Сезон Маршей
Дэниел Силва


Майкл Осборн #02






В первый год мирного процесса в Северной Ирландии, в земле, разоренной веками религиозного и политического конфликта, группа протестантских экстремистов пытается повернуть стрелки часов назад, устроив три диких теракта. Их цель: разрушить мир и убедиться, что Ольстер остается навсегда частью Соединенного Королевства.

Бывший сотрудник ЦРУ Майкл Осборн возвращается в ЦРУ после того как его тесть, бывший сенатор США Дуглас Кэннон, назначен американским послом в Лондоне. Когда Майкл узнает, что протестантские боевики планируют убийство Кэннона, он устраивает для них ловушку. Но он не понимает, что он лишь пешка в гораздо большей игре. Судьба Майкла контролируется влиятельным тайным обществом, использующим свою власть и влияние для получения финансовой выгоды.






Дэниель Силва

Сезон Маршей





Предисловие


Йону Тревину — за дружбу и веру –

и, как всегда, моей жене, Джейми, и детям, Лили и Николасу.







Нынешний период насилия в Северной Ирландии начался в августе 1969-го года. В широком смысле речь идет о конфликте между республиканцами, преимущественно католиками, добивающимися воссоединения с Ирландской республикой, и юнионистами, преимущественно протестантами, выступающими за сохранение союза между Ольстером и Соединенным Королевством. Интересы каждой стороны отстаивают самые разнообразные полувоенные группировки и откровенно террористические организации. Наибольшую известность получила, разумеется, Временная Ирландская Республиканская Армия, ИРА. На ее счету сотни убийств и тысячи взрывов, совершенных как в Северной Ирландии, так и на непосредственно британской территории. В 1994 году ИРА совершила покушение на премьер-министра Маргарет Тэтчер и ее министров, взорвав бомбу в отеле в Брайтоне. В 1991 году минометному обстрелу подверглась Даунинг-стрит, средоточие исполнительной власти Великобритании. У лоялистов тоже есть свои боевики и бомбисты — достаточно назвать Добровольческие силы Ольстера и Ассоциацию защиты Ольстера, — которые также исполнили немало отвратительных актов терроризма. В целом, со времени начала последних беспорядков погибло 3500 человек, в большинстве своем католиков.

Но насилие началось вовсе не в 1969. На севере Ирландии католики и протестанты убивали друг друга не десятилетиями, а веками. Зафиксировать исторические вехи нелегко, но протестанты считают началом своего господства на севере 1690 год, когда Вильгельм Оранский разгромил короля Якова II, сторонника римско-католической церкви, в битве на реке Бойн. По сей день протестанты празднуют победу Вильгельма над католиками, устраивая шумные и порой откровенно конфронтационные парады. В Северной Ирландии это время называют «сезоном маршей».

22 мая 1998 жители Северной Ирландии проголосовали за принятие мирных договоренностей, известных как договоренности страстной пятницы, в которых содержится призыв к разделу власти между протестантами и католиками. Но прошлое в Ольстере живуче, и ни одна из сторон еще не готова объявить о подлинном прекращении гражданской войны. Период после выборов был отмечен несколькими гнусными актами террора, включая взрыв в городе Оме, жертвами которого стали двадцать восемь человек, и пожар в Баллимине, когда в огне сгорели трое детей-католиков. Сторонники насилия есть по обе стороны разделительной линии, как среди католиков-республиканцев, так и среди протестантов-юнионистов; и одни, и другие не могут забыть и не готовы простить. Некоторые из них активно противодействуют мирному протесту.

События могли бы развиваться и так…




Глава первая


ЯНВАРЬ

Белфаст — Дублин — Лондон




Имонну Диллону, члену Шин фейн,[1 - Шинн Фейн (ирл. Sinn Féin — дословно «мы сами») — название ряда ирландских политических организаций, ведущих свое происхождение от одноименной националистической партии, созданной в 1905 г. Артуром Гриффитом. В настоящее время крупнейшей организацией такого рода является «Временная Шинн Фейн», которую с 1983 г. возглавляет Джерри Адамс. Критикуется правительствами Ирландии и Великобритании за предполагаемую связь с ИРА, которую партия отрицает. Партия придерживается социалистической ориентации и выступает за единую Ирландию. (Прим. ред. fb2)] выпало умереть первым и лишь потому, что он решил выпить пинту лагера в баре «Селтик» и только потом отправиться по Фоллз-роуд на встречу в Андерсонтауне. За двадцать минут до смерти Диллона его убийца, находившийся в тот момент чуть восточнее, спешил к назначенному месту по одной из центральных улиц Белфаста под холодным проливным дождем. На убийце было темно-зеленое пальто из плащевой ткани с поднятым вельветовым воротником. Кодовое имя убийцы было Черная Овца.

В воздухе стоял запах моря и ржавчины — неподалеку находилась судоверфь «Белфаст Лок». Часы показывали начало пятого, но уже стемнело. Зимние ночи в Белфасте наступают рано, а вот рассвета приходится ждать долго. Центр города купался в желтоватом свете натриевых фонарей, но Черная Овца знал — в Западном Белфасте, пункте его назначения, будет как в войну при затемнении.

Он шел на север по Грейт-Виктория-стрит, мимо причудливого сплава старого и нового, составляющего лицо центрального Белфаста и служащего постоянным напоминанием о том, что дома здесь неоднократно взрывались и перестраивались. Он миновал сияющий фасад отеля «Европа», заслужившего печальную славу самого «взрывоопасного» на планете. Он прошел рядом с новым зданием оперы, удивляясь тому, что в Белфасте еще находятся желающие слушать музыку чужих трагедий. Он бросил взгляд на отвратительную американскую пирожковую, заполненную смеющимися школьниками-протестантами в форменных блейзерах. Я делаю это ради вас, сказал он себе. Я делаю это для того, чтобы вам не пришлось жить под властью гребаных католиков.

Чем дальше от центра, тем меньше становились дома, тем реже встречались пешеходы. Вскоре он заметил, что идет по пустому тротуару. Примерно через четверть мили Черная Овца пересек автостраду М1 неподалеку от высоченных Дивис Флэтс. Мостик покрывали наспех нанесенные надписи: Голосуйте за Шин фейн; Британские войска — вон из северной Ирландии; Свободу военнопленным. Даже если бы Черная Овца ничего не знал о сложной сектантской географии города — а он знал ее отлично, — не заметить эти очевидные знаки было невозможно. Он только что перешел границу и вступил на вражескую территорию — территорию католического Западного Белфаста.

Фоллз напоминает раскрытый веер; узкий в устье, возле центра, он расширяется на запад, уходя в тень Черной горы. Фоллз-роуд — или просто «роуд» на языке католического Западного Белфаста — прорубает городские кварталы, как река, многочисленные притоки которой уходят в гущу домов ленточной застройки, где на протяжении трех десятилетий не утихает герилья с участием британских солдат и католиков. Торговый центр Фоллз находится на пересечении Спрингфилд-роуд и Гросвенор-роуд. Здесь есть все: рынки, магазины верхней и нижней одежды, скобяные лавки и пабы. По улице снуют такси. Внешне самый обычный рабочий район, как почти в любом британском городе, если не считать того, что дверные проемы заключены в черные стальные клетки, а такси никогда не сворачивают с Фоллз-роуд из-за протестантских боевых групп. На западной окраине Фоллз в глаза бросаются обветшалые белые террасы жилого массива Боллимерфи. Боллимерфи — идеологический центр Западного Белфаста, источник, многие годы исправно поставляющий рекрутов для ИРА. Воинственные фрески на Уайтрок-роуд как будто указывают путь к пологим зеленым холмам городского кладбища, под нехитрыми надгробными камнями которого покоится немало тех, кто вышел из Боллимерфи. Севернее, за Спрингфилд-роуд, протянулась огромная армейская казарма с примыкающим к ней полицейским участком, более похожие на осажденную крепость в глубине вражеской территории, что, в общем, недалеко от истины. Чужаков в Мерфи не любят, даже если они католики. Британские солдаты выходят за пределы казармы только в сопровождении бронетранспортеров, прозванных сарацинами — местные окрестили их «свиньями».

Приближаться к Боллимерфи Черная Овца вовсе и не собирался. Пункт его назначения лежал дальше к востоку — штаб-квартира Шин фейн, политического крыла Ирландской Республиканской Армии, располагалась по адресу Фоллз-роуд, 51–55. Он шел по улице, глядя под ноги, не замечая даже устремившихся в небо слева от него шпилей собора Святого Петра. По безобразной, укатанной асфальтом площади перед собором прохаживались трое британских солдат. Иногда они останавливались и вскидывали винтовки, всматриваясь в инфракрасные прицелы, или резко разворачивались поворачивались, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за ними. Не разговаривай с ними, инструктировали Черную Овцу те, кто отправлял его на задание. Даже не смотри на них. Если посмотришь, они поймут, что ты чужой. Вот почему он шел, засунув руки в карманы и не поднимая головы.

Свернув в Данвиль-Парк, Черная Овца сел на скамейку. В жидком свете уличных фонарей, несмотря на холодный дождь, школьники играли в футбол. Из-за воображаемой боковой линии за ними внимательно следили собравшиеся в кучку женщины — по виду, старшие сестры и матери. Двое британских солдат разгуливали по площадке, но мальчишки как будто и не замечали их присутствия. Черная Овца опустил руку в карман пальто и достал пачку сигарет «Бенсон&Хеджиз» — такие и могли позволить себе работяги Западного Белфаста. Прикурив, он убрал пачку в карман. Ребро ладони коснулось рукоятки автоматического «вальтера».

Со скамейки ему открывался отличный вид на Фоллз-роуд: штаб-квартира Шин фейн, куда ежедневно приходил на работу его «объект», и бар «Селтик», куда тот заглядывал после работы выпить пива.

В пять часов Диллон выступает на собрании в Андерсонтауне, сказали Черной Овце те, кто посылал его на задание. Значит, времени у него будет мало. Он выйдет из штаб-квартиры в половине пятого и по пути ненадолго зайдет в «Селтик».

Дверь штаб-квартиры распахнулась. На темный от дождя тротуар пролилась изнутри лужица света. Черная Овца сразу узнал человека, которого ему предстояло убить: Имонн Диллон, третий по рангу, после Джерри Адамса и Мартина Макгиннесса, руководитель Шин фейн, участник мирных переговоров. И к тому же примерный семьянин, муж и отец двух сыновей. Последнюю мысль Черная Овца тут же отогнал — сейчас об этом думать не время. Диллона сопровождал всего лишь один телохранитель. Дверь закрылась, и мужчины, повернув на запад, зашагали по Фоллз-роуд.

Черная Овца бросил на землю недокуренную сигарету, поднялся и быстро пересек парк. Поднявшись по ступенькам, он остановился на пересечении Фоллз-роуд и Гросвенор-роуд. Нажал кнопку на пешеходном переходе. Спокойно подождал, пока красный сменится на зеленый. Диллон и его телохранитель находились примерно в сотне ярдов от «Селтика». Светофор мигнул. Британских солдат на Фоллз-роуд не было, только те двое, что остались в парке. Перейдя на другую сторону, Черная Овца повернул на восток. Теперь он и Диллон с телохранителем двигались навстречу друг другу.

Киллер прибавил шагу и убрал руку за пазуху, сжав рукоятку «вальтера». В какой-то момент он поднял голову, оценил расстояние до «объекта» и снова опустил глаза. Тридцать ярдов, самое большое тридцать пять. Убрать предохранитель. Ему вспомнились дети в пирожковой на Грейт-Виктория-стрит.

Я делаю это ради вас. Во славу Господа и Ольстера.

Черная Овца выхватил «вальтер», прицелился в телохранителя и, прежде чем тот успел вытащить оружие из плечевой кобуры под плащом, дважды потянул за спусковой крючок. Обе пули попали в грудь, и охранник свалился на мокрый асфальт.

Черная Овца направил пистолет в лицо Диллону и на мгновение заколебался. Он не мог это сделать. Не мог выстрелить человеку в лицо. Киллер опустил руку и выстрелил еще два раза.

Пули попали в сердце.

Диллон, раскинув руки, завалился на спину. Правая рука упала на окровавленную грудь телохранителя. Черная Овца наклонился, прижал дуло пистолета к виску «объекта» и выстрелил еще раз.




Второй акт трагедии разворачивался в это же самое время в сотне миль к югу от Белфаста, в Дублине, где невысокого роста мужчина, прихрамывая, шел под проливным дождем через Сент-Стефен-Грин. Его кодовое имя было Мастер. Со стороны его можно было принять за студента расположенного поблизости Тринити-колледжа, на что он и рассчитывал. На нем были куртка из твида с поднятым воротником и потертые на коленях вельветовые брюки. Темные глаза и слегка растрепанная бородка выдавали правоверного мусульманина, что не соответствовало действительности. В правой руке он нес кейс, настолько старый, что от него пахло не столько кожей, сколько сыростью и плесенью.

Выйдя на Кильдейр-стрит, он прошел мимо отеля «Шелбурн», вход в который украшали статуи нубийских принцесс и их рабов, и, опустив голову, пробился сквозь толпу туристов, направлявшихся на чай в «Лорд-Мэйр Лонж».

К тому времени, когда Мастер вышел на Молсуорт-стрит, притворяться, что кейс в правой руке ничего не весит, стало уже невозможно. Мышцы правого плеча горели, подмышками было мокро от пота. За поворотом открылась Национальная библиотека. Он быстро вошел внутрь, пересек вестибюль, миновав выставку рукописей Джорджа Бернарда Шоу, перекинул кейс из правой руки в левую и приблизился к дежурному.

— Будьте любезны, мне нужен пропуск в читальный зал, — сказал посетитель, переходя с резкого акцента Западного Белфаста на более мягкий говор юга.

Мастер поднялся по лестнице на третий этаж, вошел в знаменитый читальный зал и, осмотревшись, нашел свободное место рядом с нервного вида мужчиной, от которого пахло камфарными шариками от моли и льняным маслом. Он откинул боковой клапан кейса, вынул тоненький томик кельтской поэзии и бережно положил на обитый кожей стол. Включил лампу под зеленым абажуром. Нервный сосед вскинул голову, нахмурился и вернулся к работе.

Несколько минут Мастер делал вид, что читает книгу, хотя притворство давалось нелегко: в голове назойливо, как записанные на пленку объявления на железнодорожном вокзале, крутились полученные инструкции. Таймер установлен на пять минут, сказал тот, кто проводил последний инструктаж. Вам вполне хватит времени, чтобы покинуть библиотеку, а если кейс обнаружат, охрана уже не успеет ничего предпринять.

Мастер сидел, опустив голову, приклеившись взглядом к тексту. Время от времени он поднимал руку и делал короткую запись в дешевом, на пружинках блокноте. Слух улавливал тихие шаги, шелест переворачиваемых страниц, поскрипывание карандашей, приглушенное покашливание, сопение и прочие побочные продукты вечной сырости дублинской зимы. Он хотел, чтобы они, эти звуки, оставались безликими, отстраненными. Ирландцы не сделали ему ничего плохо; его врагом было правительство Ирландии. И мысль о том, что здесь прольется невинная кровь, не доставляла радости.

Мастер посмотрел на часы — 4:45. Пора. Он опустил руку к стоящему между ног кейсу, сделав вид, что достает второй том, но в кейсе пальцы нащупали маленький пластмассовый переключатель, который должен был привести в действие детонатор. Он осторожно и медленно сдвинул его, чтобы не было слышно щелчка. Вынул руку из-под стола. Положил второй томик рядом с первым. Снова посмотрел на часы — аналоговые, в корпусе из нержавеющей стали и секундной стрелкой, — чтобы запомнить время установки детонатора.

Оставалось пять минут.

Он повернулся и посмотрел на сидящего за соседним столом мужчину. Тот ответил сердитым взглядом, как будто поймал его на занятиях гимнастикой.

— Не скажете, где здесь туалет? — прошептал Мастер.

— Что? — Нервный сосед оттопырил ухо пожеванным желтым карандашом.

— Туалет, — повторил Мастер чуть громче, но по-прежнему шепотом.

Мужчина снова нахмурился и ткнул карандашом в сторону двери в дальнем конце зала.

Мастер бросил взгляд на часы, поднялся и направился к выходу. На ходу он снова посмотрел на часы и прибавил шагу, но уже через пять секунд услышал оглушающий, похожий на удар грома взрыв и почувствовал толчок в спину. Волна горячего воздуха сбила его и швырнула через зал, как порыв осеннего ветра швыряет оторвавшийся от ветки листок.




Высокая женщина в джинсах, походных ботинках и черной кожаной куртке пробивалась через толпу, запрудившую тротуар на лондонской Бромптон-роуд. За собой она катила черный нейлоновый чемодан на колесиках. Ее кодовое имя было Дама.

Дожди, прошедшие над Шотландией и Белфастом, еще не достигли юга, и предвечернее небо было чистым и бурливым: розовым и оранжевым на западе, над Ноттинг-Хиллом и Кенсингтоном, голубым и черным над Сити. Воздух дышал теплом и сыростью. Дама быстро прошла мимо сияющих витрин «Хэрродса» и остановилась с кучкой других пешеходов на Ханс-Кресент.

Свет сменился, и она перешла через улочку, разрезав орду шумных японских туристов, стремящихся к «Хэрродсу», и оказалась у входа на станцию метро Кенсингтон. Здесь она остановилась перед ступеньками к билетным кассам, посмотрела вниз и, словно отбросив сомнения, сделала шаг вперед. Чемодан скатился с первой ступеньки, качнулся и с глухим, тяжелым стуком завалился набок.

Дама протащила его за собой еще на две ступеньки, когда к ней подошел молодой человек с жидкими блондинистыми волосами.

— Вы не против, если я вам помогу? — кокетливо предложил он.

Акцент выдавал в нем уроженца Скандинавии или средней Европы: немца, голландца или, может быть, датчанина. Дама колебалась. Принять предложение незнакомца? А если не принять, не покажется ли отказ подозрительным?

— Большое спасибо, — решилась наконец она. Ее акцент был американским, плоским и невыразительным. Дама много месяцев прожила в Нью-Йорке и ей не составляло труда скрыть родной, ольстерский.

Молодой человек взял чемодан за ручку и поднял.

— Боже, что же у вас там, камни?

— Вообще-то золотые слитки, — сказала она, и они оба рассмеялись.

Он отнес чемодан вниз и поставил на землю.

— Спасибо. — Дама взялась за ручку, повернулась и пошла дальше. Молодой человек держался за спиной — она ощущала его присутствие. Дама прибавила шагу, демонстративно посматривая на часики и давая понять, что спешит. В кассовом зале она подошла к свободному автомату, опустила в щель три фунта, тридцать пенсов и нажала соответствующую кнопку. Рядом, у соседнего автомата появился ее добровольный помощник и, не глядя на нее, бросил в слот несколько монет. Он взял билет за фунт и двадцать пенсов — это означало короткую поездку, вероятно, в пределах центрального Лондона. Взяв билет, молодой человек растворился в обычной для часа пик толпе.

Дама миновала турникет и спустилась по эскалатору на платформу. Почти тут же из туннеля дохнуло ветром, и тут же послышался шум приближающегося поезда. Удивительно, но в вагоне нашлось несколько свободных мест. Дама оставила чемодан у двери и села. На Эрлс-Корт пассажиров заметно прибавилось, и чемодан потерялся из виду. Поезд вынырнул из туннеля и понесся через западные пригороды Лондона. Десятки уставших людей высыпали из вагонов на продуваемые ветром платформы Бостон Мэнор, Остерли и Хаунслоу Ист.

Поезд подходил к первой остановке в Хитроу, и Дама обвела взглядом сидящих рядом — двое молодых англичан-бизнесменов, от которых так и несло преуспеянием, кучка хмурых немецких туристов, четверо американцев, шумно обсуждающих достоинства и недостатки лондонской постановки «Мисс Сайгон» в сравнении с бродвейской. Дама отвернулась.

План был прост. Согласно инструкциям, ей нужно сойти на Четвертом терминале, оставив чемодан в вагоне и нажав кнопку лежавшего в кармане крошечного передатчика. Передатчик, замаскированный под дистанционный пульт от шикарной японской машины, приводит в действие детонатор. В случае, если поезд идет по расписанию, взрыв прогремит через несколько секунд после прибытия к платформе, обслуживающей первый, второй и третий терминалы. Результат — многомесячные неудобства для тысяч людей, пользующихся этими ветками метро, и убытки в сотни миллионов фунтов, которые потребуются для ремонта.

Приближаясь к четвертому терминалу, поезд начал замедлять ход и наконец вырвался из мрака туннеля. В глаза ударил ослепительный свет. Женщина поднялась и продвинулась к выходу. Когда двери открылись, она опустила руку в карман и нажала кнопку передатчика. Двери закрылись, и Дама быстро зашагала по платформе. В окно вагона постучали. Она повернулась и увидела одного из бизнесменов-англичанин, пытающегося привлечь ее внимание. Услышать, что он говорит, было невозможно, но по движению губ она поняла. Чемодан! — кричал англичанин. — Вы забыли свой чемодан!

Дама никак не отреагировала, и выражение на лице пассажира внезапно изменилось: легкое беспокойство сменилось ужасом — он понял, что чемодан оставлен умышленно. Англичанин метнулся к двери и попытался раздвинуть створки руками. Впрочем, даже если бы ему удалось привлечь внимание машиниста и остановить поезд, предотвратить взрыв за оставшееся время — минуту и пятнадцать секунд — было уже невозможно.

Поезд медленно тронулся. Дама проводила его взглядом и уже отвернулась, когда туннель содрогнулся. Вагоны подбросило, и в нее ударил поток горячего воздуха. Женщина инстинктивно вскинула руки, защищая лицо. По потолку станции пробежали трещины. Взрывная волна подбросила Даму вверх, и в этот момент она ясно увидела все: огонь, осыпающуюся штукатурку, падающие куски бетона и людей, подобно ей захваченных убийственным водоворотом взрыва.

Кончилось все очень быстро. Дама не знала, куда ее отбросило и что остановило; как дайвер, слишком долго находившийся под водой, она уже не понимала, где верх, а где низ, и лишь смутно сознавала, что погребена под грудой обломков, что не может дышать и не чувствует ни рук, ни ног. Она попыталась что-то сказать, но не издала даже звука. Рот ее начал наполняться кровью.

Мозг, однако, нисколько не пострадал и работал с удивительной ясностью. Первой ее мыслью было, что изготовители бомбы каким-то невероятным образом просчитались, допустили грубейшую ошибку, и лишь затем, в последние мгновения перед смертью, Дама осознала, что никакой ошибки могло и не быть.




Глава вторая


Лондон




Уже через час после атак террористов правительства в Лондоне и Дублине начали одно из крупнейших уголовных расследований в истории Британских островов. В Великобритании ход следствия координировался непосредственно из резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, где Тони Блэр проводил бесконечные совещания с ключевыми министрами кабинета, руководителями британской полиции и секретных служб. Около девяти часов вечера премьер-министр вышел к ожидавшим под проливным дождем журналистам и телекамерам, чтобы сообщить миру свое мнение. Помощник попытался было прикрыть голову шефа зонтиком, но тот мягко отстранил его, и через минуту волосы и плечи пиджака главы правительства уже потемнели от влаги. Тони Блэр выразил глубокое сожаление по поводу большого числа погибших — шестьдесят четыре жертвы в Хитроу, двадцать восемь в Дублине, двое в Белфасте — и заявил, что правительство не успокоится до тех пор, пока преступники не предстанут перед судом.

В Белфасте лидеры всех главных политических партий — католики и протестанты, республиканцы и лоялисты — выразили свое возмущение и осудили действия террористов. Публично политики отказались высказать свое мнение о принадлежности террористов к той или иной организации до получения дополнительной, точной информации, но в частных разговорах обе стороны указывали пальцем друг на друга. Все призывали к спокойствию, но с наступлением ночи возмущенная католическая молодежь заполнила едва ли не всю Фоллз-роуд, а на протестантской Шанкилл-роуд подвергся обстрелу британский военный патруль.

К утру следующего дня следователям удалось установить несколько важных фактов. В Лондоне специалисты-взрывотехники пришли к заключению, что бомба была заложена в шестой вагон поезда, следовавшего в направлении Хитроу, что террористы использовали «семтекс»[2 - Семтекс — тип пластической взрывчатки, производящейся в Чехии.] и что количество взрывного вещества составляло от пятидесяти до ста фунтов. Судя по обрывкам материала, найденным в зоне поражения, бомба находилась в черном нейлоном чемодане. Ранним утром десятки детективов вышли на станции линии Пикадилли, от Хитроу на западе до Кокфостерс на северо-востоке, и приступили к опросу первых пассажиров. В результате полиция получила около трехсот сообщений о неизвестных, замеченных накануне с черными чемоданами, причем, около сотни свидетелей упоминали о чемодане на колесиках.

Удача улыбнулась следователям незадолго до полудня, когда голландский турист по имени Йакко Крайчек завил, что помогал одной женщине с черным нейлоновым чемоданом на колесиках войти в метро на станции Найтсбридж. Он дал подробное описание ее внешности и одежды, упомянув две детали, которые вызвали особый интерес следователей. По словам Крайчека, женщина вела себя с уверенностью человека, ежедневно пользующегося метро и хорошо знающего, как пользоваться автоматической билетной кассой, но при этом она, похоже, не знала, что перед входом в станцию Найтсбридж есть две ступеньки — иначе зачем было тащить тяжелый чемодан? Свидетель также заметил, что подозрительная незнакомка разговаривала с американским акцентом, но сам акцент был лишь маскировкой. На вопрос детектива, почему он пришел к такому заключению, Крайчек ответил, что является лингвистом, специалистом по речевой терапии и владеет несколькими языками.

С помощью голландца детективы составили фоторобот женщины из метро, который отослали в специальное подразделение королевской полиции Ольстера, а также в МИ5 и МИ6.[3 - МИ5 (англ. MI5) — отдел военной разведки, действует главным образом на территории Соединенного Королевства; МИ6 (англ. MI6) — отдел военной разведки, действующий главным образом за границей.] Были просмотрены десятки файлов с фотографиями известных членов как республиканских, так и лоялистских полувоенных формирований. Не получив положительного результата, следователи пустили фоторобот уже по более широкому кругу. Полиция предполагала, что выполнив задание, женщина, скорее всего, добралась до международного аэропорта Хитроу и вылетела за границу. Ее портрет показывали билетным кассирам, носильщикам, работникам службы безопасности аэропорта. Были проверены списки пассажиров всех рейсов, отправившихся из Хитроу накануне вечером, опрошены стюардессы и члены экипажей. Детективы по несколько раз просматривали видеозаписи, сделанные камерами наблюдения. Фоторобот подозреваемой разослали всем дружественным спецслужбам стран Западной Европы и Израиля.

В семь часов вечера поиски были внезапно приостановлены — в руинах на месте взрыва обнаружили еще одно тело. Лицо погибшей не пострадало, и черты его удивительным образом совпали с чертами подозреваемой. Крайчека незамедлительно отвезли для опознания. Увидев ее, голландец молча кивнул и отвернулся. Погибшая была той самой женщиной, которой он помог с чемоданом на станции Найтсбридж.

Тем временем нечто похожее происходило и по другую сторону Ирландского моря, в Дублине. Сразу несколько человек показали, что видели бородатого прихрамывающего мужчину, вошедшего в библиотеку с тяжелым кейсом за несколько минут до взрыва. Уже через два часа после теракта детальное описание неизвестного подозреваемого дал двум детективам портье отеля «Шелбрун».

Служащий библиотеки, выдавший бородатому мужчине пропуск в читальный зал, пережил взрыв и отделался всего лишь несколькими царапинами и синяками. С его помощью детективы нашли подозреваемого на видеозаписи камеры внутреннего наблюдения. Фоторобот и сомнительного качества снимок были разосланы по полицейским участкам и отправлены факсом в Лондон. Однако уже вечером работавшие на месте взрыва спасатели нашли тело мужчины, подходящее под описание террориста. Проводивший вскрытие патологоанатом обнаружил на правом колене погибшего металлическую скобу. Детективы распорядились провести рентгеноскопию, однако никаких повреждений кости, сухожилий или хрящей, которые требовали применения такого рода скобы, найдено не было.

— Думаю, он носил ее лишь для маскировки, для хромоты, а не для поддержки поврежденного колена, — высказал свое мнение патологоанатом, рассматривая ногу лежащего на столе тела. — А еще вынужден констатировать, что единственного подозреваемого по делу следует официально признать умершим.

Одновременно в Ольстере детективы специального подразделения королевской полиции вышли на контакт со своими источниками и информаторами, собиравшими слухи в барах и на улицах Западного Белфаста и на фермах в районах вокруг Портадауна и Арма. Ничего ценного обнаружить в них не удалось. Камера армейского наблюдения зафиксировала убийство Имонна Диллона, а камера над входом в бар «Селтик» бегство киллера с места преступления. Однако четкого изображения лица преступника они не дали. Королевская полиция Ольстера открыла «горячую» линию телефонной связи для тех, кто пожелал бы анонимно поделиться любой относящейся к делу информацией, но ни одно из 450 принятых сообщений не содержало сколь либо ценных сведений. Двенадцать заявлений, в которых те или иные лица брали на себя ответственность за теракт, были тщательно изучены и признаны необоснованными. В отделах технического наблюдения спешно прослушивали и просматривали последние записи в надежде отыскать скрытые намеки на готовившееся нападение. И снова ничего.

Теракты вызвали немало споров относительно того, кто скрывается за ними. Сколько групп действует, одна или две? Были нападения скоординированы или совпали случайно? Кто их подготовил, некая уже известная полувоенная организация или новая, только что появившаяся? Республиканцы или лоялисты? Убийство Имонна Диллона и взрыв в Национальной библиотеке в Дублине вроде бы указывали на протестантских лоялистов. И, напротив, теракт в лондонском метро давал основание предположить, что за преступлением стоят республиканцы, поскольку их противники редко нападали на британских солдат и никогда еще не устраивали взрывов на территории Великобритании. Детективы наведались к известным членам Ирландской Республиканской Армии и Протестантских Добровольных Сил Ольстера. Все они категорически отрицали свою причастность к случившемуся.

В восемь часов вечера министры и руководители спецслужб собрались в доме 10 на Даунинг-стрит для совещания с премьер-министром. Все они неохотно признали, что не располагают вескими доказательствами в пользу виновности той или иной организации или лица. Короче, они все оконфузились.

В 8:45 ситуация изменилась.




В редакции теленовостей Би-Би-Си негромко зазвонил телефон. До главного, девятичасового, вечернего выпуска оставалось около пятнадцати минут. Исполнительный продюсер уже спланировал посвятить первую часть программы атакам террористов. Репортеры в Белфасте, Дублине, Хитроу и на Даунинг-стрит готовились к прямому включению. Из-за царящей в комнате суеты телефон успел прозвонить десять раз, прежде чем трубку сняла младший помощник продюсера, которую все звали просто Джинджер.

— Я звоню, чтобы сделать заявление об ответственности за убийство Имонна Диллона в Белфасте и взрывы в аэропорту Хитроу и Дублине. — Голос принадлежал мужчине и звучал уверенно и бесстрастно. Судя по акценту, решила Джинджер, звонивший был ирландцем, скорее всего, уроженцем Северного Белфаста. — Вы готовы записать?

— Знаете, голубчик, мы здесь немного заняты, — ответила Джинджер, — так что придется вам подождать. Приятно было поболтать…

— Если положишь трубку, совершишь самую большую ошибку в карьере, — сказал незнакомец. — Так что, принимаешь заявление или мне позвонить в Ай-Ти-Эн?

— Принимаю, — согласилась Джинджер, наматывая на палец длинную прядь рыжих волос.

— Ручка есть?

На груди у Джинджер болтались целых три.

— Конечно.

— Казнь террориста ИРА Имонна Диллона, а также взрывы в Национальной библиотеке в Дублине и на станции метро Хитроу были осуществлены по приказу военного совета Бригады Освобождения Ольстера. Бригада Освобождения Ольстера — это новая протестантская организация, а не псевдоним одной из уже существующих. Ни Добровольческие Силы Ольстера, ни Ассоциация Защиты Ольстера не имеют к проведенным акциям никакого отношения.

— Подождите, я не успеваю, — спокойно сказала Джинджер, поспешно дописывая последнюю фразу. Человек, которого она едва не приняла за сумасшедшего, похоже, не шутил. — Есть, записала. Говорите.

— Бригада Освобождения Ольстера выступает за сохранение как протестантского образа жизни в Северной Ирландии, так и британского правления в провинции. Мы не намерены безучастно наблюдать за тем, как британское правительство предает протестантское население, и не потерпим аннексии Северной Ирландии югом. Бригада Освобождения Ольстера продолжит кампанию вооруженного сопротивления до тех пор, пока мирные договоренности, так называемые договоренности страстной пятницы, не будут аннулированы. Все те, кто поддерживает предательство протестантской общины Ольстера, должны принять данное заявление как открытое предупреждение. — Мужчина сделал паузу и спросил: — Все записала?

— Да, вроде бы.

— Хорошо, — сказал он, и в трубке послышались гудки.

Алан Рамси, исполнительный продюсер компании, сидел за заваленным бумагами столом, слушая одновременно две телефонные трубки. Подойдя к нему, Джинджер помахала рукой. Рамси поднял голову, угрюмо посмотрел на нее и мрачно прорычал:

— У меня на одной линии Белфаст, на другой Дублин. Надеюсь, у тебя что-то не менее важное?

— Да.

— Минутку, — крикнул в обе трубки Рамси и снова повернулся к Джинджер. — Говори.

— Только что позвонил какой-то мужчина. Сделал заявление насчет ответственности за взрывы.

— Какой-нибудь придурок.

— Не похоже. Говорил он, как настоящий террорист.

— А ты слышала, как говорят настоящие террористы?

— Нет, но…

— Тогда почему ты так решила?

— Что-то было в его голосе… что-то такое… — Она пожала плечами. — Не знаю, как сказать, но поверь, Алан, мне даже страшно стало.

Шеф протянул руку, и Джинджер подала листок. Рамси пробежал взгляд по наспех нацарапанным строчкам, нахмурился и вернул ей бумажку.

— Ради Бога, расшифруй эту чертовщину.

Она прочитала заявление незнакомца.

— Акцент был? — спросил Рамси.

Джинджер кивнула.

— Да.

— Ирландский?

— Северо-ирландский. Западный Белфаст.

— Откуда ты знаешь?

— Я там родилась. В Белфасте. Наша семья жила там, пока мне не исполнилось десять. Этот акцент такая штука: стоит подхватить — потом уже не избавишься.

Рамси бросил взгляд на настенные часы — до эфира оставалась десять минут.

— Сколько тебе надо времени, чтобы это напечатать?

— Ровно пятнадцать секунд.

— У тебя есть десять.

— Ладно, — бросила Джинджер, садясь за компьютер.

Рамси достал из кармана пиджака электронный органайзер и ввел фамилию друга, с которым учился в Кэмбридже и который работал теперь в МИ5. Потом он снял трубку, набрал номер и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу в ожидании ответа.

— Привет, Грэм, это Алан Рамси. Послушай, мы только что приняли довольно интересный звонок, и я решил обратиться к тебе.

Джинджер положила на стол отпечатанное заявление, и Рамси прочитал его вслух. Потом, схватив со стола ручку, принялся торопливо что-то записывать.

— Понял, большое спасибо. Понадобится что-то, звони без всяких колебаний.

Он швырнул трубку на рычаг и стремительно поднялся.

— Слушайте все! — крикнул Рамси, и в редакции мгновенно стало тихо. — Мы получили, похоже, заявление тех, кто совершил нападения в Белфасте, Дублине и Хитроу. Это новая группа, называющая себя Бригадой Освобождения Ольстера. Начнем выпуск с него. Всем сесть на телефоны. Найти мне экспертов по ирландскому терроризму. Особенно по протестантскому терроризму. У нас пять минут, леди и джентльмены.




Глава третья


Портадаун, Северная Ирландия




Один из тех, розысками кого занималась полиция, сидел в гостиной своей квартиры в Портадауне и смотрел телевизор. Обитатели жилого микрорайона Браунстоун ясно давали понять, на чьей стороне их симпатии. Выцветшие британские флаги развевались едва ли над каждым домом, а тротуары были исчерчены красными, белыми и голубыми полосами. Что касается Кайла Блейка, то он вовсе не стремился демонстрировать преданность. Если уж на то пошло, он вообще стремился держать свои политические убеждения — как и все прочее, что считал важным — при себе. Кайл не принадлежал ни к какой юнионистской организации, редко посещал церковь и никогда публично не рассуждал о политике. И все же за стенами Браунстоуна о нем знали многое. Или, по крайней мере, о многом догадывались. Крутой парень, некогда занимавший видное место в Добровольческих Силах Ольстера, человек, проведший несколько лет в Мейзе[4 - Мейз (англ. Maze) — тюрьма в Северной Ирландии для осужденных за терроризм.] за убийство католика.




Кайл Блейк смотрел «Девятичасовые новости».

Несколько минут назад в редакцию Би-Би-Си позвонил неизвестный, заявивший о том, что ответственность за террористические акты берет на себя протестантская группировка под названием Бригада Освобождения Ольстера. Группировка решительно выступает против мирных договоренностей страстной пятницы и заявляет о намерении продолжать террористическую кампанию до тех пор, пока соглашения не будут аннулированы.

Дальнейшее его не интересовало, поэтому Кайл поднялся, подошел к открытой двери, ведущей в запущенной сад, и закурил очередную сигарету. В воздухе стоял запах мокрой травы. Блейк бросил окурок в заросшую сорняками цветочную клумбу, выслушал комментарий эксперта по Северной Ирландии из Лондонского университета, закрыл дверь и выключил телевизор.

Пройдя в кухню, он сделал несколько звонков по телефону, пока его двадцатилетняя супруга, Розмари, мыла оставшуюся после ужина посуда. Она знала, чем занимался муж — между ними не было секретов, если не считать деталей операций, — поэтому не воспринимала нашпигованные зашифрованными фразами разговоры как что-то странное.

— Я прогуляюсь.

Розмари сняла с вешалки шарф и повязала мужу на шею, внимательно, словно видела в первый раз, всматриваясь в его лицо. Кайл был невысок, чуть выше самой Розмари, и из-за постоянного курения худ, как бегун на дальние дистанции. На сухощавом, с впалыми щеками и бледными, обтянутыми кожей скулами лице выделялись настороженные, глубоко посаженные серые глаза. Однако его едва ли не тщедушное тело таило в себе невероятную силу — обнимая мужа, она чувствовала стальные узлы мускулов.

— Будь осторожен, — прошептала она ему на ухо.

Блейк натянул плащ и поцеловал ее в щеку.

— Запри дверь. Меня не жди.




По профессии Кайл Блейк был печатником, так что на единственной в семье машине, маленьком фургончике, значилось название его мастерской. Он по привычке проверил, нет ли под днищем взрывного устройства, и лишь затем сел за руль и повернул ключ зажигания. Путь его лежал через микрорайон Браунстоун. С торцевой стены соседнего дома на него смотрело огромное лицо Билли Райта, фанатика-протестанта и киллера, убитого в тюрьме Мейз боевиками-католиками. Свернув на Арма-роуд, Кайл поехал за британским бронетранспортером, следующим в направлении центра Портадауна.

Он переключился на «Радио-Ольстер», посвятившего специальный выпуск заявлению Бригады Освобождения Ольстера. В графствах Антрим и Даун были усилены дорожные контрольно-пропускные пункты. Водителей предупреждали о возможных пробках. Блейк выключил радио, слушая шорох «дворников», скребущих по мокрому от непрекращающегося дождя ветровому стеклу.

Кайл Блейк не учился в университете, но хорошо знал историю Северной Ирландии. Он лишь негромко рассмеялся, когда прочитал в газете, что волнения в провинции начались в 1969 году; протестанты и католики убивали друг друга на севере графства Арма уже несколько столетий. Поднимались и падали империи, прогремели две мировые войны, люди успели слетать на луну и вернуться, но здесь, среди пологих холмов и узких гленов между реками Банн и Каллон, мало что изменилось.

Кайл Блейк мог проследить свои корни на четыре столетия назад. Его предки пришли сюда из Шотландии во время великой колонизации Ольстера, начавшейся в 1609 году. Они сражались вместе с Оливером Кромвелем, когда тот прибыл в Ольстер на подавление католических восстаний. Они принимали участие в избиении католиков в Дрогхеде и Уэксфорде. Когда Кромвель изгнал католиков с их земель, предки Блейка засеяли опустевшие поля и сделали их своими. В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях, когда сектантская неприязнь вылилась в жестокое насилие, раздиравшее Армаг на части, члены клана Блейков вступали в ряды «Приходящих на рассвете», экстремистских протестантских групп, называвших себя так потому, что для нападения на дома католиков их члены выбирали чаще всего ранние, предрассветные часы. В 1795 Блейки помогли организовать Орден оранжистов.

На протяжении почти двух веков, каждое последнее воскресенье июня оранжисты Портадауна совершали марш к приходской церкви в Драмкри, отмечая таким образом очередную годовщину победы Вильгельма Оранского над Яковом II в сражении на реке Бойн в 1690. Однако год назад, после достижения мирных договоренностей, правительство, уступая нажиму католиков, запретило оранжистам возвращаться в Портадаун по Гарваги-роуд. Запрет вызвал недовольство и спровоцировал новый всплеск насилия по всему Ольстеру, кульминацией чего стала гибель трех подростков-католиков в огне пожара, вызванного брошенной лоялистами в окно их дома на Боллимони зажигательной бомбой.

Кайл Блейк уже не был оранжистом — он вышел из Ордена несколькими годами ранее, когда только-только связался с протестантскими боевиками, — но видя, как британские солдаты преграждают путь марширующим лоялистам, преисполнился негодованием. Он твердо верил, что протестанты имеют полное право проходить маршем по любой дороге во владениях королевы, независимо от того, нравится это кому-то или нет. Он считал, что ежегодные марши являются законным средством выражения протестантами своего отношения к историческому и культурному наследию Северной Ирландии. И еще он полагал, что попытка ущемить протестантов в их праве на проведение парада есть очередная уступка проклятым тайгам.

На взгляд Блейка, запрет на прохождение марширующих по Гарваги-роуд указывал на зловещие изменения в политическом ландшафте Северной Ирландии: поражение протестантов и победу католиков.

Тридцать лет Блейк наблюдал за тем, как британцы одну за другой сдают позиции под натиском католиков и ИРА, но соглашения Страстной пятницы положили конец его терпению. Он уже не сомневался, что следующим шагом станет вывод британских войск и объединение Ольстера с Ирландской республикой. Две предыдущие попытки установить в провинции мир — Саннингдейлское соглашение и Англо-ирландское соглашение — не достигли успеха из-за противодействия протестантов. Теперь Кайл Блейк поклялся сорвать и договоренности Страстной пятницы.

Накануне он сделал первый шаг, нанеся одновременный удар по Шин фейн, ирландскому правительству и британцам. Такой впечатляющей демонстрации сил и возможностей современного терроризма мир еще видел.

Впереди, возвышаясь над Маркет-Хай-стрит, проступили из темноты шпили церкви Святого Марка. Хотя до места назначения оставалось еще несколько кварталов, Блейк припарковал машину возле типографии и, проверив, нет ли слежки, зашагал по улице мимо спрятавшихся за закрытыми ставнями магазинчиков и темных витрин.

Как ни странно, в террористической войне Блейк пользовался опытом не протестантских военизированных формирований прошлого, но тех, кто снова и снова, раз за разом устраивал взрывы в его родном Портадауне. С самого начала нынешнего раунда противостояния, т. е. с 1969, ИРА вступила в схватку со своими врагами, солдатами британской армии и Королевской полицией Ольстера, и провела несколько громких террористических операций. ИРА убивала английских военнослужащих, осуществила успешное покушение на лорда Маунтбеттена[5 - Лорд Маунтбеттен (1900–1976) — британский политический и военный деятель. Последний вице-король Индии.] и даже попыталась взорвать весь британский кабинет министров, но при всем этом ей удавалось поддерживать имидж защитника угнетенных.

Кайл Блейк хотел коренным образом изменить такое положение и показать миру, что здесь, в Северной Ирландии, наступление идет не на католический, а на протестантский образ жизни. И ради достижения своей цели он был готов разыграть карту терроризма. Разыграть лучше, чем это делала сама ИРА. Разыграть так, как ИРА не смела и мечтать.




Блейк свернул в переулок и поднялся по ступенькам к двери бара «Макконвиллс». В помещении было темно и тесно, в воздухе висела голубоватая дымка сигаретного дыма. Вдоль обшитых панелями стен расположились кабинки, за высокими дверцами которых вполне поместилось бы с полдюжины человек.

Стоявший за стойкой бармен поднял голову и посмотрел на нового клиента.

— Слышал новости, Кайл?

Блейк покачал головой.

— Что за новости?

— Какая-то протестантская группа взяла ответственность за последние взрывы. Называет себя Бригадой Освобождения Ольстера.

— Что ты говоришь, Джимми.

Бармен наклонил голову и едва заметно кивнул в сторону дальней угловой кабинки.

— Тебя ждут. Там Гэвин и Ребекка.

Блейк подмигнул в ответ и, повернувшись, прошел через зал, коротко постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверцу. За маленьким столом сидели двое: крупный мужчина в черном, грубой вязки свитере и сером вельветовом пиджаке спортивного покроя и привлекательная женщина в бежевом шерстяном пуловере. Мужчина, Гэвин Спенсер, возглавлял оперативный отдел Бригады. Женщина, Ребекка Уэллс, была шефом разведывательного отдела.

Блейк снял плащ и повесил его на крючок рядом с дверью. В кабинку заглянул бармен.

— Три «гиннеса», Джимми, — сказал Блейк.

— Если хотите перекусить, я могу сбегать к соседям за сандвичами.

— Хорошая мысль.

Блейк протянул бармену бумажку в десять фунтов, запер дверь на крючок и опустился на стул. Некоторое время все сидели молча, поглядывая друг на друга. Впервые после взрывов они рискнули собраться вместе. К радости по поводу успеха операции примешивалось беспокойство. Каждый понимал, что теперь пути назад нет.

— Как твои люди? — спросил Блейк, повернувшись к Гэвину Спенсеру.

— Готовы на большее, — ответил Спенсер. Тяжелое, крепкое тело докера сочеталось у него с некоей романтической растрепанностью, свойственной, скорее, драматургу. Черные волосы подернула седина, а на лоб постоянно падала густая прядь, ложившаяся между пронзительными голубыми глазами. Как и Блейк, он служил когда-то в британской армии и был членом Добровольческих Сил Ольстера. — Но, разумеется, все немного встревожены по поводу часовых механизмов на детонаторах.

Блейк достал сигарету, закурил и потер глаза. Решение пожертвовать бомбистами в Лондоне и Дублине, слегка подкорректировав работы часовых механизмов, принял он сам. При этом Блейк руководствовался принципом, провозглашенным еще Макиавелли. Ему противостояли британская разведка и служба безопасности, одна из самых эффективных и беспощадных организаций подобного рода в Европе. Чтобы выжить, чтобы продолжать кампанию насилия, Бригаде Освобождения Ольстера приходилось идти на жертвы. Если бы кто-то из бомбистов попал в руки полиции, Бригада оказалась бы в серьезной опасности.

— Обвиним тех, кто готовил взрывные устройства, — сказал он. — Объясним, что в этой игре мы пока новички. У ИРА есть свой особый инженерный отдел, который ничем другим, кроме изготовления бомб, и не занимается. Но и у них бывают ошибки. В девяносто шестом, когда они объявили о прекращении перемирия, с их первыми бомбами тоже случались накладки. Практика — большое дело.

— Я им так и скажу, — кивнул Гэвин. — На первый раз они поверят, но если что-то похожее повторится, у парней зашевелятся подозрения. Если мы хотим победить, то нам нужны такие, кто готов и спустить курок, и заложить бомбу.

Блейк уже собрался было ответить, но тут в дверь тихонько постучали, и он, оборвав себя на полуслове, поднялся и откинул крючок. Бармен переступил порог и положил на стол сверток с сандвичами.

— Что с Бейтсом? — спросил Блейк, когда дверь закрылась.

— Могут быть проблемы, — сказала Ребекка Уэллс.

Оба мужчины посмотрели на нее. Она была высокая, стройная, и даже бесформенный шерстяной пуловер не мог скрыть ее прямые, гордо расправленные плечи. Черные волосы обрамляли лицо и шею, подчеркивая широкие скулы. Глаза у нее были овальной формы и цвета хмурого зимнего неба. Подобно многим женщинам в Северной Ирландии, она рано овдовела. Ее муж работал в разведывательном отделе Добровольческих Сил Ольстера, пока не погиб от пули боевика ИРА. Ребекка в то время была беременна, и при известии о смерти мужа у нее случился выкидыш. Оправившись от двойной потери, она вступила в ДСО и продолжила дело супруга. После того, как ДСО объявили о прекращении огня, Ребекка вышла из организации и несколько месяцев спустя тайно присоединилась к создаваемой Кайлом Блейком Бригаде.

Именно ей принадлежала решающая роль в планировании убийства Имонна Диллона. Она терпеливо разрабатывала источник в штаб-квартире Шин фейн на Фоллз-роуд, довольно невзрачную молодую женщину, выполнявшую там функции секретарши. Ребекка познакомилась с ней и, добившись доверия, сблизилась. Они нередко вместе выпивали, знакомились с мужчинами. Через несколько месяцев дружба начала приносить плоды. Ни о чем не подозревая, девушка делилась с подругой своими проблемами, рассказывала о работе, охотно делилась фактами и слухами, касавшимися руководителей Шин фейн. Постепенно Ребекка узнавала о планах противника, спорах среди руководства партии, привычках, сексуальных пристрастиях, передвижениях и охране ее лидеров. Информация передавалась Гэвину Спенсеру, который занимался непосредственной разработкой и подготовкой убийства Имонна Диллона.

— У полиции есть его фоторобот, — сказала Ребекка. — Фотографии розданы всем полицейским в провинции. Вывезти его сейчас невозможно — придется подождать, пока все немного не утихнет.

— Здесь уже не утихнет, — заметил Блейк.

— Чем дольше он скрывается, тем больше шансов на то, что его найдут. А если его найдут, нас всех ждут большие неприятности.

Блейк посмотрел на Спенсера.

— Где сейчас Бейтс?




Человека, убившего на Фоллз-роуд Имонна Диллона, уже несколько раз перевозили с места на место. Теперь его спрятали в каменном амбаре неподалеку от Хиллсборо. Ему не разрешали иметь при себе радиоприемник — элитные части британской военной разведки располагали первоклассной аппаратурой и могли засечь источник звука. Ему не разрешили пользоваться плитой — армейские инфракрасные сенсоры могли обнаружить наличие необычного источника тепла. Он спал на жестком как камень армейском матрасе, накрывался суровым шерстяным одеялом и вместо подушки клал под голову то самое темно-зеленое пальто из плащевки, которое было на нем в день убийства. Питаться приходилось всухомятку — печеньем, крекерами, орехами, консервами. Курить разрешалось, но только с соблюдением всех мер предосторожности, чтобы не поджечь хранящееся в амбаре сено. Большую и малую нужду он справлял в металлический бак. Поначалу вонь казалась невыносимой, но постепенно он привык и уже почти не замечал ее. Опорожнять бак не разрешалось — его строго-настрого предупредили не выходить из амбара ни днем, ни даже ночью.

Книги, которые ему принесли, не отличались жанровым разнообразием: биографии Уолфа Тона, Имона Де Валеры и Майкла Коллинза[6 - Уолф Тон (1763–1798), Майкл Коллинз (1890–1922), Имон де Валера (1882–1975) — ирландские политические и общественные деятели, выступали против британского господства в Северной Ирландии.] и пара томиков сердитой республиканской поэзии. В одном обнаружилась рукописная записка: Сунь-цзы сказал, узнай врага. Читай и учись. Впрочем, большую часть времени человек, застреливший Имонна Диллона, лежал на тюфяке, смотрел в темноту, курил сигареты и воспроизводил в памяти детали случившегося на Фоллз-роуд.

Издалека донеслось тарахтенье мотора. Бейтс поднялся и выглянул в маленькое квадратное окошко. По неровной грунтовой дороге медленно, подпрыгивая, катился фургон с потушенными фарами. Не доехав до амбара, машина остановилась. Из нее вышли двое: водитель, рослый и крупный, и пассажир, поменьше ростом и легкий на ногу. Через несколько секунд в дверь постучали.

— Подойдите к матрасу и лягте лицом вниз, — приказал мужской голос.

Бейтс сделал, как было приказано. В сарай вошли двое. Тот же голос приказал ему сесть. Гость побольше устроился на мешках с продуктами, другой, помельче, расхаживал у него за спиной, как неспокойная совесть.

— Извините за запах, — чувствуя себя виноватым, сказал Бейтс. — Курю, чтобы не так воняло. Вы не против?

Вспыхнувшая спичка позволила увидеть только то, что оба гостя носят балаклаву. Бейтс поднес огонек к сигарете, затянулся и задул пламя. В амбаре снова стало темно.

— Когда уезжать? — спросил он.

Раньше, еще до убийства Диллона, Бейтсу говорили, что его вывезут из Северной Ирландии при первой же возможности, как только напряжение разрядится и внимание полиции ослабнет. Ему говорили о неких «друзьях» в шотландской глубинке, где его никогда не найдут никакие секретные службы.

— Переезжать пока еще рано, — сказал тот, что покрупнее. — У полиции есть ваше описание. Придется еще немного подождать. Как только ситуация успокоится…

Неожиданно для самого себя Бейтс вскочил. Швырнул на грязный пол окурок. Растоптал его сапогом.

— А как же остальные? Агенты, которых послали в Дублин и Лондон?

— Скрываются в надежных местах. Это все, что я могу сказать.

— Кто-нибудь уже взял на себя ответственность?

— Мы сделали это вчера. Там сейчас черт знает что творится; контрольно-пропускные пункты, блок-посты на дорогах. И так от Антрима до границы. В таких условиях о переезде не может быть и речи.

Бейтс снова чиркнул спичкой. На мгновение дрожащее пламя осветило сцену: двух людей в балаклавах, один сидит, второй замер, как статуя в парке. Он прикурил и потушил спичку.

— Мы можем вам чем-то помочь? Вам что-нибудь нужно?

— Меня бы устроила девица с непрочными моральными устоями, — усмехнулся Бейтс.

Ремарка осталась без ответа.

— Лягте на матрас, — снова приказал тот, что сидел. — Лицом вниз.

Чарльз Бейтс сделал так, как ему велели. Зашуршали бумажные мешки с продуктами — мужчина с татуировками на руках поднялся на ноги. Дверь амбара распахнулась.

Бейтс почувствовал, как что-то холодное и твердое прижалось к основанию черепа. Он услышал негромкий щелчок и увидел яркую вспышку. Потом остался только мрак.




Садясь в кабину, Ребекка Уэллс опустила «вальтер» с навинченным на ствол глушителем в карман пальто. Гэвин Спенсер повернул ключ зажигания, развернул фургон, и машина вперевалку покатилась по ухабистой дороге к шоссе В177. Отъехав от амбара на приличное расстояние, они сняли балаклавы. Ребекка Уэллс отвернулась к окну, Гэвин Спенсер крутил «баранку» — дорога вилась между невысокими холмами.

— Не стоило тебе это делать, — сказал он, глядя прямо перед собой. — Я бы и сам…

— Хочешь сказать, что я не в состоянии выполнять свою работу?

— Нет, я лишь хочу сказать, что это не твое дело. Нельзя так.

— Почему? Что нельзя?

— Нельзя, чтобы женщина убивала. Это неправильно.

— А как же Дама? — спросила Ребекка, назвав кодовым именем женщину, доставившую чемодан с взрывчаткой в лондонское метро. — Она-то убила куда как больше народу, чем я сегодня. И сама погибла.

— Не буду спорить.

— Я отвечаю за разведку и внутреннюю безопасность. Кайл хотел, чтобы Бейтс исчез. Моя работа сделать так, чтобы он исчез.

Спенсер промолчал и, чтобы заполнить тишину, включил радио. Через несколько минут машина свернула на автостраду А1 по направлению к Бэнбриджу.

Ребекка вдруг застонала.

— Притормози.

Спенсер съехал на обочину и остановил фургон. Ребекка открыла дверцу и выпрыгнула из кабины под дождь. В следующий момент она рухнула на колени и схватилась за живот. Ее вырвало.




Глава четвертая


Вашингтон




Дату встречи британского премьер-министра Тони Блэра с президентом Соединенных Штатов Джеймсом Бекуитом стороны определили заранее, и то, что она состоялась ровно через неделю после террористических ударов Бригады Освобождения Ольстера, было всего лишь совпадением. Более того, оба лидера сделали все возможное, чтобы подать ее как самое обычное, рутинное мероприятие консультационного характера. Во многих отношениях так оно и было. Встретив премьер-министра, прибывшего в Белый Дом из гостевой резиденции Блэр-Хаус, расположенной на другой стороне улицы, президент шутливо заявил британскому коллеге, что особняк назван так именно в его честь. Премьер-министр продемонстрировал всем присутствующим свою знаменитую открытую улыбку и заверил президента, что Лондон в долгу не останется.

Разговор двух руководителей в присутствии советников и помощников проходил в Зале Рузвельта и продолжался более двух часов. Стороны обсуждали широкий круг вопросов: координацию внешней политики и мер безопасности, денежную и торговую политику, напряженную ситуацию на Балканах, ход мирного процесса на Ближнем востоке и, конечно, проблемы Северной Ирландии. После полудня президент и премьер-министр удалились в Овальный кабинет для разговора с глазу на глаз.

Над Южной лужайкой кружился снег. Оба лидера стояли у окна за письменным столом Бекуита и любовались видом. В большом камине горел огонь; стол перед ним уже был накрыт к ланчу. Взяв гостя за локоть, Бекуит повел его через комнату. Отдав политике едва ли не всю жизнь, президент прекрасно чувствовал себя при исполнении обязательных церемониальных обрядов, сопутствовавших его должности. Все аккредитованные в Вашингтоне журналисты сходились на том, что никогда еще, со времен Рональда Рейгана, Овальный кабинет не занимал столь талантливый актер.

И все же даже он начал уставать от нелегкой роли. Бекуит с трудом добился избрания на повторный срок; на протяжении всей предвыборной кампании он отставал от своего соперника, сенатора-демократа Эндрю Стерлинга из Небраски. Так продолжалось до тех пор, пока арабские террористы не сбили реактивный пассажирский самолет в небе над Лонг-Айлендом. Четкое, умелое и решительное руководство страной в дни кризиса и быстрые ответные удары по врагу помогли ему вернуть доверие граждан.

Теперь президент пребывал в статусе «подбитой утки», как говорят в Америке, и чувствовал себя в нем не так уж плохо. Находящийся под контролем демократов Сенат не позволил ему осуществить главный план второго срока, создать национальную систему противоракетной защиты. Он удовлетворялся тем, что проводил в жизнь незначительные инициативы консервативного характера, не требовавшие одобрения Сената. Два члена его кабинета предстали перед независимыми комиссиями по обвинению в финансовых нарушениях. Вечерами, после обеда, Бекуит и его жена, Анна, старались как можно меньше говорить о политике и как можно больше о том, чем станут заниматься после истечения срока в своем калифорнийском поместье. Он даже согласился исполнить давнее желание Анны и провести летний отпуск в горах на севере Италии. В предыдущие годы советники постоянно предупреждали, что отдых за границей может иметь непоправимые политические последствия. Теперь Бекуит решил, что не станет больше принимать во внимание какие бы то ни было предупреждения. Ему просто ни до чего не было дела. Близкие друзья объясняли перемену тяжелой утратой, смертью друга и главы администрации Белого Дома, Пола Ванденберга, по всей вероятности покончившего с собой на острове Рузвельта годом раньше.

Мужчины приступили к ланчу. Тони Блэр не любил засиживаться над едой — сей факт был отражен в президентском «напоминальнике», — так что он быстро расправился с поджаренной на гриле куриной грудкой и пловом, оставив президента далеко позади. Бекуит, изрядно проголодавшись после утренних напряженных дискуссий, не спешил, и британскому лидеру ничего не оставалось, как терпеливо ждать.

Отношения между ними серьезно испортились за последний год, когда Блэр публично покритиковал Бекуита за ракетные удары по базе «Меча Газы», палестинской террористической группировки, ответственной за уничтожение пассажирского самолета «Трансатлантик Эйрлайнс», взорванного над Лонг-Айлендом. Через несколько недель «Меч Газы» отомстил, взорвав бомбу у билетных касс «Трансатлантик Эйрлайнс» в лондонском аэропорту Хитроу, в результате чего погибло более десятка человек, в основном американцев и британцев. Бекуит не забыл высказанного премьер-министром упрека. Обращаясь к большинству мировых лидеров по имени, он намеренно называл Блэра «мистером премьер-министром». Британец ответил тем же, так что в его речах Бекуит фигурировал не иначе, как «мистер президент».

Бекуит доедал рис под наводящие скуку рассуждения гостя о «действительно захватывающем» учебнике по экономике, который он читал во время полета. Блэр никогда не уставал от чтения, проглатывал все, что попадалось под руку, и Бекуит искренне уважал его за могучий интеллект. Боже, думал он, я ведь и «напоминальник» едва дочитываю до конца.

Стюард ловко убрал со стола остатки ланча. Бекуит попросил чаю. Блэр — кофе. В разговоре возникла пауза. В камине потрескивали поленья. Прежде чем прервать затянувшееся молчание, премьер-министр сделал вид, что смотрит из окна на монумент Джорджу Вашингтону.

— Буду откровенен с вами, мистер президент, — сказал Блэр, отворачиваясь от окна и глядя в бледно-голубые глаза собеседника. — Понимаю, в последнее время наши отношения складывались не так хорошо, как следовало бы, но я хочу попросить вас об очень серьезной услуге.

— Наши отношения не столь хороши, как могли бы быть, мистер премьер-министр, потому что вы публично дистанцировались от Соединенных Штатов, когда я отдал приказ нанести ракетный удар по тренировочным лагерям террористов. Мне была нужна ваша поддержка, но вы за меня не вступились.

Стюард вошел в комнату с десертом, но, почувствовав, что разговор принял серьезный оборот, поспешно ретировался. Блэр опустил голову, сдерживая эмоции, потом снова посмотрел на Бекуита.

— Мистер президент, я сказал то, что сказал, потому что считал это правильным. Я полагал, что ракетные удары есть мера преждевременная, неадекватная и неоправданная в виду отсутствия прямых доказательств. На мой взгляд, они могли лишь усилить напряженность и серьезно повредить процессу мирного урегулирования на Ближнем Востоке. Последующие события доказали мою правоту.

Бекуит знал, что собеседник намекает на взрыв, устроенный «Мечом Газы» в лондонском аэропорту.

— Мистер премьер-министр, если у вас были какие-то сомнения, вам бы следовало снять трубку и позвонить мне, а не излагать их первому встречному репортеру. Союзники всегда стоят плечом к плечу, даже если их лидеры относятся к противоположным краям политического спектра.

Холодный взгляд, брошенный Блэром на американца, ясно давал понять, что ему не по душе лекция об основах государственного управления. Тем не менее он промолчал и лишь отпил кофе, давая Бекуиту возможность продолжить.

— Откровенно говоря, я считаю, что если террористы и выбрали Британию объектом мщения, то лишь только потому, что рассчитывали вбить клин между старыми союзниками.

Блэр вскинул голову и слегка поморщился, как будто его ударили.

— Вы же не хотите сказать, что это я несу ответственность за взрыв в Хитроу.

— Разумеется, нет, мистер премьер-министр. Такого рода намеки недостойны хороших друзей.

Блэр поставил чашку на блюдечко и отодвинул его на пару дюймов в сторону.

— Мистер президент, я хочу поговорить о предстоящей замене посла Хэтуэя.

— Понимаю, — сказал Бекуит.

— Я видел список предлагаемых к рассмотрению кандидатур и, скажу прямо, ни одно из имен не произвело на меня сильного впечатления. — Кровь бросилась в лицо президенту, но Блэр не остановился. — Я надеялся на человека более способного.

Пока Блэр излагал свою позицию, Бекуит молчал. В начале недели «Нью-Йорк Таймс» опубликовала список из полудюжины кандидатов на освобождающееся в скором времени место американского посла в Лондоне. В приведенном газетой списке значились имена как крупных спонсоров республиканской партии, так и профессиональных дипломатов, включенных туда ради равновесия. По традиции, пост посла в Великобритании рассматривался как политический, и президент испытывал немалое давление со стороны Национального комитета партии, требующего вознаградить почетным и краткосрочным назначением одного из самых щедрых жертвователей.

— Мистер президент, вам знакомо американское выражение дать по зубам?

Бекуит кивнул, хотя, судя по выражению, сам к такого рода крепким фразам никогда не прибегал.

— Так вот. Группа, называющая себя Бригадой Освобождения Ольстера, развязала кампанию террора, рассчитанную на то, чтобы повернуть вспять начатый нами процесс движения к миру в Северной Ирландии. Я хочу показать этим трусливым террористам и заодно всему миру, что у них ничего не выйдет. Я хочу дать им по зубам, и в этом, мистер президент, мне нужна ваша помощь.

Впервые за время разговора Бекуит улыбнулся.

— Чем же я могу помочь вам?

— Назначьте такого человека, который пользуется уважением всех сторон. Такого, чье имя знают все. Мне бы не хотелось, чтобы послом стал временщик, греющий кресло для того, кто придет на смену. Мне нужен человек, способный помочь нам в достижении цели, урегулирования конфликта и установления прочного и постоянного мира в Северной Ирландии.

Искренность, откровенность и аргументация собеседника впечатляли. Но Бекуит достаточно долго пробыл в политике, чтобы постичь простую истину: никогда не отдавай ничего, не получив что-то взамен.

— Если я найду и назначу такого человека, что получу от вас?

Блэр широко улыбнулся.

— Вы получите мою безусловную поддержку в любых торговых инициативах, касающихся Европы.

— Договорились, — сказал Бекуит, изобразив минутное раздумье.

В комнату вошел стюард.

— Два бренди, пожалуйста, — попросил президент. Напитки не заставили себя ждать. Бекуит поднял стакан. — За дружбу.

— За дружбу.

Блэр пригубил бренди с осторожностью редко пьющего человека и, поставив стакан на стол, сказал:

— У вас есть на примете достойная кандидатура, мистер президент?

— Думаю, Тони, у меня есть как раз такой, кто вам нужен.




Глава пятая


Шелтер-Айленд, Нью-Йорк




На протяжении многих лет почти ничего не указывало на то, что внушительный белый особняк с видом на бухту Деринг и пролив Шелтер-Айленд принадлежит сенатору Дугласу Кэннону. Иногда здесь появлялись гости, чью охрану обеспечивали секретные службы, время от времени, когда Дуглас добивался переизбрания и нуждался в деньгах, здесь устраивались приемы и вечеринки. Но в целом дом походил на другие растянувшиеся вдоль Шор-роуд дома, разве что был чуть побольше и выглядел чуть поухоженнее. После отставки и смерти жены сенатор куда больше времени проводил в Кэннон-Пойнт, чем в своих просторных апартаментах на Пятой авеню в Манхеттене. От своих соседей он требовал, чтобы они называли его Дугласом, и те, преодолевая некоторую робость, в конце концов уступили. Кэннон-Пойнт стал более открытым, чем прежде. Иногда, когда забредшие сюда туристы останавливались, чтобы поглазеть на особняк и сделать пару снимков, на идеально подстриженной лужайке появлялся в сопровождении охотничьих собак и сам сенатор. Случалось, он даже вступал с ними в разговор.

Потом сюда пришли чужие, и все изменилось.




Недели через две после инцидента полиция разрешила сенатору заняться ремонтом и таким образом уничтожить последние физические свидетельства произошедшего. За работу взялся посторонний подрядчик, о котором никто не слышал и название фирмы которого не присутствовало в телефонном справочнике.

По острову поползли слухи о немалом ущербе, причиненном дому неизвестными. Гарри Харп, краснощекий владелец скобяного магазина, слышал о дюжине пулевых отверстий в стенах гостиной и кухни. Пэтти Маклин, кассирша в магазине «Мидайленд Маркет», прознала о пятнах крови в коттедже для гостей; пятнах столь больших, что ремонтникам пришлось заменить весь пол и перекрасить стены. Марта Крейтон, крупнейший на острове агент по недвижимости, высказала осторожное мнение, что не пройдет и полгода, как Кэннон-Пойнт будет выставлен на продажу. В узком дружеском кругу, за чашечкой капуччино в местном кафетерии Марта предположила, что сенатор и его семья несомненно пожелают перебраться в более безопасное место, чтобы начать жизнь с чистого листа.

