И пришел с грозой военной…
Константин Георгиевич Калбазов


Росич #2






Пять лет… Пять долгих и вместе с тем стремительных лет трое друзей, неожиданно для себя оказавшиеся в России накануне Русско-японской войны, готовились к неизбежной войне. За это время они не раз преступали закон, не гнушаясь тяжкими преступлениями, они поставили в заклад свои жизни ради одной только цели – переломить ход истории, заставить ее изменить намеченный курс. Но достанет ли у них сил? Насколько они хорошо подготовились? Захочет ли старуха-история уступить или прокатится катком по тем, кто решил ей перечить? Все, что могли, они уже сделали, а дальше, как говорится, война план покажет.






Константин Калбазов

И пришел с грозой военной…





Глава 1

Первые выстрелы


– Разрешите, Сергей Владимирович?

– Да-да, конечно, проходите, Роман Викторович. Что-то случилось?

– Об этом я хотел спросить у вас. Вы сегодня какой-то сам не свой.

– Неужели так заметно? Знаете, Роман Викторович, наверное, сказывается разлука с семьей. Мы с Аней ведь не расставались надолго, да и то если я куда и отлучался, то недалеко – знал, что смогу вернуться быстро, а тут…

Звонарев не обманывал собеседника. Впрочем, тот это прекрасно знал. Так уж сложилось, что в их тройке друзей он никогда не покидал Владивостока, если не считать его поездок по окрестностям.

Однако не озвученная инженеру причина была виной его угнетенного состояния. Сегодня было двадцать шестое января 1904 года. Никто в России, разве только кроме японских шпионов, да и то далеко не всех, не знал о том, что японский императорский флот в настоящий момент движется к Порт-Артуру, чтобы атаковать русскую эскадру, стоящую на внешнем рейде. Никто. Кроме трех человек.

Это случилось летом 1998 года. Да-да, здесь нет никакой ошибки. Летним вечером в одном из владивостокских ресторанчиков Звонарев встретил своего однокашника Песчанина Антона, который был вместе со своим подчиненным и другом Гавриловым Семеном. Вместе они изрядно приняли на грудь, и тогда выяснилось, что Звонарев увлекается паранормальными явлениями. По пьяному делу он рассказал, что на одном из пустырей Владивостока располагается самая что ни на есть аномальная зона. Как известно, пьяному море по колено – вот так они и оказались на том злосчастном пустыре, а в результате непонятного явления умудрились пропутешествовать во времени, вернувшись назад на сто лет.

Так уж сложилось, что друзья решили вмешаться в ход истории и постараться предотвратить поражение России в грядущей русско-японской войне. Звонарев выступил против этой затеи, но, не желая терять друзей, вынужден был согласиться участвовать в этой авантюре, сразу оговорив то, что будет заниматься только организацией разработок новинок, которые должны будут обеспечить России преимущество.

За эти пять с половиной лет друзьям пришлось совершить многое. Они переступили через убийство, занимались шулерством, стали казнокрадами и фальшивомонетчиками, превратились в промышленников и золотодобытчиков. За этот срок им удалось создать концерн, который превратился в настоящего экономического монстра на Дальнем Востоке, во многом задающего тон местной экономике. Но все это время они неуклонно двигались только в одном направлении: готовились к неминуемой войне. В созданном ими НИИ во Владивостоке были уже готовы многие разработки, и немало уже воплощено в металле. И вот настал этот день.

У Песчанина, лидера их тройки, были опасения, что привнесенные ими в этот мир новшества могут оказать влияние как на состав кораблей, так и на сроки самой войны. Но насколько было известно друзьям, в составе флотов никаких изменений не произошло, мало того – все шло в соответствии с известной им историей. Старушка никак не хотела уступать своих позиций. Благодаря введенному в судостроение пневматическому инструменту на десятки лет раньше удалось значительно ускорить постройку корпусов судов, но так уж вышло, что смежники все же не успевали за этим рывком. Из-за запаздывания с постройкой начинки и вооружения строительство кораблей, по большому счету, осталось на прежнем уровне.

Такая же ситуация была и на угольных шахтах, так как, повысив производительность труда шахтеров за счет отбойных молотков, многие не спешили модернизировать остальное оборудование, а только совокупность модернизации могла повлечь повышение объемов добычи. Те, кто это уже понял и начал модернизацию, неизменно оставались в выигрыше, но таких оказалось не так чтобы и много. Что поделать, большинство из дельцов хотят получать максимум выгоды при минимуме затрат, а скупой, как известно…

Опять же нельзя сказать, что концерну в полной мере удалось удовлетворить спрос на отбойные молотки в их различных модификациях. Нет, их завод работал на полную мощность, в заказах недостатка не было, но удовлетворить весь спрос они не могли просто физически. Неоднократно к ним обращались с просьбами о продаже лицензии на производство, но каждый раз просящие, недоумевающе пожимая плечами, наталкивались на категоричный отказ. Друзья боялись, что чрезмерное производство этого инструмента уже само по себе сможет сказаться на постройке кораблей и начать менять историю. То же, что успевали производить они, было всего лишь каплей в море, тем более что они всячески старались «размазать» производимое ими оборудование тонким слоем по всему миру, не берясь за слишком большие заказы. Относительно крупный заказ был сделан для Японии, но это если смотреть по ограниченному производству в начале деятельности. Надо заметить, что это была инициатива Звонарева, которая едва не стоила им дружбы. Больше в подобные авантюры Сергей старался не встревать.

Появился новый метод, который также мог значительно ускорить, а главное – облегчить корабли класса миноносцев. Сварные корпуса, которые поначалу в Нижнем выходили несколько неказистыми, наконец обрели достаточное качество и прочность. Но опять-таки не получили большого распространения, а вернее, вообще никакого, так как оказалось, что стоимость такого судна чуть ли не на тридцать процентов выше, нежели клепаного. Что делать, электроды оказались не такими уж и дешевыми ввиду ограниченности сбыта и несовершенства производства. Но в Нижнем Калашников сейчас уже вовсю налаживал производство как сварочных аппаратов, так и электродов. Модернизировав благодаря подсказке из владивостокского НИИ свой сварочный аппарат и используя предложенную конструкцию электродов, он увидел большой потенциал этого не такого уж и нового, но остававшегося в стороне метода. Во всяком случае, все его котлы изготавливались именно с применением электросварки.

Здесь опять все сложилось для друзей не очень просто, так как им всякий раз приходилось компенсировать завышенную цену на изготавливаемые сварные корпуса. Конечно, перерасход средств немалый, но не неоправданный. За это время им удалось наработать технологию, подготовить кадры, усовершенствовать сам агрегат, так что положительная динамика имела место, а значит, не все так уж и напрасно.

Вообще-то Звонарев не планировал влезать в дела, связанные непосредственно с происходящими событиями, – его стезей было обеспечение эффективности действий друзей. Но так уж сложилось, что свалившая Песчанина лихорадка еще не до конца выпустила его из своих крепких объятий. Он, конечно, уже был на ногах, но врачи не рекомендовали ему пока перенапрягаться. Памятуя о предстоящих событиях, Антон все же решил себя поберечь и полностью оправиться после болезни. С другой стороны, было бы совсем не по-товарищески сейчас вырывать его из Владивостока – что ни говори, но все шло к свадьбе, а это дело такое… Жены Звонарева и Гаврилова довели до конца задумку по женитьбе своего любимца. В самом скором времени эта история должна была прийти к логическому завершению.

Гаврилов в настоящий момент вообще находился неизвестно где, убыв на купленной год назад яхте. В ней была произведена кое-какая модернизация, что несомненно указывало на использование ее в качестве диверсионного судна. Оснащение Семена и его людей – это вообще была песня. Оно производилось в течение двух лет, так как в первый год в различные фирмы Европы и России были представлены чертежи различных частей и механизмов, а уже во Владивостоке производилась сборка, причем в сборке принимали участие только сами провалившиеся во времени и бойцы Семена. Так уж сложилось, но о применении боевых пловцов не должны были знать даже представители русского командования. Это должно было остаться тайной за семью печатями. Песчанин справедливо полагал, что если не удастся предотвратить русско-японскую войну, то не помешало бы нанести весьма ощутимый удар в первые же дни. Так что акций с участием боевых пловцов планировалось не так чтобы много, но удары должны были быть весьма ощутимыми. Где именно Гаврилов должен был нанести свой первый удар, Сергей не знал: ему было известно только то, что Семен будет в Порт-Артуре до середины февраля.

Вот и вышло, что Звонарев сейчас находился не подле своей семьи, а на Квантуне, осуществляя надсмотр за всем тем, что творится в Порт-Артуре. Там, конечно, и Зимов управился бы, да вот только не все можно было доверить Роману Викторовичу: кое-какие действия требовали присутствия кого-либо из провалившихся во времени.

И вот теперь он сидел в своем кабинете на территории завода в Порт-Артуре и предавался мрачным размышлениям о грядущем. Ситуация накалялась день ото дня, японское правительство вело себя с каждым разом все более вызывающе. Сегодня в Порт-Артуре и Дальнем вовсю шла погрузка представителей японского населения. Колония прекращала свое существование в одночасье, причем произошло это именно так, как и рассказывал Антон, прекрасно осведомленный о хронологии событий. Казалось бы, должен был сработать «эффект бабочки», то есть в результате действий друзей должны начаться изменения, но если они и произошли, то им об этом не было известно ничего. В Чемульпо так же несли службу стационеров «Варяг» и «Кореец», в Шанхае находился «Маньчжур», «Сивуч» стоял в Инкоу, эскадра расположилась на внешнем рейде, как и в известной истории, не предприняв никаких противоминных мероприятий.

Звонареву стоило больших усилий, чтобы не вмешаться в ход событий. Конечно, кто его будет слушать? Но с другой стороны, заронить сомнения в души командиров, и, чем черт не шутит, может, они в качестве личной инициативы решат выставить противоминные сети, а команды эсминцев будут куда более внимательны? Хотя… Сомнительно это. Вот и оставалось только ждать, стиснув зубы.

Песчанин строго-настрого запретил Сергею вмешиваться в ход событий. Понятно, что, останься жив адмирал Макаров, и история уже бесповоротно вильнет в другую струю, в этом Антон был убежден, а друзья соглашались с ним. Беспокойный адмирал был личностью неординарной и энергичной. За непродолжительный срок своего командования эскадрой он сумел поднять уровень боевой подготовки, так что останься он жив – и старушке-истории пришлось бы ой как непросто.

На складе завода в Порт-Артуре сейчас спокойно лежали два новейших трала, которые должны были появиться только через десять лет. Так называемые параван-охранители. Только их применение должно было во многом свести на нет операции японцев по минированию окрестностей крепости и, скорее всего, сберегло бы подорвавшийся на мине броненосец «Петропавловск», при гибели которого и погиб прославленный адмирал.

Но, воплощая принятое сообща решение, Звонарев вынужден был не задействовать новинку. Вообще много чего должно было быть задействованным только летом. К этому сроку, как считал Песчанин, уже в достаточной мере вскроются все недостатки как в армии, так и на флоте.

Дело клонилось к закату. Вот уже три дня японский флот перехватывает российские коммерческие суда, чтобы те не подали вестей о выходе в море флота потенциального противника. Именно в этот момент основные силы соединенного флота под командованием адмирала Того уже находятся у острова Роунд, а три дивизиона эсминцев в десять вымпелов уже взяли курс на Порт-Артур. Два дивизиона идут к Дальнему, так как у Того нет абсолютной уверенности в том, что русские корабли находятся именно на рейде крепости. Все это происходит, если своенравная старушка все еще продолжает гнуть свою линию. Осталось недолго – скоро он все это узнает. Господи, как же тяжело – знать и не иметь возможности предотвратить гибель русских моряков. Как много можно было бы сделать, но в то же время поделать ничего нельзя, потому что он никто и звать его никак.

Звонарев вновь тяжко вздохнул. А может, ну его? Взять Романа Викторовича – и закатиться в ресторан. Устроить, так сказать, пир во время чумы. А почему бы и нет? Раз уж нельзя ничего поделать, то напиться ему никто не запретит. Вон в морском собрании сейчас стоит такое веселье – как-никак наместник устраивает бал.

Однако эта мысль мелькнула и бесследно пропала. Ну хоть что-то он ведь может сделать! Понятно, что Антон запретил вмешиваться в ход событий и они с ним согласились. Никакого вмешательства до июля: только наблюдение. Но с другой-то стороны, если ему, к примеру, удастся спасти военный транспорт «Маньчжурия», то это не повлечет никаких глобальных изменений, просто у эскадры в Порт-Артуре появятся дополнительный боекомплект, радиостанции и парк аэростатов… Впрочем, четыре воздушных шарика с необходимым оборудованием друзьями были уже подготовлены и хранились на складе. В конце концов, это может пригодиться в последующем. Там всего-то надо убедить капитана отвернуть к западу и подойти не с юго-востока, а с юго-запада.

Как это сделать? Да просто. Со строительством миноносцев вышел, конечно, затор – кредитов быстро выбить не удалось, опять же с покупками лицензий никто особо не торопился, даже на отбойные молотки: уж очень настораживал тот факт, что их применение не повлекло особых прибылей. Про гирокомпас и говорить нечего. Проверка этого устройства была всесторонней, тщательной и заняла не меньше месяца, потом пока государства приняли решения… Так что с закладкой серии вышла задержка. Но в настоящее время на двух корабликах начались ходовые испытания. Правда, чтобы не привлекать особого внимания, все миноносцы были без названий, а имели только порядковые номера – «ноль-два», на всех миноносцах один и тот же, – понятное дело, что на стоянке в акватории завода номера были разные, но, выходя в море, они имели только один. Поэтому всем было известно, что в строй вступал второй из плеяды «росичей», у которого раз за разом выявлялись различные неполадки, а потому нередко он возвращался, едва волочась. Были и те, кто удивлялся такому положению дел: ведь головной сторожевой корабль вполне себе оказался работоспособным, но их заверяли, что это не так и что «Росич» сейчас неисправен и стоит на приколе в Магадане, вмерзнув в лед.

На самом деле все было не так, и оба сторожевика показывали себя с хорошей стороны – не без неполадок, но тут уж обычное дело и ничего критичного. В самое ближайшее время должны были начаться ходовые испытания оставшихся двух, но этим пока придется тыкаться по артурской луже – нечего было и думать, что им позволят выходить в море с началом боевых действий. К сожалению, к началу войны полностью подготовить их не успели. С другой стороны, на заводе уже строились четыре их систершипа, которые при благоприятном стечении обстоятельств можно было бы ввести в строй уже в июне. Все комплектующие были уже доставлены. Понятное дело, что такая постройка дороговата, ну да по-другому не получалось: Дальний Восток – он и есть дальний, здесь все дорого.

Трудностей с выходом из Артура в общем-то не было. В море сейчас выпустят без проблем – а с какой, собственно говоря, стати не выпустить, ведь не военное положение. Кораблик сейчас только на подогреве, ну да за полчаса всяко-разно пары разведут, команда только одна… Ну здесь понятно: не содержать же здесь полный штат, для обкатки достаточно и одного экипажа. Люди сейчас в общежитии, дисциплина почти как на военном корабле… Да пошло оно все.

Звонарев поднял трубку и резко прокрутил пару раз ручкой – на коммутаторе тут же ответила девушка-телефонист. Использование телефонов оказалось весьма удобным, несмотря на то что нужно было содержать штат телефонисток и двух ремонтников, поэтому порт-артурский завод также был обеспечен современной связью.

– Оленька, соедините меня с номером два-один. Андрей Андреевич, очень хорошо, что я вас застал дома. – Дом – это несколько преувеличено, скорее, отдельная комната в общежитии, как и у всего руководства завода, – своими домами здесь пока еще не обзавелись. В первую очередь ставились общежития для рабочих и руководства, к строительству же городка только приступили, но сначала жильем до́лжно было обеспечить рабочих. К этой политике концерна руководящее звено отнеслось с пониманием – вот и ютились сейчас пока по комнатам с совмещенными санузлами. Ну да не до жиру. – Который из кораблей сейчас под парами?

– Никакой. Оба на подогреве. Но если есть необходимость, то «ноль-третий» через полчаса будет готов к выходу. – В своей среде миноносцы назывались по реальным номерам, иначе и запутаться недолго.

– Озаботьтесь, Андрей Андреевич.

– А к чему такая спешка, поинтересоваться можно?

– Ничего особенного. Просто ночной выход. Ночь обещает быть темной. Прогуляемся до Элиота, заодно и проверим турбины на разных режимах – «ноль-третий» у нас ведь практически не обкатан. Опять же проверим гирокомпас, а то установить установили, но в ночное время так ни разу и не проверили, да и гидрофоны… вроде с ними были какие-то проблемы. Опять же посмотрим, как поведут себя турбины при полной выкладке.

Все это было не лишено смысла, так как по непонятной для Панина причине истинные характеристики сторожевиков содержались в секрете. Полные ходовые испытания проходили либо вне поля зрения других судов, либо ночью. Но с другой стороны, это его не касалось, так как при подписании контракта в нем черным по белому были прописаны пункты о неразглашении коммерческих тайн, и этот контракт им был подписан. С ним от начала и до конца были честны, а раз так, то и ему не след нарушать договор.

– Да, это так.

– Вот и замечательно.

– Я понял, Сергей Владимирович. – Вообще-то он ничего не понял, и это было заметно по его голосу. Ну и пусть его.

– Не понимаю я вашей перемены настроения, Сергей Владимирович. Вот только что были подавлены – и вдруг словно преобразились, стали каким-то возбужденным и целеустремленным, – недоумевая пожал плечами Зимов, когда Звонарев положил трубку.

– Чего же тут удивительного? Напала хандра, грусть-печаль. Да такое желание напиться, что удержу никакого. А вот выйду в море – и враз полегчает. Я хотя и сугубо сухопутный человек, но море люблю.

– Знаете, у меня сложилось такое впечатление, что вы чего-то ждете этак с нетерпением и в то же время боитесь этого. Вот такое вот двойственное чувство.

– Выбросьте из головы, Роман Викторович. А не хотите ли прогуляться вместе со мной? Встретим рассвет в море – то еще чувство.

– Вы забыли, что я весьма продолжительное время провел в море, пока добирался из Одессы до Владивостока.

– И что? Неужели оно не произвело на вас никакого впечатления?

– Отчего же. Произвело. И эдакое, неизгладимое.

– Ну так как?

– А давайте.




С рейда их выпустили без проблем, хотя и было видно, что эскадра находится в постоянном напряжении. С одной стороны, вроде и маяк не погашен, и на кораблях нет полного затемнения, но вот чувствуется напряжение, и все тут.

Ночь выдалась очень темной – не помогала даже ночная оптика с прямо-таки огромными линзами. «Ноль-третий» шел экономичным ходом в двенадцать узлов, используя только машину: что ни говори, но промышленные турбины для корабля не очень подходили, так как могли работать только в двух режимах. Средний, при котором катер, а в своем кругу друзья называли свои детища только катерами, так как они для них ими по сути и являлись, давал двадцать пять узлов, и полный, когда он буквально взмывал носом над водой, выдавая тридцать пять. Сейчас «ноль-третий» был способен выдать и все тридцать семь, так как был максимально облегчен, лишенный какого-либо вооружения – разве только две спарки пулеметов Горского. Что ни говори, но вооружение так себе, никакое в общем-то вооружение, но и без него никак. В море может случиться что угодно и где угодно. Здесь не Карибское пятнадцатого века, но тоже имеются пираты, так что какое-никакое оружие иметь надо бы, а двух пулеметов для местных флибустьеров – за глаза.

– Сергей Владимирович, мы уже полчаса идем экономическим ходом, прикажете увеличить ход?

Звонарев и Зимов находились на ходовом мостике. Хотя что тут делать? Вокруг тьма египетская – хоть глаз выколи. Ан нет, торчит на ходовом мостике и еще и инженера, своего первейшего сподвижника, приволок.

– Андрей Андреевич, прикажите застопорить ход. Приступаем к отработке поиска кораблей вероятного противника в данном квадрате.

Ага, кое-что начинает проясняться. Стало быть, это не просто выход с целью проверки состояния механизмов, а полноценный учебный поход. Господи, сколько уже мазута сожгли на этих выходах, это же просто жуть. Но, как видно, эти учредители концерна что-то знают, раз уж им не жаль выбрасывать в трубу свои деньги.

Панин знал, что, несмотря на то что эти кораблики заявлены как малые сторожевые корабли для промысловой стражи, по сути они являлись самыми настоящими миноносцами, да еще и какими. Он не был военным моряком – как говорится, происхождением не вышел, а потому служил на гражданских судах, – но составить себе представление, на что способны эти – да какие там сторожевики, самые натуральные миноносцы, – имел. Скорость, маневренность, мощное вооружение. Две семидесятипятимиллиметровые пушки вполне позволяли выступать на равных с миноносцами противника, новый затвор позволял выдавать просто немыслимую скорострельность в сравнении со старым – успевай только снаряды подносить, что вполне компенсировало малое количество артиллерии. Четыре минных аппарата давали возможность вести залповую стрельбу, увеличивая шансы на поражение цели. Недостатком было то, что они могли выстреливаться только строго по курсу, но скорость и маневренность вполне это компенсировали. Известные ему самые быстроходные эсминцы были в состоянии выдавать едва тридцать узлов, когда этот при полной загрузке мог дать все тридцать пять, причем не номинально, а вполне реально. Нет, с «ноль-третьим» пока не все было понятно, но «ноль-второй» вполне способен на это, и в этом он убедился лично.

Сейчас на сторожевиках не было установлено вооружения. Как пояснил Сергей Владимирович, они хотели сначала довести корабли до ума, так как головной выказал весьма своенравный характер и, хотя уже был принят Приамурским департаментом государственных имуществ, в настоящее время стоит неисправным, вмерзшим во льды Охотского моря. Нет, этот департамент не мог себе позволить закупить этакий корабль: максимум, на что они могли замахнуться, – это уж совсем малые катера водоизмещением до семидесяти тонн и уж точно без артиллерийского вооружения. Но тут проявил себя концерн, вдруг решивший внести добровольное пожертвование в виде малого сторожевого корабля. Кто же откажется от дармовщинки! Вот и получили чиновники свой сторожевик. Понятно, что учредители концерна пеклись о своей выгоде, – что ни говори, но их рыбная отрасль росла год от года, и конкуренты в виде браконьеров, хоть японских, хоть американских, им были ни к чему, но кто будет содержать такое количество экипажей? Ведь пять кораблей, по сути, были уже готовы, на верфи полным ходом шло строительство еще четырех. Да только кто же закупит их у концерна, если только один обходится больше чем в триста тысяч? Департаменту и одного не потянуть. Опять же предусмотрена возможность для установки минных аппаратов. Скорее всего, учитывалась возможность использования их в качестве миноносцев на случай войны. Но все едино как-то не срасталось. А эта секретность по поводу ввода в строй? Ведь скрывают от всех. Всем всячески показывают, насколько несовершенны машинно-котельные установки, но на деле это не так. Панин очень сомневался, что вооруженный сейчас артиллерией головной «Росич» стоит на приколе из-за поломок. Нет, то, что он вмерз во льды, Панин допускал, но наличие фатальных поломок… Не верил он в это, потому как не в первый раз выводит в море уже второй его систершип.

С другой стороны, назвать учредителей концерна дураками у него не поворачивался язык. Дураки не ворочают такими деньгами. А потом, их дурость в его понимании заключалась только в этом непонятном проекте со сторожевыми кораблями, которых по такой цене у них никто и никогда не купит. Было еще много чего непонятного – эта повальная секретность. Он уже больше года как подписал контракт, но и понятия не имел, что происходит в областях, не касающихся его служебных обязанностей. Да и пропади все пропадом. В конце концов, зачем забивать себе голову – сами разберутся, а его дело маленькое.

Приказ Звонаревым отдан. Вот же сподобился – на палубе корабля, где он царь и бог, ему отдают приказы. Нет, судовладельцам на палубе не место – прав был его наставник, высказавший эту мысль в те времена, когда он мирно ходил на торговце, тысячу раз прав. Но никуда не денешься. Значит, будем отрабатывать этот квадрат.

Еще одно нововведение этих умников из концерна. Все Желтое море было детально картографировано. Нет, ну некуда им девать деньги! Мало того – было разбито на квадраты. Очень удобно. А если речь идет о военных моряках… Эту их прихоть назвать глупой он никак не мог. Вот только опять все в секрете. Да сколько же секретов у них?

Панин взял телефон прямой связи с машинным отделением. Вот так вот: этот кораблик был напичкан телефонами, как булка изюмом. Но удобно. Вот ей-ей, удобно. Хотя и дорого. Да что же это, дались ему эти деньги – ведь не его же!

– Машина, стоп. – Другой телефон: – Акустик, начать отработку района. Доклад обо всех обнаруженных судах и кораблях.

Вот аппарат так аппарат – до пяти миль способен улавливать шумы винтов, мало того: с его помощью можно определить тип цели, направление и примерное расстояние. Понятно, что так можно определять местоположение браконьеров, вот только большинство из них ходят под парусом на шхунах. Так. Стоп. Хватит.

– Есть. – Это акустик.

Ждем доклада, продвигаемся на другой участок и повторяем.

Вот и ладно. Если обнаружится судно… Хотя кой черт тут обнаружится – не видно никаких ходовых огней, гидрофоны только на пять миль работают, а при работающих машинах и вовсе глохнут. Ну да не суть. Если обнаружится судно, то воспоследует учебная минная атака. После условной атаки корабль отвернет в сторону или пройдет под кормой. Если их обнаружат, то вахта на судне обматерит их последними словами, в смысле световым семафором по международному коду – стало быть, атака неудачная, – если нет, то все в порядке. Военные корабли они также обнаруживали, но даже не пытались к ним приближаться. Бог весть что там этим морячкам покажется, еще саданут из орудий, а оно им надо?

Зазуммерил телефон акустика:

– Мостик.

– Господин капитан, по пеленгу сто двадцать пять обнаружена цель. Цель групповая, однотипная. Предполагаю миноносцы. Дистанция средняя.

– Пеленг сто двадцать пять, цель групповая, однотипная, предположительно миноносцы, дистанция средняя. Принял.

Дальняя дистанция предполагает расстояние от пяти до трех миль, средняя – от трех до мили, малая – ну это понятно. Панин вооружается другим телефоном и связывается с сигнальщиком, который осматривает горизонт в ночную оптику.

– Сигнальщик, пеленг сто двадцать пять. Доклад по цели.

– Есть, пеленг сто двадцать пять. Доклад по цели. – И через несколько секунд: – Господин капитан, цель не обнаружена.

– Принял.

– Что там, Андрей Андреевич?

– Непонятно, Сергей Владимирович. Акустик докладывает об обнаружении группы кораблей, предположительно миноносцев, но те, как видно, идут без ходовых огней, визуально обнаружить не удалось. Что все это значит, черт возьми? – Вопрос риторический, так как получить ответа он не рассчитывает.

– Не поминайте на ночь глядя, – автоматически проговорил Звонарев. С чего бы это? Вроде никогда суеверным не был. А тут поди ж ты… Да станешь тут суеверным, вон страх как сковал все нутро – аж дышать трудно стало. Значит, все же началось. Спокойно. – Андрей Андреевич, разворачиваемся и уходим к Артуру. Только, думаю, не стоит приближаться, держитесь в стороне.

– Вы думаете…

– Все возможно.

– Нам следует…

– Вот только давайте не будем изображать из себя героев, – оборвал Сергей капитана на полуслове. – Есть флот – это их работа. А потом, кто знает, что там на самом деле происходит. Может, это наши миноносцы. Но в любом случае ночью я к ним приближаться не намерен. Выходите на траверз Артура эдак милях в десяти.

– Есть.

Нет, Сергей не был трусом: не хотел участвовать в авантюре, которая, на его взгляд, была не только опасна, но еще и бесполезна, это да. Сказать, что он боялся? Понятно, что ничего не боятся только умалишенные, но не страх стоял во главе его решения. Он всегда был слаб физически, но никто и никогда не причислял его с трусливому десятку. Вот и сейчас ему было страшно, но не это заставило его принять такое решение. Во-первых, история действительно могла пойти по иному сценарию, и уж как минимум могла измениться дата начала войны, а следовательно, это могли оказаться русские миноносцы – что ни говори, но служба-то неслась. Во-вторых, «ноль-третий» был лишен вооружения – на борту имелись только два спаренных пулемета, разработанных специально для этих кораблей, а потому встреча с противником была чревата, а потом, всегда существовала опасность, что их примут за этого самого противника, – а кому хочется оказаться под обстрелом?

Выйдя на траверз Порт-Артура, они вновь легли в дрейф. Акустик раз за разом прослушивал толщу воды, но гидрофоны ничего не фиксировали, вернее, были какие-то шумы, но определить, естественное у них происхождение или искусственное, было просто нереально: не тот уровень технологии.

Ближе к полуночи со стороны Порт-Артура донеслась канонада, сопровождаемая всполохами орудийных выстрелов. Канонада нарастала с каждым мгновением, наконец в эту какофонию добавились звуки орудий береговых батарей, и на обрывистом берегу, неразличимом с той точки, где стоял «ноль-третий», появились всполохи залпов. Канонада длилась примерно полчаса, то затухая, то возобновляясь, а затем наступила тишина.

– И что это все значит? – Зимов выглядел потрясенным, впрочем, как и присутствующие здесь капитан и штурман.

– А это война, господа. – Сергей и сам удивился тому, насколько спокойно прозвучал его голос.

– Как так может быть? Ведь не было объявления войны! Так не происходит, ведь не в Средние века живем, – усомнился Роман Викторович дрожащим голосом.

– Как видите, происходит. Похоже, что обнаруженные нами миноносцы были японскими.

– А может, вы ошибаетесь? – Это уже Панин. Понятно. Трудно поверить, что вот еще меньше часа назад был мир – и вдруг в одно мгновение все встало с ног на голову.

– Разумеется, я ошибаюсь, а эта артиллерийская стрельба была просто праздничным салютом в честь дня Марии. Наместник перетанцевал на балу и решил: гулять так гулять. Стессель, чтобы угодить его квантунскому высочеству, приказал выдать несколько залпов береговой батарее, – зло бросил Звонарев.

– Что будем делать дальше? – Несмотря на взвинченное состояние Звонарева, Панин оставался совершенно спокойным. Да, у него были сомнения насчет начавшейся войны, но на его выдержке это никак не сказалось.

– Андрей Андреевич, думаю, нам не следует сейчас приближаться к порту, да и в Дальнем нам делать нечего: если это война, а это, скорее всего, именно так, то там наверняка появятся японские корабли. Давайте отойдем к юго-востоку.

Из головы Звонарева все же не шел транспорт «Маньчжурия»: очень уж хотелось, чтобы те запасы, что были на его борту, добрались по назначению. Как ни крути, а это и продовольствие, и боеприпасы, и опять же парк аэростатов – все это не помешало бы при обороне крепости, а как видно, осады не избежать. Ведь даже Макаров, несмотря на его способности, а может и благодаря им, не исключал возможности осады и уже с прибытием стал заострять внимание на устройстве линии обороны на Цзиньчжоуском перешейке.

«Ноль-третий», выписывая зигзаги поиска, то ложился в дрейф, ощупывая гидрофоном толщу воды, то вновь приходил в движение, менял позицию – и все повторялось вновь. Если в Охотском море, довольно редко посещаемом судами, Песчанин в основном занимался боевой подготовкой, то здесь, в Желтом, основной упор делался на совершенствование навыков пользования именно гидрофонами – отрабатывались и систематизировались приемы поиска судов и кораблей, благо и тех и других в этой акватории хватало. Все это тщательно фиксировалось и сводилось в наставления по использованию. Одним словом, изделие планомерно готовили к широкому применению, поэтому здесь и находился один из создателей аппарата – второй, от греха, оставили во Владивостоке: не дело складывать все яйца в одну корзину.

– Есть контакт. Пеленг пятьдесят три. Множественные шумы винтов, предполагаю гражданские суда. Большая дальность, – проследовал доклад акустика, когда на востоке уж появилась начавшая сереть полоса. Множественные шумы – это дело такое: может, два, а может, и больше. Несовершенство оборудования и только нарабатываемый опыт не позволяли пока шагнуть вперед. Шаг будет сделан, но только позже – с появлением этого самого опыта, за который, возможно, придется заплатить дорогую цену, и кровью в том числе.

– Пеленг пятьдесят три, групповая цель, предположительно гражданские суда, большая дальность. Принял. – Панин положил трубку – и тут же звонок сигнальщику: – Пеленг пятьдесят три.

И через несколько секунд:

– Принял. Сергей Владимирович, обнаружены два парохода, по контурам похожи на гражданские суда.

– Курс на сближение. Если наши, нужно предупредить.

– Есть.

Как и надеялся Звонарев, одним из пароходов оказался военный транспорт «Маньчжурия». Долго размышлять над тем, что предпринять, он не стал. В конце концов, он во многом именно по этой причине оказался здесь. «Ноль-третий» сблизился с пароходом и пошел с ним параллельным курсом, почти вплотную, так что можно было говорить при помощи мегафона. Конечно, медная труба все одно заставляла напрягать голосовые связки – все же до изделий даже середины двадцатого века ему было далеко.

– Что вам угодно? – прозвучало с высокого борта парохода.

– С кем говорю? – прокричал в ответ Звонарев.

– Капитан парохода «Маньчжурия» Миронов!

– Срочно отворачивайте к западу и подходите к Артуру по большому кругу! Сегодня ночью японские миноносцы атаковали нашу эскадру на внешнем рейде и удалились куда-то в этом направлении, возможно, возвращались к главным силам! Если продолжите двигаться прежним курсом, то велика вероятность того, что повстречаетесь с японцами!

– Неплохо бы для начала представиться!

– Владелец этого судна, Звонарев Сергей Владимирович!

На лице Панина появилось кислое выражение. Оно конечно, вооружение отсутствует, но какое же это судно. Да что с них возьмешь – делец он и есть делец, никакого пиетета к военному кораблю.

– Насколько достоверна эта информация?

– Мы сами наблюдали бой на внешнем рейде, но приближаться не стали!

– Может, вам показалось?!

– Разумеется, показалось, и мы наблюдали салют в честь дня Марии! Вы можете меня послушать, а можете наплевать на мои слова, но только имейте в виду: если пароход попадет в руки японцев, я молчать не буду и сообщу, что предупреждал вас! А теперь решение за вами!

Кто бы сомневался в решении капитана «Маньчжурии», к тому же, кроме незначительного перерасхода угля и потери пары часов в пути, ему это ничем не грозило. Второе судно, от греха подальше, проследовало за ним. Звонарев ощутил небывалый душевный подъем. Вот он каков: всего лишь один выход в море – и столь драгоценный для крепости груз спасен. Понятно, это не может являться определяющим, но уж и не так маловажно.

Однако долго радоваться ему не пришлось. Кто бы сомневался, что старуха не захочет вилять задом. Вот положено «Маньчжурии» оказаться призом японцев – и не замай. Уже давно рассвело, когда на горизонте появился дым. Ничего особенного, просто одинокий дым, который становился все отчетливее. Вскоре уже было понятно, что это одинокое судно, но еще чуть погодя благостное настроение словно ветром сдуло. Когда корабль принял хоть какие-то очертания, стало понятно, что это миноносец. Он слегка рыскал по курсу, имел ход не более десяти узлов, но это был военный корабль, и если поврежденный миноносец движется не к Артуру, а от него, то это могло означать только одно: флаг на нем развевался далеко не Андреевский. Мелькнула было надежда, что побитый японец не сможет преследовать транспорты, развившие полный ход, но надежда мелькнула и тут же погасла. Как ни избит оказался корабль, но развить достаточный ход, чтобы нагнать беглецов, он сумел. С японца просемафорили застопорить ход, по курсу ударил снаряд, подняв небольшой водяной столб, демонстрируя тем самым серьезность намерений. Ну что ты поделаешь! Что такое «не везет» и как с ним бороться. Корабли поспешили разделиться, не снижая хода, японец увязался за «Маньчжурией» – и Миронову пришлось-таки застопорить ход.

Все это время «ноль-третий» двигался, прикрывшись бортом «Маньчжурии», и о происходящем Звонарева информировал с его борта помощник капитана. Застопорил ход транспорт – застопорил и «ноль-третий», все еще не высовываясь из-за массивного корпуса. Объяснить, почему он действовал именно так, Сергей не мог и на все недоумевающие взгляды отвечал набычившись, словно обиженный ребенок. Вот только что все было в полном порядке, все шло как по нотам. Дивизион крейсеров Дэвы остался с носом – конечно, они и не знали, что должны были заполучить богатый приз, но он-то знал. Откуда взялся этот миноносец? Его не должно было быть здесь. Ведь после атаки оба дивизиона должны были уйти в Чемульпо, а русские были уже гораздо западнее их предполагаемого маршрута. Да, атака вышла разрозненной, да, последние два миноносца проводили свою атаку уже в одиночестве, отстав от своего отряда, но маршрут отхода им был прекрасно известен. Да и времени уже прошло преизрядно, даже поврежденный «Оборо» должен был уже проковылять мимо этого места, и значительно восточнее. Так какого черта!

Нужно было уходить. Прикрывшись корпусом парохода, они вполне могли уйти за пределы огня японцев. Ну не вступать же в самом-то деле в единоборство с противником, имея на борту из вооружения только два пулемета и два маузера, которые были у Фролова и Васюкова: эти с оружием не расставались, разве только когда выходили в город, да и то под пиджаками неизменно носили по нагану. Что поделать, после восстания «боксеров» у них появилась какая-то фобия. Для чего он взял их с собой в этот раз, Сергей даже и не знал. Узнали о выходе в море, попросились, а что отказывать – парням и так скучно, хоть развеются.

Вот же зараза. Ну нет, старая, не все так просто. Накося, выкуси. Да, Звонарев хотел отсидеться в стороне, но вот что-то свербело внутри. Песчанин бился за своих погибших в прежней истории родных и за всех тех, кого погубит буря под названием Великая Октябрьская социалистическая революция. Гаврилов – за то, что из великой державы господа демократы превратили Россию в… В не пойми что и сбоку бантик. А ему-то за что биться? А за Родину. И пусть сейчас она неправа, пусть война эта с ее стороны несправедливая и захватническая – от этого она не перестает быть его Родиной, а ее, как известно, не выбирают – ее либо любят, либо предают, и третьего не дано.

– Фролов! – окликнул он мужчину, стоящего на палубе и тихо разговаривающего с Васюковым.

– Я, Сергей Владимирович.

– Поднимись-ка на мостик.

– Вы что-то задумали, Сергей Владимирович?

– Ничего особенного, Андрей Андреевич. Ничего особенного.




Все было неправильно. С самого начала все пошло наперекосяк. Сначала крейсер налетел на эсминец «Акебоно», который выбыл из строя и был взят на буксир. А уж с того момента, как в ночи появились огни маяка на Лаотяшане, точно все пошло как угодно, только не согласно разработанному плану. Два дивизиона эсминцев шли к Порт-Артуру двумя кильватерными колоннами. В это время вдали в небо взметнулся луч прожектора. Что это, гадать не приходилось: просто так в абсолютной черноте моря свет прожектора не появится. Наверняка русские миноносцы, идущие без ходовых огней: ни к чему они им при несении охранной службы. Японские моряки отреагировали на это мгновенно, погасив кормовые огни и отвернув в сторону, – вот тут-то это и произошло. Его корабль налетел на идущий впереди флагманский «Икадзучи» – проклятый сигнальщик с его «кошачьим зрением»! Флагман их дивизиона не пострадал, а вот у «Оборо» был поврежден форштевень. Ход упал до восьми узлов – больше давать было просто нельзя: вода захлестывала в пробоину.

Лейтенант Такемуро слышал, как его товарищи навалились на русских, он слышал взрывы торпед, выстрелы русской артиллерии, по внешнему рейду заметались огни прожекторов. Наконец канонада начала затихать – и тут вспыхнула с новой силой: еще один отряд достиг цели и начал свою атаку. Такемуро услышал еще один взрыв мины: проклятье, опять кому-то повезло. Нет, не проклятье, «БАНЗАЙ!!!». Вот только мало было этих взрывов – он насчитал только три. Плохо. Он мог отвернуть и уйти, никто его не обвинил бы в неисполнении долга: как атаковать противника, если лишился основного своего преимущества – скорости? Но командир «Оборо» и не думал отворачивать. Атака будет завершена, даже если ему суждено погибнуть. Разве не в этом долг моряка, офицера и, самое главное, самурая? Этот дух в нем не умрет до самого последнего вздоха. Вперед!

Затихшая было канонада разгорелась с новой силой. Вероятно, кто-то из его товарищей отстал и самостоятельно атаковал русских. Молодец, истинный самурай никогда не отступает. Он, Такемуро, ничем не уступит этому храбрецу.

«Оборо» наконец достиг внешнего рейда Артура и атаковал русский крейсер «Баян». Не повезло: мина прошла мимо. Но видит богиня Аматерасу, он сделал все, что мог. Теперь оставалось только уходить в Чемульпо, а по пути хоть как-то отремонтироваться. Уже на отходе в миноносец попал русский снаряд, ранив самого Такемуро и матроса-рулевого. Но это ничего. Раны – они приличествуют настоящему воину и самураю, а вот то, что разбило компас, – это уже хуже. При столкновении один из компасов уже был поврежден, и вот новая напасть. Можно бы остаться в виду берега, а потом как-нибудь сориентироваться, но нельзя: война уже началась, а остаться в русских водах – обречь эсминец и экипаж на гибель. Остается только выйти в открытое море и днем, сориентировавшись по дымам, либо выйти на свою эскадру, либо пристроиться к какому-нибудь судну.

Но, как видно, Аматерасу решила вознаградить его за крепкий самурайский дух, благодаря которому, несмотря на потерянный ход и повреждения, он все же провел атаку русских кораблей. Мина не достигла цели – и вот, вознаграждая его, она посылает сразу два русских парохода. Приказ остановиться, выстрел по курсу.

Они пытаются уйти, разделившись и выжимая все, на что способны их машины. За двумя зайцами не угнаться – нужно выбирать. Понятное дело, что он выбрал больший из транспортов, а про то, что это военные транспорты, он уже знает, едва ему удается разобрать название и свериться со справочником. Пробоину худо-бедно с рассветом заделали, так что, хотя это и опасно, но «Оборо» увеличивает ход – и капитан транспорта, поняв, что ему не уйти, стопорит ход. Давно бы так. Жаль, что второй транспорт уходит, но, как говорится, нельзя получить все и сразу. «Оборо» приблизился практически вплотную к транспорту и лег в дрейф.




– Лег в дрейф, дистанция около четверти кабельтова, встал параллельно нам, орудия изготовлены к бою и наведены на нас. Спускают ял.

– Благодарю. Помните, Петр Федорович: как только мы обогнем ваш форштевень – сразу даете полный ход, о нас не думайте. С Богом. – Сергей убрал рупор: больше он ему не понадобится, а Миронов мужик вроде с понятием, не подведет. Самим бы не опростоволоситься. – Фролов, Васюков?

– Готовы, Сергей Владимирович. – Оба бойца, а кто же еще-то, замерли у пулеметов, установленных на турелях, сосредоточенные, но ни страха, ни волнения: боевой опыт – это дело такое… Вон и голос Николая звучит ровно, словно на учениях.

– Роман Викторович?

– Не волнуйтесь, мы не подведем.

Зимов замер у лееров правого борта вместе с шестью матросами. Четверо по двое удерживают сюрреалистическую конструкцию – эдакий самодельный огнемет. Напор разогретого мазута и воздуха должен быть изрядным, поэтому каждый шланг должны удерживать по два человека в рукавицах. Сам огнемет – вообще песня. Багор, к которому наскоро прикрутили концы шлангов подачи мазута и воздуха, на конце приспособление для продувки форсунок – вот, собственно, и все. Поджечь струю должны будут еще два матроса – по одному на каждый огнемет, – у них в руках «машки», эдакие морские швабры, изготовленные из распущенных пеньковых канатов, они сейчас смочены топливом от катерного двигателя и вполне себе весело полыхают, ожидая момента, когда их используют. Все с бледными лицами, но вид решительный. Как говорится, на войне как на войне.

– Андрей Андреевич?

– Чего уж там. – Панин нервным движением погасил папиросу. – Поехали. – И в телефонную трубку: – Машина, самый полный. Пошли, славяне! – Это уже в полный голос, и не поймешь, кого подбадривает – себя или команду.

Вода за кормой вспенилась, словно в кипящем котле. «Ноль-третий» дернулся, а затем начал плавно набирать ход. Проклятье, корпус «Маньчжурии» не такой уж и большой, особо не разогнаться, ну да за неимением гербовой… Звонарев бросает взгляд на трубы. Дым есть – жидкий, но есть, с другой стороны, на фоне транспорта с его черными клубами – так себе дымок, не разглядят его японцы, мачта завалена, так что об их существовании они даже не догадываются. Боже, неужели это делает он?! Звонарев вцепился правой рукой в ребристую рукоять маузера, позаимствованного у Васюкова. Бой предстоит накоротке, так что лишним всяко-разно не будет. Кобура уже пристегнута: из этой дуры просто так и не стрельнешь, так сподручнее. Второй маузер на всякий случай свисает с плеча Панина. Случись что, им предстоит помогать пулеметчикам отсюда, с ходового мостика.

Как и предполагали, набрать большой скорости не удалось, но тем не менее, когда огибали высокий нос парохода, все же они на его фоне как-то не смотрелись – эдакие Штепсель и Тарапунька, если не сказать больше. Получился изрядный крен на правый борт, и Звонарев даже бросил обеспокоенный взгляд на Зимова: все же Роман Викторович не моряк, – но ничего, вцепился в леера так, что костяшки побелели, но за борт вываливаться даже не думает. Взгляд на пулеметчиков – тоже люди сугубо сухопутные. Туристы, блин. Лиц не видно, но по позам видно, что если и бурлит в них адреналин, то дрожи ни в ногах, ни в руках. Ну да кто бы сомневался.

Японцы заметили катер. В первые мгновения опешили. Но пришли в себя весьма быстро. Носовое орудие пришло в движение, матросы спешно его перенацеливают, безошибочно определив опасность, исходящую от невесть откуда взявшегося кораблика. А не хрен лениться! Надо было сделать кружок вокруг приза – тогда и в штаны делать не пришлось бы, – а теперь поздно пить «боржоми», коли почки отказали.

– Не так быстро, уклунки! Филя, бей по ходовому мостику, потом от кормы к середине. Наше вам с кисточкой!

Пулемет Фролова выпустил длинную, злую очередь. Расстояние так себе, не больше полутора сотен шагов, так что свинцовый рой злобных ос влетает точно в группу у носового орудия, отдаваясь дробным звуком при попадании в щит. Прислуга не успела его довернуть, как была буквально скошена, наводчик и заряжающий попытались укрыться за щитом и всадить-таки снаряд в неизвестно откуда появившегося противника, но только расстояние так себе, а потому пули прошивают легкий щит и достают укрывшихся за ним. Хороший все же пулемет разработал Горский. Разобравшись с орудийным расчетом, Фролов переносит огонь на группу, суетящуюся у яла. От деревянного суденышка полетели щепки, люди падают на палубу, двое свалились за борт. Кто убит или ранен, а кто попадал от страха, не разберешь, но Николай ведет огонь уверенно, не суетясь, так что, возможно, тех, кого он не задел, не так чтобы и много.

Пулемет Васюкова столь же уверенно и остервенело сечет пулями ходовой мостик, тут же обезлюдевший. Даже с такого расстояния, несмотря на дробный перестук пулеметов, слышно, как пули зло, с глухим звоном бьют о металл. Вот частично появляется правый борт миноносца, видна прислуга, суетящаяся у орудий: быстро сориентировались, еще немного – и орудия заговорят. Калибр так себе, но им и этого за глаза: с такого расстояния не промажут. Не судьба. Васюков переносит огонь на них – и моряки пачками валятся на палубу и вываливаются прямо в море.

Обстрел в упор из двух пулеметов буквально не дает японцам поднять голов. На палубе никого, да и кто бы шевелился – тех раненых, кто подавал признаки жизни, пулеметчики без капли сомнений или сожалений попросту добили. Никогда не оставляй за спиной недобитого противника – эту науку они запомнили раз и навсегда.

«Ноль-третий» встал борт о борт с японцем, расстояние – несколько метров. Молодец все же Панин: настоящий наездник для их скакунов. Иероглифов Сергей не знает, но, судя по повреждениям форштевня и тому, что ему известно из прошлой истории, это «Оборо». Насколько он знал из рассказов Антона, этот эсминец в числе погибших не числился. Что же, возможно, и уйдет, но не так просто. Его необходимо вывести из строя на как можно более долгий срок – иначе «Маньчжурии» не уйти, да и им, грешным, может достаться. Пока, слава богу, в них не произвели ни одного выстрела – не то что из орудия, но и из пистолета.

– Роман Викторович, начали!!!

Зимов кивает, быстро отирает выступивший на лице пот и подает команду матросам:

– Николай!!! – Это уже Фролову – говорить, что именно требуется, нет необходимости. И так понятно: чтобы никто из команды японца и носа не высунул. Но Сергею так спокойнее.

– Порядок, командир! – О как! Когда это он успел для них стать командиром? До сего момента такого обращения заслуживал только Гризли – даже Песчанина именовали не иначе как Антоном Сергеевичем. Растем, однако.

Вентили открыты, и из огнемета вырывается подогретый паром мазут, смешанный с воздухом, толкаемая насосом и компрессором распыленная смесь орошает надстройки, ходовой мостик, палубу, заливая все маслянистой пленкой, протекая вовнутрь через открытые люки и двери, обильно орошая тела и еще живых людей, прячущихся за надстройками по левому борту. Но это продолжается недолго, так как поднесенные к импровизированным соплам огнеметов факелы поджигают горячий мазут, – и вот на японцев льется уже не мазут, а две огненные струи. Подожженный и распыленный мазут не успевает сгорать до конца, падает на палубу и продолжает полыхать там, заодно поджигая и тот, что был пролит раньше. На миноносце слышатся вопли ужаса, те, кто нашел прикрытие от пуль за надстройками, не могут спастись от попадающего практически повсюду горящего мазута.

По палубе мечутся горящие моряки, вот поднялось два живых факела на мостике и, источая ужасающий крик, прыгают за борт, остальные, стараясь спастись или просто бездумно мечась, следуют их примеру, двое ослепленных нестерпимой болью мечутся по палубе, уже не отдавая себе отчета. Две злые и короткие пулеметные очереди прекращают их мучения. Матросы «ноль-третьего» едва не дают слабины от представшей страшной картины. Но злой окрик Звонарева все же останавливает их. Сам Звонарев держится на одной только злости – на самого себя. Это он виновник произошедшего, это его приказ сейчас выполняют моряки, но отступать он не намерен. Потом он напьется вусмерть, но это потом, а сейчас он просто не имеет права остановиться.

Сколько удалось вылить мазута на «Оборо», Сергей сказать затруднялся, но, наверное, никак не меньше тонны. Миноносец уже весь объят пламенем, в небо поднимается огромный черный столб дыма. Все, хватит. Такой пожар можно потушить, только полностью окунув корабль в море.

– Роман Викторович, достаточно!

Панин уже у штурвала – бледный как полотно, но держится молодцом. Кивок рулевому, на время отстраненному и сейчас держащему в руках телефонную трубку. Бледные губы нехотя размыкаются – и хриплый голос выдает едва ли не на истерической ноте:

– Машина, самый полный!

Опять закипает вода за кормой – и «ноль-третий» начинает движение. Сначала движется параллельно обреченному кораблю, потом, понемногу набирая ход, начинает отворачивать в сторону.

Они успели отойти от противника на расстояние чуть больше кабельтова, когда в носовой части «Оборо» выметнулся огонь и обломки корпуса. Не иначе раздосадованная старуха поспособствовала, чтобы огонь добрался до складированных в носовой части боевых частей торпед. А может, это рванули трехдюймовые снаряды. А чего вы от нее хотели? Она сбила его с курса, вывела точно на транспорт и практически безоружный русский сторожевик, чтобы даже в такой малости история не претерпела изменений, а его команда не смогла придумать ничего лучше, как не просто дать вырваться транспорту, но еще и позволить покуражиться над собой. Стоит ли удивляться, что старуха осерчала?

«Оборо» все еще был объят пламенем, когда его корма задралась вверх, обнажая винты, и миноносец словно нырнул в бездну. Только значительно позже стало известно, что никто из экипажа эсминца так и не был обнаружен. Ну да не они начали первыми, а в том, что отдачей зашибло, ни Звонарев, ни его спутники не виноваты. Только вот отпоить бы сейчас команду: на людей страшно смотреть.




Есть те, кто утверждает, что первые выстрелы в русско-японской войне были произведены канонерской лодкой «Кореец» на рейде Чемульпо, который двадцать шестого января пытался покинуть порт, но дорогу ему заступили. Японцы утверждают, что в ответ на их действия, направленные на то, чтобы принудить русский корабль вернуться в порт, он ответил двумя орудийными выстрелами из тридцатисемимиллиметровой револьверной пушки, повредив при этом машину «Тсубаме». Правда, при этом они напрочь забывают упомянуть о трех торпедах, выпущенных перед этим в «Корейца», которые просто прошли мимо.

Другие говорят о том, что первые выстрелы были произведены на внешнем рейде Порт-Артура, по атакующим японским миноносцам. Правда, тут уж не стесняются отдать пальму первенства все же японцам, указывая на то, что русские ответили на выпущенные в них торпеды, причем уже после того, как две из них повредили «Ретвизиана» и «Цесаревича».

Ни с одним из этих утверждений Гаврилов спорить не собирался. Он просто знал. Знал, что пальма первенства, уж во всяком случае в этой, он смел надеяться, теперь уже новой, истории принадлежала не кому-то там, а ему и его ребятам. Как бы там Антон ни планировал их вступление в войну, но отказаться от возможности уменьшить военный потенциал Японии на парочку броненосных крейсеров новой постройки он не мог. Вот и был направлен в долгосрочную командировку Гаврилов.

Яхта «Светлана» провела в южных широтах полгода. Нашли тихий, уединенный и необитаемый островок – золотая, можно сказать, мечта безоблачного детства. Остров подошел во всех отношениях: здесь была и лагуна с ровным песчаным дном, лишенным какой-либо растительности, а стало быть, и ориентиров, что очень способствовало выработке навыков ориентирования под водой. И скалистый берег с неизменным прибоем – конечно, ему было далеко до тех волн, накатывающих на берег и столь любимых серфингистами, впрочем, эти пока еще не появились: идея оседлать волну вроде как имеется у каких-то туземных племен, но на этом пока и все. Но этот прибой вкупе со скалами как нельзя лучше подошел для тренировок и оттачивания навыков.

За это время парни из отряда пловцов успели наработать не один и не два десятка часов подводного плавания. Причем если в самом начале Семен практиковал дневные погружения, отрабатывая погружение, передвижение под водой, правила обращения с оборудованием, ориентирование и тому подобное, то месяца через три упорных тренировок они приступили к отработке диверсионных действий.

В первую очередь учились обнаруживать вероятного противника, выходя на него в ночное время. В этом случае пловцам приходилось несладко, так как в качестве учебного пособия выступала сама «Светлана», которую зловредный Гаврилов всякий раз старался отвести в сторонку – ну чтобы жизнь медом не казалась. Ее стальной корпус вполне подходил для установки магнитных мин. Хорошо хоть использовали только по паре магнитов, если бы с полным комплектом, то потом устали бы отдирать учебное пособие от днища яхты.

Учения проходили с переменным успехом, но все же к назначенному времени Семен не без удовольствия пришел к выводу, что к тому максимуму, который он мог преподать на тренировках, они подошли: наработка дальнейших навыков зависела уже от боевых выходов.

Простившись с тихой лагуной тихого приветливого острова, «Светлана» вышла в открытое море или, если хотите, океан и взяла курс на Сингапур. Время неумолимо текло, и настал момент ей заявить о себе, а вернее, тем, кто, находясь на ее борту, буквально изнывал от желания применить-таки свои обретенные способности на практике. Тем вопросом, что они, по сути, идут на совершение преступления, они не задавались. Раз командир говорит, что эти улыбчивые ребята не позднее конца января покажут свой звериный оскал, значит, так оно и есть. С другой стороны, долгие месяцы тренировок кого хочешь доведут до белого каления. И что, все это зря? Ну уж нет.




Пак появился в Сингапуре сравнительно недавно – не далее как месяц назад. Появился не нищим, так как у него достало средств, чтобы купить небольшую джонку и какой-никакой товар. Конечно, предприятие было бы выгодным, если бы не бешеная конкуренция. Стоило в гавани появиться новому кораблю, как его тут же облепляли самые различные лоханки торговцев, которые громкими призывами старались обратить внимание именно на себя. Люди пробыли долгое время в плавании, они истосковались по свежим фруктам, опять же хотелось вкусно поесть, так как стряпня судового кока стоит уже поперек горла. Если нужно просто добраться до берега – и тут никаких проблем, разумеется, за плату, но опять-таки весьма умеренную: не то место, чтобы заламывать цены, – конкуренты тут же оттеснят в сторону, и тогда можно и ноги с голоду протянуть. Если есть желание расслабиться после продолжительного морского перехода – и тут вам помогут со всем прилежанием, предложив общество какой-нибудь прелестницы с раскосыми глазами.

Но это только со стороны кажется простым: купил лодку – и будет тебе счастье. Конкуренция среди портовых лодочников не просто жестокая, да еще и сильно развита корпоративность. Здесь лодочники, можно сказать, потомственные, передающие и лодки, и дело из поколения в поколение, влезть в их иерархию еще нужно умудриться. Не пришелся ко двору – не дадут жизни, будешь пробавляться объедками, да еще и по самым смешным ценам; попытаешься перейти дорогу – в лучшем случае просто сожгут лодку, в худшем… Лучше не высовываться и быть внизу. Пак и не высовывался. Его лодка подходила к судам и кораблям последней, у пирса стояла в самом конце, не мозоля глаза местным заправилам, – его и не трогали, но и заработки были совсем никудышные. Семьи у него не было. Куда? Тут бы самому ноги не протянуть.

Белоснежная океанская яхта появилась на рейде, словно лебедь среди черного воронья. На борту русскими буквами было выведено название: «Светлана». Такая красавица не могла предназначаться для перевозки грузов: максимум, что могла она перевозить, – это весьма обеспеченных персон. Вот только флаг над нею развевался совсем даже не русский, а американский. С чего бы это? Впрочем, поди разбери этих богачей – захотелось вот эдак, и никаких денег не жалко за исполнение своего желания. Как видно, богатый клиент забрел в мутные воды Сингапурского порта. А богатый клиент – это дело такое… Его упускать никак нельзя.

К белоснежной красавице тут же устремилась стайка лодок: куда там портовым служащим, здесь главное – оказаться первым, – если повезет, то можно подвизаться обслуживать команду на все время, пока судно в порту. У господ-то, понятно, ял имеется, а как быть простым матросам? Вахту отстоял – и свободен как птица, да кто же станет ради тебя шлюпку гонять – она всего-то два рейса сделает, утром и вечером, да еще и в строго определенное время. А если подзадержаться хочется или пораньше сойти на берег? Вот тут-то лодочники в самый раз и будут. На таких судах и матросы не прижимистые, вот и ринулись к яхте местные извозчики. Пак также направился вслед за этой стайкой. Двигался он медленно, чтобы не мозолить своей настырностью глаза другим, – а ну как выгорит?

Вблизи яхта оказалась не столь уж и белоснежной – как видно, она уже давно в плавании и успела хлебнуть лиха: и шторма пройти, и бури. То тут, то там были видны рыжие подтеки и соляные разводы, но от этого она не перестала быть красавицей, а как представишь ее с распущенными парусами… Красота.

Вот опустили трап, но лодочники и не думают к нему приближаться: галдят вокруг, выкрикивают что-то, зазывают, показывают фрукты, нахваливают товар, предлагают свои услуги – мол, только я и в любое время, да быстро как птица.

К трапу остается свободный проход, в который уверенно, по-хозяйски проскальзывает шлюпка с портовым чиновником и таможенником. Из нее с чувством собственного достоинства на трап ступают двое и не торопясь поднимаются на борт. Отсутствуют они около двадцати минут, после чего, вполне довольные собой, все столь же высоко неся головы, спускаются обратно – и портовая шлюпка отваливает в сторону берега.

Яхтенный ял никто спускать не торопится – как видно, хозяин пока занят и на берег не спешит. Лодочники, осмелев, облепили трап со всех сторон – теперь уже сквозь них не протиснуться – и продолжают свой галдеж. Наконец на трапе появляется мужчина в белой рубахе, с подвязанным на манер фартука белым отрезом полотна и таким же колпаком. Ага, это кок, стало быть. Лодочники тут же начинают поднимать над головой свой товар, не переставая его нахваливать. Мужчина остановился примерно на середине трапа – так, чтобы оставаться над этой импровизированной толпой, – и внимательно их осматривает. На мгновение его взгляд задерживается на стоящем немного особняком корейце, но тут же взгляд скользит дальше.

– Чего ты застыл-то, Семеныч? – Это у фальшборта появился офицер в белоснежном кителе.

– Дак, Роман Андреевич, а как с ними общаться-то – я ить и языка ихнего не знаю, галдят чего-то, а чего галдят – и не поймешь. Понятно, что товар предлагают, да как разберешь, какую цену ломят?

– А ты что же, в первый раз в иностранном порту? – улыбается офицер. – Разберешься, не впервой. Ты же английский немного знаешь, вот и давай.

– Ага. Немного я, немного они, а поди тут пойми друг дружку.

– Чего они там говорят?

– Что хотят?

– На каком это они?

– Точно не на английском. – Еще бы, на этом языке все худо-бедно изъясняются.

– И не на французском. – Этот знают немногие – ну как знают… в общем, так себе знают.

– Это на русском.

Все поворачиваются в сторону подавшего голос Пака. Вот так вот – серая неприметная мышка, а оказывается, что-то да знает.

– И чего они хотят? – Это Лао, он как бы старшина у лодочников: если он спрашивает – лучше ответить, и быстро.

– Говорит, что ни слова не понимает, английский знает очень плохо, мы тоже говорим нехорошо, боится, что не сможем друг друга понять.

– А ты откуда русский знаешь?

– Бывал в России.

– Понятно. Поговори с ним.

А отчего не поговорить, если старшина отщепенцу дает такое право. Сам как бы и не напрашивается, а так… Неприятностей, одним словом, не будет.

– Господина, я говолить на рюсски.

– О! Роман Андреевич, есть один, что по-русскому лопочет.

– Ну вот, а ты боялся. Пантелеич!

– Я, ваш бродь. – У борта появляется здоровенный детина, не иначе как боцман.

– Тут Семеныч нашел одного, что на русском лопочет. Озаботься. Не то команду по пьяному делу отвезут куда угодно, только не на «Светлану».

– Есть, ваш бродь. Не извольте беспокоиться – все сделаю в лучшем виде. – И боцман уверенно ступил на трап.

Тем временем с появлением переводчика торговля пошла веселее. Вот только кореец не предлагал свой товар, чтобы не вызвать неудовольствия уважаемого Лао, – ведь тот позволил только переводить. Но кок сам прикупил кое-что у бедолаги – к этому отнеслись спокойно, никто не покосился и не зашипел. Парень молодец: на глаза сам не лезет, имеет уважение и место свое знает, а то, что купили у него немного товара, – так что с того, ведь сам кок купил, кореец ничего не предлагал. Появились два матроса и, нагруженные фруктами, поднялись с поклажей на борт, кок ушел за ними, а боцман обратился к Паку:

– Как звать, раб божий?

– Арым.

– Ты вот что, Арым. Мы тут простоим несколько дней, ребяткам и погулять нужно, и назад вернуться, ну ты понимаешь. Как, хочешь подзаработать?

Пак бросил вопросительный взгляд на Лао: без его дозволения он никак не может согласиться, остальные также смотрят на крепкого мужчину лет сорока.

– Чего он хочет?

– Спрашивает, не хочу ли я поработать у них лодочником.

– Ясно. Ну что, товар продали, отчаливайте, яхту будет обслуживать Пак. – А чего тут непонятного, старшой решение принял. Лодочники начали рассасываться: здесь больше ничего не обломится – если только еще можно будет предложить товар, но это уже на общих основаниях.

– Моя согласна.

– Вот и ладушки, – понятливо ухмыльнувшись в пышные усы, резюмировал боцман. – Ты тут подожди: сейчас ребятки спустятся – свезешь на берег, да сговорись там с этими чертями, когда заберешь.

– Моя все понимай.

– Ну бывай, пока.

– Слушай сюда, Арым, – когда боцман поднялся по трапу, обратился к Паку Лао. – Половину заработка будешь отдавать мне, и без глупостей. Их там нужно будет обстирывать, так что все белье возьмешь и привезешь мне, мои женщины и отстирают, и отгладят, господа останутся довольными, но эту плату будешь отдавать всю. Все понял?

– Все, уважаемый.

– Может, тебе что не нравится?

– Все нравится, уважаемый. И огромное вам спасибо.

– Работай. – Благосклонно кивнув, Лао отвалил и усиленно заработал веслами в сторону какого-то корабля. В лодке все еще оставался товар: нужно было его распродать.

– Здорово, корейская морда, – устраиваясь на банке и украдкой улыбаясь лодочнику, проговорил Зубов, одетый в матросскую форменку. В лодке спешно рассаживались еще пятеро, и все таинственно улыбались корейцу, как бы невзначай одаривая его легкими тумаками.

– И тебе привет, морда рязанская. – Вот ведь чудеса – никакого тебе акцента, чистая русская речь.

– Чего это рязанская? Я там отродясь не был.

– Будешь еще – вот увидишь: там все такие.

– Как тут?

– Эти лодочники, скажу я тебе, еще похлеще извозчиков из нашего квартала: постороннему сюда ходу нет. Если бы не было с собой денег, то с голодухи ноги уже протянул бы. Да еще этот старшина их – половину заработка велел ему отдавать да всю стирку собирать и его женщинам отвозить. Плату, понятное дело, им.

– Вот же мироед.

– Не то слово. Ты теперь-то толком можешь объяснить, зачем это все?

– Война с Японией не за горами.

– Это точно?

– Командир сказал, а он еще ни разу не обманул.

– А что же мы тут делаем?

– А то. Японцы прикупили два новых крейсера – так мы сделаем так, чтобы они в Японию не дошли.

– Ясно. – И у этого ни сомнений, ни вопросов, что да как. Надо, значит, надо. – А почему Сингапур?

– Не пройти им мимо: здесь пойдут. Вот тут-то мы их и приголубим.

– Ну а я-то зачем? Вы там под водой плаваете – вот вам и карты в руки.

– А ты, я гляжу, самый умный. Кто же сказал, что японцы встанут рядышком с нами? Ты думаешь, под водой раз – и доплыл? Как бы не так: чуть сбился с курса – и привет, а там, глядишь, и какой корабль на пути, или не один.

– И что, я вас буду возить?

– А куда ты денешься!

Лодка пристала к берегу, и матросы шумной гурьбой повалили на берег. За прошедшие месяцы они просто уже осатанели без каких-либо развлечений, даже не видя женщин. Сейчас, взирая на вторую половину человечества, они даже не помышляли ни о чем таком-эдаком – они просто глупо улыбались: мол, вот и бабы на этом свете все еще есть и никуда не делись, а то, что непривычного виду, – так каких только не видели во Владивостоке, настоящем Вавилоне на Дальнем Востоке. Конечно, русские гораздо краше, но и эти вполне себе ничего.

– Ты вот что, Ким…

– Ты, смотри, нигде не ляпни, – шикнул на него кореец Пак.

– А, ну да. Нашел же себе фамилию.

– Нормальная фамилия, ничуть не хуже Иванова или Петрова.

– Понятно. Ты это, давай на яхту – вторую партию парней заберешь и узлы с бельем. Прачка ты наша. Да ладно, чего ты дуешься, я, что ли, виноват в том, что ты кореец и для тебя нашлось другое занятие.

– Да не дуюсь я. Ладно, вали давай.

Крейсеры «Нисин» и «Касуга», закупленные в спешном порядке перед войной в Италии, сейчас перегонялись в Японию под английским коммерческим флагом с английским же эскортом в виде одного крейсера. Противостояние между Россией и Японией достигло своего пика, хотя этого пока еще не поняли русские политики. Японцы планомерно двигались к вооруженному конфликту, а в связи с этим торопились перегнать корабли в Японию, так как они очень пригодились бы в предстоящей войне, обеспечивая еще большее преимущество японскому флоту.

Еще не прозвучало ни одного выстрела, еще не последовало объявления войны, как это принято в цивилизованных странах и как того требуют принятые международные акты, но эти два корабля уже сыграли свою роль в предстоящей войне. Встреча их с кораблями отряда Вирениуса стоила Порт-Артуру того, что отряд был возвращен в Либаву, так и не усилив флота Тихого океана. В морском ведомстве все же сидели не полные идиоты, так что в возможность войны они очень даже верили, а если японцы укомплектуют экипажи в море, то эти два броненосных крейсера будут представлять реальную опасность для русских кораблей, – вот и перестраховались чиновники, да-да, уже давно не флотоводцы, а именно чиновники. Единственный флотоводец настаивал на том, чтобы отряд продолжал движение в Порт-Артур, но адмирала Макарова никто не стал слушать.

И вот наконец эти крейсеры достигли Сингапура. Здесь им предстояла бункеровка перед последним броском – теперь уже до самой Японии. Экипажи на кораблях сокращенные: только необходимый минимум для перегона кораблей. Над ними развевается Британский коммерческий флаг, и хотя это неспособно обмануть даже самого наивного, но свою роль сыграло: опасаясь обострения отношений с Англией, никто даже мысли не допускал, чтобы корабли хоть как-то задержать, в том числе и российские политики.

Гаврилов, расположившись под навесом на палубе «Светланы», попивал чай и внимательно всматривался в застывшие вдалеке японские крейсеры. Его опасения полностью оправдались. Японцы стали очень неудачно: их практически полностью прикрывали английские корабли, поближе к которым и расположились эти утюги. Хватало на пути и гражданских судов. Одним словом, условия для работы пловцов самые паскудные, а если еще учесть и отсутствие реального боевого опыта… В общем, весело.

– Ну и что ты на это скажешь, пловец?

– А чего говорить-то, командир. Плохо дело. Тут без Кима-Пака не обойтись. Не вытянут ребята, заблудятся, как пить дать заблудятся.

– Вот и я о том. Тут даже я маху дам легко. Дело к вечеру. Вызывай Кима.

– Пака.

– Ну да, Пака.

– А чего его вызывать – через час вернется с бельем из стирки.

– Тогда готовь снаряжение – пойдем я и ты. Возьмем один скутер, чтобы Пак по́том не изошел, волоча нас: на самых малых оборотах нормальное ему подспорье будет. Крючья-то в днище вкрутили?

– Все готово, командир.

– Вот и ладушки.




– Господина, фрукта покупай, фрукта свежий, хороший, очень вкусна.

– Опоздал, дружище. Уже давно закупились. Где раньше-то был?

Команда на крейсерах была смешанной, так что японцев там присутствовало совсем мало. Вот и вахтенный матрос у трапа – по виду англичанин. Неплохой, по всему видно, парень – Киму даже на секунду стало его жаль, к тому же он не военный – просто перегоняет этот клятый крейсер, вот и все. Но потом сомнения и жалость отходят в сторону. Да, парень ни в чем не виноват, но, если сейчас не разобраться с этим крейсером, скольких вот таких ни в чем не повинных парней он отправит на тот свет, служа под ненавистным японским флагом? К японцам у Кима был свой счет.

Лодку свою Ким-Пак провел от носа к трапу, двигался медленно – как видно, лодочник сильно замаялся за этот трудный и длинный день, но нужда гнала его вперед: пока солнце еще не село, можно было попытаться снять еще какую деньгу.

Ориентироваться в этих мутных водах, плотно заставленных различными судами, не показываясь на поверхности, было практически нереально – вот и приходилось использовать лодочника. С этой целью в дно лодки вкрутили пару крюков, к которым линем подцепили скутер. Давая самые малые обороты, он как на веревочке шел за ней, ведомый к своей цели. Придерживались четырехметровой глубины: дыхательные аппараты замкнутого цикла и электродвигатели скутера никоим образом не выдавали пловцов; мины двигались на буксире, имея плавучесть, позволяющую им держаться на этой же глубине. За последнюю держался Зубов – эдак и его буксировали, и он сможет контролировать заряды, чтобы не прилипли к корпусу там, где не надо, не то потом замучаешься отдирать: тут уж и семь потов сольешь, и без рычага никак, – благо полярность у мощных магнитов была одинаковой, так что друг от дружки они только отталкивались.

Пока огибали корабль, Зубов успел прилепить две мины, ориентируясь по всплескам весел: как весло плеснуло, так и пора. По идее, должны были заминировать два соседних отсека. За то, что мина при взрыве будет снесена ударной волной, не переживали, так как взрывателей было два – один на часовом механизме, второй маятниковый: случись сильное сотрясение от гидроудара – взрыватель откликнется мгновенно, так что мины должны были сработать практически в один момент.

