Разлуки и радости Роуз
Изабель Вульф








Героиня новой книги Изабель Вульф психолог по призванию. Она ведет в газете колонку психологической помощи, а, кроме того, дает мудрые советы всем нуждающимся в прямом эфире на радио «Лондон».

Однако самой очаровательной Роуз Костелло не помешал бы кто-нибудь, кто помог бы ей разобраться в собственной душе. Таким человеком становится Тео Шин, Звездный Мальчик, как называет его героиня, астроном-любитель, который появляется, чтобы снять комнату в доме Роуз, и полностью меняет ее жизнь.






Изабель Вульф

Разлуки и радости Роуз





Глава 1


В кротких карих глазах Эда застыли страх и недоумение. Мы стояли в саду, лицом к лицу. Я сверлила его взглядом, дрожа от негодования, потом медленно отвела назад правую руку.

— Вот, получи! — крикнула я. Десертная тарелочка из дорогущего фарфора «Веджвуд» со свистом пролетела возле его левого уха и разбилась о стену. — И еще! — завизжала я. Эд поднял руки, чтобы защититься сначала от блюдца, потом от чашки из того же сервиза. — И это тоже тебе! — выпалила я, мастерски метнув в него три обеденные тарелки, одну за другой. — И это! — прорычала я и швырнула супницу.

— Роуз! — закричал Эд, уворачиваясь от фарфора, летевшего со скоростью реактивного снаряда. — Роуз, прекрати!

— Нет!

— Чего ты хочешь этим добиться?

— Эмоционального удовлетворения! — огрызнулась я.

Эд ловко уклонился от соусника и пары десертных пиалок. Я прицелилась в него молочником из кофейного сервиза, который разорвался шрапнелью, ударив в цель.

— Проклятье, Роуз, это же бешеных денег стоит!

— Да! — беззаботно проговорила я. — Я знаю!

Схватив нашу свадебную фотографию в серебряной рамке, я изо всех сил швырнула ее в Эда. Он пригнулся, и фотография ударилась о дерево за его спиной, стекло разлетелось на тысячи сверкающих осколков. Я замерла, задыхаясь от напряжения и ощущая бешеный приток адреналина. Эд поднял покореженную рамку. На этой фотографии вид у нас был безмятежно счастливый. Она была сделана всего семь месяцев назад.

— Никто не виноват, — произнес он. — В жизни всякое бывает.

— Не пудри мне мозги! — прокричала я.

— Но я был так несчастен, Роуз. Я был в отчаянии. Не мог вынести, что твоя карьера для тебя важнее всего на свете.

— Но моя карьера и правда очень важна, — заявила я, полосуя супружеское одеяло самым большим кухонным ножом. — К тому же это не карьера, это мое призвание. Я им нужна. Всем этим несчастным без меня не прожить.

— Но ты нужна и мне, — затянул Эд. В воздух взметнулось облако гусиного пуха. — И не понимаю, с какой стати я должен бороться за твое внимание с какими-то неудачниками!

— Эд! — возмутилась я. — Это низко!

— Отчаявшийся из Дагенхэма!

— Хватит!

— Обманутый из Барнсли.

— Какой же ты злой!

— Страдалец из Эбериствита.

— Это подло.

— Но для меня у тебя не было времени!

Взглянув на Эда, я уронила нож и затаила дыхание. Он был умопомрачительно красив, красив до изнеможения. Самый привлекательный мужчина, какого я только видела в жизни. Иногда он немного смахивал на Грегори Пека. Кого же он мне сейчас напоминает? Конечно. Джимми Стюарта в фильме «Эта прекрасная жизнь»[1 - Фильм Фрэнка Калра (1946).] в тот момент, когда на него падают снежинки, счастливого и безмятежного. Только вот на плечи Эда падал не снег, а белые перья, и жизнь была вовсе не прекрасна.

— Извини, Роуз, — прошептал он, выплевывая два крошечных перышка. — Все кончено. Нужно жить дальше.

— Ты что, больше меня не любишь? — испуганно спросила я. Сердце мое билось, как африканский тамтам.

— Я любил тебя, Роуз, — с сожалением произнес он. — Любил по-настоящему. Но… думаю, это уже в прошлом.

— Ты не любишь меня? — в ужасе отозвалась я. — Ага. Понятно. Что ж, Эд, теперь ты на самом деле меня обидел. Ранил в самое уязвимое место. И я серьезно разозлилась. — Я осмотрела свой арсенал в поисках тефлоновой сковородки. — Сдерживать гнев опасно для здоровья, поэтому ты должен принять наказание, как мужчина.

Я взяла сковородку обеими руками, и на красивом лице Эда застыл ужас.

— Прошу тебя, Роуз. Прекрати эти глупые шутки.

— Я не шучу, — ответила я.

— Хватит в игры играть.

— Игра еще не окончена.

— Ты же не будешь бить меня сковородкой? — умоляюще проговорил он, увидев, что я приближаюсь к нему по усеянной пером лужайке. — Роуз, пожалуйста, — прохрипел он. — Не надо!

Я шагала к нему, похрустывая осколками фарфора под ногами. И вдруг его голос из обычного мягкого тенора перешел в контральто и звучал все выше, пока не стал напоминать странный хныкающий писк. — Прошу тебя, Роуз, — захныкал он. — Только не сковородкой. Ты можешь нанести мне травму!

— Этого я и добиваюсь!

— Роуз, не надо. Прекрати! — завыл он, защищаясь вытянутыми руками. — Роуз. РОУЗ! — закричал он. Я высоко подняла сковородку и уже приготовилась со всего размаху треснуть его по макушке. — Роуз! — Откуда-то издалека донеслись вопли и резкий звон. — РОУЗ! — завизжал Эд. — РОУЗ! РОУЗ!




И вдруг я очутилась в кровати. Резко села, вытаращив глаза. Мое сердце бешено колотилось, во рту было сухо, как в пустыне. Я была уже не в саду Эда в Патни, а в своем новом доме в Кэмбервелле.

— РОУЗ!!! — раздался крик. — ДВЕРЬ ОТКРОЙ!!!

Я заковыляла вниз по лестнице, все еще не придя в себя ото сна, который сгущался у меня в голове черной грозовой тучей.

— Роуз! — воскликнула Белла, когда я распахнула входную дверь. — Роуз, слава…

— … богу! — вздохнула Беа.

— Мы долбим в дверь уже три часа, — тревожно и часто дыша, проговорила Белла. — Мы уже подумали, не натворила ли ты…

— … глупостей, — выпалила Беа. — Но ты бы не стала, правда? — с беспокойством добавила она.

Я посмотрела на них. Стала бы я делать глупости? Нет.

— Я заснула, — крякнула я в ответ. — Отключилась начисто. С этим переездом никаких сил нет.

— Еще бы, — хором произнесли они. — Вот мы и пришли помочь.

Белла и Беа вошли в дом и обняли меня по очереди.

— Ты в порядке, Роуз? — заботливо спросили они.

— В норме, — ответила я. Мне хотелось рыдать.

— Ой! — ахнула Белла, очутившись в гостиной и глянув по сторонам.

— Бог ты мой! — воскликнула Беа. — Какой беспорядок.

Комната была завалена картонными коробками, перетянутыми черной блестящей клейкой лентой. Они громоздились одна на другой, образуя что-то вроде миниатюрных небоскребов и занимая почти весь пол. Я заплатила кругленькую сумму компании по перевозке, но теперь жалела об этом: вместо того чтобы расставить коробки по комнатам, грузчики свалили их в одну кучу и сделали ноги. «КУХН» — было написано на коробке у окна. «ВАН» валялась под лестницей. Две коробки «СПАЛ 1» приютились у камина. Вход в комнату перегораживала «КАБ».

— Ты до конца жизни этот хлам не разберешь, — пораженно проговорила Беа.

— До конца месяца — точно, — добавила Белла.

Я вздохнула. Иногда способность Беллы и Беа резать правду-матку в лицо сводит меня с ума. Помню, мне было двенадцать и я сломала руку на катке. И что вы думаете они сказали? «Роуз, нечего было носиться как бешеная». Когда не сдала выпускные экзамены, они заявили в утешение: «Меньше надо было дурака валять». И когда мы с Эдом обручились, вердикт был таков: «Роуз, еще слишком рано». Тогда мне это не казалось столь очевидным, но теперь я понимаю, что они были правы, черт возьми. Да, Белла и Беа всегда говорят то, что у них на языке, но все равно они добрые.

— Не переживай, — отмахнулась Белла. — Мы тебе…

— … поможем, — заключила Беа.

Иногда они напоминают мне парочку давно женатых старичков. Они говорят хором и беззлобно поддразнивают друг друга. Как многие давно женатые пары, они даже внешне похожи. Но это и неудивительно — Белла и Беа близняшки.

— Покажи нам дом, — заявила Белла. — Огромный какой, — добавила она.

И это действительно так. Вообще-то, я искала большую квартиру с садиком, но в результате остановилась на доме с тремя спальнями. Близнецы поразились размерам кухни, но ванная показалась им слишком маленькой.

— Но для одного человека сойдет, — примирительно сказала Беа.

Я поморщилась. Одна. Одиночка. Черт. Это я.

— Но садик что надо! — воскликнула Белла, меняя тему.

— И такая милая тихая улочка, — добавила Беа. — Грязноватая, конечно, — ляпнула она, когда мы высунулись в окно на лестничной площадке. — Но милая.

— Хоуп-стрит[2 - Улица Надежды.], — с горькой усмешкой проговорила я.

— Что ж, — весело произнесла Белла, — нам кажется, домик…

— … чудесный!

— Дом как дом, — пожала я плечами. — Сойдет.

Вздрогнув от боли, я вспомнила изящный дом Эда в Патни. Каменная изгородь, гостиная в лимонных тонах. Переезд к Эду тоже был нелегким, но все же приятным, ведь всего за две недели до того мы обручились. Я распаковывала вещи, и будущее представлялось свободным широким шоссе, уходящим вдаль. Но едва мы отправились в путь, как попали в аварию, и нас с позором отволокли на буксире. И вот я сижу здесь, мой брак — это уже история, а я пытаюсь заново наладить свою жизнь.

Некоторые женщины, попав в подобную ситуацию, испытывают искушение переехать подальше — в Тасманию или, скажем, на Марс. Хоть мне и хотелось держаться подальше от Эда, я подумала, что Кэмбервелл достаточно далеко. К тому же удобно ездить на работу, и район все еще относительно дешевый. Так что месяц назад я заглянула в местное агентство недвижимости и не успела глазом моргнуть, как дом номер 1 по Хоуп-стрит достался мне.

— Дом имеет общую стену с соседним, — елейным голоском произнесла женщина, агент по недвижимости. — Тихая, одинокая улочка. — Тихая и одинокая — прямо как я сейчас. — Дом пустовал несколько месяцев, — добавила она. — Но находится в прекрасном состоянии. Нужно только убраться как следует.

Когда через десять минут я увидела дом, то сразу же в него влюбилась. Внутри царила атмосфера заброшенности и обиды, стены источали разочарование и печаль. Дом стоял первым в короткой веренице особнячков с плоскими фасадами. На заднем дворе был разбит садик, наполовину выложенный камнем.

— Покупаю, — рассеянно бросила я, будто собиралась потратить двадцать монет, а не четыреста тысяч фунтов. Перевела деньги на счет строительной компании и через десять дней переехала. Видите ли, я очень нетерпелива. Замуж выскочила, будто меня гнали. И разошлась с Эдом так же быстро. И с покупкой и переездом потратила на все про все две с половиной недели.

— Разве дом тебе по карману? — спросила Белла, убирая короткие светлые волосы за ухо.

— Нет, — честно ответила я. — Не по карману.

— Зачем же ты его купила? — вмешалась Беа.

Иногда она меня утомляет.

— В голову ударило.

— Мы поможем тебе оформить интерьер, — заявила Белла, разрезая скотч ножницами.

— Можешь стать нашей первой клиенткой, — сказала Беа.

— Вы уже придумали название для своей компании? — спросила я.

— Дизайн-бюро «Двойняшка»! — хором проговорили они.

— Хмм. Оригинально, — ответила я. Близнецы только что бросили работу, чтобы открыть собственное бюро по дизайну интерьеров. Несмотря на то что у них явно не было опыта, они не сомневались, что дело выгорит.

— Нужно только иметь хорошие связи, остальное так же просто, как в снежки играть, — небрежно бросила Белла, когда они впервые поведали мне о своих планах. — Маленькая рекламка в одном из глянцевых журналов — и от клиентов отбоя не будет.

— Тебя послушать, так это легче легкого, — сказала я.

— Но рынок огромен. Ох уж эти богачи, — радостно проговорила Белла, — у них необъятные дома и отвратительный вкус.

— Тебе мы все устроим по себестоимости, — предложила Белла, распаковывая обеденный сервиз. — В ванную обязательно нужна новая сантехника…

— Стеклянная раковина, — добавила Беа.

— И джакузи, — встряла Белла.

— И разумеется, кухня ручной сборки.

— Да, от «Поггенпол», — оживленно предложила Белла.

— Нет, лучше от «Смоллбоун и Девайсез», — возразила Беа.

— «Поггенпол».

— Нет, «Смоллбоун».

— Ты всегда мне перечишь.

— Нет!

— Послушайте, я не буду заказывать все эти дорогущие штуковины, — устало вмешалась я. — У меня денег не хватит.

Близнецы продолжили спорить о достоинствах дорогих кухонь, а я открывала коробки в гостиной. Осторожно, с замершим сердцем, достала свадебную фотографию, которой швырнула в Эда во сне. Мы стояли на ступеньках городской ратуши в Челси в разноцветной дымке конфетти. Не подумайте, что я самодовольна, но вместе мы смотрелись потрясающе. Эд, шести футов трех дюймов — чуть выше меня, — с темными густыми волосами, слегка вьющимися на шее, и теплыми, нежными карими глазами. И я, зеленоглазая и огненно-рыжая.

«Ты — моя красная-распрекрасная роза», — подшучивал надо мной Эд, когда мы только познакомились. Хотя вскоре сам же и пострадал от моих шипов. Но вначале все было так чудесно, с горечью подумала я, убирая фотографию в ящик изображением вниз. У нас был не то что головокружительный роман, а настоящий торнадо, но слишком уж быстро все выдохлось. Передо мной лежали осколки нашего брака, словно выброшенные бурей на берег. Десятки свадебных подарков, на многие из которых — в отличие от нашей скоротечной совместной жизни — еще даже не кончилась гарантия. Мы решили поделить подарки, и каждый взял то, что подарили его друзья. Поэтому гавайский гриль достался Эду, а Рудольф — мне. Но Эд был не против: Руди ему никогда не нравился. Это был подарок близнецов. Мы назвали его Рудольфом Валентино[3 - Рудольф Валентино (1895–1926) — знаменитый американский актер, звезда немого кино.] за молчаливость: он так и не произнес ни слова. Вообще-то, скворцов считают болтливыми, но наш нем как могила.

— Поговори с нами, Руди, — раздался голос Беллы.

— Да, скажи что-нибудь, — попросила Беа. Они пытались подзадорить его свистом и щелчками, но он демонстративно сжал клюв.

— Знаешь что, Руди, мы за тебя немало денег выложили, — разозлилась Белла. — Двести монет, если поточнее.

— Триста, — поправила ее Беа.

— Ничего подобного. Две сотни.

— Нет, три, Белла, я точно помню.

— Значит, неправильно помнишь — я говорю, что две!

Я с измученным видом распаковала коробку с надписью «КАБ». Скоро опять возвращаться на работу. На самом верху лежала моя новая книга — стыд и позор — «Секреты успешного брака». Я уже говорила, что все делаю быстро, так вот, книгу я написала меньше чем за три месяца. По несчастному совпадению, ее выпустили как раз в день нашего с Эдом разрыва. Учитывая, что наше расставание, к моему ужасу, ни для кого не стало секретом, рецензии на книгу были не самые приятные. «Читать книгу Роуз Костелло — все равно что обращаться к банкроту за финансовым советом, — один из многих язвительных выпадов в мой адрес. «Что будет дальше? — насмехались в другой рецензии. — Энн Уиддекомб напишет «Секреты идеального стиля»?»[4 - Энн Унддекомб — одна из активных деятельниц консервативной партии, принадлежит к числу знаменитостей, которые одеваются крайне скучно и безвкусно.]

Я хотела было попросить издателей изъять книгу из продажи, но к тому времени все зашло уже слишком далеко. Я положила книгу в ящик вместе со свадебной фотографией и отнесла наверх компьютер и кое-какие бумаги. Кабинет располагался рядом с моей спальней. Я открыла большую коробку, помеченную как «Письма с ответами», и взяла первое попавшееся письмо.






Дорогая Роуз, — прочла я. — Мне нужна ваша помощь. Мой брак разваливается. Все начиналось прекрасно, и я души не чаял в своей жене. Красивая, жизнерадостная и веселая. Когда мы познакомились, она была внештатным журналистом. Но потом ей предложили вести колонку психологической помощи, и внезапно моя жизнь превратилась в ад. Дело в том, что я вижу ее очень редко. Все свое время она проводит, отвечая на письма. Когда мы все-таки видимся, она не может говорить ни о чем другом, кроме как о проблемах своих читателей, и, откровенно говоря, меня это раздражает. Я просил ее бросить работу или по крайней мере отводить ей поменьше времени, но она и слышать не хочет. Может, стоит подать на развод?





К обратной стороне конверта был прикреплен мой ответ.






Дорогой Отвергнутый из Патни, спасибо за ваше письмо. Я постараюсь помочь вам. Во-первых, хоть я и уверена, что ваша жена вас любит, очевидно, что она также обожает свою работу. И, судя по собственному опыту, могу сказать, что вести колонку психологической помощи очень приятно. Трудно описать волнение, которое испытываешь, узнав, что твой совет выручил человека, который в нем нуждался. Поэтому, ОиП, — можно я буду вас так называть? — по-моему, вам не следует предпринимать решительных действий. Вы не так давно женаты, поэтому больше разговаривайте, и, я уверена, со временем все наладится. — И тут, повинуясь импульсу, о чем позднее пожалела, я добавила: — Возможно, вам поможет семейный психолог…





Семейный психолог не помог. Хуже того — я должна была понять все сразу. Эд предложил, чтобы мы обратились в консультационный центр «Гармония», который я потом прозвала «Дисгармонией», потому что возненавидела нашего психолога Мари-Клер Грей с той самой секунды, как я ее увидела, она стала раздражать меня до чертиков. Ее детское личико, искусное мелирование, вздернутый нос и крошечные ножки. Я попала в яму, которую сама и вырыла, подумалось мне, когда мы смущенно уселись в приемной. Но к тому времени мы с Эдом уже так сильно ругались, что мне казалось, психолог сможет помочь. Было бы неплохо, если бы мисс Грей внушала хоть каплю доверия, но эта идиотка была на такое не способна. Ей было тридцать пять (с гаком), она была в разводе и раньше работала в социальной сфере, как она сообщила нам своим умирающим хриплым голосом.

— Для начала, — проговорила она с наивной улыбочкой, — я просто выслушаю вас обоих. И затем интерпретирую — или, если пользоваться медицинским термином, синхронизирую ваши слова. Понятно?

Я впала в кататонию от стыда и уже возненавидела ее всем сердцем, но все равно кивнула, как послушный ребенок.

— О'кей, Эд, — сказала она. — Вы будете говорить первым. — И она на полном серьезе хлопнула своими толстыми ладошками, будто мы были малышами в детском саду.

— Роуз, — тихо начал Эд, взглянув на меня. — У меня такое ощущение, что я тебе больше не нужен.

— Эд хочет сказать, — вмешалась Мари-Клер, — что ему кажется, будто он вам больше не нужен.

— Мне кажется, — Эд с трудом выговаривал слова, — что те неудачники, которые тебе пишут, заботят тебя куда больше, чем я.

— Эд думает, что те неудачники, которые пишут вам, Роуз, заботят вас куда больше, чем он.

— Я чувствую себя брошенным и разочарованным, — печально продолжал Эд.

— Эд чувствует себя брошенным и…

— Разочарованным? — не выдержала я. — Послушайте, может, мой брак сейчас и переживает проблемы, но со слухом у меня проблем нет!

И после этого, не знаю почему, все вдруг пошло кувырком. Потому что, когда настала моя очередь выговориться, Мари-Клер, похоже, оглохла и не воспринимала ни одного моего слова.

— Эд, мне очень жаль, что у нас проблемы, — начала я, проглотив комок в горле.

— Роуз признает, что у вас серьезные проблемы, — переврала Мари-Клер с преувеличенно озабоченным видом.

— Но мне нравится моя новая работа, — продолжала я. — Мне она очень… нравится, и я не могу отказаться от нее, лишь бы ты был счастлив.

— Роуз хочет сказать, Эд, — мило прощебетала Мари-Клер, — что она не хочет, чтобы вы были счастливы. — Видите?

— Понимаешь, до того как я стала вести колонку, я не чувствовала, что в полной мере реализую свои профессиональные возможности.

— Роуз имеет в виду, — встряла Мари-Клер, — что способна реализовать себя лишь в профессиональной сфере, но не в семье.

Каково, а?

— И наверное, я действительно слишком многого от тебя требую, — с сомнением продолжала я, — и понимаю, что это тоже проблема.

— Эд, — утешительным тоном произнесла Мари-Клер, — Роуз сама признала, что стала… — драматическая пауза, символизирующая печаль и сожаление, — … маньяком, стремящимся к тотальному контролю, — прошептала она.

Какого черта она несет?

— Но я люблю тебя, Эд, — я героически продолжала, игнорируя мисс Грей, — и верю, что все закончится хорошо.

— Роуз пытается сказать, Эд, — «интерпретировала» Мари-Клер со снисходительным видом, — что, собственно говоря, у вас все кончено.

— Я этого не говорила! — закричала я, вскочив на ноги. — Я имела в виду, что мы должны попробовать еще раз!

Мари-Клер окинула меня взглядом, сочетающим в себе смирение и жалость. Через три недели мы с Эдом разъехались.

Вспоминая то время, я думаю, что меня загипнотизировал писклявый, тянучий голосок Мари-Клер — будто Мелани Гриффит, нанюхавшаяся гелия. Иначе я не удержалась бы и врезала ей как следует. Но по какой-то причине я не нашла в себе сил противостоять ее идиотским интерпретациям. До меня дошло только потом…

Я опять спускаюсь вниз и слышу, как на кухне Белла и Беа спорят по поводу отделки полов:

— Твердая древесина — то, что надо.

— Нет, натуральный камень в сто раз лучше.

— Но представь, как здорово будет смотреться кленовый ламинат!

— Чушь собачья! Она выберет сланец!

Нужно им назвать свою фирму «Двое — это слишком», подумала я, заходя в гостиную. Я развернула пару хрустальных подсвечников — свадебный подарок от моей тети. Рабочие из компании по перевозке завернули их в газету «Дейли ньюс», и, когда я разворачивала желтеющую бумагу, меня вдруг охватило странное ощущение дежавю. «Роуз Костелло разводится!» — гласил заголовок на пятой странице в моей руке.






Брак Роуз Костелло, ведущей колонки экстренной психологической помощи в «Дейли пост», потерпел крах, — ликующе разъяснялось далее. — Ее муж, менеджер по персоналу Эд Райт, заявил, что причиной развода явились «непримиримые разногласия». Но из достоверных источников стало известно, что истинная причина — связь Райта с консультантом центра «Гармония» Мари-Клер Грей (на снимке слева).





— Сука! — крикнула я, вытаращившись на соперницу.

— Еще какая! — поддержали меня близнецы. — О боже, — проговорила Белла, увидев, что я сжимаю в руке статью. — Хочешь платок? — Я кивнула. — Вот, держи.

Я промокнула глаза бумажной салфеткой.

— Она должна была занять нейтральную позицию, — прохныкала я.

— Ты должна была вышвырнуть ее, — отрезала Белла.

— Нет, нужно было ее прикончить.

— Зачем ты вообще предложила ему пойти к психологу? — спросила Беа.

— Я-то искренне думала, что это поможет! Эд все время нудил из-за моей работы, о том, как он ненавидит то, что я делаю, что, когда он на мне женился, я была другой и как ему «невыносимо тяжело». И мне в тот день как раз прислали книжку по семейной психологии, так что это вертелось у меня в голове. Поэтому, желая пойти на компромисс, я и ляпнула: «Пойдем к психологу». Так мы и сделали — и вот что вышло.

Близняшки избавились от несчастной газеты. Я нервно стала давить пузырьки на оберточной пленке.

— Умри, мисс Грей, — огрызнулась я, с ненавистью взрывая пузырьки, которые лопались со звуком автоматной очереди.

— Мисс Гадина, — подхватила Беа.

— Мисс Вонючка, — присоединилась Белла.

— Мисс Воровка, — поправила их я. — Сами посудите, — злобно прошипела я. — Сидит и строит Эду глазки. Вся такая миленькая. Хлопает ресничками, как Бемби. Во всем ему поддакивает и ставит с ног на голову все, что я говорю. К концу сеанса можно было подумать, что я — дьявол во плоти! Она знала, чего добивается, и шла напролом, и вот теперь благодаря ей я развожусь!

Я подумала о тех позорно прервавшихся браках, о которых иногда читаешь в «Хэлло!». Кейт Уинслет и Джим Триплтон — три года; Марко-Пьер Уайт и Лиза Бутчер — десять недель. Дрю Бэрримор так быстро рассталась с первым мужем, что им даже на медовый месяц времени не хватило.

— Ты вышла замуж слишком…

— Рано? — с горькой иронией спросила я.

— Хмм, нет. Поспешно, — ответила Беа. — Но мы же тебя предупреждали, — добавила она, покачивая головой, как такса.

— Да, — горько проговорила я. — Предупреждали.

— Хотя, — заметила Беа, — раньше сядешь…

— … раньше выйдешь. Я развожусь всего через шесть с небольшим месяцев!

Но близняшки правы. Все на самом деле произошло слишком стремительно. Но чем старше становишься, тем острее интуиция. Ведь мне уже тридцать шесть… с небольшим. О'кей, на самом деле мне тридцать восемь. Ладно, ладно, тридцать девять. И я никогда не верила в любовь с первого взгляда, но Эд доказал, что я ошибалась. Мы познакомились на рождественском коктейле, который устраивали мои соседи на Метеор-стрит. Я мило болтала у шведского стола с одним симпатичным специалистом по озеленению и вдруг увидела Эда. Он светил в толпе, как маяк, и явно обратил на меня внимание, потому что тут же подошел, представился, и пошло-поехало. Я чуть не задохнулась от страсти. Меня накрыло с головой. Я была ранена в самое сердце. У меня скулы свело от желания, может, даже слюнки потекли. Эд невероятно привлекателен.

Он элегантен, молодо выглядит для сорока одного года, у него резко очерченные скулы и орлиный нос. В его профиль можно влюбиться, подумалось мне тогда. Так я и сделала. Что касается сексуального притяжения — между нами скопилось столько эротического статического электричества, что хватило бы, чтобы зажечь лампочки на башне Блэкпул. Он сказал, что возглавляет отдел персонала в страховой компании «Парамьючиал» и только что приобрел дом недалеко от моста Патни. И я уже ждала, когда же появится какая-нибудь гламурная кошечка с глазами-буравчиками и со злобным видом собственницы повиснет у него на руке, когда он как бы невзначай добавил: «Я живу один». Если бы я верила в Бога — а я в него не верю, — клянусь, я бы прямо там упала на колени и поблагодарила Всевышнего. Но вместо этого я лишь завопила про себя: «Уррррааа!». Еще час или около того мы с Эдом болтали и флиртовали. Потом он предложил проводить меня домой.

— Но я живу в соседнем доме, — со смехом запротестовала я.

— Ты уже говорила, — улыбнулся он. — Но я не позволю такой красотке в одиночку бродить по подворотням Клэпхэма. Я прослежу, чтобы ты была в безопасности.

Когда в тебе шесть футов один дюйм роста, нечасто получаешь такие предложения. Мужчинам почему-то кажется, что я могу сама о себе позаботиться, — вообще-то, так оно и есть. Но в то же время я всю жизнь завидовала изящным маленьким девочкам, которые никогда не уходят с вечеринки без провожающего. Поэтому, когда Эд галантно предложил проводить меня до двери, я поняла, что это судьба. Годы ложных метаний, и Он явился. Иногда в те холостые времена я даже испытывала искушение вызвать его по громкоговорящей связи: Мужчина моей мечты, пройдите, пожалуйста, к стойке регистрации, где я, мисс Костелло, жду вас уже пятнадцать лет. И внезапно, как по волшебству он появился! Все Рождество мы не вылезали из постели, на Новый год он сделал мне предложение, и на День святого Валентина мы поженились…

— У меня были сомнения, — задумчиво произнесла Белла. — Но не хотелось портить тебе праздник. Эд прелесть, никто не сомневается, — продолжала она. — Красивый, да, умный, да… — Меня чуть не стошнило. — Он много зарабатывал…

— И жил неподалеку, — многозначительно добавила Беа.

— Не зануда…

— О'кей, — сдалась я.

— К тому же он магнетическая личность, — не унималась Белла. — И он сексуален, как бог. Но в то же время было в нем что-то такое, что меня… отталкивало. Что-то… никак не могу сообразить, что именно, — размышляла Белла.

— Он-то был нормальный, — отважилась Беа. — Но ты иногда бываешь резковата, Роуз.

— Лицемерная чушь! — огрызнулась я.

— Но у вас же, кажется, не было ничего общего, — невозмутимо продолжала Беа. — Вы чем вообще вместе занимались?

— Хмм… У нас было не так уж много времени, потому что мы были очень заняты… — Я ломала голову. — Ходили в бассейн, — вспомнила я. — И играли в слова. И кроссворды решали. Он ни черта не смыслил в анаграммах, — с каплей презрения добавила я, — поэтому анаграммы разгадывала только я. Но, если честно, потом мы уже, кроме кроссвордов, вообще ничем не занимались.

Проблемы появились почти сразу — прямо после медового месяца. Мы с Эдом поехали на Менорку — кстати, это не был предел моих мечтаний, но, с другой стороны, место казалось идеальным, потому что анаграмма Менорки — «романтика»[5 - Menorca — romance (англ.), знаменитый курорт в районе Балеарских островов (Испания), недалеко от Ибицы.]. Хотя, если честно, я-то думала, что он увезет меня в Венецию или в роскошный отель «Сэнди лейн» на Барбадосе. Но у его матери на Менорке маленькая квартирка, поэтому мы отправились туда. И чудесно отдыхали неделю — купаться было холодно, но мы гуляли по пляжу, играли в теннис и читали.

Потом мы вернулись на работу. Я тогда писала статьи для «Пост». И вот тут со мной произошла поразительная вещь. Как-то в обеденный перерыв я сидела у себя за столом и вносила последние штрихи в довольно зловещий портрет Рекса Делафоя, короля пиара, когда вдруг начался переполох. Захлопали двери, забегали люди, и воздух наэлектризовался от напряжения и паники. Оказалось, что Эдит Смагг, которая с древних времен вела колонку психологической помощи в «Пост», за ланчем упала в суп лицом и отдала концы. Из-за бесчисленных подтяжек никто толком и не знал, сколько ей лет, а выяснилось, что 83! Так вот, еще до того как застывшее тело Эдит покинуло здание на носилках, меня попросили завершить ее колонку. Помню, как я стояла, замерев от шока, перед ее заваленным бумагами столом и ломала голову, какого черта мне теперь делать. Тогда я засунула руку в почтовую сумку и вытащила три письма, будто крутила лотерею на деревенской ярмарке. К моему изумлению, содержание писем оказалось захватывающим. Первое было от одного парня с преждевременной эякуляцией, второе от женщины, которая пять лет назад зверски убила своего бойфренда, и третье — от семидесятитрехлетнего девственника, который подозревал в себе гомосексуальные наклонности. Я ответила на письма, стараясь изо всех сил, и на следующий день меня попросили продолжить. Я была совсем не против, потому что мне это нравилось. По правде говоря, я подсела. Мне было все равно, сколько писем пришло сегодня, — если бы меня попросили, я бы занималась этим бесплатно. Когда я отвечала на письма, у меня возникало такое ощущение — описать невозможно, — будто внутри разливается чудесное, сияющее тепло. Мысль о том, что я действительно помогаю незнакомым людям, наполняла меня радостью. Внезапно я почувствовала, что рождена для того, чтобы вести колонку экстренной психологической помощи. Наконец-то я нашла свое место в мире. Это было словно откровение, божественное прозрение, будто я услышала голос. «Роуз! Роуз! — гремел он у меня в голове. — Это я, твой Бог. Ты должна нести людям ПОМОЩЬ И СОВЕТ!»

Я все ждала, когда же редактор возьмет на мое место какую-нибудь второсортную знаменитость или пережившую публичное унижение жену политика. Думала, что вот-вот мне вручат сверхурочные и скажут: «Спасибо, что помогла. Роуз, ты молодчина». Поговаривали, что колонкой займется Триш с дневного телевидения и даже Кэрол Вордеман[6 - Телезвезда; упоминается в списке знаменитостей, не отличающихся вкусом, согласно общественному мнению.]. Но прошел месяц, потом еще один, и все без изменений. К тому времени колонку уже переименовали в «Спросите Роуз» и вверху страницы поместили мою фотографию. Не успела я оглянуться, как мне предложили контракт на год. Так я и стала доброй тетушкой Роуз, спасительницей несчастных.

Раньше я никогда не пропускала колонку вопросов и ответов: это как гороскоп, невозможно удержаться. И теперь, к своему изумлению, я сама писала ответы. Обожаю эту роль, и при виде почтовой сумки, разбухшей от писем, сердце у меня поет. Скольким людям нужна моя помощь! Сколько проблем необходимо разрешить! Клубок человеческого смятения и неприятностей. Зато куча преимуществ. Я получаю приличные деньги. Меня приглашают на радио и телевидение, я провожу семинары и тренинги. И дважды в неделю веду программу «Спросите Роуз» по звонкам слушателей в вечернем эфире «Лондон FМ». И все это лишь потому, что в тот день, когда Эдит Смагг сыграла в ящик, я случайно очутилась в офисе! Я думала, что Эд за меня порадуется, но ошибалась. Он был совсем не рад. С того дня все и покатилось к чертям.

— Эд, в чем проблема? — спросила я как-то в воскресенье, в конце июня. У него целый день было странное настроение.

— Проблема, Роуз, — медленно начал он, — или, по крайней мере, главная проблема, поскольку она не одна, — это проблемы других людей. Вот в чем проблема.

— О, — неуверенно произнесла я. — Понятно.

— Зря ты вообще стала вести эту колонку, — устало пожаловался он.

— Что ж, Эд, извини, но так получилось.

— И мне не нравится, когда ты приносишь работу домой.

— У меня нет выбора, работы по горло. К тому же я-то думала, ты поймешь, ведь ты сам работаешь с людьми в отделе кадров.

— Теперь это называется «менеджер по персоналу», — чопорно поправил меня он.

— Какая разница. Но ты тоже решаешь чужие проблемы.

— Вообще-то, я нахожу выход из «ситуаций», а не решаю «проблемы». И именно потому, что мне приходится выслушивать нытье по поводу продолжительности декретного отпуска или размера парковочного места, я не хочу слышать жалобы на жизнь еще и дома. Кроме того, я всегда думал, что ведущие колонок сами придумывают эти письма.

— Распространенное заблуждение, — ответила я.

— И сколько писем вы печатаете?

— Я отвечаю по восемь на странице, дважды в неделю.

— А сколько писем ты получаешь?

— Примерно сто пятьдесят.

— Так зачем ты мучаешься и отвечаешь на все? Почему бы тебе всего лишь не добавить строчку внизу страницы: «К сожалению, Роуз не в состоянии отвечать на все письма лично».

— Да потому, Эд, — проговорила я, к тому времени уже закипая от раздражения, — что эти люди зависят от меня. Они доверили мне свою душу. Возложили на меня ответственность. Отвечать всем — мой священный долг. Возьмем, к примеру, вот эту женщину. — Я помахала у него перед носом конвертом со штампом Базилдона. — Ее муж только что сбежал с женщиной-стоматологом, которая на тридцать лет его моложе. Неужели ты думаешь, что это письмо не заслуживает ответа?

— Неужели все ведущие этих твоих колонок отвечают на каждое письмо?

— Иногда, — сказала я, — но иногда нет. Но если бы я так не делала, то почувствовала бы себя… предательницей. Я бы так жить не смогла.

Впрочем, потом выяснилось, что Эд со мной жить тоже не может.

— Ты сегодня спать собираешься? — с сарказмом спрашивал он, — и если да, как я тебя узнаю? Представлю все письма как улики во время нашего бракоразводного процесса, — огрызался он с горькой усмешкой.

Потом он стал наезжать на меня по поводу прочих моих недостатков — «полного неумения готовить» (за всю жизнь я этому так и не научилась) и моей так называемой «любви командовать». Он также возражал против моей «одержимости чистотой», нагло заявляя, что живет «будто в операционной».

К июлю ругань заменила нам секс, и мы стали спать в разных комнатах. Именно тогда, желая пойти на компромисс, я предложила консультации по вопросам брака — что получилось, сами знаете…

— Обычно проблемы у супругов начинаются на седьмом году совместной жизни, но не на седьмом же месяце, как у Эда, — сказала я близнецам, нащупывая салфетку. — Понятия не имею, что мне делать. Это так унизительно.

— А что бы ты посоветовала в такой ситуации читателю? — спросила Белла.

— Выкинуть это из головы, и побыстрее.

— Значит, так ты и должна сделать. Есть уравнение для тех, кто переживает разрыв, — со знанием дела добавила она. — Чтобы оправиться от разрыва, нужно в два раза меньше времени, чем длились отношения. В твоем случае — месяцев пять со времени знакомства.

— Нет, — поправила ее Беа. — Нужно в два раза больше времени — значит, ей потребуется где-то полтора года.

— Я точно знаю, что вдвое меньше, — уперлась Белла.

— Нет, двойной срок, — не отступала Беа. — Смотри, я сейчас тебе все нарисую, если хочешь. Вот, за х принимаем время, которое прошло со дня знакомства до первого свидания, за у — количество раз, когда он говорил «я тебя люблю», z — его зарплата, умноженная на число любовников, которые были у вас обоих до знакомства…

— Вы двое, хватит пререкаться, — вмешалась я. — К вашему сведению, вы обе ошибаетесь. Потому что мне понадобится не пять месяцев и не восемнадцать. Я до конца жизни этого не забуду! У нас с Эдом были проблемы, но я его любила, — зарыдала я. — Я дала ему клятву. Он был моей Второй Половинкой.

— Ничего подобного, — мягко возразила Белла. — Если бы он на самом деле был твоей Второй Половинкой, он бы не стал 1) противиться твоей карьере — тем более он знал, что она доставляла тебе радость, и 2) путаться с Мари-Клер Грей. — При одном упоминании ее имени я соскочила с тормозов и отчаянно зарыдала. — Можно я слегка напомню тебе о реальности? — тихо произнесла Белла. По моей верхней губе потекли сопли. — Тебя бросили, твой недолговечный брак разрушен, тебе почти сорок… — О, ДЕРЬМО!!!!!!! — … так что надо двигаться дальше. И мне кажется, что ты преуспеешь в этом, лишь вычеркнув Эда из своей жизни.

— Ты должна забыть о нем, — Беа делала мне внушение.

— Выселить на другую планету, — согласилась двойняшка.

— Выкинуть из головы, — настаивала Беа.

— Стереть из памяти, — продолжала Белла.

— Вытравить из сердца.

— Вышвырнуть вон.

— Ты должна изгнать его дух, — хором завершили они.

— Изгнать его дух? — прошептала я. — Точно. Так я и сделаю. Эд попросту перестанет для меня существовать.




Когда я решилась на этот акт экзорцизма, на душе посветлело. Мы с Эдом живем в восьми милях друг от друга, общих друзей у нас нет, почту мне пересылают, и детей мы не завели. Нам даже не придется общаться через адвокатов, так как развод нельзя начать, если вы женаты меньше года. Так что все получается мило и тихо. Я люблю, чтобы у меня в жизни все было расставлено по местам. Чтобы все было по порядку. У нас нет взаимных финансовых обязательств, дом принадлежит Эду целиком и полностью. Когда мы обручились, я продала квартиру и переехала к нему. Эд хотел, чтобы я вложила свою долю и мы открыли общий счет, но Белла посоветовала подождать.

— Роуз, — сказала она, — ты знаешь Эда не так давно. Забудь о совместных деньгах, пока не будешь уверена, что у вас все получится.

Эд, похоже, был разочарован, что я не захотела поделиться, но потом оказалось, что Белла была права. И мне не надо даже рассказывать друзьям, что мы расстались, — об этом позаботилась желтая пресса.

Я буду продолжать жить, будто мы никогда и не встречались, решила я, распаковывая на следующий день оставшиеся коробки. Я буду вести себя очень цивилизованно. Никаких истерик, я буду невозмутима, как слон. К тому же при одной мысли о его отвратительных телячьих нежностях с Мари-Клер от сантиментов не оставалось и следа.

Тот день, когда я их застукала, я то и дело проигрывала в мозгу с мазохистским кайфом. Я должна была выступать на семинаре по гармонии отношений и предупредила Эда, что вернусь поздно. Но не позаботилась уточнить, что семинар проходил в конференц-зале отеля «Савой». И когда в девять я пошла к выходу через бар, к своему изумлению, увидела там Эда. Он сидел за угловым столиком, за огромной комнатной пальмой, и держался за ручки с Мари-Клер Грей.

Своим читателям в такой неприятной ситуации я всегда советую: Притворитесь, Что Ничего Не Видели и Немедленно Уходите! Но за ту долю секунды, когда мой мозг зафиксировал их присутствие, я уже подлетела к столику. Мари-Клер увидела меня первой. Никогда не забуду выражение ужаса на ее маленькой свинячьей физии. Она отбросила руку Эда, точно та была радиоактивная, и пискляво кашлянула. Эд крутанулся на кресле, увидел меня, дважды моргнул, покраснел до ушей и сказал: «Ой!»

Я почувствовала облегчение, когда он не попытался отмазаться, ляпнув что-то вроде: «Ну надо же, Роуз, а ты как здесь очутилась?» Или: «Дорогая, помнишь нашего семейного психолога, Мари-Клер Грей?» Или даже: «Выпить хочешь?»

— Ой… Роуз, — промямлил Эд, поднимаясь на ноги. — Что ж, какая неожиданность! Хмм, ты, наверное, думаешь, что это мы здесь…

— Да, — прервала его я, — хотелось бы знать. — Я говорила таким ледяным голосом, что по коже поползли мурашки, но внутри у меня все пылало огнем.

— Что ж… вообще-то, мы просто разговаривали.

— Разговаривали? — повторила я. — Как мило. Что ж, разговаривайте дальше, — добавила я с леденящей душу ухмылкой. Повернулась на каблуках и вышла.

Оглядываясь назад, я понимаю, что единственное утешение — в том, что мне удалось сохранить достоинство. Лишь во сне я бросаюсь в него сковородками, грязно ругаюсь, плююсь от злости и врезаю ему по первое число. В реальной жизни я холоднее замороженного пингвина, и, возможно, мои близкие друзья этому даже удивляются. Вообще-то, меня считают сложным человеком — немного взрывным. Роза с шипами — ха-ха-ХА! И конечно, огненно-рыжая шевелюра — верный признак буйного темперамента и злого языка. Тот факт, что в момент кризиса я не взорвалась, как вулкан Этна, привел бы моих друзей в недоумение. Но у меня возникло странное ощущение, будто я наблюдаю за происходящим со стороны. Я словно онемела. Думаю, я была в шоке. Сами посудите: мой красавчик-муж, с которым мы и шести месяцев не прожили в мире и согласии, любезничает с троллем! Осознав это, я была потрясена, поэтому и сохранила невозмутимость.

— Роуз… — отважился Эд полтора часа спустя. Я разбирала ящик на кухне. — Роуз… — повторил он, но мне было трудно расслышать его слова за оглушительным биением моего сердца. — Роуз… — выдавил он. Ты, наверное, обо мне что-то не то подумала.

— Да, — тихо ответила я. — Так и есть.

— Я только хочу сказать, что мне искренне жаль. Понимаю, со стороны это выглядит не очень-то… — Это изящное маленькое извинение уже стало серьезно действовать мне на нервы, так как мне нравилось ощущать моральное превосходство. На высоте десять тысяч футов ветер бьет в лицо, зато какой вид! — Но я хотел бы… объясниться, — слабо проговорил он.

— Нет. Избавь меня, Эд. Не надо.

— Я хочу, — не унимался он. — Есть кое-что, что я должен сказать.

Я вдруг заметила, что один из шкафчиков загрязнился и стала тереть его мокрой тряпкой.

— Меня ни капли не волнует, с какой стати ты держался за руки с этой пигмейкой, — жестко произнесла я, орудуя тряпкой.

— Послушай, Роуз. Нам надо поговорить.

— Прямо как в мексиканском сериале.

— Мы с Мари-Клер всего лишь… разговаривали, — беспомощно промямлил он.

— Эд, — спокойно проговорила я. — Ты лжешь. Во-первых, вы не «всего лишь разговаривали», вы держались за руки, и, во-вторых, ваши ноги под столом вели такие разговоры, что уши вянут. Что ты в ней нашел? — как бы невзначай добавила я, потянувшись за «Мистером Мускулом». — По мне, так она на свинью в балетной пачке похожа.

— Ну… она… она… Мари-Клер слушает меня, Роуз, — вдруг произнес он очень эмоционально. — И слышит то, что я говорю. А ты нет. Ты воспринимаешь проблемы чужих людей абсолютно серьезно, но мои… слушай, оставь ты эту тряпку!

— Тут пятно, — сказала я. — Никак не оттирается. Придется попробовать «Чудо-порошок», если «Мистер Мускул» не поможет.

— Дьявол, Роуз, прекрати ты чистить! — Он выхватил тряпку из моей руки и с резким хлюпом бросил ее в раковину. Ты постоянно что-то чистишь, — сказал он. — И это тоже меня раздражает — я совершенно не могу расслабиться.

— Мне нравится, когда все отдраено до блеска, — вежливо возразила я. — И незачем огрызаться.

— Но ты все время занимаешься уборкой! Это же ненормально! Ты то работаешь на радиостанции, то чистишь и драишь, то полируешь мебель, то разбираешь ящики. Или раскладываешь мои рубашки по цветовому спектру, или пылесосишь, или приказываешь мне пылесосить.

— Но у нас очень большой дом.

Эд покачал головой.

— Ты не умеешь расслабляться, Роуз. Ты вообще не в состоянии сидеть спокойно и просто жить. Послушай, — добавил он с измученным видом, — у нас серьезные проблемы. Нужно что-то делать.

При этих словах уши у меня навострились, как у лисы. Эд заговорил на моем профессиональном жаргоне. Как в ежемесячной рубрике «Дилемма», когда советы давала не я, а сами читатели.






Роуз (имя изменено в целях безопасности) только что поймала своего мужа Эда (имя также вымышленное) за любезностями с их низкорослым семейным консультантом Мари-Клер Грей. Естественно, Роуз испытывает шок и думает, что ее предали. Но, несмотря ни на что, все еще находит своего мужа нечеловечески, немыслимо, до дрожи в коленках привлекательным и понятия не имеет, как быть.





И только я собралась открыть рот, как Эд сказал:

— Может, нам стоит пожить отдельно.

— Отдельно. Ой. О, т, д, е, л, ь…

Я выдернула нож из сердца, переваривая его слова.

— Ну и уродец… — тихонько проговорила я.

— Что?

— Ну и уродец…

— Роуз, не надо так.

— Нет, я просто ищу анаграмму для «Роуз и Эду — конец», — объяснила я.

— А, — вздохнул он. — Понятно. Но по-моему, нам нужно передохнуть друг от друга… что-то вроде месячного отпуска.

— Чтобы ты опять смог трахнуть эту гномиху?

— Я ее не трахал — и она не гномиха!

— Нет, трахал — и это так!

— Я… не… спал с Мари-Клер Грей, — настаивал он.

— У меня диплом по языку жестов! Я тебя насквозь вижу!

— Ну, я…

— Даже и не пытайся отрицать, Эд.

Он сжал челюсть — он всегда так делает, когда загнан в угол, — и у его левого глаза забилась маленькая голубая жилка.

— Дело в том… — вздохнул он, — … что я чувствовал себя отвергнутым, и она…

— Уделила тебе внимание, как я полагаю?

— Да! — обиженно произнес он. — Уделила. Она поговорила со мной, Роуз. Она общалась со мной. А ты общаешься лишь с незнакомцами. Поэтому я и написал тебе это письмо! — добавил он. — Это был единственный способ получить от тебя ответ! Ты… невротичка, Роуз, — огрызнулся он, уже не сдерживаясь и выходя из себя. — Иногда мне кажется, что тебе самой нужна помощь.

При этих словах я опустила свою тряпку и смерила его презрительным взглядом.

— Бред какой-то, — тихо произнесла я. — Я сама помогаю людям.

— Послушай, Роуз, — раздраженно проговорил он, пробегая левой рукой по волосам, — семейная жизнь у нас не ладится. Мы бросились в омут головой, потому что думали, что достаточно взрослые и знаем, что делаем, но были неправы. Ты казалась мне такой живой, такой притягательной, Роуз, — и я до сих пор так думаю. Но мне все труднее с тобой уживаться, поэтому давай дадим друг другу немного свободного пространства.

— Тебе не хватает свободного пространства?

— Да, — ответил он. — Не хватает.

— Что ж, теперь у тебя его будет выше крыши, — холодно произнесла я, — потому что я собираюсь подать на развод.

— Ой, — вылетело у него.

Я привела его в шок. И сама себя тоже. Но я точно знала, что на самом деле означает песенка о том, что «надо дать друг другу немного свободного пространства», и намерена была уйти первой.

— Поговорим об этом завтра, — устало произнес он.

— Нет, — ответила я. — В этом нет необходимости. — Я так впилась зубами в нижнюю губу, что ощутила во рту металлический привкус крови.

— Ты так резко хочешь со всем покончить? — тихо спросил он. Я кивнула. — Ты уверена? — Я опять кивнула. — Уверена на все сто процентов? — не унимался он. — Точно, Роуз? Потому что последствия будут самые серьезные.

— Да, — солгала я. — На сто процентов.

— Понятно, — слабым голосом проговорил он. И пожал плечами. — Понятно. О'кей… если ты этого хочешь. Что ж, тогда, — вяло закончил он, — наверное, это конец.

Выдохнув через нос, он с мрачной улыбкой пошел к выходу. Но когда он протягивал руку к дверной ручке, я сказала:

— Эд, можно спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Я только хотела знать, зачем ты предложил мне выйти за тебя замуж?

— Я не предлагал, Роуз. Это была твоя идея.

Черт, я и забыла. Надо же, как стыдно. Я могла бы поклясться, что все было по-другому. Уж точно не припоминаю, чтобы я вставала на одно колено. Только помню, как кружилась по бару «Лондонский глаз», напившись до поросячьего визга, и к тому моменту, как мы отправились в постель, мы уже были обручены. Но если, как совсем не по-джентльменски заявляет Эд, именно я предложила пожениться, значит, я должна предложить и развестись.

Размышляя обо всем этом теперь, я опустошала последние несколько коробок и убиралась в доме после ухода близнецов. Тут не так уж плохо — всего лишь пыльно, и только. Белые стены, деревянная кухня, шелковые занавески кремового цвета (включены в стоимость) и очень мягкие, светлые берберские ковры с огромным ворсом повсюду. В доме все нейтрального цвета. Он какой-то чахловатый, блеклый, как я. Но мне нравится, думала я, отскребая и вычищая грязь. Слишком яркие цвета меня бы утомили. Я решила заняться отделкой интерьера позже. Пока и так сгодится.

И вот теперь, запомнив то, что говорили близнецы, я приготовилась изгнать Эда из своего сердца. Я очень тщательно все продумала. Пошла в супермаркет «Спар» за углом и купила упаковку воздушных шариков. Вернувшись, разложила их и на каждом черным маркером нацарапала «ЭД РАЙТ». Потом надула, глядя, как его имя ширится и растет на резиновой шкурке. От напряжения у меня даже уши заболели. Шарики подпрыгивали вверх-вниз на полу гостиной, отскакивая друг от друга на сквозняке, с неуместным, почти оскорбительно праздничным видом. Я отыскала шкатулку для рукоделия и, вытащив самую большую иголку, стала протыкать их один за другим. БАХ! Имя Эда разорвалось на резиновые ошметки. ТРАХ! Взорвался еще один шарик. БУМ! Хлопнул третий, когда я проткнула его с довольной улыбкой. Я получала от этого процесса огромное и, признаю, детское удовольствие, ощущая тихую дрожь злорадства. Эд был полон горячего воздуха. Его клятвы ничего не значили, и именно этого он и заслуживал. Я взорвала девятый шарик — по одному на каждый месяц нашего знакомства, потом вынесла последний, желтый, на улицу. Ветер разгулялся, и минутку я постояла на лужайке, а потом выпустила шарик. Внезапный порыв ветра подхватил его и поднял над забором садика, прежде чем шарик не взмыл в небо и улетел в никуда. Он поднимался все выше и выше, подпрыгивая и качаясь на резком ветру, но я все еще могла разобрать имя Эда. Потом он превратился в желтую кляксу на небе, потом в капельку, точку и наконец пропал из виду.

Со вздохом облегчения я приступила ко второй стадии ритуала. Для этого я приготовила моток веревки и стала завязывать узелки — по одному на каждое счастливое воспоминание из нашей с Эдом жизни. Первый узелок символизировал наше знакомство, второй — новогоднюю ночь. Завязывая третий, я думала о вечеринке в честь нашей помолвки, четвертый — о дне свадьбы. На пятом узелке вспомнила, как была счастлива, переехав в его дом. Потом я подожгла конец веревки и стала наблюдать, как желтое пламя аккуратно ползет вверх. Огонь поднимался медленно, но неумолимо, оставляя за собой хвост искрящихся угольков и тонкий завиток дыма. Через тридцать секунд мои воспоминания превратились в горсточку пепла, которую я смыла в раковине. Напоследок я порылась в бумажнике и достала фотографию Эда. Он всегда был очень фотогеничен, но на этом снимке вышел отвратительно. Наверное, фотоаппарат случайно сработал, потому что глаза у него были в кучку. Он хмурился, всматриваясь во что-то, и это подчеркивало его двойной подбородок. Он был небрит и казался измученным. Я прикрепила фотографию к доске для заметок на кухне и подумала, что надо бы ее увеличить. Потом пошла в ванную, чтобы провести завершающую часть обряда изгнания. Но тут зазвонил мобильный.

— Это мы, — сообщили близнецы, говоря по параллельному телефону. — Ты где?

— В ванной.

— Ты что, принимаешь смертельную дозу таблеток? — завопили они.

— Нет, пока еще нет. Попозже.

— И не режешь вены?

— Спятили что ли, только подумайте, сколько будет грязи!

— И что же ты тогда делаешь в ванной? — подозрительно спросила Беа.

— Изгоняю злых духов, — ответила я.

Выключив телефон, я достала из кармана обручальное кольцо и посмотрела на него в последний раз. На внутренней стороне Эд приказал выгравировать «Навеки». Это вызвало у меня безжизненную усмешку. Потом, осторожно взяв кольцо большим и указательным пальцами, словно кусочек деликатеса, я уронила его в унитаз. Оно лежало там, тускло поблескивая в безжалостном свете потолочного светильника. Я взяла нашу свадебную фотографию, разорвала ее на шесть частей, бросила в унитаз и нажала на спуск. Водоворот закружился и закипел, потом унитаз с рокотом прочистился и потекла вода. Кольцо и фотография утонули, но остался один кусочек. К моему раздражению, это был кусок с лицом Эда, и он упрямо отказывался сливаться. Меня страшно выводило из себя, что он вот так болтается в моем унитазе и весело улыбается, будто ничего не случилось. Так что я опять нажала на спуск, и обрывок фотографии бешено завертелся, но, к моему усилившемуся раздражению, упорно всплывал наверх. После десятой попытки я признала поражение, выудила все еще улыбающегося Эда щеткой для унитаза и запихнула в мусорное ведро.

— Теперь Вымой Руки, — устало проговорила я и спустилась вниз.

Мои сливные эксперименты меня слегка утомили, и я решила выпить чаю. Только чайник закипел, как до меня донесся громкий слук: принесли почту. На коврике у двери лежал конверт кремового цвета с пометкой «Нашим новым соседям», сделанной большими круглыми буквами. В конверте оказалась открытка с цветочками и надписью: Добро пожаловать на Хоуп-стрит… Э-ге-гей! Никак у меня знаменитые соседи!.. Беверли и Тревор Макдональд.




Глава 2


Конечно, я понимаю, что вряд ли мой сосед — тот самый Тревор Макдональд. С какой стати знаменитый телеведущий будет жить на самой глухой улочке Кэмбервелла? Нет, если уж Тревор Макдональд выбрал юго-восточный район, у него наверняка один из огромных особняков в георгианском стиле на Кэмбервелл-гроув. Не поймите меня неправильно. Я вовсе не считаю Хоуп-стрит подворотней, несмотря на то что она в Пекхэмском тупике. Мне пришлось переезжать впопыхах, здесь оказалось все, что мне нужно, и у Хоуп-стрит есть свое грубоватое обаяние. А пестрая смесь машин — «бимеры» и «вольво» нос к бамперу с побитыми «датсунами» — говорит о том, что скоро этот район станет очень даже модным. Но, по моим догадкам, мой сосед всего лишь однофамилец, и, наверное, ему это уже надоело. По телефону его все время спрашивают, не он ли тот самый Тревор Макдональд; ему по ошибке приходит почта знаменитого Тревора Макдональда; когда на вечеринке его представляют как Тревора Макдональда, все бурно реагируют. Но, с другой стороны, такая фамилия может пригодиться: всегда можно забронировать столик в ресторане или достать билеты на «Уимблдон».

Когда сегодня утром я шла к автобусной остановке, эти размышления отвлекли меня от моей термоядерной злости по поводу Эда. Я ждала на остановке и ощущала полную безмятежность, мысленно давя Мари-Клер Грей асфальтовым катком, и тут вдруг стоящий передо мной мужчина проделал нечто повергшее меня в полное уныние. Достав пачку «Мальборо», он сорвал целлофан, скомкал его и выбросил. Глядя, как обертка скользит на ветру в канаву, я поняла, что чувствую себя именно так. Как будто это меня скомкали и выкинули за ненадобностью. Может, вам это покажется странным, но после того, что со мной произошло, мне везде чудятся негативные ассоциации.

Чтобы отогнать неприятные мысли, я решила разгадать кроссворд, как обычно, для начала взявшись за анаграммы. Хитрость здесь не в том, чтобы переставлять буквы, но чтобы видеть их. Нужно знать, где спрятана анаграмма, уметь подобрать ключ. К примеру, на анаграмму в кроссворде обычно указывает слово «наоборот», или «вперемешку», или «запутанный». «Перевернутый», «перемешанный», «вверх тормашками» — ключи к анаграммам.

Странно, но, разгадывая анаграммы, я чувствую особую радость. Часто я составляю анаграммы в уме, просто так, для развлечения. Может, это потому, что я единственный ребенок в семье и всегда умела сама себя занимать. Когда удается в конце концов в одном слове обнаружить другое, как бы спрятанное у него внутри, испытываешь необыкновенное удовлетворение. «Роуз» превращается в «узор», «норма» в «роман», «алимент», что символично, в «темнила»! Из сочетания «Эд и Роуз» всегда складывается какой-то «урод из Э.». И очевидно, что «Эдвард и Роуз» содержат все нужные буквы для слова «развод».

По крайней мере, ехать на работу будет нескучно, подумала я. Автобус тарахтел по Кэмбервелл-Нью-роуд. Редакция «Дейли пост» располагается точно напротив галереи Тейт, в коричневом задымленном стеклянном блочном доме с видом на Темзу. Еще здесь находится офис «Объединенной газетной компании», которая выпускает «Санди пост» и «Знаменитости».

Поднявшись на десятый этаж на лифте, я сдернула бейдж с моим именем (в целях безопасности, чтобы не привлекать психов) и приготовилась к таинству. Прошла мимо отдела новостей, отдела графики и задней комнатки, где сидят помощники редакторов. Одарила улыбкой автора колонки сплетен Норриса Хэмстера и нового редактора отдела статей Линду Ли-Трэпп. Пожелала доброго утра Ясновидящей Синтии, нашему астрологу, и Джейсону Брауну, главному помощнику редактора. И в самом конце огромного офиса отдела новостей, возле окна, остановилась у своего «отсека» со шкафчиком и папками. Я знакома со многими ведущими колонок экстренной помощи — иногда мы обедаем вместе, — и все мы жалуемся, что на работе нас притесняют. Наши боссы (в основном мужчины) смотрят на нас подозрительно; мы вроде как добрые ведьмы, живущие в конце улицы. Но я не обижаюсь, что меня выселили в дальний угол, ни капельки, потому что здесь хотя бы более-менее спокойно. В редакции «Пост» всегда жуткий шум. День начинается относительно тихо, к одиннадцати готовятся основные репортажи, и гул усиливается. Люди ругаются, кричат и смеются; телеэкраны непрерывно бормочут; компьютеры гудят, принтеры выплевывают бумагу, разливаются полифонические звонки мобильных телефонов. Но если сидишь в двух милях от эпицентра, до тебя обычно мало что долетает.

— Привет, Серена, — бодро поздоровалась я со своей ассистенткой. — Как поживаешь?

— Ну… — Я насторожилась. — … не жалуюсь. И по крайней мере, — проговорила она, бросив взгляд на улицу, — погодка ничего для этого времени года.

Позвольте объяснить: Серена проживает в городе под названием Клише. За ее манеру сыпать банальностями и избитыми фразами ее впору наградить Золотой Пальмовой Ветвью. Она из тех людей, кто никогда не унывает. Порой она так жизнерадостна, что у меня возникает подозрение, что она не в своем уме. Тем более что на домашнем фронте у нее затяжной кризис. Ей под сорок, серая мышка с тремя детьми и жутко занудным мужем по имени Роб (анаграмма «бор»).

— Как прошел уикенд? — поинтересовалась я, усаживаясь за стол.

— Замечательно, — с улыбкой ответила она. — Только вот у Джонни голова застряла в батарее.

— О господи.

— Три часа там проторчал.

— Боже.

— Он искал Фродо, белую мышь, но потом, непонятно почему, его голову заклинило. Мы пробовали намазать шею оливковым маслом и сливочным, и даже маргарином с низким содержанием холестерина, но все без толку. В конце концов пришлось позвонить в 911, и пожарная бригада его вытащила.

— А как же мышь?

— Увы, когда переполох окончился, оказалось, что ее съела кошка.

— О! — Я была потрясена.

— И все же, могло быть и хуже. Все хорошо, что хорошо кончается, — беззаботно заключила она. Хорошо-то хорошо, но не для Фродо. — А ты как провела уикенд, Роуз?

— Нормально, — ответила я с напряженной улыбочкой. — Обустраивалась потихоньку. У меня же новый дом.

— Жизнь — как американские горки, — ободряюще произнесла Серена.

— Ммм.

— И не стоит горевать о том, чего не вернуть.

— Точно.

— Знаешь, жизнь — не…

Черт!

— Сахар? — прервала ее я.

На минуту она пришла в замешательство.

— Нет, я хотела сказать, жизнь — не сплошной праздник.

— О'кей, Серена, — проговорила я, мысленно вручая ей «Оскар» в номинации «Банальность дня». — Займемся работой.

С радостным предвкушением я взглянула на гору конвертов в ящике для почты. Там ждали своей очереди коричневые и белые конверты, телеграммы и письма, присланные авиапочтой. Написанные от руки и напечатанные. На некоторых были сердечки и цветочки, и мне почудилось, будто из конвертов доносятся голоса, умоляющие о помощи.

Натренированным взглядом я определяла дилеммы, которые скрывались в письмах. Крупные, как у ребенка, буквы с завитками — это сдерживаемые эмоции. Обратный наклон — хроническая депрессия. Неразборчивые каракули зелеными чернилами — шизофрения, убористый почерк — замкнутость. Серена нумеровала и проставляла даты на письмах для регистрации, а я пролистывала большую папку-указатель, где хранятся информационные буклеты, которые я посылаю с каждым ответом.

У меня сотни буклетов с описанием всех вообразимых человеческих проблем, начиная с «Абстинентного синдрома» до «Ярости неуправляемой», между которыми находятся (случайная выборка) «Беременность» (желательная и нежелательная), «Бессонница», «Долги», «Злые соседи», «Повышенная волосатость», «Покраснения», «Расовые предрассудки», «Ревность», «Смерть», «Соски», «Стресс», «Уверенность в себе», «Угревая сыпь» и «Храп». Когда я вижу весь спектр проблем, аккуратно разложенных в алфавитном порядке, то испытываю ни с чем не сравнимое удовлетворение. Прибравшись в ящичке — «Курение» каким-то образом перепуталось с «Курортными романами», — я распечатала большой пакет с сегодняшней почтой. Серена всегда просвечивает пакеты под рентгеном в комнате для корреспонденции, потому что иногда нам присылают всякую гадость, например использованные презервативы (ужасная мерзость), кружевные трусики или порноснимки. Но обычно пакеты набиты книгами по психологии из серии «Помоги себе сам». Их присылают пиар-отделы издательств, и все отчаянно желают, чтобы я упомянула их в колонке. И редко удостаиваются такой чести, так что разве можно их винить? В конце концов, у нас три миллиона читателей. Первая книга называлась «Как завязать разговор и обрести новых друзей». Дальше шли «Помоги жертве преступления», «Как стать счастливым гомосексуалом» и «Антистрессовое дыхание». Я убрала книжки в шкаф, аккуратно располагая по высоте. Теперь я готова просмотреть сегодняшнюю почту. В своей колонке я отвечаю на письма о самых разных проблемах — психологических, физических и прочих, но приблизительно представляю, с чем придется столкнуться сейчас. В это время года на пике неудавшиеся курортные романы, отвратительные вторые медовые месяцы и разочарования результатами экзаменов.






Дорогая Роуз, — прочитала я, включая тем временем компьютер, — мне 19, и я только что во второй раз провалил выпускной экзамен…










Дорогая Роуз, в прошлом месяце мы ездили на Ибицу, где я познакомилась с замечательным мужчиной…










Дорогая Роуз, только что я с женой вернулся из круиза и будто побывал в аду…





Разумеется, существуют темы, которые пускают побеги из года в год, как многолетние растения: низкая самооценка и Голубой Ли Я? От мужчин, которые любят переодеваться в женскую одежду, приходит столько писем, что я уже не могу взглянуть на мужчину и не проверить: вдруг он на высоких каблуках? Есть и странные сексуальные отклонения — вот, похоже, как раз такой случай, хоть я никогда никого не осуждаю. О боже, как это мерзко!!!






Дорогая Роуз, — в ужасе прочитала я. — Я фермер, женат почти двадцать лет, и, грубо говоря, мне все надоело до смерти. Я бы хотел немножко поэкспериментировать, если так можно сказать, но моя жена ничего не хочет слышать, и из-за этого у нас разлад. Она говорит, что такое не делается, и мы должны оставить овечку в покое. Не обяжете ли советом?










Дорогой Джефф, — быстро печатала я, с отвращением ударяя пальцами по клавиатуре. — Сексуальные действия в отношении животных запрещены законом. Я всем сердцем на стороне вашей жены. Мучая животных, вы к тому же нарушаете их права. Предлагаю вам ограничиться поеданием баранины!





Видите ли, у меня тоже есть свои принципы. Обычно ведущие колонок довольно либеральны, но у каждой существует свой пунктик. Для меня это зоофилия (гадость), рукоприкладство (неприемлемо) и неверность (категорическое «нет»). Вы и представить не можете, какое количество женщин спрашивают, как им убедить своих женатых бойфрендов бросить законных жен! Вот, к примеру, это письмо. Очень типично.






Дорогая Роуз, посоветуйте, пожалуйста, что подарить моему любимому на день рождения? Мне бы хотелось подарить ему не бальзам после бритья или галстук, а что-нибудь личное, чтобы его жена обо всем догадалась.










Дорогая Шарон, — я энергично стучала по клавишам. — Спасибо огромное за письмо. Позвольте предложить идеальный подарок для вашего женатого друга — пинок под зад!





Неужели эти женщины ожидают от меня серьезного ответа? Спать с чужим мужем — низость. Почему бы им не найти свободного мужика — их же толпы! Я мысленно столкнула Мари-Клер Грей с крыши небоскреба и приступила к оставшейся корреспонденции.

В среднем мне приходит сто пятьдесят писем в неделю. Половину ответов я печатаю, остальную половину наговариваю на диктофон и отдаю Серене. Серена также раскладывает буклеты по конвертам, уничтожает старые письма — что очень важно — и разыскивает телефоны горячих линий, которые печатаются в колонке. Мы все время помещаем номера разных горячий линий, но есть пять или шесть самых популярных. «Борьба с фобиями» и «Он заставляет меня сексуально одеваться». Существуют горячие линии по простатиту, импотенции и плохому запаху изо рта. Разумеется, приходится быть осторожными, чтобы не перепутать номера.






Дорогая Роуз, — попалось мне на глаза письмо. — Я (цензура) зол, как (цензура), потому что вчера позвонил в вашу (цензура) горячую линию по облысению и попал на геморрой! Эти (цензура) горячие линии дерут по фунту в минуту, так что я здорово (цензура).





Я написала ответ, приложив в утешение пять фунтов и буклет «Искусство самоконтроля». И принялась за электронную почту, которая составляет около четверти всех писем. С электронными письмами намного сложнее. Невозможно проанализировать личность по почерку, который выдает хозяина с головой; язык таких писем холоден и краток. Проблема очевидна, но человека, который стоит за этой проблемой, увидеть нельзя. Весь фокус в том, что письма часто несут в себе скрытый смысл. Ты будто разгадываешь загадку, ищешь ключи, как в детективе, или разбираешь дело на составные части, словно головоломку. Некоторые шестнадцать страниц подряд ноют по поводу того, что больше не ладят с партнером, что он постоянно затевает ссоры, бла-бла-бла. И потом, в самой последней строчке, вдруг добавляют: Но он такой, только когда выпьет. В этот момент я принимаюсь лихорадочно рыться в поисках буклета «Алкоголизм» и телефона ближайшей организации Анонимных алкоголиков. Вот в чем настоящее мастерство ведущей психологической колонки — нужно уметь читать между строк.

Часто на вечеринках меня спрашивают, какие еще качества требуются людям моей профессии. Для начала — любопытство, его у меня хоть отбавляй. Мне всегда нравилось ехать в поезде, задумчиво смотреть в окно на задние дворики чужих домов и размышлять о жизни тех, кто там живет. Еще нужно быть сострадательным человеком, но не плаксивым — ответ на письмо должен внушать оптимизм и придавать силы. Нет смысла просто сочувствовать человеку или, того хуже, его жалеть, как эта ужасная Ситронелла Прэтт. Читателям нужен практический совет. Значит, под рукой всегда должна быть нужная информация. Доброта и осведомленность — вот в чем секрет. Должна сказать, что я не привыкла опекать и утешать, как некоторые ведущие колонок, — если нужно, я способна дать жесткий ответ. Но правда в том, что мои читатели и сами знают выход из ситуации, — я лишь подталкиваю их в верном направлении. Взять хотя бы это письмо. Сущий кошмар. Бедный парень.






Дорогая Роуз, в 1996 году моя любимая жена погибла в автокатастрофе, и я был в отчаянии. Через три года я встретил женщину и после непродолжительного ухаживания (слишком непродолжительного, как я теперь понимаю) опять женился. Я не ангел, но думаю, относился ко второй жене по-доброму. Она красивая, но довольно агрессивная женщина за сорок. В прошлом году она сломала мне палец. Я пытаюсь мириться с ее резкими переменами настроения, но ее романы — это уж слишком. Я знаю, что за время нашего брака она изменяла мне по меньшей мере дважды, и теперь у меня есть доказательства, что у нее опять роман. И прошу вас, не надо предлагать нам обратиться к психологу, потому что она наотрез отказывается. Я несчастен, и это все, что я могу сказать. Мне одиноко, и у меня бессонница. Я часто подумываю о разводе (детей у нас нет). Как вы думаете, что мне делать?










Дорогой Джон, — набрала я. — Спасибо за письмо. Мне очень жаль, что вы переживаете такие трудные времена. Из собственного опыта знаю, что с неверностью нельзя мириться. Неверность унизительна, она разрушает отношения и причиняет боль. Любое проявление физического насилия со стороны партнера также неприемлемо. Вы уже дважды ее простили, так что, может быть, на этот раз пора сказать «хватит»? Джон, вам одному известно, есть ли у вашего брака будущее, но мне кажется, что в вашей жизни еще не все потеряно. — И потом, поскольку я всегда стараюсь добавить пару добрых слов, я написала: — Вы представляетесь мне очень милым человеком и, надеюсь, найдете счастье, которого заслуживаете.





По правде говоря, я понятия не имею, милый он человек или нет, но, поскольку он мне доверился, мне хочется слегка приободрить его. Заметьте, я не предлагаю ему непременно подать на развод. Я никогда так не делаю. В любом случае, очевидно, что такая мысль уже крутится у него в голове. Написав мне, он будто искал разрешения приступить к делу — и так часто бывает. Другими словами, он просил меня одобрить его решение развестись, и я косвенным путем, именно это и сделала.

Иногда приходят такие печальные письма, такие ужасающие, что сердце разрывается. Усеянные улыбающимися рожицами письма от детей, чьи родители пьют. Письма, которые начинаются, например, так: Извините, что докучаю вам своими проблемами, но у меня рак, и жить мне осталось три месяца… Иногда люди в отчаянии умоляют о помощи — как вот в этом письме. Прочитав его, я вздохнула.






Дорогая Роуз. Моей трехлетней дочери Дейзи необходима операция по пересадке сердца и легкого — она тяжело больна с рождения. Врачи говорили, что ей ничего не поможет, но мы только что нашли хирурга в Штатах, который согласился оперировать. Но операция стоит двенадцать тысяч фунтов, а у нас нет таких денег. Прошу вас, Роуз, умоляю, напечатайте это письмо. Быть может, найдутся добрые люди, которые согласятся помочь.





Я тяжело вздохнула. Я не могла напечатать это письмо, потому что мои полномочия на это не распространяются. К тому же, возможно, это неправда. Но если бы написанное все же оказалось правдой, я никогда бы не простила себя за то, что не восприняла письмо всерьез. Поэтому я написала ответ, указав телефоны пяти детских благотворительных медицинских фондов и приложив чек на семьдесят пять фунтов. Когда я так делала, Эд жутко злился, поэтому со временем я перестала ему об этом рассказывать.

А вот письмо от одного из многочисленных Одиноких Молодых Людей.






Дорогая Роуз, проблема в том, что мне уже 35, но у меня никогда не было подружки. Девчонки мной вообще не интересуются, наверное, потому, что с ними я всегда робею, и к тому же я не очень-то хорош собой… — Я взглянула на приложенную к письму фотографию — как типично! Очень симпатичный парень. — В последнее время у меня началась депрессия, каждый вечер я сижу дома в одиночестве. Но мне так хочется познакомиться с особенной девушкой, которая отнеслась бы ко мне по-доброму и, может, даже полюбила. Пожалуйста, Роуз, вы можете мне помочь?










Дорогой Колин, — ответила я. — Большое спасибо за письмо. Мне жаль, что вам так одиноко. Но уверяю вас, вы очень симпатичный молодой человек, и, без сомнения, многие девушки мечтали бы с вами встречаться. Однако дело в том, что вам придется приложить усилия, чтобы познакомиться с девушкой, — сидя дома, вы ничего не добьетесь! Думаю, вам стоит 1) пройти психологический тренинг, чтобы преодолеть неуверенность в себе, и 2) записаться на какие-нибудь курсы (только не автомехаников!), и я убеждена, вскоре у вас появится множество друзей среди девушек. Прилагаю к письму буклет «Как обрести уверенность в себе», телефон ближайшего колледжа и от всей души желаю удачи. — Мне было его так жалко, что я не удержалась и добавила: — Р. S. Если хотите, можете написать, как продвигаются ваши дела.





Но, запечатав конверт, я поняла, что вряд ли что-нибудь от него услышу. Это еще одна странность моей работы. Каждый месяц более тысячи незнакомцев делятся со мной проблемами и самыми личными переживаниями. Я изо всех сил стараюсь дать достойный совет, но очень редко получаю ответы. Чаще всего вообще не получаю. Мои отправляются в бездну, словно метеориты, рассекающие космическое пространство. Иногда я задаюсь вопросом: помогли ли людям мои письма? Наладилась ли их жизнь?

Тут я увидела, что к моему столу подошел Рики Соул, новый редактор, который раньше работал в «Международных новостях». Р. Соул, как его с уважением называли, был переведен к нам дирекцией компании, чтобы увеличить объемы продаж.

— Как дела в Отделе жалоб и несчастий? — с ухмылкой спросил он.

— Чудесно. — как ни в чем не бывало ответила я. — Потрясающе.

Он топтался за моим креслом, и я подумала, что надо бы подкинуть ему на стол брошюрку «Личная гигиена». Потом он потянулся к письмам — непозволительное нарушение конфиденциальности! — и я быстренько смахнула их в ящик стола.

— Есть что-нибудь пикантное для выпуска в среду, Роузи?

— Например? — невинно поинтересовалась я, хотя знала, что он ответит.

— Например, такое: «Дорогая Роуз, — шепеляво пропищал он, — мне 19 лет, я модель с огромным бюстом и длинными светлыми волосами, снимаюсь для глянцевых журналов, и мой бойфренд любит, чтобы я переодевалась медсестрой. Мне все хочется признаться ему, что я не в восторге от этого, но боюсь, что он обидится».

Я простонала. Наш бывший редактор Майк, которого в прошлом месяце уволили, ничего такого от меня не требовал, но с тех пор как появился Рики, он то и дело норовит надавить на меня. Рики хочет, чтобы в колонке было больше секса.

— Есть у тебя письма с такими проблемами? — с плотоядной ухмылочкой переспросил он.

— Боюсь, что нет, — ответила я. — Подожди, есть один бухгалтер, который любит надевать под деловой костюм шелковые трусики, и фермер, жаждущий совокупления с овцой. Еще пятидесятипятилетняя монашка подумывает сменить пол.

— Я сказал «что-нибудь пикантное», Роуз, но не про извращенцев и больных. — Рики скорчил рожу. — И поменьше нытья, о'кей?

— Рики, не стоит преуменьшать проблемы моих читателей. Моя колонка — не развлечение.

— Развлечение, что же еще, — загоготал он. — Именно для этого она и нужна: когда читаешь о проблемах других людей, становится тепло и приятно, что у тебя в жизни не все так плохо.

Я поборола искушение забить его насмерть брошюрой «Как подавить гнев».

— Еще я вот это получила. — Я протянула ему письмо о больном ребенке.

Он пробежал его глазами, и его лицо осветилось.

— Супер! — просиял он. — Трагичная судьба младенца. Пустим в печать, если ребенок симпатичный.

И он ушел. Раздраженно вздохнув, я повернулась к последнему письму на сегодня. Оно было от девушки, чей жених только что сбежал с другой женщиной.






Не могу поверить… — писала она, — свадьба через четыре недели… пришлось отменить… стыд и унижение… не могу есть, не могу спать… может, мне ему позвонить?… самоубийство…





— Бедняжка, — я протянула письмо Серене. — Пусть это будет «Письмо недели».

Я быстро набросала ответ, будто отвечала самой себе.






Дорогая Келли, большое спасибо за письмо. Понимаю, вам пришлось несладко, но очевидно, что ваш бывший жених — негодяй, иначе он бы не сделал ничего подобного! Чем скорее вы забудете о том, что произошло, тем легче вам будет встретить достойного человека. Вы пережили огромное эмоциональное потрясение, Келли, поэтому теперь пора принять радикальные меры. Чудесные воспоминания? Сотрите их из памяти! Вспоминайте только самое худшее — как ваш бывший ковырял в носу или выдергивал волосы из ушей. Вспоминайте его пьяным или храпящим, думайте о том, как он придирался к вам в присутствии ваших друзей. Делайте это почаще, и вскоре вы поймете, что от приятных мыслей о нем не осталось и следа. Выбросите из головы тот случай, когда он смешивал вам коктейль или проигрывал песенку «Only you» по телефону. Избавьтесь от всего, что напоминало бы о нем, изгоните его из вашей жизни. Подарки, которые он вам дарил, выбросьте в помойку! Альбомы с фотографиями, его письма и валентинки порвите в клочья. Обручальное кольцо сдайте в ломбард и побалуйте себя с подружкой поездкой на sра-курорт! Наконец, повесьте у себя на кухне самую неудачную его фотографию и нарисуйте на ней перечеркнутый красный круг. Вы сомневаетесь, не позвонить ли ему. НЕТ, Келли! Ни в коем случае!!! И если случится невероятное и он вдруг сам позвонит, мой совет — пошлите его подальше! Сохраняйте чувство собственного достоинства, Келли, — это очень важно. Разозлитесь на него как следует. Помышляете убить его? Думайте об этом почаще! Не чувствуйте себя виноватой — наслаждайтесь этими мыслями! Не бойтесь садистских фантазий, в которых вы выдергиваете ему ногти, — фантазируйте на здоровье! И если вам это поможет, почему бы попросту не притвориться, будто ваш бывший умер? Келли, нет сомнений, что вам пришлось пройти через ад, но я уверена, что все у вас будет в порядке. И помните, что ни один из этих приемов неэффективен настолько, как новый — и более достойный — мужчина.





Довольно вздохнув, я подписала письмо. Как я и говорила, иногда мои ответы бывают резкими. Но если мужчина поступает так отвратительно, нужно безжалостно вышвырнуть его из жизни. По дороге домой тем вечером я решила последовать собственному совету. У меня осталось несколько памятных вещиц, которые не хватило духу выбросить, но теперь я была настроена решительно. Достала из ящика свадебную фотографию на фоне гостей, объявление о помолвке и высохший букет невесты. В папке отыскала билеты на Менорку и кучу снимков за время медового месяца. Там была одна милая фотография Эда — он стоял на пляже в предзакатном свете. Я могла бы прочесть этой фотографии длинный гневный монолог, но вместо этого положила ее с другими вещами в старую обувную коробку. По горькой иронии это оказалась коробка из магазина «Надежное приобретение». Крепко перевязав коробку бечевкой, я нажала ногой на педаль мусорного ящика и уже приготовилась распрощаться с прошлым навеки.

— Прощай, Эд, — твердо сказала я. — Я выбрасываю тебя, избавляюсь от тебя, изгоняю тебя, освобождаюсь от тебя, — перечисляла я. Ты пережиток прошлого. Я отправляю тебя в помойку, потому что ты мне больше не нужен. Ты мне больше не нужен, — повторила я, и мусорная корзина стала расплываться перед глазами. — Ты мне не… нужен. Ты. Мне… — В горле застыл комок, и на ладонь капнула слеза… — Совершенно. Не. Нужен.

Дерьмо. Сердце мое переполняла ностальгия, и я не могла избавиться от воспоминаний. Отрывая кусочек бумажного полотенца, я решила попросту спрятать коробку. Если уж мне предстоит пройти через это, я не позволю сентиментальности взять надо мной верх. И вот я поднялась на верхний этаж, в большую комнату для гостей, и запихнула коробку под кровать. Потом выпрямилась — мне уже полегчало — и вдруг почувствовала запах дыма. Выглянув в окно, выходившее на садик Тревора Макдональда, я увидела на краю маленькой лужайки клубящийся костер. Но в нем горели не пожухлые осенние листья, а две хоккейные клюшки. Очень странно…




Глава 3


После болезненного разрыва неплохая идея — переехать за несколько кварталов от бывшего мужа. И чем дальше, тем лучше. Это идеальный способ отвлечься от того, что вам только что дали от ворот поворот. Вас кинули в Девоне? Так переезжайте в Дамфриз! Брошенные из Энфилда, добро пожаловать в Эдинбург. Вы будете слишком заняты обустройством на новом месте, чтобы мучиться мыслями о Нем. Не подумайте, я о Нем даже не вспоминаю. Он уже в прошлом. Моя кампания по изгнанию духа Эда из моей жизни идет полным ходом. Прошло уже шесть недель с тех пор, как мы расстались, и я уже почти не помню его имя. Я сделала в точности то, что посоветовала той девушке, Келли, — вырвала его с корнем, как сорняк. Я даже не переслала ему свой новый адрес. Поэтому теперь все должно бы идти как по маслу. Если бы не одно «но»…

Вчера вечером я спускалась вниз по лестнице и испытала настоящий шок. До меня вдруг донесся голос Эда, совершенно отчетливо. Мое сердце пустилось в бешеный пляс.

— С тобой НЕВОЗМОЖНО жить! — кричал Эд. Я вцепилась в перила. — Я как будто в АДУ!

Я чуть не задохнулась, на лбу выступил пот. Как парализованная, я стояла в дверях кухни, вытаращившись на клетку Рудольфа.

— Понятия не имею, почему я на тебе женился, — пробормотала птица, покачивая головой. — Не говори так! Ты меня очень расстраиваешь, — теперь Руди передразнивал мой хнычущий голос. — Ради бога. Роуз, только не плачь, — умолял «Эд». Руди пружинил вверх-вниз на своей жердочке. — Ух, ух, ух. — До меня донеслись «мои собственные» всхлипывания. Руди расправил блестящие черные крылья. — Прошу тебя, Роуз, — добавил «Эд». — У нас все получится. Прошу, Роуз, не надо. Только не плачь.

В ужасе уставившись на Руди, я осознала жестокую правду: очевидно, он усваивал все очень медленно, но мы все-таки его довели. Я потянулась за книжкой «Ваш домашний скворец», чтобы проверить свой диагноз. «Молодые скворцы породы майна могут обучаться говорению и набирать словарный запас с большой задержкой, — объяснялось в книге. — Но не беспокойтесь — как только они начнут говорить, их уже ничто не остановит! — Черт. — Обычно они повторяют услышанное с энтузиазмом и восторгом, — продолжал автор справочника. — Поэтому будьте осторожны, выражаясь в присутствии птицы». Угу. Теперь уже слишком поздно.

— Проблемы, проблемы! — кричал Руди голосом Эда.

— Не будь идиотом, — ответила «я». — И снимай ботинки, прежде чем зайти в дом!

Я опять заглянула в справочник. «Дело в том, что скворцы породы майна — великолепные имитаторы. Попугаи передразнивают человека, но все равно похожи на попугаев, тогда как речь скворцов неотличима от человеческой».

— Анорексичка из Аксминстера! — визжал Руди. — И готовишь ты отвратительно. Даже крекер маслом не намажешь, не заглянув в долбаную книгу рецептов!

— Эд, это ТАК несправедливо!

— Но это правда!

Я в ужасе вытаращилась на Руди и тут поняла, какие последствия может иметь его внезапная говорливость.

— Ты эгоистка! — крикнул он, сверля меня глазами-бусинками.

— А ты грубиян, Руди, — ответила я. И накинула на клетку покрывало, чтобы заткнуть ему рот.

— Спокойной ночи! — прокричал он.

Когда мои семейные ссоры снова разыгрались у меня на глазах благодаря Руди, причем на полной громкости, я была потрясена до глубины души. Поэтому я сделала то, что всегда делаю, когда расстроена, — достала гладильную доску. Утюг скользил взад-вперед, выпуская двойную струйку пара, и я потихоньку успокаивалась. Когда у меня сильный стресс, нет лучшего лекарства, чем гора неглаженого белья. Я глажу все. Кухонные полотенца, трусики, носки. Один раз я даже попробовала погладить универсальные тряпочки для кухни, но они расплавились. Я всегда обожала гладить, и все мои подруги думают, что это определенно очень странно. Но моя мама невероятно гордилась порядком в доме и говорила: «Чистый дом — чистая совесть!» Так что, наверное, это у меня наследственное. И вот теперь, когда мой пульс пришел в норму, я вдруг подумала, как ужаснулись бы они с папой. Ведь мой брак продлился всего семь месяцев, в то время как они были женаты более пятидесяти лет! И еще интересно, что бы они подумали о моем муже — они так его и не увидели. Но ведь я появилась у них, когда они были уже в возрасте. Причем, когда я говорю «появилась», я имею это в виду не в принятом смысле слова. Они не произвели меня на свет, они меня удочерили, взяв из приюта, когда мне не было и шести месяцев. И могу сказать, что мое детство стало идиллией во всех отношениях. Жили мы небогато, но у меня были потрясающие родители — у нас был дом в Эшфорде, в графстве Кент. Отец был управляющим крупного обувного магазина, мама работала в мэрии. Ей уже давно сказали, что она не сможет иметь детей, и тут у них появилась возможность меня удочерить. Они мне сразу же признались, что я была приемным ребенком, так что обошлось без неприятных неожиданностей. По крайней мере тогда.

Когда я была маленькой, мои родители рассказали мне сказку о том, как к ним на улице подошла красивая дама и, увидев, как они несчастны оттого, что у них нет детей, спросила, не хотят ли они взять меня. Они взглянули — дама держала меня на руках — и сказали: «Какая милая малышка! Да, мы ее берем!» Они отнесли меня домой, и с тех пор мы зажили счастливо. Это была милая сказочка, и она очень долго не вызывала у меня сомнений. Я даже представляла себе изящно одетую женщину, которая ходит, держа меня на руках, и вглядывается в толпу в поисках самой доброй на вид пары, которой не терпится взять такую особенную девочку, как я. Искать было нелегко, потому что та дама была очень, очень придирчива, но наконец она заметила маму и папу. Одного взгляда на их добродушные лица было достаточно, чтобы понять: они то, что нужно.

Мама с папой были очень религиозны — на самом деле. Всегда ходили в церковь и говорили, что меня им послал Бог. И иногда я задумывалась — почему же Бог позволил моей настоящей маме меня отдать? Помню, раз или два я просила рассказать о ней, но лица у родителей вдруг становились такими смущенными, и они говорили, что ничего не знают. Я подумала, что мои расспросы задевают их чувства, поэтому никогда больше не спрашивала. Но я много о ней думала и была убеждена, что она поступила так по какой-то особенной причине. Воображала, будто она очень занята, потому что заботится о больных детишках в Индии и Африке. И хотя с мамой и папой я была блаженно счастлива, я все равно представляла себе, что в один прекрасный день моя «настоящая» мама (так я о ней тогда думала) придет меня навестить. Воображала, как она будет идти к дому, очень красивая, в платье с цветочным рисунком и белых перчатках, и я побегу по тропинке, чтобы поздороваться с ней, прямо как Дженни Эгаттер в фильме «Дети дороги». Только я буду кричать не «Папа! Папа!», а «Мама! Мама!» Потом она поднимет меня на руки и приласкает. От нее будет чудесно пахнуть духами, потом она снимет шляпку, и окажется, что у нее рыжие и очень кудрявые волосы, в точности как у меня: они будут словно бы выпрыгивать у нее из головы длинными пружинками, как у меня. И она воскликнет: «Роуз! Дорогая моя! Как же ты выросла!» Прижмет меня крепко-крепко и прикоснется к моей щеке своей. Мы зайдем в дом выпить чаю, и я покажу ей все свои рисунки, на которых изображена она — их у меня десятки, сотни, и я храню их в коробке под кроватью.

Я никогда не рассказывала об этом маме и папе, потому что знала, что они обидятся. Вместо этого я позволяла им повторять ту волшебную сказочку о том, как я стала с ними жить. Только позже я обнаружила, что это была всего лишь сказка.

Вам, наверное, не терпится узнать, как это произошло, но, боюсь, я не могу вам рассказать, потому что об этом не знает ни одна живая душа. Даже Эд. Даже близняшки. Я даже с родителями этого не обсуждала, хотя знала, что им все известно. Я всегда держала это при себе, потому что мне почему-то… стыдно. Когда мне исполнилось восемнадцать, я узнала кое-что о моей настоящей матери, и на этом все мои волшебные мечты о воссоединении развеялись как дым. Я развела костер, сожгла все свои рисунки и поклялась никогда ее не искать. И я никогда не буду ее искать.

Когда люди узнают, что я приемный ребенок, они иногда удивляются, почему я не хочу найти свою настоящую мать, тем более что мои приемные родители умерли. «Почему бы тебе все не выяснить?» — ошеломленно спрашивают меня. Но я всегда поражалась, почему это люди думают, что я горю желанием увидеться с женщиной, которая меня бросила. Это все равно что разыскивать грабителя, который умыкнул фамильные драгоценности, только чтобы пожать ему руку. Так что спасибо, нет, меня это не интересует. У меня были настоящие родители, их всего двое, и они умерли. Никогда, никогда не вспоминаю о своей «биологической матери», как сейчас модно говорить, иначе как с презрением.

Думаю, поэтому мне не хочется иметь своих детей. Я начисто лишена материнского инстинкта. Когда я была маленькой, то, конечно, воображала, как у меня будет куча детишек, но позднее мои чувства переменились. Некоторые приемные дети делают как раз наоборот и заводят большую семью, но, наверное, их история не так отвратительна, как моя. Все, хватит говорить о моей «настоящей» матери — вам, наверное, уже надоело, ведь мне самой это осточертело! Все, что вам нужно знать, — что у меня было прекрасное детство и потрясающие приемные родители.

Раньше я мечтала, чтобы они взяли еще одну маленькую девочку или мальчика, чтобы мне было с кем играть. Иногда я ощущала себя страшно одинокой и мне не хотелось быть единственным ребенком в семье. Помню, я как-то попросила маму и папу усыновить братика, но они ответили, что со мной одной хлопот не оберешься! На следующий день я каталась на велосипеде и на речке увидела утку с выводком утят. Их было восемь, они крякали и пищали, и мне было страшно завидно. Но, к счастью, вскоре после того я познакомилась с Беллой и Беа. Они поселились в соседнем доме, когда мне было восемь, а им по шесть с половиной. Уже тогда дружить с ними было захватывающе интересно не потому, что они были похожи как две капли воды, а потому, что беспрерывно ссорились. Собственно, так мы и познакомились. Как-то раз я гуляла в саду и услышала писклявые голоски, которые злобно пререкались.

— Барби УРОДИНА!

— Нет, никакая она не уродина. Она красивая и ДОБРАЯ. Это твоя Синди СТРАШИЛИЩЕ!

— Нет!

— Не нет, а да! У нее голова ОГРОМНАЯ!

— Потому что она очень УМНАЯ. Она ПО-ФРАНЦУЗСКИ говорить умеет!

— А Барби — ПО-АМЕРИКАНСКИ!!!

Я перелезла через забор и пораженно уставилась на них. Никогда в жизни не видела близнецов. На них были одинаковые голубые шортики, розовые футболки и сандалии каштанового цвета, а их короткие светлые волосы были заколоты красно-белыми полосатыми заколочками.

— Барби — ВРАЧ! И она летала в КОСМОС!

— А Синди — ВЕТЕРИНАР!

Девочки подняли глаза, увидели меня и прекратили спорить. Потом одна из двойняшек спросила: «А ты как думаешь?» Я пожала плечами. А потом сказала, что обе куклы-дурочки. Похоже, близнецы остались довольны. Как будто хотели, чтобы я их рассудила. С тех пор мне все время приходится это делать.

К двойняшкам меня тянуло в силу их завершенности — они не могли друг без друга, словно две скорлупки грецкого ореха. А вот я не знала, где моя половинка, моя двойняшка, не знала даже, на кого я похожа. Вдруг у моей настоящей мамы были еще дети, как две капли воды похожие на меня? Но Белла и Беа были идеальным единством, как Инь и Янь. Билл и Бен, Бука и Бяка. И, в точности как Бука и Бяка, они беспрерывно ссорились, но самое странное, что они делали это, держась за руки. С момента зачатия они были парой, и я представила себе, как они дрались и обнимались в утробе матери. И хотя их мама каждый день одевала их по-разному, они все равно переодевались во все одинаковое.

Вместе они делали абсолютно все. Если одна из близнецов хотела в туалет, другая ждала снаружи. Их мама не могла даже предложить им кусочек пирога — близняшки обязательно принимались обсуждать друг с другом это предложение. Бывало, я наблюдала, как они решают головоломку. Впечатление было такое, будто они — единый организм. Их головы соприкасались, четыре руки двигались совершенно синхронно. Было так трогательно, что они настолько самодостаточны, но вместе с тем в их жизни отыскалось место и для меня. Меня гипнотизировала их близость, и я глубоко завидовала этому — силе двоих. Сейчас двойняшкам тридцать семь, они стали настоящими красавицами, но с мужчинами им не везло. Когда они пришли ко мне в среду вечером, то, как обычно, начали жаловаться на судьбу.

— Никого мы найти не можем, — вздохнула Белла, когда мы втроем устроились на кухне. — Все равно ничего не получается.

— Мужчины не воспринимают нас по отдельности, — пожаловалась Беа.

— Неудивительно, — сказала я. — Вы одинаково выглядите, одинаково говорите, одинаково ходите, живете вместе и, когда звонит телефон, отвечаете похожими голосами: «Квартира двойняшек!»

— Это шутки ради, — оправдывалась Белла. — К тому же мы о-о-очень разные.

— Неужели?

— Например, Белла спокойнее, чем я.

— Это правда, — проникновенно произнесла Белла.

— Мы учились в разных университетах и до недавнего времени работали в разных местах. — Белла была журналистом, она занималась финансовыми проблемами, а Беа работала в банке. — К тому же у Беллы короткие волосы, а у меня до плеч; лицо у нее чуть поуже: она левша, а я правша: у нас разные точки зрения по многим вопросам.

— Это точно.

— Мы не один человек, разделенный на два тела, — яростно возмутилась Белла. — Но мужчины воспринимают нас именно так! А какие идиотские нам задают вопросы! Меня уже тошнит, когда мужики спрашивают, умеем ли мы читать мысли друг друга, чувствовать боль друг друга и менялись ли мы местами в школе.

— И спали ли с одним и тем же парнем! — фыркнула Беа, закатив глаза. — Понятно, что крутится в их несчастных маленьких умишках, когда они задают такие вопросы!

— Бывает, что они по-наглому заигрывают с нами одновременно! — сердито проговорила Белла. — Или пытаются нас поссорить.

Вот в чем загвоздка.

Сколько бы близняшки не жаловались на то, что у них нет бойфрендов, я уже давно обо всем догадалась. Хотя они обе утверждают, что хотят серьезных отношений, на самом деле это не так. Ведь им и вдвоем очень даже уютно, весело и приятно, и они понимают, что мужчина разрушил бы эту идиллию…

— Рудольф Валентино заговорил, — заявила я, меняя тему. И сняла покрывало.

— Не говори так со мной, Эд! — прохрипел Руди. — Бу-у, ху-у, ху-у. Роуз, посмотри правде в глаза, ты ненормальная! Нет, я НЕ вымыл посуду!

— Господи! — поежилась Белла. — Жуть какая. Наверное, у него стресс из-за переезда.

— Роуз, у тебя КРЫША ПОЕХАЛА! — вопил Руди. — Тебе самой нужно к ПСИХИАТРУ! Нет, тебе нужно написать в колонку экстренной помощи!

— Теперь видите, каково было жить с Эдом, — мрачно пробормотала я, угощая Руди виноградинкой.

— Хмм… да.

— Только представьте, мне приходилось выслушивать все эти дурацкие несправедливые нападки!

— У тебя проблемы, Роуз! — не унимался Руди. — И прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ убираться!

— Чушь собачья! — сказала я, взяла чистящее средство и принялась вытирать птичью клетку.

— Ммм… лучше тебе держать его подальше от потенциальных женихов, — с тревогой проговорила Беа.

Я выбросила старую газету.

— Угу.

— Это может их… отпугнуть.

За ужином — я купила луковый пирог и зеленый салат — разговор зашел о деньгах. Близняшки хотели найти помещение.

— Нам нужен офис, — сказала Беа. — Необязательно большой, но только так мы привлечем клиентов. Мы уже провели разведку в Кенсингтоне, но там все баснословно дорого, а денег у нас немного.

— И у меня тоже, — понимающе кивнула я. — Я сильно потратилась. Сегодня утром получила первый отчет по закладной — придется выплачивать девятьсот монет в месяц.

— Ничего себе, для одного человека это целая куча денег, — ахнула Белла.

— Да. — Мне поплохело. — Сама знаю.

— Но ты же догадывалась об этом, когда покупала дом? — не унималась она.

— Я была так расстроена, что особенно не задумывалась.

— Тебе хватит денег? — спросила Беа.

— С натяжкой. Все будет просто отлично, если я никогда больше не стану есть, покупать вещи, ездить в отпуск и никогда, никогда в жизни не пойду больше в ресторан. Девятьсот фунтов, — простонала я. — Я разорена. Может, мне поручат еще одну колонку, — размечталась я.

— Нет, — твердо отрезала Беа. — У тебя и без того работы по горло.

— Тогда придется ограбить банк. Или выиграть в лотерею. Или сделать удачное вложение в акции.

— Или найти соседку, — предложила Белла. Я вытаращилась на нее. — Сдай половину дома, и все будет в порядке.

— Точно, найди соседку — это выход, — согласилась Беа. Надо же — они даже не спорили! — Это поможет.

— Но после Эда я не смогу ни с кем жить.

— Ты и с Эдом жить не смогла, — заметила Беа. — Неужели ты думаешь, что с соседкой будет хуже?

— Роуз, — вмешалась Белла. — У тебя на верхнем этаже пустует огромная комната. Сдай ее какой-нибудь милой девушке.

— Я уже слишком взрослая, чтобы делить жилье с соседкой, — прохныкала я. — Еще не хватало подписывать яйца «Роуз Костелло». составлять график, кому мыть посуду, и грызться, чей черед пылесосить…

— Но ты же обожаешь пылесосить!

— … и ссориться, потому что телефон все время занят! Я совершенно не готова снова жить студенческой жизнью, — поежилась я.

— Но, Роуз, — медленно проговорила Беа, — ты никогда и не была студенткой.

И правда. Я собиралась изучать историю искусства в колледже в Сассексе, но провалилась на экзаменах, как я уже говорила, в восемнадцать лет испытав настоящее потрясение.

— Мы считаем, что ты должна найти соседку, — хором повторили двойняшки.

— Это исключено, — ответила я.

На следующее утро я получила вот это письмо.






Дорогая Роуз, меня тревожит одна проблема, и я подумал, не поможете ли вы мне. Одна из моих самых ценных клиенток превысила задолженность по счету. В настоящий момент долг составляет 3913.28 фунтов, в то время как сумма кредита была 2000 фунтов. Я не хочу давить на нее, потому что знаю, что она недавно переехала. Но в то же время мне кажется, что она должна разобраться со своими финансовыми делами. Вы, конечно, понимаете, что я стесняюсь говорить с ней лично, поэтому подумал, что вы мне поможете. У вас есть какие-нибудь предложения, как можно сократить задолженность моей клиентки? Большое спасибо за совет по такому деликатному вопросу. Я с нетерпением жду вашего ответа, Роуз.

Искренне ваш, Алан Дрю (региональный менеджер), банк «Нэт Вест», Эшфорд.

P. S. Пожалуйста, не печатайте мое письмо.





Ни чего себе я вляпалась! Почти четыре штуки! Это письмо все решило. Близнецы были правы.






Дорогой мистер Дрю, — написала я. — Большое спасибо за ваше письмо. Мне очень жаль, что у вас возникли проблемы с такой ценной клиенткой. Как бездумно с ее стороны пускать дело на самотек! Между прочим, у меня есть одна идея, которой я собираюсь с ней поделиться, и я уверена, что вскоре она сократит задолженность.





Я запечатала письмо, наклеила марку и отправила, а потом позвонила в «Кэмбервелл таймс».

Открыв газету в воскресенье утром, я тут же отыскала колонку «Сдается комната» и обнаружила, что мое объявление сплющили, как «Форд Кортину» в компрессоре, до непостижимых загадочных иероглифов.






ЮВ5. Блш О/К, осбнк люкс, блз трнс/маг/прк. Обр. н/з м/ж. 350 ф. в м., вкл. к/у. Т. 05949 320781





Я была не совсем уверена, что мой «осбнк» можно честно описать как «люкс». Люкс предполагает мраморные полы и джакузи с золотыми кранами, но женщина из газеты сказала, что так будет больше откликов. Я как раз перечитывала объявление и размышляла, от кого же получу ответ, когда опустили почту. На коврике лежала маленькая посылочка, адресованная мисс Б. Макдональд. Я отправилась к соседям отнести посылку. Но прорезь почтового ящика Макдональдов оказалась немного уже, чем у меня, и сверток не влезал. Я решила не пихать слишком сильно, чтобы не повредить содержимое, поэтому пригладила волосы и нажала кнопку звонка.

Уголком глаза я заметила, как дрогнула занавеска, и внезапно открылась дверь. На пороге стоял огромный золотистый Лабрадор с лапами размером с чайное блюдце и подозрительным выражением на морде. Я слегка поежилась, так как недолюбливаю собак, и внутренне приготовилась к тому, что пес бросится на меня, рыча и брызгая слюной, как Цербер. Но тут произошло нечто неожиданное. Лабрадор подошел ко мне, взял посылку у меня из рук, вошел в дом и аккуратно закрыл за собой дверь.

Я почувствовала сначала изумление, но потом легкую обиду и повернулась, чтобы уйти. Но, положив руку на калитку, вдруг услышала постукивание по оконной раме, и парадная дверь опять распахнулась. На пороге снова появился Зубастый, а за ним — очень красивая темноволосая женщина лет тридцати пяти в инвалидной коляске.

— Привет, я Беверли, — улыбнулась она. — Ты наша новая соседка?

— Да. Кстати, спасибо за открытку. Я Роуз.

— Это Тревор, — сказала она, показывая на собаку. — Поздоровайся с Роуз, Трев.

— Гав!

— Так это Тревор Макдональд? — изумленно спросила я. — О. — Тревор завилял хвостом. — Я только зашла занести посылку, — объяснила я. — Мне ее принесли по ошибке.

— Почему бы тебе не зайти в дом? Не бойся, мы не кусаемся — по крайней мере Тревор точно!

И прежде чем я придумала предлог отказаться, потому что наверняка она пригласила меня просто из вежливости, Тревор юркнул мне за спину и проводил внутрь, а потом подпрыгнул и закрыл дверь. Я последовала за Беверли, которая катилась на коляске по покрытому ковром коридору в кухню. Кухня была такая же, как у меня, — из светлого дерева с обеденной зоной под стеклянным куполом. Беверли налила в чайник воды и спросила, как я обустраиваюсь на новом месте. Сама она жила на Хоуп-стрит уже три с половиной года.

— Ты живешь одна? — спросила я.

Беверли развернулась, исполнив три ловких резких поворота. Я заметила, что на руках у нее велосипедные перчатки, и задумалась, с чего бы это.

— Нет, я живу здесь с Тревом. Он мой партнер. Правда, дорогой? — Он встал на задние лапы и лизнул ее в ухо. — Чай или кофе?

— Хмм… кофе, пожалуйста.

— Принесешь, Трев?

Тревор открыл нижний шкафчик, потянув за веревочку, привязанную к ручке, виляя хвостом, достал маленькую баночку «Нескафе» и передал ее Беверли, захлопнув дверцу.

— Ты уже освоилась в наших местах? — спросила Беверли.

Я вытаращилась на собаку, которая, в свою очередь, завороженно таращилась на хозяйку.

— Хмм… нет, вообще-то, нет, — рассеянно ответила я. — Раньше я жила в Патни.

— Где именно?

— На Бленхейм-роуд.

— Ого, шикарный район. Большие, роскошные дома.

— Да, — с горечью проговорила я. — Действительно роскошные.

— Так что же привело тебя в Кэмбервелл?

— Мои… обстоятельства изменились.

— То есть ты с кем-то рассталась.

— Д-да…

— И что же произошло?

Что произошло? Мой муж оказался негодяем, вот что произошло!

— Ну, я…

— Извини, — со смехом произнесла она. — Можешь мне не рассказывать. Я лезу не в свое дело, но это все от скуки, понимаешь.

— Ничего страшного, я расскажу, — вдруг выпалила я, обезоруженная ее откровенностью. — Мой муж завел интрижку.

— О, дерьмо.

— Да. О, дерьмо. Точнее нельзя сказать. Мы разошлись, и впереди развод.

— Как долго ты была замужем?

Лучше спросите, как коротко.

— Хмм… чуть меньше года.

— Понятно… А ты что-нибудь знаешь о Кэмбервелле? — перевела она разговор, почувствовав мое смущение.

— Немного. Мне просто понравился дом.

— Тогда я расскажу. Кэмбервелл называют «краем источников», потому что раньше здесь было множество источников и ключей, один из которых, по преданию, обладал лечебной силой, поэтому больные и инвалиды приходили к нему в надежде вылечиться. Но мне это не очень-то помогло! — добавила она с переливчатым смешком. — В восемнадцатом веке здесь были одни луга и ручьи, здесь водилась бабочка, получившая название «Краса Кэмбервелла», и эти края вдохновили Мендельсона на сочинение «Весенней песни». Но в девятнадцатом веке район стал застраиваться и с тех пор считается не очень-то престижным. Но здесь есть много интересного. Нам тут очень нравится, да, Трев? Дай мне молока. — Тревор протянул ей пакет молока. — Плюсы — чудесная архитектура, георгианский стиль, много парков. Минусы — мало приличных магазинов, непрерывный вой полицейских сирен и автомобильных сигнализаций.

Мне было нелегко сосредоточиться на рассказе Беверли, поскольку я все еще не могла отвести глаз от собаки. На кухне работала стиральная машина, которая только что остановилась. Тревор нажал носом на кнопку блокировки двери, открыл дверцу и сейчас зубами вынимал мокрое белье.

— Молодец, Трев, — похвалила Беверли. Тревор бросил белый лифчик в красную пластиковую корзинку. — Повесим через минуту. Если хочешь узнать последние сплетни с Хоуп-стрит, я знаю все, — со смехом добавила она.

— Нет, не очень, — соврала я.