Но сенатор, а также его дочь, Элизабет, и зять, Майкл, решили остаться. Некогда открытый и доступный, Кэннон-Пойнт преобразился, сделавшись похожим на поселение на оккупированной территории. В поместье появился еще один никому не известный контрактор, на этот раз, чтобы возвести десятифутовую кирпичную стену и небольшую будку для круглосуточно дежурящей охраны. По завершении работ, команда специалистов нашпиговала поместье камерами наблюдения и детекторами движения. Соседи жаловались, что принятые сенатором меры безопасности портят вид с бухты Деринг и пролива. Поговаривали о петиции, некоторые вполголоса требовали созыва городского совета, а «Шелтер-Айленд рипортер» даже опубликовал парочку гневных писем. Но со временем к новому забору все привыкли, и вскоре никто уже не помнил, кто и чем был вообще недоволен.

— Их вряд ли стоит винить, — сказала Марта Крейтон. — Раз ему нужен этот хренов забор, пусть так и будет. Понадобится ров — черт с ним, пусть роет ров.




О Майкле Осборне на острове знали мало. По общему мнению, он занимался каким-то бизнесом, то ли в сфере международной торговли, то ли в мутном мире консалтинговых услуг. Приезжая с женой на выходные, Майкл обычно держался обособленно. Завтракая в аптеке «Хайтс» или заходя выпить пива в «Дори», он всегда приносил с собой пару газет, отгораживаясь ими от остального мира. Попытки завязать вежливый разговор встречали мягкий отпор; казалось, что-то невероятно важное притягивает его взгляд к газетной странице. Женская половина острова находила его «красавчиком» и прощала холодность как проявление некоей глубинной застенчивости. Гарри Харп, славившийся талантом облекать простые мысли в простые выражения, обычно отзывался об Осборне так: «этот хренов сукин сын из города».

После нападения на Кэннон-Пойнт отношение к Майклу смягчилось. Подобрел даже Гарри Харп. По слухам, в ту ночь он лишь чудом избежал смерти после огнестрельного ранения — сначала на причале, потом в вертолете и наконец на операционном столе в госпитале Стоуни Брук. После выписки Майкл некоторое время оставался в доме, но потом начал выходить — его видели медленно, осторожно бродящим по усадьбе, со спрятанной под поношенную кожаную куртку-бомбер загипсованной правой рукой. Иногда он стоял на причале, глядя вдаль, через пролив. Порой, особенно вечерами, Майкл Осборн, словно забыв обо всем на свете, оставался там до самых сумерек — неподвижный, одинокий, как Гэтсби, любила говаривать Марта Крейтон.




— Просто не понимаю, почему в середине января на дорогах так много машин, — сказала Элизабет Осборн, постукивая пальцем по обтянутому кожей подлокотнику кресла. Они медленно двигались на восток по скоростному шоссе Лонг-Айленда через городок Ислип со скоростью тридцать миль в час.

Год назад Майкл, служивший в Центральном Разведывательном Управлении, вышел в отставку, так что время значило для него мало — даже время, потраченное на томительное ожидание в пробке.

— Сегодня же пятница, — заметил он, — а по пятницам здесь всегда так.

Машин стало поменьше, когда они вырвались из пригорода. Вечер выдался ясный, с сильным, пронизывающим ветром. Над восточным горизонтом висела белая как кость луна. Дорога расчистилась, и Майкл добавил газу. Мотор моментально взревел, и через несколько секунд стрелка спидометра неохотно качнулась к семидесяти. Став отцом, он в силу необходимости сменил проворный серебристый «ягуар» на более практичный автомобиль.

Близнецы, закутанные в розовое и голубое одеяльца, мирно дремали сзади. Сидевшая рядом с ними няня-англичанка тоже посапывала. Скрытая темнотой, Элизабет взяла мужа за руку. Она лишь на этой неделе вернулась на работу после трехмесячного декретного отпуска. Дома Элизабет носила исключительно фланелевые рубашки и мешковатые тренировочные брюки — сейчас же на ней была стандартная униформа высокооплачиваемого нью-йоркского адвоката: темно-серый костюм, модные золотые часы, сережки с жемчугом. С набранным за время беременности лишним весом она боролась, предпринимая часовые прогулки на велотренажере в их апартаментах на Пятой авеню. Теперь под четкими линиями костюма от Кальвина Кляйна скрывалось стройное тело модели. И все же напряжение и усталость, вызванные резким переходом к статусу работающей матери, давали о себе знать: пепельные волосы слегка растрепались, а глаза покраснели так, что ей пришлось отказаться от контактных линз в пользу очков в черепаховой оправе. Майклу она напоминала готовящуюся к экзамену студентку.

— И как оно, вернуться? — спросил он.

— Что-то совершенно новое. Прижмись к обочине, я хочу покурить. В машине дети…

— Мне бы не хотелось останавливаться без необходимости.

— Перестань, Майкл!

— Нам еще придется остановиться на заправочной в Риверхеде. Тогда и покуришь. Эта штука съедает галлон за пять миль. Боюсь, до острова на одном баке не дотянем.

— О, Господи, тебе так жалко свой «ягуар»?

— Просто не понимаю, почему тебе можно было оставить «мерседес», а меня вынудили пересесть на это чудовище. Я чувствую себя бабушкой.

— Нам была нужна вместительная машина, и к тому же с твоим «ягуаром» все время возился механик.

— И все равно мне без него плохо.

— Переживешь, дорогой.

— Будешь так со мной разговаривать, в постель не заманишь.

— Пустые угрозы.

Скоростное шоссе закончилось в городке Риверхед. Майкл остановился у работающей круглосуточно заправочной и залил целый бак. Элизабет, отойдя в сторонку, закурила. Было холодно, и она пританцовывала, чтобы согреться. От сигарет она отказалась, узнав о беременности, но через две недели после рождения близнецов вернулись кошмары, и рука сама потянулась к пачке.

Теперь за окном тянулись бесконечные унылые поля и сонные виноградники. То и дело слева от шоссе мелькали воды пролива Лонг-Айленд — черные, отливающие лунным светом. Они проехали по тихим улочкам Гринпорта и свернули к съезду на паром Норт Ферри.

Элизабет уснула. Майкл накинул на плечи кожаную куртку и вышел из машины. Увенчанные белыми гребешками волны бились о нос парома. Стало еще холоднее, но капот машины еще дышал теплом двигателя. Майкл уселся на него и засунул руки в карманы. Впереди, прямо по ходу парома, лежал Шелтер-Айленд. Остров слился с темнотой, растворился в ней, и только большая летняя беседка на берегу бухты Деринг манила к себе ясным белым светом. Кэннон-Пойнт.

Паром причалил. Майкл забрался в машину и завел двигатель.

— Я наблюдала за тобой, — не открывая глаз, сказала Элизабет. — Ты ведь думал о чем-то, да?

Лгать ей не имело смысла. Он действительно думал… о той ночи, когда бывший киллер КГБ с кодовым именем Октябрь пытался убить их обоих в Кэннон-Пойнте.

— И часто с тобой такое? — спросила Элизабет, расценив молчание как подтверждение.

— Каждый раз, когда бываю на пароме. Стоит увидеть дом твоего отца… Ничего не могу с собой поделать.

— Я думаю об этом постоянно, — тихо, как-то отстраненно сказала она. — Каждое утро, просыпаясь, я спрашиваю себя, может быть, сегодня все наконец уйдет. Не уходит.

— Уйдет… со временем.

— Как ты думаешь, он действительно погиб тогда?

— Кто? Октябрь?

— Да.

— В Управлении считают, что да.

— В Управлении… а ты?

— Я бы спал крепче, если бы нашлось тело, но его никто не видел.

Они проехали мимо старых викторианских коттеджей и коттеджей и дощатых магазинчиков, пронеслись по Уинтроп-роуд. Лунный свет заливал пустую бухту Деринг, где стоял только баркас Кэннона, «Афина». Повернутое носом к ветру, суденышко прыгало на волнах, натягивая швартовы. Майкл свернул на Шор-роуд и уже через минуту остановился у ворот Кэннон-Пойнт.

Ночной охранник вышел из будки и посветил на машину фонариком. После случившегося год назад нападения Дуглас ежемесячно тратил несколько тысяч долларов на обеспечение безопасности. ЦРУ предложило взять на себя часть расходов, но Дуглас, всегда относившийся к спецслужбам с подозрением, от помощи отказался. Проехав по гравиевой дорожке, Майкл остановился у передней двери. Сенатор в накинутом на плечи пожелтевшем от старости плаще с капюшоном уже ждал их на ступеньках.




Первым Дугласа Кэннона сравнил с Периклом журнал «Нью-Йоркер». Обычно сенатор изображал легкое смущение, когда его примеряли к древнегреческому герою, но не протестовал. Унаследовав огромное состояние, он еще в юности решил, что перспектива простого увеличения капитала нисколько его не увлекает, а потому посвятил себя своей первой любви, коей была история. Кэннон преподавал в Колумбийском университете и писал книги. В его доме на Пятой авеню часто собирались писатели, художники, поэты и музыканты. В детстве Элизабет видела немало знаменитостей, например, Джека Керуака, Хью Ньютона и странного маленького человечка по имени Энди с блондинистыми волосами и солнцезащитными очками. Только несколько лет спустя она поняла, что то был Энди Уорхол.

Во время Уотергейта Дуглас пришел к выводу, что не может больше оставаться только зрителем. В 1974 он выставил свою кандидатуру в Конгресс и прошел в Палату представителей как реформатор новой волны. Еще через два года его избрали в Сенат. Пробыв там четыре срока подряд, Кэннон успел поработать в комитете по делам вооруженных сил, комитете по иностранным делам и специальном комитете по разведке.

Дуглас всегда был кем-то вроде борца с предрассудками, но после выхода в отставку его неортодоксальность стала проявляться прежде всего в одежде и манерах, вызывая удивление, любопытство и недоумение. Он носил потертые вельветовые брюки, старые ботинки на толстой подошве и свитера, которые, как и их владелец, выказывали признаки почтенного возраста. Твердо веря в магическую силу холодного морского воздуха, таящего в себе секрет долголетия, Дуглас постоянно подвергал себя опасности бронхиальной инфекции: ходил зимой под парусом и без устали вышагивал по обледенелым тропинкам заповедника Машомак.

Выйдя из машины, Элизабет сначала поднесла палец к губам, а уже потом поцеловала отца в щеку.

— Не шуми, папа, — прошептала она, — дети спят.

Комнаты Майкла и Элизабет находились на той стороне дома, окна которой выходили к воде. В их распоряжении были спальня, ванная и небольшая гостиная с телевизором. Вторую спальню пришлось превратить в детскую. Будучи в некоторых отношениях суеверной, Элизабет ничего не планировала заранее, до рождения близнецов, так что обстановку детской можно было назвать спартанской: пара колыбелек и столик для пеленания. Стены оставались бледно-серыми, пол голым. Стремясь добавить уюта, сенатор принес с веранды старое плетеное кресло-качалку. Пока женщины укладывали детей спать, Майкл и Дуглас уселись внизу у камина с бутылкой «мерло». Элизабет спустилась к ним через несколько минут.

— Как они? — спросил Майкл.

— Все хорошо. Мэгги еще немного посидит с ними. — Элизабет хлопнулась на диван. — Налей-ка мне стаканчик, Майкл, да побольше.

— Тяжело, милая? — спросил Дуглас.

— Мне и в голову не приходило, что будет так тяжело. — Она приложилась к бокалу и, откинув голову, закрыла глаза. — Без Мэгги я бы просто свалилась с ног.

— В этом нет ничего плохого. У тебя тоже была няня, и твоя мать не работала.

— Работала, папа! Заботилась обо мне да еще разрывалась между тремя домами, пока ты был в Вашингтоне!

— Неудачный ход, Дуглас, — пробормотал Майкл.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Да, твоя мать работала, но не в офисе. Откровенно говоря, я вовсе не уверен, что матери должны работать. Они нужны детям.

— Что я слышу! Поверить не могу! — всплеснула руками Элизабет. — Дуглас Кэннон, великий либерал, считает, что матери должны сидеть дома с детьми и не работать. Жаль, этого не слышит Национальная организация женщин. Боже мой, под безнадежно либеральным экстерьером бьется сердце консерватора, хранителя семейных ценностей.

— А как же Майкл? — спросил Дуглас. — Он ведь в отставке. Разве он тебе не помогает?

— Некогда, — подал голос Майкл. — По вечерам мы с парнями катаем шары в клубе.

— Майкл очень мне помогает, — сказала Элизабет. — Но — простите, что так говорю — отцы только на это и способны.

— Как тебя понимать? — недоуменно спросил Дуглас.

Прежде чем Элизабет успела ответить, на столике зазвонил телефон.

— Почти как в пословице, — усмехнулся Майкл, — спасен гонгом.

Элизабет подняла трубку.

— Алло? — Секунду-другую она молча слушала, потом сказала: — Да, он здесь. Подождите, пожалуйста. — И, повернувшись к отцу, добавила: — Это тебя, папа. Белый Дом.

— Белый дом? И что же им понадобилось от меня в десять часов вечера да еще в пятницу?

— С тобой хочет поговорить президент.

Лицо Дугласа отобразило нечто среднее между раздражением и недоумением. Тем не менее он поднялся и, прихватив бокал с вином, подошел к Элизабет и взял у нее трубку.

— Дуглас Кэннон… Да, подожду…

Он прикрыл трубку.

— Зовут этого сукина сына.

Элизабет и Майкл тихонько хихикнули. О вражде между Кэнноном и Бекуитом в Вашингтоне знали все. На протяжении нескольких лет они были самыми крупными фигурами сенатского комитета по вооруженным силам. Кэннон занимал место председателя, Бекуит возглавлял республиканское меньшинство. Когда контроль над Сенатом перешел в руки ВСП,[7 - ВСП — «Великая старая партия» Второе название Республиканской партии.] они поменялись ролями. К тому времени, когда Дуглас решил уйти в отставку, мужчины практически не разговаривали.

— Добрый вечер, мистер президент, — громким и бодрым голосом строевого офицера прокричал Кэннон.

На верхней площадке лестницы появилась Мэгги.

— Потише, пожалуйста, — укоризненно прошептала она. — Детей разбудите.

— Он разговаривает с президентом, — также шепотом ответила Элизабет и беспомощно развела руками.

— Тогда скажите, чтобы разговаривал чуть потише. — Мэгги повернулась и исчезла за дверью детской.

— Да, мистер президент, у меня все в порядке, — говорил Дуглас. — Чем могу вам помочь?

С полминуты он ничего не говорил, только слушал, хмурясь и рассеянно водя ладонью по седым, но еще густым волосам.

— Нет, мистер президент, никаких проблем не возникнет… Скорее, наоборот, даже рад… Конечно… Да, мистер президент… Очень хорошо… До встречи.

Дуглас положил трубку и задумчиво покачал головой.

— Бекуит хочет поговорить.

— О чем? — спросил Майкл.

— Не изволил сказать. Всегда был таким.

— И когда ты собираешься в Вашингтон? — поинтересовалась Элизабет.

— Я никуда не собираюсь, — усмехнулся Дуглас. — Этот хрен самолично заявится сюда утром в воскресенье.




Глава шестая


Тафрут, Марокко




Вереница черных «рейджроверов» пронеслась по каменистой, ухабистой дороге к новой вилле у входа в долину, зажатую с обеих сторон заснеженными горами Атласа. Все автомобили выглядели одинаково: черные, с тонированными стеклами, не позволявшими рассмотреть тех, кто находился в машинах. Эти люди прибыли в Марокко из разных мест: Латинской Америки, Соединенных Штатов, Ближнего Востока, Западной Европы. И всем предстояло уехать из страны через тридцать шесть часов, после окончания конференции. Приезжих в Тафруте в это время года было мало — команда альпинистов из Новой Зеландии да кучка немолодых хиппи, устроившихся на склоне, чтобы помолиться и покурить гашиш, — а потому появление в долине каравана «рейнджроверов» не могло не привлечь к нему любопытных взглядов. Стоящие по обочинам детишки в пестрых одеждах радостно махали руками с ревом проносящимся в облаке рыжей пыли мощным автомобилям. Им в ответ не помахал никто.




Общество международного развития и сотрудничества было частной организацией, не принимавшей ни спонсорской помощи со стороны, ни новых членов, за исключением тех, которые были отобраны после самой тщательной и строгой проверки. Официально штаб-квартира Общества находилась в Женеве, где занимала небольшой офис с золотой табличкой над скромной дверью. Сочетание скромности, достоинства и вкуса было причиной того, что офис Общества нередко принимали за один из славящихся своей неприметностью швейцарских банков.

Вопреки названию, в котором слышался отзвук благотворительности, Общество вовсе не было орденом филантропов и альтруистов, о чем прекрасно знали его члены. Организация возникла в первые годы после коллапса Советского Союза и окончания «холодной» войны. В ее нынешнем составе были несколько действующих и бывших руководителей западных спецслужб, производители и торговцы оружием, а также главы организованных преступных группировок, представляющие русскую и сицилийскую мафии, южноамериканские наркокартели и азиатские криминальные сообщества.

Руководящим органом Общества являлся состоящий из восьми членов исполнительный совет. Его директором был бывший шеф британской разведки, легендарный «С» из МИ6. Внутри организации его называли просто «Директором», никогда не упоминая настоящего имени. Опытный оперативник, человек, съевший зубы на службе в МИ6 и много лет проработавший в Москве и Берлине, Директор контролировал деятельность администрации Общества и руководил его операциями из старинного, в георгианском стиле особняка, расположенного в лондонском районе Сент-Джонс Вуд.

Заявленное Обществом кредо сводилось к тому, что мир в отсутствие конфликта между Востоком и Западом стал более опасным местом, чем прежде. «Холодная» война обеспечивала стабильность и ясность, новый же мировой порядок означал смятение и неуверенность. Великие нации погрузились в тину самодовольства и благодушия; великие армии подверглись кастрации. Исходя из этого, Общество ставило своей целью поддержание постоянной, контролируемой глобальной напряженности посредством проведения тайных операций. При этом оно еще и ухищрялось зарабатывать очень большие деньги для своих членов и инвесторов.

В последнее время Директор предпринимал усилия по расширению роли и масштабов деятельности организации. Ему удалось превратить ее в разведывательную службу для разведывательных служб, сверхсекретное оперативное подразделение, способное выполнить любое задание, которое, в силу разных причин, представлялось слишком рискованным или грязным легально существующим службам.




Все необходимые меры безопасности были приняты, об этом позаботились люди Директора. Вилла, окруженная электрифицированным забором, находилась на краю небольшой долины. Прилегающий к ней участок каменистой пустыни, прикрывали десятки камер наблюдения и детекторов движения. Подступы патрулировались вооруженными до зубов охранниками, каждый из которых имел за спиной опыт службы в элитном подразделении британских коммандос, САС.[8 - САС (от англ. SAS, Special Air Service) Специальный военно-воздушный полк (авиадесантное подразделение специального назначения)] Радиоглушилки подавляли любые сигналы микрофонов дальнего действия. На заседаниях совета никогда не произносились подлинные имена его членов, каждый скрывался за кодовым: Роден, Моне, Ван Гог, Рембрандт, Ротко,[9 - Ротко, Марк (1903–1970) — американский художник, род. в России.] Микеланджело, Пикассо.

День гости провели у большого бассейна, отдыхая, наслаждаясь теплом и прохладным сухим ветром пустыни. На закате они собрались на полукруглой каменной террасе, где уже были расставлены газовые обогреватели, призванные отгонять ночную прохладу. Подали вино и традиционный марокканский кус-кус.[10 - Кускус — африканское блюдо из крупы, баранины и овощей.]

Ровно в полночь Директор объявил заседание открытым.




Первый час ушел на обсуждение финансового состояния Общества. Директор отстаивал принятое им решение о трансформировании организации, служившей прежде лишь катализатором глобальной нестабильности, в полномасштабную и постоянно действующую тайную армию. Да, ему пришлось отступить от первоначальных договоренностей, закрепленных в уставе Общества, но вместе с тем за короткий период времени казна организации пополнилась миллионами долларов, которые можно было теперь использовать с выгодой и пользой.

Члены исполнительного совета вежливо поаплодировали. За столом сидели торговцы оружием и оптовые покупатели, с тревогой наблюдавшие за сокращением рынков, владельцы химических и ядерных технологий, мечтавшие сбыть свой товар военным режимам третьего мира, шефы спецслужб, озабоченные сокращением бюджетов, утерей влияния и власти.

Второй час Директор предложил посвятить дискуссии по теме глобальных конфликтов. И действительно, мир как будто не желал сотрудничать с ними в этой сфере. Да, в Западной Африке продолжалась многолетняя гражданская война. Да, Эфиопия и Эритрея снова взялись за оружие. Да, в Южной Африке просматривались неплохие перспективы. Однако, мирный процесс на Ближнем Востоке худо-бедно двигался вперед. Иран и Америка возобновили переговоры о восстановлении дипломатических отношений. И даже протестанты и католики в Северной Ирландии, похоже, отложили в сторону свои разногласия.

— Считаю, пришло время заняться инвестициями, — сказал в заключение Директор. — Считаю, пришло время вложить часть капитала в бизнес. Думаю, долг каждого из присутствующих подыскать перспективную сферу приложения наших усилий.

И снова аплодисменты, и снова звон серебра и стекла. Подождав, пока шум стихнет, Директор оторвался от созерцания собственных лежащих на столе рук и предложил высказываться.

Рембрандт, один из крупнейших в мире производителей стрелкового оружия, деликатно прочистил горло и заговорил:

— Полагаю, мы могли бы изыскать способ раздуть тлеющее в Северной Ирландии пламя.

Директор едва заметно шевельнул бровью и провел пальцем по идеальной стрелке брюк. Работая в МИ6, ему, разумеется, приходилось иметь дело с проблемами Северной Ирландии. Как и большинство коллег по разведслужбе, он считал ИРА достойным противником, профессиональной и дисциплинированной партизанской армией. Что касается протестантских полувоенных формирований, то к ним у него было совсем другое отношение: в основном, гангстеры и головорезы, развязавшие кампанию террора против католиков. На их фоне недавно возникшая Бригада Освобождения Ольстера выглядела заслуживающим внимания новичком.

— Для людей, занятых в моем бизнесе, Северная Ирландия никогда не представляла большого интереса, — продолжал Рембрандт. — Прежде всего, из-за ограниченных масштабов конфликта. Что меня беспокоит, так это недвусмысленное послание, адресованное всему миру участниками последнего мирного соглашения. Если уж католики и протестанты научатся жить без вражды после четырехсотлетнего кровавого соперничества… В общем, вы меня понимаете.

— Могу добавить, что их голос не остался не услышанным, — заговорил Роден, один из высших офицеров французской разведки. — Баскская сепаратистская группировка ЭТА только что объявила о прекращении огня в Испании. По их словам, примером им послужили договоренности в Северной Ирландии.

— Что вы предлагаете, Рембрандт? — спросил Директор.

— Может быть, нам стоит выйти на связь с Бригадой Освобождения Ольстера, предложить им помощь и содействие. Опыт прошлого подсказывает, что Бригада это, скорее всего, маленькая группа, со слабой финансовой базой и ограниченным арсеналом стрелкового оружия и взрывчатки. Если они намерены продолжать начатую кампанию, им понадобится спонсор.

— Полагаю, связь уже установлена, — подал голос Моне.

Директор и Моне работали вместе против палестинских боевиков, в 1970-е превративших Лондон в арену террористических актов. Настоящее имя Моне было Ари Шамрон, и он возглавлял оперативный отдел израильского Моссада.

— В прошлом месяце наши агенты в Бейруте доложили о человеке по имени Гэвин Спенсер, который прибыл в Ливан из Северной Ирландии для закупки партии оружия. Он даже встретился с одним из наших людей, выдававшим себя за торговца оружием.

— И что же ваш агент, продал он что-нибудь Спенсеру? — негромко спросил Директор.

— Переговоры продолжаются, — ответил Моне.

— Вы поделились этой информацией с британскими коллегами?

Моне покачал головой.

— Предположим, вы найдете способ передать партию оружия людям из Бригады Освобождения Ольстера. Предположим, вы, используя свои контакты в банковском сообществе, сможете профинансировать еще более крупную сделку на благоприятных для покупателя условиях…

— Думаю, это было бы нетрудно устроить, — кивнул Моне.

— Очень хорошо, — сказал Директор. — Прошу голосовать. Те, кто согласен с возможностью разработки контактов с Бригадой Освобождения Ольстера, пусть скажут «да».

«За» высказались единогласно.

— Еще вопросы, прежде чем мы перейдем к следующему пункту повестки дня?

Снова заговорил Моне.

— Вы не могли бы рассказать нам, как продвигается дело Ахмеда Хусейна?

Ахмед Хусейн был руководителем мусульманской фундаменталистской группировки «Хамас» и организатором серии взрывов в Тель-Авиве и Иерусалиме. Моссад жаждал его крови, но Моне пока не принял окончательного решения и не отдал своим людям приказ на уничтожения врага. В сентябре 1997 Моссад уже пытался убить в Аммане одного из лидеров «Хамаса», Халеда Мешаля. Покушение провалилось, два израильских агента попали в руки иорданской полиции. Не желая рисковать репутацией своего ведомства, Моне обратился к Обществу с просьбой ликвидировать Ахмеда Хусейна.

— Я отдал соответствующее поручение тому же оперативнику, который выполнил контракты по Колину Ярдли и Эрику Штолтенбергу после того случая с рейсом «Трансатлантик». Он готов отправиться в Каир, и я надеюсь, что через несколько дней Ахмед Хусейн перестанет быть причиной вашего беспокойства.

— Отлично, — сказал Моне. — Имеющаяся в нашем распоряжении информация указывает на то, что ближневосточный мирный процесс вряд ли переживет еще один серьезный удар. В случае успеха операции, оккупированные территории взорвутся. Арафату не останется ничего другого, как выйти из переговоров. Думаю, к концу зимы обо всем этом урегулировании останется лишь недобрая память.

Сдержанные аплодисменты.

— Следующий пункт нашего заседания — поддержание конфликта между Индией и Пакистаном, — заглянув в бумаги, сообщил Директор. — У пакистанцев возникли некоторые проблемы с ракетами средней дальности, и они обратились к нам за помощью.




Заседание закончилось уже на рассвете. Член совета с кодовым именем Пикассо ехал в своем «рейнджровере» по уныло-однообразной, окрашенной в розовый цвет пустыне, отделяющий горы Атлас от Марракеша. Пикассо въехал в Марокко по фальшивому паспорту, выданному на имя Лизы Бэнкрофт. Настоящий паспорт лежал в сейфе номера пятизвездочного отеля «Мамуния». Войдя в комнату, она набрала шифр, и дверца моментально открылась. Внутри лежали паспорт, деньги и украшения. До рейса оставалось еще шесть часов — вполне достаточно времени, чтобы принять ванну и соснуть часок-другой. Пикассо достала вещи из сейфа, разделась и легла на кровать. Потом открыла паспорт и посмотрела на фотографию.

Смешно, подумала она. У нас с Пикассо так мало общего.




Глава седьмая


Шелтер-Айленд, Нью-Йорк




Передовой отряд Белого дома прибыл в субботу утром и сразу же занял все наличные номера в «Мэнхенсет Инн», похожем на свадебный торт викторианском отеле с видом на бухту Деринг. Джейка Эшкрофта, прожженного банкира-инвестора, купившего отель с годичным бонусом, вежливо попросили держать язык за зубами. Визит президента, объяснили ему люди из администрации, носит чисто приватный характер, и глава государства не хочет привлекать к нему излишнего внимания. Но Шелтер-Айленд, как ни крути, все-таки остров, а у островитян особый аппетит на сплетни, так что к ланчу половина населения уже знала, что городок посетит сам президент.

Прошло еще немного времени, и Джеку Эшкрофту начало казаться, что он попал в кошмар. Дорогая его сердцу гостиница оказалась перевернутой с ног на голову и вывернутой наизнанку. Обеденный зал, отмеченный в свое время специальной премией, превратился в нечто, обозванное «информационным центром». Чудесные дубовые столы уступили место ужасным банкетным, отделанным к тому же белым пластиком. Команда телефонистов, присланных телефонной компанией, провела пятьдесят временных линий. Другая команда опустошила каминную гостиную и устроила в ней теле- и радиоцентр. Через роскошные холлы пролегли похожие на змей толстые кабели, а переднюю лужайку изуродовала тарелка спутниковой антенны.

Ближе к вечеру появились телевизионщики — из Нью-Йорка и Вашингтона. И такое зло взяло Джека Эшкрофта, что он удалился в свой кабинет и остался там, приняв позу йоги и повторяя про себя Молитву о ниспослании покоя. Он не желал больше их видеть. Раздраженных продюсеров с затуманенными глазами. Смахивающих на рыбаков из Гринпорта операторов — толстых, бородатых, одетых в обноски, которыми побрезговала бы и Армия Спасения. И все они ночь напролет дулись в покер и лакали пиво.

С первым светом дня по острову рассыпались агенты секретной службы. На паромной переправе и всех ведущих к Кэннон-Пойнту дорогах появились контрольно-пропускные пункты. На крыше старого дома заняли позиции снайперы, а по широким лужайкам зашныряли, распугивая белок и прочую живность, немецкие овчарки-нюхачи, натасканные на поиск взрывчатки. Пристань бухты Коклс подверглась нападению пиратов, выдававших себя за телерепортеров и захвативших все суда, какие только оказались на месте. Цены моментально взлетели до небес. Бригаде Си-Эн-Эн пришлось довольствоваться двенадцатифутовым «зодиаком» с незаделанной дыркой в днище, за который они выложили сумасшедшую сумму — 500 (пятьсот) долларов. Наблюдение за проливом вели два катера береговой охраны. В половине десятого к отелю «Мэнхетсет Инн» подъехал чартерный автобус с пресс-корпусом Белого дома. Репортеры ринулись в и без того разграбленную столовую Джека Эшкрофта, как толпа беженцев в регистрационный центр.

В общем, все было так, как и должно быть, когда в начале одиннадцатого шум рассекающих воздух лопастей заставил всех повернуться в направлении залива Пеконик. Небо с утра хмурилось и угрожало дождем, но потом тучи рассеялись, и восточная окраина Лонг-Айленда засверкала под яркими лучами зимнего солнца. Над Чекит-Пойнт захлопал на ветру американский флаг. Громадный баннер со словами ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ПРЕЗИДЕНТ БЕКУИТ украшал крышу яхт-клуба, так что находившиеся на борту пролетевшего вертолета без труда прочитали приветствие. Толпы островитян растянулись вдоль Шор-роуд, а школьный оркестр исполнил — не совсем гладко, но с большим воодушевлением — «Салют Командиру».[11 - «Салют Командиру» (Hail to the Chief) — Президентский гимн, исполняется при его официальных появлениях на публике военным оркестром.]




Борт номер Один прошел над Нассау-Пойнт и Грейт-Хог-Нек и, развернувшись на небольшой высоте над водами залива Саутхолд, устремился к Конклин-Пойнт. Первой зависший над Шелтер-Айленд президентский вертолет увидела толпа на Шор-роуд. Облепившие катера и яхты операторы навели камеры на цель и начали снимать. Борт номер Один проплыл над бухтой Деринг и плавно опустился на лужайку Кэннон-Пойнт.

Дуглас вместе с Элизабет, Майклом и двумя гончими уже ждал гостя. Джеймс и Анна Бекуит сошли по короткому трапу — в загородных костюмах и темно-зеленых непромокаемых куртках.

Удостоверить прибытие высокого гостя была допущена небольшая группа репортеров, так называемый ближний пул.

— Почему вы здесь? — крикнул, перекрывая затихающий шум двигателей, корреспондент из «Эй-би-си Ньюс».

— Мы просто решили немного отдохнуть у старого друга, — крикнул в ответ президент и улыбнулся.

— Куда вы сейчас пойдете?

Дуглас Кэннон сделал шаг вперед.

— В церковь.

Реплика сенатора явно застигла врасплох первую леди, Анну Бекуит. Как и ее муж, она была атеистом и с трудом переносила обязательные еженедельные походы в епископальную церковь Святого Иоанна, где проводила целый час в неискренних молитвах и притворных размышлениях. Однако же час спустя вереница машин с ревом пронеслась по Манхенсет-роуд к церкви Святой Марии. И вскоре два заклятых противника стояли плечом к плечу перед кафедрой — Бекуит в синем блейзере, Кэннон в потертом твидовом пиджаке с дырками на локтях — и вовсю горланили «Господь наш — твердыня».

В полдень мужчины решили пройтись под парусом, хотя погода никак не благоприятствовала таким прогулкам — температура едва достигала сорока градусов по Фаренгейту,[12 - — 4 °C] а ветер носился над проливом Шелтер-Айленд со скоростью пятнадцать миль в час. К большому неудовольствию агентов секретной службы два упрямца взошли на борт «Афины» и отдали швартовы.

Сначала суденышко шло на моторной тяге, но потом, миновав узкую часть канала, отделяющего Шелтер-Айленд от мыса Норт Форк Лонг-Айленда, над ним затрепетал парус, и «Афина» вошла в открытые воды залива Гардинер. Чуть поотстав, за ней двигались катер береговой охраны, два «Бостонских китобоя» с агентами секретной службы и с полдюжины разношерстных плавсредств, битком набитых репортерами и операторами. Не обошлось и без приключений: арендованный Си-Эн-Эн дырявый «Зодиак» дал течь и затонул неподалеку от скал Корнелиус-Пойнт.




— Итак, мистер президент, — сказал Дуглас Кэннон, — теперь, когда мы покрасовались перед публикой, почему бы вам не открыть секрет: какого черта это все значит?

Как раз в это время «Афина» совершала плавный разворот в сторону Плам-Айленд, грациозно накренившись на правый борт. Кэннон сидел за штурвалом, Бекуит расположился за его спиной.

— Мы с вами, мистер президент, никогда не были большими друзьями. Более того, единственное непротокольное мероприятие, на котором мы присутствовали вместе, это похороны моей жены.

— Да, в Сенате нам приходилось соперничать, — согласился Бекуит. — С тех пор много воды утекло. И перестань называть меня мистером президентом, Дуглас. Мы слишком давно знаем друг друга, так что вполне можем обходиться без подобной ерунды.

— Соперничества у нас не получилось, Джим. Вы с Анной, едва появившись в Вашингтоне, сразу нацелились на Белый дом. А мне нравилось работать в Сенате, заниматься законами. Мне нравилось быть законодателем.

— И ты был чертовски хорошим законодателем. Одним из лучших за всю историю.

— Спасибо, Джим. — Кэннон поднял голову, посмотрел на парус и нахмурился. — Кливер немного провис, мистер президент. Как насчет того, чтобы немного поработать руками?

Позади слева остался Ориент-Пойнт. С берега им протрубили сирены. Впереди, прямо по курсу, показался Плам-Айленд. Кэннон повернул на юг, к Гардинер-Айленд.

— Хочу, чтобы ты поработал на меня, — внезапно сказал Бекуит. — Ты нужен мне и нужен стране.

— Чем заниматься?

— Я хочу, чтобы ты отправился моим послом в Лондон. Не могу стоять в стороне и смотреть, как шайка протестантских головорезов подрывает мирный процесс. Мне нужен надежный человек. Того же хочет и Тони Блэр.

— Джим, мне семьдесят один год. Я в отставке и всем доволен.

— Если нам не удастся установить в Северной Ирландии мир, насилие там достигнет уровня семидесятых. Я не хочу брать такую ответственность и не прощу себе, если все пойдет по старому сценарию. Думаю, тебе такой вариант тоже не по вкусу.

— Но почему именно я?

— Потому что ты видный и уважаемый государственный деятель. Потому что твои предки приехали сюда из Северной Ирландии. Потому что в публичных заявлениях от тебя одинаково доставалось и ИРА, и протестантскому большинству. Потому что обе стороны верят в твою честность и непредвзятость. — Бекуит немного помолчал, глядя на воду, мимо Кэннона. — И потому что твой президент просит тебя сделать это для твоей страны. В Вашингтоне такое кое-что да значило. Думаю, ты не забыл. И не заставляй меня просить дважды.

— Ты кое-что забываешь, Джим.

— О покушении на твоего зятя в прошлом году?

— И на мою дочь. Полагаю копия докладной записки Майкла дошла до Овального кабинета. Майкл считает, что за взрывом самолета «Трансатлантик» стоит один из ваших спонсоров. И, откровенно говоря, я ему верю.

— Я читал его докладную. — Бекуит нахмурился. — Майкл был отличным офицером, но его выводы бьют мимо цели. Предполагать, что такой человек, как Митчел Эллиотт, имеет какое-то отношение к теракту просто смешно. Поверь, будь против него хоть что-то, я бы использовал всю свою власть. Эллиотт не ушел бы от наказания. Но ничего нет, Дуглас. Самолет сбили палестинцы из «Меча Газы».

— Стоит тебе внести мою кандидатуру, как все ваши денежные мешки поднимут жуткий крик. Лондон всегда достается самому крупному меценату.

— Знаешь, в чем одно из преимуществ быть подбитой уткой? Мне теперь наплевать, что говорят денежные мешки.

— Думаешь, я пройду утверждение?

— Пройдешь, как под парусом.

— Я бы на твоем месте не был так уверен. Сенат сильно изменился с нашего времени. Твоя партия посадила там кучку сердитых молодых людей, и они ведут себя так, словно собираются спалить все дотла.

— С ними я разберусь.

— Не хочу получать по яйцам только за то, что пару раз покурил травки. Черт возьми, я был тогда профессором в колледже, а в шестидесятые и семидесятые в Нью-Йорке все баловались марихуаной.

— Я не баловался.

— Что ж, это многое объясняет.

Бекуит рассмеялся.

— Я лично поговорю с председателем комитета по иностранным делам. Ему будут даны ясные и недвусмысленные указания. Уверен, единодушная поддержка твоей кандидатуры будет обеспечена.

Кэннон принял задумчивый вид и даже покачал головой, но оба уже знали, что решение принято.

— Мне нужно время. Надо поговорить с Элизабет и Майклом. У меня двое внуков. Переезд в Лондон в моем нынешнем положении дело нелегкое.

— Тебя никто не торопит, Дуглас. Думай сколько надо.

Кэннон оглянулся на преследующую их небольшую флотилию и вздохнул.

— Когда надо, эта береговая охрана шастает черт знает где. А пару лет назад такой катер был бы мне кстати.

— А, да, — кивнул президент. — Читал о твоем несчастье. Ты вроде бы едва не утонул у маяка Монтаук? Не понимаю, как столь опытный моряк мог выйти в море, не подготовившись к шторму!

— Каприз природы! Летом никаких штормов здесь не бывает.

— Каприз природы? Это что-то новенькое. Надо было слушать радио да почаще посматривать на небо. И где только тебя учили навигации?

— Я вел полный мониторинг погодных данных. Говорю тебе, каприз природы.

— Какой, на хрен, каприз. Думаю, все дело в том, что в свое время ты слишком глубоко затягивался травкой.

Оба рассмеялись.

— Пожалуй, нам пора возвращаться, — сказал Кэннон. — Приготовьтесь к развороту, мистер президент.




— Он хочет, чтобы я отправился в Лондон на смену Эдварду Хэтуэю в качестве посла, — торжественно объявил Кэннон, поднимаясь из винного подвала с пыльной бутылкой «бордо». Президент и первая леди уже отбыли восвояси; дети уснули наверху. Майкл и Элизабет устроились на пышных кушетках поближе к огню. Кэннон открыл бутылку и разлил вино по трем бокалам.

— И что ты ему сказал? — спросила Элизабет.

— Сказал, что мне надо обсудить все с семьей.

— Но почему ты? — удивился Майкл. — Джеймса Бекуита и Дугласа Кэннона друзьями назвать трудно.

Кэннон повторил аргументы президента.

Майкл согласно кивнул.

— Бекуит прав. Ты ругал всех участников конфликта — ИРА, протестантских боевиков, даже британцев. Тебя знают по работе в Сенате. Ты пользуешься всеобщим уважением. Я бы сказал, лучшей кандидатуры на должность посла при Сент-Джеймсском дворе президенту не найти.

Элизабет нахмурилась — слова мужа явно пришлись ей не по вкусу.

— Но ему семьдесят один год, он в отставке и у него два внука, — напомнила она. — Не самое лучшее время отправляться послом за океан.

— Президенту не отказывают, — сказал Кэннон.

— Прежде чем обращаться к тебе с таким предложением, президенту следовало бы как следует обо всем подумать, — резко возразила Элизабет. — К тому же должность посла в Лондоне всегда считалась политической. Пусть Бекуит отправляет туда кого-нибудь из своих спонсоров.

— Блэр попросил Бекуита не присылать постороннего человека. Ему нужен либо карьерный дипломат, либо политик с определенным статусом… кто-то вроде твоего отца, — с ноткой обиды заметил Кэннон и, подойдя к камину, принялся ворошить кочергой угли. — Ты права, Элизабет, мне семьдесят один, и я, наверно, слишком стар, чтобы взваливать на плечи такой груз ответственности. Но ко мне обратился мой президент, и, черт возьми, я сам хочу поехать туда. Если мне удастся помочь мирному урегулированию в Северной Ирландии, это намного превзойдет все мои достижения в Сенате.

— Ты так говоришь, папа, как будто уже все решил.

— Решил, но мне нужно ваше благословение.

— А как же твои внуки?

— Следующие шесть месяцев моим внукам будет все равно, кто перед ними прыгает — я или мои собачки.

— Есть еще кое-что, Дуглас, — сказал Майкл. — В прошлом месяце некая новая протестантская организация вполне убедительно продемонстрировала, что готова и способна атаковать едва ли не любые цели.

— Понимаю, работа не лишена риска. Откровенно говоря, я бы хотел понять природу угрозы и получить такую ее оценку, которой мой бы доверять.

— Что ты такое говоришь, папа? — встревожилась Элизабет.

— А вот что. Мой зять работал в Центральном Разведывательном Управлении и занимался террористическими группировками. Дело ему знакомое да и контакты у него кое-какие есть. Я бы хотел, чтобы он использовал эти контакты и дал мне свое заключение по интересующему нас вопросу.

— Я пробуду в Лондоне не больше двух-трех дней, — сказал Майкл. — Туда и обратно.

Элизабет взяла сигарету, щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась.

— Да, конечно. Помнится, в последний раз ты тоже так говорил.




Глава восьмая


Миконос — Каир




Белая оштукатуренная вилла, казалось, вцепилась в скалы мыса Маврос, прикрывающего вход в бухту Панормос. Вилла пустовала пять лет, лишь летом ее ненадолго снимала компания сильно пьющих английских брокеров. Предыдущие владельцы, американский романист с потрясающе красивой женой-мексиканкой, покинули здешние места из-за непрекращающихся ветров. Поручив виллу заботам Ставроса, самому известному агенту по недвижимости в северной половине острова, они улетели в Тоскану.

Француз по имени Делярош — по крайней мере Ставрос считал его французом — ничего не имел против ветров. На Миконосе он появился прошлой зимой, с перевязанной правой рукой, и дом купил после пятиминутного осмотра. В тот вечер Ставрос отпраздновал сделку в таверне Ано Мера, щедро угостив всех завсегдатаев вином и узо. Пили, разумеется, за здоровье француза. С тех пор загадочный мсье Делярош стал самым популярным человеком в северной части Миконоса, хотя никто, за исключением Ставроса, так и не увидел его лица.




Уже через несколько недель странный француз сделался главным объектом досужих спекуляций жителей Миконоса. Всех интересовало, чем он зарабатывает на жизнь. Делярош писал картины, но когда Ставрос предложил устроить выставку его работ в галерее одного хорошего знакомого, он отказался, заявив, что никогда не продает свои работы. Делярош отлично водил мотоцикл, но когда Критос, хозяин таверны в Ано Мера, попытался привлечь его в местный клуб, он ответил, сказав, что предпочитает кататься в одиночку. Некоторые полагали, что француз — богатый наследник и деньги ему ни к чему, но весь ремонт на вилле он произвел сам, собственными руками, а в местных лавках его знали как бережливого покупателя. К нему никто не приезжал, он не устраивал вечеринок и даже не приводил женщин, хотя многие из местных девушек охотно предоставили бы ему свои услуги. Дни его были похожи один на другой: он гонял на итальянском спортивном мотоцикле, писал картины и занимался ремонтом виллы. Вечерами его часто видели сидящим на скалах в Линосе, неподвижным, с устремленным в море взглядом. Именно там, если верить мифу, Посейдон утопил Аякса, изнасиловавшего Кассандру.




Весь день Делярош провел на Сиросе, а вечером, когда солнце погрузилось в море и работать стало невозможно, вернулся паромом на Миконос. Когда судно вошло в залив Корфос и причалило в Коре, он отошел в сторонку, закурил сигарету и стал ждать, пока все сойдут на берег.

Погода не всегда располагала к поездкам на мотоцикле, и для холодных и дождливых дней Делярош заранее купил «вольво»-фургон. Машина стояла на пустынной стоянке у паромного терминала. Делярош открыл заднюю дверцу и положил в багажное отделение вещи: большой, плоский ящик с холстами и палитрой и чемоданчик с кистями и красками. Потом он сел за руль и повернул ключ.

Путь до мыса Маврос занял несколько минут — Миконос маленький остров, примерно десять на шесть миль, и автомобилей здесь немного, тем более зимой. Пейзаж в желтоватом свете придорожных фонарей напоминал лунный: голый, каменистый, безлесный, с резкими чертами, сглаженными тысячами лет человеческого присутствия.

Делярош свернул на гравийную дорогу к вилле и уже через минуту вышел из машины. Дул сильный ветер, и ему пришлось приложить силу, чтобы захлопнуть дверцу. По заливу Панормас шли волны. Делярош прошел к двери и вставил ключ в замок, но прежде чем войти, вынул из плечевой кобуры под кожаной курткой автоматическую «беретту». Он шагнул через порог, и в тот же момент сработала охранная система. Делярош выключил звонок, зажег свет и обошел виллу, методично проверяя каждую комнату.

Проведя на воздухе целый день, он проголодался, а потому первым делом приготовил себе ужин: омлет с луком, грибами и сыром, пармскую ветчину, перец и поджаренный в оливковом масле с чесноком хлеб.

Перенеся еду на деревянный обеденный стол, Делярош включил компьютер, вошел в Интернет и почитал газету. В доме было тихо, и только в окна, выходившие на залив, стучал ветер.

Просмотрев газеты, он проверил электронную почту. Сообщение было только одно, и на экране оно выглядело как бессмысленная серия цифр. Делярош ввел пароль, и цифры преобразовались в текст. Он закончил ужин, изучая досье человека, которого ему предстояло убить.




Большую часть жизни Жан-Поль Делярош провел во Франции, но при этом он совсем не был французом. Делярош работал на КГБ, где значился под кодовым именем Октябрь. Зона его оперативной деятельности охватывала Западную Европу и Ближний Восток; его задача формулировалась просто: сеять хаос в НАТО, содействуя росту напряжения во входящих в его состав странах. После крушения Советского Союза, когда преемник КГБ, Служба внешней разведки, стараясь произвести благоприятное впечатление на мир, отказался от услуг таких, как Делярош, последнему ничего не оставалось, как заняться частной практикой. В самом скором времени он стал самым успешным и самым высокооплачиваемым из работающих по контракту киллеров. Теперь Делярош работал только на одного человека, называвшего себя Директором и платившего ему миллион долларов в год.




Над скалами еще висел туман, когда Делярош, оседлав маленький итальянский мотороллер, уже катил по узкой дороге, вьющейся вдоль берега над заливом Панормос. Он позавтракал в таверне в Ано Мера — рыба, рис, хлеб и салат с оливками и вареным яйцом, — после чего отправился на расположенный в центре деревни рынок. Несколько арбузов поместились в большой бумажный пакет, который Делярош, продолжив путь, держал между ногами.

Пустынная дорога привела его в безлюдные холмы над заливом Мердиас. Делярош остановился у громадного, вросшего в землю камня. Достав из пакета первый арбуз, он поставил его на камень примерно на высоте человеческого роста, а еще три арбуза разложил на дороге с промежутком в двадцать метров. Проехав по дороге метров двести, Делярош развернулся и остановился. «Беретта» лежала в кобуре под левой рукой. Он натянул черные кожаные перчатки, лежавшие во внутреннем кармане и огляделся. Годом раньше человек, которого ему поручили убить, прострелил Делярошу правую руку. Впервые за всю свою карьеру профессионального киллера он не выполнил условия контракта. Пуля оставила на руке уродливый шрам. Ему не составляло труда изменить внешность — отрастить бороду, носить солнцезащитные очки и шляпу, перекрасить волосы, но шрам на руке можно было только спрятать.

Мотороллер вдруг сердито рыкнул, сорвался с места и понесся по дороге, оставляя за собой облако пыли. Ловко маневрируя между камнями и выбоинами, Делярош снял с руля правую руку, достал пистолет и навел на приближающуюся мишень. Три выстрела прозвучали один за другим.

Он остановился, развернулся и вернулся, чтобы взглянуть на мишень.

Все три пули прошли мимо.

Делярош тихонько выругался и попытался проанализировать ситуацию, чтобы найти ошибку. Посмотрел на руки. Никогда раньше он не надевал перчатки — они мешали ощущать оружие, снижали чувствительность ладони и пальцев. Делярош снял их, сунул «беретту» в кобуру, вернулся к исходному месту и развернулся.

Лавируя между арбузами, он пронесся по дороге, выхватил пистолет и выстрелил в мишень. Арбуз разлетелся ярко-красными брызгами.

Не останавливаясь, Делярош поехал дальше.




Ахмед Хусейн снимал квартиру в приземистом четырехэтажном доме в Ма’ади, грязном, растянувшемся вдоль берега Нила южном пригороде Каира. Хусейн был мал ростом, меньше пяти с половиной футов, и не отличался крупным телосложением. Волосы он носил короткие, бороде предоставлял полную свободу расти так, как ей вздумается. Еду ему приносили в квартиру, там же Хусейн принимал посетителей, а из дому выходил пять раз в день только для того, чтобы помолиться в находящейся через улицу мечети. Лишь изредка он захаживал выпить чаю в соседнюю с мечетью кофейню, чем вызывал недовольство охранников, предпочитавших, чтобы их подопечный сразу возвращался в квартиру. Иногда, отправляясь в мечеть, вся толпа — секьюрити не были профессионалами — усаживалась в синий «фиат», но чаще они шли туда пешком.

Все это было в досье.

В Каир Делярош отправился через три дня после получения заказа, хмурым безветренным утром. Он выпил кофе на террасе над выступающим в тихое море мысом Маврос, потом доехал на «вольво» до Коры, где и оставил машину на парковочной стоянке. В Афины можно было отправиться и прямым рейсом, но Делярош решил сначала добраться паромом до Пароса, а уже оттуда вылететь в столицу. Спешить было некуда, и ему хотелось удостовериться в отсутствии «хвоста». Когда судно, выйдя из залива Корфос, обогнуло островок Делос, Делярош прогулялся по палубам, запоминая лица пассажиров.

Сойдя на берег в Паросе, он сразу взял такси до аэропорта, где сначала заскочил в телефонную будку, потом остановился у газетного киоска и наконец посидел в кафе. Не обнаружив ни знакомых лиц, ни каких-либо других признаков слежки, Делярош купил билет до Афин и сел в самолет. Удостоверившись, что среди пассажиров нет никого, кто путешествовал с ним на пароме, он облегченно откинулся на спинку кресла и до конца недолгого полета смотрел на раскинувшееся далеко внизу серо-зеленое зимнее море.

Оставшуюся часть дня Делярош провел, посещая исторические места столицы, а вечером сел на самолет, отправляющийся в Рим. Перейдя на ломаный английский с голландским акцентом, он зарегистрировался под именем Карела ван дер Стадта в маленькой гостинице неподалеку от Виа Венето.

Рим встретил его холодом и сыростью, но голод заставил выйти из отеля и пройтись под начавшим накрапывать мелким противным дождиком до знакомого по прежним визитам в Вечный город ресторана на Виа Боргезе. Официанты принесли красное вино и заставили стол многочисленными закусками: помидорами и моццареллой, тушеными баклажанами и маринованными в оливковом масле со специями перцами, омлетом и ветчиной. Когда с закусками было покончено, официант просто спросил:

— Мясо или рыба?

Делярош выбрал рыбу и съел морского окуня с вареной картошкой.

После обеда он вернулся в отель, сел за маленький письменный стол, включил ноутбук, вошел в Интернет и скачал зашифрованный файл. После ввода пароля бессмысленный набор цифр снова преобразовался в текст, содержавший последний отчет тех, кто вел наблюдение за Ахмедом Хусейном в Каире. В свое время Октябрь работал на профессиональную спецслужбу, одну из лучших в мире разведки, так что прочитав отчет, он сразу понял, что Хусейна ведут мастера высокого класса, скорее всего, агенты израильского Моссада.

Утром следующего дня Делярош взял такси до аэропорта Леонардо да Винчи и купил билет на рейс египетской компании до Каира. Там он поселился в неприметной гостинице в центре города и первым делом переоделся. Приближался вечер, когда такси доставило его в Ма’ади. Машина промчалась по Корнишу, объезжая запряженными мулами повозки и избегая встреч с бесшабашными мотоциклистами. В лучах опускающегося за горизонт солнца Нил превратился в широкую золотистую ленту.

На закате Делярош поужинал сладким горошком и выпечкой в кофейне напротив дома, где жил «объект». Муэдзин созывал правоверных к вечерней молитве, и к мечети стекались десятки людей. Был среди них и Ахмед Хуссейн, окруженный пестрой толпой телохранителей. Проводив его взглядом, киллер заказал еще чаю — план убийства уже вырисовывался.




На следующий день в назначенное время Делярош сидел на залитой солнцем террасе кафе отеля «Нил-Хилтон». Среди расположившихся неподалеку туристов и богатых египтян взгляд его выбрал светловолосого мужчину в темных очках, перед которым стояла большая бутылка пива «Стелла» и полупустой стакан. Рядом со стулом стоял черный «дипломат».

Делярош подошел к столику.

— Вы не возражаете? — спросил он по-английски с голландским акцентом.

— Вообще-то я уже ухожу, — ответил мужчина, поднимаясь.

Делярош сел и заказал ланч.

Потом переставил «дипломат» поближе.




После ланча он украл мотороллер. Хозяин оставил свою игрушку возле отеля, рядом с шумной, если не сказать сумасшедшей, площадью Тахрир, и Делярошу понадобилось несколько секунд, чтобы вскрыть замок зажигания и завести мотор. Темно-синий, покрытый слоем мелкой каирской пыли, мотороллер не бросался в глаза и находился, похоже, в хорошем рабочем состоянии. На руле даже висел шлем с темным щитком.

Он повернул на юг, в ту часть города, которая называется Гарден-Сити, миновал укрепленное американское посольство и проехал мимо запущенных, медленно разрушающихся вилл, печально напоминающих о более счастливых временах. Содержимое «дипломата», девятимиллиметровая автоматическая «беретта» с глушителем, уже переместилось в плечевую кобуру. Промчавшись по узкой улочке мимо старого отеля «Шеферд», киллер свернул на Корниш и устремился на юг вдоль Нила.

В Ма’ади Делярош оказался перед закатом и, остановившись в двухстах метрах от мечети, купил у уличного торговца плоскую пресную лепешку и пару апельсинов. Он не стал снимать шлем, зная, что ждать осталось недолго. Из громкоговорителей уже звучал, разносясь над кварталом, зычный голос муэдзина.




Из дома, окруженный телохранителями, вышел Ахмед Хусейн и, перейдя улицу, исчез в мечети. Делярош дал мальчишке несколько смятых пиастров, сел на мотороллер и завел мотор.

Согласно данным наблюдения, Хусейн всегда проводил в мечети не меньше десяти минут. Делярош проехал полквартала и остановился у киоска, где неспешно купил пачку египетских сигарет, лезвия для бритья и немного сладостей. Покупки он положил в большой пластиковый пакет, где уже лежали хлеб и апельсины.

Люди уже начали выходить из мечети.

Делярош завел мотор.

Из полумрака появился Хусейн с кучкой охранников.

Делярош дал газу, и мотороллер скакнул вперед. Он мчался по узкой улочке, огибая пешеходов и отворачиваясь от встречных машин с ловкостью, выработанной долгими тренировками. Перед мечетью киллер сбросил скорость. Почуяв опасность, телохранители засуетились и попытались заслонить Хусейна.

Делярош сунул руку под пиджак и выхватил «беретту». Он прицелился в лицо, но потом слегка опустил пистолет и трижды спустил курок. Все три пули попали Ахмеду Хусейну в грудь.

Двое из телохранителей уже вытаскивали из-под одежды оружие. Делярош выстрелил еще дважды, одному в сердце, другому в горло. Двое оставшихся охранников бросились на землю. Делярош дал газу и помчался дальше по улице.

Через несколько минут, уже растворившись среди убогих лачуг южного Каира, он бросил мотороллер прямо на улице и швырнул пистолет в сточную канаву.

Спустя два часа киллер уже поднимался на борт самолета авиакомпании «Алиталия», следующего в Рим.




Глава девятая


Лондон




— Как долго вы собираетесь пробыть в Соединенном Королевстве? — хмуро спросил офицер паспортного контроля.

— Всего лишь один день.

Майкл Осборн протянул паспорт, выданный на его настоящее имя, поскольку все подложные паспорта — по крайней мере те, о которых было известно — Управление потребовало сдать после сразу после удовлетворения прошения об отставке. За годы службы в ЦРУ он обзавелся несколькими, о которых начальство и не ведало, — дружественные спецслужбы нередко оказывали такую профессиональную любезность чужим агентам. При необходимости Майкл мог выдать себя за испанца, итальянца, израильтянина или француза. У него был даже египетский, полученный от источника, работавшего в разведслужбе этой страны, так что в некоторые арабские страны Майкл въезжал не как чужак, а как практически свой. После ухода из ЦРУ ни одна из спецслужб не стала требовать возвращения документов, и все они хранились сейчас в надежном сейфе Дугласа Кэннона в доме на Шелтер-Айленде.

Проверка паспорта затянулась дольше обычного — очевидно, фамилия Майкла значилась в списке британских служб безопасности. Последний его визит в Англию совпал по времени с атакой террористов из «Меча Газы» на аэропорт Хитроу. Тогда же у него состоялась несанкционированная встреча с Иваном Дроздовым, перебежчиком из КГБ, которого опекала МИ6 и который был убит вечером того же дня.

— Где вы намерены остановиться? — тем же бесстрастным тоном осведомился офицер, не спуская глаз с экрана стоящего перед ним компьютера.

— В Лондоне.

— Где именно в Лондоне, мистер Осборн? — Офицер поднял голову и посмотрел на него.

Майкл назвал адрес отеля в Найтсбридже, который был тут же внесен в соответствующую графу. Что будет дальше, Майкл хорошо знал — офицер передаст сведения своему начальнику, а тот передаст их в британскую службу внутренней безопасности, МИ5.

— Вы заказали номер в отеле, мистер Осборн?

— Да, заказал.

— На чье имя?

— На свое.

Офицер наконец протянул ему паспорт.

— Всего хорошего, сэр.

Майкл подхватил легкую дорожную сумку, прошел через таможню и оказался в зале для прибывающих пассажиров. Еще в самолете, подлетая к Лондону, он позвонил в знакомое бюро и попросил прислать за ним машину. Взгляд прошел по толпе встречающих, отыскивая водителя и возможные признаки наблюдения: знакомое лицо, напряженные глаза… Шофер стоял чуть в сторонке — невысокий парень в темном костюме с картонным плакатиком, на котором было написано М-р Стэффорд. Подойдя к нему, Майкл коротко бросил:

— Пошли.

— Вашу сумку, сэр?

— Спасибо, не надо.




«Ровер»-седан медленно полз по забитому в утренний час пик шоссе в направлении Уэст-Энда. Майкл сидел сзади, изредка поглядывая в окно. Автомагистраль уступила место фасадам отелей, растянувшихся вдоль Кромвель-роуд. Майкл хорошо знал Лондон — в бытность свою оперативником он более десяти лет прожил в Челси. Большинство находящихся за границей офицеров ЦРУ пользовались дипломатическим прикрытием и работали в посольстве, но Майкл служил в контртеррористическом отделе, и ему часто приходилось бывать в самых разных странах Европы и Ближнего Востока, вербовать агентов, встречаться с самыми разными людьми. Заниматься всем этим под дипломатическим прикрытием было невозможно, поэтому он действовал под «неофициальным прикрытием», выдавая себя за представителя компании, разрабатывающей новые компьютерные системы для бизнеса. Такая компания действительно существовала — правда, под опекой ЦРУ, — что давало Майклу возможность, не вызывая подозрений, путешествовать по Европе и Ближнему Востоку.

Эдриан Картер, его контролер, часто говорил, что если кто и рожден быть шпионом, то это Майкл Осборн. Осборн-старший работал в годы войны в Отделе Стратегических Служб, а затем продолжил службу уже в сменившем ОСС ЦРУ. Вместе с матерью, Александрой, Майкл переезжал с ним из одной столицы в другую — Рим, Бейрут, Афины, Белград, Мадрид, — в промежутках лишь ненадолго останавливаясь в Вашингтоне. Пока отец охотился на русских шпионов, жена и сын знакомились с культурой и изучали языки. Смуглая кожа и темные волосы позволяли Майклу сходить за итальянца и испанца, а иногда и за ливанского араба. Ему нравилось проверять себя на рынках и в кафе, где его часто принимали за «своего». Он говорил по-итальянски с римским акцентом и по-испански, как уроженец Мадрида. У него возникали некоторые проблемы с греческим, но зато арабский Майкл постиг в совершенстве, так что торговцы на бейрутском базаре никогда его не обманывали, считая настоящим ливанцем.

Седан остановился у небольшого отеля. Майкл расплатился с водителем и вышел. Ни швейцара, ни консьержа здесь не было — только хорошенькая девушка-полька за дубовым столом. Ключи висели на крючках у нее за спиной. Майкл зарегистрировался и попросил разбудить его в два часа дня.

Отставка не избавила Майкла от здоровой профессиональной паранойи. Пять минут он тщательно осматривал комнату, проверил все шкафы, заглянул под лампы и даже разобрал, а потом собрал телефон. Ритуал был привычный — он исполнял его тысячи раз в самых разных номерах отелей сотен городов. «Жучок» попался лишь однажды — достойный места в музее уродец советского производства обосновался в трубке телефона в комнате гостиницы в Дамаске.

Ничего не найдя, Майкл включил телевизор и посмотрел утренние новости на канале Би-Би-Си.

Секретарь по делам Северной Ирландии Мо Моулам заявила, что новой протестантской группировке, называющей себя Бригадой Освобождения Ольстера, не удастся сорвать мирные переговоры. Она также призвала главного констебля КПО, Ронни Флэнагана, удвоить усилия по розыску лидеров террористов.

Майкл выключил телевизор, лег, не раздеваясь, на кровать и закрыл глаза. Закутавшись в одеяло, он уснул сразу и проснулся только от пронзительного телефонного звонка. В какой-то момент Майклу показалось, что его перебросили за «железный занавес», но, сняв трубку, успокоился — девушка-полька вежливо сообщила, что уже два часа.

Он попросил принести кофе, принял душ, переоделся в джинсы, черный свитер и синий блейзер, а выйдя из номера, повесил на ручку табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и оставил на косяке контрольку.

Небо было цвета пороха, и ветер гнул деревья в Гайд-парке. Майкл поднял воротник пальто, завязал шарф на шее и зашагал — сначала по Найтсбриджу, потом по Бромптон-роуд. Вскоре он заметил слежку: лысоватый мужчина лет сорока с лишним, кожаная куртка, щетина на подбородке. Неприметный, заурядный, безобидный — то, что и надо для наружного наблюдения.

Майкл съел омлет во французском кафе на Бромптон-роуд и просмотрел «Ивнинг стандард». Внимание привлекло сообщение об убийстве в Египте лидера мусульманской террористической группы «Хамас». Он перечитал статью и, все еще размышляя о прочитанном, вышел из кафе и направился к «Хэрродсу». Лысоватого мужчину сменил другой, столь же неприметный, только в зеленом пальто «Барбер» вместо кожаной куртки. Майкл вошел в магазин, заглянул по традиции в уголок памяти Доди и Дианы и встал на эскалатор. Человек в пальто последовал за ним. Майкл купил шотландский свитер для Дугласа и пару сережек для Элизабет, потом спустился и еще немного походил по продовольственному отделу. Теперь его «хвостом» стала довольно симпатичная молодая женщина в джинсах, армейского стиля высоких ботинках и светло-коричневой стеганой куртке.

Пришел вечер, а вместе с ним дождь и порывистый ветер. Майкл оставил пакет с покупками у дежурной в отеле и поймал такси. Следующие полтора часа ушли на то, чтобы избавиться от слежки: он путал следы, пересаживаясь с такси на автобус, меняя автобус на метро, и в конце концов — через Белгравию, Мэйфейр и Вестминстер — оказался на Слоун-сквер, откуда пешком добрался до набережной Челси.

Майкл стоял под дождем, глядя на огни Челси-бридж. С той ночи, когда на этом самом месте была застрелена Сара Рэндольф, прошло больше десяти лет, но память сохранила все детали случившегося. Он видел, как она шла к нему, в длинной юбке, танцующей над высокими сапогами, как светили сквозь повисший на рекой туман огни набережной. А потом откуда-то из темноты возник черноволосый человек с яркими голубыми глазами и пистолетом с глушителем — киллер, работавший на КГБ, которого Майкл знал только по кличке, Октябрь, и который позже пытался убить уже самого Майкла и Элизабет на Шелтер-Айленд. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как брызжет красным будто взорвавшееся лицо Сары. Управление уверяло его, что Октябрь погиб, но теперь, прочитав в газете сообщение об убийстве в Каире Ахмеда Хусейна, Майкл уже не был в этом уверен.




— Думаю, за мной следили, — сказал Майкл, глядя в окно, выходящее на Итон-плейс.

— За тобой точно следили, — отозвался Грэм Сеймур. — Твой паспорт в списке департамента. В свой последний визит на наш чудный остров ты вел себя очень, очень нехорошо. Мы вели тебя от Хитроу.

Майкл принял от Грэма стакан с виски и опустился в плетеное кресло у камина. Хозяин открыл вырезанную из черного дерева сигаретницу и, достав две штуки «данхилла», предложил одну гостю, а другую взял себе. Некоторое время они сидели молча, два старых приятеля, уже поделившихся последними новостями и теперь просто получающих удовольствие в компании друг друга. Тихо звучала музыка Вивальди. Грэм закрыл глаза, смакуя вкус сигареты и виски.

Грэм Сеймур работал на контртеррористическое подразделение МИ5. Как и Майкл, он пошел по стопам отца. Его отец тесно сотрудничал с Джоном Мастерманом во время проведения операции «Двойной Крест», когда захваченных МИ5 немецких шпионов заставляли играть против их хозяев из абвера. После войны он остался в МИ5, но работал уже против русских. Гарольд Сеймур был легендарной личностью, и сын то и дело сталкивался с памятью о нем, навечно сохранившейся в файлах службы. Майкл прекрасно понимал товарища, потому что и сам ощущал такое же давление, раз за разом попадая в тень отца в ЦРУ. Они сошлись в ту пору, когда Майкл жил в Лондоне. Обменивались информацией. Прикрывали друг другу тыл. Однако в том бизнесе, которым оба занимались, даже дружба имела строго очерченные границы, и Майкл никогда не доверял Грэму Сеймуру на все сто, прекрасно понимая, что если МИ5 отдаст приказ, друг без колебаний выстрелит ему в спину.

— Это ничего, что ты встречаешься с таким изгоем, как я?

— Всего лишь обед со старым приятелем. Что тут плохого? К тому же я собираюсь поделиться с ними кое-какими сплетнями о внутренней работе Лэнгли.

— Я не был в Лэнгли уже больше года.

— Ты не хуже меня знаешь, что из нашего бизнеса в отставку не уходят. Департамент не оставлял в покое моего отца до самого последнего дня. Каждый раз, когда возникала непривычная ситуация, они посылали парочку милых парней на поклон к Великому Гарольду.

Майкл поднял стакан.

— За Великого Гарольда.

— Согласен. — Грэм приложился к стакану. — Так как оно, в отставке?

— Осточертело.

— Неужели?

— Да уж, поверь. Сначала все было вроде бы нормально, тем более что я довольно долго приходил в себя, но потом… Знаешь, стал понемногу сходить с ума. Пытался писать книгу, но потом решил, что браться за мемуары в сорок восемь лет чрезвычайно опасно — можно так погрузиться в себя, что назад уже не выберешься. В результате довольствовался тем, что читал чужие книги и просто много гулял. По Манхеттену.

— Как дети? — Грэм задал вопрос со скептицизмом человека, возведшего бездетность в ранг религии. — Не поздновато стать отцом в твоем возрасте?

