Офицеры-2
Караваешникова Елена


Африка, Америка, Россия… Куда только не забрасывала судьба двоих друзей, бойцов секретного подразделения разведки особого назначения КГБ. Кажется, они прошли все круги ада — от предательств и плена до болезни и даже… смерти. Но, теряя близких, друзей, оставаясь в стороне от любимого дела, они смогли не потерять себя, не сломаться, сохранить достоинство. И оставить за собой право носить гордое звание офицера.


Караваешникова Елена

ОФИЦЕРЫ-2


1


Серая комната без окон могла вызвать приступ клаустрофобии. Здесь не было ничего, кроме стола и стула. На столе перед Шуракеном лежали несколько листов бумаги. С того момента, когда сразу после приземления в Чкаловске ему приказали сдать оружие, прошло около суток. Он зарос дикой щетиной и все еще был в оливковом тропическом камуфляже. Сюда его привезли в закрытой машине, и он не знал, где находится. Шуракену приходилось бывать на разных засекреченных объектах, возможно, он бывал и здесь.

После обычного медицинского осмотра Шуракена привели в это помещение и предложили написать рапорт о событиях в Сантильяне. Шуракен написал. Рапорт забрали и приказали написать все еще раз. Такой оборот дела Шуракену сильно не понравился, и он повторил свой первый рапорт слово в слово, с точностью до запятых. Затем ему предложили подробно изложить обстоятельства гибели Ставра, начиная с получения приказа о нападении на базу «Стюарт». Но Шуракен чувствовал, что это не главное, что его не известные корреспонденты, те, кто читает рапорты, ведут с ним психологическую игру, постепенно подводя к тому, что их действительно интересует. Чего они хотят? Вот уж Егор Осоргин их точно не интересует — умер Максим, ну и х… с ним. Тогда что? Ищут крайнего, чтобы списать убытки накрывшегося медным тазом коммерческого заведения в Сантильяне? Надо быть очень осторожным, взвешивать каждое слово, каждую запятую, а то тут есть специалисты, которые враз слепят из них со Ставром двойных агентов, предателей Родины. Вот о Ширяеве с генералом Агильерой Шуракен был готов писать сколько угодно: «На здоровье, хавайте дерьмо — это ваши друзья».

Писанина продолжалась несколько часов непрерывно, в самом напряженном темпе. Шуракен устал. Почерк начал выдавать физическую усталость, но в то же время показывал, что самоконтроль по-прежнему работает на высоком уровне. Круг замкнулся.

Шуракен надеялся, что теперь, когда он уже не дает никакой новой информации для размышления, его хоть ненадолго оставят в покое, дадут возможность передохнуть и привести себя в порядок. Но в его мышеловке появились два человека. Один — вежливый парень лет сорока с приятным, интеллигентным, абсолютно незапоминающимся лицом. Второй — грубый, напористый, как плакат «Ты записался в…?».

— Нам необходимо прояснить некоторые проблемы, которые возникли в связи с уничтожением штаб-квартиры российской военной миссии и исчезновением вашего шефа полковника Ширяева, — сказал «вежливый». — Мы рассчитываем на вашу помощь. Ведь вы не только участник этих событий, но и специалист, способный дать квалифицированную оценку фактам.

— Не парьте мне мозги, — ответил Шуракен. — Я не спал почти сутки. Сижу перед вами с небритой мордой, в пропотевшем камуфляже. И вы утверждаете, что у нас с вами разговор специалиста со специалистами?

— А ты на что рассчитывал, когда проворачивал со своим шефом грязные сделки? — с ходу наехал второй следователь.

— В этой ситуации многое будет зависеть от вас, — спокойно заметил «вежливый». Он положил на стол пачку сигарет, зажигалку. — Курите. Разговор будет долгий, хотите, я распоряжусь, чтобы принесли кофе?

Шуракен усмехнулся. Ход стандартный — понятно, что один будет давить на психику, пробивать защиту Шуракена, раздражая его. А второй попытается интеллигентно и доброжелательно установить контакт.

Шуракен спокойно взял сигарету.

— Ребята, — сказал он, — это скучно.

— От скуки тебя быстро вылечат, и от необоснованного самомнения тоже, — заявил «злой» следователь. — Здесь есть специалисты. Вместе с Ширяевым испарилась сумма почти в миллиард американских долларов. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что эта махинация сойдет с рук вашей шарашке?

Оба следователя заметили, что сообщение о миллиарде долларов произвело на Шуракена ошеломляющее впечатление. Действительно, оно совершенно меняло дело. Шуракен думал, что на него, как на единственного оставшегося в живых участника диверсии, собираются свалить ответственность за взрыв базы «Стюарт». А так как африканский интерес для России сейчас сильно упал в цене, то никого это по-настоящему не волнует — проведут формальное расследование и всех отмажут. Но, узнав, что в этом деле крутятся такие деньги, Шуракен понял, что влип он очень серьезно. Бабки эти, конечно, черные, и у них есть хозяева. Тут пощады не жди.

— Вот такая получается история, — с сочувствием сказал «вежливый». — Со счетов, которыми Ширяев пользовался для торговых сделок, утекли суммы в общей сложности почти на миллиард американских долларов. Располагая таким капиталом, Ширяев мог позволить себе купить любое шоу для маскировки своего исчезновения. Понимаете, чем вы занимались на базе «Стюарт»?

— Когда в ларьке недостача, с ним случается или пожар, или бандитский налет, — уточнил «злой».

— Да, этот способ борьбы с ревизией всегда успешно практиковался, в нем нет ничего оригинального. А вот вторая часть шоу — действительно высокий класс. Бомбардировка резиденции президента бочками с авиационным керосином — дешево и эффективно.

— В общем, нам все про вашу базу понятно, — подхватил подачу «злой». — Можешь не хлопотать с объяснениями. Лучше подумай, стоит ли бросаться грудью на амбразуру, прикрывая шефа? Своей доли ты уже в любом случае не получишь. Для этого надо было вовремя удрать, как твой напарник.

— Егор погиб.

— Это не доказано.

— Есть рапорты вертолетчиков.

— Они не видели, что там между вами происходило до того, как ты заявил, что Осоргин вывалился из вертолета. Так что, вывалился он или выпрыгнул, знаешь только ты.

— А ты сам не пробовал? — Что?

— Прыгать из вертолета.

— Нет, у меня другая профессия, а вот ты и твой напарник как раз специалисты по таким трюкам.

— Даже не пытайся еще раз заговорить со мной в таком тоне, — отчетливо проговорил Шуракен. — А имя моего напарника произноси с подобающим уважением. Капитан Осоргин, сотрудник подразделения разведки специального назначения, — вот так это произносится.

— Допустим, вы не замешаны в махинациях Ширяева, — мягко и настойчиво продолжил «вежливый», — но в его распоряжении был не такой уж большой выбор людей, которым он мог доверять. Наверняка Ширяев привлекал вас к каким-то делам.

— Мы с Егором постарались отбить у него охоту пользоваться нашими личными услугами.

— А у вас не возникло желания самим заняться контрабандой оружия? Как я понимаю, это весьма популярный в Африке бизнес?

— Да, в этом деле можно стать богачом на одной сделке. Богачом или покойником, часто это происходит одновременно.

— Извините, но это не убеждает. Вы явно не из тех, кого пугает риск.

— На этих разговорах мы с ним только время теряем, — раздраженно сказал «злой» следователь. — Тебя, сволочь, гвоздями к полу приколотят, если ты не поможешь найти твоего шефа и вернуть присвоенные им деньги.

— Кому вернуть?

— России. Эти деньги принадлежат России и должны быть возвращены.

— Я вас умоляю, вот только про Россию не надо, — усмехнулся Шуракен. — Не надо давить на чувство долга и патриотические мозоли. Если Советник занимался этим, то он крутил дела, как блатные говорят, не от себя, а от хозяина. Я в этих делах не участвовал, и искать свои говенные деньги тем, кто их потерял, придется без меня.

— Миллиард долларов — это миллиард долларов, и, когда речь идет о таких деньгах, не шутят, — сказал «вежливый». — Не будьте идиотом, капитан, вы знаете, есть вещи, которые не может выдержать ни один человек.

Да, это правда, есть вещи, которые не может выдержать ни один человек. Шуракен это знал.

Но пока ему дали время отдохнуть и подумать. В помещении, в которое его отвели, как в камере, кровать и табуретка были привинчены к полу, а стол — к стене. Шуракен сразу лег. Горящая под потолком панель с трубками дневного света раздражала его, но выключателя в камере не было. Лежа на спине, Шуракен закрыл глаза, руки спокойно вытянул вдоль тела и расслабил все мускулы. Он начал погружаться в глубокую медитацию.

«Егору повезло, может, и нелегкая, но, по крайней мере, не позорная смерть», — выплыла затаившаяся в подсознании мысль. Шуракен отогнал ее. Умение глубоко расслабляться и быстро восстанавливать силы даже в самой неблагоприятной ситуации было одним из базовых профессиональных навыков. Через несколько минут дыхание стало глубоким и ровным, мускулы лица и всего тела обмякли. Шуракен производил впечатление человека, полностью отключившегося от реальности или спящего мертвым сном. Это было опасной иллюзией. Подсознательная сторожевая система контролировала зону личной безопасности. В данный момент для боевой машины с оперативным псевдонимом Шуракен зоной безопасности была эта камера.

О майоре Медведеве, контролирующем процесс следствия, двое других участников оперативного совещания знали только, что его зовут Александр Иванович. Вторым участником совещания был недавно назначенный на свою должность начальник подразделения, которому приказали произвести арест и допрос прибывшего из Сантильяны сотрудника внеструктурного подразделения внешней разведки, недавно ликвидированного приказом президента как не отвечающего новому курсу международной политики. Он откровенно боялся таинственного Александра Ивановича и был готов выполнить любое его распоряжение. Он не собирался рисковать своей должностью, а может, и чем-нибудь большим, защищая замешанного черт знает в каких делах сотрудника уже не существующего спецподразделения. Таким образом, обсуждение ситуации происходило между Медведевым и третьим участником совещания — психоаналитиком.

— Как видите, он не выходит из круга первоначально обозначенных фактов, — сказал психоаналитик. — В его рапортах и записи допроса есть признаки сознательно выставленных защитных блоков. Возможно, самым сильным блоком как раз является его зацикленность на диверсии на базе «Стюарт» и гибели напарника. Эти события единственное, о чем он дает подробные и точные ответы. Пока я не могу сделать заключения, участвовал Гайдамак в махинациях с оружием или нет.

— Думаю, Ширяев не посвящал Гайдамака и Осоргина во все свои дела, — ответил Медведев. — Но он наверняка использовал их и достаточно хорошо платил за услуги. Если нам удастся установить, что у Гайдамака есть счет в иностранном банке, это будет неопровержимым доказательством того, что он участвовал в контрабанде оружия. Тогда можно будет раскручивать его дальше, но это слишком долгий путь, а время не терпит. Я настаиваю на применении чрезвычайных мер.

— Я должен предупредить, что психотропные препараты могут сделать из этого человека идиота, а его участие в преступлении еще ничем не подтверждается, — сказал психоаналитик.

— Господи! О чем вы говорите? Речь идет о мошенничестве государственного масштаба, — энергично возразил начальник подразделения. — И вообще, защита прав человека не входит в наши задачи, мы должны найти деньги, украденные с государственных счетов, а не разбираться, кто в чем виноват. А этот человек — головорез, способный на все что угодно и привыкший убивать. Слава богу, что Россия больше не нуждается в услугах подобных типов.

— Я обязан выполнить приказ, — невозмутимо заявил психоаналитик. — Я приступлю к исполнению, как только получу его в письменной форме за вашей подписью.

Услышав щелчок замка в двери, Шуракен мгновенно вернулся к реальности. Он сел и посмотрел на человека, вошедшего в камеру. Возникший на пороге молодой человек был не атлет и явно не из породы костоломов, на первый взгляд он не представлял опасности, но это ничего не значило.

— Идемте со мной, — пригласил он. Шуракен не спеша поднялся на ноги. Высокий, мощный мужчина в камуфляже, на котором еще была пыль далекой страны, он сразу внушил, кто есть кто, этому задохлику в дешевом стандартном костюме, вечному пленнику железобетонных лабиринтов.

Ближайшая опасность для Шуракена таилась за дверным проемом. Там его могли ждать, чтобы, ошеломив внезапным нападением, попытаться надеть наручники.

Шуракен проследил, как молодой человек первым вышел из камеры. По понятным для опытного глаза движениям, по тому, как ляжет свет на спину серого пиджака, какая едва уловимая тень промелькнет по нему, Шуракен мог определить, ждут его за дверью или нет. Похоже, там никого не было, но он шагнул через порог, готовый отразить внезапную атаку. Шуракен считал, что безвыходных положений не бывает. Задача максимум — уцелеть и добиться справедливости. Задача минимум — до конца отстоять свое достоинство. В связи с этим Шуракен был готов жестоко пресечь любую попытку ограничить свободу его действий.

За дверью его не ждали. Шуракен сбросил ненужное напряжение с мускулов.

— Надеюсь, в программу нашей экскурсии входит посещение мест общего пользования? — небрежно поинтересовался он у молодого человека.

— Да, — ответил тот, — там есть туалет. «Там. Это где там?»

Отсутствие конвоя не означало доверия: Шуракен заметил, что коридоры оборудованы телекамерами, да и идти пришлось недалеко. Молодой человек набрал код на панели и открыл дверь. Он держался вежливо и вполне лояльно, Шуракен не чувствовал никакого волевого нажима с его стороны. Но в туалетную комнату они вошли вместе, и малую нужду Шуракену пришлось справлять под его наблюдением.

Шуракен застегнул молнию на брюках, вымыл руки, умылся, пригладил мокрыми ладонями короткие светло-русые волосы. Движения спокойные, никакой нервозности и нарочитости, но кому надо, тот поймет, что сломать его не так просто.

— Ну пошли… сталкер, — усмехнулся Шуракен молодому человеку.

Они вышли из туалета, прошли по короткому коридору мимо двух дверей с цифровыми замками. Молодой человек остановился перед третьей и набрал код. Когда Шуракен вошел, он закрыл дверь за его спиной. Очевидно, здесь его роль сталкера, проводника на опасной территории, как назвал его Шуракен, заканчивалась.

Психоаналитик повернулся от компьютера и с профессиональным любопытством посмотрел на Шуракена.

«Похоже, самый крутой аттракцион пока откладывается», — с облегчением подумал Шуракен, увидев стол и компьютер.

— Садитесь, — пригласил психоаналитик, указав на кресло возле стола.

Шуракен сел.

— Обычно меня зовут Профессор, — непринужденно сказал психоаналитик.

— Хорошо. Пусть будет Профессор.

— Знаете, что это такое? — спросил Профессор, кивнув на аппаратуру на столе.

Шуракен посмотрел на компьютер, дополнительные блоки, подключенные к процессору, манжет для измерения давления, эластичный пояс и два миниатюрных датчика, тонкие черные провода от которых тянулись к дополнительным блокам.

— Полиграф, я так полагаю, — сказал Шуракен.

— Правильно полагаете. Вас беспокоит необходимость пройти проверку на полиграфе?

— Нет. Я имел дело с этой штуковиной во время обучения. Это не больно.

— Ваше спокойствие должно убедить меня, что вам нечего скрывать? Можно вам не поверить?

— Можно. Это ваше личное дело.

— Раз вы уже имели дело с полиграфом, мне не надо объяснять, как себя следует вести?

— Нет.

— Тогда начнем. Снимите, пожалуйста, куртку. «Похоже, они не совсем идиоты, — подумал Шуракен, снимая куртку. — Может быть, дело кончится проверкой на полиграфе?»

Тихо подошла женщина в белом халате и шапочке медсестры на гладко зачесанных, откровенно седых, без краски, волосах.

— Это Анна Львовна, — сказал Профессор. — Она будет нам помогать.

Анна Львовна взяла у Шуракена его оливково-пятнистую куртку из полотна с огнеупорной пропиткой.

— Майку снять? — спросил он.

— Нет, не надо, — мягко ответила она, — садитесь. Шуракен сел. Анна Львовна опоясала его под мышками эластичной лентой и застегнула ее на середине груди. Затем она надела манжет для измерения давления, а датчики с помощью резиновых колец закрепила на области пульса правой руки и указательном пальце левой. Руки у Анны Львовны были мягкие, теплые, их прикосновения успокаивали. Когда она, застегивая эластичную ленту и манжет, наклонилась над ним, Шуракен почувствовал материнский запах немолодой женщины, шедший от ее груди под халатом. С невольной нежностью он подумал, что эта медсестра — первая русская женщина, которую он видит почти за три года.

— Процедура займет около часа, — сказал Профессор, поворачиваясь от монитора компьютера. — Сядьте поудобней, руки положите на подлокотники, не напрягайтесь. Вы знаете, отвечать надо только «да» или «нет». Вы готовы?

— Поехали.

Задав контрольные вопросы, которые показали, что кривые психофизиологических реакций у Шуракена в норме, Профессор приступил к главному:

— Вы богатый человек?

— Нет.

— Вы оказывали услуги, не предусмотренные контрактом?

— Да.

— Вы передавали кому-нибудь партии оружия?

— Нет.

— Вы участвовали в боевых операциях? — Да.

— Вы переживаете гибель вашего напарника? — Да.

Кривые частоты пульса, кровяного давления и дыхания дали бешеный всплеск.

— У вас были командировки за пределы Сантильяны?

— Нет.

— Вы знали, что Ширяев торгует оружием? — Да.

Показатели физиологического состояния в норме. Очевидно, что говорит правду, но этот вопрос его мало волнует. Так ли это?

— У вас есть счета в заграничных банках? — Нет.

— Ширяев предлагал вам сотрудничать с ним? — Нет.

— Вы пытались шантажировать Ширяева?

— Нет, — сказал Шуракен. — И поэтому я еще жив, — пояснил он.

— Боитесь, что я не поверю в ваше благородство? — усмехнулся Профессор.

— Я сам себе не поверю.

— Вы устали? — Да.

— Сделаем перерыв. Отдохните.

Шуракен откинул голову на спинку кресла. Его изрядно утомила карусель из вопросов, которые задавались в разных комбинациях, повторялись, меняли формулировки. Или вопрос, на который он отвечал «нет», задавался после ряда таких, на которые он отвечал «да», но Шуракен ни разу не попал в ловушку и не дал усомниться в своей правдивости.

Все, что Шуракен хотел скрыть, не имело никакого отношения к контрабанде оружия. Например, он не хотел, чтобы выяснилась история с девчонками, которых они со Ставром увели у генерала Агильеры, потому что это грозило неприятностями летчикам, нелегально перебросившим их домой. Кроме того, за спецами числились и другие подвиги, которые легко сходили с рук в условиях реальных боевых действий, однако могли сильно напрячь руководство здесь. Но так как вопросы, которые задавал Профессор, касались только Ширяева, контрабанды оружия и связанной с ней возможностью незаконного обогащения, то все кривые на мониторе полиграфа фиксировали вполне нормальную реакцию. Все же игра с полиграфом требовала большого нервного напряжения.

Шуракен машинально поднял руку, чтобы вытереть со лба пот, но тут же опустил обратно на подлокотник, потому что за ней потянулись провода. Заметив этот жест, к нему сразу подошла Анна Львовна, марлей вытерла пот на лице и шее. И снова Шуракен с удовольствием ощутил прикосновение ее спокойных, умелых, заботливых рук.

Профессор, общавшийся с компьютером, оторвался от монитора и с интересом посмотрел на Шу-ракена.

— Если верить машине, место в раю вам гарантировано, — сказал он. — Но вы сотрудник элитного подразделения, прошли специальную подготовку на подобный случай, и вы сами сказали, что имели дело с полиграфом.

— При зачислении в подразделение и во время обучения я проходил психологические испытания с помощью комплекса тестов, в том числе и проверку на полиграфе.

— А может, вам заодно показали приемы, как обмануть машину?

— Я не буду на такие вопросы отвечать

— Почему?

— А знаете, как в американских фильмах про полицейских, когда преступнику зачитывают его права, то предупреждают, что каждое его слово может быть использовано против него. Допустим, я говорю: «Да». Тогда встает вопрос, а чем мы с вами целый час занимались? Я отвечаю «нет», и вы думаете: «А ты непрост, парень. Давай попробуем еще раз».

— Что характерно, я примерно так и думаю.

— Вы не верите ни мне, ни машине. В таком случае не представляю, чем могу вам помочь.

— Есть один вариант, но он возможен только при вашем добровольном согласии. Вы позволите ввести вам вещество, которое сделает ваши психофизиологические реакции менее подконтрольными? Препарат совершенно безвреден. В нем даже есть свой кайф. Почувствуете себя так, словно приняли сто пятьдесят — двести грамм водки.

— Спасибо за предложение, но мне как-то не хочется испытывать на себе эти ваши сыворотки правды.

— Но вы утверждаете, что по интересующему нас вопросу вам скрывать нечего, а никаких других вопросов я задавать не буду. Ну так как?

— Давайте обойдемся натуральным продуктом. То есть эквивалентным количеством спирта. Пусть Анна Львовна разведет триста грамм на двоих — и вперед.

— К сожалению, это невозможно. Давайте, капитан, соглашайтесь, в ваших же интересах закончить с этим делом побыстрей.

Шуракен посмотрел на Анну Львовну. Медсестра ободряюще улыбнулась ему и, не дожидаясь его решения, надела жгут на левую руку, на которой не было манжета для измерения давления. Мягкие, умелые прикосновения ее рук успокаивали Шуракена, внушали ему доверие.

«Черт с ними, пускай колют, — устало подумал Шуракен. — В конце концов, наплевать, чего не знаешь, не выболтаешь».

Шуракен на миг расслабился и потерял контроль над ситуацией. И только когда игла уже вошла в вену, он вдруг сообразил, что шприц появился в руках у Анны Львовны как из воздуха, ей не пришлось никуда ходить, чтобы подготовить инъекцию. Значит, все было подготовлено заранее, и шприц уже лежал в кармане халата. Но когда он это понял, было уже поздно. Поршень вытолкнул жидкость из шприца в кровь.

Шуракен вскинул голову и увидел над собой холодное, бесстрастное лицо профессиональной медицинской сестры. Шуракен понял, что попался, его, как быка, привели и поставили, куда следует, и наручники не понадобились. Шуракен тут же ободрал с себя все развлекушки, которые на него понавешали, чтобы направить в ложном направлении его инстинкт самосохранения. Пожалуй, он еще успел бы надеть монитор на голову Профессора, но это уже ничего бы не изменило.

На Шуракена начала наваливаться непреодолимая тяжесть, он, как подлодка, стремительно проваливался в глубину черной, мертвой бездны. Непреодолимая тоска и апатия быстро гасили его агрессивность и волю к действию. Все стало безразлично.

Наблюдавший за Шуракеном Профессор видел, как быстро тускнеет взгляд. Мускулы лица настолько утратили тонус, что провисли под собственной тяжестью, искажая четкие и правильные черты лица. Нижняя губа и челюсть отвисли, веки полуопустились, одно меньше, другое больше, как у паралитика.

— Игорь, пригласи этого Александра Ивановича, — сказал Профессор молодому человеку, которого Шуракен назвал сталкером. — Анна Львовна, у вас готова вторая инъекция?

— Да.

В сидящем в кресле апатичном дегенерате Медведев опознал Шуракена только по оливковому камуфляжу. Но он постарался скрыть свое впечатление от этого тяжелого зрелища.

— Нам предстоит работать с человеком, находящимся в… скажем так — нестандартном состоянии, — сказал ему Профессор. — У него будет отсутствовать самоконтроль и любые установки на защиту информации. Предупреждаю, зрелище не из приятных. Он будет молоть совершеннейшую чепуху. Вам совершенно необязательно здесь присутствовать, все равно вопросы буду задавать я. У вас нет навыков, необходимых, чтобы иметь дело с человеком в таком состоянии.

— Я должен присутствовать при допросе.

— Хорошо, но предупреждаю, времени мало, постарайтесь не мешать мне.

— А если будут интересные результаты, мы сможем продолжить?

— Не гарантирую.

Пока Профессор инструктировал Медведева, медсестра сделала Шуракену второй укол. Если введенное ему раньше вещество было мощным транквилизатором, подавившим высшие функции головного мозга, то вещество, введенное следом, вызвало не менее мощное возбуждение эмоциональных и речевых центров. Интеллектуальные и волевые функции, которые позволили бы объективно оценивать ситуацию и управлять собой, остались глубоко заторможенными.

Апатия сменилась диким возбуждением. Шуракен посмотрел на Профессора и Медведева и вдруг увидел, что это свои, родные мужики. Он почувствовал безграничное доверие к ним и, пытаясь выразить свои чувства, понес околесицу, как пьяный дурак, которому случайные попутчики кажутся закадычными дружками.

Не контролируемые волей, психологические установки на защиту информации рассыпались. Весь объем памяти Шуракена был открыт для беспрепятственного доступа. С помощью вопросов, содержащих ключевые слова, Профессор пытался направлять поток сознания Шуракена в нужном направлении. Но на ключевые слова, своего рода пароли, вроде «оружие», «посредник», «сделка», «Ширяев», Шуракен выдавал на первый взгляд полную чепуху — бессвязную ассоциативную информацию, иногда не имеющую никакого отношения к тому, что интересовало Профессора и Медведева. И хотя все, что даже не говорил, а просто нес Шуракен, было сбивчиво, невнятно или вообще лишено логических связей, Профессор пытался выловить в этом потоке имена или хотя бы обозначения фактов и событий, сориентировавшись на которые можно было задать следующие, уже более точные вопросы. Затем, подвергнув запись допроса аналитической обработке, восстановив логические связи между раздробленными фрагментами, предстояло, как в известной головоломке, сложить картинку событий.

Но все, что удалось выяснить, было чисто внешними фактами, вроде визитов дельцов и посредников типа Аль-Хаадата. Ширяев был опытный конспиратор, поэтому не замешанный в его махинациях Шуракен ни прямо, ни косвенно не мог сообщить ничего, что помогло бы добраться до него.

Возбуждение нарастало. Взгляд Шуракена уже ни на чем не фиксировался, лицо кривилось и дергалось в идиотских гримасах. Гортань и губы мучительно напрягались, так что на шее вздувались мускулы, но, несмотря на все усилия, Шуракен, как глухонемой, издавал лишь звуки, уже мало похожие на человеческую речь.

— Все, — сказал Медведеву Профессор. — Теперь уходите. Анна Львовна, кофеин, быстро!

— Но он же почти ничего не сказал. Нес какую-то ахинею.

— Выложил все, что знал. Он не имеет никакого отношения к вашей проблеме, теперь я вам это могу сказать совершенно точно.

Шуракена охватила бешеная ярость. Мир, который только что казался ему родным и добрым, где люди смотрели на него с любовью и уважением, хотели с ним общаться, вдруг превратился в железобетонную клетку. Шуракен почувствовал, как вокруг него сжалось кольцо ненависти и злобы. Разум Шуракена был погружен в хаос. Он превратился в зверя, обученного побеждать и выживать любой ценой.

Профессор увидел вспышку ярости в глазах Шуракена, но он знал, что ни один человек не способен выдержать шок такой силы и сейчас не только психика, но и вся биологическая машина идет вразнос.

Грудь, казалось, сдавил железный обруч, сердце готово было разорваться на куски. Шуракен сделал попытку встать и потерял сознание.


2


По телевизору непрерывно показывали хронику путча. Генерал Осоргин уговаривал себя выключить «ящик», не смотреть. Он все видел собственными глазами. В дни путча он был в Москве, ходил по улицам, был у Белого дома. Он видел молодежь, сидевшую у костров и размахивавшую над головами горящими зажигалками под песни Цоя, ревевшие из магнитофонов. Видел другие костры, где из тех же магнитофонов звучали солдатские «афганские» песни, а рядом с этими парнями в тельняшках и камуфляже Лежали заточенные десантные лопатки. В его памяти вставали картины уличных боев в Праге, и Осоргину становилось не по себе от понимания, насколько вероятно повторение того давнего кошмара на улицах Москвы. Он сделал свой выбор. Он поехал в полк, которым командовал пятнадцать лет, перед тем как его перевели в Генштаб, и остановил уже готовую к выходу танковую колонну.

Теперь Осоргин хотел только тишины и покоя.

Когда в кабинете его городской квартиры зазвонил телефон, Осоргин не сразу снял трубку. Он знал, кто это звонит. Телефон продолжал звонить, и Осоргин наконец взял трубку.

— Слушаю…

Голос, доносящийся из телефонной трубки, был старческий, усталый, но все еще властный, хорошо поставленный и грубый. Это был голос военного человека, привыкшего отдавать приказы.

— Осоргин, ты подлец. Если бы я мог, сорвал бы с тебя погоны. Мы рассчитывали на тебя, а ты, сволочь, поехал в полк и не дал танкам выйти с базы.

— Я выполнил свой долг — предотвратил бессмысленное кровопролитие.

— Сейчас многие предали. Но когда предают такие, как ты, поневоле начинаешь ненавидеть эту страну. Будь ты проклят.

В трубке раздались гудки отбоя. Осоргин с бледным, помертвевшим лицом опустился в кресло.

На следующий день Осоргин узнал, что человек, звонивший ему, застрелился. Это было страшное известие. Они никогда не были особенно близки в обычном обывательском смысле, но их связывало нечто большее. Они делали общее дело и одинаково понимали свой долг перед отечеством. Только теперь, в самом конце, между ними легла эта страшная черная пропасть, и они оказались по разные стороны. Теперь, после его самоубийства, проклятие, брошенное на пороге смерти, приобрело совершенно иное значение. Осоргин прожил слишком длинную жизнь, чтобы не знать цену таким вещам. В его душе возникло предчувствие несчастья. Единственное, что еще имело власть над генералом Осоргиным, — это страх за судьбу сына. Поэтому, когда возникло это ужасное, сосущее сердце предчувствие, он старался внушить себе, что это предчувствие собственной смерти. Но Осоргин чувствовал, что это не так или не совсем так. Когда он смотрел на фотографию Егора, стоявшую на письменном столе, то ему казалось, что в лице сына что-то неуловимо изменилось, как будто незримая тень проклятия все же коснулась его. Осоргин гнал от себя опасные, иррациональные мысли и чувства, пытался замкнуть предчувствие в себе, не позволял ощущению пришедшей в его дом беды пасть на Егора.

После той ночи Осоргин вдруг сразу стал больным, старым, одиноким человеком. Августовская буря, вынудившая старого генерала снова ввязаться в борьбу, сожгла весь запас жизненных сил. Разрыв с соратниками из старой гвардии и обвинение в предательстве добили его. Он был благодарен своему колли за то, что у него был предлог и обязанность выйти на улицу и не оставаться в пустой квартире наедине со своими предчувствиями и грызущей тревогой за сына.

Тот день выдался дождливым и ветреным. В луже на асфальте Осоргин увидел первые опавшие листья. Он чувствовал себя бесконечно усталым и даже сократил обычный маршрут прогулки. Промокший колли ничего не имел против.

Подойдя к дому, Осоргин увидел машину Командора, въезжающую через арку во двор. Он сразу понял, что Командор привез известия о Егоре.

Командор вылез из машины. Он не ожидал встретить Осоргина во дворе и собирался покурить, прежде чем подняться к генералу в квартиру. В руках у Командора были сигарета и зажигалка, увидев Осоргина, он погасил огонек зажигалки, не поднося его к сигарете. Лицо Командора, обычно жесткое, напоминающее лицо статуи конкистадора из музея на Волхонке, сейчас вдруг ослабело, обвисло горестными, виноватыми складками. Командор был сам на себя не похож.

Осоргин пронзительно, отчаянно всматривался в это лицо, по нему угадывая страшную весть.

— Алексей Федорович…

— Что с Егором? Он жив?

— Погиб.

Некоторое время Осоргин смотрел на лицо Командора, в сущности уже не видя. Он воевал, любил, терял, хоронил — теперь выпал его жребий. «Дальше тишина».

— Кончено.

Осоргин медленно повернулся и пошел к лестнице, ведущей на высокий подиум перед дверями подъездов. Командор остался стоять на месте. Колли вопросительно ткнулся носом в его руку. Командор опустился на корточки, неловко сгреб пса и прижал к себе. Когда он снова поднял голову и посмотрел на Осоргина, поднимающегося по лестнице, у него вдруг возникло мистическое впечатление, что эта обветшалая лестница имперской башни уводит генерала из мира живых.

Осоргин упал в конце лестницы.

Со второго курса Женя начала работать в госпитале Бурденко ночной сестрой. И работа и учеба вошли в привычную колею. Ее подруга и соседка по комнате в общежитии Ирка не одобряла ее образ жизни, считала, что Женя зря тратит время, отклоняя ухаживания однокурсников, а главное — одного молодого доцента, неженатого, имеющего московскую квартиру и, похоже, самые серьезные намерения в отношении Жени.

— Чего ты ждешь? — приставала Ирка. — Они тебе не пишут, ты даже не знаешь, где они. Смотри, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Может, они уже думать о тебе забыли.

Женя отмалчивалась. Вопреки всему она ждала Ставра.

Вечером, придя на дежурство, Женя открыла журнал, в котором регистрировались вновь прибывшие и выписавшиеся больные. Ей сразу бросилась в глаза фамилия Осоргин. Женя бросилась в реанимацию.

Все было кончено. Сестра накрывала лицо Осоргина простыней. Женя остановилась на пороге. Никто не обратил на нее внимания, она слышала, как врач диктует сестре диагноз:

— Обширный темпоральный инфаркт. Да-а, такие дела. Всего полгода, как он прошел диспансеризацию, все было в норме.

«Как жаль, что я не успела», — подумала Женя.

Она никогда не видела отца Егора. И вот теперь он умер. Женя еще успела подумать о том, каким горем это известие станет для Егора. И тут до нее дошел смысл того, что говорил другой врач своему коллеге. Они уже шли к выходу из палаты реанимации.

— Мне сказали, что у Осоргина сын погиб где-то за границей.

«Нет, — подумала Женя, — это неправда».

— Да, да, единственный сын, — подтвердила сестра. — Вот ведь какое несчастье.

Врачи и сестра прошли мимо Жени. Она стояла неподвижно, и они с удивлением покосились на молоденькую сестру, почему-то не уступившую им дорогу.


3


Змея никого не боялась, поэтому она стала легкой добычей. Ставр поймал ее, схватив вплотную к голове, так она не могла ужалить его. Вокруг было полно мелкой живности, попадались целые колонии земляных белочек, но их трудно было поймать, не имея ничего подходящего, чтобы соорудить силки. И потом, если выбирать между грызунами и змеей, то Ставр предпочел змею. Он съел ее сырой, вода, содержащаяся в ее крови и плоти, была ему сейчас нужнее всего.

После этого он уже ничего не ел. Одно из золотых правил выживания запрещает есть, если нечего пить, потому что воду, необходимую для переваривания пищи, организм будет вынужден отнять у других жизненно важных органов, и процессы необратимых разрушений в них ускорятся. Того ничтожного количества влаги, которое Ставр мог добыть на рассвете, отжав росу из платка, было слишком мало. В сухом и жарком климате организм быстро обезвоживался.

Появились зловещие провалы, Ставр отключался, а приходя в себя, обнаруживал, что валяется на земле или, как зомби, движется в неизвестном направлении.

Вестниками смерти оказались мухи, а не угрюмо-величественные стервятники, неумолимо сужающие круги над добычей. Если бы Ставр мог выбирать, он предпочел бы стервятников: как профессиональные могильщики, они, по крайней мере, подождали бы, пока он превратится в падаль. Мухи пытались сожрать его живьем.

Выстрелы, внезапно раздавшиеся неподалеку, Ставр вначале принял за очередные глюки. Но стрельба продолжалась, и он понял, что в зарослях кустарника идет серьезная потасовка. Ставр пошел на звук стрельбы.

Как обычно в боевых ситуациях, включились резервные возможности, сил у него сразу прибавилось. Ставр не надеялся ни на чье великодушие и помощь. На войне рассчитывать можно только на своих, а своих тут не было. Он просто собирался добыть флягу с водой, прикончив кого-нибудь из тех, кто воевал в буше. При этом у него самого имелись все шансы нарваться на очередь в упор или поймать шалыфо пулю.

В его положении было не до поединков, напасть надо внезапно и прикончить жертву одним ударом, при этом не обнаружив себя. Заметив передвижение людей в высоком кустарнике, Ставр осмотрелся, выбирая место для засады. Но он услышал рокот винта и, обернувшись, увидел силуэт вертолета, черный на контровом освещении против солнца. Вертолет приближался медленно, на предельно низкой высоте. Кустарник и трава ложились от поднятого им вихря. Он завис над отступающей группой и, очевидно прикрывая своих, начал косить буш огнем из крупнокалиберного пулемета. Затем, удерживая атакующих на безопасном расстоянии, вертолет опустился на землю.

В душе Ставра пробудилась безумная надежда. Вертолет означал присутствие белых людей. Правда, судя по тому, чем они сейчас занимались, эти ребята были не из тех, с кем легко договориться, но Ставру уже не на что было рассчитывать, кроме закона джунглей: «Мы с тобой одной крови», в данном случае ее следовало перефразировать: «Мы с тобой одной расы». Он пошел к вертолету.

На борт поспешно грузились характерные для здешней территории вооруженные до зубов камуфлированные личности с рюкзаками или в разгрузочных жилетах, позволяющих разместить на себе весь походный скарб. Эти ребята выглядели как типичные наемники.

Из вертолета выпрыгнул невысокого роста решительный человек с татуировками на руках. Благодаря мощному широкому торсу, прочно стоящему на коротких ногах, он выглядел квадратным.

— Давай! Давай живей, парни! — орал он, стоя рядом с вертолетом.

Прежде чем последним залезть в вертолет, он оглядел кусты и увидел Ставра.

— Вон еще один! — заорал он.

Ставр понимал, что теперь, если он не попадет в вертолет, его порвут на куски черные, уцелевшие после того, как крупнокалиберные пулеметы буквально выкосили в кустарнике здоровенные плеши. Он рванул к вертолету, вкладывая в бег весь остаток сил. Ставру казалось, что он несется, как бешеный жеребец, как тигр. Но квадратный наемник с синими татуировками на маховиках имел на этот счет другое мнение.

— Что-то он не слишком резво двигается. Вы двое, тащите мерзавца сюда, мы вас прикроем! — заорал он.

Двое бросились к Ставру. Они закинули себе на плечи его руки, мигом доволокли до вертолета и, как мешок, забросили на борт. Они не знали, кто он, но в таких ситуациях думать опасно для жизни. Надо действовать: хватать мерзавца, как приказано, тащить в вертолет и убираться из этого проклятого места, где пули прошивают пространство во всех направлениях.

— Взлет! Взлет! — заорал квадратный.

Второй пилот, к которому был обращен этот приказ, потянул вверх дроссельный рычаг, и вертолет взмыл над кустарником.

— Мы потеряли двоих, Динар, — сказал человек, который, очевидно, был старшим в группе. Динаром он назвал квадратного.

— Одного, — уточнил Динар. — Мне сказали, что я должен подобрать семерых сукиных котов. Вас шесть.

— Этот не наш, — ответил старший, кивнув на Ставра.

— Вот как? Тогда откуда взялся этот кусок говна?

— Тебе видней. Ты приказал взять его на борт. Ставр понял, что у него есть все шансы еще раз вылететь из вертолета, но теперь уже с пулей в голове. Но даже подыхая, он не собирался приседать и бить хвостом перед всяким сбродом.

— Да пошли вы все на хер, — заявил он, встречая зрачок в зрачок каждую пару направленных на него глаз. — Я не просил тащить меня в ваш сраный вертолет.

— Сынок, — сурово сказал Динар. — Этот сраный вертолет мой, и ору здесь только я. Понял?

— Дайте воды… — попросил Ставр.


4


Боль. Страшная боль пронизывала мозг. Голова разбухла от боли, и Шуракену хотелось разбить ее о стену. Но когда он попытался подняться, его повело и отбросило назад. К горлу подкатила тошнота. Шуракен инстинктивно свесил голову вниз, изо рта и из носа у него хлынула кровь. Он давился, блевал кровью и желчью. Зрелище было страшное, но кровотечение спасло его от непоправимой беды. Способный выдерживать запредельные нагрузки, организм сумел защитить себя. Кровеносные сосуды в носу и горле порвало, прежде чем это произошло бы в головном мозге. Кровотечение спасло Шуракена от смерти в лучшем случае, а в худшем — от паралича.

Через некоторое время боль стала терпимой. По-прежнему следуя только инстинкту, заставлявшему его, как раненое животное, встать на ноги, Шуракен поднялся с койки, со сбитого в ком солдатского одеяла, испачканного кровью и желчью. Ничего не соображая, он сделал два шага и уткнулся в стену, тупо повернулся, сделал пять шагов и уткнулся в закрытую дверь, снова повернулся и пошел обратно к стене. Так он кружил около двух часов, потом остановился в углу. Стены дали ему ощущение безопасности, Шуракен опустился на пол и прижался к ним спиной. Сознание застилал мрак отчаяния и тоски. Мир рассыпался, как головоломка. Шуракен, как сквозь амбразуру, видел только то, что оказывалось прямо перед глазами. Стоило повернуть голову или перевести взгляд, и картинка становилась другой. Никакой логической связи между дробящимися картинками Шуракен установить не пытался. Он не понимал, где находится, не узнавал камеры, из которой его вывел сталкер, не помнил ничего, что за этим последовало. Шуракен вообще ничего не помнил, потому что в его голове не возникало ни одной мысли, даже просто слов не было. Были только хаос и отчаяние.

Щелчок замка ударил по нервам, как разряд тока.

В камеру вошел дежурный прапорщик с подносом, на котором стояли тарелки. Он выматерился, увидев Шуракена, сидящего на полу в углу камеры. Лицо и майка у него были в засохшей крови.

— Ты только посмотри, что этот придурок с собой сделал, — сказал прапорщик оставшемуся у двери напарнику. — Он весь в кровище.

Прапорщик поставил поднос на стол и всего лишь сделал шаг к Шуракену. В следующий миг он грохнулся на пол, подсеченный ударом ног. Шуракен бросился на него сверху и оседлал, придавив к полу. Ударом в челюсть он отбросил назад притянутую к груди голову прапорщика и заставил его открыть шею. Следующий, смертельный, удар был нацелен в горло. Мускулы работали автоматически, подчиняясь вписанному в подкорку стереотипу боевых действий. Шуракен не бил, он убивал.

Прапорщика спасло только то, что его напарник оказался человеком достаточно решительным, а у Шуракена сейчас отсутствовала объемность восприятия, называемая видением поля боя. В нормальном состоянии он не выпустил бы из внимания второго противника и не пропустил бы страшный удар ногой в голову. На несколько секунд Шуракен вылетел в нокаут, а второй прапорщик схватил своего напарника за шиворот, волоком вытащил в коридор и захлопнул дверь камеры.

Через несколько минут пострадавший прапорщик был отправлен в санчасть со сломанной челюстью, а его напарник давал объяснения дежурному офицеру по поводу происшествия.

— Да он невменяемый отморозок, — заявил прапорщик. — Если бы я не сшиб ему башню, он бы просто размазал Мамонова по полу.

Дальнейшие наблюдения показали, что Шуракен действительно невменяем. Он часами кружил по камере или сидел в углу, прижавшись спиной к стенам. Желающих входить к нему в камеру не находилось, слишком очевидно было, чем этот эксперимент кончится. О невменяемости капитана Гайдамака было доложено начальству, и Профессору предложили дать объяснения по этому поводу.

— Я предупреждал о возможных тяжелых последствиях допроса под психотропными препаратами, — заявил Профессор. — У Гайдамака отсутствует социальная мотивация поведения, другими словами, разрушена личность. Он подчиняется только базовым инстинктам. Он постоянно чувствует себя окруженным опасностью, а так как он сотрудник специального боевого подразделения, обученный убивать своих врагов, то он действительно очень опасен.

— С этим можно что-нибудь сделать?

— Самосознание может восстановиться в любой момент, может не восстановиться вообще или восстановиться частично с шизофреническими деформациями.

— В таком случае им должны заниматься специалисты.

Желая как можно быстрее избавиться от никому не нужного, к тому же опасного человека, начальство велело готовить приказ об отправке капитана Гайдамака в госпиталь.

Шуракен не подозревал, какая страшная беда надвигается на него, но вряд ли его состояние можно было назвать блаженным неведением. Он кружил и кружил, инстинктивно ища выход из железобетонной клетки, или забивался в угол от смертельной тоски. Миски с едой ему ставили на пол у порога. За те несколько дней, в течение которых начальство переваривало ситуацию и принимало решение, Шуракен совершенно утратил человеческий облик, но животный инстинкт заставлял его находить пищу и отправлять естественные надобности в определенном месте камеры, где стояла параша.

Услышав щелчок замка, сидящий в углу Шуракен поднял голову и угрожающе посмотрел на открывающуюся дверь. Как в сильном и свирепом звере, страх пробуждал в нем ярость и готовность убивать. Но вместо озлобляющих его фигур, мельтешащих на пороге и быстро исчезающих за дверью, в камеру шагнул крупный мужчина в черных джинсах и дубленой куртке с меховым воротником. Он сильно хромал и опирался на трость. Увидев засевшее в углу звероподобное существо, он крепко выматерился.

В душе Шуракена вдруг шевельнулась тревога узнавания. Это было первое человеческое чувство с того момента, как он оказался в этой камере. Чувства Шуракена мучительно напряглись, но все усилия зацепиться за проблеск человеческого самосознания, памяти, пока напоминали попытку немого заговорить.

Человек с худощавым ястребиным лицом, обширной плешью, окруженной плотно прилегающими к черепу седыми волосами, и жесткой щеткой таких же коротких, пробитых сединой усов с отвращением осмотрел камеру: кровь, объедки, зловонная параша. В его холодных серо-голубых глазах сверкнула вспышка гнева. Но когда он снова повернул голову к Шуракену, твердый взгляд, направленный прямо в зрачки, был спокойный и властный.

— Встань, — приказал он.

В его голосе прозвучал волевой посыл такой силы, что ему нельзя было не подчиниться. Шуракен машинально поднялся на ноги.

— Следуй за мной.

Шуракен много раз слышал этот приказ, и всегда он означал конкретное целенаправленное действие, осмысленные усилия и достижение цели. И сейчас в его сознании возник ответный волевой импульс, который как проблесковый маяк прорезал царящий там хаос.

— Командор…

Все, слово было произнесено, имя названо. Разрозненные куски головоломки сложились, Шуракен осознал, кто он, увидел себя в омерзительной, загаженной клетке и почуял отвратительное зловоние. Он не представлял, что такого человека, как он, можно довести до подобного позорного состояния. Шуракен был уверен, что его можно убить, но нельзя унизить. Оказалось, что это не так.

Следом за Командором Шуракен вышел из камеры. За дверью их ждал адъютант Командора Костя, везде сопровождавший его и исполнявший различные поручения. В руках он держал такую же, как на Командоре, летную куртку на натуральном меху.

— Помоги капитану одеться, — приказал Командор.

Адъютант невозмутимо подал Шуракену крутку. Точно такую куртку и черный комбинезон Шуракену выдали, когда он был зачислен в элитное боевое подразделение и прибыл на учебную базу. Ощущение на плечах тяжести одежды, согревавшей когда-то в любую погоду, дало еще один ориентир для возвращения к себе такому, каким он был до того, как его сломали.

Теперь Шуракен понимал, что с головой у него очень плохо. Память и самосознание начали как бы оттаивать, возникли слова, обрывки мыслей. Но все пока было сумбурно. Разум лихорадило от противоречивых чувств, и единственное, за что Шуракен мог зацепиться, было безграничное доверие к Командору, благородная преданность учителю, жестко и честно, без поблажек и снисхождения обучившего жестокому ремеслу.

Случайно или нет, но, пока шли по переходам, напоминающим лабиринт, они не встретили^ни одного человека. Тут следует уточнить, что, когда Командор явился за своим сотрудником, его предупредили, что Шуракен опасен, и предложили надеть на него наручники, прежде чем вывести из камеры. Ответ Командора по форме далеко превосходил все известные образцы общеупотребительного мата, а по смыслу сводился к предупреждению, что если по пути на глаза Шуракену попадется хоть один человек, с которым ему захочется расквитаться, то Командор ему в этом мешать не станет. Наконец шагавший впереди Командор открыл тяжелую бронированную дверь. Шуракен увидел мягкий пасмурный свет зимнего дня и почувствовал на губах ни с чем не сравнимый вкус свежего морозного воздуха.

Буквально два дня назад повалил густой снег, и землю укрыл настоящий зимний покров. И сейчас в полном безветрии пушистые белые хлопья медленно опускались в колодец внутреннего двора, со всех сторон замкнутого железобетонными плоскостями с рядами стандартных казенных окон. Невесомые холодные хлопья ложились на жесткую щетку коротких волос Шуракена, на его дикую щетину и продубленную свирепым чужим солнцем кожу.

Шуракен чувствовал, как вместе с холодным воздухом в грудь входит сила и пьянящее счастье. Все-таки он вернулся.


5


Судя по тому, что после сигнала к подъему народ хоть и зашевелился, но не спешил вскакивать с коек, строгой дисциплины в этом заведении не придерживались.

Готовый в любую минуту вступить в драку за свою жизнь или честь, Ставр лег спать одетым, поэтому ритуал утреннего облачения был предельно лаконичным — он просто застегнул пряжку на поясе. Даже ботинки надевать не пришлось. Зная, что хорошая обувь всегда представляет практическую ценность, он лег не разуваясь. Ботинки и пояс были его собственные, все остальное ему выдали с армейского склада.

Вертолет Динара доставил Ставра на американскую военную базу за пределами Сантильяны.

Ставр увидел вертолетную площадку, обнесенную капитальным забором из железобетонных панелей, обложенную мешками с песком сторожевую вышку и маленький звездно-полосатый флажок на капоте подъехавшего джипа.

«Америкосы… интересно, что вы делали в Сантильяне?» — машинально подумал Ставр, хотя теперь его это уже не должно было интересовать.

— Вы хотите что-нибудь сообщить о себе? — спросил Ставра сержант, вылезший из джипа.

— Нет, — ответил Ставр.

Больше вопросов ему задавать не стали, он был в настолько плохом состоянии, что разбираться с его личностью не имело никакого смысла. Сержант доставил его в госпиталь.

Когда санитары сняли с него одежду и отодрали присохшие к ране на спине лоскутья распоротой острыми сучьями ткани, они обнаружили, что в загноившейся рванине копошатся мелкие белые черви. Пожалуй, Ставру повезло, что он этого видеть не мог.

Ставр все еще стоял на ногах и был способен двигаться только благодаря самолюбию. Голый, как Адам, он сам вошел в операционную. Армейский хирург сунул широкую, короткопалую клешню в подставленную ассистентом перчатку и, поворачиваясь к столу, сказал:

— Считай, что тебе повезло с этими червями, парень. Могу сказать наверняка, они спасли тебя от гангрены. Черви, как известно, живого мяса не едят.

От этого заявления Ставра повело, пол начал уходить из-под ног.

— Ложись на стол брюхом вниз, — как из-под воды услышал он голос хирурга.

Потерять сознание, уже лежа на операционном столе, было менее позорно, чем грохнуться в обморок при слове «черви» и валяться на полу, откуда санитарам придется подбирать его, как падаль. Ставр схватился за край стола и неловко завалился боком на холодную металлическую плоскость, покрытую зеленовато-серой эмалью. Санитар и ассистент повернули его на живот. Прикосновение к холодному металлу прояснило сознание, но Ставра это не обрадовало. Он смертельно устал и хотел отключиться, чтобы уже ничего не видеть, не слышать, не чувствовать.

«Ничего, — подумал он, — сейчас дадут наркоз…»

— Так, посмотрим. — Хирург склонился над Ставром и начал осматривать рану. — Отлично поработали, ребята, — пробормотал он, очевидно обращаясь к червям. — Но у меня для вас плохие новости: обжорка закрывается. Как тебя зовут, парень?

— Ставр.

— Ситуация такая, Ставр, эта царапина не кажется мне достаточным основанием для общего наркоза. Думаю, под общим наркозом ты побываешь еще не раз, так что давай сэкономим ресурс организма. Я сделаю тебе укол, но это, конечно, совсем не то, что общий наркоз. Ничего, потерпишь. Извини, но тебя привяжут.

— Не надо… — пробормотал Ставр.

Ему казалось, что в венах у него не кровь, а огненная лава. Он опустил пылающую голову на скрещенные перед собой руки.

— Я сделаю все очень быстро, — пообещал хирург.

После укола наркотика Ставр «улетел», но он слышал голоса хирурга и ассистента, звон инструментов и чувствовал адскую боль, когда выскребали зараженную рану. Боль существовала отдельно от него и имела вид безумной багровой звезды.

Когда все было кончено, ассистент, прижимавший голову Ставра к столу, разжал ему челюсти и вытащил свернутый из марлевых салфеток жгут, который его заставили зажать в зубах, чтобы, стиснув, он не раскрошил их.

За три недели в госпитале Ставра добросовестно привели в порядок. Один раз его спросили, кто он, но Ставр отказался сообщить о себе какие-либо сведения, кроме псевдонима, своего боевого прозвища, выгравированного на медальоне вместе с группой крови. Когда врачи решили, что они в полной мере выполнили свой долг по отношению к нему, Ставру выдали камуфляжные штаны и куртку, на этот раз песоч-но-коричневые — в цветах пустыни, и вернули все имевшиеся при нем вещи, разумеется, кроме оружия. Особенно Ставра обрадовали его собственные ботинки. Разношенные и севшие по ноге, как вторая кожа, только более прочная, они хорошо фиксировали голеностопные суставы, страхуя их от случайных вывихов. А специальный протектор с грунтозацепами гарантировал прочный контакт с землей во время резких и стремительных движений в бою. Для человека его образа жизни обувь имела в буквальном смысле жизненно важное значение. Второй вещью, порадовавшей Ставра не меньше, чем ботинки, был пояс. Хитрая пряжка на нем расстегивалась одним движением пальцев, в критический момент пояс в его руках превращался в оружие.

Полковник, командир гарнизона базы, которому предстояло решить его дальнейшую судьбу, носил на лацкане безупречного кителя значок выпускника престижной военной академии и курил толстые вонючие сигары по три доллара штука. За его спиной стояло звездно-полосатое знамя, на стене в застекленных рамках висели грамоты, полученные его подразделением, на столе растопырил крылья бронзовый орлан-белохвост. «Офицер и джентльмен» оценил независимую стойку Ставра и его прямой, ненапряженный взгляд, в котором не было ни тени беспокойства. Но он нюхом чуял, что Ставр не армейский человек. Несмотря на то что он встал точно там, где ему следовало стоять в кабинете офицера, занимающего здесь высшую должность, в нем явно угадывалось презрение к субординации. Полковник понял, что Ставр чувствует себя на равных с ним. По всем признакам полковник принял Ставра за наемника. Человек порядка и дисциплины, он терпеть не мог этих псов войны, однако вынужден был признавать, что иногда автономно действующий индивидуал решает некоторые задачи эффективней и с меньшими потерями, чем взвод пехотинцев.

— Я предоставляю вам выбор, — заявил полковник. — Вы называете свое подлинное имя, звание, если оно у вас имеется, и страну, гражданином которой являетесь. Тогда вас передадут представителям вашей страны. В противном случае я отправлю вас в фильтрационный лагерь.

— Что это за заведение? — спросил Ставр.

— Обращаясь ко мне, вы должны говорить «сэр», — резко сказал полковник.

— Да, сэр. Что такое фильтрационный лагерь, сэр? — повторил вопрос Ставр.

