Похищенный рай
Жаклин Рединг


Реставрация #3


Искатель приключений Дант Тремейн, граф Морган, которого в высшем свете считали прожженным циником, по чистой случайности спас жизнь незнакомой девушке и внезапно понял, что наконец — то повстречал свою судьбу. Всякий достойный джентльмен счел бы своим долгом помочь девушке разыскать ее судьбу. Но Дант был не просто джентльменом — он был страстно влюбленным мужчиной…


Жаклин Рединг

Похищенный рай


Мы хорошо помним лишь то, что лучше забыть.

    
Бальтасар Грасиан


Глава 1


Адамли-Хаус, Мэйден-лейн,

Лондон, 1666 год

Кто-то горячо и тяжело задышал ей в ухо. Именно от этого Джиллиан проснулась.

Поначалу показалось, что это ей снится. С минуту примерно она балансировала на грани сна и реальности. Но тут кто-то снова дохнул на нее. Окончательно придя в себя, она резко поджала колени к животу, инстинктивно пытаясь установить безопасную дистанцию между собой и тем неизвестным, кто проник в ее спальню. Впрочем, стоило ей шевельнуться, как чьи-то руки в перчатках схватили ее за ноги и рванули обратно. В то же мгновение кто-то другой вновь надсадно задышал ей в ухо.

Она поняла, что непрошеных гостей двое. Только Джиллиан открыла рот, чтобы закричать, как рука в перчатке грубо накрыла ей лицо. На нее пахнуло чем-то острым, едким.

— Здравствуйте, Джиллиан, — услышала она низкий мужской голос, от которого кровь застыла у нее в жилах.

Девушку охватил ужас. Она боялась теперь не только пошевелиться, но даже вздохнуть. Лицо незнакомца приблизилось настолько, что она ощутила запах перегара. Второй тем временем крепче ухватил ее за ноги.

Джиллиан судорожно вцепилась в простыню. Она была полностью во власти этих негодяев. Что им от нее нужно? Почему они здесь? Кто они такие?

Тот, что находился у нее в ногах, неожиданно чихнул.

— Заткнись ты, идиот! — прошипел его сообщник. Он убрал свою ладонь с лица Джиллиан, но прежде чем та успела издать хоть звук, сунул ей в рот какую-то тряпку.

— Не сопротивляйтесь, Джиллиан. Вам же лучше будет. Бежать вам от нас некуда. Попытайтесь смириться.

Зачем им это нужно?

Джиллиан стала вертеть головой, пытаясь в темноте увидеть их лица. Огонь в камине потух, и комната была погружена во мрак. Только через распахнутую дверь балкона пробивались тусклые лучи лунного света, и по стенам бродили странные тени.

Почувствовав, что они связывают ей ноги и руки, Джиллиан вновь стала отчаянно сопротивляться, только это не помогло. Грубая веревка больно врезалась в кожу, к тому же из-за кляпа и охватившего ее страха она почти не могла дышать. Вдобавок, прежде чем стащить ее с постели, они набросили ей на голову мешок из какой-то грубой ткани. Мешок был влажный и вонял плесенью.

— На выход.

Джиллиан задыхалась в вонючем мешке и ничего не видела, но жажда сопротивления в ней не угасла. И вообще, она не относилась к числу тех людей, которые привыкли отдаваться неизбежности без борьбы. Поэтому, выждав минуту, она неожиданно лягнула воздух обеими ногами, надеясь попасть по одному из похитителей. Ей не повезло, она промахнулась. В следующее мгновение один из них просто перекинул ее через плечо вниз головой. И все же Джиллиан не сдавалась. Она стала изо всех сил рваться в стороны, но все закончилось тем, что незнакомец больно вонзил свои ногти в нежное место у нее под коленкой.

— То, что я скажу вам сейчас, Джиллиан, я повторять больше не буду. Так что слушайте меня внимательно. Уймитесь! Ваше сопротивление бессмысленно. Нас двое мужчин, а вы слабая девушка. Мы сейчас переправим вас наружу тем же путем, каким вошли сюда, то есть через балкон, который выходит в сад. Если вы не перестанете дергаться, я уроню вас, и все закончится тем, что вы свернете себе шею. А утром вас найдут под балконом ваши родные, и не думаю, что они очень обрадуются. Вы меня понимаете?

Джиллиан взвесила его слова. Из-за мешка, накинутого ей на голову, она ничего не видела. Руки и ноги были связаны. Если она упадет с балкона в таком состоянии, то запросто может сломать себе шею. И утром все будет именно так, как описал незнакомец. Джиллиан подобная перспектива не улыбалась, поэтому она утвердительно кивнула.

— Ну вот, умница, — проговорил похититель, и знакомая интонация, с которой были произнесены эти слова, резанула слух Джиллиан.

«Боже мой, откуда я знаю этот голос?»

Он понес ее к балкону, а она лихорадочно пыталась сообразить, где раньше могла слышать его голос. Судя по тому, как он обращался к ней, они были знакомы. Зачем он это делает?

Одно ей стало ясно: они пришли не для того, чтобы убить ее. Это можно было легко сделать, пока она спала или же сразу после того, как проснулась. Нет, она была нужна этим людям живой. Они хотели ее как-то использовать, но как и для чего? Ради денег? Может быть, ради выкупа? Да, похоже на то. Всем хорошо известно, что ее отец богат как Плутос *. Маркиз владел собственностью в Англии и Шотландии и был участником множества прибыльных деловых начинаний. По крайней мере, Джиллиан неоднократно удавалось подслушать, как об этом говорили между собой разные люди на балах.

* в греческой мифологии бог богатства — здесь и далее примеч. пер.

Эти двое также знают об этом, потому и похитили ее. Теперь они потребуют с отца выкуп за ее возвращение живой и невредимой. И Джиллиан нисколько не сомневалась в том, что тот отдаст деньги без колебаний. Отец любит ее и не допустит, чтобы с ней что-то случилось. Он выполнит все поставленные условия, а потом, когда Джиллиан вернется домой, пошлет трех ее братьев, которые из-под земли достанут этих мерзавцев и накажут их.

Все это обернется настоящим приключением, ничем не уступающим тем, про которые она читала в романтических книжках, где девушку от злодея всегда спасает красавец герой. Только в данном случае злодеев целых двое, а красавца героя не будет. Похитители переправят ее в укромное место, возможно, в какой-нибудь заброшенный замок в сельской глуши, где в радиусе многих миль не будет никакого другого жилья. А после того как отец отдаст назначенный выкуп, она спокойно вернется домой.

Да, все будет именно так. Другого варианта она не видела.

Господи, только бы побыстрее! Она висела на плече у одного из похитителей головой вниз, кровь прилила к мозгу, и это породило весьма и весьма неприятные ощущения. Словно у нее в голове оглушительно били барабаны.

— Давай ты первый. Я тебе спущу ее, — вновь послышался этот чем-то знакомый голос. Похититель, судя по всему, обращался к своему сообщнику.

— Почему я? Я первый поднимался, теперь твоя очередь.

— Послушай меня, дуралей, — нетерпеливо отозвался тот, — Джиллиан — хрупкая девушка, но все же я сомневаюсь, что у тебя достанет сил удержать ее. За всю жизнь ты не держал в своих руках ничего тяжелее кружки эля, да и то едва доносил ее от стола до рта.

— А ты Геркулес, можно подумать!

— По крайней мере, я всегда мог поднять две кружки, и потом, я вот уже несколько минут стою с ней и ничего, как видишь, не упал пока. Хватит пререкаться. Главное мы уже сделали, теперь будет легче. Перестань ворчать, как старая склочница, и перелезай через перила.

Джиллиан услышала, как тот, второй, перебрался через перила балкона и спрыгнул вниз. Приземлившись, он отозвался снизу:

— У меня все нормально. Я готов — опускай.

Похититель наклонился, и Джиллиан соскользнула с его плеча. Почувствовав под ногами плитку балкона, она выпрямилась, но со связанными ногами удержать равновесие было нелегко. На голове ее по-прежнему был мешок, и она не могла видеть лица своего главного похитителя, у которого такой знакомый голос. В том, что он заправлял всей операцией, она уже не сомневалась. Кто он? И кто его напарник? Боже, ну откуда она знает этот голос?

В следующее мгновение похититель схватил Джиллиан за руку. Она покачнулась.

— Слушайте меня очень внимательно, — неожиданно близко прозвучал его голос. — Хотя я понимаю, что вам трудно будет это сделать, ибо вы всегда считали, что ничего стоящего от меня не услышать. И все же… Теперь вы в моей власти и потому будьте благоразумны. Я возьму вас за руки и начну опускать вниз. Для этого мне придется свеситься с балкона. Я уже закрепил себя веревкой, так что со мной ничего не будет. Вас же будут держать только мои руки. Если вы начнете дергаться, Джиллиан, мне придется отпустить вас. И хотя до земли не так высоко, учитывая то, что вы связаны по рукам и ногам, да еще и с капюшоном на голове, не думаю, что вам удастся приземлиться удачно. В лучшем случае отделаетесь переломом ноги или даже обеих ног. Но не исключена также вероятность того, что вы свернете себе шею. Словом, ведите себя благоразумно, и все обойдется.

Джиллиан повиновалась. Только ее тело сильно напряглось, когда она почувствовала, что он поднял ее и посадил на перила. Связанные ноги девушки свободно висели в воздухе. Она с опаской ждала, когда он начнет ее опускать, боясь загадывать, что случится, если этот человек, который, по его собственному признанию, не поднимал в жизни ничего тяжелее двух кружек эля, не удержит ее…

Он зашел сзади и обнял ее. Его руки легли ей на грудь. Через тонкую ткань ночной рубашки она почувствовала его пальцы и инстинктивно отпрянула.

— Я же предупреждал вас, Джиллиан.

Джиллиан зажмурила глаза. Если бы не эта отвратительная тряпка во рту, она послала бы его ко всем чертям. Но… Вместо этого она дала себе клятву заехать по его гнусной роже, как только представится первая возможность это сделать. Так, как учил ее Арчи.

Слава Богу, что у нее есть старшие братья. Он начал медленно опускать ее. Казалось, эта пытка продлится целую вечность. Но, наконец, стоявший внизу сообщник крепко ухватил ее за ноги. Почувствовав это, похититель, стоявший на балконе, отпустил Джиллиан. Как только это произошло, сообщник покачнулся, и в следующее мгновение Джиллиан спиной упала на влажную землю. Тот, со знакомым голосом, оказался прав. Его напарник не удержал Джиллиан. Девушка попыталась подняться сама, но тут кто-то рванул ее за руки на себя, и она услышала:

— Я держу ее!

— Закрой пасть! — прошипел тот, что был на балконе. — Или ты хочешь перебудить весь дом? У Джиллиан, между прочим, три брата, и каждый из них сильнее любого из нас. Если они что-нибудь услышат, то спустятся сюда и, будь покоен, вышибут из нас дух!

Джиллиан пришло в голову попытаться как-то привлечь внимание своих родных, но во рту у нее был кляп, а на голове вонючий мешок. Шансы были, прямо сказать, невелики. Вокруг стояла мертвая тишина. Судя по тому, что огонь в камине ее спальни угас, час был поздний. Родные крепко спали и даже не подозревали о том, что в эту самую минуту их дочь и сестру выволакивают из ее спальни со связанными руками и ногами и с тряпкой во рту какие-то негодяи.

Раздался глухой удар, и Джиллиан поняла, что это спрыгнул с балкона второй похититель, тот, от которого разило чем-то острым.

— Ну хорошо, — подал он голос, — бери ее за ноги, я возьмусь за руки — и к карете.

Похитители подхватили Джиллиан и понесли. Они дважды успели уронить ее, прежде чем, наконец, остановились.

— Погоди, — прошептал тот, чей голос был так знаком. — Я слышу, кто-то едет.

Джиллиан напрягла слух. По мостовой катил экипаж. Она изо всех сил замычала, но один из похитителей тут же закрыл ей лицо ладонью. В нос сильнее ударила гнилая вонь мешка.

Когда цокот лошадиных копыт и перестук колес стихли вдали, похититель грубо встряхнул Джиллиан:

— Еще одна такая выходка, дорогая, и мне придется примерно наказать вас. Чтобы впредь вы были послушнее.

Наступила пауза.

— Ладно, — вновь заговорил он, обращаясь к своему сообщнику, который все еще держал девушку за ноги. — Уехали. Мы почти дошли. Карета за углом.

Они вновь тронулись с места и скоро добрались до поджидавшего их экипажа. Один залез внутрь и стал затаскивать Джиллиан. Второй помогал ему снаружи. Наконец похитители занесли ее, и сами забрались следом. Хлопнула дверца.

— Пошел! — крикнул один из них, постучав по крыше экипажа.

Карета сильно качнулась и тронулась с места. Джиллиан едва не полетела на пол, с трудом удержав равновесие.

— А ты уверен, что он знает, куда везти?

— Уверен. Я приказал ему держаться темных переулков на восток, а на перепутье свернуть на Северную дорогу и гнать в Шотландию.

Джиллиан внимательно прислушивалась к их разговору. В Шотландию?! Зачем им ради выкупа везти ее так далеко? Неужели нельзя было найти местечка поближе?

— Ну что ж… в целом неплохая работа, дружище, — после долгой паузы проговорил главный и добавил — По-моему, пришло самое время снять с нее капюшон.

С этими словами он собственноручно стянул с головы Джиллиан вонючий мешок. На нее дохнуло ночной свежестью. В карете было темно, и она лишь смутно различала силуэты своих похитителей, сидевших напротив. Впрочем, рассмотреть их лица было невозможно.

Один из них наклонился к ней и вынул кляп у нее изо рта.

— Итак, дорогая, теперь послушаем вас. Джиллиан в первую минуту не могла произнести ни звука. В горле у нее сильно пересохло. Но, наконец, она гордо вздернула подбородок и как можно более спокойно произнесла:

— Мне нечего сказать вам, сэр. Я даже не знаю, как к вам обращаться.

Он скрипуче хохотнул, и Джиллиан невольно содрогнулась от этого звука.

— Выходит, леди Джиллиан так до сих пор и не поняла, кто мы такие. Впрочем, этого следовало ожидать. Она всегда обращала на нас весьма мало внимания.

Он протянул руку и отдернул небольшую занавеску на окне. Лица похитителей тут же осветились лунным светом.

— Вы поступили в высшей степени дурно, — проговорила Джиллиан, узнав их. — Оба.

— Ой, кажется, я ошибся, — проговорил один из них. — Она все-таки знает, кто мы такие. — Гаррик Фитцуильям глянул на своего сообщника и вновь усмехнулся. — С тебя пять соверенов, Оззи.

— Ага, — отозвался второй и полез в карман своего камзола. — Учитывая, что я заплатил за кучера, это последнее, что у меня осталось от моего трехмесячного содержания.

Буркнув это, сэр Озвел Гилхули поскреб прикрытый париком затылок.

— Не беспокойся, дружище, — ухмыльнулся Гаррик. — Как только мы с леди Джиллиан поженимся… А я уж поработаю над ней недельки две так, чтобы она забеременела… Наши с тобой карманы быстро наполнятся драгоценными гинеями ее папаши.

— Поженимся?! — воскликнула Джиллиан и едва не рассмеялась, настолько абсурдной показалась ей эта мысль. Впрочем, ее связанные руки и ноги говорили скорее о том, что Гаррик не шутит. — Вы первый идиот во всей Англии, сэр! Разумеется, я не выйду за вас замуж! Ни за что!

— Ай-ай-ай, моя дорогая. Я не позволю, чтобы моя невеста так выражалась. Хорош же я буду муж, если позволю!

Джиллиан потрясенно уставилась на него. Он сверкнул на нее своими темными глазами. Потом наклонился вперед, и его лицо, которое всегда казалось девушке похожим на морду трусливой и гадкой портовой крысы, полностью осветилось лунным светом. Выбившаяся прядь волос нависла над правым глазом. Он пристально взглянул на Джиллиан, и у нее холодок пробежал по коже.

— Могу вас заверить, Джиллиан: вы станете моей женой, хотите вы того или нет.

Он сказал это таким уверенным тоном, что Джиллиан в первую минуту не нашлась что ответить. Она поняла: Гаррик говорит это всерьез. Он похитил ее среди ночи из отчего дома для того, чтобы силой отвести под венец. Не будет ни заброшенного замка, ни выкупа. И никакого романтического приключения, если уж на то пошло.

— Может быть, вы объясните мне, каким образом намереваетесь сделать меня своей женой без моего… — Джиллиан не договорила.

Шотландия!..

Сэр Озвел несколько минут назад сказал, что они едут в Шотландию. Все ясно. Гаррик похищал ее не ради выкупа, а ради тайного венчания без соблюдения обычных формальностей. В Шотландии браки заключаются с такой же легкостью, как покупка пары лайковых перчаток. И так же дешевы. Не будет ни помолвки, ни ожидания разрешения. Всего лишь коротенькая немудреная процедура, после которой они станут мужем и женой.

Джиллиан стало дурно.

— Судя по выражению вашего милого, но, впрочем, вполне земного личика, дорогая Джиллиан, вы сами ответили на свой вопрос. Впрочем, — продолжал Гаррик, доставая из кармана камзола небольшой темный пузырек, — я нанес визит к аптекарю. Если вы вздумаете закатить какую-нибудь сцену, как в сентиментальном романе, мне придется прибегнуть к воздействию вот этого.

— Мы об этом не договаривались, Гаррик… — вмешался сэр Озвел.

— А ты полагаешь, что она добровольно даст свое согласие? Из одного страха? Конечно, любая другая придворная овечка именно так и поступила бы. Но не Джиллиан. Она слишком упряма. А учитывая это, мне не до церемоний. Или ты предлагаешь облачиться в корсет своей сестры, нарумяниться, припудриться и заменить Джиллиан перед алтарем?

Джиллиан нахмурилась.

— Боже, я и не предполагала, что вы можете пасть так низко! Если бы ваша мать знала обо всем этом, ей было бы очень стыдно за вас.

Гаррик откинулся на спинку сиденья и цинично усмехнулся:

— Верно. Но моя мать скончалась при родах, пытаясь дать жизнь очередному своему неблагодарному отпрыску — десятому по счету. Сама умерла и ребенка взяла с собой. Отец ей этого, между прочим, не простил. Много сыновей — это хорошо, но тут главное знать меру. Вам это нужно особенно иметь в виду, ибо я собираюсь помочь вам в первые же десять лет нашего супружества произвести на свет пять-шесть ребятишек. Между прочим, Джиллиан, возможно, вам следует винить во всем происшедшем именно мою мать. Вот если бы я родился первым сыном, а не пятым, как это произошло на самом деле, я унаследовал бы отцовский титул, доставшийся моему братцу Алистеру, который его совершенно не заслуживает. Так вот, если бы я был старшим сыном, мне не составило бы труда найти себе богатую женушку. И девушки вроде вас, Джиллиан, не пренебрегали бы мной, имей я титул. Наконец, я получил бы достойное воспитание, которое не позволило бы мне совершить такой некрасивый поступок по отношению к вам. Но мать, со всеми ее добродетелями и святостью, находилась далеко, зато близко был отец с его жизненным правилом: «Лезь вперед, не останавливаясь на этом пути ни перед чем». Именно этому совету я и последовал в данном случае. Если честно, я задумал провернуть это дельце, Джиллиан, уже давно. Я следил за вами и узнал вас настолько хорошо, что под конец с легкостью мог предугадать любой ваш шаг, еще прежде чем вы его делали.

У Джиллиан презрительно сузились глаза.

— Что вы можете знать обо мне?

— Вы всегда следуете своим привычкам, милая Джиллиан, и оттого ваша жизнь легко предсказуема. Шоколад и булочки на завтрак в восемь утра. Завтракаете вы обычно на южной веранде, где солнце, всегда в одиночестве, если не считать очередного дурацкого французского романчика, к которым вы так пристрастились. Вообще-то я всегда считал вас умной, незаурядной девушкой, Джиллиан, и, если честно, вам больше пошло бы чтение какого-нибудь научного трактата. Джиллиан бросила на него хмурый взгляд.

— Прошу прощения за то, что разочаровала вас. Гаррик весело ухмыльнулся.

— Остаток утра вы проводите в визитах. Идете с матерью по знакомым или убиваете время с женушкой одного из ваших братцев. Или, наконец, сидите у себя в комнате, разбираясь с почтой. Вы очень любите писать письма, Джиллиан. Затем легкий обед с чаем. Обычно около часа. Временами в руках у вас можно заметить кисть, хотя, признаться, рисуете вы неважно. Зато к вышивке вы не приближались ни разу.

— Меня это не занимает.

— Вам повезло, ибо я собираюсь простить вам этот маленький недостаток.

— Как это любезно с вашей стороны. Гаррик хохотнул и продолжил дальше:

— Дневные часы, Джиллиан, вы отдаете музыке. В понедельник и вторник у вас клавесин, в среду и четверг флейта, а в пятницу и субботу — что, на мой взгляд, весьма странно — бас-виола. Честно говоря, я и не предполагал раньше, что это женский музыкальный инструмент. Ведь как разместишь его, если юбки мешают?.. Скажите, Джиллиан, — проникновенно заговорил он, проводя пальцем по ее колену, — как вам удается поставить столь громоздкую вещь между ваших ножек?

Джиллиан оттолкнула его руку.

— Мне нравится ее звучание. Рассмеявшись, он продолжал:

— Ужинаете всегда с семьей. Садитесь все вместе, включая детей, ровно в семь. После ужина идете на вечер, который считаете достойным своего присутствия. Разумеется, в сопровождении матери или одной из жен ваших братьев. Должен сказать, что в этом смысле вы весьма щепетильны. Мне было нелегко подготовить ваше похищение, но, как видите, подготовил. В спальню вы удаляетесь между полуночью и двумя часами ночи, а наутро все повторяется заново. Может быть, я что-то упустил из виду?

Джиллиан потрясенно смотрела на него. Ей даже стало немного страшно.

Каким образом Гаррику удалось так много узнать о ней? Многое она сама не замечала за собой до тех пор, пока он не указал на это. Должно быть, он прятался в кустах руты, которые росли вокруг дома. А если… в самом доме? Как так вышло, что она ни разу не заметила его? Неужели она была настолько занята собой, что даже не заметила приближения опасности?

— Таким образом, как вы видите, я все просчитал, Джиллиан. Будьте покойны, отвертеться вам не удастся.

Джиллиан не двигалась. Действительно, что она могла сделать в такой ситуации?

Сиденье скрипнуло под тяжестью Гаррика, когда он вновь откинулся на спинку. Его всего распирало от самоуверенности.

— А теперь располагайтесь поудобнее, ибо вам придется провести здесь всю дорогу до Шотландии. Там мы поженимся и проведем медовый месяц в гостях у моего доброго друга сэра Озвела. Затем мы вернемся в Лондон уже как муж и жена. И с надлежащей торжественностью.

Джиллиан тоже откинулась на спинку сиденья, но вовсе не потому, что ей посоветовал это сделать Гаррик: последних его слов она даже не слышала. Джиллиан уже начала продумывать план побега.

Выйти за Гаррика Фитцуильяма? Абсурд! Просто смешно! Никогда этого не будет, пока она жива… Гаррик может думать что угодно. На самом деле он просто физически не мог все предусмотреть и обо всем позаботиться. Выход всегда найдется. Ведь и в приключенческих романах злодей всегда уверен в себе, но в итоге терпит жестокое поражение. Джиллиан не сомневалась в том, что ей удастся найти способ спастись. До Шотландии еще по меньшей мере две недели пути, если не дольше, учитывая, что по мере приближения к месту дороги пойдут хуже. А им ведь нужно будет где-то питаться, и давать отдых лошадям. Наконец, справлять нужду. Надеюсь, он не будет стоять в такие минуты рядом? А если будет?.. Ничего, возможность обязательно представится. Этот негодяй Гаррик Фитцуильям и сообразить ничего не успеет.

И когда это произойдет, Джиллиан будет наготове и не упустит свой шанс. Они и глазом моргнуть не успеют.


Глава 2


Дербишир, Англия

Дант Тремейн, третий граф Морган и пятый виконт Уайлдвуд, молча смотрел в узкий просвет между занавесками, закрывавшими окно кареты. Дул порывистый ветер, и шел дождь. Не просто дождь, а настоящий ливень, скрывавший все плотной, непроницаемой завесой и ожесточенно молотивший по стеклу. Ночь стояла мрачная. Луна укрывалась за плотными тучами, словно давала понять, что и она не очень-то рада Данту. Впрочем, время от времени луна выходила из своего укрытия, на мгновение освещала дорогу и показывала, что карета все еще катит по ней, а не затерялась на бескрайних болотах, поросших вереском.

Весь последний час, если не больше, они вынуждены были плестись еле-еле. Дождь превратил дорогу в грязное месиво, и колеса все глубже проваливались в тестообразную жижу. Равнинная местность осталась позади, и теперь они ехали вдоль подножия Пен-нинских гор. Дант чувствовал, что до полуночи ему точно не видать Уайлдвуда как своих ушей.

Будь проклята эта погода!

Дант ссутулился на скрипучем кожаном сиденье, уперев ногу в ботфорте в противоположную лавку, рассеянно прислушивался к мерному стуку дождя по крыше кареты и чувствовал глухое раздражение. Его подбородок, заросший трехдневной щетиной, покоился на кулаке. Дант был задумчив и размышлял о том, какая все-таки скверная выпала погодка и какое все-таки скверное у него расположение духа.

Дожди он ненавидел всем сердцем. Как-то так вышло, что всякий раз, когда его преследовали неудачи, это сопровождалось дождями. Пока что он прожил на этом свете тридцать два года и уже подметил эту прямую зависимость. В пятьдесят девятом году на его долю выпало особенно много испытаний. Сначала умер его брат, затем отец, И что же? На Англию обрушились такие ливни, которые впору было сравнить с Великим потопом. Чего же другого он мог ожидать сейчас, во время своего возвращения в Англию к могиле матери?

Дант, разумеется, не мог знать, был ли дождь в тот день, когда умерла его мать. Его не было дома, ибо он находился во Франции, где последние три года провел в праздности при дворе короля Солнце Людовика XIV. А в Париже было ясно и солнечно в тот день в конце августа, когда его мать, Хелена, пала жертвой чумы. В последние ее часы от несчастной все сбежали, кроме нескольких самых преданных и верных слуг. Зато Дант отлично помнил, что в тот день, когда он получил письмо, извещавшее его о смерти матери, за окном лил проливной дождь.

В последние двенадцать месяцев — а точнее, в последние триста пятьдесят два дня — погода вела себя весьма странно и загадочно.

Вместо того чтобы сразу же примчаться домой, в Англию, куда он рвался всей душой, где было его место, Данту пришлось задержаться в Париже, ожидая высочайшего позволения от Карла II. В тот день, когда в дверь Данта постучался королевский курьер, погода стояла замечательная. Дант хорошо запомнил, что тогда в ясном небе не было ни облачка.

На следующее же утро Дант отплыл на первом корабле в Дувр и ни разу не оглянулся назад.

Это было почти неделю назад, ибо Дант покинул Дувр сразу же. В порту его ждала черная блестящая карета Морганов. Кучер-заика, приземистый, как пенек, человек (и фамилия у него, между прочим, была подходящая — Стабс *, которого Дант до этого ни разу не видел и о котором никогда не слышал, сообщил, что его прислал сюда Ренни, управляющий имением Морганов. Дант не стал спрашивать, откуда Ренни мог знать, что он возвращается, не говоря уже о том, откуда ему известен точный день приезда. Если честно, Данту было все равно.

* от английского слова stub — пень

Карету резко тряхнуло и повело вправо. Это вывело Данта из состояния задумчивости, а Пенхарста, его лакея, который сидел на противоположном сиденье, едва не бросило Данту на колени. Карета еще раз дернулась и остановилась.

— Прошу прощения, милорд, — смущенно пробормотал Пенхарст. Вид у него был растрепанный и заспанный. Он задремал было, и Дант мог поклясться, что малому снилась совсем другая природа и погода.

— Не извиняйся, — сказал Дант. Он выглянул в окно, пытаясь понять, в чем дело.

— Мы съехали с дороги?

— Не знаю, Пенхарст. Луна спряталась за тучи. Попробуй-ка тут разберись, если дальше собственного носа ни черта не видно. — С этими словами Дант распахнул дверцу кареты. В лицо ему тут же ударил свежий ночной ветер. — Эй, что там у тебя стряслось, Стабс?

Ему никто не ответил. Карету вновь качнуло. Данту пришлось ухватиться за дверцу, чтобы не вывалиться. Затем до него донесся перестук торопливых шагов бегущего человека.

— Стабс! — уже громче позвал Дант. — Ты в порядке?

Ответа опять не последовало. Тогда Дант достал из-под сиденья кремневый пистолет.

— Разбойники? — прошептал Пенхарст. Луна на мгновение вышла из-за облаков, осветив карету, и Дант увидел округлившиеся глаза своего лакея.

— Возможно. — Дант вновь выглянул наружу. Дождь прекратился. И на том спасибо. — Оставайся здесь, Пенхарст. Там, под сиденьем, второй пистолет. Он заряжен. Достань его, взведи курок и будь наготове. Он может понадобиться.

— Но, милорд… Я никогда в жизни не стрелял из пистолета. Даже в руках не держал. Я и понятия не имею, как…

Дант торопливо нацепил свою шпагу.

— Главное, до конца взведи курок и изображай из себя меткого стрелка. Это на тот случай, если разбойник не один. Я слышал, что они теперь все больше ходят парами.

— Понял, милорд, но что, если…

Дант не дослушал его и скрылся в ночи. Он обогнул карету сзади и подошел к ее противоположной стороне. Ему было слышно, как возится Пенхарст. «Только бы он не разрядил пистолет в темноте!» Вокруг не видно было ни зги и стояла мертвая тишина, если не считать позвякивания конской сбруи. В воздухе пахло озоном и лошадиным потом. Вновь заморосило.

Вскоре из-за облаков на мгновение показалась тусклая луна, и Дант увидел, что карета стоит под каким-то странным углом к дороге. Под ногами шелестела высокая мокрая трава. Сквозь тонкий батист сорочки Данта продувало насквозь ледяным порывистым ветром. Он дошел до козел и обнаружил, что кучера на них нет.

Может быть, Стабс заснул по дороге и его сбросило? Может, его скинул разбойник? Дант оглянулся назад, надеясь увидеть в траве поблизости своего кучера. Вдруг до него вновь донесся торопливый топот, Дант взвел курок у своего пистолета и стал внимательно вглядываться в темноту.

— Стой или получишь пулю!

— Л-лорд М-Морган, — задыхаясь от бега, проговорил Стабс. — Эт-то я, С-Стабс.

— Проклятие, — пробормотал Дант, опустив пистолет. — Какого чёрта ты здесь делаешь? Я едва не продырявил тебя.

— К-когда м-мы стали п-поворачивать в-вон т-там, я з-заметил од-дну вещь. М-мне пришлось съехать с д-дороги, чтобы не сбить… — Стабс все никак не мог отдышаться и стал заикаться сильнее обычного.

— Успокойся. Сделай несколько глубоких вдохов. Кучер последовал совету и стал раздувать свои толстые щеки, выпуская из себя воздух так, словно ему нужно было раздуть потухший костер. Наконец коротышка, кажется, немного пришел в себя.

— Я п-подумал, что это олень лежит. Решил сбегать п-посмотреть, жив ли он еще. Но т-там… но т-там… но т-там… — Он снова стал отчаянно заикаться, и казалось, никогда не закончит фразы.

Дант легонько хлопнул его по спине между лопаток.

— Все нормально, Стабс. Успокойся. Тебе нужно восстановить дыхание. Вот так, вот так… А теперь говори медленно. Итак, ты сбегал туда. Что ты там увидел?

— Я д-думаю, что это ч-человек, милорд.

«Человек?!»

Дант взял кучера за руку:

— Покажи мне.

Они пошли назад. Окружавшие их со всех сторон деревья давали настолько густую тень, что практически ничего не было видно. «И как это он вообще что-то увидел, поражаюсь? Наверное, обознался. Скорее всего, это и вправду был олень, который уже давно убежал, испугавшись кареты». Но на повороте в деревьях образовался некоторый просвет, и Дант увидел то, о чем говорил Стабс. В нескольких ярдах от них на середине дороги лежал кто-то на боку. Из-под светлой одежды виднелись босые ноги.

Дант остановился. Черт возьми, и верно, человек. Откуда он мог здесь взяться? И только теперь ему вспомнилось, как сильно тряхнуло карету и повело вправо, прежде чем она остановилась. Он схватил Стабса за рукав.

— А ты уверен, что не сбил его? — сурово спросил он.

— Н-нет, н-нет, милорд, я не сбивал! К-клянусь, я не сбивал!.. — Стабса вновь стало трясти.

— Хорошо, хорошо, Стабс. Успокойся. — Дант сунул пистолет в дрожащие руки кучера. — Послушай. Возможно, это ловушка, устроенная нам разбойниками. Я сейчас пойду вперед, а ты стой здесь и стреляй во все, что тебе покажется подозрительным.

— Н-но, милорд, я н-не умею стрелять!

«Кучер, который не умеет стрелять? Черт возьми, какой идиот нанимал его на работу?»

— Хорошо, тогда, по крайней мере, делай вид, что умеешь стрелять. Я скоро вернусь.

Дант оставил Стабса и стал приближаться к неподвижно лежавшему на дороге телу. По пути он обнажил свою шпагу. Оглянувшись на Стабса, он увидел, что тот держит пистолет двумя руками. Даже на таком расстоянии и при такой скверной видимости можно было заметить, что руки кучера по-прежнему трясутся. Он стоял на месте, шумно дышал и целился Данту прямо в спину.

— Стабс, ради Бога, отведи от меня дуло пистолета. У тебя дрожат руки, и если ты случайно разрядишь его — мне крышка. А подобная смерть на ночной дороге в дербиширской глуши совершенно не входит в мои планы.

— П-понял, милорд.

Приблизившись к лежащему человеку, Дант остановился. Несчастный лежал спиной к нему, и лицо его было закрыто рукой. Дант обратил внимание на то, какая она тонкая. Судя по всему, бедняга давно испустил дух. Дант внимательно оглянулся по сторонам и, не увидев ничего подозрительного, склонился над телом.

— Вы меня слышите? — тихо проговорил он.

Ответа не последовало.

Тогда Дант осторожно положил свою руку лежащему на плечо, обратив внимание на хрупкость его телосложения и на то, какая у него холодная кожа. Первая догадка о том, что человек уже умер, укрепилась. Дант повернул его так, чтобы рассмотреть лицо. Каково же было его удивление, когда он понял, что перед ним лежит молодая женщина!

Он не мог хорошенько рассмотреть ее лицо, но пол нетрудно было определить по отчетливой выпуклости груди под тонкой светлой тканью одежды. Девушка не подавала признаков жизни, не шевелилась и не издавала ни звука. Дант не знал, дышит ли она. Мысль о том, что эта незнакомка может быть мертва, странным образом отозвалась в нем печалью.

Дант легонько тряхнул ее за плечо.

— Вы меня слышите, мисс? Никакого ответа.

— Стабс! — крикнул он, выпустив из рук шпагу. — Возвращайся к карете и принеси сюда фонарь. И еще, возьми у Пенхарста мой плащ. Живо!

Данту казалось, что кучер возится там целую вечность. Только за смертью посылать! Он не отходил от бедняжки ни на шаг и не поднимался с коленей. Отыскав ее руку, он попытался нащупать пульс. Слава Богу, нитевидное биение прослушивалось. Она жива! Взяв ее за руку, Дант уже не отпускал ее.

Он перевернул тело так, чтобы лучше рассмотреть лицо девушки при тусклом свете луны. Длинные густые ресницы, намокшие от дождя, бледная кожа, разомкнутые губы… Сам, не отдавая себе отчета в том, зачем он это делает, Дант склонился к ее лицу и коснулся своими губами ее мягких и нежных губ. На мгновение ему показалось, что они от этого прикосновения слегка дрогнули. Впрочем, ему пришлось выпрямиться, ибо он услышал шаги за спиной. Обернувшись, Дант увидел раскачивающийся в темноте фонарь, плывущий в его сторону.

— В-вот принес, милорд. И п-плащ тоже.

— Молодчина, Стабс. А ну-ка посвети. Из темноты выступило запачканное грязью лицо девушки, весьма тонкие черты, которого портил лишь кровоподтек на виске у самых волос. Дант осторожно коснулся синяка кончиками пальцев, а когда поднес ладонь к лицу, то увидел, что на них свежая кровь.

— Д-девушка, милорд!

— Вот именно, Стабс, и к тому же с раной на голов! Впрочем, в такой обстановке я не скажу, насколько он серьезна. Как далеко мы от ближайшего жилья?

— Ближе всего Эйам, но нам придется свернуть с главной дороги, чтобы д-добраться т-туда. Это м-маленький поселок, а з-за ним еще в ч-четверти часа пути Т-Тайдсвел.

— Давай сюда плащ, Стабс. — Дант завернул девушку в свой плащ. — Гони в Эйам что есть мочи, дружище.

— Она ум-мерла, милорд?

— Нет, но жизнь в ней еле теплится. Нам придется поспешить, если мы хотим спасти ее.

Дант взял девушку на руки и последовал за Стабсом, освещавшим путь фонарем. Подойдя к карете, Дант пнул ногой дверцу. Та тотчас распахнулась.

— Не двигайся или умрешь!

— Успокойся, Пенхарст, я не разбойник. Дант осторожно втащил девушку в карету, затем взял у Стабса фонарь и повесил его под потолком на специальный крючок.

Пенхарст забился в самый угол и широко раскрытыми глазами смотрел на своего хозяина. Лицо его искажала гримаса страха, он все еще не мог прийти в себя. В дрожащих руках он держал пистолет, про который ему сказал Дант перед уходом. Только держал его лакей задом наперед, обратив дуло на себя. Оно глядело чуть пониже его живота. Заметив это, Дант проговорил:

— Если ты не побережешься, Пенхарст, то вряд ли тебе удастся продолжить свой род. Смотри, куда ты направил дуло.

Лицо Пенхарста немедленно исказилось тревогой, и он выронил из рук пистолет. Дант поднял его и опустил курок.

— Напомни мне, Пенхарст, чтобы я при первой же возможности научил тебя, а заодно и Стабса обращаться с оружием. Это одна из двух главных вещей в жизни, которые должен освоить любой мужчина.

— А в-вторая, милорд? — поинтересовался Стабс.

— Обращение с женщиной, разумеется, хотя не скажу, какое из этих двух занятий опаснее. Так что ты скажешь на это, дружище Пенхарст?

Дант пытался таким образом снять напряжение, но безуспешно. Лакей был настолько напуган, что не понял шутки и не ответил на вопрос хозяина. Вместо этого он с опаской посмотрел на закутанную в плащ Данта фигуру и спросил:

— Что это, милорд?

— Это девушка. Она вся промокла, и на ней нет ничего, кроме ночной сорочки. Наконец, она ранена в голову, и рана может оказаться серьезнее, чем мне поначалу показалось. Мы едем в ближайший поселок, где попытаемся найти для нее лекаря.

Дант прижал девушку к себе, пытаясь согреть ее своим телом. Стабс ушел на козлы, и через минуту они вновь поехали. Дант нащупал рукой шею бедняжки, пытаясь найти пульс, и с радостью отметил, что кожа ее уже не казалась ледяной. Он отыскал у нее пульс прямо над ключицей и уже не убирал оттуда свою руку. Другой рукой он счищал грязь с ее лица.

На вид ей можно было дать лет восемнадцать, и она была такая хрупкая, что казалось странным: как это ее только не унес ветер? Он не мог определить цвет ее волос, которые намокли и прилипли к голове, но отметил про себя, что у нее длинные и густые ресницы и что нижняя губа чуть полнее верхней.

Как она оказалась здесь посреди ночи, на этой пустынной дороге? И каким образом бедняжка получила рану на голове?

Она была красива, но не той броской красотой, от которой у всех мужчин сразу захватывает дух. Однако это было поистине очаровательное создание, и достаточно было бросить на девушку лишь взгляд, чтобы проникнуться к ней живым интересом.

— У тебя есть носовой платок, Пенхарст? Лакей тут же передал Данту платок, словно ждал этого вопроса.

Он приложил его к ране на голове девушки. Кровь все еще шла, но уже несильно. В Данте впервые родилась надежда на то, что все еще, может быть, обойдется. Он поднял глаза на лакея, который сидел напротив и наблюдал за своим хозяином. Пенхарст ничего не говорил. Следующую четверть часа они проехали в гробовом молчании. Наконец, когда карета стала замедлять ход, Дант выглянул в окно и проговорил:

— Должно быть, это уже Эйам.

Дождевые тучи сместились в ту сторону, откуда они приехали, небо более или менее очистилось, и луна стала светить ярче. При этом свете Дант заметил двух мужчин, которые преграждали карете путь.

Стабс был вынужден остановиться. Дант пригляделся и понял, что один из этих людей держит в руках горящий факел, от которого в ночное небо поднимались зловещие клубы дыма. В руках у второго был мушкет, и дуло его было направлено прямо на карету.


Глава 3


Тот, что был с факелом, выступил вперед:

— Стойте! Разворачивайте карету и уезжайте обратно. Здесь проезд запрещен!

— Но м-мой хозяин с-срочно ищет лекаря.

Человек, вооруженный мушкетом, направил его на беднягу Стабса:

— В Эйаме он его не найдет.

— Н-но…

Дант устроил девушку поудобнее на сиденье. Ему не хотелось оставлять ее одну, но необходимо было разобраться с тем, что происходило за окном кареты, ибо дело, кажется, принимало серьезный оборот. Он видел, как подрагивает дуло мушкета в нервных руках его обладателя, и ему это совсем не нравилось. Дант представлял себе состояние своего кучера. «Бедняга, наверное, уже на грани апоплексического удара». Он понимал, что, если сейчас не овладеет ситуацией все дело закончится тем, что кому-то прострелят голову. И, скорее всего это будет голова несчастной Стабса.

Дант вновь схватил пистолет и распахнул дверцу кареты.

— В чем дело, джентльмены?

Он вылез и направился к ним. Человек с мушкетом занервничал и теперь взял на мушку Данта.

— Я сказал стоять на месте!

Дант остановился.

— Спокойствие, дружище. Одна старая цыганка как-то сказала мне, что убивать человека, даже не спросив его имя, чревато. На это могут весьма косо посмотреть вон там… — Дант показал глазами на небо. — Надеюсь, вы меня понимаете. — С этими словами он протянул руку. — Я Дант Тремейн, граф Морган. Мы попали в затруднительное положение и просто хотели бы где-нибудь приткнуться…

Человек с мушкетом посмотрел на протянутую руку Данта, но с места не двинулся и оружие не опустил.

— Проезд в Эйам закрыт для всех, даже для вашей светлости. Другого способа остановить распространение заразы мы не видим.

— Боже мой, — проговорил Дант, делая осторожный шаг вперед. — Так вы еще ничего не слышали? Эпидемия чумы закончилась. Но в любом случае мы не из Лондона, дружище, так что вам нечего опасаться. Я только что с континента и еду прямиком из Дувра…

— Я сказал стоять! — прикрикнул стрелок и, вновь наставив мушкет на Данта, положил палец на спусковой крючок. — Я делаю вам последнее предупреждение. У меня приказ стрелять во всякого, кто попытается пересечь эту границу.

Дант только сейчас заметил два колышка с красными тряпками по сторонам дороги.

— Могу вас заверить, джентльмены, что мы не принесем в ваш поселок чуму…

— Нас не беспокоит, что вы можете принести в наш поселок заразу, ибо она и так уже есть в Эйаме. Чума пожирает нас с прошлого года. Началось все с того, что нашему портному, старику Эдварду Куперу, прислали из Лондона посылку с отрезами на платья. Он и не подозревал, что вместе с этой посылкой к нам пришла чума. В первый же месяц у него заболели все родные. Потом зараза перекинулась на остальных. У нас вымерла уже почти половина жителей. Впрочем, никто не считает. Нам страшно, и большинство из нас хотели уехать, но священник Момпессон сказал, что наш христианский долг состоит в том, чтобы не позволить заразе распространяться дальше. Он сказал: «Пусть она останется у нас в Эйаме и не пойдет дальше». С тех пор мы затворились от всего мира и никому не позволяем переступать этих границ.

Дант потрясение уставился на этого человека, с трудом веря своим ушам. Только сейчас он обратил внимание на выражение усталой обреченности, которое было на лицах этих людей. Ему стало ясно, что их обоих сжигает страх.

— Вы хотите сказать, что весь ваш поселок уже почти год полностью отрезан от внешнего мира? Как же вы выжили? Где вы достаете пищу и, предметы, без которых не обойтись?

— Припасы нам доставляют из Чатсуорта их светлость граф Девонширский. Все оставляют на южной границе до рассвета. Мы приходим за присланным в полдень и кладем деньги в ручей. Вода смывает заразу.

— Но откуда же вы берете деньги, если ни с кем не общаетесь?

Факельщик сплюнул в грязь у себя под ногами.

— Да у нас уже и не осталось ничего. Все знают, что в поселке чума, поэтому никто не хочет торговать с Эйамом. Те, кто еще не умер от заразы, скоро умрут от голода. Мы пытаемся урезать себя во всем, но, так или иначе, надолго нас не хватит. Один только мошенник Маршалл Хоу греет руки на этой гадкой болезни.

— Маршалл Хоу?

— Да, богохульник и вор. Он вызвался хоронить умерших, но вовсе не из чувства христианского сострадания. Он забирает себе деньги и все имущество тех, кто не имеет наследников. У него у самого уже умерли жена и младший сын, но ему плевать. Только и знает, что набивать свои карманы. Обирает мертвых. Один он богатеет, а все мы голодаем и молимся Богу, чтобы зараза поскорее ушла от нас.

Дант больше был не в силах слушать.

— Пенхарст, принеси мне сумку из-под сиденья. — Вновь повернувшись к этим людям, он сказал: — Джентльмены, мы нашли на дороге недалеко отсюда девушку. Она была без сознания и с глубокой раной на голове. Я сомневаюсь, что она выживет, если ей не оказать медицинской помощи. Может быть, кто-нибудь из вас знает, где я могу найти лекаря?

Человек с мушкетом впервые за все время разговора опустил оружие.

— Вы говорите, что наткнулись на нее неподалеку? С раной на голове? На вашем месте, милорд, я отвез бы ее обратно. Очень может быть, что она из нашего поселка. Пыталась сбежать. Вполне возможно, что она чумная. Просилась в проезжающий экипаж, но люди испугались и избавились от нее. В любом случае, милорд, поблизости вы не найдете ни одного лекаря, который отважится осмотреть ее.

Дант взял у Пенхарста сумку, достал из нее небольшой кожаный кошелек и бросил его мужчинам под ноги. В кошельке что-то звякнуло.

— Возьмите эти деньги, джентльмены, и купите на них провизию для ваших односельчан.

Факельщик поднял с земли кошелек и заглянул в него.

— Смотри, Маки, ведь этих денег хватит на весь поселок, чтобы питаться целый месяц! Боже, как нам повезло! Да хранит вас Господь, лорд Морган!

— Сам я из Уайлдвуда. Это недалеко отсюда. Около Каслтона. Как только я приеду домой и устроюсь, сразу же через графа Девонширского пришлю в ваш поселок необходимые припасы. Если вам понадобится что-то конкретное, передайте вашу просьбу мне, и я постараюсь помочь. И скажите вашему священнику Момпессону, что я прежде не сталкивался с таким самоотверженным геройством. Я буду молить Бога о том, чтобы у вас больше никто не умер. Ваш поступок достоин самой высокой похвалы.

С этими словами Дант во второй уже раз за эту ночь разрядил пистолет и пошел назад к карете.

— Счастливого пути, лорд Морган, — сказал ему вдогонку факельщик.

— Вот что значит настоящий джентльмен, — вторил его приятель, — и настоящий христианин. Да хранит вас Бог, милорд.

Дант с тяжелым сердцем возвращался к своей карете, глубоко сочувствуя безнадежному положению этих несчастных. Он дал им денег, но не чувствовал удовлетворения, ибо прекрасно понимал, что его пустяковая подачка не вернет тех селян, которые уже пали жертвой страшного мора.

Боже мой, когда же это закончится? Вот уже на протяжении почти двух лет чума держала Англию в рабских оковах. Поговаривали, что в стране не осталось ни одного семейства, которое так или иначе не пострадало бы от болезни. Она прибирала к рукам всех без разбора: праведников и грешников, невинных и злодеев. Конечно, вспышки эпидемии на его памяти случались и раньше, но ни разу в таких гигантских масштабах. На этот раз страшная болезнь унесла жизнь его матери. Пуритане называли чуму божьим наказанием за распутство и разврат, расцветшие в стране пышным цветом после свержения Протектората. Другие говорили, что это просто симптом приближающегося конца света, завещанного Господом Судного дня.

Никто не знал, каких бед еще ожидать. Англичане молили об искуплении. Каждый начал пересматривать то, как живет. И Дант тоже.

Когда он приблизился к карете, из тени выступил Пенхарст:

— Как вы думаете, милорд, может ли быть правдой то, что они сказали?

— О чем ты, Пенхарст? — спросил Дант, возвращая пистолет под сиденье.

Пенхарст кивнул в сторону завернутой в плащ девушки:

— Я слышал их намеки в ее адрес. Может быть, она и вправду чумная?

Дант внимательно посмотрел на своего лакея. Он вспомнил сейчас о том, что от чумы не убереглась его мать, вспомнил и разговоры о том, как легко передается зараза от человека к человеку. Сколько народу уже погибло! Бесчисленное множество. А ведь в тот миг, когда он увидел эту девушку лежавшей на дороге в грязи, у нее было смертельно бледное лицо. Впрочем, кровь на виске не могла иметь никакого отношения к чуме.

Дант знал, что ему делать.

— Нет, Пенхарст. Поверь мне, я понимаю и высоко ценю твою заботу, но девушка ранена и нуждается в помощи. Не мог же я оставить ее там, на дороге? Ведь вполне возможно, что она не больна. Хорош бы я был, если бы бросил ее на произвол судьбы. Она умерла бы там одна. За кого ты меня принимаешь?

— Я понимаю, милорд, но, может быть, нам надо довезти ее до ближайшего жилья и оставить там…

— Пенхарст, если бы я тебя знал не так хорошо, то решил бы, что ты женоненавистник. А ведь мы с тобой джентльмены, дружище, и служим добру. Спасать дам — наш святой долг.

— Прошу прощения за прямоту, милорд, но в последний раз, когда вы спасали одну девушку, это стоило вам ссылки во Францию на три года!

На это Данту нечего было возразить. Действительно, он дорого заплатил за то свое приключение. С тех пор у него было много времени, чтобы впервые в жизни как следует посмотреть на себя со стороны. И надо сказать, что Данту не очень понравилось то, что он увидел. Он даже дал себе зарок, что подобного в его жизни больше никогда не будет.

И все же отступать сейчас он не мог.

— Извини, Пенхарст, — проговорил он, — но я обязан поступить так, как поступил бы на моем месте любой порядочный человек. Другими словами, я не могу оставить эту юную женщину. И возить ее по окрестным селам нет смысла. Здесь все слишком боятся чумы. Ты же слышал, что нам рассказывали эти бедняги. Нет, я отвезу ее к себе в Уайлдвуд и постараюсь вылечить собственными силами. А как только она поправится, я буду рад вернуть ее родным. Пенхарст смерил его долгим взглядом:

— Как вам будет угодно, милорд.

Дант улыбнулся и дружески хлопнул его по спине:

— В дорогу, приятель. Хватит философствовать, а то сейчас опять ливанет, и мы здорово замочим ноги.


Темнота успокаивала, поэтому ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза. Но когда она это сделала, в лицо брызнул яркий солнечный свет. Девушка растерянно заморгала, пытаясь привыкнуть к такой резкой перемене и сориентироваться.

Какое-то время она лежала неподвижно, осматриваясь по сторонам и ничего не узнавая. Она лежала на незнакомой постели с камчатным балдахином телесного цвета. Стены комнаты были украшены разными женскими безделушками, на полке стояло несколько миниатюрных статуэток, висел очаровательный натюрморт с весенними цветами в золоченой резной раме. В такой комнате всегда приятно просыпаться. Человек чувствует радость от вступления в новый день. Не то, что в других, где хочется вновь зарыться лицом в подушку и не подниматься до вечера.

Она хотела сесть, но стоило ей лишь чуть-чуть шевельнуться, как голову пронзила резкая боль. Она подняла руку к виску, где было больнее всего, и нащупала повязку, исследовала ее рукой. Да, сомнений не оставалось: у нее перевязана голова. Что случилось? Она ранена? Насколько серьезно? Она с величайшей осторожностью села на постели и внимательно осмотрела себя. На ней была ночная рубашка из тончайшего батиста, украшенная спереди кружевом и маленькими жемчужинами. Рубашка была очень красивая, но девушка видела ее впервые в жизни. Она никогда прежде не надевала столь изящных туалетов.

Она опустила с постели ноги и неуверенно поднялась. Ночная рубашка, лаская кожу, изящными складками упала вниз, и кайма в несколько слоев легла на покрытый ковром пол. Да, теперь девушка была уверена в том, что эта одежда не принадлежит ей.

Рубашка была сшита на другую женщину, гораздо более высокую.

Она медленно прошлась по комнате, ноги ее утопали в мягком толстом ворсе ковра. Просторная комната была со вкусом обставлена богатой мебелью из дерева фруктовых пород, инкрустированной перламутром. Двойные кресла, обитые камчой телесного цвета, стояли по сторонам высоких окон. Приблизившись к одному из них, девушка выглянула наружу, и у нее захватило дух от красоты открывшегося вида. За окном, насколько хватало глаз, простиралась ярко-зеленая лужайка с безупречно подстриженными кустами, красочными цветочными клумбами и безмятежным прудом сбоку. Прямо под окном был мощенный плиткой дворик, где в огромных кадках тоже росли яркие цветы. Во дворе служанка выбивала маленький коврик. Девушка впервые видела эту женщину, впрочем, как и весь этот дом, деревья, комнату, в которой она находилась сейчас, и все, что в ней было.

«Ага! — Ей пришла в голову одна мысль. — Я сплю, и все это сон. Точно! Какой красивый…»

Она решила вернуться в постель, лечь, закрыть глаза и подождать, пока этот воображаемый, нереальный мир исчезнет. Голова не болела, но слегка кружилась, и немного саднило в том месте, где была повязка. Девушка очень надеялась на то, что, проснувшись, вспомнит весь сон от начала до конца и поймет, почему она вдруг оказалась в этом странном и красивом доме в чужой ночной рубашке и с повязкой на голове.

Но вдруг она замерла, инстинктивно почувствовав чье-то присутствие, и, обернувшись, увидела стоящего на пороге комнаты мужчину. Он смотрел на нее добрыми темными глазами и улыбался.

— Доброе утро, — поздоровался он. У него был густой, сочный голос. Такой голос уже сам по себе способен привлечь внимание собеседника.

— Доброе утро, — сказала она в ответ, гадая о том, кто этот человек и почему он вдруг вторгся в ее сон. Мужчина прошел в комнату:

— Как самочувствие?

— Мне хорошо, только голова немного кружится. Но это и неудивительно.

«Как странно! Впрочем, во снах всегда так: все действия разворачиваются как-то замедленно, плавно… Это, видимо, оттого, что во сне у человека притупляется чувствительность».

— Верно.

«Значит, ему известно, что я сплю. Как интересно!» — подумала девушка, чувствуя, что ей положительно нравится его улыбка.

— У вас ничего не болит? — спросил он. «Болит? Почему у меня должно что-то болеть?

Ведь это обычный сон, а не кошмар какой-нибудь… «Нет, здесь решительно ничто не наводит на мысль о кошмаре».

Она пожала плечами.

— Нет, кажется, а что?

— Ничего. Мне очень приятно слышать. Что вы хорошо себя чувствуете. Но я полагаю, вам будет лучше вернуться в постель. Зачем рисковать и усугублять положение?

Она кивнула, чувствуя, что согласится, наверное, на все, что ей ни предложит этот человек. Слова его прозвучали очень убедительно. Она направилась к постели, гадая, куда ее заведет этот странный сон. Головокружение усилилось.

Приглядевшись к мужчине, который являлся, разумеется, всего лишь плодом ее воображения, она нашла его удивительно красивым. Одет он был небрежно: батистовая сорочка с расстегнутым воротом, бычьего цвета удобные штаны и ботфорты, доходившие почти до колен. Волосы его были острижены довольно коротко и отливали вороньим крылом. «Таких черных волос в жизни не бывает, — решила она. — Вот и еще одно доказательство, что это все сон». Челка спускалась ему на бровь. Карие с золотистым отливом глаза походили на мерцающий янтарь. Он был высок ростом. Такие великаны ей в жизни еще не встречались. Хорошо сложен. Типичный сказочный принц.

— Я могу для вас что-нибудь сделать? — опросил он.

— Нет, — ответила она, чуть улыбнувшись. — Вы очень красивый, — неожиданно добавила она, зная, что никогда не решилась бы произнести подобное, будь это не сон.

Но это был сон, мужчина был воистину красив, а она чувствовала в себе удивительную легкость. Потому и сказала.

Он улыбнулся, и на щеках его образовались две милые ямочки. Ей захотелось коснуться их рукой, но она удержалась. Все-таки это было бы слишком. Даже для сна.

— Спасибо. Ложитесь в постель и закройте глаза.

— Но тогда вы уйдете, а я хочу, чтобы вы пока остались.

Он улыбнулся еще шире. Ямочки на щеках стали глубже. Ей еще сильнее захотелось коснуться их.

— Хорошо, я побуду с вами какое-то время. — Он опустился на стул у самой постели. — О чем вы хотели бы со мной поговорить?

— Где я?

— В моем доме, точнее, в родовом поместье Уайлдвуд, что в Дербишире.

— Здесь мило. Мне очень понравился вид из окна. Цветы в саду такие красивые и эта комната тоже…

— Это комната моей матери.

— Да? Она, наверное, огорчится, узнав, что я лежу в ее постели? Где же она сама будет спать? Лицо «принца» омрачилось.

— Моя мать в прошлом году умерла.

— Мне так жаль… Что с ней стряслось?

— Чума.

— Представляю, каково вам было. Но, по крайней мере, вы сами убереглись.

«Принц» уставился в пол. Ямочки на щеках исчезли. Девушка сочувственно нахмурилась.

— Меня не было рядом, когда она умерла, — наконец проговорил он тихо. — Я не мог быть здесь.

Радужный поначалу сон стал быстро меркнуть, и девушка решила сменить тему разговора:

— Скажите, как я сюда попала? Я имею в виду к вам в дом?

— А вы не помните?

Девушка сосредоточенно нахмурилась, но ей так ничего и не пришло в голову. Впрочем, ее это не встревожило, ибо она знала, что это всего лишь сон, а в снах всегда все не так, как в жизни. Поэтому, пожав плечами, она проговорила просто:

— Нет, не помню.

— Я нашел вас лежащей прямо на дороге. Не так далеко отсюда. С раной на голове.

Девушка вновь потрогала рукой повязку, она уж и забыла про нее.

— Но вы, по крайней мере, помните, как попали туда? — спросил он.

— Нет.

— В таком случае скажите, откуда вы, чтобы я мог дать знать вашим родным о том, что вы живы.

Она снова задумалась, но ей опять ничего не пришло в голову. Какой все-таки странный сон.

— Нет.

Мужчина с удивлением взглянул на нее:

— Вы не можете сказать, откуда вы, или просто не хотите?

Она пожала плечами:

— Я не могу сказать вам, потому что не знаю.

— Но кто ваши родные, вы знаете?

Она отрицательно покачала головой. Девушка не выглядела обеспокоенной, ибо знала, что в любую минуту может проснуться.

— Нет.

— Как ваше имя?

— Не знаю.

— Сколько вам лет?

— Не знаю.

— Вам известно, по крайней мере, какого цвета у вас глаза?

Она чуть задумалась, но потом рассмеялась и опять покачала головой:

— Нет.

Похоже, ее ответы сильно огорчили его. Она наклонилась и ободряюще похлопала его по руке. У него была теплая сильная рука.

— Да вы не волнуйтесь. Вот я проснусь — и все встанет на свои места. Это просто сон. Не расстраивайтесь так.

Он серьезно заглянул ей в глаза:

— Боюсь, это не сон, мисс.

Она улыбнулась:

— Конечно, сон.

— Уверяю вас, что это не так.

Он говорил совершенно серьезно, и это встревожило ее.

— Не смейтесь надо мной, сэр. Это сон. Иначе как я могла оказаться здесь? В вашем доме? Откуда на мне взялась эта чужая ночная сорочка? Я здесь ничего не узнаю и даже не могу припомнить собственное имя. Это сон!


Глава 4


— Что ты сделал?!

Красивое лицо Клер Форрестер исказилось гримасой гнева, и она вскочила со стула.

— Как ты мог совершить такую глупость? Ты потерял Джиллиан? Черт возьми, что там у вас случилось?

Гаррик предполагал, что Клер огорчится и даже разозлится, так что ее реакция не удивила его. Удивляло другое: разве можно так громко кричать? Ведь от зала, откуда им только что удалось улизнуть незамеченными и где собралась почти половина всего лондонского высшего света, включая и членов ее семьи, их отделяла всего одна дверь. Если их здесь обнаружат, в этой темной маленькой комнатке, их любовная связь тут же выплывет наружу. Положим, самому Гаррику опасаться нечего. Репутация донжуана даже пошла бы ему на пользу. Но вот Клер точно напрашивалась на неприятности. И в первую очередь от своего мужа.

— Рассказывай все без утайки, — приказала Клер.

— Насколько я знаю, мы потеряли Джиллиан где-то в дербиширской глуши, — проговорил Гаррик, спокойно изучая свои ногти. — Была уже ночь, лил дикий дождь. Погодка я тебе скажу… К тому же и дорога пошла скверная, так что мы тащились очень медленно. Оззи храпел на всю округу. Ему было наплевать и на холод, и на то, что нас трясло на всех ухабах. Я решил согреться коньяком и, как джентльмен, естественно, не мог не предложить выпить и Джиллиан. Меня беспокоило ее состояние, ибо накануне она начала чихать и стала совсем бледненькая. Джиллиан взяла стопку, но вместо того чтобы выпить, выплеснула коньяк мне прямо в лицо. На какую-то минуту я ослеп, а когда проморгался, ее уже не было. И только дверца кареты хлопала на ветру.

— Идиот! — ядовито прошипела Клер. Она стала нервно расхаживать взад-вперед, волоча подол юбки по полу. — Как ты мог поступить так глупо?!

Гаррик молча смотрел на нее, пережидая бурю. Клер порой очень злилась на него. Даже обзывала нехорошими словами и вслух выражала сомнения в его умственных способностях, но Гаррик уже давно научился пропускать все это мимо ушей. Тем более что он знал: сегодня вечером, когда они будут лежать обнаженные и заниматься любовью, Клер будет смотреть на него совершенно иначе. От этого гнева не останется и следа, в красивых зеленых глазах появится характерный блеск, который скажет ему, что он ее реальный хозяин. Предвкушая уже то чувство удовлетворения собой, которое он испытает вечером, Гаррик с легкостью сносил теперь оскорбления и сидел молча, хотя мог одной хлесткой пощечиной указать ей ее место.

— Да в чем дело-то? — пытаясь успокоить ее, наконец произнес он. — Тебе хотелось, чтобы Джиллиан исчезла, и она исчезла. В сущности, все прошло по плану. И уж если кому и стоит огорчаться, так это мне. Когда эта своенравная девчонка плеснула мне коньяком в глаза и сбежала из-под самого носа, я лишился той награды, ради которой, собственно, и взялся за это рискованное дело.

— Скажи мне одну вещь, — проговорила Клер, остановившись перед ним и уперев руки в тонкую, стянутую жестким корсетом талию.

Ее груди, казалось, вырвутся сейчас из-под лифа. Они сильно вздымались и опускались, словно подчеркивая то раздражение, которым она сейчас была охвачена. Гаррику захотелось коснуться их руками, но он благоразумно удержался от этого.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе, дорогая? — Где ты был, когда я говорила тебе, почему мне нужно, чтобы ты увез Джиллиан и женился на ней?

Если честно, Гаррик, как правило, действительно не вслушивался в слова Клер. Идеи ее всегда отличались особой беспощадностью. Например, однажды ей пришло в голову ослабить несколько крючков на юбке у чем-то не приглянувшейся ей молодой женщины. И какой же случился конфуз, когда на балу, прямо во время одного из быстрых танцев, юбка слетела с бедняжки и она осталась на виду у всех голая?! У Гаррика в ушах до сих пор стоял жестокий смех Клер…

Впрочем, когда она делилась с ним своими планами в отношении Джиллиан, он ее слушал.

— Насколько мне помнится, тебя волновало то, что Джиллиан почти разгадала твою маленькую тайну. И тебе захотелось, чтобы она исчезла. Тогда все снова стало бы по-прежнему, и ни у кого не возникло бы никаких подозрений насчет того, чем ты занимаешься.

Клер опустилась на стул, и ее салатового цвета шелковые юбки мягко обернулись вокруг резных ножек. Покачав головой, она сказала:

— Джиллиан обо всем догадалась бы. Дай ей только срок — и она обо всем догадалась бы.

— Верно, ведь она у нас не дурочка. Мне тоже кажется, что в один прекрасный день ей все открылось бы. Это хорошо, что ты убедила меня увезти ее, чтобы потом жениться на ней.

— Если это попытка подлизаться ко мне, то не трать напрасно слов. Тебя убедила вовсе не я, а перспектива получить за ней пятьдесят тысяч фунтов приданого.

— Правильно, но ведь согласись: дело было рискованное. Даже для такого человека, как я. Честно говоря, я почти убежден в том, что ее папаше, твоему свекру, не очень пришелся бы по душе зятек, который выкрал его дочь под покровом ночи из отчего дома, чтобы насильно жениться на ней. Пожалуй, он мог бы признать брачный договор недействительным.

— Но ведь мы договорились, что ты не вернешься в Лондон до тех пор, пока Джиллиан не забеременеет. В этом случае гнев старого маркиза тебе был бы не очень страшен. Лорд Адамли ни за что не подверг бы свою родную дочь позору и не позволил бы ей носить в своем чреве не освященный законом плод. Да, ему все это очень не понравилось бы, но… как говорится, ситуация безвыходная. Ему пришлось бы смириться с тобой — иначе скандал, вся тяжесть которого легла бы на Джиллиан. В сущности, именно из-за таких отцов у нас часто удаются похищения богатых наследниц.

— Верно. Но не пойму, что ты бесишься? Ведь ты избавилась от Джиллиан. Угрозы больше нет, — проговорил Гаррик.

Клер прищурилась.

— Но что, если Джиллиан вдруг ни с того ни с сего снова объявится здесь? Мне придется отложить выполнение моих планов. По крайней мере, до тех пор, пока я точно не буду знать, где она и что с ней.

— Полагаю, тебе не о чем беспокоиться.

— Вот тут ты ошибаешься. Мне есть о чем беспокоиться. — Клер нахмурилась, и в углах рта появились портящие ее морщинки. — Из-за тебя мне придется продолжать вести эту невыносимую жизнь в доме мужа, под одной крышей со всей его семьей. Ты и вообразить себе не можешь, что это такое. Каково мне видеть их каждый день и пытаться скрывать свою ненависть! Попробуй-ка представить на минутку, какой это ад!

Гаррик пожал плечами:

— Представить сложно.

— Мало того, что я вынуждена сталкиваться с ними лицом к лицу ежедневно, но еще и должна быть любезной, чтобы хоть как-то выжить. Меня лишили какой бы то ни было свободы. От них никуда не денешься, все время так и проходит: либо расшаркиваешься с ними, либо терпишь от них допросы. У меня нет никакой личной жизни, и хуже всего то, что я должна спать в одной комнате с мужем. Реджинальд отказывается покидать Адамли-Хаус и не хочет купить мне дом, хотя распоряжается всем моим приданым до последнего пенни. А между тем этот дом и так уже трещит по швам от тесноты. Один Марселлас со своей женушкой чего стоят. Они плодят детей, как кролики. Клянусь, я даже нужду справить спокойно не могу!

Выслушав эти жалобы, Гаррик неожиданно порадовался тому, что все так обернулось. Пятьдесят тысяч фунтов приданого — это, конечно, хорошо. Но представить, что ему пришлось бы жить так, как Клер, было сложно.

— Все же исчезновение Джиллиан вызовет скандал, который здорово потреплет нервишки старому маркизу. Полагаю, это должно тебя в некоторой степени утешить.

Клер усмехнулась:

— Это верно, но он заслуживает гораздо большего. Ведь именно из-за него я до сих пор вынуждена жить с его ни на что не годным сыном. Между прочим, тебе еще повезло, что я пока не устроила так, чтобы старый маркиз нашел дневник Джиллиан, в котором последнюю запись я сделала собственноручно. И знаешь, что я там написала? Что она сбежала с тобой. Конечно, я никак не думала, что ты потеряешь ее так по-идиотски, и уже собиралась сунуть старику под нос эти странички. Тебе нелегко было бы объяснить тот факт, что твоя невеста вдруг скончалась. Впрочем, я подала старику намек на то, что его ненаглядная дочурка сбежала. Но пока это всего лишь одна из возможных версий. Другая — похищение. Но для маркиза — одно не лучше другого. Он не может позволить себе огласку и последующий за ней неизбежный скандал. Он до сих пор даже не сообщил властям об исчезновении Джиллиан. Боится: а вдруг ее действительно похитили? Ведь в этом случае на ней, считай, поставлен крест. И когда она вернется, на нее никто не позарится. О выгодном женихе можно будет сразу забыть. Если же Джиллиан не похитили, а она сбежала — это тоже скандал, но уже другого рода. Так что пока он ограничился тем, что нанял частного сыщика, чтобы попытаться сначала узнать, что все-таки случилось с Джиллиан.

— Сыщика, говоришь? — насторожился Гаррик. — А что, если он все пронюхает и ему станет известно о моем участии в этом деле?

— Не беспокойся. У этого сыщика извилин в голове еще меньше, чем у твоего приятеля Озвела, с которым ты по какой-то непонятной мне причине до сих пор продолжаешь якшаться. Насколько мне известно, его изначальной теорией была версия о том, что Джиллиан из ее спальни утащили пираты, чтобы продать в белое рабство. Думаю, на разработку этой глупости у него уйдет какое-то время. В семье понятия не имеют о том, где находится Джиллиан и кто ее выкрал, но маркиз упорно обо всем помалкивает. Это даже забавно. Вообрази: лорд Адамли запирается по ночам в своем кабинете и просиживает там до утра, без толку изводя себя. И еще неизвестно, что его беспокоит больше: сам факт исчезновения дочери или перспектива будущего скандала, который может помешать его политической карьере.

— Это, как я полагаю, результат выходки, которую ты позволила себе несколько лет назад, верно?

Клер нахмурилась, припомнив ту свою неудачу. План-то, положим, был блестящий. Тогда она впервые всерьез задумала избавиться от своего муженька Реджинальда Форрестера, старшего сына маркиза Адамли, но из-за одной досадной непредвиденной случайности все сорвалось. И Клер пришлось испытать на себе весь позор унижения. Подобного она больше не собиралась допускать.

— Именно поэтому маркиз столь придирчиво следит за тем, чтобы эта тайна не вышла за пределы дома, — проговорила она. — Он щедро заплатил нанятому сыщику не только за работу, которую тот должен выполнить, но и за молчание по поводу возможных причин исчезновения. Домашним он приказал говорить всем, что Джиллиан уехала к захворавшей тетушке в деревню. Прислугу запугал, грозя увольнением каждому, кто посмеет где-нибудь проболтаться. Он и мысли не допускает о том, что Джиллиан может не вернуться. Тут, кстати, я с ним согласна. До тех пор пока я не буду знать точно, что с ней сталось, я не могу продолжать претворять свой план в жизнь. Ты должен разыскать ее и жениться прежде, чем она успеет вернуться домой и рассказать обо всем. Если же это все-таки произойдет, то пострадаю не я одна. Тебе тоже не удастся отвертеться.

Слушая ее, Гаррик недоумевал про себя: «Боже, и зачем я вообще впутался в это дело?»

Впрочем, вскоре он вспомнил. Бравое решение было принято им в ту ночь, когда Клер придумала надеть ему на член золотое кольцо, в результате чего тот не опускался в течение нескольких часов.

— И какова же будет моя награда? Брак со своенравной и упрямой девчонкой и вдобавок пожизненное заключение в Адамли-Хаусе? — проговорил он ворчливо. — Меня что-то перестает радовать даже сумма ее приданого.

— Разве ты не видишь других положительных сторон? — сказала Клер, почувствовав его настроение. — Как муж Джиллиан, живущий в ее доме, ты будешь иметь полный доступ ко мне. Нам уже не нужно будет встречаться украдкой, в чулане, меж этих дурацких бочонков с маслом. Мы будем жить с тобой под одной крышей. Ты только представь себе, какая бездна возможностей откроется перед нами!

Гаррик внимательно взглянул на нее:

— Что и говорить, мысль соблазнительная…

— То ли еще будет! Тебе нужно только разыскать ее и мечты превратятся в реальность. — Клер поднялась и медленно стала приближаться к Гаррику. Лизнув кончик своего пальца, она приложила его к губам любовника. — Ты сделаешь мне это маленькое одолжение, а уж я обещаю воздать тебе сторицей!

Гаррик едва сдержал проснувшееся в нем возбуждение, когда Клер прижалась к нему своим стройным телом и разомкнула губы. Целуя ее, он, однако, про себя поразился ее самонадеянности: «По-видимому, она считает меня полным идиотом, который ради одной ее дырки между ног способен забыть про все на свете. А ведь по большому счету женщины все одинаковы». Впрочем, Гаррик опять вспомнил про золотое кольцо и отдал должное изобретательности Клер, какой мало кто мог еще похвастаться. Только из-за этого он и мирился с ее безудержной самовлюбленностью. «Ничего, пусть думает, что держит меня в руках, что мне вполне достаточно спать с ней. Чем более глупым я буду выглядеть в ее глазах, тем легче мне будет увернуться от последствий в случае провала ее плана».

— Так, ну и что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он, отстраняясь от нее. — Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу уезжать из Лондона и рыскать по всей Англии в поисках Джиллиан. Боюсь, это пробудит в людях подозрения. И если уж кто-то начнет искать похитителя, то за меня примутся в первую очередь. Я согласен принять участие в твоем плане, но у меня нет желания быть повешенным за убийство. Клер задумалась. Ей не хотелось признаваться в этом, но она видела, что Гаррик прав. Его довод показался ей убедительным.

— Тогда пошли кого-нибудь вместо себя, — предложила она, наконец. — Например, этого непроходимого идиота Гилхули, твоего ненаглядного дружка. Его не хватятся. Никто не заметит его отсутствия. И, наконец, кому же не понятно, что у него просто не хватит мозгов, чтобы похитить Джиллиан? Это законченный кретин. Убей Бог, не пойму, что ты с ним все носишься.

«По той же причине, дорогая, что и с тобой, — подумал про себя Гаррик. — Пока что вы мне оба нужны».

— А что? Оззи вполне сможет справиться с этим, — сказал он вслух лишь для того, чтобы отвязаться от нее. В постели она была хороша, что и говорить, но при этом порой так умела наскучить ему своей болтовней, что Гаррик просто не знал, куда от нее деваться.

— Только проследи за тем, чтобы он перерыл все на свете, в каждый сарай заглянул, — сказала Клер. — Джиллиан не могла уйти далеко от того места, где ты ее потерял. Дербишир — такая глушь, а у нее нет ни денег, ни пищи, да и из одежды одна ночная рубашка. Найди ее, и дальше все опять пойдет по плану.

Гаррик поднялся со своего места, глядя на Клер с нескрываемым вожделением:

— Мы еще сегодня увидимся?

— Нет. — Клер подошла к зеркалу у двери и посмотрелась в него. Затем обернулась и стерла с его губ свою красную помаду. — Учитывая исчезновение Джиллиан, это слишком рискованно. Когда отыщешь ее, пошли мне записку, и мы продолжим, на чем остановились. А до тех пор старайся как можно больше мозолить глаза всем в Лондоне.

«Мне будет нетрудно это сделать», — подумал про себя Гаррик и вновь вернулся в заполненный народом зал. Кое-кто оглянулся в его сторону, но лишь машинально.

На самом деле у Гаррика и в мыслях не было искать Джиллиан. Да и Клер, возможно, согласилась бы с этим, если бы он рассказал ей всю правду до конца. После того как Джиллиан выпрыгнула на ходу из кареты, Гаррик приказал остановиться и бросился назад. В ту минуту он готов был задушить ее собственными руками за то, что она выплеснула коньяк ему в лицо. При воспоминании об этом у него до сих пор начинало жечь глаза.

