наша контора оплачивает квартиру за два месяца вперед, но просит комплект ключей. Елизавета Васильевна, страшно довольная, что не нужно искать нового жильца, была на все согласна.

Мы пересеклись с ней на развилке Кутузовского и Большой Дорогомиловской, там, где до сих пор стояла сооруженная к очередной годовщине победы в Великой Отечественной каменная стела. Бабушка рассказывала, что в те времена считалось правильным ставить памятники к соответствующим датам. Вот и этот должны были торжественно открыть в канун 9 Мая. Однако же скульпторы успели сделать только стелу, а фигуры, символизирующие воинов и работников тыла, к сроку готовы не были. На открытие ждали кого-то очень высокопоставленного, чуть ли не Генерального Секретаря ЦК КПСС. Показывать ему усеченную версию было бы политически неверным шагом — кое-кто мог слететь с неплохих должностей. Закаленное во внутрипартийных склоках тогдашнее районное начальство элегантно вышло из затруднительного положения.

Торжественное открытие прошло без единой помарки; было все: и почетный караул из пионеров-отличников, сменявшийся каждые полчаса (пионеры-отличники должны были держать руку в пионерском салюте, больше получаса никто не выдерживал), и группа прилично выглядевших ветеранов, — короче, все было разыграно как по нотам. Под торжественный марш были сдернуты шелковые полотнища, и глазам присутствовавших предстала скульптурная композиция, состоящая из стелы и трех каменных фигур — солдата, мужчины и женщины (двое последних изображали работников тыла).

На следующее утро жильцы дома номер восемнадцать, что по Большой Дорогомиловской, наблюдали из окон странное зрелище: все три скульптуры — воин, женщина с бомбой и мужчина-рабочий — лежали на земле. Самые активные из жильцов немедленно начали названивать в милицию, полагая случившееся актом вандализма. По такому сигналу милиция приехала быстро. В результате непродолжительного расследования, проведенного прямо на месте, было установлено, что скульптуры воина и двух работников тыла были… надувные, выкрашенные под камень. Специальные службы собирались демонтировать лжескульптуры, но кто-то с самого верха спустил распоряжение их не трогать. На всякий случай. Хотя машины, везущие руководство, едут очень быстро, вдруг, не ровен час, Первое Лицо страны обнаружит три отличия. Так что еще несколько дней надувные фигуры украшали Кутузовский проспект, слегка покачиваясь при сильных порывах ветра, пока не привезли и не установили настоящие скульптуры.

Елизавета Васильевна, одетая все в тот же белый плащ, поджидала меня около женщины с бомбой. Чтобы избежать ненужных расспросов, я сделала вид, что очень тороплюсь, быстро отдала ей деньги, взяла ключи, уточнила комбинацию цифр для кодового замка и пообещала позвонить ей в конце следующего месяца. Это в случае, если Марина до того времени так и не объявится.

Распрощавшись с Елизаветой Васильевной, я решила наведаться к себе. Забыла сказать, на стрелку с «бабой Лизой» (как попросила назвать ее Елизавета Васильевна) я отправилась без машины — неохота было крутиться по набережной. От Дорогомиловской заставы до моего дома пешим ходом примерно двадцать пять минут — не развалюсь, дойду. С другой стороны, разумно ли сейчас идти домой, ведь там меня вполне могут поджидать оперативники СБ, желающие пообщаться на предмет вчерашнего двойного убийства. На их стороне закон и квалификация по части развязывания языков, чтобы получить нужные сведения, ну и так далее… А что на моей стороне? Практически ничего, кроме… Кроме того, что это мой район. Пусть со временем изменившийся почти до неузнаваемости, но мой. В детстве мы облазили здесь все закоулки, практически во всех окрестных домах жили одноклассники или приятели из соседних школ. Поэтому я знаю планировку в здешних домах (а она тут не типовая, по всему Кутузовскому вы не найдете и двух домов со схожей планировкой). Будем надеяться, что те особенности моего района, о которых знаю я, не известны сотрудникам Службы безопасности.

Например, вряд ли они в курсе, что в мой подъезд есть аж целых четыре входа. Бабушка рассказывала, что во всей Москве всего два дома с такой дурацкой топографией, как у нас, где большую часть полезной площади занимают длинные, никому не нужные коридоры. По непонятной причине бабушка страшно гордилась этим фактом, правда, всегда добавляла, что спроектировавшего дом архитектора сняли с должности сразу после реализации проекта. Я думаю, что архитектора сняли по другой причине. Дом был построен в 1953 году. Сменилось руководство, соответственно, сменились и архитекторы, которым дозволено было строить на Кутузовке.

Отличительной особенностью нашего дома было наличие двух входов в каждый подъезд, а в наш, как я уже упоминала выше, входов было целых четыре: два черных, со двора, один с улицы — парадное крыльцо, единственное на весь дом, — и вход через боковую дверь. Сегодня там расположена стоматологическая поликлиника, но изначально это проектировалось как квартира для кремлевского генерала. Квартира имела отдельный вход и занимала половину двух этажей. Генерал, для которого квартира предназначалась, не успел даже получить ордер. Это опять, как вы понимаете, было связано со сменой власти. На двух генеральских этажах расположился ведомственный детский садик. Ведомство, оккупировавшее генеральские апартаменты, располагалось на Лубянской площади. Сама я в этот садик не ходила: к моменту моего рождения дошкольное учреждение приказало долго жить. Экс-садик долго пустовал, пока наконец его не выкупили какие-то коммерсанты, попутно выселив жильцов с первых этажей. Полгода шел ремонт: в окна вставляли стеклопакеты, чинили ступеньки на крыльце и вешали новую дверь в парадном. К лету в бывшем ведомственном садике Комитета государственной безопасности открылась стоматологическая поликлиника. Поликлиника существовала и по сей день, и уборщицей в ней работала тетя Люся с четвертого этажа.

Если я зайду через парадный вход, вызову на ресепшн тетю Люсю, а потом попрошу ее открыть дверь, ведущую на лестничную площадку второго этажа, меня никто не увидит. Теперь надо прикинуть, где могут стоять наблюдатели. Скорее всего, в палисаднике перед домом и в той арке, что ближе к проспекту. Маловероятно, что кто-то стоит на углу Поклонной и улицы 1812 года. Очень маловероятно… Стало быть, там я и пойду. Я прошла по подземному переходу под Третьим кольцом и резко свернула к районной управе. Из осторожности я решила даже не идти по Поклонной, а, пройдя последнюю линию домов, двинуться по тропинке, идущей вокруг гаражного массива. В детстве мы играли тут в индейцев. Тропа была очень узкая, с одной стороны ее ограничивала стена гаражей, с другой был довольно крутой обрыв к полосе отчуждения Киевской железной дороги. В детстве считалось особым шиком сбежать вниз по склону и резко затормозить прямо перед рельсами. Сейчас я бы вряд решилась на такое, разве что ситуация стала бы совсем безвыходной.

Уже начало темнеть. С одной стороны, это меня радовало — даже если у сотрудников есть мои фотографии, при таком освещении это им не поможет. С другой стороны — имелся хороший шанс оступиться и съехать по склону вниз. Перелом маловероятен, зато почти стопроцентно я вляпаюсь в собачьи экскременты. После того, как запретили выводить собак на Поклонную гору, местные собачники облюбовали эту территорию для выгула своих питомцев. Если такое произойдет, сотрудники СБ легко обнаружат меня по запаху даже в полной темноте. К счастью, все обошлось — ни собачников, ни бомжей, ни просто случайных прохожих, решивших перейти железную дорогу в столь неподходящем месте, по пути не встретилось. Поворот направо, и вот уже я выхожу к торцу своего дома. Здесь было светло — горела лампа над входом в филиал сберегательного банка. С этой стороны ни души, основная жизнь у нас протекает во дворе. Я спокойно и расслабленно пошла вдоль дома, не забывая зорко посматривать по сторонам. Самая большая опасность — это сквер. Если засада сидит в кустах и наблюдает за входом в поликлинику, они меня не пропустят. Я на ходу вытащила из кармана листок бумаги и сделала вид, что ищу нужный адрес. Из припаркованной у обочины машины вылез мужчина в темном пальто.

— Девушка, — позвал он меня.

Первое инстинктивное движение — шарахнуться в сторону. Еле справившись с инстинктом, я вежливо ответила:

— Да?

— Здесь есть еще какая-нибудь стоматология рядом? — поинтересовался мужчина. — А то у меня тут написано — напротив Панорамы. Ведь это — напротив Панорамы?

— Можно сказать, что да, — согласилась я. — Другая стоматология есть в поликлинике, вы бы позвонили…

— Забыл номер записать, — огорчился мужчина.

— Я тоже туда, — доверительно сообщила я. — Если хотите, давайте зайдем вместе.

— Отлично, — обрадовался он, поставил машину на сигнализацию и подошел ко мне. — Идемте.

Вот нашлась управа и на засаду в кустах (если там таковая имеется). Они ждут одинокую женщину, а не парочку. И со стороны наша встреча выглядела совершенно естественно, как будто мы условились здесь пересечься.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в поликлинику. Мужчина сразу же направился к стойке ресепшн, а я — к боковой двери, ведущей в подсобное помещение, где, как я знала, хранится тети-Люсино хозяйство — веники, швабры, тряпки. Поликлиника должна была закрыться приблизительно через час. Многие врачи уже заканчивали работу, наступало время тети Люси, время уборки. Я открыла дверь. Тетя Люся была на месте, раскладывала в многофункциональную тележку различные химикаты, губки, тряпки. Уборка в таком месте — это не просто повозить шваброй по полу.

— О, Васенька, — обрадовалась тетя Люся, увидев меня, — какими судьбами?

— Теть Люсь, — зашептала я, — ты меня пропусти в подъезд отсюда. А то там мужик какой-то сомнительный стоит со стороны двора, боюсь я его.

— Идем, — кивнула мне тетя Люся. — Я как раз со второго этажа начинаю.

Я уже собралась выйти, но тетя Люся — дочь чекиста в отставке — следующей своей фразой однозначно дала мне понять, что в версию со «страшным мужиком во дворе» не поверила, что по квартирам уже прошлись сотрудники СБ, наводя обо мне справки у соседей, но что она, тетя Люся, своих не сдает. Потому что сотрудники сотрудниками, а она помнит, как меня принесли из родильного дома.

— Надень халат, — скомандовала она, — и возьми вот эту швабру в руки, чтобы никто не спрашивал, кто ты такая.

Я молча натянула голубенький, чисто выстиранный и накрахмаленный халатик, взяла в руки швабру, и мы вывалились в коридор как десант чистоты — две тетки Нашатырки.

Мы поднялись на второй этаж. Здесь все было переделано, от оригинальной архитектуры не осталось и следа. Дверь, ведущая в подъезд, почему-то теперь находилась в одном из кабинетов. Наверное, это шло в разрез с правилами пожарной охраны, но в моей ситуации было очень даже удобно. Тетя Люся отперла нужный кабинет:

— Быстренько заходи, чтобы тебя никто не видел.

Я проскользнула внутрь, тетя Люся за мной.

— Вот что, Васька, — сурово начала она, — ты мне голову не морочь. Сегодня после обеда приходили люди и о тебе спрашивали. Чего натворила-то?

— Ничего, теть Люсь, вот те крест — ничего.

Тетя Люся мне не поверила. В ней явно боролись два сильных чувства. Одно из них — воспитанная десятилетиями привычка докладывать «куда следует» обо всех нарушениях порядка, второе — чувство солидарности с потомком (пусть даже и непутевым) «старой чекистской гвардии». Она явно колебалась, то ли сдать меня «людям», приходившим после обеда, то ли… На мое счастье, победило чувство солидарности и память о том факте, что отец тети Люси работал под началом моего деда, чему в обоих семействах есть немало документальных подтверждений.

— Сделаем так, — наконец решилась тетя Люся. — Я выйду посмотрю, как там в подъезде. Поднимусь по лестнице и гляну, нет ли кого на твоем этаже. Если все чисто, стукну по перилам три раза, вроде как швабру выколачиваю. А ты здесь стой и слушай.

Прошло мучительных пятнадцать минут, прежде чем в тишине подъезда раздался глухой стук тети-Люсиной швабры. Я пулей взлетела к себе на пятый. Прижала руки к груди, благодаря таким образом тетю Люсю. Разговаривать я боялась — вполне возможно, что кто-то из «людей», столь живо интересующихся моей персоной, все же находится в нашем подъезде.

Только войдя в квартиру, я поняла, как сильно устала за этот день. Я вытащила пистолет и, снимая по пути одежду, побрела в ванную. После душа мне стало полегче. По крайней мере, теперь я была в состоянии прикинуть, что из вещей мне нужно взять. Я пошла в спальню, открыла шкаф и почти на ощупь начала вынимать вещи. Свет не зажигала из соображений безопасности. Ну вот, сумка практически собрана, осталось положить в нее косметику и предметы личной гигиены.

Перед тем как выйти из квартиры, я осторожно подкралась к окну. Двух «топтунов» я засекла сразу. Один ходил взад-вперед по двору. Сначала я даже решила, что это кто-то из собачников — такое поведение типично для хозяев. Но прошла минута, вторая, а никакой четвероногий друг к нему не подбежал. Второй сотрудник стоял на месте за палисадником и контролировал подход к дому со стороны школы. Значит, я все просчитала правильно. Двое во дворе, их задача — не пропустить меня ко входам в подъезд. Наверняка они заходили и в стоматологическую клинику, но персонал там молодой; из тех, кто начинал работать сразу после ремонта, не осталось никого. Поэтому сотрудникам СБ, конечно же, сказали, что через парадное войти в подъезд невозможно. Вот они там пост и не выставили.

И только теперь до меня дошло, что я в мышеловке. Войти в дом — половина дела, гораздо важнее отсюда выйти, а вот это уже проблема. Я еще раз выглянула в окно, как вдруг раздался звонок в дверь.




Глава 15


Вопрос: где я прокололась? На чем? Первое, что пришло на ум, — тетя Люся все-таки решила меня сдать. Второй вариант — Служба безопасности решила сделать обыск в моей квартире. Сейчас они для приличия позвонят еще пару раз, после чего вскроют дверь отмычкой и… Обыск окажется очень удачным. Может быть, их даже наградят. Плохо, что спрятаться негде. Разве что в шкаф, но туда они точно заглянут.

Что делать? Можно, конечно, выбежать на балкон и громко позвать на помощь. И помощь непременно придет. Только вот почему-то кажется мне, что первыми на месте окажутся сотрудники Службы безопасности. Поинтересоваться через дверь, кто звонит? Тоже вариант… Тупиковый для меня, правда, но вариант. Можно еще, к примеру, резко открыть дверь и попробовать удрать. Добегу я аккурат до первого этажа, где меня под белы руки подхватят те двое, что сейчас дежурят во дворе. Я стояла в коридоре с сумкой в руках и… ничего не предпринимала. Как оказалось, это было очень умно с моей стороны. В дверь еще несколько раз позвонили, после чего я услышала голос тети Люси:

— Васенька… — Она пыталась шептать, но все равно получалось очень громко.

Голосовыми связками бог тетю Люсю не обделил. Когда она летом уезжает навестить племянника в какой-то маленький украинский город, жильцы соседнего с племянниковым подъезда сразу поздравляют его жену с визитом любимой тетушки.

Я посмотрела в глазок, убедилась, что кроме тети Люси никого на лестничной площадке нет, и быстро открыла дверь.

— Что случилось? — тоже шепотом поинтересовалась я.

— Ничего, — удивилась тетя Люся. — Ты здесь оставаться собираешься или тебе выйти надо?

— Выйти надо, — задумчиво сказала я, — но непонятно, как это сделать. Во дворе двое.

— Четверо, — перебила меня собеседница. — Я своего Васю Николаича погнала на улицу — посмотреть, что да как. Он четверых приметил.

Васе Николаичу, а точнее, Василию Николаевичу, супругу тети Люси, в вопросах обнаружения слежки доверять было можно. В отставку он ушел в звании полковника, последние годы провел в отдельном кабинете в сером здании на Лубянской площади. Но в нашем подъезде шепотом поговаривали, что в молодые годы Николаич очень даже любил работу оперативную. Так что, если он «приметил» четверых, то, стало быть, на улице меня ждут четверо.

— Пошли, — потянула меня за руку тетя Люся. — Я скоро закрывать клинику буду. Выпущу тебя через парадное.

Мы спустились на второй этаж, проникли в тот же самый кабинет. Тетя Люся настояла, чтобы я вновь надела халат и взяла в руки швабру. В поликлинике уже никого не было, свет в коридорах был потушен, горели только лампы аварийного освещения.

Когда мы подошли к двери, ведущей в холл, тетя Люся жестом остановила меня:

— Погодь, я гляну… Вдруг кто еще не ушел.

И правда, за стойкой ресепшн еще сидела девушка. Правда, она была уже в пальто.

— Ты что так припозднилась, Вера? — поинтересовалась тетя Люся.

— Да вот жду, когда Павлик подъедет, — объяснила Вера.

Злостный Павлик появился только через десять минут. Все это время — ожидания Павлика — тетя Люся яростно терла шваброй пол, принципиально не заходя за стойку ресепшн и всячески давая понять Вере, что она мешает уборке. Всякий раз, когда тетя Люся приближалась к стойке, девушка со страху чуть не сползала со стула. Когда долгожданный Павлик наконец появился в дверях, Вера даже не стала выговаривать ему за опоздание — так была рада скрыться от тети-Люсиных глаз.

— Ф-фу, — выдохнула тетя Люся, выглянув на улицу и убедившись, что Павлик увез барышню. — Ненадежные нынче мужчины пошли. Мой Вася Николаич никогда не опаздывал…

Я подумала, что характер тети Люси не оставлял Васе Николаичу никакого выбора. Полагаю, что, если бы даже выбор у него был — опоздать на свидание к тете Люсе или попасть в подвалы любимого учреждения по обвинению в государственной измене, — Вася Николаич предпочел бы подвалы и еще считал бы, что легко отделался.

— Что стоишь? — прервала мои размышления о нелегких условиях жизни Васи Николаича его супруга. — Дуй через палисадник — и к переходу.

— Спасибо, — с чувством произнесла я и быстро пошла через парковку.

Отсюда до гостиницы «Украина» топать около сорока минут. Хорошо бы подъехать несколько остановок, но рисковать не хочется. Автобус могут остановить, водитель заблокирует все двери, кроме передней, через которую и будут выпускать по одному. А на выходе будет стоять сотрудник СБ с моей фотографией в руках. Нет, пожалуй, ни на какой транспорт я садиться не буду.

Я почти дошла до утла дома, как вдруг заметила одинокую фигуру, стоящую около палатки «Мороженое». Конечно, совершенно необязательно, что это сотрудник Службы безопасности, вполне возможно — просто прохожий. Но проверять это совсем не хотелось. Я потихоньку стала забирать левее и метров за двадцать до неопознанного человеческого объекта свернула-таки в палисадник, твердо решив идти дворами до подземного перехода, перейти на другую сторону и, опять же дворами, пробираться к «Украине».

Около перехода стоял двойник того мужика, что околачивался около палатки «Мороженое». Я всегда знала, что интуиция у меня — ого-го! Жаль только, что срабатывает она в основном на негатив. Пожалуй, идти к тому переходу, что рядом с Поклонкой, бессмысленно. Там тоже засада. Я не стала выходить на улицу, а пошла двором в сторону Поклонной горы. Сколько у меня осталось времени? Я на ходу набрала Иру.

— Василиса, ты где бродишь? — гаркнула она в трубку. — Мы с Валерой уже волноваться начали. Ушла на встречу с этой бабкой час назад, и все тебя нет…

— Ира, у вас во сколько самолет? — Я не стала отвечать на ее вопрос: во-первых, долго объяснять, во-вторых, вдруг кто услышит.

— Такси мы заказали на полночь, а что? Ты не успеешь?

— Ир, — решилась я, — у меня тут проблемы небольшие. Если вы будете уезжать, оставь ключи у консьержки.

— Хорошо, — растерянно ответила подруга, а потом уточнила: — Но ты точно приедешь? Я это к тому, не надо ли Султана все же маме отвезти. Время пока есть.

— Приеду я, приеду, — быстро сказала я и отключилась.

Легко сказать — приеду… Пока я даже на проспект выйти не могу без риска быть задержанной. Мимо меня прошла толпа подростков; судя по обрывкам разговоров, они собирались пускать фейерверки на Поклонке. Я незаметно пристроилась рядом. Достаточно близко, чтобы со стороны создавалось впечатление, что я из их компании, однако не настолько близко, чтобы они обратили на меня внимание.

Мы вышли к горе и не стали искать легких путей. Лидер компании громко крикнул, что всем нам пора стать Наполеонами и постоять на Поклонной горе. Мы согласились и резво стали карабкаться по склону. Не обошлось без приключений. Кто-то споткнулся и начал скатываться вниз, попутно сбивая (просто ради смеха) остальных. В обычных условиях подняться наверх можно за минуту, мы же штурмовали оставшийся кусочек горы не меньше десяти минут. Много суматохи привносили выгуливаемые на горке собаки (несмотря на запрещение, жильцы окрестных домов все равно выводили своих питомцев сюда, даже под угрозой штрафа). В общем, когда подростки, я и собаки наконец выбрались, наверху стояла уже довольно большая группа людей, привлеченных смехом и лаем. Я про себя отметила двух человек, чья сосредоточенность резко дисгармонировала с расслабленным видом остальных. Один из них достал телефон и, отойдя в сторонку, стал что-то докладывать в трубку.




Глава 16


Милиция появилась как из-под земли. И ее явно вызвал не тот тип с телефоном, потому что патруль нарисовался, когда он еще разговаривал.

— Попрошу разойтись, — скомандовал милиционер, ткнул пальцем в жизнерадостного ирландского сеттера и спросил: — Чья это собака?

Возникла легкая суматоха: хозяева быстро смекнули, что прогулка может вылиться в приличный штраф. Псы были практически мгновенно разобраны по поводкам. За исключением сеттера — он никак не желал осознать сложность момента и был твердо уверен, что люди в форме затеяли какую-то интересную игру. Пес отбежал в сторону и встал, задорно поглядывая на присутствующих и радостно виляя хвостом. Ему явно нравилось, что он в центре внимания.

— Чарли, — позвала его хозяйка, — Чарлинька, иди сюда.

Она сделала пару шагов в его сторону, Чарли напрягся… Хозяйка протянула руку, чтоб схватить его за ошейник, и у нее это даже получилось, но тут Чарли крутанул головой и вывернулся из ошейника.

— Ну все, — огорчилась женщина, — теперь его не поймать. Теперь только когда нагуляется, сам и прибежит.

— Это непорядок, — заявил милиционер. — Вы обязаны взять собаку на поводок.

В ходе дальнейших дебатов стороны обменялись довольно резкими словами. В конце концов патрульному это надоело, и он пригрозил, что, если хозяйка не предпримет ничего для поимки пса, этим вопросом займется милиция. И будет стрелять, потому что есть закон: в общественных местах собаки должны быть на поводке и в наморднике.

Толпа все это слушала, причем симпатии были явно не на стороне представителей правоохранительных органов.

— Фига себе, — протянул стоящий рядом со мной подросток. — Такую собачку застрелить хотят.

— А ведь нас тут много, — намекнула ему я, — надо бы помочь хозяйке…

— Точняк! — подхватил мою мысль парень и немедленно бросил клич: — Народ, пошли ловить Чарли!!!

Мы рванули в ту сторону, куда минуту назад побежал Чарли. На бегу я бросила взгляд в сторону сосредоточенных типов — они никуда не побежали. Это правильно, им нельзя отлучаться с места наблюдения. Я старалась держаться поближе к хозяйке.

— Часто он у вас убегает?

— Он вообще шебутной. Поэтому я вожу его сюда, хотя это запрещено, и не хожу за гаражи. Вырвется, убежит, еще под поезд попадет…

— Давайте туда сходим, — предложила я. — Жалко будет, если его милиция найдет. Я, конечно, не верю, что они стрелять будут…

— Зря не верите, — перебила меня владелица Чарли. — Прецедент уже был. Две недели назад добермана из автомата застрелили.

К счастью, идти к железной дороге не пришлось: метрах в двухстах впереди нас, из-за здания океанариума выскочил Чарли. Заметив хозяйку, он замер в живописной позе: тело напряжено, правая передняя лапа чуть приподнята.

— Вот паршивец! — ласково сказала хозяйка, явно гордясь своим любимцем. — Ведь знает, что ничего ему за это не будет!

«Паршивец», хоть и не мог слышать этих слов, отреагировал очень живо. Он несколько раз подпрыгнул на месте, приглашая нас в новую игру, после чего лениво развернулся и потрусил в сторону музея.




Глава 17


Здание Центрального музея Великой Отечественной войны представляло собой яркий пример того, что все надо строить в свое время. Задуманное и спроектированное в ту эпоху, которую мои родители называли «брежневской», построено оно было, когда над страной уже вовсю дул «ветер перемен». Жители района энергично протестовали против «облагораживания» Поклонной горы. Бабуля с упоением рассказывала о времени, когда Поклонку еще не срыли и она возвышалась над Можайским шоссе. Копоть и гарь оставались внизу, где проходила магистраль, а наверху были липовые аллеи, высаженные во время весенних субботников жителями близлежащих домов.

Зимой здесь прокладывались лыжные трассы, а летом компании устраивали пикники. Это был цивилизованный лесок, маленький зеленый оазис почти в самом центре города.

Протесты жителей не увенчались успехом. Экскаваторы срыли гору, оставив лишь маленький холмик (наверное, чтобы не менять название, а то вроде как «гора» — а никакой горы не осталось). Мы в детстве, а до нас мои родители в их детстве, а еще до этого — многочисленные поколения, чье детство прошло в этом районе, были твердо уверены, что именно на этом холмике стоял Наполеон Бонапарт, ожидая ключи от Москвы. Ключей он не дождался, зато посмотрел на пожар, уничтоживший большую часть города. Впрочем… Горожане отстроили его заново. Есть такая особенность у больших городов — всякий раз отстраиваться заново. Я как-то раз взяла в прокате диск с фильмом «Страсти по Андрею», рекомендованный мне Добрыней. Фильм меня потряс. Особенно эпизод с пытаемым монахом, когда он спокойно так, зная, что через минуту ему в рот зальют расплавленный свинец, говорил: «Вы все равно уйдете, а мы опять все отстроим…»

Впрочем, я отвлеклась. После того, как гору срыли (предварительно спилив чудесные липовые аллеи), получившееся пространство обложили каменными плитами, построили фонтаны, подсвечивающиеся вечерами жутковатым красным цветом, и возвели монументальное, помпезное, неуютное и некрасивое здание. Перед зданием водрузили стелу, переплюнувшую даже «женщину с бомбой», что у развилки Кутузовки с Большой Дорогомиловской. По замыслу автора стелы, на высоте ста двадцати двух метров от земли должна была парить богиня победы Ника, вокруг нее — поющие ангелы. Идея хорошая; Ника, как нам известно из древнегреческих легенд, была крылатой, стало быть, больше не ходила, а летала. Однако ж воплощенная в камне и металле композиция производила издалека странное впечатление: более всего она напоминала жука, пришпиленного булавкой. Но стела — это было еще не самое страшное. Гораздо хуже был памятник в виде длинной очереди людей — дар городу от популярного скульптора. Злые языки, коих на проспекте проживало немало, утверждали, что он пытался подарить этот памятник Израилю, чтобы его установили около Стены плача. Дипломатичные израильтяне вежливо поблагодарили и… отказались. Сначала памятник поставили там же, где и красные фонтаны, но довольно скоро перенесли, спрятав его за зданием музея. Поговаривали, что с протестом выступили жильцы тех квартир, чьи окна выходили на Поклонную гору. Видеть ЭТО каждый день из окна — тяжелое испытание даже для крепкой нервной системы. Другая версия переноса памятника гласила, что, дескать, из-за него было много аварий. Неподготовленные водители, завидев скульптурную композицию, в ужасе били по тормозам.

Теперь он находился в таком месте, откуда его не было видно ни из окон, ни с дороги. От переноса памятник, однако же, своих пугающих свойств не растерял — когда зазевавшиеся туристы заворачивали за угол здания музея, их там ждал сюрприз. Поэтому, особенно в жаркие летние дни, неподалеку от монумента постоянно дежурила «скорая», дабы успеть оказать первую помощь гражданам со слабым сердцем. И только относительно недавно от памятника появилась существенная польза — уже несколько голливудских десантов высаживалось на Поклонке для съемок фильмов ужасов. Статистов набирали из жителей окрестных домов, платили хорошо, поэтому желающих было всегда много. Я тоже как-то раз приняла участие в подобном мероприятии, а заодно поинтересовалась, чем так полюбилось это место кинематографистам из далекой Америки.

«Васья, понимаешь, это большая экономия бюджета. Не надо дорогих декораций, — объяснил мне оператор Боб, когда мы с ним пили пиво в летнем кафе около фонтанов. — Здесь все отлично придумано — кровавые фонтаны, а та скульптура… — Он мечтательно закатил глаза. — Если бы это придумал я… Да за такой эскиз можно было бы получить кучу денег».

В данную минуту в сторону памятника бежал Чарли. Мы с хозяйкой быстро шли за ним, временами переходя на бег и выкрикивая «Чарли, Чарли». Пес не особо напрягался, но дистанцию держал примерно метров сто пятьдесят.

— Надо его поймать, — озабоченно сказала хозяйка. — Он запросто может через проспект побежать.

Мы прибавили шагу, Чарли тоже. Между нами по-прежнему были все те же сто пятьдесят метров, и ни сантиметром меньше. Добежав до памятника, Чарли совершенно не испугался, беззаботно задрал ногу, искоса посмотрел в нашу сторону и побежал к проспекту.

— Я знаю, куда он теперь побежит, — схватилась за сердце хозяйка. — Один раз мы его водили на ту сторону. Он к переходу побежал… А там собаки…

Подземный переход приблизительно на середине Поклонной горы существовал уже давно. «Та сторона», которой так боялась Чарлина хозяйка, примыкала к железной дороге (белорусское направление). Когда-то, «давным-давно», как рассказывала моя бабушка, на «той стороне» был яблоневый сад. Когда спиливали липовые аллеи и срывали Поклонку, яблоневому саду каким-то чудом удалось уцелеть. Ненадолго, на каких-то полтора десятка лет, после чего вдруг выяснилось, что проводить линию метро в сторону Давыдково подземным способом городу накладно. Быстро был сделан новый проект, сильно удешевляющий строительство, но не оставивший от яблоневого сада ни одного деревца.

Метро построили, огородили забором. Но, как это часто бывает, «ничейную» землю быстро обжили стаи бездомных собак.

— Его уже однажды там подрали сильно… — Хозяйка из последних сил старалась бежать и говорить. — Неделю отлеживался, ухо порвали, холку потрепали… Но все равно туда прется… девочки у них там, видать, духовитые…

Вдруг она задышала так тяжело, что я испугалась и предложила:

— Вы мне поводок и ошейник дайте, я вперед побегу.

— Держи, — она устало сунула мне в руки поводок. — Я постою, немного отдышусь, а то сердце прихватывает.

Чарли сидел у перехода и задумчиво смотрел на звезды. Немного поодаль стоял мужчина, в котором даже на расстоянии в пятьдесят метров можно было опознать сотрудника Службы безопасности. Я мысленно похвалила себя за то, что оказалась совсем неплохим аналитиком. Я так и думала, что они будут поджидать меня у подземных переходов. Вот интересно, они до самой МКАД стоят? Я остановилась — подождать, когда меня догонит хозяйка Чарли. Теперь, даже если у них есть ориентировка и моя фотография, он вряд ли обратит на меня особое внимание. Они привыкли действовать в рамках поставленной задачи. Так, к примеру, вот этот, что сторожит подземный переход, особое внимание будет уделять одиноким женщинам. Две женщины, пытающиеся поймать убежавшего сеттера, уже в ориентировку не вписываются.

Тут Чарли на минутку отвлекся от созерцания звездного неба и обнаружил, что мы совсем близко. Он немедленно вскочил, задорно пролаял что-то издевательское и бросился в подземный переход.

— Перехватите его, — крикнула я дежурящему сотруднику, на бегу размахивая поводком, — мы его уже сорок минут поймать не можем.

Мужчина даже не тронулся с места. Потому что в его задачу входило поймать меня, а собака… Собак пусть ловят другие. Мы с хозяйкой тяжелой трусцой пробежали мимо эсбэшника и спустились в подземный переход. Чарли в переходе не было видно, но, судя по доносившимся издалека звукам, он уже вторгся на чужую территорию.

— Дерут, — охнула Чарлина хозяйка, и мы вновь перешли на галоп.

Найти место, где «драли» Чарли, было легко, гораздо труднее оказалось установить, кто именно в темной колышущейся куче у забора и есть Чарли. Хозяйка отважно схватилась за первые попавшиеся торчащие из кучи ноги и попыталась выдернуть из общей свалки их обладателя. Первая попытка оказалась неудачной: вместо красавца сеттера у нее в руках оказалась средних размеров облезлая дворняжка.

Только с четвертой попытки нам удалось вытащить Чарли. Он был сильно возбужден, никак не желал заканчивать битву, крутил головой, дабы максимально осложнить нам процесс надевания ошейника и пристегивания поводка. Но все же совместными усилиями нам удалось наконец обуздать беглеца. Чарли громко фыркал, выражая свое несогласие с подобным произволом. Остальные участники драки кучковались возле забора и периодически гавкали на нас.

— Спасибо вам огромное, — с чувством произнесла хозяйка наглого сеттера. — Одна бы я его не поймала так быстро.

Я немедленно решила извлечь конкретную пользу из ее благодарности.

— Мне кажется, — начала я, — нам не стоит возвращаться через Поклонку. Милиция запросто может еще там ошиваться. Давайте пройдем до того перехода, что в начале площади Победы.

Женщина была на все согласна, и мы не торопясь пошли вдоль проспекта. Чарли бежал впереди, зорко поглядывая по сторонам, вполне довольный собой.

Пока мы шли до нужного перехода, я отметила как минимум еще двух мужчин, смахивающих на сотрудников СБ. Мужчины сторожили входы-выходы к станции метро «Парк Победы». У следующего перехода мы любезно распрощались с хозяйкой Чарли, она пошла на ту сторону, а я, посмотрев на часы, двинулась вдоль проспекта в сторону центра. До гостиницы «Украина» топать не менее тридцати минут, времени же у меня осталось совсем немного. Сейчас двадцать минут двенадцатого — через сорок минут Ира с Валерой уедут в аэропорт. Они, конечно же, оставят ключи у консьержки, но будет лучше, намного лучше, если я все же успею появиться до их отъезда. Не придется объяснять малознакомой тетке, на каком основании я собираюсь поселиться в чужой квартире.

Я шла и думала о том, что люблю Кутузовский проспект, но есть у него одна особенность: после того как срыли Поклонную гору, проспект превратился в продуваемую ветрами трубу. Об этом забываешь, если большую часть времени ездишь на машине, но быстро вспоминаешь, когда приходится идти пешком. В данный момент ветер дул мне… чуть пониже спины, то есть был попутным. Это вселяло некоторую надежду, что я доберусь до места назначения вовремя.

Без пяти двенадцать я входила во внутренний дворик жилого крыла гостиницы «Украина». Около второго подъезда стояло такси; Валера загружал чемоданы в багажник. Вещей было столько, что среднестатистическому человеку их хватило бы для кругосветного путешествия. Но я знала, что Ира всегда везет с собой если не половину, то хотя бы треть своего гардероба. Она сама не своя будет, если целый день проходит в одном и том же наряде.

— О, это ты, — заметил меня Валера, загрузивший третий чемодан и взявшийся за ручки дорожной сумки. — Иди, Ирка еще наверху, нервничает, тебя ждет.

Я пулей взлетела на третий этаж и столкнулась с подругой в дверях.

— Слава богу, ты успела! — воскликнула она и сунула мне в руки ключ. — Султана кормить надо утром, корм на кухне, в шкафчике у окна. Когда будешь уходить, закрывай все окна, а то он имеет привычку шляться по карнизам. Да, впрочем, ты все сама знаешь, чай, не в первый раз.

Это точно, подумала я, не в первый.

— Провожать нас не надо, — продолжала Ира на ходу, — консьержку я предупредила. Встречать нас тоже не надо, Валера заказал такси на день прилета. Спасибо, что согласилась нас выручить.

Я кивнула — мол, для того друзья и существуют — и закрыла за ней дверь. Лифт с гудением поехал вниз.

Наконец я осталась одна. Присев на пуфик, я сняла ботинки и достала из-под вешалки «гостевые» тапочки. В прихожую медленно вышел Султан, втянул носом воздух, уловил собачьи запахи (а после тесного общения с целой кучей дворняжек пахло от меня разнообразно и сильно), фыркнул, развернулся и удалился в спальню с видом оскорбленного до глубины души наследного принца, которому вдруг предложили поработать золотарем.

Через час, когда я приняла душ и сделала себе чаю, Султан объявился на кухне. Он запрыгнул на диван и разлегся там. Я достала из шкафчика клубничное варенье, щедро положила его в розетку. Потом достала листочек с номером телефона незнакомой Татьяны, которая, возможно, была психологом, взяла в руки телефон, чтобы набрать Татьянин номер… И тут позвонил Вадим.




Глава 18


Мы знакомы уже почти три года. Наверное, с большой натяжкой то, что происходит между нами, можно назвать «отношениями». По крайней мере, первые два года я думала именно так. Он появлялся и исчезал, когда ему вздумается. Он категорически не желал знакомить меня со своими друзьями и тем более с родственниками. У него были очень высокие требования к внешности «его девушки»: если мы договаривались встретиться в будние дни, я не могла сразу же после работы рвануть на свидание — сначала нужно было заехать домой, принять душ, сделать укладку, заново нанести макияж, выбрать платье. Он не нравился никому из моих знакомых. Костя, мой любимый шеф, через день ругал себя за то, что нас познакомил. На самом деле Костик был ни в чем не виноват, просто он однажды пригласил меня на свой день рождения. Дата была некруглая, но значимая в жизни любого мужчины — Косте исполнилось тридцать три года. Вечеринка, посвященная этому событию, имела место в модном концептуальном клубе «Креатифф», знаменитом в первую очередь не своей кухней или винной картой, а оригинальной развлекательной программой, включавшей тематические вечера с рассказами о звездах немого кино и просмотром фильмов с участием этих самых звезд. Сначала в «Креатиффе» тусовалась богема, но потихоньку клуб стал несколько более буржуазным, его полюбили топ-менеджеры известных и не очень известных компаний. Руководство клуба быстро поймало волну, ввело фейс-контроль и слегка поменяло интерьер, сделав его, как ни странно, еще более богемным.

В тот вечер я не собиралась с кем-либо знакомиться, заехала только поздравить Костю. Вручив имениннику бутылку его любимого вискаря «Famous grouse», я собралась потихоньку свалить, но уже прилично поддатый Костик вцепился в меня и потащил в угол, где сидели «очень хорошие его друзья». Правда, оказалось, что «друзья» — это обобщение. Там сидел один Вадим, и я моментально пожалела, что приперлась в старых джинсах и свитере, что на голове овин, а запланированный поход в косметический кабинет так и не состоялся по причине банальной лени. Вадим был высок, красив, темноглаз, темноволос. Мной он не заинтересовался совершенно. Поддерживал разговор явно из вежливости. На мое счастье (хотя по прошествии времени я начала сомневаться, такое ли уж это было счастье), я нащупала тему, которая оказалась ему интересна. Выяснилось, что Вадим пишет диссер на какую-то мудреную тему. И ему очень нужна редкая монография, выпущенная много лет назад очень маленьким тиражом. Таким маленьким, что сей научный труд невозможно было найти даже в Интернете. Ни один из немногочисленных владельцев монографии не удосужился (или не захотел) перенести текст в Сеть, чтобы всякий мог им воспользоваться. Я знала, что искомая монография есть у моих родителей, о чем немедленно сообщила Вадиму. В его глазах промелькнул слабый интерес ко мне. Не как к женщине, а как к неожиданно появившейся возможности добыть нужный материал. Мы обменялись телефонами, договорившись созвониться и пересечься на неделе.

Я выдержала, хотя пальцы каждый день так и норовили набрать заветный номер. Я била себя по рукам и продолжала ждать. Через пять дней я дала себе еще два дня на ожидание, чтобы, если результата не будет, позвонить самой. Он вышел на связь в десять вечера последнего, седьмого дня.

— Привет, это Вадим. Ты меня помнишь? — спросил он, слегка смущаясь.

— Вадим? — задумчиво произнесла я, делая вид, что пытаюсь вспомнить. — Вадим, говоришь…

— Мы познакомились на дне рождения Кости, — напомнил он. — Ты мне пообещала достать монографию.

— Ах, да… Вадим, — я вложила в свой голос как можно больше «бархатистости», — монография у меня, я уже на следующий день заехала к родителям и забрала ее. Только, Вадим, как вы понимаете, я не отдаю ее вам насовсем. Монография принадлежит не мне, ее нужно будет вернуть.

Он так радовался, что согласился на все мои условия. Я назначила встречу через два дня, потому что на маникюр могла попасть только послезавтра.

Когда я подъехала к месту встречи, он уже был там — стоял, в нетерпении отбивая ногой такт. Меня он не узнал, а когда я подошла и поздоровалась, удивился так сильно, что не смог этого скрыть.

Я почувствовала удовлетворение. Часы, проведенные в салоне красоты, не пропали зря. К тому же я сделала мощный набег на магазины и выглядела совершенно сногсшибательно в новом расшитом серебром летнем пальто от Диор.

Мы пошли в итальянский ресторан и проговорили не меньше четырех часов. Я была на седьмом небе от счастья. Мой душевный подъем не могла сбить даже мысль о том, что после лазаньи и феттучино придется как минимум пару дней поголодать. Впоследствии выяснилось, что Вадим обожает итальянскую кухню и ни в какие другие рестораны просто не ходит. Так что каждая встреча с любимым человеком стоила мне двух дней диеты до ресторана и двух дней после. В таком ритме долго не продержишься, если встречаться регулярно. Но вот как раз регулярности в нашем общении так и не появилось.

— Ты ведешь себя как последняя дура, — ругала меня Люда.

— Он просто использует тебя, — вторила ей Маришка.

Я соглашалась с сотрудницами, клятвенно обещала больше не позволять ему так с собой обращаться и всякий раз свои обещания не выполняла.

— Да ты хоть понимаешь, в каком статусе он тебя держит? — сказала однажды в сердцах Марина Савушкина, когда я в очередной раз стала собираться на свидание. — Ты — любовница свободного мужчины.

Слышать это было неприятно, но она была совершенно права. Вадим позиционировал себя как мужчину, не связанного ни узами брака (и это было правдой), ни серьезными отношениями (вот с этим пунктом я была категорически не согласна, но моего мнения никто не спрашивал).

Моим родителям (особенно маме) Вадим тоже не нравился. Мама называла его «мальчик, который все время смотрится в зеркало» и горевала, что я, увлекшись этим современным Нарциссом, совершенно перестала общаться с перспективным Добрыней.

Со временем я тоже почти прозрела на счет того, как Вадим ко мне относится, но прекратить самой это бесполезное и мучительное общение у меня, наверное, так и не хватило бы духу. К счастью (и вот это действительно к счастью), мне и не пришлось этого делать. Полгода назад Вадим позвонил мне в час ночи и очень сумбурно заявил, что «ему очень жаль, но он не видит смысла общаться дальше», потому что «единственное, что имеет в этой жизни смысл, это настоящая любовь», на поиски которой он и собирается пуститься. Будучи человеком честным, он не хочет, чтобы я питала какую-то надежду. Я, каюсь, проявила слабость духа и предложила «остаться в дружеских отношениях». Вадим отметил, что он в принципе не возражает, но считает такой вариант неудачным, потому что мне будет слишком тяжело. На том и расстались.

Первое время он периодически появлялся — звонил и даже заезжал в гости. Каждый раз я надеялась, что вот сегодня он останется насовсем. Но он оставался максимум на ночь, а утром уезжал, чтобы вновь объявиться через пару месяцев. Лишь много позже до меня дошло, что приезжал он сравнивать меня с очередной «настоящей любовью» — а вдруг я окажусь лучше, такого бы он не пережил. Осознав это, я неожиданно для себя решила отказать ему от дома. Вадим мгновенно почувствовал перемену и сменил тактику. В очередной раз он не ввалился ко мне домой, а позвонил и предложил встретиться где-нибудь в ресторанчике, «посидеть, вспомнить былое».

Честно говоря, я купилась на это и неосторожно согласилась, хотя в тот момент посещение итальянского ресторана, да еще на ночь глядя, было мне совсем некстати — я сидела на диете и после шести вечера не имела права употреблять ничего, кроме воды с лимоном. В итоге получилось вот что: Вадим заказал себе ризотто, салат и пирог с яблоками, я же весь вечер уныло просидела над стаканом воды (без газа) и блюдечком с нарезанным лимоном. Я не особенно удивилась, что Вадим не обратил на это никакого внимания, — ему было не до меня. Он весь был в рассказе о своей новой, на этот раз уже совсем «настоящей любви». Избранница была сказочно хороша собой (с его слов; никаких вещдоков, хотя бы в виде фотографии на экране телефона, он не представил), невероятно умна, весела, дружелюбна… Добрых сорок минут он упорно внушал мне, что в этой барышне нет ни одного изъяна.

Не думаю, что найдется еще одна женщина, которая будет так долго терпеть дифирамбы другой женщине в своем присутствии. Но я, наверное, тогда еще не совсем разлюбила его, поэтому только поддакивала и даже не пыталась язвить.

Шок наступил, когда он, расплатившись (в общей сумме счета мой стакан воды и лимон составили не более трех процентов), вдруг предложил поехать ко мне. Он никогда особо со мной не деликатничал, но происходящее было уже сверхцинизмом, просто за гранью добра и зла. Такого оригинального способа приглашать в койку я еще не встречала — рассказывать женщине обо всех достоинствах ее потенциальной соперницы. Может, кого-то такое и заводит, но только не меня. Я как-то сразу вспомнила, что на диету села не просто так, а потому что уже не влезаю в любимые джинсы, что не далее как вчера обнаружила намеки на целлюлит на бедрах. Обретенная же Вадимом любовь, судя по описаниям, фигуру имела как у фотомодели и такой пакостной вещью, как целлюлит, не страдала. Взвесив все это, я сухо ответила на его предложение, что ко мне в гости мы точно не поедем, на сегодня наше общение закончено, так как у меня сильно болит голова. На что Вадим заметил, что и раньше у меня голова иногда болела, но нам никогда это не мешало. «А сегодня помешало», — отрезала я и встала из-за стола. Он поджал губы, но до машины меня все же проводил. Вместо прощального поцелуя в щеку, он язвительно сказал:

— Я всегда знал, что ты совсем не такая добрая, какой хочешь казаться. Ну ладно, ты сама выбрала…

И мы разъехались в разные стороны.

После этого он очень долго не звонил, я тоже. Постепенно полученный в ресторане шок прошел, я опять стала радоваться жизни; мама воспряла духом и вновь начала мягко, но настойчиво продвигать кандидатуру Добрыни на роль спутника моей жизни.

И тут пропала Марина Савушкина, а потом события стали развиваться так быстро, что грустить о нашей несостоявшейся любви с Вадимом не было ни времени, ни желания.




Глава 19


Его звонок застал меня врасплох. Я ответила далеко не сразу, пытаясь сообразить, что могло сподвигнуть его выйти на связь в столь позднее время и после столь долгого молчания. Первый импульсивный порыв был — не брать трубку ни в коем случае. Уже почти час ночи, могу я, к примеру, быть занята… с кем-нибудь. Но телефон звонил и звонил. Вадим, похоже, не рассматривал в качестве возможного варианта, что у меня за истекший период вполне мог появиться какой-то другой мужчина.

Неожиданно возбудился Султан, недовольно что-то проныл, спрыгнул с дивана, подошел к столу и опять начал вопить. Телефон продолжал играть главную тему из последней, вышедшей совсем недавно, очередной серии о приключениях знаменитого агента 007; кот надрывался, стараясь перекричать рингтон. Хотелось шваркнуть об стену телефон, а заодно и кота, чтобы оба замолчали. Но телефон был новый и дорогой, а за кота пришлось бы потом держать ответ перед Ирой и Валерой. Вздохнув, я нажала на кнопку «ответить».

— Я звонил тебе домой, но ты не берешь трубку, — начал с ходу Вадим, даже не поздоровавшись. — Сегодня в новостях передали, что на вашу контору совершено нападение.

Я никак не отреагировала на столь неожиданно проявленную заботу.

— Ты где сейчас? — неожиданно спросил он. — Мы можем встретиться?

Я напряглась. Услуга по определению местонахождения в моем телефоне не подключена. Была не подключена до сегодняшнего дня. Но теперь ее вполне могли подключить без моего ведома. И хотя платить за эту дополнительную опцию мне не придется, я все равно этому не рада. Я нажала «отбой» и выключила телефон, надеясь, что «они» не успели меня засечь. Если верить фильмам, то «им» требуется время, чтобы точно определить местонахождение объекта. Немного, но требуется.

На кухне установилась относительная тишина. Как только я выключила аппарат, Султан — о чудо! — замолчал и вернулся на диван. Стрелка часов подбиралась к часу ночи; звонить Татьяне, чей номер телефона по-прежнему лежал передо мной на столе, уже, пожалуй, поздновато. Даже если она психолог, то в такое время суток ее могут беспокоить только постоянные пациенты. Надо идти спать. Как там в сказках русских говорится? Утро вечера мудренее.

Устраиваться на семейном ложе я не стала — посчитала кощунством. В гостиной у ребят стоял вполне приличный диван, широкий настолько, что даже не было необходимости его раскладывать. Я открыла комод, сунула туда свой «пернач», достала свежее белье, постелила, легла и задумалась над вопросом, почему Вадим позвонил так поздно. Это было на него совсем не похоже. Рассчитывать на то, что я в час ночи позову его к себе в гости, он не мог — слишком хорошо он меня знает и слишком откровенный отпор получил в последнюю нашу встречу. Может, поругался с текущей «любовью» и звонил ей назло — показать, что он очень востребован противоположным полом. В то, что он набрал мой номер, услышав новости о нападении на офис «Инфоньюс», верилось с трудом. Что-то было в его словах неправильное… Я пыталась понять, что именно, но переполненный впечатлениями прошедшего дня разум просто отключился, и я заснула.