— Место, куда собирают разный сброд, промышляющий грязной работой с оружием в руках.

— И там этих плохих парней перевоспитывают в духе христианской морали, сэр?

— Ими занимается следственная комиссия. А по результатам их или принудительно высылают на родину, или передают в руки закона, если человек объявлен военным преступником в каком-нибудь из государств Западной Африки. Случается, дело кончается расстрелом.

Выбора у Ставра не было, ни при каких обстоятельствах он не имел права заявить о своем российском гражданстве, тем более о принадлежности к спецподразделению внешней разведки КГБ. Выбираться предстояло самостоятельно, поэтому он сказал, что не имеет ничего против отправки в лагерь. Он был уверен, что нет такого места, откуда нельзя бежать. Очевидно, полковник понял ход его мысли.

— Желаю удачи, — усмехнулся он на прощание. Перелет оказался долгим. Уже на закате вертолет приземлился на каменистой площадке на дне обширного каньона, который представлял собой глубокую трещину в гранитном основании безжизненного, как необитаемая планета, плато. Ставр увидел несколько плоских железобетонных строений, обнесенных ржавой сеткой и колючей проволокой. Ни вышек, ни пулеметных гнезд, ни сторожевых собак не было.

— Капитан Хиттнер. Я начальник этого чертового заведения, — представился Ставру низкорослый, сильно нетрезвый человек в кителе американской военной полиции.

Весь его облик, а особенно физиономия с блекло-голубыми глазками откровенно заявляли о полном отсутствии порядочности и привычках мелкого злодейства. Это был тип, совершенно противоположный «офицеру и джентльмену» — командиру базы, с которым Ставр имел дело утром. Ставр решил, что пора наконец четко выяснить свой статус.

— Ты арестован военной полицией и будешь задержан до установления личности и вьыснения, чем ты, черт тебя побери, занимался там, где попался нашим парням, — ответил Хиттнер.

— Я никому не попадался. Я просто оказался в их вертолете.

— Наверно, это была твоя ошибка.

— Это смотря с какой стороны посмотреть.

— Во всяком случае, пока на тебя распространяется весь свод законов о правах личности, но даже не представляю, какую пользу ты сможешь из этого извлечь. А, да, тебя будут кормить и не заставят работать, вот, собственно, и все, счастливчик, добро пожаловать в чистилище. Давай раздевайся.

— Зачем?

— Я обыщу твое барахло на предмет оружия и наркотиков.

Пока Ставр раздевался, Хиттнер достал из ящика канцелярского стола регистрационный журнал, дактилоскопический бланк и железную коробочку с типографской краской. Корявым почерком вписал псевдоним Ставра в регистрационный журнал, на страницах которого было полно кличек на всех европейских языках, и снял отпечатки пальцев. Хиттнер обыскал и вернул Ставру его одежду, затем он послал одного из своих подчиненных за человеком, который должен был сфотографировать нового «клиента». Но фотографа так и не смогли привести в дееспособное состояние.

— Ну и черт с ним, — решил Хиттнер, — пусть дрыхнет. Если его даже удастся поднять, негодяй морду от жопы не отличит. Ну все, иди пока. Охранник Купер покажет тебе твое место.

Над каньоном висел Южный Крест. Два прожектора освещали плац, на котором здоровые парни драли глотки и пытались переломать друг другу ребра, играя в американский футбол.

Показывая дорогу, охранник шел впереди, безрассудно оставляя пленника за спиной. Ставр подумал, что на месте этого Купера он не оставил бы у себя за спиной самого опасного на этом континенте хищника — белого человека.

Когда они проходили под железной фермой, на которой висел прожектор, Ставр услышал странный сухой треск над головой, что-то захрустело под подошвами ботинок. Подняв голову, он увидел, что в луче прожектора кружится плотная стая крупных насекомых, их жесткие крылья и издавали этот характерный треск. Обжигаясь о раскаленное стекло прожектора, насекомые падали, как сухие листья. Ставр, пожалуй, слишком нервно стряхнул несколько полудохлых тварей, зацепившихся когтистыми лапками за его волосы и куртку. После истории с мухами, разъевшими и загадившими ему раны, он возненавидел мелкую летающую сволочь.

Судя по расположению и виду плоских железобетонных строений, раньше здесь была мелкая военная база. Барак, в который Ставр вошел следом за охранником, внутри представлял собой обычную казарму. Короткий коридор привел в нищее казенное помещение, обозначенное как жилое рядами армейских коек. Под низким грязным потолком на крысиных хвостах проводки болталось несколько тусклых от слабого накала и пыли лампочек, высвечивавших только проход между койками.

С заходом солнца обитатели лагеря выползали из душной казармы, под крышей которой они отлеживались весь долгий, невыносимо жаркий день, поэтому сейчас в помещении никого не было. Охранник показал Ставру на одну из свободных коек и ушел.

Через затянутые москитной сеткой окна и гулкие стены в казарму проникал бешеный рев и свист игроков и болельщиков, доносившийся с плаца. Но Ставр решил туда не ходить. Он считал, что не имеет смысла знакомиться с товарищами по несчастью, потому что завтра же он постарается удрать из этого заведения. А раз он не намерен здесь оставаться, то чем меньше людей его увидят, тем больше шансов не нарваться на неприятности. Он предпочел использовать ночь для отдыха, а не для драки.

На железной койке лежал тощий грязный матрас, подушка под стать и тонкое грубое одеяло. Ставр лег, не раздеваясь, не только от отвращения к грязной постели, но и полагая, что если ему все-таки придется драться, то заниматься этим удобней в штанах, чем без штанов.

На следующий день, разбуженный сигналом к подъему, Ставр открыл глаза, увидел дневной свет, с трудом просачивающийся сквозь плотную сетку на окнах, и удивился, что ночь прошла без происшествий.

Он поднялся и, не обращая ни на кого внимания, пошел к выходу.

При дневном освещении вся убогость и прокля-тость этого места предстала во всей своей очевидности. Гранитный фундамент плато покрывал тощий слой бесплодной глины, смешанной с крупным йеском. От жары он спекся в кору, по прочности не уступающую асфальту. Казарма, столовая и административное здание образовывали каре, в котором был замкнут сухой и пыльный плац. Разрисованные похабными картинками и надписями на разных языках, стены казармы и столовой служили скрижалями, на которых утверждали себя непримиримость и дерзость духа, гнусность и низменность воображения.

Увидев колонку артезианской скважины, Ставр направился к ней, предвкушая удовольствие облиться холодной водой. Но он понимал, что в этом проклятом месте, где от зноя глина спеклась в асфальт, скважина — одна из самых напряженных точек. Поэтому Ставр не спешил и готов был продемонстрировать вежливость и прочие хорошие манеры тем старожилам лагеря, которые уже подтянулись к колонке. Среди них он заметил здорового парня, похожего на кинотипаж головореза из американской морской пехоты: мощный, при этом стройный корпус и правильной арийской формы голова с бритым затылком и висками. Издали он даже напоминал Шуракена, собственно, поэтому Ставр и выделил его среди других, а вовсе не потому; что он был здоровый, натренированный кусок мяса. Но когда они сошлись у колонки, Ставр почувствовал, что в парне нет ни великодушия, ни спокойного дружелюбия Шуракена. Особенно его насторожили маленькие хрящеватые уши, слишком плотно, как у бультерьера, прижатые к черепу. Ничего случайного во внешности человека не бывает, эта черта могла быть знаком, предупреждающим о соответствующих свойствах натуры обладателя бультерьерных ушей — например, тупой и упорной злобности.

Однако парень первый приветствовал новичка, и Ставр засчитал это в его пользу.

— Здесь меня зовут Буффало, потому что я один из них, — сказал парень и, согнув в локте руку, продемонстрировал наколку на мощно взбугрившемся под загорелой шкурой бицепсе.

Очевидно, наколка удостоверяла его принадлежность к некоему военизированному сообществу.

— О'кей, я понял, — ответил Ставр, он обозначил свою лояльность улыбкой и прямым, ненапряженным взглядом, хотя понятия не имел, кто такие «буффало». — Я Ставр.

Буффало стянул с себя майку и, показав на рычаг колонки, небрежно сказал:

— Покачай-ка, приятель, я умоюсь.

Ставр не усмотрел ничего оскорбительного в его просьбе. Почему нет?

Он взялся за рычаг, но вдруг, как когда-то на горной дороге спинным мозгом почувствовал мину, так сейчас у него возникло вполне отчетливое чувство, что он ошибся, сделав это. Не нажимая на рычаг, Ставр повернул голову и внимательно посмотрел на лица нескольких арестантов, собравшихся возле колонки.

Среди прочих лиц его взгляд выхватил одну очень неприятную, худую, давно не бритую физиономию. Глаза мигнули, но уже не успели скрыть выражения отчаянного ожидания: «Ну давай, давай, нажми! Нажми! Сделай это!» Станет или не станет Ставр качать для Буффало воду, по-видимому, имело для этого типа особое значение. Прочие арестанты наблюдали за развитием отношений Ставра и Буффало без особых эмоций.

Ставр выпустил рычаг и перевел взгляд на Буффало. Небрежно, с рисовочкой, нагнувшись к крану колонки, Буффало так старательно изображал вполне невинное ожидание, что у Ставра не осталось ни малейших сомнений, что за всем этим кроется провокация.

— Знаешь что, парень из «буффало», давай я первый помоюсь, а ты качай, — сказал Ставр, еще не разобравшись, в чем тут фокус.

Буффало ухмыльнулся. «На этот раз ты вывернулся, но я все равно тебя прищучу» — так следовало понимать его ухмылку.

— Первым ты тут мыться не будешь, новичок. А воду качать у нас есть специально обученная обезьяна. Дренковски! — заорал Буффало. — Давай, живо приступай к своим обязанностям.

Тот арестант, физиономия которого насторожила Ставра, подошел к колонке, нехотя взялся за рычаг и начал качать воду.

Буффало влез под струю воды голым, бугрящимся мускулами торсом и принялся плескаться, фыркая и гогоча во всю глотку. Но Ставра не убедила демонстрация чудовищной мускулатуры, среди тех, кто спокойно ждал своей очереди у колонки, он отметил нескольких мужиков, явно не уступивших бы Буффало ни в силе, ни в жестокости, если бы дошло до серьезной разборки. Просто им неохота с ним связываться, пока он достаточно осторожен, чтобы случайно не наступить кому-нибудь из них на ногу.

С подчеркнутой вежливостью, соблюдая очередность, арестанты подходили к воде, умывались или мылись столько времени, сколько требовала их чистоплотность. Никто и не подумал сменить Дренковски, хотя его работа требовала изрядных усилий и с него ручьями лил пот. Теперь Ставр понял, в чем заключался фокус с колонкой: попробовать обломать новичка — дело святое, если бы он ошибся и оказал Буффало услугу, у него были бы все шансы сменить Дренковски на его посту. Ставр подумал, что качать воду для всего лагеря его никакой силой не заставили бы, но у Буффало и его приятелей появился бы повод задать ему жестокую трепку. А здоровье было сейчас его единственной ценностью, и не стоило им рисковать.

Почти всех своих товарищей по несчастью Ставр увидел в столовой. Арестантов в лагере было немного, человек пятьдесят — профессиональных искателей приключений, одетых в разнообразное армейское обмундирование. У некоторых имелись нашивки и знаки отличия каких-то африканских национальных армий. Но все они были белые парни, исколесившие мировое пространство в погоне за свободой и призрачной наживой.

После завтрака Ставр занялся обследованием территории. Он обнаружил шлагбаум, перекрывающий дыру в ржавой сетке. За шлагбаумом начиналась колея, проложенная колесами машин вдоль сухого русла мертвой реки. В пулеметном гнезде, сложенном из мешков с песком и закрытом от солнца маскировочной сеткой, валялся одуревший от безделья охранник. При виде Ставра он проявил признаки оживления.

— Решил размяться? — с сочувствием и даже явным поощрением спросил он. — Ну давай, давай, сходи прогуляйся. Только смотри, приятель, не заблудись.

Ставр поднырнул под шлагбаум и оглянулся на охранника, стоя уже по другую сторону. Охранник даже пальцем не шевельнул, чтобы остановить его.

— Не уходи далеко, — посоветовал он. — Искать тебя никто не пойдет.

Ставр кивнул в знак того, что все понял, и пошел по следу колес. Если не оборачиваться назад, на лагерь, то пейзаж впереди был вполне марсианский: гигантская трещина в гранитном панцире планеты, уходящие ввысь скалистые склоны и неглубокое русло мертвой реки. След колес скоро утратил четкость и совсем исчез.

Зной становился нестерпимым. От бешено яркого света перед глазами поплыли круги. Ставр надвинул панаму на лоб, но жидкая тень от полей мало что изменила, оставалось только жалеть о потерянных защитных очках.

Ставр остановился и оглянулся. Ржавая колючая проволока и унылые железобетонные бараки, казалось, навсегда исчезли за выступом скалы. Он медленно повернул голову и посмотрел вдаль. Прорезанное морщиной мертвой реки дно каньона и однообразные бесплодные склоны, на которых не было ни клочка растительности, уходили в бесконечную головокружительную перспективу. В сознании Ставра вдруг возникло отчетливое понимание своего окончательного одиночества и свободы. Он почувствовал возбуждение, бешеный прилив силы и двинулся вперед размеренным, неутомимым шагом. Он был уверен, что назад не повернет.

Сколько он прошагал, Ставр не знал. Незаметно он утратил представление о времени и чувство дистанции. Сознание по-прежнему пребывало в эйфории действия, но тело начало подавать сигналы тревоги. Солнце жгло, раскаляя горло, дыхание стало обжигающим. Вены вздулись. Сдавило сердце. С самоубийственным упорством Ставр шел до тех пор, пока не понял наконец, что здесь не место для живого существа. На что можно рассчитывать, оказавшись здесь? На силу духа? Да. Но вопрос — насколько ее хватит? На железное здоровье? Тоже да. Но ведь и здоровье не безгранично. Если он хочет выжить, придется укротить свою гордость, свой инстинкт действия и не вступать в борьбу с тем, что победить невозможно. Нужно смириться и терпеливо ждать, когда обстоятельства изменятся, и быть готовым использовать свой шанс.

Ставр повернул назад. Но зол он был неимоверно. Ярость клокотала, как кипяток в котле. Если бы охранник у шлагбаума, перегораживающего вход в лагерь, позволил себе удовольствие отпустить какое-нибудь замечание по поводу его возвращения, Ставр перегрыз бы ему горло. На свое счастье, охранник храпел, развалившись на мешках с песком.

Когда, едва переставляя ноги и думая лишь о том, чтобы дотащиться наконец до душной, вонючей казармы и упасть на койку, Ставр проходил мимо конторы начальника лагеря, Хиттнер окликнул его:

— Добрый день, Ставр.

— Добрый день, сэр.

Начальник лагеря стоял, привалившись к косяку двери. На нем была псивая от пыли широкополая фетровая шляпа с витым шнуром вокруг тульи и черные очки. Спереди под переваливающимся через брючный ремень животом висела кобура, из которой торчала рукоятка здоровенного кольта, или смит-и-вессона, или чего-то в таком духе — деревянная рукоятка была отполирована, как ручка лопаты.

— Иди сюда, — приказал Хиттнер.

Ставр подошел и остановился перед крыльцом. Он чувствовал, как из-за непроницаемых линз круглые злодейские глазки Хиттнера изучают его обожженное лицо.

— Так, я понял, — усмехнулся он. — Ты, значит, из тех, кто не успокоится, пока сам все дерьмо на зуб не перепробует. Заруби себе на носу, счастливчик: сюда можно только прилететь и, следовательно, отсюда можно только улететь. Ну и конечно, еще можно оказаться между стенкой и стрелковым взводом. Вчера, когда ты прибыл, ребята уже начали играть в футбол, и мне неохота было тратить время на то, чтобы рассказывать тебе про наши порядки. Мы здесь никому не мешаем делать то, что ему хочется, но все последствия, само собой, за свой счет. Ты не хочешь сказать, кто ты, назвать друзей, которым я мог бы сообщить о тебе?

— Нет.

— Ну и черт с тобой. Все равно про тебя все выяснят. Ни у кого из моих клиентов нет желания рассказывать о своих делишках, но в конце концов со всеми разбираются. На всякий случай имей в виду, Ставр, старина Хиттнер может помочь выпутаться из самой вонючей истории.

— Каким образом? — спросил Ставр.

— А вот об этом пока рановато говорить.

«Этот тип совсем не такой придурок и растяпа, как показалось вчера, — подумал Ставр. — Похоже, он из тех, кто очень хорошо знает, с какой стороны бутерброда намазано масло».


6


Сидевший за рулем «уазика» адъютант Командора, прапорщик Костя, свернул с шоссе на дорогу, в начале которой на столбе висел запрещающий знак «кирпич». С обеих сторон к дороге вплотную стоял запорошенный снегом лес. «Уазик» въехал в ворота воинской части. Машина миновала жилой городок, хозяйственные постройки, казармы. Дальше дорога шла краем обширного поля — стрельбища или полигона. Вдали темнела стена леса. Въезд в лес был перегорожен шлагбаумом. Поблекший, давно не обновлявшийся транспарант предупреждал: «Въезд только по пропускам». Но будка КПП пустовала, и шлагбаум был поднят. «Уазик» прошел под шлагбаумом и углубился в лес. Минут через пятнадцать он въехал на территорию учебного центра.

Комплекс учебного центра был старой, довоенной постройки. Офицерское общежитие было похоже на небольшой уютный пансионат: трехэтажное кирпичное здание, два флигеля и полукруглое крыльцо с четырьмя колоннами, поддерживающими крышу над ним. В таком же стиле были построены учебный корпус и спортзал, между которыми уже в более позднее время был сооружен портивший вид ансамбля переход. За открытыми спортивными площадками в лесу свободно расположились неогороженные деревянные дачи. Это было жилье для комсостава, старших офицеров, преподавателей и их семей. Но обитаемой осталась только дача, в которой жил Командор.

Учебный центр прекратил свое существование в связи с ликвидацией силового неструктурного подразделения специальной разведки. После того как сотрудники подразделения отказались применить свои профессиональные навыки внутри страны, оно было объявлено нелояльным к новой власти и вышедшим из-под контроля. Ненужные и даже опасные суперпрофессионалы подали рапорты об увольнении и разбрелись искать иной судьбы, уже не под знаменами. Некоторые перешли на службу в другие ведомства. Но Командор и некоторые из его могущественных друзей, уцелевшие после гибели «Помпеи», понимали, что придет время восстанавливать разрушенное, — это уже было.

«Уазик» въехал во двор дачи и остановился.

— Поставить машину в гараж? — спросил Костя.

— Не надо, — ответил Командор. Он открыл заднюю дверцу.

— Вылезай, Гайдамак, приехали, — сказал он Шуракену.

Шуракен вылез из машины. Он понимал, кто он и где находится, понимал даже, что с головой у него очень плохо. Только ценой неослабевающего ни на секунду колоссального напряжения Шуракену удавалось удерживать вместе распадающиеся фрагменты окружающей действительности.

Он видел заснеженный лес и знакомую дачу Командора, но ему казалось, что стоит оглянуться, и он увидит силуэты вертолетов в желтом мареве, поднимающемся от раскаленной бетонки аэродрома, и в ноздри ударит запах горячей пыли, смешанный с пороховой и бензиновой гарью. Два мира не разделяло ни время, ни пространство — это было как две стороны одной монетки. И только от Шуракена зависело, какую из сторон повернуть к себе.

Командор приказал ему идти за ним. Они вошли в дом.

С помощью Кости Командор раздел Шуракена. Все, что они с него сняли, прапорщик собрал в узел, отнес в котельную и бросил в печь. Затем они вымыли Шуракена под душем и одели в спортивный костюм и кроссовки Командора.

— Теперь другое дело, — сказал Командор. — Теперь тебя людям показать не стыдно. Сейчас поедем в нашу санчасть. Я позвонил ребятам, нас ждут.

При слове «санчасть» в памяти Шуракена возникли белый халат и шприц. Сейчас они означали предательство, боль, ужас. Несмотря на то что самосознание частично восстановилось, Шуракен был неспособен управлять собой, и угроза, реальная или мнимая, могла снова превратить его в зверя, который, защищаясь, не знает предела в жестокости и ярости.

— Нет, — злобно сказал Шуракен. — Я убью того, кто дотронется до меня!

Командор был знаком с процедурой допроса под психотропными препаратами, он знал, что Шуракену сделали инъекции мощных транквилизаторов. Это напоминало обычную медицинскую процедуру, и теперь до тех пор, пока Шуракен не придет в себя и к нему не вернется нормальное восприятие реальности, все связанное с медициной будет заключать для него угрозу. Командор понял, что ошибся, произнеся слово «санчасть». Страх мог активизировать у Шуракена программу самообороны, повинуясь которой он должен любой ценой сохранить жизнь и свободу действий. С головой у него плохо, но стереотип боевых действий вписан в подсознание, в мышечную память. Если Шуракен начнет уходить отсюда, остановить его будет непросто. Командор понял, что надо быстро переключить Шуракена, пока им с Костей не пришлось валить парня всерьез.

— Саша, — жестко сказал Командор, фиксируя свой взгляд не на глазах Шуракена, а в точке между бровями. — Что произошло с Егором?

Вопрос подсек Шуракена. Он забыл об опасности, в его памяти начали вспыхивать, исчезать, монтироваться без всякой логики и последовательности огонь, взрывы, удивление и смех в глазах Ставра… Снова все рассыпалось, как головоломка, и если бы Шуракен попытался что-нибудь объяснить, его речь напоминала бы такой же бред, как на допросе.

— Идем, ты мне по дороге все расскажешь, — сказал Командор.

Шуракен пошел за Командором и залез в «уазик», как ему приказали.

Командор опасался, что вид врачей снова приведет Шуракена в неуправляемое состояние, но этого не случилось. Санчасть не вызвала у Шуракена беспокойства, она была местом хорошо знакомым. Здесь они со Ставром проходили систематический медицинский контроль — требования к здоровью были предельно жесткими. В учебном корпусе с ними проводили занятия по медицине. Здесь им делали прививки перед боевыми рейдами в Афганистан. Война тогда уже закончилась, но секретные реализации проводились группами специальной разведки Комитета госбезопасности. Целью рейдов, как правило, был захват караванов с оружием, наркотиками и фальшивыми долларами, которые через Таджикистан перебрасывались главарям национальных бандформирований в среднеазиатские и кавказские республики. Перед командировкой в Сантильяну Ставр и Шуракен даже отсидели в санчасти пару недель на карантине, пока им сделали все довольно неприятные прививки, положенные перед отправкой в Африку.

Раньше санчасть была так же засекречена, как и все подразделение внешней разведки. Теперь, чтобы сохранить уникальных специалистов и персонал, при ней даже было открыто коммерческое отделение.

Командор передал Шуракена на попечение врачей.

— Пойдем ко мне, Иван Георгиевич, поговорим, — предложил Командору начальник санчасти.

Когда они вошли в кабинет, он достал бутылку коньяка, а секретарша нарезала и поставила на стол закуску.

— Как нога? — спросил начальник санчасти.

— Болит, как и полагается. Да ты все про мою ногу знаешь, я же каждый день приезжаю на перевязки. Давай лучше поговорим о моем парне. Что скажещь, Алексей Петрович?

— Я не ясновидящий, пока ничего. Откуда он вернулся?

— Из Африки.

— Понятно… Ему так и так месяц на карантине отсидеть положено.

— Вот и отлично. Будем считать, что он у вас на карантине отсиживает. Ты же понимаешь, Алексей Петрович, Гайдамак — сотрудник исключительной ценности, ему, может, еще поработать придется, и запись о психической ненадежности ему в личном деле ни к чему.

— Хорошо, пусть будет карантин, а обращение к психиатрам по поводу посттравматического стрессового расстройства, ПТСР — обычное для них дело. Повышенная тревожность, ретроспекции. Насчет записи решим, но о его реальном состоянии и возможности дальнейшего использования я тебе дам объективную информацию.

— Это само собой. Я надеюсь, особых проблем у вас с Гайдамаком не будет. Вы и не таких, как он, восстанавливали.

— Ну, давай за то, чтоб у него все было хорошо. — Начальник санчасти поднял рюмку.

Они выпили и закусили настоящей отечественной сырокопченой колбасой.


7


После разговора с Хиттнером Ставр весь день провалялся в казарме. За почти три года жизни в Африке он привык к жаре. Но все связанные с климатом непонятности значительно уменьшались благодаря комфортабельным условиям, которые обеспечивали ценным специалистам в резиденции президента. Сейчас Ставр мог только с сожалением вспоминать их с Шуракеном коттедж, по европейскому стандарту оборудованный кондиционерами и душем. А в «поле», как на своем жаргоне спецы называли выходы в боевые рейды, на климат жаловаться не приходилось: на войне как на войне.

В железобетонной коробке казармы стояла одуряющая духота, наполненная испарениями потных человеческих тел. Тяжелая, тягучая тишина нарушалась бредовым бормотанием и невнятными выкриками новых товарищей Ставра — этих ландскнехтов двадцатого века, во сне переживающих перипетии своих прошлых похождений.

Ставр вытянулся на спине, расслабил мышцы, закрыл глаза и сфокусировал внутренний взгляд в середине лба между бровями. Через некоторое время он перестал ощущать свое тело, слышать бормотание и тяжелое дыхание людей на соседних койках. В мысленно обозначенной им точке в середине лба возникло красное свечение. Ставр предельно активизировал свои внутренние радары и начал искать Шуракена. Он искал его, как один затерянный в океане корабль ищет другой, посылая в пространство радиосигналы. Ставр напрягал воображение, пытаясь увидеть Шуракена, материализовать его в своем сознании. Он хотел послать сигнал, что жив, и получить весть, как с Шуракеном — хорошо или плохо.

Никакого ответа Ставр не получил. Трассы его энергетических посылов уходили в пустоту и не возвращались.

Ставр вышел из медитации уставший и разочарованный. В минуты опасности связь между ними возникала сама собой: они понимали друг друга мгновенно и действовали как единая система. Они превращались в одно, как тетива, напряженное целое. Все мысли и намерения становились ясны для обоих: подобно волкам или собакам, они понимали друг друга на телепатическом уровне. Но когда Ставр волевым образом попытался сделать это сейчас, ничего не получилось.

Он стал думать о том, что шанс, конечно, шансом, но надо как можно скорее найти способ удрать из лагеря и начинать пробиваться в Россию. Он не сомневался, что Шуракена уже нет в Сантильяне. Его просто не могло там быть, после того что они сделали с базой «Стюарт». Черным Шуракена вряд ли бы выдали, да и кому там выдавать? Президент Агильера сам во имя Господа и республики вдохновил их на нападение на базу, хотя, скорей всего, не он отдал приказ о реальном уничтожении базы.

Казалось бы, проще всего было сообщить свое имя и заявить о российском гражданстве, но… Этих проклятых «но» было несколько. Во-первых, легально вернуться в Россию Ставр мог только под конвоем, а это означало потерю свободы действий. Если он хотел разобраться в том, что случилось, и помочь Шуракену, в Россию надо возвращаться нелегально. Второе «но» было служебной инструкцией, запрещавшей сотруднику секретного спецподразделения заявлять о своем российском гражданстве. С той минуты, как они с Шуракеном прилетели в Сантильяну, их документы хранились в сейфе у Ширяева. А третьим «но» был весьма предусмотрительный принцип: попался — выгребай сам, не ставь на уши руководство.

Когда раскаленный шар солнца скатился к горизонту, на дно расщелины, в которой помещался лагерь, легла густая тень. Обитатели лагеря зашевелились. Ставр проснулся весь в липком поту, с тупой болью в голове, но струя холодной воды из той самой колонки, с которой он едва не нарвался сегодня утром, быстро привела его в норму. Рычаг колонки качал все тот же тип, теперь Ставр знал, что зовут его Дан Дренковски.

Кормили в лагере два раза в день. Так же, как утром, заключенные умывались или обливались водой у колонки и шли в столовую. Теперь, когда Ставр понял, что в ближайшее время удрать ему не удастся, он начал присматриваться к своей новой компании. Молодые мужчины, заключенные в фильтрационном лагере, не были уголовниками в обычном смысле: профессиональные наемники, они зарабатывали на жизнь умением воевать. Война кормила их и предоставляла неограниченные возможности для самых безрассудных авантюр. Преступление большинства из них заключалось в том, что, воюя за деньги, они становились участниками грязных дел тех, кто их нанимал. Но зачастую разница между бандитом и солдатом удачи зависит от того, как обернется дело. Среди «клиентов» Хиттнера попадались отпетые мерзавцы, за которыми тянулся след кровавых расправ, бесчинств и грабежей.

Особенно устрашающее впечатление производили кубинцы. Их было трое. Держались они особняком, никого близко к себе не подпуская. Ходили, как тигры, — мягко, бесшумно, настороженно поглядывая по сторонам. Один из них был бородатый гигант под два метра ростом. В его лице сильно ощущалась негроидность, а тело было сплошь покрыто цветными татуировками. Кроме кубинцев поражали своим экзотическим видом и другие личности, но, возможно, они-то как раз были не самыми опасными здесь.

Для того чтобы обеспечить себе сносное существование в лагере, Ставру предстояло выбрать среди этих людей возможных друзей и вычислить потенциальных врагов. Поэтому после ужина он пошел на плац играть в американский футбол. Игра была лучшим способом быстро со всеми перезнакомиться, показать себя и присмотреться к другим.

Игра напоминала битву диких жеребцов. В свалке запросто могли вдавить пару ребер, сломать руку или ногу. Обычно игроки в американский футбол надевают такое количество защитных приспособлений, что оно делает их похожими на пластмассовых роботов-трансформеров. Естественно, ничего подобного здесь и в помине не было, но никто не делал скидки на отсутствие шлемов, щитков на плечах, налокотников, наколенников и прикрывающих пах раковин.

Боль и раны считались неотъемлемой частью игры. На плац выходили, чтобы продемонстрировать отличительные знаки самца — показать свое презрение к боли, владение собственным телом, фанатичную агрессивность и безжалостность в соперничестве.

Отлично скоординированный и от природы одаренный способностью к резкому, почти с места, набору скорости, Ставр был словно создан для этой игры. Он мог, не теряя скорости, мгновенно, одним прыжком, менять направление, уходя от столкновений, попыток сбить его с ног, взяв на корпус. Среди других игроков увальней тоже не наблюдалось, но в план Ставра и не входило доказывать, что у него тут «самые большие яйца», пожалуй, это был бы самый быстрый и верный способ нажить себе кучу врагов, а он хотел найти друзей. И он знал, что скорей завоюет их благодаря не физическому превосходству, которого, в общем, не было, а присущему ему чувству команды и партнера. Поэтому именно его чертовски удачная передача бывшему рейнджеру, по имени Текс принесла победу команде, за которую Ставр играл.

Текс забил победный мяч и пришел в дикий восторг от парня, с подачи которого ему удалось это сделать. Высоко подпрыгивая, тряся руками над головой и завывая, как бабуин в брачный период, он бросился к Ставру, обнял его и хлопнул по спине так, что у того загудело в груди. Ставр не остался в долгу: ребра рейнджера затрещали от его ответного объятия. В общем, они прилично помяли друг друга. Прочие члены команды бесновались и орали, выражая свою радость, хлопали друг друга по здоровым спинам.

С плаца Ставр и Текс пошли к колонке. Они остудили артезианской водой разгоряченные тела, смыли пыль, которая, смешавшись с потом, превратилась в липкую грязь, и постирали футболки. Повесив их сушиться на ферму прожектора, Ставр и Текс отошли подальше, чтобы им на головы не сыпались мерзкие насекомые, танцующие свой танец смерти в луче прожектора. Мужчины опустились на корточки. Это самая удобная поза для отдыха и разговора. Им не хватало сейчас только по банке холодного пива, а полпачки сигарет имелось у Ставра в кармане куртки. Текс оценил его щедрость, когда Ставр предложил закурить.

— Послушай, что это за комиссия, которая тут с вами разбирается? — спросил Ставр.

— А-а-а, дерьмо, — дал исчерпывающий ответ рейнджер.

— Долго они возятся?

— По-разному. Пока они по своим каналам про тебя что-нибудь не выяснят, они с тобой вообще разговаривать не будут. Ну а когда выяснят, то быстро решат, куда тебя пристроить.

— Хиттнер намекнул мне, что может помочь. Но я не знаю, стоит ли иметь с ним дело.

Текс окинул Ставра оценивающим взглядом.

— Хиттнер похож на придурка, но на самом деле он здесь, может быть, умнее всех, — спокойно сказал он. — Да, он может кое-что сделать. Но только это недешево обойдется, запросто можешь потерять шкуру. Хиттнер — это последний шанс. Тут был один конченый парень, они круто развлеклись с черными да еще нафотографировали на память. Этот придурок таскал эти картинки с собой и показывал их, когда напивался. Его приговорили к расстрелу. Так вот, Хиттнер устроил ему контракт, и он исчез, вроде бежал. Но я тебе точно могу сказать, дела, для которых отсюда нанимают людей, всегда дерьмово кончаются. Даже если тебе повезет и ты останешься жив, тебя все равно прикончат. А вот если у тебя есть друзья и они готовы хорошо за тебя заплатить, то ты можешь попробовать договориться с Хиттнером.

— У меня есть друг, — ответил Ставр. — Но я сам должен ему помочь, потому что сейчас ему наверняка приходится отдуваться за одно дебильное дело, в которое мы с ним влипли. Так что нет у меня времени рассиживаться здесь и ждать, пока комиссия со мной разберется.

— Да, у меня тоже был друг, — задумчиво сказал Текс, затянулся и медленно выпустил дым тонкой струйкой.

Ставр приготовился выслушать рассказ о том, о чем можно поведать парню, с подачи которого ты только что забил решающий мяч и к тому же куришь его сигарету.

— Отличный был парень, — действительно начал Текс, — он меня раз двадцать спасал от смерти. Однажды несколько дней тащил раненого через пустыню, всю воду отдал мне, а сам пил мочу и от этого покрылся прыщами. В другой раз загасил меня, накрыв собственным телом, когда я выскочил из горящего вертолета. Из-за ожогов у него на лице остались такие шрамы, что проститутки соглашались трахаться с ним только за двойную плату. Но больше всего я ему благодарен за то, что он отбил меня у оравы черных, которые собрались меня изнасиловать. Ставр с интересом смотрел на Текса.

— Да… — протянул Текс, грустно глядя в землю. — Отличный, отличный был парень Джек.

— Ну и где теперь твой друг? — спросил Ставр.

— Понимаешь, — Текс бодро плюнул, сбрасывая груз трагических воспоминаний, — однажды бедняга сломал ногу, и мне пришлось пристрелить его, чтоб не мучился.

— Я понял, — засмеялся Ставр.

Он увидел, что небольшая компания, состоящая из четырех человек, целенаправленно движется к нему. Ставр инстинктивно почувствовал, что они направляются именно к нему. Одного из этих парней звали Буч, имен двух других Ставр не знал, а четвертым участником делегации был Дренковски.

Ставр забычковал остаток сигареты и сунул его в карман. Затем он не спеша разогнул колени, поднимаясь с корточек и встав во весь рост, положил обе руки на поясной ремень возле пряжки.

Текс тоже поднялся на ноги. По его позе и тому, как он развернулся чуть боком к приближающимся парням, Ставр понял, что в принципе Текс на его стороне, но пока окончательно не решил, стоит ли ему наживать себе неприятности.

Буч подошел и остановился против Ставра. Двое других встали по разные стороны от него. Дренковски держался позади всех и с любопытством следил за развитием событий.

Ставр ждал, когда Буч заговорит первым. Раз у них к нему разговор, пусть они и начинают.

Буч и его приятели оценивающе разглядывали Ставра.

— Буффало вызывает тебя на бой, — наконец заявил Буч.

— С какой стати?

— Мы здесь устраиваем такие бои, чтобы поддержать дух, чтоб не закиснуть, значит. Хиттнер объявил, что победитель получит сто долларов.

— Вот уж не мечтал драться за сто долларов.

— Положим, сто долларов здесь совсем неплохие деньги. На них можно купить у Хиттнера сигареты и выпивку.

— Я тему просек, — усмехнулся Ставр. — Хиттнер в любом случае ничего не теряет.

— Ну да, Хиттнер выставляет приз, но не о том сейчас речь. Вызов тебе посылает Буффало.

— Ребята, мне жаль расстраивать вас, но драться я не буду.

Один из приятелей Буча разочарованно присвистнул, остальные выразили свое отношение к такому обороту дела презрительными гримасами. Дренковс-ки зыркал глазами, наблюдая за реакцией обеих сторон.

— Тебе посылают вызов, — надавил Буч. — Мужчина не может отказать, если с ним хотят драться.

— Я так не думаю. Если Буффало хочет драться, это его проблема. Мне это надо, как рыбе презерватив.

— Да все с ним ясно, — сказал один из приятелей Буча. — Против такой машины, как Буффало, он и рядом не встанет.

— А я думаю, что Ставр прав, — вступил в разговор Текс. — Он не идиот, чтобы связываться с одним из этих психованных буффало.

— Черт возьми, может, вы наконец объясните, что за священные животные эти буффало? — спросил Ставр.

— Юаровское спецподразделение, — ответил Текс. — Туда брали таких парней, по которым даже не тюряга, а виселица плачет. Их использовали в секретных операциях против террористов черных прокоммунистических правительств и русских военных специалистов. Но времена изменились, и ребята оказались не у дел.

— Выходит, их натаскивали специально против русских? — спросил Ставр.

— Вроде того.

Ставр задумался. По его мнению, Буффало был просто здоровый кусок дерьма, и у Ставра не было никакого желания связываться с ним. Но то, что сказал Текс, меняло дело.

— Интересно, этот козлина хоть одного русского в своей жизни видел? — спросил Ставр. — Готов спорить, вся доблесть заключалась в том, чтобы гонять черножопых. Ладно, можете передать ему, я буду драться.

Так как активность в лагере начиналась после захода солнца, бой был назначен на следующую ночь. Хиттнер вывел на плац армейский джип, и его фары, включенные на полную мощность, залили предназначенную для боя площадку резким боковым светом.

«А-а-а, вот и та машина, следы которой я видел», — отметил Ставр.

Раз в лагере была машина, значит, отсюда можно все-таки куда-то добраться и без вертолета. Об этом стоило подумать, но сейчас не следовало отвлекаться. При первой же стычке у колонки Ставр понял, что Буффало один из тех придурков, которые из кожи вон лезут, чтобы доказать всему миру, что круче них никого нет. Он попрет как танк, и вряд ли его удовлетворит просто спортивный поединок. Драться предстоит всерьез. Это нормально.

Но если кто действительно раздражал Ставра, то это Дренковски. Он постоянно крутился где-то поблизости и, хотя ни с чем не навязывался, похоже, не прочь был разными мелкими услугами заслужить расположение. Он явно хотел стать секундантом Ставра, но эту роль взял на себя Текс, который решил, что раз он присутствовал при вызове, значит, уже замешан в деле. Ставра вполне устраивал такой расклад: если бы Текс или кто-нибудь другой не захотел стать секундантом новичка, то ему пришлось бы принять услуги Дренковски, а он предпочитал, чтобы этот тип держался от него подальше.

Возбужденные предстоящим развлечением, обитатели лагеря собрались на плацу. Они обсуждали возможности противников и заключали пари на мелкие деньги, сигареты и прочие полезные предметы, имеющиеся в их карманах.

Секунданты предложили противникам раздеться. Ставр и Буффало сняли куртки, майки, пояса и ботинки.

Разувшись, Ставр поскреб ногами землю и попрыгал, приучая ступни к твердому шершавому грунту плаца. Затем он снял с шеи цепочку с медальоном и охотничьим амулетом и отдал ее Тексу. Цепочка из нержавеющей стали была достаточно прочной, чтобы ее можно было затянуть на горле. Ставр не хотел доставлять Буффало такое удовольствие.

На плацу появился Хиттнер. Два охранника тащили за ним старое, ободранное кресло. Хиттнер указал, где поставить кресло, сел и дал знак охранникам. Они подошли к обоим бойцам, обыскали карманы их штанов и провели ладонями по ногам. Ставр машинально отметил, что штаны Буффало стянуты у щиколоток не резинками, как у него, а шнуровкой, продетой в три пары матерчатых петель.

— Парень, называющий себя Буффало, против парня, называющего себя Ставром, — объявил Хиттнер. — Бык против… — он оценивающе посмотрел на Ставра.

— Питбуля, — подсказал Текс.

— О'кей, бык против питбуля. Давайте, ребята, начинайте. Надеюсь, вы нас не разочаруете.

Бойцы вышли на середину. Они были хорошо освещены прожектором сверху и фарами джипа сбоку. Буффало себя тут уже проявил, а Ставр был новичок, темная лошадка. Сейчас полсотни опытных глаз ощупывали его мускулатуру, прикидывая, чего он стоит.

Чувствуя предбоевую лихорадку — незаметную со стороны дрожь и раздражающую легкость во всем теле, Ставр остановился в той же нейтральной позе, в которой он встретил Буча, пришедшего передать вызов Буффало. Любая боевая стойка обозначила бы его намерение начать бой, а Ставр хотел воспользоваться своим правом ждать атаки противника. Буффало бросил вызов — пусть начинает. Он и начал.

— Ну давай, иди сюда. Я готов, у меня уже на тебя стоит. Смотри, как мне уже невтерпеж, — Буффало ухватил себя за известное место.

Ставр фыркнул, из горла вырвался короткий резкий смех:

— Ты меня не убедил. Зажать яйца в кулак любой придурок сумеет.

Толпа жаждала зрелища, выкрики и свист прервали обмен дипломатическими заявлениями.

Буффало сделал стремительный бросок вперед и нанес неожиданно высокий удар — ногой в голову.

Удар был, что называется, красиво нарисован, но слишком длинный, ему не хватало неотразимой скорости. Каким бы наглым сукиным сыном ни был Буффало, он, конечно, не рассчитывал, что Ставр эту «хореографию» пропустит. Да и не начал бы он со своих коронных приемов, тех, которыми валил противника наверняка.

— Я понял этот сюжет, — усмехнулся Ставр. — Балетом, значит, заниматься будем. — Но он смотрел в темные, опасные глазные провалы Буффало и понимал, что «хореографией» дело не завершится.

Бойцы пока только испытывали друг друга, пытались угадать слабые места в защите, определить скорость и резкость ударов, силу взрывных реакций в мускулах. Тела покрылись блестящей маслянистой пленкой пота. Под кожей играли тугие струны сухожилий и упругие выпуклости мускулатуры.

Предбоевая лихорадка сменилась жестоким и трезвым азартом. Он обострял зрение Ставра и заряжал мускулы энергией действия. Внутренние радары включились на полную мощность. Ставр спинным мозгом чувствовал посылы Буффало, угадывал его намерения еще до того, как они конкретно обозначались в жесте или движении.

«Веди его, — думал Ставр. — Танцуй с ним. Пори ему мозги, как бабе».

Ставр перемещался по кругу, вынуждая противника двигаться в темпе с ним, старался приковать Буффало к себе невидимой цепью и подстерегал мгновение, чтобы вдруг сломать ритм и ударить туда, где не ждут. Ноздри раздувались от острого, едкого запаха пота Буффало. Ставр начал свирепеть от собственной силы и этого запаха другого самца.

Теперь их было уже не развести — против каждого понадобилось бы десятеро, чтобы оттащить их друг от друга. Толпа орала, свистела и оскорбляла бойцов словами, бьющими, как клюв в печень.

Пот смешался с кровью и пылью.

Пропустив удар в уже рассеченную левую бровь, Ставр на миг ослеп и поймал следующий — в подбородок. Голова отлетела назад, Ставр отступил. Не давая ему возможности разорвать дистанцию и прийти в себя, Буффало мощно, от бедра, лягнул в солнечное сплетение. Дыхание у Ставра заклинило от боли, и сознание сколлапсировало. Отлетев на несколько метров, он упал. Падение было сгруппированным и даже ловким — никому в голову не пришло, что Ставр уже ничего не соображает. Отдрессированное тело работало, повинуясь вписанным в мышечную память рефлексам боевых действий.

Одним броском Буффало догнал его и прыгнул, рассчитывая всем весом обрушиться сверху и проломить грудную клетку противника. Но продолжая работать на «автопилоте», Ставр рывком откатился, и Буффало приземлился туда, где его уже не было.

Текс схватил ведро и окатил Ставра водой.

Тело Ставра сложилось, как растянутая до предела и вдруг освободившаяся пружина. Он вскочил на ноги и частыми резкими вдохами-выдохами попытался восстановить сбитое дыхание. В логике действия, в ритме движения был какой-то провал, как будто оборвалась кинолента — несколько мгновений выпали из сознания.

Ставр увидел, как Буффало отводит ногу. Опережая удар, он сделал шаг вперед. Упругая, как литая резина, мускулатура пресса приняла на себя удар не в конечной точке, где его силы хватило бы, чтобы проломить кирпичную стену, а на середине дистанции, где энергия еще не достигла предельной концентрации. Ставр поймал ногу Буффало и, рванув ее вверх, ударом в голень выбил из-под него вторую — опорную — ногу. Падая, Буффало вывернулся из опасного положения и сумел подсечь противника. В клубах пыли они бились уже на земле, ломая друг друга. Но через мгновение рывки и все видимые усилия борьбы прекратились: каждому из борцов удалось захватить врага так, что любое движение причиняло невыносимую боль. Ставр и Буффало замерли, только тяжелое, свистящее дыхание и дрожь мускулов выдавали предельное напряжение.

— Растащите их! — приказал Хиттнер. — А то они тут будут валяться, пока не сдохнут.

Дело было небезопасное. С угрозой для собственного здоровья секунданты и добровольцы выдрали Ставра и Буффало из лап друг друга и окатили холодной водой.

Ребра и живот Ставра ходили ходуном, как у жеребца после призового финиша. Отплевываясь от воды и крови, он повернул голову и посмотрел на Буффало. Он увидел, как рука юаровца опустилась к голеностопу и дернула узел шнурка, стягивающего внизу штанину.

Вспышка пронзила мозг Ставра. Он с самого начала заметил эту шнуровку, ничего не подумал по ее поводу, просто заметил — и все. Интуиция предупредила об опасности, но он не понял.

Сложенный в несколько раз, шнурок был продет в петли таким хитрым способом, чтобы можно было выдернуть одним рывком. Мощным толчком спины и ног Буффало поднялся с земли и рывком растянул шнур-удавку между кулаками. Толпа заревела, приветствуя этот неожиданный поворот. Никто не требовал прервать бой и восстановить справедливость. Раз Буффало сумел спрятать оружие — удача на его стороне.

Ставр так не думал. Но ему подвернулся хороший шанс объяснить Буффало, как он не прав. На такой случай в репертуаре Ставра имелся отличный трюк.

Отражая первые пристрелочные атаки, Ставр постарался внушить, что он уже почти сломался.

— Давай, Буффало! Удави его! — Толпа, как всегда, была на стороне победителя.

Глаза Ставра и Буффало столкнулись зрачок в зрачок. Между ними проскочила невидимая молния, оба поняли, что момент истины — вот он! Бойцы прыгнули друг на друга, сцепились. В следующий миг Ставр отскочил от Буффало.

Накал страстей был бешеный, толпа взорвалась от возмущения, не понимая, почему Буффало не довел дело до конца. Какого черта он изображает из себя Ливанскую башню, которая и не стоит, и не падает? Наконец все поняли, что странного было в позе Буффало: его запястья были обмотаны шнуром и притянуты к шее.

— Хо-хо! — захохотал Хиттнер. — Бычок-то стреножен что надо! Ставр, похоже, ты брал призы на родео?

— Нет, у меня была лицензия на отлов бродячих собак.

Толпа в свое удовольствие потешалась над побежденным. Буффало пинками отбивался от тех, кто с издевательским сочувствием пытался проверить, не слишком ли туго затянута петля на его шее.

— Ладно, хватит! Распеленайте нашего малыша, — приказал Хиттнер, — пусть разомнет ручонки и вытрет сопли.

Вытащив из кармана кителя растрепанную пачку мелких купюр, Хиттнер подошел к Ставру.

— Твои сто долларов, Ставр, — сказал он. — Все по-честному, как обещал. Ты понял? Хиттнер держит слово.

Ставр понял, что еще Хиттнер имеет в виду, кроме приза за бой. Он явно намекал на то, о чем говорил Текс. Но пока Ставр не знал, как он может воспользоваться честностью Хиттнера. Он взял деньги, перегнул пачку пополам и сунул в боковой карман штанов.

Один из охранников подошел к Буффало, раскрыл нож с выкидным лезвием и перерезал петлю на его мощной шее со вздувшимися от напряжения венами.

Буффало зубами сорвал обрезки шнура с запястий и бросился на охранника. Повалив его, вырвал из кобуры револьвер. Клацнул взведенный курок.

— Хиттнер, отойди от него!

Хиттнер оглянулся и увидел налитые кровью бешеные глаза Буффало и черную дыру ствола армейского кольта.

— Я убью его! — орал Буффало. — Убирайся, Хиттнер, а то я прострелю и тебя заодно!

Хиттнер не заставил долго себя уговаривать. Его снесло, как сбитого плевком жука.

Ставр стоял в семи-восьми шагах, и у Буффало не было шансов промахнуться по нему.

Все, кто оказался на директории огня — за спиной Ставра, справа и слева от него, — шарахнулись прочь, не дожидаясь, пока Буффало нажмет на спуск. И в тот же миг лучи ослепительного белого света ударили Буффало в глаза. Это были включенные на полную мощность фары джипа, которые до этого заслоняла толпа.

Буффало спустил курок. Выстрелив, он уже не мог остановиться. Держа револьвер обеими руками, он стрелял по фарам и между ними, надеясь, что какая-нибудь пуля все же попадет в цель. Грохот выстрелов слился в сплошную пальбу, как будто стрелял целый взвод.

Основной закон искусства выживания: услышал выстрел — падай. Ставр мгновенно распластался на земле.

Разлетелась одна фара, затем — вторая.

Грохот оборвался. Стало слышно, как клацает вхолостую курок.

Ставр поднялся с земли и со злым смехом в глазах посмотрел на Буффало. Лицевые мускулы у него дергало, правый угол рта тянуло вверх, так что получилась кривая усмешка.

— Ублюдок! Мать твою, грязный ублюдок, мать твою! Тебе повезло, что патроны кончились! — Буффало швырнул револьвер охраннику.

— Как говорили в старом добром Техасе, не хватило шести — не хватит и тридцати шести. — Ставр оскалил белые, как у волка, клыки, и Буффало наверняка пожалел, что ему не удалось выбить их.

Из радиатора джипа текли струи кипятка. Простреленный двигатель бухал и скрежетал, содрогаясь в механических судорогах. Из-под капота полыхнули острые язычки багрового пламени.


8


День был серенький. В просвет между вершинами матерых елей сыпала снежная пыль. Бежать по сухому, мерзлому асфальту было легко. Как полагалось на тренировочной базе, форма для утренней пробежки в любое время года, в любую погоду была одна — голый по пояс, только штаны и кроссовки. На руках Шуракена были шерстяные перчатки, голову плотно обтягивала шапка-чулок. Снежная пыль испарялась еще на подлете к блестевшим от пота плечам и груди. Шуракен двигался по лесному шоссе размеренным, вроде небыстрым бегом, но этим ходом десять километров он делал за тридцать пять минут. Он бежал по глухому шоссе, потому что никто не расчищал тренировочные маршруты в лесу и на полигоне, и их завалило снегом по пояс. Каждый метр этих маршрутов был когда-то избеган и исползан на брюхе бок о бок со Ставром. На одном из этих маршрутов они в первый раз испытали друг друга на прочность.

Накануне оба прибыли на базу учебного центра, и Командор заявил, что им следует как можно быстрее найти общий язык, потому что тренироваться, а затем работать они будут в паре.

— Выбросьте из головы все, чему вас учили раньше. Это не для вас. У вас не должно быть никакого ложного коллективизма, эдакого чувства локтя. Вы должны знать, что можете рассчитывать только на себя и друг на друга. Учтите, если один из вас не выдержит тренировок и обучения и сойдет с дистанции, то другой тоже автоматически вылетает из игры. Так что у вас нет другого выхода, кроме как снюхаться, и как можно быстрее.

На следующий день Ставр и Шуракен вышли на утреннюю пробежку. Побежали. Когда один ускорял темп, другой старался бежать еще быстрей.

— Ради такой фиговой пробежки не стоило даже зашнуровывать кроссовки, — небрежно заметил Ставр, когда они отмахали обязательные десять километров.

— Я не против, — спокойно ответил Шуракен, — давай пробежимся еще чуть-чуть.

«Чуть-чуть» показалось им в самый раз, только когда они достигли самой дальней точки базы и, повернув обратно, завершили забег спринтерским рывком. Пока дошли до общежития, Шуракен захромал — он был тяжелей Ставра, и из-за резкой перегрузки у него распухло ахиллесово сухожилие. Пришлось поставить об этом в известность Командора. Тот осмотрел ногу Шуракена и сказал, что не видит никаких оснований менять их учебный план ни на сегодня, ни на завтра. Он сказал, что Шуракен может сходить в санчасть и попросить, чтобы ему сделали обезболивающий укол, но он, Командор, не советует этого делать, потому что, не чувствуя боли, Шуракен рискует травмировать ногу значительно серьезней.

— Вам тут не балет, — закончил Командор. — Тот, кто не умеет преодолевать боль, в нашей лиге не играет.

— На хрена было изображать из себя великих марафонцев? — Ставр злился, помня, что зачинщиком дурацкого забега был он.

— Выброси к чертовой матери свои кроссовки и купи галоши. Их не надо зашнуровывать, — посоветовал Шуракен.

Вот такая получилась история: они преодолели все, снюхались, стали напарниками, но из их последней командировки Шуракен вернулся один.

За месяц, официально отпущенный на карантин после возвращения из таких стран, как Африка, его психику привели в порядок. Получив разрешение покинуть стационар санчасти, Шуракен сказал Командору, что хотел бы съездить домой.


— Не спеши, — ответил Командор — Еще надо разобраться с твоими делами, а пока поживи у меня на даче.

Перебравшись на дачу, Шуракен оказался предоставлен самому себе. Командор уезжал рано, иногда возвращался только на следующий день, иногда — через несколько дней. Чем он занимался, Шуракен не спрашивал. Этого не полагалось.

Командор дал ключи от спортивного зала, и Шуракен сам установил для себя режим тренировок. Физическая форма восстанавливалась быстро, но он понимал, что сейчас это не главное. Главное то, что сломалась линия судьбы. Утратилась цель.

Когда-то он, Сашка Гайдамак, пошел в военное училище, потому что для него это был единственный шанс не пропасть зазря — вырваться из свинства и беспросветного пьянства родной деревни. Он чуял в себе силу, хотел увидеть мир, мечтал о настоящем деле, о хорошем мужском ремесле. Все сложилось так, как он хотел. Даже лучше. Он стал сотрудником элитного силового подразделения внешней разведки. Ему почти тридцать лет, через десять лет он мог бы стать таким же суперпрофессионалом, как Командор, перейти из разряда исполнителей в разряд организаторов. Но для этого надо, чтобы Россия оставалась тем, чем она была с петровских времен, — сильнейшей державой мира, Империей, имеющей свои интересы на всех континентах. В такой стране Шуракен знал свое место. Пять лет подготовки, три года реальных действий — он вооруженный профессионал, разведчик особого назначения.