И он нашел ее. Джиллиан лежала поперек дороги. Она не шевелилась и не отвечала на его окрики. Приблизившись, он увидел кровь, стекавшую по ее лицу. Размываемая дождем, она лужицей собиралась под ее щекой на земле. Он не стал проверять пульс и оставил ее так, зная, что даже если она и не убилась после того, как вывалилась из кареты, то, скорее всего, умрет, лежа под дождем, на таком холоде…


— Боюсь, ваши подозрения подтверждаются, лорд Морган, — проговорил приглашенный из Каслтона лекарь, внимательно заглядывая в глаза девушки.

Лицо его было настолько близко к ней, что она чувствовала, как от него пахнет луком.

— Значит, у нее действительно потеря памяти? — проговорил тот человек, который, как она думала раньше, лишь приснился ей. Теперь она знала, что его зовут Морган.

Лекарь утвердительно кивнул и снял свои маленькие круглые очки в золотой оправе. Он протер их скомканным носовым платком и продолжил:

— Рана на голове — это скорее следствие падения, чем удара. Видите, какая она рваная? Судя по всему, именно после этого неудачного падения девушка и лишилась памяти. Я осмотрел и обработал рану, но вам нужно будет тщательно следить, как бы не началось новое кровотечение. Кроме того, меняйте повязки ежедневно, если не хотите, чтобы началось заражение. Что же касается чумы, то я не вижу у нее никаких признаков этой болезни.

— Скажите, а ее память когда-нибудь вернется?

Лекарь еще раз внимательно взглянул на девушку и тяжело вздохнул, снова обдав ее запахом лука.

— Это происходит довольно часто, но, впрочем, все зависит от серьезности полученной травмы. Даже если память и вернется, нельзя сказать, когда это произойдет. Потеря памяти — это… Видите ли, у всех это протекает по-разному. Кто-то всего лишь не может вспомнить свое имя, родных и друзей, а другие теряют даже дар речи. Таким необходимо начинать жизнь с нуля, и обращаются с ними, как с новорожденными младенцами. К счастью, состояние этой молодой женщины представляется мне отнюдь не таким серьезным. Бывают гораздо более тяжелые случаи. Недавно я, между прочим, читал одну брошюру по этой проблеме. Видите ли, пробуждение памяти стимулируется какими-то вещами, но вот какими?.. Поначалу в ее сознании начнут возникать лишь разрозненные и смутные образы прошлого, что будет очень похоже на складывание сложной головоломки. Одно воспоминание будет порождать другое, главное, чтобы этот процесс начался. Сколько ждать? Может, несколько дней или недель, а может, и несколько месяцев. Наконец, нельзя исключать и того, — проговорил он после паузы, — что она может вообще никогда не вспомнить, кто она такая и откуда она здесь появилась.

Бросив взгляд на девушку, Дант понял, что та внимательно прислушивается к их разговору. Он увидел, что она и без того сильно напугана, чтобы еще усугублять ее состояние.

— Я убежден, что вскоре память к ней вернется, — сказал он, провожая лекаря до двери. — Спасибо за помощь, доктор Гринтри.

— Ничего, ничего. Рана затянется быстро, а других физических повреждений я у нее не обнаружил. Бедняжка очень худа, но, я думаю, это вопрос уже не ко мне, а к вашей поварихе, миссис Лидс. Полагаю, с этой проблемой вы быстро справитесь. Хорошо, что вы наткнулись на нее на дороге. Если бы она полежала под дождем на холоде еще хотя бы час, то потом, возможно, уже никто не вернул бы ее к жизни. Пошлите за мной, если что.

Дант закрыл за ним дверь и минуту-другую стоял неподвижно, обдумывая все, что услышал от лекаря. Затем он вернулся к девушке. Она как-то напряженно сидела на постели и молчала. Ему уже приходилось видеть ее в таком состоянии. Это было тогда, когда она, наконец, поверила в то, что не спит и действительно находится в чужом доме, в окружении чужих людей и не помнит про себя ровным счетом ничего.

Дант приблизился к ней и улыбнулся:

— Чем я могу вам помочь?

— Вы хотите сказать, помимо того, чтобы вернуть мне память? — отозвалась она, не поднимая головы.

Вид у нее был расстроенный и озабоченный. Неподвижный взгляд красивых серых глаз был устремлен на ковровый рисунок. Она сосредоточенно рассматривала его, словно надеясь найти ответы на все свои вопросы в хитросплетениях тканого узора.

Девушка недавно причесалась, и Дант воздал должное красоте ее волос. Она была блондинка, но волосы ее причудливо отливали еще и красно-желтым, будто медным, цветом и густой, роскошной волной спадали на плечи.

«Что за очаровательное создание», — подумал Дант.

— Простите, — поправилась она, бросив на него быстрый взгляд и вновь опустив глаза. — Я не хотела показаться неблагодарной, учитывая то, что вы для меня сделали. Спасибо вам. Просто… сами понимаете, каково тебе, когда не можешь вспомнить даже собственное имя.

— Беатрис!

Девушка резко подняла на него глаза:

— Что? Меня так зовут?

Дант не ответил. Поднявшись со своего места, он пересек комнату и у самой двери наклонился. Когда он выпрямился и повернулся, она увидела, что он держит в руках большую пушистую кошку. Длинный хвост ее изогнулся и стал щекотать ему подбородок. Дант попытался опустить хвост, но тот вновь вернулся на прежнее место. Пришлось зажать его под мышкой.

— Нет, я, увы, не чародей. Не думайте, что меня внезапно осенило и я узнал вас. Вполне возможно, что вас действительно зовут Беатрис, но, в данном случае, я обращался вот к этому непослушному созданию. Она как раз хотела зацепить своими когтями шелковые обои, хотя отлично знает, что этого нельзя делать. Впрочем… вам и верно нужно обзавестись именем, хотя бы временным. До тех пор, пока вы не вспомните, как вас зовут на самом деле. Так почему бы вас не назвать Беатрис? Чем это имя хуже других?

Он пытался отвлечь ее от грустных мыслей и понял, что ему это удалось. Девушка улыбнулась, и в ее волшебных серых глазах сверкнули серебристые искорки.

— Беатрис? Что ж, меня это вполне устроит, — сказала она.

— Меня тоже.

Дант посадил кошку на постель. Та тут же перебралась к своей тезке и свернулась клубочком у нее на коленях поверх одеяла. Девушка запустила пальцы в мягкую густую шерсть.

— Сдается мне, что и кошечка наша не возражает, — сказал Дант.

Она опять улыбнулась ему, но улыбка быстро исчезла с ее лица, и оно вновь приняло озабоченное выражение.

— Какие будут пожелания? — быстро спросил Дант. — Вы голодны? Может, вас мучает жажда?

— Я бы хотела принять ванну, — сказала девушка, вновь поднимая на него глаза.

— Отлично, ванна так ванна. Я сейчас обо всем распоряжусь и пришлю к вам служанку. Можно даже попытаться найти розовое цветочное мыло миссис Лидс. Моя мать, кроме него, не признавала никакого другого.

Он направился к выходу, но у самой двери задержался.

— Поскольку у вас пока нет никакой одежды, если не считать той ночной рубашки, в которой вы были, когда я нашел вас… Выберите себе что-нибудь из этого шкафа. Это вещи моей матери. Размер у вас примерно тот же, разве что мама была несколько выше ростом. Если нужно будет что-то ушить, я распоряжусь, чтобы служанка сделала это. Впрочем, в самое ближайшее время я найду белошвейку, и она сошьет вам новые платья. Не бойтесь подхватить инфекцию. Мама умерла в Лондоне. Она часто бывала там, поэтому давно обзавелась гардеробом в лондонском доме, чтобы каждый раз не возить отсюда. Так что эти вещи все время оставались здесь, в Уайлдвуде. Беатрис кивнула:

— Спасибо. Я думаю, они подойдут мне. Не беспокойтесь.

— Не стоит благодарности. Будь на вашем месте кто-нибудь другой, я сделал бы то же самое. Когда покончите с ванной, приходите ко мне в столовую. Служанка проводит вас. Сегодня я решил ужинать пораньше. Почту для себя за честь, если вы пожелаете присоединиться ко мне.

Она снова кивнула и улыбнулась:

— Благодарю вас. Дант открыл дверь.

— Простите… Он обернулся:

— Да?

— Вы дали мне новое имя, но вашего я до сих пор не знаю. Тот лекарь называл вас Морганом, но имя это или фамилия… Как к вам обращаться?

Дант улыбнулся и галантно поклонился ей:

— В таком случае позвольте представиться: Дант Тремейн, граф Морган и виконт Уайлдвуд из Дербишира. Друзья зовут меня либо Дантом, либо Морганом. Вы можете обращаться ко мне, как вам больше понравится.

Дант вышел из комнаты и добавил про себя:

«Впрочем, у меня есть и еще одно имя — Повеса».


Глава 5


Дант сидел в дальнем конце длинного полированного орехового стола в столовой с высокими потолками и такими же окнами, которые выходили на южную лужайку Уайлдвуда. Вид отсюда открывался удивительный. Поросший сочной травой и оттого казавшийся изумрудным луг тянулся вдаль, насколько хватало глаз. Тут и там по нему были разбросаны одинокие дубы и буки с густыми кронами, в тени которых приятно было отдохнуть в знойный летний день. Вдали, там, где заканчивалась поросшая буйной растительностью Дервентская долина, за темными песчаными утесами Станнейдж возвышался сказочный Хиггар-Тор, его неправильной формы вершина терялась в низко нависших облаках.

Погруженный в свои мысли, Дант не обращал внимания на всю эту красоту. Вокруг стояла тишина, и только тихо тикали часы, висевшие на противоположной от него стене. Перед ним стоял стакан с пряным бургундским вином, которое он привез с собой из Франции. Впрочем, Дант к вину не прикасался. Он рассеянно водил кончиками пальцев по ободку стакана, невидящим взором смотрел в окно и размышлял о странном появлении в своем доме этой загадочной девушки, которую теперь он называл Беатрис.

За последние три четверти часа раздумий он пришел к убеждению, что Беатрис происходит, несомненно, не из семьи простолюдинов. Все в ней, включая речь и манеры, говорило о том, что она получила благородное воспитание. Да, она лишилась памяти, не может вспомнить собственное имя, но при этом не забыла о правилах хорошего тона и о том, как следует обращаться к окружающим. К тому же достаточно было бросить лишь взгляд на ее холеные руки с нежной кожей, чтобы понять, что они никогда не знали черной работы.

Данту были известны все дворяне из Дербишира и окрестных мест. Может быть, это дочь кого-нибудь из них? На вид ей лет восемнадцать-девятнадцать. Да нет, ни у кого вроде бы нет дочери такого возраста. Впрочем, Данта три года не было в Англии… Может быть, это молодая жена какого-нибудь землевладельца-соседа? Однако у нее и кольца-то на руке нет.

В этой странной девушке все было неясно и непонятно. Одно Дант знал наверняка: он возжелал ее.

Началось все с того необъяснимого для него самого поцелуя на дороге. Уже тогда Дант осознал проснувшееся в нем желание. И, несмотря на то, что он не мог признаться в этом даже самому себе, чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее это желание становилось. Беатрис была не похожа ни на одну из женщин, с которыми он до сих пор имел дело. Она была непосредственна, как открытая книга. Ей и в голову не приходило что-то скрывать от чужого глаза. Да и не было нужды, ибо Беатрис была сама невинность. Дант чувствовал, что она и не подозревает, какими глазами он смотрит на нее и что переживает, когда они находятся в одной комнате. Причем от осознания этого Дант хотел ее еще больше.

Может, все дело в том, что он не был с женщиной уже почти полгода? Ему вспомнилась Клодетта, его последняя любовница, очаровательная юная брюнетка с роскошной грудью. Муж не замечал ее, отдавая предпочтение лицам одного с ним пола. Она не успела как следует насытиться Дантом, когда он уже бросил ее. «Ничего, она, конечно, быстро утешилась в объятиях другого мужчины». После Клодетты у него не было никого, ибо Дант твердо решил начать новую жизнь — жизнь достойного и респектабельного человека, для которого все эти легкие забавы, которым он предавался раньше, отныне являлись своего рода запретным плодом.

Запретный плод… В сущности, именно в этом, наверное, крылась причина того, что его так потянуло к Беатрис. Она была полностью в его власти, беззащитна. Она была искушением, на которое он не имел права поддаться, если всерьез решил жить по-новому. А он решил всерьез и твердо наказал себе избегать тех приключений, благодаря которым и получил в свое время прозвище Повеса.

«Может быть, это своего рода проверка? Что-то вроде экзамена, устроенного мне небесами? Именно Небесами, ибо она воистину ангел. Чего только стоит ее белоснежная кожа, ее мягкие волосы, эти полные губы, которые будто умоляют о поцелуе, эта грудь…»

Он тряхнул головой. Нет, ему, видимо, придется просто игнорировать запросы своего тела. Ничего, как только он узнает, кто она такая, он вернет ее в отчий дом. И чем скорее это произойдет, тем лучше. А если он не поторопится… Что ж, в этом случае придется, судя по всему, испустить дух от неудовлетворенного желания.

Первым делом надо навести справки. Ему сразу же пришла в голову мысль написать Кассии, жене Рольфа, ибо уж если кто и знал по-настоящему английский свет, в котором постоянно происходили разные перемены, так это, безусловно, она.

Пока Беатрис принимала ванну, Дант не терял времени. Он набросал послание Кассии, тут же вызвал посыльного и отправил его с ним в суссексское имение Рэйвенвуд. Дант не рассчитывал на то, что Рольф и Кассия в Лондоне, ибо почти все покинули его во время эпидемии чумы и возвращаться не торопились. Первым это сделал король Карл. Вслед за ним медленно потянулся обратно в столицу и его двор.

Впрочем, он понимал, что ответа от Кассии в лучшем случае придется ждать несколько недель. Да и то если ее удастся застать в Рэйвенвуде. А Дант чувствовал, что ждать так долго не может. Уж не говоря о том, что семья девушки вскоре начнет всерьез беспокоиться, он думал и о себе. Дант понимал, что чем скорее отправит Беатрис домой, тем быстрее для него закончится эта мука. Необходимо начать собственные поиски семьи Беатрис еще до получения ответа от Кассии. И, между прочим, здесь, в Уайлдвуде, был человек, который слыл воистину коллекционером новостей о заключении брачных союзов между представителями благородных семейств по всей Англии.

— Вы хотели меня видеть, сэр? Дант выпрямился на стуле.

— Да, Ренни, дружище, входи, садись. Ренни был управляющим в Уайлдвуде еще с тех пор, как отец Данта в 1638 году получил титул графа в наследство от своего скончавшегося отца Рутберта, первого графа Моргана. Полное имя управляющего было Рейнард де Авиланд Фробишер, и произнести его было нелегко даже завзятым мастерам потрепать языком. И хотя Ренни гордился своей родословной, он не очень любил называться Фробишером. Ему почему-то казалось, что это название какой-то рыбы. Еще с детства он привык, чтобы его звали Ренни. Имя простое и понятное. С тех пор никто его иначе и не называл. Никто, кроме матери, которая и сейчас, в свои семьдесят два года, продолжала в обращении к нему употреблять полное тройное имя.

Во время трехлетнего отсутствия Данта Ренни фактически один держал в своих руках все хозяйство Уайлдвуда. Ему было пятьдесят пять лет, он был среднего роста и телосложения, носил аккуратные усики и остроконечную бородку. А седые волосы его «были подстрижены по моде тридцатилетней давности, времен короля Карла I. Узкий и тесный камзол, который он предпочитал любой другой одежде, с широким белым воротником с двумя опускающимися ленточками также относился к той эпохе. Впрочем, несмотря на такую видимую старомодность, он был весьма остер на язык и хитер как лиса. За глаза его так и называли.

— Ренни, я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты хорошо тут управлялся со всеми делами в мое отсутствие. И за то, что позаботился о моей матери. Я поражен, как это тебе удалось переправить ее из Лондона и похоронить здесь, дома. Мне приходилось слышать, что вывоз покойников был запрещен и их предавали земле всех скопом в огромных братских могилах, не дожидаясь, пока об этом позаботятся родственники.

— Леди Хелена очень любила Уайлдвуд, милорд. Она приехала сюда в молодости, когда только вышла замуж, и… простите мне мою прямоту, именно она превратила старые руины, которые тут были, в настоящий дом, где можно жить.

Дант улыбнулся. В Уайлдвуде все любили Хелену.

— Она была замечательная женщина.

— Вот именно, милорд. И я не смог бы спокойно жить дальше, если бы не приложил все усилия к тому, чтобы похоронить ее здесь, дома.

— Но как же тебе удалось это сделать? Ренни печально наморщил лоб, дергая кончик своей бороды.

— Чума, милорд, всегда сваливается как снег на голову, а уходить не торопится. Когда из письма сестры, которая поехала вместе с вашей матерью в Лондон, я узнал о том, что в город пришла беда, было, как говорится, уже поздно. Пока письмо шло сюда, небольшая поначалу вспышка чумы превратилась уже в настоящую эпидемию. После получения того письма я со дня на день ждал возвращения в Уайлдвуд леди Хелены. Но прошло еще несколько недель, и я стал беспокоиться. Когда же до меня дошли сведения о том, что король и двор оставили Уайтхолл и перебрались в Хэмптон-Корт, я понял, что дела плохи. И когда я уже начал собирать вещи, чтобы ехать в Лондон самому, пришло второе письмо. Ренни еще больше нахмурился.

— Сестра писала, что ваша мать осталась в городе из-за мисс Несты, у которой появились симптомы болезни. Леди Хелена отказалась бросить ее. А ведь мне известно, что многие господа избавлялись от своих слуг при первых же признаках заражения. Их просто вышвыривали на улицу, и они оставались совершенно без средств к существованию.

Дант нахмурился.

— Я не знал об этом.

— А другие бежали из города в загородные имения, бросая на произвол судьбы свою прислугу, которая была лишена возможности самостоятельно выехать из Лондона. Городские ворота строго охранялись, и, чтобы пересечь их, требовалась справка о том, что ты здоров, подписанная лично лорд-мэром сэром Джоном Лоуренсом. Сестра писала, что она сильно обеспокоена за вашу мать, поскольку у нее самой в последние дни, похоже, появились симптомы…

Дант закрыл глаза. Прошел уже год, а он все не мог простить себе, что его не было рядом. Он преспокойно сидел во Франции, а мать осталась одна, лицом к лицу со страшным мором… А ведь он нес за нее ответственность. Как сын, он просто обязан был позаботиться о ней, но…

— Прошу прощения, милорд, — проговорил Ренни. — Наверное, не стоило мне это говорить.

Дант открыл глаза, зная, что должен выслушать своего управляющего до конца. Иначе он не сможет спокойно жить дальше.

— Ничего, Ренни. Прошу тебя, продолжай.

— Не знаю, будет ли вам от этого хоть сколько-нибудь легче, милорд, но леди Хелене не пришлось страдать так, как многим другим людям. Она обращалась за помощью к аптекарю Богхарсту. О, это смелый человек, милорд! Он нарочно остался в городе, чтобы ухаживать за больными. И надо сказать, что его снадобья многим спасли жизнь. Когда я приехал, мне было нелегко пересечь черту города. Охранники считали меня сумасшедшим. Действительно, со стороны мое поведение выглядело странным. Все вроде бы стремились сбежать из Лондона, а я, наоборот, пытался пройти в него. Наконец меня согласились впустить, но предупредили, что обратно уже не выпустят.

Дант поднял на него глаза:

— Зачем ты туда поехал, Ренни?

— Я не мог бросить леди Хелену. Совесть не позволяла. Я был уверен, что вы на моем месте поступили бы точно так же, если бы были тогда здесь.

— Это верно, Ренни, но ведь она мне мать. Ты же не связан с ней кровными узами.

— Некоторые узы, милорд, бывают порой сильнее кровных. Я и мои родственники служили верой и правдой вашему отцу и матери в течение трех десятков лет. Леди Хелена была очень доброй хозяйкой.

Ренни помолчал, вспоминая далекие счастливые времена, когда не было гражданских войн, не было ни Кромвеля, ни чумы. Как легко и беззаботно жилось тогда, казалось, вся жизнь была наполнена радостью, смехом и светлыми надеждами на будущее.

— Я заметил, что множество домов было помечено Божьей меткой, то есть красным крестом. Тогда в Лондоне действовали очень строгие правила. Если выяснялось, что кто-нибудь из членов семьи болен, на доме тут же ставился крест и всем его обитателям запрещалось выходить за ворота в течение сорока дней. Если заболевал кто-нибудь еще, назначались еще сорок дней карантина. Говорят, что были несчастные, которые по нескольку месяцев безвылазно просидели в четырех стенах. Но на дверях вашего дома я не заметил Божьей метки. И вообще в доме стояла такая тишина, что я решил было, что леди Хелена все-таки покинула город.

— Но этого не случилось…

Ренни кивнул:

— Сестра быстро впустила меня и тут же заперла дверь на засов. Она рассказала, что кое-кто из зараженных, обезумев от горя и страха, с некоторых пор стал стучаться в дома еще здоровых людей, требуя денег. В противном случае они грозили забраться в дом и перезаразить всех его обитателей. И защититься от них было нечем.

— Я сталкивался с чем-то подобным во время войны. Отчаяние порой заставляет человека пасть очень низко.

Ренни еще раз точно так же кивнул

— Я обнаружил леди Хелену в постели. У нее был жар, и она находилась в беспамятстве. Дыхание было стесненным, и, хотя глаза ее были приоткрыты, сомневаюсь, что она заметила меня. А когда я увидел на ее шее чумное пятно, то понял, что опоздал. И еще я понял, что ей недолго осталось…

Дант натужно вздохнул, прежде чем задать вопрос, который он должен был задать:

— Она быстро умерла?

— Да, милорд, в ту же ночь. Несколько раз по улице проезжали тележки, которые забирали покойников. Но я не мог допустить, чтобы леди Хелену бросили вместе с другими в общую яму. Мы с сестрой сшили из простыни саван и стали думать, как нам выйти из города, минуя охрану. Через несколько дней, в первую неделю сентября, нам удалось подкупить стражников на воротах и благополучно уйти. Простите, милорд, но нам пришлось для этого кое-что продать из вашего дома.

Дант покачал головой:

— Не извиняйся, Ренни.

— Мы с сестрой вернулись в Уайлдвуд, похоронили леди Хелену рядом с вашим отцом, а потом заперлись в сторожке и не выходили оттуда в течение сорока дней. А когда стало ясно, что мы не заразились, мы вернулись в дом. И тогда я написал вам, милорд.

— Я, в свою очередь, несколько раз просил у короля позволения вернуться. В конце концов, он мне ответил, но на первые письма, которыми я стал забрасывать его, как только узнал о вспышке чумы, ответа не было.

— Скорее всего ваши письма до него попросту не доходили, милорд. До тех пор, во всяком случае, пока его величество не вернулся в Уайтхолл в начале февраля этого года. А до этого везде царила такая неразбериха, такой хаос…

— Да, — согласился Дант. — Это объясняет и то, что он ответил мне лишь спустя полгода. — Он тяжело вздохнул, жалея о том, что ему не дано никак изменить прошлое. — Знай я тогда, насколько здесь все серьезно, Ренни, насколько велики масштабы эпидемии, я вернулся бы в Англию раньше. И без всякого высочайшего позволения, если уж на то пошло.


Глава 6


— Нет, я не слышал ни об одном браке, где описание невесты соответствовало бы внешности этой девушки, милорд, — сказал Ренни, когда закончил свой рассказ о том, чем жил Уайлдвуд все эти три года в отсутствие хозяина. Гроссбух они решили просмотреть на следующий день. — И вообще сейчас мало людей женятся, учитывая то, что было год назад. Чума…

— Спасибо, Ренни, — сказал Дант. — Прошу тебя, наведи справки, какие только можешь. Иначе нам останется только ждать ответа от Кассии, а это дело нескорое.

— Хорошо, милорд, — ответил Ренни и после некоторой паузы нерешительно спросил: — А пока мисс Беатрис… поживет у нас?

Дант почувствовал подтекст в этом вопросе и поднял на своего управляющего взгляд.

— Ей некуда податься, Ренни. Следовательно, придется пока остаться здесь.

— Да, конечно, милорд, конечно, — стал оправдываться Ренни. Смущенно улыбаясь, он вышел из комнаты.

Дант вновь остался наедине с бургундским, видом из окна и своими мыслями.

Через некоторое время в дверях показалась Беатрис. Ее светло-медные волосы красиво поблескивали в лучах солнца, пробивавшегося через высокие окна. На голове белела свежая повязка. Она выбрала из гардероба матери Данта украшенное брюссельским кружевом с золотой ниткой розовое платье, которое было в тон бледному естественному румянцу на ее щеках. Плечи и верхняя часть груди были открыты. Платье подошло ей по размеру, и когда Беатрис опустилась за стол слева от Данта, у него едва не захватило дух от ее чистой красоты.

«Учти: красота эта так и должна остаться чистой и нетронутой», — сурово напомнил он себе.

— Насколько я понимаю, вам стало получше, — проговорил Дант вслух, усиленно делая вид, что не заметил, как соблазнительно она только что провела кончиком языка по губам. Однако себя не обманешь. Он с трудом перевел дух, контролируя напряжение, возникшее пониже пупка. Господи, она же дитя еще! Ребенок, который находится у него на попечении! Почему же ему так нестерпимо хочется прильнуть своими губами к ее губам?

— Да, милорд, я чувствую себя гораздо лучше, благодарю вас. И еще спасибо за то, что вы позволили мне воспользоваться туалетами вашей матери. У нее такие красивые вещи. К тому же вы оказались правы: мы с ней почти одинаковы по размерам. Если не считать роста, конечно. Впрочем, я научилась поддерживать руками полы юбок, чтобы не наступить на них нечаянно на ходу и не упасть.

Он улыбнулся:

— Ничего, мы наймем белошвейку, которая устранит эту проблему. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы еще раз травмировали голову.

— Но может быть, это как раз вернуло бы мне память?..

— Возможно. Но испытывать судьбу, по-моему, не стоит. Вы хотите есть?

Беатрис живо кивнула:

— Просто умираю с голоду.

— Отлично! Миссис Лидс наверняка приготовила что-нибудь вкусное. Она прекрасная стряпуха.

Двустворчатые двери за его спиной раскрылись, и в столовую вступили два лакея в бело-желтых ливреях с подносами в руках. Подойдя к столу, они расставили блюда, которых оказалось так много, что Беатрис решила, что тут затевается настоящий пир. Ей просто не верилось, что вся эта еда предназначена только для нее и Данта. За таким столом до отвала наелись бы, по меньшей мере, с полдюжины человек.

Она улыбнулась, глядя на лакея, который обслуживал ее. Вот он налил в ее фарфоровую чашку большую поварешку дымящегося супа из устриц и моллюсков. Потянуло невероятно вкусным ароматом, и Беатрис почти непроизвольно втянула в себя воздух. Поскольку в комнате было совсем тихо, нешумный этот звук получился довольно отчетливым. Девушка смутилась.

— Простите, милорд, — проговорила она.

— Ничего. Напротив, миссис Лидс было бы весьма приятно узнать, что один аромат ее супа способен вызвать в вас такую реакцию. А теперь, — продолжал он, взяв одну из горячих еще, только вынутых из печки булочек, которые лежали в корзинке, прикрытой салфеткой, — если вы действительно хотите получить настоящее удовольствие, смочите кончик этой булочки в супе и попробуйте.

— Но, милорд, я не могу… Это будет против правил хорошего тона. — Она чуть помолчала и прибавила: — Странно, не правда ли? Я и понятия не имею, почему этого нельзя делать за столом, но вот знаю, что нельзя, и все тут.

— Некоторые уроки жизни настолько укореняются в сознании человека, что одним, пусть даже крепким, ударом по голове их не выбить. И они остаются с нами всегда, что бы ни случилось.

Беатрис растерянно посмотрела на него. Дант улыбнулся и передал ей булочку.

— Все же попробуйте, Беатрис. Рискните. Жить совсем без риска неинтересно.

Беатрис взяла булочку и аккуратно обмакнула ее в суп. Бросив на Данта еще один нерешительный взгляд, она поднесла булочку ко рту и, следя за тем, чтобы не капнуть супом себе на подбородок, немного откусила.

— Вы оказались правы, милорд. Это просто восхитительно, ни на что не похоже! Мне никогда в жизни даже в голову не приходило сделать что-нибудь подобное. Как вы сами научились этому?

— В детстве мы с моим братом Уильямом частенько наведывались на кухню к миссис Лидс, когда знали, что она готовит наш любимый лимонный пудинг. Но она не давала нам ни кусочка, пока мы не съедали по целой чашке супа, который, казалось, никогда не снимался у нее с печки, и по две булочки. А дети не отличаются большим терпением, поэтому мы с Уильямом соревновались между собой, кто первым уплетет суп и таким образом доберется до вожделенного пудинга. И вот оказалось, что быстрее всего суп съедался, если в него макали булочки. Беатрис рассмеялась:

— Как изобретательно. А где ваш брат сейчас? Дант нахмурился:

— Его убили во время кромвелевских воин. Он похоронен здесь, в Уайлдвуде. Рядом с отцом, матерью и нашей младшей сестренкой Элизабет.

— Прошу прощения, милорд. Скажите, у вас еще осталась какая-то родня?

— Нет, я последний из рода Тремейнов. Беатрис опустила глаза. У нее вдруг пропал аппетит.

— Значит, мы с вами оба сироты… Дант не ответил. Комната на несколько минут погрузилась в молчание.

— Я вот думаю… — проговорил он наконец, дав знак лакею унести суп, — еще рано, и, если у вас есть желание, я почел бы для себя за честь прогуляться с вами. А завтра я организую для вас экскурсию по дому, чтобы вы познакомились с расположением комнат.

— Это будет очень любезно с вашей стороны милорд. Спасибо. Простите, что я вам так навязалась.

— Что за глупости! Я рад помочь вам. Между прочим, я уже начал наводить о вас справки. Увы, на это уйдет какое-то время. Пока же делать все равно нечего. Впрочем, вам нужно сосредоточиться на выздоровлении. Как физически, так и в психическом отношении. Верно?

Беатрис посмотрела на него и улыбнулась:

— Верно.


В сущности, Дант не жил в родовом имении с того самого времени, как уехал учиться в Оксфорд. Последний раз он был здесь почти десять лет назад, когда умер отец. Да и то задержался ровно настолько, чтобы разобраться с делами и официально принять графский титул. Жить вдали от Уайлдвуда было легче. Покинув имение, Дант оставил в прошлом и кое-какие тяжелые воспоминания. Теперь же, когда он вернулся, ему пришлось вновь окунуться в их атмосферу.

— У вас красивый дом, милорд. Он давно построен?

— Тот особняк, который вы сейчас видите перед собой, по дербиширским меркам, не такой древний. Он был заложен моим дедом, первым графом Морганом, во времена королевы Елизаветы. Был и другой дом, гораздо древнее, но, правда, и скромнее по размерам. Он и сейчас еще стоит на северной границе поместья. А рядом с ним развалины от самого первого жилища моих предков. Это был дом, в котором жил первый из Тремейнов. Тот самый, который дал название всей нашей земле.

— Боже мой, могу себе представить! Не удивлюсь, если узнаю, что вы ведете свой род от самой Книги Страшного суда *!

* кадастровая книга, земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем в 1086 году.

Дант бросил на Беатрис внимательный взгляд. Он вдруг подумал: «Каково это — не помнить самого себя? Кто ты, откуда? Не знать даже собственного имени?» Если честно, то в этом смысле он мог только позавидовать Беатрис.

— Первым Тремейном, о котором сохранились упоминания в истории, был некий Годрик де Тремейн — фамилия писалась несколько иначе, — который появился в этих местах в четырнадцатом веке, во времена правления Эдуарда II. Он происходил из рыцарского рода и оказался последним оставшимся в живых из своей семьи, которая вся умерла во время страшной эпидемии. Кстати, тоже чумы.

— Это была эпидемия 1348 года, которая унесла жизни почти половины населения всей Англии, — проговорила Беатрис.

Дант покосился на нее, удивившись, что она знает то, что было неизвестно даже самым образованным девушкам ее времени. Он продолжал:

— Да. Так вот, Годрику де Тремейну каким-то чудом удалось выжить. Он женился на корнуолльской девушке по имени Розия. Они приехали жить сюда и назвали свое имение Уайлдвудом из-за густого леса, который окружал его с трех сторон. Построили первый дом. Тот самый, развалины которого и сейчас еще можно найти на северной границе поместья. У них было семнадцать детей. Четверо умерли в младенчестве, а остальные благополучно выросли и продолжили наш род. И вот через три столетия на Англию опять обрушилась чума. По какой-то грустной иронии судьбы в живых остался опять-таки один-единственный носитель, фамилии Тремейнов. То есть я.

Они прошли вдоль фасадной части дома и завернули за угол. Тут Дант остановился. Впереди, там, где рос огромный дуб, раскидистые ветви которого давали широкую тень, начиналась грубо сложенная невысокая стена из серого камня. А за ней располагалось последнее пристанище всех Тремейнов, которые жили здесь на протяжении последних трех столетий. Солнце спряталось за облаками, и Данту стало зябко. Он замер на месте как вкопанный.

— Здесь похоронены ваши родные, — тихо проговорила Беатрис.

— Да.

— Служанка, которую вы прислали ко мне, объяснила, что вы приехали в Уайлдвуд с тем, чтобы поклониться могиле матери. Я понимаю, как вам тяжело было лишиться ее. Я сейчас оставлю вас и не стану мешать.

Дант удержал ее за руку:

— Я бы хотел, чтобы вы остались.

Беатрис согласно кивнула. Они вместе направились в сторону маленького кладбища. Остановились перед могилами отца и матери Данта. По обеим сторонам находились могилы его брата и сестры.

— Уильяма назвали в честь отца, — сказал Дант. Непонятно с чего, но он вдруг ощутил потребность рассказать об этом и был рад, что рядом оказалась слушательница. — Он был первенцем, и именно Уильям должен был стать наследником. Но брат погиб во время гражданских войн. Погиб за монархию. А сестра оказалась мертворожденной. Это случилось в тот год, когда умер отец. Я ее даже не видел.

Дант только сейчас неожиданно остро почувствовал, что действительно остался на этом свете один-одинешенек. Именно ему повезло пройти живым сквозь горнило войн, чумы и всех прочих напастей. И теперь только от него зависит, продолжится ли род Тремейнов или навечно канет в Лету. Впрочем, если бы мать не умерла во время эпидемии, это ничего не изменило бы. Но почему все это пришло ему в голову именно сейчас? Может быть, три века назад его предка Годрика тоже посетили эти мысли, когда он стоял у могил своих родных?

Всю свою взрослую жизнь, начиная с шестнадцати лет — тогда Дант стал мужчиной, переспав с молодой женой дряхлого графа Истхорпа, — он никогда не задумывался о будущем. Гордился своей отрешенностью от сильных чувств, ибо в этом было кредо людей его круга.

Он никогда не укладывал в постель девственницу, понимая, что в этом случае взвалит на себя ответственность за то, что сломал жизнь юной девушке, на которой все равно не женится. Вдовы, которых после всех обрушившихся на Англию гражданских войн стало очень много, тоже не привлекали его. Дант не хотел жениться на вдове. Он всегда имел дело только с замужними, да и то лишь с теми из них, кто жил в несчастливом браке. Ему не хотелось рушить счастливые семьи. Благо недостатка в предложении не было, ибо стояли такие времена, когда браки заключались с такой же легкостью, как, скажем, делались заказы у портного.

И все же теперь, спустя пятнадцать лет такой жизни, начали давать себя знать неизбежные последствия. Когда умерла мать, Дант твердо решил измениться. Он как будто по-новому взглянул на ту беззаботную и беспечную жизнь, которую вел до сих пор. И впервые усомнился в нравственности, а потом и в своей долговечности. Где гарантия, что он доживет до следующего года? Войны, а теперь еще и чума унесли жизни бессчетного числа молодых людей… Семьи остались без наследников, жены без мужей и сыновей. Многие благородные фамилии пресеклись теперь навечно.

Разве он застрахован от подобной участи? Кто знает, может быть, он ляжет сегодня вечером в постель с тем, чтобы больше уже никогда не открыть глаз? И что останется на этой земле после него? Какое наследство оставит после себя Дант Чарльз Уильям Рутберт Тремейн, третий граф Морган?

Лицо его омрачилось.

«Обо мне только и вспомнят как о повесе. О человеке, который переспал с бесчисленным множеством женщин. О последнем и самом распутном представителе угасающего рода Тремейнов».


Глава 7


Дант опустился на низенькую грубую каменную лавку перед могилой своей матери. Беатрис тихо села рядом, стараясь не мешать его мыслям. Он довольно долго сидел молча, уставившись взглядом прямо перед собой, глядя на закатывающееся за вершины Пеннинских гор солнце и не видя его, слушая звуки уходящего дня и не слыша их.

Сумерки опустились быстро. Ветер посвежел и, угрожая наступлением очередного ненастья, шумел листвой узловатых ветвей дуба, нависавших над головой.

Вдруг где-то, совсем рядом, раздалось знакомое мяуканье. Дант опустил глаза и увидел кошку Беатрис, которая терлась о его ноги.

— Рад сознавать, что тебе удалось выжить и дождаться меня, пушистый шарик. — Он потрепал кошку за ухом и оглянулся на Беатрис. — Хотите верьте, хотите нет, но вашей тезке совсем скоро стукнет уже четверть века.

Беатрис изумленно взглянула на него:

— Не может быть. Вы разыгрываете меня, милорд.

— Вовсе нет. Мне было восемь лет, когда она появилась в моей жизни. И, между прочим, бедняжка уже в тот самый день могла прекратить свое существование, если бы я не пробегал мимо, торопясь на лягушачий пруд с удочкой в руке. Отлично помню, как она завопила, призывая на помощь. Звук был душераздирающий, все равно что у несмазанной заржавленной калитки. Она влезла на огромный дуб и, похоже, не знала, как спуститься вниз. Заметив бедняжку, я взобрался следом. Но о том, как спускаться оттуда, тоже не подумал.

— Вы хотите сказать, что тоже там застряли?

Дант усмехнулся.

— Я сидел на дереве, прижимал к себе обезумевшего котенка, отчаянно царапавшего своими коготочками мою шею, и орал во всю силу своих легких. Прежде я никогда не забирался так высоко. Земля казалась такой далекой, что было страшно смотреть вниз. Я звал на помощь, но меньше всего мне хотелось, чтобы на мой призыв откликнулся отец. Увы, это был именно он. У меня до сих пор стоит перед глазами то хмурое выражение, которое было у него на лице, когда он подошел к дереву. В ту минуту я боялся отца даже сильнее, чем высоты. Не знаю, что его тогда разозлило больше: то, что я забрался так высоко из-за какой-то кошки, или то, что по моим щекам текли слезы. Мой отец был человеком, не отличавшимся особой душевной чуткостью. Как сейчас помню его слова, произнесенные тогда: «Плюнь на эту вшивую тварь и живо слезай вниз!» Я отказался бросить котенка и стал умолять, чтобы он помог нам спуститься обоим. Но в ответ он сказал лишь одну мудрую фразу, после чего повернулся и ушел. Слова те я запомнил на всю жизнь.

— Что он сказал?

— «Будь мужчиной и найди выход из положения без посторонней помощи».

Беатрис нахмурилась.

— И что вы сделали?

— Я последовал его совету. У меня не было другого выбора. В конце концов я, конечно, спустился вместе с Беатрис на землю. С того самого дня я проникся твердым убеждением, что отец меня ненавидит. Лишь спустя годы я понял, что это была отнюдь не ненависть. Просто он не мог позволить себе отвлекаться на меня. Видите ли, как младший сын, я не играл важной роли в его жизни. Зато он единолично воспитывал Уильяма, своего наследника, вбивая ему в голову представления о долге перед родом Морганов, начиная с того самого дня, когда мальчишка появился на свет. Меня же воспитывала мягкая мама. На Уильяма ее влияние не распространялось. Старшего сына буквально отняли у нее, едва он родился. Он даже питался не материнским молоком, а молоком кормилицы. Что касается всего остального в его жизни, то этим заправлял отец и больше никто.

— Как это жестоко. По отношению к вам и вашей маме.

Дант покачал головой:

— Дело не в том, что мой отец был жестоким человеком. Он выказывал матери все знаки уважения, которых она была достойна. Просто он был типичным продуктом своей эпохи, когда мужчины из поколения в поколение воспитывались на представлениях о том, что для полноценной жизни им достаточно силы, чести и бесстрастности. Все остальное, как-то: душевная чуткость, способность понимать и сопереживать — вещи необязательные. Моя мама была наделена этими качествами, но отец считал, что это все глупости и женские капризы. Он рассуждал так: она выполнила свой долг — произвела на свет наследника. На этом все. Его воспитание — сугубо отцовская прерогатива.

Дант снова улыбнулся.

— Но затем появился я. Со мной дело обстояло совершенно иначе. Мать с самого начала заявила на меня свои права. Первым делом она сама выбрала мне имя. Я появился, когда отец был в отъезде в Лондоне, поэтому меня крестили без него. Мать назвала меня в честь своего любимого поэта. Между прочим, поэзию отец также зачислял в разряд глупых причуд. Детство моего старшего брата Уильяма было наполнено совсем другими вещами: как правильно стрелять, как отдавать нужные приказы. Это и понятно: его готовили в преемники отцу. Когда ему исполнилось четырнадцать, для него уже подыскали выгодную невесту. Я же — другое дело. Мне повезло родиться благородным и вместе с тем быть избавленным от всех повинностей, сопряженных с этим.

— Но в итоге все же именно вы стали графом.

— Да. Судьба порой поворачивается к нам неожиданной стороной. Мне кажется, отец так и не смог примириться с этим. Я хорошо помню тот день, когда он призвал меня в свой кабинет. Это было вскоре после того, как мы похоронили Уильяма на нашем семейном кладбище. Отец сказал, что я женюсь только на нареченной брата. Причем заявил это безапелляционно, дав понять, что моего мнения спрашивать никто не собирается.

— Ну, а вы?

— Я, разумеется, отказался. Он хотел, чтобы я женился на девушке, которая была старше меня на два года. У нее были огромные темные глаза, и оттого лицо ее всегда напоминало мне мордочку горностая. Мне кажется, лишь в ту минуту отец впервые до конца осознал, что перед ним стоит не Уильям.

— И он не стал настаивать? — с надеждой в голосе спросила Беатрис.

— Не совсем… Он пригрозил лишить меня наследства. Со своей стороны я решил избавить его от лишних хлопот, и сам покинул Уайлдвуд, дав клятву никогда сюда больше не возвращаться. — Дант сделал паузу. — Но спустя три недели мой отец умер, упав с лестницы в библиотеке, когда потянулся за какой-то книгой. Он рухнул вниз и свернул себе шею. И тогда я вернулся в Уайлдвуд, но уже не как безответственный младший сын, а как новый хозяин имения, третий граф Морган. Полагаю, отец из-за этого так и не упокоился с миром.

Дант поднялся и протянул руку Беатрис.

— Но хватит предаваться мрачным воспоминаниям. Может быть, вернемся в дом? Становится холодно, а мне не хочется, чтобы вы еще и простудились.

Беатрис оперлась на его руку, и они направились обратно. Всю дорогу Дант был задумчив. Может, ему стоило тогда уступить отцу и ради долга перед родом Морганов все-таки жениться на невесте старшего брата? Может, тогда вся жизнь сложилась бы иначе? Впрочем, нет. Все было бы так же. Но вдобавок он был бы еще и мужем женщины, к которой не испытывал никаких чувств, кроме неприязни. Нет, если уж и жениться, то только на такой красивой, умной, духовно развитой и сильной женщине, какой была его мать.

Подумав об этом, Дант украдкой бросил взгляд на Беатрис, которая шла рядом.

«Я не знаю даже своего собственного имени». Беатрис отложила гребень и посмотрелась в зеркало. Она не узнавала себя. Лицо, глядевшее на нее, было совершенно чужим и никаких мыслей в связи с ним у нее не возникало.

Откуда у нее эти серые глаза? От матери или от отца? И волосы какие странные. И не светлые, и не рыжие. Она вдруг заметила маленький шрам на лбу. Если бы не повязка, приподнявшая волосы, он был бы незаметен. Шрам давно зажил и, конечно, не был связан с ее недавней травмой. Откуда он у нее взялся? Может быть, она и раньше падала?

Беатрис поднялась и подошла к письменному столу у камина. Обмакнув кончик гусиного пера в хрустальной чернильнице, она вывела на чистом листе пергаментной бумаги одно единственное слово:


Беатрис.


Как странно оно написалось. Руке было неловко, и она выполняла явно незнакомые движения. Девушка до сих пор не смогла привыкнуть отзываться на это имя. Нет, разумеется, по-настоящему ее зовут совсем не так. Но как же? Она сделала на бумаге еще несколько попыток:


Мэри, Анна, Элизабет…


Нет, все не то. Эти имена ничем не отозвались в ее сердце.

Беатрис встала и прошлась по комнате. «Интересно, сколько мне лет? Боже мой, ведь я даже не знаю своего дня рождения. Может, оно наступит завтра. А может, было вчера». Впрочем, ей пришло в голову, что своим днем рождения она может отныне считать тот самый, когда Дант Тремейн, граф Морган, нашел ее на дороге и спас ей жизнь.

Ей вспомнилось, как она давеча сидела вместе с ним на кладбище. В глазах его сквозила грусть, корни которой, как она чувствовала, уходили в самое сердце. Он показался ей удивительно интересным и сложным человеком. Порой он был беззаботен и все время улыбался. Как тогда, когда она впервые увидела его, очнувшись в спальне его матери. Но бывали моменты, когда он, казалось, взваливал на свои плечи бремя всего белого света.

Он так много для нее сделал. Спас жизнь. Ей хотелось как-то отблагодарить его за это. Но как?

Ведь она даже собственного имени не помнит.


— Видите ли, Тремейны всегда были завзятыми коллекционерами. Мои предки никогда и ничего не выбрасывали. Однажды в детстве я отыскал в погребе деревянный ящик, и знаете, что там обнаружил? Не поверите!

— Что же? — спросила Беатрис, в очередной раз за последние два часа откидывая со лба непослушный локон.

— Ящик был доверху набит перчатками.

— Чем?

— Перчатками, причем все они были на левую руку. Каких перчаток там только не было! Всех возможных размеров и фасонов! И лайковые, и шелковые, украшенные красивым бисером. Были и перчатки по локоть длиной. Но, заметьте, все до одной только на левую руку. Я прямо не знал, что и подумать. То ли один из моих предков был однорукий, то ли у меня в роду вообще были разбойники, промышлявшие в перчатках.

Беатрис рассмеялась:

— Однорукие разбойники!

Вдруг смех ее оборвался, улыбка исчезла с лица, и на нем отразилась грусть.

— Что такое? — обеспокоено спросил Дант.

— Просто я подумала… как жаль, что про свою родню я не могу вспомнить даже этого.

Дант взял ее за руку. Ему стало горько, когда он заметил печаль и боль в ее удивительных серебристо-серых глазах.

— Прошу прощения, я не хотел наталкивать вас этим рассказом на грустные мысли. Вы, конечно, скучаете по близким?

— Нет, нет, ничего. Как я могу скучать по тем, кого не помню? И потом, мне нравится слушать ваши рассказы. — Она глубоко вздохнула и улыбнулась. — В какой мы сейчас комнате?

Все утро Дант водил ее по дому, с этажа на этаж, из комнаты в комнату, знакомя с огромным пространством елизаветинского особняка. Дом был выстроен в форме буквы Е в честь королевы. Возводили его из местного песчаника и известняка. Яркие цветы, взятые из сада, красиво оттеняли серый природный цвет камня. Зрелище было восхитительное.

Беатрис очень понравилось, что у каждой комнаты в этом доме была не только своя, связанная только с ней история, но и свое название.

Скажем, в северо-западной части дома на втором этаже располагалась Желудевая комната. Она называлась так потому, что однажды долгое время пустовала, и в ней обосновались белки, рассовавшие по всем углам свои запасы на зиму.

Тюремная комната… На протяжении последнего столетия в разные годы именно из нее трем девушкам из рода Тремейнов под покровом ночной темноты удалось сбежать к своим истинным возлюбленным, чтобы обвенчаться с ними против воли родных тайным браком.

Другим комнатам давались названия по цвету их отделки, а остальные прозывались по названиям месяцев года. Здесь была даже комната, которая называлась Peu de Chose *, потому что в ней никогда ничего значительного не происходило.

* здесь — никчемная.

Поначалу Беатрис это казалось немного странным, но, погуляв по дому подольше, она обнаружила в этом свою логику. Действительно, если бы все многочисленные помещения были безымянными, в доме запросто можно было бы заблудиться.

— А эта комната, — проговорил Дант, когда они остановились перед очередной дверью, — называется просто Музыкальной.

Он повернул ручку и толкнул дверь от себя, отступив в сторону и освобождая дорогу Беатрис. Девушка переступила порог комнаты и застыла как вкопанная.

Комната была очень красива. Сквозь высокие окна солнце, казалось, заливало все ее пространство. На одной из стен висел огромный красочный гобелен, изображавший смеющихся херувимов, которые водили хоровод вокруг майского дерева. В дальнем конце комнаты, у самых окон, стоял ореховый клавесин, его лакированный корпус был украшен перламутровой инкрустацией. Рядом — арфа, очаровательная арфа с двойным рядом струн, которые искрились от солнечного света. Вся комната была заставлена различными музыкальными инструментами, которые размещались на подставках или лежали в чехлах. Двойные ореховые скамейки, обтянутые шелковой светло-желтой парчой, стояли в центре комнаты и предназначались для слушателей. Рядом находился украшенный красивой резьбой станок для вышивания с начатым шаблоном. В край ткани была воткнута игла с ниткой.

Беатрис медленно вошла в комнату. При первом же ее осмотре в душе девушки что-то отозвалось. Она присела на низенькую скамеечку перед клавесином и заиграла. Дант стоял рядом. Беатрис играла долго. Пальцы ее с легкостью бегали по обеим клавиатурам инструмента, извлекая из него чарующие звуки. Закончив пьесу, она весело рассмеялась.

— Чему вы радуетесь, Беатрис?

— Вы слышали?

— Что?

— Вы слышали, что я сейчас играла?

— Да.

— И узнали?

— Еще бы. Это одна из модных нынче композиций. Беатрис вновь рассмеялась.

— Я смеюсь, потому что не знаю, что это я только что сыграла. Просто понятия не имею! Во всяком случае, совершенно не помню. А в то же время ведь сыграла так, как будто делала это всю жизнь!

Она поднялась. Глаза ее светились радостью.

— Разве это не забавно? Я умею играть на клавесине, Дант, хотя не знаю названия ни одной пьесы!

Она закружилась по комнате, пока не заметила флейту.

— Можно? Дант кивнул:

— Разумеется. Она снова заиграла.

— Как это называется? — спросила она, закончив.

— М-м, не помню названия. Но это детская песенка, в которой поется о том, как два враждующих между собой скандинавских короля сожгли дотла старый Лондонский мост.

Беатрис на минуту задумалась, а потом вдруг запела:


Бой закипает, мост догорает,

Щиты трещат, горны гудят,

Жар огня…

Злато и славу себе добывают

Два норвежских короля.

Хильдара клич перекрывает

Скрежет кольчуг и пение стрел,

Слабым конец…

Но Один на Олафа сам надевает

Славный победы венец!


Закончив петь, она вновь звонко рассмеялась. Дант тоже не удержался от улыбки. Смех Беатрис был поистине заразителен. И комната словно еще ярче осветилась солнцем. Девушка подбежала к Данту, раскинув руки в стороны.

— Я помню ее, помню! Всю до последнего словечка! Значит, я не все забыла!

С этими словами она обняла его, порывисто поцеловала в губы и тут же, отбежав, вновь закружилась по комнате, как счастливый ребенок.

Дант не мог вымолвить ни слова. Его будто поразило громом. Та реакция, которая родилась в нем, когда она на секунду прижалась к нему своей грудью, и он ощутил нежный вкус ее губ, была настолько сильной, что пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сдержаться. Сердце бешено колотилось и готово было выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось.

— Интересно, смогу ли я сыграть что-нибудь еще? — воскликнула Беатрис, которая и не подозревала о том, в какое состояние ввергла Данта своим поцелуем.

Подбежав к массивной бас-виоле, она начала было пристраивать ее…

— Беатрис, боюсь, этот инструмент вам не совсем подойдет. Может быть, скрипка?..

Дант не договорил, ибо у него отнялся язык. Он замер на месте с открытым ртом, как последний дурак. Беатрис между тем весьма ловко пристроилась на низенькой скамеечке, пододвинула к себе виолу, а когда юбки стали мешать, девушка без колебаний подняла их. Взяв смычок, она начала водить им по струнам. При этом она, похоже, и не подозревала о том, что ноги ее обнажены больше чем наполовину.

Кровь застучала в висках Данта, пока он оторопело наблюдал за тем, как Беатрис сжимает колени вокруг деревянной деки виолы. Ему хорошо были видны шелковые подвязки. У него так и чесались руки распустить их. Беатрис медленно водила смычком по струнам, исполняя дивную мелодию. Она закрыла глаза, полностью отдавшись музыке, и томно склонила голову набок. Данту ничего больше не оставалось, как только смотреть на нее и представлять себя на месте этого массивного инструмента. Он воображал, как целует девушку в ее нежную шею и одновременно ритмично входит в нее… А она подается навстречу каждому его толчку…

Он даже не заметил, что она доиграла пьесу, и очнулся лишь тогда, когда она его окликнула:

— Дант? Милорд?

— Да? — В горле у него пересохло, и он еле смог выговорить это слово. «Господи, да что же это со мной творится?» Он вспотел так, словно только что принимал участие в скачках. Дант лихорадочно распустил шейный платок, чтобы вздохнуть свободнее.

— Что с вами, милорд?

Дант постепенно справился с собой.

— Ничего, право же… Должен признаться, Беатрис, что нахожусь под впечатлением. Обычно девушки не приближаются к виоле, особенно к бас-виоле. Собственно говоря, я впервые видел подобную картину.

— А почему, интересно? Ведь у нее такое красивое звучание. Просто окрыляет!

Окрыляет?

Если бы Данта попросили описать свое состояние в ту минуту, он, конечно, использовал бы более сильные слова.

— Среди женщин считается, что на виоле мешают играть юбки. Впрочем, вы, как я вижу, проблему эту для себя решили. — Дант тут же вспомнил, как она подняла свои юбки и обняла ногами деку инструмента. Улегшееся было возбуждение вернулось с новой силой.

Дант покраснел, чего с ним прежде никогда не случалось. Он понял, что ему пора выходить из этой комнаты. И чем скорее, тем лучше.

— Может быть, продолжим нашу экскурсию? — предложил он, поворачиваясь к двери. — Мы уже почти закончили. Осталась библиотека. У меня там кое-какие дела. А пока я буду работать с управляющим, вы можете ознакомиться с нашей коллекцией книг

Беатрис улыбнулась:

— Прекрасная идея! Благодарю вас, милорд, за то, что вы оторвались ради меня от дел. Надеюсь, я не очень вас отвлекаю?

Отвлекаю…

«Боже мой, что за выражения она подбирает!»

Если бы нужно было наиболее точно определить состояние, в котором пребывал Дант начиная с той минуты, когда он нашел эту девушку лежащей ночью на дороге, то пришлось бы сказать, что это форменное помешательство.


Глава 8


Зрелище было поистине захватывающее: ни в сказке сказать, ни пером описать.

Они остановились на вершине высокого холма. Лошади фыркали и били копытами, отдыхая после скоростного подъема. Гнедой жеребец Данта, Гнев, стоял чуть впереди.

— Вон, — показал Дант рукой в перчатке, — видите? Там, за деревьями. Это замок Певернл.

Беатрис заслонила глаза от солнца рукой, как козырьком. Строение было весьма грубой постройки и казалось возведенным из того же камня, на котором стояло. Верхушка высокой единственной башни исчезала в дымке, которая низко висела над гористой местностью. От этого замок казался каким-то нереальным, поднебесным и призрачным.

— Как будто в сказке.

Дант отпустил поводья, позволив Гневу пожевать свежую траву, которая росла на холме. Беатрис сделала то же самое со своей лошадью. Это была спокойная пегая кобыла по кличке Сахар. Назвали ее так, судя по всему, за ее любовь к сладкому. Беатрис сняла широкополую шляпу с плюмажем и откинула волосы с лица. От быстрой скачки по лужайкам и горным тропинкам они распустились. Беатрис подняла голову и с наслаждением вдохнула полной грудью свежий горный воздух.

— Замок никогда не предназначался для постоянного жительства, — проговорил Дант, восседая на своем жеребце.

Беатрис глянула на него украдкой и нашла его весьма красивым. Белая накрахмаленная сорочка резко контрастировала с черным костюмом для верховой езды.

«Да, он необыкновенно красив».

— Замок был построен почти пятьсот лет назад, вскоре после Покорения *, в качестве своего рода сторожевой башни, откуда можно было наблюдать за поселком и прилегающими землями.

* имеется в виду завоевание Англии норманнами в 1066 году.

Беатрис кивнула и, приглядевшись к замку, заметила осыпавшуюся каменную кладку.

— Он уже обветшал?

— Да. Его хозяева Певерилы лишились своего имения еще при Эдуарде III. Потом замок использовался какое-то время в качестве долговой ямы и тюрьмы для воров, но в основном пустовал. А вон, приглядитесь, видите, в просвете между деревьями вход в Дьявольскую пещеру? Прямо под стеной замка.

Беатрис прищурилась.

— О да, теперь вижу. Зловеще выглядит. Какое удачное название — Дьявольская пещера. Давайте сходим туда, посмотрим?

Дант усмехнулся:

— Боюсь, из поселка нам придется слишком долго до нее добираться. Туда ведет горная тропинка, которую и при свете дня непросто преодолеть, а мы, даже если поторопимся, вступим на нее уже после захода солнца.

Беатрис огорченно вздохнула.

Дант внимательно посмотрел на нее, думая о чем-то своем. Потом собрал поводья и сказал:

— Скачите за мной.

— Куда мы? Вы ведь сказали, что нам уже пора возвращаться в поселок.

— Верно, но у нас еще есть немного времени, так что мы можем позволить себе чуть отклониться от курса.

Беатрис легко пришпорила свою лошадь и последовала за Дантом по узкой дороге. С одной стороны рос лес, с другой — бежал маленький горный ручеек. Слышались только журчание воды и перестук конских копыт. Если не считать этого, то вокруг стояла мертвая тишина. Казалось, в эти места прежде не ступала нога человека. Природа выглядела нетронутой, девственно чистой.

Спустя некоторое время впереди показались скальные выступы. Дант подъехал к ним и остановил Гнева. Спрыгнув на землю, он сказал:

— Пойдемте с этой стороны. Здесь недалеко. Он помог Беатрис слезть с лошади и повел ее вперед.

— Куда мы идем? — снова спросила девушка, следуя за ним по узкой и темной тропинке. Дант шел вперед быстро и уверенно.

— Увидите.

Его упрямство раздражало ее, но еще больше бесило то, что она ничего с этим не может поделать. За поворотом скальные выступы образовали нечто вроде естественной лесенки, ведущей наверх. Дант взобрался сам и помог подняться Беатрис.

— Вот!

Он указал на небольшое отверстие в скале. Оно было почти скрыто от глаз буйной растительностью, если бы он не указал на него, Беатрис, возможно, ничего не заметила бы.

Девушка вопросительно посмотрела на Данта:

— Что это?

— Это пещера. Вы же хотели исследовать пещеру. Мы с братом любили играть здесь в детстве.

Беатрис с сомнением взглянула на темное отверстие:

— Но оно такое маленькое.

— Не все входы в пещеры столь велики, как вход в Дьявольскую. Но в данном случае считайте, что это обман зрения. Чтобы войти в пещеру, придется, конечно, нагнуться, но внутри можно будет выпрямиться в полный рост, уж вы мне поверьте.

Беатрис снова взглянула туда.

— Не знаю, Дант… Не думаю, что это удачная идея.

— Но вы же сами предлагали отправиться на подземную экскурсию. — Дант сделал шаг в сторону пещеры и протянул руку девушке. — Или страшно?

Этот его дразнящий тон отозвался в Беатрис неожиданным воспоминанием. Она словно услышала чей-то далекий голос: «Ну что, молокосос, теперь не страшно?»

Она, должно быть, покачнулась, потому что Дант одним прыжком оказался рядом и подхватил ее. В глазах его отразилась тревога.

— Что такое? Закружилась голова? У вас сейчас было такое странное, потерянное выражение лица. Здесь воздух немного разреженнее, чем внизу, но я не думал, что настолько…

Беатрис взяла его за руку. Она поняла, что ее только что посетило первое воспоминание о прошлой жизни. Самое первое.

— Нет, все в порядке. Просто мне показалось, что я услышала… Словно чей-то голос прозвучал у меня в голове. И этот голос поддразнивал меня точно так же, как вы сейчас. — Она посмотрела на него. — Он назвал меня «молокососом».

— Ну и что? Меня брат, бывало, называл так. Это обычное прозвище среди детей. Доктор Гринтри предупреждал о том, что, возможно, в вашем сознании поначалу будут возникать никак не связанные между собой, разрозненные образы прошлого. Вы можете сказать, какой это был голос? Мужской или женский?

Беатрис наморщила лоб:

— Не знаю… Просто был момент, когда я услышала этот голос очень отчетливо, а потом он вдруг пропал. — Она в огорчении закрыла глаза. — Ну почему я не могу вспомнить?

Дант сжал ее руку.

— Придется немного потерпеть, на все требуется время. По крайней мере, процесс начался. Это уже хорошо, не правда ли, Беатрис? Не переживайте, скоро все вспомните. А пока пойдемте все же в пещеру. Возможно, вы там увидите что-нибудь такое, что тоже натолкнет вас на воспоминания. А?

Беатрис согласно кивнула и последовала за ним. Дант оказался прав. Вход в пещеру был маленький, но, едва оказавшись внутри, они получили возможность выпрямиться. В пещере было темно, хоть глаз выколи.

— Пойдемте, — тихо проговорил Дант, взяв ее за руку.

Беатрис не тронулась с места.

— Но здесь темно. Мы не сможем отыскать выход.

— Здесь темно только первые несколько ярдов. Впереди должна быть скала, огромная и мрачная. Как только обогнем ее, станет светлее. Мы с братом верили в то, что это сказочный тролль, который в течение нескольких столетий охранял вход в пещеру, но потом вдруг обратился в камень. Нам придется сделать несколько поворотов, которые, думаю, я опознаю по памяти, а потом мы войдем в грот. Там под потолком есть другое отверстие, через которое поступает свет.

Беатрис неохотно позволила Данту повести себя вперед. Она крепко держалась за его руку, боясь ненароком потеряться. Впрочем, Дант оказался прав. Через минуту они уже входили в просторный грот, освещенный сверху. Свет поступал через узкую расщелину в потолке, где скала была расколота надвое. Отсюда вело еще несколько темных ходов, но, во-первых, все они были маленькие, а во-вторых, без фонаря туда нечего было и соваться.

Беатрис завороженным взором обводила высокие стены грота. Казалось, они поднимаются ввысь без конца. Пещера действительно была замечательная. По одной из стен вниз сбегали журчащие ручейки. Эхо, рождавшееся в многочисленных порах стен, разносилось по всему гроту. Пещера была украшена причудливыми оплывами слезника, который поблескивал на проникавшем сюда солнечном свету. У Беатрис было ощущение, что она находится в сказочном мире. Она сняла перчатку и провела ладонью по мягкой волнистой поверхности камня. Там, где свет попадал на него прямо, она заметила голубое и фиолетовое мерцание.

— Что это за порода? — спросила она тихо.

— В основном известняк, хотя есть и вкрапления камня, который встречается только на горе Трик-Клиф. Дербиширцы верят в то, что этот камень обладает магической силой.

— В самом деле? А как он называется?

— Это какая-то разновидность шпата, впрочем, местные жители прозвали камень Синим Джоном.

— Синий Джон… — эхом отозвалась Беатрис и стала поворачиваться к Данту. — Какой он красивый, я…

Она случайно наступила на полу длинной юбки и, потеряв равновесие, упала прямо в объятия Данту.

Беатрис уже подняла на него глаза, чтобы попросить прощения… Но не произнесла ни звука. Она была так близко к нему, что заметила золотистые искорки, игравшие в его темных глазах. Он стоял, небрежно опираясь спиной о стену, и держал ее в своих объятиях. И, похоже, не думал отпускать. А Беатрис тоже не делала попыток освободиться. Она была не в силах отвести глаз от его лица. Когда же он наклонился к ней, у нее перехватило дыхание.

Через мгновение их губы соприкоснулись. Беатрис не шевелилась, боясь, что исчезнет очарование момента и утихнет та буря эмоций, которая родилась в ее душе. У нее кружилась голова от исходившего от Данта тепла. Она прижалась к нему всем телом. Руки ее уперлись ему в грудь, и она слышала, как гулко бьется его сердце.

Сначала он поцеловал ее в губы, потом коснулся ложбинки около уха и стал спускаться вниз, к шее. Беатрис запрокинула голову, а он продолжал целовать ее, вот рука его скользнула по ее груди. Прикосновение это вызвало в ней взрыв возбуждения. Беатрис молила Бога о том, чтобы эта сладкая мука не прекращалась.

Но она прекратилась.

— Боже, что я делаю?!

Беатрис открыла глаза, и в это мгновение Дант отошел от нее. Сначала на шаг, потом еще на три. Беатрис застыла на месте, не зная, что ей сказать или сделать. Она сильно смутилась. Почему он отошел? Может, она не умеет целоваться?

— Милорд?

Увидев выражение, которое было на ее лице, Дант испытал горчайший стыд и почувствовал себя последним негодяем. Он отчетливо почувствовал, что она весьма живо откликнулась на его ласку. Дант понимал, что девушка спрашивает себя сейчас: почему он оттолкнул ее? Со своей стороны он знал, что если бы не остановился, то через минуту сделал бы то, что поклялся никогда не делать. Он соблазнил бы девственницу. Причем это была бы самая легкая победа над женщиной в его жизни.

— Я прошу прощения, Беатрис, — вырвалось у него. — Мне не следовало целовать вас. Я поступил недостойно.

Беатрис растерянно заморгала. Она молчала. Его слова лишь усилили ее смущение.

— Кажется, нам пора возвращаться в поселок, — наконец проговорил Дант глухо и направился в ту сторону, откуда они пришли. Беатрис ничего другого не оставалось, как последовать за ним.

Они вышли из пещеры, он подсадил ее на лошадь, затем вскочил на Гнева и молча направился вниз по горной тропинке.

Они почти не разговаривали и через полчаса добрались до поселка. Каслтон лежал в долине ниже замка Певерил и был окружен с трех сторон скалами. Красивые старинные дома из камня тянулись вдоль пыльной дороги, которая вела на площадь. На подоконниках всюду стояли цветы в горшках, на улице сушилось белье. Везде, где проезжали Дант с Беатрис, им вслед оборачивались и восторженно шептались.

Они остановились на площади. Дант спешился и отвел Гнева к привязи. Затем он помог Беатрис слезть с лошади. На противоположном конце площади стояли торговые ряды, где толкались местные жители. Дети играли тут же в тенечке.

— Я на почту, а вы пока, может быть, захотите побродить по местному базару?

Беатрис улыбнулась и кивнула. Она провожала его взглядом.

Дойдя до конца площади, Дант обернулся. Беатрис перебирала какие-то безделушки и разговаривала с торговкой. Всю дорогу от пещеры Дант заставлял себя не смотреть на девушку. Ибо чувствовал, что если увидит эти волшебные серебристо-серые глаза, то опять потеряет голову и… поцелует ее, забыв все свои недавно обретенные «моральные устои».

«Представляю, что она обо мне сейчас думает!» Он просто воспользовался ситуацией и теперь начинал думать, что каким-то образом, на подсознательном уровне, сам ее подстроил. В самом деле, неужели нельзя было поручить Ренни или даже лакею отправить письмо лорду Девонширу в Чатсуорт? Так нет же, Дант решил сам отправиться в поселок на почту. И Беатрис взял с собой, якобы на прогулку. Потому что в глубине души знал, что они будут одни. А поход в пещеру лишь все усугубил. Между прочим, ничто не мешало ему предупредить Беатрис о том, чтобы она смотрела себе под ноги. Но он не предупредил. А когда она потеряла равновесие и упала ему на руки, он не преминул этим воспользоваться.

И все же Дант не мог не заметить, что она живо откликнулась на его поцелуй. Ее ответ был искренним и столь же пылким, что еще больше подстегнуло его. Данту приходилось общаться с женщинами, которые красотой своей могли бы составить конкуренцию самой Венере, но ни одна из них не возбуждала его так, как Беатрис.

«Нет, действительно, что в ней такого, в этой неловкой девочке?»

Беатрис перебирала безделушки, смотрела на изящные кружева, отрезы красивых тканей, но в действительности едва замечала их. Мысли ее были заняты Дантом и тем, что произошло между ними в пещере.

Она сама не знала, как объяснить тот поцелуй. Просто когда она оступилась и упала в его объятия, а потом подняла глаза, чтобы извиниться… она увидела в его лице такое, что последовавший за этим поцелуй показался ей чем-то совершенно естественным. И ее собственный ответ на этот поцелуй — тоже.

Смущало другое: чем все это закончилось.

Может быть, Дант решил, что она оскорбилась? Но ведь она не отталкивала его, не говорила ему, чтобы он прекратил. В таком случае, может, объяснение в другом? Может, он, напротив, был неприятно удивлен тем, что она столь горячо откликнулась на его поцелуй? Да… из-за этого, пожалуй, могут быть неприятности. Ну кто ее просил так глупо оступаться?

Впрочем, если бы она не потеряла равновесия и не упала на него, он не поцеловал бы ее.

Теперь необходимо было решить, что делать дальше. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло? Так будет только хуже.

Беатрис отчаянно пыталась найти выход из сложившегося неловкого положения и, наконец, решила, что лучше всего будет дать ему понять, что этот поцелуй для нее ничего не значил. А, следовательно, им больше не стоит о нем и вспоминать.

Поцеловались, ну и что с того? Ничего. Другими словами, она решила солгать.

— Вы готовы, Беатрис? С почтой я все дела закончил, к тому же скоро будет смеркаться. Пора возвращаться в Уайлдвуд.

Она вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной его голос. Обернувшись, улыбнулась:

— Да, конечно. Но прежде чем мы тронемся в путь, я хотела бы кое-что сказать вам, Дант.

Беатрис сделала паузу. Он вежливо ждал продолжения.

— Пока вы ходили на почту, мне пришло в голову, что вы, возможно, думаете, что я переживаю из-за того поцелуя в пещере.

Дант оглянулся на уличного торговца-старика, который явно слышал их разговор. И даже подошел на шаг ближе.

— Понимаю.

— Так вот… Я просто хотела заверить вас, что совершенно не переживаю из-за этого. То есть это было с вашей стороны очень мило, но не думаю, что стоит придавать этому какое-то значение.

«Ага, ага…» Дант с трудом подавил улыбку.

— В самом деле?

— Да. Прошу вас, милорд, только не обижайтесь. Вы хорошо целуетесь, если уж на то пошло. Скажите, у вас большой опыт?

— Уж, наверное, побольше, чем у вас.

— О, конечно, что со мной сравнивать. Тем более вы должны понять меня. Давайте забудем об этом, и все. Вычеркнем этот эпизод так, как будто его вовсе не было. Нет, действительно, разве это повод для того, чтобы бередить разные сильные чувства? Между прочим, мне сильные переживания вообще не свойственны.

Дант молча смотрел на нее. Старик торговец ухмылялся в ус.

— Просто я хотела, чтобы вы это знали, — добавила Беатрис, радуясь тому, что у нее все так естественно вышло. — Мне не хочется, чтобы между нами из-за этого появились какие-то трения…

«Это надо же! Из мухи раздуть такого слона», — подумал Дант. Он был не настолько глуп, чтобы не понять, что она лжет ему.

— Ну что ж, спасибо за откровенность, Беатрис. Я счастлив видеть, что вы нисколько не оскорбились моим поступком, как истинная бесстрастная леди.

— Вот именно, — сказала девушка, — это вы верно заметили. Честное слово, я не подвержена страстям. — С этими словами она вновь обернулась к прилавку и лишь добавила напоследок: — Значит, договорились, милорд. Не придавайте значения.

Дант по-прежнему смотрел на нее, стоя на месте. На своем веку он целовал многих женщин и научился распознавать их реакцию. Поэтому в отношении объяснения Беатрис он был совершенно уверен в том, что она покривила душой. Он хорошо помнил, как пылко она откликнулась на его поцелуй. В сущности, именно этот ее ответ и завел его. То, что она наговорила ему сейчас, — всего лишь нехитрая уловка. «Признаем это без ложной самонадеянности».

Дант был убежден в том, что поцелуй взволновал ее не меньше, чем его. И он решил доказать ей это.

Беатрис закончила осмотр рынка и направилась к тому месту, где были привязаны их лошади. Но не прошла она и двух шагов, как Дант догнал ее, схватил за руку и резко повернул к себе лицом. Прежде чем она успела что-то сказать или сделать, он крепко обнял ее и приник к ее губам. И не отрывался до тех пор, пока не почувствовал, что она обняла его в ответ и что у нее ослабели ноги. Только после того, как он доказал ей то, что хотел доказать, он отпустил ее.

Глаза Беатрис блестели, рот был полуоткрыт, дыхание прерывистое. Рынок притих. Все взгляды были устремлены на них.

— Уже поздно, и нам в самом деле пора возвращаться в Уайлдвуд, — негромко проговорил Дант.

С этими словами он направился к лошадям, думая про себя о том, что, пожалуй, никогда еще женщина, «не подверженная страстям», не целовалась столь страстно.


Глава 9


— Я так рад, милорд, что вы вернулись! Когда они подъезжали к Уайлдвуду, то увидели Ренни, который стоял на ступеньках крыльца. Точнее, он выбежал, услышав их приближение. Несмотря на то, что сумерки уже опустились, Данту бросилось в глаза выражение его лица. Казалось, управляющий только что повстречался с самим дьяволом.

Дант спрыгнул с Гнева на землю.

— Что случилось?

— У нас гости, милорд. Я сказал им, что вас нет и что вы неизвестно когда вернетесь, но они все равно остались. Приехали еще днем и все сидят.

— Надеюсь, ты предложил им подкрепиться? — сказал Дант, тут же решив, что это, должно быть, Кассия и Рольф, которые приехали по его письму.

Ему почему-то не пришло в ту минуту в голову, что письмо было отправлено всего несколько дней назад и они просто не успели бы прибыть в Уайлдвуд так быстро.

— Да, милорд, но они только попили чаю. Они в гостиной. — Тут, понизив голос, Ренни прибавил: — Может, будет лучше, если мисс Беатрис сейчас оставит вас наедине с этими людьми?

— Ерунда, Ренни. Я ждал их приезда. В сущности, это касается именно Беатрис, и я думаю, что будет лучше, если все мы сразу же приступим к делу.

Дант считал, что чем скорее он представит Беатрис Кассии, тем скорее им удастся установить ее личность и отправить домой. Тем самым он сам спасется от наваждения, которое охватило его в последнее время и с особенной силой проявилось сегодня. Он уже понимал, что тот поцелуй на глазах у всего поселка был его ошибкой. Ему хотелось сказать тем самым Беатрис: «Я знаю, что ты солгала мне насчет первого поцелуя». На самом деле он доказал самому себе, что его влечение к этой девушке уже переходит все границы и превращается в слепую страсть. Дант чувствовал, что над ним сгущаются тучи. Он дал знак Беатрис следовать за ним и, подойдя к гостиной, распахнул дверь,

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я так задержался…

Дант замер на пороге. Беатрис налетела на него сзади, но он никак не отреагировал на нее. Взгляд его был устремлен на гостей. Мало того, что то были не Кассия с Рольфом, Дант вообще впервые в жизни видел этих людей.

Женщина сидела так прямо, словно аршин проглотила. На ее черном платье был глухой узкий воротник под самое горло. Волосы настолько туго стянуты сзади, что на лице натянулась кожа, и оттого глаза казались чуть раскосыми. Тонкие губы сурово поджаты.

Рядом с ней стояла маленькая девочка с темными густыми кудряшками, обрамлявшими маленькое испуганное личико. А поскольку она смотрела прямо на Данта, тому ничего другого не оставалось, как прийти к выводу, что ребенок испугался именно его.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я обознался.

— Вот именно, — проговорила женщина тоном, исполненным презрения.

— Может быть, вы все же назоветесь и объясните цель своего появления здесь? — после тягостной паузы спросил Дант.

