Былые буквы выводя по новой… Игорь Николаевич Рымарук Александр Ирванец Из творческого наследия украинского поэта Игоря Рымарука (1958–2008) — «Возможно, в поэзии ценнее не прямое высказывание, а подбор послевкусий, следов события. Это как вино, когда букет распадается на ароматы, живущие своей отдельной жизнью. Событие, толчок для творчества рассматривается здесь с разных, часто неожиданных ракурсов. Наложение нескольких взглядов, как наложение светокопий, позволяет увидеть происшедшее в неожиданной полноте и развитии. Современники обозначают творчество Игоря Рымарука словом — филигранность. Добавим еще: слух, взвешенность, метафористичность и интеллектуальность, плюс гибкость и теплота украинской речи». (Александр Ирванец) Рымарук Игорь. «Былые буквы выводя по новой…» Возможно, в поэзии ценнее не прямое высказывание, а подбор послевкусий, следов события. Это как вино, когда букет распадается на ароматы, живущие своей отдельной жизнью. Событие, толчок для творчества рассматривается здесь с разных, часто неожиданных ракурсов. Наложение нескольких взглядов, как наложение светокопий, позволяет увидеть происшедшее в неожиданной полноте и развитии. Современники обозначают творчество Игоря Рымарука словом «филигранность». Добавим еще: слух, взвешенность, метафористичность и интеллектуальность плюс гибкость и теплота украинской речи. Свой особый взгляд и позиция позволили Рымаруку по сути способствовать становлению новой украинской поэзии. По признанию Сергея Жадана, один только поэтический авторитет обеспечил Рымаруку «постоянное присутствие в силовом поле поэзии, более того, постоянное формирование и „ведение“ этого силового поля»[1 - Рымарук Игорь. Дева Обида. Стихи. Вступительные заметки Светланы Буниной и Сергея Жадана; составитель Светлана Бунина. — «Дружба народов», 2009, № 10.]. Здесь стоит напомнить, что Игорь много работал редактором, переводил на украинский язык классическую и современную русскую поэзию. Добавим также, что с 2001 года Рымарук возглавлял журнал независимой украинской мысли «Сучаснiсть» («Современность»). Иван Михайлович Дзюба говорил, что как русская литература вышла из гоголевской «Шинели», так современная украинская — из «Сучасности». Игорь Рымарук — автор семи стихотворных книг, лауреат Национальной премии имени Тараса Шевченко. В настоящую подборку вошли переводы из книг «Дева Обида» (2002) и «Бермудский треугольник» (2007). ДРУГУ Омоешь душу вечером в Днепре, к девичьей песне тенью у стены прильнешь — и тянет петь о той поре… Двадцатый век. Последний день весны. Кто перескажет, на каком суде, кто выскажет — ему свидетель мрак — вот этот алый отсвет на воде, заломленные руки у коряг? Исчезнут голоса — так письмена исчезли — так стушует тень волна. И песня — «не светла и не грустна» — омоет ли другие имена? Они сойдут в безмолвие, боясь вот этих стен с проломами, где лишь видна следов причудливая вязь и наши спины гнутся, что камыш… «Худую скатерть — праздника заплату…» Худую скатерть — праздника заплату — задумчиво огню мы предадим, но раньше вспомним весело цитату, что даже дым нам сладок… даже дым. Сгорает ветошь. Грезы хочет тело — и тот, чья поступь все еще тверда, на поиски ушел. В рубахе белой есть женщина, чья речь — всегда вода. Так на немой и на бездымной суше проходит некто пасмурную глубь: и не прощенья ищет он, а душу, — застуженные ноги так идут! Как будто ждут его на свадьбе этой, чей отзвук поглотил три сотни сел, там — пенье, и подсвечники при этом не весь залили воском голый стол. A la Villon 1 Так и живешь — ни дома, ни ключа. Не капают ни слезы, ни свеча. Смеркается, и на задворках тучи. Земля, как стул, из-под ноги бежит. На улице апрельский снег лежит, — Глотай его. Что кактус твой колючий, Белесый, с моложавой сединой, Выспрашивай паромщика и ной, Вымаливай, проси покоя, охай. В Днепре глубоком, где кромешен ил, Утопленник-старик слезу пустил, И Водяной, которому всё по… 2 На небе будут с бельмами века, Мимозы, наподобие песка, Осыпятся, как будто при раскопках… Но даром под землей гробы лежат: Ненайденный тобою тайный клад В последних не указан гороскопах. Все позабудь — планет бездумный лад, Виденья пирамид и анфилад, Как книгу пожелтевшую, эпоху… И вечный эпос, где на фоне плах Есть всадники на клячах и ослах, И рифмоплет, которому всё по… 3 Приют всегда найдется для двоих: Их носит Бог в кармане брюк своих, А что карман с дырою — позабудет. А может, так задумал — ибо вниз, К лесам, цветам летят под видом птиц Блаженных опечаленные люди. Так усмири же ветхий свой испуг, Встречай рассвет, щенка корми из рук И Смерти не буди любовным вздохом — С высот, куда глазам не прорасти, Взирает ибо (Господи прости) Предряхлый Бог, которому всё по… CНЕГА равен шелкам снег на погосте он должникам кутает кости гаснет не в миг вещая зорька слово горит светом и только сходят снега встанут как поросль не на врага но и не порознь алеет март в медленной скорби слово-бастард тряпкою в горле снежный посев слетает тихо кто насовсем выбелил лихо