Глава 20


Проснулась я с отчетливым ощущением, что на моих нижних конечностях лежит какая-то ужасная тяжесть, отчего они, конечности, затекли. Я попыталась пошевелить правой ногой. То, что на ней лежало, недовольно завопило и слегка куснуло меня через простыню. Уф-ф, это же Султан — пришел ночью и устроился с комфортом. Теперь стало понятно, почему я всю ночь проспала не двигаясь: при малейшей попытке шевельнуться мой хвостатый сосед по кровати устраивал локальный террор.

— Эй, — позвала я кота, — а не пора ли нам вставать? Кое-кто, наверное, завтракать хочет?

— Мррряу, — ответил он и не спеша спрыгнул с дивана.

Султан очень серьезно воспринял фразу о завтраке. По крайней мере, когда я направилась в ванную, он встал в дверях, дождался, когда я включу воду, и заорал. Пришлось все утренние процедуры проводить по сокращенной программе.

Кот замолчал, только когда я вышла на кухню и погрузилась в чтение инструкции по кормлению животного, собственноручно составленной Ирой и прикрепленной к дверце холодильника. Пока я доставала из шкафчика корм, насыпала необходимое количество, наливала в блюдце воду, Султан сидел на подоконнике и не мигая смотрел на меня.

— Кушать подано, — позвала я его, налив во второе блюдечко немного молока (в инструкции было сказано, что молоко Султан любит, но лучше им не увлекаться, так как кот уже взрослый).

Хвостатый террорист, не торопясь, подошел к своим блюдцам, сначала обнюхал предложенный завтрак (видимо, подозревал, что я могу перепутать и дать что-то некачественное), убедился в том, что продукты привычные, после чего начал аккуратно есть.

Я быстренько сделала себе кофе, поджарила пару тостов и тоже села позавтракать. На столе по-прежнему лежал листок с телефоном Татьяны. Я взглянула на часы — десять утра. Если эта Татьяна принимает в офисе, то должна уже быть на месте. На всякий случай я решила выждать еще полчаса, если Татьяна начинает с десяти. К тому же мне надо придумать «легенду» на тот случай, если Татьяна окажется психологом (а скорее всего, так оно и есть). В каких случаях люди обращаются к психологам? Когда портятся отношения в семье, когда не складывается карьера… Это мне не подходит. В отношениях с родителями, конечно, имеется некоторый напряг, особенно с мамой, но это вопрос решаемый, вмешательства психолога не требующий. Карьера? Тут у меня все в порядке. По крайней мере, я считаю, что у меня все в порядке: мне нравится работа, нравится начальник, нравятся коллеги. Хотелось бы, конечно, побольше денег. Но психолог денег не даст. Наоборот, посещение такого специалиста скорее можно отнести к затратным статьям бюджета. Что остается? Несчастная любовь. Я подумала о вчерашнем звонке Вадима и попыталась настроиться на нужную волну.

Предположим, что мне он до сих пор не безразличен, предположим, что… Дальше моя фантазия отказалась работать. Господи, неужели было время (и ведь совсем недавно!), когда я сходила с ума от ревности, окольными путями собирала сведения о Вадимовых новых пассиях, а после горько плакала вечерами, уткнувшись в подушку. Что примечательно, ни Вадиму, ни его пассиям до моих страданий не было дела, а вот я утром видела в зеркале угрюмое опухшее лицо, мешки под глазами, не исчезавшие даже после такой изуверской процедуры, как прикладывание кусочков льда.

Странно все же происходит с любовью. Еще вчера ты жить не могла (ну, или тебе казалось, что жить не можешь, — этот вариант встречается гораздо чаще) без какого-то конкретного человека, а сегодня смотришь на его фотографию и удивляешься, что ты такого особенного в нем находила. А на самом-то деле, вон, и уши у него смешно торчат, и сутулится он, а уж привычка шмыгать носом, некогда тебя умилявшая, просто раздражает.

Надо честно признаться себе самой, что никаких нежных чувств к Вадиму у меня не осталось, но других вариантов нет. Придется изображать перед психологом барышню, страдающую от безответной любви.

Теперь надо решить, стоит ли ссылаться на Марину Савушкину, если вдруг эта Татьяна спросит, кто мне ее рекомендовал. Немного подумав, я решила, что не стоит. Скажу, что ее телефон попал ко мне через пятые руки — якобы знакомые моих знакомых успешно прошли у нее курс.

Я вздохнула, шмыгнула носом, чтобы настроиться на лирический лад, и набрала номер. Гудок, щелчок (стало быть, у Татьяны стоит определитель номера), опять гудок… Неужели мне не повезло и ее нет на месте? Я выждала еще четыре гудка и уже собралась класть трубку, как вдруг на том конце линии ответили. Резковатый женский голос произнес «алло».




Глава 21


— Здравствуйте, — я решила, что вежливость никогда еще никому не вредила, — вы Татьяна?

— Да, здравствуйте, — сухо ответила женщина.

А я-то думала, что психологи разговаривают иначе, что они в каждом видят потенциального клиента и с первых же минут стараются расположить к себе человека. Татьяна же отвечала таким тоном, как будто я уже ей до смерти надоела. Я слегка растерялась, так как ожидала, что она проявит ко мне хоть какой-то интерес. Например, задаст вопросы о моих проблемах, чтобы на основании полученных ответов сделать приблизительный вывод о моем душевном состоянии. Но, похоже, я столкнулась с какой-то оригинальной психологической методикой, когда инициатива принадлежит самому клиенту.

— Мне дали ваш телефон одни знакомые, их приятельница очень успешно решила некоторые свои проблемы… с вашей помощью. — Я замолчала, решив, что надо все же дать Татьяне шанс сказать что-нибудь.

Она не произнесла ни слова, пришлось продолжать мне:

— Я хотела бы к вам записаться, насколько это реально? У меня очень тяжелая ситуация… — От мысли, что она мне сейчас откажет и второго шанса позвонить уже не будет, голос у меня сорвался, получилось очень натурально.

Пару минут она молчала — изучала, видимо, свои записи.

— Есть сеанс сегодня на шесть часов. Сможете подойти?

Я уверила ее, что смогу обязательно, и стала горячо благодарить (почему-то мне казалось, что люди с такого рода проблемами должны вести себя именно так). Татьяна перебила меня:

— Сеанс идет не менее двух часов. Стоимость — сто евро. Вас это устраивает?

Я была на все согласна, хотя в нынешних обстоятельствах, когда я в бегах и неизвестно когда смогу приступить к работе, оторвать непонятно на что сто евро из бюджета казалось не очень разумным поступком.

Татьяна объяснила, как к ней доехать. Она жила в районе «Полежаевской», прием вела в собственной квартире.

Утро длилось бесконечно. Я сидела на кухне и смотрела все новостные выпуски подряд. Ни одного сообщения на интересующие меня темы не было. И на том спасибо.

Часы показали полдень, когда я сообразила, что совершенно не готова к беседе с психологом. То, что она по телефону не задавала мне вопросов, ни о чем не говорит. Может, она их не задавала, чтобы не давать бесплатную консультацию. Небось хватает умников, которые повыспрашивают то, что им нужно, а потом на прием не записываются — зачем деньги платить, и так все рассказали. Наверняка у нее такие случаи бывали, и теперь она никого на расстоянии не консультирует. Только при личной встрече и только за деньги.

Черт! Если она профессионал (а надо исходить из того, что так и есть, — самое плохое, если недооцениваешь противника), то она раскусит меня в первые же пятнадцать минут. А это не есть хорошо. Я поругала себя за то, что опять все усложняю. В конце концов, моя главная цель — не обмануть психолога, а выяснить, ходила ли к ней моя пропавшая коллега Марина Савушкина. Вот интересно, психологи обязаны хранить врачебную тайну? В кино я видела, что психологи наотрез отказываются рассказывать о проблемах своих клиентов даже вооруженным ордерами сотрудникам полиции и криминалистам. Но то дипломированные психологи, имеющие солидную частную практику. Татьяна принимает на дому и вряд ли зарегистрирована как практикующий частный врач. Скорее, подобно многим сидящим дома и не знающим куда себя деть женщинам, закончила какие-нибудь курсы «по психологии», получила «диплом государственного образца» и потихоньку стала набирать клиентов. Вряд ли она даже объявление давала. Успех подобных предприятий, как правило, зависит от того, в каком кругу общается новоиспеченная психологиня. Если в тусовочно-богемной среде, где у людей водятся деньги или имеются понты (иногда в виде исключения присутствует и то, и другое), то рано или поздно дураки (ох, извините, клиенты) найдутся. Потому что, во-первых, людям свойственно пытаться переложить ответственность за свои жизненные неудачи на кого-нибудь. А во-вторых, очень хочется верить, что после визита к психологу (гадалке, потомственному колдуну в третьем поколении, народному целителю) проблемы рассосутся сами собой, без всяких усилий с нашей стороны. Впрочем, если Татьяна берет за свои услуги сто евро, совсем дилетантом она быть не может, за эти деньги она обязана показывать хоть какие-то результаты.

Оставшееся до пяти часов время я провела в Сети — сидела на форумах, где барышни жаловались на неудачи в личной жизни, а коллективный интернет-разум давал страдалицам советы, дельные и не очень.

Без десяти шесть я вышла из метро «Полежаевская». Дом, где обитала Татьяна, оказался совсем рядом с метро. Серая пятиэтажка, из тех, которые вряд ли в ближайшее время будут сносить. Потолки в таких домах высокие, квартиры большие. Городу накладно предоставлять проживающим в таких домах семьям новые квартиры, тем более что из каждых десяти семей девять не хотят менять район.

Татьяна жила на четвертом этаже. Квартира справа от лестничной клетки. Дверь металлическая, но совсем не шикарная, а самая обычная с относительно дешевым замком. Я нажала на кнопку звонка. Довольно долго никто не открывал. Наконец где-то в глубине квартиры раздались шаги. Шаги приближались, и знакомый Татьянин голос спросил:

— Это Василиса? Вы на шесть записаны?

Я подтвердила, что я и есть та самая «шестичасовая» Василиса, но дверь мне никто не открыл.

— Подождите десять минут, — велела из-за дверей психолог. — Я закончу с клиентом.

Ни фига себе. И вот за такой, с позволения сказать, «ненавязчивый сервис» она берет сто евро?

Я вернулась к лестнице. Очень хотелось плюнуть на этого «психолога» и свалить домой. Хотя домой-то мне как раз путь заказан. Так, в размышлениях на тему «уйти или остаться», незаметно прошла четверть часа. Наконец нужная мне дверь открылась и оттуда выпорхнуло бледненькое, заплаканное эфемерное создание.

Я вежливо поздоровалась, создание испуганно шарахнулось в сторону и, не ответив на мое «здрасте», побежало вниз по лестнице. Кошмар — да тут, похоже, настоящие психи на прием ходят. Я вошла в квартиру и поздоровалась с хозяйкой. Татьяна оказалась женщиной неопределенного возраста, где-то между тридцатью и сорока. Точнее сказать сложно. Волосы всклокочены, лицо без косметики, одежда — мешковатые домашние штаны и свободная майка.

— Обувь можете не снимать, — скомандовала она. — Проходите на кухню.

Квартира выглядела так же неухоженно, как и ее хозяйка. Обои, наклеенные лет пятнадцать тому назад, межкомнатные двери, в которых когда-то были замки (наверняка это была коммуналка) — потом, когда соседей не стало, замки вырезали, дырки забили фанерой и все покрасили в белый цвет. Длинный и узкий коридор заставлен разномастной мебелью, которая когда-то (очень и очень давно) украшала комнаты. Со временем мебель обветшала, вышла из моды, но выбросить ее хозяевам, видимо, было жалко. Вот она и перекочевала в коридор, где с успехом максимально захламляла и без того не слишком широкий проход.

Вообще, в оформлении квартиры (если это можно назвать оформлением) присутствовал элемент случайности. Выключатели и розетки, насколько я смогла заметить, тоже были «от разных отцов».

Идя по коридору, я насчитала три двери. Стало быть, квартира, как минимум, трешка, а хозяйка гонит клиентов на кухню. Все чудесатее и чудесатее.

Кухня тоже была заставлена до невозможности и так же неопрятно выглядела. В раковине — немытая посуда, везде какие-то сухие букетики, покрытые годовым слоем пыли. Круглый стол, два стула и изрядно промятый диван. Протиснуться к плите можно только боком.

Вот просто интересно, на что идут получаемые психологом Татьяной евры? Явно не на благоустройство собственного жилья.

Мы сели, Татьяна предложила мне сигарету. Я отказалась, хозяйка поинтересовалась, буду ли я возражать, если она закурит. Я не возражала. Она закурила и вопросительно уставилась на меня.

Надо начинать врать. Ну, не врать, а говорить полуправду. Я завела разговор издалека… Типа, не знаю, как начать, но есть у меня проблема: я к мужчине чувства пылкие испытываю, а вот он ко мне нет. И от такого ужасного несовпадения наших интересов ни есть, ни пить, ни спать спокойно не могу. К тому же восемь месяцев и двенадцать дней назад он меня бросил (это я на ходу придумала про восемь месяцев и двенадцать дней, мне показалось, что такая точная цифра должна убедить психолога Татьяну, что я сильно переживаю, даже если внешне это не заметно).

Татьяна энергично погасила окурок в пепельнице, после чего объявила, что ей совершенно необходимо составить полное представление о моем состоянии. И для этого она сейчас проведет тест. Она встала и вышла — «за оборудованием». Я осталась сидеть и гадать, что это за тест, для которого требуется какое-то специальное оборудование. Я-то всегда полагала, что психологические тесты — это длинные вопросники, где нужно выбрать один из предложенных вариантов ответа. Я один раз такой проходила, на каком-то собеседовании (давно, еще до того, как устроилась в «Инфоньюс»), Вопросов в том тесте было порядка шестисот. Друзья предупреждали, что такой тест коварен, вроде как там вопросы повторяются, только с немного измененной формулировкой. И если ты на один и тот же вопрос дашь разные ответы, то это плохо — на работу точно не возьмут. Меня это предупреждение изрядно повеселило. С моей зрительной памятью не запомнить, какие были вопросы и что именно на какой из них я отвечала, практически невозможно.

Татьяна вернулась со странного вида самодельным агрегатом. Две банки из-под пепси-колы были присоединены проводами к допотопному прибору, смахивающему на амперметр (вид у прибора был столь древний, что я бы совершенно не удивилась, если бы оказалось, что его смастерил сам Андре Ампер для проведения своих первых опытов с электричеством).

Татьяна включила наследие дедушки Ампера в сеть и попросила меня протянуть руки ладонями вниз.

— Это еще зачем? — с подозрением осведомилась я.

— Я же сказала, — в голосе хозяйки проскользнуло легкое раздражение, — мне нужно оценить ваше психологическое состояние.

— Вы будете пытать меня током? — поинтересовалась я и тут же прикусила язык.

Человек, находящийся в состоянии депрессии, сам шутить не будет и другим не даст. Татьяна как-то странно посмотрела на меня, но все же пустилась в объяснения:

— Сейчас вы возьмете в руки банки и крепко их сожмете. Закроете глаза и постараетесь расслабиться. Чтобы ни о чем, совсем ни о чем не думать. Я начну задавать вопросы, вы будете отвечать быстро, не задумываясь.

— А… А банки в руках — это что, обязательно? Без них никак нельзя? — спросила я.

— Это не банки, — вроде как даже обиделась Татьяна, — это рецепторы, которые будут реагировать на изменения в вашем психическом состоянии.

Блин! Детектор лжи, много раз в кино видела. Задают человеку вопрос, а самописец так и начинает скакать, и тогда те, кто вопрос задавал, сразу понимают: врет. Впрочем, часто бывает, что не врет, а просто хочет в туалет, к примеру. В некоторых фильмах, правда, говорят, что прибор обмануть можно… Только те детекторы, что в кино, выглядели куда как солиднее, а этот какой-то самопальный.

Я пересела со стула на диван, взяла в руки банки, откинулась на спинку и закрыла глаза:

— Спрашивайте.

Татьяна щелкнула тумблером — видимо, включила прибор — и предупредила:

— Сейчас вы почувствуете легкое покалывание. Как только оно появится, сразу мне скажите.

— Э-э-э, — запротестовала я, мгновенно открыв глаза. — Какое еще покалывание? Вы что, собираетесь ток через меня пропускать? Я электричества боюсь…

— Это не опасно, — попыталась успокоить меня Татьяна. — Что-нибудь чувствуете?

Я ничего не чувствовала, но на всякий случай сказала, что уже покалывает.

— Хорошо, — удовлетворенно произнесла психологиня. — Расслабьтесь…

Расслабиться было нетрудно, гораздо труднее оказалось не рассмеяться, чего делать было категорически нельзя — здоровый смех совсем не вяжется с обликом помирающей от несчастной любви девушки.

— Вы часто о нем думаете? — задала первый вопрос Татьяна.

И это было только начало. В последующие пятнадцать минут она спросила меня очень о многом, начиная от мыслей, которые мне приходят, когда я расстроена, и до того, не испытываю ли я желания увидеть свою соперницу.

Отвечать оказалось совсем не так легко. Вопросов перед глазами не было, стало быть, моя уникальная зрительная память помочь мне не могла. Информацию на слух я воспринимаю не лучше, чем остальные люди. Пару раз я даже замялась с ответами на вопрос, потому что точно знала, что это уже спрашивали, но в упор не помнила, что я ответила в прошлый раз.

— Можете открыть глаза, — скомандовала наконец Татьяна.

Я открыла глаза и с облегчением поставила банки из под пепси-колы на стол. Все же некая смутная боязнь, что меня может ударить током, присутствовала во время прохождения «теста». Татьяна, как я сразу же убедилась, задавала вопросы не просто так — на основании моих ответов она заполнила довольно большую таблицу.

— Что это? — поинтересовалась я.

Татьяна развернула лист ко мне и начала объяснять:

— Видите, это шкала психических состояний человека…

От одного вида «шкалы психических состояний» мне резко поплохело. Такие рисунки я видела в медицинском учебнике полувековой давности (по нему когда-то изучала медицину двоюродная дедушкина сестра), рисунки иллюстрировали главу, посвященную алкоголизму, и представляли собой творчество больных, страдающих белой горячкой.

Человек, создавший «шкалу психических состояний», если не сам страдал белой горячкой, то уж ту книжку видел наверняка (скорее всего — по ней учился).

Посередине страницы была проведена жирная черта, призванная разделять позитивный и негативный настрой. Позитивный настрой (над чертой) иллюстрировали лохматые, мерзко ухмыляющиеся рожи, негативный (под чертой) — те же рожи, только теперь они не улыбались, а столь же мерзко скалились. Если все психические состояния человека описываются только этим, поневоле пожалеешь, что принадлежишь к виду homo sapiens.

— И которое из этих мое состояние? — с ужасом спросила я.

— Вот, — Татьяна ткнула пальцем в особенно неприятную физиономию, расположенную пунктов на пять ниже водораздела между позитивом и негативом.

— Боже мой! — Это у меня вырвалось совершенно непроизвольно.

— Это ваше внутреннее «я», — продолжала Татьяна.

— Очень неприглядно выглядит, — поморщилась я. — Хорошо, что оно внутреннее, а внешне я выгляжу иначе.

— Это вам только так кажется, — «успокоила» меня Татьяна. — Такие люди, как вы, умеют сдерживать свои эмоции. Носят маску. Но когда вы думаете, что за вами никто не наблюдает, вы расслабляетесь, и появляется ваше истинное лицо — вот такое.

Она ткнула пальцем в мерзкую рожу, а я подумала, что не хочу платить ей сто евро. Сколько же денег ей отдала Марина Савушкина? Немало, наверное. Если уж вполне позитивную меня (неприятности последних суток не в счет) эта психологиня умудрилась засунуть в нижнюю часть шкалы, то уж Маринку, с ее букетом проблем… Я посмотрела на последнюю картинку в списке. Там рожица уже не скалилась, но привлекательнее от этого она не выглядела — закатившиеся глаза, приоткрытый рот и выпавший длинный язык.

— А вот это что за состояние? — спросила я, показав на заинтересовавший меня рисунок.

— Полный распад личности, — авторитетно ответила Татьяна. — Здесь начинается отрыв от реальности и психическая смерть.

— Но мне пока еще далеко до такого состояния, — выдохнула я, изображая (да, наверное, и на самом деле испытывая) облегчение.

— Как сказать, — подняла брови Татьяна. — Регресс идет очень, очень быстро. Сейчас вы вот здесь (она опять ткнула пальцем в пятую от черты рожу), от состояния полного распада вас отделяет всего шесть пунктов.

— И за какой период времени люди проходят эти шесть пунктов? — поинтересовалась я. — Ну, конечно, если не обращаются к специалистам вроде вас.

Это я уже язвить начала, но Татьяна подкола не поняла и продолжала на полном серьезе:

— Иногда это может произойти в течение месяца.

Она закурила вторую сигарету и неожиданно добавила:

— И напрасно вы думаете, что уж вас-то это точно не коснется. Я слишком давно в этом бизнесе. Поверьте, очень многие так думают, уходят, а когда возвращаются, как правило, уже поздно что-либо делать.

Я сделала вид, что поверила и испугалась:

— Вы считаете, что все так серьезно? Я имею в виду — мое состояние?

— Не люблю делать поспешных выводов, — несколько нелогично, на мой взгляд, ответила Татьяна, которая только что напророчила мне «полный распад» не позднее чем через месяц.

Она докурила сигарету и предложила мне чаю. Я не стала отказываться — хоть несколько минут не нужно будет изображать жертву несчастной любви. Но чай у Татьяны оказался уже заваренным — она просто подогрела воду и разлила заварку по чашкам.

— Итак, — начала она, сделав первый глоток, — чего вы хотите?

— В каком смысле? — удивилась я.

— Видите ли, многие не понимают, чего они хотят на самом деле. Вы хотите избавиться от своей зависимости от этого мужчины или все же хотите быть рядом с ним любой ценой?

Вот это поворот! Интересно, если я сейчас выберу второй вариант, она достанет приворотное зелье или как? Я решила не рисковать.

— Хочу избавиться, — твердо ответила я. — От зависимости.

Татьяна сделала еще глоток:

— Вы одна живете?

Вопрос мне не понравился. Вспомнилась Марина Савушкина, которая жила одна, ходила к этой самой Татьяне, а потом просто исчезла, не оставив даже записки.

— Живу одна, но родители заезжают через день. — Такой вариант ответа показался мне наиболее безопасным: я не сильно грешила против истины, но в то же время давала понять, что, случись со мной что-то непредвиденное, тревогу забьют почти мгновенно.

— У вас есть домашние животные? — продолжала допытываться Татьяна.

А это-то ей зачем знать? Я уже хотела было сказать, что животных у меня нет, как вдруг вспомнила, что в ближайшие пару недель на моем попечении находится Султан. Пришлось сказать, что таки да, одно животное у меня есть.

— Собака? — продолжила допрос (а это уже никак не походило на мирную беседу врача и пациента) Татьяна.

— Кот у меня, — ответила я.

— Это хорошо, — подвела итог Татьяна.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что ваши родители, конечно же, не откажутся присмотреть за котом во время вашего отсутствия.

— Моего отсутствия? — От неожиданности я как эхо повторила за ней последние слова.

— Да, в то место, куда я хочу предложить вам поехать, с животными нельзя.

— Без кота никуда не поеду, — твердо заявила я. — Мы с ним живем душа в душу. Он без меня скучать будет.

Татьяна как-то странно на меня посмотрела, встала и вышла в коридор. Я не успела сделать пару глотков, как она вернулась и объявила, что «ей удалось договориться» и что меня «примут там даже с животным». Я ошалела от такого напора, ведь пока было озвучено только ее предложение, а вот я — я-то еще не дала согласия ехать в неизвестное место. Однако же демонстрировать чудеса здравого смысла сейчас было бы неуместно. Находящийся в депрессии человек, чье «психическое состояние» обрисовывает жутковатая рожа на пятой ступеньке под чертой, не способен логически мыслить. Такой человек живет только и исключительно эмоциями, причем эмоции сплошь отрицательные. И конечно же, такой человек должен хвататься за соломинку и соглашаться ехать куда угодно, лишь бы не допустить «самого страшного» — доведения своей психики до состояния, описываемого рожей с высунутым языком и закатившимися глазами. Но все же какие-то вопросы мог задать и депрессивный человек.

— Это санаторий?

Татьяна взяла со стола пачку, заглянула в нее, вытащила последнюю сигарету и закурила:

— Ну, что-то вроде того.

— Сколько стоит пребывание? — продолжила я.

Этот вопрос прозвучал вполне естественно: если с меня берут сто евро за два часа бестолковых разговоров на захламленной кухне, то страшно представить, сколько могут содрать за проживание в каком-то таинственном «месте», где, наверное, еще и кормить будут.

Татьяна выпустила струйку дыма и заговорила с интонациями «сейлз-менеджера»:

— Первая неделя — пребывание бесплатно. Через неделю вы сами решаете, помогает вам лечение или нет. Если вы считаете, что результата нет, то просто уезжаете. Если вы видите позитивную динамику, то заключаете договор и продолжаете лечение.

— Бесплатно? — Я решила, что надо все же слегка удивиться. — Неужели так бывает?!

— Представьте себе, бывает, — ответила Татьяна. — Есть еще люди, которым небезразличны чужие судьбы.

Я вспомнила, как она заставила меня ждать на лестничной клетке, и подумала, что на великого гуманиста Махатму Ганди Татьяна мало похожа. Люди «небезразличные» вряд ли держали бы перед запертой дверью человека, у которого теоретически могут быть серьезные проблемы. А если бы я от отчаяния бросилась из окна, не выдержав последних минут ожидания? «Гуманистке» Татьяне такая мысль в голову не пришла, что сильно подрывало веру в ее бескорыстное радение о судьбах человечества. Но это я подумала про себя, а вслух сказала совсем другое:

— Я согласна. — Для убедительности я несколько раз кивнула.

— Вот и хорошо, — сразу обрадовалась Татьяна. — Сейчас я вам напишу адрес.

Она опять метнулась в коридор и вернулась с листком бумаги.

— Вы на машине поедете или надо расписывать, как туда добираться на электричке?

— Электричке? — переспросила я. — Так это что, далеко?

— Что вы, — махнула в мою сторону рукой Татьяна, — километров сорок от Москвы. За час доедете.

Я допивала чай и смотрела, как она старательно рисует схему проезда.

— Вот, — она протянула мне рисунок. — Я на всякий случай вам не только написала, но и нарисовала, как ехать. Если все же вы вдруг заблудитесь, позвоните вот по этому номеру.

— Кого спросить? — поинтересовалась я. — Или там любой ответит?

— Спросите… Лиховец Евдокию Петровну.

— Евдокию? — Я слегка обалдела. — Имя какое… редкое.

— Да и сама Евдокия Петровна женщина редкая. Можно сказать, уникальная, — уверила меня Татьяна и взглянула на часы.

Я поняла намек и тоже посмотрела на часы:

— Кажется, мы засиделись…

Я достала из сумки кошелек, вытащила сто евро и положила купюру на стол. Татьяна понимающе кивнула.

— Когда вы собираетесь туда ехать?

Ну смотри, какая настырная баба. Ей бы, в самом деле, не психологом работать, а агентом по продвижению нового товара. Такая вцепится — живым не уйдешь. Я объяснила ей, что вот так, сразу, не могу сорваться с места, несмотря на ужасную, просто ужасную депрессию. Потому что нужно предупредить начальство, иначе оно может обидеться и выгнать меня с работы на фиг. Так что день или даже два я пробуду в Москве. К тому же будет совсем нелишне закупить корм для кота, коли уж я беру его с собой.

Татьяна сказала, что тащить с собой корм — полнейшая глупость. Что она, Татьяна, сама в этом месте бывала много раз и там точно продаются корма для животных. Если не на территории пансионата, то уж в ближайших поселках точно.

— У тамошней кастелянши тоже кот есть, — ни с того ни с сего вдруг сообщила мне она.

Я вышла на улицу, находясь в несколько растрепанных чувствах. Мой кошелек похудел на сто евро. За эти деньги я получила сомнительную «диагностику» своего состояния и листочек с непонятным адресом. Я остановилась и вынула листок. У Татьяны оказался твердый, разборчивый почерк учительницы младших классов.

«Пансионат „Город солнца“, ехать по Симферопольскому шоссе до указателя поворота „Город солнца“, после поворота проехать пятьсот метров до бензоколонки и еще раз повернуть направо. По лесной дороге проехать еще три километра и свернуть налево (не пропустить указатель поворота). Ехать, пока не упрешься в забор с башенками. На проходной сказать, что вы приехали пройти курс первой ступени».

Интересно, не из этого ли пансионата была визитка, обрывок которой я нашла в квартире Маришки? Хорошенькое названьице — «Город солнца». Не новое, кто-то уже придумывал такое, причем довольно давно. Томас Мор? Нет, не Мор… но что-то очень похожее. Не Томас, а Томмазо… Томмазо Кампанелла. Точно — Кампанелла.

По дороге домой я пыталась вспомнить, что же было отличительной особенностью кампанелловского «города солнца». Кажется, это была пропаганда общины. Совместное проживание, отсутствие института семьи и полное отсутствие частной собственности. Наконец я решила не ломать голову, а посмотреть в Интернете — если это место известное, информация о нем быть должна. Хоть какая-нибудь.




Глава 22


Султан встретил меня громким и раздраженным мяуканьем. Я сначала не поняла, в чем дело, и, только выйдя на кухню, обнаружила причину столь агрессивного поведения кота: он (случайно или намеренно — выяснить это теперь не представлялось никакой возможности) разбил блюдце с водой. Я достала другое блюдце, налила воды. Султан подошел, понюхал, но пить не стал. Видимо, не хотел, а орал только для порядка — дать мне понять, кто тут главный.

— Ну и ладно, как хочешь, — сказала я своему хвостатому компаньону и налила воды в чайник.

Пока вода закипала, я притащила на кухню ноутбук и посмотрела информацию о «Городе солнца». Ссылок было много, но все они касались того, кампанелловского «города солнца». И ни одной ссылки на более современный, построенный в этом столетии «Город солнца». Стало быть, место, где какие-то «небезразличные» люди как минимум неделю совершенно забесплатно грузятся чужими проблемами, не так уж хорошо известно. У нас в «Инфоньюс» популярна такая шутка — если ты набрал свое имя в поисковике и не выпало ни одной ссылки, это означает, что тебя не существует. Объяснений тому факту, что ни один поисковик знать ничего не знал про «Город солнца», расположенный в каких-то сорока километрах от Москвы, могло быть несколько. Первое, что пришло на ум, — заведение открылось недавно и еще не успело обзавестись собственным сайтом. Такое объяснение могло быть принято с большим трудом. Сейчас ни один клиентский бизнес не может позволить себе такую роскошь — работать без собственного сайта. Платежеспособный клиент ленив и хочет иметь информацию, не выходя из офиса. Может «городсолнцевцы» не заинтересованы в платежеспособных клиентах? У них же неделя бесплатно… Ага, так мы и поверили, бесплатно. Бесплатный сыр — он только в мышеловке. Наверняка через неделю мало кто уезжает, большинство хочет остаться, и вот тут появляется на свет прейскурант, где цены, я в этом уверена на сто процентов, намного выше, чем в знаменитых пятизвездочных отелях.

А вообще, что это я так волнуюсь о ценах на проживание? Я-то ведь не собираюсь задерживаться там больше чем на неделю. Чайник издал мелодичный звук, я положила в серебряную ложку с дырочками заварку и сообразила себе большую кружку крепкого чая. Предположим, Марина Савушкина поехала в «Город солнца» по наводке психолога Татьяны, которая и дала ей визитную карточку с названием пансионата. Считаем: две недели Марина была в отпуске, в понедельник должна была выйти, но не вышла. Стало быть, если одна неделя бесплатного проживания, а она, скажем, уехала в первый же день отпуска, выходит… Выходит, что за деньги она живет там вторую неделю. И если мои предположения верны, и стоимость проживания в этом чудесном месте с лихвой перекрывает халяву первой недели, то надо немного подождать — когда у Марины закончатся деньги, она и так вернется.

Это, безусловно, было хорошим и здравым решением, но, додумывая мысль, я уже знала, что все равно туда поеду. Ведь даже если Маришка там, то почему она не дает о себе знать? Никогда не поверю, что курс восстановления «психического состояния» в обязательном порядке предполагает полную изоляцию от внешнего мира. Ну и еще одно — в Москве мне все равно сейчас делать нечего, а бездельничать я не привыкла.

— Ну что, Султан, — позвала я кота. — Поедем в «Город солнца», а?

На диване кота не было, я метнулась в комнату — наверняка злодей валяется на кровати. Ни в спальне, ни в гостиной Султана не было. Оставалось еще одно место: раздвижные двери в санузле были всегда немного приоткрыты, чтобы кот мог справлять свои большие и малые нужды, не беспокоя лишний раз хозяев. Я зажгла свет и заглянула. Кошачий туалет был наполнен свежими гранулами (Ира перед отъездом постаралась), но Султана и здесь не было.

Я еще раз пробежалась по комнатам, проверяя, не оставила ли я случайно открытым окно (полный бред, я не могла оставить окно открытым по той простой причине, что вовсе их не открывала, но в панике человек совершает много нелогичных поступков). Все окна были закрыты, входная дверь заперта на два оборота ключа, кот никуда не мог исчезнуть и однако же исчез.

— Кис-кис-кис…

На мой призыв никто не откликнулся. Я заглянула под кровать; там лежали какие-то коробки, кота не было. Я еще раз обошла всю квартиру, периодически выкрикивая «Султан, Султан». Паскудный кот не отзывался. Вряд ли его унесло при помощи полтергейста или каких-нибудь иных потусторонних сил — любые мало-мальски здравомыслящие потусторонние силы не стали бы связываться с этим котом. Еще вариант: Султан залез куда-то и не может оттуда выбраться. Вариант очень маловероятный. Если бы Султан не мог откуда-то выбраться (и при этом хотел бы выбраться), в квартире бы уже стоял такой шум, что соседи по возвращению Иры с Валерой с удовольствием доложили бы, что я мучила их кота.

Между прочим, мне стоит подумать, как я буду объяснять хозяевам таинственное исчезновение их ненаглядного сокровища.

Я вернулась на кухню, налила себе еще чаю, положила в розетку варенье. Но даже любимое клубничное варенье не улучшило настроение. Имелась четкая проблема в виде исчезнувшего кота, причем исчезнувшего некстати, ибо уже завтра я собиралась отбыть в таинственный «Город солнца». Первая розетка опустела, я встала и пошла к шкафчику — достать еще варенья… Внизу, возле батареи, что-то зашуршало. Хорошо, что я не успела снять с полки банку с вареньем, точно бы уронила со страху. Откуда-то, как чертик из табакерки, джинн из кувшина, привидение из стены нарисовался Султан. Он вызывающе посмотрел на меня и прыгнул на диван. Где же он прятался? Я ведь на кухне все обыскала.

Пришлось встать на четвереньки и практически засунуть голову под батарею — только так можно было обнаружить вход в убежище Султана. Нахальный котяра, оказывается, забирался за фальш-панель, в которой Валера выпилил маленький проход.

Я вернулась к столу:

— Тебе не стыдно?

Султан, не мигая, смотрел на меня, и было заметно, что ни капельки ему не стыдно. А то, что я не в курсе его секретов, так это мои и только мои проблемы.

— А если я закрою вход? — пригрозила я.

Кот молча начал вылизываться, полностью игнорируя угрозы. Весь его вид говорил: только попробуй, нам с тобой еще две недели вместе жить. Я решила все же припугнуть мерзавца, прекрасно понимая, что потом мне же будет хуже. В искусстве пакостить равных Султану не было, по крайней мере, среди котов.

— Сейчас посмотрим, где ты тут прятался, — громко сказала я и, подойдя к окну, распахнула дверцы шкафчика, за которым, по моим расчетам, должно было находиться тайное лежбище Султана.

Лежбища там не оказалось, зато стояла дорожная корзинка для перевозки кошек.

Вы верите в предначертания судьбы и знаки, которые высший разум подает нам время от времени, чтобы сориентировать в хитросплетениях жизни? Каюсь, я раньше увлекалась такими вещами. Даже приобретала книги, делала из них выписки и по мере сил старалась применять в реальной жизни книжные премудрости. Знакомство с Вадимом быстро излечило меня от доверчивости и некоторой сентиментальности. Как-то раз я попыталась объяснить ему свой взгляд на мир. В ответ Вадим прочел мне целую лекцию на тему «Если ты собираешься выходить из дома и тебе на ногу падает зонтик, это не означает, что тебя предупреждают свыше о вероятности дождя в этот день; это означает, что ты неаккуратно сняла шарф с полки, на которой лежал зонтик».

Больше я с Вадимом на эту тему старалась не разговаривать. Вера моя в провидение тоже несколько утихла. Наверное, как это часто бывает с влюбленными женщинами, я тогда старалась смотреть на мир его глазами.

Я напомнила себе, что со вчерашнего вечера воспринимаю мир так, как сама считаю нужным его воспринимать, не заморачиваясь над тем, а что бы сказал / подумал / сделал в этой ситуации Вадим. В моем понимании мира корзина для перевозки кошек, обнаруженная в момент, когда я как раз собралась в небольшое путешествие, имела символическое значение. Вопрос ехать или не ехать отпал сразу и навсегда. Я вытащила корзину из шкафа, потрясла ею перед носом у Султана:

— Ну что, едем ведь, едем?

Он зевнул и сделал вид, что спит. Я проверила все шкафчики на кухне, отобрала кошачьи консервы с таким расчетом, чтобы их хватило на неделю, поставила будильник на восемь утра и отправилась спать.




Глава 23


На следующий день в восемь утра я, чертыхаясь, укладывала в сумку свои вещи. Ругалась я на себя — за лень, из-за которой не сделала это вечером. Теперь, пока соберусь да пока позавтракаю, на улицах будет полно машин.

Ничего не могу с собой поделать — ненавижу собирать чемоданы. Искренне завидую тем людям, которые умеют это делать. Заранее раскладывают в аккуратные стопки рубашки, брюки, собирают в отдельный пакет белье… Я так не могу. Лежащая на диване кипа предназначенных к укладыванию вещей приводит меня в состояние бешенства. Наконец я запихнула в сумку домашние тапочки, с облегчением застегнула молнию и вспомнила по пистолет.

Стоит ли брать его с собой? Вряд ли там, в «Городе солнца», возникнут ситуации, требующие применения огнестрельного оружия. Но и оставлять его в чужом доме тоже нехорошо. Надо брать, но положить не в сумку, а спрятать получше и постараться о нем забыть. Я почти привычно сунула пистолет за пояс и поняла, что не смогу так провести за рулем целый час, а то и больше. Попытки пристроить пистолет поочередно в карманы сумки и карманы куртки не увенчались успехом. Силуэт «пернача», засунутого в карман сумки, заметил бы даже самый ненаблюдательный прохожий, а карманы куртки оказались мелковаты — пистолет в них помещался, но рукоятка торчала, и был риск его выронить.

«Мяу», — громко сказал Султан и потерся боком о дорожную клетку.

Контейнер! Сумка — это же не единственный мой багаж. Ну-ка, посмотрим, какая у него конструкция!

Контейнер, судя по внешнему виду, был из дорогих — Ира с Валерой не экономили на своем любимце. Окошко сбоку, открывающийся верх. Я заглянула внутрь: на маленьких штыречках крепилась пластиковая сетка, на которую, как явствовало из надписи на боку клетки, следовало положить «привычную для вашего питомца подстилку». Между днищем клетки и сеткой было вполне достаточно места, чтобы пристроить туда оружие. Правда, Султану придется на время поездки побыть «принцессой на горошине»: уютно на «перначе» не устроишься. Никакая, даже самая плотная подстилка не поможет. Я запихнула пистолет под сетку. Султан подошел, забрался в клетку, принюхался и мгновенно выскочил.

На халяву не вышло, стало быть, придется договариваться. Я отправилась на кухню и поискала пакет с кошачьими деликатесами. В записке, висящей на двери холодильника, Ира предупреждала, что, хотя Султан очень их любит, увлекаться этим продуктом не надо — кот может отказаться есть обычный корм и нагло требовать исключительно деликатесы.

Я вынула из пакета нечто, похожее лягушачью лапку, и вернулась в комнату.

— Султан, — я села на пол, чтобы быть поближе к собеседнику, — я понимаю, что тебе не хочется лежать на пистолете. Жестко и опасно. Я знаю, что ты меня не очень-то и любишь, но все же мы знакомы уже несколько лет, и я думаю, что ты должен меня выручить. Не по дружбе — о дружбе я не говорю. Просто как старую знакомую. Потерпеть придется несколько часов. А там, за городом, я пистолет выброшу. Слово даю. Если ты боишься, что он выстрелит, не бойся. В инструкции сказано, что у него надежный предохранитель, я сама ходила целый день с пистолетом за поясом. И, как видишь, вполне жива и здорова.

Султан ничего не ответил. Я, вздохнув, положила перед ним деликатес — исход переговоров был не вполне ясен, а ведь пора выезжать.

— Какая из подстилок твоя самая любимая? — заискивающе спросила я, пока кот расправлялся с деликатесом.

Я взяла в руки симпатичный клетчатый матрасик:

— Эта?

Никакой реакции.

— Ну, как знаешь. — Я положила матрасик в перевозку, потом повернулась к коту: — Прошу вас, сэр…

На успех я не рассчитывала, но, к моему безграничному удивлению, Султан спокойно, не возмущаясь, залез в перевозку и свернулся клубком на матрасике.

— Спасибо, — выдохнула я и быстро закрыла крышку — вдруг передумает.

Через десять минут мы уже сидели в машине: я — на водительском месте, Султан — в перевозке на заднем сиденье. На мое счастье, тетка-консьерж на время покинула свой пост — вышла на улицу для выяснения отношений с дворником, с которым, видимо, имела давний производственный конфликт.

Они были так увлечены разговором, каковой уже происходил на слегка повышенных тонах, что не обратили на нас с Султаном никакого внимания. Я завела машину и подумала, что неплохо бы разработать маршрут. Моя конечная цель — Симферопольское шоссе. Это по Варшавке. Но до Варшавки еще надо доехать. Логичнее всего по Третьему, так шансы нарваться на проверку документов минимальны. Но до Третьего тоже еще надо добраться. А ехать придется по Кутузовскому проспекту; где сотрудников ГИБДД больше, чем жителей. Значит, надо ехать через центр. Самая опасная точка — около Новоарбатского моста со стороны Кутузовского, гайцы дежурят там почти постоянно; потом еще частенько стоят с другой стороны, где площадь Свободной России. Но там останавливают редко. Основная задача того поста — перекрывать движение, когда высокопоставленный чиновник поедет из Белого дома (тема перекрывания движения поднимается в СМИ не реже раза в год, а воз и ныне там; я, кстати, читала подборку материалов по теме — проблема насчитывает уже лет девяносто, но возмущаться по этому поводу стали только в последние тридцать).

Если я проскочу Новоарбатский мост… А зачем мне Новоарбатский? Я лучше через Бородинский, а там огородами, параллельно набережной, и выскочу на Садовое через проезд Девичьего Поля. А дальше — дело техники, до Люсиновской и по прямой — на Варшавку. Проблема возникнет только при выезде из Москвы. Если Служба безопасности объявила меня в розыск, то они могут проверять машины на выезде. Я выскочила из машины, метнулась в гостиную и заглянула в верхний ящик комода — все правильно, именно здесь всегда лежал (и сейчас лежит) Ирин общегражданский паспорт. Я открыла его и посмотрела фотографию — н-да, сходство, прямо сказать, небольшое. У меня волосы светлые и длинные, Ира — коротко стриженная брюнетка. К тому же она носит очки. Придется заехать за маскировкой в торговый центр, что на площади Киевского вокзала. Я спустилась обратно, спокойно уселась в машину (консьержка и дворник все еще выясняли отношения), нажала на педаль газа и медленно выехала через арку к набережной.

Оставив машину в подземном паркинге, я поднялась по эскалатору в торговые залы. Очки удалось купить довольно быстро — я выбрала оправу, которая мне совершенно не шла, но зато очень сильно меняла лицо. С париком оказалось сложнее. Я точно знала, что секция с париками где-то есть. Каждый раз, когда я посещала «Европейский», не имея в планах покупку парика, эта секция попадалась мне на глаза раз по десять. Сегодня же я никак не могла ее найти. Пришлось справляться у охранника, предварительно нацепив для маскировки очки. Охранник явно скучал, поэтому выразил готовность даже проводить меня до нужной секции. Я вежливо отказалась (может, зря).

Подбор парика занял не менее получаса. Все парики с короткими волосами делали меня похожей на продавщицу из овощного отдела — не хватало только вышедших из моды лет сорок назад золотых зубов и перстня с большим красным камнем. Пришлось купить «оригинальную французскую модель» — длинные, до середины спины, волосы были прикреплены к эластичной ленте. «Оригинальная французская модель» стоила в два раза дороже обычной. Я натянула на голову парик и посмотрела в зеркало: «О, витязь, то была Наина» — или хотя бы Мортишия Аддамс.

— Беру, — обрадовала я продавщицу.

Та недоверчиво посмотрела на меня. Похоже, что паричок-то у них лежал давно и они уже отчаялись, что удастся его кому-нибудь сбыть.

Я вытащила кредитку и тут же положила ее обратно: не стоит, пожалуй, пользоваться кредитной картой — вычислят. Наверняка банк уже получил ориентировку, и все передвижения денег будут немедленно доложены куда следует. Я пересчитала наличные деньги — должно хватить на парик и на полный бак бензина. Но без наличных денег отправляться в путешествие за пределы Москвы — мероприятие опасное. Не поход к Северному полюсу, конечно, но, случись что, к примеру прокол колеса, лучше иметь купюры в кармане, чем размахивать перед аборигеном кредитной карточкой и уговаривать его отвезти тебя до ближайшего шиномонтажа, а потом — до ближайшего банкомата. Придется снять деньги, и, опять же, лучше это сделать в Москве. И в банкомате какого-нибудь другого банка. Может быть, в этом случае сведения об операциях по счету поступят все же с некоторым опозданием. Самое лучшее — снять деньги в банкомате, что в зале ожидания Киевского вокзала. Это может навести «их» на мысль, что я решила покинуть город. «Они» бросятся проверять поезда и пригородные электрички. Я очень надеялась, что бросятся…

Но сначала надо забрать машину, нельзя оставлять Султана так надолго. Я спустилась в паркинг и по выражению лица дежурного поняла, что случилось что-то непредвиденное.

— На вашей машине сработала сигнализация, — испуганно сообщил он, когда я предъявила ему парковочный талон. — Мы ходили, проверяли уже несколько раз. Никого вроде нет. Машина не повреждена, а сигнализация орет.

Я поспешила к боксу, где оставила Костину «тойоту». Там действительно было шумно. Правда, сотрудники парковки слегка ошиблись: это была совсем не сигнализация, это вопил одуревший от долгого сидения в тесном контейнере Султан.

Я быстро открыла машину и вытащила кота из контейнера.

— Это не сигнализация, — объяснила я подошедшему дежурному. — Кот мой не любит оставаться один.

— Зачем же вы, гражданочка, животное так мучаете, — попенял мне дежурный.

— Так с котом-то в магазин нельзя. Я думала, что быстро обернусь, да заблудилась. Очень у вас тут архитектура сложная, — врала я.

Парень важно кивнул, признавая правоту моих слов. Я села в машину и попыталась запихнуть Султана обратно. Он сопротивлялся. Конфликтовать с котом мне было совсем ни к чему — парень вовсе не торопился на свой пост, а продолжал стоять и наблюдать за нами.

— Не хочет? — посочувствовал мне дежурный. — Вот скотина.

— Он у меня хороший, — вступилась я за кота, — просто не любит в клетке сидеть.

— А кто несвободу любит, — философски заметил дежурный и, слава богу, отправился восвояси.

Как только он ушел, я предприняла еще одну попытку усмирить Султана. Две минуты возни, две свежие царапины на руках — и я отказалась от этой мысли.

— Ты победил. — Я взяла изувера на руки. — Сейчас мы вместе пойдем снимем деньги, а потом вернемся за машиной.

Мы поднялись по эскалатору в здание торгового центра, где на нас тут же наехала тетка-уборщица.

— Вы что, не видите? — визжала она, тыча пальцем в картинку на двери (перечеркнутая голова собаки). — Животных сюда нельзя.

— Мы уже уходим, — миролюбиво ответила я.

Почему-то тетка восприняла мое дружелюбие как проявление слабости и завопила еще сильнее:

— Давайте-давайте, а то я сейчас охрану позову…

Произнося это, она очень неосторожно приблизилась к нам. Султан, доселе молча слушавший теткины крики, неожиданно проявил активность, выгнул спину и зашипел. Тетка сначала не обратила на это внимания. Свою ошибку она поняла, лишь когда подошла совсем близко, размахивая мерзко пахнущей тряпкой. Очередной взмах, резкий рывок — и тряпка уже в лапах у Султана.

— Эт-то что? — Она уже не орала, а спрашивала заикающимся полушепотом.

— Он не любит, когда повышают голос. Плохо реагирует. Вы бы лучше отошли, а я попробую вашу тряпочку у него отобрать. Если не отдаст — не обессудьте.

Тетка шарахнулась от нас в сторону, подхватила ведро и быстро-быстро пошла прочь.

— Пора сматываться, — шепнула я Султану, взяла его в охапку и выскочила на улицу.




Глава 24


Площадь Киевского вокзала… Бабушка рассказывала, что давным-давно на этом месте была просто лужайка. Зимой на ней лежали сугробы, а когда в город приходила весна, лужайку заселяли цыгане, приехавшие в Москву «на заработки». Целый день по площади бегали чумазые босоногие дети и выпрашивали у прохожих мелочь, а смуглые женщины в цветастых оборчатых юбках разводили наивных горожанок, обещая «рассказать всю правду» по линиям руки. Бабушка тоже один раз купилась на это. Она спешила в институт, но была остановлена крупной золотозубой дамой в ядовито-розовой юбке.

