Меня зовут Бренда Джейн
Зена Валентайн








Из этой книги вы узнаете, как искалеченная в автокатастрофе девушка сумела не только полностью восстановить свое здоровье вопреки мрачным прогнозам врачей, но и покорить самого замечательного, самого прекрасного мужчину.






Зена Валентайн

Меня зовут Бренда Джейн





ГЛАВА ПЕРВАЯ


Никогда в жизни Хэмиш Чандлер не чувствовал себя таким беспомощным. Таким бесполезным.

Перед ним на больничной койке с приподнятым изголовьем лежала молодая женщина, ее загорелая кожа выделялась на фоне белых простыней. «Она фоторепортер, то есть была фоторепортером, – сказала ему миссис Биллингс. – Скакала на лошадях, очень хорошо играла в гольф и в теннис, каталась на лыжах». Слегка покраснев, миссис Биллингс добавила: «Думаю, разбила немало мужских сердец».

Сейчас, правда, трудно было назвать эту молодую женщину покорительницей сердец: опухшее лицо ее покрывали синяки, кровоподтеки и царапины.

Хэмиш Чандлер чувствовал себя неловко, так пристально рассматривая спящую. Но не будить же ее. В таком состоянии сон – лучшее лекарство.

«Ради Бога, подумайте, что можно для нее сделать, – умоляла его вчера миссис Би со слезами на глазах. Наверное, она не слишком набожна, но, может быть, побывав в когтях у смерти…»

Да, скорее всего, она и впрямь была на волосок от смерти, если и сейчас, пролежав три недели в больнице, вызывает своим видом сострадание. Девушка лежала неподвижно, расслабленно, а изящная рука с длинными, сжатыми в кулак пальцами покоилась на подушке рядом с головой. Хэмиш опустился в кресло возле кровати. Он испытывал странное по своей остроте желание утешить ее, избавить от боли.

Посещать больных было ему не в новинку, это входило в его обязанности священника. К тому же пациенты всегда радовались его приходу. Однако на этот раз визит не входил в его обязанности. Он пришел по просьбе миссис Би, которая проявила не только участие, но и настойчивость. «Откуда вы знаете эту девушку?» – спросил Хэмиш свою экономку. Кстати, за последние годы она стала больше чем экономкой, пережив, вместе, с ним его жизненные кризисы и смерть жены, а сейчас, помогая растить двух его дочерей. Миссис Би ответила, что девушка училась в колледже вместе с ее племянницей Деборой.

Судя по сообщениям в прессе, Би Джей Долливер, как звали девушку, к своим двадцати семи годам накопила наград за блестящие фотоработы не меньше, чем поклонников. «Яркая личность, – добавила миссис Би, – когда она гостила у нас на каникулах, молодежи ни минуты не бывало скучно. Так говорила Дебора».

Их прежней крепкой дружбы, однако, оказалось недостаточно для того, чтобы Би Джей разрешила Деборе посещать ее и ухаживать за ней.

«Племянница работает в этой больнице медсестрой, – продолжала экономка, – но Би Джей не хочет видеть совершенно никого. Даже родных. Впрочем, мать ее давно умерла, а отец живет на Западном побережье. Би Джей ему ничего не сообщила. И вообще замкнулась в себе. Деб думает, это из-за того, что у нее так изуродовано лицо. Зная свою подругу, Деб и сама не заходит в палату. Уважает ее желание быть одной».

Потом миссис Би описала, как произошла катастрофа: девушка на большой скорости налетела на скалу в спортивной машине немецкой марки. Врачи считают, что теперь она даже ходить не сможет самостоятельно. «Несчастье так ее ожесточило, что медсестры боятся к ней и близко подойти».

«Могу себе представить, – согласился Хэмиш. – И все же, конкретно, для чего вы меня к ней посылаете?»

Миссис Би довольно долго колебалась, прежде чем ответить. Потом, глубоко вздохнув, сказала: «Боюсь, если она узнает, что никогда больше не сможет ходить, то покончит с собой. Дебора думает, что Би Джей не захочет жить физически неполноценной. – В голосе экономки слышались слезы. – Честно говоря, я всегда ее жалела. Она казалась такой одинокой».

Как выяснилось, родители девушки разошлись, когда она была еще ребенком, и мать вскоре умерла. Девочка росла у отца, владельца целой сети спортивных магазинов, который всегда мечтал иметь сына.

«Всю жизнь она пыталась доказать этому человеку, что нисколько не хуже спортсменов, которыми он восхищается, – продолжала миссис Би. – А ему было наплевать…»

И вот сегодня преподобный Хэмиш Чандлер, вспоминая все это, сидит у постели пострадавшей и раздумывает, почему именно на его долю выпала эта прискорбная обязанность и почему именно сегодня, когда как раз исполнилось два года со дня смерти его любимой жены.

Он сидел в неуютной тишине, не в силах оторвать взгляд от искалеченного тела спящей девушки.

«У нее поврежден позвоночник, – упомянула экономка, – множественный перелом таза, сломана правая плечевая кость, раздроблена правая рука, изранено лицо».

Сейчас он смотрел на это лицо, видел маленький шрам на щеке, заживающие царапины на шее. Затем перевел взгляд на левую, уцелевшую руку, покоящуюся на подушке. Примерно на расстоянии фута от ее груди висела трапеция, видимо, чтобы упражнять руки.

Что я могу сказать ей? – думал пастор Чандлер. Что вообще можно сказать в подобной ситуации? У него не было ни малейшего представления о том, как можно ее утешить. Однако раз уж он здесь, значит, в этом должен быть какой-то смысл.

Краем глаза он уловил розовое пятно. Это сестра в розовом свитере неслышно скользнула в палату. Улыбнувшись ему, она взяла руку больной, чтобы проверить пульс.

Девушка неожиданно открыла глаза и посмотрела на пастора с удивлением и страхом.

Тело ее дернулось, потом еще раз, сильнее. «Нет!» – сорвалось с ее губ. Лицо исказилось, глаза зажмурились. Девушка задрожала в приступе мучительной боли.

Медсестра прикоснулась к животу пациентки и что-то шепнула ей, другой рукой делая Чандлеру знак выйти. Не успел он выскочить из палаты, как оттуда донесся утробный, нечеловеческий вопль, от которого мурашки побежали у него по телу. Священник прислонился к стене коридора и стоял так, пока звуки эти не перешли в тихие стоны и вздохи.

Через несколько секунд мимо пробежала сестра, бросив на ходу:

– Спазмы.

Хэмиш на цыпочках вошел в палату и приблизился к постели. Лицо девушки было покрыто бисеринками пота, глаза блестели, дыхание прерывалось.

– Чем я могу помочь? – спросил он.

– Уходите, – хрипло выдохнула она и закрыла глаза. Хэмиш заметил, что она старается выровнять дыхание. Сонная артерия лихорадочно пульсировала на шее.

Взяв с тумбочки махровое полотенце, Хэмиш намочил его теплой водой из-под крана. Потом отжал край мягкой ткани и положил ей на лоб. Он скорее почувствовал, чем услышал, глубокий вздох, когда компресс коснулся кожи. Девушке явно полегчало. Он снова смочил полотенце и легкими прикосновениями стер пот с ее лица.

– Вы здесь новичок? – спросила она тем же хриплым голосом, с трудом зафиксировав на нем свои зеленовато-ореховые глаза.

– Вроде того, – ответил Хэмиш, чуть улыбнувшись.

– Положите компресс мне на лицо. Это приятно.

Он повиновался со всей осторожностью, на какую был способен. Спустя несколько секунд сонная артерия перестала биться так лихорадочно, и, подняв руку, Би Джей убрала с лица мокрую ткань. Потом, закинув руку назад, с силой отшвырнула полотенце, так что Хэмишу пришлось вскочить и поймать его на лету.

– Почему вы без халата? – неприязненно спросила она.

Хэмиш улыбнулся, наблюдая, как она пытается схватить левой рукой трапецию у себя над головой. Укрепив приспособление так, чтобы больная могла его достать, он ответил:

– А я не врач.

– Тогда убирайтесь, – скомандовала Би Джей.

В ее глазах священник увидел настороженность и сдерживаемую злость. Почему бы ей, в самом деле, не быть злой? – подумал он. Она лежит здесь пластом уже три недели, совершенно не зная, что ее ждет. А я для нее – чужой человек.

– Меня зовут Хэмиш Чандлер, а навестить вас, меня просила тетя вашей подруги, Деборы Биллингс. – Он еще раз поправил трапецию. – Вот так лучше?

Хмуро глядя на посетителя, Би Джей схватилась левой рукой за перекладину. Губы сложились в нечто похожее скорее на гримасу, чем на улыбку. Но и это подбодрило Хэмиша. Она все выдержит, она по натуре боец, подумал он.

– Вам следовало бы быть… – прошептала она.

– Кем?

– Доктором.

– Спасибо за вашу наблюдательности, я и впрямь изо всех сил стараюсь изобразить врача.

Она не оценила его попытку пошутить.

– И эта тряпка… Приложите ее еще раз.

Хэмиш снова намочил полотенце под краном и отжал лишнюю влагу. На сей раз, он вложил его в левую руку девушки, и та стала обтирать им лицо медленными круговыми движениями, стараясь не задевать шрам на правой щеке. Когда полотенце остыло, она снова отшвырнула его, а Хэмиш снова поймал на лету и положил на тумбочку рядом с кроватью.

– У вас есть зеркало? – спросила она.

– Боюсь, что нет.

– Пошарьте в палате, вон в тех ящиках, например.

– Зачем?

– Поищите, вам сказано.

– Но зачем?

– Черт бы вас побрал… – Несколько секунд она лежала с крепко зажмуренными глазами. А когда снова взглянула на Хэмиша, в них было отчаяние. – Я хочу видеть.

– Зачем вам это нужно?

– А как вы думаете?

– Я думаю, его специально прячут от вас, чтобы вы себя не видели и не расстраивались. У меня нет права нарушать больничные порядки, мисс Долливер.

– Да кто вы такой, черт возьми? Если вас прислала Дебора, значит, вы должны мне поднять настроение. – Швырнув ему в лицо эти слова, она схватилась было за трапецию, но снова ее отбросила.

– Дебора меня не присылала, это ее тетя просила меня навестить вас. – Слегка подумав, Хэмиш решил признаться, кто он такой. – Я священник, работаю в церкви Святой Троицы в городке Колстед.

Девушка пробормотала ругательство, которое он пропустил мимо ушей.

– Видимо, вы намерены молиться за меня?

– Полагаю, это мой долг.

Девушка ухватилась за трапецию с такой силой, что косточки на ее пальцах побелели, потом отбросила ее и вытянула руку вдоль тела. Глаза ее резали, как два кинжала, но Хэмиш уловил в них и кое-что еще, похожее на страх.

– И все-таки, для чего тетя Деборы прислала вас? Если это не вранье, – процедила она, не скрывая сарказма. Потом на мгновение опустила веки. – Я помню эту женщину, – прошептала она.

– Тетя Деборы работает у меня экономкой и, судя по всему, очень любит вас. Очевидно, дружба с ее племянницей в те времена, когда вы вместе учились, не забылась ими.

– Дебора работает в этой больнице, она может войти ко мне в любое время, – сказала девушка. – Но, как настоящая подруга, понимает, что мне нужен покой. Я не хочу никаких посещений.

Хэмиш молчал, и тишину заполнили звуки, доносящиеся из коридора.

– Я знаю, – сказал он, наконец.

Би Джей метнула в него гневный взгляд, но он видел, что она только старается быть злой. Она не такая.

– Никаких посещений! – рявкнула она снова. – Дебора это знает.

– Они переживают за вас.

– А-а, дьявол! – С исказившимся лицом она закрыла глаза.

Хэмиш подумал, что у нее новый приступ, и уже готов был броситься к медсестрам. Потом понял, что девушка удручена чем-то другим. Снова на нем остановились ее глаза цвета осенней травы.

– Но почему именно вы? – резко спросила она.

Хэмиш напрягся, пытаясь понять, чем он ей не угодил. Как она воспринимает его приход? Пока он гадал, больная сделала из его молчания печальный вывод.

– Что они хотят мне внушить, присылая ко мне попа? Что я скоро умру? Может, я уже умираю? – В голосе ее звучала горечь.

– Разумеется, нет. Вы поправляетесь. – Хэмиш удивился неожиданному повороту разговора. – Думаю, ваш врач должен был сказать вам об этом.

– Он сказал, что я… он считает, что я останусь… калекой.

Би Джей произнесла это шепотом, с явным ужасом. Наклонившись вперед, он взял ее здоровую, левую, руку в свою. Ладонь была прохладной и влажной.

– Я не знаю вашего диагноза и прогнозов, – сказал Хэмиш как можно мягче, увидев крупную слезу, которая поползла по ее щеке; слеза эта появилась из-под длинных ресниц и направилась к уху. – Ради Бога, не приписывайте моему посещению того, чего в нем нет.

– Для чего же вы здесь?

Хэмиш держал ее маленькую руку в своей большой ладони, глядя на множество порезов и ранок, уже заживающих. Странно, но ему было очень приятно, что она не отняла руку, – казалось, утешение ему не менее необходимо, чем ей.

– Гм, молодая леди… я и сам не знаю, для чего.

Ее глаза расширились от удивления. Она изучала его лицо, а губы шевелились, словно безуспешно пытались произнести какие-то слова.

– Это звучит глупо, – продолжал Хэмиш, – но мне самому невдомек, зачем я здесь. Разве что по просьбе миссис Биллингс, которой я был тронут.

– Ах, тронут. – Опять сарказм. – Скажите, пожалуйста!

Эти слова не ужалили, потому что она так и не отняла у него свою руку. Словно думала одно, а говорила другое.

Хэмиш прекрасно понимал, откуда вся ее горечь и сарказм. С тех пор прошло уже много лет, но он еще помнил, как, будучи подростком, встречал в штыки любого незнакомца, не доверяя никому; как всегда готов был лезть в драку, защищая себя от реальной или придуманной угрозы. Он жил по большей части законами улицы, где каждый сам по себе и никто никому не верит. Вспомнив все это сейчас, он глубоко вздохнул и грустно улыбнулся.

Откуда же такая горечь у нее, ведь она в жизни имела все – роскошь, успех, свободу? Ее негодование, возмущение настолько сильно, что стынет кровь в жилах. Видно, это сидит очень глубоко в ее душе.

– Вы пришли убеждать меня, что мне не стоит надеяться на выздоровление? – хриплым шепотом спросила Би Джей.

– Ни в коем случае. Я же не видел заключения врача.

– Ну да, понятно. – Отняв руку, она снова потянулась за трапецией. Он подумал, что это единственное упражнение – поймать трапецию, отпустить, – которое она может себе позволить. Только левая рука у нее и движется. Но вот ее тело слегка дернулось, и она тут же побледнела, прошептала: «Господи» и медленно втянула в себя воздух.

В палате моментально появилась сестра и сделала укол в левую руку.

– Будем надеяться, что нам удастся прекратить эти проклятые спазмы, – сказала она, опуская рукав. – Лекарство действует мгновенно. А вы ей кто – родственник?

Хороший вопрос, подумал Хэмиш, размышляя над ответом. «Друг» прозвучало бы фальшиво и как-то покровительственно, «знакомый» – не очень внятно. Он ответил просто:

– Я священник, – хотя при этом невольно использовал свое положение: святых отцов, как правило, не выгоняют из больниц. Даже если больные сами об этом просят.

Би Джей будто и не слышала его ответа и вообще о нем забыла. Она порывисто дышала и вдруг схватила его руку и прижала к тому месту, где он мог чувствовать биение ее сердца. Все ее тело напряглось, несмотря на успокаивающий укол. Пожатие руки было неожиданно сильным и говорило об эмоциональном возбуждении, граничащем с отчаянием.

Теперь надо ждать, когда подействует укол. Прошло несколько минут. Священник рассматривал нежные очертания ее подбородка, и что-то шевельнулось в его душе.

– Он не прав, – сказала Би Джей, открыв глаза. – Я добьюсь своего, я буду ходить. Даже буду бегать. Докажу им всем, как они ошибаются.

Она боец по натуре, подумал Хэмиш, благодарный ей за то, что она не собирается сдаваться. Не думает о том, чтобы покончить счеты с жизнью, чего так боится ее подруга Дебора. Намерена восстановить себя. Может, это ей и удастся. Может, она докажет своему врачу несостоятельность его предсказаний. Хэмиш желал всем сердцем, чтобы ей удалось победить в этом споре.

Он чувствовал мягкую грудь под своей ладонью, которую девушка прижимала к себе. С ее стороны это был неосознанный жест, она просто ухватилась за что-то, в чем видела поддержку, стремилась почерпнуть силы и хоть какое-то утешение из единственного доступного источника.

А Хэмиш давно уже не ощущал тепла и мягкости женского тела и вдруг осознал, как стосковался по такой близости; даже мелькнула мысль, что, возможно, пора ему поискать себе новую жену. За последние месяцы он уже наслушался намеков на этот счет от друзей и прихожан.

Но он мог жениться только по любви, несмотря на двоих детей, которым необходима мать. Кроме того, противно было даже думать о неизбежных формальностях – ухаживании и прочем. Столько в этом фальши, да и не представлял он себя в постели с кем-то, кроме Мэрилин, хотя ее вот уж два года как нет и даже собственные дочери ее забыли.

Девушка на больничной койке выпустила его руку из своей и снова ухватилась за трапецию. Хэмишу показалось, что она пытается подтянуться всем телом, но она тут же отпустила снаряд.

– Вы можете идти, – объявила Би Джей, глядя в потолок.

– Я ждал, что вы это скажете.

– Свое задание вы выполнили.

– Вы так считаете? – мягко спросил он.

– Именно так. – Она изучала его прищуренными глазами.

Но он не мог уйти. И не мог объяснить себе это странное желание остаться там, откуда его гонят.

– Пожалуй, побуду еще немного.

– Мне не нужны посетители.

– Знаю.

Ему не только не хотелось уйти – наоборот, было приятно сидеть рядом с этой загадочной злючкой.

– Я попрошу, чтобы вас выставили.

– Действуйте.

Она не шевельнулась.

– Я вас совсем не знаю. – Девушка хмурилась, а веки ее слипались от усталости.

– Это уже другое дело. Хоть вы не – очень любезны.

– Грубая, хотите вы сказать. Так будет вернее. Но на вас это не действует, не правда ли?

– Ну, не совсем так. – Он улыбнулся. – Вы хотите, чтобы я понял, как несправедливо обошлась с вами жизнь, – я вам сочувствую. Хотите, чтобы я помолился о вашем выздоровлении, – я готов. Хотите, чтобы я знал, как вам горько и обидно, – я знаю.

– Считаете себя святым? – Она почти улыбнулась.

– Нет, я не считаю себя святым и не помню, чтобы это стояло в перечне моих служебных обязанностей. Просто я человек, исправляющий должность священника.

– Где же ваш воротничок?

– Я обязан носить его только во время службы – прихожане знают меня. Знают, что я служу им, что они меня наняли и могут уволить. Существуют в моем приходе и люди, считающие, что меня пора заменить.

– Почему? – спросила она после паузы.

– У меня есть один недостаток. – Хэмиш сказал это легко, хотя и не собирался обсуждать с ней свои личные дела. Однако, видя, что она заинтересовалась, решил отвлечь девушку от ее боли.

– А что это значит, если конкретно?

– Нас с женой наняли как бы в команде, двоих на одно жалованье. Потом у нас появилось двое детей, две девочки, и Мэрилин уже не могла уделять так много времени приходским делам, как раньше. К тому же вскоре у нее развилась болезнь сердца, и нам пришлось нанять экономку, для церкви это дополнительный расход. А два года назад жена моя умерла, и теперь я занимаюсь делами в одиночку.

Хэмиш улыбнулся, видя недоверие на лице девушки.

– Большинство прихожан вошли в мое положение и оставили все как есть. Так что в ближайшее время без работы я не останусь.

– Мне жаль вашу жену, – сказала Би Джей. – Что касается остального – не морочьте мне голову.

– Нанять священника для церкви – это обычная сделка. Когда брали нас с Мэрилин, сделка была выгодной, теперь она невыгодна. Церковный совет считает, что платит мне больше, чем получает от меня услуг. Им гораздо интереснее заменить меня супружеской парой.

– Что вы предпримете, если вас уволят?

– Видимо, найду другое место.

– А это трудно?

– Понятия не имею. Это моя первая должность в сане священника, я занимаю ее уже шесть лет. Не знаю, каков сейчас рынок услуг в этой области.

– Почему бы вам не навести справки? Следует думать о будущем. – Голос ее угасал.

– Займусь этим, если уж до того дойдет, – сказал Хэмиш, пожав плечами. Ему не хотелось обсуждать с девушкой ни трагическую смерть жены, ни весьма проблематичную опасность остаться без работы. Вопросы это серьезные, можно сказать, жизненно важные. Но он уже стал привыкать обходиться без Мэрилин, а прихожане его любят и вряд ли захотят уволить. Ведь пошел же церковный совет на то, чтобы оплачивать его экономку, когда родилась Энни. Проголосовал он и за то, чтобы взять в штат помощника священника, Медфорда Бенца. Так что он мог бы отмахнуться от вопросов Би Джей, но ее забота его тронула.

– У вас есть еще один выход, – сказала она.

– Какой же?

– Женитесь снова.

– Забавно. Знаете, наши мнения совпадают, я уже подумываю об этом.

– Вам это будет легко… Простите, я снова забыла, как вас зовут.

Хэмишу пришлось напомнить себе, что смирение – добродетель.

– Хэмиш Чандлер, – ответил он.

– Хмм, неподходящее имя для пастора.[1 - Чандлер (Chandler) – лавочник (англ.).] Вы нормальный парень, Хэмиш. Я впервые за свою жизнь вижу нормального парня в роли святого отца. – В глазах ее снова появилась усталость. – И все же не приходите больше, ладно? – едва слышно сказала она. – Я не выношу посетителей, и терпеть не могу молитвы.

Хэмиш непроизвольно сжал ее маленькую ладонь своей широкой рукой.

– Посмотрим, а вдруг я не смогу отказаться от этих визитов? Люблю провести время в приятном обществе.

Оставив свою карточку с домашним телефоном, он лишь позже подумал: зачем? Скорее всего, она ее сразу выбросит.

Хэмиш еще только вылезал из машины, а навстречу ему уже стремглав неслись две его дочери. Шестилетняя Эми влетела в объятия отца первой, трехлетняя Энни догнала ее, и обе уткнулись мордашками отцу в живот.

Старшая, Эми, отстранилась первой; темные кудряшки ее разметались по плечам, на худеньком, с тонкими чертами лице сияли восторгом темно-карие глаза.

– Мы поймали лягушку, она будет у нас жить, – объявила девочка.

Хэмиш засмеялся, уж очень серьезным было событие. Его старшенькая все лето пыталась набраться храбрости и взять в руки лягушку, для которой была заготовлена банка от кофе с дырочками, чтобы лягушка могла дышать. Банка давно ждала жильца на заднем крыльце.

– А я упала с качелей, – объявила младшая, Энни. Ее белокурые волосы падали прямыми прядями, обрамляя круглое личико с голубыми глазами. Глаза эти, серьезные и застенчивые, казались бы слишком большими для ее лица, если бы не пухлый рот, который их как-то уравновешивал. Уже сейчас было ясно, что Энни – будущая красавица.

– Ты ушиблась? – спросил он младшую. Энни, насупясь, кивнула, потом спросила:

– А где ты был?

– Навещал одну тетю в больнице.

– Она умрет? – спросила Эми.

– Нет, она уже выздоравливает, но очень сильно пострадала, так что, видимо, не сможет ходить.

– И что же, будет все время лежать в кровати? – Глаза Эми округлились от удивления.

– Нет, – улыбнулся отец, – ей дадут такое кресло на колесах, а потом она научится ходить на костылях. Ты видела когда-нибудь костыли?

– Да. У Джимми Кроутона. Он во втором классе.

Подхватив дочерей – по одной в каждой руке, – священник зашагал к дому. Энни, растопырив пятерню, толкнула дверь, после чего он поставил девчушек на пол на просторной застекленной террасе (она служила черным ходом), и все трое прошли в просторную кухню, типичную для фермерского дома, где миссис Биллингс готовила ужин.

Хэмиш с удовольствием втянул ноздрями аромат жареного мяса, заодно учуяв легкий запах газа – старые конфорки давали утечку. Он не замечал протертого линолеума на полу, трещин на фаянсовой облицовке плиты. Он давно уже не видел ржавых пятен на дне эмалированной раковины и не обращал внимания на журчанье воды из кранов, текущих, невзирая на то, что он регулярно меняет прокладки. Главное, что здесь всегда безукоризненно чисто и что это его родной дом, где вечно хлопочет миссис Биллингс, ставшая членом его семьи после смерти мужа четыре года назад.

– Ну как прошло свиданье? – спросила экономка, и Хэмиш поднял брови, изображая крайнее изнеможение и давая миссис Би понять, какой ужасный, сварливый характер у этой самой Би Джей Долливер.

– Не очень-то она приветлива.

Миссис Би скрестила руки на груди и недовольно поджала губы.

– Она поправится?

– Возможно. – Хэмиш уже мыл руки над раковиной. – Но ходить, видимо, не сможет.

– Никогда? – Побледнев, миссис Би уронила на пол варежку-прихватку.

– Никогда, – ответил священник, поднимая прихватку.

– О Боже, Боже! – Упав на стул, экономка уголком фартука вытирала слезы.

Хэмиша удивило неутешное горе из-за девушки, которую миссис Би не очень-то хорошо знала, а в последние несколько лет вообще не видела.

– Она была такой симпатичной, такой доброй, – причитала экономка. – Я всегда ею восхищалась. Какая трагедия, а? Жуткая трагедия.

– Да, конечно. – Он потрепал старушку по плечу, продолжая удивляться тому, что такое сострадание вызывает женщина, несгибаемая, как стальной стержень, и злющая, как загнанная рысь.

Миссис Би вытерла слезы на морщинистом лице.

– Мы с вами словно говорим о двух разных людях, – подумал вслух Хэмиш.

– Да, я знаю, Би Джей бывает очень жесткой и режет правду в глаза, – вскинулась миссис Би, но тут же смягчилась. – Какое у нее было детство! Мать умерла, отец хотел сына и ее просто не желал знать. – Миссис Би снова вытерла глаза. – А я вот помню, до чего она была живая и подвижная, я всегда хотела, чтобы Дебора походила на нее. Би Джей была очень самостоятельная и всегда отвечала добром на добро. Она могла служить примером многим молодым женщинам, хоть и росла нежеланным ребенком. Как же ей теперь быть? Боже мой, какая трагедия…

– Почему вы плачете, миссис Би? – спросила Эми голосом, полным сочувствия.

– Это из-за женщины, которую я сегодня навещал, – пояснил отец. – Миссис Би хорошо знает ее и очень жалеет.

– Но папа говорит, что она поправится, – Эми повернулась к экономке и погладила ее по колену, – ей дадут костыли, чтобы она могла ходить.

– Большое дело, – проворчала миссис Би. – Такая удивительная, живая девушка – и останется калекой на всю жизнь.

Эми взглянула вверх, на отца, чтобы узнать его мнение, но ему нечего было сказать. Собственно говоря, он и услышал-то о ней впервые только от миссис Би. Даже не знает ее имени, только инициалы: «Би Джей». Вроде бы так ее называют знакомые, а то, что у нее множество поклонников, вообще удивило его, поскольку никто ее не навещает. Впрочем, она сама виновата: скрыла аварию даже от родного отца.

– Она ведь не умрет, правда, папа? – встревожено спросила Эми.

Вместо отца ей ответила экономка:

– Может быть, она еще не захочет жить. – И снова повернулась к плите.

– Но почему же? – Эми снова обратилась к отцу, и он нежно положил большую ладонь ей на головку. Потом опустился на корточки, чтобы быть поближе к дочери:

– Видишь ли, эта женщина, Би Джей Долливер, раньше путешествовала по всему миру и везде фотографировала, ее снимки помещали в разных газетах и журналах, они иллюстрировали очень важные статьи. Ну вот, а теперь не сможет ничем таким заниматься, потому что будет ходить только на костылях. Миссис Би хотела сказать, что для такой деятельной женщины это очень грустно.

– Но у нее же будет уйма других дел, – не унималась Эми. – Ведь она может слышать и видеть, разве не так? Будет читать книги, смотреть телевизор. Будет гулять, хоть и на костылях. Может качаться на качелях, если захочет, ведь правда?

– Ну да, если захочет. А вдруг ей все это неинтересно?

– А может, она попробует, и ей понравится.

– Ты у меня умница, Эми, я горжусь тобой, – Хэмиш взлохматил волосы дочери. – Хорошо бы ты познакомилась с Би Джей и рассказала ей, как это прекрасно – жить на свете.

Слова эти вырвались сами собой, он просто хотел удовлетворить любопытство ребенка и тогда еще не думал, что эту идею можно осуществить. Было ясно, что Би Джей не помышляет о смерти. Она будет бороться изо всех сил и готова бросить вызов судьбе.

Но что, если все-таки врачи правы, если она никогда не сможет отказаться от костылей, никогда не побежит и не ударит по мячу теннисной ракеткой? Как она воспримет свое поражение, свое будущее, когда поймет его безысходность?

И все это – в одиночку. В полном, абсолютном сиротстве.

Садясь за стол ужинать, Хэмиш не мог отделаться от мыслей об этой женщине, и ему не пришлось долго копаться в своей душе, чтобы понять: он хочет быть рядом с ней, если она окончательно падет духом. Хочет подхватить ее, падающую, прижать к себе и сказать, что есть еще вещи, ради которых стоит жить.




ГЛАВА ВТОРАЯ


Телефонный звонок разбудил его среди глубокой ночи.

Хэмиш ответил сразу, едва успев проснуться. Телефон стоял рядом с кроватью, и ночные звонки не были редкостью для священника.

– Привет, Хэмиш, – сказала она.

Он откинулся на подушку и застонал от досады. Они не виделись всего три дня. Не выказывая особого желания принять его дружбу, Би Джей, однако, не исполнила своей угрозы – потребовать, чтобы ему запретили посещать ее.

И он регулярно навещал ее в течение последнего месяца.

– Сейчас почти три часа ночи, – сказал он хриплым со сна голосом. – Откуда у вас мой номер телефона? – Помнится, он оставлял ей карточку, но был уверен, что она ее выбросила.

– Нашла в телефонной книге.

– Что случилось, Би Джей? Почему вы звоните среди ночи?

– Я должна уехать из этого заведения, – сказала девушка.

– Ну что ж, великолепно. Они вас отпускают, значит, вы быстро идете на поправку. Как ваша правая рука?

– Все лучше и лучше.

– Куда же вы направляетесь?

– Мне предложили выбрать, куда именно.

Хэмишу не понравилось то, как дрогнул ее голос на последнем слове, и он постарался стряхнуть с себя остатки сонливости.

– И что же вы решили?

– Я подумала: может, вы заедете ко мне и мы вместе подумаем?

– Когда?

– Ну, скажем, через час.

– Что за шуточки, Би Джей? Почти три часа ночи! А в чем проблема?

– Проблема в том, что нет никаких проблем! – выкрикнула она. – Все уже решено и подписано! Медицина отпускает меня на волю. Для следующего этапа моей жизни я должна выбрать одно из предложенных мне мест. Прекрасные места! В одном есть даже бассейн для плавания.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Хэмиш; он тер глаза, пытаясь разгадать, почему такая истерика.

– И не поймете. Даже не знаю, зачем я вам позвонила. Ладно. Пока, Хэмиш.

– Стойте! – Он испугался, что она повесит трубку. Откинув одеяло, опустил ноги с кровати, пытаясь сосредоточиться. – Дайте мне время хотя бы одеться. И еще полчаса на езду.

