Огонь Е Цзы Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов #25 В сборник «Дождь» включены наиболее известные произведения прогрессивных китайских писателей 20 – 30-х годов ХХ века, когда в стране происходил бурный процесс становления новой литературы. Е Цзы Огонь 1 Лицо у помещика Хэ пепельно-бледное, крутые брови нахмурены, губы плотпо сжаты. Волоча по полу туфли, он ходит взад и вперед по комнате. Во рту у него кальян; вода в кальяне бурлит, синий дымок выходит из ноздрей и, клубясь, рассеивается в воздухе. Приближается середина осени. Темнота за окном вселяет в душу страх; па небе ни единой звездочки. Комната освещена маленькой лампочкой, стоящей на кушетке; крохотное пламя то п дело вздрагивает. Все вокруг погружено в тишину, лишь изредка слышится собачий лай, который болью отдается в сердце – словно предвещая недоброе. Помещик злобно топнул ногой и посмотрел на женщину, лежавшую на кушетке, жену слуги Гао, по имени Хуа, по прозвищу Тыква. – Ну что, спать ляжете? – кокетливо спросила она. – Напрасно думаете о всяких пустяках! Все равно никому не удастся вас провести. – Дура! Что понимают бабы?! – разозлился помещик и опять заходил по комнате. Наконец лег рядом с женщиной, отложил трубку в сторону и, уставившись в потолок, попытался сосредоточиться. Но в голове царил хаос, трудно было отделаться от навязчивых мыслей. Хуа взяла трубку и разожгла ее для господина. – Вот вы никогда меня не слушаете! А я ручаюсь, что этим людям ничего не удастся сделать. Цин Мин-лу чепуху болтает. Ничего особенного не случилось, зря всполошились. К чему волноваться и на всю ночь лишать себя покоя? – Она подала ему трубку. Помещик ничего не ответил. Протянул руку за трубкой и ущипнул женщину за ягодицу. – Ай! Хозяин, озорник вы этакий! – Хуа вильнула бедрами. Помещик сделал несколько глубоких затяжек. Трубка еще не была докурена, а им снова овладели мрачные мысли. Он заворочался, поднялся с кушетки и, охваченный беспокойством, нервно зашагал по комнате. Ему казалось, что в деревне не все ладно. Пожалуй, последние события нарушат планы, которые он вынашивал вот уже два года. Эти негодяи просто бесчинствуют. В прошлом году они себе такого не позволяли… Надо насчет этого с кем-нибудь посоветоваться, что-то предпринять. И он велел Хуа позвать Ван Ди-синя. – Он давно спит, – лениво ответила женщина. – Ну и что! Разбуди! – Ох и надоело! До чего же вы трусливы! Прямо как заяц. Всякая болтовня вас пугает. Правду говорят… – Молчи, ведьма! – оборвал ее помещик. Ван Ди-синь по голосу узнал Хуа, вскочил с постели и обнял ее. – Вот не ожидал! Какая ты добрая! – Отстань! Господин зовет, вставай скорее! Он ждет тебя в курительной комнате. – Что за дела в полночь? – Наверно, хочет поговорить о сборе аренды. Ван Ди-синь вновь привлек к себе женщину. – Да ну тебя! К хозяину они вошли вместе. Ван Ди-синь пропустил Хуа вперед и трясущимися губами спросил: – Что прикажете, господин? – Подойди, Ди-синь. – Помещик нахмурился. – Сядь вот тут, есть одно дельце. – Слушаю, господин. За вас я готов в огонь и в воду. Разве можно забыть своего благодетеля? – Да, ты порядочный человек, именно поэтому я хочу с тобой посоветоваться. Именно поэтому… – Помещик многозначительно помолчал и продолжал: – Скоро праздник середины осени, а сборщика аренды, вопреки обычаю, пригласили лишь немногие; большинство арендаторов об этом и не заикаются. Вчера Мин-лу сказал, будто некоторые не думают платить аренду. Ты об этом что-нибудь слышал? Ван Ди-синь неопределенно