У «Касуги» задержаться вообще не удалось: здесь на вахте у трапа находился не улыбчивый англичанин, а надутый спесью японец, по виду самый обычный крестьянин, но преисполненный самурайским духом и презрением ко всем иноплеменникам, а уж к азиатам тем паче. Он даже не стал интересоваться у корейца, зачем тот пожаловал, а тут же, требовательно взмахнув рукой, показал, чтобы Пак отваливал в сторону. И пригрозил применить оружие, если тот не послушает. Насчет оружия Пак сильно сомневался, но, изобразив испуг, резко ударил веслами по воде, спеша покинуть опасное место и тем самым подавая сигнал об установке мины. Зубов дисциплинированно прилепил последний сюрприз и перерезал линь. Что могли, они сделали – теперь все зависело от воли Господа и от инженеров концерна: насколько хороша уже их работа. Каждая из мин была оборудована хитрой системой подрыва с небольшими турбинами. Когда корабль набирал ход в семь узлов, эти турбины запускали часовой механизм, а через двенадцать часов шток отходил, высвобождая боек взрывателя мгновенного действия. Довольно хитро, но иначе никак: к моменту подрыва гарибальдийцы – их так отчего-то называл Гаврилов – должны были находиться в открытом море, а учитывая, что в путь обычно отправлялись с утра, трагедия должна была произойти не только в открытом море, но еще и ночью.

– Ты хорошо подумал, Арым?

Ой как не хотелось терять уважаемому Лао своего работника! А что, работник и есть: он, Лао, взял его под свое крыло – пусть только кто пикнет на Пака, – а тот в свою очередь половину своего заработка ему отдает. Очень удобно.

– Да, уважаемый. Большое вам спасибо за заботу, но и вы поймите. На этой яхте во время последнего шторма смыло за борт матроса, и мне предложили его место. Такое бывает только раз в жизни.

– Да-а, Арым, повезло тебе.

– Вы не поможете мне продать мою лодку?

– Отчего не помочь! А давай, я ее и куплю. Цену дам стоящую.

Стоящая цена оказалась ровно в два раза ниже, чем уплатил в свое время сам Пак, ну да и пусть. Конечно, уважаемый Лао тот еще прохиндей и симпатий не вызывает, но вот смог помочь – так пускай еще немного подзаработает.

Ясным январским днем белоснежная яхта «Светлана» покидала рейд Сингапура – того самого, что «бананово-лимонный». Здесь ей больше делать нечего: с одной стороны, поставленную задачу пловцы выполнили, а с другой, раз уж сложилось все так удачно и время позволяет, Семен хотел поспеть еще в одно место.




Зимнее холодное Желтое море, небо, затянутое тучами, темные неприветливые волны, ветер, бьющий в лицо и бросающий обжигающие холодом соленые брызги. На палубе находиться нет никакого желания, но никуда не денешься: яхта идет под парусами. Машина тоже работает – нужен максимальный ход, а если машина станет, то винт значительно снизит скорость. И куда гнать? Ветер довольно свежий, судно идет весьма бодро, но в Гаврилова словно бес вселился – гонит и гонит. Холодно, зараза. После теплых южных широт, в которых провели столько времени, этот зимний холод вкупе со всепроникающей сыростью выматывает душу. Вот и цель их бега по волнам – серый неприветливый Чемульпо. Господи, да что все так уныло-то!

Вечером двадцать пятого января «Светлана» вошла в гавань, но вглубь не пошла, остановившись буквально на входе, – весьма странное поведение для яхты с путешественниками на борту. Понятно, что эксцентричный владелец может себе позволить многое, но к чему такой экстрим?

– Семен Андреевич, может, все же объясните, чего мы так гнали-то? – Зубов подошел к Гаврилову, замершему у борта яхты и внимательно всматривающемуся в воды бухты.

– Про войну-то веришь?

– Если говорите вы, то верю.

– А что ты видишь тут, в порту?

– А что я вижу? Ну стоят военные корабли да пара судов – и что с того? – недоумевающее пожал плечами Зубов.

– А что за корабли видишь?

– Англичанин, француз, американец, вон того флага не знаю…

– Итальянец, – вставил Семен.

– Ага. Вон японец, а те два наши.

– Вот самое главное ты и оставил напоследок.

– Вы про наших, что ли? Так, а что им сделается, порт-то вроде не японский.

– Это только пока. Как только японцы захотят начать войну с нами, они в первую очередь займут Чемульпо: очень удобно, чтобы войска перебрасывать из Японии.

– Да вам-то откуда знать?

– А они по-другому не смогут поступить.

– Ну, может, и так, вы человек образованный… А нам-то что делать? Будем минировать японцев, как только они появятся?

– Хорошо бы, да не получится. Видишь, какое течение? Опять же вода мутная, так что без всплытия промажем в десяти случаях из десяти возможных. А если японцы придут днем, то и вовсе дело глухое. Да-а, думал я, что все тут непросто, а тут вообще все хреново.

– Семен Андреевич, я вот тут думал, думал – и никак не могу понять: откуда вы все это знаете? Ну и про прииск, и про Японию, и, как понимаю, к войне мы готовились давно уже – чай, не первый год всякие премудрости готовим, взять тот же НИИ. Странно это.

– Значит, тебе недостаточно просто верить мне?

– Достаточно, – решительно мотнул головой Максим.

– Но вопросы остаются?

– Вы это… Если не хотите, то не отвечайте, мы и без того готовы, тут не сомневайтесь.

– Да нет, все правильно. Вера – это одно, а нужно еще и знать почему и зачем. Остальным сам объяснишь или собрать надо всех?

– Не надо всех. Сам объясню.

– Ну тогда слушай. Если коротко, то о том, что случится война с Японией, не догадывается только дурак или тот, кто не интересуется тем, что творится в мире. Если бы вы не изнывали целыми днями на тренировках, а почитывали газеты и слушали, о чем разговаривают на рынке да в лавках, то уже давно это поняли бы. Мне, как ты понимаешь, тоже особо этим заниматься некогда, а вот Антон Сергеевич – он и в Петербург ездит, и вообще общается со многими. Мы вначале хотели просто заработать как можно больше и, как патриоты своей Родины, обеспечить процветание нашей стране… Опять же нашим рабочим живется куда вольготнее – разве это плохо? То-то. У нас есть правило: сначала разработать новинку, опробовать ее, а потом постараться начать изготавливать самим. Создали новинку, наладили производство – и нате вам: и рабочие места, и товар, и прибыль. Отсюда и такая служба безопасности, чтобы никто ничего не смог украсть. А как стало ясно, что войны с Японией не избежать, мы и заволновались. Ну за что они будут воевать в первую очередь? Что им понадобится от этой войны? Молчишь… Ну так я тебе объясню. Порт-Артур, Владивосток, Камчатка.

– Так ведь там везде предприятия концерна… – задумчиво произнес Зубов.

– Правильно. Вот и выходит, что мы готовимся не просто помочь нашей Родине в будущей войне, но еще и защитить себя, а также людей, за судьбу которых несем ответственность, чтобы им и дальше жилось хорошо. Вон Панков и Марков обосновались в Авеково и Магадане, иные в иных местах, опять же и вас куда-то нужно пристраивать – ведь слово вам дано, а на деле вы у нас пока получаетесь без кола и без двора.

– Ну это вы зря. Деньжат у меня в банке скопилось уже преизрядно, мне с вами интересно, и всем, кто в боевых отрядах, также, а насчет спокойной жизни – это еще успеется. Был один, кто уже хотел на покой податься, да вы ему всю охоту отбили.

– При чем тут Николай и я? Ты ведь об этом?

– Да не подумайте ничего такого, Семен Андреевич. Это я просто к слову. Так что найдется причина какая – так мы не постесняемся на покой попроситься и верим, что получим, но пока нам так интересно. Да только неужто у вас все только к деньгам сводится?

– Нет, не только. Я по-настоящему люблю Россию и, придется, грудью встану за нее.

– Уже стоите. Так что делать-то будем? Я так понимаю, что если мы ничего не сможем поделать, то надо уходить.

– Успеем. Надо подумать и как-то вытащить отсюда наши корабли.

– А если сами уйдут?

– Тогда подождем и, если все само срастется, просто уйдем: мы под американским флагом, так что препятствий нам чинить не станут. Передай капитану: нечего стоять тут на отшибе, пусть перегоняет яхту поближе к берегу – здесь нам ничего не высидеть.

Уже на следующий день Зубов в очередной раз убедился в правоте командира. После полудня в порт вошли японские корабли, а часть из них остались у входа в гавань. С военных транспортов начали выгружаться войска. Три японских крейсера и четыре миноносца встали неподалеку от русских кораблей – не иначе как прикрывая на всякий случай суда, с которых началась выгрузка. Еще три стояли подальше, считай, на входном фарватере, как раз неподалеку от того места, где поначалу бросила якорь их яхта.

Зубов поначалу посетовал на то, что они сменили стоянку, но по зрелом размышлении понял: шансов удачно заминировать хоть один корабль у них не было. Да что же это получается? О чем думают эти командиры с эполетами на плечах? Как такое вообще возможно? Ну раз уж так, то уходить надо – вон какая силища припожаловала. «Варяг» – он, конечно, смотрится вполне грозно, но и японцы не на лоханках: вон у входа стоит громадина как бы не побольше русского крейсера. Про «Корейца» лучше вообще не вспоминать – он не смотрится даже на фоне мелких крейсеров, какой-то маленький и неказистый. Но нет, стоят себе спокойно и ничегошеньки не делают.

– Максим.

– Да, Семен Андреевич.

– Собирайся, с собой пару человек. Возьмите по паре наганов да по паре гранат.

– Может, маузеры?

– Слишком громоздкие, особо не спрячешь. Наганы поповоротистей будут, да и не собираюсь я воевать – так, на всякий случай. Давай, живо.

– Есть, командир.

– Смотри в городе не брякни это – «командир».

– Понял, не маленький.

Семен проводил его задумчивым взглядом – сам он уже был готов, оставалось дождаться только сопровождения. Эти сутки в Чемульпо он провел не без пользы дела. Вернее, Гаврилов не был в самом Чемульпо, а на поезде отправился в Сеул, где посетил российское представительство, желая выяснить, что там известно о происходящем между Россией и Японией. Узнать удалось мало. Но даже то, что стало ему известно, свидетельствовало о том, что отношения ухудшаются с каждым днем, если не с каждым часом. Посетил телеграф, откуда отбил во Владивосток телеграмму об удачно протекающей сделке: правда, есть кое-какие нюансы, но если их удастся удачно разрешить, то сделка обещает большие прибыли. Антон все поймет правильно, поворчит – не без того, – ну и пусть, не может Семен иначе. Удалось выяснить и то, каким образом поступают депеши в посольство. Познакомился с уже немолодым чиновником, ответственным за переписку. Интересный такой дядька, домовитый и очень жадный. За то, чтобы воспользоваться правительственной линией, пользующейся первоочередностью, содрал по полной. Ну да, все к лучшему в этом лучшем из миров.

Парни появились уже через пять минут. Оперативно. Молодцы. Времени до отправления поезда на Сеул более чем достаточно. Успевают с запасом. А в столицу Кореи нужно было до зарезу. Во как нужно. Антон его без соли сожрет. Ну и пусть.




«Варяг» прибыл в Чемульпо двадцать девятого декабря, сменив на службе стационера, обеспечивающего интересы России в этом порту, крейсер «Боярин», который вскоре убыл в Порт-Артур: руководство решило, что нет необходимости содержать здесь слишком большие силы. Вскоре убыла и канонерская лодка «Гиляк» с секретными депешами, а еще несколько дней спустя ей на замену появилась канонерка «Кореец». Служба стационера отличалась невероятной скукой, но если кому и было скучно, то только не командиру «Варяга».

Руднев Всеволод Федорович никогда не выделялся как знающий и умелый командир в отличие от своего предшественника. Многие отмечали, что уровень подготовки команды начал значительно скатываться с занимаемых ранее позиций, дисциплина стремительно падала, экипаж разбалтывался. Старания офицеров крейсера хоть как-то поддерживать порядок успеха практически не имели. Как гласит известная поговорка, рыба гниет с головы. Руднев оказался не тем командиром, который нужен был для командования кораблем, – по большому счету, он и сам понимал это и, возможно, именно потому с головой окунулся в политическую жизнь, где чувствовал себя как рыба в воде.

Стоит ли его осуждать за это? Пожалуй, что и нет. Тем более что человеком он был не робкого десятка – ну вот было у него другое призвание, не ту стезю он в свое время избрал, вот и вся вина. Новая роль дипломата ему пришлась куда больше: он без конца проводил время в посещениях командиров других стационеров, дипломатических приемах, не раз и не два ездил в Сеул к послу Павлову, окончательно забросив крейсер и свои служебные обязанности как командира боевого корабля. Тем временем на «Варяге» жизнь словно замерла – матросы предавались безделью и унынию. А что прикажете делать, если увольнений на берег нет и даже водку выдавать перестали? Скука.

И вдруг – как гром среди ясного неба: ультиматум от японского адмирала, требующего после полудня выйти из нейтрального порта, – в противном случае он атакует «Варяга» и «Корейца» прямо на якорной стоянке. Нельзя сказать, что это явилось большим сюрпризом: войны с Японией ожидали, но ведь посол не сообщал ничего подобного, более того – он утверждал, что никаких сведений о резком изменении обстановки между Японией и Россией он не имеет.

Вчера, двадцать шестого января, он отправил в Порт-Артур «Корейца» с дипломатической почтой, но тот не смог покинуть рейда. В узком проходе ему заступили путь три крейсера и четыре миноносца японского императорского флота, при этом выпустив по крейсеру три торпеды, а в ответ на это капитан второго ранга Беляев приказал открыть огонь из револьверной пушки. Успели сделать два выстрела, но потом опомнились, так как уже приближались к нейтральным водам, хотя успели повредить машину японского миноносца. Да и бог с ними. Хуже другое: в виду русских кораблей, под прикрытием своих крейсеров, японцы приступили к высадке десанта. Вот это уже было куда серьезнее – ведь японцы взяли на прицел русские корабли.

Руднев отправился к старшему стационеров на рейде командору Бэйли, командиру английского крейсера «Тэлбот», – тот обещал непременно заявить протест по поводу враждебных действий японцев по отношению к русским в нейтральном порту.

А сегодня поступил этот вызов на «честный» бой. Сомнительное заявление, учитывая явный перевес японцев. О каком поединке может идти речь? Ну да не суть. Хуже то, что подобные письма были отправлены и на другие корабли-стационеры. Разрешить дело мирным путем никак не удавалось: командиры нейтральных стран вроде как и были готовы поддержать нейтралитет порта, но, с другой стороны, были уже и готовы покинуть его до указанного японцами срока – шестнадцать ноль-ноль.

Вот тут-то Руднев и закусил удила. Ну не военным человеком оказался он по натуре: принять эффектную позу, гордо вскинуть голову и сказать, что русские привыкли не считать врага, а бить его, – смелое и гордое заявление. Только вот драться «Варяг» не мог: в данной ситуации он был в силах только прорываться, выжимая все возможное из машин. А как же «Кореец»?.. К тому же предстояло принять верное решение, чтобы впоследствии оно не аукнулось: ведь могут выдвинуть обвинение, что командир не смог в полной мере использовать нейтралитет корейского порта, чтобы сохранить корабли. Задачка не из легких. Но решение выйти в бой принято, офицеры его поддержали – остальное покажет время. В крайнем случае можно будет отвернуть и возвратиться в порт.

Беляев, не желая задерживать «Варяга», предложил разделиться и постараться самостоятельно выйти из трудной ситуации, но Руднев отказался от подобного решения. В предстоящем бою он сильно рассчитывал на два восьмидюймовых орудия канонерки, так как сам крейсер имел только шестидюймовые. То, что тихоходный «Кореец» будет сдерживать крейсер, Руднева не убедило.

Совещание уже заканчивалось, когда доложили о прибытии курьера со срочным известием от посла Павлова. У Руднева было мелькнула надежда, что не все еще потеряно. Он лично исчерпал уже все свои ресурсы на дипломатической ниве, стараясь избежать боя, но, может, не все столь безнадежно и Павлов сумел-таки найти выход…

Не судьба. Это было распоряжение наместника царя на Дальнем Востоке вице-адмирала Алексеева. Распоряжение четкое и емкое, не подразумевавшее никаких недоговоренностей. Если коротко, то наместник приказывал командиру «Варяга» идти в Порт-Артур, минуя какие бы то ни было нейтральные порты. Если случится так, что путь окажется прегражденным, прорываться с боем, развив полную скорость, на которую вообще способен крейсер, ни на минуту не сбавляя хода, не прибегая ни к каким маневрам. Крейсер обладает достаточной скоростью – и чтобы прорваться, и чтобы уйти от возможной погони. Ровно через двадцать часов на траверзе Порт-Артура крейсер будет встречен основными силами флота Тихого океана.

Командиру «Корейца», дабы не стеснять своим тихим ходом «Варяг», предписывалось, используя низкую осадку корабля и мелкие глубины в шхерах близ Чемульпо, прорываться самостоятельно и по способности. В случае невозможности прорыва Беляеву дозволялось самостоятельно принять решение либо о принятии решительного боя, либо о выбросе на мель и уничтожении корабля, дабы тот не достался противнику. В случае прорыва в открытое море иметь курс на Порт-Артур, на траверзе которого его будут ожидать через двое суток.

Вот как хочешь, так и понимай, но ни влево, ни вправо шагнуть – ни-ни. Приказ не подразумевал под собой никаких коллизий. Никакой тебе дипломатии, никакого намека на нейтралитет порта: прямолинейно, по-военному четко. Есть воинский долг. Извольте исполнять.

В душе Руднев испытал облегчение, так как решение было принято за него, а ему оставалось его только исполнить. Опять же это ни в коей мере не умаляло его достоинства перед командирами стационеров, которым он с гордым видом сообщил и намерении принять бой. Подспудно еще имелась надежда на то, что японцы все же не столь уж и хорошие вояки, – как известно, любой предмет цивилизации в руке дикаря превращается в бесполезную вещь, – так что, возможно, все не так плохо.

В одиннадцать тридцать русские корабли снялись с якоря и двинулись на выход с рейда. До острова Идольми условлено идти вместе. Руднев не спешит. «Варяг» картинно медленно движется мимо итальянского крейсера, на котором выстроился экипаж, провожая русские корабли на смертельную схватку. Взгляд на другие корабли иностранцев – там тоже заметно движение. Что ж, желаемое достигнуто: неизгладимое впечатление он произвел – теперь пора выполнять свой воинский долг и распоряжение наместника.

«Кореец» за это время успел уже набрать максимальный ход, и, учитывая попутное течение, его скорость никак не меньше семнадцати узлов – так быстро этот кораблик еще не бегал в своей жизни. «Варяг» тоже ускоряется. В тот момент, когда он поравнялся с канонеркой, та уже приближалась к Идольми, крейсер продолжал двигаться вперед, развив максимальную скорость, какую вообще можно развить без большого риска при движении по фарватеру, а с учетом попутного течения – это около двадцати узлов. В машинном отделении прекрасно осознают, что их жизни в настоящий момент зависят не от таланта командира, не от точности стрельбы комендоров: сейчас все решают машина и скорость.

Ради этого механики готовы пойти на многое, вплоть до перекрытия предохранительных клапанов, чтобы поднять максимально возможное давление пара, – оно превышает то, что было применено на испытаниях, а тогда крейсер сумел перевалить двадцатитрехузловую отметку. Есть кое-какие неполадки – опять же подшипники на валах могут перегреться, с этим уже были проблемы. Но кто сказал, что нельзя? В особых условиях, кратковременно, вполне возможно – все же это позволит оторваться от погони. А условия куда уж особеннее. Другое дело, что моряки к этому готовы, но команды выдать полный ход нет. Опасно: чем выше скорость, тем больше радиус разворота, что совсем не желательно в узости прохода. «Варяг» и без того идет с запредельной для этого места скоростью.

Семен наблюдал за происходящим, находясь на вершине горы острова Идольми, вытянувшегося своеобразной каплей в сторону выхода из фарватера. Несмотря на то что склоны были покрыты лесом, сама вершина была голой, словно плешь. Ветра практически нет, соответственно нет и волны, воздух чистый и прозрачный – идеальные условия для артиллерийской дуэли, вот только Гаврилов был бы рад несколько иному раскладу.

Рядом расположились два кинооператора из команды Гаврилова. Один из них снимал русские корабли, другой – японские, так как охватить их разом никак не получалось. Ничего, потом смонтируют.

Эта блажь принадлежала Звонареву. Имеющиеся кинокамеры были слишком громоздкими и далекими от совершенства, поэтому была выделена отдельная статья и привлечен специалист для разработки более совершенного аппарата. Звонарев всерьез хотел озаботиться кинохроникой. Сейчас синематограф был в самом зачаточном состоянии, но у него был огромный потенциал. В Порт-Артуре была организована целая студия. Киносъемки с полей сражений… Это не только история – это большие прибыли, очень большие. Другое дело, что готовы были только четыре кинокамеры, кстати, с пружинным заводом, а не с допотопной ручкой, и куда более компактные. Пленка закупалась за границей, но это несущественно – главное, что ее было в достатке.

Две камеры с проверенными операторами, фактически сотрудниками службы безопасности, были направлены с Семеном. Процесс подготовки боевых пловцов они собирались ставить на поток, а для обучения нужны и учебные кинофильмы. За прошедшие месяцы они уже успели отснять многие километры пленки, которые затем будут смонтированы в учебные пособия, но это не для широкого круга. Гаврилов не смог удержаться, чтобы не запечатлеть бой «Варяга» и «Корейца»: вот это уже можно будет продать. Какую сумму за это можно получить, он даже не представлял.

По фарватеру слева и сзади от занимаемого Семеном наблюдательного пункта сейчас весьма ходко шли два корабля – первым «Кореец», вторым, отставая примерно на четыре кабельтовых, «Варяг». Справа расположился «комитет по встрече» из шести разномастных крейсеров, что, впрочем, не делало их менее грозными противниками, и трех миноносцев. Вот русские прошли определенную точку. Теперь им уже не отвернуть вправо, и японские крейсеры приходят в движение – русским никуда не деться. У них только один выход: идти прямо или, после Идольми, отворачивать влево. И в том, и в другом случае адмирал Уриу перехватывает Руднева. Вот если последнему удастся оттеснить японцев дальше по проходу – тогда у него появятся варианты, чтобы уйти одним из трех проходов, открывающихся после этого острова.

Семен внимательно наблюдает за происходящим: оптика у него прекрасная, приближение великолепное. Нет, всех деталей при осмотре кораблей ему не рассмотреть, но видно все же хорошо. Вот противники движутся на пересечку, хотя сейчас они друг друга не видят, будучи в створе острова. «Варяг» обходит «Корейца», оставляя его сзади и слева. Но вот остров больше уже не может служить препятствием – и японцы открывают огонь. По всему видно, что они собираются вести бой на больших дистанциях. Их можно понять: «Асама» имеет четыре восьмидюймовых орудия против двух у «Корейца», основная артиллерия «Варяга» состоит только из шестидюймовых. Бой идет на острых углах, поэтому обе стороны могут вести огонь, задействуя только малую часть своей артиллерии. Но японцы, используя большее количество кораблей, все же одновременно могут противопоставить куда большее число стволов, нежели русские.

Первый залп. Хорошо бьют японцы – не все, но все-таки, – с первого же залпа берут русских под накрытие. Попаданий нет, но вокруг «Варяга» вздымаются водяные столбы. Нет, это не всплески, а именно разрывы: японские снаряды обладают очень чувствительными взрывателями, которые детонируют при ударе о воду.

Русские ответили. Видны всплески со значительным недолетом, а это говорит только об одном: неверно определено расстояние и соответственно выставлен угол возвышения. Похоже, занятия по боевой подготовке на русском крейсере были в загоне, а это дело такое: чуть запустил – и пожалуйте результат. Или отсутствие оного, что, впрочем, тоже результат, правда, отрицательный. Японцы тоже не все снайперы – многие снаряды прошли с недолетом и перелетом, но как минимум половина из них упала рядом с целью.

Артиллерийская дуэль длится уже несколько минут, ни одна из сторон не добивается успеха. Японцы никак не могут достичь попаданий, русские… Нет, ну обидно же! Мажут и мажут безбожно! Более или менее действуют комендоры с «Корейца» – их снаряды ложатся вблизи от крейсера, который Беляев выбрал себе в качестве цели, другие корабли закрывает вырвавшийся вперед «Варяг» – кого именно, Семен разобрать не мог, но вроде «Такачихо», – однако попаданий нет. «Варяг» вообще выпускает снаряды в белый свет как в копейку – такое впечатление, что дальномерщики называют среднепотолочные цифры, основываясь на только им известной методе. Да стреляй комендоры на глазок – и результат был бы таким же, а может, даже и лучше.

Семен наблюдал за происходящим, сжав челюсти так, что побелели скулы. За последние годы он сильно изменился. Взваленные на него обязанности и специфика работы сами наложили на него свой отпечаток, сделав его более хладнокровным и сдержанным, выявили его скрытые способности к управлению людьми, чего он о себе никогда не мог и помыслить, всегда бегая как черт от ладана от командных должностей. Но, окажись сейчас поблизости от него этот герой боя, ставшего легендой, – он просто и без затей набил бы ему морду. Не можешь командовать – не лезь. Положить людей в героической атаке может любой олигофрен в форме дебильности. Не виноват матрос в том, что его в свое время не обучили хорошо пользоваться дальномером, – в этом вина командира, который не озаботился боевой подготовкой. Вон «Кореец» – да, не попадает, но японцы совсем не чувствуют себя как на курорте, после каждого выстрела канонерки опасаясь попадания, а соответственно делают ошибки и безбожно мажут, хотя, может, и там такие же неучи.

На баке «Варяга» вспухает клуб черного дыма: японцы добились-таки первого попадания. Но не единственного – вслед за первым разрывом еще два, причем один из них отличается от первых двух: понятно, восьмидюймовый прилетел. Отчего-то вспомнилась песня Высоцкого «Вдали пожар и смерть»… Пожар действительно разгорелся, без смертей, скорее всего, тоже не обошлось. Семен наблюдал, как мечутся фигурки команды корабля, но доподлинно разобрать, что там творится, не мог. Сейчас надо постараться еще увеличить ход – возможность такая есть, японцы ведут огонь на отходящих курсах и, как видно, неплохо пристрелялись, так что увеличение хода несколько собьет пристрелку. Правда, опасно в узости прохода, и не больно-то он и глубок, но что-то делать надо – сейчас идет война, и риск – это непреложный спутник командиров всех степеней. Либо, наоборот, уменьшить ход, что собьет пристрелку еще больше, но это нежелательно: во-первых, русские идут на прорыв и скорость играет немалую роль, во-вторых, сокращение дистанции сделает огонь русских хоть сколько-то эффективным, чего не скажешь, если скорость будет уменьшена и японцы сохранят свое преимущество в дуэли на больших дистанциях. Можно еще применить маневр, но Семен не советовал бы этого делать. Ширина фарватера вполне позволяла подобное, да вот заклиненный не вовремя руль мог стать очень большой проблемой – эдак можно и на мель выскочить под огнем противника. Так что Рудневу оставалось только рвать по прямой, проламываясь сквозь японцев, как носорог сквозь заросли. Правда, у этого животного шкура достаточно толстая и не особо страдает от ссадин и царапин, чего не скажешь о «Варяге», но, как говорится, на войне как на войне.

«Кореец» отклонился в сторону, склоняясь в сторону прохода к Мозампо. Два японских концевых крейсера идут ему наперерез – если ничего не произойдет, канонерка не успеет войти в проход: все же скорость крейсеров повыше, – но, как видно, они не больно-то и спешат сокращать дистанцию – два восьмидюймовых орудия внушают уважение.

«Варяг» получает еще одно попадание, каким снарядом – Семен затрудняется определить, тот разрывается внутри корпуса, но, видно, все же восьмидюймовым: крейсер содрогнулся всем корпусом и словно запнулся, скорость начала снижаться, Гаврилов как будто чувствовал это. И вдруг раздался взрыв, который заставил обратить на себя внимание, так как выбивался из общего звукового фона. Он едва успел перевести оптику на японские корабли, когда заметил, как «Асама» окутывается черным дымом… Нет, не так: ее словно какой-то страшной силой распирает изнутри и разбрасывает по морю обломки корпуса, мгновение – и от носовой части ничего не остается, а останки корабля, окутанные дымом и паром, ныряют в морскую гладь, словно рыбка. Это что же получается – русские комендоры добились-таки своего единственного попадания, и снаряд, пробив броню борта и переборки, угодил в артиллерийский погреб? Бред. Понятно, что у японского крейсера броня не столь уж высокого качества, но ведь и расстояние не меньше двадцати кабельтовых. Может ли шестидюймовый снаряд на такой дистанции обладать такой энергией? Сомнительно.

Гаврилов оторвался от оптики и посмотрел на стоящего рядом Зубова. Тот выглядел ничуть не менее ошарашенно, во все глаза пялясь в море.

– Не иначе как в артиллерийский погреб угодили. А, командир?

– Возможно. Возможно, – взволнованно, но все же с задумчивым видом произнес Семен.

Потом взгляд в сторону кинооператоров – у них четкий приказ снимать, что бы ни произошло, ни на секунду не отвлекаясь и не выключая камер. Даже смена кинопленки и перезавод аппаратов должны быть синхронными, чтобы потом можно было реально, в хронологическом порядке совместить действия русских и японских кораблей. Ничего, он потом посмотрит, что там было и как.

Бой на время словно замирает: все слишком удивлены произошедшим. Обе стороны прекратили огонь, на русских кораблях, скорее всего, сейчас все охвачены небывалым ликованием. Есть от чего. Японцы просто растеряны. И их понять можно. Тем временем корабли продолжают двигаться прежними курсами. Японцы словно убегают, русские гонят их перед собой. Только «Чиода» спешно отворачивает в сторону, чтобы не врезаться в останки крейсера, так как до этого шел у него в кильватере, но тоже не стреляет.

Наконец все вновь пришли в себя, и бой возобновляется с новой силой. «Кореец» дает очередной залп из носовых орудий. Ну вот. Давно бы так. ОБА снаряда попадают в «Такачихо». Один снаряд бьет по мостику, выворачивая металл, – похоже, хана боевой рубке, но в дыму не больно-то и рассмотришь. Второй прошивает борт и разрывается где-то в недрах крейсера, который тут же окутывает сначала паром, а затем и дымом разгорающегося пожара. Давно бы так. Корабль резко теряет скорость, и идущий следом, это, кажется, «Акаси», вынужден немного отвернуть. Его и без того малорезультативная, мягко говоря, стрельба превращается в сущий фарс, так как снаряды летят вообще в непонятном направлении.

Два крейсера, один из которых под флагом адмирала Уриу, вновь открывают огонь по «Варягу» – и вновь один из снарядов бьет в борт русского корабля под правую скулу. Судя по всему, как минимум подводная пробоина.

Отвернувший «Чиода» задействует все орудия левого борта, но прицел уже сбит, и им не удается взять под накрытие русский крейсер. «Варяг» может ответить только одним носовым орудием: всплеск снаряда наблюдается с явным перелетом. Впрочем, русским этого не видно – всплеск укрыт корпусом японца, а вот взметнувшегося огромного водяного столба под левым бортом «Чиоды» не увидеть просто невозможно. Не иначе как снаряд угодил в торпедный аппарат – иначе никак такого не объяснить даже самому махровому приверженцу российского оружия: нет у снарядов столь огромной разрушительной силы. Другое дело, что два чуда совершились буквально за пару минут, причем если попадание в торпедный аппарат хоть как-то можно было притянуть за уши, то снаряд среднего калибра, преодолевший броневой пояс и угодивший в артиллерийский погреб, выглядел просто фантастикой.

Нет, на войне есть место случаю, истории известны примеры, когда в безнадежной, казалось бы, ситуации командиры и их подчиненные, стоявшие до конца, выходили победителями против превосходящего противника. Но, как бы выразиться поточнее, такое количество благоприятных случайностей на единицу времени… Бред. Нет, все случается, но всему есть придел. К тому же на этот раз Семен готов был поклясться, что видел всплеск от снаряда. А может, померещилось?

– Та-ак, якорная цепь. Значит, кот из дома – мыши в пляс?

– О чем это вы, Семен Андреевич?

Семен Андреевич, значит. А рыльце-то в пушку, или морда в сметане, или на воре шапка горит? Ну раскудрить тудыть твою через коромысло!

– Мне есть необходимость проводить инвентаризацию снаряжения? – буравя злым взглядом Зубова, прорычал Гаврилов. Медведь. Вот как есть медведь. Того и гляди разорвет на части.

– Нет, – понурившись, выдохнул Максим.

– Никто не пострадал? – совладав с собой и вздохнув, поинтересовался Семен.

– Не знаю. – Плечи Зубова опустились еще ниже.

– Мне что, все клещами из тебя тянуть?! Якорь тебе в седалище! Доклад, унтер Зубов! – опять взревел Гаврилов. Вот поди не отреагируй на такой рык.

– Есть, доклад, – вскинулся Зубов, вперив взгляд в начальника.

Все просто как мычание. Зачем изобретать велосипед, если он уже есть, – можно только немного модернизировать: ну там ручные тормоза приделать или несколько звездочек на заднее колесо, чтобы, значит, скорости разные. Да, течение быстрое, и никто на крейсерах, что были на рейде, глаз не сомкнул – к ним никак не подобраться без всплытия. Опять же если промазал, то скутер обратно, может, и вытянет, но сколько он на максимальных оборотах отработает? Заряда батареи может и не хватить, и, скорее всего, и не хватит. А вот те, что стоят вдалеке, в нейтральных водах, – с ними очень даже может получиться. Далеко, правда. Вот тут-то велосипед и пригодился.

Пока Гаврилов с парнями был в Сеуле, откуда вернулся только утром, группа пловцов под командованием Пака, впрочем уже Кима, вполне незаконным путем завладела лодкой, а попросту – умыкнула ее. После чего, взяв на буксир скутеры и погрузив снаряжение и мины на борт, весело повизгивая и усиленно работая веслами, они устремились в дальнюю дорогу. Как дальше развивались события, Зубов не знал. До первого взрыва он даже не догадывался, удалось ли им вообще добраться до цели. Но, как видно, все срослось. Знал только, что забрать их нужно было где-то ниже по течению: они подадут сигнал – если днем, то дымом, если ночью, то светом фонаря.

– Ну и как это понимать?

– Я и сам ничего не знал. Узнал, только когда мы вернулись.

– А потом почему не доложил? Молчишь. Ну тогда я скажу. Парни, разгоряченные греблей, полезли в ледяную воду. Даже если у них все срослось удачно, несмотря на теплую поддевку, они как минимум заработают воспаление легких. Тепла после такого плавания им не найти, так что заболеют гарантированно, если сердце от переохлаждения не остановится и не отдадут богу душу. Это одно, второе – это оборудование. Ты понимаешь, насколько важно сохранить все это в тайне?

– Теперь да.

– Ни хрена ты не понимаешь! Дай только бог, чтобы с парнями и снаряжением все было в порядке, – я с вас семь шкур спущу. Уклунки.

– Но вы ведь говорили, что в таком снаряжении больше полутора часов можно… – нерешительно начал было Зубов, но Семен его перебил:

– Можно и в куда более холодной воде, вот только нужно надевать сухое белье и на сухое тело, а эти уклунки наверняка обо всем напрочь забыли. – С уверенностью этого утверждать было нельзя, но только тренировок в студеной воде у парней не было, а потому опасения их командира, что они могли все напутать, были небезосновательными.

Процедив последнее сквозь зубы, Семен вновь вооружился биноклем. К тому моменту как закончился этот разговор, ситуация несколько переменилась. На корме «Варяга» вовсю бушевал пожар, из артиллерии действовало только одно шестидюймовое орудие и пара трехдюймовок, остальные либо были неисправны, либо просто не могли стрелять. У японцев возгораний вроде бы не наблюдалось, хотя над крейсером, получившим пару попаданий от «Корейца», еще вился дым, сам он отваливал в сторону своей якорной стоянки, одна труба не действовала – как видно, досталось ему изрядно, он едва ковылял и немного рыскал по курсу. Огня он не вел.

Осмелевший и воодушевленный Беляев, получив теперь наконец возможность поддержать огнем «Варяга», так как тот несколько вырвался вперед, сделал первый залп по головному японскому крейсеру – им был «Нанива» под адмиральским флагом. Снаряды упали по бортам крейсера, цель попала под накрытие, но попаданий не было. Если бы он был развернут бортом, то возможно… А так – мимо. Вот вроде бы и причина отойти, так как «Акаси» сближается с парой крейсеров, все еще ведущих бой, – при этом он усиленно обстреливает канонерку из орудий правого борта, имея возможность задействовать их все, но у него пока не получается даже взять русских под накрытие.

И тут происходит то, чего так боялся Семен. Если бы японцы не понесли столь существенных потерь, то они продолжали бы вести бой на отходе, постепенно открывая одну из лазеек для русских, которой бы они и воспользовались, не случись ничего непредвиденного. Но потери были просто ужасными. «Чиода» уже практически опрокинулся – в бою он не принимал участия с момента взрыва, – «Асама» уже на дне, немногие моряки еще продолжают бороться за жизнь в ледяной воде, но долго им не протянуть: спасать их некому. Адмиралу Уриу предстоит нести ответ за потерю двух крейсеров в бою со всего лишь одним крейсером и канонеркой. Выпустить русских он уже никак не мог. Отряд начал разворачиваться к противнику левым бортом, чтобы выйти на пересечку курса: потери и без того ужасны, адмиралу больше нечего терять. Все четыре крейсера, идя уступом, сосредотачивают огонь на «Варяге», напрочь игнорируя «Корейца» и его восьмидюймовые орудия.

Вода вокруг русского крейсера вновь вскипела от множества падающих снарядов. Вот опять попадание в правый борт: гарантированная пробоина, и на этот раз – это не носовой, самый маленький отсек, – еще два попадания в носовую часть палубы и в район боевой рубки. Что там произошло, непонятно. Вероятно, Руднев как раз хотел предпринять маневр, чтобы выскочить из-под огня, но, как видно, руль заклинило. «Варяг» начал циркуляцию вправо, явно неуправляемый. Снаряды сыпались на него ливнем, но тот, находясь в постоянном движении, уходил из-под накрытия. Будь руль завален больше – и корабль, описав циркуляцию, лег бы на обратный курс, но руль заклинило в неудобном положении, дуга, описываемая крейсером, была слишком пологой, и судя по всему, его просто должно было вынести на мелководье, за островом Идольми. Появился крен на правый борт, пока незначительный, но, скорее всего, он будет расти – пока не критично: вероятно, водоотливная система работает не в полную силу.

Наконец корабль вновь управляется, и ему удается заложить более крутой поворот, избегая посадки на мель. Но он опять разворачивается к противнику избитым правым бортом. Несмотря на это, в строю четыре шестидюймовых орудия, дистанция едва ли пятнадцать кабельтовых, осатаневшие японцы наседают, ничуть не опасаясь русского или наплевав на опасность. «Варяг» дает залп – и сразу же добивается попадания в «Наниву»! Старый крейсер держит удар, но окутывается паром – видно, перебит паропровод. Ответные залпы японских крейсеров – и сразу два попадания, которые вызывают пожар где-то в недрах русского крейсера.

Теперь противники идут сближающимися курсами, русский старается обогнуть Идольми и войти в главный фарватер – видимо, он уже и не думает о прорыве, – японцы стремятся отрезать его от возможности ускользнуть в нейтральные воды. Уриу явно жаждет крови: его флагман потерял в ходе, но упрямо тянет за остальными кораблями, волочась в хвосте, вместе с «Такачихо», – при этом они ведут непрерывный обстрел русских.

Беляев имел возможность уйти в тот момент, когда осатаневшие японцы разом навалились на «Варяга», но «Кореец» не стал продолжать прорываться к проходу – в конце концов, в приказе была приписка «действовать по способности», вот он и действует. К черту все, «сам погибай, но товарища выручай». Именно так его учили в свое время, именно так он служил все это время. Канонерка быстро, насколько это вообще возможно, сократила дистанцию, ведя непрерывный обстрел теперь уже головного «Ниитаку», но попаданий пока не добилась. Однако теперь угол уже не такой острый, и «Ниитака» получает возможность ввести в бой два орудия с правого борта по канонерке, одно орудие способна ввести «Акаси» – и ее первый же снаряд попадает в носовую часть палубы: первое попадание и первые жертвы. Но Беляев продолжает сближаться с противником. Вот наконец сумятица, вызванная попаданием, проходит, орудия вновь готовы к бою. Залп. Есть. Головной «Ниитака» получает восьмидюймовый гостинец в борт выше ватерлинии, содрогнувшись всем корпусом, из пробоины вырывается черное облако – как видно, попали в угольную яму. Но вскоре два других японских крейсера также получают возможность вести огонь по канонерке, одновременно не прекращая обстреливать крейсер. Снаряды начинают падать довольно густо, но попаданий пока нет.

– Семен Андреевич, эдак и в нас могут садануть.

– Ерунду не городи. Или решил отвлечь, чтобы я забыл про ваши выкрутасы?

– Вы забудете, – многозначительно вздохнул Зубов, но потом встрепенулся: – А здорово все же ребята сработали: р-раз – и двух крейсеров как не бывало.

– Здорово, здорово, – уже значительно успокоившись, вздохнул Гаврилов. – Вот только бесполезно. Сдается мне, «Варягу» конец все одно. Дай-то бог, чтобы это никак не связали с подводными диверсантами.

– А что так-то? Ну свяжут, а что они могут?

– Много чего, олух ты царя небесного. Могут на каждой стоянке начать выставлять противоминные сети или просто сети: как только сеть зашевелилась, бомбу за борт – и получите оглушенного диверсанта. Ну это как вариант. Другой вариант – их подводные пловцы, атакующие наш флот. Сложного-то ничего, важна идея, а если еще и наше снаряжение к ним попадет… Лучше сразу повесьтесь, ей-богу, проще будет.

Тем временем, несмотря на плотный огонь, «Варяг» все же пробился к основному фарватеру – было заметно, что движется он с натугой, крен увеличился еще больше, но до угрожающего все еще далеко. Как и ожидал Гаврилов, крейсер отвернул в сторону гавани. «Кореец», успевший получить еще одно попадание, поковылял за ним: теперь нечего было и думать, чтобы уходить, момент был упущен. Японцы преследуют их, но недолго – как только русские пересекают границу нейтральных вод, Уриу все же прекращает погоню и обстрел, русские для него теперь недосягаемы. Находящиеся в гавани корабли нейтральных стран – весьма весомый аргумент. Не дай бог попасть в кого – это похлеще потери двух крейсеров будет. Русским деться некуда, а он подождет. В конце концов, он объявил иностранцам, что в шестнадцать часов войдет на рейд и даст бой «Варягу», если тот не выйдет. Он вышел, но спор еще не закончен, а потому Уриу подождет, а как подойдет время, войдет и поставит на этом точку.




Гаврилов стоял на палубе «Светланы» и смотрел на то, как недавно еще гордый красавец, а теперь избитая гора покореженного металла стоит на якорной стоянке. Крен значительно увеличился и продолжал угрожающе расти. Судя по рассказам Антона, крейсер в прошлой истории пострадал значительно меньше, «Кореец» вообще не получил попаданий. Но в этот раз все было по-другому. Конец один: вон прославленный «Варяг» стоит и кренится на правый борт, все больше окутываясь дымом разгорающегося пожара, с его борта сходят уже последние члены экипажа, вот с палубы сходит высокий офицер, весь в бинтах, прямо как в той песне: «Голова обвязана, кровь на рукаве…»

«Корейца» уже отвели в сторону, с него также спешно сходят, и шлюпка отваливает от борта. Гребцы усиленно налегают на весла, стремясь как можно быстрее отойти от корабля. Наконец раздается оглушительный взрыв.

– Мы сами взорвали «Корейца», и нами потоплен «Варяг».

– Складно, Семен Андреевич.

– Складно, Максим, складно. Ладно, давай сниматься с якоря: пора ребят разыскивать.

Он постарался лишить Руднева и Беляева выбора, подбросив им фальшивую телеграмму от наместника царя на Дальнем Востоке. Парни пошли дальше и с риском для жизни сумели заминировать два японских крейсера, причем один из них основной противник «Варяга», но даже потеря двух крейсеров ничего не решила – старушка вцепилась в русский крейсер мертвой хваткой и не пожелала нипочем его выпускать. Что же, по меньшей мере, минус два крейсера, а вскорости станет известно, насколько удачно или неудачно, об этом думать не хотелось, сложились дела с «Нисином» и «Касугой». Если все нормально, то затея с пловцами уже себя оправдала, уменьшив японский флот на три броненосных крейсера. Конечно, «Чиода» вроде как тоже броненосный, но этот так, мелковат, и артиллерия так себе, к полноценным броненосным его никак не отнесешь.

Парней нашли быстро. Не рассмотреть «Светланы» с ее распущенными парусами нужно было сильно постараться, как, впрочем, и черного столба дыма от подожженной лодки. Пламени практически не было – не иначе как забросали чем-то, чтобы чадило получше. Ну да и бог с ним. Главное, нашлись.

Снаряжение было в полном порядке, если не считать напрочь разряженных аккумуляторов. С парнями тоже все слава богу: не забыли-таки, что обряжаться нужно только в сухую поддевку. Шерстяная, облегающая тело, вкупе с резиновым гидрокостюмом с манжетами, она вполне позволяла пробыть в ледяной воде около полутора часов без каких-либо последствий для здоровья. Но парням досталось – двое умудрились обморозить себе руки, один лицо и уши, слоник, тудыть твою, только один обошелся без какого-либо ущерба для здоровья, но довольно щерились все. Герои, якорь вам в седалище.

– За успешно проведенный рейд и потопление двух крейсеров противника объявляю благодарность и премирую группу десятью тысячами рублей. За самоуправство, нарушение дисциплины, самовольное оставление расположения в боевых условиях объявляю десять суток ареста и хозработ. Лично прослежу, черти полосатые.

– Есть, десять суток ареста и хозработ. – Вот вроде и наказали, а лыбятся, словно золотой нашли, хотя и нашли, чего уж там, но только, сдается, не деньгам они радуются.




– Здравствуй, Сережа.

– Здорово, медведище! – Ну а как его еще-то назвать, если сграбастал в объятия так, что ни вздохнуть, как говорится, ни… Одним словом, ничего не получится. – Ты чего так задержался, должен был еще вчера прибыть?

– Должен был, да вот в Дальнем подзадержался.

– А телеграмму дать не мог?

– Как-то из головы выскочило, что ты здесь.

– И вообще – что ты там делал? Ах да. Ну и как тебе Дальний? – ухмыляясь, поинтересовался Звонарев.

– Ничего особенного, я на него в свое время насмотрелся. Давай лучше пройдем в мою каюту. – Дело происходило на палубе «Светланы». Едва заметив, что та входит в гавань, Звонарев тут же бросился к ней, оседлав концерновский катер. Сергей ничуть не возражал против уединенной беседы. – Я тут на рейде случайно заметил «Енисея» и «Боярина». Поправь, если я ошибаюсь, но сегодня первое февраля, или я что-то напутал? – когда они уже находились в каюте, тихо спросил Гаврилов.

Понятно, что вокруг только проверенные люди, которым было известно достаточно многое, да только не все, а потому поберечься стоило.

– Тогда все сначала. В Артуре ничего не изменилось, «Ретвизиан», «Цесаревич» и «Паллада» подорваны, все как в известной истории. Утром был артиллерийский бой, но опять-таки никаких изменений. Вот только…

– Что «только»?

– Понимаешь, жаба задушила отдавать «Маньчжурию», с ее грузом. Одним словом, вечером я вышел в море, поутру повстречал транспорт и сообщил его капитану, что лучше бы сменить курс. К Дэве он не попал, но откуда ни возьмись появился японский миноносец, который все же едва не уволок пароходик. В общем, сожгли мы его, а потом то ли артиллерийский погреб взорвался, то ли запасная торпеда, но он затонул. «Оборо» – в известной нам истории он в числе погибших не числился.

– Нормально. Значит, ты решил, что раз пошла такая пьянка и Антон все одно вызверится, попытаться спасти «Боярина»?

– Не только «Боярина», но, как видишь, и «Енисея», и, что важнее, его командира Степанова. Золотая голова, скажу тебе, но тогда погиб глупо – каста, мать ее, не захотел оставить корабль.

– Но как тебе это удалось?

– Да просто все. Так как никто меня слушать не стал бы, да и мины все одно нужно ставить, свел знакомство со Степановым. Он был просто в трансе от нашей идеи мины с якорь-тележкой. А что – и дешево, и сердито. Так вот напросился я к нему на борт, а с собой потащил Фролова с «горским» – ну вроде как испытать в море, если вдруг какая мина всплывет. Всплыли несколько мин, ну мы их и расстреляли из пулемета. Кстати, машинкой все впечатлились – затискали пулеметик, чуть воронение не стерли, ну и постреляли, не без того.

– А подорвался бы «Енисей», дурья ты башка?

– Я что, камикадзе? Держался бы подальше, да и Фролова зря, что ли, с собой тащил? Вырубили бы Степанова и эвакуировали. «Боярина» потом как-то перехватывали бы, но все срослось. Слушай, ну и геморрой они устроили из установки мин – неудивительно, что наша задумка произвела такое впечатление. А у вас как? Где вас вообще носило?

– Антон решил, что два итальянских крейсера – для японцев слишком жирно будет. Вот и решили мы их заминировать и отправить на встречу с Нептуном.

– Понятно. Кстати, могли бы и сказать. Развели секретность дальше некуда. Ладно, так, значит, так. И что итальянцы?

– Все прошло как по маслу. Ну или почти как по маслу. Гарибальдийцев мы заминировали, а там все зависит от того, насколько хорошо были сработаны мины.

– Ты говори, да не заговаривайся. Мины сработаны в лучшем виде.

– Тогда на этих двоих тоже можно ставить крест.

– Что значит «тоже»?

– А то и значит. Знаю, Антон с меня голову снимет, но не мог я иначе. Крейсеры заминировали без проблем – я даже не ожидал, что все так легко пройдет, да так, что еще и большая фора по времени вышла, вот и рванул я в Чемульпо.

– И?.. – Звонарев даже подался вперед.

– И ничего. Нам Антон рассказывал, что «Варяг» мог бы прорваться: и огневой мощи, и скорости у него для этого было в достатке, но Руднев никак не мог бросить «Корейца», уничтожить тоже не мог – как-никак казенное имущество и за это придется держать ответ, – а канонерка вязала его по ногам и рукам. Вот и решил я разрубить этот гордиев узел. Подкупил чиновника в посольстве, тот сварганил фальшивую телеграмму от наместника – мол, «Варягу» прорываться с боем и на полном ходу уходить в Артур, «Корейцу» действовать по способностям и шхерами тоже к Артуру.

– А заминировать японцев не пытался? Те вроде в гавань заходили…

– Как же, были. Вот только вода мутная, течение такое, что твои скутера не вытянут: раз промахнулся – второй попытки не будет, на яхту тоже не вернуться, глухой номер. Но мои орлы сподобились. Пока я в Сеул катался организовывать фальшивку, они сплавились к якорной стоянке у острова Ричи и заминировали-таки «Асаму» и «Чиоду».

– Ни «Варяг», ни «Кореец» в Артуре не появлялись. Может, в каком нейтральном порту появятся.

– И не появятся.

– Не сработали мины?

– Отчего же, очень даже сработали.

– Значит, старуха вцепилась мертвой хваткой. – Звонарев не спрашивал – это звучало как утверждение.

– Не то слово, – тяжко вздохнул Гаврилов. – «Асама» булькнула враз, так что только пузыри пошли, сдетонировал артиллерийский погреб. «Чиода» тоже недолго трепыхалась. Вот только адмиралу Уриу это настолько не понравилось, что он как бешеный набросился на наши корабли. Даже торпедировали «Варяга», когда он отходил в гавань. Миноноску, камикадзе хренову, «Кореец» приголубил из восьмидюймовки, да так удачно, что тот едва на дно не отправился, но сумел добраться до мелководья.

– Вас не вычислят?

– А как нас вычислишь? Был бой, а в бою все возможно, к тому же затонули крейсеры не на мелководье, опять же там течение. «Асаму» разворотило так, что только на металлолом, «Чиода» не стоит потуг по ее подъему. Может, когда-нибудь, чтобы обезопасить плавание, но это когда еще будет.

– Понятно. И так как время еще оставалось, ты решил попытаться спасти «Боярина».

– Потому и пер, не жалея ни себя, ни людей, ни машины. «Енисея» спасти никак не успевал, а вот с крейсером хотел попробовать. Аника-воин, блин. Ни хрена-то у меня не выходит, вот ты – красавец, обставил по всем статьям. Но я так понимаю, Антон теперь нам точно холку намылит.

– Правильно понимаешь. Эх, жаль, ты не сумел снять бой.

– С чего бы это? Очень даже снял, да еще и с самого удобного ракурса: с вершины горы на Идольми.

– Не может быть!

– Еще как может.

– Да ведь это такое… Такое… Я помолчу про историческую ценность, но ты хотя бы представляешь, сколько мы сможем заработать только на этом?

– Пока нет. А ты?

– И я пока нет. Но много. Очень много.

– Слушай, Сергей, ведь ты не хотел во все это вмешиваться. Между тем то, что ты делаешь, никак не назвать стоянием в стороне.

– Понимаешь, Семен. Есть такое слово – присяга.

– Ты ничего не напутал? Присягу-то ты давал СССР.

– Присягу я давал в первую очередь своей Родине и ее народу, а какие при этом звучали слова – не суть важно, главное – то, как ты это понимаешь. Так вот это все та же Россия, и я ей уже однажды присягнул. Присягнул, не вызубрив текст присяги, а сердцем. Громко сказано, да?

– Нормально сказано – ни прибавить ни убавить. Но вот что ты скажешь Анечке?

– А ничего не скажу, отобью телеграмму или письмо отпишу. В конце концов, с Антоном передам о моем решении – он все одно здесь должен будет появиться. Вот пусть и отдувается любимчик наших жен.

– Ох и тяжко ему придется.

– Ничего, выдержит.

– Сергей, ты бы того… Подумал хорошенько, ведь тут не шутки будут твориться.

– Я последние несколько месяцев только об этом и думаю. Не могу я по-другому, понимаешь. Не могу – и все тут.




Глава 2

Назначение


Все складывалось как нельзя лучше, и Петр Афанасьевич даже старался об этом не думать, чтобы, не приведи господи, не сглазить. В его доме вновь царили тишина и благолепие. Впрочем, может, так все и должно было быть.

Известие о том, что его дочь безнадежно и безответно влюблена в Песчанина, он воспринял крайне негативно и был готов рвать и метать. Тем паче когда его юная и неразумная дочь решила вдруг ухаживать за больным Антоном Сергеевичем. На его взгляд, это было столь же неверно, сколь и непристойно. Однако ему пришлось убедиться в том, что характером дочка удалась именно в него, – такая же непреклонная, своенравная и целеустремленная.

Ладно бы этот промышленник отвечал ей взаимностью – ан нет. Песчанин часто общался с Петром Афанасьевичем, и надо признать, что это общение последнему было приятно. Дело обстояло вовсе не в том, что на малоизвестного офицера вдруг обратил свое внимание такой крупный и богатый промышленник Дальнего Востока. Деньги для Науменко значили мало. Ему было приятно именно общение с этим человеком.

Так сложилось, что Петр Афанасьевич стоял у истоков развития минного дела в русском флоте вместе с Макаровым, однако если последний являлся весьма разносторонней личностью и был способен управлять флотом, то Науменко прекрасно осознавал, что ему это не по силам, и завидовать тут было нечему. Однако он прекрасно разбирался в минном деле и был яростным сторонником активного использования в войне на море легких сил.

И тут вдруг в лице Песчанина, который сам подошел к нему, он получает не благодарного слушателя, а яростного сторонника его идей. Мало того – этот молодой человек, будучи столь далеким от военной службы, настолько глубоко и предметно рассуждал на эту тему, что повергал Науменко в оцепенение. Не раз Петр Афанасьевич указывал Антону Сергеевичу на его дилетантские ошибки в рассуждениях о тактике использования эсминцев в боевых действиях, а затем, когда спор уже оканчивался, он не мог успокоиться и продолжал всесторонне обдумывать прошедший разговор. Вот тут-то он и впадал в оцепенение. Он запирался в кабинете и подолгу обдумывал их разговор, чертил графики, диаграммы, схемы…

Так и сложилось, что на сегодняшний день у него на руках оказались рекомендации по использованию легких сил в условиях современной войны. Его личная концепция видения этого вопроса. Но к сожалению, он не имел никаких шансов чего-либо добиться, хотя и чувствовал, что сегодня способен организовать взаимодействие нескольких дивизионов эсминцев совместно с крейсерами в боевых условиях.

Однако он не мог себе и представить, что в то время, когда он и Песчанин увлеченно беседовали и обсуждали столь далекие от сердечных разговоров материи, его дочь, с жадностью ловя каждое их слово, все больше укреплялась в своей любви к Антону.

Упорство, с которым дочь добивалась его разрешения ухаживать за Антоном Сергеевичем, вдруг убедило Науменко, что это не детская влюбленность, а вполне сформировавшееся чувство уже выросшей девушки, оставившей своих любимых кукол пылиться на полке в память о безвозвратно прошедшем детстве.

Он не был готов противопоставить этому что-либо и потому принял единственно правильное решение. Просто отошел в сторону и стал наблюдать за тем, что из этого получится, готовый в любую минуту ринуться на защиту своей единственной дочери.

Однако здесь его ждало разочарование: защищать никого не пришлось. Молодые прекрасно поладили, и сегодня все шло к тому, что у него должен был появиться до неприличия богатый зять. Впрочем, молодые не особо торопились – во всяком случае, даже о помолвке пока речь не заходила. Хотя тут-то, изведав нрав Светланы, отец был склонен думать о том, что от венца уклоняется именно Антон, а это его несколько беспокоило. Он любил Свету и переживал за нее, поведение же ее возлюбленного ему казалось несколько странным.

В кабинет, где сидел, размышляя над всем этим, Петр Афанасьевич, постучались, и, когда он разрешил войти, в дверях предстал тот, о ком, собственно, и думал глава семьи.

– А-а, Антон Сергеевич. Здравствуйте. Вы, верно, к Светлане?

– Да нет, я к вам.

– Неужели решились-таки просить руки этой егозы? Ну не стоит краснеть, как красна девица. Я уж и смирился с этим, и считаю выбор моей дочери верным, а вот ваша нерешительность мне, признаться, непонятна.

– Петр Афанасьевич, вы слышали, Макаров прибыл в Порт-Артур – и тут же принялся наводить порядок в доме. В день его прибытия наконец сняли с мели «Ретвизиан» и завели на внутренний рейд. Эскадра ликует и считает это добрым предзнаменованием.

– Степан Осипович не даст скучать этим лежебокам и научит воевать, не боясь высунуть свой нос в море, – деловито заявил Науменко.

– Вы ведь знакомы с ним?

– Да, я одно время служил вместе со Степаном Осиповичем.

– Теперь наконец настало время и вам походить в море и пощипать японцев.

– Не думаю, что это так. – Увидев недоумение во взгляде Песчанина, Науменко грустно улыбнулся и продолжил: – Понимаете ли, Антон Сергеевич, я служил вместе с Макаровым, даже был дружен с ним, хотя и служил-то непродолжительное время, но за это время успел с ним сильно повздорить, а Степан Осипович, при всей своей, надо признать, гениальности, человек весьма злопамятный.

– Но если ему показать вашу работу, над которой вы столь упорно трудились последний год, то это его убедит в том, что вас по меньшей мере неразумно держать в экипаже.

– Отнюдь. Если бы я уже командовал кораблем к моменту его назначения, то он относился бы ко мне совершенно объективно, но назначать меня на командование он не станет. Да и никто не станет. Сегодня стоит вопрос не о моем назначении, а уже о пенсии. Ну пока идет война, меня на всякий случай еще попридержат, а вот как только она окончится, меня с чистой совестью отправят на пенсию, да и пора уже.

– Петр Афанасьевич, но ведь вы столько сил вложили в эту работу, да и мои скромные рассуждения смогли использовать.

– Хочется славы, молодой человек?

– Не славы. За Россию обидно. НИИ под патронажем концерна за последние несколько лет разработал много интересного и весьма полезного. А где результат? Разработанный Горским пулемет остался невостребованным. Работа Назарова произвела впечатление, но умников под шпицем не задела за живое. Сегодня американцы подбираются к Игорю Ивановичу, чтобы заполучить лицензию на производство его двигателя, а у нас даже не чешутся – так и гонят самодвижущиеся мины по старинке. Миноносец, разработанный совместно с вами, остался невостребованным: дороговат – из-за сварного корпуса цена вышла несколько завышенной. Те же «Сокола́», при схожих размерениях, строят более чем в полтора раза дешевле. Но ведь это только начало: именно за сваркой будущее! Но этого не понимают. В Нижнем Калашников сумел разработать новые котлы, испытания прошли успешно, эсминец бодро ходит с нефтяным отоплением. И что? Вот уже больше полугода вопрос с переоборудованием кораблей новыми котлами висит в воздухе. Мало того – на строящиеся корабли все так же планируется угольное отопление. Единственно что – вцепились в гирокомпасы, но этот вопрос настолько злободневен и настолько уже назрел, что это неудивительно. Однако это застарелый вопрос, решение уже назревшей проблемы, а чтобы посмотреть в будущее… Ваша работа – это взгляд в будущее. Миноносцы – это оружие береговой обороны, скорость, сильное вооружение и экономичность. Это оружие нападения, причем в отрыве от основных баз, но идея, получается, опять не востребована.

– Ну этого утверждать наверняка нельзя. Я направил рукопись наместнику – он не чужд новаторству и ярый сторонник современного флота, – возможно, что и выйдет.

– Возможно. Но я не хочу надеяться на авось. Вы думаете, зачем я стараюсь общаться с вами настолько часто, насколько это вообще возможно?

– Честно признаться, в последнее время мне кажется, что причина очевидна, – улыбнувшись, заметил моряк.

– Я люблю Свету, – спокойно ответил Антон. – Однако причина не в ней, а в вас. Я прошу вас, чтобы этот разговор остался между нами. Дело в том, что я намерен сам вести «Росич» в бой и доказать морскому ведомству, что наш корабль стоит запрошенной за него суммы и того, чтобы флот обратил на него внимание.

– А почему не передать корабль флоту в столь тяжкое для России время? Ведь вы патриот своей Родины и сами всегда утверждали, что для достойной жизни вам нет необходимости в слишком больших деньгах.

– Потому что я знаю, что будет, – запальчиво возразил Песчанин. – На эсминце столько новшеств, что экипаж придется готовить не меньше года, но даже если и это опустить, то я попросту не верю в то, что его смогут достойно использовать. Взять хотя бы героическое сидение в луже нашей эскадры, – не скрывая сарказма, закончил он.

– Значит, вы твердо намерены принять самостоятельное участие в боевых действиях, – растерянно заключил Науменко. – Но каким образом?

– Хотя бы на первых порах. А каким образом? Пусть это пока останется секретом. Скажу только, что я не нарушу ни одного из существующих законов. И за то, что я обрел в этом уверенность, я должен благодарить вас: вы объяснили мне, как до́лжно действовать эсминцу в бою.

– Бог мой! Она меня проклянет.

– Что случилось, Петр Афанасьевич?

– Так, значит, то, что вы все еще не сделали предложения Светлане, объясняется тем простым обстоятельством, что вы боитесь погибнуть и сделать ее несчастной?..

Молчание Песчанина, сосредоточенно изучающего свои туфли, было самым красноречивым ответом.

– Петр Афанасьевич, я попросил бы вас не распространяться на эту тему.

– Да-да. Конечно. Но если с вами что случится, как я посмотрю в глаза своей дочери?

– Она молода и, если что, еще полюбит и будет счастлива.

– Ох, молодой человек, я, конечно, не знаток женской психологии, но я прожил с двумя женщинами довольно продолжительный срок. Уверяю вас: лучшее, что вы можете сделать, – это жениться на Светлане, если только вы ее действительно любите. Что касается моего благословения, то можете считать, что вы его уже получили.

– Но…

– Она будет еще более несчастна, если так и не познает радости супружества с любимым человеком, – не скрывая горестного выражения, не дал договорить Песчанину Науменко. – Я прошел не через одну войну – и, как видите, жив и здоров. Не нужно думать о плохом – оно и не случится.

– Спасибо, Петр Афанасьевич.

– Полноте. Сделайте мою дочь счастливой. А о плохом и думать не могите. Я рад, что моя дочь будет спутницей жизни человека, для которого слова «честь» и «Родина» – нечто большее, чем просто слова.




Наместник его величества, главнокомандующий морскими и сухопутными силами на Дальнем Востоке вице-адмирал Алексеев находился в своем кабинете – и при этом его настроение никак нельзя было назвать безоблачным. Он сидел за столом с таким выражением лица, что, казалось, у него сейчас случится нервный срыв. Его адъютант, будучи хорошо осведомленным о нраве своего начальника, предпочел сделать так, чтобы его не было ни видно, ни слышно, покуда буря не минует.

Наконец не выдержав, Алексеев поднялся из-за рабочего стола и, заложив руки за спину, стал нервно прохаживаться по кабинету, непрерывно сжимая и разжимая кулаки.

Это было просто неслыханной дерзостью. Сегодня утром в Порт-Артур прибыл адмирал Макаров и, вместо того чтобы засвидетельствовать свое почтение наместнику, да что там почтение – доложиться о прибытии главнокомандующему, – с вокзала отправился на эскадру. Макаров успел побывать на верфи, ознакомиться с ходом ремонтных работ на подорванных судах. Посетить некоторые корабли эскадры, поднять свой флаг на крейсере «Аскольд», принять дела у бывшего командующего вице-адмирала Старка. Он принял участие в снятии с мели броненосца «Ретвизиан», кстати прошедшем успешно, что также подпортило настроение Алексееву, так как предыдущие две попытки были неудачными.

Все это ставило Алексеева в глупое положение. Он весь день провел в своем кабинете, ожидая появления этого выскочки-крючкотвора, чтобы сразу расставить все точки и показать новому командующему, кто есть кто, а вместо этого напрасно прождал подчиненного, который и не спешил прибывать с докладом.

Наконец устав от бездействия, Алексеев вызвал к себе адъютанта и приказал занести почту. Офицер понял, что его начальник находится в крайней степени раздражительности, так как обычно работал с бумагами в первой половине дня. Поэтому он вошел в кабинет, держа в руке папку с корреспонденцией и довольно пухлый конверт. Молча подойдя к столу, четко отдав честь, положил бумаги на стол наместника, хотя обычно и позволял себе некоторую вальяжность и краткие комментарии о некоторых документах.

Внимание Алексеева в первую очередь привлек пакет, в котором оказалась внушительная пачка исписанных аккуратным почерком листов. На первом листе значилось: «Тактика морского боя, вчера и сегодня».

– Что это? Очередной опус какого-нибудь выскочки?

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но я только выполнял ваше распоряжение.

– О чем вы?

– Согласно вашему распоряжению вся корреспонденция должна в обязательном порядке проходить через вас. Если же у вас недостанет времени ознакомиться со всей корреспонденцией, мне надлежит в краткой форме изложить суть, – четко, вытянувшись в струнку, доложил адъютант.

– И о чем же сей опус? – взвесив на руке довольно внушительную рукопись, поинтересовался наместник.

– О вопросах тактики в морских сражениях. Работа очень тесно переплетается с работой адмирала Макарова, но и во многом дополняет ее, однако общая концепция остается единой. Правда, автор не рассматривает вопросов, связанных с линейными кораблями, делая упор только на легких силах, миноносцах и крейсерах второго ранга.

– Плагиат, – уверенно констатировал Алексеев.

– Я, конечно, не такой большой специалист в вопросах новшеств, как вы, – подпустил немного лести адъютант, – но это, скорее, независимая работа человека, у которого взгляды совпадают со взглядами Степана Осиповича. Да и потом, для того чтобы иметь возможность написать плагиат, необходимо как минимум видеть оригинал, а работа Макарова не публиковалась.

Лейтенант сам не знал, как так случилось, что он занес этот труд именно сейчас, забывая про него на протяжении довольно длительного времени, – вероятно, сказалось напряжение целого дня и он схватил первое, что подвернулось под руку.

– То, что эта работа не публиковалась в России, не значит, что нет иностранных изданий. Науменко. Он вам случайно не знаком? – задумчиво поинтересовался Алексеев.

– Капитан второго ранга, до недавнего времени командовал эсминцем, переведен в экипаж согласно регламенту. В этом году должен был быть уволен по достижении предельного возраста, но война внесла свои коррективы – пока остается в экипаже, по окончании войны, скорее всего, его все же ожидает пенсия.

– Откуда такая осведомленность?

– В прошлом году, во время нашего пребывания во Владивостоке, я увлекся его дочерью, – смущенно ответил молодой человек.

– И как, успешно? – улыбнувшись, поинтересовался наместник, который и сам был не лишен слабости к девицам.

– Увы, ваше превосходительство, я опоздал. К тому моменту, когда она попала в поле моего зрения, она была настолько увлечена одним промышленником, что к ней невозможно было и подступиться.

– Что еще можете сказать о Науменко?

– В молодости он служил вместе с Макаровым, у них даже из-за чего-то произошла ссора, в результате чего они прекратили общаться.

– Точнее не известно? – не на шутку заинтересовался наместник, уже начиная прикидывать, как можно будет использовать этого Науменко, чтобы насолить неуемному адмиралу.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но нет. Я не знал, что этот вопрос может вас заинтересовать.

– Хорошо, можете идти.

Алексеев, сам будучи моряком, живо интересовался всеми нововведениями на флотах других стран и внимательно следил за развитием отечественной военной мысли. Поэтому он без особых усилий принялся за подвернувшееся чтиво и вскоре увлекся им настолько, что на время позабыл о непочтительном подчиненном. Впрочем, утверждать, что он был сторонником выдвигаемой идеи о приоритете в ведении боевых действий легких сил, было бы неверно, так как он считал, что войны на море выигрываются соединениями линейных кораблей в генеральных сражениях.

Имя капитана второго ранга Науменко ему ни о чем не говорило, однако вопросы, поднимаемые и рассматриваемые им в этом труде, были весьма злободневными и очень тесно переплетались с теми проблемами, которые освещал в своей книге Макаров. Алексеев был знаком с трудом Степана Осиповича, и, будь этот труд написан кем-нибудь из более достойных, на взгляд Алексеева, людей, он отнесся бы к нему с большим вниманием. Науменко тоже для него был выскочкой, но этого выскочку он хотел использовать в своих целях, а потому к его работе Алексеев подошел очень внимательно, чтобы, не приведи господи, не ошибиться.

Он еще продолжал читать рукопись, когда в кабинет вошел адъютант и доложил о прибытии Макарова. Действуя по наитию, Алексеев быстро сложил листы рукописи и положил ее в стол, чему лейтенант немало удивился, но, разумеется, предпочел промолчать.

К моменту появления в кабинете Макарова Алексеев решил сменить тактику и встретил его довольно приветливо, не выказывая своего неудовольствия.

– Неуемная у вас натура, Степан Осипович. Не успели появиться, как сразу же окунулись с головой в проблемы эскадры. Как мне доложили, вы успели исколесить чуть не все корабли.

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Дело в том, что я предполагал, что вы находитесь в Мукдене, в своей ставке, иначе первым моим шагом было бы доложиться о прибытии.

– Бросьте, Степан Осипович, я вас прекрасно понимаю. Вам досталось командовать эскадрой в нелегкое время и в далеко не самых благоприятных для нас условиях, чего уж чиниться. Какими, на ваш взгляд, должны быть ваши первоочередные шаги?

– Во-первых, я ознакомился с ходом восстановительных работ на подорванных кораблях и пришел к выводу, что господа офицеры не спешат способствовать в ремонтных работах служащим порта, что вполне допустимо в мирное время и весьма пагубно в военное, когда каждая боевая единица на вес золота. Поэтому мною сегодня определены сроки ввода в строй поврежденных кораблей, и, думаю, в скором времени мы сможем преподать Того пару уроков вежливости. Но и до того эскадра не станет коптить небо на внутреннем рейде. Я планирую регулярные выходы в море для маневров и, по возможности, уничтожения отдельных отрядов японского флота, если таковая возможность появится.

– Не кажется ли вам, что уповать только на волю Божью – дело несколько недостойное? – не скрывая сарказма, высказал Алексеев.

– Но я и не собираюсь уповать только на волю Провидения. Того не сможет вести блокаду Порт-Артура, оперируя своим флотом в полном составе. Поэтому нам остается только ждать, когда он, зарвавшись, совершит ошибку и нам удастся прижать один из его отрядов. К сожалению, в настоящих условиях рассчитывать на что-либо большее мы не можем.

– Что же, возразить мне вам нечего. Делайте то, что считаете нужным. Если понадобится моя помощь, то я к вашим услугам.

– Ваше превосходительство, как вам, возможно, известно, мною была написана книга «Рассуждения по морской тактике», – тут же решил перейти к делу Макаров. – Однако морское ведомство не сочло возможным напечатать ее, хотя я неоднократно настаивал на этом. Я считаю, что сегодня эта книга крайне необходима, в особенности здесь, на кораблях эскадры. Так вот, если вас не затруднит, то я просил бы вас способствовать скорейшему напечатанию этой книги.

– Мне знакома ваша новая работа. Однако должен вас разочаровать, помочь вам в этом предприятии я не могу: я, к сожалению, не имею отношения к военно-морскому ведомству, – с некоторой ленцой, не скрывая своего удовольствия от сказанного, ответил наместник.

– Неужели ваше мнение ничего не значит? – не скрывая раздражения, поинтересовался Макаров. – Я, конечно, могу на свои средства напечатать эту книгу, но если она будет напечатана за счет военно-морского ведомства, то это будет означать, что они поддерживают мою концепцию, а значит, для офицеров эта работа может служить как руководство к действию.