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? В каком еще твоем возрасте?

— Ну, тебе ведь, любовь моя, уже сорок восемь. Будь осторожен, а то ведь первая попытка сыграть в теннис с внуками может закончиться коронарным тромбозом.

— Нет, быть отцом — чудесно. Это лучшее, что у меня было в жизни.

— Но? — вставил Грэм.

— Но я целый день заперт в квартире с детьми. Поверь, от этого можно рехнуться.

— И чем же ты собираешься заниматься? На что потратишь остаток жизни?

— Может быть, погрязну в пьянстве. Плесни-ка мне еще виски.

— Пожалуйста. — Грэм ловко подхватил бутылку длинной рукой и, плавно продолжая движение, плеснул в стакан ровно на дюйм янтарной жидкости. Наблюдая за ним, Майкл не в первый уже раз восхитился его артистизмом, присутствующим в самых обычных жестах. Пожалуй, Грэм был слишком хорош для шпиона: полуприкрытые серые глаза с застывшим в них дерзким высокомерием, тонкие черты, которые были бы привлекательны на женском лице. Художник в душе, одаренный пианист, он мог бы зарабатывать на жизнь концертами, а не на сцене секретных служб, но выбрал именно последнее. Вероятно, выбор определила слава отца, «чертова героя этой мерзкой войны», как выразился однажды, перебрав бордо, сам Грэм.

— В общем, когда сенатор попросил тебя разузнать о Бригаде Освобождения Ольстера…

— Я не стал топать ногами и отказываться.

— Но Элизабет ведь видит тебя насквозь?

— Элизабет видит все и всех насквозь. Не забывай, она юрист. Причем, чертовски хороший юрист. Из нее вышел бы отличный разведчик. — Майкл замялся. — Так что ты можешь мне о ней рассказать?

— Боюсь, практически ничего. — Грэм помолчал. — Играем по старым правилам, да, Майкл? Информация не пойдет дальше тебя, так? Ты не можешь поделиться ею ни со своей бывшей конторой, ни с какой-либо другой спецслужбой. Согласен?

Майкл поднял руку.

— Честное скаутское.

Грэм говорил минут двадцать без перерыва. Британская разведслужба, как и другие структуры безопасности, до сих пор не могли с уверенностью определить численный состав Бригады Освобождения Ольстера. Были допрошены сотни членов полувоенных протестантских формирований, но ни один не дал ниточки, за которую можно было бы потянуть. Анализ действий террористов позволял сделать вывод, что группа имела солидную финансовую поддержку и опиралась на советы экспертов. При этом руководители ее были готовы пойти на крайние меры ради обеспечения своей безопасности. Чарли Бейтс, подозреваемый в убийстве Имонна Диллона, был найден застреленным в каком-то амбаре около Хиллсборо, в графстве Арма, а бомбисты в Дублине и Лондоне погибли при взрывах — сей факт публичной огласке не предавался.

— Северная Ирландия — не Западный Бейрут, — сказал Грэм. — Там нет террористов-самоубийц. Не было и нет.

— Получается, что руководители Бригады находят агентов, о связях которых с какими бы то ни было формированиями никто ничего не знает, а потом принимают меры, чтобы они исчезли и никому ничего не рассказали.

— Похоже, дело обстоит именно так, — согласился Грэм.

— В таком случае чего они хотят достичь? Каковы их цели?

— Ну, если верить их словам, цель в том, чтобы сорвать процесс мирного урегулирования. Если же судить по делам, то все указывает на то, что им мало просто отправить на тот свет нескольких простых католиков или их протестантских братьев. Эти люди наглядно продемонстрировали готовность наносить удары по самым уязвимым местам и проливать кровь невинных.

— У меня такое впечатление, что они считают врагами все стороны мирного процесса.

— Вот именно, — кивнул Грэм. — Ирландское правительство, британское правительство, Шин фейн. Думаю, лидерам подписавших соглашение протестантских партий есть чего опасаться.

— А американцам?

— Ваш сенатор Джордж Митчелл выступал посредником на мирных переговорах, а сторонники жесткой линии среди протестантов никогда не отличались большой любовью к Штатам. Они твердо уверены, что вы на стороне католиков и хотите только одного: чтобы Север воссоединился с Ирландской республикой.

— Отсюда следует, что и американский посол в Лондоне тоже может оказаться потенциальной мишенью.

— Не исключено. Бригада доказала, что способна проводить впечатляющие акты террора. Если они пойдут по выбранному пути дальше, то вполне могут взять на мушку и такую цель.




Час спустя они встретились с женой Грэма, Хелен, во французском ресторане «Марселло», расположенном в Ковент-Гарден. Хелен была во всем черном — черный обтягивающий свитер, черная юбка, черные чулки, черные туфли с неимоверно толстыми каблуками. Фазы жизни она проходила с увлеченностью девочки-подростка. В свой прошлый приезд в Лондон Майкл застал ее на исходе средиземноморского периода — Хелен одевалась, как греческая крестьянка и готовила все только на оливковом масле. После длительного перерыва она вернулась на работу и исполняла теперь обязанности художественного директора одного весьма успешного издательства. Из-за того, что на служебной стоянке возник дефицит парковочных мест, Хелен каждое утро отправлялась в издательство на «БМВ» мужа, слушая по пути безобразный альтернативный рок, общаясь по мобильному со своей матерью и тратя на поездку кучу времени, притом что вполне могла бы добираться туда на метро с куда меньшими затратами. Грэм смотрел на ее проделки сквозь пальцы, потому что она была очень красива и талантлива. В ней бушевал огонь жизни, тот самый огонь, который давно погасила в нем Служба. Грэм гордился ею и выставлял напоказ подобно тому, как некоторые мужчины кичатся ярким галстуком.

Хелен уже сидела за столиком у окна, попивая «сансерр». Когда мужчины подошли, она поднялась, поцеловала Майкла в щеку и крепко обняла.

— Бог мой, как же приятно снова тебя увидеть.

Появился Марселло и, расточая улыбки, налил гостям вина.

— Насчет меню не беспокойтесь, — сообщила Хелен, — потому что я уже все заказала.

Майкл и Грэм покорно закрыли меню — протестовать не имело смысла. После возвращения на работу у Хелен не оставалось времени предаваться самой большой своей страсти, коей была кулинария. К сожалению, весь ее талант загадочным образом испарялся на пороге наисовременнейшей скандинавской кухни, облегчившей счет Грэма на пятьдесят тысяч фунтов. Теперь супруги питались только в ресторанах. Майкл успел заметить, что друг уже начал набирать лишний вес.

Зная, что мужчины не могут говорить о своей работе, Хелен взяла инициативу на себя и принялась рассказывать о своей.

— У меня проблема с обложкой для нового триллера. Автор — один жуткий американец, пишущий о серийных убийцах. Как, по-вашему, может выглядеть серийный убийца? Вариантов немного, верно? Так вот, я делаю обложку, мы отсылаем ее за океан, а агент в Нью-Йорке от нее отказывается. Да, иногда жизнь бывает так чертовски несправедлива. — Она посмотрела на Майкла, и в ее ясных, зеленых глазах появилось вдруг серьезное выражение. — Боже мой, я такая зануда — все о себе да о себе. Как Элизабет?

Майкл взглянул на Грэма, и тот едва заметно кивнул. Он и сам частенько нарушал строгие служебные инструкции, делясь с женой тем, о чем следовало бы промолчать.

— По-всякому. — Майкл пожал плечами. — Бывает хуже, бывает лучше. Но в целом неплохо. Дом на Шелтер-Айленде превратился в настоящую крепость, так что спать можно спокойно. К тому же у нас теперь дети. Когда у тебя двое близняшек и работа, на воспоминания времени остается не так уж много.

— А это правда, что она застрелила ту немку… как ее… Грэм? Как ее звали?

— Астрид Фогель, — вставил Грэм.

— Она действительно выстрелила в нее из лука?

Майкл кивнул.

— Господи, — прошептала Хелен. — Что же случилось?

— Астрид Фогель искала ее в доме, и Элизабет укрылась в гостевом коттедже. В том самом, где вы с Грэмом останавливались пару лет назад. Элизабет спряталась в шкафу в спальне, где и нашла свой старый лук. Когда-то, еще в школе, она была чемпионкой по стрельбе из лука. Между прочим, как и ее отец. Другого оружия у нее не оказалось, так что пришлось воспользоваться тем, что было.

— А другой киллер? Октябрь, да? Что сталось с ним?

— Управление получило сведения из весьма надежных источников, что Октябрь погиб. Вроде бы с ним расправились те самые люди, которые наняли его, чтобы убить меня. Провал стоил ему жизни.

— Ты этому веришь? — спросила Хелен.

— Раньше допускал такую возможность. Сейчас я в это не верю. Думаю, Октябрь жив и снова взялся за старое. Недавнее убийство в Каире…

— Ахмеда Хусейна, — подсказал жене Грэм.

— Да, — продолжал Майкл. — Я читал показания очевидцев. Мне трудно это объяснить, но чувствую — там побывал он.

— Но ведь раньше Октябрь всегда стрелял своим жертвам в лицо?

— Раньше — да. Но если ему хочется числиться мертвым, то он мог внести коррективы в свои методы. Как говорится, поменять подпись.

— Что собираешься делать? — поинтересовался Грэм.

— Я уже заказал билет на первый утренний рейс в Каир.




Глава десятая


Каир




В Каир Майкл прибыл после полудня. Как и в Лондоне, он предъявил свой настоящий паспорт и получил двухнедельную туристическую визу. В зале для прибывающих царил обычный хаос, так что ему стоило немалых трудов пробиться к выходу через толпу бедуинов, путешествующих со всем своим скарбом, втиснутым в расползающиеся картонные коробки, и небольшое стадо отчаянно блеющих коз. Прождав еще минут двадцать на улице, он сел наконец в разбитую, дребезжащую «ладу» и почти сразу же закурил, чтобы отбить запах проникающих в салон выхлопных газов.

Летом в Каире было невыносимо жарко, но зимой Майкл всегда чувствовал себя здесь комфортно. Воздух был теплый и мягкий, в лазурном небе неспешно плыли, подгоняемые дующим из пустыни ветром, белые пушистые облака. Вдоль дороги из аэропорта расположились египтяне, пытающиеся по возможности сполна насладиться чудесной погодой. Целые семьи выбравшихся из города бедняков оккупировали едва ли не все редкие лужайки, разложив на траве немудреные кушанья. Таксист попытался было разговаривать с пассажиром на английском, но Майкл, решив проверить, не атрофировались ли его языковые навыки, ответил на беглом арабском. Он представился живущим в Лондоне ливанским бизнесменом, покинувшим Бейрут во время гражданской войны. Полчаса они толковали о прежнем Бейруте, каждый со своим акцентом: Майкл с безукоризненным бейрутским, шофер — с тем деревенским, на котором говорили крестьяне нильской дельты.

В свои прежние визиты в Каир Майкл останавливался в отеле «Нил-Хилтон», но и сам отель, и вечная суета площади Тахрир успели порядком ему надоесть, так что на этот раз он зарезервировал номер в «Континентале», внушительного вида здании из песчаника, возвышающемся над Корнишем и, как и все более или менее новые строения в Каире, уже несущем на себе следы пыли и выхлопных газов. Переодевшись, он полежал у бассейна на крыше отеля, потягивая теплое египетское пиво, позволяя мыслям неспешно скользить от одного предмета к другому. Солнце опустилось за западный горизонт, и издалека донесся голос муэдзина — сначала одного, потом другого, третьего, пока тысяча записанных голосов не слились в единый пронзительный хор. Майкл заставил себя подняться с шезлонга и подошел к перилам, откуда открывался вид на реку. Кое-где к мечетям струились жидкие ручейки правоверных, но в целом бурная жизнь Каира продолжалась в неизменном ритме.

В пять часов Майкл вернулся в свою комнату, принял душ и оделся. Выйдя из отеля, он взял такси и попросил отвезти его в находящийся неподалеку, у высотного здания государственного египетского телевидения, ресторанчик под названием «Паприка». «Паприку» можно было сравнить с нью-йоркским рестораном «Джо Аллен», сюда захаживали актеры и писатели, а также богатые египтяне, у которых хватало денег, чтобы позволить себе насладиться довольно-таки среднего качества пищей. Окна одной части ресторана выходили на парковочную стоянку египетского телевидения, и именно столики в этой части пользовались особенной популярностью, потому что терпеливый завсегдатай имел шанс увидеть — пусть даже мимолетно — ту или иную знаменитость, киношную, телевизионную или политическую.

Майкл удовлетворился столиком на другой стороне. Попивая бутылочную воду, он смотрел на закатное солнце и вспоминал своего первого завербованного агента, сотрудника сирийской разведывательной службы в Лондоне, питавшего слабость к английским девушкам и хорошему шампанскому. Управление подозревало, что сириец спускает часть средств оперативного фонда на удовлетворение своих маленьких прихотей. Майкл установил с агентом контакт, припугнул разоблачением перед дамаскским начальством и в результате добился согласия стать платным шпионом ЦРУ. На протяжении ряда лет сириец поставлял ценную информацию о поддержке Дамаском некоторых террористических группировок, как арабских, так и европейских. Через два года после вербовки он дал самые важные сведения. Согласно им, одна из ячеек Организации Освобождения Палестины открыла во Франкфурте магазинчик, где велась подготовка к взрыву бомбы в ночном клубе, часто посещаемом работающими в Западной Германии американцами. Майкл незамедлительно передал информацию в штаб-квартиру ЦРУ, которое в свою очередь предупредило о готовящемся теракте немецкую полицию. Палестинцев арестовали. Сириец получил премиальные в размере ста тысяч долларов, а Майкла на закрытой для посторонних церемонии наградили медалью «За выдающиеся заслуги». Правда, медаль так и осталась под замком в сейфе Управления.

Майкл первым заметил пришедшего на встречу с ним человека. В отличие от сирийца, Юсеф Хафез вышел на контакт с ЦРУ добровольно, а не по принуждению. Издали он походил на стареющую кинозвезду: черные, припорошенные сединой волосы, крепкая, но смягченная двадцатью футами лишнего веса фигура, глубокие морщинки у глаз, проявляющиеся при каждой улыбке. Хафез имел звание полковника в Мухабарате, египетской службе разведки, и в его задачу входила борьба с исламистскими повстанцами, объединенными в группу «аль-Гама’ат Исмалия». Он лично схватил и подверг пыткам нескольких ее руководителей. Каирская резидентура предложила ему сотрудничество, но Хафез отказался работать с находящимися в Египте офицерами, поскольку все они находились под наблюдением той самой службы, в рядах которой он состоял. Тогда на контакт с ним послали Майкла. Хафез регулярно снабжал ЦРУ информацией о состоянии исламистского подполья в Египте и о передвижениях египетских террористов по миру. За это ему хорошо платили — деньги уходили по большей части на женщин, поскольку Хафез был неутомимым ловеласом. Ему нравились молоденькие, и, надо признать, он нравился им. Хафез не считал, что наносит сотрудничеством с американцами какой-то вред своей стране, а потому и не мучился угрызениями совести.

Усевшись за столик, он заговорил с Майклом на арабском и достаточно громко, чтобы услышали соседи. Майкл последовал поданному примеру и, отвечая на вопрос, что привело его в город, рассказал о намеченных деловых встречах в Каире и Александрии. Публика на мгновение оживилась, ресторан загудел — из припарковавшейся на стоянке машины вышла и исчезла в здании телецентра знаменитая египетская актриса.

— Почему ты назначил «Паприку»? — спросил Майкл. — Мне всегда казалось, что твой любимый ресторан — «Арабески».

— Так оно и есть, но у меня здесь назначена еще одна встреча.

— Как ее зовут?

— Сама она называет себя Кассандрой. Из греческой семьи, жила в Александрии. Роскошная женщина, я таких еще не видел. Снимается в какой-то телевизионной драме. Роль у нее небольшая, играет эдакую очаровательную стервочку, из-за которых обычно возникает куча проблем. Разумеется, все прилично, в рамках нашей строгой исламской морали. — К столику подошел официант. — Я бы сначала выпил виски, а ты как?

— Мне, пожалуйста, пива.

— Один «Джонни Уокер Блэк» со льдом и одну «Стеллу».

Официант кивнул и исчез.

— Сколько ей? — поинтересовался Майкл.

— Двадцать два, — с гордостью ответил Хафез.

Принесли напитки. Египтянин поднял стакан с виски.

— Будем!

Хафез представлял собой мусульманский вариант отступившего от веры католика. Он не ссорился со своей религией, а ее ритуалы и церемонии давали ему то же ощущение комфорта, которое ребенку дает одеяло. Но он игнорировал все то в Коране, что мешало получать наслаждение от приятных мирских вещей. К тому же он почти всегда работал по пятницам, нарушая установления мусульманского шабата, потому что служба требовала вести наблюдение за наиболее радикальными из египетских шейхов.

— Она знает, чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я выдаю себя за импортера «мерседесов», что объясняет и возможность содержать любовное гнездышко на Замалеке. — Он кивнул в сторону реки. Замалек, элегантно вытянутый в длину остров, счастливо удаленный от безумия центральной части Каира, славился своими дорогими магазинами, модными ресторанами и оборудованными на современный лад жилыми домами. Если Хафез мог позволить себе содержать любовницу — тем более телеактрису — и квартиру на Замалеке, это означало только одно: ему удалось добиться от своего контролера серьезного увеличения оплаты услуг. — А вот и она.

Майкл осторожно повернулся к двери ресторана — женщина, удивительно похожая на Софи Лорен, вошла в зал рука об руку с молодым человеком в солнцезащитных очках и с намасленными волосами.

Сделали заказ. Хафез послал на столик «Софи Лорен» бутылку дорогого французского вина. Платил, как всегда, Майкл.

— Ты ведь не против? — спросил Хафез.

— Конечно, нет.

— Так что же все-таки привело тебя в Каир? Только не говори, что хотел пообедать с таким старым распутником, как я.

— Меня интересует убийство Ахмеда Хусейна.

Хафез слегка наклонил голову, как бы говоря, что порой случается всякое.

— Египетские службы безопасности имеют к этому убийству какое-то отношение?

— Никакого. Мы так себя не ведем.

Майкл закатил глаза.

— Ты знаешь, кто стоял за убийством?

— Израильтяне, конечно.

— Почему ты так уверен?

— Потому что мы следили за израильтянами, которые следили за Хусейном.

— Стоп, давай с самого начала.

— Хорошо. Две недели назад в Каир по разным европейским паспортам прибыла группа израильтян, которые сразу же устроили наблюдательный пункт в одной квартире на Ма’ади. Мы тоже устроили наблюдательный пункт, только в доме напротив.

— Откуда ты знаешь, что это были израильтяне?

— Пожалуйста, Майкл, не задавай таких вопросов. Мы ведь тоже кое-что умеем. Да, они могли бы сойти за египтян, но тем не менее были израильтянами. Когда-то в Моссаде свое дело знали хорошо. Но теперь они порой действуют, как кучка неопытных любителей. В прежние времена Моссад заманивал к себе лучших, рассказывая им всякие романтические сказки. Но сейчас молодежь другая, умные парни хотят делать деньги и трепаться по мобильнику на Бен-Йегуда-стрит. Я так тебе скажу, Майкл, если бы на Моисея работали такие разведчики, он никогда бы не вывел евреев из Синая.

— Хорошо, Юсеф, ты меня убедил. Давай дальше.

— Ну так вот, эти парни несомненно вели слежку за Хусейном — фиксировали его передвижения, фотографировали, прослушивали разговоры. В общем, занимались обычным делом. Ну а мы получили шанс потренироваться в контрнаблюдении. В итоге у нас есть премилый альбомчик с фотографиями шести агентов Моссада: четырех мужчин и двух женщин. Тебя это интересует?

— Поговори со своим контролером.

— А еще у меня есть видеозапись убийства Хусейна.

— Что?

— Ты меня слышал. Каждый раз, когда он выходил из дома, мы включали камеры. Они как раз работали, когда тот парень на мотороллере застрелил Хусейна чуть ли не на ступеньках мечети.

— Боже.

— Копия пленки в моем кейсе.

— Мне необходимо ее посмотреть.

— Можешь даже забрать ее себе. Отдам даром.

— Я хочу посмотреть ее прямо сейчас.

— Пожалуйста, Майкл, успокойся. Пленка никуда не денется. Кроме того, я голоден, а говядина здесь великолепная.




Через сорок пять минут они втроем — Майкл, Хафез и Кассандра — вошли в здание египетского телевидения. Молодая женщина отвела гостей в студию новостей и показала совсем крохотную монтажную. Хафез достал из кейса кассету и вставил в видеомагнитофон. Кассандра вышла из комнаты, оставив после себя аромат сандалового масла. Хафез закурил, и вскоре дышать стало совершенно нечем, так что Майклу пришлось попросить его потушить сигарету. Он просмотрел запись трижды — один раз на обычной скорости и два раза в замедленном режиме. Потом остановил магнитофон, нажал кнопку и схватил выползшую кассету.

— С оружием этот парень обращается отменно, тут ничего не скажешь, — заметил египтянин. — Не много в мире найдется ребят, которые могли бы провернуть такое и уйти.

— Да, с пистолетом он хорош.

— Ты его знаешь? — спросил Хафез.

— Думаю, что да. К несчастью.




Глава одиннадцатая


Белфаст




Штаб-квартира Ольстерской юнионистской партии расположена в четырехэтажном доме номер 3 по Гленгалл-стрит, неподалеку от отеля «Европа» и «Гранд-Опера». По причине местонахождения — в западной части центра города, около Фоллз-роуд — она часто становилась объектом атак ИРА в периоды обострения политической ситуации. Однако после начала мирных переговоров ИРА связала себя заявлением о прекращении огня, а потому мужчина в серебристом седане «воксхолл», направляясь под утренним дождем в сторону Гленгалл-стрит, не испытывал ни малейшего страха.

Йен Моррис был одним из четырех вице-президентов Ольстерского юнионистского совета, центрального комитета партии. Лоялизм передался ему с генами. Его прадед, составивший состояние во время промышленного бума в девятнадцатом веке, выстроил внушительную усадьбу в Фортривер-вэлли с видом на трущобы Западного Белфаста. В 1912, когда сформировались первые Добровольческие Силы Ольстера, ставившие своей целью борьбу с гомрулем,[13 - Гомруль (движение последней трети 19 — начала 20 за ограниченное самоуправление Ирландии при сохранении верховной власти английской короны возглавлялось буржуазными националистами-гомрулёрами, стремившимися к компромиссу с английскими правящими кругами; гомрулёры пытались добиться у английского правительства реформ. В 1921 под нажимом ирландского освободительного движения Великобритания была вынуждена взамен гомруля предоставить большей части Ирландии статус доминиона; Северная Ирландия была включена в состав Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии.] предок Морриса разрешил использовать для хранения оружия и припасов конюшни и прочие хозяйственные постройки.




В молодости Моррис не испытывал финансовых проблем — состояние прадеда обеспечивало приличный доход — и планировал после окончания Кэмбриджа посвятить себя академической карьере. Но политика все же подцепила его на крючок, как подцепила и многих других мужчин его поколения, стоящих по разные стороны ольстерского религиозного водораздела, и вместо науки он обратился к насилию. Вступив в ДСО, Моррис в скором времени оказался в тюрьме Мейз за то, что бросил бомбу в католический паб на Бродвее. За решеткой он провел три года. Там же, в тюрьме, Моррис твердо решил отказаться от оружия и поддержать кампанию мира.

Сейчас, глядя на Йена Морриса, никто бы не сказал, что этот человек еще не так давно был частью северо-ирландского террористического подполья. Его дом в районе Каслрег больше походил на библиотеку. Он говорил на латыни, греческом и ирландском — весьма необычно для протестанта, большинство которых считали ирландский языком католиков. Из динамиков стереосистемы, заглушая шум дождя, доносились звуки фортепьянного концерта Моцарта в исполнении Альфреда Бренделя.

Моррис свернул на Мэй-стрит и проехал мимо здания городского совета Белфаста на Донегалл-сквер.

На Брансуик-стрит дорогу седану преградил фургон.

Моррис коротко посигналил, но фургон не сдвинулся с места. На девять было назначено собрание, опаздывать на которое ему никак не хотелось. Он посигналил еще раз, уже настойчивее, требовательнее, но водитель фургона по-прежнему не реагировал.

Моррис выключил музыку. Дверца фургона открылась, и из машины вышел мужчина в кожаной куртке. Моррис опустил стекло, но незнакомец остановился напротив «воксхолла» и выхватил пистолет.




Перед самым полуднем редакция новостей «Белфаст Телеграф» напоминала сумасшедший дом. Репортеры самой влиятельной газеты Северной Ирландии спешно готовили статью об убийстве Йена Морриса: изложение самой истории, краткий очерк о карьере Морриса в рядах ДСО и ОЮП и аналитический прогноз о влиянии последних событий на ход мирного процесса. Не хватало только заявления террористов.

В 12:05 телефон на редакционном столе зазвонил. Трубку снял младший редактор Кларк.

— Редакция «Телеграф», — крикнул он, перекрывая шум.

— Будь внимателен, потому что повторять не стану, — сказал звонивший. Мужской голос, спокойный, властный, отметил про себя Кларк. — Я представляю Бригаду Освобождения Ольстера. Сегодня, во исполнение приказа военного совета Бригады, было совершено убийство Йена Морриса. Ольстерские юнионисты предали интересы протестантского народа Северной Ирландии, поддержав соглашения Страстной пятницы. Бригада Освобождения Ольстера продолжит эту кампанию до тех пор, пока названные соглашения не будут аннулированы. — Звонивший сделал паузу, потом спросил: — Ты все записал?

— Да, все.

— Хорошо, — сказал голос, и связь прервалась.

Кларк выпрямился и крикнул:

— Есть заявление по Йену Моррису!

— Кто?

— Бригада Освобождения Ольстера. Господи, протестанты убивают протестантов.




Глава двенадцатая


Шелтер-Айленд, Нью-Йорк




Элизабет встретила мужа у терминала «Бритиш Эйруэйз» в аэропорту имени Кеннеди. Тело ныло — три долгих перелета за три дня, — и Майкл впервые за много недель ощутил тупую, тянущую боль в груди, там, где от ранения остался небольшой шрам. Во рту пересохло от сигарет и дешевого растворимого кофе. В ответ на крепкие объятия Элизабет он смог лишь мимолетно коснуться губами ее уха. Садиться за руль в таком состоянии не стоило, но безделья Майкл боялся еще больше. Он поставил сумку в заднее багажное отделение, рядом с упаковкой памперсов и коробкой «симилака», и вернулся на переднее сидение.

— Ты вроде бы загорел, — заметила Элизабет, когда машина свернула на автостраду. Майкл включил радио и перенастроился со станции современного рока, которую всегда слушала жена, на информационный канал, чтобы быть в курсе дорожных новостей. — Должно быть в Лондоне тебе необычайно повезло с погодой.

— Я не все время был в Лондоне.

— Вот как? А где же ты, черт возьми, был?

— Заглянул на денек в Каир?

— Заглянул на денек в Каир? Какое отношение имеет Каир к Северной Ирландии?

— Никакого. Нужно было повидаться с одним старым приятелем. По делу.

— Какому делу?

Он не ответил.

— Послушай, ты же больше на них не работаешь, так что плевать на инструкции и директивы. — Ее голос звучал холодно и напряженно. — Я хочу знать, зачем ты летал в Каир.

— Давай поговорим об этом позже, ладно? — предложил он. Это была их кодовая фраза означающая я-не-хочу-ссориться-на-глазах-у-няни. Няня сидела сзади вместе с детьми.

— Боже, Майкл, посмотрел бы ты на себя со стороны. Как будто вернулся домой с оперативного задания и не можешь рассказать, где был и что делал.

— Я обо всем тебе расскажу. Только не здесь и не сейчас.

— Ладно, дорогой, я рада, что ты вернулся. — Элизабет отвернулась. — И, между прочим, отлично выглядишь. Загар тебе всегда был к лицу.




К тому времени, когда они добрались до острова, Дуглас уже спал. Элизабет и няня уложили детей. Майкл прошел в спальню и разобрал вещи. Волосы сохранили запах Каира — дизельного топлива, пыли, дыма, — и он принял душ, а когда вернулся в комнату, Элизабет уже сидела за туалетным столиком — вынимала из ушей сережки и стягивала с пальцев кольца. Было время, когда она проводила перед зеркалом час и даже больше, любуясь собой, получая удовольствие от того, что могла довести свою внешность почти до совершенства. Теперь руки ее двигались быстро, в движениях не чувствовалось радости — она как будто работала на конвейере. После отставки Майкл ничего не делал в спешке, и торопливость других вызывала у него недоумение.

— Зачем ты летал в Каир? — спросила Элизабет, ожесточенно расчесывая волосы.

— Пару дней назад там застрелили руководителя «Хамаса».

— Да, Ахмеда Хусейна. Я читала об этом в «Таймс».

— В деле было кое-что, показавшееся мне любопытным. Вот я и решил постучать в старые двери.

Майкл рассказал жене о встрече с Юсефом Хафезом. Рассказал о моссадовской команде и о наблюдении, которое вели за ними египтяне. Потом рассказал о видеопленке.

— Я хочу ее посмотреть.

— Элизабет, на ней убивают человека; это не спектакль.

— Я уже видела, как стреляют в людей.

Майкл вставил кассету в видеомагнитофон. Экран осветился. Уличная сценка — бородатые, в длинных рубахах мужчины выходят из мечети. Через несколько секунд в кадре появляется мчащийся на большой скорости мотоциклист. У ступенек он вдруг сбрасывает скорость, останавливается… рука поднимается… Несколько выстрелов… пистолет с глушителем, и звук едва слышен. На белой рубахе невысокого бородатого мужчины проступают алые пятна крови. Человек на мотоцикле стреляет еще два раза — одному охраннику в грудь, другому — в горло. Рев мотора… и мотоциклист исчезает из виду. Майкл остановил кассету.

— Господи, — прошептала Элизабет.

— Думаю, это мог быть он, — сказал Майкл. — Октябрь.

— Почему ты так думаешь?

— Я уже видел, как он обращается с оружием. Каждое движение отработано, доведено до совершенства. Я знаю его почерк.

— И все равно сказать наверняка нельзя — лица-то ведь не видно, на нем шлем. По-моему, запись ничего не доказывает.

— Может быть, да, а может быть, нет.

Майкл отмотал пленку назад. Живой Ахмед Хусейн снова появился на экране. Потом в кадре возник мотоциклист. Вот он остановился и вскинул руку… Майкл нажал кнопку «пауза», и киллер застыл с наведенным на первую жертву оружием. Майкл подошел к шкафу, открыл дверцы, снял с верхней полки небольшую коробку и достал из нее пистолет.

— Это еще что такое?

— Пистолет. Тот самый, который он уронил в воду в ту ночь. Девятимиллиметровая «беретта». Не уверен на все сто, но похоже, киллер в Каире пользовался таким же.

— Твое похоже вряд ли можно назвать неоспоримым доказательством.

— Он выронил пистолет, потому что я ранил его в руку. — Майкл постучал пальцем по экрану. — В правую руку. Ту, в которой он держит оружие.

— К чему ты клонишь?

— Я стрелял в него из автоматического «браунинга». Пуля, скорее всего, прошла навылет, перебив кости. После нее остался страшный шрам. Если я найду шрам на этой руке, то буду знать наверняка.

— Увидеть шрам на руке с такого расстояния?

— В Управлении есть компьютерное оборудование, позволяющее рассмотреть мельчайшие детали видеозаписи. Я прогоню эту пленку…

Элизабет поднялась и выключила телевизор.

— И что? Что если это он? Пусть он жив и снова убивает — нам-то какое дело?

— Я просто хочу знать.

— Он ничего не может нам сделать. Посмотри на наш дом — твои друзья из Управления превратили его в крепость. И не притворяйся, что водитель, которого ты нанял для меня в Нью-Йорке, не из ЦРУ.

— Он не из ЦРУ. Просто выполнял для нас кое-какую работу.

— У него есть оружие?

— Это имеет для тебя какое-то значение?

— Не уходи от ответа. Так у него есть оружие?

— Да, у него есть оружие. Я попросил его об этом.

— Боже мой, — вздохнула Элизабет и выключила свет.

Она легла и натянула на себя одеяло. Майкл лег рядом.

— Все кончено, Майкл. Все позади. Тебе не о чем беспокоиться.

— Ничего не кончено, пока я знаю, что он жив.

— Однажды я уже едва не потеряла тебя. Помнишь? Ты лежал у меня на руках, и я молилась, чтобы ты не умер. Ты истекал кровью прямо на моих глазах. Я не хочу проходить через весь этот ужас еще раз.

Майкл повернулся и поцеловал жену. Ее губы не дрогнули, не ответили. В темноте вспыхнула спичка, и он почувствовал запах сигареты.

— Все дело в ней, да? В Саре Рэндольф. Прошло десять лет, а ты никак не можешь ее забыть. Ты одержим ею.

— Нет.

— Ты одержим желанием отомстить за ее смерть.

— К Саре это не имеет никакого отношения. Дело в нас. Он ведь и нас пытался убить.

— Ты лжешь, Майкл. Но врать не умеешь. — Она раздавила сигарету в стоящей на тумбочке пепельнице и выдохнула длинную струйку дыма. — Не понимаю, как тебе удавалось столько лет работать шпионом.




Окна спальни выходили на север и запад, так что проснулись они только в восемь утра, вместе с несмелым зимним рассветом.

Дети не спали, и кто-то из них — Майкл не смог определить, кто именно — плакал. Элизабет села, отбросила одеяло и опустила ноги на пол. Спала она плохо, беспокойно, и глаза к утру опухли, потемнели. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты и спустилась вниз.

Майкл полежал еще немного, вслушиваясь в доносящиеся из детской тихие воркующие звуки, потом встал и прошел в маленькую гостиную. Дуглас, уходя, оставил на столе вакуумный термос с кофе и сложенную пополам «Нью-Йорк Таймс». Так у них было заведено — Дуглас всегда поднимался первым и готовил на всех кофе.

Майкл налил чашку и развернул газету. Убийство Ахмеда Хусейна, как и следовало ожидать, отозвалось вспышкой насилия на Западном Берегу. Израильское правительство пригрозило направить войска на контролируемые палестинцами территории. Мирный процесс снова оказался под угрозой срыва. В Белфасте террористы застрелили известного протестантского деятеля. Ответственность за убийство взяла на себя Бригада Освобождения Ольстера.




Через полчаса они шли по проложенной через заповедник Машомак скользкой, петляющей между деревьями тропинке. Дуглас прокладывал путь. Высокий, плотный, тяжелый и совсем не приспособленный для пеших прогулок, он тем не менее держался довольно уверенно.

За ночь дождь ушел в сторону моря, и в небе, подернутом перистыми облаками, светило неяркое белое солнце. Было очень холодно, и уже через несколько минут Майкл чувствовал себя так, словно легкие наполнились битым стеклом. Зима стерла с окружающего ландшафта почти все краски. В одном месте на глаза им попались с полдюжины белохвостых оленей, которые, привстав на задние ноги, обдирали с деревьев кору.

— Фантастика, да? — заметил Дуглас и, не дождавшись от своего спутника ответа, недовольно покачал головой. Майкл не находил в природе особенной красоты, и вид какой-нибудь укромной улочки в Венеции доставлял ему куда большее удовольствие, чем созерцание залива Лонг-Айленд. Леса и воды вызывали у него скуку. Люди же пробуждали интерес, интриговали, потому что он не доверял им и в случае опасности мог их перехитрить.

Пока шли по каменистому берегу бухты Смита, Майкл рассказывал тестю о Бригаде Освобождения Ольстера. Дуглас Кэннон слушал его не перебивая на протяжении не менее четверти часа, а потом еще минут десять задавал вопросы.

— Мне нужен прямой и честный ответ. По-твоему, я подвергнусь физической опасности, если соглашусь взяться за эту работу?

— На мой взгляд, Бригада Освобождения Ольстера достаточно ясно заявила о своих намерениях. Они считают врагами все стороны мирного процесса и готовы покарать их. До сих пор в стороне оставался один из самых важных игроков — Штаты. Ни республиканцы, ни лоялисты пока не убили ни одного американца. Но теперь правила изменились.

— Я провел в Вашингтоне двадцать лет, но так ни разу и не получил недвусмысленного ответа ни от одного шпиона.

Майкл рассмеялся.

— Это же не точная наука. Оценки разведчиков основываются в том числе на предположениях и догадках. Нам ведь недоступна вся информация.

— Иногда мне кажется, что тот же результат можно получить обрывая лепестки на ромашке.

Дуглас остановился и повернулся в сторону бухты. Лицо его раскраснелось от холода и ветра. Вода в бухте имела цвет десятицентовика. На середине узкого канала устало сражался с течением полупустой паром.

— Послушай, Майкл, я хочу вернуться на сцену. Я хочу, черт возьми, воспользоваться этим последним шансом. Не каждому выпадает случай войти в историю. К тому же предложение звучит особенно соблазнительно для такого старика-профессора, как я. Пусть даже придется поработать на этого сукина сына Бекуита.

— Элизабет будет против.

— Элизабет я возьму на себя.

— Да, но жить с ней придется мне.

— Она вся в мать, Майкл. Ты не знал Эйлин, но если бы знал, то понял, откуда в ней столько упрямства и силы. Если бы не Эйлин, у меня никогда не хватило бы духу бросить Колумбийский университет и баллотироваться в Конгресс.

Он отшвырнул валявшийся под ногой камень.

— У тебя телефон с собой?

Майкл опустил руку в карман куртки и, достав сотовый, протянул тестю. Дуглас набрал прямой номер президентской канцелярии и продиктовал сообщение личному секретарю Бекуита. Они двинулись дальше. Солнечный берег бухты Смита остался позади, на них легли холодные тени леса. Через пять минут телефон негромко запищал. Дуглас, для которого современные средства коммуникации так и остались неразрешимой загадкой, сунул сотовый Майклу.

— Ответь этой хреновине, ладно?

Майкл нажал кнопку на панели.

— Осборн.

— Доброе утро, Майкл, — сказал президент Джеймс Бекуит. — Был очень рад увидеться с тобой на прошлой неделе. Хорошо, что ты так быстро поправился. Хотелось бы вернуть тебя в Лэнгли, это твое место.

Майкл с трудом подавил желание напомнить президенту, что они говорят по незащищенной линии.

— Твой тесть уже принял решение?

— Да, мистер президент.

— Надеюсь, новости хорошие.

— Пусть он вам сам скажет.

Майкл протянул телефон Дугласу и пошел по тропинке дальше, чтобы не мешать разговору.




В тот же вечер Дуглас Кэннон вылетел в Вашингтон. О своем решении он сообщил дочери сразу после возвращения с прогулки. Элизабет приняла известие стоически сдержанно и, высказав сухие слова поздравления, холодно поцеловала отца в щеку. Эмоции она приберегла для мужа, не сумевшего отговорить старика от безумной затеи. Майкл улетел с Дугласом, чтобы помочь ему подготовиться к церемонии вступления в должность. Мужчины остановились в принадлежащем Майклу и Элизабет старом кирпичном доме на Н-стрит, а утром следующего дня отправились в Белый дом.

Встреча Бекуита и Кэннона прошла в Овальном кабинете, у камина, за накрытым для чая столом. Майкл хотел подождать в приемной, но президент настоял на том, чтобы он присоединился к ним. В результате его усадили на диван, чуть в стороне от других, где ему не оставалось ничего другого, как изучать собственные пальцы. Минут пять Дуглас произносил неизбежные в таких случаях слова о верности, долге и оказанной ему чести послужить своей стране. Президент в свою очередь говорил о важности американо-британских отношений и о ситуации в Северной Ирландии.

В половине одиннадцатого мужчины вышли в Розовый сад. День в Вашингтоне выдался теплый, солнечный, и они прошли к подиуму в костюмах, без плащей.

— Сегодня я имею честь представить вам бывшего сенатора от штата Нью-Йорк Дугласа Кэннона, кандидатура которого выдвинута мной на должность посла Соединенных Штатов при Сент-Джеймсском дворе, — официальным тоном объявил Бекуит. — Дуглас Кэннон служил своему великому штату и всему американскому народу. Везде, и в Сенате, и в Конгрессе, он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. И я уверен, что он обладает интеллектом, силой и учтивостью, чтобы послужить во благо нации на новом для себя и важном для нашей страны посту в Лондоне.

Бекуит повернулся и пожал Кэннону руку. Присутствующие на церемонии вежливо зааплодировали. Президент сделал приглашающий жест, и Дуглас шагнул к микрофону.

— В Лондоне мне предстоит заниматься многими важными вопросами, в том числе вопросами торговли и обороны, но для меня нет ничего важнее, чем помочь премьер-министру Блэру установить в Северной Ирландии прочный мир.

Он сделал небольшую паузу и, подняв голову, посмотрел поверх аудитории в объективы телекамер.

— Хочу сказать кое-что тем, кто рассчитывает актами насилия сорвать договоренности Страстной пятницы. Дни оружия, бомб и масок в прошлом. Народ Северной Ирландии высказал свое мнение. Ваше время ушло. — Дуглас немного помолчал. — Мистер президент, я буду с нетерпением и надеждой ждать возможности послужить вам в Лондоне.




Глава тринадцатая


Портадаун, Северная Ирландия




— Слышали последние новости? — спросил Кайл Блейк, опускаясь на лавку в кабинке паба Макконвила.

— Слышал, — сказал Гэвин Спенсер. — По-моему, он слишком широко разевает рот.

— Мы можем его достать? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Блейк.

— Если достали Имонна Диллона, то сможем достать и американского посла, — ответил Спенсер. — Только вот надо ли нам это?

— Американцы еще не заплатили за поддержку соглашений Страстной пятницы. Если нам удастся убить их посла, в Штатах поймут, кто мы такие и что нам надо. Не забывайте, наша цель — не победить в сражении, а привлечь внимание к нашему делу. Убийство Дугласа Кэннона заставит американские средства массовой информации отказаться от однобокого освещения событий в Ольстере. Им придется изложить и точку зрения протестантов. Это же рефлекторный акт. Есть действие и есть реакция на него. Так было в случае с ИРА. Так было в случае с ООП. Другой вопрос, есть ли у нас реальные возможности?

— Возможностей много, — сказал Спенсер. — Требуется только одно: знать, где и когда. Нам нужна информация о его передвижениях, о его местонахождении. К делу следует подходить осторожно, иначе ничего не получится.

Блейк и Спенсер посмотрели на Ребекку Уэллс.

— Ты можешь обеспечить нас такой информацией?

— Без вопросов. Мне придется отправиться в Лондон. Понадобится квартира, немного денег и много-много времени. Сами понимаете, такие сведения быстро не получишь.

Блейк приложился к кружке. Немного подумав, он повернулся к Ребекке и кивнул.

— Я хочу, чтобы ты как можно скорее обосновалась в Лондоне. Деньги принесу завтра утром.

Он перевел взгляд на Гэвина.

— Готовь группу. Кто объект, им лучше не знать. Разве что в самом крайнем случае. И будьте осторожны. Слышите? Будьте очень, очень осторожны.




Глава четырнадцатая


ФЕВРАЛЬ

Нью-Йорк




— Как Лондон? — осведомился Эдриан Картер.

Они вошли в Центральный Парк с Девятнадцатой улицы и теперь брели по грязной, посыпанной шлаком дорожке вдоль окружающей озеро дамбы. Леденящий ветер шевелил голые ветки деревьев, с которых на головы гуляющих падали иногда мелкие сосульки. Вода у берега замерзла, но чуть дальше, на ртутного цвета поверхности покачивалась стайка уток, похожих на небольшую флотилию ставших на якорь суденышек.

— Откуда ты знаешь, что я был в Лондоне? — спросил Майкл.

— Из «Интеллидженс сервис» пришел очень вежливый запрос. Наши британские коллеги интересовались целью твоего визита: по делам или развлечься. Я ответил, что поскольку ты в отставке, то очевидно прилетел развлечься. Не ошибся?

— Зависит от того, что ты вкладываешь в понятие «развлечься», — ответил Майкл, и его спутник негромко рассмеялся.

Эдриан Картер был шефом Контртеррористического центра ЦРУ и непосредственным начальником, контролером Майкла в период его оперативной работы. Даже сейчас они вели себя так, как будто находились на вражеской территории. Сутулящийся, с опущенной головой и спрятанными в карманы руками, Картер походил на человека, постоянно пребывающего под гнетом чувства вины. Большие, прикрытые поникшими ресницами глаза выражали вековую неизбывную тоску, но при этом находились в постоянном движении, успевая просканировать и деревья справа, и водохранилище слева, и лица редких любителей бега, то ли по смелости, то ли по недостатку ума бросивших вызов жуткому холоду. Нахлобученная на голову бесформенная лыжная шапочка и коротенькая дутая куртка дополняли эффект невыразительности и неуклюжести, и со стороны могло показаться, что Картер движется по дорожке не по собственной воле, а катится, подхваченный ветром. Те, кто не знал Картера, обычно недооценивали его, чем он неизменно пользовался на протяжении всей карьеры, как в оперативной работе, так и в бюрократических окопах Лэнгли. Он был блестящим лингвистом, видел сны на десятке языков и уже давно потерял счет странам, где побывал за годы службы.

— И все-таки какого черта ты делал в Лондоне?

Майкл рассказал.

— Узнал что-нибудь интересное?

Не называя источника, Майкл передал информацию, полученную от Грэма Сеймура. Картер, только кивал, ничем не выражая своего отношения к услышанному. Таким он был всегда и со всеми, даже с Майклом. В Управлении шутили, что шеф КТЦ скорее примет мученическую смерть, чем согласится сказать, что ел на ланч.

— А что тебя привело в Нью-Йорк? — спросил Майкл.

— Кое-какие дела… — Картер замолчал — мимо, тяжело дыша, пробежала парочка, пожилой мужчина и молодая женщина, — местного значения, но такие, что никому не передоверишь. К тому же я хотел повидаться с тобой.

— Зачем?

— Боже, Майкл, мы же знаем друг друга двадцать лет, — с легким раздражением, заменяющим у него злость, упрекнул Картер. — Я подумал, ну что тут плохого, если мы, пользуясь случаем, немного поболтаем.

— Немного поболтаем? Так ты ради этого вытащил меня в парк в двадцатиградусный мороз?

— Не люблю тесные, плохо проветриваемые помещения.

Они вышли к часам у старой насосной станции, где уже устраивалась, готовясь фотографироваться, группа туристов, говоривших на немецком с венским акцентом. Майкл и Картер машинально, как пара синхронистов, отвернулись и направились к деревянному мостику. Через минуту они шли уже по Парк-драйв, за музеем «Метрополитен».

— Сенат повел себя на редкость миролюбиво, единогласно проголосовав за назначение Дугласа послом в Лондон, — заметил Картер.

— Да, его это тоже удивило. Думал, что уж по крайней кто-нибудь из старых противников пожелает испортить бочку меду ложкой дегтя.

Картер поднес ко рту ладони и несколько раз медленно выдохнул, согревая порозовевшее от холода лицо. Завзятый гольфист, он трудно переносил зиму.

— Ты же не о Дугласе хотел со мной поболтать, а, Эдриан?

Картер кивнул и убрал руки в карманы.

— Вообще-то, я хотел узнать, когда ты собираешься вернуться на работу. Ты нужен мне в КТЦ.

— С чего бы это вдруг?

— Объясняю. Ты из тех редких пташек, которые умеют совмещать работу в Управлении с оперативной. Так что мотивы у меня чисто эгоистические.

— Извини, Эдриан, но я ушел и возвращаться не намерен. Знаешь, жизнь, оказывается, хорошая штука.

— А я уверен, что она тебе уже осточертела. И если ты станешь уверять меня в обратном, то просто солжешь.

Майкл повернулся к Картеру с перекошенным злостью лицом.

— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком…

— Ладно, ладно, успокойся, — перебил его Картер. — Возможно, я выбрал не совсем подходящие слова, но чем, черт возьми, ты занимался последние месяцы?

— Чем занимался? Своей семьей. Своими детьми. Впервые в жизни я занимался тем, чем и должен заниматься нормальный человек.

— Какие перспективы с работой?

— Пока никаких.

— И у тебя ни разу не возникло желания вернуться?

— Не знаю. У меня ведь нет реального опыта настоящей работы, потому что компания, в которой я числился, была лишь прикрытием ЦРУ. К тому же мне запрещено сообщать потенциальному работодателю сведения, касающиеся прежнего места службы.

— Так почему бы не вернуться домой?

— Потому что в последний раз дома я там себя не чувствовал.

— Давай предадим прошлое забвению и начнем с чистого листа.

— Где ты научился так таким фразам? Наверняка на каком-нибудь семинаре, а?

Картер остановился.

— Сегодня вечером в Нью-Йорк прилетает директор. Тебя попросили присутствовать на обеде.

— У меня свои планы.

— Майкл, перестань. С тобой хочет пообедать не кто-нибудь, а директор Центрального Разведывательного Управления. Можешь же ты зажать в кулак самолюбие и найти в своем, несомненно, плотном рабочем графике небольшое окошечко.

— Извини, Эдриан, но ты зря тратишь на меня время. И директор тоже. Меня это не интересует. Ладно, приятно было повидаться. Передавай привет Кристине и детям.

Майкл повернулся и зашагал прочь.

— Если ты так не хочешь возвращаться, то зачем летал в Каир? — бросил ему вслед Картер. — Хочешь узнать? Ты летал в Каир, потому что думаешь, что Октябрь еще жив. И, откровенно говоря, я с тобой согласен.

Майкл обернулся.

— Ну вот, — хмыкнул Картер, — наконец-то я зацепил тебя за живое.




Моника Тайлер зарезервировала отдельный кабинет в «Пичолине» на Западной Шестьдесят четвертой улице, возле парка. Когда Майкл пришел в ресторан, Картер одиноко сидел в углу бара перед бокалом белого вина. На нем был синий двубортный костюм. Майкл явился в джинсах и черном блейзере. Обошлись без рукопожатий — мужчины молча поприветствовали друг друга, после чего Майкл отдал пальто девушке-гардеробщице и вместе с Картером проследовал за приветливо улыбающейся хостессой в зал.

Отдельный кабинет в «Пичолине» представляет собой винную комнату, темную и довольно прохладную, на высоких, от потолка до пола, дубовых стеллажах которой хранятся сотни бутылок. Моника сидела одна, окутанная мягким, приглушенным светом. Увидев входящих Майкла и Картера, она закрыла лежащую перед ней папку и сняла элегантные очки в золотой оправе.

— Майкл, как приятно вас видеть. — Не поднимаясь, она протянула правую руку, причем, под таким странным углом, что Майкл на мгновение замешкался, не зная, чего от него ждут.

Именно Моника Тайлер подтолкнула Майкла к отставке, когда приказала провести внутреннее расследование его действий в случае с самолетом «Трансатлантик». Тогда она лишь исполняла обязанности директора, но через шесть месяцев президент Бекуит представил ее кандидатуру на должность директора ЦРУ. У Бекуита шел второй срок, а самым главным для каждого президента на этой стадии является закрепление своего места в истории. Он рассчитывал, что назначение на столь важный пост женщины поможет достижению намеченной цели. Новички приходили в Управление и раньше, думал Майкл, надеясь, что оно переживет и Монику Тайлер.

Директор, не заглядывая в карту вин, заказала бутылку «пуи-фуссе». Этим кабинетом она пользовалась для важных встреч и раньше, когда работала на Уолл-стрите. Заверив Майкла, что разговор носит исключительно частный характер, Моника рассказала пару забавных историй, в которых фигурировали вашингтонские политики. Потом Картер поделился с бывшим коллегой последними сплетнями из жизни Управления. Решая, что заказать, Майкл думал, что эти двое ведут себя, как взрослые в присутствии ребенка — он уже не был членом тайного братства, а следовательно, и не заслуживал полного доверия.

Внезапно Моника сменила тему.

— Эдриан сказал, что так и не смог убедить вас вернуться в Управление. Поэтому я здесь. Эдриан хочет заполучить вас, а я хочу помочь Эдриану заполучить то, что он хочет.

Эдриан хочет заполучить вас. А как же ты, Моника? Чего хочешь ты?

Она повернулась и пристально, не мигая, уставилась на него. На каком-то этапе своего восхождения Моника научилась использовать взгляд как оружие. Глаза у нее были влажные и голубые и обладали способностью мгновенно меняться вместе с настроением. Когда собеседник вызывал у нее интерес, они становились почти прозрачными и, казалось, испускали всепроницающие целительные лучи. Когда ее что-то раздражало — или, еще хуже, утомляло, — зрачки замерзали, словно покрываясь светопоглощающей пленкой. Если же она злилась, глаза вспыхивали, как прожектора, отыскивающие в обороне противника уязвимое место.

Она пришла в Лэнгли, не имея за спиной абсолютно никакого опыта работы в спецслужбах, но Майкл, как и все остальные в штаб-квартире ЦРУ, быстро понял, что недооценивать ее опасно. Моника поразительно много читала, обладала могучим интеллектом и исключительной памятью. К тому же она умела лгать, не испытывая при этом никаких проблем с совестью. В непростых обстоятельствах новый директор разбиралась с ловкостью опытного оперативника. Ритуалы секретности шли ей так же, как приталенный костюм от Шанель.

— Откровенно говоря, я понимаю, почему вы предпочли уйти, — сказала она, подаваясь вперед и глядя в глаза Майклу. — Вы рассердились на меня из-за того, что я временно отстранила вас от дел. Но приказ отменен, и никаких записей в вашем личном деле уже нет.

— Ждете благодарности, Моника?

— Жду, что вы отнесетесь к этому, как профессионал.

Моника замолчала — подали первое блюдо. Она отодвинула тарелку с салатом, сигнализируя, что закончила с ним. Картер, опустив голову, занимался жареным на гриле осьминогом.

— Я ушел, потому что вы и Управление подвели меня.

— В спецслужбах действуют определенные правила, и офицеры и агенты обязаны им подчиняться. Не мне объяснять вам такие простые вещи. Вы выросли в Управлении. И знали, на что идете, когда поступали на службу.

— Что за работа?

— Давно бы так.

— Я еще не дал согласия, — быстро сказал Майкл. — Но готов выслушать ваше предложение.

— Президент распорядился создать специальную оперативную группу по североирландским террористам.

— С какой стати мне заниматься Северной Ирландией? Ольстер — британская проблема, пусть британцы ей и занимаются. Мы всего лишь наблюдатели.

— Мы не собираемся вызывать тебя из отставки, чтобы засылать в ряды Бригады Освобождения Ольстера, — сказал Картер.

— Именно этим я и занимаюсь.

— Нет, Майкл, этим ты занимался раньше, — заметила Моника.

— Тогда объясните мне, что произошло. Откуда вдруг у ЦРУ такой интерес к Северной Ирландии? Ольстер никогда не значился в списке приоритетов Лэнгли.

— Президент считает подписание мирного соглашения одним из самых значимых успехов внешней политики своей администрации. Он также понимает, как, впрочем, и мы, что все договоренности могут рассыпаться в любую минуту. От Управления Бекуит ждет информации и оценки ситуации. Ему нужно знать, когда следует вмешаться и оказать давление, а когда можно сидеть и не ничего не делать. Ему нужно знать, когда выступить с публичным заявлением, а когда лучше помалкивать.

— Что вы хотите от меня?

— Я — ничего, хочет Бекуит. Ваш президент, Майкл, хочет, чтобы вы возглавили оперативную группу по Северной Ирландии.

— Почему именно я?

— Потому что у вас есть опыт контртеррористичекой работы, и вы знакомы с тамошней ситуацией. Вы также знаете, как функционирует наша бюрократия. У вас есть сильные союзники, Эдриан… — секундная пауза, — и я. И еще одно обстоятельство. Ваш тесть вот-вот станет следующим послом при Сент-Джеймсском дворе.

— Я живу в Нью-Йорке, — сказал Майкл. — Элизабет ушла из прежней фирмы и работает сейчас на Манхеттене.

— Вы можете часть недели, например, два дня, работать в нашем офисе в Нью-Йорке, а в остальные дни летать в Вашингтон. Управление согласно компенсировать дополнительные расходы. После того, как ваша опергруппа будет расформирована, мы обсудим условия вашего дальнейшего сотрудничества.

Моника взяла вилку и подцепила пару листьев салата.

— Ну и конечно мы займемся Октябрем. На этом направлении работает сейчас Эдриан.

Картер отодвинул пустую тарелку и вытер салфеткой рот.

— Убийство в Каире Ахмеда Хусейна с самого начала привлекло наше внимание. Сначала мы заподозрили, что там не обошлось без израильтян, но они публично заявили о своей непричастности, а потом подтвердили это частным образом. Мы обратились к своим контактам, задействовали кое-какие каналы. Не мне тебе объяснять — ты и сам хорошо знаешь все процедуры. — Картер говорил так, будто речь шла о самом скучном в его жизни уик-энде. — У нас есть источник в Моссаде. Он сообщил, что приказ ликвидировать Ахмеда Хусейна отдал шеф Моссада, Ари Шамрон, который лично контролировал подготовку операции во избежание каких-либо накладок. По словам источника, киллера Шамрон привлек со стороны. Где он его нашел, неизвестно. Источник лишь рассказал, что этот хрен — профессиональный убийца, работающий по контракту.

Моника резко вскинула голову и промокнула губы краешком салфетки. Она не переносила грубости и издала устное распоряжение, коим запретила всему старшему персоналу Лэнгли употреблять ругательные слова.

— Источник утверждает, что Шамрон заплатил киллеру из неких частных фондов, — закончил Картер.

— Ваш источник дал описание киллера?

— Нет.

— Откуда он?

— Из Европы. — Картер пожал плечами. — Или с Ближнего Востока.

— Я видел видеозапись убийства Хусейна.

— Извини, что? — спросил Эдриан.

Майкл рассказал о встрече с Юсефом Хафезом.

— И ты думаешь, что там поработал Октябрь?

— Я видел, как все было сделано. Манера владения оружием очень похожа. Делать окончательный вывод трудно, но одну важную деталь можно уточнить.

— Что за деталь?

— Тогда, на Шелтер-Айленде, я прострелил ему руку. Правую руку. Ту, в которой он держит оружие. Человек, убивший Ахмеда Хусейна, был без перчаток. Если я обнаружу на его правой руке шрам — значит, это Октябрь.

— Где пленка? — спросил Картер.

— У меня.

В кабинет, предварительно постучав, вошел официант, чтобы убрать после первого блюда.

Когда он вышел, заговорила Моника.

— Если вы, Майкл, вернетесь в Управление, я готова расширить ваши полномочия. Вы станете главой североирландской оперативной группы, а также получите конкретное задание выследить и арестовать Октября, если он действительно жив. Ну как, договорились?

— Прежде мне надо поговорить с Элизабет. Я дам ответ утром.

— Вы же опытный оперативник, Майкл. Вас научили обрабатывать людей так, чтобы они предавали свою страну. — Моника Тайлер мило улыбнулась. — Не сомневаюсь, что вы без особого труда убедите жену в правильности и необходимости именно такого решения.

Эдриан Картер рассмеялся.

— О, вы не знаете Элизабет.




После обеда Майклу захотелось пройтись пешком. До дома было недалеко — всего лишь перейти Центральный Парк, — но он знал, насколько опасной может быть короткая ночная прогулка даже для него, бывшего офицера ЦРУ, человека, обученного боевым искусствам, а потому предпочел окружной путь, через Коламбас Серкл, мимо вытянувшихся вдоль тротуара вонючих конных экипажей.

В свете уличных фонарей кружились снежинки. Майкл шел по Пятой авеню, думая о предстоящем разговоре с Элизабет и зная, чем все закончится. Жена будет в ярости. В конце концов он сам пообещал ей — после того, как Октябрь и Астрид Фогель едва не убили их, — что уйдет из ЦРУ и никогда туда не вернется. И вот теперь…

Он сел на скамейку и посмотрел на освещенные окна их квартиры. Они познакомились на яхте общего знакомого, через шесть месяцев после гибели Сары Рэндольф. Начальство пришло к выводу, что раскрытому агенту нечего делать в Лондоне; его отозвали, отстранили от оперативной работы и поручили перекладывать бумажки в Лэнгли. Он не получал ни малейшего удовольствия от того, чем занимался, и никак не мог оправиться после смерти Сары. На других женщин и смотреть не хотелось. На яхте, во время прогулки по Чесапикскому заливу, его познакомили с Элизабет Кэннон, красавицей, дочерью знаменитого сенатора от штата Нью-Йорк, и в тот день, впервые после страшной ночи на набережной Челси, Майклу показалось, что тень Сары Рэндольф начала рассеиваться.

В ту, первую после знакомства ночь они занимались любовью, а уже утром Майкл соврал Элизабет, когда она спросила, чем он зарабатывает на жизнь. Лгать пришлось и потом, и так продолжалось несколько месяцев. Лишь когда Элизабет заговорила о браке, ему пришлось открыться и поведать ей свою тайну: сказать, что он работает в контртеррористическом центре ЦРУ, и что женщина, которую он любил, погибла у него на глазах. Элизабет наградила его пощечиной и заявила, что не желает его больше видеть. Майкл думал, что потерял ее навсегда.

После той, первой, лжи их отношения уже никогда не были прежними. Для Элизабет его работа всегда ассоциировалась с другими женщинами. Каждый раз, когда Майкл уезжал, она вела себя так, словно он уже изменил ей, и каждый раз, когда он возвращался домой после очередного задания, она, возможно, сама не отдавая себя отчета в этом, выискивала на нем отметины, оставленные неизвестными любовницами. День, когда муж ушел из Управления, стал счастливейшим в ее жизни. И вот теперь все начиналось заново.

Майкл пересек улицу, прошел под аркой к подъезду дома, проскользнул мимо полусонного швейцара и поднялся на лифте на четырнадцатый этаж.

Он нашел жену там же, где и оставил двумя часами ранее: окруженная стопками папок, Элизабет сидела на диване под большим окном с видом на парк. Пепельница на полу была полна окурков. Дело, которое ей поручили, касалось компании, занимавшейся буксировкой барж и нефтяных танкеров. Федеральное правительство посчитало, что именно она виновна в утечке нефти неподалеку от Нью-Джерси, и предъявило иск о возмещении причиненного ущерба. До суда оставалось две недели, и для Элизабет исход тяжбы имел большое значение — никому не хочется терпеть неудачу в первом после возвращения в фирму процессе. Готовясь к защите, она тщательно изучала документы и при этом постоянно курила и бесконечно пила кофе. Майкл поцеловал жену в лоб и забрал у нее дымящуюся сигарету. Элизабет взглянула на него поверх очков и перевернула исписанную мелким почерком страницу блокнота. Рука ее потянулась за новой сигаретой.

— Ты слишком много куришь, — сказал Майкл.

— Брошу, когда бросишь ты, — не отрываясь от бумаг, ответила она. — Как прошел обед?

— Хорошо.

— Что им от тебя нужно?

— Хотят, чтобы я вернулся. У них есть для меня работа.

— Что ты им ответил?

— Сказал, что должен поговорить с тобой.

— Похоже, ты готов согласиться.

Элизабет отложила блокнот и сняла очки. Устала и напряжена, подумал Майкл. Опасное сочетание. Он натолкнулся на ее взгляд и вдруг поймал себя на том, что не может и не хочет продолжать. Но от него сейчас зависело далеко не все.

— Что за работа?

— Они хотят, чтобы я возглавил специальную опергруппу по Северной Ирландии.

— Почему именно ты?

— Я работал и в Северной Ирландии, и в Лэнгли. Моника и Эдриан считают, что именно у меня есть необходимый опыт.

— Год назад Моника сделала все, чтобы вышвырнуть тебя из Управления, а твой большой друг Эдриан пальцем не шевельнул, чтобы ее остановить.

— Она сказала, что все забыто.

— И ты сразу обрадовался и уже готов согласиться. Будь иначе, ты бы просто сходу послал их куда подальше.

— Ты права, я хочу взяться за эту работу.

— Господи! — Она раздавила недокуренную сигарету и тут же выхватила из пачки следующую. — Почему, Майкл? Мне казалось, ты покончил со всеми этими шпионскими делами. Мне казалось, ты хочешь вести нормальную жизнь, двигаться дальше.

— Я тоже так думал. Я тоже хотел начать новую жизнь.

— Тогда почему ты клюешь на их приманку? Почему позволяешь им затащить…

— Потому что мне плохо без работы! Я должен вставать по утрам, зная, что мне есть куда пойти и чем заняться.

— Если ты так хочешь, найди себе работу. Прошел уже год. Ты поправился, ты здоров.

— На свете не так уж много компаний, которым требуются специалисты моего профиля.

— Найди занятие по душе. Ты же знаешь, денег нам хватит.

— Да, в деньгах мы не нуждаемся. Но только потому что у тебя есть работа. Важная, интересная работа.

— И ты хочешь, чтобы и у тебя была такая же. Важная и интересная.

— Да. И я думаю, что помочь достижению мира в Северной Ирландии — это ответственное и стоящее дело.

— Не хотелось бы лишать тебя иллюзий и опускать с неба на землю, но католики и протестанты в Северной Ирландии убивают друг друга не первое столетие. Заключат ли они мир или продолжат войну — от ЦРУ это никак не зависит.

— Есть кое-что еще, — сказал Майкл. — Твой отец может стать потенциальной мишенью для террористов, и мне не хочется, чтобы с ним что-то случилось.

— Какое благородство! Какое самопожертвование! — Глаза ее вспыхнули гневом. — И ты еще смеешь прикрываться моим отцом? Хочешь вернуться в Управление — твое дело, но по крайней мере его оставь в покое.

— Я не могу без этого, Элизабет, — тихо сказал Майкл. — Это — мое. Ничего другого я делать не умею. И никем другим быть не могу.

— Боже, какая патетика. Знаешь, Майкл, иногда мне так жаль тебя. Я ненавижу эту твою сторону. Ненавижу секреты и ложь. Но если я встану у тебя на пути, если топну ногой и скажу «нет», то ты станешь презирать меня, а я этого не перенесу.

— Не стану.

— Ты еще не забыл, что у нас есть дети? Они здесь, рядом. Ты помнишь о них?

— Большинству отцов с маленькими детьми удается еще и работать.

Она промолчала.

— Моника сказала, что я могу пару дней работать в Вашингтоне, а в остальные летать в Нью-Йорк и обратно.

— Вы с ней, похоже, обо всем договорились. И когда твоя новая подруга желает видеть тебя на работе?

— Послезавтра Дугласа приведут к присяге в госдепартаменте. Президент хочет, чтобы он как можно скорее отправился в Лондон. Мне нужно слетать на денек в Лэнгли, чтобы все приготовить.

Элизабет поднялась и направилась к выходу.

— Что ж, Майкл, прими мои поздравления. Извини, что не открываю шампанское.




Глава пятнадцатая


Вашингтон — штаб-квартира ЦРУ — Нью-Йорк




Церемония приведения Дугласа Кэннона к присяге в качестве посла Соединенных Штатов при Сент-Джеймсском дворе проходила на седьмом этаже здания государственного департамента. Государственный секретарь Мартин Клэридж положил перед Кэнноном текст присяги, ничем не отличавшейся от присяги президента, новоявленный посол поклялся «защищать Конституцию», и две сотни наспех приглашенных гостей разразились аплодисментами.

С большого балкона церемониального зала открывается вид на Вашигнтон-Молл и реку Потомак. День выдался ясный и тихий, температура после недавних жутких холодов поднялась до вполне приемлемой отметки, так что после окончания официальной части присутствующие поспешили из душного, натопленного помещения на свежий воздух. Оба мемориала, Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна, купались в ярких солнечных лучах. Майкл стоял чуть в стороне от толпы, прихлебывая кофе из хрупкой фарфоровой чашечки и покуривая сигарету. И кофе, и сигарета служили ему защитой от желающих поболтать. Каждый разговор в столице подразумевал обязательный вопрос «А как ты?», а врать ему не хотелось.

Между гостями, как могло показаться, легко и беззаботно прохаживалась Элизабет. Выросшая в семье политика, она в совершенстве владела навыками любезной хозяйки, что в полной мере демонстрировала сейчас: поболтала с госсекретарем, перекинулась парой слов с двумя членами Конгресса и даже уделила внимание репортерам. Майкл завидовал жене и восхищался ею. Его учили совсем другому: двигаться бесшумно, оставаться незаметным, всегда быть настороже и готовым к неприятностям. На приемах он неизменно нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Пробившись с извинениями через толпу, Майкл подошел к Элизабет.

— Мне пора, — сказал он, целуя ее в щеку.

— Когда вернешься?

— Постараюсь успеть на семичасовой рейс.

