Прекрасная славянка
Екатерина Романова


Языческая Русь… Таинственная, мистическая, порой жестокая. Молоденькая рабыня Любава, доставшаяся княжескому сотнику в качестве военного трофея, опьяняюще молода и очень красива. Неудивительно, что хозяин воспылал к девушке страстью.

А вот его жена, жрица языческих богов, хочет избавиться от соперницы. Хранимая древним амулетом, девушка чудом избегает смерти и берет в полон сердце молодого князя…


Екатерина Романова

Прекрасная славянка


Ярое городище. IX век н. э.


* * *


На пиру княжьего сотника собралась вся военная знать Ярого городища. Бряцали мечи, кубки, ржали кони, беспрестанно раздавался хохот, играла веселящая громкая музыка, в полной суматохе сновали ярко наряженные женщины.

Праздновали удачное полюдье — сбор дани. Охапки меха, собранного с каждого дома покоренных деревень, валялись на возах блестящими кучами. Это были настоящие сокровища. Шкурками можно было расплатиться на любых торгах. Рабы, сгрудившиеся около повозок с мехами, старались не привлекать к себе внимание, чтобы не попасть под руку разгоряченным и опьяненным возвращением домой воинам. Челядь, которой Русь тоже много торговала, высоко ценивалась, особенно молодые и красивые рабыни. Чем моложе и красивее девушка, тем больше шкурок была ей цена.

Дружинники, ликуя по поводу возвращения домой, с радостью садились за обильные столы с дичью, медом и пьянящим варевом. Наскоро оговаривались сроки подготовки судов для отправки в Царьград на продажу собранной дани, женам приказывалось разобрать личную поклажу, слуги уводили коней, и гвалт стоял невыносимый.

В основном рабы выглядели усталыми и равнодушными, глаза их лишь тогда загорались, когда ветер доносил ароматные запахи от уставленных кушаньями столов.

— Мишек, не надо! — уговаривала немолодая заплаканная женщина своего сына. — Если кто-нибудь заметит, то отберут тебя у мамы. Не делай этого!

Ребенок, не обращая внимания на мать, тянулся к валяющимся рядом с возом раздавленным яблокам. Видимо, муки голода стали для него невыносимыми.

Девушка, сидевшая у самых колес повозки и не проявляющая до этого никакого интереса к окружающему, выдернула руку из ослабшего узла пут из пеньковой веревки и, протянув ее к яблокам, собрала для малыша сочные, перепачканные землей куски.

Тут же прямо над ней запела бечева хлыста. Со звонким щелчком хлыст ударил в то место, где мгновение назад была рука молодой рабыни, взвился снова со звуком, похожим на вздох, но опуститься не успел.

— Остановись, Гнешка! — произнесла жена сотника, не повысив привыкшего повелевать голоса, но так, что слуга беспрекословно повиновался. — Не видишь, девочка голодна.

Молодая чумазая рабыня с удивлением подняла живые, горящие глаза на женщину, очень ее заинтересовавшую. Открытое умное лицо, высокий лоб, властные губы, шикарная одежда из тонкой ткани и меха, длиннющие рукава которой свисали до самой земли. Такой хозяйке невозможно было прекословить. Во всяком случае, с трудом нашелся такой, который сумел бы сделать это.

Заметив, как ребенок с удовольствием чмокает, грызя яблоко, женщина, изогнув бровь, добавила:

— Девочка добывала пропитание не для себя. Эти люди давно не ели, прикажи накормить рабов.

Подождав, пока Гнешка отправит своих помощников с необходимыми поручениями, она распорядилась, чтобы рабов разместили на ночлег.

— Все равно до завтра никто не будет делить добычу.

Пока маленькая рабыня размышляла о том, хороша ли такая отсрочка и можно ли будет в эту ночь бежать, за спиной у женщины возник сам сотник Сивой, прозванный Сильным.

Это был бородатый, высокий, молодой, как и все воины, мужчина, успевший отличиться перед князем и доблестью, и отвагой, и честью. Лицо, покрытое загаром, казалось грубым из-за шрамов, глаза искрились серым холодом, как тающий лед.

Казалось, что даже общий гвалт утих, а рядом с ним властная женщина, его жена, стала будто бы меньше ростом. Сотник на этой земле почти что князь, он здесь и суд, и власть, и всему хозяин. Сивой кинул на жену тяжелый взгляд, хмыкнул в задумчивости, перевел глаза на толпу рабов и коротко сказал, указывая на притихшую девушку:

— Подготовь мне эту.

Женщина напряглась, но, ничем не выдавая своего состояния, проговорила:

— Сивой Сильный, она же совсем ребенок!

— Я выбираю ее, — повторил сотник голосом, не терпящим возражений.

— Хорошо, Сивой.

По тому, как она поджала губы, девочка поняла, что выбор мужа женщине не понравился. Ей, рабыне, и вовсе выбирать не приходилось, поэтому она молча поднялась, повинуясь жесту женщины, и стояла, дожидаясь, пока Гнешка освободит ее от пут.

— Как тебя зовут? — обратилась к ней женщина.

И девушка ответила ей так, как отвечала всем, хотя жена сотника нравилась ей во много раз более остальных.

— В землях, откуда я родом, врагу не называют своего имени, дабы он не обрел над тобою власть.

Женщина рассмеялась. Эта рабыня забавляла, несмотря на то, что глянулась ее мужу. И видела она в ней много общего с собой.

— Разве не властвую я над тобою сейчас, как и муж мой? Он взял тебя как дань. Родной отец откупился тобою от непосильной обузы подношений князю. Обычаи твоей родины не имеют значения здесь.

— Мой отец был мудр и желал мне всех благ. Он верил, что сила и мудрость предков не дадут мне пропасть на чужбине. После шести лет рабства я смогу вернуться домой.

— Все сначала верят в это, — с горькой грустью сказала женщина и отвернулась, затем снова обратилась к девушке:

— Я назову тебя Любавой, — сказала она так, чтобы слышал собравшийся уходить сотник. — Наш владыка выбрал тебя.

Слова женщины были холодными и пустыми. Любава почувствовала это всем своим телом, как почувствовала и то, что радости ей этот выбор не сулит.

«Что сейчас будет? Насилие? В жертву принесут? Ну не будут же замуж ее выдавать, в самом деле! Тогда к чему эти церемонии?»

Тем временем сотник вернулся к дружине, женщина двинулась в сторону высокого своего терема, а девушка, обретшая новое имя, поплелась следом под сверлящими взглядами соплеменников.

В тереме ее встретила толстая рабыня с узкими глазами. Она сразу же обшарила новенькую взглядом и неприязненно буркнула.

— Пойдем в баню, кляча тощая. Будем тебя для хозяина до ума доводить. Как звать-то тебя?

— Любава, — с обманчивым спокойствием проговорила девушка. Она все отчетливее понимала, что ни с кем, кроме хозяйки этого дома, ей разговаривать не хочется.

— Любава так Любава. Всем вам одна дорога, — рассмеялась женщина.

Затем долго и с отвращением терла сидевшую в деревянном корыте Любаву.

Девушка перестала что-либо понимать. Никто не собирался ничего объяснять, все были к ней если не злы, то неприязненны… Одно становилось ясно — ее ждет что-то неприятное.

Во время похода, видя, как дружинники группами и поодиночке насиловали рабынь, Любава с трудом представляла, что может быть еще хуже. Она была рада, что на протяжении всего пути никто из дружины сотника не обратил на нее внимания. Она пряталась за широкими спинами других женщин, которых уводили в полон. Волосы подбирала под ворот одежды, при каждом удобном случае пачкала себе лицо и жалась к повозке. От мужчин держалась подальше, стараясь как можно меньше попадаться им на глаза.

Надо сказать, что особых зверств воины не вытворяли. Все было как обычно: хохот, пьяный молодецкий посвист, желание отличиться перед остальными дружинниками. Многие женщины были вовсе не против повеселить уставших воинов, помочь им помыться в бане любой из проезжаемых деревень. Они просто хотели заработать себе более вкусную, чем обычная кормежка пленных, еду.

Что бы ни говорили о врагах в своем племени, попадая в полон, многие начинали вести совсем другую жизнь. Старались приглянуться какому-нибудь доброму дружиннику, угодить ему, чтобы замолвил слово или забрал работать к себе. Во время похода люди живут не совсем обычной жизнью, и каждый пытается использовать это себе во благо. Только не Любава. Она держалась как мышь или даже как тень мыши. Да и сейчас, если бы не это злополучное яблоко, отправили бы ее в чье-нибудь хозяйство убирать дворы или даже с детьми сидеть, а может, на полях ковыряться.

Любава вздохнула: «Эх, знал бы этот маленький крикливый Мишек, что получила за свою доброту его спасительница».

К этому времени на нее уже натянули белое тонкое платье, обшитое по подолу лентой. После грязного, липкого рубища, заскорузлого и жесткого, прикосновение мягкой ткани было приятным. Ноги, отмытые от грязи, немного кровоточили, но на них намотали полоски ткани и надели новенькие лапти. Затем Любаву отвели в горницу, где стояла высокая деревянная кровать с мягкой подстилкой из сена.

Пришла ее хозяйка. Сначала женщина прошлась по комнате, внимательно осматривая каждый угол, будто бы прикидывая, сможет ли Любава прогрызть себе ход, затем повернулась к девушке.

— А ты красивая…

Казалось, женщина сама удивилась этому заключению.

— И, думаю, умная. Что ты можешь сказать о своем положении сейчас? Нравится ли тебе наш прием?

Любава опустила глаза, лихорадочно прикидывая, что же ответить.

— Когда рабыню моют и одевают другие рабы, скорее всего ее хотят съесть.

Как всегда, с языка сорвалось то, что думалось, и девушка корила себя за поспешность. К удивлению Любавы, хозяйка рассмеялась.

— Ты мне нравишься все больше и больше. Ты отважная. В тебе есть сила. Я не знаю твоего племени, но что-то в тебе есть… Откуда ты будешь? Впрочем, это и не важно.

Женщина еще раз осмотрела пленницу и прошлась несколько раз вокруг нее. Взгляд ее был недобрым, но заинтересованным. Почему-то казалось, что она неуязвима, и ей здесь подчиняются все, даже сотник, при всей зависимости и уважении, которое испытывали к нему остальные жители.

Любава никогда не встречала таких властных женщин, и ей хотелось быть похожей на нее. Будто угадав ее мысли, женщина проговорила:

— Сивой посчитал, что ты похожа на меня лицом. Так же кажется и слугам.

С этими словами она ощупала тело и лицо девушки, провела рукой по длинным золотисто-рыжеватым волосам и как-то особенно задумалась. Будто бы пыталась мысленно сравнить себя с необычной рабыней.

После чего сказала странным, неуверенным голосом:

— Ты и впрямь выглядишь как моя сестра или даже дочь. Может быть, этим ты мне понравилась?

Она прошлась по комнате.

— Избранницы Сивоя не жили долго. И, думаю, ты поймешь почему. Но тебе я подарю возможность обрести совсем другую жизнь, а уж как ты ей воспользуешься — дело твое. Согласна?

Любава кивнула. Предчувствие чего-то огромного, непонятного и важного стеснило грудь девочки и наполнило ее безграничным терпением. Ей нужна была надежда, и ей давали ее.

Конечно, мысль о побеге по-прежнему привлекала, но он мог стоить ей жизни, а решение этой женщины сулило ей жизнь. Со временем станет понятно, какую именно.

— Не торопилась бы, — хозяйка скривила красивое лицо. — Мало ли что я могу предложить тебе? Может, смерть будет краше.

— Нет ничего краше жизни, госпожа, — преданно сказала девушка, ощущая, что именно это хочет услышать от нее хозяйка.

Удовлетворенно хмыкнув, та продолжила:

— Я у Сивоя единственная жена. Наследников у него нет, и многим кажется, что от меня их не будет. Поэтому он хочет, чтобы рабыня родила ему сына.

Женщина сделала паузу, но девочка умела слушать и голоса не подала.

— Сивой пробудет здесь несколько дней. От его внимания я не смогу тебя избавить. Но если ты правильно себя поведешь, то после его отъезда к князю Олегу я помогу тебе.

— Так он будет моим мужчиной? — тихо спросила девушка, почувствовав, как страх сковывает и ломит все тело, а ощущение неизбежности окатывает ее волна за волной.

— Нет, несчастная! — рассмеялась хозяйка. — Он был и будет моим мужчиной. А тебе предстоит лишь несколько дней вытерпеть его присутствие. Награда будет достойной, не сомневайся.

Девушка кивнула и опустилась на постель, роняя слезы.

«Похоже, что отсутствие домогательств со стороны дружинников во время похода с лихвой окупится отношениями с бородатым сотником на протяжении нескольких дней. О боги! Неужели этого нельзя избежать!»

Любава даже не замечала, как до крови кусала пальцы, прижатые к лицу.

«Почему нельзя заснуть и тогда лишь проснуться, когда все это закончится?!»

Собравшаяся было уходить, хозяйка остановилась в дверях.

— Если он будет у тебя первым, а видимо, это так, не волнуйся. Он добрый и не изнурителен в любовных утехах. Просто не зли его и старайся не напрягать тело. Для того чтобы храбрость не оставляла тебя, пожуй вот это.

Неуловимым движением достав из рукава одежды тряпичный мешочек с каким-то порошком, женщина протянула его пленнице.

— Это поможет тебе расслабиться. Все происходящее будет казаться сном. Разжуй несколько комочков, но не больше, чем пальцев на одной руке. Когда все закончится, старайся уснуть, тебе понадобятся силы. Позже я приду к тебе снова. Сейчас я советую тоже поспать.

Любава молча приняла подарок. В ее положении отказаться или задавать вопросы было бы просто нелепо.

* * *


Ночь наступила слишком быстро. Гораздо быстрее, чем хотелось бы пленнице. Сон не шел к ней, и все время, пока шумел пир, она искала пути для побега, но, к несчастью, их не было.

Высокий терем сотника был самым красивым и недоступным сооружением, которое до сих пор приходилось видеть девушке. Узкие окна, в которые и так невозможно протиснуться, были закрыты полупрозрачной цветной слюдой и коваными решетками. Толстые дубовые двери запирались на засовы. А вокруг терема была расставлена стража.

Что ни говори, но сарай с пленниками охранялся хуже. Любава снова отчаянно пожалела, что попалась на глаза сотнику. Теперь ей наверняка предстоит целая неделя унижений, а возможно, даже побоев. После чего от нее, как от коровы в стаде, будут ждать приплода. Причем независимо от исхода кто-то будет недоволен. Или сотник — ее бесплодием, или его жена — наличием в доме соперницы, поэтому надеяться следовало только на себя.

Когда стражники привели девушку в хозяйские покои, она еще не знала, как ей действовать, но почему-то сердце уже не трепетало так сильно и ее наполнило ощущение, что она справится и все будет хорошо.

Сотник был абсолютно пьян. Дверь за ним захлопнулась, и девушка услышала, как охрана обустраивается поблизости от дверей на всю ночь.

Сивой лежал поперек огромного ложа и, кажется, спал. Кто-то снял с него одежду, в которой он уже несколько недель колесил по округе, и кожаные штаны, пропахшие конским потом. Поэтому он лежал прикрытый лишь белоснежными простынями.

Стараясь не смотреть на огромные ноги, свисающие с кровати, Любава обошла лежащего мужчину. С другой стороны ложа в дальнем конце комнаты она увидела небольшой стол, полный различных яств, с кувшином медового хмеля посредине. Незаметно для себя отведав несколько кусочков и отхлебнув из тяжелого кувшина пьянящего напитка, Любава осмелела.

Сивой застонал во сне, заметался и рванул с постели куда-то в сторону, бешено вращая глазами. Любава отпрыгнула, чудом избежав столкновения с мощным кулаком сотника. Сидя на полу, мужчина с трудом приходил в себя, плохо осознавая, где он находится. Любава же, почти не дыша, изображала из себя прозрачное привидение. Все-таки, протерев глаза, Сивой ее заметил.

Да, зря Любава надеялась, что столь сильного и закаленного в военных походах мужчину хмель может удержать надолго. Понимая, что прятаться некуда и бесполезно, девушка усилием воли подавила в себе накатывающий страх.

— Подойди сюда, — проговорил Сивой хрипло, с трудом разлепляя губы, и протянул вперед руку.

Любава подошла. Ощупав ее бедро, Сивой потянулся было, чтобы увлечь девушку на ложе, но она плавно подалась в сторону и дрожащим голосом, стараясь казаться дружелюбной, произнесла:

— Мой покровитель, мой воин устал и хочет пить. Могу ли я предложить ему прохладный напиток?

Любава дрожала от ощущения неизвестности и страха. Она впервые видела почти обнаженного мужчину так близко, и впервые обязанности ее перед ним были настолько предрешены. Но страх не помешал девушке осознать, что сотник действительно не настолько свиреп, насколько могло показаться во время сбора дани. Его поведение в походе, в бою и дома с ней отличалось очень сильно, и наблюдение это очень обрадовало Любаву.

Сивой сидел на полу около своего ложа и пытался рассмотреть пленницу. Хмель сильно бил в голову и мешал разглядеть ее как следует, но то, что он видел, его, несомненно, радовало.

«Кажется, ему предложили пить? Во рту действительно пересохло». Сивой требовательно протянул к кувшину руку.

Девушка неспешно налила напиток в кубок и подала сотнику. Мужчина жадно выпил и потребовал еще. Не раздумывая долго, Любава положила во вторую порцию напитка добрую половину сухих комочков, которые ей дала жена хозяина. «Что там говорила хозяйка? Все будет как во сне? Это, конечно, не полноценное снотворное, но за неимением выбора наверняка подойдет».

Любава не очень хорошо ориентировалась в травах и настойках, но представление о них имела. С их помощью женщины лечили хвори, избавлялись от соперниц, успокаивали агрессивных мужей.

Любава происходила из знатного рода. До того как отец ею откупился от дружинников Сивоя, она проживала в красивом шатре, видела уловки многочисленных отцовских наложниц и догадывалась, что к чему. Любава горько усмехнулась. Вскоре она с удовлетворением заметила, как расслабляются мышцы ее хозяина.

Сивой все-таки притянул ее к себе, бесцеремонно задрал белое платье и стал гладить ее бедра, но видно было, что целеустремленность он потерял. Любава терпела и приказывала себе успокоиться. Она чувствовала, что не очень-то хочет отношений с властным и грубоватым сотником, но понимала также, что в первую очередь нельзя допустить над собою насилия.

«Ничто так не унижает женщину, — размышляла она, — как побои, и ничто не распаляет мужчину больше, чем насилие». Поэтому, надеясь, что ее маленькая уловка не раскроется, Любава свернулась калачиком рядом с горячим телом хозяина и приказала себе заснуть.

Утром девушка проснулась от ощущения того, что кто-то внимательно рассматривает ее. Мгновенно открыв глаза, она увидела Сивоя, с усмешкой наблюдающего за ней.

Как воин, он привык мало спать и быстро приходить в себя после невоздержанных возлияний. Если сочетание зелья с хмельным и подействовало на него как-то особенно, то этого заметно не было.

Любава улыбнулась. Вблизи Сивой был достаточно красивым, и уж точно очень мужественным. Конечно, он не молод, наверняка ему все тридцать, но девушка отметила для себя, что он ей даже нравится.

Самой Любаве было примерно лет пятнадцать, во всяком случае, так говорили, когда отдавали ее в рабство. Скорее всего она была старше, и ей просто набивали цену, но сама своих лет она не считала.

— За окном уже доброе утро, красавица, — промолвил Сивой. — Чем ты меня вчера опоила?

Ресницы девушки дрогнули, но она ничем не выдала своего смятения.

— Я опоила воина любовью, — произнесла она и улыбнулась настолько трогательно, насколько позволяло ее положение.

Несомненно, ясный взгляд Сивоя нравился ей больше, чем пьяные речи и непредсказуемые движения. За окном было уже светло, со двора неслись обычные дневные звуки, и ей показалось даже, что бояться вовсе нечего.

— Не лги. Как раз любовью-то прошлая ночь и не пахла.

Любаве показалось, что в глазах сотника начинают разгораться подозрения, а в ее намерения меньше всего входило разбудить его гнев. Поэтому она вся подобралась, осторожно села на кровать и заговорила, как заправский гусляр, нараспев.

— Зачем ты обижаешь меня подозрениями? Разве делает честь сильному воину обидеть неповинную девушку? Я лишь не стала тревожить твой зыбкий сон вчера. Чтобы ты мог отдохнуть в собственной постели от трудного и долгого похода.