хмыкнул. – Разумеется, слухи и до меня дошли, – ответил он. – Арендаторы и вправду что-то замышляют. Даже Линь Дао-сань, Гуй Шэн, Ван Лао-да с ними заодно. Собственно говоря, я не собирался сообщать вам, хотел раньше разузнать толком обо всем. Но раз вам стало известно, скажу: по-моему, нам нужно заранее подготовиться. – Как именно? Что ты предлагаешь? Качая головой так, будто у него созрел план действий, Ван Ди-синь приблизился к помещику и стал что-то шептать ему на ухо. Тот засмеялся. – Значит, только эти? – Есть еще, но главари – Лай Лао-да и Ли-цю, сын Цао Юнь-пу. Да вы не беспокойтесь. Сколько бы их ни было, им не провести нас. – Вот и я то же самое говорю, а господин не слушает. Такой трусливый, боится этих скотов… – вмешалась в разговор Хуа, переводя взгляд с Ван Ди-синя на хозяина. – Что понимают бабы! – буркнул помещик. Но теперь у него появилась некоторая уверенность, и он облегченно вздохнул. Помолчав немного, заметил: – Ладно, пусть будет так. Иди спать, Ди-синь. Скоро светать начнет. Утро вечера мудренее. В дверях Ван Ди-синь обернулся, красноречиво взглянул на Хуа; та украдкой сделала ему знак рукой, затем подошла к двери и с шумом ее захлопнула. 2 Ночь выдалась прохладная. Сквозь тучи пробивалась луна, заливая все вокруг серебряным светом. Воды озера Волун были гладки, как зеркало, лишь изредка ветерок нагонял мелкую зыбь. Издалека группами по два-три человека к озеру шли люди. Толпа на берегу, у клена, росла. На середине озера появились две лодки и тоже направились к клену; по воде побежали круги. Лодки неслышно пристали к берегу; в них друг за дружкой стали прыгать люди. – Отчаливай, Эр Ба-цзы! – Больше никто не придет? – Нет. С Цюэ-тоу что-то случилось. Голоса звучали приглушенно. Кто-то тихо оттолкнулся шестом от берега. За мысом Шэтоуцзуй лодки повернули и причалили к острову Усун. Люди бесшумно высадились на берег. Навстречу вышел Лай и помахал рукой: – Сюда! Сюда! Шли уже знакомым путем. Пробирались по узкой тропке среди зарослей камыша и через несколько поворотов очутились на открытом месте. Вокруг стояла тишина. Настроение у всех было приподнятое: такие же собрания проводили крестьянские союзы в двадцать шестом – двадцать седьмом годах. – Говорите не очень громко, – предупредил Лай. – Все собрались? – Пожалуй, все, кроме Цюэ-тоу. Сейчас пересчитаем: один, два, три, четыре… Да, тридцать один человек! Чтобы удобнее было разговаривать, Лай предложил сесть потеснее. – Старший брат, начинай! – сказал Ли Хань-цзы. – А кто будет мешать, отведает моего кулака! – Его вспыльчивый нрав был всем известен. – Согласны! Согласны! Пусть старший брат говорит первым! Не мешайте ему! «Согласны!» – этот возглас, впервые прозвучавший в двадцать шестом – двадцать седьмом годах, вновь ожил на устах людей. – Говори, брат! Согласны! – Согласны! Согласны! – Хорошо! – Лай быстро поднялся и, жестом успокоив людей, тихо заговорил: – Отцы и братья! Не будем терять время попусту! Мы собрались здесь не для того, чтобы выслушивать чьи-то указания и поучения, – пора потолковать начистоту. Кто прав – с тем согласимся; кто ошибается – того поправим. Вместе думать будем – я один всего знать не могу. А ты, брат Хань-цзы, не прав: драться не следует! – Значит, нельзя? Ну, нельзя так нельзя! Просто я горячий. Это всем известно. А тебе, старший брат, я всегда верю. Если что не так сказал, побей, выругай меня, не обижусь. Едет? Все засмеялись, а Хань-цзы, весь красный от смущения, опустил кулак. Однако Лай поспешил настроить всех на деловой