— Я гувернантка этой девочки, Абигаль Стаутвел. Мисс Абигаль Стаутвел, — прибавила она, сделав ударение на первом слове. — А это леди Феба Хэйвлок. Точнее, она считалась леди Фебой Хэйвлок до самого последнего времени. Пока не выяснилось, что на самом деле она является вашей незаконнорожденной дочерью.

В комнате наступила тишина. Обычно такого рода сообщения сопровождаются пораженными восклицаниями, но Дант промолчал. И первым чувством, которое он испытал в следующее мгновение, было отнюдь не изумление, а ярость. Неистовая ярость.

— Одну минуточку, мисс Стаутвел, — с трудом сдерживаясь, проговорил он. Обернувшись к Беатрис, на лице которой застыло каменное выражение, он сказал: — Беатрис, я буду вам очень признателен, если вы заберете ребенка, пока я поговорю с мисс Стаутвел.

Беатрис молча вышла вперед и протянула руку девочке. Та вложила в нее свою маленькую ручку, и они обе вышли из комнаты. Дант проводил их взглядом. Затем обернулся к гувернантке:

— Поражаюсь, как такой женщине, которая говорит, словно ядом плюется, доверяют воспитание ребенка!

Мисс Стаутвел, судя по всему, не задела эта реплика. Усмехнувшись, она проговорила:

— У меня есть безупречные рекомендации.

— Что ж, по крайней мере, от меня таковой не ждите. А теперь, может быть, вы все-таки изъяснитесь более вразумительно?

Женщина костлявой рукой протянула ему письмо. Дант взял его, отвернувшись от нее, подошел к окну и прочитал:


Да будет это письмо всем, кто прочтет его, твердым уверением в том, что их светлость Роджер Хэйвлок, маркиз Овертонский, с этой минуты слагает с себя всю ответственность — как материальную, так в равной степени и какую бы то ни было иную — за воспитание девочки, известной как леди Феба Хэйвлок, и передает ее в руки ее настоящего отца — Данта Тремейна, графа Моргана.


Дант перечитал письмо во второй раз, в третий… пока, наконец, не понял его смысл. Затем он обернулся к мисс Стаутвел.

— Черт возьми, как все это понимать? — воскликнул он, тряся письмом перед надменно вздернутым носом гувернантки.

— А как написано, так и понимайте, лорд Морган. Не так давно их светлости, маркизу Овертонскому, стало известно о том, что его супруга одно время встречалась с вами. И плодом этой связи стал ребенок, которого он в течение последних пяти лет считал своей дочерью. Маркизу посоветовали положить этому конец, и вот он передал леди Фебу вам.

— А что же Элиза? Неужели она согласилась с тем, чтобы…

— Леди Овертонская умерла. В начале года ее прибрала чума.

У Данта холодок пробежал по коже. Элизы нет в живых? Боже, нет…

— Разбирая личные вещи леди Овертонской, — продолжала мисс Стаутвел, — ее муж наткнулся на одно письмо, написанное ею… — Она помолчала и после паузы веско добавила: — Вам. В нем сообщалось о том, что леди Феба на самом деле является вашим ребенком. Письмо было составлено вскоре после ее рождения. Судя по всему, леди Овертонская тогда не решилась его отправить.

— Но и не уничтожила.

— Очевидно, она просто ждала удобного случая. И не хотела лишать ребенка привилегии быть выращенной в доме маркиза Овертонского. Мне это ясно как день.

После этих слов Данту очень захотелось ее ударить. Лишь усилием воли ему удалось взять себя в руки. Глубоко вздохнув, он проговорил:

— Весьма признателен вам, мисс Стаутвел, за то, что вы удержали свое мнение при себе. Тем более что оно здесь никому не интересно.

Она фыркнула, но благоразумно промолчала. Дант, отойдя к окну, оперся плечом о стену и стал смотреть наружу. Мысли его были о бедняжке Элизе, милой несчастной Элизе. Будучи чистой, невинной девушкой, она, увы, рано познала все темные стороны неудачного замужества, живя под одной крышей с маркизом. В каком-то смысле это даже лучше, что она умерла. Дант знал, что Овертон и без всякого письма обращался с ней зверски. Страшно было даже подумать, что сталось бы с Элизой, если бы он узнал всю правду еще при ее жизни.

— Сколько ей? — спросил он, не поворачиваясь от окна.

— В феврале исполнилось пять.

Дант произвел в уме несложные подсчеты и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. Да, судя по всему, Феба действительно была от него.

— Она знает?

— Леди Фебе сказали, что тот человек, который считался ее отцом, на самом деле не является таковым. Ей известно, что мать умерла, и что ее привезли сюда для знакомства с настоящим родителем.

«Ага, отсюда и выражение такого ужаса при виде меня…»

Дант обернулся:

— И это все?

Мисс Стаутвел смерила его ледяным взглядом:

— Да.

Он почему-то ей не поверил.

— Благодарю вас, мисс Стаутвел. Вы свободны, — проговорил он, отходя от окна.

Гувернантка поднялась:

— Свободна? Что вы имеете в виду? Я ее гувернантка и единственный человек здесь, которого она знает.

Дант остановился напротив нее и посмотрел так, что она вынуждена была опять сесть.

— Одна поправочка, мисс Стаутвел. Вы были ее гувернанткой. В письме говорится о том, что отныне я несу за Фебу всю полноту ответственности. Поэтому первое, что я считаю своим долгом сделать, — это уволить вас. Без всяких рекомендаций. Девочку оторвали от дома, который она привыкла считать своим, ее привезли сюда, к совершенно чужим людям. По-моему, сильных переживаний с Фебы достаточно. Я не собираюсь усугублять ее положение и травмировать общением с вами. Я решил сию же минуту положить конец тому влиянию, которое вы оказываете на нее. Вы можете уехать той же дорогой, что и приехали. Забирайте свои вещи, но не трогайте вещей Фебы. Возвращайтесь к его светлости, хотя что-то подсказывает мне, что в услугах гувернантки маркиз теперь будет нуждаться уже не так сильно. Всего доброго, мисс Стаутвел. И счастливого пути.

Она пораженно уставилась на него, затем медленно поднялась и так же медленно вышла из комнаты. Дант проводил ее взглядом, радуясь про себя, что больше уже никогда не увидит этой ведьмы. Все же спустя еще какое-то время после ее ухода он неподвижно стоял посреди комнаты, тупо уставившись перед собой и отчаянно желая проснуться.

Действительно, подобное могло с ним случиться лишь в самом безумном сне. У него есть ребенок, дочь. Последние пять лет он, сам того не ведая, являлся отцом.

Дант подошел к стулу у окна, выходившего на лужайку, сел, поставил локти на колени, подпер кулаками подбородок и невидящим взглядом уставился перед собой.

Ему вспомнилась его первая встреча с Элизой Хэйвлок. Тогда она была молодой женой и только-только вернулась после медового месяца, проведенного в загородном имении мужа. Оба супруга были представлены ко двору. Когда Дант увидел ее, ему показалось, что она чересчур бледна, даже нездорова. Впрочем, он решил, что это результат целого ряда бессонных ночей, проведенных в страстных объятиях супруга во время медового месяца, и не придал этому значения.

Вскоре ему открылась правда.

Связь с Элизой выбивалась из общего ряда. Именно с этой женщиной он ближе всего подошел к мысли о том, что, может быть, стоит отказаться от холостяцкой жизни. Они были не только любовниками, но и добрыми друзьями. С ней он мог совершенно свободно говорить о самых разных вещах и доверял ей, как никому больше.

Как ни странно, именно Элиза положила конец их отношениям. Однажды вечером она пришла к нему и сказала, что ей нужно удалиться от двора и вообще уехать из Лондона. Дант знал, что на самом деле она просто хочет уехать от него, ибо была не дурочка и видела, что он никогда не ответит на ее отношение к себе равноценным по силе чувством. Вспоминая теперь то их свидание, Дант понял, что в ту ночь она, похоже, уже знала, что беременна от него.

И ничего не сказала ему, потому что не хотела связывать его обязательствами.

То была их последняя ночь, после которой она ушла, и Дант дал ей уйти. Она вернулась в загородное имение мужа на постылое супружеское ложе, чтобы никто ничего не узнал, никто ничего не заподозрил. Она была очень осторожна и настолько ловко сумела скрыть свою тайну, что все эти годы маркиз Овертонский считал Фебу родной дочерью…

Но потом пришла чума. Будь она проклята!

За окном застучал сильный дождь.

Дант закрыл глаза и стал молиться о том, чтобы Господь дал Элизе мир и покой на том свете, ибо она не знала ни того, ни другого при жизни.


Глава 10


Дант отыскал Беатрис и Фебу в Музыкальной комнате. Они сидели рядышком на скамейке перед клавесином. Беатрис показывала девочке, как правильно расположить руки на клавиатуре. Зрелище было удивительно естественное, словно это были мама с дочкой.

Дант не сразу обнаружил себя. Он наблюдал за ними от дверей. Беатрис играла какую-то простенькую пьеску, а он внимательно рассматривал Фебу, сидевшую рядом с ней.

Если поначалу он пытался, по крайней мере, в душе, оспорить свое отцовство, о котором столь безапелляционно заявила мисс Стаутвел, то теперь у него не осталось никаких сомнений. Феба была его дочерью. У нее были его волосы. «Черные, будто дерби-ширский песчаник» — как любила говаривать миссис Лидс. От матери же ей достались глаза небесно-голубого цвета. Дант еще не видел ее улыбки, но знал наперед, что, когда девочка улыбнется, глазки ее зажгутся, словно усыпанное звездами ночное небо. Как они зажигались у Элизы…

Она была его плотью и кровью, и все же, приглядевшись, он увидел в тонких чертах ее лица Элизу. От матери же к ней перешла и врожденная грация.

Дант улыбнулся, когда Феба повторила вслед за Беатрис несколько коротких тактов, сделав всего лишь одну ошибку.

— Весьма недурно, Феба, — проговорил он, входя наконец в комнату.

Девочка заметно вздрогнула. Отражение радости с ее личика исчезло, и вновь обнаружили себя тени страха. Столь разительная перемена не могла укрыться от Данта. И он понял, что у девочки это — результат давней привычки. «Уж не побивал ли ее Овертон? Если так, я убью негодяя!»

Дант улыбнулся дочери:

— Не бойся, Феба. Тебе никто не сделает ничего плохого.

Феба молча смотрела на него. Похоже, ей даже в голову не приходило, что с Дантом можно разговаривать. Взгляд ее был исполнен такого страха, словно она думала, что он ее сейчас проглотит.

Дант опустился перед ней на корточки, прилагая все усилия к тому, чтобы не испугать ее еще больше.

— Насколько я понял, ты выдержала длительное путешествие. Мой управляющий Ренни сказал, что ты ничего не ела в течение всего дня. Ты голодна?

Девочка долго смотрела на него, ничего не отвечая, потом медленно кивнула.

— Миссис Лидс, наша повариха, готовит лучшие в мире имбирные пряники с патокой. Хочешь имбирного пряника?

Феба снова кивнула.

— Уж я-то знаю, что у нее постоянно лежит на кухне готовый пряник. Хочешь сходить туда и попробовать? И запить его добрым стаканом молока, а?

— Да, спасибо, сэр.

Голосок у нее был тонкий, слабый. У Данта сердце сжалось, когда он услышал его. Внезапно он твердо решил приложить все усилия, чтобы эта малышка больше не знала в жизни страха. И еще он понял, что готов ради нее пойти на все. Даже на смерть.

— Подожди-ка, я пойду сейчас поищу Ренни, чтобы он проводил тебя на кухню.

Но управляющего искать не пришлось, ибо он как раз появился в дверях.

— Ренни, дружище, будь любезен, проводи леди Фебу на кухню и проследи за тем, чтобы миссис Лидс угостила ее хорошим куском своего имбирного пряника и молоком.

Ренни кивнул:

— Будет исполнено, милорд.

Дант вновь перевел глаза на Фебу:

— Это Ренни. Он очень добрый и любит детей. В особенности таких хорошеньких малышек, как ты. Иди с ним. Он отведет тебя к миссис Лидс, которая даст тебе имбирный пряник, как я обещал. И может, даже добавит к нему лимонный крем.

Малышка оглянулась на Беатрис, словно спрашивая разрешения уйти. Девушка мягко улыбнулась ей. Тогда Феба перевела глаза на Ренни, поколебалась еще несколько мгновений, потом слезла со скамейки и медленно пошла к нему. На полпути она вдруг остановилась и обернулась.

— А где мисс Стаутвел? — спросила она. Дант не знал, что ей на это ответить. Несмотря на ту неприязнь, которой он сразу же проникся к гувернантке, он понимал, что мисс Стаутвел действительно является единственным знакомым Фебе человеком. Он не исключал того, что ее отъезд может огорчить девочку, вместе с тем Дант не мог лгать.

Он решил как можно мягче сказать дочери правду:

— Мисс Стаутвел уехала. И не вернется. А ты останешься теперь жить здесь, со мной.

Феба подумала над сказанным.

— Ага, — отозвалась она просто, повернулась к Ренни и вложила в его ладонь свою маленькую ручку. Они вместе вышли из комнаты.

— Очаровательный ребенок, — сказала Беатрис, как только они с Дантом остались одни. — Такая сообразительная.

— Да, это верно, — задумчиво проговорил Дант и надолго замолчал. Потом сказал: — Вам, наверное, интересно узнать, что же все-таки произошло?

— Это не мое дело, лорд Морган.

Дант не пожелал с этим согласиться. Он чувствовал внутреннюю потребность объяснить ей, сделать так, чтобы она поняла. Он должен был сделать это.

— Мне хочется, чтобы вы все же узнали правду, Беатрис. Порой она бывает не такой страшной, как слухи.

Беатрис повела плечами:

— Как вам будет угодно.

Дант оперся локтем о клавесин и задумался. Через несколько мгновений он внимательно посмотрел на девушку и сказал:

— Видите ли, Беатрис, прежде мне приходилось совершать в жизни кое-какие вещи, которыми нельзя гордиться.

— Полагаю, вам сложно будет найти человека, который бы не сказал про себя то же самое, Дант. Лично я не знаю безгрешных людей.

Дант улыбнулся. Для девушки, лишившейся памяти, она была весьма искушена в этой жизни.

— Ага, вот слова человека, которому нечего стыдиться своих поступков.

— Откуда вы знаете? Может быть, я, напротив, совершила в прошлом что-то такое ужасное, что у меня даже отшибло память. Может быть, это даже хорошо, что я теперь ничего не помню. Кто знает, что я творила в прежней жизни? Я просто не могу вспомнить, но это еще не значит, что ничего не было на самом деле.

— Если бы от ужасных поступков у всех людей отшибало память, я давно бы уже ее лишился. Беатрис коснулась его руки:

— Я убеждена в том, что вы не совершили ничего такого. Порой человеку, когда он наедине с самим собой, свойственно преувеличивать тяжесть содеянного. Но стоит поделиться этим с кем-нибудь, как становится ясно, что все в действительности не так плохо.

Дант глубоко вздохнул.

— Феба моя дочь, но ее мать никогда не была моей женой.

За этим последовала секундная пауза, после которой Беатрис проговорила:

— Ну и что в этом такого удивительного?

— Собственно говоря, она была чужой женой.

— О…

Дант продолжал:

— Я хорошо помню тот теплый и мягкий вечер, когда познакомился с Элизой. В Уайтхолле, точнее на лужайке у самой воды, был бал-маскарад. Я почему-то отошел в сторонку, уж не помню, с чего это вдруг. Но зато отлично помню, что услышал в темноте женский плач. Это рыдала Элиза… Я завернул за ограду и увидел ее. Она сидела на каменной скамейке под деревом, закрыв лицо руками. У меня до сих пор стоят перед глазами ее узкие плечи, которые сотрясались от рыданий. Я отвлек ее своим появлением. Она тут же попыталась спрятать от меня свое горе. Я предложил ей носовой платок и спросил, могу ли я чем-нибудь помочь. В ответ она снова разрыдалась.

Дант умолк на минуту, В тот вечер он не искал себе подружки, ибо у него тогда уже была одна. Он сам так до конца и не понял, что заставило его тогда сесть рядом с ней. Может быть, печальный блеск в ее глазах, беспомощность, написанная на освещенном луной лице? Но он сел рядом и обнял ее, давая выплакаться. А то, что последовало за этим, было уже неизбежным.

— Почему она плакала? — спросила Беатрис.

— Я узнал, что она незадолго до того вышла замуж, но почти весь медовый месяц провела в одиночестве. Ибо после неудачной брачной ночи, к которой она была не подготовлена, ее муж, маркиз Овертонский, предпочитал проводить время в обществе других женщин. При этом он не упускал случая оскорбить Элизу и выразить свое отвращение к ней. Он говорил ей, что она ни на что не годна. Говорил постоянно. И в результате загнал ее этим в угол. Какой же человек выдержит, если ему без конца будут вдалбливать мысль о его полной никчемности? Я как мог утешил ее, и мы… — он сделал паузу, подбирая нужное слово, — стали встречаться. Это продолжалось несколько месяцев.

— Вы полюбили ее? Дант покачал головой:

— Боюсь, все не так просто. Судя по всему, Элиза прониклась ко мне довольно сильным чувством. Возможно, с ее стороны и была любовь, но я, увы, не поднялся до таких высот. Я был к ней неравнодушен, но любовью это вряд ли можно было назвать.

— По крайней мере, вы не обманывали ее насчет этого.

— Да, Беатрис, меня можно обвинять в чем угодно, но только не в отсутствии честности. Видите ли, я просто не умею ловко врать. Да, я никогда не пытался уверить Элизу в том, что люблю ее. А сейчас, когда я узнал все про Фебу… я пришел к заключению, что Элиза, узнав, что беременна, решила прекратить нашу связь. Она так ничего и не сказала мне про ребенка. О существовании Фебы я узнал только сегодня.

— Это можно было понять по выражению вашего лица, — сказала Беатрис. — Но отчего мать девочки вдруг решилась открыть всю правду только сейчас? И почему она отослала от себя дочь?

— Элиза умерла. В начале года ее забрала чума, а маркиз узнал все про Фебу из одного письма, которое нашел, разбирая личные вещи жены после ее смерти. Она сама написала это письмо мне. Несколько лет назад. Но так и не отправила. В письме говорилось, что я настоящий отец Фебы. Узнав об этом, маркиз решил избавиться от ребенка, потому и прислал его мне.

Беатрис нахмурила брови:

— Это недостойный поступок. Как же можно сначала любить девочку, а потом вот так просто избавиться от нее?

— Как я уже говорил, маркиз не являлся образчиком человеческой добродетели. Вы заметили тот страх, который появился на лице у Фебы, когда она увидела меня? Откуда это? От маркиза, который, возможно, являлся единственным мужчиной, которого она видела в жизни. И девочка посмотрела на меня так, как она привыкла смотреть на него. Беатрис рассердилась:

— Ну что ж, в таком случае это даже хорошо, что он прислал ее сюда!

Дант внимательно взглянул на нее. Про Элизу Беатрис молчала. Тогда он решил ей помочь:

— Значит, вы не считаете меня негодяем после того, что я рассказал вам про себя и мать Фебы?

— Не говорите глупостей, Дант. Вы дали утешение несправедливо обиженному человеку. Как можно судить вас за это? Если бы вы раньше знали о существовании Фебы, я уверена, вы давно уже приняли бы на себя ответственность за нее, ибо так поступил бы любой джентльмен.

— Но джентльмен, если уж на то пошло, не стал бы связываться с замужней женщиной.

— Значит, вам хотелось, чтобы мать Фебы всю жизнь прожила с человеком, который так обращался с ней? И никогда не узнала истинного счастья? Это, конечно, был брак по расчету?

— Разумеется.

— А вот я считаю, что замужество никогда не должно превращаться в сделку. Это всегда плохо заканчивается. — Она посмотрела на него и прибавила: — Честно говоря, даже не знаю, откуда во мне взялось столь твердое убеждение, но я действительно так считаю.

Дант улыбнулся:

— А вы вольнодумствуете. Беатрис поднялась:

— Возможно. Но зато я точно знаю, что от всех этих рассуждений страшно проголодалась. Не хотите ли отведать вместе со мной имбирного пряника, милорд?

На этом разговор был закончен.


Дант заглянул в комнату, освещенную всего одной свечой. Феба сидела на постели, на ней была белая ночная рубашка, волосы струились по плечам темными волнами. Она неподвижно смотрела на что-то зажатое в руке.

— Привет, — проговорил Дант, заходя. Феба тут же спрятала предмет своего интереса в кулачке. Только потом она повернулась к Данту и молча посмотрела на него.

Дант подошел и опустился на краешек постели.

— Тебе нравится твоя новая комната, Феба?

— Да, сэр.

— Я сам жил здесь в детстве. А на подоконнике, вон там, у меня были расставлены деревянные солдатики. По ночам, когда все в доме спали, я любил болтать с ними. Они всегда были очень внимательными слушателями. Где они сейчас? Наверное, свалены где-то на чердаке. Если хочешь, я мог бы поискать их и…

Она продолжала молча смотреть на него.

Дант улыбнулся:

— Впрочем, что это я? Разве маленькие девочки играют с солдатиками?

Она не ответила. Тогда Дант решил сразу перейти к делу:

— Феба, ты, наверное, не совсем понимаешь, почему тебя привезли сюда?

— Вы мой отец, — просто ответила она.

— Да, это верно. Но ты понимаешь, что это значит?

— Да. Тот человек, за которого мама вышла замуж, на самом деле не был моим отцом. Мама иногда рассказывала мне про вас. Она говорила, что вы настоящий джентльмен. Но я не должна была никому говорить… Это была наша с мамой тайна. Но мама не смогла ее скрыть.

Дант пораженно уставился на нее:

— Ты не по годам смышленая, Феба.

— Мама говорила, что не хочет, чтобы я росла так же, как она. Вот я уже умею читать и могу написать свое имя. Меня мама научила. А еще я умею немного считать. Мама говорила, что девочек никогда ничему не учат, потому что люди не хотят, чтобы они были умными. Мама говорила, что это неправильно и что она не хочет, чтобы я росла такой.

— Твоя мама была очень умной женщиной. Но ее нет, и остался я, твой отец. Поэтому теперь ты будешь жить здесь, со мной. Ты не хочешь?

— Мисс Стаутвел говорила, что вы, скорее всего, отправите меня в закрытый пансион. А еще она говорила, что если вы папист, то отправите меня в мона… в мона…

— В монастырь?

— Да. Она сказала, что такие мужчины, как вы, не любят возиться с маленькими детьми. Они отсылают их в монастырь, где те живут, пока не подрастут и пока отцы не выдадут их замуж за тех, кого подобрали для них. Вы скоро отправите меня в монастырь, сэр?

Дант нахмурился:

— Нет, Феба, не скоро. Точнее, я тебя вообще никуда не отправлю. Во-первых, я не католик, хотя среди моих друзей есть и католики. Все они очень милые люди. Вера не может сделать человека плохим.

— А мисс Стаутвел говорит, что паписты злые.

— Мисс Стаутвел ошибается как в этом вопросе, так и во многих других. Что еще она тебе говорила?

— Она говорила, что моя мама — блудница, а вы — повеса, который соблазнил мою маму и жил с ней, когда она была чужой женой.

«Боже мой, воистину мегера!»

Дант был искренне рад, что отправил эту несносную мисс Стаутвел, ибо, если бы она сейчас еще находилась в Уайлдвуде, он пошел бы к ней и задушил ее голыми руками.

— Она говорила, что я неза… незаконно…

— Незаконнорожденная, — договорил за нее Дант.

— Да, и что это позор. Что я никому не буду нужна такая. Она говорила, что, если я буду плохо себя вести, вы меня побьете. Она требовала, чтобы я была тише воды, ниже травы и подавала голос только тогда, когда меня об этом попросят. И тогда я вырасту и стану гувернанткой, как она.

«Вот уж нет, черт возьми!»

Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.

«Нет, задушить ее мало. Ей самое место в аду за то, что она вбила в голову ребенка весь этот бред!»

— А теперь, Феба, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Тебе нечего стыдиться себя и своей матери, потому что она, как и ты, была очень хорошим человеком.

— Мама рассказывала мне по ночам сказки.

Дант вдруг представил себе Элизу, сидящую у кроватки Фебы, как вот он сейчас сидит, и рассказывающую засыпающей дочери сказки. Элиза всегда любила их, верила в рыцарей. Поразительно, как ей удалось сохранить все это в своем сердце, живя рядом с таким мужем…

— А мисс Стаутвел говорила, что сказки — это творение дьявола, — сказала Феба, выведя его из состояния задумчивости.

— Мисс Стаутвел — сама творение… — Он вовремя спохватился. — Феба, мисс Стаутвел — плохая женщина, раз говорила тебе такое. Все это неправда. Мисс Стаутвел совсем не такая, какой была твоя мама, поэтому и врала тебе. Она тебя когда-нибудь наказывала?

— Однажды она ударила меня по руке тростью. За то, что я взяла на кухне сладкий пирожок. Я заплакала. А мисс Стаутвел еще лишила меня ужина.

— Ты любила свою маму, Феба?

— Да, сэр, очень. Она была совсем не такая, как мисс Стаутвел. Она говорила, что мисс Стаутвел — сухарик…

— Как? — недоуменно переспросил Дант. Феба встряхнула кудряшками и поправилась:

— То есть сухарь. А как это?

— Когда человека называют сухарем, Феба, это значит, что он не обращает внимания на то, что своими словами или поступками причиняет ближним боль.

— Прямо как мисс Стаутвел.

— Именно. И поскольку она сухарь, ты не должна придавать значения всему тому, что она тебе наговорила. Она плохая женщина, и поэтому я выгнал ее.

— Я рада, что вы ее выгнали. Мама тоже хотела это сделать, но он не дал ей.

— Маркиз? Феба кивнула.

— Ты должна всегда так думать о своей маме, девочка, как сейчас думаешь.

— Она играла со мной и с моими куклами. И еще пела.

— Всегда помни об этом. Но забудь все, что тебе говорили про нее мисс Стаутвел и маркиз, ибо они ее не знали, как мы с тобой знаем.

Феба нахмурилась, потом тоненько проговорила:

— Я скучаю по маме.

С этими словами она вытянула перед собой руку и разжала кулачок. Дант увидел маленький медальон на тонкой золотой цепочке. С медальончика смотрел портрет Элизы.

Он грустно взглянул на ее лицо.

— Я знаю, что ты скучаешь по ней, Феба. Держи медальон при себе, и мама всегда будет рядом. Всегда. — Он сделал паузу. — Хочешь еще что-нибудь спросить у меня?

Он готовился к вопросам о своих отношениях с Элизой. Почему не забрал ее от плохого мужа? Почему отпустил ее от себя тогда, в Лондоне? Почему с тех пор больше не пытался увидеться с ней? Дант сам сейчас задавал себе эти вопросы. Феба подняла на него глаза и спросила:

— А как вы называли своих солдатиков? Дант улыбнулся:

— Роялистами.

— Роя-лис-тами?

— Да, потому что они сражались за короля Карла I.

— Которому отрубили голову?

— Да. Его солдаты носили длинные волосы и красивые плащи. Они искусно владели шпагой. Я всегда хотел быть одним из них.

В глазах Фебы появился живой интерес.

— А вы сражались со шпагой, как они?

— Нет, я был слишком молод. Впрочем, обращаться со шпагой я научился.

— А вы покажете мне?

— Но девочкам разве… — Он запнулся. В самом деле, почему бы не показать дочери, как обращаться со шпагой? Элиза была бы не против. — Конечно, Феба, я покажу тебе… но сейчас уже поздно. Ты устала. Тебе пора спать.

Феба легла, и Дант укрыл ее одеялом. Девочка сжимала в маленькой руке медальон на тонкой цепочке. Когда они в последний раз встретились взглядами, Дант готов был поклясться, что глазами ребенка на него взглянула Элиза. Он улыбнулся.

— Спокойной ночи, малышка.

— Спокойной ночи, сэр. Дант пошел к двери.

— Сэр?

— Да, Феба?

— А вы завтра поищете своих солдатиков на чердаке?


— Пойдемте, — проговорил Дант, поднимая Беатрис с кресла. Книга, которую читала девушка, упала на пол.

— Что случилось? — встревожено воскликнула она. — Феба убежала? Может, ее выкрала эта ужасная мисс Стаутвел? Что с Фебой?

— Все в порядке. Мы мило поговорили, и она сейчас спит.

— Тогда в чем дело?

— Беатрис, нам предстоит кое-что сделать. Дант взял со стола у двери подсвечник и направился к лестнице. Поднявшись на третий этаж, он провел Беатрис по коридору и остановился около узкого пролета, шедшего наверх, к маленькой дверке в потолке.

— Куда это вы идете?

— Мы, Беатрис, идем на чердак. Мы! Только сейчас вспомнил, что во время нашей экскурсии совсем запамятовал познакомить вас с этой частью дома.

Беатрис недоуменно посмотрела на него. Может, он сошел с ума?

— Но это не обязательно.

— Пойдемте, пойдемте, бояться нечего. Привидения все давно повывелись, если не считать, правда, герцогини.

— Герцогини?

— Да, говорят, она была здесь в качестве гостьи на балу, который давал мой дед, первый граф Морган. По крайней мере, так считается, что она была здесь. Так вот, обнаружили ее на чердаке с отрубленной топором головой. Причем голову так и не нашли. С тех пор она время от времени появлялась там. Искала свою голову, как утверждают. Впрочем, наверняка никто не знает.

Беатрис посмотрела на Данта:

— Так почему бы вам просто не спросить у нее самой?

— Значит, вы все-таки не верите, Беатрис? Очень хорошо. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал. — Он передал ей подсвечник. — Подержите, а я пока открою дверцу.

Они вместе поднялись по узкой лесенке. Дант снял железный засов, и дверка распахнулась, стукнувшись о потолок. Дант пролез в образовавшееся темное отверстие в потолке, затем забрал у девушки подсвечник.

— Давайте руку, — проговорил он, усмехнувшись. — Обещаю, что верну ее. Он помог ей взобраться наверх.

Потолок был низкий, и Данту временами приходилось нагибаться. Беатрис из-за своего небольшого роста не испытывала подобных неудобств. Неверный огонь свечей отбрасывал на стены танцующие тени. Чердак был завален старыми дорожными сундуками и всевозможной мебелью.

— Что мы, собственно, ищем? — спросила Беатрис и всмотрелась в темный угол, где как будто закопошились крысы.

— Игрушечных солдатиков. Я обещал Фебе достать их, но завтра утром у меня свидание в поселке с одним из местных землевладельцев, так что времени не будет.

Беатрис улыбнулась. Дант мог бы послать на чердак за солдатиками слугу, но он предпочел сделать это сам, что Беатрис очень понравилось.

— Где мы начнем искать? Дант огляделся по сторонам.

— Я пойду вон туда, а вы посмотрите где-нибудь здесь. Далеко от выхода не отходите. — Он усмехнулся. — На тот случай, если вдруг герцогиня все же решит нанести сюда визит.

— В таком случае, может быть стоит сразу послать за чаем? — тем же тоном ответила Беатрис. — Впрочем, прошу прощения, у нее же нет головы и принять наше угощение ей будет несколько затруднительно.

Дант фыркнул.

Беатрис тем временем подняла крышку сундука, стоявшего рядом. В нем оказались пачки писем, все аккуратно перевязанные тесемкой. Она увидела, что все послания адресованы графине, матери Данта. Сложив их обратно, она закрыла крышку и перешла к соседнему сундуку. В темноте что-то упало с громким стуком, и Беатрис невольно вздрогнула.

— Ага, — донесся до нее голос Данта. — Может быть, это герцогиня? Явилась за своей головой?

Беатрис нахмурилась. Она не собиралась признаваться ему в том, что у нее душа едва не ушла в пятки от этого звука.

— Не говорите глупостей. Никаких привидений здесь нет. Просто темно… и эти тени…

Ухмыляющийся Дант выглянул из-за большого шкафа. Он, конечно, догадался, что эти слова Беатрис адресовала не столько ему, сколько себе самой.

— Ищите, ищите, — сказала она ему и подняла крышку второго сундука.

Он был доверху набит одеждой, причем детской. Беатрис достала оттуда маленький камзольчик. В темноте трудно было определить его цвет, но она заметила, что один рукав был порван у самого плеча. Под камзолом была пара таких же миниатюрных штанишек с протертыми коленями. — Это ваше? Дант вновь выглянул из-за шкафа:

— Если рваное и протертое, то мое. Мой братец был весьма щепетилен в вопросах своего внешнего вида. Он всегда гулял по хоженым тропинкам, никуда с них не сворачивая. В то время как я предпочитал бродить по грязным лужам и забираться в ручьи.

— А, ну да, так, конечно, гораздо интереснее, — усмехнувшись, сказала Беатрис, аккуратно сложила камзольчик и положила его обратно. Опустив крышку сундука, она продолжила поиски. К низкому шкафчику с выдвижными ящиками был прислонен какой-то плоский квадратный предмет, прикрытый материей. Беатрис сняла ее и обнаружила, что это картина, на которой были изображены два мальчика и огромный волкодав. Беатрис поднесла свечу поближе, чтобы лучше рассмотреть.

Один мальчик стоял около собаки, небрежно положив руку ей на голову. У него были песочного цвета волосы и мягкие голубые глаза. Другой мальчик сидел перед псом на земле, скрестив ноги. Волосы его были черны как смоль, а в глазах поигрывали золотистые искорки.

— По-моему, несложно догадаться, кто из этих двоих я, верно? — вновь подал голос Дант, который совершенно неслышно подошел к Беатрис сзади.

— А это ваш брат Уильям?

— Точно. Уже тогда он выглядел как будущий граф. Смотрите, какая у него осанка, какой уверенный вид. Не то что у меня, правда? Сорвиголова, как говаривала всегда миссис Лидс.

— Между прочим, мне известно, что миссис Лидс вас очень любит. Она рассказала мне о вашем благородном поступке. Я имею в виду отправку запасов провизии в тот поселок, где свирепствует чума.

Внезапно снаружи донесся порыв ветра, и стропила потолка протяжно застонали.

— Похоже, герцогиня не очень-то разделяет мнение миссис Лидс обо мне, — проговорил Дант тихо. Беатрис вновь прикрыла картину тканью.

— Зачем вы меня дразните, милорд? — Она зашла за высокий гардероб. — Разве так поступают настоящие джентльмены…

Беатрис застыла на месте, открыв рот. Впереди, у чердачного окошка, освещенная бледным светом луны стояла чья-то безголовая фигура.


Глава 11


Дант немедленно подбежал к Беатрис, привлеченный ее сдавленным возгласом.

— Что такое? Вы поранились? Что случилось? Беатрис не ответила. Она лишилась дара речи. И не могла даже пошевелиться. Просто неподвижно смотрела на тот страшный силуэт, а ветер пел за окном, словно заблудшая душа.

Или, может, это пела потерянная голова?.. Дант фыркнул, но не остановился на этом, а разразился в следующую секунду поистине гомерическим хохотом. Его веселье наконец вывело Беатрис из состояния немого оцепенения. Она резко обернулась и с подозрением посмотрела на него, будучи не в силах поверить, что он смеется над ней.

— Да это всего лишь муляж белошвейки, — проговорил Дант, поднося свечу ближе к страшной фигуре.

При свете вся картина мгновенно преобразилась и перестала быть пугающей. Беатрис почувствовала, что попала в глупое положение.

— Это принадлежало моей матери, — сказал Дант, все еще не оправившись от смеха. — А вы, Беатрис, конечно, подумали, что герцогиня явилась за своей головой?

Беатрис захотелось ударить его. И она даже толкнула его рукой, когда он повернулся обратно к ней, но промахнулась.

— Чепуха! Просто я вздрогнула от неожиданности. И потом, чего вы ждали от меня, после того что наболтали тут про всякие привидения? — Сердце все еще гулко билось в ее груди. Она вздернула подбородок и обошла вокруг Данта. — Вы все еще не оставили надежды отыскать своих солдатиков, милорд?

Он направился от нее в противоположную сторону.

— Нет, я знаю, что они где-то здесь. Мать никогда ничего не выбрасывала. А раз Феба попросила найти их, я их найду. Между прочим, может, они здесь?..

Он не договорил. Раздался ужасающий треск ломающегося дерева. В следующее мгновение Дант исчез из виду. А еще через секунду внизу раздался звук шумного падения. После этого наступила тишина.

Беатрис схватила подсвечник.

— Дант? Где вы? Ответа не было.

— Если это очередная из ваших шуточек, я просто не знаю, что сделаю с вами…

Она вглядывалась в то место, где он только что стоял. Подойдя поближе, девушка увидела, что пол чердака был проломлен и в нем зияла большая дыра.

— О Господи!..

Беатрис бросилась к выходу и торопливо спустилась по лесенке вниз. Там, на лестничной площадке, заваленный кусками сломанных деревянных досок, в облаке пыли растянулся на спине Дант. Он был неподвижен. Беатрис испугалась. «Только бы он был жив!» — промелькнула в голове отчаянная мысль.

— Дант? Вы меня слышите? Он застонал.

— О, слава Богу! — приближаясь к нему, выдохнула Беатрис.

— За что это вы, интересно, благодарите Бога? За то, что я свалился с чердака? — проговорил Дант, потирая затылок. Он попытался сесть. — Наверное, это мне наказание за то, что я посмеялся над вами.

— Не двигайтесь! — обеспокоено вскрикнула Беатрис и, навалившись на него сверху, заставила вновь лечь. Дант не ожидал подобного нападения, и голова его гулко ударилась о деревянный пол. Он застонал громче. — Дайте я посмотрю, может, вы что-нибудь сломали себе!

— Теперь точно сломал.

Беатрис стала торопливо ощупывать руками тело Данта. Его руки, плечи, грудь, живот и дальше, к ногам. Когда ее руки коснулись его бедер, Дант вновь простонал.

— Что, больно? — спросила Беатрис, осторожно пытаясь нащупать своими тонкими пальцами поврежденное место. — Перелом?

Дант схватил ее за руку.

— Больно, да? О Боже, подождите, я сейчас сбегаю за помощью! Я…

Она осеклась, натолкнувшись на его пронзительный взгляд. Дант не двигался и не стонал больше. Он прожигал ее глазами насквозь.

— Нет, Беатрис, нога у меня не сломана, но если вы и дальше будете так дотрагиваться до меня, боюсь, нам потребуется нечто большее, чем просто помощь.

Только сейчас она поняла, о чем он. Тут же вспыхнула и отвернулась.

— О…

— В том-то и дело.

Наступила неловкая пауза, которая продолжалась несколько минут. Рука Беатрис по-прежнему лежала у Данта на бедре.

— По-моему, будет лучше, если вы подниметесь с меня, Беатрис.

— Да, вы правы, милорд.

Но она не двинулась с места и руку не убрала.

— И отпустите, ради Бога, мою ногу. Уверяю вас, с ней все в порядке.

Беатрис только сейчас осознала, что до сих пор не убрала свою руку с его бедра. Она немедленно отдернула ее и поднялась с пола. Девушка ждала, пока Дант последует ее примеру, смущенно глядя себе под ноги.

Дант поднялся и встряхнул головой.

— Вы в порядке? — спросила Беатрис.

— Да, шишку на голове набил, а так все нормально. — Он забрал из ее рук подсвечник и посветил им в потолок на зияющую черную дыру. — По-моему, будет лучше, если я все-таки пошлю завтра утром на чердак слугу, как вы считаете?

Беатрис молча кивнула.


Дант сидел в библиотеке. Огонь камина согревал теплом ноги, коньяк согревал тело. Было поздно. Половину первого ночи часы пробили уже давно. После этого Дант перестал обращать на них внимание. Он не чувствовал усталости, к тому же голова была переполнена разными мыслями, которые не давали заснуть. Дант нередко засиживался в библиотеке по ночам. В такие часы ему думалось лучше всего. В доме тихо, слуги спят — и никаких дел…

Данту все еще трудно было до конца проникнуться мыслью о своем отцовстве. Никогда, даже в самых кошмарных сновидениях, он не видел себя несущим полную ответственность за другого человека. А ведь это был не просто человек, а очаровательная куколка, которая настолько сильно походила на него самого, что Данту становилось страшно. Он хотел иметь детей, но все время размышлял об этом как о чем-то относящемся к отдаленному будущему. В такие моменты он всегда говорил себе и другим: «Когда-нибудь, в один прекрасный день». Или: «Когда я стану старше». Но жизнь распорядилась по-своему, и эта ответственность свалилась на него неожиданно и раньше, чем он предполагал.

Кстати, в те редкие моменты своей жизни, когда он задумывался о детях, ему всегда представлялись сыновья.

Дант вспомнил, как Феба сама себя назвала незаконнорожденной, точнее, с детской невинностью повторила слова другого человека, сказанные в ее адрес, не понимая, в сущности, что они означают.

Но Дант то понимал хорошо. У него не было сомнений в том, что Феба станет в глазах общественного мнения незаконнорожденной дочерью Повесы. Ее подвергнут остракизму, над ней будут смеяться, и она станет расплачиваться за прегрешения своего отца, совершенные задолго до того, как она появилась на свет. Дант все это знал и чувствовал, что не может этого допустить. И не допустит.

Даже король не позволял, чтобы на его внебрачных детях всю жизнь висело клеймо незаконнорожденности. Он просто жаловал их дворянством. У Данта не было этой власти, но он знал, что сделает все от него зависящее, чтобы Феба не страдала из-за своего рождения.

— О, простите. Я и не думала застать здесь кого-нибудь в столь поздний час.

Дант поднял глаза. В дверях стояла Беатрис. Увидев, что она в одной ночной сорочке, он мгновенно почувствовал внутреннее напряжение.

Господи, ну что такого в этой девчонке? Она совершенно не походила на тех женщин, которые всегда ему нравились — темноволосые, как и он сам, высокие, величавые, элегантные и уверенные в себе. Беатрис была полной противоположностью им: невысокого роста, на целую голову ниже его, а волосы трудноопределимого оттенка, белокурые с рыжинкой. Цвет их был непостоянен и менялся с каждым поворотом ее головы.

Она стояла перед ним. Волосы рассыпались по плечам, отливая при свете камина медью. Скромная девичья ночная рубашка с пуговками, доходящими до самой шеи. Он опустил глаза и увидел, что она босая. «Боже мой!» Ему еще никогда не приходилось видеть столь соблазнительной женщины. Дант растерялся.

— Привет, Беатрис, — сказал он, пытаясь не думать о том, что ему хочется, чтобы она сбросила с себя эту рубашку и осталась нагой.

— Я была неискренна, когда говорила, что не думала кого-то увидеть здесь. Я заметила свет под дверью, когда шла сюда. И поняла, что это вы. Я надеялась на то, что это вы.

Дант обязательно поинтересовался бы, что она имела в виду. И он спросил бы, если бы не был занят другим: взгляд его был прикован к ее ногам.

— Вам тоже не спится? — спросила она. Он кивнул.

— Вы думали о Фебе сейчас, когда я вошла, правда? — Не дожидаясь его ответа, она продолжила: — Я поняла это по выражению вашего лица.

Беатрис обошла вокруг него и опустилась в стоящее рядом кресло, поджав под себя ноги. Она уперла локоть в подлокотник и положила на раскрытую ладонь подбородок.

— Вы хотите поговорить со мной об этом?

— А что тут говорить? Просто я размышлял о тех неприятностях, которые появятся в жизни Фебы только из-за того, что ей не повезло родиться моей дочерью.

— Как вы можете так говорить: не повезло?! Мне совершенно ясно, что вы относитесь к ней гораздо лучше, чем тот человек, который до сих пор считался ее отцом. Ведь вы бы никогда не выгнали ее из своего дома, правда?

Дант покачал головой:

— Вы про меня многого не знаете, Беатрис. В прошлом я совершал некоторые вещи, которыми трудно гордиться.

Беатрис посмотрела на него:

— Да, я многого не знаю про вас, Дант. Особенно про ваше прошлое. Но я знаю, какой вы теперь. Вы добрый, благородный и великодушный человек. У вас хватило честности признать, что вы не любили мать Фебы, но вы очень тепло к ней относились и искренне переживали, когда узнали о ее смерти. И к Фебе у вас есть теплое чувство. Я поняла это, когда узнала о том, что вы выгнали из дома эту ужасную мисс Стаутвел. И вот теперь переживаете за будущее девочки.

— Еще бы мне не переживать, ведь именно из-за меня у нее будет такое будущее. Ведь если бы не я….

— Если бы не вы, — перебила его Беатрис, — Фебы вообще не было бы на этом свете, а ее мать не узнала бы счастья, пусть и мимолетного.

— Но что же я могу предложить Фебе? Я не в силах дать ей то, чего она заслуживает. Разве я способен заменить ей мать, которая была ей предана беззаветно и любила больше всего на свете? Больше того, из-за меня у нее могут быть большие неприятности. Ее станут попрекать тем, что она родилась вне брака… — Дант замолчал, потом проговорил: — А какая она красивая, правда, Беатрис? Чудное создание. Такой ребенок, как она, должен быть окружен любовью и заботой, его нужно нежить и баловать. Она заслуживает того, чтобы стать такой, как все девочки: вырасти, выйти в свет. Она заслуживает того, чтобы за ней волочились многочисленные поклонники, чтобы в ее честь сочиняли стихи. Но я могу предложить ей лишь кров и материальную поддержку. Если бы она понимала, что ее ожидает после переезда к настоящему отцу, она, наверное, предпочла бы остаться у маркиза.

— Вы, Дант, можете предложить ей одну бесценную вещь, которой она никогда не дождалась бы ни от мисс Стаутвел, ни от мужа Элизы. Я имею в виду любовь.

Дант покачал головой:

— Нет, все-таки надо было мне слушать…

— Слушать? Что?

— Меня все предупреждали о том, что рано или поздно подобное случится. А я всегда считал себя выше всех этих дружеских намеков. Полагал, что ко мне это не относится. Думал, что уж со мной-то ничего такого не будет. И ошибался. В результате невинное дитя угодило в трясину. В мою собственную трясину.

Дант угрюмо смотрел в огонь камина и ненавидел себя.

Вдруг он почувствовал, что Беатрис встала со своего места. Он поднял на нее глаза и увидел, что она приблизилась и опустилась перед ним на корточки. Ему не хотелось заглядывать в ее глаза, ибо он боялся увидеть в них жалость к себе. В следующую секунду она нежно коснулась рукой его щеки.

— Мне ничего не известно о вашей прошлой жизни, Дант, но я знаю кое-что другое. Вы спасли мне жизнь и, если уж на то пошло, спасли жизнь и Фебе. Только в другом смысле. Не знаю, как для вас, а для меня это многое значит.

С этими словами Беатрис наклонилась к нему и коснулась его губ легким поцелуем. Дант невольно воспринял это как руководство к действию. Он ни о чем не подумал в то мгновение, ибо не хотел ни о чем думать. Просто ответил на ее поцелуй. Желание, которое за последние дни перешло в нем все границы и пределы, дало себя знать сейчас с еще большей силой. Сердце билось в груди, словно кельтский молот, гулкими толчками разгоняя горячую кровь по всему телу.

Дант притянул Беатрис к себе и поцеловал ее в раскрытые губы. Его язык коснулся ее языка, вкусил его нежность. Поцелуй не прекращался до тех пор, пока Беатрис не обняла Данта руками за плечи.

— О Дант… — прошептала она, задыхаясь.

— Боже, Беатрис… — простонал он. — У меня сейчас такое ощущение, что я способен покорить все на свете.

— И способен, — ответила она. Глаза ее блестели, и в них отражался огонь камина.

Дант обнял ее и опустил на ковер перед камином. Беатрис закинула руки ему на шею и принялась нежно гладить волосы. Она поцеловала его в щеку, в ухо, в лоб, а губы Данта в это время блуждали по ее тонкой шее. Он чувствовал своим ртом ее пульс. Боже, какая у нее ароматная кожа. Он на мгновение поднял голову и взглянул ей в лицо.

Беатрис улыбнулась и с поистине неземной невинностью пробежала кончиком языка по пересохшим от поцелуя губам. Грудь ее вздымалась, натягивая ткань ночной рубашки. Верхние пуговицы на воротничке расстегнулись. Девушка словно приглашала его расстегнуть и остальные.

В ту минуту Дант хотел ее больше всего на свете. До звона в ушах. Но при этом он сознавал, что не может, не должен. Он чувствовал, что познает с ней рай на земле, и вместе с тем понимал, что не имеет сейчас на это права.

— Боже, что я делаю? — прошептал он хрипло, уронив голову ей на плечо. Беатрис замерла под ним.

— Что?

Дант поднял голову.

— Я не могу, Беатрис. Не должен. Ведь мне даже неизвестно твое настоящее имя.

— Ну и что?

— А то, что когда память вернется к тебе и ты узнаешь про меня всю правду до конца, то посмотришь на все это иначе. И не простишь меня. Я хочу тебя больше жизни, ты сама видишь, но, если я уступлю своим желаниям сейчас, потом тоже не смогу простить это самому себе.

С этими словами он разомкнул свои объятия и поднялся с пола. Опустив взгляд на ее лицо, он заметил на нем выражение разочарования, тем более что Беатрис не понимала, в чем дело. Дант знал, что, если останется здесь еще хоть на минуту, он пропал.

Поэтому, преодолевая сильнейшее сопротивление своего тела, он повернулся и быстро вышел из комнаты.


Наутро Беатрис проснулась с рассветом. Солнце за окном как раз поднималось над вершинами затянутых туманной дымкой холмов. Данта уже не было дома. Он оставил для нее у Ренни записку, в которой напоминал о своем деловом свидании в Каслтоне и писал, что вернется лишь к вечеру. Он просил также Беатрис показать Фебе дом.

Что она и сделала после роскошного завтрака из яичницы с ветчиной и булочек, которые Беатрис запила чаем, а Феба подслащенным молоком.

Когда они вдвоем отправились на экскурсию по дому, Беатрис сама себе удивилась: оказалось, что она запомнила названия почти всех комнат. Даже Peu de Chose.

— Пю-дэ-Шоуз? — попыталась повторить за ней Феба, когда они подошли к двери. — Что это значит?

— Это значит, что в этой комнате никогда ничего не происходило, Феба. Peu de Chose с французского можно перевести как «что-то незначительное, никчемное».

— Как я, например?

Беатрис остановилась и внимательно посмотрела на девочку.

— С чего это ты взяла, Феба?

— Потому что у меня нет дома. Мисс Стаутвел говорила, что я что-то вроде лишнего и никому не нужного багажа. Меня никто не хочет, но вынуждены терпеть. — Она застенчиво улыбнулась. — Но лорд Морган, мой отец, сказал, что мисс Стаутвел глупая и плохая и что я не должна верить в то, что она мне говорила.

Беатрис опустилась перед Фебой на колени.

— И лорд Морган совершенно прав, дорогая. Не верь ничему из того, что тебе в свое время наговорила эта мисс Стаутвел. Она очень нехороший человек.

Можно задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, я плохая?

Феба покачала головой:

— Нет, вы хорошая. Когда я с вами, мне не кажется, что я глупая.

— Потому что это не так. На самом деле ты очень смышленая. Спасибо твоей матери, которая столь многому научила тебя. Если бы она сейчас была здесь, то, я уверена, она сказала бы то же самое. Никчемных людей не бывает, Феба. Вот я, например. Все забыла. Не помню даже, как меня зовут. Но даже в таком состоянии я ощущаю свое предназначение. Как и все люди.

— А что это такое?

— Предназначение — это цель. Скажем, у солнца предназначение — светить людям днем, у дождя — способствовать тому, чтобы в природе все росло. Понимаешь?

— Да, — сказала Феба. — А у меня есть предназначение?

— Конечно. — Беатрис выпрямилась, взяла девочку за руку, и они пошли по коридору дальше. — В последнее время я много думала над этим, Феба. И пришла, наконец, к выводу. У нас с тобой предназначение одно на двоих. Мы оказались здесь каждая сама по себе, но ради одной и той же цели. Дело в том, Феба, что мы с тобой должны спасти твоего отца.


Глава 12


— Должен признаться, Морган, что был весьма удивлен, когда получил ваше письмо с просьбой об этой встрече.

Граф Девонширский был старше Данта лет на десять. Он носил черный длинный парик и был одет в роскошный бархатный камзол. Они встретились в небольшом баре таверны «Гузхилл армс».

— Спасибо, что согласились прийти, лорд Девоншир.

Граф подозвал служанку и приказал принести эля. От его внимания не укрылось то, как девушка, принесшая кружки, озорно подмигнула Данту и вильнула бедрами, прежде чем уйти.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не смогу поправить вашу репутацию при дворе, Морган?

Дант отдал должное прямолинейности графа. В принципе он был готов к этому.

— Я не собираюсь просить вас об этом, милорд. Цель нашей встречи совершенно иная.

— Какая же?

Граф Девонширский не любил ходить вокруг да около и привык сразу переходить к делу. Данту это нравилось больше, чем любезные светские предисловия.

— Как вы знаете, милорд, меня какое-то время не было ни в Дербишире, ни вообще в Англии.

— Да. — Граф глотнул из своей кружки, пролив немного себе на подбородок. Утершись салфеткой, он сказал: — И как вы нашли Уайлдвуд после своего возвращения?

— Там все очень хорошо, милорд. Мне повезло с управляющим. Он прекрасно со всем справляется.

— Как дела в Версале? Дант улыбнулся:

— Полагаю, почти так же, как и в Уайтхолле. Разве что на другом языке говорят. — Он продолжал: — Слухи о вспышке чумы достигли французского двора, но они были сильно преуменьшены. Истинные же масштабы эпидемии стали мне ясны лишь несколько месяцев назад, когда я узнал о гибели своей матери.

Девоншир кивнул, глотнув еще эля.

— Хелена была одной из последних настоящих леди. Леди Девонширская, как вам известно, была с ней очень дружна. Вашу мать многие оплакивают.

— Но больше всех — я, милорд. Мне не дает покоя мысль о том, что я не был рядом с ней, когда она умирала… — Дант сделал паузу, а когда понял, что Девоншир не собирается ничего говорить, продолжил: — Но я встретился с вами сегодня не для того, чтобы говорить об этом, хотя дело отчасти касается эпидемии. Видите ли, на пути в Уайлдвуд из Дувра мне понадобились услуги лекаря…

Дант прервался. В последний момент он решил не пояснять, зачем именно ему понадобился врач, ибо после этого пришлось бы сказать о том, что он поселил у себя в доме молодую незамужнюю женщину. А считалось, что опасность бесчестия угрожает любой даме связавшейся с графом-повесой, вне зависимости от того, кто она такая и насколько он благороден. Словом, Дант решил не говорить всей правды.

— Моему кучеру пришлось остановиться на дороге при въезде в один поселок. Проезд был загорожен настоящей баррикадой.

Девоншир со знанием дела кивнул:

— Эйам. Мне известно их тяжелое положение.

— Мне тоже. По-моему, жители поселка поступили исключительно благородно и самоотверженно, решив не пускать страшную болезнь по белу свету. Сами они жестоко платят за свою храбрость жизнями многих близких.

— Священник Момпессон воистину человек будущего. Если хотя бы половина зараженных в Англии организовали подобный режим карантина, чума не выкосила бы уже почти треть населения всей страны.

Дант был поражен:

— Треть, вы говорите?

— Да, и это только официально известные цифры. Но многие отказываются признаваться в том, что больны, опасаясь преследований. Так что одному только Богу известно, сколько у нас на самом деле погибло.

— Вот мы и подходим к цели нашей встречи, милорд. Люди из Эйама сказали мне, что вы помогаете им не умереть с голоду, поставляя запасы продовольствия. Я тоже послал им кое-что из Уайлдвуда, но чувствую, что этого недостаточно. Ведь им нужно покупать ткани на одежду, сало для свечей, уголь для обогрева своих домов. Все это стоит денег.

Девоншир выпрямился, в глазах его появился интерес.

— Что вы предлагаете, Морган? Дант решил сразу перейти к делу:

— Мой отец владел вместе с вами на паях одной мельницей в Калвере, не так ли?

— Верно… — Девоншир подался вперед, и было видно, что он весь внимание.

— Как мне помнится, за несколько лет до его смерти вы предлагали ему продать вам свою долю, но он отказался.

— Он был упрямым человеком, ваш отец.

— Вот именно, милорд. Но я не таков. Недавно я навел кое-какие справки относительно этого предприятия, и мне стало известно, что за те три года, что я отсутствовал, дело еще расширилось и в настоящий момент процветает.

— В прошлом году пришлось сделать ремонт, но в остальном все так, как вы говорите….

— Вы все еще заинтересованы в том, чтобы приобрести долю Морганов?

Лорд Девоншир внимательно посмотрел на Данта.

— Я упрашивал вашего отца в течение почти десяти лет продать мне свой пай, но он отвечал отказом на каждое мое предложение. И дело было не в деньгах, конечно. Для него, как я понял, это было что-то вроде игры.

— Это вы верно заметили, милорд. — Дант улыбнулся. — Как-то его адвокат рассказал мне, что отец смотрел на это как на партию в шахматы. Разве что только доска была побольше.

Девоншир кивнул.

— Так почему же вы вдруг захотели продать мне вашу долю? Вам нужны наличные? Задолжали кому-то?

— Напротив, милорд. Разобравшись в деловых бумагах, я понял, что весьма неплохо обеспечен. Дела в мое отсутствие шли на удивление хорошо.

— У вас работают честные люди.

— Платите им по труду, и они не подведут вас. Так любил говаривать мой отец.

— Он был неглуп, что весьма важно для делового человека. Но вы меня заинтриговали еще больше, Морган. Зачем вы хотите лишиться столь прибыльного предприятия, как мельница в Калвере?

— Скажем так, я просто хочу навести порядок в своих запутанных делах.

С этими словами Дант достал из кармана камзола бумагу и передал ее лорду Девонширскому.

— Полагаю, вам эта сумма покажется разумной. Девоншир внимательно прочитал написанное.

Потом он посмотрел на Данта. Лицо его ничего не выражало. Наконец он проговорил:

— Я напишу своему адвокату в Лондон и распоряжусь, чтобы деньги были немедленно переведены на ваш счет.

— Вот в связи с этим я и хотел бы поставить свое единственное условие, милорд, — сказал Дант. — Я хочу, чтобы вы его выслушали и рассмотрели прежде, чем мы заключим с вами эту сделку.

— Что за условие?

— Переводить деньги на меня не нужно. Вместо этого я хочу, чтобы вы положили их на особый счет и снимать их оттуда могли только жители Эйама. Теперь, я хочу, чтобы с моей стороны сделка была анонимной. Я вам вполне доверяю, милорд, и поэтому передаю надзор за этими деньгами. Полагаю, вы проследите за тем, чтобы они тратились так как нужно. Мой отец всегда говорил мне, что вы честный и порядочный человек, милорд. Хотя и упрямый.

Девоншир с улыбкой допил свой эль, потом поднялся из-за стола и пожал Данту руку.

— Не знаю, как сказать это, чтобы не переступить через границы официального этикета, Морган, но я горжусь вами. И уверен, что старый граф тоже гордился бы своим сыном. Правда, сначала он хорошенько вздул бы вас за то, что вы продали мне мельницу.

Дант улыбнулся:

— Благодарю вас, милорд.

Девоншир швырнул служанке крону за эль и направился к выходу. У самой двери он обернулся:

— Прошу прощения за любопытство, Морган, но к чему вам анонимность?

Дант внимательно взглянул на него:

— Я знаю, о чем вы подумали: «Этим поступком молодой граф мог бы восстановить доброе имя Морганов, запятнанное его репутацией». Вот именно поэтому я и хочу, чтобы мое имя не упоминалось. В моем решении нет никакого двойного умысла. Я не хочу, чтобы люди думали, что тем самым я пытаюсь как-то оправдаться. Просто я понял, что должен это сделать. Не знаю, может быть, в память о матери. Не знаю… И потом, — добавил он, улыбнувшись, — я не хочу, чтобы в обществе распространилось мнение о том, что Повеса заделался филантропом.

Девоншир только молча покачал головой и вышел. Дант остался в таверне еще на кружечку эля. Он был доволен результатом встречи. Дант знал, что вполне может доверять лорду Девонширскому, и был уверен в том, что тот проследит, чтобы деньги, все до последнего пенни, были направлены на нужды жителей Эйама и никуда больше.

Наконец Дант поднялся из-за стола и направился к выходу, в очередной раз проигнорировав открытое приглашение со стороны служанки. Выйдя на улицу, он глубоко вздохнул и понял, что ему сейчас хочется только одного: поскорее вернуться в Уайлдвуд к Беатрис. Он не знал точно отчего именно — может быть, мысль о том, что он помог жителям Эйама, очистила его совесть, а может, так подействовало на него скупое одобрение его поступка лордом Девонширским, — но у него появилось ощущение, что он окончательно вступил на путь новой жизни. И как бы она ни сложилась, он не мог исключить из нее Беатрис.

Направляясь утром в Каслтон на встречу с Девонширом, Дант был задумчив. Он думал о Беатрис. О том, как душевно она отнеслась к нему и Фебе, несмотря на обстоятельства ее появления на свет. И Дант понял, что теперь уже не может позволить Беатрис уйти из его жизни. И плевать, что ему неизвестно ее настоящее имя. В том, что он нашел ее тогда на дороге, ему сейчас виделся некий символ. Символ начала новой жизни, которую он хотел провести с ней.

Дант задержался на площади перед лотком ювелира.

— Добрый день, милорд, — приветствовала его женщина, стоящая за лотком. — Чем могу помочь?

Дант пробежал глазами выставленные безделушки и проговорил:

— Я хочу сделать подарок одному человеку. Но мне нужно, чтобы это было что-то особенное.

— Подарок леди? — улыбаясь, спросила женщина.

— Вот именно.

Вдруг глаза его остановились на камне, который переливался сразу желтым, синим и фиолетовым. Он был в оправе и на золотой цепочке. Дант приподнял его на руке, и он весь заискрился в лучах солнца.

— Ага, — проговорила торговка, — вижу, вам пришелся по душе наш Синий Джон.

— Девушке, которой я хочу сделать подарок, этот камень очень нравится.

— Что ж, и верно, камень необычный. К тому же он заговорен одной умной старухой и принесет счастье и настоящую любовь своему обладателю.

Дант достал из кармана гинею и протянул ее женщине.

— Хватит?

— С лихвой, милорд, с лихвой, — взволнованно проговорила та, пожирая монету глазами.


Вернувшись в Уайлдвуд и соскочив с Гнева, Дант в два прыжка взлетел по крыльцу. Он совершенно не обратил внимания на карету, стоящую перед домом, и на дорожный сундук, лежащий у крыльца.

— Ренни, дружище! — воскликнул он, наткнувшись на своего управляющего в холле. — Где я могу отыскать сейчас Беатрис?

— Она в восточной гостиной, милорд, но…

Дант пробежал мимо него. Приблизившись к двустворчатым дверям указанной комнаты, он распахнул их и вошел.

— Беатрис, я…

Дант осекся. Беатрис была в гостиной не одна. Рядом с ней сидела редкой красоты брюнетка, которая обернулась на дверь в момент его появления. Увидев Данта, она очаровательно улыбнулась:

— Сколько же можно тебя ждать, Дант? Где ты так задержался?

Кассия Бродриган, маркиза Сигрейв, поднялась со своего места. Глаза ее радостно и весело поблескивали. На ней был модный темно-синий костюм для верховой езды с кружевным белым воротничком. Густые каштановые волосы локонами обрамляли ее красивое лицо, перед которым, несмотря на то что они были знакомы уже три года, Дант до сих пор благоговейно немел. То же самое происходило и со всеми другими мужчинами, глаза которых останавливались на Кассии. Муж ее, Рольф, от этого очень страдал.

Рольф и Дант были друзьями еще с оксфордских времен. Вообще-то это была неразлучная троица, третьим членом которой был Адриан Росс, маркиз, живший ныне в Ирландии вместе со своей женой Марой и детьми. Молодые люди сражались плечом к плечу во времена кромвелевских войн и в разное время спасали друг другу жизнь. Кассия появилась в жизни Рольфа незадолго перед тем, как Данта отправили во французскую ссылку. Именно такая жена и нужна была другу. Что же касается самой Кассии, то ей нужен был именно такой муж, как Рольф. Кассия усмехнулась:

— Ты так и будешь глазеть на меня, как простофиля, или, может, все-таки подойдешь и поздороваешься, как это принято у культурных людей?

Дант опомнился, пересек комнату и обнял Кассию.

— Когда ты приехала? И где Рольф? — Он оглянулся по сторонам. — Я думал, что вы, по крайней мере, пришлете до своего приезда из Суссекса записку.

— Я даже не была уверена в том, что застану тебя здесь, — сказала Кассия, поцеловав Данта в щеку. — Я была в Ланкашире, оформляла продажу имения, и по пути в Лондон решила заглянуть в Уаилдвуд, надеясь, что увижусь с тобой. — Она оглянулась через плечо в сторону Беатрис. — И вот увиделась.

— Значит, ты не получала моего письма?

— Что за письмо?

— Я написал тебе сразу же по возвращении в Англию. Хотя что это я? Оно, наверное, только сейчас подъезжает к Рэйвенвуду. Но ничего, его получит Рольф. Я рад, что ты приехала. Кассия. Мне нужна твоя помощь в одном деле… — Он замолчал, глянув через плечо гостьи на Беатрис, которая сидела тут же и внимательно прислушивалась к их разговору. — Вы уже познакомились?

— Да. Эта милая девушка как раз начала рассказывать мне о том, как вы встретились. Неужели ты действительно обнаружил ее среди ночи под проливным дождем на пустынной дороге?

— Это длинная история. — Дант взял Кассию за руку и отвел на середину комнаты. Предложил ей стул и сам сел рядом. — Мало того, что под дождем на дороге, но и с раной на голове.

— Это я уже поняла, — сказала Кассия, глянув на перевязанную голову Беатрис.

Дант перевел глаза с одной женщины на другую и продолжил:

— Как следствие, у нее отшибло память, и она не знает, кто она такая.

— Только то, что ее зовут Беатрис? — Кассия нахмурилась. — Как странно.

— Нет, — сказал Дант, — своего имени она также не помнит. Мы дали ей временное.

— Неужели нельзя было придумать ничего лучше, Дант? — притворно закатывая глаза, воскликнула Кассия. — Она слишком красива для такого имени. Полагаю, Джульетта или Виктория пошли бы ей больше. А ты с таким же успехом мог назвать ее и Барбарой. В честь этой зловредной хозяйки Уайтхолла леди Каслмейн.

Кассия была одной из многих недолюбливавших пассию короля Карла Барбару Палмер, леди Каслмейн. И имела на это веские причины.

— В сущности, так зовут кошку, — подала голос Беатрис.

— Твою кошку зовут Барбара?! — пораженно воскликнула Кассия. — Боже мой, Дант, неужели ты забыл, что именно леди Каслмейн повинна в том, что тебя отправили на целых три года во Францию?

— Нет, Кассия, не забыл. И Барбарой я не назвал бы не то что кошку, но даже свой ночной горшок. Мою пушистую подружку зовут Беатрис. Это имя дала ей мама. Видишь ли, когда я был мальчишкой, кошка всюду следовала за мной, словно влюбленная девушка.

— Ага, ведь именно Беатриче была возлюбленной Данте. Понимаю. И ты, значит, точно так же нарек бедную девушку, которую нашел на ночной дороге? — Кассия пораженно уставилась на своего друга. — Дант, о чем ты думал?

— Да просто так вышло. Пусть она временно побудет Беатрис. До тех пор, пока мы не узнаем настоящее имя, если вообще узнаем. До сегодняшнего дня нам с этим не очень везет. Словно сам Гордий придумал для нас эту головоломку.

В глазах Кассии отразился живой интерес.

— О, я люблю тайны! Неужели у вас пока нет никаких ключей к разгадке?

— Никаких, — сказала Беатрис.

— Пока нам удалось выяснить, что она любит читать и весьма неплохо играет на нескольких музыкальных инструментах. Включая, как ни странно, и бас-виолу.

Кассия обернулась к Беатрис:

— Как же вам это удается, моя дорогая? Это такой громоздкий инструмент для девушки… Особенно для такой миниатюрной.

— Главное — правильно поставить его. Если хотите, я буду рада показать вам.

— Интересно…

Дант решил вмешаться:

— Как-нибудь в другой раз. Обе женщины посмотрели на него.

— Нам известно достоверно лишь то, — продолжал Дант, — что Беатрис с раной на голове лежала на дороге и на ней не было ничего, кроме ночной рубашки.

— Ага… — задумчиво проговорила Кассия. — Ну, это уже что-то. — Подумав с минуту, она вновь повернулась к Беатрис: — Рубашка сохранилась?

— Да, она где-то у меня в комнате. Кассия улыбнулась:

— Прекрасно. Может быть, вы принесете ее мне прямо сейчас?


Глава 13


Беатрис вышла из комнаты, оставив Данта и Кассию одних. Когда за ней закрылась дверь. Кассия наклонилась к своему другу и, пристально глядя ему в глаза, проговорила:

— Что здесь происходит, Дант? Мне и в страшном сне не могла присниться такая ситуация: приезжаю и застаю тебя живущим здесь, под одной крышей с очаровательной девушкой, которая не помнит свое собственное имя. Ты едва успел вернуться в Англию. Неужели решил наверстать упущенное время?

— Нет, Кассия, это совсем другое. Тот образ жизни я твердо решил оставить во Франции. С Беатрис все случилось именно так, как я тебе уже сказал. Я обнаружил ее лежащей на дороге. Заметил ее кучер. Собственно говоря, мы едва не переехали ее каретой. Он позвал меня, и когда я подошел, то увидел, что она ранена. Беатрис находилась на грани жизни и смерти. Что же, по-твоему, мне оставалось делать? Бросить ее там умирать?

— Разумеется, нет. Она не похожа на заблудшую душу, которая промышляет тем, что обманывает богатых и доверчивых господ. Она для этого слишком красива и к тому же хорошо воспитана. Но пойми: ты должен вернуть ее домой. Ты уже наводил справки, не пропал ли кто-нибудь, кто соответствует ее описанию?

— Я поручил это Ренни. Но пока ничего.

— И?..

— Я написал тебе, надеясь на твои связи при дворе. Полагал, что уж если кто и сможет помочь нам, так это ты. Ты права насчет Беатрис: никакая она не мошенница. Это девушка из благородной семьи. Чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на нее и послушать, как она говорит. Она ухожена, а это значит, что у ее родных были достаточные средства. Но о пропаже родственниц никто не заявлял, ее никто не разыскивает, и мне это кажется странным. Создается такое впечатление, что никому до нее нет дела.

— Может быть, она сама сбежала?

— Я не исключаю такой возможности. Поэтому и навожу справки осторожно, ибо мне не хочется насильно возвращать ее в то место, откуда она, возможно, сама ушла. Поэтому я не заявляю во всеуслышание о том, что нашел ее. Кстати, Кассия, откуда ты узнала, что я могу быть в Уайлдвуде? И если уж на то пошло, как ты узнала, что я вообще возвратился в Англию?

Кассия улыбнулась. Она знала, что рано или поздно он ее об этом спросит.

— Видишь ли, мне стало известно о том, что его величество позволил тебе вернуться на родину. А когда я узнала, что твоя мать умерла во время эпидемии и что твоему управляющему удалось перевезти ее в Дербишир, чтобы предать земле на семейном кладбище, я поняла, что первым делом ты отправишься в Уайлдвуд. Я примерно прикинула время и посчитала, что могу приехать сюда раньше тебя. Но в этом случае я немного подождала бы.

— Но как ты узнала о том разрешении, которое его величество прислал мне во Францию? Она снова улыбнулась:

— А так, что я стояла у него за спиной в тот самый момент, когда он его подписывал. Более того, я собственноручно передала его курьеру, который ехал во Францию.

Наконец в голове у Данта стало что-то проясняться.

— Значит, это благодаря тебе король позволил мне вернуться в Англию?

— Скажем так, мне просто удалось убедить его величество дать твоему делу ход для полного и скорейшего рассмотрения.

— Но каким образом вам удалось это сделать, мадам? Нет, не рассказывайте. Я не хочу знать! Особенно если выяснится, что при этом вам пришлось несколько скомпрометировать себя как счастливую и любящую жену.

— Ничего подобного, Дант. Я давно перестала кормить двор слухами о том, что являюсь любовницей короля. Между прочим, именно Рольф попросил меня поговорить с его величеством насчет тебя.

— Но как же все-таки тебе удалось убедить его? Она улыбнулась:

— Все очень просто, правда, пришлось немного поднапрячь свои умственные способности. Я сыграла с его величеством партию в шахматы. Тебе, конечно, известно, что мы с ним давно уже являемся партнерами по шахматам. Король говорит, что я единственный человек при дворе, который не боится выигрывать у него. Все остальные этого не делают из страха попасть в опалу. А уговор был таков, что, если я выиграю, он разрешает тебе вернуться в Англию.

— А если бы ты проиграла?

— Ты все равно вернулся бы, но несколько позже. А я… — Она сделала паузу и поморщилась. — Словом, мне пришлось бы исполнить одно пожелание его величества.

— А именно?

— В случае проигрыша я должна была похвалить новое платье леди Каслмейн в присутствии всего двора. — Она улыбнулась и покачала головой. — Его величество просто неисправим. Дант тоже улыбнулся:

— Я рад, что тебе удалось выиграть. Тебе было бы нелегко выполнить королевское пожелание. Уж не говоря о том, что мне пришлось бы еще неизвестно сколько времени томиться в Версале.

— Я тоже рада, что оказалась сильнее, — проговорила Кассия. — Между прочим, должна сделать тебе одно признание, Дант. Я очень по тебе соскучилась.

— Это чувство взаимное, мадам. Как Рольф? Кассия рассмеялась:

— Все такой же упрямец. Впрочем, с тех пор как мое положение подтвердилось, он совершенно потерял голову. Честное слово, порой мне кажется, что он еще хуже, чем курица, которая носится со своим единственным цыпленком.

— Прошу прощения? Твое положение?

— Ах да! Должна тебе сказать, Дант, что в новом году мы ожидаем пополнение в семействе Бродриганов. Дант тоже засмеялся:

— Хорошие новости, Кассия! Представляю себе Рольфа! Его, верно, всего распирает от гордости?

— Распирает, это верно, но не столько от гордости, сколько от страха. Он так разозлился на меня, когда я сказала, что собираюсь в Ланкашир! Поначалу и слышать ничего не хотел, но я проявила настойчивость.

— Ты хотела сказать: упрямство. Она ударила его по руке:

— Хватит, Дант, я же серьезно. Если честно, мне просто необходимо было уехать от него. На время. Иначе мне пришлось бы до самых святок запереться в кладовой и не выходить оттуда. Он не отставал от меня ни днем, ни ночью: «Присядь, Кассия. Отдохни, Кассия». Даже начал цитировать Мару Росс, словно Евангелие. Вообрази, она прислала ему письмо с инструкциями для меня. С инструкциями! Напомни мне об этом, когда я увижусь с ней в следующий раз. Надо будет хорошенько оттаскать советчицу за ее роскошные рыжие волосы. Видишь ли, как я рассуждала: если Рольф увидит, что я две недельки поездила по сельской местности и не скончалась, он перестанет донимать меня своими дурацкими приставаниями. В конце концов, женщинам не привыкать рожать.

— Это мне, положим, известно. Но объясни, как тебе удалось уговорить Рольфа отпустить тебя в Ланкашир одну? Я, конечно, понимаю, что, если человеку что-то взбрело в голову, ему трудно отказаться от этой мысли — особенно когда речь идет о тебе, — но все же.

— Видишь ли, Дант, мне и не пришлось его уговаривать… — тихо сказала Кассия.

— То есть?

— Я покинула Рэйвенвуд поздно вечером. Точнее, была уже ночь. Я просто не хотела будить его. В тот день он много работал и сильно устал. Храпел так, что от этого и мертвец поднялся бы. Можешь мне поверить, мысль о том, чтобы оказаться в карете на тряской дороге, показалась мне в ту минуту гораздо более соблазнительной, чем спать с ним в одной комнате. Впрочем, я оставила ему записку с указанием своего маршрута и, кроме того, взяла для охраны своего грума Кигмана. К тому же я ежедневно писала ему с каждой почтовой станции, заверяя в том, что жива-здорова и на меня не напали разбойники.

Дант покачал головой:

— Поражаюсь, как он не снарядил погоню в ту же минуту, как понял, что ты сбежала! Стареет Рольф. В былые времена подобный фокус у тебя бы не вышел. Однажды во время войны он в течение шести дней повсюду следовал за вражеским курьером по шотландским горам, под ледяным дождем, желая проследить, кому было адресовано письмо. Оказалось, что просто один круглоголовый * капитан послал записку своей жене. А Рольф делал такой вид, как будто это была, по меньшей мере, секретная инструкция, составленная самим Кромвелем.

* круглоголовые (или пуритане) — сторонники Кромвеля.

— Да, но тут другое дело. И потом, я действительно жива-здорова.