Любава, как никогда раньше, чувствовала, что мужчина околдован ее красотой и речами. Непонятно, что было тому причиной, может, ночное зелье еще не утратило своей силы. Но этот блуждающий жадный взгляд невозможно было истолковать иначе.

Любава удивлялась. Раньше у нее не было времени задумываться, красива ли она. Лишь вызывало недоумение постоянное желание матери запачкать ее грязью и спрятать от людских глаз.

«Бедная мама, даже это не помогло. Пять ее дочерей были проданы князьям несколько лет назад, и об их судьбе ничего не было известно».

Любава постаралась не заплакать. Менее всего сейчас были бы уместны слезы.

Сивой смотрел на нее все более благосклонно, и вдруг склонился к ее шее с поцелуем, затем жадно перешел к губам, и руки снова потянулись, как и вчера, к бедрам.

Девушку снова охватила паника, и она чуть было не начала вырываться. Но все-таки смогла говорить так же спокойно, как и раньше.

— Сивой, могу ли я попросить тебя проявить терпение до вечера? Я не должна этого делать, но свет смущает меня, и я боюсь обидеть тебя своим страхом и невниманием.

Любава с трудом понимала, о чем просит, и голос ее дрожал, но, как ни странно, на сотника это произвело впечатление.

«Ей показалось или действительно в его взгляде было одобрение? Ему понравился ее ответ?»

Любава ликовала. Незаметно одергивая подол, она грациозно спустилась с высокой кровати, протянула хозяину кувшин с водой, который обнаружила под столом.

«Пусть умоется после сна, хоть как-то отвлечется от созерцания ее тела».

Сотник умылся. Одеваться он не спешил и, будто бы не замечая своей наготы, передвигался по комнате голым. Любава краснела и пыталась не расплескать воду. Она отчаянно молилась всем известным ей богам сразу нескольких народов, чтобы он быстрее вспомнил о своих делах и покинул дом. Но при этом девушка просто не могла не восхититься его великодушием и данной ей отсрочкой.

Любава, хоть и пыталась убедить себя, что будет использовать этот день исключительно для подготовки побега, понимала, что это не больше чем обман. И по поводу планов на предстоящий день терялась в догадках.

Сивой сам пришел на помощь. Начав одеваться, он продолжал разглядывать ее фигурку под платьем и босые ноги, а затем предложил:

— Сегодня будет охота, в честь нашего возвращения, ты хотела бы поучаствовать?

Любава улыбнулась: «Все, что угодно, лишь бы не отбиваться от него в постели». Вместе с тем охота представлялась ей интересной.

«Вокруг множество воинов, которые будут трезвы и не посмеют к ней прикоснуться, потому что она принадлежит другому. Рядом будут слуги, подадут много вкусной еды. К тому же, наверное, можно будет увидеться с женой сотника Елиной».

Хотя в любом случае ее ответ мог быть только «да», и она кивнула.

— Ты хорошо держишься в седле? — поинтересовался Сивой, на котором уже красовались новые штаны из мягкой кожи, рубашка и половина из полагающихся доспехов.

— Прекрасно держусь, — отозвалась Любава, — почти с самого рождения.

Сивой усмехнулся. Девушка заметила, как от уголков глаз при этом пролегли морщинки, как двинулись от движения губ усы, и это показалось ей очень привлекательным.

Меньше чем через час она уже скакала на невысокой резвой кобыле, одетая в простое мужское платье, с группой дружинников, участвовавших в охоте. Любава старалась не думать о том, что седло ее лошади украшено богаче, чем собственная одежда. Положение рабыни делало невозможным сам факт участия, наравне с хозяином, в развлечениях, однако же она ехала рядом. А уж размышлять о том, что она лишь предмет его обихода, что положение охотничьей собаки или той же лошади гораздо более завидно, чем ее, не хотелось и вовсе.

По правую руку от мужа ехала Елина. Ее разрумянившееся лицо было прекрасным, а взгляд невозмутимым и кротким. При встрече с Любавой она лишь едва заметно кивнула. Девушка понимала, что Елина просчитывала любые мелочи. Никому не должно прийти в голову, что ее волнует присутствие рядом с мужем прекрасной юной рабыни. Ни раздражения к сотнику, ни интереса к его живой добыче не было заметно в ее поведении. Уверенная в себе, согласно случаю прекрасно одетая, она была умелой и быстрой в верховой езде.

Во время охоты Елина лишь несколько метров проехалась рядом с Любавой, но даже этого времени ей хватило, чтобы шепнуть:

— Тебе будут каждый день подавать питье, в небольшой серебряной чарке, обязательно выпивай его. Это позволит избежать зачатия.

Любава кивнула. Рождение потомства считается благословением богов, но сейчас благоразумнее быть в милости у Елины. Девушка считала, что с богами будет проще договориться.

Когда Елина отъехала, Любава принялась рассматривать дружинников и улыбнулась, видя, как они выслуживаются перед Сивоем.

«Не было никого, кто мог бы сравниться с ним. Говаривали, что о Сивое слагали былины. Будто бы он может остановить вепря ударом кулака или щелчком перевернуть телегу. Интересно было бы узнать, насколько преувеличивает народ…»

Тем временем охота становилась все азартнее, и Любава попала в группу конных, которые выгоняли вепря. С хрипами огромное мощное животное продиралось сквозь чащу, подгоняемое звуком охотничьих рожков. На какое-то мгновение Любаве показалось, что она снова в селении отца и участвует в веселых забавах. Она пришпорила свою кобылку и углубилась в заросли орешника. Ветки хлестали ее по лицу, но азарт уже не позволял замечать такие мелочи. Девушка сама не заметила, как перепуганная чем-то лошадь вынесла ее прямо на свирепое животное. Кобыла поднялась на дыбы, и Любаве понадобилась вся ее сноровка, чтобы усидеть в седле. Нужно было придумать, и как можно быстрее, что делать дальше.

Та роль, которую ей отвели в облаве, не предполагала никаких активных действий, оружия ей бы ни за что не дали. Прочие участники охоты, судя по звукам, были еще далеко. Стараясь не думать о кровожадных повадках вепря, Любава закричала и, прилагая огромные усилия, направила лошадь к огромному поваленному дереву. Кобыла легко перемахнула через него, а Любава вцепилась в свисающие ветки стоящих рядом деревьев.

Чаща спасла ее! Лошадь умчалась дальше, шарахаясь от появившихся конных. Против вепря выступил цвет княжеской дружины, и можно было не сомневаться в исходе охоты. А вот о себе стоило бы побеспокоиться.

Сивой снял девушку с дерева и со смесью усмешки и раздражения принялся рассматривать ее исцарапанное лицо.

— Храбрость — удел мужчины! Женщине она портит лицо! — расхохотался он.

Любава только улыбнулась и стыдливо уткнулась в огромное плечо Сивоя.

Больше ее не тянуло на геройство.

«Упустила хозяйскую лошадь, испортила свой внешний вид, потеснила в седле самого Сивоя — хуже не придумаешь. Зачем было привлекать к себе столько внимания?!»

Перед самым крыльцом, ссаживая ее на землю, Сивой шепнул:

— Из тебя вышел бы прекрасный охотник. В следующий раз позаботься об оружии.

Радостно улыбнувшись, Любава бросилась в терем искать обещанную Елиной чарку с зельем, повторяя: «В следующий раз…»

Вечером дружинники еще жарили вепря на костре, а Сивой уже увлек ее в свои покои.

— Не мог дождаться ночи, красавица, — хохотнул он, — и, не снимая дорожной одежды, повалил ее на огромную кровать.

Любава, утомленная дневными приключениями, уже не так боялась общества Сивоя, но от небольшого ополаскивания не отказалась бы.

— Сивой Сильный, позволь мне после изнуряющих испытаний омыть твое тело.

Сотник недовольно скривил щетинистую щеку, но позволил. Он не настроен был на длительные омовения, но старания девушки его забавляли. Любава наполнила водой из бочки большую деревянную чашу и намочила край белоснежного полотенца. От Сивоя терпко пахло лесом, дорожной пылью и едва уловимо чем-то мужественным. Любава с наслаждением втянула этот запах и попыталась настроить себя на любовный лад. Обтерев его тело влажным полотенцем и освежив несколькими полными пригоршнями воды, девушка окончательно расслабилась.

Ей стало казаться, что раз Сивой так дружелюбен, а запах его так приятен, то и сама ночь покажется ей вполне сносной. Возможно даже, что Сивою удастся разбудить в ней желание. Предвкушение чего-то нового и необычного взбодрило Любаву, и она гораздо смелее посмотрела на сотника.

Сивой привычно и по-хозяйски протянул руку к ее бедру, провел по нему рукой и вздохнул. Его суровый взгляд вмиг стал игривым, затем страсть слегка затуманила его глаза. Он застонал и прижал хрупкую девушку к себе.

Любава отстраненно оценивала свои ощущения. Его горячая рука на шелковистой коже ног и поясницы была ей приятна. Блуждающие сильные поглаживания, которыми он слегка поддразнивал сам себя, казались необычными. Властное движение, которым он опрокинул ее на мягкую постель, даже всколыхнуло в ней горячую волну какого-то непонятного свойства…

Когда Сивой развел руками ее ноги и уперся твердым членом в лоно, на мгновение Любаве стало горячо и приятно, потом она почувствовала очень резкую, жгучую боль и вскрикнула от неожиданности. Затем боль так же быстро отступила, пропустив Сивоя в горячую глубину ее тела.

Внутри Любава почувствовала энергичные толчки и тугое влажное скольжение члена Сивоя. Все это время Любава ждала, когда же ее захлестнет страсть. Она наивно прислушивалась к своим ощущениям и не могла разобраться в них. «Конечно, приятно, что боль оказалась короткой. Как будто за узкими воротами оказалась широкая дорога. Но неужели это и есть то самое нечто, ради чего люди завоевывают внимание друг друга?»

Нет, в это юное сердце девушки напрочь отказывалось верить!

«Скорее всего, — думала она, — что-то мы сделали неправильно. Сивой любит свою жену, а она, возможно, знает какой-то секрет. Или он вовсе не так уж хорош, как кажется на первый взгляд. Надо же, такой приятный запах, заразительный смех и мужественная внешность, а столь невпечатляющий результат».

В тот момент, когда девушка выстроила целую цепь разнообразных догадок, Сивой содрогнулся, излил в нее семя и повернулся на бок. Его тяжелая рука лежала на ее талии, он глубоко и ровно дышал.

«Все? Любава даже изумилась нелепости своего положения. И ради этого люди Сивоя согласились взять ее вместо богатой дани?!»

Девушка вспомнила, как мечтал ее отец об освобождении своего народа, как она сама училась владеть оружием, наравне с братьями и сестрами. Ради того, чтобы каждому хватило средств на вооружение, ее и отдали в рабство. И сейчас она поняла, сколь ничтожную жертву принесла своему народу!

«Если надо, можно было бы потерпеть эту участь и дальше, только, пожалуй, Елина будет не рада».

С этими мыслями Любава спокойно заснула. Ей снился родной город, отец и братья, которые ковали мечи. Она смеялась вместе с ними и желала им победить.

Любава жалела о том, что она никогда не сможет разделить с ними радость победы. Назад пути нет.

Ночью Сивой еще несколько раз будил Любаву для своих однообразных утех. Боли у нее почти не было, зато появилось жжение между ног и сильная усталость. Неутомимости Сивоя мог бы позавидовать богатырский конь.

Утром, с трудом открыв глаза, Любава изумилась тому, насколько светло было вокруг. Солнце ослепительно играло лучами в цветных стеклах, и шум за окном приветствовал новый день.

Сивоя в комнате не было. Зато на его месте в постели лежало очень изящное украшение, на кожаном шнуре, которое он оставил в подарок. Любава удивилась: «Такие ночи не стоили дорогих подарков. Но хозяину, как известно, виднее».

Поднимаясь с кровати, Любава ощутила ломоту во всем теле, вздохнула и натянула на себя платье. На лавке, возле ковшей с водой, она заметила гребень и с удовольствием расчесала волосы. Не желая собирать их в косу, она утешила себя отсутствием лент и решила, что так выглядит куда лучше.

Сивой появился в доме к обеду. Еду Любаве принесли в комнату, и она боялась выйти в сени, чтобы не встретиться там с Елиной. Что-то говорило ей о том, что с женой хозяина пока лучше не встречаться.

* * *


Встреча с женой сотника произошла гораздо позже, чем она предполагала, потому что Сивой задержал свой отъезд.

После того как за копытами сотни коней улеглась пыль, Елина появилась в той комнате, куда поселила рабыню изначально. Опасаясь ее гнева, Любава перебралась туда задолго до того, как хозяин сел в седло. Она не собиралась оставаться в личных рабынях Сивоя, поэтому не стоило раздражать его жену.

Встретившись, две женщины окинули друг друга взглядом. Молоденькая изящная Любава, в том же платье, в котором и была, и высокая, статная, прекрасная в своей зрелости Елина, в драгоценных шелках и накидке, отороченной мехом.

Елина заговорила первой.

— Мы договорились встретиться здесь, чтобы я наградила тебя и помогла бежать. Моей наградой мог бы стать урок, помогающий ладить с мужчинами. Сейчас… учитывая, каких успехов ты достигла с моим мужем… — Елина горько скривила рот. — Что бы ты сказала о таком уроке?

— А можно сделать его покороче? — девушка посмотрела на нее прямо, из последних сил сохраняя самообладание.

Почему-то Любаве казалось очень важным не показать Елине своего страха.

Девушка видела, как ее маленькая победа над Сивоем, полученная только из-за страха за собственную жизнь, сотворила чудеса. Отношение к чужеродной рабыне стало другим не только у прислуги, но даже у столь уверенной в себе Елины.

В ответ на дерзкие слова хозяйка рассмеялась, и напряжение спало. Она позвала девушку в свои покои, удобно устроилась на резном арабском диванчике и с грустью сказала:

— Жаль, что я не родила дочери. Мне будет не хватать тебя, когда ты уедешь. Но именно потому, что ты оказалась так хороша, тебе и стоит уехать. Кстати, — Елина сделала вид, что эта тема ей совсем неинтересна, — как тебе пришелся мой муж?

Любава вздрогнула, как от пощечины, но отвечала на равных, понимая, что, как это ни странно, но, видимо, это и нравилось в ней хозяйке, поэтому не имело смысла ее разочаровывать.

— Я должна отвечать госпоже честно или надо сказать то, что звучит достойно?

— Конечно, честно, — лукаво подзадорила ее Елина.

Любава неуверенно начала, с трудом подбирая слова.

— Сивой Сильный приятный и добрый мужчина, но мое тело не отозвалось желанием на его приход. Говорит ли это о том, что он мне не понравился?

— Нет. — Елина, кажется, даже обрадовалась и уже от души веселилась. — Желание не придет к тебе само, не надо ждать таких подарков. Вызвать его — в твоей власти.

Любава притихла. Елине без труда удавалось показать, «кто в этом доме хозяин». Еще минуту назад казалось, что молодая соперница ловко заткнула за пояс свою предшественницу, но лишь нескольких слов оказалось достаточно, чтобы Любава поняла: уроки, которые могла дать ей Елина, это достаточно щедрая награда.

— Я хочу, чтобы вы уже сегодня меня учили, госпожа, — смиренно склонила голову Любава, но в тоне ее звучала сила.

— Тогда начнем. — Елина скрестила руки и слегка прикрыла глаза, будто бы погружаясь в свои мысли. — Знаешь ли ты в чем сила женщины?

— В молодости, красоте. В хитрости, уме.

— Разве так? Что за дело мужчине до чужого ума — у него есть свой. Я спрашиваю тебя не о том, чем можно привлечь, а о настоящей силе, которая откроет все двери, которая свяжет волю, которая делает из хозяина раба!

Любава опустила глаза. Было что-то такое в ночах, проведенных с Сивоем, о чем говорила госпожа… Что-то, что перевернуло его отношение к рабыне, но что?

— Возможно, я не знаю этого, потому что у меня этой силы нет?

— Эта сила всегда есть, у любой женщины. Это настоящее богатство! Даже если на тебе нет ни одной полотняной нитки — ты богата. Тебе может быть нечем заплатить за ночлег, но всегда будет то, чем можно царски одарить достойного. Многие женщины, впрочем, не думают о размере своего состояния и мелочно платят из него за постой и еду.

Елина открыла глаза и посмотрела на внимательную ученицу. Любава молчала. Она не знала, что сказать.

— Запомни первый урок: этим миром правят мужчины. Научиться управлять мужчинами — значит получить высшую власть из всех возможных для человека. Каждый мужчина ищет храм, где ему одному будут приноситься жертвы, покажи ему, где этот храм, и он пойдет за тобою на край света.

Твое тело это храм, ты жрица храма, мужчина бог. Храм пуст, и жрицы его бедны, если неизвестно, какому богу они служат. Поэтому ты должна найти своего бога и показать ему, где его храм.

Елина улыбнулась.

— Не правда ли, просто? Почему же не у всех получается? Почему многих женщин грубо презирают, калечат и убивают их любовники, а то и мужья? Почему не каждая из нас носит мех, а многие — только лен и лыко?

На этот вопрос ответ показался очевидным, и девушка отозвалась быстро.

— Если я служу Перуну, то многие люди принесут дары в мой храм, а если божок не велик, то я голодна и у меня нет ягненка для жертвы.

— Очень верно! Особенно важно о жертве. Что всегда есть в храме?!

— Жертвенный огонь. Саму жертву принесут на улице, но жертвенный огонь должен всегда гореть внутри храма.

— И в твоем теле должен гореть огонь! Отсутствие его сгубило многих женщин! Из пустого, холодного храма бог уйдет, оставляя после себя многие разрушения. Разожги в своем храме огонь, и твой бог не захочет его покинуть, а уезжая по зову долга, он будет спешить обратно на свет этого огня.

Елина договорила свои слова на высокой ноте, с достоинством поднялась и посмотрела на свою слушательницу.

Любава поднялась со скамеечки, на которой сидела, и задумчиво разгладила складки одежды.

— А как разжечь в себе этот огонь?

Елина рассмеялась очень заразительно и лукаво посмотрела на девушку.

— А вот этим ты можешь заняться после ужина. Этот огонь неприхотлив, он будет гореть в твоем храме и без всякого бога для согрева и на радость, но не жги его часто и понапрасну.

— Госпожа мне поможет?

— В этом — нет. Но твое тело — это давно созданный прекрасный храм, все необходимое в нем есть, — просто надо найти. А сейчас пойдем трапезничать.

Елина и Любава появились в комнате у очага (где обычно накрывали трапезу) вдвоем, чуть ли не рука об руку. Толстая кухарка с почти прозрачной розовой кожей и румяными щеками с удивлением стала разглядывать новенькую, прикидывая, как к ней относиться.

Девушка всем своим видом излучала скромность и приветливость, а сама постоянно в мыслях возвращалась к словам Елины. Она кивала, с аппетитом ела ячменные лепешки, запивая их квасом, смешанным с ароматными травами, а в голове постоянно всплывали слова про храм и разжигаемый в нем огонь.

До вечера было еще далеко, а ей не терпелось остаться одной.

Весь оставшийся день Елина отвела на баню. Топили парную, Любава помогала с различными настойками, вполуха слушала наставления, но все-таки трудилась не покладая рук.

Вечером, оставшись наконец одна, она оробела и решительно не могла представить, с чего начать освоение новых знаний. Легко сказать: разжечь огонь. Это тебе не печка. Лежа в темноте, на мягкой сенной подстилке, она вспоминала все то, что раньше знала об отношениях с мужчинами. Разные картинки услужливо замелькали в ее памяти.

Вот несколько рабынь, сменяя друг друга, ложатся спиной на огромный пень, застеленный чьим-то плащом, подставляя под бесстыдные взгляды дружинников свои толстые ляжки, рыжие, как паленые свиные окорока, в свете окружающих привал костров.

Любаве стало противно. Эта картинка так отчетливо представилась ей, что даже послышался хохот. Развлекающаяся толпа приблизилась столь близко, что в нос ударил резкий запах плоти и разгоряченных страстью тел.

Вот один дружинник подхватывает ноги женщины повыше и всаживает свой пылающий страстью орган на всю его длину внутрь, женщина вскрикивает, все хохочут. Дружинник резко дергает своим задом, продвигаясь все глубже и глубже, женщина извивается под ним, но уже от удовольствия, а не от боли, ее спина съезжает с плаща и полные руки болтаются в воздухе в такт толчкам мужчины. Иногда ей удается ухватить его за плечи, ногти скользят по металлическим пластинам, крепленным поверх рубахи, иной воин не снимает доспехов даже во время соитий.