Ну и кому это все теперь нужно в этой разваленной стране? Родина, твою мать, за говенные бабки, к которым он и отношения-то не имел, долбанула психотропами так, что едва очухался. Чтоб с этим народом жить, надо быть или крысой, для которой все средства хороши, когда речь идет о выживании, или глистом, который известно, где живет и чем питается.

Как дальше жить? Где новая цель, новый фарватер?

От отчаяния и растерянности Шуракену хотелось то запить по-черному, то пойти крушить всю сволочь, какая подвернется, то послать все к черту, забраться в тайгу, вкопать в землю забор из цельных бревен в два человеческих роста и жить за ним как бог на душу положит. Прав был Командор, что не отпустил его домой. Не готов он еще к тому, чтобы вернуться.

Перегоняя обиду и ярость в элементарную созидательную энергию, Шуракен до ломоты в костях загружал себя физической работой. Он расчистил двор и, глядя на снежный вал, который он наворотил вокруг дачи, можно было решить, что тут поработал бульдозер. Котел парового отопления в доме был на газе, но для бани Командор заготавливал дрова. Расчищая двор, Шуракен обнаружил сваленные за баней бревна. Находка эта оказалась как раз то, что нужно. Шуракен вытащил из подсобки бензопилу «Дружба» и взялся разделывать бревна на ловкие чурбаки, которые затем раскалывались с одного удара топора.

Подъезжая к даче, Командор увидел дым над крышей бани.

— Глядите-ка, Иван Георгиевич, капитан баню затопил, — оживился Костя.

— Милое дело, — сказал Командор.

Шуракен вогнал топор в пень, на котором колол чурбаки, и пошел к «уазику». На нем был старый свитер, спортивные штаны и кроссовки — все с Командора, по габаритам они с Шуракеном соответствовали.

Командор вылез из машины, поднял меховой воротник летной куртки. Он был без шапки, лоб плавно переходил в плешь на макушке, четко обведенную границей еще довольно густых седых волос. Отвечая на рукопожатие Шуракена, Командор отметил, что лицо у парня отмякло, а раньше было, как сжатый кулак. Глаза прояснились.

«Ничего, Гайдамак молодец, прорвется», — подумал Командор.

— Красота-то какая, — сказал он, — снег белый, нетронутый, как девичья постелька. Нагородил сугробов, весь парадиз испоганил. А что баню затопил, это кстати.

Командор открыл заднюю дверцу «уазика» и вытащил большую сумку.

— Тут у ребят сука ощенилась. Я для тебя взял одного пацана.

Командор присел над сумкой, запустил в нее руки и вытащил дымчато-серого мохнатого щенка кавказской овчарки.

Поставленный на снег, щенок тут же пустил под себя лужу и на коротких толстеньких лапах подкатился под ноги Шуракену. Но не потому, что сразу признал хозяина: просто пара старых кроссовок была единственным родным, пахнущим человеком объектом, оказавшимся в поле зрения и обоняния.

— Е-мое! — Шуракен поднял щенка на руки, тот рявкнул, как плюшевый медвежонок.

Щенок был еще пуховый, но увесистый, от его тяжести возникало приятное ощущение теплого, здорового. Судя по всем признакам, пес из него должен был вырасти отличный.

— Спасибо, — сказал Шуракен. — Как его зовут?

— Не спросил. Сам назовешь как-нибудь.

К вечеру баня натопилась в самый раз. Парились втроем, но в нужный момент Костя накрыл, как полагается, стол и дипломатично исчез. Парень с понятием, он почувствовал, что Командору надо поговорить со своим сотрудником с глазу на глаз.

— Знаешь, чего я больше всего боюсь, Иван Георгиевич? — В бане они были на «ты».

— Да, знаю.

— Он мог не сразу погибнуть, — продолжил Шуракен, — там всего-то было метров сорок и джунгли. А если Егор не сразу погиб и черные до него добрались, когда он еще жив был? Там всего-то было метров сорок, а мы по фалу с пятидесяти десантировались.

— Послушай, Саня, нельзя об этом думать. Так многие сломались. Не могут забыть, начинают пить, чтобы полегчало. Сначала вроде действительно легче, а потом хуже становится. После Афгана такими отморозками все центры реабилитации полны. Но они были мальчишками, а ты зрелый человек, профессионал.

— Ты прав, Иван Георгиевич. Но я никогда не прощу себе, что не нашел Егора и не вытащил из джунглей.

— Каяться, Саня, будешь, когда придет твое время. А сейчас найди в себе мужество и закрой тему. Думай о том, как жить дальше.

— Я еще числюсь в личном составе?

— Никакого личного состава больше нет. Дела такие, что ни словом сказать, ни матом сформулировать. Подразделение ликвидировано, и об этом даже в газетах пропечатали.

— В газетах напечатали? Не может быть! Мы ведь не футбольная команда ЦСКА!

— Теперь все может быть. Новые господа-товарищи на любое предательство готовы, лишь бы доказать, какие они сильные руководители. Весь разгром Комитета был организован по сценарию заокеанских менеджеров, но исполнители наши. Люди, которые сейчас пришли к власти, понимают, что, если разрушить спецслужбы и уничтожить армию, в стране не будет силы, способной с ними справиться. А народ можно задавить налогами, поборами, инфляцией, чтобы каждый думал только о том, где достать кусок хлеба. Ладно, время покажет.

— Так что мне теперь делать?

— Пиши рапорт об увольнении по состоянию здоровья, остальное я все сам сделаю.

— Значит, все кончено?

— Нет, надо ждать. Нынешним нужны слуги, карманные исполнители, но никто из наших не пойдет на реализацию их уголовно-полицейских задач — не та выучка. Подразделение предназначалось для решения задач внешней политики, для завоевания и укрепления сфер влияния великой державы, Империи. Но державы больше нет, а выражение «сфера влияния» приобрело сугубо криминальный смысл. Значит, надо залегать на дно и ждать.

— Чего ждать? Когда страну окончательно развалят и разворуют?

— Это глупости, Саша. Россия — великая Империя со стажем, уже триста лет. Как сверхдержава она не умрет никогда и снова должна будет защищать свои интересы. Пусть нынешнему президенту мы не нужны, ничего, дождемся следующего.

— А пока что делать?

— Просто жить. Но не рассчитывай, что про тебя забудут. На каждого из нас имеется досье потолще Библии, и о нас вспоминают всегда, когда правительство нуждается в особо грязных услугах. И тебе сейчас посыплются предложения со всех сторон. Могут подвалить даже вербовщики из-за океана. Они сразу появились, как только стало известно о ликвидации подразделения. Даже приятно — значит, ценят. Предлагали ребятам хорошие деньги, обещали в контрактах особо оговорить, что не будут использовать против своей страны. Если ты тоже получишь такое предложение, воля твоя, теперь каждый сам за себя решает. Но никто из наших согласия не дал.

— Я думаю, прежде мной не коллеги из ЦРУ заинтересуются, а свои родные бандиты, отечественного, так сказать, разлива.

— Саша, ты правила знаешь. Если замараешь себя, связавшись с бандитами, с тобой свои разберутся. А если найдешь себе боссов из высших сфер, то я думаю, тебе не надо напоминать, что после серьезной акции киллера ликвидируют.

— Да знаю я все, Иван Георгиевич, знаю. Вот и выходит, куда ни кинь — везде клин. Придется переквалифицироваться обратно в колхозники.


9


После боя с Буффало Ставр провалялся три дня. Таких травм, из-за которых стоило серьезно беспокоиться, вроде не было, но чувствовал он себя паршиво, как никогда. Он ничего не ел и отпивался джином, которым его снабдил Хиттнер, за деньги, естественно.

Время от времени возле койки Ставра с сочувствующим и заинтересованным видом возникал Дренков-ски. Он настойчиво искал случая оказать какую-нибудь услугу и установить дружеские отношения. Поляк вежливо показывал, что хочет сблизиться, но Ставр чувствовал, что у него есть какая-то своя цель и все его маневры не бескорыстны. В его глазах Ставр иногда ловил такое выражение, точно Дренковски знал что-то такое, что их связывает.

Это раздражало.

На четвертый день утром, когда все арестанты поползли в столовую, Дренковски заскочил в казарму и спросил, не надо ли принести Ставру чего-нибудь поесть.

Ставр с усилием разлепил все еще запухшие веки.

— Отойди от меня, — сказал он. — Отойди далеко. Он повернулся на бок, спиной к Дренковски.

Пользуясь тем, что Ставр не видит его лица, поляк усмехнулся так, словно припрятал в рукаве пятого туза.

После завтрака появился Текс.

Ставр приподнялся, засунув тощую подушку повыше под спину. Убедившись, что он ничего не имеет против того, чтобы пообщаться, Текс присел на койку.

— Какого черта вонючка Дренковски крутится возле тебя? — спросил он. — Чего ему от тебя надо?

— Не знаю. Он не говорит, ждет, наверное, пока сам догадаюсь.

— Может быть, он хочет отсосать у тебя?

— А он к кому-нибудь с этими делами приставал?

— Вроде нет. Я, во всяком случае, не знаю.

— Тогда у него что-то другое на уме. Он смотрит на меня так, будто видел, как я стащил пирожок из буфета. Такие преданные глаза бывают у того, кто на тебя настучал.

— Ну и черт с ним. Ты вообще как?

— Нормально. Джин здорово помогает.

Ставр нагнулся и взял с пола из-под койки бутылку.

— Спирт, — продолжил он, — оттягивает на себя воду и подсушивает. Видишь, с морды отеки уже почти сошли.

Он поднес бутылку к губам, отпил немного и протянул Тексу.

— Хлебни.

Рейнджер приложился к бутылке без лишней скромности.

— Там бабы пришли, — делано небрежно проговорил он, но зрачки прыгали, как у человека, который долго сдерживался, приберегая свой сюрприз, и наконец выложил его.

Ставр изумленно уставился на Текса:

— Какие бабы? Что ты вешаешь? Какие здесь могут быть бабы?

— Черные, конечно, как обезьяны. Не рассчитывай, это тебе не гастролирующий бордель для офицеров.

— Нет, я не о том. Как они здесь вообще оказались?

— Пришли. Они иногда приходят.

— Ну ладно, Текс, вообще-то за такие шутки морду бьют, но я сейчас не расположен ни давать по морде, ни получать.

— Я бы с тобой так не пошутил. Видишь, ребят до сих пор нет. Все пошли смотреть на баб.

Женщины пришли на рассвете. Обитатели лагеря к тому времени уже завалились спать, поэтому никто не видел этого фантастического, почти библейского зрелища. Утомленные путешествием, женщины шли караваном, одна за другой. Каждая несла на голове тюк, завернутый в травяную циновку, а в руках — глиняный кувшин для воды. Кувшины уже были пусты, и для того, чтобы женщины смогли проделать обратный путь, мужчины, к которым они пришли, должны были наполнить их водой из скважины. Развязав тюки, женщины достали острые каменные скребки и принялись рыть в спекшейся глине длинные, неглубокие ямки. Каждая застелила свое ложе тряпками и на принесенных с собой бамбуковых колышках натянула низкий полог из циновки, под которым можно было только лежать. Утром кто-то заметил их стоянку за колючей проволокой. Новость пронеслась по столовой, как степной пожар.

Обитатели лагеря собрались за бараком, разглядывая женщин по другую сторону колючей проволоки. Одни негритянки еще спали под пологами, защищающими их от солнца, другие сидели возле своих гнезд или медленно прохаживались, колыхая короткими юбочками, сделанными, казалось, из полосок ткани. На самом деле это была не ткань, а кора дерева, выскобленная и размятая таким образом, что стала похожа на тонкую, мягкую замшу. Полоски были сшиты только наверху, юбки крепились на бедрах, оставляя открытыми гладкие, как полированное черное дерево, округло выступающие животы. Груди по обычаю африканских женщин оставались обнаженными. У одних они были маленькими и торчащими, как у девочек, у других — зрелыми, тяжелыми, но еще не отвисшими. Шеи, запястья и щиколотки украшали ожерелья и браслеты из ракушек, камешков, цветных бусинок, птичьих перьев, рыбьих зубов и семян причудливых форм. Тела женщин без выраженной талии и бедер были глубоко прогнуты в поясницах. Прямые стройные ноги заканчивались грубыми, широкими и плоскими ступнями. От хождения босиком по раскаленной, как угли, земле на подошвах образовались сплошные мозоли, толстые, как подметка сапога.

Ставр и Текс обошли барак и увидели толпу мужчин. Они стояли или сидели на корточках и смотрели на женщин горящими глазами.

Буффало с мордой, помятой не меньше, чем у Ставра, с багровым рубцом на здоровенной шее, на-бычась, бросил на своего врага угрожающий взгляд Ставр считал, что юаровец просто получил то, на что сам напросился. Он не собирался унижать противника, выставлять его на посмешище и стреножил его потому, что Буффало затеял эту подлянку с удавкой. Но Ставр, конечно, не рассчитывал, что теперь они легко разойдутся: после такого позора он занял у Буффало первое место в черном списке, стал врагом номер один. Так же думали все остальные. Но сейчас их распря никого не интересовала. Мужчины смотрели на женщин за колючей проволокой и свирепо косились друг на друга. Черных самок было мало, а каждый хотел удовлетворить свой голод первым.

С точки зрения европейца, женщины были далеко не красавицы, но от них шел бешеный сексуальный призыв. Надменные и покорные женщины ждали.

— Смотри, у той сиськи торчат, как у козы, — Текс показал на одну из женщин. — И такой маленький животик. Так бы и съел ее животик. Нужно оставить ей немного еды и наполнить водой кувшин и можешь драть ее сколько захочешь. После тебя ее еще на целый взвод хватит.

— Интересно, в лавочке у Хиттнера есть презервативы? — спросил Ставр.

Текс воззрился на него, как на идиота:

— Ты что, дурак? С презервативом они с тобой трахаться не станут.

— Почему?

— А зачем они, по-твоему — сюда притащились? Им забеременеть надо.

— А куда у них мужики подевались?

— Никуда, просто они от своих плохо беременеют. Ты ничего не слышал про близкородственное скрещивание и вырождение племен?

— Выходит, они сюда посылают своих баб, чтобы улучшить породу?

— Я думаю, их никто не посылает, они сами приходят. Этих диких баб, как верблюдиц, хоть привязывай, хоть убивай, если ей надо, все равно уйдет.

— Честно говоря, меня не радует, что в этом проклятом месте может родиться ребенок с моим генетическим кодом, с моей наследственной памятью. Будет жить в этом аду, вечно дохнуть с голоду, и я буду об этом знать.

Текс расхохотался:

— Откуда ты знаешь, кто попадет в цель — ты, я или, например, Дренковски? И из-за каких-то там сраных генов ты откажешь себе в своем законном удовольствии? В жизни не слышал ничего глупей!

Одна из женщин подошла к колючей проволоке и просунула между рядами пустой кувшин для воды. Сразу несколько мужчин бросились вперед, чтобы схватить его. Тут же раздались первые удары и бешеная брань. Пыль поднялась столбом над дерущимися.

— Может, ты и прав насчет генов, может, это действительно гнилая идея, зато утешает, — Ставр задумчиво наблюдал за потасовкой. — Драться за право первой ночи я сейчас все равно не могу.

Текс фыркнул и рассмеялся:

— Вот это понятно. Извини, друг, но в таком деле каждый за себя.

С невинно-безразличным выражением на физиономии Текс каким-то неконкретным, вроде бы прогуливающимся шагом двинулся к выходу из лагеря. Но его маневр засекли. Несколько человек бросились следом. Чтобы сохранить отрыв, Текс принял спринтерский старт.

Ставр вернулся в барак и растянулся на койке. Ему было душно, жарко, от грязного матраса невыносимо воняло. В воображении Ставра всплывали картинки одна забористей другой. Но он боролся со своими порнографическими фантазиями с упорством отшельника, искушаемого в пустыне. Воздержание Ставр предпочел не совсем по той причине, о которой он сказал Тексу: идея действительно была слишком абстрактна и, следовательно, слабовата. Настоящая причина была проще и практичней. Ставр боялся подцепить какую-нибудь гадость, без презерватива занимаясь сексом с чернокожей девкой, черт знает откуда взявшейся в этой раскаленной, как адский крематорий, дыре. Угроза заразиться по вине кого-то из соплеменников могла и не остановить его, ведь не останавливала же она других. Как сказал один циник: «От любви случаются дурные болезни. А они излечимы». Но его оптимизм развеялся бы, как сон, если б ему случилось увидеть хотя бы парочку из тех картинок, которые видел Ставр.

Вырабатывая у своих парней привычку держать эмоции под контролем и умение отказываться от самых естественных, даже жизненно необходимых желаний, Командор не возлагал особых надежд на морально-дидактические беседы. Он показал им фото-и видеоматериалы с картинами неизвестных европейской медицине специфических болезней, встречающихся в глубине не освоенных цивилизацией районов Африки, Южной Америки и Юго-Восточной Азии. Шок от вида неизлечимых язв, гниющей, разлагающейся, отваливающейся кусками плоти наступал такой, что уже не требовалось никаких слов. При виде этих кадров мужикам, способным пройти сквозь огонь и воду, становилось дурно, как слабонервным дамочкам.

Лагерь стоял на ушах. Порядок и по-своему организованное существование в резервации для искателей наживы и приключений, как и следовало ожидать, оказались весьма непрочными. Драки вспыхивали по любому поводу, все ходили с побитыми мордами и ободранными кулаками. Хиттнер и охранники ни во что не вмешивались и только в одном пункте твердо держали оборону: женщинам запрещалось входить на территорию лагеря. Поэтому большая часть разборок происходила в становище за колючей проволокой.

Выползавшие с заходом солнца из-под циновок женщины стали похожи на грязных, похотливых обезьян, от запаха и вида которых могло стошнить. В душе Ставр жалел, что с самого начала не проявил достаточной решительности и не отбил себе юную, относительно чистенькую самочку в нарядных браслетах и ожерельях, вроде той, на которую показал ему Текс. Но потом ему в голову пришла другая, гораздо более интересная мысль. Женщины появились в лагере не случайно, они знали дорогу и, судя по их пустым кувшинам, несколько дней были в пути. Значит, из лагеря можно добраться куда-то и без помощи вертолета. Только куда? По вполне понятным соображениям Ставр не доверял никому из тех, кто его окружал. Текс был симпатичный и вроде порядочный парень, но

Ставр все же решил, что безопасней узнать, откуда пришли женщины, спросив у них самих.

За ужином он отделил половину своей порции риса и тушенки. Пока он оставался единственным, кто не отметился в стане чернокожих вакханок, поэтому дележ пайки был замечен и прокомментирован соседями по столу. Ставр не поскупился на сдачу, так что местные юмористы ему слегка задолжали.

Острота страстей вокруг женщин уже заметно спала. Иерархия была восстановлена с помощью кулаков, и каждый определил для себя тех женщин, которым он оказывает предпочтение, и тех, которыми пренебрегает. Таким образом, произошел раздел и установился порядок. Ставр не собирался нарушать его, влезая не в очередь и нарываясь на то, чтобы его тут взялись учить хорошим манерам. Женщина, которую он наметил, была не самой удачливой в смысле успеха у мужчин. Черная юбочка указывала на то, что ей больше двадцати пяти лет (Ставру объяснили, что на тех, кто моложе двадцати пяти, юбочки красные). Но судя по тому, как обходились с ней соплеменницы, она была у них в авторитете, что называется, «старшая кобыла в косяке». Для получения оперативной информации нужна была женщина поумней и поопытней, поэтому Ставр выбрал ее.

Женщина невозмутимо приняла подношение Ставра и спрятала еду в своих тряпках. Может, она была не голодна, а может, обычай запрещал ей есть, пока она не удовлетворит желание мужчины. Слова не требовались, откровенными жестами негритянка показала, что, выражаясь языком европейцев, «готова делать любовь». Ставр помнил похабные рассказы о выносливости и необыкновенной сексуальной силе негритянок. Боковым зрением он видел у соседней лунки в земле две задранные черные ноги и дергающийся белый зад, выскользнувший из спущенных штанов. Зрелище было безобразное и возбуждающее до сумасшествия, к тому же сопровождающееся соответствующими звуками. Ставр почувствовал, как кровь подкатила под сердце, злые пульсы забились в разных точках, напряглись мускулы внизу живота. Он был голоден, чертовски голоден и легко мог потерять контроль над собой. Жестом приказав негритянке следовать за ним, Ставр быстро пошел прочь от становища. Усилием воли он подавил возбуждение и переключил мозги на то дело, ради которого пришел сюда.

Бесшумно ступая босыми ногами, негритянка шла следом за ним.

«Интересно, — подумал Ставр, — как долго она будет идти за мной, не возражая и ни о чем не спрашивая?»

Отойдя подальше от становища, Ставр нашел место, хорошо освещенное луной. Глина казалась белой, каждый камешек на ней был виден, как на листе бумаги. Ставр сел на землю.

— Садись, — приказал он и жестом показал, чего он хочет.

Негритянка опустилась рядом с ним. Ставр почувствовал животный жар, который тело женщины излучало в холодном ночном воздухе, но оно испускало также и ни с чем не сравнимую вонь.

Стараясь не смотреть на зрелые груди с торчащими сосками, Ставр достал из кармана заранее найденную острую щепочку Ею было удобно рисовать на земле. В стиле наскальной живописи Ставр изобразил человеческую фигуру с признаком мужественности — показал «я». Рядом он нарисовал фигурку поменьше с двумя окружностями в верхней части — показал «ты».

Женщина рассматривала рисунки. Но по ее неподвижному лицу трудно было угадать, что она думает и чувствует. Ставр боялся, что, поняв, чем он собирается с ней заниматься, негритянка, чтобы ночь не пропала зря, встанет и уйдет в становище. Но она взяла у него щепочку, очертила трапецией бедра женской фигуры, обозначив таким образом юбку, и поставила точку там, где должен быть пуп. Затем она перечеркнула ломаными линиями запястья, щиколотки и шею фигуры: женщина украшена браслетами и ожерельем.

Усовершенствовав свое изображение, негритянка принялась за другое — мужское. Она провела горизонтальную линию в верхней части головы, пристроила на ней треугольник — действительно, на Ставре была панама.

Ставр выразил восхищение. Но затем негритянка невозмутимо стерла гордо нарисованный признак мужества. Это вызвало у Ставра шок. Что она имела в виду? Может, ему следует понять это как дерзкий упрек в том, что он не проявляет подобающей мужчине сексуальной агрессивности? Но он успокоился, увидев, как негритянка провела тонкие линии по талии и щиколоткам. В отличие от мужчин ее племени, он не ходил голым, и бесстрастная художница показала, что он в штанах. Установив таким образом некоторое взаимопонимание, Ставр с помощью рисунков и жестов попытался объяснить негритянке, что он хочет узнать, откуда она пришла.

Женщина взяла щепочку и нарисовала круг неправильной формы. Внутри круга она изобразила большую рыбу. Сбоку нацарапала фигурки женщин, а внутри над рыбой — мужчин, вооруженных дротиками или острогами. Рисунок выглядел очень живо и выразительно. Глядя на него, Ставр представил затерянное в пустыне озеро, наверно питающееся ключами, бьющими из подземных источников, больших рыб, плавающих в толще воды, мужчин, охотящихся за ними с дротиками или острогами, женщин и детей, ожидающих их на берегу. Наверно, они так же, как здесь, возле лагеря, роют в земле ямки и натягивают над ними сплетенные из травы циновки или лепят хижины из глины.

Ставр нарисовал фигуру, которой обозначал себя, и показал, что он приходит в поселение. Женщина отрицательно покачала головой и, забрав у него щепочку, быстро начертила несколько мужских фигур, нацелившихся в пришельца острогами. Понятно: если он нарушит границу территории племени, его убьют. Но Ставр понял и то, что уходить с женщинами к их озеру не имеет смысла, потому что оттуда идти некуда.

Он разочарованно вздохнул, поднялся на ноги, собираясь стереть рисунки подошвой ботинка, но напоследок взглянул на них сверху и увидел, что все, нарисованное негритянкой, каким-то непостижимым образом обрело реальный, повествовательный смысл — стало мифом. Если бы рисунок был сделан на материале более прочном, чем глина, и сохранился, то через тысячу лет археологи спорили бы о том, кто был пришелец, явившийся в селение рыбаков, — космонавт или пророк? А это был московский парень, офицер секретного подразделения Госбезопасности, вместе с бандой солдат фортуны пристроенный до выяснения обстоятельств в такое место, где он начисто был лишен возможности доставлять неприятности законопослушному обществу.

Обстановка в лагере стала взрывоопасной, как гремучая смесь. Женщины исчезли так же внезапно, как и появились, но их кратковременные гастроли активизировали в далеко не самых кротких парнях всю их агрессивность. Ставр слышал, как Текс сказал одному приятелю:

— В воздухе пахнет кровью. Я этот запах хорошо знаю. Вот увидишь, кончится тем, что кого-нибудь убьют.

— Да многие уже вцепились бы друг другу в глотки, если бы Хиттнер не предупредил, что расстреляет того, кто жив останется, — ответил приятель.

Ставр тоже был напряжен так, словно внутри у него был спрятан арбалет и невидимая рука закручивает и закручивает винт, натягивая тетиву. От злости он отощал. Кажется, остались одни сухожилия и нервы. Кожа обтянула заострившиеся скулы, в глазах зажегся желтый волчий огонь. Волосы отросли, и щетина на щеках начала уже курчавиться. Бритвы не разрешалось иметь никому, время от времени всех желающих брил и стриг один из охранников. Но, боясь заражения крови и СПИДа, большинство обитателей лагеря предпочитало не пользоваться этой услугой.

Даже просто перемещение по территории лагеря превратилось в прогулку по минному полю. Ставр постоянно был начеку и следил, чтобы случайно не задеть кого-нибудь из тех, кто косо на него поглядывает. Периферийным зрением он постоянно отслеживал Буффало, хребтом чувствуя, где находится враг номер один. Зато Дренковски совершенно утратил свой непонятный интерес к Ставру. У него был вид человека, который терпеливо ждет чего-то и озабочен только тем, чтобы сохранить в целости шкуру.

Время от времени в лагерь прилетал вертолет с сотрудниками следственной комиссии. Обычно это были два человека, они располагались в кабинете Хит-тнера и вызывали кого-нибудь из арестованных для допроса. Иногда после этого очередной счастливчик покидал лагерь. В день прилета комиссии все, несмотря на невыносимый зной, выползали из казармы, собирались возле конторы Хиттнера и ждали вызова. Не для всех отлет из лагеря означал свободу, но любые неприятности были предпочтительней дальнейшего пребывания здесь.

О Ставре сотрудники комиссии словно забыли. Вначале это почти не вызывало у него эмоций, теперь — приводило в бешенство. Нетерпение и раздражение достигали уже критической точки, он был на грани взрыва, и доя того, чтобы держать себя в руках, требовалось предельное напряжение воли. Но Ставр считал, что все это выматывание нервов устраивается специально, а значит, он должен выдержать — не сорваться, не превратиться в психопата. Волки-психопаты подлежат санитарному отстрелу.

Когда комиссия прилетела в очередной раз, среди прочих вызвали Текса. Из конторы Хиттнера он вышел сияя от счастья.

— Все, — заявил он, — они наконец решили, что единственное обвинение, которое можно мне предъявить, — это нарушение законов США о нейтралитете. В ближайшее время меня отправят домой!

— Ну, отправят домой, а что дальше? — спросил Ставр.

— Будут судить, — ответил Текс. — Один мой приятель уже прошел через это. Его выпустили из тюряги через семьдесят пять дней после приговора. Надеюсь, то же будет и со мной. Погуляю с девочками, отдохну, а потом опять подпишу контракт и поеду куда-нибудь.

Отклонив приглашение Хиттнера пообедать с ним, сотрудники военной полиции забрались в вертолет и весьма резво отбыли в направлении мест, где пообедать можно было с большим комфортом. Обитатели лагеря с тоской проследили, как вертолет взмыл над ущельем и скрылся из вида. Впереди был бесконечный день в вонючей духоте казармы, сосущая сердце тоска и одурь безделья.

Толпа арестантов потащилась в казарму.

Вдруг Ставр увидел Буффало буквально в трех шагах от себя. Юаровец шел на него. Встретив его взгляд одержимого, Ставр понял, что это — атака. Зрачки Буффало — Ставр четко видел их — были как черные дыры, окруженные синеватым пламенем. Мозг Ставра мгновенно превратился в компьютер, управляющий боевой машиной. Исчезло сознание своего «я» и все прочие ощущения, мешающие действию систем защиты и нападения. Как будто невидимый луч радара вонзился в черные дыры зрачков противника, и Ставр так отчетливо понял, что в руке Буффало нож, как будто ребристую рукоятку сжимала его собственная ладонь.

Ни Текс, ни остальные, кто оказался поблизости, ножа у Буффало не видели, потому что клинок был плотно прижат к руке с внутренней стороны запястья.

Атака Буффало была стремительна, как бросок кобры, а дистанция так коротка, что у Ставра не оставалось ни одного шанса уклониться или парировать удар.

Отведя руку назад, Буффало одним движением кисти перебросил нож клинком вперед. Сверкнула полированная сталь. Короткий, почти в упор удар был неотразим.

Все, кто был поблизости, увидели, как Ставр согнулся. У всех возникла одна мысль — нож вошел ему в живот по самую рукоятку.

Но Буффало чувствовал, как нож свободно уходил в пустоту, словно он промахнулся, чего не могло быть. Руки Ставра намертво, словно капканы, сжали его запястье и локоть. Резко согнувшись, Ставр рванул руку с ножом на себя, направляя клинок параллельно своему корпусу. Нож скользнул, не задев его. Уходя с директории удара, Ставр переломил руку Буффало в локтевом суставе, повернул назад кисть, сжимающую нож, и вогнал клинок в грудь врага.

Из глотки Буффало вырвался дикий рык. Его рука все еще сжимала рукоятку. Он конвульсивно дернул нож, но клинок на всю длину вошел в тело и застрял,

Буффало не смог его вытащить. На лице Буффало появилось смешанное выражение изумления и бешеной злобы. Колени согнулись, он осел и тяжело завалился на землю.

Все произошло настолько быстро, что даже сознание самого Ставра четко зафиксировало только начало атаки и конечный результат. Теперь, выйдя из боевого транса, он с ужасом посмотрел на Буффало. Юаровец часто, судорожно дышал — на одних вдохах, почти не делая выдохов. Клинок плотно засел в ране, крови не было. Судя по тому, под каким углом торчала рукоятка, клинок перерубил одно из нижних ребер и снизу вверх вошел под сердце. Возможно, он даже надсек сердце. Рана была смертельна. Но в теле Буффало еще был большой запас жизненной силы.

Ставр поднял голову, посмотрел на тех, кто стоял вокруг, и понял, чего от него ждут. Чтобы прекратить муки Буффало, достаточно было только выдернуть из раны нож.

Ставр наклонился над умирающим. Буффало с усилием оторвал от земли голову и с безрассудной яростью посмотрел на Ставра. Он не верил, что все уже кончено.

Когда Ставр взялся за рукоятку ножа, пальцы Буффало вцепились ему в руку, казалось, если б юаровец смог дотянуться, то впился бы зубами. Ставр выдернул клинок. Кровь хлынула из широкой раны. Глаза Буффало вылезли из орбит, как у человека, срывающегося в пропасть. Тело задергалось в последних конвульсиях.

— Что происходит, дьявол вас всех возьми? — На месте происшествия появился Хиттнер. — А ну, прочь с дороги! Что? Кто, мать вашу, прикончил этого идиота?

Его взгляд натолкнулся на нож в руках Ставра.

— Ты?! Где, мать твою, ты взял нож?

— Вытащил из него, — ответил Ставр, указав на труп Буффало.

Охранник схватил Ставра сзади за воротник и вывернул за спину руку с ножом. Налетевший сбоку другой охранник ударил кулаком в живот и вывернул за спину вторую руку. Нож полетел на землю. На запястьях защелкнулись наручники. На Ставра обрушился град изощренных, подлых ударов, какие обычно практикуют конвоиры и надзиратели тюрем. Однако даже со скованными за спиной руками он был далеко не так безопасен, как казалось охранникам. Одного из двух он наверняка смог бы завалить. Но Ставр понимал, что, искалечив кого-то из людей Хиттнера, он уже не сможет рассчитывать ни на какую справедливость со стороны начальника лагеря.

— Хиттнер! — заорал Ставр, пытаясь устоять на ногах под градом беспощадных ударов. — Я не виноват! Твою мать, останови их!

— Ладно, все. хватит с него. Дай сюда нож, Мейнс. Один из охранников поднял выпавший из руки

Ставра нож и подал Хиттнеру.

— «Кабар», боевой нож морского пехотинца, — пробормотал Хиттнер, рассматривая орудие убийства. — Еще раз спрашиваю, где ты его взял?

— Я уже сказал, что вытащил его из тела Буффало, до этого я до ножа не дотрагивался. Буффало пытался выпустить мне кишки, это точно. Но я отбил удар, и он напоролся на свой нож.

— Мистер Хиттнер, сэр, — вдруг нервно вмешался Дренковски, — Ставр говорит чистую правду. Я был рядом и видел, как все было. Буффало первый бросился на Ставра.

— Но ножа у него не было, — воинственно заявил Буч, тот парень, который передавал Ставру вызов Буффало.

— Он держал нож вот так, — Дренковски прижал левую ладонь ребром к запястью правой руки. — Никто ножа не видел, пока он не перебросил его клинком вперед, — поляк совершенно точно повторил движение Буффало.

Ставра удивило, что Дренковски защищает его так решительно и с такой горячностью.

— Да, я это видел, — подтвердил Текс. — Клинок сверкнул на солнце. И вообще все видели, что, когда Буффало упал, он еще сжимал рукоятку. Ставр действительно не дотрагивался до ножа.

— Ставр убил Буффало, — сказал Буч. — Все видели, что он выдернул нож израны и Буффало умер.

— Я выдернул нож, потому что не хотел, чтобы он зря мучился.

— Да, но перед этим ты всадил в него «ка-бар» по самую рукоятку, — уточнил Буч, — и ты должен был довести дело до конца. Никто не стал бы за тебя этого делать. Мистер Хиттнер, вы поклялись, что если кто-нибудь кого-нибудь убьет, то вы расстреляете того, кто останется в живых.

Хиттнер вплотную подошел к Ставру и, задрав голову на короткой шее, посмотрел из-под полей своей черной пыльной шляпы.

— Какого черта ты вытаскивал нож из этого бешеного придурка?

Судя по тону и выражению глаз Хиттнера, ему совсем не хотелось выполнять свою клятву.

— Это твоя вторая ошибка, счастливчик.

В толпе арестантов раздались злобные выкрики. За ними последовал уже настоящий рев. Большинство требовало немедленной казни. Дело не в том, что у Буффало было столько друзей или многие не любили Ставра. В общем, здесь каждый был за себя, и всем было наплевать друг на друга. Но обстановка в лагере уже так накалилась, что какое-то событие должно было наконец разрядить атмосферу. Ставру просто не повезло, что именно ему выпало стать козлом отпущения.

Вот когда Ставр вспомнил Герхарда — наемника, расстрелянного генералом Агильерой. Очевидно, настал его час, чтобы, как сказал Герхард, иметь мужество рассмеяться. Ставр высоко поднял голову и расправил плечи. Золотистые, как у тигра, глаза сощурились. Единственное, что выдавало его, — это пот. Крупные капли выступили на лбу, поползли по скулам, исчезая в темной, сильно отросшей щетине.

К месту происшествия уже сбежались все охранники. Размахивая оружием, они удерживали толпу на расстоянии от Хиттнера и Ставра. Такс и еще несколько парней пытались переорать остальных, требуя справедливого решения дела. Хиттнер оглянулся и посмотрел на кого-то в беснующейся толпе. Ставр машинально посмотрел в том же направлении и увидел физиономию Дренковски, такую же потную, как его собственная, и такую отчаянную, как будто расстрел угрожал самому поляку.

«Будь я проклят, — мгновенно пронеслось в голове Ставра, — Хиттнер и вонючий поляк заодно, эти суки о чем-то договорились. Дренковски смотрит на меня, как на козыря, на которого поставил собственную шкуру. Он боится, что его карта бита».

— Кончайте драть глотки! — заорал Хиттнер, силясь переорать толпу. — Тот, кто сейчас не заткнется, пожалеет об этом! Ставра расстреляют. Я обещал, значит, так и будет.

Толпа смолкла и напряглась в ожидании.

— Но прежде я должен узнать, у кого он или Буффало достали нож, — продолжил Хиттнер. — Пока я это не выясню, Ставр посидит в карцере. Все! Расходитесь. Шоу окончено.

Решение Хиттнера вызвало у Ставра сумасшедшую радость и одновременно трезвое понимание, что отсрочка приговора иногда много хуже его немедленного приведения в исполнение. Но все же главное — он будет жить еще один день, а может, и два.


10


Вскоре после того ночного разговора в бане Шуракен решил, что пора возвращаться домой. Командор не возражал. Первый, самый опасный период прошел, и теперь Шуракен уже достаточно восстановился, чтобы контролировать себя. Все это время Шуракен постоянно думал о Жене. Он был человек исключительно стойкий в своих привязанностях. Так что за время разлуки его любовь не только не уменьшилась, но даже еще больше укрепилась. Но теперь все стало значительно сложнее. Как распутать этот клубок противоречий, Шуракен не знал, но одно было неизбежно — ему предстояло прийти к Жене и рассказать о гибели Ставра. Шуракен решил, что это в любом случае сделать должен, остальное — как сложится.

Он пришел к общежитию поздно вечером. Недавно выпал снег, но он уже превратился в городскую грязь. Под ногами хлюпали лужи и бурая каша нерастаявшего снега. Шуракен остановился недалеко от входа, чтобы выкурить сигарету. На нем была кожаная летная куртка с меховым воротником и черные джинсы. Но несмотря на то что одет Шуракен был вполне обычно, в нем угадывалось что-то, выделявшее его в толпе. Некая вполне ощутимая аура опасности окружала его.

Шуракен выбросил окурок и вошел в общежитие. Через несколько минут он постучал в дверь ее комнаты. Когда Женя открыла дверь, он сразу увидел, что она выглядит усталой и потухшей, как человек, в жизни которого давно не было ни радости, ни счастья. Но при виде Шуракена она снова вспыхнула тем светлым, золотистым огнем, который сиял в ней в прежние времена.

— Сашка!..

Женя бросилась ему на шею. Как бы он хотел сейчас обнимать и целовать ее и ничего не говорить. Но он не мог.

— Женя…

Она посмотрела ему в глаза с отчаянием:

— Не говори. Я знаю.

Шуракен не понимал, как могла Женя узнать о гибели Ставра, но сейчас это не имело значения.

— Я пришел проститься, — сказал Шуракен. — Я еду к себе в поселок.

— Почему, Саша, почему? Я тебя не понимаю.

— Гибель Егора все изменила. Я не хочу чувствовать себя последним подлецом.

— А я? Я как же? Ведь я ждала вас. Хотя, конечно… какое это имеет значение, если ты больше не любишь…

— Я люблю тебя, Женечка. Люблю, не сомневайся. Пойми, я подлецом не хочу быть не только перед Егором, но и перед тобой. Все действительно изменилось. Раньше, когда я тебя замуж звал, у меня перспективы были по службе. Я знал, что жить мы с тобой будем хорошо.

— Саша, зачем ты об этом говоришь? Какое это имеет значение?

— Большое. Я не собираюсь ломать тебе жизнь, а со мной сейчас будут одни проблемы. Жилья в Москве у меня нет, а в деревне ты жить не сможешь. Да я и сам вряд ли смогу. Работы нормальной там нет. Скорей всего, законтрактуюсь куда-нибудь и уеду. А тебе надо учиться. Ты ради этого института в Афгане жизнью рисковала.

— Вот что, Саша, куда ты — туда и я. Для меня работа везде найдется.

— Женечка, родная моя, я ничего сейчас не знаю — что со мной будет, куда поеду. Дай мне время, хотя бы год дай мне. Я выкарабкаюсь из дерьма, в котором сейчас оказался, и вернусь за тобой. И верь мне. Ты у меня единственная, другой мне не надо

В тот же вечер Шуракен уехал к себе в леспаркхо-зовский поселок.

Черная «Волга» главы местной администрации — школьного приятеля Шуракена — с трудом втиснулась во двор и заняла все свободное пространство. Поэтому принадлежащий начальнику районного отделения внутренних дел белый космический «форд» с «елкой» на крыше и «вольвешник» директора леспаркхоза приткнулись в распахнутых воротах. Власть съехалась на большую поселковую гулянку по случаю возвращения Шуракена.

Клавка, мать Шуракена, выставила на стол все достояние своего погреба и, конечно, самогон. В поселковом магазине «Колосок» она отоварилась изрядным количеством отечественной и зарубежной выпивки, но знала, что казенная продукция пойдет в оборот, когда уже станет все равно, что пить, потому как натуральный продукт — он всегда лучше.

За столом было тесно, но, как известно, в тесноте, да не в обиде. На одно из почетных мест Посадили недавно появившегося при начавшей ремонтироваться церкви молодого батюшку с лицом аспиранта МГУ и русыми кудрями до плеч. Местная власть расположилась в верхнем конце стола рядом с виновником торжества. Справа от Шуракена присела мать. А место слева почему-то оставалось свободным.

Вчера Костя привез Шуракена домой на «уазике» Командора. Из своих странствий Шуракен вернулся налегке: в руках он держал спортивную сумку, в которой ворочался Дуст — щенок, подаренный Командором на прощание. На подъезде к леспаркхозовскому поселку Шуракен увидел то, чего и в помине не было, когда три года назад он приезжал навестить мать перед отбытием в Сантильяну. Нелепые сооружения из красного кирпича, сомкнувшись в тесные стаи, подгрызали лес с разных сторон. Это удивило Шуракена, потому что он помнил прежние порядки леспаркхоза, охранявшие буквально каждое дерево. Поселок остался прежним, только некоторые дома заметно похорошели. А другие — заметно поплохели в том числе и дом матери.

Гулянка набирала обороты. Место слева от Шуракена по-прежнему пустовало, и кое-кто из холостых бабенок поглядывал на него уже с явным вожделением. Но ни одна не решалась встать и пересесть туда. Причина их робости заключалась в том, что они знали, кому оно предназначено.

Гости радостно загомонили при виде огромной дымящейся кастрюли, доверху полной вареников, которую Клавка внесла с кухни.

— Ты к нам надолго? — спросил Шуракена бывший школьный приятель Славка Морозов, ныне глава местной администрации.

— Получается, вроде надолго, — уклончиво ответил Шуракен.

— Давайте, тетя Клава, валите, валите больше, я уж давно домашнего не ел, — отвлекся Морозов, которому хозяйка начала накладывать на тарелку вареники. — Слушай, — он опять повернулся к Шуракену, — че я тебе скажу, пока трезвый. Зайди завтра ко мне, подумаем, куда тебя пристроить.

— Разберемся…

Шуракен поднял голову и вдруг увидел Нинку. Она вошла в комнату. Среди звуков застолья раздался уверенный стук каблуков. Голоса начали стихать, и постепенно в комнате наступила тишина.

Надменно откинув голову в пышно взбитых кудрях, хозяйка поселкового магазина «Колосок» направилась к ожидавшему ее месту рядом с Шуракеном. По поселковым понятиям Нинка была баба манкая, но давно уже никто не видел ее в таком парадизе. Наверное, не для кого было выставлять товар лицом. Бабы вытаращили завистливые глаза на неописуемой красоты бирюзовое платье из турецкой ангоры с гипюровыми врезками на груди и рукавах. Мужичье заволновалось, всем нутром почувствовав то, чем было наполнено платье. Грудь Нинки, высоко задранная бесстыжим заграничным лифчиком, так и лезла наружу, распирая гипюровые загогулины.

Первыми очухались холостые бабенки. Они разом возобновили болтовню, давая понять, что ничего особо интересного не произошло. Ну накрутила крашеные космы, ну обтянула лошадиный зад турецкой ангорой — любая так может.

Молодой батюшка улыбнулся нежными губами и откинул упавшую на лоб прядь. В голубых глазах засветилось интеллигентское поэтическое восхищение натуральной русской женщиной.

Самоуверенную физиономию главы местной администрации обдало жаром. Он поспешно уткнулся носом в тарелку с варениками. В девятом классе он уговорил Нинку пойти погулять под яблони и там, мелко дрожа всем телом, бросился ее целовать. Она вроде не возражала, но, как только он неумелой рукой полез под юбку, вырвалась и дала здоровую плюху.

Клавка окинула Нинку особенным взглядом.

— Проходи, Нина, — сказала она. — Садись, вон рядом с Сашей как раз место есть.

Нинка села. От нее шел густой запах духов. Замысловатые узоры гипюровой вставки на груди были обильно расшиты стеклянными блескушками. Из-за их алмазного мерцания и душного запаха крепких духов Шуракен как будто ослеп. Он смотрел, но не узнавал Нинку.

— Ну здравствуй, Саша, давно не виделись, — сказала Нинка.

— Здравствуй, Нина, а ты изменилась, просто не узнать.

— Ты тоже. Где это ты так загорел? На югах, что ли, был?

— Где был, там меня уже нет.

Выражением четкого, трезвого лица и всей статью, повадкой Шуракен отличался от прочих мужиков за столом, как обработанная мастером стальная деталь в груде заготовок. По случаю гулянки все были при параде, он же был одет просто: черные джинсы и тонкий шерстяной свитер с закатанными до локтей рукавами. Шуракен выглядел массивным, потому что над столом были видны только его тяжелые плечи и широкая грудь. Сквозь дырки гипюровой вставки на рукаве на Нинкину голую кожу несло жарким сквознячком от его тела. Она чуть переместилась на стуле и мягко, будто случайно, прижалась к Шуракену плечом.

Незаметным для окружающих движением Шуракен отстранился. Нинка увидела холодок в его глазах, усмехнулась и подняла рюмку.

— Славка, — с вызовом сказала она, обращаясь к главе администрации, — налей-ка мне, а то иностранец наш совсем разучился баб обхаживать.

Уже пьяный Морозов с радостной готовностью схватил бутылку водки и стал лить в подставленную рюмку, косясь на Нинкину грудь, рассветным солнышком розовеющую сквозь бирюзовые загогулины. Водка лилась через край.

— Ой, Славик, как ты меня любишь, — играя голосом, сказала Нинка.

Славик даже вспотел от таких слов, дал косяка на Шуракена и в конце концов решил, что лучшим выходом для него сейчас будет произнести речь. Он встал, солидно поправил скособочившийся галстук и стал говорить, как по телевизору, о надеждах, которые возлагает новая Россия на таких людей, как он сам и его школьный друган Сашка Гайдамак, отборный, можно сказать, представитель народа. Под конец он выразил уверенность, что теперь, кончив шляться по заграницам, Сашка сядет на землю и займется наконец хозяйством. При этом мент, начальник районного ОВД усмехнулся в усы, давая понять, что он человек более просвещенный насчет личности Шуракена.

Дело пошло. Речь главы вдохновила батюшку. Он поднялся, покачиваясь, отбросил с лица влажные локоны и сказал, что вера и крестьянство испокон веков спасали Россию. Старый, сурово пьющий скептик Кутенков высказался по этому случаю в том смысле, что испокон века на Руси два слова были главные и оба из трех букв — одно Бог, второе вы сами знаете.

После того как батюшка простился с хозяевами и, загребая бутсами, побрел восвояси, дым пошел коромыслом. Кутенков извлек ненаглядную свою гармонь и для затравки выдал гражданам матерную частушку. Задетые за живое бабы переглянулись, и одна в ответ проголосила такое, что Кутенков только крякнул и, чтоб замять эту тему, заиграл душевное: «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета…»

Совершенно трезвый Шуракен холодно и неприязненно наблюдал, как напиваются гости.

— Что ты смотришь на нас, как на неродных? — вдруг спросил Кутенков. — Не нравимся мы тебе? Внук фронтового дружка Алешки Гайдамака даже пить с нами брезгует, словно не к себе домой вернулся. Во дела.

— Ничего, дед, все нормально.

Шуракен вылез из-за стола, аккуратно обошел Нинку. В прихожей он накинул свою летную куртку, вышел на крыльцо и достал сигареты.

«От чего ушел, к тому и вернулся. По уши в дерьме сидят, жопа сгнила. Славка Морозов им вешает, они уши развесили, слушают…» Шуракен почувствовал, как к сердцу подкатила волна злобы и тоски. Прямо завтра уехать бы отсюда, да некуда.

Из дома неслось пьяное пение и отвратительные взвизги гармони.

Шуракену захотелось сгрести все пьяные хари за шиворот и выкинуть за ворота. Может, и здорово было бы выкинуть всех к чертовой матери, но нельзя — с ними теперь жить. Да и не виноваты они ни ухом ни рылом в том, что с ним случилось. Это его судьба сломалась, а они как хотят, так и живут.

Шуракен бросил окурок в снег и пошел в сарай.

Как только он открыл дверь, Дуст, повизгивая, мохнатым клубком подкатился под ноги. Шуракен запер его в сарай, чтобы по пьяни гости не затоптали щенка.

— Ну как ты тут, маленький? Соскучился? Пойдем погуляем.

Шуракен сунул щенка под куртку и до половины застегнул молнию. Большая круглая голова Дуста с коротко обрезанными ушами и одна толстая лапа торчали у него из-за пазухи. Выйдя из сарая, Шуракен увидел Нинку. В дубленке и белом пуховом платке она стояла на крыльце и ждала его.

— Пойдем, Саша, проводишь меня.

Они вышли за ворота. Улица была освещена фонарями, в окнах некоторых домов еще горел свет. Снег поскрипывал под каблуками Нинкиных модных сапог.

Шуракен никогда не забывал своей первой любви. Уходя в училище, он рассчитывал, что станет офицером и женится на Нинке, но ей некогда было его ждать. Она была красивая девка в самой поре, от ухажеров отбоя не было, но по-серьезному замуж звал только Каляй. Нинка погуляла в невестах два года и от безнадеги пошла замуж. В течение десяти лет Шуракен видел Нинку от случая к случаю во время коротких наездов к матери. Он знал, что семейная жизнь ее не сложилась — Каляй пил по-черному. Под конец, когда Нинка стала уже полновластной хозяйкой «Колоска», семейные отношения превратились в великое противостояние по разные стороны прилавка. Водку в своем магазине Нинка мужу не продавала, а он требовал. Она гнала его из магазина — он со злости пинал ногами дверь и орал. В конце концов Нинка ушла от Каляя, вернулась в родительский дом.

Шуракен и Нинка молча дошли до Нинкиного двора. Шуракен остановился. Нинка открыла калитку и взглянула на него приглашающим взглядом. Ночью у калитки с запорошенными снегом кустами сирени ей удивительно к лицу была белая кружевная шаль.

— Заходи, — сказала она.

— Поздно уже и пьяных гостей полон дом.

— Ничего, они и без тебя обойдутся. Заходи, раз приглашаю.

— Да нет, пожалуй, видишь, со мной щенок. Маленький еще и глупый, нагадит в доме.

— Возишься с собакой, как с ребенком. На веранде его оставь, не пропадет, — сказала Нинка и пошла к дому.

Шуракен вроде бы двинулся следом, но Нинка с удивлением заметила, что он принял ее приглашение без особой радости. Обычно мужики иначе реагировали на подобную милость. Но если сказать честно, то гости редко переступали порог ее дома. Нинка была женщина с характером, ей бы не всякий подошел. Как и Шуракену, Нинке было двадцать восемь лет. Зрелое тело гуляло. Груди по ночам наливались огнем, твердели так, что торчали холмиками, даже когда она лежала на спине. Ей не хватало не только любви, но даже просто тепла мужского тела в постели.

По темным ступеням Шуракен поднялся на веранду. Нинка оставила дверь в комнаты открытой. На нетопленой веранде поскрипывали промерзшие половицы.

— Заходи же скорей, не студи дом, — крикнула Нинка.

Шуракен расстегнул молнию на куртке, вытащил щенка и пустил на пол.

— Подожди здесь, Дуст, я недолго.

Давая понять, что он не намерен задерживаться, Шуракен не снял в прихожей куртку. Так и вошел в комнату.

За последние два года Нинка разбогатела. Перестроила дом, купила дорогую мягкую мебель. Сейчас она гордилась тем, что комната выглядит, как городская. Она зажгла шелковый торшер у дивана. Он, как маяк, указал направление движения.

Но Шуракен, переступив порог, так и стоял с тем отчужденным, официальным выражением на лице, с каким он сидел за столом. Нинка подошла вплотную и, просунув руки в нагретое его теплом меховое нутро куртки, обхватила, прильнула грудью. Она была под стать ему, крупная, рослая. Когда они стояли так, прижавшись друг к другу, желанные части их тел находились в самом убедительном соответствии: ее женское против его мужского, его мужское против ее женского.

Но Нинка вдруг почувствовала, как мускулатура под его свитером пришла в какое-то осторожное и непокорное движение. Шуракен мягко освободился от ее объятий, как будто вежливо разомкнул захват противника.

— Почему? — удивилась Нинка.

— Ладно, я пойду, — невнятно проговорил Шуракен.

— Да брось, куда ты пойдешь. Успеешь, там у тебя до утра гулять будут.

Закрыв глаза, Нинка снова прижалась к Шуракену. Настойчивым лисьим движением запустила руку под свитер. Гладя гладкую, пока прохладную кожу, лаская тело, от которого шло ощущение силы, она потянула молнию на джинсах.

Шуракен вдруг резко перехватил Нинкину руку. Нинка вздрогнула всем телом, жест Шуракена обжег ее обидой. Она ни черта не поняла и взвилась от злости, увидев непробиваемую невозмутимость и вдумчивую серьезность, как всегда нарисованные на физиономии Шуракена. Нинка ударила бы его, если бы Шуракен не держал ее за руки. Она дернулась, чтобы вырваться.

Шуракен без усилия притянул ее к себе. Голова у Нинки пошла кругом. Веки отяжелели и опустились сами собой. Нинка почувствовала губы Шуракена. Они были горячие и горькие от табака.

Готовая ответить на поцелуй, Нинка вдруг с удивлением и неудовольствием почувствовала, что объятия Шуракена разжались, и, открыв глаза, она увидела только, как его спина исчезает в проеме двери.

«Баба у него есть, что ли, или натаскался по свету, насмотрелся блядей! Нос от своих воротит», — Нинка со злости укусила себя за кулак.

Перед оскорбленным Нинкиным взором так и замелькали кадры американских видеофильмов. Прямо строем пошли, играя накачанными задами и сиськами, Шерон Стоун, Мадонна и прочие секс-агрессорши.

Стало обидно до слез.


11


Ставр уже не соображал, сколько времени он сидит в карцере. Может, сутки, а может — неделю. Когда лагерь был военной базой, это помещение использовалось как арестантское, соответственно оно и было оборудовано: ничего, кроме серых бетонных стен в зловонных потеках мочи. Под низким потолком имелось узкое отверстие, позволявшее просачиваться внутрь скудным порциям дневного света. Воздух оно почти не пропускало. От духоты и жары Ставр все время был в поту. Голова разламывалась от боли. Временами он отключался, проваливался в тяжелую бредовую сумятицу.

Когда охранники привели его сюда и Хиттнер сам открыл дверь, Ставр заглянул в вонючую душегубку и заявил, что не войдет туда.

— Нет, войдешь, — ответил Хиттнер. — Войдешь, потому что у тебя нет другого выхода. От тебя кровью пахнет, и, если ты вернешься в казарму, они порвут тебя на куски. Ты кишки свои с пола собирать будешь, понял?

Сейчас Ставр думал, что лучше бы Хиттнер его сразу расстрелял или позволил вернуться в казарму, тогда все кончилось бы быстрее и не столь омерзительно.