– Я так понимаю, если работа будет напечатана в Мукдене под моей редакцией, а не под редакцией военно-морского ведомства, вас это не устроит?

– Дело не в том, что это не устроит меня, – это не устроит флот. Сейчас уже начала формироваться вторая эскадра, и эти рассуждения будут крайне полезны для офицеров, которые будут направлены сюда.

– В мою канцелярию поступила рукопись одного офицера. Что удивительно, проблемы, рассматриваемые в этом труде, те же, что затронули и вы. Просто поразительно, насколько одинаково могут мыслить люди. Я не спешил подписывать эту работу в печать, так как сначала хотел поговорить с вами, но если вы считаете, что печать книги в Мукдене – не ваш уровень… Что же, я отдам распоряжение о напечатании этой работы, так как считаю, что эта книга действительно необходима, и именно здесь. Правда, труд не столь разносторонен, как ваш, автор затрагивает только новую тактику для легких сил…

– А вы не боитесь, что это может быть плагиатом? – резко поинтересовался Макаров.

– Не думаю. Быть может, это ваш ученик – тогда неудивительна такая тождественность мысли.

– Как фамилия офицера?

В ответ на это Алексеев безразлично пожал плечами, словно не понимая, чем могло быть вызвано такое неудовольствие Макарова, и позвонил в колокольчик. На зов тут же явился адъютант.

– Лейтенант, кто являлся автором той рукописи о новых принципах тактики?

Адъютант, конечно, сначала удивился забывчивости наместника, но затем быстро сориентировался и, изобразив напряженную работу мысли, после некоторой паузы наконец ответил:

– Если не ошибаюсь, ваше превосходительство, кажется, Наумов, но я сию минуту могу посмотреть по журналу и доложить точно.

– Быть может, Науменко? – поинтересовался Макаров.

– Так точно, Науменко, – без паузы подтвердил предположение адмирала лейтенант.

– Это ваш ученик? – полюбопытствовал Алексеев.

– Нет, сослуживец. Когда-то мы вместе служили, и он так же, как и я, был увлечен принципами основополагающей роли в ведении войны на море легких сил. – По тому, как ответил Макаров, Алексеев пришел к выводу, что между ними действительно когда-то пробежала черная кошка и злопамятный Макаров все еще не забыл об этом. Наместник решил это использовать. – Я уверен, что речь может идти только о тождественности мысли.

Алексеев вновь сделал для себя зарубку, обратив внимание на то, что Макарову это высказывание далось с трудом, а сама работа больно задела за живое.

– Степан Осипович, я вскорости отбываю в Мукден и прослежу за напечатанием этой книги в первую очередь, после чего приложу все усилия для того, чтобы она была как можно быстрее переброшена в Артур. Но прежде мне хотелось бы получить ваше авторитетное мнение. Я понимаю, что вы ограничены во времени, но не могли бы вы ознакомиться с этой работой до моего отбытия в ставку? Мне не хотелось бы потворствовать плагиатору, если это окажется так. И позвольте вновь предложить вам напечатать ваш труд в Мукдене.

– Благодарю, ваше превосходительство, но я считаю, что мой труд должен быть опубликован под эгидой военно-морского ведомства, и никак иначе. Но обещаю вам, что, как только получу рукопись, со всем вниманием и тщанием ознакомлюсь с нею.

Когда новый командующий эскадрой убыл, Алексеев тут же вновь вызвал к себе адъютанта и приказал сегодня же передать рукопись Науменко Макарову и подготовить распоряжение о немедленном ее напечатании в Мукденской типографии. При этом он прямо-таки сиял от удовольствия.

Алексеев не был консерватором, но и о себе был довольно высокого мнения – он считал, что неплохо разбирается в вопросах, касающихся флота, а потому Макаров для него был в первую очередь выскочкой, который позабыл свое место. Но этот выскочка пользовался уважением его величества и был назначен командовать эскадрой личным императорским указом, а значит, с ним необходимо было считаться, но кто мешает слегка попортить кровь неуемному адмиралу?

И вот появляется труд, который абсолютно тождественен работе Макарова, и тот ничего не может противопоставить, так как эта работа полностью перекликается с работой самого адмирала, но в то же время, в отличие от работы Степана Осиповича, выйдет в свет. Алексеев был несказанно рад, что подвернулся великолепный случай и против истины не погрешить, и заодно утереть нос этому выскочке.

Что же касается Макарова, то он ушел от Алексеева действительно сильно расстроенным. Во-первых, он окончательно убедился в том, что его книга не будет напечатана, во-вторых, ему было неприятно, что обошел его человек, которого он знал довольно давно. Макаров, конечно, не питал любви к Науменко, однако должен был признать, что этот человек действительно мог создать подобный труд, так как их взгляды во многом совпадали. А потом, тот не был тем человеком, который осмелится на плагиат, это Макаров должен был признать при всей своей к нему неприязни.

Степан Осипович был прав в своих умозаключениях, но отчасти. Дело в том, что Науменко действительно не был способен на плагиат, и тем не менее именно это фактически и сделал, хотя, надо отдать ему должное, и не знал об этом. Дело в том, что Песчанину крайне была необходима консультация от знающего и прогрессивно мыслящего офицера флота. Он собирался вступить в схватку с противником, незнакомым ему, в незнакомых условиях. Он мог предполагать действия противника в своей современности, но в это время существовали другие реалии, концепции и взгляды на одни и те же вещи. К примеру, если при стечении определенных обстоятельств его современники были бы вынуждены отступить и это было бы правильно, то нынешние моряки могли вполне предпочесть героическую гибель или безрассудную атаку, и наоборот. Нюансов было великое множество. Так уж вышло, что в беседах с Науменко Песчанин неоднократно оперировал высказываниями из известного труда Макарова, а Петр Афанасьевич, будучи весьма неглупым человеком, сумел додумать и сформулировать в конечную мысль все разрозненные высказывания Антона, но при этом привнести свое независимое мнение, будучи незнакомым с работой прославленного адмирала. Но именно по этой причине его работа только перекликалась с работой Степана Осиповича, но была полностью самостоятельной.




Светлана была в полном смятении. Она попросту не знала, как быть. С одной стороны, ее удерживала здесь наконец обретшая взаимность любовь. С другой – ее толкала в дорогу любовь к отцу и желание постоянно находиться с ним рядом. Какое из чувств доминировало, она понять не могла, как ни старалась.

Она так и провела все утро, то лихорадочно собирая свои вещи, то вдруг замирая на месте в полной нерешительности. Продолжалось это до той поры, пока не пришел Антон и не обнаружил суматошных сборов.

– Что за столпотворение, Вера Ивановна? – поздоровавшись, поинтересовался он, не скрывая своего крайнего удивления.

Он стал частым гостем – настолько частым, что бывал в их доме каждый день. Еще вчера ничто не указывало на то, что сегодня все семейство будет застигнуто им буквально на чемоданах.

– Переводят нас, Антон Сергеевич.

– То есть как это?

– Верочка, не нужно путать молодого человека. Здравствуйте! – Появившийся в дверях кабинета глава семьи имел весьма недовольный и пришибленный вид. – Вот, как видите, угораздило меня на старости лет получить назначение. Отбываю в Порт-Артур для вступления в командование миноносцем «Страшный», который только что вступил в строй. А мои домочадцы решили ехать со мной.

– Но помилуйте, ведь там идут настоящие боевые действия – как можно забирать с собой семью? – не скрывая своего волнения, произнес Антон.

Но эта реакция была вызвана не столько ведением боевых действий в районе Порт-Артура и не тем, что в опасности могла оказаться Светлана, сколько тем, что Антону была прекрасно известна история этого эсминца, который должен был погибнуть в неравной схватке с японскими кораблями. В день гибели «Страшного» события начали нарастать как снежный ком, вызывая цепную реакцию и раскручиваясь все сильнее, что едва не привело к схватке русской и японской эскадр, но Макаров решил уклониться от боя. Столкновения с Того в этот день не было, но зато произошло другое событие. Возвращаясь в Артур, русский флагман подорвался на мине, в результате чего затонул, – погиб и прославленный адмирал. Известно ему было также и то обстоятельство, что капитан второго ранга Науменко никогда не командовал этим кораблем, и более того – не было такого командира и на других кораблях, даже на тральщиках. Похоже, действия этих прохиндеев уже начали оказывать свое влияние.

Антон и предположить не мог, что назначение было вызвано вовсе не вмешательством его друзей и что здесь он был виноват сам, подтолкнув Науменко к написанию своей книги. Закончив работу, старый моряк не нашел ничего более умного, как направить ее наместнику, которого почитал ярым сторонником флота, коему не чуждо было ничто новое. Так уж сложилось, что его давняя размолвка с Макаровым, а также неуемный характер последнего подвигли Алексеева в пику командующему флотом продвинуть на должность командира эсминца человека, тому неугодного.

– Здесь тоже стреляют, – резонно возразила Вера Ивановна, памятуя ту единственную бомбардировку Владивостока за всю войну, предпринятую в середине февраля адмиралом Камимурой. – Негоже, когда семья в разлуке. Двух сынов схоронили – и до сего дня нас могло разлучить только море, так что я еду с Петрушей, что бы он ни говорил.

– Но Светлана… – До Антона вдруг дошло, что вот и та, что стала ему дорога, собирается отправиться туда, где в скором времени будут кипеть самые настоящие боевые действия.

– Антон Сергеевич, пройдемте. – Петр Афанасьевич пропустил Песчанина в кабинет и закрыл дверь. – Дело в том, – сразу перешел он к сути, – что я и впрямь никогда не разлучался с семьей. Я уходил в море, нередко на боевые задания, но всегда знал, что меня ждет семья. Так что удержать Веру не имею никакой возможности, однако мне не хотелось бы везти в Артур Свету. А потому у меня к вам есть один весьма важный вопрос. Вы собираетесь делать ей предложение или и дальше будете изображать из себя юного гимназиста?

– Я не предполагал, что все сложится так… – Антон и вправду не предполагал этого. Вероятно, оказываемое влияние на ход исторических событий начало выливаться на тех, кто хотел оказать давление на старушку, или на тех, кто оказывался им дорог. Именно это имел в виду Песчанин, но Науменко понял его по-своему.

– Тем не менее все складывается именно так, и никак иначе, – вздохнул кавторанг. – Я уже потерял двух сыновей, которые умерли от холеры, и у меня нет никого дороже Светы, удержать моих женщин от поездки у меня недостанет сил. Послезавтра я уезжаю к месту службы, а до того времени хотел бы знать, что у Светланы все в порядке. Вы будете ей хорошим мужем, а все дурное выбросьте из головы.

– Думаю, просить у вас руки вашей дочери будет несколько глупо: вы только что вручили ее мне.

– Это так.

– В таком случае я должен поторопиться. Необходимо уладить все формальности.

– Вот это деловой подход. Да, Антон Сергеевич, я знаю, что вы так и не удосужились обзавестись собственным жильем. Так вот, я прошу вас не торопиться с этим вопросом. Поживите пока в нашем доме – заодно и присмотрите за ним, пока мы не вернемся, – а там, даст Бог, отстроите собственные хоромы. А потом, Светлане здесь будет куда уютнее.

– Благодарю, Петр Афанасьевич. Что же, одной проблемой меньше. Побежал решать остальные, – как можно бодрее ответил Песчанин.

Он все же надеялся, что изменения, которые уже начались, коснутся и судьбы «Страшного». В конце концов, Науменко был умудренным опытом и знающим командиром. Но для страховки все же нужно будет кое-что предпринять.

– Ну вот и ладненько, – не скрывая облегчения, заключил Петр Афанасьевич.

После того как Песчанин поспешил раскланяться с домашними и умчался, так и не успев пообщаться со Светланой, последняя даже прослезилась. Так уж повелось, что они в последнее время очень часто виделись и подолгу оставались наедине. Она, так сказать, брала реванш за все те встречи, которые бывали у них, но только общался Антон при этом с ее отцом.

Увидев пригорюнившуюся дочь, Петр Афанасьевич испытал перед нею чувство вины. Он, конечно, хотел бы пышной свадьбы для своего единственного ребенка и не пожалел бы для этого своих сбережений, но жизнь вносила свои коррективы.

Сбережения были, и весьма солидные: концерн не скупясь оплатил его консультации по проектированию миноносца, вот только в металле он оказался совсем не таким или, точнее, почти. Форма полубака была совсем не той, что планировалась, минных аппаратов не было, была только артиллерия, а сам кораблик отчего-то превратился в сторожевой. Антон Сергеевич пояснил, что флот не заинтересовался проектом, так как тот оказался слишком дорог, да и артиллерийское вооружение слишком слабым, с этим Науменко был согласен, но Песчанин все-таки настоял на двух орудиях и четырех минных аппаратах, а теперь получалось, что минного вооружения вовсе нет. С другой стороны, а зачем промысловой страже мины?

– Значит, так, мои дорогие. Антон Сергеевич только что просил руки Светланы, и я дал свое согласие.

– Как?.. – Что и говорить, удивление дочери было настолько сильным, что она попросту лишилась дара речи.

– А ты разве против? – ухмыльнулся отец. – Антон Сергеевич убыл, как я понимаю, решать вопрос с венчанием. А потому слушай мою команду. Верочка, ты временно прекращаешь сборы, а ты, егоза, – окончательно. Я принял решение: вы пока поживете здесь, так что свои немногочисленные пожитки соберет и перевезет сюда твой муж. Ну будущий муж. Сейчас приведите себя в порядок – и вам предстоит поход к модистке. Свадьба, конечно, неожиданная, но без свадебного платья моя дочь в церковь не пойдет.

– Ой, папка! – Света бросилась на шею отцу и стала целовать его, обильно орошая слезами счастья.

Как ни стремительно развивались события, Антон не позволил пустить их на самотек. Все знавшие его отмечали его особенность действовать решительно и предусмотрительно в кризисных ситуациях, а куда уж кризиснее. Поэтому первой к кому он отправился и сообщил эту новость, была Звонарева, – по счастью, у нее в это время была и Лена Гаврилова. Они, конечно, тут же высказали, что они думают об умственном развитии Антона, но затем быстро взяли себя в руки и дали ему недвусмысленные указания, что и как ему делать.

В общем, не успели мать и дочь собраться, как у них дома подобно шквалу, налетающему на ничего не подозревающее судно в открытом море при солнечной погоде, появились Гаврилова и Звонарева, тут же перехватывая инициативу в свои руки.

– Нет, ну как вам это нравится? То как телок ходил, два слова связать не мог, то ни с того ни с сего берет и делает предложение, – прямо с порога начала заводиться Аня.

– А он и не делал мне предложения, – растерянно оборвала ее речь Света.

– Как так?

– Он поговорил с папой и попросил моей руки.

Женщины дружно перевели взгляд на Петра Афанасьевича и, получив утвердительный кивок, разом разразились смехом.

– Ой, я не могу. Нет, ну этот мужлан, как видно, неисправим, – сквозь смех заключила Лена. – Ну до чего же они с Семеном похожи – я из него так же по каплям тянула признание в любви и предложение. Но Антон, надо заметить, оказался несколько изворотливее – сразу через голову, к главе семьи. Хитрый ход.

В ответ на это высказывание Науменко только улыбнулся. Ну не говорить же, что у Антона не хватило ни ума, ни решительности и на этот шаг и что все было проделано именно его будущим тестем.

– Значит, так, Вера Ивановна, вы, пожалуйста, не беспокойтесь, вам в скором времени предстоит поездка, так что мы вашу дочь похищаем и сами позаботимся о платье: завтра она предстанет в ослепительном наряде, это я вам гарантирую. Собственно, по этой причине мы и приехали, – начала распоряжаться Гаврилова.

Возражать ей никто не стал, да она и не вносила никаких предложений, а просто констатировала, что и как должно происходить.




Солнечный луч, описав дугу, замер на лице Светы, и она сразу же открыла глаза. В первое мгновение ее охватила паника, и она резко отпрянула от мужчины, на груди которого только что покоилась ее голова. Но испуг на ее лице вскоре сменился пониманием, а затем она вся засветилась таким неподдельным счастьем, что, казалось, сама начала излучать свет подобно небесному светилу.

Ей в мельчайших деталях вдруг вспомнился вчерашний день. Небольшая церквушка на окраине Владивостока, она с Антоном у алтаря, священник, ведущий службу, венцы над их головами и стоящие позади друзья и близкие, которых было не так много ввиду спешности церемонии, но от этого было все же не менее радостно и тепло на сердце.

Затем было дружное застолье в их доме, которое, впрочем, продлилось не так долго, так как гости поспешили откланяться: родителям невесты уже завтра предстояла дальняя дорога к новому месту службы ее отца.

Потом настала ночь, и воспоминание об этом заставило замереть готовое разорваться от счастья сердечко девушки. Она долго и всем сердцем стремилась к этому, не спала ночами, переживала, когда ее не отвечающий взаимностью избранник уезжал в одну из своих нескончаемых деловых поездок. Наконец все это было позади, и теперь этот мужчина целиком принадлежал ей.

Блаженно улыбнувшись, она вновь положила голову на грудь лежащего на спине Антона, который продолжал спать, негромко похрапывая.

От этого движения ее законный муж сразу же проснулся и, через мгновение осознав, что происходит, нежно обнял молодую супругу и прижал ее к своей груди. При этом они оба, словно сговорившись, блаженно вздохнули, после чего тихо рассмеялись.

– Доброе утро, – мягко проговорил Песчанин.

– Доброе.

– Ну и как нам спалось?

– Если честно, то поначалу мне вообще не спалось.

– Ну это понятно…

– Я не о том, – вдруг покраснев и смутившись, возразила Света. – Ты знаешь, что ты безбожно храпишь? – словно пытаясь отомстить за свое смущение, мстительно заявила она.

– Да, мне говорили об этом.

– Кто? – резко садясь на кровати, спросила она.

– Семен, да и Сережа тоже, – ничего не понимая, ответил Антон, а затем, улыбнувшись, привлек ее к себе. – Несуразный мой ребенок. Давай договоримся, что ты не станешь меня ревновать к делам давно и окончательно минувших дней. С того момента, как я имел удовольствие очнуться от горячки в доме у Звонаревых, для меня нет и не может быть других женщин, по этой причине я прошу тебя: веди себя не как девочка-гимназистка, а как взрослая женщина. Договорились. Фотиния. – Вчера он сильно удивился, когда священник затянул: «Венчается раб божий Антон рабе божьей Фотинии…»

– Это крестильное имя. Просто отец хотел назвать меня Светланой, но в святцах такого имени нет. Но все и всегда называли меня Светланой. Давай не будем ничего менять?

– Давай, – легко согласился Антон. – А что, я действительно громко храплю?

– Ну-у, я бы не сказала, что громко. В отличие от папы, который иногда, засыпая на диване, рычит словно тигр в клетке, ты храпишь, скажем так, несколько поделикатнее, то есть не так громко. Но заснуть это все же мешает.

– Кстати, уже девять часов, и сдается мне, нам пора вставать. Через три часа у твоих родителей поезд.

– Ты так спешишь? – спросила Света, игриво поглаживая грудь мужа.

– Света, прекрати.

– Почему?

– Потому что нужно проводить родителей. Но уверяю тебя: я позволю тебе взять реванш позже.




Глава 3

«Страшный»


– Ваше превосходительство, капитан второго ранга Науменко по вашему приказанию прибыл.

– Здравствуйте, Петр Афанасьевич. Присаживайтесь. – Макаров радушно указал на кресло напротив себя. – Как служится на новом месте?

Науменко расположился в указанном кресле в каюте адмирала на крейсере «Аскольд» и приготовился к нелегкому разговору. Другим он и не мог быть: между ними пролегли старые, с многолетней историей противоречия.

– Благодарю, превосходно. Мне, как старому моряку, везде любо, где есть возможность служить на корабле, – признаться, в экипаже служить радости мало, – угрюмо ответил Науменко. Ему было прекрасно известно о том, что Макаров не поддержал его назначения, но был вынужден уступить настойчивости наместника, вдохновленного его работой.

– Петр Афанасьевич, я недавно получил экземпляр вашей книги и, признаться, был рад, что вы меня не разочаровали, – задумчиво начал Макаров. – Вы, вероятно, в неведении, что я написал практически такой же труд, однако ваша работа оказалась более удачливой и ее, в отличие от моей, напечатали, но меня поразило другое – то, как тождественно мы с вами мыслим. Не знай я вас так хорошо, я решил бы, что у меня бессовестно содрали мою работу. Впрочем, если вы ознакомитесь с моей, то, возможно, придете к тем же выводам.

– Прошу прощения, ваше превосходительство…

– Бросьте. Я же сказал, что считаю эту мысль абсурдной. Вам, наверное, известно, что я противился вашему назначению, – несколько замявшись, продолжил адмирал. – Но должен признать, что, ознакомившись с вашей работой, я пришел к выводу, что это один из немногих случаев, когда наместник оказался абсолютно прав, настояв на своем. – Затем, усмехнувшись, продолжил: – Впрочем, я уверен, что вызвано это одним только желанием побольнее уязвить мое самолюбие. Грешен, люблю, чтобы меня ценили по заслугам.

Макаров поднялся и стал молча прохаживаться по каюте, Науменко не оставалось ничего другого, как наблюдать за командующим, находясь в своем кресле. Но вот Макаров остановился и, не глядя на собеседника, спросил, резко меняя тему беседы:

– Как Вера?

Было прекрасно видно: этот вопрос дался ему настолько трудно, что он буквально выдавил его из себя.

– Слава богу, – спокойно ответил Петр Афанасьевич. – Она здесь, в Артуре. Не усидела во Владивостоке – по всем местам службы со мной прошла.

– Как вы жили-то все эти годы? Извини, конечно, можешь не говорить… – смутился Макаров от собственного вопроса.

– Отчего же… – задумчиво ответил Науменко. – Правда, рассказывать-то особо нечего. Было у нас двое сыновей, да только схоронили мы их на Каспии: холера. Веру тогда с трудом удалось спасти. Решили завести еще ребенка – родилась дочь, чему несказанно удивились доктора, так как были уверены, что детей она больше иметь не сможет. Перед самым моим отбытием сюда выдали ее замуж за прекрасного человека… – Когда он заговорил о дочери, его лицо озарилось неподдельным счастьем.

– И сколько ей?

– Девятнадцать. Кстати, ее-то муж и подвигнул меня к написанию этой книги. Мы с ним часто и подолгу разговаривали на тему о тактике ведения морского боя. Занимательный молодой человек. Военного образования не имеет, но в вопросах военно-морского флота даст сто очков вперед любому кадровому моряку. Вы должны были о нем слышать – это один из руководителей концерна «Росич».

– Это тот концерн, который в прошлом году буквально огорошил всех целым рядом изобретений, а главное, гирокомпасом?

– Именно тот. Возможно, вы не знаете, но именно в НИИ, организованном концерном, Назаров сумел доработать свой двигатель для самодвижущихся мин. Если первый вариант был довольно пожароопасен, то сейчас он вполне надежен.

– Вот только морское ведомство опять оставило эту идею без внимания?

– Я слышал. Обидно, хорошее было бы подспорье. Кстати, и для меня, грешного, нашлось занятие. Довелось поучаствовать в проектировании миноносца, который задумали создать учредители концерна, вот только задумку до конца не довели.

– Что так?

– Насколько мне известно, морское ведомство проект не заинтересовал, вот и перепрофилировали кораблик в сторожевик: охранять природные ресурсы на Камчатке – с артиллерией, но без минного вооружения.

– Позвольте, это не тот ли, что был передан комитету охраны природных ресурсов?

– Именно.

– Ну этот проект, признаться, не вдохновил и меня. Водоизмещение малое, сейчас во всех флотах мира уходят от этого, запас хода незначительный, скорость двадцать пять узлов, артиллерия слабая, два минных аппарата, к тому же неподвижные. Единственное, что заслуживает внимания, – это котлы с нефтяным отоплением: им удалось решить проблему, которая стоит уже давно, вот только умники под шпицем не спешат этим воспользоваться.

Услышав такие характеристики, Науменко хотел было возразить, но поспешил прикусить язык, так как вдруг вспомнил просьбу Антона о сохранении тайны об истинных параметрах корабля. Что же, возможно, зять знал, что делал. Петр Афанасьевич решил в этом ему подыграть:

– Возможно, вы и правы, Степан Осипович, да только Антон Сергеевич не так прост. Он – делец. Ему и его друзьям за короткий период удалось создать поистине экономического монстра здесь, на Дальнем Востоке. Основать научно-исследовательский институт, и часть результатов его работы вы наблюдали воочию. Кое-что остается невостребованным, но время все расставит по своим местам. Поверьте, учредители концерна просчитывают свои действия на несколько ходов вперед, и у меня сложилось такое впечатление, что они неуклонно движутся к намеченной цели. То, что сейчас кажется глупостью или блажью, завтра может обернуться чем угодно, только не фиаско.

– Что ж, ему виднее, как делать дела, но, признаться, вы меня заинтриговали, и я хотел бы поближе познакомиться с этим молодым человеком, – задумчиво проговорил Макаров.

– Степан Осипович, у меня есть просьба или предложение.

– Слушаю вас.

– Я о новом минном вооружении. Негоже, чтобы задумка Назарова просто так пропала, – она необходима, и именно сейчас. Где, как не на войне, можно испытать в действии все новое? Ведь кроме усовершенствования двигателей мин он разработал и усовершенствование существующих минных аппаратов, которые при выстреле не дают вспышки, что демаскирует ночью.

– У вас есть конкретные предложения?

– Не у меня. Хотя я горячо поддерживаю эту идею. Я прошу вашего разрешения на модернизацию минных аппаратов на «Страшном». Флоту это не будет стоить ровным счетом ничего – концерн «Росич» все сделает за свои средства. Мало того, у них уже имеются и два аппарата новой конструкции, и запас мин для моего эсминца. Установка займет не больше чем полдня.

– Стоит ли так горячиться? Оружие явно еще не испытано.

– Песчанин утверждает, что и мины, и аппараты уже прошли все испытания и зарекомендовали себя в высшей степени. Помнится, мы с вами не боялись экспериментировать в ходе турецкой кампании.

– Что же, если вы так уверены, – утвердительный кивок, – я даю свое разрешение. – А затем, вновь несколько раз нервно прошедшись по каюте, адмирал опять резко сменил тему беседы: – Петр Афанасьевич, наша неприязнь – это дело давно минувшей молодости. Я, конечно, не отрицаю, что был тогда довольно горяч, и потому прошу у вас за это прощения. – И, не слушая, что ему ответит собеседник, продолжил: – Дела складываются таким образом, что на сегодняшний день мне необходим каждый офицер, имеющий боевой опыт и не боящийся новаторских идей. В вашем лице я вижу единомышленника и именно такого офицера. «Страшный» только недавно вошел в строй, команда не сплавана, офицеры из молодой поросли, но мне известно, что с первого дня вы самое серьезное внимание уделяете боевой подготовке, буквально вздохнуть не даете своим людям, постоянно отрабатывая боевые нормативы, и уже достигли кое-каких результатов. Я говорю это потому, что вынужден использовать ваши знания и опыт на острие меча нашей эскадры. Мы не в состоянии дать открытый бой Того, а потому я вынужден на порядок активизировать действия легких сил. Это значит, что вам в числе немногих имеющих такой бесценный опыт предстоит участвовать в боевых операциях.

– И вы боитесь, что все подумают, будто вы решили таким образом посчитаться со мной?

– Не все, – тяжело вдохнув, возразил он.

– Она никогда не позволит себе так думать о вас, да и я тоже, – твердо заявил Науменко. – И вообще, если уж мы пришли к общему мнению по нашей давней ссоре, то не согласитесь ли отобедать у нас? Вера будет очень рада.

– Непременно. Вот только выдастся свободная минута.

Макаров был абсолютно прав, говоря о том, что Науменко, не щадя ни себя, ни команду эсминца, все свободное время, а также выходы в море проводил в постоянных учениях. Люди буквально валились с ног – и офицеры, и матросы за последние две недели позабыли, когда в последний раз бывали в увольнительной. Они знали только одно: если выпадала свободная минута, то ее надлежало использовать с максимальной возможностью для сна, так как заданный темп выдержать было под силу далеко не всем.

Сам Науменко, уже немолодой мичман, боялся, что не выдержит того темпа, который сам себе задал. Однако он прошел не одну военную кампанию, а потому прекрасно осознавал, что от того, насколько слаженно будут действовать его подчиненные, зависят не только их жизни, но и его собственная. Поэтому в тот момент, когда его вдруг посещала крамольная мысль сбавить обороты, он с удвоенным рвением начинал учения заново, доводя действия команды до автоматизма.

Когда эсминец выходил в море, учения продолжались буквально все время похода. Комендоры заряжали и разряжали орудия, время от времени производя стрельбу по учебным целям, привыкая к новым оптическим прицелам. Эти прицелы в настоящее время только поступали на вооружение, и ими были оснащены лишь броненосцы и крейсеры. «Страшный» был приятным исключением из правил. Впрочем, заслуги командования в этом не было – это была заслуга Песчанина, который, не имея возможности чем-либо помочь тестю, попросил Звонарева передать оптику для вооружения эсминца со складов концерна. И вот эта-то оптика повергла Петра Афанасьевича в шок. Мало того что она давала вполне приличное приближение, в отличие от известных аналогов, так еще была оснащена внутренней вертикальной и горизонтальной шкалой: по вертикальной наводчик, наводя перекрестие панорамы на цель, без труда задавал угол возвышения по шкале удаления до цели, по горизонтальной – выверял упреждение. Оставалось только дать точные данные по удаленности и скорости противника.

Вечер выдался хотя и пасмурным, но теплым, и Науменко, присев в плетеное кресло на палубе эсминца, рассматривал панораму города, готовящегося скрыться под покровом ночи.

– Отдыхаете, Петр Афанасьевич?

Науменко перевел взгляд на подошедшего и быстро, но без суеты поднялся, приветствуя командира отряда миноносцев Бубнова.

– Прекрасный вид, не находите?

– Да, красиво. Но нам с вами не до красоты. Через час быть готовыми к выходу в море. Идем к островам Элиот. Поищем японский флот, а при удаче подпалим им хвост. Есть сведения, что там концентрируются десантные суда и флот Того.

– Кто пойдет?

– Из нашего отряда – вы, «Сторожевой», «Расторопный» и «Смелый». Еще четыре эсминца из первого.

– Кто пойдет старшим?

– Сам и пойду на «Расторопном». Да, Петр Афанасьевич, я знаю вас довольно давно, так что прошу вас: если вдруг случится разминуться – постарайтесь уклониться от боя, если столкнетесь с японцами. Скорее всего, на их стороне будет и численный перевес, и превосходство в скорости. Мы и без того несем большие потери. И месяца не прошло, как потеряли «Стерегущего».

– Вы это предупреждение только для меня приберегли?

– Да нет. Просто вы первый, к кому я заскочил после получения задачи. Добро, мне еще остальных предупредить.

После того как Бубнов убыл, Науменко подозвал вестового и приказал вызвать офицеров.

– Господа, нам сегодня предстоит поход в составе еще трех эсминцев нашего отряда в район островов Элиот для обнаружения флота противника. Доложите о готовности.

– Личный состав здоров и в полном наличии на борту. Минное и артиллерийское вооружение исправно, боекомплект полный, – доложил вахтенный офицер, который исполнял также обязанности минного и артиллерийского офицера, лейтенант Малеев – единственный из его офицеров имевший боевой опыт. Сам Петр Афанасьевич также обладал таковым, но это были дела давно минувшие, восходящие еще к последней русско-турецкой войне.

– Новые минные аппараты трудностей не вызовут?

– Нет, Петр Афанасьевич, да и нового-то там только устройство порохового генератора. Господи, ведь ничего сложного – а поди ж ты, никто раньше не догадался.

– Машины исправны, угля полный запас, – лаконично доложил механик Дмитриев.

– Что с главным валом?

– Все в порядке, Петр Афанасьевич, подшипники заменили еще час назад, так что проблем не предвидится. – Истребитель только вошел в строй, но неполадки все же случались: что делать, испытаний в полном объеме корабль так и не прошел.

– Навигационное оборудование в порядке, – закончил доклад штурман мичман Акинфиев.

Антон очень хотел обеспечить «Страшного» гирокомпасом – ведь трагедии, произошедшей с эсминцем, во многом способствовало то, что он попросту заблудился. Однако жизнь вносит свои коррективы. Переданный гирокомпас для эсминца Макаров попросту замылил, передав его на «Новик», который также не чурался ночных вылазок. С этим ничего поделать не могли: ведь прибор был передан в первую очередь эскадре – вот и распорядился командующий им как рачительный хозяин. Хорошо, хоть на прицелы не замахнулся: они были к малокалиберным орудиям, и им самое место именно на миноносце, а на том или ином – это уже особой роли не играло. К тому же они для всех проходили полевые испытания, а Науменко на эту роль подходил как никто другой.

Имелись на «Страшном» и два спаренных пулемета системы Горского – они были куда лучше время от времени дававших сбои «максимов»: что делать, этот легендарный пулемет все еще был сыроват. Было еще кое-что. На эсминец были переданы четыре самодвижущиеся мины с модернизированными двигателями по системе Назарова, а также немного переделаны сами минные аппараты. Теперь параллельно трубе аппарата располагалась труба порохового генератора, так что вышибной заряд, воспламеняясь в ней, через дроссельпламегасительную камеру и угловой спусковой клапан подавал газы в саму трубу, которые и выталкивали мину. Так что при выстреле мины противник не видел всполоха самого выстрела. Ну об этом уже говорилось.

– Поход будет проходить в ночных условиях, так что я попрошу вас, Андрей Михайлович, внимательно изучите карту течений в том районе: я предполагаю, погода ухудшится, так что придется идти по счислению.

– Есть, – покраснев, коротко ответил штурман, отчего на лицах офицеров обозначились лукавые улыбки.

Так уж вышло, что в самом начале Науменко взял за правило натаскивать штурмана для движения в условиях нулевой видимости, для чего штурманский стол и днем и ночью накрывали брезентом, лишая мичмана возможности ориентироваться визуально. Поэтому он прокладывал курс, полагаясь только на счисления, под светом фонаря. Не раз бывало, что отметки на карте штурмана не совпадали с истинным местонахождением эсминца. В основном это происходило оттого, что он неверно оперировал данными о течениях, которые, разумеется, вносили свою лепту в движение корабля. Ну и девиация – куда же без нее, родимой. В последнее время молодой офицер уже не делал грубых ошибок, и тем не менее Науменко решил, что будет нелишним слегка подстегнуть Акинфиева.

В восемнадцать тридцать два отряда эсминцев покинули порт и, построившись в две кильватерные колонны, двинулись по направлению к островам Элиот. Как и предполагал Науменко, погода испортилась: пошел мелкий дождь, и море заволокло туманом. Радовало хотя бы то обстоятельство, что море было спокойным.

Акинфиев, едва только они покинули базу, прикипел к своему посту и скрупулезно делал отметки на карте. Сегодня ошибаться было никак нельзя. Это уже были не учения, и хотя стол и был прикрыт брезентом, это было сделано не для проверки его знаний, а для защиты от непогоды.

Малеев и Дмитриев находились на ходовом мостике. Первый нес вахту, второй решил подышать свежим воздухом: машины работают исправно, люди свои обязанности знают и четко выполняют, так что есть возможность подышать. Чтобы скоротать время, вели неспешную беседу, облокотившись о перила мостика.

– Старик совсем загонял матросов – того и гляди буза поднимется, – глубоко затягиваясь спрятанной в кулаке папиросой, проговорил Дмитриев.

– О чем ты, Паша? – не поддержал его Малеев. – Да мы радоваться должны, что на вновь вставший в строй эсминец назначили офицера с таким опытом. А что касается матросов, то они, конечно, кряхтят и бубнят себе под нос разные недовольства, да только они не дураки – понимают, что иначе никак нельзя. Команда хотя и несплаванная, но большинство не первый год на флоте.

– Да что может понимать простой матрос? Ему бы отдохнуть да поспать вволю. Знаешь, как оно: матрос спит – служба идет.

– Вот в этом и беда многих господ офицеров.

– В чем? – удивленно поинтересовался Дмитриев.

– В том, что в нижних чинах видят только тупое быдло, которое постоянно нужно понукать и подгонять. А вот наших матросиков ни понукать, ни подгонять не нужно. Я сам наблюдал, как один из матросов набил морду другому за то, что тот вместо обычного брюзжания слишком резко высказался по отношению к старику. Я сделал вид, что ничего не заметил. Но и сам подумай: насколько хорошо стали действовать твои машинисты, а мои минеры, да и вообще команда? Так сразу и не скажешь, что это несплаванный экипаж. За короткое время Петр Афанасьевич сумел сплотить людей, а это дорогого стоит.

– Нет, результат налицо, да только и медведя в цирке на велосипеде учат ездить.

– Ты неправ. Однажды, еще будучи гардемарином, я остался жив только благодаря тому, что боцман матюгами и тычками вдолбил в меня простые истины – как надлежит действовать по тому или иному свистку боцманской дудки. Наше учебное судно попало в шторм, и меня приложило хорошенько о фальшборт, после чего выбросило в море. Меня нашли только через шесть часов, и я все это время был без сознания. А всего делов-то – услышал трель боцманского свистка и по привычке, вбитой многими тренировками и, чего там скрывать, зуботычинами нашего боцмана, надел спасательный жилет, не думая, а на одних рефлексах.

– Погоди. Ты хочешь сказать, что на учебном судне нижний чин вот так, за здорово живешь, бил гардемаринов?

– Было дело.

– И его не отдали под суд? Да куда смотрел старший офицер?

– А что было делать Отто Вильгельмовичу? Ну не дубасить же нас, сорванцов, самому! – улыбнувшись, ответил Малеев. – Да и не в обиде мы. Правда, был один, который попытался официально доложить, но мы ему быстро темную устроили. Дядьку Степана мы крепко любили.

– Ваше благородие, – вдруг подбежал к ним один из сигнальщиков, находившихся на носу.

– Что случилось? – встревоженно поинтересовался старший офицер.

– Так что, мы потеряли впереди идущий эсминец.

– Как так?

– Ну шел он впереди и шел, а потом огонь на корме пропал – видно, свернул, а самого-то не видать.

В этом не было ничего удивительного. Навигационные огни были давно погашены, и корабли шли друг за другом, ориентируясь только по фонарям, установленным на корме и устроенным таким образом, что свет в них виден, только если смотреть строго сзади, поэтому при резком повороте этот фонарь вполне легко было потерять из виду. К тому же мерзкая морось, начавшаяся пару часов назад, перешла в ливень, видимость упала практически до нуля.

– Срочно вызови командира. – Приказав это матросу, Малеев недовольно заметил, обращаясь уже к Дмитриеву: – Какой может быть поиск в таких условиях? Мы японцев заметим, только если упремся им в борт.

Через минуту на мостик поднялся командир и, приняв доклад от лейтенанта, недовольно поморщился. Он и сам прекрасно понимал, что поиск превратился в бесполезное мероприятие. Когда планировался поход, ожидалась темная безлунная ночь, что само по себе предопределяло очень плохую видимость, однако пошедший проливной дождь еще больше усугубил положение. Ни о каком выполнении боевой задачи теперь не могло быть и речи, да и какая, к черту, боевая задача, когда невозможно рассмотреть свои собственные корабли. Сигнальщиков Науменко не винил. По большому счету, их вины в случившемся не было никакой.

– Андрей Михайлович, где мы в настоящий момент находимся? – поинтересовался он у штурмана.

– В пяти милях от архипелага.

– Ермий Александрович, продолжать выполнение задания, предельная внимательность, выставить дополнительных наблюдателей, команде полная боевая готовность, скорость снизить до шести узлов. Вопросы?

– Вопросов нет, Петр Афанасьевич.

Примерно через час стало очевидным, что они окончательно заблудились. Единственное, в чем был уверен штурман, так это в том, что они находятся среди островов архипелага. Впрочем, в этом не было никаких сомнений. Какая-либо качка пропала совершенно, а это могло говорить только об их нахождении в одной из проток между островами, но очертаний берегов они рассмотреть не могли из-за нулевой видимости: дальше десяти метров разглядеть что-либо вообще было невозможно. К этому моменту эсминец уже буквально крался, имея ход всего в два узла.

Наконец откуда-то слева послышался лай собаки, которой вскоре начали вторить еще две.

– Ваш бродь, не иначе рыбачья деревенька, – доложил лейтенанту сигнальщик Серегин. – Маленькая совсем и не далее как в полукабельтове.

– А почему маленькая, ты видишь что-то?

– Дак собак только три.

Но в этот момент, словно опровергая слова сигнальщика, вновь раздался лай, на этот раз прямо по курсу, а затем еще, но уже справа. Быстро сориентировавшись, Малеев бросился к переговорной трубе и дал команду в машинное отделение:

– Стоп машина. Малый назад. Командира на мостик. – И когда Науменко незамедлительно прибыл по вызову, доложил: – По всей видимости, большая деревня, расположилась в бухте, так мы прямиком на нее и вышли.

– Ваш бродь, берег. Мы с пяток сажен не дошли, – опять доложил Серегин.

Действительно корабль успел остановиться и начал отходить от приблизившегося вплотную берега. Если бы команда лейтенанта Малеева задержалась хоть на несколько секунд, «Страшный» неминуемо сел бы на мель.

Прощупывая шестами дно, эсминец медленно направился в обратный путь, передвигаясь со скоростью неспешного прогулочного шага. Сесть на мель вблизи предполагаемой временной военной базы японцев было бы равносильно подписанию смертного приговора «Страшному».

Наконец по прошествии примерно полутора часов блужданий по протокам эсминец закачался на свежей волне. Все, выбрались. Ну и слава богу.

– Ермий Александрович.

– Да, Петр Афанасьевич.

– Курс на Артур. Скорость восемнадцать узлов.

– Может, увеличим хотя бы до двадцати? Как, Паша?

– Лучше не надо, – осмотревшись, проговорил механик. – Волна, нагрузки на машину и без того приличные, если увеличить ход, то возможны искры или факелы. По-моему, нам сейчас лучше не выставляться напоказ.

– Все верно, – улыбнулся Науменко.

Да, экипаж был собран с бору по сосенке, но ему повезло – и офицеры, и матросы были толковыми, с такими воевать одна радость. А то, что не притерлись еще… Вообще-то этот вопрос спорный: за неполный месяц люди уже успели попривыкнуть друг к дружке. Нет, той слаженности, присущей людям, подолгу служившим бок о бок, еще нет, но и сборной команду уже никак не назовешь. Море и война быстро сплачивают. Вот пройдет еще месяц в беспрерывных боях и походах – и экипаж будет понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда.

«Страшный» взял курс на Артур, набрав крейсерскую скорость в восемнадцать узлов. Дождь уже закончился, видимость улучшилась, правда, появился слабый туман, но это ничего – туман им в подспорье: если повстречаются японцы, глядишь, и разминутся. А пока вот так, не спеша, тишком, бочком – как говорится, береженого бог бережет.

Все же скорость была приличной, и они должны были прибыть в Артур часам к семи. Беспокойный адмирал запланировал выход эскадры в море, но их, скорее всего, не задействуют: как-никак из ночного похода. Науменко решил сегодня изменить своему правилу и все же дать увольнительную личному составу, да и сам он планировал попасть домой. В конце концов, пора было привести свое обещание в исполнение и пригласить на обед Макарова.

Оставив Малеева в одиночестве стоять вахту и отпустив подвахтенных, Науменко ушел в свою каюту – это им, молодым, все нипочем, а он уже подустал, надо бы хоть часок вздремнуть. Акинфиев и Дмитриев переглянулись и также направились в кают-компанию. Курс задан, машины работают исправно – чего всем на мостике толпиться. Отдельная каюта была предусмотрена только для командира: офицеры отдыхали в кают-компании на диванах – ну да кто скажет, что миноносцы отличаются комфортом? Не раздеваясь, оба офицера легли отдыхать. Сон пришел легко, едва только они смежили веки.

В третьем часу дождь прекратился, туман практически рассеялся. В это время от сигнальщика по правому борту поступил доклад о двигающихся параллельным курсом нескольких кораблях, судя по размерам – эсминцев. Отряд двигался схожим с ними курсом на Артур. Команда разом встрепенулась и напряглась. Затем кто-то высказал предположение, что это, возможно, второй отряд, под командованием Елисеева: ведь японские миноносцы несли службу на блокировании крепости в ночное время, днем уступая эту работу крейсерам и появляющимся время от времени у крепости главным силам. На палубе физически ощутилось облегчение.

– Ну вот, не так скучно будет возвращаться в Артур, в компании своих, – высказал свою мысль Малеев.

– И не так страшно, – поддержал его штурман Акинфиев. – Едва были обнаружены неизвестные корабли, Ермий Александрович тут же свистал всех наверх: мало ли что.

– А вы что, Андрей Михайлович, боитесь? – поддел его вахтенный начальник.

– Не боятся только дураки, – резонно возразил ему мичман тоном задетого за живое человека. – Между трусостью и страхом есть большая разница.

– О-о, простите, не хотел вас обидеть.

Науменко в этот момент внимательно изучал в мощный морской бинокль, тоже подарок от зятя, двигающиеся параллельным курсом корабли и с улыбкой вслушивался в беззлобную перепалку офицеров. Позади были часы, полные напряжения, впереди – дорога домой, и он не хотел портить поднявшегося настроения своих подчиненных. Однако вскоре улыбка с его лица сошла, и он стал сосредоточенно изучать что-то, быстро переводя окуляры оптики с одного корабля на другой. Рано расслабились. Ох рано.

– Ваш бродь, это японцы, – встревоженно доложил старший сигнальщик.

– Ты уверен, Серегин? – вдруг всполошился Малеев.

– Так точно. Те два, что в голове, похожи на наши, но двое в конце – точно не наши.

Уверенность, с которой высказался старший сигнальщик, прослуживший уже пять лет и успевший понюхать пороху, заставили похолодеть сердце Малеева. Не доверять мнению матроса у него не было никаких оснований. Науменко сам регулярно гонял сигнальщиков, заставляя опознавать эсминцы русской эскадры по силуэтам, вырезанным из бумаги. По таким же силуэтам они учились опознавать корабли японского флота.

– Молодец, Серегин. В Артуре с меня причитается бутылка казенки, – спокойным голосом развеял последние сомнения своих подчиненных командир.

– Рад стараться, ваш бродь, – радостно поблагодарил матрос, впрочем не забывая, что в утреннем воздухе звуки разносятся довольно далеко, а потому произнес он это вполголоса. Правда, до противника было не меньше восьми кабельтовых, но это полезная привычка для матроса ночного охотника. О том, что до порта они могут и не добраться, он даже не подумал. А зря.

– Ермий Александрович, примите на румб левее. Не резко, эдак тихонько. Посмотрим, что они будут делать.

«Страшный» стал понемногу отворачивать в сторону, начав отдаляться от японского отряда, а в том, что это японцы, Науменко уже не сомневался. Поначалу расстояние между кораблями начало увеличиваться, но затем стало очевидным, что японцы также приняли влево, стремясь сохранить дистанцию. Вот и ладушки. Теперь стало совершенно ясно: противник опознал русский корабль и ждет рассвета, чтобы он не мог затеряться во все еще ночном море, а с рассветом навалится на него. Либо, если у них нет уверенности, опять же хотят дождаться рассвета, чтобы убедиться, что над ними развевается одинаковый флаг. Ночью можно было общаться только световым кодом, но нарушать световую маскировку они не хотели. Вот и правильно, «Страшному» сейчас совсем не с руки вступать в переговоры.

Теперь курс держали, больше не пытаясь предпринимать никаких маневров. Японцы успокоились и продолжали двигаться параллельным курсом, уравняв скорость с русским эсминцем. К чему что-либо предпринимать? Скоро рассвет. Если свои, то с радостью пообщаются. Если русские, то им не уйти.

– Ваше мнение, господа. Что будем делать?

Хотя и стояла ночь и рассмотреть лица было трудно, тем не менее все взоры обратились на мичмана. Он самый молодой – ему первым и держать слово. Традиция давняя, и ничто не могло повлиять на ее неукоснительное соблюдение. Конечно, на корабле командует командир, и никак иначе, но узнать мнение офицеров никогда не лишне, к тому же время это позволяло.

– Японцев больше, и у них преимущество в ходе. Как только мы изменим курс, они тут же последуют за нами – как минимум хотя бы проверить, что это за миноносец, – и тогда нам не избежать боя.

– Что же вы предлагаете, Андрей Михайлович? – нервно поинтересовался у штурмана лейтенант. Нервы – они ни у кого не железные. – Идти вместе с ними в Артур? Судя по всему, они движутся туда…

– Это тоже не выход, – вздохнув, возразил Акинфиев. – Скоро рассветет, и японцы увидят, что рядом с ними противник, и тогда – непременно неравный бой. Я предлагаю напасть первыми.

– А как же страх? – улыбнувшись, поинтересовался Науменко, однако в его голосе также чувствовалось напряжение, как и у всех присутствующих. – Неужели не страшно?

– Я уже говорил, Петр Афанасьевич, что между страхом и трусостью большая разница. Мне, конечно, страшно, но я не вижу другого выхода.

По выражению лиц офицеров и слышавших разговор нижних чинов Науменко понял, что все солидарны с мнением мичмана. Однако они смотрели на своего старка в надежде, что вот сейчас он найдет выход из сложившейся ситуации – и все встанет на свои места. Но правда заключалась в том, что он не видел иного выхода. Предложение мичмана, на его взгляд, было единственно верным. Но высказаться должны были все, раз уж есть такая возможность.

– Павел Михайлович?

– Я предлагаю отходить. Темнота продержится еще какое-то время, тем более что у нас имеется эта новинка – дымовые шашки. Испытаем их.

– Ермий Александрович?

– Дым – это, конечно, хорошо, вот только не столь уж и продолжительно он держится. Это вполне приемлемо, чтобы выйти из-под накрытия и оторваться, но преимущества в ходе у нас нет. Я предлагаю ненавязчиво увеличить ход. Хотя бы до двадцати узлов, может, чуть больше. Уголь у нас хороший, спасибо Сучанску, так что факелов быть не должно; море поутихло, «Страшному» будет не так трудно. К рассвету будем уже милях в семи от Артура. Если японцы активизируются – тогда бой на отходных курсах, ну и дымы, куда же без них.

– Господа, боюсь, что у нас нет иного выхода, как принять бой, а потому я хочу, чтобы это произошло не на условиях, которые поставят японцы, а на тех, которые зададим мы. Тогда, возможно, у нас появится шанс. – Обсуждение закончено, теперь ему следовало принимать решение, и он его принял. Голос Науменко вновь звучал уверенно и твердо, как во время учебных выходов. – Итак, экипажу занять свои места по боевому расписанию, хождения прекратить. Ермий Александрович, Андрей Михайлович, отправляйтесь к минным аппаратам.

Акинфиев хотя и был штурманом, но в боевой обстановке был готов принять обязанности минного офицера, Малееву же приходилось брать на себя обязанности по руководству артиллерией. Но ситуация складывалась таким образом, что, по всей видимости, Науменко хотел разом использовать два минных аппарата.

– Минами по такой маленькой и верткой цели, с такой дистанции… Я, конечно, понимаю, что у нас четыре мины, новой конструкции, но порядка восьми кабельтовых? Они успеют увернуться.

– Не успеют. Вы забываете, что вспышек от выстрелов наших аппаратов видно не будет. Минной атаки они не ожидают, расстояние слишком велико. Скорость у нас равная, дистанция постоянная. Идеальные условия для атаки. Берите на прицел два миноносца в середине строя. Из расчета нашей скорости восемнадцать узлов.

– Может, все же обеими минами по одному ударим? Все шансов больше, – засомневался Малеев.

– Нет. Выцеливайте два корабля. Потому и посылаю двух офицеров как наводчиков. Прежде чем стрелять, изготовьте к перезарядке запасные мины – это сэкономит время. Ни о чем больше не думайте. Главное – перезарядка аппаратов, об артиллерии и остальном я позабочусь сам.

– Они наверняка за нами наблюдают. Если выстрелят оба аппарата одновременно, то корабль может накренить, что не пройдет незамеченным.

– Так стреляйте по всплеску первой, а лучше с задержкой секунд в шесть. Дистанции все же немного отличаются, а лучше бы, чтобы рвануло одновременно или с минимальным разрывом. Все, господа, за дело. Серегин.

– Я, ваш бродь, – угрюмо ответил старший сигнальщик, у которого эйфория от обещанной награды в виде бутылки казенки сменилась осознанием того, что вот они, четыре японских корабля против одного русского. Но страха нет. Сосредоточен и готов к бою. Вот и ладно.

– Ты хорошо помнишь инструкцию по пользованию дымовыми шашками?

Это была еще одна небольшая страховка со стороны Песчанина: уж больно он волновался за тестя. Не хотелось раскрываться раньше времени, но выхода не было, а потому на «Страшный» были переданы десять «экспериментальных» шашек с черным дымом. Даст бог, примут за дым от пожара.

– Чего же там помнить, ваш бродь. Выдернуть чеку – и всего делов-то.

– Расположи в кормовых держателях четыре шашки. Как только услышишь команду, тут же запаливай две из них.

– Ясно. – Матрос козырнул и стремглав бросился выполнять приказ.

– Павел Михайлович, отправляйтесь к машинам. Будьте готовы по первому требованию выжать все, на что только способны машины, а придется – и больше.

– Есть. – Этот тоже сосредоточен и серьезен, но настрой решительный.

Нет, все же повезло ему с экипажем. В такой компании и помирать не страшно. Тьфу ты, о чем это он. С таким настроением нельзя идти в бой. Либо все будет хорошо, либо очень плохо. Если второе, то хуже уже некуда, так как сдаваться он не собирается. Слишком жива в памяти гибель «Стерегущего», экипаж которого бился до последнего: ни один из команды так и не спасся. Есть предположение, что, когда японцы взяли миноносец на буксир, кто-то из оставшихся в живых открыл кингстоны и затопил корабль вместе с собой. Вот достойная смерть. Хотя бывает ли смерть достойной? Несомненно. Если уж и доведется погибнуть, то сделать это нужно так, чтобы оставшиеся в живых имели пример того, как следует сражаться. Так было всегда, так будет и впредь. Есть то, что неизменно в этом мире, что бы ни случилось.

Не суетясь, медленно перемещаясь по палубе, команда эсминца готовилась к неравному бою. Они не собирались убегать – они намеревались сами атаковать врага. Так уж сложилось, что в гонке на морских просторах им нипочем не выиграть у японцев, имеющих преимущество минимум в три узла. Оставалось только принять бой со вчетверо превосходящими силами. Нет, не так. Навязать бой по своим правилам.

Науменко вновь внимательно осматривает противника в бинокль. Тут главное – не ошибиться. Потому как если это не противник, а свои… Да нет же, все верно, если двух головных еще можно принять за своих, то два в конце кильватера никак не могут быть русскими. Впрочем… А ведь идут-то они не кильватером. Нет, точно в строю пеленга: уж больно дистанция между ними мала. Эдак, идя в кильватере, недолго и до столкновения. Они сейчас примерно посредине, значит, дистанция до головного и замыкающего должна быть примерно одинаковой.

– На дальномере?

– Есть, на дальномере.

Эти новые дальномеры, которые начал производить концерн, были очень хороши. Труба с разлетом 1,8 метра разместилась на специально сделанной для этого площадке позади и немного выше ходового мостика, что позволяло вести круговой обзор, ну или почти круговой, так как дым из труб все же представлял собой некоторую проблему, хотя сами трубы были ниже линии наблюдения. Сам дальномер был куда удобнее применяющихся сейчас микрометров: он не боялся качки, его не нужно было задирать на мачту, так как он работал не в вертикальной, а в горизонтальной плоскости. Но самое главное – он обеспечивал высокую точность определения расстояния на дистанции до ста кабельтовых. А на флоте их пока не было – это тоже подарок от друзей зятя.

– Дистанция до головного?

– Десять кабельтовых, – следует вскоре доклад.

– Дистанция до замыкающего?

– Восемь кабельтовых.

Что и требовалось доказать. Идут строем пеленга, причем ближе к «Страшному» идет замыкающий. Странно: уж больно тесное построение. Может, они начали сходиться после того, как обнаружили «Страшного»? Не суть. Сейчас главное – сделать так, чтобы они ненавязчиво подставились под мины. Тихонько так, аккуратно, прикинувшись ветошью. В идеале, конечно, лучше бы, чтобы просвет вовсе пропал, но даже незначительное его уменьшение значительно увеличит шансы попадания торпед.

– Машина, уменьшить ход до семнадцати. – Вот так вот, тихонько, тихонько.

Казалось бы, ничего не произошло, но вскоре Петр Афанасьевич начал замечать, что головной все же слегка отдалился, переменили свое положение относительно «Страшного» и остальные. Вот они уже идут вровень не со вторым, а с третьим миноносцем. Головной сбрасывает ход, второй замешкался, и зазор заметно сокращается, третий также реагирует с запозданием, о четвертом и говорить не приходится. Науменко видит только силуэты кораблей, что творится на палубе – не рассмотреть, так что, скорее всего, и японцы не видят их приготовлений, но на всякий случай маскировка не помешает.

Командир бросает взгляд в сторону аппаратов. Малеев и Акинфиев замерли на местах наводчиков, на аппараты наброшены куски брезента, придав им несуразную форму, так что если японцы что и видят, то им ничего не разобрать. Хотя что они могут увидеть? Ага, запасные мины уже готовы к заряжанию: только поверни аппарат – и можно заряжать. Вот только мины все еще в трубах, ну да это мы мигом.

– Ермий, готовы?

– Готовы, командир.

– С богом!

Брезент сдернут. Первый, пошел. Хлопок – эсминец мелко вздрогнул, выталкивая длинную сигарообразную тушу, которая со всплеском падает в воду и, быстро набирая максимальную сорокаузловую скорость, устремляется к кораблям противника. Секунды текут, растягиваясь в целую вечность. Второй, пошел. Вновь хлопок, дрожь, всплеск – и пенный след, устремившийся к своей цели. Аппараты быстро разворачивают и начинают перезаряжать, люди работают молча и слаженно, как на многократных тренировках, никто не суетится, не путается друг у друга под ногами, каждый знает, что ему следует делать. Для того и слито семь потов на эту палубу, чтобы сейчас все работало как часы.

Часы. Науменко смотрит на секундомер, тут же переводит взгляд на японцев. Нет, вроде ничто не изменилось, ничего не заподозрили. Взгляд на орудийную платформу, возле которой пригнулся расчет. Все верно, нечего отсвечивать: бог весть какая у них там оптика и насколько глазастые сигнальщики, с их хваленым кошачьим зрением. Отдавать приказ им рано, так как сразу после атаки Петр Афанасьевич планирует отворачивать на сто двадцать градусов и, прикрывшись дымами, уйти. Если кто и успеет сделать выстрел, так это кормовое орудие, ну еще с правого борта. По одному, не больше, потому как после все заволочет дымом. Опять взгляд на секундомер. Медленно. Как все же медленно течет время. Японцы. Вроде уравняли скорость, начинают приводить в порядок строй, но зазор между кораблями сократился еще больше. Все, минута двадцать секунд.

– Серегин, дымы!

– Есть, дымы! – слышится отдаленный голос, а затем над кормой начинает вспухать черный столб дыма. Пока он еще не набрал силы, но облако растет с каждой секундой.

Отворачивать? Рано. Время. Почему нет взрыва? Промазали? Обеими минами? Черт, нужно было сблизиться, вот сейчас они уже должны заметить прошедшие мимо пенные следы от мин – и откроют огонь. Господи, прости меня, грешного.

Взрыв. Белопенный фонтан взметается вверх, выше мачт. Головной миноносец, словно норовистая лошадь, взбрыкнул, корма сначала подпрыгнула, а затем резко осела в воду. Вероятно, все же скорость разнилась, так как головной заполучил не свою торпеду: она предназначалась для второго.

Взрыв. Такой же фонтан в носовой части четвертого в строю: все же промазали по третьему, но достали последнего. Опять ошибка со скоростью, но все, что ни делается, все к лучшему. Эвон – двумя торпедами да две цели, еще и с такого расстояния. Понятно, что целились не в них. Ну да Науменко не в обиде. Из-за фонтана не видно чуть не трети корабля, но видно, что его слегка подбрасывает, словно наскочил на какую-то неровность; и с секундной задержкой, фонтан еще не начал опадать, еще один взрыв – они словно наложились один на другой, – второй разметал белопенный султан воды. Никак сдетонировали боевые части запасных мин – они должны складироваться где-то в том месте. Миноносец словно нырнул в пучину. Вот он был – а вот только мелькнула в воздухе корма, и все.

– Лево на борт!

– Есть, лево на борт!

– Машина, полный ход! Самый полный!

Эсминец кренит на правый борт, люди хватаются кто за что, чтобы не слететь в холодное море. С кормы звучит выстрел сорокасемимиллиметровой пушки, ей вторит бортовая. Запоздало рявкает носовое орудие, стреляет уже на предельном углу – снаряд, понятное дело, падает с большим упреждением по курсу японцев.

Корму заволакивает черным дымом. Петр Афанасьевич еще успевает увидеть вспышки на японских кораблях, несколько снарядов падает по правому борту с недолетом: не ожидали такой прыти. Один ухает с левого, поблизости от борта, взметнув водяной султан, обдавая людей и палубу водой и осколками. Но пока Бог миловал – вроде все на ногах. Нет, вон один из матросов хватается за предплечье, зло выматерившись, но затем смотрит на руку и, в очередной раз чертыхнувшись сквозь зубы, продолжает заряжать аппарат, на рукаве появляется темное пятно. Понятно. Царапина, но обожгло чувствительно.

Снаряды падают часто и густо, вздымая фонтаны воды, но пока огонь противника идет вхолостую: за черными клубами дымовой завесы рассмотреть русский корабль не получается, поэтому они просто садят по стелющемуся над водой черному облаку. «Страшный» все время идет в повороте, угрожающе кренясь на правый борт, но послушен воле рулевого. Дым спрятал эсминец, но он также укрыл и японцев. Не суть. В планы Науменко вовсе не входит вступать в бой даже с двумя неповрежденными эсминцами: силы все одно неравны, у них вооружение посерьезнее будет. Кстати, что там со вторым эсминцем? Тонет или мина угодила в кормовой отсек? Тогда, может, и выстоит: этот отсек не так уж и велик. Ничего не видно. Но это и хорошо. Значит, и японцы их не видят. До рассвета еще больше часа, видимость после дождя, конечно, улучшилась, но ночь все еще не собирается уступать своих прав, а значит, можно оторваться и затеряться.

Хорошо бы, второй миноносец только серьезно повредило. Бросить товарища они не смогут, так что с ним останется хотя бы один, а вот ринется ли вдогонку за русским последний эсминец – сомнительно. Хотя может. Самурайский дух и все такое. Вполне может. Но если это случится, то лучше уж подальше – все же меньше шансов, что второй вмешается в единоборство. А потому – уходить. Уходить как можно дальше.

Шашки догорают. Хорошая придумка. Вот ведь не военные и не моряки, а какую ладную вещь изготовили – и ведь ничего особенно сложного, просто подобрать химический состав: эдак можно и днем в прятки играть. Жаль только, недолго – всего-то три минуты горит шашка. Ага, стало быть, пора.

– Серегин, поджигай вторую пару!

– Слушаюсь, ваш бродь!

Взгляд на лаг. Двадцать семь узлов. Это даже больше, чем ожидалось. Дмитриев сейчас выжимает из машины все, что только возможно, так как максимум, что им удавалось до этого выжать из машин, – это двадцать шесть узлов. Так долго продолжаться не может: машины работают уже за пределами своих возможностей. До Порт-Артура еще примерно двадцать миль. Час ходу, и даже чуть меньше, но это если скорость останется прежней, а это, увы, невозможно. К тому же над трубами уже видны факелы. Сейчас, пока шашки прогорают, это не имеет значения, но позже, когда дым рассеется, они как маяк укажут японцам, в какой стороне искать миноносец. Нет, нам этого не надо. Науменко склоняется над переговорной трубой:

– Павел Михайлович, уменьшите ход и придумайте что-нибудь с факелами, не то они как путеводная звезда.

– Понял.

Голос механика звучит как из преисподней – Петр Афанасьевич даже сомневается, все ли тот расслышал, но ход заметно падает, а вскоре и факелы пропадают. Науменко наблюдает за лагом – ага, двадцать один узел. Он подает команду телеграфом – вот и ладушки, устанавливается скорость в двадцать узлов. Вот так и пойдем.

Дым начинает рассеиваться: шашки выдохлись. Науменко вместе с сигнальщиками всматривается в горизонт, силясь хоть что-то рассмотреть. Ничего. Это хорошо. Конечно, возможно, японцы где-то рядом, но никого не видно, а значит, и они, скорее всего, никого не замечают. Очень может быть, что они сейчас движутся в разных направлениях. Вот лучше бы так. Хватит на сегодня геройств.

Взгляд на палубу. Аппараты уже заканчивают перезаряжать. Вот и прекрасно – негоже иметь не готовое к бою оружие, тем более главное оружие этого кораблика. Что ни говори, а роль истребителя минных катеров и миноносок, охрана броненосцев и крейсеров от минных атак – она только второстепенная, главная – это минная атака вражеских кораблей, и желательно как можно большего тоннажа.

Рассвет. Хорошо-то как. Воздух чистый и свежий. Понятно, что позади бессонная, можно сказать, ночь: ту пару часов, что ему удалось урвать, назвать сном язык не поворачивался – только раззадорили. Но рассвет словно вселяет новые силы, плечи сами собой расправляются навстречу свету: все же человек – дитя солнца, а не луны, потому и предпочитает день ночи. Усталость еще навалится, потом, а вот сейчас ощущается прямо-таки прилив сил. Хорошо.

– Справа сто пятьдесят, наблюдаю дымы.

Петр Афанасьевич подносит к глазам бинокль. Все же хорошую оптику делают в концерне – жаль только, как говорит Антон Сергеевич, линзы сами делать не могут: тут нужен и опыт, и оборудование, и специалисты, но вот подбирая нужный набор линз, им удалось получить очень хороший прибор наблюдения.

Так и есть, дымы. Низко стелются над водой, не иначе как идут очень ходко, эдак на максимуме возможного. Два корабля. Ба! Да ведь это старые знакомые! А кому еще-то столь целеустремленно, пережигая уголь и насилуя машины, нестись по морским просторам? А что с третьим – затонул? Или сумели спасти и, убедившись в отсутствии угрозы затопления, отправились в погоню за обидчиком… В любом случае появились они не вовремя. До Порт-Артура уже меньше часа ходу, но это расстояние нужно еще пройти. Ночное происшествие заставило русских сделать значительный круг, стряхивая противника с хвоста. Но, как видно, они решили особо не заморачиваться и пошли прямиком к Артуру: а куда еще направятся русские, если не в свою гавань? Что же, их расчет оправдался полностью. После дождливой ночи морскую гладь заволокло рваными клочьями тумана, так что заблаговременно обнаружить их не удалось.

Рядом замер Дмитриев – он также старается рассмотреть преследователей, но его подзорная труба слабовата, так что он бросает вопросительный взгляд на командира.

– Павел Михайлович, сдается мне, это наши старые знакомые. Как, машины потянут гонку?

– Что окажемся быстрее японцев, не гарантирую, но постараемся держать максимум возможного.

Механик быстро сбегает с мостика и ныряет в нутро корабля. Теперь очень многое зависит от машин. Мелькнула было мысль опять воспользоваться дымами, но Науменко отказался от этого. Поставить завесу на довольно продолжительное время все одно не получится – туман уже рассеивается, так что это не поможет. Их можно будет использовать, только если понадобится сбить пристрелку артиллерии, получить кратковременную передышку, но не более.

«Страшный» медленно начинает наращивать скорость, палуба под ногами мелко задрожала, ясно указывая, что машины натужно работают, выдавая всю мощь, на которую способны. Есть шанс, что все же удастся оторваться, если японцы все время шли полным ходом: котлы-то, чай, у них не бездонные, не сдержать им столько пара, так что долго продержать такого хода они не смогут. Нет. Смогут. Вон вроде как тоже увеличили ход – значит, шли не на пределе. Догонят.

Японцы, рассмотрев убегающую добычу, которая вдруг возжелала оказаться охотником, начинают садить с дальней дистанции. Пока о попаданиях говорить не приходится: снаряды падают со значительным недолетом. Повторные выстрелы. Ага, дали перелет. Еще выстрел. Взяли в вилку, очередной гостинец падает с незначительным недолетом, что вполне уже можно классифицировать как накрытие. Огонь тут же усиливается. Ну, значит, и нам пора вступать в дело. Жаль, носового не получится применить: под неудобным углом сейчас японцы. Отвернуть? Нет. Нельзя. Нужно тянуть к Артуру кратчайшим путем.

Снаряды падают в непосредственной близости от корабля, попаданий пока нет, но вот один из матросов переломился пополам, поймав животом осколок от разорвавшегося рядом с бортом снаряда. Двое подхватили его и утащили в кают-компанию, где организован лазарет. Вот и первая жертва.

Кормовое орудие стреляет в ответ, но сорок семь миллиметров – это несколько несерьезно против семидесяти пяти. В перестрелку включается орудие по правому борту: один из эсминцев входит в его сектор обстрела. Науменко вспоминает о расположении артиллерии на «Росиче»: да, сейчас семидесятипятимиллиметровое орудие в качестве ретирадного никак не помешало бы.

Командир ведет корабль, время от времени совершая зигзаги, но на такой скорости резкого поворота не сделаешь, а потому и пристрелки не сбить. Дистанция медленно, но неуклонно сокращается. Но все, чего хотел, Петр Афанасьевич уже увидел.

– Серегин, дымы!

Вновь за кормой стелется черный шлейф дыма, укрывая как русский корабль от японских, так и японцев от русских. Коордонат вправо[1 - Коордонат – уклонение корабля или соединения в сторону от прежнего пути с целью избежать опасности или приблизиться к чему-нибудь; делается в обе стороны – вправо и влево. При коордонате вправо корабль поворачивает вправо на некоторое число румбов и, пройдя положенное расстояние, возвращает влево на тот же угол – и таким образом ложится на курс, параллельный прежнему.] – и корабль уходит от пристрелки. Снаряды противника рвут воду там, где, по идее, должен находиться русский, но его там уже нет.

– Машина, держать двадцать три узла.

Нет, так не уйти. У противника явное преимущество в ходе, а если продолжать убегать, то и в артиллерии. Без ввода в дело носового орудия толку не будет: мелким орудиям, ведя огонь на отходе, никак не нанести повреждений, чтобы сбить скорость преследователей. Нужно принимать бой.

– Семигулин.

– Я, ваш бродь.

– Сейчас мы выскочим из дыма – сади по головному.

– Есть, садить по головному.

Еще доворот, «Страшный» описывает дугу и вырывается из облака дыма. Вот они, милые. Наводчик носового орудия приникает к прицелу, орудие рявкает. Недолет.

– На дальномере!

– Пятнадцать кабельтовых!

– Семигулин!

– Есть пятнадцать кабельтовых!

Снаряд уже в стволе. Выстрел! Всплеск рядом с бортом вражеского корабля. Бортовое орудие присоединяется к носовому. Кормовое молчит. Шашки еще не до конца прогорели и закрывают дымом весь обзор. Серегин, видя бесполезность завесы, бросается к ним, обжигая ладони, выхватывает их из держателей и одну за другой выбрасывает в море. Японцы отвечают. Снаряд бьет по надстройке, раздается оглушительный взрыв, затем стоны и крики. Попали-таки, сволочи. Дальномерщик не прекращая, как заведенный, надрывая голос, продолжает выкрикивать дистанцию так, чтобы его слышали наводчики. Кормовое вновь стреляет, вслед раздается выстрел носового. Есть! Молодец, Семигулин!

Горизонт уже полностью чист, видимость улучшилась. Вот и солнышко. Науменко бросает взгляд на запад – там уже различима кайма высокого берега: судя по всему, до Артура миль десять. Нет, не оторваться.

«Страшный» предпринимал неожиданные маневры, то бросаясь в сторону, то резко изменяя скорость движения, что в значительной степени снижало эффективность огня японской артиллерии, но вместе с тем способствовало сокращению расстояния с противником. Русские были более удачливы, а может, сказывалось наличие новых прицелов и беспрерывные изматывающие тренировки: их огонь был более результативным. Но сокращение дистанции в конечном итоге должно было сыграть с русским эсминцем злую шутку: на стороне японцев было явное превосходство в артиллерии, и по мере сокращения расстояния между ними эффективность ее огня должна была возрасти.

В течение почти часа корабли противников предпринимали различные маневры, в ходе которых один из них всячески старался выйти из-под огня и не позволить приблизиться к себе, а другие всячески старались вновь взять его под накрытие и как можно больше сократить разделявшее их расстояние.

Науменко стремился вести корабль так, чтобы максимально приблизиться к берегу. Моряки обеих противоборствующих сторон старались всячески избегать сближения с берегом: акватория была слабо изучена. Не знал ее и Петр Афанасьевич, но в этот момент он решил вверить свою жизнь и жизни экипажа в руки Песчанина, по указанию которого на «Страшный» был передан новый комплект карт. Оказывается, представители концерна скрупулезно обследовали акваторию Квантуна. Господи, да чем только они не занимались!