— Не притворяйся. Ты же ведешь колонку психологической помощи? Я тебя узнала. Иногда читаю вашу газету. Итак, дом номер четыре, напротив, — это Кит. Он компьютерщик и по выходным называет себя «Кей». Дом номер шесть — там живет этот репортер, как же его… из «Ньюснайт». Он разводится. Дом номер девять — дипломированный бухгалтер, его жена сбежала со священником. Дом номер семнадцать — педикюрша. Однажды делала педикюр самой Ферджи[7 - Фержди — Сара Фергюсон, герцогиня Йоркская, бывшая супруга принца Эндрю, среднего сына королевы Елизаветы II.]. Номер двенадцать — Джоанна и Джейн, адвокатши по трудовым вопросам. И лесбиянки.

— Понятно. Что ж, спасибо, — слабо пробормотала я, все еще загипнотизированная действиями собаки. Тревор… — такой умный, — робко добавила я.

Тревор сунул голову в стиральную машину и появился, держа в зубах розовую наволочку.

— Трев — гений, — кивнула Беверли. — Но он прошел специальное обучение. И если тебе любопытно, а тебе наверняка любопытно, я оказалась в инвалидном кресле из-за неудачного прыжка с парашютом.

— Ой… мне вовсе не было любопытно, — солгала я и взяла печенье.

— Ничего, — ответила она. — Меня это не волнует. Это же естественно, поэтому я сразу же всем рассказываю, и тогда лишних вопросов уже не возникает. Это произошло два с половиной года назад.

— Мне очень жаль, — пробормотала я. Бедняжка.

— Никто не был виноват, всякое в жизни случается. Я рискнула — это была благотворительная акция, — прыгнула, и парашют раскрылся слишком поздно. Удар о землю был слишком силен. Но самое забавное, — добавила она с добродушной усмешкой, — что деньги от этих благотворительных прыжков должны были пойти на постройку новой больницы для тех, кто перенес травмы позвоночника!

— Ну надо же, — промямлила я. Господи, неужели она думала, что я рассмеюсь?

— Такая ирония! — беззаботно продолжала она. — И кстати, мне удалось собрать кучу денег. Я выписала чек, лежа на больничной койке. Десять месяцев провела в больнице, — добавила она. — Потом пришлось думать, как жить дальше. Я даже рада, правда, я очень рада, потому что все могло быть намного хуже. Во-первых, я жива, а могла бы разбиться насмерть. Во-вторых, у меня паралич только нижних конечностей, а не всех четырех. В-третьих, мне уже не нужен катетер, и я могу жить самостоятельно. К тому же врач сказал, что я смогу иметь детей.

— У тебя есть бойфренд?

— Нет. После несчастного случая он продержался девять месяцев. Но я всегда знала, что он уйдет. — Беверли весело продолжала свою историю. — В ту самую минуту, когда меня вывезли из операционной, я поняла: Джефф смоется. Так и произошло. Конечно, было подло сбежать с моей любимой медсестрой, но подумай, чего в жизни не бывает!

Черт, что-то она разоткровенничалась. Признания выскакивали у нее изо рта, как шарики из автомата для игры в пинг-понг. Я как будто попала на телешоу.

— Хмм… Мне очень жаль, — бессильно повторила я.

— Но я решила не раскисать. Мне понравился этот дом, и мне идеально подходит его ранняя викторианская архитектура — нет лестницы к входной двери и нет подвала. Туалет у меня на первом этаже. И есть специальный подъемник в спальню — там у меня еще одна коляска. Дом пришлось слегка модифицировать. К примеру, стол на кухне чуть ниже, но внутренние двери я не расширила, поэтому и ношу перчатки. Не хочу жить в «доме для инвалида». Но у меня есть специальный въезд в душевую кабину, и я переделала двери на веранду, чтобы легче было выезжать на улицу.

— Ты меня поражаешь. — Я была ошеломлена ее мужеством. — Но, наверное, тебе часто об этом говорят.

— Я смирилась, только и всего. Раньше я была озлоблена, но полгода назад взяла Тревора из приюта. Он обучался по программе «Лапа помощи». Его выбросили на улицу, — добавила она. — Нашли на шоссе трехмесячным щенком.

— О! Бедняжка, — сказала я. — Бедный маленький щеночек, — добавила я, хотя на самом деле собак не люблю.

— Раньше он был поводырем, — объяснила Беверли, — но у него плохо получалось.

— Как это?

Она взглянула на Тревора и понизила голос.

— Он совершенно не умел переходить дорогу. Вообще-то, — мрачно добавила она, и Тревор потупился в пол, — до меня у него было три хозяина. Но ему гораздо больше нравится быть собакой-помощником, верно, Тревор?

— Гав!

Я наблюдала, как он смотрит на Беверли и ждет следующей команды. Как будто она была кинозвездой, а он — ее самым преданным поклонником.

— Он так тебе верен, — вздохнула я. — И любит тебя по-настоящему.

— Но я люблю его вдвое сильней. — Тут раздался телефонный звонок. Тревор поплелся в прихожую и вернулся, сжимая в зубах беспроводную трубку. Беверли взяла телефон, коротко с кем-то переговорила и положила трубку. — Извини, — сказала она. — Это с местной радиостанции. Хотят взять у нас интервью. Я не против, ведь у меня куча свободного времени, и лишняя реклама обществу «Лапа помощи» тоже не повредит. Это совсем новый благотворительный фонд, — объяснила Беверли. — И им нужны хорошие отклики в прессе. И мы не против, правда, Трев? Кстати, можно я запишу твой телефон? — спросила она. — Так, на всякий случай.

— Конечно. — Я назвала ей свой номер, она записала его в электронную телефонную книжку, и Тревор отнес трубку на место.

— Ты работаешь? — спросила я, поднимаясь и направляясь к выходу.

— Конечно. Секс по телефону.

— Правда?!

— Нет! Пошутила! — Она рассмеялась. Даю дистанционные уроки английского для иностранцев. Скучно до одури, но помогает платить по счетам.

— А раньше чем занималась?

Беверли покачала головой, и впервые за этот час ее улыбка потускнела.

— Была учителем физкультуры, — ответила она.

Это объясняет таинственное сожжение хоккейных клюшек, подумала я, открывая дверь своего дома несколькими минутами позже. Встреча с Бев одновременно вдохновила меня и высосала из меня силы. Я с ужасом обнаружила, что к одежде прилипла шерсть Тревора. Я осторожно сняла все волоски до одного щеточкой, потом пинцетом и прослушала автоответчик.

— Привет! Я увидела ваше объявление в газете, меня зовут Сьюзен… Привет, меня зовут Том, и я работаю фармацевтом… Добрый день, это Дженни, я мать-одиночка…

Меня не было всего час, и за это время я получила три отклика. За выходные набралось еще двенадцать, и я назначила встречи с пятью претендентами. Первым был унылого вида инженер по имени Стив. Он осмотрел весь дом, облазил все мои шкафчики на кухне — чертов хам! — как будто собирался покупать дом, а не снимать комнату. Потом пожаловал Фил, выглядел он многообещающе, но все время пялился на мои ноги. Актер по имени Квентин оказался ничего себе, но ненавидел птиц и курил. Потом появилась Энни, двадцати трех лет, у которой все было «зашибись». Дом был «зашибись», комната «зашибись». Энни работала в маркетинге, и это тоже было «зашибись». Через пять минут мне захотелось заколоть ее, но вместо этого я улыбнулась и сказала, что «обязательно позвоню».

— Это будет зашибись, — ответила она.

Я помахала ей на прощание, скрипя зубами. Еще был Скотт из секты «Рожденные заново», который намеревался проводить молитвенные собрания по понедельникам вечером, и студентка художественной школы Кэмбервелла с двумя кошками. Разочаровавшись во всех претендентах, я отправилась в местный спортзал, куда совсем недавно записалась на занятия по кикбоксингу.

— ВДАРИМ! И ВМАЖЕМ! И ВДАРИМ! И БЛОКИРОВКА! — кричал наш инструктор Норман по прозвищу Бешеный. — ВДАРИМ! И ВМАЖЕМ! И ВДАРИМ — и ВДАРИМ!! Вперед, девочки!

Я мутузила боксерскую грушу в зеркальной студии и представляла себе, что это Эд. В воображении я вламывалась в его дом одним ударом ноги и давала Мари-Клер Грей пинок под зад, от которого она улетала аж в Бэттерси. Если бы не эта вероломная маленькая сучка, мы с Эдом были бы до сих пор женаты и мне не пришлось бы делить свой дом с каким-то незнакомцем, которого я, возможно, возненавижу.

— Роуз, у тебя удар что надо! — похвалил меня Норман, когда занятие подошло к концу. Я вытерла пот с глаз нарукавной повязкой. — Раньше уже боксировала?

— Пару раз.

— Что ж, поверь мне, девочка, твоим ударом можно бронированную дверь проломить.

Расцветая от гордости, я приняла душ, переоделась и уже собралась выйти из клуба, когда мой взгляд привлекла записка, написанная от руки и прикрепленная к доске объявлений:






ИЩУ комнату в отдельном доме, юго-восточный Лондон. Очень спокойный, аккуратный молодой человек. До 400 фунтов в месяц. Обязательно: тихие соседи. Спрашивайте Тео, 07711 522106.





Я записала номер, позвонила Тео и договорилась, что в семь часов следующим вечером он придет посмотреть дом. Без пяти семь зазвонил дверной звонок, и я распахнула дверь. К моему удивлению, на пороге стояли сразу два хорошо одетых молодых человека. Очевидно, Тео решил привести с собой друга.

— Добрый вечер, мадам, — вежливо произнес один из них и протянул мне брошюрку. — Вы слышали Добрую Весть?

Я обвела их холодным взглядом. Я не против, чтобы меня вербовали в политические партии перед выборами. И не возражаю, когда бездомные предлагают купить у них супершвабры. Не имею никаких претензий к детишкам из благотворительных фондов или социальным работникам, собирающим средства. И даже соглашаюсь участвовать в социологических опросах, а на Хеллоуин всегда угощаю ряженых, играющих в «Угощенье или смерть». Но кого я ненавижу, так это Свидетелей Иеговы. Увидишь их на пороге — и день испорчен.

— Вы слышали Добрую Весть? — повторил юноша.

— Извините, я буддистка, — соврала я.

— Но мы бы хотели, чтобы вы узнали о могуществе Иеговы.

— Спасибо, нет. Пока.

— Но это займет всего пять минут вашего времени.

— Нет, не займет.

Я захлопнула дверь. Через десять секунд в дверь опять позвонили.

— Можно мы придем в более удобное время, чтобы поделиться Доброй Вестью о пришествии Господнем?

— Нет, — отрезала я. — Нельзя. — Я чуть не выпалила, что, расскажи я о недавних происшествиях в своей личной жизни, и полмира навсегда потеряет веру в Бога, но вовремя прикусила язык. — Пока, — многозначительно проговорила я, закрыла дверь, и уже была на полпути к кухне, как… бзззззз!! Чтоб им сдохнуть!

— Эй, вы что, не понимаете слова «нет»? Пошли в задницу! — прошипела я сквозь щелочку в двери. — Ой. — На пороге стоял молодой человек лет двадцати пяти. Похоже, он нервничал. — Извините, — пробормотала я, снимая цепочку. — Я думала, это Свидетели Иеговы. Терпеть их не могу.

— Нет, это я… Тео.

— Разумеется.

Он был примерно пяти футов одиннадцати дюймов роста, блондин с короткой стрижкой-ежиком. Прямой красивый нос и голубые глаза, скрытые за очками в стальной оправе. Он был похож на мальчика с рекламы молочного шоколада. По-моему, он немного стеснялся, но был очень опрятно одет. А когда он прошел в дом и протянул руку, я с удовлетворением заметила, что у него чистые аккуратные ногти. Я показала ему дом. Он говорил с легким северным акцентом, хотя я никак не могла понять с каким. Он объяснил, что работает бухгалтером в маленькой компьютерной фирме в Сохо и комната нужна ему немедленно.

— А где вы сейчас живете? — спросила я, провожая его в гостиную.

— На Кэмбервелл-гроув. У друга. Он очень добр ко мне, и у него большая квартира, но мне кажется, нужно жить самостоятельно. Дом — супер, — вежливо произнес он, когда мы поднимались по лестнице. Супер? Да ладно. — Вы давно здесь живете?

— Всего месяц.

Ему понравилась комната — просторная, с обоями в полоску лимонного цвета, старым папиным буфетом и маленькой двуспальной кроватью.

— Супер, — повторил он, одобрительно кивая. И я поняла, что у него просто любимое словечко такое. — Хороший вид, — добавил он, выглядывая из окна.

— Вы из Манчестера? — спросила я, проявив вежливое любопытство.

— Нет, с другой стороны Пеннинских гор — из Лидса.

Мы спустились на первый этаж, и я решила, что он милый, вежливый, на редкость занудный и потому идеально подходит на роль жильца.

— Вам понравилась комната? — спросила я, разливая кофе.

— Ммм… да, — ответил он, взглянув на Руди, который, слава богу, спал.

— Тогда скажу сразу. Я очень, очень занятой человек, — объяснила я, — и веду тихий образ жизни. Если вы переедете ко мне, я гарантирую, что не буду вам мешать и оставлю вас в покое при том условии, если и вы оставите в покое меня, во всех смыслах, о'кей? — Он нервно кивнул. — Хорошо, — сказала я и достала свой список. — Есть ли у вас хоть одна из следующих вредных, антисоциальных и потенциально опасных привычек? Вы 1) курите? 2) принимаете наркотики? 3) оставляете грязную посуду в раковине? 4) не моете за собой ванну? 5) пачкаете раковину зубной пастой? 6) испытываете неприязнь к птицам? 7) включаете музыку на полную громкость? 8) таскаете чужое молоко? 9) таскаете чужие яйца/хлеб/деньги? 10) не опускаете сиденье унитаза? 11) забываете выключить утюг? 12) забываете потушить свечи? и 13) забываете запереть входную дверь?

— Гхмм… нет, нет, нет. — Он замялся на мгновение. — Нет, нет, нет… Извините, повторите еще раз пункт 7. — Я повторила. — Тоже нет. Ну… нет, нет. Не-а… нет, нет и… ну, нет.

— Отлично. У вас есть мобильный телефон? Я не хочу, чтобы вы пользовались моим домашним телефоном.

— Да.

— Вы часто смотрите телевизор?

Он отрицательно покачал головой:

— Так, время от времени документальные фильмы и новости. Но по вечерам я пишу, поэтому мне и нужно было тихое местечко.

— Понятно. И наконец, — мне неудобно говорить об этом, но я не хочу, чтобы здесь оставались на ночь женщины. Имеются в виду ваши подружки.

По-моему, он был в замешательстве.

— Подружки? — переспросил он. — О, нет. — Он вздохнул с облегчением и скорчил гримасу. — Нет, такой проблемы не возникнет. Это уж точно.

— Что ж, тогда все в порядке. Я очень рада сообщить вам, что вы — разумеется, по представлении рекомендательных писем — можете занять комнату.

— Ой. Как-то неожиданно, — спохватился он. — Разве вы не хотите подумать хорошенько?

— Уже подумала.

— Ну…

— Я быстро принимаю решения.

— Понятно. Ну…

— Вам нужна комната или нет? — выпалила я.

— Вообще-то, я не уверен.

Чертов придурок!

— А что тут сомневаться? — настаивала я.

— Дело в том, что я бы хотел подумать хорошенько, вот и все.

Подумать? Тоже мне, хлюпик!

— Мне нравится комната, — честно объяснил он. — И ваш дом — просто супер, но я не думал, что придется решать так сразу.

— Что ж, боюсь, придется.

— Что?

— Я уже объяснила, что я — чрезвычайно занятой человек, поэтому мне хочется уладить этот вопрос сегодня же.

— О. — Он растерялся. — Понимаю.

Внезапно зазвонил телефон, и я поднялась с места. Мне показалось, будто он вздохнул с облегчением.

— Наверное, еще кто-нибудь звонит по поводу комнаты, — бросила я. — У меня тысячи предложений. — Я вышла в прихожую, осторожно прикрыла за собой дверь и сняла трубку.

— Алло? — произнесла я. Тишина. — Алло? — повторила я. — Алло? — проговорила я чуть громче. Плохая связь, подумала я, но вдруг услышала, как кто-то дышит. — Алло, — проговорила я в последний раз и бросила трубку. Как странно. Наверное, ошиблись номером или на линии неполадки.

— Точно, — беззаботно проронила я, возвращаясь на кухню. — Звонили по поводу комнаты. С тех пор как появилось объявление, мне позвонили больше двадцати желающих. Так о чем мы говорили? Ах да. Вам нужно было время на раздумья. Вы вроде как сомневались. Так, значит, на том и расстанемся? — мило проворковала я.

— Ну, нет… Я…

— Послушайте, Тео, у меня дела. Вам нужна комната или нет? Просто ответьте: «да» или «нет»?

Тео вытаращился на меня на несколько секунд и моргнул. Потом вдруг улыбнулся какой-то странной перекошенной улыбочкой.

— Ну, да. Наверное, да.




Глава 4


— Вы слушаете радио «Лондон», — объявила Минти Мэлоун. Во вторник, через неделю, я сидела в студии на первом этаже на Сити-роуд. — В эфире снова программа «Спросите Роуз» по звонкам слушателей, которая выходит два раза в неделю поздно вечером. Ведущая — Роуз Костелло, добрая фея «Дейли пост». У вас проблемы? Звоните по номеру 0200 222222 и спросите Роуз.

Часы показывали пять минут двенадцатого, и мы были в эфире уже час. Звонила Мелисса, которая сомневалась, принимать ли ей католичество, Дениз, которая начала лысеть, Нил, который никак не мог завести подружку, и Джеймс — он думал, что он гей. Потом позвонили Джош, жокей, по уши завязший в долгах. Том, который ненавидел своего отца, и Салли, жертва нервного срыва, — все как обычно. На экране компьютера высвечивались и вспыхивали имена звонивших.

— На первой линии, — представила Минти, — Боб из Далвича.

— Привет, Боб, — сказала я. — Чем могу помочь?

— Знаете, Роуз, — неуверенно начал он. Я царапала кое-что в блокноте. — Я довольно… как это сказать… крупный парень… — Понятно. Еще один толстяк с заниженной самооценкой. — И на работе надо мной подшучивают.

— Понимаю.

— Так вот, там есть одна девчонка, настоящая красотка, и, по-моему, я ей нравлюсь. Она всегда так мила со мной. Но проблема в том, что всякий раз, когда я собираюсь с духом и зову ее на свидание, она придумывает какой-то предлог и отказывается.

— Боб, вы говорите, что вы крупный парень, — сколько вы весите?

— Ну, примерно… — Я слышала, как он издает какие-то странные хомячьи звуки. — … семнадцать стоунов.

— А рост?

— Пять футов десять дюймов.

— Тогда неудивительно, что над вами подшучивают! Не хочу быть жестокой, Боб, но это правда. Я понимаю, что вам хочется от меня услышать. Что эта девушка полюбит вас за то, что у вас такое великое сердце. Но боюсь, ваши великанские размеры слегка помешают ей это увидеть. Откровенно говоря, думаю, единственная причина, почему она так мила с вами, — это просто жалость, Боб. Поверьте, ни одна уважающая себя женщина — тем более «настоящая красотка» — не покажется на людях с борцом сумо. Вот номер организации «Не робей — похудей!»… — Я скосила глаза в блокнотик, — … 0845 712 3000. Я хочу, чтобы вы немедленно позвонили по этому телефону. Даете слово?

Боб тяжело вздохнул.

— О'кей, Роуз. Даю слово.

— И еще, Боб, через месяц вы позвоните нам снова и расскажете всем, что потеряли первый стоун.

— О'кей, Роуз, я так и сделаю. Вы правы.

— Молодец, Боб, — похвалила Минти, — а теперь послушаем Мартину, она звонит по третьей линии.

— Смелее, Мартина, — подбодрила я.

— Привет, — проговорила она дрожащим голосом. — Я звоню, потому что только что узнала, что не могу иметь детей.

На мгновение в воздухе повисло молчание. Клянусь, я чувствовала слезы у нее на глазах.

— Мартина, сколько вам лет?

— Тридцать два.

— И вы перепробовали все способы лечения от бесплодия?

— Да. Но понимаете, в подростковом возрасте у меня был рак, и поэтому врачи бессильны.

— Что ж, я бы хотела помочь вам, Мартина, поэтому оставайтесь на линии. Вы хотите поговорить об этом — о том, что узнали плохую новость?

— Нет, — ответила она. — Я уже потихоньку примиряюсь с судьбой. Дело в том, что я хотела бы взять приемного ребенка, но мой муж не в восторге от этой мысли.

— Он объясняет почему?

— Потому что его самого усыновили и у него были проблемы с приемными родителями. И он думает, что, если мы возьмем приемного ребенка, это повторится.

— Но проблемы могут возникнуть и с родными детьми. Они могут заболеть — упаси боже, — провалить экзамены или убежать из дома. Жизнь полна проблем, и нельзя отказываться от возможности обрести счастье лишь из страха, что что-то может вдруг пойти не так.

— Я знаю, — проговорила она с дрожью в голосе. — То же самое я объясняла своему мужу.

— Мне кажется, вы чудесный человек, Мартина, и я уверена, из вас получится прекрасная мама.

Она тихонько всхлипнула. Черт, зачем я только это сказала. Сейчас ее прорвет ниагарским водопадом.

— Наверное, — зарыдала она, — но мой муж не желает и думать о приемном ребенке, а я знаю — это моя единственная возможность.

Я взглянула на Минти — она была на третьем месяце беременности. Ее лицо было полно сострадания.

— Мартина, а у вас с мужем хорошие отношения? — спросила я.

— Да, — прошептала она. — В общем и целом, да.

— Когда вы впервые заговорили об этой проблеме?

— Месяц назад. Раньше мы никогда об этом не разговаривали, потому что надеялись, что, возможно, у меня все в порядке. Но потом я получила окончательные результаты анализов из больницы, там говорилось, что мои шансы зачать равны нулю.

— Тогда дайте мужу еще немного времени. Ему нужно все обдумать. Мужчины любят сами принимать решения. Вот мой совет — не паникуйте, не давите на него, так как он может замкнуться в ответ. И думаю, вам обоим не помешает поговорить с представителями Национальной организации психологической помощи приемным детям и родителям, телефон… — я пролистала записную книжку, — … 01865 875000. Обязательно позвоните, Мартина.

— Хорошо. — Мартина шмыгнула носом. — Спасибо.

— Линия может быть занята, поскольку сейчас проходит Общенациональная неделя усыновления, но, если вы оставите свой номер, вам непременно перезвонят. Кстати, Мартина, я тоже приемный ребенок, и у меня никогда не было проблем. У меня было прекрасное детство, замечательные родители, и я уверена, у ваших детей все тоже сложится чудесно.

— О, спасибо, Роуз, прошептала она. — Очень надеюсь. — И только я собиралась перейти к следующему звонку, как Мартина выпалила: — Но мне кажется, настоящая причина, почему мой муж так негативно относится к усыновлению, в том, что он так и не нашел свою настоящую мать.

— О…

— Он до сих пор не может примириться с тем, что она от него отказалась, — это словно гноящаяся рана. Он редко говорит об этом, но, думаю, его это глубоко уязвляет, и вопрос об усыновлении ребенка всколыхнул старые обиды.

— Понятно… что ж… спасибо за звонок, Мартина, и я… ммм… желаю вам удачи. А теперь послушаем Пэм на пятой линии. Что вас тревожит, Пэм?

— Проблема вот в чем. Мне за тридцать, я не замужем и работаю художником-дизайнером. Я внештатный сотрудник и работаю дома.

— Угу.

— Но недавно я познакомилась поближе с нашим почтальоном…

— Угу?

— И он мне очень нравится.

— Понятно.

— Я даже встаю пораньше, чтобы с ним повидаться.

— Наверное, это очень утомительно.

— Не то слово! Еще я придумала посылать самой себе посылки, чтобы он стучал в мою дверь. Я влюблена по уши, — добавила она.

— Так в чем же проблема?

— Он женат — по крайней мере, я подозреваю, что женат. Скажем так: на левой руке у него кольцо.

— Точно. Женат, — сказала я.

— Но он прелесть, Роуз, я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. Что мне делать?

— Что ж, дорогая, думаю, вам нужно вернуться к реальности. Не сомневаюсь, что ваш мачо-почтальон красавец хоть куда, но на вашем месте я бы навесила на него штамп «Вернуть к отправителю» и поискала свободного мужчину. Послушаем Кэти на третьей линии. В чем проблема, Кэти?

— Проблема в том, Роуз, что меня бросил муж!

— Мне очень жаль.

— Не знаю, с чего это вам жаль, потому что вы сами ему это посоветовали!

— Что?

— Пару недель назад мой муж написал вам письмо в «Дейли пост», и вы посоветовали ему развестись.

— Извините, но я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Вы ответили, что он должен уйти от меня. Он спрятал письмо, но я его нашла. Это вы виноваты! Его зовут Джон. — О господи, теперь я вспомнила — это же Джон, которого бьет распутная жена! — Какого черта вы о себе воображаете, если думаете, что можете указывать другим людям, как жить?

— Я не указываю. Люди делятся со мной своими проблемами; я слушаю и даю совет.

— Значит, вы дали ему дерьмовый совет! Вы что, совсем свихнулись, приказываете мужьям бросать жен, вы… разрушительница семей!

Я взглянула на Минти: она закатила глаза и покачала головой.

— Кэти, — произнесла я, чувствуя, как скачет сердце, — я не приказывала вашему мужу вас бросать. Насколько я помню из его письма, он уже принял решение уйти от вас.

— Но вы помогли ему решить окончательно. Он бесхребетный слабак, так что, если бы вы ему не написали об этом черным по белому, у него никогда бы смелости не хватило.

— Не уверена, что это правда. К тому же, если вы сами называете его бесхребетным слабаком, почему вы хотите, чтобы он оставался вашим мужем?

— Потому что он мой муж — вот почему! Но теперь он меня бросил из-за тебя… ты… ты… идиотка!

Мое лицо горело.

— Кэти, если вы разговариваете с мужем так же, как сейчас со мной, я поражаюсь, почему он не ушел от вас несколько лет назад!

— Ты злодейка, злодейка! — не унималась Кэти.

— На третьей линии Фрэн, — вмешалась Минти, через стекло показывая продюсеру Уэсли, будто перерезает себе глотку. — Фрэн, добрый вечер…

— Привет, Минти.

— Долбаная разрушительница семей, Роуз Костелло… — Почему Уэсли никак ее не вырубит? — … ты еще ПОЖАЛЕЕШЬ!

Ничего себе! Услышав угрозу, Минти с тревогой взглянула на меня, но я лишь закатила глаза и пожала плечами.

— Привет, Фрэн, — произнесла я, отхлебнув огромный глоток бесплатного фраскати. — Чем могу помочь?

— Дело в том, — надломленным голосом проговорила Фрэн, — что меня бросил жених.

— Когда?

— Шесть месяцев назад.

— Прошло уже немало времени.

— Знаю. Но я никак не могу… оправиться от этого.

— Как долго вы были вместе?

— Почти два года. Он ушел от меня к окулисту, которая лечила нас обоих, — горестно добавила она. — Я была слепа и ничего не видела. — Минти с трудом удерживалась от смеха. — Я в жуткой депрессии, — всхлипнула Фрэн. — Каждый вечер сижу дома и извожу себя — никак не могу… забыть.

— Фрэн, — сказала я, — легко сказать, но тяжело сделать. Но вы должны двигаться вперед.

— Но я не могу, потому что после этого я чувствую себя… ничтожеством. И во всем виню саму себя.

— Фрэн, почему вы берете вину на себя?

Повисло удивленное молчание.

— Не знаю, мне так кажется, и все.

— Фрэн, — твердо проговорила я. — Не надо этого делать. Если вам обязательно хочется найти виновного, в такой ситуации намного полезнее винить других. Во-первых, вашего бывшего, — это вполне естественно, — и, разумеется, другую женщину. Можете обвинять правительство, судьбу, плохую карму или неудачную планировку квартиры по фэншуй. Если ничего не помогает, валите все на глобальное потепление — но никогда не вините саму себя. Договорились?

— О'кей, — ответила она, слабо хихикнув.

— Можно я скажу пару слов? — вмешалась Минти. — Фрэн, три года назад я пережила ужасный разрыв. Мой жених меня бросил, причем в день свадьбы.

— Господи! — Фрэн была в шоке.

— Вот-вот. Но знаете, это самое лучшее, что когда-либо случалось со мной в жизни, потому что, если бы этого не произошло, я бы не познакомилась с одним потрясающим мужчиной. И я знаю, что вы тоже обязательно встретите хорошего человека.

— Надеюсь. — Она шмыгнула носом. — Я так несчастна.

— Фрэн, — сказала я. — Это ненадолго. Разбитое сердце — болезнь излечимая. И помните, ваш бывший — не более чем ваш бывший, потому что он вам не подходит, иначе вы до сих пор были бы вместе. Но пережить разрыв нелегко, — продолжала я, подумав об Эде. Сердце сжалось. — Вам нужно разработать стратегию, чтобы излечиться. Было ли в нем что-то, что вам не нравилось?

— Безусловно! — оживилась Фрэн. — Очень и очень многое!

— Отлично. Составьте список его недостатков и, когда будете готовы, обзвоните его друзей и прочитайте им список, чтобы проверить, не упустили ли вы чего-нибудь. Пусть они добавят свои негативные комментарии. Спросите также своих родственников. Потом соседей — со всей улицы и продавцов окрестных магазинчиков. Повесьте список на видном месте. Далее — оторвите зад от дивана! Запишитесь в спортзал, как сделала я, желательно на тайбо или кикбоксинг. Забейте своего инструктора до звездочек в глазах. Поверьте, Фрэн, это поднимет вам настроение. Ведь лишь когда вы будете ощущать себя счастливой и уверенной, в вашей жизни появится достойный мужчина.

— О'кей, — вздохнула Фрэн. — Вы правы. Как вы думаете, может, мне позвонить кому-нибудь из своих бывших партнеров? — добавила она. — Некоторые из них были бы не прочь со мной увидеться.

— Позвонить ли вам кому-нибудь из бывших? — медленно повторила я. — Нет, — отрезала я. — Ни в коем случае.

— О. Почему же?

— Потому что вы нарушите одну из Десяти Заповедей Брошенной Женщины: «Не Звони Бывшим Бойфрендам Своим».

— Почему нет?

— Потому что, возможно, они поменяли пол, или попали в тюрьму, или облысели, или умерли. Но хуже всего — вы можете обнаружить, что ваш бывший счастливо женат и у него двое детей! Поэтому не стоит вспоминать о бывших бойфрендах, Фрэн. Направьте всю свою энергию на то, чтобы найти нового мужчину.

— И на этой положительной ноте мы прощаемся с вами, — проговорила Минти, когда стрелка студийных часов приблизилась к двенадцати. — Большое спасибо всем, кто звонил нам сегодня. Слушайте нас с Роуз, как всегда, во вторник вечером в программе «Спросите Роуз».

Я устало проскользнула в дверь студии и увидела, что мне машет Уэсли.

— Роуз, тебе звонят.

— Опять та ненормальная? — шепотом спросила я, делая вид, что затягиваю шею петлей.

Уэсли закрыл микрофон рукой.

— Нет, это какой-то парень.

— Алло? — осторожно произнесла я. Я нервничала: вдруг это Эд?

— Роуз?

Это был не Эд.

— Это Генри.

Какой еще Генри? А, Генри! Мой бывший-бывший-бывший-бывший бойфренд.

— Услышал твой сладкий голосок по радио… и вспомнил чудесные времена… только что из зоны Персидского залива… да, все еще на службе Ее Величества… получил работу в Министерстве обороны… соскучился ужасно… может, поужинаем на следующей неделе?

Почему бы и нет? Почему бы и нет, подумала я, с улыбкой опуская трубку. Вообще-то, у нас с Генри никогда не было бурных отношений. Он был как декоративный кинжал — очень красивый, но не опасный. К тому же он безобиден, щедр и весьма добродушен. И после того, что мне пришлось пережить, свидание мне не помешает. Что плохого в том, если я поужинаю тет-а-тет с бывшим приятелем? Знаю, знаю, я сама отсоветовала Фрэн так поступать, но дело в том, что я уверена, за последние три года Генри побывал в тысяче интересных мест, и мне очень хочется узнать, что он думает о роли женщин в вооруженных силах, не говоря уж о планируемом законопроекте о внедрении Сил моментального оповещения Евросоюза и его влиянии на отношения Британии и НАТО. Поэтому я договорилась поужинать с ним в следующую пятницу, десятого ноября. В этот же вечер должен был въехать Тео.

Тео сказал, что будет в половине седьмого. Без десяти шесть я пыталась укротить свои волосы, когда раздался звонок в дверь. Я открыла окно в спальне, чтобы проверить, не сектанты ли это. И тут в вечернем небе вдруг с шумом взвился фейерверк, разлетевшись тысячами звездочек. БУУУУУМММММ!!!! «Ого-го», — ахнула я, как ребенок, и посмотрела вниз. На лужайке стоял Тео и смотрел вверх. У него было столько вещей, что мой маленький садик напоминал багажную ленту в аэропорту.

— Ты пришел слишком рано, — с укором сказала я, открывая дверь.

— Я… простите, — ответил он.

— И у тебя столько барахла!

— Я… знаю. Но не волнуйтесь, все поместится в моей комнате. Тут в основном книги, — объяснил он.

Я наблюдала, как он ковыляет вверх-вниз по лестнице, и тут заметила какой-то длинный черный футляр очень подозрительного вида. Что бы это могло быть? Неужели музыкальный инструмент? Только этого не хватало. Я уже пожалела, что не спросила его, будет ли он дудеть на кларнете полночи или глушить меня тромбоном. Я поежилась от мрачного предчувствия: как-никак, я впускала в дом незнакомца. Но мне нужны деньги, твердо внушала я себе, и у него были хорошие рекомендации. Его босс из компании «Компьюфорс» заверил меня, что Тео вовсе не маньяк-рецидивист, а «приятный, достойный доверия парень. Он пережил трудные времена», — загадочно добавил он. Мне стало интересно, но уточнить я не решилась. Я только хотела знать, не попытается ли он меня зарезать, довести до белого каления, обратить в евангелистскую веру, обокрасть, устроить оргию в моем доме и выписывать липовые чеки.

— Я как раз собралась уходить, — выпалила я, взяла сумку и протянула ему комплект ключей. — К восьми надо успеть в Фулхэм.

— Но сейчас еще только шесть пятнадцать.

— Я… в курсе, — ответила я, раздраженная его прямолинейным и откровенно наглым вмешательством. — Но я… хмм… люблю, чтобы у меня было в запасе время.

— Что ж, желаю приятно провести вечер, — дружелюбно произнес он. И добавил: — Вы прекрасно выглядите.

— Правда? — с сомнением спросила я. Такого мне уже сто лет не говорили.

— Да. Особенно волосы. Они такие… хмм… — Он стал крутить указательными пальцами у виска, пытаясь изобразить, что имеет в виду.

— Кудрявые? — решила помочь я.

— Мелким бесом.

— О. Ну… спасибо большое.

— Я хочу сказать, они выпрыгивают из головы, как пружинки.

— Понятно.

— Мелким бесом в хорошем смысле слова, — пояснил он.

— Очень рада. — Я так похолодела, что почти видела клубочки пара от своего дыхания. — Так. — Я протянула ему пять отпечатанных страниц формата А4. — Вот маленький список того, что можно и чего нельзя делать в доме, в том случае, если ты забыл, о чем мы говорили на прошлой неделе.

— Спасибо, — замявшись, ответил Тео. — Вы вручаете золотую звезду за примерное поведение? — с усмешкой спросил он.

— Нет, — ледяным тоном ответила я. — Можешь не рассчитывать. — Меня так и подмывало сказать ему, что он делает все возможное, чтобы заслужить свою первую черную метку. — Ладно, располагайся как дома, — процедила я сквозь зубы, взяв сумку.

— Большое спасибо. Я… постараюсь.

— Если возникнут какие-нибудь вопросы, звони по мобильному… вот. — Я протянула ему визитную карточку. Накинула замшевый жакет карамельного цвета и вышла за порог. Тео последовал за мной, чтобы занести оставшиеся вещи. ККРРРЯЯЯК! Над нашими головами взорвалась еще одна ракета. БУМ! ТРАХ-ТАРАРРАXXХ!!! БУУУУММ!!! Каждый взрыв на мгновение озарял террасу вспышкой, после чего дома погружались в могильную темноту.

— От уличных фонарей никакого толку, — предупредила я Тео, выуживая из сумки ключи от машины, — будь осторожен.

— Да, я уже заметил. Совершенно ничего не видно.

— Я даже хочу пожаловаться в городской совет, — недовольно проговорила я.

— Нет! — вскрикнул он. — Прошу вас, не надо! Приятного вечера, — мило добавил он, взял коробку и зашел в дом.

Поворачивая ключ зажигания своего старенького «поло», я наблюдала за Тео и размышляла над этим странным диалогом. Почему это он не захотел, чтобы я пожаловалась в городской совет на вечно не работающие фонари? Очень странно… Нажав на тормоз и двинувшись с места, я подумала, не совершила ли я чудовищную ошибку. «Вы вручаете золотую звезду за примерное поведение?» Ну и ну! Какой наглец! А это грубое замечание по поводу моих волос? Как только мои волосы не называли — чаще всего «кудри в стиле прерафаэлитов» и еще «струящиеся», «роскошные кудри», «пружинки», даже «неуправляемые», но никому не пришло в голову сказать, что они вьются «мелким бесом». Бред какой-то! Надо же думать, что несешь! И этот черный футляр зловещего вида — что там за чертовщина? Еще ничего, если музыкальный инструмент, но вдруг там самурайский меч? И вот, стоя на светофоре, я внезапно представила, как меня находят мертвой в кровати и кровь из меня капает как из дуршлага — наверняка попаду на первые страницы газет. «ВЕДУЩАЯ КОЛОНКИ НАЙДЕНА МЕРТВОЙ В КРОВАТИ!»; «КОШМАР НА УЛИЦЕ НАДЕЖДЫ!» Нет, лучше «КРОВАВАЯ РЕЗНЯ НА УЛИЦЕ НАДЕЖДЫ!» или «КРОВАВАЯ СМЕРТЬ ВЕДУЩЕЙ КОЛОНКИ!» «ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ КОСТЕЛЛО!» — неплохо, но слишком мелодраматично, может, лучше «РЕЗНЯ В ЮГО-ВОСТОЧНОМ ЛОНДОНЕ!» «Дейли пост», разумеется, пойдет вразнос. Р. Соул будет благодарить небо за шокирующую историю и, может, даже сам сочинит заголовок. Он в этом деле мастер. В конце концов, именно перу Рики принадлежат бессмертные слова: «БЕЗГОЛОВЫЙ ТРУП ТАНЦОВЩИЦЫ ОБНАРУЖЕН ТОПЛЕСС!»

Я нажала на газ, и тут мне пришло в голову: что, если мое убийство не попадет на первую полосу? Мой развод с Эдом не продвинулся дальше пятой страницы. И задумалась, покажут ли меня по национальному телевидению. Наверное, покажут. В десятичасовых новостях я удостоюсь эфира на две минуты и не меньше одной минуты на Радио-4. Проезжая по Кеннигтон-роуд, я размышляла, сочинят ли обо мне некролог для национальных газет. Несомненно, они напечатают мою фотографию, ту, что наверху колонки, — между прочим, очень удачную, — но что будет написано в самом некрологе? Скорее всего, они поручат это другой ведущей рубрики психологической помощи — не дай бог Ситронелле Прэтт! Нет, нет, умоляю, только не она — представляю себе, что она напишет. «Роуз Костелло подавала слабые надежды в качестве ведущей своей колонки», — так она проклянет меня сомнительной похвалой. «Как печально и трагично, что мы никогда не узнаем, суждено ли было осуществиться этим надеждам». Я мысленно пообещала себе назавтра первым делом позвонить всем редакторам раздела некрологов и предупредить, чтобы в случае моей смерти звонили двойняшкам.

Потом я немного расслабилась и стала рисовать в воображении картины своих похорон. Это будет печальное, но достойное мероприятие. Гроб будет украшен большим букетом белых лилий — нет, не лилий, конечно же, роз, это же очевидно, ведь меня зовут Роуз, — красных роз, под цвет волос. Сильнее всего будут убиваться двойняшки: уверена, роль плакальщиц им подойдет идеально. Опять остановившись на светофоре, я представила, как они возьмутся за руки, в черных платьях, со струящимися по очаровательным щечкам слезами. У алтаря будет мой огромный портрет, и соберется человек сто, не меньше. Может, и больше, если читатели тоже надумают прийти. Тогда народу будет намного больше. Вероятно, человек триста-четыреста или даже пятьсот. Я слышала, как они поминают меня приглушенным, уважительным шепотом под звуки органа.

— Невероятно! Какая трагедия!

— Она была такой красивой и доброй.

— Великолепная фигура.

— Она могла носить все, что захочется.

— Даже брюки в обтяжку.

— Да, и она помогла советом стольким людям.

Я увидела Эда, который опоздал. Он обезумел от горя. Мари-Клер пыталась не позволить ему прийти, но он отшвырнул ее в сторону.

— Нет! — закричал он. — Меня ничто не остановит! И кстати, Мари-Клер, ты мне больше не нужна!

Поскольку церковь была набита битком, Эду пришлось стоять в задних рядах. Между прочим, мне понравилась черная ленточка на ошейнике Тревора, милый нюанс. И вот Эд уже не в силах себя контролировать, он вне себя от горя. Он рыдает так громко, что все оборачиваются. Мои друзья (и читатели) разрываются между презрением к нему за то, что он так плохо обошелся со мной при жизни, и жалостью, потому что моя смерть привела его в ужас.

— Это я во всем виноват! — завывал он. Церковный хор запел «Не покидай меня». — Если бы я ее не предал, этого никогда бы не произошло! Бремя вины будет со мной вечно!

Довольная его признанием, я представила, как все собрались у моей могилы. Эд все еще плакал, как ребенок, бросая последний комок земли на мой гроб.

— Боже, посмотрите на него — он убит горем!

— Он никогда не оправится от потери.

— Он не заслуживал эту женщину.

— Он не ценил ее.

— Пойдем, Эд, пора домой.

И вот все ушли, а на кладбище Южного Лондона опустилась тьма и безлюдие. В эту минуту я поняла, что единственная причина, по которой я лежу в могиле, всего лишь в том, что я пустила этого отморозка Тео Шина в свой дом. К тому моменту я уже похолодела от ужаса и осознала, что взяла на себя огромный риск, и ради чего? Пары лишних фунтов? Это очень глупо! И тут зазвонил мобильник.

— Роуз? — услышала я, нацепив наушник.

— Да?

— Это Тео. — Мамочка! — Я хотел спросить, вы сегодня вернетесь домой?

— Зачем тебе это знать?

— Не знаю, что делать с входной дверью.

— В смысле?

— Закрыть ее на цепочку? — О. — Я знаю, что в Кэмбервелле дома частенько взламывают. И просто хотел спросить, закрываться ли на цепочку, прежде чем лечь спать.

— Не надо. — Я вздохнула с облегчением. — Не волнуйся. Я вернусь к двенадцати.

— Тогда ладно. — Он повеселел. — Еще раз приятного вечера. Пока.

Повесив трубку, я глубоко вздохнула с облегчением, но тут Мнительность вновь показала свою уродливую макушку. Может, он пошел обходным путем и пытается выяснить, есть ли у меня парень? Да… его вопрос о дверной цепочке всего лишь прикрытие, чтобы заморочить мне голову. Может, он все-таки маньяк-убийца…

БИИИП! БИИИП!! БИП!!!

— Слышу, слышу! — крикнула я в зеркало заднего вида и поехала на зеленый. Виляя по задымленным выхлопными газами улицам, я собралась с силами и запретила себе думать о Тео. Миновав Брикстон, я поехала в направлении Клэпхема, мимо своей старой квартиры на Метеор-стрит. При виде знака поворота на Патни мой пульс участился. Часы показывали без десяти семь. До встречи с Генри оставалось больше часа, и у меня была еще куча времени. Я включила радио, чтобы успокоить нервы, и попала на программу по звонкам слушателей на Эл-би-си. Я узнала голос ведущей — это была Лана Маккорд, новая ведущая колонки экстренной помощи журнала «Я сама».

— Тема сегодняшней программы — расставания и разводы, — объявила Лана. — На пятой линии Бетси. Как я понимаю, Бетси, вы разведены.

— Да, но лучше бы я овдовела! — выпалила она. — Смерть лучше, чем предательство. — Как я ее понимаю. — Мне зла не хватает, — продолжала она, срываясь на всхлипывания. Видно, она была слегка пьяна. — Я подарила ему лучшие годы своей жизни.

— Бетси, — мягко проговорила Лана. — Сколько вам лет?

— Сорок один.

— В таком случае лучшие годы у вас только впереди. Так зачем тратить их на горечь разочарования? — продолжала Лана. Вот именно! — Вам нравятся негативные мысли? — Вообще-то, да. — Они делают вас счастливой? — Пожалуй, нет. — Они позволяют вам продвинуться вперед? — Верно подмечено!

— Я не могу пережить этот удар по самолюбию, — прохрипела Бетси.

— И какие позитивные шаги вы предприняли? — спросила Лана Маккорд.

— Ну, сразу после развода я ходила на свидания, но это не помогло. — Ничего удивительного! — Встречалась с парой бывших приятелей. — Она безнадежна! Ну и идиотка! — Но я любила мужа и никак не могу выбросить его из головы. Но хуже всего, когда я представлю, что он с ней, — продолжала она, захлебываясь пьяными рыданиями. — Как подумаю, что они занимаются — хлюп, хлюп, — ну, вы знаете чем, мне сразу становится невмоготу.

— Так зачем вы мучаете себя этими неприятными мыслями? — В яблочко попала!

— Я не могу заставить себя прекратить думать об этом. Я делаю ужасные вещи, — призналась она, шмыгнув носом.

Я свернула на Патни-Хай-стрит.

— Какие такие вещи? — спросила Лана.

— Звоню ему и вешаю трубку. — Дура! — И езжу мимо его дома.

— О боже, — вздохнула Лана.

Я с бешено бьющимся сердцем повернула на Челвертон-роуд.

— Я так часто проезжала мимо его дома, что там уже в асфальте вмятина. Но ничего не могу с собой поделать, — завыла она.

Какая же ты жалкая тряпка, Бетси, подумала я, выезжая на Бленхейм-роуд. 17,25,31 — только бы он меня не увидел-ага, вот он. Дом номер 37. Темносиний «бимер» Эда — собственность фирмы — был припаркован у ворот. В груди у меня разлилась чернота. Я припарковалась напротив, чуть справа, подальше от мандаринового отблеска фонаря. Выключила фары, подняла воротник и опустилась пониже на сиденье. Шторы на первом этаже были задернуты, но сверху пробивался лучик света. Эд был дома. Мой муж. По другую сторону этой стены. Интересно, а она там, подумала я, и при этой мысли внизу живота заныло. Может, она стоит у плиты и готовит ужин. Я представила, как подкрадываюсь к ней сзади и ударяю бейсбольной битой ей по голове, а потом режу ее на маленькие кусочки, перемешиваю с сухим вискасом для котят и скармливаю соседской кошке. Но мои приятные мечты оборвались: в комнате Эда зажегся свет.

— Вы ведете себя деструктивно, — сказала Лана. Да, это точно, подумала я. — Вы не только не пытаетесь излечиться от ран, но намеренно льете на них кислоту. — Правда. — Почему вы мучаете себя? Почему?

— Почему? — прошептала я, и в окне вдруг появилось лицо Эда.

— Да. Объясните мне. Почему?

— Я не знаю, — заплакала я. Он раскинул руки и задернул шторы. — Господи, господи, я не знаю!

Вообще-то, я знаю. Понимаете, то, что делала я, и то, как вела себя та бестолковая мямля из радиопрограммы, — разные вещи. Она была одержима мыслями о муже — тряпка несчастная, — в то время как я активно пыталась избавиться от подобных мыслей, похоронить призрак прошлого. Я думала, что, если смогу просто сидеть в машине у его дома и не испытывать абсолютно ничего, это поможет мне двигаться вперед. Так я и сделала. О'кей, о'кей, сначала я заплакала, но потом вытерла глаза и сидела еще — ну, не знаю, не так уж долго, может, полчасика или около того — и тихо наблюдала за домом, словно охотник с силком за экзотической редкой птицей.

Я выдержу, внушала я себе. Да, Эд там, и он все еще мой муж, и да, я чуть с ума не сошла, когда он меня бросил, но теперь я все контролирую. Вспомнив некоторые советы из брошюры «Как избавиться от стресса», я закрыла глаза и вдохнула через нос. На выдохе медленно сосчитала до десяти, ощущая, как замедляется сердцебиение. Мои глаза все еще были закрыты, когда я услышала шум и пыхтение подъезжающего такси. Я-то думала, что такси проедет мимо, но вместо этого раздался визг тормозов. Я открыла глаза. Такси остановилось напротив дома Эда, и дверца машины распахнулась со щелчком, словно крылышко блестящего черного жука. Из такси вышла Мари-Клер Грей. Она заплатила водителю и засеменила к входной двери, пронзая гравий дорожки каблучками-стилетами, словно снайперским огнем. С холодком в желудке я ожидала, что она поднимет руку и нажмет на кнопку звонка, но вместо этого она открыла сумочку, достала связку ключей и отперла дверь как ни в чем не бывало. Сука! Она входила в дом Эда — мое супружеское гнездо — с таким видом, будто здесь живет! И, судя по всему, так оно и было.

— Она к нему переехала, — возмущенно прошептала я, когда дверь за ней захлопнулась. — Знает его всего три месяца — и уже к нему переехала.

Я проигнорировала слабый голос в моей голове, который твердил, что я переехала к Эду спустя всего месяц после знакомства, завела машину и сорвалась с места. Руки у меня дрожали, как листья на зимнем ветру. Я была в таком расстройстве, что чуть не въехала в впереди стоящий автомобиль, но тут же подала назад. Грудь сжимало стальное кольцо. Ощущая разом головокружение, панику, тошноту и отчаяние, я на полной скорости помчалась на свидание с Генри в ресторан «Гиллис» на Нью-Кингс-роуд.

— Роуз! — воскликнул он, когда меня проводили к его столику в глубине зала. Я все еще еле держалась на ногах и чувствовала тошноту, поэтому позволила ему сжать меня в крепких объятиях до хруста костей. — Как я рад тебя видеть! — произнес он, смачно чмокнув меня в щеку. — Похоже, ты процветаешь на поприще современной прессы!

Мне сразу стало лучше.

— А ты процветаешь, и точка.

— Пора бы уже, черт возьми! — расхохотался он. — Но я всегда запаздывал в развитии, — добавил он с добродушной улыбкой.

После бокала шампанского столбик на шкале моего потрясения резко скакнул вниз с высоты Гималайских гор и теперь медленно опускался к безмятежному палаточному городку у подножья. Мари-Клер живет с Эдом? Подумаешь! Мне-то какая разница. Вообще, мне так будет даже легче забыть о нем, зная, как быстро он забыл обо мне. Эд меня не волнует, внушала я себе. С Эдом покончено. Наш брак подошел к концу, как кино, и вот уже исчезли финальные титры. И оказалось, это даже не широкоэкранный художественный фильм, как я думала, а всего лишь короткометражка.

Генри болтал без умолку, а я смотрела на его красивое лицо. Волосы песочного цвета начали слегка редеть, но в целом он почти не изменился. Веки, прикрывавшие незабудково-голубые глаза, покрылись мелкими морщинками, и на лбу появились две параллельные линии. С тех пор как я в последний раз его видела, он слегка раздался, и под квадратной челюстью намечался второй подбородок. Но в целом у него был очень привлекательный и мужественный вид, особенно в этом спортивном пиджаке, модных вельветовых брюках и до блеска начищенных ботинках.

Мы с Генри познакомились на барбекю в Фулхэме пять лет назад. Какое-то время у нас был роман, но он так ничем и не закончился — Генри все время был в отъезде. Как ни странно, с моим предьщущим бойфрендом, Томом, у меня была такая же проблема. Том был пилотом Британских авиалиний на австралийском направлении. Мы славно полетали по льготным бесплатным билетам, но в остальном отношения как-то не заладились. Так вот, Генри на год перевели на Кипр, потом в Белиз, потом на Гибралтар, и вскоре наш роман выдохся сам собой. Но мы поддерживали связь, и сейчас я вдруг почувствовала, что вот-вот растаю. Последний раз я видела его два года назад, и за ужином мы вспоминали старые добрые времена.

— Помнишь, как мы разыгрывали знаменитые битвы истории с твоими старыми роботами-трансформерами? — нежно спросила я.

— И ты издавала такие звуки, как будто взрывы!

— Играли в войнушку в постели.

— Ты всегда выигрывала.

— И собирали танки из «Лего».

— О да.

— В сотый раз пересматривали «Колдиц»[8 - Имеется в виду американский художественный фильм «История замка Колдиц» (1954) о событиях Второй мировой войны.].

— И запускали «Стратегию» на компьютере.

— Нам было так весело.

— Да уж.

Генри рассказал о маневрах НАТО, в которых принимал участие, о сражениях на Балканах — «потрясная была драчка!» О своей работе с миротворческими силами ООН в Боснии — «это было безумие!» — и последней миссии в Персидском заливе. Потом я поведала ему о своих супружеских битвах, о Мари-Клер Грей. Он сжал мою руку.

— Они живут вместе, — проговорила я, и меня опять с головой накрыло волной отчаяния. — Я только что узнала. Не могу поверить, Генри. Они знакомы всего-то три месяца.

— Тяжело тебе пришлось.

— Но, думаю, после этого происшествия я смогу давать читателям самые лучшие советы, — мрачно добавила я. — Сам понимаешь, теперь я тертый калач, прошла сквозь огонь и воду. А у тебя как с личной жизнью? — спросила я.

Официант принес камбалу в лимонном соусе.

— Ну, — Генри взял нож и вилку, — я тоже теперь один. Бывшая девушка меня бросила.

Я навострила уши. Теперь понятно, почему он захотел со мной увидеться.

— Как жаль, — соврала я.

— Винишия просто супер, но ничего у нас не вышло.

— Она не умела имитировать звуки взрывов?

— Нет, — засмеялся он. — Проблема была в другом. Дело в том… — Он вздохнул и принялся гонять по тарелке кусок стейка.

— Можешь не рассказывать, если не хочешь, — тихо произнесла я.

— Нет, Роуз, я хочу, правда. Я хочу с тобой поделиться, — печально повторил он.

Я глотнула минеральной воды.

— Так что же произошло?

— Дело в том, — смущенно проговорил он, — что была… — он с болью выдохнул, потом набрал воздуха сквозь зубы и выпалил: —… другая женщина.

Ничего себе. Это ничуть не похоже на Генри — он никогда не был бабником.

— И Винишия обо всем узнала?

— Да. Хотя все немного запутано. — Щеки у него пылали. — Вообще-то, Роуз… ты не возражаешь, если я буду говорить честно? Понимаешь, у меня есть одна маленькая… ну… не знаю… проблема, что ли.

Мое сердце упало, как суфле на сквозняке. Так вот почему он решил со мной увидеться — хотел спросить совета.

— Только не подумай, что я выманил тебя на свидание под ложным предлогом, — произнес он с виноватой улыбкой. — Просто я знаю, что тебе можно довериться. И знаю, что ты меня не осудишь. В тот вечер я был в такой депрессии, не мог уснуть и включил радио и, к моему изумлению, услышал, что это ты. И ты так здорово советовала всем этим людям, как поступить, что я решил: может, мне тоже к тебе обратиться?

При взгляде на его открытое, полное надежды лицо мое возмущение растаяло, как роса.

— Не переживай, Генри, — пробормотала я. — Конечно, я тебе помогу. Выкладывай, в чем дело.

— Понимаешь, — он сделал еще одну попытку, тяжело вздохнув, — эта другая женщина… Понимаешь, эта другая женщина, по существу… — Он прокашлялся. — Эта другая женщина…

— Да?

Он с тревогой покосился направо и налево, чтобы проверить, не подслушивают ли нас.

— Так вот, — прошептал он, нервно пробегая пальцем по воротнику, — другая женщина — это на самом деле… я.

— Что?

Генри стал пунцовым — его лицо излучало такой жар, что сыр бы расплавился. Он немного ослабил голубой шелковый галстук в крапинку и расстегнул пуговку на полосатой рубашке. Потом отодвинул край рубашки и продемонстрировал кусочек филигранного черного кружева. Я тупо вытаращилась на него. Генри? Да никогда в жизни. Генри? Быть такого не может! Генри? Бред собачий. С другой стороны, я вдруг вспомнила, что многие военные любят переодеваться в женское белье. Мне всегда это казалось странным. Только представьте этих здоровых мускулистых мачо, разряженных в платьица и туфли на высоких каблуках.

— Когда это… началось? — поинтересовалась я с профессиональным любопытством, пытаясь скрыть полученный шок.

— Примерно год назад, — ответил он. — Мне всегда безумно нравилась женская одежда, — шепотом признался он. — Когда я был мальчиком, часто «играл» в мамины нижние юбки. Тогда я, конечно, подавлял это в себе, но, когда вырос, эта игра превратилась в… необходимость. Я понял, что не могу одеться, прежде чем не натяну кружевные трусики. Но однажды Винишия поймала меня, когда я рылся в ее ящике с бельем, и взбесилась: утверждала, что я голубой, но это не так.

— Какой же ты голубой, — отмахнулась я. — Девяносто пять процентов мужчин, которые носят женское белье, гетеросексуальны; большинство из них женаты и имеют детей.

— Я знаю, что меня определенно привлекают женщины, — продолжал Генри. — Так было всегда, но иногда мне самому хочется стать женщиной. Не могу объяснить почему. Меня охватывает странный порыв, и я понимаю, что мне просто необходимо пойти и надеть платье. Но Винишию это напугало, и она от меня ушла.

— Что ж, некоторые женщины относятся к этому с большим пониманием, — произнесла я. — Это распространенное… — я чуть было не сказала «отклонение» —… явление. Ты и не представляешь, как много подобных писем я получаю, — беззаботно добавила я.

— Я так и думал, что ты уже с этим сталкивалась. Только никому не говори, — прошептал он.

— Ни за что на свете.

— Понимаешь, мне даже не с кем больше посоветоваться.

Я взглянула на честное лицо Генри, потом опустила глаза на его крупную руку, похожую на медвежью лапу, и попыталась представить на ногтях лак оттенка «Руж нуар». И нитку жемчуга на толстой мускулистой шее. Потом открыла сумочку, достала листок бумаги и начала писать.

— Тебе нужно сходить на занятия общества «Бомон» — это группа поддержки для трансвеститов. — Так часто приходится давать этот телефон, что я его уже наизусть выучила. — Позвони им, и тебе пришлют информационные буклеты. Настоящее имя называть необязательно. Еще есть «Трансформация» — специальные курсы в Юстоне, где учат набивать лифчик, ходить на высоких каблуках, делать круглую попу и всякое такое.

— Значит, мне придется покупать женские вещи, — простонал он. — И где же я возьму босоножки на шпильке одиннадцатого размера? Как же косметика? Я понятия не имею, как этим пользоваться. Конечно, можно спросить маму или сестру, но они с ума сойдут.

— Ну, если хочешь, я пойду с тобой. Можем пойти в супермаркет и притвориться, будто все покупаем мне. Я такого же роста, так что никто ничего не заподозрит.

— Ты на самом деле согласна мне помочь?

Я улыбнулась Генри.

— Да. Конечно, согласна.

Огромные голубые глаза Генри поблескивали от слез безмолвной благодарности.

— Спасибо, Роуз, — прошептал он. — Ты прелесть!




Глава 5


Ну и письма мне приходят! Вы только послушайте!






Дорогая Роуз, я условно освобождена по обвинению в поджоге, но у меня новый инспектор для условно освобожденных, и опять чешутся руки. Мне так хочется что-нибудь поджечь, что я все время покупаю горючее и спички, — умоляю, помогите!





Господи! Я не очень-то люблю подставлять читателей, конфиденциальность — это святое, но иногда необходимо что-то предпринять. Так что я позвонила инспектору этой женщины, и она немедленно пришлет к ней кого-нибудь.

Вот еще одно, не лучше, — зелеными чернилами, естественно:






Дорогая Роуз, марсиане посылают мне сообщения через батарею в спальне. Но это еще ничего. Самое худшее — что они делают это на полной громкости, и по ночам я не могу уснуть. Я просила их не шуметь так сильно, но они и слышать не хотят. Что же сделать, чтобы они не мешали мне спать?










Дорогая Филис, — ответила я. — Спасибо за письмо. Нет ничего более раздражающего, чем назойливые марсиане и шум в батарее. Но, знаете, современная медицина достигла потрясающих результатов, поэтому мой совет — немедленно отправляйтесь к врачу. Желаю вам всего хорошего, Роуз.





Следующее письмо было на шестьдесят страниц, на гербовой бумаге и с подписью «Король Георг». Еще три — о проблемах с соседями по комнате. Все как обычно. Всю ночь торчит перед телевизором… никогда не моет посуду… всегда запаздывает с квартплатой… постоянно водит к себе мужиков…




Сочиняя ответы, я подумала о своем соседе Тео. Несмотря на мои первоначальные — и полностью оправданные — тревоги, я его почти не вижу. Тео в точности как тот знаменитый корабль, который проходит порт ночью. Иногда по ночам я слышу, как он шагает у меня над головой, — с тех пор как мы с Эдом расстались, я страдаю бессонницей. Иногда вечером он куда-то уходит, но, как ни странно, только когда сухо и нет дождя. Все это довольно жутковато, особенно после этого его странного замечания про фонари. Вроде он не похож на Джека-Потрошителя, но кто знает, в тихом омуте…

Я разрешила проблему назойливых соседей, приложив к письмам буклет «Учимся жить вместе», и распечатала одно из столь редких писем благодарности. Письмо было от Колина Твиска по прозвищу Одинокий Молодой Человек.






Дорогая Роуз, — писал он. — Большое спасибо за очень, очень доброе письмо. Я все время ношу его с собой. И каждый раз, когда мне становится грустно, достаю его и перечитываю. Мысль о том, что такая популярная — и очень красивая — девушка, как вы, считает меня симпатичным, внушает мне уверенность в себе. Я делаю все, что вы мне посоветовали, и — представьте себе — по-моему, я уже нашел ту самую Особенную Девушку! С любовью, Колин Твиск. Целую.





Боже мой, как трогательно, подумала я. Вот за что я люблю свою работу. Приятно осознавать, что помогаешь кому-то справиться с переживаниями и болью! Я положила письмо Колина в папочку «Благодарности» — бальзам моему самолюбию, когда внезапно раздался крик. Очевидно, только что вернулся Рики, которого не было два дня.

— Какой хрен придумал этот хреновый заголовок? — орал он на Джейсона Брауна, главного помощника редактора. Рики ткнул пальцем в газету с пресловутым заголовком, и мое сердце упало. Сейчас Джейсон, как говорится на нашем журналистском жаргоне, «получит люлей». — «ЭКСПЕРТЫ ГОВОРЯТ, ЧТО ПРИЧИНОЙ АВИАКАТАСТРОФЫ СТАЛИ НЕПОЛАДКИ»? — вопил Рики. — Что за дерьмо собачье! А это что? «ПРОСТИТУТКИ ОБРАТИЛИСЬ К РИМСКОМУ ПАПЕ»! Полное дерьмо! «УКРАДЕННАЯ КАРТИНА НАЙДЕНА ПОД ДЕРЕВОМ»? Вонючее дерьмо!! — На этот раз он был прав.

Теперь Рики набросился на Линду, нашего редактора. Мы с Сереной нервно переглянулись.

— И вот эти статьи тоже полное дерьмо, — крикнул он. — «Приобщите детей к выпечке!» — кто придумал эту чушь? «Необычное применение привычных в быту вещей: старыми колготками можно полировать мебель, а остатки взбитых сливок использовать как кондиционер для волос!» Дерьмо собачье, — бешено повторил он. — Куча дерьма! Безобразное, вонючее дерьмо-дерьмище. Неудивительно, что тираж падает к чертям — этой газетенке нужен фактор Р.

— Фактор Р? — проговорила несчастная Линда.

Мы переглянулись.

— Фактор Р, — медленно процедил Рики. — Фактор Риска, тупицы. Понятно?

— Понятно, — хором произнесли мы.

— Нам нужен триумф над трагедией, мужество матерей-одиночек, отважные дети. И животные! — оживленно добавил он. — Мне нужно больше животных. Читатели обожают зверей, и я тоже. Достань мне испанских осликов, Линда, осиротевших коал, детенышей тюленей…

— Сейчас не сезон.

— Плевать я хотел! — ругнулся Рики. — Хочу детенышей тюленей. И, раз уж вы этим займетесь, найдите мне щенков со стимуляторами сердца и котят со слуховыми аппаратами. Если в течение недели в этой газете не появятся душераздирающие истории о зверях, Линда, я из тебя отбивную сделаю.

— Кто-то сегодня утром явно встал не с той ноги! — весело подмигнула мне Серена, когда Рики с топотом вернулся в свой кабинет. — Что ж, у всех у нас проблемы. Каждому приходится нести свой крест, — добавила она с напряженной улыбкой и включила машину для уничтожения бумаг.

Я покосилась в ее сторону.

— Ничего серьезного не случилось?

— Ничего такого, что было бы нам не по силам, — смиренно ответила она. — Роб вчера попал в аварию.

— О господи. Он не пострадал?

— Нет, почти нет. Только шишка большая на голове. Но дверь в гараже придется отвезти на свалку — места живого не осталось.

— О нет!

— Господь посылает нам испытания, — бодро проговорила она.

Я рассеянно улыбнулась и кивнула головой. Серена уничтожала старые письма — они хранятся шесть месяцев, — а я смотрела на Линду, лицо которой стало пепельно-серым. И тут меня осенило. Тревор и Беверли. Вот она, прекрасная, добрая история о животных. Линда была очень рада.

— Это же потрясающе, — благодарно ответила она, когда я ей рассказала. — Можем сделать статью на большой разворот, и побольше фотографий. Позвонишь ей прямо сейчас?

Беверли оказалась дома — впрочем, как обычно, бедняжка, — и, похоже, очень заинтересовалась.

— Ты уверена, что вы с Тревором не против? — спросила я ее. — Ведь скорее всего, тебе придется рассказать о несчастном случае, поэтому я не хочу, чтобы ты говорила «да», если тебе это неприятно.

— Нет, мы с удовольствием дадим интервью, — ответила она. — И какая замечательная реклама для «Лапы помощи»!

Я дала Линде номер Бев и принялась разгребать огромную гору почты. Несколько недель перед Рождеством — самое суетливое время для психологов. Я получила столько писем, что с работы ушла только в восемь. Когда я вернулась домой, то была измучена, но все же решила устроить на кухне генеральную уборку. Я протерла все дверцы шкафчиков и столы и, разумеется, не забыла вытряхнуть поддон для крошек из тостера. Потом пошла в прихожую и начистила до блеска телефонный столик. Закончив со столиком, я заметила, что столбики на перилах выглядят отвратительно. Они были белые, и каждая пылинка бросалась в глаза. Я как раз натирала их «Мистером Мускулом», когда услышала, что дверь в комнату Тео приоткрылась. Он говорил по мобильнику.

— Хочешь взлететь к звездам? — раздался его голос. Он спустился вниз. — Тогда договорились. Буду через пятнадцать минут. Без меня не начинай! — со смехом добавил он. — О, привет. Роуз, — дружелюбно проговорил он, положив телефон в карман. — Давно не виделись. — Внезапно он прищурился. — Что это вы делаете?

Что это я делаю?

— На что это, по-твоему, похоже?

— Ну… вы чистите столбики на перилах.

— Ты попал в точку.

— О, — ответил он. Почему-то вид у него был ошарашенный. — Я как раз собирался уйти. Ну… ладно… приятного вечера, — с сомнением добавил он. — Увидимся.

— Увидимся, — ответила я.

Он ушел, осторожно заперев за собой входную дверь, и я вспомнила его слова. «Хочешь взлететь к звездам?» Ну-ну… это может означать только одно. У него кто-то есть. И что такого, великодушно подумала я, мне-то какая разница, лишь бы он занимался романтическими делишками подальше от моего дома. Под моей крышей не будет никаких садомазохистских оргий, твердо решила я, отправилась на кухню и нашла упаковку «Быстросупа». «Суп-пюре по-деревенски с луком-пореем и спаржей» — значилось на упаковке. Отвратительно, но придется смириться. Ненавижу готовить — и никогда этого не умела. Но я просто не заморачиваюсь с едой и покупаю то, что готовится быстро. К примеру, лапшу быстрого приготовления — знаю, знаю, это вредно, — пирожки и все такое прочее.

— В эфире Радио-четыре! — прокричал Руди. Я насыпала в кастрюлю зеленоватый порошок. — Порошок «Сцилли» для автоматических стиральных машин. Пять или шесть. Растет. Временная облачность. — Только не это. Я оставила включенным Радио-4 на весь день, и теперь скворец обрывочно повторял то, что выучил. — Викинги вырываются вперед. Умеренная влажность. Посол Германии. Осадки. Курс доллара падает. Хорошо. — Но, в отличие от радио, Руди не выключишь. — Добро пожаловать на программу «Радость садовода»! — душевно проговорил он.

— Только попробуй пропеть песенку из сериала «Арчеры», и ты покойник, — пообещала я. Я поискала виноград в холодильнике, чтобы утихомирить Руди. Обычно у меня в холодильнике пусто — головка сыра, пара бутылок вина, полбуханки хлеба и фрукты для Руди. Но сегодня он ломился от еды. В отделении для овощей была целая куча крошечных виноградных помидоров, три пузатых кабачка и сияющий баклажан, на верхней полке упаковка французского сливочного масла и кусок жирного сыра бри. Два кусочка куриного филе без кожицы, тигровые креветки, несколько ломтиков розовой ветчины. Тео явно оказался гурманом.

Помешивая свой глютамат натрия, я ломала голову: с кем же у него свидание? «Хочешь взлететь к звездам?» Какая она? А может быть… да. Может, это и не она вовсе, а он. Тео же сказал, что не будет приводить женщин: «Такой проблемы не возникнет. Это уж точно». И засмеялся, и скорчил рожу, как будто это предположение показалось ему нелепым и даже оскорбительным. Может, он голубой. И я задумалась, почему мне это раньше не пришло в голову. Он же жил со своим «другом» Марком, а как насчет идиотского замечания по поводу моих волос? Он явно совершенно не умеет вести себя с женщинами — даже не понял, что меня рассердило. Хорошо одевается, подтянутый, и у него подозрительно утонченный вкус на французские деликатесы. Сами посудите, гетеросексуал — особенно уроженец Йоркшира — предпочтет проснуться мертвым, чем купить миниатюрные виноградные помидорчики. Или, раз уж на то пошло, куриную грудку без кожицы. Да, скорее всего, он голубой. Как жаль, рассеянно подумала я. Хотя…

Суп закипел, и я внезапно поняла, что мне ничего не известно о Тео. До сих пор мы избегали общения друг с другом и осторожно ходили на цыпочках, словно животные, вынужденные делить клетку.

Я подумала об Эде, и тут же у меня внутри повисла жутковатая тяжесть. Внезапно я вспомнила: обувная коробка… Черт. Она все еще стоит под кроватью у Тео в комнате. С бешено бьющимся сердцем я рванула наверх, толкнула дверь и упала на корточки. Коробка была там, и ее никто не трогал. У-у-ф. Шансы, что Тео ее найдет, невелики, но рисковать я не собиралась. Я выудила коробку из-под кровати, выпрямилась, обернулась и замерла на месте. У окна на блестящем штативе стоял старинный медный телескоп. Ничего себе. Так вот что было в таинственном черном футляре. Я минутку послушала у двери, удостоверилась, что он не вернулся, потом подошла к телескопу, сняла защитную крышку и заглянула в трубу. Хотя прибор явно выглядел как антикварный, увеличение было огромным. К моему изумлению, телескоп был наведен прямо на задние дворики домов напротив. Я увидела женщину, лежащую на кровати, ее голые ноги и даже розовый лак на пальчиках ног. Повернув телескоп влево, я поймала в объектив маленького мальчика, который смотрел телевизор. В соседнем доме чья-то фигура передвигалась за запотевшим стеклом душевой кабины. Так вот почему Тео сказал, что ему нравится вид из окна — он маньяк-вуайерист! В его объявлении обязательным условием были «тихие соседи» — ага, тихие соседи, за которыми можно подглядывать!

Я так и знала, что с этим парнем что-то неладно, и оказалась права на все сто! Так вот почему он проводит так много времени в своей комнате, вот почему ходит взад-вперед по ночам. Подглядывать за людьми — это низость, сердито подумала я и решила хорошенько обыскать его комнату. Здесь был жуткий беспорядок, чудовищный беспорядок — меня так тянуло тут прибраться! На полу скомканная одежда, горы старых газет, свернутые в трубочку постеры и коробки с книгами. На столе лежал ноутбук и кучи документов. У него был отвратительный почерк, но на одном из листов я все же разобрала слова «небесное тело», и еще там был бинокль — уф! Значит, он не голубой, злобно подумала я. Вообще-то, мне было его жаль, ведь он на самом деле — Одинокий Молодой Человек. Но вторжение в личную жизнь — это преступно, с негодованием размышляла я, инспектируя другую половину комнаты. На каминной полке я обнаружила какие-то странные камешки и черно-белую фотографию красивой блондинки лет тридцати пяти в серебряной рамке. Она хохотала, прижав руку к груди, будто только что услышала уморительную шутку. Я повернулась к кровати. Она была небрежно заправлена коричневым покрывалом, но из-под него… только не это, неужели еще один… выглядывал кусочек шелка с цветочным рисунком. Я приподняла одеяло. Под подушкой лежала короткая шелковая ночная рубашка с этикеткой «Джанет Реджер». Вот такие дела! Я уже подумывала, где бы невзначай обронить буклет «Трансвестит ли я?», как тут раздался телефонный звонок. Быстро положив ночнушку на место и развернув телескоп, я схватила коробку и побежала вниз по лестнице.

— Алло, — запыхавшись, проговорила я. На том конце линии была тишина. — Алло? — повторила я. Вдруг кто-то тяжело задышал в трубку. Мои руки покрылись мурашками. — Алло! — резко произнесла я. — Кто это? — Мне вдруг вспомнился странный звонок в тот вечер, когда Тео впервые появился в доме. Теперь все, что я слышала, — это намеренное, медленное, тяжелое дыхание. Я поежилась — было жутковато. Поборов желание обрушить на молчуна поток отборной ругани, я бросила трубку.




— По-моему, мне названивает какой-то маньяк, — призналась я Генри, когда в следующее воскресенье мы гуляли по супермаркету «Виндзмор» в Дебенхэмс. — Как тебе это? — Я взяла облегающую кружевную блузку с высоким воротом.

Он наклонил голову набок.

— Я предпочитаю круглый вырез, — признался он.

— Не советую — у тебя грудь волосатая. — Я продемонстрировала ему красный пиджак из мятого вельвета двадцатого размера. — Это тебе по душе?

Он покачал головой.

— И почему ты думаешь, что это маньяк? — спросил Генри. Я теребила вешалки с платьями больших размеров. — Он что-нибудь говорит?

— Нет. Только тяжело дышит в трубку.

— Фу, какая мерзость. И что же ты делаешь?

— Следую собственному совету, который даю всем читателям. Не разговариваю с ним, не пытаюсь вовлечь в диалог и не теряю контроля над собой. Выжидаю несколько секунд, не произношу ни слова и тихо кладу трубку. Телефонные маньяки хотят, чтобы ты отреагировал, Генри, поэтому они и надоедают людям; но можно испортить им все веселье. Тогда рано или поздно эти недоумки поймут, что зря тратят время, и перестанут звонить.

— И сколько раз тебе уже звонили?

— За последние две недели — четыре раза. Не так уж много, но я нервничаю и вздрагиваю каждый раз, когда подхожу к телефону. Смотри, какая прелесть. — Я протянула ему голубую юбку с цветочным рисунком размером с парус.

Он скривил физиономию.

— Слишком цветастая. Что ж, если звонки не прекратятся, обратись в полицию.

— Наверное, я так и сделаю, но, если честно, я слишком занята, а на это уйдет время. Нет, это слишком розовое, как жвачка, ты будешь похож на Барби, попробуй вот это, цвета фуксии. И никаких подплечников, о'кей?

— О'кей. А ты пробовала звонить в телефонную службу?

— Естественно, но они говорят, что абонент скрыл свой номер.

— Ммм, — пробормотал Генри. — Это важно.

— Я знаю. Это уже начинает выводить меня из себя, — добавила я. Мы прошли мимо отдела «Верхняя одежда» к «Вечернему платью» под звуки синтезаторной рождественской песенки. — Но нельзя же жаловаться в полицию, если тебе не говорят ничего оскорбительного и не угрожают.

— Может, это Эд, — предположил Генри, украдкой пощупав бальное платье из тафты.

— Сомневаюсь. Это не в его стиле. К тому же у него даже нет моего нового телефона — с тех пор как мы расстались, мы вообще не разговариваем.

— И все-таки не мешало бы проверить.

— Но как? Не могу же я позвонить ему и сказать: «Привет, Эд, это Роуз. Я просто хотела спросить, не ты ли тот маньяк, что одолевает меня звонками». Я точно знаю, что это не он.

— А ты ни с кем не ссорилась в последнее время? — спросил Генри.

— Что-то не припомню, хотя… На прошлой неделе в эфир звонила одна чокнутая, и мы немного поцапались.

— Помню, помню, — произнес Генри. — Я слышал. Такая грубая, как животное.

— Она уверена, что я посоветовала ее мужу бросить ее. И сказала, что я «еще пожалею», так что, возможно, это она. Хотя как она раздобыла мой номер?

— Твоя работа предполагает риск, — проговорил Генри, прикладывая розовое боа из перьев к щетинистому подбородку. — Любой отморозок может с тобой связаться.

— Да уж. По-моему, вот это пойдет. — Я сняла с вешалки черное атласное платье, скроенное по косой. — О, оно с двадцатипроцентной скидкой!

— Правда? — обрадовался он.

— Да, может, примерим?

Он восторженно кивнул, и мы направились в примерочную.

— Это не ваш размер, мадам, — безапелляционно заявила продавщица. — Это же двадцатый. А у вас десятый.

— Но мне нравится, когда вещи свободно сидят. Мой муж пойдет со мной в кабинку, — беззаботно добавила я. — Он должен видеть, что я покупаю.

Мы наглухо задернули шторку, и Генри быстро разделся. Потом нацепил пару искусственных силиконовых грудей, которые заказал в «Трансформации», и втиснулся в платье. Я застегнула молнию. Генри взглянул на свое отражение и довольно вздохнул.

— То, что надо! — произнес он, крутясь перед зеркалом. — Это платье… как будто специально на меня сшито. — Вид у него был как у гориллы в пачке. Одна волосатая спина чего стоит! — Какие мне к нему нужны аксессуары?

— Бархатный шарф, можно жемчуг. Но лучше всего — ожерелье-ошейник, чтобы замаскировать адамово яблоко. И еще нужны черные колготки, по меньшей мере шестьдесят ден, если только ты не собираешься побрить ноги.

— А в сеточку нельзя?

— Нет, Генри. Слишком вульгарно.

— Правда? — У него был разочарованный вид.

— Да, правда. Твоя мама пришла бы в ужас.

— Это точно.

Он купил сумочку с блестками, и мы спустились на первый этаж, в отдел косметики.

— Как тебе общество «Бомон»? — вполголоса спросила я, когда мы разглядывали косметику.

— Здорово, — ответил он. — Мне очень понравилось. Нам рассказывали, что делать, чтобы тебя не «раскусили» в общественном месте.

— Ты что, собираешься носить эти вещи в общественном месте? — прошептала я.

— Ну, не на работу, конечно, юбку может засосать в гусеницу танка… Но как знать… — Он вздохнул. — В отпуске, если набраться храбрости, может, и надену пару раз.

— Но, Генри, ты же великан. В тебе роста шесть футов и один дюйм!

— И в тебе тоже!

— Но я женственная.

— Но не единственная, кто может быть женственной.

— Так, у тебя светлая кожа! — Я решила сменить тему. — Тебе подойдет сверхмаскирующая крем-пудра от «Лейхнер», чтобы скрыть круги под глазами, и, конечно, прозрачная пудра — компактная или рассыпчатая? Помада не красного, а кораллового оттенка, в стиле принцессы Дианы, и синяя подводка для глаз вместо черной. Раз уж мы здесь, нам нужны еще щипчики для бровей и лосьон для сужения пор.

— Черт, ты права, — в ужасе произнес он, вытаращившись на себя в увеличительное зеркало. — Поры, как у грейпфрута. Еще нужен парик и духи.

— Тебе нужен очень женственный аромат, пожалуй, «О де Ланком» или «Фамм».

Через два часа мы вышли из супермаркета, нагруженные шестью огромными пакетами. Генри весь сиял.

— Ты будешь выглядеть сногсшибательно во всем, что мы накупили, — пообещала я. Он поймал такси. — Как роковая красотка.

— Спасибо, Роуз. Ты просто чудо.

— Не за что, — ответила я.

Он обнял меня, и на этом мы распрощались. Шагая по Оксфорд-стрит в потоке спешащих людей, я поняла, что с Генри делать покупки было весело, а вот с Эдом ходить по магазинам всегда было сущим наказанием. Не потому, что он не любил делать покупки, а потому, что он всегда торговался. Если вещь стоила восемьдесят фунтов, он пытался сбить цену до шестидесяти; если пятнадцать — выторговывал до десяти. «И это ваша последняя цена?» — все время спрашивал он, а я краснела до ушей и отводила глаза. Один раз он сбросил цену на девяносто фунтов, когда покупал холодильник с морозильной камерой.

— Зачем тебе это? — спросила я.

— Это же весело. Адреналин повышается.

Но я понимала, что дело не в этом. Настоящая причина крылась в том, что семья Эда жила очень бедно и денег никогда не хватало. Его отец был старшиной на стройке и умер от асбестоза, когда Эду было восемь лет. Его мать не могла получить пособия в течение десяти лет, и порой у них не было денег даже на еду. Такое детство накладывает неизгладимый отпечаток, и я знала, из какой среды вышел Эд. В семье было пятеро детей, и это одна из причин, по которой он мне понравился, хотя, к сожалению, сейчас он почти не видится с братьями и сестрами. На нашей свадьбе была только его мама и одна сестра, Рут; остальные разбежались кто куда. Самого младшего брата, Джона, Эд не видел уже шесть лет: они сильно рассорились, и я подозреваю, что из-за денег. И тем не менее Джон прислал нам в подарок красивую алебастровую лампу, хоть Эд его и не пригласил. Меня это очень расстроило. Но мама Эда мне понравилась, и я восхищаюсь женщиной, которая ухаживала за пятью детьми в одиночку и при этом работала полный день. А некоторые мамаши не могут справиться и с одним ребенком, даже смотреть противно…

Я села на тридцать шестой автобус, и передо мной вошла женщина с маленькой дочкой лет двух с половиной, может, трех. Автобус был битком набит, и девочка уселась ей на колени. Мать обвила ее руками, словно обручем. Глядя на них, я ощутила, как старая боль всколыхнулась опять, и подумала, что моя мать никогда, никогда меня так не держала…

В тяжелые минуты я всегда стараюсь отвлечься, поэтому тут же достала «Дейли пост». На первой полосе была фотография Бев и Трева, а статья занимала большой разворот на две страницы. Она называлась «УМНИЦА ТРЕВОР». Там были домашние фотографии Тревора, наряженного в красный костюмчик с эмблемой «Лапы помощи». На снимках он задвигал занавески и приносил молоко. На одной фотографии он вынимал из стиральной машины белье и подавал «несчастной Бев» прищепки, а она вешала одежду. В супермаркете «Сэйнсбери», у касс, он протягивал ей бумажник. И наконец, на последнем снимке он расплачивался с кассиршей, зажав деньги в зубах. «Тревор не просто собака-помощник, — объясняла Бев. — Он спас мне жизнь».

Теперь я поняла, что Беверли поскромничала, назвав себя «учительницей физкультуры». Очень поскромничала. Да, она преподавала в школе для девочек, говорилось в статье, но была еще и выдающейся спортсменкой. В восемнадцать лет Бев стала чемпионкой округа по теннису, а в двадцать пять выиграла серебряную медаль на Играх Доброй Воли в забеге на среднюю дистанцию. После она присоединилась к женской хоккейной команде и играла за национальную сборную. Она должна была выступать за Англию на Олимпийских Играх в Сиднее, но травма разрушила ее планы. После несчастного случая она была «опустошена» и «подумывала о самоубийстве», но Тревор изменил ее жизнь. «Трев — мой герой, — говорила она. — Мы души не чаем друг в друге. Без него я бы не выжила». В целом статья получилась трогательная, и внизу был указан телефон ассоциации «Лапа помощи».

Вернувшись домой, я обнаружила, что Тео на кухне. Он готовил ужин и мурлыкал себе под нос. Поморщившись при мысли о том, что он шпионит за моими соседями, нарядившись в ночную рубашку в цветочек, я решила держаться от него подальше. Снимая пальто, я мельком взглянула на телефонный столик в форме полумесяца и увидела кучу нераспечатанной почты. Там были счета за квартиру, реклама изделий из кашемира и рождественский каталог из «Оксфам». Внизу лежал журнал в белой пластиковой обертке: на вид вроде «Ньюсуик» или «Тайм». Я перевернула его и обнаружила, что это «Астрономия сегодня». Ой.

— Привет, Роуз, — поздоровался Тео.

— О, привет!

«Астрономия сегодня»? Но это не объясняет наличие ночной рубашки от «Джанет Реджер»!

— Как прошел день? — вежливо поинтересовался он.

Я вошла в кухню.

— Хорошо. Ходила за покупками с… другом. Тебе почта пришла, видел?

Он вытер руки, сорвал обертку с журнала, взглянул на него и положил на стол. «Звездные скопления крупным планом!» — гласил заголовок. — «Магеллановы облака и туманности»!

— «Астрономия сегодня»? — произнесла я с деланным безразличием. — Не знала, что есть такой журнал. Можно посмотреть?

— Конечно. Еще я выписываю «Небо и телескоп».

— Значит, ты увлекаешься… астрономией? — промямлила я, проглядывая статью о Леонидовых метеоритных дождях.

— Это моя страсть, — ответил он и достал нож. — Я с детства помешан на звездах, я… — Внезапно у него зазвонил мобильник, наигрывая мелодию: «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» Тео ответил на звонок, но, очевидно, ему было неловко разговаривать, потому что шея у него пошла красными пятнами. — Привет. Да. Нормально, — немного напряженно проговорил он. — Да. Хорошо. Это было бы здорово. Как хочешь. Да. Да. Я завезу ключи тебе в офис в понедельник. Нет, домой я заезжать не хочу. — Он положил телефон в карман и с притворным оживлением произнес: — Извини. О чем мы говорили?

— О звездах.

— О да. Это моя… Страсть, — сказал он, дрожащей рукой нарезая кабачок ломтиками.

— У тебя есть телескоп? — невинно спросила я.

— Да. В моей комнате. Если хотите, можете посмотреть.

— О-о-о, нет, нет, нет, зачем мне это. Я имею в виду, зачем мне заходить в твою комнату.

— Ничего страшного. Я не против, чтобы вы ко мне заходили, — тайн у меня нет. Это трехдюймовый линзовый телескоп, не новый, конечно, но оптика хорошая. Увеличение в сто пятьдесят раз, — с гордостью добавил он и достал сковородку. — Телескоп принадлежал моему деду — он заведовал обсерваторией в Лидсе. Старый, но работает превосходно. — Тео открыл холодильник и достал бутылку пива. — Мне хочется выпить. Вы не хотите?

Я чувствовала себя виноватой за то, что не доверяла ему, и поэтому кивнула.

— Спасибо. С удовольствием. И где же ты наблюдаешь за… звездами? — спросила я, когда он достал два стакана.

— Самое лучшее место — Норфолк. Раньше я ездил туда с бабушкой и дедушкой. Но в Лондоне тоже можно, только нужно тщательно выбрать место, потому что сияние слишком сильное.

— Сияние?

— Световое загрязнение. Фонари дают отвратительный отблеск мандаринового цвета. Я участвую в кампании в защиту темного неба, — продолжал он, наливая мне пива. — Мы просим местные органы устанавливать фонари, отбрасывающие свет вниз — туда, где он и нужен, — а не вверх, где он мешает наблюдениям за звездами. Ужасно, что городские жители совсем не видят ночного неба. Они многое теряют. Вы только поднимите голову, — внезапно предложил он и выключил свет. Дом погрузился в темноту, и я посмотрела на небо сквозь стеклянную крышу. На чернильном небосводе мерцали пять… нет, восемь звездочек и переливался серебристый полумесяц. — Когда живешь в городе, многое упускаешь из виду, — повторил он. Я изогнула шею. — Как часто городские жители видят Млечный Путь, Плеяды, Пояс Ориона или Большую Медведицу? Чтобы стать астрономом-любителем, не нужен даже телескоп. Так много можно увидеть невооруженным глазом.

— Так вот почему ты не захотел, чтобы я жаловалась насчет уличных фонарей? — догадалась я.

— Да. — И это объясняло, почему Тео уходил из дома в сухую и ясную погоду, а в дождь сидел в комнате. — Вообще-то, это очень хороший район для наблюдений, — продолжал Тео, включив свет. Звезды исчезли. — Поэтому мне и нравится здесь жить. В конце улицы есть отличный маленький парк.

— Холланд-гарденз?

— Да. Пару раз я ходил туда с телескопом. Вокруг не видно высоких домов, поэтому обзор большой. У меня есть фильтр, снимающий световое загрязнение. У моего друга Марка большой сад, и иногда я хожу к нему. Звоню ему и говорю: «Хочешь взлететь к звездам?» — Это у астрономов-любителей такая шутка. Хочешь взлететь к звездам? — Он кивнул головой и засмеялся.

Оказывается, он вовсе не мальчик с рекламы молочного шоколада, а самый настоящий Звездный Мальчик.

— Какое… захватывающее хобби, — проговорила я, улыбнувшись с облегчением.

— Это больше чем хобби. Я пишу книгу. Сейчас заканчиваю последнюю правку — только что получил вопросы редактора.

— Книгу? И как она называется?

— «Небесные тела».

— О.

— «Путеводитель по звездному небу и солнечной системе». Книга выходит в мае. Но сроки сильно поджимают, поэтому мне и нужна тишина.

— А где ты жил раньше? — спросила я, наблюдая, как он режет баклажан.

— Я же вам говорил, у Марка, у моего друга.

— Но ты сказал, что это только временно, что он тебя выручил. Где ты жил до этого?

— В Далвиче… — Его рука с ножом замерла в воздухе, и он тихо повторил: — Я жил в Далвиче. С женой.

— Ой, — пробормотала я, пытаясь скрыть изумление. — Ты… ммм… не говорил, что был женат. Ты так молодо выглядишь.

— Но я не так уж молод. Мне двадцать девять. Я был женат пять лет. Но не стал вам рассказывать, потому что… — Он запнулся. — Потому что мне больно об этом думать, и, честно говоря, это уже неважно.

Теперь я вспомнила странное замечание его босса, когда звонила навести о Тео справки: «Он пережил трудные времена».

— Почему вы… — начала было я, отхлебнув пива. — Нет, извини. Я лезу не в свое дело.

— Почему мы расстались? — Я кивнула. — Потому что я разочаровал свою жену.

— Правда? И… как?

— Я не оправдал ее ожиданий. Она адвокат в конторе «Прендервилл Уайт», работает в Сити, — объяснил он. — Очень энергичная и успешная деловая женщина и ожидала от меня того же. Хотела, чтобы я вложил все силы в карьеру бухгалтера и стал ей достойной парой, но я не смог. Сдал все экзамены, но астрономия притягивала меня куда больше, чем балансы. Так что я ушел из компании «Прайс Уотерхаус» и устроился на работу с менее напряженным графиком, тоже бухгалтером, чтобы было время писать книгу. Фиона говорила, что я потакаю себе и должен вплотную заняться карьерой. Она все грызла меня и грызла, но я не смог заставить себя вернуться. И пять месяцев назад она решила, что с нее хватит. — Бедняга. В его глазах были слезы. — Кстати, это она сейчас звонила, — дрожащим голосом объяснил он. — Я забыл отдать ей ключи. Честно говоря, мне тяжело даже разговаривать с ней. Я понимаю ее чувства. Понимаю, из-за чего мы расстались. Но понимать и чувствовать — разные вещи, не так ли? — Я кивнула. Сущая правда. — Я до сих пор глубоко к ней привязан. Я даже делаю одну глупую вещь, — добавил он, глотнув пива. — Я… — Он опустил бутылку. — … только пообещайте, что не будете смеяться.

— Обещаю.

— Я сплю с ее старой ночнушкой.

Ага, подумала я. Значит, вместо брошюры «Трансвестит ли я?» ему больше подойдет «Как пережить расставание».

— Извините, — добавил он со своей странной кривоватой улыбкой. — Мы едва знакомы, а я тут выворачивую душу наизнанку.

— Я не против, — сказала я. Я на самом деле была не против — люди часто делятся со мной своими проблемами.

— Вот моя печальная история, — заключил он с мрачной усмешкой. И вдруг сказал: — А вы?

— Я?

— Да.

— О. Хочешь услышать мою историю? — Он кивнул. — Ну… а это обязательно? — слегка раздраженно добавила я.

— Да, — довольно нагло ответил Тео. — Так будет справедливо.

Он был прав, так что я обрисовала ему в общих чертах.

— Так вот почему вы недавно переехали, — сказал он, подливая в сковородку оливкового масла.

— Да. Хотелось начать с чистого листа.

— Как вы думаете, почему ваш муж завел интрижку? — спросил Тео, достав деревянную ложку.

— Потому что ему так захотелось, наверное.

— Но всегда есть причина, — произнес он, и воздух наполнился ароматом средиземноморских овощей. — Люди же не заводят роман ни с того ни с сего, как думаете? — добавил он.

— Понятия не имею, — ответила я.

— Ты отвратительна! — завопил Руди голосом Эда. — Этот брак был ошибкой!

Черт, черт, черт!

— Глупая птица, — засмеялась я и задернула покрывало. — Наслушался всякой чепухи по телевизору. Ну ладно, Тео, мне жаль, что тебе пришлось пережить столько несчастий, — я сменила тему.

— Это уж точно, но жизнь продолжается. Поэтому я и полюбил готовить, — добавил он. — Это расслабляет и помогает снять напряжение.

— Значит, твое хобби — астрономия и гастрономия, — заметила я, и впервые за весь вечер он улыбнулся. — Что это за блюдо? — спросила я.

— Рататуй[9 - Овощной гуляш.]. Хотите?

— О нет, спасибо.

— Я поставил на полку кулинарные книги, — добавил он. — Надеюсь, вы не будете возражать.

— Конечно нет, — ответила я. — Только вот… — Я подошла к полке и стала перебирать книги.

Джейн Григсон… Софи Григсон… Элистер Литтл… так-то лучше. Делил Смит… Рик Стайн… Эйнсли Хэрриотт. Идеально.

— Что это вы делаете? — спросил он.

— Переставляю книги.

— Но зачем?

— Потому что я люблю, когда книги стоят в алфавитном порядке. И компакт-диски тоже. Так удобнее. Разве ты так никогда не делаешь?

— Ну… нет.

Только я собралась высказаться на тему преимуществ алфавитно организованной системы, как услышала стук почтового ящика. На коврике лежало очередное приглашение в «Тип-топ Тандури-хаус» и «Пиццу-хат». Я подняла листовки и уже хотела выбросить их в помойку, но тут странный звук из соседнего дома заставил меня замереть на месте. Слабый гул, который становился все громче и громче. Я приросла к полу. Это были сдавленные горестные рыдания. Сердце сжалось. Бедняжка Бев.




Глава 6


Я замерла, оцепенев от жалости, и понятия не имела, что делать. Если бы я лучше знала Беверли, то позвонила бы ей или придумала какой-нибудь предлог зайти. Но мне казалось, что у меня нет права вмешиваться, тем более что, когда мы познакомились, она вела себя так беззаботно и мужественно. Если бы она узнала, что я слышала ее рыдания, то пришла бы в ужас. И я бы почувствовала себя отвратительно, если причиной ее расстройства оказалась статья в «Дейли пост». Может, увидев все это черным по белому, она жалеет, что дала интервью? Теперь все знают о «несчастной Бев», о ее травме, о том, что ее бросил бойфренд, и о том, какой она была прекрасной спортсменкой. Наверное, поэтому она и плачет. Эта мысль совсем меня расстроила, но оказалось, я ошиблась. На следующий день Бев позвонила и сказала, что Рики пришел в такой восторг от статьи, что предложил ей вести постоянную рубрику.

— Он сегодня утром позвонил — в воскресенье, Роуз! Хочет, чтобы я вела еженедельную колонку. Ему кажется, что это увеличит тираж «Дейли пост».

— Он недалек от истины.

— Но я в ужасе, Роуз. Я ведь не журналистка.

— Ну и что? Ты умеешь выражать свои мысли. У тебя прекрасно получится.

— Но он хочет, чтобы я писала от имени Тревора. — Ага. Понятно. Это будет сложнее. — Может, ты прочитаешь пробную статью, прежде чем я отдам ее в редакцию, и вынесешь приговор?

— Конечно.

Во вторник вечером мы отправились в бар «Виноградная гроздь» в конце улицы, и Бев показала мне две пробы. Я боялась, что они окажутся слишком слащавыми и сентиментальными, но это было не так. Напротив, такое ощущение, будто статьи написаны мужской рукой. И это было трогательно. Потрясающие статьи.






По утрам Бев хандрит, но я пытаюсь держаться молодцом, — прочитала я. — Бужу ее, лизнув в нос, потом она потискает меня немножко, и я ныряю под кровать. Подаю ей тапочки, стараясь не забрызгать их слюной, и день начинается.





— Блестяще, — хихикнула я. — Рики будет в восторге.






Бев спускается к завтраку на специальном лифте. Пока она пьет чай, я успеваю вздремнуть. Но я всегда начеку. Храплю, как боров, но как только она двинется с места, я тут как тут.





— Чудесно, — сказала я. — У тебя талант.

— Если бы он говорил, то именно так, правда, Трев?






Но так было не всегда, — продолжала я. — Нет-нет, в самом начале было хуже некуда. «Тревор, сделай то», «Тревор, сделай это», и мне хотелось сказать: «Простите? От чего умер ваш предыдущий раб?» Она меня совсем замучила. Но я чувствовал себя немного виноватым, потому что мог вести себя и получше. К счастью, Бев очень отходчива, и теперь мы без ума друг от друга.





— Если все получится, гонорар отдам в «Лапу помощи», — добавила Беверли. Мы отхлебнули пива. — После несчастного случая я получила огромную страховку, так что деньги мне не нужны. Зато появится прекрасная возможность рекламировать благотворительные мероприятия! Кстати, раз уж я об этом заговорила — ты придешь на наш первый благотворительный вечер? Как раз перед Рождеством.

— Конечно приду, — ответила я.

— Это бал. Бал-маскарад, — уточнила она.

Маскарад? Проклятье!

— Но не обычный костюмированный бал, — объяснила Бев, кинув Тревору ломтик свинины. — Вечеринка на открытом воздухе, в отеле «Курто», и каждый должен нарядиться, как персонажи на картинах знаменитых художников. Лучший костюм получит приз. Еще пива хочешь?

— Не откажусь, только полстакана.

— О'кей. Трев, наш выход. — Она подкатила к бару на коляске. Тревор лаем подозвал бармена, и Бев протянула Треву кошелек. Пес встал на задние лапы и положил бумажник на стойку, а бармен взял деньги. Беверли по очереди доставила кружки на стол, а Тревор забрал сдачу.

— Наверняка он пьет темный «Карлинг», — расхохотавшись, сказал бармен.

— Не-а, он непьющий, — отозвалась Бев.




Итак, благодаря Беверли Рики пока доволен, и в ближайшее время взбучка никому не грозит. Но на моем столе растет гора писем от страдающих предрождественской депрессией, и я сама тоже чувствую себя мрачновато. Весь прошлый год я провела в блаженном романтическом тумане. В этом году я одна и почти разведена.






— Рождество… думаю о самоубийстве, — бодренько зачитывала Серена, просматривая вчерашнюю почту. — Рождество, все валится из рук. Рождество, хочу покончить с собой, — весело продолжала она. — Рождество, лучше бы я умер…





— Хорошо, Серена, я все поняла.

— Кстати, я думаю, что в этом году Рождество нас ждет безрадостное, — как ни в чем не бывало продолжала она, убирая волосы за ухо. Когда она это сказала, я подняла глаза и вдруг заметила, что она резко поседела за последнее время. — Знаешь, на Рождество всегда такие траты. — Она поежилась. Ну, траты так траты, но ведь и она, и ее муж работают. — Понимаешь, после той маленькой аварии Роб немножко не в себе, — тихо продолжала она, — он не справляется на работе, и сама знаешь, сколько приходится платить за обучение… — Она замялась. — Но все равно! — весело воскликнула она. — Нечего жаловаться! Есть люди, которым в сто раз хуже приходится! — Мне почудилось, или у нее на самом деле правый глаз дергается?

В обед я позвонила Генри и рассказала про бал. Он пообещал прийти. «Буду Моной Лизой», — захохотал он.

Двойняшки тоже были в восторге.

— Там должно быть весело, — сказала Беа, — и мы могли бы найти клиентов. Мы согласны, сто процентов. Станем звездами бала!

— Звездами? — И тут мне пришло в голову — почему бы не позвать Тео? Я даже сделаю ему одолжение, ведь бедный парень в такой депрессии.

— Бал? — удивился он, когда в четверг я все-таки его пригласила. — Так торжественно, но… я согласен. Может, там будет… забавно. Спасибо за приглашение, — вежливо добавил он.

— Не за что; все, что угодно, ради благого дела.

— Я сейчас же запишу в ежедневник. — Он пошарил в кармане пиджака и выложил на кухонный стол кучу всякой всячины, в том числе и мобильник. Я посмотрела на него и поняла, что у меня в точности такой же. «Моторола-250» с серебристой панелькой из гальванизированной стали.

— Отель «Курто»… 20 декабря, — бормотал он под нос, делая запись в ежедневнике. — Всего через три недели. Я выберу костюм, как на каком-нибудь современном портрете, чтобы не выглядеть глупо. А вы?

— Еще не придумала. Может, буду коровой Дэмиена Херста, разрезанной надвое. «Мать и дитя разделенные»[10 - Современный британский художник Дэмиен Херст (р. 1965) известен своими инсталляциями, в оформлении которых использованы животные и насекомые, помещенные в формальдегические аквариумы. Произведение «Мать и дитя разделенные» вначале представляло собой цельную тушу коровы, которая позже была разделена на куски] — как раз для меня актуально, — с горьким смешком проговорила я. Тео уставился на меня в недоумении. — А может, выберу менее опасный вариант и буду представлять незастеленную постель Трейси Эмин[11 - Среди работ популярной английской художницы Трейси Эмин (р. 1963) более всего известна инсталляция «Моя постель», где в оформлении использованы грязные простыни и другие натуралистические детали быта.].

— А мне кажется, вы будете прекрасны в образе Венеры Боттичелли[12 - Имеется в виду картина С. Боттичелли «Рождение Венеры», где Венера изображена обнаженной.], — вдруг произнес он. Я ощутила, как к лицу хлынула кровь. — Я имел в виду, — запнулся он, — у вас такие же длинные рыжие волосы. Вот что я имел в виду.

Вдруг зазвонил телефон. И я сняла трубку.

— Алло? — сказала я. Тишина, потом сдавленное дыхание. — Алло? — Неужели опять этот маньяк? Я швырнула трубку и набрала 1471. Защита от определителя номера. Как же иначе?!

— Проблемы! Проблемы! — закричал Руди.

— Не говори, — бросила я.

— Вы в порядке, Роуз? — спросил Тео.

— Да, в порядке, только вот мне все время названивает какой-то ненормальный.

— Кошмар. Мою жену тоже один тип доставал. Она ничего не отвечала, просто вешала трубку. Это их с ума сводит.

— Я так и делаю.

— Тогда рано или поздно он прекратит.

Как бы то ни было, на несколько дней маньяк успокоился, и я о нем забыла. К тому же на работе был завал. Вдобавок ко всему мне приходилось вести программу в прямом эфире, проводить семинары на тему «Воссоединение влюбленных» в Килрое и выступать перед Женской ассоциацией города Ват. Так что у меня совсем не было времени продумать наряд, а до маскарада оставалось всего десять дней. Что же мне надеть? Как-то я листала альбом прерафаэлитов, и меня посетило озарение. Я решила явиться в образе «Пылающего июня» лорда Лейтона[13 - «Пылающий июнь» (1895) — одно из самых известных полотен английского художника и скульптора Фредерика Лейтона (1830–1896).], ведь в этом месяце я праздную свое пламенное сорокалетие. К тому же у девушки на картине такие же волосы, как у меня, только вот вид у нее куда более чахлый. Беверли тоже понятия не имеет, что делать с костюмом. И вот в пятницу вечером я взяла книжки по истории искусства и пошла к ней в гости. У ее кресла лежал Тревор и с довольным видом грыз голову игрушечной гориллы. Мы с Бев разглядывали гравюры и репродукции.

— Что выбираешь — барокко или рококо? — спросила я, пролистывая альбом Гомбрича[14 - Имеется в виду классический труд историка живописи Эрнста Гомбрича (1909–2001) «Искусство и иллюзия».]. — У тебя такой красивый высокий лоб, так что, может, тебе больше подойдет эпоха Возрождения… — При взгляде на Мадонну Рафаэля, прижимающую к груди младенца Иисуса, я ощутила знакомую боль в сердце. — Может, тебе изобразить картину Гогена? — продолжала я. Беверли взяла очередной альбом. — Из тебя получится очаровательная таитянка, хотя, пожалуй, импрессионизм больше в твоем стиле. Как насчет… точно! Красавица Ренуара в рюшах! Хотя нет, ты слишком худая. Может. Джошуа Рейнольдс? Или Гейнсборо — как думаешь. Бев? Бев? — Я подняла глаза. Она плакала. — Бев! В чем дело? — Я схватила ее за руку.

— Вот какой костюм мне нужен, — проговорила она сквозь слезы, показывая на жуткий портрет нищего с искалеченными ногами кисти Брейгеля. — Или, может, изобразить одного из визжащих уродцев Иеронима Босха?

— Беверли, перестань, — сказала я. — Ты красавица.

— Это неправда! Я урод, — рыдала она. — Я калека, Роуз, я отвратительная уродина.

— Чушь собачья! Ты прекрасна.

— Уже нет. Все думают, что я такая храбрая, — всхлипнула она. Ее лицо покраснело и подергивалось от рыданий. — Храбрая Бев. Отважная Бев. Но на самом деле я не такая. Я совсем не такая. Никому не говори, — предупредила она сквозь слезы, — но иногда мне бывает очень плохо.

— Правда? — спросила я.

— Да, — пробормотала она и шмыгнула носом. — Очень. Но я ничего не могу поделать, потому что понимаю, что никогда — уф, уф — не смогу больше ходить и бегать. Я буду сидеть до конца жизни. И я всех уверяю, что смирилась с судьбой, но на самом деле это не так. Я никогда не смирюсь! — Мне снова вспомнились сдавленные рыдания, доносившиеся через стену, и костер из хоккейных клюшек. — И все эти картины, на которых нарисованы прекрасные — уф, уф — женщины, с такими — уф, уф — стройными, идеальными, здоровыми ногами…

— Извини, — произнесла я. Тревор подал ей платочек. — Это я виновата, я их принесла. Тебе нужно выплакаться, — сказала я. Бев зарылась лицом в шкуру Трева. — Что плохого в том, чтобы проявить слабость? С тобой произошло нечто ужасное. Но, Бев, я знаю, что у тебя все будет… — у меня свело горло: рыдания всегда заразительны, — … я знаю, что у тебя все будет хорошо.

Она перестала всхлипывать, подняла голову и вытерла глаза.

— Да, — слабо проговорила она. — Может, и будет. Извини, — сказала она. — Я понимаю, могло быть и хуже. То, как я упала… я могла бы стать полностью парализованной или вообще погибнуть. Может, мне пойти на бал в образе натюрморта, — предложила она с безжизненной улыбкой. — Как-никак, я почти что полумертвая натура.

— Не говори чушь.

Тревор вдруг поплелся в прихожую и вернулся, зажав в зубах телефонную трубку.

— О, — засмеялась Бев и обняла собаку. — Все о'кей, Трев, со мной Роуз. Когда у меня депрессия, он приносит телефон, — объяснила она. — Чтобы я могла позвонить друзьям.

— Как мило, — ответила я. Мое сердце растаяло, как масло, и я погладила Трева за ухом.

— Вообще-то, Роуз, — сказала Бев, сглотнув слезы, на самом деле я плачу не столько из-за несчастного случая, сколько потому что я… — Она замолкла на полуслове. — Потому, что я очень… — Она пожала плечами, воспаленные глаза застыли в одной точке. — Я очень…

— Одинока? — пробормотала я.

Она медленно кивнула и посмотрела на меня.

— Да. Да, я одинока. Если бы у меня был кто-то, с кем можно было бы поделиться, я гораздо легче пережила бы то, что со мной произошло. Но с тех пор как Джефф меня бросил, у меня никого не было, поэтому мне так плохо.

— Но ты же встречаешься с кем-то, — возразила я. — Тебя приглашают на свидания.