Другая картинка была увидена ею в соседнем селении. На летнем празднике плодородия все девушки уводили на поле отца понравившихся в танце парней, и они любили друг друга на этом поле. В полукочевом селении Любавы таких праздников не было. Но торговые отношения соседей иногда позволяли девушкам завести иноплеменных подруг.

К тому году выросла старшая подруга Любавы. Она давно приглядывалась к веселому парню Алашке, и Любава не сомневалась, на кого падет ее выбор в ночь праздника. Предчувствия не обманули девушку, и она выбрала себе прекрасное место в близлежащих кустах.

Прибежав вдвоем на поле, голубки сначала долго целовались и смеялись, потом Алашка грубо задрал на девушке праздничные юбки и трясущимися руками стал снимать с себя штаны. Пока он сдернул с них бечеву и вывалил из штанов огромное, стоящее, как меч, достоинство, раззадоренная девушка раскинула ноги, и он принялся прилаживаться к ней сверху. Их громкие стоны и какие-то нелепые тычки друг в друга возбудили тогда в подглядывающей Любаве какое-то странно теплое, булькающее внизу и внутри ощущение.

Сейчас, припомнив все это, Любава снова ощутила томление. Руки сами опустились вниз и принялись гладить живот — источник этого сладкого и непонятного чувства, а потом побежали к тому самому алькову, который открыл для нее Сивой, и сейчас она сама могла заняться его изучением. Отверстие было узким, упругим и очень влажным. Девушка испугалась даже, не вернулось ли кровотечение. Но подняв пальцы к лунному свету, струящемуся в окно, не увидела темных пятен. Это была не кровь.

Ее тело выделяло какую-то жидкость с удивительным металлическим запахом и слегка скользкую на ощупь. Будто бы готовилось принять Сивоя снова.

Любава испугалась этих мыслей. Сивоя нет. Он никогда больше не введет внутрь ее лона свой теплый напряженный член, о котором она сейчас вспомнила. Но от воспоминания задрожали ноги и напряглась грудь. Любаве захотелось стряхнуть с себя белое платье, в котором она лежала, что она незамедлительно и сделала.

Тело дрожало, отверстие, которое раскрыл в ней Сивой, расширялось, но источник наслаждения был не там. Изо всех сил пытаясь удержать в себе ощущение разгорающегося огня, Любава выгнулась и застонала так же, как толстая рабыня, предлагающая себя дружинникам.

Ее пальцы нащупали бугорок кожи выше влажного и широкого отверстия, и напряжение вдруг сделалось сладким. Выгибаясь и ловя ртом воздух, Любава погрузила палец второй руки внутрь себя, продолжая ритмично нажимать на упругий комочек плоти. Огонь, настоящий священный огонь внутри ее храма с треском вспыхнул и осыпал ее теплыми искрами.

* * *


Утром Любава проснулась счастливой и полной сил. В предвкушении новых открытий она ощупала свое тело и пожалела, что не может увидеть его со стороны. Интересно, красивое оно или нет? То, что оно совершенно не такое, как она про него думала, становилось понятно и так. Сколько еще секретов может раскрыть для нее Елина?

Отгоняя от себя мысли, что остальные уроки могут оказаться вовсе не такими приятными, как этот, Любава отправилась в трапезную, именно там в отсутствие мужа любила обретаться Елина.

Сегодня Елина была необыкновенно красиво одета. Длинное синее платье из плотной бликующей ткани с меховыми оторочками на широких рукавах. Волосы были убраны под расшитую кичку и тщательно затянуты тончайшей тканью. Даже этот убор, символизирующий замужнее, покорное положение женщины, она носила изящно, как девичий кокошник.

Увидев Любаву, она поприветствовала ее и предложила полакомиться медовыми лепешками. Наблюдая, как девушка быстро и с аппетитом ест, она улыбалась.

— Ну как обучение женским премудростям? Смогла разжечь огонь в своем храме?

Любава покраснела, чем вызвала довольный смешок хозяйки.

— Прекрасно, — подытожила она. — Не забудь этого чувства. На всякий случай, жги его всегда, когда видишь, хоть вдалеке, подходящего человека.

Ведь, пока он подойдет, ты можешь не успеть разжечь огня. От первого взгляда до сильного чувства у тебя будет лишь несколько мгновений. Не упусти!

Елина назидательно щелкнула перстами. Любава проследила за ее пальцами как завороженная.

После еды были назначены другие уроки.

Одним из них было знакомство с хозяйской одеждой. Елина показала свои платья, расшитые драгоценными самоцветами, кички, тяжелые меховые накидки и многочисленные пары обуви.

Любава с наслаждением трогала тончайшие персидские и арабские ткани, необыкновенно тонкий китайский шелк, перебирала пальцами пушистые меховые опушки. Казалось, что этим она могла бы заниматься бесконечно.

— Как любой храм, Любава, тело женщины должно быть богато украшено. Чем красивее храм, тем величественнее божество, которому он служит. Не допускай, чтобы храм твоего мужчины был серым и скучным.

С этими словами, она выудила со дна сундука тяжелое, расшитое крупными жемчужинами платье, кроваво-красного цвета.

— Вот, красный цвет. Он подходит для украшения храмов гораздо больше, правда?

Удивление Любавы доставляло Елине крайнее удовольствие, она была довольной и очень словоохотливой. От нее Любава узнала множество женских уловок в одевании, узнала, как мыть и растирать свое тело. За разговорами Елина заставила ее вспомнить все настойки, которые использовались в бане. Любава с любопытством узнала, что для своей красоты Елине приходится долго и кропотливо трудиться.

— Ты умеешь слушать, Любава, это большой плюс. Жрецы в храме тем и отличаются от смердов, что слышат голос своего бога. Именно к ним он будет обращаться снова и снова. А не к тем, кто беспокоится лишь о своем урожае или поголовье скота.

Девушка обрадовалась похвале и подняла на Елину глаза.

— Если я украсила храм, разожгла в нем огонь и призвала своего бога, могу ли я надеяться на то, что он не покинет меня?

— Ну в этом никто не бывает уверен! Храм могут разорить захватчики, в нем могут приносить жертвы другим богам… Жизнь не предсказуема. Ты должна уметь отстраивать свой храм заново, украшать его новыми цветами и жить, как раньше. У каждого храма своя история, скоро ты убедишься в этом сама.

— Но после того как храм украшен и жрица разожгла огонь, что требуется от нее самой, что она должна делать?

— Она должна служить интересам своего бога. Должна уберечь от сплетен и наветов врага. Должна отвлекать от скуки. Для этого есть много способов. Ты удивишься, Любава, узнав, как велик мир. Есть не только леса и бескрайние степи, есть бурные реки, есть широкие моря. Есть множество мест, где ты никогда не побываешь, но везде, где ты будешь, ты должна научиться самому лучшему. Чтобы вовремя достать эти умения, когда они потребуются тебе. И тогда жрица в твоем храме будет самой искусной.

— Это то, к чему я должна стремиться? — Любава не заметила, как пробежало время, и боялась, что не все поняла и запомнила. — Мой храм должен быть красив и богато украшен, в нем должен гореть огонь, и жрица должна быть самой искусной?

— Да. И того будет достаточно, чтобы занять тебя на всю жизнь. Потому что это долгий и кропотливый труд. Причем с каждым годом твоя молодость и красота будут покидать тебя, и чем больше на их смену придет богатства и мудрости, тем ценнее ты будешь к старости. Запомни это. Если вместо молодости и красоты придет только старость и глупость, не будет человека несчастнее, чем ты.

— Сколько у меня есть времени? — Любава вдруг подумала, что никогда не интересовалась судьбой старых женщин в своем племени. Неужели и правда каждая из них была молода и свежа, как цветок?

— Смотря для чего. Ты ведь пока не знаешь, что ты ищешь. Ты — рабыня. Но это не главное, каждая свободная женщина в рабстве то у отца, то у мужа, хотя она и не думает об этом. Если ты примешь мои уроки, ты будешь свободнее, чем твой хозяин.

— Где я буду жить?

— Ты живешь в храме. Он всегда с тобой. И вы вместе будете путешествовать, пока не найдете своего бога.

— А как я узнаю, что нашла его?

Елина посмотрела на нее с грустью, но ответила:

— Иногда у тебя не будет выбора. Иногда у него не будет выбора. Но когда ты встретишь того самого человека, ради которого тебя произвела на свет великая богиня Род, ты поймешь, что не ошиблась.

Любава тихо вздохнула. Елина опять напомнила о том, что здесь ей не место. Пройдет еще много времени, прежде чем она найдет где-нибудь свой приют. Как бы Елина ни была к ней добра; но до возвращения Сивоя придется уйти. О возвращении домой не может быть и речи, потому что теперь Сивой обязательно возьмется разыскивать ее. Кто знает, удастся ли Елине отвлечь его своими мудрыми уловками.

В родном городе не ждут, потому что все рады были откупиться ею. Угроза повторной дани никого не обрадует. За ее побег Сивой может потребовать от отца вдвое больше.

* * *


На вечер был назначен отъезд. Любава не понимала, как она относится к его ожиданию. Отъезд тревожил и ранил ее сердце. И в то же время не было ничего желаннее его, потому что это было избавление от рабства. Причем избавление лучшее из тех, о которых можно было мечтать.

Участь рабыни всегда незавидна. А если уж тебе выпало понравиться хозяину, то для девушки — хуже нет. Поэтому Любава наскоро собрала выданные ей вещи и приготовилась покинуть Ярое городище. Путь ей предстоял неблизкий.

Вечером Любава отправилась вслед за Елиной в погреб, и та повела ее куда-то темными коридорами. Раньше девушка слышала, что во многих городах есть подземные ходы, на случай осады, а теперь имела возможность убедиться в этом. Проход был настолько узким и низким, что даже хрупкой маленькой Любаве трудно было бы распрямить спину. Пока она терялась в предположениях о том, куда выведет потайной лаз, Елина рассуждала вслух:

— Сама не верю, что помогаю тебе. Эх, доброта! Сначала пообещала, а потом голову сломала, как это сделать. У меня есть надежные друзья, хотела отправить тебя к ним. Если на лошади, то днем это будет слишком приметно, ночью — слишком опасно из-за волков. К тому же лошадь — это слишком дорого… Ты меня слушаешь?

— Да, да, конечно! — отозвалась Любава и впервые поняла, как ей нестерпимо страшно.

Куда же ее ведут? Если Елина поскупилась на лошадь, то отправиться отсюда пешком будет еще опаснее, и бесполезнее. Ночные хищники не дадут и шагу ступить! А если отсиживаться на каком-нибудь дереве, она как раз с утра попадется в руки стражников, которые отправятся за ней в погоню.

— Поэтому пришлось выбрать лодку, — закончила Елина.

— Лодку? — удивилась Любава.

— Конечно. Лодка отлично подходит для побега. Ты не устанешь, будешь защищена от хищников, за одну ночь сможешь проплыть гораздо большее расстояние, чем одолела бы лошадь. И на лодке невозможно заблудиться! Плохо только, что река ограничивает выбор направления.

Любава растерялась. Почему-то она представляла себя в дорожном плаще, верхом на красивой лошадке. Подумывала уже, как уважительно на нее будут посматривать в городах. Ведь женщина на коне не может быть одинокой беглянкой. С лошадью можно поговорить. А тут — бездушная лодка. Но выбирать в ее ситуации — это глупость. Лодка так лодка.

— И куда же в таком случае я отправлюсь?

— Эта река называется Копка. Я решила придумать для тебя очень необычное будущее. — Видно было, что Елине идея нравилась. — Река впадает в озеро Илень. Вокруг озера болотистая и безопасная земля. Редко кто решается путешествовать по илистым болотам. На Илене живет мой давний знакомый, князь Вадим… Город, которым он правит, называют Икростенем. Я передам с тобой послание к нему.

— Почему он будет помогать мне? — спросила Любава.

— Потому что он молод, горяч и влюблен, — с вызовом ответила Елина.

Любава ничего не понимала.

«Что Елине было известно настолько важное про возлюбленную князя, из-за чего он не сможет отказать в ее просьбе? Если только…»

— Князь влюблен в Елину жену Сивоя?

Елина подбоченилась, насколько это было возможно в тесном пространстве.

— Для своего возраста ты просто неприлично умна и догадлива! — шутливо прошипела она.

Темнота, страх и какая-то отчаянная нереальность ее положения сделала Любаву излишне дерзкой. К тому времени, когда они вышли из потайного хода, она многое передумала — и выпалила:

— Елина, я не хочу еще одного мужчину, влюбленного в тебя. Это сулит мне слишком большие неприятности!

Над ними раскинулось бездонное звездное небо. Елина жадно вдохнула свежий воздух и повернулась к своей спутнице.

— Тебе не пристало выбирать, маленькая девочка, — это раз. Надежнее, чем князь Вадим, людей просто нет — это два. Он слишком молод, чтобы что-то знать о любви — это три. Поняла? Впрочем, ты ведь не умеешь считать, — вздохнула Елина.

— Немного умею, — тихо буркнула Любава и решила больше не раздражать добрую хозяйку, или даже подругу. Впереди еще целая ночь, и у нее будет время, чтобы подумать о своей участи. Хотелось ей или нет, но с этого вечера их пути расходились навсегда.

Обе женщины, скользя по мокрой траве, спустились с крутого берега. Маленькое узкое суденышко, притаившееся в зарослях рогоза, почти не было видно. Город скрывался вдалеке, и с берега можно было рассмотреть лишь одну дозорную башню, на которой горел сигнальный огонь. Елина указала на лодку.

— Ступай. Ложись на дно лодки и правь веслом. Держись середины реки. Рядом с городами прижимайся к правому берегу, он весь покрыт лесом, лодку не должны заметить. Князю передашь это.

Елина протянула девушке перстень, который сняла со своего пальца.

— Он не такой дорогой, чтобы его захотели украсть у тебя. Но князь его узнает: перстень этот некогда был ему очень дорог.

Елина задумалась на мгновение, но вскоре продолжила:

— В лодке есть мешок с платьем, на особенный случай.

Шагнув к лодке, Любава вдруг вспомнила что-то и обернулась к хозяйке, протягивая ей подарок Сивоя.

— Это украшение мне подарил твой муж. Оно принадлежит тебе.

— Нет, — Любаве показалось, что голос Елины дрогнул. — Этот подарок Сивой сделал тебе. Пусть это будет твоим приданым. В память о первой победе. У меня их было немало.

Любава побежала к лодке, пряча слезы. Она помахала своей спасительнице рукой, нащупала весло и стала спешно отталкиваться от берега. Лодка качнулась и поплыла. Темный силуэт Елины еще долго был виден на высоком берегу среди мерцающих огней смотровой башни. Любава постаралась как можно крепче запечатлеть этот момент в своей памяти, ведь лодка уносила ее к берегам совсем другой жизни.

* * *


Три дня путешествия были очень интересными.

Течение реки становилось то быстрее, то совсем вялым. С рассветом беглянка приставала к лесистому берегу, а всю ночь плыла, лежа на дне лодки и поглядывая на звезды. Одна ночь выдалась грозовой, и путешествие пришлось отменить. Маленький запас еды, выданный Елиной, подходил к концу, когда лодка выбралась наконец-то к огромному озеру.

Как и говорила Елина, город расположился на берегу красивого, спокойного озера и был гораздо больше Ярого городища.

Насколько это было возможно звездной ночью, Любава вглядывалась в стены города, с трудом подавляя восторг. Основание стен было каменным, что говорило о процветании города и богатстве его князя. Огромный земляной вал поднимал город на возвышение и делал его недоступным для врагов. Как, впрочем, и для непрошеных гостей.

Любава тщательно спрятала свою лодочку в кустах и попыталась привести в порядок одежду. Когда наступит утро, ей будет нужно попасть в город, но это не тот случай, при котором ей понадобится платье Елины. Кто пустит незнакомку в город. А если она богато одета, то вопросов будет даже больше, чем к нищей.

Сейчас эта задача казалась невыполнимой. Но утро может принести много новых мыслей и решений, поэтому надо удобно устроиться на мягкой траве и уснуть, как следует укутавшись в теплый плащ. Любава так и сделала.

Утром девушка проснулась от детских криков. На минуту ей даже показалось, что она дома и мальчишки опять устроили бои на деревянных мечах. Крики их были такими отчаянными, слезными, что ей не раз приходилось разнимать израненных драчунов. Полностью пресечь кровавые игры было невозможно, ведь из мальчишек растили отважных воинов.

Осознание того, что она очень далеко от дома, вернулось быстро. Любава подняла взъерошенную голову от влажной подстилки из травы и разыскала место, откуда доносился шум.

На небольшой речной запруде играли мальчишки, и один из них сорвался в воду. Остальные, вместо того чтобы помочь ему выбраться, жестоко мешали ему взобраться на скользкие бревна. Мучителей было трое, лет восьми, и их жертве угрожала серьезная опасность.

Поскольку в руках мальцов были деревянные мечи и их с раннего возраста обучали техникам боя, трое таких мальчишек против одной хрупкой девушки могли оказаться слишком серьезной преградой на пути спасения пострадавшего. Но только не для Любавы! Чем-то этот мальчишка им не угодил, это факт, и, возможно, они наказывают его за дело, но разбираться времени не было. Почему-то, ложась спать, Любава положила рядом весло от спрятанной лодки и сейчас смогла быстро вооружиться им.

— Эй, смельчаки! — крикнула она. — Отойдите от него. Дайте ему выбраться на берег! Вас трое, а он один. Даже звери не дерутся столь бесчестным образом со своими сородичами! Разве он ваш враг?

— Посмотрите-ка! — взвизгнул самый рослый и воинственный мальчишка, который в это время как раз оттаптывал пальцы своему поверженному сопернику. — Это дева-воин! Сейчас она спасет Акуньку.

Его дружки тут же бросились к Любаве с мечами наперевес. Поднимая над собой весло, Любава успела заметить, что мечи мальчишек обиты железом.

«Ишь, как серьезно у них поставлена воинская подготовка, — подумала она и тут же стала подаваться вперед, удар за ударом».

Любава выросла в племени потомков кочевых воителей. Поставленные на колени, обремененные унизительной данью, они были вынуждены продавать своих дочерей. Это позволяло приобрести оружие и совершенствовать технику боя. Каждого ребенка готовили к тому, что однажды ему придется отстаивать свою жизнь и независимость. Сейчас эти умения пригодились ей, как никогда.

Мальчишки окружали ее со всех сторон, ловко орудуя мечами. Дважды им чуть было не удалось перебить крепкое весло, но Любава уворачивалась. В конце концов один из них усмехнулся.

— Для девчонки, ты хорошо дерешься. Забирай Акуньку, он твой.

С этим словами мальчишки рассмеялись и убежали по направлению к городским воротам.

А Любава поспешила к мокрому Акуньке, который успел выбраться из воды, как только его соперников отвлекли на бой. Девушка имела возможность хорошенько рассмотреть его, пока он отжимал свою одежду.

Это был маленький крепкий мальчуган, загорелую кожу которого уже покрывали шрамы. Со временем из него вырастет отчаянный воин.

— А где твое оружие, — спросила его Любава. — Как же ты дрался с ними без меча?

— Был бы у меня меч, я бы там не оказался, — буркнул мальчишка. — И вообще! Ты сильно не воображай. Ты хоть и хорошо дерешься, но ты девчонка. Меня теперь засмеют.

— Глупенький, если бы не я, и осмеять было бы некого. Они же тебя утопить могли! Течение здесь вон какое быстрое. Дай мне хоть бок твой осмотреть, у тебя же кровь течет!

Но мальчишка вырвался.

— Не тронь! Меня Акун зовут. Я скоро буду служить в дружине князя.

— Правда? — Любава спрятала улыбку и принялась приглаживать волосы. — Стало быть, ты знаешь князя?

— Мой брат дружинник. Он знает. Я каждый день учусь сражаться, они меня не победят.

— Я и смотрю, — с серьезным видом сказала Любава и, понимая, что тема поражения для мальчишки болезненна, добавила:

— За что они с тобой так?

— Это все мамка, — дернул плечом Акунька.

Будто услышав его слова, где-то у ворот громко заголосила женщина.

