Над морем Екатерина Завершнева Завершнева Екатерина родилась в 1971 г., живет в Москве. Закончила факультет психологии МГУ им. Ломоносова, кандидат психологических наук, автор тридцати научных работ на стыке философии и психологии. Участник литературного объединения «Полутона». Публикации в журналах «Новое литературное обозрение», «Вопросы психологии», «TextOnly», «РЕЦ», «Reflect» и др. Автор книги «Сомнамбула» (СПб.: Лимбус Пресс, 2009). «Над морем» — первый поэтический сборник автора, в который вошли избранные стихотворения разных лет (1999–2008). Сегодня я жду от стихов не красоты и комфорта, а жизненных наблюдений, зафиксированной реальности, аналитического подхода. Современному поэту хорошо бы не слишком концентрироваться на лирическом Я или по крайней мере стараться растворять его в мире, не бояться впускать мир в себя большими дозами, так будет лучше и для мира, и для поэта: мира стало слишком много, а поэта — слишком мало. В силу этих соображений я считаю стихи Екатерины Завершневой отменными: для нее русский мир существует прежде всего как европейский и укорененный в современной довольно трагической истории и политике; она сострадательна, наблюдательна, умна. Ее поэзия — аналитический инструмент, что не отменяет ни нежности, ни тайны.      Елена Фапайлова В принципе, кто-то назовет это «барочной поэзией». Но барочная поэзия не умерла: ее похоронили, погрузили в землю, и там она стала — нет, не «культурным слоем», хотя на этом поле то там, то сям торчат остатки мраморных торсов, увитые плющом колонны, надгробия культур, нота прощания, расставания отчетливо слышна в посвисте здешнего ветра, — стала почвой. Сядь на корточки посреди поля, приложи руки к стихам: ощутишь живое, по-хорошему однозначное тепло. И неяркое, золотистое солнце христианства, недекларируемого, но неотъемлемо присутствующего, впитанного, ставшего основой обмена веществ, жизни, смерти, памяти, местами — боли, поэтического взгляда на время, пространство, предметы, — солнце христианства (бодрственного, воистину неспящего) пронизывает эту почву насквозь.      Сергей Круглов Екатерина Завершнева «Над морем» ThankYou.ru: Екатерина Завершнева «Над морем» Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет! Невероятно медленный кадр («волшебная флейта») Хорошее стихотворение не дает читать себя тихо или молча… Стихотворение всегда помнит, что, прежде чем стать искусством письменным, оно было искусством устным.      Х. Л. Борхес, «Семь вечеров» …usted mismo, ya es un actor: la vida es el libreto.      J. L. Borges, A. B. Casares, «El teatro universal» С первых же строк я понял: это мой автор. Теперь, прочитав рукопись, я понимаю: едва ли у этой книги будет много читателей — это не лёгкое чтение и нимало не похожее на полуграмотно-обсценную истерику иных «поп»-авторов. Это текст взрослого человека, очень хорошо знающего, что ни ходульность, ни надрыв, ни подробности собственной физиологии не имеют к поэзии отношения даже косвенного. Сборник состоит из пяти частей, не имеющих собственных названий, только номера. Можно попытаться дать имена; например, первую часть я бы назвал: био/архео/логия света. Стихи очень визуальны — покадровая запись фильма со множеством стоп-кадров, каждый из которых никак не подсказывает, что будет следующим, но которые тем не менее объединены неуловимо-общим сюжетом. Собственно, то же самое происходит и внутри каждого стихотворения: логика развития текста парадоксальна и стоит того, чтобы попробовать войти в эту воду. Первое же стихотворение (эпиграф отсылает к одному из двух моих самых любимых мандельштамовских) демонстрирует изысканную работу «оператора» с «камерой»: «…взгляд, // обращённый за горизонт, // по которому разливается прозрачное горное масло…» — совершенно не ждёшь того, к чему эта строчка готовит: «Приветствуя темноту, поют все сосуды мира // (так, Каббала, понятно…) в руках жён (вот так штука!), верных или неверных…»; и далее: «…поёт каждое горлышко, глиняное или живое…». А, кажется, вот он, ключ: дальше тоже будет сравниваться, ставиться рядом глиняное и живое… из глины, как известно, создан Адам, и из нее же — голем; то есть вроде бы улавливаешь, на какие культурные символы делается ориентация… не тут-то было!.. «камера» отъезжает, следит за птицами, каждая из которых — неотъемлемая часть стаи, и одна из них — ты сам, читающий эти строки (стая, составляющая магическую птицу Симург). и снова появляется человек-голем, уже медный, охраняющий запретный остров… Продолжение следует: мы видим брейгелевские пейзажи — и снова в кадр влетает стая птиц, и впервые обозначается «кто-то другой», кому ещё не раз так или иначе предстоит появиться на этих страницах: «есть кто-то ещё», «кто-то нанизывает дни», «ты ведешь меня», «твой голос, словно волшебная флейта», «так больно глазам // видеть тебя», «точки на дне твоих глаз», «видимый только тебе», «твои глаза светлые море остыло», «так трудно было сказать тебе», «ты говоришь // да», «кто-то идёт по дну», «с тем, кто приходит // только с ним буду говорить» etc. Стихотворение «Степь» (которое мне, похоже, придётся выучить наизусть, как любовный заговор): «Мы идем по следу. Небо смотрит на нас единственным глазом… Мы продолжаем идти по следу, // зная, что небо не видит нас…» — попытка выйти из времени именно с помощью погружения в толщу времени, которую не может пробить ни падающий ястреб, ни настойчивый взгляд; и впервые появляются чёрные точки, угроза ещё очень неясная… и в следующем стихотворении продолжает нанизываться монисто дней: горлышек сосудов, монет памяти, устьиц раковин, лиц, жизней, барельефов лабиринта… песок = вода… толща времени, сквозь которую так важно что-то (кого-то!) увидеть! Стихотворение «На солнечной стороне»: «старый театр» — возможно, это театр Херсонеса, впоследствии использовавшийся для гладиаторских игр, а затем ставший церковью… (когда-то я написал о друге, мечтающем поставить в этих руинах «Антигону»; стихотворение не сохранилось, и друга тогда ещё не было — он появился позже и в самом деле поставил…) — античный театр, излюбленный символ авторов, древних и современных, переживший и Эдипа, и все постановки из цикла о Эдипе, и многое другое… и, на его арене-сцене, ветер-бык, он же время, он же судьба. Жизнь как восхождение, вскарабкивание по отвесной стене без особой надежды; мечта о солнце, которого неизвестно сколько осталось; юг: обречённость и неукротимость «шёпота жизни» (хотя это уже одно из следующих стихотворений…); и срастаются в одно существо гибнущие город и художник в завершающем первую часть стихотворении «Павел Филонов»… Вторая часть (которую можно назвать танатос к эросу) начинается стихотворением «la muerte» и тем самым как бы открывает карты автора, ощущающего себя постоянно искомым, преследуемым… кем? Смертью? Да. Но смерть здесь — ещё и синоним поэзии, инициации, символического рождения в некий новый мир, где нет больше времени, так безоглядно царившего в первой части, и нет сна: «жажда верный признак», «мама зовет // пора», «я имя своё вспоминал», «бескровные линии жизни // как быстро они заживают // увидишь», «мой ребёнок никогда не спит», «не волнуйся здесь всё сберегут», «а сон всё не идёт», «Моя мать отдала меня не раздумывая.