— Проблема не в этом. Все дело в Треворе. Понимаешь, каждый раз, когда я знакомлюсь с хорошим парнем, оказывается, что на самом деле его интересует Трев. Парней притягивает новизна ситуации. Шоу «Бев и Трев». Будет чем поразить приятелей в пабе. Но если я знакомлюсь с кем-то без Тревора, мужчины вроде как разочаровываются во мне. Никто не может полюбить меня как отдельного человека. — Этот разговор показался мне жутко знакомым — то же самое говорили близнецы. — В пятницу у меня свидание с одним парнем, — продолжала она. — Но я боюсь, он опять влюбится в Трева.

— Тогда не бери его с собой.

— Но он с ума сойдет. Я не люблю оставлять его одного.

— Пусть приходит ко мне. Тревор, не желаешь ли поужинать со мной в пятницу вечером? — Он завилял хвостом. — О'кей, в семь тридцать, самое позднее в восемь. Если ты вегетарианец, предупреждай сразу. Так, вернемся к делу. — Я взяла один из альбомов, пролистала и вдруг замерла. Взглянула на картину, потом на Бев… Идеально.

— Придумала, — сказала я. И показала ей балерину Дега, готовую выпорхнуть из-за кулис в тонкой, как паутинка, пачке.

Пару секунд Беверли разглядывала картину и вдруг просияла.

— Да. Подходит идеально, — произнесла она.




— Так что же вас беспокоит, Сара? — В четверг вечером я, как обычно, вела программу по звонкам радиослушателей.

— Проблема в том, что мне тридцать девять, и я до смерти боюсь сорокалетия. Что мне делать?

— Сара, милочка, — по-свойски ответила я. Я всегда говорю со слушателями как с друзьями: им это нравится. — Милочка, — повторила я, — сорок в наше время — все равно что тридцать. Кто угодно вам скажет. Сейчас этот возраст переживает бум. Как же Найджелла[15 - Найджелла Лоусон — популярная телеведущая и автор кулинарных книг.]? Как же Мадонна? Посмотрите на них!.. Ха-ха! Я придумала! Проблема решена! Вам просто нужно сменить имя, чтобы в нем были двойные согласные! На четвертой линии у нас… — Я вгляделась в компьютерный экран. — Кэти… — Кэти? Черт, черт, черт!

— Я хочу, чтобы все слушатели узнали, какая ты мерзкая, МЕРЗКАЯ пакостница, Роуз Костелло! Из-за тебя от меня ушел муж. Сидишь в своей тепленькой студии и раздаешь советы, как Папа Римский, но это ты разрушила мою жизнь, корова несчастная. И ты поплатишься за то, что со мной сделала, за то, что уничтожила мой брак, полезла не в свое дело, мразь! Ты заплатишь мне за все — помяни мои слова, ты очень пожалеешь, что встала у меня на пути… — Психопатку Кэти быстренько заглушили. Через стекло студии я смерила Уэсли убийственным взглядом.

— К сожалению, на сегодня это все, — произнесла Минти с профессиональной выдержкой. — Слушайте нас на следующей неделе. И не забудьте, если у вас есть проблемы, не переживайте — спросите Роуз.

— Уэсли, — сердито выпалила я, распахнув дверь студии. — Какого черта ты опять пустил на линию этого ротвейлера? Если мне захочется, чтобы меня запугивали и оскорбляли, я попрошу своего редактора, и он будет рад делать это хоть каждый день.

— Извини, — промычал Уэсли. Его лысина поблескивала в свете студийной лампы. — Она сама… понимаешь, сама как-то просочилась.

— Ты записал ее номер?

— У нее защита от определителя.

Ага! Так я и думала.

— Понимаешь, кто-то — возможно, она — звонит мне домой и дышит в трубку, и мне это уже надоело.

Сидя в такси по дороге в Кэмбервелл я подумала: что, если эта женщина не просто жалкая психопатка, а на самом деле опасна? Один раз у Дафны, психолога «Дейли геральд», появился один ненормальный, который ее преследовал и в конце концов пробрался к ней в офис с топором. Сейчас он в длительном отпуске в психушке. Что если Безумная Кэти тоже решит сделать что-нибудь подобное?

Двойняшки секретничали по поводу своих костюмов, а вот Тео еще не определился. Ему бы предстать в образе статуэток Джакометти, подумала я, тайком разглядывая его хрупкую фигуру[16 - Работы французского скульптора и художника Альберто Джакометти (1901–1966) отличаются удлиненными пропорциями и некой призрачной нематериальностью; его персонажей называют еще «люди-спички».]. А мы с Бев отправились в магазин «Безумный мир» в Ченсери-лейн, чтобы взять маскарадные костюмы напрокат. В такси она рассказала мне, как прошло вчерашнее свидание. Бев была разочарована.

— Представляешь, он предложил, чтобы каждый заплатил сам за себя! Вот убожество!

— Я всегда сама за себя плачу, — удивилась я. — И что в этом такого? Мы же современные женщины.

— Но не на первом же свидании, — возмущенно возразила она. — Это ни капли не романтично.

— Когда мы ужинали с Эдом, я всегда платила сама за себя.

— Что? С самого первого свидания?

А я даже и не задумывалась, что в этом есть что-то плохое.

— Да, — ответила я. — С первого свидания. Он тогда только что купил большой дом, так что мне показалось справедливым, чтобы мы платили поровну.

Я доставала костюмы с вешалок, а Тревор помогал Бев переодеться. Снял ее туфли зубами, а когда она скомандовала ему: «Тяни, Трев! Тяни!», стянул с нее спортивные брюки. Я протянула ей балетную пачку через занавеску и помогла завязать ленточки на пуантах.

— Ты выглядишь… очаровательно! — сказала я. Такая хрупкая.

— А ты похожа на заходящее солнце! — На мне была апельсиново-оранжевая греческая туника до пола с тончайшей плиссировкой. — Будто сошла с картины прерафаэлитов, — сказала Бев. — Тебе очень идет. И мне кажется, мы повеселимся на славу.




Вечером в день маскарада мать Беверли приехала посидеть с Тревором, так как он не выносил громкой музыки и не любил засиживаться допоздна. Бев, Тео и я поймали такси и вместе поехали в отель. Тео и Бев виделись впервые, но между ними сразу же возникло взаимопонимание, и, хотя Бев очень независима, она позволила ему везти свою коляску. Когда мы миновали арочный свод Сомерсет-хауса и очутились в огромном саду, я затаила дыхание. Брызги фонтанов с подсветкой поднимались вверх, словно павлиний хвост. Позади, на катке под открытым небом, мечтательно кружили фигуристы под звуки венского вальса. Шагая к роскошному навесу, мы заметили первых гостей, прибывших на бал. Изобретательность их костюмов поражала — все превзошли самих себя. Вместе с нами сдавали пальто священник эпохи Медичи, Фрида Кало, будто сошедшая со своего автопортрета, и Генри Восьмой с полотна Гольбейна. У рождественской елки красовался юный Дионис Караваджо с вплетенными в волосы виноградными листьями и гроздьями. Строгий Рембрандт беседовал с обворожительной Саломеей, которая игриво подбрасывала в руке голову Иоанна Крестителя. Не обошли вниманием и изумительные работы современных художников. Высокая, худощавая женщина с длинным угловатым лицом была идеальным воплощением Модильяни. Гибкая девушка в кобальтово-синем трико явно представляла позднего Матисса. Ван Гог с забинтованным ухом разговаривал с женщиной, одетой как Мерилин Монро. Это была Мерилин Монро Энди Уорхола с лимонно-желтыми волосами, розовой кожей и голубыми ногами. Она даже обмотала колючей проволокой подол знаменитого пышного белого платья. Большой популярностью пользовались сюрреалисты. У одного мужчины на голове чудом удерживался телефон-лобстер Дали, но самым удивительным был костюм по мотивам «Терапевта» Магритта. Выше талии на госте красовалось подобие птичьей клетки с двумя белыми голубями и полузадернутым красным бархатным занавесом, а нижней частью костюма служили строгие брюки в тонкую полоску и начищенные черные ботинки.

— Невероятные костюмы, — полушепотом произнесла я. — И похоже, все билеты проданы.

— Да, — ответила Бев. — Последние два столика были забронированы только вчера, билеты купила адвокатская контора из Сити — они никогда не пропускают такие сборища.

— Что за контора? — с притворным равнодушием спросил Тео.

— «Прендервилл Уайт».

«Прендервилл Уайт»? Там же его жена работает! Черт! Я покосилась на Тео — он стал пунцовым.

— Роуз, вот ты где! — Это были двойняшки с бокалами шампанского. — «Пылающий июнь»! — вскричали они хором.

— А вы — что это за костюмы? Ах да. Вы — тюбики с масляной краской!

— Угадала!

На них были одинаковые белые комбинезоны с цветными поясками и надписью «Уиндзор и Ньютон»[17 - Компания, выпускающая широкий ассортимент масляных красок.] на груди и спине. А на головах красовались белые шестиугольные шляпы — или, скорее, каски — с полоской того же цвета.

— Я — Красная Охра, — объяснила Белла.

— А я — Багровый Закат, — сказала Беа. — Надо было тебе тоже к нам присоединиться — в качестве Ярко-Красной Марены. Роуз! Вот было бы здорово!

— Познакомьтесь — это Беверли, моя соседка, — холодно произнесла я, игнорируя ее.

— Очаровательная балерина! — пропела Белла.

И она была права. Бев выглядела обворожительно в белоснежном платье из гладкого шифона до колен, с довольно глубоким вырезом и небесно-голубым атласным кушаком. Ее неподвижные ноги выглядели хрупко и изящно в жемчужных непрозрачных колготках. Ступни, затянутые в розовые атласные пуанты с ленточками, покоились на подставке инвалидной коляски. Волосы она убрала в шиньон, тонкую шею опоясывало бархатное ожерелье-ошейник.

— А это Тео, мой сосед по дому.

Тео вежливо улыбнулся и пожал руки близнецам, но в его глазах читались напряжение и тревога.

— Как тебе живется при фашистском режиме Роуз? — фыркнув, спросила Беа. — Она фанатичка порядка. В то время как все люди просто устраивают уборку, Роуз проводит химическую дезинфекцию.

— Да что ты говоришь, Беа!

Я очень ее люблю, но иногда она несет такую чушь.

— Признайся, Тео, она как Джек Леммон в «Странной парочке»[18 - Популярная американская комедия (1968), где герой, которого играет Джек Леммон, представляет из себя занудного чистюлю, этакого домашнего тирана, который выживает своего друга из дома.], правда?

— РОУЗ!! — Хвала небесам. Это был Генри в наряде роскошной придворной дамы. — Как здесь весело! — Он встряхнул серебристыми кудряшками и обнял меня. — О-о-о, осторожно, не тронь мою мушку!

— Мадам де Помпадур? — предположила я.

— Нет, Мария-Антуанетта. Отведайте канапе! — с усмешкой добавил он, когда официант предложил нам миниатюрные головки сыра на тостах.

Я познакомила девушек с Генри, и они изумленно вытаращились на него. Их можно было понять — видок у него был из ряда вон.

— Пойду поищу моих друзей Сью и Фила, — смущенно проговорила Бев. — Я еще с ними не виделась.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложил Тео.

— Конечно, если ты не против. — Она улыбнулась. — В такой толпе гораздо легче передвигаться, когда кто-то тебя везет.

Они ушли, и я видела, как Тео с беспокойством оглядывается по сторонам. Если его жена здесь, это будет кошмар, ведь она партнер той юридической фирмы и, скорее всего, придет. Как он расстроится, подумала я. Он и так в депрессии, еще не хватало натолкнуться на нее там, где и так стесняешься из-за незнакомых людей. Но нечего мучить себя из-за этого — или он ее увидит, или нет. Я принялась весело болтать с Генри и близняшками и разглядывать гостей.

— Мы только что купили дом в Клеркенвелле.

— Мы остановимся в «Валь Дизер»[19 - Фешенебельный отель во Французских Альпах.].

— Разумеется, мы были знакомы с Ником Серота — вместе работали в «Уайтчепл»[20 - Ник Серота — директор галереи Тейт; «Уайтчепл» — художественная галерея, культурный центр.].

— Моя мать приезжает в этом году.

— Мы все время ссоримся, правда, дорогой?

— На Рождество ему исполнится двенадцать.

Парочки, с отвращением подумала я, сплошные сладкие парочки. Шампанское ударило в голову, и я задумалась: почему мне никогда не везло в личной жизни? Нельзя сказать, что мои бойфренды были подонками, кроме предателя Эда, конечно. До Генри у меня был Том, я говорила, пилот; до Тома — Брайан. Брайан был оператором и постоянно уезжал на съемки — жаль, что мы так редко виделись, потому что он был прелесть. До Брайана я встречалась с Тоби, владельцем агентства по маркетингу, который то и дело мотался в Штаты. А до него — вообще тысячу лет назад — был Фрэнк, зарубежный корреспондент Ай-ти-эн. До Фрэнка — ого-го, я уже добралась до середины восьмидесятых! — моей любовью был Ник, актер, и он вечно пропадал на гастролях. Но все они были прекрасными мужчинами, размышляла я с известной долей ностальгии. Просто по какой-то причине у нас ничего не вышло.

В нескольких ярдах от меня Бев болтала со своими друзьями. Тео тем временем изучал план расположения гостей.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Да, — ответил он с довольной улыбкой. — Все нормально. В какой-то момент я чуть не умер от страха — подумал, что моя жена здесь, но ее нет в списках.

Раздался звонкий удар гонга, и устроители торжества сообщили, что ужин подан. Убедившись, что Тео чувствует себя хорошо, я расслабилась — несмотря ни на что, вечер обещал быть приятным. Мы медленно пробирались к нашим столикам, когда девушка в костюме тулуз-лотрековской танцовщицы канкана предложила нам лотерейные билеты.

— Призы замечательные, — сообщила она. — Билеты по пять фунтов; купите четыре — пятый бесплатно.

— Моне почти за бесценок, — пошутила я, протягивая ей двадцатку.

— Мне тоже пять, — попросила Бев.

— А мне десять, — заявил Тео. Он так обрадовался, что его жены нет на балу, что расщедрился. Бев одарила его благодарной улыбкой. — Мы за шестнадцатым столиком, — сообщил он. — По-моему, это там, за колонной, в глубине зала.

— Желаете приобрести лотерейный билет, сэр? — предложила девушка кому-то за моей спиной.

— Нет, спасибо, — проговорил знакомый голос.

Меня будто столкнули с обрыва.

— Вы уверены? — Девушка попыталась еще раз, а мое сердце забилось барабанной дробью.

— Вполне уверен, благодарю, — ответил Эд.

Какая горькая, злая ирония. Мое лицо налилось пунцовой краской. Жены Тео здесь не оказалось — к его огромной радости, — зато мой муж тут как тут!

— Что с тобой? — спросил Тео, вытаращившись на меня. — На тебе лица нет.

— Там мой бывший м… моя бывшая мама, — процедила я с несчастным видом.

— Твоя бывшая мама?

— Бывший муж, муж. Прямо за моей спиной.

— Роуз! — прошипели близнецы, подползая ко мне с двух сторон, будто две змейки. — Эд здесь.

— Я в курсе. И она, наверное, тоже здесь, — вяло промямлила я.

— Да, — прошептала Белла. — Боюсь, ты не ошиблась. Но она на страшилище похожа, — утешила меня она. — Вырядилась девушкой с жемчужной серьгой Вермера[21 - Имеется в виду картина Вермера «Девушка с жемчужиной».]. Ей совсем не идет.

— Ничего подобного, — возразила Беа. — Это костюм с «Портрета молодой девушки».

— Нет, это девушка с жемчужной серьгой, — настаивала Белла.

— Нет, портрет молодой девушки. Они очень похожи, но головные уборы разные.

— Я тебе говорю, Беа, это девушка с жемчужной серьгой, у меня есть альбом Вермера.

— Мне плевать, пусть она вырядится хоть писсуаром Дюшана[22 - Знаменитая инсталляция французского художника и теоретика искусства Марселя Дюшана (1881–1968) представляет собой писсуар с подписью художника и носит название «Фонтан» (1917).], — огрызнулась я. — А у него какой костюм?

— Веселый Кабальеро ван Дейка.

— Но вид у него совсем невеселый, — сказала Белла.

— Вид у него дурацкий, — заявила Беа.

— Я больше не могу, — уныло пробормотала я. — Я пойду домой.

— Нет! — в голос прокричали двойняшки. — Представь, что его нет, и развлекайся!

— У кого-нибудь есть валиум? — процедила я с горькой усмешкой. Ввиду отсутствия успокоительного я решила провести местную анестезию с помощью бокала шампанского.

— Не переживай, — заговорщически прошептала Белла, когда мы наконец отыскали столик. — Они вообще в другом конце зала.

Прерывисто дыша и прикрываясь меню в форме палитры и букетом в центре стола, я тайком покосилась через зал. В дальнем углу у окна я заметила Эда с его малюткой-покемоном. Рядом с ними сидели мои бывшие соседи Пэм и Дат в костюмах с портрета супругов Арнольфини ван Эйка.

— Пьем до дна! — сердечно произнес Генри, наливая всем шабли. Потом он и двойняшки разговорились о дизайне интерьеров, и Генри сказал, что на Хай-стрит-Кен сдается помещение магазина. Я пыталась поддерживать беседу с друзьями Бев Сью и Филом, но мне было тяжело сосредоточиться, и не только потому, что Эд был в той же комнате, но и потому, что, по какому-то зловещему совпадению, сегодня исполнился ровно год со дня нашего знакомства. Сегодня у нас юбилей, со злостью подумала я. Как мило. Потрясающе.

Глядя на Пэм и Дата, я отчаянно раскаивалась, что вообще пошла на ту чертову вечеринку год назад. Я сомневалась, идти или нет, потому что скопилась целая куча дел и я была не так уж близко с ними знакома. Если бы осталась тогда дома, то не встретила бы Эда и не вышла замуж, раздумывала я; он бы не изменил мне с нашим же консультантом по проблемам брака, и я бы сейчас не осталась почти разведенной несчастной женщиной. Я бы так и жила в своей чудесной квартирке с садиком в Клэпхеме, выплачивала более-менее приемлемую сумму по закладной, вместо того чтобы обитать в этом громадном доме в Кэмбервелле, из-за которого влезла в долги.

Подали главное блюдо — утку, но я к ней едва притронулась. Затем последовала речь председателя благотворительного фонда — шикарной телеведущей Ульрики Мост, которая почему-то жутко меня раздражала. Она изображала гравюру Климта[23 - Австрийский художник и график (1862–1918), представитель венского модерна.] в стиле арт-нуво и шуршала струящимся платьем, усеянным золотыми блестками. Растягивая слова в мелодичной скандинавской манере, она поблагодарила спонсоров бала, производителей корма для собак, и заговорила о деятельности фонда.

— Многие люди страдают от серьезных увечий, — начала она. — «Лапа помощи» поможет изменить их жизнь… более независимы… новая жизнь… но на обучение каждой собаки необходимо восемь тысяч фунтов… спасибо за поддержку. — Вот теперь, после пяти — или шести? — бокалов вина, я наконец почувствовала приятную слабость. Мне все по плечу. О да, мне ничего не страшно. Пошел ты, Эд, вместе со своей мисс Доверие!

— Эду впору было предстать Давидом Микеланджело[24 - В оригинале «The Rake's Progress» («Похождение повесы») — опера И. Стравинского, либретто У.X. Одена и Ч. Коллмена но мотивам гравюр У. Хогарта. Премьера: Венеция, театр «Ла Фениче», 11 сентября 1951 г.Либретто опирается на обличительные серии гравюр английского художника У. Хогарта, получившие большое распространение в XVIII в.: «Карьера продажной женщины» (1731), «Карьера мота» (1733–1735) и «Модный брак» (1743–1745).Том Рейкуэлл и Энн Трулав любят друг друга. Готовится свадьба. Но молодой человек не хочет кропотливым трудом создавать семейное благополучие, он выражает желание сразу стать богачом. Немедленно появляется неизвестный, называющий себя Ником Шедоу; он сообщает, что Тому досталось большое наследство, и выражает готовность ему служить. Оставив невесту, Том в сопровождении новоявленного подручного отправляется за счастьем в Лондон. «Похождения повесы начинаются», — с иронией сообщает публике Ник. Том, следуя советам дьявола, погружается в разврат и забывает о невесте. Энн решает отыскать любимого. Однако спасти его ей не удается. Женитьба Тома на бородатой цирковой артистке не приносит ему счастья, как и его попытка с помощью чудодейственного изобретения накормить голодных. Срок договора истекает — нечистый приводит своего подопечного на кладбище. Здесь они играют в карты; ставка — душа Тома. Хотя ему удается выиграть, дьявол в отместку сводит его с ума. Несчастный в Бедламе. Верная Энн приходит с ним проститься и поет ему колыбельную. Том умирает. В эпилоге исполнители, сняв театральные парики, выходят на авансцену и, обращаясь к зрителям, провозглашают мораль: жертвы дьявола всегда найдутся среди людей.По существу, «Похождения повесы» — опера-притча. Недаром каждый из ее главных героев носит «говорящую» фамилию: у Тома Рейкуэлла она происходит от английского «гаке» — повеса, у его постоянного спутника-искусителя Ника Шедоу означает тень, а у Энн Трулав — верную любовь.]! — зашипела я двойняшкам через стол, когда принесли крем-брюле. — А этой пигмейке, которую он трахает, — весело прощебетала я, — подошел бы костюм кучи слоновьего дерьма, который получил приз Тернера[25 - Речь идет о скандально известных работах британского художника Криса Офили (р. 1968). лауреата премии Тернера 1998 г. Его картины написаны в буквальном смысле с помощью слоновьего навоза.]! — В восторге от собственных язвительных колкостей, я захохотала. Но в то же время я понимала, что мне надо было прийти в наряде «Плачущей женщины» Пикассо.

Генри поднялся из-за стола — заявил, что ему нужно «попудрить носик», и близняшки устроили драчку.

— Белла, ты с ним заигрываешь, прекрати сейчас же!

— Даже и не думала. У тебя паранойя.

— Нет, заигрываешь! — прошипела Беа. — Тебе обязательно надо все испортить, да?

— Ради бога, не будь идиоткой!

После ужина начался аукцион. Спьяну я стала торговаться за картину — но, к счастью, проиграла, ведь денег у меня все равно нет. Потом объявили результаты розыгрыша. Я разочарованно уставилась на свои розовые билетики: мне опять не повезло. Заиграл оркестр. Сью с Филом пошли танцевать, а близняшки потащили на танцпол Генри, все еще отчаянно соревнуясь за его внимание. Тео оживленно болтал с Бев. Похоже, они прекрасно поладили, и… ой-ой-о-о-о-о-ой! Мне словно тупым ножом по сердцу полоснули — Эд танцевал с «Молодой девушкой», хотя нет, скорее, с «Молодой пигмейкой», смутно пронеслось у меня в голове. Я опрокинула очередной бокал вина. Я отвела глаза, но это было все равно что проезжать место автокатастрофы: знаешь, что увидишь что-то ужасное, но не можешь удержаться. Эд выглядел так мило, даже в этом идиотском курчавом черном парике, и мое сердце готово было разорваться. Я мысленно приказала мерцающему канделябру свалиться на Покемоншу и раздавить ее в лепешку. А с соседнего столика до меня донеслись обрывки оживленного разговора.

— Да, она ему вдруг позвонила — как гром среди ясного неба.

— Что? Его мать?

— Да. Она не видела его тридцать пять лет.

— Ничего себе! Тридцать пять лет?

— Да. И что же произошло?

— Она, конечно, боялась, что он и слушать ее не захочет, но теперь они лучшие друзья.

Проклятье, только этого мне не хватало — Счастливое Воссоединение Семейства! Я налила себе еще вина. Спустя семь — или восемь? — бокалов танцоры закружились у меня перед глазами и стали срастаться, как сиамские близнецы. Худые как жерди мужчины истончались до размеров термометров, отплясывая рядом с пышногрудыми рубенсовскими красотками; Гилберт и Джордж[26 - Имеется в виду творческий тандем, который составляют Гилберт Прош (р. 1943) и Джордж Рассмор (р. 1942). английские художники, основоположники перформанса и фотоарта.] в очках раскачивались бок о бок с героинями картин Фрагонара в пышных оборках: Мальчик Сера[27 - Речь идет о картине французского художника-импрессиониста Жоржа Сера (1859–1891) «Купание в Аньере».] в яркокрасных купальных трусах энергично кружился с девушками Тиссо[28 - Героинями полотен английского художника Джеймса Жака Тиссо (1836–1902) часто становились молодые девушки]. Бев и Тео весело болтали, будто были знакомы уже тысячу лет. Хмммм…

— Что ты, я уверена, что мужчины и женщины — существа с разных планет, — горячо спорила она. — Мужчины — с Марса, женщины — с Венеры.

— Чепуха, — ответил он. — Во-первых, на Марсе нет воды, и атмосфера состоит в основном из углекислого газа, так что нет условий для поддержания жизни. А на Венере средняя температура 870 градусов по Фаренгейту, и целый день идет кислотный дождь. — Бев захихикала и закатила глаза. — Хочешь потанцевать? — предложил Тео.

— С удовольствием, — ответила она, — но на танцполе двинуться негде. Может, попозже, когда будет посвободнее?

— Ты уверена? — Она кивнула. — А ты, Роуз? Роуз?

— Шш-тто? — Я опустила бокал.

— Хочешь потанцевать?

— У-у-ррр.

— Хочешь?

Хочу ли я?

— Ну… уффф… ладно. Па-ашли!

Беа вернулась за столик с Генри, Белла выплясывала с Джексоном Поллоком, а мы с Тео направились на танцпол.

— Так значит, все-таки нет жизни на Марсе? — заикаясь, спросила я его. — Я очч-ч разочарована.

— Нет, в будние дни никакой активности. Но в субботу вечером жизнь кипит!

Я захихикала, потом увидела Эда и замолкла.




Ты хочешь меня обидеть? — протянул певец.




Да, Эд, очень хочу.




Ты хочешь, чтобы я плакал?




О, я с удовольствием бы на это посмотрела, с горечью размышляла я, кружась с Тео в медленном танце. Эд и Мисс Мира среди карликов были менее чем в шести футах, но я героически их игнорировала.




Я верю, что умею летать… — пропел солист.




Мари-Клер обвила шею Эда толстыми свинячьими ручками. Я обняла Тео.




Я верю, что могу прикоснуться к небесам…




Она шарила своими пальцами-сардельками по его спине. Фу, телячьи нежности.




Я думаю о тебе днем и ночью…




Она поднялась на цыпочки и стала шептать какие-то ласковые слова ему на ухо. Я тоже промямлила что-то на ухо Тео.




Расправь крылья и улетай…




— Пркрсссно… оччч-ч мило, — пробормотала я. И громко икнула. — Ой, извиняюсь.

— Я рад, что тебе весело, — немного смутившись, произнес Тео.

— Ммм-е оччч-ч весело!

— Костюм супер, между прочим.

Супер. Какое милое словечко.

— Ох! Шпасибо блшшое. — Я опять икнула — это было невыносимо. Вдруг нахлынула усталость, и я положила лоб Тео на плечо. Голова у меня закружилась.




Я воспарю к небесам…




Мы медленно повернулись, я подняла голову и на мгновение увидела Бев.




Смотри, как я бегу сквозь открытую дверь…




Вид у нее был расстроенный и напряженный, она сильно нахмурила брови. Что это с ней? О господи — ну конечно! Она весь вечер ворковала с Тео и теперь огорчена, что я с ним танцую. Мне хотелось броситься к ней и заверить ее, что нет повода беспокоиться, ведь, во-первых, он меня на десять лет моложе — да он просто малявка, черт возьми! И во-вторых, мы всего лишь танцевали. Ему просто стало жалко свою старую и одинокую квартирную хозяйку, поэтому он и решил встряхнуть ее немножко. Генри и Беа по левую сторону от нас, похоже, чудесно поладили: они танцевали, прижавшись щека к щеке. Ну и ну. Мы с Тео прогарцевали мимо Эда и Мисс Низкорослая Вселенная, и я все еще намеренно их игнорировала. Как здорово, что Тео такой симпатичный. И тут, расхрабрившись от спиртного, я пристально взглянула Эду в глаза. Всего лишь на долю секунды. Уставилась на него, не мигая. И, хотя к этому моменту глаза у меня уже были в кучку, я различила боль в его взгляде. Поделом, он сам виноват, злорадно подумала я. И вдруг голову пронзила резкая боль.

— О-о-ой.

— Что такое, Роуз? — прошептал Тео.

— Голова сейчас разорвется!

— Хочешь присесть?

— Да, пожалуй. Нет, ни в коем случае! — Ведь оркестр заиграл мою любимую песню, «Every Little Things» из «Битлз».

Генри и Беа вертелись как волчки и подпрыгивали. Тео кинулся к Бев. Он выкатил ее на танцпол и принялся танцевать с ней, прыгая вокруг ее кресла и энергично кружа его обеими руками. Внезапно он схватил ее за талию, поднял из кресла и закружил. Ее голубой атласный пояс развевался у нее за спиной, как хвост кометы. Она запрокинула голову и засмеялась. Тео покружил ее еще два раза — у меня все перед глазами завертелось — и усадил в кресло. Она беспомощно хихикала. Тео танцевал с Беверли, а Генри и Беа — со мной. Я веселилась от души — да пошел этот Эд со своей Покемоншей! Но было бы еще веселее, если бы у меня так не раскалывалась голова. Только я собралась вернуться и сесть за столик, как на сцену опять вышла Ульрика Мост.

— Дамы и господа, я ненадолго прерву танцы, чтобы вручить приз за лучший костюм.

Под звон фанфар и грохот барабана мы отошли к краю танцплощадки.

— Нам выпала нелегкая задача, — добавила Ульрика, сжимая в руке три золотых конверта. — У всех сегодня замечательные костюмы. Но комитет бала и я вынесли окончательное решение. Итак, начнем с первого приза, хоть это и не принято. Приз вручается… — Она открыла конверт. — … нашему гостю в костюме по мотивам «Терапевта» Магритта! — Мы бурно зааплодировали, а удивительный человек полуклетка-полубизнесмен в сопровождении друга медленно подошел к сцене за призом. — Второе место — Мерилин Монро Энди Уорхола! — Под восторженные возгласы цветная Мерилин выступила вперед, получила конверт, дважды покружилась вокруг себя и отвесила низкий поклон. Голова у меня болела так, будто кто-то пытался пробурить в ней дырку дрелью «Блэк энд Декер». Я закрыла глаза. Но от этого у меня так сильно закружилась голова, что я опять вытаращила глаза, облокотившись на руку Тео. — И третий приз, — объявила Ульрика, — едва ли не превзошедший оригинал «Пылающий июнь» лорда Лейтона…

«Пылающий июнь»?

— Это же ты, — шепнул Тео.

— Ой. Точно. — Я пробралась сквозь толпу и прошла через танцпол к сцене, которая, как мне вдруг почудилось, отдалилась на огромное расстояние. И при этом я смутно осознавала три вещи: что моя голова сейчас взорвется, как граната; что туфли Ульрики переливаются в свете лампочек; и что мужчина, за которым я по закону до сих пор замужем, стоит напротив. Точнее, он не стоял напротив. Они с мисс Низшее Существо продвигались к выходу.

— Поздравляю! — вежливо сказала Ульрика, протягивая мне изящную руку. Я не столько пожала, сколько вцепилась в нее, потому что боялась рухнуть на пол. На мгновение лицо Ульрики расплылось, но потом я навела фокус. — Прекрасный костюм, добавила она, улыбаясь, как я заметила, одними губами.

— Шшшпсссибочки, — промямлила я и взяла протянутый мне золотой конверт.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Шш-тто? — У меня так болела голова, что мне захотелось, чтобы кто-нибудь меня обезглавил. — Всссххрошо, — пробормотала я. — Оччч хррршо. — И только я собралась повернуться и пойти к столику, как почувствовала волну тошноты. Наклонившись, я ухватилась за микрофонную стойку и зажмурилась, а когда открыла глаза, к моему изумлению, блестящие туфельки Ульрики Мост были все заляпаны блевотиной.




Глава 7


Я смутно припоминаю, что произошло потом. Вроде как раздался всеобщий возглас ужаса, а потом я различила отдельные реплики:

— О боже, ее вырвало.

— Может, она больна?

— Вызовите врача.

— Нет, позовите Чарлза Саатчи[29 - Чарлз Саатчи — знаменитый коллекционер, в его галерее представлены самые провокационные экспонаты современного искусства.]! Он за это целое состояние выложит!

Потом меня выкатили из отеля на инвалидной коляске Бев — она сидела у меня на коленях. Близняшки поздравили меня с тем, что я заблевала туфли Ульрики, а не ее платье.

— Но это были такие красивые туфли, — сокрушалась я, пока мы ждали такси на Стрэнде. — Все в блестках. Проклятье.

— Она этого не оценила, — заметил Генри.

— Хотя Климт еще тошнотворней, — сказала Белла.

— Да, декадентство отвратительно, — согласилась Беа. — Признаться, раз уж она гладила задницу коровы, немного блевотины не должно ее испугать.

— Не переживай, Роуз, — утешил меня Генри, когда тебя стошнило, многие гости уже ушли.

— Эд точно ушел?

— Да, — ответили близнецы.

— Точно?

— Точно!

— Слава богу.

Тем не менее я сгорала от стыда. И все это из-за Эда. Если бы он не пришел со своим карманным терьером, я вела бы себя прилично…




На следующее утро я проснулась в одежде. Похмелье тугим черным обручем стягивало голову. И я поняла, что Тео помог мне подняться наверх и снять туфли, накрыл меня одеялом и поставил у кровати кувшин с водой.

— Спасибо, — простонала я, заходя в кухню и глотая две таблетки нурофена. — И… извини. Ты, наверное, умер от стыда рядом со мной.

— Ну, почти, — прямо ответил он.

Похоже, этот парень не привык стесняться в выражениях.

— Ха-ха-ха! — прокричал Руди.

— Надо перечитать буклет «Злоупотребление алкоголем», — измученно проговорила я. — Я с восемнадцати лет так не напивалась. Это все эмоциональный стресс.

— Из-за бывшего мужа?

— Да, будущего бывшего мужа.

— Ты назвала его «бывшей мамой», — недоуменно проговорил Тео.

— Правда?

— Что ты имела в виду?

— Ничего. Не хотела, чтобы он понял, что мы говорим о нем. Как тебе бал? — спросила я, потягивая чай.

— Здорово, — ответил он. — Супер. — Он улыбнулся своей странной кособокой улыбкой. — Мне понравились твои друзья. Кстати, смотри, что мне удалось спасти, — он протянул мне золотой конверт.

Внутри было приглашение на двоих — бесплатный ужин в кафе «Ривер». Я отнесла его Бев. Хотела возместить ей причиненное неудобство и извиниться за то, что нарочно заигрывала с Тео, хотя знала, что он ей нравится.

— Но это же ты выиграла, — возразила она, когда я протянула ей приз. — Ты заслужила.

— Я хочу отдать это тебе.

— Почему?

— Я провинилась и хочу возместить, — устало объяснила я. Тревор проводил меня в дом. — Пожалуйста. Я тебе весь бал испортила. Но этого бы не произошло, если бы Эд не пришел. Даже не знаю, с какой стати он явился, — с несчастным видом добавила я, когда мы прошли в кухню. — Я была в шоке.

— По-моему, я знаю, — с опаской проговорила Бев, наполняя чайник водой. — Я заметила, что он сидел за одним столиком с членом комитета Джилл Харт. Сегодня утром я разговаривала с Джилл, и та призналась, что вместе училась в школе с… подругой твоего мужа, — деликатно проговорила Бев.

— То есть с его любовницей? До этого она была нашим консультантом по вопросам брака.

Бев скорчила гримасу.

— Да, ты говорила. Но ты же знаешь, как я люблю совать нос не в свое дело, — добавила она с улыбкой. — Я расспросила Джилл — искушение было слишком велико. И она сказала, что Мари-Клер хотят привлечь за нарушение профессиональной этики. Судя по всему они провели внутреннее расследование, и после Рождества ее выкинут вон.

— Супер! — обрадовалась я. — Может, они позволят мне сделать это лично? Мой инструктор по тайбо утверждает, что у меня отличный удар. Она же должна сохранять браки, — с горечью добавила я, — а не разбивать их. Она вывела меня из равновесия. Невыносимо видеть их вместе. Если бы я знала, я бы вообще не пошла.

— Понимаю, — сказала Бев. — Если бы Джефф появился там со своей новой пассией, я бы чувствовала то же самое. Но Лондон — как большая деревня: все друг друга знают. Шесть стадий расставания и все такое.

— Шесть? — скептически повторила я. — Скорее три или даже две. В любом случае, извини, что я испортила праздник, — добавила я, когда она налила мне кофе. — Я за этим и пришла — извиниться.

— Ничего ты не испортила. Вечер был волшебный. Джилл сказала, что мы собрали сорок тысяч — хватит, чтобы обучить пятерых щенков. И мне очень понравились твои друзья.

— Кстати, — прервала я ее, — единственная причина, по которой я заигрывала с Тео, — потому что Эд оказался там с Мари-Клер.

— О, — тихо проговорила Бев, — понятно.

— К тому же я напилась в стельку, ты и сама видела. Но он меня совершенно не интересует, только как квартиросъемщик, и поэтому…

— Что?

— … он свободен. Я просто говорю тебе, чтобы ты знала.

— Но почему ты решила, что мне это интересно? — спросила она. Дрожь в голосе и красные пятна на обеих щеках выдали ее с головой.

— Ну, потому что ты… так много с ним разговаривала, и вообще… Послушай, Бев, я не хочу показаться невежливой, — добавила я, — но, когда я с ним танцевала, ты вроде бы была не очень довольна.

— Правда? — рассеянно проговорила она. Вид у нее был откровенно изумленный.

— Нет. По правде говоря, по-моему, ты была в бешенстве. Медленный танец, и я вся пребывала в эмоциях, да еще выпивка в голову ударила, так что я подумала… — Я многозначительно на нее взглянула. — Я подумала…

— Что ж, ты ошиблась. Я расстроилась… — она вздохнула, — … из-за той песни. «Я верю, что умею летать». Она все время вгоняет меня в депрессию, потому что я не верю, что могу летать, не говоря уж о том, чтобы парить, и я уж точно не побегу сквозь открытые двери. К тому же мне было не очень-то весело сидеть там в наряде чертовой балерины, которая не может танцевать.

— Извини, — сказала я. — Я только подумала, что он тебе нравится, и хотела подбодрить тебя, вот и все.

— Тео очень милый, — согласилась Бев, поглаживая Тревора по голове, — и очень симпатичный.

Я на минутку задумалась над ее словами.

— Да, мне тоже так кажется.

— И он явно пережил трудные времена.

— Он тебе все рассказал? Про жену?

— Да, но мне хочется, чтобы мы с ним остались просто друзьями. У меня нет к нему никаких романтических чувств, Роуз. Надеюсь, ты мне веришь.

— Конечно, верю, — солгала я. Я поняла, что наступила на больную мозоль, поэтому решила сменить тактику. — Двойняшкам так понравилось, — сказала я. — Белла подцепила этого Джексона Поллока — он тако-о-ой красавчик. И у Беа с Генри что-то завязалось…

— Да, — согласилась Бев, помешивая кофе.

— И твоим друзьям было весело.

— О да, они прекрасно провели время. — Повисла неловкая тишина, и я слышала, как тикают кухонные часы. — Роуз, — робко проговорила Бев, — я хотела тебя кое о чем попросить…

— Все, что угодно.

— Я вот подумала…

— Да?

— Хмм… Только хотела попросить…

— Что?

— Мне немного неловко…

— Не волнуйся. Проси что хочешь.

Бев потупилась в пол, а потом подняла голову.

— Ну… если ты не против, не могла бы ты отнести мой костюм обратно в магазин?

— Конечно, — ответила я. И что такого? Почему это ей неловко меня об этом просить?




Прошло три дня после маскарада, и я заставила себя забыть о своем позорном поведении. Я же перед всеми извинилась и даже послала Ульрике чек на приличную сумму, так что какой смысл терзать себя? Как ведущая психологической рубрики, я бы дала себе такой совет: хоть я и вела себя отвратительно, что было, того не вернешь, поэтому нужно просто выкинуть это из головы. К тому же я прекрасно умею забывать о неприятном. Просто запираю неприятности в этакий чулан памяти. Аккуратно раскладываю по ящичкам и запираю дверь. Этому приему я научилась еще в детстве. Поэтому нечего терзаться унижениями. Все кончено, что сделано, то сделано. К тому же в этот вечер произошло и кое-что хорошее, поэтому, несмотря ни на что, я все же очень рада, что пошла.

Во-первых, Беверли познакомилась с Тео. Да, я помню, что она сказала, но верится с трудом — зачем бы она стала это так усиленно отрицать? Не хочу показаться самодовольной, но вообще-то я очень хорошо умею читать между строк. Мне кажется, что Бев попросту смущена, потому что между ней и Тео шесть лет разницы в возрасте, вот она и пытается притвориться, будто ничего не произошло. Естественно, он немного настороже, потому что Тео пришлось столько пережить за последнее время. Но я с легкостью могу представить их вдвоем. Я почувствовала между ними какую-то связь на уровне кармы. Сегодня, когда я подметала листья в саду, на меня внезапно как будто снизошло видение: счастливая свадьба Тео и Беверли годика через полтора. Тревор был шафером с белой ленточкой на ошейнике. Потом все отправились на прием в планетарий или Гринвичскую обсерваторию. Мы угощались свадебным обедом, а Тео произносил речь.

— Сегодня чудесный день, — начал он, и его голос подрагивал от сдерживаемых эмоций. — Мне пришлось пережить болезненные и тяжелые времена, но знакомство с Бев все перевернуло. Она вошла в мою жизнь, как солнечный свет. Но наше счастье было бы невозможным, если бы не… — он повернулся ко мне, — … наша дорогая подруга Роуз Костелло. За Роуз Костелло! — произнес он, поднимая бокал. Я залилась краской и улыбнулась. И мысленно перемотала пленку вперед, на крестины их первого ребенка. Они попросили меня быть крестной их девочки, которую — ни за что не угадаете — назвали моим именем! Это было невероятно трогательно. Вырывая из земли огромный одуванчик, я боролась со слезами. Как приятно приносить людям радость. И устраивать чужие судьбы. Взять, к примеру, Генри и Беа — я и их тоже свела. Внезапно я очутилась на их свадьбе в Эшфорде — родители двойняшек до сих пор живут там. Вообще-то, разумеется, это была двойная свадьба, двое на двое, потому что Белла тоже прощалась с девичеством. Она выходила за Джексона Поллока, с которым тоже познакомилась — вы угадали — с моей помощью! У близнецов были одинаковые кремовые шелковые платья от Веры Ванг, хотя, как ни странно, на Генри тоже было такое платье… Только я хотела представить, как это будет выглядеть на свадебной фотографии, как зазвонил телефон. Я сняла трубку.

— Привет. — Это была Беа. — Что делаешь?

— Строю планы… в смысле планирую ответы на письма.

— Опять работаешь? Ты что, с ума сошла? У меня новость про Генри.

— Можешь не говорить — он пригласил тебя на свидание.

— Нет. Я сама его пригласила.

— Очень смелый поступок.

— Я решила, что нечего ходить вокруг да около. Мне тридцать семь, он мне очень нравится, и нужно действовать прямо. Генри такой классный мужик, — захихикала она. — У него потрясающее чувство юмора — я чуть живот не надорвала!

— Хмм, да.

— Ты же не хочешь сама с ним встречаться, Роуз? — вдруг в ужасе спросила Беа. — В конце концов, он же был твоим парнем.

Я представила Генри в черном шелковом коктейльном платье, босоножках и розовом боа из перьев.

— Нет, — ответила я. — Он супер. Но я не хочу.

— Кстати, ты знаешь, что он рассказал нам о пустом помещении на Хай-стрит-Кент? Вчера мы с Беллой ходили на разведку, а сегодня утром подписали арендный договор. Далековато от центра, — продолжала она, — но зато по хорошей цене. И место подходит идеально.

— Прекрасные новости. Как Белла?

— Без ума от нового парня. Эндрю то, Эндрю это — меня уже тошнит от этого Эндрю. Но мне-то какая разница, у меня с Генри все о'кей. Сразу видно, когда ты нравишься мужчине, — задумчиво проговорила она. — Между нами моментально возникло притяжение. Кстати, мне показалось, что Тео и Бев очень друг другу понравились.

— Да, — согласилась я. — Понравились. Но Бев не признается, а у Тео тоже проблем полно с этим разводом. Но может, что-то получится.

— Я хотела спросить, что ты делаешь на Рождество? — добавила Беа. — Хочешь съездить с нами домой? Мы завтра уезжаем.

Рождество в Эшфорде? Ну уж нет.

— Это очень мило, Беа, — осторожно проговорила я. — Но я не уверена, что хочу возвращаться. Сама понимаешь, все эти воспоминания… — Мой голос поник.

— Ммм… я так и думала, что ты это скажешь. Какие у тебя планы?

— Буду дома одна.

— Звучит отвратительно.

— Но я не против.

— А Бев и Трев?

— Завтра уезжают к ее родителям в Стивенэйдж, а на Новый год в Шотландию.

— А где будет Тео?

— В Лидсе, со своими родителями. Но у меня есть мой неумолкающий Руди и целая гора писем. Правда, Беа, со мной все будет в порядке…




— Я мечтаю о снежном Рождестве, — затянул Руди в канун Рождества. — Добрый вечер, в эфире программа «Мировые новости»!

Послышался стук почтового ящичка, и я во второй раз за день вышла в прихожую за почтой. Мне пришло приглашение на очередной ланч ведущих колонок экстренной помощи и куча рождественских открыток. Была одна из редакции, подписанная — точнее, проштампованная — Рики и его помощником Питом. Одна из бухгалтерии с подписями пятнадцати человек, которых я в глаза не видела. Открытка от нашего астролога Синтии с гороскопом на следующий год. Благодаря «щедрости Юпитера» меня ожидали «поразительные перемены». Но мне не нужны больше поразительные перемены, подумала я, в этом году их было более чем достаточно. Я дважды переезжала, мой брак развалился. Осталось только умереть, чтобы довершить этот драматический список. Еще пять открыток прислали рекламные отделы разных издательств. Остальные были от друзей. «Надеюсь, ты держишься молодцом» — эта фраза встречалась особенно часто — деликатный намек на предстоящий развод. Еще одна популярная фраза: «Держи нас в курсе». Читай: «Не терпится узнать последние сплетни». Взяв открытки из набора, который у меня всегда под рукой, я нацарапала пару-тройку ответов — они придут после Рождества, но какая мне разница. В этом году ни к чему делать вид, будто у меня праздник. На это Рождество я не особенно старалась, и единственным праздничным украшением была полоска мишуры, которую я повесила на поникшее фиговое деревце. Если бы у меня были деньги, поехала бы на какой-нибудь далекий остров в Тихом океане — одна. И вот я распечатала последнюю открытку — ее переслали с радио «Лондон FМ». На ней была изображена новогодняя елочка, усеянная красными сердечками. Подпись гласила: «Дорогой Роуз, моей самой любимой ведущей во всем мире и неотразимой красавице. Море любви и поцелуев. Колин Твиск». В левом нижнем углу был постскриптум: «Ваш чудесный совет сработал!» Я вытаращилась на крестики рядом с подписью, обозначающие поцелуи, со смутным зловещим предчувствием, и тут зазвонил телефон. Я сняла трубку.

— Алло? — произнесла я.

Тишина и затем тяжелое дыхание, более хриплое, чем до этого. Я набрала воздуха в легкие, опустила трубку и только потом прокричала: «Козел!» И вдруг услышала шаги Тео по лестнице.

— Ты это мне? — с улыбкой произнес он.

— Нет. Опять звонили и дышали в трубку. Этот маньяк никак не угомонится. Тео. Это так…

— Раздражает?

— Да. — Я нажала 1471. — Защита от определителя.

— Позвони на телефонную станцию или в полицию.

— Мне кажется, нельзя — мне же никто не угрожал.

— Если так будет продолжаться, я сам позвоню. Ну ладно, я поехал, воссоединение семейки, — проговорил он, закатив глаза. — Вернусь двадцать восьмого. Ничего, что ты остаешься одна, Роуз?

— У меня все о'кей, — промямлила я. — Спасибо.

— Не забудь закрыть дверь на цепочку.

— Не забуду.

— И поосторожней с телефонными звонками. — Я кивнула, тронутая его откровенной заботой. — Что ж, тогда прощай, любовь моя, — беззаботно произнес он и надел пальто.

Меня словно ножом в живот ударили.

— Что такое, Роуз? Ты в лице переменилась. Что случилось? — повторил он. — Я что-то не то сказал?

— Вообще-то, да.

— Что?

— Просто я… терпеть не могу это выражение.

— Какое?

— Прощай, любовь моя.

— О. — Он был в замешательстве. — Почему?

— Потому что Эд всегда так говорил — прощай, любовь моя. Так и произошло.

Тео взглянул на меня:

— Что ж, тогда просто пожелаю тебе счастливого Рождества, — сказал он и открыл дверь.

— Так уже лучше. Спасибо. И тебе тоже.

После ухода Тео мне почему-то стало не по себе, но к людям же привыкаешь, не так ли? Поэтому я решила немножко прибраться, меня это отвлекает. Разобралась в шкафу — люблю, когда одежда висит по цвету (и по сезону, разумеется), потом ровно расставила туфли. Навела порядок в сумочке, разложив все мелочи по нужным кармашкам, и принялась вылизывать дом. Помыла пол на кухне, пропылесосила в прихожей и на лестнице. Пропылесосила лестничную площадку у спальни Тео и, поскольку его дверь все равно была приоткрыта, решила заодно пройтись у него по ковру. Двигая пылесос в его комнату, я заметила, что он немного прибрался. Вытащил книги из коробок и расставил по полкам, повесил на стены постеры. На стене висела карта звездного неба — словно соединенные ребенком точки головоломки, белые на темно-синем фоне. Я разглядывала созвездия: Большая Медведица, Малый Пес, Телец и Близнецы — я Близнецы по зодиаку. О большинстве созвездий я даже и не слышала: Беллатрикс, Киль, Дельфин, Скульптор, Феникс, Орел и Рысь. Еще на стене висела большая лунная карта. Кратеры усыпали сероватую поверхность, словно лопающиеся пузыри. У них тоже были забавные названия: Океан Бурь, Море Влажности, Море Ясности. Вот только у меня в жизни никак на наступит ясность, подумала я, оглядев его комнату.

Шелковая ночная рубашка все еще выглядывала из-под подушки — бедный парень. Я посмотрела на фотографию в серебряной рамке — наверное, это его жена, догадалась я. Блондинка, очень красивая, безупречный овал лица и потрясающая улыбка. Меня вновь поразило, как же она похожа на Тео, но, в конце концов, нас всех притягивают люди одного и того же физического склада. К моему удивлению, взгляд у нее был не жесткий, а смешливый, будто ее легко рассмешить или обрадовать. Бедняга Тео. Он явно был без ума от нее. Наверное, развод для него стал настоящим адом. Закрыв дверь в его комнату, я спустилась вниз. На автоответчике мигала лампочка — должно быть, шум пылесоса заглушил звонок.

— Роуз, это Генри! — к своему облегчению, услышала я. — Уезжаю в Уилтшир повидаться с родителями. Спасибо, что пригласила меня на бал. Это был… — он замялся, — … особенный вечер. Ты, наверное, знаешь, что Беа звонила, — добавил он с застенчивой усмешкой. — Она супер — такая хохотушка, — и мы договорились вскоре опять увидеться. В общем, желаю тебе счастливого Рождества, несмотря ни на что, и хорошего Нового года. — И он пропел бархатным баритоном: — Веселого, веселого Рождества… — Громко чмокнул воздух — звук был такой, будто в ванной вытащили затычку, — и был таков.

Хочешь не хочешь, а это Рождество будет невеселым, но что я могла изменить? Я правильно сделала, что не поехала в Кент. Дело в том, что — не знаю, зачем я вам это рассказываю, — мне никогда не нравилось проводить там Рождество. Полдня мы торчали в церкви и даже телевизор не смотрели, потому что мои предки не одобряли это занятие. Слушали по радио обращение королевы, потом играл государственный гимн, и всем приходилось вставать! Затем в гости приходили две незамужние тетки моей мамы, но, честно говоря, они были до смерти скучные. Через стену я слышала звенящий смех близняшек и звук их телевизора. Поэтому я просила у родителей разрешения пойти к соседям, и в конце концов они соглашались. «Но только если ты не будешь безобразничать», — говорила мама. Она всегда так говорила: «Только не безобразничай», — каждый раз, когда я отпрашивалась гулять. «Она не безобразничала?» — спрашивала она, забирая меня из гостей. И чужие мамы очень вежливо отвечали: «Нет, что вы. Роуз — золотая девочка».

Вспоминая детство, я понимаю, что они были правы. Я росла тихоней и никогда не хулиганила. Жутко стеснялась высокого роста. Сейчас-то меня это не тревожит, наоборот, даже нравится, но когда я была ребенком, я ненавидела свой рост. И моим родителям будто все время приходилось за меня извиняться, словно они стыдились своей дочери-дылды, которая, как сразу же становилось понятно, вовсе и не была их дочкой. Но когда они брали меня из приюта, они же не догадывались, что я вымахаю под шесть футов к двенадцати годам. Но в любом случае меня не особенно часто приглашали в гости, потому что родители не позволяли мне приводить друзей. Как я уже говорила, мама очень гордилась порядком в доме и не хотела, чтобы мы шумели и «разводили грязь».

По правде говоря — хоть это и жестокая правда, — мне кажется, что мои родители вообще не любили детей. Я даже иногда задумывалась, зачем они меня взяли. С какой стати сорокатрехлетняя пара, бездетная в течение пятнадцати лет, ни с того ни с сего захотела усыновить ребенка? Лишь после их смерти, разбирая вещи, я нашла ответ на свой вопрос. Короче говоря, с Рождеством в Эшфорде у меня связано немного счастливых воспоминаний, поэтому я и предпочитаю праздновать его в Лондоне.

Прошлое Рождество, не в пример этому, было волшебным. Мы с Эдом даже называли его Рождеством Любви — праздновали вдвоем, счастливые, у него дома. Включая радио, я с горечью представила его и его карлицу вдвоем у камина. Внезапно у меня в голове возникла живописная картина: карлица лежит на одном из наших блюд «Веджвуд» со скрученными ручками и ножками, нафаршированная и покрытая медовой глазурью. На ее поросячьей мордочке застыло изумленное выражение, а во рту торчит большое яблоко…

Однажды в городе царя Давида, — протянул хор мальчиков королевского колледжа в Кембридже, — в простом загоне для скота мать уложила младенца в ясли… — Повезло же этому младенцу, подумалось мне. — В ясли вместо колыбели… — Рождественские песни всегда берут меня за живое. В горле застыл знакомый комок. — Нежную мать звали Марией… — Жаль, что моя мать не была нежной. — Иисус Христос, младенец Иисус. — Глаза намокли от жалости к самой себе, и я выключила радио. Чтобы боль утихла, нужно отвлечься, подумала я, пошла в кабинет и занялась работой.

Погрузившись в проблемы других людей, легко забываешь о своих.






Он порвал со мной, и я этого не переживу, — читала я. — Моя жена познакомилась по интернету с мужчиной… Мы с сыном не виделись двенадцать лет… Соседи так ругаются, что я всю ночь не могу уснуть…





Когда я ответила примерно на двадцать писем, до меня дошло, что за окном стемнело. Я спустилась в гостиную и задернула шторы и тут отчетливо услышала скрип калитки. Посмотрела в глазок, и сердце мое упало. Нет, только не это. Свидетели Иеговы.

— Добрый вечер, мадам! — вежливо произнес один из них, приподняв шляпу.

— Я же просила больше не приходить.

— Но мы бы хотели поделиться с вами любовью Божьей. Уделите нам пять минут своего драгоценного времени.

— Нет.

— Но Иегова ждет, чтобы поприветствовать вас в своем царстве.

— И ему еще долго придется ждать.

— Но Иисус любит вас, мисс Костелло!

— Все вы так говорите… — Что? — Откуда вы знаете мое имя? — выпалила я.

— Оно есть в списках избирателей.

О. Ну конечно.

— Послушайте, — измученно проговорила я, — вы зря тратите время. Я не в восторге от сект и не верю в Иисуса. Счастливого Рождества. Прощайте.

Я закрыла дверь на два замка, снова повесила цепочку и уселась перед телевизором. На экране Джимми Стюарт в эйфории бежал через водопад Бедфорд.

— Всем веселого Рождества! — кричал он. — Веселого Рождества! — Шел фильм «Эта прекрасная жизнь». Да уж…




На следующий день, когда большинство жителей страны набивали живот до отупения, пялились в телевизор и ругались, я работала. В семь тридцать я положила в сумку тридцать ответов, готовых к публикации, и достала бутылку вина. Я знаю, знаю, что в одиночестве пить нехорошо, это скользкая дорожка и так далее. Но я подумала: почему бы и нет? Сейчас Рождество, я зла как собака и весь день работала. Через сорок минут я прикончила почти целую бутылку довольно хорошего мерло, и тут калитка скрипнула опять. Потом в дверь позвонили, и я сжалась, готовясь к новым потрясениям.

В овечьих яслях… — зазвенели детские голосочки. Я с облегчением взяла сумку. — Ни колыбельки, ни кроватки. — И где же мелочь? О. Вот, нашла. — Младенец Иисус… — Посмотрев в глазок, я сняла цепочку. — Опусти свою маленькую головку… — На пороге стояли пять ребятишек лет от семи до двенадцати. Скорее всего, это местные детки хотят подзаработать немного карманных денег, но голоса у них были чистые и милые. — Звездочки на ясном небе… — Я открыла кошелек. — Смотрят вниз на спящего Младенца… — Сколько им дать? Пятерки вполне хватит, но у меня нет. Есть только двадцать фунтов. — Младенец Иисус… — А, какого черта. — Он спит, укрытый сеном.

— Разделите на всех, — сказала я, протягивая двадцатку самому старшему мальчику, — и не вздумайте покупать сигареты.

— Как можно, миссис. Спасибо, миссис, — ответил он.

— Да. Спасибо, — сказал мальчик помладше. — Хотите, мы споем еще одну рождественскую песенку?

— Мы вам две споем, — щедро пообещала маленькая девочка.

— Ничего, ничего, — сказала я. — Вы уже спели.

— Счастливого Рождества! — хором пожелали они. — Благослови вас Господь!

— И вас благослови, — ответила я. — Пошла-ка я спать, Руди, — сказала я. От спиртного все поплыло у меня перед глазами. Я накрыла его клетку.

— Спокойной ночки! — прокричал он.

Часы показывали всего без десяти девять, но меня ужасно разморило. Работа, вино и зимняя депрессия в придачу меня доконали. Голова камнем рухнула на подушку. Но мне снились странные сны. Мне все время снится один и тот же сон о матери — я имею в виду свою настоящую мать. Наконец-то мы встретились, но это произошло в зале суда, и она сидела на скамье подсудимых. Я была прокурором-обвинителем в белом парике и проводила перекрестный допрос. Сначала я говорила тихим голосом, но он становился все громче и громче, пока наконец я не начала на нее кричать. Я кричала, что она меня бросила и ни разу, ни разу не вспомнила обо мне.

«Как ты могла? — вопрошала я. — Как ты могла? Как ты могла?»

У нее был пристыженный и расстроенный вид. Время от времени этот сон повторяется, и, как ни странно, после него мне всегда легко и весело. Потом мне приснился эротический сон с участием Эда. Это меня расстроило. А потом — кошмар про Ситронеллу Прэтт. Она с жалостью смотрела на меня и говорила: «Ох, бедняжка Роуз. У тебя так много проблем, правда? О, я так тебе сочувствую». И только я хотела ее спросить, с какой это стати она так довольна собой, когда ее муж сбежал с другим мужчиной, не говоря уж о том, что ее уволили из «Воскресного семафора» и теперь ей приходится влачить ничтожное существование штатного психолога в дешевенькой газетенке «Вот!», когда что-то или кто-то меня разбудил.

Я резко села на кровати, уставившись в черноту и навострив уши, как колли-пограничник в фильме «Парень и его собака». Я различила какой-то звук. Совершенно точно. Что это было? Вот, опять! Взвизгнула калитка. Она тихонько поскрипывала, будто кто-то дюйм за дюймом пытался ее приоткрыть. Я взглянула на светящийся циферблат часов, и волосы на голове встали дыбом — половина третьего! С гулко бьющимся сердцем я попыталась вспомнить, закрыла ли я дверь на цепочку. Я же сняла ее, когда пришли дети с рождественской песенкой, но вот задвинула ли я ее обратно? К тому времени я устала, впала в уныние и к тому же была пьяна, так что вполне возможно, что и забыла.

Кинувшись к окну, я заглянула в крошечную щелочку, осторожно, чтобы не дотронуться до занавесок. Калитка была открыта, но никого не видно — может, это кошка или лисица? Минуту или около того я наблюдала за садом, потом вздохнула с облегчением — что бы это ни было, оно куда-то делось. Я включила свет и только хотела было спуститься вниз и проверить входную дверь, как скрипнула ступенька. Боже… И еще раз. И еще. В доме кто-то был. Онемев от страха, я выключила свет. Я попыталась вспомнить, где мой мобильник, и паника накатила волной. Я вспомнила — он заряжался на кухне. Проклятье. Я лихорадочно принялась искать что-нибудь, что можно было бы использовать в целях самозащиты: мраморную подставку для книг, зонтик или торшер из алебастра. Может, вспомнить занятия по кикбоксингу и врезать ему? Но вдруг у него нож? Снова скрипнула ступенька, потом еще одна. Я еле сдерживалась, чтобы не закричать от страха. Теперь понятно, почему, выглянув в окно, я ничего не увидела: злодей уже проник в дом. Я забыла закрыть дверь на цепочку. Забыла. Забыла! И сейчас поплачусь за это жизнью!

Пульс забился в два раза сильнее, дыхание стало прерывистым. Я легла на пол и залезла под кровать, пытаясь бесшумно дышать через нос. Шаги по лестнице приближались с каждой секундой, и кровь горела в венах огнем. Все мои внутренности сжимались и переворачивались. Глаза защипало от капель пота. Сердце билось так отчаянно, что мне казалось, будто оно вырвется из груди. Скрип половиц прекратился, и наступила тишина… Он остановился у двери в комнату. Я так напряженно пыталась задержать дыхание, что у меня заболела грудь. Я ждала, когда же повернется ручка. Умоляю тебя, Господи, помоги мне. Извини, что я говорила, что не верю в Тебя, но это я еще ребенком себе внушила. Но пожалуйста, хныкала я, умоляю, умоляю, умоляю, умоляю, умоляю, не дай мне умереть. Я мысленно произносила эти слова, и тут шаги послышались вновь, потом слегка притихли: злодей вошел в мой кабинет. Он рыскал в моем кабинете. Явно искал что-нибудь ценное. Потом он войдет сюда и найдет меня. Войдет сюда и прикончит меня. Вдруг до меня дошло, что нужно делать. Я побегу вниз — и через минуту окажусь на улице.

Я мигом выкатилась из-под кровати, дрожащими руками схватила кроссовки и молча выждала секунду. СЕЙЧАС! Ринулась из комнаты и рванула вниз через две ступеньки, добравшись до нижней в три прыжка. Подлетела ко входной двери и дернула ее, но — боже, боже — она была заперта! Это невероятно — злобный мерзкий подонок! Он запер меня — я оказалась в ловушке! Задыхаясь от ужаса, я пошарила в ящике в поисках запасного ключа — где же он? Проклятье! Его не было! Черт, черт, черт! Внезапно послышались шаги — боже милостивый, он спускался по лестнице! Придется мне спасаться через черный ход, в сад и через забор. Я спринтерским бегом рванула в кухню, высунув язык, как престарелая овчарка. Шаги приближались. Трясущейся рукой я потянулась к дверной ручке и вдруг услышала голос:

— Что ты делаешь?

Что? Я резко обернулась.

— Что значит, что я делаю, какого черта ты делаешь, ты, как маньяк пробрался в дом среди ночи и даже не предупредил меня, я чуть не УМЕРЛА!

— Извини, — сказал Тео. У него был ошарашенный вид. — Ты разве не получила мои сообщения?

— НЕТ!

— Но я звонил тебе пару часов назад предупредить, что еду домой и буду поздно. Оставил два сообщения на автоответчике, одно на мобильном — попросил, чтобы ты не вешала цепочку. Цепочка была открыта, так что я подумал, что ты получила сообщения.

— Нет! Не получила! Я спала. — Все еще дрожа, я упала в кресло и зарыдала от облегчения. — Я очень рано легла, — всхлипывала я, — поэтому не слышала звонка. Я-то думала, что это взломщик, — причитала я, — или даже мой телефонный маньяк. — Меня всю трясло от волнения.

— Извини, — тихо проговорил он. У него был вялый и измученный вид. Оторвав кусок бумажного полотенца, он протянул его мне. — Не плачь.

— Почему ты зашел ко мне в кабинет? — спросила я голоском на октаву выше, чем обычно.

— Ты забыла выключить лампу. Я хотел потушить, но не смог найти выключатель.

— Но какого черта ты здесь делаешь? Ты же говорил, что вернешься двадцать восьмого.

— Ну… — со вздохом произнес он. Посмотрел на меня и отвел глаза. — Я… волновался из-за книги. Нужно еще так многое сделать, поэтому… я подумал, что пора возвращаться.

— И ты уехал?

— Мм, да. Уехал.

— Но ты же едва успел приехать.

— Знаю. Но я… понял, что сделал это напрасно и мне нужно работать.

Как странно.

— Но, Тео, как же ты добрался из Лидса в Лондон в рождественскую ночь без машины?

— Голосовал, — ответил он.




Глава 8


На прошлой неделе я почти не видела Тео — он много работал, впрочем, как и я. В нашем доме так и чувствуется умственное напряжение, словно в библиотеке колледжа во время выпускных экзаменов. И еще со времени его укороченных рождественских каникул Тео замкнулся в себе, что для него не характерно. Если я делаю себе чай, он ждет, пока я не вернусь к себе в кабинет, прежде чем самому пойти на кухню. Если смотрю телевизор, он не приходит в гостиную узнать, что показывают, как делал раньше. Разговоры его не интересуют — это же очевидно, у него на лбу написано: «Не беспокоить». Пару раз я слышала, как у него звонит мобильник, но он отвечал коротко. И вот, сегодня вечером он наконец вышел из комнаты…

Было чуть позже половины одиннадцатого, я лежала на диване и читала письмо от одной развратной бабульки, которая в четвертый раз разводилась и опасалась, что ее беременная дочь, возможно, лесбиянка. И тут на лестнице послышались шаги.

— Я закончил книгу, — тихо объявил Тео.

— Поздравляю, — ответила я.

— Семь раз прочитал рукопись и каждый раз находил все больше и больше ошибок. Но теперь я знаю, что все идеально. Ни одной зацепки. На следующей неделе книга пойдет в печать.

— А когда выйдет?

— В мае.

— Как быстро.

— Да. — Он подошел к окну и отодвинул штору. — Приятный вечер.

— Правда? — пробормотала я, нацарапав кое-что в блокноте.

— Угу. Пойду прогуляюсь.

— На новогоднюю вечеринку? — поинтересовалась я.

— Нет. Никогда не понимал, почему в этот день все должны притворяться, что им весело. Нет, я хочу понаблюдать за звездами.

— Угу.

— Ты не хочешь пойти со мной? — вдруг спросил он.

— Что?

— Хочешь взлететь к звездам? — с улыбкой добавил он. — Сейчас очень ясно, луна убывающая, и будет хорошо видно.

— Ну…

— Давай. Почему бы и нет?

Почему бы и нет? Хороший вопрос. Бабулька, склонная к полигамии, может и подождать.

— О'кей, я согласна, — сказала я и засмеялась.

— Только оденься потеплее, — посоветовал он. — Нам, астрономам, всегда приходится подолгу стоять на одном месте.

Я надела самый толстый свитер, пальто и перчатки. Тео принес бинокль и телескоп в большом черном футляре. Мы шли к парку, и иней похрустывал под ногами на тротуаре, а изо рта вылетали мягкие клубочки пара.

— Я установлю телескоп на детской площадке, — сказал Тео. — Телескоп должен стоять на плоской поверхности, если есть даже малейшая неровность, ничего не увидишь. — Он возился со штативом, а я села на качели и взглянула наверх. — Здесь видна большая часть неба, — объяснил он. — И очень темно.

Он был прав. Если не считать мягкого свечения луны, небо было угольно-черным, и я видела огоньки, разбросанные по всему небосводу.

— Мерцай, мерцай, маленькая звездочка, — тихо пропела я, — мерцай в далеком небе… Сколько звезд на небе? — спросила я.

— О, миллиарды, триллионы, — ответил он. — Их так много, что человеческий мозг и представить не может такое число. Лишь в нашей галактике Млечного Пути более ста миллиардов звезд. Наша Солнечная система по сравнению с этим — девять крошечных песчинок в фундаменте великого храма.

Девять песчинок в фундаменте храма. Вот это да.

— Я ничего не понимаю в астрономии, — с сожалением вздохнула я.

— Не говори — я и сам-то не очень в этом разбираюсь.

— Я не отличу астероида от черной дыры, — уверенно заявила я.

— Надеюсь, сегодня ты узнаешь много нового.

— Ты раскроешь мне тайны Вселенной? — со смехом спросила я.

— Постараюсь. Знаешь, что такое галактика?

— Ну, в общих чертах.

— Это город звезд. Во Вселенной более ста миллиардов галактик, — продолжал он. Сто миллиардов… Ничего себе. — Есть галактики эллиптической формы, — пояснил Тео, — есть неправильные, а есть спиральные — например, та, в которой живем мы. В нашей галактике четыре оси, как у колеса с фейерверками, и выпуклость в середине. Видишь Млечный Путь?

Я запрокинула голову, прикрыла ладонью глаза и лишь тогда различила очень бледную полосу.

— По-моему, вижу, но он совсем тусклый — как пятно.

— Древние греки считали, что Млечный Путь похож на реку «гала», или молока, поэтому его так и назвали. О'кей, — произнес он, снимая очки и вглядываясь в объектив. — Все готово. Посмотри.

Я спрыгнула с качелей, сняла правую перчатку, откинула волосы и заглянула в телескоп. И чуть в обморок не упала от восхищения — передо мной была увеличенная в тысячи раз лунная поверхность. Как будто я стояла в двух шагах от Луны, ясно различая кратеры, тени и моря.

— Невероятно! — ахнула я. — Она так… прекрасна!

— Да. На Луне есть горы и равнины, — рассказывал Тео, пока я любовалась, не в силах отвести взгляд. — Горы покрыты кратерами, которые образовались в результате удара метеорита триллионы лет назад. Огромный кратер на левой стороне, в центре, — кратер Коперника, видишь?

— Да! Вижу!

— А на равнинах большие кратеры заполнились отвердевшей лавой. Так появились лунные моря. Затемнение над кратером Коперника — это Море Дождей, а рядом с ним — Море Ясности.

— Невозможно вообразить, что там побывал человек, — сказала я, выпрямившись и посмотрев на Луну невооруженным взглядом. — Я так ясно помню высадку на Луну, — с теплой ностальгией продолжала я. — Это было в июле шестьдесят девятого, мы смотрели репортаж в школе. Было так здорово, правда?

Тут я вспомнила.

— Меня тогда еще на свете не было. — Разумеется.

— Я бы хотел увидеть это в прямом эфире, как ты, но я родился в семьдесят втором. Ладно! — беззаботно произнес он. Я стояла в сторонке, чувствуя себя трехсотлетней старухой. — Давай еще что-нибудь посмотрим. — Он развернул телескоп вправо, настроил объектив и проговорил: — Ах да. Вот это здорово. Очень интересно, — поддразнивая, говорил он. Скорее бы он уже поторопился и дал мне посмотреть. — Это Сатурн, — пояснил он, когда я заглянула в телескоп. — Увеличение в двадцать два раза, так что, может, даже колечки рассмотришь.

Я склонилась над телескопом, и перед глазами появился светящийся диск, опоясанный серебряным обручем.

— Это НЕВЕРОЯТНО!!! — прокричала я. — Не могу поверить! ГОСПОДИ!!! Я вижу кольца! Кольца Сатурна! — изумленно повторила я. — Это просто… волшебство! — Мне хотелось пуститься в пляс. — Из чего они сделаны? — спросила я, любуясь кольцами.

— Из частичек льда не больше кусочка сахара. Но древние ассирийцы верили, что это извивающиеся змеи.

— Они большие?

— Сатурн и сам огромный. Это газовый гигант, состоящий в основном из жидкого водорода, поэтому он очень легкий. Если бы пустить его в огромную ванну, он бы поплыл. А теперь… — Он снял линзу, заменив ее на другую. — Увеличение в девяносто шесть раз.

— Ничего себе! ФАНТАСТИКА!! — ахнула я, вглядываясь в объектив. — Теперь я вижу даже промежутки между кольцами!

— Это деление Кассини. Спутники тоже должны быть видны. Пятнышко слева — Титан, самый большой спутник. Видишь?

— Да! ВИЖУ!!!

— У Сатурна семнадцать спутников, — пояснил Тео. — Один из них, Япет, с одной стороны черный, а с другой белый. Отлично, теперь перейдем к Юпитеру.

Я с нетерпением ждала, когда же Тео наконец повернет телескоп. Лицо и пальцы пощипывало от холода.

— Хорошо, — проговорил он. Я топала ногами, чтобы не замерзнуть. — Взгляни-ка на это.

— ООООООО!!! — простонала я, заглянув в объектив. — АААААА!!!! — снова ахнула я. — Как потрясающе, Тео, он такой ОГРОМНЫЙ!

— Да. В тысячу раз больше Земли. Вообще-то, он больше, чем все планеты, вместе взятые.

— С УМА СОЙТИ!! Он такой… ЗДОРОВЫЙ!!

— Роуз, не так громко, — прошептал Тео и захихикал, — мало ли что люди подумают.

— Ты о чем?

— Ну, эти восторженные крики.

— Извини, но я не могу удержаться! — засмеялась я. На самом деле я была в таком безудержном восторге, словно слепой, который только что чудесным образом прозрел. Мне хотелось подпрыгивать на месте и визжать. Конечно, раньше я видела планеты на снимках в газетах, но наблюдать их собственными глазами — совсем другое дело. — Юпитер — удивительная планета, — сказала я, вглядевшись в объектив. — Поверхность невероятной красоты, как будто мраморная.

— Это всего лишь газ. Юпитер вращается на немыслимой скорости, и поэтому возникают постоянно меняющиеся сгустки цветных облаков. А спутники видишь?

— Да!!!

— Справа. Но, там много вулканов, слева — Европа, а в самом низу, вблизи друг от друга. — Каллисто и Ганимед.

— Каллисто и Ганимед, — мечтательно повторила я. — Какие чудесные имена. Божественно, — вздохнула я. — Я серьезно. — Я встряхнула головой. — Я чувствую себя… переполненной впечатлениями.

Тео улыбнулся:

— Я рад. Думаю, у тех людей, которых не поражает картина ночного неба, нет души. Хорошо, теперь я покажу тебе созвездия. Созвездие Ориона в это время года прекрасно просматривается. — Он повернул телескоп, заглянул в него и отошел в сторону, чтобы я взглянула. — Видишь пояс Ориона? Там, где три звездочки на одной линии?

— Да.

— Спустись вправо и увидишь яркую белую звезду.

— Вижу.

— Это Ригель, ярчайшая звезда созвездия Орион, которая излучает в тысячи раз больше света, чем наше Солнце. Теперь поднимись немного выше и налево… видишь туманное пятнышко вокруг четырех звезд, расположенных трапецией?

— Вижу, но плохо.

Он вставил другую линзу, проверил видимость и снова дал мне взглянуть.

— Это туманность Ориона, — рассказывал Тео. — Своего рода звездная колыбельная — здесь рождаются новые звезды.

— Звезды-малыши! — воскликнула я. — Какая прелесть! Может, их называют старлетками? И как же появляются на свет маленькие звездочки?

— Это не похоже на процесс человеческого размножения, — серьезно произнес Тео. — Для этого не нужна мама-звезда и папа-звезда.

— Неужели?

— Нет. Новая звезда образуется из огромного вращающегося облака сжатого газа и пыли. Из-за гравитации эта масса склеивается, и давление в центре заставляет газ нагреваться. Когда облако нагревается до десяти миллионов градусов Цельсия, происходит ядерная реакция. Высвобождается огромное количество энергии, и звезда загорается. Обычно звезды горят несколько миллиардов лет, — продолжал он. — К примеру, наше Солнце горит уже около пяти миллиардов лет, так что осталось еще пять миллиардов.

— Значит, Солнце уже в зрелом возрасте.

— Да.

— Как и я, — добавила я с сардоническим смешком.

— Нет, — мягко произнес Тео. — Ты еще очень молодая. Дальше, слева от Ориона, — очень яркая звезда Бетельгейзе — американцы называют ее Битлджюс, Жучиный Сок, — видишь? А дальше Близнецы.

— Мой знак зодиака.

— Видишь две яркие звезды там, наверху?

— Какие именно? Их здесь не счесть.

— Вот, — сказал он. — Следи за моей рукой. — Тео встал за моей спиной и положил левую руку мне на плечо. От внезапного прикосновения сердце у меня подпрыгнуло. Потом он вытянул передо мной правую руку, коснувшись моей щеки рукавом лыжной куртки. И хотя от холода щипало кожу, я ощутила теплую волну, поднимающуюся от груди к щекам. — Теперь видишь? — тихо спросил он. Когда он говорил, я чувствовала его теплое дыхание у уха. Почему-то мне стало неловко, я, прищурившись, посмотрела на небо и увидела две яркие звезды одинакового размера.

— Это Кастор и Поллукс, небесные близнецы, — сказал Тео. — Они были сыновьями Леды, а Зевс превратил их в созвездие Близнецов, чтобы они вечно были неразлучны.

Я подумала о Белле и Беа.

— А Орион был охотником?

— Да. Он хвастался, что может убить любое существо на Земле. Но забыл о скорпионе, и тот ужалил его, когда выполз из норы. Боги воскресили Ориона на звездном небе, но Скорпиона тоже отправили туда, правда, так далеко, чтобы эти двое никогда больше не встретились. У меня есть бренди. — Тео достал из кармана набедренную серебряную фляжку. — Хочешь глоток?

— Все эти мифы есть в твоей книге? — спросила я, глотнув бренди.

— О да. Людям нравятся сказки и легенды. Видишь мерцающую звезду — вон там? Это Алгол, вершина головы Горгоны, чудовища с головой из змей, которое убил Персей. Алгол — парная звезда, — продолжал он. — На расстоянии парные звезды выглядят как одна, но на самом деле это две звезды, одна из которых часто ярче другой. Они вращаются друг вокруг друга, соединенные гравитацией в вечные объятия.

— А откуда берется гравитация? — спросила я, когда мы уселись рядом на качели.

— Никто не знает. Известно только, что гравитация — это взаимное притяжение, которое действует на все частицы вещества во Вселенной. И чем ближе эти частицы, — мягко добавил он, — тем сильнее притяжение.

— О, — пробормотала я. — Понятно.

Минуту или две мы сидели, глядя на небо, погрузившись в странное молчание. Мягко покачиваясь на качелях, Тео рассказал мне о галактиках, которые целуются и сталкиваются; о сверхновых — звездах в предсмертной агонии, которые взрываются, излучая сияние миллиардов солнц. Рассказал о туманностях, громоздких облаках сияющего газа, которые парят в космосе, словно толстые медузы.

— Это потрясающе, — в бессилии проговорила я, посмотрев наверх. — Эта громадность в голове не укладывается.

— Да. К примеру, ближайшая от нас звезда. Альфа Центавра, всего в четырех световых годах, не так уж далеко на первый взгляд. Но на самом деле это больше, чем двадцать пять триллионов миль. Одна наша галактика так огромна, что Солнцу требуется двести двадцать пять миллионов лет, чтобы один раз обойти ее центр. Медленнее улитки.

— Невероятно. — Я затаила дыхание.

— После этого наши повседневные тяготы уже не воспринимаются так серьезно, — добавил он, усмехнувшись. — Налоги, штрафы за парковку, посещение зубного, даже развод.

— Ты прав. — Ненависть к Эду вдруг показалась мне смехотворной и абсурдной. Мы оба — не более чем одна миллиардная субатомная частица в безграничном космосе. — Великолепно, — сказала я. — У меня нет слов.

— Да, — ответил он. — Великолепно. И что самое интересное, когда мы смотрим на звезды, на самом деле мы видим прошлое.

— Как это?

— Ведь их сияние достигает Земли спустя какое-то время. Глядя на Сириус, самую яркую звезду на небосводе, мы видим его таким, каким он был восемь лет назад — ведь он находится от нас на расстоянии восьми световых лет. А некоторые из галактик, сфотографированных телескопом Хаббл, в миллиардах световых лет отсюда. Их свет путешествует сквозь космос тысячелетиями — возможно, сейчас их уже и не существует. Вот в чем смысл астрономии, — тихо проговорил он. — Она позволяет заглянуть в прошлое. Понять наше происхождение.

— Понять наше происхождение… — задумчиво повторила я. — Любующийся Луной, — вдруг произнесла я.

— Что?

— Анаграмма слова «астроном»[30 - Astronomer — Moonstarer (англ.).], — я только что поняла.

— Любующийся Луной, — повторил Тео. — Как красиво. Ты мастер составлять анаграммы, да? — добавил он.

— Этому легко научиться. Ты находишь параллельные значения, переставляя буквы, располагая их в другом порядке.

— Ты любишь, чтобы все было по порядку, да, Роуз?

— Да. И всегда любила. Я даже из имен часто составляю анаграммы.

— И какая же анаграмма у имени Роуз?

— Узор.

— Не только. Эрос[31 - Rose — Eros (англ).].

Я взглянула на него.

— Да, и Эрос тоже.

Он опять поднял глаза. Внезапно у нас над головами пронеслась вспышка, оставляющая за собой яркий свет.

— О-о-о — метеорит! — воскликнула я. — Нет, это не метеорит. Это всего лишь фейерверк, — засмеялась я. И посмотрела на часы: без двадцати двенадцать.

— Хочешь еще бренди? — спросил Тео. Издалека доносились звуки праздника. — Наверное, нужно пить шампанское. Я рад, что этот год наконец закончился.

— И я. Я дважды переезжала, вышла замуж, рассталась с мужем, и все за двенадцать месяцев. Не слишком ли много грандиозных жизненных событий для одного года?

— Да уж. Интересно, каким будет этот год, — тихо добавил он.

— Если бы ты был астрологом, а не астрономом, ты бы знал.

— Мне исполнится тридцать, — серьезно произнес он.

— Когда?

— Первого августа.

— Первого августа? — повторила я.

— Да, а что? Что особенного?

— Нет… ничего, — ответила я. Не знаю почему, но в этот день на меня всегда накатывает депрессия.

— У тебя тоже день рождения в этот день?

Я мрачно рассмеялась.

— Нет. Я родилась в июне. Так… что еще произойдет в твоей жизни в этом году? — спросила я, меняя тему.

— В мае выйдет книга, и я разведусь.

— Значит, пути назад нет?

— О нет. Фиона уже не передумает. Мне кажется, у нее кто-то появился.

— Правда?

Тео кивнул.

— Она не кричит об этом на каждом углу, но у меня такое ощущение.

— Может, и у тебя кто-нибудь появится, — проговорила я, вспомнив Беверли.

— Может быть. Не знаю. Лишь в одном я уверен — Вселенная расширяется, никогда не остается статичной, и я хочу, чтобы моя жизнь тоже менялась. Я скучаю по жене, — добавил он. — Это было… ужасно, но я уверен, что ее чувства ко мне изменились.

— Можно задать тебе один вопрос, Тео? — вдруг осмелев, спросила я.

Он посмотрел на меня.

— Как хочешь.

— Это правда, что ты вернулся из Лидса, только чтобы закончить работу?

— Д-д-а, — ответил он, слезая с качелей и заглядывая в телескоп.

— Ты так торопился, что уехал в канун Рождества?

— Да.

— Ты что, не мог подождать до утра? Или хотя бы дождаться, пока начнут ходить электрички?

— Не мог, — тихо произнес он. — Я не мог ждать.

— И как долго ты ловил машину?

Он задумался.

— Пять с половиной часов или около того. Но машин было мало, и пришлось набраться терпения.

— Ты уехал ночью?

— Да.

— Но почему?

— Потому что я… вдруг запаниковал из-за книги.

— Но почему же ты не взял рукопись с собой домой к родителям, чтобы поработать там?

— Я… волновался, что потеряю ее или, знаешь, оставлю в электричке. — Я ошеломленно уставилась на него. — Ты мне не веришь, да? — спросил он.

— Нет, — тихо проговорила я. — Не верю.

Он сел у детской горки, положив подбородок на ладони.

— Хорошо. Я скажу тебе правду. Настоящая причина, по которой я уехал так внезапно, — Рождество с родственниками, которое оказалось таким кошмаром, что я просто не выдержал. Мне нужно было выбраться оттуда.

— Поссорился с родителями?

— Нет. С женой моего отца.

— С мачехой?

— Нет. Я бы не хотел называть ее даже мачехой: это просто женщина, на которой женился мой отец.

— А что случилось с твоей родной матерью? Где она?

— Моя мать умерла. Ее не стало, когда мне было девять.

Как странно, подумалось мне. Мы знакомы всего шесть недель, а я уже знаю так много о Тео. Знаю, какой зубной пастой он пользуется, каким бальзамом после бритья; знаю его вкусы в еде и музыке. Знаю, что в детстве он проводил каникулы в Норфолке, и даже знаю, за кого он голосует. Мне известно, почему распался его брак, и тем не менее я и понятия не имела, что его матери нет в живых.

— Я никогда об этом не говорю, — тихо продолжал он. — Она умерла от кровоизлияния в мозг. Ей было всего тридцать шесть лет. Мой отец очень долго жил один. Но три года назад женился на Джейн — и я ее ненавижу.

— Почему?

— Потому что она… низкий и подлый человек. Ее не заботят чувства других людей, она понятия не имеет, что значит сочувствие. И не умеет сопереживать.

— Но что она такого сделала?

— Уничтожила все напоминания о моей матери. Их и так было немного — мой отец понимает, что Джейн это неприятно, — но она не разрешила оставить ни одной маминой фотографии.

— Но ведь она умерла двадцать лет назад.

— Да. Это трудно понять, — тихо добавил он. — Но Джейн очень ревнива. Она понимает, что отец очень любил маму; к тому же мама была настоящей красавицей, а Джейн — нет.

— Но что же такого произошло, что ты ушел среди ночи?

Он съежился и измученно вздохнул.

— Произошло ужасное, — начал он. — Мы сели за рождественский ужин, и все было вроде бы в порядке. Мы сидели за столом в гостиной, смотрели телевизор, и тут я заметил, что маленький портрет моей матери, который висел на стене, исчез. Я сказал об этом отцу, и тот смутился, поэтому я прямо спросил Джейн, но она сделала вид, будто ничего не знает. Я стал расспрашивать ее и не отставал, и наконец она призналась, что выбросила его. Она выбросила мою маму, — произнес он дрожащим от волнения голосом. — Она выбросила мою маму.

— Но почему твой отец терпит все это?

— Потому что ему шестьдесят три, а ей тридцать семь. — Во второй раз за вечер я ощутила себя древней старухой — даже мачеха Тео моложе меня! — Отец до смерти боится, что она его бросит и его ждет одинокая старость. Но когда я узнал, что она натворила, то просто надел пальто и пошел к шоссе.

— И далеко шоссе от вашего дома?

— Шесть миль.

— Боже.

— Моя мама была… ангелом, — произнес он. — Всегда шутила, смеялась, у нее была чудесная улыбка. И вот, в одно ничем не примечательное утро пятницы она вдруг упала, и с тех пор я ее больше не видел.

И тут я поняла, что женщина на фотографии в комнате Тео — вовсе не его жена. Это его мама.

— Мне очень жаль, — промямлила я. — Какой ужас. Поэтому ты был так расстроен, когда вернулся.

— Да. Я был разбит, поэтому и ушел с головой в работу над книгой.

— Может, пойдем домой? — предложила я через минуту. — Я замерзла.

— Хорошо, только можно я тоже тебя кое о чем спрошу? — У меня появилось зловещее предчувствие. Я покосилась на него. — Кто это твоя «бывшая мама»?

О, дерьмо.

— Моя бывшая мама? — повторила я. — Не понимаю, о чем ты. — Я взглянула на часы — без десяти двенадцать. Я встала и собралась уходить. — Моя мать умерла три года назад, — проговорила я. — Поэтому, наверное, можно назвать ее бывшей.

— Я не это имел в виду, — сказал Тео. — На балу ты сказала «бывшая мама». Потом ты объяснила, что оговорилась, но я в этом не уверен. Ты произнесла это с горечью — «бывшая мама». Кто она?

Я поморщилась.

— Зачем тебе знать?

— Потому что мне… любопытно, вот почему. Теперь я все о тебе знаю, Роуз. Знаю, каким шампунем ты пользуешься, какой зубной пастой, какие у тебя любимые духи и мыло. Знаю, что ты ешь — точнее, ты совсем не ешь — и даже немного знаю про твой брак и друзей. Но мне ничего не известно о твоей семье, вот я и подумал, что это за «бывшая мама»?

— Ну… — начала я. И запнулась. — Ну… — Я вздохнула. Проклятье.

— Тебя удочерили?

Я вытаращилась на него:

— Это очень бестактный вопрос.

— Извини. Я вообще бестактный. Так это правда?

Мое сердце нырнуло с вышки.

— Да.

— Так я и думал. Я видел фотографию твоих родителей в гостиной и догадался, что вы не родственники. К тому же из других твоих слов я понял, что «бывшая мама» — твоя настоящая мать.

— Ты хочешь сказать, моя биологическая мать.

— Ты не пыталась отыскать ее? — робко спросил он.

— Нет.

— Почему?

— Потому что… это очень личное, — сказала я. Тео действительно лез не в свое дело. — Не все хотят знать, кто их настоящие родители.

— Но жизнь слишком коротка, чтобы игнорировать столь важные вещи.

— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее зря. И чтобы заслужить право называться матерью, нужно этой матерью быть! Раньше мне хотелось найти ее, — призналась я, глядя на ночное небо. — В детстве я высматривала в толпе любую женщину, которая хоть чуть-чуть была бы похожа на нее. Как-то раз в супермаркете я два часа ходила по пятам за одной женщиной, потому что мне показалось, будто она похожа на меня. Я была уверена, что в один прекрасный день моя настоящая мама придет за мной, а если не придет, я сама ее найду. Стану ракетой, реагирующей на тепло, и где бы она ни пряталась, отыщу ее. Но когда мне было восемнадцать, я узнала кое-что… кое-что плохое о своей матери и передумала. Тогда я поклялась, что никогда не буду искать ее. И никогда не искала. И не буду.

Из какого-то дома слева от парка донеслись голоса — отсчитывали время до полуночи.

— ДЕСЯТЬ… ДЕВЯТЬ… ВОСЕМЬ…

— И что же ты узнала? — вполголоса спросил Тео.

— Это тебя не касается!

Он вздрогнул.

— Извини, — пробормотал он. — Наверное, тебе больно вспоминать об этом.

— Не больно, — огрызнулась я. — Но ты совсем обнаглел. Я ответила на один твой вопрос, против своей воли, и больше отвечать не собираюсь.

— ШЕСТЬ… ПЯТЬ…

— Мои извинения, — пробормотал он, встал и принялся разбирать телескоп. — Ты абсолютно права. Просто я рано потерял мать и завидую всем, у кого есть мама. Подумать только, твоя мать, может, где-то рядом — может, даже живет неподалеку… — Мне стало плохо. — Ей же всего пятьдесят пять-пятьдесят шесть лет. Или даже меньше.

— ТРИ… ДВА…

— Я не буду ее искать, — отрезала я, глядя, как он складывает штатив. — И говорить больше не о чем, о'кей?

— ОДИН…

— Но неужели тебе неинтересно, что с ней? — настаивал он.

Я пошла к выходу из парка.

— НОЛЬ!!!

— НЕТ! — крикнула я через плечо. — Ни капельки!

В отдалении раздался колокольный звон и новогодний хор затянул песню.




Забыть ли старую любовь…




— Ты ее даже не вспоминаешь?




И не грустить о ней…




— Никогда!




Побольше кружки приготовь…




— Я никогда о ней не вспоминаю.




И доверху налей.




— Сколько тебе лет, Роуз? — спросил он, поравнявшись со мной. — Тридцать шесть? Тридцать семь?

— Тридцать девять.

— У тебя еще полжизни впереди.

— Возможно.




Мы пьем за старую любовь…




— На твоем месте, — произнес он, когда мы шли через парк, — я бы объездил все континенты, не оставив камня на камне.




За дружбу прежних дней…




— Ты говоришь так, потому что твоя мать была добрым человеком, но моя мать другая.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все. У меня есть достаточно… сведений о том, что она сделала, чтобы понять, что я в ее дверь не постучусь. К тому же, — добавила я, когда мы поравнялись с воротами парка, — уже слишком поздно.




За дружбу старую — до дна!




— Никогда не поздно.

— Нет, поздно!




За счастье прежних дней…




— Никогда не поздно, Роуз.

Я повернулась и посмотрела ему в лицо.

— Нет, поздно! Она все испортила, Тео! Неужели ты не понимаешь? Моя мать сама все испортила сорок лет назад. И если бы она хотела разыскать меня, встать на колени и молить о прощении, она давно уже бы это сделала — но этого не случилось!

Мы будто наступили на мину — от прежнего взаимопонимания не осталось и следа. Проходя мимо парковой ограды в неуклюжей тишине, я пожалела, что пошла с Тео. Конечно, было очень интересно увидеть Вселенную и все такое, но его допросы меня измучили. Я же почти его не знаю, с какой стати он об этом допытывается?! И думаю, Тео и сам понял, что зашел слишком далеко, потому что, вернувшись домой, он сразу поднялся в свою комнату.

— Я пошел спать, — проговорил он с нижней ступеньки. — Спасибо, что составила мне компанию.

— Не за что, — сухо ответила я.

— Сегодня было очень ясно, — продолжал он, — и я сумел увидеть очень… интересные вещи. Спокойной ночи, Роуз, — беззаботно добавил он.

— Спокойной ночи.

— И чуть не забыл — с Новым годом!




Глава 9


— Счастливого Нового года, — поздравила я Серену, выйдя на работу двумя днями позже.

— Надеюсь, он будет счастливым, — ответила она. — Начало не очень-то… — оживленно добавила она, но осеклась.

— У тебя все в порядке, Серена? — спросила я, прищурившись.

— О да, — прощебетала она. — Все отлично. Только вот под самый Новый год нас затопило. Стиральная машина взорвалась. Я запустила режим деликатной стирки, и мы пошли к матери Роба на ланч. Когда вернулись, наш дом был похож на серпентин, все ковры испорчены. И все же нет причин отчаиваться, — нервно подергиваясь, подытожила она.

— Но вы же застрахованы?

— Ну, мы были застрахованы… но, к сожалению, не продлили страховку от несчастных случаев, потому что с деньгами было туговато. Но ничего страшного, — добавила она с притворной веселостью, — довольно жаловаться. Чего в жизни не бывает! — Поистине, неисправимая оптимистка. — Шоу должно продолжаться, и все такое, — заключила она с героической, но напряженной улыбкой. — Честно, Роуз, у меня все отлично. В полном поряде. Не то что у наших несчастных читателей, — проговорила она, кивая на огромную гору писем.

— Что у нас сегодня? — вздохнула я.

— Рождественские ссоры, проблемы с деньгами, прыщи, недержание мочи, виртуальные измены и — вот это…

Скорчив гримасу, она протянула мне маленький пластиковый пакетик, и, приглядевшись поближе, я смогла различить два или три черных… существа. Хотя они вроде были живые, я понятия не имела, что это.

— Это что еще за чертовщина? — спросила я, скривив физиономию. — Пауки? — Серена отрицательно покачала головой. — Муравьи?

— Нет.

— Лесные вошки?

— Не-а.

— Блохи?

— Нет.

— Клещи?

— Возможно.

— Что в письме написано?

Серена залилась краской и откашлялась.






— Дорогая Роуз, сегодня утром я обнаружил этих насекомых в своих лобковых волосах…





— ЧТО???? — Меня чуть не вывернуло. — БОЖЕ!!!! Как отвратительно! — воскликнула я. — Это прикол?

— Нет. Автор совершенно серьезен. И адрес обратный оставил.

— Тогда напиши ответ: у нас здесь колонка психологической помощи, а не центр диагностики венерических заболеваний. Более отвратительного письма я еще не получала, — сердито добавила я. — Какая мерзость.

Правда, я тут же представила, как обхохочутся мои коллеги на предстоящем ланче штатных психологов на следующей неделе. Мы все время соревнуемся, чья история интереснее. Но это будет настоящий хит. Я даже подумала, не взять ли пакетик с собой, чтобы опровергнуть сомнения скептиков, но потом решила, что это слишком противно.

Серена избавилась от мандавошек, а я взглянула на гору новых книг. «Как жить с ожирением» — очень занимательно. «Ты слишком много хочешь» — как мило. О, вот это интересно: «Зрелые женщины и молодые мужчины: новые возможности любви». Хмм… подумала я, включая компьютер. Может, эту брошюрку стоит упомянуть в колонке?

Иконка «Outlook Express» несколько раз обернулась вокруг своей оси, как крошечная комета, потом тихий сигнал возвестил, что у меня новая почта. Я быстро просмотрела новые письма одно за другим. В постели муж иногда называет меня Джез… Я влюбилась в босса… У меня очень низкое содержание сперматозоидов (12 миллионов)… Моя свекровь сбежала с моим же отцом…

Еще пришло письмо от толстого парня, который звонил на радио: он сообщил, что потерял первый стоун; и от родителей девочки, которой сделали пересадку сердца и легкого, — она шла на поправку. И наконец, последнее сообщение, которое, к моему ужасу, было озаглавлено «Берегись!!!» и отправлено явно с липового электронного адреса: тыещепоплачешь@hotmail.com.






Дорогая мисс Костелло, — прочитала я. — Так как я теперь не могу добраться до тебя, позвонив на твою тошнотворную радиопрограмму, я решила связаться по электронной почте. Надеюсь, ты отвратительно провела Рождество, а Новый год — еще хуже. К. Дженкинс (миссис).





— Ты составила список новогодних обещаний, Роуз? — спросила Серена.

— Да, — ответила я. — Составила. Я не позволю всяким придуркам запугивать меня. — Я показала ей электронное письмо и рассказала, что кто-то звонит мне домой и молчит в трубку.

— Бывают же люди! — воскликнула Серена с притворным возмущением. — Как она только смеет! И как часто раздаются эти звонки?

— По-разному. Иногда три дня подряд, потом полторы недели ничего. На Рождество, например, вообще не звонили, а вчера поздно вечером объявились снова.

— Ты действительно думаешь, что это та женщина, Кэти?

— Да. Скорее всего, это она. Очевидно, у нее с головой не все в порядке и она не может успокоиться.

— Но если задуматься, — произнесла Серена, а я нажала кнопку «Удалить», — если она так агрессивно вела себя во время тех разговоров на радио, с какой стати ей молчать, когда она звонит тебе домой?

Я взглянула на Серену. Да она гений. Разумеется, как-то все не складывалось. И сейчас, спустившись в кафетерий за капуччино, я вспомнила кое-что еще. Первый раз телефонный маньяк позвонил в тот вечер, когда мы познакомились с Тео — за несколько дней до того радиоэфира, когда Кэти впервые позвонила в студию. Я сидела, глядя в витражное окно с видом на Темзу, и пыталась во всем разобраться. Это была не Кэти. Нет. Определенно не она. Это был кто-то другой — но кто? Женщина или мужчина? Я даже этого не знала, ведь маньяк ни разу не заговорил. Я не знала, относится ли он ко мне враждебно или, наоборот, одержим мной. О боже.

Вдруг я вспомнила Колина Твиска. Одинокого Молодого Человека. Недавно я получила от него еще пару очень странных посланий, включая ту рождественскую открытку, усыпанную поцелуйчиками. Я ему не отвечала. Вдруг он почувствовал себя отвергнутым? Но, если подумать, это может быть кто угодно! Колонку читают три миллиона человек, и еще три миллиона слушают «Спросите Роуз». Если даже 0.0001 процент этого количества окажутся сумасшедшими — это я еще преуменьшаю, — уже получается несколько человек. Но что меня действительно пугало, так это то, что маньяк знает мой домашний телефон. Я задумалась: намеревается ли этот псих запугивать меня на расстоянии или планирует перейти к более решительным действиям? Что, если он узнает, где я живу, и заявится в дом? Эта мысль грозила превратить меня в параноика, и я решила не пропускать занятия кикбоксингом — не дай бог мне это когда-нибудь пригодится, мало ли что.

— ВРЕЖЕМ! ВМАЖЕМ! БЛОКИРОВКА! ВРЕЖЕМ И ВМАЖЕМ! — кричал Норман по кличке Бешеный. На следующий же вечер я пошла на тренировку. — ВДАРИМ как следует! БЛОКИРОВКА! Сильнее! Сильнее!! СИЛЬНЕЕ!!

С моего лица катился пот, и я снова и снова колотила грушу кулаками в кожаных боксерских перчатках.

— ВДАРИМ! БЛОКИРОВКА! ВДАРИМ И ВРЕЖЕМ! Не жалейте кулаков — а теперь ногами! Сила! Сила! СИЛА!!!

Когда грохочущий ритм техномузыки смолк, я рухнула в изнеможении, высунув язык, как астматичная китайская собачка.

— Роуз, ты сегодня такая злая! — восторженно подметил Норман. — Я восхищен.

— Спасибо, — прохрипела я, взяв полотенце.

— Я бы не стал ввязываться с тобой в драку — ты бы отправила меня в Тимбукту. — Вытерев пот со лба, я улыбнулась. — Так кому же достанется? — со смехом спросил он.

Я вылила в рот целую бутылку минеральной воды.

— Что?

— Кому ты хочешь врезать?

Я вытерла губы.

— О чем это вы?

— Я работаю тренером по кикбоксингу уже пять лет и никогда не видел, чтобы женщина дралась так отчаянно. Ты готова до смерти забить свою жертву, Роуз.

— Вы правда так думаете? — тихо спросила я.

— Да, детка, будь уверена. Как будто на самом деле хочешь надрать кому-то задницу.

— О.

— Так кого же ты так ненавидишь, Роуз?

Я посмотрела на него невидящим взглядом:

— Если честно, я и сама не знаю.




— Я и сама… не знаю, — осторожно проговорила я, когда через пару дней меня вызвал Рики. Я изо всех сил пыталась сохранить самообладание.

— Что ж, подумай об этом, — заявил он, подняв ноги на свой огромный стол. — Я уже давно говорю, что в твоей рубрике не хватает секса, и вот подумал, что фоторепортаж окажется как раз кстати.

Фоторепортаж? Такой вульгарный комикс с полуобнаженными девицами и придурковатыми молодыми людьми, у которых изо рта вылетают пузырьки с репликами? Я уже видела, как все будет.




— Принесешь еще пива, Трейси?

— Нет, Кев, теперь ты будешь сам приносить себе пиво…

— Жена задерживается на работе. Шарон. Может, выпьем?

— Хмм. Не откажусь…




Фоторепортаж? Что может быть хуже. От этой мысли меня передернуло, как при виде жирного слизняка.

— Читатели будут в восторге, — с видом знатока продолжал Рики.

Ты хочешь сказать, что ты будешь в восторге, пошлый мешок с дерьмом.

— При всем уважении, Рики, — сказала я, а он закинул руки за голову, продемонстрировав два темных пятна подмышками, каждое размером с Францию, — я думаю, фоторепортаж придаст пошлый оттенок моей колонке и негативно отразится на имидже газеты в целом. В конце концов, «Дейли пост» — качественный таблоид, — напомнила я сладким голоском, ощущая едкий запах его пота.

— Качественный таблоид? — издевательски передразнил он. — Бред собачий! Это паршивая желтая газетенка.

— Но из-за фоторепортажа придется сократить место, отведенное на письма читателей, — возразила я, — а отвечать на письма — моя первоочередная обязанность.

— Бредятина! — громко воскликнул он. — Будешь делать то, что я скажу. Я твой редактор, и твоя первоочередная обязанность — слушаться меня. У тебя же скоро контракт кончается, да? — добавил он, явно угрожая. Боже, какая же он тварь.

— Знаешь что, Рики, — благоразумно ответила я. — Я предлагаю компромисс. Давай на время забудем о твоей идее с фоторепортажем, а вместо этого я буду печатать телефоны горячих линий по сексуальным проблемам. И лишние деньги газете не помешают, ведь они берут фунт за минуту разговора.

Рики откинулся на стуле и задумчиво уставился в потолок. Потом вдруг просиял — видимо, до него дошло, какие возможности открывает мое предложение.

— Да, неплохая идея. Горячие линии — «Горячий секс», «Фантастический секс», «Трое в одной постели», «Поменяемся мужьями».

— «Секс после родов», — подсказала я.

— «Секс с беременными»! — грязно ухмыльнулся он.

— «Сексуальные фантазии», — с улыбкой добавила я. — «Фетишизм».

— Да. — Рики был счастлив. — Это мне по душе. Но через шесть месяцев напомни мне о фоторепортаже.

— Безусловно. Значит, договорились, — беззаботно заявила я. — О, мне надо бежать. На ланч опаздываю.

Какой-то озабоченный сексуальный маньяк, злобно подумала я, бросившись вниз по лестнице к лифту. Что ждет «Пост» дальше — «Девушка месяца»? Но я отвоевала свои шесть месяцев, подумала я, выходя из здания, и, если повезет и к тому времени тиражи не взлетят вверх, Рики выкинут вон. Горячие линии по сексуальным проблемам — это одно, но порнокомикс на моей страничке я не потерплю. Колонка психологической помощи — это не развлекательная рубрика, а общественно-полезное дело, как автобус двенадцатого маршрута. Я же не просто раздаю советы, подумала я, останавливая такси. Я — добрая самаритянка, социальный работник, психотерапевт, консультант по вопросам брака, Бюро Добрых Дел.

Ланч штатных газетных психологов проходил в ресторане «Джо Аллен» в Ковент-Гарден. Я слегка побаивалась идти туда — некоторые ведущие колонок такие эгоистки! — но, с другой стороны, полезно обменяться опытом. Нас будет человек десять, может, и больше. Проезжая мост Ламбет, я размышляла, как же назвать наше собрание. Слет добрых волшебниц? Или шабаш добрых ведьм — очень подходящее название! Ассамблея маленьких помощниц — тоже неплохо. Такси везло меня вверх по Стрэнду, и я рассеянно думала, кто будет на этом сборище. Лана Маккорд из журнала «Я сама» и милашка Кэти Бридж из «Глоуб». Может, Мэри Крейцлер из «Санди стар» и, разумеется, доктор Кей Стоддарт из журнала «Шик». Я молила Бога, чтобы там не оказалось Ситронеллы Прэтт, но на последней встрече она была, так что, скорее всего, не пропустит и эту. В прошлый раз она ясно дала понять, что ненавидит меня, к тому же она метила на мое место. Ее уволили из отвратительной колонки светских сплетен в «Семафоре», и она отчаянно желала заполучить новую рубрику. Серена призналась мне, что не прошло и двух часов со смерти Эдит Смагг, как Ситронелла уже позвонила в газету, виляя и извиваясь, как льстивый червяк. Она даже явилась на собеседование, но явно не произвела на Линду впечатления. Но шкура у Ситронеллы тефлоновая, и постоянные отказы ей хоть бы что. Она вроде как знаменитость — скандально известна благодаря своим ядовитым высказываниям и тому случаю трехлетней давности, когда ее муж сбежал с мужчиной. Поэтому ее и взяли в журнал «Вот!», но советы, которые она дает, ужасны. Это даже и не советы, а неприкрытая жалость — одним словом, чушь собачья. Поскольку незнакомые люди делятся с ней своими несчастьями, Ситронелла испытывает эмоциональный подъем. Сама она жалкая женщина, поэтому и отыгрывается на чужой боли. Я же работаю психологом в газете, потому что мне нравится помогать тем, кто в этом нуждается. Мои мотивы целиком и полностью альтруистичны. Я хочу утешить и помочь советом, только и всего.

Такси притормозило на Экзетер-стрит, и — о боже — я увидела ее. Она шла по улице своей походкой бегемотихи, выпятив зад, — воплощение безвкусицы в одном из своих мешковатых платьев. Тонкие засаленные волосы развевались по ветру. Расплачиваясь с водителем, я незаметно повернулась к ней спиной, чтобы не пришлось улыбаться. Затем на безопасном расстоянии последовала за ней к ресторану. Наш столик на первом этаже был уже полон. Двенадцать журналисток восторженно обменивались воздушными поцелуями, хотя половина из них друг друга ненавидят. Те, кто работает в журналах, мечтают вести колонку в газете, а газетные психологи слишком завалены работой.

К моему раздражению, меня посадили напротив Ситронеллы. Я скривила лицо в подобии доброжелательной улыбки, но она проигнорировала мое вежливое приветствие. Поэтому я стала болтать с Джун Снорт из «Дейли ньюс» — пусть наши газеты смертельные конкуренты, но я всегда стараюсь вести себя тактично. Мы изучали меню в обстановке вежливого уважения и сдержанности.

— Кто-нибудь знает, кризисная линия по инцесту все еще работает?

— Читали эту потрясающую книгу о стрессе?

— Вы слышали, что Национальную ассоциацию личностного развития прикрыли?

— У кого есть телефон Общества алкоголиков?

Немного выпив, все заметно расслабились. Мэвис Сэквилль затянула обычную ханжескую речь о том, что у всех у нас обязательно должен быть диплом психолога.

— Колонки экстренной психологической помощи должны вести профессиональные психотерапевты и консультанты, — завела она старую песню, когда принесли закуски. — Эта работа не для дилетантов, неквалифицированные психологи рискуют дать плохой и даже опасный совет.