Мальчишка и девушка обернулись. По направлению к ним бежала, причитая, крупная молодая женщина, в типичной одежде горожанки, с ухватом в руках. Женщина крепко ругала акунькиных обидчиков, звала его самого и постоянно громко всхлипывала. Увидев Любаву и притихшего Акуньку, она бросилась к ним.

— Слава богам! — твердила женщина. — Слава богам! Сыночек мой! Пусть не родят поля у отца этих выродков! Пусть мор падет на его скотину!

Любава не видела в причитаниях женщины никакого толку, поэтому попыталась ее отвлечь.

— Их уже нет, они ушли. Успокойтесь, мальчик в безопасности.

Женщина невидящим взглядом уставилась на Любаву. Акунька шмыгнул носом и признался, что это она его спасла.

После его сбивчивого рассказа женщина глянула на девушку, потом на весло, прижала к себе сына и спросила у Любавы, откуда она прибыла.

— Я странница, — ответила девушка, понимая, что не стоит рассказывать в незнакомом городе о том, откуда и зачем она прибыла. — Ищу пристанище на эту ночь и, возможно, работу.

— Девушке в твоем возрасте стоило бы поискать себе мужа, — недовольно проговорила женщина. А то вон чем заканчиваются эти блуждания.

С этими словами женщина хмуро кивнула на сына.

— Они же его треплют за мои грехи. Родители науськали, они и рычат, как зверята. Акунька-то сам хороший. Брат вон его добрый дружинник. Ему почет и хвала, а мне плевки да хула! Проходу от них нет!

— Неужто лишь за то, что у вас нет мужа?

— Так был бы! Только отказала я всем добрым мужам. Всё любови своей дожидалась. Многие хотели бы такую справную жену, — женщина похлопала себя по бокам. — И приданое за мной! Да ведь все не впрок. Остались мы одни с Акунькой. Ладно. Пойдем уж в город. Остановишься у нас на этот день, а потом разберемся, кто ты и откуда. За спасение сына — будь моей гостьей.

Любава не заставила себя уговаривать. Как она и предполагала, попасть в город оказалось куда проще, чем казалось ночью. Еще и день не разгулялся, а у нее уже есть кров и стол, осталось только найти возможность попасть к князю.

В доме женщины царил порядок и чистота. Просторный деревянный сруб изнутри был выскоблен от сажи и даже имел дымоотвод, что было большой редкостью для бедного жилища. Приглядевшись, Любава заметила, что хозяйка не так уж и бедна.

— Меня зовут Шушунья. Так меня и зови. Люди придумали, по-другому уж и не помню, когда звали. От зависти это все, но я не спорю… Чем меньше красоты в имени, тем чище ты перед богами. Вот тебя как зовут?

— Назвали Любавой.

— Кто назвал? — оживилась Шушунья.

— Родители, — спокойно соврала Любава, прекрасно понимая, что менять имя имели право лишь они, муж или хозяин, а о рабстве она говорить не собиралась.

— И где они?

— Умерли, — не моргнув глазом, снова соврала она. — С тех пор и странствую. Сейчас вот с поручением к князю Вадиму иду.

Женщина уставилась на нее в немом удивлении. Казалось, она раздумывает, какого зверя под женской личиной она провела в город.

— А к Вадиму-то зачем? Ты смотри, девка, худого не удумай. Не спокойно в наших местах. Да и не пустят тебя к нему.

— Меня не пустят, — покорно согласилась Любава. — А вот тебя — запросто.

— Это с чего еще?

Глаза женщины испуганно забегали.

— И что я князю скажу? Что моего сына девка инородная спасла, которая его видеть желает? Да меня казнят, чтобы не мешалась князю по всякой глупости!

— Да ты ничего ему и не скажешь. Только вещь одну передашь. Она маленькая и ничем для князя не опасная.

С этими словами Любава стянула с пальца перстень и показала его женщине. Шушунья принялась разглядывать его, не спеша прикасаться руками, будто бы он мог быть заколдован.

Перстень и впрямь был необычен. Выполненный из железа, а не из серебра или золота, он мог бы ввести в заблуждение относительно своей ценности. Но мелкие детали, из которых состояло его украшение, показывали высочайшее мастерство человека, выполнявшего эту работу.

Приглядевшись, Шушунья ахнула.

— Твоя работа? — выдохнула она в изумлении.

— Что ты! Просто хочу показать князю.

— Я сама занимаюсь этим ремеслом, — зашептала Шушунья. — Вот посмотри! Но такой красоты еще не видела.

Любава знала, что мелкие украшения на Руси делали обычно женщины, но никогда не видела этих мастериц. А тут Шушунья раскинула перед ней образцы своего мастерства. Чего там только не было! И серьги, и височные кольца, и браслеты, и перстни. Некоторые изделия украшали мелкие каменные бусины, другие — только витиеватые изгибы металла… Но все они были необыкновенно изящны. Раньше Любаве не приходилось видеть такого количества украшений.

— Ты только посмотри, — возбужденно говорила Шушунья, указывая Любаве на мелкие зернышки серебра, меди и железа, украшающие перстень, предназначенный для князя. — Это необыкновенно тонкая работа! Вот этими кольцами я очень горжусь, я потратила на них не одну неделю, но завитки здесь гораздо грубее. А вот тут, — она снова ткнула в перстень дрожащим пальцем, — будто бы птица, пьющая из цветка!

Любава пригляделась. На мельчайшем орнаменте, который было трудно даже разглядеть, действительно проступала диковинная птичка, будто бы пьющая из цветка. Надо же, какой затейливый перстень передала для князя Елина!

— Мне кажется, — сказала Шушунья, — я знаю, что означает эта птица. В княжеском доме много раз повторялся подобный узор.

Она положила в узелок все свои побрякушки, надела чистое платье, всячески давая понять, что собирается по важным делам. Акунька давно уже ковырялся в сарае, и Любава была единственной зрительницей.

Побегав по дому, странная женщина приказала Любаве помыться, переодеться и сесть поджидать князя в гости.

— Ты девка, видно, сама не знаешь, что привезла! Такую вещицу просто так бы не отдали. Особенная она. Меня за нее щедро наградят, а может, и свои цацки продам поудачнее! С этими словами она пошвыряла в руки Любаве пестрые вещицы из сундука и убежала, закутавшись в красивую накидку.

Оставшись одна, Любава стала одеваться. Что-то подсказывало ей, что Шушунья не преувеличивала и знала толк в том, о чем говорила. Девушка даже примерно не представляла, сколько у нее в запасе времени, но, припомнив все уроки Елины, приготовилась встретить князя достойно.

Несколько минут она тщательно мыла руки, лицо и ноги в корыте около крыльца. Потом наскоро прикинула, что из предложенной одежды могло бы подойти, на бегу рассмотрела некоторые из оставленных украшений.

Сердце учащенно колотилось, и она не знала, за что хвататься. Во всей этой суматохе она чуть было не забыла о том, что даже это было предусмотрено Елиной. Подумав, что ни к чему придумывать себе сложности, когда их и так полно, девушка решительно развязала кожаный мешок, в котором лежало «особенное» платье, и как можно быстрее оделась. Как только платье оказалось на ней, Любаву окутал запах Елины. Неповторимый аромат ее тела. Терпкий запах будто бы создал вокруг маленькой Любавы ореол уверенности в себе, силы и властности, свойственный хозяйке платья. Любаве стало казаться, что даже внешне она стала очень похожа на Елину. Только волосы не подбирала, как положено замужним, а так — будто бы сестра.

Сердце девушки колотилось. «Интересно, в городе ли князь, — подумала она, — и добралась ли Шушунья до него? Наверное, через старшего сына, который служил в дружине, сделать это было не трудно». Любава решительно не представляла, что должен был подумать князь, увидев этот перстень. Может быть, он не поймет знака, который ему дала Елина, ведь они не виделись много лет… И наверняка не имели договоренностей на такие случаи!

За окном раздался топот копыт, а привычные звуки шумной ремесленной улицы стихли. Любава сжалась в комок, потом, сладив с собой, распрямилась. Краска залила ее бледные щеки. Ноги будто бы приросли к полу, и закружилась голова. Тягучее, липкое предчувствие сковало все ее тело.

«Что это? Неужели так быстро князь прислал гонцов?»

Сквозь шум в ушах Любава слышала, как спешиваются у самого крыльца люди. В голове ее мелкими искрами заметались уроки Елины.

Что она говорила о том, каким должен быть первый взгляд? Если бы еще удалось правильно поприветствовать гонцов, произвести на них хорошее впечатление. Это могут быть очень знатные люди. Особо приближенные к князю. Если он будет разгневан, то любое доброе заступничество пригодится!

Любава услышала звуки шагов на крыльце, скрипнула дверь, и на пороге показались люди. Она стояла в золотистых лучах бьющего из окна солнца и старалась не жмуриться. Кажется, даже сделала шаг навстречу, чтобы уклониться от прямых лучей, слепящих глаза.

Первым, кого она увидела, был широкоплечий великан, с темными кудрями. Взгляд, которым он смотрел на нее, заставил девушку пошатнуться.

Сколько ни старалась, Любава не смогла припомнить, чтобы когда-нибудь кто-то так смотрел на нее. Это был взгляд человека, которому явилось чудо. Если бы сама дива Лада стояла сейчас перед ним, прикрытая лишь густым облаком и цветами, взгляд его не мог бы стать горячее.

Любава имела возможность хорошо рассмотреть его, и ей казалось, что ничего в целом мире она не видела прекраснее. Витязь был молод. Темные кудри его, небрежно перетянутые кожаным жгутом на лбу, струились до плеч, обрамляя лицо и могучую шею. Глаза излучали уверенность, силу, тепло и были темны, как осенний вечер.

Завороженно глядя на девушку, он медленно опустился перед ней на колени и поцеловал расшитый подол платья. Глядя на это, Любава окончательно уверилась в том, что ей снится сон. Затем, заметив, что витязь не поднимается, она растерянно подняла глаза и увидела, как вслед за ним неохотно преклонили колени сопровождавшие его воины.

Вот это напугало Любаву гораздо больше. Несколько вооруженных мужчин, каждый из которых был старше того, что стоял сейчас перед нею, не могли не вызвать трепета…

То, что они последовали странному примеру своего собрата, а не попытались осмеять его, говорило о многом! И о том, что перед ней сейчас не кто иной, как князь Вадим со своими дружинниками. «О боги! А с чего бы чужеродному князю валяться в ногах у какой-то девчонки?»

Любава задрожала как осиновый лист, понимая, что князь скорее всего ее с кем-то перепутал.

Будто бы в подтверждение ее мыслей мужчина с хриплым вздохом обнял ее колени и простонал:

— Душа моя! Свет очей моих! Дива Елина… Твой раб у ног твоих.

«О нет, это лишнее! — пронеслось в голове Любавы. — Вот только этого не хватало!»

Девушка еле сдержалась, чтобы не забиться в руках предполагаемого князя. Мало ей было Си-воя, который полон преданности своей жене, теперь еще и «раб» появился.

Смутно представляя себе, чем может грозить такое недоразумение, Любава молчала. Ее изрядно лихорадило. И может быть, сейчас, как никогда, она хотела бы отпить пару глоточков из хмельного кубка Сивоя. Понимая, что меньше всего князь бы хотел быть осмеян дружиной, она собралась с духом и изобразила приветствие. А затем как можно спокойнее произнесла:

— Я приветствую дружину князя, но позволит ли мне воевода, — наугад обратилась она к самому крупному усачу в богатых доспехах, — молвить князю сокровенное слово?

Иначе сказать, она просила дружину покинуть эту горницу. Если за дерзость ее нынче же не казнят, то уже одно это будет неслыханной удачей.

Выпрямившись, дружинники вышли.

Любава позабыла все уроки Елины и беспокойно заерзала на месте. Какая уж тут «жрица храма»! В подобных обстоятельствах ей стоило начать придумывать, каким бы способом удобнее умереть.

— Мой князь, вам не пристало стоять на коленях. Я лишь недостойная подданная, приехавшая просить вашего покровительства.

— Князь медленно поднял к ней свое лицо. Его красивые губы горько скривились, а взгляд потускнел. Горечь, которая пронизывала всю его позу, напугала Любаву больше, чем слепая страсть. Было бы лучше, если бы он разозлился. Но растерянность столь достойного мужа заставляла Любаву дрожать и теряться в догадках. Заговорить с ней князь смог лишь через несколько минут.

— Откуда у тебя этот перстень? Что ты сделала с Елиной?

— Я?! Что вы, князь! Меня привезли к ней рабыней, но она хотела для меня свободы и искала покровителя. Отправила по реке на лодке, потому что трудно найти другой безопасный способ для столь долгого путешествия. Она была уверена в вашем расположении и дала мне этот перстень.

— Она не могла так поступить со мной! крикнул князь раздраженно и, взмахнув кулаком, обрушил удар на прочную стену сруба.

Любава сжалась в комок, хотя и не испытывала ни разу на себе побоев. Гнев и боль, которую он терпел, кручинили ей сердце. Девушка очень хотела припасть к нему, погладить и успокоить, но понимая, подобное поведение было бы неуместным, она подумала: «Знать бы, чем именно Елина его так задела».

Любава понятия не имела, что за договоренность могла связывать этих людей. Просто ей очень не хотелось злить благородного князя.

— Она просила тебя что-то передать мне или только отдать кольцо?

Ничего не понимая, Любава тщетно пыталась припомнить подробности разговора с Елиной. Ни о чем особенном она вспомнить не могла.

— Елина сказала, чтобы я отдала его вам, — задумчиво произнесла Любава, напрягая память. — Говорила, что этот перстень вам дорог. И это все.

— Сказала, что перстень дорог? — взревел князь. — И это все?!

Видно было, что каждое слово девушки ранит его сердце, как каленая стрела. В гневе Вадим заметался по горнице. Любава почувствовала, как слезы застилают ей глаза, и, не в силах больше сдерживаться, громко разрыдалась. Звук ее плача несколько отрезвил князя, и гнев в его глазах сменился спокойной решимостью.

— Не разводи сырость, девка, не гневи богов. Волхвы говорили, будто слезы сушат плодородие полей. Раз Елина отдала тебе перстень, была на то ее воля.

— И что же это означает? — всхлипнула растерянная девушка.

— Значит, быть посему, — как-то непонятно подытожил князь.

Не дожидаясь, пока Любава хоть как-то соберется с мыслями, он подал ей руку и решительно вывел во двор. Воины поднялись ему навстречу, подозрительно глядя на заплаканную девушку.

Вадим поднял Любаву и посадил рядом с собой в седло. Обращаясь только к ней, но так, чтобы слышали все, он сказал:

— Мы едем домой, где ты останешься одна. А вечером я сообщу о своем решении.

С этими словами князь тронул с места коня. Через мгновение он пустил его во весь опор, и Любаву теперь занимало только то, как бы не покалечиться.

* * *


Терем князя был высок и просторен, а на широком крыльце поместился бы весь роскошный шатер ее отца. Любава в задумчивости бродила по просторным горницам, которые были щедро украшены резьбой и росписью. Платье, подаренное Елиной, казалось слишком скромным на фоне яркого убранства комнат, которые пестрели разными цветами и коврами. Кованые сундуки, украшенные цветной эмалью, высокие дубовые столы — все занимало сейчас девушку. Все казалось величественным и необычным.

Челяди в доме было мало, охраны у дверей тоже не было, что удивило Любаву. Как это было ни странно, но в этом доме ее некому было охранять.

Любава задумалась о том, как удивительно складывается ее судьба. Еще недавно она мечтала о побеге, потом поняла, что бежать-то и некуда. Приобрела подругу и потеряла ее. Несколько дней назад предала одного мужчину, и уже наполнилась счастьем при виде другого.

Девушка осознала, что почти не понимает саму себя. В голове возникло множество вопросов, которым, казалось, не было конца.

«Может, это новое имя так все перепутало? Интересно, что задумал князь Вадим? Что значили его слова «быть посему»? Чем его так задел поступок Елины?..

Любаве казалось, будто она бредет по ровному полю в полной темноте или в лесу заблудилось. Никакой ясности и определенности. Даже в детстве она имела больше возможностей влиять на свою жизнь.

Ее невеселые размышления прервал Акунька, который невесть откуда явился в княжью горницу.

— Ишь, какая горлица в нашем граде объявилась! — шутливо подбоченился он.

— А ты здесь откуда, пострел? — Любава была рада хоть кому-то знакомому.

— Брат велел прийти, просил мамку, чтоб отпустила, — рассмеялся мальчишка. — А ему, наверное, князь приказал. А может, волхв.

— А кто у вас волхв? — Любаве было нужно поддержать беседу.

— Да Волегост Медвежатник. Слыхала о таком?

— Слыхала, — соврала Любава. — И как же он про меня узнал?

Мальчишка хмуро хмыкнул и развел руками.

— Так все же знают! Весь город только про тебя и говорит.

— Да? — совершенно искренне удивилась Любава тому, с какой скоростью распространяются в этом городе вести. — И что же говорят?

— Говорят, что ты привезла князю оберег его матушки, — округлив глаза, зашептал Акунька скороговоркой. — И сняла с княжеского роду заклятие!

Любава нахмурилась.

«Елина явно не годилась князю в матери. Может, и была его старше на десяток лет, но все-таки не больше, даже по самым смелым предположениям. А раз Елина ему не мать, то откуда у нее материнский оберег? Или Акунька сам не понимает, что лопочет?»

Любава присела на лавку и усадила мальчишку рядом с собой.

— А что, разве над родом князя тяготело проклятие?

Акунька испугался, что болтнул лишнего. И поспешил исправиться.

— Откуда мне знать? Волегост мне не тятька. Я с ним беседы не водил. Это он воду мутит и о князе судит. Остальным-то почем знать?

— А что об этом думает сам князь? Он-то чем страдает от проклятия?

Акунька задумался и принялся болтать ногами.

— Да вроде и ничем, — растерялся он. — Князь настоящий воин, храбро сражается. Дружина за него стоит горой, город сыт, поля родят большие урожаи…

— И зачем же тогда Волегосту пустословить? Разве бывают такие славные проклятия на роду? — усмехнулась Любава.

Акунька еще подумал немножко, а потом добавил шепотом:

— А может, и есть зачем. Княгиня-то бывшая, Ядвига, Волегосту родней была.

— Ой, как все запутано! — в недоумении воскликнула Любава. — Какая бывшая княгиня?

— Жена князя Вадима! — раздраженно выдал мальчишка. — Я думал ты нормальная, а ты только дерешься хорошо!

С этими словами Акунька постучал себя по лбу, проявляя этим крайнее неуважение к собеседнице.

Любаве стало смешно. Она сидела в расписном тереме князя вместе с маленьким городским изгоем, и они болтали о делах государственной важности с легкомысленностью юродивых. Разве это не забавно? Однако стоило соблюдать осторожность. Говорят, у волхвов везде есть уши.

И все-таки любопытство брало верх, и Любаве не терпелось понять хоть что-то из того, что вокруг происходит.

— И что же все-таки случилось с женой князя, которая была роднею вашего волхва?

— Так оставила она его! — Акунька хихикнул. — Ушла, не обернувшись.

— Ушла? От князя?! — Любава была удивлена.

Конечно, жены в славянских поселениях могли уходить от мужей, но на то должны были быть веские причины. К тому же этого просто не могло быть, если речь шла о единственной жене! А князь, пожалуй, был слишком молод, чтобы успеть обзавестись несколькими.

— Так Волегост сказал, что это воля богов! Что наш князь прогневил их. Просто так она не смогла бы уйти. Значит, были на то основания.

Акунька поразил Любаву своей рассудительностью.

«Интересно, сколько ему лет? Сколько бы ни было, слишком подло привлекать к подобным беседам ребенка, хотя и выбор собеседников небольшой».

Решив отвлечься от серьезных разговоров, Любава принялась запоздало выяснять, зачем же прислали Акуньку. Мальчишка юлил и прямо не отвечал. Из его ответов стало понятно, что он и сам не знает, но явно пытается набить себе цену. В целом его роль сводилась то ли к развлечению гостьи, то ли к слежке за ней.

Поскольку разговаривать с Акунькой на волнующие ее темы казалось опасным, Любава сразу потеряла интерес к его обществу. Он что-то там лопотал и пытался задирать ее по ребячьей привычке. А Любава в ответ то улыбалась, то хмурилась и отвечала невпопад.

Она постоянно думала о молодом князе.

«Интересно, где он сейчас? Думает ли о ней? И если думает, то хорошее или плохое? Очень хотелось бы знать, из каких побуждений Елина отправила ее к Вадиму? Конечно, выбор был оправдан способом путешествия, ну просто не получалось, чтобы это было чистой случайностью».