Кто-то из бывших коллег тронул Элизабет за руку, и она отвернулась. Отойдя на несколько шагов, Майкл остановился и посмотрел на жену, но Элизабет уже надела темные очки, и было непонятно, смотрит ли она ему вслед или целиком поглощена беседой. Таланта ей было не занимать. Майкл всегда думал, что из нее получился бы отличный шпион.




Майкл пересек Мемориал-бридж и ехал на север по парковой автостраде. Внизу катилась, пестря солнечными бликами, река. Голые ветви раскачивались от ветра. Ощущение было такое, словно едешь по залитому мигающим светом туннелю. В старые добрые времена, до продажи «ягуара», поездка из Джорджтауна в Лэнгли и обратный путь домой доставляли ему огромное удовольствие. Арендованный «форд-таурус» лишил его такой радости.

Майкл свернул к главному входу в ЦРУ, остановился перед облаченным в пуленепробиваемый жилет охранником, назвал свое имя и протянул водительские права — жетон пришлось сдать, покидая Управление. Охранник посмотрел в список, кивнул, вручил розовый пропуск — выбор цвета оставался для Майкла загадкой, — который следовало прикрепить под ветровое стекло, и проинструктировал, как проехать на гостевую стоянку.

Войдя в белый мраморный холл, он испытал чувство, схожее с тем, которое испытывает взрослый человек, вернувшийся в дом, где прошло его детство. Все как будто стало меньше, неопрятнее, тусклее. Майкл прошел по изображенной на полу печати ЦРУ, взглянул на статую Билла Донована — основателя предшественника Управления, Отдела стратегических служб — и стену со звездами в память о погибших при исполнении обязанностей офицерах.

Утренний дежурный, которому Майкл представился по полной форме, поднял трубку, набрал номер Картера и произнес несколько неразборчивых слов. Положив трубку, офицер смерил Майкла недоверчивым взглядом и показал на черную, с мягким сидением скамью. Через турникет прошмыгнули три совсем молоденьких девушки в джинсах и футболках. Новое ЦРУ: крестовый поход детей. Интересно, что бы подумал, увидев все это, Билл Донован? Майкл вдруг почувствовал себя стариком.

Десять минут спустя за линией баррикад появился непривычно улыбающийся Картер.

— Ну и ну, блудный сын вернулся, — произнес он, качая головой. — Пропустите его, Сэм. Парень он беспокойный, но по большому счету безвредный.

— Какого черта? Почему так долго? — возмутился Майкл.

— В последний момент позвонила Моника. Ей нужна аналитическая записка с оценкой ситуации в Северной Ирландии. К завтрашнему утру.

— Боже, Эдриан, да я же еще и за стол не сел.

— И не сразу сядешь. Всему свое время.

— Что?

— Сначала в отдел кадров.

В отделе кадров ему пришлось провести около трех часов и пройти через ритуальное испытание, которому подвергался каждый, вздумавший заново вступить в тайный мир. Он сообщил, что не намерен выдавать секреты иностранным государствам. Что не злоупотребляет алкоголем и не принимает наркотики. Что не имеет долгов, с которыми не в состоянии расплатиться. Что у него нет проблем в супружеской жизни — кроме тех, что появились из-за моего возвращения в Управление, мысленно добавил Майкл. После подписания всех необходимых документов его сфотографировали. Потом ему выдали удостоверение вместе с цепочкой, на которой его следовало носить. Потом прочитали нудную лекцию о том, что жетон не следует демонстрировать публично. Потом выписали компьютерный логин, чтобы он мог получать доступ к компьютерной базе данных.

За время его отсутствия контртеррористический центр успел переехать из ставших тесными кабинетов на шестом этаже старого здания в Южную Башню. Войдя в просторное помещение, разделенное на белые кабинки, Майкл как будто попал в отдел исковых заявлений крупной страховой компании. КТЦ появился на свет в годы президентства Рейгана с целью противодействия волне террористических атак против американских граждан и организаций за рубежом. В Лэнгли новый отдел называли «центром», потому что к работе в нем привлекли как аналитические, так и оперативные ресурсы ЦРУ. Затем в нем появились сотрудники других государственных ведомств: администрации по контролю за соблюдением законов о наркотиках, министерства юстиции, береговой охраны и федерального управления гражданской авиации. В работе КТЦ принимал активное участие даже старинный соперник ЦРУ, ФБР, что во времена отца Майкла было бы сочтено величайшей ересью.

Картер отрабатывал удары клюшкой на ковре в своем просторном кабинете, так что обошлось без представлений. Майкла встретили коллеги: Алан, бухгалтер ФБР, отслеживавший прохождение денег через самые грязные банки; Стивен, он же Евротрэш, следивший за доживающими последние дни левацкими группировками Западной Европы; Блейз, великан из Нью-Мексико, говоривший на десяти различных индейских диалектах и испанском с дюжиной региональных акцентов и отслеживавший деятельность повстанческих движений и террористических групп Латинской Америки. Блейз одевался, как перуанский крестьянин, — в свободную юбку и кожаные сандалии. Считая себя современным самураем, воином-поэтом, он однажды попытался научить Майкла убивать с помощью кредитной карточки «Америкен Экспресс». Протягивая ему руку, Майкл невольно напрягся.

Из офиса с клюшкой в одной руке и стопкой папок на ладони другой вышел Картер.

— Где мое место? — спросил Майкл.

— На углу Усамы бен Ладена и Карлоса Шакала.

— Что ты, черт возьми, несешь?

— Помещение такое большое, что пришлось придумать адреса. — Картер указал на пришпиленные к стенкам кабинок голубые листочки. — С названиями улиц немного повеселились.

Он провел Майкла по бульвару Абу Нидаля, длинному коридорчику между кабинками и повернул направо на улицу Усамы бен Ладена. Остановились у кабинки в углу, на авеню Карлоса Шакала. Стол был завален старыми папками, на компьютерном мониторе жирно отпечатались чьи-то пальцы.

— К концу дня обещали поставить новый, — сказал Картер.

— Значит, если повезет, получу в следующем месяце.

— Я пришлю кого-нибудь убрать папки. Пора за работу. Синтия введет тебя в курс дела.

Синтия Мартин, белокурый ангел британского происхождения, была ведущим специалистом ЦРУ по североирландскому терроризму. Она изучала социальные движения в Лондонской школе экономики, некоторое время преподавала в Джорджтауне, а потом пришла на работу в Управление. Об ИРА она знала все. Ольстер был ее площадкой, и если кто и должен был возглавить опергруппу, то несомненно она.

Посмотрев на неубранный стол, Синтия нахмурилась.

— Почему бы не перейти ко мне?

В своей кабинке она села и предложила ему свободный стул.

— Послушай, Майкл, не буду притворяться, что меня это не задело. — Синтия славилась своей прямотой и резкостью, и Майкл даже удивился, что ей хватило выдержки не выплеснуть чувства раньше. — Опергруппу должна была получить я, а не кто-то, кого здесь уже стали забывать.

— Я тоже рад тебя видеть.

— Эта контора так и осталась мужским клубом, пусть во главе ее и стоит женщина. И хотя я уже давно обзавелась американским паспортом, на седьмом этаже меня по-прежнему считают британской стервой.

— Закончила?

— Да, закончила. Облегчила душу. — Синтия улыбнулась. — Кстати, а как ты?

— В порядке.

— Раны не беспокоят?

— Все зажило.

— Я тебя не огорчила?

— Конечно нет. У тебя есть на это право. — Майкл помолчал. — Эдриан разрешил мне самому укомплектовать опергруппу. Мне нужен сильный заместитель.

— Предлагаешь это место мне?

Майкл кивнул.

— Принимаю.

Майкл протянул руку.

— Рад, что мы в одной команде.

— Спасибо, Майкл. Дел у нас много, так что давай начнем.




Четыре часа спустя в кабинку Синтии просунулась голова Картера.

— У меня кое-что есть. Тебе надо посмотреть.

Майкл проследовал за ним в кабинет. Закрыв дверь, Картер подал ему большой конверт.

— Что это?

— Отдел технических служб поработал над видеозаписью убийства Ахмеда Хусейна. Картинку увеличили на компьютере.

Майкл открыл конверт и вытащил фотографию руки с пистолетом. На тыльной стороне ладони, между запястьем и большим пальцем был отчетливо виден морщинистый шрам.

— Это он, Эдриан. Черт возьми, это он.

— Мы уже поставили в известность Интерпол и некоторые спецслужбы. Отдел технических служб пытается получить портрет в анфас. Ты видел, изображение недостаточно четкое, а как он выглядит, мы толком не знаем. Ты мог бы им помочь.

— Не могу сказать, что успел рассмотреть как следует, но общее представление имею.

— Тогда хватит просиживать штаны — спустись в ОТС и постарайся им помочь. Надо как можно скорее передать фотографию всем, кому только можно.

Майкл еще раз посмотрел на обезображенную шрамом руку.

— Если он хочет работать, то не может сидеть на месте. А если где-то появится, мы возьмем его за задницу.

Майкл улыбнулся и протянул снимок Картеру.

— Рад, что принял приглашение и вернулся?

— Да, черт бы тебя побрал. Да.




На семичасовой рейс Майкл опоздал на пять минут. Он позвонил в Нью-Йорк, чтобы сказать Элизабет, что опаздывает, но никто не ответил. Майкл оставил сообщение на автоответчике и в ожидании следующего рейса зашел в бар, где выпил пива.

В самолете он смотрел в окно, мысленно прокручивая полученную за день информацию по полувоенным организации Северной Ирландии.

Возможно террористические акты совершила одна из существующих протестантских, прикрывшаяся псевдонимом Бригада Освобождения Ольстера, чтобы отвести от себя подозрения. Возможно также, что Бригада Освобождения Ольстера была новой группой, в которую входили люди, не имеющие предыдущего военного опыта. И все же у Майкла сложилось на этот счет собственное мнение: Бригада Освобождения Ольстера есть маленькая, хорошо организованная группа, состоящая из опытных протестантских экстремистов, отколовшихся от известных организаций после того, как те поддержали прекращение огня. Успех тройной атаки террористов свидетельствовал о профессиональной подготовке тех, кто ее спланировал. Руководители отличались крайней безжалостностью и шли на все, чтобы обеспечить безопасность группы — это подтверждалось тем фактом, что все три исполнителя были сейчас мертвы. Установить остальных членов организации представлялось практически невозможным.

Большую часть дня Майкл пересматривал досье известных членов различных полувоенных организаций. Их лица и сейчас мелькали перед ним: нечеткие тюремные снимки, карандашные наброски, фотографии, сделанные агентами внешнего наблюдения.

Но чаще всего он видел другое лицо. Черты его были не завершены, неясны, но они складывались в знакомый образ. Образ Октября. Раньше Майкл только подозревал, что Октябрь жив. Теперь он располагал доказательством — фотографией изуродованной шрамом руки. И все же шансы поймать его были невелики. Оставалось только одно: быть наготове и ждать еще одного прокола своего врага.

Майкл попросил стюардессу принести пива и еще раз позвонил домой. Трубку снова никто не снял. Обычно он разговаривал с Элизабет по несколько раз в день, потому что она постоянно звонила, чтобы справиться о детях. Сегодня они в последний раз разговаривали на церемонии в госдепартаменте. Он провел на работе всего один день и уже почувствовал, как они с Элизабет отдалились друг от друга. Его не отпускало чувство вины, но еще сильнее было чувство удовлетворения, чувство обретения цели, чувство радостного возбуждения — чувство, которое он не испытывал уже несколько месяцев. Как ни неприятно было это признавать, но вернувшись в Управление, он как будто вернулся домой. Дом этот не был образцовым, иногда в нем ссорились взрослые, иногда из него уходили бунтующие дети, но дом все равно оставался домом.




Элизабет лежала на кровати, обложившись бумагами. Майкл поцеловал ее в шею, но она лишь поморщилась. Он разделся, сделал себе сэндвич и лег рядом с женой.

— Я бы спросила, как прошел день, но знаю, что ты все равно не скажешь.

— Я рад, что вернулся, — ответил он и тут же пожалел о сказанном.

— Между прочим, твои дети в порядке.

Он положил сэндвич на тумбочку и забрал у Элизабет блокнот.

— Как долго это будет продолжаться?

— Что?

— Ты знаешь что, Элизабет. Я хочу знать, как долго ты собираешься обращаться со мной, как с изгоем.

— Я не хочу притворяться, Майкл, что все это доставляет мне огромное удовольствие. У меня работа, у меня дети, а теперь еще и муж, работающий в Вашингтоне. — Она закурила, чересчур резко щелкнув зажигалкой. — Мне не нравится учреждение, на которое ты работаешь. Мне не нравится то, что там делают с тобой. То, что делают с нами.

— На следующей неделе твой отец вручает верительные грамоты в Лондоне. Его ждет прием у королевы. Мне придется слетать туда на пару дней. Почему бы тебе не составить мне компанию? Мы могли бы отлично провести время вместе.

— Я не могу сейчас позволить себе отправиться в Лондон, — перебила его Элизабет. — У меня суд на носу. У меня дети. Если ты забыл, напомню — у тебя тоже есть дети.

— Я не забыл.

— Ты ведь только что был в Лондоне. Зачем возвращаться так скоро?

— Надо восстановить старые контакты.

— В Лондоне?

— Нет, в Белфасте.




Глава шестнадцатая


Лондон




Официальной резиденцией американского посла в Великобритании служит Уинфилд-Хаус, импозантный особняк из красного кирпича, выстроенный в георгианском стиле на участке двенадцать акров в лондонском Риджентс-Парке. Возвела его в 1934 Барбара Хаттон, наследница состояния Вулворта,[14 - Вулворт, Фрэнк Уинфилд (1852–1919) — основатель первой в США компании, создавшей сеть дешевых универмагов.] приехавшая в английскую столицу со своим мужем, голландским аристократом, князем Хойвитц-Ревентлоу. В 1938 она развелась с князем и вернулась в домой, в Соединенные Штаты, где вышла замуж за Кэри Гранта. После войны Барбара Хаттон продала Уинфилд-Хаус американскому правительству за символическую сумму — один доллар, — а в 1955 в особняке обосновался посол Уинтроп Олдрич.

Дуглас Кэннон останавливался в резиденции дважды во время официальных визитов, однако теперь, устраиваясь основательно и надолго, он вновь и вновь восхищался элегантностью и размерами здания. Проходя по первому этажу, оглядывая просторные, с высокими потолками залы, Дуглас никак не мог поверить, что Барбара Хаттон построила Уинфилд-Хаус как частный дом.

Когда через два дня в Лондон прилетел Майкл, посол еще раз провел зятя по всем комнатам, привлекая его внимание к меблировке и декору, хвастая роскошным убранством помещений с таким жаром, словно он сам все выбрал и за все заплатил. Более всего Дугласу пришлась по душе Зеленая гостиная, просторная, светлая, с видом на сад и отделанная расписанными вручную китайскими обоями, некогда снятыми со стен одного ирландского замка. Здесь можно было посидеть у камина под огромными чиппендельскими зеркалами и полюбоваться разгуливающими по лощине павлинами и шныряющими меж ивами кроликами.

В доме было так тихо, что утром в день церемонии вручения верительных грамот Майкл проснулся под бой курантов Биг Бена. Надевая фрак и белый галстук-бабочку у окна верхней гостевой комнаты, он увидел красную лисицу, крадущуюся по сумеречной поляне к белому лебедю.




В посольство отправились на служебной машине Дугласа, в сопровождении агентов специальной службы.[15 - Специальная служба — отдел Департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевского семейства, английских и иностранных государственных деятелей.] Около одиннадцати Гросвенор-сквер наполнилась стуком копыт. Выглянув из окошка, Майкл увидел выходящего из первой из трех подъехавших карет маршала дипломатического корпуса. Собравшиеся сотрудники посольства дружно захлопали, когда появившийся вслед за ним Дуглас прошел вдоль строя вытянувшихся морских гвардейцев.

Если Кэннон приехал в первой карете вместе с маршалом, то Майкл прибыл в третьей с тремя старшими чинами посольства. Одним из них был шеф лондонской резидентуры ЦРУ, Дэвид Уэтон. Беззастенчивый англофил, в визитке и с седыми напомаженными волосами, он напоминал актера, пробующегося на роль в «Возвращении в Брайдсхед». Уэтон, мягко говоря, недолюбливал Майкла и никогда этого не скрывал. Лет сто назад он работал под началом отца Майкла против русских. Осборн-старший считал, что его подчиненному, чтобы быть хорошим агентом, недостает оперативного опыта, умения ориентироваться в сложных ситуациях и навыков общения, о чем он и написал в представлении, которое едва не погубило карьеру Уэтона.

Тем не менее Управление решило дать ему второй шанс — людям с правильной родословной, правильным образованием и правильной религиозной ориентацией всегда дают второй шанс. Его отправили в южную Африку с заданием возглавить резидентуру в Луанде. Шесть месяцев спустя Уэтона остановили на контрольно-пропускном пункте, когда он ехал на встречу с агентом. В «бардачке» полицейские обнаружили так называемую «черную книжечку» с именами, паролями, инструкциями и даже графиком оплаты всем находившимся в Анголе агентам ЦРУ. Уэтона объявили персоной нон грата и выслали из страны; агентов арестовали, подвергли пыткам, а потом казнили. Смерть четырнадцати человек отнюдь не обременила его совесть. В своем отчете он обвинил погибших в том, что они не выдержали истязаний.

В конце концов Управление поняло свою ошибку и отстранило Уэтона от секретных операций, перебросив его в Лэнгли, в отдел, занимающийся Советским Союзом, где о нем скоро заговорили как о клеветнике, завистнике и бездельнике-бюрократе. Очередное назначение привело Уэтона в Лондон. Здесь он управлял резидентурой так, словно получил ее в свое личное владение. До Майкла доходили слухи о недовольстве и назревающем бунте.

— Никак герой Хитроу, — усмехнулся Уэтон, когда Майкл, забравшись в карету, уселся на деревянную скамью. Во время нападения на аэропорт Майкл обезоружил одного из террористов и застрелил другого, за что был отмечен в приказе по Управлению. Этого Уэтон простить ему не мог.

— Как дела, Дэвид?

— Ты же вроде бы подался в отставку.

— Да, но соскучился по тебе и вернулся.

— Надо поговорить.

— Жду с нетерпением.

— Не сомневаюсь.

Кареты медленно проехали от Гросвенор-сквер до Парк-лейн, обогнули Гайд-парк и, провожаемые взорами любопытных туристов, покатили дальше. Зрители, наверно, были разочарованы — скромные дипломаты интересовали их куда меньше, чем особы королевской крови.

Кареты проехали через ворота Букингемского дворца, и небольшой оркестр — тот самый, что сопровождает смену караула — встретил их вдохновенными звуками «Янки Дудль Денди». Вышедшего из кареты Дугласа уже встречали личный секретарь королевы и начальник протокольной службы.

Сопровождаемый ими, посол вступил во дворец, поднялся по широкой лестнице и прошел через анфиладу роскошных залов, по сравнению с которыми Уинфилд-Хаус казался нескромным выскочкой. Майкл и старшие чины посольства шли следом, поотстав на несколько шагов. Наконец все остановились перед двойной дверью. Ждать пришлось недолго — повинуясь некоему тайному сигналу, двери распахнулись.




Королева Елизавета II стояла посреди огромного зала. На ней был синий костюм, с руки свешивалась неизменная сумочка. Рядом с ней, как обычно, застыл заместитель министра иностранных дел сэр Патрик Райт. Дуглас пересек зал — пожалуй, немного слишком быстро — и отвесил королеве почтительный поклон. Затем, вручив конверт с верительными грамотами, произнес предписанное протоколом:

— Ваше Величество, имею честь представить ноту об отзыве моего предшественника и мои верительные грамоты.

Королева взяла конверт и, не взглянув на содержимое, передала его сэру Патрику.

— Я очень рада, что президент Бекуит проявил благоразумие и здравый смысл, назначив послом в Лондон человека вашего положения. Откровенно говоря, я не вполне понимаю, почему ваши президенты обычно посылают в нашу страну своих политических сторонников, а не профессионалов, как вы.

— Видите ли, Ваше Величество, я тоже не профессионал. В душе я политик. И, насколько мне известно, единственным профессиональным дипломатом, служившим в Лондоне в качестве посла, был Рэймонд Зейтц, представлявший президента Буша.

— Милый человек, — сказала королева. — Но сейчас мы многого ждем от работы с вами. У вас большой опыт по части международных дел. Если не ошибаюсь, вы ведь возглавляли сенатский комитет… о, Патрик, напомните мне…

— Сенатский комитет по международным отношениям, — вставил Патрик Райт.

— Вы правы, Ваше Величество.

— Положение в Северной Ирландии сейчас весьма напряженное, и нам нужна поддержка вашего правительства, чтобы довести мирный процесс до приемлемого для всех соглашения.

— Буду счастлив оказать любую помощь, Ваше Величество.

— А мы с благодарностью ее примем.

Разговор естественным образом подошел к логическому завершению, и Дуглас уже ощутил некоторое беспокойство королевы.

— Позвольте, Ваше Величество, представить старших сотрудников посольства?

Королева кивнула. Двери снова распахнулись, и в зал вошли десять дипломатов. Дуглас представил каждого. Характеризуя Уэтона как политического советника, он заметил, что королева едва заметно подняла бровь.

— Я вдовец, Ваше Величество. Моя жена умерла несколько лет назад. Моя дочь не смогла присутствовать здесь сегодня, но если вы позволите, я представлю моего зятя, Майкла Осборна.

Королева кивнула, и Майкл вошел в зал. Взгляд Елизаветы остановился на нем. Потом она слегка наклонилась и негромко спросила:

— Не участвовали ли вы в том прошлогоднем эпизоде в аэропорту Хитроу?

Майкл склонил голову.

— Да, Ваше Величество, я там был, но…

— Не беспокойтесь, мистер Осборн, — заговорщически прошептала королева. — Вы бы удивились, узнав, о чем мне рассказывают. Уверяю вас, я умею хранить секреты.

Он улыбнулся.

— Нисколько не сомневаюсь, Ваше Величество.

— Если придет день, когда вы оставите свое нынешнее занятие, мне доставит удовольствие вознаградить вас должным образом за то, что вы сделали. Благодаря вашей смелости и решительности спасены десятки жизней. Жаль, что нам не довелось познакомиться раньше.

Елизавета кивнула, и Майкл, отступив, присоединился к шеренге дипломатов. Поймав взгляд Уэтона, он улыбнулся, но тот в ответ только скорчил гримасу, как будто проглотил собственную запонку.




Они шли к выходу из дворца, когда Уэтон, догнав Майкла, схватил его за локоть. Пальцы у него были сильные — Уэтон играл в теннис и напряжение снимал тем, что постоянно тискал теннисный мяч. Майкл с трудом подавил естественный импульс отдернуть руку.

— Мы с тобой не приятели, Майкл, так что буду говорить официально. — Уэтон постоянно употреблял такие словечки, как официально и неофициально, что выглядело абсурдно для разведчика. — Думаю, это паршивая идея — слетать на денек в Белфаст.

— А тебе не кажется, Дэвид, что в таком месте надо выбирать другие выражения?

— Пошел ты, — прошептал Уэтон.

Майкл высвободил руку.

— Кевин Магуайр больше не твой агент, — сказал Уэтон. Майкл бросил на него предостерегающий взгляд — называть вслух имя агента в публичном месте считается преступлением. Уэтон относился к разведывательной работе, как к игре, в которую играют ради удовольствия, и то, что он произнес имя агента в стенах Букингемского дворца, вполне соответствовало его собственному представлению о себе. — Если хочешь, чтобы с ним побеседовали, пусть это сделает кто-нибудь из лондонской резидентуры. Например, его контролер.

— Вестник был моим агентом, — сказал Майкл, называя Магуайра его кодовым именем. — Я его завербовал и я с ним работал. И это я вытянул из него информацию, которая спасла десятки, если не сотни жизней. Я встречусь с ним сам.

— Сейчас не время для прогулок по тенистым аллеям памяти, тем более в таком городе, как Белфаст. Почему ты не хочешь довериться нашему человеку?

— Потому что хочу поговорить с ним сам.

— Послушай, у нас были кое-какие разногласия, но сейчас я говорю с тобой искренне. Ты теперь канцелярский работник, а не оперативник. Тебе сорок восемь и год назад ты едва не погиб. Даже лучшие из нас теряют хватку. Послушайся моего совета: давай пошлем на встречу с Вестником моего человека.

— Я не потерял хватку. А что касается Северной Ирландии, она не изменилась и за четыреста лет. Надеюсь, я смогу позаботиться о себе сам.

Они вышли во двор, уже залитый ярким солнечным светом.

— Вестник предлагает воспользоваться старой процедурой. Если он не выйдет на контакт в течение двух дней, то ты должен покинуть Белфаст. Понял?

— Понял, Дэвид.

— И имей в виду, если проколешься, даром тебе это не сойдет.




Глава семнадцатая


Белфаст




Самолеты, следующие в Северную Ирландию из аэропорта Хитроу, отправляются с первого терминала, куда пассажиры попадают только после прохождения дополнительной проверки. Майкл представился писателем, собирающим материал о красотах Ольстера. Заняв свое место, он достал из сумки карту и путеводитель. Сидевший рядом английский бизнесмен спросил, приходилось ли ему бывать в Белфасте раньше, на что Майкл, глуповато улыбнувшись, ответил, что летит туда впервые. Самолет прошел над Ливерпулем и повернул в сторону Ирландского моря. Пилот объявил, что они только что покинули воздушное пространство Соединенного Королевства и приземлятся в Белфасте через двадцать пять минут. Майкл усмехнулся — похоже, даже британцы не всегда помнят, что Северная Ирландия вообще-то входит в состав Соединенного Королевства.

Начали снижаться. В разрыве облаков появилась земля. Сверху Северная Ирландия напоминает огромное поле с парой больших городов, Белфастом и Лондондерри, и сотнями мелких городков, поселков и деревней. Поле это разделено на квадратные участки — изумрудно-зеленые, цвета лайма и олив, бурые и коричневато-желтые. На востоке, где Белфастский залив сливается с Ирландским морем, Майкл успел заметить замок Каррикфергес. Белфаст расположен у подножия Черной горы, возвышающейся на самом берегу залива. Когда-то это был процветающий центр полотняного производства и кораблестроения — на здешней верфи построили, например, «Титаник», — но теперь Белфаст походил на любой другой промышленный город Британии, для которого наступили тяжелые времена.

Самолет совершил посадку в аэропорту Олдергров. Проверяя, нет ли наблюдения, Майкл немного задержался в зале для прибывающих: выпил чашку чая в кафе, заглянул в сувенирный магазин. На полках у стены стояли книги, посвященные северо-ирландскому конфликту. Рядом висели яркие сувенирные футболки и шляпы с громкими надписями Северная Ирландия! — как будто туристов приглашали в Канны или на Ямайку.

Стоило сделать шаг на улицу, как порыв ветра едва не сорвал с него пальто. Майкл прошел мимо стоянки такси и сел в автобус, направляющийся в центр города. Обычно услышав слово «Белфаст», человек представляет сцены гражданской войны, затянутые дымом улицы и запах пороха, но Майкла столица приветствовала запахом навоза. Автобус проехал мимо контрольного пункта, на котором пара полицейских разбирала на части пикап. Через пятнадцать минут Майкл был уже в центре.

Центр Белфаста — малоприятное, безрадостное место, холодное и чистое, местами слишком новое, местами слишком старое. В прошлом ИРА регулярно устраивало здесь взрывы, например, на 21 июля 1972, Кровавую пятницу, их пришлось двадцать два. Северная Ирландия была, пожалуй, единственным на земле местом, где Майкл чувствовал себя неуютно. Насилие здесь отдавало злобой, беспричинной ненавистью и чем-то средневековым. Ощущение некомфортности усиливалось и из-за языковых проблем. Майкл свободно говорил на итальянском, испанском, французском, арабском, неплохо на иврите, сносно на немецком и греческом, но английский с резким акцентом Западного Белфаста ставил его в тупик. Гаэльский, на котором свободно общались едва ли не все католики, представлялся ему бессмысленным набором звуков, напоминающим скрежет зарывающейся в гравий лопаты. Люди, однако, в большинстве своем были необычайно дружелюбны, особенно по отношению к приезжим, и, едва познакомившись, охотно угощали выпивкой или сигаретой, сдабривая угощение особым черным юмором, без которого, наверно, было не обойтись в мире, который сошел с ума.

Майкл зарегистрировался в отеле «Европа» и минут десять потратил на проверку номера. Не обнаружив «жучков», он лег на кровать и даже ухитрился уснуть, но был разбужен пронзительным завыванием сирены и голосом, требовавшим немедленно покинуть комнату. Майкл позвонил портье, и какая-то девушка бодро сообщила, что ничего страшного не случилось — обычная проверка сигнализации. Майкл заказал кофе, принял душ и оделся. Спустившись вниз, он спросил, прислали ли заказанную ранее машину, и получил положительный ответ. На площадке перед отелем его ждал ярко-красный «форд-эскорт». Майкл вернулся в холл и поинтересовался, нет ли в бюро чего-нибудь в более умеренных тонах.

— Боюсь, сэр, это все, чем они располагают.

Майкл сел в машину и поехал на север по Грейт-Виктория-стрит, потом свернул в переулок, остановился и вышел. Он поднял крышку капота и стал дергать провода, пока мотор не заглох. Он закрыл капот, забрал ключи и вернулся в отель, где объяснил, что «эскорт» сломался и его пришлось оставить.

Через двадцать минут из бюро проката прислали другой автомобиль, темно-синий «воксхолл».




За годы сотрудничества с ЦРУ Кевин Магуайр, кодовое имя Вестник, прошел через десяток разных процедур безопасности, но на этот раз он попросил вернуться к исходному варианту. Для встречи были заранее определены три места в центральной части города. Агент и его связник прибывали к первому, но если оба или кто-то один замечали за собой слежку или просто чувствовали неладное, встреча переносилась на второе место, куда они должны были прийти через час. Если и третье место не устраивало кого-то по любой причине, контакт переносился на следующий вечер с полной сменой мест.

Майкл подъехал к первому месту: набережной Донегалла, возле моста Королевы Елизаветы. Хорошо ориентируясь в Белфасте, он потратил около двадцати минут на стандартную процедуру проверки, но, исколесив прилегающие улицы и переулки, так и не обнаружил ничего подозрительного. Магуайра однако на месте не оказалось, и Майкл, не останавливаясь, проехал мимо. Просто пропустить встречу Магуйар не мог; видавший виды профессиональный террорист, он был не из тех, кто видит опасность там, где ее нет.

Кевин Магуайр родился и вырос в Баллимерфи в семье портового рабочего и швеи. Подростком он едва ли не каждый вечер уходил из дому, чтобы с другими ребятами бросать камни или бутылки с бензином в британских солдат и местных полицейских. Однажды он показал Майклу свою фотографию того времени: сорванец с коротко подстриженными волосами, в кожаной куртке и с ожерельем из стреляных гильз на шее. В Баллимерфи Кевин считался кем-то вроде героя, потому что умел переворачивать армейские бронетранспортеры с помощью всего лишь пустых бочек из-под пива. Как и большинство католиков в Западном Белфасте, он восхищался людьми из ИРА и одновременно боялся их — восхищался, потому что они защищали жителей от протестантских экстремистов; боялся, потому что они жестоко избивали и ломали ноги любому, кто нарушал установленные правила поведения. Именно так поступили с отцом Магуайра, наказав безработного докера за сбыт краденого.

К тому времени Кевин уже состоял в На фианна эйрин — организации наподобие скаутской, — и отец, несмотря на постигшее его несчастье, настоял на том, чтобы сын остался в ее рядах. В двадцать два года Магуайр вступил в ИРА. Церемония принесения присяги прошла в доме родителей в Баллимерфи. Он навсегда запомнил выражение на лице отца, в котором гордость за сына, ставшего членом могущественной организации, смешалась с унижением — ведь именно эта организация сделала его самого калекой. Кевина приписали к Бригаде Белфаста, а со временем включили в элитное подразделение, действовавшее на территории Британии. У него появились хорошие контакты в Армейском совете, военном командовании ИРА, и разведслужбе, что помогало добывать ценную информацию, когда он стал работать на ЦРУ.

Событием, подтолкнувшим Магуайра на путь предательства, стало нападение на колонну демонстрантов в День памяти 8 ноября 1987 в Эннискиллене. Тогда от взрыва мощной бомбы погибло одиннадцать и было ранено шестьдесят три человека. ИРА попыталась сбить волну общественного возмущения, заявив, что случившееся было ошибкой. Магуайр знал правду — он входил в состав группы, готовившей теракт.

То, что Армейский совет санкционировал нападение на гражданских, привело Магуайра в ярость. Он дал себе клятву, что в будущем не допустит ничего подобного. Ненависть и недоверие к британцам исключали возможность контактов с Интеллидженс сервис или Специальной службой Королевской полиции Ольстера, так что при следующем посещении Лондона он установил связь с ЦРУ. На встречу с ним в Белфаст вылетел Майкл Осборн. Магуайр отказался от денег — «ваших тридцати серебряников», — и постепенно Майкл проникся к нему, террористу ИРА, уважением.

Между ЦРУ и британскими спецслужбами существует договоренность: Управление не вербует агентов в рядах спецслужб и не предпринимает попыток проникнуть в ИРА. После того, как Осборн установил контакт с Магуайром, Управление обратилось к британцам. МИ5 поначалу колебалась, но потом все же дала согласие на дальнейшие встречи при условии, что будет получать информацию одновременно с ЦРУ. На протяжении нескольких лет Магуайр сообщал американцам о готовящихся акциях ИРА и предоставлял данные о составе высшего командования организации. Он стал самым ценным информатором за все время конфликта. Когда Майкла отозвали в Штаты, связь с Магуайром передали другому американцу, Джеку Букэнану, из лондонской резидентуры ЦРУ. С тех пор Осборн не виделся и не разговаривал с Кевином.

Майкл проехал на юг по Ормо-роуд. Вторым местом встречи был Ботанический сад, точнее, перекресток Странмиллс-роуд и Юниверсити-роуд. «Хвоста» не было. И все же Магуайр снова не появился.

Оставался последний вариант — поле для регби в квартале Ньютонбреда, и там наконец, помотавшись по городу еще час, Майкл и обнаружил Кевина, стоящим у ворот.

— Почему пропустил первые два? — спросил Майкл, когда Магуайр сел в машину и захлопнул дверцу. — Что-то заметил?

— Ничего такого. Просто… засомневался. — Ирландец закурил. В черном дождевике, черном свитере и черных джинсах, он походил, скорее, на опереточного революционера, чем на настоящего террориста. За то время, что они не виделись, Магуайр постарел — или его состарил Белфаст. В коротких черных волосах проступила седина, под глазами залегли глубокие морщины. Он носил модные в Европе очки, круглые, в металлической оправе, казавшиеся маленькими на широком лице.

— Откуда машина?

— Взял напрокат через портье в «Европе». Первую оставил в переулке, сказал, что сломалась. Через двадцать минут прислали вторую. Чисто, я проверил.

— Никаких разговоров в машине или закрытом помещении. Или ты уже все забыл?

— Не забыл. Куда поедем?

— Давай на гору, как раньше, а? Я только возьму пива.




Они проехали на север почти через весь город, потом поднялись по узкой дороге, проложенной вдоль склона Черной горы. К тому времени, когда Майкл свернул на площадку у обочины и выключил двигатель, дождь уже кончился. Они вышли и сели на капот, потягивая теплое пиво и слушая постукивание мотора. Внизу раскинулся Белфаст. Облака накрыли его, как шелковый шарф, наброшенный на абажур лампы. Ночью город был темен. Желтоватый, будто разведенный, свет теплился в центре, но на западе все поглотил мрак. Здесь, на горе, Магуайром обычно овладевал покой — здесь он, как и большинство парней из Баллимерфи, стал мужчиной, — но сегодня ему было не по себе. Он беспрерывно курил, глотал пиво и, несмотря на холод, потел.

Нервозность развязала язык. Магуайр говорил. Рассказывал то, о чем никогда никому не рассказывал. О детстве, прошедшем в Баллимерфи. О стычках с солдатами. О том, как поджигал их «свиней». Он рассказал Майклу, как впервые трахнул девчонку.

— Ее звали Кэтрин, она была католичка. Я чувствовал себя таким виноватым, что на следующий день пошел к отцу Шимусу и во всем покаялся. Потом я ходил к нему еще не раз — когда убивал британского солдата или полицейского, когда закладывал бомбу, здесь или в Лондоне.

Магуайр рассказал о протестантской девушке из Шанкила, с которой закрутил перед тем, как вступить в ИРА. Она забеременела, и родители с обеих сторон запретили им видеться.

— Мы знали, так лучше для всех. Иначе стали бы изгоями. Пришлось бы уезжать. Жить в сраной Англии или эмигрировать в Штаты. У нее родился ребенок, мальчик. Я так ни разу его и не видел. — Кевин помолчал, глядя вниз, на темный город. — Знаешь, Майкл, я не заложил ни одной бомбы в Шанкиле.

— Боялся, что убьешь собственного сына.

— Да, боялся, что убью собственного сына, которого никогда не видел. — Он приложился к банке. — Я не знаю, чем мы занимались тут последние тридцать лет. Зачем и кому это, на хрен, было надо? Я отдал ИРА двадцать лет жизни. Двадцать долбаных лет. Чего ради? Мне сорок пять. У меня нет жены. Нет семьи. И что я получил? Соглашение, которого можно было достичь десять раз с шестьдесят девятого.

— На лучшее ИРА не могла и надеяться. В компромиссе нет ничего плохого.

— И вот теперь у Джерри Адамса завелась чудная идейка, — словно не слыша Майкла, продолжал Магуайр. — Хочет превратить Фоллз в приманку для туристов. Можешь себе представить? Приезжайте взглянуть на улицы, где проды и мики[16 - Проды и мики — клички протестантов и католиков в Северной Ирландии.] воюют вот уже три десятка лет. Что за хрень! Вот уж не думал, что доживу до такого дня. Три тысячи убитых, чтобы обзавестись рекламным местом в «Нью-Йорк Таймс».

Он допил пиво и швырнул пустую банку в кусты.

— Вы, американцы, не понимаете одного: здесь никогда не будет мира. Мы, может быть, и сумеем остановиться на время, но перемен все равно не будет. Все останется по-прежнему. — Кевин бросил сигарету в траву. Огонек мигнул янтарным глазом и погас. — Ладно, ты ведь прилетел сюда не для того, чтобы слушать всю эту болтовню про политику и провалы Ирландской Республиканской Армии.

— Не для того. Хочу узнать, кто убил Имонна Диллона.

— ИРА тоже хочет это знать.

— Что тебе известно?

— У нас считают, что Диллона давно взяли на мушку.

— Почему?

— Как только Диллона подстрелили, парни из разведки сразу зашевелились. Было подозрение, что его сдал кто-то из Шин фейн, потому что киллер появился в нужном месте точно в назначенное время. Возможно, лоялисты вели наблюдение за ним в районе Фоллз, но это вряд ли. В таком месте, как Фоллз, их бы наверняка заметили, да и Диллон всегда вел себя осторожно.

— Так что же произошло?

— Парни из ИРА перевернули штаб-квартиру Шин фейн вверх дном. Обшарили каждый дюйм — искали миниатюрные видеокамеры и скрытые передатчики. Распугали весь штат и волонтеров. И не зря.

— Что нашли?

— Одна девчонка из волонтеров, Кэтлин, сидела на телефонах, отвечала на звонки. Так вот, выяснилось, что она водила дружбу с протестанткой.

— Кто такая?

— Называла себя Стеллой. Кэтлин думала, что ничего плохого не делает… мирное соглашение и все такое. Ребята из ИРА прижали ее. Сильно. И девчонка раскололась. Призналась, что рассказывала Стелле о руководителях Шин фейн, в том числе и о Диллоне.

— С Кэтлин можно поговорить?

— Вряд ли. Диллон пользовался большой популярностью. В семидесятых входил в состав Белфастской бригады. Служил под Джерри Адамсом. Отсидел десятку в Мейзе. В общем, ИРА уже собиралась пустить ей пулю в башку, но тут вмешался Джерри Адамс и спас ей жизнь.

— Но Кэтлин дала ИРА описание Стеллы?

— Да. Высокая, привлекательная, черные волосы, серые глаза, хорошие скулы, квадратный подбородок. К сожалению, это все. Стелла вела себя профессионально и чертовски осторожно. Никогда не появлялась там, где у Шин фейн стояли камеры наблюдения.

— ИРА известно что-нибудь о Бригаде Освобождения Ольстера?

— Ни хрена. Но вот что я тебе скажу. ИРА не будет сидеть сложа руки. Если служба безопасности не уймет мерзавцев, здесь так грохнет, что весь этот гребаный город взлетит на воздух.




Майкл высадил Магуайра на пересечении Дивис-стрит и Миллфилд-роуд. Ирландец вышел из машины и, не оглядываясь, растворился в темноте. Майкл проехал несколько кварталов до «Европы» и, предоставив «воксхолл» заботам портье, поднялся в номер. Магуайр дал не много, но по крайней мере теперь было с чего начать. Судя по всему, Бригада Освобождения Ольстера имела неплохую разведслужбу, и одним из оперативников была высокая женщина с черными волосами и серыми глазами. Собой Майкл тоже был доволен: после долгого перерыва возвращение прошло успешно, он провел встречу с информатором и не прокололся. Теперь бы поскорее улететь в Лондон и передать полученные сведения в Лэнгли.

Было уже поздно, но голод и приятное возбуждение гнали из номера. Девушка-портье порекомендовала ресторан «Артур», рядом с Грейт-Виктория-стрит. Майкл пристроился за маленький столик у двери, заказал отбивную по-ирландски с тушеной в сметане и сыре картошкой и полбутылки вполне сносного кларета. Около одиннадцати он вышел из ресторана. По центру города гулял холодный ветер.

Возвращаясь в отель по той же улице, Майкл увидел идущую навстречу девушку. Она шла быстро, засунув руки глубоко в карманы черного пальто. С плеча свисала черная сумочка. Он видел ее раньше, в «Европе» — то ли в баре, то ли на этаже, с тележкой для белья. Девушка смотрела прямо перед собой — такую привычку город вырабатывал у всех, кто не искал неприятностей себе на голову. Здесь никто ни на кого не смотрел, а уж тем более на пустынной улице в поздний час.

Их разделяло не более двадцати футов, когда девушка споткнулась о решетку и, не успев даже вытащить руки из карманов, упала на тротуар. Замок сумочки раскрылся, и содержимое рассыпалось. Майкл быстро подошел к ней и наклонился.

— Вы не ушиблись?

— Нет. Все в порядке, спасибо.

Она поднялась на корточки и начала собирать вещи.

— Я вам помогу.

— Не беспокойтесь. Я сама управлюсь.

За спиной послушался гул набирающего скорость автомобиля. Майкл обернулся — по Грейт-Виктория-стрит мчался средних размеров «ниссан» с потушенными фарами. И в ту же секунду к затылку прижалось что-то твердое и холодное.

— Садитесь в машину, мистер Осборн, — спокойно сказала девушка, — или я всажу пулю вам в спину.

Машина ткнулась в бордюр и остановилась. Задняя дверца открылась. Майкл увидел двух мужчин в балаклавах. Один из них выскочил, втолкнул Майкла в салон и сел рядом. В следующую секунду автомобиль сорвался с места и, набирая скорость, понесся по Грейт-Виктория-стрит, оставив девушку на тротуаре.

Едва они выехали за город, как незнакомцы пригнули Майкла к полу и начали избивать кулаками и рукоятками пистолетов. Он попытался закрыть лицо и голову, но удары сыпались и сыпались. Перед глазами запрыгали цветные круги, в ушах зазвенело, и Майкл провалился в темноту.




Глава восемнадцатая


Графство Арма, Северная Ирландия




Майкл не приходил в себя постепенно, а очнулся сразу, вдруг, и понял, что лежит в багажнике. Он не знал, сколько времени был без сознания, а открыв глаза, ничего не увидел — ему на голову надели черный мешок. Майкл закрыл глаза и попытался оценить степень повреждений. Профессионалы могут избить человека до полусмерти, не оставив на теле ни малейшего следа, но им явно занимались любители. Лицо распухло, во рту ощущался вкус крови. Он не мог дышать через нос. Голова болела в нескольких местах. Судя по тому, что даже самый неглубокий вдох отзывался мучительной болью, ему сломали не меньше пары ребер. Распухло и в низу живота.

Наверное компенсируя «выключенное» зрение, обострились остальные чувства. Майкл слышал все: натужные стоны пружин, музыку, голоса, говорившие на гаэльском. Они могли обсуждать погоду или решать, где лучше его утопить — он все равно бы ничего не понял.

Какое-то время машина мчалась на большой скорости по ровной дороге. Шел дождь — Майкл слышал шорох шин по мокрому асфальту. Минут через двадцать «ниссан» сделал поворот на девяносто градусов. Скорость заметно упала, машину стало потряхивать. Каждая выбоина, каждый наклон, каждый подъем отдавались болью во всем теле, от головы до паха. Чтобы отвлечься от боли, он попытался думать о чем-нибудь приятном.

Элизабет… дом…

В Нью-Йорке вечереет. Элизабет наверно дает малышам по последней бутылочке. На мгновение Майкл почувствовал себя полным идиотом — как можно было променять семейную идиллию на приключение с похищением и избиением в Северной Ирландии, — но ни к чему хорошему такие мысли не вели, и он отогнал их.

Впервые за много лет — наверно потому что подсознательно он допускал возможность развития событий по наихудшему сценарию — Майкл подумал о матери. Его воспоминания о ней были, скорее, воспоминаниями любовника, а не сына: римские кафе, прогулки по берегу Средиземного моря, обеды в греческих тавернах, ночные восхождения на Акрополь. Отец иногда пропадал неделями, и они не получали от него ни весточки. Возвратившись домой, он ни слова не говорил о том, где был и что делал. Мать в отместку разговаривала только на итальянском, который отец понимал очень плохо. Еще она мстила ему тем, что приводила домой мужчин и никогда не скрывала это от сына. Часто она говорила Майклу — то ли в шутку, то ли всерьез, — что его настоящий отец богатый сицилийский землевладелец, от которого он унаследовал смуглую кожу, черные волосы и длинный прямой нос. Тайна ее измен, разделенная на двоих, неким мистическим образом связала мать и сына. Она умерла от рака груди, когда ему исполнилось восемнадцать. Отец знал, что у жены и сына есть от него секреты — обманывая других, он и сам оказался обманутым. После смерти Анастасии они не разговаривали почти целый год.

Мысли перескочили на Кевина Магуайра. В ИРА с изменниками не церемонились: жестокие пытки и пуля в затылок — другого наказания не существовало. И тут же подумалось: кого на самом деле предал Магуайр, ИРА или его, Майкла? Он прокрутил в памяти события вечера. Две машины, красный «форд» и синий «воксхолл». Два пропущенных Магуайром места встречи, набережная реки Лаган и Ботанический сад. И сам ирландец, возбужденный, потеющий, не выпускающий изо рта сигареты. Почему он нервничал? Подозревал, что за ними следят? Или чувствовал вину перед связником, которого собирался подставить?




Свернув с шоссе на проселок, машина запрыгала, закачалась. Майкл невольно застонал — боль от сломанных ребер пронзила, как удар ножа.

— Не беспокойтесь, мистер Осборн, — раздался мужской голос. — Потерпите еще немного, нам уже недалеко.

Минут через пять «ниссан» остановился. Багажник открыли, и Майкл почувствовал порыв холодного, сырого ветра. Двое мужчин подхватили его под руки, вытащили и поставили на ноги. Шел дождь, и капюшон не спасал — каждая капля била по голове, как молоток. Майкл попытался сделать шаг, но колени не держали — ноги подкосились, и он стал падать. Похитители успели поймать его раньше, чем он встретился с землей, и потащили к каменному коттеджу. Комнаты… коридоры… двери… Ноги волочились по дощатому полу. Наконец его посадили на жесткий стул с прямой, как доска, спинкой.

— Когда дверь закроется, мистер Осборн, можете снять капюшон. Здесь есть теплая вода и полотенце. Умойтесь. С вами хотят поговорить.

Майкл стащил заскорузлый от засохшей крови мешок и зажмурился — яркий, резкий свет полоснул по глазам. Из мебели в комнате были два стула и стол. Цветистые обои на стенах, местами отклеившиеся и провисшие, напомнили о гостевом коттедже в Кэннон-Пойнте. На столе стоял эмалированный тазик с водой. Рядом с ним лежала тряпка и маленькое зеркальце. В двери был «глазок» — возможно за ним наблюдали.

Майкл взял зеркальце. Глаза заплыли — остались только узкие щелочки. Под глазами синяки. Левая бровь рассечена — придется накладывать швы. Если выберешься живым, мысленно добавил он. Разбитые в кровь губы распухли. На правой щеке внушительная ссадина. Волосы слиплись от крови. Зеркало они дали ему умышленно. В ИРА изучали искусство допроса — они хотели, чтобы он, взглянув на себя, изуродованного и беспомощного, пал духом, сдался. Подобную методику британцы десятилетиями опробывали на бойцах ИРА.

Майкл осторожно снял пальто и подтянул рукава свитера. Намочил в воде тряпку и начал обрабатывать лицо, стирать кровь с глаз, губ, носа. Потом, склонившись над тазиком, смыл кровь с волос. Аккуратно причесался. Снова посмотрел на себя в зеркало. Вид не улучшился, черты не обрели прежнюю симметричность, но крови почти не осталось.

В дверь стукнули.

— Надень капюшон, — приказал голос.

Майкл не шелохнулся.

— Я сказал, надень капюшон, мать твою…

— Он перепачкан кровью. Мне нужен чистый.

За дверью послышались тяжелые шаги и сердитые крики. В комнату ввалился мужчина в балаклаве. Подойдя к столу, он схватил грязный мешок и напялил на голову пленнику.

— В следующий раз, когда я скажу надевай, надевай, — прорычал он. — Понял?

Майкл промолчал. Дверь закрылась, и он снова остался один. Им не удалось навязать ему свою волю, а значит, победа за ним.

Прошло минут двадцать. Майкл сидел на стуле, с пропахшим его собственной кровью капюшоном на голове. Он слышал голоса, а однажды до него долетел отдаленный крик. Наконец дверь снова распахнулась. В комнату вошел мужчина. Майкл слышал его дыхание и чувствовал его запах: сигарет, тоника для волос и женского одеколона, напомнившего ему о Саре. Мужчина опустился на второй стул. Должно быть он был крупного сложения, потому что стул под ним заскрипел.

— Можете снять капюшон, мистер Осборн.

Голос был уверенный, спокойный, звучный — голос человека, привыкшего распоряжаться. Майкл стянул мешок, положил его на стол и посмотрел незнакомцу в глаза. Черты его не отличались изяществом — широкий плоский лоб, тяжелые скулы, сплющенный нос боксера. Ямочку на квадратном подбородке, похоже, вырубали топором. Он был одет в белую рубашку с галстуком, темно-серые брюки и такую же жилетку. Под густыми бровями светились умом голубые глаза. Мужчина почему-то улыбался.

Присмотревшись, Майкл узнал лицо — он видел его на фотографии в файлах Синтии Мартин, которые они вместе просматривали в Лэнгли. Фотография была сделана в тюрьме Мейз, где этот человек провел несколько лет.

— Боже! Что же это они с вами сделали? Я сказал ребятам отвесить вам тумаков, но они, похоже, перестарались. Извините, такое с ними случается — как войдут в раж, не остановишь.

Майкл промолчал.

— Вас зовут Майкл Осборн и вы работаете на Центральное Разведывательное Управление в Лэнгли, штат Виргиния. Несколько лет назад вы завербовали агента, члена Ирландской Республиканской Армии. Его имя Кевин Магуайр. Полученную от него информацию вы передавали МИ5. После вашего возвращения в Штаты связь с Магуайром осуществлял человек по фамилии Букэнан из лондонской резидентуры ЦРУ. Не пытайтесь это отрицать, мистер Осборн. У нас нет времени, и я не сделаю вам ничего плохого.

Майкл по-прежнему молчал. Можно, конечно, говорить что угодно, настаивать, что произошла ошибка, но это ничего не даст — его только продержат здесь еще дольше да сломают еще пару ребер.

— Вы знаете, кто я, мистер Осборн?

Майкл кивнул.

— Так расскажите, доставьте мне удовольствие. — Мужчина прикурил две сигареты и, оставив одну себе, протянул другую пленнику. Через секунду между ними повисла пелена дыма.

— Вы — Шимус Девлин.

— Знаете, чем я занимаюсь?

— Вы возглавляете разведывательный отдел ИРА.

В дверь отрывисто постучали, и кто-то произнес несколько слов на гаэльском.

— Повернитесь лицом к стене.

Дверь открылась. Кто вошел в комнату и положил что-то на стол. Дверь закрылась.

— Можете повернуться, — сказал Девлин.

Предмет, который поставили на стол, оказался подносом с чайником, двумя надтреснутыми чашками и маленьким молочником. Девлин разлил чай.

— Надеюсь, вы получили сегодня хороший урок, мистер Осборн. Надеюсь, вы поняли, что нельзя безнаказанно вербовать агентов в наших рядах. Вы ведь считали нас кучкой тупых тайгов, не правда ли? Или шайкой вылезших из болот миков, да? А ведь ИРА воюет с британским правительством на этом острове уже почти сто лет. За такой срок даже мы кое-чему научились.

Майкл молча пил чай.

— Кстати, хочу вас успокоить, на Магуайра нас вывел Букэнан, так что вы ни при чем. У нас есть особое подразделение, ведущее наблюдение за подозреваемыми в измене. Имена тех, кто в него входит, известны только мне. В прошлом году у нас появились кое-какие сомнения насчет Магуайра, и я установил за ним слежку в Лондоне. Так мы узнали, что он встречается с Букэнаном.

Лучше не стало. Майкл поставил чашку.

— Зачем взяли меня?

— Затем, что я хочу вам кое-что сказать. — Девлин подался вперед, через стол. — ЦРУ и британские спецслужбы пытаются обнаружить следы Бригады Освобождения Ольстера. Думаю, ИРА могла бы вам помочь. В конце концов мы тоже заинтересованы в прекращении неконтролируемого насилия.

— Что у вас есть?

— Тайный склад оружия в Сперрин-Маунтинс. Склад не наш, и, похоже, не принадлежит ни одной из других протестантских групп.

— Где именно в Сперрин-Маунтинс?

— На ферме неподалеку от деревни Крана. — Девлин подал Майклу листок с неумело нарисованной картой, на которой было отмечено местонахождение фермы.

— Что вы видели?

— Грузовики. Какие-то ящики. Все, как обычно.

— Люди там есть?

— Похоже, пара парней живут там постоянно. Ведут себя осторожно, регулярно обходят территорию. Оба, добавлю, неплохо вооружены.

— ИРА еще ведет наблюдение за фермой?

— Нет, наблюдение мы сняли. У нас нет необходимого оборудования.

— Зачем вы рассказываете об этом мне? Почему бы не передать информацию британцам или местной полиции?

— Я не доверяю ни одним, ни другим. Не забывайте, что и в британских спецслужбах, и в КПО есть люди, годами сотрудничающие с протестантскими полувоенными формированиями. Я хочу, чтобы этих ублюдков остановили, пока они не втянули всех нас в полномасштабную войну, и не верю, что британцы и полиция сделают это в одиночку. — Девлин потушил сигарету и улыбнулся. — Ну что, разве такая информация не стоит пары царапин и синяков?

— Пошел ты, Девлин.

Ирландец рассмеялся.

— Вот теперь вы свободны и можете идти. Надевайте пальто. Пользуясь случаем, хочу показать вам кое-что.




Майкл вышел из комнаты вслед за Девлином. В доме пахло жареным беконом. Миновав гостиную, ирландец свернул в кухню, чистую и аккуратную, с развешенными над плитой медными горшками и словно сошедшую со страниц какого-нибудь местного журнала. Идиллическую картину нарушали лишь сидящие вокруг стола люди в балаклавах.

— Вам понадобится вот это, — сказал Девлин, снимая с крючка и передавая Майклу шерстяную шапочку. — Ночь сегодня, боюсь, неподходящая для прогулок.

Выйдя из дома, Девлин повел Майкла по раскисшей от дождя тропинке. Темно было так, словно на голову снова надели мешок. Он смутно различал впереди мощную фигуру ирландца, уверенно идущего по дорожке, и старался не отставать. Девлин остановился у какого-то строения, похожего на амбар, постучал в дверь и сказал что-то по-гаэльски. Дверь открылась, и они вошли.




Майклу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что привязанный к стулу человек — это Кевин Магуайр. Совершенно голый, он дрожал от холода и страха. Досталось ему куда сильнее, чем Майклу — лицо распухло до неузнаваемости, из разбитых губ, носа, надбровий сочилась кровь. От распухших глаз остались лишь щелочки. На теле буквально не осталось живого места: синяки, порезы, ссадины, ожоги от затушенных на коже сигарет. Вдобавок ко всему Магуайр сидел в собственных экскрементах. Сторожили его трое в масках.

— Так у нас в ИРА поступают с доносчиками, мистер Осборн, — сказал Девлин. — Подумайте об этом в следующий раз, когда станете склонять кого-то из наших людей к измене.

Магуайр расщепил спекшиеся губы.

— Майкл, ты?

Майкл осторожно шагнул вперед, протиснулся между людьми в масках и опустился на колени перед своим информатором. Сказать было нечего — он лишь вытер кровь с глаз Магуайра и положил руку ему на плечо.

— Прости, Кевин. — Голос его дрогнул от нахлынувших чувств. — Мне очень жаль, что так получилось.

— Ты не виноват, — прошептал ирландец и помолчал, пережидая боль, которую причиняло ему даже малейшее усилие. — Такое уж это проклятое место. Я говорил… Здесь никогда ничего не изменится. Никогда… ничего…

Девлин взял Майкла за руку и повел к выходу.

— Такая вот у нас жизнь, — сказал он, закрыв дверь. — Не я убил Кевина Магуайра. Его убили вы.

Майкл повернулся и ударил Девлина в лицо. Ирландец упал в грязь, но лишь рассмеялся и утерся. Из дома выбежали двое мужчин. Девлин махнул рукой.

— Все в порядке. — Поднимаясь, он покачал головой. — Неплохо, Майкл. Совсем неплохо.

— Приведите к нему священника, — тяжело дыша, прохрипел Майкл. — Пусть причастится. Потом застрелите. Хватит с него.

— Будет ему священник, — все еще потирая скулу, сказал Девлин. — И пулю свою он тоже получит. Но запомните, что я скажу. Если вы со своими британскими дружками не накроете Бригаду, здесь так рванет, что чертям станет тошно. И если это случится, держитесь подальше от наших людей, потому что каждый ваш сучий стукач закончит так же, как Магуайр.




Назад ехали долго. Сначала Майкл пытался считать повороты, чтобы потом попытаться найти ферму, но через какое-то время закрыл глаза и постарался забыться. Наконец машина остановилась. По крышке багажника постучали.

— Капюшон надел?

— Да, — ответил Майкл. Ни сил, ни желания играть в какие бы то ни было игры уже не осталось. Двое мужчин вытащили его из багажника и отволокли на траву у обочины. Потом положили что-то рядом.

— Снимешь, когда мы уедем, — предупредили его.

Едва они отъехали, как он сел и сорвал с головы капюшон, надеясь разглядеть регистрационный номер, но похитители предусмотрительно погасили огни. Майкл повернулся, чтобы посмотреть, что они положили рядом с ним, и застыл от ужаса, увидев безжизненное лицо Кевина Магуайра.




Глава девятнадцатая


Лондон




— Все ясно, тебя вели до места встречи, — сказал Уэтон с уверенностью человека, принимающего только те факты, которые не противоречат выстроенной им теории и поворачивают ситуацию в его пользу.

— Я действовал строго по инструкции, — возразил Майкл. — Я проверялся и могу утверждать, что «хвост» с собой не привел. Вели не меня, а Магуайра. Поэтому он и пропустил два первых места — чувствовал, что за ним следят. Жаль только, что не до конца доверился инстинкту и не ушел. Был бы жив.

Майкл сидел за столом в небольшой кухоньке Уинфилд-Хауза. Уже наступил вечер — с момента похищения прошло около суток. Люди ИРА оставили его на дороге у деревни Дромара. Ему ничего не оставалось, как укрыв тело Магуайра в кустах, отправиться пешком в сторону Белфаста. Так он добрался до крохотного протестантского городка Бэнбридж, к юго-востоку от Портадауна, где проголосовал направлявшийся в Белфаст грузовичок. Майкл сказал водителю, что стал жертвой ограбления, что его избили, а машину отобрали. Шофер предложил подбросить бедолагу до полицейского участка в Бэнбридже, где он мог бы подать заявление. Майкл сказал, что предпочел бы доехать до Белфаста, привести себя в порядок в отеле, а уж потом обращаться в полицию. Из «Европы» он сразу позвонил в Лондон Уэтону, который в свою очередь связался с британскими коллегами. Из аэропорта Олдергров Майкла забрал вертолет британских ВВС.

— Как-никак ты давно не занимался оперативной работой, — со вздохом подвел итог Уэтон. — Может быть, чего-то не заметил.

— Хочешь скажешь, что Магуайра убили из-за меня?

— Кроме тебя там никого из наших не было.

— Повторяю, я все делал по инструкции. Девлин сказал, что Магуайра держали под колпаком несколько месяцев.

— Шимус Девлин не тот источник, чьи слова стоит принимать на веру.

— Он назвал Букэнана.

— Не исключено, что Букэнана сдал под пытками сам Магуайр.

Майкл знал — взять верх в этом споре невозможно. Джек Букэнан работал в лондонской резидентуре, под началом Уэтона, и Уэтон был готов пойти на многое, чтобы защитить подчиненного.

— Так или иначе кто-то из вас облажался. И облажался сильно. Мы потеряли одного из самых ценных наших информаторов, британцы волнуются, а тебе здорово повезло, что не разделил судьбу Магуайра.

— Как насчет переданной Девлином информации?

— Согласно нашей договоренности, ее уже переслали в Лэнгли и МИ5. Понятно, что установить наблюдение за объектом в Северной Ирландии мы не можем. Решение будут принимать британцы, а у них есть и другие приоритеты. Откровенно говоря, мы в данном случае как бы остаемся в стороне.

— Эта информация стоила жизни моему агенту.

— Магуайр не был твоим агентом. Он был нашим агентом. Не забыл? Мы разрабатывали его вместе с британцами. Так что провал Магуайра наша общая беда.

— У нас есть возможность выйти на Бригаду, и упускать такой случай только из-за того, что кто-то может обидеться, я не хочу.

— А тебе не кажется, что дело не совсем чистое? Что если Девлин ведет свою игру, а история с Бригадой только дымовая завеса?

— И какова же, по-твоему, истинная цель ИРА?

— Подставить британцев. Мы передаем им информацию, они отправляют туда спецгруппу, а ночью ИРА вырезает сасовцев.

— ИРА связана соглашением о перемирии. У них нет никаких причин подставлять британцев.

— И все-таки я им не доверяю.

— На мой взгляд информация надежная. Нужно действовать. И действовать быстро.

— Это не наше дело, Майкл. Повторяю, решение должны принимать британцы. Если я попытаюсь надавить, им это не понравится, как не понравилось бы и нам, будь мы на их месте.

— Тогда дай мне сделать все втихую.

— Через Грэма Сеймура?

Майкл кивнул. Уэтон нахмурился, изображая глубокую задумчивость.

— Ладно, постарайся встретиться с ним завтра, а потом сваливай отсюда. — Он помолчал, посмотрел изучающе на Майкла и покачал головой. — Хотя, может быть, тебе стоило бы задержаться здесь на пару дней. Твоей жене вряд ли понравится то, что она увидит.




Он лег пораньше, но уснуть не мог. Стоило только закрыть глаза, как все начиналось сначала: избиение в машине, усмехающееся в темноте лицо Девлина, мертвые глаза агента. Снова и снова память возвращала его в амбар, где сидел на стуле голый, изуродованный до неузнаваемости Магуайр. Дважды Майкл сползал с кровати и брел в ванную, где его выворачивало наизнанку.

В голове бились слова Девлина.

Не я убил Кевина Магуайра. Его убили вы.

Тело болело и ныло. Как он ни ворочался, как ни крутился, постель словно вознамерилась не дать ему покоя. И каждый раз, когда боль становилась невыносимой, он думал о несчастном, униженном и бесславно умершем Магуайре.

Майкл выпил болеутоляющее, потом снотворное, но и во сне ужас продолжал преследовать его; только во сне не Девлин, а он, Майкл, избивал Кевина Магуайра, и не Девлин, а он, Майкл, стрелял ему в затылок.




— Ну и глаз, — сказал, качая головой, Грэм Сеймур, когда они встретились на следующее утро.

— Есть на что полюбоваться, да?

День выдался пасмурный, но Майкл все равно надел темные очки. Они шли по тропинке, уходящей вверх по склону холма в Хэмпстед-Хит. Подъем отнял немало сил, и мужчины сели на скамейку. Слева от них высился, прикрытый туманом, Хайгейт-Хилл. Впереди, за вересковой изгородью, раскинулся центральный Лондон. Майкл даже различал купол собора святого Павла. Неподалеку дети запускали в небо разноцветных воздушных змеев.

— Поверить не могу, что ты действительно съездил по физиономии Шимусу Девлину.

— Я и сам не могу, но, черт возьми, нисколько не жалею.

— Ты хоть представляешь, сколько народу с удовольствием поменялось бы с тобой местами?

— Да уж, очередь бы наверно выстроилась длинная.

— Очень длинная. Больно было?

— Ему или мне?

— Тебе. — Грэм потер левой рукой правую.

— Немного.

— Жаль Магуайра.

— Хороший был агент. — Майкл закурил, поперхнулся от дыма, закашлялся и тут же скривился от боли. — Что ваше начальство? Собираетесь устанавливать наблюдение?

— Сказать по правде, наверху сомневаются в искренности ИРА. Многие раздражены из-за потери источника.

— Уэтон считает, что ИРА готовит ловушку.

— Ничего удивительного. Он бы именно так и сделал.

— Думаю, информация надежная. Девлин знал, что мы воспримем ее скептически. Потому и пришел поговорить со мной лично, продемонстрировать серьезность намерений.

— Может быть, ты и прав, — сказал Девлин. — Постараюсь что-нибудь сделать. Вообще-то я бы и сам слетал в Ольстер и провернул это дельце. Надо отдохнуть от Хелен. У нее началась новая фаза — ретро-панк. Прическа — как у дикобраза. Слушает только «Клэш» и «Секс Пистолз».

— Пройдет и это, — философски заметил Майкл.

— Знаю, но боюсь, что дальше будет что-нибудь похуже.

Впервые за много дней Майкл рассмеялся.




На полу в спальне Элизабет расстелила два больших стеганых матраса. Положила на матрасы детей, сначала Джейка, потом Лизу. Принесла мягкие игрушки и погремушки. Минут двадцать она лежала между сыном и дочерью, играла с ними, сюсюкала и ворковала. Раньше, когда у нее не было детей, подобные нежности сводили ее с ума. Потом Элизабет сидела на кровати и просто смотрела на них. Она заставила себя отложить в сторону дела, забыть о подготовке к процессу и все выходные посвятить только детям. Утром они долго гуляли по Шор-роуд, на ланч заглянули в ее любимый ресторан. Все было чудесно и было бы восхитительно, если бы ее муж и отец не находились в это время в Лондоне.

Не в первый уже раз Элизабет удивлялась тому, что ее дети такие разные. Лиза пошла в бабушку — общительная, контактная, на свой лад разговорчивая, всегда готовая угодить. Джейк совсем другой. Джейк жил в своем собственном мире. Лиза уже сейчас пыталась поведать свои мысли каждому встречному. Джейк держал все в себе. У Джейка были секреты. Ему только четыре месяца, думала Элизабет, а он уже такой, как отец и дед. Если мой сын станет шпионом, я наверно застрелюсь.

Она подумала о Майкле и о том, как вела себя с ним в последнее время, и ее заполнило чувство вины. Он не заслужил такого отношения. Да, Майкл принял предложение возглавить оперативную группу по Северной Ирландии, но это же не основание, чтобы негодовать и обижаться. Поразмышляв, Элизабет вообще пришла к выводу, что совершила ошибку, позволив мужу уйти из Управления. Майкл был прав. Работа в ЦРУ была важна для него, без нее он не мог быть счастлив.

Она посмотрела на детей. Лиза лепетала что-то, обращаясь к маленькой вислоухой собачонке, а вот Джейк лежал на спине, глядя вверх через окно, один в своем скрытом от других мире. Майкл такой, какой есть, и его не изменить. За это когда-то она его и полюбила.

