Даффи влип
Дэн Кавана


Даффи #1






Шантаж — дело грязное. После визита двух громил в дом мистера Маккехни, его жене пришлось накладывать тринадцать швов, а то, что бандиты сделали с их котом, было просто плодом больной фантазии. Полиция бессильна защитить бизнесмена, а потому за дело берется Ник Даффи, бывший полицейский, а ныне частный детектив и консультант по вопросам безопасности. Следы ведут в Сохо — район сомнительных заведений и сомнительных личностей. И хотя Даффи знает этот район и его обитателей как свои пять пальцев, личной безопасности ему это не гарантирует. Наоборот, каждый новый шаг к разгадке может стать для него последним…






Дэн Кавана

Даффи влип


Посвящается Пэт Кавана






Глава первая


В день, когда порезали миссис Маккехни, больше ничего особенного в Уэст-Байфлит не произошло. И в Пирфорде тоже. Даже в самом Гилдфорде[1 - Гилдфорд (Guildford) — столица графства Саррей, Уэст Байфлит и Пирфорд — небольшие города в этом графстве.] ничего не случилось. На заполнение страницы криминальной хроники в «Гилдфордском вестнике» уходила неделя тяжкого труда, и то преступления были все больше из раздела несерьезных происшествий с участием представителей среднего класса: мошенничество, кражи в магазинах, совершенные дамочками климактерического возраста, уклонение от уплаты налога на собак. Случались драки на дискотеке, хотя подростки в большинстве своем не хотели рисковать членством в лиге молодых христиан. Поэтому, когда миссис Маккехни порезали, криминальная колонка на седьмой странице «Вестника» могла бы начинаться как раз с этого факта; однако же нет. Она начиналась с описания мерзости, которую совершили преступники потом — мерзости, которую не одобрил бы даже Большой Эдди со своим извращенным чувством юмора. И это определенным образом характеризует журналистов.

Когда Рози Маккехни открывала дверь своего дома в тот августовский день, она думала, что пришел газовщик. Любой бы так подумал. Когда подходишь к входной двери, видишь невысокую фигуру сквозь витражное стекло, отодвигаешь задвижку и сразу слышишь: «Газ», естественно предположить, что перед тобой газовщик. Кто тут будет вспоминать, когда в последний раз снимали показания счетчика.

Коротышка вошел стремительно, нагнув голову, и сильно толкнул миссис Маккехни в левую грудь, после чего прижал ее руки к телу и просто встал рядом, удерживая жертву. Женщина ощутила острую, ноющую боль в груди и с ужасом опустила глаза на макушку коротышки, чьи волосы были покрыты чулком в сеточку; взглянув на открытую дверь, она заставила себя закричать, когда вошел второй мужчина. Незнакомец протиснулся в прихожую, аккуратно закрыл за собой дверь, приложил палец к плоской мясистой поверхности губ — это всё, что было видно из-под маски-чулка, — и произнес:

— Тссс.

Когда он это сделал, миссис Маккехни немного успокоилась, но потом вдруг по-настоящему испугалась и только открыла рот, чтобы закричать, как второй мужчина немедленно подскочил к ней и накрыл лицо рукой.

— Тихо, Рози, — прошептал он, — без воплей. Вопли нам не нужны. Поняла?

Она поняла. Выбора не было. Один мужчина сдавил ей ребра, второй придушил. Она взглянула вниз: видно только голову в чулке на уровне ее жемчужного ожерелья (господи, драгоценности!); сбоку — мощная рука и коричневое пятно пуловера. Миссис Маккехни была одна. Миссис Брэнан, домработница, ушла в двенадцать, разбив очередной флакон духов. Единственным живым существом в доме, помимо двух мужчин и миссис Маккехни, был кот Годфри.

Высокий снова заговорил, прямо ей в ухо:

— Слушай сюда, Рози, я расскажу, что мы собираемся делать. Вернее, чего не собираемся. Убивать тебя мы не будем. Насиловать — тоже. И больно не сделаем. Красть ничего не собираемся — ну, только если нам что-то очень понравится. Поняла?

Он ослабил хватку; она приоткрыла рот, передумала и ограничилась кивком.

— Отлично, Рози, и без воплей, как я сказал. Мы пришли сделать одну вещь, как только закончим — сразу уйдем. Лады?

Она снова кивнула.

— Но мы не хотим, чтобы ты нам мешала, поэтому, боюсь, придется тебя связать. Хорошо?

Она кивнула. Высокий не отнимал руки от лица, челюсть свело. Коротышка ничего не говорил, только держал ее с каким-то молчаливым исступлением — это напомнило ей дни молодости.

— Сначала я уберу руку со рта, сниму на хрен эту маску и завяжу тебе глаза, чтобы потом не волноваться, как бы ты нас не узнала. Можешь закричать — казалось, он читает ее мысли, — но тогда, я сделаю так, дорогуша, что твоему дантисту работы на месяц хватит. Так что ни-ка-ких воплей, — медленно повторил он, затем мягко убрал руку, шагнул за спину, сорвал чулок с головы и быстро завязал ей глаза.

— Молодец, детка. А теперь малыш снимет маску и завяжет тебе рот — вдруг нам придется пройтись по дому, а возвращаться, чтобы тебя заткнуть, нам вряд ли захочется.

Она почувствовала, как первый нападавший высвободил ей руки, и молча стояла с завязанными глазами, пока они оба готовили кляп. Чулок грубо растянул губы по краям, надавил на язык и, казалось, забил весь рот. Вкус был мерзкий. Кто-то из них крепко затянул чулок узлом у основания черепа.

— Пардон за бриолин, — сказал высокий. Похоже, разговорами занимался исключительно он. — Варианта два: бриолин или перхоть. Извини, не предложили на выбор. Не слишком туго?

Они затянули так, что болели края рта — как будто губы потрескались. Рози покивала головой.

— Туговато? Извини, Рози, но ты должна нас понять. Если не затягивать, то и смысла нет. Но я тебе вот что скажу: так даже лучше. Другие ребята, наши коллеги, сначала набили бы тебе рот ватой. Довольно неприятно. Щекочет в самом горле. Некоторых наизнанку выворачивает. Я слыхал, одного старого пердуна так вывернуло, что он своей блевотиной захлебнулся. Гадость какая, правда?

Высокий явно обращался к напарнику — тот что-то буркнул в ответ. Потом она услышала тихое постукивание. Из того, что ответил высокий, Рози заключила, что коротышка, видимо, постучал по циферблату.

— Ладно, а то мы тут корни в паркет пустим. Погоди, Рози, не уходи никуда.

Они на минуту отошли, а потом вернулись и, втащив ее, судя по всему, в гостиную, посадили на стул с закругленной спинкой, который, очевидно, принесли из кухни. Потом она почувствовала, как ей замотали щиколотки, но не веревкой. Наконец они связали ей руки.

— Самые лучшие чулки, Рози. «Маркс энд Спенсер».[2 - «Маркс энд Спенсер» — сеть магазинов в Англии, торгующих одеждой и другими товарами для среднего класса.] Тон «осенний беж». Специально для тебя выбирали — думали, такая женщина, как ты, должна носить именно этот оттенок.

Ничего подобного, но к чему такая фамильярность? Если они явились что-то украсть, почему сразу не принялись за дело? Однако они не могут быть просто грабителями — зачем они тогда разузнали, как ее зовут? Как они выбрали именно тот день, когда ее не навещали подруги, а сама она не ходила играть в бридж? Они что, следили за домом? Наверняка. Так какого же черта им надо? Сколько еще времени пройдет до прихода Брайена? Может, им что-то нужно от Брайена? Нет, вряд ли — тогда бы они не пришли так рано.

Высокий мужчина продолжал рассуждать о чулках своим спокойным голосом с лондонским акцентом.

— Две пары чулок, Рози. Это же лучше, чем щетки и метлы от «Фуллер браш»,[3 - «Фуллер Браш» — крупная американская компания по производству товаров домашнего обихода. Работает по принципу сетевого маркетинга.] правда? В смысле, если цвет не понравится, всегда можно вернуть, так ведь? Я бы на твоем месте считал эти чулки ложкой меда в бочке дегтя, ей-богу, Рози. И потом, если тебе не подойдут, может, Барбаре будут впору? Да, думаю, Барбаре будут в самый раз.

Рози Маккехни не знала никакой Барбары. В ранней молодости, возможно, у нее были знакомые по имени Барбара, но сейчас она ни с одной не общалась. Рози было далеко за сорок, и никакой Барбары за последние двадцать лет она не встречала. Почему же тогда он дважды повторил это имя? Как будто нарочно.

После небольшой паузы высокий опять заговорил, на этот раз почти извиняющимся тоном.

— Боюсь, Рози, мы дошли до самой неприятной части. С самого начала нам пришлось тебя разок обмануть, чтобы ты нам помогла. Вообще-то мы тебя дважды обманули — ну, в смысле, в газовой службе мы тоже не работаем.

Он снова замолчал. Рози вдруг стало по-настоящему страшно. Об этом сообщило ее тело — по ноге потекла струйка мочи.

— Все нормально, убивать мы тебя не будем, такими вещами не занимаемся. Насиловать тоже не будем, хотя, позволю себе заметить, мистеру Маккехни сильно повезло. Боюсь, однако, придется тебя немножко порезать. Будет больно, без этого никак, но мы постараемся, чтоб не слишком. Мы же не садисты, в конце концов. И потом, босс очень четко нас проинструктировал. Так что будет терпимо.

Рози Маккехни заплакала с повязкой на глазах. Они наверняка исполосуют ей лицо. То самое лицо, которое Брайен разглядел в кордебалете мюзикла «Свистать всех наверх!» туманным ноябрьским вечером 1952 года. Он высмотрел его из шестого ряда партера, несмотря на то, что Рози была в матросском костюмчике и смешной шапочке с красным помпоном. Во Франции, как потом объяснил ей Брайен, девушки подходят к матросам и просят потрогать помпон на счастье в обмен на поцелуй. Когда Брайен появился за кулисами с букетом астр и спросил, можно ли потрогать ее помпон, она не поняла, точнее, поняла все слишком однозначно. Но он имел в виду совсем другое, как растолковал ей потом за ужином. Именно тогда он впервые назвал ее «моя хористочка». А теперь его хористочке, девушке, которую он выбрал, сидя в шестом ряду партера, изуродуют лицо. Она точно знала.

— А теперь пришло время Стенли, — мягко произнес высокий. Стенли: так, наверное, зовут коротышку; надо хорошенько запомнить.

— А теперь, миссис Маккехни (он неожиданно заговорил официально), мы сделаем маленький надрез, совсем маленький, на плече.

Слава богу, лицо они трогать не собирались.

— Сейчас будет чуточку больно, но крови вытечет немного, наложат несколько швов, скажем, восемь — десять, ну и платья с открытой спиной не поносите какое-то время — сами удивитесь, как быстро все заживет.

Она ждала. Ничего другого ей не оставалось, только ждать, что будет дальше.

А дальше было вот что: коротышка залез в карман и вытащил большой тяжелый нож с выдвигающимся лезвием для резки линолеума. Корпус ножа был металлический с синеватым отливом, а сбоку — защелка с насечками; если сдвинуть ее вперед, лезвие вылезало наружу. По знаку высокого коротышка вышел из гостиной и направился на кухню по коридору, мимо театральных афиш в рамках. Он не заметил Годфри, сидевшего на комоде, но Годфри определенно заметил его.

Годфри был большой упитанный серый кот. Этот огромный развязный мачо имел четкие представления о защите собственной территории. Такие коты обычно прижимают кошек к стене и, если те сопротивляются, вопят насчет фригидности. Даже в кошачьем мире, где эгоизм и хитрость — главные ценности, Годфри выделялся своим злобным нравом. Другие коты держались от него в стороне; небольшие соседские песики перебегали дорогу, только бы не встретиться с Годфри; даже хозяева по-настоящему не любили его. Давали все, что требовалось, но контактировать старались как можно реже.

Проходя мимо комода, коротышка услышал резкое шипение. Обернувшись, он увидел Годфри и, думая, что знает, как вести себя с котами, протянул руку, чтобы почесать животное под подбородком. Годфри не любил, когда его чешут под подбородком; ему вообще не нравилось, когда люди к нему подходят. Как только рука приблизилась, он хватил по ней правой лапой.

Годфри держал когти в форме. На тыльной стороне ладони показались три белые линии; через несколько секунд они вздулись, и выступили капельки крови. Коротышка в недоумении уставился на собственную руку, потом медленно обвел взглядом кухню. Когда его взгляд упал на морозильную камеру, он неожиданно схватил Годфри за шею, прежде, чем тот успел среагировать, быстро пересек кухню, открыл морозилку, зашвырнул туда кота и захлопнул дверцу. После чего обернулся и еще раз оглядел помещение: барный столик, потолок со встроенным освещением, поверхности из нержавейки, повсюду разные кухонные приспособления и духовка с грилем. Коротышка довольно кивнул.

Затем подошел к раковине и включил холодную воду: смыл кровь и подержал руку под струей, чтобы остановить кровотечение, после чего налил воды в чайник и поставил на огонь. Когда из носика пошел пар, коротышка взял нож, вытащил лезвие и с минуту подержал над паром.

Вернувшись в гостиную, он увидел, что высокий впервые за день выказывает признаки нетерпения. Платье на спине у женщины было расстегнуто.

— Что-то ты долго.

Коротышка протянул правую руку и произнес единственную фразу за все время:

— Чертов котяра. — Голос у него был выше, чем у подельника, с сильным ирландским акцентом. Коротышка взял нож в правую руку, и на царапинах выступили свежие капли крови. Положив женщине левую ладонь на середину спины, он заставил ее наклониться вперед, а затем произвел быстрый, аккуратный вертикальный надрез на правом плече, в паре дюймов от лямки бюстгальтера. От усилия у него на руке снова выступила кровь, он машинально вытер ее о платье.

Высокий опять заговорил:

— Три дюйма. Босс сказал, три дюйма.

Рози согнулась пополам от боли.

— Как раз три и есть. — Он присел на корточки рядом со связанной жертвой. Голос его звучал почти заботливо. — Откинься назад, милая, так у тебя кровь только сильнее пойдет. Она выпрямилась, пытаясь не растянуть рану. — Восемь — десять швов, больше не понадобится, точно. От силы двенадцать. Ты справишься. Можем дать тебе выпить, если хочешь.

Она отрицательно замотала головой. Рози не пила спиртного. Никогда. От бокала бренди ее бы сейчас скорее вывернуло наизнанку, чем от привкуса бриолина с маски коротышки.

— Мы скоро уйдем, — пообещал высокий.

Коротышка отнес нож обратно на кухню смыть кровь. Он открыл холодную воду, подержал минуту-другую лезвие под струей, вытер кухонной тряпкой и положил нож обратно в карман. Затем опять сунул руку под воду, хотя кровь почти остановилась, Промокнув три параллельные красные полосы на тыльной стороне ладони, мужчина подошел к духовке с грилем, повернул регулятор на полную мощность и задумчиво направился к морозилке.

В гостиной высокий ослабил чулок на лице миссис Маккехни.

— Потряси головой, так он постепенно сползет. Извини, больше ничего для тебя сделать не можем, но ты должна нас понять. Надо делать, как говорит босс. Не сделаем — нам же хуже.

Рози услышала, как коротышка вернулся из кухни.

— Все подчистил? — спросил высокий. Тот буркнул. — Я тут тоже вытер, — продолжил высокий и в последний раз повернулся к миссис Маккехни: — Ну, Рози, всего хорошего, нам пора. Да, надеюсь, чулки подойдут. Хотя бы одной из вас.

Через несколько секунд входная дверь тихо затворилась. Миссис Маккехни чувствовала, что платье до пояса отяжелело от ее собственной крови. У нее едва хватило сил стряхнуть повязку с глаз. Когда чулок упал, женщина обнаружила, что смотрит в окошко на задний двор. «По крайней мере, они не тронули лицо, — подумала она. — Ничего не взяли и не разбили со злости, как обычно делают грабители. Да и грабители ли это? Скоро домой вернется Брайен, он объяснит, что произошло, он скажет, почему».

Когда Брайен вернулся из Лондона, то подумал, что жена снова испортила ужин. Мистер Маккехни, полный, медлительный, с красным лицом, стоял в прихожей, чтобы отдышаться после прогулки от станции, и раздумывал, куда пойти сначала, на кухню или в гостиную. Из кухни доносился едкий запах горелого, хотя на привычный подгоревший ужин было непохоже — запах был неожиданнее, резче, что ли. Как будто матрац подпалили. Из гостиной донеслись приглушенные всхлипывания: Рози опять рыдает над пропавшим ужином. Ее слезы всегда смягчали его раздражение по этому поводу.

Брайен был заботливым мужем, и поэтому сперва направился в гостиную, а не на кухню. Еда и так уже сгорела — несколько минут ничего не решат. Он увидел привязанную к стулу Рози, кинулся к ней, чтобы обнять и утешить, но тут заметил кровь. Мистер Маккехни развязал чулок, стянувший ей рот, освободил запястья и ноги, взял ее лицо в ладони, поцеловал в щеки и лоб: Рози смотрела на мужа глазами потерянного ребенка и не могла вымолвить ни слова. После нескольких минут мучительной тишины Брайен подошел к телефону и вызвал семейного врача, затем позвонил в полицию. Когда он положил трубку и вернулся к жене, та вдруг спросила:

— Кто такая Барбара?

— Барбара? Не знаю. А что?

Но Рози просто глухо повторила:

— Кто такая Барбара?

Маккехни нахмурился и ринулся на кухню спасать остатки ужина. Барбарой звали его нынешнюю любовницу. Но любовницей она стала совсем недавно — кто и как мог об этом узнать? И для чего? Какое отношение это имеет к нападению на жену? Почему ценные георгианские подсвечники так и стоят на столе в гостиной? Почему ничего не тронули?

Зайдя на кухню, Маккехни обнаружил, что ущерб все-таки нанесен. То, что медленно поворачивалось на вертеле в духовке, определенно был не ужин Брайена Маккехни.




Глава вторая


Приехал врач, наложил тринадцать швов, дал миссис Маккехни успокоительное и уложил в постель. Часом позже прибыли двое полицейских, извинились за задержку, сославшись на нехватку кадров, увидели, что жертва находится под действием лекарств, задали мистеру Маккехни пару бесполезных вопросов, велели ему ничего не трогать («Что значит — ничего?» — возмутился он), бегло осмотрели двери и окна и обещали вернуться на следующий день.

Мистер Маккехни сидел над тарелкой готового супа «Хайнц» из бычьих хвостов, раздумывая, зачем кому-то понадобилось нападать на жену и в то же время сообщать ей имя его любовницы. Никаких явных врагов у него не было. Любовница, она же секретарша, была не замужем, и, хотя носила кокетливую высокую прическу, улыбалась незнакомым мужчинам и покачивала бедрами при ходьбе больше, чем нужно, в существовании соперников Брайен сомневался. И потом, если бы кто-то появился, Брайен был не так уж к ней привязан: захочет уйти — пожалуйста. Прошли те дни, когда он стал бы бороться за женщину. По правде говоря, и бороться-то как следует он был не в состоянии — единственным физическим упражнением для него были манипуляции с ножом и вилкой; он задыхался после подъема по лестнице, часто потел, страдал от лишнего веса, а в прошлом году перенес предынфарктное состояние.

На следующий день сержант-следователь из гилдфордского центрального отдела расследований сидел с напарником у постели Рози Маккехни. Шаг за шагом выяснили всё, что она знала, хотя, по большей части, речь шла о том, чего она не знала. Нападавших было двое: высокий мужчина в коричневом свитере, говоривший на кокни, и коротышка с ирландским акцентом, который, как осторожно определила Рози, «подал реплику» насчет Годфри. Коротышку могли звать Стенли. Два или даже три раза со значением упоминалась какая-то Барбара. Еще говорили о каком-то Боссе.

— Вы с кем-нибудь ссорились, миссис Маккехни?

— Нет, я ни с кем не ругаюсь. Только с домработницей. Какие ссоры вы имеете в виду?

— Ну, споры, разногласия, знаете, перебранки, что-то такое.

— Нет.

— Не знаете никого по имени Стенли?

— У Брайена есть дядя, но…

— Понимаем, мадам. А как насчет Барбары?

— Я пыталась вспомнить. Нет, никого, никого не знаю.

— Похоже, одна надежда на экспертизу. Если только ваш муж нам ничем не поможет.

Полицейские медленно спустились в гостиную с мистером Маккехни.

— У нас проблемы, — заявил Бейлис, сержант-следователь в голубом костюме — мужчина несколько свирепой наружности с волосами песочного цвета, — проблемы. Личности установить нельзя; по сведениям, которыми мы располагаем, под подозрение попадает половина населения Англии. Вот и напарник мой говорит — никаких отпечатков. Ничего не украдено. Очевидного мотива тоже нет, согласны?

— Я никакого мотива не вижу.

— И такая жестокость. Один кот чего стоит. Проблема вот в чем: был ли это маньяк, пара маньяков или нет? Если б дело было только в коте, я бы сказал: да. Бывают люди совершенно нездоровые. Знавал я таких, что котов с крыши сбрасывали просто так, шутки ради. Но на вертел насадить и поджарить — это что-то новенькое. Что скажешь, Уиллет?

Напарник начал вспоминать преступления, совершенные против кошачьих, с которыми ему приходилось сталкиваться:

— Топили, бывало, ну и, это, увечья наносили. Слышал, как в канистру запаяли, это давно было. Но такое…

— И потом, — продолжал Бэйлис, — телесные повреждения, нанесенные вашей жене, были, похоже, спланированы, так? То есть они знали, как ее зовут, когда она будет дома и, между прочим, точно знали, что собираются с ней сделать. Я прав?

— Вы же профессионалы.

— Думаю, да. Спасибо, что вы о нас подобного мнения. Так к чему я веду: мотив. Напомни, Уиллет: по словам миссис Маккехни, они говорили про какого-то Стенли?

Уиллет раскрыл блокнот и пролистнул несколько страниц:

— Что-то вроде: «За работу, Стенли», — ей кажется, так сказал высокий.

— «За работу, Стенли». Звучит так, будто он давал сигнал второму. Как бы спускал того с поводка. У вас есть знакомые по имени Стенли?

— Есть дядя, но…

— Не то. А больше никого?

— Боюсь, нет.

— Ладно. Теперь перейдем к вопросам полегче. Кто такая Барбара?

— Понятия не имею.

— А вы небось по женщинам спец?

— О чем это вы? Конечно нет.

— И никогда ничего себе не позволяли? У вас наверняка были интрижки, если вы не против, что я так выражаюсь. Налево ни разу не заворачивали?

— Естественно, нет. Мне пятьдесят пять. У меня инфаркт был в прошлом году. Подобные штучки меня убить могут. — Здесь мистер Маккехни не соврал: им с Барбарой частенько приходилось спускать дело на тормозах; он думал, как здорово было бы делать так всегда, если бы только не боязнь оказаться в неловком положении, хотя, конечно, до неловкого положения он мог и не дожить.

— Значит, вы с миссис Маккехни не?.. — Бейлис, несомненно, намекал на то, что у Рози была отдельная спальня.

— Раз вам доставляет удовольствие выяснять подобные вещи, я отвечу: нет, мы больше этим не занимаемся. Хотя остаемся друзьями.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. А как насчет вашей жены? К ней не заглядывают… гости?

— С чего вы взяли, будто имеете право задавать подобные вопросы? Мою жену изрезали ножом, ее не насиловали. Почему бы вам не поискать орудие преступления? Какой смысл в этих расспросах?

— Никогда не знаешь, пока ответов не получишь. Значит, никакого Стенли, никакой Барбары, ни дружков-подружек, а как насчет некоего Босса?

— Это мог быть кто угодно. У каждого человека есть босс.

— Думаю, вы правы, мистер Маккехни. Забавная получается история. Эти двое забираются к вам в дом, нападают на жену, убивают кота и называют три имени, но никто ничего не знает. А кто ваш босс, мистер Маккехни? — Голос Бейлиса особым дружелюбием не отличался.

— Я сам себе начальник.

— Расскажите нам, чем вы руководите.

«Маккехни энд Компани». Зарегистрированная фирма. Головной офис на Руперт-стрит. Ведущий импортер игрушек, товаров для праздников, галантереи, карнавальных костюмов, хлопушек, наборов для фокусов и масок. Полицейские шлемы, но только детских размеров. Торговля сезонная, летом не очень, ближе к Рождеству продажи, естественно, растут. Особых затруднений в делах нет. Оборот в шестизначных цифрах. Товар, предназначенный на продажу, хранится на двух небольших складах, один на Лексингтон-стрит, второй — во дворике за фасадами Грик-стрит. Скромный, доходный, честный бизнес. Вот и весь рассказ Маккехни.

— Для правды звучит слишком складно. Не будете возражать, если мы как-нибудь зайдем к вам в офис побеседовать?

— Нет, конечно. До конца недели я буду дома ухаживать за женой. Можете зайти, если сочтете нужным, в начале следующей недели.

— Спасибо за сотрудничество. А теперь вернемся к вашей жене. Завтра я пришлю полицейского хирурга, пусть посмотрит рану — может, что-нибудь выяснит про орудие. Если вы не против, мы заберем кота. И еще, мы бы взяли платье, которое было на вашей жене. И если все-таки вспомните про имена, вы ведь нам скажете?

— Обязательно.

Как только полицейские ушли, Маккехни позвонил в контору. Трубку взяла Барбара; только она и могла это сделать — больше в офисе никто не работал. Маккехни спросил, хорошо ли он к ней относился, она ответила утвердительно. Поинтересовался, не окажет ли она ему услугу, она ответила, если речь об обычной услуге, так это ведь всегда приятно. Он ответил — нет, в другой раз, искусительница, сейчас не об этом. Есть кое-какие проблемы, но объяснит он в другой раз. Барбара должна закрыть офис и взять оплачиваемый отпуск на три недели. Нет, потом можно будет взять еще три недели, попозже. Нет, он не пытается сказать ей, что она уволена. Да, он к ней по-прежнему очень расположен. Да, скоро они опять будут этим заниматься. Скоро, скоро. И он пошлет чек с месячной зарплатой ей на дом.

Мистер Маккехни сделал еще один звонок в агентство по набору временного персонала на Шафтсбери-авеню и попросил подыскать секретаршу на пару недель, начиная с ближайшего понедельника. Потом откинулся на стул и задумался, правильно ли он поступил.

Дело было во вторник. В среду пришел хирург из полиции, осмотрел миссис Маккехни, выразил соболезнования по поводу кончины Годфри и ушел, бормоча что-то про мусульманские наказания.

В четверг произошло два события. «Гилдфордский вестник» вышел с заголовком на полстраницы: ЗВЕРСКОЕ УБИЙСТВО КОТА ВО ВРЕМЯ ЗАГАДОЧНОГО ВЗЛОМА: ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ МАНЬЯКОВ, а к мистеру Маккехни снова заявился сержант-следователь Бейлис с Уиллетом в придачу.

— Мы получили отчет хирурга, — заявил Бейлис. — Думаю, мы можем вычислить вашего дядю Стенли.

Маккехни озадаченно уставился на полицейских. Бейлис вытащил из дипломата листок с коротким печатным текстом и зачитал:

— «Жертва… Рана… Область вокруг…» Ага, вот оно: «Возможное орудие преступления: нож среднего или большого размера, с острым лезвием. Использована только малая площадь лезвия, следовательно, речь идет не о перочинном ноже или заточенном хозяйственном. Нечто вроде ножика для моделирования, или же специальный инструмент для резки дерева. Свидетельств прежнего использования инструмента не найдено, поскольку к моменту обследования полицией рана была уже тщательно обработана; возможно, использован специальный инструмент, типа ножа фирмы „Стенли“».

Бейлис поднял голову и удовлетворенно улыбнулся; затем кивнул Уиллету, который покопался в блокноте и повторил слова миссис Маккехни: «За работу, Стенли».

Вид у сержанта был все такой же довольный. Маккехни терялся в догадках, почему, лишившись одной из немногочисленных улик, Бейлис так обрадовался. Тот пояснил:

— До этого мы искали людей по имени Стенли. Теперь мы ищем только тех, у кого есть ножи «Стенли». Это должно немного увеличить шансы.

Маккехни не понимал: дурак сержант или просто шутит.

На следующей неделе Бейлис и Уиллет пришли в офис Маккехни на Руперт-стрит.[4 - Офис Маккехни находится в районе Сохо, там же происходят все остальные события. В период, описанный в романе (начало восьмидесятых), Сохо еще был «нехорошим» местом, средоточием злачных заведений и районом красных фонарей. Сегодня это, скорее, богемно-развлекательный квартал с явной ориентацией на туристов.] Их встретила новая секретарша по имени Белинда. Мистер Маккехни нарочно сказал в агентстве, что ему нужна по-настоящему грамотная девушка, потому что вертихвостки в коротких юбочках, которые удваивают размеры его счетов в канцелярских магазинах и пытаются компенсировать это, выставляя напоказ трусики, когда роются в картотеке, ему надоели. В агентстве все поняли, написали на его карточке «Монах» и прислали ему Белинду — девушка слегка прихрамывала, а на груди у нее висел большущий серебряный крест, как будто для того, чтобы оберегать ее от потных мужских рук. Маккехни был ею доволен, хотя толку от нее было не намного больше, чем от тех девушек, которые в первый же вечер нацеливали на него свои буфера.

Первое, что сделал Бейлис по приходе, — ненавязчиво поинтересовался, как давно Белинда работает в офисе, но Маккехни приготовил ответ заранее. Он сказал, что всегда нанимает временных работниц, так как они более ответственные, да и работа несложная, а иногда закрывает контору на пару недель, и потом, офис такой маленький — кому захочется торчать здесь с секретаршей, с которой не ладишь. Да, он обращался в разные агентства по найму временного персонала — то в одно, то в другое; даже не помнит, откуда прислали Белинду — могут у нее спросить, если хотят. Как звали предыдущую секретаршу? Шейла, а до нее — Трейси, а еще раньше — Милли, кажется.

Когда Бейлис и Уиллет ушли, у Маккехни было такое чувство, будто он только что провернул целое дело. Он отправился к Бьянки и заказал лучшие блюда из меню, чтобы наградить себя за смекалку.

Через неделю раздался первый звонок. Белинда сообщила, что на проводе мистер Сальваторе.

— Мистер Маккехни?

— Да.

— Как вы сегодня себя чувствуете?

— Отлично.

— Уверены, что все в порядке?

— Да, вполне. Чем могу быть полезен? — эти иммигранты так любят поболтать; хотя цивилизованный британец должен поддерживать разговор. Маккехни знавал одного торговца-грека, который столько времени тратил на поклоны и расшаркивания, что к концу ритуала обычно забывал, зачем звонил. Потом ему приходилось звонить еще раз со своим заказом.

— А жена ваша как поживает, хорошо?

Маккехни еле сдержал возмущение, хотя тон собеседника не изменился:

— С ней все в порядке. Чем могу быть полезен?

— Я спрашиваю, потому что там, откуда я родом, говорят: жена — главное украшение мужчины. Красивая поговорка, галантная, вам так не кажется?

Маккехни повесил трубку. Кто бы это ни был, пусть либо скажет, что ему надо, либо катится ко всем чертям. Кроме того, Маккехни хотел выиграть время, чтобы понять, что происходит.

Не получилось. Телефон зазвонил почти сразу, Белинда извиняющимся тоном сообщила:

— Соединяю снова, мистер Маккехни, извините, что разъединилось, у меня, наверное, палец соскочил, — так вот какие теперь секретарши — старая гвардия, даже отдельные красотки с буферами, по крайней мере, точно знали, разъединили они или нет. А эти просто констатировали — в данном случае это было правильное предположение — что собеседников разъединили.

— Плохая у вас линия, Маккехни, — произнес тот же голос. — Говорят, после национализации все стало хуже, но я, понятно, тех времен не застал.

— Вы по делу звоните, мистер…

— Сальваторе. И да и нет, как у вас говорят. В любом случае, я не занимаюсь тем, что звоню незнакомым людям просто с целью сократить дефицит Почтового ведомства. Поэтому я скажу, зачем звоню. Я звоню вам, чтобы извиниться за кота.

— Ко…

— Да, мистер Маккехни, то было, как бы это сказать, вы понимаете по-французски, un peu trop d'enthousiasme.[5 - Чрезмерное усердие (фр.).] Проще говоря, ребят занесло.

— Ах ты… козел, — Маккехни даже не знал, что сказать; по правде говоря, на кота ему было наплевать — тот всегда был, как жена сама говорила, Розин мальчик.

— Принимаю ваш упрек. Теперь второе: надеюсь, ваша супруга оправилась после неприятного происшествия. И советую вам не бросать трубку. — Голос стал жестче. Маккехни не ответил. Голос продолжал: — Из вашего молчания я позволю себе заключить, что она, как у вас принято говорить, идет на поправку.

Маккехни снова промолчал.

— И третье: вам не кажется поразительным, что полиция понятия не имеет, что произошло — кто и почему мог такое совершить? Между прочим, вы, как я полагаю, не рассказали им о своей симпатичной секретарше, которая, судя по всему, больше у вас не работает? — Маккехни продолжал молчать. Он пытался записать в блокнот у телефона максимум из содержания разговора. — Нет, не рассказали. Догадываюсь. Итак, если все суммировать, мистер Маккехни, хочу сказать вам следующее. Разве вам не кажется удивительным, даже пугающим то, что в вашем собственном доме случилось аж два нападения, а полиция после полного расследования не нашла ни одной стоящей зацепки? И, по иронии судьбы, именно вы не пожелали сообщить им о том единственном факте, который мог оказаться полезным. Ситуация не очень приятная, мистер Маккехни, во всяком случае, для вас. Суть ведь в том, что нечто подобное, или даже, боюсь, нечто куда более неприятное, может случиться снова, и вы будете практически уверены, что полиция опять не сможет вам никак помочь. Что скажете на это, мистер Маккехни?

— Кто знает.

— А я скажу вам, мистер Маккехни, некоторые из нас знают, да, знают. Возьмем, например, наш случай. Предположим, вы снова отправитесь в полицию. Предположим, извинитесь, что не рассказали про Барбару. Думаете, они удвоят усилия после того, как вы признаетесь, что солгали? Они всего лишь люди, мистер Маккехни, в конце концов он и подумают, что вы снова врете, и скажут друг другу, как у вас принято: «Навешаем ему лапши». И потом, если они все-таки воспримут вас всерьез, куда приведет их эта новая информация? Насколько ближе они подойдут к разгадке? К тому же даже в ваших краях каждый день совершаются новые преступления…

— Что вы хотите?

— Рад, что вы об этом спросили, мистер Маккехни. Это хотя бы показывает, что вы человек неглупый. Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали. Подумали о том, что называют «аспектами». Больше, на данный момент, мне от вас ничего не нужно. А теперь я повешу трубку и отпущу вас заниматься вашим законным бизнесом.

Трубку повесили.

Маккехни послушно начал думать об аспектах. Оказывали ли на него давление? Пока, во всяком случае, нет. Готовили ли его к тому, чтобы оказать давление? Если да, то делали они это довольно радикальным способом. Угрожает ли жене опасность дома? Угрожает ли опасность ему самому? Стоит ли еще раз обратиться в гилдфордскую полицию? Есть ли смысл пойти в ближайший участок «Уэст-Сентрал», что на Бродвик-стрит? Может, попытаться перевести дело в «Уэст-Сентрал», в надежде, что информация о Барбаре затеряется где-нибудь по дороге? Но что он, на самом деле, должен им сказать? Можно сделать одну вещь — пойти и переговорить с Шоу, следователем в «Уэст-Сентрал», они иногда пропускали вместе по стаканчику. Это, пожалуй, и стоит сделать.

Маккехни позвонил в «Уэст-Сентрал». Там сказали, что Шоу отправился в недельный отпуск. Хочет ли он поговорить с кем-то другим? Нет, не хочет.

Два дня спустя Белинда по громкой связи сообщила, что мистер Сальваторе снова на проводе.

— У вас по-прежнему все в порядке, мистер Маккехни? Хорошо. Я у вас много времени не отниму. Как я понимаю, вы уже подумали. Вы, конечно, не пошли туда еще раз, чтобы сделать маленькое признание.

Маккехни молчал.

— Конечно нет. А теперь я скажу, что вы для меня сделаете. Вы дадите мне денег. Не очень много. Совсем даже мало. Двадцать фунтов. Нет, пусть будет двадцать пять. Значит, так: утром вы пойдете в свой банк — или прямо из кошелька возьмете, неважно, откуда — и будете ждать, когда я вам снова позвоню и скажу, что вы должны с ними сделать. Я с вами вполне откровенен, мистер Маккехни. Да, и можете быть уверены: даже если вы никогда такого не делали, мне это не впервой.

Трубку повесили. Маккехни сделал глубокий вдох, надел пиджак, сказал Белинде, что выйдет на пару минут, и направился в полицейский участок «Уэст-Сентрал».

Участок «Уэст-Сентрал» слыл одним из тех, до которых никак «руки не доходят». Десять лет назад там сняли синий фонарь, висевший у входа на кирпичной стене, а пять лет спустя водрузили новую белую вывеску, узкую и длинную, с неоновой подсветкой: ОТДЕЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ УЭСТ-СЕНТРАЛ. Но с тех пор все приходило в упадок: серая краска внутри почернела, тарелки в столовой с каждым годом становились все обшарпанней, характеры портились.

Шоу был все еще в отпуске, и вместо него Маккехни проводили к старшему инспектору Эрнесту Салливану — двадцать пять лет в полиции, десять на этом участке — неприветливому, полному мужчине, которого не могли тронуть ни сами преступления, ни большинство заявителей. Маккехни изложил свою историю — нападение на жену, кот на вертеле, телефонные звонки, требование денег — Салливан все это время перекладывал на столе бумаги и время от времени ковырял в ушах спичкой.

Когда Маккехни закончил рассказ, Салливан произнес только:

— Никогда не слышал про такие штуки с котами. Все остальное для меня не новость. Сила, наверное, нужна, чтоб кота на шампур насадить. Расцарапает, небось, как думаете?

Маккехни начал терять терпение из-за интереса, проявляемого полицией к смерти кота:

— А как же нападение на мою жену и шантаж?

— Откуда вы знаете, что это шантаж?

— Конечно, это шантаж!

— Этот человек сказал, что он сделает, если вы не заплатите?

— Нет.

— Тогда, может, он только прощупывает. Может, эти две вещи и не связаны между собой. Кто-то прочитал статью в местной газете и решил попытать счастья.

«Так быть не может, — подумал про себя Маккехни, — ведь этот тип, Сальваторе, знал про Барбару, а об этом в газете ничего не было». Но вслух произнес только:

— Что-то не похоже, как вам кажется?

— Но возможно, — Салливан, похоже, стремился свести проблемы, связанные с этим делом, к минимуму. Маккехни ждал. В конце концов Салливан поерзал в кресле, снова поковырял в ухе и сказал:

— Я, пожалуй, могу распорядиться, чтобы дело перевели сюда, — особого энтузиазма в его голосе не прозвучало. — Вы хотите, чтобы я это сделал?

— Если думаете, что так будет лучше. Что бы ни происходило, к тому месту, где я живу, это, очевидно, не имеет никакого отношения.