— Все же я не завидую тебе. Кассия. Когда ты вернешься домой, Рольф будет поджидать тебя на крыльце с ножными кандалами.

— Ты плохо о нем думаешь. Дант в ответ усмехнулся, и взгляд его, казалось, говорил: «А вот посмотришь». Кассия пожала плечами:

— Поживем — увидим. В любом случае мы увидимся не в Рэйвенвуде, а в Лондоне. Я написала ему, что поеду туда для встречи со своим стряпчим, мистером Финчли, для окончательного оформления продажи Ланкашира. Ладно, хватит обо мне и о тех карах, которые приготовил для меня мой муженек. Что у тебя с Беатрис? Что-то подсказывает мне, что тут все не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Говорю прямо. Кассия, намерения у меня самые честные.

— Надеюсь, Беатрис не замужем? Дант нахмурился:

— Что? Ты хочешь сказать, что она чья-то жена? Нет, Беатрис не замужем, Кассия. Насколько мне известно. — Он помолчал и прибавил негромко: — По крайней мере, пока.

Кассия поражение уставилась на него:

— Что я слышу! Неужели ты решил жениться на этой девушке?

Дант поднялся со своего места и, подойдя к буфету, налил себе стакан портвейна.

— Ты уж поверь мне, Кассия. Когда я вернулся в Англию, у меня было лишь одно желание: радоваться тому, что я вновь дома, и жить тихо и спокойно. Хватит с меня любовных приключений. Честное слово, хватит. Я решил посвятить себя холостяцкому существованию, но… Сама видишь, как все обернулось. — Он передал стакан и ей. — И недавно мне пришла в голову мысль о том, что, может быть, стоит жениться.

Кассия пригубила портвейна.

— Надеюсь, ты понимаешь, Дант, что не можешь жениться на девушке, имени которой даже не знаешь.

— В наших местах браки довольно часто заключаются и под вымышленными именами.

Кассия пристально посмотрела ему в глаза:

— Скажи мне одну вещь, Дант. Ты честно пытался и не смог до сих пор установить личность Беатрис? Или на самом деле тебе и знать это не хочется?

— Жена, лишившаяся памяти, ничего не может знать о прошлом. В особенности о прошлом своего мужа.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты всерьез рассчитываешь на то, что она никогда не узнает правды? А что, если память к ней вдруг вернется и она поймет, что хорошо знает повесу Моргана? Но даже если и не знает, то, скорее всего, слышала о тебе, если хоть немного пожила в Лондоне. Ты долго отсутствовал в Англии, а отсутствие способствует раздуванию легенды даже из самого незначительного скандальчика. Ты пойми, даже если Беатрис ничего о тебе не знает сейчас, через какое-то время ей все равно станет известно о том, что у тебя было с другими женщинами.

— Ей это уже известно. Кассия удивленно посмотрела на него.

— Я имею в виду Элизу Хэйвлок. Тут все дело в ребенке. — Он сделал паузу и добавил: — У меня ведь объявилась дочь, Кассия.

Кассия застыла с открытым ртом.

— Боже, Дант…

— Элиза умерла от чумы, — пояснил Дант. — И Фебу привезли жить ко мне.

— Так вот почему ты вдруг задумался о женитьбе. Чтобы заполучить подходящую маму для девочки?

— Я только вчера узнал о существовании Фебы. Приехал домой и обнаружил ее сидящей вот в этой самой комнате. Как я понял, среди личных вещей Элизы было обнаружено письмо, в котором она называла меня настоящим отцом ребенка. Когда Овертон прочитал письмо, он немедленно прислал девочку сюда. Сбыл ее с рук. Теперь он о ней и слышать ничего не хочет. Еще и до этого у меня появилась в голове мысль жениться на Беатрис, но, если говорить по правде, приезд Фебы серьезно укрепил меня в этом решении.

Кассия покачала головой.

— Бедняжка… Я имею в виду ребенка. Феба, говоришь? Красивое имя. Могу себе представить ее состояние. Напугана, верно, до смерти. И Беатрис, конечно же, сильно смутилась. Что она сказала по этому поводу?

— Между прочим, она заявила, что Овертон поступил подло, избавившись от ребенка, и что Фебе даже повезло, что она уехала от него. Затем Беатрис «слепила» из меня героя, потому что я относился к Элизе теплее, чем ее законный муж. Но ей почему-то не приходит в голову, что из-за меня Элиза стала изменять мужу,

— Надеюсь, ты понимаешь теперь, что просто обязан установить личность Беатрис? Даже если ее не волнует собственное прошлое, что будет, если ты на ней женишься, а через несколько месяцев вдруг объявится ее муж? Положение твое будет незавидное. Я уж не говорю о том, что Феба лишится уже второй матери. Это будет большой несправедливостью по отношению к ребенку. И по отношению к Беатрис, если уж на то пошло.

— А вдруг мы так никогда и не узнаем, кто она такая? Что тогда? Оставить ее в ближайшем поселке и забыть о том, что мы вообще встречались? Я не могу так поступить, Кассия. Этого не будет.

Кассия внимательно взглянула на Данта. За последние три года они очень сблизились и, несмотря на то что редко виделись, находились в оживленной переписке. Кассия и Рольф несколько раз навещали Данта во Франции. За это время Кассия хорошо узнала своего друга и полюбила его, несмотря на все его недостатки. Она была наслышана обо всех его многочисленных любовных приключениях, но ни разу не слышала, чтобы он хоть с легкой тенью волнения вспоминал про них. В сущности, ей было прекрасно известно, что стоило только Данту почуять зарождение какого-то чувства между ним и его очередной любовницей, он ее тут же бросал, немедленно. Глубоких чувств к женщине Дант терпеть не мог и старательно избегал этого. И все же эта девушка, похоже, покорила его. Просто поразительно! Кассия улыбнулась:

— Должно быть, она необыкновенная.

— Кто необыкновенная? — спросила Беатрис, входя в комнату.

Дант и Кассия промолчали.

— Прошу прощения, что так задержалась. Не сразу нашла ее. — Она показала им ночную рубашку. — Не обессудьте, леди Сигрейв, что у нее такой внешний вид. Она знавала и лучшие дни.

Кассия взяла рубашку в руки и стала внимательно рассматривать. Вид у рубашки и вправду был жалкий, но не вызывал сомнения тот факт, что это была весьма дорогая вещь. Кассия судила по валансьенским кружевам и тончайшему батисту, из которого она была сделана. Один рукав был порван у самого плечевого шва, рубашка была забрызгана грязью и кровью. Кассия вывернула ее наизнанку и тщательно изучила рукава.

Наконец она положила рубашку на стол перед собой и изрекла:

— Мадам Ольга…

Дант и Беатрис недоуменно уставились на нее.

Кассия вновь взяла рубашку в руки:

— Эта вещь была заказана у мадам Ольги в лавке на Сент-Джеймс-стрит.

— Откуда вам это известно? — поинтересовалась Беатрис.

— А вот видите маленькую лилию на изнанке рукава? Это ее фирменный знак. Она все свои вещи метит такой лилией. Смотрите. — Кассия отвернула рукав своего платья и показала тот же самый знак. — Я довольно часто бываю у мадам Ольги, когда приезжаю в Лондон. Что ж, Беатрис, уже сейчас можно сказать, что вы происходите из довольно состоятельной семьи, ибо клиентам мадам Ольги приходится выкладывать немалые денежки за заказанные у нее туалеты. Ручная работа, знаете ли, и еще имя. Полагаю, теперь нам будет легко установить вашу личность. Надо только показать вашу рубашку мадам Ольге и спросить, кто ее заказывал. Она должна узнать свою работу. Я пошлю вперед нас своего грума Кигмана с письмом к Рольфу, чтобы предупредить его о нашем приезде. Завтра же с рассветом мы едем в Лондон. Уверяю вас, Беатрис, что к исходу недели вы уже будете знать свое настоящее имя.


Весь вечер прошел в суетливых сборах и приготовлениях к отъезду, и наутро они покинули Уайлдвуд, взяв курс на Лондон, где их ждала истина.

Две кареты — в первой находился багаж, во второй сидели Кассия, Феба, Дант и Беатрис — удалялись по гравийной дорожке от Уайлдвуда, двигаясь к пересечению Северной и Южной дорог, ведущих в Лондон.

Беатрис была очень взволнована, ибо знала, что возвращается туда, откуда появилась. Но вместе с тем чувствовала странную скованность и тревогу. Она с волнением спрашивала себя: «Почему же у меня такие тревожные предчувствия?»

— Я была один раз в Лондоне, — сказала Феба, подвигаясь к ней ближе. — Мама повезла меня к Доброй Леди, и там нас угостили сдобными ватрушками с ягодками в сахаре. — Выражение личика Фебы тут же стало печальным. — А когда мы вернулись домой, в Дорсет, мама умерла. Мисс Стаутвел говорила, что она пыталась отговорить маму от этой поездки. Мисс Стаутвел сказала, что, если бы мама не поехала в Лондон, она бы не умерла. Но маме очень хотелось свозить меня туда. А мисс Стаутвел говорила, что мама эгоистка. — Она помолчала и потом добавила тихо: — Мне очень понравилась Добрая Леди.

— Может быть, мы ее снова увидим, — сказала Беатрис. — Ты знаешь, как ее зовут? Феба покачала головой.

— Но она живет в красивом доме, и там много-много цветов.

— В моем лондонском доме тоже много цветов, — вмешалась в разговор Кассия. — И наша повариха тоже умеет делать сдобные ватрушки. А еще в Лондоне есть место, которое называется Тауэр. Там держат диких зверей, львов и медведей. Хочешь, мы туда сходим?

Пока Кассия рассказывала девочке про Лондон, Беатрис смотрела в окошко кареты на серо-белый каменный фасад Уайлдвуда, который становился все меньше и меньше. В окнах дома отражалось солнце, и они мерцали, словно бриллианты. Беатрис смотрела назад до тех пор, пока карета не повернула и дом не исчез за густыми деревьями. У нее вдруг появилось грустное предчувствие, что она, скорее всего, уже никогда сюда не вернется.

Уайлдвуд был самым красивым местом на земле. Впрочем, объективно ей трудно было судить об этом, ибо, кроме него, она ничего больше не видела. Точнее, не помнила. А в Уайлдвуде ей нравилось решительно все. И живые изгороди, которые тянулись по обеим сторонам полукруглой подъездной аллеи, и многочисленные комнаты, каждая из которых имела свое название, и слуги, которые обращались с ней так, как будто она родилась там, и интересная история этого имения, и нетронутая, дикая красота здешней природы. В Уайлдвуде ей было легко и хорошо, как дома.

Беатрис коснулась медальона с Синим Джоном, подаренного ей Дантом сегодня утром. Он наказал ей никогда не снимать его, чтобы тот постоянно напоминал ей об Уайлдвуде.

Беатрис казалось, что она стоит сейчас на краю высокого утеса и не решается прыгнуть. Кроме Уайлдвуда, ей пока нечего было вспомнить из всей своей жизни. Впрочем, нет. Она знала также и хозяина этого имения. И сейчас он вместе с ней стоял у обрыва…


Глава 14


Лондон

Чума ушла.

Город вновь ожил, очнувшись, наконец, от долгой мертвой спячки. Несмотря на раннее утро, улицы были запружены людьми, которые весело здоровались друг с другом, останавливались поболтать о новостях. А поговорить было о чем: все-таки пятнадцать месяцев город держали на карантине.

Все эти люди были счастливы уж только тем, что остались в живых.

Уличные торговцы толкали перед собой тележки, выкрикивая названия своих товаров. Тут же гонялись за убежавшим цыпленком дети. С Бейкерс-эли тянуло запахом свежего, горячего хлеба. На веревках, натянутых через узкие улицы, сушилось белье. Балконы домов, стоявших напротив друг друга, на уровне верхних этажей почти соприкасались.

Трудно было поверить в то, что еще недавно по улицам этого города прокатилась смертоносная волна чумы. И лишь блеклые красные кресты на многих домах да разросшиеся кладбища при церквях служили печальным напоминанием о лихом времени.

Пока карета катила по узким оживленным улицам, Беатрис жадно всматривалась в окно. Она не пропускала ни одной вывески, ни одного дома, отчаянно пытаясь хоть что-то вспомнить. Но все бесполезно. Даже Лондонский мост, перекинувшийся через Темзу, не напомнил ей ни о чем. Незнакомые люди приветливо улыбались ей, останавливаясь, чтобы пропустить карету. Дант обратил ее внимание на Уайтхолл, где жили король Карл и его придворные. Странно, но это строение, на взгляд Беатрис, совершенно не походило на дворец.

— Не печальтесь, если ничего не можете узнать, — словно прочитав ее мысли, вдруг сказал Дант. — Со мной, между прочим, та же самая история. Я не был здесь всего три года, а такое впечатление, что выпусти меня сейчас на улицу, и я потеряюсь, как ребенок.

Беатрис с улыбкой оглянулась на него, зная, что он просто пытается ее успокоить, и вновь стала смотреть в окно.

Через некоторое время карета остановилась перед большим особняком с внушительным четырехуровневым фасадом, который стоял на спокойной, тенистой улице, в месте, называвшемся Пиккадилли.

— Вот мы и дома, — проговорила Кассия. Она распахнула дверцу кареты, не дожидаясь, пока кучер слезет с козел. — Наконец-то!

По дороге они сообща решили остановиться в Сигрейв-Хаусе, городской резиденции Кассии и Рольфа, поскольку дом Данта, Морган-Хаус, был заколочен после смерти леди Хелены. Ему еще предстояло нанять новую прислугу, привести дом в порядок, завести туда провизию, но не хотелось оставлять Беатрис одну.

Последняя была этому втайне очень рада.

— Что это, сон? — раздался с улицы мужской голос. — Неужели моя жена-скиталица соизволила вернуться из своего крестового похода?

Беатрис выглянула из окна кареты и увидела стоящего на крыльце дома высокого темноволосого мужчину, который хмурил брови, но на самом деле было видно, что совсем не сердится, а, напротив, очень рад видеть свою жену. Судя по всему, это был муж Кассии Рольф, маркиз Сигрейв.

Кассия выскочила из кареты и бросилась ему на шею.

— Здравствуй, милый, я так по тебе соскучилась! — С этими словами она пригнула его голову к себе и поцеловала в губы.

— Не обольщайтесь, мадам, и не думайте, что этим поцелуем спасли себя от моего гнева, — весело проговорил он, но тут же снова нахмурился. — Я был весьма неприятно удивлен, когда понял, что ты сбежала, Кассия. Ты не оставила мне права выбора. А может быть, я согласился бы поехать в Ланкашир вместе с тобой?

Кассия отошла на шаг назад и закружилась на месте.

— Как видишь, дорогой муженек, я прекрасно съездила и сама по себе. Ничего со мной не случилось. И потом, в Дербишире ко мне присоединились пассажиры, так что для тебя в карете просто не нашлось бы местечка.

Рольф перевел взгляд с жены на распахнутую дверцу кареты. В ней появилась улыбающаяся Беатрис. Она была не знакома Рольфу, но он приветливо улыбнулся ей в ответ. Вслед за девушкой из кареты показался Дант, и улыбка Рольфа стала еще шире.

— Черт возьми, похоже, дьявольский туман наконец рассеялся! И блудный сын вернулся домой!

Рольф крепко обнял Данта, потом пожал ему руку и дружески хлопнул по плечу.

— Что-то не вижу зарезанного в мою честь барана, — улыбаясь, проговорил Дант. — Рад встрече, Рольф. Давненько не виделись.

— С тех пор как мы с Кассией в последний раз были у тебя во Франции, прошел, по меньшей мере, год, а то и больше.

— Больше, — уточнил Дант.

— Я слышал о смерти леди Хелены, Дант. Мне очень жаль. Чума никого не щадила. Если бы мы знали, что все так обернется, то, пожалуй, добились бы твоего возвращения раньше.

Дант кивнул:

— Спасибо тебе, Рольф, за эти слова. И за то, что вы помогли мне вернуться. Ничего, слава Богу, что хоть кто-то выжил.

— Это верно, — проговорил Рольф и тут заметил Фебу, которая опасливо выглянула из кареты. — А это еще что за явление? — Феба тут же исчезла.

Дант подошел к карете и протянул девочке руку.

— Все в порядке, Феба. Лорд Сигрейв — мой лучший друг и очень хороший человек.

Феба осторожно показалась вновь, крепко держась за руку отца. Дант помог ей выйти из кареты. Она тут же подбежала к Беатрис и прижалась к ее юбке.

Кассия дала знак Беатрис подойти к Рольфу. Феба последовала за ней.

— Рольф, хочу представить тебе нашу подругу. Ты можешь называть ее Беатрис.

— Счастлив познакомиться, Беатрис. А девочка… это ваша?

— Нет, что вы. Это дочь Данта. Рольф перевел глаза на друга:

— Что я слышу?

— Это долгая история.

— Ты расскажешь ее в доме. Добро пожаловать. Вам всем нужно хорошенько отдохнуть.

С этими словами Рольф взял Кассию за руку и вошел в дом.

— Он очень милый, — шепнула Беатрис Данту, когда тот тоже взял ее под руку. Феба по-прежнему от нее не отставала.

— Рольф и еще Адриан Росс, маркиз Калхейвен, они всегда были мне как братья.

— Ах да, Адриан, — проговорил Рольф. — Наш дорогой друг и его ненаглядная рыжеволосая женушка на днях тоже припожалуют в город. Их письмо пришло в Рэйвенвуд на следующий день после твоего побега, Кассия.

— Прекрасно! — воскликнула та. — Наконец-то мы соберемся все вместе. Выходит, я все-таки правильно сделала, что отправилась в Ланкашир.

— Ну, об этом, милая, мы с тобой еще поговорим, — ответил Рольф.

Они вошли в дом, сняли верхнюю одежду и прошли в гостиную. Рольф распорядился о чае и уселся слушать рассказ Данта обо всем, что случилось с ним за последние две недели. Кассия ему помогала.

— Значит, вы приехали в Лондон в надежде узнать про себя, кто вы на самом деле? — спросил Рольф у Беатрис.

— Да. Кассия полагает, что я из Лондона. Мы надеемся, что моя семья живет здесь.

— С чего это ты вдруг взяла, дорогая? — обратился Рольф к жене.

— А все очень просто. На ночной рубашке, в которой была Беатрис в ту ночь, когда Дант нашел ее лежащей на дороге, стоит знак мадам Ольги.

— А, этой славной портнихи? И поскольку ты являешься одной из главных ее клиенток, то, конечно, тут же признала ее работу?

Кассия очаровательно улыбнулась:

— Именно.

— Странно, — проговорил Рольф. — Я в Лондоне уже почти неделю, но не слышал, чтобы кто-то пропал без вести. А вы, Беатрис, сразу видно, из благородного семейства, раз одеваетесь у мадам Ольги.

— Мы не исключаем того, — сказал Дант, — что, возможно, кто-то хотел ей зла. В этом смысле симптоматично, что никто ее не хватился.

Все четверо погрузились в долгое молчание. Каждый обдумывал этот вариант как версию.

— Эврика! — вдруг воскликнула Кассия. — Корделия!

Рольф простонал:

— О нет!

— Простите, — подала голос Беатрис, — а кто это?

— Корделия — моя старая подруга. Она живет в Уайтхолле, и если уж кто и знает, разыскивают ли пропавшего человека в Лондоне, так это она. Сначала я думала нанести визит его величеству и прямо рассказать ему обо всем, но потом поняла, что это возбудит лишнее любопытство. Поначалу я также хотела взять вас к мадам Ольге, чтобы навести справки о ночной рубашке, но теперь вижу, что и это было бы не самым лучшим решением.

— Отчего же?

— Видите ли, — пояснил за жену Рольф, — если кто-то действительно хотел вам зла, разумнее не давать ему знать, что с вами все в порядке и что вы вернулись в Лондон.

— Согласен, — сказал Дант. — Надо соблюдать осторожность.

— Вот именно. — Кассия поднялась со своего места и подошла к небольшому бюро, стоявшему в углу комнаты. — Я сейчас же отправлю Корделии во дворец записку и попрошу, чтобы она пришла сегодня к нам на обед пораньше. Если повезет, она может сразу узнать вас, Беатрис. Это все упростит.


Все взоры обратились на двери в столовую, когда в них показалась Беатрис.

— Ага, вот и наша девушка, — проговорила модно одетая брюнетка. На ней было платье из синего атласа. Впрочем, того же цвета были и все аксессуары, включая декоративный букетик цветов, приколотый к плечу. — Подойдите поближе, — сказала она, приветливо улыбаясь Беатрис. — Воображаю, как вы смущены, дорогая.

— Смущена? Это еще мягко сказано. Женщина улыбнулась.

— Меня зовут Корделия Фэншоу. А вон мой муж Персивал, граф Хаслит. Но вы называйте меня, пожалуйста, просто Корделией. — Она внимательно вгляделась в лицо Беатрис. — Знаете, ваше лицо мне чем-то знакомо, но не могу понять, где я могла вас видеть… — Она прищурилась и еще несколько мгновений изучала Беатрис, но затем покачала головой: — Нет, простите, но я вас не узнаю. Мы с Перси выехали из Лондона еще до вспышки чумы. Нас позвали в деревню. — Она оглянулась на мужа, который в противоположном конце комнаты разговаривал с Рольфом, и, понизив голос, пояснила: — Видите ли, у его матери вновь началось очередное недомогание. С ней всегда так. Каждые три-четыре месяца. Если она не увидится за этот срок со своим сыночком, то изобретает себе какую-нибудь хворь и призывает его к себе. Меня это, честно говоря, раздражает. Вот и в этот раз так получилось. А потом Перси стало известно о начале эпидемии, и мы решили переждать лихое время в деревне. В итоге просидели там еще пятнадцать месяцев! Так что я не удивлюсь, дорогая, если вообще ни разу не встречалась с вами. Еще раз прошу прощения.

В это время к ним подошел ее муж Персивал:

— В целом нас с женой не было в Лондоне больше полутора лет.

— Девятнадцать месяцев и одиннадцать дней, Перси, — с улыбкой поправила его Корделия. Она весело подмигнула Беатрис, тем самым выражая свою радость по поводу того, что затянувшийся визит к матери мужа наконец-то окончился. — Но я при дворе уже почти два месяца и не слышала о том, чтобы кто-то пропал без вести. Ты говоришь, Дант, что нашел девушку две недели назад? Вы знаете, сколько вам лет, милая?

— Нет.

— Ну что ж, вы еще очень молоды. Может быть, даже да в свет еще не выезжали.

— Это возможно, — сказала Кассия. — Но, по крайней мере, один раз она в Лондоне была, иначе как объяснить то, что у нее ночная рубашка от мадам Ольги?

— А вы ее уже спрашивали? — поинтересовалась Корделия.

— Нет, — вмешался Дант. — Есть опасность, что кто-то намеренно ранил Беатрис, и мы не хотим пока никому ее показывать.

— Понятно… — Корделия задумалась да минуту. — У меня есть идея!

— Начинается, — со вздохом произнес Рольф. — Я же говорил вам.

Корделия улыбнулась, скосив на него глаза:

— Рольф, у юной леди может сложиться впечатление, что ты меня недолюбливаешь.

— Я боготворю вас, миледи. Всю, с головы до ног!

— Кассия, как ты с ним уживаешься? Кассия тоже улыбнулась:

— С трудом, милая. Корделия покачала головой.

— Так вот что я предлагаю. Мы с тобой, Кассия, вдвоем отправимся к мадам Ольге. Покажем ей ночную сорочку Беатрис и спросим, для кого она ее предназначала. Мы можем сказать, что сорочка принадлежит девушке, которая была у тебя в гостях на новоселье, когда вы с Рольфом отремонтировали Рэйвенвуд.

— У нас там было более двухсот приглашенных.

— В том-то и дело. Мы скажем мадам Ольге, что не знаем имени обладательницы этой ночной рубашки, но опишем ей внешность Беатрис.

Глаза Кассии загорелись.

— Да, таким образом мы не раскроем о ней ничего лишнего, и это поможет избежать досужих домыслов. Ты просто гений, Корделия!

Корделия улыбнулась и взяла Беатрис за руку:

— Предоставьте это дело нам, милая.


Маленький серебряный колокольчик, висевший над входом, тихо зазвенел, и Кассия с Корделией зашли внутрь.

Из-за двери одной из комнат выглянула миниатюрная женщина с блестящими рыжими волосами, забранными сзади в модный пучок, подвязанный ленточками.

— Ха! Как я рада вас видеть!

Мадам Ольга приехала в Лондон из Франции вскоре после реставрации в Англии монархии и воцарения Карла II на отцовском троне. Она открыла маленькую лавочку в далеко не самом престижном районе города и жила весьма скромно. Слава пришла к ней благодаря Кассии, которая как-то совершенно случайно заказала у нее одну вещь и, подивившись качеству выполненной работы, порекомендовала портниху ее величеству Екатерине Браганза, королеве английской. Вскоре все придворные фрейлины стали бороться за право сшить что-нибудь у вошедшей в моду мадам Ольги. Портниха переехала в фешенебельную часть Лондона на Сент-Джеймс-стрит.

Она всегда помнила о том, кому была обязана своим возвышением, поэтому Кассию и близких ее подруг обслуживала вне очереди.

— Добрый день, мадам Ольга, — приветствовала ее Кассия. — Как дела?

— У нас сейчас столько работы! Все разом вернулись в город и обрушили на нас столько срочных заказов, что просто сил нет! Девушки мои работают не покладая рук день и ночь. Но для вас я, разумеется, сделаю все быстро.

Кассия улыбнулась:

— Сегодня я пришла не за этим, мадам Ольга. Впрочем, скоро мне потребуется несколько платьев с припуском на животе.

— Ха! Вы ждете ребенка? — воскликнула портниха, обняла Кассию и поцеловала ее в щеку.

— Да, но цель нашего сегодняшнего посещения иная. — Она показала портнихе ночную рубашку Беатрис. — Я пытаюсь разыскать владелицу этой сорочки, мадам Ольга. Какое-то время назад эта девушка была у нас на новоселье в Рэйвенвуде и оставила там свою сорочку. На ней ваш фирменный знак, и я надеюсь, что вы узнаете свою работу.

Мадам Ольга взяла рубашку в руки и принялась ее внимательно рассматривать,

— Боже, что с ней такое? — воскликнула она. Кассия не знала что ответить. А ведь этот вопрос следовало предвидеть.

Но тут вперед вышла Корделия:

— Говоря по секрету, мадам Ольга, леди Сигрейв полагает, что эту вещь украли у ее владелицы. Она увидела ее на своей служанке, когда та возвращалась поздно вечером после любовного свидания с одним из грумов. Сами понимаете, что испытывает леди Сигрейв по этому поводу. Она просто места себе не находит от того, что с одним из ее гостей поступили столь дурно, и хочет как-то компенсировать потерю хозяйке этой сорочки.

Кассия поражение уставилась на Корделию. Если бы речь шла не о ней, она нисколько не усомнилась бы в правдивости столь ловко состряпанной небылицы.

— Надеюсь, вы уволили эту гадкую служанку? — проговорила мадам Ольга, внимательно изучая сорочку. — Мне пока ясно одно: хозяйка этой рубашки весьма миниатюрна. Даже тоньше меня. — Она принялась рассматривать швы. — Да, это делала Наталья. Работу моих девушек сразу видно. Позвольте, я схожу за ней, и, возможно, она вспомнит.

Мадам Ольга вышла из комнаты и через минуту вернулась вместе с хрупкой блондинкой.

— Наталья, это ты делала? — спросила портниха. Наталья глянула на сорочку и кивнула:

— Да.

— Ты нам можешь сказать, кто ее заказывал? Девушка внимательнее присмотрелась к сорочке и затем стала что-то быстро говорить мадам Ольге по-русски. Кассия и Корделия терпеливо ждали. Наконец портниха поблагодарила Наталью и отпустила ее. Потом обернулась к гостьям и улыбнулась.

— Ну конечно, теперь я и сама вспомнила. Это очаровательная девушка и притом такая умная. У нее очень красивые волосы и особенно глаза. Представляете, она играет на бас-виоле! Мне это известно, потому что она специально просила делать юбки пошире, чтобы ей легче было садиться за этот инструмент. Как же я сразу не вспомнила! — Она покачала головой. — Старею. Столько народу бывает, попробуй-ка всех запомни!

— Мадам Ольга, — прервала ее Кассия, — как зовут эту девушку?

— Ах да, конечно. Это леди Джиллиан Форрестер — младший ребенок и единственная дочь в семье маркиза Адамли.


Глава 15


— Это Джиллиан Форрестер, — сказала Кассия и тут же зажмурилась, боясь увидеть на лице мужа реакцию, которая неизбежно должна была последовать.

— О Боже!.. — воскликнул Рольф. Дант промолчал, В первую минуту, когда Кассия назвала знакомую фамилию, мороз пробежал у него по коже. Он посмотрел на нее, боясь услышать ответ на вопрос, который собирался задать. И справедливо боялся.

— Она имеет какое-нибудь отношение…

— Имеет, — сказала Корделия, опустившись в кресло рядом со своим мужем.

Перси наклонился к ней и нежно поцеловал в щеку.

— Но может быть, дальняя родственница? — с надеждой в голосе тихо спросил Дант. Кассия грустно улыбнулась:

— Нет, Дант, боюсь, что нет. Судя по всему, наша Беатрис является младшим ребенком в семье маркиза Адамли и его единственной дочерью. А Реджинальд, Арчибальд и Марселлас, с которыми ты так хорошо знаком, — ее родные братья.

Дант уронил голову на руки и натужно простонал. Господи, это что, неудачная шутка? Да, да, да! Это не может быть правдой!

— Но я впервые слышу о том, что у них есть сестра.

— Учитывая характер твоих отношений с Форрестерами, они, возможно, посчитали за разумное не сообщать тебе об этом члене их семейства. Джиллиан — их единственная сестра. Она воспитывалась в деревне матерью, пока отец и братья проводили время здесь, в Лондоне. Пять лет назад, когда все произошло, ей было пятнадцать. Совсем девочка. Как я слышала, родные всегда очень плотно опекали ее, и я уверена, что она ничего не знает о том скандале, который случился между тобой и Реджинальдом. Ее уберегли от этого.

— Слава Богу, что она сейчас наверху и ничего не слышит, — сказал Рольф, быстро наполняя стакан бренди. Он протянул его Данту: — Возьми, дружище, похоже, тебе это сейчас нужнее.

Дант сделал глоток.

— Тебе, Рольф, между прочим, прекрасно известно, что никакого скандала и не должно было быть.

— Да, нелегко было избежать скандала, — подала голос Кассия, — когда весь двор только и говорил о твоей любовной связи с женой Реджинальда…

— Но это все ложь! Максимум, что я делал, так это целовал Клер руку при встречах. Я лично знаю многих, кто может похвастаться тем, что не ограничивался в отношениях с ней одним лишь поцелуем руки.

— Да уж.

— Кассия, ты же знаешь, что ее инсинуации ни на чем не были основаны! Она не сказала ни одного слова правды! Не скрою, она прилюдно липла ко мне, терлась грудью о мое лицо… И это еще далеко не самый явный знак внимания, которого я от нее удостоился! Но я был непреклонен, потому что хорошо знал Реджинальда и Арчи еще с Оксфорда. Вот спроси у Рольфа, и он расскажет тебе о том, что мы просиживали с ними ночи напролет за карточным столом, вместо того чтобы заниматься.

Рольф откинулся на спинку стула:

— Ну, положим, ночи напролет с ними просиживал не я, а ты и Адриан. Я же корпел над книжками, а на следующий день вы все благополучно у меня списывали. Не будь меня, вы оба ни за что не окончили бы университетского курса.

Дант нахмурил брови:

— Хорошо, меня порой можно было винить в пренебрежении к наукам, но я никогда не делал друга рогоносцем! А Реджи считался мне другом. Я знал, что он без ума от Клер, хотя всем было известно, что она вышла за него только потому, что знала, что однажды он примет в наследство все владения своего отца, включая титул. А распускать слухи о нашей с ней якобы любовной связи она стала для того, чтобы отомстить мне за мой отказ переспать с нею. Все это как-то проходило мимо меня, и я ничего не знал до тех пор, пока Реджи — Арчи и Марселлас выступали его секундантами — не нашел меня, когда я был у своего портного, и не потребовал, чтобы я последовал за ним в Сент-Джеймс-парк, где нам предстояло уладить affaire d’honneur (дело чести (фр.)).

— Но, по крайней мере, у тебя хватило ума не принять его вызов, — сказал Рольф.

— Ты полагаешь, что Реджи проткнул бы меня?

— Я прекрасно знаю, как ты ловок со шпагой. Ты, несомненно, убил бы его, и это только подлило бы масла в огонь. Уайтхоллу только такие горячие скандальчики и подавай! Ты был абсолютно прав, когда отказался драться с ним, Дант. Правда, вслед за этим ты унизил Реджи гораздо сильнее, чем его могла бы унизить Клер со всеми ее баснями насчет вашей пылкой страсти,

Дант нахмурился.

— Я не хотел этого, Рольф. Мне просто было нужно, чтобы он отстал от меня, чтобы все осталось как есть. Но он давил на меня с упорством, достойным лучшего применения. Сначала повадился сочинять письма с угрозами в мой адрес, а потом перестал уже стесняться всего и вся. Куда бы я ни пошел, везде возникал Реджи со своими братьями. И в один прекрасный момент я вынужден был сделать ответный выпад. И раскрыл ему правду…

— Что его сын на самом деле не от него, — договорила Кассия.

Дант диким взглядом обвел комнату. Корделия и Перси, которые впервые слышали об этом деле, притихли.

— Нет, я не выразился столь открыто. Я не сказал ему, что Алек родился от Лимли, — защищаясь, возразил Дант. — Я просто посоветовал ему проследить за тем, куда ходит Клер по средам «за покупками». И был уверен, что у Реджинальда хватит умишка, чтобы понять все, когда он увидит Клер, Алека и Лимли в Малберри-Гарден. Клер никогда не гуляла с сыном, только по средам. И потом внешнее сходство между Алеком и Лимли просто бросается в глаза. Кассия печально вздохнула:

— Клер поступала неумно, встречаясь с лордом Лимли в столь многолюдном месте, как Малберри-Гарден. То, что она делала это строго по средам, было еще глупее. Правда, несчастный Реджинальд узнал обо всем последним. Воображаю себе, какой это был удар для него — узнать, что Алек ему неродной. Он обожал мальчика. Однажды я сама видела, как он взял сына с собой на охоту в парк и горделиво провез его на виду у всего Уайтхолла как своего наследника. К сожалению, теперь Алек вкусил все-горькие плоды своей незаконнорожденности и его не замечают ни мать, ни отец.

Дант покачал головой:

— Мне не следовало тогда говорить все это Реджи. Я был не прав. Надо было все оставить как есть.

— Но тогда ты был моложе и тебя легче было завести, — сказал Рольф. — И потом, со временем Реджи все равно узнал бы о связи своей жены с Лимли. Это был лишь вопрос времени. Всем при дворе было хорошо известно о многочисленных любовных похождениях Клер. К тому же ни для кого не было секретом, от кого у нее Алек. Ты сам сказал, что внешнее сходство между ним и его настоящим отцом было просто разительным. Наконец, сама Клер никогда не отличалась осторожностью в своем поведении. Рискну даже предположить, что тогда Реджинальд уже подозревал обо всем. Ты просто подтвердил его подозрения раньше других.

— Да, но за счет ребенка и за счет мужской гордости человека, которого я называл своим другом. Грех этим гордиться.

Рольф решил не дать Данту возможности взвалить всю вину на себя:

— Верно: было некрасиво, но тебя до этого довели!.. Какой у тебя был выбор? Встретиться с Реджинальдом на дуэли за оградой Сент-Джеймс-парка? Если бы это произошло, то теперь одного из вас — скорее всего Реджинальда — уже не было бы в живых. И тем самым в глазах людей ты только признал бы, что его обвинения были справедливы. Реджинальд не желал верить в то, что у тебя с Клер ничего не было, и не отстал, когда ты не принял его вызов. Ты, похоже, кое-что упустил из виду, Дант. Ведь я присутствовал при той вашей последней стычке, когда Реджинальд влетел в комнату как петух и назвал тебя трусом за то, что ты не принял его вызов. Но мало того, он при всех стал рассказывать о твоих многочисленных любовных победах, тем самым, губя невинных девушек и жен. Я бы даже не удивился, если бы он стал утверждать, что тебе удалось соблазнить королеву Екатерину. А Клер все это время стояла в сторонке и усмехалась, как Медея, наблюдая за плодами трудов своих. Нет, Дант, это были не просто оскорбления лично в твой адрес. Реджинальд попутно сломал жизнь не одной женщине.

— Та же самая история была с моими отцом и матерью, — вмешалась Кассия. — Нельзя сказать, что они вели образцовую жизнь. Закончилось все тем, что они уничтожили друг друга, а самый тяжелый удар пришелся по мне.

— Я, между прочим, тоже вел далеко не образцовую жизнь, Кассия, — хмуро проговорил Дант.

— Возможно, но ты не обесчестил ни одной женщины. Я тебя знаю, Дант, тебе никогда не пришло бы в голову нарочно причинить человеку боль. В сущности, именно из-за того, что ты пытался избежать этого в отношениях с Реджинальдом и Клер, ты и угодил в эту историю. Реджинальд, по-моему, в конце концов, понял, что россказни Клер — откровенная ложь. Он не дурак. Но он был слишком горяч и горделив, чтобы признать это.

Дант был молчалив и задумчив. Подумав, он оглядел своих друзей и проговорил:

— Что же мне теперь делать? Идти в Адамли-Хаус и объявить о том, что я нашел их пропавшую дочь и сестру лежащей на ночной дороге в дербиширской глуши? Лишившейся памяти настолько, что она не могла даже вспомнить, кто она такая? Так, что ли?


Дант отдал должное выдержке Ньюпорта, дворецкого в Адамли-Хаусе. Выражение его лица почти не изменилось, когда он, открыв дверь, увидел стоящего на крыльце Данта, который представился и выразил желание встретиться с маркизом. Собственно говоря, если бы Дант не присматривался специально — а он присматривался, — он и не заметил бы, как едва заметно дрогнула жилка у старого дворецкого над правым глазом. Но он заметил, и это сказало ему лучше всяких слов о том, что про скандал пятилетней давности, связанный с его именем, в этом доме по-прежнему помнят.

— Подождите здесь, — хмуро предложил Ньюпорт, кивнув на маленький закуток у двери, куда обычно проводят посыльных. — А я пока узнаю, смогут ли их светлость принять вас.

Ньюпорт повернулся и медленно ушел. Глядя ему в спину, Дант спрашивал себя: какого дьявола он плетется как черепаха? Что это? Возраст или нежелание выполнять неприятное поручение?

Когда старик исчез в сумрачном чреве Адамли-Хауса, Дант внимательно огляделся по сторонам. Вот это место Беатрис, а точнее Джиллиан, считала своим домом.

Богатая обстановка, старинные дорогие гобелены на стенах, обитых полированным деревом, — все это должно было производить впечатление на визитеров, говорить им о могуществе и высоком положении хозяина дома, старого маркиза. В холле стоял даже рыцарь в доспехах с зажатой в металлической перчатке булавой. Впрочем, Дант почти не обратил на все это внимания. Он был занят тем, что пытался представить себе Джиллиан сидящей вон в той гостиной, кусочек которой был виден с его места через приоткрытую дверь. Она сидит, как обычно, поджав ноги, и читает любимую книжку. Ему вспомнились сейчас те безмятежные вечера, которые они провели вместе в Уайлдвуде. Тогда она сидела у камина, и о сюжетных поворотах книги Дант легко мог догадаться по выражению ее лица.

Джиллиан… Это имя шло ей гораздо больше, чем Беатрис. Хотя бы потому, что оно было ее настоящим именем. Дант вдруг как-то особенно остро почувствовал, что никогда прежде не встречал такой удивительной женщины, как Джиллиан. И уже не встретит.

Когда шок от осознания того, кто она на самом деле, улегся, Дант решил не рассказывать ей ни о чем до тех пор, пока не встретится с ее родными. Рольф и Кассия согласились с этим. Дант хотел лично сказать Джиллиан ее настоящее имя, но прежде ему необходимо было увидеться с ее семьей и посмотреть, как они ко всему отнесутся. Дант хотел узнать, как так вышло, что он нашел дочь маркиза Адамли лежащей без чувств на ночной дороге под проливным дождем в Дербишире, и почему ее никто не хватился.

Учитывая свои отношения с ее родными, Дант не исключал, что Джиллиан, возможно, сама покинула сучий дом. Судя по тому, что он нашел ее в одной ночной рубашке, что-то заставило ее сделать это второпях.

И если выяснится, что она сама сбежала отсюда, он не вернет ее.

Дант был настолько погружен в свои мысли, что так сразу заметил какое-то движение на лестнице, ведущей со второго этажа. Но, подняв голову, он увидел полы желтых сатиновых юбок, развевающихся вокруг обутых в домашние туфли ножек. Потом показалась узкая талия, схваченная шелковым светло-синим корсетом, и полная грудь, слегка прикрытая брюссельским кружевом. Наконец он увидел и обманчиво невинное лицо женщины, обрамленное вьющимися каштановыми локонами.

Клер Форрестер, графиня Трисбейн и будущая маркиза Адамли, остановилась как вкопанная, едва заметив внизу Данта. Она ничего не сказала ему, лишь скользнула взглядом с ног до головы и затем посмотрела прямо в глаза. Наступила довольно продолжительная немая сцена. Дант приветственно кивнул ей, после чего Клер повернулась и исчезла в дальнем коридоре.

И Дант вспомнил, как какой-то неосознанный и неприятный холодок пробежал у него по коже за несколько секунд до ее появления. Вот она, интуиция!..

Спустя еще минуту вернулся Ньюпорт. Надменно взглянув на Данта, он проговорил:

— Мне велено передать вам, лорд Морган, что их светлость сейчас заняты и не смогут принять вас. Оставьте свое сообщение, если вам будет угодно.

— А ты сказал лорду Адамли, что я здесь по важному делу и что мне необходимо увидеться с ним сейчас же?!

— Да, разумеется, сэр, но их светлость велели передать…

— В таком случае я сам ему все объясню! С этими словами Дант обогнул Ньюпорта и быстро направился в ту сторону, откуда только что пришел дворецкий. Старик стал было протестовать, но Дант не обратил на это ни малейшего внимания и, не сбавляя шага, шел дальше. Разница в возрасте была велика, и Ньюпорт не мог догнать его. Дант не знал, как ему найти старого маркиза, но ноги сами привели его к закрытой двери в конце коридора. Схватившись за ручку, он открыл дверь и без стука вошел в комнату.

Александр Форрестер, маркиз Адамли, сидел за большим ореховым бюро, инкрустированным перламутром. Лицо его было скрыто письмом, которое он читал.

— Ну что, Ньюпорт? Надеюсь, он ушел спокойно?

— Нет, милорд, он не ушел. Маркиз вскочил из-за стола с таким проворством, какого трудно было ожидать от человека его возраста:

— Морган, какого дьявола тебе здесь нужно?!

— Вы, верно, уже запамятовали, милорд? Минуту назад я просил у вас аудиенции…

— В которой тебе было отказано, черт возьми! Или я не ясно выразился? Ты нежеланный гость в этом доме, Морган. Уходи сам, а не то я вышвырну тебя отсюда за шиворот!

— Я передавал через Ньюпорта, что у меня к вам дело чрезвычайной важности. Может быть, он неверно передал мою просьбу?

— Он передал мне все, что ты ему сказал, равно как и тебе он передал то, что я велел ему передать! Ньюпорт умеет обращаться со сбродом вроде тебя! Мне с тобой не о чем разговаривать.

— Повторяю, дело чрезвычайно важ…

— Убирайся, Морган! Я все сказал.

— …насчет вашей дочери, милорд, Маркиз, собиравшийся рявкнуть еще что-то, мгновенно притих. Он взглянул на Данта, и на этот раз в его глазах была не ярость, а страх. Дант выдержал этот взгляд.

— Что тебе известно о Джиллиан, Морган?

— Мне известно о ней то, что она жива и находится в безопасности.

Маркиз шумно выдохнул, и облегчение отразилось на его лице.

— Слава Богу! Где она?

— В безопасности.

— Я спрашиваю, где она, черт возьми!

— Я отвечу вам, милорд, на этот вопрос после того, как мы с вами поговорим. Если, конечно, у вас найдется для меня свободное время.

— Разумеется, найдется. Я до смерти перепугался за нее. Где она?.. — Вдруг в глазах маркиза отразилась тень подозрения. — Что это, Морган?! Тебе нужен выкуп?! За этим ты пришел сюда? Значит, тебе показалось мало разрушить семейную жизнь моего сына и теперь ты решил прибегнуть к вымогательству?! Отлично! Сколько тебе нужно заплатить за то, чтобы ты вернул нам нашу Джиллиан? Данту показалось, что он ослышался.

— Что-что?..

— Не притворяйся, негодяй! Ты ведь не просто так похитил Джиллиан, не так ли? Как же я сразу не догадался, что это ты!.. Впрочем, мы считали, что ты все еще во Франции. Честно говоря, я думал, что Джиллиан сама сбежала из родительского дома. Но теперь я вижу, что это не так. Моя дочь никогда бы не опустилась до того, чтобы связываться с тобой! Король Карл поступил мудро, отправив тебя в ссылку. Я был уверен, что Англии удалось навсегда избавиться от тебя, но, как видно, ошибся. Если бы мне было известно о твоем возвращении, я уже давно добрался бы до тебя! А заодно и Джиллиан нашел бы. Почему ты все никак не уймешься, Морган? Что заставляет тебя снова и снова нести горе в мой дом? Учти, если хоть один волосок упадет с головы моей дочери, клянусь, ты умрешь в ту же минуту!

— Что вы говорите, лорд Адамли? Опомнитесь! Я пришел сюда, чтобы известить вас, что ваша дочь жива и в безопасности.

— Тогда где она? Ты не привез ее с собой, значит, хочешь получить от меня что-то в обмен на ее возвращение, верно? Если, конечно, она вообще у тебя и если все это не очередная твоя гнусная шуточка… — Он покачал головой: — Нет, что-то подсказывает мне, что это даже для тебя было бы слишком.

Дант молчал. Старый лорд пристально посмотрел на него.

— Она у тебя, я вижу это по твоим глазам! Она у тебя, и ты хочешь получить за нее что-то. Иначе зачем было похищать?

— Вы сошли с ума, милорд, я не похищал Джиллиан!

— Леди Джиллиан! Для тебя она леди Джиллиан, Морган.

— Может быть, вы все-таки присядете? И тогда я спокойно объясню вам, каким образом нашел ее.

Маркиз уставился на Данта испепеляющим взглядом. У него не было желания слушать его и вообще терпеть в своем доме, но он понимал, что у него нет иного выбора. Он чувствовал, что без Данта не видать ему своей дочери. И маркиз не хотел рисковать. Поэтому он медленно опустился в свое кресло за столом и выжидающе уставился на Данта. Глаза его выражали плохо скрываемую ненависть.

— Вы сказали, что Джил… что леди Джиллиан похитили? Откуда?

— Вот из этого самого дома. Ее выволокли из постели среди ночи.

— Вы уверены в том, что ее похитили? Может быть, она добровольно ушла из дома?

— Чепуха. Мне это ясно, особенно сейчас, когда я знаю, что она у тебя. Моя Джиллиан никогда не сбежала бы с таким…

— Когда это случилось? — перебил его Дант.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты и сам это знаешь не хуже меня, раз ты…

— Лорд Адамли, я повторяю в последний раз, что не похищал вашей дочери. Вплоть до сегодняшнего утра я даже не знал, что она ваша дочь. Итак, когда она исчезла?

— Более двух недель назад, а что?

— Интересно, я нашел ее две недели назад в Дербишире.

— В Дербишире? Каким образом она там оказалась? Это слишком далеко, чтобы она могла туда дойти.

— Этого я не знаю, но я нашел ее лежащей на дороге под проливным дождем. На ней была только ночная рубашка, и бедняжка промокла до костей.

— Только ночная рубашка?! — Маркиз вновь вскочил. — Черт возьми, Морган! Почему ты до сих пор не привез ее сюда?

Дант глубоко вздохнул:

— Я уже говорил, что лишь несколько часов назад узнал о том, кто она такая.

— Она должна была сразу назвать тебе свое имя.

— Нет, милорд, она не сделала этого. — Дант помолчал и добавил: — Потому что не могла.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми? Как это не могла? Она что, онемела? Или потеряла слух? Что ты мелешь, Морган?

Дант поднялся со своего места и посмотрел маркизу прямо в его ненавидящие глаза.

— Джиллиан не могла назвать свое имя, равно как и свою фамилию. Она даже не могла сказать мне, откуда она сама. Боюсь, милорд, что ваша дочь потеряла память.


Глава 16


— У тебя есть ровно пять минут, Морган, чтобы сказать мне, что ты задумал. В противном случае я посажу тебя в Тауэр по обвинению в похищении человека и… в аморальном поведении! Это неслыханно! Подобного я не ожидал даже от тебя! Кого ты хочешь обмануть этой своей идиотской басней?

Прежде чем Данту удалось ответить на этот гневный выпад старика маркиза, какая-то неведомая сила рванула его назад, а еще через несколько мгновений кто-то сильно приложился к нему кулаком по челюсти.

Данта застали врасплох, и у него не было возможности защитить себя. Руки его были заведены за спину, и кто-то крепко обхватил его сзади. Немного опомнившись, Дант увидел перед собой Арчибальда Форрестера, который отчаянно пытался оттащить от него своего старшего брата, Реджинальда, готовящегося нанести Данту второй удар.

— Я думал, что Ньюпорт спятил, когда сказал, что у нас в доме Морган, — тяжело дыша, проговорил Реджинальд. — Но ничего, по крайней мере, я успел его погладить разок, отец. А теперь вышвырните его отсюда!

— Успокойся, Реджинальд, — сказал старый маркиз. — Ты недавно оправился от болезни. Тебе нельзя так напрягаться…

Дант подвигал челюстью, опасаясь, что она сломана. Ему повезло. Впрочем, когда он в следующее мгновение пригляделся к Реджинальду Форрестеру, он понял, что у того просто не хватило бы сил сломать ему челюсть. Они не виделись пять лет, и за это время Реджи сильно сдал. Он выглядел старше своих лет. Когда-то черные волосы были теперь посеребрены сединой, он сильно исхудал. Реджи и раньше не отличался богатырским телосложением, но теперь одежда висела на нем просто мешком. Глаза запали, и под ними пролегли темные тени. Наконец, одышка.

— Насколько я понимаю, сзади меня держит Марселлас, — проговорил Дант. — Ведь это ты? Два твоих братца передо мной, а у Ньюпорта никогда не хватило бы силенок противостоять мне. Отпусти меня, обещаю, что не буду делать резких движений. Тем более в таком приятном окружении. Не беспокойся, я не стану отвечать ему ударом на удар.

Марселлас, высокий молодой человек, который был гораздо сильнее, чем казался на вид, медленно отпустил Данта. Но не отошел от него и был настороже.

Дант потрогал рукой челюсть и взглянул на Реджинальда.

— Наверное, я заслужил это, хоть ты и застал меня врасплох. Тем не менее, считай, что мы с тобой в расчете.

— Иди к дьяволу, Морган! — крикнул Реджинальд. — Нет, мы с тобой еще далеко не в расчете! Ты заслуживаешь гораздо большего. Повезло тебе, что Арчи удержал меня, не то я вышиб бы из тебя весь…

— Хватит, Реджинальд, — вновь подал голос маркиз, успокаивая своего старшего сына. — Ты не можешь убить Моргана здесь, в моем кабинете. Пока, во всяком случае. Сначала он скажет нам, где Джиллиан.

Марселлас подошел к Данту ближе:

— Тебе известно, где Джиллиан? С ней все в порядке? Она жива?

Дант утвердительно кивнул. Ему всегда нравился Марселлас, самый спокойный и рассудительный из трех братьев Форрестеров. Он избрал своей профессией юриспруденцию и пользовался уважением при дворе. Марселлас никогда не терял головы, и сейчас Данту даже вспомнилось, что тогда, пять лет назад, он пытался отговорить своего старшего брата от дуэли.

— С твоей сестрой все в порядке, Марселлас, — проговорил Дант и добавил: — По крайней мере, физически она здорова.

— Что ты хочешь этим сказать, Морган? — вновь крикнул Реджинальд. — Если я узнаю, что ты хоть пальцем коснулся ее, я…

— Замолчи же, Реджи, — резко сказал Марселлас. — Ты мелешь языком, словно дешевая уличная девка. — Он вновь обернулся к Данту: — Где она?

— В безопасности.

— Не исключено, что в постельке в Морган-Хаусе, — вставил Реджинальд. — И…

— Не забывай, что речь идет о твоей сестре, а не о жене, Реджинальд! — резко оборвал его старик маркиз. — Если ты не придержишь свой язык, я попрошу Арчи вывести тебя из кабинета!

Реджинальд бросил на отца такой хмурый взгляд, что Дант понял: непонимание между ними имеет весьма далекие корни. И дело, судя по всему, не только в том, что старый маркиз не одобрил выбора своего старшего сына, когда тот женился. И не в том скандале, который разразился пять лет назад.

— Ладно, отпусти меня, Арчи, — буркнул Реджинальд. — Я его не трону.

— Отец? — неуверенно спросил средний брат. Арчибальд был превосходным солдатом. К сожалению, ему не удалось в полной мере реализовать на этом поприще свои таланты, так как он был комиссован по ранению во время войны с Кромвелем. К отцу он обратился потому, что не привык полагаться на слово старшего брата.

— Отпусти его, но стой рядом. На всякий случай. Реджинальд и Арчи опустились на скамью у окна, Дант сел на один из стульев у письменного стола маркиза, Марселлас рядом с ним. Маркиз вернулся за стол, но не сел, а оперся об него руками, подавшись всем телом вперед.

Первым заговорил Марселлас:

— Дант, расскажи нам, что случилось с Джиллиан.

— Я нашел ее поздно ночью около двух недель назад, когда ехал в Уайлдвуд. После смерти матери имение осталось без хозяина…

— Прими мои соболезнования по поводу смерти леди Хелены, — искренне проговорил Марселлас. — Это была замечательная женщина.

— Спасибо, — сказал Дант. Он продолжил: — Мы почти доехали до места, как вдруг кучеру пришлось резко свернуть, чтобы не наехать на то, что лежало на дороге. Мы пошли посмотреть и увидели, что на дороге лежит молодая девушка. Как выяснилось сегодня утром, это была твоя сестра Джиллиан.

— Что ты хочешь этим сказать? Как это «сегодня утром»? Разве Джиллиан не назвала тебе свое имя сразу же?

— У Джиллиан на голове была серьезная рана. Видимо, вследствие этого она лишилась памяти. Доктор Гринтри из Каслтона осмотрел ее, обработал рану и сказал, что на восстановление памяти, возможно, уйдет какое-то время. Могу сказать, что до сегодняшнего дня она еще не восстановилась.

Марселлас проговорил:

— Значит, Джиллиан даже не знает, как ее зовут?

— Не знает.

— А тебя она знает?

— Нет. Но она потеряла память не полностью. Кое-что она помнит.

— Например? — спросил Арчи, весь подавшись вперед.

Дант обернулся к нему. Он только сейчас заметил гладкую деревянную трость, на которую тот опирался, — видимо, следствие ранения.

— В ней сразу чувствуется благородное происхождение и хорошее воспитание. Она не забыла ни о правилах хорошего тона, ни о правилах официального этикета. Ее познания в математике превосходят то, чем может похвастаться мой управляющий Ренни. Наконец, она играет на бас-виоле так, словно родилась со смычком в руках.

— Это Джилли… — Глаза Марселласа увлажнились. Упоминание о бас-виоле стало реальным подтверждением того, что его сестра действительно жива. — Но ты говоришь, что она все забыла. И нас тоже?

— Именно поэтому я не привез ее сегодня с собой. Прежде у меня имелись и другие опасения, но теперь, когда твой отец объяснил обстоятельства ее исчезновения, я обрадовался. Он говорит, что ее похитили.

— Клер болтала, что Джиллиан сбежала сама, но я никогда в это не поверю, — сказал Марселлас. — Джиллиан не такая. Я убежден, что ее выкрали прямо из спальни поздно ночью, когда мы все уже спали. Никто ничего не слышал.

— Откуда нам знать, что это не ты ее похитил? — вновь вмешался в разговор Реджинальд.

— Данта и в Англии-то, наверное, еще не было, когда это произошло, — проговорил Марселлас. — Я слышал, его величество разрешил тебе вернуться?

— Да.

— Когда ты приехал, Морган? — спросил Арчи.

— Сошел на берег в Дувре тринадцатого.

— А Джиллиан исчезла пятнадцатого. Двое суток! — воскликнул Реджи. — За это время ты спокойно мог пробраться в Лондон и похитить ее. Тем более нам ничего не было известно о твоем возвращении.

Марселлас нетерпеливо вздохнул:

— Реджи, у Данта недавно от чумы скончалась мать. Он вернулся в Англию, чтобы отдать ей последние сыновние почести. Когда человек находится в таком положении, вряд ли ему может прийти на ум похищать кого-то.

— И все же на твоем месте я не стал бы исключать этот вариант, Марселлас, — упрямо проговорил Реджи. — Я знаю Моргана лучше, чем ты, и говорю тебе: его нельзя сбрасывать со счетов, каковы бы ни были внешние обстоятельства.

Марселлас покачал головой, как бы извиняясь перед Дантом за брата, и спросил:

— Когда мы сможем ее увидеть?

— Прежде я хотел бы прояснить кое-что.

— Ты не имеешь никакого права спрашивать нас ни о чем, — буркнул Реджи.

— Нет, имеет, — ответил за Данта Марселлас. — У него наша Джиллиан, и, я полагаю, нам придется ответить на его вопросы. Мы уже выразили свое недоверие к нему, и он имеет право выразить его по отношению к нам.

Дант кивнул Марселласу.

— Прежде всего, я хотел бы знать: почему вы не разыскивали Джиллиан?

Марселлас оглянулся на отца:

— Ты же говорил, что нанял несколько частных сыщиков? Маркиз чуть смутился:

— Я нанял одного человека, а тот уже привлек к поискам еще каких-то людей. Но они ничего не нашли.

— Ты нанял одного человека?! — изумленно воскликнул Марселлас. — Но я согласился не сообщать властям об исчезновении Джиллиан только после того, как ты заверил меня, что на ее поиски отправишь целую команду сыщиков! Почему же ты этого не сделал, отец?!

— Потому что я не знал главного: сама ли сбежала Джиллиан или ее похитили. Подумай о ее добром имени. Если бы выяснилось, что ее выкрали, а потом нам удалось бы ее вернуть, то первое же ее появление при дворе стало бы последним! Из-за этого похищения у нее была бы сломана вся жизнь! Но мы никому ничего не сообщали, и, следовательно, теперь, когда она вернется, ей ничто не будет угрожать. И потом, я допускал, что она сбежала. Теперь, когда стало ясно, что она у Моргана, этот вариант, разумеется, исключается. Но тогда же я ничего не знал! А побег — это уже совсем другое дело. Я просто ждал хоть каких-нибудь сведений о том, что же с ней все-таки произошло.

Марселлас поморщился и вновь повернулся к Данту.

— Если бы я знал, что отец не сдержит слова, я тут же заявил бы при дворе об исчезновении Джиллиан! И плевать мне на скандалы! Люди его величества прочесали бы всю Англию!

Дант внимательно посмотрел на него. Он верил Марселласу.

— Ты уверен, что Джиллиан не могла уйти из дома по своей воле?

— Мне очень трудно было бы в это поверить, Дант. Джиллиан была здесь счастлива. У нее были в жизни свои интересы, и она радовалась своему появлению в свете. Впрочем, с уверенностью никто из нас ничего утверждать не может. Нам надо увидеться с ней, и тогда она сама все расскажет. Когда она увидит нас, это, возможно, поможет ей восстановить память. Ты можешь привезти ее в Адамли-Хаус?

— И ты еще просишь у него согласия на то, чтобы он вернул нам Джиллиан? — вскипел маркиз. — Он обязан это сделать!

— Лорд Адамли, я настоятельно рекомендую вам обращаться с ней очень осторожно, — проговорил Дант. — Любой резкий жест с вашей стороны может тяжело отразиться на ней, и тогда она никогда уже не оправится от травмы.

— Проклятие, Морган! Место моей дочери — в моем доме, запомни это! Ей нечего делать в окружении чужих людей, в особенности рядом с тобой! Я еще далеко не убежден в том, что это не ты ее выкрал. Кто знает, может, тебя теперь заела совесть и поэтому ты здесь появился. А что касается этой глупости насчет потери памяти, то я могу заверить тебя: Джиллиан вспомнит все, едва только увидит нас. Она умная девочка. И тогда она расскажет нам, кто на самом деле ее похитил!

— Я очень надеюсь на это, — сказал Дант — Если, конечно, память вообще когда-нибудь вернется к ней.

— Мы это узнаем, как только ты привезешь ее сюда. В любом случае у тебя нет на нее никаких прав. Словом, я даю тебе двадцать четыре часа на то, чтобы вернуть ее. Иначе, будь покоен, я натравлю на тебя самого лорда мэра!


Лета, река забвения… И кто попробует от вод ее, тотчас преображается и уж не помнит былых ни радости, ни горя, ни наслаждения, ни боли…


— Здравствуйте, Беатрис.

Джиллиан подняла глаза от книги, которую читала, и улыбнулась, увидев Данта, стоявшего перед ней.

— Я не слышала, как вы подошли.

Дант приблизился и сел на каменную скамью рядом с девушкой. Теперь оба они оказались в небольшой естественной нише под балдахином из ярких цветов. Светило солнце, воздух был напоен нектаром множества растений, а неподалеку бил маленький фонтан.

Дант поднял с коленей Беатрис книгу и взглянул на обложку.

— Мильтон? Она кивнула.

— Мне нравятся мифы и легенды. Я прочитала сейчас стихи о реке, которая называется Лета.

Дант вернул книгу, заложив открытую страницу ленточкой.

— Ага, река забвения, если мне не изменяет память.

Джиллиан рассмеялась от этого невольного каламбура:

— Похоже, Лета время от времени и на вас оказывает свое влияние, милорд.

— А вам не приходило в голову, что, возможно, ваше нынешнее состояние объясняется тем, что вы украдкой глотнули из ее вод?

Джиллиан улыбнулась.

— Я скучала по вам за ужином.

— Приношу свои извинения, что не смог составить вам компанию. Надо было уладить одно дело.

— Мне Кассия сказала.

— А где Феба?

— Она с Кассией, которая, насколько я поняла, хочет дать ребенку урок рисования. Кассия — одаренный художник.

— Это мне известно. — Дант устремил неподвижный взгляд на садовую аллею. У него был такой вид, словно ему предстояло сейчас сказать нечто неприятное.

— Вас что-то беспокоит? — Джиллиан взяла его за руку. — Ваше дело… оно было не из приятных?

— В сущности, дело касается вас. — Он поднял на нее глаза. — У меня для вас есть новости.

— Новости?

— Да. Мне удалось выяснить, кто вы такая.

Джиллиан тут же, сама не зная почему, отпустила его руку, словно ей показалось, что это заставит его не продолжать. Она испуганно взглянула на него.

— Понимаю….

— Ваше настоящее имя, разумеется, не Беатрис. Вас зовут Джиллиан Форрестер. Леди Джиллиан Форрестер. Ваш отец — Александр Форрестер, маркиз Адамли.

— Джиллиан Форрестер… — медленно повторила Джиллиан, как будто надеясь, что это напомнит ей что-то. Но тщетно. — Вы упомянули о моем отце. А мать? Она жива?

— Да, ее зовут Джоанна. Они с отцом живут здесь, в Лондоне. Вместе с тремя вашими братьями и их семьями.

— У меня есть три брата?

Джиллиан вспомнился сейчас тот голос, который она услышала во время одной из прогулок с Дантом в Уайлдвуде, перед входом в пещеру. Голос дразнил ее и назвал «молокососом». Наверное, это был один из братьев.

— Реджинальд — старший, — продолжал тем временем Дант. — Затем идут Арчибальд и Марселлас.

Джиллиан молчала, повторяя про себя эти имена:

«Реджинальд, Арчибальд, Марселлас…»

Вдруг перед глазами возникла какая-то смутная картинка. Сломанные очки, детские лица, девочки и мальчики — и все разного возраста.

— Значит, вы говорите, моя семья здесь? В Лондоне?

— Да, и они с нетерпением ждут вас.

— Тогда почему же они не пришли сюда?

— Я не сказал им, где вы находитесь. Мне сначала нужно было все выяснить самому. Так сказать, подготовить почву, перед тем как… — Он не договорил.

— Перед чем?

— Перед тем, как вернуть вас им.

— Вернуть меня? Такое впечатление, будто речь идет о потерянной пуговице или книге, которую вы взяли почитать у этого маркиза Адамли. Значит, вот как вы обо мне думаете? Вы говорите, что они с нетерпением ждут меня? Что же они не искали меня, когда я пропала? Или им было все равно? Их не интересовала моя участь?

Джиллиан сильно расстроилась. Расстроилась настолько сильно, что ее даже охватила дрожь. Она не понимала, почему ей не хочется возвращаться к семье и к той жизни, которой она до сих пор жила. Словно какой-то внутренний голос удерживал ее. Вдруг она поняла: ей не хочется возвращаться туда, потому что это означало бы расстаться с Дантом и Фебой. Расстаться с единственными знакомыми ей людьми.

— Джиллиан, я…

— Я не помню их, Дант. Они как будто чужие для меня. Да не как будто, а так и есть! Чужие! Значит, вы подведете меня к их крыльцу, а сами уйдете? А если я так никогда и не вспомню их? Тогда я буду вынуждена всю жизнь прожить среди чужих мне людей! А как же Феба? Я что, никогда ее больше не увижу?

Она вся дрожала, и Дант обнял ее, чтобы успокоить. Он крепко прижал ее к себе, тихо нашептывая слова утешения. Джиллиан зажмурилась. Она отчаянно пыталась не расплакаться, но мысль о том, чтобы расстаться с Дантом и Фебой, вызывала в ней ужас.

«Не сопротивляйтесь, Джиллиан. Вам же лучше будет».

Девушка отшатнулась от Данта:

— Что вы сказали?

Дант удивленно посмотрел на нее:

— Ничего не говорил.

— Но я только что слышала чей-то голос, который сказал мне, чтобы я не сопротивлялась, и тогда, мол, мне же будет лучше…

Лицо Данта окаменело.

— Вы узнали голос?

— Нет. — Джиллиан помолчала и прибавила: — Но это был неприятный голос. Он угрожал мне.

— Послушайте, Джиллиан. Ваш отец считает, что вас похитили из вашей спальни, среди ночи. Со своей стороны скажу, что это объясняет и то, что вы оказались на дороге: вас бросили. Говоря откровенно, ваш отец даже думает, что я и есть тот похититель.

— Вы? Почему он так думает? Ведь вы спасли мне жизнь.

— Это не важно, Джиллиан. По крайней мере, сейчас. Равно как не важно и то, что думает обо мне ваш отец. Я хочу, чтобы вы знали: я не похищал вас, но думаю, что вы знаете, кто это сделал. Просто забыли. Видите, стоило мне рассказать про вашу семью, как вас тотчас же посетило воспоминание: вы услышали чей-то голос. Возможно, когда вы увидитесь с родными, то вспомните и еще что-то.

— И тогда я расскажу отцу, кто меня похитил, — договорила за него Джиллиан. Дант улыбнулся:

— Верно. Завтра утром я отвезу вас в Адамли-Хаус для встречи с вашей семьей. И задержусь до тех пор, пока вам это будет нужно. Если вы не захотите там остаться, я заберу вас. Я не брошу вас одну.

Джиллиан внимательно взглянула на него. Она вдруг вспомнила одно его давнишнее признание. Как-то Дант сказал ей, что никогда не лжет. И она поверила ему.

Она медленно поднялась со скамьи.

— Вы не бросите меня там? Не уйдете?

— Нет, если вы сами не попросите меня об этом. Можете мне верить, Джиллиан. Я даю вам свое слово. Все будет хорошо.

Они направились в дом. Дант был мрачен. «Теперь я знаю, кто ты. Но, вернувшись к своим, ты узнаешь — кто я».


Глава 17


Несмотря на солнечную погоду уходящего лета, в карете, которая ехала по узким лондонским улочкам, направляясь в Адамли-Хаус, было прохладно.

Джиллиан было не по себе. Она не понимала, отчего у нее это состояние, и вместе с тем никак не могла успокоиться. Они едут к ее родным, к ее семье. Но она не знает, не помнит их. Они представлялись ей такими же чужими, как и прохожие за окном кареты. Джиллиан решительно откинулась на спинку сиденья и попыталась отделаться от наваждения, но мрачное расположение духа не покидало ее. Внутренний голос о чем-то предупреждал, предостерегал. Даже не голос, а какая-то неосознанная смутная тревога, беспокойство. Страх! Откуда он в ней? Откуда мрачные предчувствия? Ведь, казалось бы, она должна радоваться тому, что возвращается к прежней жизни, к своему настоящему имени. И все же…

Впервые это смутное беспокойство посетило ее вчера, когда она увидела приближающегося к ней Данта. Он еще не успел ничего сказать, а ей уже стало не по себе. Он был чернее тучи. Она была рада его видеть, но в то же время не могла не обратить внимания на странное выражение его глаз.

Карета остановилась перед внушительного вида особняком. Аккуратно подстриженные кусты руты душистой обрамляли широкие ступеньки крыльца, которые вели к массивным двустворчатым дверям. Дверные ручки отливали на солнце золотом. Над дверью был вырезан каменный герб: лев, увенчанный лавровым венком, и буква «А». Улицу от дома отделяли высокие черные железные ворота с устрашающего вида зубцами наверху.

И это ее дом? Своим суровым и строгим внешним видом здание больше походило на казенное учреждение. Джиллиан трудно было представить, что здесь могут жить люди. И уж во всяком случае, вид этого дома ничем не отозвался в ее сердце. Она его не вспомнила. Герб, фасад, даже два ливрейных лакея, стоящих по обе стороны от парадной двери… все это выглядело каким-то чужим и негостеприимным.

Джиллиан вдруг отчаянно затосковала по Уайлдвуду. Ей захотелось вдохнуть аромат липового цвета, попробовать горячих сладких имбирных пряников миссис Лидс и зарыться лицом в пахнущую розой подушку.

Дант, должно быть, почувствовал ее состояние. Он ничего не сказал. Молча вышел из кареты и помог ей сойти. Она крепко взялась за его руку и сжала ее, словно напоминая ему об обещании не бросать ее. Джиллиан твердо решила войти в дом вместе с Дантом. И если люди, живущие в нем, произведут на нее такое же гнетущее впечатление, как и сам дом, она попросит Данта увезти ее обратно.

Пока они поднимались на крыльцо, Джиллиан подняла голову и заметила в окнах второго этажа детские лица. На нее уставилось несколько пар любопытных глазенок.

Не успели постучаться, как им уже открыл дверь сутулый старик.

— Миледи Джиллиан… — проговорил он, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы. — Какое счастье вновь видеть вас! Джиллиан внимательно посмотрела на него, потом перевела недоуменный взгляд на Данта.

— Это Ньюпорт, ваш дворецкий.

Джиллиан дружелюбно улыбнулась старику и проговорила:

— Здравствуйте, Ньюпорт, мне очень приятно с вами познакомиться.

Принимая у них в холле верхнюю одежду, Ньюпорт бросил на Данта ошалелый взгляд.

— Семья извещена о вашем приезде и собралась в гостиной, — проговорил дворецкий и повел их по длинному коридору. Дойдя до высокой двери, он распахнул ее и сам отошел в сторону, давая пройти Данту и Джиллиан.

Едва переступив порог, Джиллиан остановилась.

Смущение ее усилилось, когда она стала растерянно переводить взгляд с одного незнакомого лица на другое. Она даже отошла на шаг назад и встала поближе к Данту, не зная, что ей делать.

К ней быстро подошел пожилой темноволосый джентльмен важного вида.

— Джиллиан, девочка моя! Как нам тебя недоставало! — Он крепко обнял ее. Потом отпустил и выжидательно посмотрел на нее.

Джиллиан молчала. Дант проговорил негромко:

— Джиллиан, это ваш отец. Маркиз Александр Форрестер.

Джиллиан робко улыбнулась:

— Здравствуйте, сэр.

Она понимала, что нехорошо так официально обращаться к собственному отцу, но как же иначе, если он казался ей совсем чужим?.. Впрочем, в следующую минуту она обратила внимание на то, что у него такие же серые глаза, как и у нее.

Вслед за стариком вперед вышла женщина. В глазах ее блестели слезы. Она смотрела на Джиллиан, но старательно избегала встречаться с ней глазами. Вместо этого взгляд ее был устремлен куда-то вниз. Джиллиан обеспокоилась: может быть, она пролила за завтраком какао на бирюзовое шелковое платье Хелены, из-под которого выглядывала кружевная кайма нижних юбок? Нет, вроде пятен не видно. В чем же дело? Почему у этой красивой, изящной женщины такой вид, будто она сейчас расплачется?

— Бедное дитя мое… — прошептала та, тяжело вздохнув, порывисто обняла Джиллиан и поцеловала ее в щеку… — Ты стала совсем другая. Повзрослела… Я уж думала, что никогда больше тебя не увижу!

Когда эта женщина наконец отпустила Джиллиан, девушка внимательно посмотрела на нее и спросила:

— Вы моя мать?

Женщина не ответила. Вместо этого она зарыдала в отделанный кружевом носовой платок. Отец Джиллиан обнял ее за плечи и стал утешать:

— Ничего, Джоанна. Просто ей нужно дать немного времени, чтобы привыкнуть. Все-таки серьезная травма…

— Но она такая…

Джиллиан подошла к женщине и взяла ее за руку:

— Простите, мадам, я не хотела огорчить вас. Перед глазами ее на мгновение возникла смутная картинка. Она увидела эту женщину, только та выглядела гораздо моложе и с улыбкой протягивала Джиллиан маленькую куклу. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось.

Высокий и красивый молодой человек, стоящий слева от нее, приблизился и улыбнулся:

— Не бойся, ты ее вовсе не огорчила, Джиллиан. Она у нас плакса, ревет по любому поводу. Однажды она расплакалась, когда мы с тобой — это было еще в детстве — принесли ей лягушку, которую нашли в саду.

— Простите, я не помню… — робко проговорила Джиллиан, думая про себя: «Неужели я когда-то могла брать в руки эту гадость?»

Молодой человек крепко взял ее за руку:

— Я Марселлас, самый младший из твоих братьев. По-моему, ты прекрасно выглядишь.

— А я Арчи, второй брат, — подал голос еще один мужчина. На вид он был на несколько лет старше Марселласа. Песочного цвета вьющиеся волосы, широкие плечи… Когда Арчи стал приближаться к Джиллиан, она заметила, что он хромает и опирается на гладкую деревянную трость. «Интересно, что это с ним?»

— Я вижу, ты смотришь на мою клюшку. Ничего особенного. Просто получил пулю при Вустере. Итак, я средний брат, а вон в углу, видишь, сидит такой хмурый дурачок? — продолжал Арчи. — Это Реджинальд. Он самый старший, но и самый тупоголовый. Ты обычно называла его Реджи.

Реджи взглянул на нее, и тень улыбки тронула его губы.

— Рад видеть тебя, Джиллиан.

Джиллиан кивнула ему и вежливо улыбнулась:

— Мне приятно с вами познакомиться. Со всеми, Я понимаю, что говорю несколько странные вещи, учитывая то, что вы моя семья. Простите.

Все они посмотрели на нее точно так же, как и дворецкий в первую минуту. Почему они на нее так смотрят? Как будто знают, но вместе с тем не узнают ее… Что же за превращение с ней случилось?

В комнате повисла пауза, и все же, несмотря на это, Джиллиан почувствовала, что первоначальная неловкость начинает постепенно ослабевать.

Марселлас взял ее за руку и вывел на середину комнаты.

— Все нормально, Джилли… — Он осекся, посмотрел на нее и спросил: — Это ничего, что я тебя так называю? В сущности, я иначе никогда к тебе и не обращался, если не считать, что в детстве я называл тебя еще «молокососом», но сейчас это прозвище к тебе уже явно не подходит.

«Ну что, молокосос, теперь не страшно?» Тот голос, который послышался ей тогда у входа в пещеру, принадлежал Марселласу.

Джиллиан улыбнулась ему. Наконец-то ей удалось нащупать первую ниточку между прошлой жизнью и настоящим моментом.

— Конечно, ты можешь называть меня Джилли. А как я тебя называла? Марселлас?

— Нет, разве что только в официальной обстановке. Ты называла меня по-разному, и по большей части это были прозвища, за которые мать выговаривала тебе. Впрочем, чаще всего ты обращалась ко мне просто — Марс. В честь бога войны. Ты говорила, что это имя больше всего подходит мне, потому что в детстве мы с тобой постоянно дрались.