При мысли о том, что муж в Белфасте, по спине ее пробежал холодок. Что он там делает? Не угрожает ли ему опасность? Она знала, что никогда не привыкнет к его отлучкам. Когда муж уезжал, беспокойство скручивалось в ее животе тугим комом. Ложась спать, она оставляла свет и даже не выключала телевизор. Проблема была даже не в том, что Элизабет боялась за него — она видела Майкла в действии и знала, что он способен позаботиться о себе. Беспокойство проистекало из осознания того, что уезжая, муж становился другим человеком. И возвращался он немного иным, немного чужим. Там, на работе, Майкл жил в совершенно другом мире, и Элизабет не была уверена, что ей есть в нем место.

На Шор-роуд появились огни фар. Элизабет подошла к окну и увидела, что машина остановилась у ворот. Охранник махнул рукой. То, что он пропустил машину, не позвонив предварительно ей, означало только одно — за рулем Майкл.

— Мэгги? — крикнула Элизабет.

Няня вошла в комнату.

— Да?

— Майкл вернулся. Вы не могли бы присмотреть за детьми?

— Конечно.

Элизабет слетела вниз по лестнице, схватила с вешалки в холле пальто, накинула торопливо на плечи и, выскочив на улицу, побежала по дорожке к машине.

— Я так по тебе скучала. — Она обняла его. — Я виновата перед тобой. Пожалуйста, прости.

— За что? — спросил Майкл, целуя ее в лоб.

— За то, что я была такой стервой.

Она стиснула мужа в объятиях, и он застонал. Элизабет отпрянула, растерянно посмотрела на него и, взяв за руку, потянула под освещенное окно.

— О, Господи. Что с тобой случилось?




Глава двадцатая


Лондон — Миконос — Афины




Через неделю после того, как Майкл Осборн улетел из Лондона, к георгианскому особняку в Сент-Джонс-Вуд подъехал серебристый «ягуар», на заднем сидении которого сидел Директор. Это был невысокого роста, хрупкий на вид мужчина, с поседевшими песочными волосами и глазами цвета стылой воды. Жил он один, если не считать телохранителя и молодой женщины по имени Дафна, исполнявшей, помимо прочих, обязанности секретарши. Водитель, бывший спецназовец из элитного подразделения САС, вышел из машины первым и открыл заднюю дверцу.

Дафна уже стояла у двери, спасаясь от проливного дождя под большим черным зонтом. Она всегда выглядела так, будто только что вернулась из тропиков. Высокая, с кожей цвета карамели и длинными, падающими на плечи каштановыми волосами, Дафна вполне могла бы быть моделью.

Девушка встретила шефа у машины, прикрыла зонтом и сопроводила до входа, следя за тем, чтобы на него не упало ни капли дождя. Директор был подвержен простудным заболеваниям, и сырая английская зима представляла для него примерно такую же опасность, как минное поле для человека, идущего по нему без карты.

— Пикассо на защищенной линии из Вашингтона, — сказала Дафна. Директор потратил несколько тысяч долларов на логопедов, чтобы очистить ее речь от певучего ямайского акцента, и теперь секретарша говорила голосом диктора Би-Би-Си.

— Ответишь сам или мне попросить ее перезвонить попозже?

— Я возьму.

Директор прошел в кабинет, нажал мигающую зеленым кнопку на аппарате и снял трубку. Несколько минут он молча слушал, потом негромко произнес несколько слов.

— Все в порядке, милый? — спросила Дафна, когда Директор положил трубку.

— Завтра утром вылетаем в Миконос. Боюсь у нашего мсье Деляроша могут быть серьезные проблемы.




Когда самолет компании «Айленд Эйр» с Директором и Дафной на борту совершил посадку на аэродроме Миконоса, там, в отличие от Лондона, было тепло и солнечно. Зарегистрировавшись в отеле в Коре, они прогулялись по набережной до нужного кафе. Делярош сидел за столиком с видом на бухту. На нем были шорты цвета хаки и рубашка-безрукавка. На пальцах остались следы от черной и красной краски. Директор пожал ему руку — со стороны могло показаться, что он проверяет пульс, — после чего достал из нагрудного кармана пиджака белый хлопчатобумажный платок и тщательно вытер ладонь.

— Все в порядке? — негромко осведомился Директор.

Делярош кивнул.

— Тогда, может быть, проедем на вашу виллу? Мне бы хотелось посмотреть, что вы с ней сделали.

На мыс Маврос Делярош доставил гостей в побитом «вольво»-универсале. В багажном отделении дребезжали мольберт, кисти и полотна. Директор сидел впереди, вцепившись в подлокотники и прикрывая глаза на каждом повороте узкой дороги. Дафна устроилась сзади, подставив лицо врывающемуся в открытое окно ветру.

Ужинали на террасе. Потом Дафна извинилась и, оставив мужчин, растянулась на шезлонге.

— Поздравляю. Вы отлично справились с делом Ахмеда Хусейна. — Директор поднял бокал с красным вином.

Делярош не ответил. Убийства не доставляли ему никакого удовольствия — если он что-то и чувствовал, то лишь удовлетворение от профессионально выполненной работы. Делярош не считал себя убийцей — он был киллером, наемником. Настоящие убийцы — те, приказывает убивать. Киллер всего лишь инструмент.

— Заказчики довольны, — продолжал Директор сухим, как шелест опавших листьев, голосом. — Смерть Хусейна вызвала именно тот эффект, на который мы рассчитывали. Тем не менее возникла небольшая проблема, имеющая к вам непосредственное отношение.

В затылок словно дохнуло жаром. На протяжении всей своей карьеры Делярош самым тщательным образом заботился о личной безопасности. Большинство его коллег регулярно подвергали себя пластическим операциям, кардинально меняя внешность. Делярош поступал иначе: из числа тех, кто знал, чем он действительно зарабатывает на жизнь, лишь несколько видели его лицо. Фотографируясь на паспорт, он в каждом случае слегка менял внешность, а бывая в аэропортах или на железнодорожных вокзалах, всегда надевал шляпу и темные очки, чтобы спрятать лицо от камер наблюдения. И все же, несмотря на все ухищрения, ЦРУ знало о его существовании и собрало на него весьма увесистое досье.

— Что за проблема?

— ЦРУ объявило вас в международный розыск. Информация передана Интерполу и дружественным спецслужбам. На всех пунктах паспортного контроля есть теперь вот это.

Директор достал из кармана пиджака сложенный вдвое лист и протянул Делярошу. Развернув его, киллер увидел свой собственный портрет. Составленный по описанию фоторобот практически не отличался от фотографии — по-видимому, специалисты ЦРУ разработали какую-то новую компьютерную программу.

— Они же вроде бы считали меня мертвым.

— Я тоже так думал, но, похоже, теперь у них появились основания перевести вас в разряд живых. — Директор неспешно закурил. — Вы ведь стреляли Ахмеду Хусейну не в лицо?

Делярош медленно покачал головой и постучал пальцем в грудь. На протяжении многих лет он убивал своих жертв почти исключительно тремя выстрелами в лицо. Это была его единственная профессиональная слабость. Наверно он делал это для того, чтобы враги знали о его существовании. У него было два увлечения — живопись и то, чем он зарабатывал. Картины Делярош никогда не подписывал по соображениям безопасности, а те, что продавал, продавал анонимно. Подпись же он ставил на тех, кого убивал.

— Чьих это рук дело?

— Вашего старого приятеля, Майкла Осборна.

— Осборна? Разве он не ушел в отставку?

— Ушел, но недавно его вернули. Сейчас Осборн возглавляет специальную оперативную группу ЦРУ по Северной Ирландии. Похоже, у него большой опыт.

Делярош вернул Директору листок.

— Что вы предлагаете?

— На мой взгляд, у нас есть два варианта. Если ничего не предпринимать, сфера вашей профессиональной деятельности, к сожалению, значительно сократится. Ваша работа тесно связано с переездами, и тот, кто сидит на месте, теряет заказы. Путешествовать же, учитывая, что теперь ваше лицо знакомо полицейским всего мира, вы не можете.

— Второй вариант?

— Мы даем вам новое лицо и обеспечиваем новое место жительства.

Делярош кивнул и повернулся к морю. Иного выбора, кроме как согласиться на пластическую операцию по изменению внешности, у него не было. Если он перестанет работать, Директор прервет с ним все отношения. Он лишится защиты Общества и потеряет возможность зарабатывать на жизнь. И что тогда? Скрываться до конца дней? Жить в постоянном напряжении и страхе, ожидая когда за ним придут? Больше всего на свете Делярош ценил собственную безопасность, а это означало, что он должен принять предложение Директора.

— У вас есть человек, который может сделать такую работу?

— Есть. Француз по имени Морис Леру.

— Ему можно доверять?

— Абсолютно. Вам нельзя покидать Грецию, так что Леру придется приехать сюда. Я сниму квартиру в Афинах, где он и проведет операцию. Вы останетесь там, пока шрамы не заживут.

— Как быть с виллой?

— Я о ней позабочусь. Мне нужно место для проведения весеннего заседания исполнительного совета. Она вполне нас устроит.

Делярош огляделся. Это изолированное жилище на северной стороне Миконоса давало ему все необходимое: уединенность, безопасность, отличную натуру для картин, возможность погонять на мотоцикле. Уезжать отсюда не хотелось — как не хотелось покидать и предыдущий дом во Франции, в Бретони, — но выбора не оставалось.

— Нам нужно подыскать вам новое место, — сказал Директор. — У вас есть пожелания?

Делярош ненадолго задумался.

— Амстердам.

— Говорите на голландском?

— Не очень хорошо, но это не проблема.

— Очень хорошо, — согласился Директор. — Пусть будет Амстердам.




Содержание виллы взял на себя Ставрос, местный агент по недвижимости. Делярош сказал, что уезжает, но виллой время от времени может пользоваться его друг. Ставрос предложил устроить в таверне прощальный ужин, но Делярош вежливо отказался.

Весь последний день на Миконосе он писал: площадь в Ано Мера, террасу своей виллы, скалы в Линосе. Он работал с рассвета до заката, пока не начала болеть простреленная рука.

Вечером Делярош сидел на террасе, попивая вино, наблюдая, как опускающееся в море солнце окрашивает выбеленные стены в тот удивительный охряный цвет, который ему так и не удалось воспроизвести на холсте.

Потом он встал, подбросил в камин поленьев и двинулся по вилле с последним обходом, проверяя комнаты, открывая ящики и шкафы и сжигая все, что свидетельствовало о его пребывании здесь.




— Как жаль, что нам придется испортить столь прекрасное лицо, — говорил Морис Леру. Они сидели перед большим, ярко освещенным зеркалом в афинской квартире, снятой Директором для Деляроша на время операции и последующего восстановления.

Хирург осторожно провел тонким пальцем по щеке пациента.

— Вы не француз, — торжественно, словно эта новость могла бы оскорбить кого-то из его соотечественников, провозгласил он. — Я бы сказал, что вы славянин, возможно даже русский.

Делярош промолчал, а Леру продолжал лекцию.

— Люди моей профессии без труда определяют этническую принадлежность. В вашем случае, например, я вижу широкие скулы, плоский лоб и угловатый подбородок. И глаза. Посмотрите на ваши глаза. Они голубые и имеют миндалевидную форму. Нет, нет, вы можете носить какое угодно имя, даже французское, но в ваших венах течет славянская кровь. Отмечу, очень хорошая славянская кровь.

Делярош наблюдал за Леру в зеркале. Маленький, хилый человечек с большим носом, скошенным подбородком и не вызывающими ничего, кроме усмешки, слишком черными волосами. Хирург снова принялся ощупывать его лицо. У него были руки старухи — бледные, мягкие, с проступающими под кожей толстыми синими венами, — но душился он молодежным одеколоном.

— Иногда пластическая операция помогает человеку получить более симпатичное лицо. Несколько лет назад я работал с одним палестинцем, его звали Мухаммед Авад.

При упоминании имени Авада Делярош вздрогнул. Леру совершил тягчайший для человека своей профессии грех, раскрыв личность предыдущего клиента.

— Сейчас его уже нет в живых, но после операции он был очень красив. В вашем случае, боюсь, нам придется прибегнуть к обратному, то есть сделать ваше лицо менее привлекательным. Вас не страшит такая перспектива?

Леру был безобразен, и внешность для него значила многое. Делярош был красив, и для него внешность не значила почти ничего. Некоторые женщины находили его привлекательным, даже красивым, но сам он никогда не придавал такому пустяку большого значения. Сейчас его волновало только одно. Его лицо стало угрозой ему самому, а он привык избавляться от угроз одним верным способом: уничтожать ее.

— Делайте то, что считаете нужным, — сказал Делярош.

— Хорошо. Лицо у вас угловатое, с резкими чертами. Углы мы превратим в округлости, а резкость сгладим. Я удалю вам часть скул, чтобы они стали глаже и ровнее. Введу коллаген в ткани щек — лицо будет тяжелее. Тонкий подбородок мы сделаем квадратным. Ваш нос — подлинный шедевр, но с ним придется расстаться. Я сплющу его и расширю переносицу. С глазами, к сожалению, ничего поделать нельзя, разве что вы измените их цвет с помощью контактных линз.

— Это поможет? — спросил Делярош.

— Когда мы закончим, вы сами себя не узнаете. — Леру в нерешительности пожевал губу. — Уверены, что хотите пройти через все это?

Делярош кивнул.

— Хорошо. — Хирург с сожалением покачал головой. — И все-таки я чувствую себя дикарем, замахивающимся молотком на Пьету.

Он достал из кармана маркер и начал размечать лицо клиента.




Глава двадцать первая


Лондон




Престон Макдэниелс был карьерным дипломатом и состоял в штате отдела по связям с общественностью американского посольства в Лондоне. Представительный, хотя и не очень привлекательный в привычном понимании этого слова, сорокапятилетний мужчина и пожизненный холостяк, он не имел за спиной большого опыта по женской части и практически не встречался с женщинами, что давало коллегам повод для подозрения его в гомосексуализме. Престон Макдэниелс не был гомосексуалистом, он просто испытывал затруднения в общении с представительницами прекрасного пола. До последнего времени.

Часы показывали шесть, и Макдэниелс, перед тем как уйти, приводил в порядок свой маленький кабинет. Закончив с делами, он подошел к окну, из которого открывался вид на Гросвенор-сквер. Прежде чем получить место в Лондоне, ему пришлось провести немало лет в таких неспокойных местах, как Лагос, Мехико, Каир и Исламабад. Теперь Престон был счастлив. Он любил театр, музеи, ему нравилось ходить по магазинам, а в выходные посещать интересные места за пределами столицы. Жил он в небольшой квартире в южном Кенсингтоне и на работу по утрам добирался на метро. Саму работу трудно было назвать захватывающей — регулярный выпуск пресс-релизов, составление для посла ежедневных подборок по материалам британских газет, сотрудничество с прессой по вопросам освещения публичной деятельности посла, — но жизнь в Лондоне помогала ему находить удовольствие даже в самой скучной рутине.

Захватив со стола стопку папок, Макдэниелс положил их в кожаный портфель, снял с вешалки за дверью плащ и вышел из кабинета. По пути он заглянул в туалет, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Иногда Престон спрашивал себя, что такого она увидела в нем. Он попытался причесаться иначе, чтобы скрыть проплешину, но сделал только хуже. Однажды она сказала, что ей нравятся лысоватые мужчины, что они выглядят умнее и более зрелыми. Она слишком молода для меня, подумал он, слишком молода и слишком красива. Но отказаться от нее было выше его сил. Престон не мог ничего с собой поделать. Впервые в жизни у него случился такой потрясающий роман, впервые он переживал настоящую страсть. И не мог остановиться.

Шел дождь, и на Гросвенор-сквер уже опустились сумерки. Макдэниелс раскрыл зонт и зашагал по заполненному пешеходами тротуару вдоль Парк-лейн. Он остановился у ресторана и секунду-другую наблюдал за ней через стекло. Высокая, с отличной фигурой, густыми черными волосами, овальным лицом и серыми глазами, она шла между столиками. Под белой блузкой колыхались большие упругие груди. Она была идеальной любовницей, знавшей, казалось, все его сексуальные фантазии. В своем кабинете Престон то и дело поглядывал на часы, предвкушая миг, когда снова увидит ее.

Он вошел в ресторан и сел за столик в баре. Заметив его, она подмигнула и одними губами прошептала: «Сейчас подойду».

Не прошло и минуты, как она принесла ему бокал белого вина. Он погладил ее по руке.

— Ужасно по тебе соскучился, дорогая.

— А я думала, ты уже не придешь. Но извини, не могу долго задерживаться — Рикардо сегодня просто не в себе. Увидит, что мы разговариваем — выгонит.

— Ты же ничего такого не делаешь, просто проявляешь любезность к постоянному клиенту.

Она соблазнительно улыбнулась.

— Ты называешь это простой любезностью?

— Нам нужно увидеться.

— Я заканчиваю в десять.

— Не могу так долго ждать.

— Боюсь, ничего другого не остается.

Она снова улыбнулась и отошла. Потягивая вино, Макдэниелс смотрел, как она ходит от столика к столику, принимает заказы, ставит подносы, разговаривает с клиентами. Мужчины обращали на нее внимание. Он знал — такая женщина слишком хороша, чтобы работать в ресторане. Он знал — рано или поздно она найдет свое место в мире и тогда уйдет от него.

Макдэниелс допил вино, оставил на столе десятифунтовую бумажку и вышел. Уже на улице ему в голову пришло, что десять фунтов слишком много за бокал вина. Еще подумает, что я считаю ее шлюхой. Он уже хотел вернуться и исправить ошибку, но в последний момент решил, что это будет уж совсем глупо. Макдэниелс повернулся и пошел к метро, думая, что если она когда-нибудь бросит его, ему, вполне возможно, не останется ничего другого, как покончить с собой.

Спешить было некуда. Дождь почти перестал, и Макдэниелс шел неспешно, любуясь городом и наслаждаясь воспоминанием о проведенных рядом с Рэчел минутах. Никогда в жизни он не испытывал того, что можно было бы назвать одержимостью, но понимал, что наконец-то познал страсть. Думая только о ней, он стал рассеянным, невнимательным, несобранным, а в разговоре иногда, начав предложение, не мог его закончить. Это сказывалось на работе. Коллеги обращали внимание, задавали вопросы, бросали сочувственные взгляды. По большому счету ему было наплевать. Он прожил без любви всю жизнь и теперь собирался наслаждаться обретенным счастьем до самого конца.

Макдэниелс поужинал в пабе на Бромптон-роуд и, углубившись в газету, даже забыл на несколько минут о Рэчел. Но через какое-то время она опять возникла в мыслях, как полюбившаяся мелодия, которая снова и снова прокручивается в голове, даже если ее долго не слышишь. Он представил ее в постели — с раскрытыми, жаждущими наслаждения губами и закрытыми глазами. Глупые, беспочвенные фантазии уносили его все дальше: свадебная церемония в сельской церкви, коттедж в Котсуолде, дети… Пустые, нелепые мечты, но он не спешил их прогонять. Любовь вцепилась в него мертвой хваткой, но, к сожалению, Рэчел была не из тех, кто мечтает о браке. Она хотела писа́ть и тщательно оберегала свою свободу, как интеллектуальную, так и сексуальную. Престон знал, что стоит завести речь о браке, как она тут же сбежит от него.

Дорога привела его на тихие улочки южного Кенсингтона. Здесь у него была уютная квартира на первом этаже. Войдя, Престон в первую очередь просмотрел почту. Потом принял души и переоделся.

Вторая спальня служила ему кабинетом. Разбирая захваченные с работы бумаги, Макдэниелс посмотрел «Девятичасовые новости». Завтра послу Дугласу Кэннону предстоял напряженный день: встреча с министром иностранных дел, ланч с группой английских бизнесменов, интервью репортеру «Таймс». Закончив с документами, он сложил их в папку, а папку убрал в портфель.

Около половины одиннадцатого зазвонил интерком. Макдэниелс нажал кнопку и шутливо спросил:

— Кто там?

— Я, дорогой. А ты ждешь кого-то еще?

Невинная игра — шутки насчет других любовниц и любовников, притворная ревность. Их отношения развивались на удивление быстро.

— Ты — моя единственная женщина, других не было и не будет.

— Лгунишка.

— Я открываю.

Он поднялся и поправил волосы. С лестницы уже донеслись ее шаги, но Престон заставил себя подождать, пока она постучит. Дверь открылась, он отступил в сторону, и Рэчел, шагнув в объятия, крепко поцеловала его в губы. Губы ее раздвинулись, и влажный язык проскользнул внутрь. В следующий момент она слегка отстранилась.

— Я так спешила. Боже, у нас впереди вся ночь.

Престон улыбнулся.

— Мне жутко повезло встретить такую, как ты.

— Это мне повезло.

— Выпьешь что-нибудь? Я приготовлю.

— Вообще-то у меня очень серьезная проблема, и помочь можешь только ты.

Она взяла его за руку и повела в спальню, на ходу расстегивая блузку. Потом усадила на край кровати и, взяв за плечи, прижала к груди.

— О, Боже, — застонал Престон Макдэниелс.

— Побыстрее, дорогой. Пожалуйста, побыстрее.




Ребекка Уэллс проснулась в три часа ночи. Несколько минут она лежала неподвижно, прислушиваясь к его дыханию. Обычно он спал очень крепко, тем более, что они уже дважды занимались любовью. Она села, спустила ноги с кровати и поднялась. Блузка лежала на полу, там, где Ребекка ее и оставила. Она подняла ее, накинула на плечи и осторожно вышла из спальни.

Пройдя через прихожую, она открыла дверь кабинета. Вошла. Закрыла дверь. Села за стол. Портфель, как всегда, стоял у стола. Ребекка достала папку, просмотрела содержимое и нашла то, что надо: два скрепленных листа с подробным расписанием рабочего дня посла Дугласа Кэннона.

Она взяла со стола блокнот и начала торопливо переписывать расписание. Здесь было все: время каждой встречи, способ передвижения, маршрут. Закончив, Ребекка перелистала остальные документы в надежде обнаружить что-нибудь интересное. Ничего не найдя, она положила папку в портфель и выключила свет.

Прежде чем вернуться в спальню, Ребекка заглянула в ванную. Включила свет. Ополоснула лицо. И посмотрела на себя в зеркало.

Она пообещала это себе, когда ИРА убила Ронни: я никогда не выйду замуж; я никогда не лягу в постель с другим мужчиной. Тогда казалось, что сдержать слово будет трудно, но ненависть, заполнившая сердце после гибели мужа, не оставила места для других эмоций. Мужчины в Портадауне пытались ухаживать за ней, но ей не был нужен никто. В Бригаде, где ее знали лучше, желающих тратить время зря не нашлось.

Надо было возвращаться, но при мысли о Престоне Макдэниелсе ее едва не вырвало. Пришлось напоминать себе о важности порученного дела, о его значении для победы протестантского образа жизни в Северной Ирландии. Иногда ей становилось жаль американца. Он был неплохой человек, добрый и мягкий, но попался на самый незамысловатый трюк. Сегодня он сказал, что любит ее. Ей не хотелось думать о том, что станется с ним, когда обман вскроется.

Она выпила стакан воды, выключила свет и вернулась в спальню.

— Я уж думал, что ты не придешь, — тихо сказал Макдэниелс.

Ребекка едва не вскрикнула, но все же сохранила самообладание.

— Что-то в горле пересохло.

— А мне не принесла?

— Извини, милый.

— Вообще-то я хочу кое-чего еще.

Он подмял ее под себя.

— Тебя.

— А сможешь?

Престон предъявил доказательства.

— Ну и ну, с этим надо что-то делать.

Он вошел в нее одним сильным движением.

Ребекка Уэллс закрыла глаза и подумала о погибшем муже.




Глава двадцать вторая


Графство Тирон, Северная Ирландия




Вскоре после того, как в 1969 Северную Ирландию захлестнула очередная волна насилия, британские спецслужбы решили, что наилучший способ борьбы с терроризмом это непрерывное отслеживание передвижений отдельных террористов. Известные члены полувоенных организаций постоянно находятся под наблюдением как британцев, так и Е4, специального подразделения королевской полиции Ольстера. Информация поступает на компьютер в штаб армейской разведки в Белфасте. Если террорист внезапно исчезает, компьютер автоматически отмечает его красным флажком, и у спецслужб появляется основание считать, что он, возможно, участвует в той или иной операции.

Столь крупномасштабное наблюдение требует привлечения огромных человеческих ресурсов и передовых технологий. В наиболее «горячих» местах, таких, как Фоллз-роуд в Белфасте, установлены десятки видеокамер. Армейские посты устроены на крышах Дивис-Флэт. В дневное время солдаты просматривают через мощные бинокли, отыскивая известных членов ИРА; с наступлением темноты им на помощь приходят приборы ночного видения. Службы безопасности устанавливают на машинах специальные маячки. Подслушивающие устройства и миниатюрные видеокамеры помещают в домах, пабах, автомобилях и на сеновалах. Телефоны прослушиваются. «Жучки» прячутся даже в оружии, перемещение которого по провинции отслеживают спецслужбы. Даже небо патрулируют специальные летательные аппараты, настроенные на обнаружение человеческой активности там, где ее не должно быть. Разведку на меньшей высоте ведут беспилотные самолеты. Деревья нашпигованы детекторами движения.

И все же, несмотря на все достижения передовой научно-технической мысли, основная работа делается по-старинке: человек следит за человеком. Работа эта опасная, иногда смертельно опасная. Агенты под прикрытием постоянно патрулируют Фоллз-роуд. Сутками прячутся они на чердаках и крышах, питаясь всухомятку и фотографируя каждую подозрительную личность. В сельской местности эти смельчаки скрываются в ямах, за кустами и на деревьях. На языке северо-ирландских спецслужб это называется «окопаться». Именно такой метод избрали для наблюдения за фермой, расположенной неподалеку от деревни Крана в Сперрин-Маунтинс.

Грэм Сеймур прибыл туда из Лондона на шестой день операции. Пост наблюдения устроили за кустом дрока в буковой рощице на склоне холма в полумиле от дома. На вооружении пары агентов Е4 имелись специальные микрофоны направленного действия и видеокамеры, работающие в инфракрасном диапазоне. Сеймуру парни представились Марксом и Спарксом.

За годы противостояния ИРА заманила в ловушку и убила десятки разведчиков, поэтому специалистов прикрывали два десантника из частей особого назначения, САС, которые окружили Маркса, Спаркса и Грэма защитным периметром. В камуфляже, с раскрашенными гримом физиономиями, спецназовцы выглядели весьма устрашающе. Сеймур дважды едва не споткнулся о них, когда ходил в рощу облегчиться. Организм требовал сигареты, но курить на посту запрещалось. Продержавшись три дня исключительно на высококалорийной жвачке, он понял, что готов отведать даже отвратительной стряпни Хелен. Ночью, лежа на сыром, промерзшем склоне, Грэм Сеймур посылал молчаливые проклятия в адрес Майкла Осборна.

С самого начала стало ясно, что с фермой в маленькой долине внизу не все в порядке. Ею владели два брата по фамилии Далтон. Они держали с десяток тощих овец и пару дюжин кур. Каждый день, рано утром и на закате, братья обходили владения, явно выискивая следы вторжения чужаков.

Первый посетитель появился у них только на десятую ночь.

Он приехал на стареньком «ниссане». Маркс и Спаркс засуетились у камер, Грэм Сеймур схватился за ночной бинокль. Он увидел высокого, плотного сложения мужчину с копной растрепанных темных волос. На правом плече у него висела теннисная сумка.

— Что думаете? — спросил Грэм, не выпуская незнакомца из виду.

— Пытается сделать вид, что сумка легкая, — сказал Маркс, — но посмотрите, как натянут ремень.

— Держу пари, ни ракеток, ни мячей там нет, — добавил Спаркс.

Сеймур взял рацию и связался с полицейским участком в Кукстоне, городке в пятнадцати милях к юго-востоку.

— У нас гости. Будьте на связи и ждите инструкций.

Незнакомец задержался на ферме недолго, минут двадцать. Маркс и Спаркс пытались подслушать, о чем говорят в доме, но из динамиков доносились только звуки музыки.

— Узнаешь? — спросил Маркс у напарника.

— Конечно. Бах. Концерт номер пять ре-мажор, — ответил Спаркс.

— Мило, да?

— Согласен.

— Он уходит, — бросил Грэм.

— Такой короткий визит в такое позднее время, — заметил Маркс.

— Может, ему надо было облегчиться, — пожал плечами Спаркс.

— Я бы сказал, что он облегчился на десяток автоматов. Тебе не кажется, что сумка выглядит по-другому?

Грэм снова вызвал Кукстон.

— Объект направляется на восток, в сторону Маунт-Гамильтон. Задержите его и осмотрите машину. Только пусть это выглядит как рутинная проверка. Пусть по радио объявят о полицейской операции в этом районе. Поручите дело толковым ребятам, чтобы он ничего не заподозрил. Я скоро буду.




Человеком в «ниссане» был Гэвин Спенсер, шеф оперативного отдела Бригады Освобождения Ольстера, а в теннисной сумке — теперь пустой и лежащей рядом с ним на сидении — он принес партию автоматов «узи» израильского производства, приобретенных у ближневосточного торговца оружием. Оружие предназначалось для нападения на американского посла Дугласа Кэннона. Теперь оружие лежало в тайнике в каменной стене подвала фермы.

Гэвин Спенсер уже подобрал и проинструктировал группу. Ребекка Уэллс получила доступ к рабочему расписанию Кэннона и регулярно снабжала их информацией. Оставалось только дождаться удобного случая, когда цель будет наиболее уязвима. Ошибиться нельзя, потому что второго шанса им не дадут. Если операция сорвется, британцы и американцы усилят охрану посла, и добраться до него уже не удастся.

Спенсер миновал спящую деревушку Маунт-Гамильтон, выехал на шоссе и облегченно вздохнул. Опасность, кажется, осталась позади. Он избавился от оружия, и теперь оно хранилось в надежном тайнике. Если бы его остановили раньше и обнаружили в машине автоматы, билет в Мейз был бы обеспечен. Спенсер добавил газу, и седан послушно рванулся вперед. Он включил радио, чтобы послушать музыку, но попал на новостной выпуск ольстерского радио. Диктор сообщил, что в районе между Ома и Кукстоном проводится полицейская операция.

Через три минуты впереди замигали проблесковые маячки полицейских машин, а из темноты выступили силуэты двух армейских грузовиков. Стоящий посреди дороги полицейский жестом приказал съехать к обочине. Спенсер остановился и опустил стекло.

— В районе проводятся оперативные мероприятия. Разрешите спросить, куда вы направляетесь, сэр?

— Домой в Портадаун.

— Что привело вас сюда?

— Навещал друга.

— Где живет ваш друг?

— В Кране.

— Ваше водительское удостоверение, сэр?

Спенсер протянул удостоверение. Позади него остановили другую машину, и он услышал, как второй полицейский задает водителю такие же вопросы.

— Все в порядке, сэр. — Полицейский вернул ему права. — Мы осмотрим вашу машину. Будьте добры выйти.

Спенсер вышел. Полицейский сел за руль и отвел седан за грузовики, со второй машиной сделали то же самое. Ее водитель, невысокий крепыш с коротко подстриженными волосами и седеющими усами подошел к Спенсеру.

— Какого хрена? Что тут у них случилось? — спросил он, засовывая руки в карманы кожаной куртки.

— Говорят, полицейская операция.

— Наверно опять эта гребаная ИРА.

— Наверно.

Мужчина достал пачку сигарет, закурил и угостил Спенсера. Начался дождь.

Поглядывая на небо, Гэвин Спенсер курил и делал вид, что абсолютно спокоен.




Стоя за армейским грузовиком, Грэм Сеймур наблюдал за тем, как солдаты и полицейские проверяют старенький «ниссан». Они уже заглянули под сидения, проверили чехлы, осмотрели багажник и даже подняли капот. Отвинтили и привинтили дверные панели. Отвернули коврики. Сунули нос в «бардачок».

Минут через десять один из полицейских повернулся к Сеймуру и, не говоря ни слова, махнул рукой. В запасной покрышке они обнаружили завернутые в тряпку подозрительного содержания бумаги.

Гэвин навел луч фонарика на первую страницу, пробежал глазами несколько строчек, потом быстро, стараясь запомнить как можно больше деталей, пролистал остальные и вернул бумаги полицейскому.

— Положите их туда, где нашли. Сделайте так, чтобы он ни о чем не догадался.

Полицейский кивнул.

— Поставьте на машину радиомаяк и пусть едет. А мне нужно как можно скорее вернуться в Белфаст. Боюсь, у нас весьма серьезная проблема.




Глава двадцать третья


Нью-Йорк — Портадаун




Было семь часов вечера, когда Майкл Осборн вышел из здания Всемирного Торгового Центра, где размещался нью-йоркский офис ЦРУ, и остановил такси. После возвращения из Лондона прошло почти две недели, и он постепенно втянулся в рутину новой жизни. Три дня в неделю Майкл работал в Вашингтоне и два в Нью-Йорке. Следствие по делу об убийстве Кевина Магуайра шло своим чередом, и он не сомневался, что его версия в конце концов получит подтверждение: ИРА следила за Магуайром еще до визита Майкла в Белфаст, а следовательно, его вины в трагической гибели агента нет.

Такси медленно ползло в плотном потоке машин. В памяти снова встала их последняя встреча: приглушенные огни Белфаста под Черной горой, изуродованное тело Магуайра, его последние слова… Майкл опустил стекло и подставил лицо устремившемуся в салон потоку холодного воздуха. Иногда ему удавалось отвлечься и не думать о Кевине Магуайре, но по ночам мысли о нем не давали уснуть. Он с нетерпением ждал вестей из Лондоне, надеясь, что полученная от Кевина и Девлина информация все же принесет плоды, Бригада Освобождения Ольстера будет уничтожена, и тогда смерть Магуайра не будет напрасной.

Таксист был арабом и, судя по бороде, правоверным мусульманином. Майкл назвал ему адрес на Мэдисон-авеню, в пяти кварталах от своего дома. Расплатившись, он вышел из машины и зашагал по тротуару, то и дело посматривая в витрины — нет ли «хвоста». Страх жил в нем всегда, страх того, что однажды старый враг вернется, чтобы взять реванш. Его отец тоже жил в постоянном страхе, до последнего дня проверяя не заложена ли в машину бомба, нет ли в телефоне «жучка», не тащится ли за спиной «хвост». Скрытность была его болезнью, беспокойство — старым, проверенным другом. Майкл уже смирился с тем, что повторит судьбу отца — об этом позаботился человек с кодовым именем Октябрь.

Пройдя на запад по Пятой авеню, он повернул вправо. Терпение и выдержка — обязательные качества разведчика, без них в этом бизнесе делать нечего, но в деле с Октябрем и то, и другое начало ему изменять. Каждое утро он просматривал поступившие за ночь сообщения, надеясь увидеть знакомое лицо на снимке из какого-нибудь аэропорта или железнодорожного вокзала, но ничего не появлялось. Время шло, и след постепенно остывал.

Майкл вошел в подъезд, поднялся на лифте и открыл дверь своим ключом. Элизабет уже была дома. Она поцеловала его в щеку и вручила бокал белого вина.

— Лицо почти зажило. Ты выглядишь почти нормально.

— Это хорошо или плохо?

Она поцеловала его в губы.

— Конечно, хорошо. Как ты себя чувствуешь?

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Какого черта? Что это на тебя нашло?

— Ничего, милый. Просто рада тебя видеть.

— Я тоже рад тебя видеть. Как прошел день?

— Неплохо. Готовила главного свидетеля.

— И как он? Выстоит?

— Вообще-то, боюсь, бедняга может не дожить до конца присяги.

— Дети еще не спят?

— Мэгги их как раз укладывает.

— Хочу на них посмотреть.

— Майкл! Если ты их разбудишь, да поможет мне Бог…

Майкл прошел в детскую и наклонился над кроватками. Дети лежали голова к голове, чтобы проснувшись, могли видеть друг дружку. Он постоял над ними, вслушиваясь в тихое, ровное дыхание, ощущая покой и полную умиротворенность, чего не знал уже несколько недель. Но потом душу снова заволокла тревога, страх перед врагом, который мог пробраться сюда и поднять руку на его жену и детей. В гостиной зазвонил телефон. Он поцеловал сына и дочь и вышел из комнаты.

Элизабет протянула трубку.

— Эдриан.

Майкл кивнул.

— Да?

Он слушал несколько минут, ничего не говоря, потом пробормотал:

— Господи…

— Что случилось? — с тревогой спросила Элизабет, когда Майкл положил трубку.

— Надо лететь в Лондон.

— Когда?

Он взглянул на часы.

— Если успею, то сегодня.

Элизабет пристально посмотрела на мужа.

— Майкл, я никогда не видела тебя таким. Что произошло?




Рано утром следующего дня, когда самолет компании «Бритиш Эруэйз», в котором летел Майкл Осборн, заходил на посадку в аэропорту Хитроу, Кайл Блейк и Гэвин Спенсер шли по главной улице Портадауна, Маркет-Хай-стрит. Небо на востоке уже серело, но фонари еще горели. В воздухе пахло свежевыпеченным хлебом. Спенсер шел небрежной походкой беззаботного человека, что в данном случае никак не соответствовало действительности. Кайл Блэк, уступавший ему как в росте, так и в весе, двигался с расчетливостью игрушки, энергия которой определяется мощностью батарейки. Спенсер долго говорил, поминутно отбрасывая со лба упрямую прядь черных волос. Кайл внимательно слушал, одну за другой куря сигареты.

— Может, ты все-таки ошибся, — сказал он, когда Гэвин наконец замолчал. — Может все так и было, как они сказали. Обычная полицейская операция. В тех местах они не в новинку.

— Вряд ли, — покачал головой Спенсер. — Машину проверили от и до. И притом никуда не спешили.

— Ты проверял? Что-нибудь пропало?

Спенсер покачал головой.

— Нет.

— И нового тоже ничего не появилось?

— Я облазил ее всю и ни хрена ничего не обнаружил, но это не имеет значения. «Жучки» сейчас такие маленькие, что ты можешь носить его в кармане и ни о чем не догадываться.

Некоторое время шли молча. Кайл давно знал Гэвина Спенсера, человека смышленого и имеющего за спиной немалый опыт оперативной работы. Он был не из тех, кто видит опасность там, где ее нет.

— Если ты прав, если проверку устроили специально для тебя, значит, они взяли под наблюдение ферму.

— Верно. А я только-только доставил туда первую партию «узи». Чтобы убить Имонна Диллона хватило пистолета, но до американского посла с такой огневой мощью не доберешься — требуется кое-что более внушительное.

— Как твоя группа?

— Последний отправляется в Англию сегодня вечером на ливерпульском пароме. К завтрашнему утру все мои лучшие парни соберутся в Лондоне и будут ждать приказа. Но мне нужны автоматы, Кайл.

— Раз нужны, значит, мы их заберем.

— Но ферма же под наблюдением.

— Наблюдателей снимем.

— Их наверняка охраняют парни из САС. Не знаю, как ты, но у меня нет желания связываться со спецназовцами. Тем более сейчас.

— Мы знаем, что они где-то там. Надо только постараться их найти. — Блейк остановился и тяжело уставился на Спенсера. — Если САС по зубам этой гребаной ИРА, то по зубам и нам. Чем мы хуже?

— Они же британские солдаты, Кайл. Мы служили в той же армии, не забыл?

— Служили. Но сейчас мы по разные стороны, — резко бросил Блейк. — Раз уж британцы хотят поиграть в игры, мы тоже в них поиграем.




Глава двадцать четвертая


Лондон




— Похоже, у нас утечка, — сказал Грэм Сеймур. — И протекает где-то в этом доме.

Они сидели за столом в защищенной пуленепробиваемым стеклом кабинке отдела ЦРУ в американском посольстве: Майкл, Грэм, Уэтон и Дуглас. Когда Грэм заговорил, Уэтон напрягся, как будто в ожидании удара, и начал мять теннисный мяч. Он был из тех людей, которые постоянно готовы обидеться; к тому же в тоне англичанина, как и в его устало-бесстрастном взгляде, было что-то, что не нравилось Уэтону.

— Почему ты так уверен, что утечка именно здесь? — спросил Уэтон. — А может, информация поступает с вашей стороны? Охраной посла занимается Специальная служба. Рабочий график мы даем им заранее.

— Конечно, возможно все, — согласился Грэм.

— Почему ты не сфотографировал документы?

— Потому что у меня не было времени. Я решил, что он более полезен нам на свободе, чем за решеткой. Так что мы только пошарили в машине, поставили маяк и отпустили.

— Кто он? — спросил Майкл.

Грэм открыл кейс и положил на стол несколько фотографий крупного мужчины с густыми черными волосами.

— Одна из полицейского досье, остальные — работа наружки. Его имя — Гэвин Спенсер. Состоял в Добровольческих Силах Ольстера. Занимал довольно высокий пост. Арестовывался за хранение оружия, но дело закрыли. Из непримиримых. Ярый противник любых мирных соглашений. Ушел из ДСО после начала переговоров.

— Где он сейчас?

— Живет в Портадауне. После проверки поехал домой.

— Что будем делать, джентльмены? — спросил Дуглас.

— Установим источник утечки, — сказал Уэтон. — Выясним, идет ли речь об измене или о чем-то еще. И поставим затычку.

Майкл поднялся и прошелся по комнате взад-вперед.

— Сколько человек в посольстве знают рабочий график посла?

— Бывает по-разному, в зависимости от расписания, но в среднем человек двадцать, — ответил Уэтон.

— Сколько из них мужчин?

— Чуть больше половины. — В голосе Уэтона прозвучала нотка недовольства. — А что?

— Я вспоминаю, что сказал перед смертью Кевин Магуайр. Он упоминал о расследовании, которое провела ИРА после убийства Имонна Диллона. Они пришли к выводу, что информацию давал кто-то из штаб-квартиры Шин фейн. Оказалось, одна девушка, секретарша, рассказывала о Диллоне своей подруге-протестантке.

— Магуайр ее описал? — спросил Грэм Сеймур.

— Да. Лет тридцати, высокая, красивая, черные волосы, светлая кожа, серые глаза.

Майкл едва заметно улыбнулся, что не прошло мимо внимания Грэма.

— Эту улыбку я уже видел. О чем думаешь, Майкл?

— О том, что не бывает худа без добра.




В половине шестого на столе в кабинете Престона Макдэниелса зазвонил телефон. Весь день он думал только о Рэчел и с нетерпением ждал конца рабочего дня, чтобы поскорее увидеть ее, и вот теперь этот звонок… Престон решил, что сообщение вполне может принять автоответчик, а дело потерпит до утра. С другой стороны, после ланча по посольству поползли слухи о некоем нарушении режима безопасности, в связи с чем сотрудников по одному вызывали на верхний этаж, где заседала целая комиссия безжалостных инквизиторов. Такого рода слухи часто становились добычей стервятников-репортеров, а уж те могли разорвать человека на кусочки. Он нехотя протянул руку и снял трубку.

— Макдэниелс.

— Дэвид Уэтон, — сообщил голос. Дальнейших уточнений не последовало, да в этом и не было необходимости — в посольстве все знали, что Уэтон возглавляет представительство ЦРУ в Лондоне. — У вас есть свободная минутка? Нужно поговорить.

— Вообще-то я уже собрался уходить. Это не может подождать до завтра?

— Нет, вопрос достаточно важный. Я вас жду.

Уэтон положил трубку, не дождавшись ответа. В тоне его было что-то такое, заставившее Макдэниелса забеспокоиться. Уэтон ему никогда не нравился, но перечить такому человеку было бы неразумно. Он вышел из кабинета, прошел по коридору и поднялся на лифте на последний этаж.

За длинным прямоугольным столом сидело трое: Уэтон, зять посла, Майкл Осборн, и незнакомый англичанин с лицом человека, не ждущего от жизни ничего интересного. Свободный стул по другую сторону стола предназначался, по-видимому, ему. Не говоря ни слова, Уэтон указал на стул золотой ручкой. Макдэниелс сел.

— Я не буду ходить вокруг да около, — заговорил цэрэушник. — Нам стало известно, что из посольства уходит информация, имеющая отношение к рабочему графику посла. Мы хотим найти источник утечки.

— При чем же здесь я?

— Вы один из тех сотрудников, кто знает рабочее расписание посла заранее.

— Верно, — недовольно бросил Макдэниелс. — И если вы собираетесь спросить, не передавал ли я эту информацию посторонним, мой ответ будет отрицательным.

— Вы когда-либо давали кому-то копию рабочего графика посла?

— Нет.

— Обсуждали эту тему с кем-то из репортеров?

— Да, но только те пункты, которые касаются публичных мероприятий.

— Вы рассказывали кому-то о таких деталях, как маршрут движения посла к месту проведения того или иного публичного мероприятия?

— Конечно, нет, — раздраженно ответил Макдэниелс. — К тому же большинство репортеров такого рода деталями не интересуются.

— Вы не женаты, — сказал вдруг Майкл Осборн, поднимая голову от досье, которое он листал, пока вопросы задавал Уэтон.

— Не женат. А что вы здесь делаете?

— Если не возражаете, вопросы будем задавать мы, — отрезал Уэтон.

— Вы с кем-нибудь встречаетесь? — продолжал Майкл.

— Вообще-то, да.

— Давно?

— Пару недель.

— Как ее зовут?

— Ее имя — Рэчел. Не соблаговолите ли вы…

— Рэчел… а дальше?

— Рэчел Аркер.

— Где она живет?

— В Эрлс-Корте.

— Вы бывали в ее квартире?

— Нет.

— А она бывала у вас?

— Не ваше дело.

— Боюсь, что если речь идет о режиме безопасности, это наше дело. Пожалуйста, мистер Макдэниелс, ответьте на вопрос. Бывала ли Рэчел Аркер в вашей квартире?

— Да.

— Сколько раз?

— Несколько.

— Сколько?

— Не знаю… восемь… десять…

— Вы берете домой документы, касающиеся рабочего графика посла?

— Да, беру. Но я всегда соблюдаю инструкции. Документы никогда не попадают в чужие руки.

— Случалось ли так, что документы были у вас в то время, когда к вам приходила Рэчел Аркер?

— Да, случалось.

— Вы показывали ей график рабочего дня посла?

— Нет. Послушайте, я уже отвечал на этот вопрос и…

— Рэчел Аркер около тридцати, у нее черные волосы, светлая кожа и серые глаза, — перебил его Майкл.

Престон Макдэниелс побледнел.

— Боже… Что же я сделал?




Вообще-то эту мысль первым высказал Майкл. Уэтон поначалу упирался, но в конце концов, уже к концу продолжавшегося чуть ли не весь вечер обсуждения — после телеконференции с Лэнгли, после встреч с представителями МИ5 и МИ6, после консультаций с Даунинг-стрит и Белым Домом — согласился, заодно объявив идею своей.

Предстояло решить два вопроса. Нужно ли реализовывать план? И если да, то кто будет всем заправлять? На первый вопрос ответили довольно быстро. Второй был потруднее. Речь шла о сферах влияния, а сфера влияния в мире разведки охраняется и оберегается любой ценой, иногда даже ценой секретов. Казалось бы обеспечением безопасности американского посла должны заниматься американцы. Но Северная Ирландия — сфера влияния британцев, да и проводиться операция должна была на британской территории. После часа нервных, напряженных переговоров стороны достигли соглашения. Вклад британцев — наблюдатели и техническое обеспечение, а когда подойдет время действовать — боевая мощь. Американцы занимаются Престоном Макдэниелсом и готовят материал для его портфеля — разумеется, при тесном сотрудничестве с британскими коллегами.

Повоевать пришлось и с Управлением. Эдриан Картер настаивал на том, чтобы с американской стороны операцией руководил Майкл, поскольку главную роль на первом этапе сыграл именно контртеррористический центр. Против выступил Уэтон, аргументы которого сводились к тому, что поскольку операция проводится в Лондоне и требует тесного взаимодействия с местными спецслужбами, то и стоять во главе ее должен резидент, а не КТЦ. Для принятия решения Моника Тайлер удалилась в свой кабинет. Уэтон призвал на помощь как старых друзей, так и былых врагов. В конце концов чаша весов склонилась в пользу Уэтона. Объясняя мотивы такого выбора, шеф Управления напомнила, что Майкл лишь недавно вернулся к оперативной работе после долгого перерыва и еще не обрел должной формы. Таким образом дирижером стал Уэтон, а Майклу досталось лишь роль второго плана.

Тогда же к участию в игре привлекли Престона Макдэниелса. Из кабинета Уэтона он позвонил в «Ристоранте Рикардо» и попросил пригласить Рэчел Аркер. Голос с сильным итальянским акцентом ответил, что она занята, но Макдэниелс объяснил, что дело срочное, и ее все же позвали. Разговор продолжался ровно тридцать две секунды — Майкл и Уэтон записали его и прослушали потом несколько раз, пытаясь обнаружить Бог весть что. Дипломат сказал, что зайти не сможет из-за загруженности работой. Женщина выразила легкое разочарование и под оглушающий звон посуды и громкие проклятия Рикардо Феррари добавила, что зайдет после смены.

Запись разговора тут же передали через спутник в Лэнгли и уже более традиционным способом, через курьера, отправили в МИ5 и МИ6. Состоящий в штате МИ5 лингвист пришел к выводу, что английский акцент женщины подделка, а сама она, скорее всего, родом из Северной Ирландии. Возможно, из-под Белфаста.

В отношении Макдэниелса мнения разделились. Уэтон настаивал на том, что доверять ему нельзя, а потому дипломата необходимо взять под полный, аудио- и визуальный, контроль. Квартира в южном Кенсингтоне подверглась нашествию специалистов из МИ5, поставивших камеры во всех комнатах, за исключением спальни — Майкл посчитал, что для нее достаточно только микрофонов. Уэтон нехотя согласился. Пара агентов МИ5, пожилой мужчина и симпатичная девушка, отправились в «Ристоранте Рикардо», где им повезло оказаться за столиком, который обслуживала «Рэчел». Отведав фирменную говядину, агенты выразили свой искренний восторг. Вторая пара, блюдя интересы конспирации, заказала спагетти-карбонара и цыпленка по-милански.

Временный штаб разместился в предложенной МИ5 большой меблированной квартире в Эвелин-Гарденс, неподалеку от Макдэниелса. Когда Майкл и Уэтон появились там поздно вечером, их встретил вонючий запах сигарет и недоеденного карри. В гостиной у мониторов и приемников собралось с полдюжины техников. Усталые, они сидели перед телевизором и смотрели в высшей степени познавательный и столь же скучный фильм Би-би-си о миграционных путях серых китов. Грэм Сеймур сел к пианино.

Квартиру Макдэниелса нашпиговали «жучками» так, что когда женщина, известная как Рэчел Аркер, переступила порог, звонок сработал не хуже противопожарной сигнализации. «Началось», — объявил Уэтон, и все ринулись к видеомониторам. Все, кроме Грэма Сеймура, оставшегося за пианино, чтобы доиграть «Клэр де Люн».

Если у кого и оставались еще сомнения относительно способностей Престона Макдэниелса исполнить отведенную ему роль, их рассеял долгий поцелуй, которым он встретил женщину у дверей. Потом он приготовил напитки — ей белое вино, себе внушительную порцию виски, — и они устроились на диване в гостиной, прямо перед скрытой видеокамерой. Через какое-то время начались ласки, поцелуи, и Майкл уже испугался, что станет свидетелем любовной сцены на диване, но Макдэниелс остановил подружку и повел ее в спальню. Майкл подумал, что в ней есть что-то от Сары, и за этой мыслью тут же последовала другая: а нет ли в нем чего-то от Макдэниелса.

— Нам нужно кодовое название, — сказал Уэтон, пытаясь придумать хоть что-то, чтобы отвлечься от доносящихся из мониторов звуков.

— У моего отца во время войны было похожее дело, — заметил Грэм. — МИ5 передавала специально подобранную информацию немецкой шпионке через одного американца, военного моряка.

— И как называлась операция?

— Если не ошибаюсь, «Кеттлдрам».

— «Кеттлдрам», — повторил Уэтон. — Звучит неплохо. Пусть будет «Кеттлдрам».

— И чем все закончилось? — спросил Майкл.

Грэм убрал пальцы с клавиш и посмотрел на него.

— А ты не знаешь? Мы победили, милый.




Первым это увидел техник МИ5 по имени Родни. Он и разбудил остальных. Уэтон занял единственную спальню, и Майклу пришлось спать на диване, а Грэму в кресле, как пассажиру трансатлантического рейса. Сонные, растрепанные, все сгрудились перед мониторами, чтобы стать свидетелями того, как женщина садится за стол в кабинете Макдэниелса, открывает его портфель и роется в бумагах.

— Итак, леди и джентльмены, похоже, мы вышли на Бригаду Освобождения Ольстера, — объявил Уэтон. — Поздравляю, Майкл. Обед сегодня за тобой.




Престон Макдэниелс не спал. Пытался уснуть, но не смог. Он лежал спиной к двери, неподвижно, с закрытыми глазами. И ждал. Наконец она соскользнула с кровати и вышла из комнаты. Престон представил, как она заходит в кабинет, роется в бумагах. Стыд, унижение, злость — его переполняли самые противоречивые эмоции. Как он мог столь легко попасться на крючок? Как мог стать пешкой в руках Уэтона и Осборна? Как… как… как… Чувства накатывали и уходили, но одно лишь нарастало и усиливалось — ощущение безысходности и отчаяния человека, которого предали.

Всего несколько минут назад, когда они занимались любовью, Макдэниелс верил, что какими бы ни были ее мотивы, между ними есть что-то еще. Он заключит с ними сделку. Устроит так, что когда все кончится, они смогут быть вместе.

Дверь открылась. Престон закрыл глаза. Она опустилась рядом. Он хотел повернуться, сжать ее в объятьях, стиснуть, сдавить, оказаться в кольце ее ног. Но он лишь лежал, притворяясь спящим, и думал, что будет делать без нее, когда все кончится.




Глава двадцать пятая


Лондон




— Место называется Хартли-Холл. Расположено вот здесь, к северу от Норфолка. — Он постучал ручкой по расстеленной на столе карте. Было утро, и они сидели в кабинете Уэтона. — Площадь несколько сотен акров, есть где прогуляться, покататься верхом, и, конечно, берег рядом. Короче, все условия для отдыха американского посла, решившего провести тихий уик-энд за городом.

— Кому оно принадлежит? — спросил Майкл.

— Нашему хорошему другу. Я имею в виду Интеллидженс Сервис.

— Близкому другу?

— Он помогал нам в войну, потом делал кое-что в пятидесятые и шестидесятые. Но нигде не засветился.

— То есть ничего такого, что связало бы его с британской разведкой?

— Абсолютно ничего. Бригада никоим образом не узнает, что человек, принимающий посла, был когда-то связан со спецслужбой.

— Что думаешь, Майкл? — спросил Уэтон.

— Думаю, что Дуглас захочет провести выходные подальше от города, в тихом местечке у старого приятеля. И с минимальной охраной. Мы внесем этот пункт в его расписание и подсунем кому надо через Макдэниелса. Если ничего не случится, Бригада должна взять приманку.

— А мы приготовим к встрече спецгруппу САС, — добавил Грэм. — Данный сценарий имеет и еще одно преимущество: никаких жертв среди гражданского населения ввиду удаленности места.

Уэтон с сомнением покачал головой.

— Спецназовцы не обучены арестовывать. Если все сработает, и Бригада заглотит крючок, крови прольется немало. — Он посмотрел на Сеймура, который промолчал, потом на Майкла.

— Пусть лучше прольется их кровь, чем Дугласа. В общем, я — за.

— Придется пройтись по всей пищевой цепочке, — вздохнул Уэтон. — Без согласования с Белым Домом и государственным департаментом такие дела не делаются. Это займет несколько часов.

— Что Рэчел? — спросил Майкл.

— Мы проследили за ней утром, — ответил Грэм. — По крайней мере в одном она Макдэниелса не обманула: живет действительно в Эрлс-Корт. Снимает квартиру. Поселилась там недели две назад. Квартира у нас под наблюдением.

— Где она сейчас?

— Вроде бы спит.

— Приятно, что кто-то еще может позволить себе спать, — усмехнулся Уэтон и, подняв трубку, набрал номер Моники Тайлер в Лэнгли.




— Это ведь все ваша идея, да? — сказал Престон Макдэниелс. — Вы просто сукин сын.

Они сидели в Гайд-Парке на скамейке с видом на Серпантин. Ветер шевелил ветки ив и, проносясь над озером, оставлял за собой узкие полоски ряби. Вверху над ними проплывали тяжелые, обещающие дождь тучи. Поглядывая по сторонам, Майкл пытался обнаружить агентов Грэма. Кто они? Может быть, тот мужчина, бросающий уткам хлебные крошки? Женщина на соседней скамейке, читающая роман Джозефины Харт? Или долговязый парень в синей куртке, делающий на лужайке китайскую гимнастику?

Они пришли сюда после того, как Майкл показал Макдэниелсу видеозапись, на которой его любовница пробиралась в кабинет и рылась в секретных документах. Дипломату стало плохо, он потребовал свежего воздуха, и они, пройдя по Мейфэйру, долго брели по тропинкам, пока не вышли к озеру. Макдэниелса била дрожь, и Майкл чувствовал, как вибрирует под ними скамейка. Он помнил, каким потрясением стало для него самого известие о том, что Сара Рэндольф работает на КГБ. Он пытался пробудить в себе ненависть к ней и не мог. Наверное то же самое испытывал сейчас и Престон Макдэниелс.

— Вы хоть немного поспали? — мягко спросил Майкл.

— Конечно нет. — Налетевший ветер разметал тронутые сединой волосы на голове дипломата, под которыми обнаружилась плешь. Макдэниелс поправил прическу привычным жестом. — Разве можно уснуть, зная, что какие-то скоты слышат каждое твое дыхание?

Майкл оставил реплику без комментариев и, закурив, предложил сигарету дипломату.

— Вредная привычка, — фыркнул Макдэниелс и посмотрел на Майкла, как на неприкасаемого.

Майкл пожал плечами: если чувство превосходства — пусть даже в такой мелочи — поможет Макдэниелсу успокоиться, это пойдет на пользу им всем.

— Это надолго? Сколько вы будете меня мучить?

— Недолго, — небрежно бросил Майкл, как будто дипломат спросил, сколько времени осталось до следующего поезда.

— Господи, от вас вообще можно добиться прямого ответа хоть на какой-то вопрос?

— В такого рода делах прямых ответов не бывает.

— В такого рода делах… Это ваши дела, а не мои. — Макдэниелс раздраженно помахал рукой. — Да погасите вы эту чертову сигарету!

Майкл бросил сигарету на тротуар.

— Кто она? — спросил дипломат.

— Для вас — Рэчел Аркер, начинающий драматург, официантка в «Ристоранте Рикардо».

— Будьте вы прокляты! Я должен знать! Должен! Мне нужно знать, будет ли от всего этого хоть какая-то польза.

Майкл понимал чувства дипломата. Невозможно играть роль, не имея никакой мотивации. Макдэниелса нужно было поддержать.

— Мы пока не знаем ее настоящего имени. Сейчас этим занимаются. Она — член Бригады Освобождения Ольстера. Они планируют убить моего тестя. Вы нужны ей для того, чтобы получить доступ к рабочему графику Дугласа и выбрать наиболее подходящий для нападения момент.

— Невероятно. Как она могла! Такая замечательная…

— Она не такая, какой вы ее считаете.

— Я сам во всем виноват. Вел себя как последний идиот. — Макдэниелс немного успокоился и говорил тихо, глядя себе под ноги. — Знал ведь, что она слишком молода для меня. Слишком красива. Знал, но позволил себе поверить в невозможное, в то, что я ей нравлюсь.

— Вас никто не винит.

— Когда все закончится, что потом?

— Будете работать как ни в чем ни бывало.

— А она? Что будет с ней?

— Пока мы еще не знаем.

— Знаете. Вы все знаете. Вы ведь меня сейчас используете, да?

Майкл поднялся, давая понять, что пора идти. Макдэниелс остался сидеть.

— Еще долго? Когда это закончится?

— Не знаю.

— Ответьте мне. Сколько?

— Недолго, — повторил Майкл.




После ланча, сидя в кабинете Уэтона, Майкл еще раз перечитал составленное им дополнение к рабочему графику посла Дугласа Кэннона: запланированный на следующий уик-энд частный визит к старому знакомому. Обеспечивать безопасность посла, по его просьбе, должны были всего два агента Специальной службы. Дочитав до конца, Майкл протянул листок Уэтону.

— Думаешь, клюнут?

— Должны.

— Как держится наш герой?

— Макдэниелс?

Уэтон кивнул.

— Держится. Но ему тяжело.

— И что?

— А то, что у нас мало времени.

— Будет надеяться, что твой план сработает.

Уэтон пробежал глазами короткий текст и вернул листок Майклу.

— Пусть положит в папку с остальными бумагами и не забудет взять домой.




Около четырех часов ночи Ребекка Уэллс вылезла из постели Престона Макдэниелса и прошла в его кабинет. Она села за стол, осторожно открыла портфель и достала папку с бумагами. К обычному недельному расписанию публичных мероприятий с участием посла был подколот отдельный листок с сообщением о частном визите Дугласа Кэннона, запланированном на следующий уик-энд.

Ребекка почувствовала, как заколотилось в груди сердце.

Вот он, их шанс: удаленное место, слабая охрана, множество тактических вариантов. Она аккуратно переписала содержание документа на листок и еще раз все проверила, чтобы не упустить ни одной детали.

Закончив, она убрала документы на место и сдержанно улыбнулась. Ей было чем гордиться — она прекрасно справилась с очередным заданием. В Белфасте собранная ею информация помогла ликвидировать Имонна Диллона. Теперь Кайл Блейк и Гэвин Спенсер получат сведения, которые помогут разработать операцию против Дугласа Кэннона.

Ребекка выключила свет и вернулась в спальню.




В квартире на Эвлин-сквер Майкл Осборн и Грэм Сеймур стояли перед видеомониторами, наблюдая за тем, как «Рэчел» переписывает содержание служебной записки. Когда женщина выключила свет и вышла из комнаты, Сеймур повернулся к Майклу.

— Думаешь, клюнула?

— Клюнула и проглотила.




Весь следующий день с нее не спускали глаз. Утром ее провели до дешевого кафе у станции метро Эрлс-Корт, где она позавтракала чаем и булочкой. Потом прослушали ее разговор по телефону с Рикардо Феррари: она сказала, что должна срочно уехать к больной тете в Ньюкасл и что ее не будет дня два, самое большее четыре. Рикардо выдал серию проклятий, сначала на итальянском, потом на английском, но в конце смягчился, чем вызвал симпатии слушателей, и сказал: «Конечно, поезжай. Побудь с бедняжкой. В жизни ничего нет важнее семьи. Возвращайся, когда сочтешь нужным».

Потом она позвонила Престону Макдэниелсу в посольство и сообщила, что уезжает на несколько дней. Все, кто слушал разговор, затаили дыхание, когда дипломат попросил о встрече, и облегченно выдохнули, когда она ответила, что у нее нет времени.

Она села на поезд до Ливерпуля.




Престон Макдэниелс положил трубку и откинулся на спинку стула. Секретарша, заглянувшая в этот момент в его кабинет, сказала потом Майклу, что он был похож на человека, которому сообщили о смерти кого-то из близких. Через секунду дипломат внезапно вскочил, сказал, что уходит по делу и вернется минут через пятнадцать. Он сорвал с вешалки плащ, торопливо вышел из здания посольства и, перейдя через Гросвенор-сквер, направился к парку.

Макдэниелс понимал, что за ним следят, Уэтон, Осборн и все остальные; он чувствовал это. От слежки нужно было избавиться. Что они могут? Посмеют ли его задержать? Схватить на улице? Запихнуть в машину? В свое время Макдэниелс прочитал немало шпионских романов. Как герой ускользает от злодеев? Надо смешаться с толпой.

Дойдя до Парк-лейн, он устремился на север, к Марбл-Арч. Нырнул на станцию метро. Прошел через турникет. Сбежал по ступенькам и быстро зашагал по платформе.

Поезд уже подходил. Макдэниелс вошел в вагон и остановился у дверей. На следующей остановке, Бонд-стрит, он выскочил из вагона, пересек платформу и сел на поезд, идущий в обратном направлении, к Марбл-Арч. Там он повторил маневр, и, оказавшись в вагоне следующего в восточном направлении поезда, почувствовал наконец, что остался один.




Грэм Сеймур позвонил Майклу из штаб-квартиры МИ5.

— Боюсь, наш человек исчез.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что мы его потеряли. Точнее, он от нас отделался. Перепрыгнул с поезда на поезд. Просто, но эффективно. Неплохая работа.

— Где вы его потеряли?

— На Центральной линии, между Марбл-Арч и Бонд-стрит.

— Черт. Что будете делать?

— Попытаемся найти, что же еще?

— Позвони, если будут новости.

— Ладно.




Выйдя на Тоттнэм-Корт-роуд, Престон Макдэниелс перешел с Центральной линии на Северную. Какая удача, подумал он. На Северной линии постоянно что-то случалось, что-то ломалось, что-то выходило из строя — причем, обычно в час пик. Те, кому поневоле приходилось терпеть скверный характер Северной линии, называли ее Черной линией. Линией Несчастий. То, что надо, подумал Престон. То-то таблоиды повеселятся.

Как там сказал Майкл Осборн? Будете работать как ни в чем ни бывало. Нет, это не для него. Он почувствовал, как задрожала под ногами платформа и, повернувшись, заглянул в темную глотку туннеля. В следующее мгновение из мрака пробился свет приближающегося поезда.

Он думал о ней, трепещущей в его объятьях, выгибающейся ему навстречу. Он думал о ней, пробирающейся в его кабинет, крадущей его секреты. Он слышал ее голос из телефонной трубки. Извини, но мне нужно уехать на несколько дней… Очень жаль, Престон, но встретиться мы не можем…

Макдэниелс посмотрел на часы. В посольстве уже беспокоятся — куда он запропастился. До совещания осталось десять минут. Что ж, его там не будет.

Поезд вырвался из туннеля, гоня перед собой горячий воздух, и начал замедлять ход. Престон Макдэниелс сделал шаг к краю платформы. И прыгнул на рельсы.




Глава двадцать шестая


Портадаун — Лондон — Графство Тирон




Вечером следующего дня Ребекка Уэллс уже сидела в кабинке бара Макконвила. Первым пришел Гэвин Спенсер, за ним, минут через пять, явился Кайл Блейк. В баре было полно народу, и говорить приходилось тихо. Ребекка рассказала Гэвину и Кайлу о документе из портфеля американца.

— Когда приезжает Кэннон? — спросил Блейк.

— В следующую субботу.

— Сколько он там пробудет?

— Одну ночь, с субботы на воскресенье. В Лондон вернется во второй половине дня в воскресенье.

— На подготовку у нас остается пять дней. — Блейк повернулся к Спенсеру. — Успеешь?

Спенсер кивнул.

— Все, что нам надо, это забрать оружие. Если удастся, остальное будет нетрудно.

Кайл Блейк задумчиво потер желтый от никотина и испачканный чернилами ноготь. Посмотрел на Спенсера.

— Надо забирать оружие.

— Уверен?

— Нервничаешь?

— Может, стоит немного подождать?

— Мы не можем ждать, Гэвин. У нас нет времени ждать. Каждая неделя только увеличивает число сторонников соглашения. Либо мы сорвем его сейчас, либо будем жить с ним вечно. И заплатит за нашу нерешительность не только нынешнее поколение, а и наши дети, внуки и правнуки. Я с этим жить не смогу.

Он вдруг поднялся и застегнул куртку.

— Возьми автоматы, Гэвин, или я найду кого-то другого, кто сделает это вместо тебя.




В то самое время, когда руководители Бригады Освобождения Ольстера покидали бар Макконвила, Грэм Сеймур подъезжал к американскому посольству. Кабинет Дэвида Уэтона напоминал командный бункер отступающей армии. Самоубийство Престона Макдэниелса отозвалось бурей в Вашингтоне, и большую часть дня Сеймур провел у телефона, безуспешно пытаясь потушить разгорающийся пожар. Государственный департамент метал огненные стрелы в ЦРУ, обвиняя Управление в бездарном руководстве операцией, в результате которой Дуглас Кэннон был поставлен в незавидное положение человека, протестующего — разумеется, не публично — против действий своего зятя. Президент Бекуит вызвал Монику Тайлер в Белый Дом, где вынес ей строгое предупреждение. Моника в свою очередь отыгралась на Уэтоне и Майкле, выплеснув на них всю злость.

— Может, хоть ты принес нам добрую весть, — сказал Майкл, когда Грэм вошел в кабинет.

— Как ни странно, принес. Скотланд-Ярд решил-таки нам подыграть. Сегодня вечером они официально объявят о том, что человек, покончивший с собой на станции Тоттнэм-Корт-роуд, сбежал из психиатрической клиники. На Северной линии такое случается часто. Кстати, к югу от реки, в Стоквеле, как раз и находится такая клиника.