Ночью, сидя на полу в кромешной тьме, Ставр услышал, как поворачивается в замке ключ и гремит засов.

«Все! — вспыхнуло в голове. — Но почему ночью? А-а-а… здесь все происходит ночью».

В нем взметнулась бешеная ярость. Если бы его поставили к стенке сразу после того, как он убил Буффало и был еще пьян от крови, высокомерия и злости, а гордость его не была унижена скотским пленом, Ставр спокойно принял бы смерть, и у него нашлось бы мужество засмеяться. Но теперь в нем накопилось столько ненависти, что он уже не мог покориться обстоятельствам. Ставр решил, что теперь и Хиттнер, и прочий сброд надолго запомнят, во что им обойдется его смерть. Долго будут помнить. Все, кто жив останется.

Дверь открылась. Сразу вспыхнул луч фонарика. Метнулся по стенам, нащупывая Ставра, и ослепил его.

— Давай выходи, — произнес голос Хиттнера.

Защищая глаза от яркого света, Ставр тяжело поднялся с пола. Пролезая в дверь, он намеренно горбился и шатался. Но Хиттнер, очевидно, уже слишком хорошо представлял, с кем имеет дело.

— Давай без глупостей, — предупредил он. — Не в твоих интересах сейчас устраивать шум.

Хиттнер погасил фонарь. Осмотревшись в темноте, Ставр с удивлением обнаружил, что, кроме Хиттнера, больше никого нет. Странно, человек с его репутацией, кажется, заслуживает эскорт по крайней мере из пяти охранников с автоматами.

— Спокойно, Ставр, отдышись пока, я закрою дверь. На вот, глотни джину. Это здорово успокаивает нервы.

Хиттнер сунул Ставру флягу и преспокойно повернул ключ в замке арестантской.

— Идем, — сказал он.

— Куда? Меня расстреляют?

— Тебя это беспокоит? — рассмеялся Хиттнер, похоже, он был в очень хорошем настроении. — Ты видел, как расстреливают? Самое неприятное в этом деле, что человек дьявольски живучая скотина. В нем сидит десять — двенадцать пуль, а он корчится, весь в крови, и скребет ногтями землю. Иногда это продолжается довольно долго. Но ты не нервничай, обычно я ставлю поблизости кого-нибудь из моих парней с пистолетом, чтоб сразу выстрелил в затылок. Вот только похорон с воинскими почестями я тебе обещать не могу. Ты же так и не сказал, кто ты. А теперь у меня есть основания думать, что никаких воинских почестей тебе вообще не полагается, потому что таких, как ты, сжигают в полиэтиленовом мешке в крематории для животных.

— Ты или спятил здесь, Хиттнер, или намеренно выводишь меня из себя.

— Не угадал, просто хотел поболтать с тобой напоследок. Может, тебя и расстреляют, но не здесь и не сейчас. Ты улетаешь из лагеря, за тобой прислали вертолет.

— Какой вертолет? Хиттнер, не пори мне мозги, я зол, и мне не до шуток. Кто, мать твою, прислал за мной вертолет?

— Этого я не знаю. За тебя заплатили, остальное меня не касается, не имею привычки задавать лишние вопросы.

— Я знаю, что ты вербовщик, Хиттнер. Ты продал меня?

— Да, а что?

— Кому, черт возьми?

— Пораскинь мозгами, может, сам догадаешься, кто захотел выложить за тебя денежки. А мне так на это наплевать.

За конторой Хиттнера стоял тот самый джип, радиатор которого Буффало продырявил, стреляя в Ставра. С тех пор машину починили.

— Садись, — приказал Хиттнер. — До того места, где ждет вертолет, нам еще ехать полчаса.

Залезая в джип, Ставр вдруг заметил, что на заднем сиденье кто-то есть. Присмотревшись, Ставр узнал Дренковски.

— Что это значит, твою мать? — повернулся он к Хиттнеру. — За него тоже заплатили?

— Нет, за него не платили. Но он сказал мне о тебе одну вещь, благодаря которой я выгодно сбыл тебя с рук. Поэтому Дренковски может убираться к чертовой матери. Таков был уговор.

— Ребята, с вами становится все интересней. — Ставр снова повернулся к поляку: — Ну давай, Дренковски, объясни, что же ты сказал обо мне Хиттнеру?

— Потом, — категорично заявил Хиттнер. — В вертолете у вас будет сколько угодно времени для выяснения отношений.

Он завел двигатель и, не зажигая фар, вывел джип из лагеря. Оставив шлагбаум позади, Хиттнер включил дальний свет. Ставр не испытывал ни малейшей признательности к Хиттнеру, который не расстрелял его, потому что это было невыгодно, зато, похоже, продал вербовщикам. Встречный поток холодного ночного ветра обдувал лицо и грудь под расстегнутой курткой. Ставр решил на время отвлечься от всех проблем и глубоко дышал, стараясь выгнать из легких зловонный, гнилой воздух карцера. Впереди вдруг возник свет. Когда они подъехали ближе, Ставр увидел, что это прожектор вертолета. Во мраке вертолет выглядел загадочно, как НЛО: луч прожектора, свет в кабине пилотов и рубиновый огонек под днищем. Хиттнер остановил машину.

— Все, парни, предупредите телеграммой, если запланируете вернуться ко мне в ближайшее время.

— О'кей, Хиттнер, — ответил Ставр, — я запомню адрес и пришлю открытку на Рождество.

Вертолет был небольшой, типа российского Ми-4. Его экипаж состоял из двух пилотов. Один из них закрыл за Ставром и Дренковски дверь и уселся в свое кресло, не произнеся ни слова, кроме обычного приветствия.

Когда вертолет поднялся над каньоном; Ставр посмотрел в иллюминатор и увидел светлую полоску на горизонте. Там вставало солнце. Сориентировавшись, он прикинул, что вертолет взял курс на северо-запад.

— Дренковски, — Ставр уселся напротив поляка — честно говоря, мне почти все равно, но все-таки, что ты сказал про меня Хиттнеру?

— Я всего лишь сказал ему, что вы русский, пан Ставр.

— С чего ты это взял?

— Я учился в России и много общался с русскими. Я заподозрил, что вы русский, когда вы изменили свое решение и согласились драться с Буффало. Вы сделали это после того, как вам сказали, что он из подразделения, предназначенного для уничтожения русских военных специалистов. Я хорошо помню, как вы еще спросили, видел ли Буффало хоть одного русского. Я наблюдал за вами во время боя. Поверьте, я могу отличить практикующееся в американском спецназе джиу-джитсу от боевого самбо. Потом, когда вы отлеживались, переживая в забытьи этот бой, тб пробормотали пару соответствующих фраз, а я свободно говорю по-русски.

Ставр с нескрываемым удивлением слушал Дренковски. Он не ожидал от поляка такой наблюдательности, и его удивило, что человек, ни разу до этого не произнесший двух фраз подряд, вдруг заговорил так свободно и убедительно. Здесь было о чем подумать.

— Я сказал об этом Хиттнеру и договорился с ним, что если мои сведения окажутся полезными для следственной комиссии, то и я получу некоторое поблажки, но я даже не мечтал, что все сложится так удачно.

— Я так и думал, что ты стукач, Дренковски, но ты здорово прокололся. — Ставр посмотрел в иллюминатор, бурая пустыня внизу уже была видна. — Русских вроде меня чертова уйма по всему миру. Я читал где-то, что даже у Шварценеггера мать русская и Сталлоне из Одессы. Так что не знаю, как повернется дело, когда те, кто заплатил за меня деньги, выяснят, что купились на полную чушь.

— Вам видней, пан Ставр, — ответил Дренковски, тоном давая понять, что остался при своем мнении.

Больше они не разговаривали. Ставр прикрыл глаза и погрузился в обдумывание ситуации. Судя по тому, что сказал поляк, вербовщики тут были ни при чем.

«Черт возьми, похоже, меня выкупили свои. А что, вполне возможно, что меня все-таки искали». Нельзя сказать, что эта мысль привела Ставра в восторг, скорей вызвала тревогу.

Вертолет пошел на посадку. Внизу был какой-то богом забытый аэродром: пара собранных из готовых конструкций сараев и взлетно-посадочная полоса. Возле одного из сараев стояла какая-то армейская машина. Из нее вылезли двое парней. Оба были одеты в изрядно потрепанный камуфляж, на поясах обоих ловко и привычно сидели набедренные боевые ранцы с множеством подсумков для патронов и прочих предметов джентльменского набора наемников. На одном была панама с загнутыми с боков полями, на другом — кепи с длинным козырьком. Мрачная, худая физиономия Дренковски просияла при виде этих головорезов.

— Йо-хо-хо! — издал он боевой клич, выпрыгивая из вертолета.

Он обнял своих друзей, до Ставра долетели несколько слов, сказанных по-польски. Он тоже вылез из вертолета и огляделся. Больше на летном поле никого не было. Дренковски вместе со своими друзьями зашагал по бетонку в направлении машины у сарая.

Ставр остался на месте.

Экипаж вертолета, очевидно, нашел этот аэродром не самым подходящим местом для парковки. Работавший на холостом ходу двигатель завыл, винт набирал обороты. Вертолет оторвался от взлетной площадки, повернулся, становясь на нужный курс, и понесся куда-то.

Оставшийся в одиночестве Ставр выглядел как человек, высаженный на необитаемый остров. Но такой оборот дела как раз устраивал его. Ставр почувствовал огромное облегчение, не увидев на аэродроме делегации соотечественников — троих вежливых мужчин в пиджаках, слегка оттопыривающихся слева под мышкой. А если отвал из лагеря организовали не свои, то тоже глупо рассчитывать, что неизвестные друзья не предъявят счет за услуги. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Если его не встретили и счет не был предъявлен немедленно, значит, у них возникли непредвиденные обстоятельства. А это не его проблема.

Ставр решил, что пока все складывается для него лучшим образом. От приза Хиттнера еще осталось около восьмидесяти долларов. Возле ангаров наверняка имелась какая-нибудь забегаловка, где можно получить бутылку пива и порцию сосисок, а затем подцепить грузовик или легковушку попаршивей и договориться, чтобы подбросили до города. С этой идеей Ставр двинулся в направлении ангаров. От вертолетной площадки туда вела рулежная дорожка, выложенная из сцепленных между собой тонких стальных панелей. Грунтозацепы на протекторах ботинок Ставра прочно хватались за рельеф этих пластин. Ставр прошагал примерно половину дистанции, когда увидел выруливший из-за ангаров плоский широкий автомобиль. Он влез на рулежную дорожку и покатил навстречу. По силуэту Ставр видел, что это военная машина, но пока не мог определить, что за зверь приближается к нему.

Ставр остановился.

Он не испытывал особой тревоги, скорей — любопытство. Если человека выкупают из фильтрационного лагеря, значит, имеют к нему предложение. А предложение всегда можно обсудить.

Машина приблизилась настолько, что уже можно было рассмотреть не только общие очертания, но и детали конструкции. Это был «хаммер», американская машина для войск особого назначения.

«Черт возьми, «хаммер», — подумал Ставр. — Похоже, старине Хиттнеру за меня заплатили америкосы. Это интересно».

Он знал, что, где бы и против кого бы ему ни пришлось воевать, реальными его противниками будут американцы, они же будут и союзниками — в определенных обстоятельствах.

Железо рулежной дорожки лязгало под пуленепробиваемыми шинами. За водительским сектором лобового стекла Ставр видел абрис головы и плеч водителя, второе место было свободно. «Хаммер» остановился, обдав Ставра горячим духом работающего двигателя, бензина и масел — запах бешеных скоростей и действия.

Водительская дверца открылась, и из машины вылез крепкий, даже несколько коренастый мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Под стать своему автомобилю он был одет в агрессивно-милитаристском стиле: армейские ботинки, свободные черные штаны и майка с короткими рукавами, черный же нейлоновый жилет с объемными карманами, по которым можно разложить множество таких вещей, которые всегда должны быть под рукой. Над клапаном левого верхнего кармана Ставр заметил звездно-полосатую нашивку.

— Хай, я Джек Кейт. А вы один из русских парней, натаскивавших в Сантильяне диверсантов и охрану тамошнего вождя.

— Нет, мать твою, я Индиана Джонс.

Кейт отодрал «репейник» на клапане с нашивкой, вытащил из кармана фотографию и показал Ставру.

— Прекрасное патриотическое фото, — заметил при этом он.

На фотографии президент Агильера цеплял на куртку вытянувшегося по стойке «смирно» Ставра «Серебряный крест» — будь он неладен, награду за «выдающуюся храбрость и так далее…». Рядом со Ставром стоял Советник.

Ставр почуял, что в ноздри потянуло паленым.

— Очень красиво, — кивнул Кейт на фотографию. — Ей-богу, моя мамочка прослезилась бы от счастья, если бы я послал ей такой снимок для семейного альбома.

— Кто вы? — спросил Ставр, возвращая фотографию. — И что вам, собственно, от меня надо?

— Я предоставлю информацию о своей персоне, само собой, в разумных пределах. Но прежде давайте уберемся отсюда.

У Ставра не было возражений против такого предложения.

Кейт съехал с рулежной дорожки и напрямик попер к ангарам. Ставр развалился на кожаной подушке железного сиденья, похожего на пилотское кресло вертолета. Свободный, бородатый, в пропотевшем камуфляже, в котором он и спал, и играл в футбол, и дрался и на котором наверняка где-то среди выгоревших коричневых пятен были брызги крови Буффало, Ставр отлично чувствовал себя в кабине «хаммера». Гораздо хуже он чувствовал бы себя в протокольном «мерседесе» сотрудников российского консульства: там он был бы тем, кем, собственно, и являлся, с точки зрения своих: вышедшим из-под контроля сотрудником безопасности, которому предстоит экстренная эвакуация на родину. А на родину Ставр намеревался вернуться без их помощи.

— Я знаю тут недалеко одно тихое местечко, там мы сможем спокойно обсудить наши дела, — сказал Кейт.

— Нет проблем.

По сторонам шоссе тянулась красноватая каменистая земля. Травы почти не было, деревья, то с раскидистыми кронами, то узкими конусами тянущиеся вверх, росли на почтительном расстоянии друг от друга. Впереди на горизонте громоздился горный хребет.

Горы тоже были красноватого цвета. Только господствующие пики светили тусклым золотом.

«Хаммер» свернул к автозаправке, при которой имелась закусочная.

— Здесь мы можем поговорить, — сказал Кейт, вылезая из машины. — Полный бак, — бросил он молодому стройному мулату, появившемуся возле машины.

Низкий, с плоской крышей дом хозяина придорожного заведения был сложен из пиленого песчаника характерного красноватого цвета. С фасада к нему примыкал деревянный навес, под которым стояли несколько столиков. Между парой ржавых бензоколонок и навесом росло дерево с раскидистой кроной. На дереве в развилке ветвей стояла лохматая черная коза. Она отрывала узкие жесткие листья и задумчиво жевала их.

Ставр и Кейт уселись на дешевые пластмассовые кресла, которые, похоже, заполонили уже весь мир. Возле них появился хозяин заведения.

— Извините, — сказал Ставр Кейту, — но я голоден и намерен пожрать. После этого будем говорить.

— Что вам заказать?

— Я сам закажу. Денег у меня мало, но я думаю, хватит, чтобы расплатиться за порцию жареного мяса и пиво.

Хозяин принес поднос со специями и несколько бутылок пива. Затем он ушел и вернулся с двумя глиняными мисками, накрытыми куполообразными крышками. Миски были только что вынуты из печи, отверстия в их середине курились паром, распространяя ни с чем не сравнимый аромат запеченного со специями мяса. Поставив миску перед Ставром, хозяин снял крышку: в глиняном кратере, еще сохранившем жар огня, шкварчали сочные куски баранины.

— Меня бешено интересует, кто вы, Кейт, и почему вы выкупили меня из лагеря, — сказал Ставр, энергично хватаясь за вилку. — Но боюсь, что, когда я это узнаю, у меня пропадет аппетит. Так что, если вы не против, нашу конференцию мы начнем со жратвы, а закончим деловыми переговорами.

— Откровенно говоря, вы не похожи на слабонервного, и я думаю, что мое предложение вряд ли способно серьезно испортить вам пищеварение, хотя бы потому, что оно не выходит за рамки вашей профессиональной деятельности.

— Вот это я и имел в виду. Я ведь не учитель ботаники.

— Ешьте, Ставр, и получайте удовольствие. Это блюдо после риса и тушенки, по-моему, как раз то, что нужно.

— Это точно.

Ледяное пиво и жирное, шипящее мясо — что может быть восхитительнее? Ставр бешено изголодался по острым чувственным ощущениям. Кейт с сочувствующей усмешкой смотрел, как он безрассудно приправляет мясо самой свирепой приправой из тех, что нашлась на столе. Отложив вилку, Ставр ел руками — очень ловко — и получал при этом особое удовольствие. Когда он закончил, услужливый хозяин принес миску с водой и полотенце, чтобы он вымыл руки.

Закурив, Ставр погрузился в созерцание жизни козы на дереве. Густо разветвленная крона с узкими жесткими листьями давала и пищу, и защиту от солнца. На черной морде козы глаз сверкал, как стеклянная бусина — золотая с черной сердцевиной.

Созерцанию козы Ставр придавался вовсе не потому, что его не интересовало предложение Кейта. Американец оказал ему серьезную услугу и по справедливости имел право требовать ответной. Пока Кейт не враг, но он в любом случае не друг, судя по тому, как он держится, американец ищет союзника. И, судя по его самоуверенному виду, он считает, что согласие Ставра у него в кармане: это или блеф, или у Кейта есть предложение, от которого Ставр не сможет отказаться. Он, конечно, не случайно предъявил фотографию, где Ставр стоит рядом с Советником. Наверняка предложение будет связано с персоной Советника или с какими-то делами русской военной миссии в Сантильяне. Нет информации — Ставр ни черта не знает о том, что произошло после гибели базы «Стюарт». Советник всегда был темной лошадкой, заранее предположить, в какой связи он интерееует Кейта, сложно. Не имея фактов, чтобы заранее просчитать возможные способы защиты и нападения, Ставр решил, что ни на какие действия против своих Кейт его ни при каких обстоятельствах не поднимет, а по всем другим вариантам у американца есть шанс с ним договориться.

Хозяин унес грязную посуду и поставил на стол еще несколько бутылок пива и тарелку с солеными орешками.

— Для начала я попытаюсь убедить вас в том, что я не намерен давить на вас и хочу только сотрудничества, — сказал Кейт.

Ставр с любопытством посмотрел на Кейта. У американца было широкое, крупное лицо, резкое и самоуверенное. Формально Кейта можно было признать красивым, но при этом он явно относился к той категории мужчин, которым трудно устанавливать длительные отношения с женщинами. Нежный пол отпугивает напористость и агрессивность стопроцентного мужчины, принципиально не желающего вникать в противоречивый мир тонких чувств. Ставр определил в Кейте охотника: в нем были четко обозначены признаки человека, активно реализующего свой поисковый инстинкт. «Что бы ты сейчас ни наплел мне, Джек Кейт, подумал Ставр, — я нюхом чую, что ты нашего поля ягодища. А это значит, что ты — ЦРУ».

—О'кей, Кейт, — сказал он, — можете грузить меня. Я готов принять информацию.

— Прежде всего, я частное лицо.

Взгляд Ставра выразил сомнение и намек на готовность принять такие правила игры, если Кейт сумеет его убедить.

— Я владелец компании «Джей Кей Комбат Системе». Главный офис в Соединенных Штатах, город Пафкипси, штат Нью-Йорк, если вас это интересует. Я торгую предметами снаряжения и спецтехникой для коммандос и спецподразделений по борьбе с терроризмом. Кроме того, у меня есть небольшое предприятие по изготовлению снаряжения для пейнтбола. Если вы не в курсе, то это такая игра для больших мальчиков. Позволяет довольно реалистично имитировать боевые ситуации. Оружие стреляет желатиновыми шариками, наполненными краской.

— Я немного в курсе, — прервал Ставр. — Поздравляю, у вас отлично налаженный бизнес, сэр, но ближе к делу. Чем я могу быть вам полезен?

— Если бы я предложил вам убить одного человека, как бы вы на это прореагировали?

— Отрицательно. Я не наемный стрелок.

— Правильно. Я рассказываю вам о своем бизнесе потому, что хочу, чтобы вы поняли, я не пытаюсь нанять вас для ликвидации некой персоны. Я ищу партнера, или, если вам больше нравится, союзника для операции, в которой у нас с вами общий интерес.

— Звучит увлекательно. К сожалению, в данный момент я располагаю неограниченным количеством свободного времени, поэтому готов выслушать про все проблемы вашего бизнеса. Должны же вы получить за свои деньги хотя бы уши.

— Пожалуйста, вы имеете право не верить, но я действительно честный торговец оружием. У меня имеется федеральная лицензия, и я готов вам ее продемонстрировать.

— Честное слово, Кейт, за всю свою жизнь я не продал никому даже шнурков для ботинок. А как покупатель в данный момент я некредитоспособен. Извините, но честному торговцу и фабриканту пейнтбола я абсолютно не нужен. — Ставр повел носом, как охотничий пес, который берет след верхним чутьем. — Здесь пахнет ЦРУ. А что, разве нет?

— Отлично! — ухмыльнулся Кейт. — Я убедился, что местные острые приправы не отбили вам нюх.

— Рад, что доставил вам маленькое удовольствие. Но давайте пойдем дальше. Между нами есть один деликатный вопрос — деньги, которые получил за меня проныра Хиттнер. Это не были деньги честного торговца и фабриканта. Мы с вами уже выяснили, что моя интересная с определенной точки зрения личность не представляет никакой практической ценности для честного торговца и фабриканта. Это были деньги налогоплательщиков Соединенных Штатов Америки.

— Ну насчет денег вы, возможно, и правы. Что же касается меня, то я не являюсь агентом ЦРУ. Я бывший сержант сил специального назначения США и бизнесмен, который сам платит налоги. Но я, не хвастаясь, скажу, что доставил моим дружкам из Разведывательного управления столько полезных сведений, что если бы это было делом рук какого-нибудь структурного подразделения, то им добавили бы денег из бюджета и разрешили увеличить численность личного состава. А что здесь плохого? Я должен помогать своим друзьям, если хочу успешно заниматься бизнесом. В начале нашей беседы, кажется, было замечено, что вы не учитель пения…

— Ботаники, — уточнил Ставр.

— Но ведь и я не продавец розовых зайчиков. Я должен заботиться о том, чтобы на территории моего бизнеса не могла процветать никакая деятельность, наносящая ущерб моей стране.

— Как я вас понимаю, Кейт! — Ставр поднес к губам бутылку и глотнул пива. — Ну давайте наконец разберемся, кто тут наносит ущерб интересам Соединенных Штатов?

Кейт вытащил из того же верхнего кармана жилета несколько фотографий и через стол протянул Ставру.

— Для начала поиграем в игру «Кого мы видим на этой картинке?», — сказал он.

Ставр изобразил на лице вежливую заинтересованность, давая понять, что имеющийся в прикупе у Кейта компромат вряд ли способен выбить его из седла.

Но это был не компромат, во всяком случае, компромат не на него. «Покер фейс» Ставра моментально исчезло, на его отменно породистой сухой физиономии напряглась сеть лицевых мускулов, на впалых щеках под запущенной щетиной заиграли желваки.

— Мать твою, когда это было снято?

— На всех фотографиях автоматически проставлены даты.

— Да, точно… Эта фотография была сделана неделю назад, а эти… — Ставр просмотрел даты на фотографиях. — В течение последнего месяца.

— Вы узнаете персону, которая изображена на этих фотографиях?

— Все, Кейт, шутки в сторону. Вы отлично знаете, что это мой шеф полковник Ширяев.

— А вот и нет. Это бизнесмен Генрих Майер. Год назад он купил недостроенную военную базу на берегу залива. Ваши строили ее для президента Бенина, но после переворота новое руководство оказалось нелояльным к России. Базу бросили, и Майер приобрел ее через посредника. В Сантильяне ваш шеф возглавлял филиал российского базара стрелкового оружия. Эти сведения я получил от моих друзей из ЦРУ после того, как он появился на моей территории. Его деятельность не устраивает меня как торговца средней руки, бизнес которого не способен выдержать борьбу с таким сильным конкурентом. К счастью для меня, деятельность Майера не устраивает также и других, более важных, людей. Места на мировом рынке оружия давно поделены, и война за передел сфер влияния никому из нас не нужна. А моих друзей из ЦРУ беспокоит, что Майер торгует с несколькими мусульманскими государствами, которым запрещена продажа вооружения и военной техники, и снабжает оружием колумбийских наркодельцов и террористические группировки. Как видите, Ставр, он весьма рьяно участвует в раскачивании лодки и напрашивается на то, чтобы ему крепко дали по рукам.

— Но это дело пахнет международным скандалом!

— Не преувеличивайте, Ставр. За последнюю пару лет ваша страна подарила миру не одного такого предпринимателя, и все, знаете ли, как-то обходится. Вонь поднимается, если журналисты пронюхают, а это случается, только если работа выполнена неквалифицированно.

— В любом случае эта работа, Кейт, как у нас говорят, не на мою зарплату. Тут должен быть контакт на уровне больших боссов.

— Я понимаю, вы человек, воспитанный при тоталитарном режиме, и привыкли действовать только по указаниям своих начальников.

— В государственных учреждениях Соединенных Штатов бюрократия и субординация развиты не меньше, чем у нас. Что дальше?

— Вы способны признать, что у человека могут быть личные интересы?

— Я уже кое-что понял, Кейт. Вы мне изложили цели явные, ну давайте выкладывайте теперь тайные. В чем ваш личный интерес в этом деле, кроме устранения конкурента?

— Я не хочу, чтобы дело Майера приобрело официальный характер. Сюда набегут зубастые парни из ЦРУ, каждый вцепится в свой угол одеяла и потащит его на себя. Регион, который я контролирую, лакомый кусок, и я запросто могу его лишиться. Кроме того, в будущем году кончается моя лицензия, а у меня есть сильные враги, и мне не так-то просто будет ее продлить. Поэтому я хочу оказать важную услугу кое-кому из моих друзей. Я преподнесу им дело Майера как отлично испеченный блин.

— И по какому рецепту вы собираетесь печь этот блин? — поинтересовался Ставр.

— С Майером должны разобраться свои. С вашей точки зрения, он — бывший чиновник, ограбивший свою страну и удравший с награбленным. Москва всегда была крута на расправу, но в данном случае могут возникнуть проблемы. У мерзавца наверняка есть очень мощное прикрытие. Ведь оружие по-прежнему идет из России. Меня устроит любой сценарий операции, лишь бы русские взяли на себя и исполнение, и ответственность.

Ставр задумался. Он сидел, положив ноги на соседнее кресло, и машинально смотрел на козу, перебравшуюся с развилки дерева выше. Переступая раздвоенными копытцами по толстой ветке, она паслась, как на лугу.

— Я видел места, где были только песок и камни, — сказал Ставр, — козы там жевали полиэтиленовые пакеты. Я ничего не обещаю вам сейчас, Кейт. Я должен увидеть его базу.

— О'кей, я организую вам возможность увидеть все собственными глазами, — ответил Кейт. — Вам наверняка не терпится добраться до удобств цивилизации.

— Это точно. — Ставр выразительно поскреб под подбородком.

Закат был фантастическим. Раскаленный шар солнца отвесно падал в море. Ставр тысячу лет не видел столько воды и такого безумия красок. Неширокое, но весьма благоустроенное шоссе с засаженной пальмами разделительной полосой бежало берегом моря. Впереди прояснялись очертания города. Синева моря. Корабли в порту. Торговые улицы и отели в цивилизованном центре, отличные шоссе и белые, утопающие в зелени виллы европейцев и преуспевающих местных дельцов. На окраинах — кривые узкие улочки, в окнах грязных лавок тускло мерцают керосиновые лампы.

Кейт снимал апартаменты под офис и жилье в одном из отелей. Он называл это своей штаб-квартирой.

Затянувшееся бездействие, отсутствие допинга экстремальных событий обычно вгоняло Ставра в тоску и раздражение. Он предпочитал быстрый темп и резкую смену обстоятельств. С этой точки зрения сегодняшний день сложился наилучшим образом. Всего несколько часов назад, сидя в карцере в ожидании расстрела, он даже вообразить не мог, что вечером окажется почти за тысячу километров от лагеря и пристроит свою задницу в мягкое кресло на колесиках в представительстве фирмы «Джей Кей Комбат Системе», которая служит крышей для агента ЦРУ Джека Кейта. В этом Ставр был абсолютно уверен, несмотря на все упорные усилиям Кейта откреститься от своих друзей.

Войдя в офис, Кейт сразу направился к факсу и погрузился в просмотр сообщений, полученных в его отсутствие. Через другую дверь в комнату вошел чернокожий слуга. Кейт молча показал ему два пальца. Слуга вышел и снова вернулся, прежде чем его хозяин успел закончить чтение факсов. Он поставил перед Ставром и Кейтом по стакану виски со льдом.

— Считаю, что на сегодня все мои обязанности по отношению к вам выполнены, — сказал Кейт, подходя к столу, возле которого Ставр рухнул в мягкое кресло на колесиках.

Кейт сунул руку в один из своих многочисленных карманов, достал перегнутую пополам и стянутую резинкой пачку денег, отсчитал несколько купюр и положил на стол перед Ставром.

— Решите сами, как вам провести сегодняшний вечер. А мне надо заняться делами.

Ставр с интересом посмотрел на деньги.

— Будьте уверены, Кейт, — сказал он, — я потрачу ваши доллары с максимальным толком. Но я не уверен, что бармены, проститутки и водители такси предоставят мне чеки, которые вы сможете подколоть к отчету о расходовании наличных сумм.

— На этот счет можете не беспокоиться, — улыбнулся Кейт. — Вместо чеков я предоставлю фотоматериалы.

— В таком случае я хочу для начала вымыться, побриться и сменить одежду. Иначе репортаж не потянет на пятьсот долларов.

— Луиш поможет вам решить все проблемы. Он вас побреет, и пострижет, и даже вымоет. Дайте ему денег и объясните, что вы хотите из одежды, Луиш все купит.

Ощущение, которое испытал Ставр, погрузившись в ванну, было сравнимо только с оргазмом. Каждая пора засасывала воду, как насос. Ему даже показалось, что уровень воды в ванне понизился, — тело впитывало ее, как кусок поролона. Через несколько минут мускулы расслабились. Он ушел в бездумное блаженство плода в утробе матери. Прошла целая вечность, прежде чем Ставр пошевелил пальцами ног.


12


Слава богу, прошли те времена, когда достать кирпич или доски для пола было неразрешимой проблемой. Базы ломились от разнообразного строительного материала — только плати. А цены были ломовые. Для того чтобы отстроить заново усадьбу лесника, Шуракену пришлось бы выложить большую часть денег, полученных за сантильянский контракт.

Правление леспаркхоза предложило Шуракену должность главного лесничего. Такой вариант устраивал его со всех точек зрения. Лесничего в леспаркхозе не было уже несколько лет. Два поколения семьи прежнего вымерли от пьянства, а внуки, как беспризорные щенки, раскатились по свету. Поселковые набросились на опустевший, стоящий в лесу на отшибе дом и быстро ободрали его до голого сруба. Когда по колено в снегу Шуракен добрался до заброшенной усадьбы лесника, он увидел почерневший сруб без крыши, с проломами окон. На первый взгляд сруб казался крепким старичиной, которому сноса нет. Но, постучав по бревнам пяткой топора, он понял, что сердцевина превратилась в труху и сруб не разметало только потому, что вековые ели защищают усадьбу от порывов ветра.

Шуракен был не из тех, кто болтается по жизни не пришей кобыле хвост, чем бы он ни занимался, он делал это всерьез. Как главный лесничий, он получил во владение заброшенную усадьбу и начал готовиться к строительству нового дома. Для деловых поездок он купил в Южном порту «Ниву».

Поселковые заметили, что каждый день эта заляпанная грязью темно-зеленая «Нива» ненадолго останавливается возле «Колоска».

Нинка не забыла обиды. Обслуживая Шуракена, она была с ним подчеркнуто официальна и жестоко неразговорчива. Поселковые тетки ужасно переживали, что Нинка гнобит хорошего мужика, и осуждали за то, что она бог знает что о себе воображает. Факт ежедневной покупки Шуракеном батона хлеба и колбасы обсуждался наряду с перипетиями мексиканских сериалов.

Шуракен постепенно втягивался в новые дела и заботы. В лесу, как раз между усадьбой и задними дворами поселка, он наткнулся на вольер с пятнистыми оленями. Штук семь самок и два рогача-самца, один матерый, другой помоложе, лежали или, разрыв снег, ковыряли копытами мерзлую землю. Любовь к животным у Шуракена, естественно, распространялась в основном на собак и лошадей, тяга к которым у него была наследственной, от прадеда-кучера, прославившегося бешеной ездой и знанием своего ремесла. С дикими животными Шуракену сталкиваться не случалось. Даже в Африке их со Ставром занесло в такое место, где непрекращающаяся война разогнала и извела все живое. Они видели только тощих свиней и коз, не считая, конечно, змей и скорпионов, но на них дружелюбие Шуракена не распространялось. Олени, рыжеватые, в белых пятнышках, как солнечных бликах, сначала показались Шуракену очень красивыми, но, присмотревшись к ним, он понял, что животные истощены до предела. Они тихо стянулись к нему и стояли, отделенные сеткой, как покорные узники, утратившие надежду на милосердие. В их прекрасных темных глазах горел исступленный огонь голода.

Как издевка, посреди вольера красовалась затейливо, с фантазией срубленная кормушка с резными коньками на крыше. Столбы и доски яслей были изглоданы. У Шуракена защемило сердце от жалости и гнева. В первый момент он собрался сбить с ворот вольера замок и выпустить оленей, чтобы сами нашли себе корм в лесу. Но затем он решил, что раз он теперь тут должностное лицо, то разбираться с этой ситуацией должен иначе. От вольера он пошел прямо в правление леспаркхоза, намереваясь выяснить, кто отвечает за оленей, и для начала избить его так, чтоб родная мать не признала.

— Ты че, Гайдамак, разошелся из-за этих козлов? — искренне удивился директор. — Пробовали мы их выпускать, не уходят они в лес, паразиты. Привыкли на всем готовом. Одна головная боль от них. Один отдыхающую из пансионата боданул. Она, дура, булочкой его пришла кормить. Другой на дорогу выскочил. Из-за него иномарка в дерево шмякнулась, нам пришлось возмещать. А кормить их — в бюджете статьи нет. Вначале указание спустили охотхозяйство организовать, а тут перестройка. Слава богу, кабанов привезти не успели.

— Но кормить все равно надо. Живые же твари!

— Живые, согласен. Вот ты этим и займись. Ты у нас главный лесничий? Значит, олени теперь твои.

Понятно. Выходит, бить морду некому. Да и оленям от этого лучше не станет. Шуракен зачалил к

«Ниве» прицеп и поехал в Москву на ипподром за сеном. Заплатив наличными, он загрузил прицеп брикетами прессованного сена. Привез. Набил кормушку, посмотрел, как олени накинулись на корм, и пошел рубить орешник и тонкую березовую молодь. Шуракен навязал из веток веников и развесил под крышей кормушки.

Через несколько дней Шуракен договорился, что на ипподроме ему продадут десять тонн некондиционного сена, выписал счет и явился с ним в правление. С директором он столкнулся на крыльце. Тот торопился и вышел в распахнутом кожаном пальто на меховой подстежке.

— Нет у меня сейчас времени заниматься твоими козлами, — заявил он Шуракену. — Иди к главбуху. Если она согласится оплатить, я подпишу.

Директор подхватил длинные полы пальто, загрузился в «вольвешник» и с пробуксовкой стартанул за поворот мимо скульптуры оленя из раскрашенного гипса.

Главный бухгалтер Верка и Райка, директорская секретарша, обрадовались появлению Шуракена. На гулянке по случаю его возвращения Нинка, можно сказать, побила их. Но теперь на своей территории они, особенно Верка, почувствовали себя хозяйками положения.

Улыбаясь Шуракену, Верка рассказала ему, как ей очень даже жаль бедных оленей. Но она не собиралась в ущерб своим интересам слишком быстро найти деньги, чтобы купить сено. Шуракена пригласили зайти завтра. Назавтра Верка улыбалась еще откровеннее. Стройная Райка впорхнула в бухгалтерию с горячим чайником. Обе были разодеты, как на Восьмое марта, а запах духов вился вокруг Шуракена даже тогда, когда он вышел на улицу.

Проблемы он не решил.

В следующий раз Верка посетовала на то, что вторые сутки без сна рассчитывает зарплату рабочим лесопилки. Уговаривая заглянуть завтра, она то и дело поглядывала на экран видеосистемы, где шла «Эммануэль», потом вновь переводила взгляд на Шуракена и опускала ресницы с каким-то сокровенным выражением.

Пытаясь оттянуть момент, когда снова придется ехать на ипподром и за наличняк покупать краденое сено, Шуракен каждое утро лез с топором в занесенный снегом орешник. Заготовка веников для оленей с успехом заменяла привычную физзарядку.

Очередной визит в бухгалтерию ознаменовался маленькой победой. Верка изыскала возможность оплатить две тонны сена. Райка ехидно заметила по этому поводу, что к тому времени, когда Шуракен получит свои десять тонн, он женится на Верке.

Весть распространилась. Уже на следующий день поселковые тетки предупредили Нинку, что того и гляди стервы из «управы» уведут у нее мужика.

— С чего вы взяли, что он мой? — спросила Нинка.

— Ну твой или не твой, а каждый день у тебя колбасу покупает. Это что, просто так, что ли? — ответила баба Маня.

— Да у меня тут полпоселка каждый день за водкой толчется. Что мне теперь, за всех замуж выходить?

Пусть Райка с Веркой хоть из трусов выскочат, мне наплевать.

Через пять минут на дверях «Колоска» висел замок.

Баба Маня увидела, как Нинка в своей импортной дубленке несется в направлении «управы», разбрызгивая каблуками мокрый снег на дороге.

Канитель с оплатой сена наконец сдвинулась с мертвой точки. За подписанным счетом Шуракен явился с тортом и бутылкой вина.

— Как это понимать? — надув губки, спросила Верка и посмотрела на него из-под старательно удлиненных особой тушью ресниц. — Нет, я не могу это принять. И так уж всякое болтают.

Шуракен уже знал про «вольвешник» директора, полученный от созидателей особняков из красного кирпича в благодарность за проданный под застройку лес. Поэтому он чуть было не пошутил, чта даже следствие не признает за взятку торт и бутылку вина, но вовремя прикусил язык, заметив висящий на вешалке Веркин полушубок из черно-бурой лисицы.

Верка имела в виду совсем другое. Она взяла ножницы и — чик! — разрезала шпагатик на коробке с тортом.

— Чтобы про нас на поселке не болтали лишнего, — вздохнула она, — придется нам, Сашуля, пригласить Райку пить чай.

Шуракен быстро прикинул, что раз женщин за столом будет двое, то, оставаясь пить чай, он ничем не рискует, а если от чаепития откажется, то определенно заплатит за остальные восемь тонн сена свои деньги. Желтая штора на окне бухгалтерии была задернута. Горела настольная лампа. Верка и Райка разомлели от сладкого вина, кремового торта и душевного сердцебиения. Коленка главбуха прижималась к ноге Шуракена. Верка бросала на Райку гневные взгляды, но секретарша не спешила исчезать. Шуракен не забывал подливать ей вина, подносил огонь к сигарете, разговор складывался интересный, без неловких пауз. Райка была на целых три года моложе Верки. Сознавая свое преимущество, она то сокровенными движениями натягивала на тощие бедра короткую юбку, то смотрела на Шуракена с девичьим восторгом — в общем, намекала на то, что она еще совсем свежак.

До конца рабочего дня оставалось минут сорок. В это время никто в правление ни за каким делом не сунулся бы — поздно. Но дверь общего для бухгалтерии и директорского кабинета «предбанника» вдруг хлопнула, и послышались женские шаги. Гневно застучали каблуки.

Райка и Верка переглянулись. Управленческие девушки мгновенно заключили договор о перемирии, дружбе и взаимопомощи против общего врага.

Дверь резко распахнулась. Через порог в бухгалтерию шагнула Нинка. Лицо у нее горело, выбившиеся из-под шали волосы завились кудрями, как после бани. Райка с Веркой сразу догадались, что она не на попутке подъехала, а проскакала полкилометра по шоссе от поселка до правления на своих каблуках.

— Стучаться надо, — сказала Верка. — Здесь тебе не магазин, чтоб двери ногами открывать.

— А что такое? Помешала чаи гонять или винище пьянствовать? А-а-а, у вас дорогой гость в светелке.

— Тебе чего надо, Нин? — спросила Верка.

— Машина мне нужна на завтра на базу ехать.

— Ты что, с дуба рухнула? Не знаешь, что машину с утра надо заказывать? И вообще, рабочий день уже кончился.

— Полчаса еще до конца рабочего дня. Давай, Райка, бумагу, я заявку на машину напишу.

Райка вопросительно глянула на Верку и, получив поддержку, осталась сидеть на месте. Нинка машинально уперла руки в бока.

— Ну что, — спросила она, — работать будем или развратом заниматься?

Шуракен встал из-за стола.

— Спасибо, девочки. Хорошо с вами было, но мне пора.

Не глядя на Нинку, он вышел.

В воздухе остро пахло морозцем и хвоей. Из окна бухгалтерии на сугроб падал желтый прямоугольник света. Какая была бы мирная картина, если б стекла не звенели от пронзительных голосов. Женщины высказывали все, что они думают друг о друге.

Шуракен спустился с крыльца, достал сигареты и закурил. Он подошел к «Ниве», попинал баллоны и привалился к крылу.

Ругань была по-своему увлекательным занятием, но Нинка решила не доставлять управленческим стервам лишнего удовольствия. Она ушла победительницей. Основная цель рейда была достигнута: Нинка подняла Шуракена на крыло и прогнала с насиженного места. Но огонь еще не угас, в Нинке все клокотало от возмущения, когда она вышла на крыльцо и увидела Шуракена и его «Ниву».

— Ждешь? — бросила она. — Ну иди, возвращайся к своим… Нашел красавиц — у одной ноги, как макаронины, у другой голос, как у кошки, и обе пробля-ди такие, что любому дадут, кто попросит.

— Садись. — Шуракен открыл дверцу машины и бросил окурок в снег.

Нинка не заставила просить дважды. Она села в машину с достоинством высокой, статной женщины и скинула с головы шаль. Закрыв ее дверцу, Шуракен обошел «Ниву» и забрался за руль.

Нинка теперь самостоятельно выгребала на стрежень жизни. Уровень «Колоска» обидно не соответствовал ее размаху, но, чтобы начинать собственное дело, была нужна поддержка, защита, потому что в этом приспособленном под мужиков мире женщине в одиночку не пробиться. Когда в поселок вернулся Шуракен, Нинка решила, что дождалась наконец своей судьбы, но что-то между ними не складывалось. Судя по той сцене, которую она застала в правлении, разбираться с этим надо не теряя времени, иначе она рискует потерять свое счастье.

Темное, уже совершенно ночное шоссе бежало через лес. На коротком отрезке пути между центральной усадьбой леспаркхоза, на которой располагалось правление, и поселком оно делало два крутых поворота. Когда машина прошла первый, Нинка сказала:

— Саша, мы с тобой вроде не чужие, да? Могу я напрямик спросить?

— Можешь.

Шуракен снизил скорость.

— Ты все еще обижаешься, что я не дождалась тебя, когда ты уехал в училище? Но это же было десять лет назад. Мы были такие дураки, ничего про жизнь не понимали. А ты даже не сказал, что хочешь, чтобы я тебя ждала.

На отрезке прямой дороги между поворотами Шуракен съехал на обочину и остановил машину.

— Нина, — сказал он, — я боюсь, что очень обидел тебя тогда. Да и сегодня нехорошо получилось. В общем, я тебе скажу все как есть. Прости, но у нас ничего не получится. Я люблю другую женщину.

Вещее женское сердце говорило Нинке, что у нее есть соперница, но она считала, что выбор еще не сделан и надо бороться за свое счастье. Теперь ей не оставалось ничего, кроме как с достоинством пережить крах своих надежд.

И так случилось, что через несколько дней после этого разговора Нинка увидела, как из автобуса, пришедшего из Москвы, вылезла красивая рыжеволосая девушка с небольшим чемоданом. Нинка сразу почувствовала, что эта девушка приехала к Шуракену.

Жене показали дорогу, которая вела к дому Шуракена в лесу. Калитка была открыта, она вошла во двор, поднялась на крыльцо и постучала. В ответ в доме залаял щенок. Женя села на крыльцо и стала ждать.

Шуракен вернулся, когда наступили ранние зимние сумерки. Он подъехал к усадьбе и, открыв ворота, вдруг увидел Женю. Она сидела на крыльце и смотрела на него. Шуракен бросился к ней, обнял.

— Женька!.. Ты давно ждешь? Замерзла? Шуракен открыл дверь. Дуст бросился к нему с бурными приветствиями, но хозяин в первый раз не обратил на него внимания. Шуракен смотрел на Женю и не верил, что все это наяву, она действительно здесь с ним.

— Имей в виду, если ты меня сейчас прогонишь, больше никогда не увидишь, — сказала Женя.

Шуракен обнял ее так, чтобы больше уже никогда не отпускать. Прижимаясь к груди Шуракена, Женя повернула голову и сквозь слезы увидела на стене раму с фотографиями. Это были те самые фотографии, которые висели у Ставра и Шуракена на стенах их коттеджа в Сантильяне. Женя никогда их не видела. Это были фотографии из той жизни, в которой Женька не знала своих друзей. И там они, счастливые, красивые, как черти, рисующиеся своим авантюрным видом и оружием, стояли на фоне своего «крокодила» и боевых вертолетов, занимались какими-то своими делами. И она вдруг почувствовала бешеную ревность к той их жизни, которая сохранилась на этих фотографиях.


13


Мощный «рендж-ровер» на хорошей скорости шел по обширной долине, пересеченной многочисленными следами колес. На месте высохших озер среди камней и причудливых глинистых гребней светлели грязно-серые клочья солончаков.

На покрытом плотным слоем пыли лобовом стекле отчетливо выделялся расчищенный дворниками сектор. Окна и люк были закрыты, кондиционер держал внутри кабины приятную прохладу.

Арисса сидела, откинув назад спинку кресла и уперевшись подошвами коротких сапожек в приборную доску. Боковым зрением Макс видел ее колени, на которых натянулась ткань свободных полотняных брюк. Слегка повернув голову, он мог видеть, как под тонкой черной майкой Ариссы прорисовываются тугие груди. Майка с узкими бретельками оставляла открытыми изящные плечи и длинные, гибкие руки. Воспоминания о том, как эти руки стимулировали его страсть, были еще очень свежи.

Прежде Арисса была порнозвездой, несколько месяцев назад хозяин Макса выкупил ее у импресарио и привез к себе в «Гранд Риф де Корай» как безумно дорогое породистое животное. С прошлых времен у Ариссы сохранилась куча омерзительных привычек и полное отсутствие тормозов. Ее выходки действовали Максу на нервы. Но эта проклятая сука распространяла вокруг себя заразные сексуальные флюиды такой концентрации, что рядом с ней любой мужчина начинал беситься, ощущая в себе суперсамца. Хозяин взял ее с собой на охоту, потому что там ему устроили встречу с нужными людьми и он рассчитывал, что присутствие Ариссы вызовет у них размягчение мозгов и они станут сговорчивее. Трудно сказать, какую роль сыграли чары Ариссы, но проект аферы с крупной партией оружия показался новым деловым знакомым хозяина настолько интересным, что они приняли приглашение продолжить переговоры в его резиденции на базе «Гранд Риф де Корай».

Когда боссы со своими телохранителями забрались в вертолет, обнаружилась перегрузка. Кто-то должен был покинуть борт. Макс сказал, что не имеет ничего против, чтобы прокатиться на машине.

— Меня уже тошнит от вертолетов, — вдруг заявила Арисса и залезла в машину Макса.

Таким образом, поездка на охоту сложилась для Макса исключительно удачно. Его трофеи — две головы воинов племени ваза-банга — лежали в резиновых мешках в багажнике «рендж-ровера». К тому же Арисса сочла, что из всех имеющихся в пределах досягаемости мужчин он наиболее подходящий партнер для реализации сексуальной энергии, накопленной во время опасной и ни с чем не сравнимой по жестокости охоты на покрытых цветными рубцами магических татуировок, черных, как дьяволы, ва-за-банга.

Сейчас, сжимая руль и следя за тем, чтобы не перевернуться, налетев на камень или попав колесом в яму, Макс вспоминал неожиданные позы, которые принимало гибкое тело Ариссы, давая ему возможность насладиться зрелищем своего члена, входящего в нее. Макс самодовольно ощущал, что его дружок не успокоился и только ждет команды. Это возбуждало его мужское тщеславие, и Макс подумывал, не показать ли еще раз наглой суке, что с Сибирью шутить не стоит. Макс помнил, как пацаном в своем родном Омске ходил с отцом в баню и там мужики на спор поднимали членом чайник с водой; папаша был в этом деле непревзойденный чемпион.

Так и не решив, стоит или не стоит ему еще раз отодрать Ариссу, Макс вытащил из кармана зеленовато-серой кивларовой бронекуртки с короткими рукавами плоскую бутылку джина и, свинтив пробку, поднес к губам.

— Будешь? — глотнув, предложил он Ариссе.

— Я не пью солдатского пойла.

— Как хочешь.

Макс сделал еще глоток и убрал бутылку. Рука в черной кожаной перчатке с обрезанными пальцами решительно опустилась на бедро Ариссы.

— Убери свою поганую лапу! Не воображай, что тебе будет обламываться всякий раз, когда у тебя заторчит.

Не убирая руку, Макс ухмыльнулся и получил хлесткий удар тыльной стороной ладони по глазам.

— Сука, блядь! — по-русски заорал Макс и невольно выпустил руль.

Машину бросило в сторону.

— Русская свинья! — огрызнулась Арисса.

— Никогда больше так не делай, — мрачно сказал Макс.

— Да пошел ты в задницу!

Арисса не ограничилась бы этим заявлением, если бы ее внимание не переключилось на стоящие впереди поперек дороги грузовик и легковую машину. Возле них двигались люди, но Макс и Арисса были еще слишком далеко, чтобы разглядеть, что там происходит.

— Лучше объехать, давай сворачивай, — приказала Арисса.

— Здесь я решаю, что делать.

Макс продолжал вести «рендж-ровер» по наезженной колее. Приблизившись, они увидели человек семь африканцев в военной форме, обыскивавших троих белых, среди которых была женщина.

— Что происходит, мать твою? — спросила Арисса.

— Наверно, проверка документов.

Солдаты оттащили отчаянно сопротивляющихся белых от их машины и открыли по ним огонь из автоматов. Корчась от попадавших в них пуль, двое мужчин и женщина повалились на землю. Черные подошли к ним и добили выстрелами в упор.

— Посмотри, что эти гады сделали! — завизжала Арисса. — Они же убили их!.. Убили белых!

Солдаты стояли на дороге и смотрели на приближающийся «рендж-ровер».

— Сейчас не будь идиоткой, — сказал Макс, — делай то, что я тебе прикажу.

— У меня есть револьвер.

— Не вздумай им пользоваться.

Макс вытащил из кобуры на бедре «Магнум-44», в барабане которого сидели шесть патронов, положил револьвер между сиденьями. Затем он передвинул под руку ножны на поясе и до половины вытащил нож.

— Когда я прикажу «ложись», быстро пригнись под щиток.

Макс сбросил скорость и спокойно подъехал к солдатам. Казалось, его ничуть не волновало то, что у него на глазах они только что расстреляли людей из легковой машины. Двое черных с разных сторон подошли к «рендж-роверу».

Макс вдавил клавишу на приборной панели, стекло левого окна опустилось. Черный оперся на дверцу «рендж-ровера» и попытался заглянуть внутрь, его напарник наклонился к противоположному окну, во все глаза пялясь на Ариссу.

— Покажите документы.

Макс сделал вид, что лезет в боковой карман жилета. Левой рукой он выхватил нож и, коротко размахнувшись, всадил солдату в яремную впадину.

— Ложись!!! — заорал Макс.

Арисса нырнула вниз и обхватила руками голову.

Правой рукой Макс схватил лежащий между сиденьями револьвер и выстрелил в черную морду за стеклом противоположного окна.

На Ариссу обрушились осколки стеклами полетели брызги крови.

Макс распахнул дверцу и выскочил из машины. Он даже не пытался укрыться за «рендж-ровером». Стоя во весь свой рост под метр девяносто и держа револьвер полицейским способом — в обеих руках, — он сделал первые три выстрела. Все три пули попали в цель. Макс перевел прицел на следующего солдата. Тот попытался опередить его очередью из автомата, но пуля Макса разорвала ему грудь, и очередь ушла мимо цели.

Последний оставшийся в живых солдат в ужасе отбросил автомат и кинулся бежать. Ему казалось, что револьвер высокого белого человека уперся ему в спину. Он просто чувствовал ствол между лопаток.

Но Макс уже вернул «магнум» в кобуру, хотя в барабане оставался еще один патрон. Он спокойно смотрел, как черный несется, прыгая из стороны в сторону, словно антилопа.

Не слыша больше стрельбы, Арисса подняла голову. Вначале она увидела пару пробоин в лобовом стекле, а затем атлетическую спину Макса и удирающего черного, фигура которого стремительно уменьшалась в размерах. Макс открыл дверцу багажника, достал кожаный чехол и расстегнул на нем молнию.

Черный почти перестал шарахаться. Он понимал, что дистанция слишком велика, чтобы попасть в него из револьвера.

Арисса вылезла из машины и наблюдала, как Макс быстро и точно собирает винтовку. Макс вытащил из чехла оптический прицел и вставил его в продольные парные бороздки на покрытом специальным матовым напылением корпусе оружия.

Почувствовав себя вне опасности, черный замедлил бег. Он задыхался от напряжения и ни с чем не сравнимой радости спасения.

Макс вложил в патронник один патрон, защелкнул затвор и поднял винтовку к плечу. Поведя стволом, он поймал черного в прицел. Оптика приблизила цель, и Макс увидел, как черный повернулся к нему лицом и сделал общепринятый оскорбительный жест. Палец Макса плавно нажал на спуск.

Крупнокалиберная пуля попала черному в середину груди и вышла через спину, вырвав кусок позвоночника.

Фигура черного, едва различимая в желтовато-сером пространстве долины, рухнула и больше не поднималась.

— Хочешь присоединить его башку к своей коллекции, Макс? — спросила Арисса. — Интересно, зачем они тебе понадобились? А, поняла — два пальца в ноздри и можно в кегельбан ходить.

Макс хмуро посмотрел на нее, разобрал винтовку и уложил в чехол. Он был серьезный человек, и чувство юмора у него напрочь отсутствовало.

Теперь путешествие стало менее комфортабельным: из-за разбитого стекла кондиционер не справлялся с жарой в салоне. Вскоре Арисса начала брезгливо принюхиваться.

— Что за дрянью от тебя несет? — спросила она.

— Это от тебя.

— Придурок, ты хочешь сказать, что от меня может так вонять?!

— Да.

— Совсем рехнулся? Даже если я год не буду мыться, от меня не пойдет такой вони! Что, мать твою, воняет?

— Мозги.

— Чьи мозги, твои? Ты что, не сдержался и случайно о чем-то подумал? Останови машину, скотина, надо посмотреть, наверно, развязался мешок, в котором ты везешь свои поганые головы.