Но все мы знали, с какой стати она разглагольствует на эту тему: журнал «Мир женщин» только что вышвырнул ее вон, взяв на ее место знаменитость, толстую актрису Вэлери Туф.

— При всем уважении, Мэвис, мне кажется, что профессиональное образование менее важно, чем опыт, умение сострадать и понимание человеческих эмоций, — твердо возразила Мэри Крейцлер.

— И сопереживание, — добавила я. — Читатели должны понимать, что мы имеем представление о том, что они чувствуют, хоть и не пережили то же самое в действительности.

— По-моему, наша работа заключается в том, чтобы дать читателю нужный источник информации, — деловито заявила Кэти Бридж. — Мы — как постовой на перекрестке с картой наготове, мы советуем читателям, какой путь выбрать.

Потом мы обсудили будущее нашей профессии, и все согласились, что оно самое радужное.

— Сейчас существует так много источников информации, — сказала Лана Маккорд, — в прессе и в интернете. И тем не менее желание поделиться с человеком, даже анонимно, сильно как никогда.

Мы с серьезным видом закивали. Принесли горячее, и разговор заметно оживился — мы стали обсуждать случаи, когда сталкивались с психически неустойчивыми читателями, и вообще профессиональный риск.

— У меня был один преследователь, — поделилась Карен Брейтуэйт из «Дейли мун». — Его задержали в приемной с ножом.

— За мной гонялись два маньяка, — заявила Салли Трумен из «Эхо», — и оба с бейсбольными битами.

— А за мной три, — вмешалась Джун Снорт, которую не переплюнуть, — и у всех были полуавтоматические «рюгеры» сорок четвертого калибра.

— Правда? — хором воскликнули мы.

— Нет! — завизжала она. — Я вас разыграла! — Теперь и мы рассмеялись. — Но один из моих читателей сейчас лежит в психушке с усиленным режимом охраны.

— Ничего себе, — все в ужасе ахнули.

— Раз уж мы заговорили на эту тему, никто не слышал о Колине Твиске из Далвича? — спросила я, оглядев присутствующих. — Чудак, но довольно симпатичный, тридцати пяти лет, занимается компьютерами, никак не может найти девушку, классический случай Одинокого Молодого Человека.

— О да, мой клиент, — ответила Кэти Бридж. — Я сделала глупость и ответила ему. Он шесть месяцев от меня не отставал.

— Да что ты! — У меня задрожали коленки. — Как думаешь, он… опасен? — с деланным безразличием спросила я.

— Возможно. Я не хотела рисковать, поэтому добилась запрета на приближение. Налей мне еще вина, Роуз.

Мне стало совсем нехорошо. За десертом разговор зашел о самых отвратительных письмах, которые мы когда-либо получали.

— Мне один мужик прислал письмо с жалобой, что у него слишком большой член, — сказала Лана Маккорд. — И в доказательство приложил фотографию!

— И что же ты сделала? — спросила я.

— Дала ему свой домашний адрес, а ты как думаешь?

— А мне прислали дохлую мышь, — заявила Джун Снорт с самодовольной усмешкой.

— А мне — дохлую крысу, — подхватила Кэти Бридж.

— Мне один раз пришло письмо, и там через слово встречалось это выражение, сами знаете на какую букву.

— Мне прислали пару заношенных мужских трусов!

— А мне — заношенные трусы со следами спермы!

— Ну а мне, — произнесла я, когда все они уже давились от смеха, — на прошлой неделе прислали выводок мандавошек!

— О нет!

Их лица застыли в шоке. Я торжествовала.

— Целых три штуки, — пояснила я. — В маленьком пластиковом мешочке — жуткая гадость.

Получите!

— А мне писали знаменитости, — как бы невзначай заявила Джун Снорт.

— И кто же? — хором спросили мы.

— Не могу раскрыть их имена по очевидным причинам.

— Да, да, конечно, — согласно закивали мы.

— Могу только сказать, что это была очень известная австралийская поп-звезда.

— Не может быть!

— Послушайте, если у людей денег куры не клюют и они красивы, как боги, это вовсе не значит, что они счастливы. Даже звездам нужен совет.

— Мне один раз Мадонна написала, — сказала Лана Маккорд и расхохоталась. — У нее с Гаем Ричи были проблемы!

— Да, да, а мне Папа Римский — переживал из-за проблем в личной жизни! — пьяно хихикнула Карен Брейтуэйт.

К тому времени все уже изрядно выпили, и пошла пьяная болтовня. Даже Ситронелла и та наклюкалась.

— Но как же это тяжело — помогать людям советом, — угрюмо проговорила Лана Маккорд.

— Не знаю, — ответила я.

— Мы же берем на себя страдания других людей. В самом деле, какого черта нам это нужно?! Зачем?

— Затем, что мы можем многое изменить, — ответила я. — Можем спасти чьи-то отношения и даже жизнь. Выручить людей из неприятностей, — добавила я. — Вот зачем мы это делаем.

— Я так не думаю, — возразила Мэри Крейцлер. — По-моему, нам просто нравится наблюдать хаос, царящий в жизни других людей. Нас это успокаивает.

— Нет, это призвание, — настаивала я, — и, самое главное, мы понимаем, что нужны нашим читателям.

— Нет, — вмешалась Кэти. — Это они нам нужны. Давайте начистоту, девочки, все мы занимаемся этим, потому что тоже страдаем. Помогая другим, мы залечиваем собственные раны. У меня, например, было ужасное детство, — затянула она, потягивая куантро. Покачала головой и вздохнула. — Родители развелись, когда мне было восемь.

— Подумаешь, — возмущенно фыркнула Джун Снорт, — мои разошлись, когда мне было всего два года!

— А я с десяти лет хожу к психиатру, — призналась Кэти, откусывая птифур.

— Ну и что? — парировала Салли Трумен. — Я не вылезаю из кабинета психоаналитика с пятилетнего возраста!

— Я перепробовала все существующие наркотики, — заявила Лана. — Марихуана, кокаин, таблетки.

— В детстве мои родители меня просто не замечали.

— Моя мать страдала анорексией. Она мучила нас голодом.

— А мой отец был алкоголиком!

— Моя мать не разрешала мне завести дома животное — даже котенка!

— А у меня был котенок, но он умер!

— А мой щенок умер в мой день рождения — мне было пять лет!

— А надо мной в школе издевались! — выкрикнула пьяная Ситронелла. Мы тут же замолкли и подняли головы. Ее круглое лицо с зобом перекосилось от жалости к себе, брови полумесяцем поникли в поисках сочувствия. — Дети сделали меня козлом отпущения, — призналась она обманчиво мягким голосом. Я бы скорее поверила, что это она издевалась над всеми остальными детьми в школе. — Они вели себя так жестоко, — продолжала она, — но хуже всего было то, что я училась в очень дорогой частной школе. — Ага, заливай дальше. — И все потому, что они мне завидовали, — добавила она с пьяным вздохом, — потому что я была лучшей ученицей в ихней школе.

— В их школе, — поправила я.

— Что?

— Ты была лучшей ученицей в их школе, — невозмутимо повторила я.

Она кинула на меня злобный взгляд.

— Это было… ужасно, — произнесла она со скорбным выражением лица.

— Бедняжка, — проговорила я. Не смогла удержаться.

Она с ненавистью посмотрела на меня и подняла голову, словно кобра, готовая нанести удар. Растянула тонкие губы, и я тут же смутилась, вытаращившись на ее зубы. Крупные, квадратные, желтые, покрытые странными желобками, с бородавкой посередине верхней десны.

— Не надо, Роуз, — с улыбкой прошептала она. — Ведь и у тебя были проблемы, правда? Когда твой муж бросил тебя спустя всего — сколько — семь месяцев? И ради кого — ради семейного психолога! — с презрением добавила она. — Какое несчастье. Особенно в твоем положении.

Вот значит как.

— Но твой муж ушел от тебя к парикмахеру, Ситронелла.

— Не к простому парикмахеру. Он был мастером международного класса! — гордо парировала она.

— А мой муж ушел к своей секретарше, — сказала Мэвис Сэквилль, срываясь на плач. — Мы были женаты тридцать лет. Он порвал со мной в аэропорту. Как вам такая история?

— Моя мать била меня по любому поводу, — призналась Мэри Крейцлер.

— А у меня отец избивал мать, — сказала Джун Снорт.

— Это еще ничего, вот мой отец съел мою мать, — выкрикнула Лана Маккорд. Коллективные жалобы на жизнь возобновились с новой силой, и я внезапно поняла, что наше сборище впору именовать «Съездом бедных горемык». Я пыталась заглушить их голоса, накачиваясь спиртным.

— Мои родители ни разу не сказали, что любят меня. Ни разу!

— А мои больше любили сестру.

— Мои родители даже хомяка любили больше меня!

— Моя мать как-то сказала, что лучше бы меня вообще на свете не было!

Ну все. Хватит с меня этого соплежуйства. Они по крайней мере знали, кто их мать! Мое терпение кончилось. Я вскочила со стула.

— Вы еще не знаете, что МОЯ мать сделала со МНОЙ! — закричала я.

За столиком повисла тишина, и все ошеломленно вытаращились на меня. Поджилки у меня затряслись, голова закружилась. Вдруг до меня дошло, что я перебрала с выпивкой.

— И что же такого сделала твоя мать? — с любопытством спросила Стефани Уайман.

— Да, что она сделала? — присоединилась Кэти Бридж.

— Расскажи, — потребовали они хором. — Не бойся, Роуз. Расскажи нам.

Ну ладно, так уж и быть. Расскажу.

— Она… — Я вздохнула. — Она… — Проклятье. Я — пьяное ничтожество. В груди растекалась лужа черноты. — Она… — Я могла бы признаться им прямо сейчас. Могла бы произнести это вслух и наконец избавиться от бремени. Но я этого не сделала. — Неважно, — промямлила я. — Неважно. Я, пожалуй, пойду. Поздно уже. — Испытывая легкое смущение, мы заплатили по счету и, пошатываясь, вышли на улицу, слишком энергично махая проезжающим такси, как всегда делают пьяные.

— Воксхилл-бридж, пожалуйста, — сказала я. — Здание «Объединенной газетной компании».

— Здание «Объединенной газетной компании»?

— Я так и сказала.

Я откинулась на сиденье такси, глядя, как перед глазами расплывается Элдвич. И тут зазвонил мобильный.

— Роуз! Это Белла.

— Привет!

— Как ты?

— Нормально. Только что пообедала. Как провела Рождество?

— Прекрасно. Послушай, Роуз, я не могу долго разговаривать, мы тут занимаемся отделкой помещения, но ты не хочешь поужинать со мной на следующей неделе? Я познакомлю тебя с Эндрю, — добавила она.

Это еще кто? Ах да, Эндрю, ее новый парень.

— С Джексоном Поллоком[32 - Американский живописец, глава «абстрактного экспрессионизма» (1912–1956); покрывал полотна узором из красочных пятен.]?

— Да. Он просто прелесть!

— Значчч все хршшшо?

— Замечательно, — поэтому я и не звонила. Так поужинаешь с нами на следующей неделе? В среду?

— Да, кааанешн, — сказала я.

— Роуз, ты что, выпила? — осторожно проговорила она.

— Выпила? Ик!

— Если тебе нужна помощь…

— Помощь? Нее-е, поммщь — моя работа!

— Ну… в общем, ты там поосторожнее, о'кей?

Вздохнув, я убрала мобильник и поняла, что Белла права. В последнее время я слишком много пью. Подойдет любой предлог. По-моему, это началось с тех пор, как мои родители умерли, — даже не знаю почему. Но нужно взять себя в руки, внушила я себе, когда мы переезжали мост через Темзу. Ничего себе пообедали, подумала я, когда такси повернуло на Ламбет-Палас-роуд. Хотя я была уверена, что Кэти Бридж говорит чушь. Неправда, что мы хотим помогать лишь потому, что сами страдаем. Не суди по себе, Кэти! Я даю советы, потому что мои читатели нуждаются во мне, напомнила я себе, когда такси притормозило у здания моего офиса.

— Сколько с меня? — пробормотала я, шаря в сумке. Внутри был не такой идеальный порядок, как обычно; куда катится моя аккуратность? Я даже не могу найти кошелек. — Сколько? — Я опять попыталась нащупать кошелек среди старых чеков и конфетных фантиков.

— Нисколько, — ответил водитель.

— Шш-тто?

— Нисколько, — повторил он. — Я вас знаю. Вы — Роуз Костелло.

— Да.

— Я слушаю ваше шоу, когда работаю в ночную смену. Даже звонил полгода назад, и вы дали мне прекрасный совет. Вы спасли мой брак.

— Правда? Что ж, я очч-ч рада.

— Вы дали мне совет бесплатно, и я бесплатно вас довез.

— Очч-ч мило с ваш-ш стороны. — Ха! Что я говорила? Я нужна моим читателям! Я могу изменить их жизни. Я спасла брак! Мое сердце пело.

— Спасибо вам, Роуз. — Он улыбнулся, и мои глаза наполнились слезами благодарности.

— Нет. Вам спасибо, — ответила я.




Глава 10


— В эфире Радио-четыре! — проникновенно провозгласил Руди в четверг. — А сейчас — мелодии тропических островов! — Он весь вечер не умолкает, глупая птица. — Расскажите о своем первом диске.

Хмм. Я просмотрела список своих любимых записей. Что лучше — побольше классики или поп-музыки? Наверное, всего понемножку. Из классики, пожалуй, выберу медленные пассажи Концерта для фортепиано Скрябина и квартет из оперы «Так поступают все женщины» Моцарта. Романсы Шуберта тоже подойдут, и одна из чудесных «Мелодий из Оверна». Немного латиноамериканских ритмов для поклонников, к примеру, «Буэна Виста Соушл Клаб». Сколько уже песен? Пять — значит, осталось еще три. Из поп-исполнителей обожаю «Симпли Ред», песню «Stars» и «Here comes the Sun» из «Битлз». И еще мне придется сказать, с какой песней у меня связаны особенные воспоминания. Я взглянула за окно, в сад, и горько усмехнулась. «Вуе-Вуе Baby». Разумеется. И, если у меня будет желание удариться в жестокую иронию, «Mamma Mia!» в исполнении «АББА». О да. Я, конечно, не собираюсь вдаваться в детали в духе Сью Лоули, мы все-таки не на передаче «Кушетка психиатра». А какая песня лучше всего охарактеризует мою карьеру? Хмм… «Bridge Over Trouble Water»[33 - Букв. «Мост над бурными водами».] Саймона и Гарфанкела. Идеально. Зрители будут лить слезы ручьями. Довольным взглядом я еще раз пробежала свой список — у меня безупречные разносторонние вкусы.

Пусть меня пока не приглашают на программу, но неплохо бы подготовиться. Хотя Эдит Смагг было уже восемьдесят лет, когда ее пригласили, но я надеялась, что мне не придется ждать так долго. Может, попросить Серену закинуть удочку, прозрачно намекнуть? Потом, есть же еще программа «Это твоя жизнь» на телевидении. Я услышала, как в замке поворачивается ключ. Вошел Тео. С тех пор как он нагло вмешался в мою личную жизнь новогодним вечером, я держалась с ним прохладно, но после приятного инцидента с водителем такси мне захотелось проявить благосклонность и доброту души.

— Привет. Как прошел день? — вежливо поинтересовался он.

— Хорошо. Спасибо.

— До сих пор работаешь? — спросил он, кивнув на мой список.

— Да, дел по горло.

— Это же безумие, Роуз, ты никогда не останавливаешься. В жизни не видел человека — кроме своей жены, — который бы так много работал. Везет мне на таких женщин, — пробормотал он. — Попадаются одни трудоголики.

Везет мне на таких женщин? Я улыбнулась.

— Ну… — проговорила я, глотнув еще вина, — я же не могу позволить, чтобы письма накапливались. Раз уж человек набрался храбрости и написал мне, значит, он заслуживает быстрого ответа. — Тео положил газету на столик и достал сковородку. — О, я и не знала, что ты читаешь «Дейли пост».

— Я и не читаю, — ответил он, открывая холодильник. — Кто-то забыл газету в автобусе. Я прочитал твою колонку.

— Правда? И?..

— По-моему, колонка супер. Но мне кажется, Кэрол из Ковентри не стоит давать своему парню еще один шанс.

— Почему же?

— Он ей изменил.

— Знаю. Но у них трое детей, и он пережил сильный стресс.

— Это действительно так…

— И она сама ему изменила в девяносто восьмом, помнишь?

— Ммм, — пробормотал он. — Да, наверное.

— Обычно я не терплю неверности, — сказала я, — но иногда супруги должны смотреть на вещи в перспективе, задуматься, смогут ли они все исправить.

— Возможно. И еще я сомневаюсь, что двенадцатиступенчатая программа лечения поможет Люси из Лютона избавиться от наркотиков.

— Неужели? — возмутилась я. — Не стесняйся, если возникнут проблемы с квазарами, черными дырами или чем там еще, о'кей? — Тео поднял руки в знак капитуляции и улыбнулся. — Пива хочешь? — добавила я.

— Спасибо. Странно, наверное, целый день решать чужие проблемы, — задумчиво произнес он, пока я разливала пиво. — Тебе не наскучило?

— Наскучило?

— Все время разбираться с одними и теми же неприятностями. — Он открыл газету на моей рубрике. — Я-то думал, что всему есть предел и рано или поздно любому человеку надоест твердить одно и то же о расстройствах пищеварения, изменах, алкоголизме и облысении.

— Вообще-то, Тео, ты не прав. Если бы ты разбирался в человеческих слабостях так же, как я, — произнесла я с притворной напыщенностью, — тебе бы никогда не наскучило.

— Но неужели ты еще не устала от всего этого? — спросил он и достал кастрюлю из шкафчика.

— Нет, — я поежилась в кресле. — Все равно что я спрошу тебя: не надоело все время пялиться на одни и те же планеты и метеоритные дожди?

— Для меня астрономия бесконечно интересна, — невозмутимо возразил он.

— А для меня бесконечно интересно вести рубрику экстренной помощи. Это так по-человечески, — заметила я. — Это то, чем живут люди. Между прочим, при всем уважении, то, чем ты занимаешься, не имеет никакого отношения к реальности. Ты лишь отворачиваешься от таких же человеческих существ, как ты сам, предпочитая холодные и безжизненные звезды.

— Они не холодные, на самом деле они невероятно горячие, — сказал он, промывая рис. — И не безжизненные — кто знает?

— Я понимаю, что могу изменить жизнь людей, — продолжала я, игнорируя его. — Я — отдушина для страдающих сердец.

— Но ты же не знаешь своих читателей, — заявил он, помешивая что-то в сковородке. — Газетный психолог — это не настолько человечно, как, скажем, врач, или сотрудник первой помощи, или медсестра. Легко раздавать советы тем, кого никогда в жизни не увидишь.

— Но я волнуюсь за них, — возразила я. — Ночью у меня бессонница, потому что я лежу и ломаю голову, стала ли их жизнь лучше, помогло ли им то, что я сказала.

— Но ты же никогда не встречала своих читателей лично. Не сталкивалась с ними лицом к лицу.

— Хммм. Ты прав. Но именно потому, что мы не знакомы, они чувствуют, что могут безоговорочно довериться мне, и это замечательно.

— Знаешь, самое замечательное в астрономии то, что эта наука основана на точных математических законах, — пояснил он, — и, значит, всегда можно отыскать решение. — Всегда можно найти решение? Как мило… — Я готовлю ризотто, — вдруг сказал он. — Хочешь?

— Ну, я…

— Давай, Роуз, ты почти ничего не ешь. Надеюсь, ты не на диете? — добавил он с недовольным выражением лица.

— Нет. Просто я не люблю есть. Но я принимаю витамины, чтобы восполнить недостаток, — сказала я, показывая на полочку, на которой аккуратным рядком в пластиковых бутылочках выстроились пищевые добавки от витамина A до цинка.

— Принимать витамины и правильно питаться — не одно и то же. Я ни разу не видел, чтобы ты готовила.

— Не умею готовить и не буду, — беззаботно заявила я. — В последний раз я готовила в восемьдесят восьмом году.

— Как же вы жили, когда ты была замужем?

— О, мы ели обеды быстрого приготовления из «Маркс и Спенсер». Эд все время жаловался, что они слишком дорогие — ну это на самом деле так — но зато все готово в одну минуту, а времени у меня было в обрез. У него на кухне огромная плита, но я всегда пользовалась только микроволновкой. Как же его это бесило!

— Ты прямо как моя жена, — бросил Тео через плечо. — Она тоже никогда не готовила, потому что работала допоздна, так что это была моя обязанность. Мне пришлось самому всему научиться, и я полюбил готовить. Если хочешь, могу тебя научить.

— Ну… хорошо. Спасибо.

Он обернулся и улыбнулся. И в то же мгновение я вдруг почувствовала себя бесконечно счастливой. Мне нравилась такая домашняя обстановка. Я жила в одном доме с молодым человеком, который мне не муж, не любовник и перед которым не нужно выпендриваться. Между нами не было романтического и сексуального напряжения, которое всегда все портит. В этот момент у него зазвонил мобильный.

— Привет, дружочек! — воскликнул он. Ого. Это еще кто? — Да, готовлю кое-что на закуску. Буду через полчаса.

— Свидание? — как бы невзначай спросила я, когда он убрал телефон в карман.

— Не совсем. Я иду к Бев. Ей нужно поменять лампочки.

— А Тревор не может?

— Он по лестнице не умеет подниматься.

Я засмеялась.

— Ты очень хороший сосед, — добавила я.

— Я только рад помочь, Беверли — классная девчонка, — с нежностью проговорил он. — Она не такая, как все.

Внезапно я ощутила укол страха и боли. Тео раскладывал по тарелкам ризотто со сливочным соусом, а я тешила себя презренной мыслью. Я надеялась, что у Тео с Беверли все будет развиваться не очень стремительно, потому что иначе он оставит меня. Правда, низко даже думать об этом? Но, как я уже говорила, к людям привыкаешь, и, если бы он уехал, я бы, наверное, стала по нему скучать.

— Сегодня у моей жены день рождения, — объявил он, посыпая ризотто тертым пармезаном.

— Ей исполняется тридцать?

— О-о-о, нет.

Сердце мое упало. Да, скорее всего она даже моложе его. Может, ей двадцать пять. Или даже двадцать три. Я совсем упала духом.

— Ей тридцать восемь.

Моя рука с вилкой застыла на полпути.

— Твоя жена тебя на восемь лет старше?

— Ты сильна в математике. Да, так и есть. И что такого? Вряд ли меня можно назвать любителем бабулек. Большинство моих подружек были того же возраста, но Фиона оказалась немного старше. Разве ты никогда не встречалась с мужчинами моложе тебя, Роуз?

— Нет.

— Но мужчинам моего возраста как раз такие женщины и нравятся.

— Правда?

— Конечно.

О!

— Можно задать тебе очень личный вопрос?

— Почему нет? Я же тебя все, что угодно спрашивал.

— Твоя жена хотела иметь детей?

— Нет, — ответил он и передал мне салат. — Но мы не поэтому расстались. Я бы уважал ее решение, хотя, если честно, я очень хочу детей. А ты?

Хмм… я?

— Ну, дети в мои планы никогда не входили. Я всегда была так занята, а Эду было все равно — он сам один из пяти детей в семье и поэтому не горел желанием завести своих. Он рассказывал, что они с братьями и сестрами постоянно ссорились, шумели; вечно не хватало места. К тому же его волновал денежный вопрос.

— О.

— На самом деле, ведь на детей уходит куча денег. Раньше я хотела детей, — продолжала я. — Когда сама была ребенком. Но потом все изменилось.

— Почему?

— Ну… просто все изменилось.

— Потому что ты кое-что узнала о своей матери? — тихо проговорил он.

— К тому же мне уже тридцать девять, и время не ждет.

Наступила неловкая тишина. Мы молча закончили ужин, и Тео поднялся с места.

— Что ж, тогда прощай, лю… ой, извини, — поправился он. — Я пойду.

— Я вымою посуду, — сказала я. — Спасибо за ужин. Передавай привет Бев и Треву.

Тео взял газету, которая все еще была открыта на моей странице, и я подумала, что он хочет отнести ее наверх. Но вместо этого он сложил ее пополам, подошел к мусорному ведру, нажал на педаль и поднял крышку.

— Нет! — прокричала я.

Он уставился на меня.

— Что?

— Не выбрасывай!

— Почему?

— Потому что я не хочу.

— Извини, — произнес он. — Я думал, ты любишь, чтобы в доме был порядок.

— Я не это имела в виду.

— О, ты сдаешь газеты в макулатуру? Я не знал.

— Нет, — произнесла я, заливаясь краской. — Нет. Просто там…

— Что? Что там, Роуз?

Мои глаза вдруг почему-то наполнились слезами, и голос сделался тонким и высоким.

— Там моя колонка! — пропищала я.

— Извини, я не подумал. Мне казалось, у тебя есть еще экземпляр.

— У меня есть.

— О. — Тео был в замешательстве. — Тогда почему нельзя выбросить этот?

— Потому что… ммм… я просто не хочу, чтобы ты его выбрасывал.

— Но почему? У тебя же еще есть!

— Да, но дело не в этом.

— Так в чем же дело?

О боже. Ну как же ему объяснить?

— Роуз, в чем дело?

— Не могу сказать.

— Почему?

— Потому что ты подумаешь, что я дура, вот почему.

— Нет, не подумаю.

— Подумаешь!

— Скажи, и увидим.

— Хммм…

— Давай, — мягко поддразнивал он меня.

— Ну… — В горле застрял комок, и я с трудом могла говорить. — Просто у меня есть один пунктик…

— Какой пунктик?

— В этой газете моя фотография и слова, которые я написала, — выпалила я, — значит, и меня тоже выбрасывают на помойку.

— Господи, действительно, глупость какая, — сказал он. — Вообще-то, это ненормально.

— Я понимаю, но ничего не могу с собой поделать, — зарыдала я.

— Тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь?

Тоже мне, психиатр чертов!

— Ни капельки! Вовсе я не бурно реагирую, Тео!

— Ладно, ладно, согласен.

— А тебе не кажется, что ты слишком бурно отреагировал, когда твоя мачеха выбросила фотографию твоей матери?

— Да, Роуз, но это была единственная ее фотография. Зато существуют миллионы копий этой газеты, и, значит, тебя все время выбрасывают.

— Да. Но меня выбрасывают люди, которых я не знаю, поэтому это не имеет значения, но тебя-то я знаю — оттого это и важно. Это все равно если бы ты меня засунул в мусорное ведро!

Руди почувствовал, что я разгорячилась, и захлопал крыльями.

— Тебе нужно к психиатру! — закричал он голосом Эда, покачиваясь на своей жердочке. — И это все на сегодня, наша программа подошла к концу. До свидания!

— Извини, — сказал Тео. — Я не хотел тебя обидеть. Возьми… — Он протянул мне газету и надел куртку. — Мне пора, я пошел к Бев.

— Ну и иди! Иди к Бев прямо сейчас и меняй ее чертовы лампочки, но, между прочим, мне тоже не мешало бы их поменять!

— Роуз, — тихо произнес Тео и задержался в дверях. — Не пойми меня неправильно, но, по-моему, в словах Руди есть доля здравого смысла.

— Ну спасибо большое! — заорала я, когда он вышел из дома. Я стояла на кухне, онемев от ярости, и тут зазвонил телефон. Если это мой маньяк, то на этот раз он получит по первое число, подумала я, снимая трубку.

— Алло!! — рявкнула я.

— Ммм… Роуз?

— О, привет, Генри, это ты.

— Я… просто… хотел спросить тебя кое о чем.

— Да? В чем дело?

— Роуз… ты в порядке?

— Нет! — взорвалась я. — Не в порядке! Вообще-то, я просто в бешенстве! Руди предложил мне сходить к психиатру, и Тео его поддержал! Можешь себе представить, как эти двое обнаглели?

— Ну… а почему он это сделал?

Я рассказала Генри о случае с газетой.

— Ага, — медленно проговорил он. — Понятно.

— Ты же никогда не выкидывал мои статьи, Генри, признайся?

— О нет-нет-нет, — выпалил он. — Между прочим, — продолжал он, — я до сих пор их храню. В отдельной стопке. Нет, я уверен, что ничего не выкидывал.

— Правда? Генри, это так мило с твоей стороны. Но Тео так ничего и не понял. Сказал, что я «слишком бурно реагирую». Бесчувственное бревно. Он такой бестактный.

— Мм… Роуз, надеюсь, он тебя сейчас не слышит?

— Нет, — ответила я. — Он пошел к Бев.

— К Бев?

— Беверли, помнишь, она была на балу.

— А, да, конечно. Девушка в костюме Дега.

— Она живет по соседству. Они с Тео очень подружились, — несчастным тоном произнесла я.

— Правда?

— О да, — проникновенно проговорила я, — очень. Он все время бегает к ней. По любому поводу. Вот сейчас, например. Вкручивает ей лампочки, представь себе! Прямо по Фрейду. Ввинчивает лампочки! Наверняка он скоро к ней переедет, я ни капельки не удивлюсь. И я опять останусь одна. Генри, ты слушаешь?

— О да, я только уронил сумочку.

— Так что ты хотел спросить?

— Ну… ммм… что же я хотел спросить? Ах да. В субботу я встречаюсь с Беа, — объяснил он. — Мы идем в Военный музей. — Он громко расхохотался. — И я подумал — может, потом пригласить ее на ужин? Хотел спросить, какую кухню она любит. Поэтому я и звоню. Чтобы задать этот вопрос.

— О. Ну, я даже не знаю.

— Она любит итальянскую еду? — спросил он. — Или, может, французскую? Или ей нравится индийская или тайская кухня? Или китайская, турецкая, а может, даже польская?

Что за бред он несет?

— Генри, — сказала я, — почему бы тебе не спросить у нее самой?

— Точно. Отличная идея. Превосходная стратегия. Так я и сделаю. Спрошу у нее. Может, поужинать в Клубе военно-морского флота? Там готовят отменные профитроли.

— Пока ты будешь заигрывать с Беа, мне предстоит ужин с влюбленной парочкой. Белла хочет познакомить меня со своим новым возлюбленным.

— Ах да, — вздохнул Генри. — Беа упоминала о нем в не очень лестных выражениях…




«Полный отморозок, и работа у него дерьмовая!» — вот что на самом деле сказала Беа. Но с какой стати Беа влюбляться в него по уши, подумала я, отправляясь на ужин с Беллой и Эндрю в субботу вечером. У Беллы и Беа такие странные отношения. Они как парные звезды, о которых рассказывал Тео, чьи орбиты пересекаются помимо их воли. Им уютно вместе, но в то же время они постоянно конкурируют. Воплощение взаимозависимости. Будет ли их новый бизнес иметь успех? Я лично сомневалась. Конечно, Белла разбирается в финансах — она же работала финансовым журналистом, — а у Беа есть творческая жилка. Но дизайн интерьеров — занятие, сильно подверженное экономическим влияниям, и при первой же угрозе экономического спада компания будет обречена. Сами подумайте, кому придет в голову покрывать стены глазурью с трещинками, если дом вот-вот уйдет с молотка?

Я ехала по кольцевой — решила не брать машину — и размышляла о Генри и Беа. Поезд отъехал от вокзала Виктория, и я попыталась разобраться — против я этого романа или нет. Мне приходит много писем на эту тему. Но к тому времени, как мы подъехали к Южному Кенсингтону, я поняла, что мне это абсолютно все равно. Если Беа и Генри угодно прокатиться навстречу розовому закату, флаг им в руки — жизнь и так слишком коротка. Более того, я поняла, что жизнь становится все короче и короче, — мне скоро сорок, и с каждым днем я все острее осознаю, что время уже не простирается передо мной словно бескрайняя прерия. Но как Беа отнесется к пристрастию Генри к переодеванию в красивые платьица? Честно говоря, она очень консервативна, и я не думаю, что она спокойно отреагирует. И все же от него зависит, признаться ей или нет, не так ли? Меня это не касается. Электричка замедлила ход у станции Паддингтон, и я попыталась представить себе, каким человеком окажется Эндрю. То, что Беа от него не в восторге, ничего не значит. Она найдет к чему придраться, даже если парень умен, как Эйнштейн, красив, как Брэд Питт, и богат, как Билл Гейтс. Я была уверена, что Эндрю — совершенно нормальный парень. И наверняка он интересный, решила я, сойдя в Ноттинг-Хилле. Взять хотя бы его маскарадный наряд — костюм в духе Джексона Поллока. Это предполагает наличие воображения и стиля. Мы договорились встретиться в модном ресторане «Фармаси»[34 - Аптека (англ.).] — я там никогда раньше не была. Но, шагая по Гейтстрит, я тут же распознала нужную дверь по дородному вышибале у входа.

— Меня ждут, — сказала я, и громила пропустил меня через бордовую веревочку. Автоматическая дверь разъехалась с хриплым свистом, и я очутилась в переполненном баре.

— Роуз! — закричала Белла, махая мне рукой, словно участница игрового шоу. — Роуз! Привет! Мы здесь! — О боже, она явно перенервничала — говорит восклицательными предложениями. — Роуз! Это Эндрю! Эндрю! Роуз!

Она так волновалась, что возбуждение ощущалось за километр. Но что поделать, бедняжка, ведь у нее целых четыре года не было бойфренда. Я протянула руку и улыбнулась.

— Рада познакомиться, Эндрю.

— И я рад, Роуз. Я много о тебе слышал, — многозначительно добавил он.

— О. Да. Я о тебе тоже.

На самом деле я лишь смутно помнила Эндрю по маскараду. Сегодня на нем был костюм в стиле шестидесятых: о стрелки брюк можно было порезаться, — и очки в стиле Джарвиса Кокера. Зачесанные назад волосы блестели от геля, а на ногах были замшевые ботинки с заостренными носами. Теперь, когда я наконец с ним познакомилась, он показался мне мягким и резковатым одновременно.

— Роуз, мы пьем клюквенную водку, — сказал он. — Ты что будешь?

— То же самое.

— Тебе повторить, Кролик? — спросил он Беллу.

— О да, пожалуйста!

— Кролик? — удивленно протянула я, глядя на хихикающую Беллу.

— Я так ее называю, — усмехнулся Эндрю.

— Но почему?

— Потому что она пушистенькая и милая и напоминает мне моего ставого домашнего кволика, правда, Квольчонок? — Фу, гадость, он еще и нарочно картавит! — Кстати, Роуз, я большой поклонник твоей колонки, — серьезно добавил он. — Никогда не пропускаю.

— Неужели? — Я решила повременить с суждениями. — Какое… необычное место, — произнесла я, оглядываясь.

— Да уж! — воскликнула Белла. — С ума сойти можно!

Ресторан был стилизован под старую аптеку: повсюду огромные бутыли с пилюлями. По стенам выстроились стеллажи с поддельными коробочками лекарств. Эндрю пробирался к бару, а я разглядывала названия: тагомет, венталин, бетновейт, варфарин и — о, очаровательно — анусол. Я рассеянно подумала, не найдется ли здесь валиума — для Беллы, которая улыбалась мне, как маньяк или разгоряченный шимпанзе из рекламы отбеливания зубов.

— Нам здесь очень нравится, — сказала она.

Ага, она уже говорит «мы»! Но мне, по правде говоря, не так уж пришлось по душе это место. Зал был битком набит галдящими двадцатилетками, и я чувствовала себя древней развалиной. Что касается интерьера — эта амбулаторная тема показалась мне полным абсурдом. Что будет дальше, подумала я. Ресторан под названием «Морг» с длинными столами для вскрытия вместо маленьких столиков и скальпелями вместо ножей?

— Здесь здорово, — соврала я. — Прикольное местечко!

— Мы здесь все время ужинаем. У Эндрю потрясающая квартира за углом. — Я улыбнулась. — Правда, он чудо? — прошептала она одними губами.

Я взглянула на него.

— Хмм. Неплох. Сколько ему — тридцать семь?

— Что ты, сорок семь. Хорошо сохранился!

— Наверное, он пьет какой-то особенный кофе.

— Да уж, — захихикала Белла. — Он выглядит моложе своих лет и, к счастью, — понизив голос, продолжила она, — никогда не был женат!

Ого-го.

— Действительно, повезло, — солгала я. — И чем он занимается?

— Он в рекламном бизнесе. — Разумеется. Как это я не догадалась? — У него отличные связи, — восхищенно добавила она. Похоже, Белла говорила правду. Расположившись у стойки бара, Эндрю приветствовал многочисленных посетителей столь же сердечно, как политик в день сбора подписей. — У него куча знакомых, — радостно сообщила Белла, глядя, как Эндрю радушно похлопывает кого-то по спине и пожимает руки. — О, он возвращается!

— Извините, что задержался, девочки! — сказал Эндрю, закатывая глаза в притворном раздражении. — Здесь сегодня полно моих друзей. Ну что, ваше здоровье? За знакомство, Роуз! Пьем до дна!

Потягивая коктейль, я вдруг поняла, что все «друзья» Эндрю, похоже, лет на двадцать моложе него, если, конечно, все они не задержали старение каким-то сверхъестественным образом. Я чувствовала себя пенсионеркой на школьной дискотеке, но вот Эндрю явно был как рыба в воде.

— Мне так нравится этот ресторан, Роуз. — проговорил он. — Здесь так шумно, и до дома недалеко.

Только если ты живешь не в Кэмбервелле, подумала я.

— Белла говорила, что ты живешь за углом.

— Да, Роуз. Рядом с Портобелло-роуд. Прекрасный район, Ноттинг-Хилл-Гейт. Больше всего мне нравится то, что здесь живут реальные люди — реально реальные, — ты понимаешь, о чем я?

— Хмм. Ты в рекламном бизнесе? — Я вежливо сменила тему.

— Да, Роуз. Это чистая правда.

— Занимаешься творческими проектами?

— Я занимаюсь исключительно креативом.

— В каком ты агентстве?

— Я работаю не в рекламном агентстве, Роуз, я занимаюсь телерекламой.

— Он работает на тридцать седьмом канале, — гордо заявила Белла.

— Я очень требователен, Роуз, но у меня отличная команда.

Команда?

— Забавно, — сказала я. — Муж моей ассистентки, Роберт Бэнкс, работает на тридцать седьмом канале. Но он занимается телепродажами, поэтому вряд ли ты его знаешь.

— Роб Бэнкс? Он работает на меня. Полный кретин, — с неожиданной жестокостью произнес Эндрю. — От него никакого толку, он долго не продержится.

— Значит, ты занимаешься рекламными продажами, — сказала я, проигнорировав его возмутительную неучтивость. — Продаешь эфирное время.

— Да. Я в рекламном бизнесе. Как я и говорил. — Теперь-то я поняла, почему он все время повторяет мое имя. — О, привет, Ким! — воскликнул он, подпрыгивая на ноги и посылая воздушный поцелуй стройной блондинке. — Выглядишь обворожительно, милая, — восхищенно добавил он. — Да, пообедаем как-нибудь. Извините. — Он опять закатил глаза. — Все сегодня решили сюда явиться. Кстати, это была Ким Медкалф — вы, наверное, ее узнали — из сериала «Истендерз». Ну что, пройдем к столику?

Нет смысла описывать ужин, во время которого я будто очутилась в чистилище. С набитым полентой ртом Эндрю сыпал именами знаменитостей, которых хватило бы на целый телефонный справочник. Мы слушали, как он веселился за коктейлями с Кейт (Уинслет) и Джоан (Коллинз), и о его недавнем ланче с Мартиной (Маккатчин). Он описывал романтические похождения Джерри (Холл) — «очаровательная женщина, Роуз», — и признался, что не понаслышке знаком с Тарой (Палмер-Томкинсон). Рассказал, что какое-то время тесно общался с Гаем (Ричи) — «очень тесно, Роуз», — и что Стинг — «его лучший друг». Он болтал и болтал, и меня опять поразила подозрительная гладкость его лица, особенно на лбу. Ему уже под пятьдесят, а лоб гладкий, как бильярдный шар, и почему у него нет гусиных лапок? Что-то тут неладно. Кожа у Эндрю идеально ровная, как у женщин, которые… Ну конечно. Мужчины ведь тоже делают инъекции ботокса. А может, он даже лег под нож пластического хирурга… И вот, пока он трепался о какой-то вечеринке в «Граучо», где «зажигал» бок о бок с Грэмом Нортоном («потрясный парень, Роуз, кто бы мог подумать»), я поняла две вещи. Во-первых, за весь вечер он не проявил ни капли интереса ни к Белле, ни ко мне. Во-вторых, описывая его как полного отморозка, Беа еще сделала ему честь. На самом деле это был мелочный, самодовольный, страдающий нарциссизмом, третьесортный претенциозный маленький ублюдок, который лижет задницы знаменитостям. Глядя на Беллу, которая закидывала голову и хохотала над его свинцовыми шутками, мне хотелось закричать: «Я знаю, Кролик, что ты уже отчаялась найти нормального мужика, но какого ЧЕРТА ты здесь делаешь с этим НЕДОУМКОМ?» Но я лишь дружелюбно улыбалась им обоим. Довольно симпатичная официантка убрала наши тарелки, и я заметила еще кое-что — Эндрю окинул ее с головы до ног масляным взглядом, задержавшись на груди дольше, чем полагается.

— Желаете десерт? — спросила она.

Я отрицательно покачала головой.

— А Кролик следит за фигурой. Правда, Кролик? — Он игриво ткнул Беллу локтем в бок.

Она покраснела и захихикала, а мне пришлось призвать на выручку всю свою силу воли, чтобы не ткнуть его вилкой в глаз.

— У Беллы прекрасная фигура, — осуждающе проговорила я. — Ей ни к чему худеть.

— Нет, похудеть ей не мешает, правда, зайчик? — произнес он и потрепал ее по щекам.

Наконец-то вечер подошел к концу, я выполнила свой долг и могла идти домой. С упавшим сердцем я поняла, что мне придется тащиться обратно в Кэмбервелл. Поскольку с деньгами у меня туго, такси отменяется: придется ехать на метро. Эндрю заплатил по счету — «спишу все на расходы компании, Роуз, ведь ты — представитель прессы», — галантно объяснил он. И тут мне пришла в голову мысль: а с какой стати мы вообще сюда пришли? Я предложила встретиться где-нибудь в центре, но Эндрю настоял на том, чтобы мы пошли в «Фармаси». Сначала я подумала, что ему просто лень, но оказалось, что не все так просто. Если бы мы встретились на нейтральной территории, ему не удалось бы похвастаться своим «успехом» у знаменитостей. Он хотел, чтобы я увидела, как он здоровается и болтает с ними в модном баре в центре города. Когда мы отправились к выходу, он снова принялся за свое: стал кивать направо и налево, выкрикивать «Привет!» и крутить указательным пальцем, изображая, что набирает номер. Он был как сломанный светофор.

— Да, да, я тебе звякну, — проговорил он. — Не забудь — у нас ланч.

— Спасибо, что пришла, Роуз, — сказала Белла.

Мне стало ее жалко.

— Хорошо, что мы увиделись, — ответила я. — И очень рада знакомству, Эндрю. Спасибо за ужин.

— Не за что, Роуз. Надеюсь, не в последний раз.

Не надейся, чертов клоун, сердито подумала я, потащившись домой на метро. По кольцевой линии, почти обогнув полный круг, с пересадкой на Северную линию. А потом еще долго ждала на холоде тридцать шестой автобус. А потом еще десять минут шлепала пешком до дома. Я посмотрела на часы. Без пяти двенадцать. У Беверли на первом этаже все еще горел свет, но в моем доме было темно и тихо. Я открыла дверь, но куртки Тео на вешалке не было — значит, он до сих пор у Бев. Дела… Я сняла цепочку, чтобы он не трезвонил в дверь и не будил меня, потом накрыла клетку Руди и отправилась спать.

Из-за выпитого я плохо спала и глубокой ночью проснулась, умирая от жажды. Сквозь сон я слышала какие-то неясные звуки внизу, но не запаниковала, как в Рождество, потому что знала, что это всего лишь Тео. Мне стало любопытно, как прошел его вечер с Беверли, но я опять задремала и, погружаясь в сон, вычислила, что анаграмма имени Эндрю — это предостережение: «Будь осторожен»[35 - Andrew — Warned (англ.).]…




Я проснулась в семь, с туманом в голове, и спустилась на кухню приготовить чаю. Похоже, Тео вчера устроил настоящий беспорядок — все лежало не на своих местах. Ящик столика в прихожей был открыт — наверное, он искал ручку, — одна из картин на стене висела криво. И — о дьявол! — входная дверь! Этот балбес не только не закрыл ее на цепочку, он вообще оставил ее нараспашку! Безответственный придурок! Придется надавать ему по ушам, разозлившись, подумала я, подошла и закрыла дверь. И только я начала придумывать, как бы поговорить с ним повежливей — не хочется с ним ссориться, — как что-то в гостиной привлекло мое внимание. Я пригляделась. В комнате царил бедлам. Я догадывалась, что Тео неряшлив, но как можно было устроить такой погром? Кофейный столик перевернут, компакт-диски валяются по полу, секретер открыт, а его содержимое вывернуто наружу, и какого черта?.. О. Проклятье. На месте, где стоял телевизор, зияла пустота.

— ЧЕРТ! — закричала я. — МЕНЯ ОГРАБИЛИ!

— Роуз! Что с тобой? — Тео загремел вниз по лестнице и ворвался в гостиную. На нем было только белое полотенце, обернутое вокруг талии.

— Извини, — смущенно проговорил он. — Я был в ванной — что произошло?

— Меня ограбили — вот что произошло!

— О нет! — Он был в шоке.

— О да! И воры смогли вломиться в дом потому, что ты не закрыл эту чертову цепочку!

— Но я снял цепочку, потому что ты еще не вернулась.

Что?

— Но я думала, что ты тоже еще не вернулся. Пришла в двенадцать, свет нигде не горел, и я подумала, что ты до сих пор у Беверли. И куртки твоей на вешалке не было.

— Куртка в моей комнате. Я вчера очень рано лег.

— Когда?

Он скорчил рожу.

— Пришел я в десять, посмотрел немножко телевизор, потом лег спать в пол-одиннадцатого. Я так устал, что сразу же заснул. Я же знал, что тебя еще нет дома, поэтому и не закрыл на цепочку.

Я обхватила голову руками. Боже мой.

— А я подумала, что ты еще не вернулся. Прости, Тео. Это я виновата, не ты. Я не закрыла дверь на цепочку, и воры проникли в дом.

— Но дверь-то ты заперла?

— Разумеется. Но это же профессионалы — у них целые связки ключей. Я слышала какие-то звуки, но не стала проверять, потому что подумала, это ты.

И тут меня пронзила кошмарная догадка. Воры вломились в дом, когда мы спали, — они могли бы убить нас в кроватях. Постоянно слышишь истории о том, как к кому-то в дом вломились среди ночи, вошли в спальню в поисках денег и драгоценностей и — о боже! О боже! Я бросилась наверх с бешено бьющимся сердцем и резко рванула ящик для нижнего белья. Вытащила аккуратно уложенные лифчики и трусики и в самой глубине нащупала кожаную шкатулку для драгоценностей. Здесь были мои старые кольца и сережки и самая, самая драгоценная моя вещь. Если бы вы увидели, что это, то засмеялись бы — подумаешь, безделушка, — но для меня эта вещь дороже, чем все золото на свете. Дрожащими пальцами я открыла маленькую голубую пластиковую коробочку, приподняла кусочек ваты и вздохнула с облегчением. Положила шкатулку обратно, спустилась вниз, все еще дрожа, как промокший чихуахуа. Тео звонил в полицию.

— Они приедут через десять минут, — сказал он, положив трубку.

— У тебя ничего не украли?

— Нет. Телескоп и компьютер в моей комнате. По-моему, пропал только телевизор и видеомагнитофон.

— И сто фунтов, которые лежали в ящике стола. Хорошо, что я не оставила внизу сумочку, а то они забрали бы и кредитные карточки. Могло быть намного хуже, — добавила я, теперь уже успокоившись. — А телевизор можно купить подержанный.

— У тебя нет страховки?

Я покачала головой.

— Я пыталась экономить. Но, если подумать, — я вспомнила свою шкатулочку с драгоценностями, — могло быть в сто раз хуже. По крайней мере, они не взяли ничего, что имело бы какую-то ценность.

— Роуз, по-моему, кое-что все-таки исчезло. Фото твоих родителей — его нет.

Я взглянула на буфет. Фотография пропала.

— Что поделать. — Я пожала плечами.

— Ты, наверное, очень расстроена. Мне жаль.

— Ничего страшного — рамка не из чистого серебра. Ладно, я приготовлю чай. По-моему, так обычно делают в подобных случаях. В чем дело, Тео?

Он как-то странно на меня смотрел.

— Ну… ни в чем. Пойду оденусь.

Я слегка оправилась от шока и только теперь заметила, какая у него тонкая талия и широкие плечи, какая мускулистая, гладкая грудь, и мне вдруг пришло в голову, что это ему нужно было пойти на бал «Давидом» Микеланджело — и одного фигового листочка ему явно не хватило бы! Когда он обернулся, я увидела, что верхнюю часть его спины покрывала россыпь бледных веснушек, словно россыпь звезд в далекой галактике, а икры ног у него были сильные и мускулистые. На кухню я вошла в легком смятении и открыла холодильник, чтобы угостить Руди фруктами.

— Хочешь виноградинку, Руди? — бросила я через плечо. — Или, может, персик? Тут еще есть половинка банана. И симпатичная груша. Как думаешь, Руди? — Что-то он сегодня притих. Даже странно. Совсем на него не похоже. Я медленно повернулась и, к своему ужасу, увидела, что клетка и Рудольф Валентино исчезли.




Глава 11


— Мне так жаль, — сказала я Беа, сообщив ей о том, что произошло с Руди, на следующий же вечер. Мы печально уставились туда, где раньше висела его клетка. — Я чувствую себя отвратительно.

— Ты не виновата. Странно, что ты не услышала, как он кричит: «Меня похитили! Помогите!»

— Он, наверное, был в шоке и потерял дар речи. Думаю, воры приподняли его покрывало, увидели, что птица редкая, и решили его тоже забрать. Констебль сказал, что его описание уже передано в восемьдесят три зоомагазина в Юго-восточном районе.

— Ты сказала полиции, что птица говорящая? — спросила Беа, пока я разливала вино в бокалы.

— Да. Сказала, что он то и дело повторяет обрывки программ Радио-четыре, это поможет его опознать.

— И сцены твоих скандалов с Эдом. Надеюсь, кто-нибудь его отыщет, — добавила она, откусывая шоколадное печенье. — Белла очень расстроится. Но не вини себя, Роуз: такое случается сплошь и рядом. Ты обязательно должна установить сигнализацию. Надо же, какой у тебя бардак, — добавила она, оглядев кухню. — Наш юный друг Тео так насвинячил?

— Нет, это не он, — виновато признала я. — Это я. — На кухне высились горы грязных тарелок и немытых кружек. — Что-то у меня нет настроения прибираться.

— Нет настроения? — переспросила Беа и как-то странно на меня посмотрела. — Не волнуйся — ты пережила потрясение. У тебя посттравматический стресс, — уверенно объявила она.

Я достала пиццу из коробки.

— Да, — вяло ответила я. — Так оно и есть, наверное. Ну ладно, — я решила сменить тему, — как прошло свидание с Генри?

— О, замечательно, — ответила она. — Сначала мне показалось, что он какой-то рассеянный, но мы прекрасно провели время. Он то и дело вспоминал бал — ему очень понравилось.

— Да, он мне говорил. Как тебе Военный музей?

— Супер, — ответила она.

Я выкинула коробку из «Пиццы-хат».

— Куда вы пошли на ужин?

— В «Веерасвами», индийский ресторан, а потом еще выпили в баре «Вход и выход». Генри такой милый, — прощебетала она. Я положила на каждую тарелку по огромному куску пиццы. — Мне особенно понравилось — и даже поразило — что он так хорошо понимает женщин. Он неплохо разбирается в моде, — добавила она, взяв нож и вилку.

— Неужели?

— Но в то же время он настоящий мужчина. Понимаешь, что я имею в виду, Роуз? Конечно, понимаешь, — поспешно добавила она. — Я и не знаю, почему ты сама не прибрала его к рукам.

— Не было времени, — произнесла я, достав салфетки. — Он постоянно был в разъездах. То в воинской части на Кипре, то в Омане, то в Белизе или еще черт знает где.

— Но именно поэтому ты и стала с ним встречаться, не так ли, Роуз?

Я вытаращилась на нее:

— О чем это ты?

— Ты же всегда выбираешь мужчин, которые вечно в разъездах. Мужчин, с которыми можно поддерживать отношения на расстоянии.

— О, не говори глупости. — Я протянула ей перечницу. — Эд же никогда никуда не уезжал, так ведь?

— Именно. Вот ты его и прогнала.

— Беа, я его не «прогоняла». Тебе прекрасно известно, что он изменил мне с нашим же семейным психологом меньше чем через семь месяцев после свадьбы.

— Важно не то, что это произошло через семь месяцев, — отмахнулась Беа. — Проблема в том, что вам вообще понадобился семейный психолог. Ты просто не умеешь жить с мужчиной, — заявила она. Ничего себе наглость! А она умеет жить только в паре со своей сестрой-близняшкой! — Вот в чем твоя проблема, Роуз, — беззаботно добавила она. — Классический случай ухода от ответственности.

— Хватит изображать из себя психоаналитика, Беа. Меня только что ограбили. Не дави на меня.

— О'кей. Кстати, Генри сказал, что в следующем месяце ему, возможно, придется уехать на Ближний Восток. Я в жутком расстройстве.

— Такая уж у него рискованная работа. О, подожди, телефон звонит. — Я побежала в прихожую.

Это была Беверли — звонила посочувствовать по поводу взлома.

— Жалко, что я ничего не сделала, — сказала она. — Я долго не ложилась из-за бессонницы, и мне показалось, что в полтретьего я услышала какой-то шум. Но Трев так громко храпел, что было трудно разобрать.

— Хочешь зайти? — предложила я. — Мы заказали пиццу. Тут на всех хватит.

— Ты серьезно? — спросила она. — Я бы с удовольствием.

— Тео пошел смотреть на звезды, — добавила я, — но у меня Беа в гостях.

— О. Ну… знаешь, Роуз, я, наверное, не смогу.

— Ты нам не помешаешь, Бев, честно. Беа рассказывает, как прошло свидание с Генри. Почему бы тебе не зайти? Давай.

— Спасибо большое, но у меня куча забот, да и работать надо.

— Ну ладно, — вздохнула я. — Дело твое. Если передумаешь, приходи. Сказать Тео, что ты звонила?

— Ммм, да, — с опаской произнесла она. — Скажи, пожалуйста.

— Беверли уже настроилась прийти, — сообщила я Беа, — но как только услышала, что Тео нет дома, тут же отказалась. Уверена, она от него без ума. Она все категорически отрицает, но я ее насквозь вижу. И я знаю, что она ему нравится, — он называет ее «дружочек», ходит с ней в паб, помогает по дому и бегает к ней чуть ли не каждый вечер.

— Значит, у них все на мази, — кивнула Беа.

— Да, — ответила я, ощутив легкий укол боли. — Я так рада, что вы с Генри поладили.

— Не то слово, — ответила Беа. — Между прочим, на следующей неделе у нас опять свидание. Мы идем на лекцию «Новые направления в политике безопасности и обороны Евросоюза» в Международный университет стратегических исследований. Мило, правда?

Я восторженно кивнула.

— Звучит захватывающе.

— Кажется, он хочет, чтобы я разбиралась в военных проблемах так же хорошо, как и он, — довольно проговорила она. — Чтобы было о чем поговорить. Я только что купила биографию фельдмаршала Баркера-Фортескью, — продолжала она. — Представляешь, он иногда любил переодеваться в женское платье!

— Боже! — воскликнула я.

— Тошнотворно, правда?

— Ммм. Да уж. — Естественно, я не собиралась рассказывать Беа о пристрастии Генри к женским штучкам. Если у них все будет серьезно, он сам должен ей сказать.

— Кстати, как тебе этот монстр, Эндрю? — спросила она.

— Редкостный зануда. Его нужно использовать в больницах вместо общего наркоза: тридцать секунд — и ты в отключке. А как он кичился знакомствами со знаменитостями! — с презрением проговорила я. — Жалкое зрелище. Трудно поверить, что он на самом деле встречался со всеми этими людьми.

— Может, и встречался. Тридцать седьмой канал — маленькая компания, поэтому он участвует во всех корпоративных мероприятиях. Церемонии награждений, вечеринки, частные показы и все такое — поэтому и чувствует себя пупом земли.

— Мне всегда казалось, что у Беллы хороший вкус — какого черта она с ним связалась?

— Она в отчаянии, поэтому и купилась на него. К тому же он довольно симпатичный, водит ее на роскошные премьеры и в дорогие рестораны. Ей льстит его внимание.

— Спорим, не ей одной? — сказала я, потягивая Маргариту. — Он явно ни одной юбки не пропускает.

— Я заметила, — согласилась Беа, поддевая вилкой кусочек салями. — Сама видела. Кстати, ты, наверное, притворялась как могла, потому что Белла уверена, он тебе очень понравился.

— Правда? О боже. Но мы не должны обижать ее, — добавила я. — Пусть он совершенно невыносим, но это же ее жизнь. И кто знает — может, у них что-нибудь получится. — При этих словах на лице Беа промелькнуло выражение неприкрытой паники.

— Получится? — повторила она. И несколько раз быстро моргнула. — О нет, я такого себе вообще представить не могу. Тебе правда кажется, что у них что-то выйдет?

Я пожала плечами.

— Возможно.

Она покачала головой.

— Это исключено. Мне не хватает смелости признаться ей в этом, но, по-моему, Белла совершает большую ошибку.




Я ничего не сказала Беа о чудовищно бестактном замечании Эндрю в адрес мужа Серены, но это не выходило у меня из головы. Бедняжка Серена, подумала я, увидев ее в понедельник. Что будет, если Роб потеряет работу? Случайно получив такую информацию, я чувствовала себя ужасно. К тому же у нее и так полно проблем. Она повесила пальто, и я заметила, что оно совсем протерлось на локтях. Свитер был залатан. Раньше она делала мелирование, но теперь волосы заметно поседели. Я решила поговорить с Рики, чтобы он дал ей прибавку…

— Как дела? — искренне спросила я.

— О, comme-ci, comme-ça[36 - Так себе, ни хорошо ни плохо [фр.].].

— Значит, все ничего? — переспросила я.

— О да. Все не так плохо. К тому же жизнь вся из черных и белых полос, правда? — жизнерадостно заявила она.

— Серена, что с твоей рукой? — ахнула я. — Она забинтована!

— Ну, — она нервно хихикнула, — так, маленький ожог. — Джонни решил позабавиться и поставил чайник из нержавеющей стали в микроволновку. Когда я вошла в кухню, он испускал электрические волны и громко жужжал — я думала, печка взорвется. Я сглупила, открыла дверцу и схватила чайник — а он был, мягко говоря, горяченький. Но парень из травмпункта сказал, что это всего лишь ожог второй степени.

— Боже мой.

— Подумаешь, ничего страшного. Мальчишки всегда остаются мальчишками, — стоически добавила она.

— Какой ужас, Серена. Тебе, должно быть, было очень больно.

— Такова семейная жизнь, но не все же коту масленица. По крайней мере, у Роба все о'кей с работой.

— Правда? — Я изо всех сил пыталась не переигрывать, изображая удивление.

— Да, — призналась она, — все отлично. Его босс, Эндрю, сказал, что он прекрасно справляется с работой.

— Это же невероятно! То есть я очень рада, конечно.

— Будет и на нашей улице праздник, — заключила она с подергивающейся улыбкой.

— Да, — согласилась я, — конечно.

Чтобы как-то занять Серену, я распечатала пачку пластиковых мешков, в которых были присланные сегодня книги. «Диеты богов — божественно простые способы сбросить вес». Я вздохнула — книги о диетах знаменитостей такая скукотища. «500 невероятных идей, как навести порядок!» Это я сама кому хочешь расскажу. «Практический путеводитель по личностной и планетарной трансформации» Дэвида Айка. Ну все, дожили. И наконец, «Уход за ребенком: 101 важный совет». Я рассеянно пролистала книгу. «Совет номер 5: никогда не забывайте ребенка в автобусе». Потрясающе. Почему именно в автобусе? Потом с непривычным унынием я принялась за сегодняшнюю почту.






Дорогая Роуз, у меня ужасные проблемы с деньгами… Дорогая Роуз, по-моему, я голубой… Дорогая Роуз, мой муж выпивает…





Неужели тебе не надоело? Голос Тео звенел у меня в ушах, словно коварный шепот сатаны. Все время разбирать одни и те же проблемы… Конечно, мне не надоело, резко сказала я самой себе, просто сегодня у меня плохое настроение, вот и все. Это из-за ограбления и из-за Руди — я ужасно переживаю, слишком уж много свалилось на меня за последние дни. Взявшись за очередную гору писем, я заставила себя встряхнуться. Но все эти письма были от тех, кто разводится, и их горестные сетования и негодующие жалобы слились в один невыносимый плач о супружеской жизни.






До него не достучаться… он не выполняет своих обязательств… моя мать стала на его сторону… дети не хотят со мной разговаривать, но это не самое худшее… моя жена сбежала с нашей няней…





Чего только в жизни не бывает, устало подумала я. Мне казалось, что от их слез у меня намокли плечи. Но я знала, почему меня переполняют негативные эмоции, — ведь мне тоже вскоре предстоит развод. Сложно давать совет в такой болезненной ситуации, которую сама же и переживаешь. Мой адвокат Фрэнсис уже наготове — Эд получит прошение на следующей неделе.

Фрэнсис сказала, что, поскольку в Патни мы вели совместное хозяйство больше полугода, мне полагается компенсация. Но мне кажется, ниже моего достоинства просить отступные, и это только затянет процесс. Пусть мне не хватает денег, но у меня нет никакого желания продлевать агонию из-за споров об имуществе. Я лишь хочу разойтись по-быстрому и без проблем. Год назад в это же время я планировала свадьбу в мельчайших деталях. Прошло всего двенадцать месяцев, и я собираюсь потребовать постановление о разводе. Мне вдруг пришло в голову, что первый юбилей свадьбы называют «бумажным», — что ж, в нашем случае это вполне справедливо. Лишь сейчас я осознала, каким безумством было пожениться в День влюбленных — мы стали заложниками судьбы и теперь вынуждены будем в этот день предъявлять друг другу взаимные обвинения. Никакой романтики.

Я устало пробежала глазами следующее письмо.






Дорогая Роуз, — прочла я, и почерк показался мне до ужаса знакомым, — хотя вы не ответили ни на одно из моих одиннадцати писем, я хочу, чтобы вы знали, что ваша колонка по-прежнему остается моей самой любимой, а вы для меня особенной. Вы даете потрясающие советы, и мне так нравится слушать ваш голос в прямом эфире! Вы знаете, что полностью изменили мою жизнь! С любовью, ваш преданный поклонник Колин Твиск. — За этим следовали шесть крестиков, обозначающих поцелуи, а внизу приписка: — Р. S. Почему бы нам как-нибудь не встретиться?..





Я взглянула на постскриптум со смешанным ощущением тревоги и отвращения, потом подняла голову и выглянула в окно, за которым виднелось серое февральское небо и пелена беспрерывного дождя. Это он, подумала я. Сомнений быть не может. Это Колин Твиск. Он звонит и молчит в трубку. У него одержимость. Промелькнула горькая мысль — он свихнулся из-за меня. И еще с тяжелым сердцем я вспомнила, что говорила Кэти Бридж: возможно, Колин опасен, и она не захотела рисковать. Поэтому я попросила Серену отыскать все его предыдущие письма, а потом сложила их в отдельную папочку. Если он не перестанет преследовать меня или начнет досаждать, письма могут понадобиться в качестве улик. Упаси боже. Но он явно помешался: «Мне так нравится слушать ваш голос в прямом эфире!» Да уж, от моего голоса он явно в восторге. Иногда я прихожу домой и обнаруживаю на автоответчике запись его тяжелого дыхания. Но как он раздобыл мой номер, я понятия не имею. И что, если он узнает мой домашний адрес? Свидетели Иеговы нашли мой адрес в списках избирателей, значит, и он может сделать то же самое.

Чтобы хоть как-то приободриться, я прочитала свежую колонку Тревора, которая выходит по понедельникам в разделе статей «Пост» под названием «Собачья жизнь». Рубрика пользуется успехом, но Линда попросила Бев сделать тон статьи более личным — даже интимным, и Бев согласилась.






Столько всего произошло за эту неделю, — писал Трев. — Во вторник ваш покорный слуга прошел во второй тур в борьбе за «Почетную Собачью Награду», и облегчению не было предела. Но несмотря на это, Бев немного грустит, и я знаю почему. Бедняжка влюбилась. Она не признается, кто счастливчик, но все классические симптомы налицо. Она стала безразличной, ничего не ест, плохо спит и раздражается из-за любой мелочи. Во вторник, к примеру, я покупал ей носки в «Маркс и Спенсер», и она ни с того ни с сего сорвалась. «Нет, Трев! — закричала она. — Я же сказала, что мне нужны темно-синие, а не черные!» И даже ткнула в список покупок, чтобы я убедился. Весь магазин на нас уставился, и я чуть сквозь землю не провалился! Это серьезный удар по моей репутации — как можно сомневаться в моем профессионализме? Так что я поплелся обратно в чулочно-носочный отдел и вернулся с носками нужного цвета, но был очень недоволен. Мне хотелось сказать: успокойся, Бев, расслабься и расскажи, что происходит. Поделись со мной, а я обо всем позабочусь, — но глупышка не желает говорить ни слова. Я все время кладу голову ей на колени и с мольбой смотрю ей в глаза и, разумеется, слежу за слюной, но она молчит, как немая. Может, она думает, что я все разболтаю приятелям в парке — так вот, она ошибается! В жизни не лаял о ее личных проблемах, но она категорически отказывается со мной делиться. Под Новый год мы познакомились с парой приятных парней, так что, возможно, это один из них, но разве от нее добьешься? Правда, не думаю, что она будет долго молчать. Я-то рассказал ей о той симпатичной самочке шоколадного Лабрадора, по которой сгорал от страсти. Но не могу же я силой вытянуть из нее признание. Все, что я знаю, — вчера мы пошли по магазинам, и она купила кому-то валентинку. Думала, что я не вижу, — я притворился, будто поглощен меховыми игрушками, но у меня ушки на макушке! Я видел, как она выбрала большую открытку с надписью: «ЛЮБИ МЕНЯ!» — огромными красными блестящими буквами, и подумал: ммм… интересно, для кого это?





— Колонка Тревора великолепна, — сказала я Линде. — Мне нравится, что статья заканчивается так неожиданно, на самом интересном.

— Да, он здорово пишет. Нам приходят тысячи откликов от читателей, и рейтинги скакнули вверх — спасибо, что нашла такого прекрасного автора, Роуз. Кстати, не забудь про записи для новых горячих линий — мы запустим их к концу недели.

Я поморщилась — мне было очень неловко, но что не сделаешь, чтобы Рики от меня отстал. Так что я отправилась в комнату для записи интервью, которую использую для этих целей, прихватив пять новых трехминутных текстов.

— Привет, — проговорила я в микрофон. — Я Роуз Костелло из «Дейли пост». Спасибо, что позвонили на нашу горячую линию «Как внести разнообразие в сексуальную жизнь». Былая искорка в ваших отношениях угасла? Возможно, самое интригующее произойдет, когда вы потеряете пульт от телевизора… во-первых, признайте, что проблема существует… не обвиняйте партнера… приложите усилия… расслабьтесь… массаж… интимная обстановка… тихая музыка… перья и шелк… Пожалуйста, если возникнут проблемы, пишите, все строго конфиденциально, до свидания. Привет, я Роуз Костелло из «Дейли пост». Спасибо, что позвонили на нашу горячую линию «Фетишизм». Если вы фетишист, вам не о чем беспокоиться…

Через час я вышла из комнаты с чувством глубокого отвращения. По-моему, моя работа заключается не в том, чтобы рассказывать людям, как обращаться с резиновыми масками, кнутами и высокими каблуками. Мое беспокойство усилилось, когда я представила, что Колин Твиск звонит на эти горячие линии и тяжело дышит в трубку, слушая мой голос… При этой мысли меня чуть не вырвало.

— ПОЧТА!!! — В коридоре мимо меня прошел мальчик-подросток со второй за сегодня пачкой писем.

— Для меня ничего нет? — с иронией спросила я, заглядывая в его тележку. Я знала, что мне пришло по меньшей мере еще с десяток писем.

— Есть, мисс Костелло, вот это. — Он протянул мне одинокий конверт из плотной кремовой бумаги с пометкой: «Строго конфиденциально. Передать ЛИЧНО в руки получателю».

Тут до меня донесся ни с чем не сравнимый аромат подмышек Рики, и он появился на горизонте. Мило мне улыбнулся — явно был в хорошем настроении, — и я решила ковать железо, пока горячо.

— Рики, можно обмолвиться словечком?

— Конечно, Роуз. Чем могу помочь? — снисходительно произнес он, когда мы вошли к нему в кабинет. Стены были увешаны наградами, в рамочках красовались его лучшие заголовки. Массовая свадьба каких-то помешанных под лозунгом «ОПТОМ ДЕШЕВЛЕ!» и легендарная статья о скандально известном рок-музыканте Оззи Галлахере — на фотографии он избивал охотника за автографами. «УДАР ПО ДОВЕРИЮ ПОКЛОННИКОВ» — гласил заголовок. Здесь также были фотографии брошенных животных, которых Рики удалось спасти благодаря помощи читателей. Подвергшийся избиениям испанский ослик, который сейчас находился в заповеднике в Девоне, и два детеныша тюленя, которых он вывез из арктических льдов на вертолете. Детеныш шимпанзе, спасенный из боснийского зоопарка, и три выкупленных им кенгуру, предназначавшихся на убой.

— Чудесные фотографии, — произнесла я.

— О да, Роуз. Замечательные. — Он вдруг поднялся, подошел к стене и снял фото вьетнамского пузатого борова. Огромное пузо волочилось по земле, а глазки были скрыты за огромными складками жира. — Это Одри, — объяснил он. — Моя любимица.

— Ее назвали в честь Одри Хепберн? — вежливо поинтересовалась я.

Он покачал головой.

— Нет. Просто Одри. Это ее имя. Ее купили еще маленьким поросенком, но когда она подросла, начались проблемы. Владельцы пытались продать ее, но покупателя не нашлось, потому что она слишком растолстела и слишком много ела. Тогда они решили, что остается лишь один выход и придется ее… — Его голос задрожал. Ему явно было трудно выговорить, что именно ожидало бедняжку Одри. — Можешь себе представить, Роуз? — продолжал он, и его подбородок заметно подрагивал. — Этой бедняжке было уготовано судьбой попасть на сковородку. Роуз, ты можешь даже вообразить такое? — повторил он, и голос его сорвался. — Как ужасно съесть собственного домашнего любимца, своего поросенка? — До меня вдруг дошло, что я умираю с голоду. Забыла пообедать. — Можешь себе представить? — твердил Рики, и в глазах его блестели слезы.

— Да, то есть нет. Какая жестокость!

— Это было бесчеловечно, — согласился он, сглотнув комок в горле. — К счастью, один из наших добросердечных читателей рассказал историю Одри. Мы собрали деньги, чтобы выкупить ее, и отвезли на детскую ферму в Суррей, где она может… — его голос снова задрожал, — … бегать на свободе. Где она счастлива, Роуз, и где… — он прикусил нижнюю губу, — … ее любят. — Он повесил фотографию обратно на стену, а я подумала: какой странный тип. Человек, который способен спокойно назвать Полу Ятс[37 - Paula Yates — популярная британская телеведущая, умерла от передозировки героина после смерти своего любовника Майкла Хатченса.] «еще один звездный трупак», смерть принцессы Дианы объявить «потрясающей новостью» и вместе с тем биться в сентиментальном припадке по поводу судьбы пузатого борова. Жесток снаружи, но мягок внутри — но говорят же, что Гитлер души не чаял в своей собаке.

— Замечательная история, — сказала я. — Со счастливым концом.

— Да.

— Ты не дал им подложить ей свинью, — добродушно пошутила я.

Он натянуто улыбнулся. Опустился в кресло, тихонько шмыгая носом, потом взял себя в руки.

— Так о чем ты хотела поговорить, Роуз?

— Вообще-то, дело не во мне, — начала я. Он откинулся на спинку удобного кожаного кресла. — Я хотела поговорить о Серене. — Перед глазами у меня стояли протертые рукава ее пальто. — Перейду сразу к делу. Ты не мог бы дать ей прибавку к зарплате?

Рики поднял бровь.

— С какой стати?

— Ну, она очень много работает, и мне кажется, она это заслужила.

— Разве мы все не заслужили? — с усмешкой возразил он.

— Но она уже пятнадцать лет предана этой газете, и мне бы хотелось знать, что в конце месяца она получит хоть немного больше. Ее семейные обстоятельства… — я не собиралась вдаваться в детали по поводу ситуации у Роба на работе, — … в общем, она испытывает сильный стресс. У нее трое детей, плата за обучение… ей приходится нелегко. — Я была достаточно осторожна и ни словом не обмолвилась о том, что она явно на грани нервного срыва, — почему-то мне кажется, что сочувствие Рики на человеческих существ не распространяется.

— Она получает ежегодную надбавку, — возмущенно заявил он.

— Да, но это всего лишь три процента. Мне кажется, она заслуживает большего — может, бонус за выслугу лет? Что-нибудь, что заставило бы ее почувствовать: ее здесь ценят и любят. Я знаю, она никогда бы не пошла в профсоюз, поэтому решила поговорить с тобой лично, и…

На столе Рики зазвонил телефон, и он снял трубку.

— Да… да… да, — раздраженно проговорил он. — Нет, у нас тоже есть этот материал о Бекхэме и Пош. Что они думают делать по поводу новой пташки Рода Стюарта? Ну так узнай — а тот парень, что трахал яблочный пирог? Понятно… понял… да. Голубой архиепископ? Ску-чно. Мартина Маккатчин? До смерти надоела. Джери Холлиуэлл? В печенках сидит. Не-а, какое мне дело до Ванессы Мэй…

Я сразу же поняла, с кем говорит Рики — с одним из своих «кротов» в редакции нашего главного соперника, «Дейли ньюс». У всех таблоидов есть шпионы в конкурирующих офисах, чтобы воровать друг у друга репортажи, — это ребенку известно. Правда, никогда не знаешь, кто именно работает на конкурента, но, очевидно, Рики сейчас разговаривает с одним из своих секретных агентов. Он говорил на повышенных тонах, и я поняла, что разговор затянется. И вдруг вспомнила, что все еще сжимаю в руке конверт. Я решила, что пока Рики болтает, можно и прочитать письмо, разорвала конверт и вынула несколько страниц дорогой бумаги, испещренной элегантным почерком с красивым наклоном. Я быстро пробежала письмо глазами, решив, что речь идет об обычном кризисе в семейной жизни. С таким сталкиваешься каждый день.






Мои чувства к мужу изменились… мы отдаляемся друг от друга… испытываем сильнейший стресс… постоянно у всех на виду. Ого-го. В индустрии развлечений множество искушений… очень привлекательны… магнетическое обаяние… я просто не смогла сопротивляться.





— Не пытайся впарить мне это дерьмо, — говорил Рики. — Нам нужна крупная рыба. По крайней мере тысяч на триста. Женщина-священник, работающая стриптизершей; влюбленная Ферджи, сбегающая с далай-ламой; свадьба Лиз Херли и Стива Бинга. Короче, мне нужна Стопроцентная-Сенсация-И-Крутой-Сексуальный-Скандал-Со-Всеми-Грязными-Подробностями-И-Участием-Как-Минимум-Пяти-Звезд-Шоу-Бизнеса!..

Я читала дальше, пожирая слова глазами. В животе у меня все переворачивалось, а волосы на голове зашевелились.






Я так запуталась… так одиноко быть звездой… друзья и раньше меня предавали… не знаю, что мне делать… ваши советы помогают многим людям, Роуз… может, вы поможете и мне.





— Послушай, — тараторил Рики. — Мне нужен мегаскандал. Нет, на кой черт мне Шарлотт Черч? Почему? Потому что все об этом напишут. Мне нужен эксклюзив, недоумок ты мелкий! Я буду разговаривать с тобой так, как захочу, — я что, мало тебе плачу? Живо двигай своей хитрой задницей!

Я взглянула на подпись — проверить свои догадки, и вернулась к письму, чтобы дочитать его до конца. И на последней странице мои глаза чуть не выскочили из орбит.




Я никогда раньше не влюблялась в женщину… — написала она.




— ЭКСКЛЮЗИИИИИВ!!! — орал Рики.






Но мы так друг другу подходим — впервые за многие годы я чувствую, что живу. Решившись написать вам, я очень рискую, Роуз, но интуиция подсказывает, что вам можно доверять. Поэтому я и вручаю свою судьбу в ваши руки.





— ЭКСКЛЮЮЮЗИВ!!! ПОНЯЛ???!!!! — еще раз прокричал Рики. И с грохотом швырнул трубку.

Я еще раз пораженно вытаращилась на подпись, потом на адрес на конверте. Да, именно здесь она и живет. Загородный особняк в стиле эпохи Якова I, о нем писали в журнале «Хэлло!». Рядом с Моретоном в Марше — особняк стоимостью 5 миллионов. Черт, черт, черт!

— В чем дело, Роуз? — спросил Рики. — Ты какая-то возбужденная. Что произошло?

— Оооо, нет, нет, нет. — Я поспешно сложила письмо дрожащими руками и отправила его в конверт. — Так о чем мы говорили? — добавила я, убрав конверт в сумочку. — О да, о зарплате Серены.

— Зарплата Серены? — повторил он. — Послушай, я сейчас не в настроении. У меня другое на уме. Я подумаю и пошлю тебе ответ по электронной почте, о'кей?

— О'кей. — Я все еще пребывала в глубоком шоке от прочитанного, и у меня не было никакого желания настаивать на своем — мне просто хотелось уйти оттуда, и поскорее. И когда я шла в офис с грохочущим, как барабан, сердцем, у меня исчезли последние сомнения по поводу того, что я должна сделать. Безусловно, как сотрудник газеты, я была обязана сообщить Рики об этой невероятной истории. Но прежде всего я отвечаю перед своими читателями — кто бы они ни были, — поэтому я никогда в жизни не призналась бы ему.

Поверить невозможно, опять подумала я, проходя через офис информационного отдела. Электра! Она могла бы нанять личного психолога. Роскошная Электра, у которой завались и денег, и славы, написала мне — мне! — потому что поверила, что я смогу помочь! Моя жизнь наполнилась смыслом, а сердце готово было разорваться от эмоций. Невероятно, уже в пятый раз повторила я. Подождите-ка… А что, это вполне возможно. Может, это на самом деле не-ве-ро-ят-но. В буквальном смысле слова. Может, все это подделка…

Я глубоко вздохнула и хорошенько задумалась. Легко представить обиженного работника, который украл пачку ее именной бумаги и сочинил что-нибудь подобное. Но, с другой стороны, мне постоянно приходят фальшивые письма, и я в состоянии унюхать подделку. Это нетрудно, потому что проблемы в подставных письмах всегда преувеличены. Например, приходит письмо от некоего «Страдальца Робби», который утверждает, что от него пахнет потом, у него угри и плохой запах изо рта, все его ненавидят, и уже пятнадцать лет у него не было подружки… Смысл розыгрыша в том, что все реальные обладатели имени Робби, увидев мой ответ, будут готовы провалиться от стыда. «Дорогой мистер Страдалец, мне очень жаль, что от вас так несет потом, у вас прыщи, вонь изо рта и геморрой, от души сочувствую, что все вас ненавидят и последние пятнадцать лет у вас не было подружки…» Но это письмо не было похоже на розыгрыш. Хотя почерк выдаст автора с головой. Я видела образцы почерка Электры в статье в нашей газете — нужно только сравнить. Я села за стол, все еще ощущая головокружение и дрожь в коленях, и заперла письмо в ящик. Это письмо не будет пронумеровано и отложено в папочку, как остальные. Я прочту его, напишу ответ и немедленно уничтожу — когда все уйдут домой.

— Серена, — сказала я. Она подняла голову. Серена сидела, уткнувшись в «Файнэншел таймс», — обеспокоенно проверяла цены на акции. — Я провожу семинар по графологии…

— Правда? — ответила она. — Ты мне не говорила. Для кого?

— Для… компании… «Хэкни».

— Когда? — поинтересовалась она, глядя в настольный ежедневник.

— Ммм, тридцатого февраля, — ответила я. — И мне нужна статья о почерках знаменитостей, которую мы печатали пару месяцев назад. Ты не могла бы порыться в архивах для меня? Спасибо.

Серена принесла вырезки через двадцать минут, и я отправилась в комнату для интервью: мне нужно было уединение. Электра умоляла, чтобы я «хранила тайну», и я собиралась исполнить ее просьбу на все двести процентов. Я изучила статью при ярком освещении, потом взглянула на письмо. Естественно, у меня не было возможности сравнить давление на бумагу, но почерк был абсолютно идентичен. Совпадала форма каждой буквы, каждый крючочек и завиток, как под строчкой, так и над строчками. Буквы, точки и черточки были одинакового размера. Не оставалось ни единого сомнения — письмо было подлинным. Что же мне теперь делать?

Мне хотелось написать ответ дома, но что, если меня ограбят по дороге домой с письмом в сумке?

В конце концов, мой дом только что обворовали. Поэтому я заперла письмо в ящике, решила задержаться после работы и тогда разобраться с ответом.

В пять я вернулась на рабочее место из женского туалета и обнаружила электронное письмо от Рики, озаглавленное: «Зарплата Серены». Извини, ничем не могу помочь, — писал он. Я решила попросить его еще раз спустя несколько дней, когда голова у меня не будет занята срочными делами. Меня подталкивал к этому не чистый альтруизм, а личный интерес — чтобы качественно выполнять работу, Серена должна быть довольна жизнью. В любом случае я не потерпела бы отрицательного ответа, потому что знала, что Рики это по силам. У «Дейли пост» огромные прибыли, а Серена — преданный и усердный работник, поэтому заслуживает повышения. В 6.30 она надела пальто.

— Пойду я, Роуз. Домой пора. Ты будешь работать допоздна? — заботливо спросила она.

— Да. Ты же знаешь, сколько у меня дел.

— Ладно, я пойду. Увидимся завтра, — добавила она и вышла из офиса.

Художественный отдел опустел. Теперь, когда все ушли, я наконец расслабилась. Оставила письмо запертым в ящике стола — ключи были только у меня — и спустилась в кафетерий перехватить что-нибудь на ужин. Когда полчаса спустя я вернулась в офис, в голове у меня уже сложился ответ.

К моему изумлению, мне было легко проявить твердость. Меня не смутил тот факт, что Электра — звезда мегавеличины. Для меня она всего лишь читательница, которой нужен совет. Поэтому я посоветовала ей… Вообще-то, то, что я ей посоветовала, должно храниться в тайне. Я лишь написала, что, по моему мнению, ее страсть к бэк-вокалистке скоро наверняка поугаснет. Еще я попросила ее подумать, как это отразится на детях, — бедные малыши. Могу себе представить распухшее от слез личико Фатимы, не говоря уж о воплях младенца Ролло. Я набрала свой ответ на компьютере, запечатала конверт и отправила письмо Электры в уничтожитель для бумаг. От него остались лишь обрезки, которые я разрезала еще на несколько кусков. Потом отправилась в туалет и спустила огрызки письма, теперь напоминавшие конфетти, в унитаз. Свое письмо я не стала оставлять в ящике для исходящей корреспонденции: слишком рискованно, — а опустила в почтовый ящик по пути домой.

Шагая к автобусной остановке, я размышляла, сколько стоило это письмо. Целое состояние. Я будто держала в ладони бриллиант в пять карат. Может, вам покажется, что следовало бы передать письмо Рики, но для меня моя работа — все равно что призвание священника. Пишите Роуз, строгая конфиденциальность гарантируется, — говорится на моей страничке. И читатели знают, что на меня можно положиться. Я унесу их тайны в могилу. Эдит Смагг гордилась бы мной.




Глава 12


Мысль о том, что такая знаменитая певица, как Электра, поделилась со мной своими проблемами, подняла мой дух перед Днем святого Валентина. Я боялась бракоразводного процесса, потому что это означало, что мне придется, хоть и опосредованно, вступить в контакт с Эдом. Но стоило лишь вспомнить о его бездушном безразличии к страданиями моих читателей, как моя решимость усиливалась. Я с горечью представила, как бы он назвал Электру. «Горемычная из Глостершира? Неудачница из Котсволдса? Несчастная из Моретона, что в Марше?» Я представила, как эта цепкая сучка, Мари-Клер Грей, в День святого Валентина топит его в розовых соплях, — наверняка подарит ему шоколадное сердечко, на котором написано его имя, или «очаровательного» плюшевого мишку, или даже одну из тех пошлых красных атласных подушек, на которых вышито «Я тебя люблю»! Что ж, моя «валентинка» в виде прошения о разводе затмит все другие подарки. На изысканной кремовой пергаментной бумаге черным по белому ему будет предъявлено обвинение в супружеской измене. Я уже подписала заявление, и Фрэнсис осталось лишь отослать его — оно, словно крылатая ракета, ожидало запуска.

Интересно, стоит ли мне рассчитывать на поздравления в День влюбленных? Что-то сомневаюсь. Я нарочно обходила стороной все эти стойки с открыточками — зачем терзать себя? Что же касается дурацких объявлений в газетах — что угодно, только не это. Невменяемый, глупый детский лепет — какая инфантильность! Кому какое дело до того, что Губошлепчик любит Цыпленочка, раздраженно подумала я, открыв «Таймс» на автобусной остановке во вторник утром. Мне лично плевать, что какой-то Зайчик сходит с ума по Стройным Ножкам. И меня ни капельки не интересует, что Тигр обожает свою Рыбку, а Толстощекий осыпает поцелуями любимую Ля-Ля. И мне абсолютно по барабану, что «Квольчонок тгоздваввяет вюбимого и пвеквасного Эндвю!» Тошнотворные сентиментальные бредни. Квольчонок? Я вытаращилась на газету — глаза у меня увеличились до размеров шариков для пинг-понга. Другие послания были напечатаны в виде маленьких строчных объявлений, но это набрано крупным шрифтом и заключено в рамочку. Нелепое сюсюканье красовалось своими толстыми заглавными буквами в полдюйма высотой. Я порылась в сумочке в поисках телефона — в последнее время моя сумка превратилась в помойку — и позвонила Беа ускоренным набором.

— Отведи Беллу к психиатру, — заявила я. — Я только что увидела ЭТО.

— Знаю, она разорилась на этом чертовом объявлении!

— Что? — На заднем плане раздавались звуки молотка и электропилы.

— Этих денег хватило бы на половину расходов на ремонт! Мы только что крупно поссорились, и она выбежала из офиса, хлопнув дверью. Говорит, что это ее личные деньги, а не средства компании, и она может делать с ними все, что ей заблагорассудится. Я чуть с ума не сошла! Хуже того, она заявила, что «не потратила зря ни пенни», потому что Эндрю — «любовь всей ее жизни».

— Что ты будешь делать, Беа?

— Не знаю. И так нелегко поднимать на ноги бизнес, а тут еще у Беллы крыша поехала. К тому же мы все время ругаемся. Она говорит, что не хочет просто присматривать за офисом и вести бухгалтерию. Ей нужно еще и выезжать на объекты. Но ведь в дизайне Белла ничего не смыслит. На днях она спросила, в чем разница между шведским провинциальным стилем и гватемальским рустикальным!

— Хмм. Это плохое предзнаменование.

— Все из-за этого идиота Эндрю, — сердито добавила Беа. — Это так волнительно — наконец завести бойфренда — хоть он и полный недоумок. Поэтому у Беллы и с головой не все в порядке. О, Роуз, быстро меняй тему, она возвращается.

— О'кей. Ты послала Генри что-нибудь на День святого Валентина?

— Да. Очень милую открытку.

— А он тебе?

— Ммм, вообще-то, нет, — заметила она. — По крайней мере, еще нет.

— Ну, я уверена, он обязательно тебе что-нибудь подарит, — ободряюще проговорила я. — Он такой внимательный.

— О да, — беззаботно сказала она. — Я и не беспокоюсь. Ни капельки не переживаю. Когда ты с ним встречалась, он посылал тебе валентинки?

— Нет, — честно ответила я. — Ни разу. Валентинки — никогда, но он послал мне две дюжины алых роз и огромную коробку шоколадных конфет в форме сердца.

Белла вздохнула с облегчением.

— А ты сегодня что-нибудь получила? — с любопытством спросила она.

— Фигушки. Дома ни одной открытки, но я только иду на работу. Я знаю, что мне никто ничего не подарит, но мне все равно. Кому это надо, Беа?

Действительно, кому это надо, повторяла я, поднимаясь по ступенькам ко входу в здание «Объединенной газетной компании». Четырнадцатое февраля — всего лишь глупый праздник для влюбленных, внушала я себе, проходя через холл и поднимаясь на лифте на десятый этаж. Это даже не романтично — коммерческий праздник. Придуман ради чистой выгоды. Этот день нужно было бы назвать Днем «Интерфлоры», или «Холлмарк», или «Вдовы Клико». Мне же попросту все равно, как и на Рождество, решила я, подходя к своему столу. А ужин тет-а-тет? Нет, спасибо! Что может быть хуже, чем сидеть в ресторане вместе с такими же кислыми парочками, которые всего лишь отдают дань традиции? А вспомнить хотя бы знаменитую резню в День святого Валентина[38 - В этот день в 1929 г. в Чикаго легендарный Аль Капоне организовал расправу над своими противниками.], мрачно подумала я, разбирая гору писем. Нет, мне все равно, повторяла я, быстро перебирая новую почту. Письмо, письмо, еще письмо, купон на скидку, письмо, письмо, письмо, почтовое извещение, письмо, письмо, письмо, приглашение, письмо, письмо, письмо, авиапочта, письмо, письмо, письмо, еще письмо и валентинка!!! УРРРРАААААА!!!!!!

— ПОЛУЧИЛА! — крикнула я.

Серена изумленно посмотрела на меня.

— Что?

Я протянула ей большой красный конверт и улыбнулась.

— Валентинку. — У-у-ф. Слава богу! Только сейчас я заметила, что конверт какой-то пухлый, чуть не лопается по швам. Интересно. — А Роб тебе что-нибудь подарил? — спросила я.

— Ммм, нет. У него и без того забот хватает. Проблемы с работой. Ну, сама знаешь.

Благодаря Эндрю я знала.

— Я уверена, он что-нибудь тебе подарит, — утешила ее я, разрывая конверт. Серена казалась еще более нервной, чем обычно, а ведь сейчас всего половина десятого. — У тебя все нормально? — спросила я.

Она прибиралась в ящике.

— Да, только вот вчера был такой ужасный ливень, и у нас потолок протек.

— О боже.

— Я всю ночь носилась с ведрами, поэтому устала, как собака. Но все же, — философски заметила она, — я сама виновата, что вовремя не починила крышу. Береженого Бог бережет. И говорят, что сегодня вечером опять будет гроза.

Открытка никак не хотела вылезать из конверта, поэтому я дернула ее — сильно и резко. При этом в воздух вдруг взлетел целый дождь каких-то штучек — уж не знаю, что это было.

— Какого?.. — Это были маленькие кусочки оберточной бумаги, которые окружили меня мягким облаком, покрывая волосы и одежду, как конфетти. Ощущение было такое, будто я попала в снежную пургу. Конфетти медленно падали, опускаясь на стол.

— Это еще что такое? — спросила Серена, глядя на бумажные снежинки, которые порхали и выписывали пируэты в воздухе, словно серпантин. Она сняла одну из бумажек со свитера и оглядела ее. — Тут что-то написано. Смотри!

С обеих сторон аккуратными красными буковками было напечатано: Наве4нов2ем.

— Наве4нов2ем, — удивленно проговорила я вслух. Чертовщина какая-то. — Что же это значит? Это по-чешски, что ли? — предположила я.

— Нет.

— Может, по-польски?

— Это язык сообщений, — объяснила Серена. — У меня даже есть маленькая книжечка, погоди-ка. — Она открыла ящик и достала тоненький словарик. — Хо4UXXХ, — прочитала она, — нет, это «Хочу тебя поцеловать»; XXХко64ка — «Целую, твоя кошечка»… нашла! Наве4нов2ем — «Навечно вдвоем». Вот что это значит.

— О. Понятно.

Повсюду рассыпались сотни, тысячи конфетти. Сдувая их с клавиатуры и смахивая со стула, я ломала голову, кто мог прислать мне этот сюрприз. Взглянула на открытку, которая содержала то же самое странное послание, обведенное сердечком: внутри не было подписи, только два крестика и большой вопросительный знак. Сзади было напечатано название компании: «Мир конфетти» и лозунг: «Засыпем мир». Что ж, это у них прекрасно получилось — их бумажки засыпали все вокруг. Я позвонила по указанному телефону, назвала свое имя и сказала, что хотела бы узнать, от кого открытка.

— К сожалению, мы не разглашаем такую информацию, — ответила женщина на другом конце провода.

— Хотя бы намекните.

— Извините, но это конфиденциальная информация.

Тут меня осенило.

— Но я бы хотела послать открытку в ответ. Вообще-то, я догадываюсь, кто это, — соврала я. — Мне просто нужно убедиться.

— Ну, в таком случае, — рассудительно заявила она, — я дам вам маленькую подсказку. Человек, который заказал эту открытку, очень нервничал и сказал, что вы «жутко разозлитесь», когда получите ее.

У меня перехватило дыхание — именно этого я и боялась. Это был Колин Твиск. Я надеялась, что это окажется не он, — но кому еще могла прийти в голову такая бредовая идея? Что-то, что разом привлечет внимание и рассердит меня до чертиков. Он сказал, что я жутко разозлюсь, и так и произошло! Кроме того, я была ужасно разочарована, с унынием осознала я, вынимая конфетти из волос. Если бы валентинка была от кого-то еще, я была бы довольна, но послание маньяка Колина символизировало мою беспомощность. Как эти крошечные полоски бумаги, он был вездесущ и вторгался в мою жизнь, проникая в каждый уголок и трещинку.

Весь день я повсюду находила эти бумажки. В туалете по меньшей мере шесть штук вылетели из трусов, парочка даже попала в лифчик. Они забрались под рубашку, в туфли, в уши — где их только не было. Каждый раз я была уверена, что нашла все до единой, но то и дело отыскивались новые.

Какая досада, с горечью подумала я, осторожно вынимая кружочек из левой ноздри. Бумажный салют окончательно вверг меня в депрессию, ведь год назад на ступеньках городской ратуши в Челси мои друзья забрасывали меня настоящим конфетти. И сегодня мне было необходимо получить всего одну валентинку, которая напомнила бы мне, что меня любят. Вот Тревору, например, пришло целых восемнадцать от легиона новоявленных поклонников. Я оказалась в новом для себя и весьма тревожном состоянии — я завидовала собаке.

— Еще пять валентинок для Трева, — объявила Линда, когда после обеда снова принесли письма. Она сложила их в большой полиэтиленовый пакет. — Я пошлю ему экспресс-почтой.

— Не надо, — сказала я. — Я отнесу. Тогда он получит их уже сегодня.

— О'кей, спасибо. Звонили из приемной, ему принесли букет, так что не забудь захватить и его тоже.

— Не забуду.

— И огромную коробку конфет.

— О'кей.

— И пробную упаковку шоколадных леденцов для собак «Хороший пес».

— Хорошо.

— И игрушку-пищалку в подарочной упаковке.

— О'кей…

В пять часов я снова вспомнила о своем прошении о разводе и позвонила Фрэнсис, которая сказала, что еще не отослала его.

— Но я думала, Эд получит его сегодня. — Я была разочарована — я-то задумывала нанести ему драматический удар. Но потом вдруг почувствовала облегчение.

— Вы должны быть женаты год и один день, — объяснила Фрэнсис. — Поэтому прошение он получит не раньше шестнадцатого числа.

Когда я положила трубку, я вдруг поняла, что не разговаривала с Эдом уже почти пять месяцев. Я решила вычеркнуть его из жизни — и так и сделала. Я гордилась своим самообладанием, но весь день думала, вспоминает ли он меня и день нашей свадьбы ровно год назад. По дороге домой я задумалась, почему мы поженились: наверное, потому, что между нами было взаимное притяжение и просто подошло такое время, когда нам захотелось пожениться. И мы были свободны. Мне невероятно повезло, что такого красивого и обаятельного мужчину, как Эд, до тех пор никто не прибрал к рукам. По какой-то причине, которую мы никогда не обсуждали — зачем? — его прежние романы не перерастали во что-то серьезное. Естественно, у него были женщины — он очень сексуален, — но ни одна из них не задерживалась больше, чем на несколько месяцев. Может, им он тоже изменял? Но он в жизни бы в этом не признался.

С горьким вздохом я подумала о доме в Патни. Когда мы познакомились, он только его купил — и выложил кругленькую сумму. Помню, когда я впервые увидела этот дом, меня поразили его размеры. Мне показалось странным, что одинокий мужчина без детей — и без всякого желания их иметь — хочет жить в таком огромном доме. Но Эд сказал, что именно такой дом он всегда мечтал купить, когда был маленьким и жил в бедности. После смерти отца его семья переехала в крошечный коттедж с двумя спальнями в предместьях Дерби. Как-то он показал мне фото — дом был действительно совсем маленький, понятия не имею, как они все там помещались. Эд делил комнату с двумя младшими братьями — они спали на трехъярусной кровати, — а мать спала с девочками. Эд говорил, что там было так тесно, что он заболел клаустрофобией и с тех пор его любовь к большому пространству граничила с одержимостью. Это доходило до абсурда: к примеру, он мог мгновенно подсчитать площадь любой комнаты, стоило ему в ней оказаться.

Иногда я думала, что ему нужно было стать агентом по недвижимости.

«Всю жизнь я мечтал о просторном доме с большими комнатами, — объяснил он. — Настолько просторном, насколько денег хватит». Последние пятнадцать лет он делал грамотные вложения, постоянно переезжал, продавая предыдущее жилье по более дорогой цене, пока наконец не купил этот дом на Бленхейм-роуд. Я все время его поддразнивала — называла дом его «резиденцией в Патни». Не поймите меня неправильно, дом чудесный, но слишком уж огромный для одного человека. Это вилла в викторианском стиле со смежной с соседним домом стеной и беленым оштукатуренным фасадом. Все выдержано в классическом английском духе. В гостиной — желтые обои в крапинку, на мебели мягкая бледно-зеленая обивка; в столовой стены окрашены в красивый оттенок бычьей крови, а лестницы отделаны панелями теплого кораллового оттенка. Спальня в нежно-голубых и кремовых тонах со шторами в той же гамме. Все проникнуто спокойным изяществом, приглушенные тона, элегантный стиль comme il faut[39 - Буквально — как надо, как следует [фр.].]. В доме было еще четыре спальни, две из них со встроенной ванной, и кухня, о которой можно только мечтать. Чудесная глазированная терракотовая плитка на полу и электрическая плита благородного темно-синего цвета. Я вздохнула. Домик на Хоуп-стрит хоть и милый в своем роде, но никакого сравнения с Бленхеймроуд не выдерживает. Я уже собиралась позвонить в дверь Беверли, но Тревор меня опередил.

— С Днем святого Валентина, Трев, — сказала я, и он впустил меня в дом. Я протянула ему пластиковый пакет. — Ты очень популярный парень.

Виляя хвостом, он проводил меня в гостиную, где они с Бев смотрели телевизор.

— Треву прислали двадцать три открытки, — объявила я. Он примостился на большую подушку. Я вручила Беверли букет и подарки.

— Молодчина, Трев, — со смехом похвалила его она. — Некоторым пришлось довольствоваться всего одной валентинкой! Я, конечно, не жалуюсь, — с улыбкой добавила она.

Ее валентинка красовалась в самом центре каминной полки. Надпись гласила: «Ты — звезда!» Слово «звезда» выдавало дарителя с головой: открытка явно была от Тео, от кого же еще. Он сам говорил, что Бев «особенная» и «чудесная» и называл ее «дружочек».

— Как мило, — произнесла я, подавляя обиду.

— Не знаю, от кого это, — соврала она.

— Да ладно.

— Не знаю!

— Тревор написал в своей колонке, что и ты кому-то валентинку послала, — изображая безразличие, проговорила я.

— Неужели? — ответила она с загадочной улыбкой.

Но я-то знаю, кому предназначалась эта открытка — Тео, разумеется. «ЛЮБИ МЕНЯ!» — взывала валентинка с блестящими алыми буквами; наверное, он ее уже получил. Я помогла Бев разобрать открытки Тревора — в некоторые из них были вложены фотографии симпатичных собачек — и взглянула на ее многочисленные награды, медали и кубки. Когда я приходила раньше, мы всегда сидели на кухне, поэтому я никогда их не видела. Всего было двенадцать наград, и на каждой выгравировано ее имя.

— Ты действительно звезда, Бев, — тихо проговорила я, разглядывая призы. — Удивительно. Ты стала чемпионом сразу в трех видах спорта. — Она пожала плечами. — Но почему ты бросила заниматься легкой атлетикой и решила играть в хоккей?

— Потому что для бега я уже стала старовата, к тому же я не индивидуалистка, Роуз, мне хотелось играть в команде — и я до сих пор не люблю быть одна. Ненавижу работать здесь в одиночестве целый день, хоть Трев и со мной. Как бы я хотела ходить на работу, — добавила она с внезапной злобой, — мне так одиноко, что я дохожу до отчаяния; это сводит меня с ума… — Ее голос поник. Тревор вдруг поднялся с места, потрусил в прихожую и вернулся с телефонной трубкой, потом попытался положить трубку ей на колени.

— Все в порядке, Трев, — ласково сказала она. — Мне не нужно звонить другу — Роуз здесь. Отнеси обратно. Когда ему кажется, что мне грустно, он приносит телефон, — снова объяснила она. — Это он придумал, я даже его не просила — сам как-то догадался.

— Надеюсь, тебе не грустно, — сказала я.

— Не очень, — вздохнула она. — Просто иногда я чувствую себя отрезанной от всего мира, и мне не очень-то нравится работать дома, и… ладно, — она заставила себя мрачно улыбнуться, — хватит плакаться на жизнь. Есть новости о Руди? — спросила она, явно желая сменить тему.

Я покачала головой:

— Полиция продолжает поиски, но мне кажется, я больше никогда его не увижу. Ужасная история.

Вернувшись домой, я взглянула на пустое место, где раньше висела клетка Руди: без него на кухне было ужасно тихо. Раньше его беспрерывные выкрики безумно меня раздражали, но теперь, когда он пропал, мне его так не хватало. Оставалось лишь надеяться, что он попал в хорошие руки и новый хозяин, кем бы он ни был, чистит ему виноградинки, как я, держит его в тепле, дает свежую воду и убирает за ним каждый день. Разговаривает с ним и включает радио, когда уходит из дома. Сняв пальто, я заметила, что рукава покрьггы золотистой шерстью Тревора. И только я неохотно потянулась за щеткой для одежды, как на улице раздался громкий удар грома. Я выглянула в окно. Сумеречное небо стало черным как смоль, и нависающие кучевые облака перерезали молнии. Дождь застучал по стеклам, как пулеметный огонь, — только это был не дождь, а град. Белые градины колотили по окнам с такой силой, что я испугалась, что стекла разобьются. Я бросилась на улицу, где оставила садовые инструменты — в последнее время я такая рассеянная, — и, прежде чем побежать обратно в дом, подняла голову. Мансардное окно в комнате Тео было широко распахнуто. Окно было на крыше, и град мог попасть в комнату. Поэтому я решила его захлопнуть, чтобы защитить компьютер и телескоп, — вряд ли он будет против. Я побежала наверх и, подойдя к окну, увидела, что его стол уже сильно промок — страницы дневника, который он оставил открытым, наморщились и покрылись пятнами влаги. Закрывая окно, я старалась не смотреть в дневник, но потом что-то вдруг привлекло мой взгляд. Мое имя.

«Роуз очень.…» у Тео был такой неразборчивый почерк, что с таким же успехом дневник мог бы быть написан на эсперанто, но я все же попробовала разобрать — «Роуз.… за… ну… а». Замкнута, наверное. Что это за слово?… «мать… проблемы… мне жаль… очень… о… иж… на». Может, «подвижна»? Я и вправду очень подвижна. У меня море энергии. Так, это еще что: «но… з… ор… ая». Хмм. Озорная? Что ж, можно и так сказать, я на самом деле очень веселая. А на другой странице я смогла разобрать фразу:»… а Генри очень нравится Беа».

Как я уже говорила, я прочитала эти несколько слов лишь потому, что дневник был открыт, но листать его я, конечно, не стала. Вообще-то, от природы я очень любопытна, но читать чужой дневник — это низость. И только я собралась выйти из комнаты, как услышала знакомую песенку. «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» На кровати лежал его мобильник — точно такой же, как у меня. Тео оставил его дома. Я посмотрела на экранчик, где маленькими буковками высвечивалась надпись БЕВ, — видимо, он запрограммировал ее номер. Внизу экрана танцевал маленький телефончик и виднелась надпись: «Ответить?» «Хочешь покачаться на звезде…» Несколькими секундами позже раздался сигнал голосовой почты, и на экране появился конвертик. Я посмотрела на него, моя рука бессознательно потянулась к телефону, и я сделала ужасную вещь. Взяла мобильник, нажала кнопку голосовой почты и поднесла трубку к уху. «Одно новое сообщение. Принято сегодня в шесть пятнадцать».

«Привет, мой сладкий! — раздался голос Бев. — Это всего лишь я. Хотела поболтать. С Днем святого Валентина! Мой день прошел прекрасно, — хихикнула она. — Поговорим позже, милый! Пока!!!»

«Звонок окончен?» — вопрошал экранчик. Я нажала «ОК» и дрожащей рукой положила телефон обратно на кровать. Беверли называла Тео «мой милый» и «мой сладкий». Ну-ну… И зачем же она отрицает, что он ей нравится, — какой смысл изображать скромницу? Нет сомнений, она покупала валентинку для него. Интересно, где она? Я рванула вниз по лестнице и поискала, но открытки нигде не было. Может, он стесняется выставить ее на видное место и спрятал в ящик? Или, вполне возможно, Беверли послала открытку ему в офис, чтобы заинтриговать и порадовать его. От дальнейших размышлений меня отвлек звонок моего телефона. Я сняла трубку и услышала какую-то возню и прерывистое дыхание. Я сжалась от страха — это был телефонный маньяк! Но потом поняла, что это Беа, в слезах.

— Что случилось? — спросила я.

— Генри мне ничего не подарил! — зарыдала она. — Вот что случилось! Ни открытки, ни несчастной полудохлой красной розочки!

— Господи. Ты уверена?

— Да.

— Неужели это так важно?

— Нет, но это плохой знак, — всхлипывала она. — А Эндрю — хлюп-хлюп — прислал Белле огромный букет цветов.

— Когда ты увидишься с Генри?

— На следующей неделе. Мы — хлюп-хлюп — идем на концерт военного барабана.

— Но он не стал бы приглашать тебя, если бы ты ему не нравилась, как думаешь, Беа?

На минуту она замолчала, потом опять громко шмыгнула носом.

— Я сама его пригласила, — простонала она.

— О. Ну, если бы ты ему не нравилась, он бы не согласился. Придумал бы какой-нибудь предлог.

Беа высморкалась.

— Ты права.

— Я уверена, что ты ему нравишься, иначе он бы тебя избегал.

— Правда?

— Без всяких сомнений.

— Ох, Роуз, — сказала она, заметно приободрившись, — ты даешь такие замечательные советы. Мне намного лучше. Я так расклеилась, потому что Эндрю с Беллой ушли на романтический ужин, а мне даже свидание никто не назначил. Но ты меня успокоила. Нечего хандрить, — храбро заявила она. — Буду весь вечер читать еженедельный журнал «Женщина и оборона», там есть отличная статья о пусковых установках для тактических крылатых ракет «Томагавк». И когда мы с Генри снова увидимся, нам будет о чем поговорить, ты согласна?

— Конечно, — согласилась я. И взглянула на часы. — Все, мне некогда болтать — у меня эфир. Такси приедет через минуту. — Оглядевшись, я поняла, что неплохо было бы почистить диванные подушки и разобрать старые газеты, но мне было так лень; и на каминной полке скопился толстый слой пыли, и окна грязные… Я застонала. Подъехало такси, я выбежала из дома и забралась на заднее сиденье. Тут моя сумочка завибрировала.

— Роуз! — Это был Генри.

— Странно, — сказала я, захлопнув дверь. — Я только что говорила с Беа.

— Правда? — подозрительно спросил он. — О чем?

— О… дизайн-бюро. Как мило, что ты помог найти помещение. Придешь на вечеринку в честь открытия?

— Не знаю. Вообще-то, Роуз, я хотел кое-что у тебя спросить… поэтому и звоню. Я уже давно хотел с тобой поговорить.

Я наклонилась и задвинула стеклянную перегородку, которая разделяла меня и водителя.

— О'кей. Я вся внимание.

— Все дело в Беа, — вымученным тоном произнес он. Мы свернули на Кеннингтон-роуд. — Она, конечно, классная девчонка…

— Кто бы сомневался. — Я выглянула в окно. Дождь хлестал по тротуарам.

— Но… Я не… ты понимаешь, мне кажется, что она мне… не подходит. — Сердце мое упало — Беа будет в шоке. Я словно почувствовала ее мучения. — Она мне нравится и все такое, — продолжал он, — но проблема в том, что… — Генри замялся.

— Ты что, не находишь ее привлекательной? — спросила я. Мы пронеслись мимо Овал-стрит.

— Нахожу, но дело не в этом. Я просто не могу представить, что наши отношения к чему-нибудь приведут, потому что…

— Послушай, тебе необязательно объяснять, — прервала его я. — Я и так знаю, почему с Беа возникнут проблемы.

— Знаешь?

— Конечно.