Елина, вне всякого сомнения, представляла, какое впечатление произведет на князя ее наперсница. Везде, за каждой мелочью в этой странной ситуации Любава видела въедливый ум жены сотника. Но теперь Елина далеко, и девушка чувствовала в себе небывалый прилив вдохновения. Пусть первое слово сказано не ею, но последнее — Любава твердо решила оставить за собой.

Она задумала познакомиться с волхвом и завоевать его симпатию. Волхв сам сделал первый шаг в этом направлении, объявив ее хранительницей семейных амулетов.

«Прекрасно! Остается лишь узнать, зачем старому хитрецу понадобилось лить воду на мою меленку, ведь я ему не друг. Тогда, наверное, я враг его врага, — рассуждала Любава, передвигаясь по горнице. — Осталось только укрепить себя в этой позиции! Ну и узнать, кто ему враг!»

Любава победоносно посмотрела вокруг, довольная своими выводами, и наткнулась на изумленный взгляд Акуньки.

— Справно так говорила! — пробормотал Акунька и задумался. — Только не ясно, об чем.

Любава покраснела. «Надо же! Испугалась болтливого мальчишку и могущественного волхва, а сама такие разговоры вслух завела, что и помыслить страшно. Ишь, заигралась! Так и самого волхва бы не заметила, не то что Акуньку».

— Знаешь что, — на ходу придумывала она, — а не мог бы ты узнать, как мне с Медвежатником вашим повидаться?

— Сдурела девка! — Акунька наигранно застонал и сполз с лавки на пол. — Ты чего, не понимаешь совсем? Думаешь, если к князю в терем попала, то теперь тебе все можно, да?

— Думаю, да! — Любава захихикала и подмигнула мальчишке. — Сдается мне, что увидеть волхва вовсе не трудно. Он и сам точно хочет со мной поговорить. О том о сем… — проговорила девушка, придавая мечтательное выражение глазам.

— Он-то, может, и хочет. Да вот только мы с тобой ему не указ. И князь не указ. Захочет — сам позовет.

— Скучно с тобою, — вздохнула девушка. — Ладно, волхв везде волхв. А с Ядвигой я могу повстречаться?

— Конечно, нет! Неужто ты думаешь, что ей позволили бы в этом граде жить остаться? За другим мужем она сейчас. Медвежатник снял с нее чары колдовские и отдал в другое княжество.

— Правильно, чего ж добру пропадать, — пробормотала девушка себе под нос.

По всему выходило, что ничего предпринять не удастся. Во всяком случае, до приезда князя. Любава вздохнула и предложила прогуляться в саду.

* * *


К вечеру в тереме зажгли свечи, и ей наконец-то отвели комнату. Огромная спальня с изразцовой печкой и расписными полатями сразила Любаву больше, чем весь терем целиком.

«Неужели в этой сказочной комнате мне предстоит жить? Даже в роскошных шатрах отца не было столь просторно. А главное, в них никогда не было надежно. А в этой комнате так спокойно, что хочется остаться здесь навсегда».

Пожилая служанка принесла тонкие одежды для сна и показала сундук, на дне которого лежало несколько красивых уличных платьев. Хоть Любава и была рада обновам, но трогать их побоялась. Почему-то ей казалось, что это были вещи княгини Ядвиги. Испытывая трепет перед неизвестной женщиной, она молча закрыла сундук и переоделась в простое платье.

Когда за окном послышался топот копыт, Любава вскочила и заметалась по комнате. Затем приказала себе успокоиться и села на кровать. «Всего лишь князь вернулся, — сказала она себе. — Он здесь живет, и негоже падать по его приходу в обморок».

И все-таки девушка была близка к этому, как только услышала тяжелую поступь под своей дверью. Сердце встревоженно забилось.

Дверь бесшумно отворилась, и вошел князь со свечой в руке. Поставил свою свечу рядом с той, которая уже была зажжена в комнате, и тяжело сел в разлапистое кресло с подушками.

Любаве показалось, что он пьян. Но при этом почему-то ни капли страха в ней не было, в отличие от встречи с Сивоем. В Яром городище она была рабыней. Заложницей страсти сотника, хитрости его жены и прихоти бояр. А здесь, в Икростене, Любава снова почувствовала себя свободной. Даже более свободной, чем раньше, потому что она не была зависима теперь от воли отца.

Вадим долго и задумчиво разглядывал девушку, сидевшую перед ним на не разобранной постели.

«О боги! Как же она похожа на Елину! Тот же овал лица, тот же взгляд с хитрецой и вызовом, тот же гордый подбородок и поворот головы.

Как могла эта женщина сыграть столь злую шутку с ними обоими? Откупилась от его любви хорошенькой девчонкой! Так ничего и не поняла!!!

И девочку жалко. Совсем молодая, не понимает даже, в какую игру ее впутали, не подозревает, какие сети вокруг сплетают сильные мира сего».

Князю вдруг захотелось пожалеть свою гостью. Она была очень похожа на гордячку Елину, но вблизи оказалась такой хрупкой и нежной… Ее глаза были огромными, а губы так трогательно дрожали, что Вадим едва удержался от ободрительного жеста. Тепло и полумрак комнаты расслабили его, и он подозвал девушку к себе.

— Так, значит, ты Любава? — как можно более сердечно спросил он.

— Такое имя мне дали.

— Тебе оно нравится?

Князь блуждал взглядом по ее телу, не отдавая себе в этом отчета.

— Да, оно приятно звучит. Родители дали мне другое имя, но на вашем наречии оно звучит не так мелодично.

— Значит, когда ты выйдешь замуж, ты хотела бы носить то же имя? — Вадим с трудом понимал, что он говорит.

Когда девушка встала рядом с ним, то дрожащий свет свечей и цветочный запах ее тела начали творить с ним что-то непонятное. Внутри будто бы начали раскручивать огромное тяжелое колесо. В груди заломило.

Вадим попытался припомнить свою жену. Бедняжка Ядвига. Запуганное маленькое существо невзрачной наружности. Кроме имени, в ней не было ничего царственного и сильного. Она боялась звука шагов своих родственников, повиновалась Медвежатнику, как тряпичная кукла, и пахла болезнями. В браке их объединяло одно — нелюбовь к Волегосту.

За два года женитьбы Вадим так и не смог привязаться к Ядвиге. Она осталась в его воспоминаниях жалким отражением собственных страхов. Глядя на нее, он стыдился своей трусости и мечтал о том, как столкнет ненавистного волхва в реку.

«А сейчас рядом с ним юная русалка, — думал он. — Дива Лада смотрелась бы крестьянкой рядом с этой девушкой, смешавшей в себе страх и самоуверенность. Пожалуй, самоуверенности в ней было многим больше».

— Я хотела бы носить то имя, которое будет нравиться моему мужу, — проговорила Любава.

Вадим поднял на нее недоуменный взгляд.

— Я лишь ответила на тот вопрос, который мне задал князь.

Вадим усмехнулся.

«Надо же! Уже не помнит, о чем говорил! Кажется, правда и о женитьбе он говорил».

Любава тем временем с удивлением наблюдала перемены в князе.

«Пришел раздосадованным, грустным и раздраженным. А сейчас мечтательный, удивленный. Смотрит на нее с нежностью, хотя иногда и будто бы сквозь нее. Как бы не видит. Несколько прядей волос упали на лоб, глаза стали еще темнее… Интересно, о ком он думает? Елину или Ядвигу представляет на ее месте?»

Любава гнала от себя грустные мысли.

«Ни одной из этих женщин нет сейчас рядом. Сейчас рядом только я — Любава. И об этом стоит думать. Остальное все пустое, только сердце себе бередить».

С этими мыслями она улыбнулась и принялась разглядывать сильные руки князя. То, что произошло в следующую секунду, она не успела даже осознать. Вадим поймал ее завороженный взгляд и протянул руку к ее лицу. Сама не понимая, что делает, Любава закрыла глаза и коснулась щекой его ладони. Затем провела по ней губами, почувствовав, как внутри разгорается самый что ни на есть настоящий огонь.

Ладонь князя оказалась теплой и мягкой. Нежные губы девушки прочертили по ней дугу от мизинца к запястью. Удары сердца гулко звучали в ушах, а пламя свечи разлилось вокруг ровным рыжим маревом.

«У воина не может быть таких мягких рук, пронеслось в голове Любавы. — Интересно, есть ли у него мозоли от рукояти меча? Боги, какие глупости лезут в голову!»

Любава застонала. Ее волосы, которые она пыталась до этого заплести в косу, рассыпались по плечам, закрыли лицо. Не узнавая саму себя, девушка провела ими по руке и лицу князя, склонилась над ним и прошептала его имя.

Время потекло тягучими волнами. Казалось, что эти двое прорастают друг в друге. Мягкая настойчивость Любавы, вызывавшая у нее самой недоумение, смешивалась с удивлением и страстью князя.

Вадим был не в силах вызвать хоть одну здравую мысль в себе. Перед этой цветочной девушкой таяли раздражение на волхва, брезгливая жалость к Ядвиге, религиозное почитание Елины. Сейчас в этом мире не было никого, кроме этой манящей жаркой свежести, сводящей его с ума. Руки князя коснулись шеи девушки и скользнули вниз по горячей шелковистой коже, пульсирующей страстью. Девушка глубоко дышала и льнула к князю. Коснувшись пальцами твердого соска ее груди, Вадим окончательно потерял связь с реальностью.

В этот момент за дверью что-то зашуршало. Вадим выругался, и рука его дернулась к ножнам меча. Его там не было. Вадим выругался еще откровеннее, отчего Любаве стало отчаянно смешно. Превозмогая слабость, вызванную страстью, она протянула руку к двери и толкнула ее. В темных сенях, пофыркивая, терся Акунька.

Князь отвернулся к окну и оправил на себе одежду. Еще несколько секунд ушло у него на придание лицу подобающе сурового выражения. Подавляя в себе растерянность и смех, он все-таки смог почти сурово задать вопрос:

— Ты чего здесь ищешь? А, малец?! Иль не знаешь, как вести себя должно в княжеском доме?

— Знаю, батюшка, знаю! — мальчишка бросился правителю в ноги. — Не изволь, отец, гневаться! Только велено мне было при девице быть, а я комнату ее искал. Вот здесь свечу заметил и на огонек пришел.

— Не пристало тебе, Акун, князю своему лгать. Или не знаешь, как сурово за это карают?

— Знаю, князь, знаю! Не гневайся на меня! Боязно одному-то в огромном тереме!

— Тебе? Да боязно? — Вадим усмехнулся и потрепал мальчишку по вихрастой голове. — Ладно, будь как есть. Сторожи свою любимицу, а я пойду спрошу, кто это решил тебя здесь оставить.

Князь помедлил на пороге, будто бы желая что-то сказать и Любаве, но, промолчав, тихо вышел.

Любава в смятении опустилась в кресло, где князь до сих пор сидел. Она растерянно моргала, так и не сбросив с себя непривычное томление, но и появлением Акуньки была немало озадачена.

— Ты чего это пришел? — спросила она. — Только мне-то не плети, что, мол, темноты в тереме испугался. Чай, не красная девка-то! Выкладывай, зачем пришел.

— Еще и грызет меня! — возмутился мальчишка. — Я тебе должок отдавать пришел! Ради этого своим именем, считай, поплатился. Ни почто не возьмет князь в дружину к себе такого труса!

— Ах ты, вояка!

Девушка старалась выглядеть если и не суровой, то хотя бы серьезной.

— О каком долге ты мне речь ведешь?

— Ты меня от шайки лиходеев спасла? Спасла.

Мальчишка пренебрежительно поджал губы, изображая незначительность данного поступка.

— Вот и я тебя пришел от больной головы спасать.

— Это у кого еще больная голова?! — изумилась девушка.

— У тебя, глупая девчонка! С виду ты совсем уже взрослая девка, а в голове девчачья глупость, будто бы мамка за тобой не глядела.

Акунька посуровел и посмотрел на нее с укоризной.

— Неужто ты думаешь, что князь женится на тебе, если ты ему будешь такие выходки позволять?

Возмущение мальчика было столь справедливым, что Любава не нашла что ответить.

«Ничего и не скажешь, ведь он чуть ли не по-родственному старался беречь ее. Надо же, даже считал настолько ровней князю, что достойной дать ему отказ. В любом случае отнекиваться было бы глупо».

Вместо этого Любава решила разузнать что-нибудь интересное.

— А что, многих князь оставил после таких выходок?

— Это и не важно, глупая! Каждая девка думает, что она краше других и милее. Ни одна не может себе цену набить повыше.

Акунька никак не хотел успокоиться. Любава и не догадывалась, что в его сердце живет такой борец за девичье целомудрие. Да и не встречала она еще борцов за это самое целомудрие.

В основном, как она знала, девушек желали не просто попользовать, но и убедиться в их плодовитости. Поэтому свадьбу часто играли после рождения первого чада. И это не казалось странным, ведь никому не хотелось бесплодную жену до старости кормить. А тут — такая наивная вера в силу девичьей непорочности. Что с него взять — ребенок!

Успокоив мальчишку, Любава уложила его спать на лавке в своей горнице. Он ни за что не хотел уходить в другую комнату, которую ему велел подготовить князь. Говорил, что он слишком маленький и недостоин таких покоев. Любава удивилась такой преданности и гнать его не стала.

Она задула свечу, укрыла Акуньку теплым одеялом и сама улеглась спать.

* * *


Наступившее утро было полно сюрпризов.

Встреча с волхвом застала Любаву врасплох. Как бы ни настраивала она себя на эту встречу, как бы ни желала ее, но Акунька оказался прав… Волхв Волегост был слишком влиятельным в Икростене человеком, чтобы подстраивать свои желания под чьи-то удобства.

Не успела Любава поднять головы от подушки, как ей сообщили, что Волегост прибыл в княжий терем. Одевшись почти молниеносно, Любава все равно не успела закончить свои приготовления, как дверь заскрипела, и Волегост вошел в ее светлицу.

От неожиданности и ужаса Любава содрогнулась. Она не успела никак представить себе местного волхва, но то, что она увидела, превзошло бы все ее ожидания.

Огромного роста старик был облачен в кожаные одежды с головы до ног. Длинные седые волосы на его голове в нескольких местах были перехвачены костяными амулетами. На старике была черная медвежья шкура, которая почти касалась пола. Огромная голова медведя свешивалась с его плеча. Теперь-то Любаве стало понятно, откуда пошло прозвище Медвежатник. Страшнее и величественнее этого человека не выглядел ни один колдун ее племени.

Волегост не стал представляться. Он был абсолютно уверен в том, что девушка знает, кто перед ней. Любава не стала его разочаровывать.

— Приветствую кудесника Волегоста! — поклонилась она, впрочем, весьма умеренно.

Волхв смерил ее взглядом и заговорил:

— Так вот как ты выглядишь, странная гостья… Хороша.

Медвежатник прошелся из угла в угол и устремил на нее пронзительный немигающий взгляд. Его мягкие речи не обманули Любаву, она прекрасно понимала, насколько этот человек может быть жесток, как понимала и то, что была слишком мелкой и слабой для него фигурой, чтобы замышлять какой-то хитрый ход против нее. Это давало ей право надеяться на его прямоту и честность.

— Я знаю, что ты вернула князю заклятый перстень. Я хочу знать, где ты взяла его и кто послал тебя.

Любава лихорадочно пыталась думать, одновременно изображая на лице простецкое равнодушие.

— Заклятый перстень? Так на этом перстне лежало заклятие? Вот уж новость. Я странница, добрый кудесник! Путешествую как придется. В Яром городище мне пришлось продать лошадь, чтобы купить себе еду. Одна добрая женщина дала мне лодку. И просила передать князю в Икростене перстень. Вот и все. Больше мне ничего не известно.

Казалось, Волегосту понравился рассказ Любавы. Он усмехнулся себе в бороду и стал дружелюбнее.

— Значит, это не твой перстень?

— Что ты, кудесник! Конечно же, нет! Откуда у меня мог взяться перстень князя Вадима?

— А откуда у той женщины он мог взяться, ты не думала?

Волхв разглядывал Любаву с откровенным любопытством. Пытался понять, насколько она честна.

Любава слышала, что волхвы могут пускать в ход магию, когда испытывают человека. Почему-то ей не хотелось узнавать, умеет ли Волегост управляться со своими амулетами. Поэтому она отвечала как можно ближе к правде и старалась сама всей душой верить в то, что говорит.

— Нет. Не думала.

Девушка изобразила напряжение мысли.

— А что, она его украла у князя? Или… может быть, выманила?

— Выманила, говоришь… А что… Пожалуй, выманила. Чарами своими завлекла и одурачила нашего князя по малолетству. Он был здоров, силен, отважен и пользовался уважением своих подданных, а теперь превратился в тень самого себя.

— И все дело было в обычном перстне? — ахнула Любава.

— Да нет. Не совсем обычном. Перстень был заговоренным. Его изготовила женщина…

— Женщина?! — перебила Любава Волегоста, даже не заметив этого.

У нее уже не получалось изображать безразличие.

Волхв недовольно посмотрел на девчонку, осмелившуюся прервать поток его мыслей.

— Женщина, — повторил он. — Самая искусная мастерица своего дела.

Любаве показалось, что в голосе могучего волхва проскользнуло восхищение. «Наверное, он был знаком с этой женщиной, — подумала она. — Оказывается, здесь многие женщины промышляли ювелирным делом. Та же самая Шушунья…»

— Гордея, — величественно промолвил волхв. — Мать князя. Этот перстень так и называли Перстень Гордеи.

«Надо же, — подумала Любава, — и княгиня туда же. Ей-то что, на хлеб не хватало?»

— И зачем же она сделала это кольцо? — удивилась девушка.

Волхв посмотрел на Любаву с неприязнью, но потом смягчился. Он вроде бы пытался оценить степень ее искренности и незлобивости. Самой Любаве волхв начинал нравиться. «Кто сказал, что этот старик высокомерный и злой? Обычный человек. Вон сидит. Растрепанный весь. Размечтавшийся. Гордеей своей окрыленный».

— Она умирала, — жестко сказал волхв. — Мальчишка был тогда слишком мал, а Гордея уже овдовела. С помощью этого перстня и моих заклятий она обезопасила престол сына от посягательств.

— Обезопасить престол при помощи кольца? Неужели все может быть так просто?

— Не просто, — скривился волхв. — Совсем не просто. Гордея шла на предательство и обман ради спокойствия и счастья своего сына. А он, по молодости, не смог оценить всей силы этого дара. Он отдал перстень с заклятием недостойной! Глупый маленький щенок!

Любава попыталась вообразить себе: высокий широкоплечий Вадим… и щенок. Это было столь нелепо, что ей хотелось улыбнуться. Но она сдержалась. Волегост судил о том, что ей самой было неведомо. Ведь был же князь когда-то маленьким и, возможно, даже глупым, хоть ей и трудно это представить.

Любаве очень нравилось разговаривать с волхвом, и она давно уже чувствовала себя с ним чуть ли не родственницей. Но ее стало тревожить, что беседа, которую они вели, становится слишком откровенной. Не надо было забывать, кто перед ней. Это самый могущественный человек в Икростене! Может, он откровенничает с ней, потому что уже замыслил недоброе…

Будто прочитав ее мысли, Волегост опустился в кресло, предложив ей тоже сесть. Он закрыл морщинистые веки и оттого сразу будто бы постарел на несколько десятков лет. Не открывая глаз, он проговорил.

— Не надо меня бояться, девочка. Я говорю с тобой потому, что вижу скрытое от тебя и князя. Моя беда в том, что я всегда слишком многое вижу. За это меня ненавидят глупцы и презирают властители. Но чистому сердцем не нужно меня сторониться.

Волегост открыл глаза, отчего лицо его стало живее и моложе.

— Сегодня князь придет с известием, от которого тебе нельзя будет отказаться. Он будет думать, что действует против моей воли, и я не буду его разубеждать. Но ты должна знать и твердо верить, что все, что делается мною, делается ему во благо, и в память… о его матери. Тебе не нужно меня бояться. Поняла?

Любава кивнула. Сказано это было настолько устрашающим тоном, что у нее подогнулись колени. Теперь она уже была уверена, что Медвежатник может быть крайне опасным. «Что он там говорил? Не нужно бояться? Ага, да…»

— Конечно, поняла! — Любава опустилась в поклоне и дождалась, пока величественный старик выйдет.