Салливан кивнул, медленно поднялся и вышел. Вернувшись, он, похоже, обратил еще меньше внимания на присутствие Маккехни в своем кабинете. Взгляд его говорил: если Маккехни уйдет, можно будет наконец как следует прочистить уши.

— Они вышлют мне дело, — заверил он, — какой-то Бейлис. Говорит, согласно заключению судмедэксперта, кот жарился на вертеле часа три. Ну и запах там был, наверное.

— Не помню.

— Да ладно, Маккехни, я уверен — помните. Да, кстати, раз уж мы начали о неприятных запахах — здесь ведь тоже малость пованивает, как по-вашему?

Маккехни огляделся.

— Нет-нет, оглядываться не надо. Я хотел сказать, что воняет от вашего места, я прав, мистер Маккехни? Ручки-то у нас не всегда были чистенькие? Рыльце-то в пушку, а, Маккехни? Собираетесь побыть Маккехни подольше? А то, если снова собираетесь изменить имя, надо срочно обновлять ваше досье.

— Это было сто лет назад.

И в паре сотен миль отсюда. Плохая компания, соблазн, могло случиться с кем угодно. Нельзя вести дело, не подвергаясь периодически соблазну. Но откуда Салливану известно про судимость?

— Это было сто лет назад, — повторил он. — Я думал, существует закон о сроке давности, что-то в этом роде.

— Есть такой закон, Маккехни, есть. — Салливан оживился — ему явно нравился поворот разговора. — Но к нам это не относится, так ведь? Или относится, но не в полной мере. А когда человек попадает на нашу территорию, даже совсем ненадолго, нам хочется хоть что-то о нем знать.

— Вы же понимаете, господин инспектор, невозможно заниматься бизнесом и не подвергаться иногда соблазнам.

— Я просто уверен в этом, Маккехни. Просто, когда читал наше маленькое досье, удивился, как это в Лидсе не увеличилось количество ДТП, — со смешком заметил Салливан, — когда все эти штуки повывалились из грузовиков.

Маккехни не отреагировал.

— И все-таки, думаю, что было, то прошло, — у Салливана была такая интонация, будто он не надеялся убедить в этом даже самого себя.

— Возвращаясь к моей теперешней ситуации, инспектор.

— Да-да, конечно.

— Что мне делать с двадцатью пятью фунтами?

— Отдать и записать в налоговую декларацию в раздел невозвращенных долгов.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Разве инстинкт подсказывает вам что-то другое? Разве не так поступил бы любой уважающий себя мошенник?

— То есть вы предлагаете мне убираться куда подальше?

— Нет. Я просто говорю: бизнес есть бизнес. Ваш бизнес предполагает, что вы периодически списываете небольшие суммы. Мой бизнес состоит в том, чтобы не терять время моих подчиненных, когда какой-то проходимец, начитавшись гилдфордских газет, шантажирует другого местного проходимца. Забавно развивается частное предпринимательство, согласны, Маккехни? Был у нас один клоун — изучал колонку с сообщениями о смертях в «Дейли телеграф» и рассылал на имя покойных небольшие счета за подгонку одежды. Счет обычно получали родственники умершего — речь шла всего о четырех-пяти фунтах, он не жадничал — и чаще всего они оплачивали счет. Естественный порыв, что тут скажешь. Как можно не оплатить счета безвозвратно ушедшего?

— И где же вышел прокол?

— Всегда что-то да сорвется. За исключением тех случаев, когда ничего не срывается, и тогда не о чем рассказывать. Прокол случился элементарный: он по ошибке послал счет человеку, чья семья занималась портновским делом. Все очень удивились. Думаю, никто не пострадал. Он отделался парой лет.

— Вы что-нибудь слышали об этом человеке по имени Сальваторе?

— Конечно слышал. Крупный местный мафиози. Девочки, травка, немножко героина, налеты, совращение малолетних; этот мистер Сальваторе — мафиози широкого спектра.

Маккехни удивился; и рассердился:

— Почему вы раньше не сказали? Вы же можете прослушать его телефон, когда он будет мне завтра звонить.

— Терпение, Маккехни, — Салливан, похоже, снова развеселился; даже забыл про уши. — Мы не можем просто так ставить телефон на прослушивание, сами знаете. Масса всяких ограничений. Надо получить разрешение министерства внутренних дел, подпись министра. Он ведь не станет подписывать документ ради такой мелочи, а?

— Почему?

— Я вам объясню почему, Маккехни. Патаму чта гаспадин Сальваторе не гаварит па-англиски, тока па-итальянски. Тутто свою жизнь. И во-вторых, его с нами больше нет. Умер лет пять назад. Славный был старик. Все ребята скинулись на венок.

— С кем же я тогда разговаривал?

— Других Сальваторе здесь нет. Думаю, вам шутник попался, мистер Маккехни, вот кто.

— И что мне делать?

— Делайте, что хотите. Платите, если захочется, или пошлите в задницу.

— А если он не пойдет?

— Давайте так: если он будет продолжать и дойдет до сотни, придете ко мне еще раз. Меньше ста — нам нет смысла разговаривать, — произнося эти слова, Салливан многозначительно посмотрел на Маккехни. Назначал ли он, таким образом, цену?

Утром следующего дня Брайен отнес жене завтрак в постель, как делал каждое утро со дня нападения, и присел внизу в гостиной почитать газету и просмотреть почту. Каждый из супругов всегда открывал письма, адресованные другому; это был некий знак доверия. В пачке было несколько деловых писем для Брайена, пара рекламных листовок и маленький коричневый конверт, адресованный миссис Маккехни. С одного краю он был толще, а сам чем-то заляпан. Брайен аккуратно вскрыл конверт, заглянул в него, а потом бросил быстрый взгляд в сторону лестницы — не идет ли Рози.

Первое, что он достал из конверта, была фотография Барбары, но не из тех, что он видел раньше. Она шла по улице, похоже — где-то в Лондоне; судя по ракурсу, снимок был сделан из проезжающей машины. Сходство было очевидно, но симпатичное личико разглядеть было сложно — фотография была покрыта пятнами. Половина лица девушки была смазана. Брайен еще раз сунулся в конверт и понял, что это: из использованного презерватива вытекали остатки содержимого. Он скомкал конверт и сунул в карман, затем перевернул фотографию. На обратной стороне заглавными печатными буквами было написано:






ДОРОГАЯ МИССИС МАККЕХНИ

МЫ ПОДУМАЛИ ВАМ ЗАХОЧЕТСЯ ВЗГЛЯНУТЬ

НА СНИМОК БАРБАРЫ





Маккехни снова посмотрел на фото. Постепенно он смог различить пару размытых опознавательных знаков — магазин одежды, банк, театр. Снимок был сделан на Шафтсбери-авеню, в каком-нибудь квартале от его офиса.

По дороге на работу Брайен выкинул конверт вместе с презервативом. Придя в офис, он пытался думать о ближайших заказах, но вместо этого все время ждал, когда зазвонит телефон. В конце концов телефон, естественно, зазвонил.

— Мистер Маккехни, как себя чувствуете сегодня? Надеюсь, отлично, как всегда?

— Хорошо.

— А жена?

— Что с ней может случиться?

— Действительно. Конечно, если только она еще не читала утреннюю почту.

— Не знаю — при мне почту еще не принесли. — Брайен и сам не понял, почему солгал, — просто надоело все время оказываться в дураках.

— Ладно, перейдем к делу. Мы вами немного недовольны, мистер Маккехни. Вы, безусловно, понимаете, почему.

— Нет.

— Ладно-ладно — глупо было ходить в полицию. С чего вы взяли, будто одно отделение будет работать лучше, чем другое? Уверен, они не очень-то вам помогли. (Знал бы он, насколько был прав.) В любом случае, раз уж вам так хочется увеличить риск, боюсь, мне придется поднять ставки. Ваше неблагоразумие увеличивает сумму с двадцати пяти до пятидесяти. Но чтобы показать вам, что я человек деловой, даю еще день на оплату. Приготовьте полтинник к завтрашнему дню, а я позвоню утром насчет доставки.

— Откуда мне знать, что это все не шутки?

— А ты рискни, Маккехни, рискни, — раздались гудки.

Маккехни позвонил Салливану и рассказал о случившемся — тому явно не понравилось, что Брайен проявился так скоро. Он буркнул, сказал: «Заплатите» — и повесил трубку.

После ночных раздумий, ранним утром следующего дня Маккехни отправился в банк и снял со счета пятьдесят фунтов. Вдруг Салливан прав, и платеж будет разовым. Но чем больше Брайен об этом думал, тем больше сомневался. Возникло крайне неприятное чувство, будто случившееся — только начало, и длиться все это будет очень долго. Поэтому он решил вести себя осторожно. В одиннадцать снова позвонили. На этот раз голос звучал бодрее:

— Возьмите, пожалуйста, коричневый конверт. Наденьте на него две резинки крест-накрест. Если, следуя какому-нибудь дурацкому плану, вы попросили в банке новые купюры, вернитесь и поменяйте на старые. Бросьте конверт в среднюю урну у заднего выхода кинотеатра «Колумбия» в час дня.

Маккехни сделал все, как ему сказали. Вовремя успел к средней урне, поднял крышку, кинул конверт на кучу мусора, повернулся, огляделся, пытаясь вычислить, кто за ним следит, и ушел решительным шагом. Двинулся на запад по Шафтсбери-авеню, свернул по ответвлению Уордор-стрит, вернулся по Джеррард-стрит и остановился у рекламного щита. Отсюда, когда не мешали транспорт и пешеходы, как раз просматривались три урны у заднего выхода кинотеатра. Он простоял уже минут двадцать, нервничая каждый раз, когда автобус загораживал поле зрения, когда вдруг заметил, что с расстояния футов в десять за ним наблюдает какой-то тип — широкоскулый, полный мужчина с рыжеватыми волосами и в очках; глаза у него были диковатые. Увидев, что внимание Маккехни обращено на него, тип медленно пошел ему навстречу, обошел сзади и положил свой пухлый подбородок Брайену на плечо, так что они теперь оба смотрели в сторону урн. Потом вдруг незнакомец повернулся и ухмыльнулся прямо в лицо Маккехни, после чего снова зашел спереди, двумя толстыми веснушчатыми пальцами оттянул Брайену щеку и произнес с дружелюбной, немного безумной улыбкой:

— Вали отсюда.

Маккехни свалил обратно в офис; сердце билось слишком быстро.

Две недели спустя Сальваторе позвонил снова.

— Дорогой мистер Маккехни, как приятно снова вас слышать. Как любезно с вашей стороны, что вы тогда меня выручили. Налоговая инспекция наверняка поймет, когда вы проведете эту выплату через декларацию. А у меня, похоже, снова возникла небольшая проблема с наличностью. Не могли бы вы меня выручить? Боюсь только, на этот раз мне потребуется чуть большая сумма. Думаю, сойдемся на сотне.

— Я такими делами не занимаюсь.

— Мистер Маккехни, я вам почему-то не верю. Уверен: владелец двух складов и офиса, как бы скромны они ни были, может найти сотню фунтов, чтобы помочь другу, — Маккехни задумался, почему Сальваторе, у которого во время первого разговора был довольно сильный иностранный акцент, теперь говорит на практически безупречном английском.

— Хорошо, — ответил он.

Маккехни втайне радовался. Теперь полиции придется что-то предпринять. Он позвонил Салливаиу и сообщил, что требования возросли до уровня, заслуживающего его интереса. На следующий день он, следуя инструкции, бросил конверт в урну, приделанную к фонарному столбу на Ферт-стрит, вернулся в контору и стал ждать звонка Салливана. Офицер позвонил с неутешительной новостью:

— Боюсь, мы их упустили.

— Что значит «упустили»?

— Мы выставили несколько наших людей, видели, как вы бросили конверт, но потом за два часа ничего не произошло, а когда проверили урну, она была пуста.

— Ваши люди, видимо, действовали непрофессионально.

— Поосторожнее, Маккехни, без оскорблений. На улице было полно народу — вот почему он выбирает это время, — а мои люди не могут стоять прямо там, да еще в форме, сами понимаете. Самых опытных я на это дело тоже не могу послать — лица больно примелькались. В том-то и проблема на нашем участке.

— И что теперь будем делать?

— Попробуем еще раз.

— А как же моя сотня?

— Уверен, вы найдете, как ее списать, мистер Маккехни, — почему все были так уверены, что его потери можно списать с налогов? Может, они хотели тем самым облегчить жизнь ему — или себе?

Через две недели Сальваторе позвонил снова; попытка людей Салливана засечь выемку денег закончилась потерей еще одной сотни — они либо отвлеклись как раз в самый важный момент, либо, как Маккехни предположил в телефонном разговоре, просто заснули.

— Эти унизительные предположения никому не помогут, — отреагировал Салливан. Судя по голосу, его извинение за провал было чистой формальностью, особого расстройства он не испытывал.

Маккехни, напротив, был ужасно расстроен. Он согласился, чтобы Салливан взял дело в надежде хоть на какие-то действия. С тех пор, как дело о нанесении телесных повреждений Рози Маккехни было передано из гилдфордского отделения в «Уэст-Сентрал», других шагов он не предпринял. За четыре недели Брайен выбросил на ветер 250 фунтов, личности преступников, напавших на жену, не были установлены, а Салливану было явно наплевать. Маккехни даже не мог пойти к нему на прием, потому что Сальваторе со своими подручными точно следили за ним или у них где-то был осведомитель; ему оставалось только сидеть в офисе у телефона и ждать, когда Салливан сообщит дурные новости.

Когда же Салливан упустил третью сотню, Маккехни решил изменить тактику. Он позвонил в «Уэст-Сентрал» и попросил детектива Шоу. Объяснил, что дело срочное и увидеться надо с глазу на глаз, если возможно, в какой-нибудь забегаловке в ближайшие день-два, но подальше от привычных мест. Шоу согласился.

Они встретились в распивочной у станции метро «Бейкер-стрит». Помещение было большое и безрадостное; в промежутках между закрытием и открытием здесь даже не пытались избавиться от клубов сигаретного дыма. Посетители утешались тем, что обстановка была куда мрачнее домашней атмосферы, в которую они возвращались потом, к женам и детям, к чистоте и любимому ужину; именно поэтому они ценили заведение за грязь и вонь, за мужскую компанию и упорное нежелание владельцев продавать орешки, печенье и разные новомодные коктейли — все то, что могло привлечь шумные стайки секретарш после работы и нарушить серьезный мужской процесс поглощения алкоголя. Шоу часто заглядывал сюда по дороге домой, это была его ветка метро.

— Мне нужен совет, — начал Маккехни, — хочу, чтобы ты меня выслушал. Я расскажу все, что со мной произошло, и если в конце ты решишь, что не можешь мне помочь, чтобы не скомпрометировать себя или свой участок, — просто допей свое пиво и иди, я тебя пойму. Единственное, о чем я прошу: никому об этом не рассказывай. Договорились?

Шоу кивнул. Невысокий, с хитроватой физиономией, он никогда не улыбался. Маккехни начал рассказ. Когда впервые всплыло имя Салливана, Брайену показалось, что на лице Шоу дернулся мускул, но не более. Когда Маккехни закончил, полицейский закурил, добавив плотности окружающему дыму, сделал несколько затяжек, а потом заговорил, не глядя на собеседника. Он словно стремился избежать ответственности за собственные слова, будто Маккехни просто случайно его подслушал:

— Скажем так: я твои проблемы понимаю. Предположим, это могло произойти раньше. Предположим, в случае с полицейским определенного ранга, дело не так легко перевести в другой участок — это делается только по личной просьбе. Как правило. Я, естественно, объясняю все в общих чертах, — Шоу глубоко затянулся. — А разговоры о мотивах в каждом конкретном случае могут стоить мне места.

— Это понятно.

— И ничто из сказанного мною не должно восприниматься как критика конкретного полицейского.

— Естественно, — оба надолго замолчали.

— Будь мы в Америке, — снова заговорил Маккехни, — я бы обратился к частному детективу.

— Здесь это тоже возможно, — возразил Шоу, — если привлекает идея нанять полицейского на пенсии, который когда-то хорошо ловил преступников. Таких больше нет, а даже если есть, то можно с тем же успехом потратить деньги на благотворительность.

— Что же мне делать, если я не хочу всю оставшуюся жизнь выплачивать по сотне каждые две недели?

— Об этом-то я и думал, — произнес Шоу и наклонил пустой стакан в сторону собеседника.

Маккехни отправился к стойке и заказал еще выпить. Пивная была воистину оплотом мужского мира — даже официанток здесь не было. Толстяк в полосатой рубашке с пивными подтеками обслужил его, красноречиво демонстрируя презрение. Несколько жителей пригорода покорно собирали плащи и портфели, чтобы удрученно двинуться навстречу солнечному свету и теплу домашнего очага. Маккехни подумал, насколько счастливей была его жизнь с Рози. Несмотря на случайную связь с секретаршей, он по-настоящему любил жену и не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. Когда Брайен поставил кружки на стол, Шоу сказал:

— Можешь позвонить Даффи.

— Кто это такой?

— Даффи. Ник Даффи. Мы были приятелями. Пару лет отработал в отделе по борьбе с проституцией и наркотиками. Ушел со службы года четыре назад.

— Чем он сейчас занимается?

— Консультирует по вопросам безопасности. Объясняет компаниям, как сохранить деньги. Время от времени расследует кое-какие дела и уж, конечно, прекрасно знает, кто есть кто на участке. Если он свободен — может и взяться.

— Почему он ушел из полиции? Его уволили?

— Скажем так: малость попал под раздачу.

— Он что, закон нарушил?

Шоу поднял глаза и улыбнулся слегка иронически:

— У каждого из нас свое определение закона, согласен? Вопрос сложный. Но если ты меня спросишь, честный он или нет, я скажу, что Нику Даффи приходится быть честным.

— Как мне с ним связаться?

— По телефонной книге.

— Спасибо.

— Не благодари меня. Потому что ты меня не видел. Ясно? Два момента: я тебя к Даффи не отправлял и ты обо мне не слышал, ясно? И еще: не стоит спрашивать у Даффи, почему он ушел из полиции. Это может его задеть.

Шоу ушел так быстро, что Маккехни даже не успел допить пиво.




Глава третья


Солнечный свет, проникающий сквозь высокое окно в квартиру на Пэддингтон, сверкнул на золотой серьге в левом ухе Даффи. Ник Даффи иногда мечтал разработать систему мини-сигнализации, чтобы при нагревании серьги на один-два градуса в ухе звонил крохотный будильник. Отказаться от идеи пришлось по двум причинам: временами Даффи спал на левом боку, и потом, только идиот стал бы полагаться на солнце.

Даффи тешил себя этой затеей в первую очередь потому, что ненавидел часы. Если в помещении были часы, он не мог спать. Наручные часы он слышал с другого конца комнаты. Будильник срабатывал для него уже потому, что тиканье не давало Даффи заснуть. Поскольку жил он в однокомнатной квартире (квартирные агенты облагораживали пространство, называя его «свободной планировкой»), часам деваться было некуда. Допущенные в квартиру хронометры нуждались в обязательной упаковке. Для тех, кто оставался на ночь, в ванной стоял пластиковый контейнер с надписью «Часы». Кухонные часы висели снаружи за окном, в полиэтиленовом пакете циферблатом к стеклу. Иногда зимой птицы садились на них, приняв за кормушку, и клювами долбили полиэтилен, после чего пакет начинал протекать, и Даффи приходилось приобретать новые часы.

Он ненавидел будильники еще и потому, что от их звона становился нервозным; звук пугал его, и ощущение беспокойства проникало в сознание до момента полного пробуждения, так что он просыпался встревоженным. И день всегда начинался неправильно. По этой же причине Даффи терпеть не мог, когда ему звонили, чтобы разбудить, и вместо этого пытался приучить себя просыпаться в заданное время. Иногда получалось, а иногда нет. Но срабатывало довольно часто, и однажды он попробовал оставить трубку снятой, чтобы какой-нибудь ранний звонок не разбудил его. Однако всю ночь зуммер прямо-таки ревел в ухо, превратив комнату в клетку со львами. После чего он задумал купить большую звуконепроницаемую коробку, чтобы класть в нее на ночь телефон, но потом решил, что если начнет заниматься подобными вещами, то сойдет с ума и будет жить в квартире, где все источники звука — телефон, радиоприемник, холодильник, дверной звонок — будут маниакально упакованы в коробки. Значит, сделал вывод Даффи, придется жить с определенным уровнем тревоги.

Поэтому, когда в то утро зазвонил телефон, Даффи среагировал обычным образом — то есть вскочил с кровати, как будто в дверь замолотили ногами судебные приставы. Лежавшая рядом девушка зашевелилась, встряхнулась и начала просыпаться. Даффи уже пересек комнату и стоял голый у телефона — невысокий, крепко сбитый, с сильными руками и бедрами; волосы он зачесывал кверху — это добавляло около дюйма росту. Когда он повернулся, говоря по телефону, девушка пробежала глазами по его ногам, немного колесом, по пенису, по кусту волос на лобке, на который как раз падал свет, по груди с массой темных волос вокруг сосков, по широкому волевому лицу, небольшому рту с поджатыми губами; она заметила, как солнце вспыхнуло на серьге в левом ухе.

Девушка села на кровати и прислушалась к тому, что говорил Даффи. Разговор с его стороны по большей части состоял из пауз, хмыканий, «нет» и «ага». Даффи никогда не говорил «да». Если он имел в виду «да» в личной беседе, то просто кивал головой. По телефону он говорил «ага». Если бы Даффи спросили: «Хочешь на мне жениться?» — и он бы этого хотел, то все равно бы сказал «ага». Она, конечно, не была в этом уверена, но предполагала. Она уже как-то спрашивала Даффи, не хочет ли тот на ней жениться, и он сказал «нет».

Когда Даффи положил трубку и пошел назад к кровати, девушка слегка повернулась в его сторону. У нее было хорошенькое округлое ирландское личико и прелестная высокая грудь с маленькими темно-коричневыми сосками. Она ностальгически взглянула на член Даффи.

— Даффи, ты еще помнишь, как со мной трахаться?

Даффи нахмурился.

— Мы уже это обсуждали, — буркнул он и удалился в ванную, где открыл контейнер с надписью «Часы», увидел, что на часах Кэрол начало одиннадцатого, умылся и принялся намыливать подбородок. Сзади донесся голос Кэрол:

— Я знаю, что мы об этом говорили. Просто хотела узнать, тебе тогда нравилось?

Даффи прервал процесс намыливания, стер пену с губ мизинцем правой руки и мрачно ответил:

— Ага.

К тому моменту, как он закончил свой утренний туалет, Кэрол уже накрыла завтрак на круглом столе в другом конце комнаты и сидела за ним в голубом махровом халате Даффи. Он же облачился в короткое легкое кимоно, которое она держала в его в квартире; подол едва прикрывал ягодицы. Даффи часто его надевал.

— Работа? — спросила Кэрол.

— Возможно, — кивнул он в ответ.

— Расскажешь?

— Нет, пока не решу, браться или нет.

— Даффи, тебе нужны деньги.

— Знаю.

Три года компанию «Даффи Секьюрити» бросало вверх-вниз. Даффи начинал, когда безопасность уже превратилась в бурно развивающийся бизнес. Потенциальным клиентам достаточно было заглянуть в «Желтые страницы» и получить целый список телефонов; даже название в рамочке не спасало от конкуренции с массой более известных организаций, предлагавших всевозможные виды услуг — мобильное патрулирование, перевозку наличных, патрулирование с собаками, сейфы, стационарную охрану, проверку персонала. У Даффи не было собаки, хотя фургон все-таки был; а из помощников — только автоответчик да приятель, приходивший раз в месяц помочь со счетами.

Однако Даффи обладал обширными профессиональными знаниями и на редкость практическим складом ума. Увы, в рекламе об этом не напишешь. Те, кто нуждаются в безопасности, естественным образом полагают: чем больше компания — тем лучше она работает. На самом деле, Даффи слишком хорошо знал по опыту прежней работы в полиции, что в крупные фирмы всегда внедряются бывшие уголовники и стукачи; за сотню фунтов в нужном месте можно купить немало информации, если ты занялся, скажем, переправкой наличных.

Даффи знал: единственный способ добиться успеха в этой сфере — стремиться к максимальной эффективности твоей работы, а потом надеяться на распространение доброй молвы. Рекламировать себя как следует было невозможно. Возможности-то, наверное, были, просто осуществить их было нельзя. Один вариант — нанять преступников, которых задержали благодаря одной из разработанных Даффи систем, чтобы потом они бы заявляли: «Если бы не „Даффи Секьюрити“, я бы до сих пор облапошивал простаков». Но даже у рецидивистов есть своя гордость. Или можно просить фирмы, которые ты консультировал, всем тебя рекомендовать: «С тех пор, как мы обратились в „Даффи Секьюрити“, у нас не было ни одного взлома». Однако подобная реклама прозвучала бы как открытый вызов конкурентам.

Поэтому Даффи каждый день проверял свой автоответчик, брался за большинство предлагаемых работ и еле держался на плаву. Насчет работы, которую предлагал этот Маккехни, Даффи не был уверен; но для начала надо хотя бы с ним встретиться.

— У тебя во сколько смена? — спросил он Кэрол.

— В три. С трех до одиннадцати. — Кэрол меньше всего любила работать в эту смену. После полудня до раннего вечера, как правило, ничего не происходит, а потом, когда уже как следует устал, на тебя сваливается какая-нибудь хрень.

— А, самая дрянная смена.

Даффи встал из-за стола и направился к встроенному шкафу в противоположном углу комнаты. Возможно, кто-то посчитал бы квартиру пустоватой. Даффи тоже считал ее пустоватой. Такой квартира стала после второго грабежа.

Когда его обокрали в первый раз, взяли только телевизор и электробритву. Это было скорее даже унизительно, особенно крошечная заметка в «Ивнинг Стандард» под заголовком «ОГРАБЛЕН СПЕЦИАЛИСТ ПО БЕЗОПАСНОСТИ». Новый телевизор Даффи и так собирался купить, а чтобы доказать ворам, что плевать он хотел, снова стал пользоваться опасной бритвой.

А потом грабители вернулись за остальным: они приехали на грузовичке с надписью «Перевозки», вынесли мебель, электроплиту, каминный коврик, радио, новый телевизор, электрический чайник, горсть мелочи и даже горшок с цветком. Оставили только ковер во всю комнату, пепельницы и кровать. Почему тогда не взяли кровать?

Первое, что Даффи сделал во второй раз — позвонил в отдел новостей в «Стандард» и поговорил со старым приятелем, обменяв свой рассказ об ограблении (эта новость все равно дошла бы до них рано или поздно) на подробности дельца о судье, который вел машину в нетрезвом состоянии — эту историю он услышал на днях, ее пытались тихонько замять. И только после этого Даффи позвонил-таки в полицию и приготовился к насмешкам со стороны бывших коллег, которые неизбежно появятся, как только те узнают, чем он занимается.

Вообще-то Даффи не очень огорчили эти ограбления. Ему нравилось покупать новую мебель, к тому же страховая компания оба раза беспрекословно выплатила положенные деньги. Более того, Даффи всегда утверждал, что страховка — лучшая гарантия сохранности средств. В самом начале своей карьеры консультанта он рассказывал клиентам, что существует четыре системы защиты дома и офиса. Первая и лучшая — полная, общая страховка на все случаи. Вторая — сложная сеть электронных лучей и сканеров, чувствительная настолько, что запускает сирену, если пукнет ночной сторож. Третья — стандартная сигнализация, из тех, что воры разбирают с закрытыми глазами просто для тренировки. И четвертая — белая фанерная коробочка, а на ней красными буквами написано: ДАФФИ СЕКЬЮРИТИ, нарисован крошечный череп и изломанная молния. Достаточно прикрепить к ней фальшивые проводочки, а саму коробочку подвесить повыше на фасад дома. С точки зрения экономии Даффи обычно рекомендовал четвертый вариант до тех пор, пока не усек по странным взглядам клиентов, что они не хотят слышать правду; клиенты хотели, чтобы им говорили то, что они хотят услышать. И с этого момента именно это он и делал.

— Сегодня вечером увидимся? — вопрос был задан намеренно небрежным тоном.

— Не думаю, Даффи. Нельзя встречаться две ночи подряд. Слишком напоминает прежние времена.

— Ладно. До встречи.

— Пока.

Даффи натянул зеленую замшевую куртку на широкой пластмассовой молнии и оставил Кэрол доедать завтрак в одиночестве.

До офиса Маккехни на Руперт-стрит Даффи добрался к половине двенадцатого и нашел дверцу между обшарпанным магазином по продаже порножурналов и круглосуточной арендой микроавтобусов: две грязные пластиковые полоски на боковой стене сообщали, что здесь располагается МИР РАЗВЛЕЧЕНИЙ (ЛОНДОНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ) ИНКОРПОРЕЙТЕД И МАККЕХНИ ИМПОРТС. Он поднялся на второй этаж, толкнул дверь и увидел простенькую секретаршу в длинной юбке, с большим серебряным крестом на шее; она читала журнал. Девушка исполнила стандартный номер выпускницы секретарских курсов («я — сама неприступность»), но по лицу ее было видно, что появление Даффи в офисе — главное событие дня. Посетители явно были здесь таким же чудом, как белые люди у истоков Лимпопо.

— Мистер Маккехни сейчас немного занят, но я выясню, когда он освободится, — изрекла она.

— Он сказал в одиннадцать тридцать, — возразил Даффи, — сейчас одиннадцать тридцать. Если он занят, я пошел.

— Он обязательно найдет для вас время, — улыбнулась секретарша и взяла трубку. — Мистер Маккехни, в приемной мистер Даффи. Спасибо. Мистер Даффи, пройдите, пожалуйста, в ту дверь.

Даффи огляделся: комната секретарши, размером с чулан, была заставлена ящиками для папок и стальными сейфами. Двери было всего две — та, через которую он вошел, и вторая напротив. Возможно, некоторые клиенты подозревали, что офис Маккехни на самом деле помещается на лестничной клетке. Взявшись за ручку двери, Даффи еще раз бросил взгляд на комнату:

— Это и есть приемная?

Девушка улыбнулась и кивнула.

— Я просто спросил.

Маккехни поднялся из-за стола, чтобы поздороваться. Специалист по безопасности оказался на удивление небольшого роста, но выглядел довольно сильным. Маккехни подумал, что Даффи немного похож на голубого. Интересно, зачем ему эта золотая серьга? Мода или все-таки секс-признак? Маккехни в таких вещах уже не разбирался. Раньше ориентироваться было куда проще: все коды были четко определены, сразу можно было сказать, кто был, а кто не был, кто занимался этим, а кто нет. Даже пару лет назад вы бы наверняка не ошиблись, но теперь единственной ситуацией, когда можно с точностью определить, кто есть кто и чем занимается, была следующая: вы просили секретаршу протереть ваши очки, и она для этого снимала трусики.

Даффи решил пока не составлять никакого мнения о Маккехни. До сих пор это был лишь очередной клиент — очередной краснолицый мужчина, который мог оказаться честным или нечестным, мог хотеть или не хотеть просто получить бесплатный совет, мог в этот момент терять или не терять свое драгоценное время. Он молчал, пока Маккехни рассказывал первую часть дела, ту, что касалась проникновения в дом; клиент облегченно вздохнул, когда Даффи не поморщился, услышав про кота. На самом деле Даффи это показалось весьма забавным — на его глазах с людьми происходили такие ужасные вещи, что на животных у него жалости уже не оставалось, — но он удержался от смеха, сейчас ему был необходим любой клиент. Потом Маккехни рассказал про Салливана, «Уэст-Сентрал» и про триста пятьдесят фунтов, после чего замолк, ожидая комментариев.

— Почему же вы обратились ко мне?

— Я поспрашивал.

По крайней мере, он не стал утверждать, будто случайно выбрал имя Даффи в «Желтых страницах».

— И чего вы от меня ждете?

— Пока не знаю. Хочу сначала услышать, что вы скажете.

— Я бы сказал, у вас две проблемы. Возможно, они не связаны, а может, и наоборот. Во-первых, то, что произошло у вас дома, и телефонные звонки. Должен признаться, мне раньше такая идея шантажа наоборот не приходила. Умно.

— Что вы имеете в виду?

— Обычно при шантаже присылают громилу, который называет сумму и время доставки, а потом рассказывает, что они сделают, если вы не дадите денег — подожгут дом, убьют собаку, похитят ребенка, что угодно. Вы думаете над проблемой и затем, как правило, делаете, что говорят. А потом, через какое-то время, через несколько выплат, вы не передаете деньги, и они решают с вами разобраться, но только вы к этому готовы и можете связаться с полицией или предпринять что-то еще. Но при таком раскладе они сначала делают что-нибудь нехорошее, когда никто не ждет, заставляют клиента дергаться, а потом заявляются с требованием денег. Система совсем другая, предсказать их действия сложно, плюс добавляется элемент безумия. Клиент — в данном случае вы — думает: «Господи, если они порезали мою жену еще до того, как я выполнил их требования, что же они могут сотворить, если я действительно сделаю то, что им не понравится? Не заплачу, например?» Таким образом, первые жесткие удары обеспечивают им спокойное плавание, понимаете?

— Понимаю. А кто такой, по-вашему, этот Сальваторе?

— Без понятия. Знавал я старого Сальваторе. Тот ходил в итальянские рестораны, пытаясь выглядеть, как мафиози. Заходил, садился, ни слова не говорил, съедал свое блюдо, выпивал вино, вставал и уходил. Выглядел очень достойно, нарочито мрачно, одевался в черное, усы с проседью. Остальные посетители ресторана думали, что он большая крыша. На деле он был крышей средней руки, занимался немного травкой и девочками, я так думаю. Несколько ресторанов он и правда крышевал, а в остальных у него просто был открыт кредит, и они присылали ему счет в конце месяца. И он всегда платил. Занятный старикашка, это точно; тот еще типчик. Похоже, будто этот шутник его знал, а может, унаследовал часть бизнеса, или просто стиль понравился. Из того, что вы рассказали, похоже, что с чувством юмора у него все в порядке.

— Может, ему такой юмор нравится, а мне — нет. А что во-вторых?

— Трудно сказать. Может быть что угодно, от банальной некомпетентности до массовой коррумпированности. Не могу представить, как полицейские могли упустить их три раза подряд. Только если общий уровень упал с тех пор, как я ушел. Другое дело — что это значит. Этот чувак в «Уэст-Сентрал» мог просто намекать, что ему это дело не нужно, у него нет времени, нет людей и ему плевать на ваши неприятности.

— Я не знал, что полицейские могут так себя вести.

— Теоретически — нет. Они обязаны расследовать. Но есть еще и практические проблемы. Естественно, в основном они охотятся за крупной рыбой, а за мелочевкой — только когда есть верный шанс кого-то арестовать.

— А это, значит, мелочевка? У жены тринадцать швов, а я каждые две недели выплачиваю по сотне?

— Мистер Маккехни, поймите, у всех свои масштабы. Но могут быть и другие варианты.

— То есть?

— Легавый в «Уэст-Сентрал» держит руку на пульсе, но думает, что вмешиваться пока рано. Ждет, пока все не нагноится, и тогда он придет и выдавит гной. Некоторые называют это романтическим подходом к полицейской работе. Некоторые считают это ленью. Ну и, конечно… — Даффи сделал паузу.

— Что?

— Есть третий вариант. Этот деятель…

— Салливан?

— Да, Салливан — может, он думает, что это все равно дело частное, так, грызня за территорию. Что скажете, мистер Маккехни?

— О чем это вы?

— Я о вас ничего не знаю. Насколько я понимаю, вы абсолютно нормальный коммерсант, торгуете смешными шляпами или чем там еще. Но, конечно, если у вас были приводы, это все меняет…

— Приводы?

— Судимости у вас, надеюсь, нет, мистер Маккехни?

— Я тоже надеюсь. Нет, конечно нет.

— Хорошо. Ну, тогда остается последний вариант, и для нас обоих он наименее благоприятен: если легавый по имени Салливан в прямой связи с тем, кто использует имя Сальваторе.

— А что бы вы стали делать, если бы все обстояло именно так?

— Я бы посоветовал вам продать дело как можно быстрее и исчезнуть отсюда. Крыша, расширяющая территорию, и полицейский, закрывающий на это глаза, — слишком неприятная комбинация.

— Но мы же не знаем этого наверняка, мистер Даффи?

— К счастью, нет.

— Сейчас-то что делать?

— Сейчас я могу разведать для вас обстановку. Не думаю, что мне — или вам, если уже на то пошло, — хотелось бы подойти слишком близко ко второму кругу проблем. Если мы имеем дело с продажным полицейским, я знаю единственное правило: держаться подальше.

— А как же первый круг?

— Для начала информации у нас немного. Дано: двое в доме, высокий и коротышка, у одного из них нож системы «Стенли». Никаких отпечатков. Судя по описанию, один из них немного с приветом. Есть рыжий толстяк в очках в двух шагах от Шафтсбери-авеню. И еще есть голос по телефону. Какой это голос, мистер Маккехни?

— Довольно глубокий. Сначала говорил с итальянским акцентом, а теперь больше на англичанина похож, хотя, может, и не англичанин. Иногда кажется, что у него слабый акцент, иногда странный порядок слов. Нет, даже не так, просто вначале он постоянно повторял «как у вас говорится» или «как у вас принято».

— Это ни о чем не говорит. Если он решил косить под Сальваторе, то, может, ему просто нравится легкий итальянский акцент. Я прилажу к вашему телефону записывающее устройство, как только смогу.

— Что будем делать дальше, мистер Даффи?

— Будем ждать, когда вам сообщат новые инструкции. И тогда посмотрим, кто это такой. А потом решим, что делать. Я, тем временем, потолкаюсь тут, посмотрю, что можно узнать. Завтра приду, займусь телефоном, но после этого нам лучше здесь больше не встречаться — на всякий случай, если за вами следят. Будем держать связь по телефону.

Они немного поторговались насчет оплаты. Даффи запросил тридцать фунтов в день, сошлись на двадцати (независимо от количества часов), или по три фунта в час за неполный день, плюс проезд на метро и любые купленные товары, на которые он сможет предоставить чеки. В конце разговора Даффи попросил какую-нибудь шляпу и маску.

— Мне не кажется, что наши изделия — хорошая маскировка, мистер Даффи.

— Я просто в руках понесу, на случай, если за вами следят. Так я буду похож на потенциального покупателя с образцами продукции.

— Ваша правда, мистер Даффи. Мне чек на них выписать?

— Да, пожалуйста.

Маккехни выписал чек. Даффи с улыбкой протянул его обратно:

— Чек за расходы, — сказал он и ушел. На Руперт-стрит он вышел с классическим клоунским колпаком в одной руке и маской Кинг-Конга с искусственными волосами в другой. Два молодых киприота топтались у входа в контору по аренде микроавтобусов, а болезненно бледный мужчина опускал проволочные жалюзи в окне порномагазина. На небе сгущались тучи.

Маккехни солгал Даффи насчет своих проблем с законом, Даффи, со своей стороны, сделал вид, что не помнит имени Салливана. А он знал Салливана. Еще с тех пор. И воспоминание об этом человеке вызвало те воспоминания, которые он обычно прятал в глубине сознания, откуда они могли выскочить только случайно или когда Кэрол говорила что-нибудь вроде того, что сказала утром.