лад: – Хватит смеяться! Разговор предстоит серьезный! – Замолчите! – Почти каждому из вас ясно, зачем мы собрались здесь среди ночи. В этом году урожай лучше, чем в прошлые годы. Но он нелегко нам достался! Как же прокормить семьи? Пока зерно в наших руках, голод нам не угрожает. Так не допустим, чтобы у нас забрали зерно! Не отдадим последнее! Каждому охота жить! Уже полмесяца на рынке держится низкая цена на зерно: всего юань и два фэня за дань. Ручаюсь, что никому из нас не удастся полностью расплатиться с помещиком – для этого понадобилось бы отдать зерна раз в десять больше, чем у нас есть. Да еще надо рассчитаться за бобы, заплатить за аренду, внести десятки поборов и налогов, уплатить за содержание полицейских, выделить средства на дамбы… Кто может покрыть эти расходы? Если даже отдадим весь урожай, все равно не избежать тюрьмы. Случай с дядюшкой Юнь-пу лучшее тому доказательство: у него отобрали все сто пятьдесят шесть даней зерна, и еще не хватило трех даней и трех доу. Семья в шесть человек с голоду помирает. Я правду говорю. Ли-цю здесь, можете у него спросить. Давайте же решим, как сохранить свой хлеб, как дать отпор бандитам, которые хотят нас ограбить! Ведь мы хотим жить! – Надо драться, черт подери!.. Хорошенько вздуть этих грабителей! – Ли Хань-цзы не сдержался, вскочил и, затопав ногами, разразился бранью. – Хань-цзы! Опять ты за свое! – осадил его Лай. – Кого же ты сейчас собираешься бить? Сядь, еще успеешь подраться! – Эх, брат! Твоя правда… Общий хохот не дал ему договорить. Хань-цзы вновь покраснел. – Прекратить смех! – крикнул Лай. – Пусть каждый выскажется: как лучше рассчитать свои силы и дать по рукам грабителям. Начнем слева: первый ты, Ли-цю! Ли-цю спокойно встал: – Мне не на кого жаловаться, сам попал впросак. Вовремя не сообразил, как помешать отцу. Он позвал сборщиков, и те отобрали у нас все зерно. Сейчас голодаем. Отец заболел, денег на лечение нет. Могу сказать одно: пусть никто не надеется, что можно хозяев не обидеть и для себя поблажки добиться. Возьмем к примеру моего отца. Сколько поклонов ни бил, сколько ни плакал, все равно не уступили ни полшэна. На проценты растут проценты. Все заберут, и то не расплатишься. И не надейтесь вымолить что-нибудь у этих псов! От них и во сне милости не увидишь! – Все слышали! Ли-цю говорит: «Нет смысла плакаться перед хозяевами, все равно с каждым из нас обойдутся, как с дядюшкой Юнь-пу». Поэтому нечего церемониться с этими бандитами. А ты как думаешь, дядюшка Длинный Нос? – В этом году собрали чуть больше девятнадцати даней, едва хватит нам со старухой. Да если они придут, я буду драться. Умру, а не отдам! Мне все равно уже недолго жить. Полжизни прожил! По толпе прокатился одобрительный гул. – И я скажу то же самое! – закричал Линь Дао-сань. – Вчера помещик велел этому негодяю Ван Ди-синю запугать меня: если, мол, не внесу аренды до праздника, меня посадят. А я ответил: «Для вас у меня нет зерна! Если хотите – силой забирайте!» Стал он меня добром просить. Моя старуха не стерпела – лопатой его до ворот проводила! – Верно! Ай да умница твоя жена! Этих мерзавцев лучше всего угостить лопатой по заду! Дошла очередь и до Хань-цзы. – Брат, только не смейся! Если понадобятся кулаки, можете рассчитывать на меня. Этих трусов и за людей-то считать нельзя, а мне терять нечего! – Наш Хань-цзы силен! – бросил кто-то из толпы. Люди выступали один за другим. Единственная мысль владела всеми – отстоять хлеб. Глаза горели нетерпением. Жители Чжанцзяча, Чэньцзымина