Еще два раза прибегали к дымовой завесе, чтобы выгадать хоть сколько-то времени, дабы перевести дух. Однажды – чтобы справиться с пожаром в районе надстроек. За это время на «Страшном» вышли из строя два сорокасемимиллиметровых орудия. На палубе лежало не менее полутора десятков убитых и не менее десятка раненых, которых уже никто не уносил, так как не хватало людей для борьбы с пожаром и обслуживания оставшихся двух орудий.

Однако русским также удалось поджечь один из эсминцев – тот вынужден был временно выйти из боя и прекратить огонь, так как начавшийся пожар на удивление очень быстро распространился чуть не по всей палубе.

Но оставшийся в строю эсминец, пока не получивший ни одного попадания, так как Науменко приказал сосредоточить весь огонь на головном – он в настоящий момент боролся с пожаром, – вел ураганный огонь по «Страшному». Теперь настал черед заняться последним непострадавшим противником, но противопоставить ему русские моряки могли только два орудия, что, изредка рявкая, выбрасывали снаряды по противнику, так как у них не хватало обслуги.

Но один – это уже не два. Как-нибудь с божьей помощью… Вдруг рядом с бортом падает снаряд, фонтан воды взметается ввысь, затем, опадая, заливает водой всю палубу и истерзанный мостик. Что за черт?

Увлекшись противоборством, Науменко не заметил, как к месту боя подтянулись два японских крейсера. Эти-то откуда взялись?!

– Право на борт!

Но рулевой не выполняет команды, мало того – эсминец ведет влево. Достали-таки рулевого японские осколки – он заваливается набок, обливаясь кровью и доворачивая штурвал. Петр Афанасьевич бросается на место рулевого и сам становится к штурвалу. Нет, с этими чертями им не сладить, порвут на части.

– Машина, полный вперед! Самый полный, Паша! Давай, родной! Выноси!

В ответ из утробы машинного отделения что-то утробно пробулькало, за шумом не разобрать, но ноги ощутили, как палуба слегка завибрировала.

– Самохвалов, к штурвалу!

Матрос из обслуги орудия тут же перемахивает через легкое ограждение ходового мостика. Обязанности рулевого худо-бедно могут выполнить все моряки, а вот с дальномером управится далеко не каждый. Дальномерщик же лежит в углу площадки, скрючившись в позе эмбриона, упершись спиной в стойку лееров. Уже бездвижный и не подающий признаков жизни.

– Правь вон на ту скалу!

– Есть!

Опять взрыв: нет больше носового орудия. И расчета нет. Петр Афанасьевич едва не улетает за леера – удалось удержаться, только ухватившись за дальномер. Самохвалов валится на спину – его тело приняло на себя все осколки, которые могли задеть Науменко. Царствие тебе небесное и спасибо. Хорошо все же стреляют японские комендоры – да и немудрено с такого-то расстояния. И как он их не разглядел раньше?

Перед своим славным концом Семигулин успевает-таки сделать последний выстрел. Японский истребитель вдруг словно запнулся и окутался клубами пара – и стал резко терять ход. Понятно. Либо главный паропровод, либо один из котлов.

Науменко вынужден вновь встать к штурвалу: больше некому. «Страшный» продолжает исправно слушаться руля. Ну хоть что-то. На ходовой мостик быстро взбирается один из матросов и сменяет командира. Вот это вовремя. Петр Афанасьевич опять бросается к дальномеру. Исправен? Порядок. До головного крейсера семнадцать кабельтовых, второй значительно мористее. Вокруг рвутся снаряды, но главный калибр пока молчит, перезаряжается.

– Ермий, до головного семнадцать кабельтовых! Наша скорость девятнадцать узлов! Обоими аппаратами!

– Понял!

– Серегин, дымы!

– Есть, дымы!

Снаряд бьет под основание ходового мостика, матрос у штурвала отваливается в сторону. Сколько раз уже рядом с ним за сегодня проходит костлявая, но гибнут молодые, а вот он, уже поживший на этом веку… Потом. Все потом. Опять к штурвалу.

«Страшный» разворачивается кормой, под углом к головному крейсеру, и начинает набирать ход. К берегу, как можно ближе к берегу. На корме вспухает черный дымовой шлейф – пока слабый, но он нарастает с каждой секундой. Оба аппарата разворачиваются в сторону противника. Для минной атаки далековато, японцы ее и не ждут, но это если обычными минами. А вот вам привет от лейтенанта Назарова, только бы не промазали… Акинфиев сидит на месте наводчика, схватившись за бок, с перекошенным от боли и ненависти лицом. Малеев все еще не получил ни царапины, вот только уже без кителя – это он сбросил его, когда тот загорелся при тушении пожара, – сосредоточен и серьезен. Кой черт серьезен: вон как самодовольно щерится. Понятно, предвкушает удивление японцев. А и то: дистанция как-никак для самодвижущихся мин просто запредельная. Первая, пошла! Вторая, пошла! На японском крейсере вспухли едва различимые дымки, звуков выстрелов не слышно, но два снаряда уже рвутся по бортам кораблика, а третий разрывается на палубе, попав точно в кормовой аппарат. Акинфиев!!!

Останки аппарата вздыбливаются искореженной сюрреалистической конструкцией – словно сработанная безумным скульптором статуя, – кормовое орудие срывает с места. Всех, кто был поблизости, сносит существующим лишь мгновение смерчем. Малеева отбрасывает в сторону, и он падает без движения. Но машины продолжают натужно работать, и «Страшный» понемногу увеличивает ход. Страшно представить, что было бы, если бы снаряд ударил на несколько секунд раньше, пока мина была в аппарате. Но думать об этом некогда.

Взрывом выворотило и выбросило за борт и дымовые шашки, так что прикрыться больше нечем. Но должно остаться еще две шашки. Снаряды рвутся рядом с кораблем. Пока удается избежать попаданий, бросая эсминец из стороны в сторону, но долго такое продолжаться не может.

– Серегин, дымы!

Нет Серегина. Погиб вместе с остальными на корме. Петр Афанасьевич осматривается, пытаясь увидеть хоть кого-нибудь, так как не может оставить штурвала. Раненые, стонущие и беспомощные, и помочь им некому, убитые, останки тел, залитая кровью палуба. Господи, спаси и сохрани! Науменко бросается к переговорной трубе.

– Паша, срочно на палубу! Прихвати хоть пару человек – я здесь один!

Опять к штурвалу. И как только еще управление не повредило? Тьфу ты. Вовремя помянул, ничего не скажешь. Из машинного появляются потные и разгоряченные Дмитриев и трое матросов. Картина, представшая перед ними, вгоняет их в ступор. Есть от чего. Но некогда.

– Паша, дымы! Шевелись!

Механик кивает – мол, понял. Осталось только две шашки. Он быстро вставляет их в держатели – проволоку покорежило, но он все же прилаживает шашки и дергает чеку. Ничего. Дергает на второй. Пошел дым. Три минуты. У них есть три минуты, пока их не будут видеть японцы. Много это или мало? Иногда это мгновение, иногда – вечность. Все зависит от конкретной ситуации. Вот сейчас это кажется мгновением, так как нет времени перевести дух. Да и дым от одной шашки получился несколько жидковатым. Но этого хватает, чтобы хоть как-то сбить прицел комендоров.

Взрыв. Что там произошло, из-за дыма не разобрать, но уже то, что хоть одна мина не прошла мимо, радует. Выкусите от русского эсминца. Они сделали все, что могли, и даже больше, но, как видно, приходит и их час. Справа подходит справившийся с пожаром японский эсминец, второй уже не парит, но пока не движется. Науменко осматривает избитый эсминец. А что тут поделаешь, если разбиты все до единого орудия? Машины работают на полную, но едва ли дают восемнадцать-девятнадцать узлов. От крейсеров оторваться, может, и хватит, но только не от миноносцев. Японец вновь начинает обстрел. Снаряд бьет в нос, но пострадавших нет. Матросы на корме стараются оказать помощь раненым – а что еще остается-то! Взгляд Науменко останавливается на сиротливо повисшей пулеметной спарке. Одну сорвало и покорежило, а вот эта целехонька.

– Паша, к штурвалу!

Дмитриев смотрит в сторону командира, оставляет Малеева, над которым перед этим склонился. Жив? Сейчас некогда. Науменко быстро выставил поправку, как учили те пулеметчики из концерна, – вот ведь не думал, что доведется, просто ради любопытства поприсутствовал на занятии, а пригодилось. Петр Афанасьевич приник к прицелу: японец рывком приближается. Оптика прицела приближает не так, как бинокль, но все же отчетливо видны суетящиеся на палубе миноносца члены экипажа. Получите!

Струя свинца косой прошлась по воде, борту, палубе, хлестнула по мостику, высекая искры и опрокидывая человеческие фигурки. Пулемет захлебываясь выбрасывает пули одну за другой с невероятной скоростью. Ага, вот на палубе уже никого и не видно. За щитом носового орудия спрятался наводчик, видно только ноги, но попасть не получается. Дистанция чуть больше двух кабельтовых, так что об особо точной стрельбе думать не приходится, а щита на такой дистанции не пробить. Орудие рявкает, но, как видно, грохот пуль по щиту не способствует точной стрельбе. Мимо. Все, орудие замолчало, некому подать снаряды – даже если подносчики и живы, то попрятались. На мостике тоже никого не видно: укрылись за стальной защитой. Ну и не надо. Прекратился обстрел – и слава богу.

Крейсеры куда-то усиленно стреляют, канонада вдруг разрослась с новой силой. Что бы это значило? Вокруг «Страшного» ни одного разрыва. Науменко отрывается от оптики и видит, как в стороне от японского эсминца, только что обстрелянного им, проходит другой эсминец, вокруг которого вздымаются водяные столбы.

Очумели? Чего по своим-то лупить?

Да кой черт свои! Это же наши! Вон Андреевский флаг развевается.

Эсминец некоторое время идет прямо, а затем отворачивает и начинает выписывать зигзаги, уходя из-под обстрела. А с противоположного от «Страшного» борта японского миноносца взметается водяной столб. Есть! Воспользовавшись сумятицей и тем, что японец практически неуправляем в результате пулеметного огня, «Смелый» провел минную атаку. Молодец! Немец, перец, колбаса!

«Смелый», подобно «Страшному», ночью отбился от своего отряда и возвращался в Артур. Привлеченный звуками боя и воспользовавшись тем, что на него никто не обращал внимания, он стремительно бросился в атаку, не забыв спустить флаг, чтобы запутать противника. Те, как видно, не ожидали подобной наглости от русского и приняли его за своего. Однако до конца сохранять инкогнито командир «Смелого» Шульц не стал. Перед самой атакой он приказал поднять флаг, едва заметив который японцы открыли ураганный огонь, стремясь отогнать его от своего миноносца, но он все же успел провести свою атаку. Одна из мин прошла мимо, но вторая ударила точно посредине эсминца.

Шашка прогорела. Японцы вновь сосредоточили огонь на «Страшном», так как не имеющий повреждений «Смелый» улепетывал во все лопатки. По-видимому, командиры крейсеров решили, что лучше будет все же добить один миноносец, чем только повредить два. Науменко, взглянув в сторону крейсеров, заметил, что головной сильно сел на корму и уже стоит вторым, но быстро отстает. Второй же крейсер, обойдя его, преследовал «Страшного», оба вели непрестанный огонь, но пока безрезультатно. Расстояние медленно, но неуклонно росло: все же даже израненный эсминец еще держал около девятнадцати узлов, а старенькие крейсеры не могли дать и этого.

– Паша, давай в машину. Делай что хочешь, но дай ход, сколько можно, и даже больше. Давай.

Господи, в который уже раз за сегодня он отдает эту команду. Выдержит ли машина такие нагрузки? Некогда. Должна выдержать. Иначе конец.

Науменко вновь встал к штурвалу – а что еще оставалось? Только драпать. Ну давай, родимый, выноси. Знаю, что досталось. Знаю, что на ладан дышишь. Но надо.

Разрывы по бортам. Черти, взяли под накрытие. Руль вправо, кораблик дает сильный крен, сам Науменко едва удерживается на ногах, руль влево. Что там сейчас испытывают кочегары и машинисты?

Из люка появляется всклокоченная голова матроса, лицо бледное, глаза ошалелые. Остававшиеся на палубе матросы кричат на него, загоняют обратно. «Страшный» вновь идет прямо – залп японских крейсеров уходит мимо. Выскочили из-под обстрела. Вот и ладушки.

Вновь берут под накрытие. Руль влево. И к берегу, к берегу. Ага, крейсер все же отворачивает, двигаясь параллельно берегу и продолжая обстрел. Но русский миноносец упрямо тянет к берегу, к мелям, к скалам. Науменко пошел на этот шаг, рассчитывая на карты концерна, но некогда с ними сверяться – теперь только на везение…

За это только начавшееся утро «Страшный» уже второй раз оправдывал свое название. Правда, теперь в несколько ином значении. Сначала он был страшен для врага своим убийственным началом боя, теперь же он был страшен, потому что на него невозможно было смотреть без содрогания.

Искореженные надстройки, трапы, палуба и труба создавали картину такого хаоса, что было просто удивительно, как этот корабль все еще продолжает сохранять плавучесть и способность передвигаться.

Когда «Страшный» все же оказался в гавани, на что Науменко уже успел потерять надежду, он вдруг ощутил усталость и практически без сил повалился на залитую водой, сажей и кровавыми разводами палубу, при этом его правая рука откликнулась тупой ноющей болью.

– Да-а, Петр Афанасьевич, теперь я за вами и в огонь, и в воду, – лаконично изрек так же тяжело опустившийся рядом с командиром Малеев. Жив. Все же жив. Голова перевязана, рука висит плетью, но жив.

– А как же они? – не скрывая горечи, спросил Науменко, кивая в сторону лежащих на палубе трупов, до которых пока никому не было никакого дела, так как оставшиеся невредимыми или получившие легкие ранения были заняты оказанием помощи тяжелораненым. Не пострадавших в этом бою не было: один из матросов в машинном отделении обварился в результате порыва паропровода настолько, что скончался практически на месте, – страшная смерть.

В это время ему на глаза попался лежащий изгвазданный в крови и саже клочок материи с грязным посеревшим мичманским погоном. Все, что осталось от Акинфиева.

– Бедный мальчик.

– Вы об Андрюше? – В голосе Малеева слышалось уважение и гордость. – Да, Петр Афанасьевич, этот мальчик заставил по-другому посмотреть на нашу молодежь. Ведь он боялся перед боем и не скрывал этого. Но как хладнокровно он лупил из орудия и покрикивал на бывалых матросов, когда те робели! Я даже решил для себя, что если выберемся – лично напою паренька вусмерть.

– Между страхом и трусостью есть большая разница, – устало процитировал Науменко слова мичмана перед боем, едва шевеля бледными губами.

– Теперь я это точно знаю. – Голос Малеева предательски дрогнул. – Петр Афанасьевич, да вы ранены.

Науменко растерянно посмотрел на правое плечо и удивленно заметил, что рукав кителя полностью пропитался кровью, которая успела уже подсохнуть: кровотечение остановилось само, без перевязки. Значит, его ранило чуть не в начале боя, а он и не заметил. Странные выверты все же способен устроить человеческий организм в минуты опасности.

К «Страшному» спешно направлялись шлюпки и катера – в одном из них Петр Афанасьевич узнал знакомую невысокую фигуру с развевающейся седой бородой.

Все же нужно будет пригласить Макарова на обед, отчего-то не ко времени мелькнуло в его голове.




Глава 4

Своенравная старуха


– Антон! Папа…

– Успокойся, Света, – перебил жену Песчанин и, быстро поднявшись из-за стола, нежно прижал ее к груди. – Я все знаю. Волноваться не из-за чего. Все, слава богу, обошлось.

– Что обошлось! Папа погиб! – в истерике вскричала Света.

– О чем ты? – ничего не понимая, поинтересовался Антон.

– Вот, – обескураженная тоном мужа, растерянно протянула она ему газету.

Взяв в руки номер, он сразу же обратил внимание на заголовок, набранный крупным шрифтом: «СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ». Антон быстро пробежался по печатному тексту, выхватывая только ключевые моменты и фразы. Закончив, он зло выругался и отбросил в угол газетный лист, так встревоживший его супругу. После этого он вернулся к своему столу и, взяв с него какой-то листок бумаги, протянул его Свете, которая все это время, беспрерывно всхлипывая и размазывая по щекам слезы, словно маленькое дитя, с надеждой взирала на супруга.

– Вот. Читай.

Света судорожно вцепилась в протянутый листок, оказавшийся телеграммой, и с жадностью начала читать.

«Антон, все в порядке. Петр Афанасьевич жив, легко ранен. Уничтожено два японских эсминца. У нас потерь нет. Торговля умерла. Жду твоих указаний. Семен».

Света трясущейся рукой протянула телеграмму Антону и растерянно поинтересовалась:

– Что это? Это правда?

– Ты кому веришь – этой газетенке или Семену?

– Но ведь в газете…

– Поменьше верь тому бреду, что печатают в газетах, они еще и не то напечатают, чтобы их тираж разошелся, – зло бросил Антон. – Одно несомненно: Петр Афанасьевич действительно участвовал в каком-то бою и при этом был ранен, японцы же действительно потеряли два эсминца. Света, прошу тебя, не беспокойся – если Семен пишет, что это легкое ранение, то ничего серьезного не произошло.

– Антон, мне нужно в Порт-Артур, – вдруг решительно заявила Света.

– Я поеду туда и обо всем позабочусь, а ты останешься здесь. Я обещаю, что отпишу тебе все самой подробной телеграммой, – ласково попытался успокоить супругу Антон.

– Нет. Я должна поехать. Я здесь с ума сойду, – не желала она сдаваться.

– Это я с тобой сойду с ума. Мне необходимо поехать по делам концерна, заодно я все узнаю о Петре Афанасьевиче и позабочусь о нем, а твоей ноги и близко там не будет, – вспылил Антон.

– Но папа…

– С ним все в порядке. Там Вера Ивановна. Неужели ты думаешь, что она не в состоянии о нем позаботиться? Да и Семен с Сережей не останутся в стороне – я уверен, что самый лучший лекарь, какого только можно было найти, уже день и ночь дежурит у Петра Афанасьевича, если он вообще соблюдает постельный режим, – уже увещевательным тоном попытался успокоить расстроенную жену Песчанин.

Светлана еще некоторое время пыталась убедить его в том, что она просто обязана поехать, но всякий раз натыкалась на непробиваемую стену непонимания. Антон то уговаривал ее, то начинал сердиться, и закончилось это тем, что, обозвав его всеми непотребствами, на какие была способна вышедшая из приличной семьи девушка, она в бешенстве покинула административное здание концерна.

Антон пытался ее окликнуть, но молодая супруга осталась глуха к призывам мужа и, не сдерживая рыданий, села к первому попавшемуся извозчику. Антону только и оставалось, что бессильно взирать вослед удаляющейся пролетке, мысленно изливая на голову супруги проклятья и угрозы. Ну кто его понукал жениться на этой взбалмошной девчонке – теперь сиди и переживай, чтобы она чего-либо не натворила.

– Проблемы? – услышал он вопрос из-за спины, заданный прекрасно знакомым голосом Варлама.

– А сам не видишь? – зло огрызнулся Антон.

– Виктор, быстро проследи, куда направилась госпожа Песчанина, – обратился Варлам к молодому крепкому парню, сопровождавшему его. – Я правильно понимаю, Антон Сергеевич?

– Да, все верно. Она в таком состоянии… как бы глупостей не наделала, – устало согласился он.

Ох, Варлам, Варлам, что-то ты за птица? Эвон как оперился, чуть не всемогущим стал. Во всяком случае, весь «деловой» мир Владивостока старается сторонкой обходить Российскую слободку – вот такое название закрепилось за районом, где проживали представители концерна, – о том, чтобы кража какая, никто и помыслить не может. Любому, кого ни возьми, враз на горло наступит. Пытались как-то конкуренты устроить концерну темную, да не тут-то было: служба безопасности сработала в лучшем виде. Вообще он в какого-то серого кардинала превращается, много нитей тянется к нему – как бы проблемой не обернулось. Опять же знает он если и не все, то практически все. Опасно это. Стоп. А какой-либо повод он давал для столь категоричных мыслей? Нет! Так чего тогда? Боишься, что кто-то оттяпает у тебя империю? А она тебе нужна? Понятно, что сейчас внимание сосредоточено на Артуре, а здесь все остается на Варлама. Вот же Звонарев удумал влезть в эту мясорубку, и Зимов туда же. Так что темный кардинал вполне может все здесь прибрать под себя. Ну и пусть. Обидно, конечно, но главное сейчас не это, к тому же до Магадана ему не дотянуться. Конечно, один только НИИ чего стоит, с его лабораториями, опытным бассейном и людьми, работающими там, – все же если подгребется НИИ, то достанутся Варламу и контракты спецов. Стоп! Да что же это! Нет пока никакого повода к таким мыслям. Да, власти и знаний у него сейчас в избытке. Да, он имеет отлаженную и работающую как часы службу безопасности – куда полиции или жандармерии. Но никакого повода к подобным мыслям он не подавал, а потому – отставить пустые сомнения. В конце концов, есть чем заняться.

Вскоре молодой сотрудник службы безопасности вернулся и доложил, что госпожа Песчанина в настоящий момент находится в доме Гавриловых, и у Антона отлегло от сердца. Лена не позволит Свете совершить какую-либо глупость.

– Ты представляешь, этот чурбан накричал на меня, – всхлипывая, жаловалась старшей подруге Света.

– Вероятно, ты не захотела слушать его доводов, которые он посчитал обоснованными и исчерпывающими, – рассудительно высказала свое мнение Гаврилова.

– Но как он мог? Я так переживаю за папу, а он не позволил…

– А почему он должен был позволить тебе ехать к черту на кулички, да еще туда, где идут боевые действия? – резко перебила ее Лена. – Запомни, моя дорогая, ты теперь не восторженная влюбленная молодая девушка, а жена. Жена же должна любить, чтить и слушаться своего мужа, пока он любит ее, заботится о ней и верен ей.

– Да-а, вы-то не больно слушаетесь своего мужа. Как скажете, так он и поступает, – рыдая, попыталась огрызнуться Света.

– Это ты правильно заметила, дома я из Семена веревки вью, – смеясь, согласилась с ней Лена, – но, каким бы Семен ни считался подкаблучником, он ни разу не позволил мне вмешаться в его дела, если только не искал моральной поддержки. Ты считаешь, что я не хотела поехать с ним в Порт-Артур? Еще как хотела. Только моего медведя никакие мои доводы и уговоры не смогли прошибить – вот и сижу сейчас дома, гадаю, не накрыла ли какая бомба моего ненаглядного медвежонка, не приведи господи, – тут же истово перекрестилась она. – А тебе скажу так: если Семен пишет, что с Петром Афанасьевичем все в порядке, значит, так оно и есть. И еще – брось-ка ты читать эти клятые газеты. Если так уж не терпится узнать новости из Порт-Артура, то почаще приходи ко мне, тем более что, я так понимаю, Антон уже сегодня вечерним поездом отбудет в Мукден, а оттуда – в Порт-Артур.

– Когда еще Семен Андреевич пришлет письмо…

– Да мы будем знать все подробности раньше, чем Антон доберется до места. Я, конечно, в Артур-то не поехала, но накрепко пообещала, что если Семен не станет писать мне в неделю по два раза, то я посчитаю, что с ним что-то случилось, и приеду. Так он, хитрец, решил написать только пару слов. Понятно, лень за письмом корпеть, он писать-то не особый любитель. Так я ему в самых теплых выражениях расписала, что мне кажется, будто у него не все так замечательно, и что он от меня что-то скрывает, и когда я получаю такие короткие письма, то начинаю волноваться, и если это не прекратится, то приеду к нему.

– И что?

– Знаешь, мне, грешным делом, кажется, что он кого-то пристроил писать мне пространные письма, или я узнала что-то новое о своем муже. У него просто дар писателя. Он так живо и лаконично описывает все происходящее.

Лена заметила, что настроение Светы вдруг изменилось и в ее лице появилась сосредоточенность, которая говорила о каком-то принятом ею решении. Гаврилова без труда догадалась, о чем думала ее молодая подруга.

– И думать забудь, – вдруг резко произнесла она.

– О чем? – невинно поинтересовалась девушка.

– Я Антона люблю как брата, но с уверенностью могу тебе заявить, что подобные шутки с ним не пройдут. Если он не смог тебя достойно остудить у себя в кабинете, это ни о чем не говорит – он, скорее всего, не хотел тебя обижать: ведь еще и месяца нет, как вы поженились, – но все же повысил на тебя голос. Нет, Антон не тот человек, который станет ограничиваться полумерами. Выбрось из своей юной головки мысли о том, что сможешь им крутить, как я Семеном, потому что он тот еще битюг – мой-то гораздо покладистее. Вот родишь ему детей, поживете, притретесь – тогда только и можно будет начинать пробные шаги. Да только тогда этого уже, скорее всего, и не понадобится.

Тяжко пыхтя, паровоз втянул на вокзал с дюжину пассажирских вагонов, после чего устало вздохнул, пыхнув напоследок белым облаком перегретого пара. Трудный переход по пересеченной гористой местности, изобилующей спусками и подъемами, остался позади. Нелегкая работа выполнена успешно – очередная партия пассажиров прибыла в русский город в Китае, военный порт Российского флота на Тихом океане, оплот империи в Маньчжурии. Как ни странно, но среди пассажиров, хотя и преобладали военные, было немало гражданских. Никто не верил в то, что эта война может перерасти в нечто большее, нежели просто военный конфликт, или что русская армия и флот не сумеют быстро поставить на место этих мелких азиатов, посмевших замахнуться на Голиафа.

Порт-Артур. Здесь квартировали основные силы квантунского гарнизона, в удобной бухте расположилась эскадра. Естественная гавань, надежно укрытая полуостровом Тигровый хвост, полукольцом охватывающим ее с юга: этот природный мол надежно укрывал корабли и суда на рейде от непогоды, а в случае надобности они могли спрятаться в западном бассейне и от взоров со стороны моря, так как понижающийся к востоку полуостров к западу начинал повышаться, переходя в невысокую горную гряду. Вход в порт осуществлялся через узкий проход, который большим кораблям было возможно преодолеть только в высокую воду, во время прилива.

Вообще Порт-Артур должен был стать местом стоянки военных кораблей. Центром русской торговли в этом регионе предстояло стать молодому, только отстроенному городу в Талиенванском заливе. Однако так уж сложилось, что Дальний, несмотря на свою удобную гавань, отделенную искусственным молом, не пользовался популярностью и у деловых кругов, отдававших предпочтение Порт-Артуру. Просторный, с современной планировкой, широкими улицами, парками, Дальний пребывал в настоящее время практически в запустении.

Назначенный наместником на Дальнем Востоке Алексеев в отличие от Витте, а может, и в пику ему делал упор именно на Порт-Артур, где и построил свою резиденцию. Город быстро развивался, разделенный рекой на Старый и Новый. Старый город был типичным китайским, с узкими кривыми грязными улочками, неприметными неказистыми домишками, от его облика отдавало средневековьем и убогостью. Одним словом, мрачное впечатление. На правом берегу реки раскинулся Новый город – спланированные улицы, современные постройки, разбитые аллеи и парки, гостиницы, присутственные места. Строительный бум в Новом городе еще не прошел, однако уже имелось распоряжение, предписывавшее всем обывателям переселиться в Новый город до конца июня 1904 года. В Старом должны были остаться только казармы и иные военные объекты гарнизона.

Несмотря на обширность, внутренний рейд в западной части бухты был мелководным, примерно на трех четвертях от общей площади дно вообще обнажалось, что в значительной степени ограничивало его использование. Поэтому уже начались работы по его углублению, а впоследствии планировалось прорытие канала через полуостров Тигровый хвост, где должны были проходить коммерческие суда, для военных кораблей должен был остаться уже существующий проход, только планировалось его еще углубить.

Таким образом, Алексеев планировал превратить Порт-Артур в торговый центр региона и основную опорную базу России в Маньчжурии. Но в эти планы вмешалась война. Впрочем, ничто пока не указывало на то, что этим планам не суждено осуществиться.

Антон вместе с остальными пассажирами ступил на мощенный брусчаткой перрон и по привычке, расправив плечи, глубоко вздохнул. Нет, не то. Подобное действо во Владивостоке вызывает появление легкой эйфории, здесь же – ничего. Хотя и обстановка, и запахи очень похожи, но не пьянит воздух Порт-Артура.

– Антон!

Ага, оба-два. Ну держитесь, самовольщики. Самоуправствуем, стало быть. Ну-ну. Черт, как же он по ним соскучился! А это еще что за новости? Да что же это, сглотнуть бы подступивший твердый ком, но никак. У-у, чертяки.

Гаврилов, по обыкновению, сграбастал в свои медвежьи объятия теряющегося на его фоне Песчанина, ибо героические пропорции подпоручика, без капли жира, не шли ни в какое сравнение с телосложением Антона. Стоп! Подпоручик?! Медведище, что это ты еще успел учудить? Ладно, разберемся.

После Семена обнялись с Сергеем – ну это так, несерьезно, здесь уже доминировал Антон. Кстати, что-то загостился Звонарев, пора бы и честь знать. Нечего ему тут делать, потому как уже совсем скоро начнется. А может, и не начнется. Макаров жив-здоров, пребывает в строю и гоняет в хвост и в гриву свою эскадру, готовит к предстоящим сражениям.

Кстати, в имеющейся на сегодня действительности недостатка в угле русские корабли не испытывали, да только это никоим образом не сказалось на подготовке личного состава. Корабли все так же редко выходили в море на эволюции, предпочитая отстаиваться на рейде. Дорого. Вот и доэкономились, теперь пожинаем плоды. Можно тысячу раз обвинять моряков, но если они неуютно чувствуют себя на морских просторах, то какие из них вояки? Уверенность появляется в систематических походах, учениях, что само приводит к ознакомлению с акваторией, наконец, в элементарной наработке навыков кораблевождения, и это относится не только к офицерам, но и к матросам. Как там пелось в песне из фильма «Первая перчатка»? «Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка…» Как-то вот так.

– Ну рассказывайте, как тут у вас и что?

– Ты что же не поинтересуешься, как обстоят дела у Петра Афанасьевича и Веры Ивановны? – недоумевающе взметнул брови Звонарев.

– Об этом я поинтересуюсь у них самих. Было бы плохо – ваши физиономии выглядели бы иначе. От вас я хочу услышать нечто иное.

– Тогда пошли. Экипаж ждет, там и поговорим, – легко подхватывая чемодан Антона, предложил Семен.

– Дела складываются таким образом, что старуха вильнула-таки слегка задом, – когда они уже расположились в пролетке, заговорил Звонарев.

Экипажем управлял Семен: друзья предполагали, что предстоит разговор еще по дороге, а потому решили обойтись без кучера.

– Это я уже понял. «Енисей» и «Боярин» все еще в строю, мало того – последний, если верить газетам, имеет ничуть не меньше заслуг, чем «Новик», я бы сказал, что они яростно в этом соперничают.

– Это точно. Мы слышали о Сарычеве только то, что он смалодушничал и бросил крейсер, но на деле вполне знающий командир. Поговаривали, что, возможно, Макаров назначит его на другой корабль, так сказать, повыше классом, но этого не последовало. То ли потому что тот не находится у адмирала в фаворе, как, например, Эссен, а то ли не хватило ценза.

– Эссена все же назначили на «Севастополь»?

– Да. Честно признаться, зря. Он бы очень пригодился на «Новике», но он и сам был рад этому назначению. Как-никак, а это ступень по карьерной лестнице.

– Вы давайте о ваших выкрутасах.

– Да нечего рассказывать. Мне удалось спасти «Маньчжурию», флот получил боеприпасы и радиостанции практически на всю эскадру. Правда, телеграфистов пока недостаточно, но они вроде как тоже уже в пути. По мере пополнения штатов радиостанции устанавливаются и на миноносцах. Крепость получила продовольствие и аэростаты. Впрочем, сомнительно, чтобы их использовали здесь с умом, но тут уж постараемся.

– А как так случилось, что ни на один наш катер еще не наложило лапу морское командование? Их могли как минимум использовать в качестве тральщиков. Тем более что, я так понимаю, ты засветил его по полной…

Все верно, Антон не знал, как и что тут происходит, доподлинно, так как даже в письмах об этом не говорилось. Мало ли – цензура какая вмешается, время-то военное. Можно было бы и нарочным отправить подробное сообщение, но посчитали это лишним: ведь повлиять как-либо на обстоятельства Антон все одно не мог. Разве только удовлетворить его любопытство, но это не к спеху.

– …Вот так вот все и произошло. А что касается того, что на «росичей» еще не наложили лапу, так и тут все просто. Мы когда отошли от места гибели миноносца, я поднялся на борт транспорта. Поговорил с Мироновым. Объяснил, что мне совсем не блажит ни в героях ходить, ни под суд попадать как пират. Я даже денег ему и команде предлагал. Нормальный мужик оказался, как и экипаж. От денег отмахнулся. Сошлись на том, что при виде эсминца разбежались по сторонам, а он, видимо, из-за повреждений не смог нас преследовать. А в том, что он не дошел до своей базы, мы ни при чем. Повреждения у него имелись, в бою он участвовал, под обстрел попал – вполне мог получить и еще какие повреждения. В общем, тайна, покрытая мраком. А «росичи» все продолжают выказывать своенравный характер, и даже из акватории завода – ни-ни.

– Ясно. А ты что расскажешь, Гризли?

– А чего ему рассказывать, он еще и показать может.

– Это как это?

– Забыл про задумку вести видеоархив?

– Отчего же, помню.

– Так он заснял бой «Варяга» и «Корейца».

– Так, давайте-ка по порядку.

– Семен, сам расскажешь?

– Да чего уж там, трави, – лениво и обреченно махнул рукой Гаврилов.




– Дела-а… Это что же вы устроили, прохиндеи? Мы ведь планировали совсем другое.

– Ну так уж вышло. Вообще-то мы думали, что ты знаешь о произошедшем и сделаешь правильные выводы.

– С чего мне их делать? Если верить нашим газетам, то японский флот успел уже дважды пойти ко дну и возродиться из пепла, как птица феникс.

– Это точно. Кстати, ты еще не в курсе про гарибальдийцев?

– Как и никто в мире.

– Ну в мире-то как раз в курсе. Одним словом, американские газеты вовсю талдычат, что оба крейсера бесследно пропали при перегоне. Японцы помалкивают и никак это не комментируют, англичане проявляют с ними полную солидарность.

– А вот это уже кое-что. Значит, не смогли спастись.

– И немудрено. Они, считай, по три современные торпеды в борта заполучили, причем одновременно.

– А чего фильму про «Варяга» еще не запустили?

– Так ждем, когда действия Руднева признают героическими. Семен снял очень много. И на борту побывал, нашего доктора туда отправлял, так что съемки самые разносторонние. Уже смонтировали фильм для широкой публики, хотим устроить первый просмотр здесь, в Порт-Артуре. Для поднятия духа – самое то.

– А что, есть смысл и не для широкой публики?

– Еще какой. Наши-то оказались не столь уж и на высоте. Мазали, да так, что просто залюбуешься. Нет, когда сошлись поближе, то тоже смогли дать дрозда, но на дистанции свыше двадцати кабельтовых ни одного попадания. Кстати, те золотые выстрелы тоже видны четко. Всплески мимо цели, а японцы гибнут пачками. Но это уже только для внутреннего пользования.

– Понятно. Нужно обязательно озаботиться копией для императора.

– Уже готова. И на случай, если заинтересуются иностранцы, тоже.

– Ну а теперь давайте поговорим о вашем настоящем. Семен, ты когда успел получить подпоручика?

– А это меня произвела командующая Квантунским укрепленным районом Вера Алексеевна Стессель. Ты даже не представляешь, как она тут всем заправляет. Я, признаться, думал, что это сильно преувеличено, оказывается – преуменьшено. Анатоль боится даже чихнуть без ее ведома. Внес энную сумму на благотворительные цели: она ведь здесь председатель общества Красного Креста, – а пятьдесят тысяч в этот фонд расположили ее ко мне настолько, что она не преминула поучаствовать в моей судьбе.

– Не много?

– Нормально. Зато я теперь командир отдельной роты ополченцев с прямым подчинением Стесселю. Любить-то наш концерн на Дальнем Востоке не любят, но вот на всякий случай отношения поддерживают. Так что сейчас формирую подразделение, а уже через недельку укатим из Порт-Артура нести гарнизонную службу куда подальше, в тихое и неприметное сельцо.

– И сколько штыков?

– Три сотни. Неслабо?

– Неслабо. Я так понимаю, всех своих парней с собой утащишь?

– А кто учить их будет? Нужны унтеры. Как говорил Жуков: «Армией командуем я и сержанты». Вот только дорого нам обойдется эта учеба. Но с другой стороны, удалось заполучить шесть китайских полевых пушек. Не смотри так на меня. Да, пушчонки так себе, но переделаем лафеты – и вполне подойдут. Ты даже не представляешь, сколько здесь на складах хранится к ним снарядов: как бы не сто тысяч.

– А артиллеристов откуда возьмешь?

– Уже взял. Стессель приказал Белому выделить. Как-никак будем стоять отдельным гарнизоном, так что без артиллерии не получится. Понятно, что сбагрили то, что негоже, но, с другой стороны, не все так плохо, так как по большей части это неугодные командирам и любители похулиганить дисциплину. Но с этим мы разберемся. Главное, что командиром батареи отправили поручика Панова. Неуемная душа, все в лоб выдает, чуть не генералам дерзит. Но дело свое знает. Мы часа четыре разговаривали, я ему многое порассказал про артиллерию. Ты бы видел, как его глаза горели. Точно говорю, повезло с ним.

– А минометы?

– Под это отдельных людей не выбил, а потом, и не знает о них никто. Вот и выходит, что у меня стрелковая рота в двести пятьдесят активных штыков, отдельный взвод минометчиков пятьдесят человек при четырех минометах, я им командовать привлек Сапрыкина. Его изобретение, так что никто лучше и не справится. Ну и батарея полевых пушек. Их сейчас на заводе заканчивают переделывать, Панов там днями пропадает.

– Ты, я гляжу, совсем в сапога переквалифицировался, – поддел Песчанин.

– Кому-то в море ходить, кому-то землицу топтать. Не дави на мозоль.

– Не буду. Сережа, а ты чего тут застрял? Пора бы уже в путь-дорожку, Анечка все глаза проглядела.

– Антон, тут такое дело… – смущенно начал Звонарев. – В общем, я остаюсь.

– Нормально. Это как понимать?

– А вот так и понимай. Призвался я.

– Понятно. – А чего непонятного. Нет, непонятного очень даже много. Вот так, ни с того ни с сего, влезть по самую маковку в события, в которых вообще ни под каким предлогом участвовать не хотел. Но раз уж принял такое решение, то отговаривать его бесполезно, так как, по всему видать, оно не спонтанное, а выстраданное, и думал он над ним не день и не два. – Что я Ане-то скажу?

– Я напишу. А что сказать – сам придумаешь.

– Не было печали. И по какому ведомству, морскому или сухопутному?

– Морскому. Но в море не ходок. Я тут подал идею Макарову по поводу подвижной артиллерии. Идея ему понравилась.

– Это как?

– А просто. Бронепоезд сейчас клепаем в депо. Пять платформ. Четыре под стодвадцатимиллиметровые орудия, одна под десант, ну и два десятка пулеметов. Их моряки уже закупили.

– Как же Макаров на сушу-то ушел?

– А он тут козни плетет – хочет сграбастать под себя весь Квантун. Мол, крепость морская, и обороной до́лжно заниматься моряку. Кондратенко всячески умасливает – без сухопутного генерала ему никак, – ну и к Белому клинья подбивает: тот дружен с Кондратенко, но пока как бы блюдет нейтралитет. Как оно сложится, неизвестно, вот и занял выжидательную позицию – и вашим, и нашим.

– И что, тебя в командование?

– Смеешься? Присвоили прапорщика, форма только еще не готова, так что я вроде как десантом командую, там еще два артиллерийских офицера и командир. Ну и экипаж сто семьдесят человек.

– Идею ты подал?

– Не совсем. Тут, оказывается, еще перед восстанием «боксеров» на КВЖД поступили комплектующие для пяти бронепоездов, все это в Дальнем хранилось, а как с восстанием разобрались, так про них и забыли благополучно. Вот и вышло, что идея витала в воздухе, да и с материалами особых проблем не возникло. Мне осталось только мявкнуть Меллеру, а он уже развил бурную деятельность. Правда, пришлось в депо на сборку направить часть наших рабочих. С квалифицированными кадрами тут полный швах. Макаров привез с собой рабочих, но они все в порту, на ремонте кораблей.

– А чего же так несерьезно, сто двадцать миллиметров? Устанавливали бы уже сразу шестидюймовки.

– Тут еще какое дело. Стодвадцатки можно использовать вкруговую, с шестидюймовками такой номер уже не пройдет: платформу и опрокинуть может, значит, нужно пристраивать еще и раздвижные упоры, а это скажется на маневренности, или использовать орудия близко к оси железнодорожного полотна, что значительно сократит сектор обстрела. Да и само полотно может не выдержать таких потрясений. И без того придется отказаться от залпового огня, заменив его беглым.

– Ну а еще какие новости?

– Много чего. Предложили якорь-тележки. «Енисея» уже переоборудовали, прошел испытания, и пока все удачно. Уже поступил заказ на переоборудование «Амура». Степанов едва на дерьмо не изошел, что не смог додуматься до такого простого решения. Но молодец, препон ставить не стал, а то ведь он признанный авторитет в этом деле, – если бы уперся, то могло получиться все, что угодно.

– Я гляжу, на заводе люди пашут без продыху?

– Есть такое дело. Но не ропщут. Правда, скоро ожидаются орудия для «росичей»… – Взгляд на Антона: переброска торпед, торпедных аппаратов и орудийных стволов легла на его плечи. Утвердительный кивок. – …Значит, опять в цейтноте придется работать: нахватали задач выше крыши, не успеваем, хоть замки уже готовы. Опять же параваны передали флоту, не бесплатно. Макаров после испытаний загорелся, стал требовать, чтобы мы к тем двум комплектам еще наваяли, но тут уж мы пас: люди работают на пределе. Отправили документацию в патентное бюро, а заодно и в военно-морское ведомство, с комментариями Степана Осиповича, – даст бог, наладят производство, но сомнительно. Подразгрузимся – сами займемся. Здесь Зимов всем будет заправлять. Тоже хотел призваться, но тут уж я рогом уперся, хотел вообще его услать во Владивосток, да не вышло.

– Слушай, а как вы собираетесь использовать бронепоезд под Цзиньчжоу? Ведь именно из-за этого ты завелся?

– А там уже ветку ладит наш общий знакомый Путилов. Зимов представил ему чертежи по путеукладчику. Да-да, осуществили мы мою задумку. Так тот в депо сварганил первый экземпляр – и сейчас пользует почем зря да на Зимова косится – мол, где раньше был.

– Наворотили вы тут. Эх, не вовремя меня свалило.

– Не бухти. Все к лучшему, – отмахнулся Звонарев.

– Сухой док тоже запустить успели?

– Нет. Теперь даже если ускоримся, то раньше конца мая никак. Так что лепят кораблики по старинке, разве только при помощи наших оборудования и мастеров. Но уже совсем скоро все корабли встанут в строй.

– Я читал, мол, Макаров после боя «Страшного» чуть не генеральное сражение дал Того?

– Не было никакого сражения. Вышли наши в море, встретились с основными японскими силами, но, как и в известной истории, отошли под прикрытие береговых батарей. Так, постреляли немного. Знаешь, а ведь они прошли именно тем курсом, каким прошли в нашей истории, вот только тот участок перед тем был протрален, словно Макаров знал о постановке мин.

– А он и знал. Мало того, в нашем прошлом даже отдал приказ утром протралить опасный участок. Японцев засекли при постановке, но приняли за своих, однако по команде доложили. Просто в связи с гибелью «Страшного» события стали нарастать как снежный ком – вот в суете и забыли о тралении. Здесь когда стало известно о бое «Страшного»?

– Когда он вместе со «Смелым» вернулся в Артур. Петр Афанасьевич на свой страх и риск пошел к берегу, только так и сумел немного оторваться, а там и береговые батареи прикрыли.

– Это все и объясняет. Да-а, парни, что делать-то будем?

– Ты на нас не больно-то серчай, – прогудел Гаврилов. – Кто пекся больше всех об оснащении «Страшного»? Благодаря кому Петр Афанасьевич оказался командиром эсминца? Ты-то рассказывал, что Юрасовский принял японцев за своих и пристроился к ним в кильватер, а утром вздел Андреевский флаг и тут же получил первую плюху. А Науменко на мякину не повелся и сам насовал огурцов. Молчишь? Вот и я о том. У всех рыльце в пушку. Ясно одно: планы нужно менять. Эдак, может, и осады не будет, потому как Макаров в сторонке стоять и наблюдать за десантной операцией японцев не станет.

– Ерунда. Не будет десанта под Бицзиво, подойдут японцы посуху – времени дольше займет, но результат будет тот же. Опять же старуху со счетов не списывай: извернется как-нибудь, вот только знать бы как. А может, уже свернула?

– Не обольщайся, – вздохнул Звонарев. – Вот не верю я в то, что старуха пойдет так легко по другому пути, но на известной нам хронологии, наверное, все же придется ставить крест. Знаешь, мне как-то не по себе оттого, что мы имеем уже четыре вполне готовых вымпела и прячем их от своих же.

– Выхода иного нет. Сейчас их передавать никак нельзя: использовать их по полной никто не сможет по банальной причине – нет специалистов. Здесь мы худо-бедно имеем один экипаж – основной состав в Магадане, снег топчет. Так что не время. Понятно, что просчет, но ведь планировали совсем иначе.

Подъехали к территории завода, расположившегося в западной части бассейна, в уютной седловине, на берегу полуострова Тигровый хвост. Если дело дойдет до тесной блокады, то имеются все шансы избежать бомбардировки. Из Голубиной бухты их все же можно достать, но Макаров очень быстро отучил Того заниматься там безобразиями, поставив береговые батареи, наладив перекидную стрельбу броненосцев и устроив минное заграждение. Эти комплексные мероприятия заставили японского адмирала отказаться от сомнительного удовольствия производить бомбардировки крепости с незначительной результативностью, при возможности самому подвергаться обстрелу. Со стороны же внешнего рейда территория была в мертвой зоне. Удобное место. Вот только канал к уже практически законченному сухому доку еще не готов до конца – оставляли на потом: расстояние-то плевое. Что поделать, сейчас практически все плавсредства ушли под тральщики. Ну да как-нибудь, с божьей помощью. Тем более что сухой док флоту нужен, так что, как только наметится финишная прямая, флот выделит все необходимое.

Друзья тут же повели Песчанина осматриваться, ну и хвалиться, чего уж там, а похвалиться было чем. Антон в последний раз здесь был около года назад – за это время изменения были просто колоссальными. На заводе работало уже около тысячи рабочих. Даже если все оставить как есть, то количество защитников как минимум увеличится на тысячу штыков. Только с оружием будет недостача – этот момент был как-то упущен, – а с другой стороны, всего не обнимешь, и без того забот хватало, – вон вся государственная машина не управилась, куда уж им.




Домик, который снимала чета Науменко, размерами не впечатлял. Маленький и уютный, с небольшим ухоженным двориком. Постройка свежая – едва ли год назад поставили, – но в этом нет ничего удивительного. Новый город, а именно здесь и поселились родители Светланы, вообще стал отстраиваться совсем недавно, а до того здесь были пустующие земли. Планировка и ухоженность этого района Порт-Артура Антону понравились. Постоянно снующие туда-сюда пешеходы, проезжающие пролетки, женщины в нарядных платьях, правда, нередко встречаются и в платьях сестер милосердия, офицеры в ладно сидящих мундирах, реже – матросы и солдаты, но все опрятные: не дай бог, патруль или какой въедливый офицер повстречается. Все ведут себя спокойно – словно и не прифронтовой город. Впрочем, где тот фронт, редкие бомбардировки города на горожан особого впечатления не производят – с чего бы, их-то горе еще не коснулось, да и с результативностью у этих бомбардировок так себе.

– Господи, Антон Сергеевич… – Вера Ивановна по-бабьи всплеснула руками и полезла целоваться с зятем, не преминув уронить слезу. Все же, несмотря на расхожее мнение, с тещей ему повезло – во всяком случае, пока общение с нею никаких негативных эмоций не вызывает. Ну и слава богу, пусть так и остается. – Как там Светочка?

– Все в порядке, Вера Ивановна. Вот порывалась приехать сюда.

– Ишь чего удумала! Я надеюсь…

– Не волнуйтесь, этот ее пыл я охладил. Правда, из-за этого слегка поссорились.

– Характер решила выказать. Ничего, вот отпишу ей в самых теплых чувствах – будет знать, как мужу перечить, а вернемся – так еще и добавлю.

– Верочка, кто там? Антон Сергеевич? Какими судьбами!

Взгляд на тестя. Рука покоится на перевязи, но в остальном старый моряк бодр и, как всегда, полон сил. Да нет же, он словно помолодел. Никак Науменко адреналиновый наркоман, и война столь благотворно на него действует. Но наверное, это все же сказывается появившаяся возможность заниматься любимым делом. Что ни говори, но море и шаткая палуба – для него едва ли не самое главное в жизни.

– Здравствуйте, Петр Афанасьевич.

– Не ожидали.

– Отчего же? Я ведь говорил, что собираюсь посетить Порт-Артур.

– Ну говорить-то говорили, да только здесь ведь как бы война идет.

– А коммерция во время войны не умирает. У нас вообще, как сообщили мне Сережа и Семен, просто бум.

– Кстати, пройдемте ко мне в кабинет, я вас кое с кем познакомлю.

Кое-кто оказался мужчиной в возрасте около пятидесяти пяти лет, невысокого роста, с аккуратно подстриженными волосами с проседью, с такой же седой пышной раздвоенной бородой, внимательным взглядом, в котором читался недюжинный и сильный характер. Мужчина изучающее осмотрел вошедшего, но было еще что-то. Удивление? Под этим взглядом Антон почувствовал себя несколько неуютно. Возможно, сказалось то, что на плечах этого человека покоились погоны вице-адмирала с черными орлами, а возможно, и то, что он сразу же узнал его. Нет, Песчанину до этой минуты не разу не доводилось видеть Степана Осиповича Макарова, даже издали, но он видел множество фото, на коих тот был запечатлен.

Вот он, человек, которого он в своих планах успел списать и предопределить страшную смерть на тонущем искореженном «Петропавловске», стоит целый и невредимый. Может, старуха все же уже сошла с накатанной колеи? Как-то не верится, что этот волевой человек будет стоять в стороне и спокойно наблюдать за высадкой японских войск поблизости от крепости.

– Степан Осипович, позвольте вам представить: мой зять, Песчанин Антон Сергеевич.

– Очень приятно, – странно как-то звучит голос.

– Даже не родственники, – довольно улыбаясь, произнес Науменко – и до Антона тут же дошло, чем вызвано это удивление. Вот только он даже не предполагал, что адмирал знаком с его прапрапра… Как видно, все же он его знает.

– Вы знаете лейтенанта Песчанина?

– Да, я знаком с этим подающим надежды офицером, правда, не близко. – Кто бы сомневался. – Вы очень похожи. Вот говорю с вами, а перед глазами – он.

– Понимаю. Мы с ним случайно повстречались в Санкт-Петербурге. Можете поверить, впечатление на всю оставшуюся жизнь.

– Признаться, когда Петр Афанасьевич назвал ваше имя, то я о нем не вспомнил, но вот как только увидел…

– Надеюсь создать о себе хорошее впечатление, чтобы пришло время, когда вы будете сравнивать не меня с ним, а его со мной.

– Мне он подобное уже заявлял и, признаться, своего добился задолго до того, как стал моим зятем, – хмыкнув, заявил Науменко.

Вскоре разговор перешел в деловое русло. Как выяснилось, Степан Осипович был под впечатлением от новинок, которые сумел привнести концерн. Только то оборудование, что было установлено на «Страшном», позволило ему вывернуться из, казалось бы, безнадежной ситуации. Конечно, нельзя списывать со счетов и опыт командира, и самоотверженность экипажа, и то, что Науменко денно и нощно, не давая никаких послаблений, занимался обучением команды, но все же…

– Ваш концерн очень странный и таинственный. Уж простите, но я постарался навести о вас справки. Вас поистине окружает тайна, которая волей-неволей притягивает. – Макаров поднялся и стал прохаживаться по кабинету. В этот момент ему как никогда подходило его прозвище беспокойного адмирала – казалось, он и минуту не может оставаться без движения. Эдакий живчик. – В течение нескольких лет организованный вами НИИ был сокрыт под семью печатями – и вдруг перед самой войной разродился целым ливнем различных открытий, который не желает прекращаться по сей день. Причем все ваши открытия столь злободневны, что складывается ощущение, будто вы на протяжении многих лет готовились к этой войне, так как именно в канун нее и пролился этот дождь.

– В чем-то вы правы, Степан Осипович. Понимаете, мы с друзьями в первую очередь дельцы, и все наши чаяния направлены на извлечение выгоды. Уж простите, если разочаровал. Созданный нами НИИ в первую очередь ориентирован на извлечение прибылей, ибо ничто не может быть столь же выгодным, как что-то новое и, главное, нужное. Но если у вас сложилось впечатление, что мы только стремимся нажиться, то вынужден буду с вами не согласиться. Учредители концерна Звонарев и Гаврилов уже поступили на службу, это вам известно. А ведь они могли избежать призыва, но не пожелали остаться в стороне.

– Звонарев произвел на меня хорошее впечатление. Меллер прямо-таки загорелся его идеей о бронепоезде. Подвижная батарея береговой обороны. Просто замечательно. Не говоря уж о том, что его можно будет с успехом использовать и на сухопутном фронте. Жаль, имеется недостаток в орудиях. Шестидюймовые орудия были бы куда более предпочтительны. Но бронепоезд планируется использовать у Цзиньчжоу, а там мелководье, так что если японцы и смогут использовать корабли, то только канонерки, а с ними эти орудия вполне совладают. Но я вас прервал. Продолжайте.

– Многие из наших новинок поступают сейчас в основном на флот, но есть кое-что и для армии. Вы можете упрекнуть нас в том, что мы могли выдать это на-гора и раньше, что позволило бы значительно усилить наши вооруженные силы. Но так ли это? Вижу в ваших глазах сомнение. Все верно. Вы сами внесли множество предложений по усовершенствованиям в области военно-морского флота. И что? А ничего. Не хотят у нас в России прислушиваться к новому, потому что новое зачастую дорого стоит. Казна предпочитает поддерживать наших промышленников, продукция которых, мягко говоря, неспособна конкурировать с заграничной, и так во всем. Да, мы готовились к войне, потому как не сомневались в том, что она разразится, как и вы. Взять хотя бы ваш фантастический роман: только полный глупец не увидит, что в нем вами рассматриваются Россия и Япония.

– То есть вы хотите сказать, что занимались разработками в военной области. Но какой от них прок, если разработки остаются только разработками, не воплощенными в металле?

– А кто сказал, что мы не воплотили их в металле?

– Вы хотите сказать…

– А разве вы этого не видите? Сегодня у нас уже готовы комплектующие для переделки двигателей мин Уайтхеда под двигатель Назарова. Также разработаны новые минные аппараты, которые не дают вспышки при выбросе мины. «Страшный» на практике показал, насколько это может быть эффективно в ночном бою. Разработаны новые прицелы, которые также прекрасно показали себя в бою. Дымовые шашки. Все это уже в скором времени может быть поставлено на флот. Сразу хочу предвосхитить ваш вопрос. Нет, прицелы имеются только к малокалиберным орудиям. Спросите почему. Ответ прост. Мы вполне могли детально разработать их, что невозможно без практических стрельб, а возьмись мы за разработку прицелов к большим калибрам – и имели бы на руках сырой, никуда не годный образец, а эти прицелы мы уже производим.

– Значит, вы в состоянии поставить их на флот?

– Нет. К сожалению, сейчас все перечисленное мною можно начать производить или модернизировать существующие образцы, но готовой продукции нет. Мы ведь дельцы, а какой делец будет производить товар, который неизвестно, купят ли? Вот, к примеру, наша идея по якорным минам. У нас имелись опытные образцы, и не более. Идея себя оправдала, а значит, и налажено производство якорь-тележек. Парованный трал – также были готовы только два опытных образца. Опять идея себя оправдала, и сегодня имеющиеся комплекты вовсю используются флотом, вот только изготовить их сложнее, чем якорь-тележки, а потому сейчас мы просто не в состоянии наладить их производство. Пулеметы Горского, на которые мы также не получили государственного заказа, но уже начали производить. В весьма ограниченном количестве, но они уже есть. Пока в них не возникло острой необходимости, поэтому они продолжают оставаться на складе.

– Петр Афанасьевич весьма высокого мнения об этом пулемете. Мы даже закупили два десятка на строящиеся бронепоезда.

– И немудрено. На сегодняшний день он на порядок надежнее пулемета Максима, дает гораздо меньше задержек, прошел не просто штатные испытания, а прямо-таки варварские, в самых ужасных полевых условиях, в том числе и в условиях Крайнего Севера и на море. Единственный его недостаток перед «максимом» – это то, что он не в состоянии вести такой же интенсивный огонь ввиду неминуемого перегрева ствола, но он задумывался в первую очередь как ручной пулемет – оружие как обороны, так и наступления. С «максимом» не больно-то и побегаешь, а вот «горский» специально для этого и планировался.

– Не находите, что это существенный недостаток?

– Отнюдь. Расчет пулемета включает в себя два человека, и они должны будут переносить на себе весь боезапас, а унести много у них не получится, соответственно они будут вынуждены вести менее интенсивный огонь, чтобы экономить патроны. Иными словами, средняя боевая скорострельность составит примерно сто пятьдесят выстрелов в минуту, а с этим его ствол вполне справится без какого-либо ущерба.

– Вы весьма разносторонний человек. Ну а что вы мне можете рассказать о вашем детище? О сторожевом корабле? Ведь под шпицем отвергли ваш проект, но вы с маниакальным упорством принялись его осуществлять. Допустим, первый вы решили передать управлению государственных имуществ. А что планируете делать с остальными?

– Первый мы подарили не без прицела на личную выгоду. Мы ведь развиваем рыбную отрасль, а браконьеры нам первые конкуренты. Управлению подобную покупку никак не осилить. А последующие продадим. Сегодня тот край начал свое развитие, и потенциал у него большой, так что одному кораблику с этой задачей не справиться даже на западном побережье, про восточное я скромно промолчу. Военным некогда заниматься этим – в конце концов, у них иные задачи, и сегодня это стало очевидным как никогда. Так что нужны расширенные штаты промысловой стражи или передача этих функций пограничникам. А если вспомнить еще и о побережье Сахалина… Ведь даже самому недалекому понятно, что во многом благодаря именно нашей рыбке Япония располагает сильным флотом. По имеющимся у меня данным, прибыли от незаконной добычи наших природных ресурсов на Сахалине и Камчатке исчисляются десятками миллионов рублей. Стоит ли экономить пару миллионов на закупку сторожевиков, а также на их содержание, чтобы предоставлять такие гешефты Японии? На мой взгляд, даже если не начать разрабатывать эту жилу самим, то стоит выложиться, чтобы не позволять это делать другим. Не позволяя, таким образом, ковать на эти деньги оружие, которое потом будет стрелять в нас же. А потом, в будущем мы неизбежно займемся разработкой этой жилы. Так стоит ли позволять ее губить сегодня? Ведь они не просто воруют наши природные ресурсы, они как хищники грабят их, считай, уничтожают. Ценная порода рыбы интересует их только как материал для производства тука, чтобы удобрять их поля.

– Тут ведь какое дело. Об этом было известно и раньше. Так отчего ситуация должна измениться?

– А война все изменит. Если мы проиграем, то мои прогнозы неверны и японцы чуть не официально получат добро на разграбление наших морских ресурсов. Тогда концерн будет в проигрыше. Если выиграем, то это будет стоить большой крови, а значит, выводы будут сделаны. Тогда мы на коне.

– Но ведь ваш головной корабль оказался весьма своенравным и несовершенным. Или я обладаю неверной информацией?

– Да нет, все так, – тяжко вздохнул Песчанин. Отчего-то вралось легко и даже с каким-то воодушевлением, что ли. – Идея хороша, но с воплощением пока не ахти. Не хотелось бы признавать, но, похоже, в связи с сопутствующим всем нашим начинаниям успехом, мы слегка зарвались и поторопились. Сварные корпуса оказались недостаточно прочными – все же река, где испытывались первые ласточки, и море – совсем разные стихии. С машинами тоже не все слава богу. Теперь приходится ломать голову над тем, как это можно устранить, а тут еще и война. Но мы выкрутимся.

– Давайте вернемся к насущному. Меня очень заинтересовали ваши новинки, тем паче прошедшие неожиданные испытания на «Страшном»: они зарекомендовали себя с наилучшей стороны. Вы можете начать переделку минных аппаратов и мин уже сейчас?

– Несомненно. Если с кораблями мы пока прогорели, то здесь все в порядке. Я думаю, в течение пары месяцев мы сможем перевооружить все миноносцы, с полным комплектом мин.

– Только миноносцы?

– Степан Осипович, признаться, мне непонятна блажь наших моряков по вооружению крейсеров и броненосцев минными аппаратами. Понимаю ваше возмущение. Да, я не моряк в прямом смысле этого слова, хотя и командую «Росичем», так как еще являюсь и промысловым надзирателем. Но давайте рассуждать логически. На сегодняшний день ход боевых действий показывает, что дистанция боя редко когда доходит до двадцати пяти кабельтовых, в основном дальность куда выше. Даже усовершенствованные назаровские двигатели дают максимальную дальность в двадцать два кабельтовых. Каков смысл присутствия на больших кораблях этих минных аппаратов? Я уж молчу о той опасности, что исходит от них. Японский крейсер «Чиода» погиб в результате детонации торпедного аппарата, в который попал снаряд, не будь того минного аппарата – и ничего фатального не произошло бы.

– Ну это так называемый золотой выстрел. Явление весьма редкое.

– Как выяснилось, не столь уж и редкое, – решил вставить свое слово Науменко. – Страшно подумать, что случилось бы, не успей мы выпустить мины по японцам: ведь один из снарядов угодил прямиком в минный аппарат. На миноносцах этот риск вполне оправдан – ведь мины основное их вооружение, – а вот на больших кораблях… Я полностью согласен с мнением Антона Сергеевича.

– И что вы предлагаете? – Адмирал внимательно смотрел на Песчанина, и тот продолжил:

– А снять с них минные аппараты. На заводе они будут переделываться и поступать на вооружение миноносцев. Переустановить вооружение мы сможем в течение дня, было бы оно только готово. Таким образом, боеготовность легких сил никоим образом не пострадает. Подготавливаем вооружение, к примеру, для четырех миноносцев – акватория нашего завода вполне вместит такое количество – и за день перевооружаем их. Уже через два месяца я гарантирую перевооружение всех миноносцев. Можно бы и раньше, да вот только слишком много задач сегодня стоит перед нами, так что раньше никак. К тому же необходимо будет задействовать людей и на модернизацию самих мин. Процесс уже налажен, так что не вижу трудностей.

– Я подумаю над вашим предложением. Во всяком случае, в отношении броненосцев эта идея не вызывает отторжения.

– Кстати, раз уж зашел разговор насчет этого. Вернее, не совсем об этом, но все же. Степан Осипович, как вы считаете, есть ли необходимость в наличии на броненосцах и крейсерах мин заграждения? По-моему, от них исходит куда большая опасность, чем польза. К тому же, насколько мне известно, уже сейчас ощущается недостаток в этом оружии.

– Знаете, Петр Афанасьевич, а ведь я согласен с вами. Вот человек, далекий от флота, а рассуждает весьма здраво. Не до́лжно мне об этом говорить, ну да бог с ним. Я уже отдал приказ о сдаче мин заграждения в порт. Кстати, надо бы поинтересоваться, как там идут дела. Да, возвращаясь к пулеметам. Флот готов закупить у вас по одной спарке для миноносцев. Как, осилите?

– Да хоть завтра. Пулеметы имеются в наличии на Артурских складах концерна. Кстати, спарки весьма легко разбираются, и в наличии получается два ручных пулемета – это на случай, если моряков будут использовать в качестве десанта.

– Вы настолько уверены, что морякам предстоит участвовать в боях на суше?

– Скажем так, я не исключаю такой возможности, а потому просто представил дополнительную характеристику этого оружия. Кстати, ваше превосходительство, у меня есть еще одно оружие, которое не может не заинтересовать защитников крепости, и в особенности моряков. Вот только это не орудия, не корабли и вообще не оружие в прямом смысле этого слова.

– А если без загадок?

– Вы слышали о синематографе?

– За кого вы меня принимаете, молодой человек?

– Простите. Никоим образом не хотел вас обидеть.

– Никоим образом и не обидели. Но при чем тут синематограф?

– Дело в том, что представителям нашего концерна удалось заснять бой «Варяга» и «Корейца». Бой снимался с двух камер, одна из которых снимала наши корабли, а вторая японские. Как считаете, поднимет ли показ этого фильма боевой дух наших армии и флота?

– Вы шутите?

– Нет. Я вполне серьезен.

– Но как вам это удалось?

– Просто мой компаньон Гаврилов случайно оказался в Чемульпо, и, как только ему стало известно, что предстоит бой, он поспешил отправиться на Идольми, с вершины горы которого и заснял все происходящее.

– Это нужно не только здесь, но и в России. Стоит ли говорить, что эта война непопулярна, а ее начало выставило флот в столь негативном свете, что… А когда можно просмотреть этот фильм?

– Да хоть сегодня.

– Что вам для этого нужно?

– Да ничего особенного. Если просмотр будет днем, то затемненное помещение, а если вечером, то достаточно просто белой простыни.

– Тогда сегодня же вечером. В штабе флота. Я приглашу все командование гарнизона и всех командиров кораблей, а затем продумаем, как можно будет организовать более широкий просмотр. Вот только… Я бы озаботился отправкой копии его императорскому величеству.

– Копия в самое ближайшее время будет направлена. Она готова, но с почтовыми отправлениями…

– Проведем это по флоту: так все дойдет куда быстрее.

– Хорошо.

– А вы сможете организовать съемки для хронологии?

– Разумеется. У меня есть четыре человека, умеющих обращаться с камерами, и изрядный запас пленки.

– Великолепно. Пожалуй, я возьму их под свой контроль.

– Только с одним условием, ваше превосходительство.

– Слушаю.

– Концерн будет иметь эксклюзивное право на весь материал, который не относится к секретному, с правом продавать его. Это принесет прибыль нам и послужит пропаганде во славу России.

– Не вижу в этом ничего невозможного.

Беседа продолжалась еще около двух часов. Говорили на многие темы, с чем-то Макаров соглашался, что-то отвергал, указывая Антону на его неверное суждение и просчеты, в чем-то был просто некомпетентен и обещал обязательно свести Песчанина с Кондратенко, так как на сухопутном театре этот генерал, будущий герой обороны Порт-Артура, во всяком случае в известной друзьям истории, был для Макарова непреложным авторитетом.

В гостинице Антон появился довольно поздно, так как после разговора с адмиралом ему пришлось организовывать просмотр кинохроники высшим командованием, где присутствовал и его квантунское высочество, который тут же перехватил пальму первенства у Макарова и решил лично озаботиться доставкой пленки во дворец, с чем адмирал скрепя сердце вынужден был смириться. Отношение императора к действиям Руднева были уже общеизвестны, и Алексеев решил заработать несколько очков в свою пользу, что, впрочем, хотел проделать и сам Степан Осипович, но решил не обострять и без того сложные отношения с наместником.

Как ни настаивали родители Светланы, Антон отказался остановиться у них, тем паче что еще не успел отвыкнуть от кочевой гостиничной жизни: не так уж и давно он обзавелся своим жильем. Да и не обзавелся пока еще. Но строительство уже началось. Что бы с ним ни случилось, оставлять жену бедной вдовой он не собирался. Помимо дома у его жены уже были документы на счета за границей, завещание оформлено должным образом. В этом плане он не был одинок: Гаврилов и Звонарев также позаботились о будущем своих семей. Они собирались ввязаться в величайшую авантюру – ни много ни мало переписать историю, хотя об этом никто и понятия не имел, а потому не исключали того, что старуха размажет их по дороге в тонкий блин. Но отступать никто не собирался. Изменения уже начались, пока незначительные, неспособные оказать необратимого влияния на ход событий, но они уже имели место. Только одно было очевидным: по всему выходило, что на известной им хронологии придется поставить точку. События, скорее всего, будут развиваться в прежнем ключе или, по меньшей мере, стремиться к этому, а вот им придется рвать жилы, чтобы заставить их течь по-иному. Если бы они только знали, насколько это окажется верным.

Бронепоезд, как говорится, впечатлял. Нет, ничего общего с виденным им в фильмах о Гражданской войне он не представлял. По сути, с теми железнодорожными линкорами он был схож только паровозом, угловато обшитым броневыми листами, да такими же угловатыми тендером и стальным вагоном для десанта, с довольно широкими двустворчатыми дверьми – всего их было четыре, по две с каждого борта, они предназначались для десантирования экипажа. Над стальной крышей тендера возвышались две башенки – как видно, одна из них была для командира, вторая для дальномера: все же этот стальной монстр предназначался в первую очередь для береговой обороны, а потому определение расстояния до цели становилось ничуть не менее важно, нежели само артиллерийское вооружение. А вот остальные части бронепоезда не впечатляли, так как являлись просто железнодорожными платформами, одна из них была уже закончена. Бронированные борта возвышались едва ли на метр и если и могли кого укрыть, то только в том случае, если экипаж пригнется при близком разрыве снаряда. Но зато они не мешали по полной использовать орудие, ствол которого при отрицательных углах наводки проходил над верхним срезом с минимальным зазором. А вот само орудие, уже установленное и оснащенное щитом, прикрывающим не только с фронта, но и частично с боков, уже вполне внушало к себе уважение. Понятно, что это не главный калибр броненосцев, но сто двадцать миллиметров – это тоже не пасхальное яичко. Признаться, поначалу Антон ожидал увидеть куда более основательное бронирование, а оно вон как. Просто маневренная батарея.

Самые обычные четырехосные платформы прямо на глазах усиливались, модернизировались и превращались в основание для морских орудий, которые должны были сказать свое веское слово в предстоящих боевых действиях. Конечно, могло сложиться и так, что вместо грозного рыка прозвучит жалкое блеяние, но отчего-то верилось, что этот стальной монстр заставит себя уважать.

Снующие туда-сюда рабочие, беспрерывный визг пневматического инструмента. Была у друзей задумка привнести в этот мир подобное – как выяснилось, с этим они опоздали, он уже имелся, правда, был пока еще не столь распространенным, но все же. Летели во все стороны искры от электросварки, капал плавящийся металл из-под автогенов. Стучали молотки и кувалды. Тарахтели, словно пулеметы, отбойные молотки. Крики, шум, гам, гремящий металл. Все это перерастало в непередаваемую какофонию, в которой ковалось новое оружие.

Повсюду были складированы стальные листы, которым в скором времени предстояло занять свое место на этих четырехосных платформах, над которыми, казалось, в самой извращенной форме сейчас издеваются рабочие под руководством инженеров. Нелишним будет заметить, что и эти платформы появились здесь благодаря провалившимся во времени, так как были специально закуплены для перевозки угля из Владивостока, которого теперь было не сказать что в избытке, но вполне достаточное количество.

Подполковник Меллер, этот самородок-артиллерист, а точнее, наверное, все же инженер с невероятным чутьем, предпочитал использовать в своем арсенале все только самое современное, разумеется, если имел таковую возможность. Ему она была предоставлена в том объеме, в каком он только мог пожелать. За те полтора месяца, что он провел здесь, его неуемной натуре было где развернуться.

Первое, с чего он начал свое пребывание в крепости, – это с детального обследования складов арсенала, что достались России после занятия Порт-Артура. Господи, чего только здесь не было. Это была настоящая пещера Али-Бабы. Он даже сумел разыскать автомобиль, правда, управлять им и обслуживать никто, кроме него, не мог, а потому тот попал в безраздельное пользование подполковника. К слову сказать, это был единственный автомобиль на весь Квантунский полуостров. Время от времени можно было наблюдать, как на улицах или в районе мастерских появлялось это тарахтящее чудо.

Неуемная натура Меллера толкала его от одного к другому, не давая остановиться ни на минуту. Причем брался он за многое. Его не остановила проблема с трещиной в стволе главного калибра «Петропавловска», с которой он великолепно справился. Как не останавливало и занятие проектированием укреплений. Он успел поучаствовать в переоборудовании батареи Электрического Утеса, которая и в этой истории была чуть не самой боевой батареей береговой обороны. Друзьями были разработаны усовершенствования, которые позволили бы переделать лафет русской полевой пушки для стрельбы с закрытых позиций. Но так уж сложилось, что в руки попали орудия китайские, Александр Петрович в весьма сжатые сроки, буквально на коленке, в перерывах между другими вопросами, как-то походя сумел разработать порядок переделки лафетов. И мало того – даже выдал примерные характеристики, которые будут соответствовать обновленным пушкам, – кстати заметить, его прогнозы оправдались с поразительной точностью. Заинтересовался он и разработкой концерна для русской пушки. Правда, после вдумчивого изучения чертежей он потерял к ним интерес, так как новатор не нашел, что еще можно предложить. Зато в бронепоезд он вцепился мертвой хваткой: вот где было разгуляться его деятельной натуре.