Даффи знал не только Салливана. Он помнил «Уэст-Сентрал» как свои пять пальцев. Он проработал там следователем три года, а потом произошел случай, положивший конец его карьере. Год проработал следователем по общим делам, и два года — следователем в отделе по борьбе с проституцией и наркоманией. Работа ему нравилась. Приятно было посмеяться вместе с ребятами над полицейскими фильмами на Рождество. Он хорошо знал свой участок и всех шлюх, а с некоторыми даже подружился; знал, кто торгует травкой, кто коксом, а кто — героином; получил представление о том, как функционирует закрытая, непроницаемая для посторонних китайская община — в каких случаях они церемонно подчиняются закону белых, а в каких плевать на него хотели с высокого дерева; узнал всё о рэкете. Вот-вот Даффи должен был стать лучшим служащим участка. И не только лучшим, но одним из самых везучих: когда к ним пришла красотка-констебль, типичная ирландка — с округлым личиком и темными волосами, коллеги, как обычно, предприняли массированную атаку. Даффи какое-то время держался в стороне, подождал, пока все уляжется, и заговорил с ней. Она стала отвечать — и пошло-поехало. Лучшего и желать было нельзя.

К краху привели две причины: принципиальность и секс. Даффи, как и большинство полицейских, довольно свободно трактовал понятие правды. Это было условием выживания; не только в качестве полицейского, но и личности, залогом внутреннего самосохранения. Фанатики единственной и неделимой истины попадали в итоге либо в «Отдел внутренних расследований», либо в психушку. Как правило, Даффи действовал честно, но был готов поступиться принципами, если понадобится. Иногда, например, возникала необходимость где-то приврать, изменить кое-что в протоколе, совсем чуть-чуть, ради того, чтобы большая ложь наверняка не прошла за правду. Подобные моменты оставляли неприятный осадок, но выбирать не приходилось.

Однако Даффи, как и большинство полицейских, знал: в какой-то момент надо остановиться. Можно немного подчистить собственные слова, слегка подстроить улики, забыть какую-нибудь малость: понятно ведь, что это во имя одного — во имя правосудия. Такие вещи делаются не для продвижения по службе, не из личной ненависти к преступнику и не из корыстных побуждений.

Это была обычная практика, так поступало большинство полицейских. Но не все. У некоторых полицейских принципов не было вообще. Такие долго не задерживались. Но были и хитрецы — те, что серединка на половинку. Старший инспектор Салливан, например. С ним никогда нельзя было сказать наверняка. Он вечно держался особняком, делал все с ленцой, будто все ему обрыдло; по количеству задержаний он был на хорошем счету, но всегда казалось, что кое-что он держит для себя, про запас. Отчасти причиной было то, что он проработал в этом участке дольше всех. Салливан часто говорил: «Мой опыт подсказывает, юноша…» или «Вот проработаешь здесь с мое…» и «Слушай, сынок, да я тут такое раскручивал, когда ты еще не знал, зачем тебе двадцать первый палец…». Молодежь, по большей части, пыталась смотреть на него как на доброго дядюшку, но это ни у кого особенно не получалось.

Как-то летом две девицы из новеньких начали промышлять на углу Бейтмен и Фрит-стрит. Одна была черная, другая — белая; когда снимали клиентов на улице, работали в паре. Бизнес шел не слишком бойко — по крайней мере, не среди бела дня; но девочки были новенькими и либо решили взять местный рынок наглостью, либо сутенер у них оказался слишком жадный, так что они часто шлялись по улице. Одна стояла на стреме, а вторая предлагала услуги потенциальному клиенту. Если тот не уходил, но и не мог решиться, девица указывала на подельницу и говорила: «Может, вам моя подружка понравится?» Возможность выбора льстила искателю приключений, обуреваемому сомнениями, он боялся показаться невежливым, отказав обеим, и останавливался на одной. Даффи много раз видел, как девицы разыгрывали этот спектакль.

На вид это были решительные двадцатилетние девицы, способные за себя постоять. Но решительного вида мало, чтобы защититься от ножа. Однажды вечером кто-то пырнул чернокожую, сначала в плечо, а потом, когда она падала, — в ягодицу, стараясь попасть как можно ближе к влагалищу. Девушка долго пролежала в канаве и потеряла много крови, а потом ее увезли в больницу и подлатали. Даффи она рассказала, что порезалась, открывая консервы.

Удар ножом во влагалище — способ, которым один сутенер предупреждает других, чтобы не заходили на его территорию. Сутенера обычно не режут, он может и ответить, режут всегда одну из девушек. Даффи не испытывал к проституткам сентиментальных чувств, но подобные разборки ему не нравились, и в этот раз он повел себя довольно жестко: сначала поднажал на Полли — так назвалась пострадавшая — и та выдала имя своего сутенера. Потом пошел к сутенеру и надавил на него, но уже посильнее. После чего вышел на человека по имени Савелла, который за несколько недель до нападения неоднократно намекал сутенеру, что неплохо бы освободить территорию.

Даффи начал давить на Савеллу, но это было намного сложнее, Савелла оказался куда сообразительней и, как опытный преступник, был отлично подкован юридически. Даффи встречался с ним несколько раз, разыгрывая из себя занудного энтузиаста-одиночку. Спрашивал, на кого Савелла работает. Савелла отвечать отказывался и только повторял: «А я сама себе хозяина», — но Даффи не прекращал расспросов. Наконец всплыла кликуха: Большой Эдди. Больше ничего: ни настоящего имени, ни подробностей. Даффи продолжал задавать вопросы. Вести дела он умел.

В конце концов его вызвал Салливан.

— Я смотрю, Даффи, ты с этой проституткой недалеко продвинулся.

Даффи возразил. Он вышел на сутенера, потом на Савеллу, узнал про Большого Эдди. Завел несколько новых контактов. Девушки еще могут разговориться. Удалось найти человека, владеющего информацией, которая может помочь сильнее надавить на Савеллу.

— Мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать, — подытожил Салливан.

Даффи снова не согласился. Иногда зацепок бывало и меньше, но дела успешно раскрывались.

— Повторяю, — произнес Салливан, сверля Даффи маленькими жабьими глазками — они единственные сохраняли подвижность на дряблом статичном лице, — мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать.

Уже тогда Даффи знал, что это тот случай, когда не надо плевать против ветра, когда следует пожать плечами и сказать: «Впрочем, это всего лишь шлюха», да и девица, надо признаться, была не из приятных. Но по глупости он этого не сделал. Не закрыл дело. Даффи не нарушил тем самым законы полиции, ведь Салливан официально не приказывал прекратить расследование, не взял его сам и никому не передал. Просто начальник недвусмысленно дал ему понять, что надо отойти в сторону.

И только Даффи получил свежую информацию о Большом Эдди, как грянул гром. Как именно это произошло и кто за этим стоял, он так и не узнал, но идею наверняка подал кто-то из своих. В участке все знали, что у них с Кэрол дела забуксовали. Начался период, который бывает у всех пар после года знакомства, когда отношения теряют новизну, а окружающие ведут себя так, будто вы вот-вот поженитесь, при встрече принимаются насвистывать свадебный марш и качать воображаемого младенца, и тут вдруг вас одолевают сомнения: а на кой все это? Хочется остановиться, подумать, убедиться, что находишься на верном пути. Даффи пытался объяснить это Кэрол, но она решила, что он хочет ее бросить. Такого она никому не могла позволить. Кэрол кричала и плакала, а Даффи убеждал, что она делает неправильные выводы, что нельзя предполагать то, что даже ни разу не обсуждалось, что он, конечно, любит ее по-прежнему, но она должна попытаться посмотреть на их отношения с иной точки зрения. То есть с твоей, сострила она.

В итоге договорились провести пару месяцев порознь: без условий, без секса, без уговоров, а потом видно будет.

Недели через три у Даффи начался настоящий зуд. Раз они договорились, что два месяца не будут предъявлять друг другу никаких требований, значит, оба могли чувствовать себя совершенно свободными. Даффи испытал краткую внутреннюю борьбу и скоро сдался.

У Даффи была одна особенность; как верно заподозрил Маккехни, он готов был заряжать в оба ствола. Лет в восемнадцать у него был серьезный «голубой» период, потом, после поступления в полицию, наступило отрезвление, и с тех пор Даффи успешно делил свои пристрастия к обоим полам поровну. Коллеги в участке, видя его стойкий интерес к женщинам, ничего не подозревали; о второй составляющей своих предпочтений Даффи особенно не распространялся. Кэрол он признался, а она сказала, что всегда считала, что у нее мальчишеская фигура, и спросила, не хочет ли он, чтобы она время от времени одевалась мужчиной. «Дело не в этом», — объяснил Даффи, но такая реакция была ему приятна.

Когда они с Кэрол решили на пару месяцев расстаться, и у Даффи засвербило, он долго думал, в какую сторону направиться. Если найти девушку, Кэрол обязательно будет ревновать, несмотря на соглашение. Если завести парня, она может подумать, будто он — как бы она это сказала? — повернул обратно, но, скорее всего, узнав об этом, не будет бояться конкуренции. С точки зрения физического удовольствия, большой разницы для Даффи не было; когда речь шла об оргазме, он не привередничал.

В первый раз он отправился на охоту в клуб «Карамель», откуда вернулся на тогдашнюю свою квартиру в окрестностях Уэстборн-Гроув в компании пухлощекого журналиста. Пару ночей спустя в «Аллигаторе» ему удалось подцепить вежливого студента, только что с оксфордского поезда. На третий раз Даффи снова пошел в «Карамель», где выпил чуть больше обычного, и домой его практически довел симпатичный чернокожий парень — на вид почти его ровесник.

Через десять минут дверь в квартиру вышибли двое полицейских в полном снаряжении, а черный парень принялся вопить:

— Он мне выпивку покупал, он мне выпивку покупал, — после чего полицейский покрупнее схватил Даффи за голое плечо, перекинул через кровать и саркастически поинтересовался:

— Простите, а вашему другу сколько лет?

Алкогольные пары живо выветрились из головы, как будто кто-то включил вентилятор, и Даффи понял, что его подставили.

Парень был подсадной; он сказал, что ему девятнадцать. Полиция записала его адрес и приказала исчезнуть. Даффи отвели в участок и предъявили обвинение. Когда он сообщил род занятий, один из тех двоих отвернулся, а другой двинул Даффи по почкам со словами: «Пидор легавый». Потом просто: «Пидор», — и двинул еще раз.

Даффи знал, что его карьере конец. От службы его отстранили, и он мрачно отсиживался дома. В конце концов его вызвали в «Уэст-Сентрал». И кто же сообщил ему благую весть? Конечно, Салливан.

— Когда прослужишь здесь с мое, Даффи, — начал он, — уже ничто особенно не удивляет. Но этот случай из ряда вон. Из ряда вон. Я тебя защищал, хотя внутренний голос убеждал меня, что этого делать не стоит. Я поговорил со следователем, который расследует твое дело, и выторговал самый приемлемый вариант — лучше, чем ты заслуживаешь. И сделал я это не ради тебя. А ради нашего участка, чтоб ты знал. В Уэстборн-Гроув согласились не передавать дело в суд; по их словам, дача показаний может нанести пареньку серьезную психологическую травму, так что дело они спишут. А теперь выйди из кабинета и возвращайся через пять минут с прошением об отставке.

Сыграно было как по нотам. Эта история разрушила карьеру Даффи и нанесла урон отношениям с Кэрол. Он так и не смог оценить отеческую заботу Салливана, когда тот вызвал к себе Кэрол, чтобы объяснить происшедшее. Два месяца она держалась в стороне от Даффи, пытаясь понять, что случилось. А когда пришла к нему, Даффи приложил все усилия для объяснений, но рана была слишком свежа. Они попробовали секс, в надежде, что это поможет, но она была слишком нервозна и напряжена, а у него никак не вставал. Хотя спать вместе было хорошо, а просыпаться по-прежнему приятно. Постепенно они снова стали встречаться, но уже только как уставшие друг от друга знакомые. Иногда Кэрол оставалась на ночь, но никаких попыток сблизиться они не предпринимали. Когда она лежала рядом, у Даффи не возникало эрекции, даже неосознанной, во сне.

— Брат и сестра? — однажды спросила она, когда они засыпали. Брат и сестра, но с подозрительным прошлым. Брат и сестра с багажом воспоминаний.

У Даффи была та еще причина помнить Салливана.




Глава четвертая


Даффи очнулся от дурного сна. Дурного, потому что жизнь для него в этом сне была сплошным праздником. Во сне он был старшим инспектором, в присутствии которого бандиты съеживались до размеров ящерки; один щелчок пальцами — и дела, над которыми безуспешно бились лучшие полицейские умы, раскрывались сами собой, только он к ним прикасался. После триумфального дня в участке его повезли в огромный особняк где-то в буковых лесах, где его ждала Кэрол с детьми. Когда машина въезжала в ворота, старший сын, шельмец с соломенными волосами, выстрелил в нее из лука; стрела с резиновой присоской приклеилась к колпаку колеса, и автомобиль покатился, словно древняя колесница, срезая головки колокольчиков по всей длине дорожки. «Ничего, — подумал Даффи во сне, — от колокольчиков не убудет». Они подъехали к дому, Кэрол ждала их на ступенях. Как только они зашли внутрь, она мягко потянула его за рукав наверх, в спальню. Там она стянула платье, под которым ничего не было. Даффи бросил костюм на стул, сбросил оставшуюся одежду и, приблизившись к кровати, где она раскинулась на махровой простыне, услышал ее голос, радостный и удивленный: «Даффи, какой у тебя большой, какой большой».

— ААААААаааааааа!.. — он проснулся от собственного крика. Сон был из тех, когда все время знаешь, что это сон. Если сон плохой, тогда можно утешиться мыслью, что твой собственный мозг шутит с тобой дурные шутки. Но когда снится приятный сон, и ты знаешь, что это всего лишь сон, то все время ощущаешь подспудную горечь и просыпаешься с привкусом пепла во рту, странной болью и неодолимым чувством утраты. Будто все золото мира утекло сквозь пальцы, как песок.

Даффи лежал на спине, его немного трясло. Из чистого любопытства он поднял простыню посмотреть, нет ли эрекции. По нулям. Даже если ему снилось, что у него встало на Кэрол, даже если он занимался с ней любовью во сне, пробуждение являло все ту же креветку без панциря и пару лесных орешков. По нулям.

Импотентом Даффи не стал. Уж в этом он не мог обвинить тех, кто его подставил. Он стал импотентом только с Кэрол. Сначала это казалось ему следствием шока от происшедшего. Потом Даффи начал понимать, что от шока он, возможно, и оправится, но при этом больше не сможет нормально спать с Кэрол. Возможно, никогда не сможет. Лежа рядом с Кэрол в постели, он пытался приказать своему члену встать, про себя прикрикивая на него и осыпая ругательствами. Пытался закрывать глаза и думать о других женщинах и мужчинах, с которыми он спал, и о самых возбуждающих порнографических сценах, которые видел. По нулям. В отчаянии он даже пробовал доводить себя до эрекции, мастурбируя, а потом переключаться на Кэрол, но член все равно вел себя отвратительно, клонился, как цветок на закате. По нулям.

Конец был и вправду горек. Когда не можешь спать с тем единственным человеком, с которым хочется, удовольствие от секса с другими воспринимается как издевка. Через какое-то время по настоянию Кэрол он сдался и попробовал спать с другими. К огорчению Даффи, никаких проблем не возникало; к еще большему огорчению, ощущения были достаточно приятны, чтобы хотелось испытать их еще раз. Он трахал мужчин и женщин без разбора, но обнаружил, что неосознанно установил для себя правило; никогда не делать этого дважды с одним и тем же партнером. Самая соблазнительная девушка и самый прекрасный юноша утром должны были уйти. Как бы они ни просили о новой встрече, и до какой бы степени ни казались привлекательными, он никогда не говорил: «Ага». Никогда. В этом, видимо, заключалась своеобразная верность Кэрол, даже если верность эта коренилась в самом безудержном распутстве.

Даффи никогда не спрашивал, как обстоят дела с личной жизнью у Кэрол. Не спрашивал, потому что ни один ответ его бы не устроил. Если она спала с кучей парней, ему было бы неприятно, если с одним — еще неприятнее, а если ни с кем не спала, было бы не так неприятно, но тогда тяжесть вины давила бы еще сильней. Короче говоря, Даффи жил в постоянном напряге.

Единственным лекарством от такого состояния могла стать работа. Дело, предложенное Маккехни, вызвало у Даффи смешанные чувства. Придется рыскать по тем местам, где он когда-то работал, а от этого боль может усилиться; стоит ли ворошить прошлое и лишать себя возможности примириться с ним? С другой стороны, вдруг у него появится шанс отомстить прошлому? А что, если он его упустит?

И все-таки это работа, которая по утрам заставит его вылезать из квартиры. Двадцатка в день плюс проезд. Ему бы этого вполне хватило. Бары, которые он регулярно посещал, неожиданно резко подняли цены. Говорят, только одно удовольствие достается бесплатно, но это не так. Так или иначе, приходится платить: либо собственными чувствами, либо покупая выпивку, когда проверяешь собеседника, взвешиваешь за и против, выполняешь социальные ритуалы, которые неизбежны, если не хочешь чувствовать себя абсолютным дерьмом.

Даффи вытащил из шкафа набор электроинструментов и отправился на Руперт-стрит. Он уже попросил Маккехни принести маленький магнитофон и несколько кассет. Белинду отослали купить два кофе в забегаловке за углом, а Даффи пристроил резиновую присоску на корпус телефона, стоявшего у Маккехни на столе. Короткий провод соединил аппарат с портативным магнитофоном «Сони» в верхнем ящике.

— Шпионские штучки, да? — поинтересовался Маккехни, он явно пришел в экстаз.

— Из арсенала бойскаутов, — ответил Даффи, — поднимите плату до тридцати, и я устрою вам бесплатные звонки в Австралию.

— У нас пока не тот размах. А в Барнсли можете бесплатно сделать?

— Как ни странно, это устроить труднее, чем Австралию. Обойдется в сорок фунтов.

— А вы парень не промах, Даффи. — Детектив поморщился. Маккехни небось услышал эту фразу в кино и решил, что сейчас уместно ее вставить.

— Вот, все довольно просто. Когда позвонит Сальваторе, нажимаете на запись, как обычно. И не забудьте: говорить надо естественно.

— А что потом делать с пленкой?

— Позвоните после разговора, и я скажу вам, что делать. Я не буду приходить и забирать ее. Может, устроим передачу. Или по почте пошлете, — последний вариант прозвучал довольно неубедительно, хотя и был, скорее всего, самым надежным. Даффи неоднократно отмечал, что клиенты за свои деньги ждут всяких шпионских манипуляций. То просили, чтобы детектив пользовался рацией, когда проще было позвонить из обычной телефонной будки, то требовали затемнить все окна в машине, хотя из-за этого она как раз привлекала к себе максимум внимания, то стремились оставлять вещи для детектива за сливными бачками в туалетах, носить фальшивые усы и покупать сложнейшие телескопические объективы, которыми потом не могли пользоваться. Чего клиенты не хотели — так это чтобы детектив сидел на одном месте, думал над конкретной проблемой, а потом выдавал решение, состоящее из одного слова. А еще меньше им хотелось услышать фразу: «На вашем месте я бы обратился в полицию». Они терпеть этого не могли. По наблюдениям Даффи, клиенты были полными идиотами.

Даффи отверг предложение взять вторую маску Кинг-Конга (брать ее было совершенно ни к чему, но для поддержания боевого духа клиента вслух он произнес: «Нет, на этот раз, в целях конспирации, будет лучше, если я уйду без маски») — и вышел на Руперт-стрит. Бледный хозяин магазина по продаже порнолитературы уже опустил ставни и возился теперь с неоновой вывеской в окне. Сейчас на ней читалось только КНИ.

Даффи набрал в грудь воздуха, направился в сторону Шафтсбери-авеню, перешел дорогу и оказался в квартале, в котором проработал три года. Несколько раз он уже возвращался сюда — в ресторан или по каким-то делам, — но всегда вечером, под покровом темноты. Сейчас он чувствовал себя более уязвимым, узнаваемым. Даффи заскочил в кафе. Сидя над чашкой капуччино, он собирался с духом. Четыре года — большой срок: меняются шлюхи, меняются бандиты, полицейские. Если это и затрудняло поиск информации, то, по крайней мере, давало больше шансов остаться неузнанным. И потом, он выглядел теперь совсем иначе. Раньше он носил дорогие пиджачные пары от «Бертон и Хепуврт», а когда хотелось выглядеть попроще, со спортивной курткой. А теперь предпочитал молодежную одежду из магазинов «Джин Джанкшн» да с уличных рынков — замшу и кожу, потертые джинсы; волосы носил с боков подлиннее, а сверху подстригал ежиком; иногда Даффи надевал солнечные очки с бледно-желтыми стеклами.

Главный секрет был в том, чтобы двигаться, как завсегдатай этих мест. У таких типов есть две манеры ходить — очень быстро, как будто им осталось две минуты до поезда и они не успевают выбраться из Золотой мили,[6 - Золотая миля (Golden mile) — название злачного квартала в Сохо в 70-е годы.] или очень медленно, словно они хотят убить время перед назначенной встречей, и это единственная причина, по которой они здесь шатаются. Но какую бы походку бедняги ни выбрали, они всегда ходили с опущенной головой, не глядя в лицо прохожим, им казалось, что если они не будут поднимать глаз, никто не заметит, как они украдкой косятся на витрины с порнухой. Те, кто ходил здесь с нормальной скоростью, с поднятой головой и смотрел людям в лицо, были хозяева этой территории: владельцы магазинов и ресторанчиков, шлюхи, сутенеры, бандиты и полицейские.

В бытность свою полицейским Даффи отлично ориентировался на улице, знал, как тут все работает, как себя вести, разбирался в хитросплетениях власти. Подобное знание приобретается медленно; что-то рассказывают коллеги, но не менее важно то, что выясняешь сам, узнавая свой район не только физически, но и, в определенном смысле, эмоционально. Начинаешь чувствовать, как пульсирует здесь жизнь. Основная работа полицейского, конечно, состояла не в этом: не будешь же стоять посередине Сохо, таинственно нюхая воздух, как комиссар Мегрэ, а потом срываться с места и бежать по следу преступника. Дело было в знании обстановки. Но для Даффи это была неотъемлемая часть процесса.

Он допил кофе и вышел на улицу, чтобы снова ощутить атмосферу своего района. Прошелся по Олд Комтон-стрит, по Грик-стрит, вернулся по Фрит, потом по Дин-стрит, через дворики и бульварчики в Д'Арбле и к Бродвик (мимо «Уэст-Сентрал» на противоположной стороне улицы), по Брюэр-стрит, до того места, где она почти сплетается с Бервик-стрит в зловонный клубок уличных рынков, эскорт-агентств и кинотеатров, миновал бар «Реймондз» и вернулся на Дин-стрит. Съел лазанью с салатом в кафе на углу и отметил, что на этот день осталось еще восемнадцать фунтов (Маккехни, после недолгих протестов, выплатил ему семьдесят пять фунтов авансом).

За прошедшие четыре года район несколько изменился. Появилось больше книжных лавочек и секс-шопов с резиновыми огурцами в витринах. Массажные салоны, похоже, не сдавали позиций. Стрип-клубы находились в некотором упадке и порядком уступили дорогу порнокинотеатрам. Несколько лет назад в Сохо были обычные кинотеатры, но показывали в них фильмы фривольного характера, которые распространялись крупными компаниями: «Датский дантист за работой», «Визит медсестры», «Уловка 69», «Лисички за колючей проволокой» — и им подобные. Если хотелось посмотреть что-нибудь погорячее, единственным местом для этого был «Комтонский киноклуб» на Олд Комтон-стрит, а если и после него оставалось чувство неудовлетворенности, на выходе, если повезет, поджидали один-два продавца самого непристойного товара. Теперь же здесь находилась куча киноклубов с названиями вроде «Три икса», «Икс-таз», «Голубая луна», «Эротикон» и «Табу» и с кричащими вывесками, которые предлагали фильмы с грифом XXX гражданам, достигшим восемнадцати лет.

Полуденная жара не то чтобы навеяла Даффи непристойные мысли, но определенно настроила его на заинтересованный лад. Опустив голову, он завернул в магазинчик с порнопродукцией на углу Грик-стрит. Юноша средиземноморского типа за прилавком читал новости о скачках и приглядывал за полкой с фильмами. По обеим сторонам помещения громоздились стеллажи с журналами, расставленными по темам, согласно интересам покупателей: самая большая секция — «Натуралы», потом «Геи», следующие по величине — «Латекс» и «Садо-мазо», потом «Бандаж», «Большие сиськи» и «Школьницы» и, наконец, несколько полок с книжками в мягких обложках, Стратегия продаж в этих магазинах не изменилась: английские журналы — «Петушок», «Рапира», «Голубки», «Пташки», «Новые горизонты» и «Киска» — оставляли незапечатанными, чтобы покупатель мог их полистать и распалиться, а более дорогие американские издания запаивали в полиэтилен, так они казались солидней и заманчивей. Легкость, с которой клиенты по-прежнему покупались на эффектную обложку, завышенную цену и целлофан, этот безнадежный самообман, не могли не вызвать у Даффи улыбку. Он бросил взгляд на стеллаж с «Большими сиськами». В этой области издатели, похоже, проявляли наибольшую изобретательность в названиях. «Пятый номер» все еще держит позиции, отметил он, равно как «Мегасиськи»; были там и «Большие базуки» с явно милитаристской направленностью и новый журнал «Веселые молочницы». Даффи вспомнил еще один журнальчик, его начали издавать несколько лет назад под названием «Тетушки Чарли», тогда это казалось даже пикантным; правда, после пары номеров журнал зачах — клиенты, наверное, думали, что внутри фотографии гениталий пожилых дам крупным планом. Может, это изобретение вообще больше не используется в индустрии, подумал детектив.

Рядом с секцией «Бандаж» — пара экземпляров «Тугого узла» и столько же «Скованных страстью» — располагался проход, который вел к ряду кабинок. Объявление гласило: МИНИ-ПОРНОФИЛЬМЫ 10 ПЕНСОВ РАЗМЕН МОНЕТ В КАССЕ. Это что-то новенькое, раньше здесь такого не было. Даффи разменял деньги у прилавка и зашел в одну из кабинок; на двери — потрепанная крышка от коробки с кассетой со следующей рекламой: «ЛЕСБИЯНКИ-ЛЮБОВНИЦЫ — две красотки вовсю предаются пороку, играя в наездниц и открывая для себя столько нового!!»

Даффи присел на скамью и пошарил в карманах в поисках мелочи. Замка на двери не было. Чтобы держать ее закрытой, приходилось выставлять ногу, пока смотришь фильм, который проецировался на белую панель с обратной стороны. Даффи захлопнул дверь — стало не видно, куда бросать деньги; снова открыл — справа обнаружился металлический ящик. Десять пенсов, и фильм начался. Крупная темнокожая девица сидела в ванной и намыливалась, уделяя особое внимание лобку и груди. Пленка остановилась. Десять пенсов — и девица сняла с крючка душ и смыла пену с груди, потом с лобка, закатывая в процессе глаза. Кадр был немного не в фокусе, но дальше может оказаться интересней, подумал Даффи. А где же вторая девка? Десять пенсов — девица по-прежнему сидела в ванной, снова намыливая грудь и лобок. Даффи так и не понял: то ли фильм затянут, то ли после второй монеты пленка перемоталась и запустилась по новой. Даффи начал отвлекаться. Луч проектора высветил комментарии, нацарапанные на «экране» предыдущими посетителями: ХРЕНОВОЕ КИНО и АРМИЯ СПАСЕНИЯ.

Выходя из кабинки, Даффи поскользнулся. Все еще с горсткой мелочи, он решил заглянуть в другую кабинку. На этот раз на экране довольно ненатурально целовались две девицы. Десять пенсов — и они начали тереть друг другу груди, точно полируя серебро. Даффи задумался: стоит ли рискнуть еще монеткой? Ладно, все равно за счет Маккехни. Десять пенсов — и девицы принялись ласкать друг другу промежность и приоткрывать рты якобы от нежданного удовольствия. В этой кабинке резкость была получше, и Даффи обнаружил, что его члену шоу вполне по душе. Десять пенсов — и одна из девиц забралась на другую. Это было уже не так забавно. Еще за десять пенсов из душа выскочил тощий усатый тип, и девицы деланно завизжали. Десять пенсов — и тип начал хлопать их по задницам. Стало совсем не смешно; член сообщил, что с него достаточно.

Только Даффи вышел из книжного, к нему подскочила пухленькая, аккуратненькая девушка в круглых очках в золотой оправе. Она встала прямо перед ним и прицепила на лацкан значок. Даффи скосил глаза и увидел надпись: «Удачного дня». Девушка защебетала:

— Мы стремимся помочь бедным детям по всему миру. Вы наверняка захотите сделать пожертвование.

Такой смышленой, вежливой и настойчивой девушке отказать было трудно, но Даффи был на это способен. Зазывалы чертовы, подумал он, не могут оставить в покое бедных старых извращенцев, терзаемых чувством вины. Он отстегнул значок и протянул обратно; сборщица пожертвований уже доставала из сумки на плече папку:

— Мы хотим помочь неимущим детям. Вы наверняка захотите пожертвовать, — повторила она.

Даффи не смог удержаться и произнес то, что вертелось в голове:

— Сектантка чертова. — Он бросил значок и пошел прочь. Как только он повернулся к девушке спиной, та стукнула его папкой по голове.

Кажется, опять что-то новенькое, отметил про себя Даффи. Он прошел по улице мимо парочки порноклубов (как-нибудь в другой раз) и наткнулся еще на одну новинку. Вывеска гласила: ПИП-ШОУ, ГОЛЫЕ ДЕВУШКИ ТАНЦУЮТ ЖИВЬЕМ ВЫ СМОТРИТЕ. Даффи приблизился к заведению, слегка опустив голову, и скосил глаза на табличку: 50 ПЕНСОВ, и ниже: РАЗНЫЕ ДЕВУШКИ. Он прошел мимо, а потом исполнил классический трюк посетителя подобных заведений: резко повернул обратно и неожиданно заскочил внутрь. Внутри разменял пару фунтов у стойки и зашел в крохотную кабинку. Замок едва удерживал дверь, чтобы та не распахнулась. В противоположной стене на уровне глаз располагалось окошко величиной с почтовый ящик. На полу валялись бумажные салфетки; некоторые из них были мокрыми. Из мощной стереосистемы доносилось диско.

Даффи опустил полфунта в щель, и металлическая створка дернулась вверх, открыв застекленное окошечко. Он прижался носом к стеклу и увидел танцующую девицу. Кабинки образовывали вокруг нее почти замкнутый круг с небольшим проемом, откуда выходила танцовщица. Девушка была обнажена: худенькая фигурка, заметный шрам от аппендицита и грудь, похоже, накачанная силиконом. Во время танца она поигрывала сосками и терла промежность, следя за рядом окошек и поворачиваясь на несколько секунд ко вновь открывшимся. Даффи опустил еще пятьдесят пенсов, но теперь потратил часть времени, рассматривая остальные почтовые ящики с анонимными парами глаз.

Девушка отработала пенсов на сорок, когда музыка вдруг стихла и танцовщица убежала в проем. Тут же выскочила другая, стягивая на ходу тренировочный костюм. Быстро-быстро, чтобы клиенты не рассердились. Это была негритянка, худенькая, как и предыдущая девушка, ее решительное и безучастное лицо показалось Даффи знакомым. Танцевала она куда лучше своей предшественницы, да и сложения была более крепкого. Движения ее были куда развратнее. Она играла с сосками и промежностью, как и первая девица, но, помимо этого, наклонялась, задрав задницу вверх, и раздвигала ягодицы так, что было видно и влагалище, и анус. Потом она подскакивала к одному из почтовых ящиков, задирала ногу, упиралась ею в стену кабинки и принималась пальцами теребить половые губы. Через несколько секунд она уже снова извивалась в танце, по очереди привлекая внимание зрителей, чьи окошечки были открыты, и выбирала кого-то одного. Счастливчик, при условии, что его полфунта еще не истекли, получал перед глазами ее влагалище крупным планом. До Даффи очередь дошла, когда он потратил около фунта тридцати. Нельзя сказать, чтобы это очень заводило (хотя уж точно не оставляло равнодушным), но выглядело немного странно: как будто сидишь в машине, а кто-то протирает этим ветровое стекло.

Даффи и сам не понял, зачем опустил четвертую монету — в конце концов, он знал, что лучшая часть шоу уже закончилась. Подобный жест со стороны другого означал бы щедрость довольного клиента, который в кои-то веки не разочарован и хочет выказать благодарность. В случае с Даффи речь шла о неудовлетворенном любопытстве. Ощущение, что он когда-то видел эту негритянку, не покидало. За последние полфунта он не стал разглядывать ее грудь и промежность, а обратил все внимание налицо. Что-то в нем было знакомое. Взгляд скользнул ниже и наткнулся на искомую деталь — тонкий белый шрам на правом плече. Это была та девушка, которую несколько лет назад пырнули ножом, та самая, которую Даффи навестил в больнице и слегка припугнул для получения информации.

Он вышел из пип-шоу и немного подождал снаружи. Слишком долго стоять здесь нельзя — Даффи это понимал. Пока шел обычный народ, стоять на перекрестке в Сохо можно было спокойно: люди просто принимали тебя за сутенера. Но другие сутенеры и легавые так и норовили подойти поближе и бросить походя изучающий взгляд. Через какое-то время Даффи поискал глазами кафе и увидел забегаловку метрах в сорока дальше по улице. Не лучшее место, но квартал оттуда просматривается неплохо. Даффи заказал кофе — скука навеяла воспоминания о прежней работе в полиции — ждать пришлось около получаса. Негритянка вышла из пип-шоу и пошла по улице в его сторону. Даффи отставил чашку и вышел из кафе. Метрах в пятнадцати от забегаловки девушка неожиданно вскочила в такси и исчезла.

Даффи отправился домой, рассуждая, что в его работе бывают приятные моменты. Теперь самым важным было выяснить, как работает новая структура власти на Золотой миле: кто чем владеет, кто чем занимается, кто оборудует заведения и управляет ими. Можно было, конечно, спросить Кэрол; хотя вовлекать ее не хотелось, особенно если дело было хоть каким-то боком связано с Салливаном. Можно попробовать отследить пару старых контактов; а что, если эта негритянка — как там ее звали — поможет? Не то, чтобы он был с ней особенно мил — только цветы принес в больницу, когда она якобы порезала себе зад консервной банкой. Был еще один вариант — заглянуть к Рене, если она еще работает. С этой шлюхой у Даффи всегда были прекрасные отношения; она отличалась острым умом, деловым подходом к работе и неплохим чувством юмора. Промыслом занималась уже лет двадцать, сейчас ей должно было быть под сорок. Зато Рене была в курсе всех дел и была всегда готова поделиться информацией — за плату. Если Маккехни захочет увидеть чек за такие услуги, получить его будет непросто. Вряд ли Рене станет выписывать счет-фактуру.

Маккехни позвонил на следующее утро:

— Ставку подняли, — это было первое, что он сказал.

— Сколько теперь? — Даффи ничуть не удивился.

— Сто пятьдесят. Но у меня четыре дня, чтобы заплатить. Сальваторе сказал, что он сегодня добрый.

— Обычная практика, — прокомментировал Даффи. — Разговор записали?

— Да.

— Тогда сделайте вот что. Позвоните Салливану и запишите разговор на вторую сторону кассеты. Будьте с ним пожестче, скажите, что уже потеряли из-за него триста пятьдесят фунтов, сообщите, что сумма опять выросла, и на этот раз вы хотите конкретных действий. Скажите, что, когда будете передавать деньги, хотите удостовериться в присутствии наблюдающего. Потребуйте описать внешность полицейского, сообщить его имя и место, где он будет находиться, чтобы вы смогли проверить, выполняет ли Салливан свое обещание. Постарайтесь не пережать, но изобразите разгневанного гражданина…

— Я и вправду разгневан, — заметил Маккехни.

— Естественно; не хотел вас обидеть. Но вы должны вести себя как человек, дошедший почти до крайности, готовый совершить то, что Салливану может не понравиться. Дайте понять, будто пойдете к его начальству, в газету, что-нибудь в этом роде. Уверен, он из кожи вон полезет, только бы вас успокоить. Как думаете, справитесь?

Маккехни ответил утвердительно.

— Как закончите разговор, вытащите пленку, положите в конверт и передайте секретарше. Пошлите ее (Даффи на ходу выдумал некий шпионский план, чтобы Маккехни ощутил, что платит за дело) в закусочную с западной стороны Пэддингтонского вокзала к трем часам. Я буду сидеть спиной к стойке, на стуле рядом со мной будет лежать большой коричневый пакет. Она должна спросить, свободно ли место, а когда я скажу, что да, она должна положить конверт на стойку между нами. Думаете, она справится?

— До сих пор она более или менее со всем справлялась.

— Отлично. Да, еще кое-что. Мне понадобятся наличные, чтобы раздобыть информацию. Я собираюсь поговорить со шлюхой, а, как вам должно быть известно, шлюхи чеков не выдают.

— Сколько?

— Не скажу точно. Полтинник или около того.

— Мистер Даффи, я бы не хотел, чтобы вы пробили в моем бюджете такую же брешь, как Сальваторе. Вы меня понимаете?

— Хорошо. Так вы передадите деньги вместе с кассетой?

— Нет, возьмите из аванса. Вдруг она не захочет говорить, — возражение было справедливым.

— Договорились. Напомните, как зовут вашу секретаршу.

— Белинда.

В три часа Даффи уже ждал в закусочной на Пэддингтонском вокзале, сидя спиной к стойке. Неожиданно его похлопали по плечу, и чей-то голос пропищал:

— Мистер Даффи?

Он обернулся. Это была секретарша. Даффи нахмурился.

— Мистер Маккехни просил передать вам вот это, — она протянула коричневый конверт. — Не хочу показаться навязчивой, но, по-моему, там кассета, — девушка наклонилась к нему и с улыбкой прошептала:

— Мистер Даффи, все это ужас как интересно, правда?

Если бы Даффи не оставил дома маску Кинг-Конга и клоунский колпак, он бы сейчас с радостью их надел — для полной «маскировки».

Дома, прослушав пленку, Даффи выяснил, что на первой стороне ничего неожиданного нет. Он проиграл запись, главным образом, чтобы послушать голос Сальваторе. В нем не было такого уж сильного акцента, как описывал Маккехни, зато слышалось явное удовольствие человека, ощущающего себя хозяином положения. К концу разговора Маккехни произнес:

— Вы на меня слишком давите, неужели сами не понимаете?

— Давлю на вас, Маккехни? Давлю? Если бы я и вправду это делал, вы бы почувствовали, могу заверить. Нет-нет, вы просто помогаете мне разрешить небольшой кризис с наличностью, вот что вы делаете.

— Где я вам найду сто пятьдесят фунтов за четыре дня?

На другой стороне раздался смешок:

— Не сомневаюсь, ваши акционеры не станут возражать против сокращения дивидендов всего на один год.

— Хотите сказать, что оставите меня в покое? — в голосе Маккехни прозвучала слабая надежда.

— Нет, я не совсем это хочу сказать. Наоборот: не думаю, что кризис с наличностью разрешится в ближайшем будущем. Возможно, мне придется обратиться к вам за более крупными суммами.

— Я не смогу найти сумму, о которой вы просите.