– Нет… не надо. – Однако голос ее смягчился.

– Что?!

– Забудьте про мой звонок. – Ему показалось даже, что в ее голосе звучат слезы. – Спите дальше, – добавила Би Джей, прочистив горло.

С закрытыми глазами он встал на холодный пол и начал одеваться, поводя плечами, чтобы размять мышцы.

– Хэмиш? – спросила она, не слыша ответа.

– Я еду, – сказал он.

– Нет… Я не хотела. Серьезно, я не хотела вас дергать. Просто… глупо с моей стороны. Я не прощу вам, если вы явитесь сюда среди ночи… Кроме того, я уже проглотила снотворное и, вероятнее всего, даже не узнаю, что вы здесь.

– Раз вы позвонили, значит, у вас трудности.

– Трудности? Плохо же вы меня знаете, – Проворчала она. В голосе уже не было прежнего напора. – Спите дальше. Я поеду туда сама.

– Нет. Подождите…

– Пожалуйста… – теперь она шептала. – Ну не будьте же вы так дьявольски серьезны. Клянусь, я не прощу вам, если вы сейчас явитесь ко мне, в такое время. Ей-Богу.

Хэмиша раздирали сомнения, а она вдруг сказала:

– Мне так хочется спать… – Слова ее звучали глухо, невнятно. – Сейчас засну… – И повесила трубку.

Хэмиш сидел на краю кровати, чувствуя сквозняк, гуляющий по ногам. Он уже совершенно проснулся, рассерженный тем, что она поставила его в дурацкое положение, и соображал, как же ему быть. Но в душе он знал, что она позвонила от отчаяния. Это был первый ее звонок за все время.

Быстро одевшись, Хэмиш выскользнул из дому в предрассветный сумрак. Ведя машину, он проклинал ее упрямство, ее безмерную гордость, ее манеру протягивать одну руку за помощью, а другой в то же время отталкивать. Потом стал думать о ее детстве и юности, о травме, нанесенной смертью матери, о равнодушии отца. Вспомнил страх, мелькавший в ее глазах, – видимо, в ее окружении совсем нет людей, которым она могла бы довериться. Несмотря на все это, она стала сильной женщиной, добилась всего, чего хотела. А ее гордость просто кокон, в который она прячется от враждебного мира.

Идя по коридору к палате, Хэмиш молил Бога о том, чтобы он вразумил его. Войдя, он увидел, что Би Джей сидит на кровати, свесив ноги. Она показалась ему очень красивой, хотя густые волосы растрепались после сна. Шрам на щеке был уже едва заметен.

Уродливая больничная рубашка сползла с одного плеча, ноги были голы до колен: Сонные зеленоватые глаза взглянули на него.

– Все-таки приехал, – прошептала девушка и опустила веки.

И Хэмиш понял, что плохо его дело: ему захотелось коснуться ее, страшно захотелось ощутить ее в своих руках…

– Вот, смотрите, – она указала на разбросанные веером проспекты.

Протянув руки, он взял сразу несколько и быстро просмотрел. Красочные брошюрки, отпечатанные на глянцевой бумаге, знакомили пациента с самыми разными пансионатами для выздоравливающих; здесь были и современные многоэтажные, и виллы в викторианском стиле, и множество обитателей – в креслах на колесах, в большинстве своем седовласые, с морщинистыми лицами и пустыми глазами.

Он вопросительно взглянул на нее, потом снова на проспекты. Она кивнула, и глаза ее наполнились слезами.

– Инвалидные дома, – прошептала Би Джей. – Мне велено выбрать один из них.

– О, Боже мой, – выдохнул Хэмиш.

Бросив проспекты, он схватил и поднял ее, словно ребенка; она обняла его здоровой рукой, а лицом уткнулась ему в шею. Наклонив голову, Хэмиш тоже уткнулся лицом в ее волосы, сердце его ныло от жалости к ней, а тело наслаждалось ее близостью. Такой она была мягкой и хрупкой, теплой и беспомощной.

– Вам не больно? – спросил он, не отрывая лица от ее спутанных волос; она покачала головой, и он ощутил влагу на ее щеке. – Они не могут отослать вас насильно. Я им этого не позволю. Просто этого не допущу.

Хэмиш не заметил, сколько прошло времени, но, в конце концов, руки у него онемели, и, он положил девушку в кровать.

Губы ее были приоткрыты, словно от удивления, и он отметил про себя, до чего они соблазнительны. Ей тоже было хорошо в его объятиях, ей было чертовски хорошо, когда он прижимал ее к себе. Он, конечно, просто хотел ее утешить, но тут было и нечто гораздо большее, он это понял.

Подойдя к стенному шкафу, Хэмиш достал ее халат, помог продеть в рукав сломанную руку. Она не поднимала головы, не хотела, чтобы он видел слезы у нее на глазах.

– Деньги у меня есть, – сказала она сдавленным голосом. – Но ехать мне некуда. Я пока что не могу сама себя обслуживать.

– А ваш отец? Другие родственники? Друзья?

– Нет, нет, это невозможно. Никому из них я не нужна.

– Ну, ничего, что-нибудь придумаем, – сказал он, присаживаясь на кровать рядом с ней. – Что-нибудь придумаем.

– Здесь неподалеку есть центр реабилитации, но там одни старики. Все старики! А я молода, черт возьми. И никогда не нуждалась в посторонней помощи. А теперь вот просто не знаю, как мне быть.

– Найдем что-нибудь, кроме этих пансионатов.

– Здесь на меня махнули рукой, потому что за последнее время нет никакого заметного улучшения. Думают, что лучше уже не будет. Но они ошибаются! Я еще небезнадежна, мне станет намного лучше!

– Я верю вам.

– Вы единственный, кто верит.

– Поэтому вы и позвонили мне, – Хэмиш вздохнул. – Я даже не думал, что вы сохранили номер моего телефона.

Здоровой левой рукой Би Джей подняла правую. Потом раскрыла кулак, и Хэмиш увидел на ладони номер своего телефона, размытый, но все же читаемый.

– Я хранила его все это время. Каждый день, после мытья, восстанавливала шариковой ручкой.

Что-то дрогнуло у него в душе, когда он представил себе, как она обводит ручкой следы цифр. И ведь позвонила лишь тогда, когда пришла в полное отчаяние. Подняв пальцем ее подбородок, он заглянул ей в глаза. Что-то в ней сломалось, и, хотя она всячески отвергает его помощь, он ее последняя надежда, это ясно как день.

– Меня здесь не оставят, – прошептала девушка.

– Когда вам дали эти проспекты?

– Пару дней назад. И приказали к сегодняшнему дню решить. Значит, они меня выписывают, хотя я говорила им, что буду платить за свое содержание здесь, если страховка не покроет его стоимости.

– Почему вы не позвонили мне раньше?

– Я поклялась никогда вам не звонить. – Она снова попыталась гордо вздернуть подбородок.

– А это для чего, если так? – Он показал – на размытый номер телефона.

– Я не собиралась к нему прибегать.

– Ваша беспредельная гордость доведет вас до беды. – Хэмиш вздохнул. – Как вы себе представляете, что я могу сделать для вас за какие-то сутки?

– Вы же священник, значит, верите в чудеса. Убеждена, что верите. Я не знаю никого другого, кто бы верил. – Это было сказано дрожащим от слез голосом.

Засунув руки в карманы, Хэмиш подошел к окну и глубоко задумался. На свете есть только одно место, куда ему хотелось бы ее отвезти, но это совсем не то место, где ей надлежит быть. Его дом. Она могла бы спать на кушетке в моем кабинете, размышлял он, а миссис Биллингс и девочки за ней бы ухаживали. Конечно, среди прихожан найдутся люди, которым это придется не по вкусу, мне и самому это не слишком нравится. Что касается миссис Би, то, возможно, на первых порах она будет в восторге оттого, что ее героиня под нашей крышей, но через какое-то время Би Джей оскалит зубки и энтузиазм экономки быстро улетучится.

Он понимал, что идея эта граничит с безумием. Нельзя брать на себя такую ответственность. Присутствие Би Джей может нарушить строгий порядок его жизни, заполненной делами и заботами. Тем более теперь, когда он почувствовал к ней влечение, – никак нельзя брать ее к себе в дом.

И все-таки – ей же негде голову приклонить. Ее пугает инвалидный дом. Пугает настолько, что она, отбросив гордость, позвонила ему. Больше всего он боялся, что мужество изменит ей, и она предпочтет уйти из жизни, которая пугает ее сильнее смерти. Он помнил, как ему говорила об этом миссис Би, хотя и считал до этой ночи, что они с Деборой ошибаются.

– А если я не смогу ничего найти? – спросил он, чтобы знать наверняка.

– Но вы же обещали. – В ее голосе уже не было истерики.

– Ну а если нет, что тогда? – Он ждал ответа, стоя к ней спиной, закрыв глаза, чтобы лучше слышать интонации. – Что тогда? – настаивал он.

– Я не уеду, – упрямо повторила девушка.

– А если я вот сейчас уйду, скажу, что ничем не могу помочь, что вы предпримете? – Она не ответила. – Что будете делать? – повысил он голос, не в силах сдержать раздражение.

– Тогда я всем сделаю ручкой, – ответила она деланно легким тоном, но Хэмиш понял и задумался: как на это реагировать? Может, она его испытывает? Действительно ли распрощается с жизнью, если он бросит ее? Вроде бы не похоже. Ведь она так стремилась выздороветь. А если он ошибался?

Открыв глаза, Хэмиш увидел улицу в предрассветном сумраке, кое-где освещенную еще не погашенными фонарями и подкрашенную розовой зарей на востоке. Он потер подбородок, пытаясь сосредоточиться.

Что же мне делать, Господи? Укажи мне путь.

Хуже всего то, что его волнует мысль о возможности жить с ней под одной крышей, под его защитой. И главное – рядом, только руку протяни.

Миссис Биллингс до пенсии работала медсестрой, и в доме сохранились всякие медицинские приспособления еще с тех пор, когда болела его жена, – поручни возле ванны, добавочные перила на лестнице, ведущей из холла на второй этаж. А в гараже валяется трап, по которому можно въезжать на крыльцо. Все это словно поджидало Би Джей.

Обернувшись в ее сторону, Хэмиш увидел, что девушка лежит на постели очень тихо. Слава Богу, заснула, подумал он. Выйдя из палаты, он увидел, что буфет уже открыт, выпил чашку кофе, потом побродил по близлежащим улицам, полюбовался восходом солнца и закончил прогулку молитвой в часовне.

Когда он вернулся в больницу, коридоры ее уже ожили, заполнились людьми и звуками. Врача, курирующего Би Джей, еще не было на месте, но знакомая медсестра была на посту и, не стесняясь, выразила свое мнение:

– Больная просто капризничает. Это вовсе не инвалидный дом, это центр реабилитации. Разумеется, там есть и пожилые люди, но не все же поголовно! Там могут продолжить лечение и предоставить медицинский уход за отдельную плату.

Хэмишу не понравилось, как она нахмурилась и поджала губы, словно Би Джей давно ей осточертела, и он, оставив сестринский пост, пошел звонить экономке.

– Надеюсь, вы привезете ее к нам, – сказала та, не колеблясь.

– Но есть другие возможности. Не знаю, что ей посоветовать: центр реабилитации или медицинское обслуживание у нее на дому.

– Ни то, ни другое, – сказала миссис Би. – Все эти варианты для тех, у кого нет ни родных, ни близких.

– Но это как раз тот случай. И она сама предпочитает полное одиночество, – напомнил Хэмиш.

– А кто в свое время игнорировал ее желание никого не видеть? – ехидно спросила миссис Би. Поскольку Хэмиш не ответил, она продолжала наступление: – А кто тот единственный человек, кому она позвонила, нуждаясь в помощи? И кто теперь старается ей помочь?

Хэмиш тяжело вздохнул и закрыл глаза. Все складывается так, как ему хочется. Но он боится. Боится присутствия Би Джей в своем доме, днем и ночью. Она нуждается в его помощи, но она волнует, возбуждает его. И главное – пробуждает в нем естественные желания.

– Вам решать, Хэмиш, но если вы хотите знать мое мнение, то я его уже высказала, – заключила миссис Би.

– Ну ладно, посмотрим, – пробормотал Хэмиш и повесил трубку.

Би Джей снова сидела на краю кровати, поджидая его. Он стал терпеливо втолковывать, какие ей предлагаются возможности, избегая смотреть ей в глаза, потом поднялся и встал у окна спиной к девушке, чтобы она не видела, что его сердце совсем не лежит к тому, что он ей советует.

– Последнее слово за вами, – сказал он, наконец.

– Убирайтесь, – отчеканила она.

Грубо. Но с этим как раз он умеет справляться.

– Значит, вернулись к тому, с чего начали? – констатировал он, резко обернувшись.

– Уходите. Здесь вам нечего делать.

Он вернулся к кровати, вгляделся в ее лицо и увидел, как трудно ей притворяться. Что-то стало таять у него в груди, что-то теплое разлилось по всему телу.

– Я вам нужен.

– Нет, – прошептала она, но губы ее едва заметно дрогнули.

– А я думаю – нужен, – сказал он, борясь с желанием прижать ее к себе.

– Я не смогу жить ни в одном из этих… заведений, просто не смогу. И не буду.

– Можно заказать оплаченный уход в вашей собственной квартире.

– Да? Какие-то посторонние женщины, которые будут меняться каждые восемь часов, и говорить со мной как с малым ребенком? Первый завтрак в восемь, второй в полдень, «ах, я не успела приготовить обед, это сделает следующая смена». Бесконечные процедуры и уколы, измерение давления посреди ночи. Это вы называете жить у себя дома? К тому же я не покладистый пациент, и они меня возненавидят. Нет, ничего не получится.

Хэмиш не мог оторвать взгляда от ее густых, спутанных волос; лица он не видел: она отвернулась.

– О'кей, – сказал он резче, чем хотел, и добавил более мягко: – О'кей, я возьму вас к себе домой.

Би Джей вглядывалась в его лицо с волнением и надеждой. Она пыталась понять, видит ли он, что она чувствует, догадывается ли, сколько ночей металась в постели, боясь наступления рассвета? Понимает ли, что она, как никогда, близка к полному отчаянию? Конечно, она пыталась это скрыть, но ведь, в конце концов, позвонила именно ему. Потому что как-то непонятно к нему привязалась. Хотя знала: доверять никому нельзя.

– Ладно, я поеду к вам домой, – тихо согласилась Би Джей.

В его глазах мелькнуло нечто похожее на досаду, и она внутренне сжалась: вот сейчас он начнет изворачиваться. Однако страх оказался напрасным, видимо, он не имеет привычки отступать от своих слов.

Ее тело все еще помнило то головокружительное ощущение, когда он, словно карающий ангел, ворвался в ее палату в четыре часа утра, схватил ее и прижал к себе. Ей снова захотелось прильнуть к нему, ощутить его нежность, успокаивающую, как лекарство.

– Я поставлю некоторые условия, – сказал Хэмиш негромко, но отнюдь не мягким тоном.

– Я буду делать все, как вы скажете, – ответила Би Джей. Он никогда не поймет, как это тяжело для ее гордости, подумала она.

– Вы дадите мне слово, – начал он, – что будете вежливы и обходительны с моими детьми и миссис Биллингс. И что не станете ни в коей мере оскорблять религиозные чувства моих прихожан.

Она, молча, с несчастным видом слушала своего повелителя, тоскуя по былой независимости.

– Я же обещаю хорошо о вас заботиться, – продолжал Хэмиш почти шепотом, – буду делать все, что смогу.

Би Джей почувствовала сначала, что подбородок ее задрожал, потом – что глаза, дьявол их задери, наполнились слезами. Опустив голову, девушка разрыдалась. Это была капитуляция, хотя она и не понимала, в чем, собственно, ее капитуляция заключается. Прощается со своей самостоятельностью? Сдается на милость постороннего лица? Размякла от его нежности? А не станет ли забота Хэмиша еще одной тюрьмой, похуже собственной квартиры с тремя сменами сестер?

Подойдя вплотную к девушке, священник прижал ее к себе и стал, гладить по голове, а она продолжала рыдать у него на груди. Впервые за всю жизнь она подчинилась чужой воле, отдалась ей целиком и полностью.

– Вы сможете приезжать и уезжать, когда вам понадобится, – продолжал Хэмиш. – Я позабочусь о том, чтобы курс лечения не прерывался. Вся моя семья будет помогать вам выздоравливать. Дом у меня без особых затей, но, по крайней мере, вам не придется преодолевать ступеньки. Если захотите, будете слегка помогать по хозяйству, делать, что сможете, сидя в инвалидном кресле. И не соблюдайте особой вежливости по отношению ко мне: будьте такой же грубой, так же оскорбляйте меня, как раньше, если вам это приятно.

– Ужасный человек, – Би Джей колотила кулачком по его твердой груди. – Самый ужасный из всех, кого я встречала.

– Я не заставлю вас ходить в церковь, – невозмутимо продолжал Хэмиш, слыша, что она рыдает уже не так бурно, – и можете не молиться дома, если не хотите.

– Еще никто не приводил меня в такую ярость, как вы, – сказала она. – Не дождусь того дня, когда смогу уйти из вашего дома навсегда, сказав на прощанье пару ласковых. – Слова эти вырвались у нее от смущения, да и просто по привычке.

Хэмиш засмеялся и взлохматил ей волосы:

– Значит, вы мне обещаете? И мы выписываемся из больницы?

– Да, да, да! – пылко воскликнула она. – По дороге придется сделать остановку и взять напрокат инвалидное кресло. Костыли у меня уже есть. Одежду, что была на мне после катастрофы, разрезали на мне и выбросили, так что увозить нечего.

– Я словно забираю младенца из роддома, – сказал Хэмиш.

Замечание не понравилось девушке, но она пропустила его мимо ушей. Главное – поскорее убраться из больницы.

– Ключ от квартиры у меня в сумочке. Может, заедем заберем кое-какие вещи для меня? Это недалеко.

– Съезжу без вас, – улыбнулся священник.

Надо бы рассердиться, но уж очень симпатичный парень, подумала Би Джей. Небось, заберет совсем не то, что надо. И она вручила ему ключ от квартиры.

С той минуты, когда она в первый раз открыла глаза и увидела, что он изучает ее лицо, Хэмиш Чандлер был с ней. Он смущал ее, развлекал, приводил в ярость. Она постоянно с ним воевала, защищая свои позиции, потому что это было у нее в крови – отстаивать свою независимость и свои достижения, если кто-то на них покушался. И в то же время она уже не могла сделать и шага без его участия, и это ее обескураживало.

Этот человек казался загадкой, и Би Джей не могла понять, почему так к нему привязалась. Может, в автокатастрофе у нее пострадало не только тело, но и мозги? И почему она едет к нему в дом? Почему решила, что ей больше некуда податься?

Как только Би Джей приняла решение, она словно ожила, размышлял Хэмиш, ведя машину. И теперь совсем уже не такая колючка и забияка, какой была раньше.

Он еще только думал о том, как морально подготовить семью к неординарному характеру Би Джей и долго ли она выдержит его условия, а его домашние уже вовсю готовились к приему гостьи.

Войдя в квартиру, где раньше жила девушка, Хэмиш был поражен тем, что увидел. Повсюду висели в блестящих хромированных рамках ее фотоработы; призы небрежно располагались на туалетном столике, вырезки из газет с отзывами о ее творчестве валялись на столах в спальне и в столовой. Просмотрев некоторые, священник аккуратно сложил их в прихваченный чемодан. Может, она станет сортировать их и складывать, подумал он, и это поможет ей отвлечься. Они напомнят ей, каким мастером она была, и каким снова станет.

Сняв со стены в спальне две большие фотографии, Хэмиш завернул их в покрывало с постели и отнес в машину. Я повешу их в спальне, подумал он, они помогут ей чувствовать себя как дома.

Квартира была явно дорогая. Экзотическая мебель, по всей видимости, привезена с разных концов света. Порывшись в ящиках комода, он прикинул, какие из предметов туалета могут понадобиться женщине, наполнил ими два чемодана, да еще огромный продуктовый пакет – обувью.

Занимаясь всем этим, Хэмиш думал о том, что его собственный дом не произведет на девушку хорошего впечатления после роскоши, какой она окружала себя в прежней жизни. Но, может, долгое пребывание в больнице слегка притупило ее запросы? Здесь, в ее квартирке, отдает большими деньгами, думал он; причем современные вещи в стиле модерн соседствуют с антикварными безделушками и сувенирами, приобретенными в экзотических странах. Ванная комната прямо рядом со спальней; тоже большое удобство.

Нет, мой дом ей явно не понравится.

На обратном пути он сделал еще одну остановку – забрал инвалидное кресло, которое доктор Уэйлер зарезервировал для Би Джей. Вернувшись в больницу, Хэмиш принес к ней в палату пакет с вещами, в которые она могла бы одеться. Он никак не думал, что она станет их разбирать в его присутствии, но она именно так и поступила, вытряхнув на кровать бюстгальтер, трусики, потом блузку, юбку, расческу и щетку для волос, босоножки, дезодорант и косметику.

– Ну что ж, я вижу, вы все выбрали правильно, – объявила Би Джей. – Только я не надеваю кружевного белья, если мне некого соблазнять.

– Я думал, вы будете переодеваться дома и миссис Биллингс поможет вам, – довольно резко заметил Хэмиш. Ему не хотелось слушать о мужчинах, которых она соблазняла кружевным бельем. Не хотелось представлять себе ее рядом с каким-то мужчиной. И его не обрадовало даже то, что она снова проявляет свою колючесть. – Кстати, – сказал он, – я намеревался устроить вас на диване в своем кабинете, но, теперь, думаю, что это не годится. Вы будете жить в моей спальне, а я – в кабинете. Не возражаете?

– Как я могу возражать! Это ваша спальня, ваш кабинет.

– Спальня расположена на втором этаже.

– А как же я… Как я буду…

– Мне придется носить вас на руках, вверх и вниз, – сказал он и отвернулся. Не хотелось, чтобы девушка догадалась, какой жар внезапно разлился по его телу. Да и самому себе признаваться, как приятно будет нести ее на руках, прижимая к себе. Бесполезно было убеждать себя, что он испытывает к ней только жалость.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ


При первом же взгляде на машину священника Би Джей поняла, что ей придется ко многому привыкать. Видавшая виды колымага была чистой и просторной, однако ее уродовала ржавчина, очень заметная на кузове, на нижней части дверец и на крыльях. Внутри Би Джей увидела опрятную, но потертую обивку и похвалила себя за то, что удержалась от едких замечаний. А Хэмиш сказал:

– Машина досталась мне вместе с должностью. Зато вам понравится, как плавно она идет – словно летишь на облаке.

Действительно, машина шла как по маслу, и тарахтенья мотора совсем не было слышно.

Би Джей не догадалась спросить, где этот самый Колстед, да и какая разница. Это всего-навсего место, где живет и работает Хэмиш Чандлер. Если честно, то на священника он не похож. Правда, не так уж часто она общалась со священнослужителями, живя с отцом, который поклонялся спортивным доблестям и ни в грош не ставил духовность.

Что касается внешности, то Хэмиш просто великолепен, и она никогда не забудет возбуждения, которое почувствовала, лежа у него на руках. Разумеется, незачем ему об этом рассказывать. Еще ни один мужчина не заставил ее ощутить себя такой уязвимой и такой женственной. Скучая, когда он не приходил, она ни за что не хотела себе в этом признаться. Однако жизнь в больнице, в промежутках между его визитами, казалась серой и холодной. Ей не хватало его смеха, его уверенности в себе и той приводящей ее в ярость легкости, с какой он отмахивался от ее обидных слов, будто играл с избалованным ребенком.

До Колстеда было всего лишь полчаса езды по загородному шоссе. За окном тянулись городские окраины, поля пшеницы и наконец, показался утопающий в зелени городишко. Хэмиш повел машину по аллее, ведущей к старому, приземистому фермерскому дому, обнесенному забором. Перед ним был аккуратно подстриженный газон. А позади виднелись сенокосные луга.

За домом Би Джей увидела два сарая: тот, что побольше, видимо, служил гаражом, а другой – домиком для детских игр. Две девчушки выбежали навстречу и, как только отец вышел из машины, бросились к нему.

Хэмиш нагнулся, чтобы обнять сразу обеих, потом разогнулся, держа дочерей под мышками. И в душе у девушки потеплело при виде этого богатыря, нежно прижимающего к себе детей.

Опустив дочек на землю, Хэмиш открыл для нее дверцу машины:

– Вам придется сказать им, как вас зовут. Я так и не спросил.

– Би Джей, – сказала девушка, слегка нахмурившись.

– Нет, назовите ваше настоящее имя.

– Мое имя Бренда Джейн, – сказала она неохотно. – Я его ненавижу.

– Очень красивое имя, – возразил Хэмиш. Положив ладони на головки дочерей, он представил их: – Это Эми, а это Энни, – указав сначала на старшую, темненькую и кудрявую, а потом на младшую, беленькую, с прямыми, как дождь, волосами. – Поздоровайтесь с тетей Брендой, девочки.

С глазами, круглыми от любопытства, вперед выступила Эми:

– Здравствуйте. А папа говорил, что вы на костылях.

Засунув палец в рот, Энни предпочла выглядывать из-за отца, держась за его брюки. А он, широко улыбаясь, всем своим видом воплощал отцовскую гордость.

– Отодвиньтесь-ка, – сказал он детям. – Бренда должна выйти из машины, встать на ноги. А это ей трудно. Вы ведь помните, я вам рассказывал про аварию.

Девочки молча, покорились и снова уставились на Бренду; Эми при этом держалась за карман отцовских брюк, а Энни – за штанину. Би Джей была не в восторге от зрителей, наблюдавших за ее мучительными телодвижениями, однако дети и не думали смеяться. Когда она, наконец, устроилась на краю сиденья, спустив ноги на землю, Эми вышла вперед и протянула ей руку:

– Помочь вам?

Увидев искреннее сочувствие в глазах шоколадного цвета, Бренда улыбнулась:

– Спасибо. – Она подала девочке руку: – Тяни изо всех сил. – Эми тянула до тех пор, пока Бренде не удалось встать на ноги.

– Вот и хорошо, – сказал Хэмиш, беря ее на руки. – Я отнесу вас прямо к миссис Биллингс.

Девочки вприпрыжку побежали вперед, то и дело оборачиваясь. Они отворили ворота, потом дверь черного хода, и наконец, Хэмиш усадил Бренду на стул у обеденного стола, накрытого клеенкой, в старомодной, довольно-таки обшарпанной кухне. Это напомнило девушке, как много лет назад, еще ребенком, она гостила у дальней родственницы, про которую говорили, что она живет «в сельской местности». Из современного оборудования здесь имелся только тостер.

Миссис Биллингс было теперь уже лет шестьдесят. Седовласая, в синтетических брюках и широченной блузе, все равно не способной скрыть ее располневшую талию, она радостно улыбнулась и надолго заключила Бренду в свои объятия.

– Хотите лимонаду? Или кофе? – спросила она.

Мало что изменилось, подумала Бренда. Вот опять передо мной любимая тетя Деборы, ее круглое, сияющее лицо и добрые, улыбающиеся глаза.

– А у нас будут котята, – объявила Эми. – Они у кошки в животике.

– Эми, ты будешь пить лимонад? – спросила Бренда.

– Я не люблю лимонад, он кислый. А вы любите котят?

– Не знаю, у меня никогда их не было.

– У вас не было котят?!

Глаза ребенка стали большими, как блюдца, в них ясно читалось: как же вам не повезло. Это хуже, чем автокатастрофа.

Эми повернулась к сестренке, чтобы разделить с ней ужас от услышанного. Энни покачала головой. Она явно жалела бедную тетю.

Бренда почувствовала, что попала в совсем другой мир. Насколько она знала, нынешние девочки наряжают куклу Барби и танцуют тяжелый рок. А то смотрят телевизор, мажутся материнской косметикой или крадут у родителей мелкие деньги. Для нормальных детей котята – чушь собачья.

– Пожалуй, я выпью лимонада, – сказала она экономке.

– Но он, правда, кислый, – предупредила Эми, скорчив гримаску.

– Ничего, я тоже не сахар, мы хорошо поладим, – сказала Бренда, глядя на священника, вносящего ее чемоданы.

– Ну, вот и ваши пожитки, Бренда.

– Меня зовут Би Джей, черт возьми.

– Не ругайтесь при детях, – тихо предупредил он.

– Извините, но я не Бренда, никто меня так не называл. Просто моя беременная мать смотрела какую-то мыльную оперу, в которой была героиня с таким именем.

– Но Бренда – красивое имя, очень женственное, как и вы сами, – сказал Хэмиш и добавил: – Иногда.

– Господи Боже, дай мне сил, – вздохнула Бренда. И услышала, как он засмеялся:

– Уже взываете к Богу?

Взобравшись на стул, Энни сложила руки крест-накрест на столе, опустила на них белокурую головку и молча, уставилась на гостью. Эми порхала по кухне, без умолку болтая о своей учебе в первом классе, куда она только что поступила, о том, что она ездит туда на автобусе, «как все большие дети», о том, что любит играть в китайские шашки и терпеть не может ананасы, потому что они щиплются. Показала Бренде шатающийся зуб и сообщила, что сегодня ей не нужно переодеваться, потому что у них гостья, и можно остаться в нарядном платье, в котором она ходит в школу.

– А папа собирается спать в кабинете, – объявила девочка, прыгая на одной ножке.

– Ты что, так все время и болтаешь? – спросила Бренда.

– Да, вот так и болтаю. Миссис Би зовет меня трещоткой. А папа говорит, что с тех пор, как я выговорила первое слово, я так и не замолчала. – Она засмеялась, словно зазвонил серебряный колокольчик. – Но это он шутит: я же молчу, когда сплю, и молчу в церкви. Или в школе, когда полагается молчать.

– А почему ты такая разговорчивая? – спросила Би Джей, невольно сравнивая девочку с отцом, в котором тоже поражали открытость и бьющее через край жизнелюбие.

– Мне много о чем нужно вам рассказать, – ответила Эми. – А вы, наверное, не умеете так болтать.

– Пожалуй, умела пару месяцев назад. Может, когда-нибудь снова научусь.

Хэмиш еще раз сходил к машине за вещами, и теперь уже все было на втором этаже, в спальне. Бренда отметила еще в больнице, как разумно он отобрал одежду, ничего не упустив из виду; надо же, знает, что в первую очередь нужно женщине. Сейчас она наблюдала, как он неторопливо двигается по дому, любовалась его широкими плечами и плавными движениями. Наверное, немалому числу женщин вскружил он голову до женитьбы, думала Бренда. А может, у него и сейчас кто-то есть?

Стоп. Не будем предаваться этим мыслям. Бренда попыталась улыбнуться Энни. Но ребенок не ответил, хотя голубые глаза следили за каждым движением девушки словно завороженные. Би Джей подмигнула – тоже не подействовало; состроила гримасу – Энни лишь сощурилась на миг.

Бренда никогда не чувствовала себя такой беззаботной, как худенькая Эми с копной курчавых каштановых волос или белокурая Энни. И никогда не могла себе позволить быть просто девочкой, будущей женщиной, любить красивые платья, надеть когда-нибудь такое розовое в оборочках, какое сейчас на Энни. Ей вечно приходилось бороться за внимание отца, соревнуясь с атлетами, его фаворитами, пытаясь доказать ему, что она ничуть не хуже этих парней и может работать вместе с ним, потому что умна, потому что сама спортсменка и интересуется его делом.

Как ни старалась Бренда, она не вспомнила случая, когда бы могла вспрыгнуть с разбегу на отца, как вот эти девчонки. А если бы попробовала, он отшвырнул бы ее, сочтя это дурацкой причудой. Не могла себе представить, чтобы он положил ей руку на голову, как Хэмиш, таким нежным, ласковым движением. Да носил ли он меня, маленькую, на руках? – думала она.