– Сережа, а тебе не кажется, что он только отдаленно походит на бронепоезд? Это, скорее, подвижная батарея. По-моему, трехдюймовки – самое то и по размерам, и по скорострельности.

– Так это и есть маневренная береговая батарея, – подтвердил догадки Песчанина Звонарев, вытирая руки уже слегка запачканной тряпицей. – А вот непосредственно для сухопутного направления уже строится вполне полноценный бронепоезд из четырех платформ, на двух четыре орудия по оконечностям, – вот они будут уже не за щитами, а в самых натуральных башнях на стальных корпусах. Плюс два десантных вагона. Его тоже сейчас собирают. Тоже курирует Меллер. Занятная, скажу я тебе, личность, такое впечатление, что слова из песни «а вместо сердца пламенный мотор» – ни дать ни взять про него.

– Слушай, а кто же будет чинить пути, или этот вопрос не прорабатывался?

– Смеешься? Разумеется, экипаж. Сейчас их гоняет в хвост и в гриву Путилов на прокладке дороги – так сказать, нарабатывают навыки. Ага, и он здесь. – Путилов, инженер-железнодорожник, когда-то проектировал и строил узкоколейку на Сучанское месторождение, где концерн наладил добычу угля. И вот теперь новая встреча. – А к бронепоездам будут цепляться еще и по три двухосные платформы с материалами – одна как трал пускается впереди состава, остальные две сзади.

– А где второй собирают?

– Здесь, разве не видишь?

– Да что тут рассмотришь. Ты хочешь сказать, что строится сразу два бронепоезда?

– Да. Только когда будет готов второй, сказать не возьмусь.

– Понятно.

– О, а вот и начальство пожаловало, – задорно проговорил Сергей, указывая на компактную группу генералов и адмиралов в сопровождении офицеров званием пониже.

Антон узнал многих, благо успел познакомиться во время показа фильма. Были среди них и генералы Кондратенко и Белый, которые в известной ему истории являлись одними из самых деятельных руководителей обороны крепости.

– Любуетесь на воплощение в жизнь предложения Сергея Владимировича? – улыбнувшись, поинтересовался Макаров, после того как с приветствиями было покончено.

– Признаться, пока и посмотреть-то не на что.

– Ну на корабли во время закладки тоже не особо посмотришь, однако потом результат радует глаз.

– Согласен, все это относительно. Как я понимаю, основная задача у бронепоезда будет прикрытие флангов сухопутных позиций?

– И это тоже, но не только, – с хитрецой прищурился Макаров.

Понятно: как видно, Звонарев все же был прав, когда говорил о том, что Степан Осипович плетет интриги, чтобы сграбастать всю полноту власти в свои руки. В пользу этого говорило и его постоянное общение с Кондратенко и Белым. Да и можно ли было ожидать иного, если в известной Антону истории было то же самое, вот только японская мина все расставила по-иному, – здесь у него шанс все еще был.

– Знаете, Степан Осипович, а ведь у меня есть предложения по укреплениям на перешейке. Вот только не знаю, к кому с этим обратиться.

– К сожалению, я не имею никакого отношения к организации укреплений. Не моя епархия, знаете ли. Но вам повезло, так как со мной Роман Исидорович.

– Увы, но и я должен вас разочаровать, хотя, насколько мне известно, прислушаться к вашему мнению стоит. Во всяком случае, пока все, что исходило от концерна, не было лишено смысла. Однако я занимаюсь устройством укреплений непосредственно Порт-Артура. – Видя разочарование, написанное на лице Песчанина, а возможно желая угодить Макарову, у которого этот делец пользовался, по-видимому, уважением, генерал поступил несколько дипломатически: – Прошу, знакомьтесь – подполковник Рашевский Сергей Александрович. Он тоже не занимается позициями на перешейке, но является моей правой рукой в плане возведения укреплений. Как, Сергей Александрович, согласитесь выслушать новатора?

– Всегда приятно пообщаться с умным и разносторонним человеком. А об учредителях «Росича» каких только разговоров не ходит.

Антон внимательно посмотрел на известного ему по множеству прочитанных книг офицера. Что и говорить, впечатления он не производил. Весь его облик больше подходил какому-нибудь земскому врачу – он даже отдаленно походил на Антона Павловича Чехова, – но никак не военному. Высокий, худощавого телосложения, с густой шевелюрой и с пенсне на носу. Но из-за стекол взирали глаза умного человека, и еще: есть такие лица, на которые едва взглянешь – и оно тут же располагает к себе и безошибочно говорит о том, что перед тобой честный человек. Вот именно такое лицо и было у инженера Рашевского.

– Очень приятно, Песчанин Антон Сергеевич. Если не против, не будем мешать и отойдем в сторону.

Когда они отделились от группы высших офицерских чинов, занявшихся рассмотрением строящегося бронепоезда, выслушивая разъяснения материализовавшегося словно из воздуха Меллера, Песчанин достал из портфеля альбом и протянул его Рашевскому. Подполковник самым внимательным образом стал рассматривать представленные там чертежи и схемы, проверяя снесенные на поля выкладки расчетов, при этом беззвучно шевеля губами.

– Это что еще за ДЗОТ, похоже на блиндаж. Только в три наката плюс изрядный слой земли.

– Так и есть. Деревоземляная огневая точка, просто так и со вкусом, – улыбнувшись, разъяснил Антон.

– Это, я так понимаю, бойницы?

– Амбразуры для установки пулеметов.

– Но, судя по всему, они отчего-то расположены перед линией траншей и ориентированы по флангам. По-видимому, предусматривается фланговый огонь?

– Именно. Если амбразуры устроить по фронту, то такая огневая точка будет быстро выявлена, так как своим огнем полностью себя демаскирует, при фланговом же огне засечь ее гораздо труднее. К тому же сегодня все армии уже отошли от плотных построений, наступление осуществляется цепью, при фланговом огне в значительной мере уменьшается интервал между соседями в цепи, а следовательно, и увеличивается эффективность огня. Но на особый случай можно предусмотреть амбразуру и по фронту. На Цзиньчжоуском перешейке можно устроить с десяток таких огневых точек. И линия обороны окажется практически неприступной. Такое полевое укрепление не разберет и прямое попадание шестидюймовой мортиры.

– Пожалуй, что так и есть. Но как минимум двадцать пулеметов? Сомневаюсь, что столько будет выделено командованием. Или вы опять хотите продать свои? – хитро прищурившись, поинтересовался инженер.

– Ну для чего-то же мы налаживали их производство.

– Удастся ли убедить Стесселя пойти на такие затраты? Он, знаете ли, консервативен. Мною было внесено предложение об устройстве орудий на закрытых позициях, но я столкнулся с глухой стеной непонимания. Считается, что, сберегая плоть солдата, мы оказываем непоправимый ущерб боевому духу.

– Глупость.

– Я бы на вашем месте поостерегся делать подобные высказывания, – посуровел голос офицера. Как видно, ему было неприятно, что гражданский проходится насчет умственных способностей командования. Угадывалось и то, что он пожалел о своем высказывании, в сердцах озвученном не к месту.

– Вы уж извините, но если я вижу глупость, то никак иначе ее назвать не могу. Живой солдат – угроза для врага, раненый – обуза для своих, мертвый – невосполнимая потеря, а уж тем более в условиях, когда нет возможности ее восполнить. Значит, мои прикидки никого не заинтересуют?

– Нельзя утверждать наверняка. Я сегодня же все внимательнейшим образом просмотрю, хотя все указывает на то, что идея стоящая. К тому же не так дорога: возвести такое сооружение недолго, вот только пулеметы… Такое количество пулеметов быстро уничтожит наши запасы на складах.

Что и говорить, настроение инженера отнюдь не воодушевило Антона. По всему было видно, что идея ему понравилась, но от него ничего не зависело, было сомнительным даже то, что ему будет позволено применить предложения Антона на оборонительных рубежах крепости. Хотя тут-то, возможно, он и попытается использовать ноу-хау, если только удастся впаять пулеметы Стесселю. Но опять сомнительно. Вот когда крепость окажется отрезанной – тогда да, только не сейчас.

Впрочем, разницы никакой, стремление получше укрепить перешеек, похоже, останется только стремлением. Позиция на перешейке была неудобной, так как простреливалась артиллерией с трех сторон, что само по себе уже предопределяло ее падение. Однако если удастся вовремя запустить подвижную батарею, или, если угодно, бронепоезд, хотя Песчанин никак не хотел его так называть – все же это название у него вызывало совсем иные ассоциации, – то все могло быть не так плохо. Во всяком случае, вначале, так как прорыв войск Оку наметился именно на левом фланге, который подвергся артиллерийскому обстрелу с моря. Сейчас эта проблема должна была быть во многом решена. Конечно, сто двадцать миллиметров – это не шестидюймовые орудия и уж тем более не восьми-, но тоже не подарок и делов должны были наделать. Но, несмотря на это, опасность прорыва позиций была вполне реальна. Понятно, что изначально по плану они должны были вмешаться позже, но коли уж так сложилось, то…

А может, все же не вмешиваться? Ну, допустим, им удастся сдержать японцев на цзиньчжоуских позициях – что выходит в этом случае? А ничего не выходит. Там уже командует Фок, а стало быть, толку все одно не будет: не станет он держаться за ту позицию. Вот Сережа… Получается, что Звонарев непременно будет участвовать в том бою. Ну и что, ведь он не станет идти в штыковую, их задача – обеспечение артиллерийской поддержки. Прорвутся японцы – бронепоезд спокойно отойдет, попытаются взять нахрапом – получат по зубам от двух десятков пулеметов. Тут главное, чтобы командир этого сухопутного линкора сам не отправился крушить правый фланг японцев. Тут все зависит от того, что Путилов успеет сотворить с дорогой. Если успеет закольцевать… Лучше не надо. Тогда есть все шансы, чтобы поезд прошелся по позициям японцев, но тогда подвергнется опасности. А под обстрелом морских орудий он, значит, будет в безопасности? Нет, нужно срочно как-то вытягивать оттуда Звонарева. Но как?

– Сережа, – когда большое начальство убыло, обратился Антон к Звонареву, – может, ну его, этот бронепоезд, да и не бронепоезд это, а так. Может, все же организуем перевод на другой?

– Ты что же, думаешь, что его не успеют достроить? Или хочешь упрятать меня за крепкой броней?

– Ну это…

– Так кто из нас наседка?

– Ты не передергивай. Ты весь изводился по поводу наших обычных путешествий, а сам собираешься в самое пекло.

– Не выйдет.

– Что «не выйдет»?

– Строительство второго бронепоезда пока замораживается. Рабочих не хватает. Меллер, неуемная душа, на складах нашел еще четыре стодвадцатимиллиметровых орудия Викерса, вместе со станками, правда, все комплектующие были разбросаны не пойми как, но ищущий да обрящет. Так что в срочном порядке начинаем ладить вторую подвижную батарею. Да еще и вагон погреба начинаем делать из двухосных платформ, чтобы запас снарядов посолиднее был. Управиться должны будем гораздо быстрее – все же паровоз уже практически готов.

– А паровоз-то потянет?

– Потянет. Брони-то практически никакой, а основной вес именно она и дает. Так что будет у нас две батареи, да еще подчиняющиеся морскому командованию, считай, Макарову.

– Понятно, – безнадежно махнул рукой на Звонарева Антон. С другой стороны, он и ожидал чего-то подобного. – С укреплениями, по ходу, ничего не выгорит.

– А если непосредственно к Третьякову? Это ведь ему там насмерть стоять.

– Попробую, но сомневаюсь, что будет положительный результат. Насколько мне помнится, несмотря на то что он был далеко не глупым командиром полка, он все же ходил в любимцах у Фока, а этот уже сдал позиции на перешейке, только ждет, чтобы японцы подошли.

Надежда на то, что командир выставленного на передовые позиции полка будет несколько меньше прислушиваться к мнению из штаба, развеялась в прах. Третьяков с пониманием выслушал предложение Песчанина, а затем вежливо заметил, что подумает. На этом все и заглохло. Он так и не решился вносить изменения в уже утвержденный план строительства полевых укреплений. Что еще можно было предпринять в данной ситуации? Да пожалуй, и ничего. Разительные перемены могли произойти только при смене командования. Даже старый маразматик генерал Надеин – и тот сделал бы больше для обороны перешейка, а стало быть, и полуострова в целом, хотя бы потому что стоял бы на позициях до последнего. А чего вы хотите, старая школа, ветеран русско-турецкой войны, герой Шипки, соратник знаменитого генерала Скобелева.

Посетил Антон и Гаврилова, уединившегося неподалеку от китайской деревеньки с труднопроизносимым названием, которого Песчанин так и не запомнил. Что сказать. Новоявленный подпоручик, командир отдельной ополченческой роты, с завидным упорством выбрасывал на ветер деньги концерна, мошна которого была и без того не бездонной. Вокруг полевого лагеря постоянно слышались винтовочные выстрелы, злое таканье пулеметов, залихватское «ура», разрывы гранат, рявканье полевых пушек, глухие и вместе с тем звонкие хлопки минометов. Одним словом, вся эта какофония безошибочно указывала на то, что здесь происходит самый настоящий бой, причем бой напряженный и кровавый.

– Семен, а тебе не кажется, что ты того… Сейчас в Артуре сдуру решат, что тут началась десантная операция японцев, и начнется.

– Во-первых, здесь очень неудобное место для десанта и только полный идиот решит высаживать тут войска. Я бы не стал высаживать даже свою роту. Во-вторых, эти учения согласованы лично с генералом Стесселем, или с Верой Алексеевной, что, впрочем, одно и то же. Он, кстати, порывался здесь присутствовать, но супруга настояла на том, что это лишнее.

– Чего это она? Удобная возможность, чтобы муженек поиграл в солдатиков, понюхал пороху и в то же время был бы в полной безопасности.

– Я был очень убедителен, когда просил Веру Алексеевну упросить его превосходительство дать мне немного времени, чтобы привести подразделение в порядок.

– Ну и подношение в фонд Красного Креста?

– Это как водится. Слушай, ну и аппетиты у ее превосходительства. Чтобы иметь возможность спокойно проводить учения, мне пришлось раскошелиться еще на двадцать тысяч.

– А насколько ты еще облегчил нашу мошну? – обведя рукой окрестности, поинтересовался Антон. – Сомневаюсь, что квантунское начальство санкционировало выделение такого количества боеприпасов, а уж о том, чтобы выкупались у нас пулеметы, минометы и гранаты, я вообще ничего не слышал.

– Не тот случай, чтобы считать деньги.

– Семен, а обязательно на учениях использовать боевые гранаты?

– Для других нет, пусть учатся уже в бою, а для моих обязательно, хотя бы по одной. Остальные – только учебные хлопушки. Вот мины и снаряды – другое дело, там лишь бы вес соответствовал.

– Можно подумать, все остальное бутафорское и ничего не стоит.

– Антон, ты чего это? Я гляжу, как только Сережа в армию, прошу прощения, во флот подался, так вы с ним местами поменялись. Теперь ты над златом чахнешь?

– Будешь тут чахнуть. Пока вы тут веселились, я там в дела по самую маковку влез – ох и расходов у нас. Как только все потянем?

– Тебе не кажется, что уже немного поздно?

– Да нормально все. Людей-то подготовить успеешь?

– Должен. В роте все с боевым опытом – мало что из стражи посманивал еще до войны, так и остальных подбирал только из тех, кто участвовал в подавлении восстания, так что с подготовкой должно все срастись. К тому же рота – это так, одно название, скорее уже батальон, жиденький такой.

– Структуру расскажешь или тайна?

– Смейся, смейся. Да в общем-то все просто. Отделение, взвод, рота. Отделение: командир, пулемет с первым и вторым номером, снайпер, шесть стрелков. Взвод: командир и три отделения. Рота: командир, старшина, санитар, связист, ординарец, он же посыльный, два ездовых, три взвода, итого сто человек. Две роты, двести человек. Минометная батарея: командир, санитар, связист, ординарец и четыре отделения по десять человек, итого сорок семь человек. Взвод огневой поддержки: командир, два отделения по девять человек и четыре пулемета, девятнадцать человек. Комендантский взвод: командир, отделение обеспечения, отделение связи, медицинское отделение, отделение снайперов, всего тридцать один человек. Командир батальона и его два ординарца. Триста человек, как в аптеке. Ну еще артиллеристы при шести орудиях общим числом семьдесят человек. Сила.

– Ты это называешь «просто»? Ну и наворотил. Только по комендантскому взводу непонятно, вроде выходит четыре отделения, а всего тридцать один человек.

– Так там полноценное отделение только одно, да и то если в бой придется ввести, а так – на все руки мастера плюс повар. Связистов пять, медиков тоже пять, снайперов фактически тоже пять, а пятеро корректировщики.

– Это же сколько пулеметов ты сграбастал только в свою роту?

– Тридцать, – тяжко вздохнул Семен. – Восемнадцать в ротах, по одному у минометчиков, артиллеристов и отделения обеспечения, восемь во взводе огневой поддержки.

– Двадцать девять получается.

– Ну один я для себя лично захапал. Так, на всякий случай.

– Лихо. На весь Квантунский укрепрайон – пятьдесят три «максима», а у тебя на неполные четыре сотни три десятка.

– Боишься за упущенную выгоду? Тогда можешь удержать с меня.

– Ты идиот?

– Да ладно тебе. Шучу я.

– А что по планам? Как собираешься действовать?

– Так далеко еще не заглядывал. Война план покажет. Хорошо уже то, что в отдельном подчинении. Мы ведь на такой подарок и не рассчитывали. Как там с грузами, не пришли еще?

– На днях должны будут подойти первые вагоны. Ну и дерут эти железнодорожные чиновники, почище Веры Алексеевны будут.

– А чего ты хотел? Сейчас первоочередными идут военные эшелоны.

– Ты тут в связи с воинскими обязанностями как, разведку не запустил?

– Обижаешь. Ким и с ним еще пять человек базируются на Квантуне. Все же гад Сережа. Мог бы и компактную радиостанцию изготовить.

– Радуйся, что хоть такая есть.

– Ага, радуйся, только на отдельной повозке ее и перевозить, да еще и с мягкими рессорами и амортизаторами. Я вот думаю, если снаряд в какой «росич» засветит, это что же, хана связи получается?

– Получается, что так. Не факт, что с первого же попадания, но жидковатая конструкция. Работают над упрочнением ламп, но пока слабо получается. Так Кима удалось снабдить радиостанцией?

– Удалось. Он ее на какую-то гору по частям поднял, где никаким солдатам места нет, что русским, что японским, там в пещерке и расположил. Вот только передачу возможно вести при наличии двух человек – один динамо крутит, велосипедист, блин, второй осуществляет связь. Может, лучше было бы какой спиртовой двигатель туда закинуть?

– И обеспечить полную шумоизоляцию…

– Это да.

– Значит, связь с Артуром надежно работает?

– Проверено.

– Кормить-то будешь?

– Вообще-то обед только через час, у меня, как ты понимаешь, отдельного котла нет. Так что придется потерпеть.

– Ну и зверь же ты. Ладно, куда тебя девать, потерплю.




Невзрачный, маленького роста китаец медленно брел по одной из вечерних улиц Дальнего, неся на спине какой-то тюк. По всей видимости, вес у того был немалый, так как китаец время от времени останавливался и, приподняв соломенную остроконечную шляпу, постоянно съезжавшую ему на глаза, утирал заливающий глаза пот. Постояв с минуту, оглядывая ленивым взглядом прохожих, он тяжко вздыхал, а затем взваливал на спину свою поклажу и продолжал свой путь.

Выйдя за город, он направился к одной неприметной деревушке, разительно отличающейся от новенького, построенного по самым современным европейским меркам города. Здесь все оставалось в старом и привычном китайском стиле. Глинобитные глухие заборы и столь же глухие стены выходящих на узкие кривые улочки фанз. Вскоре он подошел к невзрачной калитке в глухом заборе, в последний раз остановившись перед ней и неторопливо, с ленцой оглянувшись, решительно постучал в нее. Когда калитку открыли, китаец взвалил на себя тюк и вошел внутрь, не обращая внимания на посторонившегося мужчину, по виду тоже китайца.

В небольшом дворике располагалась ничем не примечательная фанза, одна из стен которой выходила на улицу и являлась частью ограды. Не останавливаясь, путник проследовал прямо в дверь постройки. Внутреннее убранство не восхищало взор, более того – там не было ничего лишнего, только топчаны, где можно было отдохнуть после тяжелого трудового дня, маленький очаг, на котором готовилась нехитрая снедь, да низенький столик, вокруг которого были набросаны циновки.

Внутри уже располагались четверо китайцев, которые внимательно смотрели на вошедшего. Все указывало на то, что этого горемыку здесь хорошо знают. А горемыку ли? Едва он оказался за забором, скрытый от посторонних взоров, он тут же преобразился, выпрямившись и расправив плечи. Его до того казавшаяся тщедушной фигура теперь уже указывала на то, что это тело отличается силой и ловкостью. Движения стали мягкими и плавными, не лишенными грации хищника.

Сбросив наконец в последний раз свою ношу на пол и окончательно позабыв о ней, китаец снял шляпу и присел на одну из циновок. Словно и не было долгого пешего перехода, а нелегкая поклажа не оказала на него никакого влияния. О том же, что в тюке был вовсе не пух, указывал пот, заливавший лицо китайца, вот только было очевидно, что до усталости еще очень далеко и он вполне себе способен проделать этот путь вновь.

– Докладывайте, Куцуми, – устало проговорил майор Ямомото, а это был именно он. После начала боевых действий его перевели на Ляодунский полуостров. В его задачу входила организация разведывательной деятельности в Дальнем, а в этой лачуге базировалась одна из его разведывательных групп.

– Нам с Такэо три дня назад удалось устроиться на пароход «Бывалый» – у них образовалась вакансия среди кочегаров. Капитан жаден и в качестве замены решил нанять китайцев, – презрительно улыбнувшись, ответил лейтенант Куцуми.

– Мы, конечно, азиаты, но китайцы вполне могут отличить нас от своих, – недовольно заметил майор.

– По этой причине нам и пришлось устраиваться вдвоем – мы пока единственные китайцы в команде, и надеюсь, так оно и будет до отплытия. Впрочем, оно назначено на завтра, так что не думаю, что здесь будут какие-либо трудности. Да и не так много китайцев, которых можно нанять на пароход, – все же они здесь по большей части крестьяне.

– Что с грузом?

– Нам удалось переправить на борт и заложить в трюме сорок килограммов пироксилина, все готово к взрыву.

Так уж сложилось, что в Дальнем складировалось большое количество имущества, принадлежащего флоту. Макаров решил переправить его в Порт-Атур, так как оно было необходимо именно там, где имелся военный порт и производственные мощности. Каким образом принадлежащее флоту оказалось в Дальнем, где не было ни одной его службы, было непонятно, ну да еще и не такие казусы случались в матушке-России. Переправить сухопутным транспортом не представлялось никакой возможности – больно уж многие старались ставить препоны беспокойному адмиралу, а потому он принял решение перевезти груз на корабле, для чего и был привлечен пароход «Бывалый», который в настоящий момент состоял на службе, реквизированный для нужд флота.

– Мне не нужны смертники, ваши жизни принадлежат императору, а потому если есть возможность произвести подрыв и при этом остаться в живых, мы должны использовать этот шанс, – наставительно заметил Ямомото, не сводя внимательного взгляда с собеседника.

– Я постараюсь остаться в живых, но… все в руках богов, – тоном человека, отдавшегося в руки судьбы, ответил лейтенант.

– Понимаю. Ваш брат погиб в бою со «Страшным», первым приняв на себя подлый удар русских, однако он мог спастись, но не пожелал покрыть себя позором и предпочел погибнуть со своим кораблем. Смело. Достойно высших похвал. Но глупо.

– Как вы смеете! Он погиб на боевом посту… – возмутился высказыванием в адрес своего старшего брата Куцуми.

– У императора не так уж и много опытных военных моряков, как может показаться на первый взгляд, – бесцеремонно оборвал подчиненного Ямомото. – В строй вводятся новые корабли, ими нужно командовать и передавать свой опыт молодым. Вы думаете, что он это сможет сделать со дна моря? Я очень сильно сомневаюсь в этом. Это непростительная глупость – имея возможность спастись, не пожелать покинуть тонущий корабль. Поэтому приказываю продумать все таким образом, чтобы и речи не могло быть о геройской смерти. Вы по образованию минер – вам и карты в руки. И не нужно смотреть на меня как собака на кошку. Вы можете меня ненавидеть сколько душе угодно, но приказ выполните. Вы также являетесь носителем бесценного опыта, и я не желаю, чтобы этот опыт был безвозвратно утерян. Вам ясен приказ, лейтенант? – суровым тоном закончил майор.

– Так точно, – угрюмо ответил Куцуми.

Майор Ямомото отличался нестандартным мышлением, за что его недолюбливало начальство, весьма своеобразным чувством чести и собственного достоинства, что вызывало негативную реакцию среди офицеров. Однако когда нужно было сделать что-либо хорошо, а уж тем более если дело было щекотливым, поручали именно ему.

Так вышло и в этот раз, когда понадобился руководитель для законспирированной разведывательной группы на Квантунском полуострове. Проанализировав обе не увенчавшиеся успехом операции по закупориванию прохода в Порт-Артурскую гавань, он пришел к выводу, что адмирал Того делает ставку не на те силы. Он действует так, как и следует действовать адмиралу, то есть применяет военные хитрости из разряда не пятнающих честь и достоинство, или попросту напролом, задействуя в операциях десятки судов. Разуверившись в возможности заградить проход брандерами, он решил завалить его минами. Так уж сложилось, что проведение этой операции в составе трех дивизионов эсминцев, один из которых с двумя крейсерами осуществлял прикрытие двух других, совпало по времени с разведывательным рейдом русских. Как результат произошел бой, итогом которого были потопленные три японских миноносца, поврежденные крейсер и последний из миноносцев. Причем крейсер нуждался в доковом ремонте, который можно было осуществить только в Сасебо. На взгляд же Ямомото, здесь необходимо было действовать более тонко, иными словами, методами рыцарей плаща и кинжала.

Между Дальним и Порт-Артуром все еще сохранялось каботажное судоходство, правда, суда выходили до крайности редко и только по острой необходимости, но все же выходили. Если русское судно под русским флагом войдет в проход, то его не задержат. Без сомнения, досмотрят, но, убедившись, что судно действительно русское, пропустят. А вот тут самое важное – как сделать так, чтобы это судно затонуло при прохождении входного створа.

Рассказав об этом старшему одной из групп, лейтенанту Куцуми, он приказал продумать этот вопрос в деталях – и тот не разочаровал его. Правда, в глазах молодого человека он заметил блеск, который говорил о том, что мальчишка решил погибнуть геройской смертью, дабы прославить свой род подобно старшему брату. Вот только ничего геройского в той смерти Ямомото не видел, мало того – осуждал ее. Поэтому ему пришлось сделать выговор и дать понять, что глупая гибель не сделает его героем.

Наконец все было готово. Завтра с рассветом русский пароход выйдет из Дальнего, неся на борту военный груз, время подобрано правильно – как раз с блокирующей линии сходят крейсерские силы и выходят броненосные, «Бывалый» должен будет появиться вблизи Порт-Артура, когда ему смогут преградить путь только эсминцы, но им, разумеется, не дадут сделать этого легкие силы русских.

Конечно, нельзя было допускать, чтобы груз попал в Порт-Артур, а потому можно было бы передать сведения о готовящемся выходе – и тогда судно перехватили бы на выходе из Дальнего, но у Ямомото было свое, особое мнение на этот счет.

На рассвете пятнадцатого апреля пароход «Бывалый» с военным грузом на борту вышел из Дальнего и, миновав минные заграждения, взял курс на Порт-Артур. Погода по-весеннему была теплой, и, судя по всему, день обещал быть солнечным, что не совсем радовало капитана корабля Марченко. Будь его воля – он постарался бы выбрать денек с пасмурной и желательно туманной погодой, однако флотские решили по-иному. Им больше подходила именно ясная погода. Время было подобрано таким образом, чтобы на блокирующей линии оставались только эсминцы, так как их можно было легко отогнать. А вот в условиях плохой видимости они были не в состоянии обеспечить охранения парохода с грузом. Ну да им виднее – главное, чтобы он благополучно добрался до Артура, остальное его интересовало мало.

Плавание проходило спокойно, и ничто не предвещало беды. Правда, на подходе к Порт-Артуру их обнаружили и пошли наперерез четыре японских миноносца, однако, заметив идущий на сближение отряд русских миноносников и чуть приотставших два крейсера – «Новик» и «Боярин», – те отвернули, вероятно посчитав, что не стоит вступать в бой с превосходящими силами из-за сомнительного удовольствия потопить русский пароход. Бой со «Страшным» и «Смелым» научил японцев быть более осмотрительными.

Выполнив свою задачу, крейсеры, словно легкокрылые чайки, в сопровождении миноносцев проскользнули в гавань. Вслед за ними, дымя трубами и натужно урча машинами, двинулся и «Бывалый».

Куцуми оперся о лопату, вслушиваясь в дыхание натруженных машин. Судя по изменившемуся ритму, судно сбросило ход, а это было возможно только при входе во входной створ. Он устало отер пот, отчего на лице остались черные разводы, и, болезненно сморщившись, уже не в первый раз огладил живот.

– Эй, китаеза, ну чего замер? Опять живот, что ли? – недовольно поинтересовался старший кочегар.

– Митрич, да не ругай ты его, – вступился за «китайца» один из кочегаров, – видать, наша каша ему непривычна, вот и мается. Нехай идет в кубрик. Мы уж, почитай, дошли и без него справимся.

– Справится он, – недовольно пробурчал Митрич.

– Моя лаботай. Моя не ходи кублик, – виновато затараторил Куцуми.

– Да иди уж, – махнул на него рукой Митрич и, подхватив уголь лопатой, забросил его в топку.

Лейтенант больше не стал испытывать судьбу и с виноватым видом, словно побитая собака, побрел из кочегарки. Разумеется, до кубрика он так и не дошел. Найдя укромное место, он прильнул к иллюминатору и стал всматриваться в пейзаж за бортом, не забывая поглядывать за тем, чтобы никто его не заметил.

«Бывалый» медленно втягивался в проход, следуя малым ходом. Вскоре он приблизился к самой горловине между Тигровым хвостом и западным склоном Золотой горы. Дальше было тянуть нельзя. Счет пошел на минуты.

Куцуми сорвался с места и стремглав помчался вниз, в глубь парохода, где они устроили закладку мины. Подбежав к устроенному у самого борта, ниже ватерлинии, тайнику, он установил на часовом механизме время до взрыва в одну минуту и, убедившись, что адская машина заработала, приготовился было бежать, но вдруг обнаружил, что он не один.

– Ты чего это тут делаешь, Ли? – подозрительно глядя на кочегара, проговорил здоровенный мужчина в годах, являвшийся боцманом.

– Моя заблудилася, – виновато промямлил лейтенант, мысленно отсчитывая секунды до взрыва.

– А чего это у тебя там за спиной?

– Тама нициво нет, – продолжал мямлить японский разведчик, уже понимая, что выжить ему не удастся. Если просто попытаться прорваться, то шанс выжить был, однако не было уверенности в том, что боцман бросится за ним в погоню, а не станет проверять, что этот «китаец» делал в этом месте. А насколько было известно Куцуми, боцман в прошлом своем служил минером, потому существовала возможность того, что он сможет разобраться, что к чему, и выдерет провода адской машинки, предотвратив этим взрыв.

Когда боцман к нему достаточно приблизился, Куцуми, не надеясь повалить столь внушительного противника, полоснул ему по глазам растопыренными пальцами и нанес сокрушительный удар ногой в солнечное сплетение. Противника, равного по комплекции, это сразу сломало бы, но боцман вдвое превосходил по массе японца и от природы был крепок как дуб.

Он сначала взвыл как ошпаренный, закрыв враз заслезившиеся глаза, затем глухо хекнул от удара и попятился на пару шагов. Привычное к потасовкам во всех портах мира тело сработало само собой, нож словно по волшебству возник в руке русского моряка, и он, не видя ничего, наугад полоснул им перед собой, не давая противнику к себе приблизиться. Сделано это было вовремя: шедший на сближение для завершающего удара японец только чудом сумел рассмотреть тускло сверкнувшее лезвие и едва успел отшатнуться, отделавшись легкой царапиной на левом предплечье.

Боцман продолжал беспрерывно выписывать пред собой замысловатую дугу, без какой бы то ни было системы, не давая таким образом противнику ни приблизиться, ни выбить из руки оружие. Наконец зрение начало постепенно проясняться, и он увидел смутные очертания врага. Но в этот момент японец все же смог приноровиться и выбить оружие из рук русского, в результате этого он замешкался, и боцман, уже обезоруженный, обхватил его медвежьей хваткой и стал сдавливать, словно паровой пресс.

Куцуми беспрерывно молотил русского по глазам, ушам, наносил многочисленные удары ногами по болевым точкам, но русский богатырь продолжал сжимать свои объятия, неумолимо и безжалостно.

Последней мыслью затухающего сознания диверсанта было одобрение своим действиям, тому, что он поставил часовой механизм только на одну минуту, отводя себе время на спасение впритык. Схватку он проиграл, но и русский не сумел победить его, теперь ему ни за что не успеть.

Отбросив бесчувственное тело в сторону, боцман, превозмогая боль, бросился туда, где копошился «китаец», однако единственное, что он успел, – это заметить циферблат адской машинки и дернувшуюся в последний раз секундную стрелку.




Последний, шестиметровый ящик поднялся с платформы и, плавно описав дугу, опустился на борт «Ласточки», как ласково именовали свою самоходную баржу представители концерна. Без этого плавсредства заводу никак, ибо вела к нему единственная разбитая грунтовая дорога, выйти на которую можно было, только преодолев часть Старого города, затем Новый город, а уж потом – в обход бухты по Тигровому полуострову до территории завода. Баржей получалось гораздо быстрее, и груза она могла взять чуть не пять вагонов, так что выгода со всех сторон. Едва ящик занял свое место, как двое матросов споро отцепили стропы и крюки, медленно поплыли вверх и в сторону. Разгрузка наконец была закончена, и рабочие устало присели перекурить.

Антон отбросил в сторону окурок и, дружески хлопнув Зимова по плечу, велел направлять «Ласточку» к их причалу. Все шло как нельзя лучше. Конечно, у него были большие надежды на Макарова, но полагаться на него он не собирался. Впрочем, изначально предполагалось, что адмирал погибнет, а уж договориться с остальными он и вовсе не надеялся. Не стали бы разоружать корабли русские «флотоводцы», и все тут. Вот если найдется уже готовое вооружение – тогда дело другое.

Руководство завода Леснера было просто на седьмом небе от свалившегося на них счастья. Еще бы: прижимистые флотские не больно-то и давали разгуляться, делая закупки мин в час по чайной ложке, а потому в свалившийся заказ на сотню мин они вцепились как голодный в краюху хлеба. К тому же были заказаны и сорок шесть минных аппаратов. Чего это там чудят на Дальнем Востоке? Для чего на охране рыбных промыслов понадобились самодвижущиеся мины? В конце концов, это не их дело. Есть большой заказ, ну и слава богу, а остальным пусть занимаются полиция и жандармерия.

– Ну как, теперь твоя душенька довольна? – усмехнувшись, поинтересовался Сергей, который по случаю прибытия состава решил оторваться от своих забот по оборудованию бронепоезда.

– Будет довольна, когда мы наконец завезем еще и топливо, – также улыбаясь, ответил Антон.

Основные запасы уже были в крепости, вот только, как говорится, запас карман не тянет, а потому в дополнение к имеющемуся было закуплено еще. Но состав где-то затерялся по пути, и когда прибудет, и прибудет ли вообще, было неизвестно. Радовало хотя бы то, что «Чукотке» нипочем не израсходовать на стояночные нужды даже треть мазута, а значит, она придет в Артур с более чем половинным запасом.

В этот момент Песчанин взглянул в сторону прохода и удивленно заметил, что вслед за легкими крейсерами и эсминцами на внутренний рейд втягивается грузовое судно. Странно. Ему казалось, что всякое судоходство здесь прекратилось. Или кто-то сумел прорвать блокаду?

– Что это? – поинтересовался он у Звонарева.

– А ты думал, что здесь все так плохо? К нам все еще заходят торговые суда и поддерживаются каботажные перевозки с Дальним. Правда, сейчас это крайне редкое явление, но случается.

В этот момент Песчанин вдруг заметил, как под правым бортом парохода вдруг вспухла вода, а затем вверх взметнулся фонтан воды. Пароход, словно подстреленный зверь, споткнулся и стал заваливаться на правый борт, заодно разворачиваясь поперек прохода.

Предпринять что-либо никто не успел. Впрочем, предпринять ничего и нельзя было, так как пароход был старой постройки и не оснащен водонепроницаемыми переборками, а потому затонул весьма быстро. В первую минуту все оцепенели от неожиданности, потом пришли в себя. Как ни странно, но первыми среагировали капитаны двух буксиров, которые направили свои суденышки к тонущему сухогрузу, однако времени в их распоряжении практически не оставалось. Они еще успели подать концы на пароход, чтобы оттянуть его от прохода или хотя бы развернуть повдоль него, но было слишком поздно. «Бывалый» уже принял угрожающий крен и наконец лег на левый борт, оглушительно рванули котлы, до которых добралась забортная вода.

Песчанин замер, словно окаменел. Ему было доподлинно известно, что японцы провели несколько попыток по закупорке прохода, но им это так и не удалось. А тут он стал свидетелем того, чего не должно было произойти.

Да, история начала-таки движение по новому сценарию, но с маниакальным упорством не желала сворачивать с генерального курса. Антон знал, что сегодня на реке Ялу японские войска начали боевые действия против сухопутных сил. А вскоре, убедившись в недееспособности русского морского командования, японский флот должен был приступить к десантной операции у Бицзиво. Оставшись в живых, Макаров должен был активно противодействовать этому, однако произошло нечто из ряда вон. Русские все же не могли сколь-нибудь активно помешать этому. Теперь в море могли выйти только эсминцы, лишенные какой-либо поддержки. Броненосцам и крейсерам выход с внутреннего рейда на ближайшие пару недель был заказан. И это при самых оптимистических раскладах.

– Черт. Этого не может быть, – выйдя из оцепенения первым, проговорил Звонарев.

– Может, Сережа, – ворочая желваками, сквозь зубы процедил Песчанин. – Похоже, пора мне возвращаться во Владивосток, потому как еще немного – и такой возможности уже не будет. Но сначала…




– Мальчишка!!! Да как вы посмели!!! – Борода торчком, словно бивни боевого слона, усы вздыблены, куда самому разлихому казаку, галстук висит несуразной тряпицей, ворот рубахи распахнут от резкого рывка – видать, крепко сперло дыхание.

А что, вполне объяснимая реакция. Ну а как прикажете реагировать, если вы испытываете острую нехватку в эсминцах, буквально пылинки с них сдуваете, несете потери и не имеете возможности хоть как-то их восполнить? Если вам элементарно не хватает сил для организации систематического траления, а тут выясняется, что где-то в загашнике имеются еще восемь миноносцев, вполне боеспособных, и не просто боеспособных, а самых настоящих ночных охотников, но от вас их упорно скрывали! И это на фоне того, что вся ваша эскадра, до последнего крейсера, сейчас заперта на внутреннем рейде порта и не имеет никакой возможности его покинуть. При всем при этом идет война. Вам надлежит противодействовать высадке вражеской армии на побережье Квантуна, но вы не имеете для этого никакой возможности. Миноносцы и канонерки худо-бедно еще смогут выйти в море, но не с ними же вести войну, в самом-то деле. Конечно, для прославленного флотоводца и признанного авторитета в морской тактике и командующего эскадрой все это не должно являться причиной, чтобы потерять над собой контроль. В конце концов, имея боевой опыт, вы умеете держать в руках свои эмоции. А если все это наваливается разом? В один день?

– Ваше превосходительство, я попросил бы вас сдерживаться, – холодно бросил Песчанин.

– … – Макаров только хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, опешив от такой отповеди.

– Я не вижу причин для подобной реакции. Да, я скрыл, что корабли вполне боеспособны. Вы видите в этом преступление? Я – нет. В конце концов, они предлагались военно-морскому ведомству, и от них отмахнулись. Не моя вина в том, что в Порт-Артуре не было сосредоточено необходимого количества кораблей. Не я бездарно проспал атаку японских миноносцев и позволил нанести тяжелые потери в первые же минуты войны. Не я держал корабли в нейтральных портах, которые на деле оказались нейтральными только номинально. Это корабли концерна, и построены они на деньги, которые никоим образом не принадлежат казне. Я понимаю, в каком сейчас вы положении, но попросил бы не перебрасывать с больной головы на здоровую. Как видите, едва мне стало известно о том, что рейд способны покинуть только легкие силы, я пришел и обо всем честно рассказал. Хотя убейте меня, не знаю, стоило ли это делать.

Макаров резко сел в кресло и, откинувшись на спинку, с минуту сидел не шевелясь. Не в его принципах было сносить подобные высказывания, а уж тем более от малознакомых людей. Но с другой стороны… А чего это он так взъярился? Понятно, что трудный день. Понятно, что все планы летят прахом. Понятно, что теперь у Того развязаны руки и он немедленно предпримет десантную операцию. Но так срываться… Нужно успокоиться. В конце концов, этот делец ни в чем не виноват. Он вложил в эти корабли немалые деньги, и ему вовсе не блажит, чтобы у него их попросту реквизировали. Всему есть причины.

– Вас не затруднит еще раз повторить то, что вы сказали относительно этих кораблей? Нет, не так. Назовите наконец их истинные характеристики, черт вас дери!

– С удовольствием, – мягко улыбнувшись, ответил Антон. По всему видно, буря миновала и намечался конструктивный разговор. Это хорошо – он боялся, что сам сорвется, так как уже начал закипать, горя праведным гневом. – Итак, миноносцы класса «Росич»…

Он говорил спокойно и обстоятельно, стараясь ничего не упустить и не повторяться, высказываясь четко и лаконично. Сейчас не та ситуация, чтобы разводить воду. Буря-то утихла, но нужно было еще какое-то время, чтобы улеглась последняя волна. По мере рассказа Макаров привел в порядок мундир, огладил усы и бороду, менее чем за минуту превратившись опять в выдержанного и рассудительного командующего эскадрой. Наконец доклад был окончен. Понятно, что Антон не был его подчиненным, но сухие характеристики уж больно походили именно на доклад. Песчанин выжидательно посмотрел на Степана Осиповича.

– Итак, в акватории завода сейчас имеются восемь миноносцев, а девятый стоит вмерзшим во льды Охотского моря.

– Не совсем так, ваше превосходительство.

– Бросьте, вы не на службе, обращайтесь ко мне по имени-отчеству. И еще. Прошу прощения за то, что сорвался. Нервы, знаете ли.

– Я все понимаю, Степан Осипович, и уверяю вас, предвидел подобную реакцию.

– Итак. Как понимать ваши слова?

– Дело в том, что практически полностью готовы только четыре миноносца, и только два из них прошли ходовые испытания, два закончены, но никаких ходовых испытаний не проходили. Остальные четыре будут готовы для ввода в строй в течение месяца. На готовых «росичах» пока не установлено вооружение. Однако оно уже на заводе и может быть установлено в ближайшую неделю. Необходимо время для сборки орудий. Минные аппараты будут смонтированы в ближайшие четыре дня. К сожалению, не хватает людей. Но один миноносец мы можем подготовить уже в течение суток. К сожалению, по большому счету это и все, что реально сможет получить эскадра.

– Вот только что было восемь – и на выходе один.

– Дело в том, что на «росичах» установлено специфическое оборудование, и без специалистов использовать его невозможно. Я говорю в первую очередь о турбинистах и акустиках. Все остальное освоить нетрудно, а в радио просто отпадает необходимость, так как оно несовместимо с вашими искровыми телеграфами. Если турбинистов худо-бедно еще можно подготовить в сжатые сроки, то с акустиками этот номер никак не пройдет. Для овладения этой специальностью нужен как минимум год и музыкальный слух.

– Ничего не понимаю. Но ведь и без акустиков их можно использовать?

– Можно, но тогда уж они не будут ночными охотниками, а превратятся в обычные миноносцы, впрочем, где-то даже будут проигрывать им, так как имеют неподвижные носовые аппараты. Одним словом, сейчас в Артуре имеется команда только для одного миноносца, но они специалисты, которые могут использовать возможности корабля по максимуму, вот только командир не имеет боевого опыта.

– А имеющие боевой опыт командиры не имеют понятия, как обращаться с новым кораблем. Блестяще.

– Я этого не говорил. Так уж сложилось, что сейчас здесь находятся сразу два человека, способных вести в бой этот миноносец. Один – это я. Конечно, я не имею боевого опыта, но боевой потенциал миноносца мне знаком лучше, чем кому бы то ни было. Всю прошлую навигацию в Охотском море я гонял «Росича» в хвост и в гриву, выжимая из него все, на что он способен. Сейчас миноносец имеет полный штат, от турбинистов до артиллеристов, и их подготовка ничуть не уступит подготовке личного состава на эскадре, а скорее, даже превзойдет. Денег на подготовку мы не жалели. Второй – Науменко. – «Света меня со свету сживет, и с Верой Ивановной, похоже, отношения испортятся напрочь, ну да потерявши голову по волосам не плачут». – Петр Афанасьевич принимал непосредственное участие в его проектировании – другое дело, что мы скрыли от него, какова будет настоящая силовая установка, не знал он и о гидрофонах: все же секретная разработка. Но наездник из него получится великолепный, все же чего он не знает, быстро постигнет благодаря сегодняшнему капитану Панину. Остается только доукомплектовать экипаж комендорами и минерами – и одна боевая единица у вас в наличии.

– Иными словами, вы предлагаете использовать только один корабль вместо четырех. Но каков смысл в постройке такого количества кораблей, если специалистов и так и эдак не будет?

– А вот этого я не говорил. Специалисты есть, и весьма хорошо подготовленные.

– Дайте-ка я догадаюсь. Они находятся в Магадане.

– Мы предполагали, что война начнется неизбежно, но даже не думали о том, что так скоро. – Лгать, только лгать. Не говорить же всей правды – эдак и до психушки недалеко. – Оттого и серия не закончена, и специалисты отрезаны ледяными торосами. В этом году мы предполагали перебраться в Артур, в Магадане должен был оставаться только головной «Росич», и с началом войны тут же представить готовый дивизион эсминцев в распоряжение флота. Такая скрытность обусловлена тем, что «росичи» должны были как снежный ком свалиться на голову японцев. К тому же новая установка беспроволочного телеграфа позволяет поддерживать связь на качественно новой высоте, а это совершенно иной уровень взаимодействия.

– Не такой уж и снежный ком. Они ведь могут действовать только в прибрежной полосе, в непосредственной близости от базы.

– И это говорит автор проекта «Великий князь Константин»? – Песчанин имел в виду то обстоятельство, что в русско-турецкую войну, служа на Черном море и командуя этим кораблем, Макаров был автором идеи корабля-матки, который доставлял минные катера в район боевых действий, спускал их на воду, а затем, после выполнения задания, вновь брал их на борт и уводил оттуда. Малым катерам ни за что было не осилить больших расстояний, а вот так – вполне возможно, мало того – был и положительный результат.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что мы основательно готовились к предстоящей войне. Я хочу сказать, что вместе с «Росичем» во льдах Охотского моря, скрытая от глаз, находится матка этих миноносцев. Конечно, «Чукотка» неспособна поднять на борт миноносцы, но этого и не требуется. Они имеют достаточную мореходность, чтобы самостоятельно перемещаться по морям. «Чукотка» имеет на своем борту достаточный запас топлива, в походных условиях она способна одновременно осуществлять заправку мазутом сразу четырех эсминцев и несет достаточно большой запас топлива, самодвижущихся мин, мин заграждения, продовольствия, пресной воды и всего остального. Это база для миноносцев в открытом море, где предусмотрены также и условия для отдыха экипажей. Вы понимаете, насколько может это оказаться важным в условиях настоящей войны? Простите, задал глупый вопрос: кому, как не вам, понимать это. К тому же «Чукотка» также имеет нефтяное отопление, а следовательно, не дает демаскирующего дымного шлейфа. Да, я скрывал эти корабли, но представьте, каков был бы эффект от их появления на коммуникациях Японии. Не только в Цусимском проливе, но и на восточном побережье Японской империи.

– Нескромный вопрос. А как вы планировали вступить в бой – ведь вы хотели начать именно с демонстрации? Как вы собирались избежать обвинения в пиратстве?

– А для чего одному из предприимчивых магнатов Дальнего Востока поступать на службу в управление государственных имуществ на должность промыслового надзирателя и дарить этому управлению миноносец? В случае войны в Магадане было бы создано ополчение, оно, наверное, уже и создано, а «Росич» вошел бы в его состав, я же официально являюсь его капитаном.

– Вы – авантюрист.

– Есть такое дело.

От разгневанного адмирала не осталось и следа. Сейчас перед Песчаниным находился холодный и расчетливый флотоводец, который полностью ушел в свои мысли. Макаров поднялся из кресла и стал медленно прохаживаться по своей каюте, что-то прикидывая и беззвучно шевеля губами, вероятно ведя сам с собой какой-то диалог. Наконец он остановился посреди каюты и, уставившись в какую-то одному ему видимую точку, зло улыбнулся. Ох и не завидовал Антон тому, кому эта улыбка адресовалась.

– Антон Сергеевич, вы не откажетесь от призыва на флот?

– Но…

– Формальности – это моя забота, никоим образом вас не касающаяся.

– Но…

– Я не собираюсь держать вас в Охотском море. Вернее, я понятия не имею, где вы будете находиться, может, и в Охотском море тоже, но уж активного участия в боевых операциях вам не избежать.

– Готов! – тут же выпалил Антон, не веря в происходящее.

– Итак, мы имеем девять вымпелов и три командира. Нужны еще шесть командиров и двадцать четыре офицера. Не говоря об экипажах.

– Простите, если я правильно понимаю…

– Вы все верно понимаете. Да, мы сейчас в тяжелой ситуации, но один миноносец погоды не сделает, не сделают и четыре неполноценных, а вот раскрыться раньше времени мы рискуем. Не надо знать его превосходительству вице-адмиралу Того о моих планах раньше времени. Этот тур остался за ним, но партия еще не окончена. Если вам все это время удавалось сохранить секретность, думаю, и в будущем это будет возможно?

– Несомненно.

– Великолепно. Помните тот наш разговор о переделке минных аппаратов на миноносцах?

– Да, помню.

– Так вот этого не будет. Более того, не будет и переделки мин. Ничего, мы ведь собирались воевать с тем оружием, что у нас было, вот и повоюем. Не нужно Того знать о наших новых возможностях. Пока не время. Вы получите для переделки все самодвижущиеся мины с броненосцев, а также все запасные мины с крейсеров. Также с броненосцев вам будут переданы минные аппараты.

– Гхм.

– Вы что-то хотите сказать?

– Дело в том, что не далее как вчера вечером прибыл состав, которым были доставлены все минные аппараты для «росичей», самодвижущиеся мины в количестве ста штук и необходимая артиллерия.

– Великолепно. Мины уже переделаны?

– Нет. Как и артиллерия. Мы решили применить новые замки, которые позволят увеличить скорострельность.

– У вас будет на это время. Вернее, не у вас, а у заводского начальства. Потому что вы отправляетесь в Магадан. Как, сумеете доставить «Росича» и матку?

– Да легко.

– Вот и хорошо. Но работы по модернизации мин придется ускорить максимально. Они пригодятся не только для ваших «росичей», но и для эскадры в целом.

– А кто будет командовать отрядом? – уже понимая, куда клонит Макаров, не удержался и спросил Антон.

– Мало что вы авантюрист, так вас еще и амбиции через край перехлестывают.

– Я… Да я… Да у меня и в мыслях…

– Ну-ну, чего вы начали вдруг заикаться. У меня в мыслях тоже не было. Петру Афанасьевичу уже давно пора вырасти, а вот на пенсию пока рановато. Как, будете служить под началом у тестя?

– А куда я денусь.

– Я даю вам сроку до первого июня. В этот день матка и головной «Росич» должны быть в Артуре. А мы пока займемся подготовкой офицеров и остальных экипажей. Господи, дай только все сохранить в тайне. И запомните: тишком, бочком, не ввязываясь ни в какие приключения. На подходе к Артуру свяжетесь по радио. Какова дистанция связи у ваших радиостанций?

– В телеграфном режиме сто миль, в телефонном – двадцать.

– Что значит «в телефонном»?

– Я ведь говорил, что это качественно новый уровень беспроволочного телеграфа. При помощи этого радио можно просто разговаривать друг с другом, как по телефону. Понимаю, что вам хотелось бы заполучить эти аппараты на эскадру, – поймав взгляд Макарова, поспешил возразить Песчанин, – но дело в том, что система пока несовершенна, а потому от сотрясений, вызванных, скажем, попаданием снаряда, вполне может выйти из строя. А потом, они изначально предназначались для ночных охотников, для маневренного боя с быстро меняющейся обстановкой.

– Хорошо. Убедили. Итак, выйдете на связь и сообщите о вашем подходе, вас непременно встретят. Не смотрите на меня так – я в лепешку расшибусь, пойду на любое преступление, но освобожу проход в самые сжатые сроки, какие только возможны. Но только боюсь, что к тому моменту Порт-Артур уже будет отрезан от России. Все. Улаживайте здесь ваши дела – и в путь. Чтобы завтра уже вас здесь не было. И еще. Как только сообщение Артура с Россией прервется, представитель концерна должен будет предъявить мне всю необходимую документацию на приобретение всего того, что будет использовано флотом. Я, конечно, не военно-морское ведомство, но при особых условиях имею кое на что право. Не хочу, знаете ли, чтобы вы понесли невосполнимые убытки.

Вот так и закончился этот разговор, столь негативно начавшийся для Песчанина. Антон еще только садился в катер, на котором прибыл на «Аскольд», где держал свой флаг адмирал, а по трапу уже сбегал адъютант, который, вскочив на палубу адмиральского катера, тут же приказал рулить в минную гавань. Ага. Не иначе как понесся за Науменко. «Страшного» уже спустили на воду, но ремонтные работы все еще продолжались, и Петр Афанасьевич почти все время проводил на его борту. К тому же бо́льшая часть команды была из экипажа, людей нужно было учить, несмотря на продолжающиеся ремонтные работы, так как, когда они будут закончены, придется вновь выходить на боевое дежурство.

– Здравствуйте, Петр Афанасьевич.

– Здравия желаю, ваше превосходительство.

– Вы, наверное, гадаете, по какой такой надобности могли понадобиться начальству, от которого предпочитаете держаться подальше, да еще и столь срочно?

– Есть немного. Признаться, забот в настоящий момент у меня хватает. Ремонт на «Страшном» уже практически закончен, команда назначена, и сейчас горячая пора, нужно сколачивать людей.

– А что, Петр Афанасьевич, по окончании войны вы, вероятно, собрались на пенсию?

– Так возраст уже.

– По-моему, это будет ошибкой для флота – терять такого офицера, а потому мне кажется, вам пора бы уже и расти.

– Ну тут уж от меня ничего не зависит.

– Отчего же. Значит, так. Сегодня же сдадите «Страшного» Малееву – по-моему, вполне дозрел. Вас я назначаю командовать новым миноносцем, мало того – предлагаю на выбор любой из восьми. – В глазах старого боевого товарища Степан Осипович увидел огонек понимания. – Вы все верно поняли. Я принял решение о закупке кораблей у концерна. Как только нас отрежут от России… – Сказав последнее, Макаров как-то посмурнел. Вот сколько раз за сегодня он говорил об этом – и каждый раз не сомневался в правоте своих слов, а осознание этого как неизбежного пришло только сейчас. – …Ваш зять оказался еще тем прохиндеем. «Росич» в прошлую навигацию прошел всесторонние испытания и проявил себя в высшей степени хорошо. Все выявленные недостатки учтены при постройке серии, так что особых проблем возникнуть не должно. Во всяком случае, с теми двумя, что прошли испытания, проблем не возникло. Как, довольны, что будете ходить на своем детище?

– Не скрою, доволен.

– Вот и замечательно. Но есть одно «но». Сейчас готовы только четыре миноносца, примерно через месяц будут готовы еще четыре, но информация эта секретная. Вас я назначаю командиром истребительного отряда. Начинайте подбирать офицеров. Берите всех, кого посчитаете нужным, никто никому препятствий чинить не будет. Единственное условие – все они должны быть добровольцами.

– Предполагается горячее дельце?

– Очень горячее. Настолько горячее, что, надеюсь, у Того волосы на голове зашевелятся, вместе с Микадо. Ваша задача в настоящий момент – подготовка экипажей, учеба, учеба и еще раз учеба. Если и случатся выходы в море, то только для учений. Как все это организовать, чтобы не привлекать внимания, представители концерна знают прекрасно – столько времени всех за нос водили. – Это уже с налетом сожаления.

А кому понравится узнать, что его обвели вокруг пальца? С другой стороны, он уже отдавал себе отчет в необходимости этого. Передай концерн свои корабли флоту, смогли бы их использовать с должной эффективностью? Сомнительно. Чего греха таить, даже в себе он сомневался – ведь когда еще матку вырвут из ледового плена, а миноносцы нужны были всегда, так долго ждать не был готов даже он. Сейчас ситуация отличалась тем, что, пока будут подготовлены экипажи, в Артур уже прибудут готовые специалисты, так что нечего было пороть горячку. Правда, это отнюдь не умаляло необходимости готовить кадры: война – она и есть война, а потому предстояла их естественная убыль в результате ранений и, чего уж, гибели. Трудно рассуждать о людях как о цифрах в статистических отчетах, но иначе командиру нельзя. Свихнешься. Или не сможешь отдать в нужное время нужный приказ.

– Может, все же повременим, Степан Осипович? Время сейчас горячее, каждый миноносец на счету. Я думаю, без потерь никак не обойдется, а у нас всего-то двадцать вымпелов.

– Это уже не ваша забота, Петр Афанасьевич. Для вас все это осталось в прошлом, сегодня вы должны заботиться только об укомплектовании отряда и подготовке личного состава. Отправляйтесь к своему дражайшему зятю – кстати, с сегодняшнего дня ему присваивается звание прапорщика и он поступает на службу, – с ним определитесь, сколько и каких именно специалистов не хватает. Не затягивайте, забот у него много, а времени остается все меньше и меньше, и уже завтра предстоит дальний путь.

– Вы хотя бы намекнуть можете, что именно планируете?

– Глубокий рейд по японским морским коммуникациям. Уничтожение максимального количества транспортов, а случится – и боевых кораблей. Но это уже будете решать вы, как и то, где именно и каким образом действовать.

– Но для этого нужна матка. Запас хода у миноносцев куда как скромен – и тысячи миль не наберется, по проекту было восемьсот, – а там что они еще намудрили, неизвестно, но все одно не больше тысячи.

– Есть матка. Причем отопление котлов тоже нефтяное, что будет способствовать маскировке. Ох и не завидую я японцам. Эти красавцы, оказывается, выдают при полной загрузке тридцать пять узлов, да за вами никто просто не сумеет угнаться. Все, Петр Афанасьевич, можете приступать к работе.

– Разрешите, ваше превосходительство… – В каюту вошел средних лет лейтенант, высокого роста, стройного телосложения, так и просящийся на плакат с агитацией в пользу флота. Глядя на него, тут же начинаешь понимать, что именно таким и должен быть настоящий морской офицер: просто картинка. Многие, столь подчеркнуто выступающие образцом для подражания, на деле оказываются пустышками, но за два месяца Макаров успел хорошо узнать своего флаг-офицера: Дукельский был именно тем, за кого его безошибочно принимали, – знающим и толковым офицером.

– Да.

– Прибыли капитаны второго ранга Бубнов и Елисеев.

– Пусть проходят. Петр Афанасьевич, если у вас пока нет вопросов, можете идти. Господа, – это уже к появившимся кавторангам, командирам отрядов миноносцев. – Сложившаяся ситуация вам известна. Назвать ее рядовой не могу, но идет война, и от просчетов и случайностей никто не застрахован. Что имело место, трагическая случайность или злая воля, мы еще разберемся, но в настоящий момент приходится думать несколько об ином. Итак, вся наша эскадра до последнего крейсера заперта на внутреннем рейде. В море способны выйти только ваши миноносцы и канонерки. Соответственно задачи значительно расширяются. Канонерки взваливают на себя основной груз по обеспечению безопасности прохода. Насколько показывает практика, малые калибры не могут в достаточной мере эффективно способствовать их остановке. Крейсеры заперты, так что остаются канонерки. На месте адмирала Того я непременно постарался бы развить успех и закупорить проход еще сильнее. Каждую ночь на дежурство будут выходить четыре миноносца и все четыре канонерки. В случае появления брандеров миноносцам не размениваться на бесполезный артиллерийский огонь, если только не для подавления огня с брандеров. Приказываю использовать мины.

– Дороговатое удовольствие, – с сомнением высказался Бубнов.

– Не дороже возможности эскадры беспрепятственно выходить в море, – отмахнулся от подобного высказывания Макаров.

– Ваше превосходительство, неплохо было бы наладить дополнительное освещение.

– С броненосцев будут сняты наиболее мощные прожекторы и установлены на берегу, необходимые распоряжения я уже отдал, так что в ближайшие сутки на берегу появится еще несколько прожекторов. Это то, что касается прохода. Теперь самое главное. Миноносцы каждую ночь будут выходить в море для производства поиска десантных судов противника. Уверен, что японцы в самое ближайшее время предпримут десантную операцию. Сохранять осторожность, стараться избегать столкновений с военными кораблями, ваша задача будет – в первую очередь транспорты. Еще до высадки нанести как можно бо́льшие потери, лишить армию столь необходимого им военного и огневого снаряжения – вот первоочередная задача. С эскадрой Того мы еще посчитаемся.




Глава 5

Бой за проход


«Фью-у-у-у… Бых-ш-ш!!!» – Белопенный водяной столб взметнулся на многометровую высоту и, достигнув своего пика, с гулким шипением опал, большая волна устремилась от центра взрыва и без труда достигла скалистого берега, жадно его лизнув.

«Фью-у-у-у… Бабах!!!» – взметнулся черный султан, разбросав по сторонам тонны земли и раздробившегося камня и укутав окружающее пространство густым пылевым облаком, и также опал.

Обстрел назвать эффективным никак нельзя, но со своей задачей он справляется. Русские баржи поспешно начинают отходить, чтобы укрыться за возвышенностью Тигрового хвоста. Она здесь не так высока, и в принципе их могут достать и там, но, как только плавсредства отходят от затопленного парохода, правый борт которого выступает из воды, обстрел тут же прекращается. Основная цель достигнута: операция по подъему затонувшего судна прервана, а большего и не надо.

Нет никакого смысла разбрасывать драгоценные снаряды и лишний раз подставляться под русские выстрелы. Японцы движутся вне зоны действия береговых батарей, что весьма удивительно, – выходит, сведения о дальнобойности их орудий были неточными: даже самая дальнобойная после переделки орудийных лафетов батарея Электрического Утеса неспособна до них добить. Макарову нечего противопоставить противнику, кроме восьми орудий «Пересвета» и «Полтавы», но за все время им так и не удалось добиться ни одного попадания: что поделать, дистанция для прицельного огня просто запредельная, во всяком случае в настоящее время. Можно взять под накрытие какую-то площадь, что вполне устраивает японцев, да еще и при взрывающихся от удара о воду фугасах, и абсолютно не годится для русских, коим нужно обязательно добиться прямого попадания, так как русские взрыватели при падении в воду попросту не срабатывают.

Работы сорваны. Спасательная команда прекратила свою работу, теперь можно и отойти. Как ни мала возможность схлопотать русский фугас, но она все же есть. Броненосцы отворачивают и начинают отходить, вскоре они уже вне досягаемости русских кораблей.

Два японских броненосца в сопровождении трех крейсеров и четырех эсминцев спокойно лежат в дрейфе. Не могут до них добросить свои снаряды и русские броненосцы, а потому вновь наступает тишина. Помешать наглым япошкам ничем нельзя. Оставалось только скрипеть зубами и кипеть от бессильной злобы. Так как стоило только попытаться возобновить работы, броненосцы противника тут же приходили в движение, описывая эллипс, и все повторялось. Пробовали ставить дымовую завесу, но безуспешно. Координаты им известны, а потому они тут же принимались обстреливать участок с затонувшим «Бывалым», и при этом эффективность обстрела не больно-то и страдала. Предприняли попытку ставить ложную завесу, чтобы вынудить противника напрасно бросать снаряды, но японцы не скупились, правда, при этом бросали снаряды пореже, но от этого возможность потерь совсем не уменьшалась. Однажды они даже умудрились положить снаряд рядом с баржей – понятно, что не попали, баржа получила некоторые повреждения, но много ли вреда ей причинят осколки, а вот среди команды чуть не половина получила ранения различной тяжести, из них двое водолазов. Не так много специалистов, чтобы подставлять их по-дурному.

Вот уже четвертые сутки на траверз Порт-Артура подходят подобные отряды, чтобы воспрепятствовать работам по освобождению фарватера. Всегда действуют одинаково. Впереди идут миноносцы и, если замечают, что спасательные работы еще ведутся, передают сигнал на броненосцы. Те изменяют курс, и когда перед ними открывается вид на проход – тот уже в зоне обстрела. После этого отходят к крейсерам, всегда держащимся в сторонке, там же ложатся в дрейф и миноносцы.

Но не всегда это было так. В течение трех дней ничего не происходило, и моряки усиленно работали над подъемом судна, предпринимая одним им понятные действия. За работой весьма пристально наблюдали как гражданские, так и военные. Все эти дни адмирал Того тоже не бездействовал, проходя парадным строем перед крепостью, дразня Макарова. Вероятно, японский адмирал не терял надежды раззадорить Степана Осиповича, надавить на его самолюбие и выманить его на бой. Время безвозвратно уходило, а к десантной операции все еще не приступили: наличие вполне дееспособной эскадры поблизости от места предполагаемой высадки вносило свои коррективы. Но русские попросту игнорировали японцев. Наконец перед Артуром появился вот такой небольшой отряд. Не иначе как разведка японского генерального штаба наконец сработала и передала сведения флоту.

В первый день, несмотря на появление японцев, русские продолжали работы. Самураям это явно не понравилось, и они начали обстрел. Снаряды давали большой разброс, а потому о прицельной стрельбе говорить было нельзя, но тем не менее определенный квадрат они заваливали своими чемоданами довольно густо. Появились первые раненые, а один из матросов был убит. В конце концов один из снарядов угодил в баржу, затопив еще и ее в довесок к уже покоящемуся на дне фарватера пароходу. Но баржа – это не пароход, с ней можно справиться относительно легко и быстро, а вот работы вокруг «Бывалого» пришлось в срочном порядке сворачивать. «Пересвет» и «Победа» попытались было воспрепятствовать этому безобразию, но безрезультатно: попаданий добиться им так и не удалось, хотя в тот день было выпущено никак не меньше сотни снарядов.

Вот так с тех пор и повелось. Русские производили работы в темное время, а с наступлением рассвета отходили от парохода подальше. Если они мешкали, то броненосцы давали пару выстрелов – мол, не наглейте, мы все видим.

– Ну как, Петр Афанасьевич?

– В яблочко, Сергей Владимирович. Практически тот же маршрут подхода и дрейф на том же месте. И если верить вашим наблюдениям, так уже четвертый день подряд. Один раз – случайность, четыре – это уже статистика. У вас сильно развита интуиция. Я, к примеру, не пришел к этому, а вы в первый же день сразу смекнули.

– Так как? Вы пойдете к Макарову?

– Прямо сейчас и направлюсь.

Звонарев мысленно потер руки. Как только он увидел, что эскадра Того проходит парадным строем перед крепостью, он тут же вспомнил о том, что происходило после гибели Макарова в известной ему истории.

После гибели «Петропавловска» и повреждения «Победы» русская эскадра окончательно заперлась на внутреннем рейде, не пытаясь даже высунуть оттуда нос, хотя ни одна из попыток закупорить проход так и не увенчалась успехом. Японцы, осуществляя блокаду, а возможно провоцируя противника, проходили мимо крепости в кильватерном строю на расстоянии примерно десяти миль от крепости, с маниакальным упорством следуя одним и тем же маршрутом. Русские решили воспользоваться этой оплошностью и выставили минное заграждение поперек курса, которым обычно двигалась эскадра адмирала Того. Не сказать, что данная идея была воспринята командованием с воодушевлением – ведь мины предстояло выставить в нейтральных водах, – но все же добро было получено и мины выставлены. В результате этой операции японский флот в одночасье лишился сразу двух броненосцев.

Здесь ситуация несколько отличалась, так как корабли противника не проходили церемониальным маршем мимо крепости, а, обстреляв при необходимости проход, ложились в дрейф. Но так же с маниакальным упорством придерживались одного и того же маршрута, а дрейфовали в одном и том же месте, сносимые течением, но, подработав машинами, вновь занимали удобную позицию для наблюдения за входным створом.

В первый же день Сергей решил, что, возможно, история может и повториться. Наутро, выкроив свободное время, он прибыл на завод и организовал на гребне склона Тигрового дальномерный пост. Ну как организовал. Принесли дальномер, установили на треноге, благо их прибор с горизонтальной ориентацией был куда более практичен и неприхотлив в использовании, чем существующие образцы. Определили курс противника, аккуратно нанесли его на карту. На третий день наблюдения, когда выяснилось, что Того действует так же, как и в известной ему истории, Сергей уже хотел было направиться к Науменко, но решил повременить и сделать, так сказать, контрольный выстрел. На следующий день действия японцев резко изменились, так как они пришли с меньшими силами и не собирались просто дефилировать мимо крепости, а открыли сосредоточенный огонь по району затопления парохода.

Все надо было начинать сначала. Так как он не мог постоянно находиться здесь – он ведь в первую очередь был приписан к бронепоезду, строительство которого уже подходило к концу, – он оставил дальномерщика, небезызвестного Панина. Который засек еще и отход японцев на закате.

Три дня наблюдений выявили абсолютную тождественность действий японских кораблей как на подходе, так и на отходе. Чем Звонарев остался весьма доволен. Если на минирование нейтральных вод пошел осторожный Витгефт, то Макарову сам бог велел, тем паче что если в известной истории минное заграждение было выставлено на расстоянии в десять миль, то здесь речь шла всего о восьми. Хотя чего уж там, все одно нейтральные воды. Но подобной бяки японцы не ждут и здесь.

Сам отправиться к Макарову Звонарев не мог, но к Науменко обратиться – никаких проблем, а уж он-то вхож к адмиралу. Главное – убедить его в этом. Но убеждать не потребовалось, так как, едва изучив пометки на карте и лично определив положение кораблей, Петр Афанасьевич буквально загорелся этой идеей.

– Петр Афанасьевич, тут еще вот какое дело.

– Да, Сергей Владимирович.

– Я, кажется, понял, как Того сумел в кратчайшие сроки увеличить дальность своей артиллерии. Если я прав, то и нам это не составит особого труда.

– Интересно.

– Все просто. Если подтопить корабль с одного борта или загрузить под завязку бункера с этого борта, перетащив с противоположного, то можно добиться крена, а стало быть, и угол возвышения орудий увеличится, а отсюда и дальность. Вы заметили, что они обстреливают проход только с правого борта? Это лишний раз подтверждает мои догадки.

Нет, Звонарев не был гением, хотя и считался весьма неглупым человеком. Это была не его идея, просто он когда-то увлекался историей – не так, как Антон, но все же. В Первую мировую русский броненосец «Слава» в противостоянии с немецкими дредноутами столкнулся с тем, что немцы могут безнаказанно его обстреливать, так как его орудия не добивали до противника. Тогда командир принял решение подтопить броненосец с одного борта и добился того, что его снаряды также стали доставать немцев. Сергей просто вспомнил об этом, а как это использовать – пусть уж решает Макаров: ему куда лучше известны и конструкция, и характеристики русских кораблей.

Макаров встретил Науменко в своей каюте – ну как встретил, он даже не оторвался от чего-то там, что изучал у себя на столе, а лишь махнул рукой – мол, привет, не отвлекай. Петр Афанасьевич и не стал отвлекать. Через минуту адмирал наконец оторвался от какой-то карты и наконец уделил внимание посетителю.

– Что-то вы в неурочный час, я вас не вызывал – стало быть, что-то случилось?

– Не совсем, Степан Осипович, но все же.

– Я слушаю вас, Петр Афанасьевич.

– Я к вам с предложением немного потрепать японцев.

– Взгляните сюда.

Макаров показал на лежащую на столе карту, и Науменко послушно заглянул в нее. Обидно, но Звонареву не быть автором этой идеи, хотя несомненно он был первым, так как на макаровской карте было только три отметки с маршрутами движения, что свидетельствовало о том, что за наблюдения принялись на день позже, чем Сергей Владимирович, но, как говорится, кто успел, того и тапки.

– Уж не об этом ли вы хотели мне поведать?

– Да, ваше превосходительство, только на моем образце четыре пометки. Однако, как вижу, я несколько припоздал.

– Я тоже, – вздохнув, произнес адмирал. – Видно, старею, не та хватка. Эту карту и свои предложения по минированию представил мне командир «Амура» Иванов.

– Не думаю, что это повод для расстройств.

– Не скажите. Вы вон все рассмотрели, а меня только и хватило, что зубами скрежетать, – вздохнул адмирал.

– Если быть откровенным, то идея не моя. Это Звонарев, друг и компаньон моего зятя, с первого же дня принялся делать измерения.