— Это не головы. Воняют мозги того черножопого, которого я пристрелил возле машины. Его мозги попали тебе на волосы и майку.

Арисса мгновенно содрала с себя майку и вышвырнула в окно. Но это не успокоило ее. Она завизжала и начала биться, как будто сбрасывала с себя несуществующих насекомых. Никто не смог бы вести машину, имея рядом совершенно слетевшую с тормозов психопатку. Макс остановил «рендж-ровер» и выволок брыкавшуюся Ариссу из салона, она успела его укусить. Макс дал ей пару затрещин — исключительно в терапевтических целях — и привел бывшую порнодиву в чувство, вылив ей на голову канистру драгоценной пресной воды. Всю оставшуюся дорогу они молчали. Макс был рад, что, разрядившись, Арисса впала в мрачное оцепенение. Макс не любил трепаться, а сейчас вообще онемел, потому что любое слово могло спровоцировать Ариссу на возобновление истерики.

Наезженный машинами трек вывел на шоссе. По обеим сторонам появились низкие пальмы и густые заросли пыльной зелени. Вскоре Макс свернул с основной магистрали на узкое шоссе. В конце оно делало резкий зигзаг. Повороты были намеренно спланированы с таким расчетом, чтобы вынудить водителя сбросить скорость. После последнего поворота короткий отрезок шоссе упирался в глухую плиту ворот. Ни одна машина не сумела бы набрать на этой дистанции скорость, достаточную, чтобы протаранить их. Железобетонная стена с растянутой по верху спиралью колючей проволоки, бронированные ворота и зигзаг были первым оборонительным сооружением базы «Гранд Риф де Корай». Макс остановил «рендж-ровер» и, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю, стал ждать, когда охрана опознает его машину и откроет ворота.

— Может, дать тебе мою куртку или майку? — хмуро спросил он, покосившись на обнаженную грудь Ариссы.

— Пошел в задницу, — вяло огрызнулась она.

Тяжелая плита ворот отъехала в сторону. За ней открылось абсолютно голое пространство, в дальней точке которого торчал небольшой стеклянный павильон. Позади него синело море.

Проехав через ворота, Макс кивнул охраннику в пятнистой униформе, вышедшему из двери дежурного помещения.

Солнце ослепляло, отражаясь от стеклянных плоскостей павильона. Перед ним располагалась выложенная бетонными плитами автостоянка. Макс вылез из машины, открыл дверцу багажника и выволок большой кожаный баул, при этом вывалился мешок из прорезиненной ткани. То, что лежало в мешке, тяжело ударилось о плиты с каким-то особенно неприятным глухим звуком. Макс поднял мешок и кинул его обратно в багажник. Когда Макс вынимал чехол с винтовкой, возле машины появился человек в светлых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. На кармане висела карточка с надписью «секьюрити». Макс отдал ему ключи от автомобиля.

— Отгони машину в гараж, пусть вставят стекло. А мне подгони другую. Я поеду в город. — Макс забросил на плечо лямку баула и направился к стеклянному павильону.

Ниже автостоянки располагалась круглая площадка для посадки вертолета. Сейчас там стоял вертолет хозяина, он был того непередаваемо роскошного, глубокого черного цвета, какой отличает обычно очень дорогие автомобили. С высоты автостоянки открывался вид на четко разделенную на две зоны базу «Гранд Риф де Корай». Большую ее часть составляла утопающая в постоянно орошаемой фонтанами зелени резиденция босса. Центром ее был двухэтажный бело-розовый дом — сверху была видна его покрытая палевой черепицей кровля. Стена из глыб дикого камня отделяла резиденцию от прибрежной зоны. Там стоял дом для обслуги, у самого причала были смонтированы два сборных металлических ангара того невыразительного серо-голубого цвета, который в каталогах красок обозначается как цвет NASSA. От причала в глубину залива уходили два пирса. У одного из них покачивалась на ленивой волне яхта, к другому сейчас швартовался сторожевой катер.

Заметив, что в салоне есть пассажир, секьюрити, которому Макс отдал ключи от «рендж-ровера», обошел машину и открыл дверцу. Он увидел задранные на приборный щиток длинные ноги Ариссы в сапожках на высоких каблуках. Бедро было перехвачено черным ремнем кобуры, из которой выгладывала плоская рукоятка пистолета. Быстрым и очень точным движением Арисса перебросила ноги со щитка сразу на хромированную трубу подножки и соскочила на землю. Прямо перед носом секьюрити подпрыгнули тугие, торчащие врозь груди с заостренными и словно постоянно возбужденными сосками. Глаза охранника сверкнули за стеклами солнцезащитных очков, но он тут же стер со своего лица всякое выражение.

Арисса догнала Макса у дверей павильона, и они вместе вошли в прохладное помещение, приятно затененное тонированными стеклами. Внутри павильона был лифт.

Макс и Арисса вошли в стеклянную кабину. Она бесшумно заскользила вниз по прозрачному элеватору, смонтированному на отвесном срезе скалы.

Обсаженная пальмами и непрерывно цветущими деревьями аллея вела к прекрасной вилле — двухэтажному зданию из розового мрамора, гармоничной и весьма респектабельной архитектуры.

Дежуривший в вестибюле охранник, в белой рубашке с короткими рукавами и узким черным галстуком, внешне никак не прореагировал на появление полуголой Ариссы.

— Господин Карин, — обратился он к Максу, — господин Майер приказал вам явиться к нему сразу, как только вы приедете.

— Я понял. — Макс сбросил с плеча баул и, опустив его на пол, положил сверху чехол с винтовкой. — Позаботьтесь, чтобы кто-нибудь отнес это ко мне.

Макс поднялся в офис.

— Фанхио, где хозяин? — спросил он высокомерного молодого человека в очках «лектор», исполняющего обязанности секретаря, но предпочитающего называть себя бизнес-организатором.

— Господин Майер в баре со своими гостями. Сейчас я сообщу ему о вашем приезде.

Выслушав по телефону ответ Майера, Фанхио важно сказал:

— Господин Майер приказал, чтобы вы подождали его, он сейчас подойдет.

Фанхио боялся Макса, но из-за самолюбия старался скрыть, что его бросает в дрожь при виде высокого, атлетически сложенного русского с малоподвижным мрачноватым лицом и жесткими серыми глазами.

Хозяин появился в офисе быстрее, чем Макс ожидал, услышав от Фанхио, что тот занят с гостями. Значит, дело не терпело отлагательства.

Едва открылась дверь, все преувеличенное высокомерие Фанхио как ветром сдуло. Он вскочил и замер в позе, выражающей одновременно угодливость и деловитость.

В офис вошел человек, еще месяц назад руководивший русской военной миссией в Сантильяне. За это время функционер КГБ полковник Ширяев стал независимым предпринимателем, владельцем одного из самых опасных и доходных видов бизнеса. После путча ГКЧП Советник окончательно убедился, что реставрация тоталитарного режима уже невозможна. Великая Империя разваливалась, на глазах превращаясь в Великий Хаос. По Комитету госбезопасности был нанесен сокрушительный удар, и среди тех, кто пожал плоды победы над монстром, был и Советник, теперь «контора» не могла контролировать каждое его движение. На подставное лицо он приобрел базу «Гранд Риф де Корай», которую русские специалисты строили в соседней республике для ее тогдашнего президента. База строилась как одна из секретных резиденций главы республики и была оборудована всем необходимым, чтобы отсидеться во время мятежа или в крайнем случае бежать из страны. Однажды он так и сделал: тайно покинув страну, беглый Великий Кормчий обосновался в одном из замков, которых за время правления штук пять настроил в Европе. «Гранд Риф де Корай» перешел Советнику со всем оборудованием, транспортом и даже русскими охранниками. Единственное, что он сделал, — это смонтировал на причале два ангара, которые были нужны ему под склады. Но «Гранд Риф» еще целый год ждал прибытия своего настоящего хозяина. В это время Советник развивал самостоятельные связи в сфере торговли оружием и прокладывал надежные банковские коммуникации. Он так ловко манипулировал банковскими счетами, что его российские боссы весь этот год были уверены, что деньги, полученные за проданное ими имущество бывшей Советской армии, крутятся в европейском бизнесе и приносят им доход. Получив предупреждение о ревизии его деятельности в Сантильяне, Советник в один ход завершил тщательно подготовленную аферу. Во время бомбардировки резиденции президента Агильеры полковник КГБ Ширяев окончил свое существование под пылающими развалинами виллы и как феникс возродился в крупном дельце Генрихе Майере.

Сегодня, вернувшись с охоты, Советник получил сообщение, которое привело его в бешенство. Он приказал прислать к нему Макса сразу, как только тот вернется на базу. Макс Карин был его собственной разведкой специального назначения и силой быстрого реагирования, но даже Макс, как и все на базе, не знал, что хозяин русский.

— Пойдем в кабинет, — игнорируя выразительную позу Фанхио, бросил Советник Максу.

Кабинет Советника был обставлен в современном деловом стиле. Единственное, что выдавало индивидуальность хозяина, — это стеклянная стойка с коллекцией носовых автомобильных фигур. Центральное место занимала та крылатая девушка «Эмили» с радиатора «роллс-ройса», которая стояла у него на столе в штаб-квартире русской военной миссии в Сантильяне. Теперь коллекция была выставлена целиком. Золотой орел, изящная серебристая гончая, прыгающий ягуар, косолапая бульдожка, богиня Скорости, Триумфатор с лавровым венком и еще десяток статуэток были продуманно расставлены на полках. Примечательно, что ностальгический олень с капота «Волги» обрел свое место среди этих дорогих талисманов, призванных заявить о благородной породе автомобилей. Как всегда, лицо Советника не выдавало его эмоций — это уже давно стало профессиональным качеством и почти не зависело от его воли. Что же касается Макса, то он никогда не строил никаких предположений на основании таких ненадежных фактов, как выражение лица хозяина. Он просто ждал информации и приказа.

— Турецкая таможня арестовала шхуну Касагалиса. Какая-то сволочь сообщила им, что на судне везут компоненты зенитного комплекса. Я думаю, что это работа Кейта. На этот раз он перегнул палку, я понес довольно ощутимые убытки. Этот вонючий, американец наверняка завербован ЦРУ и, похоже, готов проявить всю свою прыть, чтобы они погладили его по головке.

— Вы хотите, чтобы я ликвидировал Кейта? — спросил Макс со свойственной ему прямолинейностью и нелюбовью к сложным дипломатическим маневрам.

Советник очень внимательно посмотрел на него.

— Да, — подтвердил он. — Но надо учитывать, что в стране сейчас сильно американское влияние и власти устроят тщательное расследование. Абсолютно недопустимо, чтобы кто-нибудь из моих сотрудников попал под подозрение.

— Я профессионал, господин Майер.

— Я вижу, вы все поняли. В таком случае я вас больше не задерживаю.


14


Кейт предупредил Ставра, что акватория «Гранд Риф де Корай» может патрулироваться боевыми пловцами. Никого не обрадовала бы встреча под водой с парой вооруженных до зубов головорезов, поэтому Ставр был крайне осторожен. Он, как барракуда, стелился над самым дном, буксируя за собой водонепроницаемый мешок. Кроме акваланга на нем было еще изрядное количество вспомогательного снаряжения: часы и компас на левом запястье, глубиномер на правом, нож и фонарь на поясе, пистолет в кобуре на бедре, а к ремням акваланга карабинами крепился автомат. И то и другое оружие годилось для бесшумной и беспламенной стрельбы как под водой, так и на суше.

Готовясь к проникновению на «Гранд Риф», Ставр несколько дней провел на окружавших базу скалах, изучая объект, систему его охраны, время и маршруты патрульных обходов территории. Сверху база выглядела вполне мирно: красивая бело-розовая вилла, окруженная ярко-зелеными прямоугольниками лужаек, разбросанными тут и там живописными группами деревьев. Ангары на берегу и два пирса указывали всего лишь на то, что хозяин «Гранд Рифа» занимается торговлей или морскими перевозками.

Проникнуть на базу с суши было практически невозможно. Кроме обычных заграждений, сигнализации и патрулирования некоторые участки периметра охранялись собаками, свободно бегавшими по коридорам из сетки. В мощный бинокль Ставр разглядел огромных черных псов и определил, что это фила-бразильеро, единственная в мире порода собак, обладание которыми во многих странах приравнивается к ношению оружия и требует специальной лицензии.

На планшете Ставр вычертил план базы и тщательно обозначил на нем все опознанные им системы охраны, отметил маршруты и режим патрулирования.

— Я вижу только два способа попасть в гости к нашему приятелю Генриху Майеру, — сказал Ставр Кейту. — Свалиться ему на голову с неба или приплыть морем. Но я заметил, что десантирование с вертолета обычно сопровождается большим шумом и стрельбой, мой бывший шеф этого не любит. Остается второе. С этой точки зрения перспективным сооружением представляется канализация. Надеюсь, Советник заботится об экологии и не сбрасывает в море неочищенную воду?

— Если ты рассчитываешь на подземные коммуникации, — ответил Кейт, — то учти, что там могут стоять бетонные заглушки и датчики на движение.

— Там может быть все что угодно, даже патрульная стая пираний. Я ненавижу тесноту, туннели и консервные банки, если меня пытаются в них засунуть, меня не увлекает перспектива в буквальном смысле влипнуть в говно, но это единственный способ попасть на базу, который дает шанс на успех.

В подготовке проникновения на «Гранд Риф» Кейт взял на себя функции группы обеспечения. Ставр быстро оценил его оперативность и класс тактического мышления. Подготовив все необходимое снаряжение, Кейт организовал высадку Ставра в районе «Гранд Рифа». Они договорились, что Кейт в условленное время будет ждать в небольшой бухте, где катер долго может не привлекать внимания охраны базы, и если

Ставру не удастся проникнуть в коммуникации, то он вернется на катер.

Достигнув подпирсного пространства, Ставр почувствовал себя значительно спокойнее: в тени от настила и среди железобетонных свай его трудно было заметить. Его акваланг был с замкнутым циклом, так что пузыри от выдохов не могли привлечь к нему внимания. Но надо было постоянно контролировать себя и следить за глубиной. Смесь, которой он дышал, даже на небольшой глубине могла вызвать галлюцинации.

В воде, до самого дна пронизанной солнцем, плавно покачивался киль яхты. Недалеко от нее над головой Ставра висели днища моторных лодок и скутеров. Вся эта легкая в управлении высокоскоростная техника заинтересовала Ставра. На случай непредвиденных обстоятельств с ней имело смысл познакомиться поближе. Под прикрытием сваи он осторожно всплыл на поверхность. С высокого пирса к самой воде вела металлическая лестница. Она заканчивалась узкой площадкой, к ней были причалены пара катеров и штук пять водных мотоциклов, которые Ставр снизу принял за скутеры. У соседнего грузового пирса, оборудованного рельсами для крана, на длинной спокойной волне мерно опускался и поднимался сторожевой катер — небольшая посудина с низкой рулевой рубкой. На корме торчала турель с крупнокалиберным пулеметом, защищенным здоровой стальной панелью с прорезью для прицеливания. Пулемет на корме наверняка был не единственный, и эту внушительную огневую мощь приходилось учитывать на случай, если придется удирать каким-нибудь незапланированным способом, например на водном мотоцикле. Ставр снова погрузился под воду и поплыл к отвесной стене причала, сложенной из монолитных бетонных глыб. Судя по всему, где-то в этой стене следовало искать вход в подземные коммуникации.

Приказ ликвидировать Кейта не вызвал у Макса никаких эмоций. Решение таких проблем входило в круг его прямых профессиональных обязанностей. Теперь у Макса было два неотложных дела в городе, и оба имели отношение к одному и тому же человеку. Направляясь к автостоянке, Макс по мобильному телефону сообщил охране, что собирается уезжать. Когда он вышел из лифта, «рендж-ровер» уже стоял у дверей павильона помытый, с полным баком бензина. Ключи были в замке зажигания.

В последний раз режим в стране сменился год назад, но, несмотря на все усилия очередного президента, выступления недовольных продолжались. Население подвергалось террору головорезов из числа бывших военных и уволенных чиновников, вооруженных автоматами Калашникова и ручными противотанковыми гранатометами. Но дороги были относительно безопасны. Все крупные магистрали охранялись полицией, усиленной армейскими подразделениями, а так как экономика республики держалась на плаву только благодаря американскому и европейскому капиталам, то нападение на белого каралось властями с особой жестокостью. На шоссе, ведущем в город, Макс мог не опасаться нападения террористов, впрочем, он не без оснований считал, что это террористам следует опасаться столкновения с ним.

…Отверстие канализационного выброса Ставр обнаружил быстро. Он увидел симпатичную стайку шустрых полосатых рыбешек. Они играли в потоке воды и охотились на мелких морских животных, расплодившихся вблизи сброса канализации. Хотя вода проходила через систему очистных сооружений, в ней сохранялось достаточно органических веществ, годившихся в пищу рачкам и прочим микроскопическим обитателям моря.

Подплыв, Ставр увидел выступающий из стены короткий отрезок трубы. Из нее шел поток отработанной воды, но он был не настолько сильным, чтобы создать серьезную проблему. Труба была около метра в диаметре, закрывающая ее решетка крепилась шестью болтами. Осмотрев их, Ставр убедился, что болты заварены. Глубиномер на правом запястье показывал почти девять футов — около трех метров и не меньше двух было до дна.

Ставр расстегнул одно из отделений на водонепроницаемом мешке и достал три титановых карабина с тросиками, на концах которых болтались мембранные присоски. Два карабина он защелкнул на верхней части рамы решетки, присоски прилепил к краю трубы и с помощью узлов укоротил тросики так, чтобы они натянулись. Затем он вытащил инструмент из арсенала спецкоманд ВМС США, занимающихся спасением экипажей подводных лодок. Этот инструмент отдаленно напоминал машинку для закатывания консервных крышек на банках и предназначался для срезания заржавевших или заклиненных болтов. Когда все болты были срезаны, решетка осталась висеть на тросиках. Ставр поднял ее, как дверцу мышеловки, пристегнул к нижней части рамы третий карабин и заплыл в трубу, пропихнув мешок впереди себя. Решетка опустилась за ним. Тросик, прицепленный к кольцу на поясе, натянулся. Ставр отцепил его и прилепил болтающуюся на конце присоску к дну трубы. Теперь решетка была надежно закреплена, и поток воды не сорвал бы ее. Карабины и тросики были малозаметны, и следы деятельности Ставра могли обнаружить только при детальном обследовании.

Зажатый в трубе поток воды значительно усилился. Преодолевая его напор, Ставр медленно продвигался вперед, упираясь руками в стены трубы. Изнутри поверхность трубы заросла скользкой тиной, упереться в нее было бы практически невозможно, если бы не армированные перчатки, со стороны ладони покрытые пупырчатой резиной, создающей эффект прилипания. Ставр снял с пояса фонарь и закрепил его на лбу с помощью охватывающей голову резинки. Впереди возникла тусклая воронка света, казалось, Ставр вползал в нее, толкая перед собой, подобно скарабею, мешок со снаряжением. На барабанные перепонки давил звенящий гул текущей под напором воды. Экономя кислород, Ставр старался дышать как можно реже. Судя по времени, кислорода в первом баллоне осталось на двадцать минут, а второй баллон предназначался для возвращения назад. Бегущая по циферблату часов стрелка осталась единственным, что связывало его с реальным миром. Теснота замкнутого пространства вызывала приступы страха, но Ставр был готов к этому и держал себя под контролем.

Впереди в тусклом свете возникли прутья решетки. Осмотрев ее, Ставр увидел, что железные прутья уходят в бетонное кольцо. Он взглянул на часы и прикинул, что у него осталось только десять минут на то, чтобы перепилить решетку и выяснить, есть ли тут выход из-под воды. Если он не уложится в это время, то придется проделать весь путь по трубе в обратном направлении, причем самым неприятным образом — ногами вперед, потому что развернуться нельзя.

Ставр вытащил универсальные кусачки, в их рукоятке находился набор миниатюрных пилок-ножовок, раскрывающихся по принципу складного ножа.

Сейчас Макса не интересовал центр города с его цивилизованной европеизированной жизнью и американскими бизнес-билдингами. Он направился в бедный окраинный район Пре-де-Марше. Большая тяжелая машина с наглухо закрытыми окнами медленно пробиралась по кривым, невообразимо грязным улочкам, примыкавшим к рынку. Макс остановился возле небольшого магазина. Когда он вылез из машины, на него обрушились убийственная жара и непередаваемая вонь, особенно невыносимые после искусственного климата салона. Макс достал из багажника мешок с головами черных воинов ваза-банга и вошел в магазин.

Небольшое полутемное и вонючее помещение было загромождено ящиками с овощами, упаковками сгущенного молока, растворимого кофе и консервов. На полках вперемешку стояли керосиновые лампы и бутылки джина. Под потолком среди вешалок с национальной одеждой висел старый велосипед.

Перед стоящей на полу глиняной жаровней сидел молодой негр. Он смотрел прямо перед собой тусклым, ничего не выражающим взглядом и никак не прореагировал на появление Макса.

— Здравствуйте, месье Макс, — приветствовал белого посетителя хозяин магазина, невзрачный мулат в длинной рубахе и широких штанах из пестрой, когда-то яркой, но теперь вылинявшей материи. Его глаза скользнули к тяжело провисающему мешку в руке Макса.

— Да, это то, что ты ждешь, Акиови, — сказал Макс. — Как видишь, я выполнил твою просьбу.

В невыразительных глазах Акиови вдруг сверкнула такая дикая и зловещая радость, что даже Максу стало не по себе.

— Спасибо, месье, — сдержанно сказал Акиови, забирая у Макса мешок с его страшным содержимым. — Я ваш должник, месье, и не забуду об этом.

— У меня есть дело для тебя.

— За это, — показал на мешок Акиови, — я исполню любое ваше поручение. — Мулат сделал приглашающий жест, предлагая пройти во внутреннее помещение магазина. — Проходите, месье, там нам будет удобнее разговаривать.

В течение всей этой беседы молодой негр смотрел перед собой пустым, мертвым взглядом, его рука механически перемешивала деревянной палочкой готовящийся на жаровне ямс.

Кроме торговли Акиови занимался знахарством и имел многочисленную клиентуру среди обитателей Пре-де-Марше. Но только посвященные знали, что в тайном помещении в своем доме он держит фетиши демонов древнего магического культа вуду и служит им, совершая обряды и принося жертвы. Человеческие головы, которые привез ему Макс, были ценнейшим материалом для колдовских действий.

Два года назад Акиови позвали к тяжелобольному негритянскому юноше. Знахарь забрал его к себе в дом и вылечил. Но после выздоровления Вуане стал совсем другим человеком. Он всегда молчал, не смотрел людям в глаза, его устремленный в пространство взгляд был лишен мысли. Он двигался, как лунатик. Вернуться к родным Вуане отказался. Он остался у Акиови и служил ему, как покорный, бессловесный раб.

— Я сделаю то, о чем вы просите, месье Макс, — сказал Акиови, провожая посетителя к выходу из магазина. — Но это займет некоторое время.

— Сколько?

— Несколько дней, самое большее неделю.

— Это слишком долго. Надо быстрее.

— Хорошо, месье Макс, я постараюсь устроить все как можно быстрее. Но вы понимаете, я должен позаботиться о своей безопасности.

Проржавевший металл легко поддавался ножовке. Надпилив прутья, Ставр просто выламывал их. На этот раз он не заботился, чтобы скрыть следы вторжения: здесь выломанную решетку никто бы не обнаружил. Когда с решеткой было покончено, в запасе у него оставалось еще полминуты. Он решил двигаться вперед, пока не истечет расчетное время, и осторожно, чтобы не порвать об острые обломки прутьев гидрокостюм, протиснулся в дыру, которая вела неизвестно куда. В первый момент у него возникло чувство освобождения — наконец ничто не ограничивало его движений. Свет фонаря однообразно рассеивался во всех направлениях, Ставр не только не мог пока определить, где находится, но не понимал даже, где верх и где низ. Он вынул загубник и выдохнул в воду. Серебрясь в луче фонаря, пузыри воздуха устремлялись вверх.

Ставр всплыл вслед за ними. Его голова вынырнула на поверхность воды. Фонарь высветил бетонный бортик, окружающий колодец подземного очистного сооружения.

Выбравшись из колодца, Ставр с облегчением снял акваланг. Первый этап вторжения во владения Советника увенчался успехом: у канализации всегда есть выход, и не один.

Не дождавшись Ставра в условленное время, Кейт решил, что тому удалось-таки проникнуть на базу «Гранд Риф», и мысленно пожелал своему русскому партнеру удачи. Он запустил двигатель катера и покинул бухту. Ему предстояло вернуться сюда за Ставром завтра к концу дня.

Невидимый невооруженным глазом луч лазера прорезал пространство от небольшой купы низких деревьев с густыми развесистыми кронами до окна на втором этаже в центральной части виллы и уперся в стекло. Теперь стекло стало гигантской мембраной слухового сканирующего устройства. В наушниках у Ставра послышался шум, в котором прослеживались голоса людей. Он покрутил ручки настройки лежавшего перед ним на земле дешифратора, который преобразовывал механические колебания оконного стекла в обычный звук и передавал на наушники. Теперь Ставр отчетливо слышал разговор в комнате, но он оказался малоинтересным — обычная болтовня домашней прислуги. Ставр перевел луч сканера на соседнее окно.

На Ставре был маскировочный костюм из нейлоновой сетки, обшитой растрепанными зелеными лоскутами, имитирующими траву, мох, веточки — все весьма реалистично. Голову плотно обтягивал зеленовато-коричневый платок, морда была сплошь разрисована камуфляжным гримом под цвет основного гардероба. В этом виде Ставр никак не обозначался на фоне окружающего ландшафта. Акваланг и упакованный в водонепроницаемый мешок гидрокостюм он, закрепив тросиками, утопил в колодце подземного очистного сооружения. Теперь все необходимое ему оснащение находилось в брезентовом мешке, закамуфлированном так же, как и костюм.

Прослушивая окна виллы, Ставр наконец обнаружил те, которые искал. В отличие от других они молчали. Причем это вовсе не означало, что в комнатах не было людей. Пустые помещения тоже звучат. А сейчас в наушниках царило мертвое безмолвие, словно аппаратура вырубилась. Ставр понял, что эти окна защищены от прослушивания и, следовательно, за ними помещаются кабинеты и комнаты для деловых переговоров. Теперь он знал, где находится мозговой центр базы.

У Ставра промелькнула шальная мысль проникнуть туда, но золотое правило профессионалов гласит: «Прежде чем засунуть куда-нибудь башку, подумай, как ее оттуда вытащить». Ставр обуздал свой энтузиазм и ограничился тем, что достал фотоаппарат и сделал несколько снимков виллы.

Готовясь к прогулке по владениям Советника, Ставр подробно прорисовал план «Гранд Рифа» и запомнил его, поэтому теперь он уверенно передвигался по территории резиденции и зоны причала. Он фотографировал и с помощью остронаправленного микрофона прослушивал разговоры охраны и обслуживающего персонала. В первый раз услышав в наушниках русскую речь, он даже вздрогнул от неожиданности, но потом он слышал ее постоянно и понял, что большинство охранников были русские. В этом не было ничего удивительного: базу строил большой друг прежнего диктатора — Советский Союз. После переворота персонал был эвакуирован, но здесь остались те, кому было все равно, на кого работать, лишь бы хорошо платили.

Ставр сфотографировал причалы, сторожевой катер и ангары на берегу. После этого он вернулся к главному объекту — вилле Советника. Ему очень хотелось посмотреть на своего бывшего шефа в новой роли.

Ставр снова вернулся на позицию напротив главного входа виллы и занялся сканированием окон. Наконец ему удалось засечь голоса нескольких мужчин, явно не принадлежащих к обслуге. Говорили по-английски, разговор был сугубо светский и не содержал никакой интересной для разведчика информации. К голосам примешались какие-то шорохи, затем звук шагов, голоса уплыли. Ставр попробовал зацепить их в других окнах и наткнулся на продолжение разговора, направив луч сканера в одно из узких высоких окон вестибюля.

Теперь сканер был уже ни к чему — вся компания появилась на ступенях главного входа. Желание Став-ра исполнилось — он увидел Советника, который вышел проводить двух боссов — отъявленных мафиози в мятых костюмах по паре штук долларов. Жирные шеи и волосатые лапы боссов украшал обязательный набор увесистых золотых цепей, часов и перстней с бриллиантами. В бинокль Ставр разглядел шрам на горле одного из мафиози. Позади боссов тут же возникли невозмутимые молодые люди с демонстративно оттопыренными с левой стороны полами пиджаков. Компания не спеша потопала по направлению к вертолетной площадке. Несмотря на то что Советник был у себя дома, за ним неотрывно следовал телохранитель — человек в темных очках и со щеткой коротких усов, какие часто носят прапорщики и офицеры спецназа. Может, это была такая форма вежливости по отношению к гостям и их эскорту, так сказать, соблюдение протокола, а может — нелишняя предосторожность.

Ставр сделал несколько отличных снимков воротил криминального бизнеса.

Вертолет с боссами и их охранниками взлетел с площадки. Ставр проследил, как в темнеющем вечернем небе он перевалил через гребень скал.

Проводив гостей, Советник отпустил своего телохранителя, который сопровождал его до вертолетной площадки, и прогулочным шагом вернулся в дом.

У самого горизонта еще мерцали багряно-золотые переливы заката. Окруженная скалами бухта, на берегу которой располагалась база «Град Риф», была бы уже целиком погружена в синий мрак ночи. Но территория самой базы была хорошо освещена: перед фасадом виллы сияли четыре великолепных, похожих на канделябры фонаря, вдоль дорожек и на лужайках горели парковые светильники, а причал был ярко освещен прожекторами. Ночью передвигаться здесь было так же опасно, как и днем. Но человеку, который стал бы слишком переживать по этому поводу, следует сидеть дома, а не гулять там, где ему явно не обрадуются, да еще в таком виде — украшенным нейлоновым мхом и листиками.

С задней части дома располагался облицованный мрамором бассейн с подкидными досками и небольшой вышкой для прыжков. Подсвеченная снизу вода сияла, как аквамарин. В течение дня Ставр лишь один раз мельком видел Советника, когда тот провожал своих гостей к вертолету. Бассейн был наиболее вероятным местом, где Советник мог появиться после захода солнца. Ставр нашел более или менее безопасное место для наблюдения и распластался на земле под прикрытием живописной группы из нескольких пальм высотой в рост человека. Отсюда до дома и бассейна было не меньше ста пятидесяти метров, но в бинокль Ставр смог бы разглядеть, даже какой фирмы часы на руке бывшего шефа.

В бассейне кто-то плавал. Ставр навел туда бинокль и увидел в сущности голую рыжую девку. Это была Арисса. Черный лоскуток не столько прикрывал, сколько откровенно притягивал взгляд к тому самому ее месту: совсем голая, она, пожалуй, выглядела бы приличней.

Все прелести Ариссы предстали обозрению Ставра, приближенные мощной оптикой. Бинокль не улавливал запах тела и ошеломляющий сигнал сексуального возбуждения, желания, на который самец идет, как по пеленгу, но того, что Ставр видел, было достаточно, чтобы на полную мощность включилось его богатое эротическое воображение и он начал представлять, как эта женщина повела бы себя с ним в любви. Все его сенсоры, контролирующие обстановку в зоне безопасности, словно оглохли и ослепли. На миг Ставр забыл, где находится, и даже патруль не заметил бы, только если бы кто-нибудь из охранников наступил на него. К счастью, это экстазное состояние длилось лишь несколько секунд.

«Стоп, так никуда не годится, — подумал он. — Надо успокоиться. Я бы проделал с ней несколько занятных штучек в воде, но что я скажу Советнику, если он найдет меня в своем бассейне? «Руссо туристо облико морале»?»

Словно вызванный мыслями Ставра, Советник действительно вышел из дома и направился к бассейну. Он был в халате и резиновых шлепанцах. Арисса помахала ему с середины бассейна. Советник улыбнулся ей, уселся в шезлонг и раскрыл журнал, который принес с собой. Подошел чернокожий слуга в брюках с шелковыми лампасами и короткой белой куртке, поставил на столик рядом с хозяином высокий стакан с коктейлем, второй коктейль на изящном серебряном подносе он поставил на мраморный бортик бассейна. Арисса медленно подплыла, ухватилась за бортик и без всякого усилия вспрыгнула на него. У нее было очень гибкое тело: она села почти в позе лотоса, но согнула и положила на мрамор только одну ногу, другой медленно покачивала в воде. В любом рассчитанном или случайном движении Ариссы проявлялось естество порнодивы, формы ее длинного, тонкого тела и профессионально точные позы вызывали не эстетические чувства, а эрекцию. Арисса подняла стакан с коктейлем и, раздвинув всегда полуоткрытые губы, прикусила соломинку. Между передними зубами у нее была небольшая щель, как у маленькой девочки, которой следует носить корректирующую пластинку. Эта порочная щель, вдруг возникающая между по-детски бесформенными, припухлыми губами, вызывала у мужчин сладкую судорогу.

Ставр заметил, что от дома к Советнику направляется молодой красавчик с гладко зачесанными черными блестящими волосами. Он в первый раз увидел Фанхио и определил его как гнилой типаж — нечто между секретарем, официантом и латинским любовником, мечтающим сделать карьеру в постелях стареющих миллионерш.

Фанхио остановился возле Советника, ожидая, когда босс обратит на него внимание. Ставр надел наушники и нацелил микрофон на Советника и его секретаря.

— Я вас слушаю, Фанхио, — сказал Советник, поднимая взгляд от журнала.

— Господин Майер, вы просили сообщить вам, если из гонконгского банка придет подтверждение, что Лапуа перевел деньги для оплаты сделки. Так вот, подтверждение получено.

— Спасибо, Фанхио. Свяжитесь с Лапуа и сообщите, что мы начинаем отгрузку товара.

— Я сделаю это немедленно, господин Майер.

Ставр хорошо рассмотрел Фанхио в бинокль, стараясь запомнить его на случай, если завтра не представится возможности его сфотографировать, — этот человек, секретарь или вроде того, имеющий доступ к связи, возможно, имел доступ и к другим информационным системам базы.

Когда с присущим ему преувеличенным достоин-ством Фанхио удалился, Советник отложил журнал и взглянул на Ариссу. Она встала и медленно пошла к нему. Вверху между внутренней стороной бедер у нее был треугольный просвет, достаточно широкий, чтобы видеть, как загибается внутрь черный шелковистый лоскуток бикини. Арисса остановилась перед Советником, широко расставив ноги и покачивая бедрами, начала ласкать свои торчащие вверх груди. Короткие огненно-рыжие пряди упали ей на лицо, с них по шее и груди еще текли извилистые струйки воды. Тонкие гибкие руки, как змеи, медленно поползли вниз, лаская теперь живот.

Лицо Советника утратило свое обычное вежливо-бесстрастное выражение. Он расслабился и с нарастающим волнением следил за движениями Ариссы.

— Покажи мне, — тихо сказал он.

Длинные пальцы с розовыми ногтями проскользнули под тонкие шнурочки бикини и начали, дразня, играть ими. За черным лоскутком мелькала белая выпуклость, чуть тронутая золотистой патиной загара. Арисса вдруг оттянула вниз шнурки, обнажив себя всю, и сразу снова закрылась. Наигравшись вдоволь и видя на лице Советника уже явные признаки возбуждения, она сдернула бикини. Кожа на лобке была гладкая, ослепительно белая по сравнению с загорелыми бедрами. Посередине шла узкая, едва заметная полоса светлой щетинки, книзу она расширялась и нежным золотистым пушком окружала начало темно-розовой щели. Волнообразно приседая с широко разведенными бедрами, Арисса запустила пальцы в эту щель и стала ласкать себя. Из ее горла вырывались то протяжные стоны, то резкие, вибрирующие вскрики.

Гримаса вожделения неприятно изменила лицо Советника. Он откинул полу халата и положил руку себе на пах.

Арисса приседала, опускаясь все ниже и ниже, вдруг быстро приподнялась и повернулась спиной. Перед самым лицом Советника со всей сводящей с ума откровенностью раскрылся источник наслаждения — сияющая влажная щель между маленькими круглыми ягодицами.

Советник торопливо и неловко вылез из шезлонга и раздвинул полы халата. Арисса уперлась ладонями в стол и гибко прогнулась, подставляя зад под его восставший наконец член. Она стояла перед хозяином, как кобылица, нетерпеливо и страстно встряхивая головой в огненно-рыжей гриве. Советник деловито обхватил руками бедра Ариссы.

Ставр с пониманием наблюдал за сексуальными упражнениями своего бывшего шефа. Он прикинул, что, судя по темпу, который с ходу взял Советник, тот должен продержаться на хребте своей кобылицы минуту, не больше. Но он ошибся. Шеф уложился быстрее.

«Как, и это все? — разочарованно подумал Ставр. — Стоит заводить себе «Харлей-Дэвидсон», если умеешь ездить только на трехколесном велосипеде?»

Однако партнерша, похоже, не испытывала разочарования. Все это время она билась в конвульсиях экстаза, стонала и задыхалась, а в момент последних содроганий Советника она издала такой пронзительный кошачий вопль, что Ставр услышал бы его и без микрофона.

«Ну просто Сара Бернар! — восхитился Ставр. — Шеф должен доплачивать ей за актерское мастерство».

Советник запахнул халат, потуже завязал пояс и снова уселся в шезлонг. Возникший, как по приказу, чернокожий слуга подал два бокала вина со льдом.

Ставр уже не рассчитывал увидеть или услышать что-нибудь интересное, но ему не пришлось скучать — через несколько минут у бассейна появился высокий, атлетически сложенный блондин с бритым затылком и лохматой макушкой. Он был одет в короткую бронекуртку из серо-зеленого кивлара, очень удобную, легкую и не лишенную изящества, а также в свободные, стянутые у щиколоток штаны и кроссовки. Он обменялся с Советником несколькими фразами, из которых Ставр не смог уяснить ничего конкретного, кроме того, что блондина зовут Макс. Интуиция подсказывала, что судьба еще столкнет их с этим парнем нос к носу.


15


К двум часам ночи дом окончательно затих. Свет горел только в вестибюле и комнате на первом этаже: там дежурила охрана. И еще светились два окна из тех, которые молчали, в канцелярии тоже бодрствовала ночная вахта.

Вся территория вокруг виллы просматривалась видеокамерами, казалось, они не оставляли ни одного шанса незаметно приблизиться к дому. В принципе для Ставра камеры не являлись непреодолимым препятствием, но сейчас в его план не входил личный контакт с бывшим шефом. До утра наблюдение за домом не сулило никакой интересной информации, и Ставр решил перебраться к причалу. Нетрудно было предположить, что в ангарах на берегу находятся склады оружия — основного товара, на котором Советник раскручивал свой бизнес. Но чем десять раз предполагать, лучше один раз увидеть.

В снаряжении Ставра было несколько капсул с сильным стимулятором физической активности, но пока он не ощущал ни малейших признаков усталости, зато голод был уже волчий. Перед тем как лезть в ангары, имело смысл подкрепиться. Меню ужина Ставра привело бы в неописуемый восторг всех озабоченных своими фигурами дам. Оно состояло из пимикана, приготовленного из сублимированного творога с черносливом, и нескольких глотков воды из фляги.

Ставр начал пробираться к ангарам. Все основные маршруты своих передвижений по территории базы он наметил заранее, с таким расчетом, чтобы они пролегали на безопасном расстоянии от особо тщательно контролируемых зон. На манер ящерицы Ставр то быстро и бесшумно полз вперед, то замирал в полной неподвижности. Спустившись в прибрежную часть базы, он наконец поднялся на ноги. В первый раз за весь день Ставр смог принять вертикальное положение и сейчас, как никогда, оценил естественность и удобство передвижения на двух ногах. Пригибаясь, он двинулся в обход одноэтажного дома, в котором жила обслуга. Длинные лохмы, свисающие с маскировочного костюма, искажали очертания тела — не человек, а существо, похожее на оборотня, совершенно бесшумно двигалось на полусогнутых лапах.

От дома Ставр перебрался под прикрытие ограды из панцирной сетки, которой была обнесена насосная установка над зарытым в грунт резервуаром с горючим. Здесь он залег и стал наблюдать за активной деятельностью грузчиков в одном из ангаров. У пирса было пришвартовано небольшое судно, по виду из тех, капитаны которых зарабатывают свой хлеб мелким фрахтом. Два автопогрузчика деловито таскали из ангара на пирс кубы из аккуратно сложенных темно-зеленых ящиков. Это была стандартная тара, в которую упаковываются изделия военных заводов. Рабочий цеплял груз к крюку крана, и, покачиваясь на талях, ящики опускались в трюм.

Ставр вспомнил доклад Фанхио о деньгах от какого-то Лапуа и распоряжение Советника начать погрузку товара. Похоже, этот таинственный Лапуа в самое ближайшее время получит свои игрушки. Все это еще раз подтверждало, что войну легче развязать, чем закончить, потому что она быстро начинает питать саму себя и очень хорошо кормит своих избранных чад.

Благодаря всей этой ночной возне Ставр был избавлен от необходимости искать способ пролезть в склад, наверняка надежно защищенный системами контроля доступа. Он уже видел достаточно, чтобы убедиться: в ангаре есть и оружие, и боеприпасы.

Ставр позволил себе немного помечтать, представив, какой грандиозный фейерверк можно устроить, имея под рукой такие средства, как резервуар с горючим и склад боеприпасов. Поистине это были пламенные мечты. Сейчас у него появился шанс достойно свести счеты с Советником за тот ужас на базе «Стюарт». В его воображении пронеслись картинки в жанре «Рембо-3», но он вынужден был отказаться от удовольствия немедленно воплотить мечты в реальность. «Не надо впадать в нездоровый азарт, разведчика украшает скромность», — урезонил себя Ставр и с сожалением покинул свою удобную лежку возле насосной установки.

До рассвета Ставр хотел успеть обследовать еще лифт и вертолетную площадку. Добираться туда пришлось опять в основном по способу пресмыкающихся.

На черной скале светилась прозрачная колонна элеватора лифта. Наверху она заканчивалась небольшим стеклянным павильоном. Справа от него, на краю автостоянки, возвышалась металлическая ферма с осветительной панелью. Прожектора бросали вниз мощный сноп света. Он выхватывал из темноты обнесенную невысоким мраморным барьером площадку у подножия скалы. Посреди площадки стоял изящный черный вертолет. Это был тот самый вертолет, на котором улетели гости Советника. Ставр видел, как он вернулся уже ночью и в свете прожекторов красиво зашел на посадку.

Пространство перед лифтом просматривалось двумя камерами. Следя за тем, чтобы не попасть в зону их действия, Ставр подобрался так близко, насколько было возможно. Пока он не знал, для чего может понадобиться лифт, но в любом случае это было важное инженерное сооружение, и если придется воевать здесь, то надо иметь его в виду.

— Вот, блин, — Ставр вдруг услышал речь соотечественников, — самая паскудная смена перед рассветом. Джексон мне полтинник проиграл, я говорю, отдежурь за меня две утренние смены — и в расчете. Не согласился, сволочь, даже баксы не пожалел.

— Если Длинный опять всю воду из холодильника вылакал, убью гада.

Голоса и шаги приближались. На освещенном пространстве перед лифтом появились два коренастых здоровых мордоворота в камуфляже.

«Прапора — они и в Африке прапора», — усмехнулся Ставр.

Подойдя к лифту, один из охранников достал из кармана магнитную карточку и сунул ее в прорезь кодового замка. Двери кабины бесшумно открылись.

Благодаря своему маскировочному костюму Ставр был почти неразличим на фоне скалы, он не шевелился, чтобы случайно не привлечь к себе внимания, но мускулы ног были напряжены и пружинили, как у зверя, готового и к нападению, и к бегству. Ставр следил за манипуляциями охранника с карточкой и вдруг почувствовал опасность. Он ясно ощутил чье-то присутствие позади себя. Ставр оцепенел, ожидая выстрела, или приказа встать, или какого-нибудь сигнала охранникам у лифта. Но ничего не случилось. Охранники спокойно вошли в кабину, двери закрылись. Ставр решил, что опасность за спиной померещилась ему от нервного напряжения, и все же он оглянулся.

Из мрака на него смотрели два глаза. В них горела такая неумолимая злоба, что на миг Ставр был буквально парализован ужасом. В лицо смотрела смерть.

Ставр еще не понял, кто перед ним, но рефлексы как всегда работали безотказно. Не разгибая колен, он одним движением развернулся навстречу опасности. Пистолет уже был в руке, словно сам прыгнул из кобуры в ладонь.

Из мрака послышалось глухое рычание. Затем раздался прерывистый звук частого дыхания и снова — угрожающий рык. Это была всего лишь собака. Ставр выругался сквозь зубы.

Угольно-черная, как пантера, собака казалась сгустком того мрака, из которого возникла. Но теперь Ставр видел или скорей угадывал очертания крупной головы с короткими висячими ушами. Призрачные блики скользили по выпуклостям мощной мускулатуры лап и спины. Ставру никогда раньше не приходилось на такой короткой дистанции сталкиваться с фила-бразильеро. Даже имея в руке пистолет, он почувствовал большое облегчение, когда понял, что его и собаку разделяет сетка. Ставр отчетливо представил, что испытывали черные рабы, бежавшие с кофейных плантаций, когда их настигали эти огромные псы, специально выведенные для охоты на человека. С парой таких охотников-убийц не могли справиться даже двухметровые полудикие негры. Но Ставру все же повезло, что Советник или прежний владелец «Гранд Рифа» обзавелся именно этим роскошным живым оружием, а не обошелся просто сворой овчарок, которые, учуяв его, подняли бы бешеный лай. Благородные убийцы фила-бразильеро расправляются с жертвой с безмолвием крокодила.

«Черт возьми, — Ставр сунул пистолет в кобуру на бедре, — я думал, после генерала Агильеры ни одна черная морда не сможет произвести на меня такого сильного впечатления».

До рассвета оставалось около часа. Наступила удивительная тишина, стих даже шум бьющихся о причал волн. Ставр решил, что, пожалуй, стоит немного поспать. Единственным подходящим для этого местом были очистные сооружения, с которых он начал свой рейд по владениям Советника. Под землей находился настоящий лабиринт из каналов, отстойников, резервуаров, оснащенных насосными станциями и шлюзами. Все это нуждалось в регулярном обслуживании или по крайней мере осмотре, поэтому тут были площадки и даже небольшие помещения, где Ставр мог поспать.

Было холодно и сыро. Слышался однообразный шум воды и ритмичные вздохи насосов. Погасив фонарь, Ставр очутился в кромешной мгле. Он не сразу смог заснуть: мешала усталость и ноющая боль в мускулах, перетруженных непривычным передвижением по способу пресмыкающихся. Но хуже всего было назойливое мелькание перед мысленным взором обрывков того, что он видел сегодня и что вообще происходило с ним. Психиатры называют это ретроспекциями, и Ставр знал, что это тревожный сигнал о перегрузке нервной системы. Все-таки испытания, которым подверглись за последнее время его выносливость и выживаемость, не прошли даром. Не зажигая фонарь, Ставр на ощупь отыскал в мешке небольшую плоскую флягу с виски и сделал пару глотков. После этого расслабил все мускулы и сосредоточился на приятном ощущении растекающегося по венам тепла. Ставру показалось, что он только успел поудобней пристроить голову на мешок со снаряжением, как таймер на часах оповестил, что отведенные на сон два часа истекли.

Следующий день Ставр провел так же, как и предыдущий: он наблюдал за виллой, прослушивал окна, фотографировал. Шхуна, в трюм которой ночью грузили армейские ящики, отбыла до рассвета. На причале и в районе ангаров почти не наблюдалось активности. Советник до завтрака поплавал в бассейне, затем, сидя в шезлонге, выпил чашку кофе и просмотрел газету. Арисса не появлялась, что было вполне естественно: она явно относилась к ночным животным, и утро было не ее время. Единственным, кто проявлял здоровую активность, был Макс. Ровно в восемь утра он появился в спортивных трусах, голый по пояс, и в течение сорока минут Ставр с одобрением наблюдал за его тренировкой. Еще вчера вечером, видя, как независимо, в отличие от подобострастного Фанхио, держится со своим боссом Макс, Ставр пришел к выводу, что этот человек занимает в команде Советника особое, привилегированное положение. Глядя на Макса, никто не заподозрил бы, что он светский человек и блестящий собеседник, поэтому следовало сделать вывод, что его ценят за другие качества.

«Если я правильно ориентируюсь, то этот здоровый мрачный придурок собственное КГБ господина

Советника, — решил Ставр. — Уж очень повадки знакомые. Он русский, но свои его, похоже, боятся, во всяком случае, держатся от него подальше. Ни разу не заметил, чтобы кто-нибудь заговорил с ним по своей воле. Когда доберусь до Москвы, надо попробовать прокачать его, может, на него что-нибудь есть».

Ставр пробыл на хорошо охраняемой базе почти два дня и остался незамеченным. Дольше пассивное наблюдение вряд ли принесло бы ценные результаты. Пора было выбираться отсюда и плыть в условленное место, где его должен был подхватить Кейт.

Ставр спустился в катакомбы очистных сооружений, вытащил из колодца гидрокостюм и акваланг и тщательно упаковал в водонепроницаемый мешок фотоаппарат, сканер и микрофон.

Обратный путь по трубе был несоизмеримо более легким. Течение само несло Ставра, ему не надо было хвататься за стены и напрягаться, преодолевая силу встречного потока. Впереди появилось мутное пятно, похожее на лунный диск, выплывающий из плотных облаков. Когда свечение превратилось в четкий круг света, Ставр затормозил, уперевшись в стены трубы, и, прежде чем сунуться к решетке, проверил, на месте ли тросик с присоской, удерживающий ее изнутри. Затем он освободил решетку и вынырнул из трубы, вызвав панику в стае полосатых рыб.

Вода в бухте была удивительной прозрачности, солнце пронизывало ее до самого дна, устланного мягким зеленовато-бурым мхом. Под прикрытием пирса Ставр отплыл подальше от причала. Теперь он мог не опасаться, что его заметят сверху, но не стоило сбрасывать со счетов неожиданную встречу с аквалангистами. Ставр был крайне осторожен, пока не добрался до кораллового рифа, отгораживающего бухту от моря. Риф сплошь зарос все тем же мягким мхом, похожим на зеленую овчину. Ставр перевалил через него и на предельной скорости поплыл к небольшому заливу, где его должен был забрать Кейт.

Скалистый берег был испещрен гротами и уступами, выбитыми в камне вечным прибоем. Здесь Ставр мог провести несколько часов, не опасаясь, что его обнаружат. Но ждать пришлось недолго. Вскоре он услышал звук двигателя, и в залив влетел катер. Описав полукруг, он остановился. Двигатель тихо пофыркивал на холостых оборотах. Убедившись, что это действительно Кейт, Ставр нырнул в воду и поплыл к катеру. Через минуту Кейт поднял его на борт.

— Ну как? — спросил американец.

— Нормально, все прошло по плану.

Не теряя времени, Кейт сел к рулю, а Ставр принялся снимать гидрокостюм. Из-под черной дельфиньей шкуры высвобождалось его ловкое мускулистое тело. Сильный загар у него был только на руках, лице, шее и дальше треугольником с размытыми границами спускался по груди.

Через полчаса Ставр и Кейт добрались до рыбацкой гавани, где на волнах покачивались бедные и весьма подозрительные лодчонки. На берегу виднелись какие-то строения под травяными крышами. В море тянулся хлипкий деревянный настил, сколоченный из всякой дряни, выбрасываемой на берег во время шторма. Как только катер причалил к настилу, из ближайшей хижины появился белый человек. Он перекинулся с Кейтом парой слов, прыгнул в катер и на бешеной скорости умчался в море. Взвалив на плечи акваланг и мешки со снаряжением, Ставр и Кейт пошли к хижинам. За одной из них стоял «хаммер» Кейта.

Пока Ставр занимался разведкой «Гранд Рифа», Кейт тоже не терял времени даром. Он крутился по своим делам весь предыдущий день и почти всю ночь провел в дороге, держался в основном на кофе, и уже было заметно, что он утомлен.

— С утра голова трещит, — пожаловался Кейт. — Может, ты сядешь за руль?

— Конечно. — Ставр был голоден как волк и полон энергии. Он обрадовался, найдя ей применение. — Я заметил, что среди преуспевающих торговцев оружием считается хорошим стилем летать на вертолетах. Какого черта ты не купишь себе вертолет, Джек?

— Я обдумаю твою идею в другой раз, тогда голова не будет болеть.

— У тебя в аптечке нет ничего от головной боли?

— Есть, но я никогда не принимаю никаких таблеток, даже аспирин. Это мой принцип.

От берега моря они довольно долго ехали без дороги, ориентируясь на свежий след, проложенный «хаммером» по пути сюда. Наконец выбрались на шоссе, Кейт указал, в каком направлении ехать, и передал Ставру термос с кофе.

Пурпурный шар заходящего солнца, длинные синие тени от пыльных пальм, плоско лежащие поперек шоссе и прыгающие на капот, проносящиеся по лобовому стеклу, — все это уже много раз было. Вот только руки сжимали руль «крокодила», а рядом сидел Шуракен. Когда сейчас Ставр думал о Шуракене, у него не возникло той камнем ложащейся на сердце тревоги, которая терзала его в лагере. Сила и свобода действий давали ему уверенность, что уже через несколько дней он появится в Москве с хорошей добычей в зубах и в обмен на шкуру Советника вытащит своего напарника из грязной истории с предательством их шефа и диверсией на базе «Стюарт». Определенно Ставр начинал чувствовать к Кейту душевное расположение: пусть Джек цэрэушник, а значит, партнер-противник, но все так удачно сложилось благодаря тому, что он решает свои проблемы как профессионал, а не как бандит. Теперь главное — не терять времени, и так его прошло слишком много.

Город свободно раскинулся вдоль побережья. На бульварах и центральных улицах кипела ночная жизнь. Сияли вывески ресторанов и баров, горели цветные фонарики, мерцали свечи на покрытых белыми скатертями столиках уличных кафе. Смело одетые женщины все казались красавицами. Но в воображении Ставра уже возникали другие улицы. В Москве сейчас зима, уютный двор его старого дома завален сугробами. Ставр ясно представил: ночь, такси, Ломоносовский проспект, облицованный желтоватой плиткой фасад углового дома, высокая арка подворотни, лязгающая железом дверь лифта в сетчатой клетке, третий этаж…

Размеченное фосфоресцирующим пунктиром шоссе бежало мимо утопающих в зелени белых вилл, в этом районе жили европейцы и преуспевающие местные дельцы. Миновав рекламный щит отеля, в котором Кейт снимал апартаменты под жилье и офис,

Ставр свернул и въехал в ворота. У апартаментов Кейта был отдельный вход с небольшой площадкой для парковки, там он обычно ставил машину. Ставр заехал на стоянку и заглушил двигатель. Он вылез из машины и открыл заднюю дверцу, чтобы вытащить акваланг и прочее снаряжение.

В стороне от входа вдруг что-то зашевелилось. Из темноты на свет вышел тощий молодой негр, одетый в широкие штаны и длинную рубаху.

— Эй ты, а ну убирайся отсюда! — крикнул ему Кейт.

Но негр то ли не понимал по-английски, то ли все же надеялся получить пару монет, помогая белым занести вещи в отель, но он приблизился к Ставру, совершенно не обращая внимания на окрик Кейта.