Жизнь Би Джей изменилась, конечно, когда она стала подростком. Парни стали заглядываться на нее, а она изо всех сил занималась спортом, чтобы отец мог с гордостью демонстрировать ее своим приятелям. И вот что из этого получилось. «Попробуй поцеловать мою дочку, – говорил отец ее ухажерам, – и она забросит тебя в Африку». А когда отец стал рассказывать всем подряд, какая у него дочь «сердцеедка» и «жутко спортивная баба», она окончательно поняла, чем его можно купить.

И вот теперь ей двадцать семь лет и на счету ни одного серьезного романа с мужчиной. Правда, она встречалась время от времени то с одним, то с другим, но всегда держала их на расстоянии.

– Я с таким нетерпением ждала вас, – вдруг сказала миссис Биллингс. – Дебора говорит о вас, не переставая. Мы обе следили за вашей карьерой. Вы самая мужественная женщина из всех, кого мы знаем. Мне так хотелось бы, чтобы племянница походила на вас.

Бренда от удивления не сразу нашлась, что сказать.

– В самом деле? Спасибо, миссис Би. А я всегда восхищалась Деборой: такая хорошая, нормальная девушка.

Она не надеялась, что миссис Би ее поймет, но та с усмешкой взглянула на нее и переменила тему:

– У вас замечательные фотографии. Я рада, что вы кое-что привезли с собой. Пастор как раз развешивает их в спальне.

– Что? Не совсем поняла вас.

– Я говорю о фотографиях, которые он пронес мимо нас несколько минут назад. Я их сразу узнала.

– Где Хэмиш? Мне надо поговорить с ним, – забеспокоилась Бренда. Она не видела, что именно он носит мимо них, знала только, что перетаскивает из машины ее пожитки. Выбранные на его вкус.

Поднявшись с кресла, миссис Би проковыляла к лестнице и позвала:

– Пастор! Би Джей хочет говорить с вами, не знаю о чем. Кажется, о фотографиях.

Через пару минут фигура священника возвышалась над девушкой.

– Что вы там делаете? – воскликнула она, не обращая внимания на его улыбку.

Не отвечая, он схватил ее на руки и понес в другую комнату. Это была столовая с окном, выходящим на застекленную террасу. Посередине красовался древний столовый гарнитур. Хэмиш прошел со своей ношей сквозь арку в правой стене, а затем стал подниматься по лестнице с отполированными до блеска деревянными перилами.

Поднявшись до середины марша, Хэмиш с минуту передохнул, потом понес девушку дальше. У нее уже пропало желание скандалить: слишком приятно было прижиматься к нему, вдыхать запах его лосьона, чувствовать его твердую, мускулистую грудь. Он нес ее легко, осторожно, словно ребенка.

На верхней площадке он свернул налево и вошел в спальню. Двуспальная кровать старинного образца, с пологом на четырех столбиках стояла так, чтобы свет из окон не мешал спать. Священник усадил Бренду на край кровати и подошел к стене, где уже висели две фотографии в блестящих рамках.

– Зачем вы это сделали?

– Думал, вы будете чувствовать себя как дома, видя здесь эти фото. Если бы они вам не нравились, вы не повесили бы их у себя в спальне.

Бренда почувствовала себя разоблаченной, словно он без приглашения вошел в ее внутренний мир.

– Они мне нравились там, где висели! – огрызнулась она и прикусила язык, чтобы не нагрубить ему еще больше.

У Хэмиша в буквальном смысле опустились руки, улыбка исчезла. Выражение лица было таким растерянным, что девушка почувствовала раскаяние.

– Извините, – тихо сказал он. – Я не хотел ни обижать вас, ни расстраивать. – Сняв фото, он осторожно поставил его на пол, прислонив к стене, и протянул руку ко второму: – Я думал, что, проснувшись утром, вы будете чувствовать уют, если перед глазами будет что-то привезенное из дома. – С такой же осторожностью он поставил рядом второе фото, потом взял ткань, в которой Бренда узнала покрывало со своей кровати, и положил рядом с ней.

– Нет! Подождите, – закричала она, не понимая, что с ней происходит, почему она приняла его внимание к ней за что-то обидное.

– Завтра же отвезу их обратно, – сказал он. – Слишком бесцеремонный поступок с моей стороны. Следовало сначала спросить у вас разрешения.

Бренда легла на кровать и прикрыла рукой глаза.

– Оставьте фотографии, – сказала она. – Вы правы: мне будет приятно видеть их здесь.

От волнения голос ее сел. Ее обуревали чувства, в которых не было никакой логики.

Хэмиш наклонился над ней, опершись на руки по обе стороны от ее головы.

– Да нет же, не волнуйтесь, я отвезу их назад. Мне не трудно, я сожалею о своем поступке. – Взгляд его бродил по ее волосам, по губам. – Я хочу, чтобы вам было уютно здесь, Бренда Джейн. Знаю, дом совсем не такой, к какому вы привыкли, в нем нет новых, красивых дорогих вещей. Почти круглый год в комнатах темновато. Боясь, что вам здесь покажется уныло, я не мог придумать ничего лучшего, чем ваши работы, чтобы оживить обстановку. – Он глядел ей прямо в глаза. – Я буду хорошо заботиться о вас, пока вы с нами. – Он сказал это тихо, улыбаясь так, как Бренда (по ее мнению) совсем не заслуживала.

Этот человек проникал в самую глубь ее сердца сквозь сковавший его панцирь, и оно вдруг стало болеть и тосковать о чем-то. Слезы накапливались у нее в глазах, и она в душе проклинала себя и Хэмиша, прижимая к щеке уголок мягкого покрывала.

– Это я должна извиниться, – прошептала Бренда. – Набросилась на вас, не успев подумать. Со мной так бывает. Ради Бога, повесьте фото назад.

Он смотрел на нее скептически, размышляя, можно ли ей верить.

– Пожалуйста, – повторила Бренда. – Пусть они висят там, где я буду их видеть. И… простите меня, Хэмиш. Дом у вас очень уютный. Чистый, удобный. У меня в квартире не бывает такой чистоты.

Хэмиш улыбнулся медленной улыбкой, вглядываясь в ее лицо, и радость колыхнулась у нее в душе.

– Ладно, – сказал он. – Повешу их на место.

Немного погодя миссис Би поднялась в спальню, чтобы помочь девушке раздеться для короткого отдыха перед ужином. Улегшись, Бренда наблюдала, как пожилая женщина развешивает ее вещи в шкафу и раскладывает по ящикам комода.

– Пастор говорит, вы хотите доказать своему врачу, что он ошибается, – сказала экономка, вешая блузу. – Мне искренне хочется, чтобы вы оказались правы. Когда я вспоминаю о том, как вы раньше носились по всему свету, и обо всех ваших великолепных любовниках…

– Они не были любовниками, – поспешно перебила ее Бренда, – и вообще на самом деле все было совсем не так, как выглядело со стороны.

Миссис Би застыла на месте, уставившись на нее.

– Я знаю, что люди думали обо мне, – продолжала Бренда, – но они заблуждались. У меня не было интимных отношений ни с кем. Я же знаю мужчин, им нельзя доверять. Заслужить их любовь слишком трудно. А мне и одной всегда было неплохо.

В ответ экономка только ласково потрепала ее по руке, качая головой. В ее глазах светилось сочувствие. Но, видимо, она не понимала, почему девушка не могла позволить себе близких отношений с мужчиной.

Миссис Би ушла.

Бренда ничуть не жалела, что доверилась ей. Удобно лежа на массивной старинной кровати, она рассматривала знакомые фотографии на противоположной стене. И как это Хэмиш догадался, что они принесут ей чувство покоя и уюта…

Хэмиш. Ей до сих пор не верилось, что он священник. Уже при первом его посещении она отметила, что в нем нет никакой чопорности или зажатости. Он излучал спокойную уверенность, даже безмятежность, которая иногда ее злила, а уж если говорить о внешности – она могла бы растопить сердце Снежной королевы.

Никогда она не слыхала, чтобы у священника было такое имя: Хэмиш Чандлер. Или что у него могут быть такие волосы, медно-каштановые, порой падающие на лоб. Так и хочется их потрогать. А голубые глаза, сверкающие юмором и радостью жизни? Нет уж, слишком он красив для священнослужителя. К тому же сдержал слово и не пытается демонстративно за нее молиться.

За месяц их знакомства Хэмиш ни разу в ее присутствии не сложил молитвенно руки, не произнес религиозных банальностей. Не читал ей морали о необходимости уверовать в Господа. Она все ждала этого, но не дождалась.

Он видел ее плачущей, хотя этого не видел никто. С того самого дня, когда ее, семилетнюю, застал в слезах отец и ушел прочь, недовольный тем, что она «распустила нюни». И она поняла, что если хочет заслужить любовь отца, то должна быть такой же сильной, черствой и самодостаточной, как он. Разумеется, пару раз она рыдала так, что сердце чуть не разорвалось на части, но без свидетелей.

Хэмиш Чандлер видел шрамы на ее лице – те самые, из-за которых ей даже зеркало не давали в руки. Теперь она уже знала, как они ее изуродовали. Она еще помнила лица врачей и медсестер, когда она не могла шевельнуть ничем, кроме левой руки. Видела, как ее друзья и коллеги Сесил и Рон, стоя у больничной койки, отводили глаза, а потом быстро ушли, пожелав ей скорого выздоровления. Думали, она не поняла, как испугало их ее опухшее от травм лицо. После этого и запретила пускать к себе посетителей.

Прежде собственная внешность ее вполне устраивала, хотя для знакомых спортсменов роман с нею был еще и способом приблизиться к ее влиятельному родителю. Но она была достаточно умна для того, чтобы не подпускать их слишком близко к себе. Кстати, ни один из них не поверил бы, что дочь Патрика Долливера все еще девственница.

Исключением мог бы стать ее муж… Если бы он у нее был.

А теперь она лежит в доме человека – даже в его кровати – из-за которого, кажется, готова отступить от своих правил.




* * *

Хэмиша раздосадовало то, что Бренда пожелала ужинать наверху, в спальне, но, поскольку для нее это был первый вечер в чужом доме, он позволил миссис Би отнести ей поднос с ужином. Благо еще сохранился тот, на котором подавали еду его жене, Мэрилин.

Он напомнил себе, что нужно вытащить из сарая трап, по которому можно будет въезжать на крыльцо в инвалидном кресле. Вот уже два года, как он валяется в сарае.

Когда дети улеглись спать, Хэмиш осторожно постучался в дверь спальни. А получив разрешение войти, сел на стул, чтобы поболтать с девушкой, так же как делал это в больнице. Вот теперь она будет спать на кровати, на которой он спал все эти годы, с тех пор как стал пастором Колстедского прихода.

– Нам нужно обсудить ваш режим, – сказал Хэмиш.

– Больничная машина будет забирать меня каждый день в полвторого, и увозить на лечение, – сказала Бренда.

– Гмм. Дело в том, что я, как правило, ухожу из дому в восемь утра, – сказал священник, – но могу приходить около десяти и носить вас вниз. И, если вам не трудно, мне бы хотелось видеть вас за столом вместе со всеми.

На следующий день, вечером, он поднялся наверх, чтобы забрать у нее поднос и заодно напомнить о своей просьбе, но увидел, что она крепко спит. Лицо ее было на редкость, почти ангельски, спокойно. Она полусидела, опираясь на гору подушек, и лампа, горящая на стене, красиво освещала волны ее темных волос. В руке она сжимала салфетку, еда осталась почти нетронутой.

Очень осторожно Хэмиш приподнял девушку, вытащил из-под спины лишние подушки и удобно ее уложил. Подтянув ей одеяло к подбородку, он долго стоял, прислушиваясь к ровному, спокойному дыханию, и разглядывал нежный овал лица, небольшой, почти уже заживший шрам на щеке и тонкую, изящную шею. Неожиданно им овладело желание прижать девушку к своей груди. Испугавшись, Хэмиш поправил одеяло и отошел к окну. Глядя на дорогу, ведущую к дому, и на ближайшее поле, он думал о том, как давно не желал женщину. В последний раз он занимался любовью со своей женой Мэрилин. Еще до того, как она окончательно слегла.

С тех пор в его жизни были и разочарования, и страдания. Но в минуты неприятностей он благодарил судьбу за то, что у него прекрасные дети, отличный приход и что работа не дает ему скучать. Слава Богу, его дочки здоровы и веселы, а экономку скорее можно считать любящей тетушкой – так рьяно она заботится обо всех троих.

Если разобраться, то в его жизни почти нет места для этой раздражительной женщины, борющейся против недуга, который она вряд ли победит. Почему же она неотвязно владеет его мыслями с того первого дня, когда он ее увидел?

Прежде чем выйти из комнаты, Хэмиш наклонился и поцеловал ее в лоб, оправдывая свои чувства состраданием. А завтра настою на том, чтобы она ужинала со всеми вместе, и сам отнесу ее вниз, подумал он.

Во вторник вечером Бренда впервые сидела за ужином со всей семьей. Неожиданно Хэмиш объявил, что завтра ей придется присутствовать вместе со всеми на вечерней службе.

– Мне это ни к чему, – отрезала Бренда. – Я останусь здесь.

– Я не навязываю вам религию, – продолжал Хэмиш со спокойствием, которое разозлило ее еще больше. – Просто не хочу оставлять вас в доме совершенно одну. А посидеть с вами некому.

– Мне не нужна сиделка.

– Ошибаетесь, очень нужна. Что, если в доме возникнет пожар? Или вы упадете, или вам прочно что-то понадобится? Пока вас нельзя оставлять одну.

– Если вы думаете, что я выдержу два часа беспрестанных молений… – Би Джей не кончила фразы, потому что случайно увидела лица девочек, сидящих напротив. На них был испуг. Хэмиш, тоже взглянув на девочек, протянул руку и положил ее на плечо Эми.

– Она так не думает на самом деле, – сказал он мягко. – Бренда не сердится на нас, просто слегка расстроена.

Отодвинув стул, Хэмиш встал и подошел к малышке Энни, сидящей на толстенном словаре. Наклонившись, отец погладил светловолосую головку и тихо сказал:

– Все в порядке, зайчик. Бренда не хотела вас напугать.

– Она злая. – Эти слова, первые произнесенные белокурой куколкой в ее присутствии, вонзились как острый нож в сердце девушки.

– Она не злая, – уговаривал Хэмиш, – это только так кажется. Обещаю вам, она не будет нас обижать. Она просто… – он мельком взглянул на Бренду, – невоспитанная.

– Мне не нравится, когда вы невоспитанная, – захныкала Эми, глядя на нее большими карими глазами, полными слез.

Бренда приросла к стулу. Она не могла понять, чем так напугала детей. Вроде бы не бросалась предметами, не кричала и не визжала.

– А что я… такого сделала? – спросила она.

– В нашем доме не говорят в таком резком тоне, – ответил Хэмиш, возвращаясь на место. – Кроме того, никто в присутствии детей не разговаривает непочтительно с их отцом: – Его и рассердила, и насмешила эта сцена. Подняв бровь, он со значением посмотрел на Бренду, потом сказал дочерям: – Ешьте спокойно, дети. После ужина я вам почитаю сказку.

Когда, поужинав, девочки перешли в гостиную, Бренда обратилась к священнику:

– Среда уже завтра. Значит, у вас есть всего двадцать четыре часа, чтобы найти кого-то, кто посидит со мной. Вы бы хоть заранее предупредили.

– Постараюсь кого-нибудь найти, – сказал Хэмиш.

Бренда ждала, что получит вполне заслуженную взбучку за грубость в присутствии детей, но он молчал.

– Мне так стыдно за то, что я напугала девочек, – сказала она, опустив глаза. – Я просто не понимала… я больше никогда…

– … так не поступите? – закончил он. Взглянув на Хэмиша, она увидела, что он не сердится. – Но боюсь, что вам не скоро удастся завоевать мою младшую, как бы вы, ни старались. Энни очень робкая девочка, даже в самой благоприятной обстановке.

Не очень-то хорошо началась моя жизнь в этом доме, подумала Бренда. Но ее оправдывает то, что она не только не умеет обращаться с детьми, но и элементарно не привыкла жить в семье. Однако случались ситуации и похуже. И она справится с этой задачей тоже, потерпит, пока будет жить в доме пастора.

Еще долго преследовали ее испуганные глаза детей. Ведь она на своем опыте убедилась, как ужасно испытывать неприязнь взрослых, особенно тех, кому хотелось бы доверять.




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


В среду днем, приехав домой обедать, Хэмиш объявил, что не нашел никого, кто мог бы посидеть с Брендой во время вечерней службы.

Дети были здесь же, и Бренда уже знала, что должна слегка снизить тон, реагируя на заявление священника.

– Но вы хотя бы пытались кого-то найти? – спросила она.

Он вскинулся с демонстративным возмущением:

– Боже мой, Бренда, неужели я только и мечтаю о том, чтобы вы устроили сцену в церкви?

Вместо того чтобы промолчать, Бренда продолжала тоном обвинителя:

– Не могу поверить, что вы потащите детей туда, где они будут два часа изнывать на занудном молебне.

– Но это не просто молебен, – возразил Хэмиш.

В споре победил, естественно, священник, и ровно в шесть тридцать он уже усадил ее в инвалидную коляску. Бренда подозревала, что Хэмиш нарочно пораньше вывез ее из дома, чтобы миссис Би могла спокойно собрать детей. Неужели я такое пугало? – думала она.

Они пересекли два перехода на асфальтовом шоссе, потом двинулись по гравиевой дорожке, с двух сторон обсаженной деревьями. Шагов через пятьдесят деревья расступились, и Бренда увидела величавое шестиугольное здание из красного кирпича с огромными окнами-витражами и застекленной крышей. Казалось, его перенесли сюда из какого-то другого мира.

Совсем не похожее на деревенскую церковь, это современное здание, тем не менее, уютно разместилось среди деревьев на пологом зеленом холмике.

Хэмиш помог Бренде въехать внутрь, и, как раз когда они двигались по широкому главному проходу, лучи заходящего солнца осветили цветные стекла витражей и окрасили алтарь в яркие тона.

– Боже, какая красота, – ахнула Бренда. – Просто великолепно.

Хэмиш был явно доволен.

– Красиво, не правда ли? – подхватил он. – Но вам не обязательно участвовать в службе, если у вас нет настроения. Служба будет довольно короткой, хор уже готовится. – Он поднял голову в сторону балкона. – Привет, Тэмми.

Женщина была красива, как полевой цветок, слегка загорелая, без всяких украшений, русые волосы уложены французской косой. Свободный балахон уже не прикрывал беременность.

– Это Тэмми Бенц, жена младшего священника Медфорда Бенца, – представил Хэмиш. – Тэмми, познакомься с Брендой Джейн Долливер.

– Я давно мечтала встретиться с вами, Бренда, – Тэмми говорила спокойным голосом и приветливо улыбалась. Идеально подходит на роль жены священника, подумала Би Джей; такая тихая, мягкая, непритязательная. Совсем не то, что я.

– Я должен вас покинуть, мне нужно приготовиться к службе, – сказал Хэмиш.

Бренда чуть не съязвила по поводу того, что он совсем неподходяще одет для ведения церковной службы, но вместо этого только подмигнула, глядя на его измятые шорты цвета хаки, грязные кроссовки и выцветшую футболку. Поняв ее взгляд, Хэмиш тихо засмеялся и пошел к боковому выходу.

Там его ждала пожилая женщина, с которой он, о чем-то заговорив, исчез за дверью.

– Пастор предупредил меня, что вы будете присутствовать, – сказала Тэмми, ее нежный голос звучал почти по-детски. – Хотите, я покажу вам, где тут у нас что?

Не обязательно, чуть было не ответила Бренда, но вспомнила, что обещала хорошо себя вести.

– Буду очень вам признательна, – сказала она.

– После службы, – начала Тэмми, – дети смогут заниматься, кто, чем хочет или играть на церковном дворе, пока женщины вот здесь, – она указала на небольшие помещения, расположенные по сторонам главного зала церкви, – будут шить лоскутные одеяла. Их продажа даст нам средства на закупку продуктов к Рождеству.

– К Рождеству? Так ведь сейчас всего лишь октябрь.

– Да, но Рождество – самый светлый праздник в году! – Лицо Тэмми осветилось радостью. – Мы уже понемногу готовимся. – Она пошла вперед по проходу. – Некоторые прихожане заняты кустарными поделками. Во всех комнатах кипит работа: многие уже мастерят украшения и подарки к Рождеству.

– Ничего себе вечерний молебен, – проворчала Бренда.

– Что вы сказали?

– Да нет, ничего. А что происходит на церковном дворе?

– Сегодня играют в софтбол.[2 - Софтбол – облегченная разновидность бейсбола.] В другие дни – в волейбол. Очень интересно наблюдать, особенно когда играет сам пастор. Конечно, иногда не позволяет погода, – продолжала Тэмми, – но сейчас стоит прекрасная осень. Может, в этом году сегодняшняя игра последняя, хотя площадка освещается.

Тут появилась миссис Би с детьми. Она предложила Бренде подкатить коляску поближе к алтарю, чтобы получше видеть службу. Тэмми последовала за ними.

На скамье экономка уселась рядом с Брендой, а девочки – по другую сторону от миссис Би. Церковь быстро заполнялась прихожанами, почти неслышно ступающими по полу и разговаривающими только вполголоса. В семь вечера, оглянувшись назад, Бренда увидела, что церковь на две трети заполнена людьми. По ее примерным подсчетам, здесь было около двухсот мужчин, женщин и детей.

Полилась органная музыка, и Би Джей взглянула на резной дубовый алтарь. Перед ним появился Хэмиш в синем облачении и белом пасторском воротничке. Теперь он выглядел настоящим священником, и Бренда почувствовала укол в сердце.

– Добрый вечер, друзья и соседи, – заговорил он красивым глубоким баритоном, который словно бы воспарил над головами верующих. – Прошу вас присоединиться ко мне в общей молитве. – Мягко заиграл орган, а Хэмиш, подняв голову, распростер руки над паствой, словно обнимая ее, и начал вечернюю службу.

Его голос завораживал Бренду. Он просил у Бога благословения на то и на это, благодарил за все. Он убеждал людей, что поведение каждого в будничной жизни гораздо важнее, чем формальное соблюдение церковных ритуалов. Потом попросил мальчика-служку прочитать отрывок из Библии.

Затем, сделав несколько объявлений, священник указал на Бренду.

– Я прошу вас всех молиться за скорейшее выздоровление женщины, которая сейчас гостит в нашем приходе, – сказал он. – Ее имя – Бренда Джейн Долливер, и она верит в чудеса.

Вот так-то – перед лицом сотен людей он снова сделал это: проник в глубь ее души, да еще вовлек ее в свою жизнь, причем так внезапно, что она растерялась. Своей необоримой силой, и словами, обладающими особой магией, он втягивал ее в мир, в котором сам живет.

Но это был чужой мир. Чужой и незнакомый. Какое-то огромное таинственное пространство, предлагающее ей доброту и заботу, способное лишить ее всякого сопротивления, сделать податливой настолько, что, когда придет час остаться одной, она окажется совершенно беспомощной.

Когда служба закончилась, рядом с Брендой засновали люди: певцы просили выдать им песенники, спортсмены спешили получить спортинвентарь, молодая женщина искала ключ от комнаты для поделок, старик жаловался на то, что сегодня нет кофе, дети перекликались, какая-то мать в панике искала потерявшегося ребенка.

Но понемногу порядок восстановился, нужные вещи нашлись. К Бренде то и дело подходили со словами участия, говорили, что будут молиться за ее выздоровление, выражали удовольствие по поводу того, что она поселилась в их городке. Но некоторые кривились, узнав, что она живет в доме пастора.

Улучив момент, Тэмми наклонилась к ней и прошептала на ухо:

– Наш пастор – красивый мужчина и к тому же вдовец, поэтому кое-кто считает, что молодая незамужняя женщина не должна жить у него в доме.

– Но это, же идиотизм! – взорвалась Бренда. – Хэмиш никогда бы не… Как они могут так рассуждать? Кроме нас, в доме миссис Биллингс и дети… Как же можно…

– Не расстраивайтесь, – Тэмми легко прикоснулась к ее руке. – Конечно, это смешно, но ведь есть такие люди, для которых приличия важнее всего.

Миссис Биллингс уже куда-то исчезла вместе с девочками, Бренда отклонила предложение Тэмми присоединиться к тем, кто шьет одеяла или мастерит новогодние подарки. Вместо этого она попросила новую знакомую показать ей спортивную площадку.

Это было довольно большое поле, с новой прочной трибуной и двумя рядами скамеек для зрителей. Группа, состоящая в большинстве своем из мужчин и подростков, уже делилась на команды. Когда команды выстроились одна перед другой, кто-то из игроков крикнул:

– Пастор, вы будете играть?

– А вы хотите, чтобы я играл? – откликнулся Хэмиш, уже снова в шортах, делающий легкую пробежку вокруг церкви.

– Ну да, у Вельмы нет сильного нападающего.

Подъехав к зрительским скамьям, Бренда стала наблюдать за игрой. В былые времена, вместо того чтобы с дурацким видом сидеть среди публики, она была бы в гуще событий. Ей и сейчас нестерпимо хотелось играть, чувствовать, как мяч с силой ударяется о рукавицу, хотелось развернуться вместе с мячом, посылая его, и радоваться, видя, как он ударяется о землю на другом поле. Хотелось чувствовать песок под ногами и удовлетворение от удачного броска.

Хэмиш вышел на поле и был встречен приветственными криками. Играл он с полной самоотдачей, и сердце Бренды билось от восторга: она видела, что он превосходит всех. Движения его были сильны и гибки, как у настоящего, хорошо тренированного спортсмена.

Но в разгар игры произошло нечто непредвиденное. Из церкви выбежала, заливаясь слезами, Энни. Девчушка споткнулась, упала на живот и заплакала навзрыд, уткнувшись носом в траву.

И тут Хэмиш Чандлер совершил, на ее взгляд, нечто невероятное.

Покинув игровое поле, он бросился к своей плачущей дочери, присел рядом на корточки, поднял ее с земли и начал качать на руках, успокаивая.

– Пастор, вы что, выбыли из игры? – крикнул кто-то.

– Считайте, что на время выбыл, – ответил Хэмиш, убирая с лица девочки мокрые от слез пряди волос.

Би Джей наблюдала сцену, потрясенная тем, что эта трехлетка могла отвлечь отца от такой захватывающей игры. Боже мой, вот если бы я так заплакала, думала она, мой отец просто обозвал бы меня «ревой-коровой».

Хэмиш не вернулся в игру. Он устроился на зрительской скамье рядом с креслом Бренды.

Дочку он повернул так, чтобы она смотрела на поле, прижавшись спиной к его груди.

Счастливое детство у этих двух девочек, думала Бренда, но они, как пить дать, вырастут беззащитными нюнями и всю жизнь будут зависеть от кого-то более сильного и умелого. В конце концов, все от них откажутся, презирая их за слабость.

Однако в душе она была бы не прочь тоже прильнуть к Хэмишу.

Энни протянула, было, ручку к Би Джей, но, взглянув ей в лицо и, видимо, вспомнив, что не любит ее, отвернулась.

– Меня Билли укусил, – сказала она, всхлипывая, снова обращаясь к отцу. На розовой коже ребенка Бренда успела заметить две полу-подковки – следы детских зубов.

– Билли плохой, – заявила Бренда, неожиданно разозлившись оттого, что кто-то, пусть тоже ребенок, посмел обидеть Энни, этот образец очарования и невинности. На миг ей захотелось, чтобы укусили ее, а не Энни. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и спросила Хэмиша: – Что вы намерены предпринять?

– Поговорю с его матерью, – ответил он, не отводя глаз от мяча.

– А вы не вернетесь на поле? Ваша команда явно проигрывает без вас. – Бренда все еще была под впечатлением его удивительного поступка.

– Сейчас я нужен дочери.

– Вы вырастите из нее неженку, – заявила Бренда, сама в это не веря. Потому что ей-то ох как не хватало в жизни нежности и ласки.

Хэмиш медленно повернул к ней голову, и, заглянув в его голубые глаза, она увидела в них неизбывную грусть.

– Я хочу научить ее тому, что любовь и забота о человеке могут залечить любую рану, – сказал он. – Что вы знаете о любви, Бренда Джейн?

Впервые она поняла, что зря почти всю свою жизнь истратила на физическую и психическую закалку. Говорить о любви ей было трудно.

– Ну… во-первых, я не ребенок. Во-вторых, всегда считала, что любовь как чувство сильно переоценивают…

– А вы любили кого-нибудь?

– Отца… в какой-то мере.

Она сказала это, отвернувшись, наблюдая за игрой. Горло сжал спазм. Казалось, еще одна ложь просто задушит ее.

– Значит, нам придется поработать над этим вопросом, согласны? – спросил он, тоже не отрывая взгляда от игры.

Бренде было очень стыдно. Наверное, он не ошибся, разглядев в ней какую-то несостоятельность, неспособность понять, как можно любить людей, заботиться о них, не боясь быть обиженным ими или отвергнутым. Надо было бы возражать ему и противоречить, но больше всего ей хотелось броситься к нему с разбегу, как делают его дети, зная, что он обязательно подхватит и крепко прижмет к себе – в любой момент, когда будет нужен или желанен. Он – единственный человек, способный на это.

Опасная мысль. Хэмиш – троянский конь, преподнесенный ей в виде подарка, хитро проникший сквозь ее оборону.

Бренда удалилась со спортивной площадки вместе с миссис Биллингс и детьми около девяти часов, а Хэмиш остался проследить, чтобы убрали спортинвентарь, закрыли все шкафы, а церковь заперли на ночь.

В девять тридцать она еще не ложилась. Ждала священника, размышляя: ничего себе вечерняя служба – десять минут потрачено на молитву и хороших два часа на игру. Как это понимать?

Когда миссис Би вела детей мимо нее в спальню, Эми, чуть поколебавшись, сказала: «Спокойной ночи, Бренда» – и заспешила вверх по лестнице. Энни даже не обернулась.

Миссис Би карабкалась позади, тяжело опираясь на полированные перила: каждый шаг давался ей с трудом. Она одарила Бренду усталой улыбкой, как бы извиняясь за детей.

Вечернее «спокойной ночи», догадалась Бренда, должно быть, включает в себя объятия и поцелуи. Ей приходилось видеть этот ритуал в других семьях, и она всегда считала, что детям не столько хочется целоваться, сколько оттянуть время сна. Но она уже научилась держать свой скептицизм при себе, убедившись, что люди, как правило, очень чувствительны во всем, что касается семейных традиций. И все-таки в душе ее шевельнулось сожаление. Эми и Энни явно не склонны соблюдать вечерний ритуал по отношению к ней. Девочки не испытывают ко мне теплых чувств, вздохнула она. Даже покладистая Эми.

Минут через пятнадцать миссис Би спустилась на несколько ступенек по лестнице – настолько, что Бренда могла ее увидеть.

– Я думаю, пастор скоро вернется и отнесет вас наверх, в спальню, – сказала она. – Простите меня, я не могу помочь вам раздеться. Мне очень рано завтра вставать.

– Ложитесь, ради Бога. Спите спокойно.

Вежливые слова, ничего больше. Но Бренда была искренна в своих пожеланиях этой доброй женщине, тетушке Деборы. Миссис Би никогда и никому не желала зла.

К десяти вечера Бренда начала беспокоиться. Хэмиша все нет. Она вспомнила тех людей, мужчин и женщин, которые толпились вокруг него, когда большинство прихожан уже разошлись по домам. Очевидно, наводят порядок. А возможно, отправились куда-то пропустить по стаканчику или выпить чашку кофе, поболтать и посмеяться вместе.