и Яньпинсы уже подготовились к борьбе и прислали делегатов узнать, поддержат ли их крестьяне Цаоцзялуна. Ночью предстояло выработать общий план действий и связаться с соседями, чтобы в нужный момент иметь союзников. Решение было единодушным: никто не должен вносить поборы и арендную плату. Пусть подыхает тот, кто пойдет против своих собратьев или по доброй воле станет прихвостнем богачей! Если помещики пришлют слуг за арендой – гнать их в шею. Не трусить перед полицией и не прятаться по домам. Лучше всем, от мала до велика, выйти на улицу, упасть на колени, а потом подползти к солдатам ближе и неожиданно напасть! Оружие отнять, а солдат всех до единого перебить! Люди убеждали друг друга разделить между собой обязанности и не терять времени зря. В первую очередь надо уговорить упрямцев стариков, связаться с жителями Чжан-цзяча, Яньпинсы и Чэньцзымина. Все бедняки – одна семья… Луна клонилась к западу. Сердца крестьян переполняли гнев и радость. Лодки качнулись, едва слышно ударили весла по воде. Прощаясь у высокого клена, люди группами расходились. 3 Цао Юнь-пу с трудом поднялся с постели. Неверной походкой побрел к выходу, одной рукой опираясь о лавку, другой – держась за стенку. Старик едва держался на ногах. Двадцать с лишним лет болезнь его обходила, а нынче едва не отправила на тот свет. Весь мир, казалось, изменился, и сам он стал совсем другим. – Эх! День ото дня все хуже, – пробормотал старик, – долго ли еще протяну? Он тяжело вздохнул, сел на ступеньку и привалился к стене. Потом привстал и осмотрелся вокруг. Безжизненный взор его остановился на пустом амбаре. Сердце пронзила острая боль: он вспомнил свое золотое зерно. Что поделаешь? Дядюшка Цао крепче стиснул зубы и отвернулся. «В этом же году даже небо недоброе», – думал он, глядя на хмурое небо. Потом перевел взгляд на любимое поле, но в глаза ему бросилась усадьба ненавистного помещика Хэ, и сердце защемило еще сильнее. Старик едва не упал. Закрыть бы глаза, чтоб не видеть этого мира лжи и насилия! Но обида была слишком горькой, он не мог уйти с ней в могилу. Он должен протянуть еще несколько лет: будет же когда-нибудь конец этим бесчинствам! Дядюшка Цао уже не сердился на старшего сына, он злился на самого себя: не послушал Ли-цю! Теперь амбар пуст, напрасно пропали труды, а ведь Ли-цю ему родной сын, добра хотел семье. Да и разве найдешь на свете такого дурня, который стал бы губить своих близких?! Ли-цю уже рассказал ему о том, как люди отказываются звать сборщиков налогов и вносить аренду. «Я сам одурачил себя! Тысячу раз кланялся в ноги, а вот пришлось собственными руками открывать амбар и выгребать все до зернышка!» – упрекал себя старик. Почти совсем стемнело, а сын все не приходил. Дядюшка Цао с трудом вошел в комнату и сел на постель. Шао-пу стал было накрывать на стол, но отец замахал на него рукой, давая этим понять, что хочет подождать сына и поужинать с ним вместе. Теперь Ли-цю был самым активным в деревне. За несколько дней привлек на свою сторону немало сельчан. Ему даже некогда было поесть, домой возвращался ночью или на рассвете. Но в этот день он вернулся раньше обычного. С ним пришло еще несколько человек. – Как себя чувствуешь, дядюшка? Лучше тебе? – спросил Лай, всегда приветливый и веселый. Старик кивнул ему и горько усмехнулся. Ему хотелось принять гостей по всем правилам, он попытался встать, но пошатнулся и едва не упал. Эр Ба-цзы испуганно подбежал к нему и уложил в постель. – Не беспокойся, старина, лежи спокойно, ведь ты едва