Ставр забросил на плечо ремни акваланга и вытащил баул со снаряжением. Зная, что местный оборванец не упустит возможности спереть что-нибудь из машины, он собрался послать его в соответствующем направлении по-русски — он не раз убеждался, что мат безотказно действует почти в любом случае. Но тут Ставр заметил, что у негра странные движения и ничего не выражающее лицо с пустыми, смотрящими прямо перед собой глазами.

«Обкурился или нажрался какой-то дряни, придурок», — подумал Ставр.

Неверным, словно бессознательным движением, негр поднял руку. Ставр увидел ствол пистолета, направленный на него с расстояния в три шага. Выражение глаз у негра не изменилось, по-прежнему глядя в пустоту и даже не пытаясь прицелиться, он сделал еще шаг вперед и выстрелил. Ставра ослепила вспышка, он почувствовал пронзительную боль, пока даже непонятно где, и с ужасом понял, что сейчас черный в упор всадит в него всю обойму. Уронив баул и акваланг, он шарахнулся в сторону, все же надеясь сбить прицел.

Второй выстрел не заставил себя ждать, но это был выстрел Кейта. Пуля классического сорок пятого калибра из старого безотказного кольта пробила негру висок, но для верности Кейт вогнал ему еще пару пуль в башку. Стрелял он по-полицейски, с двух рук.

Тело с пробитой тремя пулями головой рухнуло на землю. Вуане, слуга колдуна Акиови, теперь действительно окончил свой земной путь.

— Проклятие, кажется, я видел этого мерзавца вчера, когда уезжал, — засовывая кольт обратно в кобуру, Кейт перешагнул через труп Вуане. — А, черт, он попал в тебя?

— Глупо… и до черта обидно. — Из-под руки, которой Ставр зажал рану с левой стороны груди, быстро растекалось пятно крови.

— Ты поймал пулю вместо меня, — сказал Кейт. — Поверь, мне жаль, честное слово.


16


Как только стаял снег, Шуракен продолжил ремонт дома. В первую очередь он обшил вагонкой кухню и одну комнату на первом этаже. Старый, похожий на фанерный чемодан шифоньер, подаренный матерью на почин хозяйства, раскладушка и табуретка создали в комнате весь необходимый и достаточный жилой уют. Индивидуальность Шуракена обозначилась в этом интерьере в двух предметах: вырезанной из куска жести оригинальной нахлобучке на лампочку (диск из тонкого металла был надсечен от края к центру, и часть образовавшихся таким образом секторов была отогнута вниз, а часть — вверх) и деревянной раме с фотографиями. Улетая из Сантильяны, Шуракен забрал из коттеджа фотографии, похвальные грамоты и прочие реликвии, которые он со Ставром прикалывали на стены. Теперь все это приобрело для Шуракена особый смысл и ценность. Он поместил их в большую раму под стекло.

Женю угнетал этот «иконостас». С фотографий на нее смотрело лицо Ставра, и получалось, что он не уходит из ее жизни. Она тосковала по нему. И эта тоска мешала ей по-настоящему уверенно почувствовать себя в новой жизни. А в этой жизни она была женой Шуракена и должна была думать о благополучии и счастье своего мужа. А с Шуракеном ей тоже хватало проблем. Он часто не спал по ночам, сидел на кухне и курил, глядя в пространство пустыми, невидящими глазами. Женя хорошо понимала, что это значит, в госпитале ей часто приходилось иметь дело с подобными вещами. В одну из таких плохих ночей Женя проснулась от того, что Шуракен осторожно, чтобы не потревожить ее, вылезает из постели. Женя протянула руку к выключателю и зажгла лампу, стоявшую на тумбочке у постели.

— Я разбудил тебя? Прости, — пробормотал Шуракен. — Спи, я покурю на кухне.

— Нет, не уходи. Давай поговорим.

— Не стоит. Лучше завтра.

— Нет, сейчас. Что с тобой происходит?

Шуракен сел на кровать.

— Ты сама все понимаешь. Ты ведь у себя в госпитале видела немало таких ребят, как я. Ставр, то есть Егор, однажды сказал: «Война кончается только для мертвых». К сожалению, это правда.

— Я действительно видела много ребят, которые не знали, что делать с собой в нормальной жизни, и хотели одного — сбежать обратно на войну. Так вот, Саша, ты к прежнему не вернешься. Мы со всем этим справимся.

Шуракен вдруг метнулся к ней, схватил за плечи и посмотрел в глаза, стараясь проникнуть в скрытый мир ее души.

— Скажи, ты ведь думаешь, что если бы я тогда в вертолете удержал его и он остался бы жив, то сейчас все было бы по-другому? Скажи правду, не щади меня.

— Я жена тебе, Саша.

— Да, но ты любишь Егора.

— Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.

Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непреклонным.

— Нет, — сказал он.

Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в котором Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фотографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать только как дерево — с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и болеть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.

Поселковые дворняги, любопытные, как все собаки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, наблюдали за строительством и даже пытались поселиться под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближаться к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свирепости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.

Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоятельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.

В один из погожих майских дней к Шуракену заехал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись в заполнявшем двор бодром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Лощеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, небрежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыльце. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Абсолют».

— Да, здорово, — сказал Морозов, — ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лесной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоящая сибирская лайка, и собирался из нее промысловую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши торчком и хвост калачиком, а у этой — уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя настоящий волкодав в клетке сидит? — Морозов кивнул на Дуста.

Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.

— Кобель дареный, — лениво заметил Шуракен, — а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.

— Между прочим, я к тебе с деловым предложением приехал, — приступил к главному разговору Морозов. — Ты же понимаешь, что я немного догадываюсь, чем ты занимался все эти годы.

— Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую группу в одной из африканских республик.

— Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где большие деньги, там возникают свои особые проблемы.

— Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.

— Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.

— Ни по каким вашим делам я проходить не собираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.

Когда машина Славки Морозова — не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» — выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыбкая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забором и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.

Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедившись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шуракен остался сидеть на крыльце — он не хотел приглашать Каляя в дом.

— Здорово, — сказал гость.

Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскакивали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополовиненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удовольствием вели разговор и не допили бутылки.

— Здорово, — ответил Шуракен, — но денег не дам.

— Я не за тем, Сашок, у меня другое дело до тебя. Если ты не поможешь, просто не знаю, как быть. Задрался я тут с этими, как их, крутыми, что ли…

— Где ж ты таких крутых отыскал? — удивился Шуракен, имея в виду, что он не представляет себе «крутых», которые нашли интерес в том, чтобы «задраться» с личностью вроде Каляя.

Но его вопрос ободрил Каляя, он давал возможность объяснить, как все было, а это вселяло надежду на понимание и помощь.

— Понимаешь, Сашок, по жизни всякое бывает, такая она, зараза, хитрая, — обстоятельно начал Ка-ляй. — Еду на своем тракторе, на прицепе у меня бревна. Я еду, и они едут — и обгонять меня. А тут, как нарочно, цепь на бревнах хрясь! — и бревна прямо на ихний «мерс» посыпались.

— Кто цепь крепил?

— Не я! — быстро сказал Каляй одной стороной рта.

— Понял. — Шуракен бросил невозмутимый взгляд на кривую от привычного вранья физиономию Каляя. — От меня ты чего хочешь?

— Представь, Сашок, на нашего бы «жигуля» бревна скатились — что бы было? А этому хоть бы хны. Кумпол у него, понимаешь, такой круглый, бревна по нему скатились, только краска кое-где покорябалась. А эти падлы хотят, что б я им три тыщи баксов платил! Расписку писать заставили. Ну достали, честное слово. Щас, я им кину деньги в банке из-под майонеза.

— От меня ты чего хочешь? — снова спросил Шуракен.

— Сашок, ну откуда я им такие бабки возьму? — Каляй замялся. — Сашок, скажи мафиозям, пусть отстанут от меня.

Шуракен посмотрел на Каляя, не понимая, шутит тот или серьезно надеется, что он ввяжется в разборку с бандитами. Какому другому мужику Шуракен, может, и помог бы, но Каляя он не уважал.

Каляй еще долго ныл и упрашивал, ссылаясь на семейство, жалобно поминал детей. Чтобы наконец отвязаться от него, Шуракен сунул ему недопитую бутылку. Понимая, что большего не добьется, Каляй собрался уходить и, чтоб не пропадало добро, запасливым движением свернул газету с остатками закуски и сунул в карман обтюрханной куртки.

— Нет в тебе ни жалости к соотечественникам, ни сочувствия, — напоследок пробормотал он. — А все почему? Потому что не пьешь.

Шуракен подумал, что пропитая глотка глаголет истину. Что правда, то правда: не только крушение карьеры, но и неприязнь к соотечественникам заставила его согласиться на должность лесника. Она давала ему возможность жить на отшибе, в лесу, а не в поселке, где сосед справа и сосед слева вывешивают на общий забор половики и трехлитровые баллоны на просушку.

Быки приехали, как и обещали, через три дня. Огромный черный «форд таурус», который Каляй принял за «мерседес», остановился перед косыми воротами из жидкого штакетника. Утверждение Каляя о прочности машины было явно преувеличено. «Форд» имел какой-то оскорбленный вид: из-за помятой крыши он был похож на безупречного аристократа в сбитом хулиганами котелке. Водитель и бывший спецназовец по кличке Рекс остались в машине, главный из них — Самоса и неотрывно следовавший за ним молчаливый Клубок прошли во двор.

Перед ними предстали жизнерадостные заросли крапивы вдоль забора и гнилой остов «жигуленка», торчащий в углу грязного двора. Когда грянула перестройка, Каляй вдруг заработал денег и, поддавшись новому мышлению, не пропил их, а купил «жигуль-копейку», нуждавшийся в ремонте. Каляй тут же к этому ремонту и приступил. На первом этапе все шло хорошо: он разобрал машину, вытащив все, что можно было вытащить. Потроха «жигуля» были разложены по ящикам и жестяным банкам. Через несколько месяцев каляевские детишки растащили их и перепутали. Резину Каляй пропил, и «жигуль», осев на пузо, врос ржавыми дисками в землю. Вынутые из него сиденья были разложены рядом с «ремонтирующейся» машиной, развалившись на них, Каляй с исключительным удовольствием выпивал с корешами.

Обозрев двор, быки как раз и обнаружили этого новоявленного Ясона, предававшегося горестным размышлениям в тени гнилого остова своего «Арго». Вялые размышления, как отвертеться от необходимости искать проклятые три тыщи долларов, перемежались в мозгах Каляя с приятными воспоминаниями об употребленной два дня назад шуракеновской бутылке «Абсолюта» — когда еще перепадет водка такого качества. Отведя взгляд от плывущего в радостной майской синеве облачка, Каляй неожиданно обнаружил посреди своего двора двух бандю-ков.

Проминая грунт, Самоса и Клубок потопали к лежке Каляя, их накачанные ноги работали, как гидравлические поршни. Бледный, тощий Каляй поспешно сел.

Быки подошли и степенно опустили свои зады на продавленные сиденья из «жигуленка».

— Здравствуйте, — закивал Каляй.

— Бабки приготовил? — формально спросил Самоса.

Каляй с ходу заныл, давя на психику кредиторов все теми же ссылками на жену и детей и от нервности путая их количество и пол.

Быки спокойно ждали, когда Каляй иссякнет.

Водила, как полагается, остался за рулем, а Рекс вылез из машины размять кости. Он посмотрел по сторонам со снисходительным видом человека, знающего, что, если захочет, может на счет «раз» поставить на уши весь этот сонный клоповник.

— Прикинь, как на природе, да? — сказал он.

— Сюда бы с девочками приехать, — отозвался водила, — и голенькими их пустить бегать.

— Ну ладно, Юрчила, твое дело за баранку держаться, а я пойду погуляю, грибов поищу.

— Давай, Рекс, сходи. Кроме говна, ты тут ни хера не найдешь.

Рекс энергично двинулся к узкому проходу между дворами, выводящему к лесу.

Каляй был неиссякаемый говорун. Он возвращался к различным пунктам своего заявления и подробно развивал их, это напоминало цепную реакцию — каждое утверждение порождало новый ряд объяснений. Чувствуя, что дуреет, Самоса закрыл тему.

— Расклад, значит, такой, — прервал он Каляя, — не можешь отдать деньги, отдашь свою хибару.

— Да вы что, ребята! Что вы такое говорите? Куда же я денусь?

— Это нас не касается.

— Да вы посмотрите, ребята, мужики, дом гнилой, как старый валенок!

Каляй вскочил и зарысил к дому. Самоса с отвращением смотрел, как пыльные джинсы пустым рюкзачком болтаются на его тощем заду. Отдавший алкоголизму все силы своего организма, Каляй вызывал у идейно непьющих братков особое отвращение. Отчаянно пиная угол дома, Каляй закричал:

— Вот видите, крыша качается! А задняя стена вообще жердью подперта.

— Ничего, сойдет. Мы сюда с девочками будем приезжать. И вот колодец у тебя есть, мне нравится. Братва по утрам холодной водой обливаться будет. Короче, поехали.

— Куда?.. — упавшим голосом спросил Каляй.

В воображении возникла картинка с утюгом на животе жертвы из кино «Воры в законе», открывшего обывателю глаза на нравы бандитов.

— К нотариусу, — ответил Самоса, уперся здоровыми, мозолистыми от штанги лапами в колени и встал. — Паспорт возьми, мудак, и бумаги на дом. Сейчас все это говно на хозяина перепишешь.

— На какого хозяина?

— Ты че, придурок, мы, по-твоему, от себя, что ли, тут базарим?..

За домом вдруг послышался быстро приближающийся топот. Кто-то бежал сюда.

Быки напряглись, глядя туда, откуда должен был появиться бегущий, и одинаковым движением полезли под куртки.

Из-за дома выскочил Рекс. На его физиономии была написана сенсация.

Несмотря на то что страх прошибал Каляя до самых пяток, он сразу заметил, что кроссовки бандита обмотаны обрывками картофельной ботвы.

«Вот сволочь, огород потоптал».

— Ты че носишься, как табадамский конь? — с неудовольствием буркнул Самоса, засовывая обратно до половины вытащенный из кобуры пистолет.

— Братва, там козлы в лесу! — выкрикнул свою сенсацию Рекс.

— Ну и что? Здесь везде козлы. Вот один стоит.

— Да нет, настоящие козлы. Вот с такими рогами! — Рекс растопырил по сторонам годавы все десять пальцев.

Самоса вопросительно посмотрел на Каляя. Тот кивнул:

— Есть там козлы. Пятнистые олени называются.

— Идем посмотрим, — предложил Рекс.

— На черта они нам нужны?

— Ну пошли, пошли, есть одна мысль. Самоса толкнул Каляя вперед:

— Пойдешь с нами. А то затыришься куда-нибудь, ищи тебя.

— Ребята, — заныл Каляй, — давайте вон там обойдем, а то у меня здесь картошка посажена.

— Плевать. Это теперь наша картошка. Самоса, Рекс и так и не проронивший ни звука

Клубок обогнули дом и, цепляя на фирменные «колеса» ломкие космы картофельной ботвы, потопали к пролому в заборе. Каляй старательно перешагивал через окученные женой грядки.

Приученные к подачкам олени, увидев людей, направились к ним со всех сторон вольера. За сеткой нетерпеливо переступали копытцами стройные ноги, покачивались грациозные шеи и блестели влажные черные глаза.

Братки с любопытством смотрели на оленей.

— Во, блин, никогда таких не видел, — восхитился Самоса.

— А ты вообще никакой живности, кроме собак, кошек и тараканов, не видел, — предположил Рекс.

— Ты видел, что ли?

— Да сколько угодно! Я же в Таджикистане служил. Когда все озверевали от пшенки, комроты выдавал по пять боевых патронов к «калашу» и отправлял на охоту. Попробовали бы мы вернуться без барана или кабана.

Самоса задумчиво достал пачку «Парламента».

— Жаль, дать зверям нечего.

— А вы им сигаретку дайте, — угодливо посоветовал Каляй. — Они табачок любят.

— Чьи козлы? — спросил Самоса.

— Мои, — неожиданно для самого себя ответил Каляй одной половиной рта.

Самоса задумчиво сунул сигарету в ячейку рабицы. Сразу несколько морд потянулось к ней, но одна — рогатая, — отпихнув других, деликатно захватила ее бархатистыми губами.

— Надо же, сожрал! — восхитился Самоса. — Точно твои козлы? — обернулся он к Каляю.

— А чьи еще? Я же кормлю. За зиму одного геркулеса тонну скормил.

Самоса недоверчиво смотрел на Каляя. А тот, заметив, что бандюки заинтересовались оленями, начал отчаянно врать, почему-то надеясь, что ему выйдет поблажка, если он докажет браткам, какой он, Каляй, хороший человек.

— Самоса, давай отойдем поговорим, — предложил Рекс.

Олени продолжали выжидающе топтаться у сетки. Они особенно оживились, когда Клубок полез в карман. Он достал пачку «Мальборо», сунул в рот сигарету и посмотрел на оленей, следивших за каждым его движением. Клубок был парень не жадный — оставив в пачке дежурную сигарету, он вытряхнул остальные и стал совать оленям. А Каляю он сигарету не дал, чтоб не вводить его в заблуждение дружескими жестами.

К вольеру вернулись Самоса и Рекс.

— Значит, так, Каляй, — сказал Самоса, впервые назвав Каляя по имени, — раз козлы твои, можем договориться. Мы тебе долг простим, а ты нам козлов отдашь.

Каляй вытаращился на Самосу:

— Зачем они вам?

— Охотиться на них будем.

— Ребята, да вы что, как на них охотиться? Их из загородки метлой не выгонишь. Если б я их в лес выгнать мог — стал бы я их кормить?

— А мы сами что, лоси, по лесу бегать? Мы их прямо тут валить будем.

— Всех? — перепугался Каляй.

— Зачем всех, мы не беспределыцики. Парочку на развод оставим. Вон мелких вообще трогать не будем. — Самоса показал на двух недельных оленят.

— Не-е, я на это не согласный.

— Нам это без разницы. Не согласный — тогда поехали к нотариусу.

Самоса повернулся и пошел к дому. За ним двинулся Рекс. Клубок пихнул в спину Каляя.

Пока дошли, Каляй прикинул, что, если даже бандюки оленей перестреляют, он все равно как-нибудь отвертится. Ну нет у него другого выхода, не отдавать же дом в самом деле!

— Да ладно, ладно! Берите оленей! — истерично завопил он, когда во дворе Самоса приказал ему идти за документами.

— Наши козлы? — быстро спросил Рекс.

— Ваши…

— Слово?

— Слово…

— Смотри, мужик, ты за свое слово отвечаешь. — Самоса пошел к воротам.

— А расписка? Расписка как? — крикнул ему в спину Каляй.

Самоса остановился и деловито вытащил из кармана органайзер, распухший, как гамбургер, от напиханных между страниц бумажек. Поискал. Нашел каляевскую расписку и сунул органайзер обратно в карман.

Каляй отчаянными глазами следил за листком.

Самоса положил расписку на ладонь и, начав с угла, ловко скатал лист в тонкий тугой стержень, заостренный с обоих концов наподобие спицы.

— На, — сказал он Каляю, — засунь себе в жопу.

Ожидая на следующий день приезда бандюков, Каляй вдруг сообразил, что может проколоться на такой дурацкой мелочи, как замок на воротах вольера, от которого у него не было ключа. В связи с этим возникли и другие соображения. Поэтому Каляй сначала убедился, что кормушка набита сеном и Шуракен, значит, в ближайшее время в вольер не пойдет. Затем он приволок ломик, своротил замок и повесил на его место свой собственный, которым запирал косую дверь избенки.

Команду Самосы Каляй встретил по-хозяйски, показал, как лесной дорогой подъехать к вольеру, и, небрежно вытащив ключ, отпер замок.

Олени собрались у сетки и с любопытством наблюдали за действиями людей.

Быки открыли багажник «форда» и стали готовиться к охоте. Каляй надеялся, что перед стрельбой парни выпьют для пущего удовольствия, тогда наверняка перепадет и ему. А выпить Каляю было необходимо — сердце у него так и тряслось от страха. Но главным в команде был Самоса. Он и Клубок морально подавляли Рекса, который тоже не прочь был пропустить сто — сто пятьдесят грамм. Так что Каляя постигло глубокое разочарование. Водка из багажника не появилась.

Накануне Рекс авторитетно заявил, что нет кайфа стрелять настоящую дичь из пистолетов, и пообещал сам решить проблему оружия. Но дружки, имевшие свои арсеналы, могли предложить только «кала-ши», «узи», М-16, но без патронов, даже РПГ-7 с двумя выстрелами к нему. Все это напрочь лишенное романтики железо предназначалось для утилитарного убийства и совершенно не подходило для охоты на оленей. В конце концов, уже чувствуя себя на грани позора, Рекс достал две потрепанные ижевские двустволки и нож для добивания раненой дичи и свежевания туш. Все это в большой сумке лежало сейчас в багажнике «форда». Переминаясь с ноги на ногу и тоскуя от дурных предчувствий, Каляй всеми силами души желал, чтобы бандюки поскорей перестреляли оленей и убрались отсюда. Тогда он заберет свой замок и подбросит на его место прежний, покореженный ломиком. Готовясь доказывать свою невиновность, Каляй больше всего рассчитывал на этот сломанный замок.

Как назло, быки не спешили. Они осмотрели оружие, обсудили его особенности. Рекс нацепил на пояс ножны с охотничьим ножом. Потом они еще покурили, солидно переговариваясь о своих делах. Затем наконец установили очередность стрельбы и пошли к вольеру.

Женя сняла с плиты чайник и залила кипяток в кружку с заваркой. Шуракен с удовольствием смотрел, как она садится к столу, разливает по чашкам чай. Живот ее уже немного округлился, в движениях появилась мягкость и плавность. Когда Шуракен смотрел на нее, его глаза теплели, в них появлялся свет настоящей нежности. В последнее время он начал заметно оттаивать и уже не выглядел таким отчужденным и замкнутым на прошлом, как раньше.

— Ой, что это? — вздрогнула Женя.

Шуракен не вздрогнул. Он мгновенно напрягся, как боевая система, получившая тревожный сигнал.

— Стреляют, — удивилась Женя, прислушиваясь к отдаленному баханью ружей. — Может, это оленей твоих стреляют? — пошутила она.

Шуракен вдруг вскочил и бросился в комнату, служившую ему спальней. Он распахнул шифоньер, ударом кулака вышиб доску внутри, и Женя увидела, что он вытащил длинный сверток, завернутый в мягкую тряпку. Шуракен сорвал тряпку, и в его руках появилось короткое, довольно массивное ружье. Это был помповый «ремингтон» с подствольным магазином — штатное оружие американских полицейских и бешено завоевывающих жизнь «новых русских». В свертке была коробка патронов.

Женя остолбенела от ужаса, глядя, как Шуракен загоняет патроны в магазин. У него было неузнаваемое, чужое лицо, как будто упала маска мягкой, непрошибаемой вежливости.

С ружьем в руках Шуракен бросился из дома к воротам. Выскочив за ним следом, Женька дурным голосом заорала почему-то:

— Дуст, миленький! Ой, он убьет их! Мамочка моя!

Дуст с лаем остервенело кидался на решетку клетки.

Обезумевшие от ужаса олени метались в вольере. Они стадом неслись в одну сторону, натыкались на сетку, сбивали друг друга с ног, падали, вскакивали, мчались в другую сторону, но там сетка снова отбрасывала их назад. Два недельных олененка сразу были затоптаны.

Передавая друг другу ружья, бандюки палили с таким азартом, что половина оленей была бы уже перебита, если бы стрелки попадали в цель. Но, как выяснилось, стрельба по таким стремительным и непредсказуемым в своих бросках целям была совсем не то, что стрельба по мишеням в тире. Пока только один олень, по которому выстрелили в самом начале, был ранен. Пуля попала ему в бок, но, истекая кровью и слабея, он отчаянно метался вместе со всем стадом.

Рекс, единственный из всех, имел реальный опыт стрельбы по живому. Поэтому, когда подошла его очередь, он взял двустволку с видом уверенного в себе стрелка. Он поймал на мушку самого матерого из двух самцов, поводил за ним стволом и нажал на спусковой крючок.

На всем скаку олень перекувырнулся через голову. Это зрелище было встречено радостными криками остальных участников охоты. Упав, олень сразу попытался вскочить, но смог подняться только на передние ноги. Он задрал рогатую голову и судорожно тянулся вверх, скребя копытами по земле. Со второго ствола Рекс добил оленя выстрелом в голову.

От каждого выстрела Каляй дергался всем телом. Он понимал, что если Шуракен не в отъезде, то уже услышал стрельбу, и прикидывал, сколько времени ему потребуется, чтобы дойти сюда. Ну, минут двадцать… а если бегом? Ну, десять — по мнению Каляя. Только он не представлял, что в норме Шуракен бегает десять километров за тридцать пять минут.

О норме сейчас речи не было. Шуракен ломом шел через лес, кратчайшим путем, точно на выстрелы. Таких бросков он не совершал со времен их со Ставром африканских дел.

Вольер заволокло дымом. После меткого выстрела Рекса бандюкам вдруг начало везти, скорей всего, потому, что они приспособились к ружьям и характеру цели. Еще несколько оленей было ранено.

— Уя! — заорал Самоса, довольный своим метким выстрелом. — До чего живучие, падлы! Прикинь,

Рекс, если в человека так пулю засадить, он уже не встанет, а эти бегают.

— Потом ножом добьем.

И тут сквозь бабаханье двустволок бандюки услышали чужой выстрел. Раскатистый звук был как глухой рык бойцового пса, атакующего свору дворняжек.

Каляй отскочил от ворот и закатился в кусты. Некоторое время он буравил их головой, «улепетывая на четвереньках. Ему казалось, что над головой свистят пули. Никогда в жизни он не испытывал такого ужаса.

Бандюки опустили ружья и закрутили головами. Они инстинктивно подтянулись друг к другу и попятились к выходу из вольера.

— Оружие на землю! — заорал Шуракен, не показываясь из-за деревьев.

Рекс мгновенным, четким движением выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил на звук голоса. Туда же пальнул и Клубок, в двустволке которого оставался один заряд.

Самоса отбросил ружье с разряженными стволами и сунул руку за пазуху. Он не успел вытащить пистолет. Грохнул второй выстрел Шуракена, и пуля впилась в могучий бицепс Самосы.

— Бросайте пушки, пацаны! — Голос Шуракена раздался совсем не там, где бандюки слышали его в первый раз.

Рекс, держа пистолет в вытянутых руках, водил стволом, готовый в любую секунду поймать цель и выстрелить. Клубок, переломив ружье, загонял в стволы патроны. Самоса растерянно матерился, по его лицу расползалась шоковая бледность. — Последний раз говорю: пушки на землю, пацаны, или хуже будет!

Клубок тут же пальнул на голос. Раздался ответный выстрел, и казенная часть ружья бандита разлетелась на куски. Острый осколок снизу вверх распорол Клубку щеку.

Юрчила далеко отбросил пистолет и поднял руки.

— Мужик, не стреляй, не стреляй! Я всего лишь водила!

— А ну вылезай, сука. — диким голосом заорал Рекс. — Давай выходи, говно! Посмотрим, кто здесь круче!

— Я тебя сюда не звал, — ответил Шуракен, — и бодаться с тобой не собираюсь. А башку тебе прострелить — мне как на хер валенок надеть.

Рекс рывками переводил дуло пистолета, пытаясь найти цель по звуку. Шуракен решил ему помочь. Он поднял корягу и бросил в кусты. Этот испытанный трюк сработал, как всегда: Рекс высадил по кусту полобоймы.

Боком стоя за толстой сосной, Шуракен поднял приклад к плечу, поймал в прицел ляжку Рекса и нажал на спусковой крючок.

Рекс взвыл и, завалившись на землю, обеими руками схватился за ляжку.

Самоса, Клубок и Юрчила увидели, как среди деревьев, словно изображение на фотобумаге, проявилась высокая, мощная фигура в светло-зеленом спортивном костюме из парашютного шелка. Шуракен шел к ним, держа ружье стволом вверх.

Рука Самосы уже онемела и повисла плетью. Он машинально зажимал дыру в бицепсе. Его начала бить неудержимая дрожь, которая часто бывает сразу после огнестрельного ранения. Лицо и грудь Клубка заливала кровь, лившаяся из разорванной щеки, руки, контуженные попаданием пули в ружье, онемели до плеч.

Шуракен посмотрел на них вблизи и понял, что бандюки еще не забыли, как отгуляли дембель. В свои двадцать девять он по сравнению с нимичбыл уже вполне матерый мужик.

— Ну что, сынки, давно бандитизмом занимаетесь? — спросил Шуракен. — Вот дураки. Ну ладно, отойдите и встаньте рылами к сетке.

Валяясь на земле, Рекс перекатился на спину, обхватил руками раненую ногу и заорал:

— Больно, твою мать, больно же! Здоровый мудак, придурок… больно!

Его вопли насторожили Шуракена. По действиям Рекса он понял, что это наиболее подготовленный из всех, жесткий, злющий парень, который дерется до конца. Не веря жалобам Рекса, Шуракен не выпускал его из поля зрения. Поэтому, когда Рекс перекатился на спину, чтобы освободить висящий на поясе нож, и потянулся к рукоятке, Шуракен тут же нанес ему страшный удар ногой в голову. Он не убил бандита, потому что убивать не хотел, но отключил надолго.

Выдернув из ножен у Рекса нож, Шуракен оценивающе посмотрел на его друзей и, убедившись, что противник деморализован и совершенно подавлен, вошел в вольер.

— От сетки не отходить и вообще не двигаться, — предупредил он Самосу, Клубка и Юрчилу.

Шуракен понимал, что неизбежно найдет там и убитых животных, и раненых. Но одно дело понимать, другое — увидеть. Крови и смерти Шуракен видел много. На кровь и смерть вооруженных мужчин он реагировал с профессиональным спокойствием, но страдания беззащитных существ — детей и животных — вызывали в его душе острую боль. И сейчас, увидев затоптанных оленят и подранков, Шуракен пришел в ярость.

— Даже дела своего бандитского не знаете, — сказал он двум бледным и одной окровавленной рожам, маячившим за сеткой. — Стрелять не научились, а ручонки чешутся. Запомните, говнюки, если вы еще раз за что-нибудь, кроме собственных концов, этими ручонками возьметесь, я вас найду и их поотрываю.

Шуракену пришлось добить всех подранков, потому что даже легко раненное дикое животное обречено на долгую и мучительную смерть.

Когда он вышел из вольера, Самоса, Клубок и Юрчила оглянулись на него, не решаясь повернуться от сетки. У них возникло ужасное ощущение, что этот человек, убивающий с одного выстрела, сейчас способен и их перестрелять, как подранков. Их ужас был не лишен оснований.

Гнев ударил Шуракену в голову. И он почувствовал, что сейчас может сорваться в то неконтролируемое состояние, которое было после шока от транквилизаторов. Загнанное глубоко в подсознание чувство неудовлетворенной мести рвалось на свободу. Надо было немедленно сбросить куда-то агрессию, иначе он мог убить этих парней.

Шуракен увидел лоснящуюся морду «форда», которая пялилась на него фарами. На рефлексе приклад «ремингтона» уперся в плечо и рука дернула цевье.

Лобовое и заднее стекла «форда» покрылись сетью трещин от прошедшей навылет пули.

Шуракен опустил прицел ниже. Одна за другой пули разносили радиатор и прошивали двигатель.

Когда опустел магазин, «форд» был уже кучей ни на что не годного железа.


17


Население Ново-Троицкого было возбуждено и бурно обсуждало бандитскую перестрелку в оленьем вольере, но никто не знал, что же произошло на самом деле. Шуракен молчал, не желая афишировать применение им оружия, быки исчезли, а о Каляе никто вообще не думал. Удрав в разгар перестрелки, он потом долго сидел в лесу у пожарного пруда и застирывал штаны. Через пару часов из Москвы пришел грузовичок с краном, подцепил останки «форда», загрузил в кузов и увез. Поселковые быстро сообразили, какую пользу можно извлечь из происшествия, и несколько мужиков пришли к Шуракену с просьбой отдать убитых оленей на мясо.

На этом история могла бы и закончиться, если бы быки, как говорится, трепались от себя. Но дело в том, что они были сотрудниками охраны фирмы «Буржа-недвижимость», занимающейся реставрацией, перестройкой и продажей зданий в Москве и предоставлением в аренду строительной техники. Генеральный директор фирмы Аркадий Борисович Моторин приказал начальнику службы охраны Булату Тоболову выяснить все обстоятельства происшествия и позаботиться, чтобы все получили по заслугам, пострадавшие быки в первую очередь.

Тоболов вызвал команду Самосы. Они вошли в его кабинет с самыми неприятными предчувствиями. Вид шефа подтвердил их предчувствия. В глазах Тоболова ясно читался вопрос: «Вы решение моих проблем или сами проблема?» Такой вопрос обычно предшествовал увольнению из фирмы.

Пытаясь оправдаться, Самоса и Рекс наперебой начали рассказывать историю, как они в свой законный выходной поехали к корешу поохотиться на оленей. И вдруг из леса вылез совершенно беспредельный мужик — по их описанию, что-то среднее между Терминатором и Тарзаном — и набросился на «форд», пуляя по нему из немеряной пушки. Они самоотверженно пытались защитить машину, но, получив ранения, были вынуждены отступить.

Слушая изложение их эпопеи, Клубок очень переживал, но, по обыкновению, молча. А Юрчила втихую старался откосить от друзей, всем видом показывая, что он «здесь только водила».

Тоболов с деловой невозмутимостью выслушал всю историю до конца.

— Ребята, я все понял, — сказал он наконец. — Отдыхайте, лечите нервы.

Считая тему исчерпанной, Тоболов в вертящемся кресле повернулся к маленькому столику, на котором у него стояла кофеварка, налил чашку кофе, медленно высыпал туда ложку сахара, задумчиво размешал, повернулся обратно к письменному столу и взглянул на подчиненных, как в первый раз увидел.

— В чем дело? Я же сказал, свободны.

— Как — совсем? — растерянно проговорил Самоса.

— Булат, ну так дела не делаются! — сорвался Рекс. — Мы щас съездим, с ним разберемся. Мы ему рога посшибаем!..

— Никуда ехать не надо, — спокойно сказал Тоболов, — а рога всем, кому надо, посшибают без вас.

— Если нас увольняют, тогда выходное пособие, — заявил Юрчила.

— Кто вам сказал, что вас увольняют? — поинтересовался Тоболов. — У вас неоплачиваемый бюллетень на три дня. А дальше я перевожу вас в Жулебино охранять бульдозеры на стройплощадке. На работу будете ездить на метро. А за «форд» с вас будут вычитать, как положено, не больше двадцати пяти процентов.

Выпроводив быков, Тоболов позвонил знакомому чину с Петровки и попросил выяснить, кто в подмосковном леспаркхозовском поселке Ново-Троицкое мог круто разобраться с его людьми. Чин в свою очередь позвонил начальнику РУВД, который был на гулянке по случаю возвращения Шуракена. Тот ответил, что, похоже, знает, кто это, но на всякий случай сейчас проверит. Вскоре он перезвонил и сказал:

— Гайдамак Александр Михайлович, капитан спецназа, полгода как вернулся из загранкомандировки.

— Армейский спецназ?

— Нет, госбезопасность.

С этой информацией Тоболов пришел к Моторину.

— Если бы парень был просто армейский, я бы решил вопрос сам и не стал бы беспокоить вас, Аркадий Борисович. Но против бывшего Комитета я не могу ничего предпринимать без вашей санкции. У этих ребят очень сильны корпоративные традиции, да и связи кое-какие еще работают.

— Хорошо, Булат, я подумаю. Когда будет решение, я тебе сообщу.

Возмещение стоимости расстрелянного автомобиля было в какой-то степени принципиальным делом: лев должен защищать себя даже от мух. Причем возмездие должно быть истинно львиным, тогда на него поостерегутся нападать те, кто способен причинить настоящий ущерб. Но все же потеря довольно потрепанного «форда» была недостаточно серьезным основанием, чтобы ввязываться в конфликт с непредсказуемыми последствиями. Собственно личность капитана спецназа КГБ Гайдамака всерьез заинтересовала Моторина. У него была возможность получить информацию о Шуракене. Теперь, когда неприступная некогда цитадель Комитета пала и, опозоренная, лежала в развалинах, это оказалось намного проще, чем получить сведения о собственности, принадлежащей некоторым видным политическим деятелям.

Силовое подразделение внешней разведки перестало быть сверхсекретным, о его ликвидации было объявлено в газетах в самых мажорных тонах. Это решение президента было представлено как очередная большая победа демократических сил. Сотрудники подразделения именовались в текстах публикаций «головорезами КГБ» и «экспортерами революций». Но Моторина интересовало совсем другое. Пройдя усиленную физическую подготовку, сотрудники подразделения обучались приемам стрельбы из всех видов оружия, рукопашному бою, обращению со взрывчаткой и технике ведения допросов. Некоторые из них говорили только по-русски и на одном из языков народностей СССР, другие свободно владели иностранными языками и чувствовали себя как дома в любой столице мира. Заполучить такого специалиста значило приобрести собственную высококвалифицированную разведку. Но все, с кем Моторин пытался связаться, наотрез отказались даже обсудить возможность сотрудничества. Они были раздражены, обижены, сбиты с толку, никому не верили и, что главное, пока не определили своего места в новой жизни. Находить их тоже было непросто. Но кто ищет, тот находит. В поле зрения Моторина попал Гайдамак — Шуракен. Он заказал и получил информацию о нем и его напарнике Егоре Осоргине, к сожалению числящемся в погибших.

Моторин вызвал Тоболова:

— Булат, съезди к Гайдамаку сам и очень вежливо пригласи приехать ко мне.

Шуракен принял Самосу и его команду за бандитов, что, впрочем, было нетрудно. Зная, что у этого народа не в обычае что-либо прощать, он ждал, что в ближайшее время кто-нибудь обязательно явится к нему разбираться. Поэтому, когда на его дворе появился стройный человек, похожий на молодого Аль Пачино, Шуракен даже не задал себе вопроса: кто бы это мог быть? За спиной Тоболова двигался телохранитель, как и он, одетый в дорогой костюм-тройку.

Шуракен выключил циркулярку, на которой ровнял вагонку, но не сделал ни одного шага навстречу визитерам. Он был спокоен: когда намерены убить, то стреляют врасплох, в этом случае никакой профессионализм не спасет — людей, заговоренных от пули, не бывает, — а раз пришли говорить, то всегда есть шанс взять ситуацию под свой контроль. Пока он постарался определить, не наблюдается ли в зоне тактического взаимодействия других объектов, кроме тех двоих, которых он имел в поле зрения. Чувство пространства у Шуракена было выработано специальными упражнениями (одно из них заключалось в том, чтобы определить, есть или нет люди в абсолютно темной комнате), но были такие элементарные и вполне объективные вещи, как поведение собаки и звуки: шорохи на уровне слуха кошки и даже писк злющих голодных комаров — все несло информацию. Судя по всему, визитеров действительно было только двое, кроме тех, конечно, кто остался в машине.

Тоболов не без удивления отметил, насколько фантазии Самосы и Рекса в описании их противника оказались недалеки от действительности. Высокая, мощная фигура Шуракена произвела на него впечатление. Куртка ярко-зеленого спортивного костюма — точно, Самоса упоминал именно такую упаковку — была расстегнута, под ней проступала скульптурная мускулатура груди и живота. Тоболов прикинул, что весит Шуракен не меньше сотни, при этом совершенно не раскачанный и очень стройный — резинка спортивных штанов узко сходится на мускулистой пояснице. На лоб и широкую шею Шуракена падали отросшие за полгода светло-русые лохмы.

— Булат Тоболов, — вежливо и спокойно представился Тоболов. — Я начальник охраны концерна «Буржа».

— Гайдамак.

— Господин Гайдамак, я специально приехал, чтобы передать вам приглашение нашего генерального директора господина Моторина встретиться с ним.

— Я не имею ни малейшего понятия, кто такой господин Моторин, и не понимаю, зачем мне с ним встречаться.

— Но вы, надеюсь, еще помните, что у вас вышла разборка с нашими людьми?

— А, это, значит, были ваши ребята.

— Вы расстреляли принадлежащий концерну автомобиль и нанесли двоим огнестрельные ранения. Из-за этого и у нас, и у вас могут возникнуть проблемы. Вы ведь в курсе, что врачи обязаны сообщать об огнестрельных ранениях?

— Вот об этом, пожалуйста, не беспокойтесь, у меня проблем не возникнет. Как старший лесничий, я совершенно законно владею «Ремингтоном-экс-пресс 840», официально купленном в оружейном магазине на Петровке.

— Я не сомневаюсь, что вы имеете право хранить оружие и даже применять его. Может быть, наши ребята повели себя здесь не совсем правильно…

— «Не совсем правильно» — неточная формулировка, — перебил Шуракен. — Я не против охоты, но когда стреляют по ручным оленям в загоне — это называется живодерство.

— Дело в том, что мы знаем о происшествии только со слов наших людей, а господин Моторин хочет провести объективное расследование, для этого он и просит вас приехать к нему в офис. Мы уважаем законы, если выяснится, что во всем виноваты наши сотрудники, господин Моторин не будет иметь к вам никаких претензий.

— Лично я не имею никаких претензий к господину Моторину. А если его так волнует справедливость, то пусть он сам приедет сюда и я ему расскажу, как было дело, и даже предъявлю вещественные доказательства.

Шуракен указал в сторону забора. Тоболов посмотрел туда и увидел шкуру оленя, растянутую и приколоченную гвоздями к доскам для просушки.

— Господин Моторин очень занят, ему трудно будет выбрать время для такой дальней поездки.

— Я тоже занят…

Препирались Шуракен и Тоболов долго, нудно и исключительно вежливо. Тоболов в принципе считал, что вежливость и корректность — лицо фирмы, к тому же он получил указание убедить Шуракена приехать в офис без демонстрации силы. И он не собирался уезжать, не получив согласия. А Шуракен считал, что у него нет оснований грубить человеку, который разговаривает вполне вежливо, но оснований ехать к его боссу у него тоже нет.

Переговоры зашли в тупик.

Дуст потерял к чужакам острый интерес, улегся на настил клетки и только переводил треугольные медвежьи глаза с хозяина на его собеседника. Вдруг Дуст резко повернул голову в сторону ворот и глухо заворчал.

Реакция собаки насторожила Шуракена. Он услышал, как за воротами хлопнула дверца машины. Тоболов и телохранитель тоже обернулись. Глухие, в рост человека, ворота были закрыты, никто не видел, что за ними происходит. Какой-то человек открыл калитку и вошел во двор.

— Не советую делать резких движений, — предупредил Тоболова Шуракен, решив, что, не добившись успеха разговорами, парламентарии переходят к действиям. — Вы даже не представляете, как плохо это может кончиться.

— Этот не наш, — поспешно ответил Тоболов. Человек подходил, с какой-то вызывающей и в то же время иронической улыбкой глядя на Шуракена и не замечая остальных, словно их тут и не было. Тоболов с изумлением заметил, что Шуракен, похоже, здорово испугался при виде этого темноволосого поджарого, как волк, парня. Он просто впал в шок, в столбняк, даже челюсть отвисла.

— Привет, Шур! — крикнул парень. — Хватит изображать из себя центральный персонаж картины «Не ждали».

— Ты…

Больше Шуракен ничего произнести не смог. Его руки потянулись к Ставру, Шуракен сгреб его и прижал к себе. От его объятия могли хрустнуть ребра, оно было жестким и яростным, как захват в смертельной схватке.

— Все в порядке, Шур, — пробормотал Ставр, успокаивающе похлопывая друга по спине. — Ребята, — сказал он Тоболову, — вы не думайте, у нас не принято целовать мужиков взасос, но сейчас у нас свои дела, и вам не надо на весь этот ужас смотреть.

— Конечно, это ваши дела, но и мы сюда тоже приехали не груши околачивать, — ответил Тоболов.

Шуракен наконец пришел в себя.

— Булат, я все понял про твоего босса, — сказал он. — Если ему это так надо, я с ним встречусь. А сейчас уматывайте отсюда, только сразу.

Тоболов достал из кармана пиджака визитную карточку.

— Свяжитесь со мной. — Он протянул карточку Шуракену.

— Е-мое, я думал, такое только в кино бывает!

Шуракен никак не мог выйти из состояния оглушенности. Они зашли в дом. На кухне Ставр сел на табуретку, а Шуракен ходил вокруг, машинально дотрагиваясь до него, словно все еще не верил, что это не глюк.

— Где ты все это время шлялся, скотина чертова? Ну давай, давай, Ставридас, рассказывай.

— Еще успеется, — улыбнулся Ставр, оглядывая кухню. — Эта история длинная и увлекательная. Я буду рассказывать ее тебе долгими зимними вечерами под хорошую водку в твоей замечательной норе. А где Женька?

— В Москве, она на пару дней уехала экзамен сдавать. Ты знаешь?..

— Не мечи икру, знаю. Все знаю: и что вы с Женькой муж и жена, и что отец умер.

— Все как-то само собой получилось.

— Каждому свое. С тобой у нее семья будет и дом, а я сейчас не мог бы ей дать даже крыши над головой.

— Как это? Почему?

— Дача отца была государственная, ее бы в любом случае отняли, и квартира тоже отошла в казну.

— Ни хрена себе!

— Ладно, есть более интересный разговор. Пойдем загоним во двор мою машину.

— Давай в магазин съездим.

— Не надо. Я все привез.

Увидев знакомый «ЗИС» отца Ставра, Шуракен удивился:

— Как же наш красавец уцелел? Где ты его отыскал?

— Командора надо благодарить. Он взял машину и Грея. Помнишь отцовского колли?

— Я жил некоторое время у Командора после того, как вернулся. Но тогда там еще не была ни «ЗИСа», ни Грея.

— Наверно, они тогда еще были на отцовской даче. Ставр вытащил из машины спортивную сумку.

— Хорошо, Женьки дома нет, — сказал Шуракен. — Не представляю, что было бы, если бы она вот так ни с того ни с сего тебя увидела. Она беременная.

Ставр обернулся и посмотрел со странной усмешкой, словно решая, сказать другу то, что он сейчас думает, или отбрехаться, и предпочел отбрехаться:

— Такое случается в семейной жизни.

Войдя в дом, Ставр расстегнул молнию на сумке и достал четыре бутылки водки.

— Есть интересный разговор, Шур, — сказал он, ставя бутылки на стол. — Я привез сенсационные известия о нашем бывшем шефе Ширяеве. Думаю, они тут кое-кого здорово заинтересуют.

— Черт возьми, я был просто на все сто уверен, что этот сучий потрох жив!

— Еще как жив! Он развил такую бурную деятельность, что достал даже наших заклятых друзей из ЦРУ.


18


Возвращение Ставра особого впечатления на Командора не произвело. Он и не такое видел.

— Ну что ж, — сказал он, — хороший уровень выживаемости. Значит, не зря тебя учили. А вообще, повод есть. Давайте, ребята, по сто грамм за возвращение Егора.

Командор провел своих парней на веранду. Стол был уже накрыт. Командор дал адъютанту Косте соответствующие указания. Прапорщик смотался на рынок, купил парной грудинки на борщ и хороший кусок свинины на отбивные и сейчас священнодействовал на кухне.

Не садясь за стол, Командор разлил по рюмкам водку.

— За тебя, Егор, ты меня очень порадовал, — сказал он.

— Просто повезло.

— Не говори так. Просто ничего не бывает. Если в одном месте встало, в другом обязательно упадет — закон жизни.

Они выпили. Спецы стояли чуть ли не навытяжку. Несмотря на вполне вольный стиль одежды и отросшие лохмы Шуракена, оба сейчас до смешного соответствовали выражению «господа офицеры».

— Ребята, что-то вы напряженные? — усмехнулся Командор. — Расслабьтесь. Вы мне уже не подчиненные и имеете полное право выпить с бывшим сослуживцем в неформальной обстановке.

На веранде появился Костя.

— Подавать, Иван Георгиевич? — спросил он.

— Давай.

После обеда перешли в бильярдную, и Ставр отдал Командору фотопленку, отснятую на базе Советника.

— Хорошо, я отпечатаю и посмотрю снимки, а пока расскажи, что там организовал Ширяев?

— Ну что сказать, Иван Георгиевич, — ответил Ставр, — отличный ларек по продаже российского оружия примерно в восьмистах километрах севернее экватора.

— Сейчас я дам бумагу и ручку. Садись и пиши отчет.

— Какой отчет?

— Отчет о разведывательной операции, проведенной по моему приказу.

В Ново-Троицкое Ставр и Шуракен вернулись поздно вечером. Уже стемнело. Когда свернули с шоссе, фары автомобиля высветили засыпанную щебенкой дорогу. Ставр включил дальний свет, и в глубине леса лучи рикошетили от шершавых стволов черных елей. Через двести метров дорога из беловатой щебенки уперлась в глухие ворота усадьбы. — Ну нагородил городище, — усмехнулся Ставр. — А впрочем, мне нравится, с крупнокалиберным пулеметом тут долго отсиживаться можно.

— Это точно.

Шуракен вылез из машины и пошел открывать ворота.

Ставр загнал машину во двор. Шуракен закрыл ворота и пошел к клетке Дуста.

— Эй, Шур, ты собираешься выпустить этого людоеда? Тогда подожди, я залезу обратно в машину и закрою дверцы.

— Не шугайся, Дуст службу знает. Он уже разобрался, что ты свой.

Засидевшийся за день Дуст, вырвавшись на свободу, завертелся вокруг хозяина, неистово размахивая хвостом, и, встав на задние лапы, всей тяжестью обрушился на грудь Шуракену. Затем он тяжелым медвежьим галопом сделал круг по двору и завернул к Ставру. Пасть Дуста была разинута от уха до уха, и не у всякого хватило бы хладнокровия спокойно посмотреть на клыки размером с большой палец.

Но Ставр уже понял, что пес молодой и настоящей строгости в нем нет. Он опустился на корточки.

— Да ты еще совсем пацан. Ну иди, иди ко мне, валенок.

— Кончай морочить голову моему псу. Не порти мне собаку, — сказал Шуракен.

Он вошел в дом, включил свет. В комнату вошел Ставр. Обшитые вагонкой стены и потолок были посечены тенями и лучами от лампочки под жестяной нахлобучкой. Первое, на чем остановился взгляд Ставра, была рама с фотографиями.

— Что это у тебя за мемориальная доска? Вместо ответа Шуракен молча снял раму со стены и убрал на верх шифоньера.

— Ерунда. Да, я страдал, но теперь мне за это стыдно. Как ты однажды сказал, Ставридас, война кончается только для мертвых. Как ты думаешь, они не могут поручить Советника кому-нибудь другому?

— Конечно могут, но это будет несправедливо. — Он снял куртку, повесил ее на гвоздь, на котором раньше висела рама, и сел на табуретку.

Шуракен опустился напротив него на раскладушку.

— Несправедливо — это для руководства не аргумент, — сказал он.

— Но никто лучше нас не знает этот район. Мы можем разобраться с ним вдвоем и быстро — а вот это уже аргумент, что, нет?

— Все зависит от того, какой диагноз бни ему поставят. По новым понятиям он, может быть, не предатель, а деловой человек, бизнесмен. Может, с ним сотрудничать захотят, а через пару лет еще и пригласят на родину как почетного гражданина. Это уже бывало.

— С нашими у Советника есть шанс все уладить, но я сомневаюсь, что он договорится с американцами. Там теперь их зона влияния.

— Американцы меня не волнуют. Я должен урыть его собственными руками. Есть причина, по которой счеты с Советником для меня очень личное дело.

— Мне это тоже не все равно. До сих пор не понимаю, что все-таки произошло, но одно ясно — мы сели в дерьмо из-за него. — Я тебе могу рассказать. Теперь я про это все знаю. Он использовал нас как двух бобиков. На базе «Стюарт» мы с тобой шухерили, как шпана, а он под шумок смылся. Из-за бабок, которые он увел, меня тут так долбанули транквилизаторами, что едва очухался. Если б не Командор, я сейчас сидел бы на койке в спецпсихушке и писался в штаны.

— Я надеюсь, Командор похлопочет, чтобы это дело поручили нам. А если что… ну тогда я вернусь в Африку и разберусь с сукой без их мандата.

Шуракен достал сигарету и протянул пачку Ставру.

— Спасибо, — сказал Ставр, — но я больше не курю.

— С каких это пор ты такой правильный стал?

Вместо ответа Ставр стянул с себя оливковую футболку, и Шуракен увидел с левой стороны груди свежую отметину от пули.

— Вот с этих, — сказал Ставр.

— А, черт!

— Брось. Поймать пулю любой дурак может, а уж я свою поймал точно, как последний дурак.

Шуракен встал с раскладушки, подошел к Ставру и неуверенно протянул руку, он хотел дотронуться до шрама, но не знал, как его друг к этому отнесется.

— Валяй, потрогай, — усмехнулся Ставр. — Не бойся, в сексуальных домогательствах я тебя не заподозрю:

— На волосок был… просто на волосок, — пробормотал Шуракен. — Еще чуть влево и…

Неглубокая вмятина, затянутая почти белой, еще чужеродной кожей с твердым уплотнением по краям, которую ощупывали его пальцы, имела для Шуракена свое, совершенно особое значение. Она была клеймом, «печатью на мышце», которой пометила его друга судьба. У него самого на боку было такое клеймо, но тогда, когда это случилось, Ставр был с ним. Он не дал проклятым «ягуарам» добить Шуракена, дотащил до госпиталя, охранял, брил, пока тот был еще слаб, но оказался в одиночестве, когда сам получил пулю.

Ставр понял, о чем думает Шуракен. Это был один из редких моментов молчаливого взаимопонимания, но Ставр не хотел, чтобы Шуракен циклился на этой вредной идее.

— Не переживай из-за ерунды, Сашка. — Ставр ударил друга кулаком в плечо. — Ведь жив же, а курить все равно пора бросать. Мы с тобой уже не очень-то молодые для нашего дела, и надо экономить ресурс организма, как сказал один лекарь, когда полосовал меня без наркоза. Ладно, Шур, брось мне какую-нибудь подстилку на пол и завалимся спать.

— Сегодня ты гость, — ответил Шуракен, — поэтому тебе поблажка. Ты ляжешь на раскладушке, а я устроюсь на полу.

— Кто бы стал спорить, а я не буду.

Шуракен расстелил на полу спальный мешок и погасил свет. Некоторое время они тихо лежали в темноте.

— Кстати, — сказал Ставр, — по поводу тех ребят, которые утром к тебе приезжали, что ты с ними решил?

— А что тут решать? Я же им пообещал, что приеду, теперь придется ехать.

— Тогда нечего тянуть, пока время есть, давай завтра и съездим.


19


Главный офис фирмы «Буржа» находился на од-ной из улиц Лефортова в бывшем хлебном лабазе XIX века, перестроенном по финскому проекту. Стильное светло-бежевое двухэтажное здание под коричневой черепичной крышей стояло в глубине территории, обнесенной черной металлической изгородью. Через нее свободно просматривались ровные, как бильярдный стол, зеленые плоскости стриженого газона. На холеном бобрике травы были расставлены стеклянные шары светильников.

Ставр остановил «ЗИС» у ворот офиса. На лобовое стекло крапал мелкий майский дождь.

— Алло, ребята, к вам кто-то идет, ползет, летит. Смотри, Шур, — Ставр показал на декоративные навершия опорных столбов изгороди, — в этих кандибоберах наверняка спрятаны антенны сигнализации.

Створки ворот плавно разошлись, и машина въехала на блестящие от дождя плиты подъездной дорожки.

— Оказывается, и наших можно научить хорошим манерам, — заметил Шуракен. — Когда я договаривался о времени встречи, этот парень, Тоболов, спросил номер машины.