Интересно, не положила ли глаз на Хэмиша одна из женщин в этой группе? – размышляла Бренда. Или наоборот – Хэмиш на нее? Она вспомнила, как он признался, что подумывает о женитьбе. Отравленной стрелой пронзила сердце мысль о том, что, возможно, он сидит сейчас где-то с женщиной, которая подходит ему во всех отношениях. Я не смогу конкурировать с полноценной, здоровой соперницей, думала Бренда. Вот сижу здесь и жду его возвращения, чтобы он помог мне подняться в спальню. Без него я совсем беспомощна. Но я не учла, что он может потерять счет времени, сидя в компании с женщиной, более пригодной на роль жены священника.

В одиннадцатом часу, когда Хэмиш наконец-то прошел в гостиную, Бренда не отрываясь, смотрела в телевизор, чтобы не взглянуть на него.

– Привет, – сказал Хэмиш так живо, словно дело происходит утром и он, свежий и веселый, готов начать новый день. Однако, присев на подлокотник дивана рядом с ее креслом, он устало выдохнул: – Ох-хо-хо…

Бренда подняла глаза, чтобы увидеть, чем вызван такой тяжкий вздох. А он сморщился, но потом ухмыльнулся.

– Куча забот. Извините, что припозднился. Служба.

Бренда готова была сорвать на нем свое настроение. Но вид его едва не развеселил ее: ну никак не похож он на замотанного делами прихода священника. На футболке пятна высохшего пота, шорты измяты, кроссовки в травяной зелени, зато длинные мускулистые ноги, покрытые светлым пушком, так и хочется потрогать. Волосы бронзового цвета падают на лоб беспорядочными прядями. Глаза голубые и сияющие, задорно смотрят на нее. И все его тело, здоровое и сильное, так и притягивает, так и манит…

Бренда резко отвернулась. Ее охватило желание, ранее незнакомое и настолько сильное, что она едва не задохнулась. Она слышала о таких вещах, но сама никогда не испытывала ничего подобного.

– Бренда. Бренда! – Его баритон был низким и встревоженным. А когда она пришла в себя, он сидел перед ней на корточках, держась за ручки ее кресла. – Вам больно?

Девушка все еще боролась с всепоглощающим чувством, утопая во взгляде его голубых глаз. Это лицо, с прямым носом, четко очерченными скулами и губами, сейчас приоткрытыми, просто создано для того, чтобы обольщать и соблазнять. Неужели Хэмиш не видит, как действует на нее? Как реагирует на него ее тело?

В ответ на его вопрос Бренда отрицательно замотала головой.

Вряд ли сознавая, что делает, она протянула руку, легко прикоснулась к его правой щеке. Едва проросшая щетина уже чувствовалась на ощупь. Двигаясь вверх, рука ее погладила сначала висок, потом погрузилась в жесткие густые волосы, слегка взлохмаченные, которые давно пора бы подровнять. Потом рука, словно по собственной воле, опустилась на затылок и надавила – чуть-чуть, всего лишь, чтобы придвинуть его лицо поближе.

Она чувствовала, что губы его будут прохладными и мягкими. Знала, что они будут покусывать ее губы. Знала, что этот поцелуй усилит вожделение, – так оно все и случилось.

Но она не могла предвидеть, что, когда он возьмет ее лицо в свои руки, как в чашу, а его губы овладеют ее ртом, она почувствует себя потрясенной и беспомощной. Ничего такого не бывало с ней раньше, и она была не готова к чувственному натиску Хэмиша Чандлера.

Невольно ее левая, здоровая рука обвилась вокруг его шеи, пальцы распластались веером по его спине, по твердым, гладким мускулам, которые так приятно было ощущать сквозь кожу. Потом пальцы скользнули по его плечу, по жестким буграм бицепсов, поползли вверх по шее. И везде ее рука чувствовала сдержанную силу его мускулов, нежность и страсть.

И еще она ясно ощущала его мужеское желание. Рот его впивался в ее губы снова и снова, рука прижималась к ребрам, а большой палец скользнул по соску. Ее тело на все отвечало радостной взаимностью.

Никогда еще она не испытывала такого пьянящего ощущения. Не представляла себе, что такое вообще может быть. Ей только хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось.

Хэмиш первым прервал поцелуй.

– Не надо, – прошептал он, слегка отстраняясь, но все еще держа ее лицо в своих руках.

Но вот он нежно разжал их, позволив ей откинуться на спинку инвалидного кресла. Страсть, желание были написаны у него на лице, и все же он отпустил ее, коротко мотнув головой, что означало «нет».

Прошли долгие минуты, прежде чем к ней вернулась способность трезво мыслить, и она осознала, что они натворили. Вернее, что она натворила. Честно говоря, пыталась соблазнить его, как распутная девка.

Боже мой, до чего же я докатилась…

Тело ее остывало, приходило в себя, а она сидела, опустив голову, объятая жгучим стыдом. Страсть к мужчине лишила ее сил и воли. И тут в ней проснулся инстинкт самозащиты.

– Очень мило, – съязвила она. – Пытались меня убедить, что я настоящая женщина?

– Притворяться не было нужды, – ответил Хэмиш. – Вы более чем настоящая женщина.

Он медленно поднялся, глядя на нее сверху вниз. Бренда попыталась улыбнуться, сделать вид, что ничего особенного не произошло, но не сумела. Даже собрав всю свою волю, могла лишь наблюдать за ним, тоже старающимся взять себя в руки. Сосредоточилась на его лице, избегая смотреть на тело, созданное для того, чтобы возбуждать и соблазнять всю женскую половину человечества.

Расчесывая пятерней волосы и протирая глаза, словно только что проснулся, Хэмиш обошел кофейный столик, взялся сзади за ее кресло и покатил к лестнице.

Тут он опустился перед нею на корточки.

– Вы знаете, мы впредь не должны этого делать, – тихо произнес он.

Она разозлилась. С какой стати он берет на себя большую часть вины! Ей захотелось огрызнуться, но даже на это не хватило сил, и она только шепнула:

– Да, знаю.

– Я отношусь очень серьезно к интимным отношениям, – продолжал Хэмиш. – После Мэрилин. Она была… – Втянув в себя воздух, он попытался закончить фразу: – Она была… – Но так и не закончил.

Бренда понимала: слишком он благороден, чтобы сравнивать ее с женой. Сравнение не в ее пользу. Она хотела переменить тему разговора, но не знала, как это сделать.

– Теперь я стыжусь того, каким был прежде, – сказал он. – Я ведь не всегда был священником. Если честно, в святые отцы совсем не годился.

Хэмиш рассеянно убрал прядь волос с лица девушки.

– Не сразу научился тому, что знаю теперь. Не сразу понял, что мое прошлое – это дар Божий, наставивший меня на путь истинный. И я обратился к людям, не знающим, что каждый из нас – кузнец своего счастья. Не имеет значения, откуда ты пришел, с чего начал или что делал в прошлом. У каждого есть выбор, как строить свою жизнь.

Он медленно поднялся во весь рост.

– Несколько минут назад я забылся: предал Мэрилин и все, чему она меня научила. Забыл, кто я такой.

– Чему же она вас научила?

– Тому, что следует не просто спать с женщиной, а любить и уважать ее. И я никогда не пойду на меньшее.

Вроде меня, подумала Бренда; ее уколол скрытый смысл его слов.

Снова опустившись на корточки перед креслом, Хэмиш слегка пожал ее руку, лежавшую на подлокотнике. Видимо, понял, что она чувствует.

– Это не имеет отношения к вам, Бренда, это касается только меня, – сказал он. – А вы заслуживаете гораздо большего.

– Не хотите ли сказать…

– Нет, Бренда, вы не то думаете. Просто вы – первая женщина за много лет, возбудившая меня. – Он встал. – А теперь я отнесу вас наверх. И мы оба постараемся забыть то, что между нами произошло.

Подняв Бренду на руки, Хэмиш понес ее вверх по лестнице. Она прижалась к нему, закрыв глаза, и открыла их лишь тогда, когда он осторожно посадил ее на край кровати.

– Надеюсь, вы сможете раздеться сами, – сказал Хэмиш. – Простите меня за то, что я так поздно вернулся. Это случается редко. Спокойной ночи, – добавил он, уже когда замок на двери готов был щелкнуть.

Бренда с трудом освободилась от одежды, кое-как напялила ночную рубашку, приготовленную экономкой, потом улеглась и подтянула одеяло к самому подбородку.

Сон никак не приходил. Перед глазами стоял Хэмиш: красивый, сухощавый, с глазами голубыми, как небо, освободившийся от темного прошлого. И она – посторонний человек, ворвавшийся в его жизнь, напомнивший ему, о том, что прошлое способно пробуждать в нас забытые инстинкты.

Она же вовсе не хочет его любви, убеждала себя Бренда. Между ними ничего нет, всего лишь сексуальное влечение, которое нервирует, причиняет боль душе и телу. Нет, она совсем ему не пара.




ГЛАВА ПЯТАЯ


Данное самой себе обещание встретить священника на следующее утро так, словно ничего не случилось, осталось втуне. Потому что миссис Би завладела ею еще до того, как Бренда встала с постели.

Поставив на ночной столик стакан апельсинового сока (Бренда успела заметить, что в дверную щелку заглядывает Энни, готовая в любую секунду пуститься наутек), миссис Би стала рыться в платяном шкафу, отодвигая одну за другой вешалки, потом в комоде, вытаскивая ящики и копаясь в их содержимом.

– Пора нам помыться, – объявила она. – Что бы вам сегодня надеть? Давайте сообразим… Пастор будет дома минут через сорок пять, он отнесет вас вниз, а потом у нас останется еще полчаса до приезда кареты медпомощи.

Почему-то в это утро у Бренды не возникло желания противоречить. Глядя на солидную фигуру экономки, на ее оживленное лицо, она всего лишь покачала головой. Уже после первого дня в этом доме ее раздражительность стала утихать. Миссис Би просто душа домашнего очага, думала Би Джей. Это было совершенно новое для нее ощущение.

С помощью костыля и миссис Би девушка приняла душ и оделась. Уже сидя на верхней ступеньке лестницы, она слышала, как священник вошел через черный ход. Прислушиваясь к его голосу, она собиралась с силами для встречи с ним лицом к лицу.

– Сегодня вечером у нас будут ужинать Медфорд и Тэмми, – объявил Хэмиш экономке. – Надеюсь, вы успеете что-нибудь приготовить.

– Сделаю жареных цыплят, – ответила та.

И вот он появился на лестнице, взглянул вверх и улыбнулся. Ее тщательно продуманное решение противостоять его чарам оказалось бесполезным. Он будто бы становился с каждым днем все красивее. Не говоря уж об улыбке, почти не сходящей с губ, и несокрушимом жизнелюбии.

Хэмиш поднял и понес ее без всяких усилий – впрочем, как всегда, – к подножью лестницы, где осторожно усадил в кресло. Пока он нес, рука ее лежала на его плече, и она чувствовала сокращение бицепсов под своей ладонью.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Бренда остановила его:

– Послушайте, пастор Чандлер, можно задать вам вопрос? Что это за вероисповедание, разрешающее на вечерней службе всего минут десять молебна, а потом два часа чисто мирских игр?

Вопрос застал Хэмиша врасплох, но он тут же ухмыльнулся, с досадной легкостью игнорируя попытку задеть его.

– Настоящая цель этих вечерних собраний, – начал Хэмиш, – в том, чтобы объединить, сблизить прихожан и их семьи. Сначала мы просто собирались в так называемом общем зале, где пили кофе и беседовали. Но постепенно люди стали объединяться по интересам: выделилась группа женщин, шьющих одеяла, потом детей развели по разным игровым комнатам, и так далее. В холодную погоду мы стали играть в волейбол внутри здания, а когда тепло – в софтбол на территории церкви. Иногда и в волейбол играем на улице.

Он присел на край старой тахты, положив локти на колени. Бронзовые пряди волос падали на лоб и уши.

Пора бы ему постричься, снова подумала она.

– А потом кто-то из верующих предложил: может быть, стоит начинать эти вечера с короткой молитвы? И постепенно эти вечера стали такими, как вы видели. После молебна каждая группа прихожан занимается своим делом. Есть у нас и дежурные, убирающие помещения.

– И все эти люди из вашего прихода? – спросила Би Джей, пристроив правую руку на подлокотнике кресла.

– В основном да. Хотя мы охотно принимаем и людей со стороны. Мы не следим за тем, кто наш, а кто не наш. И я стараюсь привлечь побольше подростков; может, организуем такие же вечера специально для них по пятницам, как эти по средам. В субботу утром Медфорд собирает совещание как раз по этому вопросу.

– У вас не церковь, а какой-то центр социальной поддержки, – фыркнула Бренда.

Он тихо засмеялся, что вызвало теплый толчок у нее в груди.

– Да нет же, нормальная церковь. В нашем приходе больше шестисот семей. Возможно, то, что мы делаем, несколько старомодно. В следующую субботу, например, мы затеваем пикник с разными играми и соревнованиями. Я вас приглашаю. И будем всех угощать картофельным салатом и ореховым тортом. А соревнования устроим по пинг-понгу и волейболу. Кстати, вы занимались метанием дротика?

– Никому не удавалось меня победить.

– Придется вам принять участие.

– Ну уж, нет.

– Заставлять вас развлекаться мы не будем. – Снова эта широкая, во весь рот, улыбка.

Никогда она не встречала человека, реагирующего на нее так спокойно, как Хэмиш Чандлер. И вообще не подозревала, что существуют такие люди, как он: всегда смеется, улыбается, всем доверяет, словно человечество все еще проживает в райских кущах и дружелюбие для него – форма существования. Ясно, что это дурачок. Обаятельный, великолепный, набожный – и все же дурачок. Если бы не намек «а темное прошлое, она считала бы его возмутительно наивным.

Когда Хэмиш уходил, миссис Би, вручая ему пакет со вторым завтраком, спросила:

– Супруги Бенц придут в обычное время? Тэмми любит жареных цыплят, так что ужин должен удаться.

– Тэмми зайдет за нами в церковь, – сказал Хэмиш. – К тому времени мы закончим все дела и, я думаю, будем здесь около шести. Мы сейчас заняты программой для молодежи.

Он ушел, и, как всегда, дом в его отсутствие показался каким-то опустевшим. Слышалось только, как звенит тарелками в раковине миссис Би да тикают старые стенные часы в столовой.

Девушка въехала в коляске на кухню. Там сидела Энни, сложив руки на столе; подбородок ее покоился на кулачке, а глаза стали неотступно следить за ней. Губы сложились в упрямую линию.

– Кто такой Медфорд? Ах да, муж Тэмми, – вспомнила вслух Бренда.

Миссис Би рассеянно что-то пробормотала, роясь в морозильнике.

– Куда же я их задевала? Должны быть где-то здесь.

– Что вы ищете?

– Замороженных цыплят.

Бренда прикусила язык, чтобы не сказать, что такое блюдо обычно заказывают в ресторане. Впрочем, будет интересно посмотреть, как миссис Би сама его приготовит. Никогда раньше она этого не видела.

Экономка захлопнула дверцу морозильной камеры.

– Придется поискать в морозилке внизу, в полуподвале. Посиди здесь, Энни.

Но Энни замотала головой и стала сползать с высокого стула. Догнав миссис Би у двери, она вцепилась в ее широкую блузу:

– Нет. Я с тобой.

– Ты ведь не умеешь спускаться по той лестнице, Энни. – Экономка пыталась повергнуть ребенка назад. – Это опасно! Ты же знаешь.

– Я хочу с тобой, – настаивала девочка, снова хватаясь за блузу миссис Би.

– Ты упадешь и ушибешься! Посиди здесь, с Брендой. Я скоро вернусь. – Оторвав ее ручки от блузы, она ласково их сжала: – Меня не будет только минутку.

– Хочу с тобой! – Энни перешла на крик. Миссис Би смущенно посмотрела на Бренду:

– Она боится малознакомых людей.

Но девушка знала: обе девочки недолюбливают ее после той вспышки за столом.

– Останься со мной, Энни, – вмешалась она. Но девочка только теснее прижалась к экономке и обняла ее за ногу.

– Ну что ты, Энни, – уговаривала женщина. – Слушай, что я скажу: я оставлю тебя вот тут, у подвала, ты будешь сидеть на верхней ступеньке и ждать меня, а я быстро вернусь. Идет? – Девочка колебалась, глядя то на экономку, то на Бренду. – Это единственное, что я могу сделать.

– А дверь в кухню закроешь?

– Хорошо, закрою, если ты останешься на верхней ступеньке и не полезешь за мной.

Энни нехотя согласилась, и обе скрылись за дверью. Оставшись одна, Бренда прислушивалась к шагам миссис Би по лестнице; судя по всему, ступеньки старые, деревянные и далеко не безопасные. Да еще, видимо, слишком высокие. Придется каким-то образом привлечь к себе девочку и доказать, что я совсем не чудовище, подумала она. Но как?

Потом она услышала тяжелую поступь экономки и вскоре увидела ее, толкающую Энни бедром перед собой. Обе руки ее были заняты.

– Когда Эми возвращается из школы? – спросила Бренда, обращаясь к Энни, которая бодро взобралась на стул, сочтя, видимо, стол между ними хорошей преградой.

Энни смотрела на нее, словно глухая.

– Автобус остановится здесь в три сорок семь, – ответила экономка, отдирая от продуктов промерзший целлофан.

Бренде оставалось только направить свою коляску на крыльцо, чтобы встретить карету медпомощи. Моя первейшая задача сейчас, решила она, – подружиться с его дочерьми.

В тот же день, выскочив из автобуса, Эми страшно удивилась, увидев Би Джей, поджидающую ее в конце ведущей к дому дорожки.

– Хочешь, прокачу до дома? – улыбнулась Би Джей.

У Эми от удивления открылся рот, и округлились глаза.

– На чем? Вот на этом?

– Садись ко мне на колени, Эми, и мы славно прокатимся, – продолжала Би Джей, улыбаясь нерешительности девочки, которая, однако, быстро преодолела робость. Би Джей аккуратно устроила Эми у себя на коленях. – А теперь жми вот на эту кнопку, – показала она, кладя маленькую руку на пульт.

Эми была в восторге; она меняла скорость, то доводя ее до максимальной, то резко останавливаясь. Так они проехали в ворота и подкатили к трапу у черного хода. Бренда ждала, что здесь Эми сразу спрыгнет с ее колен, но та оставалась на месте. И когда они въехали в кухню, девочка сидела как статуэтка: нога на ногу, подбородок вздернут, руки скрещены на груди. Би Джей сразу заметила, что Энни застыла от изумления. Потом побежала было к ним, но в нескольких шагах остановилась.

– Энни, хочешь покататься? Это так здорово! – предложила Эми, спрыгивая на пол.

Девчушка колебалась.

– Энни, давай прокачу, – ласково сказала Бренда. В глазах девочки отражалась нерешительность; она кусала нижнюю губу, не двигаясь с места. – Знаешь что, Энни, – продолжала Бренда, – когда тебе захочется покататься, ты мне скажешь, ладно? Может, чуть попозже?

Малышка словно бы уже готова была согласиться, но вместо этого вприпрыжку убежала в столовую, увлекая за собой старшую сестру.

Чтобы подружиться, нужно время, поняла Бренда, но теперь она знала, что не отступит.

В седьмом часу явился пастор, ведя за собой чету Бенц. Медфорд был костлявый брюнет с усами; у подбородка виднелись порезы от недавнего бритья. В улыбке обнажались кривые зубы, и адамово яблоко ходило вверх-вниз. Но они прекрасно смотрелись вместе с женой, похожей на примерную девочку. Из разговора выяснилось, что Тэмми поет в церковном хоре, а с Медфордом познакомилась еще в старших классах школы.

– Значит, вы и есть Бренда, – сказал преподобный Медфорд Бенц, знакомясь. – Как интересно.

Бренде было неловко оттого, что все топчутся вокруг нее, пока она сидит в кресле, но она улыбалась, помня, что обещала Хэмишу не грубить гостям.

– Какая удача, что пастор Чандлер смог взять вас к себе, – заметил Бенц.

Хэмишу его реплика явно не понравилась, он даже слегка поморщился; Бренда бросила на него взгляд, давая понять, что если уж она дерзит, то откровенно, а этот попик прикрывается своим саном. Еще она хотела, чтобы Хэмиш заметил, как она вежлива.

– Бог услышал мои жаркие молитвы, – сказала она, – поэтому пастор Чандлер и приютил меня.

Губы Хэмиша дернулись, но тут же расплылись в обворожительной улыбке. Впрочем, улыбались все, но Хэмишу, казалось, было веселее остальных.

Все разместились за большим столом, и Бренда заметила на нем красивый фарфоровый сервиз. Правда, перед миссис Би и Хэмишем стояли тарелки со щербинками. Эми захотела сесть рядом с Брендой, и у девушки дух захватило от радости. Но она подавила желание протянуть руку и обнять девочку.

Из беседы за столом Бренда узнала, что Медфорд работает четыре раза в неделю священником в медицинском центре в городе Сент-Пол. В Колстеде он младший священник, в чьи обязанности входит вести воскресную службу в качестве помощника Хэмиша, а также замещать Хэмиша в его отсутствие. Есть у Медфорда и другие занятия, самое новейшее из них – составление молодежной программы вместе с Хэмишем. Необходимость, они оба считают, давно назрела. За столом оба священника обсуждали разные мероприятия и людей, которых они хотели бы привлечь к работе. Когда ужин закончился, миссис Би устроила обеих девочек в гостиной, а Хэмиш и Медфорд удалились в кабинет.

Тэмми, не долго думая, принялась собирать тарелки и мыть посуду, словно она своя в этом доме. Ясно, что она делала это много раз за те три года, что супружеская пара хорошо знакома с Хэмишем. Бренда не задавала вопросов: она не хотела знать, как здесь было поставлено дело при жизни Мэрилин.

Вместо этого она, устроившись поудобнее, слушала легкую болтовню Тэмми. Расставляя посуду в буфете, Тэмми сообщила, что работает младшей учительницей в начальной школе поблизости.

– Это отнимает у меня всего десять часов в неделю, – говорила она, – зато нам с мужем легче оплачивать разные счета. При церкви много интересных занятий, в которых мне хотелось бы участвовать, но просто никак не хватает времени, и сейчас у меня гораздо меньше сил, чем было раньше.

Зависть охватила Бренду, когда Медфорд, выйдя из кабинета, прямиком направился к жене. Прежде чем отодвинуть для нее стул, он легко обнял ее за плечи, а та в свою очередь пожала ему руку, лежащую на ее плече, после чего они обменялись улыбками. Казалось, никто, кроме Бренды, ничего не заметил.

Этот преподобный Бенц не стоит и мизинца Хэмиша, подумала Бренда, и все же ей грустно было смотреть на эту парочку, исполненную любви и уважения друг к другу.

Несколько позже, когда гости, собираясь уходить, прощались у двери, Тэмми вдруг слегка вздрогнула, а потом улыбнулась. Ее муж, молча, положил руку ей на живот. В этот миг никого другого для них не существовало. Потом Тэмми, взглянув на Хэмиша, сказала:

– Шевелится.

Хэмиш слегка кивнул, глаза его потеплели.

– Возможно, будет сын, – сказал Медфорд. – Шевелится! Невероятно.

– Увидимся в субботу, друзья, – мягко сказал Хэмиш.

Возможно, впервые в жизни Бренда призадумалась о том, как это прекрасно – быть обычной, нормальной женщиной. И о том, что такие женщины, как Тэмми Бенц, живут полнокровной жизнью.

– Никогда не видела людей, смеющихся так заразительно, как вы, – сказала она Хэмишу в один прекрасный день.

– Вам это кажется ненатуральным? – спросил он. – Думаете, я перебарщиваю? – Глаза его выражали притворную тревогу, губы кривились от сдерживаемого смеха.

– Да, черт возьми! Неужели вы никогда не бываете серьезным? Для священника в вас слишком мало благочестия.

– И все же есть вещи, которые для меня святы, – сказал он. – Вот так-то, милая леди.

Ответ, разумеется, не мог ее удовлетворить. Подразумевалось, что она далеко не все понимает. К этому можно было привыкнуть: нередко высказывания Хэмиша ее дразнили и провоцировали. С другой стороны, он стойко выдерживал все ее нападки и насмешки, отвечая на них шуточками и ухмылками.

Бренда все еще подозревала, что в один прекрасный день ее начнут обращать в святую веру, но, похоже, он не собирался этого делать.

Жизнь в доме священника все же обогащала ее кое-каким опытом. Еще ни разу она не попадала в общество детей на сравнительно долгое время. Симпатичная, излучающая радость жизни болтушка Эми довольно скоро завоевала ее сердце.

Энни по-прежнему относилась к ней с недоверием, отказывалась разговаривать и лишь время от времени изучала Бренду пристальным взглядом.

Уже много раз Бренда сожалела о том, что здесь нет ее аппаратуры: так хотелось бы уловить камерой выражение детских лиц, их очаровательную живость.

Однажды вечером к Хэмишу явился казначей церковного комитета. Миссис Би представила его как мистера Эдсона Форду. Бренда увидела человека лет сорока с лишним, бледного и тощего, с тяжелой челюстью, прищуренными глазами и впалыми щеками. Проходя через гостиную, он бросил на Бренду подозрительный взгляд.

– Это и есть ваше недавнее прибавление к семейству, Хэмиш? – спросил он, сощурив глаза до щелочек.

– Это друг семьи, – ответил Хэмиш, – мисс Бренда Джейн Долливер.

– Хмм. – Гость, нахмурясь, посмотрел на Хэмиша. – Она что, платит вам за жилье? Сама покупает продукты?

Впервые Бренда увидела, как хозяин дома поморщился:

– Не лучше ли обсудить это в моем кабинете?

– Я думаю, она вполне может это выслушать, – возразил гость, – тем более что приходу, видимо, придется ее содержать. При том, что она даже не наша прихожанка.

– Я отнюдь не возражаю, – вмешалась Бренда, – платить и за квартиру, и за питание. И за уход тоже.

Голова казначея дернулась от удивления, он сверкнул глазами на Бренду, потом на Хэмиша и снова на Бренду.

– Сколько? А до сих пор она что-нибудь платила? – резко спросил он.

У Хэмиша брови поползли вверх.

– Я не предполагал брать с нее плату и не возьму, – сказал он. – Мисс Долливер гость в моем доме, я сам ее пригласил.

– Да, но она довольно привлекательна. – От ехидного тона казначея у девушки холодок побежал по спине. – К тому же не замужем. Ситуация несколько двусмысленная.

У Хэмиша напряглось лицо, взгляд стал жестким. Вот когда он не шутит, подумала Бренда. Ничуть.

– Мы обсудим это у меня в кабинете, – повторил Хэмиш. – Мисс Долливер тут ни при чем.

– Значит, мы вернулись к тому, с чего начали? – сказал мистер Форда. Он снова перевел взгляд с одного на другого, потом заговорил, уставившись на Бренду: – Итак, молодая привлекательная женщина проживает в доме овдовевшего священника…

– Довольно, Эдсон! – рявкнул Хэмиш.

– Какую плату за жилье вы бы хотели? – вмешалась Бренда довольно жестким тоном.

– Но так вопрос не стоит! – возразил Хэмиш. – Церковный совет может вычесть эти деньги из моей зарплаты…

– Ха-а-а-а, – ехидно протянул казначей.

– Прошу в кабинет, Эдсон. Немедленно, – приказал Хэмиш, и Бренда отметила про себя, что голос его прозвучал начальственно, лицо было сурово и глаза холодны. Впервые за все время она увидела его таким.

– Возможно, если вы уволите миссис Биллингс, – казначей как-то злорадно вскинул голову, – и найдете себе жену… Вам все равно нужна жена, Хэмиш… – Он явно наслаждался неловким положением священника.

Не говоря ни слова, выпрямив спину, Хэмиш вышел из гостиной. Низкорослый казначей последовал за ним, выпятив грудь. Бренда попыталась присоединиться к гостю, но Хэмиш встал перед ее креслом у входа в кабинет.

– Предоставьте это дело мне, Бренда, – сказал он, захлопывая дверь у нее перед носом.

Девушка решила послушать, о чем станут они говорить. Однако говорили вполголоса. И только один раз она услышала четкую фразу Хэмиша:

– Хорошо, на время оставим все как есть.

Она отъехала от двери за миг до того, как та отворилась.

– Не провожайте, – сказал Эдсон Форда, стремительно выходя из комнаты. На долю секунды он задержал взгляд на Бренде, и она заметила, что лицо его вместо бледного стало красным, а глаза мечут молнии. Что бы ни произошло между ним и Хэмишем, это было не в его пользу.

Хэмиш едва успел догнать казначея, для того чтобы открыть ему парадную дверь. Проводив его, хозяин дома вернулся к Бренде.

– Все это ерунда, – сказал он.

– Скандальный тип, – заметила она. – Кто назначил его на эту должность?

– Я.

– А вы не можете его освободить?

– Мог бы, – сказал священник, широким шагом пересекая комнату по направлению к кабинету, – но он прекрасно справляется с экономией расходов. Он как бы менеджер на общественных началах. Хотя никто его, в сущности, не любит.

– Он вас ненавидит.

– Да нет, просто не одобряет моих действий. Ему так и следует, по должности. Он приносит большую пользу нашему приходу.

На сей раз Бренда проследовала в кабинет вслед за священником.

– У меня же есть деньги, Хэмиш. Позвольте мне оплачивать мое проживание у вас.

– В этом нет необходимости: вы моя гостья, я сам вас пригласил.

– Уймите свою гордость, – возразила Бренда, – я буду чувствовать себя гораздо лучше, если стану платить. – Ее слова прозвучали резче, чем она хотела.

Вздохнув, священник опустился в кресло перед письменным столом, вытянул и скрестил длинные ноги.

– Я не склонен возвращаться к этому вопросу, – сказал он. – Может, когда-нибудь позже.

Бренда как раз была настроена на спор, ей не мешало разрядиться, но усталость на лице священника остановила ее. Боевое настроение улетучилось в один миг. Захотелось подъехать к нему поближе, протянуть руки и взять в ладони его красивое лицо. Но она вовремя сняла пальцы с панели. Потом стала тихо наблюдать за ним из угла кабинета, сидя в своем кресле. Немного погодя Хэмиш встал:

– Уже поздно. Я отнесу вас наверх.

Слегка поколебавшись, Бренда направила свою коляску к выходу из кабинета, потом к подножью лестницы. Наклонившись, священник нежно взял ее на руки. Прежде чем шагнуть, он посмотрел ей в лицо, и устало улыбнулся. Девушка обняла его здоровой рукой за плечи и стала массировать ему мышцы шеи; руки у нее всегда были сильными. Слегка откинув голову назад, Хэмиш вздохнул с закрытыми глазами.

Видимо, ему было приятно.

Потом он открыл глаза и стал медленно подниматься по лестнице. Войдя в спальню, посадил ее на край кровати, как делал это каждый вечер, а она продолжала массировать ему шею и плечи.

– Ложитесь, – мягко сказала Бренда. – Я вас полечу.

– Не… не стоит, – сказал Хэмиш, но не стал сопротивляться. В спальне никого не было: миссис Би, всегда помогавшая Бренде раздеться, уже приготовила все необходимое и теперь мирно спала в своей комнате.

– Пожалуйста… не возражайте. Я так мало могу сделать для вас, – прошептала Бренда. Она привлекала его все ближе до тех пор, пока он не вытянулся рядом с ней на кровати.

Пристроив больную ногу поудобнее, она просунула руку ему под воротник и продолжала массировать затылочные мускулы, напряженные, как канаты. Потом рука ее потянулась к плечам и стала массировать дальше. В свое время, занимаясь теннисом, она сотни раз разминала себе мышцы ног и здорово наловчилась.