держишься на ногах! – Раньше хоть до дверей добирался, а нынче и встать не могу. Эх, старые кости! – Ничего, скоро поправишься! Главное, не волнуйся! – Спасибо, братец Лай! Как у вас дела? – Пока хорошо! – Аренду внесли? Что будете делать с этими разбойниками? – Что будем делать? Если только они не перебьют нас, аренды им не получить. Погибнем, а от своего не отступим! – Да, другого выхода нет. Я по своей глупости в дураках остался. Знать бы раньше, что эти негодяи… я бы… Эх! – Непрошеные слезы потекли по щекам старика. – Что зря убиваться – ничего теперь не вернешь. Наперед надо умнее быть! – Эх, брат, у нас в доме пусто. Что есть будем? – Не тужи, старина! Поддержим друг друга. – Дорогой брат! Мой сын во всем будет тебя слушаться! Сознание вины тяготило старого Цао. Он любил всех этих парней, от прежней ненависти не осталось и следа. Они были такими энергичными, не то что он, ни на что не пригодный, больной старик. За разговорами время бежало незаметно. Лай стал торопить Ли-цю. Медлить нельзя. Этим мерзавцам Ван Ди-синю и Ли Мао-шэну здорово досталось, и помещики с минуты на минуту могли вызвать солдат и отомстить арендаторам. – Самое главное сейчас – это держать связь с деревней Чэньцзымин! – сурово говорил Лай. – Ты, Ли-цю, ночью сбегай туда, повидайся с Чэнь Пинь-санем, подробно разузнай, куда отступать, если туго придется. – Ладно! – ответил Ли-цю. – А кого ты собираешься послать в Яньпинсы? Там сейчас тревожно! Вань-сянь сказал, что скоро придут солдаты – хотят принудить людей платить аренду! Если тамошние крестьяне подчинятся, нам тоже придется несладко. Надо непременно послать туда человека! – Конечно! Но и в Чэньцзымин сходить нужно, иначе нам некуда будет отступать. В Чжанцзяча дела лучше, чем у нас. Говорят, будто негодяй Ли Да-цзе от страха не решается нос высунуть на улицу и об арендной плате даже не заикается! – Ты прав, в Чэньцзымин сходить надо! Но стоило бы предупредить Гуй-шэна, чтобы ночью были настороже и не ложились спать. Осторожность не помешает! Ли Мао-шэн – хитрая бестия! – Знаю! Ну, отправляйся, Ли-цю, времени в обрез! – торопил юношу Лай. Дядюшка Цао взял сына за руку и дрожащим голосом сказал: – Сынок, береги себя! – Будь спокоен, отец. Ночь выдалась светлая, на небе мерцали звезды. Стояла поздняя осень, холодный бодрящий ветерок дул в лицо. Поля молчали, словно в ожидании чего-то значительного. 4 Помещик Хэ поднялся чуть свет и, едва сдерживая ярость, нетерпеливо расхаживал по комнате, поджидая Ли-саня. Ему и во сне не снилось, что в этом году будет так трудно собрать арендную плату. Его слуги оказались ни на что не годными: болтали много, – как дошло до дела, скисли. Вдруг из внутренних покоев выбежала разодетая Хуа и слегка задела его, пробегая мимо. – Куда понеслась? – крикнул помещик. – Ишь вырядилась с утра! – Что вы, хозяин! Госпожа сказала, в задней комнате Ван Ди-синь так кричит, что душа разрывается! Всю ночь стонал. Она и попросила меня посмотреть, не сломана ли у него рука. – Черт с ним! Вели ему убираться отсюда, мерзавцу! Все мне испортил! Женщина неслышно выскользнула из комнаты, а помещик снова погрузился в размышления. Да, он неумело подобрал людей! Знать бы заранее, что этот негодяй Ван Ди-синь окажется таким тюфяком, ни за что бы ему не доверял. А теперь где выход? Дело зашло слишком далеко! В дверях показался Ли-сань, и господин Хэ поспешил ему навстречу: – Доброе утро! Ли-сань силился улыбнуться, но брови его были нахмурены. – Доброе, говорите? А сами небось давно