заревом рок грозно сияет слово-зверек полем петляет «Былые буквы выводя по новой…» Былые буквы выводя по новой, прочитывая жизнь свою назад, — ты, будто в палиндроме бестолковом, в нелепости отыскиваешь лад. То вещий сон, то снег, то росчерк дивный, то строфы — утру тесен их размер… Картинки вешаешь, бормочешь непрерывно про музыку одну, про пенье сфер. Мелодий, букв и красок поселенья, полки тщеславия, чья плоть была легка! На ваши башни ветер провиденья, как самолеты, выдвинул века. «Оком ли, словом ли, пеньем…» Оком ли, словом ли, пеньем сглазил тебя ворожей? Злою неправедной тенью год омрачился. Уже трижды свеча отгорала — и не развеяла тьмы. Трижды слеза набегала — ты отмахнулся дверьми. Так пропадай же без сна и не приходи никогда!.. Ты оглянулся: босая        свечка                спешит                          сквозь снега. Острые плечи ласкаешь… И пропадает зимой свечка живая, другая — отзвук волшбы земляной. «Стена веков. Стихов лоза гибка…» Стена веков. Стихов лоза гибка. Ищи, ищи!.. — найдешь одну подкову. Да высмотришь нечаянное слово в звезду — как будто в дырку от сучка. Ищи! — и остановится рука, впотьмах нашарив острие полыни: уколешь душу, но расколешь имя, оцепенеешь — легкий, как река… Такую участь ты найти готов во тьме стихов, во тьмущей тьме венков? Стена веков — в Иванов день оконце. Река времен — крутой круговорот, мгновенною полынью свяжет рот, как тем, другим, что встали раньше солнца. Игорь Рымарук — вечная загадка таланта Его уже нет с нами почти четыре года. И, как это часто бывает, его уход только подчеркнул, оттенил важность личности в контексте украинской поэзии периода перелома столетий. Он появился в украинской поэзии где-то в начале 1980-х, по крайней мере для автора этих строк. Выглядел как настоящий поэт — длинные волосы, худощавая фигура, очки. Два-три года разницы (в его пользу) только подчеркивали в глазах младших по возрасту его значимость. Первая книга Рымарука называлась «Высокая вода» — она увидела свет в относительно свободные годы, когда сотрудники издательств уже не так пристально искали двойное и тройное значение в самых простых фразах и предложениях. Тогда и пришли к читателю первые «восьмидесятники» — Василь Герасимьюк, Иван Малкович, Светлана Короненко. Игорь был среди них — среди первых. Но Рымарук не только блестящий версификатор и глубокий философ. Игорь сделал нечто большее: он практически создал наше поколение. Прежде всего, это именно он, а не кто-то другой, составил, отредактировал и подготовил к публикации знаменитую антологию с названием «Восьмидесятники» — сорок имен, составлявших в то время еще не окрепший костяк новой, уже не советской украинской поэзии. Книга вышла в Канаде, в далеком Эдмонтоне. Издал ее KIUS — Канадский институт украиноведческих студий. Позже были и серьезные статьи об этом издании, и банальные обиды тех, «кого не взяли», — но Игорь действительно сделал, совершил это: сформировал поколение. Далеко не каждый поэт может записать себе в актив такое достижение. Игорь Рымарук имел на это право и как поэт, как талантливый редактор, — а такой талант встречается гораздо реже писательского. Благодаря мягкому и ровному сангвиническому характеру Игорь не имел и не мог иметь врагов, недоброжелателей. Люди любили или по крайней мере уважали его. Он никогда не обидел, не унизил другого поэта при обсуждении чужого творчества. Хотя вкус имел тончайший и фальшь чувствовал за версту. И сказать об этом — редкостное свойство! — умел тихо и убедительно, ни на йоту не оскорбляя автора. В то же время чувство юмора у Рымарука было ярким и сильным. Он не был публичным поэтом, хотя свои (да и чужие) стихи читал красиво — негромко и проникновенно. Но что еще важнее — он умел слушать, когда читали другие. На него ориентировались, его реакция была важной и ожидаемой. Не печатный отзыв, а сказанное в глаза, по горячим следам замечание почти всегда поражало глубиной видения и ясностью восприятия. В жизни он дружил с Василем Герасимьюком. Ни в какие литературные объединения и группы (кроме очень недолго просуществовавших «Псов святого Юра») Игорь Рымарук не входил принципиально. А с Герасимьюком их объдинял возраст (всего лишь около двух лет разницы) и общие взгляды на литературу. Мы, поэты помладше, уже в конце 1980-х относились к Игорю и Василю как к мэтрам. Слово каждого из них имело огромный вес в нашей внутренней «тусовке». Это должно быть знакомо каждому, кто грешил сочинительством, — когда мнение старшего товарища равно вердикту высшего суда и либо повергает в уныние, либо возносит все естество молодого поэта к небесам. Игоря Рымарука нет с нами, но он остался надолго — если не навсегда — неотъемлемой частью пейзажа украинской поэзии. И его незримое присутствие будет ощущаться еще очень долго. Как минимум — несколько поколений. Александр Ирванец notes Примечания 1 Рымарук Игорь. Дева Обида. Стихи. Вступительные заметки Светланы Буниной и Сергея Жадана; составитель Светлана Бунина. — «Дружба народов», 2009, № 10.