Когда пальцы устали, Бренда перешла к поглаживаниям и похлопываниям. Хэмиш уже спал, он дышал глубоко и спокойно, а она все водила ладонью по его рубашке, по выпуклым мускулам спины, до самой талии, до самого брючного ремня.

Бренда знала, что должна его разбудить, знала, он ужаснется тому, что заснул в ее постели, и все твердила себе: разбужу через пару минут.

Но горячая волна разлилась по ее телу, она ощутила неодолимое желание быть еще ближе и коснулась губами его рта. Хэмиш ответил на поцелуй, заполнив ее рот языком.

Почувствовав, что он просыпается, потому что движения его стали не столько нежными, сколько требовательными, она прижалась к нему.

– О Бренда, Бренда, – простонал Хэмиш, и его длинное, сильное тело вдавило ее в матрас.

Она желала его безумно, каждой своей клеточкой. Но он оторвался от нее. Поднявшись на локтях, прислонился лбом к ее лбу. Дыхание его стало быстрым и прерывистым, обжигало ей лицо.

– Помоги мне остановиться, – прохрипел он, – не позволяй мне…

– Но я хочу тебе позволить.

Глубоко вдохнув, он единым рывком поднялся и сел на пятки. Бренда видела, что он оторвался от нее с такой болью, словно прирос к ее плоти. Все-таки эта его проклятая совесть взяла над ним верх…

Качнувшись, Хэмиш оперся своими большими ласковыми руками о ее бедра, растопырив пальцы. На миг ей показалось, что он готов подчиниться ее зовущей позе и собственному желанию, которое ясно читалось в его глазах. Большие пальцы его стали медленно бродить по эрогенной зоне у нее между ног.

Но уже через секунду он соскочил с кровати и пошел прочь, расчесывая волосы пятерней и глубоко дыша. Потом вернулся и встал у изножья кровати с лицом человека, победившего в тяжелейшей битве. Ухватившись руками за столбики, он тяжело навалился на них. Губы его двигались, словно он пытался что-то сказать, но только сильно зажмурился и покачал головой.

Может, вспомнил, как это было с женой?

Повернувшись на правый бок, Бренда свернулась клубочком, держа левой рукой правую и прижав обе к животу. Она не могла смотреть на него. Впервые за всю жизнь она желала мужчину, всей душой, всем телом хотела ему отдаться. Готова была любить без всяких условий.

Значит, я сваляла дурочку, думала она. Ведь он сказал совершенно четко, что ляжет в постель только с женщиной, которую будет любить. Это для него вопрос принципа. Хэмиш Чандлер вообще человек жестких принципов, в чем она уже убедилась.

И теперь ей хотелось спрятаться, исчезнуть, ведь Хэмиш только что дал ей понять, что она ему не подходит.

Недостаточно хороша.




ГЛАВА ШЕСТАЯ


Лежа в постели, Би Джей наблюдала за тем, как солнце выбрасывает первые лучи над горизонтом. Она с трудом села в кровати и стала упражнять пальцы правой руки, как делала это неукоснительно каждое, утро. Потом поднимала, опускала, сгибала и разгибала правую руку, массировала кончики пальцев ног, икру и бедро правой ноги, потом встала у кровати, опираясь в основном на левую ногу.

Хэмиш, наверное, вежливо попросит ее вон из своего дома. Но она не могла этого допустить. То, что он ее отвергает, было для Бренды таким же вызовом, как оружейный залп вражеской армии. Как правило, злость преодолевала в ней душевную боль, и она начинала драться, готовая, во что бы то ни стало победить, вооруженная до зубов своей решимостью, жесткая, как бетон.

Это всю жизнь помогало, еще с детства, когда отец ворчал, что даже бейсбольный мяч она бросает по-девчачьи.

И она научилась бросать мяч, да так, что отец назвал ее, девятилетнюю девчонку, лучшим бейсболистом на свете.

Тут она победила.

Однако в жизни одна битва следовала за другой, и главное состояло в том, чтобы никогда не сдаваться, не признавать себя побежденной, а ключ к победам был прост – всегда оставаться сильной.

Бренда воевала с редакторами газет и журналов, чтобы получать задания, какие хотела. Боролась с художниками-оформителями за лучшие места для своих фотоснимков.

И борьба стоила того: она получала все, что хотела.

А вот сейчас, сидя на кровати, Бренда мысленно измеряла расстояние между собой и дверью. Иногда, оставаясь одна, она мечтала о том, чтобы хоть на пять коротких минут избавиться от своей немощи, вспомнить, что это такое – пройтись свободно и легко, ставя сначала одну ногу, потом другую. Хоть на пять минут.

Нещадно эксплуатируя здоровую левую ногу, Би Джей протащилась в ванную, потом назад. С трудом дотянулась до вешалок в шкафу. Одевание всегда было для нее довольно муторным занятием, обычно ей помогала миссис Би.

В это утро, однако, Бренда почувствовала, что в ней крепнет решимость. Одевшись задолго до того, как в доме стали просыпаться, она доковыляла до лестничной площадки, потом придвинулась к ее левой стороне, чтобы здоровой рукой держаться за перила.

Все это она продумала ночью, тщательно планируя, как обеспечить себе возможность оставаться в этом доме, пока она не поправится настолько, чтобы можно было уехать. Теперь, сидя на верхней площадке (одна нога бездействует, одна рука тоже), она уныло обозревала путь вниз, который ей придется проделать. Было страшно. Что, если поскользнешься, рука не удержит перила, упадешь… Нет, она этого не допустит. Заставит себя продвигаться осторожно, преодолевая ступеньку за ступенькой.

Казалось, спуск длился вечность. Достигнув площадки в середине лестницы, Бренда вспотела и задохнулась. Она легла на спину, поставив ногу на первую ступеньку следующего марша, и отдыхала какое-то время, показавшееся ей бесконечным. Бессонная ночь мало способствовала успеху предприятия.

Уже сидя на предпоследней ступеньке, Бренда вытерла пот со лба, передохнула и, собрав все силы, приняла вертикальное положение. Инвалидная коляска стояла чуть в стороне. Держась за столбик перил, Бренда с огромным трудом потянула к себе коляску и упала на сиденье. Если бы в доме не спали все его обитатели, она во весь голос закричала бы «ура». Это была внушительная победа.

Приехав в коляске на кухню, девушка заварила кофе и поджарила себе несколько тостов. Она уже съела тост и допивала кофе, когда на кухне появился Хэмиш. Он пришлепал босиком, в небрежно запахнутом халате. Волосы всклокочены, глаза еще не раскрылись, как следует.

Увидев Бренду, он растерянно замигал:

– Как вы сюда попали?

– На ковре-самолете. – Мирно попивая кофе, она старалась не смотреть на его волосатую грудь.

Он нахмурился:

– И все же, как?

Взглянув в голубые глаза, устремленные на нее, она сказала:

– Правильнее спросить не «как», а «почему», Хэмиш. Спросите меня, почему.

– Ну, так почему?

Вытащив из-под стола стул, он сел, положив локти на стол. Густые бронзовые волосы торчали во все стороны.

Бренда старалась не смотреть на него, но ощущала тепло и запах его тела. Вот так бы это было по утрам, – подумала она, если бы мы просыпались вместе.

– Из-за прошлой ночи. Из-за того, что произошло.

Он потер пальцами глаза и лицо, потом взглянул на нее внимательнее.

– Простите меня, Бренда. Ради Бога, примите мои извинения. – В голосе была едва заметная нервозность.

– Но, Хэмиш, вам не за что извиняться. Во всем виновата только я. – Она говорила точно по заранее намеченному сценарию, придавая своему голосу нотку волнения. – Я совсем не хотела воспользоваться тем, что вы заснули. Поверьте, ничего такого не планировала, просто потеряла голову, а потом… ну… потом все вышло из-под контроля. Беру на себя полную ответственность за то, что… искушала вас.

Она наблюдала смену чувств на его лице – недоверие, смущение, даже отчаяние.

– Это больше не повторится, – для вящей убедительности она схватила его за руку. – Никогда не повторится.

Я не перебарщиваю? – мелькнула мысль.

– Конечно, не повторится, – холодно подтвердил он. Значит, ее опасения не напрасны.

– Хэмиш! – вскричала она. – Я даю слово! Не прогоняйте меня!

– Я не могу оставить вас здесь. Вы беззащитны, живя рядом со мной, – ответил он, накрыв своей большой ладонью ее кулачок. Сострадание в его глазах разозлило Бренду.

– Но это смешно! Как вы можете так думать? – воскликнула девушка; ей отчаянно хотелось выиграть этот почти безнадежный раунд. – Именно теперь, когда я научилась спускаться по лестнице и вам не придется меня носить? Вам даже не нужно будет прикасаться ко мне. Все изменилось, неужели вы этого не понимаете? Неужели выставите меня из дому, когда я делаю успехи?

Заметив, как подергиваются мускулы у него на щеках, Бренда сочла это верным признаком того, что он колеблется.

– Наш план начал себя оправдывать, – продолжала она все тем же умоляющим тоном. – Мое пребывание здесь, у вас, идет мне на пользу. Разве вы этого не видите?

– Хорошо, я подумаю, – сказал Хэмиш, откидываясь на спинку стула. – Поговорю с вашим лечащим врачом.

Бренда сгорбилась в своем кресле, борясь с противоречивыми чувствами, и прикрыла рукой глаза.

– Пощадите меня, Хэмиш. Ну, взгляните на меня. Я сама спустилась по лестнице, без вашей помощи. И смогу точно так же взобраться наверх.

Подняв на него глаза, Бренда увидела совершенно непроницаемое лицо и впервые за все время поняла, насколько неодолима железная воля этого человека. Ей следовало учесть, что перед ней зрелый мужчина, владеющий своими эмоциями, и драматизация положения ей не поможет.

Хэмиш встал и резко отодвинул стул, царапая старый линолеум.

– Посмотрим, – сказал он и направился вверх по лестнице в душ при спальне.

Бренда застыла в кресле. Неужели решение отослать ее уже созрело в нем? Нет, нужно убедить его, что ей следует остаться.

Миссис Би шумно выразила свой восторг по поводу подвига Бренды. Эмми требовала, чтобы она повторила его для зрителей.

– Я это сделаю позже, – пообещала девушка. – Сегодня вечером, когда мы все пойдем спать. Сама поднимусь наверх, и вы увидите, как я это делаю.

А про себя подумала: Боже мой, это будет еще труднее и страшнее, чем утром.

За завтраком Бренда внимательно слушала Хэмиша, который излагал для миссис Би план предстоящего дня. Хотя, как правило, это ее не интересовало. Потом она внимательно следила за тем, как он брал каждую девочку на руки и о чем-то с ней разговаривал, успевая ласково погладить по голове и слегка ущипнуть за щечку. Потом поцеловал их, наказав слушаться миссис Би и заботиться о Бренде. И наконец, широким шагом зашагал по ведущей к дому дорожке и скрылся из виду.

Когда стрелки часов приблизились к десяти, Бренда сказала экономке, что намерена прокатиться до церкви. Она не могла отказаться от мысли испытать свое мужество и проделать это самостоятельно. Миссис Биллингс неодобрительно поджала губы, но не стала ее отговаривать. А Бренда, не дожидаясь, пока экономка. Передумает, шустро спустилась по трапу с крыльца черного хода.

С минуту она боролась со страхом, когда ей пришлось в одиночку пересекать асфальтовую дорогу – она решилась на это впервые после катастрофы. Но, уже продвигаясь по дорожке, ведущей к церкви, с удовольствием прислушивалась к шелестенью хвои у себя над головой, к легкому шороху опавшей листы и тихому жужжанью мотора коляски.

Ей стало смешно: радуюсь, словно пустилась во все тяжкие, подумала она. Но почти так оно и было. С наслаждением вдыхая терпкий запах сырой, холодной древесины, она рассматривала пожухлые листья папоротника, окаймлявшего дорожку. При виде гордого, красивого здания у нее захватило дух: ведь это церковь его, Хэмиша. С трудом справившись с тяжелой дверью, въехала внутрь и остановилась у входа.

Она увидела Хэмиша коленопреклоненным на ступеньках, ведущих к алтарю, с опущенной головой и локтями на алтарном ограждении. Сердце ее забилось при виде мужчины, в чьих руках теперь ее судьба. Он и впрямь глубоко верующий человек, одинаково любящий своих детей и своего Бога.

Но вот Хэмиш встал и постоял в молчании еще несколько минут, прежде чем уйти. По дороге к боковому приделу он оглядел церковь, мельком взглянул в зал, на хоры, на высокие окна и резко остановился, увидев Бренду. Она боролась со слезами, уже пощипывавшими ей глаза, с этим признаком слабости, которую всю жизнь презирала.

Поменяв направление, Хэмиш зашагал прямо к ней: высокий, статный, мужественный и в то же время изящный.

Он был в облачении священника. Его жесткий белый пасторский воротничок оказывал на нее странное гипнотическое действие. Это его униформа, успокаивала она себя, такая же, как деловой костюм бизнесмена или комбинезон механика.

Бренда поехала навстречу ему, но в пяти-шести шагах от него остановилась. А когда он подошел к ней и шепотом произнес ее имя, затрепетала всем телом, сползла с кресла и упала перед ним на колени. Она пыталась что-то сказать, но не могла совладать с собой. Ее душили слезы.

– Не надо, Бренда, не надо… – произнес Хэмиш мягко, и она почувствовала, что он поднимает ее с пола.

Резкая боль вдруг пронзила ее от правого колена до разбитого таза, но ей было не до того.

– Бренда, – произнес Хэмиш срывающимся голосом, держа ее перед собой так, чтобы она не упала снова, – в чем дело?

– Н-н-не прогоняйте… меня… – только и смогла она вымолвить сквозь слезы.

– Я и не могу вас прогнать, – сказал Хэмиш. – Знаю, что обязан, но не могу. Не знаю, почему вы вошли в мою жизнь, но, раз уж так случилось, значит, в этом есть какой-то смысл. Может, вы посланы мне Богом, просто чтобы напомнить, что я обыкновенный мужчина, с обычными слабостями и пороками. Или – что мне пора снова жениться. Я решил, что, когда вы достаточно окрепнете, начну подыскивать себе жену. Не знаю, правда, как это делается, но вокруг меня полно людей, готовых давать советы. Я не прогоню вас. Буду заботиться о вас до тех пор, пока вы не поправитесь настолько, чтобы жить самостоятельно. Не могу точно объяснить, почему я так решил, но сердце говорит мне, что решение мое правильно.

Его мягкий ласковый голос и его слова подействовали как бальзам на раны. Однако Бренду ужаснуло, до какой степени она потеряла контроль над собой.

Ее рыдания чуть утихли, но почему-то началась жуткая икота. Хэмиш достал из кармана старенький, но чистый, аккуратно сложенный носовой платок. У Бренды уже не оставалось ни сил, ни воли. Впервые в жизни она поняла, что сдалась, сдалась на милость победителя.

Но, как ни странно, это ее не огорчало.

– Спасибо, – сказала она, сморкаясь и вытирая слезы. Платок сразу промок насквозь.

Схватив Бренду под мышки, священник наконец-то поставил ее на ноги. У нее не было сил смотреть ему в глаза.

– Все в порядке? – спросил он. – Видите ли, у меня встреча с миссис Дитон, то есть она должна была состояться десять минут назад.

– Она и состоится, пастор, – произнес решительный голос. – Что у вас тут происходит?

Бренда услышала сначала стук каблуков, слегка приглушенный резиновой дорожкой в центральном проходе, а потом увидела и миссис Дитон собственной персоной. Девушка виновато взглянула вверх, на Хэмиша, на мокрые пятна от своих слез на его рубашке.

– Здравствуйте, миссис Дитон, – поздоровался священник, оборачиваясь.

Обойдя священника, миссис Дитон метнула на Бренду острый взгляд чуть подкрашенных глаз, окруженных паутиной тонких морщинок. Этой женщине, одетой в дорогой темно-синий старомодный костюм, на вид было лет шестьдесят. Сумочку она прижимала к животу с таким видом, словно та набита золотом.

– Это моя гостья, Бренда Джейн Долливер, – сказал Хэмиш, знакомя их. – А это миссис Дитон, она заведует строительством и перспективным планированием в нашем церковном совете, то есть очень ответственное лицо.

– Значит, это и есть та самая знаменитость, – заявила миссис Дитон резким, командным голосом. – Вижу, что сейчас она не в лучшем состоянии.

– Сегодня у Бренды неудачный день, – пояснил Хэмиш, – но вообще-то она делает большие успехи. Видите, уже может стоять, а это кое-что значит. – Он так улыбнулся Бренде, что у той забилось сердце.

– С вашей помощью, как я понимаю. – Миссис Дитон не сводила глаз с красных пятен на щеках Бренды.

– Ну что ж, она нуждается, в помощи, – сказал Хэмиш, словно Бренда не могла ответить сама.

Но это, в самом деле, был тот редкий случай в ее жизни, когда она проглотила язык.

– Молодая, смазливая дамочка цепляется за вас. Ничего в этом нет хорошего, Хэмиш, – заявила миссис Дитон. – Слава Богу, что это увидела я, а не казначей Форда.

Би Джей только покраснела, а Хэмиш улыбнулся:

– Уж он заварил бы кашу, не так ли?

– Да, и не он один вечно каркает насчет приличий, – отрезала миссис Дитон. – Думаю, он считает мисс Долливер препятствием, мешающим вашей женитьбе на подходящей женщине.

Миссис Дитон пронзила Бренду взглядом, который задержался на шрамике, все еще уродующем ее щеку. Возможно, он был сейчас заметнее, чем обычно, потому что слезы смыли с лица косметику. Убедилась, что я не гожусь в жены пастору, подумала Бренда.

– Но это неправда! – сказала она вслух. – Пастор Чандлер ищет подходящую жену. Да, мы говорили с ним об этом не далее как позавчера.

Мы найдем ему жену с целыми руками и ногами, с не изуродованным лицом, добавила она про себя.

– Понимаю. – Миссис Дитон вскинула брови, потом подмигнула Бренде так, словно у них есть общий секрет. – Я жду в вашем кабинете, не задерживайтесь, – приказала она Хэмишу.

– Она очень хороший человек, черствость у нее напускная, – прошептал Хэмиш, глядя в спину удаляющейся женщине.

– Вам лучше идти за ней, – сказала Бренда, ища взглядом, где ее коляска.

– Подождет, пока вы не оправитесь. Она все понимает.

– Я уже в порядке, правда. Спасибо за поддержку. Не подкатите мне коляску поближе? Пожалуйста.

– У нас все получится, Бренда. Мы заставим обстоятельства подчиниться нам, – заверил ее Хэмиш. – Уезжая отсюда, вы будете, как минимум передвигаться на костылях. И этого не будет, – он легонько провел пальцем по шраму на щеке. – Лично я его уже не замечаю; кроме того, он придает вам известное своеобразие.

– Ну да, такой мрачно-романтический ореол, – сказала Бренда, – и притягивает нежелательные взгляды.

Хэмиш прижал ее к себе. Она почувствовала шершавый твид пиджака на своей щеке и услышала, как стучит его сердце.

– Если хотите, подождите меня, я закончу беседу с миссис Дитон и провожу вас домой.

– Ничего, доеду одна. Нужно привыкать полагаться только на собственные силы.

– Еще рано, Бренда. – Он прижал ее крепче. – Всему свое время.

Бренда не послушалась бы, но тут появилась Тэмми. Она перехватила ее у выхода.

– Бренда, рада вас видеть! Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо.

– Знаете, в это время дня у нас в церковной кухне всегда есть горячий кофе. Может, выпьем по чашечке?

Бренда помотала головой.

– Ну, пожалуйста… – умоляюще протянула Тэмми.

Они пили кофе, а люди входили и выходили.

– Что все они здесь делают? – спросила Бренда.

– Мужчина, который только что вышел, – слесарь на пенсии. Он проверяет систему отопления, чтобы к зиме все было в порядке, – объяснила Тэмми. – А Кетлин Петерсон, что пьет кофе, недавно потеряла мужа, и мы дали ей работу – составить списки подростков нашего прихода.

– Ах да, я вспомнила, ваш муж занят составлением программы мероприятий для молодежи, да?

– Ну да! – радостно подтвердила Тэмми.

– Мне кажется, у него довольно напряженная жизнь.

– Да, к сожалению, работа в медицинском центре отнимает у него очень много времени. Но он любит свое дело. И мы ждем, когда получим приход.

– Вы надеетесь получить этот приход? – спросила Бренда.

– Видимо, нет. Сначала мы на это рассчитывали. И церковные старосты, и многие прихожане думали… Понимаете, когда Мэрилин тяжело заболела, многие ожидали, что… что Хэмиш уволится. Я не знаю, все это было как-то неопределенно. Мы приняли предложение, надеясь получить свой приход, но так не вышло.

Разговор становился интересным. Похоже, Хэмишу и в самом деле грозит увольнение.

– Значит, Хэмишу непременно надо жениться?

– Да, конечно. Но я понимаю, почему это так трудно для него. Видите ли, Мэрилин была просто совершенство. Она и меня научила многому из того, что должна уметь жена пастора.

– Совершенство? – Бренда чуть не захлебнулась кофе.

– Ну да, почти что. Даже больная, когда мы все чувствовали, что ей не выжить, она все равно поддерживала Хэмиша, заботилась о детях и всегда была терпелива с людьми. Никогда не отказывалась помочь тем, кто в этом нуждался. В общем, идеальная жена для пастора.

– Вы хорошо ее знали?

– Да, конечно, мы были подругами. Родство душ. Я до сих пор тоскую по ней. Она бы радовалась за нас с Медфордом, – добавила Тэмми, поглаживая живот.

Сердце Бренды болезненно сжалось.

– Нужно сказать, – продолжала Тэмми, – что Мэрилин была очень серьезная.

– В самом деле?

– Да, и знаете, единственное, что ей не нравилось в Хэмише, это его жизнерадостность. Она и девочек хотела вырастить такими же серьезными. – Перегнувшись через стол, Тэмми хихикнула: – Что касается Эми, ей это не удалось, правда? Я очень рада за Эми.

– Да, – согласилась Бренда, чувствуя, что ей трудно дышать. – Эми прелесть. Вся в отца.

– Ну что ж, мне пора браться за работу. Наша Мики Коставич, которая всегда готовит рождественское представление, выбыла из строя. Думаю, она не сможет заниматься этим целиком и полностью в нынешнем году. – Тэмми допила остатки кофе.

– Рождественское представление? Но еще только конец октября.

– Мы готовимся к нему практически целый год, – сказала Тэмми, вставая из-за стола. – У нас уйма всяких дел. Пастор нас всячески поощряет. Он вообще приветствует все, что сближает людей. Так же рассуждает и мой Медфорд, но, к сожалению, он не может часто бывать здесь.

– А как вы думаете… что будет, если… если пастор Чандлер не женится в ближайшем будущем? – Вопрос сорвался у Бренды с языка сам собой, помимо ее воли.

– Женится, женится. Он понимает, что давно пора это сделать, – уверенно заявила Тэмми.

Глядя вслед удаляющейся женщине, Бренда подумала: может, она уже не мечтает завладеть приходом Хэмиша, но вдруг Хэмиш и в самом деле его потеряет?

И все из-за того, что прихожане непременно хотят его снова женить.

Подъезжая к дому, Бренда ощутила, как вдруг похолодало и запахло настоящей поздней осенью. Сухие желтые листья разлетались от ветра во все стороны и шуршали под колесами.

Глядя на дом, она подумала, что видит его словно бы впервые. Как будто раньше он и все в нем было слегка не в фокусе, а теперь стало на свое место. Въехав внутрь, она обвела взглядом старую, обшарпанную, но уютную кухню и почувствовала, что та обдает ее теплом, успокаивает так же, как твидовый пиджак Хэмиша, к которому она сегодня прикасалась щекой.

– Чем вы заняты? – спросила Бренда у миссис Би.

– Готовлю обед. Салат с курицей и овощной суп.

Какое-то время Бренда наблюдала, как миссис Би раскладывает салат на куске хлеба, добавляет лист латука и потом накрывает все это вторым куском хлеба.

– Может, помочь вам? – спросила Бренда. – Если вы не возражаете, конечно.

Миссис Би внимательно посмотрела на девушку, потом расплылась в улыбке.

– Было бы очень мило с вашей стороны, – сказала она. – Я придвину вас поближе к столу, так вам будет удобнее.

Бренда не могла бы объяснить себе, что заставило ее предложить свои услуги, но когда она какое-то время спустя увидела гору бутербродов на подносе, то почувствовала, что ей действительно необходимо стать частью этой семьи. Не просто гостьей-бездельницей, вокруг которой все суетятся, потому что она инвалид. Нет, ей захотелось, чтобы ее приняли душой, чтобы ее любили.

С того дня она стала больше времени проводить с девочками, хотя и видела, что Энни всегда прячется за Эми. Бренда читала им книжки, играла с ними, гладила кукольную одежду. А через три дня познакомилась с котятами.

– Я видела кошку. Она опять худая! – возвестила Эми, влетев на кухню через черный ход. Глаза ее были величиной с блюдце. Энни вбежала следом, улыбаясь от уха до уха. Голубые глаза ее сияли, она согласно кивала, доверяя Эми говорить за них обеих.

– А ты не посмотрела, где ее котята? – спросила миссис Би.

Эми замерла. Ее рот образовал заглавную букву «О».

– О-о, нет! А где они?

– Ну так вот, кошки-мамы часто прячут своих детей. Если хотите их увидеть, идите вслед за кошкой. – И миссис Би потрепала Эми по щеке.

Эми повернулась к младшей сестренке, чье выражение лица моментально стало таким же серьезным, как у старшей, и обе стремглав выскочили из кухни.

– Я тоже хочу посмотреть, – сказала Би Джей. Она подняла правую руку, лежавшую на панели управления. – Пока, – сказала она, улыбаясь, и пошевелила пальцами в прощальном жесте.

– А рука все лучше и лучше! – засмеялась миссис Би.

День был прекрасный. Бренда спустилась с крыльца и поехала по заднему двору.

Двигаясь на голос Эми, она въехала в сарай, служащий гаражом, радуясь, что уровень его пола совпадает с уровнем земли. Внутри она увидела, как девочки взбираются на сеновал по узкой и довольно крутой лесенке.

Бренда наблюдала за ними, затаив дыхание, но вскоре поняла, что они, видимо, карабкались туда уже много раз, потому что чувствуют себя уверенно и совсем не боятся высоты. Внимательно разглядывая лестницу, девушка соображала, сможет ли ее одолеть. Эми и Энни уже взобрались наверх, оттуда слышалось их ласковое воркованье и сюсюканье.

– Эй, Эми! Энни! – крикнула Бренда. – Я тоже хочу посмотреть.

Эми повисла над краем сеновала:

– Хочешь, я принесу тебе одного вниз?

– А сколько их там?

– Много!

– Нет, я хочу тоже взобраться наверх. Спустись, помоги мне, – попросила Бренда.

Когда Эми спустилась, Бренда села боком на нижнюю ступеньку и левой рукой ухватилась за верхнюю. Эми подталкивала ее, и обе радовались каждой ступеньке, которую удавалось одолеть.

А я-то вздыхала, какая трудная лестница в доме! – думала Бренда.

Подтянувшись на одной руке, Бренда перевалилась на солому и доползла до того места, где на кухонном полотенце лежало, как в гнездышке, все кошачье потомство. На котят стоило посмотреть! Крошечные комочки меха, с еще не раскрывшимися глазками, жадно сосали кошку-мать. Их было шестеро, все черные с белым и только один – серебристо-серый.

Бренда смотрела на них так же заворожено, как девочки, и жалела, что лишена была такого удовольствия в своем детстве.

Услышав голос отца, который вернулся к обеду, девочки быстро скатились с лестницы. Оставшись одна, Бренда подползла к верхней ступеньке, прислушиваясь к визгам сестер, которых Хэмиш, конечно же, подхватил по одной на каждую руку и понес в дом, как всегда. Чувствуя себя одиноко, она все же была рада, что он не увидит ее неуклюжих попыток спуститься вниз.

Пытаясь, стать здоровой ногой на узкую ступеньку, она услышала, как хлопнула дверь черного хода, и тяжелые шаги протопали по трапу. Это Хэмиш бежит за ней! Увидев, что он вбегает в дверь, она отпустила верхнюю ступеньку, чтобы схватиться за следующую, пониже. И то ли отвлеклась, глядя на Хэмиша, то ли слишком нервничала, но нога ее соскользнула со ступеньки, а рука не успела схватиться за следующую, и в результате она полетела вниз.

Хэмиш едва сумел ее подхватить, и оба растянулись на замусоренном, потрескавшемся бетонном полу. Опомнившись, она обнаружила, что лежит поперек его груди.

– Вы ушиблись? – спросила она, прикоснувшись к его лицу. И увидела гнев в голубых глазах.

– Никогда больше так не рискуйте! – закричал он. Потом, приподнявшись, осторожно снял ее со своей груди. Хмурясь, он рассеянно стряхивал пыль и солому с ее одежды. – О чем вы думали, черт возьми?!

В дверном проеме появились обе девчушки.

– Вы упали? – спросила Эми.

– Я прибежал вовремя, – сказал Хэмиш. – Ну, то есть почти вовремя.

– Не сердись, папочка, – попросила Эми. – Мы помогли Бренде взобраться наверх, а потом забыли про нее. – Снимая солому с блузки девушки, она пояснила: – Папа пришел домой, и мы забыли, что одной вам не слезть. Взглянув на Эми и Хэмиша, сидящих перед ней на четвереньках и обирающих соломинки с ее одежды, Бренда разразилась смехом.

– Я совсем не ушиблась. – Она повернулась к Энни и подмигнула ей: – Ваш папа меня спас. А потом стал меня ругать. А теперь все опять прекрасно, кроме того, что все мы грязные, как поросята!

Хмурая мина исчезла с лица Хэмиша. Он встал и протянул ей руку.

– Нет, правда. Мы словно валялись в стоге сена, – сказала Бренда, а Хэмиш тем временем поднял ее и понес к креслу. – Эй, не сажайте меня в кресло. Оно будет такое же грязное, как я! – запротестовала Бренда. – Вам придется нести меня до самого дома. Как вы думаете, донесет? – обратилась она к его дочерям.

– Донесет! Теперь очередь Бренды, нас он уже нес! – крикнула Эми.

Миссис Би улыбалась, стоя в дверях. А Бренда была счастлива, как никогда.




ГЛАВА СЕДЬМАЯ


– Да, Эйлин. Я посмотрю, что можно сделать. Где он сейчас? В «Клетке Гранта»? Не беспокойся, я позвоню тебе, как только что-нибудь узнаю.

Повесив трубку и выходя из кабинета, Хэмиш вдруг сообразил, что следовало бы плотно закрыть дверь. Но, услышав отчаянные мольбы жены Нейла Харалдсона, он забыл, что его могут услышать. А теперь слишком поздно.

Сохраняя невозмутимый вид, Хэмиш вернулся к столу и задвинул свой стул, не закончив обед. Глаза его встретились с глазами Бренды, сидящей напротив. На лице ее был написан страх. Боится за меня, подумал он и слабо улыбнулся. Она не просто слышала разговор, она знает, что такое «Клетка Гранта» – одно из самых скандальных злачных мест в Твин-Ситиз.

– У меня срочное дело, – объявил священник семье, сидящей за столом.

Бренда медленно покачала головой, укоризненно глядя на него. Ну что ж, спасибо хоть не брякнула при миссис Би и детях, в чем состоит «дело». Но, видимо, придется пройти через объяснения.