— Пожалуйста, проходите, Аркадий Борисович ждет вас. — Стройная деловая девушка в безупречном офисном костюме открыла перед Ставром и Шуракеном дверь в кабинет шефа.

Охранник, который встретил их у машины и проводил сюда, вошел в кабинет следом, встал у двери и слился с интерьером. Очевидно, он на высоком уровне владел своей профессией, потому что в течение всей встречи никто ни разу не вспомнил о его присутствии.

Стол господина Моторина определенно напоминал газоны перед офисом: такой же обширный, чистый и не загроможденный ничем лишним. На его поверхности стояли бутылка «Камю», банка с витаминами и упаковка таблеток от головной боли.

— Садитесь, — пригласил Моторин.

Ставр и Шуракен сели по разные стороны длинного узкого стола для совещаний.

— В вашем джентльменском наборе не хватает пистолета, — заметил Ставр, разглядывая натюрморт на столе Моторина. — Все эти проблемы с помощью пистолета решаются раз и навсегда.

— Вы ошибаетесь, молодой человек. Есть такие проблемы, которые не решаются даже с помощью пистолета. Итак, кто из вас Гайдамак?

— Я, — ответил Шуракен.

— А вы кто? — спросил Моторин Ставра.

— Я — родители. А вы кто, директор приюта для трудных подростков? Вы чего хулиганов распускаете? Сынок оленей кормил, поил, говно за ними убирал, а ваши приехали на готовое и давай пулять.

— Держите себя в руках, папаша. Вы в приличном месте, — сказал Шуракен.

Моторин спокойно проговорил:

— Если я правильно понял, вы Егор Осоргин. Значит, вы действительно живы. Когда мой сотрудник рассказал о вашей встрече, я сразу предположил, что речь идет о вас.

Лица Ставра и Шуракена напряглись, и они очень внимательно посмотрели на Моторина. В кабинете повисла пауза. Сказав «а» — продемонстрировав, что обладает определенной информацией, — Моторин должен был сказать «б». Спецы ждали.

— Да, я знаю, кто вы, — продолжил Моторин. — Прежде чем пригласить сюда, я проверил вас по своим каналам. Например, я знаю, что последние три года вы были в Африке.

— Допустим. Что дальше? — спросил Шуракен.

— Я предлагаю забыть о конфликте с работниками моей фирмы и обсудить предложение о сотрудничестве.

— Если вам нужны специалисты по «третьей разборке», то это не к нам, — ответил Ставр.

— Я знаю разницу между «хаммером» и мусороуборочной машиной и не собираюсь предлагать вам оказывать услуги такого рода. Мне нужны люди, способные сделать для меня то, что, например, ЦРУ делает для правительства США.

Моторин с удовлетворением отметил, что в глазах бывших спецов появилась заинтересованность. Он подался вперед, положил на стол крупные красивые кисти рук и пристально посмотрел на сидевших перед ним парней, окончательно решая, те ли это люди, которые ему нужны. Он видел, что они молоды, честны, энергичны, но, главное, они штучный товар: уровень их профессионализма гарантировала полученная Моториным информация. Стоило рискнуть.

— Я хочу создать свое собственное разведывательное управление, которое будет заниматься сбором информации, ее защитой и осуществлять спецоперации. Моя фирма нуждается в расширении связей, особенно в поиске зарубежных партнеров. А как показывает практика, прежде чем забираться в постель с новым партнером, следует проверить его контакты. Один мой слишком доверчивый знакомый нашел немецких партнеров, готовых сделать крупные инвестиции в его бизнес, и поехал в Мюнхен для подписания контракта. Фирма оказалась подставой, и он сидел заложником, пока они не перекачали на свой счет всю его наличность. Такие трюки отнюдь не исключение. И фирма, предоставляющая информацию для принятия обоснованных решений, способная вытащить бизнесмена из неприятного положения, будет очень рентабельным предприятием. Работа в моей фирме гарантирует вам достойный уровень жизни. И что наверняка для вас важно, эта деятельность не будет наносить ущерб государству и противоречить вашему кодексу профессиональной чести.

— Серьезно, — сказал Ставр. — Чувствуется, что вопрос глубоко продуман. Что скажешь, Саша?

— Предложение интересное. Но организация такой фирмы недешево обойдется. Нужно специальное оборудование, аппаратура, люди.

— Деньги на старт проекта я найду, — сказал Моторин. — Вы готовы за это взяться?

— Пока нет, — ответил Шуракен. — У нас есть обязательства перед другими людьми, мы должны прежде закончить со своими делами. После этого можно встретиться и поговорить конкретно.

— Когда вы предполагаете освободиться?

— Мы это узнаем в течение недели.

— Давайте сделаем так: через неделю вы сообщите мне о своем принципиальном согласии или отказе. И в течение этого срока я бы хотел иметь с вами связь.

— У меня в лесу телефона нет, — ответил Шура-кен.

— А у меня и дома нет.

Моторин повернулся к стоящей рядом со столом мини-АТС и нажал одну из клавиш. Раздался ответ:

— Слушаю, Тоболов.

— Булат, — сказал Моторин, — зайди ко мне и принеси два мобильных телефона.

— Вообще-то мы у вас пока не работаем, — заметил Ставр.

— Для меня так проще, — ответил Моторин. — Если не договоримся, через неделю вернете.

День был пасмурный и теплый. Мокрый после дождя асфальт парил. Управляемые электроникой ворота «Буржи» бесшумно сомкнулись за кормой «ЗИСа».

— Крутой дядька, — сказал Шуракен. — Может, стоит с ним поработать? Я уже почти все деньги в дом вгрохал, осталась так — мелочовка.

— Американец, о котором я тебе рассказывал, Джек Кейт, сказал мне одну умную мысль: «Разведка — это бизнес, причем один из самых высокооплачиваемых». И он прав, просто мы с тобой еще не привыкли так думать. Надо перестраиваться, — усмехнулся Ставр. — Кстати, мои деньги бабкам перечислили, как положено родственникам, — в рублях по официальному курсу. По нынешним ценам мне это месяца на три на бензин и баб… Идиот!!! — Ставр вдавил педаль тормоза.

Тяжелый «ЗИС» занесло, но Ставру все же удалось удержать его. Машина остановилась, полметра не долетев до человека, неожиданно выскочившего на дорогу. В полном шоке он словно прирос к асфальту.

— У тебя что, здоровья много? — рявкнул в открытое окно Шуракен. — Так я сейчас вылезу, поубавлю.

— Да ладно, не лечи его, Шур. — Ставр завел заглохший двигатель. — Смерть сладка для идиота. Если человек не понимает, что лучше быть в двенадцать дома, чем в одиннадцать — в морге, его не вылечишь.


20


Горизонтальные жалюзи рассекали городской пейзаж на узкие параллельные слайды. Бензиновая гарь застревала в фильтрах кондиционера, поддерживающего в офисе оптимальную температуру и синтетически свежую атмосферу. Был один из первых по-настоящему жарких летних дней. Духота еще не стала привычной, и, войдя в прохладный кабинет, Командор испытал значительное облегчение, но это длилось недолго. Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы пройти по мягкому, заглушающему шаги ковру до середины кабинета.

Навигатор поднялся из-за стола, энергично шагнул навстречу Командору и протянул руку. Это означало, что разговор будет вне протокола. — Минералки, Иван Георгиевич? — предложил хозяин кабинета, когда они сели.

— Спасибо, нет.

Тем не менее Навигатор достал из кабинетного холодильника бутылку боржоми и поставил на стол два стакана.

— Такая жара в конце мая была в семьдесят втором, помнишь, когда торфяники горели. — Навигатор откупорил зашипевшую бутылку и разлил минералку, поднял свой стакан, посмотрел на кипение серебристых пузырьков. — Чтобы у тебя не возникло никаких ненужных вопросов, прочти вот эту справочку, Иван Георгиевич, — сказал Навигатор и положил на стол перед Командором документ, состоящий из трех страниц. — Конкретно этот абзац.

«Продвижение такого специфического товара, как оружие, на зарубежные рынки зависит от общего уровня военно-экономической мощи страны. А здесь за последние годы мы понесли существенные потери. Тут многое зависит от качества изготовления, от агрессивности маркетинга и поддержки соответствующими структурами государства», — прочитал Командор.

— Все правильно, но что из этого следует в практическом плане? — спросил он.

— В практическом плане здесь имеются весьма существенные перспективы. Пока «Росвооружение» будет выпутываться из непрерывной реорганизации и терять позиции на мировом рынке, весьма солидный доход может приносить нелегальная торговля оружием.

Навигатор увидел, что темное от загара костистое лицо Командора окаменело. Губы сжались. Глаза стали, как щит, на котором в качестве девиза обозначен холодный, удерживаемый в крепкой узде гнев.

— Мы с тобой не одно крутое дело сделали, Иван Георгиевич, — внушительно сказал Навигатор. — Надо мне напоминать, что я ни разу не сдал тебя и не подставил? Неужели ты думаешь, что теперь я опущусь до того, чтобы уговаривать тебя поработать на чьи-то шкурнособственнические интересы?

— Ты сказал «доход». Как я должен это по-другому понимать?

— Вопрос в том, в чей карман идет доход и на какие цели. Мы должны выполнять свой долг, защищать интересы страны. Но когда ворье и политические аферисты сидят под крышей правительства, легально мы ничего не сделаем. Чтобы работать против них, нам нужен секретный денежный фонд, не контролируемый правительством. А самый серьезный источник пополнения этого фонда — нелегальная торговля оружием. Понимаешь, о чем идет речь?

— Да.

— В таком случае перейдем к делу. Ширяев специалист в нелегальной торговле и отлично обходится без поддержки государственных структур. Что же касается маркетинга, то, судя по тому, что он достал американцев, маркетинг у него агрессивен дальше некуда. В общем, он нужен живой.

— Ширяев бросил на произвол судьбы своих сотрудников и способствовал разгрому советнической миссии.

— Иван Георгиевич, давай поговорим без эмоций. Курочек, несущих золотые яйца, не режут. Взяв под контроль Ширяева, мы сразу получим отлично налаженный бизнес.

— То есть начнем крышевать ворюгу и бандита. Отлично! Разведка в роли рэкетира. Такого в моей биографии еще не было.

— По-моему, я достаточно подробно объяснил, зачем нам нужен Ширяев. Думаю, те твои головорезы, которые работали с Ширяевым в Африке, отлично с этим справятся. Давай-ка, Иван Георгиевич, выдергивай их. Нечего им тут гнезда греть и цыплят высиживать.

— Похищение крупного бизнесмена с хорошим прикрытием — дело рискованное, а приказывать им я не могу. Нет у меня теперь такого права, они частные лица.

— Ну и что делать?

— Могу предложить им это дело, попробовать договориться.

— Ну, Иван, дожили до демократии, мать твою! С собственными спецами будем рядиться, как с шабашниками.

— Рядиться не надо. Известно, сколько такие контракты стоят по международным расценкам.

— Ну и сколько?

— Нижняя планка по пятьдесят тысяч долларов каждому и орграсходы за счет заказчика.

— Что?! Сто тысяч долларов?! Ты в своем уме? Может, им напомнить, сколько государству стоила их подготовка? А этот твой Осоргин пусть ценит, что ему паспорт российский восстановили. Вернулся, понимаешь, с липовым американским.

— Ты обещал временно поселить его на служебной квартире.

— А где он сейчас живет?

— У меня. Еще у меня живет собака отца Егора генерала Осоргина. А я привык к покою и одиночеству. С меня достаточно собаки.

— С квартирой решим.

— А с деньгами?

— Пираты, просто пираты! Ландскнехты!

— Добро, но это касается только ребят. Меня деньги не интересуют.

Хозяин насторожился: зачастую то, за что приходится платить не деньгами, а чем-то иным, обходится дороже.

— Мои парни притащат Ширяева. Приведут и поставят, куда скажете, — обозначил свою позицию Командор. — И никаких проблем ни с дипломатами, ни с Интерполом не будет. Это под мою гарантию.

— Да-да, — нетерпеливо перебил хозяин. — Мы друг друга поняли. Ты сам чего хочешь?

— Я хочу получить ту сволочь, которая сдала меня чеченцам. Хочу знать, кто это сделал, и чтоб никто не лез разбираться, как и что с ним произойдет.

— Сейчас я этот вопрос решить не могу, — подумав, ответил хозяин. — Я не знаю, кто этот человек и в чьей он команде. Я постараюсь это выяснить, а там посмотрим. Но Ширяев нужен, как говорится, вчера.

— Куда его доставить?

— Лично мне симпатична Мальта.


21


После поездки к Моторину ребята вернулись уже поздно вечером. Открыв ворота, Шуракен увидел, что в доме горит свет.

— Женька дома, — сказал он.

Ставр нерешительно посмотрел на окна, потом на машину, которую еще не успел загнать во двор.

— …Сань, давай я поеду. Шуракен усмехнулся:

— По-моему, ты трусишь. Я уже сказал ей, что ты вернулся, так что это уже не самая горячая новость. Давай иди и поговори с ней. Все равно тебе этого не избежать.

Ставр сделал несколько шагов к дому, остановился и обернулся к Шуракену:

— Ты идешь?

— Иди. Я загоню машину во двор и приду. Ставр бросил на Шуракена осуждающий взгляд,

он явно считал, что друг вероломно бросает его в трудную минуту. Поднимаясь на крыльцо и открывая дверь, он думал, что предпочел бы сейчас снова оказаться в Африке и пусть ему угрожает орава негров с АК-47, право, ему проще было бы с этим справиться. Женя возилась на кухне. Она не обернулась, когда Ставр вошел, хотя не могла не видеть, что они с Шуракеном приехали.

— Здравствуй, — сказал Ставр.

— Здравствуй, Егор.

Она продолжала заниматься своими хозяйственными делами так, словно возвращение Ставра ее ничуть не волновало. Ставр тяжело вздохнул: как и большинство мужчин, он терпеть не мог выяснять отношения.

— Понимаю, я сволочь, во всем виноват и все такое. Но ты все-таки посмотри на меня.

Ставр подошел к ней, машинально поднял руки, чтобы взять ее за плечи, но, так и не прикоснувшись к ней, опустил.

— Ты стала еще красивее. Была девчонка, а теперь настоящая женщина. Прости, что так получилось.

Шуракен не пошел в дом, как обещал. Он сел на крыльцо и закурил. Дуст подошел и сел рядом.

Женя наконец решилась. Она повернулась и посмотрела на Ставра. Если он и изменился за прошедшее время, то однозначно к лучшему Когда он уезжал, то был еще просто не в меру самоуверенный мальчик, а вернулся вполне матерый, привыкший к беспощадным дракам мужчина. Женя почувствовала, как бешено забилось сердце. «Что ж, — подумала она, — чем сильнее враг, тем достойней победа». Она вскинула свою золотистую голову и посмотрела ему прямо в глаза, хотя это было трудней всего. Голова шла кругом, когда она смотрела ему в глаза.

— Ты прав. Я стала взрослой женщиной и буду защищать мою семью. Счастье мне тоже нелегко досталось.

Ставр не понял ее. Он не знал, чего стоила ей борьба с его призраком. Она ненавидела ею уже не за то прошлое предательство и не за то, что он никогда не любил ее так же сильно, как любила она, а за то, что он был с Шуракеном там, где ее, Женьки, не было и быть не могло. И теперь, явившись неизвестно откуда, он снова принес с собой обаяние враждебного, жестокого и увлекательного мира, предназначенного только для мужчин.

— Женя, я люблю тебя и Сашку. Вы для меня самые близкие люди, ближе вас у меня никого не осталось, — Ставр был не из тех, кому легко даются такие признания. Женя должна была это понять и простить.

— Мне жаль тебя, Егор.

Она ничего не хотела прощать, а главное, не хотела делиться с ним. И эти слова означали, что на самом деле у него уже никого не осталось.

Ставр это отлично понял.

— Я думал, нам делить нечего: ты Сашке жена, а я — друг.

— Да для меня такой друг, как ты, хуже вора или любовницы! Ты разбередишь Сашке душу, свернешь ему мозги, и вы опять попретесь неизвестно куда. А я хочу, чтобы у меня, как у нормальной бабы, был муж, а у ребенка отец.

— Семья, дети — это святое. Но и ты должна понять нас. Есть определенные обязательства…

— Нету у Сашки больше никаких обязательств. Нету! Его выгнали, выбросили за ненадобностью. Думаю, что и тебя тоже.

— Женя! Не говори о том, в чем ты ни черта не смыслишь.

— Егор, я тебя серьезно предупреждаю, я не позволю превратить мою жизнь в кошмар.

— У меня и в мыслях ничего подобного не было. А что касается Сашки, то я пока еще не заметил у него признаков слабоумия. Он сам вполне способен решить, что ему делать.

— Пусть только попробует влезть вместе с тобой в очередное дерьмо — я аборт сделаю, а Дуста его живодерам на шапку отдам!

— Да ты просто стерва.

Женя запустила в Ставра тарелкой.

Тарелка разбилась о стену, обдав Ставра градом осколков. Он посмотрел на Женю, уже по-настоящему приходя в бешенство.

Услышав звон бьющейся посуды, Шуракен бросил сигарету и кинулся в дом. В дверях на него, как тигр из клетки, выскочил Ставр.

— Что?.. Что случилось?

— Все нормально, Саня. От любви до ненависти один шаг. Я поехал.

— Куда ты поедешь?

Ставр вытащил из кармана ключи, подбросил, поймал и пошел к машине.

— Командор дал ключи от служебной квартиры, — открывая дверцу, бросил он.

— Приедешь завтра?

— Нет. Съезжу к Подшибякину. Посидим с дедом, выпьем, поговорим. Я перед дедом в большом долгу. Если б не его наука, меня бы давно зарыли, как падаль. Пока.

«ЗИС» выехал со двора, и Шуракену не осталось ничего другого, кроме как закрыть за своим другом ворота. Он иначе представлял себе эту встречу.

Когда он вошел в дом, Женя с жестко сжатыми губами накрывала на стол. Шуракен с тоской и раздражением посмотрел на две тарелки, стоящие на столе. Женя была непреклонна. Обидевшись за друга, Шуракен хотел выйти из кухни, но Женя быстро подошла к нему и обняла. Против этого Шуракен устоять не мог. Когда она прижалась к нему, он ощутил округлость ее живота.

— Саша, ты меня любишь?

— Люблю, ты же знаешь. Вы поссорились тут с Егором? Он выскочил на меня злой, как черт. За что ты его?

— За все хорошее.

— Женечка, зря ты с ним так. Он ведь не танк. Есть вещи, к которым он очень серьезно относится.

— Тебе хорошо со мной?

— Хорошо…

— Нам ведь никто не нужен. Только ты и я. Женя подставила ему губы, и он поцеловал ее, этим поцелуем подтверждая свое согласие с тем, что она сказала.


22


После выхода в отставку Подшибякин определился тренером в детско-юношескую спортшколу, обучал мальчишек дзюдо.

Ставр остановился на пороге зала и увидел, как одетые в белые кимоно пацаны неуклюже валяют друг друга на ковре. Подшибякин переходил от пары к паре, руководя тренировкой, ему помогал молодой ассистент, парень лет двадцати пяти. Мастер ничуть не изменился за те три года, которые Ставр не видел его. Более того, Подшибякин выглядел точно так же, как в тот день, когда Ставр и Шуракен встретились с ним в первый раз. Даже костюм на нем, возможно, был тот же самый — старый олимпийский костюм из синей шерсти.

Заметив постороннего, возникшего на пороге зала, Подшибякин присмотрелся к нему. Он не сразу узнал Ставра, но понял, что это кто-то из своих, поэтому не отправил общаться с ним ассистента, а подошел сам.

— Егор… Вернулся, кобелина, песья морда! — Подшибякин обнял Ставра, на миг стиснул его своими клешнями, в которых по-прежнему ощущалась немереная силища. — А то поговаривали тут, что ты вроде как погиб.

— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены.

— Ну теперь ты долго проживешь.

— Это почему?

— По жизни подмечено: если тот, кого в мертвых числили, возвращается, он вроде как заговоренный становится.

— А мне долгой жизни не надо. Надо интересной.

— Не трепись всуе, не гневи Бога. Молодой ты еще и мало жизнью обучен. Я в твои годы тоже так думал. Ну ладно, посиди подожди, тренировка закончится через двадцать минут. Или хочешь, дам ключи от тренерской?

— Я здесь посижу, на щенков посмотрю.

Ставр сел на длинную низкую скамейку и поставил рядом с собой небольшую спортивную сумку. Возня пацанов, старательно мудохавших друг друга за шкирки, вызвала у него странное ощущение: ему показалось, что он, как Мухтар — облезлый, хромой, уже поймавший бандитскую пулю, — наблюдает натаску молодняка. Это непривычное сентиментальное чувство было не лишено приятности. Непривычные чувства вызывал и сам Подшибякин. Мастер, слепивший не один десяток профессионалов, в прежние времена ставивших на уши целые республики, теперь мирно возился с детьми.

— Ну что, не надоело смотреть на детский сад? — подошел к Ставру Подшибякин.

— Наоборот, интересно. А помните, что вы сказали, когда мы с Саней впервые пришли к вам в зал там, в Центре?

— Не помню. А я что-то сказал?

— Сказали: «Не надейтесь, что будете учиться рукопашному бою в спортзале. Тренироваться будете в лесу на полянке, где пней побольше, чтобы ударился горбом и все сразу понял».

— Ну все правильно, а с чего ты это вдруг вспомнил?

— Не знаю. Увидел у вас тут зеркало, как в балетном классе, и вспомнил про те пни, до боли знакомые. — Ставр крепко потер загривок.

— Ну, ты сравнил!

Мастер и ученик прошли в тренерскую. Подшибякин запер дверь на ключ. Ставр достал из сумки бутылку водки и свертки с закуской.

Через неделю Командор вызвал Ставра и Шуракена к себе на дачу и ввел их в курс дела. Он сказал, что его предложение они должны рассматривать как контракт, который будет достойно оплачен, но предупредил, что следует хорошо подумать, прежде чем за этот контракт браться. Дело стремное. В случае неудачи, если все сразу не кончится пулей в башку, они с гарантией попадают лет на десять. А если при этом выяснится, что они бывшие сотрудники российских спецслужб, то их обвинят в бандитизме, терроризме, экстремизме, киднеппинге и прочих преступлениях против человечества.

— Я не приказываю сделать то, о чем говорю, — особо подчеркнул Командор. — Я прошу об этом. Вы можете отказаться, если сочтете нужным.

Шуракен сидел опустив голову. Ставр ласкал Грея, старого колли отца. Пес растянулся рядом с ним на диване и положил голову на колени. От преданности и любви старик был близок к обмороку.

— Думайте, — сказал Командор. — Три дня могу дать вам на размышление.

— Надо подумать, как провести эти три дня, чтобы потом не жалеть об упущенных возможностях.

Со Ставром все было понятно, Командор не сомневался, что предложение разобраться с Советником, да еще и за хорошие деньги, может его только обрадовать. Командор перевел взгляд на Шуракена.

— Саша, а ты что скажешь?

— Я подумаю.

— Добро, — согласился Командор.

Получив время на размышление, Ставр и Шуракен уехали с дачи.

— Цэрэушная сволочь Кейт спихнул на нас такое вонючее дельце, — проворчал Ставр, выруливая на шоссе.

— По-моему, ты доволен, как слон, — хмуро заметил Шуракен.

Он смотрел на лес, тянувшийся вдоль дороги, указатели с названиями подмосковных поселков, мелкую, заросшую камышом речушку. Встречный поток воздуха упруго обволакивал его руку, лежавшую на открытом окне. У Шуракена снова возникло болезненное ощущение, что мир плоский и двусторонний, как монета в пальцах, которую можно повернуть орлом или решкой: одно движение — и все родное исчезнет. Появятся ненавистные пальмы, красная пыль, в ноздри потянет запахом Африки, и силуэты боевых вертолетов, как миражи, задрожат в раскаленном воздухе. Теперь Шуракен точно знал, что не хочет возвращаться туда, не хочет воевать, потому что теперь ему есть чем рисковать, кроме себя самого.

Ставр свернул на небольшую автостоянку у придорожного кафе. Здесь они оставили «Ниву» Шуракена.

«Далеко до Сходни, не успеть сегодня, он бы мог совсем остаться да и жить…» — плыл густой баритон Шуфутинского. За одним из столиков обедала компания приличных деловых мужиков. Они без интереса глянули на вошедших и продолжили обсуждать свои проблемы.

Шуракен потопал к грилю, Ставр — к стойке бара.

На обширном подносе, который Шуракен притащил на стол, возлежала мясистая курочка, умело зажаренная до хрустящей корочки, стояли миски с салатом и картофелем фри. Ставр поставил на полиэтиленовую скатерть рюмку водки.

— Давайте жрать, пожалуйста, — пригласил Шуракен, разламывая курицу пополам.

Ставр отрицательно покачал головой. Запах еды был ему противен и усугублял и без того неприятные ощущения в организме. Крутящиеся под потолком вентиляторы разгоняли мух, но не создавали прохлады. Ставр вытащил из кармана полотняного пиджака платок и вытер взмокший лоб. Шуракен неодобрительно взглянул на друга.

— Скучно с тобой, Ставридас, не жрешь ни черта.

— Зато ты у нас ковбой.

— Это в каком смысле?

— В том, что с двух рук жрешь.

В каждой лапе Шуракена было по половинке курицы.

— Кто как работает, тот так и ест, — назидательным тоном проговорил он. — Вот я, например, за эту неделю весь первый этаж закончил. Мог бы, между прочем, приехать помочь. Но ты, я вижу, устал. Разврат и пьянка — два самых утомительных занятия.

— Давай, давай, унижай, — сощурился от дыма Ставр. — Будет и на нашей улице…

— Пень горелый.

Оба замолчали. Шуракен с энтузиазмом принялся за курицу. Ставр выпил водку, зацепил носком ботинка свободный стул и, подтащив к себе, положил на него вытянутые ноги.

— Ну и что ты думаешь? — спросил он Шуракена.

— Не знаю. Если б это дело заварилось пару месяцев назад, я бы вообще не думал. А теперь не знаю. Пятьдесят тысяч баксов я и здесь заработаю, вон этот фирмач, Моторин, нас приглашает. А подставлять башку под пули я вообще ни за какие бабки не хочу.

— А когда я тебе сказал, что Советник жив, ты, мне показалось, возбудился.

— Подвернись этот гад — порву. А так… Гнать за ним в Африку, да еще доставлять сюда, пальцем не тронув, как целочку-цветочек, — это без меня.

— Саня, что вообще происходит?

— Прости, Егор, но я не хочу лезть в это дело. Я им больше не специалист по выполнению приказов любой ценой. У меня есть чем рисковать, кроме себя самого.

— Все ясно. Женька тебе пригрозила, что аборт сделает, Дуста живодерам отдаст?

Шуракен с изумлением посмотрел на Ставра:

— Нет. Она мне такого не говорила.

— Значит, не говорила? Ничего, еще скажет.

— Егор, давай не будем мешать в наши проблемы Женю. Ты уяснил, что они хотят? Их интересуют бабки, а я за их бабками, как бобик, не побегу. Я уже знаю, что это за игра.

— Это не игра, дружище, это бизнес. Знаешь, Кейт сделал мне интересное предложение. Он сказал: «Разведка — это большой международный бизнес, и один из самых высокооплачиваемых».

— Ты что, принял его предложение?

— Нет. Я думал, что я офицер одной из самых мощных спецслужб мира. Оказалось, что это уже не так.

— Нас предала не родина, а мафиозный паханат, захвативший власть. А мы с тобой офицеры, а не наемники. А впрочем, какие мы теперь, блядь, офицеры! Кому тут служить? Паханам или торгашам-мироедам?

Ставр посмотрел на Шуракена, как в первый раз увидел.

— Во парадокс! — восхитился он. — С бодуна я, а ахинею несешь ты. Еще скажи: погибла Россия!

— Да, поразвалили все на хрен! Работы нет, народ голодает.

— Ты где голодающих видел? — поинтересовался Ставр и посмотрел в тарелку Шуракена, выбирая кусок посимпатичней. — Наверное, в телевизоре? Так ты его не смотри. — Он рванул зубами белое куриное мясо. — Рубаешь избу — ну и рубай. Сам же говорил: кто как работает, тот так и ест. А по поводу предательства я тебе так скажу: ты сам себя не предавай. Просидишь лет пять в своем лесу и водку начнешь жрать, потому что нечем будет оправдать убожество жизни.

— У меня есть семья.

Ставр медленно поднялся. Он наклонился к Шу-ракену и положил ему руку на плечо.

— Понимаю. Жена, дом, олени опять же… Жаль, настоящего напарника у меня теперь уже никогда не будет.

Он быстро пошел к выходу.

Шуракен посидел некоторое время, переваривая обидные слова насчет жены, дома, оленей… и пошел следом за своим другом. Ставр уже сидел в машине, он рылся в бардачке, искал сигареты. Шуракен подошел и заглянул в открытое окно. Ставр наконец нашел пачку и вытащил сигарету. От злости руки у него дрожали. Никогда, даже в самых пиковых ситуациях Шуракен ни разу не наблюдал у своего друга такой тремор.

— Ставр, — стараясь говорить как можно мягче, сказал Шуракен, — прекрати. Тебе же курить нельзя.

— Отвали.

— Ну хорошо, а тебе самому что там нужно в этой гребаной Африке, кроме денег, конечно?

— Может, ты еще помнишь, что такое честь профессионала? Лучше меня там никто не отработает.

Тяжелый «ЗИС» с пробуксовкой сорвался с места.

Шуракен вскочил в «Ниву» и погнался за ним. Он догнал Ставра на светофоре. Машины остановились на красный свет. «Нива» встала вровень с «ЗИСом». Шуракен посмотрел на Ставра, но тот даже головы не повернул. Со светофора машины тронулись одновременно. Перед городом поток машин начал уплотняться, но они шли рядом, пока не въехали на мост через Кольцевую. Ставр упрямо держался своей линии, он так и не повернул головы к Шуракену.

«Ну и черт с тобой», — решил Шуракен. В конце моста «ЗИС» и «Нива» разъехались в разные стороны. Ставр направился в город, Шуракен съехал на Кольцевую.

Ставра ждала служебная квартира. Обставленная казенной мебелью нора, лишенная самых элементарных признаков человеческого уюта. Он сел на диван. Не было ничего, даже водки. Он достал пачку сигарет и положил на журнальный стол рядом с пепельницей. Это была самая плохая ночь в его жизни. Он осознал свое одиночество и подвел счет потерям. В последний раз самые дорогие воспоминания оживали в его воображении, чтобы навсегда уйти в глубины памяти. Отец… мгновения любви с Женей… Шуракен…

Шуракен тоже не спал в эту ночь. Женя во сне обнимала его, и он старался ничем не потревожить ее. И все же она почувствовала, что он не спит. Казалось, вернулись ужасные зимние ночи, когда ничто не помогало, даже ее любовь, когда она приходила в отчаяние от страха за него. Боялась, что он сорвется. А что бывает с такими, как он, Женя знала не понаслышке, повидала всякого в госпитале.

Женя подняла голову и посмотрела на мужа:

— Ты опять не спишь…

Шуракен погладил ее по волосам, притянул к себе голову жены и поцеловал.

— Прости, но мне все-таки надо ехать в эту командировку. Только не говори, что Дуста живодерам отдашь и все прочее.

— Это тебе Егор сказал? Забудь. Несла черт знает что от обиды, от страха.

— Не бойся, все будет хорошо. Это уже в последний раз. Но сейчас надо ехать. Понимаешь, есть некоторые обязательства…

— Вот эту песню ты лучше не продолжай. А то я сейчас схожу на кухню за чем-нибудь потяжелей, и уж во второй раз я точно не промахнусь.

— Не промахнешься. Это точно.

Пепельница уже была полна окурков. В пачке осталась последняя сигарета. Ставр встал и пошел к двери. Его куртка осталась лежать на диване.

Выйдя на улицу, он направился было в сторону метро, возле которого развелось за последнее время множество ларьков, работавших нон-стоп. Но, проходя мимо своей машины, решил, что проще туда подъехать. Ключи от машины как раз были в кармане джинсов.

За витринными стеклами сомкнутыми рядами стояли мутные портвейны и винные напитки типа «Клюковка». С ними соседствовали породистые бутылки «Хеннесси», «Камю», «Наполеона», «Бифите-ра» и «Генерала Гранта». Этикетки были кривовато наклеены, их полиграфическое исполнение заявляло о происхождении не менее откровенно, чем если бы на них было просто написано: «Произведено и бути-лировано в подвале на Сухаревке».

— Ну вы даете, ребята! — вслух восхитился Ставр, разглядывая всю эту красотищу.

На его голос из окошечка ларька тут же высунулась шкодливая мордочка сидельца.

— Что вас интересует? У нас все есть. Весь товар отличного качества, прямо от производителей.

— Производители — это племенные быки. Так что у вас там? — Ставр постучал ногтем по стеклу. — Моча или сперма?

— Щас ментов позову, тогда узнаешь! — сразу перекроив выражение лица, скандальным голосом заявил сиделец.

— Дядь, угости сигареткой, — откуда-то сбоку и снизу заканючил детский тенорок. Рядом с собой Ставр увидел щуплого пацаненка. Закинув голову, тот нахально и требовательно смотрел ему в лицо. — Ну дай сигаретку, дядь!

Настоящий крысеныш, пацан не пробуждал никаких чувств, какие обычно должны вызывать дети. У Ставра не появилось ни малейшего желания ни угощать попрошайку сигаретой, ни давать ему денег.

— Курить вредно. Ты себя в зеркале давно видел, глист? Давай я тебе памперсы куплю.

— Да ну… лучше дай сигаретку! Или купи жвачку. Чтобы отделаться от попрошайки, Ставр решил все же купить ему жвачку. Когда продавец отдал сдачу, пацан вдруг вцепился Ставру в руку и попытался вырвать деньги. Ставр машинально сжал кулак. Пацан не выпускал его руки и своими тонкими грязными пальчиками пробовал разогнуть пальцы Ставра.

Ставр невольно засмеялся. И тут он услышал, как за палаткой взвыл двигатель его «ЗИСа». Ставр бросился к машине, и в тот же миг она сорвалась с места. Но угонщикам не повезло. То ли они слишком резко стартанули, то ли разомкнулись соединенные напрямую провода, выдранные из замка зажигания. Машина остановилась.

Одним прыжком Ставр оказался у водительской дверцы, распахнул ее, сгреб за шкирку сидевшего за рулем парня и выкинул его на асфальт. Второй парень выскочил в другую дверцу сам. Это был двадцатилетний бугай килограмм на девяносто. Его сообщник вскочил на ноги, бросился на Ставра и получил такой удар по морде, от которого вновь рухнул на асфальт, но уже в нокдауне. Бугай, сопя и топая кроссовками, обогнул машину и пошел на Ставра.

Ставр взялся лечить его за обоих, и делал он это теми методами, которыми они с Шуракеном очень быстро внушили уважение к себе и патриотические идеи ораве обдолбанных наркотой негров в казармах президента Агильеры. За процессом следили несколько клиентов ночных киосков и наглый побирушка — потерянное обществом дитя асфальтовых джунглей.

Ставр вдруг услышал омерзительный визг тормозов, и его ослепили красно-синие вспышки милицейских мигалок. Менты выскочили из машины, и Ставр оказался под прицелом автоматов. От этого зрелища у него мурашки побежали вдоль позвоночника. У зверей при этом шерсть дыбом становится от загривка до хвоста. Ставр четко представлял их пальцы на спусковых крючках. Патруль состоял из молодых парней, какие обычно идут служить в милицию, ища власти над ночными улицами и приключений в духе полицейских боевиков. Ставр подумал, что они не упустят случая пострелять: кто-нибудь для понта даст предупредительный выстрел, пули начнут летать где попало, и он, Ставр, запросто может получить парочку из них в живот.

— Всем стоять на месте, твою мать!

Стоять на месте мог только Ставр, остальные лежали.

— Стою, — сказал Ставр показывая ментам руки. — У меня нет оружия.

Он отлично слышал, как двое разлетелись к нему сзади, но не стал развлекать ментов никакими фокусами из своего обычного репертуара. Черт с ними, пусть берут, все-таки ребята при исполнении.

Менты налетели на него с энтузиазмом молодых ротвейлеров. Один ткнул в бок дуло пистолета, другой заломил за спину правую руку и, толкнув вперед, положил на капот «ЗИСа». При этом он, конечно, разбил Ставру морду.

Ставр повернул голову набок.

— Ребята, — сказал он, — зачем же так напрягаться? Мягче надо работать, я же весь ваш.

— Еще раз пасть откроешь — и получишь по яйцам.

Второй мент обследовал Ставра на предмет оружия. Но не обнаружилось ни факта ношения оружия, ни, что хуже, применения его.

— Ничего нет, — разочарованно бросил мент напарнику. — Можешь отпустить его.

Ситуация с главным действующим лицом разрядилась, и менты наконец обратили внимание на двух других персонажей инцидента. Бугай уже поднялся на ноги и соображал, как бы смыться от патруля. Второй все еще не вышел из нокдауна. Когда один из ментов наклонился над ним, маленький попрошайка вдруг заверещал совершенно дурным, кликушеским голосом:

— Убили! Убили братика! Мамка, братика убили! Молодой, неопытный мент растерялся от этих воплей. Пацан бросился к ворочающемуся на асфальте сообщнику. Судя по скулежу вперемешку с матом, «мамка» могла быть спокойна.

Кровь из разбитого носа стекала по подбородку и капала Ставру на грудь.

— Ребята, я с вами как с людьми, а вы меня харей об капот… — с упреком сказал Ставр ментам. — Ну как я теперь домой появлюсь? Как граф Дракула?

— Заткнись.

Продолжая вопить, пацан цеплялся за мента, пытавшегося выяснить, что с «братиком». При этом его воровская лапка расстегнула кобуру, выволокла из нее пистолет; шнурок, тянувшийся от рукоятки к кольцу на поясе, был моментально перерезан обломком бритвенного лезвия.

Ставр боковым зрением увидел это.

— Алло, командир! — крикнул он менту. — Шкет у тебя «макара» попер!

Мент схватился за пустую кобуру.

— Убью, пизденыш!

Пацан с пистолетом уже вовсю лупил за палатки. Вытянув перед собой руки, как Волк из «Ну, погоди», бегущий за Зайцем, мент рванул следом. Оба скрылись с глаз. Из-за палаток слышалось:

— Убью!!!

Из-за позорного облома с пистолетом менты почему-то сильно обиделись на Ставра. А когда к тому же выяснилось, что шпану он бил за дело и тут он опять кругом прав, менты совсем заскучали. Ну не нравился им Ставр, не нравился, и все. И вроде тачка у него не козырная, и ни рыжья на шее, ни гаек на пальцах, а крутизна просвечивает. Зуб горел его прищучить, но выходило — не за что.

— Протокол надо составить, — скучно сказал старший патруля. — Паспорт, права, документы на машину…

А документов у Ставра как раз и не было! Документы остались в кармане куртки, брошенной им на диване.

Через двадцать минут торжествующие менты доставили Ставра в отделение.

Дежурный был занят: с ним скандалили какие-то азиаты — не то вьетнамцы, не то китайцы, не то корейцы. Все свободное пространство перед барьером было загромождено зашитыми в лавсановую рогожку тюками.

— Что за клиент? — злобно и обреченно спросил затравленный азиатами дежурный.

— Неустановленная личность, — сурово ответил старший патруля.

— Ну и заприте его пока в обезьянник. Не видите, что ли, что тут делается!

Ставр потребовал, чтобы ему дали позвонить. Дежурный в трех словах объяснил, когда, куда, откуда, кому, зачем и почем он будет звонить.

— Вас без документов взяли, для выяснения личности, — снизошел он до объяснений, когда Ставр попытался доказать, что в обезьянник его сажать не за что. — А выяснять вашу личность мы имеем право в течение трех суток.

Помещение, именуемое «обезьянник», отделялось от поста дежурного дверью, за которой тянулся узкий обшарпанный коридор с тремя зарешеченными отсеками. По другую сторону коридора была открыта дверь в небольшой кабинет. Там, уперевшись руками в стенку и широко расставив ноги, стоял парень в черной байкерской куртке со шнуровкой и заклепками. Несмотря на собственные проблемы, Ставр отметил, что парень стоит в носках, а его окованные металлом «казаки» валяются в углу. Менты заглянули в кабинет.

— И давно этот ковбой у тебя так стоит? — весело поинтересовался один из них у сидящего за столом опера.

— Четвертый час пошел, — ответил опер. — Эй ты, ноги-то подальше от стены отодвинь, — бросил он парню. — И упор на руки!

«Не дай бог им попробовать меня так поставить», — подумал Ставр. Его лояльность к слугам закона угасала с каждой минутой.

В клетке, куда впихнули Ставра, было два обитателя. Крепкий мужик лет сорока в темно-бордовом кожаном пиджаке, развалившись, сидел в углу. Коротко стриженная голова свесилась на грудь, и была видна только макушка с наметившейся лысиной. Другой сокамерник — истощенный, запущенный мужичишка — стоял у решетки, схватившись за прутья. Он смотрел в противоположную стену со страстным, напряженным ожиданием — так на полотнах передвижников смотрят из окон тюремных вагонов народные заступники.

Ставр уселся на скамью в свободном углу. Пока еще Ставр воспринимал происходящее с иронией, он думал, что вся эта дурость закончится в самое ближайшее время, в крайнем случае через час.

В соседний отсек обезьянника начали паковать азиатов. В клетку Ставра приволокли трех озабоченных избытком половых гормонов юношей, которых замели за драку в дискотеке. Потом привели не по-хорошему тихого деда с уныло-злобной физиономией и памятным значком XXIV съезда КПСС на лацкане пыльного пиджака. На требование Ставра, чтобы с ним наконец разобрались, менты, загружавшие клиентов в обезьянник, ответили:

— Вот щас, блядь, все бросим и будем с тобой разбираться.

Ставр окончательно понял, что вся эта бодяга до утра. Он начал злиться и психовать уже по-настоящему. Но внешне это проявлялось с обратным эффектом: чем злее он становился, тем спокойнее выглядел. Когда мимо клетки проходил опер, который занимался «ковбоем» в носках, Ставр обратился к нему.

— Командир, — тихо и внятно сказал он голосом человека, умеющего отдавать приказы, — дай мне позвонить. Через час друзья привезут мне документы и решат все вопросы с вашим начальством.

— Ладно, скажу дежурному, — ответил опер, разминая сигарету и внимательно глядя на Ставра.

Когда опер отошел, мужик в темно-бордовом пиджаке медленно поднял голову и равнодушно спросил:

— Тебе что, позвонить надо?

— Надо.

— Ну на, позвони.

Мужик достал из внутреннего кармана своего кожаного пиджака мобильный телефон и протянул Ставру.

Ставр очень удивился, но не стал спрашивать, как получилось, что менты не забрали у мужика телефон. Весьма кстати хозяин «Буржа-недвижимости» господин Моторин навязал им мобильники, а то черта с два он дозвонился бы в медвежью дыру Шуракена.

Шуракен схватил телефон так, словно только и ждал этого звонка.

Население выводило на утреннюю прогулку собак, когда Ставр и Шуракен вышли из здания ОВД.

— Не понимаю, почему личный состав отделения не построился со знаменем, чтобы проводить героев невидимого фронта? — беззаботно проговорил Ставр.

Шуракен раздраженно посмотрел на него:

— Герой… е-мое, поперся среди ночи без документов. Тебе тут что, джунгли?

Они подошли к стоящей во дворе отделения машине Ставра, и Шуракен увидел на капоте кровь.

— Дерьмо какое! — Шуракен пнул баллон.

Ставр усмехнулся: похоже, у приятеля тоже выдалась нелегкая ночка, одни только объяснения с ментами не могли так напрячь его.

— Я всего только остановился у ларька купить выпивку, — примирительно сказал Ставр, садясь за руль.

— Я вижу, тебе дыры в легких мало. Изучаем практику запоя?

Ставр довольно резко свернул к тротуару и остановился у киоска.

— Я хочу купить воды, — сказал он.

— Тебе еще не надоело? Какой, на хер, воды? — Лучше минеральной, пепси не годится. Она оставляет липкие пятна, налипнет пыль.

— Куда налипнет пыль? — очень спокойно спросил Шуракен.

— Я хочу помыть машину. А если мыть пепси-колой, на нее налипнет пыль.

Ставр открыл дверцу и сделал движение, чтобы вылезти, но Шуракен просто в ярости схватил его за плечо.

— Ну все, хватит! — заорал он. — Я не знаю, какого черта ты нарываешься?

— Не ори, — ответил Ставр. — Ты не видишь, у нас весь капот в крови? Если нас остановит ГАИ, я что, пойду сдавать анализ крови, чтобы доказать, что это моя?

— Знаешь что, — серьезно сказал Шуракен, — я тебя одного в Африку не отпущу. Ты там такого наворотишь. Дело международным скандалом кончится.

Ставр спрятал усмешку победителя, хотя Женя была лишена возможности ее увидеть.

— О'кей.

Через несколько дней все трое стояли на автостоянке того самого военного аэродрома, где Ставр и Шуракен когда-то встречали Женю, вернувшуюся из Афганистана.

— Мадам Гайдамак, — сказал Ставр, — женщине в вашем положении волноваться нельзя. Так что не волнуйся, детка, и жди Сашку. Недели через две он вернется домой.

— А ты? — спросила Женя.

— Думаю, я погуляю по разным интересным местам. Меня, знаешь, привлекает жара.

Ставр отдал честь, пародируя героев боевиков, легко повернулся и пошел к дверям аэропорта. Женя обняла Шуракена.

— Прошу тебя, не забывай — я люблю тебя, я тебя жду.


23


Последние две недели Советник занимался приготовлениями к роскошному светскому приему. В принципе это весьма дорогостоящее и утомительное мероприятие устраивалось ради двух-трех персон, а это были люди не только могущественные, но и до абсурда чванливые. Словно королевские особы, они, прежде чем принять приглашение, требовали представить им список других гостей. Сеньор Фаусто Мазуто собственноручно составил для Советника этот список и добился, чтобы все, кому были посланы приглашения, приняли их. От успеха приема зависело очень многое — это была заявка Советника на достойное место среди аристократии теневого бизнеса.

Контрабанда оружия давала возможность очень быстро заработать крупный капитал. Но Советник не собирался всю жизнь отсиживаться в бухте Гранд Риф де Корай, запертой в скалистых горах, и довольствоваться обществом Макса, Фанхио и Ариссы. Он мечтал о финансовой и политической власти, не меньшей, чем у Онассиса, о резиденциях в самых респектабельных столицах мира — Брюсселе, Лондоне и Париже. Для осуществления этих замыслов надо было не только ворочать огромными капиталами, но и быть принятым финансовой, политической и интеллектуальной элитой. И вот тут ему просто невозможно было обойтись без такого человека, как Фаусто Мазуто.

Фаусто Мазуто, лощеный колумбиец, похожий на Лучано Паваротти, был самым ценным приобретением Советника за последнее время. У сеньора Мазуто имелись обширнейшие деловые и светские связи по всему миру. Какое-то время он был доверенным лицом короля опиумных плантаций Эскобара, но чем-то не угодил боссу и, спасаясь от его гнева, удрал на другой континент. Как опытный импресарио, который берется раскручивать новую звезду, сеньор Мазуто почуял в Советнике дельца крупного калибра, с таким можно прорваться к настоящей власти.

— Не пытайся лезть в Европу и трясти там своей набитой мошной. Тебе ни цента не позволят вложить ни в одно порядочное дело, — сказал он Советнику. — Ты и твои деньги пахнут говном и кровью, а у этих господ очень деликатные носы. Тебе нужны покровители, и я тебе скажу, кто тебе нужен прежде всего. Они сведут тебя со всякими королями, принцессами и прочей шантрапой голубых кровей. А эти позволят тебе тратить на них деньги. И надо отыскать какого-нибудь музыканта… оркестр… но только это должно быть что-то добротное, классическое… А лучше — кутюрье! И начать устраивать всякие дефиле, концерты, презентации. Под такие дела очень легко предоставляют дворцы и шикарные отели. А вот туда они все к тебе сползутся. А дальше все будет зависеть только от твоего обаяния. Понимаешь эти нюансы? Тут все на личных контактах.

Сеньор Мазуто развил бешеную деятельность и наконец добился, чтобы те люди, которые должны были стать первыми покровителями Советника, приняли его приглашение. Как всякий хозяин, ожидающий гостей, Советник был занят хозяйственными хлопотами. Чартерный рейс доставил из Рима шеф-повара со всей командой — поварами, официантами, буфетчиками и барменами. Тем же рейсом были доставлены продукты и даже сервизы. Нужно было позаботиться еще и о развлечении гостей. Были законтрактованы певцы, музыканты, танцовщицы и конферансье. Для тех гостей, которые пожелали прибыть заранее, чтобы успеть отдохнуть и привести в порядок свои туалеты, в городе был снят отель и зафрахтованы представительские автомобили. Последние распоряжения своему управляющему Советник давал уже поздно вечером, в личных апартаментах. Обычно, когда он удалялся сюда, его могли побеспокоить только в связи с чрезвычайными обстоятельствами, но сейчас Советник изменил своим правилам. Выслушивая указания хозяина, управляющий делал вид, что не видит Ариссы, и это стоило ему немалых усилий.

Совершенно голая Арисса сидела на ковре из обезьяньего меха потрясающей красоты и пышности — за такой ковер в Европе могли привлечь к уголовной ответственности. Перед Ариссой стояло несколько баночек с кремами, и она умащивалась ими от ногтей на пальцах рук до ногтей на пальцах ног с бесстыдством вылизывающейся кошки.

— Я думаю, на сегодня мы все выяснили. Ступайте, Тодд, — сказал Советник и тут же обернулся к Ариссе: — Забирай свои банки и тоже уходи. Я устал и хочу спать.

Приказ хозяина не слишком расстроил Ариссу. Выйдя от Советника, она прокралась в другое крыло виллы, где помещались апартаменты Фанхио, и поскреблась в его дверь.

Секретарь открыл сразу, очевидно, он ждал ее.

На закате следующего дня начали прибывать гости. Короли, герцоги и принцы наркобизнеса, торговцы оружием, боссы игорного, порно- и шоу-бизнеса прибывали в сопровождении секьюрити, дам полусвета, роскошных проституток и прилипал. Некоторые имели в своих свитах киноактеров и поп-звезд. Мужчины в основном были одеты в классические смокинги. Их черные пиджаки и белые сорочки служили фоном для сногсшибательных туалетов дам: здесь были и безукоризненные вечерние платья от лучших кутюрье мира, и ошеломляющие, феерически пышные творения в духе Голливуда, и такие наряды, которые вообще трудно было назвать одеждой — так мало они прикрывали.

Машины гостей парковались на площадке перед стеклянным павильоном лифта. Спускаясь вниз, гости видели роскошно иллюминированную виллу: сияло центральное здание, цепочки цветных огней тянулись вдоль дорожек к парадному входу, фонтаны и бассейн были подсвечены разноцветными прожекторами. На площадках вокруг бассейна были расставлены столики и кресла, вышколенные бармены в белых куртках держали наготове шейкеры и, как в последнюю минуту перед боем, обозревали батареи бутылок.

Ставр и Шуракен наблюдали эту феерию с высоты. Они устроили свой наблюдательный пункт на вершине одной из прибрежных скал. Накануне они обследовали берег и окрестности, прикинули путь, по которому им предстояло уходить с добычей, спрятали в бухте катер и поставили в рыбацкий сарай машину. Они хотели провести всю операцию в лучшем стиле спецслужб: тихо прийти, забрать то, что им нужно, и уйти никем не замеченными.

На виллу они предполагали проникнуть ночью тем же путем, каким Ставр пробирался сюда в прошлый раз. Все необходимое они заранее притащили в убежище на скале. Вещей было немного: акваланги и маскировочные костюмы из сетки с нашитой нейлоновой растительностью. Помимо этого были еще пистолеты с глушителями, ножи и шприцы-тюбики с сильнодействующим снотворным.

Весь день они лежали на скале и в мощные бинокли наблюдали за деятельностью, кипевшей на территории виллы. Было понятно, что готовится какое-то светское мероприятие, но масштабы его Ставр и Шуракен смогли оценить, только когда после захода солнца стали прибывать черные лимузины и кроко-дильской длины представительские «кадиллаки». Оттуда повылезали самые опасные хищники криминального мира, лица которых не нуждались ни в какой расшифровке: многие из них не сходили со страниц самых ужасных и увлекательных криминальных изданий.

— Ты посмотри, сколько мерзавцев сюда слетелось, — изумился Шуракен. — Никогда в жизни столько в одном месте не видел. Помнишь анекдот про проститутку, которая тонет на корабле?

— Я знаю много анекдотов про проституток, что ты конкретно имеешь в виду? — пробормотал Ставр, не отрываясь от бинокля.

— Ну, блядь тонет на корабле и убалтывает Бога: «Господи, я грешна, но справедливо ли топить столько людей, чтобы наказать меня одну?» А Бог отвечает: «Да знаешь, сколько я старался, чтобы всех вас, засранцев, на одном корабле собрать!»

Ставр рассмеялся отрывистым, коротким смехом:

— Ха, выходит, мы с тобой — Бич Божий? Твою мать! Это ж какой парадиз, я с ума схожу! Какие бабы, ты смотри, какие бабы! Смотри, смотри, Шур, видишь блондинку в прозрачной хламиде? Это же Сара Штайн, кинозвезда! Ай да Советник, ай да сукин сын!

Положа руку на сердце, Шур, если бы он продолжал служить родине, хрен бы у него это все было.

— И что ты сейчас сказал?

— Не знаю. Но сказал, что думал.

— Это называется — пернул в лужу. Пузырей много, и всем неприятно.

— Скажешь, я не прав? — Ставр опустил бинокль и вызывающе посмотрел на напарника. — Если б Советник эти бабки не спер, на них сейчас мафиозный паханат, как ты выражаешься, дачи бы строил. Только и всего, скажешь, нет?

— Ну и что ты предлагаешь? Может, оставить его где он есть? Пусть резвится, шоу устраивает, раз тебе это нравится?

— Друг мой, — торжественно произнес Ставр, — пока у нас есть время, я расскажу тебе одну притчу. В добиблейские времена был такой царь-воин Гильгамеш, а у него друг — Энкиду. Однажды они отправились воевать Хумбабу…

— Кого, какую бабу?

— Хумбаба — это был такой монстр, его боги создали, чтобы охранял священные Ливанские Кедры. И вот идут эти два парня, как мы с тобой, по пустыне. И что-то как-то Энкиду засомневался. Зачем, спрашивает, воевать этого Хумбабу? На кой черт он нам сдался? А Гильгамеш ему отвечает: я царь и я воин, а значит, должен воевать Хумбабу. А ты, дружище, если не хочешь идти воевать, подожди меня здесь. Я схожу повоюю Хумбабу и вернусь. Ну Энкиду, конечно, на такое не согласился, он пошел с Гильгамешем. Прикончили они Хумбабу и порубили заодно Ливанские Кедры.

— И на хрена они кедры порубили?

— Если б я мог тебе это объяснить, я бы сейчас диссертацию писал, а не ходил воевать Хумбабу.