– Это тот, что подал идею с бронепоездом? – Было заметно, что Макаров сильно приободрился. Да, его обошли на повороте, причем выходит, что дважды, но не его сверстники, а молодежь – молодым вообще свойственны безрассудность и горячность. Вот есть противник, и есть возможность его достать, так чего еще нужно-то? Макаров понимал, что и сам додумался бы до подобного, но все дело в том, что он четко знал: ставить мины в нейтральных водах нельзя, – а потому его мысли и не гуляли в эту сторону. А вот Иванов и Звонарев не заморачивались на эту тему ни минуты.

– Именно он.

– Ну и что вы по этому поводу думаете?

– А что я могу думать, если сам пришел к вам, чтобы озвучить эту идею. Да, связываться с нейтральными водами может выйти накладно, но ведь и японцы не больно-то рефлексировали, когда угрожали нашим кораблям в Чемульпо и Шанхае.

– Вот и я так думаю.

– Какие корабли вы намерены использовать для постановки?

– А разве у меня есть выбор? Разумеется, миноносцы.

– Я спрошу по-другому. Какие миноносцы вы хотите использовать?

– Намекаете на «росичей»?

– Намекаю. Миноносцы для этой цели использовать считаю неразумным: не так много мин они могут нести, а установка весьма медленна. Другое дело «росичи»: на них уже предусмотрены рельсы под якорные мины, как на «Енисее», мины будут поставлены в кратчайшие сроки.

– Не сидится вам на берегу, Петр Афанасьевич. Нет, «росичей» я выставлять напоказ не стану, даже в Порт-Артуре. Незачем о них знать раньше времени, а здесь японских шпионов все еще хватает. А вот провести операцию по минированию – это сам бог велел.

– Степан Осипович, вы, конечно, простите, но, признаться, отсиживаться в тылу, когда у отрядов Елисеева и Бубнова не осталось никаких сил, мне совесть не позволяет. За последнюю неделю они уже потеряли два миноносца, четыре ушли в ремонт, практически все корабли имеют те или иные повреждения. Я понимаю, вы хотите нанести внезапный удар по японским коммуникациям, но ситуация складывается таким образом, что мы, по сути, лишены какого бы то ни было выбора.

В словах Науменко был резон. Сейчас на плечи миноносников лег такой груз, что им в одиночку, без прикрытия и надежды на помощь приходилось отдуваться за всю эскадру. Каждую ночь миноносцы выходили в море, прокрадывались сквозь блокирующую линию японских миноносцев, придерживаясь береговой линии. Держаться близ побережья, изобилующего мелями и подводными скалами, было очень опасно, оттого все и старались держаться мористее: как таковые, эти места не были хорошо знакомы русским морякам. Опять сказывалась тяга командования к экономии как угля, так и ресурса кораблей: как следствие – редкие выходы в море и самое поверхностное знание морской обстановки. Но как выяснилось, концерн позаботился и об этом. Карты, переданные в свое время на «Страшный», отличались просто невероятной точностью, во всяком случае в отличие от тех, что были у русских моряков. Как? Когда? Для чего? Все эти вопросы не имели ответа, а Песчанин только улыбаясь отшучивался – мол, не зря ведь, вот и ладушки. А потом без зазрения совести огласил свою цену за комплекты новых карт.

Так вот, Макаров установил на двух эсминцах, на которых ходили командиры отрядов, по гирокомпасу, снабдил миноносников комплектами карт – и они очертя голову бросились бороздить прибрежные воды, без труда минуя блокаду. Японцы излишне приближаться к берегу все же опасались.

За эти несколько дней легкокрылые вестники смерти успели набросать мин в предполагаемых местах высадки десанта. Однажды даже атаковали конвой японских транспортов, сумев потопить три из них, один повредить, – он все же остался на плаву достаточное время, чтобы выброситься на мель. Не обошлось и без боя с кораблями охранения, результатом которого стала гибель одного миноносца и повреждение еще нескольких, четыре пострадали весьма серьезно – их сейчас в скором порядке ремонтировали, два из них к утру должны были встать в строй. Погиб и еще один миноносец, но произошло это не в бою. Ночью он потерял ведущего и двигался самостоятельно – то ли подвела девиация, то ли течение не было учтено в должной мере, но он наскочил на скалу. Команда покинула корабль, а сам он был взорван.

– Все это эмоции, не имеющие к делу никакого отношения. Я понимаю, что вам не терпится вступить в бой, и морально вы чувствуете вину перед остальными. Но что вы имеете? Один корабль с подготовленным экипажем, и это все. Каков прок от использования вашего миноносца, кроме как засветить его перед противником? А я сомневаюсь, что концерну удалось настолько качественно скрыть всю информацию, что японцам ничего не известно о строительстве кораблей. Наоборот, они о них прекрасно осведомлены, но также знают и то, что концерн с ними сел в лужу. Ваш отряд – это козырь в моем рукаве, и я его разыграю только тогда, когда буду к этому готов, когда вы будете к этому готовы.

– Ваше превосходительство, в случае подрыва на минах хотя бы одного корабля нужно будет как-то развить успех, необходима минная атака, дабы противник потерял хотя бы один корабль.

– Разумеется, я не собираюсь стоять в сторонке и наблюдать за происходящим. Все наличные силы будут выведены в море и укроются за Лаотяшанем. Как только и если только японцы наскочат на мины, миноносцы и канонерки устремятся в атаку.

– Канонерки?

– Понимаю, скорость у них такова, что эпитета «устремятся» к ним никак не отнесешь, но все же будем надеяться, что уж тринадцать узлов они худо-бедно дадут, а значит, меньше чем через десять минут будут на дистанции открытия огня. Отправлять шестнадцать миноносцев против двух броненосцев, трех крейсеров и четырех миноносцев без поддержки – не очень хорошая мысль.

– По-моему, выдвигать в атаку весь подвижной состав – не очень хорошая мысль.

– Отчего же?

– Случись тяжелый бой, а это, скорее всего, неизбежно, нашим кораблям не выстоять в подобном противостоянии. Нет, отправить миноносцы, конечно, имеет смысл, но только их, без поддержки канонерок, – те слишком медлительны и, случись повреждения, вообще будут двигаться со скоростью прогулочного шага.

– Повторяю, атаку миноносцев необходимо будет прикрыть, а кроме канонерок, сделать это некому. Есть еще «Пересвет» и «Полтава» – они, разумеется, тоже не будут отмалчиваться, но на эффективность их огня рассчитывать не приходится, хотя и сбрасывать со счетов тоже не стоит.

– Может, хотя бы новые мины использовать – все же двадцать два кабельтова…

– Нет. Мины будут старого образца. – Макаров упрямо сжал губы в тонкую линию. Он прекрасно осознавал, какому риску подвергает свои корабли, но, как видно, отступаться не собирался.

Науменко никак не хотел соглашаться с Макаровым по поводу участия в предстоящем бою канонерок. В конце концов, они были практически единственными, кто нес вахту по охране похода, в их ценности в предстоящем деле он сильно сомневался, как, впрочем, и сам адмирал, но тот не видел иного выхода. А ведь выход-то есть!

– Степан Осипович, Звонарев высказал одно предположение. Он считает, что внезапно возникшая дальнобойность японских броненосцев объясняется тем, что они подтопили свои корабли с одного борта.

– Как-как? Господи, как же все просто! Я уже было уверился в том, что мы попросту не обладаем всей информацией о кораблях противника, а ларчик-то просто открывался… – Адмирал задумался на некоторое время, прошелся по каюте, затем, резко остановившись, посмотрел на Науменко: – Нет, все же пора нам на свалку. В который раз мне уже утирают нос молодые. Двадцать восемь орудий – это уже не восемь.




Рассвет как по заказу выдался хмурым и туманным, хотя на море не было никакого волнения. Русские миноносцы призрачными тенями скользнули на внешний рейд и взяли курс на юг, туда, где обычно проходили японские корабли. Время было подобрано удачно: несущие дежурство ночью миноносцы уже сошли с блокирующей линии, броненосцы и крейсеры еще не подошли. Туман не был сплошным, стелясь над морем рваными полосами, снижая видимость порой до нулевой, но все указывало на то, что он не продержится достаточно долго и уже часа через три должен истаять. Этого времени было вполне достаточно. Операцией по установке мин был назначен командовать Иванов – в конце концов, чья идея, – который сильно нервничал. Задача была поставлена весьма серьезная, а выполнение усложнялось тем, что в постановке участвовали сразу несколько кораблей, – будь здесь его «Амур», трудностей не было бы никаких, а так…

Мины выставляли в одну нитку на расстоянии двадцати метров друг от друга, при этом охватывая место дрейфа дугой, в форме скругленной в углу буквы «Г», открытой частью в сторону крепости. Как только один миноносец завершал постановку, эстафету тут же принимал следующий, разгрузившийся отваливал в сторону, а его место занимал другой. Так эта карусель и продолжалась, пока не была выставлена сотня мин. Получился своеобразный выложенный минами угол. Конечно, дорогое удовольствие, но, с другой стороны, если минная засада удастся, то веселье обещает быть знатным.

Закончив с постановкой, миноносцы начали оттягиваться в западном направлении, чтобы укрыться за Лаотяшанем, куда уже направлялись миноносцы, не участвовавшие в устройстве минного заграждения. Здесь в полном безвестии им предстояло ожидать развития событий.

Мысли, догадки, небывалое нервное напряжение. Челюсти сжаты, скулы сводит так, что кажется, будто их скрутило в тугой узел, руки живут собственной жизнью, то теребя и оправляя мундир, хотя в этом нет никакой надобности, то извлекая платочек и, помусолив его, возвращая на место, многие утирают пот – странно, вроде и не жарко, – иные нервно курят, управляясь с папиросой в несколько нервных и глубоких затяжек. Одним словом, состояние у всех взвинченное. Матросы посматривают на офицеров, бледные как полотно, – они прекрасно осознают, что происходит: у командиров нервы на пределе, но вид решительный, что внушает уверенность и подчиненным. Кто-то крестится, вознося молитвы едва шевелящимися губами, кто остервенело протирает орудие, словно это какая медяшка и ее непременно нужно надраить до зеркального блеска. Наиболее крепкие деловито проверяют работу механизмов, удовлетворенно кивая – мол, хорошо, – а чего нехорошего-то, если все уже не по разу проверено.

Взгляд на часы. Пора бы уже этим аспидам и появиться. Время, в бога, в душу. Вот азиаты клятые, разве ж можно так издеваться-то над живыми людьми? Положено вам с рассветом выходить на позицию – так и неча приказы нарушать. Или не попали на заграждение? Так чего ж тогда наши молчат! Сообщили бы – мол, так и так, пришлепали япошки, стоят себе и наблюдают, промахнулись мимо мин или не дошли до них. Хуже нет, чем ждать и не ведать, что происходит. Нервы. Все на взводе. А и есть от чего. Атака намечалась самоубийственная. Средь бела дня, да по открытому месту, идти в атаку на броненосцы и крейсеры, не имея прикрытия калибром, в одиночку. Конечно, броненосцы должны поддержать, вот только в ту поддержку не очень-то верилось. Эвон «Пересвет» и «Победа» сколь снарядов извели, и все попусту – ни разу не попали. Миноносцам явно не поздоровится – минимум двадцать минут идти под обстрелом, пока выйдут на дистанцию минной атаки. Одно хотя бы успокаивает: нипочем японцам не успеть побить всех, многие все же прорвутся к ним вплотную, а тогда только держись. Вот только кто будет теми счастливчиками?

Наконец к командиру подходит телеграфист: теперь на всех кораблях установлен беспроволочный телеграф – понятно, что лучшие образцы на броненосцах и крейсерах, а сюда сбагрили что поплоше, но и это уже великое дело. Командир резко отбросил в сторону только что прикуренную папиросу, решительно повел плечами, повертел шеей, звонко хрустнув позвонками:

– Ну наконец-то! Машина, самый полный вперед! Ну что, православные, за веру, царя и отечество!

– Ура-а-а!!!

Пошли.




На Электрическом Утесе, как прозвали защитники крепости береговую батарею номер пятнадцать за находящийся здесь самый мощный прожектор береговой обороны, а соответственно и электрическую станцию, в этот предрассветный час царил ажиотаж. Казалось, все командование эскадрой сосредоточилось сейчас здесь. И чего они тут забыли? Командир батареи капитан Степанов, который мог бесстрашно встать грудью против противника и не раз уже это проделывавший, не терявший головы в самые жуткие и отчаянные минуты, способный не только сам стойко переносить тяготы, но и увлечь за собой людей, при виде большого начальства тут же млел и впадал в тихую панику. Понятно, что командование, по сути, не его, но кто знает, чем все это обернется. Вот и сейчас он сопровождал адмирала Макарова, едва справляясь с внутренней дрожью. Он бы с удовольствием ушел куда подальше, да ведь не получится – как-никак он здесь хозяин и от сопровождения гостей никак не отвертеться.

Макаров довольно споро поднялся по ступеням на саму батарею и размашистым шагом, слегка вразвалочку, что присуще всем морякам, направился к брустверу, за которым открывался вид на морскую гладь. Часовой на батарее при виде адмирала и всей его свиты ничуть не растерялся, а, следуя строго по уставу, принял положение «смирно». Понятно, что пост, и посторонним тут делать неча, но вон он командир батареи, пусть у него штаны преют, а наше дело маленькое. Вот кабы одни – тогда да, а так – ну его к ляду. Как только компания с большими погонами миновала его, часовой повернулся и зашагал к другому флангу батареи: тут уж как-нибудь и без него.

Заняв место, откуда было удобнее всего наблюдать за происходящим, Макаров вскинул к глазам морской бинокль. Представители концерна расстарались с подношением – хороший бинокль, мощный, таких здесь раз-два и обчелся. Как пояснили Степану Осиповичу, линзы закупались в Германии, а уже во Владивостоке из них собирали различные оптические приборы. Вот только сейчас практически ничего не видно. Всю поверхность моря, расстилающуюся перед ним, заволокло рваными полосами тумана, так что особо и не рассмотришь, что там происходит. Впрочем, кое-что рассмотреть удалось: вон группа кораблей приняла вправо от прохода и медленно удаляется на запад вдоль Тигрового полуострова, а вон еще одна, эти движутся на юг. Вот они были – а вот уже их не видно, те словно растаяли в молоке тумана. Вскоре вновь появляются их смутные очертания, но уже подальше, а вот они видны ясно, вырвавшись из очередной белесой полосы, и практически тут же вновь ныряют в молочно-белую стену. Одни пропадают из виду, другие появляются, наконец не видно ни одного корабля.

Двое матросов под командой какого-то прапорщика из флотских весьма сноровисто устанавливают на треноге дальномер новой конструкции. Что это, Степанов знает, понятен ему и принцип работы, но как с ним обращаться, ему неизвестно – он вообще впервые видит этот дальномер. Однако то, что ему известно, внушает к новинке уважение, а натура знающего артиллериста подталкивает получше ознакомиться с прибором. Но не сейчас.

Еще двое прилаживают на треногах еще два каких-то аппарата, они тоже оснащены линзами, и вроде как мощными, вот только непонятно, что это. Над коробом возвышается футляр странной формы, словно внутри скрыто два колеса. Эти аппараты не меньше дальномера привлекают его внимание: тому он хотя бы может дать объяснение, а что это – даже не представляет.

– Гадаете, что бы это могло быть, господин капитан? – озорно улыбается прапорщик.

– Гхм.

– Не надо так тушеваться, человек не может знать все… – А прапорщик, как видно, из гражданских, если сам не тушуется, обращаясь к капитану. – Это кинокамера. Ну синематограф.

– Ясно. Благодарю за разъяснение. А вы, наверное, один из представителей концерна «Росич»? – вдруг догадывается он.

Это объясняет ту раскованность, с которой общается прапорщик: ходили слухи, что учредители концерна призвались на службу, – по-видимому, он один из них.

– Так точно. Прапорщик Звонарев.

– Решили запечатлеть что-то, подобное бою «Варяга»?

– Так и есть.

– Что-то намечается?

Звонарев только неопределенно пожал плечами и, вновь улыбнувшись, скосил глаза на адмирала – мол, я не могу, но если есть охота, то пожалуйте, вот тот, кто ответит на все ваши вопросы. Нет уж, спасибо.

Макаров стоит практически не двигаясь и не отводя от глаз бинокля, хотя рассмотреть толком ничего не получается. Казалось бы, сиди у себя в каюте, займись чем-нибудь, забот-то – полным-полна коробочка. Но нет. Не усидеть. Слишком много поставлено на карту.

– Ваше превосходительство. – Степанов все же нашел в себе смелость обратиться к адмиралу. После доклада там, внизу, у казарм, он не решался произнести больше ни слова.

– Слушаю вас, Николай Иванович. – О как! Нет, понятно, что примерно два месяца назад Макаров посещал батарею, мало того, тогда же им был отдан приказ о передаче на батарею сотни десятидюймовых фугасных снарядов с броненосцев, но вот то, что его помнят по имени-отчеству, Степанова сильно удивило.

– Согласно инструкции при посещении батареи старшими начальниками я обязан доложить по команде.

Ему никак не блажило оказаться между молотом и наковальней: того, что между морским и сухопутным командованием идет беспрестанная грызня, не знал только самый ленивый в Порт-Артуре, как отреагирует на это посещение батареи командование крепостной артиллерией, а главное – начальник Квантунского укрепленного района, было неясно, а потому лучше уж перестраховаться.

Макаров ничего не понимающим взглядом посмотрел на капитана, чем вверг того в оцепенение, наконец командующий флотом полностью вынырнул из своих дум, осмыслил вопрос и, добродушно улыбнувшись офицеру, ответил:

– Бог с вами, Николай Иванович, коли инструкция требует, исполняйте.

В следующую минуту он уже забыл о капитане и вновь прикипел взглядом к морю. Интересно, а что это замыслили морячки? Еще с ночи на батарею поступило сообщение, что на рассвете возможен выход кораблей, но к этому в общем-то уже привыкли. При Степане Осиповиче и броненосцы в гавани не застаивались, что уж говорить о миноносцах. Опять же время у них сейчас горячее: с тех пор как проход заперли, миноносники, считай, и в гавани не бывают – если только днем, для бункеровки или ремонта, – а так все время в море. Но обычно-то они выходили в ночь, а сейчас утро. Что-то будет?

Прошло три часа. Солнце окончательно утвердилось на горизонте, расправившись с последними клочками тумана и залив землю животворным теплом, от промозглости, наблюдавшейся на рассвете, не осталось и следа. Тепло, но не жарко. Хорошо, одним словом.

– Ваше превосходительство, разрешите обратиться. Сигнальщик с крейсера «Новик», матрос Акунин.

Дюжий матрос вытянулся в струнку, буквально поедая адмирала взглядом, но не подобострастие в нем, а только обожание и уважение. Если среди офицеров хватало как сторонников, так и противников беспокойного адмирала, то матросы поголовно его едва не боготворили. Степанов и сам, всегда будучи требовательным, проявлял заботу о нижних чинах: снимая с них стружку, никогда не давал своих подчиненных в обиду, и солдаты его любили, он знал об этом, и это грело душу. Хотя он никогда не ставил себе целью добиться этой самой любви и уважения, просто жил и служил, сообразуясь со своей совестью и своим представлением о чести. Поэтому он легко распознал, что именно переполняет матроса-сигнальщика, с недавнего времени прикомандированного к батарее для связи с флотскими.

Были до того прецеденты, даже с их батареей. Довелось им как-то обстрелять своих же, и что самое примечательное – цель маленькая, скоростная, дело было ночью, но попали. По японцам бы так. Хотя чего уж там, и по японцам били вполне пристойно, считай, каждым залпом под накрытие корабли брали, вот только в последнее время противник предпочитает вне досягаемости береговых батарей находиться. Мозолят глаза до зуда в кулаках, а не достать. Далеко.

– Слушаю тебя, братец. – Макаров старается выглядеть спокойным и уверенным, но видно, что напряжение его не отпускает.

– Связь с «Петропавловском» налажена. Прикажете протянуть телефон на батарею?

– Действуй, братец.

В связи с намечающимися событиями Макаров заблаговременно озаботился о бесперебойной связи с флагманом, для чего на телефонную станцию был отряжен специально офицер, дабы не случилось каких накладок. С армейцами приходилось воевать по самым различным мелочам. Телефонная связь с батареей имелась, вот только нужно было организовать таковую с флагманом эскадры, дабы иметь возможность отдавать приказы без проволочек, максимально урезав промежуточные звенья. Имея связь, Макаров мог отдавать непосредственно приказы в радиорубку броненосца, откуда они должны были поступать сразу на миноносцы, а также руководить стрельбой кораблей эскадры. И опять спасибо концерну. Как недавно узнал Степан Осипович, это благодаря им транспорт «Маньчжурия» сумел беспрепятственно добраться до Артура и доставить новые радиостанции на всю эскадру. Относительно спокойно, конечно.

Известно ему это стало сравнительно недавно и совершенно случайно. Не побывать в акватории порта и не осмотреть новых миноносцев он не мог, несмотря на свалившиеся заботы в связи с закупоркой прохода. Вот когда он облазил корабли от гальюна до клотика, простодушный Зимов все ему и рассказал, полагая, что раз уж командующему известно о миноносцах, то и об остальном молчать нет смысла. Макаров мертвой хваткой вцепился в растерявшегося инженера и вызнал все подробности. По всему выходило, что первые потери японцам в этой войне нанесли представители этого самого странного концерна. Ох и непросты эти дальневосточные магнаты.

Вдали появились дымы, которые могли принадлежать только группе кораблей. Ну наконец-то. Вот только бы противник не придумал какой каверзы, не то с них станется внести какие изменения, а этого сейчас не надо. Вот как заведено, так пусть и будет. Еще немного времени – и адмирал сумел рассмотреть идущие в кильватерном строю два броненосца и три легких крейсера, чуть мористее и значительно опережая движется группа из четырех миноносцев. Все как обычно. Ладно, подождем, как будет дальше.

– Ваше превосходительство, командующий укрепрайоном прибыл, – предупредил адмирала его флаг-офицер.

Макаров взглянул сначала на Дукельского, было заметно, что он пытается уловить, что именно ему сообщили, – видно, им сейчас овладело небывалое напряжение: таким рассеянным командующего еще не видели.

– Благодарю, я понял.

И вновь бинокль к глазам. Какое ему, собственно, дело до того, кто там приехал, когда тут такие дела начинаются. Вон они, родимые, движутся как хозяева. Впрочем, хозяева и есть, коли некому их приструнить и поставить на место. Ну ничего, недолго осталось, дай только бог. Господи, как он хотел сейчас оказаться на борту миноносца, как когда-то в русско-турецкую кампанию, ведь это было бы только справедливо. Негоже командующему наблюдать за происходящим боем с берега, находясь в полной безопасности: подчиненные должны видеть его флаг, знать, что он рядом. Недовольный взгляд на окружающих его офицеров штаба. Ему пришлось выдержать целую баталию по этому поводу – офицеры были готовы костьми лечь, но только не допустить его на корабли, которые сейчас готовились к броску. Причем командиры кораблей не отставали от штабных. Вон стоит Эссен, уловив недовольный взгляд, виновато понурился, но неправым себя не считает. Николай Оттович чуть не громче всех выступал против этой затеи и уж точно был первым, кто высказал эту мысль. Взгляд-то потупил – как-никак выступил против адмирала, которого безгранично уважал и был у него в любимцах, но вот виноватым себя ничуть не считает. Все правильно. Все так. Нельзя командующему идти в первых рядах, но чувство вины перед теми, кто сегодня, возможно, найдет свой конец в этих водах, никуда не делось.

– Степан Осипович, мне казалось, что, прежде чем проводить инспекцию батареи, вы должны были бы поставить об этом в известность командование крепости или хотя бы командование крепостной артиллерией. – Стессель старается быть вежливым и не выказывать недовольства, но, как видно, едва сдерживается от охватившего его негодования.

Белый тоже здесь, смотрит на Макарова несколько обиженным взглядом. Мол, как же так-то? Господи, ну как ребенок. Хороший офицер, знающий артиллерист, его заполучить в свою команду ох как полезно, опять же офицеры его безгранично уважают, но вот на конфликт со своим командованием не пойдет. Вот Кондратенко… Хотя и он тоже… А вправе ли он им за это пенять? Пожалуй, что и нет. Ведь, по сути, он просто командующий флотом, вот и все. Нет, нужно здесь все менять и сосредотачивать командование в одних руках, не то как у Крылова – лебедь, рак да щука. А что, вполне злободневно: он, Стессель и Смирнов.

– О каком инспектировании вы говорите, Анатолий Михайлович? – Ничего не понимающий взгляд на генерала, а затем на капитана Степанова, который побледнел как полотно.

– Я только доложил о вашем прибытии на батарею, – слегка запинаясь, выдавил из себя командир батареи.

– И правильно сделал, – тут же набычился Стессель.

До капитана ему не было никакого дела, но он словно бойцовский петух встал в позу: это его подчиненные, и только он будет решать, взыскивать с офицера или нет.

– Но с чего вы взяли, что я прибыл с инспекторской проверкой, да еще и в столь ранний час?

– А для чего же еще-то? – пожал плечами генерал.

– Проводится морская операция, и я здесь со своим штабом только по той причине, что здесь временно расположился наблюдательный пункт.

– Все одно вам надлежало известить командование крепости об этом, раз уж решили задействовать батарею, даже в этом качестве, – упрямо гнул свое Стессель. – А что за операция? Почему опять же без согласования, коли уж все будет происходить в виду крепости?

– Потому что в операции будет принимать участие только флот, ввиду удаленности места действия от крепости и невозможности принять в ней участия береговых батарей. – Господи, да за что же ему все это? Макаровым овладело желание осадить Стесселя, но он сдержался: не стоит обострять и без того непростые отношения. Боже, дай только терпения. – Если есть желание, можете присоединиться. А сейчас – извините.

Опять бинокль к глазам. Но ничего нового не происходит, все как обычно. Наблюдатели с миноносцев замечают, что вокруг затонувшего «Бывалого» копошатся люди и снуют баржи, передают информацию на броненосцы. Корабли меняют курс и движутся на позицию для открытия огня, крейсеры держатся на параллельном курсе, но значительно мористее – незачем им подставляться под русские выстрелы, тем более что их снаряды ни при каких раскладах не достанут до берега. Случай – это дело такое, вон в Чемульпо вообще черт знает что творилось, когда японцы решили прищемить русские корабли.

Вдруг под одним из броненосцев вспухла водная гладь, а затем в небо взметнулся водяной столб, который, казалось, поднялся выше фок-мачты, что, скорее всего, так и было. Когда фонтан опал, рассыпавшись мириадами брызг, стало заметно, что корабль слегка осел в воду. Шедший вторым мателот, чтобы избежать столкновения, отвернул вправо и, как видно, сразу стал гасить скорость, так как ход его значительно уменьшился, что было заметно даже с такого расстояния. Первый хотя и потерял значительно в ходе, продолжал двигаться вперед, и с противоположного борта вновь взметнулся водяной столб, – стало буквально видно, как корабль начал заметно оседать на нос. Вероятно, продолжая двигаться по инерции и слегка изменив курс из-за взрыва первой мины, он коснулся второй. Похоже, пострадали большие отсеки в носовой части, так как дифферент на нос нарастал с каждой минутой.

Первый броненосец все же не успел остановиться и дошел-таки до минного заграждения, коснувшись бортом одной из мин: с правого борта взметнулся белопенный султан. Сумев застопориться, поврежденный корабль начал отходить назад. Подорвавшийся на двух минах окончательно потерял ход, но миновал цепь заграждения.

Легкокрылые крейсеры после первого же подрыва развернулись все вдруг – и бросились на помощь к пострадавшим кораблям. Кому-то что-то почудилось, и орудия открыли ураганный огонь, вспарывая поверхность воды разрывами снарядов. Не иначе как приняли подрыв за атаку подводной лодки. Что же, вполне логично – они в нейтральных водах, а русские проявили себя весьма щепетильными во всем, что касалось нейтралитета, потому мысль о минировании японцам пока в голову не пришла. К тому же в Артуре имеются четыре подводные лодки, о которых они просто не могут не знать; другое дело, что их никак не получится использовать, но об этом Того, как видно, не известно, или возможность ввода этих лоханок им не сбрасывается со счетов? Тогда отчего такая беспечность в стоянке в виду крепости? Как бы то ни было, японцы продолжали разбрасывать снаряды вокруг, стреляя на любой блик, а учитывая, что погода солнечная, то в целях недостатка не было. Наконец стрельба стихла, и крейсеры осторожно двинулись к броненосцам, чтобы оказать помощь. Эсминцы, которые были значительно мористее, вовсю несутся к месту трагедии. Если там и впрямь подводная лодка, то никто лучше них с этим не справится. Хотя как бороться с подобным противником, им невдомек, ну да подвижность и маневренность у них на порядок выше, чем у крейсеров, так что и шансов гораздо больше.

В принципе можно было остановиться на достигнутом, но Макаров решил идти до конца и выжать из ситуации все, что только было можно. Когда еще представится подобная возможность пощипать японский флот, причем весьма основательно! Если удастся добить эти два броненосца, то это ослабит Того, уже потерявшего «Асаму», и заставит перетасовать колоду, ослабив отряд Камимуры, что в значительной степени развяжет руки Владивостокскому отряду.

– Похоже, первым был «Хатцусе», второй – «Ясима». – Это Эссен, не отрываясь от окуляров бинокля: сейчас на Электрическом Утесе были все командиры кораблей. А что им делать на кораблях – там вполне управятся и артиллерийские офицеры, корабли вообще не должны сниматься с якорей.

– Пожалуй, что так и есть. Макаров у аппарата, – взяв телефонную трубку, заговорил адмирал. – Передайте на ударный отряд сигнал к атаке. Сосредоточить атаки на броненосце «Ясима». – Все верно, «Хатцусе» и без того поврежден изрядно, наскочив на две мины, вполне возможно, что с него хватит и этого.

Из-за мыса Лаотяшань наконец появились русские корабли, которые вел в бой Матусевич. Отряд выдвигается четырьмя группами по четыре миноносца. Русские уже успели разогнаться и идут полным ходом, выжимая из машин все, на что только те способны. Перед этим боем кораблики основательно разгрузили, сняв все запасные мины, оставив только треть от полного запаса угля, командиры удалили даже шлюпки. Убиралось все, что могло не понадобиться при стремительной атаке и имеющее хоть какой-то вес. Скорость. Только скорость. Они должны были прибавить минимум по одному узлу.

Вот одна из групп миноносцев отделилась в сторону и двинулась на сближение с тремя японскими миноносцами, уже двигающимися на пересечку русским. Надо отдать должное японским морякам: если вначале они растерялись и действовали несколько неуверенно, то при появлении реального противника праздновать труса не собирались и бесстрашно пошли на прикрытие своих подорванных кораблей. Втроем. Четвертый, не изменяя курса, двигался в направлении броненосцев: как видно, в его обязанности входило снять с корабля командующего.

Крейсеры, бросившиеся на помощь броненосцам, вскоре вынуждены были отказаться от этой затеи. Когда до броненосцев оставалось не больше полумили, один из крейсеров напоролся на очередной гостинец от русских, сразу просев на нос и дав крен на правый борт. Это было отчетливо видно – в настоящий момент он был развернут носом к утесу.

Командиры остальных двух крейсеров тут же сообразили, что подводными лодками тут и не пахнет, а имеет место хитрая постановка мин. Уже приблизившиеся вплотную к опасности, корабли резко осадили ход и начали отворачивать в сторону. К тому же уже обозначился новый противник, в виде миноносцев, появившихся из-за мыса Лаотяшань. Нужно было прикрыть поврежденные корабли – бороться за живучесть кораблей тем предстояло в одиночку. Что же, три корабля на одну минную постановку – это очень неплохо.

Подорвавшийся на двух минах «Хатцусе» уже настолько погрузился носом, что оголились его винты. О том, чтобы спасти корабль, уже не могло быть и речи. Команда и не пыталась этого делать, спешно покидая гибнущий броненосец. Спустить шлюпки и катера уже не успевали, так что спасались, скорее всего, надев спасательные жилеты в лучшем случае, а то и позабыв о них. Сейчас было важно отплыть от места катастрофы как можно дальше, чтобы не утянуло вниз, промедление было смерти подобно.

В этот момент к броненосцу подошел миноносец и стал кого-то снимать с борта идущего ко дну корабля. Задержался он возле него ненадолго, после чего отвалил в сторону: было заметно, как с его борта быстро спустили шлюпку и ял, оставив терпящим бедствие, – это пока все, чем они могли помочь. Вода не столь уж и холодная, благо не зима, так что придется им потерпеть, вот разберутся с русскими, а тогда… Миноносец разворачивается и бросается к одному из крейсеров, что уже выходили на позицию для прикрытия двух подорвавшихся кораблей: третий прикрывать было незачем, он был уже обречен.

Два поврежденных корабля начали отходить, не отвлекаясь на спасение команды тонущего броненосца. К этому не располагали устремившиеся в атаку русские миноносцы. Отдаленно рыкнули орудия главного калибра «Ясима» – попасть в район сосредоточения двенадцати миноносцев не так сложно, площадь все же большая, но видно, что, если и выцеливался какой-либо определенный корабль, о накрытии цели не могло быть и речи. Сейчас комендоры спешно перезаряжают орудия, но это практически бесполезное занятие: бить из этих монстров по маленьким и подвижным целям – это все одно что стрелять из пушки по воробьям. Другое дело, что до них пока мог добросить свои снаряды только главный калибр.




«Страшный» только недавно вышел из ремонта, но тем не менее шел весьма ходко, выдавая почти двадцать восемь узлов. Малеев лишь удовлетворенно улыбнулся, бросив взгляд на лаг. Все же повезло им с механиком: Дмитриев сумел не просто организовать ремонт машины, но и добиться прежних показателей в работе. Очень непростое дело, надо заметить. Так что сейчас еще недавно весь израненный миноносец ничуть не уступал остальным, а даже сумел вырваться немного вперед. Понятно, что немалую роль в этом сыграло то, что миноносец был максимально облегчен, но, с другой стороны, остальные также сбросили весь лишний вес.

– Ермий Александрович, нашему отряду приказано атаковать миноносцы противника. – Это телеграфист, вольноопределяющийся, только в этом году окончивший Электротехнический в Сант-Петербурге и направленный в Порт-Артур для укомплектования штата телеграфистов, – большое все же дело эти беспроволочные телеграфы.

– Понял. – Ничего удивительного, так и планировалось. – Дуров, право двадцать.

– Есть, право двадцать.

Эсминец изменил курс, слегка завалившись на левый борт, – хороший рулевой попался при доукомплектовании, чутко чувствует кораблик, ведет мягко, но при этом о медлительности говорить не приходится, не суетится, все вовремя, все в должной мере. Малееву вспомнился прежний рулевой – лихой был моряк, вот только об удобстве команды заботился редко, будучи по характеру несколько импульсивным, но корабль чувствовал ничуть не хуже, просто они разные, ну и миноносец подстраивается под каждого из них. Но эта неторопливость и даже ленца, с которой управлялся Дуров со штурвалом, были обманчивы: в любой момент он мог буквально взорваться, заставляя кораблик выписывать самые замысловатые «па». Во многом благодаря именно его действиям «Страшный» за эти дни не получил ни одного попадания, а в переделках они успели побывать уже дважды. В первый раз шедшему рядом «Бесстрашному» не повезло – попал под накрытие, а затем был потоплен, Дуров же, развернув корабль буквально на пятачке, да еще и не снижая скорости, едва не опрокинув его, вывел всех из-под обстрела. Правда, Ермий до сих пор никак не мог понять, как тогда не улетел за борт и вообще как так вышло, что после похода все члены экипажа оказались в наличии.

Посреди гущи русских миноносцев взметнулись два водяных столба, но, как видно, никто не пострадал. Японцы, не имея пока возможности вести огонь из орудий среднего калибра, чего уж говорить о мелких, решили попытать счастья на предельной дистанции из главного. Без толку. Нет, ну а почему не попробовать, кто им запретит? Попробовали, а толку-то. Хотя… Как там говорится: если долго мучиться, что-нибудь получится. Вот же мысли дурные в голову лезут, эдак и беду накликать можно.

Отряд из четырех русских миноносцев споро двигался на пересечку трем японским, но те словно и не замечали этой опасности, упрямо правя к основному отряду русских. Сразу и не поймешь – то ли самурайский дух взыграл, то ли самоубийцы там, – но молодцы.

Заговорила артиллерия крейсеров, русские достаточно приблизились. Не имея возможности отойти, бросив на произвол судьбы два подраненных корабля, японцы решили идти в атаку, стараясь держаться так, чтобы иметь возможность задействовать как можно большее количество артиллерии. Пристрелочные снаряды легли с недолетом, но уже следующие вспарывают водную гладь в непосредственной близости от миноносцев, японцы бьют без системы, один корабль сосредотачивает огонь всех орудий на одном миноносце. Так больше шансов попасть и хотя бы вывести кораблик из боя, о потоплении сейчас вопрос просто не стоит. Броненосец и подорвавшийся крейсер тоже не отмалчиваются, ведя сосредоточенный огонь. Сначала возникла чехарда, но уже со следующим залпом они разбирают цели.

Матусевич отреагировал мгновенно, отдав приказ рассредоточиться, и стайки легкокрылых эсминцев разбегаются в стороны. Теперь они имеют возможность маневра, чтобы выскочить из-под обстрела. Японцы не разбрасываются, все так же сосредоточенно ведя огонь по одному кораблику, выбранному из множества. Вообще все происходит на удивление быстро, впрочем, может ли быть иначе в маневренном бою со скоростными целями? Тут уж нужно вертеться как угорь на сковороде, чуть прошляпил – и миноносец уже приблизился вплотную.

Малеев прекрасно понимает, что у него свои задачи, но никак не может оторвать взор от происходящего в стороне избиения его сослуживцев. Впрочем, избиение – это слишком громко сказано, пока никаких попаданий. Зараза! Не зря говорят, что дурные мысли притягивают неприятности. В один из миноносцев угодил-таки шестидюймовый снаряд. На палубе сумятица, миноносец рыскнул в сторону, но очень быстро выровнялся, похоже, и машина не пострадала, скорость не упала, но суета на палубе продолжается – видать, покосило людей. Остальные ведут атаку, выписывая несуразные зигзаги, всячески пытаясь сбить пристрелку, да только в этом мало толку, когда твоя цель все еще далеко и тебе нужно проделать весьма большой путь, прежде чем сможешь задействовать единственное оружие, способное нанести ущерб броненосцу или крейсерам.

В этот момент перед атакующими миноносцами начинают вспухать не меньше двух десятков облачков черного дыма. Из ниоткуда, прямо на воде. «Страшный» уже отклонился в сторону, а потому Малееву все прекрасно видно, становится ясным, что еще минута – и между кораблями японцев и атакующими миноносцами окажется непроницаемая для взгляда стена из дыма. Что это?

Звонарев и Науменко хотели передать на миноносцы дымовые шашки, но, подумав, Петр Афанасьевич заявил, что не представляет, как их можно использовать, не подставив под удар хотя бы часть кораблей, которые будут осуществлять прикрытие. Понятно, часть – это не все, но хотелось дать шанс как можно большему количеству. Вот тогда-то Звонарев и предложил расположить шашки на плотиках, заякорив те обычными камнями, установить электродетонаторы, соединить все в одну цепь посредством телефонного кабеля. Ему предстояло провести в воде не так много времени, так что беды выйти не должно. Плотики установили поперек примерного маршрута выдвижения для атаки миноносцев, кабель протянули к берегу, где засел с подрывной машинкой матрос. Правда, ушло того провода больше шести тысяч метров, ну да ничего ему не станется, после дела смотают, что-то потеряется, а как же без этого, но не так много.

Всего этого Малеев, разумеется, не знал, но задумке был рад, так как, хотя японцы и не прекратили обстрела, теперь они лупили куда угодно, только не по миноносцам, но их время еще придет: вот минуют кораблики стену из дыма, тогда и начнется по новой. До крейсеров останется никак не меньше мили, до броненосца – двух с половиной, а то и трех. Много. Ну да нельзя получить все и сразу.

Взгляд на тонущий броненосец. Этот уже обречен, команда спешно покидает его палубу. Плавсредства задействовать уже не получается, и люди прыгают за борт, надеясь только на спасательные жилеты: продержаться можно, а там подберут или свои, или противник, но шансы выжить все же имеются. Вон и четвертый миноносец, как видно, снял командующего отрядом с его штабом и старается доставить на один из крейсеров, выдвинувшийся навстречу миноносцам. Не повезло вам сегодня, ребятки.

И сильно не повезло. Конечно, Бубнов говорил, что их атаку будут прикрывать броненосцы, но как-то само собой подразумевалось, что два броненосца, а тут весь броненосный отряд, похоже, бьет. Это как это? Вокруг головного крейсера возникает множество всплесков, попаданий нет, но тот вынужден маневрировать, чтобы выйти из-под обстрела. Давайте, ребятки! Врежьте им! Второй крейсер, как видно, расслабился, так как идет слишком близко к берегу. А вот выкуси. Заговорила батарея номер два. Зарвался, вошел в сектор ее обстрела. Нет попаданий, но и он нервничает, меняет курс и начинает отворачивать мористее.

– Дистанция сорок кабельтовых! – Ага, это дальномерщик. Таковой пост только на «Страшном», подарок зятя бывшего командира, что, впрочем, и определило его назначение в этот отряд. Пора заняться своими баранами.

– Рудаков!

– Принял!

– Огонь!

Носовое орудие рявкает и выпускает первый снаряд. Это не Семигулин, но тоже молодец: снаряд вспарывает воду под левым бортом головного эсминца. Следом рявкают остальные орудия отряда. Снаряды падают густо. Есть одно попадание! Идея использования дальномера в этом бою принадлежала Науменко, который передал со своего отряда новые оптические прицелы для носовых семидесятипятимиллиметровых орудий, он же предложил использовать таблички с нарисованными на них цифрами. Стоящий рядом с дальномерщиком, постоянно выкрикивающим дистанцию, сигнальщик вздымал две таблички в руках, указывая расстояние до корабля, который выбран в качестве цели, орудие «Страшного» показывало, в какой корабль нужно стрелять. Понятно, что он только лейтенант, на двух других, к примеру, кавторанги, да и командиром группы был назначен Симонов на «Разящем», но, пока не выйдут на прямую наводку, музыку заказывает именно «Страшный».

Комендоры стреляют настолько быстро, насколько это вообще возможно, но больше попаданий пока нет, хотя снаряды и падают в непосредственной близости от японцев. Больше игнорировать русский отряд японцы не могут, и их орудия начинают ответный огонь, однако дистанция все еще велика для такого мелкого калибра, а потому не имеющие дальномеров японцы вынуждены стрелять на глазок, – стоит ли говорить, что их беспорядочная стрельба пока не приносит никаких успехов. При этом они продолжают рваться к основным силам. Мелкая артиллерия молчит: слишком велико расстояние. Но оно быстро сокращается.

Наконец есть еще одно попадание. Японец начал резко сбавлять ход, а из его недр наружу вырывается пар – ага, либо в машину, либо в котел. Русский снаряд сильно отличается от японского, так как не взрывается, столкнувшись с мало-мальским препятствием: он прошивает обшивку корабля и детонирует уже внутри, разумеется, если энергии в достатке, чтобы проникнуть вовнутрь, – расстояние уже вполне это позволяло. Так, с этого пока хватит.

– Дистанция до второго!

– Пятнадцать кабельтовых!

– Рудаков, огонь по второму!

– Есть!

Вновь рявкает орудие. Ему вторит уже орудие с правого борта. Японцы тоже задействуют мелкий калибр. Ну понеслась.




«Лейтенант Бураков», самый быстрый миноносец в этой войне, вынужден был подстраиваться под остальных, которые уступали ему в ходе до шести узлов. Что поделать, таков приказ: если вырваться вперед, то непременно можно вызвать сосредоточение огня сразу нескольких кораблей на нем одном, а это смертный приговор. Однако командир миноносца лейтенант Дмитриев буквально кожей чувствовал, как вибрирует его корабль от нетерпения, до предела машин еще далеко, его словно гончую сейчас сдерживали на поводке.

Вновь зигзаг, выход из-под накрытия, снаряды вспарывают водную гладь, где сейчас, по прикидкам, должен быть миноносец, один из снарядов все же отклоняется и вздымает фонтан справа по носу. Не в непосредственной близости, а в стороне, но все же один из осколков попадает в матроса из орудийной обслуги. Уже второй раненый, а ведь до сих пор удавалось избежать попаданий. Нет, так дальше продолжаться не может. Нужен рывок. Так они либо быстрее доберутся до противника, либо отвлекут огонь на себя, чем помогут остальным. О том, что эта атака может оказаться самоубийственной, отчего-то не думалось, в крови бушует адреналин, чувство опасности притупилось, всем существом овладел небывалый азарт, голова кругом.

– Машина самый полный! Саша, выжми все, что только можно!

– Понял, – слышится из утробы корабля как-то глухо и отдаленно, словно из преисподней. К черту плохие мысли! Вперед!

Палуба под ногами по-особенному завибрировала, Дмитриев почувствовал, как кораблик словно напрягся и натужно налег на винты, толкая воду теперь уже на пределе – именно на пределе, в этом не было никаких сомнений. «Лейтенант Бураков» начал ускоряться, сначала медленно, с ленцой, затем все быстрее и быстрее. Вот уже товарищи остались за кормой.

Вдруг впереди вспухли облачка дыма, которые все росли и росли, вскоре начав сливаться в сплошную стену. Что это? Да что бы там ни было, главное, что это ему на руку. Вскоре уже не видно противника, стало быть, не видно и их. Вот и славно. То, что нужно. Вот стена черного дыма, низко стелющегося над водой, приближается вплотную. Дмитриев оттесняет в сторону рулевого. «Лейтенант Бураков» проскальзывает сквозь стену дыма и как чертик из коробочки выскакивает с другой стороны. Где японцы? Ага, вот они, оттянулись правее. Вокруг одного из них видны всплески. Не иначе как броненосцы вступили в дело. Но что-то многовато всплесков. Это что же, они настолько приблизились, что все броненосцы сосредоточили на них свой огонь? Да вроде не должны. Ладно, потом. Все потом.

– Теперь держись, братцы! – азартно кричит Дмитриев, закладывая первый вираж.

До ближайшего крейсера около мили. Развернуться и атаковать? Нет. У него самый быстрый из кораблей, он сейчас выдает около тридцати пяти узлов, остальным потребуется гораздо больше времени, чтобы добраться до броненосца. А значит… Первый залп крейсера проходит мимо. Понеслась.

Началась гонка со смертью. Миноносец несся вперед, словно спущенная с поводка гончая, закладывая замысловатые пируэты, выписывая такие эволюции, что оставалось только удивляться, как люди не сыплются с палубы при таких кренах, когда корабль буквально заваливался на борт: казалось, еще мгновение – и он перевернется. Все это не способствовало быстрому сокращению дистанции, но разрыв между ним и крейсерами неуклонно рос, а расстояние до цели сокращалось. Вокруг вздымались водяные столбы самой различной величины от самых разных калибров, но кораблик был словно заговоренный.

Дмитриев с побелевшим, словно накрахмаленная простыня, лицом, с горящими невероятным азартом глазами изо всех сил вцепился в штурвал, словно от этого зависела его жизнь, да и зависела, чего уж там, вот только нервное напряжение и азарт, одновременно охватившие его, притупили чувство опасности настолько, что об этом даже не думалось. Сейчас шла игра – кто кого. Противник молотил по нему, не останавливаясь ни на мгновение, он же уворачивался с невообразимой ловкостью, словно в далеком детстве, когда так любил играть в салочки.

Коордонат вправо. Снаряды вспарывают воду слева. Коордонат влево. Вода вскипает справа. Коордонат влево. Снаряды бьют значительно правее – вероятно, японцы решили, что следующим маневром будет уход вправо. Дмитриев ведет атаку, не придерживаясь никакой системы, совершая маневры так, как бог на душу положит.

Наконец корабль вздрагивает, словно спотыкается, но в следующее мгновение несется дальше. Вот и первое попадание куда-то в корму. Быстрый взгляд назад. Есть и раненые, и кого-то вроде убило. Сейчас бы оказать им помощь. Простите, братцы. Нельзя иначе. Очередной крутой поворот, корабль угрожающе кренится, и те, кто не в состоянии удержаться, перекатываются за борт. Вот они были, а вот только кровавые разводы напоминают об их недавнем пребывании. Война – жестокая штука, с жестокой арифметикой.

Рявкает носовое орудие. Как ни сложно удержаться, комендор не желает оставаться просто сторонним наблюдателем: как только удалось улучить момент, тут же пустил в ход свое оружие.

– Чего замерли, раскудрить твою в качель! Снаряд!

Куда угодил выстрел, непонятно, да и не стремится никто рассмотреть, но подносчики привычно подают патрон заряжающему, тот заталкивает его и тут же хватается за орудие: корабль опять уходит в крен.

Громада броненосца вырастает все ближе и ближе, видно, что он кренится на левый борт, но на плаву пока держится уверенно. Он задействует всю свою артиллерию, но русский миноносец словно заговоренный. Вот на него наводится главный калибр. Двенадцать дюймов – это дело такое… Попасть из него в такую маленькую и юркую цель мудрено, но если попадет… Рявкает правое орудие. За мгновение до этого Дмитриев вновь бросает корабль в правый поворот, снаряд уходит мимо, взметнув огромный водяной столб.

Все. Дистанция минной атаки. Он смог. Он сумел. Далеко оторвавшись от своих, приблизившись к противнику буквально на пистолетный выстрел. Теперь резкие повороты ни к чему, иначе мину не выпустить. Это может стать смертным приговором. Сомнения побоку.

– Дима, минная атака с правого борта!

– Понял!

У них только один минный аппарат. Только один шанс, другого не будет, потом только отходить, уходя в отрыв. Если получится.




Что и говорить, зрелище завораживающее. Миноносцы как взбесившиеся рвутся в атаку. Они настолько стремительны в своем порыве, что, кажется, нет силы, способной их остановить. Но это только кажется. Вот один из японских снарядов, среди множества выпущенных ими, все же находит свою цель. На одном из миноносцев вспухает черное облако. Что-то великовато для снаряда – если только не двенадцатидюймовый, но это вряд ли. Миноносец резко теряет ход, вскоре дым рассеивается, и становится ясно, что одна из труб просто пропала. Подраненный кораблик, потеряв в скорости, продолжает рваться в атаку, временно оставленный в покое противником: хватает тех, кто все еще в хорошем состоянии. Вскоре его обходят миноносцы из второй волны, но командир и не думает сдаваться. Вперед! Только вперед! На азарте! На злости! Через «не могу»! Но только вперед!

Вспухает стена дымовой завесы, японцы начинают мазать, так как такую стрельбу прицельной никак не назовешь. Молодец прапорщик, хорошая задумка, и исполнение не подкачало. Пора.

– Андрей Константинович, команду на броненосцы. – Это Макаров артиллерийскому флагману. А кто еще должен руководить стрельбой?

Капитан второго ранга Мякишев, не прекращая наблюдений в окуляры дальномера, начинает диктовать в трубку данные, сейчас связь установлена со всеми броненосцами одновременно, и артиллерийские офицеры, получая данные, быстро дублируют их на плутонги. Очень много было сделано для осуществления сегодняшней операции – и не скажешь, что уложились только в одну ночь. Опять отличился концерн, предоставив и организовав установку около тридцати телефонных аппаратов, благодаря чему значительно сокращалось время на получение и введение данных в действие, в результате чего те практически не успевали устаревать. Все, теперь, пока не прекратится обстрел противника, Мякишев, считай, сросся с дальномером и телефонной трубкой.

Слышится залп. Еще бы его не услышать, когда вон они, корабли в акватории, выстроились в две линии. Хорошо, хоть орудия отвернуты в сторону от Электрического Утеса, не то эдак и оглохнуть можно. Главный калибр – дело такое… очень серьезно. А когда бьют практически одновременно почти тридцать орудий…

Вновь бинокль к глазам. Удачный залп. Нет, попаданий пока нет, но вот снаряды падают в опасной близости от головного крейсера, идущего несколько мористее. Второй вроде увлекся и вошел в зону действия береговой батареи номер два. Те не стали дожидаться особого приглашения, дали залп. Попаданий нет, но цель взята под накрытие. Все же с начала войны артиллеристы поднаторели в своем деле. Макаров так, чтобы не было заметно, скосил взгляд на Стесселя – тот самодовольно улыбается. Говорите, операция чисто морская, а вот эвон наша береговая батарея как едва не причесала одного из япошек. Погодите, то ли еще будет. Ну и пусть его. А артиллеристы молодцы. Вот только успеют ли дать еще один залп? Пожалуй, что и нет: крейсер быстро отворачивает и начинает удаляться от берега. Так же поступает и головной. Им и без того проблем хватает с миноносцами, теперь еще в артиллерийскую дуэль вступать? Да и не могут они, не тот калибр. А тут еще и эта дымовая завеса. Нужно отходить, а то сейчас как повыскакивают из нее миноносцы – будет веселье.

Что это? Один из русских кораблей постепенно вырывается вперед. Проскальзывает сквозь стену дыма и оказывается в поле зрения японских кораблей, те тут же открывают огонь. Не имея других целей, к ним присоединяются и два поврежденных. И тут начинается. Его маневры… Да нет же. Не учат такому ни в каких флотах мира. При эдакой манере не нужно будет никаких японских снарядов – он сам опрокинется. Но вот не опрокидывается. В нарушение всех наставлений. В нарушение всех научных выкладок и практического опыта, он словно птица, бьющаяся в клетке, то мечется, то несется по направлению к противнику, то отворачивает от него. Совершает крутые повороты, с опасными кренами на немыслимой для этого скорости. Под суд шельмеца! Но молодец!

– Дмитриев пошел. – Эссен ни на минуту не отрывается от окуляров бинокля.

– Перевернется, – возбужденно вторит ему Шенснович, командир «Ретвизиана».

– Не выдержал, – мрачно говорит командир «Аскольда» Граматчиков.

– Немудрено, у него преимущество в ходе узлов на шесть, – подводит итог присутствующий здесь же Науменко.

«Лейтенант Бураков» рвется вперед, словно взбесился. Господи, да при такой манере хода у него нет никаких шансов выскочить из этой переделки, хорошо, хоть из-за дымов уже появились остальные миноносцы и крейсеры переносят огонь на них. Против маленького миноносца остается только броненосец, но противоминной артиллерии у него в избытке, теперь в дело вступают и самые малые калибры. Уже развернувшийся броненосец, идя малым ходом, старается держаться так, чтобы на отходном курсе задействовать как можно большее количество артиллерии.

– Андрей Константинович, сосредоточьте огонь на броненосце, иначе он выйдет из зоны обстрела.

Ага. Легко сказать – на две цели не разорваться, тем более что крейсеры представляют большую опасность для миноносцев, но адмирал прав, главное – это броненосец. Залп. Корабли посылают снаряды по старым установкам. Есть! Два попадания! На головном крейсере возникает пожар. Интенсивность стрельбы его артиллерии падает, но Мякишев не ликует. Некогда. Он сосредотачивает свое внимание на броненосце, перенацеливая броненосный отряд.

Дмитриев, словно позабыл обо всем, упорно рвется в атаку. По нему садят из всех орудий уже два корабля: подорвавшийся на мине и также отходящий крейсер переносит огонь орудий, неспособных вести огонь по миноносцам, на «Лейтенанта Буракова».

Немного в стороне разгорелась горячая баталия между семью миноносцами, которые, позабыв обо всем, рвут друг друга на части. Вот на одном из русских кораблей начался пожар. Ему бы выйти из боя, справиться с огнем, но куда там. Науменко с замирающим сердцем следит за этим миноносцем. Что и говорить, «Страшный» в своем репертуаре – на острие атаки и в самом пекле, вот и огребает по полной. Но Малеев и не думает выходить из боя. С пожаром разбираются на ходу, не прекращая жаркой схватки, паля из всего, из чего только можно. Там уже форменная свалка, расстояния доходят до одного кабельтова, а то и меньше, иной раз миноносцы проходят едва не впритирку. В мощный бинокль видно, как беснуется пламя на стволах пулеметов, поливающих свинцовым дождем всех, кто только попадается в поле зрения. Если при помощи оптики еще можно разобрать, где свои, а где чужие, то при простом взгляде это уже невозможно – сплошная мешанина из кораблей, беспрестанно мечущихся среди себе подобных. Бардак.

Тем временем «Лейтенант Бураков» прорывается сквозь линию мин, благо те слишком глубоко, чтобы ему помешать. Вот он уже приблизился на дистанцию выстрела, делает доворот, на этот раз рулевой выравнивает курс корабля – не иначе как решили использовать свой единственный минный аппарат. Он движется так с десяток секунд, вокруг рвутся снаряды – и наконец сразу три попадания одно за другим, в довершение рявкает главный калибр, который легко отличим среди беспрерывного грохота отдаленной канонады. Снаряд попадает в носовую часть, кораблик вздрагивает, а затем стремительно на ровном киле уходит под воду, словно подводная лодка. Когда он практически погружается, оставляя над водой только надстройки, вода вокруг вскипает и все заволакивает паром, словно взорвалась мина: не иначе вода добралась до котлов, и они взорвались. Спасся ли кто там? Вряд ли. Слишком все быстро произошло.

Один из миноносцев вырывается вперед, отвлекая на себя все внимание комендоров с подраненного снарядами крейсера. Слишком стремительно меняется ситуация, установки, которые имели место при предыдущем залпе, при следующем уже никуда не годятся. С другой стороны, артиллеристы уже бьют прямой наводкой. Вот головной миноносец получает несколько попаданий кряду и начинает быстро крениться на правый борт. Скорость падает – видать, не одна пробоина там, затем раздается отдаленный, но опять-таки выделяющийся на общем фоне хлопок, миноносец окутывается белым дымом… Да нет, не дымом, а скорее, паром. Забортная вода добралась до котлов – и те разрывает, выбрасывая наружу перегретый пар. Еще немного – и русский кораблик переламывается на две части и, словно складываясь, уходит под воду, задрав нос и корму. О судьбе машинной команды думать не хочется.

Но вот на смену ему вырываются сразу два миноносца – теперь все внимание артиллеристов на них. Головной крейсер уже справился с пожаром, хотя и значительно потерял в ходе, но со стороны кажется, что орудия все в действии. Есть несколько попаданий в миноносцы, но те и не думают отворачивать, наконец как по команде они резко отваливают в стороны, снаряды, выпущенные японцами, вспарывают воду, не причинив вреда. Японец начинает отворачивать, стремясь подставить корму, чтобы винтами отбросить выпущенные в него мины, – иного объяснения этому маневру нет.

Русские броненосцы дают свой первый залп по японскому, но в последующих уже нет смысла. Незачем стрелять по бронированному монстру с сомнительным удовольствием испытать на прочность его броню. Тем более что свое он все одно получил.

Дмитриев на дне морском, наверное, сейчас на пупе извертелся от охватившей его радости: если мертвые вообще способны что-нибудь видеть и чувствовать, то это несомненно так. Русские моряки успели-таки выпустить мину, мало того – выпустить грамотно. Под правым бортом бронированного монстра взметнулся водяной столб. Якорных мин там не должно было быть, а значит, только самодвижущаяся, и выпустить ее, кроме погибшего кораблика, некому.

– Андрей Константинович, огонь по подорванному крейсеру.

Мякишев только согласно кивает и начинает диктовать следующие координаты.

Атакованному миноносцами крейсеру все же не повезло. Он сделал все, что мог, чтобы избежать попадания мин, но одна из них все же настигла его, угодив в левый борт. Сильный взрыв сотряс весь корабль, артиллерия прекратила огонь, крейсер начал крениться влево. Теперь необходимо его добить. Миноносцы, словно свора гончих, бросаются на него, тот, практически потеряв ход, огрызается всеми исправными орудиями. Вот один из русских получает сразу два попадания, второму сносит трубу – и он сбрасывает ход, потеряв на время ориентацию, так как всю палубу заволакивает дымом, но третий выпускает мину практически в упор. Взрыв! Все. Этого легкому крейсеру уже с лихвой, мина попадает в израненный левый борт. Корабль начинает угрожающе крениться, никто уже не думает о стрельбе: теперь нужно спасаться, потому что крейсер обречен.

Тем временем в мешанине из миноносцев произошли разительные перемены. Так уж сложилось, что в эту свалку корабликов как носорог вломился не поврежденный пока крейсер и идущий словно на привязи миноносец с адмиралом на борту. Подобно этому зверю, крейсер просто и без затей протаранил оказавшийся на его пути миноносец, развалив его надвое, словно топор. Тот только и успел, что окутаться паром и ухнуть в бездну. Один из миноносцев попытался атаковать его минами, но корабль быстро проносится мимо. Однако выпущенные мины не пропадают даром: одна из них находит свою цель – пройдя под кормой крейсера и отброшенная винтами, она изменила курс и попала в носовой отсек ничего не подозревающего об опасности японского миноносца, тут же значительно потерявшего ход.

К месту схватки приближаются остальные русские миноносцы, и сохранившие ход крейсер и три миноносца начинают спешно отходить. На одном из миноносцев сейчас находится японский адмирал, только что проигравший сражение. О чем он сейчас думает? Он отправлялся выполнять рутинное задание, обернувшееся полным крахом. Наверное, это все же невозможно представить, так как, чтобы такое понять, нужно пережить нечто подобное. Лучше не надо.

Экипажу подорванного миноносца предложили сдаться, но японцы, как истинные сыны воинственной богини Аматерасу, предпочли сражаться до конца. Точку в переговорах поставил приблизившийся на минный выстрел «Страшный», который выпустил сразу две мины. Видать, Малеев вконец осатанел. Если раньше он берег мины, все еще надеясь, выйдя из этой схватки, использовать их по крейсерам, то, осознав, что это ему не светит, просто использовал их по обездвиженному противнику. Плевать, что за это, возможно, его и накажут – ведь деться японцам было некуда, – но эти самураи больше не возьмут ни одной жизни. У них все же еще оставалась добрая половина артиллерии, и эти орудия продолжали садить по русским. Обе мины попали в цель, буквально одна за другой, так что водяной столб от одной еще не опал, как вверх взметнулся второй. Когда водяная стена наконец исчезла, не стало и многострадального эсминца.

Поврежденный крейсер подвергся жесточайшей бомбардировке из русского порта, в результате трех залпов он получил два попадания и полностью потерял ход, русский снаряд проник вовнутрь и разорвался в недрах корпуса, повредив машину. Что поделать, двенадцатидюймовый снаряд – весьма увесистая штука, а бронепалубный крейсер – даже не броненосный. Воспользовавшись ситуацией, к нему подкрался миноносец и в упор выпустил две мины, которые поставили точку в его мучениях.

Оставшиеся японские корабли никто не преследовал: для этого не было уже ни сил, ни возможностей. Этот скоротечный бой и без того обошелся русским слишком дорогой ценой. Погибли четыре миноносца, еще один, сильно израненный, ковыляет к берегу – достигнет ли мелководья, нет ли, пока непонятно, – остальные все сильно избиты, вряд ли найдется хоть один без повреждений.

– Вот это да-а-а!!! Вот так врезали!!!

Макаров удивленно обернулся на этот возглас, который никак не мог принадлежать мужчине. Женским его тоже не назовешь – скорее уж, детским. Детским? Степан Осипович стал озираться по сторонам. Ну все верно. Вот он, парнишка лет двенадцати, со светлыми, короткострижеными прямыми волосами. Что за черт? Откуда он?

– Саша, ты как здесь оказался?

Ага, это капитан Степанов вопрошает строгим голосом, хотя сам в таком состоянии, словно ожидает самого строгого нагоняя. Кто он ему? Вроде есть что-то отдаленно похожее.

– Вы кто будете, молодой человек? – Голос предательски дрогнул, с незначительной хрипотцой: как видно, Макаров все еще под впечатлением от развернувшейся картины.

Быстрый взгляд на присутствующих тут же генералов. Если моряки сосредоточенны и серьезны, на их лицах явно читается сопереживание произошедшему, то сухопутное начальство хотя и под впечатлением, но взирает на все относительно спокойно. Ну да. Куда им понять, что значит быть под обстрелом, не имея возможности покинуть тесное пространство. Когда от целостности нагромождения металла, именуемого кораблем, зависит твоя жизнь, так как вокруг простирается море, а ты не Иисус Христос, чтобы ходить по нем аки посуху.

– Я Саша… – понурившись, начинает мальчик, но затем спохватывается, вскидывает голову и твердо заканчивает: – Александр Николаевич Степанов.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, – вновь подхватился командир батареи, – это мой сын. Постреленок, сладу с ним никакого нет.

– Полноте, Николай Иванович. Дети – они и есть дети, их любознательность ничем не удержать. Сам был таким же. Я вижу, тебе понравилось зрелище?

– Еще как!

– Так запомни его. Запомни на всю жизнь, мальчик, и расскажи остальным, как сражались русские моряки.

Саша запомнит. Он настолько запомнит, что со всем пылом и данным Богом талантом максимально точно опишет все, что сейчас происходит в Порт-Артуре. Правда, история уже пошла по несколько иному сценарию. Уже погибли те, кто должен был пережить эту тяжелую войну, и пока живы те, кто должен был уже погибнуть, но, возможно, костлявая все же заглянет к ним, кто знает, как все сложится. Но если этому мальчику доведется пережить эту войну, то люди еще прочтут его книгу «Порт-Артур», вот только, быть может, содержание ее будет сильно отличаться, а может, и нет. Начала ли история свой новый бег? Этого никто не знал. Не знали люди, живущие здесь и сейчас, потому как история для них только писалась. Не знали и трое пришельцев из будущего, так как, наблюдая вроде как за изменениями, они видели, что, по большому счету, все идет по уже известному, проторенному пути.

Тринадцатого апреля армия Куроки сбила со своих позиций отряд генерала Засулича на реке Ялу, отбросила его и выдвинулась к Фынхуанчену, создав таким образом угрозу главным силам Куропаткина и сковав его действия, что способствовало проведению десанта. Двадцать второго апреля японцы приступили к десантной операции под Бицзиво, чему никак не противодействовала выдвинутая дивизия генерала Фока. Сам Макаров попытался провести атаки с моря и имел кое-какой успех, нанеся противнику потери, но в целом это не сыграло особой роли, если позабыть о тех около двух тысяч несчастных, нашедших свое последнее пристанище на дне моря близ побережья Квантунского полуострова. Сегодня было первое мая – именно в этот день в известной друзьям истории была совершена минная постановка, в результате которой подорвались и затонули два японских броненосца, вот только командовавший на тот момент эскадрой адмирал Витгефт не организовал своевременной атаки японских кораблей. А Макаров не преминул воспользоваться успехом минного удара и атаку организовал. Так что, в общем и целом, сценарий оставался прежним, вот только с некоторыми отличиями, но коренных изменений они пока внести не могли.




Глава 6

Бронепоезд


– Ну здравствуй, Сережа.

Гаврилов, по обыкновению, сграбастал в свои объятия Звонарева, словно они не виделись как минимум год, хотя с последней встречи прошло всего-то две недели. Проходящие мимо, не скрывая своего удивления, взирали на эту сцену встречи.

Было чему удивляться – как-никак подпоручик и прапорщик, представители офицерского корпуса. Понятно, что по призыву, кадровые военные выглядят иначе, как-то более подтянуто и чопорно, что ли. Эти вроде тоже форму носят не как гражданское платье, и сидит она на них ладно, но что-то неуловимое указывает на то, что она оказалась на их плечах совсем недавно. Отчего такое впечатление, непонятно, но вот есть – и все тут. Хотя если на прапорщике, сильно уступающем телосложением подпоручику, она новая, то на первом уже успела пообмяться, что возможно только при длительном ношении. Однако любой даже неискушенный мог определить их принадлежность скорее к гражданскому сословию, нежели к военному.

В этом не было ничего удивительного. Гаврилов все же был больше бойцом, да и не так много найдется мичманов в том флоте, где ему приходилось служить раньше, которых бы отличала строевая выправка. Это же относилось и к Звонареву. Единственный из их тройки, кого выделяла осанка и манера держаться настолько, что офицер лез даже сквозь гражданское платье, – это Песчанин. Но он – вообще отдельная статья, так как этому способствовало множество факторов, как то: преемственность в семье, в которой мужчины всегда служили в офицерском корпусе, а яблоко от яблони, как известно, далеко не падает, соответствующее воспитание, серьезное занятие бальными танцами в юности, наконец, образ офицера, сформировавшийся у него, еще когда он был мальчиком. Всего этого не было у его друзей, пришедших на флот, как говорится, от сохи. Последние же несколько лет вполне гражданской жизни выветрили и то немногое, что было.

– Слушай, Семен, ты не мог бы как-нибудь по-другому выражать свою радость? Ведь невесть что подумают.

– Боишься, причислят к секс-меньшинствам? – понизив голос и доверительно наклонившись к Сергею, озорно спросил Гаврилов.

– Ой, ну надо же, какие слова мы знаем.

– Погоди, ты еще всего моего словарного запаса не слышал. Якорная цепь.

– Весь запас – лучше не надо.

– Не буду, – легко согласился гигант. – А это, стало быть, и есть твой корабль, которому предстоит бороздить просторы Маньчжурии? – осматривая стоящий на запасных путях бронепоезд, поинтересовался он.

– Ну пока только Ляодунского полуострова, но будем надеяться, что твои слова окажутся пророческими.

– Калибр, конечно, впечатляет, но вот все остальное…

– Что, непохож на те, что ты видел в фильмах?

– Ты говори-говори, да не заговаривайся. Сколько раз повторять – это вы с Антоном, ничегошеньки в этой жизни не видели, а я – дело совсем другое.

– Это ты не заговаривайся. Где это ты мог наблюдать бронепоезда, если в последний раз их использовали только в Великой Отечественной?

Бронепоезд в настоящее время находился на запасных путях в районе депо, так что они вполне могли общаться, отойдя в сторонку и имея возможность рассмотреть его со стороны в целом. Того, что их разговор могут услышать, друзья не опасались: хотя их и было прекрасно видно, разобрать, о чем именно идет разговор, было невозможно. Если, конечно, не озаботиться каким-нибудь умельцем, вооружившимся биноклем и умеющим читать по губам. Других методов для прослушки пока не существовало – разумеется, если позабыть о стакане, приставленном к стене, и приложенном к стакану ухе.

– На Забайкальской железной дороге. Еще в шестидесятые, когда отношения с Китаем все еще были ой как далеки от дружеских, на границе появились бронепоезда – внушительное, скажу тебе, зрелище.

– Да они устарели как оружие даже во Вторую мировую.

– Ну с охраной железнодорожных узлов и сопровождением эшелонов они вполне справлялись. Или ты думаешь, их собирались использовать, чтобы давить китайскую пехоту? Так что несколько штук, вооруженных вполне современным оружием, имелись.

– Слушай, и где только тебя не носило, пока ты служил во имя чистого и светлого.

– Это точно.

– Вот только шестидесятые… Тебя же еще не было.

– А ты не лыбься. Если хочешь знать, там есть целые полустанки, на запасных путях которых и по сей день, ну пока мы там были, стоят десятки паровозов на консервации. А что, им никакой топливный кризис не помеха, угля в Сибири и на Дальнем Востоке завались, так что могут еще и сгодиться. Вот и бронепоезда имеются.

– Ну это-то, по большому счету, не бронепоезд, а подвижная батарея.

– Понятно. А я, признаться, когда ты рассказывал о нем, представлял себе нечто иное.

– Семен, ты ведь не фантазер. Ну в какую башню можно затолкать такое орудие на железнодорожной платформе?

– Тоже верно, – задумчиво проговорил Гаврилов, внимательно осматривая бронепоезд.

Он, конечно, отличался от того, что ему представлялось, но впечатление производил. Четыре платформы со стодвадцатимиллиметровыми морскими орудиями, сейчас повернутыми по оси состава, и стальными бортами не выше метра. Между орудийными четырехосными платформами уютно устроились небольшие стальные вагончики на двухосных, с башенками в виде усеченной пирамидки. Судя по конструкции, передвигаться внутри них можно было только согнувшись в три погибели, ну это если Семену, но и остальным не больно-то получится расправить плечи, потому как высота помещений получалась метра полтора, ну, может, чуть больше. Понятно: чем приземистей конструкция, тем сложнее в нее попасть. Впереди состава было две орудийные платформы с вагончиком посредине, далее следовал паровоз, о чем напоминала только труба, так как стальной короб с наклонными плитами в верхней части никак не походил на локомотив. Сразу за паровозом – тендер, над которым возвышались две башенки, одна впереди, другая сзади. Передняя, как видно, командирская, с узкими прорезями для наблюдения, а сверху что-то напоминающее перископ. Над задней был хорошо виден дальномер концерновской конструкции. Уж эти два сооружения никак не отличались приземистостью, возвышаясь над стальными вагонами как минимум на метр, а то и больше. Понятно. Паровоз никак не урежешь и в землю не вобьешь. А тендер… В конце концов, он выступает как единое целое с ним, опять же командиру и дальномерщику обзор нужен.

За сердцем бронепоезда шел стальной вагон такой же приземистой конструкции, только покоился он на большой четырехосной платформе, имея две двустворчатые двери. По стенам проходили бойницы, не иначе как под пулеметы, и опять же с башенкой, вот только перископ наблюдался лишь на командирской. Далее опять две орудийные платформы с маленьким вагончиком между ними. Да, то, что он сейчас видел, сильно отличалось от видимого раньше, но все же уважение внушало.

– А что это за вагончики между орудиями?