После него в комнате повис легкий запах сена и свежей древесной смолы. Волегост произвел на девушку сильное, если не сказать неизгладимое, впечатление.

Любава осталась одна в комнате и все не могла прийти в себя. Девушку знобило. Что-то в словах Волегоста, в его интонациях, в его поведении было ей знакомо и очень понятно… И, пожалуй… Она сама удивилась тому, как все просто. Великий волхв Икростеня был до смерти, преданно и самозабвенно влюблен в мать князя Вадима Гордею.

Этот неуязвимый старик был настоящим мужчиной, как ни трудно в это поверить, и был предан своей возлюбленной даже после ее смерти! Это открытие привело Любаву в какой-то священный трепет, и ни о чем другом она думать просто не могла!

Гордея — какое красивое имя… Поскольку все без исключения имена давались людям за их характер и могли меняться в течение жизни и даже после смерти, то это имя многое говорило о его носительнице. Любава будто бы видела ее живой.

Без труда можно было представить, как эта женщина страдала, оставляя сына без своего покровительства. Волегост был в то время в полной силе, мог управлять городами, и неизвестно было, доживет ли маленький Вадим до того возраста, как сможет сесть в седло. Что бы сделала на ее месте Любава?

Девушка задумалась. Гордея взяла с влюбленного волхва обещание! Сковала его клятвой, такой, что не позволяла ему навредить Вадиму. И это было связано с перстнем.

Девушка настолько поразилась своим догадкам, что тут же поверила в них, будто увидела все наяву. И ведь не важно было, действуют эти заклятия или нет. Важно то, что сам Волегост верил в свою магию! Она сделала что-то, что он воспринял как обман и предательство, но не смог отступиться от собственных чар и любви. И, превозмогая боль предательства, продолжал служить созданному Гордеей заклятию…

А Вадим ухитрился подарить этот перстень другой женщине. Пусть красивой, любимой, пусть сколько угодно желанной… Но другой. Кем была Елина для волхва по сравнению с покойной княгиней?! Он ненавидел ее! И после такого проступка невзлюбил самого Вадима. С тех пор и начался разлад в кругах власти.

У Любавы все так легко и складно получалось, что она уже и не думала о том, что для таких выводов у нее мало оснований. Ее окрыляло видение этой истории. И, главное, она поняла, что ее видение было более широким, нежели жены сотника. «Бедняжка Елина! Со всей своей красотой, опытностью и властностью, она даже не понимала, какая вещь находилась в ее руках! Сколько судеб эта вещь поломала. А она с легкостью отдала ее пленной девчонке. Играючи, снова крутанула колесо судьбы».

Отвлекаясь от своих размышлений, Любава вспомнила слова волхва о визите князя и решила привести себя в порядок.

К полудню у крыльца послышался шум многолюдной толпы, топот коней и громкие окрики. Через некоторое время в комнату вошел князь, а следом за ним воевода и некоторая часть дружинников. Судя по звукам под окнами, дружинники не поместившиеся в тереме, ожидали внизу.

Любава пыталась поймать взгляд Вадима, но ей это не удавалось. Он смотрел сквозь нее или отводил глаза в сторону. Дружинники имели вид отстраненный. В какой-то момент девушке показалось, что настала последняя минута ее жизни, и эти воины лишь решают, кто первый донесет до нее это известие.

Все-таки Вадим вышел вперед и произнес тоном, в котором не было ни капли участия или дружелюбия.

— Любава, я пришел сюда, чтобы просить тебя стать мне женой и княгиней моему городу и воинству. Ответь им, согласна ли ты стать моей женой?

С этими словами Вадим поклонился и замер.

Любава задрожала и не нашла, что ответить. В голове стучало одно только слово «княгиня!» и метались мысли: «В жены! Меня? Дочь правителя покоренных соседями земель! Девочку, присланную твоею возлюбленной! Что сказать? Да?»

Сердце стучало почти у самого горла. Она молчала…

«Хочу ли я быть бледной тенью Елины? Развлекать тебя тогда, когда твой разум полон печалей? Охранять тебя от нападок собственного народа и властного волхва, с которым ты не нашел общий язык?

Да!»

Липкий страх холодком полз по спине. Она молчала…

Воины хранили на лице суровую непроницаемость, князь, играя мышцами шеи, не поднимал глаз, Любава дрожала и не находила места рукам…

Наконец, в напряжении, пронизавшем собой всю комнату, зазвенел голос девушки.

— Да, мой князь. Я согласна быть тебе верной женой и доброй справедливой княгиней твоему народу. Я согласна следовать за тобой и носить имя, данное тобой. Я принимаю твое предложение.

Будто бы и не ожидая другого ответа, воевода взмахнул рукой, и несколько воинов внесли в горницу красивые сундуки.

Их разместили на полу. Все поклонились и вышли.

Любава осталась одна. Она с ужасом прислушивалась к восторженным крикам под окнами. Совсем не так она представляла себе подобные перемены в жизни! Конечно, о подобном подарке судьбы, она могла только мечтать. Такого «бога», как князь Вадим, ее «храм» мог бы ожидать веками, несмотря на уверения Елины, что все в ее руках.

«Интересно, Елина действительно настолько любит Сивоя, что ради этого пожертвовала возможностью стать княгиней? Или просто не воспринимала молоденького Вадима всерьез? Сколько лет ему было, когда он признался Елине в любви? Когда подарил ей злополучный перстень, который стоил ему не только семейного счастья, но и благорасположения собственного народа?»

Любава села на край одного из принесенных сундуков и разрыдалась.

На пальце ее снова блестел необычный перстень. Теперь уже он был подарен Вадимом лично ей. Но меняло ли это дело? Почему князь не сказал ей ни слова наедине? Почему был так холоден и отстранен? Не готовит ли он для нее судьбы своей прошлой супруги?

Ей было страшно, обидно и одиноко. Она никак не была готова к предстоящим переменам.

* * *


Как ни странно, сама свадьба прошла быстро и почти не запомнилась молодой княгине. Ее торжественно одели, провели по городу, показывая владения, и дали имя. Любава опасалась, как бы при благословлении брака богами Вадим не назвал ее в честь своей возлюбленной, но этого не произошло. Вадим, как и говорил той памятной ночью, оставил ей имя Любава, к которому она так привыкла и которое так ей полюбилось.

Княгиню облачили в драгоценные одежды с витиеватой религиозной символикой, и сам Волегост водрузил на ее голову кичку, которую надлежало носить всем замужним женщинам. Этот головной убор был легок и красив, но Любаве показался очень обременительным.

Только ради Вадима, стоявшего рядом в полном боевом облачении, она и выдерживала эту пытку. Вадим выглядел необыкновенно мужественно в этот день. Кожаные доспехи обтягивали его могучую грудь, темные локоны игриво трепал ветер. Князь держал в руках свой шлем и щурился на солнце, а у Любавы трепетало сердце от столь трогательной сцены. Молодая княгиня не могла дождаться конца церемонии, чтобы остаться наедине с мужем.

Вадим явно не был настроен на ту же волну, что и она. За ритуалами следовал пир, кулачные бои, пляски и прочее веселье, а Вадим все не оставлял своего места за столом и не спешил в терем.

Любаве стало казаться, что, в отличие от Си-воя, Вадима будет сложнее заманить, чем отвлечь и обезвредить. Именно сегодня все уроки Елины возникли в голове с поразительной ясностью, и она составила свой собственный «план наступления» на мужа.

До самой ночи Любава скромно улыбалась собравшимся воинам, их женам и детям и демонстрировала свои таланты в пляске. Вадим наблюдал за ней с любопытством, но никак не проявлял нетерпения.

Наконец их отвели в спальню князя.

Любава никогда раньше не была в этой комнате и была ошеломлена ее красотой. Небольшая емкость с водой скорее символизировала процесс омовения, чем способствовала ему, но после праздничной бани, которую устроили для всех горожан, Любаве и этого было достаточно. Она раздела князя и не спеша начала обтирать его тело. Вадим явно не был настроен на продолжение и пытался ей это показать, но Любава не сдавалась.

— Что ты, князь! Позволь мне раздеть и ополоснуть тело моего мужа, я же впервые прикасаюсь к нему. Век человека короток, а воина — так и вовсе мимолетен, не можешь же ты запретить мне наслаждаться видом того, кого мне сегодня подарили боги!

Вадим улыбнулся от этих слов и впервые за весь день посмотрел ей в глаза. Любава оставалась серьезной. Она изо всех сна старалась удержать в своем теле горячий огонь возбуждения, который разливался от ног до самой макушки.

Ее руки дрожали. Любава опасалась услышать что-то резкое от Вадима и мучительно старалась заразить его своим состоянием раньше, чем он опомнится. Тяжелые доспехи легли на сундук, туда же скользнула рубашка и прочая одежда князя. Вадим смотрел на смелую девушку с завороженным недоумением.

Любаве пришло в голову, что, пожалуй, она могла бы оказаться самой первой его женщиной! Неизвестно, прикасался ли он когда-нибудь к своей обожаемой Елине, но то, что первая жена не удостоилась такой чести, это почти не вызывало сомнения. В развратных набегах дружины он тоже не был замечен… У Любавы закружилась голова от столь смелых предположений. В голове упорно стучала мысль о том, что Вадим это только ее мужчина. Ее муж! Тот, с кем разлучить ее теперь сможет только смерть.

Когда она потянула вниз шнуры своего платья, Вадим закрыл глаза. Любава незаметно скинула со своей головы кичку и покрывало, и волосы заструились по ее плечам. Шелковистые локоны пахли травами и щекотали кожу князя.

Постепенно Вадим расслабился и перестал думать о том, куда бы отправиться этой ночью с воеводой. Запах жены сводил его с ума и уносил мысли… От прикосновений ее губ Вадим застонал и потянулся к ней руками. Чудо прерванной накануне ночи снова окатило его горячей волной.

Почувствовав, как напряглась и выгнулась в его руках Любава, Вадим ощутил необходимость подарить ей что-то похожее на собственные ощущения. Он горячо целовал ее шею, плечи, грудь и зарывался лицом в ее чудные волосы.

Когда возбуждение стало невыносимым, Любава сама направила внутрь себя средоточие мужественности Вадима. Его хриплый вскрик и тяжелое прерывистое дыхание привели ее в трепет и заставляли двигаться в каком-то магическом ритме. Не осознавая полностью происходящего, Любава ощущала лишь огонь и жгучий ноющий голод внутри себя. И всего лишь через несколько мгновений, вытянувшись, как тетива лука, она испытала то же самое блаженство, которое когда-то познала наедине с собой.

Предчувствия не обманули ее! То, что она испытывала с Сивоем, просто не могло быть тем волшебным чувством, ради которого люди совершали и нелепости, и подвиги. Лишь сейчас она осознала полностью, какое счастье то, что Вадим все-таки с ней и даже является ее мужем.

Блаженство переполняло ее. Она стыдливо опускала ресницы и бесконечно долго целовала глаза и лицо Вадима.

Вадим выглядел притихшим, и Любаве очень хотелось расшевелить его. Пусть сделает что угодно, даже разозлится, лишь бы не лежал таким задумчивым. А то еще вспомнит, что хотел куда-нибудь съездить на ночь глядя.

В поисках способа отвлечь мужа от непонятных мыслей Любава провела кончиками пальцев по его боку, скользнула по ноге и закончила легкими щипками около колена. Муж не обращал на нее внимания. Она изогнулась, как кошка, и перед Вадимом оказалась ее полная грудь, на которую он не смог не заглядеться. Успех воодушевил Любаву на новые поиски, и, утопая в собственном возбуждении, она принялась выдумывать все новые и новые способы обратить на себя внимание.

Вадим не смог больше сопротивляться, и поддался игре. Молодая жена ощутила его ненасытность и была ошеломлена такой страстью и нежностью…

* * *


Утром Любава проснулась счастливой. Счастье плескалось в ее глазах, переполняло душу и струилось по всему ее телу. Эта ночь дала ей то, чего она так страстно ждала в своих грезах, то, чего не надеялась встретить наяву!

Вадим был тем самым богом, для которого всегда будет гореть жертвенный огонь в ее храме. Что бы ни случилось! И пусть Елина говорила о нескольких богах, Любаве они не нужны. Для нее единственным любимым мужчиной навсегда будет муж. Князь.

Вадим лежал рядом и спокойно спал. Его черты, напряженные в дневных заботах, расправились и излучали трогательную детскость. В окружении дружины он казался Любаве зрелым и сильным воином, а сейчас, в лучах утреннего солнца, она увидела, что он гораздо моложе.

Доспехи, шлем и волосы скрывали многое в его образе, придавая ему более властный и воинственный вид. Тот, кого Любава обнимала сейчас, был добрым, чутким и очень ранимым.

Не удержавшись, княгиня поцеловала князя в висок. Ее волосы скользнули по его щеке, и он заворочался, просыпаясь. Внезапно Любаве пришла в голову игривая мысль, и она с головой забралась под покровы князя. Горя от возбуждения и собственной смелости, она робко покрывала поцелуями его грудь, спускаясь все ниже и ниже.

Охнув от неожиданности, князь проснулся и резко притянул ее к себе. Глаза его вспыхнули, но это только больше распалило Любаву. Ей стало очень интересно, как быстро князь сменит гнев на милость.

Прикрыв глаза, чтобы не видеть его недоумения, она подчинилась ритму, который был создан внутри ее. Она вся двигалась в темпе тягучей мелодии, звучащей в ней, увлекая за собой проснувшегося мужа.

Через несколько мгновений Вадим уже не владел собой и, страстно постанывая, овладевал женою снова и снова.

Любава отметила про себя, что утро оказалось очень богатым на чувства, и решила, что ради этого стоит в будущем вставать пораньше. Пожалуй, если так пойдет дело, то всех своих призрачных женщин князь забудет гораздо раньше, чем она задумала. Любава торжествовала. Для нее и Ядвига, и Елина теперь будто перестали существовать.

Совсем не так просто все было в душе у Вадима.

Князь к полудню выбрался-таки из объятий своей молодой жены и под язвительные шутки дружинников отправился с объездом по своим владениям. В соседнем городе требовалось его присутствие по судебным вопросам, и он никому не захотел доверить эту обязанность.

Даже самому себе Вадим не признался бы, что просто бежит из Икростеня. Он гнал от себя мысли о том, как княгиня будет искать его, как исчезнет блеск в ее глазах, когда поймет, что не знает, как взяться за свои обязанности. Его не заботило даже, что скажет о ней челядь.

Князь уезжал так, как будто бы и не собирался возвращаться. Как будто бы его, как и раньше, никто не ждал дома.

Располагаясь в палатах для приема своих подданных, Вадим теребил край одежды и старался не смотреть в глаза своему воеводе. Улеб знал его лучше, чем кто бы то ни было, князь у него учился военному делу, еще в детстве. Воевода не выдержал первым, обратившись к князю.

— Вадим, не томи! Выкладывай, что опять приключилось. И не сочиняй мне баек о делах всей твоей земли, я о них знаю не хуже тебя. С Волегостом все улажено, народ сыт и счастлив, жена молода, здорова и пригожа, что за тень на твоем челе?

Князь рассерженно посмотрел на друга. Пусть много хлеба съедено вместе в военных походах, пусть все горести и счастье пополам, но даже ему он не готов был рассказывать о том, что сейчас творилось в его душе.

— Не сейчас, Улебка! Тошно мне, — отмахнулся Вадим.

— Ну уж нет! — Улеб ткнул его кулаком в бок. — Это из-за Елины снова?

Ответом ему был лишь недоуменно-негодующий взгляд Вадима. Но Улеба это не остановило.

— Если ты снова за свое, то не жди, что я буду молчать. Я терплю уже пять лет твое самодурство и всячески покрываю тебя перед волхвами, старейшинами и народом! Но дальше смотреть, как ты изводишь сам себя, я не намерен. Я хочу встретить свою старость в покое и сытости, а не в войнах и скитаниях!

Вадим встрепенулся.

— Какие скитания, побойся богов?!

— Вслед за тобой скитания! Когда тебя выгонят из города, — буркнул Улеб.

— Не бывать этому! Дружина всегда поддержит меня! — горячо возразил Вадим.

Вопрос о поддержке дружины во время стычек со старейшинами города был основополагающим, и князь воспринимал его очень болезненно.

— Поддержат! — Улеб негодующе усмехнулся — Кто?! Волегост давно уже указал тебе на то, что народ хочет видеть князя только женатым. Все эти твои обеты, связанные с кольцом, только раздражают людей. Им кажется, что ты навлекаешь на их поля засуху и на дома несчастья. Плодовитая княгиня — это благословение богов. Одной только удачей в боях народ не удержишь в повиновении!

Вадим задумался над словами старшего друга и тяжело вздохнул.

— Ты прав, Улеб. Снова и снова прав. К тому же войн давно не было… Народ уже забыл мои прошлые заслуги. Их больше не пугают пожары и расправы захватчиков. Все это в прошлом, и можно осудить неженатого князя!

— Который без их ведома посмел связать себя затейливой клятвой, — подхватил Улеб. — Да, это так, князь. Народ гораздо больше волнует связь засухи в полях с твоей способностью к зачатью, чем кровопролитные войны, которые теперь для них далекое прошлое. Интересно то, что ближе.

Вадим ожесточенно схватился за меч, висящий в украшенных ножнах.

— А если я приближу к ним войну?!! — Тогда они вспомнят, кого призывали на княжество?

— Тогда тебя просто изгонят из города, и Волегост самостоятельно заключит мир или договор с другим князем. Например, с Олегом!

Улеб размашисто прошелся по горнице.

— Чем не подходящий князь? Говорят, что недавно он назначил Сивоя Сильного своим воеводою. Теперь у Олега сильнейшая дружина. И, в отличие от тебя, много жен и наследников.

Вадим остановился и крайне заинтересованно посмотрел на своего друга. Иногда его поражало, с какой скоростью и изощренностью распространяются по земле слухи.

— Так Сивой теперь воевода? — задумчиво проговорил он. — И никого не тревожит, что у него-то как раз и нет никаких детей?

— Опять ты за свое, Вадим?! — вспылил Улеб. — Говорю тебе, забудь ты чужую жену, не гневи богов и людей! Сколько можно испытывать их терпение! Никому нет дело до жены сотника. Даже до жены воеводы. Но жена князя это мать его народу! У тебя есть жена. И будут наследники! А остальное просто забудь!

— Как я могу забыть Елину, Улеб? — Вадим поднял на друга уставший взгляд. — Ты же ее видел… Легко такую забыть?

Улеб раздражался, но сдерживал гнев.

— Наша княгиня моложе и краше! — выпалил воевода. — К тому же похожа на нее, как родная сестра.

Последние слова он буркнул уже гораздо тише.

Ненадолго глаза Вадима заволокло воспоминаниям… Горячая страсть Любавы не отпускала его. Он стряхнул наваждение и снова попытался опуститься в излюбленный кокон, сотканный из воспоминаний и сладкой боли.

— И что? Молодость другой женщины не может заменить мне самой Елины.

— Может! Если речь идет о той женщине, которая стала твоей женой!

Улеб все меньше и меньше сдерживал себя.

— Думаешь, ее обрадует твой интерес к семье Сивоя?

Вадим раздраженно тер шею, изображая, что изволит гневаться.

— Не надо строить из новой княгини святошу-христианку! Она прибыла из Ярого городища по прихоти Елины, но не надо забывать, что она была рабыней Сивоя!

Выражение лица Улеба стало непроницаемым. Он явно не был настроен обсуждать нравы княжеской жены. Он знал обычаи и христиан, и людей других религий и не судил ни тех, ни других. Но Вадима не так-то легко было остановить.

— Почему все относятся к моей любви как к проклятию и считают меня самого умственным калекой? Может, Любава не так проста! Может, она любила своего хозяина! И поэтому Елина избавилась от нее таким хитроумным способом! И теперь у меня счеты с Сивоем не за Елины вовсе, а из-за собственной жены!

Улеб с раздражением взирал на разбушевавшегося князя.

«Только дурак не заметит того, с каким трепетом Любава относится к своему мужу. По закону и здравому смыслу она могла быть Сивою и рабыней, и женой, и никто не принуждал Вадима на ней жениться. А все его выпады сейчас не больше чем попытка избежать дальнейшего разговора».

Улеб вздохнул, от души желая, чтобы новой княгине удалось-таки образумить князя.

— Помяни мое слово, Вадим. Потеряешь ты еще одну жену.

— Ты что, решил заделаться волхвом?! — рявкнул Вадим.