— Я ничего не могу с собой поделать, — сказал он. Такси кружило по Элефант-стрит и Касл-стрит.

— Мне кажется, что Беа плохо отреагирует, — заметила я.

— Ты права на все сто, — вздохнул он. — Она будет недовольна.

— Трансвеститы совсем не в ее вкусе.

— Что?

— Твои переодевания в женскую одежду, — повторила я, когда мы подъехали к Саутворку. — Ей это не понравится. Она слишком консервативна.

— О. Хмм, — тихо пробурчал он. — Ты права.

— Хотя, может, лучше поговорить начистоту? Короче, это целиком и полностью твоя забота — рассказать ей о «Генриэтте» или нет, — тактично заявила я, — но если она тебя не интересует, не стоит затягивать. Ты понимаешь, о чем я.

Возникла минутная пауза, когда был слышен лишь шум колес, проезжающих по лужам.

— Ты права, Роуз, — вздохнул Генри. Мы переезжали мост Блэкфрайарз. — Мне совсем не хочется водить ее за нос. Особенно сейчас, когда им предстоит большая вечеринка. Она все время повторяет, как ждет этого вечера, как хочет познакомить меня с друзьями, но меня это только смущает. И она послала мне эту валентинку…

— Правда? — Я притворилась, что ничего не знаю.

— Да.

— Откуда ты знаешь, что это от нее?

— Узнал ее почерк на конверте. Но я ей ничего не послал.

— Бедняжка.

— Ты права, Роуз, — сказал он. — Надо покончить с этим. Скажу ей в марте, прежде чем опять уеду. Как поживает твой сосед? — ни с того ни с сего спросил он, когда мы свернули на Сити-роуд.

— Тео? О, у него все прекрасно. Они с Беверли жутко секретничают, но я-то вижу: посылают друг другу валентинки, нежничают… О, я приехала. Извини, не могу больше разговаривать, эфир через десять минут. Прошу тебя, будь честен с Беа, тогда ей не будет так обидно.

— Да. Да… — рассеянно произнес он. — Ты права.

Выходя из такси, я вспомнила, как Беа уверенно предсказывала, что Белла «совершает большую ошибку». Какая ирония в данных обстоятельствах! И Тео все неправильно понял. Он же написал в своем дневнике, что «Генри очень нравится Беа». Да, наблюдать за людьми и за звездами — не одно и то же. Но откуда им знать, ведь у них нет такого таланта, как у меня, — видеть людей насквозь.

По непонятной причине — может, запоздалый шок от ограбления или, что более вероятно, слишком много дармового спиртного — я поняла, что не в настроении вести эфир. На меня напала какая-то странная беспечность.

— Добро пожаловать на радио «Лондон». Если вы только что переключились на нашу волну, — сообщила сильно беременная Минти, — поздравляю вас с Днем святого Валентина. В эфире наша регулярная программа «Спросите Роуз», ведущая — Роуз Костелло из «Дейли пост». На первой линии Таня из Тутинга.

— Здравствуйте, Роуз!

— Добрый вечер, Таня. Поделитесь с нами вашей проблемой.

— У меня запутанная ситуация. Дело в том, что я хочу бросить своего бойфренда, но в последнее время он мне не звонит.

— О, понятно. Да, действительно тяжелый случай, Таня, — ответила я, глотнув еще бесплатного фраскати. — Когда хочешь порвать с мужчиной, гораздо приятнее, чтобы он уделял тебе безраздельное внимание.

— Значит, следует позвонить ему и сказать, что все кончено?

— Нет. Это чересчур жестоко. Вам нужно пригласить его к себе под каким-нибудь предлогом — прочистить засор, например, или машину починить. Потом, когда он сделает все, что вам надо, радушно поблагодарите его, скажите, что он чудесный парень. И как можно мягче дайте ему понять, что больше не хотите его видеть. Это одновременно запутает его и взбесит до чертиков, зато вы будете чувствовать себя потрясающе. Послушаем Дженис из Хэмпстеда, на второй линии.

— Моя проблема — муж моей лучшей подруги, — сказала Дженис. — Он жуткий зануда.

— То есть?

— Он то и дело использует в разговоре иностранные слова, чтобы показать, какой он умный. Называет себя истинным «aficionado[40 - Поклонник, любитель (исп.)]» мексиканского кино. Или говорит, что «langlauf[41 - Бег на длинные дистанции (нем.)]» — его любимый вид спорта и он предпочитает салат «au naturel[42 - В натуральном виде, без приправы (фр.)]». Называет Оксфорд своей «alma mater» и говорит, что увлекается «gestalt»-психологией. Напыщенный петух какой-то, — с ненавистью заключила она.

— И правда напыщенный петух, а еще «bourgeois[43 - Мещанин, обыватель (фр.)]» и «arriviste[44 - Карьерист (фр.)]». В следующий раз, когда он опять начнет, скажите, что английский — международный язык, «par excellence[45 - В полном смысле этого слова (фр.)]». Хотя, с другой стороны, Дженис, «chacun à son goût[46 - У каждого свой стиль (фр.)]»?

— Следующий звонок, — объявила Минти, — это Алан из Актона, чья жена очень много курит.

— Правда? Она страдает лишним весом?

— Она выкуривает сорок сигарет в день, — объяснил он. — Это отвратительно, но она не хочет бросать. Я все время твержу, что она рискует здоровьем, но она только игнорирует меня, что же делать?

— Не стоит нудить про канцерогены — это никогда не подействует. Вместо этого предлагаю вам соврать. Скажите, что новые исследования доказывают, что от курения образуется целлюлит, — вот увидите, она бросит в тот же день.

Без десяти двенадцать я уже устала, как собака, и глотнула еще вина.

— На четвертой линии Мартина, — сказала Минти. — Мартина, ваш вопрос к Роуз?

— О, у меня нет вопросов, — проговорила Мартина. — Я только хотела поблагодарить ее за то, что она дала мне прекрасный совет.

— Напомните нам свою историю, — попросила Минти.

Но я уже вспомнила. Таких историй я не забываю.

— Я была очень расстроена, потому что узнала, что бесплодна, — начала Мартина, — и хотела усыновить ребенка. Но мой муж был против, потому что он сам — приемный ребенок, но теперь, благодаря Роуз, он согласился.

— Это замечательно, — тепло проговорила Минти.

— Понимаете, — продолжала Мартина. — Проблема была в том, что всю жизнь он испытывал боль оттого, что его бросили, но боялся столкнуться с этой болью лицом к лицу. — Я крутила ножку винного бокала. — Психологи называют это «Первичный шок» — когда ребенок разлучается с матерью. Но по совету Роуз мой муж обратился к психологу, после чего он как будто освободился. Его словно выпустили из клетки, — продолжала она дрожащим голосом, — и он захотел найти свою маму. — Подняв бокал, я отхлебнула вина: это было совсем не то, что я хотела услышать. — И самое поразительное — он нашел ее десять дней назад. — О боже. — Он нашел свою маму, — повторила Мартина, — и позвонил ей: в его сознании будто рухнула стена. — Щеки у меня запылали от смущения, и к горлу подкатил знакомый комок. — На прошлой неделе они встретились впервые за последние тридцать семь лет, — сказала она. — И теперь он понимает, почему она поступила именно так, а не иначе. — Я уставилась в блокнот и увидела с каким-то вялым интересом, что строчки расплываются перед глазами. — Он так долго носил в сердце ненависть, и вот наконец она исчезла… — На страницу с тихим всплеском упала слеза, и черные чернила стали растекаться. — … так что я хотела сказать вам огромное спасибо, Роуз, ведь теперь я надеюсь стать мамой.

Возникла минутная пауза, потом Минти заговорила.

— Удивительная история. Правда, Роуз? — Она протянула мне салфетку через стол.

— Да, — срывающимся голосом произнесла я. — Отличная история.

— Спасибо всем, кто звонил нам сегодня, — с чувством добавила Минти. — «Спросите Роуз» выйдет в эфир в четверг, а пока — до свидания. Ты в порядке, Роуз? — забеспокоилась она, когда раздались позывные программы.

— Что?

— Ты в порядке?

— Да. Все нормально.

— Какая трогательная история, — тихо проговорила Минти, когда мы вышли из студии. — Я сама чуть не расплакалась. Наверное, здорово осознавать, что помогаешь людям преодолевать трудности.

— Угу, — всхлипнув, согласилась я. — Да. Это… прекрасное ощущение, — пробормотала я, проглотив комок. Как бы я хотела, чтобы кто-нибудь помог мне разобраться с моими проблемами.

Когда я медленно спускалась по лестнице и ждала такси, слова Мартины все еще звенели у меня в ушах. Боялся столкнуться с болью лицом к лицу… Первичный шок… Носил в сердце ненависть… Струи дождя были похожи на металлические прутья. Я рванула дверцу такси и забралась внутрь. Встретились впервые за последние тридцать семь лет… в его сознании будто рухнула стена. Мы гнали через Сити на полной скорости, мимо проносился калейдоскоп из домов, полосы дождя и мелькающих огней. Я вытерла запотевшее стекло тыльной стороной ладони. Теперь он понимает, почему она поступила именно так, а не иначе. Его словно выпустили из клетки. Я уставилась прямо перед собой, не замечая ничего, кроме мерного движения дворников и слез, которые обжигали кожу.




Глава 13


Если еще хоть один человек поблагодарит меня за помощь, меня точно вырвет! Это снова повторилось сегодня утром. Я ехала в тридцать шестом автобусе и спокойно наслаждалась кроссвордом, временно застряв на тринадцатом номере по вертикали. «Прочь, о сон! Спать нельзя!» — явно анаграмма. И тут позвонила Белла, рассыпаясь в благодарностях.

— Если бы не ты, я бы не познакомилась с Эндрю, — прощебетала она. — Если бы не ты, я бы не пошла на тот бал!

— В таком случае тебе нужно благодарить Беверли, — заметила я. Автобус притормозил на остановке. — Это же была ее идея, не моя.

— Да, Роуз, но ты меня пригласила. И когда я собиралась на бал в тот вечер, то понятия не имела, что встречу свою Судьбу! Я так рада, что познакомилась с ним! — Она была в экстазе. Я молча показала кондуктору проездной. — Я тебе говорила, что послезавтра мы едем кататься на лыжах? В Клостерз. Там катается принц Чарлз.

— Ты едешь кататься на лыжах? Как же дизайн-бюро?

— О, нас не будет всего неделю, — беззаботно проворковала она.

— Но как Беа справится в одиночку?

— Она отлично справится. Она и так взяла на себя почти все организационные вопросы, ей нравится командовать — ты же ее знаешь. И, честно говоря, я поняла, что счастье в личной жизни для меня важнее, чем успех в бизнесе.

Тут Белла затянула песенку про Эндрю, без конца повторяя, какой же он «лапочка». Я опять заглянула в кроссворд. Прочь, сон… нельзя спать… где же анаграмма? С, о, н, о, с, п, а, т, ь…

— Я еще кое-что хотела тебе сказать, Роуз, — добавила Белла.

— Что?

— Ну, ты же знаешь, что муж твоей ассистентки Серены работает на Эндрю.

— Да, Роб, — сказала я, выглянув в окно. На клумбе в парке расцветали нарциссы.

— Дело в том, что, к сожалению, его пришлось уволить.

Пришлось уволить?

— Но у них трое маленьких детей, — горячо возразила я.

— Я в курсе, — вздохнула Белла. — И очень расстроена. Но, судя по всему, он был бесполезным сотрудником. Так вот, почему я тебе все это говорю — если Серена упомянет об этом, естественно, она выставит Эндрю в негативном свете, и мне бы это пришлось не по душе.

— Не переживай, Белла, — спокойно ответила я. — Как бы Серена ни отзывалась об Эндрю, это ни в коем случае не изменит моего мнения о нем.

— Груз с души свалился, — вздохнула Белла. Меня подмывало высказать свое истинное мнение об Эндрю, но она меня опередила. — Ладно, пора бежать. Навострить лыжи! Увидимся на вечеринке, Роуз. Пока-а-а!

Я опять вернулась к тринадцатому номеру. Что же это за анаграмма? О сон, спать… «Опасность». Ну конечно.

Придя на работу, я обнаружила, что Серена говорит по телефону Она не сняла пальто — странный знак, — говорила шепотом, и вид у нее был очень расстроенный. Она подняла глаза, увидела меня и швырнула трубку, будто обжегшись.

— Привет, Серена! — Я так бодро и громко поздоровалась, что побоялась, как бы она не оглохла. — Как поживаешь?

— Прекрасно! Прекрасно, — дерганно ответила она. — Все замечательно. Да, да… да, да. Все чудесно. Я в порядке, я в порядке, — бессвязно повторяла она, не в силах придумать ни одной ходячей мудрости в свое утешение. — Разумеется, все чудесно. Почему ты спрашиваешь?

— Ну, потому что я всегда спрашиваю, как дела, вот почему.

— Так знай, у меня все отлично, — не унималась она. — Все хорошо. В порядке. В полном, — проговорила она и схватила охапку писем. — Займемся работой.

Она принялась разрывать конверты. Руки у нее тряслись, глаза вылезли на лоб. Бедняжка Серена — увольнение Роба окончательно ее доконает. Но она явно не собиралась делиться со мной плохими новостями, поэтому я притворилась, что ничего не знаю. Она датировала письма, а я послала Рики еще одно электронное письмо и немедленно получила раздраженный ответ.






Роуз, если ты не прекратишь капать мне на мозги, я не продлю твой контракт в марте. К твоему сведению, «Дейли пост» национальная газета, а не фонд помощи неудачникам. Р.





Мы с Сереной просмотрели сегодняшнюю почту — прыщи, недержание мочи, покраснение на коже, менопауза у мужчин, храп и выпадение волос. И еще одно письмо от Колина Твиска. Я узнала его женственный круглый почерк и набрала полные легкие воздуха. Что будет в его письме на этот раз? Еще одна порция конфетти? Приглашение на ужин? Или куча несносных комплиментов, как обычно?






Дорогая мисс Костелло, — писал Колин. — Я хочу сказать, что очень разочарован вами. — Надо же… — Не могу поверить, что женщина, к которой я всегда относился с искренним уважением, оказалась настолько развращенной. — Какого черта??? — Когда я увидел телефоны новых горячих линий в вашей рубрике, я был потрясен до глубины души — и испытал отвращение. «Как внести разнообразие в сексуальную жизнь»? «Фетишизм»? Сначала я даже не поверил, что вы несете ответственность за эту откровенную грязь. Но позже я узнал, что вы не только сделали эти бесстыдные порнографические записи, но и сами составили текст! Несмотря на то что однажды вы дали мне отличный совет — который, позвольте сказать, помог мне создать счастливые отношения с моей теперешней подругой, Пенелопой Бойнк, должен сказать, что с сегодняшнего дня я отказываюсь читать вашу колонку. Я буду читать рубрику вашей конкурентки, Джун Снорт, из газеты «Дейли ньюс». И отныне намерен прекратить приятное эпистолярное общение с вами. С отвращением, К. Твиск





Я в изумлении перечитала послание, потом взглянула на Серену и улыбнулась.

— Аллилуйя! — воскликнула я. — Я только что узнала чудесную новость.

— Везет, — с горечью ответила она.

— Маньяк Колин отвязался от меня. Теперь я ему отвратительна, потому что озвучила текст горячих линий для извращенцев. Вот это новость! Надо сочинить что-нибудь еще более отвратительное, чтобы отбить у него всякую охоту иметь со мной дело, — с восторгом проговорила я. — Что бы такое придумать, Серена? «В постели втроем», нет, лучше «В постели вшестером»! Нет, лучше «Секс вдесятером»! «Сексуальные игрушки», «Сексуальные игры», «Однополый секс», «Разнузданные оргии», «Сексуальные отклонения», «Садомазо», «Горячая линия для свингеров». Как думаешь, Серена?

— Новые горячие линии очень популярны, — ответила она вроде немного поспокойнее. — В финансовом отделе говорят, что поступило несколько тысяч звонков.

Почему бы тогда Рики не дать ей прибавку, сердито подумала я. Завтра опять наведаюсь к нему и на этот раз не потерплю ответа «нет» — устрою ему взбучку. Я еще раз утешилась радостной мыслью, что Колин от меня отстал. Больше не будет жутковатых, покрытых поцелуйчиками писем, восторженно подумала я. И пыхтения в трубку. Не надо будет беспокоиться, что он вломится ко мне в дом. И никаких посылок с конфетти. Я перечитала его послание. «Отныне намерен прекратить эпистолярное общение…» Надутый кретин. Точно! Напишу-ка и я ему коротенькое послание. Я в резких тонах объяснила, как меня порадовала перспектива никогда в жизни больше не общаться с ним ни эпистолярно, ни по домашнему телефону (многозначительное добавление). И бросила письмо в ящик для исходящей почты с таким же облегчением, как камень с души. В веселом, приподнятом настроении я позвонила своему адвокату Фрэнсис узнать, как продвигается развод.

— Мы еще не получили подтверждение факта вручения, — объяснила она.

— Это займет много времени?

— Подтверждение должно прийти в течение восьми рабочих дней. На прошлой неделе в Патни была двухдневная забастовка работников почты, поэтому прошение он получил только восемнадцатого. Значит, учитывая, что сегодня среда, мы получим документ к двадцать седьмому числу.

— Но если он не пришлет бумагу, придется тебе найти его адвоката.

— У него нет адвоката — он сам занимается разводом.

— Почему?

— Потому что тут нет ничего сложного, и, очевидно, ему хочется сэкономить пару тысяч.

В обеденный перерыв я не пошла в кафетерий, как обычно, а решила перехватить сэндвич прямо на рабочем месте. Серена ушла, что не в ее привычках, но сейчас она переживает сильный стресс, и наверняка ей захотелось подышать воздухом. Только я откусила кусочек чиабаты с авокадо и беконом, как на мобильник позвонила Беа. Она рыдала навзрыд.

— В чем дело? Генри? — прошептала я.

— Нет. Это из-за дурацкой поездки на лыжный курорт. Я в панике — надо же быть такой эгоисткой!

— Она не нарочно, — сказала я. Никогда не принимаю ничью сторону в ссорах двойняшек. — Просто она не может сейчас здраво рассуждать. Ее разум временно повредился.

— Мне можешь не рассказывать. Но как я управлюсь со всем в одиночку? — заныла Беа. — Вечеринка в честь открытия через неделю. Сегодня утром приходила временный секретарь на собеседование — полная идиотка. Мне нужен кто-то, кто дружит с мозгами.

— Я бы тебе помогла, Беа, только у меня дел по горло. Хотя сегодня вечером я свободна.

— Спасибо, но мне нужен помощник на весь день. Я разрываюсь на части, — в отчаянии продолжала она. — У меня даже нет времени повидаться с Генри — он позвонил и предложил пообедать вместе. Я была очень рада, конечно, но я слишком занята, и мы отложили свидание на несколько дней. Маляры все еще здесь, и мне нужно съездить в оптовый супермаркет, закупить спиртное для вечеринки, к тому же приходится ходить на встречи с клиентами. Мне нужен умный и ответственный человек, чтобы проследить за рабочими пару дней, пока меня не будет, и отвечать на звонки. Но кого бы попросить? Я никого не знаю.

— Я тоже, — ответила я. Подождите-ка! «Я бы так хотела ходить на работу… Дома мне так одиноко…» — Знаю! Бев!

— Что?

— Беверли идеально подходит. Она целый день сидит дома и на прошлой неделе сказала, что ей уже невмоготу. И уроков в последнее время у нее мало. Почему бы тебе не поговорить с ней?

— Думаешь, она согласится?

— Давай я спрошу у нее — и сразу же перезвоню.

Я немедленно позвонила Бев — ее телефон записан в памяти моего мобильника — и объяснила ситуацию. К моему удивлению, она согласилась не сразу. Какое-то время она колебалась — я слышала, как она неуверенно вздыхает.

— Я бы хотела помочь, Роуз, скорее, чтобы сделать тебе одолжение, но, честно говоря, я не уверена.

— Но мне казалось, ты была бы рада выбраться из дома.

— Да, да, конечно. Но дело не в этом, я просто…

Меня вдруг осенило. Какая же я глупая. Беверли недолюбливала Беа.

— Я знаю, что иногда с Беа трудно общаться, — я предугадала ее ответ, — но на самом деле она очень милая и добрая.

— Хмм.

— Ты получишь хорошую зарплату.

— Не в этом дело, Роуз.

— Ей очень нужна помощь.

— Понимаю…

— И, между нами, Бев, у нее сейчас проблемы с парнем. — Вот это было очень некрасиво с моей стороны, но я же не вдавалась в детали. Моя цель — пробудить в Бев симпатию к Беа, чтобы она согласилась помочь.

— Проблемы с парнем? — переспросила Бев. — О, бедняжка.

— К тому же Белла только что укатила в Клостерз, — добавила я, — поэтому на нее столько всего навалилось. Ты нужна ей всего на пару дней, проследить за офисом. Соглашайся.

— О'кей, я согласна. Но где это находится?

— Офис дизайн-бюро на Сент-Албанс-гроув, рядом с Кенсингтон-Хай-стрит. Белла пришлет за тобой такси.

— Договорились! — сообщила я Беа двумя минутами позже. — Завтра без пятнадцати девять утра присылай такси на Хоуп-стрит, дом три.

— Спасибо, Роуз, — вздохнула она. — Ты сокровище.

В тот вечер я возвращалась домой, торжествуя. Ко мне вернулась безмятежность. Я навсегда распрощалась с маньяком Колином и помогла Беа в трудной ситуации. Беверли будет рада наконец-то выйти из дома, и я тоже довольна. К тому же наконец начался бракоразводный процесс, и, значит, я могу двигаться дальше, перевернуть старую страницу своей жизни. Наконец-то я перестала переживать из-за Эда. Я последовала собственному совету и ни разу не сорвалась. Я двигаюсь вперед. Я чувствую себя сильной. Единственная тучка на горизонте — это Серена. Когда она попрощалась со мной в шесть вечера, у нее был такой грустный вид — бедняжка явно испытывает ужасный стресс. Добравшись до дома, я решила не отступать, пока Рики не выплатит ей достойную премию, как давнему работнику, которая помогла бы ей продержаться на плаву хотя бы пару недель.

Я вошла в дом, и меня окутал сладкий, волшебный аромат дрожжей и свежеиспеченного хлеба. На кухонном столе лежали три ржаные буханки, все еще теплые, и наспех нацарапанная записка от Тео: Мы с Беа… нет, Мы с Бев в баре «Виноградная гроздь». Присоединяйся! Но я устала, к тому же не хотелось путаться у них под ногами. У Тео и Бев явно роман. Иначе зачем им проводить так много времени вместе? Я отправилась в кровать с детективом Филис Дороти Джеймс и не видела Тео до следующего утра.

— Отлично выглядишь, — сказала я, набирая чайник. Вообще-то, выглядел он сногсшибательно.

— Спасибо. У меня сегодня встреча с издателями, это мой единственный костюм. Ты не будешь завтракать? — вдруг спросил он.

Я налила себе чашку чая.

— Никогда не завтракаю. Перехвачу булочку по дороге на работу.

— Ты должна завтракать, Роуз, — заявил он с присущей ему бесцеремонностью. — Вот, — велел он. — Съешь это. — Из тостера выскочил кусочек ржаного хлеба. Он густо намазал его маслом, шлепнул сверху мармелад и протянул мне.

— Спасибо. О, вкуснотища, — промямлила я с полным ртом мягкого хлеба с чудным ореховым вкусом.

— Почему ты не пришла в бар? — внезапно спросил Тео почти обвиняющим тоном.

— Ну, работала допоздна…

— Я не удивлен.

— И… не хотелось мешать сладкой парочке.

Он улыбнулся своей странной кособокой улыбочкой.

— Между нами ничего такого нет, Роуз, — краснея, произнес он. — Мы с Бев просто друзья.

Ну да, конечно.

— Она рада, что будет работать в дизайн-бюро? — спросила я. Он кивнул. — Слава богу, а то сначала она засомневалась. Но я знаю почему, — выпалила я.

— Правда? — Он был удивлен. — Я и не думал, что она тебе сказала. Она мне-то только недавно призналась.

— Она мне ничего не сказала, по крайней мере прямо. Но я умею читать между строк и прекрасно знаю, что Беа не самый легкий в общении человек.

— О. Понятно.

— Но я уверена, они поладят.

Тео посмотрел на меня, слегка прищурившись, и медленно кивнул. Зашумел мотор подъехавшего такси.

— Это, наверное, ее такси, — сказал он, поставив чашку. — Пойду ей помогу.

Через пять минут я вышла из дома и увидела, как Тео помогает Бев сесть в такси и протягивает ей поводок Тревора. Беверли выглядела очень мило, только немного испуганно, но я не сомневалась, что у нее все будет в порядке. В любом случае ей вряд ли придется много общаться с Беа, ведь та будет в разъездах полдня.

— Я позвоню тебе в обед! — крикнула я, помахав ей рукой. — Желаю приятно провести время!

Она скорчила рожицу. И только я закрыла калитку и собиралась пойти вниз по улице, как меня позвал Тео.

— Роуз! Телефон звонит. Я слышу.

Черт.

— Перезвонят на работу! — прокричала я. Мне не хотелось поворачивать обратно, я намеревалась идти вперед. У меня было позитивное настроение. После вчерашней грозы небо стало чистого, незабудково-голубого оттенка. В садах пышно цвела желтая форсития, и из клейких почек пробивались зеленые листочки. Впервые с тех пор, как я переехала в Кэмбервелл, меня переполняли положительные эмоции и энергия. Благодаря Тео мне удавалось не превышать лимит по кредиту, и с работой все отлично. Я подружилась с соседями и справилась со стрессом после разрыва с Эдом. Но все же в моей бочке меда еще ощущался привкус дегтя. Для начала, близился мой сороковой день рождения — при одной лишь мысли об этом сердце начинало колотиться. К тому же я все еще переживала из-за Руди. И оставалась еще одна маленькая проблемка… Я поймала свое отражение в витрине супермаркета «Спар» — худощавая фигура и неуправляемая копна волос. Да, оставалась еще одна проблемка.

— Но могло быть в сто раз хуже, — пробормотала я себе под нос, остановившись у газетного киоска. Я наклонилась, чтобы взять номер «Таймс» со свежим кроссвордом, и тут мне в глаза бросился заголовок в одном из таблоидов.

«ШОКИРУЮЩЕЕ ПРИЗНАНИЕ ЭЛЕКТРЫ!» — кричал заголовок на первой странице «Дейли ньюс». «ЗВЕЗДА ПОВЕДАЛА О ЛЕСБИЙСКОЙ СВЯЗИ В ПИСЬМЕ В КОЛОНКУ ЭКСТРЕННОЙ ПОМОЩИ! Эксклюзив! Подробности на страницах 2, 3, 4, 5, 6, 7, 12, 19, 28 и 43».

Рука сама потянулась за газетой, и мне стало одновременно горячо и жутко холодно.






Электра… брак под угрозой… привлекательная бэк-вокалистка Кики Кокаин… видели, как муж Электры Джез уходит из особняка в Котсволде… звезда в слезах обвиняет журналистку «Дейли пост»… Я доверяла Роуз Костелло… чувствовала себя уязвимой… но она предала меня.





Там же, на половину второй полосы, красовалась копия письма Электры ко мне. Но как они узнали? И тут у меня зазвонил мобильник — странно, что я заметила, наверное, случайно нажала кнопку вибрации. Я поискала в сумочке, и когда наконец нашла телефон, то увидела, что за ночь у меня пропущено шесть звонков!

— РОУЗ!!!

— Да? — Черт. Это был Рики.

— Я до тебя с двух часов ночи не могу дозвониться!

— О, я не знала. Очень жаль.

— Ты еще не так пожалеешь. Ты пожалеешь, что родилась на свет! Жду тебя в моем кабинете. БЫСТРО!

— КАК такое могло произойти? — потребовал Рики ответа спустя полчаса.

— Понятия не имею, — ответила я. Взглянула на заголовок в рамочке: «УДАР ПО ДОВЕРИЮ ПОКЛОННИКОВ». Как нельзя лучше подходит в моей ситуации. — Не могу объяснить, как это случилось, — беспомощно проговорила я. — Это чудовищное нарушение этики.

— Мне можешь не рассказывать, — сказал Рики. — Это чудовищное нарушение корпоративной этики «Дейли пост»! — Лицо у него стало пунцовым, и капельки пота жемчужинами усеяли лоснящийся лоб. — Как получилось, что такой офигительный скандал оказался в руках конкурентов, а не у нас? — требовательно спросил он, тыкая пальцем в разворот «Дейли ньюс». — Ты что, получила письмо от Электры, в котором она призналась, что втюрилась в женщину и не принесла его мне?

— Нет, — твердо ответила я.

— Почему?

— Я поступила по совести.

— По совести? — Он посмотрел на меня, как на прокаженную. Его рот дважды открылся и закрылся, как у рыбины, в глазах застыло полное непонимание. — Кем ты себя возомнила — священником? — Он так старательно орал на меня, что вся комната пропиталась кислым запахом его пота.

— Я не знаю, как это произошло, — с несчастным видом повторила я.

— Что ж, думаю, у нас завелся крот, как ты считаешь, Роуз? Может, этот крот — ты?

— Что?

— Может, ты сама продала письмо «Дейли ньюс».

— Зачем мне это?

— Потому что тот, кто это сделал, разбогател как минимум на восемьдесят штук, — именно столько я бы заплатил. У тебя же туговато с наличными, да, Роуз?

— Не настолько, чтобы опуститься до такой низости. К тому же с какой стати я буду ставить на кон свою карьеру? Мне нравится моя работа, Рики, и я отлично с ней справляюсь. Твое предположение — полный абсурд.

— Нет, я скажу тебе, что на самом деле полный абсурд, — выпалил он. — Было бы абсурдно предположить, что после всего случившегося ты будешь продолжать здесь работать. Я уже навел справки: твой контракт истекает через десять дней, после чего можешь собирать манатки.

Я вернулась на рабочее место в состоянии, близком к кататонии. Моя фотография красовалась на обложке популярной желтой газеты, и я вот-вот потеряю работу. Я почувствовала слабость в коленях: щеки горели, дыхание стало прерывистым. Как это могло произойти, в тысячный раз задумалась я. Я охраняла это письмо, как Цербер — врата Аида. Я предприняла все меры предосторожности. Но кто-то перехватил его, сделал копию и продал. «Думаю, у нас завелся крот…» Но кто этот крот?

Проходя через офис информационного отдела и ловя на себе косые взгляды, я мысленно воссоздала события того дня. Письмо все время было со мной, я самолично его уничтожила. Никто его не видел: я все время носила его при себе. Разве что… Я вспомнила, что на полчаса спустилась в кафетерий, но письмо было заперто в ящике стола. Ключи от ящика есть только у меня, а мои ключи были в сумочке. Но разве мог кто-то догадаться, что именно это письмо представляет особенную важность, ведь я получаю их сотни каждую неделю? Кто бы это ни был, у него наверняка имелась какая-то причина подозревать, что в письме содержится нечто особенно интересное…

Линда с сочувствием улыбнулась мне, когда я проходила мимо ее стола. Вдруг это она? Ясновидящая Синтия с сожалением взглянула на меня — вдруг она интуитивно почувствовала, что написала Электра? А может, у того бледного подростка-курьера было рентгеновское зрение?

Я подумала об Электре, которую публично унизили и предали. Теперь весь мир узнает о ее неподобающем увлечении. Бедняжка, с тяжелым вздохом подумала я. Сев за стол, я снова просмотрела статью в «Дейли ньюс». Роуз Костелло… вопиющая некомпетентность… ведущим колонки экстренной психологической помощи доверяют безоговорочно… Джун Снорт ханжески заявляла, что «никогда в жизни» не сделала бы ничего подобного. Мои читатели знают, что им обеспечена полная конфиденциальность, — самодовольно кичилась она. Ха! Не она ли хвалилась на ланче, что ей пришло письмо от Кайли Миноуг?

В «Дейли ньюс» явно обрадовались, что переплюнули «Дейли пост», и неопределенно намекали, что письмо Электры «попало к ним в руки». В статье не говорилось, что утечка информации произошла через меня, но моя репутация была порвана в клочки. Как могла мисс Костелло позволить, чтобы это чрезвычайно важное письмо, полное душераздирающих признаний, выскользнуло у нее из руки — многозначительно вопрошалось в газете. Обвинение в профессиональной халатности отпечаталось у меня в мозгу огненными буквами. Естественно, в газете было мое фото и бессвязная биография, в которой автор статьи сомневался, как это женщина, чей брак продлился «всего семь месяцев», может давать советы по поводу семейной жизни. Но большая часть статьи была посвящена самой истории Электры. Там был нечеткий снимок бэк-вокалистки, выглядывающей из окна, и несколько фотографий Электры из последнего турне. Фото ее мужа, известного режиссера по имени Джез, который с мрачным видом со спортивной сумкой на плече выходил из дома. Еще была статья редактора отдела шоу-бизнеса, в которой оценивалась карьера Электры. И, как и следовало ожидать, непременные упоминания о звездах-лесбиянках из мира кино — Софи Уорд и, разумеется, Энн Хеч.

Часы показывали без десяти десять. Ящик входящей почты был переполнен письмами. На какую-то долю секунды я испытала сильное искушение выбежать из офиса, причем немедленно. Если меня все равно уволят через десять дней, какая мне разница — почему бы не уйти прямо сейчас? Столь драматический поступок казался заманчивой перспективой, но разум возобладал. Это было бы несправедливо по отношению к Серене, у которой и так проблем хоть отбавляй. Нельзя уходить, когда остается невыполненная работа. Если у меня неприятности, это не значит, что можно игнорировать всех остальных. Если ведешь колонку психологической помощи, на тебе лежит огромная ответственность перед читателями, и я не собираюсь пренебрегать своими обязанностями. Я разорвала первый конверт — он пришел по внутренней почте. В конверте лежало письмо с пометкой «Лично в руки». Почерк показался мне знакомым.






Дорогая Роуз, — прочитала я. — Я пишу это письмо, потому что в долгу перед тобой и хочу извиниться. Я знаю, что ты этого не заслуживаешь, но в последнее время в моей жизни было слишком много неприятностей, и, когда я увидела письмо Рики вчера утром, это переполнило чашу. Мне уже намекали, что неплохо бы продать письмо Электры, но это электронное послание заставило меня перейти к действиям. Я искренне надеюсь, что тебе это не повредит и что однажды ты сможешь меня простить.





Так, подумала я. Так, так, так. Я выглянула в окно, чувствуя себя полной дурой. Мне даже на минуту в голову не пришло, что кротом могла оказаться самоотверженная, надежная, стоически переносящая неприятности Серена. Мягко стелет, да жестко спать. Я представила, какие пословицы припомнила она себе в утешение, когда готовилась отнести письмо в редакцию «Дейли ньюс». «Куй железо, пока горячо», а может, «Синица в руках лучше, чем журавль в небе?» «Не сомневайся — и не проиграешь»?

К письму прилагалось официальное заявление об увольнении, которое я отправила внутренней почтой в отдел кадров. Несколько минут я смотрела в окно, на реку: я была сражена наповал, но, как ни странно, ощущала спокойствие. Наивная Серена — подумала, что «мне это не повредит». Она одним махом уничтожила мою карьеру. Обрушилась на меня, как вулкан Везувий на Помпеи, и теперь моя профессиональная репутация обратилась в руины. Я потеряю колонку, программу на радио, и никто никогда не наймет меня в качестве штатного психолога. Я подумала, как резко упадут мои доходы — это непременно произойдет, — и сердце сжалось. Придется продать дом на Хоуп-стрит и купить квартиру. Я поняла, что Тео в этом случае переедет, и ощутила резкий укол боли. Надо же, как привыкаешь к людям, — наверное, мне уже казалось естественным, что мы живем вместе. Я вспомнила аромат свежеиспеченного хлеба и, подняв голову, взглянула в окно на небо. Посреди ярко-голубого пространства по непонятной причине сиял призрачный полумесяц. Тео смог бы объяснить почему.

Стол Серены был на удивление чист — она явно планировала свой побег. Открыла ящики стола — там было пусто. И вспомнила, как она прибиралась в ящиках, как нервничала, когда я застала ее за разговором по телефону вчера утром, и как ушла из офиса в обед. Наверное, тогда она и увидела второе электронное письмо Рики и наконец решилась пойти в редакцию «Ньюс». А как печально она попрощалась со мной накануне — она же знала, что мы больше никогда не увидимся. «Заботься о себе, Роуз», — произнесла она со странной, слегка виноватой улыбочкой. Теперь я понимаю, почему она так себя вела. Я открыла ящик для карандашей и увидела два комплекта ключей. Один, очевидно, от ящиков ее стола. Я опробовала второй на своих ящиках — ключи подошли. Значит, у нее был запасной комплект ключей от моего стола, а я и не знала. Наверное, эти ключи принадлежали Эдит Смагг. Должно быть, Серена открыла ящик, когда я пошла в кафетерий. Я-то думала, она спешила домой, но, очевидно, она притаилась где-то в офисе и ждала, пока я отлучусь.

Я перечитала статью в «Дейли ньюс». Электра ничего не отрицала, и Кики Кокаин на вопросы журналистов ответила «без комментариев», но таким тоном, что было ясно — все это правда. Без сомнений. Электра обратилась ко мне за советом в трудную минуту, и ее гнусно подставили. Мне нужно написать ей и извиниться.

— Роуз! Звонили из «Семафора» — хотели, чтобы ты прокомментировала ситуацию, — крикнула Линда, когда я прошла мимо нее, направляясь в кабинет Рики. — И из «Дейли планет» и «Санди стар». На Радио-пять хотят взять у тебя интервью.

— Я ни с кем не буду разговаривать, — ответила я. — Они извратят мои слова и сделают только хуже.

Я резко постучала в дверь Рики.

— Крот — это Серена, — сказала я, когда он поднял глаза. — Она мне письмо прислала.

— Сучка! Она уволена!

— Она уже подала заявление. Надо было прибавить ей зарплату. Она сделала это из-за денег: ее муж только что потерял работу. Она проработала здесь пятнадцать лет и даже после этого не чувствовала, что ее ценят. Более того, когда она увидела твое электронное письмо, в котором ты назвал ее «неудачницей», она поняла, что всем на нее наплевать. Ты заставил ее почувствовать себя ничтожеством, Рики, и вот последствия, получай.

— Дай мне письмо, — скомандовал он, протягивая толстую руку. — Давай! — рявкнул он.

— Зачем?

— Я отсужу у нее последние крохи, вот зачем. В контракте есть пункт о неразглашении служебной конфиденциальной информации — я отберу у нее эти восемьдесят штук. Заведем гражданское дело и заставим оплатить все судебные издержки. Роуз, что ты делаешь? Отдай мне письмо — это вещественное доказательство!

Но я уже повернулась к измельчителю бумаг в углу его кабинета и опустила в него письмо Серены.

— Ты зачем это сделала, черт возьми? — Рики с ужасом наблюдал, как из машины вылезают полоски бумаги.

— Это письмо предназначалось мне. Это моя частная собственность, Рики, и я могу сделать с ней все, что пожелаю.

— Но неужели тебе не хочется уничтожить эту суку?

— Нет. Ведь то, что произошло, — моя вина. Я позволила ей завладеть письмом и не стерла твое электронное послание вовремя — очевидно, она увидела его на мониторе. Поэтому именно я должна разгребать все это дерьмо, а не она. По-моему, контракт истекает десятого марта, — значит, у тебя есть еще две недели, чтобы подыскать мне замену.

Вернувшись к столу, я с горечью подумала об Эндрю. Если бы он не уволил Роба, Серена бы в жизни не сделала то, что сделала. Она поступила так, потому что была в отчаянии, польстилась на денежную компенсацию — и теперь разбогатела на восемьдесят тысяч. Разом покончила и с протекающей крышей, и со старым пальто. И с необходимостью помогать мне. Вот дерьмо! Две недели в одиночестве станут настоящим кошмаром.

— Может, найти тебе временную помощницу? — спросила Линда.

— Нет, разве можно будет ей доверять? Хотя странно слышать такое от меня, — горько проговорила я, — но помощниц нужно слишком долго обучать и проверять на надежность. Сама я лучше справлюсь.

— О'кей, — вздохнула она. — Если передумаешь, дай мне знать.

К обеду я поняла, как трудно решить тридцать проблем в день без посторонней помощи. В два часа позвонила Беверли, чтобы поддержать меня, но мне не хотелось разговаривать.

— Но я хочу сказать тебе кое-что, — добавила она.

— Извини, Бев, у меня сейчас нет времени болтать. Скопилась куча писем, беспрерывно звонит телефон, к тому же я в ужасе, что потеряю работу.

Повесив трубку, я подумала: ведь все люди, которых я знаю, прочитают вранье обо мне в газете. В том числе и Эд, и Мари-Клер Грей, и эта уродина Ситронелла Прэтт. Она будет прыгать от радости — она всегда метила на мое место. В пять Бев опять позвонила — сказала, что прекрасно провела день, но ей все же необходимо кое-что со мной обсудить.

— Неужели это так срочно? — спросила я, доставая из ящика брошюрки «Переходный возраст», «Психическое здоровье» и «Ревность». — У меня тут полный завал. Это может подождать?

— Ну, не так уж это и срочно. Пока. Но, возможно, вскоре я не смогу ждать — поэтому скажи, когда ты найдешь время поговорить.

— О'кей, обязательно поговорим, но не сейчас.

Положив трубку, я наблюдала, как мои коллеги уходят домой, и только тогда до меня окончательно дошло, что же случилось. Я поняла, как мне будет их не хватать, как я буду скучать по работе, которую обожаю. Мне будет не хватать шума и болтовни из информационного отдела и даже ежедневных перепалок с помощниками редактора. За окном сгущались сумерки, и я опять вспомнила про письмо Серены. Что-то вдруг показалось мне странным — до этого я была вне себя и не задумалась об этом. Серена писала, будто ей «намекали», что неплохо бы продать письмо Электры. Намекали? Но кто? И зачем?




Глава 14







Дорогая мисс Костелло. Ваше последнее письмо несказанно возмутило меня, особенно нелепое предположение, что я якобы звонил вам домой. Категорически отрицаю, что когда-либо делал это, и у меня вообще нет вашего домашнего телефона. Неудивительно, что ваша карьера находится под серьезной угрозой, раз вы способны на столь нелепое заблуждение. Может, вам обратиться к психологу? С отвращением, Колин Твиск.

Р. S. Только прошу, не показывайте это письмо редакции «Дейли ньюс».





— Козел! — огрызнулась я и выбросила письмо в мусор. И он вконец заврался. Я знала, что это он. Кто еще будет доставать меня звонками? Он страдал одержимостью шесть месяцев. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и выбросила его из головы. По крайней мере, одной проблемой меньше.

Я в ужасе уставилась на переполненный ящик для входящей корреспонденции — без помощи Серены мне понадобится целая вечность, чтобы разобрать письма. Новые письма нужно датировать, старые подшивать в папки, следить, чтобы не кончились брошюрки. Постоянно звонит телефон, жужжит факс, и куча документов ждет уничтожения.

Не говоря уж о том, что нужно отвечать на письма. Если бы не мои друзья, я бы давно с ума сошла.

— Хотела узнать, как у тебя дела, — заботливо сказала Беа сегодня утром.

— Нормально, — солгала я. — А как у тебя дела в офисе? — спросила я, меняя тему.

— Слава богу, все налаживается. Беверли опять придет сегодня утром. Я сказала, что у меня важный бизнес-ланч, но на самом деле встречаюсь с Генри. Она согласилась поработать еще денек. Ты, кстати, видела газеты?

— Конечно, видела, — простонала я.

— Тебе не кажется, что есть новости и поважнее? — презрительно фыркнув, спросила она.

Историю Электры перемусоливали снова и снова. Серьезные газеты, которые считают газетных психологов неквалифицированными балаболками, от которых больше вреда, чем пользы, утверждали, что Электра сама виновата, наивно доверившись такой, как я. Таблоиды продолжали пировать на ее костях. В газетах появились фотографии детей Электры и эротические снимки ее бэк-вокалистки Кики Кокаин. И фото бойфренда Кики с мрачной физиономией. Косточки перемывались до отвращения, до бесконечности — меня уже от всего этого мутило. И, если до скандала мне приходилось задерживаться на работе допоздна, то теперь я была в совершеннейшем отчаянии. Приходила домой в десять и отключалась перед стареньким переносным телевизором — жалкая замена украденного, — чуть ли не впадая в кому от усталости.

— Что ты смотришь? — спросил Тео вчера, плюхнувшись рядом со мной на диван.

— Ничего я не смотрю, — ответила я. — Слишком устала. Какие-то картинки мелькают перед глазами, и все.

Тео снял ботинки и положил голые ступни на подставку для ног рядом с моими ногами. У него были изящные, сильные мускулистые ступни с красивыми, не шишковатыми, прямыми пальцами.

— У тебя красивые ноги, — вдруг сказал он.

— Спасибо. — Я покосилась на него. — Надеюсь, красота ног компенсирует волосы «мелким бесом»?

— Ты что, обиделась, когда я так сказал?

— Вообще-то да. — Он покраснел. — Но я уже привыкла к твоей йоркширской наглости.

— Извини. Наверное, я просто немного тебя боялся.

— Понятно. А сейчас?

Он взглянул на меня.

— Нет, — ответил он. — Сейчас не боюсь. — Я переключила на ночной выпуск новостей. — Мне нравится черно-белый телевизор, — добавил Тео через минуту. — Напоминает о студенческих днях.

— Придется привыкать, — огорченно произнесла я. — После того, что произошло на этой неделе, я еще не скоро смогу купить новый. — Я вдруг представила, что становлюсь похожей на Серену: протечки в крыше, дыры на рукавах и выражение нервного стоицизма на лице.

— Не падай духом, — утешил меня Тео. — Я уверен, ты найдешь новую работу. — На минутку он накрыл мою ладонь своей, но потом быстро убрал руку.

— Да, — вздохнула я. — Может, и найду. Но это уже будет не такая интересная работа, и платить мне наверняка будут меньше. Я и так в долгах, так что придется продать этот дом и купить квартиру.

— Правда? — На его лице промелькнуло сожаление.

— Да. Мне будет не по карману такой большой дом.

— Что ж, поживем — увидим, — сказал он.

Я улыбнулась: он говорил «мы», будто мы были друзьями или братом и сестрой.

— Да, — кивнула я. — Поживем — увидим.

Я измученно уставилась на экран. Мысли путались, глаза слипались, и я начала клевать носом.

— Эй. — Тео мягко подтолкнул меня локтем в бок. — Эй. Просыпайся.

— Что?

— Телефон звонит.

— О. — Я поплелась в прихожую и устало сняла трубку. — Алло, — проговорила я. — Алло? — Сон вдруг как рукой сняло. Я снова услышала намеренно громкие тяжелые вздохи — явно мужской, медленный хрип. Я работала двенадцать часов без перерыва. Я была на пределе. Все, с меня хватит. Мне плевать, что подумают в телефонной компании. — Пошел в ЗАДНИЦУ! — заорала я и бросила трубку. Набрала 1471 — номер не определился.

— Кого это ты послала? — спросил Тео, когда я вернулась в гостиную, кипя от злости.

— Телефонного маньяка Колина Твиска.

— Колина Твиска?

— Да, Колина Твиска, — повторила я. На экране Джереми Паксман кривил рот, разговаривая с каким-то министром. — Я ему недавно написала и сказала, что знаю, что это он названивает мне домой, а он прислал ответ и все отрицает. Сказал, что даже не знает номер моего телефона. Но очевидно, он врет, раз уж опять принялся за свое.

— Но я знаю Колина Твиска, — сказал Тео.

Я перевела взгляд с лошадиного профиля Паксмана на мальчишеское лицо Тео.

— Что?

— Я знаю Колина Твиска. — Я вытаращила глаза и открыла от изумления рот. — Он работает в «Компьюфорс». Системным аналитиком. Чудак, конечно, но я бы не подумал, что он может причинить кому-то вред. Ты уверена, что это он тебе звонит?

— Да.

— Но почему?

— Потому что когда-то, еще давно, я написала ему утешительное письмо — он жаловался, что у него нет подружки. И почему-то он воспринял его как знак к действию! Все время писал мне и говорил, что я такая замечательная и особенная, а на День святого Валентина послал мне этот дурацкий дождь из конфетти.

— Правда?

— Да, такие маленькие бумажные кусочки, и на них послание — «Навечно вдвоем». Их были тысячи, они залезли во все щели. Мне хотелось его убить!

— Как странно.

— А потом он начал намекать, что не прочь встретиться, и — а! ну конечно! — вот откуда у него мой номер! — воскликнула я. — От тебя. Он знает, что ты живешь со мной, потому что ты, наверное, рассказал об этом коллегам и сообщил мой номер в отдел кадров на всякий случай. И Колин нашел его по внутренним спискам.

Тео покачал головой.

— Извини, Роуз. Ты дважды промахнулась. Для начала, я никому о тебе на работе не рассказывал.

— Нет?

— Нет.

— Что, никогда? — Я почему-то была разочарована.

— Я не распространяюсь о своей личной жизни. Сижу тихонько за столом и притворяюсь, будто свожу баланс, а на самом деле размышляю над теорией Большого Взрыва. И твой домашний номер я никому не давал. У них есть только мой мобильный.

— Понятно.

— По-моему, это не он, — рассудительно произнес Тео. — Ведь, если подумать, у него сейчас появилась девушка, Пенелопа Бойнк. Она заходила на прошлой неделе, и он с гордостью представил ее всем нам. Кажется, они встретились на каком-то тренинге. У нее с детства проблемы с самооценкой из-за нелепого имени. Нет, я сильно сомневаюсь, что это Колин, — уверенно заявил он. — Он слишком доволен жизнью.

— О. Тогда кто это?

— Понятия не имею. Почему бы тебе не добавить его в черный список и покончить с этим?

— Но ведь для этого нужно знать номер, об этом ты не подумал?

— Не знаю. Позвони в телефонную компанию и спроси. И он никогда с тобой не разговаривает?

— Никогда. Только тяжело дышит в трубку. Больной придурок.

— Тогда смени номер телефона.

— Ну уж нет. Иначе он подумает, что выиграл. Мне и так в прошлом году пришлось три раза менять номер из-за всех этих переездов, и я не собираюсь делать это в четвертый раз. — На экране появились титры. Я с усилием поднялась с кровати и подавила зевок. — Я умираю от усталости.

— Я тоже. Давай спать. — Тео выключил свет, проверил дверь черного хода и повесил цепочку на входную дверь. Мы вместе поднимались наверх. Было забавно слышать скрип ступеней под нашими ногами. Но я была слишком измучена, чтобы стесняться этой внезапной интимности, напротив, мне это показалось очень милым и приятным. Я вдруг представила, как мы лежим вдвоем в кровати — ничего эротического, разумеется, — и читаем каждый свою книгу. Он — Стивена Хокинга, а я — Рут Рэнделл. Обожаю детективы. Чем запутанней сюжет, тем лучше. Я обычно всегда догадываюсь, кто убийца, потому что, как я уже говорила, умею читать между строк.

— Спокойной ночи, Роуз, — мягко проговорил Тео.

Я задержалась у двери в спальню.

— Спокойной ночи. Кстати, как у Бев сегодня дела? — спросила я. — Я совсем замоталась и не перезвонила ей.

— Я разговаривал с ней утром, у нее вроде было плохое настроение. Она сказала, что с большей охотой помогла бы тебе.

— Правда? — спросила я, поворачивая ручку двери.

— Да.

— Хотела бы я взять ее в помощницы, — устало проговорила я. — Мне бы помощь не помешала. Вообще-то… ой! А ведь это отличная мысль! — И вдруг, в приливе радости и облегчения, я сделала кое-что мне несвойственное. Шагнула вперед и поцеловала его в щеку. Не смогла удержаться. — Ты гений, Тео! Спокойной ночи.




— Я бы с удовольствием помогла, — сказала Бев на следующее утро. — Но что скажет твое начальство?

— Я только что поговорила с Линдой, а что подумает Рики, меня нисколько не волнует. Я завалена работой, но до тех пор, пока люди пишут мне, обращаются ко мне лично, я обязана им отвечать. Тем более что из-за этой истории с Электрой мне приходит все больше и больше писем.

— Тогда договорились, — сказала Беверли. — Я выезжаю. Бюро подбора временного персонала с Хоуп-стрит, — засмеялась она.

— Видела вчера Беа? Как она? — спросила я.

— О… нормально, — безразлично ответила Бев, хотя я заметила некоторую напряженность в ее голосе. Наверное, Беа нечаянно ее обидела. Но я не стала выяснять.

— В каком она была настроении, когда вернулась после обеда с Генри?

— Ну… по-моему, она была очень довольна.

— Правда? А когда Генри за ней заехал, как он выглядел?

— Ну… он тоже был доволен. Улыбался во весь рот.

— Интересно. Может, у них все-таки что-нибудь получится?




К обеду я поняла, что ничего у них не получится.

— Я струсил, — сказал Генри. Он звонил по мобильному из магазина нижнего белья, где покупал себе корсет. — Хотел признаться во всем, но она без умолку твердила о вечеринке, о том, как злится на сестру за то, что та уехала кататься на лыжах с новым бойфрендом, о том, как он невыносим и как ей помогла Беверли…

— Значит, у тебя просто не было подходящего момента.

— Нет. И она ждет меня на вечеринке, не могу же я не прийти. Нет, это не для моей жены, это для мамы, — объяснил он, обращаясь к продавщице. — Да, вы не ошиблись — для мамы. Она обожает отделку из перьев марабу.

— Значит, придется тебе придумать, как поделикатнее ей признаться, — сказала я. — Если ты с ней не порвешь, она будет надеяться, и надежда ее убьет.

— Понимаю. Да, да, она очень молода — в душе. В мае ей будет шестьдесят восемь. Ты права, Роуз, я так и сделаю. Если Джоан Коллинз можно, почему бы и нет?

— Мы с Генри чудесно пообедали, — весело сообщила мне Беа несколькими минутами позже. — Все прошло замечательно. Сначала он вроде был немножко напряжен, но вскоре мы уже вовсю болтали. Он собирается на вечеринку, а это хороший знак, как ты думаешь?

— Ммм, да, — сказала я. — Это хороший знак.

— Тебе ведь правда кажется, что я ему нравлюсь? — обеспокоенно спросила она. — Может, он тебе что-нибудь говорил?

— О нет, мы вообще об этом не говорили. Но я уверена, ты ему… нравишься. Слушай, Беа, я не могу разговаривать. Бев приедет с минуты на минуту. Теперь, когда она тебе больше не нужна, она будет помогать мне пару дней.

— И тебе тоже! Она просто прелесть. Мне она очень понравилась, — тепло добавила Беа, — и Тревор просто чудо. И Генри от него без ума — хорошо, когда мужчина любит животных, правда?

Я вспомнила Рики.

— Хмм. Зависит от ситуации.

— Ладно, Роуз, мне тоже пора. Увидимся на вечеринке.

Через десять минут Беверли уже расположилась за столом Серены, и Тревор рядом с ней. Я показала ей, что к чему.

— Вот журнал регистрации писем и ключи от шкафчик а с картотекой. А в этой папке — различные брошюрки, которые я рассылаю вместе с письмами. Вот адресная книга — наша библия — с телефонами групп поддержки. Работа несложная, — добавила я, — но требует внимания. И, надеюсь, тебя не раздражает шум.

— Раздражает? — изумленно воскликнула она. — Да я в восторге от шума! — Она огляделась: комната была похожа на муравейник. — Мне так нравится! — Она покачала головой, не в силах поверить своему счастью. — Я в офисе, Роуз. Тут полно людей — это же здорово!

И я с сожалением подумала: да, здесь действительно здорово. И мне очень будет не хватать этого шума. Меня захлестнула волна паники и уныния, но я вернулась к работе.

Через час Беверли уже была как рыба в воде, и работы стало наполовину меньше. Мне даже не пришлось подходить к телефону — с тайным сознанием превосходства я слушала, как она экспромтом отвечает на звонки. На Треворе был красный комбинезончик с эмблемой «Лапы помощи». Он спокойно лежал рядом с инвалидной коляской и с довольным видом покусывал голову игрушечной гориллы. Эта игрушка явно помогала ему справляться со стрессом.

— Какой милый кармашек у него на комбинезоне, — сказала я. — Раньше я его не замечала.

— Да, в нем удобно хранить вещи. Кажется, у Тревора появился хороший материал для колонки на следующей неделе, — добавила она. То и дело подходил кто-нибудь из сотрудников и гладил его за ухом. — Ладно, вернемся к работе. — Беверли просмотрела все новые письма: ее лицо выражало искренний интерес и сопереживание. — Невероятно, — вздохнула она.

— Что у нас сегодня?

— Болезнь Альтсгеймера, недержание, контрацепция, депрессия, пропавшие родственники, клептомания и стресс.

— О'кей, тогда мне лучше приняться за ответы.

— И одна женщина с ТП.

— Это еще что?

— О, извини, — травма позвоночника. Ее сбила машина, водитель скрылся, нижняя часть тела осталась парализованной. Ей двадцать девять лет, она в депрессии, от нее ушел парень, и она подумывает о самоубийстве. Боже, — вздохнула Беверли, покачав головой. — Я понимаю ее как никто другой.

— Тогда ты ей и ответь, — сказала я.

— Что?

— Напиши ей ответ.

— Ты серьезно?

— Да. Я подпишу письмо — ведь она писала мне, — но ты можешь набросать черновик.

— Но я же не психолог, Роуз.

— Нет, но мне никогда не понять ее так хорошо, как тебе.

Беверли улыбнулась.

— Ну… ладно. Если ты уверена, я готова попробовать. — Она взяла блокнот и начала писать.

Какое-то время мы работали в дружелюбном молчании, и тут я вдруг вспомнила. Голова у меня была забита другим, и я только сейчас вспомнила.

— Беверли, на днях ты сказала, что хочешь о чем-то со мной поговорить.

— О. Да-а-а… — Она поерзала в кресле, и шея у нее покраснела. — Да, точно. Ну, знаешь, может, это и не важно, поэтому я и не была уверена, стоит ли вообще тебе говорить…

— О чем?

— О том, что… Ну, понимаешь… Ситуация довольно неловкая, то есть в принципе все может обернуться нормально, но…

Черт возьми, что она несет?

— Это тебя касается? — спросила я.

Она отрицательно покачала головой.

— Меня?

— Вроде того. Ну, в общем да. Тебя это касается. Точнее, это касается Эда…




— Чем она только думала? — спросила я Беа через пять минут. — У Беллы точно с головой не в порядке. — Я понизила голос — не хотелось, чтобы весь офис меня слышал. — Уехать кататься на горных лыжах за десять дней до открытия офиса это одно, но пригласить моего бывшего мужа на эту чертову вечеринку — совсем другое.

— Боже, — ахнула Беа. — Она все-таки это сделала?

— Да. Бев только что мне сказала. Она проверяла приглашения по списку Беллы и вдруг увидела его имя: «Эд Райт». Она чуть с ума не сошла, сомневалась, говорить мне или нет, потому что знала, что я приду в ярость. Но потом решила, что я должна знать.

— И он согласился?

— Судя по всему, нет. Поэтому Бев и сомневалась, следует ли мне говорить.

— Маловероятно, что он появится…

— Надеюсь, ты права, потому что, если он будет там, меня не ждите.

— Но как так можно — ты же наша самая близкая подруга! Уверена, он откажется, — проговорила она.

— Откажется, потому что вы должны отменить приглашение.

— Роуз, я так не могу — это невежливо.

— Знаю. Но у вас нет выбора — или я, или он. Вот его номер; даю вам три дня. Я не хочу его видеть, Беа, и прежде всего потому, что он притащится с ней.

— Роуз, мне очень жаль, — сказала Беа. — Но Белла вернется только завтра, а это она его пригласила — пусть она ему и откажет.

Я злилась на Беллу целый день.

— Как она могла так поступить со мной? — в двадцатый раз спросила я Беверли, когда мы ехали в Кэмбервелл на такси. — Не понимаю.

— Я знаю, почему она это сделала, — тихо произнесла Бев.

— Правда?

— Потому что она потеряла голову и здравый смысл от счастья и хочет, чтобы все остальные тоже были счастливы. Полная невосприимчивость, как у наркоманов, — глубокомысленно пояснила она. — Блаженство ослепляет, и они не видят чужой боли.

Я взглянула на Беверли и вдруг поняла, что она права. И в то же мгновение осознала, как она проницательна и как тонко чувствует человеческую душу.

— Поэтому я и колебалась, говорить тебе или нет, — продолжала она. — Не хотела, чтобы вы с Беллой поссорились, и не знала, примет ли Эд приглашение. Если бы он прислал отказ, я бы даже не заикнулась, но он не ответил на приглашение. И если он все-таки придет, а тебя никто не предупредит, то… — Она помолчала. — Я же помню, как ты отреагировала на его появление на балу, — деликатно добавила она.

Я поежилась.

— Напилась как сапожник. Что ж, я рада, что ты меня предупредила, — сказала я, когда мы повернули на Хоуп-стрит. — Если бы не ты, меня бы опять ждал сюрприз. Зайдешь на минутку? — предложила я.

— Нет, спасибо, — сказала она. Таксист выпустил пандус. — Нужно собираться — у меня свидание.

— С Тео? — с притворным равнодушием спросила я, хотя сердце мое сжалось.

— Нет. С Хэмишем. Приятный парень. Мы были знакомы пять лет назад, а на Новый год я снова его встретила. Он приехал из Эдинбурга на неделю, на репетицию, — он дирижер. Мы идем в ресторан.

Так, может, Тревор оказался прав и вовсе не Тео, а этот самый Хэмиш нравился Беверли? Может, она ему послала валентинку? Я приободрилась, потому что, как я уже говорила, я успела привыкнуть к Тео.

Открыв входную дверь, я услышала грохот кастрюль. Тео возился на кухне.

— Что-то ты рано сегодня, — заметил он, разыскивая что-то в шкафу под раковиной.

— Это из-за Беверли, она отличная помощница. Даже помогла мне написать несколько ответов — я сэкономила кучу времени, и советы она дает потрясающие.

— Да, — с чувством проговорил он. — Она прекрасно разбирается в людях. И мне она тоже помогла советом, — бросил он через плечо.

— Неужели? — Мне не хотелось спрашивать, что это был за совет. Наверное, насчет развода.

— А Тревор как помогал? — спросил Тео, достав несколько сковородок. — Конверты облизывал?

— В этом нет необходимости, они самозаклеивающиеся.

— Нашел! — торжествующе прокричал он и достал китайский вок. — Я знал, что где-то его видел. Ну надо же! — Он внимательно рассмотрел сковороду. — Он совсем новенький. Не думаю, что в этом воке хоть раз что-то жарили.

— По крайней мере, я не жарила точно.

— Что ж, сегодня мы его опробуем.

— Ждешь кого-то в гости?

Кухонный стол был накрыт на двоих. Подставки под тарелки, свечи, льняные салфетки.

— Да, — ответил он. — Жду.

— Кого же? — с деланным безразличием спросила я. — Хотя меня это не касается.

— Нет, касается. Я жду тебя. У нас на ужин зеленое карри с цыпленком по-тайски. И кстати, готовить будешь ты.

— Что? Но я умею только смотреть, как другие готовят, Тео, ты же знаешь.

Он кинул мне фартук.

— Надевай.

Через пять минут я уже терла шишковатый корень имбиря и толстые твердые стебли лемонграсса. От него исходил такой пряный аромат, что у меня заныло под ложечкой.

— Супер, — сказал Тео, проверив, как я справляюсь. — Теперь раздави чеснок.

— Похоже на кулинарное шоу, — проговорила я, быстро отхлебнув белого вина.

— Теперь измельчи кориандр, — командовал он, наливая в сковороду масло. При этом он напевал: «На небе тысячи звезд, и я не знаю, ясно сегодня или облачно, ведь я готовлю для тебя, дорогая…» Я улыбнулась. У него был очень приятный голос. Потом он спел «Не плачь по мне, Аргентина».

Нарезая кубиками куриные грудки, он мурлыкал себе под нос «Люби меня нежно…» У него явно было чудесное настроение. Рис уже кипел, масло разбрызгивалось и шипело, и тут Тео вручил мне деревянную ложку.

— Итак, обжаривай чеснок, постоянно помешивая, сорок секунд, потом добавь лемонграсс и имбирь. Теперь вмешивай пасту карри. Быстрей!

— Хорошо, хорошо, ну ты и раскомандовался. Сколько?

— Пару столовых ложек. Вот так — не переборщи и продолжай помешивать. У тебя пригорает, растяпа. Так, теперь мясо. — Он бросил в сковородку кубики прозрачно-розового мяса, которое стало белым, попав в кипящее масло. — Все время помешивай, — повторил Тео. — Теперь влей кокосовое молоко. — Я влила кремообразную жидкость ровным ручейком — молоко было вязким и тягучим, как масло. — Теперь куриный бульон.

Я подняла глаза: очки у него запотели. Он снял их, протер и близоруко мне улыбнулся. И я заметила, какие красивые у него глаза, какие голубые.

— Все, — сказал он, надевая очки и заглядывая в сковородку. — Готово.

— Правда? Совсем недолго. Я-то думала, готовить карри — долгое, нудное и трудоемкое занятие.

— Только не карри по-тайски, — ответил он. — Это в индийском карри используется множество специй, но для тайского нужно лишь две-три свежих пряности. Так что теперь пусть готовится минут восемь на медленном огне, а в самом конце добавим крупно нарезанные грибы. — Тео снял рис с плиты и показал мне, как его промыть, потом поставил обратно на огонь. — Когда рис разварится, карри как раз будет готово.

— Пахнет чудесно, — сказала я. — Я умираю с голода.

Тео выключил верхний свет и зажег свечи.

— Рад слышать.

Через пять минут он выкладывал кремообразную смесь на горку ароматного рассыпчатого риса. Я поднесла вилку ко рту и закрыла глаза.

— Ничего вкуснее я в жизни не пробовала, — ахнула я.

— Это даже вкуснее быстросупа и пиццы навынос?

— Угу. Божественно. Невероятный вкус.

— Раньше я все время готовил карри для жены.

— Ей, наверное, этого так не хватает, — сказала я.

— Возможно. Сегодня она звонила, говорит, что хочет начать бракоразводную процедуру. — Я посмотрела на него. — У нее есть другой, как я и думал. И ей кажется, это серьезно.

— Мне очень жаль, Тео. Это тяжело. Но ты вроде не расстраиваешься.

— Храбрюсь, как перед казнью. — Он глубоко вздохнул. — Мне тяжело, но все к лучшему. Мы с Фионой пробыли в чистилище семь месяцев, и пора покончить с этим.

— Мне очень жаль, — беспомощно повторила я.

— Ничего страшного. Я думал, что будет намного хуже. К тому же я получу свою долю после продажи дома — Фиона так решила. Мы жили вместе пять лет, так что это неплохие деньги. На приличную квартиру точно уж хватит.

— О, — произнесла я. Сердце вдруг закололо. — Ну, это же… здорово. Тем более что мне все равно придется продать этот дом. Может, скоро я буду снимать у тебя комнату!

— Это было бы мило. Но тебе придется следовать моим правилам.

Я расхохоталась.

— И что же это за правила?

— Во-первых, я не разрешу тебе убираться.

— Угу.

— И ты должна будешь нормально питаться. Пожалуй, все.

— С тобой будет легко ужиться.

— Наверное.

— Я рада, что ты не переживаешь из-за Фионы, — сказала я.

— Странно, но теперь, когда она подала на развод, я не переживаю. Долгие месяцы я был в таком расстройстве, что едва соображал, но теперь мне кажется, что я справлюсь. Я обнаружил, что в этой жизни есть много всего интересного, Роуз, — мягко проговорил он.

У меня в животе вдруг запорхали бабочки.

— Да, — ответила я. — Ты прав. — Я опустила глаза в тарелку. Она была пуста.

— Может, добавки? — спросил он.

Добавки?

— Что? О. Да, конечно.

Протянув тарелку, я рассказала Тео, что Белла пригласила Эда на вечеринку в честь открытия дизайн-бюро. Он пришел в ужас.

— Это кошмар, — сказала я, глядя на приглашение с позолоченными краями с пометкой «Роуз и Тео». Открытка висела на доске для заметок. — Белла должна отменить приглашение. Я чуть с ума не сошла.

— Нам будет неприятно видеть его там, — честно признался Тео.

— Да уж, — согласилась я. — Нам будет неприятно.

Он заметил мое изумленное выражение.

— Ну, это тебя расстроит.

— Ты прав. Не то слово.

— Как дела на работе? — спросил он, вернувшись за стол.

— С помощью Бев все ничего. Но следующая неделя последняя. — Сердце мое перевернулось. Передо мной разверзлась пропасть. — Контракт кончается десятого. Редактор уже ищет мне замену, — продолжала я. — Только подумаю об этом — и становится плохо. Я так много вложила в эту работу, Тео. Это вся моя жизнь. Смысл моего существования.

— Да, — задумчиво произнес он. — Я знаю.

— И то, что Серена предала меня, — просто ужасно, особенно учитывая, что я пыталась добиться для нее прибавки к зарплате. Но знаешь, что странно… — Я рассказала ему, что Серена в записке упомянула, будто кто-то подсказал ей идею с письмом Электры.

— Кто же это был, как ты думаешь?

Я покачала головой.

— Понятия не имею. В любом случае все это очень подозрительно. Думаю, это был кто-то, кто желал увидеть, как пресса рвет Электру на кусочки.

— Да, письмо подпортило ей репутацию. Лесбийские проделки стареющей рок-звезды. Может, это парень той бэк-вокалистки? — предположил Тео. — Любовник захотел отомстить, вот и все. Или — мне эта идея не по душе — кто-то, у кого на тебя зуб. — Я взглянула на него. Сердце сжалось, но я понимала, что, возможно, он прав. — Тебе же досталось не меньше, чем самой Электре.

— Да, — с горечью проговорила я. — Это точно. — Но кто хотел причинить мне вред и зачем? И что связывает этого человека с Электрой? Я сделала еще один глоток вина. Я слишком устала, чтобы разгадывать загадки. Моя тарелка снова была пуста. Я протянула ее Тео.

— Что, еще добавки? — рассмеялся Тео.

— Да, пожалуйста. Разве еще что-нибудь осталось?

Он заглянул в сковородку.

— Совсем чуть-чуть. В следующий раз нам придется приготовить двойную порцию.

Нам. Нам придется приготовить. Тео выложил остатки карри мне на тарелку. Я улыбнулась, и, улыбнувшись в ответ, он пристально посмотрел мне в глаза. И в этот момент мне стало абсолютно все равно, придет Эд на вечеринку к двойняшкам или нет.




Глава 15


Тем не менее на следующее утро мое негодование разгорелось с новой силой, еще пуще, чем вчера.

— Как ты могла? — накинулась я на Беллу, позвонив ей в десять часов.

— Извини, Роуз, — захныкала она. — Я была так счастлива и не соображала, что делаю. Мне хотелось, чтобы все пришли на вечеринку — весь мир, вся планета. Понимаешь, я случайно наткнулась на имя Эда в записной книжке и, повинуясь импульсу, пригласила и его тоже. Но я же ее не приглашала, — честно призналась она.

— Ты настоящий друг, Белла, спасибо большое!

— Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, Роуз?

— Позвони ему и скажи, что приглашение отменяется.

— Боже, как неудобно, — ахнула она.

— Плевать я хотела. Или ты это сделаешь, или не жди меня на вечеринке.

— О'кей, — вздохнула она. — Господи, что же все так на меня обозлились? Кроме Эндрю, конечно, — блаженно проговорила она. — Ладно, я сделаю, как ты хочешь, Роуз, не переживай. Прости меня. Увидимся в среду вечером.

В среду вечером я закончила работать в полшестого, успев крупно поругаться с помощниками редактора, которые самым нахальным образом урезали мою колонку, чтобы поместить какую-то дурацкую рекламу.

— Единственное, по чему я скучать не буду, — призналась я Беверли, когда мы пошли в дамский туалет переодеться перед вечеринкой, — бесконечные ссоры с помощниками редактора. Мне уже надоело, что они кромсают письма. Тебе помочь? — спросила я, постучав в соседнюю кабинку.

— Нет. Сама справлюсь. — Бев появилась из кабинки в невероятной красоты кардигане с бархатной отделкой и черной шелковой юбке до щиколоток. Слегка подкрасившись, она несколько раз придирчиво оглядела себя в зеркале. Потом надела висячие жемчужные серьги и убрала волосы в узел, — такой же, как на балу.

— Как я рада, что уговорила тебя пойти. — У выхода нас ждало такси. — Будет весело.

— Может быть. — Она пожала плечами.

— Ты решила вопрос с Эдом? — спросила она, когда мы сели в машину и двинулись в западном направлении.

— Да, Белла ему позвонила.

Мы проезжали мимо Пимлико, и Беверли опять посмотрелась в зеркало.

— Мне идет эта помада? — обеспокоенно спросила она.

Я кивнула.

— А ресницы не слишком накрашены?

— Нет.

— Точно? Не хочу выглядеть вульгарно.

— Точно. Ты выглядишь великолепно, Бев. И Трев тоже.

Она убрала косметичку.

— Забавно, — заметила она, достав маленькую щеточку из кармана комбинезона Тревора и принявшись расчесывать его шерсть. — Когда ты впервые увидела Тревора, ты очень нервничала. Мне показалось, ты не любишь собак.

— В детстве у меня не было собаки, наверное, поэтому. Мама гордилась порядком в доме и говорила, что не вынесет шерсти и грязи повсюду, поэтому у нас не было домашних животных. — Я выглянула в окно.

— Ты была близка с родителями, Роуз?

Я притворилась, будто ее не слышала.

— Но Трев мне нравится.

Проезжая мимо вокзала Виктория, мы услышали бой Биг Бена. Я прикидывала, сколько народу будет на вечеринке.

— Мы выслали триста приглашений, — сказала Бев, еще раз посмотрев в зеркальце. — В том числе нескольким знаменитостям и журналистам. По подсчетам двойняшек, придет примерно половина приглашенных. Надеюсь, не больше, потому что офис маленький. Хорошо, что мы пораньше поехали, — она припудрила нос, — займем лучшие места.

Мы проехали мимо Альберт-холла, повернули налево, к Гайд-парк-гейт, потом по извилистым переулочкам выехали на Сент-Албанс-гроув. Это была чудесная узкая улица словно с почтовой открытки.

— Какие милые магазинчики, — произнесла я, когда мы ехали вниз по улице. — Как в сказочном городе. Какой номер дома?

— Номер два.

Разумеется. Для двойняшек номер два символизирует успех. Им нужно было назвать свою фирму «Двойная игра» или «Двойной успех». Мы проехали мимо шикарного бутика женской обуви — в витрине были выставлены разноцветные туфли — и индийского магазина, торгующего платками. И вот на углу, украшенное серебристыми шариками и развевающимися лентами, показалось дизайн-бюро «Двойняшка»! Вывеска светилась огоньками, и весь фасад, казалось, искрился и сиял в сгущающихся сумерках. Мы заглянули в витрины, наполненные разными прелестными вещицами — бархатными подушками, розовыми кожаными коробочками и блестящими рамочками для фотографий. Когда мы толкнули дверь, над головой зазвонил медный колокольчик. В нос ударил резкий запах свежей краски, смешанный со сладким ароматом шампанского. Кроме нас, здесь было еще человек двенадцать: все болтали, собравшись маленькими группками. Мы с Беверли взяли предложенные нам бокалы шампанского и поздоровались с Беа, у которой был возбужденный и жизнерадостный вид.

— Поздравляем! — проговорили мы. И тут нам навстречу вышла Белла — очень загорелая, с белыми следами от солнечных очков. Несносный Эндрю держал ее под руку. Я вспомнила Серену и все неприятности, которое мне пришлось пережить из-за того, что он уволил Роба. И задалась вопросом, как он сумел убедить Беллу поехать кататься на лыжах, когда Беа больше всего нуждалась в ее помощи?

— Привет, Роуз, — сказал он, протягивая руку. — Я рад, что ты смогла прийти. — Рад, что я смогла прийти! Придурок! — Мне очень жаль, что так получилось… хмм… с твоей работой, — бестактно добавил он. — Мы читали газеты, пока были в отпуске. Между прочим, я очень хорошо знаком с мужем Электры, Джезом. — Ну разумеется. — Вряд ли он был в восторге, когда она закрутила роман с женщиной.

Я одарила его ледяной улыбкой и представила его Бев.

— Беверли недавно помогала Беа, — многозначительно проговорила я. — Когда Беа была очень занята и не могла обойтись без помощницы.

— Правда? — без интереса бросил он.

Белла виновато обняла меня.

— Ты уладила нашу маленькую проблемку? — вполголоса спросила я ее.

— Да. Позвонила Эду на автоответчик домой и на работу, чтобы перестраховаться. Его секретарша сказала, что он вышел на минуту, поэтому он должен был прослушать сообщение.

Я вздохнула с облегчением.

Эндрю и Белла отошли чуть в сторону, чтобы поговорить с другими гостями. Беа болтала с Бев, так что я решила быстренько оглядеться. На первом этаже офиса-магазина были представлены изысканные предметы интерьера, которые близняшки намеревались продать — чайный сервиз в сеточку, стеклянные вазы ручной выдувки, перламутровые блюда, — красота неописуемая. В подвале хранились альбомы с образцами тканей для мебельной обивки, палитра красок с различными эффектами и образчики обоев. Все было отделано безупречно элегантно и с хорошим вкусом. Беа проделала огромную работу. Я поднялась наверх. Гости все прибывали и прибывали, гул голосов становился громче, и колокольчик над дверью весело позвякивал.

— Божественно, не правда ли?

— О, только посмотри на этот чудесный стул со стеганым сиденьем.

— У них огромный выбор Джейн Черчил.

— Современная классика.

— Клостерз? Роскошное местечко.

— Мы только что вернулись из «Валь Дизер».

Я поняла, почему Беверли не хотела приходить: клиенты близнецов были сплошь сливки общества. Ну и что… Я сделала еще глоток шампанского. Какая разница, что они за люди, раз у них денег полным-полно? Я видела, что Беа пару раз нервно покосилась на дверь, болтая с клиентами, и поняла почему. Тут дверь опять открылась с радостной трелью колокольчика, и на пороге появился Тео. Бев засияла.

— Привет, — сказала она. — Наконец-то.

— Почему? Я что, опоздал? — Он посмотрел на часы. — Нет, я точно вовремя.

Но Генри до сих пор не было, и я видела, что Беа начинает волноваться. Она приветствовала вновь прибывших, обсуждала преимущество глазированной плитки перед эффектом губки, но при этом явно отсутствовала.

В шумной толпе я заметила пару смутно знакомых лиц с телевидения. С ними разговаривал Эндрю, с чрезмерным оживлением, — а ведь с Бев он даже двумя словами не перекинулся. Он не удосужился поговорить с ней, потому что для него она была всего лишь женщиной в инвалидной коляске. Она его не интересовала. Какое дерьмо… Беверли восторженно рассказывала что-то Тео, а я поближе присмотрелась к Эндрю. Каждый раз, когда в поле его зрения оказывалась симпатичная девушка, он тайком оглядывал ее с головы до ног и с ног до головы. Он явно отточил свое искусство: интерес выдавало лишь легкое трепетание века. До меня дошло, что у имени Эндрю есть еще одна анаграмма — «Блуждающий»[47 - Andrew — Wander (англ.).]…

— Это же та девушка из утреннего шоу, — прошептала я Бев, глядя, как Эндрю целует в щечку красивую брюнетку.

— Да, — ответила она. — Это Эмили Майнард, новая ведущая на Джи-эм-джи-би.

Даже сквозь гам толпы я могла различить нахальный голосок Эндрю: «Очаровательно выглядишь… да, только что вернулся… Клостерз… да, разумеется, я видел принца Чарлза… о, Уиллс — отличный парень… Да, конечно, я с ним знаком. И с Гарри». Меня чуть не вырвало.

— Тут полно журналистов из глянцевых журналов, — сказала Беверли.

— Где?

— Видишь ту высокую женщину, которая похожа на Наоми Кэмпбелл?

— Да.

— Это Лили Джейго, редактор журнала «Я сама».

— О.

— А рядом с ней — Фейт Смит, ведущая прогноза погоды в «Утренних новостях»!

— Точно. Надо же, какая у тебя память на лица, — заметила я.

— Что мне еще делать в инвалидном кресле, — с горечью ответила она. — Только пялиться на экран.

Беа все еще поглядывала на дверь, и тут вдруг ее лицо озарилось. Как будто она была Марией Магдалиной, а Генри — воскресшим Иисусом. Я практически слышала, как хор ангелов пропел «Аллилуйя», когда она сделала шаг вперед, сияя счастливой улыбкой. У Генри же на лице застыло знакомое выражение — подавленного беспокойства, как будто он изо всех сил пытался казаться спокойным и безмятежным. Беа подбежала к нему, поцеловала и, взяв его под руку, повела в зал. Он вспыхнул, и я в который раз удивилась. Почему она ему не нравилась? Ведь она очень привлекательна, хотя, несомненно, любит покомандовать, но у нее такое доброе сердце… С другой стороны, она сама испугается, когда он начнет примерять ее бальные платья. Нет, подумала я, у них никогда ничего не получится. Рано или поздно Генри придется сказать ей правду, какой бы обидной она ни была. Может, ему попросту нужно было явиться на вечеринку в платье?

— Привет, Роуз! — Генри с извиняющимся видом помахал мне рукой, потом тайком закатил глаза. Он никак не мог вырваться из железных тисков Беа, а она знакомила его со всеми своими друзьями. Она держала его крепко, как Черри Блэр-Тони, как будто боялась, что бедняга убежит.

— Бедный Генри, — прошептала я. Но он сам виноват. — Дурачок ты.

— Хмм, — послышался голос Бев. Я взглянула на них с Тео и вдруг поняла, что уже давно стою с ними рядом и пора пообщаться с гостями. Так что я разговорилась с журналистами из «Санди семафор»: они высказали соболезнования по поводу моего недавнего позора в прессе. Потом познакомилась с дамой из журнала «Загородный дом» — она готовила статью о близняшках. После чего ко мне подошла светловолосая журналистка по имени Клаудия, которая работала в журнале «Хит» и специализировалась на поп-музыке.

— Я первая клиентка близняшек, — объяснила она. — Вчера я купила у них лампу — даже до официального открытия магазина, поэтому Беа меня и пригласила. У вас очень знакомое лицо, — добавила она. — О… вспомнила. Вы ведете колонку экстренной помощи. Вам досталось из-за истории с Электрой на прошлой неделе.

— О да, мне досталось по полной, — невесело кивнула я. — Но ей тоже нелегко пришлось.

— Что-то я сомневаюсь, — с усмешкой проговорила Клаудия. — М-да, — она глотнула шампанского, — я очень сомневаюсь.

— Почему? Пресса смешала ее с грязью.

— Ну…

Внезапно кто-то захлопал в ладоши, и шум разговоров стих.

— Дамы и господа, добро пожаловать в дизайнбюро «Двойняшка!» — объявил Эндрю. Чья это вечеринка, возмущенно подумала я. — Слово Белле и Беа.

Близняшки покраснели от удовольствия, оглядев присутствующих. Я же смотрела на Клаудию. Что она имела в виду? Но я не могла спросить ее, потому что Беа собралась произнести речь. Она сложила ладони, словно причастница перед алтарем, откашлялась и улыбнулась.

— Мы с Беллой хотели от души поблагодарить всех, кто пришел к нам сегодня, — начала она, — это для нас очень много значит. Долгие годы мы мечтали о собственном бизнесе, и вот наконец этот день настал. Дизайн-бюро «Двойняшка» — в каком-то смысле наш общий ребенок, и сегодня вечером мы хотим попросить вас всех стать его крестными. Но прежде мы бы хотели сказать спасибо нашему банковскому менеджеру Джону, который предоставил нам щедрый бизнес-кредит, которым, я надеюсь, мы никогда не воспользуемся. Огромное спасибо нашей подруге Роуз Костелло, нашему персональному психологу, которая всегда нас поддерживала. — Я залилась краской. — Спасибо Беверли и Тревору Макдональдам, которые оказали нам неоценимую помощь на прошлой неделе. — Я взглянула на Беверли — она улыбалась. — Но больше всего, — добавила Беа, — я бы хотела поблагодарить своего бойфренда Генри… — О НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!! — … который помог нам найти это помещение. Мы очень долго искали подходящее место, — весело продолжала она, — но нам ничего не нравилось. Но когда мы увидели этот магазин, — она кокетливо улыбнулась Генри, — это была любовь с первого взгляда. Давайте поднимем бокалы за дизайн-бюро «Двойняшка», и, пожалуйста, расскажите о нас всем своим друзьям.

Мы подняли тост, а я посмотрела на Генри. Он стал цвета сицилийского помидора, к лицу была намертво приклеена вежливая улыбка. Как может Беа быть такой беспечной? Неужели она ничего не замечает? Категорически отказываясь заглянуть в лицо фактам, она сама разобьет себе сердце. Ведь правда в том, что Генри никогда не ухаживал за ней. Она проявляла инициативу. Ее стратегия заключалась в том, чтобы действовать «прямо и наверняка». Но мужчины — особенно мачо, как Генри, — не любят, когда за ними охотятся. Я подозревала, что это и есть настоящая причина, почему она его не интересовала. Наконец, вырвавшись от Беа, он подошел ко мне — лоб его блестел от пота, на лице застыла неестественная улыбка.

— Господи! — прошептал он, вытирая шею носовым платком. — Теперь я официально ее бойфренд.

— Я же тебе говорила, — шепотом напомнила я.

— Да, говорила. Но теперь у всех сложится обо мне совершенно превратное представление. — Он оглядел толпу собравшихся.

— Ну да. — Я пожала плечами и потянулась к подносу с канапе. — Какая разница, Генри? Тебя здесь никто не знает. Ей-то намного хуже.

— Вообще-то есть разница, — прошипел он, тревожно оглядываясь по сторонам. — Большая разница.

— Генри-и-и-и! — Его звала Беа. Он снова приклеил к лицу радостную улыбку и пошел ей навстречу. Если бы Беа знала, что под вельветовыми брюками у него черные кружевные трусики, она бы сразу поостыла. Я повернулась к Клаудии, репортеру из журнала «Хит», с которой болтала до этого.

— Извините, — сказала я, встревая в беседу, — мы говорили об Электре. Так что вы имели в виду?

— Ничего, но вы же сказали, что ее смешали с грязью.

— Разве не так?

— Но она уже получила свою компенсацию.

О чем это она говорит?

— Извините, я не понимаю. От нее ушел муж, и газеты выставили ее полной идиоткой.

— Да уж, — ответила Клаудия. — Какая жалость. Зато в воскресенье ее новый сингл поднимется в чартах до первого места, так что это ее утешит.

— Правда? Откуда вы знаете?

— Чарт составляется в среду днем — я видела его три часа назад. Хит-парад основан на результатах продаж из крупных магазинов. Если верить чартам этой недели. «Shame On You»[48 - Букв. «Стыдись» (англ.).] взлетит к первым строчкам.

— О. Я совсем не разбираюсь в поп-музыке, — сказала я. — Но надеюсь, ей повезет.

Прищурившись, Клаудия посмотрела на меня.

— Вам это не кажется странным?

— Что?

— Что эта песня вырвалась на первое место, хотя ее прошлый сингл провалился.

— Странным? — Я непонимающе уставилась на нее. — Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я объясню, что я имею в виду. За две недели до выхода нового сингла Электра попадает на первые страницы всех газет, причем не только таблоидов, но и серьезных изданий.

— И?..

— Вам не кажется, что это подозрительно? С какой стати Электра будет писать вам о своих проблемах?

— Ну, — я ощетинилась, — она считает, что я даю читателям превосходные советы, вот почему.

— Но неужели вас не удивило, что она доверилась вам?

— Ну-у-у… наверное, удивило. Но, с другой стороны, она же была в отчаянии.

— О да, в отчаянии, — кивнула Клаудия. — Но не из-за проблем в личной жизни. У нее целая армия личных психологов, зачем ей вы?

И тут до меня медленно, постепенно начало доходить.

— Моя подруга сейчас пишет биографию Электры, — продолжала Клаудия, потягивая шампанское, — так что я много о ней знаю. Мне кажется, это подстава, — заключила она. — Да… я уверена.

Ага. Тут я рассказала о том, что Серена упомянула в письме: ей давно предлагали продать эту историю. Выщипанные в безупречную линию брови Клаудии понимающе взлетели вверх.

— Но чьих это рук дело? — спросила я, глядя на нее и пытаясь угадать ответ. — Может, бойфренд Кики Кокаин все подстроил — обиделся, что она его бросила.

— Сомневаюсь, — сказала Клаудия и вынула из сумочки пачку «Мальборо Лайтс». — Мне кажется, сама Электра все устроила.

Я вытаращилась на нее.

— Но если Электре нужна реклама, — изумленно проговорила я, — зачем вмешивать в это меня? Все, что нужно, — дать интервью и признаться в связи с Кики, и готово! Репортеры клюнут на наживку.

— По-моему, все не так просто, — задумчиво произнесла Клаудия, выпустив из тонких ноздрей двойную струйку дыма и встряхнув головой. — Поскольку вы тоже знаменитость и вовлечены в эту историю, скандал раздувается до невероятных размеров. И всю неделю пресса распинается о том, стоит ли открывать душу перед журналистами-психологами, и ответственна ли журналистка перед читателями или перед редактором, и должна ли ведущая рубрики быть дипломированным психологом, и дает ли она мудрые советы. Проблема обрастает огромным количеством углов, но все они так или иначе сходятся на Электре, и она остается в центре всеобщего внимания.

— Но откуда им знать, что я не взяла бы и тут же передала письмо редактору — как наверняка сделали бы другие журналистки?

— А какая им разница — в таком случае они получили бы эксклюзив в «Дейли пост». Но вышло намного лучше — ведь репортеры «Дейли ньюс» смогли облить грязью ведущую колонки из конкурирующего издания, и сенсация раздулась до предела. Вы сыграли большую роль в этой истории, Роуз.

— Да, — с горечью проговорила я, — теперь я понимаю.

— Наверное, они каким-то образом догадались, что вы не расскажете редактору о письме Электры.

— Это правда. Я нарушаю конфиденциальность, лишь когда уверена, что читатель представляет угрозу для других или для себя самого. И я много раз публично говорила об этом в интервью.

— Поэтому они и нацелились на вашу ассистентку. Ей было нечего терять. У нее не было ни достойного заработка, ни престижной работы, ей сделали заманчивое предложение — и она поддалась.

Я сжала губы, как делала моя мать, собрав их, словно мешочек на завязках.

— Так оно и было.

— Налицо все признаки заговора, — с умным видом продолжала Клаудия, — и, по-моему, я знаю, кто стоит за этой историей. Разумеется, я не могу доказать, но вы можете попробовать, поскольку из-за скандала потеряли работу. — Зазвонил дверной колокольчик: было уже поздно, гости начали расходиться.

— Кто же это? — прошептала я.

— Мне кажется, это…

Внезапно кто-то слегка сжал меня за локоть, и я повернулась налево. На секунду мне показалось, будто я провалилась в шахту. Передо мной стоял Эд, и пульс мой мгновенно взлетел от размеренных, идеально ровных семидесяти ударов в минуту до ста тридцати, как у «феррари» на полной скорости.

— Роуз, — нежно проговорил он.

Я повернулась к Клаудии: она смотрела на Эда, не в силах скрыть восхищения, впрочем, как и все женщины.

— Клаудия, — мое сердце билось так громко, что я была уверена, она его слышит, — можно, я вам позвоню?

— Конечно. Мне уже пора, но вот, возьмите… — Она открыла сумочку и достала визитку. — Обязательно позвоните.

— Роуз, — повторил Эд. — Я… — Он поежился от смущения, потом улыбнулся. — Ты выглядишь очень… хорошо. Очень мило, — добавил он.

Я уставилась на него — ноги подкашивались. Черт, черт. Эд своей строгой красотой затмил всех остальных мужчин в комнате.

— Эд, — убийственно вежливо проговорила я. — Какой приятный сюрприз. — Я воздвигла вокруг себя защитную стену изо льда, словно шатер-иглу, и он вздрогнул при звуках моего голоса. — Я думала, ты не придешь, — многозначительно добавила я, глотнув шампанского.

— Да. — Он виновато улыбнулся. — Явился без приглашения. Знаю, меня не звали. — Я оглянулась в поисках Мари-Клер, но ее нигде не было; зато я просверлила глазами Беллу, которая остолбенела от ужаса. — Я пришел один, — добавил он, прочитав мои мысли.

— О, понятно. Почему?

— Ну… — Он снова поежился. — Один, и все.

Как странно. Почему же он не прихватил свою карлицу? Может, снимают ремейк «Волшебника из страны Оз» и она занята в роли веселого гнома? Или в Патни разыгралась эпидемия свинки, и она захворала?

— И зачем ты пришел? — спросила я.

— Я просто хотел… — он откашлялся, — … вообще-то, я хотел тебя увидеть.

— О, — безразлично бросила я. — Как мило. — Я так холодно с ним обходилась, что боялась, у меня начнется обморожение. Но, по правде, я была заинтригована. — И с какой же целью ты хотел меня видеть, Эд? — любезно проговорила я.

— Потому что у тебя в последнее время… много проблем. Я не мог спокойно наблюдать, как на тебя нападают в прессе. Кому, как не мне, знать, насколько ты предана своей работе, — с мрачной усмешкой произнес он. — Так что я просто хотел поддержать тебя.

— О. — Теплота его слов растопила мой шатер-иглу, и у ног появились большие лужи. — Ну… спасибо. Но почему ты просто не позвонил?

— Потому что не знаю номера твоего телефона.

— Но ты же знаешь, где я работаю.

— Действительно. Но я подумал, что ты, возможно, не захочешь со мной разговаривать. Когда я получил приглашение на сегодняшнюю вечеринку, я был так удивлен и подумал, что это ты попросила близнецов пригласить меня. И мне было очень приятно, Роуз, потому что…

— Что?

— Я… соскучился.

— Ага.

— Вообще-то, — невнятно пробормотал он, будто был чем-то расстроен, — я все время думаю о тебе. — Мой шатер-иглу превратился в маленькое озерцо, и я изо всех сил пыталась удержаться на плаву. — Но потом Белла оставила сообщение на автоответчике, где просила, чтобы я не приходил, — продолжал Эд, — и я понял, что ошибся. Знаешь, я думал, что мы будем вдвоем вечно. Я знаю, мне не надо было приходить, но мне очень хотелось увидеть тебя снова. Глаза в глаза.

Я растаяла окончательно. Но решила, что так легко не сдамся. И только я собралась произнести язвительную речь, поблагодарив его за щедрые проявления чувств, как он вдруг добавил:

— Вот все, что я хотел сказать. Пока. — При этом он поцеловал меня в щеку, подошел к близнецам, поздравил их, печально мне улыбнулся и ушел. Я молча смотрела, как он идет по улице, все еще ощущая прикосновение его губ к своей щеке.

Я огляделась. Генри возился с Тревором, Тео обсуждал что-то с Бев, а близняшки прервали все разговоры и двинулись ко мне.

— Роуз, — выдохнула Беа — глаза у нее были как блюдца, — ты в порядке?

— Д-да, — солгала я. — В порядке. Я… как-то все странно, — еле слышно добавила я. На самом деле, меня будто машина переехала.

— По крайней мере, он ненадолго задержался, — заметила Белла. — Надо же соблюдать хоть элементарные приличия.

— Что он хотел? — спросила Беа.

И правда, что он хотел? Я уставилась на нее.

— Понятия не имею. Сказал, что хочет поддержать меня после той шумихи в газетах.

— А ее он куда подевал?

— Хороший вопрос.

— Может, он ее бросил? — предположила Белла.

Внутри у меня все запело.

— Может быть, — сказала Беа. — Но ты же не хочешь, чтобы он вернулся к тебе, Роуз? Это будет катастрофа.

— Ну… да, — ответила я. — Ты права. Ладно, спасибо, отличная вечеринка, но я пойду домой.

Генри уже шел к выходу, придумав какой-то предлог для Беа. Он дружелюбно помахал мне рукой на прощание. Тео и Беверли тоже собирались домой, и мы поехали в Кэмбервелл на такси. Я чувствовала, что Тео сверлит меня взглядом.

— У тебя все нормально, Роуз? — спросил он.

Мы медленно катили по улицам южного Лондона. Я выглянула в окно.

— Я в порядке. Просто как-то странно разговаривать с мужем впервые за шесть месяцев. — Беверли протянула руку и сжала мою ладонь. — Почему так бывает? — проговорила я таким слабым голосом, что едва сама себя узнала. — Почему как только тебе начинает казаться, что ты забыла о человеке, он обязательно возвращается в твою жизнь?

— Что он сказал? — спросила Беверли.

— Он сказал… — начала я. — Сказал, что все время думает обо мне.

— О.

Такси замедлило ход, и Тео спустил пандус. Слова Эда снова и снова проносились у меня в голове, словно телетекст в программе Си-эн-эн. Я соскучился, Роуз… хотел увидеть тебя… поговорить лицом к лицу. Я расплатилась с водителем, Тео помог Беверли зайти в дом и поспешил ко мне, пока я не закрыла калитку.

«С тобой невозможно жить!» Нет, Эд этого не говорил. «Ты отвратительна!» Нет, он не мог это сказать, подумала я. Я помнила только приятные, добрые слова. «Ты вечно работаешь, Роуз. Нет, я не буду убираться!» Какого черта? Мой взгляд упал на ступеньки. На крыльце что-то стояло. Что-то большое, квадратное, закрытое черным мусорным мешком с двумя прорезями по бокам.

— Бедняга из Барнсли! — услышала я. — Страдающий депрессией из Дагенхэма! — Я робко приподняла мешок — и увидела Руди, сверкнувшего на меня глазами-бусинками.

— Руди! — ахнула я. — Слава богу. — Я отперла входную дверь, занесла клетку внутрь и лишь потом заметила прикрепленную к ней записку.






Дорогая Роуз, — гласили толстые каракули. — (Птица сказала как вас зовут). Извените, но птица ваша нас достала. От ее воплей у нас начилась дипресия. Ваабщето, нам семпатичен Эд. Вроде он нормальный парень. Искринни вашы, гробители.





Я была возмущена их наглостью, но одновременно испытала облегчение.

— Как я рада, что ты вернулся, Руди! — восторженно воскликнула я. — Теперь можешь говорить сколько угодно! Руди вернулся! — крикнула я Тео, который заглянул на кухню. — Грабители принесли его обратно!

Я заглянула в клетку — там было идеально чисто, дно выстелено свежей газетой, а в миске вода. Рядом лежала половинка яблока и несколько крупных черных виноградин. Тео помог мне повесить клетку на место. Голова у меня кружилась от восторга. Ну и вечерок. Я узнала, что скандал с Электрой — всего лишь рекламный трюк, и похищенного скворца вернули. Но самое поразительное, мой будущий бывший муж внезапно появился и вел себя нежно и обходительно. Я все время думаю о тебе… я думал что мы будем вдвоем вечно. Ой. Я думал что мы будем вдвоем вечно… Навечно вдвоем. Наве4нов2ем.




Глава 16


— Не могу поверить, — ревела Беа на следующее утро. — Я просто не могу… ух, ух… — Она так отчаянно заливалась рыданиями, что я с трудом различала слова. — Я чувствую себя полной дурой… я-то думала, что он такой милый… уже представляла свадебную церемонию в саду… что скажут все мои друзья?.. он только что позвонил, прямо с утра… я этого не вынесу…

— Как он… как он объяснил свое поведение? — спросила я. Беа опять разразилась слезами. Она плакала так громко, что Тревор услышал и начал обнюхивать мой рабочий стол. Да, этот пес неравнодушен к чужим страданиям.

— Он сказал, — прохныкала Беа, — он — ух, ух, — сказал, что у него… ух, ух, ух… другая женщина!

— Другая женщина? — изумленно повторила я. Покосилась на Беверли, которая разрывала конверты. Она пыталась сделать вид, что ничего не слышала, но это она сняла трубку, поэтому знала, что я говорю с Беа. Другая женщина?.. Ну да. Разумеется. Именно так Генри деликатно пытался объяснить мне, что у него страсть к переодеваниям в женские платья. Причина, по которой он порвал с Винишией, — «другая женщина», то есть он сам.

— И больше он ничего не сказал? — тихо спросила я.

— Нет. — Беа шмыгнула носом. — Ничего.

— Мне очень жаль, Беа. Я знаю, он тебе нравился…

— Нравился? Да я от него без ума была! — закричала она. — И сколько времени я потратила даром, читая учебники по военной истории, — все коту под хвост! С кем мне теперь обсуждать проблему Эль-Аламейна[49 - Эль-Аламейн — населенный пункт в Египте, западнее Александрии, где в 1942 г. Восьмая английская армия генерала Монтгомери нанесла поражение итало-немецким войскам. Это стало переломным моментом в ходе Северо-Африканской кампании.]? С кем?

— Ну, мало ли, вдруг пригодится.

— Кошмар какой-то, — всхлипнула она. — Я ничего не замечала. Как я могла быть столь беспечной? — Это уж точно. — Понятия не имею, что это за другая женщина, — злобно прошипела она.

Но я не собиралась говорить ей правду.

— Беа, я бы на твоем месте так не волновалась. В мире полно одиноких мужчин, к тому же Генри на шесть недель уезжает в Персидский залив. Если честно, — беззаботно добавила я, — ты все равно не была бы с ним счастлива, потому что он все время в отъезде. Ты что, на самом деле согласилась бы стать женой военного?

Ее рыдания прекратились.

— Нет, наверное, ух-ух. Но дело не в этом! — сердито добавила она.

— А в чем же?

— В том, что теперь у Беллы есть жених, а у меня нет!

Так вот в чем проблема, подумала я, опустив трубку. Бедняжка Беа, как ей не повезло. Но она как слон в посудной лавке — поражаюсь ее полной безалаберности. Бывает же, чтобы люди так неосмотрительно себя вели! Она совершенно не умеет читать между строк. Я с облегчением вздохнула, подумав о Генри, — по крайней мере, он поступил правильно. Беверли протянула мне сегодняшние письма, но странные события вчерашнего вечера все еще не выходили у меня из головы. Поговорив с Эдом впервые за последние полгода, я вычислила, что это он прислал мне конфетти-взрыв. И это может означать только одно: он порвал с Мари-Клер Грей.

— Беверли, — сказала я, включая компьютер, — помнишь, ты говорила, что у тебя есть подруга из благотворительного комитета… та, которая знакома с подругой моего мужа…

— Да, — ответила Бев. — Джилл Харт.

— Ты не могла бы ненароком расспросить ее и выяснить, что у них произошло?

— Конечно. Я ей позвоню.

Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на работе, но это было нелегко, учитывая все случившееся. Мое сердце переполняло удивление и, как ни странно, удовольствие, оттого что я снова увидела Эда. Он шел на известный риск, являясь на вечеринку без приглашения: ведь он знал, что скорее всего я буду вести себя холодно и отчужденно. И я старалась напустить на себя холодный и отчужденный вид, но его теплые слова пробили мою броню. И значит, я больше не вправе испытывать негодование, и между нами протянулась ниточка. Очевидно, Эд жалеет о нашем разрыве и хочет все исправить. Но хочу ли этого я?.. Я решила какое-то время не задумываться об этом и, передав несколько писем Беверли, чтобы она написала ответы, еще раз вспомнила о том, что говорила Клаудия. Я поискала в сумочке, где, как всегда в последнее время, царил жуткий беспорядок, нашла ее визитку и позвонила в журнал «Хит».

— Извини, что вчера пришлось прервать разговор, — сказала я.

— Я тебя понимаю — тот парень просто красавчик! Кто он?

Я объяснила, кто он.

— Везет же тебе! — выдохнула она. — Ладно, перейдем к делу.

— Значит, ты думаешь, что за этим стоит Электра?

— О нет, не так все просто. Если хочешь знать мое мнение — это дело рук Рекса Делафоя.

Рекс Делафой? Король пиара и знаменитый сплетник?

— Я-то думала, его конек — политики с подпорченной репутацией. Зачем ему вмешиваться в этот скандал?

— Ради рекламной кампании Электры. И одновременно, чтобы отыграться на тебе.

— Зачем ему это?

— Понятия не имею. Ты когда-нибудь переходила ему дорогу? О его мстительности ходят легенды.

— Нет. Хотя… в прошлом году я писала о нем для «Пост», еще до того, как начала вести рубрику. В статье не было похвал, но, с другой стороны, и ничего такого, чего бы никто не знал. Вообще-то, я просто сделала подборку из предыдущих статей, потому что у меня был всего один день на работу.

— Там упоминалось твое имя? — спросила она.

— Нет, биография была анонимной, таковы правила.

— Но он мог узнать, кто автор.

— Да, наверное. Это не так уж сложно… — Ага! Тут я вспомнила, что сестра Серены работала на Рекса Делафоя. Она наверняка разболтала ей, кто автор статьи.

— Знаешь, — добавила Клаудия, — я бы на твоем месте еще разок взглянула на ту биографию.

Я спустилась в архив, пролистала толстую папку с вырезками о Рексе Делафое и почти сразу нашла свою статью.






Легендарная жестокость Делафоя… изощренный манипулятор мира масс-медиа… аморальный до мозга костей… создает репутации и разрушает репутации… Флит-стрит у него с ладони… безжалостный, наглый и непримиримый… — Дальше, видно, я вошла во вкус и добавила кое-что от себя: — Волосы неправдоподобно густые, а неестественно гладкая кожа и отсутствие мешков под глазами наводят на мысль о скальпеле пластического хирурга.





Я перезвонила Клаудии и прочитала статью вслух.

— Неудивительно, что он тебя возненавидел! — воскликнула она.

— За что именно — за безжалостного, непримиримого и наглого?

— Нет, за последний пассаж с неестественно гладкой кожей — он безумно тщеславен. Он на самом деле делал трансплантацию волос и подтяжку под глазами, но никогда не простил бы тебя за то, что ты сказала об этом вслух. Я бы на твоем месте поговорила с редактором. Удачи!

— Похоже, история с Электрой — жульничество, — спокойно сообщила я Рики пятью минутами позже. — Думаю, меня подставили, или, говоря более понятным тебе языком, «поимели». — Рики наклонился вперед, сверкая лысиной. Я изложила теорию Клаудии.

— Но ее письмо — подлинник, так?

— Подлинник только по почерку, но во всех других отношениях — подделка.

— Хочешь сказать, она не лесбиянка? — На его лице застыла замысловатая смесь удивления и разочарования.

— Думаю, нет. По-моему, Рекс Делафой выдумал всю эту историю с целью привлечь внимание прессы к Электре и продвинуть ее новый сингл, а заодно отыграться на мне. Делафой предложил Серене продать письмо.

Рики посмотрел на меня и потер виски указательным и средним пальцами — видимо, приводил в действие винтики в голове.

— Но откуда им было знать, что Серена сболтнет про письмо?

— Ее сестра работает на Рекса Делафоя. Поэтому они и выбрали Серену в качестве жертвы — знали, что она на мели. Ей нужно было лишь завладеть письмом, снять копию, передать ее редакции «Дейли ньюс» — и делать ноги.

Рики сложил ладони домиком и уставился в одну точку — лицо его выражало поистине детское изумление.

— Но как она добралась до письма? Ты же говорила, что была очень осторожна.

— Да. Но я не знала, что у Серены есть запасной комплект ключей от моего стола, которые, наверное, принадлежали Эдит Смагг. Я спустилась в кафетерий на полчаса: должно быть, тогда она и залезла в ящик. Сделала вид, будто пошла домой, но, очевидно, поджидала где-то поблизости.

Рики наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться, губы сложились узкой полоской.

— Но в таком случае почему Делафой просто не передал Серене копию письма?

— Потому что она должна была верить, что письмо настоящее. Она бы не отнесла его в «Дейли ньюс», если бы знала, что это подделка.

— Хмм. Ширли! — позвал Рики секретаршу. — Принеси мне все последние вырезки по делу Электры! — Он потянулся к телефону. — Мои ребята проведут расследование.

Меня захлестнула волна облегчения. Может, мне все-таки удастся сохранить работу? Я была страшно возмущена тем, что произошло, но, возможно, в конце концов все обойдется?!

Вернувшись на рабочее место, я услышала обрывки разговора Бев.

— Спасибо, Джилл, скоро увидимся. Роуз, я кое-что узнала о Мари-Клер Грей, — проговорила она. Я села в кресло. — Джилл сказала, что Эд ее не бросал.

— Не бросал?

— Нет. Это она его бросила.

— Неужели?

— Очевидно, это случилось месяц назад, но Джилл не знает почему. Она давно не разговаривала с Мари-Клер — она вроде переехала в Ньюкасл, — но когда узнает ее новый номер, расскажет поподробнее.

— Значит, Мари-Клер дала Эду отставку. Как интересно. Но почему?




— Может, он храпит? — высказала предположение Белла через пару дней. Мы сидели у меня на кухне. — Боже, это карри — фантастика, и я не могу поверить, что ты сама его приготовила.

И я тоже не могла в это поверить. Тео не было дома — он читал лекцию по теме «Солнечные пятна, полярные сияния и другие космические явления», поэтому я обошлась без его помощи. И, к моему изумлению, это оказалось нетрудно.

— Эд не храпит, — сказала я.

— Может, от него потом несет?

— Нет. От него пахнет «лимонной свежестью».

— Может, он зануда.

— Нет, — ответила я, протянув близняшкам домашний хлеб. — С ним очень весело.

— Радикальные политические взгляды?

— Насколько мне известно, нет.

Белла нахмурилась.

— Тогда что?

— Он случайно не скрытый трансвестит? — спросила Беа, сделав большой глоток белого вина. Она весь вечер заливала печаль алкоголем. — Вот это меня бы моментально оттолкнуло!

— Ну, вроде нет, — ответила я. — Не замечала.

Близняшки продолжили выдвигать предположения, а я взглянула на глянцевый каталог издательства, который красовался посреди стола. «Небесные тела» значились в списке — публикация ожидалась в мае. Тут же была фотография Тео: он небрежно облокотился о мою входную дверь, светлые волосы окружены нимбом от лимонно-желтого сияния солнца.