— У тебя есть печаль на сердце, — дама схватила бабушку за руку. — И зовут твою печаль Андрей.

По удивительному стечению обстоятельств бабушка в тот момент действительно испытывала нежные чувства (которые, по молодости лет, принимала за единственную и главную любовь всей своей жизни) к разведенному мужчине по имени Андрей. Естественно, что такое совпадение бабушку удивило, и она не сделала того, что следовало бы сделать, — не выдернула руку.

Дама в розовой юбке мельком посмотрела на бабушкину ладонь и выдала дополнительную информацию:

— Андрей этот женат или был женат, и у него двое детей.

Все это также соответствовало истине. Бабушка уверилась, что вот сейчас она узнает все о своей будущей жизни, поэтому беспрекословно достала кошелек, вынула из него все деньги и отдала смуглолицей даме.

Остальное бабуля помнила плохо. Дама еще что-то говорила, подошли еще три смуглянки, тоже в ярких юбках. Они по очереди рассматривали бабушкину ладонь и переговаривались между собой на незнакомом языке. Очнулась бабуля в метро. Сумка была при ней, но денег в кошельке не было; пропали также часы, сережки и золотое колечко с изумрудом. В милицию она обращаться не стала — было стыдно, что ее, девушку из приличной семьи, без пяти минут квалифицированного специалиста, обманули неграмотные тетки.

Но, видимо, не одна бабушка попалась на эту удочку. Милиция, доведенная до отчаяния невероятным количеством жалоб (не все жертвы оказались столь щепетильными, как моя бабуля), провела несколько облав, цыгане исчезли. На следующий год их было уже гораздо меньше. А еще через несколько лет, в самый разгар кооперативного движения, площадь обросла торговыми палатками. Цыгане исчезли совсем, зато в большом количестве появились бомжи, торговцы сомнительным товаром и бабульки с букетами из собственных садиков. Так продолжалось довольно долго, пока кто-то не решил, что вокзалы — суть ворота столицы. И если гость, въехав на поезде через ворота, сразу видит изнанку жизни города, это не есть хорошо. Гонять околовокзальную публику бесполезно, лучше сделать так, чтобы она сама ушла. Вот так и появились около всех вокзалов столицы крупные торговые центры. Одну проблему они все же решили — бомжи куда-то подевались. Зато появилась новая беда: около вновь построенных центров начались перманентные пробки — желающих платить по стольнику в час за место в подземном паркинге было не очень много. Исторически тяготеющие к халяве москвичи норовили припарковаться забесплатно, что делало практически непроездными узкие улочки вокруг.

Я вошла в здание вокзала и подумала, что кое-что осталось неизменным. Можно облагородить территорию, можно бдительно следить, чтобы ни один сомнительный персонаж на пушечный выстрел не подошел к облагороженной территории, но… Вы ничего не можете сделать с вокзальными запахами. Это некая константа, фундаментальная основа основ, если хотите — традиция. Запах пыли, странствий, неделями не мытых тел и расположенного неподалеку мужского туалета не менялся, я думаю, с того момента, когда был заложен первый кирпич в здание вокзала (разве что уж в совсем давние времена к нему примешивался еще запах лошадиного навоза).

Банкомат находился в зале ожидания, неподалеку от табло с расписанием. Я огляделась: народ вокруг был занят своими делами, на нас с Султаном никто не обращал внимания. Неудивительно, женщина с котом и без чемодана вряд ли заинтересует даже вокзального воришку. Я вставила карточку, ввела контрольное число и запросила наличку… На экране загорелась надпись: «Подождите, ваш запрос обрабатывается». Моргнув четыре раза, надпись уплыла в правый верхний угол и повисла там красной бегущей строкой, а в центре начал крутиться ролик, рекламирующий новую услугу банка. Я занервничала, Султан почувствовал это и больно впился когтями мне в руку. Ну, все… Мою карточку наверняка аннулировали, и сейчас, пока я тут стою, в центральном здании Службы безопасности (или в районном отделении СБ) оперативники, получившие сигнал о местонахождении объекта, быстрым шагом идут к служебным машинам. Бежать надо отсюда, бежать… Но карточку оставлять здесь тоже нельзя — на ней все мои деньги. Я протянула руку, чтобы нажать на кнопку «отмена операции», как вдруг ролик закончился, и мне было предложено выбрать нужную услугу. Еще через минуту я покидала здание Киевского вокзала с весьма солидной пачкой наличных. Похоже, что Костик позаботился обо мне и перевел на мой счет приличную сумму — я точно помнила, что, когда в последний раз проверяла баланс, там было раза в три меньше, чем я только что сняла.

Вернувшись в подземный паркинг, я первым делом расплатилась за парковку, добавив еще стольник сверху — дежурному, за «чуткое отношение к животному». Парень деньги взял и, видимо, желая «отработать» полученную сумму, сделал попытку позаигрывать с Султаном. На счастье дежурного, я успела перехватить кота в тот момент, когда он начал атаку. Тем самым я спасла парню зрение, а он, по-моему, так и не понял, что, не успей я вовремя, и ему была бы уготована участь Гомера (за вычетом поэтического таланта и посмертной всемирной славы).

Когда мы сели в машину, одуревший от запахов, людей и шума Султан добровольно забился в контейнер и свернулся клубком на матрасе. Я закрыла крышку, на всякий случай закрепила контейнер ремнем безопасности, и мы поехали.

На Смоленскую площадь с ее дурацкими светофорами я лезть не стала. Проехав Бородинский мост, привычно свернула в 7-й Ростовский переулок, где уж точно никогда не бывает сотрудников ГИБДД. Они появляются здесь исключительно в форс-мажорных обстоятельствах, когда случается что-нибудь из ряда вон выходящее и объявляется план «перехват» (за последние полгода «перехват» объявляли трижды, но ни разу не последовали победные реляции — надо полагать, «перехватить» никого не удавалось). Видимо, моя кандидатура была достаточно важной, чтобы выставить вчера посты около всех подземных переходов на Кутузовском, но недостаточно важной, чтобы объявить план «перехват». Или, что больше похоже на правду, свою роль сыграла извечная межведомственная вражда, многократно описанная в «крутых» детективах. Милицейское начальство в ответ на просьбу Службы безопасности оказать содействие в поимке важного свидетеля показало эсбэшному начальству фигу. Запрос пошел по инстанциям наверх и затерялся на подступах к министерским кабинетам.

Так, никем не замеченные, мы с Султаном выехали на Варшавку, где завязли в ежедневной и привычной для этой трассы дневной пробке. Обычно я в пробках нервничаю, мне хочется как можно быстрее из них выбраться. Но сегодня — сегодня все было иначе. После бурных последних дней было даже приятно неторопливо ползти в крайнем левом ряду; рассматривать водителей, сидящих в соседних машинах, глазеть на рекламные щиты и указатели на обочинах. Мы въехали в какой-то совсем отдаленный район — одинаковые бело-голубые дома, перемежающиеся лесопарковыми зонами. Светящееся табло у дороги сообщало, что до МКАД осталось два километра. С той скоростью, с какой движется поток, я покину город минут через двадцать. Если… если меня не остановят на посту. «Перехват» они не ввели, но ориентировку дать могли. Пробка очень уж большая, даже для Варшавки. Ненатуральная какая-то пробка — днем в область столько машин не едет. Какое может быть объяснение? Да очень простое: загородили они выезд и пропускают по одной машине, всех подозрительных вежливо просят отъехать к обочине, где проверяют у них документы. Охо-хо… Как же мне выехать… Впрочем, я знаю, где выезд есть, а поста нет. Но это на другом конце Москвы, и даже если я сейчас выберусь с Варшавки и поеду туда, не факт, что все обойдется благополучно. Ведь мне потом придется ехать пол-МКАДа, где риск нарваться на службу безопасности движения очень велик.

До поста ГИБДД осталось пятьсот метров, когда едущие впереди машины начали мигать левыми поворотниками. И без того невысокая скорость потока упала почти до нуля. Зато теперь стало очевидно, что я угадала: дорога почти полностью была перегорожена. Для движения оставили одну полосу. Два сотрудника ГИБДД тормозили практически каждую третью машину, жезлом указывали на обочину, где и так уже «загорало» штук пять автомобилей. Еще три сотрудника проверяли документы у владельцев — точнее, у владелиц. Я мысленно поставила себе пять с плюсом за четкое прогнозирование ситуации. Правда, теперь было бы неплохо к прогнозу добавить возможные варианты «разруливания». Шансы, что меня остановят, — одиннадцать из десяти. Не в моих силах сделать так, чтобы меня не остановили… Подойдем к проблеме с другой стороны: пусть остановят, но не проверяют документы. Такое возможно? Вполне. Вариант первый — дать денег. Отпадает, потому что, если у них действительно есть ориентировка, у меня просто не хватит денег откупиться. Второй вариант — опять же дать денег, но не за то, чтобы они НЕ проверяли у меня документы, а, скажем, за отсутствие страховки или талона техосмотра. Тонкий психологический трюк! Переключить, так сказать, их внимание на привычные задачи. Я правой рукой стала нащупывать сумку, чтобы достать водительские документы, изъять и спрятать в бардачок страховку, как вдруг вспомнила, что свои-то права я показывать не могу и что в целях маскировки я захватила Ирины права, которые и собиралась демонстрировать гайцам. Что на голове у меня черный парик, а на соседнем сиденье лежат очки, которые я боюсь надевать, так как плоховато в них вижу. Проблема в том, что доверенность на Костину машину выписана на мое имя.

Не отрывая глаз от дороги, я расстегнула сумку и попыталась найти в ней бумажник водителя. Трижды мне попадалась косметичка, дважды — кошелек, по разу — ручка, носовой платок, еще какая-то фигня. Бумажник водителя не попался ни разу. Разозлившись, я перевернула сумку и вывалила содержимое на пассажирское сиденье. На мое счастье, поток остановился. Я быстро разворошила кучку и в самом низу, конечно же, обнаружился бумажник водителя. Так, что у нас тут — права, талон техосмотра… Где же карточка страховой компании, неужели я ее действительно забыла? А это что за листочек? Это оказался нарисованный Татьяной план проезда к «Городу солнца». Есть идея! Я включила правый поворотник и медленно поползла к обочине.

Припарковавшись, я включила «аварийку», надела очки (опустив их как можно ниже к кончику носа, чтобы предметы не расплывались перед глазами), захватила документы и план, вылезла из машины и деловито направилась к ближайшему сотруднику ГИБДД. Он как раз заканчивал разговор с худощавой блондинкой, сидевшей — смотрите-ка — в василькового цвета «ситроене».

Я немного замялась, выбирая форму обращения к сотруднику, наконец решила остановиться на нейтральном «офицер».

— Здравствуйте, офицер, — вежливо начала я разговор. — Не подскажете, как проехать вот сюда? — Я протянула ему листочек с планом. — Видите, тут помечено тридцать пять километров от Москвы, но я уже сколько раз нарывалась, что пишут одну цифру, а на деле оказывается, что место намного ближе. Как бы мне не проскочить этот поворот?

Говоря это, я как бы невзначай помахивала перед ним бумажником с документами и даже приоткрыла его, чтобы сотрудник мог убедиться в том, что документы у меня есть.

Дежурный взял мой план и начал его изучать. Он делал это так долго, что я засомневалась — умеет ли он читать. Отчаявшись дождаться от него хоть какого-нибудь вразумительного ответа, я переключилась на его коллег, выискивая глазами кого-нибудь посмышленее (хотя бы визуально). Самым перспективным мне показался крупный усатый мужчина, беседующий неподалеку с эффектной брюнеткой. Но тут неожиданно заговорил мой визави:

— Да, есть такое место. Едете прямо, там будет эстакада, потом еще две. После третьей эстакады смотрите внимательно: километров через десять-двенадцать и будет нужный разворот. Впрочем, вы и так не промахнетесь, там табло светящееся установлено, на нем стрелка, показывающая разворот.

— Спасибо большое, — проникновенно произнесла я и, немного подумав, добавила: — Вы просто ангел.

Сотрудник даже слегка икнул — во время дежурства их обзывают по-всякому, но ангелом, я думаю, назвали в первый раз. Я вернулась в машину и завела двигатель. На заднем сиденье зашебуршился сидящий в контейнере Султан.

— Ну что, Султанчик, — обратилась я к хвостатому злодею, — или мы сейчас проскочим, или… Будет нам фигово.

Мой «ангел» уже успел помахать жезлом очередной машине, где за рулем был мужчина, но рядом с водителем сидела блондинка. И в этом я не ошиблась — у них есть ориентировка и наверняка имеются мои фотографии. Перед тем как тронуться с места, я сняла очки и несколько раз энергично моргнула. Теперь можно ехать. Я включила сигнал поворота, посмотрела в левое зеркало и обнаружила, что выехать нет никакой возможности. Где-то в самом узком месте кто-то не успел вовремя нажать на тормоз и «поцеловал» в задний бампер едущего впереди. Пробка стала наглядно оправдывать свое название — машины заткнули выезд, как настоящая пробка затыкает горлышко бутылки.

Я приспустила левое стекло и обратилась к «моему» дежурному:

— Простите, что опять вас беспокою, но мне никак не выехать. Может быть, вы мне поможете?

Он оторвался от беседы с мужчиной и крикнул кому-то:

— Володя, пропусти барышню.

Володей оказался как раз тот крупный усатый мужчина. Он отодвинул пластиковое заграждение и крикнул мне:

— Давайте быстрее, а то сейчас остальные увидят и тоже сюда полезут.

Я утопила педаль газа почти до упора, машина, слегка побуксовав по неожиданно откуда-то взявшейся (дождей в последнюю неделю в городе не было) луже, рванула вперед. Уже выскочив за пределы города, я высунула руку в окно и помахала усатому Володе, который спешно возвращал барьер на место.

Проскочили!




Глава 25


То, что сотрудники ГИБДД сузили до невозможности выезд из города, создало проблему значительному числу автолюбителей, но зато теперь, благополучно выехав за пределы МКАД, я в полной мере смогла оценить плюсы создавшейся ситуации. Симферопольское шоссе было практически свободно — фуры и грузовики, еле плетущиеся по крайнему правому ряду, не в счет.

— Эй, кот, — позвала я Султана, — не спи, дорога свободная, скоро приедем, и я вытащу из-под тебя пистолет.

Султан проигнорировал мое обращение, видимо, крепко обиделся. Я пообещала ему, что, как только мы переступим порог нашей комнаты в «Городе солнца», он немедленно получит блюдце с молоком. Ответом мне было презрительное фырканье — так дешево он не покупался.

Я сняла парик, с наслаждением почесала вспотевшую голову, убрала в бардачок очки. Опасность осталась позади, и я упоенно давила на педаль газа. Пожалуй, впервые за последние два дня я подумала, что, может, все не так уж и страшно. Воспоминания об убитых на моих глазах сотрудниках Службы безопасности потихоньку вытеснялись другими впечатлениями, среди которых были даже и приятные — например, доброжелательное отношение патрульных на выезде из Москвы. Был еще звонок Вадима. Правда, я пока не решила, к каким событиям его отнести — приятным или неприятным.

Задумавшись, я чуть не пропустила первый указатель, где стрелка показывала разворот на Домодедово. Однако никаких намеков, что там путников ожидает «Город солнца», не было. Эх, не сообразила я, надо было на выезде посмотреть на километраж, тогда проще было бы ориентироваться. В течение ближайших десяти минут мне попалось еще два указателя с разворотом на Домодедово… И ни одного, где был бы указан «Город солнца». Я ехала и ехала. Постепенно светящиеся электронные табло сменились допотопными щитами, промелькнуло несколько населенных пунктов; большой указатель со стрелкой вправо сообщал водителям, что там находится город Подольск. Указателей на Домодедово больше не встречалось.

Я начала волноваться. Не люблю ездить по незнакомым трассам. Тем более за городом. По-жалуй, впервые с момента покупки машины я пожалела, что так и не смогла договориться со своей «жабой» и не поставила «ГЛОНАСС-навигатор». Тогда мне показалось, что опция дороговата, но в данную минуту я была готова заплатить гораздо больше, лишь бы узнать, куда, собственно, подевался «Город солнца» вместе с Домодедово.

Щит появился как раз в тот момент, когда я всерьез начала выискивать место, где можно было бы развернуться. От неожиданности я даже слегка притормозила, потом съехала на обочину, включила «аварийку» и достала Татьянин план. Да, все точно: сверху написано «Домодедово», а сразу под ним «Город солнца». Ура, ура, ура! Еще немного — и я окажусь там, где, возможно, еще находится Марина Савушкина. Тут я задумалась над выбором верной линии поведения. Если Марина не вернулась на работу и ни с кем не связалась, стало быть, не очень-то она горит желанием нас видеть. Не факт, что она встретит меня с распростертыми объятиями. С другой стороны, мне бы только убедиться, что у нее все в порядке.

Если в этом «Городе солнца» «неравнодушные» помогают людям выкарабкаться из депрессии, то вполне может быть, что некоторые из вылечившихся остаются там работать. Марина с ее стремлением осчастливить если не человечество, то хотя бы отдельных его представителей, как раз такого склада человек — ей помогли, и она будет помогать.

В общем, если встречу, в душу к ней лезть не буду. Просто спрошу, собирается ли она вообще возвращаться. Я вдруг почувствовала себя не менее великодушной, чем неведомые мне «неравнодушные» люди из «Города солнца». Осознание широты собственной души привело меня в отличное настроение, я нажала на газ и вошла в поворот.




Глава 26


Метров через пятьдесят (если верить Татьяниным записям) по правую руку должна была быть бензоколонка. Она и была, только не через пятьдесят, а через все сто пятьдесят метров. Издалека мне показалось, что это «Nefto Agip» — фирменный знак ввел в заблуждение, черненькая фигурка изрыгающего пламя зверя. Подъехав поближе, я убедилась, что фирма, предлагающая бензин, мне вовсе незнакома. Зверь, служащий эмблемой их бизнеса, тоже изрыгал пламя, но голов у него было три. Что-то я такого значка в столице не видела. Может, у них бензин фиговый и не стоит здесь заправляться? Однако индикатор на приборной панели печально замигал, дав тем самым понять, что придется-таки обратиться к местным поставщикам горючего. Я медленно въехала на территорию бензозаправки.

Две колонки, одна с 95-м и 92-м бензином, вторая, соответственно, с 80-м и дизельным топливом. Я подъехала к той, на которой была табличка «А-95», заглушила мотор, сунула наконечник шланга в бензобак, поискала щель для приема кредитных карточек и наличных денег. Таковой не оказалось. Видимо, здесь все расчеты производятся через кассу (практика, почти не встречающаяся в Москве).

Закрыв на всякий случай машину, я направилась к белому домику с вывеской «Магазин-бар». Дверь в «Магазин-бар» была плотно закрыта; создавалось впечатление, что сегодня заведение не работает. Если так, это печально. Придется возвращаться на трассу и искать другую заправку. Потому что на том количестве бензина, что у меня в бензобаке, до «Города солнца» я, пожалуй, доеду, но вот уехать оттуда будет уже весьма проблематично. К моему удивлению, дверь все-таки открылась, и я вошла в небольшое (метров пятнадцать) помещение. На трех стеллажах предлагался стандартный набор для путешественников: масла, жидкости для омывания стекол, свечи, комплекты для барбекю, складные стульчики, корзины для пикников и все в этом роде. Еще там был прилавок, за которым тихо дремал очень пожилой мужчина. Я неловко хлопнула дверью, но мужчина даже не пошевелился. Неужели еще один труп? Это просто какое-то тотальное невезение. В самом центре Москвы я натыкаюсь на трупы, отъезжаю на сорок километров от города и почти сразу же натыкаюсь на очередной труп. Вот и не верь после этого в злой рок. Я кашлянула и громко сказала:

— Здравствуйте.

Мужчина странно дернулся телом и всхрапнул. У меня отлегло от сердца — живой. Я подошла к прилавку и гаркнула изо всех сил:

— Здравствуйте!

— А? Что? Где? — всполошился мужчина, не открывая глаз.

— Здрав-ствуй-те, — по слогам произнесла я.

Он медленно открыл глаза. Э, похоже, мужик вчера здорово перебрал. Продавец попытался сфокусировать взгляд на моем лице. Это получилось у него примерно с третьей попытки.

— А-э-ммм… — промычал он, видимо интересуясь, какого черта мне нужно в этой дыре.

— Бензин есть? — поинтересовалась я и сразу же уточнила: — Девяносто пятый.

Где-то с минуту он молчал и разглядывал меня, словно раздумывая, стоит ли продавать мне бензин. Наконец вопрос был решен в мою пользу:

— Сколько вам залить?

— Давайте полный бак, — подумав, ответила я. — Под завязку.

Он очень медленно, будто продолжая спать на ходу, слез со стула, вышел из-за прилавка и размеренным шагом двинулся к дверям.

— А деньги? — напомнила я. — Вы забыли деньги с меня взять.

— Потом, — буркнул он, не оборачиваясь. — Сейчас зальем, и тогда будет ясно, сколько с тебя взять.

Я сначала удивилась, но тут же прикинула, что в его словах есть логика. Стоять здесь и ждать, когда он вернется, или тоже выйти? Лучше выйти — так я увижу, сколько мне зальют. С клиентами у них — судя по тому, что машин, кроме моей, вовсе нет, — напряженка. Поэтому могут обмануть, попытаться с одной меня слупить по максимуму. Или наоборот, обманывают, когда клиенты идут потоком и им (клиентам) некогда проверять чеки?

Когда я вышла на улицу, мужчина уже вставил заправочный пистолет в мою машину. Я подошла поближе и украдкой посмотрела на счетчик литров.

— Куда путь держишь, красна девица? — неожиданно спросил мужик.

Я слегка опешила и ничего не ответила. Мужик неопределенно хмыкнул и, видимо решив, что я туповата, с первого раза не понимаю, повторил свой вопрос, сохранив первоначальную формулировку:

— Куда путь держишь, красна девица?

Похоже, я в нем ошиблась. Он не выпил накануне, а спятил, причем уже давно. Я непроизвольно взглянула на дорогу. Удивительное дело — на Симферопольском шоссе было довольно оживленно, а сюда, кроме моей, не свернула ни одна машина.

— Сюда редко кто ездит, — сообщил мне продавец бензина. — Асфальт здесь заканчивается, прямо и направо бетонка идет, а дальше вообще грунтовая дорога.

Про грунтовую дорогу Татьяна ничего не писала. Интересно, о чем еще она умолчала…

Мужик тем временем закончил заправлять мою машину, сообщил, что с меня причитается за двадцать пять литров, и предложил вернуться в «офис», дабы я могла спокойно расплатиться.

— Карточки принимаете? — зачем-то спросила я, хотя на карточке-то как раз уже ничего не было.

— Нет, — покачал головой мужчина, — только наличные. Зачем в нашей глуши карточки? Ни к чему они…

Я достала кошелек и протянула ему деньги. Он проверил их подлинность, тщательно пересчитал и убрал в ящик под кассой. После чего нажал на несколько кнопок, кассовый аппарат выплюнул длинный чек.

— Вот, держите… Ваш чек…

Он подождал, пока я возьму чек, и вдруг спросил в третий раз, опять с теми же певучими интонациями «народного сказителя»:

— Куда путь держишь, красна девица?

Я решила, что не стоит делать секрета из моей поездки в «Город солнца». К тому же мужик вполне может обладать какой-нибудь информацией об этом загадочном месте.

— В «Город солнца» я еду, дяденька. — Я невольно переняла у него возвышенно-сказочный стиль изложения.

— А бензин-то тогда тебе зачем? — искренне удивился мужик. — Полный бак-то зачем наливала?

— У меня он почти на нуле уже был, — терпеливо объяснила я. — На обратном пути, может, даже до вашей бензоколонки не дотянула бы. Встала бы посреди леса… И что тогда делать?

Мужик пожал плечами и ответил:

— Те, кто туда едет, назад обычно не возвращаются…

Нельзя сказать, что прозвучало это оптимистично, но подробности я выяснять не стала. Почему-то очень не хотелось знать подробности, зато очень сильно захотелось уехать обратно в Москву. Пусть даже там меня ждут долгие и неприятные разговоры с коллегами Артема Сергеевича.

Мужчина за прилавком неожиданно подмигнул и достал откуда-то из-под прилавка маленькую бутылочку из темного стекла:

— Не желаете приобрести?

Интонации народного сказителя пропали, теперь он говорил устало и буднично. Мне стало стыдно за нехорошие мысли на его счет. Никакой он не псих и не маньяк, просто пожилой человек, которому, можно сказать, повезло. Он имеет работу в такой дыре, где ее зачастую не могут найти люди помоложе. Совершенно неожиданно для себя я прониклась к незнакомому мужчине сочувствием. И хотя приобретать неизвестно что не хотелось, да и деньги стоило поэкономить, я взяла в руки бутылку и сделала вид, что с интересом ее рассматриваю.

— И сколько же это стоит?

— А вы не хотите спросить, что это? — вопросом на вопрос ответил продавец.

Он догадался, что я взяла бутылку из жалости, и деликатно дал мне это понять. Тут уж я совсем разнервничалась и покраснела.

— Вы, главное, не волнуйтесь, — начал успокаивать меня продавец. — Я не предлагаю ничего противозаконного. Это мягкое снотворное… Только травы и никакой химии.

— Почему вы решили, что мне требуется снотворное? — окрысилась я (удивительно, но люди, обнаружившие, что их смущение замечено окружающими, часто начинают вести себя агрессивно, как будто смущение — это какая-то постыдная реакция).

— Вы же едете в «Город солнца», — пожал плечами продавец. — Те, у кого с нервами все в порядке, туда не едут.

Мое смущение мгновенно прошло, сменившись живым интересом. Ради такой информации стоило заехать на бензозаправку. Из разговоров с этим аборигеном я выяснила два, возможно, очень важных факта. В «Город солнца» едут люди с расстроенными нервами (все рожи ниже разделительной черты по Татьяниной методике), и второй факт: оттуда никто не возвращается. Очень хотелось задать ему еще несколько вопросов. Например, не заезжала ли сюда пару недель назад невысокая пухленькая брюнетка с шикарными вьющимися волосами. Я уже открыла было рот, чтобы поинтересоваться этим, как вдруг подумала, что своей машины у Маришки нет, и не похоже, чтобы сюда ходил хоть какой-то общественный транспорт. Скорее всего, она брала такси или добиралась на частнике. Если даже они и заезжали на бензозаправку, она вряд ли выходила из машины. В общем, надо ехать дальше и уже там, на месте, разбираться.

Я поставила бутылочку на прилавок и машинально вытащила из сумки кошелек.

— Сколько?

— Сто пятьдесят, — ответил мужчина, достал из-под прилавка маленький фирменный пакет с изображением трехглавого изрыгающего огонь змия и убрал туда товар.

— Спасибо, — поблагодарила я продавца и забрала пакет. — До свидания.

— Обычно не получается, — туманно ответил он.

— Что не получается? — не поняла я.

— До свиданья не получается, — охотно объяснил мужчина. — Приедете туда, сами поймете.

Я пошла к дверям, но по пути вспомнила еще кое-что:

— Далеко ехать-то?

— Нет, — покачал головой мой собеседник. — Сейчас, прямо сразу за заправкой, повернете направо. Там еще с полкилометра бетонка, а дальше грунт. Когда дожди — нипочем не проехать.

Он вроде даже радовался отсутствию в районе нормальной инфраструктуры. Я объяснила это тем, что, будь дорога хорошей и зачасти сюда народ, мужик вряд ли сохранил бы свое место. При большом наплыве клиентов хозяева бензозаправки постарались бы найти кого-нибудь раза в два порасторопнее и лет на сорок помоложе.

Когда я уже стояла в дверях, дедок бросил мне в спину последнюю загадочную фразу:

— Не больше пяти капель. Иначе сон может оказаться очень долгим. Некоторые увлекаются… и не просыпаются вовсе.

«Все-таки у него определенно не все дома», — подумала я, садясь в машину. А может, это просто старческий маразм. В какие-то минуты он не очень хорошо понимает, где находится и с кем разговаривает. Может, эта фраза, насчет пяти капель, вообще не мне предназначена, а кому-то из его далекого прошлого.

Я завела мотор и медленно выехала на дорогу. Бетонка — не самое лучшее дорожное покрытие, но уж всяко лучше грунта, каковой должен ждать меня (если дед с заправки ничего не напутал) метров через пятьсот. Свернув направо, я поехала совсем медленно, не более двадцати километров в час, и все равно на стыках плит машину изрядно потряхивало. В последний раз бетонку ремонтировали… Тут я наехала на особенно чувствительный стык и решила, что с момента строительства бетонку не ремонтировали ни разу.

Проснулся Султан — видимо, от тряски — и дал о себе знать громким воплем. Я подумала, что и он, и я вполне заслужили небольшой отдых. Только вот останавливаться в открытом поле показалось мне довольно рискованным — почему-то мне казалось, что странный дедок с бензозаправки наблюдает за мной. Определенно, это мания преследования. Подавив острое желание немедленно остановиться, дабы задушить начинающуюся паранойю, я решила проявить упорство и привал сделать в лесу, до которого оставалось всего ничего.




Глава 27


Лес начался вдруг и сразу — высоченные сосны обступили резко сузившуюся дорогу. Машина в последний раз подпрыгнула на бетонной плите, после чего слегка просела и немного ушла в уже оттаявший грунт.

Султан надрывался на заднем сиденье, а я зорко посматривала по сторонам, выискивая место для стоянки. Задача была не из простых. Дорога, как я уже отметила, резко сузилась до двух полос, по одной в каждую сторону. Остановившись, я бы перегородила движение. Правда, за последние сорок минут я не видела ни одной машины, но все автомобилисты знают основной закон дорожного движения: стоит хотя бы на минуту остановиться на самой пустынной улице (чтобы ответить на телефонный звонок, например), как немедленно появятся люди на машинах, которым срочно нужно проехать именно здесь.

Наконец я заметила место, где сосны росли не впритык к трассе, а чуть поодаль. Подъехав поближе и убедившись, что замеченное место не обещает никаких неприятных сюрпризов в виде, например, глубокой канавы у обочины, я съехала с дороги и включила «аварийку».

Я вышла из машины, открыла заднюю дверцу и выпустила Султана. К моему безграничному удивлению, кот мгновенно замолк и не выказал ни малейшего желания покинуть контейнер.

— Кис-кис-кис, — позвала я его.

В ответ Султан еще глубже забился в контейнер и уставился на меня оттуда своими большими желтыми глазами.

Я было решила вытащить его силком, но почти сразу поняла, что не права. Ведь Султан — типичный городской кот, никогда в жизни не выбиравшийся за пределы квартиры. Единственные растения, которые он видел в своей жизни, это парочка фикусов на кухонном подоконнике и монстера в спальне. Это что касается флоры. С фауной дело обстояло еще хуже: наблюдаемые через окно голуби, воробьи и собаки — вот, пожалуй, все представители животного мира, с которыми до сегодняшнего дня судьба сводила заносчивого котяру.

К тому же окна Иры-Валериной квартиры выходят на юго-запад, и почти весь день в них светит солнце, отчего в самой квартире всегда сухо и тепло. Здесь же, в лесу, промозгло, холодно и пасмурно, хотя утром, когда я выезжала из города, было ясно и солнечно. Похоже, пока я добиралась до «Города солнца», само солнце кто-то выключил. Я посмотрела на небо (на тот его кусочек, который был виден за вершинами сосен). Там по-прежнему не было ни облачка, однако же колористика окружающего мира резко изменилась. Конечно, глупо ждать от подмосковного леса в конце апреля тропического буйства красок, но даже со всеми поправками на климат пейзаж выглядел мрачновато. Ни тебе первых пробивающихся из-под снега травинок, ни жухлых желтоватых цветочков, внешне похожих на побитые жизнью одуванчики, — ни-че-го. Даже вечнозеленые (как нас уверяют учебники по ботанике) сосны были тускло-серого цвета.

В такой гамме раньше любили снимать фантастические фильмы — цвет вроде как был, но в то же время его как бы и не было. Тогда считалось, что этот незамысловатый прием поможет даже самому непродвинутому зрителю сообразить, что реальность закончилась, герой попал в заколдованный мир, в котором его в самое ближайшее время ждут большие неприятности.

Ну, у меня-то мир не заколдованный, совершенно обычный. Неприятности в этом мире мы создаем себе сами. Взять хоть мою ситуацию: как типичный житель большого города, я оделась в дорогу довольно легко, совершенно забыв, что в Подмосковье температура воздуха обычно на несколько градусов ниже. Результат? Руки без перчаток начали зябнуть, я поспешила вернуться на водительское место, завела двигатель и врубила на полную мощность печку, чтобы согреться. Неожиданно захотелось есть. Хотя почему неожиданно? Завтракала я довольно давно и не обильно. Поругав себя за то, что не догадалась захватить бутерброды (или хотя бы купить что-нибудь в фаст-фуде по дороге), я взяла с пассажирского кресла пакет с бутылкой. Что там говорил по поводу зелья мужик с заправки? Снотворное, принимать не больше пяти капель на грудь. Я открутила пробку и понюхала. Темноватая жидкость пахла валерианой, мятой и еще какими-то травами. Султан тоже учуял запах, осмелел, выбрался из контейнера, громко и требовательно сказал «мяу».

— Даже не думай, — сказала я ему. — Это не для тебя. Пять капель убивают человека. А что может произойти от такой дозы с котом, даже страшно подумать.

— М-ррряу, — тянул свое Султан.

— Нет, дружище, — на всякий случай я покрепче завинтила крышку, — мне тебя хозяевам надо сдать в добром здравии. В добром, понимаешь? И без вредных привычек… Без ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ вредных привычек к уже имеющимся. И вообще, полезай-ка ты обратно.

В машине было тепло, выходить из нее, чтобы загнать кота обратно в контейнер, не хотелось. Пришлось перегнуться через спинку переднего сиденья и предпринять рискованную попытку. Три царапины на правой руке, укушенный средний палец на левой, но в итоге победа осталась за человеком: Султан был водворен на место, мы поехали дальше.




Глава 28


Примерно через километр справа появился щит с изображением желтого блина, из которого во все стороны торчали желтые и оранжевые палочки. Чуть пониже была надпись: «Добро пожаловать в „Город солнца“!» Да, такой указатель пропустить невозможно. Один блин чего стоит, да и шрифт не совсем обычный: стилизация под древнеславянскую письменность. Наверное, поэтому и блин нарисовали, так как на скорости фиг прочтешь, что здесь написано.

Когда я подъехала поближе, то обнаружила, что над щитом кто-то поработал. Кто-то, не испытывающий пиетета перед «неравнодушными» к людским страданиям подвижниками, работающими в «Городе солнца». Название пансионата было перечеркнуто черной полосой, а под ним на свободном поле корявыми буквами (тот, кто делал это, явно впервые взял в руки баллончик с краской) было написано «Город самоубийц».

Если это была шутка, то не слишком удачная. Даже у меня настроение испортилось. А ведь я совершенно нетипичный клиент для этого заведения. Проблем у меня нет… Если не считать разыскивающую меня по всему городу Службу безопасности. Впрочем, проблемой это станет, когда они меня найдут, а пока — пока у меня все хорошо (опять же, если не считать Султана, но это можно списать на стихийное бедствие). Могу себе представить, как реагируют на такую надпись пациенты, находящиеся в состоянии депрессии. Они-то едут сюда как раз для того, чтобы избавиться от навязчивых мыслей о суициде…

И между прочим, списывать это на обычное хулиганство я бы не стала. Человек, испортивший надпись, сделал это намеренно. Любители граффити вряд ли потащились бы из Москвы в такую дыру, чтобы разрисовать один-единственный щит, стоящий к тому же вдалеке от оживленной трассы. Заподозрить в осквернении надписи местных жителей тоже было сложно. Для населения окрестных деревень такой пансионат зачастую — единственное место, где они могут найти работу. Вряд ли они будут отпугивать потенциальных клиентов.

Все это так, но однако же кто-то не поленился, привез лестницу (иначе до щита просто не достать) и сделал это.

Я резко повернула руль влево и въехала в настоящую чащу. Это была уже не дорога, а какая-то звериная тропа. Первые метров сто она еще была засыпана гравием, а дальше пошел грунт. Кочки и корни деревьев делали поездку не слишком приятной. Султан опять возбудился и затянул свое «мррр-яу». Я ползла со скоростью не больше пяти километров в час и молила бога, чтобы не произошло ничего непредвиденного типа проколотого колеса. В таком неспешном темпе мы проехали около километра и уперлись в маленькую речушку. Мостик, через который нам нужно было проехать, представлял собой несколько гниловатых на вид досок. Перила с одной стороны сильно покосились, с другой их не было вообще. Сомнительно, что данное сооружение выдержит совокупный вес машины, меня и Султана. Я затормозила и вышла из машины. Вблизи мост оказался несколько более крепким. Его явно не так давно ремонтировали. Среди потемневших от времени досок встречались совершенно свежие, недавно оструганные экземпляры. Я перешла через мостик на другую сторону, затем вернулась обратно. Вроде ничего, должен выдержать. На всякий случай я еще раз прошлась по нему, энергично попрыгав в самых сомнительных местах. Доски пружинили, но держались. Единственная проблема заключалась в том, что они неплотно прилегали друг к другу. Зазоры между двумя соседними досками были такого размера, что существовала большая вероятность застрять в них колесом. А единственное упражнение из курса вождения, которое до сих пор вызывает у меня панический ужас, это заезд на яму. Я села в машину и подъехала вплотную к мосту. Вышла и еще раз проверила, как стоят колеса. Если я не буду крутить руль, есть шанс прорваться. Я села в машину, цыкнула на Султана, который так удивился, что немедленно затих, перекрестилась и медленно въехала на мост.

Эти десять метров показались мне самой длиной трассой в жизни. Когда мы благополучно сползли на противоположный берег, я не сразу смогла снять руки с руля — пальцы не хотели разгибаться.

Несколько минут я сидела молча и пыталась прийти в себя. Способность действовать руками и способность соображать вернулись ко мне практически одновременно. Я хлопнула себя по лбу и в грубых выражениях сообщила Султану (и себе заодно), какая я непроходимая идиотка. Сама себя загнала в ловушку. Теперь у меня нет выхода — надо ехать только вперед. На этой лесной дороге не развернуть машину, а задним ходом мне ни в жизнь мост не переехать. Кот выслушал меня и ничего не сказал, за что я была ему очень благодарна.

В сердцах я уже хотела было разорвать Татьянин план, оказавшийся таким… мягко говоря, неточным. Остановило меня то, что на бумажке был записан телефон какой-то бабы, которая в «Городе солнца» была одной из главных «неравнодушных». А позвоню-ка я ей. И сообщу, что заблудилась. Я достала телефон и, заглядывая в листочек, набрала номер. Тетка по имени Евдокия Петровна Лиховец откликнулась очень быстро, будто сидела и ждала, когда я объявлюсь.

— Здравствуйте, — прошелестел в трубке тихий голос. — Лиховец у телефона.

В отличие от нелюбезной Татьяны, в голосе Евдокии Петровны Лиховец слышался живой интерес к моим проблемам в сочетании с умеренной долей сочувствия. Этому голосу хотелось верить. Даже если бы вдруг госпожа Лиховец произнесла «ваш звонок очень важен для нас», вы бы ей поверили.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я. — Меня зовут Василиса, ваш телефон мне дала Татьяна…

Тут я запнулась, потому что поняла, что не знаю Татьяниной фамилии. Евдокия Петровна сообразила, в чем дело, и перехватила инициативу:

— Не важно, кто дал вам наш телефон. Приезжайте, и мы на месте попробуем разобраться с вашими трудностями.

Значит, Татьяна не на проценте… А я-то решила, что за каждого клиента она получает комиссионные. В мои мысли ворвался… Нет, не так в мои мысли вполз вкрадчивый голос Евдокии Петровны, она продолжала что-то говорить, но я уже почти ее не понимала. Я вязла в ее голосе как в тесте, трубка в руке неожиданно потяжелела килограмм на пять. Сил держать ее не было никаких… Бац — моя голова с размаху врезалась в руль.

В каждой уважающей себя семье есть какая-нибудь черта, передающаяся по наследству и являющаяся «визитной карточкой» семьи. Так, представители династии Габсбургов отличались крючковатым носом, выпяченным вперед подбородком и оттопыренной нижней губой. Все эти дефекты внешности не помешали им, однако, править в Средние века в Германии, Франции, Испании и Австрии. Я так лично полагаю, что не последнюю роль сыграл их длинный нос, которым всякий уважающий себя Габсбург заранее чувствовал, где в скором времени освободится престол.

В нашем семействе притчей во языцех стала знаменитая твердолобость Муромцевых. Семейные легенды повествовали о прадедушках, которые задолго до проникновения на территорию России моды на восточные боевые искусства легко разбивали лбами деревянные двери (происходило это преимущественно в трактирах, откуда прадедушек вытуривали за неумеренное потребление спиртных напитков). Конечно, поколение за поколением, в отсутствие должной тренировки, навык разбивания лбами разнообразных предметов потихоньку утрачивался, но все равно крепость передней части черепа у представителей нашей семьи была раза в три выше, чем у среднестатистического гражданина. В данную минуту мой лоб ударил точно по тому месту, где располагается клаксон. Я не прадедушка, поэтому руль остался цел, но тишину подмосковного леса нарушил звучный сигнал Костиной машины. Я мгновенно очнулась и уловила последние слова Евдокии Петровны:

— Проехать к нам очень легко…

Ну, насчет «очень легко» — это она неправду говорит, но я решила, что неэтично сразу ловить человека на вранье, лишь отметила, что я в курсе, как к ним добираться. Что фактически я почти уже у цели. Вот только что переехала мостик…

— А! — обрадовалась Евдокия Петровна. — Так вы почти рядом с нами. Осталось не больше километра, и вы уведите наши ворота. Только езжайте медленно, дорога не очень хорошая.

Об этом она могла и не упоминать; с того момента, как я съехала с Симферопольского шоссе, мне не встретилось даже пары метров хорошей дороги. Я нажала «отбой» и поехала дальше. Дорога окончательно превратилась в звериную тропу. Деревья, росшие на обочине, опасно кренились в сторону дороги, образуя где-то высоко наверху подобие шатра. От этого стало еще темнее, последние намеки на цвет исчезли. Александр Сергеевич Пушкин, Лукоморье… «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей, — вслух произнесла я. — Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей…»

— Эй, Султан, — позвала я своего спутника, — сейчас приедем в этот «Город солнца», а там кот ученый… Ходит по цепи кругом. Что тогда делать будешь?

Из контейнера не доносилось ни звука, Султан счел ниже своего достоинства отвечать на мои подколы.

Последний поворот — и мы уперлись в массивные металлические ворота. Массивные, на вид отлитые из тяжелого металла. Ворота были надежно прикреплены к высокой стене с башенками. Не хватает только рва, наполненного водой, и будет тебе не пансионат, а древнерусский кремль. И кстати, непонятно, как все это строили. Лес начинался аккурат там, где заканчивалась стена. И не какой-нибудь недавно высаженный подлесок, а нормальный полноценный лес. Не знаю, быстро ли растут сосны, но, чтобы вырасти до такого размера, им точно потребуется не один десяток лет. Вот интересно, как сюда подвозили стройматериалы? Не по воздуху же.

Я заглушила мотор и вышла из машины. После непродолжительных поисков был обнаружен звонок или, скорее, переговорное устройство. Я нажала на кнопку.

— Слушаю вас, — ответил мужской голос.

— Я приехала, — сообщила я голосу, а потом добавила — на случай, если он по сообразительности примерно такой же, как наша офисная охрана: — Евдокия Петровна сказала, что вы мне все объясните.

Ворота медленно поползли вверх, я вернулась к машине, завела мотор и торжественно въехала на территорию «Города солнца».




Глава 29


Я, конечно, не рассчитывала на торжественный прием, оркестр и красную дорожку, но чтобы вообще никто не вышел навстречу — это было удивительно. Ведь здесь, как говорила Татьяна, работают «неравнодушные» люди. Однако никакого интереса к вновь прибывшему клиенту я не увидела. Впрочем, «неравнодушные» и «любопытные» — не синонимы.

Слева от входа я заметила стоянку; въезд туда был прегражден двумя пластиковыми барьерами, еще штук десять лежали штабелем около будочки охраны. Стало быть, надо ждать: раз есть барьеры, значит, должен быть человек, ответственный за их установку.

Дверь открылась, и на пороге появился мужчина с несколько лубочной внешностью (золотые кудри, курносый нос, бледно-голубые неприятные глаза и веснушки). Он подошел к моей машине, жестом показал, чтобы я опустила стекло, и поинтересовался, надолго ли я приехала. Он заговорил, и я моментально определила, откуда сей отрок приехал: из-под славного города Владимира, именно там люди «окают».

— У нас такой порядок, — сообщил он мне, — кто приезжает — надобно сдать права и документы на машину. Машина стоит тута. — Он ткнул пальцем в стоянку. — Документы и права заберет Евдокия Петровна, — продолжал мужчина. — Если вы уезжать будете, вы идете к Евдокии Петровне и забираете у нее документы. Потом сюда, и я вас выпущу.

Он помолчал и добавил:

— Если Евдокия Петровна разрешит — выпущу…

— Стоп-стоп-стоп, — перебила я его. — Я правильно поняла, что в вашей лавочке отбирают документы на машину?

Он покивал и опять затянул свое:

— Документы лежат у Евдокии Петровны…

Начало мне не понравилось. Фактически, если «неравнодушная» Евдокия не захочет отдавать мне права, этот тип меня отсюда не выпустит. О! Зато я, кажется, теперь знаю, почему здешняя администрация предлагает неделю бесплатно. Потому что все вынуждены оставаться, даже если хотят уехать. Но делать нечего — в чужой монастырь со своим уставом не суются.

Я молча протянула мужчине права и свидетельство о регистрации. Он скрылся в будке, но через минуту появился снова и отодвинул барьер.

— Ставите свою машину вон тама, рядом с машиной Евдокии Петровны, — он махнул рукой в сторону черного «мерседеса».

Ага! Та самая «неравнодушная» Евдокия, судя по машине, важная шишка.

— А потом куда идти? — поинтересовалась я.

— Потом… Потом надо идти вон в тот корпус… Паспорт с собой? Тама надо показать и получить ключи от номера.

— Ясно, — ответила я, садясь в машину. — Спасибо за подробный рассказ.

Мужчина недобро зыркнул на меня и молча ушел в сторожку, а я поехала парковаться рядом с Евдокией Петровной.

Не нравилось мне это место, ох не нравилось… Я не верю в то, что у наших далеких предков был так называемый «третий глаз», но его отсутствие с успехом компенсировалось хорошо развитыми инстинктами. Несколько столетий эволюции и прогресса привели к тому, что инстинкты за ненадобностью потихоньку атрофировались и почти исчезли. Но не у всех. Я как-то наткнулась на результаты исследования, проведенного одним известным американским университетом. Тамошние ученые собрали статистические данные по количеству сданных авиа- и железнодорожных билетов на обычные рейсы и на те, которые закончились катастрофами. Проанализировав полученные данные, ученые сделали удивительный вывод: максимальное количество возвратов приходилось именно на «невезучие» рейсы. Объяснить это с научной точки зрения не представляется возможным. Но если допустить, что во всех этих случаях срабатывали древние инстинкты…

Затаившийся за кустом леопард ждет жертву, и жертва (будь то какое-нибудь незадачливое парнокопытное или венец природы, человек) чувствует присутствие леопарда. Некоторые уверены, что у всех нас есть своя аура. Причем это касается не только живых существ, но и неодушевленных предметов. Покупая билет на самолет, который через двое суток упадет с высоты десять тысяч метров, некоторые из нас чувствуют непонятное беспокойство и идут сдавать билеты. Остальные либо не чувствуют, либо не обращают внимания на предупреждение. У них еще будет возможность подумать над своей ошибкой, но лимит времени окажется ограничен законом всемирного тяготения, сформулированным Ньютоном (это тот самый закон, который описывает взаимное притяжение тел: для лиц, летящих в самолете на высоте десять тысяч метров, время работы над ошибками составит не более двадцати семи секунд).

Я не считаю, что мои инстинкты развиты хорошо. Если бы они были на высоте, я бы не потратила два года своей жизни на Вадима, но от этого «Города солнца» мне уже стало нехорошо.

Выйдя из машины, я осмотрелась. Территория была относительно небольшая, и везде вплотную к забору примыкал лес. Я с удивлением отметила, что башенки, каковые я поначалу приняла за украшение ворот, видимо, несли какую-то функциональную нагрузку. Метров через сто от ворот я заметила еще одну башенку; приглядевшись — еще одну.

Я вытащила из машины контейнер с притихшим Султаном, достала из багажника сумку и, заперев машину, отправилась к главному корпусу.

Забавная все же штука — названия. Кто-то неплохо пошутил, обозвав это место «Городом солнца». Я взглянула на часы — полдень, середина дня, конец апреля, а здесь как будто вечные сумерки. Все слышали про озоновые дыры, угрожающие человечеству. Похоже, что в небе над «Городом солнца» человечество впервые в своей истории столкнулось с другим феноменом — своеобразной «крышкой», не пропускающей солнечные лучи.

— Не нравится мне здесь, Султан, — пожаловалась я коту.

Тот ничего не ответил, только контейнер слегка закачался. Кстати! Ведь сюда вроде с животными нельзя. Очень хорошо! Я бодро зашагала к главному корпусу. Сейчас они увидят Султана, начнут на меня орать, я сделаю вид, что смертельно обиделась, и уеду.

Ко мне вернулось хорошее настроение. Так бывает, когда, к примеру, выучишь из двадцати пяти экзаменационных билетов только три, придешь на экзамен, ожидая больших неприятностей, но вытащишь как раз один из тех трех, которые знаешь.




Глава 30


На ресепшн сидела худощавая брюнетка в белой блузке и черном узеньком галстучке. Брюнетка увлеченно таращилась в экран, где в данную минуту какая-то парочка выясняла отношения. На меня барышня не обратила никакого внимания.