— Нет, но иногда наши поступки так очевидны, что не нужно взывать к мудрости богов и предков. Ты губишь прекрасное настоящее, Вадим, ради призрачного несчастного прошлого. Никто не оценит этой жертвы.

— Ты знаешь, что по древнему заклятию тот, кто подарил этот перстень, не имеет права выбора!

— О чем ты? — растерянно спросил Улеб, потеряв нить рассуждений Вадима. — Ах, ты о Перстне Гордеи. Конечно, я помню. Только не доставай эту историю из-за пазухи всякий раз, когда нечего сказать!

Улеб посмотрел на дверь, за которой толпился народ, ожидающий приема у князя. Их беседа явно затянулась…

— Перстень Гордеи накладывает обязательства на того, кто его подарил, по отношению к тому, кому он подарен. Это так. Проявим уважение к верованиям твоей матери и не будем подвергать их сомнению. Но после того как ты имел глупость подарить его Елине, он прошел через несколько рук. Поэтому к тебе этот обет уже не имеет отношения!

Вадим так долго, не моргая, смотрел в окно, что заслезились глаза. Он с усилием моргнул несколько раз, превозмогая жжение, и кивнул.

— Да, ты прав, Улеб. Пожалуй, ты прав. Вели звать людей.

С этими словами князь сел на специально отведенное место и больше не отвлекался на беседу с другом.

Все время, пока он выслушивал жалобы людей, образ Любавы не оставлял его. Он пытался вновь вызвать в памяти лицо Елины, и сам недоумевал, зачем он это делает. Видимо, страдания, выношенные годами, давали о себе знать.

Елина послушно возникала в его воспоминаниях — высокая статная дама в роскошных боярских одеждах, — он с восхищением созерцал ее, но образ таял, несмотря на все усилия.

На его месте появлялось искаженное страстью лицо Любавы. Раскрасневшиеся щеки, пылающие полуоткрытые губы, сбившиеся прядки волос — все это разом стирало образ отстраненной красавицы. Вадим почувствовал, как теряет интерес к делам и отвлекается на неуместные мысли. Прием стоило бы закончить.

В это же время Любава хлопотала в новом доме. Хоть ее и расстроило отсутствие князя, но уверенность не покидала молодую княгиню. Каждому его поступку она находила объяснение и была уверена, что ночь сладкой любви не оставила Вадима равнодушным.

Ее дела по дому не были особенно обременительными. Она лишь обошла все по-хозяйски, собрала боярских дочек в княжий терем для занятий ткачеством. Пообщалась с их матушками о порядках, заведенных в городе, о настроениях в народе.

Ей хотелось пригласить Шушунью, но пришлось отказать себе в этом. Княгине не пристало так близко общаться с простыми людьми. Поэтому она ограничилась тем, что передала старой знакомой подарки и заказала множество новых украшений, приличествующих ее новому статусу. Украшения были не для самых важных случаев, но она надеялась постепенно привлечь к Шушунье знатных покупательниц.

За этими приятными мелкими хлопотами прошел весь день, и, подавляя в себе беспокойство, Любава принялась готовиться ко сну.

Весь город стремительно погружался в темноту, а князь все не возвращался. Постепенно Любаве стало казаться вполне объяснимым то, что Вадим решил остаться ночевать в другом городе. «Князя принимают с размахом, а желающих попасть к нему на прием невпроворот, поэтому чему уж удивляться…»

Любава старалась уснуть, подавив в себе легкое разочарование. Ее тело протестующе ныло, и мечты уносили ее туда, где сейчас находился муж. Но усталость и новые впечатления давали о себе знать, и княгиня погрузилась в трепетный, поверхностный и полный изменчивых образов сон.

Проснулась она оттого, что жаркие и бесстыдные сновидения переходили в реальность. Любава почувствовала возбуждение, встрепенулась и в полной темноте почувствовала, что ноги ее разведены в стороны и подняты высоко над головой. Жаркие губы и властный язык скользили по внутренней поверхности обнаженных бедер и разжигали в теле дрожь и столь знакомую истому.

Страсть волнами, почти с болью, захлестнула ее грудь и ударила в голову. На мгновение ей показалось даже, что это не муж, а какой-то необузданный незнакомец ворвался в темную спальню, воспользовавшись отсутствием князя. Предположение было нелепым, но Любава решила подыграть ему. Отталкиваясь от широкой груди руками, она вильнула бедрами в сторону, хоть ей совсем и не хотелось ускользать от столь страстных поцелуев.

Вадим хрипло произнес ее имя, будто пытаясь успокоить ее и ускорить узнавание, но так быстро сдаваться было совсем неинтересно. Кажется, теперь князь полностью забрал инициативу любовных утех в свои руки. Ощущая, как упругая плоть погружается в ее горячее лоно, Любава могла бы сказать, что руки тут и ни при чем.

Получается, что соскучился… Проносились отрывочные мысли в голове княгини. Оставил дружину или всех погнал сюда посреди ночи? Видимо, очень уж сладкой оказалась молодая жена.

Выныривая из крепких объятий мужа под его недовольный стон, Любава зажгла свечу и покрыла поцелуями любимое лицо.

— Солнце мое! Князь мой, муж мой! — повторяла она. — Вернулся, родной! Люблю! Сильно, безумно люблю!

Любава шептала это в ухо засыпающему уставшему князю, который ничегошеньки не ответил ей на это. Хотя сейчас это было и не нужно. Любава была пьяна своей любовью и наполнена этим чувством до краев. Она хотела только одного: никогда с ним не расставаться.

* * *


Утро встретило всех ненастьем. Будто бы сама природа замыслила недоброе. Князь, нахмуренный, одевался, Любава стыдливо прятала глаза. В комнату вошел Улеб и, не глядя в ее сторону, отвесил поклон полуодетой княгине.

— Собирайся, князюшко, — сказал он. — Беда пришла.

В это трудно было поверить, но началась война.

Дружинники быстро седлали коней, сбивались в группы. Плакали дети и навязчиво суетились жены. Любава стояла будто бы оглушенная громом. Рабыня наскоро одела ее в роскошное платье, но Любава даже не заметила этого. Она прекрасно представляла, что значит война для дружины и для жителей города. Вся жизнь в селении отца пробежала перед ее глазами, и руки непроизвольно сжались в поисках оружия.

Вадим лишь на минуту подошел к жене и сбивчиво сказал о том, что дружина выдвигается.

— Князь Олег напал на северные владения! Мы выезжаем большими дружинами из Икростеня, с Выпорха и других городов. Наше дело правое, мы победим.

Любава молчала. Как любая княгиня, она должна была быть готова к тому, что ее муж будет пропадать в военных походах. Но это был первый бой с тех пор, как они стали мужем и женой, и ей было страшно. Она почти не слышала, как Вадим перечислял, кто останется в городе, чтобы позаботиться о его обитателях, сколько дружинников остается и на каких постах, где скрытые выходы из города и источники воды на случай осады.

В конце своей речи Вадим наклонился к жене и с каким-то особым выражением заговорил так, чтобы было слышно только ей.

— Этот бой будет особенным. В этот раз я буду биться с Сивоем Сильным. Это раз и навсегда, кто из нас чего стоит!

От этих слов у Любавы подкосились колени. «Опять! Опять в ее жизни возник прежний хозяин. Что князь хотел сказать? Какие у него могут быть счеты с Сивоем? Только Елина!»

Любава дождалась момента, когда дружина выехала из ворот городских укреплений, и заплакала, не стыдясь своих слез.

Вот где ждало ее горе! Вадим не просто отправился в бой, он опять воюет со своими призраками. Что может значить поражение, Любава представляла без труда, жизнь без мужа казалась ей теперь бессмысленной. Но до того как Вадим произнес свои последние слова, Любава не представляла, что победа может быть столь же горькой, как и поражение, ведь, убив Сивоя, Вадим наконец-то сможет заполучить себе его жену!!!

Добравшись до терема, Любава собрала все остатки мужества и приказала женщинам не терять боевого настроя.

— Наши мужья будут воевать в северных землях, а мы должны защитить земли в округе и своих детей. Пока на земле не будет порядка, наши дети не должны голодать и испытывать нужду, наши крестьяне не должны остаться без скота и припасов. Поэтому засучите рукава своих драгоценных нарядов, мы приступаем к работе.

Сначала народ испытывал растерянность и недоумение, но потом работа закипела. Любава гнала от себя мысли о том, как изменится ее жизнь после победы над Сивоем… Еще меньше ей хотелось думать о поражении. Сейчас ей было важно лишь добиться единодушия людей, которые остались в городе. Пока ей это удавалось.

Первый срыв у нее произошел вечером, когда рядом уже не было ни одного человека, нуждающегося в ее поддержке и утешении. Теперь, когда утешать надо было ее, вокруг были лишь пустые стены княжеского терема.

Любава с упоением предавалась слезам и никак не могла заставить себя заснуть. Ближайшие несколько дней ей будет нужно все ее мужество, вся ее сила. От княгини требуется многое, а во время отъезда князя — практически все.

Страха за собственную жизнь у Любавы не было. Если бы надо было разделить тяготы военного похода с мужем, она была бы едва ли не счастлива. Сложнее всего находиться в городе и бездействовать!

Конечно, заставить крестьян поменять места пастбищ на более безопасные сложно. Так же сложно заставить трудиться жен знатных дружинников, которые привыкли праздно дожидаться мужей дома. Сложно собрать запасы на случай осады и подготовить лекарства для раненых. Но все это малость по сравнению с той безысходностью, которая охватывала ее при мыслях о будущем.

За этими невеселыми размышлениями ее застала Шушунья.

Любава испугалась, услышав, как кто-то входит в ее комнату.

— Э! Не боись! — улыбнулась женщина. — Знаю, что я не ровня, чтобы к тебе приходить, да кто сейчас увидит!

Любава молчала и почти с благодарностью наблюдала, как женщина устраивается рядом с ней на кровати.

— Весь город вверх дном, — посетовала Шушунья, как будто бы они собирались вести праздный разговор. — Так здорово ты все придумала с этими запасами и хлопотами! Хоть чем-то баб запять. А то со страху чего только не наделают.

Любава расслабилась от звука ее голоса, хотя почти совсем не вслушивалась в слова. Слезы свободно и безудержно потекли по ее щекам.

Шушунья заметила это даже при тусклом ночном освещении.

— Эй! Это еще что? Откуда эти слезы? — Женщина обняла молодую княгиню и прижала ее к своей груди, как маленькую. — Чего плачешь-то глупая? Это жизнь! Вернется к тебе твой князь! Ему в сражениях нету равных. И Улеб с ним. Знаешь, какой он сильный витязь? Ну, ну, не плачь уже! Не мочи им дорогу слезами!

— Шушунья, милая! Мне так тошно! Не любит меня князь. Не нужна я ему. Вот увидишь, придет с войны — приведет себе вторую жену.

С этими словами Любава зарыдала горше прежнего.

Шушунья ахнула.

— Что это за глупости ты вдруг завела? Князь наш много лет ни одной жены не хотел, а тут ты ему уже вторую кличешь! Где это видано? Не бывать такому!

— Эх, Шушунья! Если бы ты знала! Ту, которую он приведет, ту всегда хотел. Это не она при мне второй женой будет, а я при ней — совсем лишнею.

— Да с чего ты это взяла, горе мое? — женщина не знала, как унять Любаву. — Не может такого быть. Если бы не люба ты была князю, ни за что бы не взял в жены. Уж скольких к нему привозили, всех прочь! А на тебе, дня не прошло, как женился.

Заметив, что ее слова не помогают, Шушунья малость задумалась и заговорила уже по-другому.

— Я ведь с чем шла-то к тебе, Любава… Помнишь, как ты Акуньку, младшего моего, спасла? Я же тебе говорила тогда про то, что мужа нет и не дождалась я своей любви?

Любава отерла рукавом слезы и удивленно взглянула на рассказчицу.

— Конечно, помню! Ты тогда сказала, что мне надо искать себе мужа, а не то останусь с приплодом, как ты, — усмехнулась Любава сквозь высыхающие слезы. — Мужа-то я себе нашла…

— Так ведь и я нашла! — Шушунья засмущалась и скрестила полные белые руки на груди. — Я же не говорила тогда, что крепко любила местного кузнеца. Акунька-то как раз его сын…

— Ну? — Любава очень заинтересовалась, отчего ее проблемы несколько отступили. — Он-то любил тебя?

— Нет! Вовсе не любил! У него в селении была другая любимая. Он с ней на все праздники гульбу затевал, да только не пускали ее к нему в жены. Но и меня не брал. — Шушунья стыдливо опустила глаза. — Просто так пользовал.

— И ты терпела? — Любава изумилась тому, сколько в этой сильной и настойчивой женщине оказалось кротости. — Не шла за другого?

— Любила очень! Многие звали, видели, что здорова, могу много работать и рожать, да только не мил мне был никто. Сама по себе жила. Освоила ремесло и во всем справлялась. Только вот Акуньку обижали иногда, а так все ничего.

— И что же изменилось сейчас? О чем ты хотела рассказать? — Любаве очень хотелось, чтобы хоть у этой истории был счастливый конец.

— Так ведь собрала я богатое подношение и пошла к волхву! Бросилась в ноги Волегосту, просила устроить мою судьбу с этим кузнецом. А он послал меня к одной женщине, что живет отсюда в одном дне пути, будто бы она мне поможет. Не будет же столь важный человек такими пустяками заниматься! Так вот, женщина та мне помогла! Пришел ко мне сегодня кузнец-то!

Любава ахнула от радости и удивления.

— И с чем же пришел?

— С богатыми дарами да замуж звать! Только вот война началась, придется ждать благословения пока. Но теперь он у нас живет. Может, и тебе к этой женщине сходить, а княгиня?

Любава задумалась. Разговор с Шушуньей немного отвлек ее и настроил на привычный жизнерадостный лад. Обратно, в темную нору своих страхов, ей совершенно не хотелось. Почему-то история о помощи некой женщины ей показалась очень важной. Особую правильность поступку Шушуньи придавало содействие самого Волегоста. Старик волхв нравился Любаве, она считала, что ему можно доверять.

Внутренне Любава уже готова была отправиться к таинственной женщине за помощью.

— А чем тебе помогла эта почтенная женщина? — спросила княгиня. — Если дала какого-нибудь приворотного зелья, то мне это не подходит. Мне нужно, чтобы Вадим полюбил меня прямо сейчас, находясь за многие дни пути от города.

— Нет, она помогла одной только ворожбой. Сказала, что когда я приду домой, он уже будет ждать меня. Затрат это стоит больших, но дает хороший результат! Может, это и не самый достойный путь, Любава, но иногда это единственное, что может помочь.

Любава была с ней согласна. Оставалось только решить, как можно незаметно выбраться из города. Княгиня посчитала, что еще нескольких дней подготовки хватит для того, чтобы Икростень мог встретить врагов во всеоружии. Надеясь все-таки на то, что никакого нападения вообще не будет и ее присутствия не понадобится, она решила отправиться на край озера через несколько дней.

Несколько дней Любава ходила, заразившись мыслью о помощи…

«А что. Любовное зелье часто помогает в любви, а силу действенного колдовства нельзя недооценивать. Раз сам Волегост оценил эту чародейку как достойную, значит, она действительно заслуживает внимания».

Утром, после нескольких дней тягостных раздумий, Любава собралась в путь. Если верить гонцу, то бой готовятся дать очень далеко отсюда. В округе должно быть пустынно и безопасно. Заблаговременно Шушунья подготовила для княгини коня и оставила его около леса. Простившись со своей советчицей, Любава поспешила в подземный ход, выходивший к берегу той речки, по которой она сюда приплыла.

Лаз был гораздо шире, чем в Яром городище, и отделан деревом. Идти по нему было приятно и легко. Любава шла и думала, что, может, это связано с тем, что лаз вдет прямо из княжеской спальни.

Вынырнув на воздух, Любава испытала огромное удовольствие. Что и говорить, наверху ей нравилось больше.

Прикрываясь длинным плащом, княгиня отправилась к опушке леса, тихонько окликая привязанного там коня. Через несколько минут ее поиски увенчались успехом. Гнедой красавец стоял около высокой березы, пощипывая траву, и беспокойно теребил ушами. Любава погладила его, давая новому другу получше с ней познакомиться, а потом быстро запрыгнула в седло.

Дорога к чародейке лежала через лес. Идя по направлению против течения реки, Любава все дальше углублялась в чащу и надеялась, что доберется до нужного ей места еще до вечера.

«Где сейчас Вадим? Угрожает ли ему опасность? Рядом ли его воевода и будет ли битва? Насколько велико войско Сивоя Сильного? Почему же я не рассмотрела как следует вооружение дружинников Сивоя и прочие полезные вещи, ведь это могло бы помочь князю. С другой стороны, где сейчас князь! Стал бы он меня слушать!»

Лошадь пробиралась по узкой полоске кустов, которую Шушунья назвала как примету в пути. Вскоре должна была начаться дорога, но осторожное животное шло с неохотой.

Любава снова и снова терзала себя мыслями о том, как несправедливо, что Вадим не отвечает на ее чувство.

«Чем же Елина так привлекла его, что в ней настолько притягательно, что сводит с ума стольких мужчин? Наверняка не только Вадим и Сивой стали жертвой ее колдовских чар, таких мужчин было много. Кто, как не колдунья, торгующая любовью на заказ, могла бы ответить ей на этот вопрос.

Дальнейшие размышления Любавы сводились к заботе о городе.

«Если ей придется задержаться, сможет ли Шушунья отвлечь народ, сказав, к примеру, что княгиня больна? Не будет ли волнений, когда вскроется обман?

За такими невеселыми размышлениями проходила дорога княгини. В своих заботах она не обращала внимания на шорохи за спиной и поведение лошади. Может, за ней и могли бы следить, но не в этой же чаще да и не в такое время…

* * *


К вечеру княгиня неожиданно набрела на домик чародейки. Он возник внезапно, посреди кустов, и это слегка испугало ее. Любава так привыкла к качке в седле и бесконечному нудному пути, что почти и не думала о том, как доехать до того места, куда так стремилась. Спешившись, она принялась звать хозяйку.

— Ну чего раскричалась, милая? — пробурчал женский голос сбоку от нее. — Ишь, несет вас всех на ночь глядя!

Любава поздоровалась. Чародейка оказалась крепкой женщиной невысокого роста и приятной наружности. Она осмотрела княжеский наряд и потерла руки в предвкушении щедрой оплаты.

— Неужели и у тебя, красавица, с мужами беда? — хохотнула она. — И откуда такие падают? Красивая, богатая, молодая, как весенний листок, а тоже ко мне пожаловала! Медом, что ли, здесь мазано?! Ну-ка, заходи сюда. Сказывай, что за беда привела.

Любава молча вошла вслед за женщиной. Домик был похож на просторную землянку. Сразу и по всему было видно, что мужские руки не участвовали в создании этого помещения. Собранный из веток, хвороста, шкур и прочего подсобного материала, домик был все равно удобен и очень щедро украшен.

— Да, не вожу сюда никого, — сказала женщина, проследив за взглядом гостьи. — Даже нанять никого не хочу для работы. Это бабье царство и девичье. Все здесь служит великой богине Род. Присутствие мужика тут неуместно. Правда ведь?

Любава кивнула. Хозяйка переставила какое-то варево с горячего очага, предоставляя возможность теплу свободно разливаться по всему дому.

— Ну сказывай, с чем пришла, — оживилась чародейка. — Мужа хочешь? Любимому не мила?

— Муж есть, но я ему не мила.

— Ну! — рассмеялась женщина. — Раз муж есть, то половина дела уже сделана! Горю твоему легко помочь… — привычно заговорила она.

— Не так уж это и легко, думаю, — прервала ее Любава. — У моего мужа есть давняя любовь. Он влюблен в нее с детства. Эта женщина намного старше, но пленила его необычайно.

— Э, милая! — остановилась на полуслове колдунья. — Зазноба, стало быть, есть? Старше его, говоришь? Ну-ка, скажи, как звать-то ее?

— Я знаю ее под именем Елина, — проговорила княгиня.

— Из Ярого городища? Жена воеводы Сивоя? Эх, хороша!

Женщина вскочила и сделала несколько шагов по своему жилищу.

— Давненько ее не видала! А я-то думаю, кого же ты мне напоминаешь? Ты ж ей будто бы родная. Нет? Не родня ты ей?

— Так ты знаешь Елину? — изумлению княгини не было предела.