– Вагоны погреба. На сами платформы в боеукладку умещается только сотня выстрелов, так что посчитали – запас будет не лишним. Всего по три сотни выстрелов на орудие. Опять же две дополнительные огневые точки: там по одному пулемету с борта будет располагаться.

– А сколько всего?

– Считай сам. По два на каждую платформу плюс четыре в десантном.

– Шестнадцать пулеметов. Солидно, ничего не скажешь. А дальномер намертво приделан?

– Нет. Он в случае надобности может быть выносным, на этот случай и полевые телефоны есть, и два связиста предусмотрены. Плюс телефоны на каждую платформу.

– Я вот смотрю, а что же, орудия будут только по оси работать, с незначительными отклонениями? Непонятно, как в такой тесноте они будут разворачиваться.

– Да просто все, как мычание. Борта, что будут с тылу, откидываются и превращаются в пол, по которому и перемещается обслуга.

– А экипаж?

– Сто семьдесят человек, из них десанта сотня, офицеров четверо. Командир, два артиллериста, на каждом по два орудия и я, командир десанта.

– Неслабо. Но если так, то чего же тогда не видно морячков, едва пара десятков вокруг снуют? В увольнительную спровадили, что ли?

– Да какие сейчас увольнения, еще в таких количествах. Большинство экипажей на строительстве обходного пути под Цзиньчжоу, учатся пути укладывать. Случись повреждения, кому-то надо их ликвидировать. Но не сегодня завтра уже вернутся. Пора приступать к обучению.

– А пути-то чем ладить будете? Нужно ведь материалы с собой таскать.

– Будут еще три открытые маленькие платформы – одна спереди и две сзади. На них и погрузим все необходимое.

– Паровозик-то потянет?

– А куда он денется. Потянет и больше, еще запас по мощности останется. Тут еще какая изюминка. Отопление котлов у него на мазуте, так что по дыму нас особо и не засечешь.

– По-моему, Антону не понравится, как ты разбазариваешь мазут. Он ведь в первую очередь для катеров. Дополнительное топливо ведь не завезли.

– Значит, для батарей будет во вторую. Да не журись, все будет нормально. Мы с Антоном заранее все обговорили. Кстати, идея с мазутом – его, форсунки у «росичей» позаимствовали, из запасных. Недополученный мазут он перенаправит в Циндао, кораблем, под нейтральным флагом, так что «Чукотка» достаточно пополнит там запас. В общем, не самый насущный вопрос. Ну, по мне, все предельно ясно. А что у тебя? Как планируешь действовать?

– Планов как у Наполеона, а вот с реализацией… По-хорошему, нам бы выдвинуться к Бицзиво, там сейчас Фок доблестно наблюдает за высадкой японцев и ничегошеньки не делает. Но под каким соусом это проделать, ума не приложу.

– Думаешь, сумел бы приостановить высадку?

– С моими-то орлами? Да легко. А если бы еще и эти батареи туда двинуть… Кстати, вторую успеют сладить?

– Не вопрос. Уже завтра выйдет из депо.

– Понятно. Вот и выходит, что ты первым примешь участие в боях: мне пока из моего тихого поселения ходу нет.

– Тихого, скажешь тоже. Мне Антон порассказал, как ты там тишину блюдешь.

– Теперь уже, считай, тихо. Как из орудий и минометов садить перестали, так тише и стало. Опять же гранатами больше на балуемся, попробовали – и ладушки, остальное, как говорится, все для фронта, все для победы.

– Так что, будешь сидеть тихо и сопеть в дырочку?

– Не совсем. Послушай, как считаешь: кто вступит в командование дивизией, если устранить Фока?

– Семен, ты это… Понятно, что Степанов в своем романе расписал его как откровенного предателя, да слухи всякие нехорошие ходили про японское золото, но, может, и дурь все это. Просто воевал человек как умел, но безнадежно отстал от современности.

– А солдатушкам за эту дурь кровью платить?

– Ты не заводись. Лучше вспомни, что нами планировалось изначально. Вся эта кровь должна была обильно слиться в маньчжурскую землю, а мы собирались взирать на это со стороны. Теперь мы хотим сберечь жизни, а пока получается совсем наоборот. Скольких морячков уже потеряли, а ведь в нашей истории многие из них живы остались. Так что на нас эта кровь. Может, потом все и лучше будет, но эта кровь на нас. А еще кровь тех японцев, что Макаров отправил на дно. Не знаю, сколько там было человек, но три транспорта – это не фантики, так что тысяча – это по самым скромным прикидкам. Прибавь тех, кто погиб на японских броненосцах и крейсерах: в плен-то попало и тысячи не наберется, а сколько было в экипажах…

– Кстати, что тут было, рассказать не хочешь? Мы там только сплетни и слышали.

– А чего тут рассказывать. Повадились японцы стеречь проход, чтобы мы не смогли поднять пароход…

– А я, грешным делом, когда услышал, решил, что эта идея твоя, – дослушав рассказ друга, разочарованно протянул Гаврилов.

– Дак и была моей. Во всяком случае, за наблюдения я принялся на день раньше, чем Иванов. Но так уж сложилось, что протянул, а Иванов… Если он и в известной истории первым до этого дошел, так чему тогда удивляться.

– Тоже верно. Так как там насчет дивизии? Да не смотри ты так на меня. Жив останется твой Фок. У меня снайпера из якутов и чукчей, помнишь? Так что если надо, то и прыщ отстрелят, ничего лишнего не повредив. Засадят ему гостинец в плечо так, чтобы не насмерть, но и без больнички никуда, даже на инвалидность переводить не будем.

– С чего это он мой, – обиженно буркнул Звонарев, но видно, что на его лице аршинными буквами было написано облегчение. Кто они, по сути, чтобы вершить суд? Вот то-то и оно. А так – и волки сыты, и овцы целы. Затем, немного подумав, выдал: – Думаю, все же назначат Надеина. В конце концов, он командовал участком фронта при обороне Порт-Артура.

– Вот и ладушки. Он хоть и старый крендель, но о геройском стоянии на Шипке не позабыл, так что будет держаться за Цзиньчжоу, как за ту болгарскую горушку. А то как-то нехорошо получится. Ты тут днями и ночами мастеришь береговую батарею, а все прахом пойдет. Кстати, а что тут решили с пулеметчиками? Или сунули в руки машинку – и иди управляйся как знаешь?

– Ну где-то так.

– Выходит, артиллеристов учить собираетесь, а пулеметов набрали чуть не два десятка и в ус не дуете.

– Ты хочешь поязвить или есть предложение?

– Я тут четверых с собой прихватил… Как, прикомандировать сможем?

– Я думаю, проблем не будет. Только зачем четверо?

– По два на бронепоезд. Кстати, смотри, чтобы Фролов и Васюков непременно к тебе попали.

– Поня-атно. Значит, телохранителей назначил.

– Понимай как знаешь, но сделай так, как я прошу. Пожалуйста.

– А на второй-то знающие бойцы пойдут?

– Здесь не переживай. Оба с боевым опытом, во время восстания не по тылам объедались, пулеметы изучили на ять, так что ни мне, ни тебе краснеть не придется.

– Постараюсь. Слу-ушай, ты знаешь, кого я встретил, когда увязался за Макаровым на Электрический Утес? Вот не поверишь. Я там видел Степанова, ну того самого, что еще должен будет написать роман «Порт-Артур».

– Ого. И как он?

– Да носится по батарее белобрысый двенадцатилетний пацан, седых волос отцу прибавляет. Даже во время обстрела батареи не могли его удержать в каземате – все норовил посмотреть, как там батя супостата гоняет.

– Эх, где мои двенадцать лет. Слушай, а за всей этой кутерьмой парнишку-то не потеряем?

– Кто ж его знает. Было бы жаль. Но что мы-то поделать можем?

– И то верно. Антону бы сказать.

– И что он вынесет для себя из общения с мальчишкой? А потом, думаешь, ему неизвестно, что этот мальчик здесь и где именно его искать? Пустое это.

– Лады. Значит, парней я тебе пришлю завтра поутру. Я их в город отпустил – пусть развеются немного.

– Давай. Все одно люди еще не подошли. Кстати, поехали и мы где-нибудь посидим. А то с завтрашнего дня мне уже будет не продохнуть.

– А давай.




«Тяжело в ученье – легко в бою». Эх, Александр Васильевич, Александр Васильевич. Все так, все верно, но как непросто. Вроде и не первогодки матросы, а вот не ладится, хоть тресни. Понятно, не тому их учили. Если у артиллеристов все более или менее – ну не на корабле орудия, так что с того, считай, та же тесная палуба. Конечно, приходится учиться совсем уж непривычному, но, с другой-то стороны, стрельбу с закрытых позиций уже отрабатывали, когда гоняли Того в Голубиной бухте. Ясно, что там были не эти комендоры, но опять же не с нуля все ладить. А тут…

Если с нахождением на бронеплощадках и самим десантированием еще туда-сюда, все же привычны к корабельной тесноте, то после начинается форменное безобразие. Ни тебе рассыпаться грамотно, чтобы не попасть под обстрел, ни залечь, так чтобы все как надо, с этим вообще труба. Моряк – это тебе не пехтура серая суконная, – элита. Это с какого такого перепугу брюхом пыль мести, какие такие перекаты и перебежки с паданием в ту же землю, а тут еще и дождик зарядил… Мало того что идею Звонарева переодеть в форму цвета хаки на смех подняли даже офицеры, так еще и мараться лишний раз никто не хочет. А ведь не раз и не два отрабатывается десант.

Понятно, что приказ взбалмошного прапорщика выполнят, но до чего же с неохотой. Если бы не было молчаливой поддержки лейтенанта Покручина, то, возможно, все прошло бы куда проще. Но матросы чувствовали, что командир бронепоезда взирает на это как на некое баловство. Придет время – и матросы с залихватским «полундра» разорвут на части любого противника. Это вам не пехота, забитая и замученная, это моряки, народ задорный, храбрый, с куражом, а иным в море и делать нечего. Вот только Звонарев считал, что для проявления беспримерной храбрости матросикам как минимум нужно сохранить в целостности свое бренное тело, а его-то они беречь не хотели.

– И чего вы беситесь, Сергей Владимирович? Ну не с руки нашим матросам уподобляться пехоте, вот и проявляют ленцу. Попомните мои слова, как дойдет до дела, вы еще поражаться будете их храбрости, они еще покажут себя, да так, что стрелки будут с опаской на них поглядывать, а японцы при их виде рыдать.

– Поймите, Роман Дмитриевич, что для этого еще нужно живым остаться. Сдуру поймать пулю любой может, а какой от этого толк. Вы думаете, пехота зря в землю зарывается да учится к каждому холмику припадать, как к мамке?

– Все понимаю, но морскую натуру не переделать.

– Это вы сейчас так говорите, а они, посматривая на вашу поддержку, куражатся, как дети малые, но один-два боя – и будут кланяться и пулям и осколкам, станут искать любую возможность, чтобы избежать смерти или ранения, да вот только опыт этот дорогого будет стоить.

– Вас послушать – так моряки никогда на суше не воевали. Бывало такое, и не раз, и всегда с честью выходили, да наперед пехоты. Так что вы бы не больно-то усердствовали. Вот то, что стрельбы наладили, это дело. Правда, как бы по шапке не дали за эдакий перерасход патронов.

– Людей учить нужно, а без практических стрельб толку не будет. Кстати, надо бы организовать стрельбы и для комендоров, да и вам потренироваться не мешало бы. Отработка нормативов – прекрасно, но практики ничем не заменить.

– Вот смотрю я на вас и диву даюсь: ведь гражданский по сути человек, а говорите правильные вещи…

Вот так вот, как до стрельб или артиллерии – так полная поддержка и понимание, как отработка действий в пешем порядке – полное неодобрение. Поди пойми его, а ведь далеко не глупый человек, весьма неглупый. Придется что-то придумывать. А пока:

– Роман Дмитриевич, я думаю, все же нужно убедить Степана Осиповича разрешить практические стрельбы.

– Вообще-то это епархия моя и артиллерийских офицеров. Но вы правы, не думаю, что командующий будет против. Уж по пятку снарядов кинуть всяко-разно будет нужно.

– У меня есть предложение.

– Интересно… – Что и говорить, послушать этого прапорщика и впрямь было интересно.

Его новый подчиненный был одним из учредителей «Росича», а этот концерн уже успел снискать себе славу ящика фокусника, из которого всякий раз появлялись весьма занятные вещи. Взять хотя бы их дальномеры – такие, кстати, были установлены и на бронепоездах: мало того что они были куда практичнее и точнее микрометров, которые использовались в настоящий момент, так еще и обеспечение высокой точности измерений до ста кабельтовых тоже о чем-то говорило. Чего только не было в запасе у этих ребят. Идея новых мин с якорь-тележкой, или парованный трал: установи такой на броненосце – и проход тралить не надо, только успевай расстреливать всплывающие на безопасном расстоянии от борта мины. Потом, всегда можно было отмахнуться, как от этой его блажи сделать из моряков пехотинцев, а вот выслушать вреда точно не будет.

– Вот взгляните. – Звонарев выложил перед ним лист карты. Карта как карта, только разлинеена на квадраты, как и те, что передали представители концерна морякам, хотя и сухопутная.

– Не объясните?

– Разумеется. Это карта Квантуна, общая, так сказать. Цифры в квадратах – номера листов. Допустим, нам нужны окрестности станции Нангалин, тогда мы берем лист номер шесть. – Звонарев извлек лист карты с номером шесть в углу. – Здесь вся карта также поделена на квадраты, но только сторона квадрата составляет версту…

– Стало быть, сухопутная система исчислений.

– Мы ведь на берегу, так будет удобнее.

– Ну это кому как.

– Не забывайте, что такие же карты мы постараемся вручить и сухопутному командованию, – они куда детальнее имеющихся, здесь я голову на отсечение даю. А для наилучшего результата тут единообразие нужно.

– Что же, с умными доводами спорить трудно. Давайте дальше.

– Каждый квадрат мы мысленно делим еще на шестнадцать квадратов и движемся от левого верхнего угла по часовой стрелке, описывая своеобразную улитку. Вот так вот. К примеру, наша батарея…

– Бронепоезд.

– Я склонен воспринимать ее как подвижную батарею. Но не суть, пусть это будет любая другая батарея. Допустим, нам необходимо накрыть вот этот участок. – Сергей произвольно указал точку на карте. – Для этого мы даем координаты: лист шесть, квадрат двенадцать три, по улитке семь.

– Командир батареи, имея такую же карту, получив ориентиры, наносит удар сюда, – с ходу уловил Покручин. – Но квадрат все же получается великоват, сторона выходит сажен сто.

– Дается пристрелочный выстрел, а дальше даются уточнения – по недолетам, перелетам и отклонениям вправо, влево. Исходя из доклада корректировщика вносятся необходимые поправки. А вот готовальня для работы с закрытых позиций.

– Дельно. Вы возьметесь провести занятия с нами?

– Я – нет, из меня тот еще артиллерист, а вот один офицер из отдельной роты моего компаньона с радостью поделится с вами своими наработками. Правда, он учился на старых китайских полевых пушках, но не думаю, что принципы будут отличаться, только характеристики орудий.

– Я вижу, у вас здесь и побережье имеется. Выходит, эти карты можно использовать и для береговой обороны, и опять-таки с закрытых позиций это тоже возможно.

– Точно. Совсем как в Порт-Артуре, еще совсем недавно.

– Вот это уже совсем другое дело – это не матросов перековывать в пехоту.

– А что, такое понятие, как морская пехота, вами отвергается напрочь?

– Здесь главное: морская.

Понятно, кто о чем, а вшивый о бане. Ну нормальный ведь человек, новинку просек на раз, не стесняется поучиться у сухопутного артиллериста, а как только речь заходит о десанте… Моряки – и никаких гвоздей. Так, это все полемика, но как быть с людьми, терять их из-за глупости вовсе не хочется. Звонарев все еще пребывал в расстройстве чувств, когда вышел из штабного вагона и столкнулся с Фроловым.

– Что, командир, не ладится?

– Тьфу ты, Николай, эдак и заикой можно остаться.

Фролов вместе с Васюковым уже второй день находились в распоряжении Звонарева, и столько же в его фактическом подчинении были матросы десанта, наконец снятые со строительства дополнительной ветки. Но прошедшие уже полтора дня назвать продуктивными было никак нельзя. Время неумолимо отсчитывало последние дни и часы. До боя на цзиньчжоуских позициях оставалось девять дней, вернее, восемь, так как если изменений не произойдет, а они, судя по всему, не предвиделись, то наутро девятого дня и начнется. Слишком малый срок, чтобы научить людей многому, но вполне достаточный, чтобы преподать хотя бы малое.

– Не, это вам не грозит. Кто-кто, а вы заикаться нипочем не станете. Так что, их благородие не желает влезать в учебу десанта?

Для этих двоих это тоже было зубной болью. Моряки посматривали на новоявленных инструкторов свысока: еще бы, пехтура. Уже не раз сдружившиеся не на шутку унтеры едва сдерживались, чтобы не начать наводить порядок в подразделении по-гавриловски. Останавливало их то, что фактически Звонарев представил их как инструкторов по изучению пулемета, что сильно ограничивало их круг влияния. Вот пулеметчики – те да, зауважали пехотных унтеров, так как оценили виртуозность, с которой те управлялись с новым оружием, а для остальных они были никто и звали их никак.

– Сергей Владимирович, вы бы представили меня и Филю как инструкторов по боевой подготовке.

– Да здесь и нет таких названий.

– Да нам-то без разницы. Назовите своими помощниками по боевой подготовке, перед строем назначьте, так чтобы последний глухой слышал ваши слова. Тогда мы уже будем действовать как бы от вашего имени. Для морячков все будет полегче через себя переступать.

– Думаешь, переступят?

– А куда они денутся.

Десантники замерли в общем строю, словно каменные изваяния. Но даже в таком, по-уставному строгом, построении чувствуется их немая издевка над командиром. А то! В море не хаживал, соленых брызг не хватал, в шторм вахту не стоял, не чувствовал, как палуба уходит из-под ног, а душа уходит в пятки оттого, что потеряна опора, не набивал он и шишек об окружающий тебя повсюду металл, – а туда же, командовать морским десантом. И эти два скомороха притулились рядышком и тоже в струнку вытянулись, да только куда им до моряков. Вот они: лихо заломленные бескозырки с развевающимися лентами, залихватски подкрученные усы, молодцеватый вид продубленных всеми ветрами морских волков. Орлы!

– Это унтер-офицеры Фролов и Васюков. Вам они хорошо известны. До этого момента они занимались только подготовкой пулеметчиков, но сейчас я назначаю их моими помощниками по боевой подготовке. Их команды выполнять как мои, если кто-то захочет выказать норов, пусть лучше подумает, стоит ли оно того. У англичан есть хорошее правило: поднятие руки на солдата его величества приравнивается к поднятию оной лично на короля. Хорошая постановка вопроса, я буду придерживаться той же самой. Понимаю. Вы моряки, и научить вас морским премудростям им не светит, но они и не собираются этим заниматься. Оба они, в отличие от вас, имеют боевой опыт ведения войны на суше и принимали самое активное участие в подавлении недавнего восстания, так что им есть чему научить слишком много возомнивших о себе моряков. Здесь перед строем я заявляю: все, что они предпримут, будет сделано по моему одобрению и поддержано мною всецело.

Строй стоит молча, как и положено, поедая начальство взглядом. Вот только как-то неуловимо видно, что если они раньше еще худо-бедно мирились с тем, что ими командует не хаживавший в море прапорщик, то это его заявление разверзло между ними непреодолимую пропасть. Ну что же, цыплят по осени считают, бог даст, все еще образуется. Только бы парни не перестарались, так как краем глаза Сергей уловил в их взгляде что-то эдакое… Нехорошее, одним словом.

– Фролов – старший. Командуйте, унтер.

– Есть, ваше благородие. Р-рота-а! Напра-во! На стрельбище! Бегом марш!




«Ты-ды-дыщ-щ…»

Дружный залп из сотни винтовок бьет по ушам так, что невольно вспомнились события двухлетней давности, когда в этих же краях приходилось биться с осатаневшими «боксерами». Понятно, что те, по сути, воевали за свою родину, а они сами выступали в роли захватчиков, вот только дрались тогда китайцы настолько яростно и остервенело, что по-иному и не скажешь.

Сейчас десантная рота выстроена в две шеренги – одна ведет огонь с колена, другая стоя. Отрабатывается залповый огонь. Впереди, на взгорочке, в полусотне саженей расположился сплошной ряд из пяти десятков мишеней, которые и надлежит поразить стрелкам. Вот они и поражают, судя по фонтанчикам вокруг мишеней, каждый в силу своих способностей, так что тут впору заниматься не отработкой залповой стрельбы, а индивидуальной подготовкой. Но это пока не входит в планы унтеров. Сейчас нужно выгнать всех на поле, перед мишенями, так чтобы все до единого.

– Разряжай! Винтовки оставить на огневом рубеже! К мишеням марш! – Голос Фролова звучит уверенно и властно – чай, не первый год унтерскую лямку тянет, хотя кто он по сути, и сам уже и не знает: то ли стражник, то ли сотрудник службы безопасности, то ли ополченец, теперь вот еще и в десанте доведется служить. Господи, не свихнуться бы, сколько всего наворотилось. Но жуть как интересно – ничего общего с прошлой жизнью, полной безнадеги: кровь бурлит, глаза горят огнем. Вот всю жизнь так прожить – другой и не надо. Хотел было, да не срослось, а раз так… Ну так, значит, так.

Матросы дружной гурьбой повалили к мишеням, сыпля шутками и прибаутками, подначивая друг друга и беззлобно отвешивая тумаки.

– Господи, ну прям дети, – не выдержав, ухмыльнулся Васюков. Сейчас на позиции остались только они вдвоем.

– Ага, дети и есть, – соглашаясь, хохотнул Фролов. – Филя, ты все помнишь?

– Да помнить-то помню, – сразу посерьезнел друг, – вот только боязно. А ну как попаду в кого. Это ж военный трибунал, тут никаким Сахалином не отделаешься.

– Промажешь – так дадим деру, я под расстрел или петлю не пойду. Да чего ты хмуришься? Как на казенку спорить, так ряд бутылок с одной очереди разбиваешь, а как для дела нужно…

– Дак люди ведь, Николай.

– Ничего. Как говорит командир: а ты через «не могу». Просто представь, что всех энтих архаровцев положат, если мы им науку не подадим, – так тебе сразу и полегчает. Все, я пошел.

– Коля.

– Ну чего тебе еще?

– Ты это… Прежде чем сигнал подавать, там какую кочку найди, ладно?

Фролов внимательно посмотрел на друга, который находился в полном расстройстве чувств. Понятно, что парню сейчас не по себе, ну а кому это делать, если не ему? Охотник не в одном поколении, вполне способный потягаться в стрельбе с инородцами, опять же пулемет у него в руках как живой.

– Ладно, – серьезно кивает Николай и решительно направляется к уже толпящимся у мишеней матросам. Вот же блаженный. Он что же думает, что Фролову вот так вот просто идти на рубеж? Ведь страшно. Одна надежда на талант друга, а он – нате вам здрасте, сомневаться решил. И что теперь? А ничего, решил – делай. Вот только еще страшнее стало. Ну, Филя. Ну, погоди.

Матросы ведут себя с барской ленцой, всем своим видом выказывая свое превосходство, но только до того момента, пока не поступает конкретная команда, – тогда уж они со всем старанием и прилежанием, а вот чуть ножкой не шаркая. Во всем этом чувствуется вызов и насмешка, но что ты им предъявишь, ведь команды-то выполняют. Излишне усердно? А как еще нужно исполнять команды командира? Вы конкретно укажите, что не так, господин унтер-офицер.

– Ну что, орлы, как отстрелялись?

– Господин унтер-офицер, разрешите доложить. Матрос Мамонов. Супостат изничтожен полностью!

Вот же достали! Да когда это только закончится! Страха как не бывало, одна злость. Ну мать-перемать! Так, значит! Фролов плотоядно улыбается, словно волк, попавший в овчарню: если тот вообще умеет улыбаться, то его оскал должен соответствовать улыбке Николая, страшной и многообещающей. Он видит, как с лиц матросов, кто посмышленее, сходят ехидные усмешки, а в глазах начинает появляться необъяснимая тревога. Боитесь? Правильно боитесь.

– Стало быть, изничтожили врага. Молодцы. Хвалю. А теперь глядите в сторону огневого рубежа. Противник силами одного человека, вооруженного пулеметом, завладел нашим оружием. Приказываю. Атаковать противника и отбить наше оружие. Вперед!

Фролов взмахивает рукой – и тут с позиции, которую только недавно занимала рота, раздается захлебывающееся «та-та-та-та-та», и так до бесконечности. Одна сплошная, непрерывная очередь. Пули бьют в землю у самых ног, поднимая частую непрерывную цепь из фонтанчиков. Нервы у матросов сдают, и они валятся на землю, ища укрытие. Фролов помнит, что обещал другу, но азарт захлестывает его настолько, что он оборачивается в сторону падающих подчиненных и с нескрываемым торжеством, медленно опускается на траву. Последним.

Убедившись, что больше ни одна фигура не отсвечивает, Васюков, уже успев позабыть о страхе, уверенно и самодовольно дает следующую очередь над головами, стараясь бить впритирку, так, чтобы все ощутили противный и завораживающий посвист смертоносного свинца. Так, чтобы небо показалось с овчинку. Кто сказал, что эти снобы достали только его друга? Да ничуть не бывало! У него, может, руки еще больше чешутся. Пули летят совсем низко, а потом, коротко пропев свою пугающую «фьють», с противным стуком ударяются в щиты. Этот дробный стук вкупе с ломящим зубы свистом заставляет гордых морячков вжиматься в матушку-землю так, словно роднее нее у них никого и нет на всем белом свете.

Наконец пулемет замолкает. Однако желающих подняться пока нет. Первым все с той же ленцой встает Фролов. Неторопливо отряхивается с застывшей на лице улыбкой. Хорошо-то как. Наконец-то отпустило.

– Ну и чего разлеглись? Где ваша хваленая «полундра»? Что, от одного стрелка в штаны наложили? Встать!

Матросы поднимаются, вот только глаза их начинают наливаться гневом. Фролов быстро окидывает взглядом всю картину – удовлетворение становится полным. Поднимаются все, и увечных не наблюдается. Вот и ладушки. А это что за…

Старый морской унтер с некогда пышными и завитыми мыльным раствором, а теперь всклокоченными, с торчащими из них обломками сухих травинок усами бросается вперед, словно рассвирепевший медведь. Медведь? Но не гризли ведь, в самом-то деле! Уход влево, рука выбрасывается вправо, встречное движение. Нападающий только взбрыкивает ногами и летит на землю, смачно приложившись о нее спиной. Господи, только бы не убить.

Второй, с незначительной задержкой, также идет в атаку. Сломать! Растоптать! За поруганную гордость! За секунды страха, показавшиеся вечностью!

Не судьба. Фролов встречает его прямым ударом ноги в грудь – и того буквально сносит, опрокидывая наземь.

Третий уже не несется очертя голову. Нет, он тоже движется быстро, и видно, что успел постранствовать и побиться во многих портовых кабаках в заморщине, опять же, видать, и на Миллионке во Владивостоке успел попрактиковаться. Да только и Николай не пальцем деланный. Боковой слева взят в жесткий блок, а рука, уже отведенная назад на уровне пояса, с резким выдохом, стремительно уходит вперед.

– Ха!

– Хек, – третий, поймав кулак в душу, переламывается пополам.

Четвертый. Пятый. Да сколько вас!

«Та-та-та-та-та-та».

Пулемет замолкает так же неожиданно, как и заговорил. На ногах только Фролов. Филя, чертяка, об этом мы не уговаривались. А ну как в кого попал? Так, с этим потом. Сначала к первому. Не дай бог, гортань перебил. Унтер хрипит, дышит с трудом, но жив. Жив, дурилка картонная! Так вот, вот так. Помассировать, как учил командир. Ага, оживает. В глазах сквозь слезы пробивается мысль. Задышал ровнее. Оно и к лучшему. Теперь взгляд по сторонам. Та-ак, раненых вроде нет, хотя подниматься не спешат. Кто его знает, что этот блаженный с пулеметом еще учудит. Вон стволом водит из стороны в сторону.

– Ну все, братва, все. Встаем. Не боись, никого не тронем. Становись!

Хотя Фролов и заявил, что никого не тронут, но построил людей вдоль мишеней, да и Васюков все еще за пулеметом. Понятно, что и сам унтер стоит перед строем, но уж больно ловко управляется с новым оружием этот самый Филя.

– Не знаю, может, в море вы чего и стоите, сам я сухопутный, пехтура серая суконная, но на суше вы никто и звать вас никак. Здесь любой пехотный Ваня вам фору даст. Это там броня и калибр, а здесь один солдат с простой винтовкой может остановить наступление целой роты. Если, к примеру, выставить вас всех против Васюкова, то я на него смело в заклад стану. Неча на меня щериться. Ну хорошо, пусть вы со своей «полундрой» добежали до врага и сошлись в штыки. Вы штыком-то работать умеете или думаете, япошка, завидев ваши тельники, в штаны наложит? Держи карман шире. Он, в отличие от вас, «полундру» не орет, а учится штыком ковырять тех, кто о себе много думает и тельник носит. – Наконец выпустив пар, он решил все же сбавить обороты: – На нас с Васюковым вы зла не держите – надо же было вам как-то показать, что вы дурью маетесь. А если вы думаете, что сильно отличаетесь от толпы, когда десантируетесь из вагонов, то очень ошибаетесь. Не надо даже так мастерски стрелять, как Филипп, чтобы положить вас всех. А вот теперь решайте сами, как быть. Кто хочет иметь шанс выжить – остаются и тренируются до седьмого пота, до полного нестояния. Кто хочет орать «полундру» и пугать япошек своим бравым видом, свободны, можете делать что угодно, только под ногами не путайтесь.

– А тебе, стало быть, жалко нас стало?

– С чего бы мне вас жалеть. Дураков жалеть – время попусту терять. Потому как дурак всегда найдет свою пулю, а вот чтобы рядом с Сергеем Владимировичем оказался хоть десяток умных бойцов, очень даже мне желательно, потому как тогда и он целее будет.

– А чего это ты за него так печешься? Родня тебе, что ли? – Высокий бравый матрос. Как там его? Ага, Мамонов.

– Родня не родня, а рабочего человека понимает как никто другой. Про концерн «Росич» слышали?

– Ну дак кто же о нем не слышал, эвон сколько всего нового на флот от них пришло.

– А того, что у них не одна тысяча человек работает и получают вдвое от других, не слышали? Оно конечно, раздолбаев не держат, но работному люду только польза. Опять же организовали поселение на Чукотке, и там народ вообще как сыр в масле катается. Но и это не самое главное. Концерном этим три друга заправляют, богаче них на Дальнем Востоке вряд ли кто сыщется, и могли они спокойно в сторонке отсидеться, а не пожелали. Один командует ротой ополчения, в которой сейчас и я служу, а до того служил здесь и с хунхузами воевал, защищая православных в Маньчжурии, награду имеет боевую. Второй на флот подался добровольцем, о нем пока ничего не слышно, но еще услышите, попомните мои слова: не тот это человек, чтобы в сторонке по-тихому отсиживаться. А третий… Третий наш прапорщик и есть. Богат как черт, а пошел простым прапорщиком, да не в тылы объедаться, а сюда, на бронепоезд. Да-да, наш прапорщик. Вот только видел ли кто, что он своими деньгами и положением кичится? Не по-людски ли он к вам подошел? Не хочет ли вас, охламонов, научить, чтобы головы под пули по-дурному не подставляли? Без гонору человек. А вы тут перед ним как девки выкаблучиваетесь и гоголями ходите. Не нравится, что над вами поставили человека, который корабельного железа не видел? Да он, если хотите…

– Чего замолчал-то? – хрипло вопрошает унтер, которому Фролов едва не перебил гортань.

– Да так, ничего, – равнодушно бросает Николай и тут же переводит тему: – Значит, так. Кто будет осваивать науку, остаются на месте. Кто не желает, свободны. Только винтовки не забудьте забрать. Идите к их благородию, он определит вам задачу. Понятно, что по хозяйской части, ну да там не так умаетесь, как здесь, это я вам точно говорю.

Больше половины предпочли уйти, чтобы заняться хозяйственными вопросами, – гонору в них все же было побольше, чем здравомыслия, – но треть осталась, и с ними-то и началась настоящая учеба.

– Значится, так. Перво-наперво меняем позицию. Нам этот щит без надобности, – махнул Фролов в сторону одного сплошного дощатого щита, на который и крепились мишени. – Вы двое ступайте на позицию, спросите у Васюкова краску и кисти и идите вон туда, я вас там ждать буду.

Опять взмах руки. Бойцы видят в том направлении непривычные мишени грязно-зеленого цвета. Некоторые в рост человека, иные только вполовину, а есть так и вовсе словно человека по плечи обрубили, только треть и осталась. Вот только они не были вкопаны в землю, а покоились на раме. Всего таких рам было три, на каждой по десять мишеней. Пулеметчики рассказывали, что они эти мишени два дня ладили, но были они очень удобными. Попал в мишень – она и упала, промазал – стоит как вкопанная. Нужно поднять – нет проблем, к каждой раме по веревке тянется, тянут пара человек за веревку и поднимают мишени, а то бегом бегать не набегаешься, расстояние-то от двух сотен шагов до ближайших. Баяли, что сейчас ладили еще одну мишень, она будет двигаться то вправо, то влево, вот только к ней нужно было вороты делать и двигать из окопчика, там же на позиции. Чудные они все же. Но вот шутить не любят, это точно.

– Еще восемь человек идут со мной, остальные на огневой рубеж, забирайте все барахло и перемещайтесь на другую позицию.

Матросы обернулись быстро. Все же было интересно, чего это удумали унтера. Для чего понадобилась черная краска? Не иначе как сейчас узнают.

– Так, братва. Вооружайтесь кистями, краской и быстро перекрашивайте мишени через одну. Одна остается зеленой, следующую перекрашиваем. Особо не усердствуйте, стала черной – и ладно, переходите к следующей, и так на всех рубежах. За дело.

Вскоре с покраской было покончено. Работа так себе. Халтура, одним словом. Но для того, что задумал Фролов, вполне годилась. Сейчас при взгляде на мишени была прекрасна видна та часть из них, что была покрашена черной краской, а та, что выкрашена в грязно-зеленый цвет, вроде как полностью терялась на фоне черных.

– Ну что, братцы, кто из вас первейшие стрелки? Только без трепа. Ага, десяток, стало быть. Ну столько без надобности. Вы, пятеро, заряжайте винтовки – и на огневой рубеж. Задача: поразить все мишени, время на все про все две минуты. Понимаю, что патронов на все не хватит. Не беда, перезарядитесь. Сначала кладете ближние, потом второй ряд и наконец третий. Все, выполнять. – Когда бойцы отошли, Николай обратился уже к остальным, но так, чтобы не слышали стрелки: – А вы, парни, смотрите внимательно и примечайте, что да как будет.

Наконец он подал команду, и с рубежа раздались дробные выстрелы. Били вразнобой, прицельно, кто-то управлялся быстрее, кто-то медленнее, иногда выстрелы наслаивались, но не скорость сейчас интересовала Фролова. Парни не бахвалились, они и впрямь стреляли неплохо, а потому мишени падали одна за другой. Вот только одна особенность. При расстреле первого ряда, с самыми маленькими мишенями, в первую очередь попадали черные мишени, причем каждая из них валилась первой же пулей. После черных выбивались грязно-зеленые, но здесь отчего-то случались и промахи, а ведь стрелки-то прежние. Покончив с первым рядом, перешли на второй, потом на третий, и картина всякий раз повторялась. Наконец последняя мишень отвалилась назад, и стрелки вернулись к остальным.

– Ну и кто что увидел?

– Так чего. Все мишени попадали, стало быть, супостат изничтожен.

– Изничтожен, стало быть? Ну-ну. А ну-ка другие пять человек, на огневой рубеж. Вам задача такая. У вас только по пять патронов, потому вы должны уложить каждый по пять мишеней, кто промажет, тот лишается вина на день. Вперед.

Никто не промазал. Еще бы, кому охота лишаться пайки. Правда, тут уж той спешки, что у первой пятерки, не было, так что каждый выцеливал аккуратно, так чтобы наверняка.

– Ну? И теперь никто ничего не заметил?

– Дак стоять остались только энти, зеленые.

– Правильно. А чего же вы только по черным-то стреляли? – Это уже к последним стрелкам.

– А их лучше видно, – заговорил один из матросов, – а в эту зеленую целишься – она, зараза, расплывается.

– Все верно, – удовлетворенно произносит Фролов. – Ну так как? Догадались или все вам разжевывать надо?

– Черные – стало быть, это мы в нашей форме, – задумчиво проговорил высокий и статный Мамонов.

Странно, Николай думал, что он уйдет, – ан нет, вот он, да еще и в числе лучших стрелков.

– Заметили, что на мне форма тоже зеленая? А теперь подумайте: если мы в одной цепи в атаку пойдем, в кого японец начнет первым садить? Так что, братцы, надо переодеваться. Вот вернетесь на корабли или в обслугу к орудиям встанете – там пожалте, опять в свою форму, а пока в десанте – не дело это. И от ботинок придется избавиться: сапоги на землице сподручнее будут. Запомните, вам не просто нужно в живых остаться, а еще и японца достать.

– Дак а где мы новую форму возьмем? И опять же – мы ить моряки, а не пехтура.

– Форму вам наш прапорщик обеспечит. А то, что моряки… Не переживай, братва, прапорщик наш к морякам со всем уважением, так что будете так же отличаться, как и прежде. Опять же пехота в белом щеголяет. Ну а как в увольнение или на случку – так ваша форма при вас останется.

– Выходит, мы первыми будем и тут?

– Размечтался. На мне какая форма? А пограничников видел? Но не переживай, отличия все одно будут. С этим покончили? Вот и ладушки. У нас еще два часа на стрельбы до обеда есть. После обеда других вопросов хватит.

Фролов ничуть не преувеличивал, когда говорил о том, что будет изматывать людей до последней возможности. К вечеру эта треть появилась в казарменных вагонах измотанная вконец. Для обеспечения бронепоездов был создан специальный состав, в котором находились также и спальные вагоны, в коих размещались люди. На умаявшихся моряков, как говорится, без слез смотреть было невозможно. Измотанные, изможденные, едва волочащие ноги, но довольные собой. В течение дня многие не раз и не два наблюдали за тем, как грузились на бронеплатформы моряки десантной роты и потом словно горох ссыпались на землю, рассредоточиваясь и залегая, чтобы затем перебежками, прикрывая друг друга, устремиться в атаку.

– Занят, Николай? – К Фролову подсел старый унтер, тот самый, что первым бросился объяснять распоясавшейся пехтуре, кто есть кто в этой жизни.

– Не видишь разве, сидим байки травим. – Николай кивнул на своего собеседника, которым, разумеется, был Васюков. – А ты хотел чего, Никодимыч? Если пришел обиду выказывать за то, что на стрельбище было, так я каяться не собираюсь, и за плюху, тебе отпущенную, тоже. По мне, так и мало. Они-то, по сути, сосунки молодые, ты же калач тертый, мужик бывалый, а ведешь себя как дите неразумное. Не совестно будет, если мальцов терять станешь одного за другим, из-за дурной своей упертости?

– Совестно. Но и ты пойми. Мы ить и впрямь не ровня сухопутчикам. Срок службы больше, мир посмотрели, служба гораздо опаснее, опять же дружба крепче, учиться нужно не в пример больше, чем стрелкам. Вот и выходит, что по всему мы впереди, и в плохом и в хорошем. А тут такое…

– Опять дурак. Я ить не лезу учить вас, где у корабля нос, а где корма да с какого боку подходить к орудию. Потому как здесь вы мне сможете науку преподать, а я только и знаю, что снаряд надо в казенник загонять. – При этих словах Васюков бросил косой взгляд на друга. Как же, казенник. Скромничает что-то Николай. – Но тут вот какое дело, не я к вам на флот пришел, а вы ко мне на сушу, а здесь законы другие. Тут если попал под обстрел, одним маневром не выскочишь, и будут в тебя садить, пока у тебя штаны не взопреют, а ты не моги сойти с позиции, потому как ты ее держать должен и никого через себя не пропустить.

– Не об том спросить хотел.

– А о чем же?

– Ты почто не сказал, что еще в первый день войны с прапорщиком нашим японский миноносец на дно спровадил?

Вот что угодно ожидал услышать Фролов, но только не это. Звонарев крепко-накрепко приказал об этом ни слова, так как их вполне могли в угоду международному праву и еще черт его знает чему отдать под суд за пиратство. Вот и предпочли все участники тех событий позабыть о происшествии. А поди ж ты, оказывается, слухами земля полнится.

– Ты это о чем, Никодимыч? – внутренне напрягшись, но внешне сохраняя безмятежность, спросил Фролов.

– Ты дуру-то не гони. Было?

– Не было ничего. Треп это чей-то, – равнодушно пожав плечами, возразил Николай.

– Треп – это когда себя нахваливаешь. А коли про другого баешь, то тут уж иное.

– Говорю же тебе, брехня. Ты на мне Егория видишь? – нарочито выпятив грудь, спросил Николай, намекая на Георгиевский крест. – Вот то-то и оно.

Старый унтер внимательно посмотрел на собеседника, стараясь уловить что-то понятное только ему. Наконец, после непродолжительной игры в гляделки, кивнул своим мыслям и степенно поднялся.

– За науку пока спасибо. За остальное – видно будет.

– Ты это к чему?

– А к тому, как учить будете. Вот если бо́льшую часть сберечь сумеем благодаря твоей науке, то лично в ноги поклонюсь, хоть и через экватор не раз хаживал, и в заморщине не один год пробыл, и калибр японский на себе спытать довелось. Несмотря ни на что, поклонюсь в самые ноги.

– Стало быть, завтра тоже придешь на учения?

– Не один. Вся рота придет. И еще. Прапорщик наш – он, конечно, немного блаженный, но ни намека поперек от братвы он больше не увидит. Тут я тебе слово даю, а оно крепкое.

– Во как! Стало быть, как только слушок непонятный прошелся, то сразу ему полное доверие вышло? Странные вы, «полундра».

– Ты «полундру» не замай. С «полундрой» многие на смерть хаживали и голову сложили, так что, хотя вам и уважение вышло, не гни сильно, не то обломится. А что до прапорщика… Уважение ему вышло оттого, что ить в его словах и приказах и впрямь только польза матросу, которую мы за гонором нашим не рассмотрели. Взять хоть форму. Порассказали сегодня ребятки, что ты там после нас на стрельбище учудил. Да и миноносец угробить, когда все только клювами щелкали, – это тоже не семечки.

– Да не было миноносца, – обреченно вздохнув, опять ушел в отказ Николай.

– Ну не было так не было, – легко согласился унтер.

Только звучало это как желание прекратить пустопорожний спор, а не признание правоты собеседника. Вот если бы эта пехтура начала грудь колесом выпячивать да стучать в нее пяткой, то да, сомнения появились бы, а так… Нет, неспроста это.




– Противник слева! Дистанция двести сажен! Приготовиться к десантированию!

Звонарев взволнован не на шутку. Бронепоезд идет полным ходом, он сейчас выдает около сорока пяти километров в час, по ровной местности можно и все пятьдесят, но сказывается небольшой подъем, а потому чувствуется, что паровоз, тяжко пыхтя перегретым паром, натужно тянет весьма увесистые бронеплощадки, сейчас полностью укомплектованные всем снаряжением и полным составом экипажа.

Наконец ход замедляется. Раздается перестук сцепки, а затем гулкие звуки выстрелов мощных морских орудий. Бьют не залпом, а беглым огнем. От залповой стрельбы предпочли отказаться – кто его знает, как поведет себя состав при такой стрельбе, проверять как-то не хотелось, хотя расчеты показывали, что такое вполне возможно. С другой стороны, это не корабль, а сам бронепоезд находится на железнодорожном полотне, так что если опрокидывания и не случится, то подобная нагрузка никак не скажется положительным образом на состоянии путей, а они для «Квантуна» и путь передвижения, и возможность маневра, отчего зависела его целостность и жизнь экипажа.

«Квантун» – это название бронепоезда. Идея принадлежала Макарову, так как очень уж бронепоезда напоминали корабли, опять же команды из моряков. Так что без названия никак. Можно было ограничиться просто присвоением номера, но больно уж по сильному артиллерийскому вооружению он походил на крейсер, правда, бороздить ему предстояло не моря, а просторы полуострова, да и то только по проложенным путям. Второй получил название «Ляодун», сейчас он был на другом участке дороги.

Звонко загрохотала сцепка, состав резко снижал скорость, дабы десантники не переломали себе кости, когда будут спрыгивать. Останавливаться полностью никак нельзя, иначе попадешь под накрытие. Осколки еще худо-бедно, но прямое попадание – это гарантированное поражение даже от гранаты полевого орудия: бронирование-то несерьезное, только пулю да осколок и остановит.

Сергей замер у узких смотровых щелей в командирской башенке, забранных стеклами в несколько слоев. При попадании в них уже ничего не рассмотришь, и придется откидывать остекление, чтобы наблюдать напрямую, но пулю или осколок один раз все же удержит, опять же вопрос – под каким углом ударит. Что касается осколка, то ему под прямым нипочем не попасть, так что от них защита вполне эффективна, а вот пуля… Если выстрел из винтовки будет с расстояния меньше трехсот метров, да под углом ближе к прямому, то свинцовый вестник смерти прошьет эту преграду с относительной легкостью. Ну не озаботились они триплексами, не до того было, а сейчас уже поздно, ну да уж как-нибудь. Все, пора.

– Пулеметчикам огонь на подавление! – Тут же загрохотали пулеметы, мгновенно наполнив тесное помещение лязгом металла, дробным грохотом выстрелов и едкими пороховыми газами. Вот еще и это: как-то про вентиляцию никто не подумал. Впрочем, и времени на это не было. – С левого борта! Пошли!

Стальные створки широких дверей раздаются в стороны, и моряки, мелко крестясь, начинают сноровисто выпрыгивать из продолжающего движение вагона. Действуют быстро и слаженно, все как и отрабатывалось на множестве тренировок. Спрыгнуть на землю, сгруппироваться, перекатиться и занять позицию. Винтовка уже у плеча, глаза выискивают цель. Бездумно палить нет смысла: противника сейчас прижимает пулеметный огонь – как-никак все четыре пулемета десантного отделения сейчас сосредоточены с этой стороны, опять же пулеметы на остальных площадках не молчат. Быстрый осмотр местности. Осмысление обстановки. Ага, вот они. Десантник припадает к прикладу, сажает цель на мушку. Выстрел.

Над головой грозно и страшно рявкает орудие, вслед за ним садят остальные. Итить твою! Со штанами-то все в порядке? Иди потом объясняй братве. На урезе холма вздымаются черные султаны разрывов. Артиллеристы бьют с ходу, но ничего, не мажут. Хорошо так кладут. Бронепоезд продолжает медленно, не быстрее десяти верст, двигаться вперед, на его бортах мечутся языки пламени от захлебывающихся пулеметов, пули с противным посвистом проносятся над головой. Невольно вспоминается тот день на стрельбище. Вот же уклунки, сколько страху тогда понагнали. Но сейчас полегче, пули проходят высоко над головой, не то что Васюков садил, чуть не задевая шкуру. Как-то издалека прилетает команда:

– Рота! В атаку! Перебежками! Ма-арш!

Стало быть, ему двигаться вперед. Все как учили. Если перебежками, то сначала вперед бежит первый взвод, а второй прикрывает, ведя огонь на подавление. Потом меняются. Руки под себя, толчок. Молодое тело легко подбрасывается, ноги толкают глинистую и каменистую почву, предательски осыпающуюся под сапогами. Новая форма пока еще не обмята, создает некоторые неудобства, но это только по первости – с новым оно всегда так. Прапорщик сдержал-таки слово, и моряки десанта обзавелись новой формой, но с формой стрелков ее никак не сравнить. По сути, она была все той же морской, вот только цвет у нее защитный и полоски на гюйсе не белые, а серые. А вот бескозырок не стало, вместо них какие-то береты, но ничего так, удобно, опять же и с форсом их носить тоже очень даже возможно. Кстати, сам прапорщик и показал как, ничего так прикид получился, солидный, а если еще и ряшка не слабая, так и вовсе орел, – не хуже бескозырки. Сапоги тоже не как у пехоты: голенища раза в два короче. А вот блеска нет. Вообще нет. Кокарды и пряжки выкрашены в грязно-зеленый цвет.

Пригнувшись и выписывая зигзаги, десантник пробегает пару десятков шагов и падает на землю, тут же перекатывается влево – и вновь приклад упирается в плечо, а глаза выискивают цель. Вот она. Выстрел. Затвор передернут, новый патрон досылается в ствол. Выстрел… Неподалеку плюхается кто-то из второго взвода. Значит, сейчас…

– Первый взвод! Вперед!

Вновь безудержный бег. Халтурить никак нельзя. Схалтурил – мертвец. Матрос бежит, низко пригнувшись и вихляя как пьяный, выкладываясь по полной. Очередные двадцать шагов позади. Залечь. Оружие к бою. Где ты там, родимый…




– Экипа-аж! Станови-ись! Равняйсь! Сми-ирна! Равнение на… Средину!

О как! Моряк-моряк, а строевая подготовка и выправка – куда кремлевским курсантам. Каста! Сейчас в строю замер весь личный состав бронепоезда, за исключением вооруженных дневальных, которые по одному постоянно несут службу на бронеплатформах и паровозе. Иначе никак. Военный объект все же, а потому охрана должна быть постоянной.

– Ваше превосходительство, в ходе учебного боя противник с занимаемых позиций выбит, все цели поражены! Потерь среди личного состава нет! Командир бронепоезда «Квантун» лейтенант Покручин!

– Спасибо за службу, братцы!

– Рады стараться, ваше пре-вос-хо-ди-тель-ство! – несется из полутора сотен луженых глоток.

Вид геройский, глаза горят азартом и радостью. Вот они стоят в монолитном строю, все как один. Пока все. Как сложится судьба дальше, неизвестно, уже сегодня в ночь оба бронепоезда выдвигаются к Цзиньчжоу: там, говорят, совсем скоро будет жарко. Японцы высадили все же десант: не смогли их братья остановить это безобразие. Эскадра заперта, миноносцы понесли большие потери, так что теперь и непонятно, сможет ли кто, случись, поддержать позиции с флангов. Пехтура так и вовсе, сказывают, ушами прохлопала, считай, и в бой с япошками не вступала. Несколько дней те преспокойно высаживались, а стрелки просто наблюдали. Было несколько столкновений, после чего все русские части откатились за перешеек. Так что, считай, кроме них, и поддержать дивизию будет некому, если японские корабли решат обстрелять русских с моря.

– Спасибо, Роман Дмитриевич, за подготовку экипажа бронепоезда, – когда распустили личный состав и остались одни офицеры, поблагодарил Макаров. – «Ляодун» тоже был неплох, но вы превзошли все мои ожидания. Роман Исидорович очень высоко оценил выучку вашего десанта.

– Признаться, не ожидал подобного от моряков, – подтвердил слова адмирала генерал Кондратенко. – Очень грамотные действия. Вот только не лишний ли расход патронов при атаке противника на закрытых позициях?

– Никак нет, ваше превосходительство, – не выдержал присутствующий здесь же Звонарев. Прапорщику-то помолчать бы, но вот не выдержал – видать, совсем отвык от службы. Ну да чего уж теперь-то. – В этом случае пулеметы действуют на подавление противника, не давая ему высунуться, что способствует беспрепятственному продвижению атакующих, и как результат – более низкие потери. Жизни людей дороже, чем лишняя сотня патронов.

– Кажется, это вы были инициатором идеи с бронепоездами?

– Я только высказал предложение, остальные заслуги принадлежат подполковнику Меллеру.

– Полноте, – довольный собой, решил поскромничать названный офицер. – Не надо так скромничать. Да, что касается деталей, тут без ложной скромности соглашусь с вами, но вы явились генератором идеи, а это дорогого стоит. Знаете, Роман Исидорович, Сергей Владимирович является учредителем концерна «Росич», и все, что я о нем слышал, указывает на то, что он обладает талантом замечать неочевидное, но лежащее на поверхности.

Тут уж пришлось краснеть самому Сергею. Если Меллер покрылся румянцем от удовольствия, осознавая, что похвала вполне заслуженная, то его залила краска стыда. Да-да, именно стыда. Он на протяжении многих лет бессовестно присваивал себе изобретения, фонтанировал идеями, беззастенчиво выдавая их за свои, а вот теперь, перед этими людьми, ему стало стыдно. Кто он по сути – простой среднестатистический представитель общества конца двадцатого века, знающий то, что здесь и сейчас еще неизвестно. А еще – вор. Однако он предпочел отмести эти мысли. Лишнее это. Потом, выхода у него все одно нет, надо быть тем, за кого тебя все принимают.

– Однако как же быть с лишней сотней патронов? – внимательно посмотрев на Звонарева, поинтересовался Кондратенко.

– А очень просто: наладить выпуск – и всех делов. Сегодня на казенных заводах производят патроны, используя технологию, которой уже около пятидесяти лет, отсюда и дороговизна, и незначительные объемы. У «Росича», к примеру, в Артуре имеется патронный цех, так я вас уверяю, что в чем в чем, но в патронах в Порт-Артуре недостатка не будет.

– Если их у вас будут закупать?

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но в настоящий момент я на службе и к коммерческим операциям касательства не имею.

– И все же?

– Дело в том, что кроме патриотизма существуют еще и законы экономики, поэтому мы не можем вечно выступать в роли меценатов. Если вспомнить, сколько концерн уже пожертвовал на эту войну, то этот вопрос становится по меньшей мере неуместным. Но зато, в отличие от других, мы не станем задирать цен и, более того, согласны поступиться личной выгодой, отсрочив часть платежей до конца войны. Но опять-таки повторюсь, по вопросам закупок и производства не ко мне, а к Зимову, который сейчас всецело занимается делами концерна в Порт-Артуре.

– Но вы в курсе дел?

– Разумеется.

– А что вы можете пояснить по пулеметам? Честно признаться, мои офицеры просто облизываются, глядя, как обеспечены моряки. Подумать только, порядка двадцати пулеметов на каждом бронепоезде, да еще по два на каждом миноносце…

Макаров довольно улыбается.

– Не надо обвинять нас в предвзятости, – тоже улыбнулся Звонарев. – Дело в том, что мы предлагали командованию закупить у нас пулеметы, но получили отказ за ненадобностью. Так что если в войсках нет наших пулеметов, то это никак не наша вина, и уж тем более не политика концерна. В настоящий момент на складах концерна здесь, в Порт-Артуре, имеется более двухсот пулеметов, но они не востребованы. Более того, мы готовы наладить производство семидесятипятимиллиметровых снарядов, нашей новой конструкции.

– О каких объемах может идти речь? – Это уже не выдержал генерал Белый, который на данный момент командовал крепостной артиллерией, но уже витало нечто, что говорило о скором взваливании на его плечи всей артиллерии Квантунского укрепрайона.

– В настоящий момент производим по пятьдесят снарядов. Правда, мы ориентированы на морские орудия, но вполне сможем перековаться на сухопутное направление.

– А вот об этом не может быть и речи. Пока концерн не обеспечит потребности флота, выпуск снарядов к морским орудиям не может быть прекращен, – тут же обозначил свою позицию Макаров. Ему было уже известно, что на заводе в Порт-Артуре налажено производство этих снарядов, но изготавливалось их не так чтобы и много, а вот расход намечался изрядный.

– Степан Осипович, ситуация вам прекрасно известна, но никто не собирается снижать производство. В настоящий момент у нас высвобождаются руки, а потому Зимов уже готовится к переводу работы завода на круглосуточный режим, так что объемы ничуть не уменьшатся, а только возрастут, правда, теперь уже половину можно будет переориентировать на сухопутное направление, если командование будет в этом заинтересовано.

Звонарев имел в виду то, что в течение нескольких месяцев завод работал на склады, то есть делались заготовки, без взрывчатки. Сегодня флот взялся за поставки взрывчатки, и было налажено не только изготовление снарядов, но и снаряжение уже готовых. Цифра в пятьдесят снарядов соответствовала производству, столько же снаряжали из готовых комплектующих, так что фактически на выходе имелась сотня снарядов. При начале же производства на сухопутное направление количество снарядов вряд ли превзошло бы цифру в полсотни снарядов, так как конструктивно они все же отличались как по габаритам, так и по весу, а потому имеющиеся заготовки использовать было нельзя. Что поделать, это производство в первую очередь рассматривалось именно для обеспечения «росичей», хотя и не сбрасывалась со счетов возможность поставок для полевой артиллерии, вот только стесненность в средствах вынудила сильно ограничить аппетиты.

– А что с ценовой политикой?

– Я уже высказал позицию концерна: потребуется частичная оплата и выдача обязательств об оплате по окончании войны, цены останутся на довоенном уровне.

– Да-а, дожили, генералы с прапорщиком обсуждают вопросы военных поставок, – не выдержав, хохотнул Кондратенко, чем вызвал новую краску смущения на лице Звонарева.

– Ваше превосходительство, я ведь сказал, что всеми делами концерна в Порт-Артуре занимается Зимов, но…

– Не принимайте так близко к сердцу, мы ведь тоже хороши: вот подай нам ответ, здесь и сейчас. С другой стороны, – вдруг посерьезнев, продолжил генерал, – вам тут делать нечего. Не так много в России, а уж тем паче на Дальнем Востоке, таких дельцов, чтобы они вот так вот становились в строй, по первому требованию.

– Для меня это гораздо важнее, чем можно подумать. Хотя, если признаться, войну эту, как и присутствие здесь России, я не одобряю.

– Но тем не менее пошли добровольцем?

– На наших предприятиях до сегодняшнего дня не было ни одной забастовки, ни одна листовка не провисела или пролежала дольше, чем ее кто-нибудь увидел и смог понять, что это. Не приживаются у нас господа рэвулиционэры. Во многом это благодаря политике концерна, а еще потому что нам верят. После этой войны многие разделятся на тех, кто стоял в строю, и тех, кого там не было, на тех, кто проливал свою кровь, и тех, кто жировал на этой крови. Мы хотим, чтобы люди и дальше верили нам, а если так, то наше место здесь.

– А как же Россия и долг перед Родиной? Это, стало быть, вами в расчет не берется?

– А разве не на пользу России, если будет существовать островок спокойствия, где не будет места смуте?

– Своеобразная позиция.

– Согласен, но в чем я неправ?

– По-своему вы правы. Кстати, еще один вопрос не дает мне покоя. Форма ваших десантников. Я не знал, что моряки начали переобмундировываться.

– Это моя идея, – тут же вскинулся Звонарев. – Вернее, не совсем моя. Я подсмотрел ее в армиях других стран, в частности у японцев. Такая расцветка хорошо маскирует, а значит, и потери меньше.

– А что это за головной убор?

– Берет. Очень удобно.

– Как видите, Роман Исидорович, моряки весьма основательно подошли к вопросу участия в боевых действиях на суше, – слегка пожал плечами Макаров, заставив Звонарева покраснеть еще больше и смутиться окончательно. Вот опять вылез, наперед адмирала, а каково Степану Осиповичу, коли его подчиненные такие выкрутасы устраивают. Но адмирал вроде не обозлился. Вот и слава богу, не хватало еще потом и огрести. Это он там, на гражданке, раздавал пилюли направо и налево, а тут он самый младший чин среди офицеров. Спросят – отвечай, нет – молчи в тряпочку.

О том, что молодой прапорщик, не встретив понимания у своего командира, перепрыгнул через несколько ступеней и обратился непосредственно к нему, а потом битых два часа тратил его время, убеждая в необходимости этого шага, он решил умолчать. Убедила его в правоте слов прапорщика беседа с матросами десанта, поведавшими ему о стрельбах по различным мишеням. Немалую роль в этом сыграло и то, что форма, кроме окраски, практически не претерпела изменений, опять же береты пока еще не были в ходу и вполне служили дополнительной отличительной чертой морской пехоты.

– Господа, – отведя в сторону офицеров бронепоезда, обратился Макаров, – ситуация складывается не очень хорошая. Несмотря на то что сражение на Ялу явно указало на неприемлемость в современной войне устанавливать орудия на открытых позициях, все орудия Цзиньчжоуского перешейка стоят совершенно открыто. К тому же, насколько мне стало известно, половина из них – это старые китайские орудия, с весьма ограниченным боезапасом.

– Это что же получается, Стессель решил сдать позиции? – угрюмо бросил Покручин.

– Вы этого не говорили, а я не слышал, – резко оборвал Макаров. – Так уж вышло, что эскадра сейчас не имеет возможности вступить в бой, – угрюмо продолжил он. – Потому представлять ее будут две канонерки и ваши бронепоезда. Мне известно мнение Куропаткина относительно удержания цзиньчжоуских позиций, он считает верным отход войск в крепость; Стессель считает, что позиции нужно удерживать любой ценой; как будет действовать Фок и насколько будет настойчив и убедителен Оку, пока неизвестно.

– Японцы будут очень настойчивы, – ухмыльнулся Покручин.

– А иначе не стоило и затеваться, но все же неизвестно, в каком состоянии тылы противника. Нашим миноносникам этой ночью удалось потопить еще один большой транспорт.

– Потерь нет?

– Без повреждений и убитых не обошлось, но корабли все вернулись. Что касается удержания позиций: в Талиенванский залив японцам путь заказан, мы там все основательно минировали. Не менее основательно минирован и залив Цзиньчжоу, так что, бог даст, Оку будет сильно разочарован тем обстоятельством, что поддержки с моря ему не видать. Однако не исключается то, что японцы решат протралить проход до предполагаемых позиций. К сожалению, помешать им мы не в состоянии. Также мы вынуждены прекратить атаки на их транспорты, иначе рискуем остаться вообще без миноносцев. Если японцы задержатся с атакой еще хотя бы на неделю, то мы успеем кое-что подлатать, но рассчитывать на это не приходится, а потому на бронепоезда ложится весьма серьезная ответственность.

После того как стало очевидным, что японцы начали десантную операцию, и мало того, практически не встречают противодействия со стороны генерала Фока, было принято решение о минировании залива Цзиньчжоу. К этой операции Макаров приурочил и вызов «Сивуча» из Инкоу, который соединился с миноносцами, устраивавшими минное заграждение, и вместе с ними вернулся в Артур. Степан Осипович не мог себе позволить держать корабль неизвестно где, тогда как его ресурсы были очень ограничены. По счастью, встречи с японскими кораблями не случилось и отряд благополучно прибыл в крепость.

– Мы не подведем, ваше превосходительство.

– Верю. Выдвигайтесь уже сегодня.

Вскоре к «Квантуну» присоединился состав обеспечения. Состав был один на два бронепоезда. Командование справедливо рассудило, что железнодорожный путь здесь не столь уж и разветвленный, а «Квантун» и «Ляодун» будут действовать не в таком уж и разбеге друг от друга, а потому одного состава на двоих будет достаточно. В него помимо жилых вагонов входили штабной вагон с радиостанцией, четыре платформы с материалами, вагон-мастерская для проведения мелкого ремонта, к которому были причислены моряки из бывших мастеровых, вагон-погреб с дополнительным запасом снарядов, две цистерны с мазутом, вагон с запасом продовольствия и еще одна платформа – это уже был очередной подарок от концерна.

Звонарева очень удивляло то обстоятельство, что, получив-таки парк аэростатов, сухопутное командование не озаботилось выделением хотя бы одного для Цзиньчжоуского перешейка. Глупость? Или не хотели его потерять в случае отступления? Вообще происходящее там для друзей было полной загадкой. С одной стороны, в отличие от Куропаткина Стессель приказывает держать позицию до последней возможности, с другой – полное попустительство. Вот и сделали очередной подарок, выделив один из своих аэростатов, который должен был базироваться на одной из платформ состава обеспечения. Под это дело удалось выпросить и одну радиостанцию с сильно поврежденного миноносца, который еще долго не войдет в строй.

Вообще, говоря, что у концерна в скором времени высвободятся руки, Звонарев сильно преувеличил. Да, с «росичами» уже было практически покончено, но свалились новые напасти и вопросы – к примеру, участие в работах по подъему «Бывалого». Правда, свое оборудование не светили, но нашлись вполне традиционные водолазные костюмы, в которых пловцы тоже были обучены работать. Вот только матерились они изрядно от той неповоротливости, что наблюдалась в этих костюмах. Тихо так матерились, чтобы никто не услышал. Опять же участие в ремонте кораблей. Если с крейсерами и броненосцами все уже было в порядке, то с миноносцами ситуация оказалась просто плачевной.

На работу уже начали принимать китайцев, для которых были введены ускоренные курсы по овладению специальностью. Каждого рабочего прогоняли через службу безопасности, чтобы, не дай бог, не затесался какой шпион или диверсант, опять же на жительство их определили в наскоро возведенные общежития, под неусыпным контролем со стороны безопасников. Так что дополнительные рабочие должны были в скором времени появиться, но не так скоро, как хотелось бы.

Солнце уже садилось, над невысокими горами оставался только урезанный вполовину алый диск. Алый. Не предвестник ли крови, которая в скором времени должна будет обильно литься на эту землю? Вполне возможно, если учесть то обстоятельство, что уже завтра утром генерал Оку должен был перейти в наступление. Звонарев всеми силами пытался вытолкать бронепоезда на позиции раньше, но безрезультатно, так что морякам придется вступать в бой, не ознакомившись предварительно с предстоящим полем боя. Это минус. Но с другой стороны, батареи все же прибудут вовремя, это плюс.

Если при помощи моряков удастся удержаться под Цзиньчжоу, то это вполне сможет сыграть на руку адмиралу, который сейчас всячески пытался добиться переподчинения всех сил Ляодунского полуострова ему. Алексеев всячески поддерживал эту затею – при всей его нелюбви к адмиралу лично, он весьма высоко ценил флот, а потому кастовые чувства возобладали над личной неприязнью, но в этом вопросе он столкнулся с нежеланием уступать со стороны Куропаткина. В сложившейся ситуации оставалось только высочайшее повеление, а для того, чтобы его получить, нужна победа. Громкая победа. Потопление кораблей – это прекрасно, но если окажется, что адмирал сделал немало и на сухопутном фронте, а уж тем более если вмешательство моряков станет решающим, то это будет весьма весомый аргумент для его величества. Это понимали все, кто был в курсе подковерной борьбы Макарова, понимал и сам адмирал.

Наконец раздался перестук сцепки, колеса сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее завертелись, и бронепоезд двинулся на восток, туда, где совсем скоро без него будет никак не обойтись.




Глава 7

Цзиньчжоуский перешеек


Цзиньчжоу. Небольшой городок, расположившийся неподалеку от самого узкого места Ляодунского полуострова. Расстояние между заливами Цзиньчжоу и Хунуэза здесь не превышает четырех километров. Практически посредине этого перешейка расположены высоты, склоны которых сбегают к обоим заливам, ближе к берегу делаясь совершенно пологими. С юго-востока их обходит ветка ЮКВЖД, с северо-запада старая Мандаринская дорога, по которой проходил торговый тракт, основной путь до того, как здесь появились русские и запустили железную дорогу.

Считалось, что этот перешеек является ключом ко всему Ляодунскому полуострову. Возможно, из-за той самой узости, благодаря которой можно было бы обойтись малыми силами, чтобы сдержать куда большие. Но это только казалось. Любой мало-мальски разбирающийся в военном деле мог указать на множество недостатков этой самой позиции. Так, в силу особенностей рельефа оборонительные позиции русских были выгнуты дугой в сторону противника, и части, расположенные на склонах горы, были далеко выдвинуты вперед. Далее: местность способствовала расстановке артиллерийских батарей таким образом, что русские окопы простреливались с трех сторон, также была возможность обстрела и со стороны обоих заливов. Проход в Талиенванский залив, а соответственно и в Хунуэза, был основательно минирован, что в принципе исключало бомбардировку с моря. Во всяком случае, в известной друзьям истории так и было. На левом фланге акватория также была минирована, а вот это уже сильно отличалось от известного им. В той истории именно из залива Цзиньчжоу японские канонерки усиленно обстреливали левый фланг русских, что в немалой степени определило исход сражения. Именно здесь наметилось повальное отступление, захлестнувшее все позиции и вызвавшее паническое бегство. Но теперь оставшийся в живых адмирал позаботился об этом направлении. Стало ли это известно японцам, пока непонятно, но если их канонерки все же появятся, то ответ очевиден.

Сами позиции были оборудованы окопами в два, а иногда в три ряда, соединенных ходами сообщений, вот только ни о каких зигзагах, похоже, здесь не знали. Перед окопами были устроены проволочные заграждения, но, как правило, проволока была гладкой – колючка еще не приобрела всеобщей популярности, а может, ее не было в достатке, про путанку и говорить нечего: ее пока не было вообще.

В большом количестве имелись блиндажи, вот только их прочность вызывала серьезные опасения. Перекрытия этих полевых сооружений в один накат бревен вполне могли противостоять непогоде, легкой полевой артиллерии, но орудия среднего калибра успешно с ними справлялись. Песчанин предложил в свое время немного измененную конструкцию и даже намекнул на то, что концерн готов выделить под это дело лес, но переделывать укрепления никто не собирался, а Антон сделал вид, что и не предлагал передачи леса.

Артиллерия укреплений на перешейке была весьма разномастной и состояла из шестидесяти пяти орудий с весьма ограниченным боезапасом, так как половину из них составляли трофейные китайские пушки. Насколько было известно Звонареву, в той, знакомой ему, истории, несмотря на то обстоятельство, что японцы сосредоточили на позициях русских весьма интенсивный огонь, орудия обороняющихся замолчали уже к десяти часам из-за недостатка в боеприпасах. Были там также и несколько орудий от флота, но в этот раз Макаров не стал направлять сюда стационарную артиллерию. В этот раз все было куда интереснее. Во-первых, орудий было отправлено гораздо больше, а во-вторых, теперь японцам придется очень сильно постараться, чтобы заставить морячков замолчать.

На станции Нангалин их встретил Путилов, который в настоящий момент красовался в форме прапорщика. Звонарев слишком хорошо помнил этого дельного инженера, который строил для концерна узкоколейку на Сучанских угольных копях, и был обрадован тому обстоятельству, что этот энергичный и дельный инженер оказался здесь. Для великовозрастного прапорщика нашлась работа по специальности. Как только началось строительство бронепоездов, тут же было принято и решение о разветвлении ЮКВЖД, для более эффективного использования этой новой боевой единицы. Как там смогли договориться вечно несогласные друг с другом армейцы и моряки, Сергею было неизвестно, но, как видно, к соглашению они все же пришли.

– Прапорщик Путилов, – войдя в штабной вагон, представился Иван Петрович. – Я так понимаю, что оба командира бронепоездов присутствуют здесь? – Он многозначительно взглянул на двух офицеров с лейтенантскими погонами.

Моряки не смогли отказать себе в удовольствии устроиться со всеми удобствами, а потому в составе обеспечения имелся отдельный вагон, который иначе как кают-компанией никто не именовал, впрочем, так оно и было. Здесь были удобные диваны, пара столов, небольшая библиотека, даже пианино удалось где-то раздобыть, имелся и граммофон – дань моде. Висела клетка с большим цветастым попугаем. Интересная птица – вроде и заморская, но кры́ла на русском так, что могла смутить самого забористого боцмана. Возможно, потому, что когда-то и принадлежала оному, вот только тот погиб, а узнав об этом, один из мичманов с большим трудом сумел выкупить птицу у матросов. Поэтому разговорить ее особо не пытались. Есть для антуража – и слава богу.

– Вы правильно понимаете. Начальник дивизиона подвижной береговой батареи лейтенант Покручин. Чем обязаны?

– Я руковожу строительством веток для ваших бронепоездов, прибыл ознакомить вас с ситуацией по железнодорожным путям.

– Замечательно. Вина?

– Нет, благодарю, – подходя к одному из столов и извлекая лист карты, открестился Путилов. – Итак, господа, вот то, что мы имеем на сегодняшний день. Неподалеку от станции Тафаншин, в сторону наших позиций у деревни Тидятен, нами была устроена стрелка, откуда отходит путь, предназначенный непосредственно для ваших бронепоездов. Дорога пересекает перешеек в направлении деревни Судятень, где затем поворачивает и идет вдоль старой Мандаринской дороги. – Говоря это, Путилов показывал все на карте.

– Я вижу, закольцевать дорогу вам не удалось, – задумчиво изучая карту, заметил Покручин.

– К сожалению, нет. Мы смогли продвинуться только до деревни Мудяген, это как раз напротив самой выдвинутой нашей позиции. С другой стороны, вы ведь не собираетесь вклиниваться в ряды противника. Эта закольцовка имела бы смысл, если бы противника сумели сдержать на подходах к самому городу, но теперь смысл теряется. На самой станции Тафаншин устроено два коротких тупиковых ответвления, которые позволят вашим бронепоездам занять удобную позицию для эффективного использования ваших орудий. Честно признаться, я был сильно удивлен, что никто из командования не прибыл для рекогносцировки.

– Наше упущение, – скрепя сердце, согласился Покручин.

– Так что не обессудьте, но мне пришлось привлечь артиллерийского офицера из местных. Капитан Гобята был настолько любезен, что уделил внимание моей проблеме. – А что скажешь? Правильно обижается инженер: за беготней все попросту позабыли о необходимости совместной работы с путейцами. – Не знаю, как у вас налажено со стрельбой с закрытых позиций, но тупики на Тафаншине предусматривают именно такую стрельбу.