В главном зале резиденции играл струнный оркестр. Фуршетные столы стояли амфитеатром, оставляя свободное пространство посредине, по которому перемещалась толпа гостей со свитами, сновали официанты, разносившие напитки. Зал был освещен только помпезными лампами под шелковыми абажурами, расставленными на столах среди блюд и многоярусных хрустальных кабаретов. Потолок казался совершенно черным. Когда большинство приглашенных собрались здесь, Советник, встречавший гостей в парадном холле, вошел в зал. Оркестр смолк, и все лица повернулись к хозяину праздника. Советник с достоинством поклонился:

— Я рад приветствовать вас, господа, в моем скромном жилище.

И в этот миг отовсюду ударил яркий свет. Потолок осветился, и толпа невольно ахнула. Над головами таинственно мерцал морской мир: в толще воды колыхались причудливые водоросли, в переплетении ветвей разноцветных кораллов лежали перламутровые раковины с жемчужинами в открытых створках, между растениями поднимались вереницы серебристых пузырьков воздуха. Сбоку виднелся вход в грот. И оттуда вдруг выплыла голая девица с длинными волосами, струящимися за ней. Следом выплыли еще две девицы. Снова заиграл оркестр, и они затеяли русалочьи игры. Снизу их движения и позы выглядели весьма пикантно.

Гости зааплодировали.

Арисса вошла в зал. В первый момент ее не заметили, потому что все взгляды были устремлены вверх. Но чуть позже глаза многих мужчин начали жадно ловить каждое ее движение. Длинное, гибкое тело Ариссы было задрапировано в кусок леопардовой шкуры, который, казалось, мог соскользнуть с нее в любой момент. В огненно-рыжих взбитых локонах ослепительно сияла бриллиантовая диадема. И бриллиантовая же подвязка охватывала ее левое бедро, постоянно возникавшее в разрезе леопардовой туники.

Арисса прохаживалась по залу, брала фужеры с шампанским, капризно отпив глоток, оставляла их где попало, взгляд ее широко раскрытых, блестящих глаз нельзя было поймать, как взгляд кошки. И тем не менее мужчины, рядом с которыми она останавливалась или мимо которых проходила, чувствовали, как в них поднимается жаркая волна вожделения. Арисса не была здесь самой красивой женщиной, но она распространяла вокруг себя сигналы сексуального возбуждения, как антенна — радиосигналы.

А секрет этого волшебства был прост. У Ариссы имелись агатовые шарики, какими пользуются тайские женщины для тренировки мускулатуры влагалища. Перед тем как явиться в зал, Арисса вложила шарики, и теперь они перекатывались внутри нее, разжигая похоть. Она сходила с ума от желания, выбирала в толпе любовника, и мужчины это чувствовали.

Макс Карин тоже прогуливался среди гостей. На нем лежала вся ответственность за обеспечение безопасности хозяина, а это была серьезная проблема. С каждым гостем прибыла команда телохранителей, и несмотря на то, что по предварительной договоренности все должны были явиться без оружия, Макс отлично понимал, что у каждого где-то запрятан пистолет. Явно обыскивать телохранителей своих гостей Советник Максу запретил, неприятное впечатление могло повлиять на установление тех контактов, ради которых все это затевалось.

Не упуская из виду своей главной задачи, сеньор Мазуто в непринужденных и кратких беседах внедрял в мозги нужных людей информацию о том, что хозяин виллы «Гранд Риф де Корай» господин Майер является сыном одного из вождей Третьего рейха, кого именно — сам господин Майер хранит в тайне. Но важно, что в основе его вдруг возникшего и быстро набирающего мощь бизнеса лежат деньги гитлеровской партии. Те самые таинственные капиталы Третьего рейха, сохраненные на засекреченных счетах в швейцарских банках, доступ к которым имеют некие доверенные лица. И эти лица должны поддерживать, питать с тайных счетов так называемых детей рейха, потомков видных деятелей фашистской Германии, и выращивать из них политическую, финансовую, промышленную и интеллектуальную элиту, чтобы, когда придет время, они или их дети продолжили дело отцов — борьбу за германский порядок во всем мире. С точки зрения собравшихся здесь гангстеров и боссов мафии, идея выглядела весьма респектабельно. Тайные покровители будут пробивать дорогу «сыну рейха». С такой крышей он быстро легализуется, ему откроют вход во влиятельные сферы, поэтому имеет смысл начать сотрудничать с ним сейчас, чтобы потом получить возможность напомнить о своих услугах.

Опытный манипулятор, Мазуто никому не выкладывал легенду целиком: она была слишком сильна и глобальна, чтобы на поверку не оказаться враньем, — а собравшиеся здесь личности не страдали излишком доверчивости. Поэтому сеньор Мазуто в разговорах с одними лишь ловко оговаривался, другим под видом особого расположения выдавал какие-то мутные намеки. То, что люди придумают сами, или вообразят, что подслушали, или услышат от другого авторитетного человека, они никогда не станут проверять. Мазуто сеял идею по зернышку, чтобы она самк начала укореняться в умах, давать всходы и вырастать в ту глобальную легенду, развесистую клюкву, с которой они с Советником рассчитывали сорвать вполне реальные плоды.

— Дамы и господа! Прошу минуточку внимания. — Один из гостей поднял свой бокал. — Я хочу произнести тост. Я хочу выпить за то государственное устройство и прекрасные законы, которые помогают нам развивать наш бизнес и богатеть.

Толпа гостей выразила свое одобрение возгласами и рукоплесканиями.

— А я пью за таможню Йоханнесбурга. — Смуглый контрабандист в белом смокинге, помесь негра с голландцем, поднял бокал в другом конце зала. — Там чиновники получают слишком маленькую зарплату и не упускают случая исправить это.

Следующий мерзавец, который поднял свой бокал, был жирный блондин, лоснящийся от сытрсти и переизбытка удовольствий.

— Я пью за счастье, которое мы продаем, за золотой сон, который может купить себе любой желающий.

— Я пью за слепую полицию города Марселя и за слепых полицейских в других городах мира!

Хищная банда поднимала бокалы и с воодушевлением пила за те привилегии, которые общество так охотно предоставляет бандитам. В толпе в центре зала стоял красивый мужчина, выделявшийся высоким ростом, атлетическим корпусом и копной пепельных волос. Это был Кустарниковый Пес — один из самых удачливых контрабандистов, занимавшийся перевозкой крупных партий марихуаны из Вьетнама в США. Он занимался этим уже четырнадцать лет, в Администрации по контролю за соблюдением законов о наркотиках США против него работала целая сеть секретных агентов, но им пока ни разу не удалось по-настоящему прищучить Кустарникового Пса. Свою кличку он получил, когда воевал в спецназе США в Никарагуа. Рядом с Кустарниковым Псом стояла его жена и партнерша по бизнесу, изящная вьетнамка с неприрученным и жестоким лицом. Привлекая внимание толпы к своей персоне, контрабандист поднял бокал, на руке у него было золотое кольцо с крупным нефритом.

— Господа, — сказал Кустарниковый Пес, — я предлагаю тост за человека, который устроил для нас этот потрясающий праздник. За человека, который появился в нашем мире недавно, но успел произвести серьезное впечатление. За господина Майера и славу, которая уже стоит у него на пороге!

Оскаленные улыбками лица, поднятые бокалы, декольте дам и белые манишки смокингов — все повернулось к Советнику. Он поклонился скромно, как опытный дипломат.

— Друзья мои, благодарю вас. Я пью за нас, господа.

Ставр и Шуракен вынырнули из колодца в подземном зале насосной станции. Так же, как в первый раз, когда Ставр проник сюда один, спецы утопили гидрокостюмы и акваланги, закрепив их на тросах. Комплектов снаряжения для подводного плавания было три. Один предназначался для Советника. Спецы переоделись в маскировочные костюмы и выбрались из насосной станции.

Они подобрались к вилле со стороны бассейна и залегли. На дорожках и газонах вокруг бассейна были расставлены столики, стулья, плетеные кресла, диваны-качалки под полотняными маркизами и уставленные бутылками столы барменов. Тут же на газоне был выложен из паркетных панелей танцпол для тех, кто пожелает танцевать под открытым небом. Играл небольшой оркестрик, под его музыку на паркете кружились две-три пары. Если не находилось желающих танцевать из гостей, на танцпол выходили наемные танцоры.

Осмотрев всю эту картину, Ставр и Шуракен пришли к выводу, что им повезло: спереть Советника среди такой толпы было, пожалуй, проще, чем при любых других условиях. А пока телохранители сообразят, что босс куда-то пропал, они успеют утащить его через трубу водосброса в открытое море. Некоторую проблему на данный момент представляли их собственные, Ставра и Шуракена, костюмчики — в лохмотьях из капроновой травы и мха они походили на двух леших. Оставалось только пожалеть, что Советник не устроил для своих гостей маскарад. Но проблема достойного гардероба была как раз решаемой, нужно было только выждать еще пару часов. Уже сейчас, в разгар приема, многие гости, особенно те, кто были всего лишь фигурантами свит, прилично набрались и бродили где попало. Ставру и Шуракену оставалось только выбрать себе клиентов подходящего телосложения.

Прием удался. Гости жрали и пили с жадностью отребья, попавшего к княжескому столу. Все они, по крайней мере боссы, были люди баснословно богатые, но, за редким исключением, поднявшиеся с самого дна. Как только они сбились в толпу и крепко выпили, нутро поперло наружу. Все хвастались, злословили, презирали, ненавидели друг друга, пытались завести выгодные знакомства, о чем-то договориться, обделать под шумок какие-то делишки. А кое-кто кое-кого не прочь был и прикончить, если б подвернулся случай. Артисты, отрабатывая свои гонорары, пели, танцевали, подогревали толпу забористыми шуточками. Но несмотря на то что они парились на всю катушку, наибольшим успехом у гостей пользовались голенькие девочки в аквариуме.

Осуществляя свой великий стратегический план, сеньор Мазуто организовал Советнику беседу с глазу на глаз с одним весьма приличным и сдержанным господином. Переговорив, стороны нашли, что у них есть множество общих интересов. В заключение собеседник Советника сказал:

— Я представлю вас премьеру. Если вы сможете помочь ему в одной личной и весьма деликатной проблеме, вы получите пост в его правительстве, а дальше все будет зависеть от того, сколько очков выбросит вам фортуна.

Актер Рой Делгадо попал на прием Советника как человек из свиты крупного бандита, отмывающего деньги через одну из голливудских студий. На нем был простой, на первый взгляд даже грубый черный костюм. Не смокинг, а просто костюм — свободные брюки и прямой пиджак с узкими лацканами. Но это был костюм от Хьюго Босс, и независимо от того, на ком он был одет, в линиях его кроя читалась сильная мужская пластика. Вместо сорочки под пиджаком на Делгадо была надета белая футболка. Актер искал туалет. Развинченной, излишне пружинящей походкой он вошел в холл, в котором были двери дамских и мужских комнат. Холл украшал мраморный фонтан и сад из живых растений. Когда Делгадо проходил мимо, одно растение отделилось от своих собратьев и пошло следом за ним, подражая его нарочито кошачьей походке, на полусогнутых ногах. Делгадо это было по фигу: случаются и не такие глюки, особенно если полирнуть косячком таблетку ЛСД. Актер и его лохматый зеленый спутник проследовали в туалет.

Через несколько минут туда же вошел охранник. Он увидел человека, который поправлял перед зеркалом воротник черного пиджака. Не оборачиваясь, Ставр в зеркале проследил, как парень с клипсой коротковолнового переговорника в ухе возник у него за спиной, и сразу вышел из роскошно отделанного в стиле римских вилл зальчика, из которого двери вели в душ и туалет. За одной из этих дверей на унитазе «отдыхал» раздетый до нижнего белья Делгадо. О своем собственном оригинальном комбинезоне Ставр позаботился особо, иначе с ним могло случиться то же, что случаемся со шпионами, когда пионеры-герои находят в лесу парашют. Ставр туго свернул комбинезон и засунул в шкаф для полотенец. По расчету Ставра, актер должен был просидеть в сортире часа полтора, но даже если бы он очухался раньше, все равно не смог бы объяснить, каким образом фикус, который пошел с ним в сортир, вытряхнул его из упаковки от Хьюго Босс.

Во внутреннем кармане пиджака Ставр нашел портмоне: судя по имени на визитных карточках, его теперь звали Рой Делгадо.

У Шуракена было больше проблем с подбором гардероба. Во-первых, надо было найти одиноко слоняющегося парня подходящих габаритов, что при росте метр восемьдесят пять и весе сто килограмм было не просто. К тому же Шуракен хотел найти что-нибудь попроще: он не умел носить смокинг и не обладал тем присущим Ставру прирожденным артистизмом, который позволял раскованно чувствовать себя в любой одежде и обстановке. Наконец Шуракен высмотрел подходящего «клиента». Парень набрался уже до критической точки и искал уединения. На нем была темно-коричневая куртка из грубой кожи, вельветовые штаны и рыжие с белым штиблеты из шкуры жеребенка. Длинные острые носы штиблет были окантованы фигурной стальной накладкой, высокие каблуки набраны из нескольких слоев толстой кожи, как у ковбойских сапог.

Через несколько минут парень обрел то, что искал, — покой и уединение. Шуракен уложил его на подвесной диванчик и заботливо укрыл полотняным тентом, снятым с этого же диванчика. Из-под полосатой ткани были видны только голова парня и его пегие штиблеты. Высокая фигура в короткой грубой кожаной куртке и вельветовых штанах не спеша двинулась к дверям виллы.

Поджарый широкоплечий Ставр отлично смотрелся в черном костюме Делгадо. Лучше, чем его прежний хозяин. И походка у него была эластичная и пружинящая, как у бойцового пса, а не развинченная и кошачья от постоянного пребывания под кайфом. Ставр ходил по залу и холлам и искал среди гостей Советника, но пока не находил его. Однако парадокс в том, что он вдруг нашел себя. Он понял, кто он теперь такой и какова будет дальше его судьба.

В отличие от Шуракена Ставр не так тяжело переживал развал «конторы» и крушение своей собственной карьеры. Напротив, он получил желанную свободу и привилегию жить риском: для человека его профессии — привилегию истинного мастерства. Свой среди чужих, Ставр бродил среди хищников всех мастей и калибров, имея, образно говоря, в кармане контракт на Советника, а завтра он мог получить контракт на любого из них. В госпитале, когда он валялся с дырой в легком, Кейт предлагал ему сотрудничество: «Разведка — это большой международный бизнес, и один из самых хорошо оплачиваемых». Тогда Ставр отказался. А как же иначе, ведь он еще был сотрудником одной из самых мощных спецслужб мира, по крайней мере, он так думал. Теперь же он был человек, работающий по контракту, профессионал со свободной лицензией — фрилансер. От ощущения свободы и неограниченных возможностей кровь разгоралась, как от порции жесткого алкоголя. Он смотрел на гостей Советника как на противников, с которыми он уже завтра может вступить в острую профессиональную игру: война объявлена — защищайтесь. Запах духов их женщин раздувал ему ноздри.

Он бродил в толпе, полный жестокости и неудовлетворенных вожделений, и так как Советник все не находился, то решил пока выяснить, что тут народ пьет. Ставр подошел к бару и заказал двойной виски. Бармен поставил на стойку широкий низкий стакан, до половины заполненный колотым льдом, и плеснул туда двойную порцию «Бурбона». Затем он щелкнул зажигалкой и поднес огонь к сигарете Ставра. И тут чья-то рука фамильярно похлопала Ставра сзади по плечу.

Ставр обернулся, готовый ко всему.

Ему улыбался стареющий плейбой в темном клубном пиджаке и светлых брюках. Артистичные, ухоженные волосы красиво обрамляли моложавое лицо, но морщинистая шея, прикрытая повязанным вместо галстука шелковым платком, выдавала возраст. Впрочем, он все еще был довольно хорош собой.

— Делгадо? — спросил пожилой плейбой. — Я не ошибся?

Ставр кивнул в знак согласия.

— Чино сказал мне, что ты тут будешь. Я Боггс, Сэм Боггс, ты меня понял?

Ставр снова кивнул, хотя не понял пока ничего. Глаза Боггса ощупывали его лицо.

— Знаешь, ты мне нравишься. Нет, правда, ты классный. Тебе надо менять агента, понимаешь, Делгадо? Чино везде сует твои фотографии, всем надоедает. Это очень плохо для тебя. Он подсунул мне кассету с этой бездарной стряпней «Горячие булочки». Не нервничай, малыш, нет ничего страшного в том, что молодой актер снимается в порнухе.

Ставр еще не решил, как реагировать на такую информацию о себе. Он продолжал молча слушать Боггса. Он поднял стакан и отпил глоток виски, глаза у него смеялись. Боггс знаком показал бармену, что хочет заказать то же, что пьет Ставр.

— На твоем месте я взял бы бензопилу и отпилил руки режиссеру, который снимал тебя в «Горячих булочках», — продолжил Боггс. — Там ты просто на себя не похож. Если бы Чино не проел мне все мозги, что ты тут будешь, и не этот костюм, я бы тебя не узнал. Я правду говорю, ты совсем другой парень, совсем не тот, что там. И знаешь, я попробую тебя на роль парня, который сбежал из тюрьмы. Ты понимаешь, что я имею в виду? Чино давал тебе сценарий?

— Нет, я не читаю сценариев, — ответил Ставр, и это была истинная правда.

Но режиссер ему не поверил. Он подмигнул, давая понять, что они отлично понимают друг друга, и придвинулся вплотную к Ставру.

— Давай найдем тихое местечко, где мы сможем спокойно поговорить про эту роль. Я тебе объясню, как ты должен мне ее сделать.

И тут Ставр в первый момент даже не поверил своему ощущению, но оно было совершенно очевидно — рука Боггса взяла его за яйца.

Дальше все было очень быстро. Ставр не думал о последствиях своих действий, он реагировал. Бац! — его кулак въехал Боггсу в скулу.

Режиссер грохнулся на пол, при этом с него слетел скальп. Это было так неожиданно и так нелепо обнаружила себя плешивая башка, что пьяные гости вокруг просто зашлись от хохота. Ставр решил, что надо быстро отваливать отсюда.

— Придурок! — заорал ему вслед Боггс. — Ты никогда не будешь сниматься! Ты всю жизнь будешь убирать собачье говно на автостоянке, чтобы я не испачкал кроссовок!

Если бы настоящий Делгадо, «отдыхающий» на унитазе, услышал эти слова — удавился бы, не сходя с места.

Макс Карин толкался среди гостей, отслеживал боссов и их прихвостней, присматривался, кто чем занят. Он стремился к тому, чтобы главные, вычисленные им гориллы-пистольерос не выпадали из поля зрения и под шумок не ухайдакали какого-нибудь авторитета, из-за чего у Хозяина могли случиться неприятности. В ухе у Макса была клипса ультракоротковолнового передатчика, с помощью которого он постоянно получал информацию с центрального поста своей службы безопасности. В небольшой комнате два парня сидели за пультом связи перед мониторами, на которые шло изображение со скрытых видеокамер. Они сообщили Максу, что видят чужого в «башне» — так условно обозначались галерея и купол над центральным залом.

— Какой-то ублюдок забрался на галерею. Пойду разберусь с ним, — сказал Макс Ариссе.

По долгу службы изображая из себя светского человека, Макс, прежде чем уйти, взял с подноса официанта фужер с вином и подал Ариссе. Она, уже и так изрядно пьяная, машинально поднесла фужер к губам и одновременно поймала на себе пристальный взгляд золотистых тигриных глаз. Губы Ариссы медленно раздвинулись в улыбке, открыв детскую порочную щель между передними зубами.

Ставр узнал Ариссу. Он достаточно хорошо рассмотрел ее тогда в бинокль и теперь решил не упускать случая — выяснить, что чувствуешь, если стоишь рядом с ней. Он направился к Ариссе, но на всякий случай засунул руки в карманы брюк. Прямой, укороченный пиджак был словно специально скроен для таких жестов. Остановившись перед Ариссой, Ставр нагло и откровенно осмотрел ее с ног до головы, словно они стояли на улице под фонарем.

— Такая классная девочка и носишь одежду секонд-хенд? — усмехнулся он.

— Ты меня просто убил тем, что сейчас сказал. Где ты увидел дешевое тряпье?

— Кажется, я ничего такого не говорил. Просто мне показалось, что это уже кто-то носил. — Ставр осторожно вынул одну руку из кармана и потрогал леопардовую шкуру. — А что, разве нет?

Ощущения, возникающие от прикосновения к Ариссе, были, безусловно, увлекательные, но Ставр начал уже сильно беспокоиться оттого, что нигде не видел Советника. Это портило все дело.

И тут Ставру пришла в голову счастливая мысль, что Арисса могла бы помочь ему проникнуть в недоступные для гостей апартаменты виллы. Советник был где-то там. Ставр протянул Ариссе визитную карточку Делгадо.

— Рой Делгадо, — прочитала Арисса. — Лос-Анд-желёс, Бель Эйр… понятно, актер. — Она состроила презрительную гримасу и засунула карточку в нагрудный карман пиджака Ставра. — По тебе и так все понятно.

— Это плохо?

— Для кого?

— Например, для тебя.

— Мне все равно. Я иду в бар. Пока.

— Я составлю тебе компанию.

Арисса окинула Ставра оценивающим взглядом:

— Почему бы и нет.

…Шуракен шел по узкому коридору, освещенному потолочными панелями с лампами дневного света. За железной дверью, рядом с которой он задержался, слышалось гудение трансформатора. Коридор закончился лестницей. Поднявшись по ней, Шуракен оказался на кольцевой галерее под самым куполом. Шуракен подошел к железному поручню и посмотрел вниз.

— Е-мое! — опешил он.

Внизу он увидел аквариум с голыми девушками. Несмотря на то что отсюда, с галереи, были видны все технические детали этого инженерного сооружения, зрелище было похоже на глюк. Девушки в воде делали то же, что обычно делают танцовщицы в стриптиз-барах, но благодаря эффекту невесомости, возможностей для демонстрации поз у них было значительно больше. Время от времени девушки всплывали, чтобы глотнуть воздуха, или делали вдох из кислородных аппаратов, спрятанных среди растений. Под аквариумом просматривался зал и группы пьяных гостей, перемещавшиеся внизу. Гигантская линза воды неправдоподобно увеличивала и искажала эту картину, как кривое зеркало.

Шуракен так увлекся оригинальным аттракционом с голенькими «рыбками», что допустил оплошность, которая вполне могла стоить ему жизни. Он не заметил, как на галерею поднялся Макс.

Макс был тупой, злющий ублюдок, но свое дело знал. Поэтому он решил сразу не убивать Шуракена, а прежде выяснить, кто он такой и зачем забрался куда не следует.

— Подними руки и медленно повернись ко мне, — приказал Макс.

Шуракен был вынужден выполнить его приказ. Повернувшись, он окинул Макса оценивающим взглядом. Шуракен понял, с кем имеет дело, он видел Макса на фотографиях и помнил все, что рассказал о нем Ставр. К сожалению, Шуракен видел также черную дыру ствола направленного на него револьвера.

Держа Шуракена под прицелом, Макс сделал несколько шагов, обходя его и открывая ему направление к лестнице.

— Давай, лапы на затылок и спускайся вниз.

Шуракен сложил руки на затылке и медленно, не поворачиваясь к Максу спиной, отступил к лестнице. Но с порога он ушел вниз боковым сальто, сбив резким и неожиданным движением прицел противника. Еще в кувырке, завершая переворот, Шуракен успел выхватить засунутый за пояс пистолет и, грохнувшись на пол, из положения лежа всадил пол-обоймы в сунувшегося в проем двери Макса.

Последним сознательным движением Макс отпрянул назад, но пули уже попали в него. От боли Макс подпрыгнул, ударился боком о поручень, перевалился через него и полетел вниз.

Услышав выстрелы над головой, гости в зале все как один посмотрели вверх. Они увидели сильный всплеск. Упавшее с высоты почти десяти метров тело Макса пробило всю толщу воды и врезалось в стекло.

Голые девицы шарахнулись от него, вынырнули на поверхность и, отпихивая друг друга, с диким визгом полезли из аквариума.

Еще не понимая, что произошло, гости ошеломленно смотрели вверх. Одни впали в столбняк от шока, другие были настолько пьяны, что вообще ничего не соображали, а кто-то даже подумал, что это часть аттракциона. Через стекло на них смотрело мертвое лицо Макса, от ноздрей и рта в воде начала расползаться кровавая вуаль.

И тут в полной тишине раздался весьма неприятный звук, и одновременно в толще стеклянного потолка возникла трещина, от нее потянулась еще одна. Трещины росли и разбегались, подобно побегам плюща. Очевидно, при сооружении гигантского аквариума была допущена ошибка в расчетах. Стекло, на которое давило несколько тонн воды, оказалось под предельным напряжением, и силы удара тела Макса оказалось достаточно, чтобы оно треснуло.

Сквозь трещины начала просачиваться вода. На головы гостей упали первые капли, они моментально превратились в свистящие под напором струи. Все поняли, что сейчас произойдет, и бросились спасаться. В зале началась паника, как в трюме тонущего корабля. Телохранители сомкнулись вокруг своих боссов и, раскидывая всех, кто подворачивался, пробивали им путь к выходам. Начались драки. Тут же появилось оружие, и загрохотали первые выстрелы. Через миг в зале разразилась оголтелая пальба, как в чикагском притоне времен великой войны мафий. Пистолеты, револьверы и машины типа «узи» появились в руках у телохранителей и бандитов, как у иллюзионистов, — буквально из воздуха. Пули прошивали все пространство, подбрасывали блюда с закусками, рушили замысловатые башни из фруктов, крушили вазы, разбивали зеркала и светильники. Орали и валились первые жертвы. Переворачивались столы, под их прикрытием люди пытались проползти к выходам. Над головами летели брызги, осколки, подброшенные пулями ананасы. Вырваться из зала пока мало кому удавалось: двери были наглухо забаррикадированы застрявшими телами.

Потолок трещал и хрустел. Трещины расширялись, сквозь них текли потоки воды. Через десять секунд несколько тонн воды и обломки стекла метровой толщины обрушились в зал.

В тот момент, когда это случилось, Ставр уже нашел себе пристанище в небольшом холле у кабинетного бара. Он старался внушить Ариссе, что единственная мысль у него в голове — затащить ее в подходящий укромный уголок. При этом он искренне сожалел, что после того, как попадет в личные апартаменты хозяина виллы, у него совершенно не будет времени, чтобы выполнить свои обещания.

— Послушай, — говорил он, — мы могли бы… Но боюсь, у меня будут большие неприятности с твоим хозяином.

— Не будут. Ему сейчас нет дела до меня.

— Он следит за тобой? Где он?

— Он у себя. Его кабинет там, как раз над нами, а моя спальня в другом крыле. Ко мне можно подняться по другой лестнице. Но если ты такой слабонервный…

— Идем.

Нежно обняв Ариссу за талию, Ставр снял ее с барного табурета.

И тут в центральном зале что-то случилось, через холл, где Ставр морочил голову Ариссе, проскакала стая телохранителей с пушками наголо. Они волокли своего хозяина и его бабу и были готовы изрешетить любого, кто оказался бы на их пути. Следом за первой стаей галопировал уже целый табун. Устоять против этой стихии не смог бы никто. Ставр потерял Ариссу.

Он услышал шум, начавшийся в зале, затем выстрелы и вопли. Под белой футболкой Делгадо на Став-ре был надет широкий эластичный пояс с карманами для пистолета, запасной обоймы и еще кое-каких необходимых вещей. Такого рода снаряжение они с Шуракеном шили себе сами. В мгновение ока Ставр выдернул из-под футболки пистолет и передернул скобу, досылая патрон в ствол. И тут он увидел такое, что даже не поверил своим глазам.

Людей, вбегающих в бар, вдруг накрыла настоящая волна. Она прокатилась через бар и ударилась в стену, как в волнорез, пена и брызги взмыли до самого потолка. Ставр и бармен одновременно вспрыгнули на стойку. Сверху они видели, как вода, бурля воронками, заполняет все помещение. Как при кораблекрушении, в потоке барахтались люди и плавали стулья.

Сидя на корточках, Ставр запустил руку под борт пиджака и вытащил из внутреннего кармана рацию.

— Шур, ты где? Слышишь меня? Где ты?

— Да здесь я, здесь, — послышался искаженный голос Шуракена.

— Ты не поверишь, дружище, но мы тонем!

— Не бойся, не утонешь. Это белобрысый придурок, ну этот — охранник шефа, свалился в аквариум с голыми девками и разбил стекло. Ты шефа нашел?

— Нет пока. Я думаю, он наверху. Я иду туда.

— Давай, я догоню. — С рацией в одной руке и револьвером в другой Шуракен брел по колено в воде. Зажатый в узком коридоре поток, журча, обтекал его ноги.

Катастрофа застала Советника во время очередной доверительной беседы с глазу на глаз. Когда послышались отдаленные крики и выстрелы, в кабинет ворвались телохранители обоих боссов. Собеседник Советника моментально исчез.

— Что, черт возьми, происходит? — спросил Советник своих людей. — Где Макс?

— Макс погиб. Он разбил аквариум с девками.

Советник посмотрел на ответившего ему телохранителя, как на полного идиота. Во-первых, Максу просто незачем было разбивать аквариум, а во-вторых, чтобы пробить стеклянную плиту метровой толщины, потребовался бы противотанковый снаряд. И тем не менее в доме творилось что-то невообразимое. Слышались стрельба, крики и звук, действительно похожий на шум горной реки. Советник решил немедленно подняться на третий этаж, где помещался его кабинет и центр связи. Оттуда он мог руководить всеми многочисленными охранными службами базы.

По мраморному полу растекалась вода. Здесь ее уровень был всего несколько сантиметров, но этого было достаточно, чтобы Советник промочил ноги. В сопровождении двух телохранителей и Фаусто Мазуто он подошел к лифту. Дверная панель начала мягко откатываться в сторону.

В холл вошел человек в черном костюме и мокрой белой футболке. Что-то в этом человеке привлекло внимание Советника. Он присмотрелся, и его лицо исказила гримаса ужаса. Он узнал Ставра.

После бегства из Сантильяны Советник не интересовался судьбой Ставра и Шуракена, но он был уверен, что они наверняка выжили во время взрыва базы «Стюарт», слишком высок был у них уровень выживаемости. Но то, что Ставр появился здесь, означало, что люди, которых Советник кинул на полмиллиарда долларов, нашли его.

Ставр отлично понял, какие мысли возникли в голове его бывшего шефа. Он улыбнулся ему и изобразил гримасу, которую следовало понимать как: «Сочувствую, шеф. Случаются в жизни огорчения». Однако пора было действовать, и действовать грубо, не скрывая намерений. Обмен взглядами занял буквально доли секунды, и телохранители Советника еще не поняли, как им следует реагировать на парня в черном костюме. Ставр имел все шансы опередить их. Но в то мгновение, когда он выхватил из-под пиджака пистолет, точно на директорию огня между ним и целями выскочила Арисса.

«Стреляй!!! Стреляй, идиот!» — но руки словно парализовало.

Арисса сдела первое движение к Советнику, думая, что ей ничто не угрожает, но, увидев нацеленные на нее пистолеты в руках телохранителей, инстинктивно бросилась назад. С диким воплем она вцепилась в Ставра, сбивая ему прицел, мешая выстрелить первым.

Телохранители открыли огонь.

Пули попали Ариссе в спину. Падая, она сбила Ставра с ног. В падении он попытался выстрелить в ответ. Он видел ослепительные оранжевые вспышки пламени, слышал гулкий лай двух девятимиллиметровых «глоков». Но левое плечо пронзила дикая боль, а в следующий миг его, как показалось Ставру, ударили кувалдой по голове. Пистолет, серебристо-серый смит-вессон, захваченный в качестве трофея, вылетел из руки.

Холл заволокло дымом. Советник на мгновение задержался, глядя на тела Ставра и Ариссы, и сделал движение, чтобы войти в лифт. Под ногами у него оказался сеньор Мазуто, который на четвереньках пытался заползти в лифт. Выругавшись по-русски, Советник пинком отбросил его.

Человек не трусливый, к тому же с устойчивым самообладанием, Советник недолго приходил в себя после шока,

— Вы убили этого парня? — спросил он телохранителей.

— Да, господин Майер, я всадил ему пулю в башку, — самодовольно ответил один из них.

— Это не имеет значения. Их тут как минимум двое, а может, на сей раз они прихватили с собой еще кого-нибудь.

Лифт остановился, дверь открылась, и Советник шагнул прямо в свой кабинет. Теперь, когда он обнаружил, что из Москвы за ним прислали специалистов, план дальнейших действий в корне менялся. Советнику нельзя было ни одной лишней минуты оставаться здесь. Обнаруженная противником база «Гранд Риф де Корай» была потеряна на неопределенный срок или навсегда. Но Советник был готов и к такому обороту событий.

Он приказал усилить охрану вертолетной площадки, а экипажу вертолета готовиться к взлету. Затем дал указание Фанхио упаковать коллекцию носовых автомобильных скульптур в чемодан, предназначенный для их перевозки.

— Никого не впускайте сюда, — приказал Советник телохранителям, прикладывая большой палец к сканирующему экрану замка сейфовой двери, отделанной полированной дубовой панелью.

Тяжелая сейфовая дверь закрылась за Советником.

…Вначале Шуракен с огромным трудом продвигался по залам и коридорам. Отовсюду хлестала вода, метались толпы людей. Стрельба начиналась без предупреждения и повода. И бандиты, и вода устремились в одном направлении — к любым выходам из дома. Уровень воды быстро падал, превращаясь в мелкие, шустро бегущие ручейки. Стрельба, ругань и женские вопли быстро откатывались в направлении автостоянки.

Шуракен попытался связаться со Ставром. Ставр не отвечал на вызов.

Самая жестокая драка началась у лифта на отвесной скале — это был единственный путь на автостоянку. Бандитов, попытавшихся прорваться на вертолетную площадку, встретил шквальный автоматный огонь. Пробиться через него не было ни малейших шансов. Каждый раз, когда открывались двери лифта, за него начиналась драка, как за спасательную шлюпку, поэтому коэффициент полезности его действия был весьма незначителен. Когда лифт поднимал на автостоянку очередную партию изодранных, окровавленных людей, они выскакивали из него и мчались к машинам. Но и тут привычка воевать и любой ценой доказывать превосходство собственной силы продолжала играть свою роковую роль.

Машины рвались к воротам, сталкивались, таранили друг друга. Кое-кто не упустил случая проявить себя круче всех. В ход пошло то оружие, которое бандиты не смогли взять с собой на территорию виллы и оставили в багажниках машин. Затрещали автоматы. Одна машина была подорвана из гранатомета. Видя драку возле лифта, слыша стрельбу на автостоянке, Кустарниковый Пес не полез в гущу потасовки. Применив свой опыт партизанской войны, он двинулся в противоположном направлении — к морю. За ним следовала его жена. Ее изящное лицо, обрамленное каре коротких прямых черных волос, было бесстрастно. При входе на пирс им пришлось вступить в бой с охраной. В умении убивать вьетнамка превосходила Кустарникового Пса жестокостью и хладнокровием. Прикончив охранников, пытавшихся остановить их, контрабандист и его жена прорвались на пирс. Как только они появились там, по ним открыли огонь со сторожевого катера. Но Кустарниковый Пес и его жена успели скатиться по железной лестнице на нижний причал для катеров. Сегодня удача была на их стороне: на воде покачивались несколько водных мотоциклов.

Взревели двигатели, и в лучах береговой прожек-. ^ торной установки два мотоцикла, рассекая сверкающие волны, понеслись в открытое море. Кустарниковый Пес и его бесстрашная, жестокая подруга стояли на них, пригнувшись к рулям, как жокеи во время призовой скачки.

Комната, в которую вошел Советник, была совсем маленькая, без окон. Здесь помещался вмурованный в стену сейф, небольшой письменный стол и полукресло. Советник подошел к сейфу и начал вводить пароли, чтобы открыть его. Наконец процесс был завершен, и Советник вытащил из сейфа маленький бронированный кейс с переносным компьютером. Поставив кейс на стол, Советник стал быстро просматривать папки с документами. Отобрав особо ценные бумаги, он положил их в кейс, запер его и наручником прикрепил к своему запястью.

Когда Советник вышел из комнаты, его ждали телохранители и Фаусто Мазуто.

— Проваливайте, Фаусто, вы мне больше не нужны, — сказал Советник, направляясь к двери.

Но Фаусто попытался задержать его:

— Господин Майер, все еще можно исправить, объяснить, разобраться.

— В этом нет необходимости. Я покидаю базу.

— Почему, господин Майер?

— Есть обстоятельства, которые я не намерен вам объяснять. Убирайтесь, или я прикажу охране пристрелить вас.

Фаусто хорошо понимал, что это не пустая угроза. Он попятился, пропуская Советника к выходу.

Спустившись в холл, Советник все же задержался возле тел Ставра и Ариссы. Он ни о чем не сожалел, просто он услышал голос Шуракена, пытавшегося вызвать по рации своего напарника.

— Ставр, где ты? Где ты, мать твою?.. Советник усмехнулся:

— А, и вторая сволочь тут. Я так и думал. Он пошел к выходу.

По лицу и волосам Ставра текла кровь. Он медленно открыл глаза. Не поднимая головы с пола, он увидел в искаженной перспективе Советника и его свиту, уходящих из холла.

— Вы передали мой приказ экипажу вертолета? — спросил Советник Фанхио.

— Да, господин Майер. Вертолет готов к взлету. Ставр медленно перевернулся на спину и вытащил из кармана рацию.

— Шур… ответь мне. Слышишь меня?.. Шуракен схватился за рацию:

— Ставр! Где ты? Почему молчал?

— Вырубился, меня задели немного. Слушай, шеф видел меня. Все понял и сматывается. Он только что протопал к парадному входу. Думаю, будет отваливать с вертолетной площадки. Возьми его там.

— Ты сам-то где?

— Не теряй время. Я иду за тобой.

Ставр отключил рацию, чтобы Шуракен больше не отвлекался от главной цели. Он попытался встать, но стены, мраморные колонны, дверь, в которую минуту назад вышел Советник с телохранителями, — все поплыло, стало терять конкретные очертания, проваливаться в черноту. Теряя сознание, Ставр перекатился на спину и взял под контроль дыхание. Сконцентрировал волю на работе легких и диафрагмы, затем очень медленно согнул колени, чтобы лучше расслабить мускулатуру пресса. Ему удалось справиться с коротким, изматывающим «собачьим» дыханием, воздух стал глубоко заполнять грудь и брюшную полость. Ставр вполне осознанно представлял, что сейчас происходит: снижается давление, выравнивается ритм сердца, насыщенная кислородом кровь вымывает вредоносную накипь стресса — разъедающую ржавчину отработанных гормонов адреналина и тестестерона. Его воля и воображение бешено работали на то, чтобы восстановиться и действовать. Расчет шел на секунды. Ставру казалось, что он слышит вой винта взлетающего вертолета.

Сознание прояснилось. Ставр медленно сел и посмотрел на то, что осталось от Ариссы: немного кошачьего меха и цветных тряпок, великолепные ноги и жалкое личико, обезображенное гримасой ужаса и смерти. На лице Ставра, мокром от пота и крови, появилось выражение горечи и сожаления.

Ставр машинально поднял руку к голове. Волосы были мокрые. Кровь текла по шее за воротник. Ставр нащупал кровоточащую ссадину. Буквально под его пальцами вспухала здоровая шишка. Это был поцелуй смерти, пуля на пролете едва коснулась головы. Видимо, прав оказался старый диверсант Подшибякин — Ставр и правда был заговорен. Но если считать с того, изменившего всю его судьбу вылета из окна общаги университета, то сколько еще жизней осталось у него в запасе?

Поддавшись панике, Фаусто Мазуто выскочил из залитого водой дома и помчался вместе со всей толпой гостей. Но, добежав до лифта и увидев драку, которая здесь началась, он вдруг сообразил, что ему совершенно ни к чему подниматься наверх и покидать «Гранд Риф де Корай». Мазуто пошел обратно. Он был очень осторожен и старался никому не попадаться на глаза: пристрелить могли просто так, от раздражения и привычки стрелять по всему, что движется.

Вдруг Мазуто увидел Советника. Под прикрытием двух телохранителей тот быстро шел к вертолетной площадке.

— Господин Майер! Генрих, подождите меня! — заорал Мазуто, кидаясь к Советнику.

Советник слышал крик Мазуто, но даже не обернулся в его сторону. Зато обернулся прикрывавший спину босса телохранитель. К счастью, у Мазуто не было оружия, иначе его тут же могла скосить очередь из автомата.

— Негодяй! Дерьмо собачье! — в ярости бормотал Мазуто, скрежеща зубами. Он перешел с английского на жаргон колумбийских притонов.

Потомок португальских пиратов и черных рабов потрясал кулаками вслед уже исчезнувшему Советнику и совершал непристойные жесты, успешно исполнявшие роль сурдоперевода витиеватой и хамской брани. Под конец он похлопал себя по жирному заду и оглушительно пернул.

В ответ раздалось глухое рычание.

Мазуто резко обернулся и в лучах паркового светильника увидел двух огромных черных собак с лоснящейся шкурой и короткими висячими ушами. При виде фила-бразильеро колумбийца охватил ужас. Он смотрел на собак и, как в кошмаре, хотел бежать, но не мог сдвинуться с места, все мускулы стали словно ватные, желудок свело судорогой.

Собаки пристально смотрели на Мазуто. Если бы он сделал хоть одно движение, пытаясь убежать, они бросились бы на него. Но колумбиец стоял. Черные блестящие носы собак шевелились — они принюхивались к его запаху. На свое несчастье, Мазуто весь покрылся липким вонючим потом. Собаки почуяли, что от него несет страхом, и шерсть начала подниматься на загривках этих чудовищ. Их носы к тому же уловили в поте Мазуто примесь специфического запаха негритянской расы — запаха жертв многих поколений их предков.

Не издав ни звука, один из псов оттолкнулся задними лапами и прыгнул. Он сбил Мазуто с ног. Колумбиец не успел даже заорать — челюсти пса сомкнулись на его горле.

Вертолетную площадку заливал яркий свет, его давала панель из прожекторов, установленная на мачте. Вторая такая же мачта, освещавшая автостоянку, была повреждена. Сверху сыпались искры, как при электросварке, прожектора гасли один за другим или взрывались, ослепляя напоследок вспышками.

Советник поднялся на вертолетную площадку. Его ослепил не взрыв очередного прожектора, а вспышка ярости: винт вертолета, который должен был уже вращаться на полную мощность, только-только начал раскручиваться. Гибкие лопасти еще провисали под собственной тяжестью. Пока Советник шел к вертолету, какой-то бандит обстрелял его с высоты автостоянки. Телохранители открыли ответный огонь.

Советник влез в салон. Один из телохранителей вскочил следом за ним и на корточках уселся на краю борта. Другой остался стоять рядом. Они следили за тем, чтобы никто не обстрелял вертолет с автостоянки.

— Взлетаем! — заорал Советник пилотам. Один из пилотов обернулся к нему:

— Две минуты, шеф. Мы не набрали мощность.

— Плевать на вашу мощность! Я приказываю взлет!

Яростный голос Советника едва прорывался сквозь рев двигателя над головой. Лопасти винта поднялись, стремительно раскручиваясь. Они секли лучи прожекторов, и от этого на остеклении кабины пилотов замерцала рябь. Старший пилот взял на себя дроссельную рукоятку.

Лыжи вертолета медленно оторвались от плит. Телохранитель вспрыгнул на лыжу, и не набравший еще необходимой мощности вертолет покачнулся и рухнул на площадку с высоты полуметра.

В эту минуту лифт поднял на автостоянку Шура-кена и двух бандитов, которые, пока кабина шла наверх, держали друг друга под прицелом пушек. Как только дверь открылась, Шуракен вывалился из лифта, не обращая больше внимания на «пистольерос», и бросился к выходу.

Одна из стеклянных панелей павильона обрушилась, выбитая автоматной очередью. Шуракен пригнулся, защищаясь от летящих в него осколков.

Бессмысленная и беспощадная потасовка на автостоянке все еще продолжалась. Главные боссы с их дорогостоящей и суперпрофессиональной охраной успели удрать, но бандиты помельче дрались из-за машин и палили друг в друга. По всей автостоянке валялись убитые и раненые, горела подорванная машина, свистели шальные пули.

Шуракен не видел вертолет, стоящий на площадке значительно ниже автостоянки. Но он слышал рев его двигателя. Винт создавал вокруг себя подобие смерча, в его воронку втягивался тяжелый черный хвост, валивший от горящей машины, и легкий сизый туман порохового дыма, висящий над автостоянкой. Видя это, Шуракен понял, что вертолет еще здесь, но сейчас взлетит.

И действительно, над краем автостоянки поднялся мерцающий в лучах прожекторов диск, а затем появилась верхняя часть корпуса вертолета — изящная и отблескивающая, как спина дельфина.

Однажды Командор так охарактеризовал Шуракена: «Это очень волевой человек, думающий. Во время боя он не в безумстве». Сейчас, увидев, как поднимается вертолет, Шуракен обезумел.

В такой ярости, в таком боевом трансе он не был никогда.

Презирая шальные пули, он поднялся во весь рост и ломом пошел через автостоянку. По нему тут же начали палить со всех сторон. Пули рикошетили от плит у Шуракена под ногами, вырывали клочья из кожаной куртки. Но остановить его сейчас не смогла бы даже пуля в лоб.

Добежав до красной полуспортивной «альфа-ромео», Шуракен рванул дверцу и снес ее напрочь. Выкинув из машины оцепеневшего от шока бандита, он прыгнул за руль и буквально на месте развернул мощную и очень резкую в наборе скорости машину в направлении вертолетной площадки. Педаль газа под подошвой его кроссовки пошла в пол.

Машина рванулась, как ракета со старта.

Руки мертвой хваткой сжали руль. Челюсти свело. Шуракен видел только вертолет, медленно всплывающий над краем автостоянки.

Экипаж вертолета, Советник и его телохранители увидели красную низкую «альфа-ромео», несущуюся на них, как торпеда. Для того чтобы круто взмыть вверх, еще не хватало мощности, а для того, чтобы уйти в вираж, — скорости. Вертолет неминуемо врезался бы в землю. Через проем боковой двери телохранители открыли отчаянный огонь по машине.

Бронированное лобовое стекло выдержало, на нем только появились сколы и трещины. Машина пробила легкое ограждение и, как с трамплина, взлетела с края автостоянки.

В последний миг перед столкновением Советник со сверхъестественной четкостью увидел словно приблизившееся вплотную к нему оскаленное лицо Шуракена за лобовым стеклом. Советник инстинктивно отпрянул и откатился в глубь салона.

«Альфа-ромео» вломилась в кабину пилотов. Полетели стекла, обломки металла, брызги крови, искры закоротившей электропроводки. Сбитый на взлете вертолет завалился набок. Со свистом рассекая воздух, во все стороны полетели обломки лопастей. Машина Шуракена врезалась в плиты вертолетной площадки и перевернулась на крышу. Из-под капота повалил дым и вырвались языки огня. Быстро набирая силу, они начали лизать красный блестящий корпус «альфа-ромео».

Подбегая к вертолетной площадке, Ставр заметил черную собаку, которая, мотая головой, трепала что-то. Присмотревшись, Ставр понял, что это чьи-то потроха. От такого зрелища могло стошнить, но у Ставра не было времени для чувств. Взбегая по лестнице, он видел, как вертолет взлетает с площадки. Потом он увидел красную спортивную машину, которая, прыгнув наперерез, снесла кабину пилотов и сбила вертолет. Это мог сделать только Шуракен.

Мимо Ставра промчались два парня в камуфляже — это удирали охранники. На обезглавленный труп Фанхио Ставр наткнулся уже на площадке, голову секретарю Советника срубило обломком лопасти.

Ставр оценил обстановку: на площадке валялся покореженный вертолет и горящая машина. Шуракен мог быть только в машине. Ставр кинулся к ней. Защищая лицо согнутой рукой, он сунулся внутрь.

Шуракен был там. Он ворочался, как кабан в берлоге, пытаясь выбраться, но, оглушенный ударом, плохо соображал. Пламя сжирало кислород, едкий дым забивал легкие. Шуракен уже почти потерял сознание, когда Ставр схватил его и потащил из машины. При этом он рычал сквозь стиснутые зубы. Короткие волосы трещали от нестерпимого жара.

Вытащив Шуракена, Ставр поволок его от машины. Шуракену дьявольски повезло с выбором костюма: толстая кожаная куртка не успела загореться. Ставр сорвал с себя пиджак и сбил им пламя с ног Шуракена.

Убедившись, что с другом все пока обошлось — Шуракен жив, а с ожогами и прочими повреждениями можно разобраться попозже, Ставр посмотрел на вертолет. Ему пришло в голову, что Советник вполне может быть жив.

— Саня, ты меня слышишь?

— Слышу я тебя, слышу… — сквозь зубы просипел Шуракен. — И не только слышу, но и вижу.

— Молодчина. Слушай, ну ты просто Бэтмен!

— Ты видел?

— Видел, Саня, отдохни, а я слажу в вертолет, посмотрю, что с шефом. Раз уж я сегодня работаю спасателем…

— Ты думаешь, он жив?

— А черт его знает. У него с собой саквояж был. Если что, мы хоть этим саквояжем отмажемся. Ска-~ жем, больше ничего не осталось. Подожди меня, я сейчас.

Но Шуракен с трудом поднялся и, шатаясь, двинулся за Ставром.

— Ну уж нет. Я иду с тобой. А то вы с шефом всегда не ладили.

На кожаной куртке Шуракена зияла внушительная рванина. Обломок лопасти прорубил борт «аль-фа-ромео» и спинку водительского сиденья. Он лишь чудом не прикончил Шуракена.

Советник пришел в себя и удивился, что жив. Затем он подумал, что надо выбираться отсюда как можно скорее, так как сбитые вертолеты имеют скверную привычку взрываться. Советник переполз через труп одного из своих телохранителей — другой выпрыгнул из вертолета, и его обезглавленное тело Ставр видел на краю площадки. Вертолет валялся на боку, поэтому через проем боковой двери Советнику выбраться было сложно, он не обладал необходимой для этого ловкостью. Ему проще было выползти через покореженную кабину пилотов. Советник прополз в кабину. Здесь все было скользкое от крови. Он наступил на лежащие друг на друге изуродованные тела пилотов и ухватился за край дверного проема. И так как у него не было сил подтянуться и вылезти, то Советник мешком перевалился через порог пилотской кабины и скатился вниз.

И тут кто-то поднял его на ноги и прислонил спиной к борту вертолета. Советник всмотрелся в лицо возникшего перед ним человека.

— Осоргин?.. Черт возьми, я же сам видел…

— Сочувствую, шеф. Случаются в жизни огорчения, — на этот раз Ставр произнес это, а не изобразил мимикой.

Советник засмеялся.

Ставр подозрительно присмотрелся к нему. Нет, это была не истерика. Просто Советник, по-видимому, тоже был из тех, у кого хватает мужества засмеяться.


24


Диск солнца низко висел над линией горизонта. Долина была освещена холодным утренним светом. Кипел чайник на примусе. На земле валялись армейские сумки, выпотрошенные индивидуальные пакеты, рваные, прогоревшие штаны и куртка Шуракена, белая, в кровавых пятнах, футболка Ставра.

— …Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж, — пел Шуракен, если хриплые звуки, которые он издавал, можно было назвать пением. С правой стороны рта в зубах у него была зажата кривая беломорина, дымящая, как паровозная труба.

От едкого дыма морда Шуракена кривилась. В морщинах возле глаз скапливалась влага, она собиралась в крупные капли и скатывалась по щекам, смешиваясь с грязным потом. Слезы у Шуракена текли не только от едкого дыма «Беломора» из НЗ.

Шуракен на животе лежал на куске брезента, уткнувшись подбородком в скрещенные перед собой руки. Ставр сшивал края глубокой рванины на его широкой мускулистой спине.

С базы «Гранд Риф де Корай» они отвалили, как и планировали, — морем, только не под водой, а на катере. Добравшись до того места, где у них был спрятан автомобиль, они рванули в глубь материка, заметая следы. На рассвете разбили лагерь в прохладной зеленой долине. В машине у них было все необходимое, чтобы переодеться и обработать раны.

Советник снял с примуса чайник и залил кипяток в термос. Закручивая крышку, он наблюдал, как Ставр штопает шкуру Шуракена. У парней были до черта усталые лица, в ссадинах, в ожогах, в дикой щетине.

— Ну все. — Ставр отрезал ножницами нитку. — Не слишком красиво получилось. Извини, я не Версаче, чтобы лабать от-кутюр. В госпитале распорют и зашьют как надо.

Ставр заклеил шов пластырем и принялся сдирать хирургические перчатки.

— Как ваш бывший шеф, — сказал Советник, — я должен сказать, что побоище, которое вы устроили, не делает вам чести как профессионалам спецслужб. Вместо того чтобы спокойно договориться, все переломали, скомпрометировали меня перед деловыми людьми.

— Вы не правы, Вадим Николаевич, — спокойно и устало возразил Ставр. — Мы тут совершенно ни при чем. Я, например, не сделал ни одного выстрела.

— Мне пришлось пристрелить какого-то здорового мрачного ублюдка, — уточнил Шуракен. — Жаль, конечно, что он свалился в аквариум и напугал тусню.

— И волки от испуга слопали друг друга, — улыбнулся Ставр.

— Ну хорошо, не будем с этим разбираться. В конце концов, это теперь не имеет значения. Куда вы намерены меня везти?

— Москва, Лефортово вас устроит? — спросил Ставр.

Советник нахмурился.

Через полчаса на причал, где швартовались рыбацкие суденышки и прогулочные катера для туристов, въехал «мерседес». Ставр вылез из-за руля и распахнул правую переднюю дверцу. Широким жестом он показал на небольшую рыбацкую шхуну, мирно покачивающуюся на спокойной волне.

— Прошу вас, Вадим Николаевич, — весело сказал он. — Это самая быстрая контрабандистская шхуна. «Бешеный тунец» называется.

Ставр перепрыгнул с причала на палубу шхуны.

Советник хмуро осмотрел подозрительную посудину, основательно потрепанную временем и приключениями.

— Well come, — предложил Шуракен.

Советник вынужден был подчиниться обстоятельствам. Он перешел по трапу на палубу. Шуракен прыгнул через борт. Советник задумчиво посмотрел вверх.

— Москва, Лефортово, говорите? Нет, Осоргин, вряд ли. No reason. Так где назначено рандеву?

— На Мальте, Вадим Николаевич, на Мальте.

— Мальта, — задумчиво повторил Советник. — Масонское гнездо. Даже интересно, кому пришла в голову такая идея.

— Послушай, Егор, — усмехнулся Шуракен, — черт с ними, с бабками, давай пристрелим наглую сволочь.

Советник с некоторым беспокойством проследил, как Ставр с готовностью вытащил из-за пояса пистолет и протянул Шуракену. Но прежде чем тот успел взять оружие, Ставр отнял руку:

— Нет. Лучше камень на шею и в воду.

— Господи, — пробормотал Советник, — как надоело иметь дело с идиотами.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — спросил Шуракен.

— Разрешаю.

Шуракен тут же въехал Советнику в челюсть. Удар сбил Советника с ног. Палуба содрогнулась и завибрировала — это заработал дизель. Шхуна резво отвалила от причала.

— Закуривайте, — предложил Ставр Советнику, когда тот поднялся на ноги.

— Не курю.

— Ну что ж, — усмехнулся Ставр. — На Мальту, такие дела.

Шхуна уже выходила в открытое море через узкое горло пролива мимо маяка. На корме торчало десятка полтора длинных шестов с грузами на одном конце и полотнищами из полиэтилена на другом. Этими шестами рыбаки отмечают места, где заброшены сети. Полотнища из черного полиэтилена бились на ветру, как целая стая пиратских флагов.