Похоже, что «неравнодушных» в этом заведении раз-два и обчелся. По крайней мере, мне пока ни один не попался. Что охранник, что девица-регистратор не проявляли ни малейшей заинтересованности в клиентах. Я дождалась, когда героиня закатила герою пощечину, после чего с шумом поставила на стойку ресепшн контейнер с Султаном и громко поздоровалась.

Девица с большим трудом оторвалась от экрана и вопросительно уставилась на меня.

— Мне сказали, — вежливо начала я, — что здесь я могу зарегистрироваться и получить ключи от номера. Кажется, мне сказали неправду.

Барышня сарказм не уловила и на полном серьезе ответила:

— Вам все правильно сказали. Давайте паспорт.

— У меня кот. — Я демонстративно пододвинула к ней контейнер.

— Вы хотите, чтобы номер был на первом этаже? — не моргнув глазом, спросила девица и пощелкала клавишами. — К сожалению, на первом этаже нет ни одной свободной комнаты… Хотя нет, подождите, есть, есть один свободный номер. Угловой. Клиентка нас покинула. Будете брать?

— Буду, — мрачно ответила я, понимая, что номер с котом не прошел.

Видимо, у Татьяны были устаревшие сведения насчет того, что с животными не пускают.

— Там еще не убирали, — продолжила девица. — Вы подождете здесь, пока в номере уберут, или пойдете туда сразу, а я уборщицу пришлю попозже?

— Сразу пойду, — буркнула я и взяла со стойки пластиковый ключ.

— Обед с половины второго до половины пятого, — объявила регистратор, — шведский стол. Меню найдете у себя в номере. Бар оплачивается отдельно. На занятия вас вызовут. Если вам нужны белье и полотенца прямо сейчас, можете взять их у кастелянши. Если выйти из вашего номера, прямо по коридору до конца. Там будет дверь с табличкой. Кастеляншу зовут баба Нюра. Если что-нибудь понадобится, звоните сто один. Это сюда.

Она внимательно посмотрела на меня (взгляд у девушки был очень выразительный, хотя такого эффекта может добиться любая особа женского пола, если накрасится под «крошку Енота»), я поблагодарила ее за столь подробный рассказ, повесила сумку на плечо и пошла искать свой номер.

Номер оказался совсем даже неплохим. Большая комната, метров восемнадцать, не меньше. Из мебели — кровать, письменный стол, зеркало, холодильник с мини-баром, плазменная панель на стене. В прихожей встроенный шкаф. Я заглянула в ванную. Тоже чисто, только полотенца, сразу видно, использованные, одно даже на полу валяется. От предыдущего жильца остались зубная паста и зубная щетка. Наверное, очень торопился уехать. Или счет увидел, и сразу память отшибло. Я открыла дверцу контейнера. Оттуда медленно, осторожно вылез Султан. Принюхался, жалобно мяукнул и попытался забраться обратно, но я успела захлопнуть дверцу перед его носом.

— Хватит отсиживаться взаперти, — попеняла я ему. — Смотри, как здесь много места. Обживай территорию.

Султан призыву не внял, а продолжал отираться около контейнера. Я открыла сумку, достала пакет с молоком. Кот несколько оживился, но не успела я открыть пакет, как он неожиданно выгнул спину, зашипел и с ненавистью посмотрел на входную дверь.

— Ты что, Султан? — прошептала я, как будто кто-то мог нас подслушать. — Там кто-то стоит, да?

Он не отвечал, но продолжал ужасно скалиться и выгибать спину. Мне стало дурно. Нет ничего хуже страха неведомого. Если ты вдруг откроешь дверь, а там стоит серийный убийца с топором в руках, ты, конечно, испугаешься. Но это будет другой страх, вполне преодолимый, заставляющий людей реагировать, искать и находить выход (быстро, пока он не успел поставить ногу, захлопнуть перед убийцей дверь, вырвать из его рук топор или просто завизжать на такой высокой ноте, чтобы он мгновенно оглох и переключился с намерения лишить вас жизни на потенциальные проблемы со слухом). Но пока дверь не открылась, наше воображение рисует нам картины одну мрачней другой. В этом случае тоже появляется страх, липкий, парализующий волю, не дающий надежды на спасение.

Тот, кто стоял за дверью, чувствовал наш страх и, я в этом не сомневаюсь, получал от этого удовольствие. Нервы мои были на пределе. Я медленно пошла к дверям, чтобы открыть их и успокоиться. Пусть там даже меня поджидают четыре всадника Апокалипсиса. Я взялась за ручку и неожиданно ощутила, что за дверью уже никого нет. Он (или она) ушел. Не насовсем, так, дал нам маленькую передышку. Я взглянула на кота. Султан все еще был сильно напряжен, но прямо на глазах стал успокаиваться.

Я вытащила из контейнера матрасик, достала пистолет, зачем-то убрала его в ящик стола. Матрасик положила рядом с кроватью. Султан подошел, понюхал, но ложиться не стал, а демонстративно отошел в угол и уселся там, как сиротинка, которую в очередной раз обидела злая мачеха.

— Ну хорошо, — согласилась я и перетащила матрасик в угол.

Кот даже не пошевелился.

— Как знаешь, — разозлилась я. — Тогда сам выбирай, где будешь спать, я не собираюсь с твоим матрасиком до вечера возиться.

Капризуля важно прошествовал по комнате (хвост трубой, голова гордо поднята — не иначе компенсировал свое недостойное поведение несколько минут назад, когда испугался неведомо чего) и запрыгнул на большое кресло, стоящее рядом со столом. Все понятно, наверное, ему на полу холодновато. Надо кресло немного отодвинуть и пристроить туда матрасик.

Я сдвинула кресло, повернулась за матрасиком и краем глаза уловила, как на полу что-то блеснуло. Я нагнулась, но Султан меня опередил.

— Отдай, злодей!

Мне удалось поймать паршивца в тот момент, когда он вместе с добычей попытался залезть под кровать.

— Ты же не сорока, чтобы таскать блестящее, — укорила я его. — Ты кот, поэтому должен вести себя посолиднее…

Реквизировать неопознанный блестящий предмет оказалось нелегко: Султан вертелся, пытаясь вырваться, и почти добился успеха, пока я не применила к нему полузапрещенный прием — схватила за шкирку. От такой наглости (наверное, в последний раз за шкирку его носила мама-кошка лет… много лет тому назад) Султан оцепенел, и мне удалось забрать у него находку.

Это была изящная женская финтифлюшка в форме сердца, украшенная кристаллами Сваровски. У меня дома лежала точно такая же. В прошлом году на День святого Валентина наши мальчики подарили всем женщинам в офисе флэшки в виде кулона-сердца — новинка, появившаяся в продаже как раз накануне праздника. В моем кулоне кристаллы были розового цвета, у Люды — светло-зеленые. Кулон, который я сейчас держала в руках, был украшен ярко-голубыми кристаллами: такой получила в подарок Марина Савушкина. Значит, она была здесь, жила в этой самой комнате, а уезжала так поспешно, что забыла даже зубную щетку.

В последующие десять минут я проверила все шкафы, ящики стола и тумбочек, но больше никаких вещдоков не нашла. Зайдя в ванную, я с особой тщательностью изучила зубную щетку. Единственный факт, который устанавливался без сомнения, — щеткой некоторое время пользовались. Но была ли этим пользователем Савушкина, сказать было сложно. В мусорном ведре лежали обрывки туалетной бумаги, разорванная упаковка от гостиничного мыла и три использованных пакетика из-под шампуня. Я раздвинула дверцы душевой кабины. В классических фильмах ужасов и третьесортных боевиках людей довольно часто убивают в душевых кабинах. Прописанное в сценарии убийство в душевой кабине открывает для съемочной группы массу возможностей: актриса может показать неплохую фигуру, режиссер — ввести эротическую сцену под струями воды, оператор — красиво снять героиню, медленно сползающую по кафельной стене и оставляющую за собой кровавый след. Поэтому я предварительно зажмурилась, распахнула дверцы кабинки и лишь потом мужественно открыла глаза. Трупа Марины Савушкиной в душе не оказалось, на стене не было кровавых следов, но зато к кафелю прилипли чьи-то волосы — длинные и черные, явно женские. Кстати, Савушкина была брюнеткой.

Тут я поймала себя на том, что думаю о ней в прошедшем времени, как будто уже наверняка знаю, что ее нет в живых. Но ведь она могла просто уехать… Хотя нет, та девица с ресепшн выразилась иначе. Она сказала… Она сказала, что жилец из этого номера «покинул» «Город солнца».

В дверь постучали. Наверное, уборщица. Но на всякий случай я громко спросила:

— Кто там?

— Убраться у вас можно? — робко ответил женский голос.

— Одну минуточку, — сурово сказала я, метнулась в комнату, достала из ящика стола пистолет, привычным движением засунула его за пояс и открыла дверь.

Там стояла невысокая женщина в зеленом халате с ведром и шваброй в руках.

— Я убраться, — повторила она.

— Постельное белье тоже вы меняете? — поинтересовалась я.

— Нет, — женщина вошла в номер и направилась в ванную, набирать в ведро воду, — это горничная должна. А если срочно надо, вы к кастелянше сходите, к бабе Нюре. Это прямо по коридору.

Тетка отжала тряпку и начала драить стены в ванной. Я встала в дверях и некоторое время за ней наблюдала.

— Скажите, пожалуйста, какой здесь ближайший город?

Она замерла и, не поворачиваясь, ответила:

— Город? Да здеся никаких городов нету. Одни деревня…

Так, с ней все ясно. Пожалуй, пришла пора прогуляться до таинственной «бабы Нюры», заодно и полотенце возьму.

— Султан, мальчик мой, иди на ручки, — позвала я кота.

Он не торопясь подошел и снисходительно позволил взять себя на руки.

— Я за полотенцем, — сообщила я уборщице. — Где, вы говорите, баба Нюра обитает?

Женщина как раз начищала кран. Услышав мой вопрос, она вздрогнула и сдавленным голосом ответила:

— В домике в лесу. Только… нам не велено говорить, где баба Нюра живет.

— А я и не спрашиваю, где она живет, — засмеялась я. — Я к ней в гости на блины не собираюсь… Где она полотенца выдает?

Женщина вздохнула с облегчением.

— Не поняла я вас сначала. — Она махнула рукой направо: — Туда идите, будет в конце коридора дверь с табличкой «Служебное помещение»…

— Спасибо, — перебила я ее, — найду.

Я открыла входную дверь, похлопала по карманам, чтобы убедиться, что не забыла карточку от номера. Женщина меж тем закончила уборку санузла и появилась в прихожей с мокрой тряпкой в руках.

— Котика лучше бы здесь оставили, — неожиданно сказала она.

Я ничего на это не ответила, просто вышла вместе с Султаном. Дверь с надписью «Служебное помещение» и в самом деле оказалась в конце коридора. Я постучала, вкрадчивый женский голос сообщил мне, что не заперто и что я могу войти.




Глава 31


Баба Нюра оказалась совсем не древней старушкой, как следовало бы ожидать, а вполне себе женщиной средних лет.

Первое впечатление — ее было страшно много. Пуговки зеленого фирменного халатика еле сдерживали напор пышной груди, высокая прическа добавляла не меньше семи сантиметров к и без того не маленькому росту бабы Нюры, траурная подводка вокруг глаз (интересно, почему все здешние дамы злоупотребляют макияжем?), ярко-малиновая помада на губах. Этакая Софи Лорен, волей судьбы занесенная в маленький подмосковный пансионат. «Софи Лорен» широко улыбнулась малиновыми губами и спросила:

— Вы за бельем пришли?

Я была настолько поражена ее внешностью, что ничего не ответила, а только покивала. «Софи» aka баба Нюра села за стол и включила компьютер.

— Вы из какого номера? — спросила она, щелкая мышью.

Номер свой я не помнила, пришлось вытащить из кармана пластиковую карточку.

— Вот, сто тринадцатый.

«Софи Лорен» удивленно подняла брови, еще пару раз щелкнула и уточнила:

— Предыдущий жилец уже нас покинул?

— Если вас интересует, есть ли кто в комнате, — ответила я, — то там никого нет. Полотенцами явно кто-то уже пользовался, поэтому я бы очень хотела получить чистые.

«Софи» с интересом взглянула на меня. Наверное, здешние постояльцы, находясь в состоянии депрессии, не очень-то поднимали голос в защиту своих прав. На свежее белье, например.

— Прямо сейчас могу выдать полотенца, — объявила баба Нюра, — три штуки: для лица, тела и ног. Постельное белье вам принесет горничная, как только уберут в комнате. И вообще, безобразие, заселяют человека в неубранный номер.

«Софи» достала из кармана телефон, позвонила кому-то и устроила разнос. Очень нарочитый, как мне показалось, «на публику». Она вполне могла выдать мне белье, а потом уже выяснять отношения с коллегами. Хотя, может, она просто склочная тетка, поэтому ее и называют баба Нюра, хотя по возрасту ей до статуса «бабы» еще пара десятков лет. Продолжая выговаривать собеседнику, «Софи» махнула рукой в сторону маленькой белой двери:

— Возьмите там полотенца… — И сразу, без перехода, в трубку: — Мы еще поговорим с тобой на эту тему в кабинете Евдокии Петровны.

Я толкнула дверцу; за ней оказалось небольшое подсобное помещение.

— Выключатель справа, — крикнула мне в спину баба Нюра.

Нащупав выключатель, я включила свет. По периметру комнаты стояли стеллажи, на которых ровными стопками было сложено белье. Я не стала углубляться, а взяла нечто белое и махровое с ближайшей полки.

— Это вы не то взяли. — Баба Нюра возникла у меня за спиной, перегородив выход из подсобки. — Вам вон оттуда надо, а с этой полки рановато…

Интересно, что означает это «рановато». Сколько нужно прожить в «Городе солнца» и каких добиться успехов, чтобы тебе разрешили брать полотенца с определенной полки? Уточнять не хотелось, я молча положила махровое нечто обратно и отошла в сторону, чтобы дать возможность бабе Нюре оделить меня соответствующим моему статусу полотенцем. Она проплыла в подсобку, слегка задев меня бедром, и сразу стало до невозможности тесно. Помимо запоминающейся внешности баба Нюра обладала качеством заполнять все предоставленное пространство. Мне стало неуютно, и я поторопилась вернуться в комнату.

Было заметно, что кабинет обставлялся с учетом этой бабы-Нюриной особенности — из мебели присутствовали только компьютерный стол и два стула. Да еще огромная кадка в половину человеческого роста. В кадке умеренно зеленело какое-то чахлое растение (тоже, наверное, не выдерживало конкуренции с хозяйкой кабинета).

Неожиданно в подсобке послышался какой-то шум, баба Нюра выскочила оттуда с резвостью, которую в ней трудно было предположить, и быстро захлопнула за собой дверь. Изнутри в эту дверь кто-то немедленно начал биться. Султан, до этой минуты спокойно сидевший на руках, встрепенулся и, больно царапаясь, перебрался мне на голову, где и замер, изображая меховую шапку.

Баба Нюра широко улыбнулась:

— Какой у вас котик пугливый…

— А кто там у вас? — нахально поинтересовалась я.

— Да никого, — не моргнув глазом, соврала тетя Нюра (глухие удары о дверь прекратились, «никто» решил сменить тактику и теперь царапал ее). — Вот, держите полотенца.

— Спасибо.

Я взяла стопку отлично выглаженных, явно не дешевых полотенец и медленно пошла к дверям, стараясь не шевелить головой, так как при каждом моем неловком движении Султан еще сильнее впивался в мой скальп когтями. Считается, что у восточных женщин горделивая осанка и плавная походка, потому что они носят на голове кувшин. Пока я дошла до своего номера, горделивостью осанки и походкой я могла дать сто очков вперед любой обитательнице восточного гарема.

Уборщицы уже не было, я бросила полотенца на кровать и сняла наконец с головы меховое «украшение». Султан как ни в чем не бывало потянулся, лег на свой матрасик и притворился спящим.

В ванной все блестело. Волос на стене в душевой кабине не было, на полочке около умывальника лежала новая зубная щетка, маленький тюбик с пастой, мыло и разовый шампунь. Включив воду, я густо намылила руки и задумалась…

В номере зазвонил телефон. Я быстро вытерлась полученным от бабы Нюры полотенцем и метнулась в комнату.

— Алло!

— Василиса Михайловна? — зазвучал в трубке уже знакомый мне женский голос: «неравнодушная» Евдокия Петровна. — Как вы устроились?

— Спасибо, хорошо, — машинально ответила я.

— Обед уже начался, — продолжала Евдокия. — Вы сходите поешьте, а потом зайдите ко мне…

— Это куда? — спросила я.

— В том же корпусе, где столовая. Третий этаж, кабинет триста тринадцать.

— Хорошо, — пообещала я, — зайду.

— Кота в столовую брать не надо. У нас ведь с домашними животными нельзя, для вас мы сделали исключение. Еду для него вам дадут с собой.

Я повесила трубку. Султан приоткрыл один глаз.

— Мне крайне неприятно сообщать это, — развела я руками, — но тебе придется остаться здесь.

— Ф-ррр, — прошипел он и закрыл глаз.

— А ну-ка, слезь на минуточку, — согнала я кота.

С видимым неудовольствием Султан спрыгнул на ковер. Я вытащила из-за пояса пистолет и засунула его под подушку кресла, сверху водрузила Султанов матрасик:

— Можешь ложиться!

Котяра вернулся на матрас и долго топтался, делая вид, что никак не может устроиться поудобнее, как будто спрятанный пистолет нарушил комфортность ложа. Тоже мне, принцесса на горошине!

Осталось сделать еще кое-что. Я провела рукой по голове и вытащила пару волосинок, достала из сумки жевательную резинку и сунула ее в рот. Немного пожевав, я вытащила тугой резиновый комочек и отщипнула от него четыре маленьких кусочка.

Один волосок я прикрепила к наружной двери в десяти сантиметрах от пола, второй — пятью сантиметрами выше. Если кто-то в мое отсутствие попробует забраться в номер, я это узнаю.

Уточнив на ресепшн, в каком корпусе столовая, я вышла на улицу. Часы показывали только половину третьего, но было так темно, как будто наступили сумерки. Для конца апреля совершенно немыслимо.

В столовой было людно. Человек двадцать толпилось около стойки со шведским столом. Все было как в обычном пансионате. Если не считать полного отсутствия детей и того, что люди не смеялись, не разговаривали друг с другом и сесть старались каждый за отдельный столик Мне, конечно, ужасно хотелось расспросить кого-нибудь о здешних порядках, дабы подготовиться к визиту в кабинет Евдокии Петровны, но я решила не выбиваться из общей массы. Положив на тарелку кусок жареной рыбы и салат, я нашла в уголке свободный столик Не успела я отрезать первый кусок как рядом приземлился приятный молодой человек в очках.

— Вы позволите? — спросил он.

Я хотела ответить, что воспитанные люди СНАЧАЛА спрашивают, а потом уже садятся, но тут молодой человек обаятельно улыбнулся. Стоп, мысленно осадила я себя. К тебе подсел единственный живой человек среди этих… зомби, а ты собираешься его прогнать.

— Меня зовут Алексей, — сообщил мой новый знакомый, продолжая улыбаться и внимательно разглядывая мое лицо.

— Очень приятно, — я протянула руку, — Василиса…

— Какое красивое и редкое имя, — восхитился Алексей. — Вы новенькая? Сегодня приехали?

— Догадаться нетрудно. — Я решила дать ему понять, что вовсе не удивлена его сообразительностью. — На завтраке меня не было, а на обеде я появилась. Угадайте, когда я приехала.

— Между завтраком и обедом, — рассмеялся Алексей, причем так громко, что на нас начали оборачиваться люди, сидящие за соседними столиками.

Мой визави начал есть суп и как бы между прочим спросил:

— Вы в каком номере проживаете, Василиса?

— В сто тринадцатом, а вы?

Он поперхнулся и закашлялся, пришлось даже постучать его по спине.

— Понятно. — Его улыбка куда-то пропала. — Что вас привело сюда, Василиса? Вы совсем не похожи на человека, которому нужна помощь здешних… специалистов.

Я посмотрела вокруг и согласилась, что народ в «Городе солнца» какой-то на редкость неулыбчивый, проблемный.

— Мне сказали, — я осторожно подбирала слова: неизвестно, кто такой на самом деле этот улыбчивый Алексей, может, он засланный казачок, выясняет, так сказать, настроение вновь прибывших, — мне сказали, что в «Городе солнца» работают неравнодушные люди. Готовые помочь решить проблему.

— Это да, — согласился Алексей. — Они готовы… Помочь… Решить… Радикально, раз и навсегда.

Мне очень не понравилась его последняя фраза, поэтому я быстро задала нейтральный вопрос:

— Вы сами откуда будете, Алексей?

— Родился и вырос я в городе N., но последние три года живу в Москве. А вы? Откуда вы узнали об этом месте?

Я подумала, что самое время закончить разговор, дожевала последний кусок рыбы, поблагодарила Алексея за компанию и встала.

— Вы, Василиса, кажется, меня боитесь, — констатировал Алексей. — Я понимаю, трудно разобраться, кто свой, кто чужой.

Я улыбнулась и возразила, что ему только так кажется, а на самом деле я просто очень устала. Дорога была тяжелая. И сейчас я пойду к себе в номер и лягу отдохнуть.

— Да-да, — рассеянно произнес Алексей, не слушая моих объяснений. — Неделя бесплатно, но через неделю никто не уезжает, и через две никто не уезжает. А через три не остается никого из тех, кто прибыл три недели назад. Куда они исчезают? Никто не спрашивает, потому что каждый день прибывают новенькие. Но, уверяю вас, Василиса, среди этих людей (тут он сделал плавный жест рукой, охватывая всех обедающих) есть те, кто знает. Исполнители. Их не отличить.

Он замолчал, я стояла с пустой тарелкой в руках, страстно желая уйти и точно зная, что не уйду, пока не дослушаю до конца. Алексей посмотрел мне в глаза и ехидно заметил:

— Вы же собирались уходить, Василиса, что же вы стоите?

Я демонстративно поставила тарелку и села:

— Я слушаю вас, Алексей. Вы же прекрасно понимаете, что теперь я никуда не уйду.

Он покрутил в руках ложку и неожиданно спросил:

— Вы играли когда-нибудь в «мафию», Василиса?

Я обалдела: при чем тут какие-то игры? Нет, он точно надо мной издевается. Или находится в сильно депрессивном состоянии; по Татьяниной шкале — где-нибудь на последней ступени перед полным распадом личности. Видимо, сомнения в адекватности Алексея мгновенно отразились на моем лице, поэтому он быстро, чтобы я не успела встать, заговорил:

— Я не шучу, Василиса, здесь происходят странные и страшные вещи. Я пока не до конца разобрался, но обязательно разберусь. Почему я и спросил, играли ли вы в «мафию». Там тоже неизвестно, кто из игроков мафиози, а кто — честный гражданин. Но приходит ночь, и мафия начинает действовать. Здесь все точно так же. Теперь можете идти, но будьте осторожны: ночью мафия открывает глаза и выбирает очередную жертву.

Точно — псих. Второй за день; первый был на бензозаправке. Вот уж повезет так повезет. Я вежливо поблагодарила своего нового знакомого за интересный рассказ, отдала подошедшей официантке грязную тарелку и рванула к выходу.

Разговор с Алексеем изрядно выбил меня из колеи. О том, что мне следует зайти к Евдокии Петровне, я вспомнила только на улице, проходя мимо открытого бассейна. Сейчас бассейн не функционировал, воды в нем не было. Высокий мужчина азиатской внешности собирал остатки грязного снега с бортика. Я остановилась так резко, что он перестал орудовать лопатой.

— Потерялись? — вежливо спросил он.

— Н-нет, спасибо. Все в порядке, — ответила я, развернулась и пошла обратно.




Глава 32


Найти кабинет Евдокии Петровны оказалось очень легко. Во-первых, на нем была табличка: «Лиховец Евдокия Петровна, генеральный директор». Во-вторых… Во-вторых, вокруг на стенках висели картины, даже беглый взгляд на которые никого не оставил бы равнодушным. Если сюда прибывали люди в состоянии тяжелой депрессии или, как любят выражаться врачи, в «пограничном состоянии», то, увидев эти картины, они наверняка без напряга границу пересекали, причем в ту сторону, где заканчивается норма и начинается безумие.

Неизвестный художник (имя было накарябано в левом нижнем углу каждого из шедевров, но не читалось) воплотил в масле свое видение пушкинского «Лукоморья» (про Лукоморье я вычитала из табличек под картинами, так бы ни в жизнь не догадалась). Тут было огромное дерево, больше смахивающее на самый крупный на планете баобаб, под этим баобабом сидело жутковатого вида животное с длинными блестящими когтями и глазами размером с плошку. Даже условно вменяемый творец данной картины сообразил, что такое чудище нельзя выпускать на волю, поэтому животное сидело на массивной цепи из желтого металла (для верности цепь была три раза обмотана вокруг ствола дерева). Цвет цепи наводил на мысль, что перед нами не кто иной, как знаток фольклора «кот ученый». Не знаю, хотела ли я в детстве, чтобы вот такой кот «свои мне сказки говорил». Кащея Бессмертного, «чахнущего над златом», художник изобразил в виде импозантного мужчины средних лет и довольно привлекательной наружности. Этот Кащей не сидел, скрючившись, над ящиком с золотыми монетами, а вполне уютно расположился перед монитором с последними биржевыми сводками. Фигура Бабы-Яги отражала тайные эротические предпочтения автора. Яга с такими формами (чашечки DD, никак не меньше) могла стать украшением любого мужского журнала.

— Вы кого-то ищете? — произнес приятный мужской голос.

Я обернулась. Обладателем голоса оказался очень симпатичный мужчина. Высокий, худощавый, в очках. Не писаный красавец, как Вадим, но с шармом. Такие мужчины мне всегда нравились, но, увы, без взаимности.

— Я к Евдокии Петровне, — глупо улыбаясь, сообщила я незнакомцу и тут же добавила: — Меня Василиса зовут.

Взгляд мужчины неожиданно стал очень внимательным, а сам он весь слегка даже подобрался.

— Красивое имя. И что сюда привело Василису Прекрасную?

Вот заладили одно и то же. То Алексей интересовался, теперь этот симпатичный.

— А вас как зовут, простите? — Я проигнорировала вопрос.

— Ах, извините, конечно же, я должен был представиться первым. — Мужчина протянул мне руку: — Евгений Александрович, правая рука милейшей Евдокии Петровны.

Я машинально пожала его ладонь. Евгений Александрович взялся за ручку двери:

— Позвольте мне проводить вас, прекрасная Василиса…

Я почувствовала, что краснею. За почти два года общения с Вадимом я уже отвыкла от комплиментов, а уж эпитет «прекрасная» в устах Вадима всегда относился к кому-нибудь другому, но только не ко мне. Евгений Александрович сделал вид. что не замечает моего смущения (за что я ему была благодарна), открыл дверь и торжественно объявил:

— Василиса Прекрасная!

Так герольд на балу возвещает о прибытии прекрасной незнакомки в хрустальных башмачках.

Правда, в кабинете меня ждал отнюдь не принц. Евдокия Петровна оказалась невысокой темноволосой женщиной с неприметным и в то же время неприятным лицом. Хотя в комнате было темновато, на ней были темные очки (даже я, пробывшая в «Городе солнца» всего несколько часов, уже понимала, что темные очки здесь не являются предметом первой необходимости — солнца не было и в помине). Увидев меня и Евгения Александровича, Евдокия Петровна заулыбалась.

В рекламе по телевизору частенько показывают сильнодействующие средства для чистки унитазов, убивающие «все известные микробы». Я пару раз на рекламу покупалась и приобретала означенные средства. Улыбка Евдокии Петровны могла бы составить рекламируемым средствам серьезную конкуренцию. Ей достаточно было бы заглянуть в унитаз и улыбнуться — не только известные, но и еще не открытые современной наукой микробы однозначно предпочли бы смерть, лишь бы никогда больше не видеть эту ужасную улыбку.

— Вы уж, Евдокия Петровна, — продолжал между тем Евгений Александрович, — отнеситесь повнимательнее к нашей гостье.

Он пропустил меня в кабинет, но сам остался в коридоре, повторив еще раз:

— Повнимательнее к Василисе…

И закрыл дверь. Евдокия продолжала улыбаться, одновременно нажимая на клавиатуру. Из стоящего неподалеку принтера вылез листок бумаги.

— Вот, — она протянула листок мне, — заполните анкету, пожалуйста.

Анкета содержала несколько вопросов. Администрация пансионата желала знать, какие детские болезни перенес пациент, имеется ли у него аллергия на лекарства, а также курит ли он и как относится к алкоголю. Я быстро поставила птички в нужных квадратиках, но вот последние три вопроса меня заинтриговали.

«Есть ли у вас родственники (перечислить с указанием степени родства)?»

«Есть ли у вас собственность (перечислить с указанием формы собственности, если собственность долевая, указать размер вашей доли)?»

«Было ли намерение приехать в „Город солнца“ вашим добровольным решением?»

— Простите, — обратилась я к Евдокии Петровне, — я что-то не очень поняла, при чем здесь родственники и недвижимость?

Тут уже удивилась она.

— Вы что, не знаете, куда приехали? — И сразу же очень резко: — Кто вас сюда направил?

Я колебалась не больше тридцати секунд, после чего с большим удовольствием сдала Татьяну со всеми потрохами.

— Понятно, — задумчиво сказала Евдокия, опять зловеще улыбнулась и бодро обратилась ко мне: — Василиса… Как ваше отчество?

— Михайловна, — буркнула я.

— Василиса Михайловна, администрация пансионата «Город солнца» приносит вам свои извинения.

— Это за что? — Моему удивлению не было границ.

— Видите ли, Василиса Михайловна, у нас здесь не просто дом отдыха, а, в некотором роде, лечебница. И люди, к нам приезжающие, должны быть подготовлены к… — Тут она замялась, но быстро нашлась: — К тем процедурам, которые им предстоят. Вы же, Василиса Михайловна, попали сюда случайно. Потому что консультант откровенно схалтурил. С ней мы еще будем разбираться, а что касается вас…

Она замолчала; видать, и вправду случай был беспрецедентный — не знала генеральный директор Лиховец, что со мной делать.

— Вы должны уехать, — наконец сообщила она мне.

— Это еще почему? — перешла я в наступление. — Мне тут у вас нравится. И потом, я так долго ехала сюда, и что — все зря, что ли?

Странное все же существо человек, манит его именно запретный плод. Вот взять хоть, к примеру, меня: не лежала у меня душа к этому «Городу солнца». Пока ехала сюда — исплевалась, образно говоря. Несколько раз хотела развернуться и рвануть обратно в Москву. Но стоило этой Лиховец заявить, что меня здесь никто не ждал и никто не держит и что я могу спокойно валить, как во мне моментально взыграл дух противоречия. Я думаю, что, если после смерти я вдруг попаду в ад и Вельзевул, или кто там у них в аду за старшего, заглянув в списки, заявит, что произошла ошибка и меня там не ждали, я приложу максимум усилий, чтоб задержаться хотя бы на несколько дней. Конечно, потом я уйду, но лишь тогда, когда сама посчитаю нужным.

— На ночь глядя никуда не поеду, — твердо заявила я Евдокии Петровне, хотя не было еще и пяти часов.

Евдокия перестала улыбаться. Где-то с минуту она молчала, а потом вновь изобразила на лице гримасу, которую, видимо, позиционировала как улыбку.

— Ну что же… Если вы так настойчивы, Василиса Михайловна, можете остаться. До завтрашнего утра. Утром вы отсюда уедете.

— После завтрака, — уточнила я.

Она скривилась (видать, не очень ей хотелось кормить на халяву неперспективного клиента), но согласилась:

— Хорошо. Но сразу после завтрака вы нас покинете.

Я встала, вежливо поблагодарила за то, что, несмотря на свою невероятную занятость, Евдокия Петровна смогла уделить мне столько времени, подчеркнула, что мне охарактеризовали ее как «неравнодушную» женщину и я теперь ясно вижу, что характеристика очень верная. Короче, я прикладывала максимум обаяния и коммуникативных навыков, чтобы выморщить разрешение остаться еще хоть на пару дней (а лучше — до конца недели). Все напрасно, Евдокия меня уже не слушала. Глаз ее не было видно под темными очками, но интерес ко мне как к собеседнику у нее пропал. Я решила пока больше не давить. Оставили до завтра — уже неплохо. Утро вечера мудренее, как говорится в сказках. Утром что-нибудь придумаю. Я шла к дверям, не оборачиваясь, госпожа Лиховец смотрела мне вслед. Может быть, даже сняв темные очки. Проверять, так ли это на самом деле и какого цвета у нее глаза, не хотелось. Я сразу почувствовала, что взгляд у нее дурной, «сглазливый», причем моментального действия: закрывая дверь, я прищемила пальцы; сделав шаг в коридор, споткнулась о почти незаметный порожек и только чудом удержалась на ногах и почти сразу же вляпалась в коричневатую липкую лужу, которой пятнадцать минут назад здесь точно не было. Три таких события, произошедших одно за другим, должны навести человека на размышления. Однако же не навели. Я посчитала это досадным, но случайным совпадением. Время показало, что я ошиблась.




Глава 33


Ни в коридоре, ни внизу, в холле, мне не встретилось ни единой души. Казалось бы, буквально полчаса назад здесь обедала куча народу, и раз — никого. Я толкнула стеклянную дверь и вышла на улицу. По центральной аллее медленно ехала черная машина с флажком вместо номера региона. Она остановилась метрах в пятидесяти от входа в административный корпус. Из машины неторопливо вылезли два сотрудника Службы безопасности…

Я быстро попятилась, чтобы скрыться в ближайших кустах. Очень быстро выяснилось, что задумка не очень хорошая. Кусты были еще совсем голые — даже почки не набухли, поэтому спрятаться за ними было проблематично. Кроме того, газон, где росли кусты, был очень мокрым, буквально за секунду на ботинки налипло по полкило глины. Я переступила с ноги на ногу, грязь радостно хлюпнула, и глины на мне заметно прибавилось.

Как, как они меня вычислили?! Кто мог меня сдать? Тетя Люся? Невозможно! Она просто не знала, куда я иду. Последнее место, где я отметилась, — банкомат на Киевском вокзале. Но я же не по Минке уехала, так что этот вариант тоже отпадает. Сотрудники, не обращая на меня никакого внимания, подошли к двери, из которой я вышла пару минут назад. Видимо, их ждали: за стеклом нарисовался чей-то смутный силуэт, после чего дверь распахнулась. Быстрый обмен фразами (я прислушалась, но кроме невнятного бормотания уловить ничего не удалось), и оба сотрудника вошли в здание.

— Это они к Евдокия Петровна приехали, — сообщил чей-то голос.

Я вздрогнула, обернулась и обнаружила того восточного мужчину, который сгребал снег около бассейна. Видимо, со снегом он закончил и теперь зачищал от прошлогодних листьев боковую аллею. В руках у мужчины были грабли, к одному из кустиков была прислонена пачка с острой пикой на конце для сбора бумажек.

— И часто к ней приезжают… такие гости?

— Один раз в неделя, иногда два раза. — Мужчина разговаривал со мной, но при этом на меня не смотрел, продолжая сгребать листья в кучу;

Стало быть, это не по мою душу. Но тогда вдвойне интересно, какого рожна нужно сотрудникам Службы безопасности в месте, где гуртятся если не полные психи, то лица малоадекватные.

— Вы давно здесь работаете? — Я взяла в руки пику (на тот случай, если вдруг сотрудники Службы безопасности надумают посмотреть в окно: пусть думают, что я тоже из обслуживающего персонала) и попыталась завязать непринужденный разговор.

— Два месяц, — охотно ответил мужчина и, на тот случай, если я не умею считать, показал мне два пальца. — Как приехал, сразу сюда попал.

Я наколола на пику несколько бумажек и продолжила беседу:

— А живете тоже здесь?

— Здесь живем, — согласился мужчина и махнул рукой в сторону забора: — Там корпус, там все живут. Кроме Евдокия Петровна и Евгений Александрович.

Два последних имени он произнес очень уважительно. Стало быть, госпожа Лиховец и тот импозантный мужчина пользуются авторитетом у персонала.

— Как мне к первому корпусу пройти? — Я прислонила пику к кусту.

— По аллее прямо, там будет тир, слева обойдете — там первый корпус.

Я двинулась по аллее, предварительно поболтав ногами в ближайшей луже, дабы хоть немного смыть грязь с ботинок.

— Эй, — окликнул меня восточный мужчина, — иди сюда. — Он помахал небольшой лопатой.

Я подошла.

— Нога поднимай, — скомандовал он и начал соскребать комки с подошвы. — Тут грязь хорошая, водой не отмыть.

И действительно, глина отваливалась крайне неохотно. Когда верхний слой был удален, ботинки не стали выглядеть чище, но зато они стали намного легче.

— Как вас зовут? — поинтересовалась я, мысленно ругая себя за невежливость — это нужно было спросить в первую очередь.

— Булат, — улыбнулся мужчина. — Если что, я живу в тот корпус у забора. Приходи, спрашивай Булат. Меня все знают…

Так, мужик понял меня неправильно. Решил, что я с ним заигрываю.

— Спасибо. Если что-то понадобится, обязательно обращусь к вам, — обнадежила я парня.

До своего корпуса я добралась без приключений. Готичная барышня за стойкой ресепшн неодобрительно посмотрела на мои заляпанные грязью ботинки, которые, несмотря на старания Булата, все равно оставили на чисто вымытом полу цепочку грязных следов. Я сделала вид, что не замечаю ее взглядов. Около двери в свой номер я остановилась, убедилась, что в коридоре никого нет, и быстро проверила свои метки. Так я и думала, в мое отсутствие кто-то побывал в номере: оба контрольных волоска оказались сорваны. Я вставила карточку и открыла дверь. Лежащий на кресле Султан приоткрыл глаз, увидел, что это всего лишь я, и вновь погрузился в здоровый сон.

В комнате явно что-то изменилось. Тот, кто вторгся сюда без разрешения, не очень-то стремился скрыть следы своего пребывания. Я закрыла глаза и представила, как выглядел номер перед моим уходом. Подушки раньше лежали на покрывале, сейчас они были убраны. На столе появилась пепельница, а вот два стакана, ранее там стоявшие, были переставлены на тумбочку-холодильник. Я открыла глаза. Все совершенно ясно: в моем номере побывала горничная. Она сменила белье, вымыла и вернула на место стаканы. Впрочем, совершенно не исключено, что горничная приходила не одна.

Я вновь закрыла глаза и представила, как выглядело кресло, под подушкой которого я спрятала «пернач». Вроде ничего не изменилось. Если бы сиденье трогали, я бы это заметила, даже по малейшему перекосу в ту или другую сторону. Но проверить все же не помешает. Я согнала Султана и сунула руку под подушку. Пистолет был на месте: либо кроме горничной здесь больше никого не было, либо никому в голову не пришло искать пистолет. Осмотр сумки окончательно убедил меня, что никакого особенного интереса у обитателей «Города солнца» к моей персоне нет.

Султан, недовольно фыркая, вернулся на кресло, свернулся в клубок и притворился, что спит.

— Эх, а рыбу-то я забыла тебе принести, — извинилась я. — Придется поужинать консервами.

Я порылась в сумке, достала баночку с самой аппетитной, на мой взгляд, картинкой и открыла ее. Тут же выяснилось, что любимое блюдце Султана я захватить все же забыла. Предлагать ему корм прямо из банки означало нанести смертельное оскорбление. Я выдвинула ящик стола в тайной надежде, что там завалялось какое-нибудь блюдце. Блюдца не было, но зато лежала папка в бордовом переплете. Интересно, что это такое.

Найденный мной документ содержал массу полезной информации: о распорядке дня в пансионате, о том, сколько и каких корпусов здесь имеется, какие категории номеров существуют, чем можно развлечься в свободное от сна и еды время (выбор оказался небогат, но зато очень интеллектуален — депрессующие отдыхающие могли воспользоваться услугами местной библиотеки). И только на самой последней странице оказалось кое-что действительно нужное — как позвонить в номера и на ресепшн (если вдруг такая необходимость возникнет). Ага! Я набрала указанный в справочнике номер.

— Пансионат «Город солнца», слушаю вас…

Я узнала голос той барышни, что откровенно не одобрила мои грязные ботинки.

— Здравствуйте. — Я не то чтобы попыталась ее задобрить, просто посчитала, что при разговоре по телефону вежливость еще никогда никому не вредила.

— Здравствуйте, — бодро ответила девица и повторила еще раз: — Я вас слушаю.

— Это жилец из сто тринадцатого номера, — представилась я. — Скажите, нет ли у вас какого-нибудь блюдца?

Барышня совершенно не удивилась. У них здесь контингент специфический, может, по сравнению с их желаниями мое блюдце звучит как детский лепет.

— Блюдца нет, — огорчила она меня, но тут же добавила: — Есть одноразовая посуда. Можете приобрести упаковку тарелок.

— Прямо сейчас? — уточнила я.

— Да, конечно, приходите.

Я вытащила из сумки кошелек, поругав при этом себя, что оставляла его в комнате. Не нужно провоцировать горничную на воровство. Если бы кошелек сперли, я бы отчасти сама была виновата. Правда, оказалось, что кошелек вовсе не требуется: как объяснила мне девушка с ресепшн, первая неделя вообще никак не оплачивается, но все приобретаемые клиентом товары заносятся в компьютер. Если человек решает остаться, ему приплюсуют эти суммы к окончательной стоимости проживания. На всякий случай я уточнила, почем у них здесь пластиковые тарелки — вдруг при окончательном расчете выяснится, что они идут по цене мейссенского фарфора. Тарелки оказались недорогими, но я не торопилась к себе в номер. Надо поговорить с этой девицей. Ведь она первая встречает прибывающих, должна быть в курсе всех здешних событий.

— Много сегодня народу приехало? — дружелюбно начала я разговор.

Девица зыркнула на меня и сухо ответила:

— Нет. Кроме вас никого.

— Я заметила, что наплыва нет. Это странно, ведь у вас первая неделя бесплатная. По идее — валом должны были валить люди… — Девица не отвечала, поэтому я добавила: — При нынешних-то ценах…

— Вы извините, — оборвала она мои рассуждения, — мне нужно отчет за прошлую неделю составить. Я и так его задержала. Если вам ничего больше не нужно…

Меня довольно бесцеремонно выпроваживали. Ну что ж, не буду навязываться, придется поискать другой источник информации.

Долго искать его не пришлось: источник топтался около моей двери. В руках у него были бутылка вина и пакет, в котором угадывались один плоский предмет и несколько круглых — надо полагать, традиционные дары в виде фруктов и коробки конфет. Источник робко скребся в дверь, в ответ ему неслись истошные вопли разбуженного и голодного Султана.

В таком шуме мне удалось подойти к нему очень близко, я хлопнула «источник» по плечу и гаркнула ему в ухо:

— Здравствуйте, Алексей. Вы ко мне?

Он вздрогнул (тут обычно принято писать «и чуть не выронил из рук пакет» — так вот, в нашем случае пакет он держал крепко), быстро обернулся и неловко взмахнул руками (поступок довольно рискованный, если учесть, что обе руки были заняты).

— А я к вам, Василиса, — сообщил он на тот случай, если я не догадалась, что он тут делает.

Я вставила карточку в дверь:

— Заходите…

В номере бесновался Султан, но при виде меня и пластиковой тарелки почти сразу затих, прыгнул на кресло и притаился там, недоверчиво наблюдая за нами.

— Я тут принес яблоки, только их нужно помыть…

Алексей сунул мне в руки пакет. Я направилась в ванную, но он неожиданно схватил меня за руку:

— Стойте!

Я испуганно отдернула руку.

— Нужно вынуть компьютер, — пояснил Алексей. — Там, кроме яблок, еще компьютер. Его мыть не нужно.

— Пугать-то зачем? — сварливо ответила я. — Сказать нельзя было?

— Я не ожидал, что вы так сразу пойдете их мыть… — Он замялся и добавил: — Я вообще думал, что вы меня не впустите.

— Это почему же? — заинтересовалась я.

— Я вам не понравился там, в столовой, — честно ответил он. — Это было видно по выражению вашего лица.

— У меня оно всегда такое. В смысле — лицо, — соврала я, а для себя отметила, что надо будет потренироваться над мимикой перед зеркалом, чтобы добиться абсолютной непроницаемости.

Алексей вытащил из пакета ноутбук и какой-то ДИСК:

— Все, теперь можно мыть, остались только яблоки.

Пока я мыла яблоки, он откупорил вино (в тумбочке нашелся штопор), достал стаканы и наполнил их.

— Ну, давайте, Вася, за знакомство!

Он протянул мне стакан. Я вспомнила историю Моцарта и Сальери и взяла тот стакан, что стоял на тумбочке.

Алексей не понял или сделал вид, что не понял. Мы чокнулись…

— За знакомство, — бодро повторил он, сделал глоток и надкусил яблоко.

Я чуть-чуть пригубила — пью я редко и мало, поэтому даже минимальные дозы алкоголя творят чудеса с моим разумом.

Последующие полчаса явили собой классический пример «разговора ни о чем». Но это был не тот случай, когда собеседникам нечего сказать друг другу. Совсем наоборот, вопросов у каждого накопилось немало, но озвучить их никто не решался. Мешало недоверие, повисшее в комнате, как сигаретный дым в курилке.

Время шло, вино потихоньку убывало, Алексей бросал на меня странноватые взгляды, которые при других обстоятельствах вполне можно было бы расценить как призыв заняться сексом. Через полтора бокала я все же решила внести ясность в данный вопрос:

— Что вы на меня так странно смотрите, Алексей?

Он не смутился, а совершенно спокойно и почти трезвым голосом (что такое для мужчины два стаканчика вина крепостью не больше четырнадцати градусов) ответил:

— Вы не похожи на человека, приехавшего сюда за тем, за чем обычно сюда приезжают.

Я напряглась:

— Не понимаю вас, Алексей…

— Одну минутку…

Он включил свой ноутбук и еще раз внимательно посмотрел на меня.

— Сейчас я очень сильно рискую, — он выделил голосом слово «рискую», — потому что если вы не клиент, то вы — новый исполнитель. И сегодня же вечером все, о чем я вам сейчас расскажу, станет известно им (он понял глаза к потолку, показывая, что «они» — люди весьма влиятельные). Если это так, то я вряд ли доживу до завтрашнего утра.

Начало меня заинтересовало. Не часто (да что там — впервые в жизни) мне приписывали какие-то демонические способности.

— Я не понимаю, Алексей. Кстати, давайте на «ты» перейдем… — предложила я.

— Хорошо, Васенька, — перебил меня собеседник, — даже если ты притворяешься… Впрочем, я это скоро узнаю.

И тут на меня нашло озарение. Конечно, я могла сто двадцать пять раз повторить «Леша, я не понимаю, о чем ты», и он мне все равно бы не поверил, но я интуитивно нашла нужную линию беседы.

— Лиховец, — пожаловалась я, — поставила меня перед фактом: завтра, не позже полудня, я должна уехать отсюда.

Алексей живо заинтересовался:

— Это почему? Насколько я знаю, отсюда еще никто не уезжал…

— Что значит «не уезжал»?

Смутные подозрения, что дело нечисто, появились у меня еще в Москве, при посещении так называемого психолога Татьяны. Я всегда знала, что моя интуиция отлично работает при прогнозировании всяческих неприятностей. Похоже, что сейчас подозрения подкрепятся фактами из уст очевидца.

Алексей молчал, видимо, прикидывал, стоит ли все рассказывать или будет лучше оставить меня в относительном неведении. В конце концов, завтра я уеду, и, пожалуй, грузить меня не нужно. Нужно срочно подтолкнуть моего собеседника, а то и впрямь придется сваливать, так и не выяснив, в чем дело.

Я вытащила из кармана флэшку в форме сердечка и показала ее Леше. Он вопросительно поднял брови.

— Я нашла это здесь, под креслом. Не могу утверждать на сто процентов, но похоже, что это флэшка Марины Савушкиной, моей коллеги. Она ушла в отпуск и не вернулась.

— Почему ты решила, что она могла поехать сюда? — резко спросил меня Алексей.

— Она в депрессии была, ходила к психологу…

— Где живет этот психолог? — перебил меня он.

— Метро «Октябрьское поле»… В пятиэтажном доме.

Он задумался.

— Этого адреса я не знал. Значит, у них точек входа больше, чем я думал.

Тут я рассердилась:

— Может, ты все же объяснишь, о чем идет речь? Что за «точки входа»? Куда Марина делась?

Алексей открыл ноутбук, проверил — Сеть работала.

— Сколько уже отсутствует твоя коллега? — спросил он.

Я задумалась.

— Две с половиной недели…

— И она, конечно, никому не звонила все это время?

— Нет. Мы ей тоже не звонили. Тревогу забила ее квартирная хозяйка, когда Марина не внесла деньги за квартиру.

— Она снимала квартиру? — уточнил Леша. — А свое жилье у нее в Москве было?

— Не было. Маришка родом из города N. Вот там у ее родителей была квартира. В прошлом году родители умерли, и квартира, наверное, осталась Маришке. Полгода назад она вступила в права наследования.

— Это перст судьбы, — пафосно заявил Леша.

— Может быть, ты будешь столь любезен и покажешь мне, где этот перст? — съязвила я. — А то, не ровен час, он ткнет меня в спину, а я не буду знать, что это…

— Ф-фу, — выдохнул Алексей. — Придется начать с самого начала. Тебе что-нибудь говорит имя Михаила Петрова?

— А то! Это человек, впервые установивший связь между Центрами добровольной эвтаназии и пенсионным фондом. Его убили. Как раз недавно об этом в газетах вспоминали.

— Убийц так и не нашли, — многозначительно произнес Алексей.

— Да, — согласилась я, — такое бывает. Причем довольно часто. Людей убивают, а те, кто это сделал, остаются безнаказанными.

— Мы с Мишкой вместе работали, — неожиданно сказал Алексей. — Он был такой… не слишком везучий. Но верил, что поймает свой шанс. И поймал. Правда, цена высокая оказалась.

— Там же вроде журналистское расследование было… Его друг вел, Скреметов. Он еще премию получил.

— Женька не был Мишкиным другом. Так, знакомый по общей тусовке. Вот уж этот никогда не упускал возможности лишний раз засветиться. По трупам шел. Буквально. Премию за Мишкину смерть получить. Даже для нашей профессии — верх цинизма.