– С этим у нас все нормально. – Покручин все же смутился.

А как тут не смутиться, если за все время так и не нашел возможности прибыть сюда и ознакомиться с районом предстоящих действий. Непростительное головотяпство. Звонарев, наблюдая эту картину, больно закусил губу. Ну, не идиот ли? Вместо того чтобы предложить этот простой выход, всячески старался вытолкнуть сами бронепоезда. Господи, сколько же тобой отпущено на глупость человеческую.

– Хорошо, если так. Потому что саму ветку также прокладывали по совету того же Гобяты, и практически все позиции предусматривают ведение огня с закрытых позиций, за исключением района развилки у Тидятена и деревни Судятень. Кстати, вдоль Мандаринской дороги мы постарались сделать путь извилистым, с тем чтобы вы могли занять удобную позицию. Вот в этом районе с моря составы будут практически незаметными, разве только дым паровоза.

– С этим у нас порядок. Отопление нефтяное, так что дымов не особо разглядят.

– Хорошо. Вот на этом участке предусмотрено два места, где ваши бронепоезда будут практически скрыты от глаз со стороны моря, если японцы все же появятся. Здесь удалось провести пути по низинам, так что над естественной преградой будет возвышаться только верхняя часть вагонов, ну и сами орудия. Устроить полностью закрытые позиции не получилось.

– Понятно. Но тут мы и сами кое-что придумали. – Говоря это, Покручин имел в виду предложение унтеров, присланных Гавриловым. Как говорится, все гениальное просто. Берутся обычные крупноячеистые рыбацкие сети, на них крепятся лоскуты ткани различной расцветки самой несуразной формы – и пожалуйста, маскировочная сеть готова. Такие сети в достаточном количестве уже были изготовлены на оба бронепоезда, так что скоро им предстояло пройти боевое крещение. – А каковы дальнейшие планы?

– В данный момент мы переводим все наличные силы сюда, в Нангалин, будем строить еще одну ветку. Да, чуть не забыл. Гобята меня предупреждал, что моряки – любители залпового огня. Так вот, убедительная просьба: воздержитесь от этого. Тут и старые пути вряд ли выдержат, а об этих, сотканных на скорую руку, и говорить нечего. Так что вполне может оказаться, что сами себя и запрете.

– Непременно учтем.

Несмотря на ранний час, утро огласилось различными звуками, столь присущими биваку. Здесь было и ржание лошадей, и нескончаемые человеческие голоса, перемежающиеся резкими, отрывистыми командами офицеров и унтеров, перестук молотков, перезвон металла, грохот колес телег, посвист паровозов, лязг сцепок. Лагерь, расположившийся в окрестностях и самой станции Нангалин, проснулся довольно рано – предстоял еще один день, и, возможно, не такой спокойный, как раньше. Еще с ночи слышались звуки перестрелки у города и небольшая артиллерийская канонада. А потому людей подняли загодя: мало ли что.

Звонарев поднялся легко, словно наново родился, что бывало у него довольно редко. Обычно сон отступал медленно, с неохотой, оставляя после себя тяжесть, которая развеивалась не так скоро, как хотелось бы, а потому, чтобы побыстрее прийти в себя, приходилось прибегать к физической зарядке, но бывало и вот так, как сегодня.

– Доброе утро, Сергей Владимирович.

– И вам доброе, Роман Дмитриевич. Если оно только доброе.

– Что-то вы как-то меланхолически настроены, или даже, я бы сказал, пессимистически.

– Для особого оптимизма не вижу причин. Скорее всего, сегодня предстоит бой. – Отчего-то он был уверен, что бой непременно произойдет, и не далее как через час, во всяком случае, для того, чтобы здесь произошли изменения, он лично причин не видел.

– Вы это бросьте. Вы не обыватель какой, и даже не офицер интендантской службы, вы – командир, а потому не забывайте, что на вас смотрят ваши подчиненные. Так что отставить хандру, выше нос, излучаем уверенность и бодрость духа.

– Есть, уверенность и бодрость духа. – Только вот слова эти особой бодростью не отличались. Сам Покручин тоже, видать, не больно-то спокоен, если поднялся на рассвете.

– Да-а, тяжелый случай. Но насчет уверенности и бодрого духа – это не пожелание, а приказ. Так что извольте исполнять. Я собираюсь восполнить пробел в образовании и проехать-таки по району предполагаемых действий. Как насчет составить компанию?

Как ни удивлен был Звонарев, но факт остается фактом, Покручин отчего-то проникся к нему уважением и всякий раз искал с ним общения или советовался по тому или иному вопросу. Возможно, причина крылась в том положении, что занимал Сергей в гражданской своей жизни, – этого ему никак не хотелось: было бы жаль разочаровываться в человеке. А возможно, она была в том, что прапорщик просто фонтанировал различными идеями и для достижения результата не боялся затратить свои средства: так, форма, маскировочная сеть, аэростат со всем оборудованием были поставлены именно за счет Звонарева. К тому же все эти идеи не так чтобы с радостью были восприняты, в том числе и Покручиным, но новоявленный офицер настоял, и пока все говорило о том, что польза будет. Если имело место второе, то это грело.

– Не думаю, что это хорошая идея. Судя по всему, ночью японцы выбили наш заслон из города, стало быть, у них было время и для сосредоточения. Так что скоро начнется.

– А вы разве генерал Оку? Откуда вам знать это доподлинно?

– Я и не знаю. Это просто мои умозаключения.

– Что же, убедили. Подождем до обеда, если не начнется, то сегодня уже ничего не будет: такие дела лучше затевать с утра, чтобы впереди день был, а то эдак ночью вообще ума ничему не дашь. – Сказать-то сказал, да вот только и сам, судя по всему, не верит в то, что будет столько времени.

– Вполне с вами согласен, Роман Дмитриевич.

– Но время попусту терять тоже неправильно.

– И что вы предлагаете?

– Я гляжу, аэростат уже подготовили. Так что я, пожалуй, вместе с Михайлюком вознесусь в небо. – Михайлюк – это командир второго бронепоезда. – Заодно и корректировщика с собой прихватим. Нужно определить ориентиры да хоть так обозреть местность. Как считаете, поднимет?

– Думаю, что труда не составит. Вот только если делать, то делать немедля, – глядя на часы, произнес Звонарев. Четыре тридцать. Если ничто не изменится, то осталось не больше получаса.

– Вот и хорошо. Вестовой! Вызови лейтенанта Михайлюка к аэростату. Вы как, не хотите составить компанию?

– Я бы с удовольствием, но боюсь, что буду уже лишним. Грузоподъемность шарика не такая уж и безграничная. Так что свое любопытство потешу позже, сейчас главное – дело.

Долго скучать не пришлось. Аэростат еще висел в воздухе, когда окрестности огласила канонада артиллерийской подготовки, а позиции пятого полка в мгновение покрылись множественными черными султанами различной величины от разрывов разных калибров. Одни вздымались мощно и завораживающе, другие были не столь эффектны и как-то мелки, что ли, но в целом картина производила сильное впечатление, приковывая взгляд, отметая все иные мысли, сосредотачивая внимание только на себе. Прошла всего-то минута, а позиции русских уже заволокло практически непроглядным облаком пыли. Казалось, что выжить там не мог никто, в особенности на батареях, которым сейчас доставалось как никому другому. Однако, несмотря на творящийся там сейчас ад, было слышно, что русские орудия не отмалчиваются и ведут весьма интенсивную стрельбу.

Аэростат быстро притянули к земле, а затем он вновь потянулся в небо, высадив двух офицеров и вобрав в себя еще одного человека.

– Если наши будут продолжать в том же темпе, то очень скоро у них выйдут снаряды, – взволнованно проговорил Звонарев.

– Боюсь, что еще до того от них ничего не останется. Пора выдвигаться на позиции. Черт, времени совсем мало, только и успели, что определить ориентиры. Осматриваться уже было некогда. Не успели засечь ни одной батареи. Хотя какие-то передвижения войск и наблюдали.

– Ничего, мы еще не выйдем на позиции в районе Тафаншина, как корректировщик уже будет готов дать координаты. Батареи – не корабли, и уж тем более не наши бронепоезда, так что остановимся, пристреляемся и накроем. Не думаю, что им понравится наш калибр. Кстати, что там в море? Японцев не видно?

– С уверенностью утверждать не буду: залив затянут дымкой. Ее, конечно, скоро развеет, но пока…

– Ясно.

– Нужно согласовать свои действия с пехотой.

– Решать вам, но я лично смысла не вижу. Боюсь, что никто из них сейчас толком ничего не знает. Предлагаю дать указание корректировщику выискивать сначала батареи крупного калибра и разбираться с ними в первую очередь. Один бронепоезд – одна батарея. Заткнем одних – примемся за других.

– Тоже верно. В конце концов, от этого точно будет побольше толку, чем от обстрела атакующих цепей. Вестовой!

– Я, ваше благородие, – тут же словно из-под земли появился невысокий и юркий матрос.

– Давай-ка, братец, бегом, всех офицеров оповести, чтобы немедля в штабной вагон подходили.

– Слушаюсь, ваш бродь! – Матроса как ветром сдуло, словно и не было никого здесь секунду назад.

Пока суть да дело, Звонарев осмотрелся по сторонам. Повсюду беготня, суета, толкотня, словно и не воинская часть стоит, а какой-то неуправляемый табор. Все это походило на панику или бедлам – даже отдаленным порядком и не пахло. Однако, по мере того как время текло, не перестающие звучать команды офицеров и унтеров, не забывающих приправить их для вящей убедительности крепким словцом, наконец возымели действие и порядок устанавливался.

Исключение составляли экипажи бронепоездов. Возможно, связано это было с тем, что моряки все последнее время только и делали, что тренировались и отрабатывали те или иные действия, так что просто не успели расслабиться. Как только раздались первые звуки канонады, а на позиции пятого полка посыпались снаряды, экипажи сноровисто заняли свои места согласно боевому расписанию и, не получая никаких команд, маялись от безделья, не зная, куда себя деть и чем заняться.

– Господа, судя по всему, знакомиться с местностью нам придется уже в ходе боя. Вениамин Валерьевич, вам предстоит обеспечить нас данными по артиллерийским позициям противника. К моменту, когда мы будем на позициях, сведения должны уже поступить.

– Все сделаем, Роман Дмитриевич, – спокойно пожал плечами прапорщик Луконин, который командовал составом обеспечения.

В его подчинении находилось порядка сорока человек, куда входили все те, кому предстояло обеспечивать бесперебойное снабжение и обеспечение обоих бронепоездов. Были здесь и связисты, в том числе и телеграфист беспроволочного телеграфа, и команда, обеспечивающая работу аэростата, сплошь состоящая из вольноопределяющихся.

Эти молодые парни – из числа тех энтузиастов, что мечтали сделать небо обителью людей. Нельзя было сказать, что они были просто энтузиастами, нет. Их деятельность довольно неплохо оплачивалась, в распоряжении имелось самое совершенное оборудование и сами аэростаты. Имелась у них и богатая практика. Очень богатая, надо заметить. Это они были составителями тех самых карт, которыми в настоящий момент предстояло пользоваться экипажам бронепоездов. Нужно было как-то доказывать свою полезность, опять же заработок: любимое дело любимым делом, но и семьи кормить нужно, и самим на что-то жить. Вот и выходило, что определяться и ориентироваться на местности для них было делом весьма привычным, а некоторое время, проведенное на батарее Панова в отдельной роте Гаврилова, дало необходимую практику в корректировке артиллерийского огня. Остальное уже зависело от профессионализма артиллеристов. Впрочем, орудия бронепоездов тоже метнули по паре снарядов с закрытых позиций, так что взаимодействие в принципе было отработано. В учебной обстановке. Но здесь был бой.

– Василий Александрович, как у вас?

– Порядок, ждем команды, – слегка взволнованно доложил командир «Ляодуна». Ничего удивительного: насколько знал Звонарев, ему предстоял первый бой.

– Значит, так, – раскладывая карту с пометками Путилова, начал Покручин. – «Ляодун» выдвигается вот на эту точку, ближе к левому флангу: судя по отметкам, тут он останется незамеченным. «Квантун» выдвинется на правый фланг, вот сюда. Вениамин Валерьевич, корректировщики в первую очередь высматривают цель для «Квантуна»: пока «Ляодун» выйдет на позицию, мы уже сможем открыть огонь. Вопросы?

– Никак нет, – лаконично ответил Луконин.

– Выполняйте. Господа офицеры, по местам.

– Рома, а ты уверен, что нам следует влезать со своим кадилом? – когда они остались одни, обратился к Покручину Михайлюк. – Ведь наша первоочередная задача – прикрытие флангов с моря. А потом, ни нормальных фугасов, ни шрапнели у нас нет.

– Знаю, Вася, но и просто так смотреть, как расстреливают наших, я тоже не могу. Уж всяко-разно заставим замолчать пару-тройку батарей, все нашим полегче будет.

– Да, скорее всего, ты прав. А свои действия с сухопутным начальством ты согласовал?

– Нет. Но не думаю, что принуждение к молчанию батарей противника будет им не одобрено. Да и некогда. Где сейчас искать то начальство, а нашим помощь нужна не в обозримом будущем. Вон сколько орудий разом молотят – куда там сотня, как бы не две.

Бронепоезд идет под всеми парами, машинист выжимает все, на что способен паровоз, понимает, что вот сейчас там, на позициях, славян раскатывают вчистую и им нужна помощь. Местопребывание командира комфортным никак не назовешь: что ни говори, не классный вагон. Теснота – не развернешься, да еще легкий запах мазута. Командирская рубка расположена в тендере паровоза, а у того отопление нефтяное. Хотя потеков топлива не наблюдается, запашок имеет место. Хоть бы не отравиться. Хотя герметичной конструкцию тоже не назовешь: и сквознячок гуляет, да и не та концентрация паров, так, больше обозначается запах.

Покручин стоит на специальной площадке, устроенной под командирской башенкой, так, чтобы можно было осматриваться. Здесь имеется небольшой столик, на котором прикреплена карта, а в углу имеется готовальня, сейчас она закрыта: незачем ей открытой быть, не то все разлетится по узкому проходу – трясет немилосердно. Здесь же два телефона, от одного тянется линия на полевой коммутатор. Все продумано, командир может связаться с любой частью бронепоезда. Второй телефон – прямая связь с машинистом: паровоз – это сердце, так что связь с ним вообще отдельная песня. К машинисту при случае командир может пройти напрямую. При надобности можно пройти и в хвост. Только в голову состава никак не получится перебраться, если только не устраивать цирковой аттракцион. Да, продумано все, вот только удобств никаких: это не состав обеспечения с кают-компанией или спальными вагонами, чуть зазевался – и получи шишку или ссадину, а ведь можно и лицом приложиться. Так что когда «Квантун» несется под всеми парами, то лучше лишний раз поберечься – целее будешь.

Бронепоезд сильно тряхнуло, и Покручина слегка повело вправо – ага, стало быть, прошли стрелку и повернули на дополнительную ветку, которую специально для них ладили. Лейтенант приник к смотровым щелям, стараясь определиться с местоположением. Молодцы все же этот Гобята и Путилов: зная, что прибудут те, кто незнаком с местностью, озаботились ориентирами, главное – не проморгать их. А вот и отдельно стоящее дерево справа по курсу. Командир берет телефонную трубку и резко крутит ручку.

– Машина, стоп!

– Есть, стоп, – слышится степенный голос машиниста.

Что это? Показалось или действительно он услышал в тоне бывалого мужика легкую иронию? А, ну да, им, сухопутным, режет слух команда, отданная на морской манер. Ничего, пусть привыкают, здесь все по-морскому – и вооружение, и экипаж, так что и машинист пусть переквалифицируется. Кстати, нужно будет одеть его подобающим образом. С другой стороны, он и без того в форме железнодорожника. Нет, пожалуй, перегибать не стоит.

– Рубка, – взяв зазвонивший второй телефон, ответил Покручин.

– Ваше благородие, телеграфист вольноопределяющийся Лужов, передали данные с аэростата.

Вовремя.

– Диктуй. – В руках у лейтенанта уже карандаш, а взгляд прикован к карте.

– Ориентир один, право пятнадцать, пять тысяч двести.

– Принял.

Сноровисто работая еще недавно непривычными инструментами, Покручин быстро определяет позицию батареи противника относительно наблюдателя на шаре. Немного неудобно: прицелы изготовлены по морским стандартам, дальномеры тоже в кабельтовых, карта – в верстах и сухопутных саженях, так что приходится переводить одни измерения в другие. Ничего не поделаешь, приходится мириться и терять время. Теперь измерения относительно их позиции. Нужно торопиться: необходимо успеть пристреляться, пока «Ляодун» не вышел на позицию, – время, чтоб ему. Готово. Рука вращает ручку телефона.

– Первый плутонг. – Это морячки принесли с собой. Первый плутонг – головные бронеплатформы, второй – в хвосте, десантный – десантный вагон, рубка – тендер с командиром и дальномером, машина – паровоз. Простенько так, но удобно. – Андрюша, ориентир один, право двадцать шесть, три тысячи сто, одно орудие, пристрелочным.

– Ориентир один, право двадцать шесть, три тысячи сто, одно орудие, пристрелочный. Принял.

Время тянется бесконечно. Чего они там возятся? Ну же. Время, Андрюша, время. Нашим нужна помощь. Наконец полка под ногами мелко вздрогнула, и сквозь броневые плиты доносится гулкий звук выстрела, резко контрастирующий с канонадой, раздающейся снаружи. Теперь ждать. Сейчас наблюдатель засечет разрыв снаряда, скорректирует и передаст уточненные данные на телеграф, оттуда данные поступят на бронепоезд – и только потом их получит Покручин. Долго. Очень долго, но иначе не получится. Делать нечего, нужно ждать. Раздался резкий звонок, трубка сама собой скакнула к уху.

– Рубка.

– Господин лейтенант, радиотелеграфист…

– Слушай, Лужов, в боевой обстановке четко и коротко!

– База передает: в яблочко.

– Принял. Отбой. – Вновь вращается ручка. – Коммутатор. Общую с плутонгами один и два… – И через несколько секунд: – Ориентир один, право двадцать шесть, три тысячи сто, беглым, пятью снарядами, огонь.

Вновь тянется время. Но на этот раз все проходит быстрее. Как видно, первый плутонг, получив предварительные данные, сразу выставил оба орудия. Раздаются один за другим два выстрела, вторя им, с хвоста вдогонку также звучат выстрелы. Затем орудия начинают молотить уже без команд и какого-либо порядка. По пять выстрелов, двадцать морских снарядов калибром сто двадцать миллиметров. Мало точно не покажется. Эх, если бы еще и полноценные фугасы, а лучше шрапнель… Но чего нет, того нет.

Покручин ждет, напряженно вслушиваясь в звуки выстрелов, отсчитывая про себя их количество, – собственно, заняться ему больше нечем. Можно, конечно, посмотреть и в смотровые щели, и в перископ, но смысла нет. Результата своей стрельбы он не увидит, можно только рассмотреть, как раскатывают на позициях пятый полк, но травить лишний раз душу не хотелось.

– Ваше благородие, тут кто-то стучится в дверь, – раздается взволнованный голос дальномерщика.

– Ну дак спроси кто, – бросает Покручин, сходя на пол и извлекая из кобуры парабеллум. Это его гордость, очень редкое оружие, сам достал только по случаю. Оно понятно, что вроде как нарушение: офицерам разрешено вместо штатного нагана иметь маузер, а никак не парабеллум, – но, с другой стороны, здесь и сейчас особого значения этому никто не придавал.

Роман Дмитриевич быстро проходит к дальномерщику, тот с кем-то переговаривается через дверь, обозревая в смотровую щель, при этом пытаясь хоть как-то взять на изготовку длинную и неуклюжую винтовку, да только ничего у него из этого не выходит: не для стесненных пространств оружие, а стало быть, в настоящий момент практически бесполезное. Если есть желание воспользоваться винтовкой, то возможно это либо вдоль узкого коридора, либо в бойницу в двери тендера или паровоза. Вот такая вот арифметика.

– Кто там?

– Дак прапорщик с батареи Гобяты, ваш бродь.

– Слушаю вас, господин прапорщик.

– Может, все же впустите? Или мы так и будем переговариваться через дверь?

– Отойдите так, чтобы я вас видел.

– Господи, да откуда здесь взяться японцам, – послышался возмущенный голос из-за двери, но команду он все же выполнил, отойдя на несколько шагов и спустившись с насыпи. Да, непорядок. Нужно будет обговорить со Звонаревым, чтобы в случае вот таких вот стоянок выставлялся наружный караул, и сюда одного матроса нужно будет определить, не то только командир и дальномерщик, неправильно это. Да, и вооружить его нужно будет чем-нибудь более подходящим: с винтовкой тут точно делать нечего.

Ничего особенного, среднего роста, подтянутый прапорщик с артиллерийскими эмблемами. Типичный русский офицер. Ладно, это риторика. Покручин отпирает запор и выглядывает наружу. Никого. Только прапорщик.

– Чем обязаны?

– Гобята просил у вас уточнить, не сможете ли помочь с корректировкой: вон ваш шарик висит, далеко глядит. По пехоте и без того есть кому отработать, мы большой погоды не сделаем, а вот если накроем хоть одну батарею, толку будет куда больше.

– Согласен. Только не представляю, как это будет выглядеть с технической точки зрения. Максимум, что мы можем, – это только передать координаты, которые вы затем доставите на батарею. Если бы у батареи была телефонная связь, хотя бы с Нангалином, то нет проблем.

– Такая связь есть.

– Тогда не теряйте здесь времени и отправляйтесь прямиком к начальнику состава обеспечения, распоряжение я передам немедленно. Он организует телефонную связь с вашим узлом.

– А вот это будет просто превосходно. Честь имею.

Прапорщик вскочил в седло и тут же припустил в сторону станции – а как иначе, не пешком же бегать по-горячему. Опять что-то не то в голове носится. Здесь все, пора возвращаться. Черт, телефон разрывается, да и орудия прекратили обстрел.

– Рубка.

– Телеграф. База передает, батарея молчит, одно орудие разбито, два опрокинуты, состояние непонятно, прислуга разбежалась. Новая цель: ориентир один лево семнадцать, пять тысяч шестьсот.

– Принял…




– Ваня, только учти, ни в коем случае не убей, нам его жизнь без надобности. Тебе нужно его ранить – серьезно, но не смертельно.

Господи, тоже мне Ваня, нет, ну и смех и грех, вот так скажешь – и перед глазами тут же предстает эдакий простой рязанский, или вологодский, или еще какой парень, а взглянешь… Низкий, со смуглой кожей, кривыми ногами, хотя про него точно знали, что наездником он особым не был, с характерным азиатским лицом. Этого якута скорее можно было признать за какого-либо самурая, но никак не за русского. Однако никакой подоплеки. Самый настоящий Иван и есть: как дали имя при крещении, так и носит его.

– Все исполню в лучшем виде, не переживайте, ваш бродь.

Вот так вот. Ему приказывают совершить покушение на русского генерала, но никаких сомнений у него нет. Раз приказано, значит, надо. Иван был не просто снайпером, он также входил в состав службы безопасности концерна, а там вопросов задавать не принято. Есть приказ – и тебе следует думать над его наилучшим исполнением, все остальное не твоя забота. Кстати, никакого намека на акцент, вот отвернись – и впрямь самый что ни на есть славянин.

– Ким.

– И на позицию выведу, и цель укажу, и отход обеспечу. Все будет в полном порядке, – улыбается кореец. А кому еще поручить такое, как не ему? Уж кто-кто, а он эти места и вдоль, и поперек излазил.

– И еще. Только один выстрел. Промазал, – ироничный взгляд Ивана, – попал – только один. Как только достаточно удалитесь, от винтовки тут же избавиться, прицел с собой. – А теперь осуждающий.

Арисака – вполне хорошая винтовка, с точным боем, калибр поменьше, чем у мосинки, но это ничуть не умаляет ее достоинств, а что такое хорошая винтовка для охотника, это понимать надо. Но недосуг разбираться в чувствах снайпера. Вот вернется – тут его своя трехлинейка дожидается, а лишняя улика на руках ни к чему. Была бы просто винтовка, так ничего страшного, но на ней ведь крепление под оптику, а такая используется в его батальоне, по всем спискам числящемся как отдельная рота ополчения.

Гаврилов был сильно удивлен, когда поступил приказ передислоцироваться в Инченцзы для обеспечения наблюдения и охраны от десанта бухты Инченцзывань. Но приказ есть приказ, а потому батальон быстро снялся и направился его исполнять. Не сказать, что это не было на руку самому Гаврилову, который не знал, как можно подобраться поближе к месту событий, – что ни говори, а руки у него чесались, и очень сильно, правда, это все едино было далековато от Цзиньчжоу, но все ближе, чем раньше.

Семену было и невдомек, что еще накануне Фок получил телеграмму следующего содержания: «Так как в тылу высадки нет и не видно приготовлений, то атаки цзиньчжоуской позиции можно ожидать только с востока, так как они уже близко подошли, в этом случае, если нет высадки в тылу, то на самую упорную оборону позиции должно быть обращено все внимание, резервы должны быть усилены, одного полка там мало, пока Цзиньчжоу наш, Артур безопасен, батальон из Инченцзы возьмите, я буду охранять ее отсюда». Вот так и вышло, что его рота, усиленная артиллерией, была выслана в этот населенный пункт.




Несмотря на то что из Инченцзы Стессель приказал убрать войска, генерал Фок решил все же перестраховаться. Гарнизон в этом селе был ориентирован на другое направление, а оставалось еще и западное побережье залива Цзиньчжоу. Макаров, конечно, указал, что залив сильно минирован, но веры этим самотопам у генерала не было. Эвон, умудрились чего устроить. Бедняга Того потерял около полутора десятков пароходов, пытаясь заткнуть проход в гавань, да все без толку, а эти умники взяли да и потопили свой же пароход, да так удачно, что тот лег поперек прохода. Поговаривали, правда, что это японцы устроили диверсию, ну да все это бабкины сказки, эдак японцев можно обвинять в чем угодно. С другой стороны, а что еще говорить морякам? Вот они, японцы, уже приблизились к Ляодуну, а наш флот стоит себе на внутреннем рейде и в ус не дует. Может, Макаров и хотел бы выйти, все же в предприимчивости ему никак не откажешь, опять же на днях устроил японцам кровавую баню, – но, с другой стороны, несмотря на самоотверженность миноносников и причиненные потери, противник уже готов атаковать, а на поддержку с моря рассчитывать не приходится.

Так что есть там мины или нет, а страховка не помешает: десант в тылу совсем не нужен. К тому же, несмотря на заверения Макарова, не далее как вчера вечером японские канонерки вошли в залив и участвовали в обстреле при взятии японцами города. О том, чтобы кто-то из них подорвался на минах, донесений не поступало.

С рекогносцировкой было уже практически покончено, когда к его штабу подскакал вестовой с донесением от начальника штаба о том, что занимающий позиции на Цзиньчжоуском перешейке пятый полк подвергся атаке превосходящих сил противника. Кто бы сомневался. Все, пора здесь заканчивать, нужно возвращаться.

Одиночный выстрел раздался совершенно неожиданно, застав всех врасплох. Судя по звуку, стреляли саженей с двухсот, никак не меньше, и вроде как во-он с той горушки, покрытой леском. Никто еще толком ничего не понял, а командир дивизии уже падает на землю, схватившись за правое плечо. Да что же это творится-то, совсем хунхузы обнаглели при приближении японцев. Куда только эти хваленые пограничники смотрят.

Офицеры штаба тут же поспешили к генералу, мгновенно побледневшему, но все еще остающемуся в сознании. Его быстро освободили от мундира и наскоро осмотрели. Рана не пустячная – как видно, задета какая-то вена, так как темная кровь толчками покидает тело, а генерал чувствует себя все хуже и хуже. Но, слава богу, не смертельная. Сопровождавший штаб военврач тут же наложил повязку: сейчас главное – остановить кровотечение, иначе есть все шансы, что раненый изойдет кровью.

– Что там? – интересуется Фок побелевшими губами.

– Рана не смертельная, ваше превосходительство, недельки три, месяц – и вы будете как новенький.

– Вот и ладно. Нужно двигаться к Нангалину.

– Ни в коем случае, – тут же вскинулся врач. – Да, рана не смертельная, но весьма серьезная. Необходимо как можно быстрее остановить кровотечение и предотвратить его возобновление, иначе вы просто изойдете кровью. А еще вас немедленно нужно направить в госпиталь, необходима операция. Не надо на меня так смотреть, ваше превосходительство, вы уж простите, но здесь буду командовать я, так как всецело несу за вас ответственность.

– Хорошо. Капитан Романовский.

– Я, ваше превосходительство, – тут же предстал перед генералом порученец.

– Передайте генерал-майору Надеину, чтобы вступал в командование дивизией.

– Есть.

Вернулся эскорт, что сразу же после выстрела рванул в ту сторону, где засел стрелок. Найти никого не удалось, как не удалось и определить, откуда именно стреляли. Мудрено найти охотника, всю жизнь скрадывающего зверя и научившегося сызмальства маскироваться так, чтобы этот самый зверь его не увидел и не почуял, – куда там человеку с ним тягаться.




Все было один в один с историей, которая была знакома Звонареву. Бред. Этого не может быть. Но это есть. Примерно через полтора часа после начала артподготовки в дело вступили канонерки японского флота. Как выяснилось, они еще накануне вечером вошли в залив и даже приняли участие в поддержке атаки на город. Как видно, в ранний час корабли не приняли участия в обстреле из-за плохой видимости, но, как только дымка рассеялась и позиции русских стали хорошо различимы, они не замедлили поддержать свою пехоту. Как такое могло произойти, ведь Макаров заминировал залив? Где именно были установлены мины, было неизвестно, но они были, и в немалом количестве. Однако вот они, японские корабли, лежат в дрейфе и абсолютно безнаказанно расстреливают русские позиции. Ну да недолго осталось.

«Квантун» и «Ляодун» довольно быстро выходят на позиции, которые предусмотрительный Путилов определил для обстрела залива. Путейщик не обманул: все было именно так, как он и говорил, платформы и впрямь скрывались практически полностью за небольшой возвышенностью, которая являлась естественной защитой. Над природным бруствером возвышались только жерла орудий и части стальных корпусов вагонов и паровоза, но назвать их легкой мишенью было бы несправедливо. Благодаря маскировочным мероприятиям контуры бронепоездов размывались и терялись на общем фоне, даже сами орудия, нижняя часть которых и без того была скрыта, сейчас накрыты сетью. Вот состав остановился, гулко загромыхав сцепкой, и сети дружно поползли с орудий.

– На дальномере. Дистанция до головного. – Покручин собран и серьезен.

За прошедшие полтора часа они уже сумели стать в немалой степени полезными. Правда, того результата, что был при обстреле первой батареи, достичь больше не удалось, но кое-кому сегодня они все же кровушку попортили. Трем батареям приходилось в срочном порядке менять позиции, пока их обстреливали. Внес свою лепту и «Ляодун». Из-за сильно замедленной связи имел место некоторый перерасход боеприпасов, но это не критично, главное, что орудия противника некоторое время не вели огонь по русским позициям, а перевести батарею на новую позицию – это не роту стрелков увести из-под обстрела. Всего двумя батареями к полному или временному молчанию было приведено восемь батарей, а «Ляодун» еще умудрился попасть в складированные на батарее боеприпасы – возможно, их только подвезли, а может, командир отчего-то решил устроить общий склад, непонятно, – но рвануло знатно, разом разметав половину батареи.

Сейчас ситуация совсем другая. Вот они, корабли противника, как на ладони, и дистанция так себе, считай, прямой наводкой бить. Похоже, о бронепоездах им ничего не известно, да и немудрено: откуда им знать – связь с берегом если и есть, то скорее номинальная. Составы они видели, но, скорее всего, не придали особого значения, для них главное сейчас – раскатать позиции русских. А вот зря вы так.

– Дистанция девятнадцать кабельтовых.

– Принял. – Как все же удобно работать, когда дальномерщик – вот он, под боком, нет пауз больше минуты и система измерений в привычных кабельтовых. Телефонная трубка уже в руке, вторая вращает ручку. – Рубка. Общую с первым и вторым плутонгами, связь поддерживать постоянно. Дистанция до головного девятнадцать кабельтовых. Огонь по готовности.

Проходят томительные секунды, наконец бронепоезд вздрагивает от звучащих один за одним выстрелов. Покручин приникает к перископу – конечно, приближение не то, что у морского бинокля, но и расстояние так себе. Цель берется под накрытие сразу, и даже наблюдаются два попадания: один снаряд бьет в надстройку, второй падает на ют. Ничего удивительного: не попасть в неподвижный корабль с неподвижной позиции? Ну это нужно быть совсем криворуким, а у него комендоры все же не первогодки.

Опять ожидание, затем вновь раздаются выстрелы морских орудий, теперь интервалы неравные, так как готовность – это дело такое, как какой унтер свой расчет натаскает и у кого какой наводчик. Поэтому два выстрела раздаются один за другим с трехсекундной задержкой, два других звучат один за другим, практически накладываясь друг на друга.

Японцы прекратили обстрел русских позиций, выискивая нового противника. Удается им это только после второго залпа, а вот подавить странную батарею никак не получается. Снаряды вздымают черные султаны земли перед позицией бронепоезда, но добиться попаданий или причинить иной ущерб у них не получается.

Покручин переводит взгляд на другой корабль, также подвергшийся обстрелу. Неплохо, комендоры Михайлюка ничем не уступают его артиллеристам. Тоже добились нескольких попаданий. Некоторое время японские моряки пытаются вести артиллерийскую дуэль, продолжая лежать в дрейфе, но целый ряд попаданий вынуждает их все же изменить тактику. Канонерки начинают движение, и результативность русских резко снижается, но все же попадания есть, и назвать их слишком редкими трудно. Достижения же японских моряков остаются на прежнем уровне, иными словами – их практически нет, взять под накрытие русских им все еще не удается.

Дистанция начинает меняться, и дальномерщик постоянно выкрикивает новые данные, лейтенант тут же дублирует их командирам плутонгов и слышит, как те дублируют их наводчикам. Приятно работать, когда так все слаженно и организованно. Всегда бы так.

Военное счастье – штука переменчивая и продолжаться до бесконечности не может. Маскировка хорошая вещь, но она не может спасать постоянно. Снаряды начинают рваться уже в опасной близости, осколки градом забарабанили по броне, некоторые рвутся с перелетом, а это уже чревато, так как орудийная прислуга с тыла ничем не защищена. Но делать нечего, нужно стоять и только усиливать обстрел. Будь сейчас дуэль с противником на закрытой позиции, имело смысл переместиться в сторону, но в данной ситуации бронепоезда просто-напросто вышли бы на открытое место, лишившись своего преимущества естественной защиты. Значит, сжать челюсти и стоять, стоять насмерть. Главная задача уже достигнута – японцы перестали обстреливать окопы, осталось только их прогнать.

Артиллерийская дуэль продолжалась уже около пятнадцати минут, когда на одной из канонерок вдруг разгорелся пожар и она была вынуждена потянуться в сторону, прекратив огонь. К этому времени в дело вступили уже миноносцы, и, хотя их калибр не шел ни в какое сравнение с калибром канонерок, крови они попортили изрядно. Сейчас вся артиллерия задействована на то, чтобы заткнуть эти две батареи, вдруг возникшие из ниоткуда.

Но вот одна из канонерок, самая внушительная из всех, вдруг запнулась, под ее левым бортом вспух водяной бугор, который, словно нарыв, лопается и взмывает вверх огромным водяным столбом. Ну наконец-то, вот и мины пошли в ход.

Видно, последние события многому научили японцев, так как они сразу же распознали, что именно произошло. Корабли стали резко замедляться, затем остановились и попятились назад, при этом беспрерывно ведя обстрел русских и сами подвергаясь сильному обстрелу. Два миноносца бросились на помощь к тонущему кораблю, обстрел с них прекратился, а потому и русские оставили их в покое, предоставив возможность спасти людей. Целей и без того хватало.

Скорее всего, японцев не остановило бы то обстоятельство, что у русских на побережье оказалось две батареи с морскими орудиями, даже подрыв одного из кораблей не поколебал их стойкости, но ситуация резко менялась. Начинался отлив, и оказаться неподвижной мишенью для русской артиллерии у них не было никакого желания. Правильное в общем-то решение. Корабли двигались, стараясь придерживаться уже известного маршрута, по которому им удалось пройти раньше, не встретив мин русских, планомерно двигаясь в сторону открытого моря. При этом артиллерийская дуэль не затихала ни на мгновение. Еще на одном корабле возник пожар. Впрочем, с ним противник справился весьма быстро, а орудия канонерки так и не прекратили огня, только интенсивность стрельбы заметно снизилась – скорее всего, наблюдался дефицит в обслуге, да еще и дым закрывал обзор. Окончательное решение об отступлении командиром отряда было принято, когда один из миноносцев вдруг подорвался на очередной мине, да еще и там, где корабли уже проходили раньше.

Если канонерка получила мину в борт и стала быстро крениться, то миноносец имел все шансы остаться на воде, даже не потеряв способности двигаться. Конечно, скорость его упала до черепашьей, но он двигался. Ну уж нет. Это их законная добыча, и упускать ее Покручин не собирался.

– На дальномере!

– Есть, на дальномере!

– Дистанция до подорвавшегося миноносца!

– Двадцать два кабельтова!

– Принял! Рубка! Сосредоточить огонь на подорвавшемся миноносце! Дистанция двадцать два кабельтова!

Как видно, Михайлюк пришел к тому же выводу, потому что количества всплесков вокруг поврежденного кораблика было слишком много для одной батареи. Пара залпов, несколько попаданий – миноносец запарил. Все. Теперь он уже никуда не денется.

Русские переносят огонь на канонерки, которые усилили обстрел, стараясь прикрыть поврежденного товарища. Не так быстро, чтоб вам. Опять снаряды падают вокруг одной из канонерок. Вскоре присоединяется и Михайлюк, беря под накрытие другой корабль. Сняв команду с канонерки, оба миноносца направляются к неподвижно замершему собрату, но обстрела русских не ведут. Следуя молчаливому соглашению, им тоже не мешают, да и других забот в избытке.

Когда японцы уже приблизились к миноносцу, тонущая канонерка огласила окрестности взрывом, на мгновение перекрывшим нескончаемую канонаду. Что же, вполне логично: решили взорвать, чтобы не досталась русским. Конечно, японцы собирались выиграть в этой войне, а следовательно, после победы вполне можно было бы поднять кораблик, но, с другой стороны, русские могли и удержаться на своих позициях, а значит, как минимум снять вооружение или боеприпасы с корабля, который должен был значительно выступить из воды при отливе: он и сейчас не смог погрузиться полностью, а лег на грунт, оставив над поверхностью накренившуюся палубу. К чему такие риски.

Артиллерийская дуэль еще продолжалась, но было уже понятно, что поле боя осталось за бронепоездами, так как корабли японцев, сильно потрепанные, но все еще боеспособные, спешно отступали, покидая залив.




– Ну слава тебе господи, хоть какая-то польза от морячков! – Третьяков облегченно вздохнул, когда увидел, как два бронепоезда начали обстрел японских кораблей, полностью переключив их внимание на себя.

– Конечно, полегче, но ненамного, – высказал свое мнение капитан Высоких, который помимо командования своей батареей руководил всей артиллерией на позиции. – Еще немного – и мы замолчим без помощи японских орудий. Снарядов слишком мало. Нашу заявку на пополнение боекомплекта не удовлетворили.

– Плохо. Без артиллерии нам не удержать позиции, – крякнул командир полка. Высоких безошибочно определил осуждающие интонации в голосе Третьякова.

– А что я могу поделать. Не я ведь командую артиллерией, я вообще, если хотите знать, только второе лицо, батареями на позиции командует…

– Мне и без вас известно, кто командует артиллерией, но сейчас его на позиции нет, а имеетесь вы. Ладно, цепляться друг к другу некогда. Насколько еще хватит снарядов?

– Часа на полтора, не больше.

– Сейчас составлю донесение, может, все же на станции есть боеприпасы.

– Сомнительно, что… Ах, мать… – Взрыв произошел прямо на насыпи перекрытия – как видно, калибр довольно солидный, так как даже сквозь оглушительный звук разрыва был слышен треск бревен, но бревенчатый свод все же выдержал, засыпав находящихся в блиндаже трухой и просыпавшейся землей. – Господи, да как же можно воевать при таком соотношении артиллерии.

– Так, о чем это вы? В чем сомнения?

– Сомнения, господин полковник, в том, что вряд ли на станции окажутся снаряды к нашим орудиям. Добрая половина из них китайские, вторая – крепостные орудия, а там, скорее всего, только к полевым, если иначе, то смысла их держать там нет вообще никакого.

– Я все же запрошу – чем черт не шутит, пока бог спит.

– Не поминали бы вы не ко времени.

– Что-то вы больно суеверным стали.

– Станешь тут. Разрешите, я к орудиям?

– Давайте.

Третьяков вслед за Высоких вышел из блиндажа и вновь посмотрел на левый фланг. Японским кораблям все еще было не до позиций его полка – доставалось им изрядно, – это несколько приободрило его. Хотя положение назвать стабильным было сложно: японцы явно нащупали обе батареи и вели их интенсивный обстрел, пока без явных результатов, но снаряды рвались в опасной близости от подвижной батареи. И чего моряки так вцепились в эту позицию, вон японцы начали двигаться – и попадать в них стали куда реже, с другой стороны, морячки, наверное, знали, что делали, так как с виду все платформы были в порядке и все восемь орудий исправно молотили по противнику. Затем его взгляд скользнул по позициям левого фланга, и настроение тут же испортилось. Во многих местах десятки метров траншей попросту отсутствовали, срытые морским калибром. Как ни недолог был обстрел канонерок, понаделать делов они все же успели. И как прикажете держаться на подобных укреплениях, если глубина траншеи едва по колено, да и не траншеи это, а так, некое углубление.

А еще это железнодорожное полотно. Понятно, что прокладывали его для бронепоездов, с целью воспрепятствования противнику в завладении городом, но город в руках противника, а эта насыпь оказалась великолепным укрытием для накопления пехоты. Удружили, нечего сказать.

Взгляд в центр. Здесь вроде стабильно, цепи опять залегли, им до траншей еще порядка двухсот метров. Но если самураи соберутся с духом и поднажмут, то вполне может дойти и до штыковой свалки. Конечно, русским солдатам японцы в подобном бою не конкуренты, но только больно уж их много. Нет, если дойдет до штыков, то полку точно не выстоять.

Порадовало его только положение на правом фланге: две русские канонерки и два миноносца утюжили наступающие цепи японцев беспощадно. Хотя какой там наступающие – противник попросту рассеян и поспешно отступает. Нечего японцам противопоставить морякам. Вот так вот, прочувствуйте на себе, каково это под морским калибром.

Все это хорошо, но вот с левым флангом нужно что-то решать. Пожалуй, пара батальонов совсем не помешает. Третьяков вернулся в блиндаж: были опасения, что второго прямого попадания он не выдержит, ну да это еще попасть нужно, – необходимо было составить донесение для его превосходительства, затребовать снаряды и подкрепления.




Пехота накатывала плотными цепями, волна за волной, неся большие потери, но не сбавляя натиска. Вперед, только вперед. Позиции русских теряются в дыму и пыли. Артиллерия уже молчит, но стрелки продолжают бить из винтовок и пулеметов, сея смерть среди наступающих. Но еще немного – и славные сыны богини Аматерасу ворвутся в русские траншеи, а тогда их уже будет не удержать.

Выправилось положение и на правом фланге русских. Эти проклятые канонерки все же ушли – то ли снаряды закончились, то ли отлив их угнал прочь, но без поддержки с моря русским все же не удержаться. На левом фланге противника дела обстоят получше. Адмирал Того хотя бы частично сдержал свое обещание поддержать огнем своих кораблей наступление пехоты, то недолгое время, что канонерки отработали по позициям русских, было весьма плодотворным. Морская артиллерия успела буквально срыть траншеи противника. Другое дело, что флот был вынужден отступить, потеряв два корабля, так как русские додумались установить на железнодорожные платформы орудия и выдвинуть их на берег.

Идея не новая, ей как минимум сорок лет, и ее то и дело применяют в тех или иных войнах. В последний раз бронепоезда широко использовались в англо-бурской войне. Стоило бы и им озаботиться подобным оружием, но для этого требуется хотя бы захватить Дальний, так как без его доков и депо создать такое на коленке не получится. Доставить сюда уже готовые? Даже не смешно. Сейчас весьма сложно осуществить разгрузку даже снарядов.

Однако, судя по всему, основная причина вовсе не в русских батареях. Как доложил флотский лейтенант, приписанный к его штабу, корабли подорвались на минах. Это плохо. Очень плохо. Именно из-за этих проклятых мин адмирал не отправил в Талиенванский залив свои корабли. Да и при десантировании не обошлось без потерь, подорвались два корабля. При тралении наскочил на мину и затонул номерной миноносец, при снятии с якорной стоянки попал на мину авизо «Мияки», затонувший менее чем за полчаса. В результате этого, а также нахождения там русских войск, количество которых осталось неизвестным, пришлось отказаться от десанта в бухте Керр, где все это произошло. Под Бицзиво тоже не все прошло гладко, в акватории, вроде протраленной тральным отрядом, наскочил на мину один из транспортов, к несчастью, на нем было много солдат, так что без жертв не обошлось, более сотни человек погибло. Но капитан, несмотря на поднявшуюся панику, все же сумел вывести судно на мелководье, чем избежал потопления и спас охваченных паникой людей.

На сегодняшний день к минным постановкам русских стали относиться куда как серьезно. За прошедший неполный месяц флот лишился двух броненосцев, двух крейсеров, авизо, канонерки и четырех эсминцев, четвертым был миноносец «Акацуки», подорвавшийся через два дня после гибели броненосцев в районе Лаотяшаня. Большинство потерь пришлись именно на минные постановки. Если корабли в заливе Цзиньчжоу подорвались на минах, а в этом, похоже, сомневаться не приходится, то на поддержку флота рассчитывать не стоит. Моряки не сунутся в него без предварительного траления, а русские не позволят проделывать это безнаказанно. Как выяснилось, им удалось-таки решить вопрос с береговыми батареями, чтобы обезопасить себя с флангов.

От тяжких мыслей Оку отвлекает вдруг ослабевшая канонада. Какие-то батареи все еще продолжали обстрел, но большинство орудий вдруг замолчало. Что могло случиться? Почему артиллерия прекратила обстрел? Он вскидывает к глазам бинокль и видит, что практически вплотную приблизившаяся к русским окопам пехота вдруг залегла под обстрелом противника, уже на протяжении двух часов отстреливавшегося практически одним стрелковым оружием. Наконец первые ряды не выдерживают огня обороняющихся и начинают откатываться назад. Неудержимая атака захлебывается, и цепи начинают отходить. Казалось бы, русским уже не удержаться, но они держатся. Мало того, его солдаты отступают по всему фронту.

Только на левом фланге части четвертой дивизии закрепились, используя как прикрытие железнодорожную ветку. Он сначала недоумевал, для чего нужно было это ответвление, но ввод в дело орудий на железнодорожных платформах все расставил по своим местам. Русские готовили пути для этих составов, но не успели закончить их возведение. Что же, это ему на руку.

Русские не сделали выводов из сражения на реке Ялу и расположили орудия на открытых позициях. Да и было ли у них время, чтобы переоборудовать батареи, даже если они и захотели бы это сделать? Сомнительно. Практически в самом начале боя они полностью лишились своей артиллерии, и вот уже два часа ни одно их орудие больше не стреляло. Пока еще действовала какая-то батарея, время от времени доставлявшая неприятности, но этого было явно мало. Свою долю внесли и эти морские орудия на железнодорожных платформах: с уходом кораблей они вновь переключились на сухопутный фронт. Опять же эти проклятые русские канонерки заставили замолчать две батареи. Но и этого было недостаточно, чтобы в самый решительный момент орудия его армии вдруг практически полностью прекратили огонь.

– Адъютант, связь с начальником артиллерии… – И через некоторое время: – Что происходит! Почему в самый решительный момент прекратили обстрел?

– Ваше превосходительство, практически все снаряды израсходованы. Боеприпасы не успевают подвозить из Бицзиво, на море вновь началось волнение, что затрудняет разгрузку транспортов.

Оку приложил немало усилий, чтобы не сорваться. Да, артиллерия прекратила обстрел в самый решительный момент, но кто может поручиться, что именно в этот момент бой достиг своего пика? Русские все еще не ввели в бой ни одного резерва. Что, если они решат контратаковать? С чем он будет отражать наступление русских? Нет, начальник артиллерии сделал все правильно, он просто выполнял свой долг. Но вот что-то подсказывало Оку, что русские не станут вводить в бой резервы, а уж тем более атаковать. На это указывала вся прежняя нерешительность, с которой они действовали. Скорее всего генерал Фок ждал, когда ему дадут пинка, чтобы побыстрее оставить позиции и откатиться к крепости. Но генерал Оку, замахнувшись, все еще никак не мог нанести того удара, который собьет русских с позиции. Один полк! Только один полк сейчас находился против всей его армии и никак не желал оставлять свои позиции! Он командующий, и у него есть чутье – нет ничего удивительного в том, что этого нет у начальника артиллерии, заботящегося об армии на своем участке. Он видит только свою кухню, Оку же – всю картину в целом.

– Сколько осталось боеприпасов? – все же совладав с собой, поинтересовался командующий.

– Только неприкосновенный запас, по пятьдесят снарядов на орудие.

– Каковы потери в артиллерии?

– Пятнадцать орудий разбиты полностью, еще тридцать три нуждаются в ремонте, убито и ранено около двухсот солдат и офицеров.

– Как такое… – Но наконец начавшее было выплескиваться возмущение тут же замерло, едва его взгляд остановился на висящем вдалеке аэростате. А вот как. Практически все передвижения войск и расположения батарей у русских были как на ладони. – Немедленно прибыть на мой командный пункт. – Сказав это, Оку опустил трубку на рычаг и бросил через плечо: – Адъютант, вызовите ко мне всех командиров дивизий.

Пришло время для переформирования войск. И нужно все это проделать так, чтобы русские не заметили ничего. Проклятый шарик! Нет, до него не добить ни одной пушке. Значит, придется обмануть русских, и времени для этого мало. Очень мало. Что там у русских на левом фланге? Моряки все же успели хорошо потрудиться, если сейчас сосредоточить на этом направлении большинство имеющейся артиллерии и навалиться всеми силами, то русские побегут, а за ними побегут и остальные войска. Не могут не побежать. Фок ждет от него, Оку, подобного одолжения, так как хочет как можно быстрее оказаться в Порт-Артуре. Не стоит его разочаровывать. Все в дело! Все, до последнего снаряда! Банзай!




Бронепоезд вновь содрогнулся от скороговоркой отстрелявшихся орудий. Когда выстрелило орудие на соседней платформе, Звонарев опять болезненно сморщился от гулкого звука. Сейчас орудие било, довернув ствол в сторону, с которой находился десантный вагон, а это совсем не одно и то же, что с отвернутым в противоположную или под прямым углом к составу, поэтому доставалось всем изрядно. Более или менее чувствовал себя только телеграфист с головными телефонами, хоть как-то оберегающими уши. Может, стоит внести предложение об обивке вагона изнутри пробкой? Неплохая должна получиться звукоизоляция. Это сейчас все страдают от выстрелов своего орудия, а до того, когда вокруг рвались снаряды, едва удалось сохранить спокойствие, когда по бронированным стенкам застучали сотни осколков. Грохот стоял такой, что казалось, вот-вот какой-нибудь осколок все же прорвет сталь и влетит внутрь. Еще это ощущение, что тебе на голову надели ведро и молотят по нему почем зря. Жуть как приятно, а главное, способствует бодрости духа.

Неприятные ощущения прошли, организм непроизвольно напрягся в ожидании нового выстрела. Взгляд по сторонам. Ничего так себя чувствуют матросы, многие шутят и подтрунивают над теми, кто не отличается особой бодростью. Оно и к лучшему. И из себя страх гонят, и другим особо стушеваться не дают, так как беспрерывно тормошат их, заставляя отшучиваться. Судя по тому, что увидел Сергей, будь такая возможность, большинство постаралось бы перевестись с бронепоезда к чертовой матери, во всяком случае из десантников. Понять их несложно, артиллеристы – те при деле, а ты тут сиди и жди, прилетит снаряд или нет.

Передвижение по вагону – это отдельная песня. Звонарев пытался намекнуть, что нужно бы подбирать личный состав пониже ростом, но его не больно-то слушали, вот и напихали чудо-богатырей, а им тут только в три погибели. Так что на ногах никого нет, все пятой точкой пол топчут, ну и он тоже, правда, ему предоставили ящик из-под патронов, но сути это не меняет.

Что же там происходит-то? Примерно в десять часов канонерки окончательно покинули залив – к сожалению, никто на минах больше не подорвался. Бронепоезда вновь откатились, для того чтобы заняться артиллерией противника. Орудия беспрерывно молотили еще какое-то время, а затем потянулись к Нангалину, израсходовав все до последнего снаряда. Нужно было пополнить боезапас. Благо Макаров не поскупился и еще один полный боекомплект дожидался в составе обеспечения.

К полудню японская артиллерия вдруг прекратила обстрел, а пехота откатилась от позиций пятого полка. Иметь бы возможность сообщить, что у генерала Оку наметились трудности со снарядами. Но кто его будет слушать?

В Нангалине Звонарев узнал, что на левом фланге, пока они отрабатывали по канонеркам и миноносцам, наметилось очень сложное положение. Противник уже практически ворвался в траншеи, но тут в дело вступил один батальон, направленный туда генералом Надеиным, так что ситуация перерасти в острую так и не успела, правда, потери были весьма ощутимы. Как выяснилось, несмотря на кратковременность обстрела, канонерки успели во многом нарушить систему обороны левого фланга.

Слушая это, Звонарев не верил своим ушам. Ведь ему было известно, что в той истории на позиции не было отправлено никаких резервов, даже в количестве одной роты. Мало того, Фок завернул два батальона, направленные Надеиным. Что-то было не так. Решив забросить пробный камень, он похвалил и Надеина, и Фока, – вот тогда-то ему и сообщили, что Фок ранен – хунхузы постарались, – а в командование дивизией вступил Надеин. Семен, чертяка! Он все же исполнил свое намерение. Ладно, может, оно и к лучшему. Тем более что по неизвестной Сергею причине новый командир дивизии отчего-то начал сосредотачивать никак не меньше полка позади левого фланга – не в непосредственной близости: артиллерию противника никак нельзя сбрасывать со счетов, но все же.

Примерно в три часа пополудни японцы возобновили обстрел, и они явно осуществили переброску войск и артиллерии. Вот когда не помешали бы орудия на позициях полка, но они молчали, будучи либо разбитыми, либо лишенными снарядов, так как японцы выкатили свои орудия практически на прямую наводку. Этому обстоятельству удивлялись многие, но только не Сергей. Все было просто. Испытывая недостаток снарядов, Оку выкатил свои орудия для более точной стрельбы. Оставалось непонятным, как противнику удалось провести передислокацию войск незамеченной: ведь аэростат ни на минуту не покидал своей позиции и наблюдатели непрестанно вели наблюдение за японцами. Как видно, Оку сделал верные выводы по поводу этого шарика, а потому предпринял все меры к тому, чтобы русские ничего не заметили. Что же, он сумел добиться этого.

Основная часть артиллерии была сосредоточена на левом фланге, сейчас позиции буквально скрылись под непрестанными разрывами, поверить в то, что там оставался хоть кто-то живой, было сложно. Велся обстрел и остальных позиций, но основная доля приходилась именно на левый фланг. Как видно, японцы решили сосредоточить там основные свои усилия и прорвать фронт. Случись это, исход боя был бы практически предрешенным, так как, скорее всего, повторился бы сценарий, известный Звонареву. Направлять туда подкрепления – заведомо обречь людей на гибель.

Надеин попытался выслать в поддержку пехоте две батареи полевых орудий, но те даже не успели занять позицию, чтобы начать обстрел противника, как были им буквально сметены. Опять в дело вступили бронепоезда. Вот только целей было более чем предостаточно, чтобы их слово оказалось веским.

– Запроси, как там дела на левом фланге, – переместившись поближе к телеграфисту, попросил Звонарев.

Вольноопределяющийся согласно кивнул и тут же застучал ключом. Некоторое время ничего не происходило, а затем он, внимательно вслушавшись, стал что-то записывать. Наконец покончив с этим, обернулся к Сергею:

– Сообщают, что японцы укрылись за железнодорожной насыпью и обстреливают наши позиции. Похоже, что накапливаются для решительного броска.

Ага. Не было печали. Сами же русские и создали для них укрытие, устроив эту самую насыпь примерно в двухстах шагах от передней линии траншей. Вдобавок ко всему, она еще идет и практически параллельно траншеям. Почти до средины позиций. Полотно-то хотели закольцевать, протянув его до станции Кинчжоу, которая сейчас была в руках японцев. Насыпь не особо высокая, русские траншеи все же повыше будут, но мертвую зону от тридцати до сорока метров она давала. Мало того что там окопались части, которые вели наступление до этого, так еще и под прикрытием своей артиллерии сейчас там сосредотачиваются войска для последнего, решительного удара. Нужно срочно что-то предпринимать, иначе нашим ни за что не удержаться. Эх, сейчас бы сюда Семена с минометами, уж они-то достали бы японцев.

– Роман Дмитриевич, Звонарев.

– Слушаю вас, – доносится по проводам гулкий голос Покручина. Все же ничего общего с тем, что он видел в фильмах про революцию, с истерично кричащими в трубку: «Барышня! Смольный!» Возможно, причина в том, что аппараты были новые или расстояние плевое, а может, преувеличили в тех фильмах. Ответа он не знал.

– Противник накапливается за железнодорожным полотном, стрелкам их не достать, нашим орудиям, похоже, тоже. Еще немного – и они начнут бросок.

– Есть конкретные предложения?

– Как только японцы бросятся в наступление, выдвинуться в тыл атакующим цепям и взять их в пулеметы с фланга и тыла. Артиллерия примется за обстрел батарей.

– Оку выкатил орудия на прямую наводку, а бронирование у нас – один смех.

– Понимаю. Но иначе наших сомнут. И подкрепления подойти не успеют, а потом, поостерегутся они нас обстреливать или будут стрелять очень аккуратно: ведь могут и в своих попасть, а если противник окажется по обе стороны от полотна, то и вовсе стрелять не станут.

Звонарев прекрасно осознавал, что броня была неспособна защитить от прямых попаданий даже малокалиберных орудий, но он не был смертником, так как прекрасно знал, что в настоящий момент японская артиллерия попросту достреливает последние снаряды. Потом, оставался и приведенный им довод.

– Мы можем попасть и в своих.

– Можем, но шансы не так уж и велики, ведь они в каких-никаких, но укрытиях.

– А если японцы окажутся по обе стороны насыпи, нас штурмом не возьмут?

– Ну для чего-то ведь у нас имеются десантные роты. Решение нужно принимать быстро, пока японцы не начали наступления.

– Передайте трубку телеграфисту.

Вскоре орудия бронепоезда замолчали, и все облегченно вздохнули, не был исключением и Звонарев. Конечно, до контузии было еще очень далеко, но голова уже болела изрядно. Затем вновь загромыхала сцепка, и бронепоезд покатил по путям, приближаясь к левому флангу, чтобы затем его обогнуть. Перестук колес на стыках рельс звучал сначала редко, затем все чаще и чаще, пока состав не набрал максимальную скорость. Вагон закачало и затрясло с такой силой, что Сергей едва сдерживал охватившее его беспокойство: а ну как на каком повороте состав сойдет с рельс, – он даже мысленно перекрестился. Вот же. Когда состав развивал подобную скорость на основных путях, то у него не возникало и тени сомнений, а как оказались на этих, сотканных на скорую руку, тут тебе и всякие дурные мысли. Хотя чего это дурные – вон как трясет, на основной линии такого вроде не наблюдалось. Опять же мог и какой снаряд угодить в полотно. А вот об этом лучше не надо.

Звонарев взобрался на площадочку под командирской башенкой и приник к смотровым щелям. Вокруг проносится унылый пейзаж с перепаханной, искореженной взрывами землей. Стало быть, бронепоезд уже проходит через позиции пятого полка. Вот его взгляд выхватывает несколько солдатских фигур, которые машут руками и что-то там кричат. Затем картину закрывают разрывы снарядов со взметнувшейся ввысь землей. По вагону тут же забарабанили комья земли, камни и осколки, но достать укрывшихся за стальными стенами людей им не под силу. Но моментик неприятный: стало быть, японцы начали обстрел бронепоездов – они пока не догадываются о той опасности, что таят в себе эти монстры, но уже не ждут от них ничего хорошего.

А вот и японские цепи, волна за волной накатывающие на русские позиции, они по обе стороны от путей, очень удобно для флангового огня, но Покручин решил действовать иначе, а потому пулеметы «Квантуна» и «Ляодуна» молчат, а сами они стремительно движутся вперед, фактически разрезая надвое наступающие части. Начавшийся было обстрел бронепоездов прекратился: артиллеристы боялись попасть по своим. Что же, подобное вполне могло сработать. Один раз. Вторично на такое японцев уже не подловишь.

Вот наконец уже оба бронепоезда, идущие с минимальным интервалом, вышли во фланг атакующим, сбавили ход. Орудия развернуты в сторону батарей противника и, в подтверждение своих намерений, изрыгают гром и пламя, посылая уже не в первый раз за сегодня свои смертельные гостинцы в расположение японцев. Однако японцы не спешат открывать огонь по бронепоездам, так как вокруг них вполне хватает японских солдат. Но самое страшное происходит уже после того, как отзвучали звуки первых залпов. Внезапно окрестности огласились треском десятков пулеметов. Сотни, тысячи пуль смертельными осами устремились в подставленные спины, выкашивая вражескую пехоту десятками, сотнями.

Перенесенные на передние платформы с материалами, пулеметы выкашивают противника непосредственно у насыпи, остальные садят по японцам сначала во фланг, затем, по мере продвижения составов, в тыл. Вот заговорили и несколько пулеметов, оставленных по левому борту, отрабатывая по противнику, оказавшемуся с другой стороны.

Понятно, что Звонарев сам был инициатором этой затеи, понятно, что он предполагал большие, прямо-таки огромные потери противника, но это были цифры. Голые цифры. А сейчас перед его глазами предстала настоящая трагедия: люди, живые люди падали как скошенная трава, извивались, словно змеи, от нестерпимой боли, кричали навзрыд. Картина была не просто страшной, она была ужасной.

Оторвавшись от избиваемого противника, он видит русские позиции. Траншеи легко угадываются по выложенным позади трупам русских солдат. Множеству трупов. Их убрали из траншей, чтобы не загромождать проход. Такова жестокая арифметика войны.

Вдруг бронепоезд запнулся, оглушительно загромыхав сцепкой, и остановился. Состав сошел с полотна: либо попадание, либо ему досталось еще раньше и сцепка прослабла. Все, теперь они мишень. Но отчего-то не страшно. Вот только что его сковывал страх, просто ужас от представшей перед ним картины, а вот его уже нет. Нет, потому что теперь он волнуется не за каких-то там незнакомых людей – теперь он думает о тех, кто находится рядом, о тех, кого знает лично, а знает он на бронепоезде всех. Сидеть здесь за броней – не дело, не говоря о том, что броня эта очень даже несерьезная, к бронепоезду вполне может приблизиться пехота. Основная масса пулеметов сейчас сосредоточена с правого борта, и лучше бы ей оставаться там. Как ни сильно досталось противнику, сил с той стороны все одно больше, чем с этой. Нескольким пулеметам не остановить наступающие цепи с другой стороны.

– Внимание! Приготовиться к десантированию и штыковой! Веселей, братцы! Ничего еще не случилось, мы все еще живы и с оружием!

Звонарев извлекает маузер, крепит к рукояти кобуру-приклад, извлекает магазин на десять патронов и прячет его, вставляя взамен магазин на двадцать, отчего громоздкий пистолет сразу же начинает походить на автомат, вот только в автоматическом режиме он стрелять не умеет, ну да и бог с ним, и так хорошо. Это расстарался Горский, по просьбе Гаврилова. Ничего особенного. Маузеры в настоящий момент снаряжаются патронами сверху, при помощи зарядной планки или по одному патрону, но это несколько мешкотно. Другое дело обойма. Раз – и готово. Ну а если есть обойма, то что мешает сделать ее немного более массивной и вместительной? Уж больно не понравилось Семену иметь слишком ограниченный боезапас, в то время когда он в этих краях гонял хунхузов. Ну и Сергей ни разу не дурак.

– С левого борта!

– Сергей Владимирович, только не первым! – Ага, телохранители нарисовались.

– Рота-а! За мной! – Створки раздались в сторону, краем глаза он еще успевает заметить, как Фролов и Васюков вырывают из рук двух десантников по пулемету, и выпрыгивает на насыпь.




– Сережа, ты как?

– Н-нормально. Боже, никогда не думал, что будет так страшно.

– Давай еще стаканчик.

Семен появился здесь ближе к вечеру, заняв со своим батальоном одну из высот и изготовившись к бою. Бог весть как оно все пойдет. Насколько им было известно, японцы не преследовали противника, начав спешно укреплять захваченные позиции и готовясь к контратаке. Но многое уже пошло не так, как было в той истории, а потому неожиданности могли быть самыми разными. Если генерал Оку начнет преследование, Гаврилов хотел остановить его: большая концентрация автоматического оружия вполне могла способствовать успеху предприятия, правда, потери могли быть слишком большими, но иначе он поступить не мог.

Однако его перестраховка была излишней. Надеин оказался куда более решительным, чем Фок в свое время, да и здесь он успел показать, что не горит особым желанием таскать горячие каштаны из огня. Старый же генерал едва сам не бросился в атаку – с трудом удержали Анику-воина.

Внезапный выход в тыл бронепоездов оказался переломным моментом в ходе боя. Около двух полков были выкошены в одночасье, сильно потрепанными были и части, наступающие в центре, а затем было контрнаступление четвертой дивизии. Ну контрнаступление – громко сказано, скорее, контратака, в результате которой удалось отбросить противника к самому городу Цзиньчжоу. Оку успел-таки подтянуть резервы и бросил в атаку свою кавалерию. Это он сильно погорячился. Наличие среди наступающих частей русских пулеметов его сильно удивило, ни о чем подобном он информирован не был. Как русские могли в наступательном бою использовать неуклюжие пулеметы, было совсем непонятно, да еще и в таком количестве. Судя по докладам, было применено около двух десятков пулеметов, и это при том, что на самих бронепоездах все еще оставалось автоматическое оружие, использование которого принудило практически к молчанию три батареи, наиболее близко расположенные к русским позициям и стоящие открыто. Понеся значительные потери, кавалерия также откатилась.

В плен было захвачено около трех сотен человек, более тысячи раненых было собрано на поле боя, и почти все на левом фланге. Сейчас им оказывали медицинскую помощь наравне с русскими солдатами. Медики не делали никаких различий, и подчас японцы перемежались с русскими; и лежали рядом как уже обихоженные раненые, так и те, кому еще не была оказана первая помощь. Затем их, все так же вперемешку, грузили в вагоны и отправляли в Порт-Артур.

Когда опустилась ночь, в лагерь к русским прибыл парламентер, чтобы договориться о перемирии: нужно было позаботиться о павших. А потери были весьма внушительны с обеих сторон и куда выше, чем в известной провалившимся во времени истории. Русские потеряли около двух тысяч убитыми и ранеными, потери японцев приближались к десяти тысячам. Основная масса потерь приходилась именно на внезапную атаку бронепоездов.

Обоим бронепоездам досталось на орехи. Оба получили несколько прямых попаданий, десанты приняли свой первый бой на суше. Примерно половина личного состава была либо убита, либо ранена. Радовало хотя бы то обстоятельство, что убитых всего было двадцать девять, правда, полтора десятка имели тяжелые ранения, но они пока еще были живы. Моряки расхаживали гоголями, принимая заслуженные слова благодарности от пехтуры, и было от чего. Именно их вмешательство дважды за день спасало положение. Благодаря морякам было стабилизировано положение на правом фланге и устранена угроза на левом, а когда, казалось, противник вот-вот опрокинет обороняющихся, решительный выход в тыл двух бронепоездов окончательно перевесил чашу весов в сторону русских.

– Г-гризли, ты что, решил меня напоить?

– Есть такое дело. Для тебя сейчас это самое то.

На Звонарева без жалости смотреть было просто невозможно: его трясло как осиновый лист, бледный, с глазами навыкате – тот еще видок. А какой должен был быть у него вид, если сегодня ему впервые пришлось убить человека, и не издалека, а лицом к лицу, в рукопашной схватке, и не одного. Да еще и та куча народу, что они покрошили…

Уложив захмелевшего друга, Гаврилов вышел из вагона и подозвал находившихся неподалеку Фролова и Васюкова. Эти хотя и не моряки, а вид куда более бравый. Те хоть и пыжились, но, как говорится, были под впечатлением от произошедшего. С этих же как с гуся вода. Закалка прошлых боев давала о себе знать, опять же ни одной царапины – словно заговоренные, но это так, к слову: тут опять сказался опыт – от дурной пули никто не застрахован, но дурная обошла стороной, а иным они не дались. Хорошая школа была у парней за плечами.

– Вы как?

– Нормально все, Семен Андреевич, – задорно улыбнувшись, заверил Фролов.

– Норма-ально. А как такое получилось, что Сергей Владимирович оказался в рукопашной и штыком махал как рядовой?

– Не уследили. – Оба потупили взор. – Я ему говорю, не лезьте вперед, а он: «Рота, за мной» – и первым сиганул из вагона, а там закрутилось, понеслось. Вот честное слово, все время пытались к нему приблизиться, чертову тучу народу покрошили, а не вышло. Спасибо, Мамонов, громила стоеросовая, поблизости оказался, два раза прикрывал Сергея Владимировича, во второй раз сам схлопотал японский тесак, в задницу, – не удержавшись, хохотнул Николай. – Ох, что он с тем япошкой сделал! А потом уже и мы подтянулись.

– А как вообще получилось так, что вы в штыковую-то пошли?

– Снаряд угодил прямо в рельсу, вот колеса и сошли, потом еще было два попадания по платформам, народу накрошило… А тут видим, со стороны японских позиций цепи. Ну часть пулеметов перебросили на левый борт, а потом Сергей Владимирович решил, что нужно в атаку идти: так как иначе нас из орудий покрошат, хотя снарядов у них и кот наплакал. А парни-то уже целый день под страхом в этой консервной банке, вот и рванули страх и злость выливать. Когда до рукопашной дошло, большинство либо на земле валялось, либо драпа давали, против нас не так чтобы и много оставалось. Ну и этим, стало быть, ускорения поддали. А Сергей Владимирович – ничего так, молодцом, двоих на штык принял, не зря на заимке пот проливал, когда только японскую винтовку схватить успел, да еще как минимум четверых из маузера застрелил, одного уже в спину из винтовки, когда тот деру давал, – осатанел вконец. А как наши пошли в наступление, за вагонами блевал чуть не полчаса. Не, Семен Андреевич, не переживайте, матросы к нему со всем уважением, да там, почитай, половина проблевалась, в атаку-то нас не отправили. Звонарев всех завернул – путь чинить, чтобы бронепоезд увести, там уже без нас обходились, только пулеметчиков направили в цепи, чтобы, значит, поддержать. И не зря. Кавалерия их мигом обернулась, и если бы не пулеметы – покрошили бы пехтуру, а так ничего получилось: их накрошили черт знает сколько, пока не догадались отвернуть.

– Понятно. Но чтобы это в последний раз. Я зачем вас сюда определил? А вы?

– Честное слово, больше не повторится.

– Выпьете?

– Не. По чарке нам налили, а более не надо. Матросикам сейчас похуже будет, а им никто больше не нальет. Неудобно. Мы уж как-нибудь так. Привычные.

– Привычные они, – передразнил Фролова Семен и, взболтнув фляжку, сделал добрый глоток дорогого коньяку. Коньяк он любил, вот только глушил он его сейчас как спирт: сказывалось большое нервное напряжение.

Вот же судьба-злодейка. Самый неподготовленный из них умудрился оказаться в самом пекле, но, слава богу, все обошлось. Вон валяется, опоенный другом, и в ус не дует. Господи, как же он перенервничал, когда узнал, что бронепоезда выкатились под прямую наводку японской артиллерии.

Семен сделал еще один глоток и вдруг заметил, что вокруг значительно посветлело. Это что же получается, уже ночь прошла? Надо же, а он и не заметил, и ни усталости, ни сна – ни в одном глазу. Обернувшись на восток, он увидел, как из-за невысоких гор появился алый диск солнца. Начинался новый день. Да нет, не просто новый, а самый настоящий, так как солнце возвещало о начале действительно чего-то нового, история все-таки шагнула с проторенной дорожки и начала бить другую колею.

Что же, не напрасно, выходит, они трудились на протяжении многих лет, вот и первый значительный результат. Первый. А чтобы он не стал последним, придется приложить еще достаточно много сил, но он был к этому готов. Были готовы и его друзья.


notes



Примечания





1


Коордонат – уклонение корабля или соединения в сторону от прежнего пути с целью избежать опасности или приблизиться к чему-нибудь; делается в обе стороны – вправо и влево. При коордонате вправо корабль поворачивает вправо на некоторое число румбов и, пройдя положенное расстояние, возвращает влево на тот же угол – и таким образом ложится на курс, параллельный прежнему.