// Теперь я это ты», «где каждая встреча // прощание», «орфей наконец-то счастлив // он забыл зачем спустился сюда // и кого должен спасти…». В третьей (назовём её море и над) некоторые из стихотворений становятся фигуративными, графически рисуя то ли волны, то ли стаи рыб, то ли призрачную фигуру ночного существа: «эта гигантская рука // протянута в ночь // над морем». Поэт видит жертвоприношение в каждой клеточке вселенной. Обнажение приёма — кинематограф — всё чаще и чаще, всё более угрожающе, всё больше пограничных состояний, всё больше стихотворений памяти кого-то: «обрыв киноплёнки // крутится вхолостую // колотит хвостом как рыба// глотает воздух», «весла легли на воду // руки в уключины// тело перепелёнуто// небо в молоке». Свету, солнцу, теплу и сладости жизни, «чистому золоту слов» любви противостоят чёрные точки, пятнышки «того отвращения перед будущим, которое зовётся тревогой» (Камю), зародыши грядущей ночи бессилия, утраты памяти, «невозможности речи». Они и на горизонте, и на «дне твоих глаз» — «…потому что нас предали, // Раскрыли как книгу Бытия // Слишком рано», «здесь нас уже никто не помнит», «так просто забыть», «Как будто пленка // В этом месте засвечена…». Память, память, попытка успеть захватить, запомнить, зацепиться в бесконечно-коротком празднике — через культурные коды (стрекозы Леонардо, лица Модильяни, окно Вермеера) и будни, неузнаваемо преображённые в мифологемы. Четвёртая часть (война, кино) начинается циклом «Ленинград», в котором, по-моему, самое сильное, потрясающее стихотворение — короткое пятое «Петер ищет сердце…». Фильм становится всё неподвластнее зрителю, разворачиваясь от настоящего в прошлое («у нас чистилище // у них уже ад»), и каждый кадр видишь до мельчайших подробностей, не спрашивая себя, что конкретно он означает; появляются неизбежные классические цитаты: «коридорами метро до самой Москвы…», «экран давно погас…», «Небо свернулось от жара», «Полая соломинка // Облеплена муравьями». «Гибель всерьёз» царит и здесь. И последний раздел (возвращение голема?) — небольшой цикл, совмещающий в пределах одного невероятно медленного кадра-сна: «Оживает великий голем, щурится, // сжимая в зубах пентаграмму» — и — «задремали в яслях волы». Это очень нелегко читать, и это затягивает, как водоворот. Хочется перечитывать ещё и ещё раз. Это и есть блистательная авторская победа, не так ли?      Р. Левчин I «Незаметно становишься дальше…» «Время срезает меня, как монету, И мне уж не хватает себя самого…»      О. Мандельштам, «Нашедший подкову» Незаметно становишься дальше, Чем может быть взгляд,         обращенный за горизонт, По которому разливается прозрачное горное масло. Приветствуя темноту, поют все сосуды мира — В руках жен, верных или неверных, В могилах неизвестных предков, Которым кроме обожженной глины Нечего было пожелать рядом с собою, Поет каждое горлышко —         глиняное или живое, Из серебра или меди. Ты выходишь на звон как на площадь, Где для кого-то уже сколотили         крест или трон или плаху, Откуда земля разворачивается как платок, А в нем немного хлеба и соль. Смотри — разлетаются веером птицы,         и за каждой ты поспеваешь, И где ты — теперь разобрать невозможно… Но кто-то на месте твоем         с удивленьем подносит к лицу Еще не остывшие медные руки И слышит шипенье усталого молота В ледяной воде, в горнице кузнеца, Хорошо сделавшего свою работу.      06.1999 «Это озеро нарисовано на бумаге окна…» Это озеро нарисовано на бумаге окна, За ним полотно дороги, Глубокая колея, Соломенная телега осени, Сырая листва, побелевшая в ожидании снега. Голоса гуляют по берегу, В галерее шепотов, у молочных стволов, По стеклянному лесу. Каждого видно как на ладони, Линии разделяются, чтобы сойтись, Ветвятся, теряют друг друга из виду, Стая, поднятая далеким лаем, Поднимается над остывшей водой, Догоняя краешек солнца. Нет, не птицы, но кто-то другой Узнает молодое лицо зимы, Деревянные саночки, щепки, трещотки, Огоньки, спрятанные в сугробах. Катающиеся на коньках смеются, Полозья прилежно режут лед, Но веселье зимы беззвучно. Оттуда доносится только шорох Хорошо заточенного железа, Которое ходит легко и весело Поперек сухого ствола Уходящего года.      10.2000 Степь Степь это мелкие черные всадники лет, За которыми снова сомкнется трава. Мы идем по следу, Подбираем потерянные подковы, Щепки и бусинки, наконечники стрел, Кто-то сложил очаг и угли еще не погасли. Небо смотрит на нас единственным глазом, Под ногами теплится ночь, В дыму сухое дерево оживает, Почки лопаются от жара И звезды восходят как зерна. Цветущая степь, крылья тюльпанов, Черные серединки маков, Запаху негде остановиться, Он расплывается по земле, Прорастая между лопатками сна. На поверженного бросается ястреб, Ныряет снова и снова, Но не может пробиться к земле, Ударяясь о безмолвие. Помнит только зима. Звуки, заледеневшие на лету, Осыпаются острыми осколками. Мы продолжаем идти по следу, Зная, что небо не видит нас, Что есть кто-то еще, Кому предназначен этот тяжелый взгляд, Единственный, кто не знает, Что степь это смерть.      12.2000 «Смотрим на разноцветный шельф, на осколки…» Смотрим на разноцветный шельф, на осколки Самой прекрасной коринфской вазы Розовое по серому Раковины, полные песка Сквозь тонкое стеклянное горлышко Течет песчаная песенка Еле заметно меняется береговая линия На медной монетке памяти Сохраняются только впадины Но как ни глубока чеканка Черты твоего лица не отчетливей Чем дата на обороте. Из крохотных раковин, похожих на амфоры Закрученных то вправо, то влево Из белых комнат, покинутых навсегда Из одинаковых, как галька, слов Оживающих только в часы прилива Вьется длинная нитка На которую кто-то нанизывает дни. Когда я вижу его работу Удивляюсь, почему он выбрал именно те С неровными краями и дырочками И забыл о других Купленых дорогой ценой. Нить, проложенная насквозь Безымянные фрагменты Извилистый путь Летучие рыбы, ласточки Лилии, нарисованные на стенах В ярко освещенном лабиринте ни звука Песок или морская вода Насколько еще я смогу задержать дыхание Чтобы увидеть тебя «Сердце, удвоенное рифмой…» Сердце, удвоенное рифмой, Говорит за двоих, Видит каждую спицу В солнечной колеснице времени, Ближе твоих ресниц или слез, Ближе, чем да или нет. Какое еще обещание Я продолжаю хранить За закрытыми глазами? Иду наугад По узкой улочке Из желтого песчаника, Четная и нечетная сторона На расстоянии вытянутой руки, Слова постукивают впереди, Словно палка слепого, Это ты ведешь меня, Ты ведешь, Ты.      04–05.2001 «Собирались у берега…» Собирались у берега Светились, покачиваясь на воде Сколько их Где небо и где земля Только частая сеть Сухостой и цикады. Путаясь в длинных рукавах ночи Появляется луна с колотушкой Обходит сады Никого. Я едва различаю тебя Голос листвы Цветущий куст в темноте И на нем одна за другой Вспыхивают Рассыпаются Восходят новые Видишь эти сияющие лепестки Белые цветы на темном дереве жизни Цветы, когда я прикасаюсь к тебе На ветках времени Насквозь. В одну из душных ночей Я вижу во сне жасмин. Пьет, разрастается, Поднимает голову Слово «забыть».      