Джиллиан почувствовала к этому молодому человеку теплое чувство.

— Сколько тебе лет, Марс?

— Двадцать четыре.

— А мне?

— Двадцать. Двадцать третьего марта будет уже двадцать один.

Джиллиан кивнула и огляделась вокруг.

— Марс, Арчи, Реджи, папа, мама… — проговорила она вслух, как бы привыкая ко всем этим именам. Тут она заметила в углу комнаты у окна двух женщин. Они сидели чуть в сторонке от остальных членов семьи. — Дант не говорил мне, что у меня есть сестры.

— У тебя нет сестер. Позволь представить тебе твоих невесток, — сказал Марселлас.

Он пересек комнату и взял за руку миниатюрную блондинку, которая находилась на последней стадии беременности. Та тепло улыбнулась Джиллиан.

— Это Доротея, моя жена.

Марселлас помог Доротее подняться и бережно взял ее под локоть.

— Как хорошо, что ты снова дома, Джиллиан, — сказала Доротея, опираясь на руку мужа. — Только не надо называть меня Доротеей. Для тебя я просто Дорри.

Эта красивая женщина выглядела очень счастливой, и было видно, что она обожает своего мужа. Впрочем, достаточно было бросить взгляд на Марселласа, чтобы понять, что он испытывает к ней то же самое.

— А это, — продолжал Марселлас, — жена Реджи, Клер.

Вторая женщина была отнюдь не такой приветливой, как Дорри. Когда их представляли друг другу, Джиллиан вновь испытала чувство неловкости. Несмотря на то, что внимание всех присутствующих было обращено на эту женщину, она выглядела какой-то отстраненной. В глазах ее ничего нельзя было прочитать, они были словно закрыты темной вуалью. И вообще создавалось впечатление

— А это, — продолжал Марселлас, — жена Реджи, Клер.

Вторая женщина была отнюдь не такой приветливой, как Дорри. Когда их представляли друг другу, Джиллиан вновь испытала чувство неловкости. Несмотря на то, что внимание всех присутствующих было обращено на эту женщину, она выглядела какой-то отстраненной. В глазах ее ничего нельзя было прочитать, они были словно закрыты темной вуалью. И вообще создавалось впечатление, что ей в эту минуту хотелось оказаться в каком-нибудь другом месте. Не укрылось от внимания Джиллиан и то, что Реджи остался сидеть в стороне и не подошел к своей жене.

— Здравствуй, Клер, — сказала Джиллиан, пытаясь справиться с охватившим ее напряжением. Может быть, они не очень хорошо были знакомы в той, прошлой, жизни? Клер чем-то походила на суровый и негостеприимный фасад Адамли-Хауса.

Она вышла вперед и как-то скованно обняла Джиллиан. Наклонившись к ней для поцелуя, Клер вдруг тихо шепнула на ухо, чтобы никто не слышал:

— Добро пожаловать в райский сад, Джиллиан. Только опасайся змей и не срывай здешних яблок.

Этого смутного намека было достаточно, чтобы вновь лишить Джиллиан уверенности. Ощущение неловкости вернулось с новой силой. Почему Клер сказала ей это? Она недолюбливает ее?

Вдруг дверь в комнату распахнулась, и вбежали дети. Вслед за ними вошла нянька, держа на руках крохотную девочку со светлыми локонами, обрамлявшими маленькое личико. Девочка сосала два пальца.

— Тетя Джилли вернулась! — хором закричали старшие дети и, обступив ее со всех сторон, стали теребить за юбку.

Джиллиан молча смотрела на них.

— Джонни говорил, что тебя украли пираты и забрали к себе на остров, — воскликнула изящная светловолосая девочка, которая внешне удивительно походила на жену Марселласа Дорри.

— Не говорил, не говорил! — возразил мальчик и хмуро уставился на сестру, как бы обещая: «Ну, ты у меня за это еще получишь!»

— Анна, Джон, — вмешался Марселлас строгим голосом. — Не пугайте тетю Джиллиан, видите же, она едва вошла. Где ваши манеры? Ну-ка бегите сюда.

Анна и Джон притихли, отпустили юбку Джиллиан, и подошли к отцу. Джиллиан улыбнулась им.

— Двойняшки ужасно соскучились по тебе, — сказала Дорри. — Извини, что они так на тебя накинулись.

— Ничего, — сказала Джиллиан и обернулась к другим детям.

Перед ней стоял еще один светловолосый мальчик. Он был явно младше Анны и Джона и застенчиво смотрел на нее своими темными глазами. Джиллиан улыбнулась и нагнулась к нему:

— Как тебя зовут?

— Я Сэмюель, — тихо ответил он.

— Сэмюель, — повторила она. — Как дела? Она протянула ему руку. Чуть поколебавшись, мальчик вложил в нее свою. Джиллиан легонько пожала ее и тут заметила еще одного ребенка, который стоял позади Сэмюеля. Он был старше других детей и не закричал, как они, при виде ее.

Джиллиан выпрямилась и подошла к нему:

— Здравствуй.

— Здравствуйте, — ответил тот, не поднимая глаз.

— Как тебя зовут?

— Алек. Алек Форрестер. — Наконец он осмелился посмотреть ей в глаза. — Вы меня не помните?

Джиллиан показалось, что он задал этот вопрос так, словно был уверен: она не помнит его, потому что не желает его знать.

— Увы, Алек, я тебя не помню. Но обещаю, что очень скоро вспомню всех вас. Я очень сильно ударилась головой и в результате все забыла. Понимаешь?

Он кивнул и вновь уставился в пол.

— А вы будете играть со мной в «пять», как раньше, когда вы помнили меня?

— Обязательно. Если, конечно, мне удастся вспомнить правила. Кое-что из прошлой жизни я помню, но многому меня нужно учить заново. Ты дашь мне несколько уроков? Хорошо, Алек?

Мальчик впервые улыбнулся и кивнул.

— Вот и, прекрасно. — Джиллиан выпрямилась и огляделась по сторонам. — Все теперь?

— Еще малышка, — сказала Дорри, забирая девочку у няньки. На вид ей было около года. — Это Лиззи, наша младшенькая, — она улыбнулась и опустила глаза на свой живот, — учитывая то, что этот карапуз пока еще не родился. Впрочем, ждать недолго: несколько недель от силы.

Джиллиан улыбнулась, глядя на крошку с ангельским личиком и большими голубыми глазами, которая так походила на свою маму.

— Можно мне ее подержать?

— Ну, конечно, ты могла и не просить об этом, — сказала Дорри, передавая ей ребенка. — Вообще-то она уже начинает ходить, но все равно любит, когда ее берут на руки.

— И это все ваши? — спросила Джиллиан, обводя глазами детей.

— За исключением Алека. Это сын Клер и Реджинальда. Ему девять, и он у нас уже джентльмен. Джон и Анна — двойняшки, им по пять. Сэмюелю только-только исполнилось три, а Лиззи только еще через восемь месяцев исполнится два года.

— Но я старше Джонни, — с гордостью в голосе заявила Анна. — Мама говорит, что я раньше появилась.

— Ничего не старше! — горячо возразил Джон. — А зато я бегаю быстрее тебя!

Анна устремила на него сердитый взгляд:

— Вот и нет.

— Не нет, а да!

— В таком случае, может быть, нам стоит всем вместе как-нибудь пробежаться наперегонки, а? Тогда и выяснится, кто из вас быстрее, — предложила Джиллиан, умело пресекая разгоравшуюся ссору.

Дант наблюдал за всем этим, стоя в сторонке. То, как Джиллиан легко сошлась с детьми, у него вызвало восхищение. Судя по всему, она обладала какой-то врожденной способностью общаться с малышами. В отличие от него детский разум, похоже, не был для нее тайной за семью печатями. Дант же этого никогда не мог постичь. Даже в последнее время, когда у него неожиданно появилась Феба, он, разговаривая с нею, всегда чувствовал, что перед ним стоит не просто другой человек, а целый мир. И его связывало с этим незнакомым миром только осознание того, что Феба — его дочь. Может, все дело было в том, что она девочка? Впрочем, нет. Даже общаясь с Робертом, сыном своих друзей Адриана и Мары, Дант всегда был настороже, всякий раз боясь брякнуть что-нибудь такое, что не следует говорить при детях.

Но Джиллиан… «У нее это прекрасно получается», — подумал он, исподволь наблюдая за Джиллиан. Вот и с Фебой она сошлась на удивление быстро. Да и с этими детьми тоже. По-видимому, она обладала каким-то сверхъестественным даром проникаться детскими чувствами и придавала такое же значение их словам, как и словам взрослых. Это явно отличало ее от многих людей, среди которых большинство считало, что не стоит обращать внимания на то, что говорит ребенок. Дант тут же вспомнил своего отца, который был уверен, что детям позволительно подавать голос лишь тогда, когда их об этом попросят.

— На пару слов, Морган.

Дант очнулся и оглянулся на старого маркиза. Тот кивнул в сторону боковой двери и направился туда.

Дант последовал за ним.

— Дант? — Голос Джиллиан остановил его уже у самой двери. Он обернулся. — Вы уходите?

Это был не просто вопрос, а напоминание об обещании не бросать ее в этом доме одну. Поэтому Дант покачал головой, давая понять, что ей не о чем беспокоиться.

— Просто у нас с вашим отцом… — он вновь оглянулся на маркиза, — одно дело. Не думаю, что это отнимет много времени. Не правда ли, милорд?

Отец Джиллиан недовольно поморщился:

— Мне нужно кое-что обсудить с Морганом. Выражение тревоги тут же исчезло с лица девушки, и она улыбнулась:

— Увидимся, когда вы закончите. Дант кивнул, улыбнулся в ответ и скрылся за дверью, ведущей в кабинет.

— Бренди? — предложил маркиз, когда они зашли в комнату и закрыли за собой дверь. Сегодня он был явно гостеприимнее, чем накануне.

— Нет, благодарю вас, милорд.

Дант опустился на предложенный ему стул и приготовился слушать.

Лорд Адамли заговорил не сразу. Он достал из кармана камзола ключ, отпер им верхний ящик бюро, достал оттуда конверт и швырнул его через стол Данту. Это было какое-то письмо. На печати был герб Адамли.

— Что это? — спросил Дант, не притрагиваясь к конверту, чего явно ждал от него маркиз.

— Это письмо моему адвокату, Морган, в котором я даю указание выдать тебе двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Дант внимательно посмотрел на маркиза. Письмо он не взял.

— Солидная сумма, милорд. Могу я спросить, за что мне такой щедрый подарок? Как джентльмен, я не рассчитывал на награду за то, что вернул вашу дочь в родительский дом.

— Это не награда, Морган. Сейчас ты дашь мне слово, что уйдешь из моего дома и не будешь пытаться увидеться с Джиллиан еще раз. А деньги… Считай их своего рода компенсацией за это обещание и гарантией того, что ты его не нарушишь.

— Другими словами, вы хотите, чтобы я делал вид, что этого знакомства с Джиллиан как бы никогда и не было?

Маркиз утвердительно кивнул:

— Именно.

— А почему вы решили, что я приму эти условия? С чего вы взяли, что я могу вот так запросто забыть о Джиллиан?

Старый маркиз расхохотался:

— С чего я взял? А с того, Морган, что прекрасно знаю, кто ты такой. Дант Тремейн, граф Повеса! Уже одна твоя репутация говорит о том, что тебе будет нетрудно расстаться с ней. Ты примешь мои условия, Морган, и возьмешь этот действительно щедрый подарок. У тебя нет выбора, ибо в противном случае…

— Что же?

— Ибо в противном случае я обвиню тебя в похищении моей дочери. И плевать мне на скандал, который разразится в связи с этим. Я всем дам знать, включая короля, что моя Джиллиан была насильно увезена из отчего дома среди ночи вскоре после того, как ты вернулся из французской ссылки. И я скажу, что таким образом ты пытался отомстить моей семье за ущерб, который принесла твоему положению при дворе та давняя история с Реджинальдом и его распутной женой. Как ты думаешь, кому из нас поверят больше, учитывая твою всем известную репутацию, а? Тебе еще повезет, если его величество просто сошлет тебя на другой конец земли, а не сгноит в Тауэре!

Дант молча слушал лорда Адамли, но в какой-то момент насторожился. Ему показалось, что старик пытается что-то скрыть за всеми этими оскорблениями. Что он боится касаться какой-то темы.

— У меня к вам будет один-единственный вопрос, милорд. Скажите, почему вы все-таки не заявили властям об исчезновении Джиллиан?

Лорд Адамли шумно вздохнул.

— А вот это, Морган, не твоего ума дело.

— Вы вроде бы склонялись к тому, что Джиллиан похитили. Сами говорили: насильно увезли из родительского дома. И все же вы не забили тревогу. И никого не послали на ее поиски, если не считать того, судя по всему, бестолкового сыщика. Непонятно!

— Вдогонку было послано с десяток людей, агентов моего человека, которых он задействовал в этом деле. Просто, как выяснилось, они не там искали. И потом… хочешь верь, хочешь нет, но я уже собирался известить власти о случившемся. Черт возьми, Морган, я же не знал, с кем имею дело! Не знал, что и подумать. С одной стороны, я допускал, что Джиллиан сама сбежала, с другой — не исключал, что ее похитили. А, следовательно, я должен был тихо ждать, пока негодяи выставят свои условия. У меня много врагов: у какого политика их нет, скажи? И я не мог поручиться за то, что это не кто-нибудь из них таким варварским способом решил уничтожить меня. Когда же прошло время, а о выкупе я так и не услышал, вот тогда мне по-настоящему стало страшно. И я понял, что совершил ошибку, избрав выжидательную тактику.

— Как вы объяснили вашим знакомым отсутствие Джиллиан?

— У нее есть тетушка, с которой они очень близки. Так вот, эта тетушка неожиданно захворала. Джиллиан немедленно уехала к ней в Дорсет. И… только недавно вернулась.

Дант покачал головой и усмехнулся:

— Вы хорошо все продумали, лихо подстраховались. И в результате, несмотря на случившееся, ваша политическая карьера не пострадала.

Маркиз побагровел. Вид у него был такой, как будто он сейчас лопнет от распиравшей его ярости.

— Да, я молчал, но делал это не столько ради себя, сколько ради Джиллиан! А теперь, когда мне стало известно, с кем она провела эти две недели, Морган, я даже рад тому, что не стал поднимать шум! Черт возьми, ведь тебе прекрасно известно, что сталось бы с ее добрым именем, если бы при дворе узнали, что она жила все это время у Повесы! Тогда на будущем Джиллиан можно было бы сразу поставить крест. А моя семья не может себе позволить еще один скандал, подобный тому, который ты обрушил на нас пять лет назад. Мы едва оправились после той гнусной истории. Я просто отец, который всеми силами стремится уберечь репутацию своей дочери. Скажи мне, кто согласится взять ее в жены, если узнает, что она побывала в твоих руках?!

Несмотря на поток гневных оскорблений, которыми маркиз явно пытался отвлечь внимание от собственного постыдного поведения, Дант не мог не понимать, что в словах старика есть доля истины.

Дант не воспользовался тем, что девушка находилась в полной его власти в течение двух недель. Она вернулась домой такой же чистой, какой была до того, как исчезла. Но Дант знал: никто в это не поверит, и все сочтут, что он ее обесчестил.

«Боже, да ведь ее семья уже уверена в этом!» В конце концов, он действительно был повесой. Он понимал, что со стариком маркизом согласятся все, кто хоть немного слышал о его репутации. И никто не вспомнит о том, что именно Дант вернул девушку домой. Разразится скандал, не идущий ни в какое сравнение со всеми прошлыми. Репутация у Данта настолько плоха, что он лично не понесет никаких потерь.

Основной удар придется именно по Джиллиан. Маркиз прав: жизнь ее будет сломана. Ни один порядочный человек не согласится взять ее в жены, и, куда бы она ни пошла, за ее спиной будут шептаться о том, что ее соблазнил Повеса… Впрочем… Дант отодвинул от себя нераспечатанный конверт:

— Меня не заинтересовало ваше предложение.

Адамли сурово взглянул на него:

— Тебе мало? Скажи, сколько ты хочешь?

— Дело не в этом, милорд. Я хотел бы договориться с вами на принципиально иных условиях.

— Иные условия? Что ты задумал?

— Все очень просто, милорд, — не спуская с него глаз, проговорил Дант. — Вместо того чтобы взять эти деньги, я прошу у вас руки вашей дочери.


Глава 18


Маркиз пораженно уставился на Данта. Примерно с минуту он молчал. Кожаное кресло скрипнуло, когда он поднялся из-за стола и отошел к распахнутому окну, повернувшись к Данту спиной. В кабинете было тихо, только тикали на столе часы в медном корпусе. За окном по мостовой простучали конские копыта, и проехала карета.

Дант ждал.

Ждать пришлось не очень долго.

Маркиз резко развернулся, упер широко расставленные руки в стол и со злостью закричал:

— Будь ты проклят, Морган! Будь прокляты твои бесстыжие глаза! Будь проклят твой язык! Будь проклята ваша фамильная наглость! Как ты посмел даже подумать о том, что я могу согласиться на такое?! Кто ты такой вообще? Погоди, я сам тебе скажу! Ты — Повеса Морган! Человек, который обесчестил бессчетное число женщин! Уж не думаешь ли ты, что я поверю в то, что три года ссылки изменили тебя? И чтобы моя Джиллиан стала твоей женой? Да пусть уж лучше она вообще никогда не выйдет замуж, пусть она до конца жизни останется старой девой, но я никогда не обреку ее на кошмарное существование рядом с тобой! Чтобы моя дочь вышла за тебя? Ты спятил, Морган!

Дант решил не обращать внимания на этот поток брани. Но старик, похоже, и не собирался успокаиваться:

— Впрочем, нет, ты не дурак. Тебе, конечно, известно, что за Джиллиан я даю весьма солидное приданое. Поэтому ты и не хочешь брать те двадцать тысяч, которые я предлагаю за то, чтобы навсегда избавиться от тебя! Ты решил выждать и заполучить кусок пожирнее!

Терпение Данта почти иссякло. Его можно было обвинить во многом, в частности и в нахальстве, но охотником за богатыми невестами он никогда не был. Пытаясь удержать себя в руках, Дант вобрал в легкие побольше воздуха, медленно выпустил его и негромко проговорил:

— Я не прошу у вас приданого, милорд. Мне оно не нужно. Более того, я готов сам заплатить вам те же двадцать тысяч, чтобы вы ответили согласием на мое предложение.

— Значит, дело вовсе не в деньгах? В чем же тогда? Ага, кажется, я знаю! Похоже, ты задумал с помощью моей дочери купить себе репутацию порядочного человека. Не так ли, Морган? Ну, так вот что я тебе скажу: плевать я хотел на твои деньги. Ищи дурака! Тебе меня не подкупить, и я не собираюсь приносить свою дочь в жертву твоим гнусным планам. У тебя был шанс сделать себе честное имя. Когда умер твой отец, ты должен был спокойно принять его титул и, остепенившись, зажить так, как живем все мы. У тебя была возможность доказать всем нам, что ты не хуже других. Уверяю тебя, в этом случае все твои прошлые проделки были бы забыты. Но ты не пожелал перемениться и в итоге зашел слишком далеко. Это же надо, встал на пути у самого короля! Связался с его любовницей! Что ж, по крайней мере, за этот фокус тебе пришлось дорого расплачиваться. Ты получил по заслугам. А теперь в тебе, видите ли, заговорила совесть! Так вот, дочь я тебе не отдам. Она выйдет замуж — если, конечно, вообще когда-нибудь выйдет — только за человека, который полюбит ее и окружит уважением, которого она достойна. Я не допущу, чтобы мою Джиллиан жалели и смеялись над ней, чтобы у нее за спиной шептались все твои прежние подстилки. Не бывать этому!

Дант молча смотрел на маркиза. Уж в чем в чем, а в том, что старик не заботится о благополучном будущем своей дочери, его никак нельзя было заподозрить. Дант его даже в чем-то понял, ибо сам недавно в полной мере ощутил груз отцовской ответственности.

— Но почему вы думаете, что я не оценю Джиллиан по достоинству? Почему вы думаете, что я не смогу окружить ее нежностью и заботой?

— Почему? Да потому что мне хорошо известно, кто ты такой. Прости за прямоту, Морган, но ты просто не способен привязаться к женщине. Даже к дюжине женщин! Нет, я не отдам тебе дочь.

— Почему бы нам не спросить об этом ее саму?

— Спросить? Ее?

— Да. Давайте сейчас пригласим сюда Джиллиан и спросим, хочет ли она быть моей женой, а? Предоставим ей право решать, выйдет из меня хороший муж или нет. В конце концов, речь-то о ней, ведь именно Джиллиан придется быть жертвой, как вы изволили выразиться. По-моему, именно она должна выбирать свою судьбу.

Маркиз смерил его яростным взглядом:

— Если бы Джиллиан была сейчас в себе, я, возможно, и позвал бы ее, Морган. Данное Джиллиан воспитание позволяет ей по любому вопросу иметь свое собственное здравое суждение. Она умеет отличать зерна от плевел. Но я прекрасно видел, что творилось в той комнате, и был бы последним дураком, если бы стал сейчас полагаться на ее мнение. От меня не укрылось, какими глазами она смотрела на тебя, с каким благоговейным трепетом жалась к тебе в продолжение всего разговора. Не знаю, что ты с ней сделал, Морган, но она тебя почитает за святого. Ей необходимо отделаться от наваждения, а для этого побыть со своей семьей и выйти из-под твоего пагубного влияния. Так что возьмешь ты эти деньги или нет — уже не важно. Важно, чтобы ты убрался из моего дома, и побыстрее. Один!

— Боюсь, это будет невозможно сделать, милорд. Видите ли, я дал обещание Джиллиан, что не уйду без нее, если она сама меня об этом не попросит. И я собираюсь сдержать свое слово.

Маркиз ухмыльнулся, и в этой его ухмылочке Дант почуял для себя что-то нехорошее.

— Жаль, что придется разочаровать тебя, Морган, но у тебя нет выбора. В настоящий момент наша Джиллиан находится уже далеко отсюда. Помнишь, несколько минут назад за окном проехала карета? В ней была Джиллиан. Она уехала, и поэтому задерживаться тебе здесь просто нет смысла.

Дант молча поднялся и распахнул дверь в гостиную. Лорд Адамли не обманул его: комната была пуста.

— Негодяй, — пробормотал Дант не оборачиваясь.

— Это уж как тебе будет угодно. Дант устремил на него гневный взгляд.

— Вы хоть понимаете, что тем самым рискуете ее здоровьем? Вы, конечно, думаете, что действуете в интересах своей дочери, но из-за этой вашей идиотской выходки она может навсегда лишиться памяти, понимаете? И как вы после этого будете мириться со своей совестью?

Маркиз лишь отмахнулся:

— Вздор! Я разговаривал с нашим лекарем, и он заверил меня, что Джиллиан сейчас нужен только покой и отдых, знакомая с детства обстановка и окружение людей, которые ее любят. Я настаиваю на том, чтобы ты убрался из моего дома и больше не предпринимал попыток встретиться с ней, и, поверь, я требую этого именно ради ее здоровья. Ты с ней больше не увидишься, не заговоришь. И не пиши, ибо я распорядился, чтобы Ньюпорт уничтожал все конверты с твоей печатью. А если ты, Морган, не пожелаешь прислушаться к моему совету, я невзирая ни на какие скандалы, обвиню тебя в похищении. Да еще и в колдовстве, так как все говорит о том, что ты напустил на мою дочь какие-то темные чары. А тебе известно, как в наши времена поступают в Англии с чернокнижниками. Если ты не оставишь мою дочь в покое, я позабочусь о том, чтобы его величество услал тебя так далеко, откуда ты до конца жизни не смог бы вернуться.


Зачем они пришли сюда?

Джиллиан в очередной раз задавала себе этот вопрос, пока они сидели в небольшой гостиной мадам Ольги. Ей уже трудно было скрывать свое нетерпение. Дорри и Клер удалось уговорить ее поехать с ними только потому, что они заверили Джиллиан, что это ненадолго. Они сказали, что вернутся в Адамли-Хаус раньше, чем Дант закончит свой разговор с маркизом.

Однако сколько уже времени прошло, а они все сидят и сидят здесь. И служанка вновь наполняет их чашки жасминным чаем. Дорри пришла сюда за заказанным платьем. По крайней мере, она так сказала. Но его что-то все не несут и не несут. От нечего делать Джиллиан принялась изучать лица своих невесток, которые просматривали рисунки с выкройками, разложенные по золоченому столику на тонких и изящных ножках. Джиллиан пристально вглядывалась в обеих женщин, пытаясь вспомнить, какие у нее были с ними отношения в прежней жизни.

Дорри была очень хорошенькой. Как и Джиллиан, она была невысокого роста и миниатюрна. Пепельного оттенка светлые волосы прекрасно гармонировали с большими и удивительно голубыми, словно колокольчики, глазами, которые светились теплом и добротой. Причем беременность только подчеркивала это.

Клер была ее полной противоположностью. Высокая, статная, с темными волосами, забранными наверх, чтобы полностью открыть ее лицо с классическими чертами. Высокие аристократические скулы, прямой изящный нос и темные глаза, взгляд которых, казалось, пронизывал человека насквозь. С самой первой минуты у Джиллиан сложилось впечатление, что Клер ее недолюбливает. И вообще похоже было, что она довольно прохладно относится ко всем членам семьи и особенное презрение питает к мужу Реджинальду.

Вот она оторвалась от рисунков и взглянула Джиллиан прямо в глаза. Девушка смутилась и отвернулась.

— Расскажи нам, милая, что ты делала, пока жила одна у лорда Моргана?

Джиллиан заметила в глазах Клер какой-то странный блеск.

— Да что рассказывать? После того как Дант нашел меня тогда на дороге, мы поехали в его имение Уайлдвуд в Дербишире. О, это очень красивое место. Дом окружен высокими густыми деревьями и горами, верхушки которых прячутся в облаках. Но мы там были вовсе не одни. В Уайлдвуде много прислуги, а через некоторое время к Данту приехала его подруга маркиза Сигрейв. Леди Сигрейв — очень приятная и милая женщина.

Клер неискренне улыбнулась, и от этой ее улыбки Джиллиан стало еще больше не по себе.

— Ах да, ну конечно… наша славная добрая Кассия. А тебе известно, что в свое время ее обвинили в убийстве родного отца?

— Клер! — воскликнула Дорри, едва не подавившись чаем. — Ты же отлично знаешь, что леди Сигрейв давным-давно признали невиновной в этом.

— Да, так говорили. Но ведь Кассия находится в дружеских отношениях с королем Карлом. О, они очень близки. Так что как знать, может быть, он нарочно вместо нее повесил того незадачливого герцога?

Дорри покачала головой:

— Его величество не казнит человека, если наверняка не уверен в том, что тот виноват. И потом, не забывай, что Кассия также дружна и с королевой Екатериной. Она даже помогла спасти жизнь ее величеству, когда та захворала несколько лет назад.

— О да, еще бы, милая Доротея. Ходили слухи, что королеву Екатерину отравили чаем. Но она не умерла. И тогда Кассия помогла поставить ее на ноги. Чем не прекрасный способ отвести от себя угрозу возможных подозрений? Я не сомневаюсь, что после того случая их дружба стала еще крепче. Кассии это на руку. Кто же заподозрит свою спасительницу в том, что она обманывает тебя с твоим мужем?

Джиллиан не верила своим ушам. Убийца? Любовница короля? Но Кассия показалась ей такой доброй, внимательной. И было видно, как сильно она любит своего мужа Рольфа. Нет, Джиллиан не могла поверить во все те ужасные вещи, о которых рассказывала Клер. Этого просто не может быть!

— А лорд Морган был к тебе добр? — вдруг спросила Клер, вновь глядя девушке прямо в глаза.

— Да, очень. Он приносил мне по утрам чай, бисквиты и джем из кухни и не вставал с моей постели до тех пор, пока я все не съедала.

Клер всем телом подалась вперед:

— Ты хочешь сказать, что он сидел у тебя на постели? Ты хочешь сказать, что лорд Морган видел тебя по утрам, когда ты была deshabille (раздета (фр.))?

Джиллиан растерянно посмотрела на невесток, чувствуя уже, что сказала что-то такое, чего не следовало говорить. Обе женщины даже привстали со своих мест и напряженно ждали ее ответа.

— Между нами не было ничего неприличного, если вы об этом подумали. Дант просто следил за тем, чтобы я съедала свой завтрак. Мне это нужно было для скорейшего восстановления сил. Дант показал себя образцовым джентльменом.

— А, ну разумеется, — усмехнулась Клер.

— На твоем месте я ни за что не стала бы повторять отцу то, что ты нам только что рассказала, Джиллиан, — посоветовала Дорри. — Ему это очень не понравится. Особенно в свете той истории…

— Какой истории?

Дорри покачала головой, уже жалея, что заговорила об этом.

— Да так, ничего. Ты тогда была еще слишком юной, и тебе ничего не говорили. Нечего и сейчас вспоминать.

— Как же нечего, Доротея? — вмешалась Клер. — Ты уж давай расскажи. По-моему, Джиллиан следует знать всю правду о ее так называемом «образцовом джентльмене», Данте Тремейне.

— Право же, Клер, все это в прошлом, и, думаю, не стоит сейчас…

— Мы с лордом Морганом одно время были любовниками, — объявила Клер, не обращая внимания на протесты Дорри.

Джиллиан потрясение уставилась на нее. Судя по выражению лица Клер, та весьма гордилась сказанным.

— Вы были любовницей Данта?

— Да, впрочем, если быть совсем точной, он меня соблазнил. Это было пять лет назад. Тогда я была совсем как ты сейчас: молоденькая и впечатлительная. С братом твоим у нас что-то не ладилось. Реджинальд предпочитал проводить время за карточным столом, а не со мной. Я очень страдала, остро ощущала свою ненужность, и лорд Морган, то есть Дант, хорошо понял это. О, он большой мастер в деле соблазнения женщин. Спроси любого в Уайтхолле. Он даже сделал себе на этом имя. Знаешь, как его называют при дворе? Джиллиан нахмурилась:

— Нет, не знаю.

— Граф Повеса, соблазнитель женщин. Ухаживать он умеет. Знает, что нужно говорить девушке. Мне он говорил, что я красавица, говорил, что любит меня. А я верила. Только тогда я еще не знала, что те же самые слова он нашептывает и другим. А когда я однажды спросила его об этом, он тут же бросил меня. Но к тому моменту моя репутация была уже запятнана.

— Хватит, Клер, — сказала Дорри.

— Я просто хотела рассказать Джиллиан правду о Данте Тремейне. — Она похлопала девушку по руке. — А иначе, как ты думаешь, откуда у человека может взяться такое прозвище? Повеса! Он сделал себе при дворе целую карьеру на соблазнении несчастных женщин. Сначала он бесчестит их, ломает им жизнь, порочит их честное имя, а потом забывает о них, как о надоевших игрушках.

Джиллиан окончательно смутилась.

— Но Дант говорил мне, что долго находился во Франции и вернулся домой, когда узнал о смерти матери.

— Это верно, — сказала Клер, делая глоток чая. — Но о том, как он оказался во Франции, Дант, конечно же, не рассказывал? Он ведь не говорил о том, что его туда отправил в ссылку на три года его величество король? А теперь он вернулся только потому, что у него умерла мать. Король не мог, конечно, лишить его возможности попрощаться с ней.

— Клер… — вновь начала Дорри, но та не обращала на нее внимания и продолжала:

— А тебе известно, почему его вдруг занесло во Францию? Да потому, что в один прекрасный день он зашел в своих похождениях слишком далеко. Дант соблазнил одну из любовниц короля. Смелый, но вместе с тем и глупый шаг. Правда в том, Джиллиан, что Дант Тремейн — негодяй и мошенник, и ты должна радоваться, что ваше знакомство закончилось. Теперь, когда он понял, что ты ему больше не нужна, он, конечно, уже забыл о тебе и ушел из твоей жизни.

В чем мы и убедимся, все вместе, когда вернемся в Адамли-Хаус.

— Дант не бросит меня. Он обещал. Клер рассмеялась:

— Обещания для него ничего не значат, Джиллиан. Впрочем, сама увидишь.

Джиллиан не хотелось верить Клер, но она говорила таким уверенным тоном… Да и Дорри как будто не пыталась возражать сказанному. Дант и Клер? Любовники? Не может быть. Это какая-то ошибка. Но с другой стороны, как же мать Фебы — Элиза? Ведь она тоже была чужой женой. И потом, Дант сам как-то говорил Джиллиан, что он совершал в прошлом поступки, за которые ему стыдно…

Все же у любой медали есть две стороны. В одном Джиллиан была уверена: в честности Данта. Он говорил, что всегда честен с ней. Она просто спросит его обо всем, когда они вернутся в Адамли-Хаус. Он там будет, обязательно будет. Она знала. И даже если слова Клер насчет ее связи с Дантом подтвердятся, это еще ничего не значит. В конце концов, это старая история, тогда они с Дантом еще не были знакомы. Если Дант раньше и был таким, как его описала Клер, то сейчас он точно изменился. И Джиллиан лишний раз убедится в этом, как только они вернутся в Адамли-Хаус. Она не сомневалась, что Дант ждет ее там. Потому что он обещал.

А Дант никогда не лгал.


Все подтвердилось. По крайней мере, большая часть из сказанного Клер. Это выяснилось, когда они вернулись в Адамли-Хаус.

Первым тревожным симптомом было отсутствие кареты Данта перед домом на улице. Клер не преминула обратить на это внимание Джиллиан, когда они подъезжали. Сама она очень этому обрадовалась. Джиллиан же не сдавалась и по-прежнему надеялась на данное Дантом обещание. Надежды рухнули, когда она увиделась с отцом, который сказал, что Дант уехал тотчас же после разговора с ним.

Он сделал то, чего обещал не делать. Он нарушил свое обещание…

Целый час Джиллиан слушала отца, который обвинял Данта во всех смертных грехах. Он расписал по порядку все его проступки, о которых ему было известно. А у Джиллиан было ощущение, что речь идет о двух совершенно разных людях. Его Дант был жесток и расчетлив, распущен и бесчестен. Дант же, которого знала она, напротив, был добрым, открытым и великодушным. Он спас ей жизнь, и, несмотря на все сказанные отцом слова, на все оскорбления, Джиллиан не могла выбросить из головы свой образ этого человека — человека, которого, как она уже успела понять, полюбила.

Джиллиан покинула отцовский кабинет, пребывая в полном смятении. И она пошла к тому, кто, как она чувствовала, скажет ей правду.

— Если честно, Джиллиан, — сказал Марселлас, сидевший напротив нее за письменным столом, заваленным бумагами в кабинете, который был не таким просторным и роскошным, как у отца, — то втайне я всегда подвергал большим сомнениям всю эту историю насчет Данта и Клер.

Он поправил на носу очки, и по этому его жесту Джиллиан догадалась, что ему неловко обсуждать эту тему. Тем не менее он продолжал:

— Что же касается того, что он — граф Повеса, то такое прозвище, сама понимаешь, просто так не дается. И потом, все остальное, о чем тебе рассказывала Клер… Я имею в виду его связи с другими женщинами и обстоятельства, его высылки во Францию по указу его величества. Насколько мне известно, все это… очень похоже на правду.

Джиллиан смотрела на свои нервно сцепленные руки и отчаянно пыталась понять, что же это такое. Она уже не знала, во что верить. Неужели она так ошиблась в этом человеке?

— Джиллиан, я должен спросить у тебя кое о чем. Если мой вопрос огорчит тебя, ты вправе не отвечать. Джиллиан кивнула.

— Скажи, делал ли лорд Морган что-нибудь такое, чего не следовало делать?

Джиллиан тут же поняла, куда он клонит. Марселлас хотел знать, не соблазнил ли ее Дант. Хорошо хоть спросил, остальные просто были убеждены в этом. Джиллиан вспомнилось, как Дант целовал ее. Но в том, как ей показалось, не было ничего недостойного. Поэтому Джиллиан решила не упоминать про эти поцелуи.

— Нет! Дант был джентльменом все то время, что я провела у него. Собственно, именно поэтому мне так трудно поверить во все то, что мне рассказали Клер и ты.

Марселлас обошел вокруг стола, взял Джиллиан за руки и заглянул ей в глаза.

— Боюсь, тебе еще придется услышать о Данте много нелестных слов, как в стенах этого дома, так и за его пределами. Но это вовсе не значит, что он совершенно лишен достоинств. Если говорить начистоту, Джиллиан, то, несмотря на все его недостатки, я всегда считал Данта Тремейна человеком честным и открытым, чем, на мой взгляд, не могут похвастаться даже некоторые члены нашей семьи. Дант никогда не пытался замалчивать свои проступки и всегда признавал ошибки. В сущности, именно это заставило меня сильно усомниться в правдивости обвинений, брошенных в его адрес Клер. Я имею в виду тот скандал, участниками которого были он, она и Реджинальд. Дант так ни разу и не признал, что был любовником Клер, хотя, можешь мне поверить, ему было бы гораздо легче, если бы он признал это. Реджинальд даже вызвал его на дуэль. Дант славится тем, что со шпагой обращается столь же ловко, как и с женщинами. Он спокойно мог бы пронзить Реджи и таким образом покончить со всем этим раз и навсегда, но он поступил по-другому.

— Что же он сделал?

— Ушел. Просто ушел. Даже после того, как Реджинальд публично назвал его трусом. И потом, Дант был единственным человеком, который открыл Реджи глаза на всю правду относительно Клер.

— На всю правду? Марселлас покачал головой.

— Тебе не нужно забивать себе голову всем этим. Скажу лишь, что проблемы в отношениях между Клер и Реджинальдом начались отнюдь не пять лет назад, когда Клер обвинила Данта в том, что тот якобы соблазнил ее, Джиллиан, посмотри на меня. Как юрист, я твердо верю в презумпцию невиновности, как христианин — в способность человека измениться к лучшему. Я находился в этой комнате вчера, когда Дант пришел и сказал, что нашел тебя. Пока отец, Реджинальд и Арчи метали тут громы и молнии, я слушал, что говорил Дант. Так вот, мне показалось, что его забота о тебе была искренней. Дант выглядел совсем не таким, каким запомнился по прошлым временам. И учти: это говорит тебе человек, давно его знающий. Вполне возможно, что за время ссылки он сильно переменился. У него была полнейшая возможность обойтись с тобой нечестно. Он мог бросить тебя там, на дороге, и ты умерла бы. Он мог соблазнить тебя, пока ты находилась у него в Дербишире. А когда ему стало известно, кто ты, он мог сделать с тобой все, что угодно, и таким образом отомстить нашей семье за свои прошлые обиды. Ведь ты была в его власти. Но он вернул тебя нам. Поступил так, как поступил бы на его месте я и вообще любой джентльмен. Помни об этом и не суди его строго за прошлое. Джиллиан улыбнулась брату:

— Спасибо, что ты был со мной честен. Когда человек теряет память и не знает, кому можно верить… очень тяжело.

— Ты всегда можешь положиться на меня, Джилли. Одно я могу обещать тебе твердо: честность. — Он поднялся из-за стола. — У меня сейчас предстоит деловая встреча. Извини, что придется оставить тебя, но я не могу ее отменить. Если у тебя еще будут вопросы, я с удовольствием отвечу на них вечером. Хочешь, я позову к тебе Дорри, чтобы она с тобой посидела?

Джиллиан отрицательно покачала головой, зная, что Дорри тотчас же после их возвращения от мадам Ольги ушла к себе в спальню. В последнее время в связи с беременностью она очень быстро уставала.

— Нет, мне хочется немного побыть одной. Марселлас улыбнулся:

— Хорошо, еще увидимся сегодня. И не забывай: завтра вечером во дворце бал.

— Да, я очень жду его.

Джиллиан проводила брата взглядом. И как это она забыла о бале? Ведь отец, покончив с нападками на Данта, которые повторил несколько раз кряду, словно надеясь, что так Джиллиан в них лучше поверит, только и говорил что о бале.

Бал во дворце был назначен по случаю годовщины смерти протектора Оливера Кромвеля, вместе с которой окончилось его кошмарное правление. Это будет возвращение Джиллиан в свет после ее якобы пребывания в Дорсете у постели выздоравливающей тетушки. Появление на балу снимет все вопросы о ее местонахождении в последние недели и успокоит всех. Это будет своего рода прививкой от скандала. Отец не уставал повторять, что все они должны заботиться о защите ее репутации.

Джиллиан же все это казалось глупой и дурно разыгранной комедией. К чему ложь, когда правда была так проста? В Уайлдвуде с ней не произошло ничего, что хоть в малейшей степени запятнало бы ее безупречную репутацию. Джиллиан почти жалела об этом, ибо в противном случае во всей теперешней выдумке имелся хотя бы какой-то смысл.

Но отец, как и все остальные, уверял ее, что все это необходимые меры. И под конец Джиллиан согласилась на их план. Однако ей казалось весьма странным, что сейчас они так пекутся о защите ее репутации и вместе с тем фактически сидели сложа руки, не делая серьезных попыток найти ее, когда она исчезла.

Джиллиан поднялась и подошла к высокому окну. Отсюда ей была видна улица, парк на противоположной стороне, спешащие по своим делам прохожие. Она смотрела в окно и думала о том, как запуталась в своей жизни. Трудно было поверить в то, что всего несколько часов назад она впервые переступила порог этого дома, в котором, как все говорили, она родилась и провела детство. Отец сказал, что только здесь она находится в безопасности и только здесь ей может быть хорошо и спокойно. На самом же деле никогда еще Джиллиан не было так страшно.

Почему Дант бросил ее? Особенно после того, как дал слово не делать этого? Джиллиан не хотелось верить Клер, которая сказала, что Дант просто использовал ее, как он привык это делать с другими женщинами, и забыл о ней, когда она стала не нужна ему. Марселлас же иначе описал Данта — как джентльмена. И хотя он тоже говорил о его недостатках, все же этот образ показался Джиллиан гораздо более привлекательным, чем созданный Клер.

Впрочем, факт оставался фактом: Дант ушел, хотя давал обещание не делать этого. Он ушел и, похоже, не собирается возвращаться.


Глава 19


Дант молча наблюдал за дочерью, которая весело вбежала в столовую и направилась было к своему привычному месту, но вдруг замерла на месте, увидев пустующий стул Джиллиан.

— А где Беатрис?

Дант ждал и боялся этого вопроса. Он предвидел его и думал, что ответить, начиная с той самой минуты, как покинул Адамли-Хаус. Последние несколько часов он жестоко корил себя за то, что вообще повез туда Джиллиан. И больше того: позволил им увезти ее из-под самого носа. Какой же он был идиот! Почему не послушался своего внутреннего голоса в ту минуту, когда маркиз пригласил его в свой кабинет? Ведь Дант не хотел идти туда, его что-то удерживало. И почему он все-таки ушел из Адамли-Хауса, не дождавшись Джиллиан?

Впрочем, на этот вопрос у него был ответ. Он не имел на девушку никаких прав. Джиллиан не была его женой и никогда не будет. А ушел он, потому что отлично знал: Форрестеры ни за что не вернут Джиллиан в Адамли-Хаус, пока он там находится. Он понятия не имел о том, куда они увезли ее. А сидеть в кабинете старого маркиза и ждать у моря погоды не было смысла. Джиллиан исчезла из его жизни, и пришла пора рассказать об этом дочери.

Дант поднялся со своего места и подошел к Фебе, стоявшей на середине комнаты.

— Беатрис уехала.

Девочка не двинулась с места.

— Куда?

Как ему объяснить то, него он сам не знает? Какие слова подобрать, чтобы Феба поняла? Данту в ту минуту как никогда нужна была Джиллиан с ее умением общаться с детьми, которое она проявила сразу же, как только Феба появилась в его жизни.

— Феба, ты помнишь, как объяснила Беатрис твой переезд ко мне?

— Она сказала, что вы мой настоящий отец, и раз моя мама умерла, я приехала жить к вам, потому что тут мой дом.

Дант кивнул. Как просто и очевидно! И как ловко обойдены обстоятельства появления Фебы на свет.

— Так вот, у Беатрис тоже есть мама, папа и даже трое братьев. Она была оторвана от них какое-то время, потому что лишилась памяти.

— И не могла их вспомнить?

— Верно. Но теперь мы узнали, кто они. Я выяснил ее настоящее имя и где живет ее семья. Феба задумалась, потом спросила:

— Значит, она не Беатрис?

— Нет, ее зовут Джиллиан, Джиллиан Форрестер. А ее отец — маркиз Адамли. Феба вновь помолчала с минуту:

— Как тот человек, за которого вышла замуж моя мама?

Теперь пришла уже его очередь погрузиться в молчание. Чего-чего, а этого вопроса он никак не ждал.

— Да, отец Джиллиан тоже маркиз, как и тот человек, за которого вышла замуж твоя мама.

— Значит, он тоже плохо с ней обращается, как тот человек со мной? Может быть, тогда Джиллиан вернется жить к нам?

Эти слова, произнесенные тоненьким детским голоском, разрывали сердце Данта на части. Он взял девочку за руки:

— Феба, тот человек плохо с тобой обращался? Он что, бил тебя?

Феба покачала головой и прикусила губу.

— Нет, он просто обзывался. Говорил, чтобы я не подходила к нему и не разрешал мне вспоминать про маму. — Помолчав, она добавила: — Мисс Стаутвел била меня, когда я показывала ей язык.

Дант притянул Фебу к себе, гладя ее по голове:

— Никто и никогда больше не ударит тебя, Феба. Обещаю!

«Обещаю…» Это слово комом застряло у него в горле. Он вспомнил сейчас, что уже давал недавно одно обещание… и не сдержал его.

— А где теперь Джиллиан? — спросила Феба, отстраняясь от него и заглядывая ему в глаза.

— Она вернулась к своей семье. Туда, где ее дом. Она больше не будет жить с нами.

Феба продолжала стоять на том самом месте, где остановилась, когда заметила отсутствие Джиллиан за обеденным столом. Но теперь по ее щечкам побежали крупные слезы. Данту и без того было худо от потери Джиллиан, но когда он увидел, что его дочь плачет, ему стало неизмеримо хуже.

— Но я не попрощалась с ней, — проговорила Феба, вновь посмотрев на него. Губы у нее дрожали. — Мне плохо без нее, милорд.

Дант аккуратно вытер ей слезы кончиком большого пальца.

— Я знаю, Феба. Мне тоже плохо. Феба шмыгнула носом и утерла его рукой. Дант вынул из кармана носовой платок и протянул ей:

— Высморкайся.

Она высморкалась.

Когда он убрал платок обратно, Феба подняла на него глаза:

— Вам тоже печально оттого, что Джиллиан уехала?

— Да, Феба, еще как.

— Но вы не плачете.

— Это потому, что мужчины не плачут.

— Никогда?

Он покачал головой.

— А почему?

— Мужчины не плачут потому, что от этого мнется шейный платок. А женщины не носят шейных платков, поэтому они плачут и за себя, и за нас.

Феба задумчиво уставилась в пол. Судя по всему, это объяснение показалось ей правдоподобным. Она пожала плечами и вновь прикусила губу. Плакать она перестала, а через минуту вновь посмотрела на Данта:

— Кто же будет сегодня пить чай со мной и миссис Филливикет?

— Что за миссис Филливикет?

— Моя кукла. Это Джиллиан помогла мне придумать для нее имя.

Дант улыбнулся. Он представил себе, как Джиллиан сидит с Фебой и ее куклой за чашкой чаю и они ведут свои женские разговоры… Он выпрямился, взял Фебу за руку и отвел к столу.

— Я найму гувернантку, которая поедет с нами жить в Уайлдвуд, и поставлю перед ней условие, чтобы она ежедневно чаевничала с тобой и миссис Филливикет. Если хочешь, ты сама поможешь мне выбрать подходящую гувернантку. Но на это в любом случае уйдет какое-то время, а пока позволь мне присоединиться к тебе и миссис Филливикет, хорошо?


— Какого дьявола?! Где ты был?!

Очнувшись, Дант закрылся рукой от внезапно вспыхнувшего света. Рядом с ним на столике стояла нетронутая рюмка с бренди. Он не знал, который час и как долго он уже сидит здесь. Впрочем, ему было все равно.

Огонь в камине давно потух: за ним никто не следил. Поев с Фебой, Дант уединился здесь. А экономка Сигрейвов, миссис Уитмэн, отвела Фебу в постель. Дант был благодарен ей за это, ибо, если дочь еще хоть раз задала бы тот страшный для него вопрос, он точно не сдержался бы.

А вопрос был: «Почему Джиллиан от нас уехала?»

Дант был зол не на Фебу. Он злился на себя. Он не должен был уходить вместе с маркизом в его кабинет и оставлять Джиллиан без присмотра. Его гнев был направлен даже не на членов ее семьи, ведь нельзя поставить им в вину то, что они любят ее. Нет, его гнев был направлен исключительно на человека, который нес полную ответственность за такой скверный поворот событий, — на самого себя.

— Дант? — раздался голос входящего в комнату Рольфа. Кассия остановилась в дверях с подсвечником в руках. — Что случилось? Ты заболел?

Дант, наконец, шевельнулся и выпрямился на кресле. Взгляд его был устремлен в пол.

— Нет, Рольф, я не заболел.

— Мы ждали тебя к восьми у Мары и Адриана. Ты что, забыл, что мы сегодня собирались поужинать все вместе? Им так хотелось познакомиться с Джиллиан. Мара очень обеспокоилась, когда ты не появился. Я… — Рольф осекся, пригляделся к другу и спросил: — Что-то с Джиллиан? Она плохо себя чувствует?

Если бы все было так просто!..

— Нет, когда мы расставались, она была вполне здорова.

— Что значит, когда вы расставались? Дант? Где Джиллиан?

Дант, наконец, поднял глаза на своего друга:

— Они забрали ее, Рольф. Ее семья. Они отняли ее у меня. И по поводу возможности продолжения нашего знакомства выразились весьма ясно. Повесу Моргана сочли неподходящей компанией для леди Джиллиан Форрестер.

Кассия вошла в комнату:

— Расскажи, что случилось.

Дант начал рассказывать все с самого начала. Как он явился в Адамли-Хаус с визитом, резонно предполагая, что это будет лишь первое из многих его посещений этого дома. Дант рассчитывал, что будет ходить туда до тех пор, пока Джиллиан заново не привыкнет к домашней обстановке и членам своей семьи, до тех пор, пока она не перестанет нуждаться в нем, как в поводыре. Дант описал Рольфу и Кассии сцену «знакомства» Джиллиан с ее родными, подчеркнув, что, судя по всему, она никого из них так и не узнала и не вспомнила. Потом рассказал об уловке старого маркиза, который заманил его к себе в кабинет, где Дант попросил у него руки его дочери, а тот наотрез отказал ему и велел убираться.

— И что ты сделал? — спросил Рольф, сев напротив Данта.

— Я убрался.

— Что?! — воскликнул тот. Рольф налил себе бренди и сделал большой глоток.

— Когда я выразил желание жениться на Джиллиан, проклятый старикашка сказал, что он скорее умрет, чем отдаст мне свою дочь. А потом он обвинил меня в том, что я этим браком хочу купить себе репутацию порядочного человека. Разумеется, у меня и в мыслях этого не было, но, кажется, я понимаю Форрестеров, ход их рассуждений. Особенно в свете того, что было у меня с этой семейкой раньше… Затем они тайно от меня увезли Джиллиан, и маркиз сказал, чтобы я немедленно исчез, что Джиллиан не вернется в Адамли-Хаус до тех пор, пока я там буду находиться, и что у меня нет выбора.

— И что ты сделал? — спросила Кассия.

— Я же говорю: ушел. Что мне еще оставалось? У меня действительно не было выбора. Они черт знает куда увезли Джиллиан. Лишь бы подальше от меня. Что я мог? Сидеть в кабинете маркиза и требовать ее возвращения? И это притом, что он пригрозил посадить меня в Тауэр по обвинению в похищении его дочери и колдовстве? — Дант сделал паузу. — Ах да, чуть не забыл! Мне запрещено распространяться о том, где Джиллиан находилась эти две недели. Он считал, что ее, возможно, похитил кто-то из его политических оппонентов. Поэтому-то лорд Адамли и не заявлял о ее исчезновении властям: якобы враги только этого от него и ждали. Он надеялся, что ему выставят условия возвращения дочери, потребуют выкуп. По его мнению, все на этом свете продается и покупается. Проклятие, он даже мне предлагал отступного!

— Как же он думает объясняться перед людьми?

— Лорд Адамли будет всем говорить, что Джиллиан вынуждена была уехать к внезапно захворавшей любимой тетушке в деревню. Таким образом, ее репутация не пострадает, ибо никто не узнает, что на самом деле она все это время была со мной. Однако он пообещал, что, если я где-нибудь сболтну правду, он добьется моего ареста как похитителя Джиллиан. А, учитывая, что у его величества я пока еще далеко не в фаворе, лорд Адамли рассчитывает на то, что в его версию событий поверят больше. И справедливо рассчитывает.

Рольф молчал с минуту, потом взглянул на Данта:

— Во всей этой кутерьме мы, похоже, кое-что упустили из виду.

— А именно?

— Кто-то же на самом деле похитил Джиллиан. И этот человек на свободе. Ничто не мешает ему повторить похищение, а то и сделать что-нибудь похлеще.

Дант нахмурился.

— Я уже думал над этим, но считаю, что в Адамли-Хаус Джиллиан действительно находится в большей безопасности, чем где бы то ни было. Там с нее не спускают глаз, опасаясь, правда, не столько настоящего похитителя, сколько вашего покорного слугу.

Рольф кивнул.

— Что ты собираешься делать?

— А что я могу? Ничего. Джиллиан уже, конечно, наговорили про меня Бог знает что: и правду, и ложь. Первую скрипку в этом, естественно, вызвалась играть Клер. А Реджи охотно ей подпевает. Не исключено, что в эту самую минуту Джиллиан благодарит Бога за то, что избавилась от меня. Я долго думал над этим, пока сидел тут, и знаете… пришел к выводу, что, похоже, они все правы в отношении меня. Я действительно граф Повеса, соблазнитель женщин, гнусный растлитель невинных душ. Я сделал себе на этом имя и вот теперь пожинаю плоды. С моей стороны было бы непорядочно с таким «багажом» претендовать на Джиллиан.

Кассия закрыла глаза. По щекам ее катились слезы. Ей живо пришло на память ее собственное прошлое. Уж она-то прекрасно знала, что может сделать с человеком общественное мнение. В свое время Кассия сама столкнулась с подобным же остракизмом со стороны людей. Тогда убили ее отца, и против нее были все улики. И не важно, что на самом деле она не совершала преступления. Люди из светского общества заклеймили ее, не дожидаясь ни суда, ни следствия.

Тогда она повела себя, похоже, так же, как теперь повел себя Дант. Затворилась ото всех, предпочтя не появляться в свете, где на нее были обращены одни только обвиняющие взгляды. И со временем одиночество довело ее до того, что она уже стала сомневаться в том, что нравственная правда на ее стороне. И даже начала думать: «А может, они все правы в отношении меня?» Но в тот момент в ее жизни появился Рольф, который помог ей доказать свою невиновность и вернул веру в себя.

«Да хранит его Бог за стойкость и твердость, — подумала сейчас Кассия, глядя на мужа. — Ему пришлось со мной нелегко. Самобичевание пускает в человеке очень глубокие корни».

Первые симптомы этой напасти Кассия подметила в Данте еще год назад, когда они последний раз виделись во Франции. Куда только делись его бесшабашность и беззаботное отношение к жизни? Он был хмур, смешинки потухли в его глазах. Мрачные думы о прошлых ошибках, казалось, подавили его.

На обратном пути в Англию Кассия высказала мужу свое беспокойство по поводу Данта, но Рольф заверил ее, что друга просто заела ностальгия.

— Переживет, — сказал он тогда.

Спустя какое-то время Кассия обратила внимание т. то, что Дант начал оставлять без ответа ее письма, хотя прежде переписка их носила регулярный характер. Друзья, живущие во Франции, сообщали ей, что Дант все больше и больше отдаляется от общества. Тревога Кассии росла. Она боялась за Данта.

Именно этот страх и побудил ее поехать к нему в Уайлдвуд, когда он вернулся в Англию. Но какова же была ее радость, когда она увидела его совершенно преобразившимся!

Перемены к лучшему были очевидны. В его глазах вновь зажглись веселые искорки. Возродилась и его знаменитая улыбка с ямочками на щеках. И все это благодаря одному человеку — Джиллиан, которая появилась в его жизни словно ангел, снизошедший на землю и изгнавший из него демонов. Данту был подарен шанс на любовь, такую же горячую и необыкновенную, как между Рольфом и Кассией.

А теперь Джиллиан нет, и с ней потеряна последняя надежда.

Если только…


Глава 20


— Леди Джиллиан, к вам пришли.

Джиллиан отложила книгу в сторону.

— Это лорд Морган, Ньюпорт?

Лицо дворецкого мгновенно потемнело. Джиллиан уже начинала постепенно привыкать к этому, ибо подобная реакция была у всех в доме, стоило ей упомянуть о Данте.

— Нет, леди Джиллиан, это не лорд Морган. Вас хотят видеть две леди. Маркизы Сигрейв и Калхейвен.

«Это Кассия! И она привела с собой кого-то».

— Пригласите их в гостиную, Ньюпорт. И распорядитесь, пожалуйста, насчет чая и пирожных.

Визит Кассии был неожиданным и приятным сюрпризом. Джиллиан уже успела соскучиться по знакомым лицам, живя, по сути, среди чужих ей людей. Несмотря на россказни Клер, несмотря на все случившееся, она по-прежнему считала Кассию своим другом. В глубине души Джиллиан очень надеялась на то, что «маркизой Калхейвен» окажется Феба: она сильно соскучилась по малышке.

Пока Джиллиан ожидала посетительниц, ей на память невольно пришли слова Клер о том, что Кассию когда-то обвиняли в убийстве родного отца, и о ее взаимоотношениях с королем. Впрочем, Джиллиан решительно не поверила во все это, как не поверила и в то, что говорила Клер о Данте. Особенно после разговора с Марселласом.

— Джиллиан?

Кассия нерешительно задержалась в дверях, но радостная улыбка Джиллиан ее успокоила.

— Кассия, я так рада снова видеть вас! Кассия вошла в комнату, обняла Джиллиан и поцеловала ее в щеку.

— Я так волновалась за вас, моя милая. — Она чуть отступила назад, не выпуская рук девушки из своих.

— Со мной все в порядке. Правда! Только одиноко, но я много читаю и музицирую. За мной здесь очень строго присматривают. Наверное, боятся, как бы я снова не исчезла. — Только тут Джиллиан заметила спутницу Кассии, красивую женщину с удивительными ярко-рыжими волосами. Она приветливо улыбнулась ей: — Здравствуйте.

Кассия обернулась:

— Джиллиан, познакомьтесь. Это моя добрая подруга Мара Росс, маркиза Калхейвен.

— Вы жена Адриана Росса, друга Данта?

— Да.

— И живете в Ирландии?

— Ваша правда. — Женщина протянула ей руку. — Мне очень приятно познакомиться с вами, леди Джиллиан. Кассия много рассказывала о вас.

— Прошу вас, зовите меня просто Джиллиан. Мне и без того трудно привыкнуть к этому имени, поэтому лучше без официального этикета.

— В таком случае и вы зовите меня Марой. Терпеть не могу официальность в обращении между добрыми знакомыми.

— Мара только-только приехала из Ирландии вместе со своим мужем Адрианом и всеми четырьмя детьми, — сказала Кассия. — В сущности, вам, Джиллиан, оказана большая честь. Немногим до сих пор удавалось увидеть Мару не беременной.

Мара в шутку поморщилась:

— Какая ты гадкая, Кассия.

— Когда я познакомилась с ней, она ожидала своего младшего, но одним дело не ограничилось.

— Вы родили двойню? Мара кивнула.

— Сама удивлялась, глядя на свой огромный живот, но не понимала, в чем дело. Адриан уверял, что это у меня обман зрения, но я знала, что он говорит это только из вежливости. Около нашего имения в Ирландии есть поселок, где живет одна мудрая старуха по имени Сабд. Она сказала, что Господь одарит меня особенно большим счастьем. Ей приснилось во сне, что у меня родится двойня, но она умолчала тогда об этом, думая устроить мне приятный сюрприз. И Сюрприз воистину получился что надо!

В разговор вмешалась Кассия:

— Адриан — крупный мужчина, истинный Голиаф. Он солдат и жил по весьма строгому жизненному распорядку. По крайней мере, до тех пор, пока не познакомился с Марой. Так вот, схватки у нее начались в море. Они плыли на корабле в Дублин. Мало того: за бортом бушевал дикий шторм, и корабль так бросало из стороны в сторону, что нечего было и думать, чтобы причалить к берегу. Рожать пришлось прямо в море, и Адриан собственноручно принимал близнецов.

Мара улыбнулась:

— Моя служанка, Сайма, которая обычно помогает мне в таких делах, была свалена с ног приступом морской болезни. Головы поднять не могла, так ей было дурно. Поэтому нам с мужем пришлось обойтись своими силами. Получилось забавно, честное слово. Несмотря на всю свою силу и самообладание, Адриан прослезился, когда роды закончились.

— Как вы назвали младенцев? — спросила Джиллиан.

— У меня есть еще старший сын, Роберт, и старшая дочь, Дана, а эти мальчишки… Одного назвали в честь отца, а другого Морганом. Помимо того, что это фамильный титул нашего общего друга Данта, в переводе с галльского это еще означает «морской воин». Подходящее имечко, учитывая обстоятельства их рождения, не правда ли? — Мара еще раз улыбнулась и продолжала: — А с первым получилось еще смешнее. Я уже говорила, что мы назвали его Адрианом в честь мужа, но, едва он родился, наша дочь Дана прониклась к нему такой любовью, словно это она его мама, а не я. Она называет его Арин, ибо лучше выговорить пока не в состоянии. Вот мы и решили оставить это имя.

Джиллиан призналась:

— Мне очень хочется когда-нибудь с ними со всеми познакомиться.

— Не боитесь? Вы сами не знаете, о чем просите, — с улыбкой сказала Мара. — Кассия когда-то тоже выражала подобное желание, а теперь просто не знает, куда ей деваться от моих бесенят.

— О, не волнуйтесь насчет меня. У моего брата Марселласа уже четверо детей и пятый вот-вот родится.

Джиллиан отвела Кассию и Мару к скамьям, стоящим напротив ее кресла, в котором она читала книгу. В высокие раскрытые окна гостиной вливался солнечный свет вместе с душистым ароматом цветов, росших в саду. Эта комната напоминала Джиллиан солярий в Уайлдвуде, и она любила проводить здесь время за чтением или в размышлениях.

В дверях показался Ньюпорт с чайным подносом, который он поставил на столик, украшенный тонкой инкрустацией. Джиллиан разлила чай по чашкам, положила на краешек каждого блюдечка по пирожному, покрытому сахарной глазурью, и угостила Кассию и Мару.

Какое-то время они молчали, наконец, когда Ньюпорт вышел и прикрыл за собой дверь, Джиллиан проговорила:

— Как Феба?

Кассия отставила свой чай в сторону.

— Нормально, насколько мне известно, — сказала она и после паузы прибавила: — Правда, она ведет себя совсем как взрослый человек, так что очень быстро забываешь о том, что ей еще так мало лет. Она и пожить-то толком не успела, зато, сколько уже разочарований довелось ей испытать… Девочка очень по вам скучает.

— И я тоже. Я представляю себе, что у нее масса вопросов насчет моего столь внезапного исчезновения. Ведь мы даже не попрощались. Может быть, вы в следующий раз придете ко мне вместе с ней?

— Конечно! Я привела бы ее и сегодня, если бы была заранее уверена, что вы этого захотите. — Кассия внимательно посмотрела на девушку. — Вы-то как, Джиллиан?

— Если честно, то я себя чувствую чужой в этом доме, в котором, как все утверждают, я родилась и выросла. Нет, теперь у меня уже не осталось сомнений в том, что я действительно Джиллиан Форрестер. Платья из моего гардероба сшиты как раз на меня, а в холле наверху даже висит мой портрет. Все здесь любят рассказывать мне разные случаи из моей прошлой жизни, но я по-прежнему ничего не узнаю. От этого мне становится немного не по себе. Когда человек не узнает ничего и никого, его временами охватывают растерянность и страх.

— Но меня-то вы знаете. И Фебу, и… — Кассия сделала паузу и опять пристально посмотрела на девушку, как бы пытаясь решить, стоит ли продолжать перечисление. Все-таки сказала: — …и Данта.

— Мне казалось, что я знаю Данта… — Джиллиан отвернулась. — Но теперь я уже далеко не так в этом уверена.

Кассия поняла, что подтверждаются ее худшие подозрения. Родные Джиллиан, судя по всему, времени даром не теряли и много чего рассказали ей о прошлой жизни Данта. Причем так, как она им виделась.

— Вам много дурного рассказали о нем, не так ли? Джиллиан подняла на нее глаза:

— А вы будете говорить, что это все неправда?

— Я не буду ничего утверждать, ибо еще не знаю, что вам рассказали. Могу, впрочем, обещать одно: я буду предельно честной и, если хотите, со своей стороны расскажу о нем все, что знаю. Вы имеете право на то, чтобы знать правду, какой бы она ни оказалась: сладкой или горькой.

— Спасибо вам. — Джиллиан слабо улыбнулась и отставила от себя чай. — Мне говорили, что у Данта было много предосудительных связей с женщинами, с замужними женщинами. Включая даже мою невестку Клер.

Кассия медленно перевела дух, прежде чем начать.

— Я уже говорила вам, Джиллиан, что буду с вами откровенна. Да, у Данта были связи с замужними женщинами. У какого придворного их нет, особенно если и сам король славится этим? Все же рискну побиться об заклад, что их было отнюдь не так много, как вам представили. Что же касается Клер, то тут я могу утверждать с несомненной уверенностью: между ними вообще ничего не было.

— Откуда вам это известно?

— Я просто спросила его однажды, а Дант мне никогда не лжет. Да и зачем ему лгать мне? У нас с ним есть кое-что общее: мы оба успели побывать в роли жертв и изгоев общества в нашей прошлой жизни.

Джиллиан внимательно взглянула на нее:

— Вы говорите о смерти вашего отца? Кассия никак не думала, что девушка задаст ей этот вопрос и вообще спросит о ее собственном прошлом. Удивительно было уже то, что она знала об этом. Кассию уже давно никто не спрашивал насчет смерти ее отца и скандала, связанного с этим. Уже много лет ей не приходилось оправдываться и говорить, что на самом деле она его не убивала. Кошмарные воспоминания о том времени постепенно забывались. После того как ее невиновность была доказана, а настоящий убийца осужден, они с Рольфом покинули Лондон, предпочтя столичному шуму тихую жизнь в Суссексе. Там, среди легких летних ветерков, в мирной сельской глубинке. Кассия восстановила пошатнувшееся душевное равновесие, и ей почти удалось забыть о той горькой поре в ее жизни.

Она должна была догадаться, что у других людей память на такие вещи длиннее.

— Мой отец дурно обращался со мной и матерью, Джиллиан. Брак моих родителей был, в сущности, деловой сделкой и никогда не знал хороших времен. Мать пыталась отомстить отцу за дурное обращение с ней громкими скандалами. Она открыто флиртовала со многими мужчинами, и в результате это закончилось тем, что от одного из них она забеременела. Мать умерла во время родов. Не выжил и ребенок. Из всего этого вышел такой скандал, что отец не выдержал и стал прикладываться к бутылке. А это, в свою очередь, еще больше испортило его и без того скверный характер. Но на ком вымещать свой гнев, если жена умерла? На дочери, естественно. Я никогда и никому ничего не рассказывала, ибо мне было стыдно. Вместо этого я винила во всем себя. В ту ночь, когда моего отца убили, он избил меня так, что я лишилась чувств. Очнувшись, я увидела, что он уже мертв. А поскольку в ту минуту в комнате, кроме меня, никого не было, все сочли, что я и есть убийца. Общество столь легко навесило на меня этот ярлык, потому что меня по-настоящему никто не знал. Отчасти в этом была виновата я сама, ибо намеренно не раскрывалась перед людьми.

Джиллиан нахмурилась:

— Почему?

— Потому что, если бы люди знали, какая я в действительности, они узнали бы и о том, как со мной обращается отец. А такой позор казался мне непереносимым. Мне было гораздо легче изображать из себя другого человека, нежели раскрывать свое истинное «я». Не знаю, кто рассказал вам про убийство моего отца, но почти не сомневаюсь, что этот же человек поведал и о том, что я была одной из любовниц короля, не так ли?

— Да, но потом другой человек сказал мне, что это были всего лишь слухи.

— Верно, причем слухи эти инспирировала я сама.

— Вы? Но зачем? — Джиллиан изумленно взглянула на нее.

— Мне казалось, что в этой роли я нахожусь в большей безопасности, — объяснила Кассия. — Это была составная часть той маски, под которой я прятала свое истинное лицо.

Джиллиан посмотрела на нее:

— Мне так жаль, Кассия. Я не знала… Мне не говорили…

— Ничего, Джиллиан. Я уже давно про все забыла. И, между прочим, наконец, нашла себя и поняла, что я вовсе не такая ужасная, как думала раньше. А глаза на это мне раскрыл Рольф. Страшно подумать, что было бы, если бы он не появился в моей жизни.

— Все дело в том, как посмотреть на вещи, — подала голос Мара. — Знаете, Джиллиан, ведь поначалу я ненавидела своего мужа. Да, ненавидела, ибо была уверена, что он несет ответственность за гибель моих родных. Я ирландка. Протекторат конфисковал родительское имение, и при этом была убита моя мать. Братья погибли, сражаясь со сторонниками Кромвеля. Отец был заключен в тюрьму. Он протестовал против лишения нас нашей фамильной собственности, но умер прежде, чем его протесты были кем-либо услышаны. Из-за всего этого я люто возненавидела все английское. — Она улыбнулась. — А мой муж — англичанин. Мне приходилось слышать о том, как он жесток и несправедлив. Когда же стало известно, что ему были переданы наши земли, я решила отомстить.

— Как же вы вышли за него замуж, если ненавидели?

— Это, милая моя, длинная история, которую я расскажу как-нибудь в следующий раз. Да, я ненавидела его, но после свадьбы поняла, что на деле он отнюдь не так ужасен, как мне говорили.

Джиллиан задумалась, потом сказала:

— Мне известно, что Дант провел три года во Франции не по своей воле. Его величество король Карл послал его в ссылку за то, что Дант имел связь с одной из его любовниц, Франческой Стюарт.

— Это верно, хотя в данном случае слово «связь» следует понимать несколько иначе. Отношения между ними были исключительно платонические. Франческа была молодой придворной красавицей, которая привлекла внимание короля Карла, но она не являлась его любовницей, хотя все, как и в случае со мной, считали ее таковой. Влечение между ними было односторонним. Королю она нравилась, но Франческа не отвечала взаимностью. А при дворе тяжело приходится женщине, оказавшейся в ее положении. С каждым днем ей становилось все труднее избегать ухаживаний короля, и тогда она обратилась к Данту, попросила о помощи. Видите ли, у Франчески был возлюбленный, герцог Ричмондский, и она попросила Данта помочь ей сбежать из Уайтхолла с ним. Странно немного: герцог годился ей в отцы и всего лишь за несколько недель до этого овдовел. Все же Дант согласился помочь. Однажды ночью он устроил Франческе побег из дворца и проводил ее до Лондонского моста, где их ждал герцог. Помните, в первый день нашего знакомства я называла имя леди Каслмейн?

— Вы говорили, что она несет ответственность за то, что Дант оказался во Франции.

— Да, именно леди Каслмейн рассказала королю Карлу о роли Данта в этом побеге. Его величество разгневался. Франческа и ее жених были отлучены от двора, хотя ходят слухи, что они скоро должны вернуться. Дант же попал в неофициальную ссылку.

Глаза Джиллиан широко раскрылись.

— Но ведь это страшно несправедливо! Дант поступил благородно — и понес за это наказание.

— Теперь вы видите, что способны сделать слухи и сплетни?

— Значит, вы говорите, что я не должна была верить тому, что мне рассказывали о Данте мои родные?

Кассия покачала головой:

— Вовсе нет. Просто я советую вам прежде доверять своему собственному суждению, а не полагаться на мнения других людей. Вы же сами видели, Джиллиан, что Дант не такой, каким вам его описали. Вы увидели его с такой стороны, с какой его, может быть, еще никто не видел. Помните об этом, когда будете составлять свое мнение о Данте. В крайнем случае, спросите его самого.

В комнату вошел Ньюпорт и поставил на столик серебряный поднос.

— Ваша почта, леди Джиллиан.

Джиллиан взяла с подноса маленькую стопку конвертов. Она подождала, пока дворецкий уйдет, потом покачала головой:

— Меня здесь еще ни разу не оставляли одну больше чем на полчаса. Обязательно кто-то зайдет с каким-нибудь пустяком. Ньюпорт мог спокойно оставить это в холле. Ему не было никакой нужды мешать нашему разговору. Просто он боится, как бы вы меня не похитили.

Кассия улыбнулась:

— Ваша семья всего лишь беспокоится о вас, Джиллиан.

— Хотела бы я, чтобы они так беспокоились обо мне раньше, когда я числилась пропавшей. — Девушка вновь покачала головой. — Клянусь, порой мне кажется, что даже стены в этом доме имеют глаза и уши. Мне даже почитать спокойно не удается. Но хуже всего то, что я получаю письма от людей, которых совершенно не помню. — Она показала им письма, принесенные Ньюпортом. — Друзья, знакомые и даже поклонники, вот как этот. — Она взяла свернутый в трубку и скрепленный печатью пергамент. — Очередное послание от некоего Гаррика Фитцуильяма, который, естественно, выражает в нем самые возвышенные чувства ко мне. Но я понятия не имею о том, кто такой этот Гаррик Фитцуильям. Я никого из этих людей не знаю. Есть такие, кто пишет мне из самой Шотландии, и я…


Шотландия!


Темнота, страх и странный острый запах нахлынули на Джиллиан. На мгновение она перенеслась из уютной гостиной, где сидела за чаем с Кассией и Марой, в карету. Руки и ноги ее были связаны веревкой.

«…Я приказал ему держаться темных переулков на восток, а на перепутье свернуть на Северную дорогу и гнать в Шотландию».

— Джиллиан, что с вами?

Открыв глаза, девушка увидела, что Кассия опустилась перед ней на колени и встревожено смотрит на нее.

— Что случилось? У вас был такой вид, как будто вы на грани обморока.

— Я услышала… Кто-то говорил о Шотландии. Мне кажется, это мог быть тот человек, который похитил меня. Кассия. Он сказал, что собирается отвезти меня в Шотландию Северной дорогой.

— Не припомните его имя? Как он выглядел? Кто он?

Джиллиан сосредоточенно наморщила лоб и вновь закрыла глаза — ничего. Она покачала головой:

— Нет, это было мимолетное видение, которое уже ушло.

— Ну и ладно, — ободряюще сказала Кассия. — По крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки, и к вам уже начинает возвращаться память. Это хороший знак. Я не сомневаюсь в том, что в скором времени вы все вспомните. А когда это случится, вы сможете рассказать всем о том, что с вами было.


…Клер гуляла в саду, когда вдруг услышала голоса, доносившиеся из открытого окна. Клер, разумеется, остановилась, привлеченная этим, и через минуту услышала, как было произнесено имя Данта. Вскоре она уже поняла, с кем говорит Джиллиан.

Кассия Бродриган и Мара Росс — благородные маркизы. Клер до сих пор хорошо помнила тот день, когда впервые увидела их обеих в Уайтхолле. Все вокруг восторженно шептались о них, но Клер видела в одной лишь убийцу, а в другой — ирландскую выскочку, которая выгодным браком купила себе положение при дворе. И вот теперь обе эти дамочки вбивают в голову Джиллиан всякую чепуху о том, какой честный и благородный человек Дант Тремейн. Какой он несчастный, этот граф Морган. Как его все не понимают…

Но Клер-то хорошо знала, что, если бы не он, она благополучно овдовела бы еще пять лет назад.

Клер долго искала подходящего человека, который мог помочь ей в осуществлении ее плана, и наконец выбор пал на Данта. У него была слава законченного повесы, что ей и требовалось. Она знала, что никому даже в голову не придет подвергнуть сомнению ее утверждения о своей любовной связи с Дантом. И не важно, что сам он горячо отрицал сей факт. Глупец! Дант также слыл большим мастером шпаги, а поскольку Реджинальд был поставлен перед необходимостью вызвать его на поединок, все дело должно было кончиться его смертью.

План был, что и говорить, блестящий, но кто же мог знать, что эта треклятая честность Данта заставит его отказаться от дуэли?