— Что ж, Маккехни, могу только намекнуть, что вам, возможно, придется обратить в наличность кое-что из собственности фирмы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Уверен, вам вовсе не нужно столько места для складирования продукции. Два склада! Могу предположить, что при более разумном управлении вы могли бы обойтись и одним. Разве не так?

— Как я могу избавиться от одного из складов? — в голосе Маккехни появились почти панические нотки. — Не могу я.

— А ты рискни, Маккехни, рискни.

На другой стороне пленки Маккехни демонстрировал куда большую храбрость. Видимо, заразился от Сальваторе, а может быть, вдруг осознал, что Даффи будет это слушать, и решил показать себя во всей красе. Прослушав всю запись, Даффи перемотал пленку и снова проиграл кусочек в середине.

— … последний раз.

— Мы приложим все усилия, мистер Маккехни. Большего обещать вам не могу.

— До сих пор, Салливан, ваши усилия меня не слишком впечатляли. По-моему, вам пора, наконец, взяться за дело, хватит воздух пинать. На этот раз я хочу каких-то гарантий.

— А именно?

— Хочу убедиться, что кто-то из ваших людей будет наблюдать за передачей денег.

— Хорошо, я вам это гарантирую.

— Этого недостаточно, Салливан. Я хочу знать, кто там будет; дайте описание, чтобы я мог проверить, на месте ли он; мне нужно имя и звание, чтобы при необходимости связаться с ним потом.

— Вы что, Маккехни, пытаетесь научить меня руководить собственным отделом? Я не потерплю, чтобы какой-то… приходил на мой участок и указывал мне, что делать. Я не позволю вам вмешиваться в работу моих людей.

— Надеюсь, Салливан, вы не будете упорствовать в своем нежелании сотрудничать.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что уже сказал. — Маккехни был невозмутим. — Мне кажется, в наших общих интересах, чтобы полиция оказала нормальное содействие местному бизнесмену.

— Гм, — будь Даффи на месте Салливана, он бы заявил, что Маккехни блефует и послал куда подальше. Салливан проявлял большую осторожность.

— Посмотрим, что я могу сделать. Имя и звание я вам не скажу, но дам описание сотрудника, который будет отслеживать передачу. Позвоните, когда вам назначат место.

Даффи остановил пленку. Потом отмотал назад несколько секунд и нашел то место, где Салливан произнес: «…меня руководить собственным отделом? Я не потерплю, чтобы какой-то… приходил на мой участок и указывал мне, что делать». В записи был перерыв длиной секунды в две с половиной. Даффи набрал номер Маккехни.

— На пленке стерта часть записи.

— Что?

— Кусок разговора стерт. Что там говорил Салливан?

— А, это. Да, мистер Даффи, да, есть там такое, вы совершенно правы. Ничего особенного, к делу отношения не имеет.

— Что это было и почему вы стерли?

— Ну… понимаете, я вдруг подумал, если эта запись когда-нибудь… в общем, станет, скажем, частью материалов расследования, понимаете?

— Ясно.

— В такой ситуации я бы не хотел, чтобы те, кто будет слушать пленку, думали обо мне в тех выражениях, которые употребил старший инспектор Салливан. Вам может показаться, что я несколько мнителен, но такова моя реакция на его слова.

— А как он вас обозвал?

— Вы должны пообещать, что никому не скажете.

— Хорошо.

— Ну, он меня назвал… хрен собачий.

Даффи молча улыбнулся.

— Ваша тайна умрет со мной, мистер Маккехни.

Дело было во вторник. Деньги было сказано передать в пятницу. В одиннадцать Маккехни позвонил Даффи домой.

— То же время. Час дня. Опять в мусорную корзину. Брюэр-стрит. Урны у въезда в гараж рядом с «Деликатесами Джино». Самая дальняя от магазина. Салливан обещал, что его человек будет сидеть у окна в кафе напротив. Сказал, чтоб я шел не по нужной стороне, притворился, будто не вижу, где находится «Джино», и проверил, на месте ли полицейский, а потом перешел дорогу и бросил конверт.

— Как он его описал?

— Сказал, у него будет красный галстук, так что я легко замечу через окно. Больше ничего сообщить не соизволил.

— Ясно. Выполняйте инструкции обоих. Свяжусь с вами позже.

Даффи хотел быть на месте пораньше, чтобы посмотреть, как появится человек Салливана. Но и человеку Салливана придется прийти заранее, чтобы наверняка сесть за столик у окна к часу дня. Значит, надо прийти совсем загодя. Даффи взял такси. Маккехни придется оплатить эту вынужденную роскошь.

На Брюэр-стрит Даффи прибыл около половины двенадцатого и медленно прошел по улице особой походкой завсегдатая этих мест, быстро приметив магазинчик «Джино», а затем и кафе на другой стороне. Из окна кафе урны хорошо просматривались, но проблема состояла в том, что Даффи не мог подыскать место, с которого было бы видно и урну и кафе. Метрах в четырнадцати от кафе располагался бар, оттуда можно было наблюдать за передачей денег, но невозможно увидеть человека Салливана. Или магазинчик порнолитературы, из которого кафе просматривалось, а урна — нет; можно что-нибудь купить, чтобы не выставили, и постоять посмотреть. Нет, так не пойдет, надо видеть, как деньги будут забирать. А почему бы тогда тоже не сесть в кафе? Может возникнуть неловкая ситуация, когда и Даффи, и человек Салливана одновременно побегут вслед за курьером, но ладно, там видно будет.

Даффи решил сесть в кафе. Он зашел туда около двенадцати, присел за столик подальше от окна, заказал еду, хотя есть не собирался, и стал ждать. Двенадцать пятнадцать: пришли те, кто обедает пораньше. Двенадцать тридцать: народу становилось все больше. У окна осталось всего два свободных столика. Двенадцать сорок пять: только один столик. По крайней мере, такое количество посетителей обеспечит Даффи прикрытие, но где же человек Салливана? И тут он заметил, что на единственном свободном столике стоит пластмассовая табличка «Заказано». Это уже слишком шикарно. Двенадцать пятьдесят: в кафе неторопливо зашел мужчина с красным галстуком. Даффи бросил на него быстрый взгляд и опустил голову.

Шоу. Господи, вот не ожидал. Старина Рик, как его называли в «Уэст-Сентрал». Этого Даффи не учел: думал, пришлют какого-нибудь новичка, которого он никогда раньше не видел. Присутствие Шоу все меняло. Даффи совсем не хотелось следить за курьером и одновременно прятаться от бывшего коллеги.

В двенадцать пятьдесят пять Даффи осторожно вышел из кафе, старательно отвернув голову, когда проходил мимо окна, за которым сидел Шоу. Дойдя до бара, он с облегчением заметил на тротуаре рядом с дверью компанию с кружками пива, взял полпинты горького и встал так, чтобы казаться частью этой группы. В двенадцать пятьдесят девять мимо бара прошел Маккехни с видом человека, который что-то ищет, близоруко заглядывая в окна магазинов. Неплохо справляется, отметил Даффи про себя. Сыщик проследил, как клиент прошел мимо кафе, еще метров на десять, остановился, повернулся и сделал вид, будто вдруг заметил на противоположной стороне улицы вывеску «Джино». Одна минута второго: Маккехни поравнялся с урной и бросил конверт, после чего направился обратно тем же путем, свернул на Грейт Уиндмилл-стрит и исчез.

Три минуты спустя Шоу вышел из кафе, резко повернул направо, даже не взглянув на урну, и поспешно удалился. Насколько Даффи себе представлял, подобное вовсе не соответствовало плану. Неужели Шоу просто прислали, чтобы успокоить Маккехни, а Салливан, на самом деле, просто передает деньги Сальваторе? Или Шоу — лишь один из пары полицейских, и Салливан мудро удалил его со сцены, на случай, если кто-то видел, как Маккехни заглянул в окно кафе? В любом случае, это означало, что Даффи нечего беспокоиться о том, что он помешает Шоу следить.

В час пятнадцать по улице быстрым шагом прошел неряшливый парень в джинсах, остановился рядом с урнами, порылся в той, что стояла справа, потом в средней, и наконец остановился на третьей, в которой был конверт, нашел его и сунул в карман. Даффи не понял: то ли он перерыл все три урны, потому что хотел сойти за нищего, роющегося в мусоре, то ли до того бестолков, что забыл, в какой урне искать, — но это было уже неважно.

Даффи предположил, что парень направится на восток по Брюэр-стрит. Догадаться было нетрудно, ведь, идя на запад, он бы вышел на Риджент-стрит, а там будет нелегко затеряться среди прохожих, одетых в рубашки и галстуки от «Джегер».[7 - «Джегер» (Jaeger) — марка дорогой одежды из натуральных тканей.] По мере того, как расстояние между ними сокращалось, Даффи посматривал направо и налево, пытаясь обнаружить полицейский хвост. Ведя слежку, очень важно научиться распознавать хвосты и избавляться от них. Паренек почти поравнялся с ним, но признаков беспокойства не проявлял. Пропустив его вперед на тридцать, потом на сорок метров, Даффи решил, что дальше отпускать курьера нельзя; только не в Сохо. Придется рискнуть, даже если Салливан и выслал хвост.

Даффи быстро настиг объект; в этой части Брюэр-стрит потерять человека из виду можно в десяти метрах. Черт, парень срезал через рынок на Бервик-стрит. Это надо было предвидеть. Мимо «Ревю-бара», потом вдоль лотков. Когда один человек идет по уличному рынку, пробивая себе дорогу локтями, никто не обратит внимания. Но когда за ним пытается угнаться второй и тоже всех расталкивает, получается слишком заметно. Парень немного походил туда-сюда у лотков. К счастью, профессионалом в этом деле он не был, или его плохо подготовили, а может, он думал, что особо стараться нет смысла. Поиграв в прятки, курьер двинулся по улице Св. Анны на Дин-стрит через Бейтман и к Фрит. Даффи свернул на Фрит-стрит как раз вовремя, чтобы увидеть, как парень поднимается по ступенькам киноклуба «Полное порно».

Даффи помедлил. В двух вещах можно быть уверенным. Первое: Салливан никого не посылал следить за курьером; Шоу просто ушел, и на этом наблюдение закончилось. Второе: если сейчас сразу броситься в кинотеатр — с таким же успехом можно нацепить полицейскую бляху и распевать какой-нибудь дурацкий гимн. Он постоял, подождал, пока в клуб зайдет парочка клиентов, взмолился, чтобы за ними сразу пришел еще какой-нибудь любитель порнухи, а когда такой появился, быстро поднялся за ним по ступенькам.




Глава пятая


Любитель клубнички в сером костюме, за которым Даффи вошел в «Полное порно», беспокойно обернулся, как будто Даффи был частным детективом, нанятым его женой. Купив за десятку абонемент в фанерной будке и заплатив пять фунтов за вход, тип исчез за дверью.

— Член клуба? — поинтересовался кассир, похожий на грязного хиппи.

— Нет, но платить буду по нормальному тарифу, а не так, как эти задроты в костюмчиках, — Даффи знал, что никакого «нормального» тарифа не существует; цена менялась в зависимости от посетителя, и зачастую дневная выручка кассира зависела от того, сколько он сдерет. Именно человек в кассе должен был понять, сколько рынок сможет выдержать.

— Ладно. Пять за членство, три пятьдесят за вход.

Даффи насмешливо посмотрел на кассира:

— Уверен, что не два пятьдесят?

— Не-а. Никогда не было, шеф. И так мало — я сам внакладе останусь.

Даффи согласно кивнул. Черт с ним, все равно деньги Маккехни.

— Имя? — кассир вытащил грязную белую членскую карточку, на которой нацарапал дату и номер.

— Дэниел Драф, — хиппи записал имя большими буквами, явно находя в этом удовольствие после бесконечных Джонов Смитов и Генри Уилсонов. Даффи взял карточку и зашел внутрь.

В просторном вытянутом помещении, больше похожем на коридор, сидело человек тридцать, а в конце располагался экран приблизительно три на два метра. Ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, Даффи смотрел фильм. Было похоже на удлиненную версию десятипенсовых роликов, только чуть попохабнее. Еще был очень плохой звук. Две девушки лежали предположительно на пляже, сняв бикини и щедро выплескивая друг на друга масло для загара; звук был, будто волны бьются о причал. Потом одна вытащила из ниоткуда вибратор и включила его. Казалось, словно на пляже кто-то принялся пылесосить. Девица пристроила вибратор к груди подруги, та улыбнулась. Потом первая опустила прибор к ее лобку, та незамедлительно развела ноги в стороны, как на приеме у гинеколога, откинула назад голову и тяжело задышала. Чтобы перекрыть звук работающего вибратора, дышать приходилось очень громко — получалось похоже на большую овчарку, которую привязали к пылесосу, а она возит его по пляжу туда-сюда и тяжело пыхтит от усталости. Член Даффи сообщил хозяину, что фильм не очень.

Сыщик встал и огляделся в поисках нужного ему парня. Осмотрев половину посетителей, Даффи сел на свое место. В таких кинотеатрах хождения по залу не приветствуются — это мешает единению человека в кресле с образом на экране; клиенты начинают ерзать, им становится неловко за эрекцию. Некоторые владельцы кинотеатров время от времени посылают в зал контролера, чтобы проверить, не спускают ли зрители на кресла; другие считают, что это плохо для бизнеса, так как отвлекает посетителей, устанавливают моющиеся пластиковые сидения и приплачивают уборщицам.

Даффи не обнаружил парня и среди второй половины зрителей и еще раз оглядел зал, стараясь не встретиться глазами ни с кем из посетителей, чтобы не вызвать агрессии. В дальнем конце помещения, ближе к экрану, располагался туалет (клубы мудро соблюдают правила Лондонского муниципалитета относительно членства и наличия туалетов). Боковые стены кинотеатра были глухие, а касса представляла собой фанерную будочку, пристроенную к неширокому фасаду здания.

Даффи поднялся еще раз и отправился в туалет. За туалетом узкий коридор продолжался еще метров пять. Дойдя до конца, он увидел уходящую вверх лестницу. Справа у подножия лестницы — пожарный выход. Две горизонтальных ручки, по одной на каждой створке двери, были соединены цепью, закрытой на ржавый висячий замок. Даффи медленно поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. На полпути он услышал скрип открывающейся наверху двери и шаги у себя над головой. Он тут же принялся подниматься нормальным шагом, тихонько посвистывая. Дойдя до верхней площадки, Даффи увидел рыжеволосого громилу в очках, который закрывал дверь, расположенную справа.

— Эй, друг, где тут сортир? — спросил он спокойным голосом.

— Мимо прошел, — ответил громила, — ты — первый, кто его не нашел, — добавил он добродушно, — нос, наверное, заложен.

Даффи вытащил платок и шумно высморкался, потом принюхался и сделал вид, что чуть не упал от вони.

— Теперь уж точно найду, — сказал он и поспешил вниз по лестнице. На верхней площадке было три комнаты, из-за правой двери доносились голоса. Даффи вернулся к туалету, подождал пару секунд и дернул за спуск; ничего не произошло. Потянул еще раз и улыбнулся — уловка не сработала.

Сыщик еще посидел в кино, наблюдая, как девушка с большими сиськами — хозяйка секс-шопа — заманивала клиентов в подсобку на небольшой сеанс порки (Даффи поймал себя на мысли, кто же смотрит за магазином, пока они там развлекаются). Девица задрала юбку, спустила трусики и легла грудью на стол. Мужчины делали вид, будто хлещут ее плеткой, а она издавала повизгивание, усиленное стереосистемой кинотеатра до крика гусыни, которую потрошат живьем.

На выходе Даффи перекинулся словечком с кассиром-хиппи. Тот признался, что фильмы кажутся ему «ужасно скучными» и «все это он уже проходил». Даффи порекомендовал ему повторный просмотр и отметил сцену в секс-шопе:

— Может, буфера тебя не заводят, но если тебе нравятся сисястые бабы — это кино для тебя, точно говорю.

— Не-а, по-моему, скука страшная.

За разговором Даффи завершил беглое обследование замков на двери кинотеатра, попрощался и вышел на улицу.

Придя домой, он позвонил Маккехни:

— Что сказал Салливан?

— Утверждает, будто не может понять, как такое случилось. Он послал на дело двух своих лучших людей, а этот тип снова ушел из-под носа.

— Он объяснил, каким образом?

— Да — курьер побежал на Риджент-стрит и прыгнул в такси. Люди Салливана остались на обочине, но больше такси не было.

— Вы ему верите?

— Нет, а что, он правду говорит?

— Нет. Вы ему сказали, что не верите?

— Нет. А что произошло на самом деле?

— Тот тип с красным галстуком в кафе, как только вы бросили конверт, почти сразу ушел, слился попросту и все. Не уверен, был ли там второй полицейский, но даже если и был, он бы даже за инвалидом в коляске не проследил — когда я нагнал курьера, никого поблизости не было.

— И где это случилось?

— В заведении под названием «Полное порно». Это киноклуб на Фрит-стрит. Тот парень исчез внутри. Где-то наверху. Я не смог за ним проследить.

— И что теперь будем делать?

— Пока не знаю. Поразнюхиваю немного. Между прочим, поход в кино обошелся мне в восемь пятьдесят.

— Чек взяли?

— У меня только членская карточка.

— Даффи, я же сказал, мне нужны чеки.

— Хотите, могу рассказать про фильмы в мельчайших деталях.

— Это не одно и то же.

— Конечно, думаю, даже лучше. — Маккехни рассмеялся.

Даффи не мог решить, какую линию разрабатывать. Он принялся анализировать все, что произошло до сих пор. Одни факты выглядели однозначными, другие — безнадежно двусмысленными. Для начала кто-то порезал жену Маккехни. А теперь кто-то пытается его шантажировать, хотя неясно, до каких пределов. Кто-то с неплохим чувством юмора пользуется именем умершего рэкетира. И потом, Салливан: что он задумал? Возможно, он просто спускает дело на тормозах, а вдруг он в доле? И при чем тут Шоу — старина Рик? Какова его роль? Он только выполняет указания Салливана или тоже замешан в этом деле? Рик Шоу запомнился Даффи тем, что никогда не злоупотреблял «рождественскими подарками». И все-таки каждый год, проведенный на Золотой миле, предлагал новые соблазны. Даффи знал, как это происходит: сначала не принимаешь бесплатную выпивку, даже если все остальные это делают, не берешь первую предложенную тебе девочку, потом отказываешься от травки и от кокса, а потом происходит что-нибудь банальное — например, просишь пару дней отсрочки, чтобы заплатить букмекеру. И вот ты уже попался. Совершенно неожиданно. Совсем необязательно, чтобы какая-то банда постоянно только и ждала, как бы подкупить легавого (хотя иногда именно так и происходило); дело было в самом районе. В радиусе одной мили здесь ощущалось постоянное давление, а слабые места есть у каждого.

Даффи чувствовал: нужна еще информация. Надо бы поговорить с кем-то, скажем, с Шоу, но об этом не могло быть и речи. Может, с Кэрол? Но так, наверное, будет нечестно, хотя можно спросить ее, что происходит в районе, не уточняя, зачем. Кроме Кэрол была еще Рене: нужно сходить и поболтать с ней, по старой памяти. Опасная фраза, «по старой памяти»: стоит начать думать в этом ключе, так дойдешь и до воспоминаний о Салливане. И потом еще негритянка из пип-шоу. Как там ее звали? Толи на «б», то ли на «п»… Белинда? Нет, это имя придурочной секретарши Маккехни. Вспомнил — Полли. Не то чтобы она ему должна, но все-таки.

Было еще несколько моментов, беспокоивших Даффи. Первое: Маккехни волновался из-за всего происходящего явно меньше, чем ему следовало, по мнению Даффи. Казалось, местами он даже ловил кайф. Хотя вполне возможно, он просто флегматик по натуре; а когда он рассказывал Даффи о происшествии с женой, то был, похоже, искренне расстроен. Возможно, Маккехни был на самом деле куда богаче, чем думал Даффи, и мог платить еще долго; но, если посмотреть на ту дрянь, которой он торгует, предположить подобное было сложно. Да и толп клиентов особенно не наблюдалось, однако могло статься, что подобный бизнес держался в основном на заказах по почте. Но тогда — в деле было так много «но» — как быть с тем пропуском на кассете? Версия Маккехни звучала вполне убедительно; но разве Салливан стал бы называть добропорядочного обывателя «собачьим хреном»? Хотя опять же, подобное было вполне допустимо; даже вероятно. И наконец, небольшое происшествие в закусочной на Пэддингтонском вокзале. Даффи никак не мог понять: если секретарша сумела запомнить, куда и во сколько надо прийти и узнала его, как она могла быть такой дурой и не выполнить остальные инструкции, которые Даффи дал Маккехни? А что, если Маккехни изменил эти инструкции, что, если она сделала все именно так, как ей сказали? Мысль об этом не давала покоя, но Даффи решил не зацикливаться. Маккехни, возможно, и не был законопослушным гражданином на все сто — но кто из прежних клиентов подпадал под это определение? Можно ли ожидать монашеского поведения от человека, продающего маски Кинг-Конга в Сохо? В этом бизнесе надо придерживаться одного-единственного правила: сыщик должен верить в честность намерений клиента до тех пор, пока не появятся убедительные доказательства обратного.

Он позвонил Кэрол и спросил, не зайдет ли она вечером. Она ответила отрицательно — собиралась идти в кино. (С кем — по уговору спрашивать не разрешалось.) Но завтра прийти сможет. Даффи обрадовался и пообещал приготовить лучший в мире горячий бутерброд — самый вкусный из всех, что она пробовала.

Еще один вечер в одиночестве. Можно пойти прогуляться, найти кого-нибудь. Сохо бередило желания, это точно. Дело не в увиденных фильмах — про пылесос, овчарку и гусыню — и не в воспоминаниях о том, как девица прижималась к окошечку в пип-шоу; дело было в атмосфере. Воздух над промышленными городами всегда был тяжелый, с запахом копоти; он наполнял легкие и все тело; в Сохо воздух, казалось, был пропитан духом секса.

Даффи лениво размышлял, кого снять, мужчину или женщину. Для него это было все равно, что выбирать между беконом с яичницей и беконом с помидорами. В любом случае удовольствие обеспечено — все зависит от состояния вкусовых рецепторов в данный конкретный вечер. После знакомства с женщиной последующий визит к венерологу менее вероятен. С другой стороны, выходит немного дороже; женщина не станет платить за свою выпивку, даже если не собирается потом с тобой в постель. Отдельные дамы под влиянием чувств совершали ошибку, думая, что если Даффи так любезен с ними, то история будет иметь продолжение. Тогда приходилось вести себя твердо и говорить «нет», что добавляло к завтраку горькую нотку.

Еще одна особенность заключалась в том, что в практическом плане на мужчину, если хочешь с ним переспать, можно больше положиться. Женщин дольше приходится убалтывать, и даже в баре для одиноких, где изначально предполагается, что все посетители находятся в поисках партнера, существовал неписаный закон: девушка имеет право в конце концов сказать «нет», даже если весь вечер она посылала тебе сигналы, означавшие «да». Поход же в «голубой» клуб никогда не заканчивался разочарованием. Конечно, не все шли туда с мыслью о постели; некоторые были настроены на «посмотрим» или «попробуем в другой раз»; но нормальный и опрятно одетый человек никогда не уходил отсюда один. И за завтраком особых проблем не возникало. На деле большинство из приведенных парней стремилось встать и уйти еще до того, как остынут простыни. Даффи это тоже устраивало.

Дело шло к еще одному вечеру в «Аллигаторе». Кроме того, ночь, проведенная с девушкой накануне встречи с Кэрол, всегда выбивала его из колеи. Да и ощущения от такой ночи портились — он начинал пускаться в сравнения, а это до добра не доводит. Нет, решил Даффи, сегодня это определенно будет юноша. И отправился в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Через несколько часов вечер в «Аллигаторе» завершился для Даффи знакомством с Джеком, приятным белокурым американцем со Среднего Запада, который путешествовал автостопом по Европе, руководствуясь гей-справочником «Спартакус»[8 - Известный гей-справочник с информацией о гей-местах по всему миру. Издается более 30 лет.] с почтительной решимостью посетить каждый клуб и бар, указанный в нем. Туристическая составляющая предприятия почти что перевесила гомосексуальную: Джек потягивал кампари в «Аллигаторе», совсем как путешественник с фотоаппаратом на пузе в каком-нибудь соборе. Ему чуть ли не напоминать пришлось о желании с кем-нибудь переспать. За завтраком Джек признался в скромном желании написать собственный «Голубой путеводитель» параллельно с «Путеводителем по вкусной пище», собирая отзывы членов «клуба» и время от времени посылая проверяющих в заведения, чей уровень становился ниже. Даффи пообещал связаться, если ему понадобится работа.

После ухода Джека Даффи убрал квартиру, поменял простыни на случай прихода Кэрол (и на тот случай, если Кэрол останется ночевать, а это совсем не одно и то же) и отправился на встречу с Рене.

Она всегда принимала клиентов в маленькой квартирке в переулке у Уордор-стрит; снимала жилье с напарницей, отчасти из соображений безопасности, отчасти на случай, если клиенты заказывали сразу двоих или лесбийские игры. Она всегда работала на одного и того же сутенера по имени Ронни, он был владельцем квартиры, обеспечивал необходимую защиту и брал обычный процент. Однако Рене была намного сметливее своего сутенера и, когда ей стукнуло тридцать, убедила Ронни перейти на такую систему, при которой с каждым годом — по мере ее старения, ужесточения конкуренции и снижения доходов — процент, который она выплачивала ему с заработанного, немного уменьшался. Рене подчеркнула, какую добрую славу это создаст для Ронни среди остальных шлюх и как это облегчит ему поиск новых девушек.

Ронни купился, воображая, по-видимому, что Рене года в тридцать три прикроет лавочку. Но она не сдавалась, продолжая, как запланировала, работать не в убыток себе. Ронни поныл немного, но обещание сдержал, после того как Рене пригрозила ославить его по всему району — от Сохо до Пикадилли. Ронни, таким образом, попал в зависимость, а Рене, чтобы не испортить с ним отношения, подняла арендную плату для девушек, деливших с ней квартиру.

Завернув на Уордор-стрит, Даффи вспомнил свои походы к Рене. Он периодически платил ей, но исключительно за информацию. Время от времени Рене предлагала сыщику «рождественский подарок» (произнося это словосочетание, она всегда улыбалась), но он предпочитал отказываться от «угощения» и все равно продолжал навещать ее, зачастую чтобы просто поболтать; и всегда соблюдал золотое правило — исчезал при появлении клиентов.

Увидев два подсвеченных звонка с надписями РЕНЕ и СЬЮЗИ, Даффи нажал на верхнюю кнопку и вошел. Расположение комнат он еще помнил: одна дверь прямо, снаружи табличка СЬЮЗИ, на другой двери, справа — РЕНЕ. Выглядело все так, будто девицы жили в двух отдельных квартирах, но гостиная была общая, и обе половины были связаны общей системой сигнализации. Если постучать в одну из дверей, она либо тут же открывалась, либо слышался крик: «Пять минут, котик», — словно ассистент режиссера вызывал актера на сцену.

Даффи постучал в правую дверь. В раскрывшемся проеме стояла Рене в длинном пеньюаре, темные волосы аккуратно собраны кверху и приспущены набок длинными локонами. Она выглядела чуть постаревшей, да и поправилась немного. Рене быстро оглядела Даффи профессиональным взглядом, чтобы определить, не полицейский ли он или кто-нибудь из профессионального черного списка; взгляд был бесстрастный, как у продавца в магазине при проверке кредитной карточки.

— Заходи, дорогой, — Рене отступила в комнату, сделав так, что пеньюар распахнулся, открыв его взгляду черный пояс с чулками и черный же бюстгальтер.

— Никаких извращений, — объявила она, прежде чем Даффи успел закрыть дверь, — никаких грязных штучек. Никакого анала, рот у меня тоже не для этого. Десять за стандартный набор, восемь — только руками, и еще два, если на сиськи захочешь посмотреть; я кое-что еще могу сделать, но это надо попросить отдельно.

— Рене, — произнес он, — это я, Даффи.

— Прости, дорогой, профессинально плохая память на лица.

— Да нет, я Даффи, я не клиент…

Рене разъяренно посмотрела на него:

— Что значит не клиент? Какого хрена? А чего тогда тут делаешь? — Она еще раз взглянула на него и вдруг узнала. — Даффи. Ну конечно, Даффи, — вид у нее был смущенный. — Что же ты не остановил меня, пока я тебе весь ассортимент предлагала, ах ты, сукин сын!

— Не успел. А ты никогда не даешь мужчине пространства для маневров.

— Я готова дать мужчине пространство, только не сзади. А ты вообще зачем пришел? — Рене прикрылась пеньюаром. — И я еще дала тебе посмотреть, во что я превратилась! Надо с тебя за это денег взять. Зачем пришел-то?

— Ну…

— Господи, вспомнила. Вспомнила, почему ты перестал ко мне ходить. Я и не знала, что ты голубой, Даффи. Пойми, я тебя не осуждаю, но я не знала, что ты голубой. Голубой, да еще и с малолетками, так ведь говорили, Даффи? Не мне судить, но эти дела с мальчиками я не одобряю. Лучше я тебе сразу скажу.

— Мальчики тут ни при чем. — Даффи был в ярости. Так вот какие слухи они о нем распустили! — Кто говорил, что я путаюсь с малолетками?

— Ну, знаешь, говорили. Люди. Я ж не помню, кто конкретно.

— Это была подстава, Рене. Меня кто-то подставил, чтобы уволить. Когда полиция дверь вышибла, парень сказал, что ему девятнадцать, а ему с таким же успехом могло быть двадцать пять. Я так и думал, но полицейским он сказал, что ему девятнадцать. Это была подстава.

— Печально слышать, — Рене со скептицизмом относилась к полицейским, уволенным из органов; они всегда утверждали, будто их подставили. Однако Даффи всегда производил впечатление человека относительно честного.

— Так вот почему ты всегда отказывался от «рождественского подарка»? Мальчиков предпочитаешь?

— Рене, я люблю не только мальчиков. Сочетаю рыбную и мясную диету. Для меня это не существенно. Речь шла не о малолетках, и никогда о них не шла, — Даффи все еще не мог отойти. Кого, интересно, надо за это благодарить? Салливана, черт бы его побрал? Очередное проявление «отеческой заботы»?

— Ладно, Даффи, успокойся.

— А «рождественских подарков» я не принимал, потому что знал: ты больно умная, потом обязательно придумаешь, как этим воспользоваться. Я знал: стоит мне или кому-то из наших выйти на чей-нибудь след, Рене позвонит и скажет: «Даффи, помнишь тот „подарочек на Рождество“? Теперь я хочу кое-что попросить взамен». Я знал — ты слишком умна, чтобы не использовать это рано или поздно.

— А ты не дурак.

Даффи согласно кивнул; с такими, как Рене, всегда надо сразу расставить все точки над «i».

— Раз ты не собираешься делать взнос в пенсионный фонд Рене, зачем тогда пришел?

— Может, и внесу кое-что. Мне нужна информация.

— В полицию вернулся, что ли?

— Нет. Скажем, я выступаю в качестве независимого эксперта для одного лица, которое испытывает давление на местном уровне.

— А как же волшебники в форме?

— Похоже, отсутствие внимания к этому делу с их стороны указывает в том же направлении, если ты понимаешь.

— Возможно, я о таких вещах уже слыхала. Значит, этот человек обратился к Даффи?

— Именно.

— Почему к тебе?

— Ему меня порекомендовали.

Это был еще один момент, не дававший Даффи покоя: кто мог порекомендовать его мистеру Маккехни? Что он тогда сказал? «Я поспрашивал»? Где это он спрашивал, интересно. Уж точно не на двух последних работах Даффи: на фабрике в Хаунслоу, где он консультировал по поводу установки сигнализации, и у той расфуфыренной сучки, которой он советовал, где спрятать драгоценности. (Дамочка оказалась слишком скупа, чтобы застраховать их или купить сейф; она просто хотела, чтобы Даффи обошел вместе с ней дом и подсказал, куда вор не догадается заглянуть. В каком-то прочитанном ею рассказе ценную вещь хитроумно спрятали на самом видном месте и никто ее не нашел: ну разве не чудесная мысль? Даффи сказал дамочке, что самое очевидное место, где можно спрятать драгоценности, — шкатулка для драгоценностей, и поинтересовался, насколько велика вероятность, что грабители туда не заглянут. Клиентка явно обломилась, тогда Даффи в пух и прах разнес теорию о хранении ценностей на самых видных местах: многие грабители до такой степени тупы, что только там и ищут добычу. Можно ли найти какое-нибудь не страшно видное и не страшно труднодоступное место, спросила она. Тогда, ответил Даффи, ваши драгоценности найдут взломщики средней руки. В итоге договорились спрятать в самое труднодоступное место. Потом выяснилось, что вначале дамочка думала спрятать все в корзине для бумаг в виде слоновьей ноги. Корзину привез из Индии дедушка, и в ней было двойное дно. Даффи нашел вариант идеальным, выписал чек на пятьдесят фунтов, разорвал его, выписал новый на шестьдесят, отослал его клиентке и поклялся, если эта расфуфыренная сучка не заплатит, слить информацию в нужном направлении. Например, тому, кто коллекционирует корзины для бумаг.)

— Квартал, наверное, изменился с тех пор, как я ушел. Я подумал, ты можешь ввести меня в курс — знаешь, кто чем заправляет, кто новый появился, кто кого доит.

— Забавно, что ты меня об этом спрашиваешь, Даффи. Только на днях говорили об этом с Ронни. Ты знаешь, я жаловаться не привыкла. Я это тебе говорю не просто как старая шлюха, которую выталкивают с улицы всякие мокрощелки недозрелые…

— Да ты выглядишь моложе, чем раньше, — автоматически откликнулся Даффи.

— Кончай пургу гнать, Даффи, я же знаю, возраст у меня для шлюхи опасный. В определенный момент надо выбирать. Либо довольствуешься постоянными клиентами — и я, в общем, довольна, у меня их целый набор, в большинстве своем вполне приличные, хотя и отваливают потихоньку; то помоложе кого хотят попробовать, то черненькую, то девицу, которая делает что-нибудь эдакое. Либо начинаешь… как это называется, Даффи, то, что большие компании обычно делают…

— Диверсифицировать?[9 - Диверсификация — распространение деятельности на новые сферы (финанс.).]

— То самое. Приходится диверсифицировать. И это, ты уж мне поверь, ё…фемизм, Диверсифицировать — это значит, что ты должна принимать любого, кто поднимется по этой лестнице, диверсифицировать — значит принимать злобных извращенцев, которые хотят причинить девушке боль. Это означает, что придется позволять клиентам трахать себя в жопу, хлестать плеткой и все такое. Некоторые… ну, меня-то смутить непросто, ты же знаешь, Даффи, некоторые как увидят, что мне далеко не пятнадцать, тут же хотят вытворять такое, что я даже Сьюзи рассказать не могу, зачем пугать девочку. Лично я считаю, виновато правительство лейбористов, распустило всякую порнографию.

Даффи улыбнулся, хотя и не был уверен, что стоило: Рене часто смеялась, когда была настроена серьезно. Одно было совершенно ясно: диверсифицировать она не собирается.

— Когда я начала этим заниматься, все было чисто и на улице не так опасно. Подонки тоже, конечно, иногда попадались, но в целом все было прилично, по-человечески. Начинаешь работать, заводишь собственную клиентуру, становишься известной в зависимости от того, что делаешь лучше всего, и честно зарабатываешь свой хлеб. Если и видишь, что тебе не положено — держишь рот на замке. Помню, когда ко мне министр из правительства Гарольда Макмиллана[10 - Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan) — премьер-министр Великобритании с 1957 по 1963 г.] ходил — регулярно, хоть часы сверяй; каждую пятницу после заседания, перед тем, как ехать обратно к себе в округ. Вообще-то он был там не самый главный министр, но я никому бы не сказала, как его зовут. На этом и держался наш бизнес. Я и тебе не скажу, — Рене воинственно посмотрела на Даффи.

— А я и не спрашиваю.

— Это и было-то почти двадцать лет назад. Мне тогда нравилось работать. И выходные были нормальные, и улицы дружелюбнее, почти все хотели обычного секса, а если нет, то очень смущались. Таким я говорила: «Ладно, дорогой, не смущайся, Рене этим не шокируешь», — и они бормотали что-то насчет сапог и плеток или школьной формы, и тогда я говорила: «Извини, дорогой, я бы с удовольствием, просто снаряжения с собой нет, но я тебе скажу, к кому обратиться — к Энни», — вид у них был такой благодарный, и они уходили, а я быстренько звонила Энни и говорила, что послала к ней клиента, а та потом или тоже посылала мне клиента, или передавала пару фунтов за любезность. Конкуренции особой не было, мы знали — клиентов на всех хватит. Но с тех пор все сильно изменилось. Ты, Даффи, даже не представляешь, насколько усложнилась жизнь обычной проститутки за последние двадцать лет, не представляешь. Началось все с сексуальной революции, когда все девицы, которые раньше этим не занимались, вдруг вышли на улицы. От этого мы не выиграли, как ты можешь догадаться. А потом пошла эмансипация, которая привела к тому же самому. Потом фильмы становились все похабнее и похабнее, и книжки тоже. Можно пойти в театр и увидеть, как девицы на сцене трясут голым задом, и все называют это искусством, значит, им не надо прятать лицо перед выходом на улицу. Не искусство, а хренотень сплошная — вот что это, по-моему, — Рене завелась не на шутку, Даффи откинулся на спинку стула и продолжал слушать.

— Получилось так, что спрос на традиционные услуги упал. Клиентов, конечно, пока хватает, но если мужики могут получить все, что хотят, дома, или от своих секретарш, или от любой пьянчужки в баре за бесплатно, какого черта они станут тратить денежки на нас? Произошли две вещи: во-первых, мы начали замечать, что заметно вырос процент ущербных — ну, знаешь, инвалиды, горбуны и всякие такие. Не то чтобы я была против, они на самом деле довольно милые; просто будь у меня возможность выбирать… а второе — клиент уже не хочет обычного секса. Вдруг все стали требовать, чтобы им руками делали. Если подумать, как раз это они могли бы сделать сами, верно? Я ничего против не имею — главное, было бы во что сперму собирать, только руки заметно устают. Пять-шесть клиентов подряд, и ни один не хочет по старинке — тогда начинаешь уставать. Как будто мешки целый день таскала. Я уже подумала, может, брать за это дороже, чем за стандартный секс. Честное слово.

Дрочить — это еще ладно. Им вдруг всем оральный секс подавай. А я этим вообще не занимаюсь. Принципиально. По-моему, это гадость. Но я всегда слежу, чтобы моя напарница это делала, тогда клиент может просто через площадку перебежать, если ему приспичит. И другие вещи тоже — я уже говорила, это все лейбористы виноваты со своей порнографией. А киноклубы и массажные салоны — ты их видел, Даффи?

Даффи кивнул.

— Еще один удар по бизнесу. Все просто ходят туда и смотрят в темноте фильмы про то, как люди трахаются. Что в этом хорошего? А салоны — знаешь, я иногда думаю, как это они совсем не вытеснили нас из бизнеса. Мне кажется, они только потому продолжают к нам ходить, что боятся, а вдруг в таком салоне действительно делают массаж — выйдет какая-нибудь толстуха-немка и начнет колотить по спине, как отбивную, а потом затолкает под ледяной душ, и отвали за это пятнадцать фунтов.