06.2001 «Моя постель, слоистая слюда…» Моя постель, слоистая слюда, Вода опять дошла до края дамбы, Она войдет в артерии и ямбы, Овраги и морские города. Глубокий сон, прозрачная рука, Сплетенье вен и солнечная сфера, И фосфор, и бесформенная сера, И сердца разветвленная река, Плечо земли, ключицы-острова, Подводное мерцанье миокарда, И черные стрекозы Леонардо В развалинах у крепостного рва.      05.2001 На солнечной стороне На твоей солнечной стороне Настурции и дикий виноград, Пчелы, тяжелые от яркого света, Осторожно огибают препятствия И до нас им нет никакого дела. Твой голос словно волшебная флейта Вызывает из земли новые ростки, И обыкновенная камнеломка Продолжает свое героическое восхождение По ступеням старого театра. Он переживет нас, Как уже пережил ту женщину, Которая пела своим сыновьям самую черную, Самую сладкую колыбельную на свете, И слепого старика, задремавшего в священной роще, И его детей, которых неграмотная судьба Пометила крестиками, словно дома под снос, И тех двоих, что лежали в склепе, Счастливые, в погребальных одеждах, Засыпанные цветами так, Что нельзя было отыскать глаза И закрыть их. Здесь разворачивался алый веер, Яростный ветер, Трепал узкие полоски кожи, Раздирал горячие ладони, Сросшиеся в молитве, Пропарывал блестящий шелк, Топтал любопытных, Мотал огромной головой, Утыканной пиками. Человечек, ушедший по колено в песок, Распрямлялся в последнем, Выверенном движении, Как распрямляется упрямый лук, Пославший отравленную стрелу. Время поддело нас на рога, Но мы успели, успели Выкрикнуть эти слова, Ничего, что завтра сюда привезут Новый песок И разровняют его Как ни в чем не бывало. На этой чертовой площадке Так ничего и не выросло, Мы уже не смотрим вверх, Восхождение требует сил, Которых у нас не осталось. Дайте немного побыть здесь, На солнечной стороне, Зацепиться за кирпичную кладку Узловатой лозой, Прижиться, Прижаться ладонями дикого винограда К отвесной стене.      04.2001 Театр в Эпидавре Взявшись за руки, Стоим на ступенях Полуразрушенного театра. Голубые отроги гор, Звон колокольчиков, Белые, розовые цикламены. Пористый известняк пропитан солью трагедий, Воткни сюда слабое растение, И оно поднимется как ни в чем ни бывало. Все повторится, Несчастный слепой старик Снова блуждает в роще Эвменид, На рукаве его платья, На его сандалиях, в траве, В вечернем воздухе, Повсюду маленькие светлячки, Огоньки, запечатанные в сосудах Зеленого стекла, И ни один не замечает Собственного свечения. Его дочь, Замурованная в гробнице, Поет о птицах, летящих на острова, Там моя родина, забытая родина, Мелкое просо в соленой воде, Каменистые Киклады. Ее сестра, Припадая к стене, Слушает и плачет, Под обломками старого Арго Просыпается юный Ясон, И железные зубы дракона, Изойдя ржавчиной, Поднимаются вверх. Мы растем на камнях, Зеленеет земля. Да, все сначала, И нашим глазам Нужен горный хрусталь, Добытый с помощью грубых инструментов, Заступа и кирки, Куска белой материи, Пяти простых красок. На открытой ладони сцены Из голубой геологической жилы Бьет ослепительный свет, И вот мы растеряны, Растрепаны,    распущены плачущей Пенелопой, И снова схвачены за края полотна Иглами деловитых швей, Пронизаны тысячью нитей, Вплетены словно уток В основу сурового полотна. Смертные боги, Бессмертные люди, Солнце идет по кругу, Отражаясь в незрячих глазах — Эдип, Антигона, Ясон, И мы вторим как эхо — Ясон, Антигона, Эдип.      10.2001 На предметном стекле На предметном стекле неизвестного лаборанта Свежий зеленый срез, Подсвеченный изнутри голосами, вздохами, Шепотом жизни в тонких растительных трубочках, Пульсируя в плотно спаянных клетках, Она производит незаметную работу По разделению пустого пространства На комнаты для всего, что растет. Гласные и согласные Словно ласточки и стрижи, Горловые, свистящие, с раздвоенными хвостами, Вьются над колокольней; Вглядывающийся в микроскоп Слышит, как безымянные музыканты Разыгрываются в оркестровой яме В ожидании дирижера. Он видит в капле воды черные ветки, Черепичные крыши, Цветное стекло соборов, И на кончиках его пальцев Растет ощущенье струны И дерева, согретого на груди.      09.2001 Павел Филонов Над огромным телом города-ополченца Развевается красное полотенце, И сияют с белой больничной койки Голубые вены Невы и Мойки. По проспекту едут пустые санки, Умирает муха в стеклянной банке, Он лежит во тьме, и ему не спится, И на нем холщовая плащаница. Он уже прозрачней слюды и кварца, С головой младенца, руками старца, И глядят с блокадного небосклона Миллионы глаз, голубых, зеленых.      07.2001 II La muerte 1 ты веселый стрелок с пестрым перышком за ухом слишком близко отсюда сходство с человеком твои глаза мелкие крапинки куропатка бросила своих птенцов и ищет в траве пить пить жажда верный признак безошибочно издалека пепельный крестик на лбу видимый только тебе я закрываю лицо руками а он сияет сириус охотничья звезда надо мной дыхание гончие псы не подбирают добычи на твоем поле 2 дайте мне угадать, что она скажет оставь, не трогай больше — у тебя теперь руки чернее земли и что это за ребенок тетрадки сшитые по годам корешки путешествий отметки прививок оставь, никто не найдет — за кусочком стекла присыпанные землей смотрят в небо анютины глазки тех лет цветут золотые шары воздух светящихся точек нитей и путей и все во всем двигайся вверх или вниз как ловцы жемчуга вдохнувшие однажды тогда сверкающие песчинки медленно, до самого дна освещенного вечерним и это я только очень давно мама зовет пора 3 я держу кувшин с двумя горлышками из черной глины в нем немного воды когда ты попросишь пить она польется с двух рук одним рукавом в землю оглянись назад — след в след за тобой ступают тюльпаны 4 …в пчелиной больнице в одной из бесчисленных сот я имя свое вспоминал и повсюду в прозрачных кроватях на воздухе воске глядели в таблички царапали школьные доски дощечки похожие братья и сестры печального улья и смятой постели накрыли и гладили тихо мохнатыми черными лапками лица умерших в песчанике теплом я рыл бесконечные норы в породе пронизанной светом существ в прожилках где время бежало к виску стучало сухим кулаком колокольчик овечий стоянку свою покидая я видел твои меловые просторы пустые глазницы чумных городов их белые простыни слепки работы твоих мастерских но помню вот это — зеленые обручи солнца и черные точки    как пчелы        невидимой тягой над мятным ручьем 5 не знаю как сказать тебе что она подросток среди других травинки, сосновая хвоя порезы осоки не больно бескровные линии жизни как быстро они заживают увидишь забыла свой домик из пены душа-водомерка разорваны стенки прозрачных и каждая клеточка знает счастливое море 6 радио на коротких волнах маяк пустота и щелчки акустический свист коды дельфинов в разреженном море эфира а дальше из прорванной ткани пространства гипербола звука в открытую ночь искривленные, сплющенные такими она видит нас всегда смятые алюминиевые банки крючки диодов, радиолампы космический хлам который еще предстоит превратить в треугольники звезд 7 когда февраль с иссеченным лицом придет спросить о тебе я буду уже далеко на островах зеленого мыса море детский челнок четыре простых цвета, из них всё мой ребенок никогда не спит душа становится молоком на руках у людей знающих как отпустить жизнь      06–07.2004 Памяти Л. здесь больно рентгеновский свет проявитель сотни снимков руки грудная клетка пара птиц дочери-погодки стрелочки жизни сошедшей с рельс в начале декабря замерзшее масло в металлических суставах черный уголь мысль снежная пыль между рамами какая непрочная конструкция мама забота не спасла любовь не спасла бессонница на что ты еще сколько часов ночь на ее широте рельсы вдоль ледовитого океана вода с трудом ложится на берег ледяная крошка алмазный резец снежное солнце в цементе ядовитый асбест волокнистые облака прослойка между нами наверняка приполярный урал земля зона долгого хранения не волнуйся здесь все сберегут слюдяное оконце папоротники пыльная крапива глухая яснотка однодомная у стены корни в трещинах корни в песок аллювий северных рек безразличная к жизни растительность вечной мерзлоты      09.2004 Винсент Не входи сюда, Тео, Комната от межи до межи, А посевы это мы, Заржавленная земля, Бедный виноградник хозяина моего. Дитя в чужом доме помнит, Как пела ему — усни, малыш, Утонувший в бурю, Запеленутый в зеленое, Во все зеленое, Тео, Слышит — усни, сынок, И новый синдбад поднимает голову на дне, И смотрит на солнце, Кружок нераскрашеного холста.      