Дант был главным виновником того, что замысел Клер провалился. И, наконец, именно он возвратил Джиллиан домой. Этот идиот Гаррик потерял ее на дороге, а Дант нашел и вернул. Негодяй!

Клер едва не лишилась чувств, когда Реджинальд сообщил ей, что Джиллиан жива. Однако она справилась с собой и уже в следующую минуту узнала, что девушка лишилась памяти. А раз так, то она, конечно, не может помнить ничего о своем похищении, как и обо всех прочих вещах из ее прошлой жизни. Следовательно, она уже не представляет угрозы для Клер и не помешает исполнению ее очередного плана. Но долго ли Джиллиан пробудет в таком состоянии?

Гаррик заверил ее, что со своей стороны он примет все меры, необходимые в первую очередь. Но он не знает, что у Джиллиан уже начинают появляться первые проблески возвращающейся памяти. Девушка скоро может вспомнить имя своего похитителя, да и все остальное, во что ее никто не просил совать свои любопытный нос. Она может вспомнить, на что она наткнулась накануне своего похищения. И тогда она вновь задаст те вопросы, которые уже задавала. Она все поймет, и дело будет безнадежно проиграно.

Клер направилась в дом. Поднимаясь к себе в комнату, она решила, что допускать этого никак нельзя.

В отношении Джиллиан необходимо было срочно предпринимать какие-то шаги.


Глава 21


Гаррик направился вслед за Клер из шумного зала таверны «Зарезанный ягненок» в тесную комнатку, служившую кладовой. Вдоль одной стены поднимались составленные один на другой бочонки с вином, с крючьев свешивались копченые окорока, в углах на потолке серебрилась паутина. В воздухе стоял тяжелый запах прокисшего эля.

Последнее их свидание прошло в совершенно иной обстановке, на мягких подушках широкой постели, и в воздухе тогда пахло их разгоряченными телами. Сегодня же… Клер выглядела какой-то особенно возбужденной, явилась нежданно-негаданно и, неслышно подойдя сзади, похлопала Гаррика, сидевшего за карточным столом, по плечу. Ему оставалось только недоумевать по поводу того, как она узнала, что он будет здесь, и что привело ее сюда.

— Ты сильно рискуешь, навещая меня здесь.

— Да, но обстоятельства требуют того, — сказала Клер, запирая дверь кладовой и оборачиваясь к Гаррику. Ее ярко накрашенные губы были сурово поджаты. — Ты должен что-то решить насчет Джиллиан.

Гаррик небрежно оперся о бочонок с вином.

— Я? Зачем? К чему снова беспокоить бедняжку? Она даже не знает, кто я такой. Впрочем, нет, для нее я глуповатый обожатель, который пишет бездарные оды, воспевая в них ее ресницы. Черт возьми, она и про себя-то все на свете забыла!

Клер бросила на него гневный взгляд. Несмотря на скудное освещение кладовой, он заметил злой блеск в ее глазах.

— Не хотелось огорчать тебя, Гаррик, но, боюсь, память начинает к ней постепенно возвращаться. Он немедленно выпрямился:

— Начинает или уже вернулась?

— Начинает. Она еще многого о себе не помнит, но сегодня утром я своими ушами слышала, как она говорила о том, что похититель собирался увезти ее в Шотландию.

— Проклятие! — Гаррик изо всех сил ударил кулаком по бочонку. Дерево треснуло, и сквозь трещину побежал красный ручеек вина. На грязном полу быстро образовалась лужица. — Но ты же сама мне говорила, что все в порядке. Клер! Ведь ты собиралась убедить девчонку в том, что ее похитил Морган.

— Да, я пыталась это сделать. Видишь ли, в результате падения она хоть и потеряла память, но, однако же, отнюдь не стала глупее. Похоже, она не поверила ни одному моему слову про Моргана. Она считает его героем-рыцарем наподобие тех, которые появляются на страницах этих глупеньких французских романов, что она так любит читать. Морган, судя по всему, превзошел самого себя в деле соблазнения девчонки. Он знает, что за ней дадут пятьдесят тысяч приданого. Морган не болван какой-нибудь и не преминет сорвать спелое яблочко, когда…

Гаррик почти не слушал ее. В его голове уже зрел план, с помощью которого он хотел раз и навсегда оградить себя от всяких подозрений в том, что он похищал Джиллиан. Зачем он только открыл ей тогда в карете свое лицо? Идиот! Но с другой стороны, у него и в мыслях не было, что она ускользнет от него. Он ее недооценил. Это была ошибка, которую Гаррик не собирался повторять.

— О чем ты задумался? — с подозрением глядя на него, спросила Клер.

— Я просто пытаюсь найти решение.

— Кажется, у меня есть один…

— Нет, Клер. До сих пор от всех твоих задумок у меня были одни только неприятности. Именно тебе я должен сказать спасибо за то, что стал главным исполнителем в комедии, где собирался сыграть лишь второстепенную роль. Значит, как я тебя понял, над нами обоими нависла реальная угроза того, что к Джиллиан вернется память и она все вспомнит? Она вспомнит о том, что я был одним из похитителей. Она вспомнит все, Клер. Все…

— Джиллиан всегда любила совать нос в чужие дела. Тебе известно, что еще в восьмилетнем возрасте она пыталась сорвать нашу с Реджинальдом свадьбу? Она сказала тогда, что ей приснился сон, из которого следовало, что Реджинальд будет несчастлив в браке. И что же сделала эта девчонка? В самый разгар церемонии она запустила в церковь грязного визжащего поросенка. Шестеро взрослых мужчин целый час гонялись за ним, в то время как большинство женщин рухнули в обморок!

Гаррик представил себе эту забавную картину и осклабился.

— Между прочим, Джиллиан, похоже, имеет задатки к ясновидению.

— На твоем месте я не так сильно восторгалась бы этим, ибо тот же самый ее дар может привести тебя в темную камеру в Ньюгейте, когда она вспомнит, кто похитил ее тогда из спальни.

— Значит, нам нужно сделать так, чтобы она никогда не вспомнила об этом. Никогда!

— И как же это устроить? Если она тебя увидит хоть раз, то одного этого может хватить, чтобы она все вспомнила. Тогда нам обоим — крышка. Не можешь же ты везде ходить в маске.


В маске.


Гаррику пришла в голову одна мысль. Он взглянул на Клер и проговорил:

— Я сам разберусь с Джиллиан. Предоставь это дело мне.

— Что у тебя на уме?

Гаррик усмехнулся. При тусклом свете единственной горевшей в кладовой свечи по глазам Клер он понял, что она уже обо всем догадалась. Действительно, иного выбора у них теперь не было.

— Делать нечего. Клер. Боюсь, нам придется убить Джиллиан.


Записка от Кассии пришла на следующее утро после ее визита в Адамли-Хаус. Она гласила:

«Приходите к лебединому пруду в Спринг-Гарденс ровно в час. Там вы увидитесь с Фебой».

Джиллиан сложила записку и сунула ее в кармашек своего платья. Спринг-Гарденс… Она не знала ни где это, ни что это. Ей было известно только, что, если она хочет увидеться с Фебой — а она этого очень хотела, — ей необходимо попасть в Спринг-Гарденс.

Для начала она расспросила Ньюпорта и узнала от него, что Спринг-Гарденс — это место отдыха, где растет много деревьев и где можно полюбоваться дикой природой. Придворные частенько сбегали туда от дворцовой скуки. В Спринг-Гарденс бродячие менестрели исполняли для всех желающих свои нежные баллады.

Теперь: как туда добраться? Джиллиан села, пытаясь придумать, как это сделать. О том, чтобы улизнуть из дома никем не замеченной, не могло быть и речи. Джиллиан внешне старалась не акцентировать на этом внимания, но только слепой не заметил бы, что за ней в этом доме надзирают с максимальной строгостью. Почему? Наверное, боятся, что она вновь исчезнет? Или как-нибудь встретится с Дантом? Джиллиан не знала, да и не хотела знать.

Она вновь перечитала записку и задумалась о Фебе. Джиллиан мучило чувство вины перед девочкой. Фебе столько всего довелось испытать. Одна утрата матери чего стоит. Да потом ее еще вывезли из дома, где она родилась и росла, и отослали в совершенно незнакомое место, к новым людям. Нет, Джиллиан чувствовала, что просто обязана повидаться с Фебой. Она должна придумать способ попасть к часу дня в Спринг-Гарденс. Причем так, чтобы никто — в особенности сверхбдительный Ньюпорт — ничего не заподозрил.

Именно в ту самую минуту, когда она подумала об этом, в комнату вошла Дорри.

— О, Джиллиан, я и не знала, что ты здесь. Надеюсь, я тебе не помешала?

Джиллиан посмотрела на часы, висевшие на стене. Часом раньше к ней заглянул Ньюпорт и спросил, не угодно ли ей чая. Еще за час до того зашла одна из служанок под предлогом, что ей нужно протереть пыль. Впрочем, письменного стола и большинства книжных полок ее тряпка даже не коснулась. И теперь вот Дорри. Что ж, по крайней мере, они выработали строгий почасовой график своих дежурств.

Джиллиан улыбнулась невестке:

— Тебе здесь что-то было нужно?

— Да, хочу найти книжку детям, — сказала Дорри. — Они скучают.

Джиллиан следила за тем, как Дорри усиленно пыталась делать вид, что ищет книгу. Наконец она выбрала нужную, сняла ее с полки и направилась к двери. Тут-то в голову Джиллиан и пришла одна мысль.

— Дорри, а почему бы нам не устроить сегодня пикник для твоих детей? В Спринг-Гарденс? Я слышала, как Реджинальд говорил об этом сегодня утром с Арчи. Они так восторгались тамошними раскидистыми деревьями и особенно лебединым прудом. Тем более, смотри, какое яркое солнце. День обещает выдаться просто прекрасным. Дети вволю набегаются, наиграются. Там мы и книгу им вместе почитаем. Будет весело, скука развеется без следа. Да и мне надо бы подышать свежим воздухом.

Дорри поначалу склонялась к тому, чтобы принять приглашение Джиллиан, но уже через минуту нахмурилась.

— Неплохая идея, Джиллиан, только я не знаю… Джиллиан ждала от Дорри этих сомнений. Таким уж человеком была ее невестка: не принимала собственных решений и всегда плыла по течению. От нее можно было не ждать неприятностей, но и помощи — тоже. Сходить вместе с детьми и с Джиллиан в Спринг-Гарденс? Ей трудно было решиться на это самостоятельно. Но выбора не было. Марселлас еще рано утром ушел на службу. Реджинальд и Арчи отправились с отцом во дворец. Мать и повариха ушли на рынок, а Клер… Впрочем, куда она постоянно исчезала, никто не знал. Таким образом, кроме прислуги, дома не осталось никого. Только Дорри и Джиллиан.

— Ну пойдем же, Дорри, — продолжала уговаривать Джиллиан. — Мы слишком засиделись в четырех стенах. Подумай о том, какое это будет развлечение для детей. Ты же сама говоришь, что они помирают со скуки. Знаешь, как они обрадуются, когда ты предложишь им эту прогулку? Вот увидишь! Я попрошу на кухне, чтобы нам положили в корзинку еды, и потом, мы можем взять с собой Марию-Терезу, чтобы она помогла нам управиться с детьми.

Дорри подумала еще с минуту и, наконец, сдалась:

— Хорошо, только надо вернуться к четырем. Раньше всех. У твоего отца в столе есть запасные часы, сходи за ними. А я пойду предупрежу детей и Марию-Терезу.

Джиллиан хотелось запеть от радости, но она сдержалась и побежала на кухню распорядиться насчет корзинки с едой.

Спустя полчаса они уже сидели в карете маркиза. Дорри, Джиллиан, Мария-Тереза и все пятеро детей, включая Алека, сына Реджинальда и Клер.

— Джонни, — сказала Дорри, когда они въехали на территорию парка, вышли из кареты и направились по одной из главных аллей, — я хочу, чтобы ты был постоянно у меня на глазах. Не дай Бог, ты потеряешься! А здесь очень легко потеряться.

Джонни и Алек, от которых не отставала Анна и Сэмюель, побежали по усыпанной гравием аллее, срывая веточки с кустов и почти не обращая внимания на мать. Дорри старалась не спускать с них глаз.

— Вот неплохое местечко, — сказала Джиллиан, показывая на тенек от нескольких яблонь. Она нарочно выбрала это место, недалеко от входа в парк и от главной аллеи, чтобы легче было найти его после того, как она повидается с Кассией и Фебой.

Джиллиан не знала, где тут может быть лебединый пруд, но она решила спросить у кого-нибудь, как только ей удастся сбежать от Дорри. Только как сбежать?

Джиллиан достала из кармана часы, взятые у отца в кабинете. До назначенного времени оставалась четверть часа.

— Может, сначала поедим? — спросила Дорри.

— По-моему, с этим лучше подождать. — Джиллиан отыскала глазами детей. Мальчики уже залезли на вяз. — Они сейчас оттуда не спустятся, как ты думаешь? И Лиззи задремала. Пусть дети набегаются, а потом мы поедим и отправимся домой.

— Хорошо, — тут же согласилась Дорри. Она с улыбкой опустилась на одеяло, которое они постелили тут же. — Спасибо тебе, Джиллиан, что ты предложила эту прогулку. Я думаю, это именно то, что детям было нужно. Заодно и сойдешься с ними поближе.

Дорри замолчала на несколько минут, любуясь своими резвящимися детьми. Она сидела на земле, опершись спиной на подушки, прислоненные к стволу дерева. Одна рука ее небрежно лежала на круглом животе. Когда Джиллиан уже решила было, что Дорри сморило, та вновь подала голос:

— Наверное, это очень страшно, Джиллиан, когда ты ничего не можешь вспомнить, да?

— Скорее, расстраивает. Но страха нет, ибо я твердо верю в то, что со временем память ко мне вернется. Вот если бы этой веры не было, я точно умерла бы со страху. Но вместе с тем как-то странно сознавать, что ты не можешь вспомнить никого из своей же семьи.

Дорри кивнула и вновь перевела взгляд на играющих детей. Она тут же вся подалась вперед с подушек.

— Боже мой, Джиллиан, я не вижу Джонни! Куда он мог подеваться? Анна! — крикнула она, — Где Джонни?

Девочка, услышав отчаянный крик матери, остановилась и обернулась.

— Не знаю…

Дорри попыталась подняться, но живот мешал ей.

— Господи, надо отыскать его, пока он окончательно тут не потерялся.

— Оставайтесь здесь с остальными, — сказала Джиллиан, — а я пойду поищу его. Мы ведь только-только пришли, он не мог убежать далеко. — Она подошла к детям:

— Где вы в последний раз видели Джонни?

— Он смотрел на кролика вон у тех кустов, — показал рукой Алек.

Джиллиан пошла туда. Она повернула за заросли кустов и обнаружила пустую аллею. Джонни нигде не было видно. Впереди лежало несколько поваленных деревьев, и под ними почти у самой земли была дыра, возле которой лежали комья свежевырытой земли. В нее как раз мог пролезть маленький ребенок.

— Джонни? — шепотом позвала Джиллиан. — Джонни, ты здесь?

Сначала ответом ей была тишина, но потом зашуршали листья.

— Джонни, разве можно так? Выходи оттуда сейчас же, не пугай свою маму.

Из норки показалось лицо мальчика с перепачканным носом.

— Вы спугнули кролика.

— А ты испугал свою мать! — строго проговорила Джиллиан. — Ну-ка вылезай оттуда.

Джонни неохотно вылез. Одежда на нем была сильно запачкана, а штанишки порваны на коленке. Вдобавок у него где-то свалился с ноги башмак.

— Твоей маме очень понравится твой внешний вид, Джонни, — сказала Джиллиан. — Как не стыдно! Ладно, возвращайся к ней.

— Но я потерял башмак.

— Я найду его, — сказала она. — Иди, не заставляй маму ждать.

Джонни убежал. Джиллиан проводила его взглядом. Потом она опустилась на корточки и стала шарить рукой в темной норке. Как она и ожидала, башмак вскоре нашелся. Он застрял между землей и веткой поваленного дерева. Она вытащила его, решила не терять времени и ушла оттуда, но не в ту сторону, где ее ждала Дорри, а в противоположную.

Повернув за угол, она увидела мужчину, который наблюдал через увеличительное стекло за птицей, сидевшей высоко на дереве.

— Прошу прощения, сэр. Вы не знаете, как мне попасть на лебединый пруд?

— Знаю, — ответил тот, не оборачиваясь. — Пойдете вперед до конца. Там есть поворот, а за поворотом — пруд. Но будьте внимательны, мисс, там легко заблудиться.

Джиллиан поблагодарила его и пошла вперед. Дойдя до пруда, она направилась вдоль берега, как вдруг увидела стоящую впереди девочку.

— Феба?

Джиллиан опустилась на корточки и приняла в свои объятия малышку, которая тут же бросилась к ней на шею. Потом, чуть отклонившись, Джиллиан проговорила:

— Я по тебе очень скучала.

— Я тоже, — сказала Феба. — Почему вы уехали? Джиллиан взяла Фебу за руку и пошла с ней вдоль берега. Она думала над тем, как найти доступные слова, чтобы ответить на этот непростой вопрос.

— Помнишь, мисс Стаутвел привезла тебя в Уайлдвуд к твоему отцу?

— Ага.

— И тогда еще я сказала тебе, что ты будешь жить в Уайлдвуде, потому что там твой настоящий отец, твоя семья, и ты должна быть с ним. Вот и у меня есть настоящая семья, и я должна была вернуться к ней.

— Я объяснил ей все примерно так же. Джиллиан не ожидала услышать этот голос.

— Здравствуйте, Джиллиан.

Дант стоял в нескольких ярдах от них в тени большого дуба. Руки его были скрещены на груди, ноги в ботфортах широко расставлены. Темные волосы чуть шевелил легкий ветер. Он был удивительно красив, как во сне. Джиллиан на мгновение показалось, что она снова перенеслась в Уайлдвуд.

Она молча смотрела на него. За последние дни Джиллиан много передумала насчет того, что почувствует она, увидев его вновь. Может быть, все, что ей рассказали о нем, изменит ее и она уже не ощутит былого сердцебиения при виде Данта? Нет же, ощутила.

— Здравствуйте, Дант, — сказала наконец она.

— Рад вас видеть, Джиллиан. — Он вышел вперед. — Не одна Феба по вам соскучилась.

— Значит, вы теперь сожалеете о том вашем решении?

— О каком?

— О вашем решении покинуть Адамли-Хаус, не дождавшись моего возвращения от мадам Ольги, где я была вместе с Дорри и Клер.

Дант невесело усмехнулся:

— Мне было приказано покинуть Адамли-Хаус, Джиллиан. А за минуту до того меня предупредили, чтобы я больше не делал попыток увидеться с вами.

Джиллиан нахмурилась:

— Не понимаю. Когда мы вернулись, я увидела, что вас нет. Я, конечно, подумала, что вы просто решили уйти, оставить меня там и…

— А ваши родные, разумеется, не поспешили опровергнуть это, не так ли? Вы кое-что упускаете из виду, Джиллиан. Я дал вам обещание. Сказал, что не уйду, если вы сами не попросите меня об этом. Я не лгу и, следовательно, не нарушил бы данного слова, если бы меня не заставили это сделать.

— Но вас не было… — проговорила Джиллиан, не сдаваясь.

— Да, когда вы вернулись, меня не было, потому что ваш отец приказал мне убираться. Он все хорошо продумал еще до того, как мы с вами переступили в то утро порог вашего дома. Я виню себя в том, что не предусмотрел этого. Дорри и Клер было приказано увезти вас и не возвращаться до тех пор, пока я нахожусь в Адамли-Хаусе. Я не знал, куда вас увезли. Не знал и того, как им удалось уговорить вас уехать с ними, у меня не оставалось выбора, и я ушел.

— Дорри и Клер должны были отлучиться по одному делу и пригласили меня, сказав, что ваш разговор с маркизом может затянуться. Они заверили меня в том, что мы вернемся еще до того, как он закончится. Я подумала: «Вот хороший шанс сойтись с ними поближе. Может, мне удастся вспомнить кое-что про них». У меня не было оснований не верить им. Кажется, это я во всем виновата. Дура!

— Нет, Джиллиан, про вас так сказать никак нельзя. Просто вы доверчивая и, надеюсь, никогда не лишитесь этого прекрасного качества. — Дант опустил глаза на Фебу, которая стояла, держась за руку Джиллиан. — Феба, может быть, ты сходишь к воде минут на пять? Если приглядеться, то можно увидеть тень большой оранжевой рыбы, которая живет в пруду. Она называется Тритон. Считается, что, если ты ее увидишь, можно загадывать желание и оно обязательно сбудется.

Феба подняла глаза на Джиллиан, словно боясь, что та снова исчезнет.

— Ничего, — сказала Джиллиан, — на этот раз я не уйду не попрощавшись, правда.

— Мы присоединимся к тебе через несколько минут, — сказал Дант.

— Да, милорд.

Джиллиан провожала глазами девочку, которая медленно пошла к воде. Черные волосы, подвязанные голубой лентой в тон платьицу, блестели на солнце.

— Она называет вас «милорд»?

— Да, но поверьте, это вовсе не из-за того, что ей обо мне наговорили. Просто она ни к кому в своей жизни, видимо, не обращалась: «Отец». Даже к мужу Элизы. — Дант помолчал, потом проговорил: — Вам тоже всякого порассказали обо мне, Джиллиан?

Джиллиан смотрела на Фебу, которая медленно шла вдоль кромки воды, высматривая оранжевую рыбу.

— Да.

— Может, и мне расскажете? Джиллиан лишь молча посмотрела на него.

— Я буду с вами откровенен, Джиллиан. Она вновь внимательно посмотрела на него — и поверила. Он не солжет.

— Мне говорили, что у вас есть прозвище при дворе — граф-Повеса и что у вас были многочисленные связи с замужними женщинами.

Дант медленно выдохнул.

— Да, Джиллиан, я поддерживал отношения с замужними женщинами. Вам может показаться это маловероятным, и вы, наверное, не поймете, но я всегда следовал законам чести и благоразумия в этих вопросах.

— Благоразумия?

— Да, гораздо больше, чем другие придворные. Но я не собираюсь обелять свое прошлое перед вами, Джиллиан. Что мною сделано, то сделано. Ничего уже не изменишь. Скажу только, что я не сломал жизнь ни одной невинной девушке и не разрушил ни одну счастливую семью. Все женщины, с которыми я поддерживал отношения, были несчастны в браке. Меня не привлекали серьезные романы, так как у меня не было планов жениться. И я не обманул ни одну женщину, дав ей ложную надежду на то, что она может изменить меня. Не знаю, что еще сказать вам, Джиллиан. Все это в моей жизни было, и теперь мне приходится жить с этим.

Джиллиан задумалась над его словами. Ей, пожалуй, только сейчас стало окончательно ясно, какой все-таки у Данта богатый жизненный опыт. Чего же другого она могла от него ждать? Что он никогда не был ни с одной женщиной?

И тогда Джиллиан задала ему последний вопрос:

— Клер говорила, что вы были ее любовником.

— Посмотрите мне в глаза, Джиллиан. Джиллиан повиновалась и увидела в его бездонных карих глазах с золотистым отливом тайный огонь, излучавший тепло. У нее перехватило дыхание.

— С Клер у меня ничего не было. Вы были слишком юны, чтобы знать об этом, но еще пять лет назад я считал вашего брата своим другом. Я никогда не относился к числу тех людей, которые похваляются своими любовными победами, но почему-то, когда Клер распустила слухи о наших с ней якобы любовных отношениях, этим слухам поверили. Про меня понесли такое!.. Приходилось слышать про мои «романы» с женщинами, с которыми я даже не был знаком. Но Клер — другое дело. Ее я знал через Реджи. Так вот, она как-то дала понять, что хочет познакомиться со мной поближе. Но я отказался. Видите ли, Джиллиан, у меня правило: никогда не делать друга рогоносцем. Клер разозлилась на меня за это, и уже вскоре у меня за спиной на всех балах начали шептаться. А потом меня разыскал и сам Реджи… Он бросил мне вызов на дуэль, на которой думал отстаивать честь Клер.

— А вы отказались.

— Да, я, разумеется, отказался принять вызов, но Реджи на этом не успокоился. И однажды он унизил меня настолько, что я не сдержался и сделал то, о чем, наверное, буду жалеть всю свою жизнь.

Джиллиан увидела, как глаза его подернулись дымкой печали. Она коснулась его руки:

— Что случилось?

— Я предложил Реджинальду проследить за своей женой в один из дней недели, когда она всегда уходила вместе со своим сыном на встречу с его настоящим отцом.

Джиллиан была потрясена услышанным.

— Вы хотите сказать, что Алек не от Реджинальда?

— Да, я именно это хочу сказать. Хоть он и носит фамилию Форрестер, мальчик в действительности является сыном виконта Лимли.

Только тут в голове Джиллиан кое-что прояснилось.

— Теперь мне ясно, что имел в виду Марселлас, когда говорил о том, что разногласия между Реджинальдом и Клер начались отнюдь не с той истории пятилетней давности, в которую были вовлечены вы.

— Почти весь двор знал о том, что Алек не является сыном Реджинальда. По иронии судьбы один только Реджинальд и не ведал об этом. Не стоило мне открывать ему глаза: я лишил его мужской гордости, что страшно для любого.

— Значит, по-вашему, Реджинальд должен был и дальше считать Алека своим ребенком?

— Не знаю, но я не имел никакого права говорить ему то, что сказал.

Джиллиан вновь задумалась. Она не знала, что ей ответить. Она ясно видела, что между Реджинальдом и Клер далеко не все обстоит благополучно. Еще бы! О каком семейном счастье можно было говорить, если Клер родила ребенка от другого мужчины, обманув мужа, который считал Алека своим сыном до тех пор, пока…

Дант взял ее за подбородок, и они встретились глазами.

— Теперь вы понимаете, почему ваш отец так поступил со мной? Представляю себе, какой шок он испытал, когда узнал о том, что его единственная дочь провела две недели с Повесой Морганом. Ведь я фактически сломал жизнь его сыну. Трудно упрекать его в том, что он считает меня вашим похитителем.

— Нет! — воскликнула Джиллиан. — Вот тут вы ошибаетесь, Дант, потому что вы меня не похищали. Уж если в чем я и уверена абсолютно, так именно в этом. Это сделал кто-то другой, и я не позволю своим родным быть несправедливыми по отношению к вам, в то время как настоящий преступник гуляет на свободе!

Дант прищурился:

— Боюсь, я не совсем понимаю, о чем вы.

— Мне кажется, что из-за лживой басни, сочиненной Клер пять лет назад, больше всего пострадали вы и Алек.

— Алек, верно. Именно поэтому я не должен был говорить про него Реджинальду. Алек — невинный ребенок.

— Вы тоже пострадали ни за что, Дант. Вы поступили честно, не пожелали гулять за спиной у друга с его женой. И отказались драться с ним на дуэли после того, как Клер распространила о вас те лживые слухи. Я не сомневаюсь в том, что ваш отказ драться был воспринят некоторыми при дворе фактически как признание брошенных в ваш адрес обвинений. Вы пытались избежать скандала и за это были награждены гадким прозвищем. И в случае со мной вы тоже поступили благородно, когда нашли меня на дороге. Вы не знали, кто я, но подобрали и выходили. А когда вернули семье, та снова отплатила вам черной неблагодарностью и клеветой.

— Чувствую, в вашей голове рождается какой-то план.

Джиллиан улыбнулась:

— Именно. Чем больше я думаю обо всем случившемся — особенно, если учитывать то, что во мне постепенно начинают просыпаться какие-то смутные воспоминания, — тем больше прихожу к выводу, что у нас остается один выход из положения. Для того чтобы подтвердить ваше доброе имя и заставить моих родных увидеть в вас того, кем вы являетесь в действительности, то есть благородного джентльмена, Дант, нам необходимо найти настоящего похитителя.


Глава 22


Во время обратной поездки в Адамли-Хаус у Джиллиан было гораздо легче на душе. Им с Дантом удалось составить план совместных действий. Впрочем, не совсем совместных. Дант выслушал идею Джиллиан разыскать похитителя по характерному перечному аромату духов, которыми тот пользовался, и даже предложил ряд своих собственных оригинальных задумок на этот счет. Разногласия начались тогда, когда Дант воспротивился ее участию в поисках. Он сказал, что раз похититель не испугался пробраться к ней в дом ночью и фактически выкрасть ее из-под носа у всей семьи, одному только Богу известно, что он может задумать во второй раз. От него можно ждать всего.

Джиллиан не смогла толком возразить Данту, ибо она услышала, как ее зовет Дорри. Джиллиан пришлось наскоро попрощаться с Фебой и Дантом и уйти. «Ничего, — рассуждала она, — он в итоге и сам поймет, что без меня ему все равно не обойтись. Ведь только мне известен запах, который должен вывести нас на злодея. Только я могу опознать его. Дант подумает хорошенько и, конечно, сам придет к такому же выводу».

Маркиз ждал их на ступеньках крыльца, когда карета с Джиллиан, Дорри, Марией-Терезой и детьми подъехала к Адамли-Хаусу. Едва они вышли из кареты, старый маркиз с плохо скрываемой враждебностью взглянул на Дорри и спросил:

— Где вы были?

Бедняжка Дорри вся сжалась и робко пролепетала:

— Мы были с детьми на прогулке в Спринг-Гарденс.

— Положим, об этом мне уже известно. — Лорд Адамли подождал, пока Дорри уведет детей, и обратился к Джиллиан: — На пару слов, если не возражаешь.

Джиллиан кивнула. «Он, конечно, разозлился на то, что я без спросу взяла у него часы».

Они вошли в дом, и маркиз коротко бросил:

— В кабинет, Джиллиан.

Он пропустил ее вперед, зашел сам и плотно прикрыл за собой дверь.

Джиллиан решила не ждать, пока ее спросят:

— Прости. Ты недоволен тем, что я вытащила без разрешения часы? — Она достала их из кармашка платья и передала ему. — Извини, просто нам с Дорри не хотелось потерять счет времени.

Отец взял часы и молча положил их обратно в стол.

— Дело не в часах, Джиллиан, — проговорил он после паузы, садясь за стол.


«…Почему ты разбила очки Марселласа, Джиллиан? Ты же знаешь, что он без них плохо видит».


Джиллиан закрыла глаза. Перед ней вот так же, как сейчас, сидел ее отец. Только он выглядел заметно моложе, и волосы у него были совсем не такие седые. И тут Джиллиан услышала свой собственный — тонкий, почти как у Фебы, — голос будто со стороны:


«Он дергал меня за волосы».

«Ты нехорошо поступила, Джиллиан. Очень нехорошо…»


— Джиллиан, что с тобой? Тебе плохо?! Джиллиан открыла глаза. Отец смотрел на нее уже не сердито, а с испугом и тревогой.

— Зато без очков ему будет трудно дергать меня за волосы.

— Что-что?

— Я разбила Марселласу очки, чтобы он меня больше не дергал за волосы. Прости, я больше так не буду.

Маркиз растерянно смотрел на нее.

— Джиллиан, ты разбила те очки, когда тебе было восемь лет. Я уже давно простил тебя.

— Но ты же только что спрашивал меня, почему я разбила их.

— Ни про какие очки я и не заикался. Джиллиан нахмурилась. Смутные видения и образы пробивались в ее сознание, словно через какую-то дымку.

— Я разбила очки и спрятала их, не так ли? В… подушку?

Маркиз кивнул:

— Да. Именно так я, собственно, и узнал, что это ты разбила их. Поначалу мы думали, что Марселлас потерял их. И даже наказали его за рассеянность. А потом служанка нашла очки, когда выбивала твою подушку, и принесла их мне. Бедняжка очень испугалась, думая, что это она их ненароком разбила.

— Да, я помню, помню! — взволнованно воскликнула Джиллиан. — Я помню, какой страх был написан у нее на лице! Она боялась, что ты уволишь ее из-за тех злосчастных очков. Именно поэтому ты и разозлился так на меня.

Джиллиан вскочила, обогнула отцовский стол и крепко обняла старого маркиза.

— Я помню, помню!

Старик был застигнут врасплох таким проявлением чувств со стороны Джиллиан и немало растроган.

— Да, лекарь говорил, что память, скорее всего, начнет возвращаться к тебе именно с воспоминаний детства. — Лицо его вновь приняло серьезное выражение. — Но я все же должен поговорить с тобой о другом, Джиллиан. Скажи, ведь ты виделась с ним сегодня в Гарденс, не так ли?

— С кем?

Врать Джиллиан не умела. Это она поняла сейчас, так как почувствовала, что ее вопрос прозвучал неубедительно.

— Ты отлично знаешь, кого я имею в виду, Джиллиан. — Он помедлил, словно произнесение вслух этого имени доставляло ему неприятные ощущения: — Моргана.

Воздух в кабинете словно резко сгустился.

— Я видела его мельком. Это вышло случайно, я даже не знала, что он там будет. В сущности, я планировала встретиться только с Фебой.

Лицо маркиза еще больше омрачилось.

— Ты хочешь сказать, что Морган решил познакомить тебя с одной из своих любовниц?! Чья она жена?

— Феба еще слишком мала для того, чтобы быть чьей-то женой, равно как и любовницей. Ей всего лишь пять лет. Феба — дочь Данта.

— Дочь? Когда Морган женился? Ничего об этом не слышал. Должно быть, во время своей французской ссылки. Ну что ж, наконец-то он остепенится. Хотя, подожди! Что же он тогда просил меня…

— Дант Тремейн не женат. У отца как будто пропал дар речи. Джиллиан поняла, что с ним это происходило не часто.

— Мать Фебы умерла от чумы. Дант даже не знал о существовании ребенка до тех пор, пока девочку не привезли к нему со всеми пожитками. Муж несчастной женщины отказался от Фебы. Дант поступил благородно, взяв девочку к себе и приняв ответственность за нее. Это, по-твоему, ничего не значит?

— Морган породил ублюдка, и ты это называешь ответственностью?

— Не называй так Фебу. Она невинное дитя.

— Я не потерплю, чтобы ты говорила со мной в таком тоне, Джиллиан. Помнишь ты это или нет, но я все-таки отец тебе.

Джиллиан потупила взор.

— Простите, милорд.

Маркиз вновь сел. На минуту он задумался, потом вновь заговорил:

— Я хотел отложить этот разговор на время, Джиллиан. Хотел, чтобы у тебя была возможность заново привыкнуть к этому дому и к нам, освоиться, Хотел подождать, когда к тебе начнет возвращаться память. Но теперь, когда я узнал об этом ребенке, я понял: необходимо торопиться. Благо, предварительные шаги я уже сделал и не жалею об этом. Ты ничего не понимаешь, Джиллиан, но мне-то все ясно как белый день. Ты находишься под сильным влиянием Моргана. Он буквально поработил твою душу. Дошло до того, что ты даже начала оправдывать его неблаговидные поступки.

— Это не так.

— Нет, именно так. Я прихожу к заключению, что он совсем неспроста обратил свое внимание на тебя. У него вполне определенная цель. — Маркиз внимательно посмотрел на Джиллиан. — Он хочет жениться на тебе из-за ребенка. Ему необходимо найти для девчонки мать, чтобы таким образом снять с нее клеймо незаконнорожденности.

— Чепуха! Он не делал мне предложения.

— Зато он делал его мне. В тот самый день, когда он привез тебя. Помнишь, мы ушли с ним в мой кабинет? Здесь-то он и попросил у меня твоей руки. Он сказал, что это поможет избежать скандала и в этом случае твоя репутация-де не пострадает оттого, что ты провела с ним две недели. Но я ответил ему решительным отказом, а потом вышвырнул на улицу, где ему и место.

Джиллиан показалось, что она ослышалась.

— Дант просил у тебя моей руки?

— Да, но будь я трижды проклят, если бы позволил ему это! Он первостатейный мошенник, Джиллиан, мошенник и растленный тип. Как ты думаешь, за что его прозвали Повесой? Впрочем, я сам скажу тебе. За то, что он сломал жизнь множеству таких же невинных девушек, как и ты.

— Назови хоть одну.

— Что?

— Назови мне хоть одну невинную девушку, которой Дант сломал жизнь.

Маркиз набычился:

— Ну, я…

— Ты не можешь назвать, потому что отлично знаешь, что все это — ложь. Да и как он мог сломать жизнь невинным, если имел отношения только с замужними женщинами?

— Боже правый, Джиллиан, ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!

Джиллиан осеклась. Ей пришлось признать, что она выбрала не самый удачный аргумент для защиты чести Данта.

— Ты не знаешь его так, как я знаю. Он совсем не такой, каким вы его себе представляете.

— Ты так говоришь, словно влюбилась в него! — вскричал маркиз.

Джиллиан молчала. Маркиз потрясение уставился на притихшую дочь.

— О Господи, неужто это правда? Влюбилась? Он отвернулся и отошел к окну. Джиллиан смотрела ему в спину, гадая, что он сейчас предпримет или скажет. Но своими словами отец застал ее врасплох:

— Есть договоренность о том, чтобы ты вышла замуж за Гаррика Фитцуильяма.

— Прошу прощения? — растерянно переспросила Джиллиан, считая, что ослышалась. — Кто он такой? Я не знаю никакого Гаррика Фитцуильяма! — Но тут ей вспомнились глуповатые письма, в которых пылкий обожатель сравнивал следы ее ног с лепестками розы. — Неужели он?

— Он сын одного моего знакомого, графа Хандли,

— Я не даю своего согласия, милорд! Я совершенно ничего не знаю об этом человеке, если не считать того, что он скверный поэт.

— Ты знаешь его, Джиллиан, просто забыла. Одно время ты ему даже симпатизировала. Надеюсь, это чувство вернется к тебе, когда вы вновь увидитесь. — Он повернулся к ней. — Гаррик будет завтра на балу во дворце. Ты встретишься с ним и узнаешь его. И ты выйдешь за него замуж, Джиллиан. Если не хочешь, чтобы я сгноил Моргана в Тауэре.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я убежден в том, что Морган организовал и твое похищение, и травму, которая привела к потере памяти. Он сделал это, чтобы отомстить нашей семье. Конечно, все точки над «i» ты расставишь сама, когда все вспомнишь и сможешь поведать нам об обстоятельствах твоего похищения. Я думал отложить твой брак с Гарриком до этого времени, чтобы дать тебе возможность все вспомнить и понять, что Морган — негодяй. Но я вижу, что ждать больше нельзя. Поэтому я сделал все необходимые приготовления. Ты выйдешь за Гаррика без промедления, а если попытаешься воспротивиться моей воле, мне ничего больше не останется, как обвинить Моргана в похищении, насилии и даже колдовстве, если потребуется.

— Дант не прикасался ко мне!

— Ты не можешь этого знать, потому что ничего не помнишь.

— Я же говорю: Дант показал себя благородным и честным человеком.

— Благородным? Ха! Этот мерзавец не имеет представления о том, что такое благородство! Я предупредил тебя, Джиллиан. Если ты откажешься выйти за Гаррика, я посажу Моргана в Тауэр. Как ты думаешь, кому король поверит больше, мне или Повесе? Джиллиан стало страшно. Ощущение было не из приятных. Она взглянула старику в глаза и поняла, что не в силах остановить его.

— Зачем ты так со мной поступаешь? Ведь я твоя дочь. Мне казалось, что ты меня любишь.

— Я люблю тебя, Джиллиан. Именно поэтому и иду на это. Я хочу оградить тебя от Моргана. Брак с Гарриком видится мне единственным выходом из сложившегося положения. Ты хоть понимаешь, что станет с твоим добрым именем, если люди узнают про твою связь с Повесой?

— Не называй его так!

— Я принял решение. Мои условия ты слышала. Если ты думаешь, что я проявлю малодушие, то ошибаешься, Джиллиан. Я не позволю, чтобы ты стала игрушкой в руках этого негодяя. Он думает избежать Божьего наказания за свои грехи и купить с твоей помощью себе индульгенцию. Но ему это не удастся. За свои поступки надо платить. От своего прошлого не уйти, не спрятаться. Придет день — когда к тебе вернется память, — и ты скажешь мне спасибо за это. Поймешь, что я действовал ради твоего же блага.


Как только дворецкий открыл двери, Дант поднялся. В комнату вошел высокий темноволосый человек, и, увидев его, Дант вынужден был с неохотой признаться себе в том, что нервничает больше, чем ему бы хотелось. Рука непроизвольно сжалась в кулак.

Король Карл II кивком головы отпустил лакея и повернулся к Данту:

— Ты, Морган, либо очень смел, либо очень глуп, что пришел сюда.

Дант опустился на одно колено, склонил голову и в знак выражения своего уважения прикоснулся поцелуем к перстню на руке Карла.

— У меня было много времени, чтобы подумать над этим вопросом, ваше величество. Три года. И я пришел к выводу, что во мне хватает и того и другого. Впрочем, глупости, конечно, больше.

Губы Карла тронула тонкая тень улыбки.

— Что ж, во всяком случае, ты все так же самонадеян. — Он отступил на шаг. — Ладно, поднимайся, а то я начну думать, что ты всерьез оробел.

Дант выпрямился. Он ждал, когда король продолжит.

— Бренди? — предложил Карл.

— Почту для себя за честь, если только ваше величество соизволит присоединиться ко мне.

— Хватит, Морган, словесного этикета. В конце концов, это твой коньяк.

— Дар вашему величеству в знак благодарности за то, что мне было позволено вернуться.

Карл оглянулся на дверь, по обеим сторонам которой стояли лакеи. Меньше чем через минуту перед ним уже были рюмки, наполненные добрым французским коньяком.

— Как поживает наш брат Людовик?

— Его величество — в состоянии полного благополучия. Между прочим, ваша сестра решила передать вместе со мной свой привет Англии.

Карл внимательно взглянул на Данта:

— Минетт что-то передала через тебя?

— Да, ваше величество, письмо.

С этими словами Дант достал из-за полы камзола сложенный и запечатанный лист пергамента, зная, что держит в руках свое окончательное прощение при дворе. Король Карл был очень близок со своей сестрой. В сущности, он ни с кем не был так близок, как с ней. Минетт он ставил выше наиболее доверенных своих друзей, любовниц, даже выше королевы.

Будучи в Версале, Дант подружился с английской принцессой, которая вышла замуж за брата Людовика XIV, некрасивого и пользовавшегося дурной репутацией герцога Орлеанского. Французы тепло приняли Минетт в своей стране и хорошо к ней относились, но англичанка знала, что все это условно. Ее все еще рассматривали в качестве иностранки, приехавшей из страны, с которой у Франции были весьма натянутые отношения. Из-за такого положения Минетт мало кому могла доверять при французском дворе.

Данту она доверяла. Он развлекал принцессу рассказами о наиболее громких скандалах в Уайтхолле и лицах, принимавших в них непосредственное участие, рассказывал о короле, которого та не видела уже много лет. Когда же Данту стало известно о том, что ему разрешено вернуться на родину, он первым делом нанес визит Минетт и предложил ей свои услуги в качестве доверенного курьера.

Карл немедленно вскрыл протянутое ему Дантом письмо и углубился в чтение. Дант молча ждал, маленькими глотками отпивая из своей рюмки и следя за королем. Когда тот дошел до последней строчки, он широко улыбался, словно ребенок.

— Я так соскучился по ней, — проговорил он наконец, сложив письмо и сунув его в карман. — Людовик не отпускает ее от себя с тех пор, как она вышла замуж за этого орлеанского борова. Думаю, он боится, что я не позволю ей вернуться, если он отпустит ее на время домой, в Англию. Она не может прямо писать о своем положении, так как знает, что все ее послания прочитываются, прежде чем быть отправленными. У меня самого имелись кое-какие подозрения, которые только подтвердились после прочтения этого письма. Герцог Орлеанский дурно с ней обращается. Что ж, по крайней мере, я понимаю брата Людовика, он правильно опасается: я не отпущу от себя сестру, если она приедет погостить.

Дант кивнул.

— Могу от себя сказать, ваше величество… может, вам станет немного легче от этого… Словом, принцесса ведет весьма спокойный и безмятежный образ жизни в Версале. Она окружила себя особой свитой, состоящей почти исключительно из живущих во Франции англичан. А с мужем видится редко. Наверняка вам будет приятно услышать, что они заключили между собой некое соглашение, по условиям которого герцог Орлеанский входит в контакт со своей супругой только в случае политической необходимости.


Карл улыбнулся:

— Да, мне приятно это слышать, но я все равно сделаю все от меня зависящее, чтобы снова увидеться с нею. — Король на минуту отдался своим думам и воспоминаниям, касающимся сестры, потом как будто очнулся и вновь взглянул на Данта. — Приношу тебе свои соболезнования, Морган.

Дант кивнул.

— А я со своей стороны выражаю вам признательность за то, что мне было позволено приехать и воздать последние почести матери.

— Но в душе-то затаил, конечно, обиду на то, что тебе пришлось просидеть во Франции так долго, а? Дант только молча посмотрел на короля. Карл усмехнулся:

— Ладно, ладно, Дант. Моя вина, что услал тебя туда на целых три года, признаю. В результате лишил тебя возможности побыть вместе с матерью в ее последние дни. А на это не имел права даже я. Знаешь, ведь я тоже не повидался со своим отцом перед тем, как его убили. Надеюсь, ты примешь мои искренние извинения за то, что твое прошение провалялось несколько месяцев? У нас тут такие денечки были, сам знаешь…

Дант склонил голову.

— Все это в прошлом, ваше величество, а я с недавних пор стал придерживаться мнения, что чем скорее забывается прошлое, тем лучше.

Карл допил коньяк и отставил рюмку.

— Кассия рассказала мне об одной интересной гостье, которую тебе пришлось принимать у себя в последние недели.

Дант никак не ожидал такого поворота в разговоре. Он выпрямился на стуле, готовясь защищаться.

— Я всего лишь подал руку помощи леди Джиллиан.

— Все нормально, Морган. Я высоко ценю мнение Кассии, а она говорит, что ты, судя по всему, открыл новую страницу в книге твоей жизни. — Он помолчал. — Удивляюсь, как тебе удалось удержать себя в рамках приличия все то время, что девушка прожила у тебя. У меня, боюсь, не хватило бы силы воли.

— А у меня хватило, ваше величество. Впрочем, как выяснилось, это ничего мне не дало. Ее семья, как вы, думаю, догадываетесь, относится ко мне весьма прохладно, И мне будет очень нелегко завоевать их расположение. Я даже просил ее руки, но отец леди Джиллиан отказал мне наотрез. Он считает, что это я несу ответственность за ее похищение и за травму, которая привела к потере памяти.

— Это правда?

Дант спокойно посмотрел на короля:

— Клянусь вам, ваше величество, что я не участвовал в этом.

Карл поднял руку:

— Раньше я с легкостью поверил бы в то, что ты организовал это похищение, но не теперь. К тому же и в прошлом ты никогда не поступал бесчестно. Включая и последнюю историю.

Дант очень надеялся, что тема побега Франчески Стюарт с герцогом Ричмондским не будет поднята во время этого разговора.

— Тогда мои намерения также были самыми честными, ваше величество.

— Мне это известно, Морган. Между прочим, я сознаю, что не должен был удерживать возле себя Франческу против ее воли. Девушка имела право на счастье, и, судя по всему, она нашла его с Ричмондом. Хотя мне поначалу и было весьма трудно в это поверить. Не беспокойся, я не собираюсь прислушиваться к беспочвенным обвинениям, которые бросает в твой адрес старик Адамли. Так что если ты еще не отказался сам от мысли об этой девушке…

— Не отказался, ваше величество, можете мне поверить. И я добьюсь ее. Но сначала необходимо найти того, кто в действительности является ее похитителем.

— Не думаю, что с этим у тебя возникнут большие проблемы, Морган. Ведь ты в свое время хорошо помог Кассии. Помнишь то затруднительное положение, в которое она попала, когда был убит ее отец? Твои навыки сыщика, конечно, не могли не подзабыться во время трехлетнего бездействия во Франции, но все равно, полагаю, ты и из этой ситуации выйдешь победителем.


Глава 23


Джиллиан стояла на верхней ступеньке лестницы, которая вела в сверкающий и уже полный народу танцевальный зал королевского дворца. Дорри, находившаяся рядом, по левую руку, назвала его «ямой». Справа от Джиллиан была ее мать. Девушка молча смотрела в зал. Сотни богато украшенных драгоценностями женских нарядов, красивых камзолов… Зрелище было великолепное, вызывающее восторг.

Дамы из дома Форрестеров прибыли на бал отдельно от мужчин, которые прибыли во дворец раньше и давно уже сидели за карточными столами. Семья должна была воссоединиться к началу танцев. Это была часть плана, составленного еще дома. Цель заключалась в том, чтобы появление Джиллиан привлекло к себе как можно меньше внимания. Если бы Форрестеры приехали все вместе, что случалось весьма и весьма редко, само их появление тут же приковало бы к ним все взоры и по залу поползли бы шепотки. А как раз этого, как сказали Джиллиан, нужно было избежать любой ценой.

Клер таинственным образом исчезла сразу же по прибытии в Уайтхолл. Она ушла в сад, сказав, что должна разыскать одну свою подругу. С тех пор Клер никто не видел.

Оказавшись среди богато наряженных гостей, Джиллиан прониклась к Дорри благодарностью за то, что та уговорила ее надеть красивое платье из синего шелка со светло-желтыми нижними юбками. И хотя наряд Джиллиан был вовсе не таким богатым, как у большинства присутствующих женщин, все же синие банты на ее корсаже шли в тон ожерелью, подаренному Дантом. Подумав об этом, Джиллиан подняла руку и коснулась «Синего Джона».

В эту минуту ей пришло в голову, что разоблачить настоящего похитителя ей будет гораздо труднее, чем она надеялась. Кто же мог предполагать, что соберется столько народу? Попробуй-ка при таком скоплении людей уловить особый аромат духов злодея! Трудно, если вообще возможно.

— Здесь всегда так? — спросила Джиллиан. Они ждали, пока люди, оказавшиеся впереди них, пройдут в зал и освободят им проход.

Дорри рассмеялась:

— Ты имеешь в виду, как в воскресный день на скотоводческой ярмарке в Линкольншире? Между прочим, это выражение принадлежит тебе, милая Джиллиан. — Она обвела глазами огромное пространство зала: — Здесь, у южной стены, место молодых девушек, которым не повезло: то ли внешностью не вышли, то ли бесприданницы. В центре зала — их более счастливые подруги, которые окружены вниманием кавалеров. А леди вроде меня, которые уже успели сорвать свою удачу и выйти замуж, позволено свободно перемещаться по всему залу и находиться в любом его месте. То же самое будет и с тобой, как только ты выйдешь за Гаррика.

Джиллиан тут же помрачнела. Выйти замуж Гаррика? Чтобы потом круглыми сутками, до дурноты, выслушивать его идиотские стишки? Уж не говоря о том, что она его еще не видела воочию. Отец по-прежнему настаивал на этом браке и продолжал угрожать расправой над Дантом.

У Джиллиан, однако, были иные планы.

— А женщины постарше, — проговорила Дорри, выводя Джиллиан из задумчивости, — вроде твоей матушки вынуждены довольствоваться балконом и северной стеной, возле которой самые неудобные стулья, и смотреть на беззаботную молодежь, порхающую у них перед глазами.

— Боже, — проговорила Джиллиан, заметив богато одетого джентльмена в огромном рыжем парике, под кудрями которого почти полностью скрывалось его лицо. — Все это мне напоминает цирк…

— Верно, — сказала Дорри. — Но, между прочим, такие парики сейчас в большой моде. Ну что, пойдем?

Несколько голов повернулось в их сторону, когда они спустились по лестнице в зал. Они шли медленно, и Джиллиан перебегала глазами с одного лица на другое, внимательно разглядывая их и стараясь никого не пропустить. Может быть, если она встретится с негодяем, похитившим ее, лицом к лицу, память вернется к ней. Да, она, конечно, узнает его тотчас! И разоблачит на глазах у всех, тем самым одновременно сняв подозрение с Данта! Как это было бы здорово! Но все лица будто сливались между собой, и ни одно из них не казалось ей знакомым.

— Запомни, Джиллиан, — сказала негромко Джоанна, — ты была в деревне, навещала захворавшую тетушку. Если кто-нибудь подойдет к нам, я или Дорри шепотом скажем, кто это, или подадим какой-нибудь иной знак. Твой отец предупреждал: надо сделать все от нас зависящее, чтобы никто не догадался, что ты ничего не помнишь.

Джиллиан хотела уже ответить ей на это, что будет гораздо лучше, если они не станут скрывать правду, но не успела. Джоанна радостно улыбнулась пожилой женщине, которая как раз подошла к ним, отделившись от общей толпы.

— А, леди Долингер! Как вы сегодня?

— Мучаюсь такой страшной мигренью, какой свет не видывал, Джоанна. И потому зла на всех безмерно. — Она перевела глаза на Дорри: — А вы, Доротея, как я погляжу, опять беременны. Что же это такое, Джоанна? По-моему, вам давно уже пора попросить вашего сына, чтобы он дал бедняжке хоть небольшой роздых. — Прежде чем Джоанна смогла что-либо ответить, леди Долингер обратилась к Джиллиан: — Давно не виделись, Джиллиан. Неужели вы всерьез думаете, что вам с неба на голову свалится приличный муж, пока вы будете прятать свое миленькое личико от общества, сидя за очередной книжкой? Куда вы запропастились? Джиллиан нахмурилась.

— Я была в деревне, навещала больную тетушку.

— Тетушку? — Леди Долингер прищурилась. — Это какую же? Пердиту, сестру вашей матери? Или Эдну, сестру вашего отца?

Джиллиан оглянулась на мать. Об этом они как-то не договорились. Девушка не стала рисковать и называть наугад.

— Это Перди захворала и послала за Джиллиан, — торопливо проговорила Джоанна. — Вы же знаете, она всегда любила ее больше других. Джиллиан поехала и помогла ей подняться на ноги.

Леди Долингер, похоже, удовлетворил этот ответ, и она продолжила разговор:

— Между прочим, Джиллиан, сегодня здесь мой Хэмфри. Он, как и ваша тетушка Пердита, весьма высоко вас ценит. Может быть, вы окажете ему честь и подарите один танец?..

— Я…

— Не, бойтесь, милая Джиллиан, я же не тащу вас к алтарю. Вы слишком умны для моего мальчишки. Ему с вами не справиться. Но если его увидят с вами, может быть, какая-нибудь близорукая дурочка и сжалится над ним, может, и разглядит в нем хоть какое-нибудь достоинство…

Джиллиан удивленно посмотрела на женщину: неужели она говорит о собственном сыне?

— До сих пор все его неуклюжие попытки подыскать себе жену были неудачны, — продолжала между тем леди Долингер. — Как бы мне не пришлось кормить его до самой смерти. Нет, надо женить его и как можно скорее.

— Конечно, леди Долингер, — ответила Джиллиан. — Я с удовольствием потанцую с вашим сыном.

— Я сейчас же сообщу об этом Хэмфри.

Джоанна скосила глаза на Джиллиан.

— Может быть, мы отойдем от дверей, а то мешаем другим гостям, загораживая проход. Было очень приятно повидаться, леди Долингер.

Джоанна повела их дальше. Продвигаться вперед было непросто. Гости все продолжали съезжаться. К тому же помимо гостей в зале толкалось много прислуги, которая разносила на подносах напитки.

— О Господи, — пожаловалась Джоанна. — Если бы я знала, что здесь сегодня будет такая толчея, то предложила бы представить Джиллиан обществу в какой-нибудь другой день. Как будто все вдруг разом вернулись в Лондон и появились именно на этом балу. Остается только надеяться, что никто не обратит на Джиллиан особого внимания.

— Джиллиан! — раздался звонкий женский оклик, перекрывая общий шум.

Джиллиан обернулась и увидела двух молодых смеющихся девушек, которые пробирались к ней сквозь толпу. Ей показалось, что они выражают свою радость как-то уж слишком по-детски…

— Та, что в желтом, Фелисити Сент-Джон, а другая — Прюденс Фэрчайлд, — торопливо шепнула ей на ухо Дорри. — Это твои лучшие подруги. … — Неужели? — Джиллиан тоже весело улыбнулась. — Фелисити, Прюденс! Как я рада вас видеть!

Джиллиан услышала, как приглушенно охнула Дорри. Господи, неужели она что-то не так сказала? — Фи, какая ты официальная, Джилли! — воскликнула Прюденс, внимательно разглядывая Джиллиан. Казалось, она сразу подметила произошедшие в подруге перемены. — В последний раз ты называла меня Прюденс десять лет назад, когда мы с тобой посещали школу мисс Скидмор. Вот и Летти ты назвала Фелисити. Это же имя ее матери!

— Девушки, — вмешалась Джоанна, тут же приходя дочери на помощь, — как мне известно, на балу должна появиться ее величество королева. Ты уже видела ее, Прю? Говорят, на ней сегодня будет новое платье от мадам Ольги.

— Нет, леди Адамли, ее величество еще не появлялась, но я слышала, что она придет после короля, чтобы занять рядом с ним принадлежащее ей по праву место. Ведь влияние на него Каслмейн в последнее время заметно упало. Говорят, уже недолго ждать того дня, когда звезда некоронованной королевы Барбары Палмер окончательно закатится.

— Точно, — проговорила Летти, весело подмигнув Джиллиан, — при дворе уже все заключают пари, гадая, кто же займет ее место. Кое-кто даже поговаривает о том, что может вернуться Франческа Стюарт.

— Это невозможно! — проговорила мать Джиллиан. — После того как она вышла замуж за его светлость герцога Ричмондского, молодоженам было на вечные времена запрещено переступать порог Уайтхолла.

— Да, но дело было не столько в самом факте замужества, сколько в скандальном побеге Франчески, устроенном Повесой Морганом!

Джиллиан тут же сверкнула на подругу глазами.

— Ты хотела сказать «графом Морганом»?

В глазах Дорри появилась тревога. Джоанна же просто нахмурилась.

— Ты разве уже слышала о нем, Джилли? — спросила Прюденс. — Впрочем, откуда? Мы с Летти появились при дворе раньше тебя на год, а потом началась чума… К моменту твоего возвращения в свет эхо того скандала уже давно отзвучало. Его зовут Дант Тремейн, и говорят, что не так давно он был первым повесой во всем Уайтхолле. Красив, обаятелен до безумия — порукой тому бессчетное число его любовниц. Но несколько лет назад он был выслан во Францию за то, что помог Франческе Стюарт сбежать из дворца и обвенчаться с герцогом Ричмондским. С тех пор о Моргане ничего не слышно.

— Мне кажется, наказание, которое он понес, было гораздо более суровым, чем то, которое понесла герцогиня, — сказала Джиллиан. — По-моему, это несправедливо.

— Джиллиан… — начала было Джоанна.

— Верно, Джилли, — ответила Летти, — но больше всего его величество разозлился на другое. Просто он знал, что Франческа Стюарт не смогла устоять против чар Повесы и… — Она хихикнула в ладошку. — А, учитывая то, что самому королю не удалось добиться от нее благосклонности, гнев его был вполне объясним.

— Девушки! — сердито воскликнула Джоанна. — Молодым леди из приличных семейств не подобает вести подобные разговоры.

Они замолчали. Джиллиан нахмурилась. Ей хотелось поговорить еще, чтобы получить новую возможность защитить Данта, конечно, не показывая при этом вида, что она его знает. Впрочем, может, и вправду лучше будет помолчать? Не хочет же она, в самом деле, чтобы ее мать рухнула в обморок при таком скоплении людей?

— Может быть, вы хотите что-нибудь вывить? — вдруг спросила Джоанна.

— Мне лимонад, пожалуйста, — тут же ответила Джиллиан, надеясь, что мать сейчас уйдет и она сможет побольше узнать от подруг о Данте.

— И мне, — сказала Дорри.

— Я скоро вернусь. Прюденс, Летти, вы не хотите прогуляться вместе со мной?

Джиллиан нахмурилась. Джоанна не оставила ее подругам выбора, поэтому Джиллиан и Дорри остались одни.

— Неловко получилось, — проговорила Дорри виноватым голосом. — Я совсем забыла предупредить тебя, что ты зовешь их Летти и Прю.

— По-моему, они ничего не заподозрили, — проговорила Джиллиан с сарказмом, который, однако, остался не замеченным Дорри.

Внезапно перед ними возник высокий худой человек в огромном парике песочного цвета. В руках у него был поднос, на котором стояли три стакана лимонада. Лицо его было обильно напудрено, на левой щеке чернели две мушки: одна в форме полумесяца, другая в форме звездочки. На нем был короткий камзол из ярко-желтого сатина с широкими зелеными бантами на локтях и плечах, а также кружевная батистовая сорочка и желто-зеленые полосатые штаны, тоже отделанные кружевами, и черные чулки. Туфли имели красные задники и широкие банты спереди. Одним словом — щеголь, разряженный сверх всякой меры.

— Лимонад, леди? — неприятным, словно у павлина, голосом прокричал он, перекрывая общий шум зала.

— О, спасибо! — сказала Джиллиан, забирая у него два стакана и передавая один Дорри. — Моя мать как раз пошла разыскивать одного из вас.

— Не понял?

— Вы ведь из прислуги?

— Джиллиан, — испуганно проговорила Дорри, — это Гаррик Фитцуильям.

— Ой, прошу прощения, — попыталась оправдаться Джиллиан, — я вас не сразу узнала.

Господи, неужели Дорри не пошутила? Этот… этот фат и является тем человеком, за которого ее хочет отдать отец? Впрочем, тут Джиллиан вспомнились его поэтические опусы, и она поняла, что удивляться нечему. Только такой дурачок и мог додуматься до того, чтобы сравнивать мочки ушей с крыльями бабочки. В сущности, он сам напоминал бабочку. Все размахивал руками и вообще вел себя так, как будто вот-вот грохнется в обморок. Джиллиан не знала, смеяться ей или плакать.

Она внимательнее присмотрелась к нему.

Он улыбнулся, и его верхняя ярко накрашенная губа поползла вверх.

Боже правый! Джиллиан быстро обернулась к Дорри, которая молчала, но тут Гаррик снова заговорил:

— Я сегодня утром встречался с вашим отцом, Джиллиан, и он сообщил мне, что вы…

— Вот вы где!

Сквозь толпу к ним пробились Реджинальд и Арчи. У Реджи в руках была высокая рюмка бренди, у Арчи — ополовиненная бутылка. Следом за ними неохотно шел Марселлас. Завидев Дорри, он тут же встал подле нее и нежно чмокнул в щеку.

— Матушка сказала, что вы где-то здесь. Кто бы мог подумать, что сегодня сюда набьется столько народу? — заплетающимся языком проговорил Реджинальд и взмахнул рукой, пролив при этом добрую часть бренди на широкую юбку проходившей мимо барышни. — Выиграл эту бутылку в карты! Это уже вторая из трех. У Арчи еще одна. — Он нахмурился и пробормотал: — Моей жены с вами, разумеется, нет.

— Клер ушла, как только мы приехали, — отозвалась Дорри. — Кажется, она сказала, что ей нужно поговорить с кем-то. Наверное, она просто потеряла нас. Столько людей…

Реджинальд уставился в свою рюмку блестящими глазами:

— Арчи, у меня пусто!

Арчи рассмеялся, опираясь на свою трость, наклонился с бутылкой вперед и наполнил рюмку брата почти до краев. Оставшийся коньяк он допил сам.

Реджинальд обернулся к Гаррику:

— Это ты, Гаррик? Боже, что это с тобой? Ты что, посещаешь нового портного? — Он глотнул бренди. — А вот скажи, Гаррик, не правда ли, наша сестрица Джиллиан выглядит сегодня просто бесподобно, а?

И он фыркнул, пролив немного себе на подбородок. Джиллиан сверкнула глазами на брата. В ту минуту ей захотелось отвесить ему пощечину.

— Да, это верно, Реджинальд, — ответил Гаррик. — Но верно и то, что Джиллиан всегда выглядит бесподобно. — Он глубоко вздохнул, выпятил свою кружевную грудь и начал декламировать: — «Она словно цветок по весне, такой красивый, такой свежий. О, я счастливец, удостоенный чести быть ее…»

Музыканты выдали аккорд, и он приглушил конец фразы Гаррика, за что Джиллиан была музыкантам весьма признательна. По толпе прокатился шумок, и все стали быстро прижиматься к стенам, покидая центр зала. На верхней ступеньке лестницы, где несколько минут назад стояла Джиллиан, появился дворецкий, готовясь сделать какое-то сообщение.

— Милорды и миледи, — возвестил он. — Их королевское величество король Карл II!

На балконе, где размещался оркестр, грянули трубы. Толпа стала расступаться в ту минуту, когда двустворчатые двери распахнулись. Джиллиан поднялась на цыпочки, пытаясь хоть что-нибудь увидеть поверх голов, но, увы, она была гораздо ниже остальных ростом. Оставалось надеяться только на то, чтобы увидеть кончик пера на шляпе, прикрывавшей венценосную голову.

Через несколько минут Джиллиан вдруг почувствовала, как впереди возникло какое-то напряжение. Зашуршали шелка юбок. Зал погрузился в тишину. Джиллиан даже услышала, как на покрытый итальянской плиткой пол упала чья-то заколка из прически. Люди перед ней, как по команде стали преклонять колени, и она вдруг стала выше всех.

— Добрый вечер, миледи.

Джиллиан повернулась на голос и увидела перед собой очень высокого, внушительного вида мужчину. Густые локоны черных волос мягко спадали на широкие плечи. На нем был белый с золотом камзол, который блестел под светом канделябров. Этот человек улыбался Джиллиан, и его явно забавляло смущение, охватившее девушку.

Джиллиан поняла, что перед ней стоит сам король. Кто-то сзади дернул ее за край юбки, и она услышала надсадный шепот Арчи:

— Реверанс, Джиллиан! Реверанс, черт возьми, если не хочешь погубить нас всех!

Джиллиан опустилась в неловком реверансе и робко подняла глаза на короля, когда тот сделал еще шаг ей навстречу.

Он взял ее за руку и прикоснулся к ней легким поцелуем. Усы его щекотали ей пальцы.

— Вы леди Джиллиан Форрестер, не так ли? Джиллиан растерянно оглянулась по сторонам, словно в поисках помощи, но все взоры были опущены долу. Она почувствовала, что оказалась в смешном положении. Стоит одна в окружении низко склоненных голов…

— Да, ваше величество, я Джиллиан Форрестер.

— Я так и думал. Сегодня утром один близкий друг посвятил меня в ваши дела. Я знаю, что вы совсем недавно вернулись ко двору. — Он весело подмигнул: — Значит, тетушка захворала?


«Кто ему мог рассказать про меня? И что это значит: „в ваши дела“? Что он имеет в виду?»


Джиллиан не знала, что ей делать. Впрочем, интуиция подсказала ей, что нужно просто соглашаться со всем, что он скажет.

— Да, ваше величество.

— Мы приветствуем ваше возвращение и то обстоятельство, что вы снова будете радовать нас своей красотой, моя милая. — Он задержался взглядом на ее ожерелье: — Какой изумительный камень, леди Джиллиан. Откуда он у вас?

Джиллиан коснулась рукой «Синего Джона»:

— Это подарок, ваше величество. От одного друга.

— Близкого, надеюсь?

Джиллиан испытующе взглянула королю в глаза:

— Да, ваше величество. Король улыбнулся:

— Надеемся, вы будете вечно хранить этот редкий и ценный дар, леди Джиллиан. — Карл отошел от нее и махнул рукой музыкантам: — Играйте что-нибудь. Пора танцевать, а не то у моих несчастных придворных окончательно затекут их бедные спины.

В зале послышался смех. Король направился дальше. Разговоры и шум возобновились. Люди, окружавшие Джиллиан, стали подниматься с колен.

— Боже правый, Джиллиан, — пролепетала Дорри. — Ты хоть понимаешь, что только что говорила с самим королем Англии?

Джиллиан не знала, что ответить. Она все еще пыталась расшифровать то, что сказал ей Карл: «Надеемся, вы будете вечно хранить этот редкий и ценный дар, леди Джиллиан». Она почему-то была уверена, что он имел в виду не только ожерелье.

— Знаешь, Джиллиан, — подал голос Марселлас, — не исключено, что его величество наметил тебя сейчас в свои будущие любовницы.

Она перехватила на себе взгляд Гаррика, накрашенные губы которого скривились в кислой улыбке.

— Чепуха, Марселлас, — ответила Джиллиан, нахмурившись. — Он просто отдал должное моему ожерелью. Только и всего. — И она кивнула на короля, который в противоположном конце зала поцеловал руку красивой молодой брюнетке и повел ее танцевать. — Видишь, кого он наметил в действительности?

К ним вернулась Джоанна в сопровождении Прю и Летти.

— Или у меня что-то с глазами, — воскликнула мать, — или наша Джиллиан только что говорила с королем.

— Наша Джиллиан очаровала его безмерно, — проговорил Марселлас, весело подмигнув сестре.

— Надеюсь, ты не сказала ему ничего неподобающего, Джиллиан?

— Как можно, леди Адамли? — удивилась Прю.

— Не волнуйтесь, — сказала Джиллиан. — Мы с его величеством просто обменялись любезностями.

Они поговорили еще, до тех пор, пока не кончился первый танец. Затем Джиллиан обернулась, поймав боковым зрением какое-то движение, и увидела молодого человека с ярко-рыжими волосами, который неуверенно приближался к ней. Рядом с ним, словно боевой корабль, решительно оттесняющий в стороны более мелкие посудины, шествовала дородная леди Долингер.

— Д-добрый вечер, леди Джиллиан. Это, конечно же, был сэр Хэмфри собственной персоной. Джиллиан с улыбкой принялась изучать его. Должно быть, они были знакомы, так как их матери хорошо знали друг друга. Не исключено, что сэр Хэмфри был даже одним из ее поклонников. Интересно, а мог ли он ее похитить? Внешне ничто не указывало на то, что этот юноша был способен на похищение. В сущности, он был так молод, что казалось удивительным даже то, что в такое время суток он присутствует на балу, а не спит безмятежно. Впрочем, у Джиллиан был лишь один способ проверить.

— Как я рада видеть вас, сэр Хэмфри. Джиллиан протянула ему руку. Он взял ее и прикоснулся к ней поцелуем нервно сжатых губ. Его собственная горячая и влажная рука при этом заметно дрожала.

— Вы сегодня очаровательно выглядите, леди Джиллиан.

— Сэр Хэмфри, что это у вас на плече? Не дав ему времени на ответ, Джиллиан быстро наклонилась к нему, делая вид, что стряхивает что-то у него с камзола. В то же время она глубоко втянула носом воздух и уже в следующее мгновение мысленно вычеркнула имя юноши из списка подозреваемых.

— А, пустяки, сэр Хэмфри, — отступая назад, проговорила она. — Пылинка.

— Джиллиан, я передала Хэмфри, что вы выразили желание потанцевать с ним.

Гаррик, который до этой минуты держался в стороне, неожиданно вышел вперед. Джиллиан, по правде говоря, уже успела забыть о его существовании, но тут ей вновь бросился в глаза его яркий наряд.

— Насколько мне помнится, этот танец с леди Джиллиан танцую я.

— Прошу прощения, джентльмены, — вдруг раздался чуть сзади чей-то властный голос, — но этот танец был уже обещан мне.


Глава 24


Перед ней неожиданно вырос Дант и протянул ей руку.

— Окажите мне честь, леди Джиллиан, и потанцуйте со мной.

Прю и Летти не сдержали общего сдавленного вскрика. Джоанна просто громко прокашлялась. Джиллиан быстро обвела глазами зал. Казалось, всеобщее внимание было обращено на Данта. Девушка легко читала мысли присутствующих…

Повеса Морган вернулся!

Ей пришлось побороть в себе первоначальную реакцию на его предложение, то есть согласиться и пойти танцевать с ним. Это было бы здорово! Она смело вышла бы с ним на середину зала и тем самым показала бы всем, что он отнюдь не такой, каким его себе все представляют. Но в то же время Джиллиан понимала, что… лишь зря потеряет время. Этот танец не поможет ей напасть на след похитителя. Она уже знала, что Дант ее не похищал, следовательно, его не нужно было проверять. А в зале толпилось столько мужчин! И среди них, возможно, был тот злодей. Джиллиан должна была менять сегодня партнеров после каждого тура, чтобы к исходу вечера перебрать и отсеять побольше. А если повезет, она успеет наткнуться и на самого похитителя.

Дант сердито сверкал на нее глазами, из чего она заключила, что он догадался о ее планах. Он сильно рисковал, решив подойти к ней и пригласить на танец, ибо знал, что она здесь, конечно же, не одна, а со всей своей воинственной семьей. И все же он подошел, так как хотел отговорить Джиллиан от самостоятельных действий.

— Увы, милорд, — ответила девушка, вежливо улыбнувшись. — Благодарю вас, но леди Долингер права. Я уже обещала этот танец сэру Хэмфри.

Прю и Летти потрясенно уставились на нее, раскрыв от изумления рты. Джиллиан перевела глаза на Хэмфри, который сделал маленький шажок в сторону юбки своей матери. Стоило Данту смерить его горящим взглядом, как бедняжка покраснел до корней своих рыжих волос.

— Я… если вы предпочитаете, леди Джиллиан, то вы, конечно, можете…

— Помолчите, — бросил Дант, который уже явно устал ждать, — пойдемте со мной, Джиллиан. Скорее, пока этот бедняга не замочил свои штаны.

Впрочем, он не дал ей времени на ответ, так как тут же схватил за руку и повел за собой. Ей мгновенно вспомнился тот день на деревенской площади, где Дант обнял ее на глазах у всего честного люда и крепко поцеловал. Волна возбуждения прокатилась по ее телу. Все присутствующие в зале словно отодвинулись на задний план. Ее уже не волновало, что она оставила без внимания и сэра Хэмфри, и Гаррика. В конце концов, разоблачение похитителя может немного подождать.

Она будет танцевать с Дантом.

Все взоры обратились на них, когда они вышли на середину зала.

Джиллиан улыбнулась Данту:

— Ваша персона оказывает удивительное воздействие на окружающих, милорд. Не думаю, что раньше мне приходилось наблюдать подобную сцену, когда сразу такое большое количество людей одновременно было поражено немотой.

— Не каждый же день, мадам, Повеса Морган воскресает из мертвых.

Они встали в конце ряда выстроившихся танцевальных пар, которые замерли в ожидании музыки.

Джиллиан любовалась стоящим перед ней Дантом. В этот вечер он был особенно неотразим. На нем был темно-синий, почти черный, камзол, который прекрасно сидел на его широких плечах. Накрахмаленный шейный платок сиял белизной. Штаны цвета бычьей кожи облегали его длинные стройные ноги, обутые в высокие, почти до колен, черные ботфорты.

И хотя он был одет с иголочки, отнюдь не это обстоятельство приковало к нему внимание Джиллиан и всех остальных. В глазах его сегодня полыхал какой-то особенный огонь, которого Джиллиан прежде ни разу не приходилось видеть. Увидев этот смелый и даже вызывающий блеск в глазах Данта, она почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце. И было вовсе не удивительно, что на Данта устремились оценивающие взоры всех присутствующих на балу женщин, когда он прошелся по залу, ведя под руку Джиллиан.


«Он красив, скандально знаменит, загадочен… И он танцует со мной».


С балкона зазвучала музыка. Дант поклонился своей партнерше и взмахнул рукой. Девушка в ответ опустилась в реверансе. После первого тура Джиллиан заметила всех своих родных и знакомых, которые стояли в первых рядах зрителей и не спускали с них глаз. Прю и Летти возбужденно щебетали между собой. Реджинальд и Арчи готовы были испепелить Данта взглядами. Неожиданно объявившийся отец выглядел так, словно его сейчас хватит апоплексический удар. Марселлас, судя по всему, отчаянно пытался разрядить обстановку, но ему это не удавалось. Мужчины Форрестеры хмуро глядели на Данта, и их взгляды не предвещали ничего доброго. Гаррик же в своем по-шутовски ярком наряде, слава Богу, куда-то исчез.

— Вы вскоре можете крепко пожалеть о том, что настояли на этом танце, милорд, — проговорила Джиллиан, беря Данта за руку. — Право, не стоило подвергать свою жизнь такому риску.

— Те же самые слова я могу обратить и в ваш адрес, миледи. Вот уж вы воистину подвергаете свою жизнь смертельному риску. — Дант сердито нахмурился. — Почему вы не желаете прислушиваться к тому, что вам говорят, Джиллиан?

— Я вас отлично слышу, милорд. Музыка не мешает мне.

— Нет, не слушаете, иначе вы не появились бы сегодня на этом балу с упрямым желанием перетанцевать со всеми присутствующими мужчинами, в надежде уловить у кого-нибудь из них памятный вам запах. Я же говорил, что сам обо всем позабочусь. Я не хочу, чтобы вы пострадали вторично.

— Не понимаю, о чем это вы, милорд?