Мы немного помолчали, потом Леша продолжил:

— Я этим занялся недавно. Одна знакомая пропала, вот точь-в-точь как твоя коллега. Начал выяснять и нашел Мишкины материалы. Они у нас в редакции хранились в архиве. Потихоньку стал расспрашивать, статистику просмотрел. И понял, что Мишка-то был прав на все сто. Так бывает — стреляешь наугад, а попадаешь точно в яблочко.

— Стоп, Леш, — я дотронулась до его руки, — я понимаю, что все это долгая история, но пока я ничего не понимаю.

— А тут и понимать нечего, — буркнул Алексей. — Мишка тогда предположил, что в Центрах добровольной эвтаназии людей заставляют писать завещания в пользу того самого пенсионного фонда. Скандал с фондом ты должна помнить. Суд был в «Дорогомилово», руководителю дали пять лет условно.

— Ты серьезно? — удивилась я. — Неужели так бывает?

— Вот, смотри.

Алексей повернул ко мне компьютер и запустил презентацию. Цифры, фотографии, копии документов. Он проделал колоссальную работу и собрал материалы, которых бы хватило на несколько громких уголовных дел.

— А кто придумал эту схему?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Так и не удалось выяснить.

— Я сегодня видела машину с правительственными номерами и двух человек из Службы безопасности, — вспомнила я. — Они приезжали к директору… К Лиховец.

— Номер ты, конечно, не запомнила? — без особой надежды поинтересовался Алексей.

Я закрыла глаза и увидела эту машину…

— Отчего же, запомнила…

Я легко продиктовала Леше номер машины. Он немедленно набрал номер в строке поисковика. Через мгновение мы получили результат: «Данные отсутствуют или закрыты для просмотра». Тут я вспомнила, что забыла кое-что спросить.

— А ты здесь уже сколько? Неделю, две?

— Две с хвостиком, — вздохнул он. — И думаю, что скоро все закончится.

— В смысле?

— Ты до сих пор не поняла, куда попала?! Это же Центр добровольной эвтаназии. Сюда приезжают, чтобы по собственной воле расстаться с жизнью. Не без помощи здешнего персонала.

— Господи, — охнула я, — не может быть! И кто же убивает клиентов? Та девица с ресепшн, у которой глаза обведены черным, как у вампира? Или баба Нюра, кастелянша, приходит ночью в номера и душит жильцов подушкой?

— Я ценю твой искрометный юмор, — прервал мой яркий монолог Алексей. — Но настоящие «исполнители» живут здесь под видом обыкновенных клиентов. Помнишь, я в столовой спрашивал тебя, играешь ли ты в «мафию»?

Я кивнула, дескать, помню.

— Ты тогда точно решила, что я сумасшедший, даже отодвинулась слегка, — усмехнулся Леша. — Помнишь правила в «мафии»? Когда наступает ночь, мафия открывает глаза. Так и здесь: исполнители точно знают, кто из проживающих тоже «исполнитель», но делают вид, что незнакомы друг с другом.

— Но ведь их можно вычислить, — загорелась я. — Кто остался здесь больше чем на три недели, тот наверняка исполнитель.

— Проблема в том, что НЕ исполнители не задерживаются здесь дольше чем на три недели.

— У тебя когда срок заканчивается? — Пока я ему не особенно верила, но почему-то мне стало страшно.

— Завтра как раз ровно три недели будет.

— Давай завтра вместе уедем, — я схватила его за руку, — на моей машине.

— Так зачем ты приехала? — горько усмехнулся Алексей. — Узнать, что случилось с твоей коллегой, или просто так, развлечься?

Ну конечно, он считает, что только он у нас тут герой… Я покрутила в руках сердечко и решительно раскрыла его половинки:

— А ну-ка, давай посмотрим, что здесь записано!




Глава 34


Послание, обнаруженное нами на флэшке, не отличалось оригинальностью. Подобные тексты довольно часто можно услышать в средней руки фантастических фильмах о далеком будущем планеты. В них герой обычно находит чей-нибудь компьютер или другой подобный девайс. Герой нажимает на большую красную кнопку, после чего экран мигает и он видит чье-то (иногда свое собственное) изображение, записанное задолго до момента находки девайса. Изображение мрачно сообщает что-нибудь вроде «Если вы слушаете эту запись, значит, меня уже нет в живых». После чего следует подробная инструкция, как разыскать и покарать злодеев.

У нас все было приблизительно так же. Сначала во весь экран появилось Маришкино лицо.

— Меня зовут Марина Савушкина, — зазвучал из динамиков ее голос. — Если вы слушаете это сообщение, то, скорее всего, меня уже нет в живых… Все началось с банальной депрессии, но потом… Потом я поняла, что наткнулась на нечто невероятное. Такое выпадает только раз в жизни, да и то не каждому. Мы все об этом знаем. Только не верим. Наверное, именно поэтому так легко у них все и получилось, потому что мы забыли о них. Забыли, как они выглядят, как говорят, что делают… И самое главное — как с ними бороться и победить их. Я тоже долго не понимала, кто они на самом деле, пока не зашла в здешнюю библиотеку. Там я нашла ответ. Они совершенно этого не боятся, потому что никто отсюда еще не уезжал сам. Я не надеюсь, что мне удастся выбраться, но рано или поздно кто-нибудь найдет эту флэшку и прочтет информацию.

Дальше были фотографии бабы Нюры, идущей по центральной аллее со стопкой чего-то белого в руках. И Маришкин комментарий: «Это проводник…»

С чего она обозвала бабу Нюру техническим термином — непонятно. Мы ждали, но последующие кадры ничего не прояснили. Лиховец около административного корпуса, комментарий: «Что скрывают ее очки». Булат с лопатой: «Слишком умен для чернорабочего, не тот, за кого себя выдает». Следующий снимок демонстрировал вход в главный корпус. Никаких людей на снимке не было. Мы с Алексеем долго и внимательно изучали его, но так и не поняли, почему Маришка решила сфотографировать крыльцо и двери. К тому же снимок вышел не очень качественный — весь правый угол занимало большое черное пятно. Комментария к фотографии не было.

— Ну что, — резюмировала я, — флэшка и впрямь Маришкина. Ее, как ты и предполагал, скорее всего уже нет в мире живых. Но это нам ничего не дает. Информация, которую ты мне показывал, — это до-ку-мен-ты. Их можно пощупать, сопоставить, подшить к делу, наконец… А фотографию бабы Нюры к делу не подошьешь.

— Она упомянула библиотеку, — задумчиво произнес Алексей. — Странно, я ведь с первого дня знал, что здесь есть библиотека, но мне и в голову не пришло туда заглянуть.

Я разлила остатки вина по стаканам и внесла рацпредложение:

— Уже поздно, Леш. Давай по последней и расходимся по номерам. Утро вечера мудренее. Завтра заглянем в библиотеку.

Тут я кое-что вспомнила:

— Черт! Мне же завтра придется уехать. Интересно, если я останусь, как они меня выгонят? — Я нетрезво хихикнула и закончила мысль: — Выставят на крыльцо мою сумку вместе с котом?

Алексей ничего не ответил; он энергично щелкал мышью, Маришкины слайды мелькали на экране.

— Копию себе сделай, — посоветовала я, — на всякий случай…

— Уже, — лаконично ответил он, щелкнул в последний раз и заметил: — Обмен информацией закончен.

Мой сообщник вытащил флэшку и торжественно вручил ее мне. Я соединила половинки сердечка и повесила кулон на шею — так надежнее.

— Ну… — Хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, хорошее, но получилось совершенно банальное: — До завтра.

— Ты очень красивая, Василиса, — неожиданно сказал Алексей, — настоящая сказочная героиня Василиса Прекрасная. Или Премудрая.

Мне стало неловко, я попыталась перевести разговор в шутку:

— Я и то, и другое — и красавица, и умница… А ты тогда у нас кто? Иван-царевич?

— Нет, — Леша покачал головой, — скорее Иван-дурак. Сам нарываюсь на неприятности. И без страховки. Ни тебе меча-кладенца, ни Сивки-Бурки…

— Сивка нынче не актуально, — заметила я, — лучше вместо Сивки машину хорошую.

— А хорошей тоже нету, — рассмеялся Алексей. — Ладно… Пошел я, Василиса Прекрасная. С нетерпением буду ждать завтрашнего утра, чтобы снова увидеть вас.

Он ушел, а я еще некоторое время сидела, борясь с желанием немедленно позвонить Вадиму. Зачем, что я ему собираюсь сказать — все эти вопросы меня совершенно не волновали. Очень хотелось в первый раз за время нашего знакомства донести до него мысль, что я Прекрасная и Премудрая, а он — типичный Иван-дурак, раз променял такое счастье на неизвестно кого.




Глава 35


Ночь мы с Султаном проспали спокойно. Я — на краешке кровати, он — со всеми удобствами в центре. Никто к нам не ломился в дверь, за окном не завывали голоса, телефон не взрывался пугающими полуночными звонками.

Утро заглянуло в окна хмурым, сереньким, совсем не весенним светом. Можно сказать, и не утро это было вовсе, а так — нечто среднее между поздними сумерками и ранней ночью. Не открывая глаз, я протянула руку и взяла с тумбочки часы. Мама дорогая! Уже почти одиннадцать, я могу опоздать к завтраку. Не обращая внимания на громкие протесты Султана (он уютно устроился рядом, периодически пиная задними лапами то место, где, как я всегда думала, у меня находится печень), я вскочила с кровати. Процедура приведения себя в относительный порядок заняла не более пяти минут — личный рекорд, который в ближайшее время вряд ли будет побит. Большая часть этого времени ушла на поиск куда-то запропастившихся носков. Поиск оказался безрезультатным, и я решила надеть ботинки на босу ногу. В конце концов, не зима, конец апреля (я посмотрела на дисплей мобильного телефона — двадцать восьмое число). Прыгая на одной ноге, натянула джинсы. В процессе натягивания — вот удача — отыскались носки, застрявшие в штанинах.

Легким галопом я добежала до административно-едального корпуса. В ресторане Алексея не было. Поскольку я пришла почти последней, еды на шведском столе практически не осталось. Пришлось взять нелюбимую мной яичницу с сосисками и стакан молока. Немногочисленные посетители ресторана, как и вчера, избегали смотреть друг другу в глаза. Я вспомнила слова Алексея про «мафию» и стала исподтишка наблюдать за соседними столиками. Невероятно тощий мужчина, состоящий, как казалось, из одного кадыка, медленно пережевывал завтрак, глядя прямо перед собой. Больше похож на клиента… Но вполне может оказаться и исполнителем. Разве по внешнему виду определишь? Заплаканная девушка, которую я точно вчера уже видела, задумчиво ковыряла чайной ложкой порционный творожок Веки у нее опухли, видимо, плакать она не переставала со вчерашнего дня. Для исполнителя слишком хрупка. Если только она не специалистка, к примеру, по ядам.

Я допила молоко и встала из-за стола. Надо найти Алексея. Странно, что он меня не дождался. И тут я сообразила, что не знаю, где его искать. Он не сказал мне вчера, в каком номере живет. Это можно было бы выяснить на ресепшн, но я не спросила его фамилию.

Не успела я выйти в коридор, как наткнулась в дверях на человека, которого менее всего хотела видеть в данную минуту, — «неравнодушную» Евдокию Петровну Несмотря на то, что утро было пасмурным, на ней по-прежнему красовались темные очки. «Наверное, у нее все же что-то со зрением», — подумала я.

— Как, вы еще здесь, Василиса Михайловна? — деланно удивилась Евдокия Петровна.

— Да, мы же с вами договаривались, что я уеду после завтрака, — не моргнув глазом, ответила я.

— Очень надеюсь, что вы не будете здесь сильно задерживаться, Василиса Михайловна…

«Неравнодушная к чужому горю» Евдокия вряд ли смогла бы претендовать на титул «Мисс Тактичность».

— Да-да-да, конечно, скоро уеду, — невнятно пробормотала я и проскользнула мимо нее к выходу.

Вопрос — как найти Алексея. Ответ — похоже, что никак Единственный пришедший в голову вариант — прогуливаться по центральной аллее в тайной надежде, что он случайно пройдет мимо. Вариант неплохой, по теории больших чисел должен сработать… когда-нибудь. Безусловно, шансы, что Алексей надумает погулять по аллее в то же самое время, когда там буду я, выше, чем сыграть «флеш-рояль» в покере (статистика оценивает шансы на «флеш-рояль» приблизительно как 649 739 к одному) или утонуть в собственной ванне (685 000 к одному), но гораздо ниже, чем возможность выйти замуж за миллионера (некоторыми исследователями эти шансы оцениваются как 215 к одному, что совсем недурно).

Однако мне показалось неразумным полагаться на теорию больших чисел — она хорошо работает только на значительном количестве случаев. У меня же все проще и одновременно сложнее. Итак, прогулки под серым небом (я посмотрела вверх и не увидела там солнца) отпадают ввиду их небольшой эффективности. Что остается? Остается Булат, который предлагал в случае, если «что-то нужно», смело идти к какому-то дому у забора и обращаться к нему. Мне сейчас определенно «что-то нужно», но сможет ли Булат помочь в этом вопросе? Знаком ли он со всеми отдыхающими? Может быть, и знаком, ведь Алексей здесь уже три недели. Только сначала надо собрать вещи, потому что Евдокия теперь помнит обо мне и наверняка захочет через некоторое время убедиться, что я уехала.

Я пошла к своему корпусу. Султан был на месте, «пернач» тоже.

— Ну, что, Султаша, выгоняют нас, — пожаловалась я коту. — И еще этот Алексей… Непонятно, куда исчез, почему исчез.

Султан ничего не ответил, демонстративно развалился на кровати, исподтишка поглядывая на меня.

Сборы заняли у меня совсем немного времени, ведь кроме пистолета и кошачьих консервов я толком ничего из сумки не вынимала.

Сумку я поставила в прихожей, на тот случай, если вдруг придется отступать очень быстро, пистолет засунула за пояс.

— Пойдешь со мной? — поинтересовалась я у кота.

Он отвернулся к стене.

— Как знаешь, — я пожала плечами. — Не больно то и хотелось…

Спрашивать у девицы с ресепшн, где расположен корпус для здешнего обслуживающего персонала, я посчитала неразумным. Скорее всего, она тут же позвонит Евдокии, и, боюсь, мне будет трудно объяснить, что я там забыла. Однако проскользнуть мимо нее незамеченной мне не удалось.

— Вы сегодня съезжаете… — Это был никак не вопрос, а утверждение.

— Да, да, да — попыталась отвертеться я, но девица решительно продолжила выполнение своих служебных обязанностей:

— Прежде, чем покидать пансионат, позвоните мне, я пришлю горничную, она должна принять у вас номер.

— Хорошо. — Я была на все согласна, лишь бы побыстрее от нее отвязаться.

— Проживание бесплатное, — прокричала она мне в спину, — но за пластиковые тарелки вам придется заплатить.

— Да-да, я заплачу, — бросила я на бегу, уже закрывая за собой дверь.

Я прикинула, что найти «дом у забора» можно двумя способами. Первый — расспросить кого-нибудь из местных — обещал значительную экономию времени и столь же значительную долю риска. Второй вариант — дойти по одной из аллей до забора, а потом планомерно двигаться вдоль него, пока не наткнешься на дом, — сулил изрядные временные затраты, но мне показалось, что степень риска в этом случае будет пониже.

Приняв решение, я свернула в боковую аллею и буквально через несколько шагов наткнулась на одноэтажное бревенчатое строение с табличкой «Библиотека». Я толкнула дверь, библиотека оказалась открыта…




Глава 36


Если есть на свете что-нибудь, не подверженное веяниям моды и времени, то это библиотеки. Начиная с первой систематизированной библиотеки Ашурбанипала (VII век до нашей эры, 1500 наименований и 15 тысяч глиняных табличек, на стеллаже с надписью «выбор читателя» — поэма о Гильгамеше) и заканчивая скромной сельской библиотекой (три стеллажа, заполненных преимущественно детективами и фантастикой), все эти заведения работают по одному принципу.

За двадцать семь с хвостиком столетий, прошедших с того момента, как была дописана последняя табличка в Ашурбанипаловой библиотеке (влажный кусок глины, плоский с одной стороны, заостренная палочка в руке; писать надо очень быстро — иначе глина засохнет и все придется начинать сначала), человечество научилось фиксировать важные события на пергаменте, бересте, бумаге, электронных носителях. Вот когда появились последние, пошли разговоры, что, дескать, очень скоро традиционные книги выйдут из моды в виду своей непрактичности и недолговечности. Однако время шло, а книги почему-то выходить из моды совсем не торопились. Нет, конечно же, прогресс добрался и до библиотек. Теперь в самых крупных из них читательский билет представлял собой не сложенную пополам книжицу из тонкого картона, на которой рукой библиотекаря было выведено имя абонента, а современную пластиковую карточку с фотографией и образцом подписи. Но все эти внешние перемены не коснулись главного — святая святых любой библиотеки, каталога. Там, как и десятилетия (и даже столетия) назад, стоят ряды деревянных шкафчиков с ячейками. В каждой ячейке нанизаны на металлический стержень отпечатанные карточки. На каждой из них ручкой дописаны загадочные значки, например «Т784-БМ». Вот этот таинственный знак, оставленный рукой человека, читатели и переписывают на листок-заявку, который отдают сотруднику библиотеки. Далее вашу заявку куда-то уносят, а вам сообщают, что книга будет выдана в течение часа (это если издание относительно современное) или что раритет, с которым вы пожелали ознакомиться, нужно заказывать заранее и раньше чем через несколько дней книга из хранилища не приедет.

Библиотека пансионата «Город солнца» оказалась совсем небольшой и очень традиционной. Около окна стоял стол, не современный из легкого пластика, а солидный, вырубленный, как казалось, из цельного куска дерева. Табличка на столе гласила, что это рабочее место библиотекаря. В данную минуту рабочее место пустовало. Слева от стола библиотекаря находились два стеллажа. Один, с надписью «Внимание — новинки», предлагал посетителям ознакомиться с самыми свежими образчиками творчества «серийных писателей». Также на этом стенде я обнаружила скандальную книгу «Страшные тайны „Дорогомилова“», вызвавшую много разговоров и парочку судебных исков в защиту чести и достоинства граждан, опознавших себя в героях книги. Я ее не читала, денег было жалко на покупку, — пользуясь шумихой. поднятой вокруг книги, магазины продавали ее по завышенной цене. Если бы мне не уезжать, с удовольствием попользовалась бы библиотечным экземпляром.

К соседнему стеллажу была небрежно пришпилена бумажка, на которой корявым почерком было написано: «Сдаваемые книги складывать тут». Судя по количеству лежащих там экземпляров, библиотека как форма проведения досуга не пользовалась среди обитателей пансионата большой популярностью. На стеллаже лежала одна-единственная книга: «Русские народные сказки», свежее издание с иллюстрациями модного художника.

Единственным украшением интерьера был план эвакуации при пожаре персонала и отдыхающих в «Городе солнца». Территория пансионата, как явствовало из плана, представляла собой почти правильный двенадцатиугольник, в каждом углу которого было по башне. В случае пожара персонал и отдыхающие должны были быстро двигаться по направлению к башням (на плане это показывали жирные синие стрелки). Слева внизу была размашистая подпись директора пансионата, справа — подпись и печать пожарной охраны.

— Вы чем-то интересуетесь? — проскрипел кто-то у меня над ухом.

Я вздрогнула и обернулась.

Существует много слов и словосочетаний, с помощью которых можно описать внешность очень пожилого некрупного мужчины. В большинстве вариантов мужчину такого типа сравнивают с представителями растительного мира, в частности с классом грибов: «сморчок», «мухомор», «старый гриб». Любое из этих выражений идеально подходило к здешнему библиотекарю.

— Вы чем-то интересуетесь? — повторил он свой вопрос.

— Да, — растерянно ответила я, потрясенная его внешним видом, — вот… записаться хочу.

«Мухомор» удовлетворенно закивал с таким видом, как будто он еще много лет назад предвидел, что я заявлюсь в его библиотеку за парочкой-тройкой книг. Он медленно подошел к своему рабочему месту и сел (громко хрустнули суставы). Нацепив на нос очки, дедок поднял на меня глаза:

— Я должен заполнить формуляр. У вас есть какой-нибудь документ?

Документа у меня никакого не было, все мои документы находились в сумке, а сумка в номере. Правда, за поясом у меня был «пернач», который в определенных случаях вполне успешно заменяет любой документ, но сейчас был не тот случай. «Старого мухомора» отсутствие у меня удостоверения личности не смутило, он заметил, что на худой конец сойдет и магнитная карточка от номера.

— Имя и фамилию запишу с ваших слов, — бормотал он, доставая картонный формуляр, — когда придете книжки сдавать, принесите документы.

Он записал номер корпуса и номер комнаты.

— Имя, фамилия, отчество? — Ручка зависла над соответствующей строкой в формуляре.

— Муромцева Василиса Михайловна, — бодро, по-военному, отрапортовала я.

Рука библиотекаря задрожала, на формуляре появилась кривая, начертанием мало похожая на мою фамилию.

— К-как, вы сказали, вас зовут? — пролепетал он.

— Василиса, — зычно ответила я, радуясь, что хоть кого-то здесь взволновало мое имя. — Василиса Михайловна… Муромцева.

— Да, конечно, — невпопад забормотал «мухомор», — этого следовало ожидать рано или поздно.

Он отложил испорченный формуляр в сторону.

— Так какую книгу вы хотите взять, Василиса Михайловна?

Я ткнула пальцем в стеллаж, где сиротливо лежали «Русские народные сказки»:

— Вот эту!

«Мухомор» почему-то совершенно не удивился (а мог бы — с чего вдруг взрослая тетенька начала интересоваться детскими книжками). Он сполз со стула (суставы проиграли небольшую токкату) и медленно доковылял до стеллажа.

— Брали ее недавно, — доверительно сообщил он, хотя этот факт не нуждался в подтверждении, — девушка брала, вроде вас, только темненькая… Симпатичная. Читала ее неделю, потом принесла, сказала, что теперь ей все ясно.

— Как звали девушку? — пошла я в атаку. — Вы формуляр заводили?

— Да-да, — важно кивнул библиотекарь. — Она с документами пришла, я сразу карточку завел.

Он вернулся к столу, вытащил длинный фанерный ящичек с формулярами, коих было не больше десятка, и начал поиски. За то время, пока он перебрал десять формуляров, вполне могла бы возникнуть, достигнуть расцвета и уйти в небытие небольшая вселенная.

— Вот, — он наконец вытащил карточку, — Савушкина Марина Владимировна. Корпус первый, комната сто тринадцать.

Я так и думала. Книгу брала Марина, и теперь эта книга позарез нужна мне. Возможно, она оставила там какие-нибудь заметки на полях. Жаль только, что она не «Страшные тайны „Дорогомилова“» читала.

— Берете? — Библиотекарь протянул мне сказки. — Книгу нужно вернуть через два дня. Если не успеете прочитать, нужно зайти и продлить. Сегодня двадцать восьмое апреля, четверг. Стало быть, принесете ее в субботу, тридцатого…

Я кивнула и взяла книгу.

— У вас пакетика не найдется, часом? А то я еще погулять хочу, боюсь, книжка испачкается.

— Пакетик найдется, — успокоил меня «мухомор».

Он выдвинул ящик стола (в воздух взметнулось небольшой пыльное облачко) и достал веселенький пакет с иллюстрацией к «Лукоморью» — только, в отличие от картинок, висящих около кабинета Евдокии Петровны, здесь была изображена печального вида барышня, выглядывающая из окна невысокой башенки. Под окном сидел огромный пес и преданно смотрел на тоскливую девицу. «В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит», — догадалась я. Как-то они здесь чересчур увлекаются фольклором. Я запихнула книжку в пакет, попрощалась и вышла на улицу.

Через пятьдесят метров аллея повернула под прямым углом, и я почти сразу уперлась в забор, как раз в том месте, где находилась башенка. Можно считать, что первая часть плана — незамеченной добраться до забора — выполнена. Теперь нужно решить, куда двигаться дальше, по ходу часовой стрелки или против. Вопрос имел чисто практическое значение — пейзаж вдоль забора представлял собой настоящую чащобу. Вековые ели, нижние ветви которых (кажется, у елей это называется лапы) касались земли, заросли какого-то колючего на вид кустарника, поросшие мхом бревна — все это в совокупности обещало приятную прогулку.

Я прикинула, где я могу сейчас находиться, если брать относительно главных ворот, и повернула направо — по часовой стрелке. Метров через пятнадцать я уже пожалела о том, что вообще ввязалась в это мероприятие. Каждое встреченное мной дерево (а их было немало) так и норовило хлестнуть меня по лицу колючей веткой; если ветки были высоко и по лицу не получалось, деревья мстительно и больно цеплялись за волосы; мшистая земля под ногами подозрительно хлюпала и пружинила, сильно смахивая на болотце… Пара неудачных шагов — и вот уже холоднющая и грязная вода добралась до носков, намочила их и начала чавкать в ботинках. Каюсь, я чуть было не повернула назад. Но поскольку никто не любит признаваться в собственном малодушии, я наметила себе последний рубеж: доберусь вон до той поваленной сосны, после чего поверну обратно. Но поворачивать не пришлось…




Глава 37


Поваленная сосна оказалась лишь вершиной айсберга, но я поняла это, только когда с большим трудом, пару раз уронив и чудом перехватив около самой земли пакет с книгой, перелезла через нее и уперлась в живописную кучу бревен, которую в литературной речи обычно называют буреломом. Продраться через этот бурелом означало сломать себе шею или ногу, и только если очень повезет — руку. Я облегченно вздохнула: теперь не нужно идти на компромисс со своей совестью, я же не самоубийца. Но только было я собралась повернуть обратно, как вдруг услышала голоса.

Не внутренние и не потусторонние, вполне реальные: кто-то разговаривал совсем неподалеку. Стало быть, лезть все-таки придется. Вряд ли отдыхающие (или пациенты, кто их здесь разберет) забираются так далеко. Скорее всего, это Булат со товарищи.

Я выбрала ветку, которая на вид казалась покрепче остальных и осторожно поставила на нее ногу. Ветка слегка подалась вниз, но выдержала. Я схватилась рукой за ствол и рывком переместила тело вверх. Отсюда не открывался изумительный вид — здешний лес красивыми местами не изобиловал. Зато я нашла то, что искала, а это, безусловно, гораздо важнее.

Прямо посреди леса (я во второй раз задумалась, как же они умудрились построить в лесу здания, совершенно не повредив окружающие деревья) стоял одноэтажный дом барачного типа. Непрезентабельное, но зато очень дешевое жилье для гастарбайтеров. На крыльце сидел Булат и незнакомый мне мужчина, на вид — соплеменник Булата. Они ели хлеб, запивали его молоком и тихонько переговаривались.

Отлично, я нашла Булата, и очень быстро. Теперь осталось только спуститься отсюда… И еще бы хорошо побеседовать с Булатом без свидетелей, очень уж физиономия мужика мне не нравится. Разбойничья рожа, и это еще мягко сказано. Похож на какую-то птицу… Хищную, которая падалью питается. Надо, наверное, еще немного посидеть тут на дереве, дождаться, пока они оба уйдут, а потом потихоньку спуститься.

План был вовсе недурен и не так уж сложен в исполнении. Однако лес — я имею в виду дикий лес (здешний массив вполне отвечал данному определению, в нем не было ни малейшего намека на цивилизованность), — он живет по своим законам. Некоторые особенности взаимодействия дикого леса и человека довольно часто упоминаются в трудах таких авторов, как Сетон-Томпсон или Фенимор Купер. Но впервые обратил внимание на эти особенности и, можно сказать, систематизировал их Марк Твен. Так, он, внимательно изучив тексты г-на Купера, отметил, что в те минуты, когда герою грозит опасность и минута полной тишины стоит четыре доллара (не смейтесь, Марк Твен умер в начале двадцатого века, четыре доллара тогда были солидные деньги), под ногой у героя предательски хрустит непонятно как попавший сюда сучок. Ехидный Твен даже предложил переназвать некоторые книги Купера: вместо «Кожаный Чулок» — «Хрустнувший Сучок».

Мне пока никакая опасность не грозила, но сучок, на котором я стояла обеими ногами, все-таки хрустнул и сломался. Я провалилась вниз, но не до земли — помешали густо переплетенные ветки. Зато шума было предостаточно. Держу пари, ни один куперовский Кожаный Чулок так не шумел.

Булат и его коллега перестали пить молоко и обернулись, чтобы посмотреть на источник шума. Я улыбнулась и попыталась взмахнуть рукой. Ветки снова хрустнули, я просела еще ниже.

Булат что-то сказал своему сотрапезнику, положил хлеб на газету и направился в мою сторону.

— Что, застряла? — доброжелательно поинтересовался он.

Я кивнула, не слишком резко, чтобы не спровоцировать новых катаклизмов.

— Сейчас выручу, — обнадежил меня Булат. — Веревка надо и топор.

— Топор не надо, — испугалась я; впрочем, веревка звучала не лучше.

Он не стал меня слушать, повернулся к разбойнику и крикнул:

— Топор неси и веревка.

Тот кивнул, скрылся в доме, но очень быстро вернулся с мотком веревки в руках и огромным топором, экстерьер которого одобрила бы любая Гильдия палачей. Булат как-то очень легко взобрался на кучу бурелома и обмотал меня веревкой под мышками. Свободный конец он бросил вниз, где его немедленно подхватил мужик с разбойничьей рожей.

— Сейчас, сейчас, — успокаивал меня Булат, осторожно обрубая ветки вокруг меня, — вытащим тебя, Василиса Михайловна.

Интересно, откуда он знает мое имя? Я не успела додумать эту многообещающую мысль, как разбойник дернул веревку, и я, помогая себе руками, выбралась из ловушки.

— Ты дела, Василиса Михайловна? — Булат развязал веревку.

Я осмотрела себя. Там, где могла увидеть. Свитер испачкался, на нем появилось штук пятьдесят зацепок, зато штаны, изобретенные полтораста лет назад Леви Страусом, подтвердили качество марки. Я прижала руку к животу…

— Тебе плохо? — заволновался Булат.

Мне не было плохо, я проверяла, не выпал ли пистолет. Если выпал, вряд ли я его теперь найду. Однако рука ощутила твердую рукоятку «пернача».

— Мне хорошо, — искренне ответила я своему спасителю и добавила: — А я вообще-то вас искала, Булат.

Он мгновенно оценил диспозицию и сказал пару слов на незнакомом языке своему приятелю. Разбойник хмыкнул, хитро улыбнулся, но ушел, прихватив веревку и топор.

— Я слушаю тебя, Василиса Михайловна. Что случилось?

Черт, я же почти ничего о нем не знаю. Стоит ли ему все рассказывать? Наверное, нет. Тем более что он и не поймет, почему вдруг не больные люди добровольно хотят умереть. Мир таких детей природы, как этот Булат, прост и прямолинеен. Не нужно говорить ему лишнего, чтобы не смущать. Я прикинула и начала:

— Вчера я познакомилась с человеком, его зовут Алексей. Он приходил ко мне в гости…

Булат понимающе кивнул, я покраснела и зачем-то добавила:

— Он забыл у меня одну вещь. Мне уезжать сегодня, и я хочу ее вернуть. Номер комнаты не знаю, на ресепшн спрашивать нет смысла — фамилию его я тоже не знаю. Вы сказали, что можете помочь…

Тут я заткнулась, потому что поняла, как глупо все звучит со стороны. Может, Булат и наивен, но он совсем не дурак.

Он перестал улыбаться и замер.

— Я знаю Алексея. — У него даже голос изменился. — Сколько недель он уже здесь?

— Вчера закончились три недели, — прошептала я.

Булат коротко кивнул.

— Ему больше эта вещь не понадобится, оставь ее себе… — Он помолчал и закончил фразу: — На память.

— Ты хочешь сказать, — я так разволновалась, что незаметно тоже перешла на «ты», — ты хочешь сказать, что с ним что-то случилось?

Он отвел глаза, но я схватила его за обшлага куртки:

— Или ты мне сейчас все рассказываешь, или…

Последнее «или» повисло в воздухе, так как пригрозить мне было нечем, разве что достать пистолет. Но надо быть последней сволочью, чтобы угрожать оружием человеку, который только что тебя спас. Я шмыгнула носом и жалобно произнесла:

— Ну расскажите мне, пожалуйста, Булат. Я ведь все равно не уеду, пока не узнаю всю правду.

— Пошли, — он потянул меня за рукав, — без уважительного предлога тебе здесь не остаться. Евдокия не даст.

Я про себя отметила, что у него пропал среднеазиатский акцент, «Евдокия Петровна» превратилась в просто Евдокию, а интонации из подобострастных (присущих человеку зависимому) превратились в нейтральные. Не все, ох не все гладко в Датском королевстве. Того гляди, нарисуется тень отца Гамлета да и заложит всех злодеев по полной программе.




Глава 38


Похоже, что во время поисков я все же ошиблась с направлением. Мы на удивление быстро добрались до стоянки у центральных ворот.

— Где твоя машина? — резко спросил Булат и достал что-то из кармана.

Я пригляделась — это было шило.

— Вон та серебристая «тойота», что рядом с машиной Евдокии… Петровны.

— Ясно. — Он на минуту задумался, потом скомандовал: — Иди, заговаривай зубы охране.

— Как? — удивилась я.

— Как хочешь, — отрезал он. — Не знаю. Ты ведь женщина, не мне тебя учить: построй им глазки, да хоть стриптиз танцуй, но чтобы они на стоянку несколько минут не смотрели.

Задал он мне задачу. Однако делать было нечего — если человек хочет помочь, это не означает, что я теперь могу спокойно самоустраниться и наблюдать, как он старается. Нет, я тоже должна действовать. У него, похоже, есть какой-то план, от меня же требуется прикрытие. Я постояла с минуту, а потом направилась к будке охраны. Следующие десять минут, которые я там провела, были не теми минутами, которые потом всю жизнь вспоминаешь с удовольствием. Стриптиз танцевать не пришлось, но в качестве ответа на вопрос, когда я могу забрать документы и ключи от машины, пришлось выслушать много всякого разного. Наверное, это были шутки, причем большая их часть — с уклоном в сексуально-генитальную сторону. Наконец я решила, что с меня хватит, сделала вид, что смертельно обиделась на очередной идиотский пассаж, и покинула будку, громко хлопнув на прощанье дверью.

Булат уже ждал меня, с отсутствующим видом глядя в небо.

— Все в порядке, — сквозь зубы процедила я, быстро проходя мимо.

— Да, — точно так же ответил он, но не пошел за мной, а продолжал стоять и тупо пялиться. — Иди к центральному корпусу и заяви на ресепшн, что у тебя проколоты три колеса, поэтому уехать сегодня ты не можешь.

— Как проколоты?! — взвилась было я, но быстро пришла в себя и восхитилась гениальным планом Булата.

В самом деле, что может быть проще: не могу я отсюда уехать, потому что машина неисправна, а другой вид транспорта сюда просто не ходит. По дороге к центральному корпусу я старательно себя накручивала. В результате входную дверь открывала совершенно разъяренная женщина. В своей обличительной речи я упомянула всех: охранников со стоянки — за то, что недосмотрели; руководство пансионата — за то, что набрали таких бестолковых охранников; девицу с ресепшн — просто так, до кучи. И, как всегда бывает в жизни, именно ей, совершенно не виноватой, досталась львиная доля моих упреков. Скажу четно, она перепугалась. Думаю, не потому, что я была так уж страшна в гневе, скорее у нее было четкое и недвусмысленное распоряжение Евдокии выселить меня сегодня. Поэтому невозможность выполнить это распоряжение и неминуемый гнев «неравнодушной» Евдокии залили и без того не шибко румяные щеки девицы молочной белизной. Высказав все, что хотела, я объявила, что возвращаюсь к себе в номер. Девица промолчала; аргументов у нее не было.

— Как только выясните насчет моих колес, сразу поставьте меня в известность, — закрепила я успех. — Не хочу минуты лишней оставаться в таком заведении, как ваше.

Пока я топала до своего номера, девица успела навести справки насчет колес. Я еще из коридора услышала, что звонит местный телефон, но торопиться не стала. Из принципа. Я медленно достала карточку, не спеша воткнула ее в специальное отверстие — телефон упорно продолжал звонить. На всякий случай я заглянула в ванную — помыть руки и умыться, а также вытрясти из свитера набившиеся иголки. Была надежда, что человеку надоест слушать гудки и он положит трубку. Однако надежда не оправдалась — у здешнего персонала одной из основных добродетелей, видимо, было упорство…

Пришлось снять трубку.

— Василиса Михайловна, это администратор беспокоит. — Голос девицы с ресепшн утратил надменность и звучал несколько растерянно, что наполнило мою душу тихой радостью. — К сожалению, ваши покрышки смогут отвезти в шиномонтаж не раньше завтрашнего вечера…

— Меня не интересует, когда их отвезут в шиномонтаж, — перебила ее я, — мне нужно знать, когда я смогу забрать свою машину в том виде, в каком она была до приезда сюда. С целыми колесами…

Девица слегка растерялась, я воспользовалась этим и добавила:

— Да, между прочим, такой вопрос — кто оплатит ремонт покрышек?

— О, насчет этого не волнуйтесь! — Она почувствовала под ногами твердую почву. — Все расходы «Город солнца» берет на себя. А колеса в худшем случае будут в субботу, тридцатого числа.

Я повесила трубку. Итак, пара дней у меня точно есть. Вполне достаточно, чтобы выяснить, что случилось с Алексеем, и внимательно прочесть книгу. Книга! Я вытащила ее из пакета. Слава богу, не помялась и не испачкалась во время моей лесной эпопеи. Кто знает, какие у них в библиотеке штрафы за испорченные экземпляры.

Я положила книгу на тумбочку, вытащила пистолет (похоже, этот жест становится для меня привычным) и, не особо заморачиваясь, убрала его в ящик. Только я уютно устроилась на кровати, подсунула под спину две подушки, включила ночник (за окном еще больше стемнело), как опять зазвонил телефон. Я схватила трубку и невежливо гаркнула:

— Ну, что еще?

— Мне сообщили, — голос Евдокии был ровным; если она и была раздражена тем, как сложились обстоятельства, то виду не подавала, — что у вас случилась неприятность с машиной.

— Есть такое. — Я попыталась передать голосом свое негодование, но получилось плохо, слишком уж перла из меня радость по поводу того, что удалось-таки обвести их вокруг пальца.

— Что я вам могу сказать, Василиса Михайловна, — буднично и скучно продолжила моя собеседница, — лично против вас я ничего не имею. Поэтому настаивала на вашем отъезде. Но вы предпочли остаться. Что же, вы сделали свой выбор.

— Э-э-э… — протянула я. — Вы мне что, угрожаете?

Но она уже повесила трубку. Я вернулась на кровать и задумалась. Читать уже не хотелось. Похоже, что милейшая Евдокия Петровна решила меня слегка напутать. Зачем? Какая ей разница, уеду я сегодня или через два дня? Я вновь взялась за книгу и даже успела прочесть предисловие — составитель сборника, чья фамилия мне ни о чем не говорила, сообщал потенциальным читателям, что они держат в руках неадаптированный текст, поэтому трактовка некоторых сказок может сильно отличаться от того, что мы читали в детстве. Начало меня заинтриговало. Я всегда подозревала, что в сказках что-то недоговаривают. Если не лгут напрямую, то уж всей правды точно не говорят.

Первыми, как принято в подобных сборниках, шли сказки о животных. Медведи, лисы, волки выясняли между собой отношения, всячески пытаясь надуть друг друга. Честно говоря, я увлеклась и сама не заметила, как пролетело обеденное время и потихоньку подкрался вечер. От сказок про животных я перешла к сказкам про солдат и прочий люд. Эти были уж слишком назидательные, я прочла парочку, зевнула, и тут… В окно кто-то постучал.

Нет, определенно, покоя мне здесь не будет. Я рывком откинула портьеру, открыла окно и обнаружила там Булата.

— Тихо, — шепнул он, взялся руками за подоконник и влез в комнату.

Где-то с минуту он внимательно изучал обстановку, после чего подошел к креслу и смело погладил Султана, а тот — нет, вы только посмотрите! — не только не укусил и не оцарапал наглеца, но, напротив, замурлыкал, как маленький славный котик с новогоднего календаря. Чудеса!

Булат заметил лежащую на кровати книгу:

— Я вижу, у тебя уже все есть.

— Я ее еще не читала, — запротестовала я. — И вообще не понимаю, при чем тут сказки. Наверное, это какая-то шутка?

— Ну, — философски заметил он, — иногда, конечно, люди шутят перед смертью, но это бывает крайне редко. Чаще они весьма серьезно относятся к идее перехода в мир иной.

Надо же, как заговорил. Куда только подевалась его неправильная русская речь с нескладными падежами. Сейчас Булат изъяснялся не хуже, чем профессор словесности Московского университета.

Тут я спохватилась, что не задала ему вопрос, который, по-хорошему, нужно было бы задать сразу:

— Вы, собственно, зачем пришли-то? Почему через окно?

— Чтобы эта кикимора с ресепшн не видела, — честно ответил он. — Нам не разрешается общаться с клиентами. Она мигом настучит Евдокии.

Опять Евдокия, я уже устала от этой вездесущей Евдокии.

— Давай книгу смотреть, — деловито предложил Булат. — У меня времени немного. До полуночи надо к себе вернуться.

Я не стала вдаваться в подробности, что такое случится в полночь. Честно говоря, боялась почему-то услышать какую-нибудь ахинею относительно карет и хрустальных туфелек (тут я невольно бросила взгляд на Булатовы ноги — размер сорок пятый, не меньше; чтобы сделать туфли на такую ножку, завод в Гусь-Хрустальном должен работать целый год без выходных).

Я не рискнула забираться на кровать с ногами в присутствии незнакомого мужчины, поэтому присела на край и жестом пригласила моего гостя сесть рядом. Булат взял книгу и начал ее перелистывать. Текст он не читал, зато внимательно рассматривал картинки, коих в книге было великое множество, причем иллюстрировал данный труд тот же художник, что написал картины, висящие около кабинета госпожи Лиховец.

Один рисунок Булата особенно заинтересовал. Он внимательно изучил его, хмыкнул, а потом сунул книжку мне в руки:

— Посмотри, тебе это ничего не напоминает?

Подпись под картинкой сообщала, что Иван-царевич доехал до дома Бабы-Яги. На картинке был изображен молодой человек верхом на богатырском коне (я такого видела в энциклопедии, называется «владимирский тяжеловоз»). Дом Яги выглядел вполне традиционно: неказистая избенка, особая архитектурная примета — костлявые куриные ноги. Видать, Яга не очень жаловала гостей, потому как дом ее был обнесен довольно высоким забором, в заборе торчали шесты, почти на каждом — по человеческой голове. Один шест свободен — ждет Ивана-царевича. Жутковатая картинка, в адаптированных для детей изданиях такой точно не было.

Но самым неприятным было ощущение, что где-то совсем недавно я видела нечто похожее. Не головы на шестах, конечно (такое зрелище я бы до конца жизни помнила), но…

Я закрыла глаза, сосредоточилась — и вспомнила! Ну конечно, план эвакуации при пожаре, он висел на стене в библиотеке. Все точно так, как на картинке… Я открыла глаза и сверилась с книгой. Да, так и есть: равносторонний двенадцатиугольник, только здесь, в пансионате, вместо шестов с головами были так удивившие меня башенки.

— Теперь понимаешь? — усмехнулся Булат, который все это время с интересом наблюдал за мной.

Я покачала головой:

— Нет, все равно не понимаю. Даже если кому-то пришла в голову дурацкая идея выстроить пансионат по образу и подобию вотчины Бабы-Яги, это никак не объясняет исчезновения Маришки и Алексея.

Он сделал вид, что задумался, а потом неожиданно спросил:

— Ты в детстве сказки-то вообще читала?

— Вообще читала, — сварливо произнесла я и тут же добавила: — Но не очень их любила.

— Тогда понятно. Приятно в очередной раз встретить такой незамутненный взгляд.

Он откровенно издевался. Я мысленно досчитала до десяти и предложила наглому посетителю как можно быстрее покинуть помещение, а то, не дай бог, опоздает на ужин.

— Дура, — он забрал у меня книгу, — ты что, не понимаешь, что тебе бы никто не дал отсюда уехать?! Дорога в лесу плохая, вполне могла случиться авария, а рядом бы никого не оказалось. Места здесь не слишком оживленные. Тебя бы, конечно, нашли, но было бы уже поздно.

— Бред! — возмутилась я. — Я же все равно уеду, только в субботу. Я никому не мешаю. Поживу здесь еще пару дней, им какая разница? Один фиг — первую неделю проживание здесь для всех бесплатно. С какого перепуга кто-то будет покушаться на мою жизнь?

— Будет, обязательно будет, — «успокоил» меня Булат. — Про бесплатный сыр, надеюсь, объяснять не нужно? Те, кто сюда приехал по своей воле, за это бесплатное проживание ой как дорого потом платят.

Он помолчал и добавил:

— Меня удивляет только одно: почему они вдруг стали тебя выгонять? Такого еще ни разу не было… на моей памяти.

— Может быть, просто в первый раз сюда человек попал по ошибке?

— Если бы, — задумчиво произнес Булат. — Многие передумывают, но я не припомню, чтобы кто-то уехал. Может, зря я колеса проколол. Ошибся. Может, они и вправду тебя отпустить хотели. А теперь поздно. Через два дня тридцатое…

— И что? Здесь празднуют Первое мая?

Булат ухмыльнулся:

— Празднуют… В ночь с тридцатого на первое самое празднество и начинается.

Он поднялся, попросил меня погасить свет и осторожно отодвинул занавеску.

— А ты не хочешь уйти по-людски, через дверь? — поинтересовалась я.

— Не-а, — весело ответил он. — Это значит — через ресепшн идти. Через минуту Евдокия будет в курсе, что я у тебя был. И у нее появятся вопросы к нам обоим. Мне как-то совсем не хочется на них отвечать, а ты ответов не знаешь…

Он открыл окно и ловко выбрался наружу.

— Окна на ночь запри, — донесся с улицы его голос.

Я подошла к окну и демонстративно захлопнула его, даже не попрощавшись с Булатом. Похоже, здешнее безумие — вроде инфекционного заболевания; стоит немного пожить в условиях вечных сумерек, и сам не заметишь, как станешь неадекватным.

Удобно устроившись на кровати (Султан примостился сбоку; кажется, он начал мириться с моим присутствием в его жизни), я зажгла лампу и вновь открыла книгу.




Глава 39


Удивительно, как по-разному воспринимаются одни и те же тексты в детстве и в… ну, скажем, более зрелом возрасте. Например, «проходите» вы в седьмом классе «Евгения Онегина». И выносите из всего романа, названного критиком Белинским «энциклопедией русской жизни», только «мой-дядя-самых-честных-пра-вил-когда-не-в-шутку-занемог…». Потом, лет в двадцать пять, перечитываете и поражаетесь тому, насколько точно показаны человеческие чувства, отношения и переживания: «так люди (первый каюсь я) от делать нечего друзья».

Наверное, те, у кого есть дети, замечают сей феномен, когда начинают читать своим отпрыскам образчики литературного наследия своего народа. У меня детей нет, и в последний раз русские сказки я читала… по-моему, тогда я еще даже в школу не ходила.

Первое, на что я совершенно не обращала внимания в детстве, но что очень резало глаза сейчас, — сказочные герои мужского пола отличались изрядной степенью бестолковости. Или страдали избытком гуманизма. Так, обнаружив в подвале прикованного цепями Кащея Бессмертного, все Иван-царевичи — вместо того чтобы заглянуть в досье Кащея и понять, по какой статье он мотает срок, — по первой же просьбе потенциально опасного преступника мчались за водой, выпив которую Кащей обретал былую силу.

В других сказках Иван-царевичи пытались заполучить в жену какую-нибудь знаменитую красотку. Как правило, либо сама красотка, либо ее папаша имели скверный характер и всем потенциальным женихам (зятьям) давали сложные задания, после невыполнения которых претендентов ждали палач и дыба. Но если со всеми предыдущими женихами такой номер проходил, то на Иван-царевиче невеста с папашей обламывали зубы. И вовсе не потому, что наш Иван был умен, храбр и удачлив. В большинстве сказок главный герой, получив очередное задание из серии «миссия невыполнима», тут же начинал «кручиниться» и даже малодушно помышлял слинять от греха подальше. Так бы и пришлось Ивану холостяковать до конца дней или искать менее затратный экземпляр, если бы не прихватывал он из дома шустрого помощника. Этот помощник все задания лихо выполнял, но, как это часто бывает не только в сказках, награда доставалась не тому, кто сделал, а тому, кто отчитался.

Сказочные женщины — это отдельный разговор. Среди них было много моих тезок, Василис. Поначалу практически все сказочные Василисы имели, как принято говорить, хорошую репутацию, что выражалось в определенных приставках к их именам: Василиса Премудрая, Василиса Прекрасная, Богатырка Василиса…

Но при ближайшем рассмотрении репутация оказывалась незаслуженной. Василисы плохо подбирали персонал, а на ночь, похоже, принимали сильнодействующее снотворное. Иначе как объяснить, что герой совершенно незамеченным пробирался через все кордоны (охрана при этом обычно спала богатырским сном), проникал в спальню очередной Василисы и, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, вступал с ней в интимную связь, не используя никаких предохранительных средств. При этом Василисы даже не просыпались. В сказках такого типа визит главного героя оборачивался внеплановой беременностью… Так что, с точки зрения современной женщины, ни большого ума, ни менеджерских талантов в сказочных героинях не наблюдалось.

Зато Баба-Яга, которую мы очень, очень боялись в детстве, представала в сказках не как злой гений, а как неплохой профессионал, четко выполняющий свои должностные обязанности. Собаки в сказках были сплошь верные друзья, а вот коты… От котов были одни неприятности, а хуже всех был Кот Баюн… Я задержалась на странице с иллюстрацией: огромные желтые глаза, черная встопорщенная шерсть. Размерами этот кот был с амурского тигра, не меньше. Бр-р-р!