— Может, Эд тоже изменил Мари-Клер, как и Роуз? — выпалила Белла.

— Хмм. Сомневаюсь, но почему бы и нет? Кто хочет пак чой?

— Это загадка, — сказала Белла, взяв тарелку нежных тушеных листьев. — Но разве ты не рада, Роуз, что они расстались?

— Да, наверное, я не знаю. Хотя последние шесть месяцев я презирала ее, в этой истории я чувствую себя как-то странно. Я уже почти забыла Эда — даже больше не читаю его гороскоп, — и тут этот мерзавец появляется опять.

— Это я виновата, — испугалась Белла. — Хотя, если он прислал тебе эти конфетти на День святого Валентина, значит, он все равно нашел бы способ тебя увидеть.

— Возможно.

— Может, он просто соскучился, — сказала Беа, пожав плечами. — Вы же любили друг друга, сначала по крайней мере.

Я вытаращилась на нее.

— Да, — тихо проговорила я. — Любили. Не то слово. Я была от него без ума.

— Но ты как-то забавно проявляла свою любовь, Роуз. Посмотрим правде в глаза, ты его попросту игнорировала. — Алкоголь и любовные неудачи развязали Беа язык. Я поморщилась. — Поэтому он и завел интрижку, — неосмотрительно ляпнула она. — Ведь ты все время пропадала на работе. Мы с Беллой с самого начала так думали. Между прочим, твои грабители правы.

— По-моему, это добрые грабители, раз они вернули Руди, — дипломатично прервала ее Белла, протягивая Руди виноградинку. — Я так рада, что ты снова с нами, Руди! — прощебетала она. — Мы так волновались. Как он себя ведет? — спросила она. — Заметны последствия психологической травмы?

— Нет, он в полном порядке. По-моему, у него стокгольмский синдром[50 - Ситуация, когда заложники влюбляются в террористов или симпатизируют им.], потому что он доволен похитителями, но почему-то все время кричит: «Гласная буква, Кэрол!» и «Вы — самое слабое звено!» Наверное, грабители смотрели дневные телеигры.

— Еще бы, ведь по вечерам они выходят на дело, — заметила Белла.

— Где Беверли? — заплетающимся языком спросила Беа. — Я бы хотела ее увидеть. Она очень милая.

— У нее опять свидание.

— Везет же некоторым, — расстроенно проговорила Беа. — И кто счастливчик?

— Парень из Шотландии, Хэмиш, с которым она снова встретилась на Новый год. На прошлой неделе они ходили в ресторан. Он музыкант.

— Уличный?

— Нет, дирижер оркестра. Гастролирует по всему миру.

— Но мне казалось, она положила глаз на Тео, — заметила Беа.

— Может быть, они столько времени проводят вместе, но я не понимаю, что между ними происходит. Беверли не очень-то распространяется о своей личной жизни, и мне не хочется на нее давить.

Руди ни с того ни с сего принялся трясти головкой и хлопать крыльями.

— Надо выкинуть этого чертова дрозда, Дэйв! — прокричал он и запрыгал на жердочке. — Вонючая птица меня достала!!

— Дэйв? Надо же, как интересно, — оживленно воскликнула Белла. — Значит, одного из грабителей зовут Дэйв.

— Я хотел его продать, Джон! — завопил Руди. — Я пробовал! Но кому он нужен?

— А второго — Джон, — сказала Беа, подняв голову, — до этого она лежала на столе. — Записывай! — Я записала имена: Дэйв и Джон — и решила утром позвонить в полицию. Интересно, позволят ли Руди выступить свидетелем обвинения в суде?

— Надеюсь, Эндрю весело проводит время, — вздохнула Белла.

Беа простонала и закатила глаза.

— Он на церемонии награждения, но девушек и жен не приглашали, — беззаботно проворковала Белла. — Завтра увидимся.

— И послезавтра, — злобно прошипела Беа, подчищая тарелку. — И послепослезавтра, и послепослепослезавтра, и на следующей неделе, и через месяц, и через год, и через десять лет, и через столетие, будь он проклят!

— Беа, не вредничай, — попросила Белла. — Порадуйся за меня.

— Не могу — мой бойфренд меня только что бросил! А ты небось уже замуж собралась за своего драгоценного Эндрю, да?

— Ну, — Белла залилась краской, — не знаю, я…

— Собралась! Собралась! — закричала Беа, с грохотом швырнув посуду в раковину. — Ты выйдешь замуж за своего несчастного Эндрю, будешь жить с ним и оставишь меня ОДНУ! — Она яростно поливала тарелки «Фэри», а мы с Беллой обменялись встревоженными взглядами.

— Не волнуйся, Беа, — ласково проговорила Белла. — Я уверена, ты скоро встретишь достойного мужчину. Генри тебе не подходит, иначе он бы не встречался с «другой женщиной», как ты думаешь? Он бы встречался с тобой. У Эндрю куча знакомых, — бодро добавила она. — Я спрошу у него, он поможет тебе найти хорошего парня.

Беа простонала и приложила правую руку ко лбу.

— О боже, — проговорила она. — Я ничтожество… и напилась как свинья. Пойдем домой.

Позднее, готовясь ко сну, я задумалась: что, если Белла действительно выйдет замуж? Ведь, похоже, это входит в ее планы, и, когда это произойдет, Беа будет убита. Я представила, как она громко рыдает на первом ряду в церкви во время венчания и вскакивает на ноги, когда викарий спрашивает, есть ли хоть одно препятствие, из-за которого эти двое не могут быть соединены священными узами браками. Белла выкрикивает: «Да! Это я!» Ведь они с Беллой почти всю жизнь прожили вместе, сплелись, как восьмерка. А теперь существовала реальная опасность, что связь порвется, и Беа испытывала хроническую неуверенность в себе. Я чистила зубы и представляла, как она, брошенная и одинокая, сидит в их квартире на Брук-Грин, откуда Белла вывезла все свои вещи.

Я аккуратно сплюнула пасту в раковину и открыла зеркальный шкафчик. На нижней полке стояли мои туалетные принадлежности: увлажняющий крем, зубная паста и духи «Эгоист». На верхней — вещи Тео. Как и у меня, у него их немного — бритва, крем для бритья, дезодорант и маленький флакончик одеколона. Закрыв дверцу, я обеспокоенно взглянула в зеркало — в последнее время я часто так делаю. Изучила кожу вокруг глаз, которая покрылась крошечными морщинками, и мелкие морщинки на лбу, похожие на трамвайные пути. Контуры лица слегка утратили упругость, но шея до сих пор была почти идеально гладкой. Я намазала лицо кремом и включила маленький приемничек, который всегда настроен на радио «Лондон». Минти была в эфире с программой «События» — радиожурналом станции.

— Сегодня у нас в гостях Пэт Ричардсон, директор агентства «Воссоединение», которое помогает приемным детям отыскать их биологических родителей… — проговорила она. — Пэт посвятила всю свою жизнь помощи приемным детям, чтобы у них появилась возможность наладить связь с настоящими родителями, — продолжила Минти. Я сделала погромче. — И каждый раз она вспоминает, как у нее, незамужней юной матери шестнадцати лет, похитили девятинедельную дочку, буквально вырвав ее из рук. Пэт, добро пожаловать в студию.

Медленно массируя лицо, я слушала рассказ о том, как эта женщина тридцать лет разыскивала свою дочь и наконец нашла ее в мае 1994 года. Но, к ее удивлению, счастливого воссоединения не произошло: ее дочь вела себя отчужденно и холодно. Они всего три раза поговорили по телефону и больше не контактировали. Ее дочь ничего не хотела о ней знать.

— В тот день, когда я узнала, что нашла ее, я как на крыльях летала, — тихо проговорила Пэт. — Я была так взволнована. Но мне никогда не приходило в голову, что она не захочет со мной общаться…

— Ну и дура, — сказала я.

— Почему дети хотят найти своих родителей, и наоборот?

— Это очень часто происходит, когда у приемных детей появляются собственные дети или, к примеру, на юбилей. Этот вопрос беспокоит их давно, но когда им исполняется тридцать или сорок, они решают наконец это сделать.

— Сегодня с нами в студии Люси, — сказала Минти, — ей тридцать два года. Люси два года назад нашла свою мать через агентство «Воссоединение». Ее подтолкнула к этому круглая дата — тридцатилетие. Но ваша история со счастливым концом, не так ли?

— Да, — ответила Люси. — Благодаря агентству Пэт я отыскала свою настоящую маму, и мы стали друзьями. Я мечтала найти ее с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет.

— Не все приемные дети мечтают разыскать биологических родителей, — тихо произнесла Минти. — Почему вы решили начать поиски?

— По двум причинам. Во-первых, меня никогда не покидало ощущение, что из моей жизни вырван огромный кусок — как будто я существую не на самом деле. И во-вторых, хотя я люблю своих приемных родителей, с ними я часто чувствовала себя не на своем месте. Я понимала, что не похожа на них и на моих сводных братьев, их родных детей. Это не давало мне покоя, и настал момент, когда мне стало просто необходимо узнать правду, какой бы горькой она ни оказалась.

— Что именно вам хотелось узнать больше всего? — осторожно спросила Минти. — Почему ваша мать отдала вас в приют?

Повисла долгая пауза, и девушка ответила:

— Нет, мне казалось, что это самое главное, но это не так. Я только хотела узнать… — Она замолкла. — Я только хотела узнать… — попыталась она снова. — Я хотела узнать… — она проглотила комок в горле, — … почему я такая, какая есть.

Люси взяла себя в руки и продолжила рассказ, а я посмотрела на свой длинный нос с вздернутым кончиком, на слегка выпирающий подбородок, изгиб бровей и отчетливую впадинку над верхней губой. И мне пришло в голову, как много раз приходило раньше, что именно это и я хотела бы узнать. Мне хочется знать, почему у меня рыжие волосы, и почему они так вьются — «мелким бесом», как точно выразился Тео, — и почему у меня светло-зеленые глаза. Хочется знать, в кого я такая высокая — выше шести футов — и почему у меня выпирают ключицы. Хочется знать, почему моя верхняя губа слегка вздернута в самом центре, почему руки такой формы. Откуда взялись все эти внешние черты? От нее, или от ее родителей, или от него? Похожа ли я на нее по характеру или на него, или у меня свой, особенный характер? Унаследовала ли я их привычки, нравится ли нам то же самое? Может, мы смеемся — или плачем — одинаково, может, у нас похожие голоса? Через три месяца мне исполняется сорок, а я не знаю ответа ни на один из этих вопросов.

— Спасибо, что согласились прийти, — поблагодарила Минти. — Если вас заинтересовала сегодняшняя программа, запишите, пожалуйста, номер агентства «Воссоединение»: 0870 333111. Повторяю: 0870 333111. — Рука неосознанно потянулась к карандашу для губ, и я даже начала записывать номер на зеркале, когда вдруг остановилась.

— Нет, — пробормотала я. — Какой смысл?

— Слушайте нас завтра в то же время, — дружелюбно закончила Минти, и пошла реклама.






День Матери не за горами. Побалуйте ВАШУ маму шоколадными трюфелями из «Шокомании»! Спешите удивить вашу маму — она этого заслуживает!





Я мрачно усмехнулась и выключила радио. День Матери. Материнское воскресенье. Издевательство.






Неделя началась так себе, — писал Тревор в своей колонке в понедельник. — Мне пришлось принимать ванну (кошмар), к тому же Бев вбила себе в голову, что сухой собачий корм мне больше подходит — по мне, так лучше жевать половые тряпки! Я уж не говорю о злобном персидском котяре, который живет через дорогу и так и сверлит меня взглядом. В воскресенье мы отправились в галерею современного искусства Тейт, и тут ко мне подходит какая-то женщина и начинает гладить, а потом говорит Бев: «Слепая бедняжка, но по крайней мере у вас есть симпатичный поводырь». Бев отреагировала мгновенно: «САМИ вы слепая, раз думаете, что это поводырь, — у него на комбинезоне написано «Лапа помощи», ясным английским языком!» Оооо! Я чуть сквозь землю не провалился. Бедняжка на всех срывается из-за неопределенной ситуации на личном фронте. Но все это цветочки по сравнению с тем, чего нам с Бев пришлось насмотреться на этой неделе. Мы протянули лапу помощи Роуз Костелло, ведущей рубрики экстренной психологической помощи в «Пост», и поверьте мне, нет лучшего способа забыть о личных проблемах, чем узнать о чужих неприятностях. Какие письма нам только не приходят! Люди жалуются на депрессию, наркотическую зависимость, бессонницу, серьезные болезни — есть с чем сравнить, понимаете. Кстати, последние несколько лет я, можно сказать, служил у Бев личным психологом. Настроение у этой девушки скачет похлеще терьера Джека Рассела, преследующего дичь, — так что моей собачьей жизни не позавидуешь. Объект ее страсти — я пронюхал, кто это, какой-то парень из Шотландии, уезжает из Лондона на следующей неделе, так что мне вскоре вытирать слезы. Осталось лишь приготовить побольше бумажных салфеток и надеяться, что Бев не выместит обиду на мне. Одно радует — я прошел в следующий тур в борьбе за Почетную Собачью Награду, но меня тем самым ждет очередной тур жестокой конкурентной борьбы. Собаки-поводыри, спасатели, полицейские собаки (преклоняю голову, ребята), собаки, которые умеют обращаться с оружием (один сеттер управляется со смит-вессоном, как настоящий профи), — мне точно их не победить. Как бы я ни старался. «Но главное не победа, а участие, правда, Трев?» — повторяет Бев каждый раз, когда я начинаю нервничать из-за этого конкурса. «Конечно», — отвечаю я, но тайком скрещиваю пальцы на лапах. Ведь больше всего мне хочется выиграть! Преимущества огромны. Но все же работа в офисе вносит приятное разнообразие в мою полную стрессов жизнь, и мне здесь нравится. Только вот редактор все время меня тискает. Он любит животных, благослови его Бог, но должен же быть какой-то предел: он то и дело лезет целоваться. Это же портит мой имидж. Я-то думал, у меня проблемы со слюноотделением…





— Тревор нагрубил Рики, — сказала я Беверли.

— Знаю, — с улыбкой ответила она. — Смотри, будь осторожнее. — Она погрозила Тревору пальцем. — Мы же не хотим, чтобы тебя уволили.

Внезапно запах пота возвестил о приближении Рики. Он направлялся к нам.

— Доигрался, Трев, — сказала я. Тревор занервничал и отпустил игрушечную гориллу. — Никогда нельзя оскорблять босса.

— Тревор, малыш! — воскликнул Рики, раскрыв объятия. — Рейтинги снова пошли вверх, и все благодаря тебе! Вот. — Он встал на четвереньки и обнял обалдевшую собаку. — Дай я тебя поцелую покрепче.

— Будешь знать, как нахальничать, Тревор. — Бев поджала губы.

— Этот пес — настоящий талант, — сказал Рики, а Тревор из вежливости лизнул ему ухо. — Я даже думал, не выдвинуть ли его на премию «Колумнист года». Он гордость «Дейли пост». Как дела в нашем отделе скорой помощи, Бев? Спасибо, что согласилась помочь.

— О, все в порядке, — ответила она. — Все утро я распечатывала письма — письма в защиту Роуз, кстати, — многозначительно проговорила она. — Мы получаем не меньше десяти таких писем в день. Вот, — она протянула ему одно, — хочешь взглянуть? — Он пробежал письмо глазами, кивнул и отдал его Бев. — Читатели искренне поддерживают Роуз, — мило добавила Бев.

— Ммм-да, я вижу. Мне и самому куча таких писем приходит. Хмм, когда у тебя последний день, Роуз? — обеспокоенно спросил он.

— В четверг.

— Послушай, ты особенно не спеши с уходом. Мои ребята проводят расследование — я дам тебе знать.

После обеда позвонил Тео и сказал, что в разделе новостей прессы «Ивнинг стандард» появилась статья под заголовком «Что задумала Электра?». Я пробежала статью глазами:






Мы подозреваем, что скандал с письмом в колонку экстренной помощи — грязная игра… дело рук Рекса Делафоя… лесбийский любовный треугольник оказался подставой… Видели, как Электра нежничает с мужем Джезом в «Граучо»… Возможно, слухи о ее связи с женщиной — неправда… Что же будет со штатным психологом «Пост», чья репутация опорочена? Следите за новостями.





Вечером, сидя дома перед телевизором рядом с Тео, я перечитывала заметку, когда в дверь постучали.

— Это еще кто? — спросил Тео. — Время двенадцатый час. — Я пожала плечами. Он выглянул в окно. — Курьер на мотоцикле. Ты ждешь письма?

— Нет.

Тео открыл дверь и вернулся в гостиную с большим пластиковым пакетом, адресованным мне. Внутри был экземпляр завтрашнего выпуска «Дейли пост». «СТЫДИСЬ!!!» — гласил заголовок над огромной фотографией Электры. Звезда разыгрывает лесбийский роман, чтобы продвинуть свой новый сингл! Король пиара замешан в фальсификации! На развороте красовался снимок Электры под руку с мужем и с торжествующей улыбочкой на губах, а внизу — моя маленькая фотография и заголовок: «Уважаемая журналистка оправдана». Я прочитала статью. Тео читал через мое плечо, и я чувствовала тепло его руки на своей.






Муж Электры стал инициатором публичной аферы, провернутой Рексом Делафоем, на которой нажились все стороны-участники, кроме Роуз Костелло из «Дейли пост». Сингл Электры взлетел на первое место в чартах… бэквокалистка только выиграла от скандала и начала сольную карьеру… ее бойфренд одурачен… Рекс Делафой, разозленный враждебной статьей Костелло, был рад отыграться в прессе… Ассистентка Костелло Серена Бэнкс передала письмо «Дейли ньюс», соблазнившись взяткой… Роуз Костелло предприняла все мыслимые меры предосторожности, чтобы защитить конфиденциальность звезды, но была введена в заблуждение этим циничным жульничеством…





— Ее репутация полностью восстановлена, — Тео прочитал вслух первый абзац колонки. — Роуз Костелло достойна абсолютного доверия «Дейли пост». — Он нежно погладил меня по плечу. — Вот видишь!

В статье со злобой говорилось, что больше всего не повезло «Дейли ньюс»: они выставили себя дураками, потому что попались на уловку и заплатили восемьдесят тысяч за письмо, которое оказалось мистификацией. В заметке даже приводились таблицы, где сравнивался тираж обеих газет — у «Дейли пост» за последние три месяца появилось четыреста тысяч новых подписчиков.

— Единственное, что удалось «Дейли ньюс» — увеличить популярность нашей замечательной колумнистки, Роуз Костелло, — с улыбкой зачитал Тео. — Она будет продолжать помогать вам в проблемных ситуациях, как всегда, сочетая доброту и здравый смысл.

Я читала эти строки с рассеянным интересом, будто все это произошло не со мной. К первой странице была прикреплена записка от Рики: Извини меня, Роуз. Я понял, что ты поступила правильно, не показав мне письмо. Завтра мы первым делом поговорим о твоем новом контракте.

— Боже, он передо мной извинился, — изумленно произнесла я, улыбаясь, как чеширский кот. — Чудеса творятся.

— Что ж, после всего этого ты должна попросить у него прибавку, — посоветовал Тео. — Двадцать процентов как минимум.

— Пять, — отрезал Рики на следующее утро.

— Двадцать, — сладким голосом повторила я.

— Это уж слишком.

— Мне все равно. Пострадало мое достоинство, моя репутация, и мое слово было поставлено под сомнение.

— Тогда десять. — Да пошел ты, подумала я. Повернулась и направилась к выходу. — Четырнадцать. — Я коснулась ручки двери. — Пятнадцать? — Я открыла дверь и шагнула в коридор. — Ну ладно, так уж и быть! Шестнадцать. — Уж лучше я останусь без единого пенни. — Семнадцать с половиной? — ворчливо произнес он. — О'кей, о'кей, двадцать так двадцать.

Я обернулась.

— Спасибо, Рики. И двадцать процентов для Беверли.

— С чего это?

— Она не просто администратор, но еще и помогает мне отвечать на письма.

Он вздохнул.

— Ну ладно, уговорила. Будет ей двадцать процентов.

— И деньги на транспортные расходы — ей приходится ездить на такси.

Он кивнул.

— Вот. — Он подвинул мне контракт. — Распишись на пунктирной линии. Договор еще на один год, предупреждение об увольнении за месяц с обеих сторон. Но мы не собираемся тебя увольнять. Ты же теперь самая знаменитая журналистка в стране. Рейтинги скакнули вверх.

Вернувшись на рабочее место, я с удивлением осознала, что меня не радует новый контракт, — я всего лишь испытывала облегчение, что не придется продавать дом.

— Как все прошло? — спросила Беверли.

Я ей рассказала. Она пришла в полный восторг.

— В отделе персонала сейчас оформляют твой новый контракт. — У меня зазвонил телефон. — «Дейли пост», колонка скорой помощи, — весело проговорила я.

— Роуз? — Мое сердце сделало сальто. — Это Эд.

— О, Эд, привет, — выдавила я безразличным тоном, хотя в животе все переворачивалось и бурлило, как в барабане стиральной машины. — Как поживаешь?

— Нормально. Только что увидел газеты и хотел сказать, ну, что я рад, что так все обернулось… Ты же все еще моя жена…

— Это ненадолго, — ощетинилась я.

— Ненадолго, это точно, но мне было очень неприятно, что на тебя так нападают. Я же знаю, как много значит для тебя работа, и рад, что ты получила ее обратно.

Я рассеянно выдвинула ящик для канцелярских принадлежностей, и оттуда выпорхнули два кружочка конфетти.

— Спасибо, Эд, — сказала я. Конфетти грациозно описали в воздухе спираль и опустились на пол, словно семена сикомора. — Очень мило с твоей стороны. — Я подняла конфетти и внимательно прочитала надпись. Наве4нов2ем… Возникла неловкая пауза: было непонятно, кто первым повесит трубку. — Ну что ж, мне пора заняться работой, — сказала я. — Я очень занята.

— Ну разумеется. Неужто Виктория Бэкхем жалуется на личную жизнь? — произнес он с натянутой усмешкой.

— Нет, Мик Джаггер.

— Ха-ха-ха-ха!

— И Гвинет Пелтроу.

— Ну разумеется.

— Ну ладно… пока, Эд.

— Пока, Роуз.

— Пока…

— Пока.

— Может, хватит говорить «пока»?

— На самом деле.

— И что же ты не вешаешь трубку?

— Ну… я только что вспомнил кое-что.

— Что? — Я перебирала шариковые ручки в стаканчике. — Что ты вспомнил?

— Ну… — Он явно нервничал. — Я тут недавно делал уборку и нашел кое-какие твои вещи, вот я и подумал, может, ты…

— Что?

— Может, ты захочешь, чтобы я тебе их привез?




Глава 17


В среду вечером, в семь часов, я тайком следила за Эдом из окна спальни. В животе трепетали бабочки, грудь вздымалась, как аккордеон, и вот, в пять минут шестого он подъехал на корпоративном БМВ. Вышел из машины, открыл багажник и забрал большую картонную коробку. Услышав скрип калитки, я бросилась к зеркалу, глубоко вздохнула, чтобы успокоить дыхание, потом спустилась вниз и открыла дверь. Он стоял на пороге, ослепляя меня своей красотой, в брюках кремового цвета, темно-синем блейзере и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Но под его выразительными карими глазами залегли темные тени, будто он страдал от бессонницы.

— Очень мило с твоей стороны, — вежливо сказала я. — Не стоило беспокоиться. — Я заглянула в коробку. — Из-за такой ерунды! — со смехом добавила я. Лучше бы отнес это барахло в Оксфам[51 - Благотворительная организация, содержащая сеть магазинов.]! — В коробке была уродливая картина, купленная мной в Риме, отвратительный керамический горшок, сделанный мной собственноручно на гончарных курсах, старые видеокассеты «Доктора Кто»[52 - Доктор Кто (англ. Doctor Who) — британский научно-фантастический телесериал компании Би-Би-Си о загадочном инопланетном путешественнике во времени, известном как Доктор. Вместе со своими спутниками он исследует время и пространство, попутно решая разные проблемы и восстанавливая справедливость.], школьные папки и десяток виниловых пластинок.

— Я подумал, что эти вещи дороги тебе как память, — нежно проговорил он.

— Ну спасибо. Вообще-то, ты прав. И где ты все это нашел?

— На чердаке.

— О. Я и забыла, что закинула туда эту рухлядь.

Он протянул мне коробку, и мы стояли, смущенно улыбаясь друг другу, как тинейджеры на школьной дискотеке. От напряжения у меня свело челюсть.

— Хмм. Может, зайдешь в дом?

— Если это удобно, — неуверенно произнес он.

— Да. Я сейчас не работаю.

— Не работаешь?

— Нет.

— Я-то думал, ты круглые сутки работаешь.

— Уже нет. Моя потрясающая новая ассистентка, Беверли, помогает мне отвечать на письма, так что объем работы уменьшился вдвое.

— Это замечательно. — Эд просиял.

Я поставила коробку на пол в коридоре, и Эд зашел в дом. Я любовалась его орлиным носом, тонкой, резко очерченной линией губ и двумя глубокими изогнутыми морщинками по обе стороны рта.

— Как у Руди дела? — вежливо спросил он, следуя за мной на кухню.

— О, все отлично. Его похитили, но через месяц вернули — грабители не вынесли его воплей. Ты же не знаешь, он заговорил!

— Правда? И что он говорит?

— Ну, разное, ничего особенного. — Я заглянула в клетку. — Сейчас он спит — сегодня болтал весь день и устал, но когда проснется, его не остановишь. Выпить хочешь? — добавила я. — Ты за рулем, поэтому могу предложить тебе бокал вина или… — я поискала в холодильнике, — … вот это. — Я протянула ему бутылку пива.

— Не знал, что ты любишь пиво, Роуз, — сказал Эд, присаживаясь за стол.

— Я и не люблю, это пиво Тео, но у нас общая еда — он не будет против.

— Тео? Это еще кто?

— Он снимает у меня комнату. Тео — астроном, в мае у него выходит книга. Называется «Небесные тела. Популярный путеводитель по звездному небу и Солнечной системе», — объяснила я. К моему удивлению, сердце мое переполнилось гордостью. — Он знает все об астероидах, спиральных галактиках и лунных покрытиях, — добавила я. — Это просто здорово.

— Не сомневаюсь, а сколько ему лет?

— Двадцать девять.

— О. — Мне показалось, на лице Эда промелькнуло облегчение. Я открыла ему пиво. — И где он сейчас?

— Читает лекцию о метеоритных дождях для Королевского астрономического общества. Он оратор от бога. Я пару раз была на его выступлениях.

— Понятно. Милый домик. — Эд вежливо огляделся. — Стильно отделан.

— Разумеется, он не идет ни в какое сравнение с твоим роскошным особняком, но нельзя же иметь все и сразу.

— Сколько у тебя спален?

— Три.

— Значит, получается примерно… тысяча пятьсот квадратных футов?

— Понятия не имею.

— А сад есть?

— Совсем маленький, наполовину заасфальтированный. — Эд скользнул взглядом по заваленному всякой всячиной кухонному столу. — Извини, на кухне беспорядок. В последнее время никак руки не доходят до уборки, после того как меня пригвоздили к позорному столбу в национальной прессе… К тому же мы с Тео предпочитаем жизнерадостный хаос, — беззаботно добавила я.

Эд посмотрел на меня так, будто я заболела.

— Ты изменилась, Роуз, — тихо произнес он и пораженно покачал головой. — Ты стала… совсем другим человеком.

— Правда? — беспечно проговорила я. — Ну… возможно. Наверное, сказывается влияние Кэмбервелла. Здесь такая расслабленная богемная атмосфера. Ты, кстати, не проголодался? Я как раз собиралась готовить.

— Что? — Эд чуть не подавился своим пивом.

— Ты не проголодался? — внятно повторила я. — Я могла бы быстренько приготовить ризотто.

— О да, было бы здорово. Но, Роуз, — изумленно добавил он, — ты же не умеешь готовить.

— Почему? Это я раньше не умела. Но Тео научил меня нескольким простым блюдам. Он великолепно готовит, — с нежностью добавила я, доставая пакет с рисом арборио. — Любитель астрономии и гастрономии. — с улыбкой пояснила я. — Я слышала, наш семейный психолог от тебя съехала? — спросила я, доставая кастрюлю.

— Кто тебе сказал?

— Просто слухи. Что произошло? — с дружелюбным любопытством поинтересовалась я, взяв разделочную доску.

— О, — вздохнул он, глядя, как я нарезаю маленькую луковицу, — с моей стороны было бы не по-джентльменски распространяться на эту тему.

— Да брось ты, Эд, мне-то можно сказать.

— Нет. Ну ладно. Она… действовала мне на нервы.

— Должна сказать, ты не одинок — мне она тоже действовала на нервы, но тебе же вроде нравилось. Ты даже разрешил ей переехать к тебе.

— Всего-то на пару месяцев.

— Понятно. Чем же она тебе не угодила? Ой, не говори, дай угадаю, — сказала я, достав сливочное масло, — ты не смог терпеть такую низость!

Он скорчил гримасу.

— Роуз, не такого уж она и низкого роста. Тебе все кажутся маленькими, потому что ты сама высокая.

— Знаю, — ответила я, — это злая шутка. После того, как низко ты с ней обошелся, — прыснула я.

— Хватит, Роуз.

— Хотя, надо признать, я бы тоже не хотела быть с ней на короткой ноге, — расхохоталась я. — Нет, правда, Эд, скажи серьезно — в чем проблема?

— Она… ну, она постоянно жаловалась.

— На что?

— О, на все. Меня это достало, я был несчастлив и в конце концов попросил ее уехать.

Я повернулась и уставилась на него:

— Ты ее бросил?

Он покраснел.

— Да. Да, бросил. — Как же, как же, подумала я, слегка обжаривая луковицу. Мелкий обманщик. Ну что поделаешь, мужская гордость и все такое. — Ладно, я не хочу об этом говорить, — с горечью произнес он. — Все кончено.

— Хорошо. Я больше не буду спрашивать. Как у мамы дела? — Я сменила тему.

— Хорошо.

— А у остальных?

— У них… тоже хорошо. — Он на секунду замялся. — Правда, мы не так уж часто видимся.

— Меня всегда это расстраивало, — сказала я, помешивая рис. — Ты потому мне и нравился, что у тебя большая семья: у меня же нет братьев и сестер. Как дела у Джона? — добавила я. — Помнишь, он послал нам ту чудесную алебастровую лампу, когда мы поженились.

Эд смущенно поежился.

— По-моему, у него… все о'кей. Я его уже тысячу лет не видел, Роуз. Ты и сама знаешь. У нас возникли… проблемы.

— О да. Ты мне говорил.

Как я уже упоминала, они рассорились из-за денег и шесть лет вообще не разговаривали. Как-то раз я видела фотографию Джона у матери Эда. Он жил в Халле и преподавал историю в школе.

— Спасибо, что просмотрел бумаги на развод, — продолжала я, выливая в кастрюлю полстакана белого вина. — И спасибо за валентинку. — Я улыбнулась ему через плечо, медленно помешивая рис. — Конфетти до сих пор кое-где попадаются. Ты темная лошадка, Эд. Я и понятия не имела, что открытка от тебя. Я думала, мне ее мой преследователь прислал.

— Преследователь? — Эд ужаснулся.

— Ну, не совсем, он не опасен, просто все время надоедает. Я пришла в ярость, когда подумала, что открытка от него, но потом поняла, что это ты прислал. Очень интригующе.

— Как ты догадалась? — спросил он, улыбнувшись краешком губ.

— Ты сам себя выдал на вечеринке у близнецов. Сказал, что думал, мы будем вечно вдвоем, и тут я все поняла. — Я опять повернулась к нему спиной, продолжая размешивать дымящееся ризотто. Воздух наполнился густым ароматом.

— Это правда, Роуз, — тихо проговорил он. — Я был уверен, что мы всегда будем вместе. И я скучал по тебе. В конце концов, ты все еще моя жена.

— Это ненадолго, — холодно повторила я, наливая в ризотто бульон.

— Да, я знаю. Ненадолго. Когда я увидел тебя на балу, мне так хотелось поговорить с тобой, но Мари-Клер намертво в меня вцепилась. Она бы взбесилась, если бы я к тебе подошел, поэтому пришлось наблюдать издалека. И я думал: вот эта обворожительная красотка — моя жена, но танцует она с другим мужчиной. Кстати, с кем ты танцевала? — осторожно спросил он.

Я промыла салат.

— С Тео.

— Тео? О. Понятно. Значит, у вас?..

— Что у нас? О… нет, — ответила я. — Вообще-то, Эд, тебя это не касается, но я же тебе объяснила — он мой квартирант, и все. Мы просто хорошие друзья, которые живут вместе.

— Я вижу, вы подружились.

— Да. Тео многому меня научил.

— Например?

— Ну, например, теперь я знаю, что наша галактика так велика, что Солнцу требуется двести двадцать пять миллионов лет, лишь чтобы описать один круг вокруг ее центра. Поразительно, правда?

— Угу, — ответил Эд, нахмурив брови.

— Только представь, последний раз, когда Солнце завершило полный круг, Землю еще населяли динозавры. Интересно, на что будет похожа наша планета через двести двадцать пять миллионов лет? — задумалась я.

— Хотелось бы знать, — скучающе произнес Эд.

— А еще я знаю, что некоторые галактики воруют звезды у соседних галактик.

— Правда? Их нужно в тюрьму сажать.

— А галактика Андромеды движется прямо по пути столкновения с нашей. Она врежется в Млечный Путь лет этак через миллиард.

— О. Неприятное соседство.

Я улыбнулась.

— Еще я узнала, что телескоп Хаббл настолько мощный, что если зажечь спичку в Лондоне, ее можно будет увидеть из Токио. — Я покачала головой. — Это просто удивительно! Я начала воспринимать вещи совсем по-другому.

— Хмм, — пробурчал Эд. — Но я не хочу говорить об астрономии, Роуз, я пришел, чтобы поговорить о нас.

Я подогрела тарелки, накрыла на стол, а голос Эда доносился до меня как будто сквозь туман:

— Так хочется повернуть время вспять… мы запутались… я вел себя как полный идиот, Роуз… но мне так не хватало твоего внимания… я пытался объяснить, но ты не желала слушать… ты была одержима. Мне хотелось, чтобы ты это заметила, — заключил он. — Но ты даже не смотрела в мою сторону, вот я и решил заставить тебя обратить на меня внимание, а Мари-Клер вела себя очень настойчиво, и…

— Ты прав, я тобой пренебрегала, — призналась я, снимая ризотто с плиты. — Я была не очень хорошей женой, не так ли?

— Честно говоря, нет. И жить с тобой было так трудно.

— Да, наверное.

— Мне казалось, что тебе не нравится со мной жить. Ты была такой напряженной.

Внезапно проснулся Руди и принялся хлопать крыльями.

— Эд, я же сто раз говорила: снимай ботинки, когда входишь в комнату! — крикнул он моим голосом.

— Да, со мной было нелегко, — засмеялась я.

— Чертова идиотка! — проорал Руди голосом Эда.

На лице Эда застыл ужас.

— Я что, на самом деле так с тобой разговаривал?

— Да, но лишь когда я тебя провоцировала. Мне жаль, что из меня не получилась идеальная жена, — сказала я, посыпая рис тертым пармезаном. — Ты заслуживал лучшего, но новая работа поглотила меня с головой.

Я перемешала салат, мы сели за стол и минуту или две ели молча. Просто сидели друг напротив друга и ужинали: когда мы были женаты, это случалось так редко.

— Роуз, — тихо проговорил он. — Понимаю, я не имею права спрашивать тебя об этом, но у тебя кто-то есть? — Я уставилась на него. С какой стати я должна перед ним отчитываться? — Ты уже встретила другого мужчину? — настаивал он.

— Ну… Нет. Пока еще нет. Но почему ты спрашиваешь?

— Потому что… Мне бы хотелось отложить развод, вот почему. За этим я и пришел.

Он положил левую руку на стол и перевел дыхание.

— Я знал, что этот вопрос можно решить только лицом к лицу. Когда я получил прошение о разводе, это был такой удар, — расстроенно продолжал он. — Я долго не мог подписать бумаги по той простой причине, что мне этого не хотелось. — Так вот почему документы пришли с такой отсрочкой. — А когда я увидел, как на тебя накинулись в прессе, я почувствовал себя ужасно. Это заставило меня понять, как много ты для меня значишь. Я хотел защитить тебя, но не мог. Прошу тебя, Роуз, давай попробуем еще раз? Пожалуйста, Роуз, — ласково повторил он. — Я все еще люблю тебя, и мне кажется, у нас просто не было шанса исправить отношения. Мы слишком быстро поженились, а потом все так закрутилось — ты ушла, и с тех пор я чувствовал себя несчастным. А ты была счастлива, Роуз? — Я заглянула в его теплые карие глаза, и что-то внутри шевельнулось. — Ты была счастлива? — еле слышно повторил он.

— Не очень, Эд. Я только недавно оправилась от разрыва. Сделала то, что советую своим читателям, если сердце разбито. Встала утром, оделась, пошла на работу, как будто тебя никогда и не было. — Я вспомнила церемонию по изгнанию злого духа, которую я исполнила полгода назад. Пыталась спустить Эда в унитаз, а он все время всплывал на поверхность — и вот явился собственной персоной. — Я спустила обручальное кольцо в унитаз, — призналась я. Он вздрогнул, будто ему дали пощечину. — Хотела вырезать тебя из сердца.

— Разве ты не скучала? — спросил он.

— Скучала. Очень скучала. Сначала это было чудовищно — настоящая пытка, но злоба перекрывала все эмоции.

— Ты до сих пор злишься на меня? — Он опустил вилку.

Злюсь ли я?

— Нет. Сейчас уже нет.

Он улыбнулся и выдохнул с облегчением.

— Так, может быть, нам снова начать встречаться, понемногу, день за днем? Вдруг у нас есть еще один шанс?

— Еще один шанс? — Я глядела в пустую тарелку. — Так получается, ты хочешь вторую порцию? — проговорила я с загадочной улыбкой.

— Вторую порцию? Да, — прошептал он. — Хочу.

Иногда мне приходят письма, в которых люди признаются, что у них вроде бы и нет проблем, но вместе с тем они чувствуют себя несчастными, хотя понимают, что заслуживают счастья. И они спрашивают меня, что сделать, чтобы стать счастливыми. Обычно я отвечаю, что в моем понятии счастье — это когда ты хочешь то, что у тебя есть, а не то, чего у тебя нет. По крайней мере, я всегда давала именно такой совет. Но теперь я уже не уверена. К примеру, я хотела, чтобы Эд вернулся — сходила по нему с ума долгие месяцы, — и вот, к моему изумлению, он здесь, отчаянно умоляет меня дать ему еще один шанс. Но, как ни странно, получив то, о чем я мечтала, я не чувствую себя счастливой — у меня внутри пустота и какое-то странное ощущение. Если бы Эд пришел в прошлом октябре, я стала бы воском в его руках. Все бы простила, и забыла, и вернулась к нему — помилуйте, кому захочется разводиться? Но с тех пор как мы разошлись, прошло шесть месяцев, и моя жизнь изменилась. И теперь я запуталась окончательно.




— Он хочет вторую порцию, потому что ему десерт пришелся не по вкусу, — презрительно фыркнула Белла, когда я заглянула в магазин близняшек в субботу. — Надеюсь, ты не собираешься снова с ним увидеться?

— Странно слышать это от тебя, — удивилась я. — Ведь ты сама пригласила его на вечеринку.

— Знаю, — поморщилась она. — Но у меня разум помутился. Так ты собираешься с ним встречаться?

Я вздохнула.

— Понятия не имею. Я сказала ему, что хочу все обдумать, и он, как истинный джентльмен, оставил мячик на моей половине корта. Он не настаивает — просто дал мне повод для размышлений. Он очень раскаивался, к моей радости, и сочувствовал мне, и вот теперь я думаю — что, если он прав? Ведь его интрижка закончилась, я осознала свои ошибки — может, нам действительно стоит попробовать заново? Все-таки для меня «в разводе» — все равно что «законченная неудачница».

— Я бы на твоем месте смотрела в оба, — проговорила Белла, качая головой. — Однажды он уже тебе изменил.

— Но учти смягчающие обстоятельства — я была никудышной женой.

— Не знаю, не знаю, — сказала Белла, — это твоя жизнь, но я всегда говорила, что твой Эд с гнильцой…

Меня так и подмывало ответить: «Посмотри на кучу третьесортного распутного дерьма, с которой ты встречаешься», но я закусила губу.

— Как у вас здесь дела? — мило проговорила я.

— О, отлично. Беа сейчас на встрече с клиентами — поклонниками латвийского минимализма, так что задача не из легких, — а я вот застряла здесь. Но, по правде говоря, — призналась она, — наверное, так лучше, потому что мы в последнее время не очень ладим. Беа стала очень… капризной, — деликатно выразилась Белла.

— То есть?

— Она превратила мою жизнь в сущий ад.

— Что же она сделала?

— Ну… — Белла понизила голос: вошел покупатель и принялся рассматривать чайный сервиз в сеточку. — … вчера мы с Эндрю пошли в кино. И взяли с собой Беа.

— И что? — пробормотала я.

— Ну, это было немного неловко.

— Но она так одинока.

— Знаю. Образцы мебельной обивки внизу, мадам, хотите взглянуть?

— И она до сих пор сохнет по Генри, — добавила я. — Ей не мешало бы немного отвлечься.

— Да, это справедливо. Но потом в понедельник мы с Эндрю пошли поужинать в «Куаглино», и Беа тоже заявилась!

— Правда?

— Да. Во вторник нас пригласили на премьеру, и она настояла, что пойдет с нами. Эндрю все это не нравится.

— Еще бы.

— По-моему, у нее с головой не все в порядке, — беззаботно заключила Белла. Кто бы говорил, подумала я. — Как думаешь, Роуз, что мне делать?

Ну почему мне приходится все время решать чужие проблемы? Я что же, ходячий филиал реанимации?

— Ну, — проговорила я, чувствуя, как поджались губы, — ты должна провести четкую границу. Не говори ей, куда собираешься, каждый раз, когда вы с Эндрю куда-то идете.

— Но она всегда спрашивает или звонит на мобильный и вынуждает сказать ей. Я не знаю, как мне быть.

— Запутанная ситуация. Будем надеяться, со временем бизнес станет развиваться, и она будет все время занята делом. Тогда она почувствует себя увереннее. Вы друг для друга как якоря. Беа с ужасом представляет, что ты ее бросишь.

Белла поморщилась.

— Знаю. В этом самая большая проблема, — с сожалением произнесла она. Да, подумала я, это точно. Чем дольше близнецы живут вместе, тем тяжелее им оторваться друг от друга, и тем сложнее мужчинам с ними общаться. — Ведь если Эндрю захочет, чтобы я к нему переехала, — продолжала Белла, — я вовсе не удивлюсь, что Беа тоже решит жить с нами. С одной стороны, меня бы это вполне устроило, но я знаю, что Эндрю никогда не согласится. Беа ему даже не нравится, — призналась она. — Частично оттого, что и она его недолюбливает.

— Правда? — Я притворилась, будто ни о чем не догадываюсь. Я была поражена, что самовлюбленный Эндрю заметил, что Беа его презирает.

— Да. Она его ненавидит. Говорит, что везде ходит с нами по одной причине — чтобы «присматривать» за ним.

— Хммм…

— Она говорит о нем ужасные вещи.

— Правда? Какие?

— Ну, она намекнула, что он может меня… обмануть.

— В смысле изменить?

Она кивнула.

— Но я-то знаю, что он не способен на такое. Вам помочь? — вежливо обратилась она к посетительнице, которая поднималась наверх, держа в руках бархатную подушку, расшитую цветками львиного зева и наперстянки.

— Да. Я возьму вот это. Прелестная подушка, — вздохнула девушка.

— Согласна, — кивнула Белла и принялась заворачивать подушку в оберточную бумагу. — Очень красивая. Вы для себя покупаете? — вежливо поинтересовалась она, отрывая кусочек скотча.

Девушка улыбнулась.

— Нет, это для мамы. Я всегда стараюсь выбрать что-нибудь особенное на День Матери.

Когда я приехала домой двумя часами позже, на автоответчике ждало сообщение от Генри.

— Роуз, завтра я уезжаю в зону Персидского залива на шесть недель. Извини, что давно тебя никуда не приглашал. Я был очень… ммм… занят. Надеюсь, Беа меня не возненавидела. Позвоню в мае, когда вернусь.

Повесив пальто, я огляделась. В доме царил бардак. На полках и картинах скопилась пыль, ковер не мешало бы пропылесосить. Диванные подушки смялись, в гостиной стояли грязные кофейные чашки. На кухне валялись непрочитанные газеты, в раковине высилась гора немытой посуды.

Мы с Тео стали как свиньи, подумала я. Не знаю почему, но я уже не такая чистюля, как раньше. Я знала, что нужно пропылесосить, но мне было лень. Вместо этого я принялась разбирать коробку со старым барахлом, которую привез Эд. Пластинки отнесла в гостиную, картину и горшок упаковала, чтобы послать в дом престарелых. Дом престарелых, с горечью подумала я. Да, мне там самое место. Ну и что, все равно ничего не поделаешь, размышляла я, пролистывая старые школьные папки. Три красные тетради на пружинках — письменная выпускная контрольная на желтеющей бумаге, надписанная мелким, необычайно аккуратным почерком. Я сдавала экзамены по английскому, французскому и истории искусства и с треском провалилась на всех. Это было в 1980 году, но я до сих пор помню, как сидела в холле моей школы и пялилась на вопросы без проблеска понимания в глазах, будто они были составлены на санскрите.

Прокомментируйте использование символизма в романе «Мадам Бовари»… Ну уж нет. Назовите величайшие достижения эпохи Ренессанса. Спросите что полегче. Почему комедию «Мера за меру»[53 - Комедия У. Шекспира (1604).] считают черной? Понятия не имею. Мой мозг вырубился, как телевизор по окончанию передач: тупое жужжание на сером фоне. Я сидела и рисовала чертиков, время от времени поглядывая на часы, и не могла написать ничего, кроме своего имени. Мне даже не нужно было читать письмо с официальными результатами, которое пришло в августе: я и так знала, что получила три кола.

Двойняшки сказали, что мне просто попались вопросы, которые я не учила, но это было не так. Я очень много занималась и была отлично подготовлена, но совершила одну ужасную ошибку. Я обратилась в бюро регистрации рождения, и за день до экзамена получила результаты. Понимаете, если вас, как меня, удочерили до 1975 года, то сперва с вами должен провести беседу социальный работник. Он консультирует вас по так называемому «Разделу 51», чтобы вы были готовы к тому, что можете обнаружить. Я поехала в социальную службу в Эшфорде и познакомилась с этой женщиной, социальным работником, которая была очень мила и профессионально компетентна. Она объяснила, что то, что мне предстоит узнать, возможно, будет все равно что открыть банку с червями. Уверена ли я на сто процентов, что хочу узнать это, ведь я еще очень молода? Я ответила: да, я уверена на сто процентов. Я ждала этого момента всю свою жизнь. Потом она спросила, знают ли мои приемные родители о том, что я собираюсь сделать, и я ответила, что знают. Я сказала, что хочу увидеть запись о регистрации рождения, потому что это нужно для получения паспорта, но я соврала. На самом деле мне просто хотелось наконец узнать имена моих биологических родителей. Но когда мне протянули этот листок бумаги и я увидела то, что там было написано, я пережила самый жуткий шок в своей жизни. На следующий день я каким-то образом заставила себя прийти в школу и отсидеть первый выпускной экзамен, но все мои мечты о поступлении в университет рассыпались в прах…

Я услышала звук поворачиваемого в замке ключа — Тео вернулся. Он был у Бев, помогал ей заполнить налоговую декларацию.

— Ничего себе, какая древность! — воскликнул Тео, увидев мои пластинки. — Это твои? «Partridge Family». В первый раз о таких слышу. — Внезапно я почувствовала себя очень старой. — «Jackson Five». О боже — Майкл Джексон что, негр? А это еще что? «Mudd», «Bay City Rollers»… смотри! Мэри Осмонд! Да эти пластинки целое состояние стоят, Роуз!

— Прекрати. Я чувствую себя антиквариатом.

— Извини. — Он улыбнулся. — Я раньше жену так дразнил, она приходила в бешенство.

— Она почти такая же старая, как и я?

— Почти.

— Как у Беверли дела? — спросила я, меняя тему.

— Нормально, хандрит немножко.

— Наверное, ее парень уехал. — Тео уставился на меня. — Шотландец. — Он все еще не понимал, о чем речь. — Дирижер.

— А, точно. Хэмиш. Да. Он уехал за границу, поэтому у нее легкая депрессия, к тому же Тревор подхватил простуду.

— Она не хочет зайти в гости и поужинать с нами? Я могу чего-нибудь приготовить.

— Я уже спрашивал, она отказалась.

Я заметила, что, когда у Беверли плохое настроение, она всегда предпочитает оставаться в одиночестве. Так что мы с Тео весь вечер играли в «Скраббл» — мы частенько так делаем. И только я обрадовалась, что мой телефонный маньяк вроде успокоился, как он словно прочитал мои мысли и позвонил опять (хотя, возможно, это было просто совпадение). Телефон зазвонил в одиннадцать часов, я сняла трубку и услышала тяжелое дыхание.

— Кто это? — спросил Тео.

— Телефонный маньяк.

Он скорчил гримасу.

— О нет. Опять.

— Ну, хоть кто-то меня любит.

— Похоже, он тебя совсем не тревожит.

— Нет. Я уже привыкла.

— И как он себя вел на этот раз?

— Тяжело дышал, как больной астмой: мне почти стало его жалко. Знаешь, — проговорила я, сев на диван и взглянув на свои фишки с буквами, — что-то здесь неладно. Обычно телефонные маньяки звонят несколько раз подряд, чтобы довести тебя до белого каления, но мой преследователь всегда довольствуется только одним звонком.

— Какой вежливый преследователь.

— Или вежливая. Я так и не выяснила.

— Ты же хотела записать его номер в черный список.

— Пыталась, но в телефонной компании все время занято. Вчера я двадцать минут висела на телефоне и слушала рождественскую песенку в синтезаторной обработке. Но потом не выдержала. Так, чей ход? Мой. Эй, нельзя подсматривать, какие буквы выбираешь! Это жульничество.

— Но мне нужны гласные. Так, что там у тебя? — Я посмотрела на свои фишки. О, с, р, и, т, две е. Получается «рост» или «торс», но так слишком мало очков.

— О'кей. Придумала… вот. — Я пристроила «СИРОТ» к «ПАЛАТКЕ» Тео.

— Сирота. Получается… двадцать четыре очка.

— Я сирота, — проговорила я с горькой усмешкой.

— Да. Тебя надо отправить в детский дом. Но, может, ты и не сирота вовсе, — произнес он, глотнув пива. Взял свои фишки и пристроил «ОДИТЕЛИ» к моему «СИРОТЕ». — Возможно, твоя настоящая мать еще жива. И кто знает, может, и отец тоже. — Я подняла глаза. — Им, наверное, еще шестьдесят не исполнилось. Еще лет двадцать впереди. — Если бы кто-то другой упомянул о моих биологических родителях, я бы применила к нему жидкий азот, но из уст Тео эти слова почему-то не казались возмутительными. Тео потянулся за журналом «Таймс». На обложке красовался заголовок розовыми буквами: «Стильные подарки к Дню Матери. Оригинальные идеи!»

— Накануне Дня Матери всегда вспоминаю свою маму, — сказал он, пролистывая журнал.

— И я свою.

— Ты имеешь в виду свою приемную мать? — Я кивнула. — Можно спросить тебя кое-что о твоих приемных родителях? — произнес он с нехарактерной ему скромностью.

Я вынула из мешочка еще фишки.

— Сколько угодно. Спрашивай.

— Кажется, вы были не очень близки.

— Ты прав.

— Когда их фотографию украли, ты так вяло отреагировала, что я все понял. — Я пожала плечами. — Роуз, что это были за люди?

— Что это были за люди? Понимаешь, — объяснила я, раскладывая фишки с буквами на доске, — они были примерно на фут ниже меня. И… они были очень консервативны и набожны. По выходным мы часами торчали в баптистской часовне, — добавила я. — Поэтому я и не хожу в церковь. Я бы могла сказать, что они хотели как лучше и были достойными людьми, но…

— Но что?

Я вздохнула.

— Понимаешь, — произнесла я, покусывая нижнюю губу, — всегда так делаю, когда волнуюсь, — меня много что не устраивало. Во-первых, Тео, я никогда никому в этом раньше не признавалась, даже близняшкам, — у меня всегда было такое ощущение, что мне в этом доме не место. У отца была мастерская по изготовлению обуви на заказ, и я часто наблюдала, как он подбирает клиентам обувь, тщательно измеряет им ступни в длину и в ширину, рассматривает свод стопы и подъем, чтобы ботинки подошли идеально. Так вот, мне казалось, что я моим родителям не подхожу.

— Потому что ты на них не похожа?

— Нет, не поэтому. Если бы мы были более привязаны друг к другу, это имело бы значение. Но я не ощущала родительской любви. Конечно, я ни в чем не нуждалась, и они относились ко мне подоброму, но… они не были ласковы. Я была им как будто гостем, а не дочерью. Смотрела, как мама близнецов обнимает их, когда забирает из школы, и испытывала ужасную тоску. Мои родители не умели со мной играть, так что приходилось самой себя развлекать. Они не любили детей, и мне постоянно внушали, что я не должна устраивать беспорядок.

— Поэтому, наверное, ты такая чистюля, — сказал Тео. — Хотя… — он огляделся, — в последнее время ты понизила планку.

— Угу. Не понимаю, что со мной.

— Ты избавляешься от комплексов, Роуз. — Я подумала, что он прав. — Расскажи еще о своих родителях, — мягко попросил он.

— Я часто ломала голову, зачем они вообще меня удочерили, — продолжала я. — Но ответ я узнала только после их смерти.

— И что же ты узнала? — Я уставилась на игровое поле, думая, отвечать ли на этот вопрос.

— Они удочерили меня из неверных побуждений, — ответила я.

— Как это?

— Из жалости.

— Откуда ты знаешь?

— После их смерти я разбирала их вещи и в папином столе нашла папку с разными документами, касающимися удочерения. Я эти бумаги никогда не видела. Там хранились письма от социальных служб и семейная переписка. Когда я была маленькой, они говорили, что хотели завести милую малышку вроде меня, но это была ложь. Они сделали это из христианского милосердия. Так они это и объяснили. Я нашла копию письма, которое мой отец послал социальному работнику. Там говорилось, что «заботиться об этом несчастном ребенке — его христианский долг».

— Все же я не понимаю, — сказал Тео. — Ведь чтобы взять приемного ребенка, необходимо долго состоять на учете в комиссии по усыновлению.

— Неправда. В шестьдесят втором году все было по-другому. Сейчас на усыновление передается пятьсот детей в год, а тогда в приюты поступали двадцать семь тысяч детей ежегодно — можно было в буквальном смысле выбрать любого малыша, и не было бесконечных списков и собеседований, как сейчас. Постановление об абортах шестьдесят седьмого года многое изменило, по понятным причинам. После этого процедура усыновления усложнилась. Но все равно мы с родителями всегда ладили, хотя и не были очень близки. Но когда я увидела это письмо, мое отношение к ним резко изменилось. Как будто безнадежно оборвался целый период в моей жизни.

— Но у тебя не возникало чувства, что с их смертью может начаться новый период?

— Я… я не понимаю, о чем ты.

— Неужели тебе не захотелось найти свою настоящую мать? — Я уставилась на него. — Неужели тебе не хочется найти ее? — Хочется ли мне? — По-моему, хочется.

— Ну…

— Когда тебе будет сорок?

— Первого июня. Наверное.

— Наверное?

— Я не уверена. Так указано в свидетельстве о рождении.

Тео нахмурился.

— По-моему, твой сороковой день рождения — в каком-то смысле рубеж. Ты же хочешь найти ее, правда, Роуз? — Я глотнула еще пива. — По-моему, ты с недавних пор подумываешь об этом. В этом твоя проблема. Ты хочешь — и одновременно нет. Ты очень жизнерадостная девушка. Роуз, но иногда бываешь мрачнее тучи, и я уверен, причина именно в этом.

— Ничего подобного, — тихо ответила я. — Ты не прав, Тео, потому что я никогда никому не рассказывала правду.

— Но мне кажется, правда в том, что ты так и не простила ее за то, что она тебя бросила.

— Если бы все было так просто.

— Что ты имеешь в виду?

— Я… — Я прикусила губу.

— Подумай, Роуз, говорят, что в сорок жизнь только начинается, так почему бы не сделать свой день рождения отправной точкой, началом новой жизни? — Я посмотрела на него и почувствовала, как набухает в горле. — Неужели тебе не хочется увидеть ее лицо?

— Я… — Уголки глаз защипало от слез.

— Неужели тебе не хочется поговорить с ней, спросить ее о том, кто ты такая?

— Я… — Щеки у меня горели, очертания лица Тео стали расплываться.

— Тебе хочется, Роуз, — настойчиво проговорил он. — Я уверен. — Я разглядывала свои колени. — Я прав?

— Да, — всхлипнула я. — Я хочу ее найти. Хочу познакомиться с ней. Конечно, хочу. Но не могу.

— Нет, можешь!

— Нет. Не могу. Все намного сложнее, чем ты думаешь.

— Неправда.

— Правда!

— Почему?

— Не могу объяснить.

Тео протянул мне свой носовой платок, и я промокнула слезы.

— Роуз, — произнес он. — Я не хочу причинить тебе боль, но, по-моему, мне известна причина.

Я подняла голову и широко раскрыла глаза.

— Это невозможно, — хрипло прошептала я.

— Возможно. Я догадался.

— О чем?

— Ты боишься. Боишься, что твоя мать не захочет тебя знать и ты не сможешь этого вынести, потому что тогда получится, что она отвергла тебя дважды.

— Извините, доктор Фрейд, ваш диагноз неверен.

— А по-моему верен. И я прекрасно тебя понимаю: тебе казалось, что твоя мать тебя отвергла.

— Мне это не казалось. Она на самом деле меня бросила, — горячо возразила я. — Но какая теперь разница, — добавила я. По щеке скатилась обжигающая слеза.

— Тогда почему ты не можешь отыскать ее, Роуз? Существуют специальные агентства, частные детективы и розыск по интернету. Будет не так уж сложно все распутать.

— Нет!

— Почему нет?

— Потому что…

— Почему?

— Потому что нет, вот почему.

Лицо Тео выражало смесь сострадания и полного непонимания.

— Роуз, — нежно проговорил он. — Объясни мне толком, чтобы я понял. Почему ты не можешь разыскать мать? Она отдала тебя в приют, поэтому наверняка есть документы, которые помогут установить ее личность.

— Нет никаких документов, — сказала я. — В том-то и дело. Нет никаких бумаг. Ничего нет.

— Как это нет? Они утеряны? Или был пожар, и они сгорели? — предположил он. Я отрицательно покачала головой. — Тогда в чем же причина? — не отступал он. — Почему ты не можешь попытаться разыскать ее?

— Потому, — произнесла я, чувствуя, как в груди расползается чернота, — потому, что меня не отдали в приют, как ты говоришь. — Я смотрела на него, кровь пульсировала в висках. Я слышала тяжелые удары своего сердца.

— Как это? — сказал он. — Не понимаю.

Ну вот, подумала я. Сейчас или никогда. Настало время.

— Меня нашли, — сказала я. — Нашли на улице. Меня выбросили. — Я закрыла лицо руками.

— О Роуз. — Повисла минутная тишина, затем Тео взял меня за руку.

— Меня выбросили. Как мусор. Выкинули. Как отходы, как отбросы. Как ненужную вещь. Оставили на улице, словно лишний багаж. Ну вот, — простонала я. — Теперь ты знаешь. Вот что со мной случилось, Тео. — Горло саднило от сдавленных рыданий, дыхание стало прерывистым.

— О Роуз, — повторил он. Я заплакала, как ребенок, — безутешно, вздрагивая от горя. — Мне так жаль… но где? Где тебя нашли?

— В тележке из супермаркета на парковке! — прокричала я.

— О боже. — Он потерял дар речи. — И… когда ты это выяснила?

— Когда мне было восемнадцать, — сказала я, потянувшись за бумажной салфеткой. — Увидела запись об этом в свой восемнадцатый день рождения! В графе «имя матери» значилось «неизвестно», в графе «имя отца» — тоже «неизвестно», «место рождения» — «неизвестно», правда, там была приписка: «Ребенок найден на кооперативной парковке для автомобилей в Чэтхеме, графство Кент, 01.08.62». В графе «дата рождения» говорилось «неизвестно, возможно 01.06.62», потому что, когда меня нашли, мне было примерно восемь недель.

— Восемь недель?

— Да, она держала меня восемь недель, — всхлипнула я. — Целых восемь недель, два месяца, и только потом решилась. Это было самое обидное. Знать, что она была со мной так долго. Знать, что она кормила меня, брала на руки, убаюкивала… — Я замолчала.

Он подошел, сел рядом со мной на диван и обнял.

— Бедняжка Роуз, — прошептал он. — Бедняжка Роуз.

— И когда я вернулась домой и рассказала матери, что видела, она обронила: «О да, я смутно припоминаю, что в газетах что-то писали о брошенном младенце». Но больше она никогда об этом не упоминала, и папа тоже. И я никогда об этом не заговаривала, потому что с того момента меня переполняла ненависть. Я уже не мечтала найти свою настоящую мать, как раньше. Было трудно поверить, что она так со мной обошлась, поэтому я вырезала ее из сердца. Вырезала, как опухоль, Тео, вырвала с корнем, потому что лишь так смогла бы выжить. Я отправила ее в чулан памяти, заперла дверь, и с тех пор эта дверь намертво закрыта.

— Ты жила с этим двадцать лет, — тихо проговорил он, — и ни разу ни с кем не поделилась? — Я кивнула. — О Роуз. Это же невыносимо, — сказал он.

— Для меня да.

— Но и для нее тоже. Бедная женщина, — пробормотал он. — Она была в отчаянии. Наверное, она вспоминает о тебе каждый день. Значит, твои приемные родители узнали о тебе из газет?

— Да, — прошептала я. — Они жили в Эшфорде, в тридцати милях от того места, но кто-то оставил в магазине моего отца экземпляр «Чэтхем ньюс», где и напечатали мою историю. Мать работала в городском совете и знала одну женщину из социальной службы в Кенте, так что они подали заявление на усыновление. И взяли меня к себе. По одной простой причине — им казалось, что они выполняют свой «христианский долг», как они выразились. Когда я прочла эту фразу в письме отца, в моем сердце будто что-то оборвалось.

— И твоя биологическая мать так и не вернулась за тобой?

— Нет. В приюте ждали четыре месяца, но она так и не появилась.

— Должно быть, ей было стыдно или она была сбита с толку.

— Понятия не имею, что она чувствовала.

— Ну надо же, Роуз, ты — найденыш, — пораженно проговорил он. — Найденыш. Мне почему-то это слово нравится куда больше, чем «брошенный ребенок».

— Да, — сдавленным голосом ответила я. — Так оно и есть. Я найденыш, Тео. Меня нашли на стоянке. И у меня такое чувство, будто я всю жизнь блуждала в потемках.

Минуту или две мы просто сидели, не говоря ни слова. Тишину прерывали лишь мои подавленные всхлипы.

— Как тебя нашли? — тихо спросил он. Я прижала платочек к глазам и посмотрела на него. — Что было на тебе, когда тебя обнаружили?

— Я узнала об этом после смерти родителей. В той папке я нашла еще газетную вырезку, где говорилось, что я была завернута в хлопчатобумажное одеяло — стоял август, так что было не холодно; и еще там была записка — в ней она просила того, кто меня найдет, позаботиться обо мне и назвала мое имя — Роуз. И еще маленькую голубую пластиковую коробочку.

— Что в ней было?

Я взглянула на него и сделала глубокий вдох.

— Я тебе покажу. Об этом не знает ни одна живая душа. — Я поднялась в спальню, открыла шкатулку с драгоценностями, взяла коробочку и спустилась вниз. — Наверное, это все, что у нее было, — сказала я и показала ее Тео. — Там один золотой кулон. — Кулон в форме лампы Аладдина. Иногда я потираю его, надеясь, что появится джинн и принесет ее обратно. — Вот все, что мне известно, — тихо добавила я. — Единственная подсказка, которая поможет мне понять, что это она, и по которой она узнала бы меня. Так делали женщины во времена королевы Виктории, — продолжала я, немного успокоившись. — Оставляя детей в больничных приютах, они давали им что-нибудь — вышивку, ожерелье или игральную карту, иногда даже лесной орех, — на случай, если снова увидят своего ребенка. Тогда они бы спросили, что за талисман получил ребенок при рождении, и смогли бы узнать наверняка. — Я взглянула на часы. Полночь. Наступил День Матери.

— Бедняжка Роуз, — прошептал Тео, качая головой. — Так долго носить это в себе. Теперь я понимаю многое о тебе, чего не понимал раньше. Например, тот твой пунктик с газетой. — Я подняла глаза. — И понимаю, почему твой брак развалился.

— Развалился — это еще мягко сказано. Кошмар какой-то. Он любил меня и бросил меня, — с горечью произнесла я. — В точности как она.

— А по-моему, ты сама заставила его уйти. — Он замолк на секунду, словно вспомнив о чем-то, как будто выдержал паузу, чтобы перевести дыхание, а я размышляла над тем, что он только что сказал.

— Я заставила его уйти?

— Судя по тому, что ты рассказала, так оно и вышло. Ты будто пыталась намеренно создать ситуацию, в которой тебя снова бы отвергли. Как будто в глубине души считала, что быть брошенной — единственное, чего ты заслуживаешь.

Я уставилась на него.

— А ведь я на самом деле так думаю.

Я прикусила нижнюю губу и шмыгнула носом, и тут Тео очень тихо проговорил:

— Найди ее, Роуз. Еще не поздно. Попытайся разыскать ее.

— Я бы хотела, Тео, но как? У меня нет никакой информации, записей, так что это ей придется искать меня. Брошенные дети редко воссоединяются с настоящими родителями.

— И все же мне кажется, тебе стоит попробовать. Я помогу тебе, Роуз.

Я посмотрела на него и улыбнулась.

— Правда? — со всхлипом спросила я.

— Да. Я потерял мать, когда мне было девять лет, так что с удовольствием помогу тебе найти твою маму. Можно дать объявление в местную газету в Чэтхеме.

— Хммм.

— Стоит попробовать, тебе не кажется?

— Возможно.

— Попытка не пытка, как думаешь, Роуз?

Я взглянула на него, и глаза снова наполнились слезами.

— Да, — прошептала я. — Попытка не пытка.




Глава 18


Я всегда обращала внимание на такие истории в газетах. И удивлялась, как их много. Грудной ребенок найден на поле для гольфа, девочка оставлена на улице в пластиковом пакете. Младенцев находят под заборами, на пороге магазинов и на церковных ступенях, а одного недавно нашли в шахте, в вагонетке. Похоже на страшную сказку братьев Гримм, но на самом деле это страшная реальность, и, как ни странно, с каждым годом число подкидышей растет. В Британии находят 65 младенцев ежегодно, и четверть из них остаются в приюте. Часто детей бросают в канун Рождества, так что мне еще повезло, я хотя бы не мерзла. Новорожденных обычно называют в честь полицейских, которые их обнаружили, или медсестер, которые вернули их к жизни. В сказках и пьесах найденыши — тоже популярная тема. Пердита из шекспировской «Зимней сказки», Гензель и Гретель, брошенные в лесу. Младенец Моисей, которого нашла дочь фараона. Ромул и Рем, выкормленные волчицей. Я прекрасно знаю всех этих персонажей и их истории, потому что тысячу раз представляла себя на их месте.

Иногда я испытывала искушение признаться во всем близнецам, но меня останавливало глубокое чувство стыда. Мне казалось, что я была отвратительным и уродливым ребенком, раз уж моя мать так со мной поступила. Но почему я раскрыла свою тайну Тео? Почему я ему рассказала? Я не знаю. Может, потому, что близился День Матери: в это время мне всегда особенно тяжело. Или потому, что он умеет сочувствовать, а может, он просто утомил меня расспросами. Но я ни о чем не жалею. Мне стало легче. Я сбросила груз. Наконец-то, наконец я с кем-то поделилась.

Я читала, что найденыши обычно не испытывают враждебности по отношению к матерям, они лишь хотят понять мотивы их действий. Но я лелеяла в сердце чудовищную ненависть к своей матери — не потому, что она меня бросила, а потому, что восемь недель держала при себе. Если бы она родила меня под забором и там и оставила, я бы смогла ее простить и даже пожалеть. Но она ухаживала за мной с нежной заботой, а потом выкинула. Вот этого я не могу понять.

Мне приходилось хвататься за каждую соломинку. Я не знала точную дату своего рождения, но, по крайней мере, мне было известно, что Роуз — мое настоящее христианское имя. В социальной службе мне дали временную фамилию Стюарт — в честь человека, который меня нашел и подобрал. Как-то я читала о младенце, которого обнаружили завернутым в кухонное полотенце на придорожной стоянке автомобилей в Йоркшире. Его назвали Уильямом Дэниелом Редхиллом. Уильям — в честь Шекспира, потому что в тот день был его день рождения; Дэниел — в честь врача скорой помощи, который его спас; Редхилл — потому что так называлась дорога, по которой гуляла молодая пара и наткнулась на малыша. Не так уж плохо, если подумать. Ведь его могли назвать Уильямом Дэниелом Тутинг-Бродвей или Уильямом Дэниелом Шоссе Б-105. Как-то раз одного малыша обнаружили на пороге забегаловки «Бургер Кинг». Только представьте…

Сегодня я показала Тео папку с бумагами. Там были документы из детского приюта, где я пробыла три месяца, прежде чем мои родители подали заявление об усыновлении, и записка моей матери. Пожалуйста, позаботьтесь о моей дочери, — было написано большими, выцветшими, круглыми буквами, слегка дрожащей рукой. Ее зовут Роуз. Там же лежали детские вещички, которые были на мне в тот день, и экземпляр «Чэтхем ньюс» — я попала на вторую страницу.

— Ребенок брошен на автостоянке, — читал Тео вслух. Газета пожелтела и сморщилась. — Наверное, поэтому ты и стала журналистом, — добавил он, — ведь твоя жизни началась с того, что ты попала в прессу. Восьминедельный младенец весело агукал, когда его обнаружили в тележке из супермаркета. Не нравится мне, что тебя называют «младенцем», — сказал он, скорчив физиономию. — Ассистент менеджера кооперативной стоянки Стюарт Джонс нашел ребенка в 4.30 пополудни 1 августа. Первого августа, — повторил Тео. — Так вот почему тебе бывает не по себе первого августа. — Я кивнула. — Помнишь, мы говорили об этом в Новый год? Я подумал, что это твой день рождения.

— Скорее, день вырождения, — съязвила я.

— Здоровье младенца в норме, — продолжил читать Тео. — Он был завернут в хлопчатобумажное одеяло. На малыше был белый прогулочный комбинезон, рядом лежала бутылка молока. Полиция просит всех граждан, кто в это время находился на стоянке и мог видеть женщину с ребенком, обратиться в участок.

— Никто так и не обратился.

Я взяла комбинезончик и зарылась в него лицом, словно ищейка, будто он хранил аромат моей матери, хотя бы отдаленное напоминание о ней, которое могло бы послужить ниточкой спустя сорок лет. Но не было ничего, кроме заплесневелого запаха старого хлопка и сухой застарелой пыли.

— Что ты написала в объявлении? — спросил Тео. Я показала ему черновик.

— 1 августа 1962 года, — прочитал он, — на кооперативной парковке рядом с супермаркетом на Чэтхем-Хай-стрит была обнаружена девочка восьми недель. Если вы располагаете информацией о ребенке, пишите по адресу: а.я. 2152. Срочно, конфиденциальность гарантирована.

Тео позвонил в «Чэтхем ньюс» и разместил объявление, воспользовавшись своей кредиткой — позже я вернула ему деньги. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал мое имя и стал разнюхивать. Ответы будут приходить на имя Тео, и еще он попросил выслать ему экземпляр с объявлением. Газету принесли через неделю. Мое объявление прочтут тридцать тысяч человек — наверняка хоть одному будет что-то известно. Должен же был кто-то знать, что моя мать была беременна; хотя, с другой стороны, может, и нет. Иногда мне приходят письма от потрясенных школьниц на шестом месяце, которые понятия не имели, что беременны. Казалось бы, невероятно, но чего в жизни не бывает…

— Кто-то наверняка что-нибудь знал, — сказал Тео, взглянув на объявление. — Вопрос в том, захотят ли они признаться. Может, твоя мать заставила их поклясться, что до конца жизни они не раскроют тайну.

— Возможно. А ты можешь поклясться, Тео, что будешь хранить мой секрет, пока я что-нибудь не узнаю — если узнаю? Ты же не проболтаешься Беверли? Она милая девушка, но ей об этом знать незачем.

— Не проболтаюсь, можешь не беспокоиться. Я умею хранить тайны. Разве я хоть раз разболтал тебе что-то из того, в чем она мне признавалась? — Я покачала головой. — О'кей, мне кажется, мы должны печатать объявление каждый день в течение месяца, — твердо добавил он.

Мне понравилось, что он сказал «мы». Я была тронута его решимостью разыскать мою мать — как будто он был лично заинтересован в том, чтобы ее найти.

Первую неделю я провела как на иголках. Просыпалась рано, дрожа от нетерпения, и ждала, когда привычный хлопок возвестит о прибытии почты. Бросалась в прихожую посмотреть, не пришло ли Тео письмо с маркой Чэтхема и пометкой «Конфиденциально» — но писем все не было. Целый день сердце колотилось как бешеное, стоило мне подумать, какое дело я затеяла. Я как будто ждала результатов важного теста.

— У тебя все в порядке, Роуз? — спросила Беверли в среду утром, когда мы разбирали пакет с письмами.

— Что?

— Ты какая-то рассеянная.

— О нет, нет. Все нормально.

— Как будто твоя голова занята совсем не работой.

— Правда? Нет, это… тебе показалось.

— И ты написала ответ на это письмо… по-моему, ты что-то напутала, — сказала она.

— Где?

— Вот, смотри: не думаю, что это хороший совет. — Она протянула мне письмо, и я пробежала его глазами.






Дорогая Роуз, мне нравится один служащий в местном банке, но я не знаю, как ему об этом сказать. Отношения с противоположным полом у меня не ладятся, потому что в двадцать лет меня изнасиловали и с тех пор я избегаю мужчин.





— И что же я ей посоветовала? — спросила я у Беверли.

— Тайком подсунуть ему записку.

— Ой.

— Но это не выход, правда, Роуз?

Я тяжело вздохнула.

— Нет, — согласилась я. — Не выход.

— Ей нужно понять, почему она влюбилась именно в этого человека — мужчину, который отгорожен стеклянной стеной и находится на безопасном расстоянии. Мягко намекни ей, что случай с изнасилованием до сих пор так или иначе влияет на ее жизнь и ей будет полезно обратиться к специалисту. — Лицо Беверли выражало разочарование и удивление. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Ты права, Бев, — промямлила я. — Мой ответ ужасен! Может, сама напишешь ей?

— Да, конечно.

— У меня на самом деле голова сейчас занята другим, — призналась я. — Это не оправдание, но я явно потеряла способность рассуждать здраво.

— Из-за Эда? — осторожно спросила Бев.

Я теребила степлер. Нельзя рассказывать ей о матери.

— Да, из-за него. Частично. Я уже решила, что оставила его позади и почти начала радоваться жизни. Но теперь он вернулся, и я уже ни в чем не уверена. Я теперь смотрю на вещи совсем по-другому.

— Ты уверена, что хочешь дать ему еще один шанс?

Я пожала плечами.

— В этом я и пытаюсь разобраться. Я была никудышной женой, Бев. И теперь, впервые в жизни, я, кажется, понимаю почему. Эд очень хочет, чтобы мы снова были вместе.

— Но хочешь ли этого ты? — Я начала рисовать чертиков в блокноте. — Ты хочешь начать все заново? — мягко проговорила она.

— Бев, недавние исследования показывают, что семьдесят пять процентов пар, переживших супружескую неверность, остаются вместе. Чтобы после измены брак не развалился, необходимо признать, что обе стороны ответственны за случившееся, и искренне захотеть изменить ситуацию.

— Интересно. — Беверли окинула меня каким-то странным, проникающим до костей взглядом. — Но, Роуз, хочешь ли ты строить отношения с Эдом заново? — не унималась она.

Я выглянула в окно.

— Да, наверное, но…

— Но что?

— Ну, я… не уверена.

— Не уверена? — переспросила она. Я теребила сережку. — Что же тебя удерживает?

— Я… не знаю.

— Правда? — сказала она. Я принялась вырисовывать звездочки в блокноте, потом изобразила Сатурн, окруженный кольцами, похожими на хула-хупы. — Что ж, тебе нужно поступить так, как ты считаешь нужным, — тихо проговорила она.

— Угу. Ты права. Кстати, — вспомнила я, — ты не разговаривала со своей подругой, знакомой Мари-Клер? Мне надо знать, почему она бросила Эда. Он утверждает, что это он выгнал ее, потому что она все время жаловалась. Интересно услышать ее вариант истории.

— Кажется, Джилл давно с ней не разговаривала, но если она что-нибудь расскажет, я сразу же дам тебе знать.

— Как у тебя дела на романтическом фронте? — спросила я, когда мы начали раскладывать буклеты по конвертам. — Про меня ты все разузнала. Теперь твоя очередь.

— Справедливо. Ну… я ничего не могу сказать. Пока мы не можем быть вместе.

— Плохо, что Хэмиш живет в Шотландии, — сказала я, достав буклет «Как научиться не краснеть». — К тому же он много путешествует. — Она со вздохом кивнула. — Нелегко поддерживать отношения на расстоянии, — устало проговорила я.

— Да, — расстроенно произнесла Бев. — Я знаю.




В субботу мы с Эдом встретились в «Уайтлиз» и посмотрели новый фильм с Николь Кидман, а потом отправились в китайский ресторан в Пуне.

— У тебя довольный вид, Роуз, — сказал Эд. Мы жевали какие-то хрустящие водоросли.

— Я и вправду довольна. — Я вспомнила свое объявление. До сих пор мы не получили ответа, но настроение у меня все еще было приподнятое — наконец, наконец у меня появилась надежда. Мне хотелось вскочить посреди ресторана и крикнуть: «Эй, все, послушайте! Я разыскиваю свою мать и, возможно, скоро ее найду!» Но я так не сделала. Прикусила язык.

— У тебя в глазах чертики, — сказал Эд.

— Это потому что… я так рада тебя видеть.

Он улыбнулся.

— Ты стала совсем… Другой, — изумленно произнес он. — Такой, какой была, когда мы только познакомились. Счастливой, жизнерадостной, яркой. Когда появилась эта колонка скорой помощи, ты изменилась и стала…

— Озабоченной?

— Нет, одержимой. Как будто в твоей жизни больше ничего не существовало, кроме проблем чужих людей.

— Я знаю. — Я глотнула зеленого чая. — Но теперь я другая.

— Почему ты так изменилась?

— О, на это много причин, — рассеянно ответила я. — Эд, ты знаешь, что ближайшая к нам звезда, Альфа Центавра, находится так далеко — за двадцать пять миллионов миллионов миль, — что космической ракете понадобится лететь со скоростью тридцать тысяч миль в час в течение ста тысяч лет, чтобы добраться до нее?

— Хмм, нет, я этого не знал.

— А ты знаешь, что есть маленькие нейтронные звезды — разрушенные оболочки взорвавшихся сверхновых — с такой высокой плотностью, что кусочек размером со скрепку весит больше горы Эверест?

— О.

— А в видимой Вселенной таких звезд, как наше Солнце, больше, чем травинок на земле.

— Ммм. Откуда ты все это знаешь?

— Из книги Тео. Он дал мне почитать правку. Астрономия — захватывающий предмет, сам посуди: вот мы с тобой обедаем, но атомы и частицы, из которых состоит все вокруг, образовались пятнадцать миллиардов лет назад в результате Большого Взрыва! Это поразительно, Эд, как ты думаешь?

— Ну… — Он пожал плечами. — Наверное.

— А ты знал, что на Юпитере бушевал шторм размером с нашу Землю? И вспышки молнии были длиной в тысячи миль?

— Неужели?

Официант принес наши тигровые креветки.

— Это же немыслимо, Эд. Только подумай о всех этих миллиардах триллионов звезд!

Он опять пожал плечами.

— Я как-то об этом не задумывался. Для меня они как обои — они где-то там, но их не замечаешь. Особенно в пасмурную погоду. Юный Тео явно произвел на тебя впечатление, — обидчиво произнес Эд, зацепив вилкой клубок лапши.

— С ним очень интересно.

— Наверняка у него длиннющая труба — телескоп, я имею в виду.

— Ты прав, только это рефрактор, а не современный рефлектор, и я… хватит тебе, Эд. — Я опустила палочки. — Ведешь себя как ребенок. Между нами ничего нет.

— Послушать тебя, так очень даже и есть.

— Нет. Я же тебе говорила. Мы соседи по дому.

— Не просто соседи. — Мой пульс участился. — Не так ли? — Я подняла голову. — Не так ли? — настаивал Эд.

— Так, — сдалась я. — Да, ты прав. Тео для меня больше чем просто сосед — он мой друг. Я ему небезразлична — теперь я это понимаю. Но между нами ничего нет. Прошу тебя, Эд, не порти вечер, — тихо добавила я, — мы так приятно проводили время.

— Да, — согласился Эд. — Извини, Роуз, — произнес он, потирая виски. — Знаю, я не вправе спрашивать тебя об этом, но я невольно воспринимаю тебя как свою собственность. Ты же все еще моя жена.

— Ничего страшного, — вздохнула я. — Я не сержусь. Тео мне… как младший брат, — объяснила я. Похоже, Эда это удовлетворило, и он выдавил подобие улыбки. — Да, он мне как младший братишка, — повторила я. Почему-то я вдруг вспомнила, как в утро после ограбления Тео вышел ко мне в одном полотенце. Эд попросил счет. Внимательно изучил его и помрачнел.

— Старая уловка, — произнес он с натянутой улыбкой.

— Что?

— Двенадцать с половиной процентов чаевых, которые платишь по желанию, включили в счет. — Если их уже включили, какой смысл волноваться?

— Брось, Эд. Наплевать. — Меня позабавило его возмущение, потому что мне известно, что тому причиной. Я все знаю о прошлом Эда и о своем прошлом. Всем нам не дают покоя призраки детства.

— Как думаешь, будет слишком бестактно, если я приглашу тебя к себе на чашечку кофе? — спросил он, когда мы вышли из ресторана рука об руку. — В конце концов, мы же женаты.

— О, Эд, спасибо, конечно, но нет.

— То есть категорическое «нет»? — тихо спросил он.

— Нет. Не сейчас.

— Разыгрываешь недотрогу?

— Даже не думаю. Просто люблю, чтобы все шло приятно и без спешки.

— Ты права, — сказал он. Мы ехали вниз по эскалатору. — Ведь раньше мы все время торопили события. Но, может, увидимся через пару дней?

— Конечно, — радостно ответила я. — Обязательно увидимся.

Эд предложил отвезти меня домой, но я поймала такси, обняла его на прощание и устроилась на заднем сиденье. Я ехала в такси, и меня переполняла какая-то особенная радость и что-то вроде благодарности. Потому что я знала, что у меня появился редкий шанс исправить то, что не ладилось в моей жизни. У меня появилась возможность найти свою мать — мою маму! — и спасти наш с Эдом брак. Немногим предоставляется шанс исправить даже одну ошибку в жизни — не говоря уж о том, чтобы исправить сразу две!

Когда я вернулась, Тео сидел за кухонным столом и читал «Гардиан». Он поднял голову, когда я вошла, и, несмотря на то что в последнее время мы так сблизились, улыбнулся мне как-то безразлично.

— Хорошо провела вечер? — спросил он с прохладной вежливостью.

— Да… ходила в кино.

— С Эдом?

— Угадал. С Эдом.

— С твоим мужем.

— Да, с моим мужем, — эхом отозвалась я. Мне было странно произносить это вслух.

— Ты что, надумала к нему вернуться?

Я уже привыкла к откровенности Тео, но этот вопрос застал меня врасплох. Надумала ли я к нему вернуться?

— Не знаю. Я все думала о том, что ты сказал в тот вечер… о том, что я подсознательно толкала свой брак к краю пропасти. И решила, что, возможно, ты прав, поэтому…

— Хочешь попробовать еще раз?

Я пожала плечами:

— Возможно. Не уверена.

— Тогда мне нужно подыскать себе новое жилье, — деловито заявил он. Открыл газету на разделе недвижимости и с преувеличенным интересом стал просматривать объявления. — Весна — самое время, чтобы купить квартиру.

Так вот в чем дело. Узнав, что я снова встречаюсь с Эдом, Тео почувствовал себя неуверенно, потому что решил, что скоро я попрошу его съехать.

— Послушай, Тео, не стоит беспокоиться. Я не собираюсь переезжать, и, честно говоря, мне нравится с тобой жить.

— Правда? — тихо спросил он, подняв глаза от газеты.

— Да, — ответила я. — Правда. Ты такой… О, Тео, ты очень милый. А я, наверное, показалась тебе ведьмой, когда ты здесь появился.

— Это точно.

Я поморщилась. Да, иногда Тео не мешало бы проявить хоть немного дипломатии.

— Я вела себя как ведьма, потому что боялась жить с незнакомцем. И была очень несчастлива.

Он свернул газету.

— Я знаю.

— Но теперь все по-другому, и во многом благодаря тебе. Честно, Тео, я не собираюсь переезжать к Эду, я не… — У меня зазвонил мобильник. Это был Эд: он проверял, как я добралась домой. — Да, только что вошла. Угу, спасибо за приятный вечер, — пробормотала я. — Мне тоже. Увидимся. Спокойной ночи. Извини, Тео, о чем мы говорили? О да, об Эде. Я хочу, чтобы все шло своим чередом.

— Дело в том, что скоро я получу чек от адвокатов своей жены, так что, может, самое время подыскать собственную квартиру.

Радостное настроение вдруг улетучилось, словно столб дыма над сковородкой с жареным мясом. Мне стало очень, очень больно.

Может, я и вернусь к Эду, но у каждого из нас будет свой дом, чтобы я могла продолжать жить с Тео… Да, это выход, обрадовавшись, подумала я, тогда мне не придется выбирать. Мы с Эдом будем как Миа Фэрроу и Вуди Ален: до того, как они поссорились, они жили по разные стороны Центрального парка. Или как Питер Кук и его жена, которые жили в соседних домах. Или как Маргарет Дрэббл и Майкл Холройд. Только я начала думать, как реализовать свою идею, как зазвонил телефон. Без двадцати двенадцать. Я сняла трубку, ожидая услышать тяжелое дыхание телефонного маньяка. Но вместо этого услышала голос Беллы. Она звонила по мобильному, захлебываясь рыданиями.

— Что стряслось?

— Беа, — прошипела она. — Мы с Эндрю пошли в «Обержин», чтобы поужинать наедине, и она заявилась. Я пыталась скрыть, куда мы собираемся, но она за мной проследила.

— О боже.

— Эндрю взбесился. Вечер закончился ужасно — он разозлился и ушел. С ней невозможно, — простонала Белла. — Она ходит за нами хвостом и с ума его сводит. Что мне делать?

— Хочешь, я с ней поговорю?

— Нет. Тогда она поймет, что я все про нее тебе рассказала. Намеков она не понимает. Я бы не возражала, если бы Эндрю ей нравился, но она его ненавидит, и делает это, только чтобы испортить мне удовольствие.

— По-моему, ты неправа. Она просто соревнуется с Эндрю за твое внимание. Не хочет, чтобы он отнял тебя у нее. Она не понимает, что ведет себя как жуткая эгоистка, но так не может продолжаться. Тебе нужно просто быть осторожнее.

— Ммм, — задумалась Белла. — Ты права. Как прошло свидание с Эдом?

— Очень мило.

— Голос у тебя довольный — давно я тебя такой не слышала.

— Да, — ответила я, — я довольна.

Впервые за долгое время я чувствовала себя счастливой и понимала, что благодарить нужно Тео. Последние три года — с того дня, когда умерли мои родители, — я мучилась от мысли, что придется искать мою мать. Я разрывалась на части — ведь в глубине души я очень хотела найти ее, но слишком презирала, чтобы начать поиски. Теперь, когда Тео подтолкнул меня к действию, я словно обрела свободу. Я была свободна. Повесив трубку, я представила, что скажу, когда наконец увижу ее. «Привет, мам! Давно не виделись». Или лучше называть ее «мамочкой»? Или на «Вы»? Или по имени? И о чем с ней говорить после такого перерыва в общении? Может, показать ей школьные оценки? Или вручить подарки на день рождения и Рождество за сорок лет разом? Как много времени нам потребуется, чтобы рассказать друг другу о наших жизнях? Несколько дней. Нет, недель. Или, пожалуй, даже месяцев.

— Вы — самое слабое звено! — прокричал Руди.

Да, с горечью подумала я. Моя мать была слабым звеном, хотя должна была быть самым сильным. Но теперь есть шанс все исправить.

— Тео, спасибо за то, что поддерживаешь меня во всей этой истории, — сказала я, вернувшись на кухню. — Я очень благодарна, потому что без тебя я в жизни бы не решилась начать поиски.

Его напускное равнодушие внезапно улетучилось, и он улыбнулся своей странной, слегка кривоватой улыбкой.

— Не за что, Роуз. Извини, что мучил тебя вопросами, но я понимал, что ты хочешь найти ее. Я читал между строк. — Я улыбнулась. Тео сумел прочитать мои чувства между строк, хотя самой мне это оказалось не под силу. — Но, возможно, тебя ждет разочарование. Ты должна быть к этому готова.

— Знаю. Но даже если мне никогда ее не отыскать, оттого, что я хочу ее найти, мне уже лучше. Я рада, что перестала ее ненавидеть.

— А мне кажется, ты ее никогда и не ненавидела, — тихо проговорил он. — Просто злилась на нее, вот и все.

— Да, — согласилась я. — Злилась. Я была вне себя от злобы, — призналась я. — Думаю, поэтому я всегда была такой зажатой. Но теперь у меня в сознании будто рухнула стена. Ведь появилась вероятность, что мы наконец познакомимся или хотя бы поговорим друг с другом по телефону. Если я услышу ее голос, это будет как воскрешение… будто она умерла и вернулась из мертвых.

— Но, возможно, пройдут месяцы, прежде чем ты что-то узнаешь, если вообще узнаешь. Не нужно строить слишком большие планы. И ты должна думать о будущем, Роуз, отвлечься, пока ждешь ответа.

— Ты прав на все сто. — Я взглянула на магнитную доску: на ней висело приглашение на церемонию вручения «Почетной Собачьей Награды» от Беверли, с пометкой «Тео и Роуз». «Тео и Роуз», написала она. Тео и Роуз. Мне нравилось, как наши имена звучат вместе.

— Жду не дождусь этого вечера, — сказала я, снимая приглашение. — Ты пойдешь?

Тео даже обиделся, что я спрашиваю.

— Разумеется! Как я могу пропустить такое важное для Тревора событие!




Церемония проходила во вторник в Кенсингтонском парке. Тео, Беверли, Тревор и я добрались на такси. Бев и Трев были как на иголках.

— Главное не победа, Трев, — повторила она, пока мы тряслись на ухабах. — Главное — участие. — Он скептически поднял бровь. Бев достала из кармашка его комбинезона щетку и пригладила ему шерсть.

— Он выглядит изумительно, — сказала я, когда она его причесывала. — Если будет награда самому обаятельному псу, считай, он уже ее получил. Кто президент жюри?

— Тревор Макдональд.

— Настоящий Тревор Макдональд?

— Ты имеешь в виду — другой Тревор Макдональд, — поправила Бев.

— Так, — объявил Тео, когда мы свернули с Хайстрит-Кенсингтон на Дерри-стрит, — приехали.

Мы вышли из такси и в сгущающихся сумерках принялись разглядывать других участников соревнования. Здесь были сеттеры, спаниели, колли и ретриверы, мопсы и королевские пудели. Лифт отвез нас на верхний этаж: прием с шампанским был в самом разгаре. Зал украшала непомерных размеров коробка «Догочокс», спонсора конкурса. Повсюду сновали фотографы.

— Папарацци не дают им проходу, — заметила я. Тео толкал коляску Бев, пробираясь через толпу. — Здесь даже съемочная группа. Ой, смотри, это же Эмили Буф, та актриса!

— Да. И Сью Баркер тоже здесь.

— Сколько всего финалистов? — спросила я Бев.

— Двенадцать. Вот. — Она протянула мне прессрелиз. — Наши противники. Я просмотрела имена участников, представленных в других номинациях. Джордж, бульмастиф, который предупредил прохожих, что в его доме разгорелся пожар, и спас жизни двоих своих друзей — кота и хомяка. В дом ворвались пожарные и спасли Джорджа, но он продолжал лаять, пока кот и хомяк не оказались в безопасности. Хомяка пришлось откачивать кислородом. Любимым занятием Виски, слепого Лабрадора, был альпинизм: он покорил вершины Бен Невис, Скафелл и Сноудон. Его проводником является безупречный нюх. В ближайшем будущем он надеется покорить Монблан.

— Ничего себе! — ахнула я и продолжила читать. Руперт, участник программы «Животные-лекари», посещает больницы и детские дома. После общения с ним мальчик, которого считали немым, заговорил. Ретривер по имени Попейе из общества «Заботливый друг» спас хозяина от сердечного приступа, вовремя позвонив в 911. Шторм, таможенный пес, унюхал наркотиков на 4 миллиона фунтов, а Мисти помог собрать миллион фунтов на благотворительность, пройдя от Лэндс-Энд до Джон О'Гроутс. Здесь были собаки-поводыри, собаки, которые спасали людей от бушующих рек и находили детей, потерявшихся в горах Уэльса. Неудивительно, что анаграмма слова «пес» — «Бог»[54 - Dog — God (англ.).], подумала я, прочитав последнюю цитату. Тревор, золотистый Лабрадор из общества «Лапа помощи», стал неразлучен со своей хозяйкой Беверли после того, как с ней произошел трагический несчастный случай три года назад. «Я не представляю свою жизнь без Тревора, — говорит Беверли. — Когда он у меня появился, у меня было такое чувство, что одновременно наступило Рождество и мой день рождения!» Тревор не только помогает Бев по дому, но и работает в саду и ходит за покупками. Кроме того, он ведет еженедельную колонку в «Дейли пост», причем тиражи газет, согласно официальным данным Эй-би-си, благодаря ему поднялись на десять процентов. Он также известен как энергичный и успешный организатор благотворительных акций в пользу «Лапы помощи» — несомненно, талантливый пес!

Мы пили шампанское, а Тревора тем временем окружили журналисты: всем хотелось взять интервью у Беверли о том, какую роль он играет в ее жизни.

— Сколько команд он знает?.. Триста?.. Есть ли что-то, что он не умеет делать?.. Смогли бы вы справляться без него, Беверли?.. У него бывают выходные?

— Он может показать нам какой-нибудь трюк? — спросил один из репортеров.

— Нет, — отрезала Бев. — Не может. Тревор — профессиональная собака-помощник, а не цирковой пес.

— Молодец, Бев, — вполголоса похвалил Тео.

Раздался звук гонга, и нас позвали к столу. Атмосфера становилась все более напряженной.

— … Не волнуйся, Трикси, другой такой замечательной собачки просто не найти.

— … Пэтч, не грызи когти!

— … Хватит, Фидо! Прекрати! Сейчас же!

— … О боже, его вырвало!

— … Он просто перенервничал.

В зале собралось около ста пятидесяти человек. Собаки растянулись под столами, хватая лакомые кусочки с рук хозяев, которые слишком нервничали, чтобы наслаждаться угощением. Вино лилось рекой, и атмосфера соперничества нарастала.

— … Снупи вышел в финал конкурса «Золотая кость».

— … Шеп тоже.

— … В прошлом году Фриски занял второе место в своей категории на соревновании «Мир собак».

— … Хвостик умеет считать и писать. Даже сложные слова.

— … А Труди отлично печатает — очень быстро.

Бев взглянула на меня и закатила глаза. Я попыталась завязать разговор с соседом по столу, но он хвастался своей собакой перед соседом справа.

— … Вуфи получил высшие баллы на пяти экзаменах.

— … А Бобби сдал восемь на отлично.

— … Спорим, он еще не получил лицензию на вождение самолетом?

— … Нет, но он учится водить машину.

Тео пытался сдержать смех, а у Беверли был слегка ошеломленный вид. Кто-то постучал по винному бокалу, призывая к вниманию, и другой Тревор Макдональд поднялся на ноги. Он поприветствовал нас и зачитал номинации. Я огляделась: у владельцев собак побелели костяшки.

— Мы собрались сегодня вечером, чтобы поприветствовать всех номинированных на «Почетную Собачью Награду», — начал Тревор. Я вцепилась в салфетку. — Их вклад в жизни владельцев и других членов общества неоценим. Их чувство долга, личного и общественного, не имеет себе равных. Выбрать пса-победителя среди столь достойных претендентов — задача почти невозможная. Но, к счастью, она была возложена не на мои плечи. Жюри вынесло вердикт. Дамы и господа, — продолжил он, распечатывая блестящий золотой конверт. — Я знаю, вы в нетерпении, поэтому буду краток. С радостью объявляю, что «Почетная Собачья Награда» — «Догочокс» — в этом году присуждается… — Он вынул карточку, и перешептывания стихли. Он засмеялся. — … моему тезке Тревору Макдональду!

Я ахнула от восторга. Тео обнял Беверли, на лице которой застыло изумление, потом поднялся и повез ее на коляске через толпу к сцене. Рядом бежал Трев, зал аплодировал. Но за вежливыми аплодисментами я услышала ядовитые замечания.

— Все понятно! — прошипел кто-то за моей спиной. — Все потому, что он его однофамилец.

— Все решают контакты в прессе, — ответил другой голос. — Ведь у него своя колонка.

— … Ты что, на самом деле думаешь, что это он пишет?

— … Нет, думаю, это она.

— … Не переживай, дорогая, попробуем в следующем году.

— … Еще осталось что выпить?

Беверли поднялась на подиум, и Тревор, дружелюбно махая хвостом, принял награду. Техник прицепил к лацкану Бев маленький навесной микрофончик, шум стих, и она заговорила.

— Дамы и господа, — смущенно сказала Беверли. — Прежде всего я бы хотела поблагодарить компанию «Догочокс», благодаря которой мы собрались здесь сегодня. Спасибо членам жюри, которые выбрали Тревора победителем этого года. Ни он, ни я не в силах выразить свою гордость и благодарность за ту честь, которую нам оказали. Трев попросил меня произнести маленькую речь от своего имени, суть которой в том… — она задержала дыхание, — … что он отказывается принять приз.

Весь зал пораженно ахнул.

— … Что??

— … Что происходит?

— … О чем она говорит?

— Тревору кажется, что он не может принять приз, каким бы престижным он ни был, по той простой причине, что это… несправедливо. Несправедливо ставить одного блестящего и храброго пса выше другого, — продолжала Бев, и ее голос заметно дрожал. — Поэтому Тревор намерен поделиться своей наградой со всеми номинантами: мы будем передавать кубок друг другу каждый месяц. Что касается чека на тысячу фунтов, предлагаю пожертвовать деньги в любую благотворительную организацию по защите животных. Большое спасибо всем, и… — Бев улыбнулась и повела плечами, — … пожалуй, это все.

— Вот это да! — ахнул кто-то за моей спиной.

Беверли окружили фотографы и журналисты.

Все ошеломленно качали головами.

— … Поразительно!

— … Хотя это противоречивое решение.

— … Какой милый пес!

— … Какая чудесная женщина!

Изумленные возгласы поутихли, и Беверли и Тревора поприветствовали бурными аплодисментами. Потом Бев позвала на сцену других собак. Сверкали вспышки, журналисты лихорадочно печатали что-то на ноутбуках. У Беверли зазвонил мобильный. Достав его, она вся засияла.

— Привет! — произнесла она на весь зал — на ней все еще был микрофон. — Он выиграл! Выиграл! — прокричала она. — Извини, слышно очень плохо. Выиграл, но отказался от приза. Да, точно. — Очевидно, она рассказывала Хэмишу о том, что произошло: лицо ее расцвело от счастья и облегчения. — Ему показалось, что это несправедливо, — добавила она. — Нет, я согласна с ним на сто процентов. Как у тебя дела? — спросила она. — У вас жарко? О, везет же тебе.




На следующее утро, открыв «Таймс» на второй странице, я обнаружила фото Беверли и Тревора в статье под заголовком: «Шерсть летит клочьями на вручении собачьей награды». В «Дейли ньюс» событие шутливо обозвали «Разделом сахарной косточки». В «Дейли пост» поместили большой снимок двоих Макдональдов под заголовком: «Кто бы мог подумать, Тревор!»






Репортер «Дейли пост» золотистый Лабрадор Тревор Макдональд произвел сенсацию, отказавшись принять «Почетную Собачью Награду» на вчерашней церемонии, — прочитала я, усаживаясь за стол. — Диктор новостей сэр Тревор Макдональдс (родственник нашего Тревора), ведущий церемонии награждения, был ошеломлен решением тезки не принимать награду. «Я был в шоке, — признался нам сэр Тревор после церемонии. — Но, похоже, Тревор серьезно обдумал свой поступок».





Я взглянула на Беверли — она распечатывала сегодняшнюю почту.

— Бев, теперь вы с Тревом знаменитости.

Она безразлично пожала плечами.

— Пятнадцать минут славы, только и всего. Страсти скоро поутихнут, — спокойно произнесла она, — и жизнь снова станет скучной и прекрасной.

— Только и разговоров, что о Треворе, — воскликнула Беа. Она позвонила мне позднее утром. — Он становится популярным. Не успеешь оглянуться, как его будут приглашать на открытие супермаркетов и в программу «Какие новости». Может, уговорить Бев опять поработать в магазине? — размечталась она. — Трев привлечет море клиентов.

— Извини, Беа, но он мне самой нужен. Как бизнес?

— Процветает. Только на этой неделе у нас целых три новых заказа. Единственное, что все портит, — у Беллы хронический недостаток концентрации внимания, — раздраженно добавила Беа. — Голова у нее забита чем угодно, но не работой. Это потому, что она проводит так много времени в раздумьях об этом недоразвитом, и я точно знаю, что вот-вот случится что-то плохое.

— Беа, — сказала я. — Если ты не оставишь их в покое, действительно случится что-то плохое. Не порти ей удовольствие. Она сама может решить, с кем встречаться. Может, это ее шанс.

— Я ничего ей не порчу, — разгорячилась Беа. — Я ее защищаю, и однажды она скажет мне спасибо. Я точно знаю, что Эндрю поступит с ней как отъявленный негодяй.

— Пусть она сама это поймет, Беа. Согласна, он мерзавец, но, как бы то ни было, ты должна позволить Белле учиться на ее собственных ошибках.

— Хмм. То же самое можно сказать про тебя и Эда. Ты же не собираешься опять переехать к нему, Роуз?

Я нервно теребила телефонный шнур.

— Нет конечно. Не говори чепухи.




— Я хочу, чтобы ты ко мне переехала, — сообщил Эд на следующий же вечер, когда мы потягивали совиньон в «Берторелли». Он взял мою ладонь и поднес ее к губам. — Мне тебя не хватает, Роуз. Без тебя так одиноко.

— Эд, — тихо ответила я. — Не так быстро. К чему торопиться? Я очень рада, что мы так хорошо ладим.

Он погладил мои пальцы и вздохнул.

— Но прошел уже месяц с тех пор, как мы снова начали встречаться. Месяц — немалый срок.

— Неправда, Эд, месяц — это очень мало.

— Но мы ведь женаты, Роуз.

— Это тут ни при чем.

— Почему ты сомневаешься? — нежно спросил он, снова поцеловав мою руку. — Неужели мы не можем похоронить прошлое? — Почему-то перед глазами у меня вдруг возник Тео: он стоял в парке Холланд-Гарденз, положив руку мне на плечо, и показывал на звезды, а я чувствовала его теплое дыхание у себя на щеке. — Почему ты сомневаешься? — тихо повторил Эд.

Я крутила бокал за ножку.

— Я не знаю.

— Ты должна знать.

— Думаю, из-за того, что в прошлый раз мы так поторопились. Я хочу быть уверена, что на этот раз мы не наделаем глупостей.

— Ну, — ответил он, — у меня есть идея. Впереди Пасха, почему бы нам не уехать на каникулы?

— О… — Мое лицо стало пунцовым.

— Всего лишь на уикенд.

— Понятно.

— Было бы здорово, как ты думаешь?

— Угу.

— Представь: только я и ты, где-нибудь в теплом краю, на пасхальные выходные…

До сегодняшнего дня наши свидания с Эдом носили исключительно платонический характер. Если мы уедем на выходные, все будет по-другому. Несмотря на то что он был моим мужем и я до сих пор считаю его безумно привлекательным, что-то меня останавливало.

— Поехали в Париж, — размечтался он. — Я знаю уютный маленький отельчик.

— «Крильон»? — рассмеялась я.

— Хмм, нет. Если хочешь, поедем во Флоренцию или в Рим.

— Но… кто позаботится о Руди?

— Тео.

— Но вдруг он сам захочет уехать? Иногда он уезжает наблюдать за звездами или на семинар.

Он уже известен в астрономических кругах. Он очень талантливый лектор.

— Подумай о моем предложении, Роуз, и дай мне знать. Хочешь еще вина?

Я покачала головой. В последнее время я сократила количество спиртного.

— Эд, — вдруг вырвалось у меня. — Мне очень нравится вот так встречаться с тобой, ходить по ресторанам, но…

— Но что?

— Скажи, почему ты хочешь, чтобы я вернулась?

— Почему я хочу, чтобы ты вернулась?

— Да. Мне необходимо понять. Если это потому, что ты уже знаешь все мои недостатки и не хочешь начинать заново с новым человеком, то этого мало.

— Нет, — ответил он с кривой усмешкой. — Ты все неправильно поняла. — Он набрал воздуху в легкие. — Правда в том, Роуз, что я люблю тебя. Когда ты ушла, моя жизнь была разрушена, хотя я это и заслужил. И теперь мне хочется все исправить. Жизнь слишком коротка и слишком драгоценна, чтобы жить с огромным чувством сожаления, и мне кажется, у нас есть реальная возможность снова обрести счастье. Подумай насчет Пасхи, добавил он, когда принесли счет. — У меня накопилась сотня бесплатных миль: можем поехать куда угодно.

В последующие несколько дней я задумалась над его предложением — оно было заманчивым во всех смыслах. Мы могли бы поехать в Прагу или в Барселону, мечтала я. Представляла, как мы путешествуем по горной дороге, идущей вдоль Средиземного моря из Ниццы в Геную, и останавливаемся пообедать в Антибах. Рисовала в воображении, как мы бродим по галерее Прадо или прогуливаемся по площади Святого Марка. Вот мы взбираемся по холмам Тоскании, и под нашими ногами — море диких цветов. Когда мы были вместе, мы никогда никуда не ездили — разве что в медовый месяц, потому что у меня вечно не хватало времени. Теперь казалось немыслимым, что я могла быть настолько одержима работой. Эдит Смагг не отвечала на все письма лично, она лишь давала самые необходимые советы. И если бы один из моих читателей обращался с Эдом так, как я, я бы ответила, что это несправедливо.

Тео был прав. Теперь мне все было ясно, как дважды два. Обуреваемая каким-то извращенным желанием быть отвергнутой, я игнорировала потребности Эда. Он заслужил еще один шанс. Никто не изменяет просто так, подумала я. Интрижки не случаются без всякой причины, ни с того ни с сего. Эд не любил Мари-Клер, это был всего лишь крик о помощи. Теперь я смогу стать хорошей женой, решила я, потому что наконец нашла ответы на самые серьезные вопросы. Как будто Тео направил фонарик в тьму моего сознания, осветив спутанный клубок моих чувств.

На следующий день я решила сказать Эду, что согласна поехать с ним. Мы бы провели приятный уикенд, к тому же мне необходима передышка — я больше года не ездила в отпуск. Но если я уеду с ним, то придется потом к нему переехать: это всего лишь очередной шаг на пути к неизбежному. Я сидела на работе, писала черновики ответов и мысленно паковала чемоданы для поездки на мыс Ферра, или в Вену, или в Рим, или еще куда-нибудь, как вдруг раздался звонок.

— «Дейли пост», колонка скорой психологической помощи, — любезно прогорорила Беверли. — Нет, нет. Нет, но она здесь. Кто ее спрашивает? О. — Ее тон внезапно переменился. — Понимаю. — Я подняла голову. Она нахмурила брови. — Передаю трубку.

— Кто это? — прошептала я.

— Из больницы в Челси.

О, наверное, хотят, чтобы я вступила в очередной благотворительный комитет. Спасения от них нет.

— Миссис Райт? — произнес деловитый женский голос.

— Хмм, да, — ответила я, удивленная тем, что ко мне обращались по фамилии мужа.

— Говорит старшая медсестра Хауэллз.

— О.

— Боюсь, с вашим мужем произошел несчастный случай. Думаю, вам лучше приехать.




Глава 19


Через полчаса я примчалась в больницу. Я знала только, что у Эда какой-то опасный перелом руки, повреждены два ребра и сильное сотрясение мозга. Он поскользнулся на садовой лестнице и упал с высоты пятнадцати футов. Если бы он приземлился на асфальт, а не на траву, то мог бы разбиться насмерть, сказала медсестра. Мне стало не по себе. Такси остановилось у главного входа в больницу, и я полушагом-полубегом понеслась по длинным коридорам к приемной палате на четвертом этаже. Эд лежал в дальнем отсеке у окна. Я раздвинула розовато-лиловую занавеску: он лежал с закрытыми глазами, на лбу огромный синяк, как маленькое грозовое облачко, лицо серое, перекошенное от боли. Я нежно коснулась его левой руки. Его веки задрожали, и он медленно открыл глаза.