— Джиллиан…

Они дошли до конца ряда танцевальных пар в противоположном конце зала. Здесь они исчезли из поля зрения родных Джиллиан. Музыка на минуту прервалась, и в танце наступила пауза. Те, кто устал, получили возможность поклониться своей партнерше или сделать реверанс своему партнеру и уйти. Дант воспользовался случаем и, схватив Джиллиан за руку, повел ее в сторону от танцующих. На них в ту минуту было обращено множество вопросительных взглядов и понимающих ухмылочек. Они быстро пересекли пустое пространство до ближайшего балкона. Дант отпустил Джиллиан только тогда, когда они зашли в тень у каменных перил балкона.

Джиллиан очаровательно улыбнулась Данту;

— Надеюсь, вам будет приятно узнать, милорд, что я уже выбросила из списка подозреваемых одного кандидата. Я имею в виду сэра Хэмфри. Он не мог участвовать в моем похищении, так как от него пахнет гвоздикой, а не перцем.

— В самом деле? Вот никогда бы не подумал, что он не мог участвовать в вашем похищении! — саркастически проговорил Дант. Луна освещала его хмурое лицо.

— Вы дразните меня, милорд, но это ничего. Я уже начинаю привыкать к этому.

— Весьма рад. А теперь слушайте меня внимательно, Джиллиан. Я уже приступил к поискам похитителя. Мне помогают Рольф и Адриан. Втроем мы, безусловно, справимся с задачей. Вас же я предупреждаю о том, чтобы вы держались от всего этого подальше. Я не хочу, черт возьми, чтобы вы нюхали посторонних мужчин!

Дант тут же смутился, а Джиллиан рассмеялась, подтверждая тем самым, что он сейчас сказал глупость.

— Милорд, вам, право, не стоит так беспокоиться. Сэр Хэмфри ничего не заметил.

— Сэр Хэмфри не заметит, что надел башмак не на ту ногу, если ему не скажет об этом его мать.

— Хорошо, но подумайте о том, насколько быстрее пойдет дело, если мне удастся отсеять сегодня какое-то количество мужчин.

— Джиллиан…

— И мне вовсе не обязательно танцевать с каждым. Многие из них приглашены к нам на ужин в Адамли-Хаус, во время которого будет объявлено о моем завтрашнем обручении с Гарриком Фитцуильямом.

Дант потрясение уставился на Джиллиан.

— Что вы сказали? Не согласитесь ли повторить то, что вы сейчас сказали, мадам? Мне кажется, я ослышался.

— О, не волнуйтесь, милорд. Свадьбы не будет. Помолвка нужна только для того, чтобы отец не возбудил против вас обвинений в похищении. Видите ли, маркизу стало известно о нашей встрече в Спринг-Гарденс. Когда я вернулась с прогулки, он заявил, что, если я не соглашусь выйти за Гаррика, он засадит вас в Тауэр.

— И вы согласились? Джиллиан пожала плечами.

— Я не говорила отцу прямо, что не собираюсь выходить замуж за Гаррика. Точнее, сначала я, разумеется, отказалась, но он был непреклонен. Ну ничего. Будет лучше, если отец поверит в то, что ему удастся настоять на своем. У меня пока нет иного выбора. Если бы я продолжала упорствовать, отец уже выполнил бы в отношении вас свою угрозу. Он обвинил бы вас в моем похищении. А я не могла этого допустить. Вы представляете, какой в этом случае может разразиться скандал? Мне-то, положим, все равно, что обо мне скажут люди, но вот вам… С вами и так уже часто обходились не по чести… Я не смогла бы спокойно жить, зная, что из-за меня вас снова оклеветали. Впрочем, все это сейчас уже не важно, ибо, как только мне удастся… — она улыбнулась, — разоблачить настоящего злодея, угрозы отца станут безосновательны. Он поймет, что вы истинный джентльмен и что вы не похищали меня. Тогда мне не придется выходить замуж за Гаррика.

— И что вы будете делать дальше, миледи? Джиллиан натолкнулась на его пристальный взгляд.

— Это будет зависеть, милорд…

— От чего?

— От вас.

Дант подошел к Джиллиан и обнял ее. Заглянув ей прямо в глаза, он наклонился к ее губам. Джиллиан сначала вздрогнула от неожиданности, но почти сразу же расслабилась в его объятиях. Губы ее разомкнулись, и она ответила на его поцелуй со всей страстью, какую испытывала к нему. Весь остальной мир в эти мгновения — и семья, и щеголеватый Гаррик Фитцуильям, и пять с лишним сотен гостей, от которых ее отделяла всего лишь одна дверь, — исчез и потерял всякое значение. Она почти сидела на каменных перилах, крепко ухватив Данта за плечи, чтобы не потерять равновесие.

Ей было невыразимо сладко ощущать на себе его руки, ощущать, как он прижимается к ней всем телом. Он долго не отрывался от ее губ, и она хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше. Кончик ее языка коснулся его языка. Дант откликнулся на это тем, что прижался к ней еще крепче. Волна возбуждения прокатилась по всему телу девушки. Губы его соскользнули на ее шею, затем ниже, к округлостям грудей. Джиллиан почувствовала слабость в коленках.

На нее нахлынули смутные воспоминания о другой ночи и о другом поцелуе. Дождь, холод и теплые руки, обхватившие ее. И встревоженное лицо Данта, наклонившееся над ней.

Дант медленно поднял голову. Джиллиан посмотрела на него из-под опущенных ресниц, губы ее вновь разомкнулись, и с них слетел легкий вздох.

— Вы поцеловали меня той ночью.

— Какой ночью?

— Когда нашли на дороге лежащей без чувств с раной на голове. Вы поцеловали меня. Я вспомнила сейчас, после этого поцелуя. Почему вы меня поцеловали?

— Я больше не мог слушать о том, что вам нужно выйти замуж за Гаррика Фитцуильяма. И только так я мог заставить вас замолчать.

— Нет, я имею в виду тот поцелуй. Той ночью. Почему вы поцеловали меня там, на дороге? Дант посмотрел ей в глаза:

— Не знаю даже… Джиллиан улыбнулась:

— Вы всегда целуете незнакомых женщин, едва только увидите их?

— Мне нечасто приходится знакомиться с женщинами на ночной дороге под дождем, когда они лежат, промокшие до костей. И не пытайтесь увести наш разговор в сторону. Джиллиан, вы подвергаете вашу жизнь опасности. Я не хочу, чтобы вы это делали. Уже через несколько дней мне, как я надеюсь, удастся узнать имя вашего похитителя. — Он покачал головой. — И за Гаррика Фитцуильяма вы замуж не выйдете. Что же касается самостоятельных попыток разоблачить злодея, то оставьте их. Вы меня поняли?

В ту минуту Дант мог просить у нее все, что угодно. Даже если бы он сказал, что небо желто-зеленое и полосатое, как штаны у Гаррика, Джиллиан не стала бы ему возражать. Он был прекрасен, неотразим, и она любила его.

— Я вижу, вы носите ожерелье, которое я подарил вам, — сказал Дант, все еще не отпуская ее. Он коснулся кончиками пальцев синего камня на ее шее.

— Еще бы, — с улыбкой ответила Джиллиан, — что же, по-вашему, я должна еще носить?


— Какой красивый камень на вас, леди Джиллиан, — проговорила Абигаль, ее личная служанка. Она подхватила платье, только что снятое Джиллиан, и повесила его на спинку стула. — Это Гаррик подарил его вам в качестве подарка к помолвке?

— Нет, Аби, не он.

Джиллиан положила подбородок на раскрытую ладонь и нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале. Она сидела перед туалетным столиком, а Абигаль вынимала заколки из ее прически. Вечер обернулся неудачей. После танца с Дантом и поцелуя на балконе он исчез. Точнее, перепрыгнул через перила, когда на балкон ворвались ее отец с братьями, готовые растерзать его.

После этого все пошло не так. Джиллиан не удалось найти похитителя. Весь вечер она не оставляла своих попыток, танцуя каждый танец с новым партнером. Но одни безбожно наступали ей на ноги, другие пялились на ее грудь или дергали за юбку, пытаясь оттащить в какой-нибудь укромный уголок и там ощупать ее своими мясистыми лапами. Вульгарный, как варвар, лорд Чэмли даже взял ее руку и прижал к своему паху, желая тем самым представить ей доказательство своих «нежных чувств» к ней. Нежных? Что ж, по крайней мере, через несколько минут эта часть его тела и стала немного понежнее, ибо Джиллиан ударила по ней согнутым локтем. Удар получился весьма удачным, благо роста она была невысокого.

Бал подошел к концу, а она так и не наткнулась на мужчину, от которого пахло бы перцем. Зато ей пришлось сделать в отношении своих партнеров кое-какие другие малоприятные открытия. В частности, от некоторых из них, включая лорда Уоллингфорда, вообще пахло так, словно они никогда не мылись. Хуже того, многие из них решили, что Джиллиан заигрывает с ними и выражает желание «познакомиться поближе».

Что же теперь делать? Джиллиан глянула на часы, стоявшие на столике, как будто желая лишний раз удостовериться в том, что время идет, а дело стоит. Настоящего похитителя найти необходимо. Она должна доказать невиновность Данта, иначе…

— Честно говоря, я немного удивилась, когда узнала, что вы собираетесь замуж за Гаррика Фитцуильяма, мисс, — сказала Абигаль, расчесывая волосы девушки.

Джиллиан очнулась и посмотрела на служанку в зеркало.

— Почему, Аби?

— Просто мне всегда казалось, что он вам не нравится.

На этот раз Джиллиан обернулась к служанке и посмотрела ей прямо в глаза.

— С чего ты это взяла, Аби? Отец, напротив, говорил, что я симпатизировала Гаррику.

— Если можно назвать проявлением симпатии то, что вы даете этому человеку прозвище Крысиная Морда, то да, конечно… Но ведь мне казалось, что вы занесли его в свой черный список.

— В какой еще список?

— Вы составили в своем дневнике целый список, в который заносили имена тех молодых людей, за которых вы по той или иной причине твердо решили никогда не выходить замуж. Большинство бедняг попали в этот список только потому, что показались вам не слишком умными, мисс. Другие — из-за нанесенных вам обид. Например, пытались поцеловать вас, ну и остальное…

«После сегодняшнего бала я могла бы добавить к этому списку целый ряд новых фамилий», — подумала про себя Джиллиан.

Аби тем временем продолжала:

— Не помню точно, почему там оказался Гаррик Фитцуильям, но я уверена, что его имя в списке было.

Джиллиан задумалась. Список, черный список, из имен отвергнутых ею поклонников… Он мог бы здорово помочь в розыске похитителя. В самом деле, человек, который выкрал ее из отчего дома, конечно же, знал ее. Может быть, он потому и похитил ее, что она в свое время оскорбила его отказом. А что? По крайней мере, какое-то серьезное предположение.

— А ты знаешь, где этот дневник, Аби?

— Да, мисс. Вы все свои дневники храните вон в том сундуке вместе с остальными личными вещами.

Джиллиан поднялась и опустилась на корточки перед небольшим сундуком из ореха, который стоял в ногах ее постели. Огонь камина отражался на медном замке.

— Но он заперт.

— Еще бы, мисс. Вы всегда запирали его, чтобы дети ненароком не залезли. Джиллиан нахмурилась:

— Что-то не помню, где я держала ключ.

Аби открыла серебряную шкатулку, стоящую на туалетном столике.

— Он здесь, мисс. — Она передала девушке ключ. — Надеюсь, вы не будете сердиться на меня, но когда вы пропали, и никто не знал, что с вами случилось, леди Клер спросила меня, где вы храните ваши дневники. Когда я сказала ей, она попросила ключ от сундука. Она сказала, что это может помочь найти вас, так что я дала. Простите.

Джиллиан пыталась вставить ключ в замок, поэтому почти не обратила внимания на слова служанки.

— Ничего, ничего, Аби. Я знаю, что ты всего лишь хотела помочь.

Наконец она отперла замок и откинула крышку сундука. Он был забит всякой всячиной: ленты для волос, пачки писем, перевязанные бечевкой, маленькая оловянная кружка, наполненная морскими ракушками…


«…Подожди меня здесь. Марс».

«Не ходи туда, Джилли. Мама будет сердиться, когда увидит, что ты замочила и запачкала песком подол юбки».

«Но я никогда раньше не видела океана. Он такой безбрежный, такой синий…»


— Мисс? Вам плохо, Мисс? Девушка открыла глаза и увидела перед собой озабоченное лицо Абигаль. Джиллиан сидела на полу перед раскрытым сундуком и прижимала к груди маленькую кружку с ракушками.

— Нет, все в порядке, Аби. Просто я вспомнила океан.

— О да, вы всегда любили море, мисс. Даже говорили, что выйдете замуж за моряка, с которым уплывете далеко-далеко. Ваш отец тогда еще сердился. Он хотел, чтобы вы вышли за джентльмена, да еще и с титулом. И, похоже, его желание исполнится, ведь вы станете женой Гаррика Фитцуильяма. Хотя насчет титула еще не известно. Ведь когда умрет его отец, титул станет передаваться от брата к брату, а их столько у Гаррика… Впрочем, всякое случается. Может, вы еще станете графиней.

— Аби!

Аби хохотнула.

— Может быть, мистер Гаррик увезет вас в свадебное путешествие из Англии, и вы снова увидите океан. Именно поэтому, между прочим, вы захотели жить в этой комнате. Потому что окно выходит на реку, а река впадает в океан. И хотя он отсюда не виден, все приятнее на душе…

— Да, может быть.

При упоминании о Гаррике Фитцуильяме настроение у Джиллиан упало. Она представила его в смешном ярком наряде, и дрожь прошла по всему ее телу. Боже, и за него выходить замуж?

Нет, ей было просто необходимо найти похитителя.

Она заглянула в глубь сундука, вороша его содержимое. На самом дне ровным рядком лежало несколько тетрадей — ее дневники. Джиллиан почти все забыла про свою прошлую жизнь, но теперь она, по крайней мере, может прочитать о ней. Она достала одну из тетрадей, раскрыла на первой странице и принялась читать:


23 марта, 1666 года

Мама получила письмо от отца, в котором тот пишет, что теперь уже можно вернуться в Лондон. Чума наконец-то ушла, и король со двором уже прибыли в Уайтхолл. Мы поедем в конце недели и останемся в Лондоне на весь сезон. Меня представят ко двору, и я, наконец, увижусь с Прю и Летти. Они обещали познакомить меня со всеми своими друзьями. Так здорово! Мама говорит, что, если кто-нибудь из молодых людей попытается приставать ко мне, я должна буду его выбранить. Интересно, можно будет заехать нахалу кулаком в подбородок. Папа говорит, что у Дорри опять будет ребенок. С Марсом все нормально, Арчи слишком много времени проводит за карточным столом. Реджи все не выздоравливает, и лекари не знают, что с ним. Мама уже начинает серьезно беспокоиться. Может, когда мы вернемся в Лондон, ему станет получше. Сегодня мне исполнилось двадцать лет!


1 августа, 1666 года

Были у лорда и леди Марксонов. Сэр Озвел Гилхули присутствовал там и, улучив минуту под предлогом того, что ему захотелось чихнуть, заглянул мне за корсаж. Дурачок какой! Я заношу его в свой черный список. Насчет Гаррика Фитцуильяма окончательного решения еще не приняла. Поживем — увидим. Реджи с каждым днем становится все хуже. Мама беспокоится, а Клер говорит, что ничего особенного. Я была в книжной лавке и купила последний переведенный роман мадам де Скудери. Марс купил мне новый смычок для виолы, так как старый сломал Сэмюель. Завтра мы идем на бал-маскарад в Уайтхолл. Я еще никогда не была на маскараде. Забавно будет поглядеть на то, как придворные на свои привычные маски станут напяливать еще одни для бала. Надо будет передать Клер, что мама Летти предложила чай для Реджи. А вдруг поможет? Дай-то Бог.


Джиллиан дочитала последнюю страницу в последней тетради. Было уже поздно, и Аби давно ушла спать. Свечи догорали, а Джиллиан все так же сидела на полу перед сундуком, опершись спиной о резную стойку кровати.

И хотя знакомство с дневниками ни на йоту не приблизило ее к разгадке тайны похитителя, Джиллиан много узнала о самой себе.

Она поняла, что, в сущности, такая, какая она сейчас, она мало чем отличается от Джиллиан, которая писала эти дневники. Она по-прежнему любит читать, музицировать и обожает детей. Но все же одно большое отличие было.

В то время как та Джиллиан даже не была знакома с Дантом Тремейном, графом Морганом, Повесой, нынешняя Джиллиан любила его всем сердцем.

Она стала закрывать тетрадь, чтобы положить ее вместе с остальными в сундук, но тут обратила внимание на указанную на последней странице дату. Точка в тетради была поставлена за целых две недели до ее похищения. А до этого записи не прерывались ни на один день в течение почти полугода. Значит, на следующий день Джиллиан должна была начать новую тетрадь. Она внимательно осмотрела сундук. Других тетрадей не было. Не нашелся и так называемый черный список отвергнутых обожателей. А Аби между тем говорила, что список хранился в том дневнике, который Джиллиан вела последнее время. Значит, тетрадь с записями за последние две недели перед похищением все же существовала. Почему же она не нашла ее? Куда она исчезла? И если ее взяли из сундука, то кто?

И тут Джиллиан припомнилось признание Аби, что она давала ключ от сундука Клер.


Глава 25


— Завтра будет большой день, — неожиданно объявила Дорри за завтраком с робкой улыбкой на устах. — Правда, Клер?

Джиллиан на секунду подняла глаза от книги и лишь этим показала свой интерес к разговору. Перед ней были булочка с маслом, кофейник, чашка и книга. Джиллиан предпочла бы остаться со своим завтраком и чтением наедине. Собственно, именно поэтому она пришла в солярий, а не села в столовой. Поднялась она с рассветом, но, несмотря на это, вскоре к ней присоединилась Дорри и почти сразу за ней Клер.

— Что же за великое событие должно случиться завтра, Доротея? — спросила Клер равнодушно, глотнув кофе из своей чашки.

— Разве ты еще не слышала? — удивилась Дорри. — Завтра утром Джиллиан выходит замуж за Гаррика Фитцуильяма.

Клер подавилась кофе, да так сильно, что у нее на глазах даже выступили слезы. Отдышавшись, она спросила, глядя на Джиллиан:

— И когда же было принято такое решение? Девушка покачала головой.

— Я знаю, что Гаррик недавно говорил с маркизом на эту тему, но мне кажется, что Дорри немного ошиблась в сроках. Завтра свадьбы, конечно, не будет. Сначала нужно соблюсти приличествующие случаю формальности: объявить в церкви имена вступающих в брак и так далее. На это уйдет как минимум месяца два, так что…

— Нет, Джиллиан. Марселлас сказал, что ты выйдешь замуж завтра, а уж он-то знает наверняка, ибо именно ему пришлось хлопотать о специальном разрешении. Его попросил об этом отец, но он сказал, что ты в курсе и дала свое согласие. Он сказал, что церемония пройдет без лишнего шума в кабинете маркиза, и в качестве свидетелей будут присутствовать только твои родители. Ну, и отец Гаррика, естественно. А официальное объявление состоится позже, равно как и сама свадьба. Завтра утром?!

Отец никогда не говорил ей об этом. Он только дал понять, что хочет поскорее выдать ее за Гаррика, но чтобы так скоро?.. У Джиллиан совершенно не оставалось времени на то, чтобы найти настоящего похитителя. Может быть, именно поэтому отец и устроил такую спешку. Вероятно, он уже понял, что Дант ни в чем не виноват, и хочет отдать дочь за Гаррика побыстрее, еще до того, как она представит необходимые доказательства.

Первой мыслью Джиллиан было разыскать отца и сказать ему все, что она думает о его плане. Но она тут же поняла, что это лишь усилит его бдительность и решимость оградить ее от Данта. Нет, нужно вести себя так, как будто она не возражает. И одновременно подумать о том, что еще можно сделать.

— Ну что ж, в конце концов, чем быстрее, тем лучше, — проговорила она. — К чему ждать, когда в этом нет необходимости.

Клер взглянула на Джиллиан:

— Но мне почему-то всегда казалось, что Гаррик тебе несимпатичен.

Откуда у нее такие сведения? Уж не из пропавшей ли дневниковой тетради? Ничего, с Божьей помощью скоро все прояснится. А пока лучше всего разыграть святую наивность:

— Собственно говоря, я почти ничего о нем не помню и не знаю его ни с хорошей, ни с дурной стороны. Но отец уверяет меня, что раньше он мне очень нравился.

Клер прищурилась:

— А как же лорд Морган? Ты так любишь защищать его. Можно подумать, что…

— Я пришла к выводу, что ты была права насчет Данта, Клер. Он мошенник и сам признался мне в своих неблаговидных поступках, когда я его об этом спросила.

Джиллиан замолчала, считая, что, если переусердствует в критике Данта, это лишь возбудит у Клер подозрения в ее неискренности. Лучше быть краткой.

Клер смерила ее долгим внимательным взглядом и проговорила:

— Что ж, в таком случае тебя, насколько я понимаю, следует поздравить, Джиллиан.

Она поднялась со своего места. Собственно, поздравлений Джиллиан от нее так и не дождалась.

— Ты уходишь куда-то? — спросила Джиллиан.

— Да, — ответила Клер, направляясь к дверям. — У меня назначена одна встреча, которую я не могу пропустить.

— В такой час?

— Да. Я совсем забыла о ней, но вот вспомнила. Передайте Алеку, что я сегодня не смогу с ним погулять.

— О, — нахмурилась Дорри, — он так расстроится!..

— Да, ну что ж, ничего не поделаешь. Наша жизнь полна разочарований, и, по-моему, ему пришла пора понять это. Ты извинись перед ним за меня, Доротея, хорошо? Пусть он поиграет в детской с твоими и Марией-Терезой. А я вернусь днем и еще успею переодеться к вечеру, мы ведь идем сегодня в Халси-Хаус? Джиллиан и Дорри проводили ее глазами.

— Мне показалось, что Клер куда-то вдруг заторопилась, — проговорила Дорри, взяв в руки чашку с какао. Она улыбнулась Джиллиан: — Может, я что-то не то сказала?

Джиллиан не слушала Дорри. Она думала о том, что внезапный уход Клер дает ей неплохую возможность отыскать пропавшую часть дневника.

Она поднялась из-за стола;

— Извини, Дорри, у меня кое-какие дела.

— Джиллиан?

Девушка обернулась уже от двери. Дорри как-то странно смотрела на нее.

— Я не сомневаюсь в том, что со временем вы с Гарриком полюбите друг друга. Когда я выходила за твоего брата, я была с ним едва знакома. А теперь я не могу представить себе жизнь без Марселласа. Надеюсь, что и ты найдешь свое счастье, как я его нашла.

Джиллиан улыбнулась:

— Я это тоже твердо решила, Дорри.


С этой мыслью Джиллиан и переступила порог спальни Клер спустя несколько минут. Она осторожно заглянула в комнату и, увидев, что там никого нет, быстро вошла и тихо прикрыла за собой дверь. Уже зная немного Клер, Джиллиан примерно так себе и представляла ее спальню. Комната была строгая, внушительная и… производила впечатление нежилой. Темно-зеленый бархат и золотая парча балдахина и штор на высоких окнах, изящная мебель с тонкой инкрустацией. На потолке была лепнина в виде ветвей трилистника и лавра, что больше приличествовало королевской опочивальне, на полированном деревянном полу лежал богатый турецкий ковер со сложным тканым узором. Здесь все было на своих местах. Казалось, порог этой комнаты никогда не переступала нога человека.

Джиллиан сразу же приступила к поискам дневника. В ящиках письменного стола Клер не было ничего, кроме стопок чистой бумаги и нескольких запасных перьев. Хрустальная чернильница походила скорее на украшение стола, чем на инструмент для ежедневного пользования. Джиллиан искала везде: в шкафу с выдвижными ящиками, в гардеробе, даже в туалетном столике Клер. Тетради нигде не было. Наконец, уже перед самым уходом, девушка решила открыть ящик тумбочки, стоявшей у постели.

Она потянула за ручку. Ящик оказался пуст. Итак, дневника в этой комнате не было. Джиллиан огорченно нахмурилась. Однако когда она задвинула ящик обратно, ей показалось, что внутри что-то стронулось с места. Джиллиан вновь выдвинула ящик и резко задвинула его. Звук повторился.

Тогда Джиллиан попыталась вовсе вытащить ящик. Он выдвинулся наполовину, но дальше что-то мешало. Джиллиан провела ладонью по дну. Оно слегка сдвинулось. Тогда девушка приподняла ящик и все-таки вытащила его из тумбочки.

Он оказался с двойным дном, и в нижней малой секции был спрятан небольшой стеклянный пузырек. Джиллиан рассмотрела его на свет, и тут в голове ее стали возникать какие-то смутные образы…


«…Тебе что-то было нужно от меня, Джиллиан?»

Джиллиан обернулась. В дверях стояла Клер. «…Я хотела попросить у тебя запасных перьев. Мои кончились. Но тебя не было, и я подумала, что ты не станешь возражать…»

Клер вошла в комнату.

«Конечно, не стану, Джиллиан. Так ты нашла что искала?»

«Я еще не смотрела, но…»

Клер подошла еще ближе и остановилась напротив девушки:

«Что это у тебя в руках, Джиллиан?» Джиллиан опустила глаза на пузырек и сказала:

«Я нашла это в ящике».

«Верно, — сказала Клер, выхватив пузырек, из рук девушки. — Это мои духи. Особый букет».

«Никогда не думала, что духи продаются в таких емкостях. Это скорее напоминает аптекарский флакон».

Клер холодно посмотрела на нее:

«Тем не менее, это духи, и притом весьма дорогие. Я уберу их, а то еще разольешь ненароком. А теперь извини, Джиллиан, я что-то устала. Хочу отдохнуть».

Джиллиан пошла к двери, совсем позабыв о первоначальной цели своего посещения. Обернувшись у самой двери, она сказала:

«Клер, я сегодня утром видела у нас лекарей. Что это может означать? Реджиналъду стало лучше?»


— Что ты делаешь, негодяй?!

Восклицание Клер привлекло внимание придворных, окружавших Гаррика на лужайке для игры в шары. Тот, заметив их любопытствующие лица, нацепил монокль, вежливо улыбнулся Клер и своим обычным жеманным голосом проговорил:

— Леди Трисбейн, если не ошибаюсь? Значит, это я вам случайно наступил на ногу? О, простите великодушно, сегодня я такой неуклюжий. Надеюсь, вы примете мои извинения, милая леди. Может быть, пройдемся? Заодно и посмотрим, насколько серьезно вы пострадали.

Гаррик взял ее под руку и повел по тропинке, которая тянулась вдоль реки и южной стороны Уайтхолла.

— На твоем месте я бы прихрамывал для вида, — шепнул он Клер на ухо. — Или ты хочешь, чтобы о нас немедленно распустили слухи?

Клер начала прихрамывать на левую ногу. Придворные вскоре потеряли к ним интерес и вновь обернулись на короля, который катал по лужайке шары.

Когда они отошли от всех так далеко, что их уже не могли подслушать, Гаррик проговорил:

— А теперь, мадам, может быть, вы все-таки объясните, что это вдруг нашло на вас? Вы хоть понимаете, что только что выкинули перед половиной всего двора?

Клер остановилась и смерила Гаррика долгим взглядом.

— Ты в этом идиотском наряде похож на шута горохового.

Гаррик оглядел себя с ног до головы.

— Тебе не нравится мой новый стиль? Я уязвлен. — Он подбоченился и выставил вперед ногу в чулке и башмаке с широким бантом. Множество золотистых пуговиц на его ярком фиолетовом камзоле блестело на солнце. Он стал накручивать на палец локон, спадавший с кружевного воротника. — А вот мне говорили, что леди Джиллиан мой гардероб пришелся весьма по душе. — Он усмехнулся, скривив свои накрашенные губы. — Она даже не может вспомнить, когда видела такое в последний раз. …

— Очень смешно! — Клер нахмурилась. — Остается только надеяться, что ты не потеряешь свой костюм до свадьбы. Впрочем, потерять будет трудно, учитывая то, что ты женишься на Джиллиан уже завтра!

Гаррик смотрел не на Клер, а куда-то поверх ее плеча, в сторону реки.

— Верно, — проговорил он своим нормальным голосом.

— Что-то не помню, чтобы я присутствовала, когда ты озвучивал эту часть своего плана! Он, наконец, перевел глаза на нее:

— Тебя не было, Клер.

В ту минуту, когда Гаррику пришла в голову мысль попросить руки Джиллиан, с ним была женщина. Только не Клер, а Алтея. Да, такое у нее было имя. По крайней мере, она так назвалась. А как там по-настоящему, Гаррика не волновало. Ему было вполне достаточно того, что это была красивая блондинка с роскошной грудью, мягкими, нежными бедрами и… гораздо более тугой дырочкой, чем у Клер. Когда Гаррик, засовывал в нее свой «жезл», у него создавалось впечатление, что он натягивает перчатки на два размера меньше.

Ах, Алтея! До чего была хороша! Страсть как хороша! Она разрешала ему такое, чего он не добивался ни от одной женщины. Даже брала его себе в рот. От Клер этого не дождешься. Эх, вот бы еще на вечерок ее заполучить…

— Гаррик!

Очнувшись, он взглянул на Клер, у которой было такое выражение на лице, будто ее заставили проглотить целый лимон. Вздохнув, он вновь заговорил жеманным голоском:

— Что, милая?

— Надеюсь, ты все еще не отказался от того, о чем мы с тобой договорились?

Гаррик взял зеркальце, подвешенное на цепочке к поясу, и придирчиво посмотрел на свое напудренное лицо.

— Вы говорите загадками, мадам. О чем это вы?

— Хорошо, я скажу прямо. Ты все еще не отказался от мысли избавиться от Джиллиан, прежде чем та расскажет кому-нибудь правду о случившемся с ней и о том, что ей удалось узнать до своего похищения? Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что, если это произойдет, нам обоим не миновать тюрьмы?

Гаррик усмехнулся. Он провел кончиком пальца по ее подбородку.

— Не волнуйся, милая Клер. Ведь я же обещал тебе. Значит, сделаю.

Он вновь взял ее за руку, и они пошли дальше. Гаррик, наконец, выкинул из головы Алтею. На время.

— Мне кажется, я буду смотреться в роли убитого горем молодожена весьма убедительно. Это будет несчастный случай. Во время нашего с Джиллиан свадебного путешествия. Вообрази… Ночь. Мы почти уже подъехали к постоялому двору, но вдруг карета заваливается набок и падает в овраг! Меня, естественно, вовремя выбрасывает на дорогу, но вот Джиллиан… — Он покачал головой. — Боюсь, у нее не будет шансов выжить. — Он вновь усмехнулся. — Бедняжка Джиллиан. Теперь она от меня никуда не денется. И никто, даже наш героический лорд Морган, уже не спасет ее.


— Мат, ваше величество.

Кассия подняла на него глаза и увидела на лице Карла каменное выражение. Она терпеливо ждала. Через несколько секунд губы короля тронула легкая улыбка.

— Неплохо, миледи. Очень неплохо. Но ничего, попытаюсь отыграться в следующей партии.

— Прошу прощения, но мне пора возвращаться к мужу, ваше величество. А то он еще чего доброго подумает, что мы тут с вами предаемся не только шахматным утехам.

Она стала подниматься со своего места, но Карл удержал ее за руку:

— Еще партию, Кассия.

Кассия опустилась обратно. Этот тон короля был ей очень хорошо знаком. Он собирался что-то сказать ей и до этого нарочно выжидал.

— Ну что ж, разве что только одну… Карл расставил фигуры на доске.

— Я слышал, завтра в Адамли-Хаус состоится тайное венчание.

— В самом деле? — с любопытством в голосе проговорила Кассия, глядя на короля.

— Да, маркиз ходатайствовал о специальном разрешении. Насколько я понял, он устроил с этим делом ужасную спешку. Гонит, как на пожар. Так поспешает, что, боюсь, и сама невеста еще не извещена.

Кассия двинула вперед пешку.


— А невестой будет…

— Леди Джиллиан Форрестер, разумеется. Дочь маркиза.

Кассия подождала, пока король сделает ход, потом двинула вперед и свою фигуру.

— И за кого же леди Джиллиан столь стремительно выходит замуж, ваше величество?

— За Гаррика Фитцуильяма. Он ведь знаком вам, Кассия?

Кассия едва обратила внимание на то, что король «съел» ее коня.

— Уж не графа ли Хандли сын?

— Он самый. Пятый из десяти имеющихся, насколько мне известно. Честно говоря, я был несколько удивлен этим известием, ибо мне казалось, что сердце юной девушки отдано другому.

Кассия сняла с доски слона противника.

— Мне тоже так кажется, ваше величество.

— Порой никак не скажешь, откуда может грянуть гром, — сказал Карл и взял ее пешку своим конем.

— Интересное наблюдение, ваше величество.

— Да, но мне все же кажется, что настоящая любовь всегда перетянет чашу весов на свою сторону, ибо без любви мы всего лишь тленный прах. Врагу не пожелаешь столь жалкого существования.

Кассия двинула вперед свою королеву.

— Пожалуй, тут я с вами соглашусь, ваше величество.

— Но проблемам свойственно решаться, — сказал Карл, ставя свою королеву напротив королевы Кассии. — Правда, если помочь делу, так сказать, слегка подтолкнуть его, думаю, от этого никому вреда не будет…

Рука Кассии с поднятой фигурой застыла в воздухе. Она поняла намек короля. Джиллиан заверила Данта, что она успешно ведет свою игру: хотя она и не отказалась от ультимативного требования отца выйти замуж за Гаррика Фитцуильяма, на деле и не думала этого делать. А то, что венчание назначили на завтра, могло означать только одно: девушка не приняла в расчет силу упрямой решимости своего отца.

Необходимо было что-то предпринять, и немедленно. Благословение короля в данном случае отнюдь не помешает.

Кассия поставила королеву в другой квадратик поля.

— Спасибо, ваше величество. Какая интересная у нас складывается партия. Карл усмехнулся в усы.

— Я не стал бы на вашем месте благодарить меня. Кассия, ибо вы, похоже, проиграли. — Он кивнул на доску.

Кассия опустила глаза и быстро проанализировала позицию. После этого она с улыбкой посмотрела на короля. Тот проговорил:

— Рискну утверждать, что я поставлю вам мат через шесть ходов, моя милая.

— Вы правы, ваше величество. Возможно, даже через пять.


Глава 26


— Может, мне кто-нибудь все-таки скажет, зачем мы это делаем? — шепотом спросил Адриан у Рольфа и Данта, когда они все трое прятались за живой изгородью из подстриженной душистой руты. Адриан приглушенно чихнул. С ним всегда это случалось, стоило только приблизиться к кустам руты.

— Мы собираемся не допустить того, чтобы Джиллиан завтра вышла замуж за Гаррика Фитцуильяма, — ответил Рольф, поправив моток веревки у себя на плече. — Так, Дант?

Дант не слушал их. Он пристально вглядывался через просвет в деревьях в каменный балкон, который вел в спальню Джиллиан. Достав из кармана подзорную трубу, он тщательным образом обозрел окрестности и стал мысленно прорабатывать план действий.

К счастью, было полнолуние и естественного света хватало. Час был поздний, и дом давно уже уснул. Прилегающие улицы тоже словно вымерли. Наступило самое подходящее время для похищения.

— Ладно, — проговорил Дант, оглядываясь на друзей, — перелезаем на ту сторону и идем к аллее. Там есть служебная калитка, которая ведет в сад Адамли. Оттуда есть выход к балкону Джиллиан. В стену ввинчена цветочная решетка, которая достает почти до балкона. Одному из нас придется влезть по ней наверх и закрепить на перилах веревку, чтобы по ней можно было подняться. Кто-то останется внизу на страже и подаст сигнал тревоги, если в том будет необходимость. Вопросы будут?

— Еще бы, — сказал Рольф. — Кто из нас полезет по решетке?

— Надеюсь, ты понимаешь, Дант, что это буду не я? — сказал Адриан, не дожидаясь, пока предложат его кандидатуру. — Я уже слишком стар, чтобы лазать по стенам. Последний такой подвиг я совершил лет десять назад, если не раньше. Я даже не знаю, получится ли у меня теперь. Наконец, у меня дети, о которых я не имею права забывать. Так что я лучше постою на часах. — И веско добавил: — Внизу.

— Я тоже не полезу, — заявил Рольф. — У меня дома беременная жена. Я уж не говорю о том, что недавно открылись старые раны. — И с этими словами он потер ногу, выразительно поморщившись.

Дант нахмурился:

— Что еще за старые раны?

— Ну, помнишь, когда я… А впрочем, тебя тогда не было рядом. Видишь ли, я едва не стал калекой на всю жизнь, когда убегал по крышам от одного особенно настойчивого преследователя-пуританина.

— Данта там действительно не было, — вмешался Адриан, — но я-то, положим, все видел собственными глазами, дружище. Так что при мне, брат, не заливай. Ты всего лишь немного потянул связки и совсем не походил на калеку вечером того же дня, когда затащил в свою комнату смазливенькую служанку из таверны. Что же до того, что тебе пришлось уходить по крышам…

— Тихо! — хрипло шепнул Дант и чертыхнулся. — Я сам полезу, несмотря на то, что у меня тоже есть ребенок, и к тому же я один несу за него ответственность. Но Джиллиан еще чего доброго испугается, увидев ваши рожи. — Он покачал головой. — Поразительно! И как это вы могли в свое время называться прославленными солдатами на службе у его величества?! Если честно, я вообще удивляюсь тому факту, что он еще не свергнут со своего трона, имея возле себя таких храбрых бойцов.

— Между прочим, Адриан был прав, когда сказал, что все наши подвиги в далеком прошлом, — заметил Рольф. — А ты моложе нас и вообще…

Дант кивнул:

— Да, воистину шесть месяцев — большая разница, Рольф! Адриана я еще могу понять, он действительно старше нас на несколько лет. Он и верно старичок.

— Этот старичок при случае вас обоих уложит одной левой! — возразил Адриан.

Дант усмехнулся. Он отлично знал, что друзья пойдут ради него в огонь, если это будет необходимо. И даже по цветочной решетке полезут, если другого выхода не будет.

— Ладно, хватит болтать!

Дант перемахнул через живую изгородь и, пригибаясь, побежал вдоль каменной стены, которой был обнесен дом старого маркиза. Рольф и Адриан не отставали, хотя Дант и не слышал ничего у себя за спиной, даже скрипа гравия под их ногами.

Красться на цыпочках Адриан научил Данта и Рольфа еще в Оксфорде. Тогда это искусство требовалось им для того, чтобы неслышно выбираться по ночам из своих комнат и бежать до ближайшей таверны. Во время войны школярская привычка не раз спасала им жизнь во время рейдов по захваченной врагом территории.

Они добежали до служебной калитки, и Дант стал нащупывать засов.

— Проклятие!

— Что там? — спросил сзади Рольф.

— Висячий замок.

— Так сними его.

— Как? Он с той стороны! Дант обернулся к ним.

— Одному из нас придется перелезть через стену и открыть калитку.

— Кому именно? — спросил Рольф, своим тоном сразу давая понять, что это будет не он. Дант перевел взгляд на Адриана.

— Ты спятил! — проговорил тот. — И ты всерьез рассчитываешь на то, что я полезу на этот забор? Он, по меньшей мере, десяти футов высотой, я уж молчу про железные зубцы наверху!

— Ты из нас троих самый ловкий взломщик, — сказал Дант. — А по поводу забора я могу сказать, что тебе еще и не такие приходилось перемахивать. Вспомни хотя бы, как мы лезли спасать Рольфа из темницы после того, как его повязали в таверне в Вустере.

— Я-то помню, — буркнул Адриан. — Сначала нам пришлось пройти несколько миль по болотам, потом перелезть через две стены, взобраться по стене до уровня третьего этажа, где была его камера… И что же мы с тобой увидели в окно, Дант, ты помнишь, надеюсь? За минуту до нашего появления Рольф как раз выиграл у охранника в карты. А играли они на его освобождение. Так что все наши страдания оказались напрасными…

Дант усмехнулся:

— Однако ты все же лучший взломщик из нас троих.

— Возможно, я был им когда-то. В последний раз я взламывал дверь квартиры полковника Уитби, куда мы ворвались в поисках депеш Кромвеля. Так когда это было!..

Рольф и Дант молча смотрели на него.

— Да черт с вами! — буркнул Адриан, забирая у Рольфа веревку.

Сделав на конце петлю, он попытался забросить ее на один из железных зубцов. После нескольких попыток ему это удалось.

— Как только спущусь на ту сторону, переброшу вам веревку. Не теряя времени, перелезайте вслед за мной и идите к дому, пока я тут буду возиться с калиткой. Адриан натянул веревку, поставил ногу на выступ и полез наверх. Через минуту он уже скрылся из виду, а вскоре через стену перелетел конец веревки.

— Так, Рольф, ты лезь вперед, — скомандовал Дант. — Когда я появлюсь наверху, я брошу тебе веревку и прыгну следом. Ты меня страхуй.

Через пять минут Дант и Рольф уже пробирались по саду к южной стороне дома, где была, как они надеялись, спальня Джиллиан. Адриан в это время пытался открыть калитку.

— Что-то я не вижу никакой решетки, — сказал Рольф, обернувшись к Данту.

Дант стал вглядываться в стену дома. Действительно, решетки не было. Судя по всему, ее сняли после последнего похищения Джиллиан.

— Черт возьми, — пробормотал он.

— Что будем делать?

Дант огляделся по сторонам. В десяти ярдах от дома рос древний вяз с крепкими толстыми ветвями. Одна из них заканчивалась близко к балкону. Можно было допрыгнуть. Рискованно, конечно, но выбора не было.

— Жди здесь, в тени, где тебя никто не видит. Когда я свистну, кидай на балкон веревку.

— Куда ты?

— На дерево.

Подойдя к вязу, Дант подпрыгнул и ухватился за низко нависавшую ветку. Взбираясь наверх, он не смотрел вниз. Наконец добрался до того сука, который был вровень с балконом Джиллиан.

Сук был крепок. Дант оседлал его и стал продвигаться вперед. Когда он почувствовал, что сук вот-вот сломается под его тяжестью, он выпрямился, ухватившись руками за ветку, которая была сверху. В следующую секунду сук скрипнул и сильно качнулся. Дант прыгнул.

Успев ухватиться руками за перила, он быстро подтянулся и перебросил свое тело на балкон.

Однако едва он выпрямился, в проеме балконной двери показался чей-то силуэт.

— Я уж думала, что так и не дождусь вас.


Глава 27


Джиллиан медленно вышла из тени:

— Я почти потеряла надежду, милорд.

Дант удивленно посмотрел на нее:

— Но как вы узнали, что я приду за вами?

— Право же, милорд, доверяйте мне так, как я доверяю вам. Я знала, что вы не допустите, чтобы я вышла замуж за Гаррика Фитцуильяма. Ведь вы видели его, не так ли? И должны понимать, что я не могу быть женой такого болвана. И потом, Кассия прислала мне коротенькую записку, в которой желала мне счастья. Ну, я и поняла, что сегодня ночью должно что-то случиться.

Дант улыбнулся. На Джиллиан было простое дорожное платье, в руке она держала небольшой чемодан.

— В таком случае никогда не теряйте надежды, когда речь идет обо мне, миледи. Никогда.

Дант на секунду перегнулся через перила балкона и свистнул. Рольф вышел из тени деревьев и бросил другу веревку. Дант закрепил ее на перилах и вновь обернулся к Джиллиан.

— Я подумал, миледи… — проговорил он, забирая у нее чемодан и бросая его Рольфу, — и решил, что Лондона с меня достаточно. Я возвращаюсь в Уайлдвуд и хочу спросить: не присоединитесь ли вы ко мне? Впрочем, если у вас есть другие планы…

Джиллиан с улыбкой положила руки ему на грудь и заглянула в глаза.

— Ничто, милорд, не может удержать меня от того, чтобы присоединиться к вам.

Джиллиан закрыла глаза, заметив, что Дант наклонился к ее губам. Она слышала, как часто бьется его сердце под ее рукой. У нее самой оно колотилось с такой же силой. Дант пришел — он сдержал свое обещание. Ей хотелось одновременно и плакать и смеяться.

— М-м, не хочется прерываться, — проговорил Дант, неохотно отрываясь от нее, — но нам все же сначала нужно переправить вас вниз. За последнее похищение с моим участием я поплатился тремя годами ссылки. Повторять это у меня нет ни малейшего желания.

С этими словами он уселся на перила и обвязал себя веревкой. Джиллиан он крепко прижал к себе, поддерживая ее ногами. Так они медленно спустились на землю.

— Прежде чем мы уйдем, — проговорил Дант, отпуская ее, — я хочу, чтобы вы сделали одну вещь.

— Что именно?

— Крикните, что есть мочи.

— Не понимаю…

— Только не говорите, что не можете, Джиллиан. Вашему полу это свойственно от природы. Просто испустите отчаянный вопль, способный пробудить даже мертвых. Ну, по крайней мере, тех, кто крепко спит сейчас в этом доме.

Джиллиан посмотрела на него как на сумасшедшего.

— Вы хотите, чтобы я крикнула?

— Да. Ни о чем не беспокойтесь, я знаю, что говорю.

Джиллиан вновь смерила Данта недоуменным взглядом, затем обернулась лицом к дому. В следующее мгновение она закричала, да так, что этим криком действительно можно было бы поднять покойников.

— А теперь понадеемся на то, что Адриану уже удалось разобраться с калиткой, — проговорил Дант. Он взял девушку за руку, и они бросились из сада. Адриан выломал замок и ждал их у выхода.

— Я уж было подумал, что вас поймали.

— Пока еще нет, дружище, но опасность не миновала. — Дант быстро обернулся на дом. Свет уже горел почти во всех окнах. Адамли-Хаус гудел словно растревоженный улей. Спустя несколько мгновений на балкон выскочил старый маркиз со съехавшим набок ночным колпаком. Лицо его, освещенное луной, было искажено яростью.

— Он украл ее! Проклятие, Морган опять украл Джиллиан!

Реджинальд, который показался сразу же за ним, уже бежал обратно в спальню с криком:

— За ними!

— Это сигнал нам, — сказал Дант, и все четверо устремились через калитку на улицу.

Когда они повернули за угол, Джиллиан увидела у внешней стены Адамли-Хауса три экипажа. Возле первой кареты стояла Мара, возле второй — Кассия. Рольф и Адриан присоединились к своим женам. Дант побежал с Джиллиан к третьей карете.

— Ваша колесница, миледи, — проговорил он, помогая Джиллиан влезть внутрь. Он забрался следом за нею и захлопнул дверцу. — Стабс, давай-ка, приятель! Гони изо всех сил!

Когда они отъехали от Адамли-Хауса, Джиллиан выглянула в окно и увидела, что все три кареты разъезжаются в разные стороны. Рольф и Кассия взяли курс на север, Адриан и Мара на юг, а их экипаж — на запад.

Дант откинулся на спинку сиденья.

— Надеюсь, это собьет их с толку.

— Для этого вы и попросили меня крикнуть? Чтобы они увидели все три кареты? Теперь они не знают, какую из них преследовать. — Джиллиан улыбнулась. — Неплохо придумано, милорд. Куда, кстати, мы едем?

— В Уайлдвуд, как я и сказал.

— Но ведь они сразу же сунутся туда!

— Не сразу. Мой расчет строится на том, что они подумают: «Морган не такой дурак и не повезет ее туда, где мы можем ее тут же найти». Однако к тому времени, как они перероют всю Англию и все-таки приедут в Дербишир, я думаю, у меня уже все будет готово. Феба остается в городе вместе с Марой и Адрианом до тех пор, пока все не уляжется.

— Значит, вам удалось узнать, кто похитил меня?

— Я ожидаю подтверждения своих подозрений.

— Это Клер? Дант обернулся:

— Ваша невестка? Почему вы так решили?

— Мне стало известно, что она выкрала мой дневник после того, как меня похитили. Моя служанка Абигаль рассказала мне об этом только вчера вечером. Сегодня утром я заглянула в комнату Клер, думая отыскать пропажу, но вместо дневника наткнулась на кое-что другое. Я нашла маленький стеклянный пузырек, запрятанный под двойным дном ящика тумбочки. Поначалу я не сообразила, что держу в руках, но потом у меня появилось ощущение, что я уже находила этот пузырек раньше. За этим занятием меня и застала Клер. В дневнике я прочитала о таинственной болезни Реджинальда, в которой не могут разобраться врачи, и… мне кажется, тогда я как-то связала эту болезнь с тем пузырьком.

— Что за болезнь?

— Я до сих пор не знаю, хотя расспрашивала кое-кого, включая Дорри и Абигаль. Реджинальд всерьез занемог вскоре после возвращения в Лондон отца и братьев после эпидемии. Поначалу все боялись, что у него чума, но лекарь не подтвердил диагноз. У него вечно болела голова и было желудочное расстройство. В семье решили, что это гастрит. А когда состояние брата ухудшилось, появились даже подозрения на желтуху. Но лекарь так и не смог определить, что такое с Реджинальдом. А вскоре после моего исчезновения брату стало лучше.

Дант внимательно выслушал Джиллиан.

— Желтуха, говорите? Гастрит? У вас с собой тот пузырек?

Джиллиан отрицательно покачала головой:

— Я оставила его там же, где и нашла, чтобы не возбуждать подозрений Клер раньше времени. По крайней мере, до тех пор, пока мне не удастся точно выяснить, что у нее на уме.

— Правильно, Джиллиан. Пусть лучше Клер считает, что вы так ничего и не вспомнили. Судя по симптомам болезни Реджинальда, о которых вы мне рассказали, можно предположить, что Клер медленно убивает своего мужа ядом.

— Я тоже подумала об этом, хотя очень надеюсь на то, что ошибаюсь.

— Боюсь, не ошибаетесь. Полагаю, это мышьяк, правда, не в чистом виде, иначе Реджинальд уже давно умер бы. Есть способы разбавлять яд так, чтобы его потом трудно было обнаружить. Смерть в подобном случае наступает далеко не сразу, и это помогает избежать подозрений. Я слышал, что мышьяк иногда скармливают жабам, а потом перегоняют его из погибшего животного в виде жидкости. Такие вещи проделываются парфюмерами, которые в совершенстве владеют искусством дистилляции.

— Я вспомнила, что, когда спросила у Клер, что это за пузырек, она сказала, что это такие особые духи.

— Духи, вы говорите? — Дант задумался.

Интересно, уж не тот ли самый парфюмер, который приготовил ей это зелье, сделал духи и для вашего похитителя? Те самые, с острым запахом?

— Вы думаете, что это Клер спланировала мое похищение, чтобы я никому не могла рассказать о том, что она травит ядом Реджинальда? Мне тоже приходила эта мысль в голову, но тогда непонятно, почему мой похититель хотел отвезти меня в Шотландию и жениться на мне?

— Ответ на этот вопрос мы с вами получим, когда узнаем имя похитителя. Тогда станет ясен и главный мотив преступления. В Уайлдвуде у нас с вами, полагаю, будет достаточно времени, чтобы поразмыслить над этим. Рольф и Адриан продолжат свое расследование в Лондоне. Я сказал, чтобы они отписали нам в Уайлдвуд сразу же, как только возвращение в Лондон станет безопасным. И мы вернемся, но не с пустыми руками, а зная имя вашего похитителя. Я и сам хотел остаться в городе, чтобы самолично все выяснить, но тут неожиданно узнал, что ваш отец задумал женить вас на Фитцуильяме уже завтра. Пришлось действовать не мешкая.

— Значит, вы получили мою записку?

— Нет, никакой записки я не получал. Обо всем мне рассказала Кассия. За одной из партий в шахматы его величество обмолвился о том, что ваш отец ходатайствовал у него о предоставлении специального разрешения. Если бы не король, я так ни о чем и не узнал бы. И не пришел бы за вами сегодня. Тогда вам, возможно, все-таки пришлось бы выйти за Гаррика Фитцуильяма завтра.

— Нет, ни за что, я даже думала нарядить невестой свою служанку Абигаль и отправить ее с Гарриком к алтарю вместо себя. В свадебном наряде моей матери ее никто бы не узнал.

Дант улыбнулся:

— Забавно было бы поглядеть. Впрочем, сейчас все это не важно. Вам уже не грозит опасность венчания с Гарриком Фитцуильямом, а мне, между прочим, не страшны угрозы вашего отца. Видите ли, я переговорил с королем, объяснил ему все, и он заверил меня, что не придаст значения тем обвинениям, которые могут обрушиться на мою голову из уст старого маркиза.

— Долго мы будем добираться до Уайлдвуда?

— Мы поедем объездными путями. Завтра вечером остановимся переночевать на постоялом дворе. Там же поменяем лошадей. Еще через день мы должны прибыть в Уайлдвуд, где и будем дожидаться новостей от Рольфа и Адриана.


Джиллиан увидела, как Дант показался из-за деревьев с корзинкой в одной руке и букетом полевых цветов в другой. Она сама наметила это место у ручья для отдыха. Здесь был приятный тенек, и солнце лишь чуть-чуть пробивалось сквозь зеленый навес леса.

Дант стал прыгать по камням, лежащим в ручье, желая не замочить ног. Он смешно балансировал руками с корзинкой и букетом. Джиллиан смотрела на него с улыбкой. Наконец он подошел к ней и опустился рядом на коврик, взятый из кареты.

— Надеюсь, вы голодны? Повариха Кассии напихала сюда провизии на целую неделю, — проговорил он. Джиллиан живо подалась вперед:

— Просто умираю с голоду.

За разговором они съели холодного цыпленка с сыром и запили его бутылкой красного вина из грубоватых оловянных кружек, которые затем сполоснули в ручье. Вино и еда разморили Джиллиан. Ведь они толком так и не отдохнули со вчерашней ночи, когда выехали из Лондона. Джиллиан лишь разок удалось вздремнуть на плече у Данта.

— У нас еще есть немного времени, так что отдохните, — сказал ей Дант. — Я приказал Стабсу напоить лошадей и дать им попастись на травке у ручья. Вы устали. Попробуйте заснуть.

Дант откинулся спиной на ствол дерева, возле которого они сидели, и притянул Джиллиан к себе. Обняв девушку, он стал играть выбившимся локоном ее волос, которые переливались красным и золотистым в солнечных лучах. Какое-то время они молчали.

Паузу прервал Дант:

— Джиллиан, я должен кое-что сказать вам.

— Да? — сонно отозвалась девушка. Солнце теплыми лучами ласкало ее лицо. Она сомкнула глаза.

— Мы еще не заговаривали о том, какое нас с вами ждет будущее. Но я в последнее время много думал над этим. Поначалу, когда ваш отец выгнал меня из Адамли-Хауса, я считал, что мне удастся забыть вас. Мне даже казалось, что маркиз был прав, когда говорил, что вы достойны стать женой порядочного, пользующегося уважением человека, а не такого, как я. С моим-то прошлым… Но забыть вас мне не удалось. Более того, я пришел к выводу, что вы стали мне ближе, чем любая другая женщина когда-либо. Даже в разлуке с вами мне всюду чудился ваш образ. Куда бы я ни отправился, за что бы ни взялся, я неизменно остро переживал, что вас нет рядом. Я понял, как сильно успела привязаться к вам Феба. И как вы к ней привязались. Я видел, что девочке требуется женская ласка — мать, если хотите. И в такие минуты мне особенно сильно хотелось, чтобы вы были с ней. — Он улыбнулся. — Хотя бы для того, чтобы пить чай по вечерам с ее куклой. И вот я пришел к заключению, что ни одна женщина не может заменить ей мать. Только вы. Я понимаю, конечно, что до последнего времени вел отнюдь не образцовый образ жизни. Сейчас, как бы оглядываясь назад, я вижу, что всегда будто искал что-то. Но искал не там, где следовало. А вот сейчас я нашел…

Дант сделал паузу, старательно подбирая нужные слова. До сего дня ему еще ни разу не приходилось вести столь серьезный разговор с женщиной. И ему очень не хотелось допустить сейчас какую-нибудь досадную ошибку.

— Одним словом, я хочу сказать, что больше не желаю разлучаться с вами, Джиллиан. И если вы согласитесь стать моей женой, я сочту себя самым счастливым мужчиной на всем белом свете.

Наконец-то он объяснился. Эта мысль не давала ему покоя с той самой минуты на балу во дворце, когда Джиллиан сказала ему о том, что ее хотят выдать за Гаррика Фитцуильяма. Дант не мог ее терять, А отсюда и выход: женитьба.

Он молчал, ожидая ее ответа.

— Джиллиан?

Дант скосил на нее глаза. Ресницы ее были опущены, дыхание было ровным и размеренным. Он улыбнулся. Все-таки заснула. Несколько раз в карете, уже начиная клевать носом, девушка через несколько мгновений вздрагивала и говорила, что это ничего, она нисколько не устала и ей совсем не хочется спать.

Вечное стремление доказать силу воли — этим качеством Джиллиан Дант восхищался больше всего. Точно так же она боролась с растерянностью в первый день их знакомства, когда проснулась в Уайлдвуде, на постели его матери, и поняла, что лишилась памяти. И именно благодаря такой настойчивости ей удалось освоить столь неудобный для женщин музыкальный инструмент, как бас-виола.

Дант сел поудобнее и сам заснул с улыбкой на губах.


Карета остановилась возле постоялого двора «Золотой гусь» сразу после восхода луны.

— Мы здесь заночуем, — сказал Дант, — а завтра будем спать уже в Уайлдвуде.

Дант не был уверен в том, что хозяин постоялого двора принял их за супружескую пару, но, наученный жизнью, старик, по крайней мере не задавал никаких вопросов. В любом случае он мог предложить им только одну комнату на двоих, ибо на постоялом дворе их было только две и вторая уже была занята каким-то джентльменом.

— Зато это наша лучшая комната, милорд, — сказал старик. Его звали Кратч, и он ходил с черной повязкой на глазу. Открыв дверь в комнату, он первым делом зажег подсвечник, стоявший на сундуке у самой двери. — Мы можем принести ужин сюда, если хотите. Можно, конечно, поесть и внизу, но как бы ребята не забаловали после нескольких кувшинчиков эля.

Дант кивнул;

— Очень хорошо, мистер Кратч. Принесите сюда. Джиллиан осмотрелась. Комната была на удивление опрятной. Постель выглядела свежей и была, похоже, без клопов. На грубом деревянном столе у окна, выходившего на двор, красовалась ваза с цветами. Вода в тазу была чистой.

— Что-нибудь еще, милорд? — спросил хозяин. Дант оглянулся на Джиллиан.

— Миледи?

— А можно будет принять ванну?

— Разумеется, — ответил хозяин и пошел к двери. — Я скажу Маргарет, это моя жена, чтобы она живо подогрела воды. Она только-только сварила лавандовое мыло, я могу распорядиться, чтобы вам принесли кусок.

— Спасибо, мистер Кратч.

Дверь за стариком закрылась, а Джиллиан все стояла и смотрела на нее. Наступила неловкая пауза. Девушка понимала, что ей нужно что-то сказать, но в голову лезли такие мысли… Значит, им придется спать на одной постели? Она представила себе, как проснется утром в объятиях Данта — хотя отдавала себе отчет в том, что не должна даже задумываться об этом, — и испытала прилив возбуждения.

Наконец заговорил сам Дант:

— Комнатка такая маленькая. Увы! Я впервые останавливаюсь здесь, так что не знал. Но ничего. Вы, конечно, ляжете здесь, а я пойду на конюшню к Стабсу.

— Нет.

Дант посмотрел на нее.

— Мы ведь уже не чужие люди, Дант. А кровать довольно широкая. На ней хватит места нам обоим. В карете и то было теснее, наверное. И потом, я доверяю вам, как никому другому. Словом, мне будет гораздо спокойнее, если вы останетесь здесь.

Дант был потрясен и в первую минуту даже не знал, что ему ответить на это. Она доверилась ему… «И я не имею права обмануть ее доверие».

Они молчали. Обоим было неловко. Спустя несколько мгновений в дверь постучали, и Дант пошел открывать.

— Мы принесли ванну для леди, — сказал молодой парнишка, которому было на вид лет пятнадцать.

Ему помогал другой такой же. Они занесли в комнату небольшую лохань, которая внешне годилась скорее для стирки белья. Потом один из них достал кусок мыла.

— Миссис Кратч велела передать вам. Вода уже почти согрелась, мы сейчас принесем. И они ушли.

— Я спущусь вниз, пока вы будете принимать ванну, — сказал Дант и ушел вслед за ними.


Дант сидел в битком набитом зале на первом этаже, неподвижно глядел на огонь в камине и поглаживал рукой кружку эля, который оказался сильно прокисшим. Он сидел и изо всех сил пытался отогнать от себя мысленный образ, видение, которое упрямо лезло ему в голову: обнаженная Джиллиан сидит в ванне у камина, отблески огня ласкают ее кожу, а вода стекает ручейком между грудей, по напряженным соскам, вниз по животу…

— Хотите что-нибудь еще, милорд? Перед ним неожиданно выросла служанка. Наклонившись взять пустой кувшин из-под эля, она нагло сунула свой бюст Данту прямо под нос.

Дант заерзал на стуле, пытаясь как-то ослабить то дикое напряжение, которое возникло у него от мыслей о Джиллиан. Он молча выждал, пока девушка вытрет тряпкой и без того чистую поверхность стола.

— Еще кувшинчик? — предложила она.

— Нет, — сказал Дант. Он поднялся из-за стола и дал служанке шиллинг. — Спасибо, эля с меня достаточно. Попросите мистера Кратча принести нам наверх вместе с ужином бутылку красного.

…Дант задержался перед дверью в комнату, прислушиваясь. Он думал услышать плеск воды, но не услышал ничего.

— Джиллиан?

Через несколько секунд задвижка щелкнула, и дверь открылась.

— А я уже думала, что вы все-таки решили податься на конюшню, милорд, — проговорила Джиллиан.

Дант замер на пороге, не спуская с нее глаз. Она отошла к камину, села на стул перед ним и стала сушить полотенцем волосы, мокрые после ванны. Вот она запустила пальцы во влажную густую волну и откинула ее с лица. На ней не было ничего, кроме ночной сорочки, и от нее пахло лавандой.

Дант натужно вздохнул.

— Я могу вернуться позже, если вы еще не закончили…

— Нет-нет, я уже все. К тому же миссис Кратч с минуты на минуту принесет наш ужин. — Она обернулась к Данту и улыбнулась. — Вы можете снять камзол, если, конечно, не думаете спать в нем.

Дант снял камзол и повесил его на спинку стула. Затем он вновь посмотрел на Джиллиан и оцепенел. Она выпрямилась перед камином, и под сорочкой ясно угадывались все линии ее тела: стройные ноги, бедра, груди… В комнате как будто стало жарче.

В дверь постучали. Это пришла хозяйка.

— Надеюсь, вашей светлости понравилось наше мыло, — сказала миссис Кратч. Она внесла два деревянных подноса, на которых было по чашке похлебки с мясом и овощами, хлеб, сыр и по куску яблочного пирога.

— Да, благодарю вас, — ответила Джиллиан.

…Они сидели за небольшим столиком у камина. Дант изо всех сил пытался сосредоточиться на еде. Черт возьми, что это с ним происходит? Почему его голова только и занята, что мыслью о том, как бы схватить Джиллиан и отнести ее на постель? Что же это такое? Выходит, он даже поесть рядом с ней нормально не может? Как же он будет с ней спать рядом?

— Что с вами, Дант?

«Ровным счетом ничего, если не считать того, что я не могу спокойно сидеть и что меня так и тянет осыпать вас поцелуями».

Он поднял глаза от блюда, к которому почти не прикоснулся.

— Ничего, Джиллиан.

— У вас такой озабоченный вид. «И это еще мягко сказано».

— Да нет же, право. Просто хочется поскорее оказаться в Уайлдвуде.

«И еще мне хочется выбраться из этой комнаты, пока я окончательно не спятил». Джиллиан поднялась.

— Оказалось, что я вовсе не так голодна, как думала. — Она взглянула на его поднос. — Да и вы, судя по всему.

«Если б вы только знали, как я голоден, черт возьми!..»

Джиллиан подошла к кровати, откинула покрывало и взобралась на постель.

— Я сейчас, наверное, уже лягу. Стабс сказал, что впереди у нас еще целый день пути. Вы тоже ложитесь?

Нет, хватит! Это было уж слишком! Она сидит полуголая на постели и зовет его к себе… Этого Дант вынести не мог.

— Нет, Джиллиан, я все-таки решил пойти сегодня на конюшню.

— Почему, милорд? Я чем-то расстроила вас?

— Если говорить прямо, Джиллиан, то я просто не могу поручиться за то, что не притронусь к вам в течение этой ночи.

Джиллиан улыбнулась:

— Кровать не настолько большая, что ж тут удивительного?

— Когда я говорю «не притронусь», я имею в виду другое значение этого слова. Я не могу сейчас думать ни о чем, кроме одного: как овладеть вами. Именно поэтому я не могу ручаться за себя, Джиллиан. Вы сегодня удивительно привлекательны, а я пытаюсь стать порядочным человеком, начать вести новый нравственный образ жизни. Но и у моей силы воли есть какие-то границы. Если я лягу с вами в одну постель, то, боюсь, случится то, что… Словом, подтвердится все, что вы обо мне слышали. Вы невинная девушка, и я просто не имею права воспользоваться тем, что мы одни. Даже в самые безрассудные моменты своей жизни я никогда не укладывал в постель незамужнюю женщину. И не собираюсь менять своих привычек.

Джиллиан посмотрела на него и произнесла слова, которые ей казались, видимо, самыми логичными:

— Так в чем же дело? Женитесь на мне.


Глава 28


Дант потрясение уставился на нее:

— Не понял?

Джиллиан спокойно выдержала его ошарашенный взгляд. Она поднялась с постели и медленно направилась к нему через всю комнату.

— Да, милорд, вы не ослышались. Я сделала вам предложение. Видите ли, мне кажется, что и я отчасти в ответе за то неловкое положение, в котором мы оказались. Я не хочу, чтобы вы из-за меня нарушили свои принципы. Я согласна с тем, что ваш ночлег на конюшне, возможно, будет лучшим выходом из сложившейся ситуации, но я говорю не только о сегодняшней ночи. Я не хочу, чтобы вы ночевали на конюшне постоянно. И если вас беспокоит лишь тот факт, что я не замужем, мне кажется, самым легким решением проблемы была бы наша женитьба. Ибо вы — единственный мужчина, за которого я бы пошла.

Теперь Джиллиан стояла к нему уже так близко, что он отчетливо слышал аромат лаванды, исходивший от ее кожи. Просохшие волосы мягкими густыми волнами струились у нее по плечам. Невероятным усилием воли ему удалось подавить дикое желание поднять ее на руки, отнести в кровать и заниматься там с ней любовью до рассвета.

Дант не исключал того, что сдержаться ему помогла всевышняя сила.

— Вы не отвечаете мне, милорд. Дант посмотрел ей в глаза:

— И вы — единственная женщина, на которой я согласился бы жениться.

Джиллиан улыбнулась:

— Значит, можно считать, что препятствия остались позади? Что мы теперь будем делать?

Дант повернулся к двери, ибо знал, что еще минута — и он не сможет удержать себя в руках.

— Увидимся завтра утром, миледи. Мы выезжаем на рассвете, так как я не хочу откладывать нашу свадьбу ни на одну лишнюю минуту.

Джиллиан проводила его глазами. Потом она затушила свечи и легла в постель. Она чувствовала, что совершила глупость. При этом Джиллиан жалела вовсе не о том, что сделала Данту предложение. Мысль выйти за него замуж казалась ей исполнением волшебной мечты. Да, она жаждала каждое утро просыпаться в его объятиях. Жаждала прожить вместе с ним жизнь. Быть матерью его детей. Она жалела только об одном, что согласилась подождать до свадьбы и позволила ему сейчас уйти.

Она лежала в постели без сна, смотрела в темный потолок, представляла себе, как он ворочается сейчас на конюшне, и искренне жалела о том, что он не нарушил ради нее свои принципы.

Впрочем, это лишний раз подтверждало, что Дант в любой ситуации всегда остается истинным джентльменом.


Карета свернула с дороги и остановилась на опушке небольшой рощицы высоких вязов. В небе уже сгущались сумерки. Джиллиан выглянула в окно и увидела небольшое каменное строение неподалеку от дороги. Весь день с самого утра Дант скакал на Гневе рядом с каретой. Сейчас конь стоял у крыльца дома, а Дант как раз заходил внутрь.

Джиллиан открыла дверцу кареты, но выходить не стала.

— Стабс, почему мы остановились? Лорд Морган говорил, что мы уже сегодня будем в Уайлдвуде. Неужели заблудились?

Карета качнулась под тяжестью кучера, который свесился с козел.

— Н-нет, миледи. М-мы не заблудились. Уайлдв-вуд уже близко. Ч-час езды отсюда. Его св-ветлость просто сказал, что ему н-нужно задержаться здесь п-по одному делу.

По одному делу? Джиллиан стало интересно, что же это может быть за дело. Но тут ей вспомнилось, что в ту ночь, когда Дант нашел ее на дороге, он проезжал мимо одного поселка, несчастные жители которого мужественно сражались с чумой. Дант помог им тогда. Наверное, они остановились сейчас здесь, чтобы узнать, как идут дела.

— Спасибо, Стабс. Я не сомневаюсь, что его светлость не задержится.

И Дант словно услышал ее слова.

— Не согласитесь ли вы выйти, дорогая? — неожиданно раздался его голос у самой дверцы кареты.

— Что-то случилось, милорд? Несчастным нужна еще какая-то помощь?

Дант взял ее за руку и помог сойти на землю.

— Несчастным? О каких несчастных идет речь?

— Но разве это не тот поселок, где чума?

— Тот поселок назывался Эйам, и он находится не здесь. Но раз уж вы так заинтересовались судьбой жителей Эйама, я могу сказать вам, что в последнее время до меня доходили известия о том, что больных там стало значительно меньше. К тому же я отослал им лечебные травы, которые мне в Лондоне присоветовала Мара. — Он улыбнулся. — А сейчас мы не в Эйаме. Этот поселок называется Пик-Форест, он находится между Тайдсвелом и Шапель-ан-ле-Фрит. Кстати, известен многими своими достопримечательностями, в частности каналом. Но нас с вами должна заинтересовать местная церковь, выстроенная в память Карла Мученика, отца нашего короля. Она была возведена меньше десяти лет назад женой графа Девонширского. Окно над алтарем, между прочим, из венецианского стекла. Церковь не обслуживает какую-то конкретную конфессию и поэтому не подчиняется епископальной власти. Разные люди находят в этом свои преимущества, но для нас эта церковь хороша тем, что олицетворяет собой дух Гретна Грин в самой дербиширской глуши. То есть здесь от жениха и невесты не требуется ни предварительной помолвки, ни испытательного срока для проверки чувств. Здесь людей венчают сразу. Это я вам и хочу предложить сейчас, если, конечно, вы еще не передумали стать моей женой.

Джиллиан только улыбнулась в ответ. Церемония заняла меньше часа. Точнее, ровно пятьдесят минут, если верить церковным часам. Как только сумерки стали сгущаться, они снова сели в карету и поехали дальше. Гнева привязали сзади к экипажу, и Дант на этот раз сел вместе с Джиллиан.

— Иди сюда, жена, — проговорил он и притянул ее к себе так, что Джиллиан оказалась между его ног. Не теряя времени, Дант стал жадно целовать ее. Тут он был, наверное, похож на человека, которому долго отказывали в хлебе, но в итоге пригласили на настоящий пир.

Джиллиан приникла к нему. Его губы скользили по ее шее, вот он легонько куснул ее в мочку уха, поцеловал подбородок… Каждое его прикосновение порождало сладкую дрожь во всем теле. Через минуту она почувствовала, как его рука поползла вверх по ее ноге. Вот пальцы пробежали колено и стали гладить бедро. В ней родилось внутреннее напряжение. Ей хотелось, чтобы он обнял ее крепче. Вот он покрыл поцелуями верхнюю часть ее груди, выглядывавшую из-за корсажа, накрыл рукой одну из грудей, от чего Джиллиан возбудилась еще больше. Она почувствовала, как он стал расстегивать крючки на ее платье, послышался шелест натягиваемой ткани… У нее перехватило дыхание, и она с нетерпением ждала продолжения.

В следующее мгновение Джиллиан вскрикнула, почувствовав на своей обнаженной груди влажные и горячие губы и язык Данта. Ласка была настолько изысканной, что возбуждение девушки переросло все границы. В это время рука его принялась ласкать бедро с внутренней стороны. От кончиков его ласковых пальцев прокатывались волны импульсов, устремившихся в самое чувствительное место на ее теле, где родилось и стало стремительно нарастать желание. Вот его рука нежно коснулась низа ее живота, и палец стал мягко входить внутрь. Джиллиан хотелось кричать от наслаждения.

Дант вошел в нее одним пальцем, и девушка непроизвольно стала подаваться навстречу его руке. В то же время Дант не переставал ласкать ртом ее грудь, заострившиеся от возбуждения соски. В какой-то момент он втянул один сосок в рот, и от этого дрожь в теле девушки усилилась. Движения пальца внутри нее тем временем стали увереннее, смелее. Все эти ласки вкупе привели к тому, что в Джиллиан родилось незнакомое и удивительное ощущение парения над землей, которое стремительно росло, словно снежный ком, и усиливалось. Наконец наступила кульминация, и полет закончился волшебным фейерверком чувств и спазмов, которые потрясли ее всю.

Джиллиан не смогла сдержать громкого возгласа и, запрокинув голову назад, отчаянно вцепилась руками в волосы Данта. Бившая ее крупная дрожь постепенно стала проходить. Дант крепко прижимал Джиллиан к себе, зарывшись лицом в ее обнаженные груди, и ждал, когда та вернется к действительности. Когда же Джиллиан пришла в себя и обратила на него взгляд, в котором застыл немой восторг, он нежно и мягко поцеловал ее в губы.


Дант обнимал Джиллиан рукой за талию. Девушка положила голову ему на плечо, отдыхая после пережитого только что. И так они приехали в Уайлдвуд.

Джиллиан слышала, какая суматоха поднялась в доме, стоило только их карете подкатить к крыльцу. Слуги один за другим стали выбегать из дома, чтобы поприветствовать своего хозяина.

— Добро пожаловать домой, леди Морган, — сказал Дант. Он быстро застегнул крючки на ее платье и опустил юбки. — Но учтите, что я собираюсь, не откладывая дела в долгий ящик, продолжить то, что начал. Дайте только добраться до постели.

«Продолжить?! Так это еще не все? Неужели может быть что-то сильнее, что-то выше того, что она уже испытала?»

Дант вылез первым, потом помог ей сойти на землю и тут же подхватил на руки, улыбнувшись, он шепнул ей на ухо:

— Такая традиция! Жених должен внести невесту в дом на руках.

Прижимая ее к себе, он стал подниматься по ступенькам крыльца. Их вышли встречать Ренни, миссис Лидс и все остальные слуги. Дант приветственно кивнул им и, войдя в дом, тут же направился с Джиллиан в свою спальню. Огонь уже весело потрескивал в камине, и даже постель была расправлена. Все еще держа Джиллиан на руках, Дант вошел в комнату и ногой захлопнул дверь.

— Вы даже представить себе, мадам, не можете, — проговорил он, опуская ее на постель, — до какой степени я хочу вас!

Джиллиан была не в состоянии отвечать, она только молча наблюдала за тем, как он снимает с нее башмаки, затем подвязки и чулки, швыряя это все, не глядя, на пол.

— Я просто изнываю от желания, — продолжал он, вновь расстегивая крючки на ее платье. Справившись с ними, он поцеловал ложбинку меж ее грудей, живот… Жар его поцелуев свободно проникал сквозь тонкую ткань сорочки. — Оно проснулось во мне в тот самый миг, когда я впервые увидел тебя. — Дант стал стягивать с нее юбку. — И именно поэтому, миледи, я и поцеловал вас тогда на дороге. — Он отбросил юбку себе за спину. — С тех пор я только и мечтаю о том, как дотронусь до тебя, Джиллиан, овладею тобой здесь, вот на этой постели.

Дант выпрямился, стянул с себя рубашку. По мускулам его рук и груди забегали блики от огня. Точеное тело его было красиво. Джиллиан молча наблюдала за тем, как он разулся, стянул чулки и, наконец, расстегнул штаны. Через минуту он уже стоял перед ней обнаженный.

— О Дант… я тоже все это время хотела тебя. Дант протянул ей руку и заставил сесть рядом с собой на постель. Обняв Джиллиан, он наклонился и нежно поцеловал ее. Затем он снял с нее сорочку и вновь поцеловал, крепко прижав к себе.

Они были так близко друг от друга, что, казалось, их дыхание и жар, исходивший от тел, слились в одно целое. Джиллиан обняла Данта за шею и раскрылась ему вся. Она чувствовала, как трется о ее живот его возбужденная плоть… В следующее мгновение он заставил ее лечь на спину и сам опустился сверху.