меня поджидаете? – Нет, нет! Только что встал! Проходите, пожалуйста, садитесь! Гао, вскипяти чай! – Не беспокойтесь, господин Хэ! – смягчился Ли-сань. – Ну, как вы думаете уладить неприятности? Вы еще легко отделались! Мне и господину Цзин-саню досталось куда больше. Сборщики налогов избиты, на них живого места нет; принесли их, а они и шевельнуться не могут. Боюсь, как бы Мао-шэн не отправился на тот свет. Не пошли вы сегодня за мной, сам бы пришел за советом. – Я думаю вызвать солдат, чтоб схватили главарей и расправились с бунтовщиками. – Господин Цзин-сань тоже так думает. Но, по-моему, не стоит этого делать. Лян Мин-дэн, должно быть, обиделся на меня. Когда в прошлый раз он прислал солдат для сбора подати, мы отказались от его услуг, решили сами собрать положенную ему долю. Тогда его солдаты получили только с семьи Цао Юнь-пу. А теперь мы даже своей арендной платы взыскать не можем и просим его прислать солдат. Он будет вправе упрекнуть нас. – Этого не случится, папаша Ли-сань! Да и какое значение имеют сейчас подобные мелочи? Если крестьяне откажутся сдать зерно, Ляну тоже плохо придется: его солдатам нечего будет есть! Как же он посмеет отказать нам? Неужто он так глуп, чтобы оставаться в стороне?! Ведь у нас с ним одна судьба. Без нас он и одного дня не продержался бы! – Тоже верно! А сколько человек вы собираетесь просить? Я слышал, по другим деревням уже разосланы солдаты. – Много просить – расходов не оберешься, мало – не справятся: надо попросить два взвода. Пусть прежде всего схватят зачинщиков. Затем расселить солдат в наших домах: по три – пять человек. Например, у вас, у господина Цзин-саня, у меня. А остальные вместе с нашими управляющими будут ходить по дворам и собирать аренду. Так, пожалуй, дня за четыре почти все свое вернем. – Ладно, поезжайте в поселок, а мы с господином Цзин-санем подготовимся к встрече солдат. Черт возьми! Надо проучить этих голодранцев! Ну, до завтра! – До завтра! Когда помещик пришел к начальнику штаба Ляну, тот долго молчал, искоса поглядывая на посетителя. Наконец сказал: – Как вы могли допустить беспорядки? Почему не пришли раньше? Мои солдаты уже разосланы, в этом году почти везде неспокойно. Я полагал, у вас все благополучно. Кто же знал… – Так оно и было сначала! – пытался убедить его помещик. – Но потом появились эти активисты. Они подбивают арендаторов не сдавать зерно. Уважаемый начальник, если вы пошлете хотя бы взвод, ручаюсь, мы усмирим их. Только бы схватить главарей! – При штабе всего восемь солдат. Кого же посылать? Придется просить помощи в уезде. А там, знаете, что скажут? Вот, мол, не могут справиться с несколькими деревнями, где уж тут надеяться покончить с коммунистами! Вы, господин Хэ, человек умный, ну скажите, неужели из-за вас я должен поступиться своим авторитетом? – Конечно, нет! Но, господин Лян, сделайте для нас что-нибудь! Может быть, отзовете солдат из других деревень, например, из Шибача или Яньпинсы? – Что вы! Вчера ночью в Яньпинсы вспыхнуло три пожара, а сегодня утром пришлось дополнительно посылать почти взвод солдат в Шибача. Взводный Ван доложил, что крестьяне собираются отобрать у солдат оружие! – Неужели? – Хэ чуть не плакал с досады. Начальник штаба машинально отпил глоток чая и, уставившись в потолок, погрузился в размышления. Наконец он хмуро поглядел на помещика и тихо сказал: – Поступим так, я пошлю с вами четырех человек. Пусть возьмут главарей. Если дело примет серьезный оборот, немедленно вышлю подкрепление. – Благодарю