— Роуз, — прошептал он. — Ты пришла. Я… — Внезапно его пронзила судорога боли. Он сжал зубы, вены на шее напряглись, словно натянутые канаты, лоб покрылся каплями пота. — О-о-о-о-о-о-о-о, — простонал он. — Оооооооо! Как больно.

— Эд, тебе повезло, что ты выжил.

— Знаю.

— Какого черта ты забрался на лестницу?

— Вычищал листья из водосточного желоба, — жалобно проныл он. Губы у него пересохли. Я поднесла к его рту стакан с водой. — У меня был выходной, — объяснил он, — я хотел починить кое-что по дому.

— Почему ты не позвал кровельщика?

Он закатил глаза.

— Не знаю. Только не надо меня ругать, — пробурчал он. — Я и так умираю от боли. — При этих словах уголки его губ слегка изогнулись вверх. — И мне не помешало бы присутствие работника экстренной помощи.

Я посмотрела на его руку в гипсе из стекловолокна на идеально белой повязке. Он сломал правую руку. Черт.

— Сестра сказала, что у тебя сломана плечевая кость.

— Поэтому я и не лезу к тебе обниматься, — простонал он.

— Повреждены два ребра, опасное растяжение запястья. — Из-под гипсовой повязки торчали красные опухшие пальцы. — Это серьезно, Эд.

— Я знаю. Когда я говорил, что нам нужно устроить каникулы на Пасху, я не это имел в виду. В момент, когда моя рука треснула, даже ты должна была услышать шум. Я чуть не оглох. Ооооооооооооо, — снова застонал он.

— Как ты вызвал «скорую»? — спросила я, помогая ему отпить еще воды.

— В кармане у меня был мобильник, и я кое-как набрал номер левой рукой. И отключился. Когда они приехали, я был без сознания.

— Медсестра сказала, тебе еще повезло, что обошлось без хирургического вмешательства. Перелом закрытый, поэтому рука срастется сама по себе.

— Слава богу. — Эд вздрогнул. — Я бы не вынес, если бы пришлось делать операцию. Не вынес бы, — горестно произнес он. — Уколы. Ненавижу больницы. — Его голос сорвался. — Забери меня отсюда, Роуз. Ненавижу больницы больше всего на свете!

— Я знаю.

С тех пор как Эду в детстве вырезали аппендицит, у него развилась больничная фобия. В местной больнице сделали что-то неправильно, начался перитонит, и он чуть не умер.

— Но это же хорошая больница, — успокоила его я.

— Нет, не хорошая. Это ужасная больница. Они все ужасные, Роуз, умоляю, вытащи меня отсюда.

— Ладно, ладно, только не нервничай.

— Миссис Райт? — Занавеска отодвинулась, и появилась сестра Хауэллз. — Можно вас на пару слов? С вашим мужем все будет в порядке, — прошептала она, когда мы вышли из отсека. — Мы оставим его на ночь для обследования, потому что он очень сильно ударился головой. Но мы волнуемся, как он доберется домой в одиночку. Как я понимаю, вы не живете вместе, но отношения у вас дружеские. — Я кивнула. — Ему понадобится помощь в течение по меньшей мере десяти дней.

— Понятно.

— Постепенно ребра сами заживут, но перелом руки очень серьезный. Нервы не повреждены, но какое-то время он будет нетрудоспособен. Вы можете ему помочь?

— Ммм, да. Да, разумеется, я ему помогу, — пообещала я.

— Его выпишут завтра после утреннего обхода. Вы не могли бы заехать за ним в двенадцать?

Я посмотрела на Эда. Он снова закрыл глаза. От болеутоляющего его клонило в сон.

— Эд, — сказала я, наклонившись над кроватью. — Я побуду у тебя дома пару дней, чтобы помочь.

— О. — Он вяло улыбнулся. — Это было бы здорово. Ты думаешь, что я сделал это нарочно, чтобы ты вернулась, но это не так.

— Я вовсе так не думаю. — Я улыбнулась. — Принести тебе что-нибудь? Газету? Мятных конфет? Апельсинового сока?

Он покачал головой:

— Я хочу спать.

— Хорошо. — Я погладила его по лбу. — Сейчас мне пора возвращаться на работу, но завтра я приеду и заберу тебя. Не волнуйся, Эд. — Я поцеловала его в щеку. — Тебе очень, очень повезло, и все обойдется.

На обратном пути в офис я решила, что мне делать. Два дня проведу у Эда дома, потом вернусь к себе на одну ночь, потом опять побуду пару дней у Эда и так далее, чтобы он подолгу не оставался в одиночестве.

— Можешь взять ноутбук и работать дома, а я буду держать оборону в офисе, — предложила Беверли, когда я вернулась на работу. — В любом случае сейчас Пасха, так что работы не так много. И я уверена, Тео присмотрит за домом.

Когда я пришла домой, Тео был на кухне и готовил ужин. На нем была футболка с надписью «Астрономы, к звездам!» и изображением вихревой галактики МЗЗ. Он увидел меня и улыбнулся.

— Тео, — сказала я, — я какое-то время поживу у Эда. Понимаешь…

— У вас опять любовь-морковь? — презрительно выпалил он.

— Нет. Все не так. Он сломал руку. — Я рассказала Тео о том, что с Эдом произошел несчастный случай, и он вздохнул как-то с облегчением.

— Понятно. Что ж… не повезло.

— Так что два дня я буду проводить с ним, потом возвращаться домой на одну ночь и снова в Патни. Буду очень благодарна, если ты присмотришь за Руди.

— Конечно.

— До сих пор никто не ответил на объявление? — робко спросила я.

— Нет. Как только будет ответ, я сразу тебе скажу. Но осталось две недели, надежда еще есть.

— Да, — ответила я. — Есть.

На следующий день, в Страстную пятницу, ровно в двенадцать часов я заехала за Эдом на такси, и мы отправились на Бленхейм-роуд. Я попросила водителя ехать как можно осторожнее, но как только мы натыкались на ухаб или машина резко набирала скорость, Эда пронзала острая боль. Мы притормозили у дома номер 37, я расплатилась с водителем, достала из сумки ключи Эда и отперла дверь. Было странно снова очутиться в доме, который я в такой ярости покинула семь месяцев назад. Вставляя ключ в замок, я вспомнила, как уходила в сентябре, нагруженная сумками и коробками и извергая проклятия, словно поток лавы. Распахнув дверь, я мысленно перенеслась в тот ноябрьский день, когда сидела в машине и наблюдала за этим домом со слезами на глазах. И вот теперь я снова здесь: я поняла все прошлые ошибки и простила.

Эд остановился в прихожей, боязливо прижав правую руку к груди, а я заново знакомилась с домом. Большой квадратный холл, кухня с выходом на задний двор, слева — гостиная, широкая лестница, справа — столовая со стенами насыщенного красного цвета. Усадив Эда на диван с чашкой чая, я почувствовала себя Джейн Эйр рядом с покалеченным мистером Рочестером.

— Жаль, что я не умею одинаково владеть обеими руками, — сказал он и неуклюже поднес чашку к губам. Тут до меня дошло, что ему понадобится помощь во всем — чтобы одеться, постирать, помыться, побриться, написать письмо, сходить в магазин. Боже мой. Ему нужна собака-помощник, подумала я, вспоминая, не было ли у Тревора братьев или сестер.

— Теперь не болит?

— Болит, — промычал он. — Особенно ребра. Больно дышать.

— Выпей еще болеутоляющее. Вот.

— Дай мне две таблетки.

— Две нельзя, они очень сильные. Тебе нужно кому-нибудь позвонить?

— Да, маме.

Я принесла трубку и набрала номер. Пока он разговаривал, ушла на кухню, чтобы приготовить обед. Выглянув в просторный сад, обнесенный стеной, где пышно цвела пурпурная глициния, я опять вспомнила свой сон. Во сне я швырялась в Эда посудой, потому что очень хотела сделать ему больно. Но вот я ухаживаю за ним, как самый что ни на есть добрый ангел-хранитель, и былые страсти испарились без следа. Я вспомнила картину из сна: трава, усыпанная перьями из растерзанного одеяла, осколки сервиза «Веджвуд» на дорожке. Представила, как у этого самого окна стояла Мари-Клер и выглядывала на улицу. Но теперь она уехала, будто ее никогда и не существовало, и Эд хочет, чтобы я вернулась.

На траве лежала лестница. Я вышла на улицу, сложила ее и убрала в сарай, а когда вернулась в дом, Эд все еще говорил по телефону. Я открыла холодильник: там лежала упаковка яиц и копченый лосось. Отлично, как раз хватит, чтобы пообедать. Закрыв дверцу, я замерла: что-то в голосе Эда заставило меня прислушаться.

— Мам, только не надо меня ругать, — говорил он, повышая голос. Ты что, не понимаешь, что я только что сломал руку? Слушай, мы тысячу раз это обсуждали, и ты знаешь, что мои чувства… Извини, но так уж получилось… Нет, я не могу согласиться… Потому что не могу. Придется ему попросить кого-нибудь еще. — Очевидно, они говорили о Джоне. Наверное, он хочет одолжить еще денег. Шесть лет назад он взял у Эда взаймы крупную сумму и до сих пор не выплатил долг до конца. Думаю, поэтому они и поссорились, хотя я никогда его об этом не спрашивала. Но по тону разговора я поняла, что его мать пытается помирить братьев. — Да, Роуз здесь, — добавил он. Да. Может быть, мам. Не знаю. — Он отключил трубку, я вошла в гостиную и забрала у него телефон.

— Как мама? — спросила я. — Наверное, рада, что все обошлось.

— Она… в порядке, — ответил Эд. Но он явно не собирался делиться со мной подробностями разговора, а мне не хотелось допытываться. Положив трубку, я отправилась готовить обед.

— Омлет с копченым лососем — как ты на это смотришь? — спросила я.

— Звучит замечательно. Но ты нарежешь мой омлет на кусочки?

— Обязательно. Если хочешь, принесу тебе в гостиную на подносе.

— Нет, не надо. Я приду на кухню.

Я помогла ему подняться с дивана, мы прошли на кухню и сели за кухонным столом. Мы молча ели и смотрели за окно.

— Прямо как в старые добрые времена, да, Роуз?

— Ну, не совсем.

— Да. Не совсем. Конечно, в Венеции было бы лучше… — Он улыбнулся. — Но ничего, — добавил он. — Поедем, когда я поправлюсь.

— Угу.

— Где ты будешь спать? — спросил он.

Я резала копченый лосось у него на тарелке.

— В желтой комнате.

Он горько улыбнулся.

— Не со мной?

— Нет.

— Какая жалость, — ответил он.

— Это разумно. У тебя сломаны три кости, не говоря уж об остальных повреждениях.

— Вы очень суровы, медсестра Костелло, — разочарованно произнес он. — Ты надолго? — Я объяснила, что пробуду с ним по меньшей мере неделю.

— Ведь через неделю ты уже сможешь выйти на работу, да, Эд?

— Да. — Он вздохнул. — Наверное. Спасибо, что помогаешь мне, Роуз. — Он накрыл мою ладонь здоровой рукой и поднес ее к губам. — Стоит потерпеть боль, раз ты теперь будешь здесь, со мной. Надеюсь, ты останешься навечно.

Мое сердце перевернулось от этих нежных слов, и я подумала: да, возможно, я и останусь…




К удивлению, я очень быстро заново освоилась в доме Эда. Я готовила на двоих, пользуясь рецептами Тео, — хотя потребовалось время, чтобы привыкнуть к здешней громадной плите. Помогала Эду переодеваться перед сном. Будила его по утрам и оборачивала гипс пластиковой пленкой, когда он шел в душ. Терла ему спину и мыла голову, держала полотенце, когда он выходил из ванной. Выдавливала зубную пасту на щетку, намазывала его щеки пеной для бритья и стелила постель. Должно быть, Тревор чувствовал себя так же, ухаживая за Беверли. Меня волновала внезапная интимность, возникшая между нами после долгих месяцев отчуждения и настороженности. Видеть его обнаженным — впечатление не для слабонервных, но я внушала себе, что я всего лишь его сиделка. Только вот это было вранье. Я была его женой.

Вечером в понедельник я вернулась в Кэмбервелл, чтобы проверить, как дела дома и забрать ноутбук. Тео дома не было, но по кухонному столу были разбросаны рекламки агентств недвижимости. Отдельные объявления он обвел красным фломастером — маленький коттедж в Кенсингтоне, квартира с садиком в Стоквелле. Меня охватила паника и невыразимая грусть.

— О боже, — вздохнула я, разглядывая листочки, — не хочу, чтобы он уезжал. Тео просто чудо. Он замечательный, — пробормотала я. — Он изменил мою жизнь. О боже, я совсем запуталась. Понятия не имею, что делать дальше.

Мне хотелось, чтобы в моей жизни все было как раньше: мы с Тео счастливо жили бы вдвоем, вместе готовили, играли в «Скраббл» и шутили, ходили в паб с Беверли и Тревом и наблюдали за звездами холодными ясными ночами. Я посмотрела на небо сквозь стеклянную крышу. Сгущались сумерки, и бледная сияющая Венера опустилась совсем низко на темно-синем небе. Проснулся Руди и принялся болтать и чистить перышки. Я покормила его и вычистила его клетку. Взяла вчерашнюю газету и мельком проглядела кроссворд. Номер один по вертикали: «Небесное тело овальной формы, движется по сильно вытянутым орбитам», шесть букв. «Комета». Вот и Тео скоро начнет движение по другой орбите, расстроенно подумала я. Хотя меня утешала мысль, что покупка недвижимости иногда занимает многие месяцы. Сначала нужно найти подходящее жилье, а он сейчас очень занят. А до этого необходимо провести исследование рынка. Плюс составление нотариальных актов о передаче имущества и всяческие споры с противоположной стороной. И еще придется ждать, пока они съедут. Может, с него потребуют дополнительную плату после покупки, с воодушевлением подумала я, но тут же ощутила укол вины. В общем, переезд займет у него по меньшей мере два месяца — может, даже три. Я облегченно вздохнула…

На следующее утро я пораньше поехала в Патни, чтобы помочь Эду подняться. Войдя в дом и приоткрыв дверь, я наткнулась на конверты, горкой рассыпанные по дверному коврику. Там было одно письмо, написанное от руки, с маркой Халла: я поняла, что это от Джона. Но когда Эд зашел на кухню и увидел на кухонном столе письмо, он сразу же отправил его в помойку.

— Ты что, даже не прочитаешь? — спросила я.

— Нет.

— Почему?

— Не нужно читать, я и так знаю, что в нем.

— Оно от Джона?

— Да.

— Вы до сих пор не разговариваете?

— Нет.

— Я понимаю, это не мое дело, — сказала я, когда из тостера выпрыгнул кусочек хлеба, — но, по-моему, ты поступаешь неправильно.

— Ты права, — ответил Эд. — Это не твое дело. — Я вздрогнула. — Извини, Роуз, — сказал он. — Извини, что я нагрубил. Это мои семейные проблемы, и ты здесь ни при чем.

— По-моему, тебе повезло, что у тебя вообще есть брат и есть с кем поссориться, — сказала я, открыв банку мармелада. — Хотела бы я, чтобы у меня был брат. — И тут мне пришло в голову: а что, если у меня есть брат? Может, на самом деле есть, и скоро я с ним познакомлюсь. От предвкушения по коже пробежали мурашки.

Среди писем были какие-то бумаги с работы Эда. Он сел на улице, за столиком в саду, и принялся читать их на теплом весеннем солнышке, а я писала колонку в доме.

— Скажи, если захочешь еще кофе, — крикнула я, включив ноутбук.

— Спасибо.

Я писала черновики ответов, как обычно делаю, но тут у меня сломался карандаш. Я взяла точилку, подошла к мусорному ведру и стала точить карандаш. Заглянула в плетеную корзину, куда падали деревянные стружки, и замерла. На самом дне лежало разорванное письмо, написанное знакомым почерком, который я видела только сегодня утром. Еще одно, более раннее письмо от Джона. Он, должно быть, дошел до грани отчаяния, подумала я. И невольно наклонилась и достала письмо. Пожалуйста, Эд, ты моя единственная надежда, — прочитала я. У него был мелкий, аккуратный почерк. — Я знаю, у нас были разногласия, но ты мой последний шанс. Бедный парень, он явно сильно нуждался в деньгах. Жаль, что Эд не хочет ему помочь. Но я ничего не могла сделать, потому что не знаю, что там у них произошло, и не знакома с Джоном. Я заметила в мусорном ведре еще кое-что: листок бумаги со списком цифр, исписанный почерком Эда, он явно что-то подсчитывал. Закладная Патни, — написал он, — 300 т. фунтов. Неудивительно, что он не хотел одалживать деньги брату, ведь у него у самого лишних нет. Внизу было написано: Дом Р. в Кэмбервелле, 200 т. фунтов? Если Р. вложит 150 т. ф., закладная на Патни = 150 т. ф., т. е. 700 ф. в месяц.

Сердце ушло в пятки. Я вышла на улицу.

— Эд, что это значит? — спросила я, положив перед ним листок.

— О чем ты? О. — Он вспыхнул.

— Я увидела это в мусорном ведре — не бойся, я не копалась там, это лежало сверху. Как это объяснить?

— Очень просто, дорогая. Я рассуждаю практически, только и всего, — с умным видом объяснил он. — Я хочу, чтобы ты ко мне переехала, ты это знаешь, — это не секрет. Я просто делал подсчеты: что получится, если ты продашь свой дом.

— Но я не хочу продавать свой дом, — возразила я. — Мне нравится там жить.

— Знаю, знаю. На данном этапе это всего лишь гипотеза, но потом, когда ты его все-таки продашь и внесешь свою долю, — это же нормально для женатых людей, Роуз, у нас будет достаточно денег, чтобы вести приятную жизнь. Мы могли бы путешествовать, ездить кататься на горных лыжах и развлекаться, делать все то, что нам раньше не удавалось. Если тебе не нравится жить здесь, мы могли бы продать этот дом и купить другой, на общие деньги. Мы можем начать все сначала, Роуз, так что я просто подсчитывал затраты. Всего лишь безобидная маленькая фантазия.

— О. — Мое возмущение испарилось, как вода. — Но пока я не готова принимать серьезные решения.

— Я знаю, что не готова. И не нужно этого делать. Никакой спешки.

Я вернулась в дом и решила ответить на электронные письма. Электронную почту нужно разбирать быстро, иначе сообщения накапливаются. Беверли прислала черновики писем, чтобы я их просмотрела, и еще одно электронное письмо, в котором говорила, что разговаривала со своей подругой Джилл Харт. «Джилл поговорила с Мари-Клер, — писала Беверли, — но лучше я расскажу тебе об этом при личной встрече, если, конечно, тебе все еще интересно». Да, подумала я, еще как интересно. Мари-Клер привязалась к Эду, отбила его у меня и бросила, и мне очень любопытно узнать почему.

В тот вечер у меня был эфир на радио «Лондон», как обычно по вторникам, но не вместе с Минти, которая ушла в декретный отпуск, а с Тесс, которая ее подменяла. Мы поговорили о злоупотреблении алкоголем, вдовстве, судебных тяжбах за отцовство, непримиримых свекровях, насилии в семье и отпусках, превратившихся в ад. Мне не очень понравился этот эфир, я заметно устала и, забравшись в такси, подумала, не попросить ли Беверли иногда вести программу вместо меня, если она захочет, конечно: а она наверняка захочет. Еще на меня напало уныние, потому что никто до сих пор не ответил на мое объявление. И тут мне на мобильный позвонила Беа, в истерике.

— Роуз, — прорыдала она. О боже. Очевидно, она опять поругалась с Беллой. Я собралась с духом, готовясь выслушать детали. — Роуз?

— Да, Беа, в чем дело?

— Произошло — ух, ух — что-то ужасное.

— Что?

— Ух, ух — катастрофа.

— Что?

— Даже не знаю, как мы с этим справимся.

Мне стало плохо.

— Справимся с чем?

— Ух, ух — это так ужасно…

— Что ужасно? — повторила я.

— Ух, ух, — прохныкала она.

— Ради бога, говори, в чем дело, Беа. Вас что, ограбили?

— Нет, — вздохнула она.

— Проблемы с бизнесом?

— Нет. С Беллой беда, — всхлипнула она.

— Что стряслось?

— Ух-ух…

— Выкладывай, Беа!

— Ух-ух, — задыхалась она. Это было невыносимо.

— Говори!

— Ух-ух-ух, — он ее бросил!

Я вытаращилась в окно, онемев от удивления.

— Эндрю?

— Да. Он ее бросил. Ублюдок!

— Когда?

— Сегодня вечером. Я ждала, когда твой эфир закончится.

— Как это случилось? — спросила я, хотя догадаться было нетрудно. Очевидно, его достало то, что Беа постоянно ходила за ними хвостом, и он решил, что пора с этим покончить.

— Мерзавец, — ненавидяще прошипела Беа. — Я же говорила тебе, что он ее бросит.

О.

— У него другая?

— Нет, — ответила она. — Причина не в этом.

— Так в чем же?

— Ух-ух.

— Почему он ее оставил? — допытывалась я. — Почему?

— Потому что Белла беременна! — всхлипнула она.




Глава 20


— Я тебе говорила, — сквозь плач пролепетала Беа. На следующий вечер я сидела у близняшек на кухне. — Я говорила, что он ее бросит, и так и произошло. — Я вспомнила, как Беа недавно уверенно предсказывала, что Эндрю поступит с Беллой как отъявленный негодяй и заставит ее страдать. Как в воду глядела. Но самое поразительное было не то, что Белла осталась с носом, а реакция Беа — очень странная. Я-то думала, она испытает облегчение, будет довольна, но она совсем ошалела от горя.

— Какой кошмар, — повторила она. — Быть брошенной. Не знаю, как я это переживу.

— Как ты переживешь? Но Беа… — Я покосилась на Беллу, которая сидела рядом, не в силах заплакать или произнести слово от шока. — … Беа, ведь бросили не тебя.

— Но мне так плохо, будто это произошло со мной, — всхлипнула она.

— Но почему?

— Потому что мы так похожи, как ты не понимаешь! О боже, — запричитала она. — Это чудовищно!

— Но он же тебе даже не нравился.

— Знаю…

— Так какое тебе дело, что он ушел?

— Он обидел мою близняшку, как ты не поймешь. Если ей причиняют боль, то и мне тоже больно. И самое ужасное, — продолжала она, и глаза ее блестели от слез, — что он обвинил ее в том, будто она пытается расставить ему ловушку. Сказал, что она сделала это намеренно, — негодяй, правда?

— Да, — возмущенно кивнула я. — Негодяй.

— Но я и вправду сделала это намеренно, — тихо призналась Белла.

Я вытаращилась на нее. Она заговорила впервые с того момента, как я пришла.

— Что? — ужаснулась Беа.

— Я сделала это намеренно, — спокойно повторила Белла. — Сказала ему, что принимаю таблетки, но это было вранье. — Я посмотрела на Беа. Ее рот округлился от изумления. — Но я не пыталась расставить ему ловушку, — пояснила Белла. — Мне просто хотелось ребенка. И вот я добилась своего. Честно говоря, теперь, когда страсти поутихли, мне уже наплевать, что Эндрю сбежал.

— Но мне казалось, что ты с ума по нему сходишь, — запротестовала я.

— Ну, ты не ошиблась. Но в последнее время я поняла, что уже не так схожу по нему с ума, как в начале.

— Значит, ты очень хорошо притворялась, — сердито заявила Беа.

— Это потому, что я надеялась, что все наладится. Поэтому и делала вид, будто в восторге от наших отношений, — хотела убедить себя и его. Но я правда хотела забеременеть, — заключила она, — и получила то, чего добивалась.

— Какая ты циничная. — Беа шмыгнула носом.

— Не очень. Я была бы рада, если бы он не оставил меня. Но его трусливое поведение не особенно меня огорчило и даже не удивило. — Я опять начала мысленно составлять из его имени анаграммы. — Я стала понимать, что Эндрю совсем к этому не готов, — продолжала Белла. — Отцовство развеяло бы его иллюзию о том, что он еще молод. Как вы думаете, почему ему сорок семь, а он до сих пор не женат?

— Да уж, — пробормотала я. Белла была права. — Когда родится ребенок?

— В начале ноября. Я забеременела, когда мы поехали в горы. Поэтому я и согласилась на эту поездку, — объяснила она. — Знаю, я повела себя как ужасная эгоистка, Беа, и мне очень жаль, но я знала, что на той неделе у меня овуляция, поэтому не могла упустить возможность. Я сделала тест на овуляцию, он оказался положительным, и я забеременела. И теперь я счастлива, поэтому незачем обо мне волноваться. Если Эндрю захочет быть отцом ребенка, я не против; если не захочет, я тоже не против. Мне тридцать восемь лет, — добавила она. — Вряд ли в моей жизни будет еще тысяча шансов забеременеть, так что я решила ловить момент.

Значит, Белла все-таки не сошла с ума. Напротив, она очень рационально шла к цели.

— Значит, так, — тихо пробормотала Беа. — Все понятно.

— Как ты думаешь, почему я злилась, что ты таскаешься со мной на свидания? — продолжала Белла. — Боялась, что ты отпугнешь Эндрю прежде, чем он сделает мне ребенка. Тебе это почти удалось.

— Я только пыталась защитить тебя.

— Отчего?

— От разочарования.

— Я вовсе не разочарована, — заявила Белла.

— Но почему ты мне раньше не сказала? — возмутилась Беа.

— Мне казалось, ты не одобришь мою идею. Ты гораздо консервативнее меня, Беа, ты наверняка бы меня осудила. Но я поняла, что замужество мне не светит: раз уж Эндрю до сих пор не женился, с какой стати ему жениться на мне?

— Ну, — я пожала плечами, — мало ли что ему могло взбрести в голову.

— Значит, ты даже не… расстроилась, что тебя бросили? — спросила Беа.

— Расстроилась? Нет. Сначала я была в легком шоке, но теперь только радуюсь, что у меня будет ребенок, — без лишних эмоций объяснила Белла.

— А как же ваш бизнес? — спросила я. — С ребенком будет нелегко.

— Почему же? — спокойно ответила Белла. — Все будет в порядке. Наймем временного работника на пару недель, а потом я выйду на работу. К счастью, прямо напротив магазина есть ясли, так что буду отдавать ребенка туда. Не переживай, Беа, — продолжала Белла. — Мы по-прежнему будем работать вместе. Я буду заниматься бухгалтерией и присматривать за офисом, никаких проблем, так что все будет отлично.

— Ну, тогда все здорово, — сказала Беа, заметно приободрившись. Она высморкалась. — Я буду ходить с тобой на занятия по предродовой подготовке, на гимнастику для беременных, помогу тебе ухаживать за ребенком. Мы вместе его вырастим.

— Да, — ответила Белла. — Так оно и будет. Вместе воспитаем его, и обе будем мамами. Мы будем мамами-двойняшками. Повезло малышу, у него будет сразу две матери, у него… — От ее сдержанности вдруг не осталось и следа, глаза заблестели от слез. — О Беа! — Она посмотрела на сестру и крепко ее обняла; теперь они плакали обе.

— Ах, Белла, — пролепетала Беа. — Я так счастлива! Я-то думала, ты меня бросишь.

— Не будь дурочкой. Я никогда тебя не брошу.

— У нас будет маленький, — всхлипнула Беа. — У нас будет маленький!

— Да, — радостно кивнула Белла. — У нас будет малыш.




После встречи с близнецами, переволновавшись из-за бурных перипетий их жизни, я чувствовала себя выжатой как лимон. Я поняла, что завидую ребенку, у которого будет сразу две любящие мамы. Представила, как они подкидывают малыша на коленях по очереди, по очереди его кормят, читают сказки на ночь нежными голосами, усевшись по обе стороны кроватки, играют с маленьким человечком в ванной и катают его на плечах на улице. Счастливый малыш; ему достанется двойная порция материнской заботы. Я снова вспомнила о своей матери и задумалась: встретимся ли мы когдаи-нибудь? Мне уже стало казаться, что мы никогда не увидимся. Время шло, объявление печаталось уже месяц, скоро май, но до сих пор ни одного ответа.

— Может, повторно разместим в следующих выпусках? — спросил Тео, когда я вернулась в Кэмбервелл вчера вечером.

Я покачала головой:

— Четырех недель достаточно.

Он достал пиво из холодильника и предложил мне.

— Наверное, ты права. А ты звонила в агентство по поиску биологических родителей? — спросил он, достав два стакана.

— Звонила. И они сказали, что мои шансы найти ее практически равны нулю.

— Правда?

— Да. Большинство женщин, которые бросают детей, всю жизнь носят в душе боль и испытывают угрызения совести. И им не хочется, чтобы спустя десятилетия болезненные эмоции всколыхнулись вновь. Все равно что открыть банку, полную червей. Разве сможет моя мать посмотреть мне в лицо, зная, что она наделала?

— Хмм. Ты уверена, что не хочешь довести эту историю до размеров национального эфира? — спросил он, облокотившись о кухонный стол.

Я отрицательно покачала головой.

— Я могла бы написать статью или дать интервью, но не хочу, чтобы все узнали и начали ее осуждать. Я хочу защитить ее от этого. И защитить себя от разочарования в случае, если мы так никогда и не увидимся. Не хватало, чтобы меня до конца жизни спрашивали, нашла ли я свою мать; пусть уж лучше никто ничего не знает.

— Но мне кажется, хоть кто-то должен что-нибудь знать, — сказал Тео, потягивая пиво. — Нельзя же спрятать ребенка. Кстати, — немного смущенно добавил он, — я сегодня ездил смотреть квартиру в Стоквелле.

— Да? — равнодушно ответила я. — И?

— И она мне понравилась.

— Угу. — Я уставилась на свои туфли, чувствуя, как колотится сердце.

— Я подал заявку.

— Понятно. — Я будто ступила на зыбучий песок.

— Но мои условия просто смешны, — добавил он, — я уверен, владельцы ни за что не согласятся.

— Ну… скрестим пальцы.

— Через несколько дней я получу чек от адвокатов жены и, думаю, начну искать собственное жилье. Я здесь уже шесть месяцев живу, — добавил он.

Шесть месяцев? А у меня такое чувство, будто шесть недель. И в то же время кажется, что он живет здесь целую вечность. Мы с ним будто срослись.

— Значит, ты съезжаешь? — пробормотала я, чувствуя, как меня заполняет пустота.

— Хмм… да. Наверное. Но, Роуз, ведь твоя жизнь тоже меняется.

— Ты так думаешь?

— Ты много времени проводишь с Эдом.

— Только из-за несчастного случая.

— Неужели? — Я кивнула. — Но ты практически к нему переехала.

— Это потому, что он нуждается в моей помощи. Это временно.

— Правда? — Я опять кивнула. — Но до того как он сломал руку, вы столько раз встречались, и я…

— Что?

— Ну, я почувствовал себя немного… неуверенно, наверное.

— Но почему ты так спешишь переехать?

— Потому что… хмм… Послушай, Роуз, — напряженно проговорил он. — Я собираюсь начать работу над новой книгой, и мне сейчас ни к чему душевные стрессы.

— Душевные стрессы?

— Я имею в виду стрессы вообще, — поправился он. — Поэтому я и решил, что лучше всего мне подыскать отдельную квартиру прямо сейчас.

— О'кей, — вздохнула я. — Дело твое. — Я снова утешила себя мыслью, что переезд займет не меньше нескольких недель. — Поступай, как знаешь.

— Но ты скажешь мне, если твоя мама найдется? — тихо спросил он.

— Да, конечно. Если она найдется, конечно.

— Тебе, должно быть, нелегко ждать, но постарайся не думать об этом.

Я решила, что Тео прав. В любом случае голова у меня теперь была занята другим. Вдобавок ко всем противоречивым эмоциям, которые я испытывала до этого, меня теперь мучило еще одно новое чувство. Оттого, что Белла забеременела, мне стало как-то… не по себе. Проходили дни, и я задумалась над тем, что ощутила, когда впервые услышала эту новость от Беа. Моей первоначальной, инстинктивной реакцией был не шок и даже не удивление. Это была зависть. Осознав это, я пришла в замешательство. У Беллы будет ребенок, и первый раз за всю свою взрослую жизнь я поняла, что тоже хочу детей. Я обнаружила, что то и дело обращаю внимание на младенцев в колясках, замечаю, что в автобусе со мной едут беременные женщины, читаю статьи о детях в газетах и журналах и заглядываюсь на детские книжки. Теперь я уже не думала о том, что Эндрю поступил с Беллой как отъявленный негодяй. Напротив, я считала, что ей очень даже повезло.

С тех пор как я узнала, что мать меня бросила, мне почему-то казалось, что я никогда не буду иметь детей. Разве это возможно, размышляла я, учитывая, что наделала моя мать? Я все время представляла, как бросаю своего ребенка, будто не доверяла сама себе. Поэтому я запретила себе думать о детях, словно заперла дверцу в своем сердце. Но теперь эта дверь со скрипом распахнулась. Мне было тридцать девять, почти сорок, и часики тикали. Может, стоит сделать ставку на Эда, подумала я. У нас были проблемы, но он хочет, чтобы я вернулась, так что можно завести ребенка от него. С другой стороны, он никогда не хотел детей, но возможно, он еще передумает, как я…

Тем временем он постепенно шел на поправку, хотя все еще мучился от болей. Я отвезла его в больницу, где ему сменили гипс и сказали, что кости постепенно срастаются. Он уже навострился все делать одной рукой и на следующей неделе собирался на работу.

— Но мне так приятно, что ты со мной, Роуз, — ласково произнес он, когда мы сидели в саду в четверг утром. Камелия покрылась ярко-розовыми бутонами, похожими на маленькие чайные блюдца, японская айва цвела алым цветом. Эд наклонился и поцеловал меня. — Я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Может, я и не уеду, — ответила я. В скворечник, висевший на кусте сирени, залетела синица с желтой грудкой: в клюве у нее был короткий жирный червяк.

— Надеюсь, ты останешься. — Эд снова меня поцеловал. — Надеюсь, ты останешься навсегда.

— Эд, можно спросить тебя кое-что о Мари-Клер? — Он кивнул. — Мне это не дает покоя.

— Что?

— Она была беременна?

— Нет. Нет, конечно. — Он сделал круглые глаза. — С чего ты взяла?

— Я подумала, не это ли истинная причина, по которой ты с ней порвал.

— Нет, я же тебе говорил, она все время… ныла. К тому же это были не настоящие отношения, Роуз. Это было… — он пробежал левой рукой по волосам, — … недоразумение. Но почему ты спросила меня об этом?

— Потому что я хочу завести ребенка.

— Правда? — Он повернулся ко мне. — Раньше ты не хотела.

— Знаю. — Синичка вылезла из скворечника и улетела. Наверное, другая синица, в скворечнике, высиживает яйца.

— Это взбрело тебе в голову, потому что у Беллы будет ребенок? — спросил он.

— Ммм, да, отчасти, если быть честной, но это не единственная причина. Просто теперь мое мнение насчет материнства изменилось. Раньше мне было все равно, но теперь все по-другому. Правда, ты всегда говорил, что никакие дети тебе не нужны.

— Это так, — вздохнул он. — Я вспоминаю, как несладко мне пришлось в детстве. Нас было так много, денег не хватало, потому что мама рано овдовела. Большая семья — это жуткие стрессы, и я не хотел бы, чтобы это повторилось.

— Но у нас не будет тех же проблем, Эд. У нас же достаточно денег.

— Хмм. Ну и что… — На его лице появилась гримаса. — У моего коллеги трехлетние близнецы, и один только садик обходится в двадцать тысяч в год. Двадцать тысяч в год, Роуз, — а им всего три года! Подумай, во сколько они обойдутся, когда вырастут! Если у нас будут дети, мы уже не сможем жить беззаботно, как ты думаешь?

— Мне все равно. Я хотела бы завести ребенка, — сказала я. — Так что, если я все-таки решу жить с тобой постоянно — мое решение пока под вопросом, думаю, тебе нужно об этом знать.

— Ты ставишь мне условия? — спросил он.

— Тебя послушать, получается, я тобой манипулирую. Скажем так: это не больше, чем пожелание.

— О'кей, тогда я подумаю. — Он взял меня за руку. — Я рад, что ты со мной, Роуз. По-моему, то, что я упал с лестницы, — вовсе не несчастный случай, потому что теперь ты наконец вернулась домой. — Домой? — Ты рада, что ты здесь, Роуз? — Он погладил мои пальцы. — Рада?

— Конечно, — услышала я свой голос как бы издалека.




На следующий день я оставила еду для Эда в холодильнике и поехала в офис: Беверли заболела. Слегла с гриппом, бедная девочка. Я устало просматривала письма: проблемы с родителями мужа, недержание мочи, азартные игры, ревность, переходный возраст, вши и пьянство. Монотонность работы прерывали лишь текстовые сообщения от Эда — он большой их поклонник. «VVCAMCS?» — это пришло прямо перед обедом. Что за тарабарщина? Я заглянула в словарик Серены: «Voulez-vous couchez avec moi ce soir?»[55 - Хочешь провести со мной ночь? [фр.]] Через час пришло еще одно: «Хо4у тебя». На этот раз перевода не потребовалось. В три тридцать экранчик мобильника признался: «О5 ску4ю». «Опять скучаю». И наконец, в четыре часа — «Жду встре4и».

— Я тоже жду, — сказала я, глядя, как на экране высвечиваются буквы.

В шесть я поехала на Хоуп-стрит, чтобы покормить Руди и забрать почту. Отперев входную дверь, я увидела мигающий огонек автоответчика. Прослушав тридцать секунд сдавленного дыхания, которое на этот раз сопровождалось странным щелканьем, я снова позвонила в телефонную компанию, чтобы поставить запрет на звонок, но, как обычно, не смогла пробиться. Я была не готова к тому, чтобы сорок пять минут слушать «К Элизе» Бетховена в синтезаторной обработке, поэтому бросила трубку и разобрала почту. Мне пришла открытка от Генри, который все еще был в зоне Персидского залива, и напоминание о новых курсах по кикбоксингу. Я взглянула на рекламку. Надерите противнику задницу на новых занятиях по тайбо с Бешеным Норманом! Я решила, что мне это ни к чему, и пошла на кухню покормить Руди. На столе аккуратной стопочкой лежали письма Тео, и на самом верху распечатанное и развернутое письмо от агентства недвижимости «Дженкинс и компания». В нем говорилось, что заявка Тео принята и «рассматривается возможность заключения контракта». Какой ужас! Владельцы переезжают за границу, поэтому в их интересах продать жилье как можно скорее. Они попросили оформить сделку в течение десяти дней. Десяти дней? Десяти дней? Обычно на оформление уходит как минимум десять недель!

— Не хочу, чтобы он уезжал, — пробормотала я, сжимая в ладони чашку чая. — Тео чудесный парень. Хочу, чтобы он остался.

Я посмотрела на магнитную доску. Там висело приглашение на презентацию его книги в Королевском астрономическом обществе на следующую среду. Я повторяла про себя его имя. Тео Шин… Внезапно раздалась трель моего мобильника — звонил Эд. У него был взволнованный и счастливый голос: хотел узнать, когда я вернусь. Так что я вычистила клетку Руди, покормила его и напоила, а потом вернулась обратно на Бленхейм-роуд. Притормозив на красный свет, я вспомнила, как меня раздражал Тео, когда он только въехал, и как мне хотелось быть с Эдом. Теперь же меня бесила мысль, что придется жить с Эдом, и мне хотелось остаться с Тео.

— В голове такая путаница, — расстроенно пробормотала я. На светофоре загорелся зеленый. — Мне нужна экстренная психологическая помощь. Как бы мне назваться? «Растерянная из Кэмбервелла»?

Я припарковалась на обычном месте и искала в сумочке ключи, когда дверь передо мной открылась.

— Роуз, — сказал Эд. — Заходи. — Он притянул меня к себе левой рукой, закрыл ногой дверь и поцеловал меня. — Как здорово снова тебя видеть, — пробормотал он, зарывшись лицом мне в волосы.

— Мы же только сегодня утром виделись, — засмеялась я.

— Знаю, но я очень соскучился. И хочу тебе кое-что сообщить. Умираю от нетерпения.

— Что?

— Я весь день думал о том, что ты сказала. — Он улыбнулся своей улыбочкой неисправимого сердцееда. — И отвечаю «да». Думаю, нам стоит завести ребенка.

Я вытаращила глаза:

— Ты серьезно?

— Эта мысль весь день крутилась у меня в голове. И если такова цена, которую придется заплатить, чтобы ты была со мной, я согласен.

— Но ты сам хочешь ребенка, Эд?

— Хочу. Если ты хочешь, то и я хочу.

— Но ты должен сам его хотеть, а не просто соглашаться ради меня.

— Я делаю это ради нас обоих, — ответил он. — Теперь ты убедилась? — Я медленно кивнула. — Ну пошли. — Он схватил меня за руку. — Прямо сейчас и начнем.

— Эд, — сказала я, поднимаясь вслед за ним по лестнице, — я не хочу, чтобы ты сделал мне ребенка только для того, чтобы удержать меня.

— Я и не думал об этом. Я хочу сделать тебе ребенка, чтобы ты была счастлива, и я был счастлив.

Он снова поцеловал меня. Мы вошли в спальню, и он задернул шторы левой рукой. Я вспомнила прошлый ноябрь: когда я увидела, как он задергивает шторы, меня затопила пустота, будто он захлопнул дверь у меня перед носом. И вот теперь мы снова вместе, я в его доме, помогаю ему раздеться. Он поморщился, когда я сняла его рубашку, осторожно стягивая ее с правого плеча. Потом я расстегнула брюки: он стащил их и перешагнул через них, сбросив ботинки. Я сняла хлопчатобумажный свитер через голову и, извиваясь, вылезла из юбки. Он поцеловал меня, мы опустились на кровать, и он двинул мою ладонь вниз. Его дыхание участилось. Он опять поцеловал меня и попытался наклониться надо мной, царапнув гипсом мою руку. Его лицо свела судорога наслаждения. Нет, это было не наслаждение.

— О, черт! Моя рука! — простонал он. — О-о-оо-о-о! — Он поморщился, покраснев от напряжения и переместив точку опоры. — Чертова рука! — повторил он, зажмурившись и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.

— Эд, может, не будем заниматься этим, пока ты не поправишься?

— Нет-нет, со мной все в порядке. Так, на чем мы остановились? Давай попробуем еще раз. — Мы осторожно передвинулись со сплетенными ногами. Он тихонько перекатился на спину и попытался подтянуть меня наверх, но его лицо вдруг опять передернулось.

— Эд, что случилось? — Я оперлась рукой о его грудь.

— Ребра, ребра! Не трогай — о, я умираю, — дышать невозможно!

— Послушай, может, хватит? — сказала я. — У тебя три сломанных кости. Может, просто полежим рядом. — Он кивнул, признав поражение, и придвинулся поближе.

— Ладно. Обидно, правда?

— Угу. — Хотя, по правде говоря, я почему-то почувствовала облегчение.

Мы лежали так примерно полчаса, наполовину уснув, наполовину бодрствуя. Я положила руку ему на грудь и по какой-то причине задала себе вопрос: каково было бы лежать вот так рядом с Тео, лицом к лицу, с переплетенными ногами? Перед глазами у меня стояла россыпь бледных веснушек, которые покрывали его спину, словно звезды в далекой галактике. Его стройный мускулистый торс, широкие плечи, сильные руки и ноги, мускулистые лодыжки… О чем я только думаю? Это безумие. Это безумие, Роуз, сердито повторила я. Ты с ума сошла. Вернись к реальности. Ты фантазируешь о Тео только потому, что он уезжает, но правда в том, что и твоя жизнь меняется. Ты хочешь завести ребенка, Эд рад за тебя, он согласен, ты к нему вернешься, и это все!

Я мысленно перебрала все ходячие мудрости, которые могли бы оправдать мое возвращение к Эду. Я вела себя как Серена, пытаясь придумать в утешение какую-нибудь поговорку. «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». «Не искушай судьбу». «Лови момент»[56 - Выражение принадлежит Горацию, «Оды».]. Мои размышления прервал звонок телефона на столике у кровати. Эд взял трубку.

— Алло? О, привет, Рут. — Это была его сестра. — Да, поправляюсь потихоньку, спасибо. — Я различила в ее голосе восходящую интонацию: она о чем-то просила Эда. — Хмм, она говорила, — произнес он. — Послушай, Рут, мне сейчас неудобно разговаривать. Понимаю, понимаю. Я все понимаю, — раздраженно добавил он. Рут повысила голос. — Но не могу этого сделать. Нет. Потому что не могу. Послушай, меня только что выписали из больницы, и я не собираюсь… Да, да, да… я знаю. Значит, ему надо было подумать об этом шесть лет назад! Слушай, я больше не могу разговаривать. — Он опустил трубку и уставился в потолок. Его подбородок подрагивал, а у глаза пульсировала голубая жилка.

— Может, поделишься со мной? — тихо спросила я, изучая его профиль.

— Нет, — ответил он.

— Опять Джон? — спросила я. Он кивнул. — В чем проблема?

— Вся семья против меня… восстала. Они ужасно давят на меня. Как будто я недостаточно помог ему в прошлом.

— Он просит еще денег?

— Что? Угу. Ладно, давай сменим тему, — сказал он, обняв меня одной рукой. — О чем поговорим?

— Не знаю.

— Зато я знаю, — он с улыбкой повернулся ко мне. — Давай решим, как назвать ребенка.






Ну и неделька, — прочитала я в колонке Тревора в понедельник. — Страсти по поводу «Почетной Собачьей Награды» наконец улеглись, но я устал как собака, потому что 1) мы сменили ковровое покрытие в холле на довольно вкусный паркет, вследствие чего мне пришлось устроить генеральную уборку, и 2) наша Бев приболела. Свалилась с гриппом в мае, представьте себе! Бедняжка совсем расклеилась. Так что ваш верный слуга носился в запарке: в аптеку, из аптеки, за рецептами — не было даже времени повидаться с друзьями. Бегал вниз-вверх по лестнице за парацетамолом, салфетками, микстурой от кашля и прочее, и прочее. И приносил письма — осторожно, чтобы не заляпать слюной, — телефон и газету, которую она все равно не смогла прочитать. К счастью, ненадолго приехала ее мама, и у меня появилась возможность сделать кое-что по дому, постирать, поработать в саду. Бев мечтает поскорее выздороветь, ведь на этой неделе у нашего друга Тео презентация книги. Он написал потрясающий астрономический путеводитель «Небесные тела» с подробными иллюстрациями, и цена разумная — всего десять фунтов. А потом — слава богу! — позвонил возлюбленный Бев и сказал, что возвращается в Лондон на целый месяц, так что моя девочка приободрилась. Как я уже говорил, она немного переживала из-за этого парня, не знала, насколько серьезны его намерения. К тому же он постоянно в разъездах. Но он пару раз приходил к нам на ужин, и, должен признать, он кажется мне довольно славным: отлично выдрессирован, живые глаза, блестящая шерсть… и она от него без ума, так что скрестим лапы…





— Очень мило с твоей стороны прорекламировать книгу Тео, Тревор, — поблагодарила я его, когда мы с Беверли ехали по Пиккадилли три дня спустя, направляясь на презентацию книги. На работе был полный завал — Беверли первый день вышла после болезни, — так что у нас не было времени поболтать. Но сейчас, сидя на заднем сиденье такси, которое мчалось по Сент-Джеймс-стрит на полной скорости, мы могли расслабиться.

— Тревор души в Тео не чает, — заметила Беверли. — Он все, что угодно, сделает, чтобы ему помочь. О-о-о, собачья шерсть, Роуз. У тебя на рукаве, извини.

— Где? Подумаешь, ничего страшного. — Взглянув на Тревора, я вдруг поняла почему, несмотря на то что раньше я никогда не любила собак, этот пес мне так нравился. У нас было много общего.

— Страшно представить, что Тревора выкинули на обочине шоссе, — сказала я. — Бедный пес.

— Да, — вздохнула Беверли. — Он был еще щеночком. Ему повезло, что он остался в живых.

— Хмм.

— Мне кажется, этот случай оказал на него сильное психологическое воздействие, — продолжала Бев. — Уверена, именно поэтому он выбрал такое занятие: заботу о людях. Ему необходимо чувствовать себя нужным.

— Правда?

— Разве ты не согласна?

— Не знаю. Могу только сказать, что Эду такая собака бы не помешала, — заметила я, погладив Тревора за ухом.

— Как дела у Эда? Я все хотела спросить тебя, но сегодня у нас не было времени поговорить. Рука заживает?

— Вроде да, спасибо. В понедельник он выходит на работу — его не было две недели. Нам пришлось нелегко, — вздохнула я.

— Тео сказал, что ты много времени там проводишь. — Я пожала плечами и кивнула. — Значит, у вас все налаживается?

— Нет, я бы не сказала. Он собирается переезжать. Мне так жаль, — расстроенно добавила я.

Беверли как-то странно на меня посмотрела.

— Да нет, Роуз, я не Тео имела в виду. Я говорила об Эде.

— А. А… конечно.

— У вас все налаживается? — повторила она, а я выглянула в окно.

— Наверное. В каком-то смысле, да.

— Надеюсь, я не потеряю такую милую соседку, — тихо проговорила она.

— Не знаю, Бев. Возможно…

— Ты хочешь к нему переехать?

— Ну… нет. По крайней мере, не сейчас, я… — Мы свернули на Пиккадилли, и я вдруг увидела женщину с коляской. У нее был сияющий, безраздельно счастливый вид. — Но с другой стороны, — ответила я, — наверное, да. Не исключено, что я вернусь к Эду, я просто пытаюсь… во всем разобраться. Честно говоря, Бев, я совсем запуталась, — выпалила я через несколько секунд. — Помнишь, я спрашивала тебя насчет Мари-Клер Грей, почему она ушла от Эда? — Она кивнула. — Так вот, я решила, что мне ни к чему об этом знать.

— Ладно, — ответила она. — Я догадалась, что ты не хочешь знать, раз больше не спрашиваешь о ней.

— Пусть лучше все это останется в прошлом.

Бев взглянула на меня и кивнула.

— Конечно.

— В любом случае я уверена, что она нелестно о нем отзывалась, а мне не хочется этого слышать.

— Разумеется. К тому же, — Бев теребила поводок Тревора. — я… уже забыла, в чем причина. Значит, скоро все изменится? — бодро произнесла она. Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Я представила комнату Тео, которая вскоре опустеет.

— Да. Скоро все изменится, — отозвалась я.

Такси остановилось у входа в Королевскую академию, таксист спустил пандус, и я толкнула коляску Беверли по мощенному камнем дворику Берлингтон-хаус. Здание Королевской академии было прямо перед нами, и слева мы увидели табличку с выгравированными на ней резными позолоченными буквами: «Королевское астрономическое общество».

— Это большая честь, — заметила Беверли.

Я толкнула коляску вверх по пандусу, и, пройдя сквозь стеклянные двери, мы оказались в фарфорово-голубом холле с пилястрами и черно-белым мраморным полом. Следуя за приглашенными, мы прошли направо, в зал Королевского общества. Он был отделан дубовыми панелями, на стенах висели портреты знаменитых астрономов, от которых словно исходило сияние. Зал был уже полон. Справа возвышалась стеклянная витрина со старинными телескопами, а слева стоял столик с экземплярами книги Тео. Я впервые видела его книгу: ее опубликовали так быстро. Мы с Беверли купили по одной и стали пробираться сквозь плотную стену гостей преимущественно мужского пола.

— … у моего нового «Такахаши» отличная адаптивная оптика.

— … я предпочитаю рефлекторы Ньютона.

— … захватывающая лекция по гелиосейсмологии.

— … на прошлой неделе я заметил в созвездии Большой Медведицы огромный болид.

— … вы видели покрытие Сатурна?

— … слишком облачно, но взаимное расположение Земли и Марса особенно выгодно.

— Астрономы такие занудные! — со смехом прошептала Беверли. Тревор шагал перед нами, разгоняя толпу, словно колли, пасущая овец.

— Эй! — воскликнул Тео, увидев нас. — Две мои любимые женщины!

— Поздравляем! — хором проговорили мы.

Он увидел, что у нас в руках его книга.

— Надеюсь, вам дали их бесплатно.

— Разумеется нет, — ответила Бев. — Чудесная обложка, — добавила она.

— Да. Но нам повезло, что книги доставили вовремя к презентации — из типографии их привезли только сегодня днем.

— Мы хотим автограф. Но, пожалуйста, пиши поразборчивей, у тебя отвратительный почерк! — захихикала Бев. — Подпиши для меня и Трева.

— Какие красивые фотографии, — пробормотала я, пролистывая книгу.

Там были снимки, сделанные с помощью телескопа Хаббл: звездные скопления и туманность Стингрей, похожая на длинную розово-зеленую рыбину; Солнце на стадии угасания, выбрасывающее мощные заряды красно-фиолетового газа; осевая галактика — результат столкновения двух галактик, — кувыркающаяся в черном пространстве. Там была фотография Нептуна цвета морской волны с прожилками белых облаков. Комета Шумахера-Леви, врезающаяся в Юпитер, и закат на Марсе. Снимки казались такими прекрасными, что у меня закололо в груди. Я вздохнула и раскрыла книгу на первой странице для автографа. Тео посвятил книгу своему дедушке по линии матери, Хью Адамсу, «первому человеку, который вдохновил меня стремиться к звездам». На соседней странице был список благодарностей: каково же было мое изумление, когда я увидела там свое имя.

— Спасибо, Тео, — сказала Беверли, прочитав подпись, — я очень рада.

— Тео, — произнесла я, — не стоило меня упоминать, я же ничего не сделала.

— Неправда. Ты позволила мне поселиться у тебя, жизнь моя стала намного радостнее, и я мог спокойно работать.

Я улыбнулась. Рука Тео задержалась над страницей на мгновение, а потом он начал писать. Он писал, а я смотрела на него и думала о том, что скоро он от меня уедет, и не представляла себе жизни без него. Астрономические разговоры стихли, наступило полное молчание, и я погрузилась в воспоминания о последних шести месяцах.






Мне кажется, вы будете прекрасны в образе «Венеры» Боттичелли…

Мужчинам моего возраста нравятся такие женщины…

Хочешь взлететь к звездам?..

Галактика — это звездный город…

Мысль о том, что твоя мать, возможно, жива и где-то рядом…

В жизни есть много всего интересного, Роуз…

Если хочешь, я тебя научу…

Теперь добавь имбирь и лемонграсс…

Найди ее — еще не поздно.





— Вот, — сказал он, протянув мне книгу. Я прочитала подпись. Роуз, моей звезде, которая притянула меня на свою прекрасную орбиту. С любовью и благодарностью, Тео.

— О, это так… чудесно, — бессильно проговорила я. Глаза защипало от слез. — Это замечательно, Тео. У меня нет слов. — Мы стояли и смущенно улыбались, привлеченные друг к другу силой гравитации или, может, всего лишь давлением толпы.

— Когда ты уезжаешь? — спросила я.

— Сегодня оформили сделку, квартира свободна. Думаю, через день или два.

— Не думала, что это произойдет так быстро, — ответила я. — Это так неожиданно для меня.

— Для меня тоже. Я думал, что на поиски квартиры уйдут месяцы, но все уладилось за две недели. Я буду скучать по тебе, Роуз, — внезапно добавил он.

Мое сердце ушло в пятки.

— Я тоже буду скучать, — прошептала я.

— Правда? — Я кивнула. — Значит, мы оба будем скучать.

— Похоже на то.

— Да. — Он улыбнулся своей странной улыбкой. — Похоже на то.

— Было здорово жить вместе.

— Ты серьезно?

Я кивнула.

— Ты… ты изменил мою жизнь.

— Правда, Роуз?

Я опять кивнула, потому что вдруг не смогла произнести ни слова. Тео от меня уезжает.

— Роуз, — произнес он.

— Да? — Глаза щипало, в горле набух комок.

— Роуз, я…

— Тео! — К нему подошла красивая нарядная блондинка и положила руку ему на плечо. Она была из издательства, у нее был жизнерадостный и деловой вид.

— О, привет, Камилла, — сказал он.

— Тео, можно украсть тебя на минутку и познакомить с тем парнем с четвертого канала, помнишь, я тебе говорила? Он был на твоей лекции и считает, что ты станешь вторым Патриком Муром[57 - Английский астроном (р. 1928), автор популярных книг по астрономии.]. И еще Фелисити из «Мейл» хочет взять интервью. Говорит, что ты — Джейми Оливер[58 - Шеф-повар, автор кулинарных книг и ведущий телешоу: входит в число самых известных людей в Великобритании.] в астрономии! — Тео расхохотался. — И еще здесь Клэр с канала «Дискавери»: у нее появилась пара идей, которые она хочет с тобой обсудить.

— Извини, Роуз, — сказал Тео и пожал плечами. — Мне нужно идти.

— Конечно, — я улыбнулась. — Иди.

Он растворился в толпе, которая засосала его, словно черная дыра, и я его больше не видела. Гости говорили только о нем.

— … Талантливый парень.

— … У него будет свой сериал на телевидении, я уверен.

— … Кстати, он очень телегеничен.

— … О да.

— … И какой у него приятный йоркширский акцент.

— … Это популярная литература, но, очевидно, он разбирается в науке.

Похоже, в жизни Тео в ближайшее время произойдут значительные перемены, подумала я. Его книга — отправной пункт, после нее все будет по-другому. Он выйдет на новую орбиту, встретится с новыми людьми. Все изменится. Он уедет с Хоуп-стрит в новую квартиру и, возможно, какое-то время еще будет поддерживать со мной связь. Но потом телефонные звонки постепенно прекратятся. И в один прекрасный день я открою светскую хронику «Пост» и прочитаю, что он обручился. Меня пронзит резкий укол сожаления, и несколько дней я буду сама не своя, а мои друзья станут волноваться и спрашивать, что у меня стряслось. Но потом я решу быть разумной и вспоминать о нем лишь как о милом парне, который какое-то время жил со мной и вдохновил меня стремиться к звездам… Тео сейчас на перепутье. После выхода книги его жизнь резко изменится. И моя тоже, подумалось мне. Ведь я тоже стояла на перепутье. И без сомнений, лучше всего мне сейчас повернуть назад. Назад, к Эду.




Глава 21


Следующие три дня я почти не видела Тео. Он был очень занят: записывал интервью о книге, встречался с адвокатами и агентами по недвижимости. Я по-прежнему ухаживала за Эдом. Но в понедельник Эд вышел на работу. Я сама отвезла его, ведь в метро его могли неудачно толкнуть или прижать. На работу ему нужно было к девяти, поэтому я явилась в редакцию раньше, чем обычно. И чтобы сократить заботы Беверли, распечатала почту.

— Интересно, что у нас сегодня? — вслух проговорила я, разрывая первый конверт.






Дорогая Роуз, — прочитала я, — моя проблема в том, что я слишком рано выстреливаю, и моя подружка грозится меня бросить. Помогите, пожалуйста!





Вы, конечно, понимаете, что его проблема не связана с огнестрельным оружием, поэтому, вздохнув, я накатала быстрый ответ, приложив буклет «Преждевременная эякуляция», проставила на письме дату и перешла к следующему.






Дорогая Роуз, я в растерянности. Мне плохо, потому что уже два года у меня роман с женатым мужчиной, но недавно он уехал за границу.





О боже.






Дорогая Роуз, недавно я вышла замуж за мужчину с довольно необычной фамилией. Теперь, когда я знакомлюсь, люди хихикают надо мной и отпускают глупые шуточки. Я хотела бы вернуть девичью фамилию, но знаю, что муж обидится. Что мне делать? Миссис Памперс.





А о чем она раньше думала? Чтобы не обижать чувства ее мужа, я предложила ей взять двойную фамилию, в континентальном стиле — разумеется, если ее девичья фамилия не «Мокри».




Следующее письмо было от одной парочки по поводу свадебного торжества — оба давали брачные обеты не в первый раз:






Я женюсь в третий раз, моя невеста выходит замуж в четвертый, и мы очень беспокоимся по поводу церемонии. В частности, потому, что бывший муж моей невесты когда-то встречался с новой подружкой моего отца, и они очень некрасиво расстались. К тому же моя бывшая падчерица грозится бойкотировать свадьбу, если придет новый бойфренд ее отца, — но я не могу не пригласить его, потому что моя бывшая жена — мой бухгалтер и у нее есть на меня компромат для налоговой полиции. Роуз, у меня началась бессонница, и я уже представляю, как в главный день нашей жизни все передерутся. Что мне делать?





Не жениться, хотелось написать мне. С таким послужным списком — зачем вам это? Но вместо этого я посоветовала им никого не приглашать на церемонию, а после свадьбы устроить вечеринку, арендовав очень большое помещение, чтобы враждующие стороны держались подальше друг от друга.




Я посмотрела на часы — без десяти десять. Скоро придет Беверли. Отложу для нее пару писем от трансвеститов — у нее хорошо получается на них отвечать. Следующее письмо было написано на голубом почтовом бланке Базилдона. Почерк, хотя письмо было написано слегка дрожащей рукой, показался мне знакомым, но откуда — непонятно. В эту минуту у меня пропищал мобильник — пришло сообщение. На экранчике высветились буквы и какие-то значки. Я озадаченно заглянула в словарик Серены: «Мой ангел». Я улыбнулась, представив, какие мучительные усилия Эд приложил, чтобы набрать сообщение левой рукой. Телефон пропищал снова, и я прочитала: «Ску4аю!» Я засмеялась, вспомнив рекламу смс-сообщений: «Прояви заботу». Я и на самом деле чувствовала, что Эд обо мне заботится. Настроение у меня поднялось, и, повеселев, я вернулась к письму.






Дорогая Роуз, у меня есть проблема, и я очень надеюсь, что вы сможете мне помочь. — Сделаю все возможное, подумала я. — Чуть больше года назад мне поставили диагноз «лейкемия». Можете представить мое состояние. Я был в шоке, ведь я понятия не имел, что со мной что-то не так: подумаешь, изредка шла кровь носом, или подхватил пару инфекций. Мне было 35 лет, как говорится, «мужчина в самом расцвете сил», жена только что родила нашего первого ребенка. Основной метод лечения острой миелоидной лейкемии — химиотерапия. Я прошел три курса, и результаты были хорошие, но, к сожалению, у меня очень короткий период ремиссии.





— Доброе утро, Роуз! — бодро прощебетала Бев. — Роуз? Что с тобой? — спросила она.

Я подняла голову.

— О, извини, привет, Бев. Привет, Трев.

— У тебя такой серьезный вид. Плохое письмо?

— Да, — ответила я, продолжая читать. — Грустное.






Врачи говорят, что болезнь перешла из хронической стадии в ускоренную и моя единственная надежда — донорский костный мозг. Но у меня редкая группа крови, и до сих пор не нашелся ни один донор ни среди членов моей семьи, ни в национальном банке данных. — Бедняга, подумала я. — У всех членов моей семьи взяли анализы — у матери, дяди, тетушек, двоюродных и родных братьев и сестер. У всех, кроме одного. Это мой брат. Он отказывается сдать анализы, потому что шесть лет назад мы поссорились из-за денег, и с тех пор он со мной не разговаривает. — Волосы у меня зашевелились. Я слышала собственное тяжелое дыхание. — Роуз, настало время все объяснить. Мать сказала, что ты снова встречаешься с Эдом, и, хотя мы с тобой никогда не виделись, мне кажется, ты имеешь на него какое-то влияние. По словам врачей, без донорского костного мозга мне осталось жить от четырех до шести месяцев. Поэтому я обращаюсь к тебе в полном отчаянии и прошу, чтобы ты вступилась за меня перед ним.





Меня как будто скинули в пропасть. Письмо затряслось у меня в руках.

— Роуз, что с тобой? — раздался голос Беверли как бы издалека.

— Что?

— На тебе лица нет.

— Да.

— Значит, очень грустное письмо? — спросила она, включая компьютер.

— Да, — пробормотала я, — очень.






Эд проигнорировал три письма, которые я ему послал. Моя мать, сестра Рут и два брата пытались убедить его, но безрезультатно. У Эда такая же группа крови, и шансы на успех очень велики. Роуз, я люблю свою жену и дочь и не хочу оставлять их. Хочу увидеть, как Эми делает первые шаги. Хочу качать ее на качелях в парке. И провожать в школу. Я хочу, чтобы у меня был шанс прожить свою жизнь, но время не ждет. Если ты можешь сделать хоть что-то, чтобы Эд задумался, мы будем тебе очень благодарны. Джон Райт.





Слова расплывались перед глазами. Я перевернула конверт и перечитала обратный адрес. Королевский лазарет, Халл.

— Роуз, что стряслось? — повторила Беверли. Я смотрела в окно на серое небо, потом перевела взгляд на реку. — Все в порядке? — тихо произнесла она.

— Нет, Бев. Не в порядке.

— В чем дело?

Я не ответила. Я не могла ответить. У меня не было слов. Теперь я вспомнила телефонные звонки матери Эда и его сестры и как он жестко отказал им в помощи. Вспомнила письмо, которое он выкинул, даже не прочитав, и фрагмент другого письма, который я нашла в мусорной корзине. Что там говорилось? Я знаю, у нас были разногласия, но ты — мой последний шанс… Я-то думала, что Джон просит денег. Но дело не в деньгах — на карту поставлена его жизнь.

Как мог Эд отказать ему? Как можно быть таким эгоистичным, таким скупым, таким… подлым? Этим маленьким словом невозможно описать нечеловеческое убожество души, его ужасающее бессердечие.

— Можно я взгляну? — спросила Беверли. Я протянула ей письмо, глядя, как выражение ее лица меняется от сочувствия до полного непонимания и даже шока, когда она подошла к концу. — Его родной брат? — пораженно спросила она. Ее глаза расширились от негодования. — О Роуз. — Мы смотрели друг на друга, онемев от потрясения. Она покачала головой.

— Кошмар.

— Я знала, что он подлец, — проговорила она, поджав губы. — Но это… выше моего понимания!

— Как ты могла знать? — спросила я. — Вы же не знакомы.

— Та история с Мари-Клер. Моя подруга Джилл рассказала, что Мари-Клер бросила Эда именно по этой причине — он повел себя низко. Когда она жила с ним, он заставил ее платить арендную плату, хотя сам же просил ее переехать к нему. В ресторанах они всегда платили поровну, и он никогда не оставлял чаевых и никогда не угощал ее. Мари-Клер сказала, что Эд — самый привлекательный мужчина, которого она знала в жизни, но его жадность все портит.

— Она права, — ответила я. Так вот что Эд имел в виду, когда говорил, что Мари-Клер все время «ныла» и «жаловалась». Неудивительно, что он не захотел рассказать, почему она от него ушла.

— Но разве ты сама никогда этого не замечала, Роуз? — тихо проговорила Беверли. — Ты же была за ним замужем. Неужели ты не замечала?

Я задумалась над ее вопросом, глядя в окно.

— Наверное, замечала. Естественно, я это видела, но на первых порах он так вскружил мне голову, что я не обращала внимания. Потом у меня появилась моя колонка, работы было по горло, и мне стало не до этого. Конечно, я замечала какие-то мелочи, но прощала их ему, потому что понимала, что у него было непростое детство, которое оставило тяжелый отпечаток.

— Его детство здесь ни при чем, — горячо возразила Беверли. — Я знаю людей, у который было кошмарное детство, и они невероятно щедры. Хэмиш, например! Он вырос в многоквартирном доме в Глазго и долгие годы был на грани выживания, когда учился музыке, но он всегда за меня платил. Детство Эда не имеет никакого значения, — возмущенно заявила она. — Он один из тех людей, кто просто не умеет отдавать.

И я подумала: ведь она права. Совершенно права. Как всегда, Бев попала в яблочко. Эд не способен отдавать. Не умеет отдавать. Точнее, просто не хочет. И он никогда не был на это способен.

Теперь я вспомнила, что он никогда не жертвовал на благотворительность, не подавал бездомным, торговался с продавцами в магазинах. Он говорил, что давать чаевые таксистам «унизительно», поэтому никогда так не делал. Когда нас приглашали в гости и я хотела взять с собой шампанское, он запрещал мне и говорил, что «хозяева обидятся». И как он жаловался, что я посылаю чеки читателям, — со временем я просто перестала вообще об этом упоминать. В конце концов, это же мои деньги, и я могу распоряжаться ими, как в голову взбредет. Но он говорил, что я безнадежно «наивна» и «легковерна». Я взяла сумку.

— Куда ты, Роуз?

— Прогуляться. К обеду вернусь.




Я ехала через мост Блэкфрайарз по направлению к Сити, и в голове всплывали разные неприятные мелочи, которые я раньше не замечала, потому что была влюблена. Например, как он не хотел покупать мне обручальное кольцо, говоря, что в этом «нет смысла», ведь мы были обручены всего шесть недель. Или наш дешевый медовый месяц на Менорке, в мертвый сезон, в крошечной квартирке его матери. Не желаете приобрести лотерейный билетик, сэр? Нет, спасибо. По этим словам я и узнала его на балу. И вспомнила, что его главное возражение против детей было в том, что «это сплошные траты». И как он сказал о ребенке: «Если такова цена, которую придется заплатить, чтобы ты была со мной, я согласен». В жизни Эда все имело свою цену.

Я припарковалась на платной стоянке за углом Ливерпуль-стрит, взбежала по ступенькам и, пройдя через сверкающие стеклянные двери, оказалась в офисе страховой компании «Парамьючиал». Лифт поднял меня на десятый этаж.

«Эд Райт, директор, работа с персоналом» — гласила табличка на двери. Работа с персоналом? Мне хотелось расхохотаться.

— Ваш муж знает, что вы здесь, миссис Райт? — поинтересовалась его секретарша Джейн.

— Нет, — любезно ответила я. — Хочу сделать ему сюрприз. — Я постучала один раз и сразу вошла, не дожидаясь ответа.

— Роуз! — Похоже, он был изумлен. В офисе пахло кожей и средством для полировки мебели. На столе лежали толстые папки. — Как мило, — засмеялся он, поднимаясь с кресла и помогая себе здоровой рукой. — Какой приятный сюрприз. Но что ты здесь делаешь?

— Дело в том, — ответила я, закрыв за собой дверь, — что я хочу с тобой посоветоваться по поводу одного письма, которое получила сегодня утром.

— Письма от читателя?

— Да.

— И ты думаешь, что я помогу решить его проблему? — озадаченно проговорил он.

— Да.

— Что ж, мне это очень льстит, и я сделаю все возможное. Наверное, дело срочное, — добавил он, когда я уселась в кресло по другую сторону стола.

— О да, не то слово. Дело жизни и смерти, — объяснила я. Достала письмо Джона из сумки и швырнула его через стол. — Прочитай, пожалуйста.

Он взял письмо левой рукой, сел, и черты его лица ожесточились, когда он узнал почерк. Он поднял голову.

— Слушай, Роуз, я…

— Читай! — крикнула я.

— Но…

— Читай! Прочитай письмо. С начала до конца.

— Ну… хорошо. — Он вздохнул. Поспешно пробежал строки глазами, сжал губы и сложил письмо пополам.

— Почему ты не помог ему, Эд? Какого черта ты медлишь?

Он тяжело вздохнул.

— Ты ничего не понимаешь, Роуз.

Я стиснула зубы.

— Что тут непонятного? Твой брат смертельно болен. Понимать нечего.

— Но мы с Джоном в ссоре. Да, очень печально, что он болен, но мы больше не общаемся. Мы не разговаривали шесть лет.

— Ну и что?

— У меня уже нет к нему… братских чувств. Мне нет до этого дела, потому что… — он пожал плечами, — … потому что мне все равно. Мы не поддерживаем контакт.

— Но какая разница, Эд, тем более что это неправда! Джон прислал нам на свадьбу такую красивую лампу, помнишь? Хоть ты его и не пригласил. Он держал для тебя дверь открытой, и у него на этот счет явно другое мнение.

— Но…

— Не может быть никаких «но». Твой брат умирает, ему нужна твоя помощь, и ты ему поможешь. Разговор окончен.

Эд вздохнул и покачал головой, будто это было не дело жизни и смерти, а мелкая неприятность.

— Я не могу, Роуз. Я просто… не могу. Я бы не сделал этого для чужого человека, а Джон стал мне чужим, поэтому мне не хочется ему помогать. Извини, но уже слишком поздно.

— Нет, не поздно. По крайней мере, пока. Но очень скоро будет поздно, если ты немедленно не поедешь в Халл.

— Можно же сделать еще химиотерапию. Возможно, он еще поправится.

— Он говорит, что химиотерапия — лишь временная мера.

— Врачи могут вырастить клетки из его собственной крови. Это новая технология. Я где-то читал.

— Если бы у него был шанс, думаешь, врачи бы ему не сказали об этом?

— К тому же я ненавижу больницы, — поежившись, пробормотал он. — Не выношу врачей. Ты же знаешь. У меня настоящая фобия. Я только что вышел из больницы и не собираюсь туда возвращаться. У меня до сих пор все болит, между прочим, — произнес он, прикоснувшись к гипсу.

— Знаешь что, Эд? Мне плевать. К тому же ты сам виноват — ты такой скупой, что даже пожадничал заплатить кровельщику, сам полез на крышу и упал!

— Это неправда, — запротестовал он, хотя горло у него побагровело.

— Нет, правда!

— Что ты хочешь, они дерут по девяносто фунтов в час!

— И это того стоит, Эд. Посмотри, во что обошлась твоя скупость — и тебе, и мне.

— Надеюсь, ты не жалеешь о том, что помогала мне, — сварливо пробурчал он.

Я посмотрела на него невидящим взглядом:

— Знаешь, Эд, вообще-то, жалею. Теперь, когда я узнала, что ты отказываешься помочь Джону, я очень жалею. Мне кажется, это… — я искала слово, способное выразить столь чудовищный эгоизм, — … непостижимо, как можно было так долго игнорировать его мольбы. У тебя есть сердце, Эд? Где оно? Или ты инвалид от рождения?

— Но донорская процедура очень неприятна, Роуз. Тебе делают несколько уколов в таз. Это очень дискомфортно.

— Что значат несколько уколов по сравнению со смертью? Джон умрет, если ты ему не поможешь. У тебя нет выбора.

— Есть. У меня есть выбор, и мой выбор — не помогать ему. Как я уже пытался объяснить — но ты отказываешься понять, — я чувствую, что меня это недостаточно… касается.

— Ты прав, — ответила я, опускаясь в кресло, — я отказываюсь понять. Я совсем ничего не понимаю. Я-то думала, кровные узы сильнее всего. Но очевидно, тебя это не трогает.

— Нет, — медленно произнес он, — не трогает. Для меня кровные узы ничего не значат. И для тебя тоже, Роуз, ведь если кровные узы были бы так сильны, как ты говоришь, твоя настоящая мать не сдала бы тебя в приют, как думаешь? — Я содрогнулась, будто мне влепили пощечину. — Роуз, иногда семейные связи рвутся, и ничего уже не исправить. Ты, как никто другой, должна понимать это.

— Я тут ни при чем. Моя мать меня… бросила, — осторожно вымолвила я, — когда я была младенцем, поэтому какие здесь могут быть отношения? Но Джон был твоим братом тридцать шесть лет. Твой отказ помочь ему — презренный поступок, — тихо произнесла я. — Мне стыдно, что я знаю такого человека, как ты.

— Мне очень жаль, что ты так думаешь, Роуз, — невозмутимо ответил он. — Но ты зря теряешь время, оскорбляя меня, тем более что, возможно, я даже не гожусь на роль донора.

— Может быть, и не годишься, в этом ты прав. Но у вас одинаковая группа крови, поэтому ты должен попробовать. Если Джон умрет, потому что не нашлось подходящего донора, это одно; но если он умрет, потому что родной брат отказался ему помочь, это совсем другое. Помоги ему, Эд.

— Нет. Не помогу. Я… просто не смогу.

— Сделай это сегодня же. Позвони в больницу. Позвони прямо сейчас. Вот номер. — Я протянула ему листок бумаги с координатами. — Спроси, что нужно делать. Знаешь, добавила я, — ты понятия не имеешь, как тебе повезло.

— Повезло? О чем ты?

— Именно. Тебе повезло, — повторила я.

— Почему?

— Потому что тебе предоставляется возможность сделать что-то важное для другого человека, что-то… — я поискала нужное слово, потом подумала о Тео и внезапно нашла, — … что-то вселенского уровня. Немногим людям дается такой шанс — возможность сделать что-то большое, значительное в жизни, а не поступать низко и эгоистично. Ты должен ухватиться за эту возможность, Эд, потому что это твой шанс стать лучше.

— Я… не могу. — Он качал головой.

Я вскочила на ноги.

— Нет, можешь, и ты это сделаешь! Или тебя опять душит жадность?

— Я не жадный!

— Будь ты проклят. Эд, ты самый жадный человек, которого я знала. Раньше это выражалось в мелочах, но я не понимала этого до сегодняшнего дня. Понятно, почему Мари-Клер тебя бросила.

Он побагровел.

— Она действовала мне на нервы. Все время ныла. Ожидала, что я буду ее содержать, — признался он, и его рот перекосило от отвращения. — Как будто у меня самого расходов нет. Очень дорого содержать такой дом.

— Не сомневаюсь. Но ты же сам захотел купить такой огромный дом, хотя детей заводить не собирался. Одному платить за дом нелегко, и оттого у тебя проблемы. Поэтому у тебя никогда нет лишних денег.

— Ты права, лишних денег не бывает, поэтому непонятно, с какой стати Мари-Клер должна была жить у меня бесплатно.

— Знаешь, Эд, вот уж не думала, что когда-нибудь буду симпатизировать Мари-Клер, но сейчас я на ее стороне. Теперь я понимаю, почему все твои предыдущие подружки тебя бросали. Потому что ты скупой, Эд. Ты неспособен проявить щедрость — ни деньгами, ни сердцем. Между кошельком и эмоциями есть взаимосвязь, и теперь я знаю, что ты просто скуп. Я не обращала на это внимания, потому что была без ума от тебя, но теперь это в прошлом. Осознав это, я ни за что на свете не останусь с тобой. Все кончено. Пути назад нет.

— Но я думал, что ты хочешь завести ребенка, — бесстрастно заявил он.

— Нет. Не хочу. Не с тобой. Теперь уже нет.

— Прошу тебя, не бросай меня, Роуз, — вдруг выдавил он. У него был расстроенный вид. — Умоляю. Не уходи. У нас еще есть шанс начать все сначала. Мы могли бы быть счастливы вместе, как в первые дни нашего знакомства.

— Нет. Ты не прав. Я помогла тебе, Эд, и теперь возвращаюсь на Хоуп-стрит. Там мой настоящий дом, мой маленький домик на Хоуп-стрит, а не твой ослепительный дворец в Патни. Ведь ты из-за этого хотел, чтобы я вернулась? Думал, что я продам свой дом и внесу свою долю и тогда твои расходы уменьшатся? Поэтому ты проводил свои маленькие расчеты. Только вот меня это не интересует, Эд. Я не хочу жить с тобой. И никогда не захочу. Но ты должен позвонить в больницу — немедленно. — Он сверлил меня взглядом. — Звони, — тихо приказала я. — Пока я здесь. Звони.

Эд посмотрел в окно, на небоскребы Сити, потом повернулся ко мне.

— Думаешь, ты такая великодушная, Роуз? — спокойно произнес он. — Добросердечная Роуз, знаменитый психолог, всегда помогает людям замечательными советами. Решает чужие проблемы.

— Нет, я так не думаю. Я понимаю, что у меня куча недостатков, но, по крайней мере, я никогда не была подлой и скупой. Подлость и скупость — твои определяющие характеристики, Эд. Ты не умеешь отдавать, только забираешь все себе.

— А ты умеешь?

Я в шоке взглянула на него.

— Да, я умею. И отдаю. Я делюсь со своими читателями. Хочу им помочь. Это называется щедрость.

— Да что ты говоришь, Роуз, не льсти себе! Ты делишься с ними, чтобы тебя любили и тобой восхищались. Отдаешь им свою доброту, потому что хочешь, чтобы все тебя оценили и подумали, какой ты золотой человек. Ты делаешь это не бескорыстно. Взамен ты требуешь признания и благодарности. Ведь я прав? Боже мой, у тебя даже есть отдельная папка с благодарственными письмами! — Я в ужасе уставилась на него. — Это так? — Мое лицо горело. — Я сам видел. Когда ты переезжала.

— Но это же просто… ирония. Шутки ради.

— Бред собачий. Ты хочешь, чтобы люди благодарили тебя, чтобы они в тебе нуждались, — потому что у тебя всю жизнь был комплекс неполноценности из-за того, что твоей собственной матери не было до тебя дела. Ты никогда мне о ней не рассказывала, но неужели ты думаешь, что я сам не догадался?

— Прекрати переводить разговор на меня, — огрызнулась я. — Мы сейчас говорим о тебе. И я не «советую» тебе, Эд, я приказываю тебе помочь Джону. Звони немедленно.

— Ты не можешь меня заставить, — спокойно ответил он.

— Нет. Наверное, не могу. Но если ты этого не сделаешь, я напишу твоему боссу.

— Испугала. И что же ты напишешь?

— Что тебе нужен отпуск на несколько дней, чтобы лечь в больницу и спасти жизнь своего брата. После этого ты уже не сможешь отказаться.

— Но я только что вышел на работу.

— Мне плевать. Я напишу ему — нет, лучше позвоню, — если узнаю, что к шести часам сегодняшнего дня ты так и не позвонил в больницу, где лежит Джон. — Я взяла сумку и открыла ее. — Я все сказала. Возьми ключи от твоего дома. — Я положила ключи на стол. — Я ухожу.

— Ну и катись отсюда, — огрызнулся он. — Катись в свой Кэмбервелл, к своему малолетнему астроному с его длинной трубой.

— Как ты жалок, Эд.

— Это же дураку понятно: ты в него влюблена. А может, у тебя просто «звездная болезнь»? Но я уверен, что он устроит тебе большой взрыв!

Я смерила его взглядом.

— Я попрошу адвоката поторопиться с разводом, — тихо процедила я. — Со своим переломом сам как-нибудь справишься. До свидания.

— Вот и все, — мысленно произнесла я, спускаясь на лифте к выходу. — Все кончено. Наконец-то. Путь назад отрезан. Конец. — Колени дрожали, и казалось, из глаз хлынут слезы как естественная реакция на шок, но от отвращения я не могла даже плакать. — Его родной брат, — все еще не веря, повторила я. — Его родной брат. Какая убогая душа.

Раздвинулись автоматические двери, я шагнула на улицу, и внезапно меня охватило чувство безраздельной свободы. Мне хотелось откинуть назад голову и закричать. Меня как будто выпустили из клетки. Ни к чему больше биться в агонии, взвешивать варианты, носиться туда-сюда. Я приняла решение. Я свободна. И в этот момент я осознала, что в глубине души понимала, что никогда не вернусь к Эду, и понимала почему. Я предвидела, что он будет меня оскорблять, и он на самом деле понес весь этот бред по поводу моей работы. Я стала вести свою рубрику, потому что искренне хотела помочь людям, и у меня это хорошо получается. Мои размышления прервал звонок мобильника. Это был Тео.

— Привет! — воскликнула я, отпирая дверцу машины. Сердце мое запело. Я была рада его услышать.

— Роуз, нам нужно поговорить. — У него был серьезный голос. Я замерла, но тут же успокоилась — скорее всего, его сделка провалилась! Потребовали дополнительную плату. И у него нет денег. Он не уедет.

— Да. В чем дело? — спросила я.

— Я дома, только что принесли вечернюю почту. На твое объявление ответили.




Глава 22


Я села в машину и помчалась домой. Гнала на полной скорости и на ходу набирала номер Беверли: попросить, чтобы она меня прикрыла.

— Хорошо, но только не задерживайся. Что мне ответить, если кто-нибудь спросит, почему тебя нет?

— Скажи, что я на конференции.

— На какой конференции?

— Дай подумать… так… по позитивному подходу к воспитанию детей.

— А где ты на самом деле?

— В Сити, только что виделась с Эдом. Но произошло кое-что важное, и мне срочно надо домой.




Тео сказал, что не вскрывал конверт. Я размышляла, что может оказаться внутри.

Дорогой абонент 2152, я прочитала объявление в «Чэтхем ньюс» и хочу признаться, что это я оставила вас на автомобильной стоянке супермаркета сорок лет назад. Мне ужасно жаль, и я знаю, что вы, наверное, плохо обо мне думаете, но… — Но что? Какое у нее оправдание? — Но мне было 13 лет, и я не знала, что беременна/я была замужем, и у меня был роман/мне было 40, и у меня уже было шестеро детей, поэтому еще одного было не прокормить.




Я столько раз представляла себе, какая она, моя мать, и вот сейчас я узнаю. Все тело горело как в лихорадке: кружилась голова, перехватывало дыхание, в горле стояла тошнота. Каждый раз, останавливаясь на светофоре, я ударяла о руль ладонью. Если впереди идущая машина задерживалась хотя бы на долю секунды, я орала. Я билась в агонии предвкушения — и сильного, глубокого страха. Ведь всю свою взрослую жизнь я пряталась от прошлого, и вот теперь мое прошлое позвало меня.

Я часто воображала себе параллельную жизнь — ту, которую я бы вела с моей мамой, если бы она меня не бросила. Я представляла, как бы я жила тогда. Возможностей было бесконечное количество, и моя мать могла бы быть кем угодно. Она могла бы оказаться бедной или богатой, англичанкой или иностранкой, толстой или худенькой, умной или глупой. И вот на смену многолетним фантазиям приходит истина. Но возможно, истина окажется мне не по зубам. Более того, правда может быть жестокой. Что, если она была проституткой, например? А может, я родилась в результате изнасилования. Моя мать запросто могла оказаться алкоголичкой или наркоманкой. С другой стороны, возможно, она прелесть. А он? Мой отец? Мне предстоит узнать, кто он. Я представляла его привлекательным негодяем лет на десять ее старше, хотя, может, они были ровесники. Может, они влюбились еще подростками, как Ромео и Джульетта, а их родители враждовали. Его родители думали, что она недостаточно хороша для него — мерзавцы! — и вынудили его ее бросить. Поэтому она лишилась рассудка, и в один солнечный день она оставила меня в тележке из супермаркета.

Возможно, мне предстоит узнать настоящую дату своего рождения. Может, я родилась вовсе не первого июня, а восьмого или двенадцатого, а может, даже в мае. У меня не было истории, не было индивидуальности, кроме той, которую мне дали насильно, и вот теперь я наконец узнаю, кто я такая.

Вдруг окажется, что у меня есть брат или сестра? С одной стороны, я надеялась, что есть, но с другой — надеялась, что нет. Если я узнаю, что у нее были еще дети и их она оставила с собой, а меня бросила, это меня убьет. Где жила моя мать, после того как бросила меня, что она делала после этого? Может, она осталась жить в том же районе, и мы иногда даже проходили друг мимо друга на улице, а может, переехала в другой город. Возможно, движимая чувством вины, она стала трудоголиком и превратилась в успешную бизнес-леди, ученого или судью. Когда я свернула на Хоуп-стрит, в моей голове теснились голоса, высказывающие предположения одно противоречивее другого, они спорили и дрались между собой, пытаясь перекричать друг друга.

«Твоя мать поступила в художественную школу и стала художницей».

«Нет, она училась в Королевской академии драматического искусства и стала звездой».

«Нет, она стала учительницей начальной школы».

«Она была пианисткой!»

«Очнись, Роуз, твоя мать — шлюха и алкоголичка!»

«Нет, нет, нет, она стала акушером-гинекологом».

«Чушь собачья! Она работала на Би-би-си!»

Я припарковалась и вбежала в дом. В прихожей стояли коробки Тео, наглухо заклеенные липкой лентой, готовые к завтрашнему переезду. Мое сердце сжалось.

— Тео! — задыхаясь, крикнула я. Перешагнула через большой чемодан и побежала на кухню. Я взглянула на него — он улыбался.

— Привет, Роуз, — мягко произнес он. — Готова?

Я кивнула. Он протянул мне письмо. Задержав дыхание, будто я собиралась нырнуть в реку, я разорвала большой коричневый конверт со штампом «Конфиденциально» и вынула маленький конвертик кремового цвета. Номер абонентского ящика был выведен аккуратными буквами шариковой ручкой, но, взяв конверт в руки, я почувствовала, что сердце упало. Я думала, конверт будет толстым, ведь внутри, по моим предположениям, должны были быть целые страницы объяснений, извинений и подробное семейное древо. Но, к моему разочарованию, письмо было тоненьким. Как письмо, где вам сообщают, что вы не приняты на работу. Я вернула конверт Тео.

— Открой ты, — прошептала я.

— Нет, оно твое. Ты сама должна открыть.

— Я хочу, чтобы ты это сделал. Пожалуйста, Тео. В конце концов, ты заварил эту кашу.

Он поджал губы.

— Ну… хорошо.

Он поддел ярлычок пальцем и вынул одинокий листок белой пергаментной бумаги, исписанный лишь с одной стороны. Пробежал глазами, медленно кивнул, поднял бровь и протянул письмо мне. Я взглянула на обратный адрес: Кросс-стрит, 12, Чэтхем, Кент.






Дорогой абонент, меня заинтересовало ваше объявление в «Чэтхем ньюс». Но прежде чем связаться с вами лично, мне бы хотелось выяснить две вещи. Имя девочки, о которой идет речь в объявлении, случайно не Роуз? И есть ли у нее особые приметы?





Письмо было подписано Марджори Уилсон (миссис). Телефона не было, только адрес.




— Думаешь, это моя мать? — спросила я Тео.

Он еще раз взглянул на письмо.

— Нет. Если бы это была она, ей ни к чему было бы спрашивать твое имя. Твоя мать знает, как тебя зовут, где она тебя оставила, в какой день, в каком году. Почерк неровный, думаю, это довольно пожилая женщина. Скорее всего, она просто знает твою мать или знала ее в прошлом. — Мое сердце подпрыгнуло, как во время прыжка на тарзанке. Она знала мою мать. Мне пришло письмо от женщины, которая знала мою мать! — Думаю, нужно ответить немедленно.

— Может, предложить встретиться?

— Еще рано. Просто напиши, что тебя зовут Роуз. Посмотрим, что еще она сможет сообщить.

Я кивнула и подошла к столу.






Дорогая миссис Уилсон, — написала я. От волнения пальцы тряслись. — Большое спасибо за письмо. Да, девочку зовут Роуз, эта девочка — я, и у меня есть особые приметы — родимое пятно в форме Индии на левом бедре. Если вы располагаете какой-либо информацией о моей настоящей матери, которую я пытаюсь найти, пожалуйста, позвоните мне как можно скорее по любому из указанных телефонов, и я сразу же вам перезвоню. Большое спасибо за ответ.





Я подписалась как «Роуз Райт», чтобы сохранить инкогнито: вдруг миссис Уилсон читает «Пост». К тому же я пока еще Роуз Райт, подумала я, наклеивая марку. Но, к счастью, ненадолго. Как мне только пришло в голову вернуться к Эду? Нас разделяли тысячи световых лет.

Я побежала к почтовому ящику на углу и опустила письмо, потом взглянула на часы. Половина третьего. Я знала, что нужно возвращаться на работу, но мне это было не по силам. Последние несколько часов меня совершенно вымотали.

— Ну и утро, — пробормотала я, толкнув дверь. И тут все стрессы сегодняшнего дня навалились на меня разом. Письмо Джона, мысль о том, что он лежит в больнице и умирает; воспоминание о ссоре и окончательном разрыве с Эдом; осознание того, что миссис Уилсон может привести меня к моей матери — моей матери, моей МАТЕРИ! — и переезд Тео. Волна эмоций нахлынула как цунами. Я упала на кухонный стул.

— Роуз! — воскликнул Тео. Он доставал с полки кулинарные книги. — Роуз, что стряслось?

— Все, — ответила я. При взгляде на полупустую полку из глаз брызнули слезы. — Слишком много… потрясений за один день. — В горле набух комок, слова давались мне с трудом.

— Ты слишком переволновалась, — нежно произнес Тео. Он подошел, сел рядом со мной и накрыл мою левую руку своей ладонью. — Ты понимаешь, что твоя мать уже близко, — пробормотал он. Я кивнула. — И, думаю, тебя это путает. — Я опять кивнула. Он был прав. Ведь долгие годы мысль о моей матери оставалась всего лишь предположением, а теперь она вот-вот станет реальностью. — Ты правильно делаешь, что ищешь ее, — ласково произнес Тео. — Ты правильно делаешь, Роуз, — не плачь.

— Я плачу не из-за нее, — сорвалась я. — А из-за всего остального.

— Из-за чего?

Я покачала головой.

— Ух, ух, ух — не могу сказать. Сегодня у меня был самый… — я подняла глаза к потолку, — … самый невероятный день. — Мне было слишком стыдно за Эда, и я не могла рассказать Тео о письме Джона. — Плюс ко всему ты уезжаешь, — прорыдала я. Посмотрела на коробки, скопившиеся в коридоре, и рот передернуло от горя. — Ты бросаешь меня, Тео. Меня все бросают. Прощай, любовь моя, — и она тоже так поступила. — Он обнял меня за плечи, а по правой щеке у меня бежала слеза. — О боже, ну и утро выдалось, — простонала я. Я так рыдала, что чувствовала, как в ямке внизу горла скапливаются слезы. — Извини, — промямлила я. Тео протянул мне рулон бумажных полотенец. — Ты, наверное, думаешь, что я истеричка.

— Нет.

Полотенце пропиталось смесью туши и слез.

— Я, наверное, на чучело похожа.

— Да. — Он протянул руку и вытер слезы у меня под правым глазом, потом под левым. — Но ты симпатичное чучело, Роуз.

Я попыталась улыбнуться. Я внимательно посмотрела на его лицо и поняла, как мне будет его не хватать. Заглянула в его голубые глаза, скрытые за очками в стальной оправе. Лоб перерезала едва заметная морщинка. У него была резко очерченная линия скул, подбородок покрыт легкой щетиной, красивый изгиб рта. У Эда были тонкие губы, а у Тео полные и чувственные. Инстинктивно я наклонилась чуть ближе, всего на миллиметр, и наши взгляды встретились. И тут я еще ближе придвинула голову. Это получилось само собой. Как будто меня тянуло к нему силой гравитации. Внезапно я ощутила на губах мягкое прикосновение его рта.

— Извини, — произнесла я, отстранившись. Я сама не верила тому, что натворила. — Я тебя поцеловала.

— Да, — ответил он. — Я тоже это заметил.

— Я сегодня не в себе, — промямлила я.

— Значит, ты вовсе не хотела меня поцеловать? — Я опять посмотрела ему в глаза и заметила в их голубизне зеленые искорки. — Не хотела? — тихо повторил он. — Не хотела, Роуз?

— Нет, — прошептала я. — Хотела.

— Значит, волноваться не о чем, — пробормотал он. — Потому что я тоже хочу тебя поцеловать.

Когда Тео взял мое лицо в ладони, меня пронзил электрический заряд. Он прижался к моим губам своими, легкая щетина слегка царапала кожу. Он снова поцеловал меня, сначала нежно, потом сильнее, раздвигая губы языком. Мы сидели так несколько минут и просто целовались.

— О Роуз, — пробормотал он. Заставил меня подняться на ноги, и мы опять начали целоваться. — О Роуз.

Его руки скользнули мне под рубашку, он опустил бретельки лифчика. Я опустила ладони на ремень его брюк и принялась расстегивать джинсы. Он снял с меня рубашку, не прекращая целовать меня, и мы поднялись наверх. Мы вместе поднимались по лестнице, и я слышала, как скрипят ступеньки под нашими ногами. Распахнув дверь, я втолкнула его в спальню, мы упали на кровать, и наши ноги и руки переплелись. Он стянул мою юбку и стащил джинсы, потом быстро снял рубашку. Я увидела его широкие плечи, грудь, плоский, мускулистый живот.

— О Роуз, — вздохнул он, целуя мою грудь, сначала одну, потом другую. Потом он приподнялся. И когда наконец он вошел в меня, обуреваемый желанием, меня вдруг осенило. Я поняла. Наконец-то. До меня наконец дошло, что означает анаграмма его имени.

Тео Шин — моя судьба[59 - Teo Sheen — He's the one (англ.).].

— Ты моя судьба, — прошептала я, двигаясь в такт его телу. — Ты моя судьба, — повторила я, когда он вздрогнул в конце от наслаждения. — Тео Шин — ты моя судьба. — Он упал на подушку, крепко прижавшись щекой к моей щеке; его спина взмокла от пота. Так мы лежали несколько минут. Потом он отвернулся, и я обвила его грудь руками, сцепив их замком. Наши колени согнулись, тела плотно соприкасались, как ложка к ложке. Его спину покрывала россыпь веснушек, словно скопления звезд. Я провела по ним кончиком пальца и представила созвездия, на которые они похожи. Веснушки на правом плече напоминали созвездие Ориона, а бледная россыпь на левом плече — Большую Медведицу. Пятнышки на шее в форме буквы W походили на Кассиопею, а четыре веснушки чуть ниже — на Южный Крест.

— Я так давно об этом мечтал, — тихо проговорил он.

— Ты серьезно?

— Да. Но ты не замечала, правда?

— Нет. Я думала, ты просто… добр ко мне, — пробормотала я. — Что ты мне сочувствуешь.

— Но ты не смогла прочитать между строк.

— Ты прав, — ответила я. — Не смогла. И когда ты… в первый раз?.. — отважилась спросить я.

— О, не знаю, несколько месяцев назад.

— Серьезно?

— Угу. — Я была поражена. — Когда я в первый раз пришел посмотреть дом, я смутно почувствовал, что меня влечет к тебе, — признался он. — Ты казалась немного взбалмошной, но меня это не остановило. — Он повернулся и пристально посмотрел на меня. — Но все решилось в новогодний вечер, когда мы пошли смотреть на звезды. Тогда меня словно ударило. Твоя реакция была такой страстной. Я почувствовал, что твоя душа прекрасна…

— Спасибо.

— … и что мне удалось тронуть тебя.

— Это правда.

— Но ты казалась мне немного сумасшедшей. — Я засмеялась. — Ты была такой колючей, Роуз.

— Роза с шипами.

— Угу.

— Все так говорят.

— Ты была как комок нервов.

— Наверное.

— Было видно, что ты очень переживаешь из-за своей матери и из-за неудачного брака, поэтому, естественно, я тебя остерегался. В то время мне хватало своих переживаний из-за Фионы, и я не хотел рисковать. К тому же я снимал у тебя комнату: ситуация была неловкая. Потом на горизонте опять появился Эд, и я не знал, что ты к нему испытываешь и что собираешься делать. Мне нужен был знак, что я нравлюсь тебе, Роуз. Какой-нибудь сигнал. Но ты не подавала сигналов. До сегодняшнего дня. — Минуту или две мы просто смотрели друг другу в глаза. — Ты для меня загадка, Роуз, — тихо добавил он. — Ты как… головоломка.

— Я всю жизнь головоломки разгадываю.

— Я знаю. Поэтому ты и любишь составлять анаграммы. Ты сама как анаграмма.

И я поняла, что он прав. Я сама для себя головоломка, у меня в голове путаница, я запуталась, заблудилась, потерялась, и все в моей жизни перевернулось вверх дном. Буквы моей судьбы перепутались, но Тео помог мне поставить их в нужном порядке.

— Эрос, — нежно произнес Тео. — Вот твоя настоящая анаграмма. И ты на самом деле похожа на Венеру Боттичелли. — Он провел пальцами по моим выступающим ключицам. — У тебя прекрасная шея.

— Ты мне льстишь.

— И великолепные ноги.

— Правда?

— О да.

— И не забудь про волосы «мелким бесом».

— Да, волосы у тебя совершенно обезумевшие, — произнес он, накручивая прядь на палец. Ты прелесть, Роуз. Я всегда так думал. Ты немного ненормальная, но ты прелесть.

Я посмотрела на него. Ну и денек.

— Ну и денек, — выдохнула я. — Никогда, никогда в жизни этот день не забуду. Сегодня со мной приключились четыре важных и совершенно неожиданных события, а ведь еще даже не стемнело! — Я покачала головой.

— Какие же важные события?

— Например… вот это, — нежно ответила я. — И пришел ответ на объявление. — Мое сердце перевернулось, и воображаемые очертания лица моей матери встали у меня перед глазами.

— Что еще произошло сегодня?

Я вздохнула и рассказала ему о письме Джона. Тео был потрясен и поверить не мог.

— Господи, какой кошмар. И что ты сделала?

— Поехала к Эду в офис и сказала, что он должен помочь брату. А потом ушла от него. Навсегда. И это еще одно важное событие, которое произошло сегодня. С Эдом покончено.

— Ты порвала с ним?

— Да.

Он притянул меня к себе еще ближе.

— Хорошо. И не вернешься?

— Нет, — горячо ответила я. — Не вернусь. Все кончено.

— Из-за того, что ты узнала о его брате?

Я кивнула:

— Меня чуть не вырвало. Как я могу остаться с ним, Тео, зная об этом? К тому же он повел себя со мной как ублюдок.

— Что он сделал?

— Оскорбил меня. Он сделал это лишь потому, что я загнала его в угол, но это было низко.

— Что он сказал?

Я поежилась при одной мысли о его словах.

— Кое-что ужасное.

— Что?

— Он обвинил меня в том, что я занимаюсь своей работой по эгоистическим причинам. Потому что это нужно лично мне. Чтобы саму себя утешить.

— Он так и сказал?

— Да, — взбешенно ответила я. — Так и сказал. Возмутительно. — Я опять завелась.

— А разве это не так? — тихо спросил Тео.

Я уставилась в потолок.

— Нет, — твердо отрезала я. — Совсем не так.

— А почему же ты это делаешь?

— Потому что у меня хорошо получается.

— Понятно.

— Но это не единственная причина, Тео.

— Тебе, должно быть, нравится твоя работа.

— Безусловно. Я этого и не отрицаю — ведь отвечая читателям, я будто разжигаю костер для замерзающего, и немного тепла перепадает и мне. Это очень приятное чувство. Но Эд сказал, что я делаю это, чтобы люди чувствовали себя благодарными и нуждались во мне, любили и восхищались мной, потому что у меня… комплекс неполноценности.

— Что, прямо так и сказал?

Я выпятила губы.

— Да.

— Ну, это было не очень красиво с его стороны.

— Да уж.

— Но, возможно, в его словах есть доля правды.

— Что?

— Может, в его словах есть доля правды, — повторил Тео.

— О. Ну, спасибо большое. Как обычно, ты проявил истинную тактичность, Тео. Значит, ты считаешь, что моя карьера — всего лишь способ потешить мой эгоизм?

— Нет. Не совсем, — ответил он. — Но дело в том, что ты двадцать лет тащила на себе огромную психологическую ношу, которая полегчала лишь недавно…

— Ты прав. У меня была… проблема, — смирилась я и представила себя одним из тех муравьев, которые тащат груз в четыре раза больше собственного веса.

— Интересно, захотела бы ты помогать другим людям, если бы твоя жизнь была абсолютно безмятежной?

Я уставилась на него. Захотела бы я?

— Да. Да, конечно.

— Ты уверена, Роуз? — тихо спросил он. Хитрец!

— Послушай, надеюсь, ты не на стороне Эда, — возмущенно воскликнула я и села на кровати. — Потому что то, что он сказал, было злобно и подло.

— Не говори ерунду, Роуз. Дело не в этом. Я только говорю, что, насколько я тебя знаю — а я считаю тебя замечательным человеком, — мне кажется, ты делаешь это как из эгоистических, так и из альтруистических побуждений. Так что не исключено, что в словах Эда есть доля здравого смысла.

— Ну спасибо! — воскликнула я, потянувшись за рубашкой. — Очень рада, что ты разделяешь его мнение обо мне.

— Я о тебе высокого мнения.

— Да что ты говоришь!

— Да. Но, Роуз, почему ты не хочешь быть честной с самой собой и признать, что твои мотивы, как бы это лучше сказать, двойственные?

— Потому что я не собираюсь признавать себя каким-то эмоциональным уродом, которому для радости жизни нужно поглумиться над проблемами чужих людей. — Как я могу с этим согласиться? Ведь тогда — боже мой! — ведь тогда получится, что я не лучше Ситронеллы Прэтт! — Я выбрала эту профессию, — сказала я, поднимаясь с кровати, — потому что хочу помогать людям, и это единственная причина.

— Роуз, я в этом не сомневаюсь, но остается вопрос: почему?

— Почему? — Я вытаращилась на него.

— Да. Почему ты хочешь помогать людям?

— Потому что… у меня это хорошо получается. И потому что я знаю, что реально могу изменить их жизни. Я спасла сотни браков, — произнесла я. Мне вспомнился случай с поджигательницей. — И возможно, жизней. Я сумела спасти моих читателей от неприятностей. Они зависят от меня.

— Извини, Роуз, но я думаю, это неправда. Мне кажется, это ты зависишь от них — причем не на шутку.

— Ну спасибо, Тео, — как мило с твоей стороны!

— Послушай, в этом нет ничего плохого. У всех у нас есть скрытые, глубинные мотивы, побуждающие к действиям. Я только говорю, что не надо стыдиться. Признай это.

— Понятно. Значит, ты предлагаешь рассказать всему свету о том, что истинная причина, по которой я веду колонку скорой помощи, в том, что я жалкий урод с комплексом неполноценности?

— Нет, я этого не говорил.

— Я делаю это из альтруизма.

— Неужели?

— Естественно! Да какому идиоту придет в голову целый день разгребать отвратительные, занудные, постыдные и жалкие проблемы других людей по своей собственной воле?

— Именно об этом я и говорю. Какой идиот согласится на это? Разве только этот человек не получает удовольствия от сознания собственной нужности. И я думаю, у тебя как раз такой случай.

— Ничего подобного!

— Да, Роуз. Приятно чувствовать, что в тебе нуждаются. В этом нет ничего плохого. В конце концов, ты страдала оттого, что не нужна своей матери…

— Ты прав, — с горечью произнесла я. — Я была ейне нужна. Совсем не нужна. Я была ей не нужна, и она меня выбросила!

— Так, может, при мысли о том, что ты нужна своим читателям, тебе становится легче? Это же естественно.

— Ну, спасибо большое. Слушай, прекрати меня изводить! — огрызнулась я, рванув молнию на юбке. — Мне и так сегодня хватило.

— Я тебя не извожу, Роуз, — произнес он и поднялся на ноги. — Я думаю, что ты — потрясающая женщина. Я просто хочу сказать, что ты должна разобраться в себе. Сама посуди, тебе почти сорок. А ты до сих пор ничего о себе не знаешь.

— Я очень хорошо себя знаю! Я всегда анализирую свои поступки.

— Я в этом не уверен. Ты многое упускаешь из виду. Роуз. Ты не замечаешь очевидных вещей. Очень важных вещей.

— Так-так, — сказала я. Пульс бешено колотился. — Значит, я не только решаю чужие проблемы из эгоистических соображений, а еще и делаю это из рук вон плохо? Судя по твоим словам, я не умею анализировать поступки!

— Почему же. Я этого не говорил. Но ты не прирожденный психолог, как Бев, например.

— Бев? — Мне будто врезали пощечину.

— Да. Она очень проницательна. Видит людей насквозь. Может, ее недуг сделал ее таким внимательным наблюдателем. Она — психолог от Бога.

— Ну спасибо, — фыркнула я, надевая рубашку. — Мне очень приятно. Значит, я не просто дерьмовый психолог, который занимается своей работой из самодовольства и наживается на чужих проблемах, чтобы не чувствовать себя такой ущербной из-за того, что моя мать бросила меня сорок лет назад, так я еще и не иду ни в какое сравнение с Бев, не так ли?

— Я не это имел в виду.

— Раз Бев такая замечательная, почему бы тебе не переспать с ней? — процедила я сквозь зубы, застегивая рубашку. — Мне всегда казалось, что ты к ней неравнодушен. Я многие месяцы была убеждена, что она тебе нравится. Ты называл ее «дружочек»! — выпалила я.

— Да, мне нравилась Беверли. И до сих пор нравится. Но не в том смысле.

— И ты ей явно нравишься — раз она зовет тебя «мой сладкий»! Знаешь что — после того, что ты мне сегодня наговорил, флаг ей в руки!

— Роуз, уверяю тебя, у Беверли нет ко мне никакого романтического интереса, и никогда не было.

— Послушай, — сказала я, надевая туфли. — Давай забудем об этом. Ты занимаешься со мной любовью, а потом набрасываешься на меня, поливаешь меня грязью и лезешь из кожи вон, чтобы мне стало совсем хреново. Я знаю, что йоркширцы любят резать правду в глаза, но всему же есть предел.

— Я не поливал тебя грязью, Роуз. Я думаю, что ты чудесный человек.

— Тогда почему ты так отвратительно себя ведешь?

— Вовсе не отвратительно.

— Нет, отвратительно! Ты грубиян и подлец, ты обидел меня, и я не собираюсь больше терпеть! С меня хватит за один день! Мало того, что Эд обошелся со мной как ублюдок, я еще должна выслушивать оскорбления от тебя! Пошел ты… В ЗАДНИЦУ! — Он вздрогнул. Похоже, я его шокировала. — Пошел в задницу! — еще раз выкрикнула я.

— Не нервничай, — ледяным тоном произнес он. — Так я и сделаю. Ты права, Роуз. Это была ошибка.

Мы сверлили друг друга глазами, и сердце мое билось так громко, что я боялась, что он услышит. В напряженной тишине заиграла тихая мелодия: «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» Тео нащупал мобильник в кармане рубашки.

— Алло? Да, это я. О, привет. Серьезно? О. Замечательно. Я думал, завтра. Отлично, меня это устраивает как нельзя лучше. Да, я уже в пути.

— Куда ты идешь? — требовательно спросила я.

— В агентство недвижимости. Звонил мой адвокат, только что решились все вопросы с квартирой — на день раньше, чем я ожидал. Я еду забрать ключи.