10.2004 Колыбельная Артюру Рембо Вечность цвета песка За дюнами море Я ангел с полотняными крыльями Что всегда следовал за тобой По краю земли На красно-черных улицах Я развешивал газовые рожки И жег на углах газеты Чтобы ты мог уснуть Я стрелял в тебя Пулями начиненными гневом Чтобы ты остался в живых Я стоял за твоей спиной В хлеву комнатенке И ветер бил мне в лицо И песок слепил меня Я стал смуглым и жестоким Как ты хотел Я сеял зубы дракона Разбрасывал гласные Чтобы их корни Разорвали землю Словно саван воскресшего бога Я превращался в солнечный пар В канавах вечного города Расплавленным железом Я тек в долину Кедрон И смешивался с пылью Новых кладбищ Я грозил небу Я кричал — верни мне ее Она моя И море расступалось на севере Обнажая усыпанное моллюсками дно Позвонки, нанизанные на веревку Пляски проклятья стоны Костры крестовые походы детей Моя мать отдала меня не раздумывая Не иначе как я подкидыш Счастливый Я рублю лопухи На задворках лета Деревянным мечом сарацина Капустные головы грешников Вставайте ваша месса Проснитесь утопленники Я нашел ее, зеленые луга Усталые вечерние Стога свободы Теперь я это ты Я спрятан и я не спрятан Пропадал и нашелся В колыбели солнца      04.2005 «Инженерное сооружение…» инженерное сооружение оранжерея эллинг ангар удлиненные лилии лица модильяни как медленно змеится вода снаружи дождь провожающие на перроне лотосы на пробковых нитях огоньки по краям пальцы-водоросли влажный дым сигарет сегодня прохладно прибытие и отправление синтез железа и воды светопрозрачная конструкция черно-коричневые шпалы географические открытия новая голландия за окном Вермеера верфи дождь проекты наброски вспомогательные линии вокруг нас до кончиков пальцев радиусы из центра пульсации обведенные рукой леонардо непроницаемые друг для друга продолжаем собственное движение под сводами вокзалов минуя зал ожидания выход в город северная сторона остается дым дрейфующий вверх куда никто не смотрит в точку схода лучей где каждая встреча прощание      04.2005 Альбина будем мыть окна все новое все белое ничего не жаль резкий свет глаза привыкают обрыв кинопленки крутится вхолостую колотит хвостом как рыба глотает воздух уже сняли занавески уже не стучатся никелированные поручни высокие подушки кислород белые перья стеклярус бисерный почерк странно врачи ведь нрзб и карта тоненькая два листочка им вечно не хватало места все подклеивали и подклеивали все вливали и вливали чьи-то кровяные пластинки посмотрите сюда и сюда вот новые очаги гнезда фрагменты IX и XII снятые со стен для экспертизы радиоуглеродным методом на экране отчетливо видно знаешь мама поедем домой я там окна вымыла ненавижу это дело но сегодня все в радость высота солнце у кого-то старое радио в парке Чаир распускаются розы учебники сданы завтра выпускной такой хороший день      09.2005 «по краям каталки…»  по краям каталки огни святого эльма текут странствующим газом  волосками разрядами   высоковольтные шары    торфяные поля    иллюминация   сегодня праздник вверх по течению  с открытыми глазами    по коридору в операционную   весла легли на воду  руки в уключины тело перепеленуто  небо в молоке      09.2005 «Неразличимые деревья…» Неразличимые деревья Во время пожара горим Держась за руки не замечая Падающих стволов Вспыхивающих волос святости Оттого что нас предали Раскрыли как книгу Бытия Слишком рано там где Бесконечный счет сумерки Прародители волки ветви камни Тень за тенью уходят Так больно глазам Видеть тебя      10.2005 Кай приди расскажи обо всем что случилось со мной и расстанемся так дальше нельзя безлюдные места пятна земли гребни ледяные иглы мачты кто-то снова машет флажками руки крест-накрест над головой сигнальная ракета разбрасывает яд движутся черные точки на другом берегу я давно забыл что они означают черные точки имен неразличимые дни недели на льдине обмороженные пальцы детский счет на палочках на картофелинах на грязных кусочках сахара а кто-то плачет и плачет годы намерзают по кромке это так трудно каждый раз возвращаться пить медвежью кровь водить рукой повторять                   забудь обо мне я мох я камень неживая природа гранитный край я давно не я посмотри в лицо моей арктической правде правильных тел уложенных вдоль по силовым линиям головами на север и только твои слезы точат безупречную ты говоришь снег посмотри здесь снег открытая полынья стойбище дым плоские лица собаки сани смерть это другой берег чужая страна полярная ночь      10. 2005 Февраль Снег сохраняет все Подтаявший ведет по следу Лестница на крышу решетка Заперта за ней еще одна Февраль готов к отступлению, но не мы Осада в комнате сталинский дом Плачущие стекла на часах два В жестянке немного чая Еще есть время За нами придут начнут стучать Взломают двери бросятся к окну Лягут на подоконник Окурки документы плевки Ты будешь отвечать или нет Кто первый признает отречется Поставит подпись выйдет на свободу Добровольно по коридору Трассирующие пули по числу дней Когда мы были шпионами жильцами Без определенных примет Анонимными любовниками На серых простынях Февральским утром Мы уже засвечены солнце здесь Рассматривает наши дневники Фотопластинки личные вещи бирки Усталый детектив за столом На последнем этаже от нечего делать Наводит увеличительное стекло Ждет пока займется прикуривает Пожарные марта в медных касках Бросают лестницы на стены Крючья на окна Следователь солнце бьет наотмашь Напрасно ведь здесь давно уже Никто не живет      11.2005 Портрет супругов. I в. до Р.