Рене засмеялась. Идея ей явно понравилось. Она не воспринимала свою работу слишком всерьез, даже когда жаловалась на ее недостатки. Даффи тоже рассмеялся.

— Мне все-таки кажется, ты не совсем про это хотел меня спросить.

— Не совсем. Я скорее поинтересовался, кто чем заправляет — в таком ключе.

— Это теперь тоже по-другому, и, если хочешь мое мнение — изменилось не в лучшую сторону. Все происходит так быстро — только успевай следить. Смотри: раньше всем заправляли мальтийцы. Репутация у них была — хуже некуда, но я всегда думала, что дело здесь в расовых предрассудках. Они были готовы всадить в тебя нож за один только взгляд, если подозревали, что ты крысятничаешь, но у меня с ними никогда проблем не возникало. Они покупали дом и устраивали все по одной схеме: в подвале — стрип-клуб, на первом этаже — магазин с порнухой, на втором — эскортное агентство, а на последнем — шлюхи. В общем, слоеный пирог, вот именно. А каждую пятницу вечером приходил курьер и собирал по десятке с этажа. Сороковник со всего заведения. Сегодня звучит смешно, правда? Но, как я понимаю, ставки тогда были куда ниже, да и мальтийцы эти, сам: знаешь, понимали, сколько хотят получить со своих вложений, и были довольны, если выходило по сорок с дома. Кстати, платить надо было, даже если дела шли плохо, иначе могли запустить керосиновой лампой в окно. Когда мальтийцы заводились, приятного было мало, зато делали все по справедливости, это точно.

А потом случилась большая чистка, и мальтийцев пересажали или просто вышибли из района; некоторые просто сбежали, а пока их не было, заведения подразболтались. Все, наверное, подумали: отлично, от мальтийцев мы избавились, теперь можно будет гулять по Олд Комтон-стрит с детьми и покупать им мороженое в вафельных стаканчиках. Тупицы. Как они не понимали: мальтийцы — лучшее, что у нас было. Тот факт, что их распихали по тюрьмам, еще не означает, что шлюхи исчезнут, так ведь? Ежу понятно. Это значит только одно: придет кто-то новый и оттяпает кусок себе.

Так и произошло. Ты не хуже меня знаешь, Даффи. С тех пор — никакой стабильности. Абсолютно никакой. Пара местных сутенеров поднялась, появились ребята с севера; было несколько ирландцев, только они долго не продержались. Вместо них теперь черные, даже кое-кто из китаез пробовал расширить влияние, Так и должно быть, ясно же. А потом, после того, как ушли мальтийцы, все ваши чудесные мальчики в синей форме начали покупаться и продаваться, как фрукты на рынке. С мальтийцами как было: там немножко, тут немножко, каждая из сторон идет на компромисс, и на время все затихает. Но разве с уходом мальтийцев руки у полицейских не стали еще грязнее? Шлюхи платили сутенерам, сутенеры платили полиции, шлюхи платили полиции. Начался полный беспредел, это я тебе говорю, и легавые явно переборщили.

Потом и с ними разобрались, но на самом деле никто с ними не разбирался, их просто отправили пораньше на пенсию, а все денежки они успешно перевели на своих жен. Вот сволочи. Эти куры — жены их — теперь сидят на наших деньгах.

— А кто стал главным после Сальваторе? — Даффи решил, что пора перейти к конкретным вопросам.

Рене напустила на себя ностальгический вид:

— Старина Эмилио. Он, между прочим, ходил ко мне. Всего пару раз было дело. У него была забавная привычка: закончит свои дела, оденется, ни слова не скажет — и к двери, шляпу приподнимет на прощанье и уйдет. Ни до свидания, ни денег. Когда он в первый раз пришел, я ему заранее цену сказала, а как он деньги сразу не положил, я решила: потом отдаст. Но он и не подумал. Просто взял и ушел. Потом, через день-другой, деньги приходили по почте. Всегда только так. Ему, наверное, нравилось думать, будто он большой босс и ему все бесплатно. Но ни разу не было, чтобы он не заплатил.

— А потом, когда он умер?

— У него, кажется, племянник был, но особо не замахивался — его и выперли. Китайцы себе кое-чего урвали — курево и прочую дурь. Рестораны отошли Большому Эдди, в этом я на сто процентов уверена. А шлюхи перешли в ведение черному по имени О'Райли.

— А теперь кто контролирует травку и все остальное?

— Китайцы. Кое-что — старина Макс, но не очень серьезно. Бешеный Киф, Финли.

— А проституток?

— Большой Эдди. О'Райли. Бешеный Киф. Есть еще гомики — пардон — ими заправляет Толстый Эрик. Помнишь такого?

— Который хвастался, что весь волосатый — «от кончика носа до самого конца» — этот Эрик?

— Да. Еще Хендерсон. У него сейчас много шлюх.

— А магазины и клубы у кого?

— В основном у тех же, кто шлюхами занимается. Бешеный Киф владеет пип-шоу. Кажется, есть новый чувак по имени Джонни-Бриолин — у него тоже несколько заведений.

— Кто крышует?

— Все понемножку. Зависит от того, кто в какой конкретной сфере крупнее всех, так ведь?

— А в районе Руперт-стрит кто самый главный?

— С какого конца? К югу или к северу от Шафстбери? Есть разница.

— К югу.

— Жаль. Если к северу — я бы точно сказала, что Большой Эдди, но к югу — местечко там обычно тихое. Может, О'Райли. Черный который.

— Гм. А как с полицейскими?

Рене внимательно посмотрела на собеседника.

— Ты точно не с ними?

— Зуб даю.

— Ты ведь не из этих, которые проверяют легавых, а? Легавый для легавых?

— Я бы с радостью.

— Скажи «нет».

— Нет.

— Хорошо. А теперь скажи, сколько заплатишь за то, что я тебе тут рассказываю.

— Двадцать пять?

Рене расхохоталась:

— Даффи, узнаю старого волка. Ты ведь никогда не умел торговаться в этих вопросах. Дай-ка соображу. Ты предлагаешь мне двадцать пять. Значит, у тебя пятьдесят на расходы, тогда я попрошу семьдесят пять, и в конце концов сойдемся на шестидесяти, а ты еще будешь думать, не придется ли доплачивать лишнюю десятку из собственного кармана.

Даффи ухмыльнулся.

— Пусть будет шестьдесят, может, еще десятку накину. Так что насчет полицейских?

— Проблемы с ними. Нервные стали. Мы с Ронни тут об этом говорили. Невозможно предугадать, что им в голову взбредет. То никаких препятствий — делай, что хочешь, как будто их и нет совсем. А то вдруг как спустят на тебя всех собак, потому что юбка не так надета. Как будто сами не знают, кто над ними главный.

— Есть сейчас кто-нибудь, кто на сторону работает?

— Сложно сказать. Один-два из молоденьких ходят к шлюхам, но так всегда было. Насколько мне известно, не хуже обычного. Просто в последнее время слишком сильно несет от легавых тухлятиной.

— Кто-то конкретный? Стэнтон? Уэдерби? Салливан? Шоу?

— Стэнтон уволился. Ты разве не знал?

— Нет. А остальные?

— Пальцем ни на кого показать не могу. Может, они просто дергаются. Что-то где-то происходит, это факт.

— Ты не знаешь, кто за этим стоит? Кто хочет все прибрать к рукам? Кто угрожает стабильности?

— Знаешь, что бывает со шлюхами, которые слишком много болтают?

Даффи кивнул. В свое время ему приходилось опознавать некоторых из них. В морге.

— Я ж не трепло. Я — шлюха, которая говорит, что думает. Это все знают. Но легавым я не стучу. Никогда не стучала, — это была неправда, но у Рене было представление о собственной персоне, которое она рьяно защищала.

— Понимаю, Рене, а я — не полицейский. Я больше не в органах. Четыре года близко к «Уэст-Сентрал» не подходил. Просто заглянул к тебе как старый знакомый.

Рене посмотрела на Даффи, вскинув бровь, затем продолжила:

— Это должен быть Большой Эдди. Не только потому, что он недавно пытался прижать Ронни. Позвонил, спросил, что будет с журналами, если бросить внутрь одного из магазинов Ронни зажженную паклю. Он пошел в атаку, это точно. Когда у человека аппетиты, как у Большого Эдди, — жди беды.

— Какой такой Большой Эдди?

— Мартофф. Большой Эдди Мартофф. Его отец был одним из мальтийцев, которых в кутузку загребли. Его папочка женат был на одной из наших. История грустная — папа умер в тюрьме. Эдди тогда подростком был. Насколько я знаю, его это сильно расстроило.

— А что стало с папашиным участком?

— Разделили. Вдова отсюда уехала, и мы думали: это последний из мальтийцев. Потом, лет пять назад, Эдди вдруг проявился. Откупил себе кусочек района на севере. Поначалу сидел тихо — выглядело так, будто он все силы бросил, чтобы скупить кое-кого из старых людей. Рэкетом занимался, но не слишком бурно. Думаю, частично бизнес у него был совершенно легальный. Забавно было, что кто-то из мальтийцев вернулся — хотя он только наполовину мальтиец. Мать-то у него из Ист-Энда, насколько я помню.

— Ты его когда-нибудь видела?

— Нет. В наших краях услышать можно куда больше, чем увидеть.

— А что слышно?

— Ну, поначалу говорили, что он парень тихий. Большой и сильный, но тихий. Потом узнали, что он малость шутник. Фотографировать любит. Я как-то слышала, пару лет назад, что он в квартире одной из своих шлюх установил зеркало, через которое с обратной стороны все было видно, как через стекло, — и девица ничего про это не знала. Эдди заходил туда и, пока она работала, отщелкивал целую пленку. Потом выскакивал на улицу, а когда клиент выходил из дома, останавливал его и предлагал купить снимки. Обычно мужичок их покупал — догадаться нетрудно. Только вот девушке подобная тактика не приносила дополнительных доходов, совсем наоборот.

— И что еще говорили?

— Говорили, что руки у него загребущие. Еще говорили, что он любит все заранее планировать.

— Он сидел?

— Не знаю.

— А полицейские прикормленные у него имеются?

— Не знаю.

— Почему ты думаешь, что он решил что-то предпринять?

— Судя по тому, что говорят. Иногда, конечно, можно ошибиться. Но это не тот случай.

— Может, полицейские поэтому такие дерганые — думают, вот-вот разборки пойдут.

— Может. Хотя полицию это должно бы радовать. Разве не так? Их же хлебом не корми — дай посмотреть, как паханы давят друг друга. Но сейчас они волнуются по другому поводу. От них явно несет тухлятиной.

— Что-нибудь уже случилось?

— Мелкие происшествия, которые трудно связать вместе. История с Ронни.

— Откуда Ронни узнал, кто это был?

— Методом исключения. Больше некому. Было тут несколько происшествий недавно. Девку одну малость порезали.

— Сочувствую, — автоматически отреагировал Даффи.

— Не из моих знакомых, но все равно начинаешь нервничать. Еще клуб сожгли — знаешь, несчастный случай, как обычно. По странному совпадению у Эдди был интерес к этой территории. По чистой же случайности он купил то, что осталось от здания, за сущие гроши. Видишь, все как бы по мелочи; но понятно ведь, что если ты кое-что слышала, то другие, ясное дело, слышали что-то еще, и все вместе тянет на разборку.

— Кто работает на Эдди?

— Куча народу.

— Кто конкретно?

— Есть такой Георгиу — помнишь? Ник Георгиу?

— Нет.

— Рыжий, толстый, в очках, малость не в себе. Все говорят: Георгиу злить не надо. Похоже, он немного сдвинутый — любит вести себя так, будто он твой друг, а потом, не успеешь опомниться, а тебя — бильярдным кием по коленным чашечкам.

— Кто еще? Кто делает для Эдди грязную работу?

— Георгиу любитель таких штучек. Всю душу вкладывает. Есть там еще Кайл. Тощий, поговорить любит. Ростом за метр восемьдесят. Очень плохие зубы. Разговаривает почти не открывая рта. Очень жадный.

— Еще кто-нибудь?

— Ну, может, еще кто-то. Падди — вроде как крутой. Блондин. Говорят, он педик, хотя теперь, как я посмотрю, все педики. Пардон, радость моя. Да, еще Хоган — коротышка. Он ирландец. Мерзкий тип. В детстве, по рассказам, керосинками в бабушек кидался.

— Прелесть. И где Эдди бывает?

— Такие, как он, нигде не тусуются, ты же знаешь. Вряд ли имеет смысл сидеть в какой-нибудь бильярдной и ждать, пока заявятся Эдди всех мастей. Он в барах не рассиживает, не ждет, пока ему курьеры все принесут. Бары сами к нему «приходят». Люди типа Эдди вообще не тусуются, Даффи.

Даффи улыбнулся:

— Что ж, свои двадцать пять ты заработала.

— Шестьдесят, радость моя, или керосинкой получишь.

— Спасибо, Рене, ты мне очень помогла. А ведь если подумать, я даже не был здесь.

— Ладно, Даффи. Только смотри, ты должен уйти как клиент.

Он вышел из квартиры с видом человека, снедаемого чувством вины, и прошел по улице, старясь выглядеть так, будто провел час привязанным к кровати, и три проститутки в школьной форме поливали его сиропом, а потом этот сироп слизывали. Даффи уперся подбородком в грудь и не смотрел по сторонам. Если кто-то и видел, как он уходил от Рене, Даффи этого не заметил.

Вечером у себя дома Даффи призвал на помощь все свое искусство и изобретательность, чтобы приготовить горячий бутерброд с чеддером для Кэрол.

— Неплохо, Даффи, как повар ты и правда сильно продвинулся. Я бы, наверное, ничего лучшего с этим чеддером сотворить не смогла.

Вид у Даффи был довольный. Он решил научиться готовить после того, как лишился возможности поедать дешевую дрянь, которой раньше питался в участке, после того, как стал импотентом с Кэрол, после того, как она предложила пожениться, а он отвел глаза и сказал «нет». Однако кулинария давалась нелегко. Кэрол все убеждала его, что надо развивать полезные инстинкты. «А как их развивать?» — озадаченно спрашивал он — и подходил к делу методично и прилежно: по многу раз взвешивал муку, чтобы получить точное количество, указанное в рецепте; скоблил овощи до такого блеска, словно им светило попасть в паек космонавта, воспринимал каждое яйцо и каждую банку ветчины для завтрака, как взрывное устройство, которое необходимо обезвредить с величайшей осторожностью.

— Мне беспорядок не нравится, вот что, — произнес он.

— У тебя нет беспорядка, — отозвалась Кэрол, оглянувшись вокруг.

— Потому что я постарался, чтобы не было.

Удалению оберток и упаковке остатков еды Даффи посвящал столько же времени, сколько самому процессу готовки. Открыв дверцу его холодильника, вы бы не увидели еды: взгляду представали полки с матовыми пластиковыми коробками, полиэтиленовые пакеты с невротично закрученными двойными узлами, а иногда даже коробки, помещенные внутрь полиэтиленовых пакетов. Когда Кэрол впервые заглянула в его холодильник, она воскликнула:

— Эй, Даффи, еда что, сбежать пыталась? — и с тех пор называла холодильник не иначе как Колдиц.[11 - Колдиц — лагерь военнопленных во время Второй мировой войны (Германия). Побег из Колдица был практически невозможен.]

После ужина Даффи сразу вымыл посуду, на случай, если какие-нибудь микробы вдруг умудрились сбежать из остатков пищи и нацелились на «Колдиц». За кофе он непринужденно спросил:

— Кэрол, а что сейчас в участке делается?

— Ты о чем?

— Ну, знаешь, как дела в отделении? Как народ? Нервничает? Кто-нибудь готовит передел территории?

— Даффи, — холодно отрезала Кэрол, — ты не хочешь об этом знать. Ты больше не полицейский, — темные глаза на хорошеньком ирландском личике грозно засверкали.

— Мне интересно.

— Даффи, четыре года прошло. Ты меня четыре года не спрашивал. Мы договорились, что ты не будешь интересоваться. Договорились, что для тебя же лучше.

— Что происходит, Кэрол?

— Нет.

— Мне надо знать. Сейчас же.

— Нет, пока не скажешь, зачем. Но, может, и тогда не скажу.

— Если расскажу, у тебя могут возникнуть проблемы на работе.

— Если почувствую, что дело к тому идет, я тебя остановлю.

И Даффи выложил всё, что узнал с момента первого звонка Маккехни, который заставил его вылезти из постели. Рассказал, какие возникли версии, открыл смутные сомнения насчет Маккехни, пересказал то, что поведала Рене. Не стал скрывать тот факт, что интерес к Салливану подогревает его ничуть не меньше, чем желание заработать, помогая Маккехни. В конце Кэрол произнесла:

— По-моему, мне не стоит этого делать, Даффи, по-моему, не стоит.

— Почему?

— Из-за тебя я много потеряла. Четыре года возможного счастья.

— Это не из-за меня, а из-за того, кто меня подставил.

— Все равно, четыре года потеряно. Четыре года. Тот черный мальчишка, может, и был подсадной, но, — она с упреком взглянула на Даффи, впервые за много лет, — ты ведь сам его выбрал, так?

— Но мы же с тобой договорились.

— Уговор бывает разный. Иногда надеешься, что он будет соблюдаться, а иногда — наоборот, — Кэрол произнесла это почти что с горечью; и имела на это право. Она продолжала, стараясь не смотреть на Даффи. — А теперь ты просишь меня шпионить за людьми, с которыми я вместе работаю, чтобы ты мог получать двадцать фунтов в день у человека, который, судя по твоей информации, явный мошенник. И все для того, чтобы отомстить Салливану или кому-то другому из участка, кто тебя подставил. Месть — не лучший выход, Даффи.

— Говорят, месть — блюдо, которое подают холодным.

— Чушь, — горячо возразила Кэрол. — Месть пожирает тебя изнутри. Если хочешь остаться человеком, надо жить дальше. И мне надо жить дальше, — сказала она с неожиданной горячностью. — Последние четыре года особых радостей я не видела. Были приятные события, но, по большей части, я всего лишь функционирую. А делаю я это ради работы. Работу свою я люблю, Даффи, и ты должен это помнить, даже если мы это не обсуждаем. Может, мне в «Уэст-Сентрал» не все нравятся, я даже могу иметь кое на чей счет подозрения, но я не собираюсь оттуда уходить. Даффи, ты умудрился испортить мне жизнь четыре года назад, но больше тебе это не удастся.

— Так ты мне расскажешь, что сейчас творится на участке?

— Нет.

— Кто-нибудь готовит разборку?

— Нет, Даффи.

— Расскажешь, как ведет себя Салливан?

— Нет.

— Посмотришь для меня досье Большого Эдди?

— Нет.

— Тогда можешь сделать хотя бы вот что: будь добра, подожди, пожалуйста, посмотри для меня досье Маккехни, ведь если окажется, что в полиции он фигура известная, получается, что мне лучше завязать с этим заказом, может такое быть?

— Не воспринимай это как обещание, Даффи, а то вдруг придется его нарушить. Скажу только, что если я окажусь рядом с этим досье, и вокруг никого не будет, и никто никогда не узнает, что я его читала, тогда, может, попробую.

— Последняя просьба.

Вид у Кэрол был утомленный.

— Останься на ночь, пожалуйста.

Кэрол кивнула в знак согласия, направилась в ванную и открыла пластиковую коробку с надписью «Часы».




Глава шестая


Утром следующего дня Даффи позвонил старому приятелю, специалисту по суперсовременным средствам слежения. Джеф Белл мог прослушать телефон, только взглянув; мог воссоздать голосовую карту из ничего; мог установить такую систему слежения, которая за три мили сообщала, что полицейская собака помочилась. Джефа нельзя было назвать кристально честным — уровень морали у него явно уступал уровню технической подготовки; хотя в тот единственный раз, когда полицейские подвергли его способности проверке и произвели обыск в квартире, их ждало неприятное потрясение: Белл до того напичкал собственную квартиру жучками и камерами, что через три дня в отделении получили многостраничный отчет с подробным посекундным описанием действий каждого из трех полицейских, побывавших в квартире. Он даже знал, что дюжий полицейский с черными усами одобрил фотографию девушки, висевшую над письменным столом. Через день после отсылки отчета Белл подал иск о нарушении границ частной собственности, нанесении ущерба и незаконном захвате собственности. После чего полиция почему-то потеряла к нему интерес.

— Джеф, это Даффи. Я тут связался с Центром, спрашивают, не мог бы ты закинуть пакет за бачок в средней кабинке, когда будешь выходить из мавзолея на Красной площади. Билеты на самолет будут утром.

— Ладно, Даффи, на этот раз не буду тебя записывать.

— Но ты ведь сейчас записывал?

— Естественно, — у Белла фиксирование любой информации превратилось из работы в манию.

— И ты сотрешь мою первую фразу?

— Да.

— И тогда ее не будет на пленке?

— Нет. Потому что я ее сотру. Ты что-то мух не ловишь.

— Ее правда там не будет?

— Что ты задумал, Даффи?

— У меня есть пленка с пропуском — две с половиной — три секунды.

— Опять секретарша Никсона наступила на автостиратель?[12 - Намек на эпизод «Уотергейта», когда из записи разговора Ричарда Никсона с главой аппарата администрации X. Р. Холдманом кто-то стер 18 с половиной минут. Восстановить стертый фрагмент, как и установить виновника, не удалось.]

— Что-то в этом духе. Я хотел спросить, ты сможешь из этого что-нибудь выжать?

— Зависит от массы обстоятельств: на какой громкости сделана оригинальная запись, насколько стиравший хотел от нее избавиться — если он стер несколько раз подряд, тогда может и ничего не остаться. Еще зависит от того, насколько быстро тебе это нужно.

— Пары дней хватит?

— Сделаю, что смогу. Хотя чаще всего, если стерли, то уж стерли навсегда.

— Договорились.

Даффи повесил трубку и принялся рыться в ящике с инструментами, нашел пару тупоносых кусачек с короткими ручками и положил в карман. Затем достал кассету Маккехни, нацарапал записку и запечатал все в конверт, чтобы забросить Беллу. Когда он взъерошил Кэрол волосы на прощанье, она произнесла:

— Даффи, я ничего не видела, а если бы увидела, мне бы это наверняка не понравилось.

— Дорогая, это просто новый консервный нож. Сделано в Швейцарии.

— Это откуда все психи, — услышал он в ответ.

Забросив кассету Беллу, Даффи спустился в метро и отправился на Пикадилли. У него появилось ощущение, будто он ездит туда, как на работу.

Даффи прошел по Шафтсбери авеню, свернул налево, напустив на себя вид завсегдатая, подошел к пип-шоу, разменял пару фунтов и устроился в кабинке. День только начинался: салфетки на полу были совсем сухие. Даффи подсчитал, что в пип-шоу должно работать от восьми до десяти девушек. Каждая девушка выходила минут на десять, так что до следующего выступления им приходилось ждать часа полтора. Не станут же они сидеть в гримерке, ноги кверху, и обсуждать достоинства лосьонов для тела. Сохо из тех мест, где время непосредственно превращается в деньги. Те шлюхи, что работали по старинке, действовали по схеме такси. Не закончишь свое дело за десять минут — принимаются ворчать: «Я не могу ждать целый день»; хочешь по второму заходу — плати еще столько же, скидка — только если сумеешь сделать все за пять минут.

Навскидку девочки из пип-шоу могли делать круг по таким же заведениям или по стрип-клубам — Даффи подумал, не исчезнут ли через пару лет все эти клубы — или забегали домой и выполняли почасовую работу. Даффи бросил первые полфунта, и металлическая шторка скользнула вверх. Тощая, недокормленная девица с крошечной грудью танцевала изо всех сил, только на танец это совсем не было похоже, особенно если сравнить с некоторыми другими участницами: движения больше напоминали бег на месте. На шее у нее красовалась бархатная удавка — судя по всему, так она отчаянно пыталась отвлечь внимание от изможденного, как у бездомной собаки, тела. Даже волосы на лобке, как бесстрастно отметил Даффи, росли как-то безжизненно, пучками, безо всякого энтузиазма. Когда дело дошло до прижимания к окошечкам, девица проделала все механически, как на автопилоте, постоянно оглядываясь, чтобы никого не пропустить. Даффи стало интересно, неужели кого-то из анонимных зрителей подобное могло возбуждать. Ему же хотелось только накинуть танцовщице на плечи теплое одеяло и накормить горячим супом.

Шторка закрылась. Даффи выждал до конца выступления и только тогда бросил еще полфунта. Две минуты шторка была открыта, он смотрел, точнее, поглядывал; потом пять минут с закрытой шторкой. Интересно, должны ли клиенты проводить с открытой шторкой определенное время, чтобы не вынуждать персонал стучать в дверь. Возможно, теперь это никого не волновало, ведь они загребали неплохие бабки. Так же было в книжных порномагазинах. Раньше над стопками журналов висело объявление: НЕ ПРОСМАТРИВАТЬ. А если начнешь листать — подходили квадратные дядьки и говорили: «Две минуты», а потом с потугой на вежливость: «Вам помочь?» Теперь всем, похоже, было наплевать, сколько ты торчишь в магазине — хоть до закрытия, даже если ничего не покупаешь. Оборот, очевидно, был достаточно велик, а наезды на покупателей не стимулируют торговлю.

Даффи разменял еще мелочи, и после трех фунтов шторка наконец поднялась, чтобы продемонстрировать чернокожую Полли. Ее Даффи рассматривал пристальней, чем других, отметил белый шрам на плече, а когда она наклонилась вперед, чтобы продемонстрировать оба отверстия, на внутренней части бедра, в самом паху, обнажился белый шрам от ножа, прямо до влагалища — след от давнего нападения.

Даффи досмотрел шоу на последние полфунта и вышел подождать негритянку на противоположной стороне улицы. Когда та выпорхнула из заведения, он быстро пересек проезжую часть и оказался с ней рядом раньше, чем та успела исчезнуть, как в прошлый раз.

— Извините, — начал он, поравнявшись.

— Да?

Даффи не знал, с чего начать:

— Простите, — снова замялся он. Ему стало почти неудобно; вид у него наверняка был смущенный, потому что она неожиданно улыбнулась — зазывно и профессионально:

— Ладно, красавчик, я тут по магазинам собралась, но для тебя время найдется, — девица повернулась и пошла в обратном направлении. Даффи снова попытался идти с ней в ногу. Она уже выдавала прейскурант:

— Десять за обычный секс. Нравится по-простому? Можно анал, если хочешь. Анал — двадцать. Минет — пятнадцать. Руками? Это тоже десять. Знаю, это немало, но если честно — напрягаться приходится столько же. Решил, что будешь?

Времени было всего полпервого. Особого желания он не испытывал, но раз уж дело зашло так далеко, попытка остановиться, объяснить, кто он такой, и задать несколько вопросов вряд ли вызвала бы у нее положительную реакцию. В ответ на профессиональный треп Даффи опустил десять фунтов в плетеную корзиночку на комоде и перешел к делу. Девица вовсю изображала страсть, чтобы раззадорить клиента. Он — тоже, чтобы обмануть самого себя и быстрее кончить. Мысли у обоих витали далеко.

— Так-то лучше, радость моя, правда? — для шлюхи она была слишком болтлива.

— Тебя ведь Полли зовут?

— Как захочешь.

— Я тебе как-то цветы дарил.

Она посмотрела на него озадаченно:

— Слушай, красавчик, мне клиенты цветы не носят. Даже постоянные.

— Нет, я принес тебе цветы в больницу. Четыре года назад.

Она застыла, одергивая юбку, и снова взглянула на Даффи, после чего с отвращением произнесла:

— Вонючий легавый, да?

— Уже нет, — Даффи оделся и застегнул молнию на куртке.

— Я с легавыми не путаюсь. Никогда.

— Я больше не легавый. Частным сыском занимаюсь. Можно с тобой поговорить?

— Нет, блин, нельзя, — вид у нее был испуганный, хотя она делала вид, что злится.

— Это ненадолго. Просто хотел тебя спросить про то, что было четыре года назад.

— Ни за что. Мотай отсюда. Убирайся, козел вонючий. ВАЛИ ОТСЮДА, МАТЬ ТВОЮ! — Полли подбежала к кровати и нажала кнопку звонка.

Даффи убрался. Причем очень быстро.

Пообедать решил в «Каза Альпина», маленьком итальянском кафе. Он сел рядом с раздаточным окошком и слушал, как официанты переговариваются по громкой связи. Пока он раздумывал над меню, молодой официант с бритой головой и черными усами стремительно подскочил к окошку, поставил груду липких тарелок из-под пудинга на подъемник, одновременно наклонился к микрофону и прокричал: «Закуска „пикколо“, два раза!» Даффи любил такие места: шум, домашняя атмосфера, дешевая еда. Он заказал жареный бекон, колбасу, яичницу с помидорами, тушеную фасоль, двойную порцию картошки и полграфина вина.

На Полли он особо и не рассчитывал, так что ее отказ отвечать на вопросы не слишком его расстроил. Надо опробовать все варианты, вдруг одна из дорожек куда и приведет. Большая часть, как всегда, заведет в тупик. В любом случае, рассуждал он, Полли ему ничего не должна. Цветы он тогда купил на казенные деньги, да и надавил на нее изрядно.

После обеда — обратно в «Полное порно» в надежде, что вторая половина дня окажется более удачной. Даффи вытащил членскую карточку на имя Дэниела Драфа и предъявил ее задрипанному хиппарю за кассой, но тот отрицательно замотал головой:

— Извини, приятель, карточка просроченная.

— Что за ерунда, я ж совсем недавно вступил в клуб.

— Извини, приятель, там совсем другое написано, — кассир протянул карточку обратно. Внизу было написано: «Членство в течение одного года с…». В прошлый раз хиппи написал «10 июня 1978 г.», но вместо «1979» поставил «1978», таким образом, срок действия карточки истекал в день выдачи. Трюк с бородой. Даффи возмутился:

— Ты же сам мне ее продал дня два назад.

— Я? Нет, приятель. Я только сегодня из отпуска.

— И куда ж ты ездил? — Даффи был зол, особенно на себя. Хиппарь недоумевающе пялился на него: чего этот мудак так разошелся?

— И кроме того, — торжествующе произнес кассир, — почерк не мой.

Даффи протянул еще пять фунтов.

— Имя то же писать, а, брат? Или сменим для разнообразия?

— Хит. И. Хит, — ответил Даффи.

В зале было столько же народу, что и в прошлый раз. Человек двадцать И. Хитов, которые будто и с места не сдвинулись с тех пор, как здесь побывал Даффи. Опять крутили историю с пляжем. На этот раз к девушкам с маслом от загара, игравшим с мячом, присоединился толстяк. По какой-то непонятной причине — возможно, в наказание за лесбийские игры — мужчина отпихнул ногой мяч, повернул обеих на живот и принялся хлопать по задницам. С такими усилителями, как в этом кинотеатре, звук получался, словно кто-то выбивает ковер — громкие, смачные хлопки.

Минут через десять просмотра Даффи решил действовать — встал и двинулся в сторону туалета. Медленно пройдя мимо двери уборной, он остановился у запасного выхода напротив лестницы, посмотрел вверх, ненадолго прислушался, а затем вытащил кусачки. Чем же заняться: замком или цепью? И то и другое было покрыто ржавчиной и почти наверняка ни тем, ни другим не пользовались, но Даффи решил, что замок могли изредка проверять, и поэтому начал с одного из звеньев цепи, остановился, поискал звено поржавее и снова принялся за дело. Несколько беззвучных усилий — и ему удалось перекусить звено в том месте, где оно закруглялось. Затем сыщик передвинул кусачки еще на дюйм и начал перекусывать металл у противоположного изгиба. Вскоре короткий прямой кусочек звена длиной не больше дюйма со звоном стукнулся о каменный пол. Даффи подобрал его и положил в карман.

Следующим движением он медленно отодвинул верхнюю и нижнюю задвижки на левой створке двери. Теперь дверь можно было толкнуть снаружи так, чтобы она закрылась, а цепь при этом оставалась на месте и крепко держала замок, несмотря на недостающее звено. Выход располагался в темной части коридора, с верхней площадки лестницы на дверь падал слабый свет, и Даффи надеялся, что в эту сторону никто смотреть не станет. А если муниципалитет вдруг решит прислать кого-нибудь из отдела лицензий с проверкой — значит, ему не повезет.

Даффи медленно вернулся к туалетам, зашел в кабинку и закрыл дверь. Бачок на каком-то этапе своего существования утратил крышку. Сыщик встал на сидение, заглянул внутрь, вытащил из кармана кусачки и осторожно опустил их в воду. Туда же отправился и кусочек цепи длиной в дюйм. Даффи довольный слез с унитаза. Техническая часть предприятия завершена. А вот вероятность возникновения проблем с людьми куда выше.

Он вернулся к лестнице и начал подниматься. На верхней площадке оказалось три запертых двери. Даффи быстро подошел к двери справа, из-за которой ранее доносились голоса, и постучал. Никакой реакции. Вместо этого из-за спины раздался голос:

— Что, родной, уже не сортир ищешь? — это был тот самый рыжий здоровяк, которого Даффи встретил в прошлый раз. — Если так, выходит, мочевой пузырь у тебя покрепче моего.

Здоровяк вышел из двери слева и кивком подозвал Даффи к себе:

— Чем можем помочь, друг? Фильм не понравился или что?

— Нормальный фильм, — ответил Даффи, — полный улет. Онанистам нравится. Они все на стенки лезут от счастья. А ты — Георгиу, — дай бог, чтобы догадка была верной.

— Может быть.

— Зайти пригласишь?

— Простите за грубость, сэр, — отреагировал Георгиу, — но я к себе пускаю только избранных.

— Что-то курьеры ваши на избранных не похожи.

— То есть?

— То есть тот мудак в джинсе, который на днях по Брюэр-стрит бегал. Ему колокольчик на веревочке к ноге надо привязывать, чтобы не потерялся.

Георгиу ухмыльнулся:

— Кажется, я все-таки могу пригласить вас войти, мистер…

— Райт.

— Мистер Райт? Какая честь.

Толстяк приветливо распахнул дверь и пропустил Даффи вперед. А может быть, отрезал ему путь к бегству. Даффи вошел в небольшой кабинет: несколько полок с папками и календарь с голой девицей на стене. Сбоку располагалась небольшая кухонька. Помещение напоминало офис Маккехни. Главное отличие составлял тот самый курьер, который сидел развалившись на оранжевом диванчике. Все в тех же джинсах, такой же неряшливый, с обвислыми усами.

— Присаживайтесь, мистер Райт. Думаю, вам лучше сесть на мой стул, а я посижу на диване, а то вдруг вам захочется убить друг друга. Кстати, знакомьтесь, это Джегго, — продолжил Георгиу официальное представление. — Мистер Джегго, вы, кажется, не знакомы с мистером Райтом. А вы, мистер Райт, похоже, уже имели удовольствие видеть мистера Джегго.

Джегго, очевидно, слышал разговор на площадке и бесстрастно уставился на Даффи. Такой взгляд бывает у мясника на бойне.

— Джегго, мистер Райт только что поделился соображениями насчет совершенствования твоей техники. Так ведь, мистер Райт?

Даффи решил, что большого смысла в попытке завоевать расположение Джегго не будет, да и начинать поздно.

— Да, Во-первых (Даффи начал тоном младшего офицера, который разбирает ошибки, допущенные отрядом новичков: жестко, но с пониманием), стоит попытаться запомнить, в какой бачок бросили конверт с деньгами, Какой смысл Георгиу или Эдди заранее договариваться, куда именно бросить конверт, чтобы курьер потом ковырялся во всех урнах средь бела дня.

— Так ты, сука, фараон?

— Нет. Во-вторых, нельзя подходить к месту по улице, забирать конверт, а потом поворачивать на сто восемьдесят градусов и идти в обратном направлении: кроме курьеров, которым надо забрать посылку, никто не станет идти по Брюэр-стрит, заглядывать в мусорный бак, что-то забирать, а потом направляться обратно. Надо подойти к месту, забрать посылку и продолжать движение дальше, в том же направлении.

— Козел, — спокойно произнес Джегго.

— В-третьих, ты правильно сделал, что пошел вверх по Бервик-стрит (Даффи постарался, чтобы фраза прозвучала как можно более покровительственно). Даже монахиня с деревянной ногой, играющая на губной гармошке, могла бы избавиться на рынке от хвоста. Но для этого надо приложить усилия: нельзя же ждать, что рынок все сделает за тебя. Использовать рынок надо — прилавки, людей, обстановку. И в-четвертых (Даффи заметил, что Георгиу улыбнулся про себя), ты никогда не заметишь слежку, если не будешь ее искать. Все очень просто. Ты не знал, следят за тобой или нет, и даже не попытался выяснить. Ты просто забрал посылку и поперся с ней обратно, — Даффи повернулся в сторону Георгиу. — Надеюсь, не вы его обучали. Не хотелось бы показаться невежливым.

— Вы совершенно правы, мистер Райт. Уверен, в следующий раз Джегго сделает все намного лучше, правда, мистер Джегго?

— Я этого козла пришью, вот что я думаю, — бесстрастно отреагировал Джегго. Даффи решил еще раз подколоть его:

— Будем надеяться, что убийца из тебя получится лучше, чем курьер. На данный момент я бы тебе даже марки для писем лизать не доверил.

— Он из полиции, — завелся Джегго, — от него так и несет кутузкой.

— Нет, — ответил Георгиу, — для легавого он больно умный. Умник нам попался, вот что.

— Я хочу его убить, — повторил Джегго раздраженно.

— Думаю, не стоит торопиться. По-моему, надо сначала спросить, чего он хочет. Идея, тем не менее, неплохая. Итак, мистер Райт: вы нас повеселили, туалет вам явно не нужен, так зачем вы пришли?

— Затем, что я не собираюсь рассказывать об этом в присутствии курьеров.

— Отлично. Джегго, иди убей кого-нибудь в той комнате.

Джегго вышел.

— Я хочу поговорить с Эдди.

— Естественно.

— Ну и?

— Что ж, мистер Райт, я просто жду, когда вы сообщите, что вам нужно.

— Я пришел от Маккехни. Хочу заключить сделку.

— Ага. Это уже интересно. Вы можете пояснить, что имеете в виду?

— Нет. Я хочу поговорить с Эдди. — Даффи даже себе не показался достаточно убедительным.

— Что ж, мистер Райт, господин Эдди гордится прозрачной структурой своего предприятия. Ему приятно сознавать, что каждый может иметь доступ на самый верх. Пойду спрошу, что он скажет. — Георгиу исчез, потом опять просунул голову в дверной проем. — Да, бояться не стоит, не думаю, что мистер Джегго действительно собирается вас убить. Парень всегда преувеличивает.

Вернулся он через три минуты:

— Мистер Эдди встретится с вами сейчас.

Они вышли на площадку, и Георгиу открыл среднюю дверь. Пройдя по короткому коридору, Даффи сразу ощутил перемену: ковер на полу, стены, недавно со свежей зеленой краской, несколько гравюр. В конце прохода виднелась дверь кремового цвета. Дверь была открыта, и сыщик, войдя, очутился в совершенно ином мире — то была элегантная просторная гостиная в георгианском стиле с высоким потолком. В проемах между окнами висели зеркала, на стенах — антикварные гравюры. Помещение было раза в два шире кинозала на первом этаже, заметил Даффи; по-видимому, оно с обеих сторон продолжалось в примыкающие здания. Диваны, обитые мебельным ситцем, в одном углу — огромный письменный стол, на нем несколько телефонов и бронзовый лебедь. В окнах — двойные рамы, ноги утопают в густом ворсе бледно-зеленого ковра.