вас! Помещик, расстроенный, уже в сумерках пустился в обратный путь в сопровождении четырех солдат весьма невзрачного вида. Часа в два ночи Ли-цю, с трудом волоча ноги, вернулся домой. Не успел он переброситься с отцом несколькими словами, как вдруг раздался оглушительный грохот: кто-то колотил в ворота. Старик еще не оправился после болезни, но, жалея сына, пошел открывать сам. – Кто там? – Я! Не разобрав, чей это голос, дядюшка Цао открыл дверь и обмер: солдаты! Первым вбежал Гао, слуга помещика, вслед за ним четверо солдат с маузерами. – В чем дело? Не ответив старику, солдаты ворвались в дом. – Вот он! Это Цао Ли-цю! – закричал Гао. Солдаты кинулись на юношу и приставили к его груди маузеры. – За что хватаете? Какое преступление я совершил? – Не прикидывайся! Солдат дал Ли-цю пощечину и надел на него наручники. – Иди! Старик наконец пришел в себя и бросился на Гао: – Негодяй, это ты привел солдат! Отпусти его! – Мерзавец! Сына схватил! – вторила ему мать, бросившись к Гао. – Убери руки! Гаденыша вскормили! Солдаты пинком отбросили старика в сторону и выбежали на улицу, таща за собой Ли-цю. Дядюшка Цао и Шао-пу побежали за солдатами. Мать с малышом на руках следовала за ним, оплакивая свою судьбу. Наконец они достигли усадьбы помещика, но ворота были крепко заперты. 5 Кроваво-красное солнце висело высоко в небе. Деревня Цаоцзялун была охвачена волнением. На пустоши толпился народ: мужчины и женщины, старики и дети шумели, волновались. Глаза их горели ненавистью. – Все выходите! Смерть пришла! Никто не должен прятаться дома! Казалось, море забурлило или началось извержение вулкана. – Возьмем дом помещика! Освободим Ли-цю! Если погибать, так вместе! – Верно! К дому помещика! Толпа шумела, как морской прибой. Впереди бежали родители Ли-цю. Потерять сына для них было все равно, что вырвать из груди собственное сердце. Теперь Цао окончательно понял: этим миром правят обманщики! – Брат Лай! Ворота с утра заперты. Помоги открыть. Жизни не пожалею! Рассчитаюсь с мерзавцем помещиком! – Прорвемся! Шумною гурьбой люди окружили усадьбу. Трое солдат боязливо выглядывали из-за угла низкой стены. Люди напирали друг на друга и уже вплотную подступили к главным воротам. Но тут раздались выстрелы. Несколько человек, обливаясь кровью, со стоном упали на землю. Крестьяне еще больше ожесточились. – Убийцы! – Братец Шэ ранен! Ли Хань-цзы, возьми людей и штурмуй задние ворота! Снова грянули выстрелы. – Наддай! – кричали люди. Наконец ворота затрещали. – Вперед! Крестьяне потоком хлынули во двор. Солдаты, стрелявшие из-за угла, обмерли от страха и побросали оружие. – Бей их! – Разорвать на куски! – Сын мой! Где он? Где тот человек, которого вы вчера вечером забрали?! Говорите! – Пощадите! Я не знаю! – У-у, собаки! Старый Цао подскочил к солдату и изо всех сил укусил его. – Куда запрятали моего Ли-цю?! – Пощадите! Скажу, дядюшка! Скажу! – Куда? – Утром отправили в поселок. – Пропал сын! – Слезы ручьем хлынули из глаз старика. – Пощадите… – вопили солдаты. В это время через задние ворота во двор вломился Ли Хань-цзы. По-охотничьи зорко оглядевшись вокруг, он отыскал в толпе Лая и быстро спросил: – Помещика нашли? Нет еще! – Негодяй! Наверно, удрал! Обыщем все хорошенько! Эр Ба-цзы, посторожи с улицы! Толпа снова забурлила. – Эй, гляньте-ка! Кто это? Дядюшка Горбатый Нос одной рукой тащил мужчину, другой – женщину. Заливаясь смехом, он толкнул обоих к толпе. – А-а! Оказывается, мерзавец Ван Ди-синь еще не подох? Ли Дань-сань пнул его