Объясняться всегда неприятно. Хэмишу, конечно, нравилось, что Бренда о нем беспокоится. Нравилось, как она обычно за ним наблюдает и угадывает его настроение, а потом нелицеприятно высказывает свое мнение. Нравилась страсть, какую она вкладывает во все, что говорит и делает.

– Мне придется уехать, – добавил Хэмиш, снова обращаясь ко всем. – Возможно, вернусь поздно. – Наклонившись, он поцеловал девочек. – Если вы будете спать, когда я вернусь, я приду и поцелую вас на ночь.

– Я не люблю, когда ты уходишь поздно вечером, – сказала Эми, надув губы.

– Я знаю, малышка, – кивнул отец, погладив ее каштановые кудри. – И тоже этого не люблю. Но все равно не ждите меня, никто. – Повернувшись снова к столу, он увидел, что Бренда в коляске уже за его спиной. – Куда вы? – спросил он.

– Провожу вас до машины, – резко ответила девушка.

Зная, что возражать бесполезно, Хэмиш вышел во двор. Там, как он и ожидал, она за него взялась.

– Не ездите туда, Хэмиш, это самый жуткий район города. Разве вы не читаете местных газет? Месяц назад на той самой улице двоих пырнули ножом, один из них умер. – Бренда вцепилась в рукав его пиджака. – Не ездите, пошлите кого-нибудь другого.

– У меня друг в беде, Бренда, – сказал он как можно мягче. – Сейчас мне некогда объяснять. Я все расскажу позже. Не нервничайте, у меня все будет в порядке.

– Вы всегда так говорите, вы не знаете, что это за место!

– Я знаю это место и уверен, что справлюсь. Поверьте мне.

– Ради Бога, Хэмиш…

– Все будет хорошо, я знаю, что делаю. – Если б она представляла, насколько хорошо он знаком с изнанкой жизни!

– Ну ладно, возьмите с собой кого-нибудь, ну хоть Бертона Костовича или Леса Джонсона. – Бренда нервно теребила его рукав. А Хэмишу понравилось, что она запомнила имена двух здоровенных парней, которых всего пару раз видела в церкви.

– Вам придется поверить мне на слово, – сказал Хэмиш, высвобождая рукав. Он отошел к машине и, облокотившись на крышу, добавил: – Я знаю этот кабак. Мне много раз приходилось там разбираться.

Хэмиш захлопнул дверцу машины, прежде чем она смогла возразить. Отъезжая, он видел ее в коляске, все еще на дорожке, ведущей к дому. Ну что ж, я ведь говорил ей раньше, что юность мою нельзя назвать благополучной. Может быть, пора рассказать ей все до конца?

Прошло всего полтора месяца с тех пор, как он привез Бренду к себе в дом, но казалось, что она всегда была здесь. Это и крест, который я должен нести, и все больше и больше радость для меня, думал он. Искушение. Головная боль. И человек, встречи с которым я с нетерпением жду в конце каждого дня. Что ни говори, она прибавила света и красок в мою жизнь.

Он снова подумал о том, как не хватает ему верной подруги.

Хэмиш успокаивал Бренду, но сам отнюдь не был спокоен, думая о том, что его ждет в этой «Клетке Гранта». В последний раз он был там, когда пришлось выволакивать через черный ход пьяного отчима, спасая его от тяжелых кулаков двоих гуляк, которых он успел оскорбить. Было это лет шесть тому назад, когда они с Мэрилин только что получили этот приход.

Если бы Бренда спросила, откуда у меня такие накачанные мускулы, пришлось бы признаться: уличные драки и бейсбол, именно в такой последовательности. Видимо, я не так уж много рассказывал ей о себе, подумал он. Но сколько все же можно рассказать, не боясь, что она в ужасе от меня отшатнется?

Ждать возвращения Хэмиша было пыткой. Когда все улеглись, Бренда выбралась из своего кресла, устроилась поудобнее на тахте с провалившимся сиденьем и выключила звук в телевизоре. Тиканье часов на допотопном буфете стало слышно отчетливее.

В гостиной этого дома чувствуешь себя так, будто вернулась в послевоенную эпоху. Наверное, мебель была куплена, когда в дом въехал первый священник колстедской церкви. Потом она верой и правдой служила всем последующим пасторам с их семьями.

Бренда неторопливо разглядывала обстановку: полированную мебель, на которой виднелись кое-где следы детских пальчиков, тяжелые портьеры, старинное потемневшее зеркало в золоченой раме, которое, возможно, теперь оценили бы в целое состояние. Потом взгляд ее скользнул по старомодным окнам с ромбовидными стеклами, по полу из широких кленовых досок, только по углам выложенному паркетом, и остановился на тяжелых дубовых дверях, раздвигающихся, как в вагоне, но всегда открытых. Двери эти вели из гостиной в столовую.

Отметила Бренда и кое-какие личные вещи, видимо приобретенные уже Мэрилин, – вазочки, настольные лампы и картины на стенах.

Ждала ли его жена по вечерам так же, как я жду сейчас? – размышляла девушка. И вообще, что это такое – быть женой пастора, соответствовать его положению, ждать его с работы, где он выполняет тысячу и одну обязанность? Не говоря уж о неожиданных опасностях…

Бренда твердо решила не думать о том, что сегодня его могут избить или ранить в этой самой «Клетке». Ведь из его рассказов она знала, что он знаком с подобными местами и умеет себя в них вести. Он заверил ее, что все будет в порядке. И все же трудно совместить того Хэмиша, которого она знает, с человеком, умеющим за себя постоять в бандитском притоне. Интересно, что же ему пришлось испытать в юности?..

И вдруг явилось неприятное воспоминание о разговорах с казначеем Фордой и миссис Дитон. Судя по всему, она не только мешает Хэмишу искать подходящую пару, но и компрометирует его, живя с ним под одной крышей.

Хэмиш намерен жениться, привести в дом ту, которая станет матерью его ненаглядным девочкам. Она же, эта женщина, разделит с ним постель, будет наслаждаться его большим, мускулистым, сексуальным телом, большими и ласковыми руками. Я бы все отдала за это, думала Бренда, закрыла бы глаза на старую мебель, на черные проплешины в линолеуме, на выщербленную раковину… Подниматься наверх, в спальню, вместе с ним. Знать, что он мой, только мой до самого утра.

Хэмиш тихо вошел через черный ход. Было уже за полночь. Прокравшись в гостиную в одних носках, он с удивлением обнаружил там Бренду. Она отодвинула ноги, чтобы освободить ему место на диване. Поколебавшись, священник устало опустился рядом с ней и откинул голову на спинку дивана.

– Рада, что вы в полном порядке, – сказала Бренда.

– Совершенно не о чем было беспокоиться, – отозвался он.

– Как можно так говорить? Вы же знаете, что я бы все равно беспокоилась.

– Дело в том, Бренда, – он тяжело вздохнул, – что я вырос в той самой части города. Мне приходилось выволакивать своего отчима из мест, подобных «Клетке Гранта», когда мне еще не было двенадцати лет. – Голос его охрип от усталости.

Она, пораженная, молча уставилась на него, понимая, что он раскрывает перед ней ту часть своей жизни, о которой никогда не говорил.

– Я очень рано научился сам добывать себе на пропитание. Первый заработок получал за мытье полов в таком же вот месте, когда мне едва исполнилось тринадцать. Это было незаконно, поэтому хозяин расплачивался со мной из-под полы. – Хэмиш остановился, ожидая какой-то реакции, но Бренда молчала. – Тогда я научился всегда быть настороже. Жить, то и дело оглядываясь. Научился и кое-чему другому, о чем вы уже знаете.

Протянув руку, Бренда сжала его пальцы. Он нервно сглотнул слюну, и адамово яблоко на горле дернулось.

– Я узнал все про наркотики, узнал, как делаются грязные деньги, много денег. Узнал, что такое верность и предательство, что такое притворная любовь. Я испытал, как это бывает – когда падаешь духом, хотя тогда не знал этому названия.

Бренда мысленно старалась соединить два образа: знакомого ей Хэмиша и отпетого юнца, о котором он рассказывает.

– Мне так жаль… – сказала она, не найдя других слов.

Он помолчал. Потом продолжил:

– Так я прожил семь лет, к счастью ни разу не попав за решетку. Другая жизнь была мне неизвестна, и я ни о чем не задумывался. Потом в один прекрасный день познакомился с человеком, который был осведомителем. Переодетым полицейским. Но я этого не знал. Мы подружились, по-настоящему. Он и приохотил меня к бейсболу. Выполнив свое задание, он исчез, и никто особенно не вспоминал о нем. Однако меня он не забыл. И однажды пригласил к себе домой пообедать. Потом вместе с его семьей я был на пикнике, потом праздновал у них Четвертое июля.[3 - Четвертое июля – американский национальный праздник, День независимости.] И я увидел, как живут нормальные люди. – Хэмиш на какое-то мгновение задумался. – Этот полицейский открыл во мне нечто такое, о чем я и не подозревал, хотя эти качества были у меня с самого начала.

– В вашей душе что-то перевернулось? – предположила Бренда.

– Просто я стал смотреть на вещи по-другому, узнал самого себя, понял, чего мне не хватает в жизни. Затем познакомился с его друзьями, а со временем устроился на работу в одном из центров социальной помощи. И наконец, я уехал из своего старого микрорайона, навсегда отрезав себя от прошлого. От всего, что было так привычно, но не имело будущего.

А потом мне на жизненном пути повстречался священник, который ввел меня в еще один, совсем новый мир. Вот тут я действительно понял, что я такое и кем хочу быть. Позже я окончил четырехгодичную духовную семинарию в Канзас-Сити.

– Я потрясена, – сказала Бренда. – Мне казалось, что вы самый простой и наивный человек из всех, кого я знала.

Хэмиш устало усмехнулся:

– А я боялся, что вы сочтете меня лицемером.

– Ну, уж если развешивать ярлыки, то «лицемер» вам никак не подходит, – возразила Бренда, разглядывая бронзовые пряди волос, падающие ему на лоб. – А что было сегодня вечером?

Чувствуя на себе ее пытливый взгляд, Хэмиш помолчал, прежде чем ответить.

– Просто я спас от неприятностей одного из своих друзей. Месяц тому назад Нейл вел машину и попал в аварию, в которой чуть не погиб его десятилетний сын. И теперь с ним творится что-то неладное. Сегодня он ушел из дому и напился. К тому же ввязался в драку. Видимо, его терзает чувство вины, и он злится.

– Он член вашей паствы?

– Жена его – да, а Нейл не ходит в церковь.

– Как вы уговорили его вернуться домой?

– Я и не уговаривал. Просто предложил ему подраться со мной на своей территории. А по дороге домой он заснул в машине.

Теперь, когда Хэмиш вернулся живой и здоровый и напряжение ушло, можно было уже ложиться спать. Бренда думала о том, что ей снова придется пересмотреть свое отношение к Хэмишу, открывшемуся ей еще одной своей стороной.




Насколько Бренда поняла, у Хэмиша никогда не было новой машины. Да, видимо, никогда он машинами и не интересовался. Во всяком случае, отказался проводить ее на автомобильный рынок. Слишком много других дел.

– Кто любит ходить по магазинам, так это Тэмми, – сказал он. – Я думаю, она с удовольствием поможет вам выбрать новую машину.

Однако, приехав на площадку, где были выставлены образцы автомобилей, Бренда убедилась, что Тэмми чувствует себя так же неуверенно, как, вполне вероятно, чувствовал бы себя Хэмиш. Поэтому Бренда выбрала понравившуюся ей модель на расстоянии. Машина была спортивная, двухместная, ярко-красного цвета и, наверное, с точки зрения Хэмиша, непомерно дорогая.

– Ну, вот и все, – сказала она, обращаясь к Тэмми. – Чем бы заняться теперь? Хэмиш упомянул, что вы любите делать покупки. Что бы вы хотели купить сегодня?

Подумав какое-то время, Тэмми расплылась в улыбке:

– Сувениры к Рождеству! Как это будет замечательно – выбирать вдвоем рождественские подарки!

Бренда оторопела: на дворе еще только октябрь, а Тэмми уже говорит о Рождестве. Похоже, прихожане Хэмиша помешались на этом празднике.

– Ну что ж, – сказала она вслух, ругнув про себя Хэмиша за то, что навязал ей младшую пасторшу в спутницы.

Тэмми решительно нажала на педаль, потом крутанула руль и вообще повела машину совсем в другой манере, чем до того, – уверенно и энергично. Подъехав к ближайшему магазину уцененных товаров, она помогла Бренде высадиться вместе с инвалидным креслом.

Би Джей въехала в торговый зал.

– Посмотрите-ка! – восклицала Тэмми. – Как раз то, что сейчас модно для девочек! – Она так увлеченно бегала по отделу, словно на каждом прилавке или кронштейне с платьями ее ждали невиданные чудеса. – Как мне хочется родить дочку, ведь будет так интересно наряжать ее! Правда, мы не сможем покупать вещи по этим ценам, значит, мне придется шить самой.

По мнению же Бренды, цены были бросовые.

– Конечно, пасторские дети должны быть прилично одеты, – продолжала Тэмми, – но весь приход знает, какая у их отца зарплата, значит, покупая дорогие вещи, невольно навлекаешь на себя подозрение.

Бренда все больше изумлялась.

– Хочется выбрать что-нибудь миленькое для Эми и Энни, – продолжала Тэмми, самозабвенно роясь в ворохе вязаных вещичек на прилавке, – но пять долларов на ребенка – мой лимит в этом году.

Видя удивленный взгляд Бренды, она пояснила:

– Я и сама многое могу сделать.

– Сделать что?

– Ну, сшить маленькие маечки, связать вещички для новорожденных, сделать варежки-прихватки, необходимые на кухне. А еще мы обычно дарим детям толстые шерстяные носки. Знаете, они очень прочные. А как же! Энни, например, и сейчас носит те, что Мэрилин в свое время вязала еще для Эми.

Когда они оказались уже в третьем магазине уцененных товаров, Бренда осталась у входа – ей надо было прийти в себя. Ее огорошило перечисление навыков, обязательных для жены священника. Она чувствовала себя заброшенной в чужую страну. Неужели они действительно всё это умеют – вязать и шить, экономить каждый доллар? Она знала, что некоторые вяжут, но только представить себя за вязанием!..

Мэрилин все это умела и считалась идеальной пасторской женой. Бренда медленно ехала между рядов, сдерживаясь, чтобы не зареветь. Это не для меня, думала она. В семью пастора я бы не вписалась: у меня руки не тем концом вставлены.

Что-то пестрое на полках привлекло ее внимание. Остановившись, она разглядела горы заколок, бантов на резинках и ободочков – всего того, чем девчонки любят украшать голову или просто придерживать волосы, чтобы они не лезли в глаза. Сразу же мысленно она увидела Энни: как ей мешают прямые белокурые пряди, когда она наклоняется над книжкой с картинками, вспомнила густые каштановые завитушки Эми, затеняющие ее личико с правильными чертами.

Выбрав несколько заколок и ободков, Бренда вертела их так и эдак, рассматривала, изучала. Ее осенило: их нужно не покупать, а делать самой! Она представила себе бархат пастельных тонов в светлых волосах Энни, а потом и ярко-красные или синие украшения в темных кудрях Эми. Мастерить их одно удовольствие! Она купит нужные детали – ленты, тесемки, резинку, застежки, а потом будет все это сшивать, склеивать, соединять. Девочки станут помогать или, по крайней мере, наблюдать, сидя рядом.

Она больше не думала о Рождестве – ее мыслями завладели дети. Им понравится и сама затея, и украшения в волосах.

Может быть, роль жены Хэмиша для нее недостижима, но ведь можно стать подругой его дочерям, думала она. Мне самой приятно будет что-то делать вместе с ними. Даже если Энни не перестанет дичиться и потом миссис Би, а не я, наденет ободок ей на головку.

Увидев покупки Бренды, Тэмми не выразила восторга.

– Зачем вам все эти лоскутья? – спросила она, когда они покидали магазин.

Бренда загадочно улыбнулась: есть и у тучки светлая изнанка, подумала она словами песни.

В тот вечер Хэмиш опоздал к ужину, а это была среда, и ему следовало еще вернуться в церковь для вечернего молебна. Он ненадолго скрылся в кабинете и плотно закрыл дверь, чтобы слегка отдохнуть после суматошного дня, заполненного неожиданными неприятностями, сорванными планами и недовольством людей.

Он все равно опаздывал к службе и решил идти в церковь вместе с семьей, которая обычно приходила туда попозже. Эми взобралась на колени Бренды, чтобы прокатиться на коляске. Энни надула губы. Но когда Бренда протянула руку и дотронулась до нее, Энни с криком отскочила. Хэмиш ждал, что будет дальше.

– Ну хорошо, – сказала Бренда голосом более нежным и терпеливым, чем того заслуживала капризница. – Когда ты передумаешь, я с удовольствием тебя покатаю. Эми согласна кататься по очереди.

– Убилайся, – сказала Энни, все так же надув губы.

Хэмиш ухмыльнулся, вспомнив, что это же слово он услышал не так давно от красивой женщины, сидящей в коляске.

– И не по-ду-маю, – ответила Бренда нараспев.

– Поехали, Бренда, пусть остается, – подстегивала Эми. – Не будет в другой раз капризничать.

К ним уже спешила миссис Би.

– Что тут творится? – спросила она, задыхаясь. – Как тебе не стыдно, Энни? Папа и так опаздывает, а ты его еще задерживаешь.

Расширенными от удивления голубыми глазами Энни посмотрела на отца, словно спрашивая: «Что я такого натворила?» Тот сделал недовольную мину, и девочка стала искать ответа на лицах других взрослых и сестренки.

Хэмиш наблюдал за дочерью, в душе которой боролись упрямство, чувство вины и страх.

Вздернув подбородок и взглянув искоса на отца, она, видимо, поборола сомнения. Маленькие ладони сжались в кулачки.

– Едем, – сказала она.

Бренда сияюще улыбнулась. Эми спрыгнула с ее колен, и на них стала карабкаться Энни, отказавшись от чьей-либо помощи. Бренда терпеливо ждала, не преминув протянуть руку Эми, чтобы дружеским пожатием отметить победу над строптивой младшей сестренкой.

– Хочешь сама управлять? – спросила Бренда, но Энни отрицательно мотнула головой. Она примостилась на коленях Бренды, стараясь не прижиматься к ней, так что чуть не падала. Но всем своим видом показывала, что не признает себя побежденной.

Хэмиш не решился вслух выразить свою радость. Можно было все испортить. Он давно уже заметил, какие усилия прилагает Би Джей, стараясь приручить Энни. Эта поездка в церковь на коленях Бренды, возможно, станет прорывом в их отношениях, и все благодаря ласковой настойчивости девушки. Он представлял себе их вместе, и в сердце его поднималась волна радости.

После молебна, когда люди разбрелись по группам, Хэмиш прошелся по церкви в поисках Бренды и был страшно удивлен, найдя ее в комнате, где прихожане занимались ручными поделками. Она оживленно переговаривалась с двумя другими женщинами, и все трое возились с какими-то пестрыми лоскутками.

Священник вошел в комнату, женщины были так заняты, что не заметили его. Разговор у них шел о маленьких девочках и их прическах.

Здороваясь кивком головы с теми, кто его заметил, Хэмиш неторопливо вышел из комнаты, пересек главный неф церкви и прошел в свой кабинет.

Ему захотелось остаться одному.

Бренда Джейн Долливер потихоньку сводит меня с ума, думал он. Она влезает в те уголки моей жизни, в которых так долго было пусто и темно.

Эти мысли Хэмиш успел позабыть. Однако в четверг после обеда, въехав на дорожку, ведущую к дому, он заметил ярко-красный спортивный автомобиль. В среду он не спросил, как прошла покупка машины, – вылетело из головы.

Что ты наделала, Бренда? – думал Хэмиш, спеша к дому, но не успел он открыть дверь черного хода, как обе дочери, визжа от радости, повисли на нем.

– У нас новая машина! – вопила Эми. – Красная-прекрасная!

– Класная! – вторила Энни.

– Я уже видел, – ответил отец не очень радостно и обменялся взглядом с миссис Би: «Что еще она придумает?» Неужели не могла подождать с покупкой, пока не уедет от нас? Надо же было припарковать новенькую игрушку прямо на дорожке, на радость всем прихожанам. Придется объяснить ей, чего это будет ему стоить.

Найдя Бренду за обеденным столом, Хэмиш заметил перед ней гору цветного тряпья. Такого же, какое он видел в церкви, в комнате ручных поделок. Он резко остановился, пораженный тем, что его дочери, взобравшись на стулья по обе стороны от девушки, радостно копаются в пестрой куче.

Слова застряли у него в горле.

Оказывается, Бренда делает девочкам ободочки и банты для волос. Три ободочка, совершенно готовых, уже красовались на столе.

– Папочка пришел, – Эми заискивающе посмотрела в глаза девушки. – Можно ему показать?

– Я адену вон это, – Энни показала на бант, над которым Бренда еще работала.

Взглянув на Хэмиша, девушка сверкнула такой улыбкой, что по комнате полетели искры, а сердце у Хэмиша зашлось.

– Привет, Хэмиш.

Он рухнул на стул по другую сторону стола, на ответный привет у него не хватило сил.

Он наблюдал за тем, как Бренда доделывает бант, придерживая материю еще очень слабой правой рукой, как отдает его Энни. Девочка взяла обновку осторожно, как яйцо, и понесла к миссис Би, чтобы та надела украшение ей на голову.

Волосы Эми Бренда собрала в конский хвост, подняла до макушки и продернула сквозь отверстие в тугой резинке. С убранными с лица прядями Эми вдруг стала еще более хорошенькой, чем прежде, но показалась отцу старше, и это вызвало некоторую тревогу в его душе.

Миссис Би зачесала волосы Энни набок, и мягкий, пастельный цвет банта сделал девочку похожей на ангела.

Дочери гордо расхаживали перед отцом, ожидая похвал, а он рассыпал их щедро и с удовольствием. Потом, обняв обеих, посмотрел поверх их голов на Бренду. Она тоже улыбалась, любуясь результатами своей работы. А он вспомнил, как Мэрилин вязала для дочерей всякие необходимые вещи – свитерочки, варежки – и не было никаких восторгов.

Ему нравилось, как смеются девочки, как кудахчет над ними миссис Би, как улыбается Бренда. Он был так счастлив и благодарен за этот праздник, что ему хотелось расцеловать девушку и сказать ей, что она просто прелесть.

Он знал, что ее губы будут теплыми и мягкими, но жаждал не только поцелуя – гораздо большего. В нем просыпалось нечто новое, незнакомое и очень чувственное.

О машине придется поговорить в другой раз, решил он.




ГЛАВА ВОСЬМАЯ


Теперь, когда ее руки немного окрепли, Бренда могла ходить на костылях. Сначала было страшно – будто на ходулях. Однако она заставила себя сделать шаг, потом другой, и постепенно страх исчез. Теперь можно было ходить на них куда угодно.

Плюс ко всему есть машина, которую она может водить, стало быть, надобность в медперевозке отпадает.

Бренду не особенно огорчало, что здоровье ее улучшается довольно медленно. Не смущало даже, что появилась боль в бедре, вызывающая прострелы вдоль всей ноги, вплоть до пятки.

С тех пор пока она поселилась в семье Хэмиша, девушка не пропускала ни одного вечернего собрания по средам. Теперь, когда на улице стало слишком холодно для бейсбола, молодежь играла в общем зале в волейбол.

Однажды во время игры Лес Джонсон поманил ее, приглашая присоединиться. Она встала за чертой и здоровой левой рукой послала подачу. Получилось удачно. Лес разрешил ей подавать до тех пор, пока кто-то из его команды не заслал мяч в аут. Тогда он вернул Бренде ее костыли, и она отправилась отдыхать на скамье под аплодисменты болельщиков.

Бренда чувствовала себя чемпионом, получившим приз. А самым ценным призом была дружба, поддержка тех самых людей, с которыми еще пару месяцев назад она не захотела бы и знакомиться. Их подбадривающие возгласы тронули ее до глубины души.

Надо же, думала она. А ведь я никогда дружбу и в грош не ставила!

После окончания игры Бренда направилась в комнаты для детей. Они занимались, кто, чем хотел. Бренда помахала Эми, сосредоточенно разрезающей что-то на полоски. Потом пошла в комнату дошколят, где увидела, что Энни трет слипающиеся глаза. Бренда подошла к ребенку и была растрогана тем, что девочка протянула к ней руки. Этот жест, означающий полное доверие, наполнил ее восторгом.

Присев на ближайший стул, Бренда положила костыли на пол. Энни влезла к ней на колени и прислонила головку к ее груди. Через пару минут она уже крепко спала, а Бренда, глядя на ребенка и чувствуя теплое, обмякшее тельце, боялась шевельнуться.

– Не заболела ли девочка? – сказала одна из мамаш, опускаясь на корточки рядом с ними. – Схожу-ка я за пастором.

– Да, а я пока посижу с ней.

– Очень рада, что вы уже на костылях.

– Спасибо, но, если бы я была в коляске, то могла бы отвезти ее домой.

– Я найду пастора, – успокоила ее Глория.

Больше всего на свете не хотелось Бренде расставаться с теплым, мягким комочком.

– Может, не стоит? – сказала она. – В самом деле, в этом нет нужды. Мы все равно скоро отправимся домой.

Дети вокруг рисовали, наклеивали на бумагу блестящие кружочки, играли в разные игры. Вот кто-то в азарте слишком громко вскрикнул, Бренда взглянула на спящую Энни и погладила ее по спинке, как это делал Хэмиш.

Интересно, что бы я чувствовала, прижимая к груди собственного ребенка, размышляла она. Ребенка моего и Хэмиша. Мысль о том, чтобы забеременеть от него, вызвала сладкую судорогу внизу живота.

Как уже временами случалось, сосуды в правом бедре стали пульсировать, потом вдоль ноги стрельнула острая боль. Но Бренда, ни за что не отдала бы теплое тельце спящего у нее на руках ребенка. Она слегка поменяла позу, но это почти не помогло. Не обращай внимания, приказала она себе, глядя на слегка вздернутый носик Энни и белокурые прядки волос.

Она потрогала лобик девочки: он был теплым, но не горячим. Слава Богу, не заболела, просто устала.

Размашистым шагом в комнату вошел Хэмиш, гибким движением опустился на колени и пощупал головку Энни с тревогой и любовью на лице.

– Здорова. Просто захотела спать, – прошептала Бренда.

– Малышка так уютно устроилась, что жалко трогать, – прошептал в ответ Хэмиш, – но вам, наверно, тяжело.

Забирая девочку, он нечаянно провел рукой по груди Бренды. Прикосновение это смутило его не меньше, чем ее. Застыв на секунду, он взглянул Бренде в глаза, потом прижал к себе дочь и протянул руку, чтобы помочь девушке встать. В этот миг ее бедро и всю ногу пронзила такая острая боль, что она сморщилась.

– Можно, я посижу еще пару минут? – с вымученной улыбкой спросила Бренда.

– Больно? – нахмурясь, спросил он.

– Ничего страшного, мне просто нужно несколько минут отдохнуть. Все будет в порядке, – ответила она, не понимая, почему боль не проходит. Может, надо вытянуть ногу теперь, когда тяжесть Энни не давит на нее.

– Вы уверены?

– Конечно, так иногда бывает. Займитесь девочкой, я доберусь до дома сама.

– Если не станет лучше, пошлите за мной, – сказал священник, унося ребенка.

Женщина, одевающая мальчика неподалеку, спросила:

– Вам помочь?

– Не стоит. Обычная судорога.

Может, это и в самом деле судорога, думала Бренда, с трудом разгибаясь. Ничего, она превозмогла худшие мучения, так что надо просто не обращать внимания. Однако каждый шаг вызывал острую боль, хотя она старалась не касаться пола больной ногой.

Она отыскала Эми и миссис Би, и они втроем побрели к дому. Но, пройдя примерно треть пути, Бренда вынуждена была отстать. Я справлюсь с этой болью, твердила себе девушка, но идти с каждым шагом становилось все труднее. Дошла она, уже почти теряя сознание. В дверях столкнулась с Хэмишем, возвращающимся в церковь.

– Все в порядке? – спросил он.

– В полном, – ответила Бренда.

– Миссис Биллингс укладывает Энни в постель. Спасибо вам, девочке нужен был кто-то близкий. – Он помолчал. – Я рад, что это были именно вы.

Никакой колкости не пришло Бренде на ум, чтобы скрыть, как глубоко взволновали ее эти слова.

– Я слышал, вы заработали четыре очка, играя в волейбол, – продолжал священник. – Даже действуя одной рукой.

– Лес Джонсон поставил меня на подачу.

– Он обещает взять вас в свою команду, когда вы избавитесь от костылей.

– Лучше я испытаю свои силы в метании дротика, – сказала Бренда, – вы же вызывали меня на соревнование.

Посмеиваясь, Хэмиш пошел следом, чтобы проводить ее в дом. Как ни старалась Бренда скрыть боль, она вынуждена была остановиться, чтобы перевести дух перед трапом.

– Вам плохо? – забеспокоился Хэмиш.

– Я просто устала.

Мрачно кивнув, священник направился к церкви, чтобы убедиться, что ее заперли на ночь.

В тот вечер он отнес ее в спальню на руках и не опускал на кровать гораздо дольше, чем это было необходимо. Если бы он лег с ней рядом! Но она знала, что этого не будет.

Когда все улеглись, Бренда полезла в косметичку и достала болеутоляющие таблетки, к которым давно уже не прибегала. Они помогли ей заснуть.

На следующий день физиотерапевт, занимающийся Брендой, позвонил в больницу ее лечащему врачу и сообщил, что она не в состоянии выполнять своих обычных упражнений. Доктор Уэйлер велел ей завтра же явиться на прием.

Бренда вернулась домой растерянная и напуганная. Теперь в правом бедре постоянно пульсировали сосуды, а когда она пыталась ходить, жуткая боль простреливала ногу.

Войдя на кухню, девушка увидела Энни, которая, сидя за столом, сосала крекер.

– А меня вылвало, – гордо сообщила малышка.

Бренда с улыбкой обняла ее, в ответ на это Энни тоже улыбнулась. Впервые за все время.

– Я очень устала, – сказала Бренда экономке, – пожалуй, пойду вздремну.

Проглотив еще одну таблетку, она легла в постель, молясь, чтобы ей удалось проспать до приема у врача. Перед ужином миссис Би зашла спросить, как она себя чувствует.

– У меня расстройство желудка, – соврала Бренда. – Мне хочется спать, и больше ничего.

После визита к врачу Би Джей попросила у администратора коляску и немного прокатилась на ней вдоль Миссисипи, а потом долго сидела, наблюдая за яликами и катерочками, скользящими по воде, за мутными волнами реки. Здесь было тихо, ей хотелось подумать и… поплакать.

Все это время Хэмиш был для нее единственной опорой. Она пользовалась его душевной щедростью, принимала все, что он ей давал, – его время, его внимание и заботу. Теперь ее состояние осложнилось. Значит, она станет для него еще большей обузой, прежде чем добьется окончательного выздоровления.

Но дело было даже не в рецидиве болезни. Боль поселилась в ее душе. И все из-за Хэмиша Чандлера. Ужасно было сознавать, что она может быть рядом с ним, лишь пока зависима от него. Только эксплуатируя его доброту, может жить в его доме, видеть его за обедом, наблюдать, как он служит вечерний молебен, чувствовать его случайные прикосновения, слышать его веселый смех. И в то время как она изо всех сил цепляется за него, он ждет ее выздоровления, чтобы продолжать жить дальше, чтобы найти женщину, которую полюбит настолько, что сможет жениться.

Она решила не говорить ему, что ей грозит операция. Не говорить, что ее снова кладут в больницу и все начнется сначала. Бренда не хотела об этом думать. Но не могла думать, ни о чем другом.