Большой Эдди Мартофф появился из двери в левом углу с картонной папкой в руке. Положив папку на стол, он подошел к Даффи и Георгиу. Эдди оказался выше Даффи, что было неудивительно — большинство мужчин были выше Даффи. Однако росту в нем было не больше метра восьмидесяти, да и мощным телосложением он не отличался. «Большим» Эдди явно был для улицы, чтобы произвести впечатление на тех, кто никогда его не видел. На самом деле это был привлекательный мужчина лет тридцати пяти: темные волнистые волосы, довольно бледный, карие глаза, широкие скулы, лицо удлиненное. С виду Эдди Мартоффа можно было принять за владельца дорогой галереи современного искусства. Светло-синий костюм из легкой шерсти, светло-бежевая рубашка на пуговицах классического фасона, французский галстук, дорогие туфли.

— Вам нравится мой кабинет, господин Райт?

— Вполне.

— Люблю эту комнату. Особенно морландовские гравюры.[13 - Гравюры с картин Джорджа Морланда (1763–1804), выдающегося английского пейзажиста.] По-моему, они сюда отлично подходят, — речь его соответствовала внешнему виду: мягкая, гладкая, дорогая. Старик Мартофф наверняка оставил сыну приличную сумму на образование, не мог не отметить Даффи. — У окон тоже очень удобно. Сами понимаете, в этой части Лондона подобное — редкость. Стоит присесть на одну из этих кушеток и ощутить лучи солнца на лице — сразу расслабляешься и забываешь о делах.

— Надеюсь, пол звуконепроницаемый, — Даффи вспомнил про рычанье овчарок и звук выбиваемого ковра, многократно усиленные аппаратурой внизу. И еще подумал, что, несмотря на плохое качество записи, Сальваторе и Мартофф, без сомнения, одно лицо.

— Да, конечно, вы зашли с черного кода, как торговый агент. Слышал, по дороге сюда вы блестяще проинструктировали одного из наших стажеров.

— Думаю, уходить я буду через парадный вход, если вы не против.

— Господин Райт, давайте сначала обсудим наше дело. — Эдди сел за стол, указав Даффи на диван. Сиденье дивана располагалось ощутимо ниже уровня стола. «Старый директорский приемчик, — подумал Даффи. — Ладно, если ему это необходимо, пусть будет так». Георгиу пристроил свою тушу у окна.

— Я вас слушаю, господин Райт.

— Маккехни говорит, вы слишком сильно его прижали. Маккехни говорит, у него сейчас проблемы с финансами, дела идут неважно. Маккехни спрашивает, не могли бы вы дать ему передышку. Маккехни спрашивает, что вам от него нужно.

Мартофф негромко рассмеялся:

— Господин Райт, вы сами-то осознаете, что каждая ваша фраза начинается со слов «Маккехни говорит…». Похоже на игру, в которую мы играли в детстве «О'Грэйди говорит».[14 - Старинная застольная игра: ведущий называет движения, а остальные участники повторяют или не повторяют их, в зависимости от присутствия или отсутствия фразы: «О'Грэйди говорит…».] Правила, надеюсь, те же, и мне не придется выполнять все, что говорит Маккехни. Такой поворот дел изрядно бы меня разочаровал. А вы-то сами что говорите?

— Я говорю то же самое — вы слишком сильно его прижали. Еще немного — и вы будете, что называется, камень доить.

— Поправьте, если я ошибаюсь, господин Райт, но вы сюда не благотворительности ради пришли, так ведь? Вы, как я полагаю, не являетесь старым другом Маккехни, который случайно стал свидетелем происходящего, проникся сочувствием к его горю и пришел за него попросить. Как я понимаю, ситуация совсем иная. Вы ведь получаете вознаграждение от Маккехни за свои услуги, или я не прав? Но разве вам платят за то, чтобы вы здесь расписывали, насколько Маккехни обнищал?

— Нет, сами знаете.

Мартофф расплылся в улыбке:

— Не будем отвлекаться. Хочу отметить, что в данной ситуации именно вы пытаетесь выжать из него сальца. Значит, Маккехни наверняка мог бы с легкостью отдать мне то, что перепадает вам, правда ведь? — Мартофф вздохнул и погладил бронзового лебедя. — Меня всегда печалит, господин Райт, как часто люди лгут насчет денег. С крестьянами это еще можно понять, но в бизнесе… Боюсь, я слишком большой идеалист в своем деле. Поразительно: люди начинают визжать, будто им яйца выдавливают, когда я только слегка сдавил апельсиновую кожуру между большим и указательным пальцем, как это делает хозяйка на рынке.

Даффи выжидал. Когда общаешься с людьми такого сорта, с теми, кто привык к власти, им надо дать выговориться. Мартофф, похоже, начал выходить из мира собственных фантазий:

— Я, наверное, вообще слишком большой идеалист. Возьмем, к примеру, историю с вами. — Даффи затаил дыхание. — Я согласился на встречу из-за того, что рассказал мне Георгиу. Он мне сообщил, будто вы хотите заключить сделку. Я ему поверил. Поэтому приглашаю вас, жду, что вы мне скажете, и что же получается? Никакой сделки. Ничего похожего на сделку. По моим представлениям, сделка — это когда одна сторона говорит: «Если я дам тебе икс, ты дашь мне игрек?», а вторая сторона обдумывает предложение и отвечает либо «да», либо «нет», или пытается поторговаться. Поправьте меня, господин Райт, но предварительный анализ вашей «сделки» показывает, что суть ее в том, чтобы сказать мне: «Отвали». Разве не к этому все сводится?

— Маккехни спрашивает, что вы от него хотите? — Даффи упрямо повторил свою единственную реплику.

— Господи ты боже мой. Мистер Райт, я, наверное, непонятно объяснил. Моя позиция сводится к следующему: Маккехни волен утверждать, что истощил свои запасы и ему больше нечем поделиться, но что он может предложить в качестве отступного вместо скромных пожертвований в мой фонд? Вот что я понимаю под «сделкой». Ладно, простите мои старомодные взгляды, но для меня здесь никакой сделкой и не пахнет.

— Тогда я лучше пойду, — заключил Даффи и поднялся с дивана.

— Я задержу вас еще ненадолго, если позволите, мистер Райт. Осталось несколько вопросов, которые нам следует прояснить, и это в наших общих интересах, не говоря уже о вашем нанимателе. Думаю, я мог бы помочь вам разобраться в трех пунктах. Надеюсь, вы потерпите, — Эдди явно не сомневался в готовности собеседника потерпеть. — Во-первых, вы пришли сюда не затем, чтобы «заключить сделку». Давайте без обиняков. Вам нечего предложить. Сомневаюсь, что вы вообще обсуждали этот вопрос с Маккехни — ведь если бы вы этим озаботились, то выступили бы более убедительно. Поэтому вам, вероятно, придется признаться себе самому, в чем же состоит истинная причина вашего визита. Вы пришли, чтобы увидеть меня. Понимаю. Я бизнесмен, обладающий в здешних краях определенным весом. Многие хотят со мной встретиться. Вы, наверное, предполагали, что без какой-нибудь вымышленной «сделки» не сможете произвести на меня должного впечатления, и я не захочу вас принять. Возможно, в этом есть смысл. Однако мне представляется, что мы все должны как можно яснее изложить свои мотивы. Согласны?

Отсюда следует второй момент. Вы довольно невнятно интересовались моими мотивами и намерениями относительно человека, чьи капиталы обеспечивают ваши счета. Думаю, с вами я могу быть вполне откровенным, мистер Райт, ведь если вы до сих пор не разгадали моих намерений, то должны терзаться в загадках так же, как сейчас мистер Джегго за дверью. Проще говоря — сложного в этом ничего нет — я забираю у Маккехни дело. Вот какие у меня намерения. Спросите, чем я руководствуюсь? Никакого секрета: мой мотив — заполучить его дело. Таким образом, я освобождаю Маккехни от владения двумя складами и офисом. Все очень просто. Простите, если возникли какие-то неясности, но, боюсь, мой деловой девиз всегда гласил: «Медленно, но верно». Мне нравится, когда люди привыкают к мысли о потере того, что им принадлежит. Иногда им требуется время, чтобы приспособиться, переключиться на что-нибудь другое. Но Маккехни сумеет приспособиться, не сомневаюсь.

— А если он не захочет передать вам свое дело?

— Ладно вам, мистер Райт. Вы задаете вопрос, чтобы я ответил вам какой-нибудь фразой, которую вы потом сможете цитировать? Не приклеен у вас скотчем к животу диктофон? Вы не способны на подобные глупости, правда? Мы вынуждены будем проверить, прежде чем отпустить вас, понимаете?

Даффи хмыкнул. Правильно сделал, что кусачки выбросил.

— Короткий ответ звучит так: если он не передаст мне свое дело, я начну предпринимать разные неприятные и, возможно, жесткие меры, которые заставят его это сделать; но я и так был с вами слишком откровенен, поэтому конкретных планов раскрывать не буду. А в-третьих, вот что, мистер Даффи. — При звуках своего имени Даффи удивленно поднял голову. Он почувствовал, что невольно вздрогнул и что мочевой пузырь сжался в приступе паники. Георгиу усмехнулся. — Рад, что это подействовало. Я так люблю сюрпризы. В-третьих, вот что. — Мартофф раскрыл папку и прочел: — «Даффи. Николас, обычно Ник. Уэст-Сентрал, 1972–1975. Раскрываемость от средней до хорошей — задерживал Леверти (ненадолго), также Спайро, хотя до заключения не дошло, также Дочерти. От рождественских подарков отказывается, предлагались разные варианты. Последний случай — нападение на Бейтман-стрит (ножевые ранения). Слишком длинный нос. Разобрались: май 1975. Гомосексуален, однако известно, что спит с женщинами. Помолвлен с констеблем, Кэрол Лукас, помолвка расторгнута». Мои соболезнования. — Мартофф порылся в папке и бросил Даффи в лицо фотографию. — Не очень похож, а? — снимок упал на пол. Даффи наклонился за фотографией, а когда поднялся — понял, что смотрит в объектив полароида со вспышкой. Яркий свет ослепил его.

— Обновим материалы. — Мартофф положил фотоаппарат обратно, обойдя стол, присел на краешек столешницы и пристально посмотрел Даффи в лицо:

— Два последних штриха. Первое: хоть я и не философ, иногда меня тянет на философские формулы. А для данной ситуации наиболее подходящей мне кажется следующая: «Знание — сила». Запомните, мистер Даффи. — Эдди отклонился назад и похлопал рукой по папке с именем Даффи. — Второй момент вытекает из первого и заключается в следующем: я не любитель угрожать, поэтому не призываю истолковывать мои дальнейшие слова как угрозу; это просто инструкция, четкая и недвусмысленная, а чтобы было еще яснее, скажу, как принято у вас, у полицейских. Вон с моего участка. Понял? И в сфере моих деловых интересов не появляйся. Ты никогда больше не будешь оскорблять моих сотрудников, посягать на мою собственность и вообще ходить по земле, которая принадлежит мне.

— А если не послушаюсь? — спросил Даффи.

Мартофф наклонился к нему поближе; карие глаза бесстрастно смотрели на Даффи, лицо оставалось бледным.

— Ну, рискни, Даффи. Попробуй, рискни.




Глава седьмая


Георгиу тщательно обыскал Даффи и отправил обратно через кинотеатр. Через парадный вход, где бы он ни был, его выпускать не хотели. Прощаясь с Эдди, Даффи напоследок быстро оглядел большую зеленую комнату. Внимание его привлекла проводка, шедшая по стене под потолком над той дверью, из которой явился Мартофф: провод вел к небольшому квадратному ящику, крашенному в бежевый цвет так, что сливался с фоном. В коридоре с ковровым покрытием Даффи остановился рассмотреть гравюру и оглянулся на дверь, ведущую в зеленую комнату: насколько хватало глаз, никаких проводов видно не было.

Спускаясь вниз по лестнице, Даффи услышал голос Георгиу:

— Надеюсь, Джегго не поджидает тебя в уборной, — после чего раздался смех.

Даффи и сам на это надеялся. Причин для беспокойства достаточно и без того — не хватало еще разборок с этим уродом в лохмотьях. Впрочем, какой из Джегго противник. Такому прикажи убить старушку и дай нож, так он схватит резак за лезвие и забьет жертву рукояткой.

Даффи отправился домой на метро. Рабочий день только что закончился, но он не обращал внимания на толкотню. Все мысли занимал Большой Эдди Мартофф. Теперь это имя казалось ему совершенно неподходящим. Оно, скорее, подошло бы какому-нибудь отморозку с челкой до бровей и руками, как у питекантропа. На самом же деле это имя принадлежало человеку, который разговаривал с интонациями эксперта из телешоу. «Сегодня на ваши вопросы отвечают, — пробормотал Даффи себе под нос, — Норманн Сент-Джон Стивас, Ричард Марш, Изобель Барнетт и новый гость — бизнесмен из Лондона, Большой Эдди Мартофф». Дурацкое имя. А может, это одна из его шуточек. Эдди явно гордится своим чувством юмора.

То, что Даффи узнал о нем, было не просто страшно, а очень страшно. Мальтиец во втором поколении, с колыбели разбирался в уличных делах, затем был отправлен в частную школу для избранных — там его обучили этике британского бизнеса, главная заповедь которой: грабь и властвуй. Сочетание не из приятных. Эдди от природы был умен, наслаждался властью и не собирался отказываться от этого еще долго. Он хотел, чтобы эта власть позволяла ему получать удовольствие и от других вещей: об этом свидетельствовали и одежда, и убранство кабинета. Последнее опять же выдавало бандита во втором поколении. В первом поколении подобные люди часто зацикливаются на воспоминаниях о нищей молодости, оставаясь злобными и скупыми: такие не делают пожертвования в праздники и деньги свои в кубышке прячут, не доверяя банкам. Второе поколение всегда лучше осведомлено о возможностях, которые дают деньги. Им куда интереснее использовать для достижения своих целей легальные пути. Бандиты в первом поколении воспринимают себя вне закона, вне общества, иногда даже испытывают чувство вины из-за неполноценности своего социального статуса. Тогда как бандиты во втором поколении представляют себя бизнесменами, защищающими и приумножающими наследный капитал. У некоторых даже бухгалтеры есть.

Приумножение капитала, вот что волновало сейчас Даффи. Насколько далеко простираются планы Эдди? По ощущениям Даффи, в разговоре он был совершенно искренен, но, по сути, ничего путного не сказал. Эдди явно собирался полностью прибрать к рукам дело Маккехни: не просто выжать из него деньги, а целиком отыграть себе. Можно было догадаться: кто станет сразу прибегать к такому грубому насилию, если не ставит себе целью дойти до конца.

А как насчет большого расширения? Это наверняка входило в планы Эдди, а уж напора ему не занимать. Да и средства у него имеются на случай, если надо будет пригласить пару наемников со стороны. Он сказал, что предпочитает вести дела медленно, но, возможно, просто заговаривал зубы. Когда делаешь серьезный ход, главное — точно оценить силы противника и рассчитать, какова вероятность, что он даст сдачи, если ты разовьешь бурную активность.

Но разве Эдди не дал ответа? «Знание — сила» — вот что он сказал. Подобные громкие обобщения Даффи и раньше приходилось слышать от бандитов с претензией, однако на этот раз слова могли иметь более конкретный смысл. Возможно, Мартофф действительно многое знает. Когда Эдди раскрыл картонную папку и начал читать, Даффи подумал сначала, что это дешевый трюк. Один звонок купленному полицейскому или среднего размера «рождественский подарок» секретарю в отделении — и Эдди получает всю информацию. Папка нужна, чтобы произвести впечатление профессионального подхода, чтобы Даффи передал Маккехни, что Эдди известно все про всех и что следует просто сдаться, заплатить и освободить место.

А что, если цель в другом? Что, если все это — рутинная часть так называемого «бизнеса» Эдди. В конце концов, он же знал, что Даффи — это Даффи, значит, следил за ним какое-то время. И на чье досье это было больше похоже — полицейское или бандитское? Дойдя до истории с ножевыми ранениями, Мартофф прочел нечто вроде «Слишком длинный нос», а потом сразу: «Разобрались». На канцелярский стиль не похоже. Если же это досье — детище Эдди, то когда оно было составлено? Когда напали на проститутку? Возможно, раз фотография там старая. Тогда какие материалы самые свежие? Например, Мартофф знал только, что Даффи — просто Даффи, или что он — «Даффи Секьюрити»? Конечно, особой разведсистемы для этого не надо — достаточно заглянуть в «Желтые страницы».

И еще. Наличие досье и комментария «разобрались» означало: Мартофф нагло признавался, что именно он подставил Даффи. «Слишком длинный нос», «разобрались», «гомосексуалист» — все фрагменты вдруг сложились в четкую картинку: клуб «Карамель», стук в дверь, «Простите, а вашему другу сколько лет?», удар кулаком по почкам и сдавленный от ненависти шепот: «Пидор легавый». Значит, Эдди было плевать, знает Даффи, кто его подставил, или нет. И после такого изощренного рассказа о том, что это он, Мартофф, все устроил, приказать Даффи убраться с его территории! Тут требовалась абсолютная уверенность. Только один вопрос продолжал мучить Даффи по поводу того происшествия: кто настучал на него в «Уэст-Сентрал»? Кто выступил связующим звеном и рассказал Эдди, как все устроить?

Придя домой, Даффи позвонил Маккехни:

— Боюсь, плохи наши дела.

— Что?

— Я побеседовал с нашим другом Сальваторе.

— Побеседовал? И кто он такой?

— Его зовут Мартофф. Большой Эдди Мартофф. Важная фигура в местных деловых кругах, по крайней мере, он сам так утверждает. Судя по всему, почти везде у него свой интерес.

— И что?

— А то, мистер Маккехни. Ему, похоже, нужно все, чем вы владеете. Речь не о процентах за крышу. Он хочет весь бизнес. Боюсь, что так. Ему нужен ваш офис, оба склада — вообще все, что у вас есть.

— Насколько я понимаю, он думает, я ему просто передам дело, так?

— Боюсь, именно так он и думает.

— А если я не соглашусь?

— Судя по его словам, он наложит на вас довольно жестокое наказание. — Даффи почувствовал, что начал говорить почти как Мартофф. Занятно.

— И что мы будем делать?

— Мы, мистер Маккехни? По-моему, вопрос, скорее, в том, что вы будете делать. Я только ваш наемный работник. — Даффи решил как можно плотнее держать оборону: пусть Маккехни помучается.

— Ладно, что посоветуете?

— Похоже, у вас всего три варианта: передать все Эдди, еще раз попробовать с полицией или поискать влиятельных друзей. Обычно именно так и поступают. Конечно…

— Да? — с надеждой произнес Маккехни.

— Всегда можно нанять кого-нибудь убить Маккехни. Люди, оказавшиеся в ситуации, подобной вашей, так уже делали. Но я обязан предупредить — это совершенно незаконно.

— Я с вами свяжусь, Даффи.

— Всегда к вашим услугам, мистер Маккехни.

Вечером, когда Даффи подчищал банку с каннелони,[15 - Каннелони (cannelloni) — итальянская закуска, трубочки из теста с разнообразной начинкой.] к нему заявился незваный гость. Лицо из прошлого. Гость поздоровался.

— Давно не виделись, Даффи.

— Ну-ка, ну-ка, какой сюрприз. Неужели снова насчет телеантенны? Простите, все время забываю. Завтра оформлю, обещаю.

— Зайти пригласишь?

Даффи выдержал паузу, оглядел Шоу с ног до головы, спросил себя, что тот может сделать, если просто захлопнуть дверь у него перед носом.

— Естественно. — Даффи разглядывал бывшего коллегу: все та же маленькая хитрая физиономия, волосы еще поседели, пиджак на рукавах лоснится чуть заметнее, но в целом Шоу не изменился. Даффи никогда не работал непосредственно с ним, но о репутации был наслышан: очень усердный, в деле докапывался до мельчайших деталей, более или менее честный. О нем всегда говорили, что он немножко пуританин. В «Уэст-Сентрал» проработал почти столько же, сколько Салливан, и все равно отдельные виды деловой активности в районе Золотой мили его шокировали. Даффи налил себе и Шоу по «нескафе» и спросил:

— Как дела?

— Грех жаловаться, сам знаешь. Затишья не бывает. Пытаюсь удержаться на гребне.

— Не сомневаюсь. Как там наш старый участок?

— Все в том же духе.

— Хорошо. Или плохо, как посмотреть. — Шоу вел себя так, будто пришел за ипотечным взносом. Даффи решил ему подыграть:

— Что, в отделении хотят сигнализацию новую поставить?

— Что? Нет, ха-ха.

— Чем же я могу помочь?

— Дело щепетильное, но я сразу о главном. Я тут на совершенно неофициальных основаниях, ты же понимаешь.

— Вообще-то не очень. Когда я сам произносил эту фразу, то никогда не понимал, что это значит. А теперь как рядовой член общества, наверное, могу попросить тебя объяснить.

— Слушай, Даффи, нечего умничать. Я знаю, что ты умный, ты сам это знаешь. Давай больше не будем об этом. — Шоу замолчал. Вид у него был неуверенный. Наконец он заговорил: — Сформулирую в двух словах: Даффи, отвали.

— Повтори-ка еще раз.

— Отвали.

— Кто тебе платит, Шоу? Я спрашиваю на неофициальных основаниях, естественно. Кто тебе яйца прижал?

— Будем считать, последней фразы я не слышал. Отступись, Даффи, и вернись к своим сигнализациям. Ты по уши в дерьме и сам об этом не подозреваешь. Возьми недельную плату, и в сторону. Споткнись и растяни ногу. Скажи, что у тебя производственная травма. Ты не хочешь работать на Маккехни. Ты не хочешь вынюхивать информацию о Мартоффе.

— Пусть профессионалы этим занимаются, я правильно понял?

— И в «Уэст-Сентрал» ты лучше на пятки никому не наступай.

— Знаешь, Шоу, мне очень не понравился тот красный галстук. По-моему, он тебе совершенно не идет. Слишком яркий. Совсем не в твоем стиле.

— О чем ты?

— Тот красный галстук для кафе. Это все гангстерские штучки. Пришел всего за две минуты до момента передачи, столик заранее заказал — это не в твоем стиле, Шоу, совсем не в твоем.

— Речь не о стиле.

— Хорошо, поговорим о чем-нибудь другом. С твоей стороны работа была выполнена не вполне добросовестно. Поправь, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты дождался, пока конверт заберут, так ведь, Шоу? Наверняка была другая встреча. Время поджимало. Ты слился почти сразу, как мой клиент спину показал. И куда ты так торопился? Свои десять процентов забрать?

— Поосторожней, Даффи. — У Шоу не получались угрожающие интонации — в этом и была его проблема. Получалось просто, будто он нервничает.

— Предположение мое, естественно, совершенно неофициальное. Но, боюсь, мой клиент остался недоволен твоей работой. А еще он остался недоволен из-за той ерунды, что ему наврал Салливан вместо отчета. Что он там сказал? «Выбежал на Риджент-стрит и сел в такси?» Останься ты на пару минут подольше, заметил бы курьера и понял, что для такого типа единственный способ заставить такси остановиться — это лечь на мостовую перед автомобилем. Итак, сколько из этих трехсот пятидесяти пошло тебе и Салливану?

— Даффи, — голос Шоу прозвучал спокойно, почти печально, — ты не понимаешь, во что влез.

— Этой репликой я тоже пользовался раньше и не понимал, что она значит. Я прибегал к ней, когда не знал, что сказать.

— Намекну слегка, самую малость. Почему Маккехни тебя нанял?

— Видимо, счел меня профессионалом.

— Но как он тебя нашел?

— Говорил, что порасспрашивал.

— И какой ты вывод сделал?

— Что моя репутация распространяется быстрее, чем ты думаешь, — так и было, хотя Даффи так и не выяснил, как на него вышел Маккехни.

— Это я ему сказал, Даффи. Я тебя рекомендовал. Он пришел ко мне за помощью, и я указал на тебя. Спроси сам.

— Спрошу. Но почему?

— Тогда мне это казалось разумным. Исходя из того, что я знал. Но тогда я не знал того, что знаю сейчас.

— Яснее некуда. Может, объяснишь?

— Нет.

— Шоу, что происходит? — Бывший коллега не отвечал. — Мартофф готовится к большому прыжку?

— Не могу тебе сказать. Я всего не знаю, а то, что знаю, постоянно меняется. И вот что я тебе скажу: ты не хуже меня знаешь, что в таком месте, как наш участок, всегда есть хрупкое равновесие между нами и бандитами. Это не «великая война», которую воображает себе общественность, но и не бездействие прикормленных полицейских, как это представляешь ты. Мы с бандитами сосуществуем бок о бок, и между нами происходит нечто вроде космоса. Понимаешь, что я имею в виду? Взаимопостижение.

— Я еще знаю, что остальные под этим понимают.

— А ты нарушаешь это зыбкое равновесие между нами и бандитами, понимаешь, Даффи. Яснее объяснить не получится.

— Никак?

— Нет. Поэтому ты должен отступить.

— А как же сделка, Шоу? У меня такое ощущение, что все на участке интересуются сделками.

— О какой сделке идет речь?

— Ну, например: я, как ты выражаешься, отвалю, если скажешь, кто меня подставил в «Уэст-Сентрал».

— Тебе все та история покоя не дает? Дело прошлое, Даффи, нечего ворошить.

— Если дело прошлое, кому какое дело, если ты мне скажешь. Кто помогал Мартоффу устроить ловушку?

— Я никогда не знал наверняка, Даффи. Подозревал кое-кого, как и все, но одних подозрений недостаточно, сам знаешь. Хотя я даже предположить не могу, кто еще это мог быть.

— Это что, предложение? Я отваливаю, а ты мне говоришь, кто помог меня подставить?

Шоу ненадолго замолчал.

— Ладно, Даффи, договорились. Но лучше будет, если ты угадаешь имя, а я в нужный момент кивну.

Зачем такие предосторожности? Чтобы потом иметь возможность отрицать? Значит, то, что Шоу мог сообщить, Даффи был в состоянии просто угадать? Ладно, если ему от этого будет легче.

— Салливан?

Шоу тут же кивнул. Даффи отнес грязные кружки в раковину, затем без единого слова подошел к двери, открыл ее и жестом указал гостю на выход.

Смешно. Даффи прогнал Шоу без всяких угрызений.

Остаток вечера прошел в раздумьях о странном совпадении: два предупреждения за несколько часов — одно от Мартоффа и другое от Шоу. Есть ли между ними связь? Что, если Мартофф приказал Салливану кого-нибудь прислать? Может, они боятся, что он что-то узнает? Что за чушь насчет «хрупкого равновесия»? Как правило, подобные разговоры означали: «Моя добыча — не трожь».

В девять часов зазвонил телефон. Когда гудки замолкли, Даффи услышал голос Кэрол, но она даже не поздоровалась:

— Я тебе сейчас не звоню, ты давно со мной не говорил и уже неделю не встречался. — Она говорила спокойно, будто диктовала условия.

— Договорились.

— Горит склад твоего клиента на Лексингтон-стрит. — Она повесила трубку. Ни тебе до свидания, ничего.

Даффи словил такси, вышел на Шафтсбери-авеню и ринулся на Уиндмил-стрит сквозь толпы мужчин, глазеющих на афиши с кадрами из фильмов. На полдороге Даффи заметил две припаркованные пожарные машины. На одной была выдвинута лестница, на верхушке лестницы стоял пожарный и направлял шланг в сторону небольшого строения в полтора этажа. Еще два шланга были нацелены на здание с земли. Интересно, знают ли пожарные, что там внутри. Когда имеешь дело с ангаром, набитым всякой ерундой, которую дети любят на Рождество, — дешевыми масками, раскрашенными дешевыми легковоспламеняющимися красками, фейерверками, хлопушками, бумажными шляпами, — вполне возможна угроза взрыва.

Взяли ли пожарные на себя труд сообщить о пожаре Маккехни? Тут Даффи в голову пришла идея — он прошел по Брюэр-стрит и завернул на Грейт Пултени-стрит, которая шла параллельно Лексингтон. Не доходя до конца улицы, Даффи свернул в переулочек рядом с баром — этим проходом пользовались только грузчики. Проход заканчивался забором. Даффи вскарабкался на него и огляделся кругом. Он оказался в трех домах от склада Маккехни. Параллельные улицы здесь почти сходились, между ними располагались только небольшие задние дворики. Почти все жилые дома здесь давно были переделаны в магазины и офисы. В окнах не было света — все разошлись по домам.

Пока Даффи пробирался через дворы, склад все еще ярко горел. Оказавшись почти напротив здания, он остановился и принялся смотреть. Языки пламени вырывались через крышу, несмотря на потоки воды из пожарных шлангов. Совершенно очевидно, что все товары Маккехни были уничтожены. Даффи задумался: зачем Мартофф приказал это сделать? Теперь он не сможет использовать ни товары, ни само здание. В лучшем случае, удастся дешево купить участок. А вдруг ему только это и надо. А вдруг это просто шаг, который, как и нападение на Рози Маккехни, не имел под собой никакого мотива на данный момент. Может, это расплата сразу с несколькими должниками, или Эдди давал понять другим бизнесменам, похожим на Маккехни, что может с ними произойти.

Неожиданно склад рухнул. С треском и грохотом провалилась крыша. Ощущение было такое, будто все разлетелось в разные стороны. Крыша просела, взвились языки пламени, искры полетели во все стороны, несущая стена зашаталась. Горящие тюки с товаром полетели из здания во двор.

Когда постройка обрушилась, Даффи отбежал назад и принялся ждать, пока огонь разгорится с притоком воздуха. Постепенно пожарные снова сумели усмирить пламя. Даффи прошел вдоль забора, который принадлежал офису, расположенному встык к зданию склада, и, отчасти из любопытства, заглянул через ограду. Взгляду открылись груды тлеющих тюков, выброшенные со склада тепловой волной; пламя начинало утихать. Он снова взглянул. Затем перекинул одну ногу через забор и мягко соскочил во двор. Единственный, кто мог его заметить, был пожарный, стоявший на высокой лестнице над разрушенным зданием; но Даффи все равно старался держаться в тени. Тюк, перевязанный веревкой, лежал перед ним на земле метрах в двух — это была обгорелая кипа журналов. Такие журнальчики не будешь дарить ребенку, напялив маску Кинг-Конга и клоунский колпак.

Даффи ногой разворошил пачку. Пара журналов, лежавших по краям, снова загорелась, но быстро погасла, остальные рассыпались веером по земле. Знакомые названия: «Частная жизнь», «Разноцветный оргазм», «Селекта», «Зверушка № 9», «Секс не для всех», «Эро». Любимый набор импортной порнопродукции, тайная валюта магазинчиков по продаже журналов для взрослых. Когда Даффи служил в полиции, такие журнальчики шли по пять или шесть фунтов за штуку. Непонятно, сколько выходило с учетом инфляции, но, по примерным подсчетам, Даффи только что пнул пачку фунтов на пятьсот, исходя из уличных расценок. Большой Эдди был прав: из Маккехни можно было выжать больше, чем Даффи представлял.

Он вернулся на Грейт Пултени-стрит, прошел до Брюэр, потом догулял до конца Лексингтон-стрит и еще раз посмотрел на пожар. Теперь горели только две постройки; похоже, пожарным удалось взять огонь под контроль. Даффи медленно пошел по Брюэр-стрит, почти в полной уверенности, что ни люди Мартоффа, ни люди Салливана не дадут ему времени на раздумья. Дойдя до конца Брюэр-стрит, он заметил кучку зевак, которые собрались на углу и пялились в витрину книжного магазинчика. «Обычно так не бывает», — подумал Даффи, а затем заметил, что в витрине дыра, а внутри — следы пожара. Не то чтобы все сгорело — просто подожгли чуть-чуть там и сям. Через окно было видно, как мужчина в коричневом пиджаке пытается вымести мусор.

В памяти Даффи всплыла картина пятилетней давности. Это же одна из лавочек Ронни. Ронни, сутенера Рене. Даффи еще покопался в воспоминаниях и совершенно уверился в их правильности. Тогда у Ронни было четыре магазина. Этот, еще один рядом с Комтон-стрит, один на Фрит и один на Грик-стрит. Не выходя из образа завсегдатая здешних мест, Даффи пошел дальше по Олд Комтон-стрит. У витрины магазина потрепанный полный мужичок пытался заткнуть отверстие в витрине газетой.

— Кирпичом попали? — дружелюбно поинтересовался Даффи.

— Кирпичом? Керосинкой, черт бы их побрал.

— И кому такое в голову могло прийти? — спросил Даффи с наигранной наивностью.

— Уж точно не миссис Уайтхауз из телевизора,[16 - Миссис Уайтхауз (1910–2001) — борец за чистоту эфира, создательница Национальной ассоциации зрителей и слушателей Великобритании.] — прямого ответа мужик так и не дал.

Даффи завернул на Грик-стрит; на подходе к магазину толпились такие же зеваки — можно было и не спрашивать. Даффи зашел в бар и позвонил оттуда Рене.

— Это я, Даффи, — начал он. — Что произошло?

— Что произошло? Ты Ронни под монастырь подвел, сука такая, вот что произошло. Какого хрена я тебя вообще впустила тогда? Ты хоть раз мне помог, скотина полицейская? А теперь из-за тебя мой Ронни все точки потерял.

— Когда это случилось?

— Час назад. На каждой точке керосинку бросили в окно. Всех клиентов распугали. Это все ты виноват, легавый.

— Я больше не служу в полиции, Рене. Откуда ты знаешь, что это как-то связано со мной? Ты сама говорила, что наш общий друг уже угрожал Ронни.

— Да, но он собирался наехать только на одну точку. А тут ты ко мне заявился с расспросами. Ну он и позвонил Ронни еще раз, всего полчаса назад, и сказал, что раньше хотел только один магазин поджечь, но после того как узнал, что я тебе помогаю, решил поджечь все четыре. Что на это скажешь?

Даффи не нашелся, но было уже неважно — Рене повесила трубку.

Он еще посидел в баре, размышляя над случившимся. Похоже было на решительное наступление. Получалось: Эдди объявляет войну по всем фронтам. К чему тогда старый трюк с керосинками? Магазин ими не подожжешь, хотя напугать можно и действует неожиданно. Подобные штучки давно вышли из моды. Это было больше похоже на методы, ну, скажем, Сальваторе. Может, у Эдди ностальгия по тем временам? Недаром же он подделывал голос под Сальваторе. Однако, скорее всего, всплески варварства давали ему новые ощущения, столь отличные от покоя зеленого кабинета, изысканной мебели, кушеток у окон, костюмов из мягкой шерсти.

Пара рюмок никак не приблизила Даффи к решению загадки, зато помогла расслабиться. Да и поразвлечься захотелось. Надо было прикарманить пару журналов из рождественских запасов Маккехни. Посидев и подумав над этим, Даффи ощутил растущее желание. Прошла почти неделя с тех пор, как будущий автор «Голубого путеводителя» прятал свои часы в знаменитую пластиковую коробку. Джек не хотел этого делать, убеждал, будто часы абсолютно бесшумные, последнее слово кварцевых технологий с цифровым дисплеем. Даффи скептически взглянул на него и твердо указал на коробку.

Даффи вдруг пришло в голову, что единственной до сих пор не исследованной особенностью местной жизни остались массажные салоны. Раз уже Маккехни, как показал пожар, оказался таким процветающим бизнесменом, от непродолжительного сеанса массажа он не обеднеет. Любой бизнесмен выделяет процент с оборота на непредвиденные расходы. Потом он может сказать, что заметил, будто Джегго завернул в сауну (а помыться ему не мешает), и пошел за ним.

Даффи вышел из бара и поискал глазами нужную вывеску на Грик-стрит. Особенно выбирать некогда, да и офис Эдди всего метрах в ста отсюда. Даффи напустил на себя надлежащий вид, перешел улицу и толкнул дверь под вывеской «Лампа Аладдина (массаж высшего класса)». В небольшом холле сидела женщина средних лет в белом нейлоновом халатике. Она приветливо кивнула Даффи. Тот почувствовал себя как в женской парикмахерской.

— Мне бы массаж, — пробормотал он. Подобную реплику приходилось произносить впервые.

— Конечно, пожалуйста. Сауну тоже будете заказывать?

— Пожалуй, нет.

— Одна девушка — восемь фунтов, девушка топлес — десять, две девушки — двенадцать, две топлес — четырнадцать, — интересно, что входит в эту сумму? Скорее всего, не так уж много.

— Сколько это по времени?

— Двадцать минут.

Неплохо, за двадцать-то минут.

— Мне, пожалуйста, две девушки топлес.

— Прекрасно. Комната номер три. Полотенце там.

Даффи протянул четырнадцать фунтов (почти по фунту за минуту — дошло до него) и двинулся мимо стойки в узкий коридор. По обеим сторонам виднелись кабинки, отделанные некрашеными досками. Вряд ли звуконепроницаемые. Свет был приглушенный.

Даффи открыл третью кабинку. Посередине стояло нечто вроде высокой узкой кушетки, на ней — матрац, одеяла и клеенчатое покрывало. Стул для одежды, с полотенцем на спинке, шкафчик, даже два, и комод с разложенными на нем баночками с косметическим маслом и присыпками. Он разделся, обернул полотенце вокруг бедер, заметив, что оно слишком короткое и хватит его либо чтобы обернуть вокруг талии, либо чтобы как следует прикрыть причинное место. Затем лег на кушетку.

В комнату, жизнерадостно щебеча, зашли девушки. На обеих были обрезанные джинсовые шортики и сандалии. У одной груди были маленькие, высокие, упругие, у другой — размером побольше, чуть обвисшие; их, наверное, специально так подбирали — чтобы угодить вкусам разных клиентов.

— Масло или тальк? — спросила одна из девушек, заводя кухонный таймер на двадцать минут.

Даффи колебался. Может, масло дольше смывается? Но с тальком, наверное, не так приятно. Масло звучит куда сексуальней.

— Масло, пожалуйста.

Девушки перевернули его на живот и начали массировать. Одна сосредоточилась на области плеч и, втирая масло, каждый раз прижималась грудью к его спине. Это была девушка с большим бюстом. Даффи чувствовал. Вторая занялась ногами, приближаясь все ближе и ближе к промежности, Даффи почувствовал давление в паху из-за эрекции.

Затем массажистки перевернули его на спину. Как только они это сделали, полотенце сползло, и тайное стало явным.

— Какой непослушный мальчик, — заметила та, что занималась ногами. — Что это у нас тут?

Даффи не нашел нужным отвечать. Девушки продолжили свое дело, втирая масло и прижимаясь грудью. Ощущение того, как масло с его тела впитывается в груди девушек, было приятное. Вообще, все казалось Даффи приятным, особенно как вторая массажистка подбиралась все ближе и ближе к его члену, то и дело задевала его рукой, что только усиливало эрекцию. Но, строго говоря, она не дотрагивалась до члена. Даффи смутно помнил, что, прежде чем они помогут ему руками, надо выполнить некую формальность. Ну да, именно: клиент должен сам это предложить. Но как лучше сказать? Наконец Даффи решился:

— Вы не могли бы продолжить?