— Слава Богу, — пробормотал Уэтон.

Майкл немного расслабился. Самоубийство дипломата нужно было сохранить в тайне для продолжения операции. Если бы в Бригаде узнали, что Макдэниелс бросился под поезд на Северной линии, они могли бы сделать соответствующие выводы и понять, что Рэчел раскрыта.

— Что у вас? — спросил Грэм Сеймур. — Все концы спрятали?

— К счастью, близких родственников у Макдэниелса нет, — сказал Уэтон. — Госдеп неохотно, но все же дал нам некоторую свободу действий. По официальной версии, Макдэниелса срочно отозвали в Вашингтон на две недели. Если та женщина позвонит ему в посольство, ей преподнесут именно эту версию и передадут сообщение от Макдэниелса.

— Та женщина, между прочим, обрела имя, — сообщила Сеймур. — Парни из Е4 взяли ее под наблюдение сразу по прибытии в Белфаст. Так вот, мы имеем дело с Ребеккой Уэллс. Ее мужем был Ронни Уэллс, работавший в разведотделе Добровольческих Сил Ольстера и погибший от рук ИРА в девяносто втором. Похоже, Ребекка заняла его место.

— Сейчас ее ведет местная полиция? — спросил Майкл.

— Они проследили за ней до Портадауна, чтобы установить личность, а потом сняли наблюдение. Так что сейчас Ребекка Уэллс гуляет сама по себе.

— САС в курсе?

— Завтра у меня встреча в их штаб-квартире в Херефорде. При желании можете составить компанию. Эти спецназовцы те еще чудаки. Думаю, наш план придется им по вкусу.

Уэтон поднялся, потирая опухшие, красные от недосыпания глаза.

— Джентльмены, мяч на половине поля Бригады Освобождения Ольстера. — Он надел пиджак поверх мятой рубашки и направился к двери. — Не знаю, как вам, а мне нужно выспаться. Прошу по пустякам не беспокоить.




Первая ночь выдалась ясной, тихой и жутко холодной. Кайл Блейк и Гэвин Спенсер решили переждать — одни сутки ничего не изменят, а прогноз погоды настраивал на лучшее. Вторая ночь действительно соответствовала всем требованиям: плотная облачность затрудняла наблюдение, ветер и дождь маскировали звуки. Кайл Блейк дал «добро», и Спенсер отправил на дело двух своих самых лучших парней. Один — ветеран британской армии, успевший поработать наемником за границей. Другой — бывший боевик ДСО, имевший на своем счету убийство Йена Морриса. Спенсер дал им кодовые имена — Йитс и Уайльд. К месту они выехали через несколько часов после заката с приказом нанести удар примерно за час до восхода — по примеру «Приходящих на рассвете».




Ферма стояла на дне небольшой, зажатой между холмами долины. Вокруг расстилались несколько акров лугов, но сразу за оградой начинались густо поросшие лесом холмы. На одном из этих холмов, к востоку от фермы, и разместился наблюдательный пост Е4, охраняемый двумя спецназовцами САС. На вторую ночь склон холма заволокло плотным туманом.

Йитс и Уайльд оделись в черное, а свои бледные ирландские лица вымазали угольной пылью. К посту подошли с востока, через сосновую рощицу. Двигались осторожно, делая лишь несколько шагов в минуту. Иногда ложились и лежали по несколько минут, вжавшись в сырую землю, вглядываясь в темноту через бинокли ночного видения. Когда до поста оставалось около четверти мили, Йитс и Уайльд разошлись: первый двинулся на север, второй на юг.

К четырем часам оба выбились из сил, насквозь промокли и замерзли. Йитс, послуживший в британской армии, был лучше, как физически, так и морально, подготовлен к ночным испытаниям на замерзшем склоне. Уайльду пришлось труднее; он вырос в Западном Белфасте и весь свой опыт получил на улице, а не в полевых условиях. В последние перед атакой минуты он едва держался на ногах, руки и ноги одеревенели и уже потеряли чувствительность к холоду.

В пять утра оба вышли на позицию. Йитс, лежа на животе под большим деревом, наблюдал за спецназовцем, который сидел в укрытии, замаскировавшись ветками. Йитс вытащил пистолет, девятимиллиметровый полуавтоматический «вальтер» с навинченным на дуло глушителем. Такое же оружие было и у Уайльда. Оба знали, что противник имеет подавляющее преимущество в огневой мощи, а значит, исход боя зависел от первых выстрелов.

Первым огонь открыл Йитс. «Вальтер» стрелял практически бесшумно. Пули попали в цель, и спецназовец упал. По глухому стуку, Йитс понял, что противник, вероятно, защищен бронежилетом, а следовательно, может быть жив.

Он вскочил и побежал вперед. Когда их разделяло несколько футов, сасовец вдруг сел и выстрелил.

Йитс, однако, успел броситься на землю, и пули, не задев его, прошли выше и впились в стволы деревьев. Йитс перекатился на живот, выбросил вперед руки, аккуратно прицелился и дважды быстро, как учили в армии, нажал на курок. Обе пули попали спецназовцу в лицо. Он умер еще до того, как тело ударилось на землю.

Йитс рванулся вперед, вырвал автомат из рук убитого и побежал к наблюдательному посту.

У Уайльда таких проблем не возникло. Его противник, услышав подозрительные звуки, поднялся, посмотрел по сторонам и поспешил на помощь товарищу. Уайльд выступил из-за дерева и, когда спецназовец пробежал мимо, поднял пистолет и выстрелил ему в затылок. Раскинув руки, солдат рухнул лицом вперед. Уайльд подхватил оружие врага и, заметив между деревьями Йитса, устремился за ним.

Маркс и Спаркс находились в похожем на небольшой блиндаж укрытии, замаскированном камуфляжным брезентом, ветками и травой. Маркс едва проснулся и даже не успел вылезти из спального мешка, когда Йитс выстрелил в него несколько раз. Дежуривший у приборов Спаркс потянулся за оружием, но пуля из «вальтера» Уайльда попала ему в сердце.




Около пяти часов утра Гэвин Спенсер промчался через деревеньку Крана и свернул на узкую дорогу к ферме. Он остановился на раскисшем от дождя пятачке, выключил двигатель и осторожно двинулся в обход дома, натыкаясь на разбитые ящики и ржавые железки. Свернув за угол, Спенсер осмотрелся и почти сразу заметил их — они спускались по склону холма. Засунув руки в карманы и отвернув лицо от дождя, он подождал, пока они пересекут поле. В какой-то момент Спенсер подумал, что отдал бы все ради того, чтобы поменяться с ними местами, но, увидев изможденные лица и грязную, промокшую одежду, понял — радоваться нечему.

— Готово, — сказал Уайльд.

— Сколько? — спросил Спенсер.

— Четверо.

Йитс бросил автомат, и Спенсер, успев выхватить руки из карманов, ловко поймал его на лету.

— Это тебе сувенир. Автомат от мертвого спецназовца.

— Здесь еще что-то осталось?

— Он и выстрелить не успел, так что магазин полный.

— Садитесь в машину. — Спенсер передернул затвор. — А я загляну в дом.

С автоматом в руке он пересек двор и вошел в дом. Сэм Далтон, старший из братьев, сидел за столом в кухне, пил чай и нервно курил. На нем были синие утепленные брюки, ботинки и шерстяной свитер. Небритый, растрепанный, с сонными глазами, он наверно только что поднялся.

— Какого хрена, Гэвин? Что тут происходит?

— Убрали ваших приятелей на холме. У тебя чай еще есть?

Глаза Далтона расширились от страха.

— Убрали? А ты подумал, что будет, когда обнаружится, что их убрали? Ты о нас подумал? Послушай, Гэвин, я согласился спрятать автоматы и этот чертов семтекс, но ты ничего не говорил про то, что собираешься подкинуть мне еще и четыре трупа. Да не кого-нибудь, а парней из Специальной службы и спецназовцев. Ты…

— Тебе не о чем волноваться, Сэм, — перебил его Спенсер. — К вечеру мы все заберем. Так что ни полиция, ни англичане ничего не найдут, даже если обшарят твой дом сверху донизу.

— Ты действительно все заберешь? — недоверчиво спросил Сэм.

— Все, — подтвердил Спенсер. — Где твой брат?

Далтон ткнул пальцем в потолок.

— Спит наверху.

— Хорошо, начинай выносить оружие и взрывчатку, а я перекинусь парой слов со Спящей Красавицей. Через минуту спущусь.

Сэм Далтон послушно кивнул и полез в подвал. Спенсер поднялся наверх. Кристофер Далтон, мирно посапывая и приоткрыв рот, крепко в своей кровати.

Гэвин вытащил из кармана куртки автоматический «вальтер» с глушителем и просунул дуло в рот спящему. Кристофер поперхнулся и открыл глаза, но прежде чем успел понять, что происходит, Спенсер выстрелил. Кровь и мозговое вещество брызнули на подушку; тело дернулось и замерло.

— Где Крис? — спросил Сэм, увидев спускающегося по лестнице Гэвина.

— Еще спит. Да так сладко, что я не стал его будить.

Через пару минут Далтон закончил. На полу стояли три плотно набитые оружием и взрывчаткой дорожные сумки. Сэм затягивал «молнию» на последней, когда Спенсер приставил к его затылку дуло захваченного у сасовца автомата.

— Гэвин, не надо, — взмолился Далтон. — Пожалуйста, Гэвин…

— Не беспокойся, Сэм, там тебе будет лучше, чем здесь.

И Спенсер выстрелил.




В шесть часов утра на прикроватном столике в гостевой спальне посольства зазвонил телефон. Майкл перекатился на другой бок и снял трубку еще до второго звонка.

— Одевайся, — сказал Грэм Сеймур. — Я выезжаю. Буду у тебя через полчаса. — Из трубки донеслись короткие гудки.

Майкл принял душ и быстро оделся. Через двадцать минут перед Уинфилд-Хаусом остановился черный «ровер». Майкл сел сзади, рядом с Сеймуром. Англичанин протянул ему картонный стаканчик с кофе. Судя по озабоченному выражению лица, Грэма разбудили не самые хорошие новости, а бриться ему пришлось в спешке — кое-где щетина так и осталась нетронутой. Пока машина неслась по пустынной в столь ранний час улице мимо Риджентс-Парка, он рассказал о кровавой бойне на ферме в Сперрин-Маунтинс.

— Господи, — прошептал Майкл.

«Ровер» пролетел по Внешнему кольцу, свернул на Юстон-роуд и наконец устремился на юг по Тоттнэм-Корт-роуд.

— Так куда мы спешим? — спросил Майкл, сжимая подлокотник на очередном повороте. — Ты так и не сказал.

— Думал, преподнести тебе сюрприз.

— Не люблю сюрпризы.

— Знаю, — невесело усмехнулся Грэм.

Еще через пять минут они выехали на Уайтхолл. «Ровер» остановился перед железными воротами у входа на Даунинг-стрит. Грэм назвал себя дежурному, и ворота открылись. Автомобиль медленно проехал вперед и замер у знаменитых на весь мир дверей. Майкл взглянул на Грэма.

— Пошевеливайся, — сказал англичанин. — Великие не привыкли ждать.




Они вошли в дом под номером 10, миновали коридор и стали подниматься по знаменитой лестнице, на стене вдоль которой висели портреты предшественников Тони Блэра. Помощник премьера проводил их в кабинет шефа. Глава правительства сидел за неубранным письменным столом. На подносе безнадежно остывал завтрак.

— Давая санкцию на проведение операции «Кеттлдрам», джентльмены, я никак не предполагал, что она обойдется нам столь дорого, — заговорил Блэр, не тратя время на вступление. — Подумать только, погибли два человека из Е4 и два сасовца.

Майкл и Грэм молчали, понимая, что премьер еще не закончил.

— Через несколько минут об этом узнает вся Северная Ирландия, и я полагаю, что реакция католической общины будет очень сильной.

Грэм откашлялся.

— Разрешите, господин премьер-министр?

Блэр коротко кивнул.

— Пожалуйста.

— Тот факт, что Бригада Освобождения Ольстера решилась на такие действия, указывает на их готовность к еще более значительному теракту. Уверен, что они клюнули на брошенную нами наживку. Сейчас Бригада разрабатывает нападение на посла Кэннона в Норфолке. И если все пойдет по плану, мы нанесем по ней сокрушительный удар.

— А почему бы не арестовать Гэвина Спенсера и Ребекку Уэллс прямо сейчас? Уверен, это тоже стало бы серьезным ударом по террористам. Заодно мы показали бы католикам, что не сидим сложа руки, а предпринимаем что-то против этих головорезов.

— Полиция не располагает вескими доказательствами вины Спенсера, — ответил Грэм. — Что касается Ребекки Уэллс, то она больше нужна нам на свободе, чем в тюрьме.

Блэр начал перекладывать бумаги, давая понять, что разговор окончен.

— Я дам вам возможность довести операцию до конца. — Он выдержал короткую паузу. — Вопреки тому, что утверждают мои критики, я не часто прибегаю к гиперболам. Но если эту группу не остановить, мирный процесс наверняка будет сорван. До свидания, джентльмены.




Глава двадцать седьмая


Побережье Норфолка, Англия




Поместье Хартли-Холл расположено в двух милях от Северного моря, к юго-западу от городка Кромер. Первый дом построил здесь в тринадцатом веке некий норманнский аристократ, и в лабиринте подвалов и коридоров до сих пор сохранились средневековые арки и дверные проемы. В 1625 году богатый купец из Норвича по имени Роберт Хартли выстроил на месте старинной усадьбы новый, в якобитском стиле своего времени особняк. Желая защитить свой дом от бурь и ветров Северного моря, он высадил в песчаную почву несколько тысяч саженцев, хотя и отдавал отчет в том, что пройдут поколения, прежде чем деревья достигнут зрелости. В результате его стараний на северной границе владений появился занимающий лес площадью в двести акров и состоящий из елей, сосен, кленов, платанов и буков.

Проезжая через темную рощу, посол Кэннон не мог не залюбоваться этими могучими деревьями, которые вдруг расступились, открывая вид на Хартли-Холл.

Потомок Роберта Хартли, сэр Николас Хартли, сошел со ступенек южного крыльца навстречу небольшому кортежу, остановившемуся на посыпанной гравием дороге. Это был крупный мужчина с могучей грудью и густой копной седых волос. У ног его прыгала пара сеттеров. Дуглас выбрался из второй машины и, протянув для рукопожатия руку, пошел навстречу хозяину. Поздоровались мужчины сердечно, как два соседа, регулярно навещающих друг друга на протяжении не менее пятидесяти последних лет.

Хотя уже смеркалось и температура вряд ли превышала сорок градусов,[12 - — 4 °C] Хартли предложил совершить короткую прогулку по своим владениям. Он не работал, а свободное время посвящал почти исключительно составлению истории поместья, так что вниманию Дугласа Кэннона была предложена небольшая, но насыщенная деталями лекция. Экскурсанта и его гида сопровождали два агента Специальной службы, от которых не отставали и собаки.

Мужчины полюбовались южным фасадом дома, над которым трудился норфолкский мастер-каменщик Роберт Лайминдж, прошли мимо поросшего глицинией восточного крыла с большими ажурными окнами и фламандскими фронтонами, осмотрели оранжерею, где переживали холодные месяцы апельсиновые и лимоновые деревья. За окруженным каменной стеной садом раскинулся олений парк, число животных в котором достигало в былые времена трех сотен. С южной стороны к особняку примыкали конюшни и коттеджи для прислуги. На вершине небольшого холма, выделяясь строгим силуэтом на фоне темнеющего неба, стояла возведенная пять столетий тому назад церковь святой Маргариты. Внизу, под холмом, лежали руины современной ей деревушки, покинутой ее жителями после прихода чумы.

К тому времени, когда экскурсия завершилась на том же месте, откуда началась, солнце окончательно спряталось за горизонтом. Льющийся из окон свет выхватывал из темноты отдельные участки дорожки. Мужчины прошли в дом и оказались в большом холле. Здесь внимание Дугласа привлекли мозаичное стекло пятнадцатого века, портреты предков Хартли в потемневших от времени рамах и дубовый письменный стол под окном. Посол заслужил уважение хозяина тем, что первым из всех побывавших здесь американцев отнес данный предмет мебели к эпохе фламандского Ренессанса.

Миновав украшенный тонкой лепниной обеденный зал, они попали в гостиную и, остановившись посредине комнаты, отдали должное оригинальным потолочным узорам в форме роз, кистей винограда, груш и гранатов.

— А вот эта панель посвящена диким птицам, обитавшим по всему здешнему побережью, — сказал Хартли, вытягивая длинную, как ружье, руку. — Как видите, здесь и куропатка, и фазан, и вальдшнеп, и ржанка.

— Великолепно, — прокомментировал Дуглас Кэннон.

— Я могу рассказывать весь вечер, но вы должно быть устали, — сказал Хартли. — Позвольте проводить вас в вашу комнату. Там вы сможете освежиться и немного отдохнуть перед обедом.

Они поднялись по центральной лестнице и прошли по длинному коридору с несколькими закрытыми дверьми. Наконец Хартли ввел гостя в Китайскую спальню. Центральное место в ней занимала большая кровать восемнадцатого века. На полу лежал яркий плетеный коврик. Рядом с кроватью стояли черный лакированный шкафчик и резной чиппендельский стул.

На стуле, спиной к двери сидел мужчина. При появлении Хартли и Кэннона он поднялся, и на мгновение послу показалось, что он видит собственное отражение в слегка затуманенном стекле. Дуглас даже открыл рот, когда «отражение» встало и протянуло руку. Незнакомец едва заметно улыбнулся, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. Ростом, сложением и даже прической — редкие седые волосы были пострижены и зачесаны точно так же, как у Дугласа — он ничем не отличался от посла. И цвет лица был тот же — как у человека, много времени проводящего на открытом воздухе: красные щеки, морщины, большие поры. Отличие заключалось в более тонких чертах и слегка суженных глазах, но в целом эффект получался ошеломляющим.

Боковая дверь открылась, и в комнату вошли Майкл Осборн и Грэм Сеймур. Едва взглянув на тестя, Майкл расхохотался.

— Посол Дуглас Кэннон, позвольте представить вам посла Дугласа Кэннона.

Дуглас покачал головой.

— Чтоб мне провалиться.




Всю вторую половину дня Ребекка провела, наблюдая за птицами. В Нофолке она была уже три дня, живя в небольшом фургоне на берегу неподалеку от Шерингема. За это время исходила все побережье, от Хэнстона на западе до Кромера на востоке, снимая на камеру и фотографируя всех водившихся здесь в изобилии птиц: зуйков и кроншнепов, куропаток и красноножек. Раньше ей никогда не доводилось бывать в здешних местах, и теперь, гуляя по холмам и низинам, она ловила себя на том, что забывает о приведших ее сюда причинах. Солончаки, бухты, приливы и отливы, меняющие застывший ландшафт, протянувшийся от горизонта до горизонта пустынный, выровненный морем берег — прекрасное, волшебное место.

Ближе к вечеру Ребекка вошла в Северный лес, отгораживающий поместье Хартли-Холл от моря. Путеводители сообщали, что тридцать лет назад семья Хартли передала лес правительству, которое объявило его заповедником. Она прошла по песчаной тропинке, усеянной сосновыми иглами и сухими веточками елей, и, найдя подходящее место на опушке, опустилась на промерзшую землю.

Делая вид, что фотографирует птиц, стайку казарок, Ребекка навела объектив на Хартли-Холл, отделенный от леса широким лугом. Согласно расписания, посол должен был прибыть в поместье в четыре часа пополудни. Часы показывали уже без четверти четыре — ей не хотелось слоняться на виду без всякой на то причины. Солнце клонилось к горизонту, и в воздухе ощущался холод близящейся долгой ночи. Западный край неба окрасился в пурпурные и оранжевые тона. Налетевший с моря сырой ветер тронул голые ветви, и она, натянув шерстяные перчатки, потерла замерзшие щеки.

В 4:05 с пролегавшей через лес дороги донесся гул автомобилей, а еще через несколько секунд они выскочили из-за деревьев и повернули к Хартли-Холлу. Когда машины остановились, с крыльца сошел какой-то мужчина. Ребекка поднесла к глазам бинокль. Из лимузина появился Дуглас Кэннон. Мужчины поздоровались и, постояв немного, двинулись вдоль дома по окружавшей его дорожке.

Когда они, завершив обход, скрылись за дверью, Ребекка поднялась и убрала полевой бинокль и фотоаппарат в нейлоновый рюкзак. По лесной тропинке она дошла до стоянки, на которой оставила арендованный «воксхолл», и уже по прибрежной дороге вернулась к фургону.

Уже стемнело. В лагере было почти пусто — только остановившаяся на ночь семья да группа путешествующих по Норфолку юных голландцев. Остальные четверо членов ее группы разместились в других лагерях на побережье. Начался отлив, и в воздухе остро ощущался запах солончаков. Ребекка забралась в фургон и включила переносной электрообогреватель. Потом зажгла газовую горелку, вскипятила воды и приготовила кофе. Горячим напитком она заправила полулитровый термос, а то, что осталось, вылила в керамическую кружку. Согревшись кофе, Ребекка решила прогуляться.

Странно, но впервые за долгое время она пребывала в состоянии душевного покоя, ощущая непривычную умиротворенность. Наверно, все дело было в этом удивительно прекрасном, мистическом месте. Проходя по деревне, она не видела никаких признаков сектантского конфликта: ни флагов соперничающих группировок, ни воинственных росписей, ни политических лозунгов на стенах, ни укрепленных полицейских постов. Вся жизнь Ребекки прошла в совершенно других условиях: отец был членом протестантской военизированной группы, и сама она вышла замуж за парня из ДСО. С детства ее воспитывали в ненависти и недоверии к католикам. В Портадауне конфликт пронизывал все, от него просто невозможно было уйти. Ребекка была протестанткой, и этот факт давал смысл ее жизни. Она ощущала свое место в истории. Ритуалы ненависти, круги убийств и мести создавали подобие мрачного порядка в общем хаосе.

Глядя в окно фургона, Ребекка думала о том, что будет после убийства. Кайл Блейк обеспечил ее деньгами, фальшивым паспортом и адресом в Париже, где можно было укрыться на ближайшее время. Она знала, что скрываться придется долгие месяцы, если не годы. Не исключено, что обратная дорога в Портадаун ей заказана вообще.

Ребекка допила кофе, наблюдая за разбивающимися о залитый лунным светом берег волнами. Я хочу жить в таком вот месте, подумала она. Я могла бы остаться здесь навсегда.

Вернувшись в полной темноте в фургон, Ребекка включила ноутбук и, воспользовавшись сотовым модемом, отправила короткое электронное сообщение.






Я в Норфолке. Прекрасно провожу время. Здесь холодно, но место замечательное. Сегодня наблюдала редких птиц. Планирую задержаться на несколько дней.





Выключив компьютер, Ребекка взяла термос и пачку сигарет. Впереди ее ждала долгая дорога. Она вышла из фургона и села в «воксхолл». Через минуту машина уже мчалась по шоссе А 148 по направлению к Кингс-Линн, первой остановке на пути к западному побережью Шотландии.




— Его настоящее имя Оливер Тейлор, — сказал Грэм Сеймур. — Но вам лучше забыть о нем — он один из наших лучших агентов наружного наблюдения. Верно, Оливер?

— Потрясающее сходство, — признал Дуглас.

— Сейчас Оливер в основном занимается подготовкой новичков, но время от времени мы привлекаем его к оперативной работе, когда требуется настоящий профессионал. Недавно, например, присматривал за очаровательной Ребеккой Уэллс, так, Оливер?

Тейлор кивнул.

— А теперь, господин посол, пройдите, пожалуйста, сюда, — сказал Грэм. — Мне нужно показать вам кое-что.

Вслед за ним Дуглас и Майкл прошли в соседнюю комнату, оснащенную электронной аппаратурой и видеомониторами. Двое техников, кивнув вошедшим, продолжили работу.

— Это, так сказать, нервный центр операции. Мы расставили инфракрасные камеры, детекторы движения и тепловые сенсоры. Первыми о появлении террористов узнают здесь.

— Почему вы думаете, что они появятся? — спросил Дуглас.

— Потому что Ребекка Уэллс в Норфолке. Она здесь уже три дня. Живет в фургоне на берегу, в паре миль отсюда. Перед вашим приездом находилась в Северном лесу. Она знает, что вы здесь.

— Извините, сэр, но объект только что выехал из лагеря, — сообщил один из техников.

— Куда направляется?

— На запад по береговой дороге.

— А фургон? — спросил Майкл.

— Остался в лагере, сэр.

— Эти люди — наши глаза и уши, — продолжал Грэм. — А теперь, господин посол, позвольте показать вам наши кулаки и зубы.




Парашютно-десантные части особого назначения, или САС, это элитное подразделение британских вооруженных сил, одна из самых уважаемых в мире военных организаций. Базирующаяся в Херефорде, что в 140 милях к северо-западу от Лондона, она представляет собой один полк, 22-й полк САС, численностью 550 человек. Назначение САС — действовать за линией фронта, в тылу врага. Полк состоит из четырех оперативных батальонов, каждый из которых имеет свою специализацию: воздушно-десантный, морская пехота, горно-альпийский и штурмовой. Подразделение продемонстрировало свою воинскую доблесть в мае 1980, положив конец осаде иранского посольства в Лондоне на глазах мировой телеаудитории. В ряды САС привлекают солдат с интеллектом выше среднего, демонстрирующего способность импровизировать, принимать решения и действовать в одиночку. Сасовцев считают самодовольными наглецами, насмешниками и выскочками, а потому британский военный истеблишмент относится к ним с некоторым недоверием.

Собравшиеся в большой игровой комнате восемь мужчин мало походили на солдат в привычном Дугласу понимании этого слова. Среди них, например, были лохматые, бритые и усатые. Двое играли в бильярд, еще двое резались в настольный теннис, а остальные, разлегшись перед телевизором, смотрели «Двойную жизнь Вероники» и время от времени призывали к тишине. Все затихли, заметив, что в комнату вошел Кэннон.

— Нападающих встретят вот эти люди, — сказал Грэм. — Уверяю вас, все закончится очень быстро. Присутствующие здесь джентльмены знают, что случилось прошлой ночью с их коллегами в графстве Тирон. САС — маленькое подразделение, и они горят желанием поквитаться.

— Я понимаю это желание, — кивнул Дуглас. — Но если возможно избежать ненужного кровопролития…

— Они постараются взять террористов живыми, — вставил Майкл. — Все зависит от того, как поведут себя боевики, когда поймут, что попали в ловушку.

— Вам пора уезжать, господин посол, — напомнил Грэм. — Вы сыграли свою роль. Боюсь, ваше убытие пройдет намного прозаичнее, чем прибытие.

Майкл и Дуглас расстались в холле. Пожав зятю руку, посол похлопал его по плечу.

— Береги себя.

Грэм проводил посла к служебному выходу. У двери уже стоял небольшой пикап с работающим двигателем. На его кузове значилось название местной службы доставки. Для Дугласа приготовили специальное откидное сидение. Усевшись, посол подмигнул. Грэм Сеймур закрыл дверцу, и пикап отъехал.




Утром следующего дня Ребекка Уэллс стояла на берегу бухты Арднакросс на западном побережье Шотландии. Было еще довольно темно и холодно, над водой висел туман, хотя солнце уже взошло. Прохаживаясь взад-вперед и допивая последнюю кружку сделанного двенадцать часов назад «нескафе», Ребекка непрерывно курила. Она устала и держалась только на нервах и адреналине. Ветер спал, и море было спокойным. За бухтой лежал залив Килбраннан, а к юго-западу, за Северным проливом, — Северная Ирландия.

Прошло двадцать минут. Беспокойство нарастало. Придет ли катер? Кайл Блейк сказал, что это будет «зодиак», который спустят с идущего из Лондондерри грузового судна, принадлежащему знакомому протестанту. Катер должен доставить кого-то из Бригады с оружием для нападения на посла в Хартли-Холле.

Прошло еще минут десять, и Ребекка уже начала подумывать, не пора ли уходить. Небо просветлело, и движение по прибрежной дороге заметно оживилось. И тут до нее донеслось слабое постукивание мотора, эхо которого разносилось над водой. Еще через несколько секунд из висящего над бухтой тумана вырвался катер.

Вскоре Ребекка смогла рассмотреть и человека, сидящего на корме у румпеля. Это был Гэвин Спенсер. Он поднял двигатель, и катер ударился о берег. Подбежавшая Ребекка ухватилась за нос и потянула лодку на сушу.

— Ты-то что здесь делаешь? — спросила она.

— Решил поучаствовать.

— Кайл знает?

— Скоро узнает, верно? — Спенсер подхватил тяжелую дорожную сумку и ступил на берег. — Помоги-ка мне с этим.

Вдвоем они вытащили катер из воды и спрятали в заросших дроком дюнах. Спенсер сходил за сумкой, и Ребекка повела его к «воксхоллу».

Он внимательно посмотрел на нее.

— Когда ты в последний раз спала?

— Не помню.

— Поведу я.

Она бросила ему ключи. Спенсер поставил сумку в багажник, сел за руль и повернул ключ зажигания. Его трясло от холода. Он включил на полную мощность обогреватель, и уже через несколько секунд в салоне стало жарко, как в сауне.

Первую остановку сделали у придорожного кафе в деревне Баллохгейр. Взяли сандвичи и чай. Проглотив три сандвича, Спенсер удовлетворенно кивнул.

— Рассказывай.

Отчет занял около четверти часа. Ребекка описала топографию местности и расположение Хартли-Холла. Сил не осталось, и она говорила, как воспроизводящий запись автомат. Гэвину, конечно, не следовало приезжать — он ведь не солдат, а стратег, — но она была раду ему.

Ребекка закрыла глаза. Спенсер задавал вопросы, и она старалась отвечать, но чувствовала, что слабеет с каждой минутой. «Воксхолл» мчался по дороге, проложенной через пустынную, безлюдную пустошь. Тепло от обогревателя накрыло ее, словно одеяло, и Ребекка уснула. Спала она долго и крепко, а когда проснулась, машина ехала уже по норфолкскому побережью.




Глава двадцать восьмая


Хартли-Холл, Норфолк




Этот день в Хартли-Холл ничем не отличался от других зимних дней. Небо было чистое, дул ветер, и в воздухе ощущался запах моря. После ланча несколько человек сели в автомобиль посла и отправились к Блейкни Пойнт, где долго гуляли по берегу, кутаясь в пальто и поглубже натягивая шерстяные шапочки. Море сияло под солнцем. Охранники из Специальной службы терпеливо следовали за двумя мужчинами, а вот собаки, которых Николас Хартли взял с собой, вели себя не столь мирно, предпочитая терроризировать крачек и казарок. Вместе с сумерками пришел дождь, и к тому времени, когда гости собрались на обед, над Северным морем уже вовсю разыгрался шторм.




В десять часов вечера Гэвин Спенсер оставил наблюдательный пункт на краю Северного леса и вернулся на берег. Он открыл багажник «воксхолла», взял дорожную сумку и, пройдя через лагерь, постучал в дверь фургона.

Ребекка Уэллс раздвинула занавески на окошке рядом с дверью, выглянула и откинула крючок. Спенсер забрался в фургон, а ветер захлопнул за ним дверь. Команда была в сборе. Спенсер отобрал в нее лучших, только тех, кого хорошо знал и в ком не сомневался: Джеймса Флетчера, Алекса Крейга, Ленни Уэста и Эдварда Миллса.

В крохотном помещении висел густой сигаретный дым и тяжелый запах мужчин, проведших две ночи в палатках. Флетчер и Крейг сидели за маленьким откидным столиком, Уэст и Миллс устроились на кровати. Ребекка заваривала чай.

Спенсер поставил сумку на пол и начал раздавать автоматы «узи» и магазины к ним. Взяв себе последний автомат, он бросил пустую сумку на кровать.

— А где мой? — спросила Ребекка.

— Ты о чем?

— Об оружии? Где мой автомат?

— У тебя нет нужной подготовки, Ребекка, — мягко сказал Спенсер. — Ты свою работу сделала.

Она раздраженно отодвинула чайник.

— В таком случае можешь сам готовить себе чай.

Спенсер шагнул к ней и положил руку на плечо.

— Успокойся, сейчас не время для обид. Наши шансы на успех в лучшем случае один к двум. Домой могут вернуться не все. А твоя голова нам еще пригодится. Согласна?

Она кивнула.

— Ладно. Тогда давайте займемся делом.

Ребекка открыла шкафчик над плитой, достала большой, сложенный вчетверо лист бумаги и расстелила его на столе.

— Это план Хартли-Холла. В особняк можно проникнуть несколькими путями. Главный вход, конечно, здесь, на южной стороне. — Она показала пальцем. — Есть еще оранжерея, служебный вход… здесь… и запасной, здесь, через восточное крыло. Каждый вечер я обходила дом вокруг и отмечала окна, где горит свет. В ту ночь, когда прибыл посол, свет впервые появился здесь, на втором этаже. Думаю, это и есть спальня Кэннона.

Она посмотрела на Спенсера, предлагая ему продолжить инструктаж.

— Мы имеем численное преимущество и должны воспользоваться этим, чтобы запутать их. Подходим с четырех сторон, каждый берет отдельный вход. Проникновение в дом ровно в четыре утра. Я беру на себя главный вход. Джеймс пройдет через оранжерею. Алекс и Ленни, за вами восточное крыло. Эдвард, войдешь через служебную дверь. Кто-то встретит сопротивление, кто-то нет. Проникнув в дом, поднимаемся наверх. Наша цель — гостевая спальня. Первый, кто туда попадет, расстреливает посла. Все ясно? Вопросы?




Гости — если можно так назвать занятых в операции «Кеттлдрам» агентов МИ5 — начали расходиться около полуночи. Когда все заняли предусмотренные планом позиции, двое охранников из Специальной службы отправились спать, а их места заняла новая смена. Один из телохранителей, облачившись в плащ с капюшоном и резиновые сапоги, что сделало его похожим на рыбака, прошел вокруг дома. Свет в Китайской спальне горел до часу ночи, когда его выключил пробравшийся туда Майкл.

Тяжелее всего пришлось тем из спецназовцев, чьи позиции оказались вне дома. Один устроился в саду, второй в оленьем парке, третий расположился в цветнике, а четвертый на кладбище возле церкви святой Маргариты. Остальным повезло больше — они разместились на первом этаже.

У каждого имелся при себе инфракрасный бинокль ночного видения и миниатюрная рация, позволявшая поддерживать связь с командным центром. Вооружение сасовцев составляли стандартный десантный автомат, НК МР5, и пистолет «Херстал» калибра 5.7. Этот пистолет считается одним из самых мощных в мире. Он стреляет пулями весом в два грамма с начальной скоростью 650 метров в секунду, которые с расстояния в двести метров пробивают даже ламинированный «кевлар», материал, используемый в лучших бронежилетах. Майкл имел при себе служебный девятимиллиметровый «браунинг» с пятнадцатизарядной обоймой. Сеймур вооружаться не стал.

Майкл и Грэм ждали сигнала в командном центре на втором этаже. Стихия разгулялась, словно вознамерилась вывести из строя электронную аппаратуру. Датчики движения постоянно срабатывали на гнущиеся под напором бури ветки деревьев и кусты. Микрофоны ловили завывание ветра и стук дождя. И только инфракрасные видеокамеры работали исправно.

В 3:30 агенты, находившиеся в лагере, доложили, что террористы покинули фургон. Наблюдатели остались на месте, так что к поместью группа дошла беспрепятственно.

В 3:55 операторы, расположившиеся на верхнем этаже особняка, сообщили, что засекли двух человек: одного за деревьями в оленьем парке, а другого неподалеку от церкви святой Маргариты.




Ровно в 3:58 Джеймс Флетчер поднялся из своего укрытия в цветнике и побежал по гравийной дорожке к оранжерее. До вступления в Бригаду Освобождения Ольстера он был членом Ассоциации Защиты Ольстера, военизированной протестантской организации, делавшей ставку на насилие, и имел на своем счету полудюжину убийств боевиков ИРА. С АЗО Флетчер расстался после того, как организация согласилась на прекращение огня и участие в мирных переговорах. Когда Гэвин Спенсер предложил ему присоединиться к новой группе, Флетчер не колебался. Он был непримиримым противником католичества и твердо верил в то, что Ольстер — протестантская провинция и жить в ней должны только протестанты. А еще Флетчеру хотелось записать на свой счет убийство американского посла, поэтому он, нарушив данные Спенсером инструкции, приступил к делу на две минуты раньше остальных.

На нем был черный тренировочный костюм и черные кроссовки на резиновой подошве; лицо закрывала черная маска. Под ногами тихо шуршал гравий. Добежав до двери, Флетчер повернул ручку — дверь была закрыта. Он отступил на полшага и ударил прикладом автомата по ближайшей к замку стеклянной панели. Осколки дождем посыпались на каменный пол.

Едва Флетчер просунул руку в дыру, как за спиной послышались шаги. Оставив дверь, он взялся за автомат и уже приготовился повернуться и открыть огонь, когда голос с английским акцентом произнес:

— Брось оружие. Руки на голову. И не дури.

Флетчер быстро прикинул шансы. Если за спиной обычный телохранитель, агент Специальной службы, то из оружия у него, скорее всего, только пистолет. С другой стороны, парни из Спецслужбы отличные стрелки. Под тренировочный костюм Флетчер надел бронежилет, так что смертельным для него был бы только выстрел в голову. И еще он знал, что если его арестуют, то остаток жизни придется провести в английской тюрьме.

Джеймс Флетчер резко упал на корточки, развернулся и вскинул автомат. Противника он увидел только на мгновение, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять — перед ним спецназовец САС, а значит, они все попали в западню. В ту самую западню, куда неоднократно и с самыми катастрофическими последствиями попадала ИРА.

И еще Флетчер понял, что ошибся в расчетах, и ошибка будет стоить ему жизни.

Выстрела слышно не было, только глухой металлический щелчок, но Флетчер знал, что опоздал, потому что увидел короткую вспышку. Пули прошили тренировочный костюм и бронежилет и разорвали сердечную мышцу. Он завалился на спину, вынес стеклянную панель и рухнул на пол оранжереи.

Сасовец шагнул к нему, наклонился и протянул руку к горлу, чтобы проверить пульс. Потом он поднял «узи» и исчез, предоставив Джеймсу Флетчеру умереть в одиночестве.




Звук разбитого стекла Эдвард Миллс услышал в тот момент, когда пробегал по развалинам, держа курс на церковь святой Маргариты. В школе он был чемпионом в беге по пересеченной местности и даже теперь, много лет спустя, легко преодолевал препятствия, встречавшиеся на руинах средневековой деревушки. Оделся Эдвард так же, как и Флетчер.

Впереди, на невысоком холме, чернел силуэт церкви, и Миллс бежал по древней тропинке, которая вела к ней от деревни. Никогда раньше ему не доводилось участвовать ни в чем подобном, однако ж он оставался на удивление спокойным. Эдвард входил в Орден оранжистов — его отец и дед были знаменосцами в ложе Портадауна, — но до прошлого лета предпочитал не связываться с боевыми организациями. Точнее, до тех пор, пока армия и полиция не помешали Ордену совершить традиционный марш через католический район города. Подобно большинству оранжистов, Миллс считал, что имеет полное право пользоваться королевской дорогой, когда ему заблагорассудится и независимо от того, что думают об этом католики. В знак протеста против блокады он вместе с другими целых шесть недель оставался в лагере у церкви Драмкри. Именно там его нашел Гэвин Спенсер. Нашел и предложил вступить в Бригаду Освобождения Ольстера.

И вот теперь Миллс бежал через старое кладбище, перепрыгивая через покосившиеся каменные кресты и надгробные плиты. Он приближался к покойницкой, когда вдруг почувствовал острую боль в левой голени. Ноги заплелись, и Эдвард тяжело рухнул на землю. Он попытался встать, но какой-то человек прыгнул ему на спину, дважды ударил в затылок и зажал рот рукой в шерстяной перчатке. Миллс понял, что вот-вот потеряет сознание.

— Только дернись или захрипи, и я всажу тебе пулю в башку, — тихо предупредил незнакомец, и именно спокойный тон голоса убедил Эдварда в том, что слова эти не пустая угроза. Одновременно пришло и осознание того, что все они попали в ловушку. Незнакомец попытался забрать автомат, и Миллс машинально потянул «узи» к себе. В следующую секунду невидимый противник ударил его локтем в затылок, и Эдвард Миллс отрубился.




Алекс Крейг и Ленни Уэст бежали через открытый, заросший травой олений парк к восточному крылу Хартли-Холла. Оба были ветеранами ДСО и много раз работали вместе. Двигались они слаженно и автоматы держали наготове. Крейг и Уэст ступили на гравийную дорожку, когда услышали у себя за спиной мужской голос.

— Стоять. Бросьте оружие и руки на голову!

Они остановились, но автоматы не выпустили.

— Бросьте оружие! Живо! — повторил голос.

Еще в лагере, до начала операции, Алекс и Ленни договорились драться до конца и не сдаваться. Они переглянулись.

— Похоже, нас подставили, — прошептал Крейг. — За Бога и Ольстер, а, Ленни?

Уэст кивнул.

— Я возьму того, что сзади.

— Давай.

Ленни упал на землю, перекатился и открыл огонь, паля в темноту наугад. Алекс хлопнулся на живот и выпустил очередь по восточному крылу. Зазвенело разбитое стекло. В следующую секунду из окна ответил автомат.

Уэст тоже заметил противника, но сделать ничего не успел. Голова его раскололась, брызнув во все стороны смешанной с кусочками мозга кровью.

Крейг не знал, что случилось с напарником, потому что вел огонь по человеку в окне. В какой-то момент он понял, что автомат Уэста молчит. Крейг повернулся и увидел лежащий рядом безголовый труп.

Расстреляв один магазин, он вставил второй, но было уже поздно. Оба стрелка — и тот, что в окне, и другой, в оленьем парке — успели взять его на мушку. Две очереди буквально разорвали Крейга. Пальцы еще рванули курок, но дуло «узи» уже ушло в сторону, и выпущенные им пули смогли лишь разбить великолепные часы на куполе восточного крыла, остановив стрелки на 4:01.




Гэвин Спенсер, бежавший по дорожке к южному крыльцу, услышал интенсивную стрельбу в оленьем парке. Повернуть назад и укрыться в Северном лесу? Он не понимал, что случилось. Не знал ситуации. Где его люди? Успели они проникнуть в особняк или охрана остановила их раньше?

Спенсер остановился, не зная, что делать. Сердце колотилось. Легкие горели. Он прислушался, но перестрелка прекратилась — только ветер и шум дождя. Спенсер опять побежал. Миновав резные колонны, взлетел по ступенькам крыльца и прислонился к двери.

Было тихо. Никто не стрелял. Дверь не открывалась. Спенсер отступил на пару шагов, вскинул автомат и, отвернувшись, чтобы щепки не попали в лицо, выпустил короткую очередь. Ударил в дверь ногой. Дверь открылась. Он вошел в холл и, держа «узи» наизготовку, огляделся.

И в то же мгновение из-за угла появился человек: высокий, широкоплечий, в шлеме… Сомнений не было — спецназовец. Спенсер повернулся и прицелился. Сасовец попытался выстрелить, но его автомат дал осечку. Солдат потянулся за пистолетом — кобура была у него подмышкой, — но Спенсер опередил врага.

Сасовец упал. Спенсер бросился к нему, выхватил из кобуры пистолет, пересек холл и побежал вверх по лестнице.




— База вызывает Альфу пять-три-четыре. База вызывает Альфу пять-три-четыре, — спокойно сказал радиооператор командного центра. — Слышите меня? Повторяю, вы меня слышите?

Он повернулся и посмотрел на Майкла.

— Не отвечает, мистер Осборн. Думаю, кто-то из террористов прорвался в дом.

— Где ближайший сасовец?

— В восточном крыле.

Майкл достал из кармана «браунинг», снял с предохранителя, загнал патрон в ствол.

— Вызывайте его сюда. Быстрее!




Майкл осторожно выскользнул в темный коридор и закрыл за собой дверь. Услышав шаги на лестнице, он пригнулся и поднял пистолет. Ждать пришлось недолго — на верхней площадке появился Спенсер.

— Брось оружие! — крикнул Майкл.

Спенсер повернулся и направил на него автомат. Майкл выстрелил дважды. Первая прошла мимо и угодила в стоящий на площадке бюст. Вторая попала Спенсеру в левое плечо. Он пошатнулся, но не упал и тут же ответил очередью из «узи». Вооруженный лишь пистолетом и оставаясь на виду, Майкл не имел шансов против террориста с автоматом. Он повернул ручку двери и нырнул в комнату.

— Ложись!

Все, кто были в командном центре, включая Грэма Сеймура, упали на пол. В ту же секунду оставшийся в коридоре Спенсер прошил запертую дверь длинной очередью.

Каждая спальня в этом крыле соединялась с соседней комнатой. Майкл пробежал сразу две и оказался в Китайской спальне.

За стеной тяжело, постанывая от боли, дышал Спенсер. Майкл сделал еще два шага и приник к стене рядом с дверью.

Спенсер выпустил короткую очередь и ударом ноги выбил дверь. Едва он переступил порог, как Майкл ударил его в висок рукояткой «браунинга». По коридору уже бежали спецназовцы.

Спенсер устоял на ногах, и Майкл ударил его еще раз.

Спенсер упал, выронив «узи».

Майкл прыгнул на него, схватил одной рукой за горло и ткнул в затылок дулом «браунинга».

— Лежи тихо, — прошипел он.

Спенсер попытался сбросить его, и Майкл вдавил дуло в рану на плече. Террорист взвыл от боли и затих.

В комнату вбежали двое сасовцев. Через несколько секунд подошел Грэм. Майкл сдернул с террориста балаклаву и улыбнулся, узнав лицо.

— Господи, ты только посмотри, кого мы взяли. — Он повернулся к Грэму. — Узнаешь?

— Гэвин, дорогой, — лениво обронил Грэм. — Я так рад, что ты к нам заглянул.




За тем, что происходило у Хартли-Холла Ребекка Уэллс наблюдала из укрытия в Северном лесу. Стрельба стихла, но скоро ночную тишину нарушил далекий вой полицейских сирен. Две первые машины, подлетев, остановились у входа. Чуть позже подъехала пара «скорых».

Группу попала в западню, и это произошло по ее вине.

Ребекка попыталась не поддаваться злости и все обдумать. Похоже, британцы вели их все это время. Агенты были, вероятно, и в лагере. Они следили за ней, когда она проводила рекогносцировку, наблюдала за Хартли-Холлом. Вариантов осталось немного. В лагере, у фургона, ее наверняка ждали. Северный лес тоже не был надежным убежищем.

До рассвета оставалось три часа. Три часа, чтобы убраться отсюда как можно дальше. «Воксхолл» тоже был недосягаем — полиция, наверно, уже ждала ее там.

Оставалось только одно.

Уйти из Норфолка пешком.

Ребекка подняла с земли рюкзак. В нем лежали деньги, карты и «вальтер». В двадцати милях к югу лежал Норвич. К полудню она будет там. Купит одежду, снимет номер в отеле, приведет себя в порядок, перекрасит волосы и изменит внешность. Из Норвича на автобусе можно попасть в Харвич. Это еще дальше к югу. Там большой паромный терминал. Завтра утром она будет в Голландии.

Она достала из рюкзака пистолет, накинула на голову капюшон и быстро зашагала в сторону от леса.




Глава двадцать девятая


МАРТ

Амстердам — Париж




Делярош любил Амстердам, но даже этот город, с его живописными каналами и домами, не мог рассеять туман овладевшей им в ту зиму депрессии. Он снял квартиру с видом на канал, пролегший между Херенграхтом и Сингелом. Комнаты были большие, с высокими сводчатыми потолками, окна выходили на воду, но Делярош поднимал жалюзи тогда, когда брался за работу.

Мебели было мало: мольберты, кровать и большое кресло у окна, в котором он проводил вечера с книгой на колене. В прихожей подпирали стену два велосипеда, итальянский спортивный для долгих прогулок за городом, и немецкий горный — для поездок по мостовым центральной части Амстердама. Велосипеды можно было бы держать и на закрытой стоянке за домом, как это делали остальные жильцы, но в Амстердаме самый большой в мире черный рынок краденых велосипедов, куда тащат даже простенькие односкоростные развалюхи, на которых ездит чуть ли все местное население. Его маунтинбайк не пережил бы и одной ночи.

Самое странное, что более всего его беспокоило новое лицо. В иные дни он по несколько раз заходил в ванную и рассматривал свое отражение в зеркале. Делярош никогда не был тщеславен, но то, что он видел теперь, казалось безобразным и отвратительным, оскорбляло его чувство пропорции и симметрии. Каждый день он делал карандашный набросок лица, словно документируя медленный процесс выздоровления. По ночам, лежа в постели, Делярош ощупывал коллагеновые имплантанты щек.

Наконец рубцы зажили, опухоль спала, и новые черты предстали перед ним во всей своей невыразительности. Леру был прав — Делярош не узнал самого себя. Прежними остались только глаза, ясные, пронзительные, резко контрастирующие с общей невзрачностью.

Раньше, руководствуясь соображениями безопасности, он никогда не изображал самого себя, но вскоре после прибытия в Амстердам в нарушение всех правил написал откровенный и глубоко личный автопортрет: человек с обезображенным лицом смотрит в зеркало и видит совсем другое, прекрасное отражение. Работать пришлось по памяти, потому что фотографий у него просто не было. Затем, по завершении, портрет почти неделю простоял у стены, но в конце концов паранойя взяла верх — картина была изрезана на куски и сожжена в камине.

Порой беспокойство или скука выгоняли его из квартиры, и Делярош шел в один из ночных клубов на Лейдсеплейн. Прежде он избегал такого рода заведений, потому что привлекал слишком пристальное внимание женщин. Теперь же к нему часами никто не подходил.




В то утро Делярош встал пораньше и приготовил кофе. Потом включил компьютер, проверил электронную почту и почитал газеты, пока на кровати не зашевелилась гостья.

Он уже не помнил, как ее зовут — то ли Ингрид, то ли Ева, — но знал, что она немка. У нее были широкие бедра, тяжелые груди и неестественно черные волосы — наверно она выкрасила их, чтобы казаться более опытной. Сейчас, в сером утреннем свете, Делярош видел, что связался по сути с ребенком, что ей по всей вероятности нет и двадцати. В ее неуклюжести было что-то от Астрид Фогель. Он разозлился на себя, потому что соблазнил девчушку исключительно из спортивного интереса — из того же спортивного интереса он каждый раз в конце долгой прогулки заставлял себя брать крутой подъем — и теперь хотел избавиться от нее как можно скорее.

Она встала и завернулась в простыню.

— Кофе?

— На кухне, — ответил он, не отрываясь от монитора.

Она выпила кофе, по-немецки щедро разбавив его сливками, выкурила сигарету из его пачки, а потом просто сидела и смотрела на него.

— Мне нужно в Париж. Сегодня, — сказал он.

— Возьми меня с собой.

— Нет.

Делярош сказал это негромко, но твердо. Другая на ее месте забеспокоилась бы или смутилась и во всяком случае поспешила убраться, но Ингрид, или Ева, продолжала разглядывать его поверх чашки и улыбаться. Может быть, новое лицо не позволяло женщинам принимать его всерьез?

— Я с тобой еще не закончила.

— У меня нет времени.

Она картинно надула губки.

— Когда я снова тебя увижу?

— Никогда.

— Перестань, мне хочется узнать тебя получше.

— Не получится. — Он закрыл компьютер.

Она поцеловала его и стала одеваться. Ее вещи валялись по всей комнате: рваные черные джинсы, фланелевая куртка, футболка с названием рок-группы, о которой он ни разу не слышал. Закончив одеваться, она встала перед ним.

— Так ты уверен, что не хочешь взять меня в Париж?

— Абсолютно уверен, — решительно ответил он, но все же что-то в ней ему понравилось. — Вернусь завтра вечером. Приходи к девяти. Я приготовлю обед.

— Мне не нужен обед, мне нужен ты.

Делярош покачал головой.

— Я для тебя слишком старый.

— Ты совсем не старый. У тебя чудесное тело и интересное лицо.

— Интересное лицо?

— Да, а что? — Она посмотрела на стоящие у стены полотна. — Ты едешь в Париж работать?

— Работать, — ответил Делярош.




Такси доставило его на Центральный вокзал. Делярош купил билет первого класса до Парижа, а также несколько журналов и газет.

Поезд уже пересек границу Бельгии, когда на глаза ему попалась интересная новость. Минувшей ночью группа протестантских террористов из Северной Ирландии попыталась убить американского посла в Соединенном Королевстве, Дугласа Кэннона, во время его частного визита в Норфолк. Если верить репортерам, британцы убили троих и арестовали еще двоих членов группы. Глава организации, называвшей себя Бригадой Освобождения Ольстера, некто Кайл Блейк также был арестован, но только в Портадауне. Сообщалось, что полиция разыскивает некую женщину, имеющую отношение к группе.

Делярош сложил газету и посмотрел в окно. Интересно, подумал он, не связаны ли события в Норфолке с появлением в Британии его старого знакомого, Майкла Осборна? На Миконосе Директор рассказал ему, что Осборн вернулся в ЦРУ и занимается северо-ирландскими проблемами.

Поезд прибыл на парижский вокзал Гар дю Нор во второй половине дня. Делярош снял с багажной сетки легкую сумку, быстро прошел через зал и сел в такси. Он собирался остановиться в небольшом отеле на улице Риволи, но попросил водителя высадить его раньше, на Сен-Оноре, и остаток пути проделал пешком.

В отеле Делярош выдавал себя за голландца и говорил на ломаном французском. Ему дали комнату на верхнем этаже с прекрасным видом на сады Тюильри и мосты через Сену.

Перед тем, как отправиться по делам, он вставил в «беретту» полную обойму.




Офис пластического хирурга, доктора Мориса Леру, находился в модном, современной постройки здании на авеню Виктора Гюго, неподалеку от Триумфальной Арки. По телефону Делярошу сказали, что Леру на месте.

Делярош сидел за столиком в кафе через улицу и ждал, пока доктор появится. Около пяти Леру вышел на улицу. На нем было серое кашемировое пальто, а на голове — удивительное дело! — берет. Явно довольный собой, он быстро зашагал по тротуару. Делярош оставил на столике деньги и поспешно покинул кафе.

Врач дошел до Триумфальной Арки, обогнул площадь Шарля де Голля и двинулся по Елисейским Полям. Через несколько минут он вошел в ресторан «Фуке», где его встретила средних лет женщина, в которой Делярош узнал французскую актрису, появлявшуюся время от времени в телевизионных драмах.

Метрдотель проводил пару к столику у окна. Делярош устроился на противоположной стороне, откуда была видна дверь. Он заказал картофель с рубленым мясом, выпил полбутылки приличного бордо и, видя, что Леру не торопится, попросил сыр и кофе со сливками.

Прошло почти два часа, прежде чем доктор и его спутница покинули наконец ресторан. Делярош наблюдал за ними через стекло. Ветер усилился, и Леру драматическим жестом поднял воротник пальто. Потом он поцеловал актрису в щеку и, словно проверяя качество работы, погладил ее по щеке. Женщина села в машину, а доктор, купив в киоске пару газет, снова зашагал по заполненным гуляющими Елисейским Полям.

Делярош оплатил счет и последовал за ним.




Леру никуда не спешил. Засунув в карман газеты, он неспешно шел по Елисейским Полям в сторону площади Согласия. Следить за ним было легко: главное не упустить из виду и не отстать самому. Впрочем, потерять человека в дорогом кашемировом пальто и нелепом берете смог бы разве что ротозей.

Леру пересек Сену и свернул на бульвар Сен-Жермен. Делярош закурил. Возле церкви Сен-Жермен де Пре доктор заглянул в кафе-бистро и заказал что-то в баре. Делярош вошел сразу же вслед за ним и сел за столик у двери. Леру пил вино, болтал с барменом и даже безуспешно пытался флиртовать с сидящей рядом молоденькой красоткой.

Примерно через полчаса доктор, пошатываясь, вышел из бара. Для Деляроша все складывалось как нельзя лучше. Леру еще немного побродил по бульвару Сен-Жермен, но начавшийся дождик заставил его поспешить домой.

Он свернул в переулок около станции метро Мабийон, остановился перед жилой многоэтажкой и набрал код на панели у двери. Делярош прибавил шагу и успел проскользнуть следом, не дав двери закрыться. Вместе они вошли в похожий на клетку старомодный лифт. Леру нажал кнопку пятого этажа, Делярош шестого. Делярош отпустил пару замечаний по поводу отвратительной парижской погоды. Доктор пробормотал что-то непонятное. Своего недавнего пациента он явно не узнал.

Леру вышел на пятом. Лифт потащился выше, и Делярош, прильнув к решетке, успел увидеть, как доктор переступает порог своей квартиры. Он выскочил на шестом и, быстро спустившись на один пролет, постучал в дверь.

Леру открыл почти сразу.

— Я могу вам чем-то помочь? — растерянно спросил он.

— Можете. — Делярош резко выбросил руку, целя доктору горло. Леру согнулся от боли, безмолвно хватая воздух открытым ртом. Делярош закрыл дверь.

— Кто вы? — прохрипел доктор. — Что вам нужно?

— Я тот, чье лицо вы обработали молотком.

Теперь Леру вспомнил.

— Господи, — прошептал он.

Делярош вынул из кармана «беретту» с навинченным на дуло глушителем.

Доктор задрожал от страха.

— Не надо, прошу вас. Мне можно доверять. Я работал со многими… с такими же, как вы…

— С такими вы не работали, — сказал Делярош и дважды выстрелил ему в сердце.




В Амстердам Делярош вернулся во второй половине следующего дня и, взяв такси, сразу же поехал на квартиру. Он уложил в синий нейлоновый рюкзак два небольших холста, краски, фотоаппарат «поляроид», складной мольберт и «беретту», сел на горный велосипед и отправился к одному мосту на Кейзерграхт, где с наступлением темноты загорались огни.

Пристегнув велосипед цепочкой с надежным замком, Делярош походил вокруг моста, пока не нашел понравившийся вид: две жилые баржи на переднем плане и три дома с великолепными фронтонами на заднем. Он достал из рюкзака «поляроид», сделал несколько снимков — сначала черно-белых, потом цветных — и принялся за дело.

Работалось легко; доверяясь инстинкту, Делярош писал быстро, торопясь до наступления темноты перенести на холст ускользающие сумерки. Когда же на арке вспыхнули огни, он отложил кисть и некоторое время просто сидел, наблюдая за отражением света в почти неподвижной темной глади канала. Он ждал, что картина распространит на него магические чары, что мертвые глаза Леру закроются и уйдут из памяти, но никакого чуда не случилось.

Мимо пронеслось длинное водное такси, и отражение разноцветных лампочек распалось на множество дрожащих искорок. Делярош поднялся, собрал вещи и, осторожно держа в правой руке холст, поехал вдоль Кейзерграхта. В любом другом городе он привлек бы к себе немало любопытных взглядов, но в Амстердаме на него никто не обратил внимания.

Он пересек канал на Страате и также медленно покатил по Принсенграхту, пока в темноте не проступили очертания старой баржи. Делярош приковал велосипед к фонарному столбу, поставил рядом холст и перепрыгнул на палубу.




«Криста» имела сорок пять футов в длину, сдвинутую к корме рулевую рубку, гордо задранный нос и несколько растянувшихся вдоль планшира иллюминаторов. Белая и зеленая краска во многих местах отшелушилась, обнажив ржавый корпус. Люк над лестницей был закрыт на увесистый замок. Делярош сохранил ключ и, спустившись по узким ступенькам, прошел в салон. Там было бы совсем темно, если бы сквозь грязные, затянутые паутиной окна не просачивался желтоватый свет уличных ламп.

Баржа — вонбоот, как называют их в Амстердаме — принадлежала Астрид Фогель. Они прожили здесь вместе прошлую зиму, когда Делярош взял Астрид в помощницы для выполнения нескольких особенно трудных заданий. Протискиваясь в дверь, он вспомнил, как трудно ей, высокой и немного нескладной, приходилось здесь поначалу, как часто она ударялась об острые углы, набивая синяки и шишки. Он посмотрел на кровать и вспомнил, как они занимались здесь любовью под барабанящий стук дождя. У Астрид случались кошмары, и тогда ему немало доставалось от нее. Однажды, проснувшись и обнаружив в своей постели Деляроша, она не узнала его и выхватила из-под подушки пистолет. Он едва успел обезоружить ее.

С тех пор Делярош не приходил на «Кристу» ни разу. Несколько минут он просматривал ящики стола и шкафа, отыскивая возможно оставленные им следы, но так ничего и не обнаружил. От Астрид Фогель тоже ничего не осталось, если не считать нескольких непрезентабельного вида тряпок и десятки зачитанных книжек. Астрид привыкла жить в подполье. Когда-то она была членом западногерманской «Фракции Красной Армии», много лет провела в таких городах как Бейрут, Триполи и Дамаск и умела заметать следы.

Человек, у которого стремление к независимости граничит с маниакальной одержимостью, не способен любить кого-то, но Делярош всегда ценил Астрид и, что еще важнее, доверял ей. Она была единственной женщиной, знавшей о нем правду. Рядом с ней он мог расслабиться. Они даже строили планы — когда все закончится, уехать и жить вместе в некоем подобии брака где-нибудь на Карибах, — но все эти планы рухнули, когда жена Майкла Осборна убила Астрид на Шелтер-Айленде.

Делярош поднялся по трапу на палубу и запер на замок люк. Потом он сел на велосипед и покатил домой. Делярош убивал по двум причинам: выполняя заказ и для обеспечения собственной безопасности. Морис Леру попадал во вторую категорию. Он никогда не убивал из злости или из мести и придерживался той точки зрения, что жажда возмездия — самая деструктивная из эмоций. Профессионал его положения, считал Делярош, должен четко разграничивать дело и чувства. Но сейчас, кружа по улицам чужого города, с чужим, незнакомым лицом, он ловил на себя на том, что преисполнен желанием убить Майкла Осборна.




Девчушка-немка сидела на ступеньках дома. Увидев ее, Делярош пересек Херенграхт и остановился в тени. Видеть ее ему не хотелось. Прошло несколько минут. Девушка достала из кармана листок и ручку, написала записку, подсунула ее под дверь и умчалась. Перед тем, как войти в фойе, Делярош поднял записку — Ты просто мерзавец! Пожалуйста, позвони. Люблю, Ева. Он завел велосипед в квартиру, прошел в студию и положил холст на стопку других незавершенных работ. Им вдруг овладело раздражение — каждая картина всего лишь свидетельство искусственности, отсутствия воображения, посредственности. Делярош снял куртку и поставил на мольберт большой чистый холст. Он уже писал ее однажды, но уничтожил ту работу, как и все остальные, перед отъездом с Миконоса. Прежде чем взяться за кисть, он долго стоял в полумраке, стараясь вспомнить ее лицо. В нем было что-то византийское: широкие скулы, большой подвижный рот, влажные голубые, слегка раскосые глаза. Лицо женщины из другого времени и другого мира.

Делярош включил свисающие с потолка мощные лампы дневного света и начал работать. Первый вариант не устроил — ему не понравилась поза. Во втором неверной оказалась вся структура лицевых костей. На третий раз все пошло как нужно — он почувствовал это с самого начала. Он писал ее, держа в ума сохраненный памятью образ — Астрид стоит у ржавых перил на балкончике каирского отеля, на ней расстегнутая до живота мужская галабия, закатное солнце просвечивает через тонкий белый хлопок, выявляя мягкие очертания спины и округлые груди.

Он работал всю ночь, до утра. Пил кофе и вино, курил, а закончив, не мог уснуть — разболелась голова. Он перенес портрет в спальню и поставил у кровати. И только к полудню забылся тяжелым, беспокойным сном.




Глава тридцатая


Лондон — Нью-Йорк




После всего случившегося в Хартли-Холле Майклу пришлось задержаться в Лондоне еще на три дня, чтобы одолеть подлинного врага каждого воина мира секретных служб — бюрократию. Два первых ушли на составление обязательных и неизбежных пространных, подробных отчетов. Он помогал Уэтону расчищать последствия самоубийства Престона Макдэниелса. Вместе со Специальной службой разрабатывал меры по обеспечении безопасности Дугласа. Посетил поминальную службу по двум спецназовцам САС, убитым в Сперрин-Маунтинс.

Последний день Майкл провел в звуконепроницаемой подземной камере катакомб Темз-Хауса, где с ним беседовали чиновники МИ5. Выбравшись оттуда, он минут двадцать проболтался на набережной, пытаясь поймать такси, потому что служебную под каким-то надуманным предлогом забрал Уэтон. В конце концов непогода загнала его на станцию метро Пимлико. Лондон, город который он любил, внезапно стал другим, унылым и давяще тяжелым. Майкл понял, что пора возвращаться домой.




Утром следующего дня на дорожке перед Уинфилд-Хаусом вместо служебного «ровера» Сеймура — они договаривались, что Грэм отвезет Майкла в Хитроу — появился «ягуяр».

— Придется заехать еще в одно место, — сказал Грэм, когда Майкл устроился рядом с ним на заднем сидении. — Ничего серьезного, дорогой. Так сказать, узелок на память.

Миновав Риджентс-Парк, машина устремилась на юг по Бейкер-стрит. Грэм сменил тему.

— Ты видел это? — Он развернул утреннюю «Таймс» с заметкой о загадочном убийстве в Париже известного французского хирурга.

— Да, пробежал глазами. А что?

— Шаловливый был мальчик.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы всегда подозревали, что Леру подрабатывал на стороне. Правил личики плохим парням. Посещал всякие экзотические места вроде Триполи и Дамаска. Мы даже просили французов присмотреть за ним, они, как обычно, послали нас куда подальше.

Майкл прочитал небольшую, в два абзаца, заметку, не содержавшую практически никаких деталей. Мориса Леру застрелили в его апартаментах в Шестом округе Парижа. Полиция начала расследование.

— Из какого оружия его убили?

— Из девятимиллиметрового.

«Ягуар» пронесся по Парк-лейн, пересек Грин-Парк и спустя пару секунд спустя проехал через ворота Букингемского дворца.

Майкл посмотрел на Грэма.

— С тобой не соскучишься.

— По-другому и быть не может.




— Я очень рада снова вас видеть, мистер Осборн, — сказала королева Елизавета, когда они вошли в гостиную. — Садитесь, пожалуйста.

Майкл сел. Подали чай. Помощники и советники удалились. Сеймур остался в приемной.

— Хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали, — продолжала королева. — Бригада Освобождения Ольстера действительно представляла большую угрозу, и народ Северной Ирландии в долгу перед вами. Как и вся Великобритания.

— Спасибо, ваше величество, — вежливо ответил Майкл.

— Я очень огорчилась, узнав о смерти вашего агента… того, в Северной Ирландии. — Она подняла глаза к потолку и покачала головой. — Боже, не могу вспомнить его имя.

— Кевин Магуайр.

— Ах, да, Вестник. — Королева кивнула. — Так ужасно все получилось. Хорошо еще, что вы не очень пострадали. Но я понимаю, что гибель агента должно быть глубоко потрясла вас.

— Кевин Магуайр не был идеалом, но многие люди обязаны ему своей жизнью. Требуется немалое мужество, чтобы предать ИРА, и в конце концов этот смелый шаг стоил ему жизни.

— Теперь, когда ситуация в Северной Ирландии, похоже, разрядилась, чем вы займетесь? Собираетесь ли остаться в ЦРУ или уйдете в отставку?

— Пока не знаю. Сейчас мне больше всего хочется вернуться домой, увидеть жену и детей. Боюсь, они меня заждались.

— Не уверена, что смогла бы выйти замуж за человека вашей профессии.

— Моя жена — особенная женщина.

— Так она вас понимает и поддерживает?

Майкл улыбнулся.

— Боюсь, ваше величество, сказать так было бы преувеличением.

— На мой взгляд, каждый должен заниматься тем, что ему нравится. Если работа в ЦРУ приносит вам удовлетворение, уверена — она поймет. Это очень важная работа, и вам следует гордиться тем, что вы делаете.

— Спасибо, ваше величество.

— Что ж, раз уж вы, как мне представляется, намерены остаться в ЦРУ, нам придется сделать это частным образом.

— Сделать что, ваше величество? — удивленно спросил Майкл.

— Возвести вас в рыцарское звание.

— Вы шутите.

Королева лукаво улыбнулась.

— Я никогда не шучу в столь важных вопросах.

Она открыла прямоугольный футляр и показала Майклу медаль Почетного Рыцаря Британской Империи.

— Очень красивая, — сказал он. — Вы оказываете мне большую честь. Я польщен, ваше величество.