Хэмиш не видел Бренду со среды, с вечернего молебна, а сегодня уже пятница, послеобеденное время. Миссис Би тоже тревожилась:

– Она то сидит у себя в комнате, то куда-то уезжает. И все время сама не своя.

– А вы не представляете, где она сейчас может быть?

– Говорила, что назначена к врачу, но это было в десять утра.

– Все будет в порядке, – сказал священник, отнюдь не уверенный в этом. Его томило беспокойство. – Позвоните мне, когда она появится.

Не в силах ничем заняться, он сделал то, к чему всегда прибегал в подобных случаях, – отправился в церковь.

Войдя в главный зал, он остановился, пораженный: на коленях перед алтарем стояла Бренда, ссутулившись, низко опустив голову. Костыли валялись на полу, словно она их просто кинула.

Волнуясь, он глубоко вдохнул, потом неслышным шагом подошел к девушке. Тишина в церкви была мертвая.

Когда он остановился позади нее, Бренда спросила:

– Это вы, Хэмиш?

– Да, это я, – ответил он тихо. Обернувшись, девушка села на ступеньку.

– Я не умею молиться, – прошептала она с трагическими нотками в голосе.

Удивленный, священник опустился на ступени рядом с ней.

– А вы постарайтесь выговориться, как если бы рядом с вами был близкий человек.

– Но у меня нет близких отношений с Богом, – сказала Бренда. – И никогда не было. И я не знаю, где Его искать.

– Ну что ж, просто будьте у Него на виду. Он сам вас найдет. – Протянув руку, Хэмиш привлек ее к себе, голова ее очень уютно поместилась у него на плече. – Ведь вы всегда боялись, что я вытащу Библию и начну гнусавить о грехах и о милосердии Господнем, о том, как надо почитать Бога и как важно ходить в церковь, особенно по воскресеньям. Я прав?

– У меня всегда наготове были возражения. Но вы обезоружили меня именно тем, что ничего не проповедовали. И вот теперь я здесь, и не знаю, услышит ли Бог мои просьбы.

– Откуда это настроение, Бренда? Что случилось?

Девушка поуютнее прижалась к нему, но не ответила, а Хэмиш не стал настаивать. Он знал, что чувствует человек, ищущий Бога, и не собирался грубо вмешиваться в его робкие попытки. Кроме всего прочего, между ними было нечто большее, чем просто дружба, и он сознавал свою ответственность за эти отношения.

Почувствовав, что Бренда ускользает и вот-вот снова замкнется в себе, он отпустил ее, сказав только, что миссис Биллингс беспокоится о ней и ждет ее возвращения.

– Знаете, на будущей неделе я уеду, – объявила Бренда, разглядывая что-то на ступеньках. – Неделю меня не будет. Хочу навестить отца.

– Значит, вы, в конце концов, позвонили ему?

– Нет, написала. Но не сообщила об аварии.

– Он и сейчас не знает?

Она не ответила, а Хэмиш не стал допытываться.

– Он в Калифорнии, открывает еще один магазин в Лонг-Бич.

– Вы вернетесь сюда? – осторожно спросил Хэмиш. Сердце его упало при мысли, что он больше никогда ее не увидит.

– Я планирую вернуться, если меня здесь будут ждать.

– Вас всегда будут ждать. Вы стали частью моей семьи. Когда вы уедете, нам всем будет вас не хватать, – сказал Хэмиш, надеясь, что она ему поверит.

– Да, до тех пор, пока вы не женитесь, – пробормотала она.

– Даже и тогда, – сказал он, и горло его сжалось от волнения. – Но до этого еще очень далеко.

– А может, и не так далеко. Никогда не знаешь… – Фраза повисла в воздухе.

– Вы совершенно правы, никогда этого не знаешь, – согласился священник, хотя был уверен: он утратил интерес к поискам подходящей женщины. Теперь перед его мысленным взором всегда стоят зеленые глаза, густые каштановые волосы и заживающий шрамик на щеке.

Не видя ее двое суток, он убедился, что скучает по ней. Мысли о девушке отвлекали его от дел. Не видя ее за обеденным столом, он чувствовал себя так, словно потерял половину семьи.

Между ними воцарилось тяжелое, грустное молчание. Ему хотелось попросить ее вернуться как можно скорее. Он не мог понять, почему она так несчастна, почему хочет уехать. Но было ясно, что на эти вопросы она не ответит, во всяком случае, сейчас.

– Когда вы уезжаете? – спросил он.

– В следующую среду, очень рано. Еще до того, как все проснутся.

– Значит, у нас еще есть четыре полных дня.

На следующий день, вернувшись из поездки по магазинам, Бренда увидела, что Хэмиш уже дома.

– Устроим пикник! – возвестил он. Бренда бросила на стол альбом для вырезок.

– Что это? – спросил священник.

– Это мне, я решила заняться делом, – ответила Бренда.

Улыбка стала медленно расползаться по его лицу, и девушка поняла, что они оба думают об одном и том же: как хорошо, что он положил на дно чемодана газетные вырезки с отзывами о ее работе, когда собирал вещи у нее в квартире. Он улыбнулся ей, она ответила улыбкой.

– Спасибо за то, что вы их захватили, – сказала она, впервые за все время, оценив этот его поступок.

– Всегда готов служить вам, дорогая леди.

– Вы что-то говорили о пикнике? Кто же устраивает пикник в это время года? На дворе почти зима.

– Видимо, вы не заметили, что осень в последний раз проявила себя во всей своей красе, чтобы порадовать нас. Может быть, сегодня последний теплый день до самого мая. Пикник будет на берегу Сен-Круа.

Он радовался, как мальчишка, и Бренда еле удержалась, чтобы не броситься к нему в объятия. Она принялась готовиться к поездке, помогая миссис Биллингс. Та варила картофель и яйца вкрутую, размораживала извлеченные из морозильника продукты, закладывала в пакет хот-доги.

В последний раз, оглядев поле боя, экономка сунула в пластиковый мешок бумажные салфетки и пару кухонных полотенец. Усевшись в машину, семья направилась к реке Сен-Круа.

Хэмиш знал красивое местечко, где в свое время была пристань. Песчаные берега полого спускались здесь к воде. Желтые листья сыпались с деревьев, их ворошил по-летнему теплый ветерок.

У всех было праздничное настроение, но особенно счастливым выглядел Хэмиш. Он смотрел на ясное бледно-голубое небо и испытывал глубокую благодарность за этот день и за эти мгновения. А встретившись взглядом с глазами Бренды, увидел в них столько тепла, что его мрачные предчувствия по поводу будущего растаяли, как дым.

После еды Хэмиш растянулся на краю одеяла и снова взглянул на Бренду. Она лежала на боку, подложив под голову ладонь. Эми расположилась возле нее, уткнувшись головой ей в шею, ветерок спутал им волосы. Их тихая беседа заворожила Хэмиша. Энни тоже пристроилась рядышком. Судя по всему, ей было удобно и не страшно.

Вот так, втроем, размышлял Хэмиш, они выглядят сейчас как любящая мать со своими детьми. У него перехватило дыхание. Зачем мне искать другую мать для своих дочек? – думал он. Но если предложить Бренде стать пасторшей, вряд ли она согласится. Это ей неинтересно.

Теперь было ясно, что девочки ее любят, даже Энни, оказавшая поначалу стойкое сопротивление. Трудно сказать, когда произошел этот перелом, хотя следовало его предвидеть, учитывая, что Бренда тоже изменилась. В ее характере появилась мягкость, которой раньше не было, и ей удалось проторить дорожку к сердцу его дочек.

Конечно, это ненадолго, думал он. Красная спортивная машина – символ той жизни, к какой Бренда рано или поздно вернется. В этой жизни нет места мужу – скромному священнику, живущему в обветшавшем фермерском доме, и его семье, привыкшей к самым примитивным удобствам.

Хэмиш едва удержался от желания схватить их всех в охапку и прижать к своей груди. Но его отвлек тихий вздох миссис Биллингс:

– До чего же хорошо, просто не верится. Правда?

– В самом деле, – отозвался Хэмиш. А на лице Бренды появилась грусть.

В воскресенье утром, когда священник уже ушел в церковь, Бренда объявила экономке и девочкам, что пойдет вместе с ними на воскресную службу. Перед уходом она проглотила болеутоляющую таблетку, подъехала к церкви в инвалидном кресле, а внутрь вошла на костылях, чтобы сидеть, как все прихожане, на скамье для молящихся.

Она пришла не просто для того, чтобы посетить службу. Ей хотелось увидеть Хэмиша в облачении священника, услышать настоящую проповедь вместо десятиминутной молитвы, как это бывает по средам. Она хотела видеть его за работой.

Даже если он и удивился, заметив ее среди паствы, то не показал виду. Только улыбнулся незаметно, лично ей.

Когда запел хор, у Бренды выступили слезы; они щипали ей глаза, как ни старалась она их удержать. Музыка заполняла церковь, и голоса сливались с органом в гармоничном согласии.

После службы общий зал превратили в кафе, где можно было выпить чашку кофе, стакан сока или съесть булочку. Взрослые беседовали за своими чашками, дети бегали между столами. Подростки собирались маленькими группками, девочки и мальчики общались сначала застенчиво, потом осмелели, перешептывались и смеялись. Старики и старушки ахали и охали над тем, как вытянулся маленький Эдвард, или над тем, что сын миссис Маккей увез свою семью из этих мест.

Лес Джонсон, подойдя к Бренде, стал подшучивать, напомнив, какую классную подачу она ухитрилась послать левой рукой. Две женщины, видевшие Энни в среду после вечернего молебна, спросили у Бренды, как себя чувствует девочка.

Они меня любят, думала Бренда, а ведь я не сделала для них ничего хорошего. Я не собиралась оставаться в этой местности надолго, единственное, чего хотела, – это использовать Хэмиша, пока не выздоровею. А потом – до свидания.

Но я прижилась здесь. Впервые в жизни добилась чего-то, не затрачивая бешеных усилий.

Бренда попыталась разобраться во всем том, что свалилось на нее, разложить все по полочкам. Тут и растущая зависимость от Хэмиша, и необходимость учиться жить по-новому, оставив в прошлом все, что было знакомо и привычно.

Теперь она вынуждена полагаться на людей, потому что стала калекой. Но зато после стольких лет одинокой жизни она нашла родной дом. А в будущую среду надо снова вернуться в больницу и лечь на операцию. Боже, как все переплелось, хорошее и плохое!

Где-то внутри ее существа возникла дрожь и, распространившись по грудной клетке, побежала по рукам и ногам. Унять ее было невозможно.

Извинившись перед соседями, Бренда встала из-за стола и двинулась домой – дрожащая, растерянная и испуганная.

Где же мои бойцовские качества? – думала она. Где моя жесткость? Что со мной происходит? Придется свить вокруг себя кокон, который защитит меня от неизвестности, от туманного, пугающего будущего.




ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


Вот с этого все и началось, думал Хэмиш, глядя на спящую Бренду. Палата была другая, над больной не висела трапеция для упражнений, но все так же присутствовали капельницы. Бренда лежала не шевелясь. На красивом лице уже не было страшных порезов и кровоподтеков, классическую форму щеки лишь слегка портил неровный шрам.

Поднеся ее пальцы к губам, Хэмиш вдыхал их запах, моля Бога унять ее страдания, физические и душевные.

Да, следует сказать, что и он теперь далеко уже не тот равнодушный, чужой человек, когда-то пришедший навестить ее по просьбе миссис Би.

Сидя у ее изголовья, Хэмиш припоминал свои первые посещения, зародившуюся в нем жалость и все, что за этим последовало.

Ее обман он раскрыл во вторник вечером: он заподозрил неладное уже за несколько дней до таинственного телефонного звонка. А когда голос по телефону прозвучал скорее официально, чем дружески, и когда она пошла разговаривать в другую комнату, он уже знал, что она скрывает нечто важное. А после нескольких наводящих вопросов понял, что она уезжает совсем не к отцу.

Одного Хэмиш не мог понять: зачем ей понадобилось скрывать от него этот факт. Было обидно, что она ему не доверяет.

Наконец ее веки затрепетали, и Бренда открыла глаза. Увидев его, она нахмурилась.

– Я что, умираю? – прошептала она.

– Вовсе нет. – Он широко улыбнулся.

– Тогда почему… почему вы здесь? – Она говорила хриплым, хорошо знакомым ему шепотом. Видимо, еще не вполне освободилась от действия наркоза.

– А почему бы нет? Вас это удивляет?

– А как вы…

– Пусть это будет вам уроком, Бренда. От меня ничего нельзя скрыть, – сказал он, все так же улыбаясь.

Девушка слабо охватила его ладонь своей, потом вздохнула и закрыла глаза.

Только через час она пришла в себя настолько, что смогла говорить. Но он ждал терпеливо, не в силах уйти от нее, не в силах даже выйти из палаты.

– Сделайте то, что вы делали раньше, – попросила Бренда, проснувшись.

– Что именно? – не понял Хэмиш.

– Компресс, мне на лицо.

Он прекрасно помнил, как помог ей расслабиться мокрый конец махрового полотенца.

– С условием, что вы не заснете, пока я буду с вами разговаривать.

– Никаких условий.

– Я все равно должен поговорить с вами, Бренда Джейн. Сегодня я настроен на серьезный разговор. – Он положил ей на лоб край мокрого полотенца.

– Серьезный разговор?

– Вы объясните, почему вам не нравится, что я здесь. А я скажу, как открыл ваш маленький секрет.

Она стянула полотенце со лба и осторожно положила ему в руку, и Хэмиш вспомнил, как она швыряла его когда-то. Поистине перед ним совсем другая Бренда.

– Ведь я использую вас, Хэмиш, зная вашу доброту. Отвлекаю вас от работы, заставляю нервничать. Я даже заняла вашу кровать, я мешаю вам жить. – Она говорила, избегая его взгляда, ее нижняя губа дрожала.

– Вы не мешаете мне жить, – возразил Хэмиш.

– Мешаю, – сказала она тихо. – У вас даже нет времени подыскать себе жену. Ваше время занято мной.

– Ну что ж, здесь вы правы, но я не против!

Он замолчал, раздумывая, стоит ли открывать ей, что он и не хочет никого искать. Может, она сочтет его чувства к ней ловушкой? Возможно, решит немедленно оставить его дом, если он перейдет границу дружеской помощи больному человеку. Как только она вернет здоровье, думал он, ей станут ненавистны скудость и убожество моего существования.

– Вы слишком хорошо относитесь ко мне, Хэмиш, – продолжала она. – Никто никогда не заботился обо мне так, как вы. Никто не был таким другом, каким стали вы.

– Спасибо. Я и сейчас еще ваш друг, и тем более не понимаю, почему вы скрыли от меня ваше состояние.

Она опустила глаза, видимо не желая показать подступающие слезы.

– Но все, что вы для меня до сих пор делали, – все это зря, понимаете? Я вернулась к самому началу. Мне не стало лучше. Я не выполнила свою часть договора.

– О каком договоре вы говорите? Совершенно не припоминаю, чтобы вы обещали, к примеру, твердо стать на ноги к такой-то дате, иначе мы разрываем отношения. Разве такой договор имел место? – Он видел, что девушка совсем пала духом, и это ему не понравилось.

Бренда подняла веки, глаза ее сверкнули, пальцы забарабанили по груди.

– Договор был у меня в сердце, внутри меня. Я бы никогда не стала вам навязываться, Хэмиш, если бы знала, что болезнь так затянется.

Он наклонился, чтобы быть к ней поближе:

– Единственное, о чем мы договаривались, было ваше обещание не обижать кого-то из моей семьи или прихожан. Но не было упомянуто никаких сроков! Не было никаких обязательств относительно вашего выздоровления. И вы не вправе впутывать меня в обязательства, которые сами же и напридумывали, Бренда Джей Долливер! Я их просто игнорирую.

Хэмиш наблюдал борьбу чувств у нее на лице. Он допускал, что у нее может быть своя точка зрения, но, погруженная в свою боль и свое разочарование, она, конечно, видит вещи в искаженном свете.

А я? Я же стремлюсь сделать так, как хочется мне, напомнил он себе. Хорошо ли это? Жажду вернуть ее в свой дом, хочу видеть ее за столом во время ужина, хочу, чтобы она спала в моей кровати – пусть даже без меня, – чтобы она ждала меня вечерами, спрашивала, как прошел мой день.

Он страстно желал ее. Намеревался сделать ее зависимой от себя – настолько зависимой, чтобы она никогда не смогла уйти. Погрузить ее в свою любовь так, чтобы ей никогда не захотелось сбежать, чтобы у нее и в мыслях не было считать себя пленницей, прикованной к нему до конца жизни.

Ишь чего захотел, подумал он.

Губы Бренды шевельнулись, но она промолчала.

– Вы меня понимаете? – спросил Хэмиш как можно мягче.

– Нет, не понимаю, но тешу себя надеждой, что вы-то понимаете, значит, со временем все мне объясните. – Она говорила медленно, подбирая слова. И вдруг лукаво улыбнулась: – Я собиралась вернуться. У меня есть доказательство.

– Какое же?

– Я купила вам подарок. Он вон там, в тумбочке. Хотела отдать вам, когда вернусь… от отца, из Калифорнии…

Хэмиш извлек из тумбочки бумажный пакет, внутри него оказалась шкатулка в подарочной обертке. Опершись локтями о колени, Хэмиш вертел шкатулку в руках, разглядывая ее и взвешивая.

– Раскройте, – сказала Бренда, теперь ее улыбка не только тронула губы, но и осветила глаза.

Он раскрывал осторожно, потому что еще в жизни не держал вещи изящнее. Подняв крышку, увидел две дюжины тонких носовых платков с его монограммой, вышитой вручную в уголке каждого. И впервые за всю свою жизнь лишился дара речи.

– Это мой долг, – смеясь, проговорила Бренда. – Я испачкала больше ваших платков, чем вы сами. Пожалуй, следовало вышить мои инициалы вместо ваших.

Приподнявшись на стуле, Хэмиш осторожно поцеловал ее в губы.

– Спасибо, – прошептал он. – Мне никто не дарил такой роскоши.

Бренда вернулась в дом Чандлера на костылях. Болей никаких не было, если не считать неудобства от послеоперационных швов.

Как только Чандлер вынул ее из машины, две девчушки пулей выскочили из дома, но тут же резко остановились, видимо предупрежденные отцом. Бренда инстинктивно прикрыла рукой прооперированное место, а малышки принялись ее обнимать.

– Бренда, Бренда! – твердили они.

– Как мы скучали! – сказала Эми. Хэмиш стоял вплотную сзади, готовый в случае чего поддержать Бренду. Жар его тела отвлекал ее от детских ласк.

– Осторожнее, девочки, – говорил Хэмиш. – Ради Бога, осторожнее.

Вручив ей костыли, Хэмиш отошел, чтобы Бренда самостоятельно могла войти в дом. Он же повел за руки девочек. Миссис Биллингс встретила Бренду в дверях и тоже долго обнимала.

– Добро пожаловать домой, – сказала она.

Домой. Я дома, подумала Бренда.

Она оглядела кухню со всеми трещинами в линолеуме, щербинами на раковине и удивилась, как могли такие пустяки ее раздражать.

Хэмиш обнял ее за плечи и прошептал:

– Вас не было словно целый месяц. Я рад, что вы дома.

У нее перехватило горло, она смогла только кивнуть.

Неужели ему и в самом деле показалось, что прошел целый месяц? Он навещал ее почти каждый день после обеда и звонил каждое утро, особенно в последние три дня. И все же приятно знать, что он скучал. Хэмиш очень добрый, заботливый человек, но не следует забывать, что он такой же со всеми. И как бы искренне они ни радовались Бренде, каким бы своим ни казался ей этот дом, ее пребывание здесь временно.

В глубине души Бренда понимала, что могла бы вернуться к себе, в квартиру в центре Миннеаполиса, и жить одна, без особых трудностей. Но, благодарение Богу, Чандлеры считают, что без них ей не обойтись. Значит, у нее нет выбора.

Вечером, скользнув под одеяло, Бренда сразу почувствовала, что в ее отсутствие Хэмиш спал в этой кровати. Простыни пахли свежестью, все было в порядке, но осталось что-то… неуловимое. Слегка пахло мужчиной – может быть, от одеяла. А может, здесь витал его дух – оттого, что его большое тело покоилось здесь вчера ночью и все ночи до этой.

Несмотря на усталость, Бренда долго лежала без сна. В голову лезли ненужные мысли. В один прекрасный день Хэмиш найдет себе жену и будет спать с ней, в этой самой кровати, а Бренда Джейн Долливер исчезнет из его жизни, сотрется из памяти.

Я не гожусь ему в жены, в который раз подумала она. Миссис Дитон прямо сказала об этом. Ну что ж, тем лучше. Даже если б я и была не против, он не захочет.

В первую же неделю Бренда добилась значительных успехов. Зажили следы хирургических швов, и правая сторона тела стала более подвижной.

Она упорно шла к своей цели – доказать врачам, как они ошибались. С самого начала, почти сразу после катастрофы, она была уверена, что добьется своего: будет ходить без костылей, и довольно скоро.

Волнующая мысль!

Однако когда она сможет жить вполне самостоятельно и сама себя обслуживать, ей придется убраться восвояси…

Однажды вечером, после ужина, Эми сообщила отцу:

– Пап, а Бренда ездила за океан. Она там снимала детей, которые голодают, и дядей. Дяди стреляли.

– Я знаю, детка, – ответил он.

– Она фограф.

– Фотограф.

– Бренда, а ты можешь снять нас?

Девушка осмотрела семью, сидящую за столом, и вспомнила о своей аппаратуре, к которой не прикасалась несколько месяцев.

– Думаю, что смогу, – ответила она Эми.

А ведь и правда, сколько раз уже она представляла себе этих девчушек на фотографиях, мечтала поймать то или иное выражение лица или позу. Гораздо больше, конечно, думала о том, как снять Хэмиша. В церковном облачении или без него, читающим книжки детям или забрасывающим бейсбольный мяч.

– Нужно бы привезти камеры, – пробормотала Бренда, а в мыслях уже завертелись сюжеты, позы и освещение. Будет что увезти с собой, когда я от них уеду, подумала она. Чандлеры станут жить своей жизнью, а я – вспоминать самые счастливые для меня времена.

Своего рода семейный альбом, думала она. Со мной в придачу.

Это стало поворотным пунктом в жизни Бренды, потому что, однажды взяв в руки аппарат, она уже не могла с ним расстаться. Конечно, случались досадные затруднения: например, не удавалось принять позу, необходимую для того, чтобы схватить желаемый ракурс. Бренда страшно досадовала на свою малоподвижность и невозможность работать в полную силу.

Однажды вечером она целый час молча, щелкала Хэмиша, читающего детям сказки. В другой раз успела схватить нервное напряжение на его лице, когда он выскакивал из дома спасать Нейла Харалдсона от очередной драки.

Несколько раз она приходила в церковь, чтобы заснять работу разных комитетов с Хэмишем во главе. Был и случай, когда получила вежливую, но решительную отповедь. После того как сняла Хэмиша, молящегося в одиночестве перед алтарем, он сказал:

– Есть вещи глубоко личные, Бренда. – Тон его не допускал возражений.

Он также не разрешал ей фотографировать церковные службы.

Но все же ей удалось запечатлеть его в полном облачении. Дело было во время свадьбы, в субботу, в церковном дворе. Зевак собралось столько, что он ее не заметил.

По средам она снимала женщин за шитьем лоскутных одеял и изготовлением сувениров. Снимала волейболистов, малышей, детей постарше, их родителей и стариков. Сняла однажды церковь – утром, после снегопада, когда крыши и деревья вокруг были покрыты словно белым кружевом, и вечером, в час заката, когда она казалась облитой золотом.

И не уставала снимать Хэмиша – с Эми, с Энни, был ли он усталым или оживленным, ел ли или работал в кабинете.

Считаясь в отпуске по болезни, Бренда, тем не менее, однажды уложила в коробку отснятую пленку и поехала в редакцию своей газеты. Редактор разрешил ей проявить снимки в редакционной лаборатории. Бренда предложила заплатить за использование темной комнаты, но, когда босс увидел готовые фотографии, он пришел в восторг. Перед ним развернулся репортаж, который можно было назвать «Будни колстедской церкви». Украшением ее был, конечно, красавец пастор, к тому же игрок в бейсбол, капитан команды.

– Неужели все церкви таковы? – спросил редактор. – Ты, кажется, сказала, что ею управляют комитеты. Во всяком случае, складывается впечатление, что вокруг этой церкви вертится вся жизнь городка. Невероятно! И много у нас таких церквей?

– Не знаю, – сказала Бренда. – Может, и много.

– Оставишь мне снимки на какое-то время? Хотелось бы рассмотреть подробнее.

– Нет проблем.

Редактор выбрал несколько снимков для опубликования в газете. Бренда настояла на том, что печатать будет сама: некоторые возьмет для семейного альбома и для того, чтобы заключить в рамку и повесить на стену.

Босс предложил ей начать работать, хотя бы на полставки, но Бренда отговорилась тем, что пока еще не настолько подвижна, чтобы делать действительно хорошие фотографии.

– Давайте вернемся к этому разговору где-то в январе, – сказала она. – Что же касается снимков для рубрики «Новости», то этого я еще долго не смогу.

А между тем сердце ее щемило при мысли, что приближается грустный день: рано или поздно придется уйти из этой семьи. Чем лучше она чувствовала себя физически, тем мрачнее были мысли о будущем. По иронии судьбы положение ее среди Чандлеров укреплялось. Уходя утром на работу, Хэмиш целовал на прощанье и девочек, и ее, а возвращаясь вечером, добавлял к поцелую еще и крепкое объятие.

Бренда пыталась объяснить себе эти непринужденные знаки внимания тем, что его отношение к ней изменилось. Не желая ее больше как мужчина, он смотрел на нее как на близкого друга, на дорогого гостя, обращаясь с ней так же, как со своими детьми и с друзьями, то есть, испытывая нормальную человеческую приязнь. Это было так ясно, как если бы он заявил об этом во всеуслышание.

Больше я не нравлюсь ему, думала Бренда.

Жизнь ее, с одной стороны как бы продиктованная разумом, с другой стороны состояла из противоречий. И неуклонно двигалась навстречу моменту, которого она боялась больше всего на свете, – к расставанию с Хэмишем.

Это произошло однажды вечером, когда Бренда стояла на кухне: шагнув правой ногой вперед, она машинально подтянула к ней левую ногу, причем без костылей, без какой-либо опоры.

Это был шаг, сделанный самостоятельно!

Ну, если разобраться, то шаг не был нормальным, когда человек, приподнимаясь на одной ноге, ставит другую с пятки на носок. Однако это все же начало, начало свободной ходьбы!

Ей захотелось закричать от радости. Никто ничего не заметил: миссис Би стояла спиной, Эми накрывала стол к ужину, Энни смотрела телевизор, а Хэмиш умывался в ванной наверху.

Это был прогресс, который все они наверняка отпраздновали бы вместе с ней, потому что переживали за нее, потому что так заведено в каждой нормальной семье, где все разделяют интересы друг друга и все вместе радуются.

Бренда осторожно сделала еще один шаг.

И оставила тайну при себе. Потому что каждый шаг, сделанный ею самостоятельно, каждое новое движение приближали день расставания с Чандлерами. Она быстро оглядела всех, кто был в поле зрения, – всех, кроме Хэмиша, вошедшего небрежной походкой парой минут позже, и снова теплота, радость по поводу того, что она с ними, прилила к ее сердцу. И в то же время она ощутила себя чужаком, с завистью подглядывающим в окошко за жизнью другой семьи.

Ничего не подозревая, Хэмиш улыбнулся Бренде с таким видом, словно для него было уже счастьем просто лицезреть ее.

Он стоял перед ней, а она тоже разглядывала это великолепное, идеально сложенное тело.

– Как бы вы отнеслись к тому, чтобы помочь в подготовке рождественского представления? – спросил он внезапно.

– Представления?

– Ну да.

– То есть пещера, где родился Христос, пастухи, волхвы – и всеобщее ликование?

– Ну, в общем да.

– И вы поручаете это мне?

– Видите ли, – протянул он нерешительно и почти умоляюще, – мы в затруднении. Мики Костович, обычно занимавшаяся этим, сейчас привязана к матери, у которой случился инсульт. Тэмми вызвалась помочь, но я думаю, что все целиком она не потянет.

От неожиданной просьбы Бренда сначала растерялась, потом ей стало смешно: такого могучего мужчину, как Хэмиш Чандлер, приводит в замешательство какая-то самодеятельность. Она недоверчиво покачала головой.

Я люблю его.

Это открытие поразило ее, как неожиданный удар крученого мяча.

Я люблю его душой и телом, люблю в нем все.

Он ждал ответа, недоуменно приподняв брови, заложив руки в карманы. Думает, я откажусь, догадалась Бренда.

– Дети очень любят рождественское представление, – сказал он. – В том числе и наши.

Наши? Он говорит обо всех детях его прихода? Или все же имеет в виду Эми и Энни, заботу о которых возложил и на нее? Бренда не решилась попросить уточнения, слишком больно было бы разочароваться.

– Вы хотите сказать, – осторожно спросила Бренда, – что Эми и Энни тоже будут участвовать?

– А как же! Энни наконец-то доросла до того, что будет ангелом. – Губы его тронула улыбка. – А Эми уже дослужилась до роли старшего пастуха.

– Сколько же детей вы возьмете на разные роли?

– Всех, кто захочет. Может, в этом году их будет полсотни.

– Но это же огромное мероприятие, Хэмиш! – воскликнула она.

Он улыбнулся таинственно, словно она ворковала ему на ухо.

– Вы правы. Собираемся затмить такое же представление в Новом Орлеане.

Бренда зажмурилась. В душе ее боролись восторг и страх.

– Ну, хорошо, а что же должна буду делать?

– Откройте глаза, Бренда, – прошептал он; повиновавшись, она увидела, что он стоит к ней вплотную, но руки все так же засунуты в карманы. Он склонился еще ближе; Бренда испугалась, что он поцелует ее, и была раздосадована, когда этого не произошло. – Спросите у Эми.

– У Эми?

– Ну да. Эми будет вами руководить. Она все знает наизусть, например кто должен быть в каком костюме. И, разумеется, позвоните Тэмми. Я уверен, что вам представится возможность проявить свои таланты. – Он смотрел на нее, не отрываясь, словно хотел внушить ей гораздо больше, чем мог произнести.

– Какие таланты? Он ухмыльнулся:

– У вас их вагон и маленькая тележка.

У Бренды участился пульс, кровь зашумела в ушах. Такие слова, конечно, очень приятны, но ей захотелось совсем иного. Захотелось увидеть любовь в его глазах, услышать ее в голосе, угадать в сердце. Безнадежно. Мне никогда не подняться до уровня его покойной жены или Тэмми Бенц – этих бесконечно терпеливых, податливых, как воск, женщин, – иными словами, таких, какими и должны быть настоящие пасторши.

Бренда опустила глаза, чтобы Хэмиш не догадался, о чем она думает. Глаза выдадут всю любовь, боль и злость, борющиеся в ее душе. Он никогда ее не полюбит, никогда на ней не женится.

– Я помогу вам с этим дурацким представлением, – сердито бросила она. Взяв костыли, она отодвинула его с дороги и захромала к лестнице.




* * *

Наступило утро. Хэмиш не был уверен, что Бренда захочет с ним разговаривать после того, как ушла спать такая разъяренная. Видимо, надо быть с ней деликатнее. А может, стоит прямо сейчас освободить ее от «дурацкого» представления?

Однако ему, в самом деле, нужна помощь. Тэмми Бенц – способная женщина, но сейчас, беременная, разрываясь между основной работой и церковными обязанностями, вряд ли она это осилит. А меньше чем за месяц до Рождества едва ли удастся найти ей замену. Сам он был не в курсе всех подробностей представления, но знал, что подготовка всегда занимает уйму времени.