Та, что массировала ниже пояса, отреагировала с быстротой молнии, не прерываясь:

— Помочь облегчиться?

Ну конечно, так и надо было сказать: «Помогите мне облегчиться». Даффи согласно кивнул.

— Это стоит десять.

Даффи указал на ворох одежды, девушка с большой грудью отошла, порылась в вещах, нашла кошелек и показала ему две пятифунтовые банкноты. Тем временем вторая девушка налила еще масла и принялась втирать в член и в мошонку. Уже одно это начало приносить облегчение. Верхняя массажистка принялась энергично тереться бюстом о его грудь.

— А теперь пришло время для небольшого сюрприза, — заявила нижняя девушка, — закрой глаза.

Большегрудая девица помогла ему, прижавшись грудью к лицу и двигая ею вверх-вниз, а затем мягко накрыла глаза сосками.

Даже когда девушка снизу неожиданно резко прекратила втирать масло, член все еще пульсировал и вздымался. Даффи услышал, как дверца шкафчика щелкнула, потом закрылась — интересно, что она там делает. Видимо, достает салфетки.

Соски большегрудой были плотно прижаты к его глазам. Девушка снизу еще пару раз прошлась руками по члену, намазанному маслом; затем Даффи почувствовал, как что-то аккуратно проскользнуло под яйца. Наверное, какое-нибудь восточное приспособление, чтобы усилить ощущения.

— Теперь можешь посмотреть, — сказала та, что снизу.

Соски с глаз убрали, и Даффи смог взглянуть на собственное тело. Его взгляду предстала картина, ужаснее которой видеть ему в жизни не приходилось.

У основания члена и вокруг яичек была намотана тонкая медная проволока. Там, где член переходил в живот, концы проволоки встречались и перекрещивались, заканчиваясь деревянными ручками — их держала в руках массажистка постройнее. Это была гаррота. Девица очень спокойно произнесла:

— Ни с места, легавый.

Ее напарница пересекла помещение и распахнула дверь. В кабинку вошел Большой Эдди Мартофф. Он улыбался.




Глава восьмая


Эдди осторожно забрал у массажистки деревянные ручки гарроты, кивнул в сторону двери, и обе девушки покинули помещение. Лицо Эдди все это время не покидала улыбка.

— А как насчет моей десятки? — поинтересовался Даффи. — Десять фунтов за облегчение.

— Это может облегчить вас навсегда, — мягко произнес Эдди, — и от всего, — он тихонечко потянул за концы гарроты.

— Да, вот еще. — Даффи изобразил нетерпение, пытаясь сохранить присутствие духа. — Почему все продолжают назвать меня легавым? Я же не полицейский, и вы это знаете. Почему вы не сказали им, что я не полицейский?

— Какие тонкости, мистер Райт. Да еще в подобной ситуации. Мне кажется, девушки вряд ли получили бы столько удовольствия, обслуживая вас, если бы я им сообщил, что вы лишь бывший полицейский. Не думаю, что они стали бы так выкладываться. Надеюсь, кстати, вы не имеете претензий к услугам, оказанным вам до моего появления?

— Все было безупречно, — отреагировал Даффи. — Теперь буду завсегдатаем.

— Рад это слышать.

Эдди бросил взгляд на то, что творилось у Даффи в паху. Теперь его член лежал скукоженный от страха и напоминал гигантскую улитку, головка которой распласталась на бедрах:

— Энтузиазм мы, похоже, подрастеряли?

— Как насчет моей десятки? — снова спросил Даффи. Это был единственный способ отвлечься от мысли об ужасающих перспективах.

— Об этом, по-моему, вам стоит думать в последнюю очередь. — Эдди, напротив, решительно не хотел, чтобы Даффи отвлекался от мысли об ужасающих перспективах; он мягко нажал на ручки — тонкая медная проволока еще туже обхватила член Даффи и заставила поджаться яички.

— Скажите, мистер Даффи, вам ведь приходилось покупать сыр.

Даффи приходилось покупать сыр.

— Тогда вы, наверное, помните, как режут сыры. Не мягкие, а твердые сорта: чеддер, чеширский.

Даффи помнил.

— Так вот, для нарезки пользуются точно такой же проволокой, как та, что сейчас угрожает вам серьезным увечьем.

Даффи представил себе, как огромные головки чеддера разрезают вертикально пополам. Даже малохольные пожилые дамы в сырном отделе проделывали это с легкостью. Проволока так и входила в чеддер, словно не встречая никаких препятствий на пути. Даффи заподозрил, что больше не сможет смотреть на тосты с сыром.

— Однако, мистер Даффи, должен заметить, что мясо оказывает куда большее сопротивление, нежели сыр — ведь приходится перерезать все эти жилы, мышцы и сосуды. Но я не сомневаюсь, мы с вами обнаружим, что здесь действует тот же принцип. Спорим, что я могу отсечь ваш отросток одним движением?

У Даффи кончились жалобы, которые могли бы отвлечь от происходящего. Он лежал молча, не отрывая глаз от мощных запястий Эдди, от пальцев на деревянных ручках.

— Вы, надеюсь, понимаете: если я потяну за эти ручки — вам конец. И дело не только в том, что вам придется распрощаться со своей сомнительной мужественностью. Это-то вам придется сделать без вариантов. Но вы ведь можете еще и умереть. Вам это приходило в голову?

Даффи выдавил негромкое «нет».

— А зря. Видите ли, та область вашего тела, которая сейчас, как бы получше выразиться, находится в моей власти, является одним из главных нервных центров вашего организма. Как правило, организм не в состоянии справиться с потерей гениталий. Совершенно не в состоянии. Болевой шок слишком велик. Мало кому удалось пережить подобное. Естественно, после такого предупреждения у вашего тела может появиться шанс оказать сопротивление надвигающемуся шоку. Но я не специалист в области нервной системы, поэтому, боюсь, это лишь мое предположение.

Даффи тянуло блевать, хотелось выкрикнуть: «Садист! Убийца! Говно! Сука! Сволочь!» и все остальное, что приходило в голову. Но он не мог выговорить ни слова; глаза неотрывно смотрели на руки Эдди.

— Думаю, широкая общественность одобрила бы мои действия, если бы рассматривала их как способ устранения гомосексуалиста. — Эдди потянуло на ля-ля. — Вообще-то, я не очень верю, будто большая часть законов, которые выдает наш парламент, является выражением общественных требований. Народ, например, никогда не выступал за отмену казни через повешение. И все равно парламент решил, что с виселицами следует покончить. По-моему, это в основе своей противоречит принципам демократии, а как по-вашему? Что-то мы приумолкли, а, мистер Даффи? Так как насчет гомосексуалистов? То есть, вы действительно уверены, будто большинство людей в нашей стране поддерживают саму идею гомосексуальности? Я так не думаю. По-моему, большинству людей это кажется отвратительным. Но разве наш парламент это понимает? Нет. А почему? Потому, естественно, что наш парламент кишит педиками, которые боятся потерять работу.

— А еще наш парламент кишит убийцами, которые боятся, что их вздернут?

— Отлично, мистер Даффи. А то я уж испугался, что наша беседа превратиться в монолог. Да, вы правы, мое сравнение не простирается так далеко. Но я уверен в своей правоте насчет гомосексуалистов в парламенте. Я одного помню — в школе вместе учились. Страшный, как смерть. Вечно прятался за крикетным павильоном. Он теперь член парламента — абсолютно безопасное место, депутат от тори, округ где-то на севере. Знали бы об этом его избиратели, наверняка случился бы скандал. — Мартофф замолк, будто раздумывая. — Молодцы вроде вас, Даффи, не понимают, что британцы ненавидят педиков. Ненавидят. Только подумайте, сколько для них есть нехороших слов, А хороших-то вовсе нет, так ведь? Хоть одно хорошее знаете, а, мистер Даффи?

— Голуби.

— Голуби? — Эдди усмехнулся. — Что-то не похожи вы на голубя. Да и не были никогда. Вряд ли можно было сравнить вас с голубем, когда полицейским пришлось вышибать дверь, чтобы спасти того несчастного юнца из ваших цепких объятий. Насколько я понимаю, мальчик был еще и черный. Это, мистер Даффи, называется злостное злоупотребление.

— Он на вас работал, Мартофф? Или наняли через кого?

— Ну, этого я вам все равно не расскажу. В любом случае гомики у меня не работают.

«Только двадцатипятилетние негры, которые выглядят намного моложе и обладают талантом членов Королевской шекспировской труппы», — подумал Даффи.

— Ваша гомосексуальность может вовлечь нас в дискуссию по широкому спектру социальных вопросов — а мне бы этого не хотелось. Мы так всю ночь можем проговорить. Слово за слово…

— Вас никогда не звали на телевидение в качестве эксперта?

— Чудная мысль. Интересно, а как туда можно попасть?

— Стандартный вариант — пошантажировать пару продюсеров, всадить перо в бок их женам.

— А вы остроумный человек, Даффи. Беседа с вами доставляет удовольствие, — Эдди снова улыбнулся. Ему явно нравилось улыбаться. — Но раз уж я заставил вас оказаться в столь невыгодном положении, имеет смысл спросить, почему вы до сих пор мозолите мне глаза? Мне казалось, я достаточно четко и ясно порекомендовал вам не ходить по моим улицам. — Эдди уже не улыбался. — По-моему, я объяснил вполне доступными даже вам полицейскими терминами — убирайтесь с моего участка.

— Вы сожгли склад моего клиента, — произнес Даффи.

— А, это, — отозвался Эдди. — Не стоит так спешить с выводами. Если бы здесь присутствовал свидетель, я бы, наверное, мог подать на вас в суд за клевету. Уверен, я бы выиграл. Не то чтоб я мог вытянуть из вас кругленькую сумму; у вас, случаем, нет незарегистрированных доходов, а, Даффи?

— Вы, наверное, шутите.

— Вообще-то, да. Так что подавать на вас в суд большого смысла нет. Закончится все тем, что придется самому оплачивать судебные издержки. Все равно, что «камень доить».

— Зачем вам понадобилось жечь склад Маккехни? Так из него никаких денег не выбьешь. Ну, сгорели эти его маски, шутихи и шляпы. Я вас не понимаю, Эдди. Какие, по-вашему, деньги Маккехни может выручить за кучу обугленных игрушек?

Ничего другого Даффи сейчас в голову не приходило. Не стоит разыгрывать из себя невинную овечку, которая ни разу никого не одурачила. Лучше выставиться эдаким умником, который на деле не знает всего, что известно противнику. Обычно людям нравится переигрывать таких умников.

— Даффи, повторяю, я не «сжег склад Маккехни». Если не хотите неприятностей, давайте примем формулировку: «склад Маккехни сгорел». Объект, а не субъект — так будет куда ближе к сути.

— Ладно, теперь, когда его склад сгорел, у него останется еще меньше денег, чтобы вам платить, Я не понимаю, зачем вы это сделали — простите, переформулирую: я не понимаю, каким образом печальная потеря моим клиентом одного из складов может принести вам непосредственную выгоду.

— Отлично, мистер Даффи, — это я насчет вашей манеры выражаться, а не хода ваших мыслей.

— И что у него теперь осталось? Только один склад, набитый игрушками и различными прибамбасами. Это весь его капитал. Плюс офис, который он снимает. Вы можете его заставить, то есть он сам может решить смыться и, скажем, продать все вам. Но какой толк от сгоревшего склада кому бы то ни было?

И вдруг до Даффи дошло то, что должно было дойти давным-давно. Страховка. Ну, конечно, в ней-то и дело. Когда Даффи сам только начинал, он обычно говорил клиентам, что самая надежная защита — это страховка. Естественно, Маккехни застраховал свой товар. Следовательно, вместо того, чтобы каждые две недели вытягивать из Маккехни сотню фунтов, Эдди помогает ему ликвидировать половину капитала одним махом, сжигая один из складов. Маккехни получает страховку, Эдди требует всю сумму, скажем, под угрозой какой-нибудь страшной расправы. Эдди также соглашается взять на себя обязательства по аренде склада или того, что от него осталось, на довольно выгодных для себя условиях.

Единственная неувязка состояла в том, что склад под завязку был забит порнографией. Страховые компании вряд ли станут возмещать убытки по потере такой продукции. Значит, Маккехни никаких денег не получит. Нет: скорее всего, сообразил Даффи, только часть склада была занята порнухой. Маккехни, судя по всему, вел легальный бизнес для прикрытия. Так делает большинство. Тогда, в случае пожара на складе, он получал компенсацию от страховой компании за потерю легального товара. А затем — не без участия Эдди — подвергался преследованию со стороны полиции за пачки «Цветного оргазма». Таким образом, Маккехни в итоге отдавал наличные Эдди и одновременно получал пинок со стороны полиции. И все это стоило Эдди гроши. Если дело было задумано именно так — Мартофф умен, как черт. Но знал ли Эдди заранее, что именно лежит на складе? Недаром же его девиз: «Знание — сила». Даффи не сомневался — Эдди был в курсе.

Однако Даффи менее всего хотел, чтобы противник узнал о его догадках. Последняя надежда — до конца разыгрывать из себя хитрожопого умника.

— Может, вы решили что-то построить на месте этого склада?

Предположение прозвучало совершенно по-идиотски, и это понравилось Эдди — он усмехнулся себе под нос:

— Боюсь, мистер Даффи, вы плохо разбираетесь в бизнесе, — и продолжил снисходительно: — Возможно, в будущем я и захочу что-нибудь там построить, не исключено.

Эдди, похоже, над чем-то задумался. Он немного отпустил ручки гарроты, и проволока вокруг мошонки ослабла.

— Думаю, мне необходимо решить, что с вами делать, — наконец произнес он. — Отец всегда говорил мне в детстве, что решение, принятое второпях, обычно бывает неверным. Мне надо подумать насчет вас, Даффи. Вы, конечно, потерпите немного, — и крикнул: — Георгиу!

Дверь открылась, на пороге показался его пухлощекий рыжий помощник, Он улыбнулся Даффи:

— Все ищешь, где отлить?

Даффи отрицательно замотал головой.

— Проверь его вещи.

Георгиу обыскал одежду сыщика и ничего не обнаружил. Эдди аккуратно размотал гарроту и приказал Даффи одеться. Ника посетило смутное желание наброситься на обоих, но шансы были невелики. Они уменьшились, когда в комнату вошел Джегго.

— А, мистер Джегго, — обратился к нему Эдди, — тренировался посылки забирать?

Джегго злобно зыркнул и протянул наручники.

— Да, мистер Даффи, — посетовал Эдди. — Боюсь, нам придется надеть на вас наручники, чтобы перевести, ну, в общем, в другое место. Будьте так добры, заведите руки за спину.

Даффи последовал приказу. Джегго защелкнул наручники и крепко затянул, прошипев в ухо:

— Убью, сука.

— Джегго, — вмешался Георгиу, — надеюсь, ты не угрожаешь мистеру Даффи?

Джегго обернулся:

— Фараон в наручниках, — произнес он и расхохотался.

Даффи провели по коридору мимо остальных кабинок, затем вывели наружу через заднюю дверь. Даффи огляделся — пора было отказаться от ссутуленной походки завсегдатая подобных заведений, — пытаясь понять, куда его ведут: они пересекли двор, потом прошли садик, задний двор какого-то бара — видимо, «Герцога Гамильтона», — потом налево в ворота и в другой садик, на этот раз по дорожке, вымощенной плиткой, через кухню, вверх по лестнице. Даффи втолкнули в боковую комнату с тремя потрепанными креслами и столом посередине; на стене косо висел календарь с видом Озерного края.[17 - Озерный край — живописная область на северо-западе Англии.]

— Давно надо здесь мебель поменять, — заметил Эдди, — слишком мрачно. И освещение тоже. Надоело это казенное освещение, как везде, слышишь, Георгиу.

Помощник согласно кивнул и пихнул Даффи в кресло, потом вместе с Джегго занял оставшиеся два, а Мартофф вышел и закрыл за собой дверь. Джегго оказался прямо напротив Даффи и уставился на сыщика с выражением удовлетворенной мести. Даффи ощутил необходимость отдохнуть — после мучений в массажном салоне. Даже Джегго дразнить не хотелось. Да и вряд ли это было бы честно. Оба раза, когда они разговаривали, тот обнаружил крайне скудный словарный запас, ограниченный десятком слов, причем «сука» повторялось по меньшей мере пять раз.

Джегго неожиданно прервал размышления Даффи, проявив еще один аспект своих лингвистических познаний:

— Ты «норман»?[18 - Норман Скотт — фотомодель-гомосексуалист, замешанный в политическом скандале вокруг лидера Либеральной партии Великобритании Джереми Торпа в 1976 г.]

Даффи не смотрел в его сторону и не обратил никакого внимания на реплику. Тогда Джегго медленно поднялся и пнул сыщика по ноге. После чего опустился в кресло и снова спросил:

— Ты «норман»?

Даффи вопросительно взглянул на Георгиу. Тот расплылся в улыбке — видимо, перенял эту манеру у босса.

— Придется тебе объяснить, — обратился он к Джегго.

— Ты «норман»? — опять повторил Джегго. — Как Норман Скотт? Ты педик? Ты ведь педик, да? А чо серьгу в ухо вставил, если не педик?

Даффи промолчал. Любой стандартный ответ казался в данной ситуации неуместным, а с заведенными назад руками, в наручниках, большого желания провоцировать Джегго на пинки по лодыжкам он не испытывал.

— Слышь, Георгиу, а коп-го у нас педик. Педика поймали. Ха-ха. — Впервые за время их недолгого знакомства Джегго выказывал признаки удовольствия. Он явно оживился — почти приятный собеседник. — Не хотел бы оказаться на твоем месте, псина. Мистер Эдди педиков не любит. Полицейских он тоже не особо жалует, но педиков — просто ненавидит. Наверняка что-то особенное для тебя придумал. Ха-ха.

Даффи не отвечал, пытаясь отвлечься от мысли о гарроте.

— Рассказать ему, Георгиу? Рассказать ему, что может выдумать мистер Эдди?

— Рассказывай, если хочешь, надо же как-то время убить.

— Некоторых козлов тоже надо убить, — Джегго, похоже, сворачивал на более привычную тему. Даффи ждал. Других вариантов не было.

— Помню, попался нам как-то один педик. Мы ему разрешили держать небольшой ресторанчик. Погорячились, конечно. И что он сделал? Нанял кучу педиков официантами. Весь район опошлил.

Даффи задумался над вопросом: как бы, интересно, поступил Джегго, если бы хотел что-нибудь облагородить.

— Ладно, думаем, пусть работает, пусть будет каждой твари по паре. Мистер Эдди тогда еще не шибко педиков гонял. И что происходит? Этот педик задерживает выплаты. Ну, мы, конечно, чуток подняли планку, раз он всех этих гомиков в район перетащил. В общем, он не платит, просит подождать. Ну мы пришли, пошумели. Немного, самую малость, правда, посетителей подраспугали. Они все как выбегут на улицу с воплями — как теперь, мол, суп с кружавчиков отстирывать. В конце концов, этот педик решил, что с него хватит, и просит Эдди выкупить у него лицензию обратно. Ну, Эдди ему нормальную цену предложил, немного, правда, место-то не шибко процветало, да и продавать он его не по доброй воле решил, так ведь? В общем, расстроился Эдди, ну, что эта часть бизнеса вот так уходит. Нашел он этого типа — красавчик такой, норвежец, кажется, моряк, — сунул ему пару десяток и послал в ресторан. Педик этот, хозяин заведения, так слюни и распустил, думает, вот повезло. И говорит себе: «Похоже, я сорвал банк».

Только он не знал того, что знал Эдди. Ну, угостил он этого норвежца за счет заведения, перемигнулся с ним и отвел к себе домой. Недели через три начал чесаться, потом мочиться стало больно, как бритву в член вставили. Пошел в клинику для гомиков и там выяснил, что у него такой сифак, какого там врачи много лет не видали. Да еще в трех местах.

Джегго явно радовался, даже фыркнул от удовольствия, что Даффи попался, а в конце добавил — на случай, если кто-то не понял:

— Не любит он педиков, мистер Эдди, ох, не любит.

— Неужели? — отозвался Даффи.

Еще какое-то время сидели молча, пока Эдди не просунул в дверь голову и не окликнул Георгиу:

— Развлеки тут пока мистера Даффи, Джегго.

Снова наступила тишина. Даффи надеялся, что в понимании Джегго развлекать означало оставить его в покое, наедине с собственными мыслями, но не тут-то было.

— Так сразу остальные истории с педиками и не вспомнишь, — снова начал он. — Помню только, как мистер Эдди пошутил над одним стукачом.

— Я не стукач, — заметил Даффи, в надежде логическим доводом закончить рассказ.

Джегго, похоже, рассердился; его прервали еще до того, как он приступил к повествованию.

— Но ты ведь легавый. — Интересно, они когда-нибудь запомнят, что он уже не полицейский. — Вы и стукачи — одно дерьмо.

Даффи не отреагировал.

— Был у нас один стукач, — заново начал свой рассказ Джегго, — а в нашем деле если мы кого и ненавидим, так это стукачей. Педиков мы сильно не любим, но стукачей — еще больше. Найти бы такого стукача, чтоб он был еще и педик… — Джегго мечтательно закатил глаза.

— В общем, попался нам один стукач. Ирландец. Славный парень, только стукач. Дал знать конкурентам про грузовик с книжками, которые нам кое-кто отправил. Не знаю, зачем он это сделал. Из-за денег, наверное. В общем, наши парни его забрали и привели к мистеру Эдди. Эдди это сильно не понравилось, могу тебе прямо сказать. То есть никто не стучит на Эдди — правило такое.

Только мистер Эдди с налету ничего делать не стал. Он подумать любит, прежде чем что-либо предпринять. Он у нас мыслитель, мистер Эдди-то. Пораскинул мозгами, приходит и отправляет меня за тюбиком суперклея, знаешь такой? Схватывает за секунду. На упаковке еще написано: держите подальше от детей, а то пальцы себе склеят — в больницу придется везти.

Купил я этот клей, и мы с мистером Эдди отправились к ирландцу. Тот уже в штаны от страха наложил, можешь себе представить. Мистер Эдди тщательно все продумал. Парень, конечно, порыпался малость, как увидел, что его ждет. Мистер Эдди намазал ему губы клеем, а он растянул обратно. Тогда мистер Эдди ему зубы передние клеем намазал и челюсти сдвинул.

Даффи поморщился. У Эдди, очевидно, были свои представления о том, как наказание должно соответствовать преступлению.

— А теперь самое интересное. Мистер Эдди хотел, чтобы ирландец понял, какую подлость совершил, ну, то есть, мы из-за него кучу книжек потеряли. Дело тут даже не в стукачестве, а в ущербе для бизнеса — вот на что мистер Эдди обиделся. А в грузовике том столько книжек было.

Вот, а парень этот был ирландец, как бы это выразиться, короче, не еврей, понимаешь, к чему я клоню? Завели мы его в комнату, а у него лицо так смешно перекошено, правда, в остальном все было нормально, ну, мы его малость прижали, а мистер Эдди — он любит, это, сам руку приложить — спускает этому Мику штаны. Потом оттягивает ему залупу и склеивает. Все, как на коробке написано — схватывает в секунду, двум слонам не разорвать, И так у него аккуратненько получилось, мы даже захихикали — не удержались. А Мик только смотрит вниз на себя. Пот с него так и полил, точно говорю.

Да только он не знал, что будет еще хуже. Мы ему руки завели назад, и в наручники — по-моему, те же самые, что на тебе, — и сняли ему штаны совсем, а потом отвели в другую комнату. Мистер Эдди все как следует продумал. В комнате ничего не было, одни книжки — ну, знаешь, журналы раскрытые везде накиданы. Как раз такие, которые в том грузовике были. Ну и заперли его там. Представляешь, куда ни повернется: везде сиськи-письки. А глаза постоянно закрывать не будешь. Даже если и закроешь, мысли-то не остановишь. Я так думаю, ему не очень понравилось. Если бы он там еще посидел — точно бы свихнулся. Но через день-два Эдди решил его отпустить. Посадил в машину и выкинул около больницы. Не думаю, чтобы он еще крысятничать пробовал.

Второй раз за вечер Даффи потянуло блевать. Дело было не в жестокости и не в безумии, а в жутковатой логике, лежавшей в основе действий этой компании. По этой логике жертву убеждают в том, что насилие, совершаемое над ней, имеет оправдание. Была еще одна причина, по которой Даффи хотелось проблеваться: вечер для него, похоже, был еще не закончен.

— Как себя чувствуете, мистер Даффи? — Эдди вернулся в комнату и склонился над Ником. — Джегго, ты его не обижал, надеюсь?

— Рассказал ему, что мы сделали с тем стукачом, Миком.

— Ах да, помню. Позвольте вас успокоить, мистер Даффи. Сегодня у нас, пожалуй, клея не будет. Но, надеюсь, у вас еще остались силы, так как вечер наш еще не подошел к концу.

Даффи вывели из комнаты в коридор. Пока шли вперед, Ник пытался запомнить пороги. В конце коридора ступили на ковер. Ковер и охотничьи гравюры. Даффи мельком рассмотрел одну из них: под деревом сидел деревенский джентльмен после утомительной утренней охоты; левым локтем он прижимал к колену мушкет с длинным стволом; один пес лежал у ног, второй наскакивал на правую ногу, еще не натешившись убийствами; на земле рядом с охотником небрежно валялась связка мертвых зайцев — художник изобразил их без кровавых ран, очень живописно. Даффи прочел в рамочке под гравюрой: «Охота на зайцев — La Chasse aux Lapines». Делали явно на экспорт, отметил про себя Даффи, совсем как нынешние порножурналы, в которых коротенькие тексты печатаются на четырех языках.

Миновав еще одну дверь, они оказались в просторной георгианской комнате. Сыщика подвели к дивану, не снимая наручников. Только он собрался сесть, как Эдди вдруг остановил его:

— Нет-нет, так сидеть будет неудобно. Мы их вам снова наденем, но спереди. Вы, конечно, не станете вырываться или делать всякие глупости.

— Можно запястья размять?

— Конечно. Но, думаю, мы сначала посадим вас на диван. Трудно выкинуть нечто неожиданное, когда сидишь.

Даффи посадили и окружили вплотную, прежде чем расстегнуть наручники. Ник потер запястья несколько минут, после чего протянул руки вперед.

— На этот раз так туго не надо, — распорядился Эдди. Джегго выглядел разочарованным. — Не Гудини же у нас тут, в конце концов.

Затем Эдди отослал Джегго и приказал Георгиу остаться. Даффи снова обвел глазами комнату, делая вид, что любуется обстановкой, а на самом деле отмечая расположение дверей и окон. Рамы были спрятаны за длинными, до пола, набивными шторами под цвет дивана и кресел. Медные светильники освещали комнату так, как Эдди, по-видимому, собирался осветить остальные помещения. Даффи в очередной раз подивился, что все это — изящные комнаты с претензией на стильность, гравюры, элегантные костюмы Эдди — существует на средства похотливых извращенцев, которые прижимаются к стеклянным окошечкам, на доходы от завываний овчарок и гула пылесосов, на деньги, вырученные за тысячи экземпляров «Тугого узла» и «Мегасисек». Но вслух изумления своего не выразил, только пробормотал:

— Очень мило.

— Действительно. Уже почти полночь, мистер Даффи, однако, боюсь, нам придется задержать вас еще ненадолго. На часик-другой. Вас, надеюсь, никто дома не ждет?

Даффи не ответил. Эдди наблюдал за ним из-за своего стола.

— Ваша частная жизнь, безусловно, не мое дело. И все-таки, смею думать, что большинство посетителей «Лампы Аладдина», по зрелом размышлении, скорее всего не торопятся к своим постоянным партнерам, используя самое нейтральное определение. Нам с Георгиу иногда приходится работать допоздна, как сегодня, хотя мы всегда стараемся предупредить наших жен заранее. Мы, конечно, сообщили им, что задержимся, но, естественно, до тех пор, пока вы не появились, мы не знали точно, сколько еще здесь пробудем. Однако бизнес есть бизнес. Кстати, мистер Даффи, вы отметили, насколько подходящее название я выбрал для «Лампы Аладдина»? Надеюсь, вы оценили мое остроумие.

Даффи, по правде говоря, об этом не думал. Вряд ли еще кто-то из клиентов над этим задумывался.

— А теперь, мистер Даффи, хочу быть с вами предельно откровенным. Надеюсь на ответную искренность с вашей стороны. Я, естественно, сильно огорчен бесцеремонностью, с которой вы проигнорировали совет убраться с моей территории. Но теперь, раз уж вы здесь, я бы хотел использовать эту возможность для небольшого обмена информацией. Мы предпочитаем регулярно обновлять наши файлы. Итак, вы ушли из полиции четыре года назад, это мы уже обсуждали. Чем вы с тех пор занимаетесь?

Даффи не знал, какими еще сведениями Эдди располагает кроме тех, что упомянул при прошлой встрече, поэтому решил играть в открытую, но в разумных пределах:

— Основал охранную фирму. Консультации по проверке сотрудников и все в таком духе.

— Понимаю. Вполне подходящая сфера. А чем еще занимаетесь?

— Объясняю, как установить оборудование для слежения, чтобы прекратить мелкое воровство.

— Может, как-нибудь и обратимся за советом. Сейчас-то посетители в магазинах тихие пошли — даже боятся сбежать, не заплатив. В этом у нас преимущество перед прочими видами бизнеса. А как у вас дела идут?

— Так себе. От сезона зависит. Рост преступности всегда нам на пользу.

— Ирония судьбы. Ваши доходы зависят от роста преступности, а мой бизнес зависит от дурацких законов и людского ханжества. Но ведь Маккехни обратился к вам совсем не за системой слежения.

— Нет, он хотел, чтобы я выяснил, кто его шантажирует.

— А почему он обратился к вам?

— Он знал, что я подрабатываю сыском на стороне, когда дела идут неважно. Меня ему рекомендовали.

— И вы выяснили, кто его шантажирует?

— Да. Вы.

— И вы ему об этом сказали?

— Естественно.

— И что вы ему посоветовали предпринять?

— Я сказал, что у него есть три варианта: отдать вам, что требуете, попробовать еще раз обратиться в полицию — вдруг в «Уэст-Сентрал» найдется честный полицейский, или поискать влиятельных друзей.

— Абсолютно разумный совет. И что он ответил?

— Сказал, что перезвонит.

— Перезвонил?

— Нет.

— Вы ему других вариантов не предлагали?

Даффи задумался. Неожиданно его посетило подозрение: вдруг у этого разговора есть свидетели — и он беспечно ответил:

— Сказал, что он всегда может попытаться убить вас, но предупредил, что это противозаконно.

— Очень хорошо, мистер Даффи. Рад, что вы ему на это указали. Было бы хуже, если бы он проникся ложными идеями. Вы не предлагали себя в качестве исполнителя?

— Нет, я предложил это в шутку.

— А Маккехни намекал, не отправится ли он на поиски влиятельных друзей?

— Нет.

— У него, по-вашему, есть такие друзья?

— Мне о них неизвестно. Вряд ли люди, облеченные властью, заинтересованы в дружбе с обанкротившимся импортером масок Кинг-Конга.

— Хорошо сказано, мистер Даффи. Итак, можете ли вы утверждать, что дело, для которого вас нанял Маккехни, доведено до конца?

— Думаю, да.

— Никаких недоделок? Укоров совести?

— Нет.

— Прекрасно, мистер Даффи. Похоже, вы были со мной крайне откровенны. Если уж на то пошло, откровенней, чем я предполагал. Скажу без обиняков, вы изрядно продвинулись в своем расследовании. Мне показалось, что вы поработали старательно и результативно. С того момента, как мы обнаружили ваше присутствие, вы не сделали ничего, что могло бы привлечь к вам ненужное внимание. Серьезно: первый раз, когда Георгиу показал мне вас на улице, я сказал, что вы похожи на обычного завсегдатая этих кварталов. Как бизнесмен я восхищен подобным профессионализмом.

Вы обнаружили разные факты и отчитались по полученной информации. Вы понимаете в малом масштабе, как я действую в крупном. Я, кажется, объяснил при нашей прошлой встрече свой девиз — что знание есть основа всякой власти. Следовательно, добытая вами информация может быть легко поглощена моей, куда более значительной по объему. И небольшая власть, обретенная в процессе расследования, будет сведена на нет значительно более сильной властью, которой располагаю я благодаря более тщательным изысканиям. Как выдумаете, почему великие люди всегда заводили огромные библиотеки? Они знали секрет власти.

Не смотрите на меня так, Даффи. Мои разговоры о великих людях не означают, что я тешу себя иллюзией собственного величия. Вам бы, я уверен, этого хотелось — конечно, так было бы куда проще для вашего ограниченного ума. Напротив, у меня нет претензий на величие. Я успешный бизнесмен с четко выраженными целями в бизнесе. И я приобретаю информацию, необходимую для осуществления этих целей.

Изложенные простым, облагороженным языком, взгляды Эдди казались такими разумными. Даффи не без усилия напомнил себе, что достижение «целей в бизнесе» включало в себя кидание керосинок в окна магазинов Ронни и раны, нанесенные Рози Маккехни ножом фирмы «Стенли». Оставалось также непонятным: посвящает его Эдди в свои секреты или даже не думает откровенничать.

— Возьмем ваш случай. Большинство бизнесменов в моей ситуации крайне враждебно отнеслись бы к вашему присутствию, к самому вашему существованию. Позволю себе предположить — любой местный бизнесмен средней руки на моем месте отреагировал бы довольно резко. Вы согласны?

— Зависит от того, насколько он умен, — ответил Даффи.

— Да бросьте вы, не пытайтесь мне польстить. Я уже принял окончательное решение на ваш счет, и вы не в состоянии заставить меня передумать. Нет, мы сейчас говорим в общих чертах. Так вот, обычный бизнесмен, заранее предупредив вас о необходимости держаться подальше от своей территории — как я это сделал всего лишь вчера — несомненно, расценил бы ваше возвращение как грубое оскорбление собственного мужского достоинства. Помимо этого он — заслуженно или незаслуженно — воспринял бы обнаруженные вами факты как угрозу собственной безопасности. Он, естественно, повел бы себя по отношению к вам крайне враждебно. Враждебность, в свою очередь, выразилась бы в насилии. И в некоторых случаях жажда насилия могла бы привести к вашей смерти.

Я не всегда являюсь противником подобных крайних мер при ведении дел. И если бы я принял подобное решение насчет вас, проблем с его выполнением не возникло бы: если вы вспомните, какую враждебность испытывает к вам Джегго, то наверняка согласитесь, что осуществить подобное действительно несложно. Что ж, этот вариант в вашем случае рассматривался, однако я решил выбрать иной сценарий. Зачем уничтожать, как я всегда говорю, когда можно устранить? Что толку гордиться своим знанием и не применить его в полной мере?

Неожиданно Эдди встал из-за стола и исчез за дверью в боковой комнате, той самой, где над дверью находилась небольшая коробка кремового цвета. Вернулся он с несколькими палками из плотного картона, присел рядом с Даффи на диван и похлопал по первой папке:

— С содержимым этой папки вы уже знакомы. — Эдди раскрыл ее, и Даффи увидел, что это досье на него. — Данные, как видите, мы обновили, — заметил Эдди, указывая на последний полароидный снимок — на нем Ник сидел на этом самом диване, держа в руке свой более ранний снимок из досье.

— Получилось довольно забавно, как вам кажется? Можно бы сделать еще один, как вы сидите сейчас и рассматриваете фото, на котором вы же смотрите на свое раннее фото. Как зеркала, установленные в ряд, так чтобы отражение повторялось бесконечно.

Эдди отложил досье Даффи и похлопал по остальным папкам:

— Вряд ли стоит показывать вам все материалы, но кое-что я вам покажу, чтобы раздразнить. — Он пролистал содержимое первой папки, и глазам Даффи предстала куча снимков Ронни. Эдди быстро просмотрел документы под фотографиями: отчеты, записи телефонных разговоров, фотокопии писем Ронни, набросанная от руки карта, фотографии Рене и нескольких других шлюх. По объему досье не уступало тем, что могли иметься на Ронни в «Уэст-Сентрал».

Эдди раскрыл вторую папку и хмыкнул. Ник взглянул на первый снимок и после небольшой паузы произнес: «О, Господи!». Эдди хмыкнул снова. На снимке была секретарша Маккехни. На ней не было ни серебряного креста, ни длинной юбки. На ней вообще не было юбки. И трусов. На ней вообще ничего не было. Прическа у девушки была совсем другая, а видок — хоть сейчас в пип-шоу.

— Из ваших? — поинтересовался Даффи.

— Секрет фирмы, — отреагировал Эдди. — Да это и неважно. Думаю, завтра как раз перед началом рабочего дня она вполне может подхватить тяжелую форму гриппа.

Мартофф раскрыл третью, самую толстую папку и произнес:

— А вот из этой, кроме фотографий, вам показывать ничего не стоит.

Даффи заглянул в папку.

Салливан! Смазанное фото: Салливан идет по улице. Салливан в шортах на каком-то, судя по всему, зарубежном пляже, кругом бизнесмены, тоже в шортах — ни одного лица, знакомого Даффи со времен службы в «Уэст-Сентрал» — и все поднимают бокалы, глядя в объектив. Салливан в ресторане с Эдди крайне недовольно оглядывается на неожиданную вспышку камеры случайного фотографа. Салливан, выглядящий значительно моложе — лет двадцать назад. А вот это уже интересно. Салливан под руку с девушкой, которая с виду только случайно могла не быть проституткой. Эдди захлопнул досье и перешел к следующему.

— А вот это вам вообще, наверное, не надо бы показывать, — Мартофф просто перевернул папку и продемонстрировал Даффи имя на корешке: Маккехни.

Он собрал папки и отнес их обратно в боковую комнату, затем вернулся к столу, поднял трубку с одного из телефонов и нажал кнопку:

— Готовы?.. Да… Хорошо… Две минуты. — Он посмотрел на Ника. — А теперь, мистер Даффи, вы сможете поразмыслить над только что увиденными кадрами и одновременно выяснить, в чем заключается разница между уничтожением и устранением.

На этот раз Даффи завязали глаза, повели назад тем же коридором, по которому притащили сюда, потом вниз по лестнице; его столько раз поворачивали кругом, что голова закружилась, потом провели еще немного, заставили подняться на несколько ступеней вверх, затем на улицу, опять в помещение, вдоль по коридору, мимо жаркого помещения и, наконец, оставили на ложе, по ощущениям напоминающем высокую кушетку. После чего подняли ему скованные наручниками руки над головой и завели назад, за шею (так вот почему они ослабили наручники в зеленой комнате?). Даффи услышал слабый щелчок и почувствовал, что не может пошевелить руками. Чьи-то руки сняли с него ботинки и носки, стянули штаны и трусы. Даффи лежал, не двигаясь — какой смысл вырываться, когда у тебя завязаны глаза, а руки за головой. Двое человек взяли его за ноги, раздвинули их в стороны и привязали за щиколотки. Даффи ощутил себя беспомощным, незащищенным, чувство было такое, будто его сейчас кастрируют.