— О! Кого я только не знаю. Иногда даже не понимаю, ради чего вы селитесь в городах? В мою глушь все вести наперед вас доходят! Все знаю, все ведаю.

Женщина довольно засмеялась. По всему было видно, что колдунью захлестнули воспоминания. Возраст ее Любава никак не могла определить, но видела, что женщина очень хороша собой.

«Интересно, откуда ей знакома Елина? Да еще так, чтобы она припомнила в своей гостье сходство с ней».

— Елина побывала здесь совсем ребенком, — вдруг мечтательно проговорила женщина. — Я научила ее всему, что умела сама. Она пишет, читает, танцует, прекрасно двигается и обращается с оружием. Настоящая богиня. Ничем не хуже меня.

— Вы так хорошо ее знали? Сколько она пробыла у вас в обучении?

— Несколько лет. Но я не успела передать ей и половины своих знаний. А ведь мне было чем поделиться! Стольких мужчин, скольких я сумела заворожить, не каждой женщине удавалось даже увидеть!

— Так отчего же ты здесь?

— Потому что здесь меня никто не достанет. Страна велика, дика и пустынна, это мне мило. Многие люди из Царьграда и небольших городов хотели бы моей смерти, но здесь им меня не найти. Да и Волегост не даст меня в обиду, я ему доверяю.

— Зачем тебе нужна Елина?

— Да жалко все оставлять. Мне хотелось иметь наперсницу, но она влюбилась в Сивоя и погубила себя. Уходя, поклялась, что отдаст мне первую из своих дочерей, — колдунья недобро усмехнулась, — видимо, оттого у нее и не родятся дети. Вот так я и осталась одна.

— Ты в обиде на Елину? — Любаве никак не удавалось прощупать почву, чтобы найти возможность обернуть все в свою пользу.

— Вовсе нет. Она соблазнила множество мужчин, прежде чем Сивой пленил ее сердце. Думаю, что это единственная ее любовь. Уверена, что скоро она ко мне вернется!

— И ты согласна ждать ее возвращения много лет?

— А куда мне спешить?! — чародейка широким жестом обвела свой дом и окружающий лес. — У меня уйма времени. Век воина не долог, а другого мужа у нее не будет. Елина придет. Это место ждет ее.

Любава рассеянно смотрела на огонь в очаге.

«Стало быть, Елина любит Сивоя. Любит настолько сильно, что согласна избавляться от всех соперниц, и любыми способами. Она не просто так говорила с ней о храмах и жертвенном огне, она сама жрица».

Собственное предположение она тут же захотела подтвердить у ворожеи.

— Вы ведь служительница культа Род? Вы с Елиной жрицы храма? Но ведь Род это мужское божество! У него нет женских сородичей. И нет храмов.

Женщина посмотрела на Любаву с интересом.

— Откуда тебе знать? — она хитро прищурилась. — А я-то считала, что на Руси жены глупы. Ты разбираешься в религии?

— Мы служим Солнцу и Грому! Вернее, тот народ, который воспитал меня. Елина служит своему мужчине. Мой муж служит Перуну. Получается, что понемногу я знаю обо всем.

— А я знала и много других религий. Но Род, Рожаница, мне всех милее. Это женственная богиня. Берегиня, можно сказать. Вера в Перуна женщине вредна. Уж больно воинственный это бог. Все мужские божества разрушают женскую природу. А христианство для меня слишком узко. Поэтому лишь у этой богини все мы находим спасение. Вот и ты за этим пришла.

— И чем же мне сможет помочь богиня Род? Только что ты сказала, что Елине нет равных. Кого бы ни любила она сама, мой муж навсегда ее пленник.

— Не все так сложно, как нам кажется… — чародейка многозначительно улыбнулась. Я ведь немного все-таки ворожу. Веришь в это или нет, но мне многое известно. И про Перстень Гордеи, и про любовь твоего мужа. Я избавлю тебя от забот, за достойное вознаграждение.

— Сколько?! — выдохнула Любава.

— Договоримся, княгинюшка! — кивнула чародейка. А сейчас спать ложись.

На следующее утро Любава уехала с зарей. Путешествие обошлось довольно дорого, но чародейка убедила ее, что результат будет достойным. Любава была готова отдать что угодно за любовь мужа. Да и сведения, почерпнутые от чародейки, были бесценными. Поэтому она не жалела затрат.

Теперь княгиню беспокоили только новости с поля боя и состояние города в данный момент. Она очень надеялась, что не застанет Икростень в осаде, которая отрежет ей возможность вернуться к своим подданным. Теперь, когда чародейка успокоила ее, Любава испытывала легкую досаду за малодушие. Все-таки княгиня не должна была покидать город в отсутствие князя.

За этими размышлениями она все больше и больше отдалялась от дороги, по которой приехала. На небе гуляли тучи, и густой лес услужливо раскидывал перед ней кружевные тени. Кусты казались одинаковыми, а деревья вставали непроходимой чащей.

Выученная с детства ориентироваться в лесу, Любава не паниковала. Если будет нужно, она остановится и обстоятельно разберется, куда завела ее дорога. А пока можно положиться на память коня и просто наслаждаться прогулкой по лесу.

Но насладиться путешествием ей не довелось. Расслабленная девушка даже не успела понять, почему она оказалась на земле и как именно ее выбили из седла. Борьба была короткой. Отчаянно сопротивляющаяся Любава была схвачена и брошена поперек седла. На голову Любаве надели мешок, и больше она ничего не видела.

Злость и ужас охватили Любаву. Только что она была свободной и богатой женщиной, которой обещали любовь мужа. Она была на грани полного удовлетворения и даже счастья, и вдруг, в одночасье, снова в рабство! Что мог означать этот плен, Любаве не надо было разъяснять. И если раньше она была полна покорности судьбе, то сейчас ею овладела решимость бороться, прилагая все свои умения.

Мужчин, которые похитили ее, было несколько. Они переговаривались тихо, а ехали достаточно резво, что навело ее на мысли, что путь их будет недолог. Она не представляла себе, чьей жертвой могла бы стать. Наемниками ли были эти люди, которые выслеживали именно ее, или свободными разбойниками, наткнувшимися на лакомую добычу. Тот, в чьем седле она болталась, постоянно тискал ее ягодицы, что делало положение Любавы еще более унизительным и болезненным.

Как она и предполагала, всадники спешились достаточно скоро, не прошло и нескольких часов пути. Но кровь уже прилила к голове, в ушах шумело, а руки, казалось, налились свинцом.

Когда с головы был снят мешок, девушка предстала перед масленистыми глазами своих похитителей. К ее радости, это были обычные витязи, простые, смелые, уважающие княжескую власть. Находясь на стыке границ своих земель и земель, принадлежавших князю Олегу, Любава не могла точно знать, чьи подданные сейчас перед нею. Поэтому, на всякий случай, осторожничала.

— Доблестные мужи, — обратилась она к своим похитителям, — скажите, кто в вашем войске самый главный и велите отвести меня к нему.

Голос ее был настолько властен и вместе с тем уважителен, а взгляд так прям и светел, что мужчины растерялись. От их легкомысленного поведения не осталось и следа.

— Еще скажешь, что ты не просто девка, а самому князю Олегу сестра! — рассмеялся тот, в седле которого Любаву провела этот недолгий путь.

Княгине захотелось заплатить за унижение, которое она испытала, находясь в беспомощности, поэтому дальше она обращалась уже только к нему. Остальные притихли, и Любава отметила, что находится на правильном пути. Этот громила был среди них главным.

— Почему же! — пела она нежным голосом. — Я не буду лгать такому доблестному витязю. Я не буду рассказывать ему сказок о том, что я родственница благородного князя. Я всего лишь… — Любава сделала ударение на этих словах, чтобы подчеркнуть значимость своих слов. Она говорила медленно, а сама непроизвольно прибегала к оружию, о котором узнала от Елины. Тело ее двигалось плавно, глаза мерцали, а внутри медленно, но верно разгорался чистый и горячий огонь. — …всего лишь сестра жены княжеского воеводы, — закончила она.

Пока громила пытался просчитать в уме степень родства, Любава почти непроизвольно совершала множество мельчайших движений, которые приковали глаза дружинника к ней, он смотрел на нее не отрываясь. Разжигать в себе огонь по отношению к устрашающему постороннему человеку было совершенно неинтересно, но Любава с удивлением понимала, что у нее получается.

— Сивой Сильный очень любит свою жену, продолжала Любава — он был бы недоволен, если бы сестру Елины обидели. Ты ведь видел Елину?

— Да! — словно завороженный повторил воин.

— Моей сестре невозможно прекословить. Она вселяет любому человеку чувство обожания и покорности. Мы с ней похожи. Ты ведь чувствуешь то же самое, когда смотришь на меня?

Дружинник почти взвизгнул, готовый выполнить любое ее желание. Остальные с удивлением наблюдали за происходящим. Они ничего не понимали, но не решались спорить со старшим. Это были еще совсем молодые юноши, которые принимали происходящее за какую-то мудреную игру.

Любава постепенно разминала свои затекшие руки. Голова еще слегка кружилась, но держалась она превосходно. Огонь, который Елина называла жертвенным огнем желания, сейчас скорее был вызван ненавистью, но действовал не хуже.

Она была напряжена, как пружина, и готова в любой момент вступить в схватку, но говорила нараспев, будто бы укачивая ребенка. Глаза ее горели, а тело будто бы жило своей жизнью, что производила на мужчин не меньшее впечатление, чем откровенная похоть.

— Ты сейчас же отведешь меня к Сивою, — приказала она очень мягко, как и раньше.

— Так ведь нет его! — почти с ужасом отшатнулся от нее дружинник. — Вадим, захватив город, пленил Сивоя и отпустил его, когда сам князь Олег явился в город и было заключено перемирие.

Оцепенение стало спадать с него, как только Любава чуть промахнулась с выпадом. Услышав о Вадиме, она захлебнулась радостью и слегка потеряла нить разговора. Однако расслабляться не стоило. Она по-прежнему находилась в руках дружинников, которые могли распорядиться ею по своему усмотрению. Даже если потом им снесут головы, это не сможет помочь делу.

— Прекрасно, витязь! Значит, я хочу видеть Вадима. Я хочу перемолвиться словом с человеком, в чьих руках находится жизнь… мужа моей сестры.

Громила снова попал под убедительность ее речей, но вяло пытался возражать.

— Вели послать ему это кольцо! — Елина сорвала с пальца Перстень Гордеи и с опаской протянула его воину. — Князь Вадим щедро отблагодарит тебя за такое подношение.

Дружинник с сомнением посмотрел на перстень, выполненный из недорогого темного металла, но все-таки отправился с ним куда-то. Вслед за ним отправились его друзья, а Любаву заперли в каком-то небольшом помещении.

Княгиня Икростеня пребывала в панике. Она пыталась представить, получится ли у громилы пробиться к князю и что подумает Вадим, увидев это кольцо. Сердце Любавы билось, как птица в клетке, ожидая мужа. Она не представляла, что принесет ей эта встреча.

«Начали ли так быстро действовать чары? Почему Вадим не убил Сивоя, а отпустил его? Было ли это связано с его мыслями о жене Сивоя и его любимой или это исключительно отношения между князьями?»

Мыслям, будоражившим сердце и ум Любавы, не было конца. Она никак не могла поверить, что встреча с мужем может случиться так скоро, и от предвкушения дрожала как осиновый лист.

Не представляя себе, сколько прошло времени, Любава вдруг услышала долгожданный стук копыт и бросилась к дверям… Лязгнули затворы снаружи и сильные руки подхватили ее в свои объятия.

* * *


На этот раз он не ошибался! Эта ослабшая женщина, дрожащая сейчас в его руках, была той, которую он и надеялся увидеть после того, как получил от посыльного Перстень Гордеи. Это его жена!

— Любава! Милая моя! Княгиня… — шептал князь, зарываясь лицом в волосы, выбившиеся из-под ее покрывала. — Как ты здесь могла оказаться? Кто тебя охраняет? Любимая! Любимая!

Вадим не понимал, что с ним творится! Эта женщина, оказавшаяся сейчас в его объятиях, была воплощением его снов. Он скучал по ней, постоянно возвращался к ней в своих мыслях и не мог как следует сосредоточиться на военном походе. Конечно, он и представить себе не мог, что мысли могут оказаться столь осязаемо реальными.

Только сейчас, обнимая Любаву и целуя ее глаза, Вадим осознал, что ни разу за время похода не подумал о Елине. Думал о Сивое, о предстоящей битве, об их соперничестве. Но Елина отступила из его помыслов куда-то в тень. Она больше не казалась ему ни далекой, ни прекрасной.

Все его терзания, мысли и помыслы были об этой… притворе! Которая так правдоподобно изображала состояние неглубокого обморока, а на самом деле дрожала и краснела от его ласк!

Вадим счастливо засмеялся. Ведь даже самому себе он не мог признаться в том, что боялся увидеть новой хозяйкой Перстня Гордеи другую женщину. Только Любава достойна носить перстень, сделанный его матерью!

Любава приоткрыла один глаз и с ехидцей смотрела, как приехавшие с мужем воины наблюдают за их встречей. Вадим проследил за ее взглядом и приказал всем выйти.

Этим же вечером она познакомилась с великим князем Олегом. То, что это был злейший враг ее отца, ничуть ее не смущало. Видя, как дружелюбен и мудр князь, Любава отчетливо понимала, что ее красота и талант в разговоре смогут дать больше помощи родному народу, чем дал бы меч или копье. От осознания этого она все усерднее прислушивалась к речам Олега и все тщательнее следила за своими ответами.

По прошествии вечера она оказалась с мужем в его походной горнице, куда он пригласил ее «разделить тяготы» разъездной жизни. Тягот было немного. Стол ломился от яств, на столе горело несколько свечей, широкая кровать была устлана мягчайшими перинами. Пока Любава разглядывала горницу, муж чуть ли не сбил ее с ног, заключая в объятия.

— Ты зачем очаровывала своими речами чужого князя? — прошептал он ей в самое ухо.

У Любавы по всему телу побежали блуждающие огоньки. Она подняла на мужа счастливые глаза и потеряла счет времени. Счастье и покой переполняли ее.

— У меня есть только один князь, и я готова очаровывать его всем оружием, которое имею! — отозвалась она.

— Ты же знаешь, о чем я говорю, — прошептал ее муж. Олег от тебя без ума, а ведь у него уже есть несколько жен! Твоя красота может стоить мне княжества.

Говоря это, Вадим лихорадочно пытался освободить плечи жены от одежды.

— Ну что ты! Князь показался мне очень порядочным и честным человеком. Наверняка среди его жен есть и красивее, и моложе меня, — продолжала она, покусывая его шею.

Вадим тяжело задышал, и его руки наконец-то коснулись ее шеи, а потом скользнули на грудь. Время остановилось…

— Эта порядочность не помешала ему напасть на мои владения, нарушив перемирие, которое давно было заключено между нами.

— Возможно, это была инициатива Сивоя? — Любава и сама удивилась, как ей это могло прийти в голову. — Может, просто он заподозрил жену в измене?

— Ты почти угадала, — прошептал Вадим, переходя к более решительным действиям у нее под юбкой. — Только дело не в жене. Он не мог позволить себе потерять другую женщину.

— Какую же? — Любава уже не могла дышать. Личность женщины была ей совсем неинтересна, она сгорала от собственных ощущений.

— Ты ее знаешь! — Вадим дразнил ее языком, выписывая на коже замысловатые узоры.

Не желая больше продолжать эту муку и желая как можно быстрее заполучить мужа полностью, Любава почти кричала.

— Не знаю я никаких его женщин! Так кого же он искал? Кого?

Она уже не слышала своих слов, но Вадим не оставлял попыток вдоволь поиграть на струнах ее тела.

— Тебя, милая! — Вадим говорил это совсем тихо, заставляя ее прислушиваться. — Оказывается, ты всерьез ранила его сердце. Он отправился сюда, желая вернуть тебя обратно!

— А как же Елина? — Любава уже ничем не интересовалась, кроме тела любимого мужа, но закончить мучительную игру ей не давали.

— Возможно, она вскоре восстановит свои позиции, но сейчас все сходят с ума от тебя, Любава… Сивой отказался от прав на тебя, только когда узнал, что ты теперь моя жена. Единственная, которую любит и уважает народ и одобрили волхвы. Он не посмел развязывать свое самоуправство дальше. Мы не пролили ни капли крови. Хотя могли бы. Из-за тебя.

С этими словами Вадим набросился на жену, уже не имея сил сдерживаться. Столько времени он заблуждался о природе своих желаний, и только сейчас полностью осознал, как эта женщина въелась в его плоть и кровь!

Именно ее любовь, ее слова, ее тело и разум, вернули его душу домой, вырвав из рук зыбких призраков. Ее стоило бы за это носить на руках столько же лет, сколько Вадим был несчастен. Она спасла и его, и его народ.

* * *


Через несколько месяцев, которые княжеская чета безмятежно провела в Икростене, Любава снова решила повидать волхва. За это время многое изменилось, и княгиня ясно видела, что это происходило с одобрения Волегоста. Стоило бы поблагодарить мудрого старика, несмотря на то, что Вадим пока еще так и не изменил своего к нему отношения.

Уже давно закрутила зима. По высоким сугробам пробираться к месту обитания Волегоста было очень рискованно, но Любава отважилась.

Почему-то она даже не боялась, что волхв может быть раздосадован нарушением своего покоя.

Как она и думала, Волегост встретил ее, не высказав никакого удивления. Любава поклонилась ему до земли и протянула нитку каменных украшений, которые сжимала в руке. Эта вещица была из казны матери ее мужа, которая теперь принадлежала и ей. Любава наблюдала за поведением Волегоста, желая подтвердить свою догадку об отношениях волхва и Гордеи. Она специально выбрала самое истертое из украшений, чтобы было видно, что его часто носили. «Узнает или нет? Оценит ли подарок?» — пыталась догадаться она.

Волегост протянул руку и прижал к себе ожерелье, даже не вглядываясь, будто бы заранее знал, что она ему принесла.

— Гордея, — прошептал он. — Спасибо тебя, княгиня. Я ждал этой вещицы в дар.

— Как? — удивилась Любава. — Никому не могло быть известно, что я выберу именно это украшение, даже я сама этого не знала.

— Волхвам известно многое, если не все, — усмехнулся старик, любуясь украшением. — А если честно, то любая память о ней для меня драгоценна. Ты могла бы выбрать любую побрякушку. Но эту она любила больше других. Твое сердце не ошиблось.

— Я княгиня и должна одаривать волхвов и жить с ними в мире. Они — основа благополучия моего мужа, — произнесла Любава, очень довольная своим поступком. — А волхв у нас один.

Затем Любава прошлась несколько раз по горнице и робко спросила:

— Как она смогла предать тебя, Волегост?

Волхв посмотрел на нее очень устало. Затем опустил взгляд на ее руки и тронул пальцами металл кольца, которое она носила.

— Этот перстень накладывает обет на того, кто его подарил. Гордея обманула меня, заставив наложить на него очень сильное заклинание, а потом подарить его ей.

— И такой великий волхв не смог снять собственного заклятия?

— Так получилось, княгиня… Это трудно объяснить. Но кольцо, сделанное ее рукою, могло быть обезврежено только ею же. Но она не знала как, да и не сделала бы этого вовек. С этим и умерла. Круг замкнулся.

— И ты сам позволил загнать себя в клетку. Наверное, слишком сильно любил, чтобы попрепятствовать осуществлению ее плана?

— Любил. Но не вздумай сказать об этом Вадиму или представить себе, что Гордея могла впасть в бесчестье. Моя любовь никогда не была взаимной. А теперь уходи.

Волхв так и не предложил ей отдохнуть после изнурительного путешествия по зимнему Икростеню.

— Уходи. И люби своего мужа и сына. Это самые достойные мужи из тех, кого ты встречала на свете.

— Сына? — изумленно переспросила Любава, вглядываясь в лицо Волегосту. — Не слишком ли ты одичал в своем жилище, великий кудесник? У нас с князем еще нет детей.

Волегост нахмурился. Лицо его посуровело. Едва уловимым жестом он указал на свой живот, а потом перевел лукавый взгляд на ее талию. После этого повернулся к ней спиной, давая понять, что встреча подошла к концу.

Любава тихонько вышла в сени, медленно закуталась в платок и лишь потом расцвела в улыбке. Только что самый могущественный волхв Икростеня сказал ей о том, что у них с князем будет наследник. Не чувствуя под собой ног, княгиня поспешила к мужу со столь радостным известием.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.