— Так и должно быть.

— Должен ли я преклонить колено?

— Какие глупости. Допивайте чай, а потом расскажите, как вам удалось схватить Гэвина Спенсера.




— Уж не хочешь ли ты сказать, что я занималась сексом с настоящим рыцарем? — спросила Элизабет.

— Боюсь, что да.

— Хм, пожалуй, ты у меня первый.

— Да уж лучше пусть так и будет.

— И о чем же еще вы болтали, кроме как о Северной Ирландии?

— Говорили о тебе.

— Ох, перестань, пожалуйста.

— Мы действительно говорили о тебе.

— И что же?

— Она хотела узнать, собираюсь ли я остаться в Управлении или уйду в отставку.

— Что ты ответил?

— Сказал, что еще не знаю.

— Трус.

— Поосторожнее в выборе слов. Не забывай, что я теперь рыцарь.

— Так что ты решил?

— Знаешь, впервые за время службы я чувствую, что действительно сделал нечто полезное. Не скрою, это приятное чувство.

— Значит, хочешь остаться?

— Прежде чем принять окончательное решение, я бы хотел поговорить с Моникой. И, конечно, узнать твое мнение.

— Майкл, тебе прекрасно известно мое мнение. Но я хочу, чтобы ты был счастлив. Странно, но сейчас мне кажется, что ты и впрямь счастлив. Давно не видела тебя таким.

— К чему ты клонишь?

— Я бы очень хотела, чтобы ты нашел свое счастье, работая не в Центральном Разведывательном Управлении, а в другом учреждении. Но если это невозможно, если ты желаешь остаться в ЦРУ, то я хочу того же.

Она погасила сигарету, развязала халат и перекатилась на него, прижавшись грудями к теплой коже.

— Только пообещай, что не станешь заниматься Октябрем, если он жив.

— Он убил Сару и пытался убить нас.

— Именно поэтому пусть им занимается кто-то другой. Отступись, Майкл. Позволь Эдриану поручить это дело кому-то другому. Кому-то, кого оно не касается лично. — Она помолчала немного и негромко добавила: — Тому, кто не ищет мести.

— Почему ты думаешь, что я ищу мести?

— Перестань, Майкл. Не обманывай ни меня, ни себя. Ты желаешь его смерти, и я тебя не виню. Но месть — опасная игра. Разве ты не понял это, побывав в Северной Ирландии?

Он отвел глаза. Она обняла его, привлекла к себе и нежно поцеловала.

— Не злись — я лишь хочу, чтобы с тобой ничего не случилось. Хотя бы раз воспользуйся советом своего юриста. Все в прошлом. Пусть так и будет.




Глава тридцать первая


Миконос




Исполнительный совет Общества международного развития и сотрудничества собрался на свое весеннее заседание на острове Миконос в первую пятницу марта. Местом встречи стала пустующая вилла Деляроша на краю мыса Маврос. Принять всех гостей она не смогла — места хватило только для Директора, его телохранителей и Дафны, — так что членам совета и сопровождающим пришлось довольствоваться отелями и пансионами Коры. На закате все они — главы разведывательных служб и торговцы оружием, бизнесмены и боссы криминального мира — потянулись к вилле, дав местным жителям редкий шанс увидеть впечатляющий кортеж черных «рейнджроверов».

Обеспечением безопасности занимался сам Директор. Прилегающую к вилле территорию патрулировали вооруженные до зубов охранники, а в заливе Панормос курсировал скоростной катер с группой десантников-подводников, служивших прежде в САС. Все помещения были тщательно проверены на предмет обнаружения подслушивающих устройств; специальное радиооборудование создавало помехи для работы направленных микрофонов дальнего действия.

Гости пили коктейли на чудесной каменной террасе, любовались вечерним морем, наслаждались тихой, теплой погодой и, как обычно, отдавали предпочтение традиционным греческим блюдам. Ровно в полночь Директор открыл заседание.




Первый час члены исполнительного совета посвятили рассмотрению процедурных вопросов и рутинных внутренних дел. Согласно традиции, они называли друг друга кодовыми именами: Роден, Моне, Ван Гог, Рембрандт, Ротко, Микеланджело и Пикассо. Директор привлек внимание коллег к операциям Общества в Северной Корее, Пакистане, Афганистане, Косово и, наконец, в Северной Ирландии.

— В феврале стараниями Моне нам удалось переправить партию автоматов «узи» Бригаде Освобождения Ольстера, — начал он. — Оружие использовалось при нападении на американского посла в Великобритании Дугласа Кэннона. К сожалению, попытка покушения не увенчалась успехом: посол остался жив, а вот Бригада Освобождения Ольстера практически прекратила существование. Большинство ее членов либо погибли, либо арестованы. Так что на данный момент наше влияние на ход событий в Северной Ирландии сведено к нулю.

Заметив жест Родена, главы французской разведывательной службы, Директор кивнул.

— Если мы хотим сохранить влияние на ситуацию в Ольстере, предлагаю обратить внимание на Париж.

Директор вскинул бровь.

— Продолжайте.

— Как известно, один из членов группы, пытавшейся ликвидировать посла Кэннона в Норфолке, сумел избежать как смерти, так и ареста. Это женщина, Ребекка Уэллс. По моим сведениям, в данный момент она скрывается в Париже вместе с британским наемником по имени Родерик Кэмпбелл. Я также знаю, что она поклялась любой ценой посчитаться за провал своих товарищей в Норфолке. Сейчас она пытается найти профессионала-киллера, который мог бы ликвидировать Дугласа Кэннона.

Явно заинтригованный сообщением, Директор закурил.

— Возможно, нам следует установить прямой контакт с Ребеккой Уэллс и предложить соответствующую помощь, — продолжал Роден.

Директор ответил не сразу, сделав вид, что раздумывает. Окончательное решение по тому или иному вопросу принималось всеми членами совета, но его мнение зачастую имело решающее значение.

— Сомневаюсь, что Ребекка Уэллс может позволить себе наши услуги, — сказал он наконец.

— Разумеется, вы правы, — согласился Роден. — Но в данном случае наши финансовые затраты можно рассматривать как инвестиции. В конце концов успех операции выгоден и нам.

Директор повернулся к Пикассо, который, похоже, был не в восторге от предложения Родена.

— По причинам вполне очевидным я не могу поддержать такую операцию. Одно дело — оказать помощь протестантской группировке и совсем другое непосредственное участие в подготовке убийства американского дипломата.

— Понимаю, вы в трудном положении, — кивнул Директор. — Но вам с самого начала было известно, что некоторые действия нашей организации могут противоречить вашим узковедомственным интересам. Дух сотрудничества требует от всех нас одинаковых жертв.

— Я понимаю.

— И если исполнительный совет примет решение содействовать усилиям Ребекки Уэллс, вы не можете предпринимать каких-либо мер, которые шли бы вразрез с общей волей.

— Вы можете на меня положиться.

— Очень хорошо, — сказал Директор и обвел собравшихся взглядом. — Прошу голосовать.




Собрание закончилось на рассвете. Члены исполнительного совета один за другим уезжали с виллы. Пикассо задержался, чтобы поговорить с Директором наедине.

— Насколько я понимаю, — произнес Директор, наблюдая за поднимающимся над горизонтом солнцем, — в Хартли-Холле группе Гэвина Спенсера устроили ловушку, не так ли?

— Да, наша служба добилась большого успеха. Теперь наши хулители уже не смогут утверждать, что мы утратили позиции в нынешнем мире. — Пикассо помолчал, затем осторожно добавил: — Именно такие результаты, полагаю, и являются целью этой организации.

— Разумеется. — Директор позволил себе улыбнуться. — Вы имели полное право предпринимать любые действия против Бригады Освобождения Ольстера, если это отвечало вашим интересам. Но теперь Общество решило оказать содействие Бригаде в выполнении совершенно конкретной задачи — ликвидации посла Дугласа Кэннона, — и вы обязаны не только не противодействовать, но и оказывать нам посильную помощь.

— Понимаю.

— Я уже сейчас могу конкретизировать вашу задачу.

— Слушаю вас, Директор.

— Думаю, мы поручим дело Октябрю. Майкл Осборн, похоже, поставил своей целью найти его и уничтожить.

— У него есть для этого все основания.

— Из-за Сары Рэндольф?

— Да.

Директор неодобрительно покачал головой.

— Жаль. Осборн — талантливый контрразведчик. Фиксация на прошлом, стремление отомстить — это контрпродуктивно. Неужели он не понимает, что Октябрь не имел ничего против него лично? Неужели он так и не научился разграничивать личное и профессиональное?

— Боюсь, такое понимание придет к нему нескоро.

— Мне стало известно, что Осборну поручены поиски Октября.

— Так и есть.

— Возможно, для всех будет лучше, если ему дадут другое задание, если его энергия будет направлена в иное русло. Не сомневаюсь, что офицер такого неоспоримого таланта и выдающихся способностей принесет пользу на любом поприще.

— Полностью с вами согласна.

Директор осторожно откашлялся.

— Возможно также, что еще более предпочтительным вариантом стало бы полное отстранение Осборна от дел. В прошлый раз, в случае с самолетом «Трансатлантик», он подобрался к нам слишком близко. Боюсь, оставляя его в живых, мы позволяем себе неоправданный риск.

— У меня нет возражений.

— Очень хорошо, — сказал Директор. — Значит, договорились.




Дафне хотелось погреться на солнышке, и Директор нехотя согласился отложить возвращение в дождливый Лондон и провести еще один день на Миконосе. Девушка лежала на террасе, подставив солнечным лучам свое длинное смуглое тело. Директор не уставал восхищаться ею. Он давно потерял способность заниматься сексом — наверное, сказались долгие годы напряжения, лжи, измен, — поэтому любовался Дафной так, как почитатель искусства любуется картиной или статуей. Она была самым ценным экземпляром его коллекции.

Будучи по натуре человеком беспокойным и энергичным — этому никак не соответствовала его флегматичная внешность, — он быстро устал от солнца и морского воздуха, а оставаясь в душе оперативником, уже к вечеру почувствовал, что должен вернуться к делам. Они уехали с виллы на закате и направились в аэропорт Миконоса. В тот же вечер, уже после того, как самолет Директора покинул воздушное пространство Греции, белоснежную виллу на мысе Маврос потрясла серия взрывов.




Первым на место происшествия прибыл Ставрос, агент по недвижимости. Вызвав по сотовому пожарную бригаду, он долго стоял в стороне, с грустью наблюдая за тем, как огонь уничтожает виллу. Мсье Делярош перед отъездом дал ему свой номер в Париже. Ставрос позвонил, приготовившись огорчить клиента печальной новостью, но после первого гудка ему ответил механический голос. Ставрос немного понимал французский и понял, что номер не обслуживается.

Он постоял еще немного, глядя на безуспешные попытки пожарных справиться с огненной стихией, потом сел в машину, вернулся в Ано Мера и направился в таверну. Собравшиеся там, как обычно, пили вино и ели оливки с хлебом. Ставрос поделился с ними своим горем.

— Этот парень, Делярош, был какой-то странный, — добавил он в заключение рассказа и, нахмурившись, посмотрел в стакан с узо. — Я понял это сразу, как только его увидел.




Глава тридцать вторая


Париж




Ребекка Уэллс жила на Монпарнасе, в грязном, обшарпанном многоквартирном доме в нескольких кварталах от железнодорожного вокзала. Почти все время она проводила в тесной квартире, сидя перед телевизором, принимавшим только французские программы. Иногда ей удавалось послушать новости по радио на английском, но ничего утешительного они не приносили — Бригада была уничтожена, и вина за это лежала на ней.

В один из таких однообразно унылых дней Ребекка поняла, что не может больше оставаться в четырех стенах. Она поднялась с дивана и подошла к окну. На улице было, как всегда, серо, холодно и пустынно. Париж в марте еще хуже, чем Ольстер. Она зашла в ванную и встала перед зеркалом. На нее смотрела чужая, незнакомая женщина. Свои чудесные черные волосы Ребекка испортила еще в Норвиче, когда осветлила их перекисью. От недостатка свежего воздуха и избытка сигарет кожа приобрела желтоватый оттенок. Под глазами отчетливо проступили похожие на синяки тени.

Ребекка надела кожаную куртку и остановилась у двери в спальню, прислушиваясь к доносящемуся оттуда стону кроватных пружин. Она постучала, и в комнате стало тихо. Дверь открылась — перед ней предстал Родерик Кэмпбелл, полуголый, потный и явно недовольный тем, что ему помешали. Кэмпбелл, по рождению шотландец, служил когда-то в британской армии, а потом наемником в Африке и Южной Америке. У него были коротко подстриженные черные волосы, узкая бородка и татуировки на руках и груди. Лежавшая на кровати голая девица играла с одним из его пистолетов.

— Я выйду, прогуляюсь, — сказала Ребекка. — Хочу подышать.

— Поосторожней там, — предупредил Кэмпбелл, так и не избавившийся за годы скитаний от мягкого провинциального говорка, свойственного уроженцам Северного нагорья. — И смотри, хвост не притащи. Может, составить компанию?

— Не надо, спасибо.

Он протянул ей пистолет.

— Возьми, может пригодиться.




Лифт уже давно сломался, а починить его никто не торопился, так что она спустилась по лестнице. Как же приятно наконец оказаться на улице! Она все еще злилась на Кайла Блейка, отправившего ее к такому, как Кэмпбелл, хотя и понимала, что могло бы быть и хуже. Она вполне могла бы оказаться за решеткой или на кладбище, вместе с теми, кому повезло меньше. Холодный воздух бодрил, и Ребекка долго бродила по улицам, время от времени останавливаясь перед витриной магазина и проверяя, нет ли слежки. После нескольких проверок она уверилась, что за ней никто не наблюдает.

Впервые за много дней ей по-настоящему захотелось есть. Ребекка завернула в маленькое кафе и, воспользовавшись несколькими заученными французскими фразами, заказала омлет с сыром и кофе со сливками. Потом закурила и повернулась к окну. Долго ли это будет продолжаться? Неужели она обречена вечно жить в изгнании, в чужой стране, среди незнакомых людей?

Больше всего на свете ей хотелось довести до конца начатое дело: убить американского посла Дугласа Кэннона. Она понимала, что справиться с такой задачей Бригаде Освобождения Ольстера уже не по силам — сама Бригада фактически прекратила существование. Чтобы ликвидировать посла, нужен был профессионал. Ребекка обратилась было за помощью к Родерику Кэмпбеллу, который знал людей, убивающих за деньги, но он пока никого не нашел.

Когда принесли омлет, Ребекка расправилась с ним на удивление быстро — она уже забыла, когда в последний раз ела настоящую пищу. Отодвинув пустую тарелку, она отломила кусок багета и смочила его в кофе. Появившийся официант изумленно вскинул брови.

— Проголодалась, — смущенно призналась Ребекка.

Она заплатила по счету, вышла из кафе и, уже не торопясь, застегнув наглухо замок, побрела по тихим улочкам Монпарнаса. Через некоторое время Ребекка заметила следующую за ней машину. Она подошла к телефону-автомату, сняла трубку и, делая вид, что набирает номер, оглянулась — черный «ситроен»-седан, двое мужчин впереди, один сзади. Французская полиция? Друзья Родерика? А может, слишком богатое воображение?

Повесив трубку, Ребекка пошла быстрее. Несмотря на холод, ей вдруг стало жарко. Водитель «ситроена» добавил газу, и двигатель заурчал громче. Боже, да они меня собьют, подумала она и повернулась. В тот же миг машина нагнала ее и резко остановилась.

Задняя дверца открылась, из салона выглянул незнакомый мужчина в черном.

— Добрый день, мисс Уэллс.

Пораженная, Ребекка замерла. Мужчина — светлые напомаженные волосы, открытый лоб, тронутая загаром бледная кожа — кивнул.

— Пожалуйста, сядьте в машину. Боюсь, разговаривать на улице нам с вами небезопасно.

Судя по акценту, он был англичанин. И с хорошим образованием.

— Кто вы? — спросила она.

— Мы не власти, если вы этого опасаетесь. Скорее, наоборот.

— Что вам нужно?

— Вообще-то мы хотели бы поговорить о ваших нуждах.

Она не знала, что делать.

— Пожалуйста, поторопитесь, у нас не так много времени. — Мужчина протянул руку. — И не беспокойтесь, мисс Уэллс. Если бы мы хотели вас убить, вы бы уже давно были мертвы.




Поездка закончилась у жилого дома на улице Турнефор, рядом с площадью Контрскарп. Блондин уехал на «ситроене», а оставшийся с Ребеккой лысоватый мужчина с румяным лицом забрал у нее пистолет и проводил в квартиру, пользовались которой, похоже, крайне редко. Мебель — удобные, обтянутые черной кожей диванчики и кресла — группировалась вокруг стеклянного столика, на полках из тика стояли книги по истории, биографии и триллеры английских и американских авторов. Остальное пространство заполняла пустота, на стенах просматривались прямоугольники некогда висевших здесь картин. Спутник Ребекки закрыл дверь, набрал шестизначный код охранной системы и, не говоря ни слова, жестом предложил ей пройти в спальню.




В комнате было темно, если не считать бледной полоски на краю окна от неплотно закрытого жалюзи, через которую просачивался серый свет. Едва дверь закрылась, как из темноты прозвучал мужской голос. Сухой, отрывистый, он принадлежал человеку, который не любил повторять.

— Нам стало известно, что вы ищете кого-нибудь, кто мог бы убить американского посла в Лондоне. Думаю, мы могли бы вам помочь.

— Кто вы?

— Это вас не касается. Могу лишь уверить вас, что мы в состоянии сделать то, о чем вы думаете. И с гораздо меньшими потерями, чем те, которые вы понесли в Хартли-Холле.

Ребекка затряслась от гнева, что, похоже, не укрылось от скрытого в темноте мужчины.

— Боюсь, в Норфолке вас элементарно подставили, мисс Уэллс, — бесстрастно продолжал он. — Ловушку приготовили Центральное Разведывательное Управление и МИ5. Руководил операцией зять посла. Его имя — Майкл Осборн. Мне продолжать?

Она кивнула.

— Если вы примете наше предложение, мы не станем выставлять вам какой-либо счет. Полагаю, вы понимаете, что суммы за такого рода работу весьма значительны и вряд ли доступны организации масштаба Бригады Освобождения Ольстера.

— Хотите сказать, что вы готовы помочь нам безвозмездно? — недоверчиво спросила Ребекка.

— Совершенно правильно.

— В таком случае что вам нужно от меня?

— Нам нужно, чтобы в указанное время вы взяли на себя ответственность за совершенный акт.

— И ничего больше?

— И ничего больше.

— А потом, когда все закончится?

— Мы освобождаем вас от каких-либо обязательств с одним лишь условием: вы никогда и ни с кем не станете обсуждать наше сотрудничество в этом деле. В случае нарушения этого условия, мы оставляем за собой право принять карательные меры.

Он выдержал многозначительную паузу и, лишь убедившись, что угроза не прошла мимо ушей Ребекки, продолжил:

— Возможно, после того, как все закончится, у вас возникнут определенного рода трудности, связанные с ограничением свободы передвижения. В таком случае мы также сумеем вам помочь: обеспечим необходимыми документами, предоставим возможность изменить внешность. У нас есть контакты с определенными правительствами, которые готовы приютить у себя беглецов в обмен на деньги или разного рода услуги. Подчеркиваю, все это мы предлагаем вам совершенно бесплатно.

— Но почему? — спросила Ребекка. — Зачем вам это нужно?

— Мы не филантропическая организация, мисс Уэллс. Мы готовы работать с вами, потому что в данном деле у нас общие интересы. — Щелкнула зажигалка, и язычок пламени на мгновение осветил часть его лица: серебристые волосы, бледную кожу, твердый рот, по-зимнему холодные глаза. — Боюсь, вам небезопасно оставаться в Париже. Французским властям известно о вашем пребывании здесь.

Ребекка сжалась, словно за воротник ей вылили ковш ледяной воды. От мысли об аресте, о возвращении в Англию, о тюрьме ее едва не стошнило.

— Вам необходимо немедленно покинуть Францию. Я предлагаю Бахрейн. Глава тамошней службы безопасности мой старый коллега. Там вам ничего не будет угрожать, к тому же Персидский залив в марте не такое уж плохое место. Я мог бы назвать несколько похуже. Погода там сейчас восхитительная.

— Я не собираюсь до конца жизни валяться на песочке у бассейна.

— Что вы хотите этим сказать, мисс Уэллс?

— Я хочу участвовать в операции. Я согласна принять вашу помощь, но должна сама увидеть, как посол умрет.

— Вы подготовлены?

— Да.

— Вам приходилось убивать?

Мысленно она перенеслась на два месяца назад, в амбар, где застрелила Чарли Бейтса.

— Да, — спокойно ответила Ребекка. — Мне приходилось убивать.

— Человек, которому я намерен поручить задание, предпочитает работать в одиночку, но возможно в данном случае помощник ему не помешает.

— Когда я должна уехать?

— Сегодня вечером.

— В таком случае мне нужно вернуться в квартиру, забрать вещи…

— Боюсь, это невозможно.

— А как же Родерик? Что он подумает, если я вдруг исчезну без объяснений?

— Если вы не против, о Родерике Кэмпбелле мы позаботимся сами.




Блондин в «ситроене» доехал до Монпарнаса и припарковался неподалеку от дома, где жил Родерик Кэмпбелл. Он вышел, пересек улицу, открыл украденными у Ребекки Уэллс ключами входную дверь и поднялся по лестнице. Вынул из-за пояса джинсов автоматический «херсталь», неслышно отомкнул замок и проскользнул в квартиру.




Глава тридцать третья


Амстердам




Мартовский прогноз обещал хорошую погоду для всего голландского побережья, так что в то утро Делярош вывел на улицу свой спортивный итальянский велосипед и покатил на юг. Он надел длинные черные бриджи, белый хлопчатобумажный свитер и ярко-желтую куртку, достаточно облегающую, чтобы не пузыриться на ветру, и достаточно свободную, чтобы скрыть кобуру с неизменной «береттой» под левым плечом. Взяв направление на Лейден, Делярош проехал через Бломболленстрек, крупнейший в Голландии цветоводческий район. Натренированные ноги без труда крутили педали, колеса наматывали мили, а по обе стороны дороги уж зеленели поля.

На мгновение он отвлекся, залюбовавшись типично голландским ландшафтом — дамбы и каналы, ветряные мельницы и поля в цвету, — но уже в следующую секунду перед глазами встало лицо Мориса Леру. Француз уже приходил прошлой ночью, вторгся в сон непрошеным гостем — белый, словно запорошенный вьюгой, с двумя дырками в груди и дурацким беретом на голове.

Мне можно доверять. Я работал со многими… с такими же, как вы…

В Лейдене Делярош перекусил в открытом кафе на берегу Рейна. Здесь, в нескольких милях от Северного моря, река узка и тиха и совсем не похожа ни на бурлящий горный ручей у своего истока в Альпах, ни на широкий поток, пересекающий германскую равнину.

Неспособность очистить подсознание от навязчивого образа Леру раздражала и нервировала его. Обычно период беспокойства после убийства продолжался не более двух-трех дней. Теперь прошла неделя, а лицо хирурга по-прежнему не давало покоя.

Делярош вспомнил Владимира. Сразу после рождения его отняли у родителей и передали на воспитание в КГБ. Тогда, в первые годы жизни, Владимир заменял ему весь мир. Он обучал воспитанника языкам и профессии, но, помимо навыков убивать, пытался преподать и кое-какие жизненные мудрости. Именно Владимир предупредил его, что рано или поздно это придет. Однажды ты заберешь чью-то жизнь, и этот человек последует за тобой, говорил Владимир. Он будет сидеть с тобой за столом, делить с тобой постель. Когда такое случится, знай — пора завязывать, потому что тот, кому являются призраки, уже не может вести себя профессионально.

Делярош заплатил по счету и вышел из кафе. Чем ближе к Северному морю, тем ненастнее становилась погода. Небо затянуло серыми тучами, температура ощутимо упала. Преодолевать встречный ветер становилось все труднее.

Возможно, Владимир был прав. Возможно, пришло время выходить из игры, пока сама игра не взяла его мертвой хваткой. Можно уехать на Средиземное море, поселиться в глуши, кататься на велосипеде, писать картины, пить вино на террасе с видом на море и к черту Владимира, родителей, Директора и всех прочих, втянувших его в эту жизнь. Может быть, он еще встретит женщину, похожую на Астрид Фогель, обремененную опасными секретами, которой можно будет доверить свои тайны.

Однажды Делярош уже хотел выйти из бизнеса — они с Астрид планировали спрятаться где-нибудь вместе, — но потом Астрид не стало, без нее план потерял всякую привлекательность, а потом еще и Директор сделал заманчивое предложение, отказаться от которого было бы глупо. Он работал на Общество не по убеждению, не ради каких-то идей — он убивал из-за очень больших денег, которые платил Директор, а еще потому что Директор защищал его от врагов. Уйдя из Общества, ему пришлось бы рассчитывать только на себя, самому заботиться о своей безопасности или же искать нового покровителя.

Делярош въехал в Харлем и пересек реку Спарне. До Амстердама осталось пятнадцать миль — неплохая прогулка по берегу Нордзееканала. Ветер дул в спину, дорога не преподносила неприятных сюрпризов, так что он добрался до города уже через полчаса с небольшим.

Перед тем как войти в квартиру, Делярош проверил метки и убедился, что в его отсутствие дверь не открывали. Зато появилась еще одна наспех нацарапанная записка. Хочу встретиться, хреносос! Ева.

Он включил компьютер, вошел в Интернет и проверил почту. Сообщение было одно. Делярош открыл его и ввел код. Директор назначал встречу на следующий день в Вонделпарке.

Он быстро составил ответ.




Утром Делярош первым делом отправился на рынок к Восточному кольцу каналов, где долго блуждал между корзинами с фруктами, свежей рыбой, голландским сыром и только что срезанными цветами. Удостоверившись, что за ним никто не следит, он прошел от рынка к Вонделпарку, большому общественному парку неподалеку от Музейного квартала Амстердама, и после недолгих поисков обнаружил Директора на скамейке у пруда. Рядом с ним сидела высокая смуглая девушка.

В последний раз они встречались в Афинах перед пластической операцией. Делярош не любил пустых развлечений, тем более бессмысленных розыгрышей — жизнь в изоляции не позволила развиться чувству юмора, — но сейчас решил подшутить над Директором, а заодно проверить, насколько эффективно сработал Морис Леру.

Сунув в рот сигарету и надев темные очки, он подошел к Директору и попросил огоньку. Директор протянул тяжелую серебряную зажигалку. Делярош прикурил и вернул зажигалку.

— Dank u.

Директор рассеянно кивнул и положил зажигалку в карман.

Делярош прошелся по дорожке, купил грушу, вернулся и молча сел рядом с Директором. Парочка пересела на другую скамейку. Некоторое время Делярош с любопытством наблюдал за ними, потом встал и пересел на ту же скамейку.

Директор нахмурился.

— Послушайте, если вы не против, я бы…

— Вы ведь хотели повидаться, — сказал Делярош, снимая очки.

— Боже мой, — пробормотал Директор. — Неужели это действительно вы?

— Боюсь, что да.

— Ну и вид у вас. Теперь я понимаю, почему вы убили беднягу Леру.




— У меня для вас контракт.

Мужчины шли по дорожке парка, и Директор время от времени посматривал по сторонам. Службу он начинал оперативником — в годы войны его забросили во Францию, потом он работал против русских в Берлине, — и инстинкт самосохранения не притупился даже по прошествии десятков лет.

— Вы следили за ситуацией в Северной Ирландии?

— Я читаю газеты.

— Тогда вы знаете, что некоторое время назад протестантская террористическая группировка, называвшая себя Бригадой Освобождения Ольстера, попыталась убить американского посла в Соединенном Королевстве, Дугласа Кэннона. Покушение сорвалось.

Делярош кивнул.

— Да, я читал об этом.

— Широкая публика, вы в том числе, не знает, однако, что боевая группа попала в ловушку, устроенную в Норфолке МИ5 и ЦРУ. Причем американскую сторону в этой операции представлял один ваш старый знакомый.

Делярош остановился и посмотрел на своего спутника.

— Осборн?

Директор кивнул.

— Вряд ли нужно говорить, что Бригада хотела бы поквитаться и ликвидировать обоих, посла и его зятя. Разумеется, мы согласились оказать им необходимую помощь.

— Чего ради?

— Бригаду Освобождения Ольстера не устраивает происходящий в Северной Ирландии мирный процесс. Откровенно говоря, нас тоже. Как говорится, это плохо для бизнеса. Примерно через две недели, в день святого Патрика,[17 - День св. Патрика (17 марта) — национальный праздник Ирландии.] президент Бекуит устраивает для политических деятелей Северной Ирландии прием в Белом Доме. Будет там и Дуглас Кэннон.

— Данные точные?

— Источник в высшей степени надежный. Американцы хорошо охраняют своих послов за границей, но дома совсем другое дело. Охрана у Кэннона будет слабая; возможно, ее не будет вообще. Профессионал вашего уровня должен выполнить условия контракта без особого труда.

— Выбора у меня нет?

— Позвольте напомнить, что я плачу вам огромные деньги и обеспечиваю вашу безопасность, — холодно сказал Директор. — Взамен вы убиваете тех, кого я укажу. Договор прост.

Делярош знал, что в стремлении достичь цели Директор может использовать любые, самые крайние средства.

— Вообще-то я думал, что вы ухватитесь за мое предложение обеими руками. Шанс разделаться с врагом предоставляется нечасто.

— Почему вы решили, что я хочу с ним разделаться?

— Из-за него вы потеряли Астрид Фогель. Откровенно говоря, я удивлен, что вы не убили его сами.

— Я не убил Осборна, потому что мне его не заказывали. Я не убийца, а наемник, профессионал.

— Кому-то различие может показаться несущественным, но я вас понимаю. Ваша позиция достойна уважения. Однако Майкл Осборн действительно представляет для вас серьезную угрозу. Я бы спал спокойнее, если бы его не было с нами.

Делярош покачал головой.

— Двух недель недостаточно для подготовки. Тем более, что мне еще нужно добраться до Штатов.

— Уверен, вам времени хватит.

Помолчав, Делярош кивнул.

— Хорошо. Сделаю.

— Вот и отлично. Ну а теперь, когда вы дали согласие, мне придется немного вас огорчить. В этом деле у вас будет партнер.

— Я не работаю с теми, кого не знаю.

— Понимаю, но прошу сделать исключение в данном случае.

— Кто он?

— Не он — она. Ребекка Уэллс. Женщина, оставшаяся на свободе после провала Бригады Освобождения Ольстера.

— Любитель.

— Она имеет немалый опыт и уже убивала. У нас есть политические основания для того, чтобы Ребекка Уэллс приняла участие в этой операции. Уверен, вы получите удовольствие от работы с ней.

— А если откажусь?

— Тогда, боюсь, вы останетесь без денег и без моей защиты.

— Где она?

Директор указал на посыпанную мелкой галькой дорожку.

— Пройдете по ней примерно сто ярдов. Женщина будет сидеть на скамейке: светлые волосы, в руках газета «Ди Вельт». Я начинаю готовить досье и заниматься транспортом. До получения сигнала оставайтесь в Амстердаме.

С этими словами Директор повернулся и растворился в окутывающем Вонделпарк тумане.




В сувенирном киоске Делярош купил маленькую карту Амстердама и, отыскав Ребекку Уэллс на указанном месте, сел рядом. Женщина прилежно делала вид, что читает газету. Впрочем, она интересовала его намного меньше, чем то, что происходило вокруг. Двадцать минут Делярош вглядывался в лица прохожих, отыскивая признаки слежки, но так ничего и не обнаружил. Похоже, Ребекка Уэллс была одна, но ему хотелось убедиться наверняка. Очертив на карте некое место, он подошел к ней и протянул сложенную карту.

— Встретимся здесь ровно через два часа. Походите по городу, проверьтесь и не приходите ни минутой раньше.




Место, которое Делярош обвел на карте, было Национальным Монументом на площади Дам. Полчаса Ребекка Уэллс оставалась в Вонделпарке, бродя между садами и искусственными озерами. В одном случае она так искусно выполнила маневр с полным разворотом, что Делярош едва успел спрятаться в туалете.

Из парка Ребекка направилась в музей Ван Гога. Купила билет в окошечке кассы у главного входа. Вошла. Делярош последовал за ней. Посетителей было много, и это облегчало его задачу. В свое время, начиная писать, он испытал большое влияние Ван Гога и теперь, отвлекшись на «Воронов», упустил объект из поля зрения. Через минуту Делярош нашел ее у «Комнаты в Арле» — похоже, эта красочная, передающая восхищение художника домашним уютом картина привлекла ее внимание.

После музея Ребекка прогулялась по рынку, прошлась по Сингелу и, дойдя до Амстела, неожиданно запрыгнула в проходящий трамвай. Делярошу пришлось ловить такси.

Соскочив с трамвая на Лейдсеплейне, она завернула в открытое кафе около отеля «Америкен», где выпила чашку кофе и съела пирожное. Делярош наблюдал за ней из кафе на другой стороне канала. Ребекка расплатилась, встала, но вместо того, чтобы спуститься на тротуар исчезла в кафе.

Делярош сорвался с места, пробежал по мосту и, войдя в кафе, спросил у официанта, не видел ли тот его подружку, крашеную ирландку. Официант кивнул в сторону туалета. Делярош постучал в дверь, а когда никто не ответил, толкнул ее — никого. Оглядевшись он обнаружил в кухне служебный выход на боковую улочку и, не обращая внимания на протесты поваров, метнулся к двери. Ребекка исчезла.

Делярош сел в трамвай, доехал до площади Дам и нашел женщину возле льва у Национального Монумента. Увидев его, она посмотрела на часы и улыбнулась.

— Куда вы запропастились? Я уже начала волноваться.

— За вами не следят, — сказал Делярош, усаживаясь рядом, — но до профессионала вам далеко.

— Однако ж вы меня потеряли, не так ли?

— Я был один и без машины. Оторваться от одного может каждый.

Она посмотрела ему в глаза.

— А теперь, дрянь, послушай меня. Я из Портадауна. Это в Северной Ирландии. Не держи меня за дуру. Я замерзла, устала и сыта по горло этим дерьмом. Старик сказал, что ты покажешь место, где можно остановиться. Вставай и веди.




Они молча шли вдоль Принсенграхта. У «Кристы» Делярош остановился, перепрыгнул на палубу и протянул спутнице руку. Ребекка осталась на тротуаре, глядя на него как на сумасшедшего.

— Если ты думаешь, что я буду жить на этом гребаном корыте…

— Это не корыто. Давай руку. Я покажу…

Она перебралась на палубу сама, без его помощи и молча стояла, пока он возился с замком. Потом спустилась вслед за ним по узкой, крутой лестнице в салон и с удивлением осмотрелась.

— Это твоя баржа?

— Нет, моего друга.

Ребекка щелкнула выключателем, но свет не зажегся. Делярош поднялся на палубу, вытащил силовой кабель и подключил его к разъему на тротуаре. Через секунду в салоне загорелись лампочки.

— У тебя есть деньги? — спросил Делярош, спустившись вниз.

— Старик дал немного. Кстати, кто он такой?

— Его называют Директором.

— Директором чего?

— Организации, которая поможет тебе убить американского посла.

— Что за организация?

Делярош не ответил.

— Не знаешь, как она называется?

— Я знаю.

— И знаешь, кто в нее входит?

— Да.

Ребекка прошлась по салону и опустилась на край кровати, где спала когда-то Астрид. Делярош включил небольшой переносной обогреватель.

— У тебя есть имя? — спросила она.

— Иногда.

— Как мне тебя называть?

— Ты можешь остаться здесь до отъезда в Америку, — не отвечая на вопрос, сказал Делярош. — Тебе понадобятся чистая одежда и продукты. Я принесу кое-что попозже, ближе к вечеру. Куришь?

Она кивнула.

Делярош бросил ей пачку сигарет.

— Принесу еще.

— Спасибо.

— Ты знаешь другие языки?

— Нет.

Он резко выдохнул и покачал головой.

— В Северной Ирландии другие языки мне были ни к чему.

— Здесь не Северная Ирландия. Можешь сделать что-нибудь с акцентом?

— А что с ним не так?

— С таким же успехом могла бы повесить на грудь шарф оранжистов.

— Я могу говорить, как англичанка.

— Постарайся, пожалуйста, — сказал он, повернулся, взбежал по лестнице и закрыл за собой люк.




Глава тридцать четвертая


Штаб-квартира ЦРУ — Вашингтон




Через неделю после встречи Директора с Делярошем в Амстердаме Майкл Осборн в первый раз после возвращения из Лондона приехал в Контртеррористический центр. Набрав код на панели у двери, он вошел в отдел и сразу же завернул к Картеру. Тот сидел за заваленным бумагами столом.

— Ну и ну, сам сэр Майкл решил почтить нас своим присутствием. — Картер покачал головой и нахмурился.

— Это почетное звание, так что меня вполне устроит «ваше величество».

Картер наконец стер с лица раздраженное выражение и улыбнулся.

— Рад, что вернулся. Мы тут по тебе соскучились. Все в порядке?

— Лучше и быть не может.

— У тебя десять минут на знакомство с новостями. Потом я жду вас с Синтией в кабинете.

— Отлично. Увидимся через полчаса.

Майкл прошел по бульвару Абу Нидаля до своей кабинки. Кто-то из остряков повесил на стене британский флаг, а из динамиков маленького магнитофона доносились звуки «Боже, храни королеву».

— Очень смешно, — хмыкнул Майкл, не обращаясь ни к кому в отдельности.

У двери его встречали Блейз и Евротрэш, за ними подтянулись Синтия Мартин и Гигабайт.

— Не гневайтесь, сэр Майкл, мы всего лишь хотели немного украсить ваше рабочее место. Чтобы вы чувствовали себя как дома, а не в захолустном Лэнгли.

— Какие вы внимательные и заботливые.

Блейз, Евротрэш и Гигабайт удалились, нестройно распевая «Он — англичанин». Синтия села на стул.

— Поздравляю, Майкл. Отличная работа.

— Спасибо. Приятно слышать.

— Вообще-то я рассчитывала, что ты завалишь дело. Ничего личного, как понимаешь.

— По крайней мере откровенно.

— Откровенность — корень моих несчастий.

Майкл улыбнулся.

— Мой тесть планирует вернуться в Вашингтон за пару дней до начала конференции по Северной Ирландии. Хочет побыть с внуками, встретиться со старыми друзьями по Сенату. Накануне конференции мы устраиваем небольшой прием. Почему бы тебе не составить нам компанию? Дуглас ценит твое мнение.

— С удовольствием.

Майкл написал адрес на листке и протянул его Синтии.

— В семь часов.

— Обязательно буду, — сказала Синтия, складывая листок. — Ладно, увидимся у Картера.

Оставшись один, Майкл сел за стол, включил компьютер и стал читать поступившие за ночь сообщения. Патруль королевской полиции Ольстера обнаружил в графстве Антрим, неподалеку от Белфаста, автомобиль с двумя сотнями фунтов семтекса. Подозрение падает на республиканскую группировку, называющую себя Истинной ИРА. Майкл перешел к другому сообщению. В графстве Даун, возле Банбриджа, застрелен католический священник. Полиция считает преступление делом рук протестантской экстремистской организации. Дальше. В Портадауне ложа Оранжевого ордена наметила маршрут ежегодного марш-парада. Разумеется, оранжисты настаивают на своем праве пройти по Гарваги-роуд. Похоже, нынешний сезон маршей обещает быть таким же конфронтационным, как и прошлый.

Он выключил компьютер и прошел в офис Картера. Синтия уже была там.

— Надеюсь, вы двое еще не распланировали свою жизнь на ближайшие сорок восемь часов.

— Наша жизнь, Эдриан, принадлежит Управлению, — скромно ответил Майкл.

— Мне только что позвонил Билл Бристоль.

— Ты разговаривал с самим советником президента по национальной безопасности?

— Может, заткнетесь на минутку и дадите мне закончить?

Синтия Мартин улыбнулась и опустила глаза.

— Бекуиту не дает покоя конференция по Северной Ирландии. Похоже, у него зуд в заднице. Опросы показывают падение популярности, и он рассчитывает поднять рейтинг, продемонстрировав всему миру успехи мирного процесса.

— Как мило, — обронил Майкл. — И что же требуется от нас?

— От вас требуется немного: подготовить его к этой конференции. Ему нужна полная и ясная картина ситуации в Ольстере. Президент хочет точно знать, какое давление он может оказать на лоялистов и националистов. Бекуит обдумывает возможность визита в Белфаст и ждет от нас предложений по этому вопросу. Так что подготовьте соответствующую информацию, проведите анализ и изложите свои рекомендации.

— Сколько у нас времени? — спросил Майкл.

— Совещание в Белом Доме у Бристоля назначено на послезавтра.

— Отлично! Я-то уж боялся, что нам снова назначат какие-нибудь нереальные сроки.

— Если вы двое считаете, что не справитесь…

— Мы справимся.

— Я так и думал.

Майкл и Синтия поднялись.

— Майкл, задержись, — сказал Картер.

— Собираетесь посплетничать обо мне у меня за спиной? — поинтересовалась Синтия. — Как это по-мужски.

— От тебя ничего не скроешь, — буркнул Эдриан.

Синтия нахмурилась и вышла.

— Не строй планов на ланч, — сказал Картер. — Есть дело.




Столовая ЦРУ находится на седьмом этаже, за тяжелой металлической дверью, которая выглядит так, словно ведет в бойлерную. Раньше ее называли столовой для администрации, но потом до начальства дошли слухи о недовольстве рядовых сотрудников. Оскорбительное слово исчезло из названия, и ресторан открылся для всех. Условно говоря, штатный кладовщик может подняться на седьмой этаж и пообедать вместе с заместителями директора и начальниками отделов. На деле же большинство сотрудников предпочитают просторный кафетерий под первым этажом, любовно называемый «помойкой», где можно свободно посудачить о том и о сем, не боясь, что тебя услышит начальник.

Моника Тайлер сидела за столом у окна, из которого открывался вид на густую аллею вдоль Потомака. Два ее верных помощника, известных в среде среднего звена как Труляля и Траляля,[18 - «Труляля и Траляля» (англ. Tweedledum and Tweedledee) — персонажи карикатуры Т. Наста, который изобразил двух неразлучных и похожих друг на друга недотеп из сказки Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» в качестве символа сходства двух основных политических партий США.] сидели по обе стороны от нее, вцепившись в кожаные папки, в которых, судя по напряженным лицам неразлучной парочки, хранились утерянные тайны древних цивилизаций. Соседние столы пустовали. Моника Тайлер умела создавать вокруг себя пустое пространство, как психопат с зажатой в руке гранатой.

Моника не шевельнулась и тогда, когда Картер и Осборн подошли к столу и, кивнув присутствующим, заняли отведенные им места. Официантка принесла меню и карточки заказа. В столовой на седьмом этаже посетители не делали устный заказ — им полагалось заполнить небольшой бланк и самим рассчитать сумму оплаты. Шутники поговаривали, что в конце рабочего дня все бланки отсылаются в отдел кадров, где их анализирует психолог. Картер, заполняя бланк, безуспешно попытался расшевелить Монику замечаниями о погоде. Майкл, зная, что счета на оплату ланча будут отправлены в офис директора, выбрал самые дорогие блюда: креветочный коктейль, пирожки с крабами и крем-брюле на десерт. За Монику бланк заполнил Труляля.

— Теперь, когда вам удалось нейтрализовать Бригаду Освобождения Ольстера, — неожиданно начала директор, — мы полагаем, что вам пора выйти из оперативной группы по Северной Ирландии и заняться чем-то более продуктивным.

Майкл посмотрел на Картера. Картер пожал плечами.

— Кто это «мы»? — спросил он.

Моника оторвалась от тарелки с салатом и слегка нахмурилась, будто сочла вопрос оскорбительным.

— Седьмой этаж, конечно.

— Вообще-то я надеялся, что смогу заняться делом Октября.

— Вообще-то я намерена полностью снять вас с дела Октября, — в тон Майклу ответила Моника.

Он отодвинул тарелку с недоеденным креветочным коктейлем и положил на стол салфетку.

— Частью нашего соглашения о моем возвращении в Управление была договоренность о том, что мне будет разрешено заниматься поисками Октября. Почему вы теперь даете задний ход?

— Я буду с вами откровенна, Майкл. Эдриан считал, что обещание насчет Октября поможет вернуть вас в Центр. Мне эта идея не нравилась тогда и не нравится сейчас. К тому же вы проявили себя с самой лучшей стороны в Северной Ирландии, и с моей стороны было бы неразумно позволять вам растрачивать себя по пустякам. Погоня за Октябрем — бесплодное занятие.

— Почему же бесплодное? Я уже доказал, что Октябрь жив и продолжает работать по прежнему профилю.

— Нет, Майкл, вы ничего не доказали. Вы лишь полагаете, что он жив, основывая предположение на одной-единственной фотографии руки. Имеющийся в нашем распоряжении снимок трудно назвать неоспоримым доказательством.

— В нашем деле неоспоримые доказательства встречаются довольно-таки редко.

— Не читайте мне лекций.

Они замолчали, ожидая, пока официантка уберет со стола первое блюдо.

— Мы уведомили Интерпол, — продолжила Моника. — Мы предупредили наших союзников. Что еще мы можем сделать? На данной стадии Октябрем должны заниматься правоохранительные органы, а мы к ним отношения не имеем.

— Я не согласен, — сказал Майкл.

— По какому пункту?

— Вы сами знаете.

Прислужники Моники беспокойно заерзали. Картер обнаружил что-то занимательное в узоре салфетки. Ничто так не выводило Монику Тайлер из себя, как прямой вызов, брошенный кем-то из стоящих ниже на иерархической лестнице.

— Кто-то нанял Октября, чтобы убить Ахмеда Хусейна. Кто-то обеспечивает его надежным жильем, снабжает деньгами, документами. Мы должны вычислить его спонсоров. Это наша работа, Моника. Наша, а не правоохранительных органов.

— Вы исходите из предположения, что в Каире действовал именно Октябрь, а не кто-то другой. Но Ахмеда Хусейна могли ликвидировать израильтяне. Его мог застрелить боевик «Хамаса». Или киллер, посланный ООП.

— Назвать можно кого угодно, но Хусейна застрелил Октябрь.

— Я не согласна. — Моника улыбнулась, показав, что воспользовалась фразой Майкла умышленно. Взгляд ее скользил по противнику, словно отыскивая место, куда можно было бы вонзить кинжал.

Майкл отступил.

— И чем вы предлагаете мне заняться?

— Процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке держится, можно сказать, на кислородной подушке. «Хамас» продолжает взрывать бомбы в Иерусалиме, и есть указания на то, что «Меч Газы» планирует проведение серии террористических актов в Европе. По всей вероятности, их целью станут американцы. Я хочу, чтобы вы довели до конца подготовку конференции по Северной Ирландии и переключились затем на палестинцев.

— А если меня это не заинтересует?

— Тогда, боюсь, ваше возвращение в Центральное Разведывательное Управление — при всей его блистательности — окажется весьма краткосрочным.




Мортон Данн был для Управления тем же, кем был Кью для бондовской секретной службы. Заместитель начальника Бюро технических служб, Данн изготавливал взрывающиеся ручки и высокочастотные микрофоны-передатчики, которые можно спрятать в пряжку ремня. Выпускник Массачусетского технологического института, прекрасный инженер-электрик, он мог бы получать в пять раз больше, работая в частном секторе. Данн предпочел Управление, потому что его всегда привлекала загадочная атрибутика шпионажа. В свободное время он занимался починкой допотопных шпионских фотоаппаратов и оружия, хранившихся в музее ЦРУ. Помимо всего прочего, Данн был еще и одним из лучших в мире разработчиков летательных устройств и по выходным испытывал свои творения на площади перед памятником Вашингтону. Однажды он с помощью установленной на змее миниатюрной камеры высокого разрешения получил несколько прекрасных детальных снимков южной лужайки Белого Дома.

— Я так понимаю, что разрешение у вас есть, — проворчал Данн, усаживаясь перед большим монитором. Худой, высокий, бледный, как троглодит, с очками в тонкой металлической оправе, постоянно соскальзывающими с узкой переносицы, он выглядел типичным изобретателем, какими их показывают в кино. — Вы же понимаете, что я не имею права делать это без разрешения вашего шефа.

— Бумажку я принесу попозже, а фотографии нужны сейчас.

Данн положил пальцы на клавиатуру.

— Имя?

— Октябрь. Тот самый, которым мы занимались в прошлом месяце, когда готовили запрос в Интерпол.

— Да-да, помню. — Он быстро набрал имя, и через секунду на экране появилось лицо киллера. — И что вы от меня хотите?

— Думаю, он мог попытаться изменить внешность с помощью пластической операции, — сказал Майкл. — Я почти уверен, что его лицом занимался француз по имени Морис Леру.

— Доктор Леру хороший специалист и сделать он мог многое.

— Вы можете показать мне несколько вариантов? Предположим, с изменением волос, подбородка и в таком духе.

— На это нужно время.

— Я подожду.

— Тогда садитесь вон там, — сказал Данн. — И, ради Бога, Осборн, ни к чему не притрагивайтесь.




Было уже за полночь, когда служебный автомобиль доставил Монику Тайлер к жилому комплексу в Харбор-Плейс на окраине Джорджтауна. Телохранитель открыл дверцу, провел ее к лифту, поднялся с ней на нужный этаж и остался у двери квартиры, когда она вошла.

Моника открыла воду в ванной и разделась. В Лондоне было почти утро. Директор всегда рано вставал, и она знала, что через несколько минут он уже сядет за стол. Забравшись в ванну, Моника наконец позволила себе расслабиться и отдохнуть. Нежиться долго она не стала и через четверть часа, накинув толстый белый халат, прошла в гостиную.

На столе красного дерева стояли три телефона: стандартный восьмилинейный, внутренний для связи с Лэнгли и специальный, защищенный от прослушивания, позволявший свободно обсуждать любые вопросы. Старинные золотые часы, подарок от ее бывшей фирмы на Уолл-стрите, показывали 12:45.

Моника вздохнула, вспоминая все те обстоятельства — случайности, политические союзы, интуитивные решения, — которые вознесли ее на вершину карьеры, позволив занять место директора Центрального Разведывательного Управления. Она закончила Йельскую школу права со вторым в классе результатом, но вместо того, чтобы идти на работу в какую-нибудь крупную фирму, добавила к своему резюме степень магистра управления и отправилась на Уолл-стрит, чтобы делать деньги. Там ей посчастливилось познакомиться с Роналдом Кларком, человеком умным и деловым, собиравшим средства в фонд партии и постоянно занимавшим высокие посты, когда Белый Дом попадал под контроль республиканцев. Вместе с Кларком Моника работала в министерстве финансов, государственном департаменте, министерстве торговли и министерстве обороны. Когда президент Бекуит назначил Кларка директором ЦРУ, Моника стала исполнительным директором, вторым по влиянию человеком в Управлении, а после того, как ее покровитель ушел в отставку, пролоббировала собственную кандидатуру на высший пост в разведывательной службе.

Ведомство, унаследованное ею от предшественника, пребывало в не лучшем состоянии. Серия разоблачений и шпионских скандалов, включая дело Олдрича Эймса, сильно подорвала доверие к ЦРУ и ударила по моральному духу его сотрудников. Управление прозевало прорыв Индии и Пакистана к овладению ядерным оружием, просмотрело подготовку Ирана и Северной Кореи к испытаниям баллистических ракет, способных нанести удар по соседним странам. Во время слушаний в Сенате по утверждению ее кандидатуры некоторые политики потребовали от нее самых решительных доказательств того, что ЦРУ не даром ест свой хлеб и с толком расходует немалые деньги налогоплательщиков. Один сенатор даже выразил сомнение в том, что Соединенным Штатам после окончания «холодной» войны действительно нужно ЦРУ.

Многие воспринимали ее как временного распорядителя, хранителя места, который, посидев пару лет, уступит должность кадровому разведчику, назначенному преемником Бекуита. Моника, однако, не могла играть простого хранителя и с самого начала поставила цель сделать себя незаменимой для любого сменщика нынешнего президента, будь то республиканец или демократ.

Она считала себя единственным в Лэнгли человеком, способным провести Управление через неопределенный, смутный период, в который вступил мир после распада Советского Союза. Изучение истории разведки не прошло даром. Моника хорошо усвоила, что иногда ради спасения многих приходится жертвовать несколькими. Она сравнивала себя с теми руководителями секретных служб, которые в годы Второй мировой войны посылали своих людей на смерть ради того, чтобы обмануть нацистов. Моника не могла допустить кастрации ЦРУ, не могла позволить, чтобы США остались без адекватной вызовам времени разведывательной службы. И, конечно, она была готова на все, чтобы остаться во главе Управления. Именно по этим причинам Моника Тайлер вступила в Общество и связала себя его правилами.

В час ночи она сняла трубку защищенного телефона и набрала номер и через несколько секунд услышала приятный голос секретарши Директора, Дафны. Потом трубку взял он сам.

— Об Осборне можете больше не беспокоиться, — сказала Моника. — Он получил другое задание, так что дело Октября можно считать закрытым. В глазах ЦРУ Октябрь мертв и забыт.

— Отлично, — сказал Директор.

— Где сейчас груз?

— На пути к Карибам. По моим расчетам в Штаты должен прибыть в ближайшие тридцать шесть-сорок восемь часов. И тогда уж все будет закончено.

— Хорошо.

— Надеюсь, вы передадите информацию, которая поможет доставить груз по назначению и в срок.

— Конечно, Директор.

— Я знал, что могу положиться на вас. До свидания, Пикассо, — сказал он.




Глава тридцать пятая


Чесапикский залив, Мэриленд




«Бостонский китобой» вперевалку шел по зыбким водам Чесапикского залива. Ночь выдалась ясная и холодная; высоко над восточным горизонтом красовался урезанный на четверть бледный диск луны. Сразу после входа в залив Делярош погасил огни. Протянув руку к приборной панели, он нажал кнопку, и система Джи-пи-эс автоматически определила координаты местонахождения судна — они находились на середине Чесапикского путепровода.

Рядом, сжимая штурвал второй консоли «Китобоя», стояла Ребекка Уэллс. Не говоря ни слова, она указала рукой в сторону носа. Впереди, примерно в миле от них, светились огни контейнеровоза. Делярош повернул на несколько градусов влево, к более мелким водам западного берега.

Свой курс он рассчитал самым тщательным образом во время долгого перехода от Нассау к Восточному побережью. Тот участок пути они проделали на борту большой океанской яхты, которой управляли пара бывших спецназовцев САС, состоящих на службе Общества. Делярош и Ребекка не выходили из кают. Днем они изучали навигационные карты залива, пересматривали досье на Майкла Осборна и Дугласа Кэннона, запоминали улицы Вашингтона. Ночью они шли на кормовую палубу и там тренировались в стрельбе по мишени из «беретты». Несколько раз Ребекка спрашивала, как его зовут, но Делярош только качал головой и переводил разговор на другую тему. Наткнувшись на глухую стену молчания, она окрестила его «Пьером», что явно пришлось ему не по вкусу. В последнюю ночь на яхте Делярош пошел-таки на уступку, сказав, что если ей так нужно как-то его назвать, то пусть называет Жан-Полем.

Он все еще злился из-за того, что ему навязали напарницу, но по крайней мере в одном Директор не обманул: Ребекка не была любителем. Она обладала прекрасной памятью, навыками опытного оперативника и инстинктами, отточенными годами борьбы за выживание. Высокая и довольно сильная для женщины, она уже после нескольких ночных тренировок достигла вполне приличного уровня. Беспокоило Деляроша только одно: ее идеализм. Сам он верил только в искусство. Фанатики его раздражали. Когда-то и Астрид Фогель была такой же, как Ребекка, идеалисткой и членом западногерманской коммунистической группировки под названием «Фракция Красной Армии», но ко времени знакомства с Делярошем избавилась от иллюзий и работала только ради денег.

Делярош вел судно уверенно, словно держа перед глазами невидимую карту. Все, что ему требовалось, это точные координаты, которые давала система Джи-пи-эс. «Бостонский китобой» уже миновал Сэнди-Пойнт и Уиндмилл-Пойнт и приближался к Блафф-Пойнту. Пройдя очередную точку, Делярош выключил двигатель и налил горячего кофе из термоса. Он устал, промок и замерз.

Судя по показаниям прибора — 38 градусов, 50 минут широты и 76 градусов 31 минута долготы, — они приближались к Кертис-Пойнту, мысу рядом с устьем Уэст-Ривер. Конечным пунктом их путешествия была другая река, Саут-Ривер, примерно в трех морских милях к югу. Миновав Сондерс-Пойнт, Делярош увидел первый огонек на востоке.

Войдя в устье реки, он прибавил скорости, чтобы еще до рассвета достичь места высадки на берег. «Китобой» прошел под одним старым мостом, потом под другим. Приток, в который они свернули, оказался мельче, чем указывалось на картах, и Делярошу пришлось дважды прыгать в ледяную воду и стаскивать суденышко с песчаной отмели.

Наконец «Китобой» ткнулся носом в землю. Делярош соскочил на берег и потянул суденышко за собой, вглубь болота.

Пробравшись вперед, Ребекка передала напарнику большую дорожную сумку с одеждой, деньгами и электронным оборудованием и сама спрыгнула на траву. Машина, черный «вольво»-универсал с квебекскими номерами, стояла неподалеку, на грязном, разбитом проселке, в том самом месте, где и сказал Директор.

Делярош открыл багажник и поставил сумку. Проехав несколько миль по двухполосным сельским дорогам, мимо залитых солнцем лугов и дремлющих полей, они добрались до шоссе 50 и устремились на восток, к Вашингтону.




Через час они въехали в Вашингтон по Нью-Йорк-авеню, грязному транспортному коридору, протянувшемуся от северо-восточного района города до пригородов Мэриленда. По пути сделали только одну остановку: у придорожной заправочной станции, где переоделись в более приличную одежду. Делярош пересек столицу по Массачусетс-авеню и свернул к отелю «Эмбесси Роу» возле Дюпон-серкл. Там им зарезервировали комнату на имя мистера и миссис Клод Дюра из Монреаля.

Будучи по легенде супругами, Делярош и Ребекка получили номер с одной спальней. Проспали до четырех — он на расстеленном на полу покрывале, она на широкой двуместной кровати. Очнувшись, Делярош не сразу понял, где находится — сон превратился в кошмар с участием Мориса Леру.

Он заказал кофе в номер и занялся сборами: достал из дорожной сумки синий нейлоновый рюкзак, куда положил электронное оборудование, два сотовых телефона, фонарик, набор инструментов и «беретту». Из ванной вышла Ребекка — в джинсах, кроссовках и свитшоте с вышитой надписью «Вашингтон О.К.» и изображением Белого Дома.

— Как я выгляжу?

— У тебя слишком светлые волосы. — Он пошарил в сумке и бросил ей бейсболку. — Надень.

Закрыв сумку, Делярош позвонил портье и попросил приготовить «вольво». Они поехали на запад по Р-стрит. На щитке лежала туристическая карта Вашингтона, но он даже не стал ее разворачивать — улицы города, так же как воды Чесапикского залива, прочно отпечатались в памяти.

Джорджтаун встретил путешественников тихими улочками; этот пригород считается самым престижным из всех столичных пригородов, тротуары здесь выложены красным кирпичом, большие дома выстроены в федеральном стиле, но Делярошу, привыкшему к каналам и живописным фронтонам Амстердама, они казались довольно прозаичными.

Проехав по Р-стрит до пересечения с Висконсин-авеню, Делярош повернул на юг, сопровождаемый громкими ритмами рэпа, которые изрыгал следующий за ними золотистый «БМВ». Наконец он свернул на Н-стрит, и гламурное безумие Висконсин-авеню осталось позади.




Дом, как и предполагал Делярош, был пуст. Прибытие Дугласа Кэннона из Лондона ожидалось во второй половине следующего дня. Вечером он собирался устроить небольшой обед для друзей и близких. План дальнейших мероприятий выглядел так: участие в конференции по проблемам Северной Ирландии в Белом Доме и посещение приемов, устраиваемых всеми сторонами переговоров. Все это было в досье Директора.

Делярош припарковался за углом дома на Тридцать третьей улице, повесил на шею фотоаппарат и под руку с Ребеккой совершил прогулку по тихому кварталу. Время от времени парочка останавливалась, чтобы поглазеть на тот или иной величественный особняк. Как и в Амстердаме, люди здесь не завешивали окна, позволяя прохожим заглянуть в дом и оценить достаток его хозяев.

Побывав здесь однажды, Делярош знал, с какими трудностями сталкивается человек его профессии на Н-стрит. Здесь не было ни кафе, где можно, не привлекая к себе внимания, посидеть за чашкой кофе, ни магазинов, куда заворачивают убить часок-другой, ни площадей и парков для неспешных прогулок — только огромные дорогие дома, любопытные соседи и бдительные охранные системы.

Они прошли мимо особняка Осборнов. На противоположной стороне улицы пристроился черный седан. Сидевший за рулем мужчина в светло-коричневом плаще читал спортивный раздел «Вашингтон Пост». А ведь Директор утверждал, что убить Кэннона в Вашингтоне не составит труда. На деле же получалось, что посол еще не прилетел, а его дом уже взят под охрану.

Пройдя немного дальше, Делярош остановился, чтобы сфотографировать особняк, в котором в бытность свою сенатором от Массачусетса жил Джон Кеннеди. В Джорджтауне обосновалось немало высших правительственных чиновников, и их резиденции находились под постоянным наблюдением. Если же человек имел отношение к национальной безопасности, например, занимал пост государственного секретаря или министра обороны, то посты охраны нередко устанавливали и в соседних зданиях. Впрочем, к Кэннону это вряд ли относилось — Делярош был уверен, что сейчас за его особняком присматривает только мужчина в плаще.

Они прошли еще с полквартала на юг по Тридцать первой улице и свернули в переулок, чтобы вернуться к дому Осборнов уже с другой стороны. Делярош огляделся. Как он и ожидал, задняя часть особняка не охранялась.

Он передал Ребекке сотовый телефон.

— Оставайся здесь. Позвонишь мне, если возникнут проблемы. Если я не вернусь через пять минут, уходи и возвращайся в отель. Если я не дам о себе знать в течение получаса, свяжись с Директором. Дальнейшие инструкции получишь от него.

Ребекка кивнула. Делярош повернулся и зашагал по переулку. У дома Осборнов он остановился, ловко перемахнул через ограду и скрылся в окружающем небольшой бассейн саду. От телефонного столба в переулке к дому тянулось несколько проводов. Делярош прошел через сад, опустился перед распределительной коробкой на стене и, сняв рюкзак, достал инструменты и фонарик. Держа фонарик в зубах, он вывернул шурупы и снял с коробки крышку. Оставалось только не ошибиться в определении нужной линии.

Их было всего лишь две, но его оборудование позволяло подключиться только к одной. Логика подсказывала, что одна линия предназначена для телефонных разговоров, тогда как другая зарезервирована для модема или факса. Он достал из рюкзака крошечное электронное устройство, которое при подсоединении к телефонной линии передавало высокочастотный радиосигнал на сотовый телефон Деляроша, позволяя ему прослушивать все звонки. На то, чтобы установить устройство и поставить на место крышку коробки, ушло всего две минуты.

Со вторым прибором было легче — для его установки требовалось только окно. Закрепленный на внешней стороне стекла «жучок» улавливал вибрацию звуковых волн внутри помещения и преобразовывал эту вибрацию в звуки. Делярош приложил сенсор к нижней части окна большой гостиной. Снаружи подслушивающее устройство закрывал куст, изнутри — край стола. Конвертер и передатчик Делярош спрятал под кучкой мульчи в саду.

Вернувшись через лужайку к ограде, он перебросил рюкзак, потом перелез сам и неспешно направился к началу переулка. Радиус действия обоих устройств составлял две мили, что давало возможность прослушивать все разговоры Осборнов, находясь в отеле на Дюпон-серкл.

Ребекка ждала его на том же месте.

— Пошли.

Через несколько минут они вернулись к машине.




Делярош сидел перед приемником размером с коробку из-под обуви, проверяя сигнал передатчика, оставленного на окне гостиной дома Осборнов. Ребекка принимала ванну, откуда доносился шум бегущей воды. Она была там уже больше часа. Наконец вода перестала течь, и его напарница появилась в комнате в голубом банном халате и с обернутым вокруг головы белым полотенцем.

— Работает? — спросила, закурив, Ребекка.

— Сигнал от приемника поступает, но я не уверен, что в доме кто-то есть. Придется подождать.

— Я проголодалась.

— Закажи что-нибудь в номер.

— Я хочу куда-нибудь сходить.

— Нам лучше оставаться здесь.

— Мы уже просидели десять дней сначала на яхте, потом на катере. Я хочу куда-нибудь сходить.

— Ладно, одевайся. Сходим вместе.

— Закрой глаза, — сказала Ребекка, но Делярош поднялся и повернулся к ней. Потом, не говоря ни слова, поднял руку и потянул за край полотенца. Краска смылась, и ее волосы были не светлыми, а почти черными. Все вдруг сложилось — густые, влажно поблескивающие пряди, серые глаза, бледная, словно просвечивающая кожа, овал лица, — и Делярош с удивлением понял, насколько она красива. В следующее мгновение удивление сменилось злостью — уж лучше бы она осталась в ванной еще на час, но вышла в прежнем обличье.

Словно прочтя его мысли, Ребекка едва заметно улыбнулась.

— У тебя шрамы. — Она провела пальцем вдоль скулы. — Что произошло?

— Если оставаться в этом бизнесе слишком долго, лицо может превратиться в помеху.

Палец скользнул выше, задержался на коллагеновом имплантанте под кожей щеки.

— Каким ты был раньше? — спросила она.

Делярош пожал плечами. Может ли человек описать собственное лицо? Если сказать, что раньше, до того как он попал в руки Мориса Леру, у него было красивое лицо, она, чего доброго, сочтет его лжецом. Он сел за стол, достал из ящика лист почтовой бумаги и карандаш.

— Выйди на пару минут.

Ребекка ушла в ванну, закрыла за собой дверь и включила фен. Делярош работал быстро, уверенно, карандаш как будто летал над бумагой. Закончив, он бесстрастно, словно посторонний, оценил результат — образ на листке, казалось, принадлежал некоему вымышленному персонажу.

Делярош встал, подошел к ванной и просунул листок под дверь. Завывания фена смолкли. Ребекка вышла, держа в руке его портрет, и подняла глаза. Снова посмотрела на рисунок, сравнивая то, что есть, с тем, что было. Листок выскользнул из пальцев и мягко опустился на пол. А потом она поцеловала Деляроша в губы.




— Кто она, Жан-Поль?

— О ком ты спрашиваешь?

— Кто та женщина, о которой ты думал, когда мы были вместе?

— Я думал о тебе.

— Но не все время. Я не сержусь. Дело совсем не в этом, а в том…

Ребекка замолчала, не договорив. Интересно, что она хотела сказать, думал Делярош. Ее голова покоилась у него на груди, темные волосы разметались. Свет, струившийся в комнату между раздвинутыми шторами, падал на ее живот, бедра, длинные ноги. Лицо еще горело, сохраняя любовный жар, но тело было белым, как кость. Ее кожа наверняка не знала, что такое солнце. Вряд ли его напарница когда-либо раньше, до того, как жизнь загнала ее в подполье, покидала Британские острова.

— Она была красивая? Только не лги мне больше.

— Да.

— Как ее звали?

— Астрид.

— Астрид… а дальше?

— Астрид Фогель.

— Мне кажется, я уже встречала где-то это имя. Астрид Фогель… Да, вспомнила. Она была как-то связана с «Фракцией Красной Армии». Ей пришлось уехать из Германии и скрываться после убийства какого-то немецкого чиновника. Да, полицейского.

— Верно, это моя Астрид. — Делярош погладил Ребекку по груди. — Но только того полицейского застрелила не Астрид. Его застрелил я. А расплачиваться пришлось ей.

— Так ты немец?

Он покачал головой.

— Тогда кто? Как твое настоящее имя?

Делярош не ответил. Его ладонь опустилась ниже, с груди на живот. Ребекка инстинктивно напряглась. Продвигаясь все ниже, он поглаживал ее бледную кожу. Наконец она не выдержала и, взяв его руку, положила ее себе между ног. Глаза закрылись… Порыв ветра поднял шторы, дохнул холодом, и Ребекка поежилась. Она попыталась натянуть на себя покрывало, но Делярош сбросил его на пол.

— На той барже в Амстердаме были женские вещи. Астрид жила там, да?

— Жила.

— А ты? Ты жил с ней?

— Недолго.

— И вы занимались любовью на кровати под люком?