Х В подвальном помещении Вниз по лестнице и направо Не заходите за эту линию руками тем более Перед вами надгробия времен римской империи Глиняные таблички инскрипции все расшифрованы Костяная куколка значит детское Изображение якоря символ спасения Нерегулярная планировка света нет Надо было как-то ориентироваться Вот они и оставляли царапали Впечатывали пока не затвердело Антония покойся в мире подобно кораблю Идущему на маяк  и гид выключает фонарик А это погребальная пелена сохранность необычайная Пожилые супруги лицом к лицу обнявшись Одинаковые в своем неверии Лежат нетленные В крестильной рубашке Завязанной на спине Так земля смотрит в небо Ранней весной Муж и жена Из дома Теренция Нео Весенним вечером отослав детей Приняли яд потом долго беседовали Сочиняли смешные эпитафии Вот мол лежит еще один ленивый И встать не может пьян наверное Или философ кто его разберет А ты прохожий иди себе Думая что идешь домой Все равно ему не поможешь Пока он не протрезвеет И ты спрашивала Ну и что здесь смешного Бессмыслица какая-то Тоже мне эпитафия Говорила не хочу лежать рядом с тобой Со скуки помрешь Боги нас уже наказали Лишили разума вручили камешки Бросайте кто больше Кто раньше А если не побоитесь Можно и в один день Друг на друге в побелке Вповалку как мешки на мельнице Хохочем из прорехи труха зерно васильки Поле вечного солнца Урожайный год Мы знаем что большее невозможно И поэтому мы здесь А вы там      11.2005 Орфей в царстве мертвых руины имен открытые рты фонтаны известкового парка безводные бассейны обросшие накипью из обломков рук торчат железные пруты даже испарина здесь каменная орфей спускается в каменоломню по ступенькам прикрывая глаза от света подбирает камни и учит их говорить как раньше люди статуи вам больше не нужно расти нужно быть собой и только какими вас застигла смерть вулканический пепел или слава бронзовые всадники на идеальных площадях братья близнецы и их бессмертные кони саркофаги царей которым целого мира мало бинты вымоченные в цементе для настоящих римлян умевших туго перетягивать кисти рук орфей наконец-то счастлив он забыл зачем спустился сюда и кого должен спасти повсюду нагромождения тел гипсовые торсы головы окна прорубленные в свет в нишах глиняные гнезда травинки щебень ласточки во рту он идет мимо героев титанов и богов в меловой пыли купаются птенцы орфей слышит острые звуки царапающие камень душа ищет тело высвистывая знакомый мотив      02.2008 III Сон строитель мостов El dormir es como un puente que va del hoy al mañana. Por debajo, como un sueño, pasa el agua.      Juan Ramón Jiménez сон строитель мостов узкие доски ходят ходуном верхушки шатаются мачты в безвоздушном сон это палуба горячие поручни плеск разливается выступает выше вровень с краями корабль-призрак заходит в безлюдные гавани обрастая водорослями тянет веревки сети устье реки без течения толкаясь в песок берег южный раскинув руки накрест ложится как тень заглянули в лицо близкие звезды жаркие белого полотна паруса обернуть в прохладную кто-то у изголовья стоит надо мной до самых небес уснуть тянуть тетиву моста на другую сторону ночи с завязанными глазами внизу безотчетно проходит вода      06.2004 Стол и постель Octavio Paz Растворяется солнце на языке майя слова как соль или как перец когда ты еще в пути письмо согрелось и уснуло в белом птичьем пуху в тополином жарком месяце Солнце над головой или корона я в доме из чистого золота слов разбираю зелень и маис и плоды красного перца сладкого     как сердцевина лета У вкуса будет много оттенков кориандр и тмин     корица ночь молотый перец после полудня потребует ледяной воды Слова любви обжигают язык если я промолчу попробуй это на вкус      06.2004 Над морем Звездное небо Полное света песка и воды На соленые камешки веточки Море танцует бескрылая мелкая Ночью одна С берега Смотрим и взгляды лучи Пограничные ищут клинки И звенят попадая Я здесь Смотрим На черное небо любви Где гаснет погасла в прицеле Беспечная мошка Прошедшее лето Забыла упала полынной Протяжно и шире чем море Цикады и степь * * * Это пройдет сквозь нас Жизнь обойдется в нас самым малым Точки на дне твоих глаз Песчинки когда лето окончено Мы бродим по октябрю по его набережным Ветрено руки в карманы песчинки Свет от земли сеточки листья С неба уже ничего не будет. Твои глаза светлые море остыло Чайка прохаживается по песку Здесь нас уже никто не помнит Это прошло Как вода проходит сквозь камень Широкая ладонь бороздки воды Дорожки луны конькобежные Для тех, кто надеется продержаться еще И не сказать люблю Быть тем участком суши По которому она выйдет к морю Географическим отрезком ее пути Пересеченной местностью чайкой меткой Точкой на берегу * * * Цвета старого портвейна Море в двух шагах Сквозь бутылочное стекло Волнистое небо Высоко Покачивается пробка Звуки идут по воде Там танцуют Видишь Чайки мы На пирсе уже кто-то есть Открытый горизонт Опоздавшие к закату В кафе наверху Девушка крутит ручку настройки Радио плывет Брошенный в море ящик Температуры воды Отмечена мелом Расписание автобусов Последний ушел полчаса назад Пока не стемнеет Чайки мы Стена нагрета Еще несколько дней Для которых уже начертили Ты будешь вспоминать Стоя на остановке Еще несколько минут Запах кипариса Крыши над морем Улочки вниз ступеньки Ты будешь плакать Никакой опоры Здесь так всегда Стоит только посмотреть вниз Всего один раз Чайки мы * * * Звуки улицы В сумерках плыть Весенним вечером Прозрачные рачки планктон Светящийся в темноте В стеклянном шаре батискафа Кто-то смотрит на нас Темно-синяя постель Розовые креветки На воздушных пузырьках Думают, что они на дне * * * Там под водой  кто-то идет по дну   одинокий фонарик    на плантации водорослей     потерянная закладка      закрытый архив       полки шельфы бесконечные        ряды ископаемые отряды         тупиковые виды вымершие          таксоны ответвления           археоптерикс они могли поднять нас  могли нести   обнимая море    открывая горизонт как чашу     вогнутая поверхность перевернутый     утренний блещущий      рыбными рядами крышами       низкими вросшими в землю        меловыми виноградниками         у ограды сентябрь          глубоководные астры           давление одиннадцати тысяч            впадина памяти             невозможность речи идти по дну  чтобы подняться над   раскопками будущего    пересекая изобары мимо     колышащихся султанов      ила ламинарии дневниковых       разрушающихся от света        слабовидящих выброшенных         наверх глотающих          солнце наведенных           на резкость брызг            соленых магниевых             мгновений там              под водой * * * Доплывем до горизонта Повиснем на его веревке Дальше нельзя фарватер Глубина на которой не остается        воспоминаний Оттуда не видно один или двое И кто будет разглядывать Спасательные службы        утомленные спят Рыбы спят у поверхности Жарко тихо безлюдно Море серебрится штиль Здесь давно никого не было Навигация закрыта нет связи Нет смысла там никто не живет Необитаемое небо земля Две руки навстречу Сходятся у горизонта Так трудно было сказать тебе Так просто забыть * * * из воды сентября сразу в другой год сила притяжения вырастет как нас учили в шесть раз а это летнее лунное невесомое исчезнет держаться крепче стоит ли ты говоришь    да может быть    оно еще вернется * * *   о том, как ночью плывет  безмолвно на зов умноженная в повороте  ставрида   светящийся след    концентрических дуг   синхронно  как стрелки часов на пустых площадях кто слышит помехи и пропуски  шум в промежутках   между словами    вспыхивают и гаснут   точки тире устремляясь   нет адресата  штиль игра отраженных волн на стенах пустой комнаты над морем откуда само пространство  кажется населенным  в бесконечной перспективе  уменьшающихся существ   когда эта гигантская рука   протянута в ночь   над морем я знаю    что значит быть     всем      09.2004, 08.2005 Senilia 1 глубокий сон соцветия те что постарше осыпались в землю раннее детство какая-то терраса осы вокруг блюдца крупинки сахара на коленях ссадины пятна зеленки цветущей воды квадраты синевы разрежения следы водомерки перевернутой прояснилось и снова пошли облака 2 было время его пыльца везде отцвело и рассыпалось раскрылось крылатыми семенами коробочками ваты тополиным пухом всеми вещами на круг выходит то же забытое ждет в своей комнате перед зеркалом отражаясь за спиной