Хэмиш слышал голоса девочек и Бренды, доносившиеся из кухни, разговор перемежался смехом. Какое-то время он слушал, прислонившись к стене и закрыв глаза, чтобы лучше представить себе девушку. Когда она говорит, ее зеленоватые глаза горят огнем, мягкие каштановые волосы взлетают при каждом повороте головы, а улыбка могла бы украсить обложку модного журнала. Одно слово – красавица.

– Я – ангел! – прокричала Энни, перекрывая голоса других.

– В прошлом году Майкл был одет как настоящий пастух, – возбужденно говорила Эми, – на нем была настоящая жилетка, без рукавов и такая… рваная внизу. И еще свитер наизнанку, а вокруг пояса веревка.

– Как ты думаешь, он одолжит тебе свой костюм? – спросила Бренда.

Хэмиш поморщился, зная ответ.

– Да нет, нет! – закричала Эми. – Я хочу быть в своем. Каждый сам делает себе костюм.

– Понимаю. А кем будет Майкл в этом году?

– Хозяином гостиницы. А в следующем, если будет хорошо себя вести, его назначат Главным волхвом.

– Я – ангел! – напомнила Энни.

– А что носят ангелы? – спросила Бренда.

– Лозовое! – закричала Энни.

Прозвучавший в ответ тихий смех Бренды поразил Хэмиша в самое сердце. Такие теплые, глубокие звуки… Захотелось взять ее голову в ладони и поцеловать в губы, взасос.

– А я слышала, что ангелы всегда в белом, – сказала она.

– Конечно, в белом, – согласилась Эми.

– Лозовое! – настаивала Энни.

– Может, разрешим ей быть в розовом?

Эми ответила не сразу, и Хэмиш ясно представил себе, как она думает, прищурив большие карие глаза. Потом услышал:

– Наверное, можно в розовом. Все делают себе костюмы, как им нравится.

– А другие ангелы были в белом или в чем-то другом?

– Не-е-е помню, – неуверенно протянула Эми.

– Ну что ж, я думаю, белокурый ангел в розовом одеянии – это очень красиво, – заключила Бренда. – Энни, ты введешь новую моду.

– Лозовый ангел! – восторженно вскричала Энни.

– Ну, так вот, розовый ангел и оборванец пастух, доедайте скорее кашу и будем жить дальше.

Хэмиш выбрал как раз этот момент, чтобы войти в кухню и налить себе чашку кофе.

– Привет всем, – сказал он, взглянув на Бренду в ожидании ее реакции.

– И вам привет, – ответила девушка, и он вздохнул с облегчением.

С чашкой кофе Хэмиш сел за стол, и глаза их встретились. Улыбка, подаренная ему Брендой, вооружила его энергией на весь предстоящий день.

– Сегодня мы будем рыскать повсюду, – указала девушка, – нам нужно найти материал для идеального ангельского костюма. Причем розового.

– Никогда не слыхал про розовых ангелов, – сказал Хэмиш, обращаясь к Энни.

– У вас пробел в образовании, – заявила Бренда, а Эми хихикнула.

– А когда будете одевать пастуха? – спросил Хэмиш, наполняя тарелку кашей.

– В субботу, – ответила Бренда, – когда «пастух» не учится, и мы сможем заняться поисками.

Эми снова хихикнула.

– Поисками по магазинам? – Хэмиш налил в кашу горячее молоко.

– Нет. – Она заулыбалась при виде удивленного лица Хэмиша. – Пойти в магазин и купить – это неинтересно, это умеет любой. Наша задача – перерыть сундуки, ящики комодов, шкафы и коробки и найти то, что нужно. Может, даже покопаться на чердаке или в той комнатке в церкви, где лежат даренные прихожанами вещи.

– Дареные вещи? – Хэмиш уронил ложку. – Хотите сказать, из сундука для бедных?

– Ужасное название, – возмутилась Бренда. – Следовало бы назвать этот сундук… ну, скажем… – она призадумалась, – «Всё для желающих»!

– Но мы не можем отбирать вещи у бедных, – робко возразила Эми.

– Название традиционное, – пояснил отец. – Со времен средневековья в каждой церкви есть такой сундук. Но я думаю, Эми, каждый может брать из него, что хочет, потому что люди складывают туда ненужные вещи.

Эми кивнула. Карие глаза сощурились от интенсивной работы мозга. Потом девочка обернулась к Бренде:

– Может, так и назовем сундук – «Всё для желающих»?

Хэмиш встал и вышел. На этот день он запланировал массу всяких дел: казначей Эдсон Форда достает с разными проблемами, нужно еще продумать воскресную проповедь, а корзинка с письмами, требующими ответа, уже переполнена.

Работая в своем кабинете в церкви, Хэмиш иногда видел Бренду с Эми. Они тихонько шныряли по комнатам, вполголоса беседуя то с тем, то с другим. Заходили и к секретарю церковного комитета. В какой-то момент, проходя по главному залу, Хэмиш увидел, как Бренда разглядывает кусок прозрачной белой занавески, а рядом стоит Энни с недовольной миной.

– Скажу вам прямо: эта дамочка изменит курс вашей жизни, такой праведной до сих пор, – сказала миссис Дитон, подойдя к нему сзади. И указала перстом в спину Бренды.

Хэмиш хотел уж было согласиться, улыбаясь как всегда, но вдруг понял: Бренда изменила курс не только его жизни, но и направление мыслей всего прихода. Разве она не заставила всех смириться с тем, что перед его домом красуется дорогая спортивная машина? А с тем, что игнорирует воскресную проповедь, которую посетила лишь однажды? С тем, что по-прежнему живет у Чандлеров, хотя уже давно ходит на костылях и не нуждается в их помощи?

Самый резкий поворот курса произошел, разумеется, в его сердце: теперь оно заполнено Брендой.

Невероятно, но священник не смог ответить миссис Дитон какой-нибудь шуткой. Слова не шли на ум; Бренда, в самом деле, слегка свернула его с проторенной дорожки. Беда в том, что она-то по ней не пойдет.

Когда они все дома, как одна дружная семья, когда Бренда, дети и миссис Би играют, смеются над чем-то, или ссорятся, или замышляют какие-то проказы, он борется с желанием схватить ее в объятия и уложить в постель.

О, Бренда! Она, в самом деле, изменила его жизнь, сдвинула ее с оси, уже начинающей ржаветь. Он любит наблюдать за тем, как она это делает. Действительно, их закоснелый образ жизни требовал обновления. А у нее свежий взгляд на вещи и мужественный, независимый характер.

Внезапно миссис Дитон схватила священника за руку, заставив резко к ней обернуться. На лице ее было такое глубокое понимание происходящего у него в душе, что он смутился.

– Жду вас в вашем кабинете, поговорим о делах комитета, – категорически заявила она и быстрым шагом удалилась.

Неужели чувства к Бренде так явственно отражаются на моем лице? – подумал он. Это скверно.




ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


Бренда очень быстро целиком отдалась организации рождественского представления: во-первых, потому что это было интересно Эми и Энни, во-вторых, доставляло удовольствие ей самой, а главное – Хэмиш всегда оказывался где-то рядом, помогал и поддерживал; кажется, ему даже нравилось все, что она делала.

Вообще Бренда чувствовала свою нужность.

Поскольку врач, наблюдавший Тэмми, посоветовал ей поберечь силы, Бренда взяла на себя все руководство. Мики Костович по-прежнему в основном помогала советами; но на последние пять дней она нашла сиделку для матери и сможет целиком посвятить себя спектаклю.

Бренда замечала, что некоторые из ее предложений кажутся помощнице не совсем традиционными, но, поскольку девушка занималась этим впервые в жизни, Мики полагала, что чем-то можно и поступиться.

Бренда считала, например, что в оформлении должно быть гораздо больше свечей, чем электролампочек, что следует использовать больше хвойных веток и старинных американских украшений, потому что так делалось, когда не было еще современных игрушек. Она также не одобрила стандартно слащавого лица куклы, которую купили на роль маленького Христа, лежащего в яслях, и взялась за поиски другой куклы, более живой и милой.

Покрасив белую кружевную занавеску в бледно-розовый цвет, раскроив ее и превратив в ангельское одеяние, Бренда привела Энни в полный восторг. Не сообщив Тэмми о том, что «ангел» собирается быть розовым, Бренда уговорила сестренок тоже об этом помалкивать, чтобы сделать всем сюрприз и не вызывать заранее ненужных споров.

В одну из суббот явились оформители, и Бренду познакомили с большой группой мужчин и женщин всех возрастов. Они деловито взялись за работу.

Впервые в жизни Бренда поняла, что такое праздничное рождественское настроение. Откуда ни возьмись, появились сэндвичи и горячий пунш, все такое вкусное, в сэндвичах начинка из ветчинного салата, копченой индейки и салями. Соседи, не ладившие до этого, тут же помирились, все вокруг повеселели, ели и смеялись, отпускали шуточки по поводу криво повешенного венка или провисшей гирлянды, поздравляли друг друга с наступающим Рождеством.

И как раз в тот момент, когда ей захотелось, чтобы Хэмиш пришел и увидел, с каким удовольствием все работают и как красиво будет выглядеть церковь, – в этот миг он и появился. Принял из чьих-то рук сэндвич и кружку пунша и стал благодарить оформителей, обходя церковь и оглядывая украшения так, словно в прошлые годы не видел ничего подобного.

Попозже вечером, уже дома, она решила подразнить его.

– Послушайте, Хэмиш, у вас в церкви развешивают одни и те же украшения из года в год. Вы в ней работаете сколько лет? Шесть или семь? А ходили вокруг, охали и ахали, словно все это видите впервые.

Кто-нибудь другой разозлился бы, но не Хэмиш – единственный в своем роде человек. Он ответил ей так, словно вопрос ее был вполне правомерен:

– Мне кажется, что каждый год в оформлении церкви появляется что-то новое, и каждый раз я воспринимаю его, как будто вижу впервые. Я люблю Рождество, люблю подготовку к нему. Мне нравится то, как это действует на людей. И я хотел бы, чтобы у всех было такое же чувство, как у меня.

Его слова прозвучали так искренне, что Бренда чуть не прослезилась. Ей захотелось сжать его в объятиях, но она не посмела.

– Какая жалость, – сказала Бренда Хэмишу однажды после ужина, – что люди стесняются что-нибудь брать из сундука для бедных. Там столько хороших вещей! Никто не решается даже посмотреть, что в нем есть.

Видно, священник был чем-то озабочен, потому что ответил нетерпеливо, что с ним случалось редко:

– Что же вы предлагаете?

– Распродажу.

– Хотите сказать, следует брать деньги за то, что люди отдали бесплатно?

– Именно так. – Ее терпение тоже подверглось испытанию: почему-то в этот вечер до Хэмиша все доходило очень медленно. – Если человек что-то купит, слегка поторговавшись, это не ущемит его гордость. Мы могли бы назначить самые низкие цены, а покупатели сбивали бы их еще ниже. Там скопилось столько всего, Хэмиш!

– А кто догадается, что мы щадим гордость людей? – Он посмотрел на нее в упор. – Мне кажется, вы предлагаете сменить шило на мыло.

Прижал к стенке, подумала Бренда, но не отказалась от своего проекта.

– А что, если мы назовем это сбором денег на какие-то конкретные цели? – спросила Бренда позже, когда священник работал у себя в кабинете.

Он откинулся на спинку кресла, провел рукой по лицу, и суровое выражение лица сменилось на усталое.

– Допустим. Что дальше?

Сердце у нее защемило: так хотелось убрать эту тень усталости вокруг глаз, морщинки у рта…

– Мы могли бы объявить, например, что собираем деньги на какую-то особенную электрогирлянду для елки, которая будет стоять в церковном дворе. Можно провести распродажу в воскресенье, после обедни. Зажигать огни на этой елке намечено на четверг, значит, вполне успеем.

Пару минут Хэмиш молча, изучал ее. Огромного труда ей стоило не броситься к нему на шею.

– Хорошая идея, Бренда, – сказал он, наконец. – Если вы возьмете ее осуществление на себя. Боюсь, что я не смогу вам помочь.

– Что с вами, Хэмиш? – Все-таки она протянула руку и погладила его по плечу, совершенно инстинктивно. – На вас лица нет.

– Я люблю Рождество, но есть вещи, которые меня угнетают. – Он так смотрел ей в глаза, что она заволновалась. – Вы слышали когда-нибудь, что в эту пору разгорается больше всего семейных ссор? И это худшее время года для одиноких, тех, кому некуда пойти.

Бренда никогда об этом не задумывалась, но знала, что так оно и есть. Разве она сама не была одиночкой большую часть своей жизни? Последние годы она работала в Рождество, потому что это было самое интересное из того, чем она могла занять себя. До этого проводила праздник с другими одиночками: то в зимнем пансионате, катаясь на лыжах, то в гольф-клубе. Иногда у кого-то в семейном доме. Рождество никогда не было для Би Джей каким-то особым праздником.

Она поднялась, подошла к Хэмишу сзади и стала растирать ему шею и плечи. Сначала он съежился, потом расслабился, и голова его упала на грудь. Бренда смотрела на его свитер свободной вязки, на чуть потрепанный край воротничка рубашки, на густые жесткие волосы цвета темной меди. Она ощущала пальцами его железные мускулы и широкие, квадратные плечи.

Так хотелось припасть губами к его шее и плечам! Запустить пальцы в эти прекрасные взлохмаченные волосы, вдохнуть запах его тела… Так было трудно удержаться!

Бренда прекратила массаж, наклонилась к его лицу и потерлась щекой о его щеку.

– Иди, поспи, Хэмиш, – прошептала она, – иди в постель. – И, резко оторвав от него руки, вышла из кабинета.

Сердце болело невыносимо, до удушья. Она торопливо попрощалась с миссис Би и детьми, сидевшими в гостиной перед телевизором, и заперлась в спальне, где дала волю слезам.

На следующей неделе Бренда была занята больше, чем когда-либо. К своим обычным делам она добавила еще фотографирование. Хотелось сделать на память как можно больше снимков.

Позвонив Тэмми Бенц, чтобы посоветоваться, как организовать распродажу, она услышала:

– Но я ничего об этом не знаю! В таких случаях я подключаюсь, только если требуется помощь.

– Но почему?

– Пасторская жена не должна быть замешана в денежных операциях. Людям это не понравится.

Бренда почувствовала себя задетой, однако продолжала делать все, что считала нужным, посоветовавшись с Мики Костович и – кто бы мог подумать! – железной миссис Дитон. Отпечатав объявления о распродаже, размножила их на имеющейся в церкви копировальной машине. То, что она использовала для объявлений яркую фиолетовую бумагу, вызвало молчаливое неодобрение церковного секретаря.

Рождественский спектакль Бренда тоже не оставляла своим вниманием и сфотографировала много репетиций. В среду вечером она играла в волейбол, вернее, прыгала с одним костылем, вызывая добродушный смех и шуточки публики. Долго она не выдержала, но лиха беда начало. А еще важнее было то, что Хэмиш все время держался поблизости, готовый подхватить, если она упадет. К тому же он молча, вдохновлял ее своей улыбкой, от которой щемило сердце.

Несмотря на его занятость, большую, чем обычно, Бренда время от времени видела его днем, а вечера они всегда проводили с экономкой и детьми.

В субботу за двенадцать дней до Рождества вся семья украшала в гостиной елку – если можно назвать елкой несчастную калеку с кривым стволом, подаренную одним из прихожан.

– Не страшно, мы сделаем ее красавицей, – объявила Бренда детям, смотревшим на деревце с невыразимой тоской. – Думаете, не сможем? Разве мы не мастера на все руки? Приступим! – Она захлопала в ладоши, чтобы вселить в них энтузиазм, и уже через час все любовались елкой, увешанной украшениями так, что ветви гнулись под их тяжестью.

Когда елка была готова, Хэмиш поднял Энни на руках, чтобы она смогла прикрепить к ветке белого ангелочка.

– На будущий год сделаем ангелочка розовым, – весело сказала Бренда и осеклась.

Брякнула, не подумав. На следующий год, вероятнее всего, о ней здесь и не вспомнят. Другая, законная миссис Чандлер будет украшать елку с детьми.

Мысли о будущем отрезвили Бренду. Рухнув на продавленный диван, она отвела взгляд от «перенаряженной» елки. Хэмиш поставил Энни на пол, девочка подошла к Бренде, обняла ее пухлой ручкой за шею и сказала:

– Не голюй. Елка кла-а-сивая.

– Ты тоже красивая, очень, – сказала Бренда, зарывшись на мгновение в белокурые пряди. Потом поправила на ней нежный розово-сиреневый бант.

Распродажа, состоявшаяся в воскресенье, превзошла все ожидания. К закрытию в два часа дня было распродано почти все. То, что осталось, снова положили в сундук для бедных. На собранные деньги купили гирлянду лампочек-мигалок, и церемония возжигания огней привлекла гораздо больше народа, чем в былые годы. Хэмиш, Бренда и дети, тепло одетые, тоже были в этой толпе. Потом всем раздали горячий шоколад, люди пили его и распевали новогодние песенки. Молодежь затеяла игру в снежки.

Когда до Рождества осталась всего неделя, Бренда повезла в свою газету отснятую пленку, чтобы сделать фотографии. Снимки оказались такими удачными, что она решила вложить их в альбом и оставить Чандлерам на память, в виде рождественского подарка.

В последнюю субботу перед Рождеством Бренда официально передала Мики Костович бразды правления и почти выбежала из комнаты, снедаемая тоской.

В дверях она столкнулась с одной из прихожанок.

– Ну что, Бренда, – заговорила та, – я вижу, вы довольно быстро поправляетесь. Все еще живете у пастора?

Промямлив нечто, что можно было бы назвать вежливым ответом, Бренда поспешила к машине. Пока она ехала домой, в голове крутилась одна и та же мысль: вся паства считает, что она достаточно здорова и может жить самостоятельно.

В свое время она надеялась оттянуть неминуемое расставание, уехать после Рождества, потому что ее отъезд расстроил бы девочек и испортил им праздник. Но тем самым она лгала сама себе. Хотела отдалить час, когда в душе ее воцарится ночь.

Подъехав к дому Хэмиша и выключив зажигание, она решилась.

Вечером, когда экономка и Энни уже были в постели, а Эми смотрела телевизор, Бренда явилась в кабинет Хэмиша.

– Нам нужно поговорить.

Словно зная, о чем пойдет речь, он, с минуту поколебавшись, спросил:

– Нужно ли?

– Я считаю, что да, – сказала она, садясь. Отодвинув стул, священник встал и начал не спеша ходить кругами по кабинету. Движения его были замедленны, кроме того, Бренда заметила сутулость, которой раньше не было. Решила, что от переутомления.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

Он обернулся, и Бренду поразило его осунувшееся лицо, глаза, в которых застыла боль.

– Вы уезжаете? – сдавленным голосом спросил он.

Ее сердце готово было разорваться. Как это выдержать? Как можно бросить его? Как бросить девчушек, которые стали ей родными?

– Уезжаете еще до Рождества! – бросил он с вызовом. – Как же вы поступаете с Энни и Эми? Они любят вас, считают членом семьи.

Она понимала его заботу о дочерях, но лучше бы он думал… Да нет, это пустая фантазия.

– Я приеду в день Рождества, – сказала она, колеблясь.

– Бренда уезжает?! Почему? Разве мы плохо себя вели? – Голос Эми, стоящей в дверях, заставил их вздрогнуть.

– Нет, малышка, все вели себя хорошо, – медленно, подбирая слова, сказал Хэмиш. – Просто Бренда хочет вернуться к себе домой, к своим друзьям, к работе.

– Но ее дом здесь, мы ее семья! – возразила Эми. Бренда уловила слезы в ее голосе, и вот уже слезинка покатилась по щеке девочки. – Вы нас больше не любите, Бренда?

У Бренды тоже защипало в глазах.

– Да нет же, люблю. Я люблю вас всех, очень люблю. Но я жила у вас временно, ваш папа разрешил мне побыть у вас, пока я не поправлюсь. Если честно, то я здорова уже давно, просто не хотелось уезжать. Мне у вас нравится.

– Но вы можете остаться, правда, папа? Оставайтесь. Вы же сами не хотите уезжать.

Боясь разрыдаться, Бренда встала со стула и повернулась к ним спиной.

– Эми права, – сказал Хэмиш, вплотную подойдя к ней. – Почему бы вам не пожить с нами еще?

Он почти прижался к ее спине, она чувствовала его теплое, большое тело, его руки, сомкнувшиеся кольцом вокруг нее. Повернувшись и положив голову ему на плечо, она старалась сдержать слезы.

– Папа тоже просит вас пожить еще у нас, почему вы не хотите? – настаивала девочка. – Я же вижу, вы любите папу больше всех.

Медленно, но решительно Бренда разомкнула руки, обнимавшие ее, и неверным шагом побрела прочь, осторожно переставляя ноги, стараясь не смотреть на отца и дочь.

– Думаю, мы с Брендой договоримся, – сказал священник девочке. – Пойди, Эми, посмотри телевизор, а когда мы закончим разговор, я приду и отнесу тебя в постель.

– Уговори ее остаться! – сказала повеселевшая Эми. Она не сомневалась, что папа выполнит ее задание. Поцеловав отца в щеку, девочка убежала.

Плотно закрыв дверь за дочерью, Хэмиш повернулся к Бренде.

– Почему сейчас? – строго спросил он. – Почему именно сейчас, Бренда?

Она молчала.

– Простите меня, – сказал он, подумав. – Вы имеете право уехать, когда вам угодно.

– Я… хотела сделать это после Рождества. Просто решила, что… – Фраза осталась незаконченной.

– Так, когда же? – спросил Хэмиш, обессилено падая в кресло за столом.

– Завтра утром. Очень рано, пока все еще будут спать.

– Это так внезапно. Особенно для девочек.

Лицо Бренды исказилось страданием, она смотрела себе под ноги.

– Согласна с вами, но ведь легче не станет, когда бы я ни уехала, так? Я все равно буду скучать по детям.

– Я поговорю с ними, – сказал Хэмиш, – постараюсь им объяснить. Как я понимаю, вы уедете на несколько дней, а Рождество проведете с нами, да?

Бренда кивнула так резко, что он понял: говорить она не в силах.

– Ну, хорошо, так и доложу детям и миссис Би, – сказал Хэмиш, придавая голосу больше твердости, чем было в его душе. Если откровенно, то ему хотелось упасть головой на стол и зарыдать. Она смертельно ранила его, вырвав из него живую душу.

Подойдя к стене, к которой она прислонила костыль, Бренда оперлась на него и через минуту исчезла.




С тяжелым чувством она входила в свою холодную, заброшенную квартиру. Комнаты были чужими, от них веяло нежилым духом. Казалось, ее дом был здесь когда-то давным-давно, в какой-то прошлой, позабытой жизни. Взглянув на часы, Бренда подумала, что Чандлеры сейчас возвращаются с воскресной службы. Родные, любимые люди, с которыми приходится расстаться.

На следующий день, посетив своего босса, она выяснила, что должна представить справку от лечащего врача – о том, что здорова. Разумеется, она может сколько угодно работать внештатно, но для того, чтобы ее включили в ведомость, нужно представить такую бумагу.

В понедельник утром Бренда позвонила доктору Уэйлеру, попросила ее принять, а потом нажала на медсестру, чтобы та записала ее на среду.

Позже прошлась по празднично украшенным магазинам, чтобы купить подарки для всех Чандлеров и экономки. Ей стоило большого труда обуздать себя и не завалить подарками Хэмиша, которому нужно так много всего. Она представляла его себе во всех этих свитерах, лежащих на прилавках, в хорошо отутюженных блейзерах и обтягивающих джинсах. Как это было бы приятно – покупать для него вещи, а потом, заставив его примерить, оправлять их, прикасаясь к нему.

Бренда пообедала в одиночестве, выбросив половину, потому что еда не лезла в горло. Глядя в телевизор, она видела себя на кухне, где Хэмиш всегда сидел напротив нее, Энни и миссис Би – по левую руку от нее и Эми – по правую.

Довольно часто взор ее останавливался на стене, где остались следы от снятых Хэмишем фотографий. Они еще и сейчас висят у него в спальне. Думает ли он о ней, глядя на них? Думает ли только как об искалеченной женщине-фотографе, подружившейся с его дочерьми?

В среду, на приеме у доктора Уэйлера, она попросила его выписать ее на работу. Но он разрешил трудиться только внештатно, в меру сил, а также направил ее для продолжения лечения в поликлинику поблизости от редакции. Правда, разрешил бросить костыли и ходить с палочкой. Ни то ни другое ее не обрадовало. Почему?

В канун Рождества Бренда сидела дома, уставившись в тарелку с недоеденным ужином. Она не поехала к боссу, приглашавшему ее в гости, и не жалела об этом. Размышляла о том, что рождественское представление начнется в восемь вечера; а полуночная служба – в десять.

Я не могу пропустить представление, подумала Бренда. Они меня даже не заметят, можно ведь приехать с опозданием, сесть в последнем ряду.

Мне нужно быть там! Непременно.

Гоня машину по направлению к Колстеду, она пыталась представить, как будет жить без Хэмиша, не чувствуя рядом его уверенной силы, его надежного плеча. Можно, конечно, остаться другом семьи, приезжать иногда в гости в дом, где ее будут обнимать, а Хэмиш – протягивать ей руку. И где в один прекрасный день она встретит женщину, которую он представит как свою жену.

Нет, так нельзя. Думать об этом слишком больно. Все равно, что пилить себя тупой пилой. Даже хуже.

Бренда поставила машину подальше от церкви и пошла к входу, опираясь на новую палочку. Села на свободное место в последнем ряду в так называемом общем зале и стала смотреть представление. Не могла сдержать слез, когда крошечный «ангел» в розовом одеянии порхал по сцене, когда «старший пастух» четко и ясно произносил слова своей роли. Или когда сам пастор энергично аплодировал участникам спектакля. Потом она видела, как миссис Би одевала и уводила детей, спеша вовремя уложить их спать.

Выйдя из церкви, Бренда села в машину и уже хотела включить зажигание, чтобы прогреть мотор. Но не смогла.

В десять часов она вернулась в церковь и проплакала почти всю прекрасную, торжественную рождественскую службу. А когда прихожане разошлись, машинально двинулась к маленькой комнате, где Хэмиш обычно переодевался для службы, где держал свои облачения и молитвенники.

Он стоял у окна, глядя на снежинки, медленно падающие с неба в желтом свете фонарей. Стоял неподвижно, словно погруженный в тишину.

– Привет, – сказала Бренда.

– Входите, Бренда. – Голос его звучал мягко, он медленно повернулся к ней лицом. – Я знал, что вы здесь.

– Вы меня ждали?

Он кивнул. Бесконечная усталость была написана у него на лице. Бренда поклялась себе не плакать, но сейчас было трудно сдержаться, очень трудно.

– Я не могу остаться! – воскликнула она, готовая броситься прочь, пока слезы не брызнули фонтаном.

– Не спешите, – сказал он тихо, – я хочу вам кое-что сказать. Пожалуйста, присядьте.

– Завтра, – пробормотала она в отчаянии. – Сейчас мне пора ехать.

– Не спешите, – повторил Хэмиш. Он подошел к ней и сжал ее руки повыше локтей. – Мне так нужно поговорить с вами до того, как мы увидимся завтра. С глазу на глаз. Есть вещи, которые необходимо высказать. Внести ясность.

– Нет, – выдохнула она, закрыв лицо ладонями, – я не хочу ничего слышать. Я знаю, что не гожусь в жены. Не понимаю почему, но… я думаю, что наша дружба… Я не могу слушать то, что вы мне скажете.

Но Хэмиш все равно продолжал говорить:

– Вы единственная считаете, что не годитесь в жены.

– Что-о?

– Из вас выйдет прекрасная жена, – ласково сказал он. – Мужественная, любящая. Вы честный человек, и при этом творческий. Вы совершили чудеса с Энни и дали обеим девочкам то, чего они долго были лишены. – Он смущенно поморщился. – Я знаю, вы не захотите поселиться в крошечном городке с его провинциальной скукой. – Он помолчал, потом тихо спросил: – Вы дрожите. Отчего?

– Я не хочу ничего слышать, – простонала Бренда.

– Видимо, случилось то, чего вы боялись больше всего, – сказал Хэмиш с чуть заметной иронической улыбкой. – Я слишком сильно привязался к вам.

Он разжал ладони, сжимавшие ее руки.

– Я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас, Бренда Джейн, очень люблю, всем сердцем и всей душой. Люблю той любовью, какую питает мужчина к женщине, с которой он хочет провести вместе всю жизнь. Не буду смущать вас, делая официальное предложение, – продолжал Хэмиш. – Но если вы отвечаете на мои чувства, если случилось чудо и вы меня полюбили, я хотел бы, чтобы вы стали моей женой.

Она молчала.

Молчала потому, что в голове у нее помутилось, а сердце то останавливалось, то принималось частить.

– Вы прекрасно приспособлены к семейной жизни, Бренда Джейн. – Какой-то миг Хэмиш изучал ее лицо, щеки, губы, глаза, волосы. – Вы прекрасны. И вы – мать по натуре.

Он с трудом сглотнул, потом приподнял ладонью ее подбородок.

– Вы та самая женщина, которую я хотел бы видеть матерью своих детей, – прошептал он. – Не только Эми и Энни, а и тех, что когда-нибудь появятся на свет Божий.

Снова она не ответила, и в его глазах появилась боль.

– Я вижу, вас смущают мои слова, но я должен был это сказать. Я надеялся…

Она попыталась ответить, но смогла только всхлипнуть, слезы хлынули из глаз.

– Не плачьте. Я ничего не прошу у вас и ни за что на свете не хотел бы вас обидеть.

Бренда помотала головой, не в силах вымолвить ни слова, потом прижалась к нему изо всех сил, вцепившись в рубашку.

– Хэмиш, Хэмиш…

Всю свою жизнь она за словом в карман не лезла, умела отбрить в случае надобности. Сейчас же, в самый главный момент ее жизни, не могла связать двух слов.

– Бренда!

Она только крепче в него вцепилась.

– Скажите же что-нибудь, – прошептал Хэмиш в отчаянии.

– А мои фотографии… Они все еще висят в вашей спальне?

– Последнее, что я вижу, засыпая, – это ваши снимки. И первое, что вижу, просыпаясь. Надеюсь, вы не заберете их?

– Конечно, заберу. Я тоже привыкла видеть их и утром, и вечером. Не хотелось бы отказываться от этой привычки.

– Тогда вам придется дать мне другие, взамен.

– Я так и сделаю, Хэмиш. Правда, дам вам взамен кое-что другое, то, что собиралась отдать давным-давно.

Она слегка отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза, не выпуская из рук рубашку. Он получит больше, чем фото. Получит ее любовь.

– Не совсем понимаю вас, Бренда.

– Никогда раньше я не была влюблена и не знаю, как себя вести. Но мне хотелось бы подать заявление о приеме на должность, которую вы предлагаете. Вы сказали, что я могу ее занять, если захочу. Оказывается, это возможно, хотя у меня и не хватает квалификации.

Широко улыбаясь, Хэмиш прижал ее к себе.

– Дорогая моя, я как раз боюсь, что у вас слишком высокая квалификация. – После чего прошептал ей на ухо: – С Рождеством, любимая. Веселого тебе Рождества.

– Меня зовут Бренда Джейн, между прочим, – напомнила она. – Веселого Рождества тебе тоже.


notes



Примечания





1


Чандлер (Chandler) – лавочник (англ.).




2


Софтбол – облегченная разновидность бейсбола.




3


Четвертое июля – американский национальный праздник, День независимости.