— Ты потом вернешься?

Он надел джинсы и натянул рубашку.

— Нет. Сразу поеду в квартиру. Я собирался уехать завтра, но все мои вещи упакованы, так что можно покончить с этим сегодня. Тем более что теперь я понял, что ты невыносима. Давай забудем, что случилось, Роуз, — сказал он, положив телефон в карман. — Надо держаться от тебя подальше. Ты чудовище.

— Да! — закричала я, когда он вышел из комнаты. — Давай! Давай сделаем вид, будто ничего не было, а ты можешь… проваливать! Притворяешься, будто я тебе небезразлична, — добавила я, а он открыл дверь в свою комнату, — но делаешь все, чтобы меня обидеть.

— Я тебя не обижал, — сказал он, появившись на пороге с одеялом в руках. — Я просто хотел заставить тебя быть честной с самой себой.

— Но это тебя не касается!

— Нет, — согласился он. — Не касается. Ты права, Роуз. Это не мое дело. Ладно, мне пора. У меня еще куча дел.

— Да уж, лучше иди! — заорала я, когда он спустился вниз. — И не забудь сказать: «Прощай, любовь моя!» Ты любил меня и бросил!

— До свидания, Роуз.

— До свидания? Выматывайся, грязный ублюдок! Проваливай отсюда! Выметайся вон и НИКОГДА не возвращайся!

Я слышала, как он выносит коробки и складывает их на заднее сиденье машины. Потом он с треском захлопнул дверь, послышался скрип калитки, и я подумала, не побежать ли за ним вслед, но тут зазвонил мой мобильник. Это была Бев.

— Роуз, ты не придешь? — беспокойно спросила она. О, черт. Я посмотрела на часы: уже четыре.

— Боже… думаю, уже нет, я чувствую себя ужасно.

— Но у меня тут полный завал. Мне без тебя не обойтись, — сказала она.

— Прости, Бев, но у меня был адский день, и чем дальше, тем хуже.

— Послушай, Роуз, — сказала она. — Не знаю, что там у тебя стряслось, но, я так понимаю, тебе сейчас не до работы?

— Это точно, — согласилась я. — В моей жизни нынче происходит слишком много всего, чтобы еще думать о чужих проблемах.

— Не хочешь об этом поговорить? Может, я смогу помочь.

— Нет, спасибо, Бев, я не хочу разговаривать. Хочу забраться под одеяло, уснуть и больше никогда не просыпаться. Тео только что уехал, мы поругались, но дело в том, что он моя судьба.

— Кто-кто?

— Он моя судьба. Тео Шин. Моя судьба. — В дверь позвонили. — Извини, мне нужно идти. — Я бросилась к двери и распахнула ее, надеясь увидеть Тео с распростертыми объятиями и раскаянием на лице, но это был вовсе не Тео.

— Добрый день, мадам. — Это были они. Они опять взялись за свое.

— Вы слышали Добрую Весть? — Я уставилась на них. — Вы слышали Добрую Весть? — вежливо повторили они, протягивая мне брошюрку соответствующего содержания.

— Нет, — резко ответила я. — Не слышала. Я не слышала добрую весть. У меня сегодня только плохие вести. Мне так плохо — может, зайдете в дом? — Они шагнули через порог и последовали за мной в кухню. — Хотите чаю? — спросила я. Поставила чайник, и взгляд упал на полупустую полку. В груди резко закололо, как будто кто-то пилил грудину бензопилой. — Понимаете, он — моя судьба. Раньше я этого не понимала. Но теперь я знаю.

— Да, мадам. Он — ваша судьба. Он единственный.

— Я знаю. И все это время я была слепа.

— Не волнуйтесь, ибо Он простит вас.

Я мрачно усмехнулась.

— Не думаю, ведь он был очень зол. Понимаете, я его очень обидела, но я так его люблю, я так хочу, чтобы он вернулся в мою жизнь.

— Тогда молитесь, мадам. Это все, что вам нужно сделать. Молитесь, и Он придет в вашу жизнь.

— Мне действительно хочется молиться, — сказала я. Глаза у меня опять были на мокром месте. — Я вообще-то никогда не была религиозна, но, когда я в отчаянии, я молюсь. — Оторвав кусочек бумажного полотенца, я промокнула глаза.

— Не переживайте, — утешала меня женщина. — Он всех любит.

— Да, — сказала я, доставая заварочный чайник, — это правда. Он очень добрый и справедливый, и дело в том, что он — моя судьба. Понимаете, он моя судьба, потому что я ему призналась.

— Признались, что Он — единственный?

— Нет, я призналась не в этом. Я рассказала ему о своей матери, и поэтому он — мой избранник, потому что я рассказала именно ему, и никому другому. Понимаете, я открыла ему кое-что невероятно важное о своем прошлом.

— Вы можете рассказать Ему все, что угодно. Он вас услышит.

— Вы правы, — сказала я, расставляя чашки. — Он все слышит, точнее, слышал. Если бы я раньше все поняла.

— Иногда людям нужно много времени, чтобы прийти к Господу, — мягко проговорил мужчина.

— Нет, не к Господу. К Тео.

— Да, к Тео. Тео и значит Бог. Можете называть его Тео, Бог, Иегова — как пожелаете. Мы знаем, о ком вы говорите, — и Он тоже знает.

— Нет, Тео — мой сосед по дому, это он — моя судьба. — Они неловко поежились на стульях. — И я его обидела.

— Но Он простит вас.

— Вы действительно так считаете?

— Да. Он простит вас, — утешил меня мужчина. — Потому что Он — ваш друг.

— Да, вы правы. Он мой друг, — сказала я. — Он был моим другом все это время. Сахарозаменитель сойдет? — спросила я.

— Просто поверьте в Него, — сказали они.

— Я верю, — ответила я, открывая молоко. — Я знаю, что могу ему доверять. Но понимаете, сегодня мы впервые были близки, а я только что порвала с мужем, с которым мы до этого помирились, но теперь уж точно расстались, потому что я обнаружила, что он отказался помочь своему брату, который умирает от лейкемии, — понимаю, это ужасно, я сама была в шоке. Потом я поехала домой, потому что Тео получил важное письмо — о моей матери, которую я никогда не видела. И вот я была сама не своя из-за всего этого, Тео обнял меня, потом я его поцеловала — и не успела опомниться, как мы уже занимались любовью! Но тут все пошло не так, потому что он обвинил меня в том, что я помогаю людям из эгоизма, чтобы не чувствовать себя ущербной из-за того, что я не нужна моей матери, — а это так, иначе она бы не бросила меня, когда я была младенцем, — и понимаете, я только что порвала с Эдом — это мой бывший муж, — наконец-то оставила его после того, как мы почти помирились, и я сказала: нет, Тео, это неправда. Я помогаю людям от души, потому что мне это нравится, но он сказал, что я сама себя обманываю. Поэтому я накричала на него, и он ушел в агентство недвижимости забрать ключи от новой квартиры — он сегодня переезжает. Понимаете, самоеужасное — то, что я понятия не имела, что у него ко мне есть чувства. Точнее, я не видела, не смогла прочитать между строк, ведь сегодня он признался, что любит меня уже давно, а я не понимала этого, потому что была слепа; а когда мы так сильно поссорились, я послала его в задницу, и теперь у меня в голове полная путаница. Теперь он ушел, и я здесь совсем одна; мне придется жить одной, без него, я этого не вынесу, и я не знаю, что делать! — Свидетели Иеговы встали. — О боже, у меня столько проблем, — проревела я.

— Проблемы! Проблемы! — прокричал Руди.

— У меня совершенно безумный день. Мне необходимо было хоть с кем-то поговорить. Хотите печенье?

— Нет, спасибо, мадам. Нам пора.

— Но вы же только пришли.

— Ну, — свидетели Иеговы переминались с ноги на ногу, — нам нужно обойти другие дома.

— Вы даже чаю не выпили.

— Нет, спасибо.

— Может, кусочек пирога? Кажется, у меня где-то был отличный баттенбургский пирог.

— Спасибо, нет. Благослови вас Бог, мадам, и не волнуйтесь. Иегова вас любит. До свидания.

— Заходите еще, — сказала я, когда они открыли входную дверь. — Пожалуйста. В любое время. Заходите непременно! — крикнула я им вслед, когда они спустились по дорожке. Они открыли калитку и ушли.

Часы показывали половину шестого. Теперь уже нет смысла возвращаться на работу. Я поднялась в комнату Тео и с гулко бьющимся сердцем распахнула дверь. Дверца шкафа была приоткрыта, вешалки тихо позвякивали, цепляясь друг за друга на легком сквозняке. Каминная доска опустела, поверх слоя пыли остался отпечаток фотографии его матери. Телескоп исчез, кипа бумаг больше не валялась на столе. Я вспомнила тот день, когда была гроза, я вошла в его комнату запереть окно и увидела дневник. У него был неразборчивый почерк, но я кое-что вспомнила. «Роуз… очень… о… нж… на». Он имел в виду «обижена», а не «подвижна», как я тогда подумала. Теперь я поняла, что он видел меня насквозь. Еще там было «но… з… ор… ая». Вздорная. Именно это он мне только что и заявил. Я взглянула на его кровать. На ней остался один голый матрас. Я легла на него, опустила голову на жесткую подушку и закрыла глаза. Я представила, как он лежал на этой кровати каждую ночь, зная, что я сплю в комнате рядом. Просунув руку под подушку, я что-то нащупала — это была его старая футболка. Я приложила ее к лицу.

— Ох, Роуз, — пробормотала я. — Ну и дел ты наделала.

Я чувствовала себя старой развалиной, как здание, приготовленное под снос и ждущее удара свинцового шара. А ведь сегодня мне вести эфир. Мне было так плохо, я не могла оставаться в одиночестве. Мне необходимо было с кем-то поговорить. Просто необходимо. Я взглянула на часы. Без двадцати семь. Бев наверняка уже дома, и она не будет против. Я поговорю с ней, потом поеду на радио: да, так я и сделаю. Я встала, пошла в ванную, умылась. В раковине лежал волос Тео. Заглянув в зеркальный шкафчик, я увидела, что его полочка опустела. Моя зубная щетка стояла в стаканчике, печальная и покинутая; на сушилке висело одинокое полотенце. Я спустилась, взяла ключи и пошла к Бев. Позвонила в дверь, и мне открыл Тревор. Он махал хвостом.

— Привет, Трев, — поздоровалась я, и он впустил меня в дом. Я пошла за ним в прихожую: его когти щелкали по новому паркету. — Бев! — позвала я. — Это Роуз. Зашла поболтать и извиниться, что не пришла сегодня на работу. Понимаешь… — Я замерла как вкопанная. — Ой! — еле слышно ахнула я. — Привет, — произнесла я в полном недоумении. И покраснела.

— Привет, Роуз, — ответил Генри.




Глава 23


Я засмеялась, чтобы скрыть удивление — и смущение. Генри шагнул вперед и чмокнул меня в щеку.

— Генри, — изумленно воскликнула я. — Что ты здесь?..

Я замолкла как раз вовремя. И, переведя взгляд с него на Беверли, все поняла. Ее лицо сияло от счастья. Это было очевидно.

— Мы как раз решили выпить по коктейлю до ужина, — сказала Бев. — Может, присоединишься? Генри, дорогой, сделай Роуз большую порцию джина с тоником — по-моему, у нее был очень трудный день.

Тревор достал джин из бара с напитками, а Генри принес тоник из холодильника.

— Ну и ну, — воскликнула я. Улыбнулась и пожала плечами. — Почему вы мне не сказали?

Генри достал бокал. Беверли залилась краской.

— По разным причинам, — заговорила она. — Во-первых, мы и сами были не уверены до недавнего времени.

— И когда же вы поняли?

— Ты правда хочешь знать?

— Да, если вы хотите мне рассказать, конечно.

— На вечеринке у близнецов.

— Серьезно? — Я мысленно перенеслась в тот вечер. Не припоминаю, чтобы Генри вообще тогда разговаривал с Беверли.

— Тогда все и произошло, — объяснила она. — Когда я пришла домой и сняла комбинезончик Тревора, в кармане лежала визитка Генри. Думаю, он незаметно подсунул ее перед уходом.

— Так я и сделал.

— На обратной стороне он нацарапал: «Позвони мне!» И на следующий день я позвонила. Мы встретились за ланчем. — Они улыбнулись друг другу. — А после этого еще пару раз…

— Но потом мне пришлось уехать по службе.

— Но он мне писал, и мы перезванивались.

Тут я вспомнила, как Беверли позвонили по мобильному на церемонии вручения «Почетной Собачьей Награды». Теперь я поняла, что это был Генри. Конечно, это был он, ведь Бев тогда спросила: «У вас жарко?»

— Боже, — с улыбкой проговорила я, — но когда же это?..

— Началось? — спросила Бев.

Я кивнула.

— На балу, — ответил Генри, положив лед в мой бокал. — Стоило лишь один раз взглянуть на Беверли, и я подумал: какая потрясающая девушка. В чудесном костюме балерины, — добавил он, погладив ее руку. Тут я вдруг вспомнила, как Генри поднял ее из кресла-коляски и закружил, как она смеялась и ее лицо светилось. Ну конечно! — Но потом Беа начала заигрывать со мной, как ненормальная, — добавил он, протянув мне бокал. — И стала приглашать меня на свидания.

— Я узнала об этом от тебя, Роуз, — призналась Бев. — Поэтому и не могла довериться тебе, сказать, что и мне нравится Генри, потому что волновалась, что ты ей расскажешь. К тому же, по твоим словам, у них с Генри все шло замечательно.

— Но я была уверена, что это так, — ответила я. Генри улыбнулся и закатил глаза. — Так вот почему мне казалось, что ты недолюбливаешь Беа!

— Да. Я жутко ревновала. Когда ты попросила помочь ей в офисе, я не могла отказаться, хотя мне не очень-то хотелось это делать. Но я так рада, что согласилась, потому что именно тогда я опять встретила Генри. Однажды он зашел, чтобы отвести Беа на ланч. А я сидела там, подглядывала краешком глаза и чувствовала себя отвратительно. Но когда Беа спустилась вниз взять пальто, я была поражена: Генри был таким внимательным ко мне. Правда, Генри?

Он улыбнулся.

— Да, — ответил он. — Я сделал вид, будто меня интересует Тревор, — объяснил он. — Ну, я на самом деле к нему неравнодушен, — засмеялся он.

— Ты был очень внимательным, — повторила Бев. — И даже немного флиртовал. Я удивилась и была взволнована.

— Но я слишком смущался и не мог выдавить ни слова, — сказал Генри. — И мне не хотелось обидеть Беа. Пришлось с ней порвать — а я не очень смелый человек, поэтому на это ушло так много времени. — Значит, здесь на самом деле была замешана «другая женщина», подумала я. — К тому же я даже не знал, нравлюсь я Беверли или нет, — продолжил он.

— Я была от тебя без ума! — засмеялась она.

— Но я этого не знал, потому что был уверен, что тебе нравится Тео, — возразил он.

— Я тоже так думала, — сказала я. — Мне казалось, что на балу между тобой и Тео промелькнула искорка. Когда я с ним танцевала, ты как-то странно на меня смотрела.

— Но, Роуз, я даже не смотрела в твою сторону! Я смотрела на Генри. Они с Беа танцевали, прижавшись щеками, и я чувствовала себя ужасно.

Я вспомнила тот вечер. Понятно. На магнитной доске у Беверли висела валентинка.

— Я думала, что валентинка тоже от Тео, — сказала я, махнув рукой на доску.

Бев отрицательно покачала головой.

— Нет, от меня, — признался Генри. — Я знал, что Беверли твоя соседка, поэтому было легко выяснить ее адрес. Но мне не хватило смелости признаться тебе, что она мне нравится. Пару раз я пытался, но стоило мне только заговорить об этом, как ты тут же начинала щебетать, как Беверли нравится Тео.

— Но я была уверена, что он ей нравится. До недавнего момента я так и думала, потому что вы проводили вместе столько времени.

— Он часто заходил ко мне поболтать. Тео — очень симпатичный и веселый парень, и он помогал мне сделать кое-что по дому.

— Но он же называл тебя «дружочек», а ты его «мой сладкий»!

— Ну, это просто для смеха. Ты что, подумала, что это серьезно?

— Вообще-то да.

— Тогда ты просто не сумела прочитать между строк. Легко флиртовать с человеком, если вы не влюблены. Намного сложнее кокетничать с тем, кто тебе на самом деле небезразличен. К тому же как я могла влюбиться в Тео, если уже была влюблена в Генри?

Генри улыбнулся.

— Подожди, а как же тот парень из Шотландии, Хэмиш? — спросила я. — О котором Тревор писал в колонке?

— Хэмиш, — тихонько захихикала Бев, — всего лишь уловка, чтобы отвлечь внимание.

— Ты что, его выдумала?

— Нет, он существует на самом деле. Хэмиш — мой старинный друг, и мы виделись совсем недавно, когда он приезжал на репетиции в Лондон, так что это чистая правда. Мне просто хотелось направить всех по ложному следу, потому что к тому времени я уже влюбилась в Генри по самые уши. Но мы волновались, что Беа обидится, если узнает, поэтому я не могла признаться тебе и притворялась, что встречаюсь с Хэмишем. Тео я рассказала правду, и он поклялся хранить секрет.

Ага.

— Он не проболтался.

— Он никогда бы меня не выдал. Он умеет хранить тайны.

И тут я вспомнила запись в его дневнике. Генри очень нравится Беа. Только вот теперь я понимала, что Тео своим жутким почерком написал не «Беа», а «Бев». Генри очень нравится Бев. Тео заметил это в тот вечер на балу, а я совершенно проглядела. У меня голова пошла кругом.

— Дело в том, — добавила Беверли, — что мы с Генри сами не знали, как будет развиваться наш роман, правда, милый? Поэтому предпочитали держать язык за зубами.

— Значит, Тео тут ни при чем, — промолвила я.

— Ни при чем.

— И я все неправильно поняла.

— Да. К тому же, Роуз, было очевидно, что ему нравишься ты — он и сам мне потом признался. Но ты, похоже, ничего не замечала.

— Нет, — с горечью проговорила я. — Не замечала.

— Ты не сумела прочитать между строк.

Мне все сегодня об этом говорят.

— Ты права. — Я рассмеялась безжизненным смешком. — Я не умею читать между строк.

— Роуз, ты иногда упускаешь из виду очевидные вещи, — мягко проговорила Беверли. — Очень важные вещи.

Я подняла глаза.

— Тео сказал то же самое. Но я и вообразить не могла, что способна ему понравиться, ведь он на десять лет моложе!

— Ну и что? Его жене тридцать восемь.

— Но я только потом это узнала. Признаю, я считала его привлекательным, но всегда думала, что он найдет себе подружку своего возраста. Я знала, что ты тоже старше его на шесть лет, но все-таки десять — это уж слишком.

— Ничего подобного, — возразила она. — Ему двадцать девять, тебе тридцать девять: это не делает тебя похожей на миссис Робинсон[60 - Героиня одноименной песни Саймона и Гарфанкела, персонаж известного фильма «Выпускник» (1967); заводит роман с молодым человеком, желая тем самым воспрепятствовать его отношениям со своей дочерью.]. Вы оба взрослые люди.

— Хмм. Ты права. Но я никогда не встречалась с мужчиной младше меня. Почему ты не сказала, что я ему нравлюсь? — добавила я. — Моя жизнь тогда стала бы намного проще!

— Я пыталась намекнуть, но ты ничего не понимала. К тому же ты еще не переболела Эдом. И после той истории с Электрой и Сереной хватало забот. Потом снова появился Эд, и мне не хотелось поощрять Тео, ведь он опять мог обжечься. У него тоже было разбитое сердце. Но я дала ему один совет.

— Какой?

— Посоветовала ему проводить с тобой больше времени. Вместе делать что-нибудь по дому. Например, научить тебя готовить.

— Он и научил.

— Смотреть телевизор, играть в игры.

— Мы часто этим занимались.

— Потому что, если проводить с кем-то много времени, делать вместе простые вещи, которые делаешь каждый день, можно очень сблизиться. Общие занятия притягивают людей друг к другу.

— Да, — вздохнула я. — Я знаю. Гравитация — это взаимное притяжение всех частиц во Вселенной, — тихо добавила я. — И чем ближе частицы, тем сильнее притяжение. Это мне Тео рассказал.

— Это правда.

— Но случилось ужасное. Тео только что уехал, и… о боже, — я обхватила голову руками, — я сегодня с ним переспала.

— Что?

— Но потом мы поссорились…

— Из-за чего?

— Прямо перед этим я порвала с Эдом из-за письма Джона, и он обвинил меня в том, что я пишу свою колонку из эгоистических побуждений.

— Правда? — сказала Беверли. — Что он имел в виду?

Я ей все рассказала.

— Эд так и сказал?

— Да. Я пожаловалась Тео, и он с ним согласился.

— Понятно, — с опаской проговорила она.

— Как вовремя, правда?

— Тео, конечно, милый парень, но иногда может быть немного бестактным.

— Мне можешь не рассказывать!

— Это всего лишь йоркширская прямолинейность, вот и все.

— Я знаю. Но он меня очень обидел, поэтому я послала его в задницу и сказала, чтобы он никогда не возвращался.

— О, Роуз, — ахнула Беверли.

— Знаю, знаю. Он только что завершил все дела с квартирой и заявил, что переедет сегодня, а не завтра, и уехал… Какой кошмар, Бев. — При мысли о его опустевшей спальне в груди закололо. — У меня сегодня эфир, а я чувствую себя полной развалиной. Ну и денек, — безжизненно повторила я, встряхнув головой и глотнув джин-тоника. — Ну и денек. Столько необычного произошло — и все еще происходит. Я занималась любовью с Тео, потом мы поссорились, и он уехал; оказалось, что вы любите друг друга, а я и понятия не имела: еще это письмо от брата Эда и скандал с Эдом — так много всего навалилось. А ведь мне сегодня нужно выйти в эфир, говорить что-то вразумительное и притворяться, что мне есть дело до чужих проблем, хотя у меня и своих по горло! — Я снова подумала о своей матери, о письме миссис Уилсон, глаза наполнились слезами. И вот уже слезы зазмеились по щекам, и голова опустилась на грудь.

— Извините, — всхлипнула я. — Это все от джина. От алкоголя расчувствовалась.

— Это не от джина, — сказала Беверли.

— Нет. Ты права. Не от джина. Это от моей жизни. От всего. О боже, я больше не могу, — прорыдала я. — Извините, ребята. Я так рада за вас, но мне очень плохо.

Внезапно Тревор прижался мокрым носом к моей ладони. Он пытался положить что-то мне на колени. Я подняла голову. Это был телефон.

— Все в порядке, Трев, — тихо успокоила его Бев. — Роуз не надо никому звонить. С ней я и Генри.

Я заглянула в большие, обеспокоенные глаза Тревора цвета шерри-бренди и зарылась лицом в его шерсть.

— О Тревор, — я и смеялась, и плакала, — спасибо! Какой ты заботливый.

Беверли выключила телефон и протянула его Тревору:

— О'кей, Трев, теперь отнеси обратно. Хороший мальчик.

Клацая когтями по паркету, он поплелся в прихожую. Часы показывали без пяти девять. Пятнадцать минут десятого за мной пришлют машину. Я поднялась на ноги.

— Я пойду.

— Ты в порядке, Роуз? — спросил Генри.

— Да, — ответила я. — Все будет нормально. Спасибо за… все. Надо же, как неожиданно, — сказала я. — Вот это денек. Какие еще меня ждут признания и открытия?

— Думаю, сегодня уже ничего необычного не случится, — уверенно произнесла Беверли. — Закон больших чисел и все такое.

Я вернулась домой. Открыла дверь, и на меня навалилась пустота моего дома. Дом был как вакуум, и я тоже. Будто кто-то вычерпал мои внутренности большой ложкой, оставив только оболочку. Закрыв входную дверь, я заметила, что на автоответчике мигает огонек. Сердце нырнуло в пропасть. Может, это Тео звонит, чтобы извиниться за то, что обидел меня? Может, он хочет меня увидеть и пригласить к себе? Рука сама потянулась к кнопочке воспроизведения. О нет, боже мой, только не это! Только не это! Больной ублюдок изводящий меня медленным, тяжелым дыханием! Он дышал в трубку секунд десять, и я уже собралась нажать на стоп и стереть запись, как вдруг услышала кое-что еще. Женские всхлипы. Как будто кто-то плакал. Жуть какая-то.

— Все в порядке, Трев. — Это была Беверли! — Роуз не надо никому звонить. — Какого дьявола? — С ней я и Генри.

— О Тревор, — услышала я собственный голос. — Какой ты заботливый.

«Сообщений. Больше. Нет», — медленно проговорил электронный голос. Я вытаращилась на автоответчик. Снова прослушала сообщение. Потом еще раз. И еще. И в конце концов до меня дошло. Я сняла трубку и набрала номер.

— Бев. Это я. Слушай, мой номер записан у тебя в памяти телефона?

— Да. Твой номер самый первый.

— А, — проговорила я.

— А что?

— Кажется, я только что вычислила своего телефонного маньяка.

— Правда? Тогда срочно звони в полицию.

— Нет. В полицию я звонить не буду.

— Почему?

— Потому что это Тревор.

— Что?

— Это Трев.

— О чем ты говоришь? Тревор никогда в жизни не стал бы донимать людей звонками! — с негодованием воскликнула она.

— Да, я знаю. Но он, наверное, случайно нажимал кнопку быстрого набора зубами, когда нес тебе трубку.

— О… — медленно проговорила она. — О… Ну… — ее голос слегка поник —… наверное, если подумать, он вполне мог случайно звонить тебе, да… Но я не замечала, потому что сразу выключала телефон.

— Поэтому я и слышала тяжелое дыхание, — сказала я. — И вот почему однажды он так сильно хрипел — ведь он тогда простудился. Но сейчас там были и наши голоса. Но как Тревор умудрился поставить защиту от определителя?

— У меня стоит эта программа. Мне так безопаснее.

— А, — вздохнула я. — Теперь понятно. Бев, ты помогла мне разгадать загадку. Спасибо. — Я повесила трубку и еще раз задумалась, с какой частотой поступали звонки. И теперь все встало на свои места. Тревор очень переживал, когда кто-то рядом плакал: я и сама сегодня в этом убедилась. Он приносит Бев телефон, когда ей было грустно. Поэтому раньше звонки раздавались так часто, а в последнее время стали все реже и реже — ведь теперь она счастлива, потому что Генри вернулся. И еще я поняла, почему в последнее время тяжелое дыхание сопровождается странным щелкающим звуком: раньше у Бев в прихожей был ковер, а недавно она заменила его на паркет. Сегодняшний день преподнес еще одно невероятное открытие. Я обнаружила, что мой таинственный преследователь — собака.

Я выглянула в окно. Машина как раз подъехала. Я взяла сумку и вышла на улицу. При мысли о том, что придется вести эфир, я совсем сникла. Я сегодня совсем не в духе. Когда мы проезжали поворот на Стоквелл, внутри у меня все перевернулось. Я представила Тео в его новой квартире. Его адрес, который я видела в рекламном проспекте агентства недвижимости, отпечатался у меня в памяти огненными буквами: Артемис-роуд, 5а. Сейчас он, должно быть, распаковывает коробки, раскладывает вещи по шкафам, устраивается. И вдруг мне пришло в голову, что, возможно, делая домашние дела, он будет слушать радио, и случайно окажется, что его приемник настроен на волну радио «Лондон». Он будет так тронут, услышав мой голос, что обязательно позвонит. И в прямом эфире попросит у меня прощения за свою обидную откровенность и спросит, свободна ли я завтра вечером. И я отвечу. «Конечно, я свободна, Тео. Теперь я каждый вечер свободна. Потому что я наконец поняла, что ты — моя судьба».

Увидев светящуюся вывеску радио «Лондон» на углу Сити-роуд, я вздохнула. И вспомнила, как начался сегодняшний день: с письма Джона. Завтра первым делом позвоню в больницу. Но сейчас нужно сосредоточиться на эфире, хоть это и нелегко. С рассеянным вниманием я слушала свой равнодушный голос, отвечая на звонки.

— Да, я не сомневаюсь, что ваша свекровь «злобная старая вобла», но если вы будете так ее называть, это вряд ли поможет вам стать сердечными друзьями, не так ли?.. Посмотрим правде в глаза: раз он добился постановления суда о том, чтобы вы к нему не приближались, это не очень хороший знак… Если вы будете затыкать уши руками и кричать: «Я ничего не слышу! Я ничего не слышу!» — то вряд ли добьетесь решения конфликта со своим партнером… К сожалению, если вы хотите забеременеть, отсутствие секса — серьезное препятствие…

Голоса радиослушателей жужжали у меня в наушниках, как пчелы; нет, точнее, пищали, как комары, и раздражали меня хуже некуда. Почему они не в состоянии сами решить свои дурацкие проблемы, сердито подумала я. Я поневоле превратилась в гигантское ухо.

— На пятой линии Джин из Кройдона, — объявила Минти, которая только что вернулась из декретного отпуска. — Ее муж предъявляет ей не совсем обычные требования.

— Что он заставляет вас делать, Джин? — устало спросила я.

— Он хочет, чтобы я… — Она замолчала и смущенно кашлянула. О боже. Наверняка что-нибудь отвратительное. Я приготовилась услышать о больных забавах этого извращенца. — Он хочет, чтобы я надевала гидрокостюм, — стыдливо призналась она. — И вообще-то, я не против, но я как-то глупо в нем выгляжу. Думаете, надо согласиться?

— Если вы собираетесь заняться подводным плаванием или виндсёрфингом, ради бога, — ответила я. — Но для других целей — ни в коем случае. Не рекомендую.

— Следующий звонок. — Минти как-то странно на меня посмотрела. — Дерек из Льютона, его брак только что распался. Поделитесь с нами, Дерек.

— Это ужасно, — проканючил тот гнусавым голосом. — Моя жена сбежала с красавчиком инструктором по теннису. Тоже мне! Ему всего двадцать восемь, ей сорок пять, и я понятия не имею, что она в нем нашла!

— Я тоже, — ответила я. — Хотя, может, ей понравилась его большая ракетка? Кто у нас дальше, Минти?

— Это Маргарет из Уимблдона, у нее проблемы с соседями, — озадаченно произнесла Минти.

— В чем проблема, Маргарет?

— Во-первых, у них ужасно неопрятный сад, — придирчиво прокаркала Маргарет. Ненавижу таких женщин. — Но что меня больше всего раздражает, — нудила она, — когда они убираются на заднем дворе, то кидают улиток через забор на мою территорию! Как остановить их антиобщественное поведение?

— Как остановить? Предлагаю вышибить клин клином и тоже закидать их улитками. Для этих целей идеально подходит гигантская африканская земляная улитка. Только поосторожнее, Маргарет, они весят десять фунтов, и вас могут привлечь за жестокое обращение с животными.

Минти еще раз с испугом на меня посмотрела, потом повернулась к экрану компьютера.

— Отлично, — бодро произнесла она. — Осталось время, чтобы выслушать еще один звонок.

— Привет, меня зовут Натали. Я из Тутинга. Я хотела бы спросить, стоит ли мне выходить замуж? Мой бойфренд хочет, чтобы мы поженились, но я вполне довольна, что мы просто живем вместе, и не знаю, что делать.

— Значит, вы хотите узнать, выходить вам за него или нет?

— Да.

— И хотите, чтобы я вам посоветовала.

— Да.

Я взглянула на распечатки электронных писем на столе.

— Ну, так я не могу вам ничего посоветовать.

— Что значит не можете?

— Я не знаю.

— Что значит не знаете?

— Именно то, что вы слышали. Я не знаю. Если вы сами не знаете, выходить ли вам замуж, откуда мне-то знать?

— Но вы психолог. Я думала, вы поможете мне разобраться.

— Извините, Натали, ничем не могу вам помочь. Если хотите, выходите за него замуж, не хотите — не выходите. Это ваша жизнь. Вам и решать.

— Но мне нужен ваш совет, чтобы принять решение. Поэтому я и спрашиваю.

— И зря спрашиваете. Я понятия не имею.

— Значит, вы не можете мне помочь?

— Нет. В моей жизни сейчас полная неразбериха, почему вы думаете, что я могу помочь остальным?

— Но поэтому мы и звоним, — сказала Натали. — Чтобы попросить вас о помощи. Так называется ваша передача: «Спросите Роуз».

— Значит, теперь она будет называться «Не спрашивайте Роуз», — ответила я. — Не надо ни о чем просить Роуз, потому что, по правде говоря, Роуз ничего не знает.

Глаза у Минти стали как спутниковые тарелки. И я вспомнила, что говорила Кэти Бридж. Ее слова теперь стояли у меня перед глазами большими ярко-розовыми неоновыми буквами. Помогая другим, мы залечиваем собственные раны. Теперь я понимала, что она была права. Она права!

— Сегодня меня обвинили в том, что я помогаю людям из личных побуждений, — спокойно произнесла я. — Не из альтруизма, а из эгоизма. Меня это сильно возмутило. И вот я сижу здесь сегодня вечером, не испытывая ни малейшего интереса к вашим проблемам и ломая голову над вопросом: почему бы вам самим не взять на себя ответственность за собственную жизнь и научиться принимать решения? И я понимаю, что человек, который сказал мне это, был прав. Я помогаю вам, потому что хочу быть кому-то нужной. Наверное, поэтому у меня так плохо получается. Я-то считала себя хорошим психологом, — устало проговорила я. — Что уж говорить, я считала себя блестящим психологом. Думала, что наделена интуицией и проницательностью и прекрасно умею читать между строк. Но оказалось, что это не так. Сегодня я поняла, что упускаю из виду очевидные вещи. Если честно, мне кажется, психолог из меня никудышный.

— Мне кажется, ты слишком жестока к самой себе, Роуз, — покраснев, сказала Минти.

— Нет, не слишком. Я хотела помогать людям и думала, что умею это делать. Воображала, что спасаю их от проблем… — Я вдруг подумала о Тео. — Но на самом деле спасать надо меня. — Я посмотрела на распечатки, которые держала в руках, и разорвала их пополам. — Хватит изображать из себя сестру милосердия, — сказала я. — Я сыта по горло. Довольно!

— Наша программа подошла к концу, — бодро проговорила Минти. — Большое спасибо всем, кто звонил в студию. Слушайте нас через неделю, это была программа «Спросите Роуз» с Роуз Костелло из «Дейли пост».

— Нет, — вмешалась я. — Не стоит этого делать, потому что меня здесь не будет. Мне очень жаль, дорогие слушатели. — Медленно обернувшись, я увидела Уэсли, который пялился на меня через стеклянную перегородку, словно оглушенная динамитом рыба.

— Ты что, совсем свихнулась? — закричал он, когда я толкнула тяжелую дверь студии.

— Извини, Уэсли, — промямлила я. — Я вела себя абсолютно непрофессионально.

— Это точно!

— Но пойми, я сейчас испытываю сильный эмоциональный стресс. У меня куча проблем. Я просто не справляюсь. — Я выбросила разорванные листы в мусорную корзину. — С меня хватит, Уэсли. Я больше не могу.

— Но ты не можешь оставить нас в таком подвешенном состоянии! Кого я найду тебе на замену за такой короткий срок?

Кого? Я даже не раздумывала над ответом.

— Беверли Макдональд. Психолог от Бога, — сказала я.




Глава 24


В последнее время я плохо сплю — в голове у меня полная путаница. Лежу, уставившись в темноту, слушая неуютную тишину дома и медленное тиканье часов. Если не засыпаю перед телевизором до двух, начинаю считать звезды — это лучше, чем считать овец. Представляю себе созвездия — благодаря книге Тео я теперь знаю их все — и перебираю звезды по одной: Большая Медведица, Малая Медведица, Кассиопея, Козерог… Лебедь, Овен, Рысь… Водолей, Персей, Рыбы, Пегас… Плеяды, Стрелец, Журавль… — осталось всего девяносто девять миллиардов девятьсот девяносто девять или около того, внушаю я себе. Потом начинаю перечислять самые яркие звезды: Сириус, Канопус, Вега, Альдебаран… Капелла, Полярная звезда… Ригель, Бетельгейзе, Альфа Центавра… потом перехожу к галактикам, определяя их форму. Сначала Млечный Путь (спиральная), потом Андромеда (эллиптическая). Малое Магелланово облако (неправильная). Большое Магелланово облако (неправильно-спиральная), NGS 6822 (неправильная), МЗЗ (спиральная). Когда галактики кончаются, перехожу к знаменитым кометам: Хэлли, Хейла-Боппа, Шумахера-Леви, Темпл-Таттл, Икейа-Секи, комета Швассмана-Вахмана. Потом перечисляю спутники Юпитера: Но, Европа, Каллисто, Ганимед… Адрастея, Метида, Фива… Гималия, Элара, Лиситея, Леда… Ананке, Пасифе… Когда дело доходит до спутников Сатурна, я обычно отключаюсь.

«Небесные тела» пользуются огромным успехом. В рейтинге десяти самых популярных книг топ-Шоп они заняли пятое место: в неделю расходится по две тысячи экземпляров. Мне бы очень хотелось поздравить Тео, но он мне не звонит, и я не могу заставить себя позвонить первой. Знаю, о чем вы думаете, но ничего не могу поделать — такой уж я человек. Если меня кто-то обидел, я закроюсь в своей раковине, как улитка, и мысленно запру дверь на замок.

К тому же Тео сейчас очень занят. Мне Бев рассказала. Проводит рекламную кампанию книги, обустраивается в новой квартире и пишет сценарий новой серии программ, «Звездная болезнь», для Радио-4. Зато я свободна как ветер, а все потому, что Рики услышал мой скандальный эфир на прошлой неделе.

— Так-так, — сказал он, вызвав меня к себе в кабинет на следующее утро. — Так, так, так. — Он постукивал кончиками пальцев. — Ты вчера устроила забавное маленькое представление.

— Да, — тихо ответила я. — Я знаю. Извини, Рики. Я была… — я вздохнула, — … не в себе. — Я приготовилась, что он прикажет мне собрать барахло и выкатываться вон, но, к моему удивлению — и облегчению, — он ничего такого не сказал.

— Я тебя не уволю, — заявил он с чуждым ему состраданием в голосе. — Ты сделала для редакции много хорошего, и я не могу так поступить. Но у тебя явно какие-то проблемы, поэтому предлагаю тебе взять трехнедельный отпуск.

Я была только рада, ведь я не была в отпуске почти пятнадцать месяцев. После всех событий мне нужно было время поразмыслить, тем более что близился мой сороковой день рождения. Беверли наняли временную помощницу, она вела колонку и прямой эфир. В четверг я слушала ее программу: Бев была великолепна. Я представила ее в студии в наушниках, вместе с Тревором, тоже в наушниках. Они делали записи, пока Брошенный из Барнса и Лысеющий из Брайтона признавались в своих бедах. И представила, как Генри слушает программу в бархатном платье и на высоких каблуках, сияя от гордости за любимую девушку. Генри и Бев. Бев и Генри. Как я могла не заметить, что между ними что-то есть? Хотя, как я недавно обнаружила, я не замечаю очевидные вещи.

Я так и не решила, что буду делать дальше: Рики обещал, что мы поговорим, когда я выйду на работу. Пока я раздумываю о будущем, я решила затеять маленький ремонт. Ничего радикального, просто покрасила стены и занялась садом. Выложила патио плиткой, купила горшки из терракоты, устроила в саду беседку и посадила новые цветы. Я ходила на выставки, в театр и в кино, много читала. Вчера, пока сохла краска на стенах, я читала «Краткую историю времени» Стивена Хокинга. И была поражена, потому что поняла, в чем там суть. Вы знали, что, если вас засосет в черную дыру, все ваше тело превратится в спагетти, то есть каждый атом растянется в бесконечную веревочку? И если после этого вы выживете, то, вполне возможно, пролезете в червячью норку в самом низу и окажетесь в параллельном мире. Ведь наша Вселенная — не центр мира, возможно, существуют и другие. Возможно, на свете миллионы вселенных, они как медовые соты или пузырьки в ванной. Известно, что вселенных столько же, сколько звезд на небе, и каждая живет по своим законам. Так что я размышляла о космосе, болтала с Руди и пыталась не думать о матери или о том, что на следующей неделе мне исполнится сорок. Четыре десятка. Боже мой…

Раньше я думала о сорокалетии как об острове Огненная Земля: я знала, что она где-то есть, по крайней мере на карте, но понимала, что это очень далеко. И вот, к моему изумлению, я туда попала.

— Что будешь делать? — спросила Белла через несколько дней, когда мы с близняшками бродили по магазину «Малыш и мама». У нее уже был выпуклый животик.

— Что ты имеешь в виду — что буду делать?

— Ты должна что-то устроить, — сказала Беа.

— Отпраздновать день рождения, — пояснила Белла, разглядывая крошечные пижамки для новорожденных.

— Что тут праздновать? — хмыкнула я.

— Сорок — это всего лишь цифра, Роуз.

— Очень крупная цифра, — грустно заметила я.

— Могло быть и хуже.

— Да, — согласилась Белла. Мы любовались мягкими игрушками. — Тебе могло бы исполняться пятьдесят!

— Или шестьдесят.

— Или восемьдесят три.

— Хм. Ты права.

— Подумаешь, сорок, в наше-то время, — уверенно отмахнулась Беа. — Сорок сейчас — все равно что двадцать.

— Нет, все равно что тридцать, — поправила ее Белла.

— Нет, двадцать. Так написано в журнале «Вог».

— Неправда.

— Правда!

— Нет.

— Да!

— Не спорьте, — сказала я. — Для меня сорок — все равно сорок, ни больше ни меньше.

— Нам тоже будет сорок в следующем году, — весело прощебетала Белла, взяв беленького кролика с голубой лентой на шее, — и мы не против. Мы всем будем говорить, сколько нам лет, и устроим огромную вечеринку, правда, Беа?

— Это точно.

— Как минимум на сто гостей.

— Нет, сто — слишком много. Пригласим пятьдесят.

— Нет, сто.

— Пятьдесят.

— Но я хочу сто.

— Пятьдесят и так много, — горячо возразила Беа.

— Ладно, пусть будет пятьдесят.

— Ты должна устроить вечеринку, Роуз, — хором проговорили они.

— Зачем?

— Потому что мы на этом настаиваем.

— Но у меня нет времени. День рождения уже в субботу — кто придет, если предупредить за такой короткий срок?

— Все, кто тебя любит. Давай устроим вечеринку, Роуз, — взмолилась Белла.

— Давай, — попросила Беа.

Я посмотрела на них.

— Давай устроим вечеринку! — хором прокричали они.

— Хорошо. Уговорили.




И вот я устраиваю вечеринку. Маленькую вечеринку с коктейлями в честь сорокалетия. Я разослала электронные приглашения пятидесяти гостям, и более половины из них обещали прийти. Хотела нанять повара и официантов, но их нужно было заказывать заранее — к тому же это слишком дорого. Поэтому я готовлю сама. Говоря «готовлю», я не имею в виду, что буду стоять у плиты. Я собираюсь подать канапе быстрого приготовления, разогрев их перед этим. Еще я купила два ящика шампанского и несколько галлонов пива. Если дождика не будет, можно устроить вечеринку в саду. Близняшки правы. Нельзя игнорировать сороковой день рождения. Нужно встретить его во всеоружии.

Вчера утром я получила пару ранних открыток с днем рождения и, к моему удивлению, журнал «Небо и телескоп». Почту Тео пересылают по новому адресу, но, очевидно, он забыл про свою подписку. Нацарапав на конверте его адрес, я подумала, не приложить ли дружелюбную записку. Но не смогла решиться, к тому же в конверте не оставалось места. Тео не хочет со мной разговаривать, это же ясно, иначе он бы уже давно позвонил, или прислал письмо по электронной почте, или написал обычное письмо. Но он же так не сделал.

Я бы хотела пригласить его на вечеринку, но боюсь, не смогу посмотреть ему в глаза: мы так ужасно расстались. Я все время вспоминаю, как бестактно он себя вел и какой фурией была я, — даже подумать противно. Поэтому у меня и бессонница, хотя прошлой ночью, как ни странно, я очень крепко спала. Я проснулась и включила радио, ожидая услышать программу «Сегодня», но вместо этого застала самый конец программы «Лишний багаж». Часы показывали десять тридцать: я проспала одиннадцать часов. Учитывая недавнюю бессонницу, я даже обрадовалась, но дел у меня было по горло. Нужно было запастись едой для вечеринки. Я оставила покупки на последний день, потому что у меня маленький холодильник. Я пулей вылетела из кровати, надела первое, что попалось под руку, даже не приняла душ и занялась делами. Быстро пропылесосила и вытерла пыль, убралась в саду и поехала в большой супермаркет «Сэйнсбери» на Дог-Кеннел-Хилл.

Естественно, в субботу здесь были толпы народа и ни одного продавца, чтобы спросить, где отдел готовой еды. Наконец я нашла нужный отдел — для этого пришлось пробежать примерно две мили, — но полки уже опустели. Надо было искать кого-то, кто пополнил бы запас коктейльных сосисок и минирулетиков; продавец ушел на склад и пропадал целую вечность; пришлось отстоять длиннющую очередь в кассу, а у стоящей передо мной женщины возникла проблема с кредитной карточкой, так что я застряла еще на двадцать минут. К тому времени, как я, спотыкаясь, вывалилась из «Сэйнсбери» с шестьюдесятью двумя пакетами, было уже пять минут четвертого. Потом пришлось тащиться в винный, закупить спиртное и стаканчики. Оттуда я вышла в четыре, а гости должны были приехать в семь. Так что на обратном пути на Хоуп-стрит я позвонила Бев и спросила, не мог бы Генри мне помочь.

— Нет, — ответила она.

— Что?

— Нет. Он не может. Извини. Он сегодня очень занят и не может помочь.

— О. Но это же всего на час, не больше… Бев, может, ты придешь немного пораньше?…

— Нет. Извини, не могу. Видишь ли, я тоже занята.

— А Тревор?

— И он тоже. Он пошел за покупками.

— О. — Я вздохнула. — Ладно. Увидимся вечером, — сказала я бодрым голосом, пытаясь скрыть разочарование и обиду. И позвонила близняшкам. У них было занято, так что пришлось звонить три раза, прежде чем Беа наконец сняла трубку.

— Квартира близняшек! — весело прокричала она.

— Привет, это Роуз. Ты не могла бы сегодня приехать пораньше? Я в полной панике, ничего не успеваю.

— Я бы приехала, — ответила она. Ура. — Но не могу.

— Не можешь?

— Извини, Роуз. Я занята.

— И что же ты делаешь?

— Работаю.

— В субботу?

— Да.

— О. Может, тогда Белла подъедет?

— Боюсь, она тоже не может.

— Почему?

— Ну… потому что она… тоже работает.

— Но у меня катастрофа, — сказала я. — Я ничего не успеваю.

— О боже. Извини, мы обе работаем, и обе не можем тебе помочь.

— Но эта вечеринка вообще ваша идея! Ко мне заявится тысяча человек, а я еще только еду из супермаркета!

— Не волнуйся, Роуз, ты все успеешь. Кстати, с днем рождения! — беззаботно прощебетала она. — Увидимся! Пока.

— Ну спасибо! — прошипела я, срывая микрофон.

Друзья называется. Припарковавшись на обычном месте, я открыла багажник и вытащила пакеты. Подхватила их — руки у меня чуть не отвалились, — зажала ключ зубами и, поворачивая его в замке кончиками пальцев, кое-как открыла дверь.

— Черт, черт, черт, — сердито выругалась я, потащившись в холл. Руки стали ватными.

— В эфире программа «Женский час», — пропел Руди голосом Дженни Мюррей. Пока он тараторил что-то о женском обрезании, я захлопнула входную дверь ногой и взглянула на телефонный столик. Отлично. Принесли почту. Лучше поздно, чем никогда, подумала я, оглядывая гору поздравительных открыток. Прочитаю их позже, решила я и вдруг замерла на месте. Погодите-ка… Интересно, как это открытки умудрились запрыгнуть с коврика на столик в прихожей и сложиться аккуратной стопочкой?

— Серьезные проблемы, связанные со здоровьем и нарушением закона о защите прав человека… Необходимо законодательное вмешательство… — И с какой это стати Руди заговорил о женском обрезании? И что это за шум, черт возьми? И почему в доме пахнет сырными палочками? Наверное, это Генри. Конечно, кто же еще, умница, он все-таки решил мне помочь. Бев просто пошутила. Я зашла на кухню и так и застыла с открытым ртом.

— С днем рождения, Роуз, — весело произнес Тео. Мое сердце выполнило тройное сальто и пять кувырков. — Ты выбрала чудесный, солнечный денек, чтобы родиться, — тепло добавил он.

— … посягательство на важнейшие традиции чужой культуры… — Я взглянула на Руди. Он спал. Это на самом деле был «Женский час» — радио работало.

— Тео, что ты здесь делаешь? — не теряя самообладания, спросила я. На нем была футболка с надписью: «Астрономы делают это ночью!»

— Что, не видишь? Готовлю сырные палочки.

— Я не это имела в виду.

— Я вот думаю, не испечь ли еще волованы? Штук восемьдесят, да? Ведь гостей будет около тридцати — как раз по два на брата.

— Я имела в виду…

— И еще я подумал, что нужно что-то на десерт, поэтому сделал вот это… та-да-да-да! — Театральным жестом он распахнул холодильник, и я увидела целую кучу коньячных пирожных с начинкой.

— Тео, — сказала я, когда он выключил радио. — Ты давно здесь?

— Часа полтора.

— Ты что, разбил окно?

Он сделал обиженное лицо.

— Ты за кого меня принимаешь?

— Как ты вошел?

Он опустил правую руку в карман джинсов и вытащил связку ключей.

— Забыл вернуть ключи, когда уехал. Ты что, не заметила?

Я покачала головой:

— Нет.

— Я их только вчера нашел, когда распечатал последнюю коробку с книгами, — я их туда случайно уронил. За этим я и приехал, — объяснил он. — Чтобы отдать тебе ключи.

— Спасибо большое.

— Не хотел посылать их по почте. Слишком рискованно. Решил доставить лично.

— Угу.

— Я боялся, что ты откусишь мне голову или осыпешь проклятиями мой род, и последовал совету Бев.

— О, и что же она посоветовала?

— Она сказала, что мне нечего бояться. И что ты в панике по поводу вечеринки, поэтому мне стоит помочь и что-нибудь приготовить.

— Понятно.

— Она сказала, что ты будешь не против, если я воспользуюсь своим ключом.

— Неужели?

— Более того, по словам Бев, ты была бы этому даже рада.

— Ах так!

Он подошел и взял у меня из рук пакеты.

— Привет, Роуз.

— Привет, Тео.

Он вернулся — мой Звездный Мальчик.

— Вижу, ты по мне скучала, — беззаботно проговорил он и начал разбирать покупки.

Я вытаращилась на него:

— С чего это ты решил?

— Мужская интуиция. Чутье меня никогда не подводило. Некоторые вещи мужчины просто… чувствуют. Короче, совершенно очевидно, что тебе без меня пришлось туго, — добавил он, снова открыв холодильник и убрав на полку копченого лосося.

— Правда?

— Например, ты затеяла ремонт. Классический случай реакции замещения. — Он со знающим видом закивал головой. — О да, я обратил внимание, что ты и в саду навела порядок. Кстати, это кое-что мне напомнило — у меня для тебя подарок. Подожди минутку.

Он подошел к столу, взял пакетик и протянул его мне. Я заглянула внутрь.

— Роза для Роуз, — произнес он.

Я достала подарок.

— «Zephrine Druin», — прочитала я надпись на упаковке. — Никогда о такой не слышала.

— Это необычная роза.

— Что же в ней необычного?

— У нее нет шипов.

— Но мне казалось, что у всех роз есть шипы.

— Нет. У этой нет. Роза без шипов, — объяснил он. — Естественно, она напомнила мне о тебе. Это вьющаяся роза с бутонами темно-розового цвета. Она будет чудесно смотреться в твоей новой беседке.

— Да, чудесно, — вежливо проговорила я. — Спасибо. Очень мило с твоей стороны.

— У меня есть еще один подарок.

— Правда?

— Но ты пока не можешь его получить.

— О. Значит, Беверли сказала, что я буду рада, если ты… вот так запросто появишься у меня дома?

— Да. Я послал ей письмо.

— Когда?

— Вчера утром. Вообще-то, это было электронное письмо. Хочешь узнать, что я написал?

— Не уверена.

— Я написал: «Дорогая Бев, у меня есть одна проблема. Я влюбился в свою квартирную хозяйку, но бедняжка не слишком проницательна и полгода этого в упор не замечала. А потом, когда в один прекрасный день она наконец все поняла, мы ужасно поругались. Она сказала мне, цитирую: «Иди в ЗАДНИЦУ и НИКОГДА не возвращайся! Думаете, она это серьезно?» Озадаченный из Стоквелла».

— И что Бев ответила?

— Она тут же отправила мне ответ, где написала, что, по ее мнению, ты это сказала несерьезно.

— Неужели?

— Она ответила, что так ты выражаешь свою любовь.

— Понятно.

— Меня вдохновил ее ответ, и я решил приехать.

— Похоже, ты не сомневался, что тебе окажут теплый прием.

— Ни капли.

— Ты не слишком самонадеян?

— Нет. Потому что я знаю, что ты от меня без ума.

— Правда?

— Да. Ты влюблена в меня по уши.

— Ничего подобного. Я просто веду себя вежливо и прилично.

— Чушь собачья. Ты строишь из себя холодную недотрогу, но на самом деле сходишь по мне с ума.

— С чего это ты взял?

— На то есть две причины. Во-первых: ты ходишь в моей старой футболке.

О, черт.

— Ну… она просто удобная. Утром я собиралась в спешке, и все мои другие вещи в стирке.

— Причина номер два…

— Тео такой милый! — протянул Руди моим голосом. — Я не хочу, чтобы он уезжал. Он такой милый! Хочу, чтобы он остался.

Тео улыбнулся своей странной кривой улыбочкой.

— Пожалуйста, причина номер два. Он начал орать, как только я вошел в дом. Меня это очень ободрило.

— Ну… на твоем месте я бы не обращала на него внимания — у него птичьи мозги. — Несколько секунд мы смотрели друг на друга, потом мои глаза наполнились слезами.

— Я думала, ты бросил меня навсегда, — еле слышно произнесла я.

— Нет. Я никогда тебя не брошу.

— О.

— Можно я обниму тебя, Роуз? — Я медленно кивнула. Он притянул меня к себе, обнял, и я почувствовала над ухом его теплое дыхание. — И поцелую? — прошептал он. — Раз уж у тебя сегодня день рождения. — Я опять кивнула. И Тео прикоснулся губами к моим губам — очень нежно. Мы целовались минуту или две.

— У тебя очки запотели, — сказала я.

Он снял очки и протер их моей футболкой, потом, прищурившись, посмотрел на меня.

— Знаешь, в очках ты намного симпатичнее. — Он снова меня обнял, мягко покачивая из стороны в сторону, будто в молчаливом медленном танце. По моей щеке скатилась слеза. — Извини, — промямлила я. — Я хотела помириться, но не знала как.

— И ты меня извини. Я такой бессовестный наглец, правда?

— Да, ты наглец. Но еще ты очень проницательный. Поэтому я так и взбесилась. Ведь в глубине души я понимала, что ты прав. Мне не просто нравилось, когда люди во мне нуждаются, — мне это было необходимо. Но теперь я с этим покончила. Точнее, меня это прикончило. Мучениям конец.

— Я знаю, — сказал он. — Мне Бев рассказала. И что ты будешь делать?

— Понятия не имею. Рики обещал, что подберет мне что-нибудь еще. Конечно, я буду меньше зарабатывать, но как-нибудь справлюсь.

— Мы справимся, — поправил меня Тео.




Примерно через час закуски были готовы, я приняла душ и надела платье, а дом наполнился моими друзьями. Сердце пело, когда я слышала нарастающий гул голосов.




Каждый раз, когда мы прощаемся… — пропела Элла Фитцжеральд.




— Я немного плачу… — подхватил Тео, обжаривая очередную порцию коктейльных сосисок.




Каждый раз, когда мы прощаемся…




— Я грущу… Эй, Роуз, добавь сюда меда и эстрагона. И не забудь бумажные салфетки.

Близняшки разносили блины с копченым лососем, а Генри разливал пиво. Я волновалась, что Беа расстроится, увидев их с Беверли вместе, но она заявила, что ей до лампочки.

— Я уже про него забыла, — беззаботно сообщила она мне вчера. — Вспомни, Роуз, у меня будет ребенок, жизнь продолжается. К тому же я не против, ведь я в восторге от Бев, — добавила она. — Она просто лапочка.

И вот Беа оживленно болтает с Бев — похоже, самой счастливой женщиной на этой вечеринке. Кроме меня, конечно.

— Спасибо за то, что ты сказала Тео, — шепнула я ей на ухо через несколько минут, когда Беа ушла в сад.

— Ничего особенного я ему не сказала.

— Но ты дала ему прекрасный совет. «Спросите Бев», добавила я со смехом.

— «Спросите Бев и Трева», — сказала она. — Именно так Рики хочет назвать колонку.

— Правда? — Я погладила Тревора за ухом. — Что ж, собака вполне может протянуть читателям руку — точнее, лапу — помощи!

— Я хочу поблагодарить тебя, Роуз, — пробормотала Бев.

— За что? Я ничего не сделала.

— Еще как сделала! Ты помогла мне найти потрясающего парня и чудесную новую работу!

Я покачала головой.

— Нет, Бев. Они сами тебя нашли. Я так рада, что ты счастлива, — добавила я.

— Да, Роуз, я счастлива. Мне хочется прыгать от радости.

Я вышла в сад с подносом волованов, и до меня донеслись обрывки разговоров:

— … Мы не видели Роуз сто лет.

— … Мы целый год не созванивались.

— … Он не астролог, он астроном.

— … С ней столько всего произошло.

— … Нам с Беллой нельзя пить, Генри. Мы беременны.

— … Замечательный сад.

— … Ну ладно, плесни самую малость.

В десять часов Тео вынес торт, украшенный красными марципановыми розочками, и все гости выпили шампанского в мою честь и пропели «Нарру Birthday То You». Задувая четыре большие свечи, я наклонилась слишком низко, и кончики моих волос загорелись.

— «Пылающий июнь»! — воскликнули близняшки и помогли затушить огонь. Запахло паленым. — Именинница должна произнести речь!

— Скажу только, что я рада, что вы здесь, что у меня такие замечательные друзья, которые пришли отпраздновать со мной мое сорокалетие. С вами я как за каменной стеной.

В одиннадцать гости стали разъезжаться на такси: кому-то нужно было отпустить няню, кто-то опаздывал на последнюю электричку. К половине двенадцатого все ушли. Я оглядела картину разрушения. Над клумбами порхали смятые бумажные салфетки, чипсы и печенье валялись на траве. В патио рассыпались винные бутылки, как сбитые кегли, рядом образовалась небольшая лужица пролитого пива. С фонарей свисал разноцветный серпантин, окурки из двух пепельниц переваливались через край. На розовую скатерть кто-то пролил красное вино, а затем попытался присыпать лужу бугорком соли.

— Какой бардак, — со вздохом сказала я Тео. — Просто… прелесть.

— Да, — улыбнулся он. — Прелестный милый бардачок.

— Даже жалко убираться, — сокрушалась я, подбирая смятую оберточную бумагу.

— Хмм.

— Какой чудесный вечер.

— О да. Супер.

Я улыбнулась Тео. Супер.

— Ты — супер, Тео, — сказала я.

— Эй, ты забыла про мой подарок, — вспомнил он. — Я имею в виду, мой второй подарок. — Тео положил руку в карман и достал маленькую коробочку. — Держи. — Я сорвала красную упаковочную бумагу и приподняла крышку. Внутри был золотой браслет с одной-единственной подвеской в виде золотой звездочки.

— Спасибо, Тео. — Я поцеловала его. — Чудесный подарок!

— Тебя ждет звездная жизнь, Роуз. Буду дарить тебе по подвеске на каждый день рождения.

— Интересно, сколько их еще будет?

Он улыбнулся:

— О, очень много. И у тебя уже есть одна подвеска, Роуз. Кроме звездочки.

— Да. — Я вспомнила про лампу Аладдина. — Я знаю.

— Я подумал, что, может, однажды ты захочешь и ее повесить на этот браслет.

— Да. Ты прав. Может, и повешу.

— До сих пор никаких новостей? — Я покачала головой. — Тогда лучше выкинь это из головы. Подожди еще недельку, потом опять напиши миссис Уилсон: вдруг на этот раз она ответит. Я поставлю открытки на каминную полку, ладно? — Он пошел в гостиную, а я принялась собирать тарелки и стаканы. И тут он появился в дверях с конвертами в руках.

— Посмотри, — сказал он. — Они лежали на столике в прихожей. Когда я зашел, они были на коврике.

Ну конечно. Готовясь к празднику, я совсем про них забыла. Там были три открытки к дню рождения, телефонный счет и два письма, одно с пометкой «Конфиденциально», которое Беверли переадресовала с работы. Это было очень короткое письмо, написанное от руки.






Дорогая Роуз. Мы никогда не встречались, но вы должны знать, что хотя Джон все еще в критическом состоянии, но уже заметны первые признаки выздоровления после пересадки костного мозга на прошлой неделе. К нашему огромному облегчению, после года страданий, которые нам пришлось пережить, Эд согласился сдать анализы и оказался идеальным донором. Большое спасибо, Роуз, вы сыграли неоценимую роль в выздоровлении Джона. Мы любим вас и будем обязаны вам вечно.

Клэр Райт.





— Ты проникла мне под кожу… — напевал Тео, моя посуду. — Ты у меня глубоко… Роуз, что с тобой?

— Что?

— Что с тобой? У тебя грустный вид.

— Нет, нет, вовсе не грустный.

— Что-то случилось? — Я кивнула. — Можно взглянуть? — Он вытер руки, и я протянула ему письмо.

— Слава богу, — вздохнул он. — Значит, он наконец сделал то, что должен был сделать. Твое отношение к нему изменилось? — спросил он, отдав мне письмо.

Изменилось ли мое отношение к Эду? Очень хороший вопрос.

— Да, — искренне ответила я. — И нет.

Тео принялся мыть стаканы, а я взглянула на второе письмо большого размера, пухлое на ощупь, с какой-то странной яркой маркой с надписью «Новые горизонты!» — даже не маркой, а наклейкой. Наверное, какая-нибудь реклама, подумала я, потом перевернула конверт, и мое сердце остановилось. Письмо было из Австралии и адресовано Роуз Райт. Когда сердце вновь заколотилось, я сильно дрожащей рукой поддела ярлычок. Пульс бился как ритуальный барабан. Я вынула запечатанный конверт с надписью «Для Роуз» и письмо, напечатанное на компьютере с обеих сторон листа. Письмо было от человека по имени Деннис Торнтон, который жил в Аделаиде. Я начала читать, осознавая, что почти не дышу: в легких не осталось воздуха.






Дорогая Роуз, я не знаю, как начать это письмо, но я полагаю — более того, я уверен, — что я — ваш отчим…





— Случилось, — сказала я Тео. — Это оно. — Я посмотрела на часы: мне хотелось точно знать, сколько сейчас времени. Без четверти двенадцать. Без четверти двенадцать, суббота, первое июня. Этот момент я буду помнить до конца жизни. Тео выключил воду, облокотился о кухонный стол, а я продолжила читать.






Шесть недель назад друг семьи Марджори Уилсон написала моей жене Рейчел — вашей настоящей матери…





Мою мать зовут Рейчел, изумленно подумала я. Ее зовут Рейчел. Как будто в темной комнате внезапно зажегся свет.






Письмо миссис Уилсон было коротким, и к нему прилагалась копия объявления, которое вы разместили в газете по поводу брошенного в 1962 году ребенка. Миссис Уилсон тактично намекнула, что Рейчел, с которой она поддерживала время от времени дружескую связь, может это заинтересовать. И она оказалась права. Я говорил с миссис Уилсон по телефону, и она сказала, что ваше объявление и указанная в нем дата заставили ее задуматься. Она сказала, что у нее всегда были сомнения по поводу того, что же на самом деле произошло с ребенком, которого она приняла и о котором помогла заботиться летом 1962 года. Связавшись с вами и убедившись в том, что вы и есть та девочка, она написала моей жене.

Роуз, я узнал о вашем существовании всего два года назад. Я подозревал, что в прошлом Рейчел есть темные пятна, которые не дают ей покоя: она говорила, что совершила «страшный грех». Как-то раз, под действием алкоголя, в слезах, после крестин (она всегда ненавидела крестины), она призналась, что ее «наказывают» за это. Она никогда не говорила, что это за «грех», и я никогда не спрашивал. Но в октябре 2000 года она рассказала мне правду.

Даже спустя столько лет воспоминание о том, как она произвела вас на свет и бросила, приносило ей жуткие мучения. Мне было ее очень жаль — и вас тоже, Роуз. Не мое дело объяснять, что произошло, это должна сделать Рейчел. Я прилагаю ее письмо, которое она продиктовала мне восемнадцать месяцев назад. Я так надеялся, что однажды смогу передать его вам. Этот день настал…





Мою маму зовут Рейчел, радостно подумала я. Ее зовут Рейчел, она написала мне письмо, и я с ней увижусь! Я взяла конверт и, хотя прошло сорок лет, узнала ее крупный круглый почерк, которым она написала записку в тот день. Интересно, как скоро мы увидимся? Буду ли я называть ее «Рейчел» или «мама»?






Роуз, я с глубоким сожалением вынужден сообщить, что в прошлом году, десятого марта, Рейчел скончалась в больнице Мэри Поттер здесь, в Аделаиде. Ей было 53 года. Поэтому она наконец рассказала мне о вас — она знала, что ей осталось жить всего пару месяцев. Ей так хотелось все исправить, достигнуть «конечного замыкания», как говорят в психиатрии, но она не знала, как это сделать. Она рассказала мне, как горько сожалеет о своем поступке, и о том, что не пыталась вас разыскать. Я спросил ее, почему она этого не сделала, и она ответила, что, хотя желала найти вас всем сердцем, ей было слишком стыдно. И страшно. Она боялась, что, когда наконец найдет вас, вы не захотите ее знать, «и разве можно ее в этом винить?» добавила она. Рейчел думала, что, скорее всего, вы знаете, что она вас бросила. И поэтому догадывалась, что вы не захотите иметь с ней ничего общего. К тому же, по ее словам, было уже слишком поздно.





Нет. Нет, подумала я. Не поздно. Я покачала головой. Если бы она решила отыскать меня, я бы откликнулась.






И вот, чтобы она наконец смогла обрести покой, я уговорил ее написать вам письмо, которое я передал бы вам, если бы вы однажды пожелали связаться с ней. Мысль о том, что она наконец с вами «поговорила», принесла ей великое успокоение в последние недели ее жизни.





Я отложила письмо Денниса, так и не дочитав его до конца, и распечатала письмо Рейчел. Я больше не могла ждать. Я открывала письмо своей матери. На нем стояла дата: 1 января 2001 года.






Дорогая Роуз. Сегодня Новый год, время давать обещания и начинать новую жизнь. Хотя мне не удастся начать жизнь заново (разве лишь чудом), я могу дать и сдержать обещание: написать тебе, моей дочери, которую я бросила почти сорок лет тому назад, и искренне попросить прощения. Я хочу, чтобы ты знала, что с того самого дня я думала о тебе каждый день. Я надеялась и молилась о том, что, несмотря на ужасное начало, твоя жизнь сложилась счастливо и удачно.

Я хочу попросить прощения за то, что, приложив столько усилий, чтобы найти меня, и добившись успеха (иначе ты не читала бы сейчас это письмо), ты обнаружишь, что я опять тебя бросила. Я была тебе никчемной матерью, Роуз. Я обманула тебя дважды. «Наколола», как говорят австралийцы. Я уверена, что ты ненавидела меня… — Да, расстроенно подумала я. Ненавидела. — Но меня утешает мысль, что, раз ты решила найти меня, значит, частично преодолела гнев и презрение. А может, тебе просто любопытно узнать о своих корнях. — Или все намного сложнее. — Как бы то ни было, Роуз, я не могу надеяться что ты простишь меня за то, что я сделала (с какой стати?), но по крайней мере я попытаюсь объяснить свои мотивы. Эта история о том, что произошло, о том как ты появилась на свет.

Я выросла в городке Ситтингбурн, в Кенте. Мои родители были достойными людьми с несколько суровыми взглядами, по моему мнению, католиками, из рабочих. Мой отец, Джим, работал на бумажной фабрике, а мать, Эйлин, довольно хрупкая женщина, приглядывала за мной и моей младшей сестрой Сьюзен. — Значит, у меня есть тетя. Ее зовут Сьюзен. Тетя Сьюзен. Тетушка Сью. — Мы жили в Кемсли, поместье, построенном для рабочих бумажной фабрики, в доме номер 10 по Колдхарбор-Лейн. В 1960 году, когда мне было четырнадцать, в соседний дом переехала семья Пеннингтон. У них было три сына, все высокие и довольно симпатичные, правда, немного худощавые. Я подружилась с самым старшим, Йеном. — Это мой отец, подумала я. Йен Пеннингтон. Так зовут моего отца.

Йену тогда было семнадцать, но мне он казался настоящим мужчиной У меня никогда не было парня, и я была от него без ума. Он был очень живым, привлекательным парнем, к тому же амбициозным и смышленым. Он учился в Бордене, школе для мальчиков, и собирался поступить в колледж и стать журналистом, как его дядя, который работал в «Таймс». Иногда Йен встречал меня после школы, мы ходили в кино или в кафе-мороженое, или он катал меня на мотоцикле. Около года наша дружба оставалась не больше чем дружбой. Но в сентябре 1961 года, когда ему исполнилось восемнадцать, он уехал из Кемсли в Королевский колледж в Лондоне изучать историю. Он был очень рад, что отменили закон о всеобщем призыве в армию и он мог сразу начать учебу. Мне тогда было пятнадцать (я родилась 25 июля 1946 года), я все еще ходила в школу. Мы переписывались, и как-то раз он предложил приехать к нему на выходные. Помню, как я обрадовалась. В субботу, в середине октября, я села на поезд и поехала в Лондон: я чувствовала себя совсем взрослой. Наврала родителям, что поеду в Вест-Энд с подругой походить по магазинам. Йен встретил меня на станции Лондон-Бридж, и мы пошли к нему домой — он снимал комнату в Кингс-Колледж-Холл в Кэмбервелле. Мы были счастливы увидеть друг друга, и тогда все и произошло…

К декабрю я поняла, что натворила. Мои родители были в бешенстве — будучи католичкой, я не могла сделать аборт. Родители Йена пришли в ярость и обвинили меня в том, что я «хитроумная шлюха» и «пытаюсь разрушить» жизнь их сына. Собрали семейный совет, приехал Йен, и первое, что он сказал, было: «Можете прекратить споры, потому что я немедленно женюсь на Рейчел». Все облегченно вздохнули. Но оставалась одна проблема — я была несовершеннолетней.

В те времена секс с несовершеннолетней грозил тюремным заключением, и, чтобы скандал не раскрылся, мои родители разработали целый план. Забрали меня из школы — в то время можно было закончить обучение в четырнадцать — и держали дома. Они делали вид, будто у меня воспаление гланд, поэтому какое-то время мне ни с кем нельзя общаться. Друзьям было запрещено меня навещать, помнится я умирала со скуки, — но я была вынуждена подыгрывать. К тому же мне никого не хотелось видеть. Я всегда считала себя «приличной» девушкой, а тут вдруг стала «одной из тех» девиц. Только вот, в отличие от «тех девиц», мой молодой человек собирался на мне жениться По крайней мере, так мы думали.

Приближались роды, и меня послали в Чэтхем, за шестнадцать миль, на попечение старинной подруги моей матери, Марджори Уилсон, бывшей акушерки, ее муж погиб на войне. Я должна была жить у миссис Уилсон несколько недель в качестве платной гостьи, она бы приняла роды научила меня ухаживать за ребенком, а потом за мной бы приехал Йен. 25 июля мне должно было исполниться шестнадцать, и на следующий день мы бы поженились в зале регистрации, заранее подготовив все необходимые документы, в том числе и разрешение родителей. После этого я должна была переехать в Лондон к Йену и жить с ним в комнате, которую бы мы снимали, пока он не получит диплом.

Йен часто писал, поэтому у меня не было сомнений, что он сдержит слово. Оглядываясь назад, я вспоминаю, как была счастлива, несмотря на то, что очень переживала. Я любила Йена и надеялась, что буду жить с ним — и с тобой — до конца дней. Я никогда не была амбициозной карьеристкой, Роуз, у меня не было грандиозных планов на будущее. Я была бы счастлива быть «обычной» женой и мамой: ты и Йен стали бы моей вселенной. Итак, в начале июня почти ночью (у меня уже был огромный живот), на такси меня отправили в дом миссис Уилсон. Она была доброй женщиной и помогла явиться на свет тысячам младенцев, поэтому родители знали, что я в надежных руках. В случае осложнений неподалеку была больница. Но у меня были легкие роды: схватки длились всего четыре часа. Ты родилась в три часа ночи пятнадцатого июня. Пятнадцатого июня. — Так, значит, день рождения у меня еще только через две недели!

Я назвала тебя Роуз, потому что сразу же после рождения было видно, что ты унаследовала мои черты — светлую кожу и рыжие волосы. Я прилагаю фотографию… — Я встряхнула конверт, и на колени выпала выцветшая фотография красивой женщины лет тридцати пяти, которая стояла перед горой Айерс. — У меня огненно-рыжие волосы, густые и кудрявые. Но не такие густые, как раньше. Из-за химиотерапии заметно поредели. Но всю жизнь у меня была копна упругих рыжих кудрей, и я видела, что у тебя тоже такие волосы. Ты была очень милым улыбчивым, спокойным ребенком, Роуз, никогда не плакала. Несмотря на стресс — ведь я стала молодой матерью — и раздражение оттого, что еще несколько недель придется прятаться, я чувствовала себя замечательно. Оставалось только дождаться Йена. Я полностью ему доверяла и ни на мгновение не сомневалась, что он приедет.

Он приехал навестить меня через три дня, только что сдав экзамены за первый курс. На лето он устроился на работу на лакокрасочную фабрику в Баттерси: теперь ему нужно было содержать меня и ребенка, и лишние деньги не помешали бы. Он мне писал, и я знала, что в следующий раз он приедет 26 июля, на мой шестнадцатый день рождения, мы пойдем в бюро регистрации и поженимся. И одновременно оформим твое рождение (это можно сделать в течение шести недель), написав в свидетельстве наши имена и фамилии (тогда я уже буду носить фамилию Йена). Один раз ко мне приезжали родители и видели тебя. Они были очень рады, что все обернется лучшим образом и я снова стану «приличной» женщиной. Они придумали отличный план, и все шло удачно. По крайней мере, так мы все думали.

Утром 25 июля миссис Уилсон позвонили и сказали, что ее сестра, которая жила в Линкольне, попала в больницу и ей нужно присмотреть за детьми. Миссис Уилсон не знала, надолго ли она уезжает, но думала, что по меньшей мере на пару недель. Она знала, что ко времени ее возвращения я уже уеду. Поэтому она оставила меня в доме на пару дней до приезда Йена и поручила мне хорошенько запереть дверь. Она оставила продукты и пожелала мне счастья. Я расстроилась, когда она уехала, потому что мы подружились, и она была ко мне очень добра. Но в то же время я была в восторге оттого, что Йен вскоре приедет забрать меня, мы поженимся и начнем новую жизнь в Лондоне. Однако этому не суждено было случиться. Потому что в тот вечер раздался звонок в дверь. Миссис Уилсон приказала мне не открывать дверь незнакомцам, но я выглянула в окно на втором этаже и с удивлением увидела на пороге моего отца. Я никак не могла понять, зачем он приехал. У моих родителей не было телефона, поэтому он не мог предупредить меня о приезде. Он явно только что сошел с поезда. Я спустилась, чтобы открыть дверь, и подумала, что, может быть, он приехал, потому что у меня завтра день рождения. Я была тронута. Но причина оказалась не в этом. Он выглядел ужасно. И сказал, что у него плохие новости и я должна быть храброй. Сердце мое сжалось: я подумала, что мама заболела или, хуже, при смерти. Но вместо этого он сказал, что Йен погиб, разбился сегодня утром на мотоцикле. Его занесло на повороте, и он попал под грузовик. Умер в машине скорой помощи.

Я была в таком шоке, будто в меня выстрелили. Отец посидел со мной немного — до сих пор помню, как посерело его лицо, — и примерно через час сказал, что ему пора идти. Я ответила, что соберу вещи, потому что думала, что поеду домой с ним. Но он только посмотрел на меня и покачал головой. Потом дал мне конверт, в котором лежала бумажка в пятнадцать фунтов, и сказал, что это все, что он может мне оставить. И тут до меня дошло. Я поняла, что родители не хотят, чтобы я вернулась домой. Им было меня очень жаль, но они не пустили бы меня домой теперь, с ребенком, незамужней, потому что это было бы «неприлично».

Я не хочу осуждать своих родителей слишком строго. В наше время свободных нравов трудно представить, каким ужасным клеймом было тогда понятие «незамужняя мать». Отец сказал, что им не вынести сплетен в таком замкнутом сообществе, как Кемсли, учитывая, что у моей матери очень хрупкое здоровье. Он и меня хотел защитить от этих сплетен. И сказал, что я должна остаться в Чэтхеме, отнести тебя в ближайший приют, где о тебе позаботятся и найдут приличную семью. Это будет самый лучший выход. Он сказал, что когда я это сделаю, то смогу вернуться домой.

Весь мой мир и мое будущее разрушились и лежали в руинах. Мне казалось, что моя жизнь остановилась. Как будто меня вынесло в открытое море на крошечной лодочке без весел. Возможно, ты подумаешь, что мне могли бы помочь родители Йена, но, как и мои, они ничего не желали знать. И мне не хочется осуждать их слишком строго. Они пережили ужасное горе и отгородились от всего мира.

Пять дней я лежала на кровати и плакала. И вдруг ты тоже начала плакать. Мы были безутешны, мне казалось, мы обе утонем в слезах. Мне было так одиноко, так больно от горя, шока оттого, что мой ребенок все время кричал, — думаю, тогда я повредилась рассудком. Но маленький голос в моей голове твердил, что я должна поступить так, как сказал отец. Я знала, что другого пути нет. В один момент я превратилась в одну из «тех девиц», в незамужнюю мать. Я знала, что даже если мне захочется тебя оставить — а мне хотелось, — мне никогда этого не позволят. В те времена почти все дети, рожденные вне брака, попадали в приют — некоторых отбирали насильно. Разве я, шестнадцатилетняя девчонка без денег, без работы, без мужа, могла оставить тебя, Роуз? Хотя у меня разрывалось сердце, я понимала, что мне придется тебя отдать. Я решила отнести тебя в местный приют, где бы он ни был. Но я ни в коем случае не хотела, чтобы они узнали, кто я такая. Я бы просто оставила тебя там и убежала.

Итак, на следующее утро, первого августа, я написала коротенькую записку с твоим именем и просьбой позаботиться о тебе и положила ее в конверт. Я приложила к записке одну вещицу — золотой кулон с браслета, который никогда не снимала. Я знала, что, если произойдет чудо, и мы когда-нибудь встретимся, по нему я смогу тебя узнать. Потом я надела на тебя лучший прогулочный костюмчик, обернула хлопковым одеяльцем и вышла на улицу. Но из-за шока я совершенно не продумала свои действия. Во-первых, у меня не было коляски, и пришлось нести тебя на руках. И я не знала, где находится детский приют. Мне не хотелось привлекать к себе внимание, поэтому я просто шла по улице. Мне почему-то казалось, что я вот-вот увижу вывеску с надписью «Приют», и мне нужно будет только войти. Но дом миссис Уилсон был далеко от центра города, и я пошла не в ту сторону, поэтому пришлось повернуть и идти обратно. Но я все равно не могла найти приют. Прошло два часа, я ужасно устала нести тебя на руках, хотя к счастью, ты спала. Последние пять дней я почти ничего не ела и была очень слаба. И тут у меня появилась идея. Я решила отнести тебя в городскую ратушу. Я знала, что, если ты попадешь в руки властей, они передадут тебя в агентство по усыновлению. Я знала, что ратуша должна быть где-то на главной улице. И хотя в городе было пусто — все уехали на выходные, — я все же держалась подальше от главной дороги. Я свернула на боковую улочку и оказалась на стоянке за супермаркетом. И внезапно меня словно током ударило. Вдалеке я увидела — а может, мне просто показалось — одну девочку из Кемсли, Нору Бейкер с мамой. Они жили в конце Колдхарбор-Лейн. Мы с Норой вместе учились в школе. Я запаниковала. Нельзя было, чтобы они меня увидели, но они были уже близко. И как раз в тот момент ты проснулась и начала кричать. Нора и ее мать переходили дорогу, и, хотя пока они меня не видели, я пришла в ужас. В тот момент я понимала только одно: ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то из знакомых увидел меня с ребенком на руках, поэтому мне обязательно надо тебя куда-нибудь положить. И тут я увидела тележку из супермаркета и, даже не думая, положила тебя туда. Я огляделась: меня никто не видел, стоянка была пуста. Ты лежала в тележке, с одеяльцем и бутылочкой, а потом я посмотрела направо и увидела, что Нора и ее мать приближаются. И я зашагала. Не думая, Роуз. Я просто шла. Шагала прочь. Не останавливаясь. Я ушла и оставила тебя там. И до сегодняшнего дня при мысли об этом по коже бегут мурашки, а к горлу подкатывает тошнота. Мое сердце билось так сильно, что я думала, я умру, а лицо горело как в огне. Я шла очень быстро, почти бежала, низко опустив голову.

Каким-то образом я нашла дорогу к дому миссис Уилсон, отперла дверь и подумала: «Что же я натворила? Что же я натворила?» Я знала, что кто-то наверняка нашел тебя и позвонил в полицию. Я быстро запихнула вещи в чемодан и написала миссис Уилсон короткую записку, где поведала ей, что стряслось с Йеном, сказала, что отнесла малышку в приют и теперь уезжаю. Я подписалась, заперла входную дверь, подсунула под нее ключи и побежала. В голове была только одна мысль. Я должна уехать из Чэтхема, потому что только что совершила преступление. Я бросила своего ребенка. Я хитроумная шлюха. Презренная преступница. Меня ждет наказание. Меня посадят в тюрьму. Я читала об одной женщине, которая сделала то же самое со своим ребенком: ее кто-то заметил, потом ее арестовали и отправили в Холлоуэй. На другой стороне дороги была автобусная остановка. Я встала там с сумкой в руках, с бешено бьющимся сердцем и через несколько минут подошел автобус. На нем была табличка: «До кладбища», и чувство у меня было такое, будто я и впрямь направляюсь в могилу. Йен был мертв, мои родители отказались мне помочь, и я только что бросила своего ребенка.

Я сидела в автобусе два часа, от шока не в силах даже заплакать. Ужас парализовал меня. И я все время думала о тебе, Роуз. Я знала, что сейчас тебя, наверное, везут в больницу, проверяют, здорова ли ты, и кто-нибудь о тебе заботится. При мысли о том, что кто-то другой берет тебя на руки, кормит тебя, меня раздирала безумная ревность, но, несмотря на невероятной силы эмоции, которые меня обуревали, я понимала, что не могу вернуться назад. Я думала, что, если вернусь, меня арестуют и тогда я все равно тебя потеряю. Роуз, когда я задумываюсь о том, как бы сейчас отнеслись к девочке, с которой произошло то, что со мной, меня охватывает отчаяние и негодование. Сейчас мне бы помогли, отвели к психологу, выдали бы пособие на ребенка, предоставили бы жилье, окружили бы сочувствием и поддержкой. Но тогда все было по-другому. О да. Тогда все было по-другому.

Вот что произошло в тот день. Можно сказать, что я бросила тебя, потому что чувствовала, что меня тоже бросили — Йен, мои мама и папа. Это не оправдание, но я лишь могу сказать, что не хотела, чтобы все так вышло. Я хотела передать тебя в руки властям, чтобы о тебе позаботились, потому что знала, что другого выхода нет. Но вместо этого испугалась и бросила тебя в тележке из супермаркета на автомобильной стоянке. Должно быть, ты считала меня невероятно жестокой.





Тео молча сидел на другом конце стола. Я слышала его мягкое, размеренное дыхание.






Я до смерти боялась, что меня могли увидеть, и решила вообще уехать из Кента. Когда автобус остановился на кладбище, я села на паром через Темзу до Тилбери. Было уже темно, и я нашла какой-то пансион — он показался мне более-менее уютным — и остановилась там на несколько дней. Залегла на дно и почти не выходила из комнаты. Я знала, что отцовских пятнадцати фунтов хватит не больше чем на три-четыре недели, поэтому мне необходимо было найти работу. У меня не было никакого образования. В бюро по трудоустройству я идти боялась: вдруг они узнали бы мое имя и все, что я наделала. Как-то раз я проходила мимо кафе. В окне висело объявление: требуется официантка. Я понятия не имела, что надо делать, но хозяева научили меня накрывать на стол и принимать заказы, и я стала работать. Мне нужно было время — я была в слишком глубокой депрессии, чтобы строить планы. Работа попалась очень тяжелая, но я была только рада, ведь у меня появилось время подумать. Я написала родителям письмо, не оставив обратного адреса, где говорила, что отдала тебя в приют, что я в безопасности, у меня есть работа, но я не вернусь домой. Я сказала, что не смогла бы посмотреть в лицо родителям Йена — и это была правда. Я пообещала написать еще, когда «устроюсь», и просила их не волноваться обо мне. Я жила как автомат, отрабатывала смену и спала, почти не ела и пыталась не сойти с ума.

Как-то раз, примерно через месяц, у меня попросил счет один мужчина. Мне казалось, что он намного старше, но на самом деле ему было всего двадцать три года. Он заговорил со мной и спросил, не хочу ли я как-нибудь сходить с ним в кино. И, хотя я была очень осторожна, я ведь к тому же была очень одинока и очень страдала, а он показался мне милым. И что-то заставило меня согласиться. Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить, потому что я была очень несчастна и одинока. Он сказал, что его зовут Деннис Торнтон. Я не рассказала ему, что со мной произошло, — даже не стала упоминать об Йене, — а ему хватило такта не спрашивать. Намного позже он признался, что думал, будто я такая грустная из-за того, что разочаровалась в парне, а может, он меня бросил. Еще он подозревал, что я сделала тайный аборт. Только недавно он узнал правду. Так вот, тогда Деннис только что пришел из армии, работал пока на временной работе, а через шесть недель собирался уплыть в Австралию из Тилбери. Говорил, что Австралия — страна великих возможностей, а билеты туда очень дешевые. В течение месяца он еще несколько раз приглашал меня на свидания и всегда вел себя очень достойно, как джентльмен, и я даже стала расстраиваться, что он уезжает. Он стал мне хорошим другом. Как-то в конце сентября мы сидели в порту и смотрели, как отплывают и причаливают корабли, и вдруг он спросил, не хочу ли я поехать с ним в Австралию. Я поверить не могла. Он предложил оплатить билет и на месте разобраться, что к чему, а если нам там не понравится, мы вернемся обратно.

Я подумала о всех ужасах, что со мной произошли. Я потеряла жениха, ребенка и свое будущее; я все еще волновалась, что меня арестуют за то, что я бросила тебя, если властям когда-либо станет известно. И мысль о том, чтобы начать жизнь сначала в теплой незнакомой стране внезапно показалась мне очень заманчивой. Так что я набрала в легкие воздуха и ответила «да». Мы уплыли на пароходе «Ормонд», были в плавании ровно семь недель, и это получился далеко не роскошный круиз — иногда, в шторм, это был сущий ад. Но в декабре мы причалили в порту Аделаиды, где и живем по сей день. У меня было такое чувство, будто я родилась заново.

Мы хорошо жили, и Деннис стал мне прекрасным мужем. Он краснеет, когда я произношу эти слова, но это правда, и я хочу, чтобы ты это знала. Иногда мне казалось, что он меня спас. Мы поженились в 1965 году. Сначала он работал в скобяном магазине, а потом занялся туристическим бизнесом — тогда как раз открывались первые турагентства, — и дела пошли в гору. Теперь у него собственное агентство, «Новые горизонты». Я пошла на курсы секретарш и стала ему помогать. И никто, даже Деннис, не подозревал, что произошло, не знал, что я убежала от тебя сорок лет назад.

Роуз, я прошу у тебя прощения. Я не хотела так жестоко тебя бросить. Миссис Уилсон я так и не сказала правду, хотя мы поддерживали связь. Мои родители тоже ничего не знают. Для них этот вопрос закрыт. Тебя отдали в приют, а я, не выдержав мысли о том, что придется вернуться в Кемсли, сбежала на другой конец света.

Осталось еще одно, Роуз, и я надеюсь, тебе не будет больно. У меня есть еще ребенок. Девочка. Ее зовут Лора…





Мои глаза вдруг наполнились невыплаканными слезами, а строчки маминого письма расплылись и заплясали перед глазами. В горле набух комок. У меня есть сестра, подумала я. У меня есть сестра. Ее зовут Лора.






Лоре сейчас тридцать два года, она замужем за хорошим парнем по имени Алан, который работает у Денниса в агентстве. У них чудесная маленькая дочка, Элис. Ей шесть лет.





Моя племянница! Я тетя! К моему изумлению, меня переполняло счастье и ни капли обиды. Промокнув глаза платочком, я продолжила читать.






Мы удочерили Лору в 1971 году. — Удочерили? — Я уверена, тебе это покажется очень странным. Но дело в том, Роуз, что после твоего рождения я стала бесплодна. Врачи знали, что Деннис тут ни при чем, поэтому отправили меня на обследование. Разумеется, доктор сразу понял, что я уже рожала, — хотя я заставила его поклясться хранить тайну, — поэтому он сказал, что я бесплодна «по необъяснимым причинам». Но я прекрасно знала эти причины, хоть я и не могла признаться Деннису. Мне казалось, что природа покарала меня за то, что я тебя бросила. Я совершила отвратительный, противоестественный поступок, и теперь Мать Природа наказывает меня за это.

Так я считала. Деннис очень хотел детей и предложил взять ребенка из приюта. Он так много для меня сделал, разве я могла ему отказать? И почему-то мне казалось, что, усыновив чужого ребенка, я в какой-то мере, пусть мизерной, искуплю свою вину перед тобой.

Вот и все, Роуз. Я поведала тебе, что произошло и почему я сделала то, что сделала. Мне очень жаль. Я очень, очень виновата. И больше всего я жалею о том, что мы никогда не увидимся. Но я рада, что у меня есть возможность вот так с тобой поговорить. И хотя я не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь мое письмо, я всей душой молю Бога, чтобы это было так. С любовью, твоя мама Рейчел.





Я взглянула на часы — десять минут первого. И снова взяла письмо Денниса.






Роуз, я рад, что вы решили найти свою мать, и очень сожалею, что ваши поиски завершились так печально. Но я знаю, что Рейчел была бы очень счастлива, если бы мы встретились. Мы ваша семья, Роуз. Мы вас ждем. Прошу вас, приезжайте.







Эпилог


Пляж Бранкастер, Северный Норфолк,

два месяца спустя, 1 августа




— Ты потеряла ее и нашла, — тихо произнес Тео. — А потом опять потеряла.

— Да, — прошептала я. — Сорок лет она блуждала в потемках. И я тоже.

— Но теперь вы нашли друг друга.

— Да, но все же мы разминулись. Хотя, возможно, мы еще встретимся. Где-нибудь в параллельной вселенной.

— Да. Возможно.

Мы с Тео лежали на спине на песчаных дюнах и смотрели на небо: огромное, бездонное пространство, тянущееся в бесконечность. Черное, как антрацит, усыпанное звездами, словно драгоценными камнями, брошенными наверх чьей-то невидимой рукой.

— Ты теперь, наверное, чувствуешь себя совсем по-другому, Роуз.

Я прислушалась: вдалеке волны разбивались о песок с протяжным, печальным плеском.

— Да. Я чувствую себя… цельным человеком. Теперь я знаю, кто я такая.

— Ты — Роуз из Кэмбервелла.

Я улыбнулась и зачерпнула ладонью холодный песок.

— Забавно, что я родом именно из Кэмбервелла, — получается, что я вернулась к своим корням. Наконед-то у меня такое чувство, будто я — чей-то родной человек.

Он протянул руку.

— Это так. Ты — мой родной человек.

— Не только твой, но и семьи Рейчел — ее родных в Австралии. У меня так много родственников, — пораженно произнесла я и покачала головой. — Так много.

— Да.

— У меня есть отчим и сестра.

— Сводная сестра, — поправил меня Тео.

— Да. И племянница. — Я вспомнила письмо, разрисованное маргаритками, которое мне прислала Элис на прошлой неделе, и стихотворение, которое она сама сочинила. Моя новая тетя, по имени Роуз, живет в далекой стране. Но скоро она приедет и очень понравится мне! Неплохо для шестилетней девочки.

— Элис, — с улыбкой проговорила я. — И Лора. Моя сестра Лора. И Деннис, мой отчим. Они моя настоящая семья. У нас нет общих генов, но знаешь, Тео, мне все равно — какая разница — они все равно мои родные. Ведь кровные узы не самые крепкие, как я недавно поняла. Вовсе нет — посмотрите на Эда.

— И семья Сьюзен — очень приятные люди.

— Да, — пробормотала я, вспомнив, как мы навестили ее с мужем и их троих детей, и как она разволновалась. Сначала она лишь вежливо улыбалась, но потом вдруг переменилась в лице, обняла меня и заплакала.

— Я так давно мечтала с тобой познакомиться, — рыдала она.

Сьюзен всегда знала о моем рождении, но, как и ее родители, думала, что после смерти Йена меня отдали в приют, как положено. Когда Рейчел умерла, она пыталась отыскать меня и не могла понять, почему не сохранилось никаких сведений. Теперь она знала.

— Ужасно думать, что Рейчел пришла в такое отчаяние и вынуждена была совершить этот чудовищный поступок, — сказала она. Мы сидели у нее в саду и разглядывали семейный альбом. — Думаю, ей казалось, что ее бросили — ведь родители от нее отвернулись, — поэтому она и оставила тебя. Страшно представить, через что ей пришлось пройти. Но она никогда, никогда мне об этом не рассказывала, Роуз, когда я приезжала. Только в последний раз, за месяц до ее смерти, она упомянула, что «говорила» с тобой. Но к тому времени она была так больна, что я подумала, она бредит.

— Нет, она действительно со мной разговаривала. Но я услышала ее слова лишь через восемнадцать месяцев. — Я представила, как признание моей матери медленно летит ко мне, словно свет далекой звезды, путешествующий сквозь космос.

Сьюзен показала мне фотографии моего отца. У нее был один снимок: он и Рейчел, подростки, стоят рядом с его мотоциклом, смотрят друг другу в глаза и заразительно смеются, будто у них нет никаких забот в целом свете. Через несколько месяцев после того, как был сделан этот снимок, он умрет, а она сошлет себя в добровольную ссылку, разлучившись с ребенком. Какая трагедия, подумала я. Какая чудовищная трагедия. Но по крайней мере теперь я знаю, как он выглядел. Мой отец. У меня его лоб, его подбородок, и от него я унаследовала свой высокий рост. Резко выступающие ключицы у меня от Рейчел. Я видела фотографию, где она была в своем первом вечернем платье.

— Хочешь связаться с братьями Йена? — спросила Сьюзен. — Вскоре после его смерти Пеннингтоны переехали в Шотландию, но у одного из моих знакомых должен быть их адрес.

— Я бы с удовольствием написала им письмо и спросила, хотят ли они со мной встретиться. Я была бы очень рада, если бы они захотели меня увидеть. — И они действительно хотят со мной познакомиться: мы с Тео поедем к ним осенью, когда вернемся из Австралии.

Я ездила в Кемсли, видела дом, где жила моя мать, и соседний дом, где жил отец: была на бумажной фабрике, где работали оба моих дедушки. Побывала на могилах деда и бабушки в Ситтингбурне. Странно, конечно, но у меня было такое чувство, будто я собираюсь с ними познакомиться. Я принесла им красные розы. Как дань уважения. Сьюзен дала мне копию семейного древа, которое сама составила. Она и меня внесла в родословную: рядом с Лаурой, моей сестрой, указав точную дату моего рождения.

«Скоро придется опять вносить добавления», — сказала я тогда…

— Смотри, метеор! — крикнула я Тео. — Нет, извини, это всего лишь спутник. — Я пошевелилась, и на запястье забренчал браслет с подвесками. Их было три: звезда, лампа Аладдина и маленький кулон в форме телескопа, который мы купили вчера в антикварной лавке.

— Мне здесь нравится, — произнес Тео. Мы чуть пошевелились на песке. — Я вспоминаю детство: я стоял на этом пляже с дедушкой и смотрел на звезды. Смотрел наверх… Кажется, наша жизнь налаживается?

— Не то слово. Наша жизнь… — Я вздохнула. — Просто супер.

— Да. Супер, — эхом отозвался он. Мы задрали головы еще выше. — Отличный способ отметить мой день рождения, — добавил он. — И твой день вырождения.

— Хмм. Теперь мне нравится 1 августа, — сказала я. — Раньше я ненавидела этот день вырождения. А теперь уже нет. — Я просеяла песок через пальцы. — Как думаешь, мы одни?

Тео огляделся.

— Да. А что? Что ты задумала?

— Нет, я имела в виду другое. Как думаешь, мы одни во Вселенной?

— О. Я уверен, что нет. Если представить, сколько во Вселенной других солнечных систем, сомневаюсь, что наша Земля так уж уникальна.

— Интересно, что бы о нас подумали пришельцы?

— Да они и так уже о нас много чего знают, из радио и телепередач.

— Ну конечно. Так я и поверила.

— Представь себе, любая радио и телетрансляция попадает в космос и остается там навсегда. Например, приветственное заявление Гитлера на Олимпийских Играх в Берлине.

— Плохая реклама для землян.

— К сожалению, да. А убийство президента Кеннеди? Инопланетяне, наверное, до сих пор ломают голову, кто его застрелил. Наверняка эта проблема их с ума сводит.

— Это уж точно.

— А президент Клинтон? «Я не вступал в сексуальные сношения с этой женщиной».

— Ха! Спорим, они ему не поверили!

— И твои программы на радио «Лондон».

— О да.

Я представила, как мой голос летит сквозь далекие галактики.

— Их, наверное, уже даже на Марсе слышали.

— Интересно, что думают марсиане по поводу моего таланта психолога?

— Хмм. Не знаю. Наверное, спорят, стоит ли Трейси из Тоттенхэма прощать неверного мужа, или задаются вопросом: Винс из Воксхолла — голубой или натурал? Может, у них на Марсе тоже есть колонки экстренной психологической помощи, этакие межгалактические станции!

— Не исключено.

— Ты скучаешь по работе? — спросил Тео, повернувшись ко мне.

— Ни капельки. Мне она больше не нужна. Конец мучениям, — весело добавила я.

— Да, теперь ты — знаменитый репортер «Дейли пост».

— Поправочка. Специальный корреспондент по вопросам защиты животных. — Я подумала о своем нынешнем задании — скандал по поводу жестокого обращения с индейками в рождественские дни. Собственно говоря, за этим мы и приехали в Норфолк. Я должна проникнуть на ферму и провести расследование. На следующей неделе меня ждет аэропорт Хитроу и торговля контрабандными черепахами, потом репортаж о ретривере, наделенном гениальными математическими способностями, — статья будет называться «Звездный пес!» Это не совсем то, что называют «серьезной журналистикой», но мне все равно. Это лучше, чем писать о назойливых соседях и о выпадении волос, и Рики любезно согласился сохранить мою прежнюю зарплату. Как бы то ни было, теперь у меня другие приоритеты. Мои взгляды изменились. Кардинально.

— Сколько времени, Тео?

— Пол-одиннадцатого. Что, опять проголодалась?

— Ага. Ты захватил сэндвичи?

Он перегнулся через меня и взял пластиковый пакет.

— С анчоусами и клубничным джемом?

— Нет, спасибо.

— С беконом и мармеладом?

— Ну уж нет.

— С копченым лососем и бананом?

— Не-а.

— С абрикосом и овощной пастой?

Вот это мне по вкусу.

— Давай сюда. — Он протянул мне сэндвич, и я откусила большой кусок. — Ням-ням.

— Как думаешь, это обжорство долго продлится?

— Понятия не имею.

— Жду не дождусь, когда тебе снова захочется питаться нормальной едой, той, которую я готовлю.

— Сэндвичи меня вполне устраивают.

— Как ты себя чувствуешь, Роуз?

— Отлично, — весело проговорила я. — Просто замечательно. Иногда учащается сердцебиение и как-то странно запястья болят. Но медсестра сказала, что на сроке в тринадцать недель это обычное дело. Спасибо, дорогой, это было умопомрачительно вкусно. — Я откинулась на спину и принялась изучать небосвод. — Надо придумать имена, как ты думаешь? — спросила я.

— Это еще зачем?

— Надо, Тео. Время пролетит, не успеешь оглянуться.

— Может, Поллукс? Кастор и Поллукс, небесные близнецы. Как тебе это?

— Слишком эксцентрично, к тому же, может, это и не мальчики.

— Точно. Тогда Калипсо и Ганимед.

— Хмм. Ничего. Но что, если родятся две девочки?

— Тельма и Луиза? Белла и Беа?

— Рейчел и Анна, — медленно вымолвила я. — В честь наших матерей.

— Рейчел и Анна. Очень красиво. Надеюсь, они хорошо перенесут долгий перелет до Австралии.

— Доктор сказал, что все будет в порядке. Надо ехать, пока я не раздулась как бегемот. Три недели на Зеленой Земле, — счастливо вздохнув, произнесла я. — Это будет здорово. Я познакомлюсь со своей семьей. Ты соберешь материал для серии радиопрограмм.

— Да, я смогу понаблюдать за небом Южного полушария. Жду не дождусь, когда наконец попаду в обсерваторию Нового Южного Уэльса. У нас так много всего впереди.

— Да, — ответила я, — впереди — целая жизнь.

Внезапно он поднялся на ноги.

— Кажется, начался прилив. Может, прогуляемся вдоль моря, Роуз? Маленькая прогулка под полуночным небом. Хочешь взлететь к звездам?

Я протянула руку, и Тео помог мне встать на ноги.

— Да, — ответила я. — Хочу.


notes



Примечания





1


Фильм Фрэнка Калра (1946).




2


Улица Надежды.




3


Рудольф Валентино (1895–1926) — знаменитый американский актер, звезда немого кино.




4


Энн Унддекомб — одна из активных деятельниц консервативной партии, принадлежит к числу знаменитостей, которые одеваются крайне скучно и безвкусно.




5


Menorca — romance (англ.), знаменитый курорт в районе Балеарских островов (Испания), недалеко от Ибицы.




6


Телезвезда; упоминается в списке знаменитостей, не отличающихся вкусом, согласно общественному мнению.




7


Фержди — Сара Фергюсон, герцогиня Йоркская, бывшая супруга принца Эндрю, среднего сына королевы Елизаветы II.




8


Имеется в виду американский художественный фильм «История замка Колдиц» (1954) о событиях Второй мировой войны.




9


Овощной гуляш.




10


Современный британский художник Дэмиен Херст (р. 1965) известен своими инсталляциями, в оформлении которых использованы животные и насекомые, помещенные в формальдегические аквариумы. Произведение «Мать и дитя разделенные» вначале представляло собой цельную тушу коровы, которая позже была разделена на куски




11


Среди работ популярной английской художницы Трейси Эмин (р. 1963) более всего известна инсталляция «Моя постель», где в оформлении использованы грязные простыни и другие натуралистические детали быта.




12


Имеется в виду картина С. Боттичелли «Рождение Венеры», где Венера изображена обнаженной.




13


«Пылающий июнь» (1895) — одно из самых известных полотен английского художника и скульптора Фредерика Лейтона (1830–1896).




14


Имеется в виду классический труд историка живописи Эрнста Гомбрича (1909–2001) «Искусство и иллюзия».




15


Найджелла Лоусон — популярная телеведущая и автор кулинарных книг.




16


Работы французского скульптора и художника Альберто Джакометти (1901–1966) отличаются удлиненными пропорциями и некой призрачной нематериальностью; его персонажей называют еще «люди-спички».




17


Компания, выпускающая широкий ассортимент масляных красок.




18


Популярная американская комедия (1968), где герой, которого играет Джек Леммон, представляет из себя занудного чистюлю, этакого домашнего тирана, который выживает своего друга из дома.




19


Фешенебельный отель во Французских Альпах.




20


Ник Серота — директор галереи Тейт; «Уайтчепл» — художественная галерея, культурный центр.




21


Имеется в виду картина Вермера «Девушка с жемчужиной».




22


Знаменитая инсталляция французского художника и теоретика искусства Марселя Дюшана (1881–1968) представляет собой писсуар с подписью художника и носит название «Фонтан» (1917).




23


Австрийский художник и график (1862–1918), представитель венского модерна.




24


В оригинале «The Rake's Progress» («Похождение повесы») — опера И. Стравинского, либретто У.X. Одена и Ч. Коллмена но мотивам гравюр У. Хогарта. Премьера: Венеция, театр «Ла Фениче», 11 сентября 1951 г.

Либретто опирается на обличительные серии гравюр английского художника У. Хогарта, получившие большое распространение в XVIII в.: «Карьера продажной женщины» (1731), «Карьера мота» (1733–1735) и «Модный брак» (1743–1745).

Том Рейкуэлл и Энн Трулав любят друг друга. Готовится свадьба. Но молодой человек не хочет кропотливым трудом создавать семейное благополучие, он выражает желание сразу стать богачом. Немедленно появляется неизвестный, называющий себя Ником Шедоу; он сообщает, что Тому досталось большое наследство, и выражает готовность ему служить. Оставив невесту, Том в сопровождении новоявленного подручного отправляется за счастьем в Лондон. «Похождения повесы начинаются», — с иронией сообщает публике Ник. Том, следуя советам дьявола, погружается в разврат и забывает о невесте. Энн решает отыскать любимого. Однако спасти его ей не удается. Женитьба Тома на бородатой цирковой артистке не приносит ему счастья, как и его попытка с помощью чудодейственного изобретения накормить голодных. Срок договора истекает — нечистый приводит своего подопечного на кладбище. Здесь они играют в карты; ставка — душа Тома. Хотя ему удается выиграть, дьявол в отместку сводит его с ума. Несчастный в Бедламе. Верная Энн приходит с ним проститься и поет ему колыбельную. Том умирает. В эпилоге исполнители, сняв театральные парики, выходят на авансцену и, обращаясь к зрителям, провозглашают мораль: жертвы дьявола всегда найдутся среди людей.

По существу, «Похождения повесы» — опера-притча. Недаром каждый из ее главных героев носит «говорящую» фамилию: у Тома Рейкуэлла она происходит от английского «гаке» — повеса, у его постоянного спутника-искусителя Ника Шедоу означает тень, а у Энн Трулав — верную любовь.




25


Речь идет о скандально известных работах британского художника Криса Офили (р. 1968). лауреата премии Тернера 1998 г. Его картины написаны в буквальном смысле с помощью слоновьего навоза.




26


Имеется в виду творческий тандем, который составляют Гилберт Прош (р. 1943) и Джордж Рассмор (р. 1942). английские художники, основоположники перформанса и фотоарта.




27


Речь идет о картине французского художника-импрессиониста Жоржа Сера (1859–1891) «Купание в Аньере».




28


Героинями полотен английского художника Джеймса Жака Тиссо (1836–1902) часто становились молодые девушки




29


Чарлз Саатчи — знаменитый коллекционер, в его галерее представлены самые провокационные экспонаты современного искусства.




30


Astronomer — Moonstarer (англ.).




31


Rose — Eros (англ).




32


Американский живописец, глава «абстрактного экспрессионизма» (1912–1956); покрывал полотна узором из красочных пятен.




33


Букв. «Мост над бурными водами».




34


Аптека (англ.).




35


Andrew — Warned (англ.).




36


Так себе, ни хорошо ни плохо [фр.].




37


Paula Yates — популярная британская телеведущая, умерла от передозировки героина после смерти своего любовника Майкла Хатченса.




38


В этот день в 1929 г. в Чикаго легендарный Аль Капоне организовал расправу над своими противниками.




39


Буквально — как надо, как следует [фр.].




40


Поклонник, любитель (исп.)




41


Бег на длинные дистанции (нем.)




42


В натуральном виде, без приправы (фр.)




43


Мещанин, обыватель (фр.)




44


Карьерист (фр.)




45


В полном смысле этого слова (фр.)




46


У каждого свой стиль (фр.)




47


Andrew — Wander (англ.).




48


Букв. «Стыдись» (англ.).




49


Эль-Аламейн — населенный пункт в Египте, западнее Александрии, где в 1942 г. Восьмая английская армия генерала Монтгомери нанесла поражение итало-немецким войскам. Это стало переломным моментом в ходе Северо-Африканской кампании.




50


Ситуация, когда заложники влюбляются в террористов или симпатизируют им.




51


Благотворительная организация, содержащая сеть магазинов.




52


Доктор Кто (англ. Doctor Who) — британский научно-фантастический телесериал компании Би-Би-Си о загадочном инопланетном путешественнике во времени, известном как Доктор. Вместе со своими спутниками он исследует время и пространство, попутно решая разные проблемы и восстанавливая справедливость.




53


Комедия У. Шекспира (1604).




54


Dog — God (англ.).




55


Хочешь провести со мной ночь? [фр.]




56


Выражение принадлежит Горацию, «Оды».




57


Английский астроном (р. 1928), автор популярных книг по астрономии.




58


Шеф-повар, автор кулинарных книг и ведущий телешоу: входит в число самых известных людей в Великобритании.




59


Teo Sheen — He's the one (англ.).




60


Героиня одноименной песни Саймона и Гарфанкела, персонаж известного фильма «Выпускник» (1967); заводит роман с молодым человеком, желая тем самым воспрепятствовать его отношениям со своей дочерью.