смотрит и не видит сосредоточенно солнце печет травой поросло и вот внезапно левкои 3 с тем кто приходит только с ним буду говорить плачет потирает лапки умывается из чашки дай полотенце рубашку звездочки газа закипает вода треснула скорлупка собирайся моя родная едем машина ждет течение тянет за палец папа пойдем на высоком берегу моет белье бросает на ветер ищет свой дом вечернее солнце плес дети играют не слышат дети-камушки в рыбкином гнезде 4 мы на краю земли места которые кровь цыганка несла на спине дети табора неба донести и упасть и удариться оземь прощай прощай кровь равнина открыта ветер догоняет себя быстрее ветра простор на размах крыла шире простора лента реки выскользнула отказом ладонью рыба ушла из сетей и нет больше тайн отпущенные на волю лежим на дне лодки обнявшись весь улов небесные рыбы связанные хвостами одна глядит на луну другая на солнце и никогда друг на друга      07.2005 «Говорит наш господин…»  Говорит наш господин Не довольно ли мы плакали Не пора ли и нам пировать Прочтите мне пробудилась она на холмах галаадских Пойдите узнайте чья она дочь Отдайте за нее все что ни попросят ибо на что мне богатство отца моего если я сам не свой Поднимались на гору в жаркий день Слышали ее смех в садах твоих Обошли все земли собрали мед в каждом цветке по пчеле в каждом доме по дочери нет ее среди них Выйди из дома молодой господин оглядись вокруг узнаешь ли ее без покрова Где земля там и она где снег сошел там столы накрыты Благословен веселящий влюбленных на свадьбе твоей Благословен танцующий жениху и невесте Под деревом сидит сам себе поет его же не замечают боль и гнев все позабыто радость идет всех прощает Мать и отец в окошко глядят гостей не узнают а дом без дверей весенний дождь по тарелкам стучит просыпается петух ходит по столу подбирает зерно прошлогоднее      12.2006 «Проснулись…» проснулись в распоротом воздухе и земля под нами плыла отрешенная с открытыми глазами в невесомости верхушки деревьев поднимались на гребне и накренившись уходили за край вечно простуженные влюбленные в неведении плывем над землей цветение во всем пчелы покидают ульи покидают мир трассирующим солнцем мы прошиты насквозь пальцы просвечивают алым тело пространство для ласточек секущих редкий воздух раздвоенный снег заштрихованный черно-белый ноздреватый снег солнце пластает нас голубым ножом солнце не дает войти битое стекло солнца в комнатах где мы были счастливы не войти забинтованные руки в карманах на крылечке умирает пригревшись бродяжка весна      10.2006 «Книга, написанная тобой…» Книга, написанная тобой О солнце, о просторе Вот ее травяные страницы Утраты, пропуски То неразборчиво То слишком крупно Каменно, ветрено Ты говоришь — не плачь Все одинаково хорошо Это слезы приближают и отдаляют. Сегодня странный день Ветер листает меня как книгу Заложенную травинкой Там где чтение прервалось Обирает с веток Прошлое будущее Лес волнуется раскачивается Роняет крылатые семена Все возвращается в землю Или это земля становится небом. Корни ее деревьев Надо мной как гигантский дождь Зеленые качели из птиц Свадебные ленты невесты-земли Пена цветения укрывает ее Чтобы все привычное и родное Истлело, обнажилось Пребывало в своей чистоте Нестерпимой для взгляда. Как заглавные буквы Что остались нетронутыми Эти камни с северными письменами Кости оленей, рыб, озера, металлы Остовы зданий, могильники Наш разрушенный дом Все уже спасено, все открыто Там,   над вершинами сердца.      12.2006 За кадром 1 Будем снимать кино друг о друге Любительской камерой с руки Тающие улицы там за твоей спиной Волны горячего воздуха Вода бликует ничего нельзя разобрать В кадре бесконечные подробности весны Отсыревшая штукатурка какие-то гудки Наклоненные к земле здания Водостоки решетки моя рука дрожит И это единственная примета Остальное за кадром 2 Были воздухом Думали дальше ничего нет Тело обмелело просвечивая Другими берегами оврагами Видели землю ее зеленые веки заводи Были землей лежали в беспамятстве Разглядывали зерно Которое кто-то насыпал нам птицам Стучали в стекло смотрели Голубиным глазом в чужую жизнь Запахи кухни ржавчина Февраль с его вечной сыростью Хлебные крошки на столе Были голодом были пламенем Отступали к воде Стали водой Голубые розовые окна Ограды скамейки Над городом Наши души текут как ручьи 3 Теперь наши тени Будут только расти Прямые улицы сходятся Окна отражают друг друга Солнце смотрит нам в лицо Смутно припоминая комнату Занавеску хлопающую в окне Открытую дверь Ты ничего не оставила Низко над горизонтом Белесый шрам перистые облака Слипшиеся ресницы 4 Письмо запечатанное в конверте Идет долго смотрит в точку Видит белое спит Говорит себе внутрь себя Получается громче чем надо Кашель крупный почерк Что-то свое невнятное Расстроенное письмо Там где мы были счастливы Начинается дождь Буквы оживают Превращаются в насекомых Со множеством ножек Чернила плывут Корни деревьев обнажаются Выходят из-под земли Все становится явным Твое лицо в двадцать Тридцать и потом Происходит невозможное Как будто пленка В этом месте засвечена Но я узнаю тебя всегда Даже там где только свет И больше ничего      05.2007 Ветер, ночь 1 Имя твое ветер На другой стороне земли Кратчайшее расстояние Между нашими губами Позвонками ключицами Спинками кровати Ребра прозрачные от жара Расходятся на вдохе Открывая лучевые озера Сдвоенные меридианы Развилки пульса ключи Подрагивающие на дне 2 На подушке луна Глаза широко открыты Спутанные волосы Не бойся она спит Она нас не видит Иди ко мне 3 Кто-то ходит вокруг Разматывая пряжу Повсюду шорохи вздохи Мохнатые нити лунатика Бусинки лунной слюны Лежим в постели Оплетенные словно куколки Олеандровых бражников У которых впереди Всего одна ночь и за ней Всего один день 4 Сливаясь Уже разделены Карликовые силы Растаскивают нас Звездное вещество Перетекает Протуберанцами Изо рта в рот Мертвые ворсинки Одинаковые луны пыль И в центре сверхновая Черная от света С запрокинутым лицом 5 Тело обожженное Солнечным ветром Молодой бог глины Улыбающийся курос В дверном проеме За его спиной Дикий кустарник ночь Одежда изорвана Колючками звезд На бедрах лоскутки света В руке окаменевшая голова луны Змеи-волосы С высунутыми языками Не бойся Не двигайся И он тебя не заметит Он слеп от рожденья И не знает любви Его объятия пусты Он мнет глину не глядя День и ночь Его ласки глубокие борозды Вмятины ямки Полосы млечного пути Плывут по его лицу Лишенному выраженья 6 Встать ночью Подойти к окну Увидеть твое лицо Спящее на небе Мысленно Наощупь Повторить все его изгибы Разгладить все его впадины Оспины кратеры Чтобы ничего не было Чтобы все начиналось С начала      10.2007 Солнце неспящих разливами рек по всей ширине ветер беспрепятственно равнинами идет раскатами дальними грозами пригибая к земле сила без обхвата алая бесконечная цепью залегает трава все распорото высыпано в ветер расстреляно злая молодость раскуривает свой табак бросает за спину гаснет в бурьяне пятиконечной звездочкой упавшей шапкой буденновкой где-то в памяти зацепилось уцелело лодочкой дрожит блесна заплаканная монетка ниже по течению едва различим в вечернем тумане солнечный плес      07.2007 «Перерастая себя…» перерастая себя уходит в небо соцветиями метелками сеется в ночь песчаный ветер несущий шепот косы в соснах полосы тепла раздвоены как рукава млечного пути остывающий