Дант поднял голову и внимательно посмотрел на нее. В глазах ее играли блики от камина.

— Тебе известно, что случается, когда мужчина и женщина бывают вместе, Джиллиан? Она утвердительно кивнула.

— А ты знаешь, что в первый раз тебе будет больно? Она снова кивнула.

— Обещаю, что постараюсь всеми силами облегчить эту боль. Есть несколько способов. Но я не смогу избавить тебя от нее полностью. Будь моя воля, я с радостью принял бы ее на себя. Ты доверяешь мне, Джиллиан?

— Да, — шепнула она.

— Мне это очень нужно сейчас. Боль будет внезапной, но недолгой. Я постараюсь доставить тебе удовольствие, чтобы ты быстро забыла о ней.

Он поцеловал ее.

— Ты очень красивая, Джиллиан.

Он снова поцеловал ее, на этот раз глубже войдя в ее рот языком. Джиллиан развела ноги, и Дант опустился между ними, прижавшись к ней всем телом. Джиллиан повела бедрами, согнула колени и в это мгновение почувствовала, как он коснулся самой чувствительной частички ее тела. Ей безумно захотелось почувствовать его внутри себя. Прямо сейчас! Ей хотелось слиться с ним воедино, и она даже невольно задвигала бедрами, как бы отыскивая его.

Дант улыбнулся:

— Потише, любимая. У нас еще вся ночь впереди.

Не успела она ответить, как он опустил голову и в следующую секунду легонько прикусил ее сосок. Сильная дрожь охватила Джиллиан. Между тем руки Данта двинулись вниз и завладели ее ягодицами. Сам он тоже стал опускаться вдоль ее тела, целуя везде, где скользили его губы. По груди, по животу и дальше…

Джиллиан тихо вскрикнула, почувствовав влажные горячие губы Данта внизу живота.

Волны наслаждения прокатились по ней, когда в нее вошел его язык. Одновременно он стиснул руками ее ягодицы. Кончик его языка быстро заметался у нее внутри. Джиллиан охватила сильная дрожь, и руки непроизвольно сжались в кулачки. Ощущения, которые она впервые испытала еще в карете, вновь вернулись к ней, только с еще большей силой. Еще выше подняв колени, она закричала, а язык Данта тем временем продолжал ласкать ее внутри. Ей показалось, что они оторвались от земли. Они возносились все выше и выше и, наконец, оказались там, где наступил пик эмоций и ощущений… Джиллиан выгнулась дугой, бедра ее оторвались от одеяла… Она стала умолять Данта поскорее избавить ее от этой невыразимой сладкой муки. И в тот момент, когда Джиллиан уже думала, что не выдержит и умрет, Дант отпустил ее, и наступила благодатная разрядка.

Джиллиан едва не лишилась чувств и смутно осознавала, что Дант вновь поднялся вровень с ней. Она сомкнула вокруг него ноги и в следующую секунду почувствовала, как он вошел в нее, резко толкнулся вперед и в одно мгновение превратил Джиллиан из девушки в женщину.

По рукам Данта пробегала дрожь. Ощущения были непередаваемые. Казалось, он вот-вот умрет от наслаждения. Но, справившись с собой, он на несколько секунд замер в ней, давая ей возможность привыкнуть к нему. Тело его было напряжено. Дант подался назад и почувствовал, что Джиллиан устремилась вслед за ним, не отпуская. Тогда он снова вошел в нее до конца и уже не останавливал движения.


Джиллиан молча смотрела на него. Глаза Данта были закрыты, а на лице отражались все чувства. Сначала он двигался медленно, затем быстрее и вскоре потерял всякий контроль над собой: движения его еще больше ускорились, стали глубже, все тело ее сотрясалось под его ударами, Дант задыхался. Наконец он вскрикнул, вошел в нее до конца. По всему его телу прошла сильная дрожь, и он излился в нее. Джиллиан крепко обняла его и прижала к себе, пока он восстанавливал дыхание.

Комната погрузилась в тишину, слышалось только, как потрескивают щепки в камине. Дант успокоился, пришел в себя и чуть приподнялся над ней на расставленных руках. На губах его играла слабая улыбка.

— Ты — ангел, и я благодарен Господу за то, что он послал тебя мне. Я еще найду способ доказать, как сильно я тебя люблю. Вот увидишь.

Джиллиан тоже улыбнулась. В глазах ее блестели слезы.

— Вы это только что доказали, милорд.


Когда Джиллиан проснулась, комната была залита яркими лучами солнца, свободно проникавшего через окна вместе со звуками нарождающегося дня. Дант лежал рядом на спине. Простыня скомкалась у него в ногах. Рука его лежала у нее на ягодице. Волосы спутались за ночь.

«Боже, как он прекрасен! И любит меня…»

Джиллиан села на постели и осторожно коснулась кончиком указательного пальца его губ. Затем ее рука стала опускаться вдоль его тела, по груди, животу… и остановилась на талии. Дальше было одеяло. Чуть поколебавшись, Джиллиан приподняла его край и заглянула туда.

— Даже не думал, что пробуждение может быть таким приятным.

Джиллиан увидела, что он смотрит на нее и широко улыбается.

— Я просто…

— Ты по природе любопытна, Джиллиан. И за это тоже я люблю тебя.

Джиллиан прикусила губу, опустила глаза и положила руку ему на живот. Дант зажмурился. Джиллиан опустила руку ниже, чувствуя, как реагируют мышцы его живота на ее прикосновения. Она провела кончиком пальца по его напрягшейся плоти. Дант шумно вздохнул. Джиллиан тут же отдернула руку:

— Больно?

— Нет, — ответил Дант, взял ее руку и положил обратно. — Просто я никогда еще не испытывал такого удовольствия от простого прикосновения.

Джиллиан преисполнилась уверенности. Она сомкнула пальцы вокруг его жезла. Как приятно было сознавать, что он возбудился лишь оттого, что она до него дотронулась… Джиллиан прошлась рукой по всей его длине, наслаждаясь силой, мужественностью. Она чувствовала, как Дант отвечает на все ее прикосновения. Она и сама возбудилась так, что у нее даже закружилась голова. Ей вспомнилось то наслаждение, которое он доставил ей накануне своими руками и ртом. И ей захотелось сделать для него то же самое. Двигая рукой по его напряженной плоти, она стала покрывать мелкими поцелуями его грудь и живот. Но тут Дант поймал ее руку и отвел от себя. Не успела Джиллиан опомниться, как он положил ее на спину и слегка навалился сверху.

— Если вы будете так настойчивы в своих действиях, миледи, то можете легко смутить меня. И хотя я полон желания продолжить урок, начатый вчера, мне не хочется, чтобы тебе было больно. Я знаю, что после вчерашнего у тебя все ноет. Не торопись, у нас еще вся жизнь впереди. Времени для любви будет предостаточно.

Он накрыл ее рот долгим поцелуем, а потом быстро поднялся с постели. Джиллиан молча наблюдала за ним. Дант подошел к туалетному столику, налил из кувшина в чашку немного воды, захватил полотенце и вернулся к постели.

— Что ты хочешь сделать? — спросила она.

— У тебя должна быть кровь после первой ночи. Дант развел Джиллиан ноги, намочил полотенце в чашке и прижал к ее лону. Холодный компресс принес облегчение.

Дант запахнулся в домашний халат, лежавший в ногах постели на скамеечке, затем принес ей из гардероба точно такой же.

— Хочешь есть?

— Умираю с голоду.

В халате Данта ей было удивительно хорошо. И хотя он был ей очень велик, Джиллиан ничего не имела против этого. Шелковая подкладка ласкала кожу, и от ткани исходил запах Данта. Джиллиан настолько все это устраивало, что не хотелось даже на минуту расставаться с халатом.

Они вместе спустились в столовую.

— Доброе утро, Ренни, — приветствовал Дант своего управляющего.

— Здравствуйте, милорд. — Ренни с улыбкой перевел глаза на Джиллиан: — Доброе утро, миледи. Примите мои поздравления по поводу вашего замужества.

— Спасибо, Ренни. Я уже чувствую себя в Уайлдвуде как дома.

— Это и есть теперь твой дом, — сказал Дант, наливая себе кофе.

— Сегодня рано утром курьер доставил письмо, милорд, — сообщил Ренни, протягивая Данту конверт. — Из Лондона.

— Скорее всего от Рольфа и Адриана. — Дант распечатал письмо и стал читать. — Ага, Рольф пишет, что твой брат Реджинальд был весьма раздосадован, когда обнаружил было карету с беглецами, но увидел там лишь его и Кассию.

— И что он сделал?

— Ну, тут… — Дант пробежал глазами по еще не читаным строчкам и хохотнул. — Видишь ли, им надоело удирать, и они, съехав с дороги, остановились под деревьями. И при этом даже не услышали приближения твоего братца. Когда тот распахнул дверцу, ожидая увидеть нас с тобой, он вместо этого застал там весьма недвусмысленно обнимающихся Рольфа и Кассию.

— О Господи, — проговорила Джиллиан. — Представляю, как он расстроился.

— Не то слово. — Дант прочитал дальше. — Так, так, так. Рольф пишет, что, похоже, ему удалось отыскать того парфюмера, у которого твой похититель заказывал свои интересные духи. Это некий Бриггс, и его лавка находится в восточной части Лондона. Надеюсь, к настоящему моменту Рольф уже успел нанести ему визит. Завтра, возможно, уже появятся какие-то новости в связи с этим. Так, дальше. Гаррик Фитцуильям настолько сильно огорчился по случаю твоего нового похищения, что пребывает нынче в уединении. Затворился ото всех. А твой отец… так, так… Старый маркиз настроен более решительно. У него в руках ордер на мой арест.

— О Боже!

Дант взял ее за руку:

— Ни о чем не беспокойся, Джиллиан. Я уже не в первый раз нахожусь в розыске властями. Мне не привыкать. От Лондона до Дербишира ой как далеко! — Он усмехнулся. — И потом, что-то подсказывает мне, что Кассия употребит все свое влияние на короля и тот даст понять доброму шерифу, что у того есть дела и поважнее, чем заниматься моей скромной персоной.


Глава 29


Джиллиан сидела за туалетным столиком и причесывалась, когда на пороге возник Дант. Он показался из коридорчика, который теперь отделял их спальни.

У Джиллиан перехватило дыхание. На Данте был только его халат, из-под которого виднелись голые ноги. Она улыбнулась его отражению в зеркале и проговорила:

— Ну, как вам ваша новая спальня, милорд? В течение дня вещи Данта были перенесены в хозяйскую комнату, которая примыкала к комнате его матери. Теперь здесь была комната Джиллиан. Привести отцовскую спальню в порядок было непросто, ибо в ней давно уже никто не обитал и она имела нежилой вид. Как только отец умер, эту комнату, в которой со дня основания Уайлдвуда жили и спали все графы Морганы, заперли, и больше туда никто не заглядывал. Отцовская дубовая кровать — старинная вещь, сработанная еще в прошлом столетии, если не раньше, — была давно разобрана и пылилась на чердаке. Остальные предметы обстановки: сундуки, столы и стулья — нашли свое место в других комнатах большого особняка.

Данту первым делом пришлось перетащить туда свою огромную кровать с балдахином на толстых ореховых ножках. Смотрелась она на новом месте весьма неплохо. Балдахин проветрили и вычистили, веревки натянули, а матрац набили свежим пухом.

— Поначалу мне казалось, что это будет довольно странно — переезжать в комнату, в которой раньше жил отец. Но вышло иначе. Благодаря стараниям моей молодой жены комната приобрела нормальный вид и почти ничем не отличается от моей бывшей спальни на втором этаже. Разве что просторнее.

Дант подошел к Джиллиан сзади и чмокнул ее в затылок.

— Правда, теперь мне не придется мчаться вниз по лестнице всякий раз, когда я захочу тебя. Знаешь… я хочу заранее кое-что прояснить. Несмотря на то, что у нас теперь разные спальни, учти: я не собираюсь спать один. Так что предоставляю тебе право выбора. Какая кровать тебе больше нравится? На какой из них тебе больше хочется спать?

— А разве нельзя на обеих? — с улыбкой ответила Джиллиан. — Таким образом, когда нам надоест одна, мы переляжем на другую.

В глазах Данта сверкнули золотистые искорки.

— В одном, миледи, можете не сомневаться: я не допущу, чтобы вам наскучило спать в моей постели.

Джиллиан поднялась, повернулась и прижалась к Данту всем телом.

— И каким же образом вы собираетесь не допустить этого, милорд? — прошептала она. Дант улыбнулся:

— Ах, какие мы любопытные! Но я не дурак и не собираюсь раньше времени раскрывать свои секреты. — Он поцеловал ей руку. — Впрочем, первый из них могу показать прямо сейчас.

Джиллиан просунула руку ему под халат и положила на грудь, лаская теплую кожу.

— Я была бы крайне разочарована, милорд, если бы не услышала от вас этих слов.

— Тебе осталось только сделать выбор между постелями.

Джиллиан игриво подмигнула:

— А мне хочется попробовать и то и другое. По очереди.

— Господи, на ком я женился? На распутнице? — Вот именно.

… Вечером того же дня Джиллиан решилась задать Данту вопрос, который не давал ей покоя весь день.

Но перед этим они занимались любовью. Сначала в комнате Джиллиан, где оба были необузданны. Потом они долго лежали рядом, глядя в потолок и восстанавливая сбившееся дыхание. Затем пришла очередь постели Данта. Там они уже не торопились, и Джиллиан, наконец, удовлетворила свое любопытство, изучив тело мужа в полной мере. Оргазм наступил у них одновременно, и они, обессиленные и очарованные происшедшим, задремали при свете затухавшего в камине огня.

— Дант?

Джиллиан услышала, как он шевельнулся. Она лежала, повернувшись к нему спиной. Их ноги сплелись, а одна его рука лежала у нее на груди.

— М-м? — приглушенно пробормотал Дант сквозь сон.

— Я хочу у тебя кое-что попросить.

Дант еле слышно фыркнул.

— Нет, Джиллиан. Если ты о том, чтобы вернуться в твою комнату, то я не могу. Сил никаких не осталось. Так сказать, не имею физической возможности.

Джиллиан улыбнулась:

— Я не про то.

Дант, должно быть, уловил серьезность ее тона, потому что сон у него тут же пропал.

— А что тогда?

— Я просто думала, что будет, если нам так и не удастся никогда узнать, кто похитил меня? Моя семья в этом случае ни за что не поверит, что это был не ты. Особенно в свете последних событий. Отец арестует тебя, а мы не сможем ничего доказать. — Она помолчала. — И знаешь, мне уже начинает казаться, что память так никогда ко мне и не вернется. А те смутные воспоминания, которые как будто стали появляться у меня несколько дней назад, прекратились. Я думаю, что, если бы это было на время, память давно уже вернулась бы. Дант обнял ее крепче.

— Джиллиан, я нисколько не сомневаюсь в том, что мы найдем злодея, который тебя похитил. И очень скоро. Нет такого человека, который настолько умен и хитер, чтобы совершенно не оставлять за собой следов. Вот, скажем, тот острый перечный запах, который ты вспомнила. Это уже улика. Беспокоиться не о чем. Я обещаю тебе: кто бы это ни был, он больше не причинит тебе вреда. Что же касается твоей памяти, то тут я ничего не могу для тебя сделать. Но, по крайней мере, со своей стороны могу гарантировать, что на смену старым впечатлениям к тебе придут новые, ничуть не менее содержательные. К примеру, теперь ты будешь, сколько захочешь, вспоминать о том, что было между нами сегодня.

Джиллиан стиснула ему руку, их пальцы переплелись. Она повернулась на спину и заглянула ему в глаза, потом коснулась тыльной стороной ладони его щеки.

«Как я люблю этого человека…»

— Ты всегда умеешь развеять мои страхи. Неудивительно, что я без ума от тебя.

Ответ Данта потонул в ее поцелуе, одновременно страстном и нежном. Этим поцелуем Джиллиан взяла с него обещание защищать ее до конца жизни.


На следующее утро они сидели за завтраком, который благодаря стараниям миссис Лидс напоминал скорее праздничный стол, когда на аллее перед домом показалась первая карета.

Джиллиан поставила чашку с какао на блюдце и присоединилась к Данту, который уже стоял у распахнутого настежь окна.

— Кто это? — спросила она и тут же робко прибавила: — Мой отец?

— Нет, Джиллиан, это не твой отец. Равно как и не шериф, и не Реджинальд. Но все же я думаю, ты будешь рада этим гостям.

Джиллиан выглянула из окна. Как раз в ту минуту дверца кареты распахнулась, и на землю бойко соскочила Феба. За ней показались Мара и двое ее старших детей, Роберт и Дана. Следом к крыльцу подъехал еще один экипаж, и из него вышел Адриан, держа на руках близнецов.

Прежде чем Джиллиан успела выйти к ним навстречу, Феба вбежала в дом. Темные кудряшки разметались по ее лицу, которое сияло радостью.

— Джиллиан, вы здесь!

Она подбежала и вцепилась в юбку девушки. Джиллиан с улыбкой посмотрела на нее.

— Да, я здесь. А теперь и ты тоже. Разве это не здорово?

В дверях показался Адриан. Малыши ерзали у него на руках. Затем в дом вошли Мара, Роберт и Дана.

— Феба так умоляла нас отвезти ее в Уайлдвуд, что мы решили покинуть город раньше. Рольф и Кассия должны приехать завтра.

— Отличные новости, — проговорил Дант, проводив гостей в столовую. — Полагаю, Рольф уже встретился с парфюмером Бриггсом, который изготовил духи для похитителя Джиллиан?

— Мы с ним оба встретились, — сказал Адриан, опустив сыновей на пол и любовно потрепав их по волосам.

— И он сказал вам, кто заказывал у него товар? Адриан усмехнулся:

— Ты же знаешь, что наш Рольф умеет уговаривать людей раскрывать их маленькие тайны. Он во всем признался, и знаешь… Оказалось, что мы шли, в общем, в верном направлении, но немного все же ошибались. Теперь ясно, что в ту ночь Джиллиан похитил вовсе не Гаррик Фитцуильям. Джиллиан взглянула на Данта:

— А вы подозревали Гаррика?

Тем временем ей удалось усадить детей за стол и попросить Ренни, чтобы он принес им из кухни свежее какао и булочки.

Дант кивнул:

— Да, меня навело на эту мысль его неожиданное решение жениться на тебе. Особенно я укрепился в своих подозрениях после того, как узнал, что ты его на дух не переносишь.

— Отец уверял, что Гаррик мне раньше нравился… — задумчиво проговорила Джиллиан и тут же добавила: — Но потом Абигаль сказала, что я называла его «лорд Крысиная Морда».

— Между прочим, нам здорово помогли две твои лучшие подружки. Я имею в виду леди Прюденс Фэрчайлд и Фелисити Сент-Джон.

— Прю и Летти? Но как вам удалось разговорить их?

— Это заслуга Кассии и Мары, — вмешался Адриан. — Они как-то посетили одну женскую вечеринку, на которой присутствовали упомянутые юные особы. А Мара обладает уникальным даром вытягивать из людей различные сведения. О, это целый спектакль, рекомендую как-нибудь понаблюдать! Она любого инквизитора в краску вгонит. Так вот, ваши подруги сообщили, что Гаррик одно время имел на вас виды, но вы ему твердо отказали. Поэтому-то они сильно удивились, когда им стало известно, что вы дали свое согласие на брак с ним. Они сказали: «Вот уж никак бы не подумали, что она за него пойдет!»

Джиллиан задумалась.

Они сидели в столовой, дети весело жевали имбирные пряники миссис Лидс.

— Но раз не Гаррик, то кто же?

— Сэр Озвел Гилхули.

— Кто? — в один голос воскликнули Дант и Джиллиан.

— Гилхули, — повторил Адриан. — Не самая заметная фигура при дворе, баронет. Насколько мне известно, откуда-то из Шотландии. Между прочим, со времени вашего похищения его мало кто встречал в Лондоне. Зато видели в Дербишире, где он интересовался вами, Джиллиан, вскоре после того как вас в тех местах нашел на дороге Дант.

— Да, похоже, что это был он, — проговорила Джиллиан. — Это подтверждается еще и моими воспоминаниями о том, что похититель вез меня в Шотландию. Что еще вам о нем известно?

— Немного пока, — сказала Мара. — Кассия продолжает наводить справки. Через Корделию, разумеется. Но мы не дождались ее возвращения из дворца и выехали к вам. Феба так хотела вас увидеть.

— Почему вы уехали без меня? — спросила девочка.

— Потому что нам с Джиллиан сначала нужно было удостовериться, что за нами никто не следит, — ответил Дант. — И потом, у нас с ней было одно дело, которое требовалось устроить.

— Дело? — переспросил Адриан. — Что за дело?

— Венчание.

Мара рассмеялась:

— То-то я смотрю, вы какие-то другие стали! Прекрасно!

Адриан похлопал Данта по спине:

— Тебя, брат, оказывается, и на минуту оставить одного нельзя. Обязательно что-нибудь натворишь. — Он подмигнул Джиллиан: — Мои поздравления.

— Значит, Джиллиан больше не уедет? — спросила Феба. Девочка вскочила со стула и подошла к Джиллиан.

— Да, — заверил дочь Дант. — Теперь уже не уедет. Никогда.


Джиллиан проснулась в ту минуту, когда Дант как раз ложился. Она начала было поворачиваться, чтобы посмотреть на него, но он удержал ее и шепнул:

— Лежите смирно, мадам.

С этими словами он нежно поцеловал ее в мочку уха.

— Вы с Адрианом что-то задержались внизу, — сонным голосом проговорила она. — Сначала я думала дождаться тебя, но стала засыпать. Мне снился такой чудный сон? Будто мы с тобой лежим в поле, вокруг цветы и…

Она запнулась, почувствовав, как Дант стал развязывать ее ночную сорочку. Она попыталась было сесть и помочь ему, но он вновь не дал ей этого сделать:

— Я же сказал, Джиллиан, лежи смирно. В его голосе она услышала какое-то особенное нетерпение, страсть и обещание чего-то незабываемого. Он долго возился с ее завязками на рубашке, наконец, рывком распустил их, наклонился к ней и стал целовать в шею.

У Джиллиан захватило дух, когда она почувствовала его руку на своей груди. Большим пальцем Дант стал раздражать ей сосок. Джиллиан вся затрепетала, когда рука Данта опустилась вниз и задрала подол ее рубашки до талии.

— Подними немного ногу и отведи ее чуть вперед, — шепнул он ей на ухо и сам помог это сделать. — Вот так.

Сладкая дрожь пробежала по телу Джиллиан, когда она почувствовала внутри себя его палец. Ласка эта порождала волны наслаждения. Вместе с ними в ней нарастало страстное желание. Ей хотелось, чтобы он сам поскорее вошел в нее.

И вдруг Дант прижался к ней сзади и быстро ввел свой жезл. Джиллиан и не подозревала, что он может войти в нее так глубоко. Ощущения были непередаваемые. Они были сильнее, ярче всего того, что Джиллиан уже испытала в его объятиях. Она выгнула спину, желая вобрать его в себя еще глубже.

Рука Данта вернулась на ее грудь и принялась ласкать её. Одновременно он покрывал поцелуями ее шею и плечо. Выждав немного, он медленно вышел из нее, но тут же вернулся. Рука его соскользнула с ее груди на живот. Вскоре он уже со всей силой и страстью, на которые был способен, возобновил сладкую пытку, которую она уже познала с ним раньше. Джиллиан хотелось кричать во весь голос от переполнявших ее чувств и ощущений. Она сотрясалась всем телом от его сильных толчков, в то же время его пальцы продолжали волшебно ласкать ее спереди.

Джиллиан изо всех сил стиснула зубы, пока Дант продолжал биться в ней все сильнее и быстрее. Наконец он довел ее до состояния исступления, и она вновь стала умолять его об избавлении. И когда он подарил ей его, Джиллиан во весь голос произнесла его имя, и в следующее мгновение ее потряс оргазм.

Потом они долго лежали молча и неподвижно, все еще соединенные воедино. Дант продолжал нежно целовать ее шею и плечи. Наконец он вышел из нее и развернул ее лицом к себе. Джиллиан могла только молча с восторгом смотреть на него широко раскрытыми глазами. То, что она только что испытала, превосходило по силе все прежнее. И теперь на нее снизошло волшебное успокоение, это было как отлив мощной высокой волны.

— Я буду счастлив, Джиллиан, если выяснится, что сегодня мы зачали ребенка, — шепнул Дант и поцеловал ее еще раз.

Она прижалась к его груди, и они вместе заснули.


Джиллиан открыла глаза. Комната была погружена во тьму, и только лучик лунного света проникал через окно. Рядом слышалось глубокое и ровное дыхание спящего Данта. Рука его небрежно лежала у Джиллиан на талии.

Она не знала, сколько времени, но чувствовала, что сейчас либо уже очень поздно, либо еще слишком рано. Через мгновение она осознала, что, собственно, разбудило ее: чувство голода. К ужину она почти не притронулась, несмотря на то, что жареная утка с ломтиками апельсина, приготовленная миссис Лидс, выглядела весьма аппетитно. Просто Джиллиан весь вечер была озабочена тем, чтобы как следует проветрить комнаты для Мары, Адриана, их детей, а также для Рольфа и Кассии, которые должны были подъехать на следующий день. Затем она лично набрала цветов в саду для гостей, обсудила с миссис Лидс меню и даже провела с детьми Мары экскурсию по дому, пока Дант и Адриан уехали на верховую прогулку по поместью.

Словом, к тому времени, как Джиллиан села за стол, у нее уже не было сил поднять вилку. Теперь же, спустя несколько часов, и особенно после того, что произошло у них с Дантом перед сном, она чувствовала, что просто умирает с голоду.

Она соскользнула с кровати, осторожно сняв с себя руку Данта. Замерла на несколько мгновений, проверяя, не разбудила ли его. Джиллиан не собиралась отлучаться надолго. Вот только сбегает на кухню, перекусит чего-нибудь и обратно.

До кухонной пристройки нужно было идти через двор. Джиллиан подняла глаза к небу, на котором мерцало великое множество звезд. Она действительно чувствовала себя здесь как дома. Здесь все казалось таким безмятежным и спокойным. Джиллиан не хотелось никуда уезжать из Уайлдвуда.

Зайдя на кухню, она первым делом зажгла свечи в подсвечнике, стоявшем на огромном разделочном столе в середине комнаты, и стала осматриваться по сторонам.

На полу стояла корзинка, прикрытая рогожкой, в которой Джиллиан отыскала мягкие булочки, оставшиеся от ужина. В кладовой стояла кадка с маслом, а в деревянном ларе у двери лежало несколько яблок. Джиллиан взяла одно, надкусила, затем разрезала его на дольки. Потом намазала булку маслом, села на Краешек стола и стала сосредоточенно есть.

Она не услышала его приближения и вздрогнула, когда он оказался прямо у нее за спиной.

— Дант, я…

Ей не дали договорить, ибо в следующее мгновение кто-то зажал ей рот рукой в перчатке. Каково же было ее потрясение, когда она вдохнула знакомый перечный запах, который безуспешно искала на балу во дворце весь вечер!

— Не двигайся и не шуми, иначе мне придется убить тебя прямо здесь, на кухонном столе. Это будет некрасиво, Джиллиан. Представь, что станет с прислугой, которая придет сюда утром и увидит повсюду кровь, а? Очень некрасиво.

Сердце готово было вырваться из груди девушки. Она поняла, что за ней пришел сэр Озвел.

— Ты меня поняла, Джиллиан?

Она кивнула, а сама стала осторожно шарить рукой по столу. Где-то там лежал нож, которым она разрезала яблоко. Но сэр Озвел заметил это, схватил ее руку и так сильно стиснул, что Джиллиан показалось, будто у нее хрустнули косточки пальцев.

— Не дури, Джиллиан. — Другую руку он запустил ей в волосы и сильно рванул их на себя. — Если ты еще раз попробуешь дотянуться до ножа, я сам возьму его и отрежу твои славные пальчики. Сейчас ты пойдешь со мной, Джиллиан. Я буду крепко держать тебя за волосы, чтобы ты не попыталась бежать, как в прошлый раз. Тогда ты поступила очень нехорошо. Выплеснула мне в лицо коньяк, а сама, воспользовавшись моим минутным ослеплением, выпрыгнула из кареты. И тебе почти удалось уйти от меня, но ты совершила ошибку, вернувшись в Лондон. Черт возьми, все шло просто прекрасно до тех пор, пока не появился дьявол Морган, который все испортил!

Сэр Озвел вновь сильно дернул ее за волосы, заставив запрокинуть голову. Джиллиан едва не задохнулась от боли. Казалось, он оторвет ей сейчас волосы вместе с кожей.

В следующее мгновение она увидела лицо негодяя. Она не сразу узнала его без яркого грима, без пудры и губной помады, но когда узнала… Это был не сэр Озвел Гилхули. Ее похитителем оказался Гаррик Фитцуильям — тот самый, за которого ее хотел отдать отец.

— Ты удивлена, Джиллиан? Ах да, ты же думала, что той ночью тебя похитил сэр Озвел, не так ли? Да, дорогая моя, те духи, аромат которых тебе так понравился, купил действительно он. Но только потому, что я попросил его об этом. Старина Оззи сделает все, что я ему прикажу. Если бы ты знала его получше, то сразу поняла бы, что он один не мог тебя похитить. Он даже на коня не влезет без посторонней помощи. А вот я могу. И вообще, я способен оседлать не только лошадку, а и еще кое-что…

Он хищно провел кончиком языка по губам и в следующее мгновение просунул свою руку в грубой перчатке, которой он до того зажимал ей рот, под ночную рубашку и больно стиснул грудь.

— О, если бы ты знала, что я для тебя придумал, Джиллиан! Тебе очень понравилось то, что Морган вошел в тебя сзади? Но не думай, что он был в этом оригинален. Он проткнул тебя словно самку зверя. Я видел твои глаза. Какое в них светилось наслаждение! Я находился рядом с вами, в темноте комнаты, и наблюдал все от начала до конца. Я слышал, как ты тяжело дышала и как он входил в тебя. Но дело в том, что боль… — он сильнее стиснул ей грудь, — может принести человеку гораздо более сильное наслаждение. Я научу тебя получать удовольствие от боли, Джиллиан. Научу контролировать ее и смаковать. Пройдет какое-то время, и ты будешь сама умолять меня о том, чтобы я сделал тебе больно.

Он так сильно стиснул ей грудь, что у нее перехватило дыхание.

— Прошу вас…

Гаррик усмехнулся, получив удовольствие от этой ее мольбы.

— Вот видишь, ты уже просишь о продолжении. Он отпустил ее грудь, и Джиллиан, ослепленная нечеловеческой болью, вынуждена была схватиться за край стола.

Гаррик вновь зажал ей рот рукой и наклонил вперед так, что она легла грудью на разделочный стол. Сам он зашел сзади и стал шарить у нее между ног, задирая рубашку.

— Я собираюсь овладеть тобой прямо здесь, сейчас. Совсем как Морган. Тут останется мой запах, который он почувствует, когда придет сюда утром в поисках тебя, Джиллиан. Лицо мое на балу было так сильно накрашено, что ты меня не узнала. Но ты запомнила запах, и мне, естественно, пришлось на время воздержаться от моих любимых духов. Пока я разыгрывал комедию и строил из себя шута, Морган увел тебя на танец из-под самого моего носа. Я был разгневан. Мне хотелось убить его прямо там, но пришлось сдержаться и продолжать изображать из себя дурака, чтобы ты ничего не заподозрила. Ведь ты меня совсем не подозревала, не так ли, Джиллиан?

Джиллиан попыталась отрицательно покачать головой, но не смогла. Она вообще не могла пошевелиться, ибо он буквально пригвоздил ее к столу.

В следующее мгновение она вся содрогнулась от отвращения, когда почувствовала, что рука Гаррика зашарила у нее между ног. Он заставил ее широко

расставить ноги.

Джиллиан была на грани обморока, но отчаянно боролась с подступавшей дурнотой. Отвратительная перчатка, от которой несло перцем, душила ее. Она слышала, как он пытается расстегнуть свои штаны свободной рукой.

Джиллиан зажмурилась и стала молиться про себя: «Боже, не дай ему это сделать! Боже, не дай!»


Глава 30


За дверью кухни кто-то крикнул:

— Гаррик, в доме появился свет! 'Гаррик замер. Ему пришлось подавить охватившую его похоть.

— Проклятие! — Он быстро привел свое платье в порядок. — Похоже, нам придется немного обождать с твоим посвящением в царицы боли и страсти, Джиллиан.

— Гаррик, ты слышишь? Мне кажется, кто-то идет!

— Да, идиот, слышу! — рявкнул в ответ Гаррик и заставил Джиллиан подняться, вновь дернув ее за волосы. — Пришла пора уходить отсюда, моя дорогая.

Он вытолкнул ее во двор. Впереди маячил чей-то силуэт.

— Что вы там делали? Я думал, ты возьмешь девчонку и мы сразу уедем.

— Я просто решил показать Джиллиан, какая жизнь ее ждет впереди. Джиллиан, позволь представить тебе твоего настоящего похитителя: сэр Озвел Гилхули.

Джиллиан молча смотрела на него. Она ненавидела себя за слезы, что катились у нее по щекам. Это были слезы боли и страха. Но она не хотела показать им, что боится.

— Извините, что все так вышло, мисс, — пробормотал сэр Озвел. — Я не хотел…

— Хватит болтать, болван! — Гаррик ударил тыльной стороной ладони Озвела по лицу. — Джиллиан получит то, что заслужила. Она плохо с нами обращалась. Смотрела на нас как на пустое место. Но теперь, я думаю, ей придется обратить на меня внимание. Я решил познакомиться с ней поближе. Интимно. И сделаю это сразу же, как только мы будем отсюда далеко. Где лошади?


Дант проснулся, когда уже рассвело. Он не удивился, не увидев рядом с собой Джиллиан. Должно быть, она поднялась пораньше, чтобы сделать последние приготовления к приезду Рольфа и Кассии. Они прислали накануне с курьером записку, в которой сообщали, что остановились на ночлег на постоялом дворе в Вирксуорте. Подъедут, наверное, утром. Сегодня к ужину Дант также ждал графа Девонширского. Они должны были обсудить последние новости из Эйама. Граф, скорее всего тоже останется на ночь. Денек обещает быть беспокойным…

Дант ополоснул лицо холодной водой из таза и наскоро побрился. Его лакей, Пенхарст, тоже должен был приехать из Лондона, но его не стоило ждать раньше конца недели, так как он должен был купить в городе кое-какие туалетные принадлежности и провизию. Так что пока Данту приходилось следить за собой самому. Впрочем, он мог, конечно, и не бриться. Дант натянул штаны и свежую рубашку, гадая, как бы отнеслась Джиллиан к его бороде. Сунув ноги в туфли, он направился к двери.

В столовой его ожидали проголодавшиеся гости.

— Ренни, — проговорил Дант, подходя к своему месту за столом, — передай, пожалуйста, леди Морган, что мы все уже собрались и хотим есть.

Ренни кивнул, наливая Данту в чашку дымящийся черный кофе.

— А где мне найти ее светлость, чтобы передать ей ваши слова, милорд?

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Дант. «Решил подшутить надо мной, бродяга». — Ты не мог с ней не видеться сегодня. Судя по всему, она поднялась с рассветом, как и ты. Или нет?

— Да, милорд, я поднялся как обычно в половине пятого, но я не видел леди Морган.

Дант взглянул на часы. Они показывали уже почти половину десятого. Что, за целых пять часов они ни разу не встретились в доме? Куда Джиллиан могла запропаститься?

— Может быть, она на кухне? — подала голос Мара.

— Да, скорее всего, — кивнул Дант. — Сходи проверь, Ренни.

Управляющий поклонился и повернулся, чтобы идти.

— Хотя стой, — остановил его Дант. — Я сам схожу к ней и приведу ее сюда за руку. Хватит ей суетиться. Пусть посидит хоть пять минут спокойно, поест с нами.

Дант направился через двор на кухню. Подходя, он удивился, не учуяв характерных аппетитных ароматов. Обычно в этот час из-за кухонной двери тянуло вкусным запахом бекона и свежего хлеба, а вокруг суетились помощницы миссис Лидс. Но сегодня ничего такого не было и в помине. А саму миссис Лидс Дант нашел в другом конце двора. Она разговаривала с лакеем.

— Миссис Лидс, вы не знаете, где я могу найти свою жену?

Дородная повариха как-то странно посмотрела на него.

— Милорд, я ее не видела. Мы договорились, что она утром придет ко мне на кухню и скажет, что сегодня готовить для гостей. Но она так и не пришла. Я как раз пытаюсь выяснить, где она. Но на кухне она, похоже, все-таки была рано утром, поскольку на столе остались тарелка и нож…

Не дослушав ее, Дант вновь направился к кухонной пристройке. Внутри все было тихо. Только перед разделочным столом застыли две служанки и молча смотрели на него. На столе стояла маленькая тарелка с нарезанным ломтиками яблоком. Яблоко, видимо, пролежало здесь уже несколько часов, так как кожица его потемнела и начала морщиться. Рядом была надкусанная булочка с маслом.

Подошла миссис Лидс:

— Когда мы пришли сюда утром, здесь все было так, как сейчас. Нож лежал на полу, а дверь распахнута. Я сказала об этом Ренни, но тот ответил, что ее светлость, видимо, еще почивают, так как она пока не просила его приготовить ей какао, как обычно. Мы думали, что она с вами, милорд.

Дант покачал головой:

— Когда я проснулся, ее рядом не было.

— А еще мы нашли вот это, — сказала повариха и протянула ему кусочек голубой ленты, которыми обычно украшают платья.

Или ночные сорочки…

Холодок пробежал у него по коже.

— Когда мы увидели яблоко, то подумали, что, может быть, ее светлость решили перекусить немного рано утром, когда до завтрака было еще много времени…

Дант покачал головой. Джиллиан убрала бы за собой тарелку и нож. Она не оставила бы здесь все в таком виде. Он знал ее. И она не ушла бы после этого спать к себе, а вернулась бы к нему. В этом Дант был также уверен.

Он повернулся к двери, зажав в кулаке ленточку.

— Стабс, — крикнул он своему кучеру, — седлай Гнева и еще какого-нибудь сильного жеребца для лорда Калхейвена. И подавай их к крыльцу, живо!

Войдя в столовую, Дант сразу же подошел к Адриану. Дети тут же смолкли при виде его.

— Джиллиан исчезла. Адриан поднялся из-за стола:

— Что ты имеешь в виду?

— Ее нигде нет. Никто не видел ее сегодня утром, ни одна живая душа. На столе в кухне остались следы легкой закуски. Но тот, кто все это приготовил, почти ни к чему так и не притронулся.

Мара прикрыла рот рукой:

— Боже мой…

Возле Данта неожиданно возник Рольф.

— Надо отправляться на поиски, Дант.

Дант даже не стал спрашивать у друга, когда тот успел приехать. Глянув ему через плечо, он увидел Кассию, в глазах которой был страх.

Трое мужчин направились к двери, но тут вперед вышла Феба:

— Куда Джиллиан уехала, милорд? Дант опустился перед дочерью на корточки:

— Не знаю, Феба, но я найду и верну ее. Обещаю тебе. А ты пока оставайся здесь с другими детьми и помогай леди Калхейвен и леди Сигрейв. Я рассчитываю на тебя.

Феба молча смотрела на него. В глазах ее заблестели слезы, но она утвердительно кивнула и поджала губу, стараясь не плакать.

— Вот умница. Когда мы вернемся вместе с Джиллиан, ты, конечно, будешь встречать нас на крыльце.

Ренни передал им в холле шпаги, и они вышли. Вскочив на коней, все трое понеслись галопом.

Они остановились на вершине первого же холма.

— Рольф, успокой меня и скажи, что это не Гилхули!

— Увы, Дант, я хотел бы тебя успокоить, но не могу. Когда я приехал к сэру Озвелу на квартиру, чтобы поболтать с ним о преимуществах его особых духов, его уже не было дома. Хозяйка сказала, что он исчез за неделю до этого, не заплатив за квартиру. Я заглянул к нему, и все говорило за то, что он покидал свою берлогу в большой спешке.

— Дьявол! — рявкнул Дант и устремил взгляд вдаль на поросшие зеленью холмы, которые простирались перед ними, насколько хватало глаз.

Где они теперь? Да могут быть где угодно! Повсюду, куда ни кинь взгляд, тянулись холмы, а еще дальше, за ними, темнели густые леса. Спрятаться в дербиширской глуши было проще простого.

— Куда он мог увезти ее? — спросил Дант больше у самого себя, чем у своих друзей. — Он не знает о том, что мы с Джиллиан поженились, и поэтому, возможно, еще не отказался от своих прежних планов отвезти ее в Шотландию для тайного венчания. Забрал он ее рано утром, потому что в три часа ночи она еще была со мной. Не думаю, что он будет держаться дорог. Он же не последний идиот и должен понимать, что мы бросимся в погоню. Если он хоть немного соображает, то, скорее всего, решил укрыться с ней где-нибудь поблизости и переждать первые дни. — Дант указал на север: — Адриан, вон за тем холмом развалины нашего старого имения. В некоторых комнатах еще можно жить. Если он заранее запасся провизией, то вполне сможет продержаться там несколько дней. Проверь. Рольф, ближайший поселок отсюда — Каслтон. Там есть один мой хороший знакомый, некий Хаггинс, содержатель конюшен. Передай ему, что я послал тебя, и спроси, не заметил ли он вчера чужаков. А я проверю пещеры и лес на восток отсюда. Это займет у нас весь день. Если до ночи мы ничего не найдем, завтра начнем искать в других местах. Все трое расстались и поскакали в разные стороны. Дант медленно продвигался вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь в надежде услышать зов Джиллиан. С каждым часом в нем нарастало раздражение против самого себя. Вокруг ничего не указывало на то, что здесь кто-нибудь проезжал недавно. Данту временами казалось, что он попусту теряет время, и от осознания этого его охватывала бешеная ярость. Попутно он жестоко казнил себя за то, что не смог уберечь Джиллиан. Он-то думал, что все уже позади, а в итоге вышло так, что он, возможно, уже никогда не увидит ее. Может быть, его догадка о том, что похититель скрывается где-то поблизости, была ошибочна. Может быть, он как раз поехал по дороге и теперь уже очень далеко!

Неужели он навсегда потерял Джиллиан?

Нет, нет, нет! Данту даже думать об этом было больно.

День прошел быстро. Солнце высоко поднялось в ясном летнем небе, чуть задержалось в зените и стало закатываться на западе. Расставшись утром с Рольфом и Адрианом, Дант больше с ними не встречался. А вдруг кому-нибудь из них уже удалось отыскать Джиллиан, они вернулись в Уайлдвуд и ждут его?

Но, несмотря на эти мысли, Дант упорно продолжал ехать вперед. Он обязан найти Джиллиан и вернуть ее домой.

Еще через час он наткнулся на первый след своей жены.

По зеленой лужайке, заросшей высокой травой, легкий ветер перекатывал лоскут белого кружева. Дант спешился и поймал его. Он долго вглядывался в него, словно пытаясь угадать по нему местонахождение Джиллиан. Затем, зажав лоскут в руке, он вновь вскочил на Гнева и поехал вперед.

Второй лоскут кружева свисал с низкой ветки дуба на некотором расстоянии от первого. Чуть дальше Дант заметил следы копыт двух лошадей, отпечатавшиеся на влажной земле. Он соскочил с Гнева, нагнулся и принялся внимательно изучать следы. Отпечатки копыт первой лошади были гораздо глубже, чем второй. Это означало, что она везла двойную ношу. Похититель и Джиллиан? Но при чем тут тогда вторая лошадь? Значит, вместе с сэром Озвелом был его сообщник. Ну конечно. От одного похитителя Джиллиан, скорее всего, удалось бы сбежать, но вот от двоих…

Дант поехал по следам, которые завели его в лес. На том пути, где проскакали лошади похитителей, веточки подлеска были сломаны и трава примята. Лоскутков кружева Дант уже не находил, но он догадался, что Джиллиан перестала отрывать их от юбки, ибо понимала, что погоня уже не потеряет след. Умница!

Холмы вскоре пошли более крутые и скалистые. Он уже почти подъехал к пещерам, где в детстве играл с братом. Дант вспомнил экскурсию сюда вместе с Джиллиан. Он обещал ей, что они вернутся в эти места. Но разве он мог знать тогда, что это случится при таких обстоятельствах?..

Дант вновь спешился. Судя по следам, похитители остановились на время у небольшого ручья, чтобы напоить лошадей. Путь отсюда был только один: вдоль оврага. Все остальные стороны преграждались скалами. Значит, они поехали вон туда, по извилистому оврагу. Но эта дорога заводила их в тупик, где скалистая гряда встречалась с грядой Пеннинских гор, образуя нечто вроде закрытого кратера. Сэр Озвел не знает здешних мест и поймет, что приехал в никуда, тогда будет уже слишком поздно. Тогда им придется возвращаться обратно.

А здесь их будет ждать Дант.

Он присел у ручья и зачерпнул рукой воды, чтобы напиться. Вода была свежая, студеная. Рядом, опустив голову к воде, пил Гнев. Дант ополоснул лицо и вновь натянул перчатки. После этого он вернулся к тому месту, где похитители останавливались, и принялся изучать прилегающие скалы, выбирая место для засады.

Тут до него и донесся чей-то рассерженный голос. Человек ругался и угрожал кому-то. Эхо разносило голос далеко во все стороны. А потом Дант услышал и крик Джиллиан. Холод, который он ощущал в душе с самого утра, когда только обнаружил исчезновение Джиллиан, превратился в закипавшую жаром ярость.

Дант оставил своего коня у ручья и направился на звук голосов.


Глава 31


— Смотри, Джиллиан! Эта лошадь умрет сейчас именно из-за тебя.

Гаррик вынул шпагу из ножен и замахнулся ею.

Лошадь испуганно дернулась назад.

— Нет, Гаррик, ты этого не сделаешь!

Гаррик повернулся к Джиллиан и наставил на нее острие шпаги. Сэр Озвел, стоявший подле девушки, отшатнулся.

— Ты думаешь? — усмехнулся Гаррик, но голос его дрожал от ярости. — Но с чего ты взяла, что я не смогу убить эту лошадь, Джиллиан? Ведь она даже не принадлежит мне. Я украл ее у Моргана. Да за одно это я уже хочу убить ее! Эта тварь теперь никуда не годится! А все из-за того, что ты завела нас в эту глушь и она подвернула себе ногу на камнях. Теперь она не то что нас с тобой не выдержит, но и сама не выберется отсюда. Она стала калекой, и все по твоей милости, Джиллиан. Я просто хочу избавить ее от лишних страданий.

Гаррик вновь обернулся к бедному животному, готовясь вонзить шпагу ему в грудь.

— Подожди!

Гаррик не опустил клинок, но опять скосил глаза на девушку.

— Возможно, ей удастся избежать хромоты, — торопливо проговорила Джиллиан, не оставляя отчаянных попыток спасти лошадь. — Может быть, если я ополосну ей ногу в ручье, это поможет. Она нам понадобится, когда мы выберемся отсюда на ровное место. Впереди у нас длинный путь, если ты, конечно, все еще собираешься везти меня в Шотландию.

Гаррик расхохотался:

— В Шотландию? А с чего это ты, интересно, взяла, что я собираюсь везти тебя в Шотландию?

— Ну, ты ведь хочешь жениться на мне. Ведь тебе это нужно?

— Да, одно время я хотел этого.

— Значит, сейчас передумал? Почему?

— Скажем так, мне не хочется тащить к алтарю женщину силком, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту.

Джиллиан внимательно посмотрела на него. Ей только что пришла в голову одна мысль.

— А если я не стану сопротивляться? Что, если я пойду с тобой добровольно и соглашусь выйти за тебя замуж? Не может быть, чтобы ты окончательно отказался от мысли жениться на мне. Ведь у тебя были какие-то серьезные виды на этот брак, не так ли? Раз ты решился даже на похищение. Может быть, все дело в приданом? Может быть, мой отец назначил за мной солидное приданое?

Гаррик мог ничего не говорить, ибо ответ был написан у него на лбу. Джиллиан стало ясно: да, он рассчитывал получить за ней большие деньги.

— Все это очень хорошо, Джиллиан, но для того чтобы жениться на тебе в Шотландии, нам сначала нужно попасть туда. А как мы это сделаем, если кляча Моргана уже не способна нормально передвигаться?

Джиллиан почувствовала, что чаша успеха потихоньку начинает склоняться в ее сторону. Все, конечно, могло измениться в одночасье, но какая-то надежда, по крайней мере, появилась.

— Я пойду пешком, Гаррик. Не отнимай жизнь у несчастного животного, дай ему шанс, отпусти. А я пойду сама и добровольно. 1

Гаррик рассмеялся:

— Ты пойдешь? Посмотри на свои ноги, Джиллиан! Ты же босая!

— Ну и что? Я справлюсь, только не убивай лошадь.

Гаррик смерил ее долгим изучающим взглядом, наконец, опустил шпагу. Когда он опять заговорил, в голосе его послышались нотки сожаления:

— Что тебе мешало вести себя столь же благоразумно в прошлый раз? Ничего этого не было бы. — Он покачал головой. — Тогда ты тоже была только в ночной рубашке и босая, как сейчас. В этом мне видится некая ирония судьбы.

Гаррик опустился на камень. Он выглядел очень усталым, под глазами залегли темные тени. Он нервно провел рукой по своим коротко остриженным песочного оттенка волосам. И куда только подевался тот его шутовской парик?..

Джиллиан до сих пор не могла привыкнуть к тому, как он выглядел сейчас, без огромного парика, аляповато-яркого костюма и пудры на лице. Да, тогда на балу ему удалось одурачить ее. Сейчас же без всех тех причиндалов Гаррик даже не казался ей непривлекательным. «И что могло заставить этого человека решиться на похищение? И возможно, на убийство?»

Гаррик возбужденно разговаривал сам с собой, пытаясь принять какое-то решение насчет лошади. Но дело было, конечно, не только в ней. Он не знал, что ему делать с Джиллиан. Неужели все зашло так далеко и ему остается только убить ее? Но даже если он это сделает, что дальше? Рано или поздно все откроется, и как тогда ему быть?

Он упер острие шпаги в камень, положив руки на эфес. Гаррик задумчиво смотрел себе под ноги, лихорадочно прикидывая план дальнейших действий.

Джиллиан оглянулась на сэра Озвела. Тот сидел, скрестив ноги на кочке вереска, и у него был такой вид, будто он вот-вот заснет. Уже потихоньку начинал клевать носом. Может быть…

Джиллиан медленно приблизилась к Гаррику и осторожно опустилась на камень рядом с ним. Поначалу она ничего не говорила, просто сидела тихо, пытаясь тем самым убедить Гаррика, что не представляет собой опасности.

— Почему ты это делаешь, Гаррик? — наконец тихо спросила она.

Гаррик резко повернулся к ней, и Джиллиан лишь усилием воли удалось подавить в себе дрожь страха.

А Гаррик саркастически и невесело усмехнулся. От этой усмешки черты его лица как будто стали еще острее.

— Ты хочешь сказать, что так ни о чем и не догадалась, Джиллиан? А я-то считал тебя сообразительной.

Он пристально вглядывался в ее лицо. Джиллиан упорно молчала.

— То есть память к тебе так и не вернулась? — Гаррик рассмеялся. — А Клер была в этом так уверена…

— Клер? Какое она имеет ко всему этому отношение?

Гаррик хотел было отмахнуться, но после паузы пожал плечами и повернулся к Джиллиан всем телом. Он согнул колено, поставил на него локоть и упер подбородок в кулак. Движение это было настолько детским, что Гаррик в одночасье перестал быть пугающим.

— Собственно, это именно Клер задумала твое похищение, Джиллиан.

— Но зачем? Ведь мы с ней из одной семьи. Гаррик усмехнулся невесело:

— Семья для нее очень мало значит. В этом, наверное, мы с ней похожи. И еще нас объединяет честолюбие, которое является нашей движущей силой. Клер вышла замуж за твоего брата Реджинальда только потому, что рассчитывала получить деньги и высокое положение в обществе. Каково же было ее разочарование, когда он поскупился как на первое, так и на второе. Она рассчитывала, что он будет показывать ее перед всем королевским двором, но этого не случилось. К тому же Реджинальд и не думал развлекать высший свет роскошными приемами, благодаря которым Клер быстро удалось бы вознестись весьма высоко. Ей хотелось иметь собственный дом, но Реджинальд не хотел расставаться со своей семьей. Наконец, он давал ей так мало денег, что на них нельзя было бы прокормить и белку. А ведь Клер — известная мотовка.

— Реджинальд жестоко с ней обращался? Гаррик пожал плечами:

— Да нет. В сущности, его не в чем упрекнуть. Разве в том, что он не желал становиться ее подкаблучником. К сожалению, подобные номера с Клер не проходят. Она выходит из себя, стоит ей только почувствовать, что ею начинают верховодить. И в один прекрасный день она пришла к выводу, что только устранение Реджинальда избавит ее от того жалкого существования, которое она влачит в качестве его жены. Первая попытка была пять лет назад, когда она задумала втравить Реджинальда в дуэль, на которой его должны были убить. Клер рассчитывала получить солидную вдовью часть наследства.

Джиллиан уже знала ответ на свой следующий вопрос, но все равно задала его, так как ей хотелось убедить Гаррика в том, что она действительно ничего не помнит и ничего не знает.

— И что? Реджинальд выиграл дуэль? Гаррик покачал головой:

— А дуэли никакой и не было. Муж вернулся к ней живой и невредимый, и ее страдания продолжились. В течение следующих пяти лет она вела себя тише воды, ниже травы, но лишь для того, чтобы ни у кого потом не возникло в отношении нее никаких подозрений. Все так и вышло. Она заказала у моего парфюмера яд и стала понемногу подсыпать его Реджинальду в еду, чтобы все подумали, что он подхватил какую-то неизвестную болезнь. И ей почти удалось уморить его, но ты случайно раскрыла тайну, заглянув однажды в ее спальню.

— А, маленький пузырек… — проговорила Джиллиан. — Но она сказала мне, что это духи. Гаррик удивленно посмотрел на нее.

— Значит, все-таки помнишь?

— Только то, что я нашла в ящике тумбочки пузырек.

— Когда ты задала ей свой невинный вопрос относительно этого пузырька, Клер поняла, что над всем ее хитрым планом нависла реальная угроза провала и что в этом случае ей уже не удастся выйти сухой из воды. Должно быть, у тебя появились уже кое-какие смутные подозрения, которые, однако же, еще не успели сложиться в цельную картину. Клер необходимо было срочно что-то сделать с тобой, Джиллиан. Отравить и тебя тоже она не могла. Это выглядело бы слишком подозрительно. Ей нужно было, чтобы ты исчезла. Не навсегда, но, по крайней мере, надолго. В твое отсутствие она могла довести задуманное до конца и замести следы. И тогда Клер пришла в голову идея. Она уговорила меня похитить тебя и сказала, что, когда ты исчезнешь, она вскоре покончит с Ред-жинальдом последней смертельной дозой яда. Я должен был держать тебя у себя столько времени, чтобы она успела убить Реджинальда и благополучно похоронить его.

Джиллиан покачала головой.

— Почему же ты согласился на ее план?

— Мы с Клер были любовниками. А меня ты однажды отшила, и мне это очень не понравилось.

— Но ведь моя семья, узнав о похищении, пустилась бы на поиски.

— Нет, потому что твои родные не исключали, что ты сама сбежала. И эта версия подтвердилась бы в твоем дневнике, куда Клер вписала несколько строчек от себя. В них говорилось, что ты влюбилась в меня и решилась на побег, зная, что твой отец никогда не согласится на наш союз.

— И твоей наградой за все это было бы мое приданое… — проговорила Джиллиан. — Вот для чего Клер понадобился мой дневник. Я думала, что она, таким образом, просто хотела скрыть от меня мои последние записи. На самом же деле с помощью фальшивки она рассчитывала убедить моих родных в том, что я сама сбежала, и что меня не стоит искать.

— Но, узнав, что ты сбежала от меня, она так и не отдала твоему отцу дневник. Зато, тогда он хотел объявить розыск, она намекнула ему, что ты могла сбежать по доброй воле. Когда же ты вернулась вместе с Морганом, она нашептала старому маркизу, что Морган как раз и является твоим похитителем. Ты не могла ничего опровергнуть, ибо лишилась памяти. — Гаррик помолчал и продолжил: — К сожалению, дальше все пошло наперекосяк, и теперь у меня нет выбора. Даже если бы мы с тобой поженились, Джиллиан, Клер все равно найдет способ сделать из меня козла отпущения, хотя на самом деле именно она несет главную долю ответственности. Так что мне остается только одно…

— А если мы вернемся в Лондон? Вместе? — торопливо перебила его Джиллиан. Она знала, что, если даст ему закончить мысль, больше говорить будет не о чем. Он убьет ее.

Но она надеялась, что он хотя бы задумается над планом, который только что сложился в ее голове. Тогда она, по крайней мере, сможет выиграть какое-то время.

Гаррик удивленно посмотрел на нее:

— Что ты хочешь этим сказать? Что значит «вернемся вместе»?

— Мы можем пойти прямиком к моему отцу и рассказать ему всю правду. Всю! Мы скажем, что Клер пытается отравить Реджинальда, а я заверю отца, что ты искренне сожалеешь о том, что принимал во всей этой истории участие.

Джиллиан остановилась и внимательно взглянула на Гаррика. Тот слушал ее с интересом.

— Мы расскажем ему все, — продолжала Джиллиан. — И про то, что она выкрала дневник. И про то, как она пыталась убедить его, что меня похитил Дант. И…

— Морган! — взревел Гаррик и вскочил с камня. Лицо его мгновенно исказилось яростью. — Вот, оказывается, что тебя беспокоит, не правда ли? Тебе на самом деле плевать на меня, тебе хочется только выгородить своего любовничка!

Гаррик рубанул воздух шпагой.

— Какой я болван! Как я мог хоть на минуту поверить в то, что ты думаешь обо мне, когда в действительности вся твоя забота только о Моргане?!

— Гаррик, выслушай меня… Гаррик метнулся к ней со шпагой.

— Нет, Джиллиан, я больше не стану тебя слушать! — Он замахнулся клинком. — Это тебе надо было слушать меня в свое время, но ты предпочла Повесу Моргана! Ну где твой драгоценный Дант сей час? Почему он не идет к тебе на помощь?

— Обернись, Фитцуильям, — вдруг раздался голос у него за спиной, — и ты увидишь.

Дант стоял на скалистом выступе с обнаженной шпагой. Клинок блестел на солнце, которое уже закатывалось за холмы. Дант был удивительно красив, Джиллиан подавила желание броситься к нему, ибо Гаррик со шпагой стоял к ней слишком близко и мог помешать.

— Зачем тебе убивать Джиллиан? — проговорил Дант, спускаясь со скалы. — Тебе ведь нужен я, не так ли? Убей меня. Тебе представилась такая возможность. Впрочем, мы еще посмотрим, справишься ли ты с этим с такой же ловкостью, с какой похитил однажды Джиллиан из родительского дома.

Гаррик бросился на Данта со звериным рыком. Дант отбил первый удар, но Гаррик тут же вернулся, и схватка продолжилась. Клинки звенели и мелькали в воздухе с быстротой молнии. Джиллиан ничего не могла поделать, и ей оставалось, только молча наблюдать за дуэлью со стороны. Вот противники, наконец, расцепились и стали ходить кругами. Дант не спускал с Гаррика глаз. Он был спокоен и холоден, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он, отбив очередной выпад врага, нанес ему удар в плечо.

Гаррик опустил глаза на рану. Глаза его широко раскрылись и полыхнули ненавистью. Он снова бросился на Данта, но тому опять не составило труда отбить удар. Гаррик налетал на своего противника как коршун, снова и снова. Но у него ничего не получалось. Дант словно заранее предугадывал любой его маневр. Впрочем, неудачи только распаляли ярость Гаррика.

Когда тот устал нападать и решил на время уйти в защиту, Дант сделал свой выпад и уколол Гаррика в бок. Тот вскрикнул, но не столько от боли, сколько от гнева, и тут же бросился на Данта, полностью раскрывшись.

Увернувшись, Дант мгновенно восстановил позицию и полоснул Гаррика по щеке. Они снова разошлись, и Дант стал ждать новой атаки. Но тут Джиллиан вдруг увидела за спиной Данта Озвела. Тот незаметно подкрался почти вплотную и держал в высоко поднятых руках небольшой булыжник с явным намерением обрушить его на голову Данта.

— Дант, сзади!

Дант быстро обернулся, и это помогло ему вовремя увернуться от удара. Если бы не Джиллиан, он с раскроенным черепом повалился бы наземь.

Гаррик тут же решил воспользоваться тем, что Дант повернулся к нему спиной, и бросился на него.

— Нет!

Джиллиан увидела, что Гаррик уже готов пронзить Данта. Не помня себя, она подбежала к нему и повисла на руке, в которой была шпага.

Гаррик взревел:

— Проклятие! Я перережу тебе горло за это! — С этими словами он с силой отшвырнул ее от себя.

Джиллиан упала на спину и ударилась головой о камень, выступавший из земли. В глазах у нее помутилось, но она успела увидеть, как Дант по самую рукоятку вонзил свою шпагу в грудь Гаррика и тот упал на землю. В следующее мгновение Джиллиан провалилась в темную бездну.


— Она приходит в себя, Дант.

Джиллиан открыла глаза. Она лежала на своей постели в Уайлдвуде. За окном стояла ночь, и комната была погружена в полумрак. Горели только свечи, и между занавесями проникал лунный свет. Перед ее кроватью стояла Мара. Лицо ее выражало озабоченность, но губы уже расплывались в мягкой улыбке. Она нагнулась и положила Джиллиан на лоб тряпку, смоченную в холодной воде и пахнущую травами.

— Ты нас страшно перепугала, Джиллиан.

— Что случилось? — тихо спросила девушка. — А где Дант?

— С ним все в порядке. Он здесь, ждал, когда ты придешь в себя. Я просила его выйти за дверь, говорила, что еще неизвестно, как долго ты будешь без сознания. Но он был настойчив. Поклялся, что не сдвинется с места, пока ты не откроешь глаза.

Вперед вышел Дант. На лице его лежала печать тревоги, золотисто-карие глаза поблескивали.

— Привет, жена. Джиллиан улыбнулась:

— Я так счастлива, что ты жив.

— А я счастлив, что ты жива. Камень, о который ты ударилась, был довольно острый. К счастью, ты поранилась несильно. Шишка, конечно, будет, но это не страшно. Как самочувствие?

— Нормально, особенно теперь, когда я вижу тебя. — Дант коснулся рукой ее щеки, и Джиллиан сомкнула глаза, но почти сразу же их открыла. — Гаррик?

— Больше он тебе угрожать не будет, Джиллиан. Что касается его друга, сэра Озвела, то он передан властям. Пусть там с ним разберутся. Впрочем, он и так был не опасен. Сам он ни на что не способен и привык, чтобы им кто-то помыкал. Словом, тебе нечего теперь бояться.

Джиллиан вновь закрыла глаза. Значит, все опасности позади и ничто не помешает их счастью.

Вдруг дверь в комнату распахнулась, и на пороге возникли лорд Адамли и Реджинальд.

— Руки прочь от моей дочери! — рявкнул маркиз, входя в комнату. — Ты уже дважды покушался на Джиллиан, Морган! За это тебе будет виселица!

— Нет!

Все обернулись на Джиллиан, которая резко села на постели.

— Нет, отец, ты ошибаешься. В тот первый раз меня похитил отнюдь не Дант, а во второй я ушла с ним добровольно. Он всего лишь пытался защитить меня от настоящего злодея.

Маркиз изумленно уставился на нее:

— От кого?

— От Гаррика Фитцуильяма. Но тому удалось выследить нас. Он пытался убить меня, чтобы я не рассказала Реджинальду всю правду о Клер. Вы должны быть благодарны Данту: он спас мне жизнь.

Вперед вышел Реджинальд:

— О чем это ты, Джиллиан? При чем тут Клер?

— Клер пыталась отравить тебя, Реджи. Поэтому-то ты и болел все последние месяцы. Но я случайно наткнулась на пузырек с ядом, который она хранит в ящике своей тумбочки под двойным дном. Клер застала меня с пузырьком в руках, и тогда она договорилась с Гарриком, чтобы он похитил меня. Это дало бы ей возможность закончить начатое дело.

Реджинальд побледнел как смерть. Он без сил повалился на стул, благо, тот оказался прямо у него за спиной.

— Откуда тебе все это известно?

— Первые подозрения появились у меня после того, как я нашла у нее в спальне тот пузырек, хотя Клер уверяла меня, будто это всего лишь какие-то особые духи. Это было сразу перед моим похищением. Я помню, что поразилась поведению Клер. Меня удивило, как спокойно она отнеслась к тому, что застала меня у себя в спальне. А это на нее совсем не похоже, верно? Ведь до того случая она, казалось, нарочно искала повод поссориться со мной. Помните, когда я якобы специально наступила ей на ногу? Она тогда споткнулась, но для оправдания собственной неповоротливости обвинила меня в том, что я нарочно наступила ей на ногу. Хотя этого и в помине не было, я не прикасалась к ней. Но после того случая она несколько недель со мной не разговаривала. Поэтому-то я и не поверила, когда она сказала, что в пузырьке духи. Реджинальд удивленно смотрел на сестру:

— Как ты можешь помнить тот случай, про который мы все уже давно забыли? Джиллиан… — Он запнулся. — Твоя память, Джиллиан! Она вернулась к тебе!

Джиллиан на минуту как будто погрузилась в себя. Тот случай с Клер она помнила так ясно, как будто он произошел только вчера. Она улыбнулась:

— Ты прав, Реджи. Память вернулась ко мне. Я даже помню, что у тебя день рождения второго июня и что в детстве ты за обедом засовывал горох себе в карман, лишь бы не есть его.

Реджи рассмеялся. В эту минуту на него было приятно смотреть. Он словно помолодел, вновь стал здоровым. Впрочем, улыбка тут же исчезла.

— И как я сам обо всем не догадался… Я знал, что она меня ненавидит, но мне и в голову не приходило, что Клер может убить меня.

— Поэтому она все эти годы лгала вам про Данта, — продолжала Джиллиан. — Это она заставила тебя вызвать его на дуэль, потому что рассчитывала, что Дант убьет тебя. Но Дант отказался и тем самым сорвал весь ее план.

Реджинальд опустил глаза. Ему трудно было поверить в то, что жена не только хотела убить его, но пыталась сделать это дважды.

— Теперь мне понятно, отчего она с такой горячностью убеждала нас в том, что ты сбежала, — подал голос старый маркиз. — Какой я был болван, что слушал ее! Но ничего, мы разберемся с ней сразу же по возвращении в Лондон, Реджинальд. Мы вышвырнем ее из нашего дома. — Адамли взглянул на Данта: — Похоже, мы в долгу у тебя, Морган. Ты дважды спас жизнь нашей Джиллиан. Я хочу принести тебе извинения за наше прежнее отношение к тебе. — Он обернулся к сыну: — Передай кучеру, что мы выезжаем, как только Джиллиан будет готова.

— Боюсь, из этого ничего не выйдет, лорд Адамли. Джиллиан останется здесь, в Уайлдвуде, — проговорил Дант.

Маркиз побагровел:

— Что ты себе позволяешь? Ты спас ей жизнь, но это еще не дает тебе права решать, что ей делать. Дант пристально взглянул ему в глаза:

— Как ее муж, которому известно, наверное, что она хочет остаться здесь, в Уайлдвуде, я имею право решать, милорд.


Эпилог


— Вот!

Дант дернул за веревочную ручку небольшого сундука, упрятанного под самый потолок чердака. Он поставил его перед собой, поднял крышку и достал на свет маленьких деревянных солдатиков.

— Роялисты. Как и обещал. Смотри, сколько их. И даже со шпагами.

— Совсем как были вы, когда сражались с тем плохим человеком? — спросила Феба. Глазенки ее светились восторгом, пока она внимательно рассматривала солдатиков, одного за другим. — Джиллиан рассказывала мне, какой вы были храбрый.

Дант и Джиллиан сидели рядом на полу чердака и наблюдали за Фебой, которая расставляла перед собой солдатиков. Джиллиан улыбнулась и положила голову Данту на плечо.

Отец и Реджинальд уехали накануне утром. Они остались в Уайлдвуде на ночь, в продолжение которой маркиз долго беседовал с дочерью. Джиллиан передала ему все, что ей рассказывал Гаррик: и про его участие в ее похищении, и про план Клер отравить Реджинальда. А когда она закончила, старый маркиз обратил на Данта взгляд, исполненный искреннего сожаления.

— Никак не думал, что когда-нибудь скажу это, но… мне кажется, Джиллиан получила себе в мужья воистину достойного человека. Она замечательный человек, Морган. Я дурно поступил с тобой, но намерения мои были честные. Надеюсь, что, когда твоя собственная дочь подрастет, ты поймешь меня.

Дант лишь кивнул в ответ и пожал протянутую руку маркиза.

…Джиллиан взглянула на Данта — на человека, которого она любила больше жизни. Теперь их счастью уже ничто не помешает. Перед ними вся жизнь, которую они проведут вместе. Она обернулась на улыбающуюся Фебу. На ее щеках появились две ямочки, совсем как у отца… Несмотря на то, что девочка не была ее родной дочерью, Джиллиан чувствовала к ней искреннюю любовь. Она была счастлива тем, что у нее есть Дант и Феба.

— Очаровательный ребенок, — шепнула она мужу на ухо, пока Феба возилась со своими солдатиками.

— Это верно, — ответил тот. — Жаль только, что моя мать так и не увидела ее.

Улыбающаяся Феба обернулась. Она сидела на полу, со всех сторон окруженная солдатиками.

— Вот, теперь они готовы к сражению. Жаль, что миссис Филливикет нет. — Она вздохнула. — Я забыла ее в Лондоне.

— Мы обязательно съездим за ней, — пообещала Джиллиан.

— Я скучаю без нее. Дант прищурился:

— А ты знаешь… — Он поднялся и подошел к небольшому сундуку, который стоял у стены. — У моей матери было кое-что, возможно, она заменит тебе миссис Филливикет на время. — Он открыл сундук. — Вот она, как я и думал.

Феба вскочила и подбежала к нему. Дант повернулся и протянул ей маленькую куклу, на которой было красивое розовое бальное платье с блестками.

— Эта кукла принадлежала моей матери, когда она была такой же маленькой девочкой, как ты сейчас. Она хотела отдать ее моей сестре, но… Думаю, мама была бы счастлива, если бы узнала, что кукла досталась тебе, Феба.

Девочка взяла куклу.

— Она такая красивая. Смотрите, у нее даже туфельки есть. А как мне назвать ее? Дант улыбнулся:

— Назови ее Хеленой. Так звали мою мать.

— Хелена… — Феба прижала куклу к своей груди. — А ваша мама была на нее похожа? Моя мама говорила, что миссис Филливикет похожа на меня.

— Наверное. У матери тоже были темные волосы, как у этой куклы. И голубые глаза, как у тебя. — Дант стал оглядываться по сторонам, словно искал что-то. — Тут где-то должен быть ее портрет…

Через несколько минут он нашел его. Портрет был сложен с другими картинами, и завернут в полотно. Он достал его, смахнул пыль и показал дочери.

— Это моя мать и твоя бабушка.

— Это Добрая Леди! — вдруг вскричала Феба. — Помните, я рассказывала вам? Когда мама возила меня в Лондон, Добрая Леди всегда дарила мне подарки!

Дант потрясенно смотрел на дочь, отказываясь верить своим ушам.

— Твоя мама возила тебя к этой леди в Лондон? Ты ничего не путаешь?

— Нет. И еще мама все время писала ей письма, и Добрая Леди писала маме, спрашивала про меня. Она была такая хорошая…

Джиллиан вдруг вспомнилось что-то… Стопки писем, перевязанные тесемкой, которые попались ей на глаза во время первого посещения чердака, когда они с Дантом так и не нашли солдатиков. Может быть?.. Она вскоре нашла их и просмотрела первое.

— Смотри, Дант. Это письма Элизы к твоей матери. Тут сообщается о рождении Фебы, о том, как она начала ходить, сказала первое слово… Твоя мать сохранила все письма. Наверное, для тебя. Дант стал читать письма все подряд.

— Значит, она знала о существовании Фебы… Знала — и молчала. Почему они с Элизой держали это от меня в тайне?

Он вновь погрузился в чтение. Джиллиан положила руку ему на плечо.

— Смотри, Джиллиан, она знала про Фебу еще до того, как я уехал во Францию!

— Скорее всего, она ничего не рассказала, потому что любила тебя и не хотела, чтобы ты менялся раньше времени. По той же самой причине молчала и Элиза. Если бы ты узнал о Фебе еще тогда, то наверняка постарался бы забрать и девочку, и ее мать от лорда Овертонского и не посмотрел бы на то, что Элиза — чужая жена. А из-за этого ты нажил бы себе кучу неприятностей и к тому же не был бы счастлив. Элиза и твоя мать хорошо тебя знали, видели, какой ты человек. И, узнав о Фебе, ты вынужден был бы измениться. Но это было бы насилием над собой, ибо тогда ты еще не был готов к этому. Хуже того, со временем ты, возможно, пожалел бы об этом. Дант с улыбкой посмотрел на Джиллиан:

— И это еще не все.

— Что?

Он крепко обнял ее и поцеловал.

— Тогда я не встретил бы тебя, любимая.


Послесловие автора


Как и в случае с первыми двумя книгами этой трилогии, я позволила себе вплести в сюжет романа несколько событии и имен реальной истории.

Эпидемия чумы в Англии действительно имела место в описываемое время, и цифры погибших, названные в книге, насколько мне удалось выяснить, весьма точны. В исторических хрониках того времени говорится, что в канун нового 1665 года в ночном небе пролетела сверкающая комета. Кое-кто воспринял это как предупреждение о конце света. И действительно, когда через несколько месяцев после этого пришла чума, казалось, что прогноз сбывается. Представьте же себе весь ужас тех людей, которым удалось пережить эпидемию и которые считали, что самое страшное уже позади, когда незадолго до наступления полуночи 1 сентября 1666 года загорелась лондонская пекарня в Паддинг-лейн. Пожар уничтожил огромную часть города и вместе с ней пять столетий английской истории.

В ста шестидесяти милях от Лондона, в Дербишире, находится маленькая деревня Эйам с единственной тихой улицей, обсаженной по сторонам тенистыми деревьями. Чума пришла сюда по роковой случайности, ибо сельчане, скорее всего никогда не ступали на шумные улицы Лондона. Они жили своей спокойной и безмятежной жизнью вплоть до начала сентября 1665 года, когда у них разразилась эпидемия.

Благодаря действиям Уильяма Момпессона, сельского священника, жителям Эйама удалось удержать болезнь в пределах своего поселка и не дать ей распространиться дальше. Однако за свой героизм им пришлось заплатить дорогую цену. До чумы в Эйаме проживало около трехсот пятидесяти человек. Пятьдесят из них смогли эвакуироваться из поселка еще до объявления карантина. Когда же чума ушла из Эйама в октябре 1666 года, выяснилось, что за лихое время на деревенском кладбище прибавилось двести пятьдесят девять новых могил.

Граф Девонширский очень помог жителям Эйама. Благодаря ему они были обеспечены пищей и предметами первой необходимости. Мемориальная каменная плита, установленная у минерального источника, который носит имя Момпессона, находится на том самом месте, где во время карантина происходил обмен продуктов на деньги.

Маршалл Хоу, чье имя было упомянуто на страницах книги — когда Дант познакомился с Маки и факельщиком на границе Эйама, — реальное лицо. Городской гробовщик объявил, что все имущество похороненных им людей, погибших от чумы и не имевших наследников, переходит к нему. И хотя у него самого болезнь унесла жену и юного сына, он прожил после этого еще тридцать лет, тратя состояние, заработанное нечестным путем. Маршаллом Хоу в Эйаме в течение многих поколений пугали непослушных детей. Он является чем-то вроде местного злого духа.

Маленькая церковь в деревне Пик-Форест, где обвенчались Дант и Джиллиан, на самом деле была построена усилиями Кристиан Брюс, жены второго графа Девонширского. В церкви продолжали венчать молодых по традиции Гретна Грин вплоть до начала девятнадцатого столетия и заработали на этом кое-какие деньги. В 1878 году церковь была перестроена и приобрела вид внушительного викторианского строения. Венецианское стекло и крыльцо были перенесены в деревенскую читальню.

Камень, который Дант подарил Джиллиан, действительно называется Синий Джон. Он переливается фиолетовым, синим и желтым цветами. Ему приписывается магическая сила, и он на самом деле встречается на всем свете лишь в холмистом и туманном Дербишире.

Все остальное — плод авторского воображения.