Неожиданно мне очень захотелось спать. Я взглянула на часы — ого, уже половина третьего. Я запомнила номер страницы, положила книгу на тумбочку и выключила лампу.

Весь следующий день я провела в прогулках по территории и посещениях ресторана. Несколько раз в обеденный зал заглядывала Евдокия. Увидев меня, начинала кривить рожу; мне было плевать, поэтому я в ответ мило улыбалась и махала ей рукой. Она делала вид, что не замечает моих приветствий, и быстро уходила, а у меня всякий раз падала вилка или опрокидывался стакан. Вот такая закономерность. Я даже тихонько посмеялась по этому поводу.

Так прошли два дня. Я дочитала книгу и даже отнесла ее обратно в библиотеку, где еще раз сравнила иллюстрацию со схемой эвакуации при пожаре. Сходство было поразительное.

Девица с ресепшн тихо меня ненавидела. Я в ответ на это не меньше трех раз в день интересовалась, не привезли ли, часом, мои покрышки. И каждый раз, услышав в ответ «Нет, не привезли», громко возмущалась дисциплиной и уровнем сервиса, обязательно добавляя, что «лучше бы я деньги заплатила, чем за бесплатно вот так мучиться». Девица скрипела зубами и мысленно, надо полагать, желала мне проколоть покрышки где-нибудь в лесу, причем ночью. И чтобы рядом никого не было… ну разве что кроме стаи голодных волков. В субботу во второй половине дня мне в номер позвонил Булат.

— Ваши колеса привезли, — официально произнес он, из чего я сделала вывод, что разговор прослушивается.

— Очень хорошо, — раздраженно ответила я. — Надеюсь, их уже поставили?

— Скоро, — пообещал Булат. — Вы подходите к стоянке вместе с вещами.

— Иду, — ответила я и повесила трубку.

Когда я доплелась до стоянки (в правой руке сумка, в левой — контейнер с Султаном, за поясом «пернач»), Булат прикручивал последнее колесо.

— Вот, — он вытер руки тряпочкой, — теперь можно ехать.

— Спасибо.

Я дернула ручку, машина была заперта. Ах да, ключи с документами у охранников. Я поставила контейнер с Султаном на крышу «тойоты» и пошла к будке дежурного.

— Мне, пожалуйста, документы вон от той машины…

Охранник удивленно посмотрел на меня:

— Мы не имеем права вас выпускать. Нужно письменное распоряжение Евдокии Петровны.

— Что за бред! — заорала я, выплескивая в крике свой непонятно откуда появившийся страх. — Немедленно отдайте мне мои ключи и документы на мою машину!

— А машина не ваша, — лениво процедил охранник. — Вы по доверенности, к тому же от руки написанной. Откуда я знаю, может, вы ее угнали. Нет уж, идите к Евдокии Петровне, если она разрешит вас выпустить, выпущу…

— А если не разрешит?

— Не выпущу. — И он широко улыбнулся, как будто сказал что-то очень смешное.

Я вышла, громко хлопнув дверью. Булат ждал меня около машины.

— Что-то не так? — спросил он.

Я порылась в кошельке, вытащила деньги и протянула их ему.

— Что это? — удивился он. — Зачем?

— Затем, что если сейчас охранник за нами наблюдает, то ему будет понятно, почему ты здесь задержался — хотел получить деньги за работу.

Булат кивнул и взял протянутую купюру.

— Они тебя не выпускают, — констатировал он, убирая купюру в карман рубашки.

— Говорят, что нужно разрешение Евдокии Петровны.

— Сколько сейчас времени? — перебил меня Булат.

Я бросила взгляд на запястье:

— Без десяти девять, а что?

— Заход солнца сегодня… — Булат прикрыл глаза и задумался, — …в двадцать один час семь минут. У нас осталось семнадцать минут. Быстро, пошли…

Он взял у меня сумку, я схватила контейнер с Султаном, и мы направились к административному корпусу.

— Мы к Евдокии за разрешением? — решила уточнить я.

— Не будет никакого разрешения, — усмехнулся Булат. — Ты не поняла? Они по ее приказу просто тянут время. Не знаю, что в тебе такое, но чем-то ты для них опасна. По крайней мере, по какой-то причине они не могут убрать тебя, как остальных. А вот сегодня после захода солнца вполне могут попытаться.

— Да что сегодня за день такой особенный?! — взмутилась я. — Ты второй раз уже намекаешь, что сегодня может произойти нечто ужасное. Уж если начал, говори до конца.

— Ты ж почти три дня сказки штудировала, — бросил он на бегу.

— Ага! Только там про праздник Первомая ничего не было, — парировала я.

— Было, — буркнул Булат. — Он просто по-другому назывался. И праздновать его начинают в ночь с тридцатого на первое. Веселый такой праздник… Все танцевать летят на гору.

Заморгали и зажглись фонари — верная примета, что солнце скоро окончательно спрячется за горизонтом.

— Сколько времени? — неожиданно повторил он свой вопрос.

— Без семи минут… — начала было я.

— Надо торопиться, у нас не больше четырнадцати минут.

Я хотела спросить почему, но Булат неожиданно свернул с главной аллеи на боковую. Здесь с освещением было не так хорошо, как на главной, — его попросту не было. Видимо, предполагалось, что после захода солнца сюда никто не будет ходить. Я подняла голову. Где-то высоко в небе появились первые звезды и полупрозрачная луна. Булат быстро шел впереди, я по мере сил старалась не отставать. Султан затаился в своем контейнере.

Неожиданно мне пришло в голову, что по сути я о Булате знаю очень мало. Да, почитай, почти ничего. Допустим… Допустим, что Алексей сказал правду и этот неприятный «Город солнца» действительно Центр добровольной эвтаназии. Что дальше? Эта деятельность не запрещена законом, несмотря на многолетние дебаты в Думе. И последнее голосование показало, что депутаты практически единогласно поддерживают право человека на добровольный уход из жизни.

Персонал здесь, конечно, не из приятных — это не те люди, которых хочется пригласить на свой день рождения, но такую ситуацию тоже можно объяснить. Помнится, в одной из публикаций сотрудников подобных центров назвали «санитарами общества». По аналогии с санитарами леса — волками. Где вы видели приятных волков? Разве что в мультфильме про Маугли.

Я чуть замедлила шаг и посмотрела на часы. Ровно девять. До так пока и не озвученного ужаса осталось семь минут. Думаем дальше…

Евдокия — тетя неглупая, не в раз, но сообразила, что я сюда не помирать приехала, а попала, можно сказать, по ошибке. И приказала мне уехать. И я бы уехала, если бы вот этот человек, который сейчас ведет меня в неосвещенное и безлюдное место, не проколол мне шины. И тут я догадалась!

Это — исполнитель, о них мне рассказывал Алексей. Кто остается здесь дольше чем на три недели? Да вот он, Булат, и остается. Подметает себе дорожки, а вечерами… Надо же, как же хитро он меня обвел вокруг пальца! И я ведь купилась. Скоро-скоро произойдет нечто ужасное, осталось семь минут… А все потому, что стереотипы рулят. У меня за плечами институт, я неплохо умею писать статьи, отлично знаю компьютер и говорю на двух языках. В моем представлении человек, подметающий аллеи, не может быть умнее меня. Еще как может! Наполеона из меня не вышло. Помнится, один полководец все время проигрывал великому корсиканцу на поле боя, а все потому, что Наполеон готовился к битве, предполагая, что имеет дело с равным себе противником. Я же заранее посчитала себя более умной. За эту ошибку придется платить, и, возможно, очень и очень дорого — жизнью.

Я остановилась, вытащила пистолет, прицелилась и громко сказала:

— А ну, стой!

Булат мгновенно остановился и начал поворачивать голову.

— Стой как стоишь, — скомандовала я и на всякий случай добавила: — А то выстрелю.

Это я, конечно, соврала, потому что пистолет был на предохранителе, а я понятия не имела, как его с предохранителя снять.

— Мы теряем время, — произнес Булат. — Давай выберемся отсюда, а потом будем стреляться. Обещаю тебе дуэль с шести шагов до первой крови.

— Я не двинусь с места, пока ты не объяснишь, в чем дело, — мрачно заявила я.

— Сколько времени?

Этот вопрос мне уже успел надоесть, но я непроизвольно бросила взгляд на часы: было семь минут десятого.

— Двадцать один ноль семь, — сообщила я Булату.

— Опоздали, — выдохнул он.

В голосе его не было отчаяния, простая констатация факта. Правда, пока не совсем было ясно, куда или на что именно мы опоздали. Солнце, и так не больно-то видное за деревьями, ушло светить австралийцам; стало темно. На смену дневному светилу вышла луна. Не ахти какая замена, но лучше, чем если бы сейчас было новолуние. Тем более что луна, как по заказу, расположилась аккурат над нашей аллеей.

Неожиданно напомнил о себе Султан. Сначала он заорал дурным голосом, как будто на дворе еще был март, а потом начал биться о стенки контейнера. Хорошо, что Ира с Валерой не экономили и купили самую дорогую модель. Более дешевая не выдержала бы и первых трех ударов.

Я на минуту отвлеклась, а когда подняла взгляд, выяснилось, что действующих лиц прибавилось. Впереди, как средних размеров утес, возвышался коллега Булата, обладатель разбойничьей морды. Я резко обернулась — в двух шагах от меня стояла госпожа Лиховец; даже в ночную пору на ней были надеты темные очки. Таким образом, на арене боевых действий нас оказалось уже пятеро (если считать истерикующего Султана за полноценную личность). Путь к тактическому отступлению или позорному бегству (терминология обычно зависит от того, на чьей стороне в итоге оказалась победа) был отрезан.

Надо же, как я здорово угадала, что это ловушка. Неплохо бы теперь еще угадать, как из нее выбраться. Я повернулась так, чтобы держать в поле зрения и Евдокию, и Булата с коллегой. Султан продолжал скандалить и раскачивать контейнер, что, безусловно, могло бы повлиять на точность прицела. В случае, если бы пистолет вдруг сам снялся с предохранителя.

— Буду стрелять, — порадовала я присутствующих.

Все замерли, включая Султана в контейнере. За такую «немую сцену» режиссеры, когда-либо ставившие пьесу «Ревизор», продали бы душу дьяволу.

— Попробуйте, попробуйте, Василиса Михайловна, что толку грозить, действовать надо, — подала голос Евдокия.

— Опусти пистолет, — глухо скомандовал Булат. — Опусти пистолет, Василиса!

— Он вас подставил, Василиса Михайловна, — продолжала Евдокия. — Вы же не будете отрицать, что я предлагала вам сразу же уехать. Вы заупрямились и остались. А потом, когда захотели уехать, этот тип проколол шины.

Она улыбалась, это было видно даже при таком плохом освещении. Евдокия считала себя победительницей. Я прикинула, что может испортить ей настроение (а заодно убрать с ее лица эту отвратительную улыбку), и опустила пистолет…

Раздался выстрел, пуля просвистела в двух сантиметрах от моей ноги, срикошетила от какого-то камня и попала в плечо Булату. Он охнул и схватился другой рукой за раненое плечо.

— Лучше опусти оружие! — умоляюще произнес он. — Ты сейчас себе что-нибудь прострелишь!

Я ошарашенно уставилась на пистолет. Этого не могло произойти, ведь в инструкции было четко написано, что предохранитель надежно блокирует… все, что только можно заблокировать. И я точно знаю, что не нажимала на курок. Почему же он вдруг выстрелил?

Я медленно подняла пистолет… и заглянула в дуло.

— Не-е-ет! — закричал Булат.

Я вздрогнула — и пистолет выстрелил. Но за секунду до выстрела Султан с громким воплем метнулся в контейнере, рука моя дрогнула, и пуля, которая должна была неминуемо попасть мне прямо в лоб, ушла в сторону госпожи Лиховец.

Сначала та, видимо, ничего не почувствовала и несколько мгновений продолжала по инерции улыбаться. Потом на ее лице появилось удивленное выражение, но и оно продержалось недолго, сменившись гримасой ужаса и боли.

— Этого не может быть, — прохрипела госпожа генеральный директор, оседая на землю.

Она неловко взмахнула рукой, пытаясь дотянуться до меня, очки слетели, и стало понятно, почему «неравнодушная» Евдокия никогда их не снимала. В данный момент правый глаз от боли почти выскочил из орбиты — ужасное зрелище, но куда хуже был левый: там глаза просто не было, только слипшееся веко.

— Бежим!

Булат оттолкнул разбойника, схватил меня за руку и потащил в глубь аллеи.

— Остановить их, — скомандовала Евдокия.

Мужик толкнул Булата, отчего тот охнул, отпустил мою руку и попытался зажать рану на плече.

— Давай-давай, — подзуживала своего напарника Евдокия, пытаясь нашарить рукой упавшие очки, — что стоишь?

Мужик ухмыльнулся (его длинный, крючковатый нос навис над верхней губой, подчеркнув сходство своего обладателя с хищной птицей) и засунул два пальца в рот.

— Бей его, — простонал Булат, — иначе мы не уйдем.

Я повернула «пернач» дулом в сторону, чтобы уж наверняка не подстрелить кого-нибудь еще, и ткнула рукояткой мужику в зубы. Удар получился сильно неожиданным (для моего противника) и неожиданно сильным (как я помнила из инструкции, вес пистолета восемьсот шестьдесят граммов). Все же от оружия в руках есть толк. Мужик зажал рот рукой и замычал, а мы с Булатом побежали по аллее.

— Он, — задыхаясь, спросила я, — может… за нами… в… погоню?

— Может, но это не самое страшное, — ответил Булат и хихикнул: — Похоже, ты ему зубы выбила. А значит, теперь он временно не опасен.

— А мы куда? Теперь-то ты можешь это сказать?

— Транспорт добывать будем, надо же как-то свалить отсюда…

Он остановился, внимательно осмотрел ближайшее к нам дерево и, видимо, нашел, что искал.

— Нам сюда, — он кивнул в сторону. — Идти будет неудобно, но здесь недалеко.

Я повесила контейнер с Султаном через плечо и смело шагнула с дороги прямо в чащу Рей Брэдбери, «И грянул гром»: сейчас раздавлю какую-нибудь бабочку, и все переменится. Хотя нам пока не надо, чтобы что-то менялось, ведь сейчас мы ведем в этой игре…




Глава 40


Вы когда-нибудь прогуливались ночью по лесу? Не по парку, где деревья посажены в строго определенном порядке и тропинки вымощены камнем или залиты асфальтом, а по настоящему лесу, где деревья и кустарники борются друг с другом за место под солнцем. Схватка идет жестокая и почти в рукопашную. В результате возникают непроходимые дебри. Вот сейчас мы с Булатом пытались пробиться сквозь такие дебри. Нечто невидимое и очень противное налипало на лицо, где-то внизу угрожающе трещали зацепившиеся за что-то джинсы;

никакой мох не пружинил мягко под ногами кто-то заботливо разложил на нашем пути коряги, кочки и прочие предметы, сильно снижающие и без того невысокую скорость продвижения.

— Далеко еще? — спросила я, убирая от лица очередную хлесткую ветку.

— Огонек видишь? — раздался где-то справа голос Булата. — Держи курс, нам туда.

Где он умудрился разглядеть какой-то огонек? Темно, хоть глаз выколи. Тут же вспомнилась Евдокия, и я стала активнее раздвигать мешающие проходу ветки.

Так мы прошли (точнее — пробились) еще метров пять. И вдруг я увидела… Не огонек, а какое-то странное свечение.

— Вижу, — сообщила я невидимому Булату. — Мне кажется, это болото.

— Сама ты болото, — не слишком вежливо отозвался он. — Это выход.

— Понятно, — ехидно отметила я. — Открылся портал, через который мы сможем попасть в параллельную вселенную. И наши преследователи останутся с носом…

— Ты почти угадала, это выход… — на полном серьезе ответил Булат. — Давай-ка побыстрее…

Последние несколько метров дались совсем тяжело, создавалось впечатление, что ветви здесь переплели особенно тщательно. Но мы упрямо двигались вперед. Что касается меня, далеко не последним ускоряющим фактором было осознание того, что в случае неуспеха неминуем малоприятный разговор с тем мужчиной, которому я, кажется, выбила пару зубов. Совсем не исключено, что он захочет сравнять счет.

Последний рывок, последний удар веткой по лицу, последние мошки и труха, насыпавшаяся за воротник, и вот мы рядом с источником света.

Это оказалось не болото и не портал. На небольшой полянке (в темноте трудно было оценить ее размеры) стоял домик на сваях. Откуда-то из далекого детства всплыло слово «заимка». Кажется, на заимки частенько отправлялись персонажи уральских сказов Бажова.

— И где тут выход?!

— Пошли, — Булат опять схватился за раненую руку, — нам в дом нужно.

— Что тебе нужно, так это медицинская помощь…

— Ее там тоже окажут, — ответил он, но сразу уточнил: — Может быть, окажут…

Мы поднялись на крыльцо, я машинально стряхнула с себя некоторое количество мусора: если обращаешься за помощью к незнакомым людям, в твоих же интересах выглядеть прилично — больше вероятность, что к тебе отнесутся по-человечески.

Булат стукнул три раза и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Мы вошли в маленькую тесную прихожую (кажется, в деревенских домах это помещение называется сени). Там пахло деревом, пылью и кислой капустой.

— А теперь, — проинструктировал меня мой спутник, — главное — не бойся. Она пугать будет обязательно. Но так положено.

И, не дав мне времени спросить, кто такая «она» и почему ей положено нас пугать, открыл дверь, ведущую в комнату.

Большую часть площади занимала огромная печь, облицованная белой огнеупорной плиткой с синим рисунком. Еще там был длинный деревянный стол и две лавки. В углу кадушка, на полу разноцветные коврики, на окнах веселенькие занавесочки с петушками.

Около печи стояла баба Нюра с кочергой в руках. Опасное оружие в руках женщины. Без служебной униформы и макияжа она выглядела немного иначе. Пропало сходство с Софи Лорен. И если три дня назад я бы уверенно дала ей лет сорок, то сейчас баба Нюра выглядела… Пожалуй, сейчас я затруднилась бы точно назвать год ее рождения. Ей, конечно, могло быть и сорок, но тут баба Нюра повернула голову, свет упал по-другому, и к сорока годам можно было смело приплюсовать еще сотню.

— Пришел-таки, — обратилась она к моему спутнику, начисто игнорируя мое присутствие.

— Да, — спокойно ответил Булат и поморщился — видимо, рана не переставала болеть.

— А если я вас сейчас выгоню? — спросила баба Нюра. — Что делать будете?

— Что значит «выгоню»? — усмехнулся Булат. — Правила забыла? Делай, что полагается…

— А не буду, — лениво ответила Нюра и, демонстративно повертев в руках кочергу, добавила: — Ничего личного… Только надо право иметь, а у нее, — Нюра кивнула в мою сторону, — его нет.

— Права, говоришь, нет? — вступила я в разговор. — Есть, есть у меня право…

Я поставила контейнер с котом на пол, демонстративно задрала свитер, вытащила пистолет и показала его бабе Нюре.

— Видишь эту штучку? Она называется «пернач». Наделяет владельца неограниченными правами…

В наступившей тишине было хорошо слышно, как кто-то шевелится на печи. Я направила пистолет в сторону звука и скомандовала:

— А ну, вылезай!

Теперь, опираясь на собственный опыт, хочу вам посоветовать: если где-то что-то шевелится, оставьте это «что-то» в покое. Целее будете. К сожалению, тогда я даже не догадывалась об этом простом правиле.

С печки спрыгнуло животное, внешним видом отдаленно напоминающее кота, цветом — придорожную грязь, а размерами — теленка. Огромные желтые глазищи уставились на меня, и симпатии в них не наблюдалось. Животное выпустило когти и, не отрывая от меня взгляда, провело лапой по полу. Глубокие царапины выглядели очень внушительно, наводя на мысли о сравнительной плотности дерева и человеческого тела. Если в дубовом полу это чудовище процарапало бороздки глубиной не менее трех миллиметров, вопрос — как глубоко эти когти могут впиться, например, в руку…

Я растерялась: невозможно держать под прицелом и кота, и хозяйку. И тут раздался грохот. Это вступил в игру засидевшийся в контейнере Султан. Видимо, во время нашего небольшого путешествия по ночному лесу защелка на контейнере слегка расшаталась: один удар — дверца распахнулась, и разбойник вырвался на свободу.

Бабы-Нюрин монстр немедленно переключился на нового противника. Оба кошака выгнули спины, хвосты у них приняли вертикальное положение и слегка подрагивали от возбуждения.

Султан — кот вообще-то крупный — по сравнению с питомцем бабы Нюры смотрелся маленьким котенком. В воздухе повисло предчувствие ужасного, и я даже поняла, в чем это ужасное заключается. Сейчас этот черный урод задушит вверенного мне кота, и как, спрашивается, я буду объяснять смерть Султана (пусть даже и героическую) Ире с Валерой? Я наставила пистолет на чужого кота и скомандовала его хозяйке:

— Считаю до одного. Или ты убираешь своего монстра, или его уберу я.

В такие минуты многое зависит от интонации. Видимо, я интуитивно нашла верный тон, потому что баба Нюра оставила кочергу и повернулась к своему коту.

— Хыть-хыть-хыть, — она замахала руками, и чудовище послушно отправилось обратно на печь.

— Так не пойдет, — встряла я. Перспектива, что в любой момент ЭТО может спрыгнуть мне на голову, не воодушевляла. — Запереть его есть куда?

Баба Нюра выглядела разочарованной. Похоже, спектакль с изгнанием кота обратно на печь традиционно имел другой финал.

Она открыла сундук, опять произнесла загадочное «хыть-хыть»; кот с видимой неохотой забрался в сундук и баба Нюра захлопнула крышку.

— Он не задохнется? — заволновалась я.

— Нет, — она показала просверленные в сундуке дырочки.

— А теперь, — продолжила я, помахивая пистолетом, — давай-ка окажи медицинскую помощь.

Булату тем временем стало совсем худо. Лицо его приобрело несвойственный южным народам зеленоватый оттенок; опираясь здоровой рукой на стол, он осел на лавку.

— Ты, Василиса, не бушуй, — сказал он, — теперь она поможет. Ты доказала свое право…

Баба Нюра встала на цыпочки и достала с полки банку с темной жидкостью. Потом разрезала ножницами рукав и осмотрела рану.

— Навылет, — в ее голосе звучало удовлетворение, — это хорошо. Не нужно пулю вытаскивать.

Она продезинфицировала рану той самой темной жидкостью и замотала руку бинтом.

— Ну вот, — она затянула узел и завязала концы бинта в красивый бантик, — скоро будешь как огурчик.

— Нам выбраться надо отсюда, — перешел к делу слегка оклемавшийся Булат.

Баба Нюра кивнула:

— Понимаю, но все нужно по правилам. В баню идти времени у вас нет, наверное?

Булат покачал головой:

— Нет. — И добавил: — Евдокию ранило…

— Это как же? — В бабы-Нюрином голосе зазвучало любопытство. — Вот уж не думала, что такое возможно…

— Не рассчитала, — скривился Булат и объяснил: — Подошла слишком близко, вот сама против себя и сработала.

— Понятно, — протянула хозяйка и заторопилась: — Вода вон там, в кадке. Вам надо умыться обязательно. Конечно, по правилам, хорошо бы в баню, но…

Она подошла к печи, взяла стоящий рядом с кочергой ухват и открыла заслонку. Через минуту на столе появился настоящий чугунок с кашей. Баба Нюра достала две деревянные миски и две расписные ложки.

— Ешьте, — приказала она.

— Я не голодна, — попыталась отвертеться я.

— Ешь, — сунул мне ложку Булат. — Иначе не уедем отсюда.

Я зачерпнула кашу из серединки и, попробовав, сильно обожгла язык Булат же аккуратно брал кашу с краю, где она успела немного остыть.

— Не торопись, — улыбнулся он, — нам надо все съесть.

— Ненавижу кашу, — буркнула я. — С детского садика ненавижу.

— Можешь не доедать, — вступила в разговор баба Нюра. — Свою дорогу каждый выбирает сам.

За то недолгое время, что мы пробыли в ее домике, она успела еще немного «повзрослеть», добавив к своим ста сорока годам еще лет семьдесят. Я про себя решила, что лучше пусть меня потом вытошнит, но я съем все. Хорошо хоть, кашу предложили из тарелки, а если бы прямо из горшочка? А горшочек оказался бы как в той сказке — сколько из него ни черпай, остается полным. Бесконечная каша — это кошмар, впервые описанный братьями Гримм.

Деревянная ложка стукнулась о дно, я отодвинула пустую тарелку.

— Большое спасибо, — отчетливо произнес Булат и выразительно посмотрел на меня.

— Спасибо, — без особого энтузиазма повторила я, стараясь сдержать рвотный рефлекс, неминуемо появляющийся у меня после любого количества каши.

Баба Нюра (постаревшая еще лет на девяносто) убрала со стола.

— Пошли!

Я загнала Султана обратно в контейнер и попыталась закрепить сломанную дверцу. Ничего не вышло. Придется тащить его на руках, а это неудобно, мешает выхватывать пистолет. А за последние полчаса я угрожала различным людям оружием чаще, чем за все предыдущие годы жизни.

— Сумка есть какая-нибудь? — спросила я, не надеясь на положительный ответ.

Будь я на месте бабы Нюры, нипочем не стала бы облегчать жизнь незнакомой девице, размахивающей пистолетом. Я поняла, что нужно привести какой-то убийственный аргумент. Нет, убийственный не надо, убийственным я и так уже воспользовалась. Теперь надо подойти по-человечески.

— Видите, — я показала ей сломанную дверцу, — кота не в чем нести. На руках неудобно, потому что Булат плохо себя чувствует. Вдруг его нужно будет поддержать, а у меня руки заняты.

Баба Нюра кивнула и вытащила холщовую сумку, с какими, наверное, бродили по Руси в давние времена калики перехожие. Я поблагодарила ее и посадила туда Султана. Он сначала попытался выпрыгнуть, но я успела затянуть веревочку так, что наружу торчала только фыркающая и возмущенная голова.

— Потерпи, строго сказала я коту, — всем несладко.

Он понял и присмирел. Мы вышли на крыльцо и, следуя за хозяйкой, направились к стоящему неподалеку небольшому сарайчику, напоминающему об «удобствах» на улице. Баба Нюра погремела ключами, открыла очень низенькую и очень скрипучую дверь, дернула за свисающую откуда-то сверху веревку — под потолком зажглась небольшая тусклая (не более двадцати ватт) лампочка. Но даже такого освещения оказалось достаточно, чтобы разглядеть то, что стояло в сарае. Я пришла в ужас:

— Ты что, хотел на ЭТОМ отсюда выбираться?

— У тебя есть альтернатива? — ответил Булат.

Баба Нюра покопалась в лежащей у стены куче барахла, вытащила куртку и протянула ее Булату:

— На, примерь.

Учитывая ветхость выданной мне сумки, можно было ожидать, что куртка будет представлять собой разновидность «зипуна мужского». Подобной одежды (в довольно хорошем состоянии) полно в Оружейной палате. Но куртка оказалась обычной кожаной косухой с оригинальным текстом на спине: «Если вы видите эту надпись, значит, моя девушка упала». Баба Нюра помогла Булату натянуть куртку.

— Ну, — сказала она, — бывай! Хлопнуть бы тебя по спине, да больно тебе будет. Постарайтесь исчезнуть незаметно. Потому что иначе, сам знаешь, погоня будет… Да, бензину в нем маловато, но до заправки дотянете.

Булат несколько картинно поклонился ей в пояс и выкатил мотоцикл.

— Ключи?

Нюра кивнула на стенку, где на гвоздиках висело великое множество разнообразных ключей.

— Выбирай!

Я возмутилась:

— Мы вам, конечно, очень признательны, но нельзя ли помочь по-простому, без дурацких шуточек?!

Баба Нюра пожала плечами:

— Мне что, оставайтесь…

Как же она достала со своими «испытаниями»! Я внимательно посмотрела на замок зажигания и медленно пошла вдоль стены. Так, этот ржавый вряд ли подойдет, и этот, с короной, тоже… А вот этот вполне может оказаться тем самым: маленький блестящий ключик во втором ряду слева. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, как выглядело гнездо замка зажигания. Да, точно, это нужный ключ — широкая бороздка справа.

— Этот. — Я уверенно сняла ключ с гвоздя, с удовлетворением отметив, как легкое облачко разочарования пробежало по лицу бабы Нюры. Не проста она, ох не проста. Вроде и помогает, но чуть оступись — и затолкает прямо в печь.

— Угадала, — процедила она сквозь зубы. — Ваш день сегодня…

Булат выкатил мотоцикл и оседлал его.

— Давай, Василиса Михайловна, пристраивайся…

Я отдала ему ключ, он завел двигатель, мотоцикл завибрировал, Булат тихо ойкнул и заглушил мотор:

— В руку отдает, не смогу я вести его. Садись вперед.

— Но я… не умею, — запаниковала я.

Булат так посмотрел на меня, что я немедленно села за руль. Котомку с сидящим в ней Султаном пришлось перекинуть за спину. Кот не замедлил этим воспользоваться и мстительно впился когтями мне в спину.

— Ехать-то куда?

Вокруг, насколько было видно (а видно было совсем немного — тусклый свет из окон избушки освещал круг не больше пяти метров в диаметре), росли деревья. Мотоцикл, конечно, не машина, но и не вездеход. Хоть какая-то, пусть плохонькая, грунтовая, но дорога ему нужна.

— Светлячки; поезжай туда, где светлячки, — шепнул мне на ухо Булат.

Какие еще светлячки — они тут все издеваются, и еще Султан по-прежнему цепляется когтями мне в спину! И тут я увидела, как вправо уходит маленькая светлая ниточка, как будто в воздухе развесили крошечные новогодние фонарики. Я нажала на педаль, мотор взревел, мотоцикл дернулся и поехал.




Глава 41


Скорость у нас была небольшая, что, с точки зрения моей и законов физики, сильно повышало риск свалиться. Мы ехали через лес, ориентируясь на тусклое мерцание светлячков.

— Забор скоро, — сообщил мне Булат. — Теперь главное — не бояться. Пока они ищут нас на территории пансионата. Но если ты испугаешься — сработает сигнализация, и они узнают, что мы выехали за пределы «Города солнца».

Мне показалось, что это не слишком этично — грузить дополнительной проблемой человека, все силы которого и так уходят на поддержание равновесия (я и на велосипеде-то плохо езжу, а тут мотоцикл, да еще отягчающие обстоятельства в виде раненого попутчика и кота).

Мы проехали еще метров двадцать, когда Булат вдруг скомандовал:

— Стоп!

Я ударила по тормозам.

— Видишь, — Булат ткнул пальцем куда-то вперед, — здесь со стороны пансионата перед забором холм. Мы сейчас как раз на вершине. Если хорошо разогнаться, можно перелететь через забор…

— Что?! — Возмущению моему не было предела. — Я что, по-твоему, каскадер? Мы в лепешку разобьемся.

Он погладил здоровой рукой меня по голове.

— Мне тоже страшновато. Если бы я мог сесть за руль сам, я бы сел. Но с такой рукой мы вернее упадем. Смелей, Василиса… Девушка с таким именем не имеет права трусить.

Я покрепче сжала руками руль и слегка к нему пригнулась — мне казалось, что именно так должны выглядеть настоящие крутые байкеры.

— Обрати внимание, — вновь заговорил Булат, — над забором три тонкие линии: это сигнализация, постарайся ее не зацепить.

— Ты уж сразу скажи, каких еще неприятностей можно ожидать, — огрызнулась я. — Не хочется в момент полета через забор неожиданно выяснить, что приземлимся мы в болото с крокодилами…

Он тихонько засмеялся:

— Вот что могу гарантировать, так это полное отсутствие крокодилов.

— И на том спасибо. — С этими словами я до упора нажала на педаль газа.

Мы и в самом деле были на холмике, а вот сейчас дорога — ну, точнее, подобие дороги — резко пошла вниз. Мотоцикл с каждой секундой двигался все быстрее и быстрее, а я все сильнее и сильнее боялась.

По зодиаку я Телец, земной знак. Более всего на свете Телец уважает стабильность и надежность. Что может быть надежнее силы земного тяготения? Сама мысль о том, что сейчас придется оторваться от земли, приводит Тельцов в ужас. Поэтому я не люблю прыжки с трамплина, фристайл и все остальные виды спорта, где основная задача — оторваться от земной поверхности. Но выбора не было.

«Главное — не боятся, — твердила я себе. — Если жокей, сидя на спине у лошади, испугается перед барьером, лошадь почувствует его страх и непременно упадет. Мотоцикл, конечно, не лошадь, но страх отнимает у меня уверенность». Забор приближался пугающе быстро. Я успела подумать, проводят ли для мотоциклов краш-тесты, и если да, то на какой скорости, после чего закрыла глаза, и мы взлетели…

Несколько секунд полной тишины, а потом… Завыла сирена, мы шлепнулись на что-то мягкое (похоже, я почти угадала — это было небольшое и неопасное болотце).

— Вытаскиваем машину, — скомандовал Булат и слез с мотоцикла.

Я сидела, тупо уставившись перед собой. Перед глазами порхали светлячки, в шею дышал Султан, со страху еще сильнее запустивший в меня когти (надо будет сказать Ире, чтобы их подстригли, — через холстину и свитер достает до тела, гад). Не хотелось даже двигаться самой, не то что вытаскивать тяжелый мотоцикл.

— Эй, — Булат легонько похлопал меня по плечу, — очнись.

— Убери с моей шеи это животное, — попросила я.

Он осторожно, коготь за когтем, отцепил от меня Султана и повесил сумку себе на здоровое плечо. Я продолжала сидеть. Выброс адреналина, произошедший во время прыжка, подействовал на мой организм как сильнейший яд: ноги, руки — все было парализовано. Голова работала, но не так чтобы очень хорошо.

— Василиса, — Булат чуть повысил голос, — нам надо уходить. Ты слышала сирену? Если мы сейчас же не выберемся на дорогу, то потом уже не будет смысла.

— Это почему? — вяло поинтересовалась я.

— Перекроют ее. Придется идти пешком.

— До Москвы? — охнула я.

Тут по прямой до МКАД километров тридцать, не меньше. Котомка у нас есть, осталось только добыть лапти, и вперед — пешим ходом на столицу. Мрачноватая перспектива. Я слезла с мотоцикла и попробовала сдвинуть его с места. Колеса довольно глубоко ушли в мох, поэтому, несмотря на приложенные усилия, наш железный конь переместился от силы на полметра.

— Почва болотистая, — констатировал Булат. — Так мы лет сто добираться до дороги будем.

Он отошел на несколько шагов и потопал ногой.

— Все не так плохо, — сообщил он, вернувшись. — Нам не повезло, угодили в чуть ли не единственное мокрое место. Там дальше довольно сухо, и почва твердая.

— Дальше — это насколько дальше?

— Метров десять машину на себе тащить придется, — честно сказал он.

Тут я кое-что вспомнила, из того же Фенимора Купера или, может, другого автора, пишущего о диких прериях и пампасах.

— Надо веток набрать и подложить под колеса.

— Отличная мысль, — восхитился Булат. — Только далеко не уходи, темно, заблудиться можно.

Правильно говорят — инициатива наказуема. Предложила веток набрать — набирай. Я вытянула вперед руки, чтобы, с одной стороны, нащупать столь необходимые нам ветки, а с другой — не напороться на них глазами. Первым попалось дерево из семейства хвойных. Ель или сосна — в такой темноте разглядеть было невозможно, но кололось оно отчаянно, ветки никак не желали отрываться от ствола.

— Не получается, — разочаровала я Булата. — Не могу сломать ни одной ветки.

— Тогда потащим так.

Десять метров до относительно твердой земли казались бесконечными. Но терпение и труд все перетрут. В какой-то момент мотоцикл перестал вязнуть, и скорость передвижения нашего маленького отряда выросла по крайней мере раза в три.

Некоторое время мы шли молча, но вскоре я не выдержала и задала-таки вопрос, который меня очень сильно интересовал.

— А ты знаешь, в какой стороне дорога? Как-то не улыбается бродить всю ночь по лесу с мотоциклом в руках и котом за спиной.

— Знаю. — Булат подталкивал мотоцикл левой рукой; котомку с Султаном мы привязали к рулю.

— Тогда, может, будешь столь любезен, что и мне скажешь…

Минуты три он ничего не отвечал, а потом произнес очень буднично:

— А вот мы уже и пришли.

Еще метра два почти вертикально вверх (пришлось упираться ногами и выталкивать мотоцикл спиной), и мы выбрались из кювета. Наверняка это была та самая дорога, по которой я приехала в «Город солнца» три дня назад, другой здесь просто не было. Однако ночью трудно сообразить, в какую сторону следует двигаться.

— Э-э… — Я повернулась к Булату: — Москва-то в какой стороне?

Он поднял голову и уставился на небо. Я тоже посмотрела вверх. Луна и звезды были на своих местах. Мне даже удалось найти Полярную звезду, по которой опытные путешественники обычно определяют, где они находятся и куда идти дальше. Мне Полярная звезда, равно как и найденный ковш Большой Медведицы, не подсказали, в каком направлении Москва.

— Нам туда. — Булат решительно махнул рукой вправо.

— Уверен? — Я была потрясена.

В школе астрономия не входила в число моих любимых предметов. Кроме Большой и Малой Медведиц, я знала о существовании зодиакальных созвездий и созвездия Насос. Последнее мне попалось при разгадывании кроссворда, отгадала я его простым подбором букв и была сильно удивлена, когда потом обнаружила на карте звездного неба созвездие с таким экзотически-бытовым названием.

Пока я восхищалась умением моего спутника находить дорогу по звездам, Булат встал на колени, прижал ухо к асфальту, постоял так несколько секунд, после чего быстро поднялся и скомандовал:

— Садись за руль, живо, погоня уже в пути!

Я не стала спрашивать, как он это определил. Было подозрение, что в ответ я услышу что-то вроде «земля гудит, деревья стонут, ступа с Бабою-Ягой идет-бредет сама собой». Я села за руль, Булат оккупировал заднее сиденье, а к моему правому плечу опять намертво пришпилился Султан. Я надавила на газ, и мы поехали. Стараясь не отрывать глаз от дороги, я, насколько это было возможно, повернула голову и крикнула:

— Как думаешь, с какой скоростью мы едем?

Это не было простым любопытством. Когда за тобой погоня, зная собственную скорость передвижения, можно прикинуть, догонят ли тебя. И если да, то как скоро это произойдет. По моим ощущениям, наше транспортное средство могло развить не более сорока километров в час, что прекрасно для обычной прогулки (есть возможность полюбоваться видами, так как едешь не очень быстро), но явно недостаточно, когда у тебя «на хвосте» висит погоня (видами любоваться в этом случае некогда, к тому же сейчас все виды находились под покровом темноты).

— Точно не помню. — проорал в ответ Булат. — Кажется, в инструкции было написано, что максимальная скорость сорок пять километров в час. Там можно какую-то штуку открутить, и скорость вырастет до восьмидесяти.

Отличная новость. Восемьдесят километров — это уже шанс уйти от преследования.

— А долго эту штуку откручивать?

— Не очень, — гаркнул он мне прямо в ухо, — но у меня инструментов нет нужных, а голыми руками это не сделаешь.

Фигово. Интересно, как там гипотетическая погоня?

— Посмотри, — я опять слегка повернула голову, — погоню видно?

Секундное замешательство и ответ:

— Пока нет, но ты учти, что скоро будет мост…

Мост! Я совсем про него забыла. Полугнилой мост, где нет перил с одной стороны. На всякий случай я сбросила скорость, а потом и вовсе затормозила. И, как оказалось, очень вовремя: в свете единственной фары появился мостик.

— Предлагаю перейти его пешком, — сказала я.

— Поддерживаю, — откликнулся Булат и слез с мотоцикла.

Когда мы перебрались на другую сторону, он развернул мотоцикл таким образом, чтобы фара светила на доски. Изучив состояние моста, он удовлетворенно заметил:

— Есть совсем гнилые…

Поочередно потрогав все шесты, к которым прикреплялись перила, Булат нашел один, державшийся, можно сказать, на честном слове.

— Помоги-ка, Василиса, — позвал он меня.

Вдвоем нам удалось вывернуть шест. После чего с его помощью мы отодрали несколько досок как раз посередине моста.

— Вряд ли их это остановит, — констатировал Булат, — но хоть ненадолго задержит.

Мы заняли свои места (я впереди, Булат сразу за мной, Султан — как рыба-прилипала у моей спины).

— Бензин скоро закончится, — напомнил Булат.

— Заправка недалеко. Ехать километр, не больше. Только открыта ли она в это время?

— Она круглосуточно работает.

Мы выехали из леса, вдалеке уже виднелись огни бензозаправочной станции, когда я услышала странный звук.

— Что это? — Я выкрикнула это, не поворачивая головы, так мне стало страшно.

— Погоня…

— Но мы же мостик разобрали почти…

— Я тебе сказал, это может их задержать, но не остановить!

— Так что ж не задержало-то?!

— Ха! Если бы не мостик, они были бы уже гораздо ближе!

Я нажала на газ до упора.

— Давай, давай, — подбадривал меня словами Булат, а Султан беззвучно, но очень ощутимо царапал мне спину, внося тем самым свой вклад в общее дело.

Мы въехали на стоянку, как Харлей Дэвидсон и Ковбой Мальборо (как те самые, настоящие Харлей Дэвидсон и Ковбой Мальборо, потому что многочисленные подражания, хоть и собирали приличную кассу, все равно, по общему мнению, никак не дотягивали до оригинала). Поставив мотоцикл у единственной колонки, мы зашли в магазинчик. Сумасшедший дед сидел все на том же стуле, все в той же позе: он спал. Когда мы вошли, над дверью слабо звякнул колокольчик. Дед ответил задорным храпом.

— Пора вставать, — вежливо, но громко произнесла я.

Дед вздрогнул, открыл глаза, прищурился и наконец сфокусировался на нас. Как ни странно, он меня сразу узнал. Хотя чего тут странного — я заправлялась у него в среду, а сейчас суббота… Я взглянула на часы — ой, нет, уже воскресенье. Ну все равно, посетителей у него не ураган, конечно он меня запомнил.

Узнать-то он меня узнал, но совершенно не обрадовался. Наоборот, смотрел на меня такими глазами, как в фильмах ужасов главный герой смотрит на вылезающего из могилы зомби.

— В-вы… т-ты… — Он явно запутался, как ко мне правильно обращаться.

Булат сообразил, что дед от страха мало что соображает, и немедленно включился в беседу:

— Нам бы заправиться, да побыстрее…

— Да-да, — закивал дежурный и, не в силах сдержать любопытство, спросил, обращаясь ко мне: — И как же тебе удалось оттуда выбраться?

— А пока еще не удалось, — ответил вместо меня Булат. — Погоня здесь будет через пару минут. И если ты задашь еще пару вопросов, то и не удастся.

Командир нашей троицы сделал внушительную паузу, чтобы дед смог осознать всю неправильность своего поведения, после чего добавил:

— Андестуд?

Мне стало жалко старика: ведь он хорошо ко мне отнесся и даже дал бутылочку со снотворным, которую я, правда, благополучно забыла в номере.

— Ты, Булат, не наезжай на человека. Всегда лучше вежливо попросить. — Я повернулась к деду: — Нальете бензина? Только с деньгами у нас напряг. Нету денег, в сумке остались, а сумка в лесу валяется.

Дед кивнул:

— Ты добрая девушка, Василиса, я тебе помогу.

— Спасибо, — на всякий случай сказала я, слабо представляя, чем конкретно сможет нам помочь этот старец.

Мы вышли на улицу. Первым делом я посмотрела на дорогу: погоня была уже метрах в ста от нас, не больше, — какие-то люди на двух мотоциклах.

Неожиданно дед выдернул шланг и направил его на дорогу.

— А ну, — скомандовал он, — нажми-ка вон на ту красную кнопку сбоку.

Я машинально нажала, из шланга под напором брызнул бензин. Дед размахивал шлангом, как поливальщик кустов.

— А теперь — вырубай! — крикнул он и, видя, что я стою столбом, выругался и добавил: — Еще раз на кнопку нажми!

Бензин перестал фонтанировать, дед аккуратно повесил шланг на место.

— Отошли бы вы подальше, что ли…

Мы с Булатом сделали пару шагов назад. Огни мотоциклов были уже совсем близко, когда дед достал из кармана зажигалку, ловко провернул колесико и с громким криком «йоу» кинул ее на дорогу.

Перед нашей погоней возникла огненная стена. Мотоциклисты не успели как следует затормозить и въехали в огонь.

Мы стояли и молча ждали, что будет дальше. Естественного желания помочь почему-то не возникло. Наконец в огне появилась какая-то фигура. Человек поднял пистолет и прицелился.

— Ложись! — резво скомандовал дед.

Мы бросились на землю. Раздался выстрел. Выждав еще минуту, я подняла голову. Стрелявший в нас человек упал, так что дальнейших провокаций с его стороны можно было не опасаться.

— Все целы? — поинтересовался дед, вставая с земли и отряхивая брюки.

— Вроде да, — ответил Булат.

— Значит, промахнулся, — хитро улыбнулся дед.

Я подошла к мотоциклу и обнаружила, что стрелок не промахнулся. Он целился не в нас, он стрелял в наш мотоцикл и пробил бензобак. Итак, мы остались без транспорта, в тридцати километрах от Москвы, да к тому же в стороне от оживленной трассы.

Булат огорченно рассматривал мотоцикл.

— Ну что? — Я тронула его за плечо. — Не доедем?

Он мотнул головой:

— Смотри, как попал хорошо. Ну да, он знатный стрелок Теперь даже не знаю, как выбраться. До рассвета еще несколько часов. Они вполне могут выслать третью погоню.

— Третью? — удивилась я. — А это что, вторая?

Булат кивнул:

— Первую мы задержали у мостков, так что это — уже вторая.

Где-то вдалеке послышался шум мотора.

— Кажется, нам повезло, — оптимистично заметила я. — Машины здесь нечастые гости, даже днем. А уж ночью — это, видать, людям сильно бензин нужен, раз сюда поехали.

— Вы, эта… — встрял наш спаситель, — спрятались бы в доме. Неизвестно, кого на ночь глядя несет.

Резон в его словах был, поэтому мы даже не стали спорить.

— Свет внутри погасите, а то вас с улицы видно будет, — крикнул он нам в спину.




Глава 42


Неизвестная машина двигалась с приличной скоростью, что меня слегка удивило — не далее как три дня назад я проезжала этой дорогой и прекрасно помнила, какого качества здесь дорожное покрытие. Когда же она въехала на территорию заправки, легкое удивление превратилось в Удивление с большой буквы «У». Это был не какой-нибудь непонятный «тазик» с двадцать пять раз переваренным днищем, а «мерседес» последней модели, да еще и с триколором вместо номера региона. Очень похожая машина в среду приезжала к Евдокии, и было в ней аж два сотрудника Службы безопасности. Я закрыла глаза… Нет, номер другой. И это плохо. Потому что если те сотрудники приезжали не по мою душу, то людей, сидящих в этой машине, вполне могу интересовать я. Да вот хоть та же Евдокия после нашего с Булатом бегства могла взять и позвонить «куда надо». Мои паспортные данные у нее есть. После такого звонка все остальное — дело техники.

Тем временем «мерс» остановился около колонки. Стекло с водительской стороны поехало вниз, я вытянула шею, но разглядеть, кто сидит за рулем, было невозможно. Видимо, сидящий в машине человек что-то спросил у деда, тот пожал плечами, развел руками, в общем, продемонстрировал полный набор жестов из серии «сами мы не местные» / «ничего не знаем». Такой ответ не устроил человека в «мерседесе». В окне появилась мужская рука, которая взяла деда за лацкан куртки и подтащила к окну. Как я уже упоминала, мужик с заправки был стар и грузен, стоять в полусогнутом состоянии ему было трудно. Рядом тяжело задышал Булат.

— Не уважают старших, — сквозь зубы произнес он.

— Мы так и будем стоять и смотреть, как над человеком издеваются? — возмутилась я.

Тем временем невидимый собеседник деда, похоже, совсем потерял контроль над собой. Он дернул старика так резко, что его голова почти полностью оказалась в машине. И тут — сначала я даже не поверила своим глазам — началось самое страшное: кто-то внутри нажал на кнопку, и стекло поползло вверх, прижимая шею старика.

— Вот уроды! — Я вытащила пистолет и повернулась к Булату: — Ты как знаешь, но я на это смотреть спокойно не могу…

— Пошли, но только не через крыльцо, — ответил он и показал на окна. — Мы вылезем здесь и зайдем из-за колонки, иначе они нас заметят.

Короткими перебежками мы приблизились к машине. Булат спрятался за большой красной бочкой с песком, я — за колонкой. По предварительной договоренности мы должны были одновременно подбежать к машине и открыть с двух сторон дверцы. Дальнейшие действия зависели от того, сколько в той машине сидит народу. Если водитель один, я приставляю к его голове пистолет и требую отпустить старика. Если там есть кто-то еще, я наставляю пистолет на него. Потому что в этом случае «кто-то еще» — гораздо более важная фигура, чем водитель.

Я взглянула на Булата, скрючившегося за бочкой. Он кивнул и показал на пальцах: раз, два три… вперед!

Я рванула к машине, стараясь держать пистолет максимально далеко от себя. В самое последнее мгновение, уже дергая за ручку, я подумала: а что, если двери заблокированы изнутри?

К счастью, двери оказались открыты (уже потом, много позже, я думала над этим; единственное, чем можно было объяснить в принципе необъяснимый факт незаблокированных дверей, — кто-то из них собирался выйти из машины). Я распахнула заднюю правую дверь, сунула внутрь руку с пистолетом и выкрикнула нечто маловразумительное, услышанное когда-то в одном из боевиков:

— Всем лежать, руки за голову!

От волнения я взяла октавой выше, и к концу фразы мой голос ушел в почти ультразвуковой диапазон. Не думаю, что меня кто-то послушался бы, несмотря на пистолет, если бы не Булат. Он резко открыл водительскую дверь (что сделать было не так уж и легко, учитывая торчащее снаружи тело старца с заправки). От неожиданности водитель немедленно отпустил старика. Дед очень быстро оценил изменившуюся обстановку, не растерялся и метко плюнул прямо в глаза своему мучителю, после чего, придержав пальцами стекло, быстро вытащил голову. Пока водитель протирал глаза, Булат успел взять его за горло — не в метафорическом, а в грубо-буквальном смысле этого слова.