песок на отмели розовеет неглубокое слоистое дыхание моря короткая ночь распалась между двумя ударами сердца      08.2007 «На склоне…» на склоне когда нас уже нет ничто не шелохнется не изменится редкие облака в перевернутых зрачках моря внизу мы снова стали поворотом неба осыпью мелкими цветами горечавки тенью ветра тенью самих себя каменистым плоскогорьем гребнями тишины ночь сеет нас заново море подступает к запекшимся губам раненый к раненому потому что найдут только вместе наши тела пещерные города крошащиеся от ветра каменная смола высолы на щеках руки корни на краю обрыва ягоды кизила рассеченная бровь терновник эхо на склоне обнявшись молчим не замечая что нас уже нет      11.2007 «Долгое пребывание…» долгое пребывание неразделимых в темноте пещеры тел души висящие вниз головой белые бабочки обсыпанные мучнистой росой ресницы окаймленные светом видеть все и не отзываться пока душа и тело расслаиваются навсегда закрыли глаза чтобы узнать внутренний свет заглянуть в колодец упирающийся другим концом в звездное небо чтобы ночь накренилась и ее гигантское колесо пошло наверх чтобы мы раскачиваясь лицом к лицу в деревянной бадье молчания поплыли как новобрачные к началу своей истории но здесь истории нет неуничтожимое лето растет сквозь пальцы в его дыхании растрескиваются все семена способные выбросить из себя еще одну жизнь      04.08 «Солнце неспящих…»  солнце неспящих немилосердное над головами надгробия выгоревшая трава теперь нас никто не услышит мертвые устьица раскрываются сотнями ртов муравьиные семьи ищут своих в раскаленном песке безумие думать что мы устоим живые среди мертвых что будем помнить когда другие забудут растерзанные по камням в пыль в боль в свет утопленные в земле поднимемся взойдем новой пшеницей под солнцем неспящих      04.08 Дальше весна * * * у февраля твое лицо и я не могу его вспомнить кто-то входит в комнату и живет в ней занавески опущены тихий снег за окном мокрые ветки * * * в ложке плавится солнце в стакане талая вода твой двойник не раздеваясь садится на край кровати не заставляй меня возвращаться сюда я устал на его рукаве никак не растает снег * * * прозрачные пальцы дзинь помешивая приподнимая голову тебе нельзя говорить твое тело еще не сложилось из растворенных в весеннем воздухе элементов * * * снаружи кажется в доме никого нет иногда за стенкой едва заметное движение это меняются местами месяцы близнецы * * * февральские перепады температур потом слабость под дверью письма звуки проникают сюда прошлогодними ответа не нужно * * * разделить нас на до и после вытянуть шерстяные нитки боли и радости растащить соринки каждого дня разобрать по зернышку оставить чистое пустое место пока не наступило утро пока еще темно вот она муравьиная работа зимы * * * дни стали длиннее они не умещаются на столе для нас больше нет ни времени ни места задетые локтем разноцветные склянки падают с крыш капает мутно-зеленое аптечное лето цветущее желтой пыльцой беспамятства * * * изредка на уровне наших глаз солнце наискосок через весь двор на десять лет назад на двадцать по колено в траве идущее к себе солнце прошлое связало нас спина к спине распятые на колесе упрямцы повторяем что видели небо и землю больше не нужно ничего * * * отражения блики по стенам затопленной комнаты мы открывали окна и город перевертывался продетый в кольцо раскачивался на нитке над ладонью неба между да и нет город корабль пришвартованный к ручке двери уходил под воду со всеми своими лестницами дворцами и колокольнями * * * под нами залив архипелаги крыш перевернутые лодки в водовороте пенятся щепки сталкиваются тонут подводный колокол раскачивается в темноте забыть силы уже на исходе * * * просыпаюсь от слез небо вырезано из жести острые края крылья птицы над городом мечутся оглушенные ударной волной птичий крик неизлечимой отрезанной земли смятые теплом комки перьев превращаются на лету в грязный снег * * * выходим из дома прикрывая глаза ладонью пустые улицы обрывки газет отчетливо каждый прожитый день не сговариваясь прячем улыбку вместе до угла дальше начнется весна      02.2008 IV Поселок генштаба Я помню лето Хотя говорят, что меня тогда Еще не было на свете Но какое это имеет значение Помню изрытый песок На плоском речном берегу Волейбольную сетку Радиомачту Мороженое Одеяло в клеточку На котором лежит газета Панамка с двумя пуговицами И пачка папирос. На вышке свистят Мяч опять уходит вверх В замедленном падении Перевертывается небо Самолет, верхушки сосен Дачный поселок И воланчик, зацепившийся за ветку Падает в траву И теряется навсегда.      12.2004 Ленинград The heavenly ambulance drawn by a wound      Dylan Thomas 1 Никто из нас Кто-то третий Мозаика невской воды Заводские шедевры фонтанки Тени на другой стороне улицы Не было ни смертей ни встреч Мальчишка с фотографии Гоняет по двору медный обруч Его сверстники на пискаревском Ну сколько можно звать Посмотри на свои коленки И всё в песке Приходит большая вода и не смывает Большая беда и не слышит Сообщающиеся колодцы Для наблюдения неба Вот я, а вот моя мама Смотрим на гигантских рыб Медлительные дирижабли Плывущие с крайнего севера Над нами облака 2 Плывут переслаиваются Слуховое окно Непривычная тишина Застигнутые небом Не бойся мы не одни Посмотри вниз Вышли целыми семьями В руках закопченые стекла Радио молчит В пулково все готово Для записи в реестры Звездного неба 3 сдвоенные коды давай меняться ты ведь хотела a на b методом подстановки и никто не будет заглядывать в наши тетрадки цепи днк незаметная трансмутация по кирпичику перевернутый ответ безболезненная подмена тело составленное из 00 01 11 10 выпускной табель один на двоих 4 Созывает urbi et orbi чертит в небе Письмена святого Петра Раскручивает световой Меч ухватившись Двумя руками За рукоятку прицела Ведет крестик по берегу Кто кто Кто не спрятался Кто здесь не виноват Кто не видел зверя моего Восставшего из глубин воя Воя тише маленький мой Волчонок в утробе метро Огромной рыбине Я с тобой с отбой Воздушной тревоги Смещается опадая Хлопьями в красной Области спектра 5 Петер ищет сердце В подземелье Ряды стеллажей Шестизначные номера Одинаковые реторты Заткнутые ватой Теплятся бормочут Фосфены близнецы Еще один погас Каменный остров Уходит под воду Нет невозможно Нас слишком много 6 прибыла скорая почта скорее было нельзя вращается треугольное отверстие разбрасывая окалину сирена никто не выходит припали к окнам admirantum stella до края земли новый город      06.2005 Как это было Sun the father his quiver full of the infants of pure fire      Dylan Thomas В те дни Когда наши тела Открылись в траншеях И мертвые через платок Обыскивали живых Кто-то из них Заметая следы Вытравил нам лица И забил наши рты Штукатуркой Подойди, Отче Подуй им в лицо Пусть расскажут Как это было Известь обжигала вены Створаживала кровь В проломах дверей стояло солнце Астрономический вестник Конца времен Чумная комета Приблизилась к земле И плюнула нам в глаза Радио орало придите ко мне Все меченые прокаженные Я отделю овец от козлищ В пещи огненной Поднимите упавших Приведите слепых и увечных Я дам вам последнее утешение Дам вам обмылки И выключу свет Тело твое мыло Руки твои реки Кровавая рубаха В протоке Мы шли по трубам Светильный газ струился из глаз Солнце извивалось под землей Словно раздавленный червь Протуберанцы гнева Гасли