ногой. – Ой! Смилуйтесь!.. – А-а! Это ты, ведьма! Убить ее! На, получай! – Кому нужна эта грязная потаскуха! Кто-то залепил Хуа крепкую оплеуху. – Тащите их сюда! Свяжем вместе с солдатами! Поиски возобновились. Неожиданно из дома выбежала госпожа с четками в руках. – Господи помилуй! Господи помилуй! – бормотала она. – Прикончить эту дохлятину! Но никто не тронул старуху. Все искали помещика: не хотелось покидать усадьбу, не расправившись с ее хозяином. – Погодите! Спрошу-ка у нее! – улыбаясь, проговорил Горбатый Нос – Говори, красавица, где твой хозяин?! Скажешь – отпустим! – Папаша, я все скажу, только спаси меня и его! – Хуа показала рукой на Ван Ди-синя, распростертого на земле. – Ну что ж! Отпустим вас, голубков нежных! Все вокруг засмеялись. Женщине стало не по себе. Только было она собралась заговорить, как неожиданно подоспела госпожа и набросилась на служанку: – Попробуй скажи! Тварь бесстыжая! Разрушила мою семью, спуталась с мужем, а теперь хочешь его загубить! Помещица вцепилась в Хуа, в кровь исцарапала ей лицо; их с трудом растащили. – Дядюшка Горбатый Нос, спаси меня! – Сначала скажи! – Он… они вместе с Гао… в шкафу! – Добро! Неистово крича, люди устремились к шкафу. Оттуда донесся испуганный шепот. Лай распахнул дверцы – помещик и Гао сидели на корточках, как две покрытые пылью статуэтки буддийских монахов, и дрожали от страха. – А, вот вы, оказывается, где! Ли Хань-цзы вытащил обоих и отвесил им пощечины. Глаза Цао метали молнии; словно голодный тигр, набросился он на Гао. – Сукин ты сын! Погубил моего Ли-цю! Я убью тебя! – Из глаз крестьянина катились крупные слезы. Он ринулся на Гао и вцепился зубами ему в щеку. Гао не проронил ни звука, зато помещик визжал, как боров под ножом. Люди обрушились на него с руганью и побоями. – Во время сева брал за зерно по одиннадцать юаней! – А за бобы – шесть юаней и восемь фэней! – Мою младшую сестру загубил! – Моего Ли-цю! Люди продолжали избивать помещика, но тут вмешался Лай. – Эй, братья! Уже поздно! Вот-вот могут нагрянуть солдаты! А мы еще должны побывать у помещика Ли. Не стоит топтаться на одном месте! – Ладно! Пойдем в Чжанцзяча! – Ведите этих негодяев за село да кончайте с ними, пока не убежали! – Тащи их! Одного за другим вывели всех, кроме госпожи, в поле. Хуа причитала: – Дядюшка Горбатый Нос! Ты же обещал спасти меня! Что же не заступишься? Спасите, спасите!.. С помещиком и его верными слугами быстро расправились. Затем нагрузили телеги хлебом, раненых и погибших положили на плетеные носилки. – В Чжанцзяча! Рассчитаемся с мерзавцами-помещиками! Мужчины, женщины, старики и дети толпой устремились в Чжанцзяча. 6 С наступлением ночи начальник штаба Лян, вытребовав из уезда батальон солдат, поспешил в Цаоцзялун. В деревне царила мертвая тишина. Лазутчики донесли, что мятежники установили связь с крестьянами в горах Сюэфэнь. На сто с лишним ли вокруг, в деревнях Чэньцзымин, Чжанцзяча, Яньпинсы не осталось ни души – все ушли в горы. Начальник штаба был вне себя от злости. Погибла сотня солдат, потеряно оружие, опустошена вся округа. Сам он наверняка лишился чашки риса. Лян гневно смотрел на эту мятежную долину, и в душе его поднималась ярость. Окинув взглядом своих солдат, он подумал: «Слишком поздно, оружие не поможет». И тогда, движимый чувством мести, отдал приказ: – Разойдитесь! Сжечь все дома и постройки! Им некуда будет вернуться! Вскоре красное зарево окрасило небо. Поселок Цаонцзялун, до этого безмолвный, стал оживать: потрескивая, огонь бушевал все сильнее. 1933