В следующее мгновение они просто разрезали одежду выше пояса — ножницы защелкали вдоль рукавов к воротнику, и куртка, разрезанная на три части, упала на пол. Рубашку сняли таким же способом. Даффи остался лежать привязанный к кушетке, полностью обнаженный. Кто-то прикрыл веревки на щиколотках полотенцами. Мысли крутились в бешеном вихре. И все этого время никто не произнес ни слова, из-за чего беспомощность стала только мучительней.

Следующий акт показался еще более странным. Рядом запахло чем-то сладким, после чего на живот вылили какую-то жидкость и чья-то рука принялась нежно втирать масло в область живота. Потом к первой руке присоединилась вторая, стала размазывать масло по груди. Вскоре еще одна пара рук начала массировать ноги. То и дело Ник ощущал нежное прикосновение женской груди. А потом произошло нечто отличное от предыдущего сеанса массажа в «Лампе Аладдина»: губы мягко обхватили его член и принялись сосать.

Если бы тело подчинялось приказаниям разума, он бы заставил свой член остаться в состоянии маленького сморщенного стручка, каким тот и был до настоящего момента. Однако тело так своевольно, капризно, непослушно. Даффи знал это по опыту ночей, проведенных с Кэрол: сколько раз он разражался потоком ругательств в сторону неподатливой плоти! А сейчас, несмотря на страх, охвативший сознание, тело расслабилось. По мере того как нежные руки втирали масло в член, он напрягался и вставал. Соски мягко скользнули по его груди и исчезли. Его член обрабатывали с профессиональной уверенностью. Даффи почувствовал чье-то тело между ног — видимо, девушка, которая прежде массировала ему грудь, опустилась на колени. Тишину не нарушало ничто, кроме мягкого скольжения рук по умащенной коже. Даффи ощутил новое прикосновение в области паха — и мир неожиданно вырвался из темноты и тишины в область света и звуков.

Когда с глаз сняли повязку, Даффи потребовалось секунд пять, чтобы понять, что они с ним сотворили. А за пять секунд полароид, оснащенный специальным механизмом, может сделать полдюжины снимков. Следующие шесть фотографий вряд ли обладали ценностью для Эдди, так как Даффи издал разъяренный вопль, лицо его исказилось, и Джегго пришлось с силой дать ему в ухо, чтобы заткнуть. Но первые шесть снимков с белокурым ангелоподобным семилетним мальчиком, схватившим Даффи за возбужденный член, и самим Даффи, с руками, скрещенными за головой, в позе сибарита, смотрящего в объектив с безмятежным выражением удовольствия, — эти шесть снимков вполне подходили для целей Эдди.

Даффи развязали и приказали собрать одежду. Он натянул брюки, ботинки и изрезанную рубашку, сложил вместе куски куртки. Его вытолкали через боковую дверь прямо на Фрит-стрит. По лицу Ника текли слезы. Проезжавшее мимо такси проигнорировало рыдающее пугало, слишком похожее на обычного пьянчужку из Сохо. Живот сводило от тошноты. Даффи поплелся домой.




Глава девятая


Даффи добрался до дома, когда уже начало светать, и первые молочники позвякивали бутылками в корзинках, развозя их по домам. Он взглянул на часы, завернутые в полиэтилен и вывешенные за кухонное окно — на них было две минуты седьмого. Даффи упал на постель и провалился в сон без слов и сновидений. Сны появились только по пробуждении, когда он открыл глаза и обнаружил подарок — полароидный ночной снимок. Сны о жужжании и щелчках полароида, исторгшего из себя снимки. О том, как Эдди, Георгиу и Джегго склонялись над ними, пока те проявлялись, хихикая, точно школьники при просмотре первого в жизни порнофильма. О том, как Эдди повернулся и сказал ему:

— Не уходи, может, нам понадобится еще один сеанс.

О том ребенке, что стоял у него между ног с таким выражением лица, будто его только что посадили за гигантский джойстик. О двух девушках, которые его ублажали и вдруг по-матерински принялись успокаивать ребенка, когда тот заплакал, услышав вопли Даффи. О торжествующей улыбке Эдди, знавшего, что ему даже не надо объяснять Нику возможные последствия. И о последнем жесте Эдди перед тем, как Даффи выкинули на улицу — тот потянулся и засунул Даффи в карман рубашки самый неудачный из снимков.

Даффи вдруг подумал: а что, если на снимке видно, как его бьет Джегго, или заметны наручники. Что, если он сможет отнести фото в полицию, в какой-нибудь участок, и доказать, что все это подстава? Ник вытащил снимок, взглянул на него, задержал дыхание и — облом. Сцена не оставляла никаких сомнений: педофил-мазохист, которому нравится, когда его привязывают и бьют, а мальчик держит за член. В подобном контексте Даффи с открытым ртом, издающий вопль отчаяния, выглядел как извращенец в преддверии оргазма.

Даффи смял фотографию и выкинул в корзину для бумаг, потом вытащил, положил на раковину из нержавейки и поднес спичку к уголку. Белая твердая бумага нехотя занялась, потом догорела до пленки. Даффи думал, что огонь погаснет, когда дойдет до эмульсии, но, напротив, вспыхнули языки пламени с клубами черного дыма. Затем по поверхности снимка побежали пузыри; фотография стала сворачиваться, пламя постепенно угасло. Даффи вдохнул густой черный дым; он пах, как горящие где-то поодаль нефтяные вышки.

Весь день Ник просидел дома: тело горячо взывало к мести, но мудрый и спокойный внутренний голос объяснял, что ничего не поделаешь. Большой Эдди устранил его, как уже устранил Салливана, Ронни и даже ту секретаршу Маккехни, которая на вид напоминала религиозную фанатичку, но обладала телом участницы пип-шоу. Даффи принялся размышлять насчет Салливана, интересно, как они его прижали. Процесс, без сомнения, был долгий и медленный: постепенный сбор и обработка улик, преднамеренная фиксация фактов, которые внешнему миру могли показаться небольшими услугами, но для Салливана были безобидными, возможно, на тот момент они и были безобидны. Взять хотя бы тот снимок, где они едят с Эдди. Вполне вероятно, Салливана пригласило на этот ланч третье лицо: скажем, информатор или кто-то из подследственных. Они сели за стол — предположим, платили каждый за себя, а может, Салливан платил, — выпили по стаканчику, — а потом, через какое-то время, появляется Эдди и приветствует бедолагу в дружелюбной манере. Что бы вы делали на месте Салливана? Встали и ушли? Итак, Эдди садится к столу, вы ставите перед ним стакан, возможно, он заказывает что-то поесть, дабы поддержать компанию. И вдруг прямо в лицо светит вспышка ресторанного фотографа. Что будете делать? Вскочите и тут же его арестуете? Эдди, похоже, огорчен не меньше вашего, выскакивает за фотографом, возвращается, говорит, что эта фотография может губительно сказаться на его бизнесе. И вы обо всем этом забываете. Да только фотография эта оказывается в досье Эдди, и что же вы теперь там видите? Старший инспектор отделения «Уэст-Сентрал» за дружеским обедом — с вином и друзьями — в компании одного из главных бандитов на участке. К тому же третьего участника не видно за фигурой Эдди, и впечатление такое, будто Салливан и Эдди обедают тет-а-тет.

Потом все происходит проще. Проще для Эдди и в определенном смысле для Салливана тоже. Совсем скоро перестаешь четко понимать, где кончается твой мир и начинается мир бандитский. Начинаешь даже встречаться с Эдди на людях — думаешь, так будет легче поймать его на слове. Вдруг он напьется и проговорится о чем-нибудь. Естественно, для этого придется напиваться самому. И потом: какое значение может иметь подарок, зажигалка — все равно ведь нужна была, а взяткой это не назовешь. Конечно, это не взятка — логически рассуждая. Какой полицейский станет рисковать работой ради зажигалки — следовательно, взяткой это быть не может. Даже если на ней гравировка. А потом едешь в отпуск с одним-двумя приятелями из тех, с кем познакомился за выпивкой. Куда-нибудь за границу — отряхнуть пыль с подошв, поглазеть на девушек на пляже, пропустить по паре рюмок, нет, жену, пожалуй, брать не будем, скажем ей, что едем на конференцию Интерпола. А тут и Эдди вдруг появляется — были дела в этих краях, подумал, может, заехать. Эдди присоединяется к общему веселью, душа компании, выпили вместе, сфотографировались, а потом, глядишь, ведь все же это делают, и Эдди тоже, глупо не поучаствовать — берешь себе девочку из местных. Девочка очень мила с тобой, такое ощущение, что ей наплевать на то, что ты не parlamo italiano, что у тебя большой живот, что ты малость навеселе и все у тебя получается не очень. А потом Эдди прощается, не хотелось компрометировать тебя перед начальством в аэропорту, пока-аа. И вот он уезжает. Но все это оказывается у него в досье, и как бы ни было на самом деле, как бы Салливан ни возмущался, выглядеть это теперь будет только так, как зафиксировано в папочке у Эдди.

А после обеда, после отпуска, девочки и зажигалки все становится проще и проще. Начинаются одолжения: возможно, Эдди скармливает Салливану парочку ненужных бандитов; в конце концов, это в его интересах — Салливан должен оставаться успешным полицейским. Не слишком успешным, естественно, чтобы не перевели — следовательно, Эдди будет скармливать ему главным образом мелкую сошку, но поможет удержаться на плаву. А потом, рано или поздно, придет час расплаты или, точнее, начало расплаты, ведь продолжаться это будет долго, до тех пор, пока больше платить будет нечем. Меня это не касается, Эрнест (к этому моменту они уже обращаются друг к другу «Эрнест» и «Эдди»), но, насколько я могу судить, вы взяли не того парня в деле с почиканной шлюшкой: я тут поспрашивал, и вот что выяснилось… А улики такие складные, что любой полицейский купится, отпустит подозреваемого и арестует того, кого решил подставить Эдди. А Эдди будет, кроме всего прочего, еще и записывать твои телефонные разговоры.

И все продолжается. Ой, Эрнест, у меня тут небольшая проблемка с одним чужаком по имени Маккехни. Не знаю, что у тебя на него есть, но я тебе зашлю, что сам знаю; насколько мне известно, он любитель пошалить. Как я понимаю, ничего хорошего на нашем участке ждать от него не приходится. И еще чуть позже: Эрнест, знаешь, такая смешная штука получилась, приходил ко мне тут один смышленый коротышка. Лицо из прошлого, ты его помнишь, наверное — по фамилии Даффи. Да, тот самый, да, педик. Неглупый парень, просто, мне кажется, он не в ту компанию попал, Эрнест. Похоже, он выполняет какую-то работу для Маккехни; нет, точно мне не известно, и я практически уверен, что ему невдомек, что задумал Маккехни на самом деле. Ну, то есть, не хотелось бы, чтобы такой парень попал в переделку, даже если он педик, которого пришлось уволить из полиции; я подумал, может, пошлешь кого-нибудь с ним поговорить? Прямо сейчас? Да нет, спешить ни к чему, Эрнест, но раз уж ты об этом заговорил, делу не помешает. У тебя же есть его адрес? Отлично.

Даффи не находил коррупцию трудной для понимания, но особой гордости от этого не испытывал. Кто угодно мог пойти путем Салливана и существовать так двадцать, тридцать лет, расплачиваясь при случае то так, то эдак, чуть-чуть искажая факты, оправдывая перед собой ложь ростом количества задержаний — а все это время внутри жил бы солитер и кормился твоими внутренностями. Это не вина и не страх; чувство слишком неопределенное; что-то сродни неприятному беспокойству, неотступная уверенность в том, что настанет день и тебя заставят сделать слишком много, день, когда вдруг комфортный серый мирок разделится на черное и белое, день, когда Эдди выложит все, что ему о тебе известно, и скажет: «Сделаешь это, твою мать, или в порошок сотру». И ты уже знаешь: не сделаешь — и правда, сотрет; а сделаешь — тебя может стереть в порошок кто-то другой, но ведь есть шанс, что все сойдет тебе с рук, и никто не узнает — все равно лучше поступить так, как предлагает Эдди. И ты сделал, как сказали, но на этот раз все пошло наперекосяк, и вот ты смят, уничтожен, пережеван и выплюнут, тебя сажают на несколько лет, а твоей жене приходится мириться с позором, одиночеством и неожиданной утерей твоей пенсии; получается, что она вышла замуж не за успешного борца с преступностью в Сохо, а за толстого заключенного, который наделе плохо с ней обращался, врал, проводил отпуск с бандитами и спал с иностранными девками, а теперь, в конце своей карьеры, даже не обеспечит пенсией. И как вы будете смотреть в глаза соседям, миссис Салливан, после всего, что напечатали в газетах? Тут не обойтись без походов к психоаналитику, без бесед о стрессе и переменах, без бутылочки с маленькими таблетками, и потом, Эрнест все равно не увидит, как быстро исчезают запасы шерри, он ведь теперь в тюрьме…

В том-то и нюанс, с коррупцией: когда все только начинается, о побочных эффектах не думаешь. Когда чокаешься с приятелями и натягиваешь пляжные шорты, меньше всего думается о том, как нож «Стенли» на три дюйма входит в правое плечо Рози Маккехни, которая вышла замуж за порядочного проходимца, но ведь брак даже с убийцей — это еще не преступление. Как раз эти вещи между собой не связываются, кажется, что причинно-следственные отношения работают вовсе не так, но это ложь. Именно такое уравнение предстает перед тобой в самом конце. Неважно, происходит это в суде или у тебя в голове, хотя обычно к этому моменту в голове уже такая путаница, что ты не в состоянии осмыслить даже такие простые уравнения. Нет, говорит тебе внутренний голос, это же не я порезал Рози Маккехни, нельзя же обвинять в этом меня. В этот момент я был далеко, сидел за своим рабочим столом, нет, я даже кого-то арестовывал. Возможно. Но это лишь прикрытие.

Даффи прекрасно понимал Салливана, и понимание это не наполняло его чувством морального превосходства, однако давало право ненавидеть Салливана со всей возможной злобой. Потому что одним из мелких звеньев в причинно-следствеиной цепи, цельность которой мог осознавать или не осознавать Салливан, было то, что именно он разрушил карьеру Даффи. Естественно, Эдди все подстроил, подослал чернокожего парнишку; определенно, это произошло из-за того, что Даффи вышел на след Эдди; но без Салливана в качестве информатора, подсказчика, без его финального звонка (а звонил, возможно, сам Салливан) в Пэддингтонское отделение — без Салливана все выглядело бы так, будто бандит пытается подставить полицейского. На этом далеко не уедешь. Для осуществления плана требовался Салливан.

И вот Даффи вернулся на свой старый участок и снова с потрохами попался в сеть, расставленную Эдди. А Эдди, точно огромный паук, скрутил его по рукам и ногам, впрыснул вещество, сделавшее Ника совершенно безвредным, и отпустил на все четыре стороны. Эдди знал, что крохи информации, собранные Даффи, не имеют никакой ценности по сравнению с одним только фрагментом снимка, сделанного прошлой ночью. Когда подручные Эдди выталкивали Даффи через боковую дверь на Фрит-стрит, он со слезами на глазах, невнятно бормоча, пообещал вернуться и оторвать Эдди яйца. Мартофф в ответ сдавленно рассмеялся:

— Рискни, Даффи. Рискни, дружок.

А те трое захихикали так же, как хихикали, разглядывая проявляющиеся снимки.

Даффи хотел позвонить Кэрол, но не был уверен, хватит ли у него духу. Вряд ли она поверит в то, что он ей расскажет. Даффи не был уверен, что вообще стоит проводить с ней ночи после того, что произошло. Прошлый раз, когда Эдди его подставил, Ник потерял способность заниматься любовью с Кэрол; он превратился в неврастеника, пользователя проституток и случайных знакомых, измученного и бессильного, когда дело доходило до эмоционального контакта. К чему приведут действия Эдди на этот раз? Думать об этом Нику не хотелось.

Даффи пытался не думать и о многом другом. Остаток дня он слонялся по квартире, беспорядочно ел, бродил по улицам, заглянул к себе в офис проверить, есть ли записи на автоответчике, вернулся домой, пять часов кряду просидел перед телевизором и провалился в очередной сон без сновидений. Неудивительно, учитывая, что все ужасы вполне реально всплыли на поверхность в течение дня.

На следующее утро Даффи попытался заставить себя поработать: вытащил планы каких-то офисов, пробовал проверить себя, задавая самому себе вопросы, как эффективнее разместить наиболее дешевую сеть видеонаблюдения или систему сигнализации с учетом особенностей конкретной площадки. Проблема состояла в том, что на самом деле ему было глубоко плевать. Важно было только то, что происходило в глубинах сознания.

В течение дня звонили трижды — и эти звонки помогли ему принять решение. Первый разговор оказался самым коротким:

— Привет, Даффи, Брайен Маккехни говорит.

— Иди ты в жопу, Маккехни.

— Не понял?

— Я сказал, иди в жопу, Маккехни.

На другом конце раздался неясный захлебывающийся звук.

— Подожди, Маккехни, не вешай трубку. Хочу кое-что спросить. Секретарша твоя случайно не вышла сегодня на работу?

— Секретарша? А что? Нет, вообще-то сегодня не вышла. У нее простуда. Какой-то летний вирус, кажется.

— Спасибо, а теперь иди в жопу, Маккехни.

Даффи повесил трубку. Второй звонок раздался во время обеда — Ник почти забыл о необходимости пообедать. Голос сильным русским акцентом произнес:

— Мистер Даффи, эта ваш контроул. Хатиите присаединица с Киимом в Москве на этой неделе или будем ждать есче неделя?

— Джеф, привет. Чем обязан?

— Чем обязан? Ничем, просто готова работенка, которой ты меня нагрузил. Секретарша Никсона, которая случайно поставила ногу на автостиратель — помнишь?

— Извини, помню, конечно. Просто не выспался.

— Крепко сидишь?

— Да.

— Тогда начну. Насколько я понял, ту пленку, что ты прислал, записывали на портативном магнитофоне фирмы «Сони» SK 6500?

— Не знаю — знаю только, что «Сони».

— Тогда это наверняка была модель SK 6500. К счастью, у них все так просто не стирается — изготовители часто предполагают, что пользователь никогда не захочет стереть запись до полной тишины, ведь стирают для того, чтобы записать по новой. А чувак, который стирал, — я так понимаю, он же и говорит на стертом участке…

— Не могу тебе сказать, Джеф. Мало ли кто может подслушивать, — Даффи всегда нравилось подкалывать Белла. Белл никогда не понимал подколок.

— Ты прав. В любом случае, тот парень, который стирал запись, делал это на том же магнитофоне, на котором записывал, а этого делать не следовало, если он действительно хотел уничтожить запись. Вообще, непохоже, чтобы он в этом деле разбирался — всего один раз стер.

Бен замолчал. Его всегда интересовала техника расследования — куда больше, чем факты, которые можно было выяснить с помощью этой техники. Даффи подыграл ему:

— Класс. Ну, и что ты выяснил?

— На это ушло время. Дорожки оказались не идеальными. Пришлось перезаписать, усилить, расшифровать — тебе все рассказывать?

— Лучше скажи, что было в этом кусочке?

— А, — в голосе Джефа явно слышалось разочарование, — тебе по телефону сказать?

— Рискнем.

— Не нравится мне это слово — «рискнем». Сам никогда его не употребляю. В общем, эта фраза — погоди, возьму распечатку, — фраза звучит как: «Я не потерплю, чтобы какой-то ПРОПУСК ПРОПУСК ПРОПУСК приходил на мой участок и указывал мне, что делать». Так это выглядело до того, как я восстановил запись.

— Да, Джеф, а после того, как ты ее восстановил?

— Погоди, возьму другую распечатку… «Я не потерплю, чтобы какой-то сраный мошенник приходил на мой участок и указывал мне, что делать». «Сраного» трудновато было вытащить, но я практически уверен, что говорит он именно эго.

— Насчет остального никаких сомнений?

— Четко, как в аптеке.

— Большое спасибо, Джеф.

— Что мне делать с пленкой?

— Можешь доставить ее вместе с распечаткой по адресу, который я тебе дам? Сегодня.

— Ну… — Джеф колебался.

— Не могу объяснить, но так надо, — эта фраза решила исход дела.

— Конечно.

Третий звонок раздался ближе к вечеру, когда Даффи уже рылся в рабочем шкафу в поисках инструментов. Снимая трубку, Ник продолжал проверку отверток, плоскогубцев с пластиковыми ручками и резаков, которые могли ему пригодиться. Сначала услышал гудки, потом голос Кэрол. Как и в прошлый раз, она не назвала себя:

— Повторять не буду. Настоящее имя — Брайен Келли, 1929-й, Ньюкасл. 1949-й — Лондон, 1952-й — возвращается на север, Лидс, Манчестер, Ньюкасл, 1973-й — Лондон. 1951-й — скупка краденого, Лондон. 1953-й — скупка краденого, Лидс. 1954-й — скупка краденого, Лидс, 1961-й — пересылка порнографии по почте, Манчестер. 1965-й — акт о печатной продукции непристойного содержания, Манчестер. 1970-й — скупка краденого, Ньюкасл. Условно осужден на шесть месяцев, еще шесть месяцев, штраф, три месяца условно, один год условно. Освобожден в 1971-м. С тех пор не привлекался, и больше не проси меня этим заниматься. Даффи, у тебя все нормально?

— Кэрол, я должен с тобой сегодня встретиться.

— Извини, Ник, у меня свидание.

— Нет, Кэрол, я серьезно. Пожалуйста, отмени свое свидание.

На другом конце провода замолчали.

— Я тебя раньше никогда об этом не просил. Это была часть нашего уговора — никогда не просить об отмене свиданий с другими. Но сейчас я прошу. Пожалуйста, Кэрол.

— Ладно.

— И, пожалуйста, у тебя. Я приду поздно. Возможно, очень поздно.

— Я не хочу знать почему, Даффи. Просто не говори, и все.

— Не скажу. Кстати, спасибо.

Кэрол повесила трубку. Даффи спокойно вернулся к методичным сборам: выложил все, что могло пригодиться, на стол и отсортировал в порядке возможного использования. Какой смысл отправляться на дело увешанным инструментом, вроде несчастного проводника в горах. С таким же успехом можно взвалить на плечо огромный мешок с надписью «Марихуана».

Даффи решил определить оптимальное время. Считается, лучше всего идти на дело в два часа ночи. Но, по мнению Даффи, это был никудышный вариант. В два часа ночи звук распространяется на фантастическое расстояние — стоит скрипнуть раме, и это будет слышно в трех полицейских машинах в радиусе трех миль. В два часа ночи жертвы бессонницы только и ждут у окна, по какому бы поводу позвонить в полицию, просто чтобы с кем-то поговорить: «Сержант, на соседней крыше очень подозрительная кошка. У нее четыре ноги, рыжая шерсть, а в зубах — фомка». Именно в два часа те грабители, которых потом ловят, идут на дело.

Даффи решил отправиться в десять тридцать, В это время на улицах еще полно бездельников, в барах — веселье полным ходом, масса посторонних шумов. Шлюхи делают двойной план за день.

Ник надел куртку с кучей карманов, джинсы, ботинки на мягкой подошве, отправился, как обычно, на метро до Пикадилли, медленно прошелся по Шафтсбери авеню, и, как только завернул в боковую улочку; пошел походкой завсегдатая; пересек Грин-стрит, перешел на восточную сторону, чтобы не проходить мимо «Лампы Аладдина», потом перешел обратно и заглянул в бар «Герцог Гамильтон», взял полпинты светлого и вышел в маленький садик на заднем дворе. Ночь была прохладная, в садике никого не было, только парочка сидела за столиком, держась за руки. Они не обратили внимания на Даффи, когда он прошел к самому дальнему столику и присел. Не обратили внимания на то, как он медленно потягивал свое пиво и краешком глаза следил за ними. Когда бармен объявил о закрытии заведения и влюбленные оторвали взгляды друг от друга, они даже не заметили, что в саду с ними уже никого нет.

Сидя в тени на задворках «Полного порно», Даффи понял, что рассчитал неправильно: на втором этаже в окнах не было света, однако кинотеатр на первом этаже еще вовсю работал. Из заднего окна вырывались и плыли усиленные аппаратурой звуки удовольствия: блеяние овец и крики летучих мышей, забиваемых до смерти.

В одиннадцать шум стих. В десять минут двенадцатого погасили свет. В половину Даффи решил, что пора двигаться. Он натянул пару тончайших прозрачных резиновых перчаток, вылез из-под тента и быстро прошел к запасному выходу кинотеатра. С минуту прислушивался, прижав ухо к двери, и, прошептав если не молитву, то горячую просьбу, мягко нажал на правую створку. Она приоткрылась на дюйм, потом на два, после чего дверная цепочка туго натянулась. Даффи подождал, пошарил в кармане, выудил металлический брусок толщиной с карандаш и дюйма три в длину и потянул за конец. Из бруска выдвинулись три секции, составив стержень в фут длиной. Ник просунул его в зазор между створками, притянул левую створку к себе так, чтобы она почти закрылась, и принялся медленно поднимать свой инструмент, пока тот не коснулся цепочки.

Закрыв дверь, Даффи ослабил цепочку, насколько было возможно. Он нажал на цепочку и посмотрел, прижав глаз к узенькой щели между створками. Ничего. Он нажал еще раз, а потом принялся раскачивать цепочку стержнем вверх-вниз. Вдруг разрезанное звено высвободилось, и концы цепочки разлетелись в стороны, причем одно из них со звоном стукнулось о металлическую дверь.

Даффи прислушался, затем осторожно толкнул дверь и снова заглянул внутрь. Замок явно держался на правом куске цепи, которого не было видно; но, судя по весу, по мере того, как он толкал дверь, часть цепи постепенно высвобождалась, легонько позвякивая, когда каждое звено перескакивало через засов — это был левый отрезок цепи, который он видел. Ник старался, чтобы неповрежденный конец цепи не болтался и не стучал по другой створке. Он увеличил щель между створками до шести дюймов, затем решил изменить стратегию. Он просунул штырь сквозь одно из звеньев левого куска цепочки и просто начал поднимать. Это освободило цепь, и одновременно исчезла опасность, что ее кусок будет болтаться просто так.

Когда цепь отделилась от зажима на левой створке, Даффи налег на дверь, пока та не приоткрылась настолько широко, чтобы пропустить его, и проскользнул внутрь. Осторожно приделал цепочку на место, как было, закрепив разъединенное звено. После чего с двойной, возможно излишней, осторожностью задвинул засовы обратно в пазы.

После пива в нервозном ожидании, пока закроется «Полное порно», Даффи ужасно хотелось отлить. Он знал: не сделает этого — ни о чем другом думать не сможет, и поэтому отправился по коридору в сторону кинозала. В туалете ненадолго задумался, оставить дверь открытой для света или закрыть для звукоизоляции. В конце концов он захлопнул дверь, включил крошечную ручку-фонарик и аккуратно помочился в унитаз. Затем залез на сидение, пошарил в бачке и достал свои тяжелые тупоносые кусачки. Ни к чему оставлять на месте преступления больше улик, чем нужно.

Даффи вытер кусачки о джинсы и тихо поднялся вверх по лестнице. Он добрался до площадки и уже открыл было среднюю из трех дверей, когда вдруг увидел полоску света под дверью справа, потом услышал легкое постукивание и сдавленные хрипы, за которыми последовал отчетливый кашель. Черт. Блин. Интересно, там что, кто-то ночует? Или просто запирают в сейф выручку кинотеатра? Все двери с площадки открывались внутрь, это было не в пользу Даффи. В конце концов он решил подождать, прижавшись к стене сбоку от правой двери. Он прождал минут пять, а потом услышал приближающиеся шаги.

Когда Джегго высунулся, чтобы включить свет на площадке, Даффи со всей силы стукнул его по голове кусачками. Даже от самых коротких драк бывает много шуму. Джегго завопил от боли, и Даффи ударил его еще раз ближе к виску, издав от усилия громкий рык. Джегго упал на пол с таким звуком, будто целый мешок угля опорожнили в железную трубу.

Даффи не раз приходилось вырубать людей, чтобы знать, что они не обязательно остаются недвижимыми столько, сколько нужно. Поэтому он ухватил Джегго за воротник и осторожно, стараясь не испачкаться в крови, которая залила парню правую часть лица, протащил его в среднюю дверь, вдоль по проходу, покрытому ковром. Он щелкнул фонариком, забрался на стул и тщательно осмотрел дверной проем в конце прохода. Ни проводка. Потом повернул ручку — дверь оказалась заперта.

Первым делом Даффи заглянул в замочную скважину, на случай, если в замке оставили ключ. Так оно и было. Затем Ник достал мини-зонд с магнитным наконечником, с помощью которого можно было поворачивать ключ. Магнит был недостаточно мощным, чтобы открыть дверь, но его хватило, чтобы поставить ключ в вертикальное положение, так что Даффи смог осторожно подтолкнуть его и выбросить на ковер по ту сторону двери. После чего вытащил набор отмычек и за минуту открыл дверь.

Он протащил Джегго через зеленую комнату и бросил на пол. Кровь потекла на ковер. Занавески были задернуты, так что Даффи зажег один из светильников — лампу на бронзовой ножке, которая находилась ближе всего к боковой комнате, — подтащил стул к двери и забрался на него. Почто прижав фонарик к ящику кремового цвета, он обследовал его со всех сторон, нашел несколько небрежно закрашенных шурупов и отковырял засохшую краску короткой отверткой, а затем медленно выкрутил сами шурупы, Как только они ослабли, Даффи нажал на крышку ящика — и шурупы вывалились на пол. Теперь крышку удерживала только рука Даффи. Он прижался лицом к левой стороне крышки и легонько потянул в сторону. Потом сделал то же самое справа. До верха ему было не добраться — пришлось вставить нож с тонким лезвием между верхним краем и стеной. И опять ничего. До нижнего края тоже было не добраться — он был крепко прижат к верхней части дверного проема. Видно, придется идти на риск. Даффи оглянулся, чтобы наметить кратчайший путь к двери, если окажется, что механизм расположен в нижнем углу, и начал медленно приподнимать крышку ящика.

Ничего не произошло. Правда, Даффи чуть не рассмеялся, когда взглянул на систему сигнализации. Потом он все-таки рассмеялся. Джексон и Хорвилл начали выпускать такие системы в 1952-м и, по каким-то причинам, продолжали производить их до середины шестидесятых. Не так уж они были плохи — то есть исправно срабатывали, издавали громкие звуки, не нуждались в обслуживании — проблема была в том, что грабители практиковались на таких системах еще в начальной школе. На них взломщики учили своих жен, чтобы те почувствовали, на что похожа мужнина работа. Среди грабителей ходили анекдоты о том, как человек готовился к работе с новейшим оборудованием, а на месте сталкивался с детской игрушкой — системой «Джексон энд Хорвилл» 1952 года.

Две минуты, несколько ключей — и Даффи открыл дверь в боковую комнату. В этот момент послышался звук с пола: Джегго начал двигаться, производя некоторый шум. Даффи быстро вернулся и пнул по голове с той стороны, на которой не было крови. «Если у него сплавятся мозги, ему же будет лучше», — подумал Ник.

В комнате царил образцовый порядок. Дальнюю стену занимали три полки с картонными папками, расставленными по алфавиту. Ник дотянулся до верхней полки и достал папку с надписью «Даффи». В кармашке на левой внутренней стороне лежали полароидные снимки с позапрошлой ночи. Даффи отложил досье и принялся искать другие имена. После чего, повинуясь внезапному, не совсем здоровому порыву, стал смотреть, нет ли досье на Кэрол. Слава Богу, папки с ее именем не было. Теперь Шоу. На него нашлась тоненькая папочка — пара фотографий, несколько записей — они то ли не пытались найти на него компромат, то ли он и был упертым честным служакой.

Даффи вытащил остальные папки и сложил их горкой на полу. Плотно сложенная бумага горит плохо, поэтому он разбросал листы посвободнее, осмотрел комнату и тут заметил два металлических сейфа. Оба были закрыты, но Даффи смог бы отомкнуть их на раз. Один сейф оказался набит аудиокассетами, расставленными опять же в алфавитном порядке. Даффи неторопливо просмотрел названия. Во втором лежали видеопленки. Ник раскрыл одну из коробок, вернулся в зеленую комнату и посмотрел пленку на свет, после чего свалил пленки и кассеты на груду папок.

Даффи взял свое досье, раскрыл его, положил на ковер; затем вытащил снимки, сложил их карточным домиком, достал спички и поджег край одного снимка. Фотография загорелась, край обуглился, потом вдруг химические реактивы на поверхности снимка вспыхнули ярким пламенем. Вскоре все снимки уже горели, огонь распространился на бумаги, лежавшие вокруг. Даффи не мигая смотрел, как полароидные фото пузырятся и исчезают в языках пламени, дымятся и испускают запах горящего бензина. Он смотрел, как они изгибаются и сворачиваются, и вот выстроенный им карточный домик рухнул. Загорелись остальные бумаги — костер получился нехилый. Даффи подкинул несколько кассет и пленок, потом пару папок и решил, что пора уходить.

Открыв дверь настежь, он подпер ее, чтобы обеспечить доступ воздуха, и проделал то же самое со всеми дверями на пути, таща Джегго за собой обратно по коридору. Уже покидая зеленую комнату, Ник ощутил жар пламени. Он протащил Джегго вниз по лестнице, снял цепочку с дверей запасного выхода и распахнул створки, чтобы сквозняк был сильнее.

Стараясь не запачкаться в крови, Даффи дотащил Джегго до дальнего угла двора и оставил там. Захочет вернуться и потушить пожар — пожалуйста. Ник перескочил через забор-другой, пока не очутился в переулке, ведущем обратно к Грик-стрит. Там еще можно было словить такси — водители нарезали круги в поисках пьяных иностранцев, которых можно отвезти в гостиницу, находящуюся в миле отсюда, и запросить десятку. В такую пору таксисты жадничают, но Даффи это не волновало. Когда первая машина не остановилась, он просто помахал пятифунтовой банкнотой перед следующей и назвал адрес Кэрол.

Эдди точно не догадается, что это Даффи его сделал. По крайней мере, сразу. Даффи был уверен — Джегго не успел его рассмотреть. Однако Эдди может прийти к правильному выводу методом исключения. Он может соединить факт работы Даффи в охранном бизнесе с тем, что кто-то сумел обойти сигнализацию в боковой комнате. Имя может всплыть у него в голове, когда он осознает, чего лишился. Что он тогда сказал? «Великие люди заводят библиотеки». У Эдди были досье, кассеты, пленки и полароидные снимки. Только теперь их у Эдди больше не было. Знание — сила, а без этой комнаты Большой Эдди Мартофф превратится всего лишь в рядового наглого бандита из Сохо.

Даффи не хотелось бы быть в поле зрения Эдди, когда тот все поймет. Не хотелось представлять, как Мартофф ведет пальцем по странице адресной книги в поисках его домашнего адреса — значит, Даффи ни за что не вернется в свою пэддингтонскую квартиру. В любом случае, после двух краж со взломом там почти ничего ценного не осталось. Все можно будет купить заново: одежду, инструменты, телевизор.

Прежде чем кануть в другой части Лондона, оставалось, конечно, еще несколько финальных штрихов.

Сидя в такси, Даффи чувствовал папки, которые спрятал под курткой; они делали его похожим на беременную женщину. Он забрал два досье: на Салливана и на Маккехни. Утром, после того, как они пролежат ночь под подушкой, надо будет забежать и сделать ксерокопии с досье Салливана. Пять копий. Маккехни не слишком волновал Ника, но Салливан просто так не отделается.

Потом он упакует досье, приложит кассету с записью телефонного разговора и расшифровку — Билл уже должен был доставить их Кэрол — и отошлет посылку в Отдел внутренних расследований. Даффи не знал, что там сделают с Маккехни (наверное, передадут папку дальше), но точно знал, что ждет Салливана. Ник решил отослать четыре экземпляра досье в криминальный отдел на Флит-стрит, а пятый оставить себе. Содержимого досье хватит Салливану как минимум на славные пять лет, в зависимости от того, какой судья попадется.

Когда Даффи добрался до Кэрол, она еще не спала. Пакет от Белла лежал на кухонном столе. Кэрол не видела Ника таким радостным уже много месяцев. Он улыбнулся, прижался к ней курткой, набитой папками, и поцеловал. Потом посмотрел как-то странно, покачал головой и произнес: «Прости». То есть это ей так послышалось, если вы не поняли. Она не стала уточнять. Не стала спрашивать, чем это он занимался, почему попросился переночевать или почему ей пришлось отменить свидание. Она не спрашивала, потому что на самом деле не хотела знать. И сказала только:

— Даффи, я подумала, ты придешь голодный, вот, купила хлеба и сыра.

Он взглянул на нее, потом вдруг глубоко задумался. Он вспоминал безумие последних дней, страх и злобу, кабинку в «Лампе Аладдина» и тонкую медную проволоку, угрожающе намотанную на член. Но вместо того, чтобы объяснять про Мартоффа и Джегго, про Георгиу, Салливана и Шоу, про Маккехни и Белла — вместо рассказа о том, что произошло с ним за это время и что сделал он, Ник сказал только: — Знаешь, я даже смотреть не могу на сыр.

И одарил Кэрол загадочной улыбкой.


notes



Примечания





1


Гилдфорд (Guildford) — столица графства Саррей, Уэст Байфлит и Пирфорд — небольшие города в этом графстве.




2


«Маркс энд Спенсер» — сеть магазинов в Англии, торгующих одеждой и другими товарами для среднего класса.




3


«Фуллер Браш» — крупная американская компания по производству товаров домашнего обихода. Работает по принципу сетевого маркетинга.




4


Офис Маккехни находится в районе Сохо, там же происходят все остальные события. В период, описанный в романе (начало восьмидесятых), Сохо еще был «нехорошим» местом, средоточием злачных заведений и районом красных фонарей. Сегодня это, скорее, богемно-развлекательный квартал с явной ориентацией на туристов.




5


Чрезмерное усердие (фр.).




6


Золотая миля (Golden mile) — название злачного квартала в Сохо в 70-е годы.




7


«Джегер» (Jaeger) — марка дорогой одежды из натуральных тканей.




8


Известный гей-справочник с информацией о гей-местах по всему миру. Издается более 30 лет.




9


Диверсификация — распространение деятельности на новые сферы (финанс.).




10


Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan) — премьер-министр Великобритании с 1957 по 1963 г.




11


Колдиц — лагерь военнопленных во время Второй мировой войны (Германия). Побег из Колдица был практически невозможен.




12


Намек на эпизод «Уотергейта», когда из записи разговора Ричарда Никсона с главой аппарата администрации X. Р. Холдманом кто-то стер 18 с половиной минут. Восстановить стертый фрагмент, как и установить виновника, не удалось.




13


Гравюры с картин Джорджа Морланда (1763–1804), выдающегося английского пейзажиста.




14


Старинная застольная игра: ведущий называет движения, а остальные участники повторяют или не повторяют их, в зависимости от присутствия или отсутствия фразы: «О'Грэйди говорит…».




15


Каннелони (cannelloni) — итальянская закуска, трубочки из теста с разнообразной начинкой.




16


Миссис Уайтхауз (1910–2001) — борец за чистоту эфира, создательница Национальной ассоциации зрителей и слушателей Великобритании.




17


Озерный край — живописная область на северо-западе Англии.




18


Норман Скотт — фотомодель-гомосексуалист, замешанный в политическом скандале вокруг лидера Либеральной партии Великобритании Джереми Торпа в 1976 г.