Чтобы закрепить так быстро полученное преимущество, я невежливо ткнула пистолетом кому-то в бок и только было открыла рот для произнесения более веской угрозы, как внутри завизжала женщина, а потом до боли знакомый голос спросил:

— Ты с ума сошла, Василиса?

— Нет, — машинально ответила я и только потом спохватилась: — Добрыня, а ты что здесь делаешь?!

Женщина продолжала визжать, Булат все так же сжимал горло водителя, но в целом обстановка, как любят писать в книгах, несколько разрядилась.

— Пусть она замолчит, — вступил в разговор Булат, — а то за себя не ручаюсь, от испуга могу слишком сильно на горло ему надавить.

— А-а-а-а-а-а! — тянула женщина на такой высокой ноте, какую мне не взять никогда.

— Заткнись, Инга! — Раздался звук пощечины, женщина замолчала.

Вот теперь можно было бы перейти к конструктивному диалогу, но, как назло, в голову мне лезли сплошь глупые, не относящиеся к делу вопросы, как-то: кто такая эта Инга и куда она направляется вместе с Добрыней в столь поздний час. Добрыня почувствовал, что я растерялась, и, как это частенько бывало раньше (да что частенько — считай, почти всегда), перехватил инициативу. В его голосе появились очень знакомые покровительственно-снисходительные нотки.

— Может быть, ты скажешь своему телохранителю, чтобы он отпустил Вадима? — невзначай поинтересовался он.

Однако, несмотря на целый пул сильно интересовавших меня вопросов — в том числе, что это за Вадим, — я совсем не утратила способность логически мыслить.

— Не могу, — ласково улыбнулась я, — у вас численное преимущество.

— Оно нивелируется наличием у тебя оружия. — Добрыня попытался ткнуть пальцем в пистолет, я слегка отпрянула.

— Ты что, меня боишься? — ухмыльнулся он.

Я посоветовала ему сменить тон, если он хочет вернуться в Москву на машине, а не пешком. Он пожал плечами, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза, сделав вид, что происходящее его занимает мало.

И тут заговорила незнакомая мне Инга:

— Так это ты и есть та самая Василиса? — очень недружелюбно спросила она.

— Какая еще «та самая»? — огрызнулась я. — Мы с вами не знакомы… Кажется…

Последнее слово я произнесла уже не так уверенно, потому что у меня вдруг появились подозрения, которые подтвердились через пять секунд.

— Лично — нет, — согласилась Инга, — но Вадим много про тебя рассказывал.

Притворяться, что я не знаю никакого Вадима, было глупо. Но только я собралась спросить, что рассказывал обо мне Вадим, как мужик на переднем сиденье захрипел и взмахнул руками.

— Отпусти его Булат, — попросила я, — но глаз не спускай.

Мой напарник кивнул и разжал руки. Мужик немедленно начал растирать шею, а потом, не поворачиваясь, сказал:

— Теперь уже все равно. Знакомьтесь — это Василиса, я о ней тебе рассказывал. А это Инга, и о ней я тоже тебе рассказывал.

В первый момент я опешила — ох, не зря у меня екнуло сердце, когда Добрыня упомянул имя своего спутника! — но я тут же собралась с мыслями и возразила своему бывшему:

— Ты никогда не называл ее имени.

Вадим пожал плечами:

— А что бы изменилось от того, что ты знала бы ее имя?

— Ничего… наверное, — согласилась я. — Но ей-то ты сказал, как меня зовут.

Вот это было обидно. Все же мы встречались больше двух лет, а со своей последней «звездой», вот с этой самой Ингой, он знаком всего несколько месяцев. И получается, что ей он доверяет больше, чем мне.

Не успела я развить тему дружбы, любви, недоверия и предательства, как встрял Булат:

— Как ехать будем, Василиса? Надо бы ему руки связать.

Я с большим трудом оторвалась от личных переживаний:

— Кому? Зачем?

— Кому-нибудь из них, — терпеливо повторил Булат. — Их трое, нас двое. Я сяду за руль, — он мельком бросил взгляд в салон, убедился, что коробка автоматическая, и продолжил: — Ты сможешь держать под прицелом одного, максимум — двоих… Третьего надо убрать.

— Убить? — испугалась я.

Булат даже засмеялся:

— Нет, убивать, пожалуй, сегодня не будем.

— Здесь оставить, — внесла я предложение.

— Нельзя, — парировал Булат, — сразу же позвонят своим хозяевам, и на въезде в Москву нас будет ждать сюрприз.

Я наставила пистолет на Ингу и скомандовала:

— А ну, вылезай из машины…

— Стану я еще… — начала было она, но ее прервал Вадим:

— Вылезай. Я ее знаю, если она разозлится, будет плохо.

Хорошего же он обо мне мнения!

— Почему я? — огрызнулась Инга. — Пусть она тобой командует…

Высказавшись, «звезда» поерзала на сиденье, чтобы устроиться поуютнее, сложила руки на груди и капризно выпятила губы — явная демонстрация неповиновения человеку с пистолетом. Что же, неприятно признавать, но она, кажется, выигрывает у меня по очкам. Если я сейчас начну настаивать, а она не подчинится, то тут уже и до бунта недалеко. Булат внимательно посмотрел на меня и опять взял Вадима за горло здоровой рукой.

— Сейчас я буду считать до пяти, — тихо произнес он, обращаясь к Инге. — Если ты не выйдешь из машины, я буду на каждый счет немного сильнее сжимать его горло.

Он улыбнулся и произнес:

— Раз…

— Он не шутит, — добавила я.

— Два…

Вадим захрипел…

— Три…

— Выйди, наконец, чертова кукла! — просипел мой бывший.

Глаза у Инги полезли на лоб — не привыкла, видимо, слышать такие слова от любимого и любящего мужчины. Ничего, пусть узнает его с другой стороны. С той, с которой его прекрасно знаю я. Она медленно, делая вид, что ничего особенного не произошло, что она не подчиняется грубому нажиму с нашей стороны, а передумала сама, вылезла из машины и направилась к багажнику. Булат чуть ослабил хватку, но Вадимово горло не отпустил. Я ткнула Добрыню в бок:

— Ты тоже вылезай.

Он не стал устраивать спектакль, а молча выбрался и встал рядом с Ингой.

— Открывайте.

Добрыня нагнулся и открыл багажник. Там лежал знак аварийной остановки, аптечка, огнетушитель и трос для буксировки. Для нашей цели — нейтрализовать одного из противников — более-менее подходил только трос. И то нельзя было быть совершенно уверенным, что связанный человек не сможет выпутаться. Я думала недолго.

— Полезай в багажник, — скомандовала я, ткнув пистолетом в Добрыню.

— Ты все-таки сошла с ума? — заинтересовался он.

— Отнюдь, — возразила я, — скорее пришла в себя и стала думать о собственной безопасности.

— Не боишься, что я там задохнусь? — задал он еще один вопрос. — Есть два свидетеля, они потом на суде докажут, что это было предумышленное убийство.

— Не боюсь, — ответила я. — Машина — не подводная лодка, не герметична. Не обещаю, что воздух будет хорошим, но он будет. А это главное. Что касается суда, то он пока только гипотетический. А вот если с нами что-то случится по пути, доказывать суду, что вы были неправы, будет, наверное, некому…

Добрыня исподлобья очень злобно посмотрел на меня, я сделала вид, что не замечаю его реакции.

Хорошо, что у «мерседеса» такой большой багажник, Добрыня устроился в нем, я бы сказала, даже с некоторым комфортом. Перед тем, как закрыть крышку, я прохлопала его по карманам и вытащила два мобильных телефона.

Закончив с изоляцией Добрыни, я повернулась к Инге и радостно ей улыбнулась:

— В машину, сударыня! — И добавила: — На переднее сиденье.

Она скорчила гримаску, но предпочла выполнить указание — наверное, не хотела еще раз слушать хрип Вадима. Я села сзади, сразу за водителем.

— Вытаскивай его и давай сюда, рядом со мной сидеть будет.

Процедура перетаскивания Вадима с водительского места на заднее сиденье заняла несколько больше времени, чем мы планировали. Когда Булат вытащил его из машины, Вадим уже несколько пришел в себя и сообразил, что здорово «потерял лицо» в глазах предполагаемой невесты. К тому же он заметил, что одна рука у Булата перевязана, что давало ему (Вадиму) довольно большое преимущество, дойди дело до рукопашной. Он попытался было дернуться, но Булат был начеку. При первом же движении здоровая рука вновь плотно обхватила горло Вадима и продолжала там находиться, пока обладатель горла не сел на заднее сиденье. Перед тем как захлопнуть дверь, Булат искренне напутствовал Вадима:

— Не советую больше так делать! Я ведь могу увлечься.

Он обошел машину, сел за руль и, перед тем, как тронуться с места, неожиданно предложил:

— Выпусти Султана, Василиса.

Я машинально развязала нашу котомку. Засидевшийся Султан, крайне раздосадованный тем, что все самое интересное уже закончилось, немедленно выскочил из сумки и забрался на спинку кресла, в котором сидела Инга.

— Уберите от меня это животное, — истерически заверещала она.

Я подумала, что сегодняшний вечер можно смело назвать «моментом истины»: Инге и Вадиму предстоит много узнать друг о друге. Султан почувствовал, что барышня от него не в большом восторге, и страшно этому обрадовался. Его же хлебом не корми, дай подразнить врага. А тут врага и искать не надо, сам нашелся. Кот подобрался к Ингиной шее и начал когтить спинку кресла.

— Он царапается сильно, — сообщила я, — к тому же совсем недавно пережил большой стресс. Ты, главное, сиди спокойно, тогда он тебя не тронет… может быть.

Булат повернул ключ в замке зажигания, «мерседес» мягко тронулся с места. На прощанье я открыла окно и помахала рукой старику со стоянки. Он помахал мне в ответ.




Глава 43


Вы когда-нибудь сидели рядом с любимым мужчиной, приставив к его животу пистолет? С мужчиной, который вас бросил, но все же периодически возвращается обратно. Такая периодичность дарит большинству женщин надежду, что, может быть, настанет день, и он вернется навсегда. Аргумент в виде пистолета, приставленный к его животу, несмотря на внешнюю убедительность, сводит вероятность возвращения любимого мужчины в ваши объятия практически к нулю. Мы уже выехали на Симферопольское шоссе и стремительно приближались к Москве. За все время поездки никто не сказал ни слова. Полная тишина (звук работающего двигателя не в счет, тем более что в «мерседесе» его практически не слышно) прерывалась лишь дважды — всякий раз, когда Султан начинал слишком агрессивно когтить спинку кресла, Инга взвизгивала, но тут же вспоминала про пистолет и умолкала.

Появились световые табло; до Москвы осталось не больше шести километров.

— Булат, — позвала я. — А куда мы поедем в городе? Ко мне домой точно нельзя — меня пасет Служба безопасности.

— Тогда нет смысла въезжать в город, — ответил он и резко свернул вправо на первую попавшуюся дорогу. Проехав метров пятьдесят, он остановился на обочине и включил «аварийку».

— А теперь, — произнес он, повернувшись к Вадиму, — расскажи-ка, откуда и куда вы ехали. То есть, куда, мы знаем, а вот зачем вы туда ехали…

Вадим молчал.

— Он ничего вам не скажет, — вступила в разговор Инга, — а когда мы будем проезжать пост ГАИ, вам не поздоровится. Похищение человека — одно из самых серьезных преступлений.

Высказавшись, она победно посмотрела на меня. Не знаю, что вынес из ее слов Булат, но я — я поняла все, что она хотела сообщить между строк Закодированная и совершенно недоступная для мужчин, для женщин подобная информация не представляет секрета и расшифровывается на раз. «Я увела у тебя мужчину, и теперь ты даже под дулом пистолета не заставишь его вернуться. Из этого следует, что я — лучше».

Кто-то когда-то написал научный труд, в котором утверждал, что мужчины склонны выстраивать иерархию в отношениях, а женщины к этому склонности не имеют. Человек впервые высказавший эту крамольную мысль, просто плохо знал женщин. Мы тоже выстраиваем иерархические лестницы, только делаем это гораздо более тонко. Когда подобные разборки ведут мужчины, окружающим понятно, что мальчики меряются… тем самым местом. Когда разборки ведутся среди женщин, со стороны это может выглядеть как мирная беседа двух лучших подруг. Хотя на самом деле это будет вечная вариация на тему «кто на свете всех милее, всех румяней и белее».

Инга не прикидывалась моей лучшей подругой, она угрожала открыто — это был первый слой, который касался меня и Булата. Второй касался только и исключительно меня. Я собрала волю в кулак и как можно более равнодушно ответила:

— Раз так, то я считаю, нет смысла везти в город всех. Кого-то можно оставить в лесу. Того, кто собирается диктовать нам свои правила.

— Ты ненормальная, — убежденно сказал Вадим. — Я всегда подозревал, что ты злая, но только сегодня убедился в этом окончательно.

— Именно поэтому ты все время набиваешься ко мне в гости? — невинно поинтересовалась я. — Чтобы убедиться, как нехорошо я себя веду в постели?

Мой удар попал в цель. Видимо, Вадим не сообщал своей «настоящей любви» о визитах ко мне. Или сообщал, но не вдавался в детали этих визитов.

— Что? — опять завизжала Инга, моментально забыв о своих планах сдать нас ментам. — Ты же мне говорил, что уже полгода ее не видел!

— Врал, — удовлетворенно заметила я, — еще как видел. В разных видах, в одежде и без.

— Тебе не я нужна была, — продолжала обвинять Вадима Инга, — а то, что ты можешь получить с моей помощью…

— О да, — авторитетно подтвердила я. — Если ему что-то от вас нужно, он очень хорошо умеет изображать заинтересованность. Я это сразу поняла. И, в общем, именно на этом я его и подцепила два года назад. Вы просто слишком плохо его знаете. Но я уверена, что со временем вы бы разобрались… «какие розы вам приготовит Гименей».

— Сука, — смачно выругался Вадим.

Я промолчала. Если человек перешел на личности, дальнейший разговор теряет смысл. Общаться в стиле «сам дурак, а еще шляпу / очки надел» я не умею и не люблю. Придя к этому выводу, я сменила тему на менее скользкую, но зато более актуальную:

— Я знаю, где мы можем переждать пару дней, пока я не выясню обстановку.

Мои спутники молча воззрились на меня.

— Надо выпустить Добрыню из багажника…

Булат задумался:

— Невозможно — с тремя мы не справимся.

— Тогда, тогда… — я недобро улыбнулась, — тогда в багажник полезет самый скандальный.

— Психованная… — начал было Вадим.

— А я не тебя имела в виду, — быстро ответила я.

— Что она себе позволяет! — опять завизжала Инга. — И как ты только с ней мог столько времени общаться. Как?

— Регулярно, — ответила я. — И с большим удовольствием.

От этих слов она на время потеряла дар речи, и это было хорошо. Вообще-то, если говорить честно, Инга на самом деле была красавицей. Высокая стройная брюнетка с внешностью кинозвезды эпохи Великого немого. Правда, с появлением звукового кино она растеряла бы свои преимущества — голос подкачал, слишком писклявый, местами переходящий в визгливый. Я воспользовалась долгожданной минутой затишья и скомандовала:

— Всем выйти из машины!

Вадим выскочил очень быстро, видимо, не хотел в третий раз подставлять свое горло. Инга тоже не выпендривалась. У нее вообще стал о-очень задумчивый вид. Оно и понятно — информация, что любовник-то, оказывается, изменял, кого угодно ввергнет в состояние задумчивости.

— Открывай, — скомандовала я.

Добрыня лежал все в той же позе и, казалось, дремал. Я пришла в восхищение — вот умеет он все же быстро адаптироваться к обстоятельствам.

— Он умер? — испуганно спросила Инга.

Добрыня резко открыл глаза — вылитый граф Дракула, лежащий в гробу.

— Нет, дорогая Инга, я еще жив. Наверное, этот факт многих огорчит, но увы…

— Мы поедем к тебе, — сообщила я и, чтобы у него не оставалось сомнений, добавила: — Не к родителям, а в твою новую квартиру, в «Дорогомилово».

— Не боишься? — спросил он. — Меня там охрана хорошо знает…

Он многозначительно замолчал. Ха! Еще неделю назад от такого его молчания я бы точно смутилась и отказалась от задуманного. Но слишком много произошло за эту неделю — с моими хорошими знакомыми, на моих глазах, да и непосредственно со мной.

Человек меняется в течение жизни. Если ты не видел кого-то несколько лет, а потом случайно встретил на улице, не пытайся дважды войти в одну и ту же воду. Перед тобой совсем другой человек, не тот, которого ты помнишь. На эти грабли наступают многие, отчаянно пытаясь возобновить былую дружбу и / или любовь. Это я, собственно, к чему… Да к тому, что за прошедшую неделю произошел в моем характере серьезный перелом. Резко поубавилось нерешительности и застенчивости, зато появились несвойственные мне ранее уверенность и способность быстро принимать решения. Я ощущала в себе эти изменения. Добрыня же о них даже не подозревал, поэтому и обращался ко мне по старинке, как к человеку, чьи слабые места он знает наизусть. Только все мои «ахиллесовы пяты» теперь стали жесткими, как подошвы верблюда. Непробиваемыми.

— А чего тут боятся, — спокойно ответила я. — Криминала я не вижу вообще. Мы к тебе в гости приехали: я, твоя старая знакомая, со своим женихом.

Услышав такую версию, Булат вздрогнул, но промолчал.

— Так это жених? — Добрыня скептически оглядел Булата с ног до головы. — И что, твои родичи его уже видели?

— Пока еще нет, — призналась я. — Вот как раз от тебя и позвоним. А если получится, так прямо там смотрины и устроим.

— Да, конечно, — скривился Добрыня и тут же добавил, чтобы задеть меня: — Твоему жениху, часом, работа не нужна? А то в нашем товариществе есть вакансия — подстригать изгородь.

— Спасибо тебе большое, — почти искренне поблагодарила я. — Если у нас возникнут сложности с трудоустройством, мы обязательно к тебе обратимся.

— Один-один, — подвел итог Добрыня. — Меня выпускают из багажника?

— Да, ты можешь сесть в салон. Твое место займет вот эта барышня… — Я невежливо ткнула пальцем в Ингу.

Добрыня взялся за ручку двери, но в машину не сел, продолжая что-то обдумывать. Наконец он решился:

— Вася, а разве обязательно кого-то загонять в багажник?

Я согласилась, что совсем не обязательно, но есть такое понятие, как прогнозирование рисков. И что наличие трех недружественно настроенных человек против нас двоих сильно повышает риск не доехать до пункта назначения.

— О! — пафосно воскликнул он. — Я думаю, что мне удастся убедить моих спутников не сдавать вас милиции… Или Службе безопасности.

Выражения лиц Вадима и Инги не подтверждали это оптимистичное утверждение. Причем если Вадима еще можно было уговорить (апеллируя хотя бы к нашим прошлым отношениям), то Инга… Ее ненависть уже поднялась до температуры не ниже 451 градуса по Фаренгейту. Первый же пост ГАИ или встреченный милицейский патруль — и от женщины в таком состоянии можно ждать чего угодно.

— Ребята… — Добрыня повернулся к нам спиной; я насторожилась, но ничего не предприняла, а должна была…

Должна была хотя бы сделать пару шагов вперед и посмотреть на его физиономию. Все же теория ежеминутно возникающих перед нами альтернатив имеет право на существование. Если бы я сделала эти два шага, мы бы ни за что не поехали туда, куда поехали. И все в итоге могло закончиться совершенно иначе… Если бы я сделала другой выбор.




Глава 44


Я молча стояла около машины, наведя пистолет на Добрынину спину. Почему не на Ингу или не на Вадима? Да потому что именно Добрыня был здесь самым главным. И сейчас он уговаривал своих сообщников не сдавать нас с Булатом ментам или эсбэшникам.

Говорил он довольно громко, так что не нужно было напрягать слух.

— Инга, Вадим, — увещевал Добрыня, — ребята, конечно, погорячились, но ведь никто же не пострадал в итоге. В багажнике ехал я, но я готов это забыть. Предлагаю не связываться с официальными властями. Сейчас мы мирно, спокойно, без скандалов (произнося эти слова, он повернул голову в сторону Инги) едем ко мне в «Дорогомилово», дом шесть, квартира два.

Пауза и вопрос:

— Согласны?

К моему удивлению, Инга с Вадимом заметно повеселели.

— Ну хорошо, — капризно сказала «настоящая любовь», а Вадим кивнул в знак согласия.

Мы сели в машину. Булат за рулем, рядом с ним — Добрыня, я и Инга; Вадим сзади. Султана, чтобы не нарушал хрупкий нейтралитет, засунули обратно в котомку, несмотря на его отчаянное сопротивление. Пистолет я убрала за пояс. Добрыня, заметивший это, поинтересовался:

— Не боишься, что себя прострелишь? Что за модель-то?

— Не боюсь. — Я решила последовательно ответить на его вопросы. — Модель хорошая, «пернач» называется.

Он удивился. Видимо, был наслышан об этом оружии.

— Откуда у тебя «пернач»?

— Нашла, — сухо сказала я, дав понять, что эту тему развивать не намерена.

Булат развернул машину, и мы поехали в сторону Симферопольского шоссе. Через десять минут наш «мерседес» уже шуршал колесами в сторону Москвы. Очень скоро появилось первое электронное табло, сообщившее нам, что до МКАД осталось восемь километров. А еще через несколько минут к свету луны и звезд добавились огни большого города. На въезде нас никто не остановил. Дежурный был занят проверкой документов у водителя трейлера с номерами Европейского сообщества.

Я взглянула на часы — половина второго. До рассвета еще далеко. Мы проехали темноватые спальные районы, где ночную тьму рассеивал лишь слабый свет уличных фонарей да редкие огоньки в окнах. Людей на улицах почти не было. Спальные районы сменились центральными, здесь света было побольше — ярко освещенные витрины, гирлянды фонариков на деревьях. На улицах стало оживленнее, появились стайки молодых людей на роликах, мимо нас уже несколько раз проехали группы байкеров.

— Как поедем? — нарушил молчание Булат.

— Я думаю, — ответил Добрыня, — надо ехать по Третьему кольцу, там сразу выезд в центр и направо — на Киевскую. Знаешь дорогу?

— Найду, — ответил Булат.

Через двадцать минут мы вырулили на Студенческую улицу, но не туда, где тупик с плакатом и где на моих глазах погибли два офицера СБ, а с улицы Дунаевского.

— Документы у вас есть какие-нибудь? — повернулся ко мне Добрыня.

С документами было плохо. Мои права остались в «Городе солнца», паспорт вместе с дорожной сумкой валялся на той аллее, где Лиховец пыталась нас задержать, а что касается Булата, то я вообще сомневалась, был ли у него хотя бы вид на жительство.

— Нету документов, — огорченно призналась я.

Добрыня задумался.

— Ладно, пройдем под мою ответственность…

Мы проехали мимо здания Дорогомиловского районного суда, выглядевшего как маленький гнилой клык, чудом затесавшийся среди фарфоровых зубов. Около шлагбаума перед комплексом «Дорогомилово» стоял охранник. Добрыня опустил стекло и поздоровался.

— Здравствуйте, Добрыня Никитич, — уважительно ответил страж ворот, наклонился и, заметив нас, уточнил: — К вам гости?

— Да, Андрей, подруга школьная со своим будущим мужем.

— Документы покажите, — обратился к Булату охранник.

— Андрей, — перебил его Добрыня, — мы сегодня случайно встретились, не виделись лет пять, если не шесть. Конечно, у ребят никаких документов нет. Они же не знали, что сегодня сюда поедут. Давай под мою ответственность.

— Вообще-то так не положено, — засомневался охранник, — но для вас, Добрыня Никитич, сделаем исключение.

Он зашел в будку, шлагбаум медленно пополз вверх, и мы въехали на закрытую для простых смертных территорию элитного поселка.

Дом шесть оказался симпатичным двухэтажным строением. Вход в квартиру номер два украшали две белые колонны с кучерявыми завитушками наверху — то ли коринфский, то ли ионический стиль. Массивные двери из дорогого дерева с неожиданными в нашем климате стеклянными вставками. Я не удержалась:

— И как вся эта красота переносит российские морозы?

Добрыня улыбнулся:

— Нормально. Стекло специальное, закаленное и пуленепробиваемое. Сама дверь металлическая, а это — шпон. Правда, красиво?

Я подумала, хорошо, что моя мама этого ни разу не видела. В противном случае ее матримониальные атаки на меня приняли бы на редкость агрессивный характер.

Добрыня вынул из внутреннего кармана пиджака какую-то карточку, быстро приложил ее к мерцающему индикатору и дернул на себя дверь:

— Добро пожаловать! Идите по лестнице на второй этаж.

Квартира у него была просто шикарная. Пол из незнакомого мне дерева, явно выросшего не в средней полосе России. Сливочного цвета стены, окрашенные с эффектом зеркала, как во дворцах французских королей. Мебели немного, но вся сплошной антиквариат. Неплохо, очень неплохо устроился Добрыня. Я засмотрелась на чудесную вазу, стоящую рядом с камином. Да-да, в гостиной был камин — не имитация, а самый настоящий. Рядом на красивой золотистой подставке лежали аккуратно напиленные дрова. На каминной полке (кажется, это так называется) стояло несколько весьма оригинальных фарфоровых статуэток. Это были не балерины, не собачки, не дамы с букетами цветов, не дети с тележками. Справа, почти у самого края, стояло фарфоровое деревце, на одной из веток которого сидел мужчина с дубинкой в руках. Рядом с деревцем красовался огромный черный кот. Была там и женская фигура — сухонькая старушка со шваброй в руках. Еще там был всадник на коне с копьем в руках — худющий старик, нечто среднее между Дон-Кихотом и тем всадником Апокалипсиса, который изображает Смерть. Крайняя левая статуэтка тоже изображала женщину без особых примет — типичный «городской фарфор» начала XX столетия, когда национализированные заводы стали выпускать ширпотреб. В руках у женщины был зонтик.

Над камином висело большое зеркало в бронзовой раме. Я мельком посмотрелась в него и заметила, что Добрыня с удовольствием наблюдает за мной. Он поймал мой взгляд в зеркале:

— Нравится?

— Очень, — похвалила я. — Это теперь за работу помощника столько платят?

Он улыбнулся:

— Ну да, некоторым платят.

Мы с Булатом сели на большой диван (котомку с Султаном Булат положил к себе на колени), Инга устроилась в кресле. Вадим колебался: у него был выбор — сесть рядом со мной на диван или в кресло. Однако единственное свободное кресло отличалось от того, на котором сидела Инга. Оно было больше — явно любимое кресло хозяина. Сесть в него Вадиму не позволяла субординация. С другой стороны, сесть рядом со мной — неминуемо нарваться на скандал. В итоге он нашел компромиссное решение: сел на ручку Ингиного кресла.

Добрыня тем временем положил в камин несколько поленьев, набросал сверху каких-то бумажек и поджег. Бумажки вспыхнули и, почти мгновенно прогорев, начали затухать, но он подсунул несколько щепочек, огонь перекинулся на них, а потом уже схватились и поленья.

— Что будем пить? — Добрыня явно решил поиграть в приветливого хозяина, владельца фамильного замка.

— Мне как обычно, — подала голос Инга.

— Мне тоже, — эхом подхватил Вадим.

— Спасибо, я ничего не буду. — Это уже я.

— А вы? — Булат покачал головой.

— Хорошо, — подвел итог Добрыня, — Ингочке мартини со льдом, Вадиму стопку водки, я, как обычно, по вискарю… Из твоей, кстати, бутылки, Вася. Спасибо за подарок ко дню рождения.

Добрыня разлил алкоголь по бокалам. Вадим суетливо вскочил и забрал свою и Ингину выпивку. Добрыня сел в кресло, протянул ноги к огню и пригубил виски. Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице.

— Итак, — начал он после третьего глотка, — что же ты делала в лесу, Василиса Михайловна? Каким ветром тебя туда занесло?

— Мне кажется, — я сделала ударение на слове «мне», — что это тебя не очень касается.

— Ошибаешься, — перебил меня Добрыня, — касается, и даже очень. Впрочем, с тобой хочет кое-кто поговорить.

— И что этому кое-кому от меня надо? — напряглась я.

— Да есть у него подозрения, что знаешь ты слишком много… Того, чего ты знать не должна бы вообще. И человек этот всего лишь хочет расспросить тебя, что именно ты знаешь и откуда ты это узнала.

Он неожиданно встал, подошел к двери, ведущей куда-то в глубь квартиры, и распахнул ее со словами: «Ну вот и вы наконец».

В комнату вошел высокий худощавый мужчина неопределенного возраста. На нем был очень простой костюм (подобной простоте, как правило, соответствует умопомрачительная цена). Рубашка и галстук явно подбирались специалистом. Мужчины такого типа обычно встречаются в рекламе очень, ну просто очень дорогих товаров для сильной половины человечества.

Мужчина быстро поздоровался, сел в то кресло, с которого только что встал Добрыня, и внимательно посмотрел… на меня.

— Ну вот мы наконец и встретились, Василиса Михайловна.

Я сразу его узнала: меценат Сергей Кош, поклонник комиксов о Бэтмене и спонсор той самой вошедшей в историю постановки балета «Танцы с мышами». Хотя до сегодняшнего вечера он меня ни разу в жизни не видел, Кош, казалось, был даже рад нашей встрече.

Я радовалась гораздо меньше, потому что точно встречала его раньше — вот только где? Кажется, обстоятельства, при которых я его видела, были не из приятных. И уж совершенно точно тогда, в нашу первую встречу, я его не узнала. Потому что он выглядел иначе. Я попыталась вспомнить, но ничего не получилось. Нужно закрыть глаза и сосредоточиться. Но как это сделать, когда все в комнате смотрят на тебя?

— О чем задумались, Василиса Михайловна? — ласково спросил мужчина.

Я плюнула на все и закрыла глаза. Моя замечательная память включилась почти мгновенно. Мужчина на картинке, возникшей перед моим, как любили писать авторы XIX столетия, «мысленным взором», был тот же, что сидел сейчас в кресле напротив меня. Но имелись и некоторые отличия. Так, дорогой пиджак сменился затрапезной курткой, на голове возник смешной заячий треух, брюки с идеально отутюженными стрелками нелепо отвисли на коленях, превратившись в обычные «треники», а на ногах…

Я открыла глаза и бросила взгляд на ноги вновь появившегося действующего лица. Сейчас на нем были надеты классические мужские ботинки черного цвета. Но когда я увидела его в первый раз, он был одет в кроссовки из новомодной коллекции будущего года.

— Что с вами, Василиса Михайловна? — повторил свой вопрос мужчина.

Я собралась с духом и ответила:

— А где ваша собака? Мальчик, кажется, ее зовут.

Мужчина рассмеялся:

— А я надеялся, что вас там все же не было… Или что вы со страха ничего не запомнили. Хотя он (кивок в сторону Добрыни) предупреждал меня, что рассчитывать на вашу забывчивость не стоит.

Мужчина отсмеялся и совершенно серьезно сказал:

— Очень жаль, Василиса Михайловна, что вы не умеете забывать.

Он повернулся к Инге с Вадимом:

— Позвольте мне поговорить с нашей милой гостьей наедине…

Тех как ветром сдуло. Даже замечательная девушка Инга не выразила своего неудовольствия тем, что ее выгоняют. Значит, она тоже работает на этого типа.

В комнате остались только я, Добрыня, Булат и Сергей Кош.

— Вас это тоже касается, — повернулся Кош к Булату.

— Я уйду, если только он уйдет, — буркнул мой, можно сказать, почти друг.

Меценат посмотрел на Добрыню и слегка наклонил голову. Тот пошел к дверям, а Кош опять обратился к Булату:

— Ну вот, видите, я выполнил все ваши условия.

Булат встал, взял котомку с Султаном и нерешительно взглянул на меня.

— Все в порядке, — сказала я. — Если что, я буду кричать.

Когда за ними закрылась дверь, Кош живо повернулся ко мне:

— И как много вам удалось разузнать, Василиса Михайловна?

— Смотря о чем, Сергей… — Тут я поняла, что не знаю его отчества, и замолчала в надежде, что он сам представится, но он не торопился это сделать.

— Ну, расскажите, к примеру, что вас привело на ту забытую дорогу. — Мой собеседник встал, подошел к старинному резному буфету, открыл его и достал бутылку минеральной воды. — Хотите?

— Нет, спасибо…

Он вернулся в кресло, открыл бутылку и сделал большой глоток. Я решила перейти в наступление и задала вопрос, что называется, «в лоб»:

— Марина Савушкина мертва?

Он чуть не поперхнулся:

— Кто?

— Савушкина… Марина… Работала в «Инфоньюс». Моя коллега. Она поехала в этот ваш чертов «Город солнца». Она еще жива или уже нет?

Он поставил бутылку на пол:

— Думаю, что нет. Если вы знаете, сколько времени она там провела, я скажу более точно.

— Недели три…

— Тогда точно мертва, — уверенно перебил он. — Три недели — максимальный срок.

— А Алексей? Его тоже кто-то убил?

— Вы, Василиса Михайловна, я вижу, не понимаете сути вопроса, — начал он. — Откуда в вас это — «убил», «убил». Они же с этой целью туда и ехали. В чем, по-вашему, смысл Центров добровольной эвтаназии? Да в том, дорогая моя Василиса Михайловна, что люди туда идут добровольно. И там им помогают осуществить их последнее желание. Это своего рода последняя услуга.

— Что за бред вы несете? — возмутилась я. — Как вы можете называть ЭТО услугой?

— Ну, идея-то носилась в воздухе давно… — усмехнулся мой собеседник. — Сколько копий сломали, страшно вспомнить. Сначала речь шла о неизлечимых больных, все обкладывалось бумажками и бюрократическими процедурами. Я давно следил за этим процессом. Можно было его подтолкнуть, но я предпочел ждать. От больных перешли к здоровым, но чем-то сильно огорченным. И в конце концов договорились до права человека на добровольную безболезненную и быструю смерть по собственному желанию.

Он взял бутылку и сделал еще пару глотков.

— Самое главное в любом начинании — легализовать его. Вменить государству в обязанность оказывать гражданину необходимую помощь в осуществлении его неотъемлемого права на уход из жизни. Безболезненный, замечу! — Он поднял вверх указательный палец и повторил: — Без-бо-лез-нен-ный! Это важно.

— Вы сумасшедший, — сказала я, совершенно очумев от столь неожиданных откровений.

— Отнюдь. — Он сделал еще глоток. — Я просто слишком давно живу.

— Но как вы могли предлагать людям такое? — Я вспомнила его интервью после премьеры «Танцев с мышами». — Ведь вы поклонник комиксов про Бэтмена. Сами говорили, что это ваш любимый герой.

Он кивнул:

— Все правильно. Я действительно поклонник комиксов про Бэтмена… — Он наклонился ко мне и закончил фразу: — Но я разве когда-нибудь говорил, что мой любимый герой — Бэтмен?

Я задумалась. А ведь он и вправду никогда такого не говорил. Кто же тогда любимый? Меценат, похоже, прочел мою мысль.

— Задумались, кто мой любимый герой?

— Ну да, — созналась я.

— Это совсем нетрудно угадать, Василиса Михайловна. Из нашей беседы вы узнали достаточно, чтобы сделать правильный вывод. Ну представьте, идет у человека сплошь черная полоса в жизни. Без малейшего просвета. Одни пики на руках… И ничего хорошего жизнь не обещает. А я предлагаю ему беспроигрышный вариант. — Он откинулся на спинку кресла. — Эвтаназия — это выход. Это как при плохой карте вытащить джокер…

— Ага, — заметила я, — но это будет последняя игра в твоей жизни.

— Это — выход, — назидательно повторил Кош.

Тут я вспомнила кое-что еще:

— А пенсионный фонд? Он здесь при чем?

— Ах это… — Он вяло махнул рукой. — Обязательным условием предоставления услуги было завещание. Бытовые вопросы — аренда помещения, персонал. Нельзя же было вешать это на бюджет. Так появился фонд. Но руководитель очень быстро зажрался… Люди так несовершенны, Василиса Михайловна, всегда хотят больше, чем имеют. Даже если имеют незаслуженно.

С фондом было все ясно, осталась еще парочка вопросов.

— Журналист Петров — за что его убили?

— Он был неудачником, — пояснил Кош, — но случайно нащупал связь… Сколько тогда пришлось приложить сил, чтобы спустить все на тормозах. Страшно вспомнить, Василиса Михайловна.

— Арденис? — Я вспомнила искореженную машину на Кутузовском проспекте, двух парамедиков и сотрудников СБ.

— О! Арденис — та еще фигура! — В голосе Коша зазвучали нотки восхищения. — Даром что лауреат Нобелевской премии.

Он на мгновение закрыл глаза.

— Вы еще не догадались, с кем имеете дело?

Я покачала головой, хотя было, было во всем произошедшем за последние дни что-то смутно знакомое. Знакомое, но хорошо забытое. И еще была уверенность, что это забытое в реальной жизни никак не могло произойти.

— Не помните, — с сожалением констатировал Кош. — А вы ведь еще из лучших. Умная, эрудированная… Что уж тут говорить об остальных. Все забывается, никто ничего не помнит. Народ теряет свои корни. До чего дошло — слабо верят даже во Второе Пришествие. Или в Апокалипсис. А напрасно. Минимум раз в столетие кто-нибудь из них сюда да наведывается.

Меценат закрыл глаза и наморщил лоб, вспоминая что-то.

— Да, наведываются… К примеру, в этом городе дьявол был с визитом, смешно сказать, меньше ста лет назад. — Он открыл глаза. — В тридцатые годы… Еще не совсем ушло поколение, которое это посещение помнит.

Уже было ясно, что я имею дело с человеком неадекватным. Поэтому лучше попытаться отвлечь его от высоких материй, дабы сильно не возбуждать. Я задала сугубо практический вопрос:

— Служба безопасности работает на вас?

— Не вся, к сожалению, — вздохнул он. — Мои люди сидят в очень высоких кабинетах. Но в соседних кабинетах тоже сидят люди… Не мои. Охоту за вами начал не я. Просто вам не повезло.

Я перебила его:

— Так что насчет Ардениса? Его-то почему?

— Ах да, — спохватился Кош. — Арденис верил в чудеса. Он был великий ученый и понимал, что самое нереальное тоже имеет право на существование. Ну, не последнюю роль сыграло то, что он несколько лет назад женился и у него маленькая дочь. По вечерам он любил читать ей сказки…

Он прервался на минутку, сделал еще глоток, потом подмигнул мне:

— Вы курите, Василиса Михайловна?

— Нет.

— Это хорошо. Я тоже не курю. У нас много общего, вы не находите?

— Не нахожу, — твердо ответила я.

Кош пожал плечами:

— Напрасно, напрасно… Так вот… У любезнейшего господина Ардениса тоже были знакомые в очень высоких кабинетах СБ. Он, знаете ли, время от времени оказывал им маленькие услуги. Помимо чистой науки, наш чудесный господин Арденис занимался… Назовем это прикладной математикой в интересах определенных служб.

Кош замолчал, чтобы проверить, какое впечатление произвели на меня его слова. Видимо, выражение моего лица ему понравилось, и он продолжил:

— Вы ж понимаете, Василиса Михайловна, если человек делает кому-то маленькие одолжения, он вправе попросить об ответной услуге. Вот по просьбе господина Ардениса СБ провела маленькое расследование. Результаты легли к нему на стол. Господин Арденис их обобщил и пришел к парадоксальному заключению. Если бы он его кому-нибудь показал, то скорее всего его объявили бы сумасшедшим и изолировали от общества. К счастью для господина Ардениса, он не успел никому его показать. Потому что погиб.

— А результаты, конечно, оказались у вас? — догадалась я.

— Я вижу, вы начинаете понимать, Василиса Михайловна. Совершенно верно, результаты оказались у меня. И помог мне в этом ваш друг Добрыня. Очень, очень способный… И очень богатый молодой человек. — Тут Кош неожиданно коротко хохотнул: — Ваша мама была совершенно права, когда советовала вам обратить на него внимание.

Я резко прервала его:

— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать намерения моей мамы…

— О’кей, — согласился он. — Тогда позвольте спросить вас, дорогая Василиса Михайловна, для чего вы здесь?

Это он меня умыл, конечно. То есть в общих-то чертах я представляла, как мы приедем сюда, обоснуемся в Добрыниной квартире, но вот дальнейшие наши действия продуманы были весьма нечетко. Как вариант, можно было позвонить Косте, обрисовать ему ситуацию и спокойно ждать, когда шеф найдет выход, нажав на все возможные рычаги. Заманчивый вариант. Единственный минус — я не выходила на связь с Костей уже раз, два… почти четыре дня. Наверняка после моего исчезновения его уже не один раз вызывали в Службу безопасности. И если ему сейчас позвонить, этим можно здорово его подставить. Второй вариант, гораздо более сложный для исполнения, — постараться выбить из Добрыни признание. В чем — не так уж и важно. Например, в уже содеянном, в преступных замыслах или в соучастии. Записать это признание и… Все же позвонить Косте. Но в этом случае я уже его не подставляю: можно представить дело так, что я была «на редакционном задании».

Однако ни в первом, ни во втором варианте не фигурировал меценат Кош. А теперь вот он сидит напротив меня, говорит ужасные вещи, а я слушаю как идиотка, но ничего не записываю… Ой, кстати… Я машинально схватилась за шею — не потерялась ли флэшка в форме сердца.

— Что такое, Василиса Михайловна? — мгновенно среагировал Кош. — Что вы там прячете?

— Украшение, — честно ответила я. — Кулон… Дорогой, от Сваровски…

— Женщины, — понимающе сказал он. — Вместо того чтобы задуматься над тем, как выйти из сложной ситуации, думают о всякой ерунде.

— А мне лично, — я откинулась на спинку кресла, — ситуация очень даже нравится. Когда бы еще представился случай попасть в святая святых элитного поселка.

— Это да, — согласился он. — Вы только забываете одну маленькую, но очень существенную деталь… Вы отсюда не выйдете, Василиса Михайловна. И друг ваш тоже отсюда не выйдет.

— Не нужно меня пугать. — Я приложила массу усилий, чтобы голос не дрожал, а он таки был склонен дрожать. — Я вам не верю. Это, знаете ли, как в хирургии. Главное — не операция, главное — послеоперационный период. Убить легко…

Тут я запнулась… Он вполне может поинтересоваться, откуда я знаю, что убить легко. И мне будет нечего ответить — никакого личного опыта в этом вопросе у меня нет. Упреждая реплику оппонента, я быстро произнесла:

— Ну, это я погорячилась, не совсем легко, конечно. Убийство требует определенных навыков или состояния аффекта. Я имела в виду, что гораздо сложнее сделать так, чтобы тебя не посадили за содеянное. Позвольте поинтересоваться, куда вы собираетесь спрятать два трупа?

— Уверяю вас, это не проблема, — спокойно ответил меценат, и вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Страх иногда парализует человека, а иногда, напротив, очень стимулирует мыслительный процесс. Терять нам с Булатом было нечего (кроме жизни, разумеется), поэтому я пошла ва-банк:

— Это несправедливо!

— И в чем же, позвольте узнать, несправедливость?

— Вы же сами говорили, что даете всем шанс вытянуть джокер. Так почему вы отказываете в этом мне? Боитесь проиграть? — позлорадствовала я и сама же ответила на свой вопрос: — Конечно боитесь. Потому что до этой минуты все карты, что мне выпадали, я разыгрывала неплохо.

Кош задумался, а потом неожиданно встал:

— Пойдемте, Василиса Михайловна.

— Куда? — насторожилась я и на всякий случай добавила: — Без Булата никуда не пойду.

— Пойдемте, там решим, — кивнул он и быстро пошел к двери, через которую вышли Добрыня, Булат и Вадим с Ингой.

Я вскочила и рванула за ним. Мы столкнулись в дверях, произведя немало шума. Из соседней комнаты выбежал перепуганный Добрыня, за ним Булат. На его плечах, пытаясь ему помешать, висели Инга и Вадим. Кош поднял руку:

— Всё под контролем!

Они остановились, только Инга еще продолжала цепляться за шею Булата. Добрыня укоризненно взглянул на меня:

— Ты в своем репертуаре. Без шума не можешь. И когда только до тебя дойдет, что по-настоящему большие дела вершатся тихо. Боюсь, что никогда.

В свете нашего разговора с Кошем Добрыни-но «никогда» приобрело довольно зловещий смысл.

— Все в порядке, — успокоил своего адъютанта Кош. — Мы с Василисой Михайловной нашли компромиссный вариант.

Добрыня удивился, однако ничего не сказал.

— Я решил дать ей шанс… — начал Кош.

— Напрасно, — перебил шефа Добрыня. — Вы ее не знаете так, как знаю я…

Кош пожал плечами, показывая тем самым, что не принимает всерьез Добрынины слова.

— У нее пистолет, — напомнил Добрыня.

— Ты же знаешь, что это не поможет, — ответил Кош.

— Только в вашем случае не поможет. А вот если она в кого-нибудь из нас попадет…

— Я решил дать ей шанс, — повторил меценат. — Это не обсуждается. Проводи Василису Михайловну.

Добрыня тронул меня за плечо:

— Пошли.

— Только вместе с Булатом, — выдвинула я ультиматум.

— А вот так мы не договаривались, Василиса Михайловна, — вновь заговорил Кош, только тон его теперь стал сухим и деловитым. — Шанс дается вам, и никому больше.

— Не волнуйся за меня, — вступил в разговор Булат. — Иди и постарайся не упустить единственный шанс.




Глава 45


Четвертая по коридору комната, где мне предстояло «не упустить единственный шанс», оказалась намного меньше гостиной. Здесь не было каминов, статуэток и антикварной мебели. Впрочем, и неантикварной тоже было не густо — маленький диванчик посередине, журнальный столик, на котором красовался какой-то агрегат, демонстрационная панель на стене. И всё!

— Присаживайтесь, Василиса Михайловна!

Я обернулась; Кош стоял в дверях и явно не собирался заходить сюда.

— Я сейчас уйду, — пояснил он. — А вы нажмите на кнопку, там справа, сбоку… И потом можете начинать игру. Она трехмерная, поэтому все будет выглядеть как в реальной жизни.

— Цель игры? — спросила я.

— У каждого своя, — улыбнулся он. — Я не могу знать вашу цель.

Я села в кресло и демонстративно сложила руки на груди, чтобы он понял — в его присутствии я ничего включать не собираюсь. Пусть выйдет из комнаты, тогда я… А что я тогда? Дверь здесь одна, ведет, как я знаю, в коридор. Другого выхода нет. Есть, правда, окно. Закрытое… По идее здесь не должно быть высоко, второй этаж Сейчас он выйдет, я включу эту хрень, что стоит на журнальном столе, — пусть они думают, что игра началась. Может быть, придется даже немного поиграть. На тот случай, если кому-нибудь взбредет в голову проверить, что я тут делаю. А потом я попытаюсь удрать и вызвать подмогу. Милицию… Если нужно, могу пойти с повинной в районную Службу безопасности, тем более здесь недалеко — до Киевской минут шесть быстрым шагом.

— Да, Василиса Михайловна, — Кош по-прежнему стоял в дверях, — чтобы у вас не появился соблазн уйти по-английски, не прощаясь, придется вам потерпеть компаньона.

Он выглянул в коридор:

— Мальчик, Мальчик, ко мне.

По паркету простучали когти, потом появился кошмарный оскал, который с большой натяжкой можно было бы назвать улыбкой, после чего появился сам Мальчик То самое косматое чудовище, которое вполне могло бы претендовать на включение в первую пятерку списка «самые страшные собаки всех времен и народов».

— Он полежит здесь, у дверей, — пояснил Кош. — Вы не будете возражать?

Можно подумать, что, если я буду возражать, собаку уберут.

— Ну что же, — меценат начал закрывать дверь, — удачной игры!

Дверь захлопнулась. Мальчик постоял несколько секунд, немигающе глядя на меня, потом немного покружился, как бы выбирая место поудобнее, и лег, перекрыв мне возможные пути к отступлению.

Я постаралась забыть о том, что в двух метрах от меня лежит собака-убийца, и переключилась на агрегат, стоящий на журнальном столике.

Кош сказал неправду — справа была не кнопка, а маленький сенсорный индикатор. Картинка рядом показывала, что надо провести пальцем, и устройство заработает. Прежде чем проделать эту нехитрую процедуру, я еще раз осмотрела его со всех сторон. На панели, обращенной к стене, была надпись «DrKreuger».

Мама дорогая! Видела я баннерочек с рекламой этого доктора Крюгера. И статью читала в журнале «Men’s toys». Новейшая игрушка, воспроизводящая реальность. И не нужно никакие очки надевать. Все генерируется особым образом (в статье объяснялось как, я прочла ее четыре раза, но принцип так и не поняла). Стоимость этого чуда не называлась. Лишь в самом низу страницы мелким курсивом была набрана деликатная надпись «цена по запросу». Помнится, Костик даже пошел на сайт, где можно было оставить запрос. Анкета была минимальной, ответ пришел уже на следующий день. Костя не сказал нам, какая сумма была названа, но по выражению его лица можно было прикинуть количество нулей в цене — никак не меньше шести.

Где-то через месяц после первого анонса новой игрушки в центральной деловой газете страны появилось интервью с представителем компании «DrKreuger» в Восточной Европе, в котором он заявил, что их маркетологи, конечно, предполагали, что в России новый продукт пойдет «на ура», но такое количество заказов не предусматривалось даже в самых оптимистичных прогнозах.

Ну что ж посмотрим, что это за чудо техники. Я провела пальцем над окошком индикатора, загорелся синенький огонек, свет в комнате почти потух, по экрану побежали предупреждения о лицензионности продукта и недопустимости его коммерческого использования.

Пока ничего особенного. За что люди платят такие деньги, да еще и ждут по полгода, не понятно.