в разреженном воздухе Господи, нам нечем дышать Отче, зачем Покинул нас В твоих Катакомбах Метановая заря Над марсовым полем Кольцо оцепления Конвейер вышел из строя Незрячие личинки солдат На ленте транспортера Смотрят в небо Резиновые маски Удушливый запах хлороформа Дайте им еще Пока связисты Ищут место разрыва Нет его среди мертвых Нет и среди живых Медные контакты Прижатые к вискам Окислились от смертного пота Вольтова дуга Встает над миром Из наших глазниц Радуга нового дня Где твое тело Болотная вода Хлеб из лебеды Виселицы на холмах Тирольские песни ворон На черной мельнице Мои работники Моляры и премоляры Каменные десны Перемалывают тебя В пыль Нет его среди мертвых Нет и среди живых Мы смотрели в огненный зев Где тлела кора и на губах Выступала смола Пляшущие языки Били ушные молоточки По стенкам колокольной ямы Глина растрескалась Обручи лопнули И боль обняла нас Обняла наши головы Прижала к животу Чтобы мы слышали Только твое сердце Сердце его солнце Тело светозарный вольфрам Отвалите камень войны Посмотрите что с нами стало Где наши звезды Где отметины Нет его среди мертвых Нет и среди живых      01.2006 Ангельский колокольчик Ангельский колокольчик Белоголовый Кто вывел тебя из дома Динь-дилинь Кто продел твои ручки В колодезные петли Ржавые петли Динь-дилинь Висит мой колокольчик У черной речки Не отвечает Динь-дилинь Собака лает ветер дует Качает мою детку Босые ножки Динь-дилинь      02.2006 «Ежевика кровь…» Ежевика кровь Потерпи уже недолго Небо свернулось от жара Вылизывает мертвых щенят Запекшимся языком Против шерсти Репейные братья Никто не отнимет нас У смерти «Тело изгородь…» Тело изгородь За нами облачный край Одноглазое небо Склеивает длинной слюной Комариный шар Полая соломинка Облеплена муравьями Все перевернуто В глубине зрачка Затканы паутиной Соцветия бузины Радужной пленкой Подернуты наши глаза      02.2006 После войны Всадники апокалипсиса Размеренным шагом по площади Что он видел тогда сквозь метель Ряды одинаковых оловянные ложки Под шинелью что-то темное значит живой Остальные белее белого уже попрощались В детской дифтеритный жар он не узнает Он даже не увидит меня я не вернусь Вернется тот кто сейчас один В заснеженной москве молчаливой Взвешивает души их снова поровну Стрелки синие красные Карта поделена у нас чистилище У них уже ад Его глазницы бойницы Залитые смолой Исполин каменный идол Перед войском на лошадиных ногах Главнокомандующий ставленник Бурана его звездочек Хлопьев тающих на лице Бог отец нации маршал жуков Неподвижный Медиум цели «В благополучной Европе…» В благополучной Европе Соловьи сады в молоке Сахарные деревья Посаженные на спички Маленькие кусочки хлеба Площади тарелочки С круговым движением Ножка циркуля роза фонтана Зеркальные двери магазинов Консьержка спицы голуби Крылья аккордеона Хрипловатый голос О жизни в розовом свете Вместе с ним огромным Небом лицом я наклонился К земле чтобы увидеть О чем она поет В соцветиях снарядов В разрывах облаков Островки тишины «Спасенные города…» Спасенные города Я читал — Warsaw, Potsdam И колокол переворачивался Анно домини они вставали И называли себя Страница за страницей Я записывал — «уничтожено» Документы обвинения На снимках каштаны в цвету Парадные лестницы закрученные в небо Полутемные вестибюли маятник За стеклом ожидание пепел Кто-то сказал — «над жизнью» — совсем близко Сквозь помехи мне послышалось Голос из угла был ангелом И я проснулся Руины бараки трубы — все исчезло Они стояли нетронутыми Заграждения сняты Реки текли навстречу Голубой Дунай сестрица Висла Зеленый Одер ветки черемухи Завтра мы встретимся Там на середине моста Нас обменяют на июнь и июль И влюбленные Буда и Пешт Обнимутся над рекой «После войны…» После войны На отмели слушаем ее шум Города-острова растерянные Сколько уцелело никто не знает Города-побратимы новые семьи Новая география Молоденькая учительница В пустом классе солнечные зайчики Мела нет, но есть ведро и тряпка И весенняя Прага за окном Видишь ее? Срываем бумажные ленты Переворачиваем парты Весело потому что заново Потому что он говорит по-русски А она не понимает Смеется Земля велика Поселимся где захочешь Мое сердце теперь повсюду На площади Звезды ветвится Артериями бульварами Коридорами метро до самой Москвы Спящие женщины дети Дежурная по станции С листовкой в руке плачет Не может прочесть разбудить Поезда спешат нагоняют За окном поля поля На полках по трое-четверо Все братья на одно лицо Поднимут на руки Всходы к солнцу Лицом к лицу Тепло земли «И нет ни правых ни виноватых…» И нет ни правых ни виноватых Кинохроники наводнения Остовы зданий Высохшие пятна медуз Это море наступило и ушло Схлынуло сорвало одежду Обнажило обокрало Под стрекотание проектора Нас выхватывают из темноты Вторая жизнь и последняя Кто это говорит кто Свидетелей больше нет Дело закрыто Говорит неопознанная Радиостанция войны Прослушайте наше сообщение Прямо из-под земли Сигналы точного времени А потом легкая музыка Вальс Экран давно погас А мы всё чего-то ждем Дым рассеивается Никто нас не рассудит Бери шинель вставай Вставай и иди      11–12.2005 V Новый год 1 Я иду по улицам, возникшим в конце зимы, Я разбужен голосом радиолы, Новичок, учащийся летной школы, Узнающий с воздуха берега, холмы, Разлинованные острова, овраги И чернила рек, разлитые по бумаге. Собираю звуки, ключи, монеты, Тяну телефонную нитку от дома до дома, Разыскиваю голоса и приметы Довоенного аэродрома, Где-то здесь его бетонная полоса Переходит в обетованные небеса. 2 Под стеклянными крышами голуби, На балконе дремлет змея в герани, Растекается черное олово Подворотнями и дворами, Забирается спящему под рубашку, И ко рту подносит чужую фляжку. Оживает великий голем, щурится, Сжимая в зубах пентаграмму, Осматривает окрестных улиц Военно-воздушную диораму, И несется из окон открытых Деловитая рио-рита. За столом работает мой отец, Лампа горит, прикрытая полотенцем, За стеной умываются новые выдвиженцы, Капля по капле бежит свинец И поет на множество голосов В горлышке главных песочных часов. 3 Я болтаюсь в аэроклубе, В небе «лавочкин» выполняет бочку, Я сижу в огромном стеклянном кубе, Как гомункулюс-одиночка, У отца никак не заканчивается летучка, У меня в кармане сливочная тянучка. Горячо дыхание авиации, Синевой сияют ее глазницы… Я уснул. Над морем цветут акации, Облака собираются на границе, И летят, опыляя стальные розы, Алюминиевые стрекозы. Умберт Нобиле, благородный старец Поднимается из полярных льдин… Надо мной наклоняется ординарец: — Ты поедешь домой один. И кому-то еще, с улыбкой: — Я уверен, это ошибка. 4 Я иду по улицам тридцать седьмого года. Половинка ампулы, стекла, вата. Отсыревшие лестницы, пятна йода. Вот и дверь. Опечатано. Подпись. Дата. Телефон. Не слышат. Полоска света. За окном неподвижно висит ракета. Пахнет хвоей. Пекут пироги с брусникой. Начинаются первые дни каникул. Я тяну за ручку, она ни с места. Я освободился из-под ареста. Отзовись, сынок, отопри защелку, мы пойдем на горку, пойдем на елку, мы построим город, развесим флаги, нарисуем солнышко на бумаге, две звезды, серебряный самолетик, и МОСКВА напишем на обороте. Спят учебники спят тетрадки тихий снег намело в углы задремали в яслях волы месяц ходит вокруг кроватки спит полярник в своей палатке гаснет звездочка на груди. Я вернулся. Все еще впереди.      2001, 2004