Я на секунду отвернулась — взглянуть, что делает Мальчик, а когда повернулась обратно, экрана уже не было. Я вроде продолжала сидеть в кресле (на этом настаивали ягодичные мышцы), но все остальные органы чувств утверждали, что я стою на грунтовой дороге. Вокруг простирались поля, на коих колосились злаки. Похоже, было раннее утро, над землей поднимался туман, видимость — метров десять, не больше. Очень неуверенно я сделала несколько шагов вперед, ежесекундно ожидая, что вот сейчас врежусь в стену. Однако стена таинственным образом исчезла. Я пошла быстрее, потом почти перешла на бег.

Хорошо, что бегаю я, как и на машине езжу, — не быстро, по возможности не превышая скорость, иначе непременно пропустила бы в тумане нужное место. Метров через пятьдесят дорога привела к развилке: из одной широкой тропы выходило три более узких. И я не очень удивилась, обнаружив на перепутье камень. Три грубо высеченные стрелки показывали направления (вперед, направо и налево). Под правой стрелкой была надпись «молодец сыт, конь голоден», под левой — «молодец голоден, конь сыт», стрелка прямо вообще ничего хорошего не обещала — «живому не быти».

«Коня у меня нет», — успела подумать я, как сзади кто-то фыркнул. От испуга я отпрыгнула в сторону. По колено утопая в неизвестных злаках, передо мной стоял огромный черный конь.

— Эй, — робко позвала я, судорожно вспоминая, как правильно разговаривать со сказочными конями.

В голову лезла всякая хрень типа «Сивка-Бурка, вещая каурка». Или это говорят, когда хотят коня вызвать? Мне вызывать не надо, он уже здесь. Ага, вспомнила.

— Что ты, волчья сыть, травяной мешок, — громко начала я, — на ровном месте спотыкаешься?

Конь фыркнул и топнул копытом, потом подошел и подставил шею. Я осторожно погладила его. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как будто ждал от меня действий.

Забраться на него мне удалось далеко не с первой и даже не со второй попытки. Если снять все на камеру, главная клоунская награда, считай, была бы уже у меня в кармане.

Конь сразу понял, что ездок ему попался аховый, поэтому потрусил медленно, будто не богатырский конь вовсе, а так — ослик Иа-Иа. Будучи существом неграмотным, прочесть надписи на камне он не мог и поехал прямо, туда, где «живому не быти». Я сидела, судорожно вцепившись в гриву и всячески стараясь сохранить равновесие. О том, чтобы направить животное в другую сторону, не могло быть и речи: я просто не знала, как это сделать.

Поля закончились, мы въехали в лес. Тот, кто создавал программу для этой игры, наверняка был фанатом Толкина. Деревья были исключительно «вековые»; мох, растущий на стволах, выглядел таким старым, что больше походил на плесень. Натуральный сказочный пейзаж.

Стоп! Кажется, я ухватила главное. В таких случаях люди обычно хлопают себя по лбу, выражая тем самым досаду, что не понимали раньше очевидных вещей. Я этого делать не стала — боялась упасть.

Итак, что мы имеем в сухом остатке? Меценат Кош во время разговора намекал на что-то необычное. Предположим, что необычное — это сказка. Сказка развивается по своим законам, это знают все. Вернее, знают до определенного возраста, а потом забывают — сказочные знания исчезают под ворохом информации.

По всему выходит, что сказка русская народная. Камень на распутье, традиционная надпись, не обещающая ничего хорошего молодцам. Сивка-Бурка опять же… Правда, сказочные сивки куда как резво скачут, а этот еле плетется. Стало быть, разработчики программы каким-то образом «зашили» в нее сканирование физических данных игрока.

Кош сказал, что это — мой шанс выйти живой. Вопрос — чего он так опасается? Я могу рассказывать все что угодно, но без фактов, без доказательств никто в это не поверит. Другое дело, если к «Городу солнца» привлечь внимание, да еще высказать версию, что есть связь между пансионатом, в котором творятся темные дела, и смертью депутата Ардениса… Большой шум может получиться. Люди в погонах, на которых работал Арденис, не упустят возможности прищемить хвост другим людям в погонах, но из соседних кабинетов.

Задумавшись, я не заметила, как какая-то слишком низко висящая ветка чуть не оскальпировала меня. Боль отвлекла от размышлений об Арденисе. Я инстинктивно крикнула «тпру» — и, что удивительно, конь остановился. С большим трудом я отцепила ветку, оставив на ней никак не меньше сотни волосков, и поехала дальше.

Кого я могу встретить по пути? Ну-ка, быстро назвать основных персонажей русских народных сказок Навскидку вспомнились Баба-Яга, Змей Горыныч, Кащей… Еще там был мужик, который сидел на дереве и свистел, как его?.. Соловей-Разбойник, кажется. Если игра сгенерирована по мотивам русских сказок кого-то из вышеперечисленных злодеев я должна встретить обязательно. Или всех скопом. Хотя это вряд ли — в сказках герою никогда не предлагается больше одного противника зараз.

Скорее всего будет постепенное усложнение задач от уровня к уровню. Тогда первой будет Баба-Яга.

Еще в институтские времена я писала статью по народному фольклору для студенческой газеты. Две недели почти безвылазно торчала в Государственной библиотеке на Моховой. Там я открыла для себя удивительную вещь: Баба-Яга — персонаж условно отрицательный. Бывали, конечно, и у нее проколы с Ивашками и т. д. Но эти случаи можно списать на трудности общения с подростками. Легкомысленные Ивашки не понимали, что бабка не просто так торчит в своей избе, а сторожит границу между миром живых и миром мертвых. И все ее придирки — это необходимая строгость таможенника. Зато у солидных мужчин типа Иван-царевичей проблем в коммуникациях с бабкой не возникало.

Удивительное дело, я писала эту работу лет десять тому назад и, казалось бы, прочно ее забыла. А сейчас вот вспомнила. Пейзаж здешний навеял.

Неожиданно лес расступился, мы выехали на поляну, где стоял домик на сваях. Значит, все мои предположения верны. Это граница. Только в моем случае непонятно, где мир живых, а где — мертвых. Потому что все понарошку.

Я соскользнула с коня, потерла руками отбитые полные мышцы и тихо пробормотала себе под нос, надеясь, что меня никто не услышит:

— Избушка-избушка, повернись ко мне передом. к лесу задом…

Сначала ничего не произошло, я с ужасом подумала, что сейчас мне вновь придется лезть на коня, как вдруг избушка медленно, хоть и без скрипа, повернулась. Входная дверь открылась, но на порог никто не вышел.

Теперь надо решить, стоит ли туда заходить. К сожалению, кроме должностных обязанностей Бабы-Яги не вспоминалось почти ничего. Вроде она клубок дает, который вывести должен. Но не всегда и не каждому. Надо выбрать способ действия: как в обычной игре-бродилке или как в сказке. Впрочем, в данном случае это без разницы. Если как в игре, то в домике могут найтись какие-то нужные мне предметы; если как в сказке, то там сидит Баба-Яга, которая обязана помогать путникам, вышедшим из подросткового возраста.

Вот коня, наверное, стоит привязать. Я посмотрела по сторонам. Когда-то, очень давно, поляна была обнесена забором. Сейчас от него остались только шесты да кое-где кусочки прогнившего плетня. Машинально я пересчитала шесты — двенадцать. Как башенок в «Городе солнца», как шестов на картинке в книге. На одиннадцати должны быть головы, двенадцатая — пустая. Ждет очередного игрока… Меня. Я привязала своего Сивку-Бурку к ближайшему шесту и пошла к дому.




Глава 46


В сенях никого не было, я толкнула дверь в комнату. Там тоже было пусто. Хозяйка ушла, не оставив записки. Неожиданно я почувствовала, что пол стал уходить у меня из-под ног — чертова изба вновь пришла в движение.

— Э-э-э! — закричала я. — Стой, стой, тебе говорят!

Наглая изба меня не слушалась, а вращалась все быстрее и быстрее, как центрифуга в центре подготовки космонавтов. Только там испытуемого прикрепляют, а вот я, влекомая центробежной силой, скоро отлечу к стене. Через минуту так и вышло. Я больно ударилась головой о деревянную скамью и на мгновение выключилась.

Когда я открыла глаза, изба уже остановилась. С большим трудом мне удалось сесть. Кружилась голова, слегка подташнивало. Организм давал понять, что к космонавтике я профнепригодна.

Пора уходить отсюда. Я встала, опираясь на лавку, и сделала шаг к двери. Вот только дверей теперь было три. Игра, знаете ли, игра. И наверняка там меня ждут засады. А почему дверей три? Должно быть две: одна в мир живых, вторая — в мир мертвых. Третья — лишняя. Ошибка в программе или ловушка. Голова опять закружилась, я тяжело плюхнулась на лавку. Думать, думать и еще раз думать! Одна — в мир живых, вторая — в мир мертвых. Куда ведет третья? Неужели все-таки сбой…

Со стороны окна послышался шорох. Кто там еще? Я, не скрываясь (все равно они уже знают, что я здесь, — конь привязан к шесту), выглянула в окно. Ба! Евдокия Лиховец собственной персоной. Как интересно! Стало быть, программа сканирует воспоминания и генерирует знакомые игроку образы. На Лиховец не было привычных темных очков, единственный глаз сверкал, как глаз вампира в третьесортном кино.

Если это русская народная сказка, то кто же тогда Лиховец? Я зажмурилась и вспомнила, как неожиданно выстрелил стоявший на предохранителе «пернач», ранив Булата. А до этого было что-то еще… Мелочь, но очень неприятная. Я зажмурилась еще сильнее. Вот я впервые вошла в кабинет Лиховец, мы разговариваем, я собираюсь уходить… Раз — дверь захлопывается быстрее, чем я ожидала, больно прищемив мои пальцы. Два — я делаю шаг и спотыкаюсь о порожек. Три — уже выйдя в коридор, наступаю в лужу.

— Лихо, — прошептала я, — Лихо Одноглазое.

От него трудно избавиться. Пистолет здесь не поможет, быстрее себя пристрелишь.

Лиховец улыбнулась, от ее улыбки на улице сгустились сумерки. Но даже при таком неважном освещении я заметила еще одного человека. Это был коллега Булата. Он заметил меня в окне и широко улыбнулся. Двух передних зубов не хватало — моя работа.

Стоп! — одернула я себя. Что за бред! Я в игре, а не в реальной жизни. Чтобы выиграть в сказке, нужно найти смерть Кащея. Где он ее хранит, все знают: игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце… Только времени у меня почти не осталось.

Думать, думать быстро! Туда, где стоят недруги, ведет вот эта дверь. Стало быть, она — в мир мертвых. Мне туда пока рановато.

Уже легче, осталось выбрать из двух. Может, монетку подкинуть? Ага, когда я вошла, слева от двери стояла кадка с водой. Есть! Есть кадка. Значит, пришла я вот через ту дверь. Выйти через нее? Это означает — вернуться обратно, к началу игры. Третья, третья дверь куда?

Решение оказалось таким простым, что я чуть не застонала. Все время твердить себе: «Это игра, это игра» — и не замечать очевидного. Главное правило любой игры (мы прекрасно знаем это в детстве, но потом благополучно забываем) — из нее в любой момент можно выйти.

Зазвенело стекло: кто-то из стоящих снаружи бросил в окно камень. Я не стала ждать, вытащила из-за пояса пистолет и шагнула вперед, к третьей двери.




Глава 47


Экран на стене тускло светился серым. Около дверей храпел Мальчик. Я сидела в кресле, сжимая в руке пистолет. Господин Кош недооценил меня, а ведь его предупреждал Добрыня — человек, который знает меня очень давно.

Я разгадала вашу загадку, господин меценат. Против вас пистолет бесполезен, но зато я теперь знаю, что нужно искать.

Интересно, как все же снять его с предохранителя? Я наставила ствол на Мальчика и покрутила оружие в руках, дергая поочередно за все штучки, которые хотя бы отдаленно смахивали на предохранитель (как я себе его представляла, конечно). Кнопочка около ствола казалась мне самой перспективной, я нажала на нее, раздался характерный щелчок. Мальчик перестал храпеть и поднял голову. Будем считать, что пистолет готов к выстрелу. Я еще раз прицелилась в животное и поняла, что не смогу выстрелить. Да, эта собака на моих глазах убила двух человек, но виновата все равно не она, а хозяин. Элегантный Сергей Кош, джентльмен снаружи и хладнокровный убийца внутри. Если бы Мальчик набросился на меня… Нет, пожалуй, даже в этом случае я не смогла бы в него выстрелить.

Однако надо отсюда выбираться. Я сняла с журнального столика и очень осторожно (шесть нулей в ценнике давили на подсознание) поставила на пол игрушку от «DrKreuger». Теперь столик Стекло и хром. Я взялась за ножки и слегка приподняла его. Не тяжелый. Значит, не стекло, а пластик Странно, что в таком богатом доме стол сделан из дешевого пластика. Хотя кто сказал, что пластик дешевый? Вполне может оказаться, что это какая-нибудь самая суперсовременная разработка — ударопрочный и пуленепробиваемый материал. Как раз такой мне и нужен. Теперь надо сделать так, чтобы Мальчик хоть ненадолго, но покинул свой пост у дверей.

Хорошо бы бросить что-нибудь в сторону. Я залезла в карман джинсов — два фантика от жевательной резинки и немного мелочи. Явно недостаточно, чтобы отвлечь такого серьезного пса. Мобильник? Не факт, что потом удастся его забрать. Без телефона тоже плохо. К тому же я купила его совсем недавно. Новый совсем, и стоил довольно дорого.

Я посмотрела на агрегат от «DrKreuger» и злорадно улыбнулась. Даже если нам не удастся выбраться, последние мгновения моей жизни будут согреты мыслью, что меценат Кош таки попал на пару миллионов. Не рублей! Придется ему перестать «над златом чахнуть» и раскошелиться. Ха!

Я быстро подняла «DrKreuger» и швырнула его в сторону. Ранее я ни разу не пробовала себя в метании диска, булавы и прочих тяжелых предметов. Однако даже моих сил хватило на то, чтобы агрегат шваркнулся об стену, причем внутри корпуса что-то хрустнуло.

Пес, натренированный в том числе и на охрану хозяйского добра, рванул к стене. Я быстро схватила журнальный столик и, выставив его перед собой наподобие щита, побежала к дверям.

Мальчик оказался намного сообразительнее, чем я рассчитывала. Он не успел добежать до стены, как понял, что происходит нечто незапланированное. Задние ноги еще двигались вперед, а передние уже начали разворот в мою сторону, отчего пса занесло на повороте. Пока он разбирался с ногами, я добежала до дверей, но выскочить не успела. Сильный удар обрушился на журнальный столик, однако пластик, как я и предполагала, не подкачал. От удара я вточилась спиной в дверь, но стол из рук не выпустила, наоборот, приподняла его на уровень шеи и со всей силы врезала по оскаленной морде. Мальчик, не привыкший получать отпор, обиженно заскулил, отскочил и начал готовиться ко второй атаке. Левой рукой я нащупала ручку двери и надавила ее вниз. Мальчик прыгнул… Дверь открылась, я вылетела в коридор, журнальный столик намертво застрял в дверном проеме. Я не могла захлопнуть дверь, чтобы изолировать от общества опасное животное, но и животное не могло присоединиться к обществу — стол был достаточно высоким и скользким. При попытке перепрыгнуть когти начинали скользить, пес не понимал, что происходит, и раз за разом кидался на почти невидимое препятствие. Рано или поздно пластик не выдержит, но меня здесь уже не будет.

В гостиной шум услышали, но отреагировать не успели. Я об этом не знала и на всякий случай, дабы уберечь свою голову от всяческих неожиданностей (вроде опускающихся на нее разнообразных тяжелых предметов), открыла дверь ногой, как герой боевика. От моего удара резьба, украшавшая дверь, лишилась пары завитков, что увеличило мой и без того миллионный долг меценату Кошу еще на несколько тысяч.

— Всем оставаться на своих местах! — заорала я.

Понятно, что в первую минуту никто даже не пошевелился, до того они были шокированы моим появлением. Этого времени мне хватило, чтобы оценить обстановку. Булат сидел на диване и гладил взъерошенного и очень недовольного Султана. Поводом для недовольства служила сидящая рядом барышня Инга. В кресле, стоящем ближе к камину, сидел Добрыня и пил через трубочку коктейль. Кош удобно расположился в «хозяйском» кресле. Вадиму места не хватило, он стоял с бокалом коньяка в руках.

— Стрелять будете? — осведомился меценат. — Валяйте.

Я удивилась и чуть не опустила пистолет. Добрыня, Инга, Вадим — видно было, что они боятся пистолета и еще больше боятся меня с пистолетом. Кош не боится. Он не блефует, он на самом деле не боится. И теперь я знаю почему. Пулей его не остановить. Как там, в сказке, — игла в яйце, яйцо в утке… Вряд ли он прячет ЭТО столь допотопным образом.

— ЭТО по форме все равно ведь игла? — спросила я.

Он довольно улыбнулся:

— Вы догадались. Я не ошибся в вас, Василиса Михайловна. Но придется вас огорчить — подсказок не будет.

Он нагнулся за бутылкой с минеральной водой.

— Стоять! — скомандовала я и направила пистолет на него. — Не трогать!

Его рука замерла на полпути, а потом продолжила движение.

— Булат, — я не отводила глаз от Коша, — нельзя, чтобы он выпил воду. В воде его сила.

— Вы не сможете стрелять одновременно во всех присутствующих, — заметил Кош, почти дотянувшись до бутылки, но взять ее не успел. Нечто мохнатое на бешеной скорости вклинилось между рукой и бутылкой. Кош машинально отдернул руку, бутылка покатилась в угол, за ней, задрав хвост, бежал донельзя довольный Султан.

— Я же предупреждал! — почти простонал Добрыня, вскочил с кресла и кинулся за Султаном. Кош бросился ему помогать, что, на мой взгляд, выглядело несолидно — не соответствовало его статусу.

Завизжала и почти сразу же замолкла Инга — это Булат зажал ей ладонью рот. Только Вадим продолжал стоять как памятник и лишь удивленно таращился на меня, будто в первый раз увидел. И что самое приятное — меня это совершенно не взволновало. Ни капельки. В литературе это называется «пелена спала с глаз». Вот в эту минуту с моих глаз спала пелена, застилавшая их добрых два года. Мой герой оказался вовсе не героем, а так — «кушать подано». Добрыня и то выглядел приличней: в критической ситуации (а разъяренный Султан любую ситуацию переводил в разряд критической) не растерялся и рванул устранять помеху.

Несколько минут Кош и Добрыня бестолково метались по комнате, безуспешно пытаясь поймать кота. Со стороны все выглядело очень смешно, как в заправской комедии положений. Султан ловко уворачивался, бутылку не отдавал, почитая за высший шик подпустить своих преследователей поближе, чтобы потом метким ударом лапы отправить сосуд с водой куда подальше.

Я засмотрелась на них и, если честно, отвлеклась, за что почти сразу же и поплатилась. Вадим, которого я уже практически не принимала в расчет, поставил недопитый коньяк на камин и решительно направился ко мне.

— Вася, осторожно! — предупреждающе крикнул Булат, но чуть-чуть опоздал.

Вадим схватил меня за руку и начал самым невежливым образом ее выкручивать.

— Пусти, — прохрипела я.

— Отдай оружие, дура, — злобно прошипел он.

Боль в руке стала совсем невыносимой, я разжала пальцы, пистолет упал и выстрелил. Все замерли: Кош с протянутыми вперед руками, Добрыня, снявший пиджак и размахивающий им, как сетью, Инга с выпученными от удивления глазами, Булат, предусмотрительно зажимающий ей рот, чтобы лишить ее возможности выразить удивление звуками. От неожиданности Вадим отпустил меня, я от всей души пнула его ногой и побежала к камину.

Несколько минут назад Кош признал, что ЭТО все-таки игла. Логично. Меняются времена, меняются способы хранения информации, но некоторые вещи остаются незыблемыми, как колготки Супермена и уши Чебурашки. Это первое. Второе: меценат Кош — личность своеобразная, по старинке прятать ничего не будет. В его стиле скорее выставить ЭТО напоказ, как своего рода семейную реликвию. Гостиная — идеальное место для «напоказ», а каминная полка — не менее идеальное место для семейных реликвий.

И тут меня осенило! Как же я раньше не догадалась! Я ведь своими глазами видела нечто острое.

— Остановите ее! — Голос мецената сорвался на крик.

Я быстро оглянулась — оценить обстановку. Добрыня оставил в покое Султана, бросил пиджак и обходил меня справа. Вадим, уже вполне отошедший от удара, наступал с левого фланга. По центру двигался Кош с очень нехорошей улыбкой на лице. Бездействовала только Инга, по-прежнему удерживаемая Булатом.

— Не делайте этого, Василиса Михайловна, — ласково начал Кош. — Пока еще мы можем договориться полюбовно. Я даже не буду выдвигать против вас обвинений по поводу стрельбы в частном доме.

Я не стала отвечать, не было времени. Мне сейчас надо действовать очень, очень быстро.

Сзади раздался шум, я не стала оборачиваться, лишь слегка скосила глаза в сторону источника шума. Это Булат подставил подножку Добрыне, и тот свалился прямо под ноги Кошу.

Кажется, у меня появилась лишняя минута. Я быстро повернулась к каминной полке. С краю стояла фигурка старушки с метлой. Я дернула несколько раз метлу, но та даже не пошевелилась. Знакомые руки схватили меня за плечи и оттащили от камина. Это был Вадим.

— Пусти, — дернулась я, но он держал меня крепко.

Похоже, что на этот раз взяла не наша. Булат сцепился на полу с Добрыней. Инга суетилась рядом с ними: сняв с ноги туфлю на высоком каблуке, она пыталась ударить ею Булата по голове. Из всех беспорядочных ударов ей удался только один: хорошенько прицелившись, она размахнулась, и как раз в этот момент дерущиеся поменялись местами, так что каблук угодил точнехонько в Добрынин висок. Тот ойкнул и отключился. Инга в очередной раз завизжала (надеюсь, что после этого вечера Вадим обязательно на ней женится и всю жизнь будет слушать вокальные упражнения своей жены) и навалилась на Булата всем телом. Он с трудом поднялся, стряхнул ее с плеч и едва успел перехватить Коша.

Я рвалась к камину, Кош рвался ко мне, Вадим и Булат нас удерживали. В драке создалось неустойчивое равновесие, которое в любую минуту могло быть нарушено, причем, скорее всего, не в нашу пользу.

— Переговоры? — осведомился Кош. — Или так и будем стоять?

Время, время работало на него. Рано или поздно Добрыня очухается или Инга попытается повторить фокус с туфелькой. Я перебирала ногами, но не могла сдвинуть Вадима ни на сантиметр.

Черт! Сколько времени мы провели в разговорах о походах в тренажерный зал и специализированном питании. Я тогда постоянно покупала журналы по фитнесу, раз в неделю вместе с ним обмеряла объем бицепса, подбадривала, когда ему вдруг казалось, что бицепс растет недостаточно быстро… Что же, я могу гордиться — за неполных два года нашими совместными усилиями из худющего длинноногого «стрекозла» Вадим превратился в прилично накачанного мужчину. В данную минуту созданные не без моего участия бицепсы ограничивали мою свободу.

— Не дергайся, — ласково шепнул он мне на ухо, — все равно ничего не получится.

Я последовала его совету, но не потому, что сдалась, нет, я обдумывала, как бы половчее ударить его в самое уязвимое у каждого мужчины место. Чтобы осуществить сей маневр, следовало сначала притупить его бдительность.

— Не буду дергаться, — почти искренне пообещала я, — ты хватку-то ослабь, а то давишь так, что синяки будут обязательно.

Он поверил и совсем чуть-чуть разжал пальцы. Я перенесла вес тела на левую ногу, а правую медленно и незаметно стала сгибать, как вдруг…




Глава 48


Дверь с грохотом распахнулась. Кто-то, не слишком вежливый, пнул ее так, что мало не покажется (реставрационные работы по восстановлению резьбы на двери влетят Кошу в копеечку). Поскольку Вадим держал меня спиной к двери, мне не было видно, кто надумал к нам присоединиться, но буквально через мгновение я об этом узнала.

Вадим вскрикнул и резко отпустил меня. Поскольку моя нога была уже на четверть пути к его паху, я зашаталась и взмахнула руками, стараясь сохранить равновесие. Что-то тяжелое и круглое больно ударило меня в спину (потом выяснилось, что этим предметом была голова Вадима), я по инерции сделала несколько шагов вперед и оказалась около камина. Перебирать статуэтки времени не было, но я уже не сомневалась, что знаю правильный ответ.

Всадник… Я схватила фигурку; в ярком свете люстры блеснуло металлическое острие копья. Я взяла за него двумя пальцами и дернула. Наконечник легко отделился. Я торжествующе подняла его над головой и повернулась.

Вадим лежал на полу, прикрывая голову руками, над ним кошмаром с гравюры Гойя «Сон разума рождает чудовищ» нависал Мальчик.

Инга, раскрыв рот, стояла очень прямо, стараясь не делать лишних движений. Видимо, вся свита Коша была в курсе, что бывает, когда резко дергаешься в присутствии Мальчика.

Сам же меценат с ужасом смотрел на меня. Я улыбнулась и показала ему свой трофей.

— Что вы собираетесь делать? — хрипло спросил он.

Я невольно бросила взгляд на часы. А надо ли что-то делать вообще? Может, стоит просто подождать? Скоро взойдет солнце, и закончится самая коварная ночь в году.

Неожиданно Кош как-то весь поджался и резко скомандовал:

— Мальчик, взять ее.

И Мальчик прыгнул…

Я шарахнулась в сторону, прекрасно понимая, что на этот раз шансов действительно никаких и жить мне осталось несколько мгновений. Локтем правой руки (тем самым местом, где нерв находится прямо под кожей) я больно ударилась о край каминной полки. От нестерпимой боли пальцы непроизвольно разжались, игла полетела в огонь.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал Кош и схватился руками за горло, как астматик в приступе удушья.

Пламя вспыхнуло, как будто я плеснула туда канистру бензина, из камина вылетел сноп искр, часть из которых попала на любимое кресло хозяина. Задымилась, а потом и загорелась обивка. Вторая партия искр подожгла коврик.

Пламя опалило Мальчику морду, тот заскулил и мгновенно забыл про меня. Все же есть в огне магия, будящая самые древние инстинкты. Пес больше не слушался хозяина, не интересовался потенциальной жертвой, он метался по комнате, одержимый единственным желанием — спастись.

— Что вы стоите?! — заверещала Инга. — Мы же тут заживо сгорим! — И бросилась к окну.

— Не открывай! — отчаянно закричал Булат, но было уже поздно, она распахнула окно.

В комнату ворвался свежий ночной воздух. Пламя, получив дополнительную порцию кислорода, взлетело до потолка. Заполыхали занавески, загорелась антикварная мебель; комната, несмотря на открытое настежь окно, быстро наполнялась вонючим дымом.

Булат схватил меня за руку:

— Уходим через окно, живо…

— Мы не можем оставить их здесь, — возразила я.

Вадим частично пришел в себя, убрал руки с головы и пытался сесть. С Добрыней все обстояло несколько хуже: он все еще лежал, не шевелясь, и вполне мог бы сойти за труп, если бы не открытые глаза.

Кто-то больно вцепился в мою ногу. Перебирая лапами, когтистая боль поползла вверх, пока не устроилась у меня на голове, истошно вопя.

— Я беру Добрыню, — скомандовал Булат, — а ты выводи Вадима.

Он нагнулся, приподнял Добрыню за плечи и повернулся к Инге.

— Что стоишь? Хватай его за ноги.

Впервые за все время нашего недолгого знакомства она не стала спорить.

— В коридор, уходим через коридор. Василиса, возьми собаку, — Булат с Ингой потащили Добрыню к двери. Я присела рядом с Вадимом и, стараясь перекричать орущего дурным голосом Султана, сказала:

— Ты как? Живой?

— Относительно, — честно ответил Вадим; руки его были в крови, но, слава богу, до горла Мальчик не дотянулся.

— Встать сможешь? — Я взяла его под локоть: — Давай, потихоньку…

Он вздохнул и встал на колени.

— А теперь давай поднимайся… — Я потянула его вверх.

Очень медленно Вадим встал и повис на моем плече.

— Мальчик, Мальчик, — позвала я пса.

— Оставь его, пусть эта тварь сгорит живьем, — прошипел Вадим.

— Не могу, — ответила я, — мне его жалко. Он же не виноват, что хозяин — такая редкая сволочь.

Пес почуял мое настроение, перестал скулить, метаться по комнате и пристроился рядом с моей левой ногой, как по команде «рядом».

— Пошли, — Вадим сделал шаг и чуть не упал.

Я закинула его руку себе на плечо и буквально потащила к выходу. Когда мы оказались в коридоре, я прислонила Вадима к стене, на мгновение забежала обратно в комнату, бросила пистолет в камин, после чего быстро выскочила и захлопнула за собой дверь. Почти сразу же тонкими струйками из-под нее стал просачиваться дым. Ничего, хоть ненадолго, но дверь задержит огонь.

Ингу с Булатом и телом Добрыни нам удалось догнать только на первом этаже, у входной двери. Булат дергал ручку, но дверь не открывалась.

— Ничего не получится, — объяснила напуганная Инга, — она открывается не ключом, а магнитной картой.

— Где карта? — Булат быстрыми, профессиональными движениями начал обшаривать Добрынины карманы, а я подумала, кто же он на самом деле.

Карточки нигде не оказалось. Неожиданно я вспомнила, куда Добрыня сунул карточку, после того как открыл дверь.

— Она в пиджаке осталась!

Мы переглянулись. Возвращаться в гостиную было чистым самоубийством.

— И смысла нет, — произнес Булат. — Даже если карточка там, она давно вышла из строя. Температура слишком высокая.

Он отошел на пару шагов, разбежался и попытался выбить дверь плечом.

— Не выйдет, — всхлипнула Инга. — Эту дверь делали по спецзаказу. Она пуленепробиваемая, высадить ее невозможно — там какие-то хитрые распоры стоят.

— Где аварийный выход? — перебил ее Булат. — Раз здесь такая дверь, то обязательно должен быть аварийный выход. Иначе пожарные не приняли бы дом.

— У кого другого, может, и не приняли бы, а у Коша запросто. Нет здесь аварийного выхода.

Пока они спорили, холл довольно быстро наполнялся дымом. Лежащий на полу Добрыня неожиданно покраснел и закашлялся. С одной стороны, это было хорошо — впервые с той минуты, как Ингин каблук врезался ему в висок, он проявил хоть какую-то активность. С другой стороны, краснота и кашель могли свидетельствовать, что Добрыня надышался угарного газа. И если мы в ближайшие минуты не предпримем конструктивных действий, то он имеет все шансы уже сегодня отправиться на встречу с Создателем. Я подумала о дяде Никите и вклинилась в разговор:

— Ребята, мне кажется, что стоять здесь дальше бессмысленно. Через дверь нам не выйти. Давайте попробуем вернуться наверх и выбраться через окно…

— С ума сошла, — огрызнулся Вадим.

Он стоял, прислонившись к стене, и пытался вытереть кровь на руках. Но усилия его были тщетны: у Мальчика оказались слишком длинные зубы. Запах свежей крови и дыма волновал Султана, он продолжал сидеть у меня на голове и орать дурным голосом. Мальчик тоже держался рядом со мной. Наверное, потому, что я была единственной из присутствующих, кто его не боялся. Удивительно, ведь я как раз была и единственной, кто видел его «в деле».

— У тебя есть другие варианты? — кротко спросила я, зная, что именно такой тон доводит его до бешенства.

Других вариантов у него не было, но признавать мою правоту Вадиму тоже не хотелось. Он отвернулся и что-то буркнул себе под нос. И тут у меня объявился неожиданный защитник. Мальчик зарычал и сделал шаг в сторону Вадима. Я вспомнила голову Феди, продавившую крыло моей машины, быстро нагнулась и схватила пса за ошейник.

— Надо было его в комнате запереть, — ненавидяще прошипел Вадим и на всякий случай отодвинулся подальше.

Дыма было уже так много, что щипало глаза, воздух стал сухим и горячим. Добрыню начало рвать. Булат перевернул его на бок, чтобы он не захлебнулся. Инга закашлялась, а потом быстро закрыла ладонью рот, подавляя рвоту.

Дело, как любят писать в приключенческих романах, принимало скверный оборот.

— Что ты предлагаешь? — спросил Булат.

— Ты сам идти сможешь? — повернулась я к Вадиму. — Я не могу больше тебя тащить: Инга, того гляди, свалится, Добрыня еле живой.

— Смогу, — буркнул он.

Тут Ингу, как она ни сдерживалась, все же вырвало, Вадим брезгливо оттопырил нижнюю губу. «Настоящая любовь» не выдержала столкновения с суровой правдой жизни. Принцессы не какают, «девушки мечты» не блюют около стенки. Я мысленно поздравила себя с тем, что Вадим меня бросил. Нельзя всю жизнь выглядеть как девушка с глянцевой обложки. И если рядом с тобой мужчина, который отказывается это понимать, ваши отношения не имеют перспективы.

Я осторожно сняла с головы Султана и протянула его Инге:

— Возьми, пожалуйста, а то нам Добрыню тащить на себе.

Она коротко кивнула и отважно взяла в руки скандального кота. Как ни странно, он затих. Я потрогала волосы — кровь. Вот зараза, когтями расцарапал.

— Пошли наверх, в ту комнату, куда меня отводил Кош.

— Точно! — возбужденно воскликнула Инга. — Там рядом с окном водосточная труба… Гениально!

— Значит, так, — скомандовал Булат, наклонившись над Добрыней, — ты за руки, я за ноги.

И мы пошли или, скорее, побрели вверх по лестнице. Возглавляла процессию Инга с Султаном на руках, следом плелся Вадим, поминутно оглядываясь на трусящего сзади Мальчика, замыкали шествие мы с Булатом и Добрыней. Мой недруг детства выглядел совсем фигово, но грудная клетка его слегка поднималась, значит, дышит и еще жив.

Когда мы полчаса назад этим же маршрутом шли с Кошем, дорога до нужной комнаты заняла не более минуты. Сейчас же коридор казался бесконечным, и создавалось впечатление, что все двери таинственным образом исчезли (за пеленой дыма их невозможно было разглядеть).

— Похоже, мы идем в направлении гостиной, — поделился со мной своими соображениями Булат.

Я молча кивнула, стараясь не говорить, дышать неглубоко и через раз.

— Давай минутку отдохнем, — взмолилась я наконец, и мы опустили Добрыню на пол.

— Где они? — удивился Булат, не обнаружив впереди ни Инги, ни Вадима.

«Они нас бросили, — устало подумала я. — Знали, куда идти, и ушли. А нас бросили».

Где-то совсем рядом раздался шум. Гудение пламени скрадывало большую часть звуков, но из того, что можно было расслышать, легко вычленялись грозное рычание и крик.

Подволакивая правую ногу, рядом с Булатом возник Вадим, за ним Инга; последним появился гордый собой Мальчик Он подошел ко мне и ткнулся носом в ногу, ожидая одобрения.

Я робко погладила чудовище по голове и сказала:

— Молодец, хороший пес.

— Это он, — Инга показала пальцем на Вадима. — Я не хотела, а он сказал, что нечего вас ждать. Якобы без вас мы успеем выбраться и вызвать подмогу…

— Хватит болтать. — Появившаяся было у меня симпатия к этой особе растаяла, как снег на солнцепеке. — Где комната?

— Здесь, — виновато ответила она, шагнула в дым, я рванулась за ней и чуть не получила в лоб открываемой дверью.

Здесь дыма было намного меньше, можно было хоть что-то разглядеть. Я с удовольствием отметила, что брошенный мной в стену «доктор Крюгер», похоже, приказал долго жить — от него явно отлетела парочка деталей.

— Воздуха! — прохрипел Вадим и закашлялся.

Инга пулей подлетела к окну и открыла его.

— Мы сейчас войдем, а ты сразу дверь закрывай, а то огонь сюда перекинется, — крикнул Инге Булат, подхватывая Добрыню под мышки. Я вцепилась в щиколотки моего ста-poro недруга. Мальчик решил, что его вклад в дело нашего спасения недостаточен, и начал путаться под ногами. Пришлось довольно невежливо отпихнуть его в сторону.

— К окну его, живо, — сказал Булат.

Инга высунулась из окна и крикнула:

— Помогите!

Мы пристроили Добрыню около стены, я похлопала его по щекам — никакой реакции. Булат наклонился, открыл ему веко и внимательно изучил зрачок.

— Плохо дело, — резюмировал он после осмотра, — он без сознания. Как мы его вытащим — ума не приложу.

— Я сейчас, — подхватилась я, побежала к окну и выглянула на улицу…

В двадцати метрах от дома стояла красная пожарная машина, около которой суетились люди в черных огнеупорных костюмах и желтых касках.

— Мы здесь! — заорала я и, повернувшись к Инге, предложила: — Давай вместе, а то они не слышат.

— ПОМОГИТЕ! — От такого крика даже Добрыня мог запросто очнуться.

Один из пожарников заметил нас, и буквально через несколько минут под нашим окном был надут огромный матрас.

— У нас тут человек без сознания, — высунулся из окна Булат.

— Сможете его сбросить? — спросили снизу.

— Ну, девочки, давайте, — умоляюще сказал Булат, — последний рывок!

Мы положили Добрыню на подоконник и спихнули его вниз. Два пожарника немедленно вскарабкались на матрас, подхватили бесчувственное тело и передали медикам из только что подъехавшей санитарной машины. Вторым номером прыгнула Инга, по-прежнему прижимая к груди Султана. Мальчик спрыгнул сам и, не позволяя никому взять себя за ошейник, отбежал в сторону, сел и стал ждать.

— Теперь ты, Вася, — Булат хлопнул меня по спине.

Я залезла на подоконник, посмотрела вниз и чуть не описалась от страха. Дело в том, что я страшно боюсь высоты.

— Ну же, — торопил меня Вадим, которому, видимо, не хотелось задерживаться в горящей квартире. — Что ты не прыгаешь?

Что я не прыгаю! Хороший вопрос. Один раз я решила перебороть свой страх по принципу «клин клином»: хотела спрыгнуть с трехметрового трамплина в бассейне. Снизу он казался таким маленьким, но когда я поднялась наверх, выяснилось, что до воды довольно далеко. Стыдно сказать, но тогда я спустилась по лестнице и больше в тот бассейн не ходила ни разу — мне казалось, что меня там запомнили.

Я стояла и смотрела вниз.

— В чем дело, Вася? — спросил Булат. — Что с тобой?

— Ты что, решила нас тут заживо сжечь? — злобно каркнул Вадим.

Я не стала отвечать, закрыла глаза и прыгнула вниз. Сам прыжок оказался совсем не страшным. Я приземлилась и еще не успела открыть глаза, как кто-то истошно крикнул: «Отползай!» Перебирая руками и ногами, я едва успела перемеситься на полметра, как сверху свалился Вадим. Он упал аккурат на то место, где только что лежала я. Вот гад! Даже не подумал, что мог покалечить или даже убить меня. Как только мой бывший бойфренд слез с матраса, к нему подскочила женщина в зеленой униформе парамедика. Видимо, она задала ему вопрос по поводу окровавленных рук. Вадим скорчил скорбную физиономию (фирменный прием, на который, насколько я помню, велись все секретарши, продавщицы и медсестры) и показал в сторону Мальчика. Парамедичка посуровела лицом и что-то сказала. Вадиму это не понравилось, он явно пытался возражать, но дама в зеленом халате настойчиво тащила его к санитарной машине. Я позлорадствовала про себя — хотел заложить Мальчика, получи противостолбнячные уколы в живот.

Два добрых молодца в форме пожарной охраны подхватили меня под руки и легко сняли со спасательного матраса. Подскочивший парамедик сунул мне под нос пузырек с чем-то очень вонючим, отчего в голове сразу прояснилось.

— Кто-нибудь из людей еще остался в доме?

Я задумалась, вопрос был не таким уж простым. В доме кое-кто остался, но, во-первых, этот кое-кто уже был мертв (я очень на это надеялась), а во-вторых, к сообществу людей его можно было причислить лишь условно. Мое замешательство пожарник воспринял по-своему. Он кивнул парамедику, и тот вновь сунул мне под нос заветный пузырек.

— Там, в гостиной… — Я посмотрела на окна, выбрала то, из которого вырывалось самое большое пламя, и ткнула туда пальцем: — Вон там. Меценат Кош…

Пожарник немедленно схватил рацию и отдал команду. Лестницу, по которой уже начали было подниматься люди с брандспойтами, быстренько перетащили к другому окну. Стало очень шумно, кто-то кричал в рупор, кто-то матерился, неподалеку образовалась толпа — жители элитного комплекса с ужасом наблюдали за разгулом стихии огня.

— Что машин-то так мало? — спросила я у парамедика, но он не услышал.

Пришлось повторить вопрос прямо в ухо. Мужчина вздрогнул, инстинктивно потер ухо ладонью, после чего ответил:

— Проект комплекса дурацкий. Все запланировали, вот только площадка перед домами слишком маленькая. Машинам негде развернуться.

— А как же приняли такой проект? — удивилась я.

— Не ко мне вопрос, — ответил эскулап и отвернулся.

К нам подошел пожарник:

— Пройдемте вон туда, за ограждение, — он показал рукой в ту сторону, где трепыхалась на ветру желтая ленточка.

Я поискала глазами Булата, он стоял за ограждением и, похоже, кого-то ждал. Рядом стояли Инга с Султаном. Вадим пока так и не вышел из машины «скорой помощи», а Добрыню минут пять как увезли в реанимобиле.

— Пойдемте, — потянул меня за рукав сотрудник пожарной охраны. — Вам не нужно здесь находиться.

Я неохотно подчинилась, но не успела дойти до ограждения, как толпа заволновалась и расступилась, давая дорогу черному «мерседесу» с флажком вместо номера региона.

Служба безопасности! Странно, что так поздно. Сигнал о пожаре должен был поступить уже давно. «Дорогомилово» — слишком непростой комплекс, вся информация о происшествиях немедленно сообщается в районное отделение СБ.

Машина остановилась, из нее вылез… Не может этого быть! Артем Сергеевич собственной персоной. А он ведь не какой-нибудь районный оперативник. Вот уж встреча так встреча! То-то парень обрадуется.

Я взяла левее, чтобы по возможности смешаться с толпой, но тут Артем Сергеевич увидел Булата, подбежал к нему и крепко обнял. Значит, они знакомы. Скорее всего, работают в одном отделе. А я-то, дура, поверила, что этот человек искренне хочет мне помочь. Он и помогал, чтобы я выбралась из всех передряг живой и предстала перед правосудием. Пока они хлопали друг друга по спине, я бочком продвигалась в сторону соседнего дома. Неожиданно Булат резко обернулся, нашел меня глазами и махнул рукой.

Я обреченно подошла.

— Какая встреча! — неожиданно искренне обрадовался Артем Сергеевич. — А вы знаете, Василиса Михайловна, что мы вас везде ищем? Думали, с вами что-то нехорошее случилось. В розыск объявили, в федеральный.

— Она молодец, — перебил коллегу Булат, — очень смелая.

Я мрачно смотрела на них и думала, когда же меня арестуют.

— Думаю, нам есть о чем поговорить, Василиса Михайловна, — заметил Артем Сергеевич.

— Артем, — серьезно сказал Булат, — ты помнишь то исследование, которое сделали по заказу Ардениса? Окончательные результаты пропали, но осталось несколько промежуточных версий. Я тебе показывал их, ты еще тогда сказал, что от большого ума люди тоже могут спятить.

— Ну? — требовательно спросил Артем.

— Все оказалось нереальной правдой!

— Этого… Этого не может быть, Булат. Ты перегрелся?

— Отправь людей в пансионат «Город солнца», пусть там проверят все.

Артем Сергеевич достал телефон, нажал на кнопку вызова и отошел в сторону, чтобы мы не слышали, о чем он будет говорить. Через минуту он вернулся.

— Странное совпадение — там тоже пожар, — сообщил он. — Я звонил в региональное отделение. Они знают о пожаре, но ехать туда не собирались. Теперь поедут.

— Первое правило нашей профессии какое? — спросил Булат.

— Совпадений не бывает, — угрюмо ответил Артем Сергеевич и предложил нам сесть в машину.

Я подошла к Инге, чтобы забрать у нее кота.

— Ты… — Она смутилась. — Ты на меня не обижайся… Пожалуйста.

— Ты тоже не обижайся, — улыбнулась я. — Я думаю, нам нечего делить.

Она прикусила губу и кивнула, а потом совершенно неожиданно заплакала.

— Тебе хорошо, — она громко хлюпнула носом и совсем не по-звездному вытерла сопли рукавом, — а мне еще с ним объясняться.

— Ничего, — утешила ее я. — Объясняться — это не самое страшное в общении с ним. Удачи!

И я пошла к машине. Артем сел рядом с водителем, Булат ждал меня, придерживая дверцу.

— Садись, Василиса Прекрасная…

Мы медленно поехали сквозь толпу. Жители «Дорогомилова» расступались, но, как только «мерседес» проезжал пару метров, вновь смыкали за нами ряды, чтобы обсудить чрезвычайное происшествие.

Зажегся прожектор.

— Вовремя мы, — прокомментировал Артем Сергеевич. — Черти из хроники происшествий приехали.

Репортер с микрофоном в руке почти сразу атаковал одного из пожарных, но тот отмахнулся и побежал по служебным делами. Это не смутило опытного сотрудника телекомпании, он дал знак оператору снимать, сам встал на фоне горящего здания и начал репортаж Оператор сделал панорамную съемку толпы, а затем нацелился камерой в нашу машину.

— Останови, — приказал Артем Сергеевич водителю, вылез из машины и подошел к журналисту. Разговор был коротким, после чего информация у оператора была изъята. Уговорить журналиста отдать хитовый материал — дело практически безнадежное. Артем Сергеевич, видимо, умел убеждать.

Тут в очередной раз в толпе возникло некое спонтанное движение. Люди расступались, причем делали это гораздо быстрее, чем когда они уступали дорогу сотрудникам СБ.

Я открыла дверь и позвала:

— Мальчик, Мальчик…

Пес покрутил головой и в два прыжка оказался около машины.

— Ты собираешься его с собой взять? — удивился Булат.

— А ты собираешься его оставить здесь? Это вообще-то не пудель… Два ваших сотрудника могли бы много чего порассказать про эту собачку, если бы остались живы.

— Так ты все же там была, — вычленил главное Булат. — А мы сомневались. Очень убедительно ты дурака валяла. И шеф твой тоже — прикрывал тебя, как мог.

Артем вернулся на свое место и дал команду ехать.

— Она была там, когда Федор с напарником погибли, — сообщил ему только что полученную информацию Булат.

— Я и не сомневался, — ответил Артем и тут же добавил: — У нас к вам, Василиса Михайловна, претензий нет. Почти нет… Могли бы сразу все рассказать, а не заниматься самодеятельностью.

— Подожди, — вмешался Булат, — ты несправедлив, Артем. Она нам здорово помогла.

— Угу, — хмыкнул Артем, — помощь неоценимая, конечно. Доказательств все равно никаких нет. Я думаю, и на этот раз они выкрутятся.

— Нет, — громко сказала я и сняла с шеи кулон в форме сердечка. — Вот, возьмите. Там записи моей коллеги Марины Савушкиной и еще информация, которую мне дал Алексей. Только, чур, у нашего агентства будет эксклюзив на ход расследования.

Артем взял кулон, внимательно посмотрел на меня:

— Придется дать вам эксклюзив…




Глава 49


История наделала много шума. Действие закона о добровольной эвтаназии было приостановлено личным указом президента. Наше агентство стало настолько популярным, что Костя выкупил у корпорации ее долю в нашем бизнесе — теперь мы в них не нуждались.

Мы сменили офис; в старом уже не было места — штат нашего агентства стремительно увеличивался. Костя выдвинул Марину Савушкину на ежегодную журналистскую премию. Городская газета города N. выдвинула Алексея Мещерякова. Решением конкурсной комиссии оба они были признаны лучшими, правда посмертно. Маришкина премия пошла в помощь детскому дому, за Алексея премию получили родственники.

Я вернула Султана Ире с Валерой. Они были так горды геройским поведением своего кота в сложной ситуации, что замахали руками в ответ на мое предложение возместить стоимость пропавшего контейнера для перевозки котов.

Мальчик поселился у меня. Я купила ему строгий ошейник и поводок, а также симпатичную миску с изображением ста и одного далматинца. Когда мы вечером выходили гулять, с балкона нам приветственно махала тетя Люся, одобряя тем самым мой выбор четвероногого друга — пес надежный, внушающий страх. Все как надо.

Я так закрутилась — работа, собака, почти ежедневные поездки в центральный офис СБ, совсем не было времени навестить родителей. Я старалась звонить им хотя бы через день, но вот съездить никак не получалось.

Прошло примерно три недели, я только что вернулась с Мальчиком с ежедневной вечерней прогулки по Поклонной горе, как зазвонил телефон. Еще не снимая трубку, я уже знала, что звонит моя мама.

— Васенька, — защебетала она, — когда ты к нам приедешь? Мы с папой ужасно хотим тебя видеть. Мы все прочли в газетах. Ты же теперь героиня. Дядя Никита тебе передает привет. Ты знаешь, что Добрыня выписался из больницы? Правда, его таскают на допросы каждый день. Бедный Никита так расстроен, так расстроен… — Маме плохо удавалось скрыть свою радость, что наконец, по прошествии стольких лет, ей удалось утереть нос дяде Никите в области воспитания детей. — Васенька, ты приезжай к нам, я пирогов напеку… — В голосе мамы появились знакомые вкрадчивые нотки: — И знаешь что? Мне кажется, будет очень правильно, если ты пригласишь к нам молодого человека. Ну, того, который рядом с тобой на всех фотографиях… Который помог тебе выбраться оттуда. Папа так хочет с ним познакомиться.

Я отвела трубку от уха, мама продолжала что-то говорить, а я стояла, смотрела в зеркало, на котором висели купленные для меня Мариной «любовные колокольчики», и улыбалась. Потому что впервые в жизни мама была абсолютно права. Все сказки, даже самые страшные должны заканчиваться хорошо — «они жили долго и счастливо и умерли в один день»!