— Послушай, давай не…

— Все в порядке, — быстро перебила его Ребекка. — Меня это не задевает.

— Да.

— И что с ней случилось?

— Ее убили.

— Когда?

— В прошлом году.

Ребекка убрала его руку, села и посмотрела на него.

— Как это произошло?

— Мы работали вместе. Здесь, в Америке. В общем, все закончилось плохо.

— Кто ее убил?

Делярош ответил не сразу — разговор зашел слишком далеко. Он знал, что должен остановиться, но что-то толкало его дальше. По какой-то неясной причине ему хотелось открыться ей, рассказать больше, чем следовало. Наверно Владимир был прав. Тот, кому являются призраки, уже не может вести себя профессионально.

— Майкл Осборн. Точнее, его жена, Элизабет.

— Почему?

— Нас послали сюда с заданием ликвидировать Майкла Осборна. — Он немного помолчал и продолжил, уже глядя Ребекке в глаза. — В этом бизнесе не всегда все идет по плану.

— Почему тебе поручили убить Майкла Осборна? Кто?

— Он слишком близко подобрался к Обществу. Узнал кое-что такое, что ему знать не полагалось. Об одной операции.

— Какой операции?

— Может быть, ты помнишь, в прошлом году был сбит пассажирский самолет компании «Трансатлантик». Рейс 002.

— Конечно, помню. Но его же сбили арабы, «Меч Газы».

— Все не так просто. В гибели самолета был заинтересован один крупный поставщик вооружений для американской армии, Митчелл Эллиот. Общество обставило дело так, что все решили, будто теракт — дело рук палестинцев. Таким способом Эллиот рассчитывал склонить американское правительство к закупке противоракетной системы у его компании. Майкл Осборн что-то раскопал, у него возникли подозрения, и тогда Директор нанял меня, чтобы ликвидировать всех, кто был причастен к операции, а также Осборна.

— Кто же на самом деле сбил самолет?

— Палестинец по имени Хасан Махмуд.

— Откуда ты знаешь?

— Я был с ним в ту ночь и убил его, когда все закончилось.

Делярош не ожидал от нее такой реакции — Ребекка отпрянула, глаза ее наполнились страхом, губы задрожали. Она снова потянула на себя покрывало, словно хотела не просто укрыться от его взгляда, но и спрятаться от него самого. Он не отвернулся, не опустил глаза, и на его лице не отразилось никаких чувств.

— Боже мой, — прошептала Ребекка. — Ты же настоящее чудовище.

— Почему ты так говоришь?

— На том самолете было более двухсот человек. Чем они провинились? За что погибли?

— Ты спрашиваешь, чем они провинились? А как же насчет тех невинных, которых ваши бомбисты убили в Дублине и Лондоне?

— Мы делали это не ради денег, — бросила она.

— Конечно, у вас же есть дело, — презрительно усмехнулся Делярош.

— Вот именно.

— И ты веришь, что ваше дело правое? Что ради него можно убивать?

— Я знаю, что наше дело справедливое. А ты готов убить любого — лишь бы заплатили побольше.

— Господи, как же можно быть такой глупой.

Она попыталась ударить его, но он перехватил руку, стиснул запястье и легко пресек ее попытки освободиться.

— Как по-твоему, почему Общество предложило тебе помощь? — спросил Делярош. — Думаешь, они верят в священное право протестантов управлять Северной Ирландией? Конечно, нет. У них в этом деле свои интересы. Они рассчитывают заработать много-много денег. Похоже, Ребекка, история прошла мимо тебя. Время, когда в Северной Ирландии заправляли протестанты, кончилось. Ни бомбы, ни убийства уже не помогут — часы назад не ходят.

— Если ты так считаешь, то почему занимаешься тем, чем занимаешься? Если твои убеждения…

— У меня нет убеждений, — остановил ее Делярош. — Я не верю ни во что. Когда-то мне приходилось убивать за так называемое правое дело, но от этого правого дела остался пшик. Такой же пшик останется и от твоего. Оно обречено. — Он разжал пальцы, и Ребекка тут же спрятала ее за спину, как будто прикоснулась к чему-то нечистому.

— Мне надо было сбежать от тебя еще тогда, в Амстердаме.

— Может быть. Но теперь ты здесь, со мной. Мы повязаны. Будешь делать то, что скажу, возможно, останешься в живых. На родину, конечно, уже не вернешься, но по крайней мере и в землю не ляжешь.

— Что-то я теперь сомневаюсь. Ты ведь убьешь меня, когда все закончится, верно?

— Я не собираюсь тебя убивать.

— Не удивлюсь, если окажется, что и Астрид Фогель тоже ты убил.

— Я не убивал ее и не убью тебя.

Ребекка опустила покрывало. Он протянул руку, но она осталась сидеть.

— Дай мне руку. Я не сделаю тебе ничего плохого. Обещаю.

Она взяла его руку, и он привлек ее к себе и поцеловал. Сопротивление длилось недолго — сначала Ребекка просто уступила, потом, подчиняясь желанию, принялась целовать, впиваясь в его губы, вонзая ногти в его кожу. Когда он наконец вошел в нее, она вдруг затихла и уставилась на него неподвижным взглядом, какой бывает у животных.

— То, твое другое лицо мне нравится больше.

— Мне тоже.

— Когда все закончится, может быть, мы вернемся к тому доктору, который делал операцию, и он придаст тебе прежний вид.

— Боюсь, это невозможно.

Она вздрогнула — наверное поняв, что он имеет в виду.

— Если ты не собираешься меня убивать, то почему рассказываешь мне свои секреты?

— Я и сам не знаю.

— Так кто же ты, Жан-Поль?




Глава тридцать шестая


Вашингтон




На следующее утро Майкл и Элизабет вместе с детьми и Мэгги прилетели из Нью-Йорка в Вашингтон. Прилетели и сразу расстались. Майкла в аэропорту ждал правительственный седан, чтобы отвести в Белый Дом на совещание по Северной Ирландии с советником по национальной безопасности Уильямом Бристолем; Элизабет, Мэгги и дети погрузились в «линкольн», чтобы поехать в Джорджтаун.

В особняке на Н-стрит Элизабет не была больше года. Ей всегда нравился этот старый, сложенный из красного кирпича дом в строгом федеральном стиле, но стоило ступить на его крыльцо, как на нее вдруг нахлынули неприятные воспоминания: именно здесь она вы́носила детей, ежедневно сражаясь с собственным неуклюжим, капризным телом; именно сюда однажды днем пришла Астрид Фогель, чтобы взять ее в заложницы и тем самым помочь своему напарнику, наемному убийце по имени Октябрь, расправиться с ее мужем.

— Что-то не так, Элизабет? — забеспокоилась Мэгги.

Элизабет тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, и поняла, что стоит перед дверью с ключом в руке.

— Нет-нет, все в порядке. Просто задумалась.

Едва открылась дверь, как сработала сигнализация. Элизабет поспешила набрать код, чтобы отключить систему. Стало тихо. Майкл превратил дом в крепость, но она знала, что уже никогда не будет чувствовать себя здесь в безопасности.

Элизабет помогла Мэгги с детьми, потом отнесла в спальню чемоданы и уже начала расстегивать замок, когда в дверь позвонили. Она спустилась вниз и посмотрела в «глазок». На пороге стоял высокий темноволосый мужчина в синем костюме и светлом плаще.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила Элизабет, не открывая дверь.

— Меня зовут Брэд Хейуорт, миссис Осборн. Я агент, и мне предписано присматривать за домом.

Элизабет открыла дверь.

— Служба безопасности министерства иностранных дел? Но мой отец еще не прибыл из Лондона. Он будет через шесть часов.

— Вообще-то, миссис Осборн, мы здесь уже пару дней.

— Почему?

— После того случая в Великобритании принято решение ввести дополнительные меры. Знаете, осторожность лишней не бывает.

— Вы один?

— Сейчас да, но после прибытия посла добавится еще один человек.

— Что ж, вы меня успокоили. Не хотите ли войти?

— Нет, миссис Осборн, спасибо. Мне нужно оставаться снаружи.

— Может быть, вам принести что-нибудь?

— У меня все есть. Я лишь хотел предупредить вас, что мы здесь, поблизости.

— Спасибо, агент Хейуорт.

Закрыв дверь Элизабет снова приникла к «глазку», наблюдая за тем, как охранник спускается по ступенькам и возвращается к стоящей на другой стороне улицы машине. Настроение поднялось. Она прошла наверх, села за письменный стол в старом кабинете Майкла и сделала несколько звонков: в службу доставки Риджуэлла, в бюро обслуживания и в свой офис в Нью-Йорке — прослушать поступившие сообщения. Гораздо больше времени ушло на ответные звонки друзьям и знакомым.

В полдень пришла Мария — убраться в доме. Элизабет переоделась в нейлоновый тренировочный костюм и вышла на улицу. Помахала Бреду Хейуорту, глубоко вдохнула и потрусила по брусчатому тротуару Н-стрит.




Делярош повесил на ручку двери табличку «Не беспокоить» и повернул ключ в замке. Весь последний час он слушал Элизабет Осборн: ее разговоры по телефону, с няней, с детьми и с охранником у дома. Теперь ему было известно, когда именно прилетит из Лондона Дуглас Кэннон и когда посол отправится в Белый Дом на конференцию по Северной Ирландии. Кроме того, он узнал, что охранника зовут Бред Хейуорт и что второй агент появится после прибытия посла.

Он слышал, как пришла уборщица по имени Мария, говорившая с сильным испанским акцентом, то ли перуанским, то ли боливийским. Он слышал, как Элизабет объявила, что отправляется на пробежку и вернется через час. Он даже вздрогнул, когда, выходя, женщина хлопнула дверью.

Пять минут спустя в наушниках послышалось что-то похожее на рев турбины самолета. Шум был такой громкий, что наушники пришлось снять. Он уже подумал было, что дом Осборнов постигло стихийное бедствие, но тут до него дошло — Мария просто включила пылесос у окна, на котором он оставил подслушивающее устройство.




Устроенный Дугласом Кэнноном званый обед начался как скромная встреча восьми друзей, но быстро трансформировался в веселую гулянку с участием по меньшей мере полусотни человек. Гости все прибывали, недостающие столы и стулья заимствовали у соседей, а юноши в синих пиджаках парковали машины на тесных улочках Джорджтауна. Такова природа популярности в Вашингтоне. Дуглас жил и работал в этом городе больше двадцати лет, но кто-то устроил на него покушение, и это сделало его звездой. Свой вклад внесли американское Центральное Разведывательное Управление и британская Интеллидженс Сервис. Отвечая на вопросы репортеров, представители спецслужб превозносили мужество и хладнокровие, продемонстрированные послом под огнем террористов в Хартли-Холл, хотя в действительности ко времени нападения Дуглас Кэннон уже мирно дремал в своей постели в Уинфилд-Хаусе. Сам же герой охотно подыгрывал сочинителям этих легенд и даже, похоже, получал искреннее удовольствие, водя за нос искушенных баронов вашингтонских масс-медиа.

Первые гости появились в самом начале восьмого — два старых друга Дугласа из Сената и с полдесятка конгрессменов. Потом приехала шеф вашингтонского бюро Эн-Би-Си с мужем, шефом бюро Си-Эн-Эн. За ними подкатила Синтия Мартин, без сопровождения. Эдриан Картер привез жену, Кристину. Чтобы прикрыть Майкла, чья работа в ЦРУ оставалась для многих секретом, Синтия и Эдриан представились специалистами по Северной Ирландии, выполняющими заказ госдепартамента. Картер намекнул, что хочет переговорить с Майклом наедине, и они вышли в сад.

— Как прошло совещание у Бристоля? — спросил Картер.

— По-моему, предъявленный продукт произвел на него впечатление. Даже Бекуит заглянул на минутку.

— Серьезно?

— Да. Сказал, что доволен исходом операции «Кеттлдрам» и что мирный процесс снова набирает ход. Ты прав, он многое поставил на карту, результат ему нужен позарез. — Майкл помолчал, потом, преодолев сомнение, спросил: — Так что, с Северной Ирландией у меня все?

— Подождем, пока делегации разъедутся, и передадим отдел Синтии, а тебя вернем в ближневосточный.

— Если в Управлении и есть что-то постоянное, так это перемены. И все-таки хотелось бы знать, почему Моника задумала перетасовать колоду именно сейчас и почему ей так неймется снять меня с дела Октября.

— Моника предпочитает, чтобы дело числилось закрытым. Думает, что даже если Октябрь жив и не сошел со сцены, то никакой опасности ни американским гражданам, ни американским интересам он не представляет, а следовательно, на экран нашего радара не попадает.

— Ты с ней согласен?

— Разумеется, нет, и я высказал ей свое мнение. Но директор в конце концов она, а цели определяет директор.

— Настоящий мужчина на твоем месте подал бы в отставку.

— Не все из нас настолько финансово независимы, чтобы демонстрировать смелость и приверженность моральным принципам.

В дверь выглянула Элизабет.

— Не пора ли вернуться? Можно подумать, вам больше и поговорить негде.

— Будем через минуту, — пообещал Майкл.

— И еще одно, — сказал Эдриан, когда Элизабет скрылась. — До меня дошли слухи о твоем визите к Мортону Данну в отдел технических служб. Я даже знаю, чем вы занимались. Скажи, какого черта ты там забыл?

— Пару недель назад в Париже застрелили пластического хирурга по имени Морис Леру.

— Ну и что?

— Я подумал, что может быть Октябрь решил изменить внешность.

— А потом убил врача, который проводил операцию?

— Не скрою, такая мысль приходила мне в голову.

— А теперь послушай меня, Майкл. Моника сняла тебя с дела. И я не хочу, чтобы ты проявлял инициативу и вообще позволял себе какие-либо несанкционированные действия. Ты не фрилансер. Никаких частных операций. Никакой самодеятельности. Для тебя Октябрь мертв.

— Уж не угрожаешь ли ты мне, Эдриан?

— Вообще-то да, угрожаю.




Делярош снял наушники, вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Вечеринка была в разгаре, голоса, звон посуды, взрывы смеха, музыка — звуки сливались в общий шум, разобрать в котором удавалось только отдельные обрывки разговоров.

Он выключил магнитофон и достал из стального футляра девятимиллиметровую «беретту». Его любимое оружие. Делярош разобрал пистолет, тщательно смазал и протер каждую деталь мягкой тряпочкой. Занимаясь привычным, чисто механическим делом, он размышлял о том, как убьет посла Дугласа Кэннона и Майкла Осборна.




Глава тридцать седьмая


Вашингтон




— Прежде всего поздравляю всех с праздником, Днем святого Патрика, — провозгласил президент Джеймс Бекуит, всходя на подиум в Розовом саду утром следующего дня. По обе стороны от него расположились ирландский премьер-министр Берти Ахерн и министр иностранных дел Великобритании Робин Кук. За спиной президента толпились лидеры основных политических партий неспокойной провинции, включая Джерри Адамса, руководителя Шин фейн, и Дэвида Тримбла, вождя Ольстерской юнионистской партии и премьер-министра Северной Ирландии.

— Сегодня нас собрал здесь не кризис, а праздник, — продолжал президент. — Мы чтим наше общее наследие, то, что нас объединяет, и подтверждаем свою решимость содействовать происходящим в Северной Ирландии мирным переменам.

Дуглас Кэннон сидел в сторонке с группой высших чиновников Белого Дома и государственного департамента, принимающих участие в переговорах.

Слова президента вызвали вежливые аплодисменты.

— В прошлом месяце группа лоялистских головорезов — так называемая Бригада Освобождения Ольстера — предприняла попытку убить американского посла в Великобритании, моего старого друга и коллегу Дугласа Кэннона. То был последний, судорожный жест тех, кто хотел бы и дальше решать проблемы Северной Ирландии через насилие, а не путем поиска компромисса. Если кто-то еще сомневается в нашей приверженности миру, то я попрошу их принять к сведению следующее: посол Дуглас Кэннон здесь, с нами, а от Бригады Освобождения Ольстера не осталось ничего, кроме дурной памяти.

Бекуит повернулся, улыбнулся своему «старому другу и коллеге» и зааплодировал. Джерри Адамс, Дэвид Тримбл, Берти Ахерн и Робин Кук, как и все собравшиеся, присоединились.

— А теперь прошу извинить, но нас ждет работа, — закончил Джеймс Бекуит.

Он повернулся, раскинул руки и шагнул с подиума, направляя политиков в Овальный кабинет и не обращая внимания на вопросы репортеров из пресс-корпуса Белого Дома.




Домой, на Н-стрит, где его ждали Майкл и Элизабет, Дуглас вернулся в конце дня.

— Как все прошло? — спросил Майкл.

— Лучше, чем можно было ожидать. Теперь, когда Бригада Освобождения Ольстера нейтрализована, Джерри Адамс считает, что ИРА всерьез рассмотрит вопрос о декомиссии.

— А что такое «декомиссия»? — поинтересовалась Элизабет.

— Декомиссия означает сдачу оружия и роспуск территориальных ячеек и командных структур.

Майкл покачал головой.

— По оценкам ЦРУ, только ИРА накопила сотню тонн оружия и полтонны «семтекса». А ведь есть еще протестантские террористические группы. Поэтому важно не терять темпа и направлять процесс в нужное русло.

— За короткое время протестанты и католики добились поразительного прогресса, но процесс еще не набрал силу и может легко сойти с рельсов. Если это случится, боюсь, нас ждет беспрецедентный взрыв насилия. — Дуглас посмотрел на часы. — А теперь самое интересное. Шин фейн устраивает прием в «Мейфлауэре», ольстерские юнионисты — в «Фор Сизонс», а британцы в своем посольстве. И везде надо успеть.




— Это еще что такое? — удивленно спросила Элизабет, когда они переодевались.

— «Браунинг»-автомат с обоймой на пятнадцать патронов.

Майкл сунул пистолет в плечевую кобуру и надел пиджак.

— Зачем ты берешь оружие?

— Потому что с ним я чувствую себя лучше.

— Рядом с папой все время будет охранник.

— Осторожность лишней не бывает.

— Ты ничего от меня не скрываешь? Есть какие-то новости?

— Просто мне будет спокойнее, когда твой отец вернется в Лондон, где его окружают морпехи и агенты спецслужбы, каждый из которых может влепить террористу пулю между глаз с расстояния в сотню шагов.

Он поправил галстук.

— Как я выгляжу?

— Чудесно. — Элизабет натянула платье и повернулась спиной к мужу. — Застегни. Мы уже опаздываем.




В номере отеля «Эмбасси Роу» Делярош снял наушники, быстро разобрал мониторы и приемники и сложил все в дорожную сумку. Сунув «беретту» в плечевую кобуру, он встал перед зеркалом и окинул себя критическим взглядом — серый однобортный деловой костюм американского покроя, белая рубашка, галстук в полоску. На правом ухе миниприемник — обязательный атрибут всех сотрудников служб безопасности.

Делярош придирчиво изучил собственное лицо, посмотрел себе в глаза.

— Служба безопасности, мэм. Боюсь, у нас проблема, — произнес он с безличным американским акцентом, подражая актеру, голос которого слушал на протяжении всех десяти дней морского путешествия. После нескольких повторений фраза звучала вполне убедительно.

Из ванной вышла Ребекка. На ней был приталенный костюм и черные чулки. Заряженную «беретту» и две запасные обоймы она положила в черную сумочку на длинном ремешке.

«Вольво» они оставили на Двадцать третьей улице, неподалеку от Массачусетс-авеню. Делярош вытащил из-под «дворников» парковочный билет, бросил его в урну для мусора и сел за руль.




Лимузин остановился перед отелем «Мейфлауэр» на Коннектикут-авеню. Представительный швейцар в форме открыл дверцу, и Дуглас, Майкл, Элизабет и телохранитель вышли из машины. Миновав роскошный центральный холл, гости попали в главный зал. Джерри Адамс, стоявший с группой ирландских и американских политиков, увидел Дугласа первым и, извинившись перед собеседниками, поспешил ему навстречу.

— Спасибо, что пришли, мистер Кэннон. — В речи Адамса явно чувствовался акцент уроженца Западного Белфаста. Он был высок, держался прямо и носил густую черную бородку и очки в тонкой стальной оправе. Производя впечатление крепкого и полного сил человека, Адамс, однако, вовсе не был таковым — его здоровье серьезно подорвали как годы тюрьмы, так и ранение, полученное в результате покушения, устроенного ДСО. — Вы оказали нам сегодня большую честь.

— А я в свою очередь благодарен за приглашение, — вежливо ответил Дуглас, пожимая руку лидеру Шин фейн. — Позвольте представить вам мою дочь, Элизабет Осборн, и ее мужа, Майкла Осборна.

Адамс, бросив на Майкла короткий взгляд, без особого энтузиазма пожал ему руку. Разговор тут же свернул на темы предстоящих переговоров, и супруги отошли в сторону.

Однако уже через минуту Джерри Адамс, шагнув к Майклу, положил руку ему на плечо.

— Извините, мистер Осборн, нельзя ли вас на пару слов? Это довольно важно.




Делярош остановил «вольво» на перекрестке улиц Проспект и Потомак и вышел из машины. Ребекка, заняв его место за рулем, опустила стекло.

— Тебе все понятно? — спросил, наклонясь, Делярош. — Вопросы есть?

Она покачала головой. Он протянул ей конверт.

— Если что-то пойдет не так, если со мной что-то случится или мы не встретимся, поезжай в это место. Я приеду за тобой… если смогу.

Он повернулся и направился к кафетерию, заполненному почти до отказа студентами. Делярош взял кофе, купил газету и сел за столик у окна.

Он еще успел увидеть, как «вольво», проехав мимо, набрал скорость и устремился на восток, к центру города.




— Садитесь, пожалуйста, мистер Осборн, — предложил Джерри Адамс, когда они перешли из зала в примыкающую к нему гостиную. Двое не оставляющих его без внимания телохранителей отступили к двери. Адамс разлил чай. — Вам с молоком, мистер Осборн?

— Спасибо.

— У меня есть для вас сообщение от вашего старого друга Шимуса Девлина.

— Шимус Девлин мне не друг, — резко ответил Майкл.

Охранники мгновенно повернулись и вопросительно посмотрели на шефа. Джерри Адамс жестом показал, что все в порядке.

— Мне известно, что случилось в ту ночь в Белфасте. Мне также известно, почему это случилось. Если бы не ИРА, мы не были бы сегодня здесь и не обсуждали бы перспективы долгожданного и прочного мира в Северной Ирландии. ИРА — в высшей степени профессиональная организация, от которой невозможно просто отмахнуться. Имейте это в виду, когда вам и вашим британским друзьям захочется внедрить в ее ряды своего человека или завербовать осведомителя.

— Мне показалось, вы упомянули о каком-то послании.

— Да, оно касается той дряни, что подставила Имонна Диллона на Фоллз-роуд, Ребекки Уэллс.

— Я слушаю.

— После провала покушения в Хартли-Холл она исчезла и всплыла уже в Париже. — Адамс осторожно взял хрупкую фарфоровую чашечку. — Неплохо сработали, мистер Осборн.

Майкл промолчал.

— Так вот. Некоторое время Ребекка Уэллс жила на Монпарнасе с шотландским наемником по имени Родерик Кэмпбелл. По имеющимся у Девлина сведениям, они с Кэмпбеллом искали опытного киллера, который мог бы довести работу по вашему тестю до конца.

Майкл вскинул голову и в упор посмотрел на ирландца.

— Источник проверенный?

Адамс пожал плечами.

— Я не входил в такого рода детали, мистер Осборн. Но вы знаете Девлина, вы видели, как он работает. Шимус относится к своему делу очень серьезно.

— Где сейчас Ребекка Уэллс?

— Пару недель назад она внезапно исчезла из Парижа. Дальше ее след теряется.

— А что Родерик Кэмпбелл?

— От него уже ничего не добьешься. Парня застрелили в той самой квартире, где он отсиживался, вместе с какой-то девчонкой. — Адамсу явно доставляло удовольствие рассказывать Майклу то, чего тот не знал. — Наверно эти мелочи просто прошли мимо внимания вашего Контртеррористического центра.

— Кэмпбелл и Уэллс нашли того, кого искали?

— Девлин не знает, но я бы на вашем месте не ослаблял пока охрану посла. Вы меня понимаете? Если какому-то стрелку удастся убить вашего тестя и Бригада Освобождения Ольстера возьмет ответственность за убийство на себя, пострадают все вовлеченные в мирный процесс стороны. — Адамс поставил чашку на стол, давая понять, что разговор окончен. — Девлин надеется, что эта информация поможет вам забыть былые обиды. Кевин Магуайр сам избрал для себя такую судьбу.

— Можете сказать Девлину, чтобы катился к черту.

Адамс улыбнулся.

— Я передам ваше послание.




Ребекка Уэллс сидела за рулем «вольво» в сотне футов от входа в отель «Мейфлауэр». Увидев выходящих Дугласа Кэннона, супругов Осборнов и охранника, она завела двигатель и набрала номер на своем сотовом.

— Да.

— Уходят из первого и направляются во второй.

— Понял.

«Вольво» мягко тронулся с места и растворился в потоке машин, движущихся по Коннектикут-авеню.




— Когда это вы с Джерри успели стать такими друзьями? — спросила Элизабет.

— У нас схожая среда обитания.

— Что ему было нужно?

— Извинился за то, что случилось с мной в Белфасте.

— Извинения были приняты?

— Не совсем.

— И это все?

— И это все.

— Ладно, ребята, пора преодолевать разногласия и наводить мосты, — сказал Дуглас Кэннон. — Едем в «Фор Сизонс». Выпьем с протестантами.

— Думаешь, эти люди когда-нибудь соберутся за одним столом? — спросила Элизабет.

— Вряд ли мы этого дождемся, — ответил Майкл.




Полтора часа спустя Ребекка Уэллс была уже на Массачусетс-авеню в северо-западной части Вашингтона. Через дорогу от нее раскинулся комплекс британского посольства. Скрытая деревьями, она прекрасно видела двор посольской резиденции. Гости уже начали расходиться.

Ребекка открыла конверт, который дал ей Делярош, достала сложенный вдвое листок и стала читать в жидком свете уличного фонаря. Потом сложила записку и сунула в карман. Ей вспомнился тот холодный день на побережье в Норфолке, день, когда она отправилась в Шотландию встречать Гэвина Спенсера с партией оружия. С тех пор прошел всего лишь месяц, а сколько всего случилось за это время. Она помнила странное ощущение покоя и умиротворенности, снизошедшее на нее в тот день на пустынном, вылизанном волнами берегу. Тогда ей хотелось остаться там навсегда. И вот теперь этот человек — человек без прошлого, наемный убийца, любивший ее так, словно она сделана из стекла — предлагает убежище у моря.

Подняв голову, Ребекка успела заметить, что Дуглас Кэннон и Осборны выходят из резиденции британского посла. Она набрала тот же номер и почти сразу услышала голос человека, которого знала только как Жан-Поля.




Выслушав Ребекку, Делярош закрыл телефон, вышел из кафетерия и быстро зашагал по Потомак-стрит до ее пересечения с Н-стрит. До особняка Осборнов оставалось два квартала. Чтобы не привлекать к себе внимания на тихой улочке, он замедлил шаг и еще раз осмотрелся, но не обнаружил никаких признаков усиления охраны.

Многое зависело от расчета времени. Сопровождающий Кэннона агент должен был сообщить находящейся у дома группе о скором прибытии посла. Не получив ответа, он мог бы заподозрить неладное. Вот почему Делярош не спешил.

Обнаружить агентов службы безопасности было нетрудно — оба сидели в припаркованной перед особняком машине с опущенными стеклами. Тот, что был за рулем, разговаривал по рации — вероятно, предположил Делярош, с охранником в лимузине посла.

Делярош подошел к машине и остановился у окна со стороны водителя.

— Извините, как мне пройти на Висконсин-авеню?

Человек за рулем молча указал на восток.

— Спасибо.

Делярош сунул руку под плащ, выхватил «беретту» с навернутым на дуло глушителем и выстрелил каждому по несколько раз в грудь. Потом он открыл дверцу и затолкал тела на заднее сидение. Поднял стекла, забрал ключи, захлопнул и запер дверцу.

Вся операция заняла не более тридцати секунд. Делярош зашвырнул ключи куда-то в темноту, пересек улицу, взбежал по ступенькам особняка и, несколько раз глубоко вздохнув, нажал кнопку звонка. Через пару секунд за дверью послышались шаги.

— Кто там?

Голос с английским акцентом принадлежал Мэгги.

— Служба безопасности, мэм. Боюсь, у нас проблема.

Дверь открылась. Из-за нее выглянуло озабоченное лицо няни.

— Что-то случилось?

Делярош переступил порог и закрыл за собой дверь. В следующий момент его пальцы словно тисками сжали рот Мэгги, подавив рвущийся из горла крик. Наклонившись так, что их разделяли считанные дюймы, он вытащил из кармана «беретту» и прижал глушитель к щеке женщины.

— Я знаю, что в доме есть дети, и не причиню им вреда, — прошептал Делярош. — Но если ты не сделаешь все как надо, получишь пулю в лицо. Ты меня поняла?

Мэгги кивнула. Ее уже трясло от страха.

— Хорошо, тогда идем наверх.




Вечер прошел спокойно, без происшествий, как и ожидалось, но по чем дальше лимузин уносил их от посольства, тем громче звучало в ушах Майкла предупреждение Джерри Адамса. Если Ребекке Уэллс действительно удалось найти киллера, то Дугласу угрожала новая опасность. Причем, опасность иного рода, чем прежняя. Установить и остановить убийцу-одиночку гораздо труднее, чем боевика, исполняющего приказ какой-либо известной группировки. Майкл уже решил, что расскажет обо всем Дугласу, когда они приедут домой. До ликвидации угрозы или ареста Ребекки Уэллс в Лондоне придется принять повышенные меры безопасности и сократить появление посла в публичных местах.

Лимузин свернул на Висконсин-авеню, направляясь в южную часть Джорджтауна. Элизабет опустила голову на плечо мужу и закрыла глаза. Сидевший с другой стороны Дуглас тронул зятя за локоть.

— Знаешь, Майкл, я никогда этого не делал, но сейчас сделаю.

— О чем вы?

— Я ни разу не поблагодарил тебя за то, что ты спас мне жизнь. Если бы ты не взялся за то дело, не поехал в Северную Ирландию и не рискнул собой, я, возможно, уже был бы на кладбище. Вообще-то раньше у меня даже не было возможности посмотреть на тебя в деле. Так вот, ты прекрасный разведчик.

— Спасибо, Дуглас. Такие слова да не от кого-нибудь, а от закоренелого либерала и убежденного критика ЦРУ!

— Какие у тебя планы? Теперь, когда ситуация в Северной Ирландии смягчилась, останешься в Управлении или…

— Если жена пообещает, что не станет со мной разводиться, — рассмеялся Майкл. — Моника Тайлер хочет, чтобы я взялся за старое дело. Управление получило информацию, что «Меч Газы» вроде бы планирует новые атаки.

— Что за информация?

— Сведения о передвижениях известных нам боевиков, радиоперехваты. Пока ничего конкретного.

— Как насчет Британии?

— Им нравится там работать, так что исключать такой вариант нельзя.

— Да, я помню, как они атаковали Хитроу.

— Я тоже.

Дуглас откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Лимузин уже свернул с Висконсин-авеню и неслышно несся по тихим улочкам жилого района Джорджтауна.

— Когда же это все кончится? — вздохнул посол.

— Когда что кончится?

— Терроризм. Убийства невинных людей ради возможности выступить с политическим заявлением. Когда это все кончится?

— Наверно тогда, когда в мире не останется угнетенных и отчаявшихся настолько, что они готовы схватиться за автомат или бомбу.

— Тогда ответ на мой вопрос ясен — никогда. Это не кончится никогда.

— Вы же историк. В первом веке зилоты использовали террористические методы против оккупировавших Землю Обетованную римлян. В двенадцатом веке группа мусульман-шиитов, называвших себя ассасинами, террором боролась с суннитскими вождями Персии. Так что явление это трудно назвать новым.

— И вот теперь он дошел до Америки: Всемирный Торговый Центр, Оклахома-Сити, Олимпийский Парк.[19 - При взрыве во Всемирном Торговом Центре в 1993 погибло 6 человек.]

— Дешево, относительно легко и требует горстки фанатиков. Что и доказали два человека: Тимоти Маквей и Терри Николс.[20 - Тимоти Маквей и Терри Николс — американцы, устроившие в 1995 взрыв бомбы в федеральном здании в Оклахома-Сити, при котором погибло 169 человек.]

— И все-таки у меня в голове не укладывается, как можно, не моргнув глазом, отправить на тот свет сто шестьдесят восемь человек.

— Хватит вам, — сказала Элизабет, открывая глаза. Лимузин остановился перед особняком. — От ваших разговоров у меня разболелась голова.




Делярош стоял у окна, выходящего на Н-стрит, на втором этаже, когда услышал звук подъехавшей машины. Он раздвинул шторы глушителем «беретты» и посмотрел вниз. Кэннон и Осборны вернулись домой.

Поправив шторы, Делярош прошел по коридору к лестнице, заглянув по пути в спальню. Мэгги лежала на полу со связанными руками и ногами и заклеенным скотчем ртом.

Он быстро спустился по лестнице и остановился в темном холле. Все будет легко — как стрельба по мишеням на карнавале, — а потом ему уже никогда не придется этим заниматься. С него хватит.




Глава тридцать восьмая


Вашингтон




Свернув на Н-стрит вслед за лимузином, Ребекка проехала два квартала и остановилась. Свободного для парковки пространства возле особняка не оказалось, так что водитель притормозил посредине улицы, включив задние огни. Ребекка опустила руку в сумочку и достала девятимиллиметровую «беретту».

Инструкции Жан-Поля были просты и ясны. Я уберу двух охранников в машине и войду в дом, сказал он ей накануне вечером, когда они сидели на полу в номере перед орущим телевизором. Дождись, пока все выйдут из лимузина. Агент, который будет с ними, твой, я же займусь послом и Майклом Осборном.

Только вот хватит ли у нее сил? Сможет ли она выстрелить в человека? Ребекка подумала о Гэвине Спенсере, Кайле Блейке и всех остальных, тех, кто погиб в Хартли-Холл по вине Майкла Осборна и его тестя. Злость поборола сомнения. Она сдвинула предохранитель и передернула затвор.

Дверца лимузина распахнулась. Первым из салона вышел телохранитель. Обойдя машину сзади, он открыл заднюю дверцу. Едва ступив на мостовую, Майкл Осборн скользнул взглядом по улице, задержался на мгновение на «вольво» и повернулся в другую сторону. Вслед за Майклом появился посол. За ним Элизабет.

Ее время пришло. Ребекка толкнула дверцу.




Майкл повернулся к агенту.

— Где ваши остальные?

Охранник поднес руку к губам, что-то негромко спросил и, не получив ответа, рявкнул:

— Назад! В машину! Живо!

В тот же самый момент Ребекка Уэллс вышла из «вольво» и, используя крышу машины как опору, начала стрелять — бегло, без пауз, как и учил ее Жан-Поль.




Майкл не слышал выстрелов, но слышал, как застучали пули, как лопнуло заднее стекло, глухо звякнул металл. Вместо того, чтобы выполнить команду охранника и скрыться в машине, они все, Майкл, Элизабет и Дуглас, инстинктивно упали на тротуар Н-стрит.

Женщина в «вольво» показалась ему подозрительной с первого взгляда, но Майкл не сразу сообразил, что это может быть Ребекка Уэллс. И теперь, прикрыв собой упавших на камни тестя и жену, он стал свидетелем последних секунд жизни агента службы безопасности. То, что два других охранника не ответили на вызов, могло означать лишь одно: их уже убрали. Ему снова вспомнилось переданное через Джерри Адамса предупреждение Шимуса Девлина: Ребекка Уэллс искала киллера-профессионала, чтобы убить Дугласа Кэннона. Если она здесь, то и киллер должен быть где-то рядом.

Он вытащил «браунинг». Водитель все еще сидел за рулем лимузина, пытаясь укрыться за спинкой кресла. Майкл схватил жену и тестя.

— Полезайте в машину!

Элизабет, пригнувшись, забралась в салон и упала на заднее сидение. В ту же секунду пуля, выпущенная девятимиллиметровой «береттой» разнесла голову телохранителю. Фонтан крови вперемешку с кусочками мозгового вещества ударил через разбитое заднее стекло. Элизабет вскрикнула и беспомощно посмотрела на Майкла.

Глаза ее вдруг расширились от страха.

— Майкл! Сзади!

Майкл повернулся и увидел стоящего на верхней ступеньке крыльца человека. Правая рука незнакомца взметнулась вверх, и из дула пистолета вырвались два язычка пламени.

И хотя было почти темно, Майкл мгновенно узнал это движение руки и эту характерную манеру вести огонь навскидку.

На ступеньках крыльца его дома стоял Октябрь.

Первая пуля срикошетила от крыши лимузина. Вторая попала в спину посла в тот самый миг, когда он прыгнул в салон. Дуглас, застонав от боли, тяжело свалился на колени дочери.

Майкл, не целясь, несколько раз выстрелил в Октября, вынудив противника отступить в дом.

— Гони! — крикнул он водителю лимузина. — Увози их отсюда!

Шофер кивнул и выпрямился. Двигатель взревел, и машина сорвалась с места.

Последним, что увидел Майкл, было бледное лицо Элизабет, кричавшей через разбитое заднее окно:

— Дети, Майкл! Дети!




Майкл нырнул между двумя припаркованными почти впритык машинами, чтобы хоть на несколько секунд укрыться от палящих с двух сторон Октября и Ребекки Уэллс. Воспользовавшись паузой, Октябрь снова появился на крыльце. Майкл прицелился и выстрелил. Киллер скрылся в доме. И тут же разлетелось на кусочки окно стоящего рядом автомобиля — стреляла женщина.

В окнах домов вспыхнул свет. Улица проснулась. Майкл повернулся и увидел Ребекку Уэллс, которая, стоя за открытой дверцей «вольво», вела огонь над крышей. Он вскинул «браунинг», но подумал, что если промахнется, то пуля может попасть в соседний дом и убить ни в чем не повинного человека, подошедшего к окну посмотреть, что такое творится на его тихой улочке.

Держа на мушке входную дверь собственного дома, Майкл думал о детях. Господи, только бы они были в детской, наверху.

Он расстрелял в Октября уже целую обойму и, вставляя новую, услышал далекий вой полицейской сирены. Наверно услышали перестрелку. Или, может быть, охранник успел все же подать сигнал тревоги. К первой сирене присоединилась вторая, потом третья. Звук нарастал, приближался.

Октябрь выскочил на крыльцо и махнул Ребекке рукой.

— Уезжай! Убирайся отсюда!

Первый полицейский автомобиль выскочил на Н-стрит.

Октябрь дважды выстрелил по машине.

— Быстрее, Ребекка! Уезжай!

Майкл передернул затвор и послал в сторону дома четыре пули.

Поняв, что медлить уже нельзя, Ребекка прыгнула в «вольво». Прикрывая ее, Октябрь в последний раз выступил на крыльцо, выстрелил несколько раз в сторону Майкла и вбежал в дом.

Машина с Ребеккой за рулем промчалась мимо.

Майкл поднялся из укрытия и побежал к особняку, держа «браунинг» обеими руками. Протопав по ступенькам, он протиснулся в дверь и, прижавшись к стене, заглянул в холл.

Октябрь схватил стул и швырнул его в окно. Потом он обернулся и поднял «беретту». Майкл ничего не услышал, но увидел, как дуло полыхнуло огнем, и отпрыгнул за выступ стены. Посыпалась штукатурка. Когда стрельба прекратилась, он шагнул из-за укрытия и послал вслед Октябрю три пули. Киллер пересек сад и, подпрыгнув, перевалился через ограду.




Майкл взлетел по лестнице и бросился в детскую. Близнецы лежали в кроватках и плакали.

Слава Богу!

— Мэгги!

Из спальни донеслись приглушенные крики и стук. Он пробежал по коридору и включил свет в спальне. Мэгги, связанная по рукам и ногам и с заклеенным ртом, лежала на полу.

— Сколько их было, Мэгги? Один? Мужчина был один?

Она кивнула.

— Я сейчас вернусь.

Он скатился по лестнице, и в этот момент в холл ворвался полицейский с оружием наготове. Наставив револьвер на Майкла, он заорал:

— Стоять! На месте! Брось оружие!

— Я Майкл Осборн, и это мой дом.

— Мне наплевать кто ты такой! Брось оружие! Ну!

— Черт бы тебя побрал! Я зять посла Кэннона и работаю в ЦРУ! Опусти револьвер!

Полицейский даже не моргнул и продолжал целиться в голову Майкла.

— Мой тесть ранен. Оба преступника скрылись — женщина на черном «вольво»-универсале, мужчина — без машины. Наверху мои дети и няня. Поднимитесь и помогите ей. Я скоро вернусь.

— Эй, ты куда! Назад! — завопил полицейский, но стрелять все же не стал. Майкл пробежал по холлу и выпрыгнул через разбитое окно.




Делярош приехал в Вашингтон вовсе не для того, чтобы вступать в перестрелку с Майклом Осборном. Поймать пулю, когда они летают в ограниченном пространстве, может каждый, и он вовсе не горел желанием обменять свою жизнь на жизнь американца. К тому же главную цель, Дугласа Кэннона, поразить удалось — рана в спину вполне могла оказаться смертельной. И все же он злился на себя за то, что уже во второй раз не сумел убить Майкла Осборна.

Делярош сбросил плащ и рванул по переулку. На встречу ему со стороны Тридцать четвертой улицы приближалась машина, светло-серый «сааб», за рулем которого сидел молодой парень, по виду студент. Делярош встал на его пути, поднял «беретту» и направил на водителя через ветровое стекло.

— Вылезай!

Студент выбрался из «сааба» с поднятыми руками и шагнул в сторону.

— Забирай, мать твою. Пользуйся.

— Беги. — Делярош махнул пистолетом, и парень побежал.

Делярош сел за руль.

— Чтоб ты сдох, засранец! — заорал вслед парень. — Чтоб тебе…

Дальнейших проклятий киллер уже не слышал. Из Джорджтауна надо было убираться как можно скорее. Промчавшись по Тридцать четвертой улице, он повернул в сторону М-стрит. Теперь многое зависело от того, удастся ли добраться до Ки-Бриджа,[21 - Назван в честь Фрэнсиса Скотта Ки. Автор текста государственного гимна США «Усеянное звездами знамя».] моста в Арлингтон. Оттуда он мог бы выехать либо на парковую автостраду Джорджа Вашингтона, I-395, либо на шоссе I-66 и уже через несколько минут быть далеко за пределами столицы.

На перекрестке М-стрит его поджидала неприятность — зеленый глаз светофора потух, зато загорелся красный. Дорожный знак извещал, что правый поворот на красный свет запрещен. Можно было бы рискнуть и рвануть на красный, но Делярош, подумав, остановился — в прошлом спокойствие при отступлении всегда играло ему на руку, а изменять собственным правилам было не в его характере.

Прижимая педаль тормоза, он поднял руку и посмотрел на часы.




Перепрыгнув через ограду в переулок, Майкл услышал громкие проклятия. Секундой позже скрипнули шины, и какая-то машина — судя по звуку мотора, небольшая — сорвалась с места и понеслась в сторону М-стрит. Майкл понял — Октябрь захватил автомобиль и пытается уйти. Он промчался по Тридцать третьей улице, повернул вправо и побежал дальше по М-стрит.




Делярош оглянулся и не поверил глазам — Осборн бежал по М-стрит с пистолетом в руке, расталкивая изумленных прохожих. Он медленно повернулся и уставился прямо перед собой, терпеливо ожидая, когда же наконец загорится зеленый.

«Беретта» лежала на соседнем сидении. Делярош положил ладонь на рукоятку и дотронулся пальцем до курка. Ему вдруг пришло в голову, что может быть судьба предоставляет шанс выполнить условия контракта полностью.

Осборн добежал до перекрестка и остановился на проезжей части, прямо перед «саабом». Он тяжело дышал и напряженно всматривался в полутьму.

Делярош медленно поднял «беретту» и положил ее себе на колени. Выстрелить в Осборна через ветровое стекло? Пожалуй, нет. Даже если выстрел будет удачным, спасаться бегством в поврежденной машине дело слишком рискованное. Он опустил левую руку и нажал кнопку на подлокотнике, чтобы опустить стекло со своей стороны. На светофоре зажегся зеленый.

За «саабом» выстроились еще несколько машин, и водители отчаянно сигналили, не видя стоящего на середине перекрестка человека с пистолетом в руке.

Делярош сидел неподвижно, ожидая хода противника.




Майкл стоял на середине перекрестка, не обращая внимания на крики водителей и какофонию гудков. Взгляд его скользил по лицам сидящих за рулем: мужчина лет сорока в светло-сером «саабе», пара богатеньких студентов в красном «БМВ», старички в дребезжащем «мерседесе», паренек в пикапе с надписью «Пицца-хат».

Все махали руками, все давили на клаксон, все… кроме мужчины в «саабе». Майкл взглянул на него внимательнее. Довольно неприятный тип: тяжелые, набрякшие щеки, тупой подбородок, широкий, плоский нос. Лицо напоминало ему кого-то, но кого? Где он мог его видеть? Майкл смотрел на человека в костюме, а перед ним, как в кино, пробегали лица из картотеки ЦРУ. И в какой-то момент в голове у него как будто щелкнуло, и он понял, где видел его раньше: на мониторе компьютера у Мортона Данна в Отделе технических служб.

Майкл вскинул руку и прицелился Октябрю в лицо.

— Из машины! Быстро!




Глава тридцать девятая


Вашингтон




Широкий перекресток у основания Ки-Бридж — один из самых перегруженных и неупорядоченных во всем Вашингтоне. Транспортные потоки, стекающие с самого моста, а также М-стрит и автострады Уайтхерст соединяются именно здесь, в одном месте. В утренние и вечерние часы пик причиной пробок часто становится неразворотливый общественный транспорт. Ближе к ночи здесь полным-полно машин, спешащих в рестораны и ночные клубы Джорджтауна. И над всем этим высится черная каменная лестница, печальную славу которой принес «Экзорсист», — унылое, обезображенное граффити и пропахшее мочой — едва ли не каждый пьяный студент, совершая ритуальное восхождение, считает своим долгом помочиться на ступеньки — сооружение.

Сидя за рулем «сааба» и глядя на направленное на него дуло «браунинга» в руке Майкла Осборна, Делярош думал однако совсем о другом. Когда американец приказал выйти из машины, он вдавил в пол педаль газа и резко наклонился вперед.

Майкл выстрелил несколько раз в ветровое стекло несущейся на него машины и едва успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под колеса.

Делярош выпрямился, выровнял едва не выскочивший на тротуар «сааб» и устремился к въезду на мост.

Не обращая внимания на сигналящие вовсю автомобили, Майкл повернулся и увидел, что «сааб» быстро уходит. Он поднял «браунинг», прицелился и открыл огонь с колена.

В обойме оставалось восемь патронов, а запасной у него не было. Прежде чем Делярош свернул к мосту, он выпустил все восемь.

Семь пуль, прошив багажник, застряли в заднем сидении.

Последняя, восьмая, попала в бензобак, и «сааб» взорвался.




Делярош услышал взрыв и почти сразу же ощутил жар от горящего бензина. Вокруг него, скрипя тормозами, останавливались машины. Какой-то парень в свитере с надписью «Редскинс» бросился к нему на помощь. Делярош направил на него «беретту», и парень в свитере побежал в другую сторону, к парку.

Делярош выпрыгнул из машины, оглянулся и увидел бегущего к нему Майкла Осборна.

Он вскинул пистолет и выстрелил три раза.

Американец успел нырнуть за припаркованную у тротуара машину.

Делярош побежал к мосту, но тут навстречу ему вылетел какой-то лихач, по-видимому, не заметивший горящего на перекрестке «сааба». В последний момент, перед самым столкновением, Делярош подпрыгнул, избежав удара капотом, упал на лобовое стекло и свалился на дорогу.

«Беретта» выскользнула из пальцев и исчезла под колесами машин.

Делярош повернулся — американец был совсем близко, — поднялся и попытался бежать, но правое колено подвернулось, и он рухнул на асфальт.

Тем не менее Делярош снова поднялся и заставил себя двигаться, хотя колено словно наполнили битым стеклом. Ему даже удалось добрести до Ки-Бридж.

У пешеходной дорожки застыл, с любопытством наблюдая за всем происходящим, мужчина с дешевым горным велосипедом.

Делярош ударил его кулаком в горло, забрал велосипед и кое-как сел, но едва попытался надавить на педаль правой ногой, как острая боль заставила его вскрикнуть. Пришлось крутить одной левой, поднимая и опуская правую, чтобы не мешала.

Тем не менее, оглянувшись через какое-то время, он увидел, что американец продолжает преследование. Более того, расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Делярош чувствовал себя совершенно беззащитным. Оружия он лишился, а в качестве транспортного средства имел дребезжащий велосипед. Ко всему прочему, что-то случилось с ногой.

Его вдруг охватила злость — злость на отца, Владимира, на КГБ и всех тех, кто обрек его на такую жизнь; злость на себя самого — то, что позволил Директору втянуть себя в это дело и снова не сумел убить Осборна. Интересно, как американец догадался, что за рулем «сааба» именно он? Может быть, его успел сдать Морис Леру? Или Директор? Но, вероятнее всего, он сам недооценил способности и возможности цэрэушника, поклявшегося найти его даже на краю света. И вот их схватка заканчивается сценой, достойной войти в комедийный фильм — один убегает на хлипком велосипеде, другой догоняет пешком. Действительно, почти смешно. Делярош понимал, что даже если оторвется сейчас от Осборна, шансы на спасение невелики.

Он опять оглянулся — преследователь настигал.

Преодолевая боль в колене, Делярош заставил себя крутить педали обеими ногами. Время истекало, и он должен был срочно решить, что еще можно сделать, чтобы выбраться с моста живым.




Майкл сунул «браунинг» в кобуру и, собрав последние силы, попытался сделать последнее ускорение.

Много лет назад, еще в студенческие годы, ему удалось пробиться в финал чемпионата штата Вирджиния в беге на милю. Благодаря блестящему тактическому маневру, он сумел обойти лидера и за сто ярдов до финиша получил блестящую возможности выиграть соревнование, но на последнем отрезке ему не хватило мужества, чтобы выдержать боль, без чего, как известно, победить нельзя. Он до сих пор помнил, как смотрел в спину отрывающегося соперника, буквально загипнотизированный слаженной, ритмичной работой мышц. Отец так разозлился на сына за проявленную слабость, что даже не подошел утешить его после финиша.

От Октября его отделяло не больше десяти ярдов.

Он пробежал должно быть около мили. Ноги налились свинцом, мышцы напряглись от постоянных ускорений, руки горели, а во рту появился вкус крови и ржавчины. Он гонялся за Октябрем годы, используя все ресурсы и технические средства Управления, но в конце все свелось к этой сумасшедшей, выматывающей гонке по мосту Фрэнсиса Скотта Ки. На этот раз он не боялся боли. На этот раз он не мог позволить себе проиграть. Майкл бежал, откинув голову, ревя, как дикий зверь, хватаясь за воздух руками.

Еще несколько футов…

Он прыгнул, выбросив вперед руки, и на землю рухнули уже двое.

Октябрь упал на спину, Майкл оказался сверху.

Навалившись на врага, Майкл ударил его в лицо — левой… правой, и, схватив за горло, начал душить.

Злость, гнев, ярость переполнили его, вытеснив все прочие чувства, смутив рассудок. Сжимая пальцами дыхательное горло, он выкрикивал какие-то слова…

Октябрь вел себя по меньшей мере странно: он затих и практически не сопротивлялся. Более того, в какой-то момент голубые глаза его блеснули, а по губам скользнула тень улыбки.

Майкл понял — Октябрь решает, как его убить. Он сжал пальцы…

Внезапно киллер выбросил левую руку, схватил Майкла за волосы и, оттянув его голову назад, ткнул большим пальцем в глаз.

Майкл взвыл от боли и ослабил хватку. Киллер развел руки и, повернув ладони, одновременно ударил его в оба виска.

Майкл едва не потерял сознание. Он потряс головой, пытаясь рассеять туман перед глазами, и вдруг понял, что лежит на спине, а враг ускользнул.

Майкл, пошатываясь, поднялся. Октябрь уже принял боевую стойку — ноги на ширине плеч, руки подняты, взгляд сосредоточен. Молниеносный поворот, взмах ноги — и сильнейший боковой кик в голову.

Майкл пошатнулся, споткнулся о бордюр, отделяющий пешеходную дорожку от проезжей части, и едва не попал под колеса автобуса. Водитель отчаянно ударил по клаксону, Майкл отпрыгнул и чуть не сбил с ног Октября. Однако киллер сориентировался в ситуации быстрее: он наклонился, выпрямился, и придав противнику дополнительное ускорение, перебросил его через перила.




Делярош ожидал услышать всплеск рухнувшего в воду со стофутовой высоты тела, но ничего не услышал. Он шагнул к перилам и посмотрел вниз — Осборн ухитрился ухватиться одной рукой за основание ограждения, и теперь он висел, раскачиваясь, над темнеющей внизу водой. Майкл поднял голову — губы его были в крови — и посмотрел на врага.

Легче всего было бы наступить на руку или ударить по пальцам, но сама мысль об этом показалась киллеру отвратительной. Он всегда убивал тихо и быстро, появляясь ниоткуда и исчезая в никуда. Бить человека по руке, чтобы сбросить его в воду — в этом было что-то варварское.

Делярош наклонился.

— Пообещай, что отпустишь меня, и я помогу тебе.

— Пошел ты, — прохрипел Майкл.

— В твоем положении надо быть посговорчивее. — Киллер просунул руку между перилами и схватил Майкла за левое запястье.

— Пообещай, что отпустишь меня, и я помогу тебе.

Пальцы уже начали разжиматься, и Майкл понимал, что в его распоряжении секунды.

— Ты только что убил моего тестя. Ты пытался убить меня и мою жену. Ты убил Сару.

— Я их не убивал. Их убили другие. Я всего лишь орудие, исполнитель. Я виновен в их смерти не больше, чем ты в смерти Астрид Фогель.

— Кто тебя нанял? — процедил сквозь зубы Майкл.

— Не важно.

— Важно! Для меня. Кто тебя нанял?

Видя, что Осборн вот-вот сорвется, Делярош схватил его уже обеими руками.

Майкл выхватил из кобуры «браунинг» и направил его в лицо киллеру.

Делярош на мгновение опешил, потом улыбнулся и покачал головой.

— Знаешь историю про то, как лягушка и скорпион переправлялись через Нил?

Майкл знал эту притчу, как знал ее каждый, кто жил или просто бывал на Ближнем Востоке. Лягушка и скорпион встречаются на берегу Нила, и скорпион просит лягушку перевезти его на другой берег. Лягушка отказывается, потому как боится, что скорпион ее ужалит. Скорпион уверяет, что бояться нечего — ведь если он ужалит ее, они вместе пойдут ко дну. Поразмыслив, лягушка соглашается, и скорпион забирается ей на спину. Однако на середине реки он все же вонзает жало в спину перевозчика. «Теперь мы оба утонем», — восклицает несчастная, чувствуя, как мышцы немеют от попавшего в тело яда. — «Зачем ты так сделал?» Скорпион улыбается и отвечает: «Потому что это Ближний Восток».

— Знаю.

— Мы охотимся друг за другом много лет. Может быть, настало время помочь друг другу. В конце концов месть — удел дикарей. Насколько я знаю, ты побывал недавно в Северной Ирландии. Посмотри, что сделала месть с этой страной.

— Чего ты хочешь?

— Я расскажу тебе самое главное: кто нанял меня убить Дугласа Кэннона, кто виновен в гибели лайнера «Трансатлантики» и кто поручил мне убить тебя. — Он помолчал немного, потом добавил: — Я также назову тебе имя человека в ЦРУ, который связан со всеми этими делами. Взамен ты прикроешь меня и дашь возможность снять деньги с банковских счетов.

— Я не уполномочен заключать такого рода сделки.

— Речь не о полномочиях, а о возможностях. Ты в состоянии помочь мне.

Майкл молчал.

— Тебе ведь не очень-то хочется умирать, не узнав правду, верно?

— Пошел ты!

— Так мы договорились?

— А почему ты думаешь, что я не сдам тебя, как только ты меня вытащишь?

— Потому что, к несчастью, ты честный человек, которому, говоря откровенно, не место в таком бизнесе. — Делярош встряхнул Майкла. — Так мы договорились?

— Ладно, ублюдок, считай, что договорились.

— Вот и хорошо. Брось пистолет в реку и давай вторую руку. Поторопись, пока мы не свалились оба.




Глава сороковая


Вашингтон — Международный аэропорт Даллеса




— Пуля сломала два ребра и вошла в левое легкое, — сообщил врач госпиталя университета Джорджа Вашингтона, абсурдно юного вида хирург по фамилии Карлайл. — Если не возникнет каких-либо серьезных осложнений, то, на мой взгляд, жизни посла ничто не угрожает.

— Я могу его увидеть? — спросила Элизабет.

Карлайл покачал головой.

— Ваш отец сейчас в послеоперационной палате и, честно говоря, не в лучшем состоянии. Я бы посоветовал вам немного подождать. Посидите, успокойтесь, а когда он придет в себя, мы вас позовем.

Врач ушел. Элизабет села и попыталась успокоиться, но выдержки хватило лишь на пару минут, и она снова принялась мерить шагами небольшую комнату ожидания, у двери которой, в коридоре, стояли двое полицейских. В госпитале Элизабет дали форменный голубой халат, потому что ее вечернее платье было испачкано кровью — отца и погибшего телохранителя. Дети находились в отдельной комнате под присмотром Мэгги. Элизабет подумала, как ей повезло с няней — после всего пережитого, после стычки с убийцей, она не оставила Лизу и Джейка и заявила, что будет с ними столько, сколько нужно.

В общем, чтобы окончательно успокоиться, Элизабет недоставало самой малости — услышать голос мужа.

После их кошмарного бегства с Н-стрит прошло уже больше часа. Полицейские рассказали ей то немногое, что знали сами. К моменту прибытия на место происшествия первой группы террористы уже скрылись, и Майкл был жив. Потом он выпрыгнул в окно, и с тех пор его никто не видел. Через две минуты на перекрестке, неподалеку от въезда на Ки-Бридж, была слышна перестрелка, в результате которой взорвалась машина. Владелец машины, светло-серого «сааба», сообщил, что под угрозой оружия отдал ее мужчине с пистолетом. Немного погодя на мосту видели двух дерущихся мужчин. Кто-то висел над водой…

Элизабет закрыла глаза. Ее била дрожь. Майкл, если ты жив, пожалуйста, позвони.

Часы показывали одиннадцать. Она включила телевизор. На всех каналах, местных и кабельных новостных, говорили только об одном, о покушении на Дугласа Кэннона. Имя ее мужа не упоминалось. Элизабет достала из сумочки сигарету и закурила.

Дверь открылась, и в комнату заглянула медсестра.

— Извините, мэм, но у нас не разрешается курить.

Элизабет огляделась, не зная, куда выбросить сигарету.

— Дайте ее мне, миссис Осборн, — мягко сказала медсестра. — Может быть, вам что-нибудь нужно?

Элизабет покачала головой.

Едва дверь закрылась, как зазвонил сотовый.

Она торопливо вытащила телефон из сумочки.

— Да?

— Это я. Ничего не говори, только слушай.

— Майкл, — прошептала она.

— Со мной все в порядке. Я не ранен.

— Слава Богу.

— Как Дуглас?

— Ему сделали операцию. Врач считает, что он поправится.

— Где дети?

— Они здесь, в госпитале. Когда я тебя увижу?

— Не знаю. Может быть, завтра. Мне необходимо кое-что сделать. Я люблю тебя.

— Майкл, где ты? — спросила она, но он уже отключился.




Ребекка оставила «вольво» на долговременной стоянке в аэропорту Даллеса и перед тем, как войти в комнату отдыха, бросила ключи в мусорную корзину. В кабинке она переоделась, сменив костюм на линялые джинсы, свитер и замшевые ковбойские сапожки. Потом собрала и заколола волосы и надела парик. Трансформация заняла менее пяти минут — из зеркала на нее смотрела Салли Берк, жительница Лос-Анджелеса, что подтверждали выданные в Калифорнии водительские права и паспорт.

Пройдя к билетной кассе «Эйр Мексико», Ребекка купила билет до Мехико. Следующие семьдесят два часа обещали стать самыми трудными. Из Мексики ей предстояло отправиться в Центральную, а потом в Южную Америку, ежедневно меняя паспорта и внешний вид. В Буэнос-Айресе она должна была сесть на самолет и вернуться в Европу.

Посадку еще не объявили, и она устроилась на диванчике в зале ожидания. Однако стоило ей закрыть глаза, как перед ней вставала одна и та же картина: фонтан крови, бьющий из головы охранника.

На экране телевизора диктор Си-Эн-Эн зачитывал последние новости.

Бригада Освобождения Ольстера взяла на себя ответственность за покушение на жизнь американского посла в Великобритании Дугласа Кэннона. Двое нападавших, мужчина и женщина, все еще на свободе. По словам врачей госпиталя университета Джорджа Вашингтона, пострадавший находится в тяжелом состоянии, но ранения не угрожают его жизни.

Ребекка отвернулась. Где ты, Жан-Поль? Она достала из сумочки и еще раз перечитала письмо, которое получила от него четыре часа назад.






Отправляйся в это место. Я приеду к тебе, если смогу.





Диктор-информатор объявил посадку на рейс до Мехико. Ребекка скомкала листок, бросила его в мусорную корзину и направилась к турникету.




Глава сорок первая


Вашингтон




— Как тебя называть?

— У меня много имен, но в последние годы я пользуюсь именем Жан-Поль Делярош и ассоциирую себя с ним.

— Так мне называть тебя Делярошем?

— Если хочешь.

Несмотря на поздний час, движение на окружной не ослабело — в Вашингтоне вечерний час пик растягивается до поздней ночи. Майкл свернул на автостраду 95 и теперь ехал на север, в сторону Балтимора. «Форд» он взял в агентстве у Национального аэропорта, куда они добрались на такси. Поначалу таксист не хотел сажать странных мужчин в костюмах, выглядевших так, словно их только что избила шайка грабителей. Тогда Делярош помахал перед ним пачкой двадцаток, и водитель сказал, что если им нужно на луну, то он доставит их туда к утру.

Делярош сидел впереди, положив ногу на приборную доску, потирая колено и хмурясь, как будто оно предало его в решающий момент. В другой руке он небрежно держал сигарету, выпуская дым в приоткрытое окно и не проявляя ни малейших признаков беспокойства или страха. В салоне вдруг запахло сырым перегноем.

Многие годы после смерти Сары Майкл старался представить образ ее убийцы. Теперь он видел его перед собой — невысокого роста, но плотного, с рельефными мышцами боксера. Слушая голос — прежде Майкл слышал его только один раз, в Кэннон-Пойнте, в ночь нападения, — он понимал, что в Деляроше соединилось много людей разных национальностей; французский акцент сменялся немецким, немецкий голландским или греческим. Пожалуй, не было только русского. Может быть, он уже и забыл родной язык?

— Между прочим, в твоем «браунинге» не было патронов. — Делярош устало вздохнул, как будто ему надоело повторять одно и то же. — Стандартное оружие цэрэушника — автоматический «браунинг» с обоймой на пятнадцать патронов. После перезарядки ты трижды выстрелил в меня у дома, четыре пули выпустил в ветровое стекло «сааба» и восемь, когда палил вслед.

— Если ты знал, что патронов нет, то почему просто не сбросил меня с моста?

— Потому что если бы я даже убил тебя, шансов на спасение было бы слишком мало. Без машины, без оружия, без связи рассчитывать не на что. Так что ты был моим единственным оружием.

— Что ты такое несешь?

— У меня есть кое-что, что нужно тебе, а у тебя то, что нужно мне. Ты хочешь узнать, кто меня нанял, а мне требуется защита от врагов для спокойной жизни.

— Почему ты считаешь, что я выполню условия сделки, а не сдам тебя, когда узнаю, что хочу?

— Люди уходят из ЦРУ только в том случае, если у них есть принципы. И не возвращаются в ЦРУ по просьбе президента, если не верят в честь. Честь, благородство, порядочность — твое слабое место. Скажи, почему ты вообще избрал для себя такую жизнь? Может быть, все дело в твоем отце, а?

Похоже, подумал Майкл, он изучал и анализировал меня так же, как я его.

— Вряд ли я сделал бы то же самое на твоем месте. Скорее, дал бы тебе упасть с моста и получил удовольствие, наблюдая, как твое тело уносит река.

— Хвастать нечем. Да, ты честен и принципиален, но крайне эмоционален, а потому тобой легко манипулировать. КГБ понял это и сначала подвел к тебе Сару Рэндольф, а потом приказал мне убить ее у тебя на глазах.

— Заткнись! — бросил Майкл, с трудом сдерживая желание остановиться и вытрясти душу из своего спутника. Впрочем, тут же напомнил он себе, еще неизвестно, кто из кого вытряс бы душу — там, на мосту, Делярош едва не убил его голыми руками.

— Пожалуйста, сбрось скорость и не гони так, если не хочешь, чтобы мы разбились. Кстати, куда мы едем?

— Что у тебя с лицом? — не отвечая на вопрос, спросил Майкл.

— Вы объявили меня в розыск и передали в Интерпол мой фоторобот, поэтому мне ничего не оставалось, как прибегнуть к пластической операции.

— Откуда ты все это узнал?

— Не спеши. Не все сразу.

— Операцию делал французский хирург по имени Морис Леру?

— Да. А ты откуда это знаешь?

— Британцы подозревали, что он занимается такого рода делами, работает с тебе подобными. Ты его убил?

Делярош промолчал.

— Красавцем он тебя не сделал. Ты выглядишь ужасно.

— Знаю, — холодно ответил Делярош. — И виноват в этом ты.

— Ты убийца. Мне нисколько тебя не жаль.

— Я не убийца. Я киллер, наемник, профессионал. Разница есть. Сначала я убивал в интересах своей страны, но потом той страны не стало, и теперь я убиваю за деньги.

— Для меня ты убийца.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что в вашей организации нет таких, как я? Перестань, Майкл, ЦРУ тоже пользуется услугами киллеров. Так что, пожалуйста, не пытайся представить себя защитником моральной чистоты.

— Кто нанял тебя убить Дугласа Кэннона?

— Куда ты меня везешь?

— В безопасное место.

— Надеюсь не на конспиративную квартиру ЦРУ?

— Кто нанял тебя убить Дугласа Кэннона?

Делярош посмотрел в окно, потом глубоко вздохнул, как будто собирался нырнуть и долго-долго оставаться под водой.

— Наверно, будет лучше, если я начну с начала, — сказал он наконец и, отвернувшись от окна, посмотрел на Майкла. — Наберись терпения, и я расскажу все, что ты хочешь знать.




Делярош говорил так, словно рассказывал историю чужой, а не своей жизни. Не находя нужного для выражения мысли английского слова, он обращался к другому языку: испанскому, итальянскому или арабскому. С момента убийства им двух агентов службы безопасности не прошло и двух часов, однако никаких признаков душевного смятения, волнения или раскаяния Майкл не заметил. Сам он отнял чужую жизнь только однажды, когда застрелил палестинского террориста из «Сеча Газы» в лондонском аэропорту, и хорошо помнил, что кошмары преследовали его еще несколько недель.

Делярош рассказал о человеке, которого знал под именем Владимир. Они жили в большой, принадлежащей КГБ квартире в Москве, а на выходные и праздники уезжали на дачу за городом. Делярош помнил, что в детстве его звали Николаем и что его отчество было Михайлович. Общаться с другими детьми ему не разрешали. Он не ходил в обычную школу, не занимался в спортивных клубах и не был комсомольцем. Покидать квартиру или дачу в одиночку, без сопровождения Владимира, запрещалось. Иногда, когда наставник болел или уставал, его заменял мрачный, никогда не улыбавшийся тип, которого звали Борис.

С раннего детства Владимир обучал мальчика иностранным языкам. Знать другой язык все равно что иметь еще одну душу, говорил Владимир. А для той жизни, Коля, которую тебе предстоит вести, душ потребуется много. Передавая слова учителя, Делярош сморщил лицо, понурил плечи и как будто превратился в старика. Наблюдая за ним, Майклу оставалось лишь удивляться способности этого человека превращаться в кого-то другого. Копируя голос Владимира, он впервые перешел на русский.

Иногда, продолжал Делярош, их навещал высокий строгий, одевавшийся в западные костюмы и куривший западные сигареты мужчина. За учебой мальчика он следил так, как мог бы следить скульптор за обретающим формы куском глины. Много лет спустя Делярош узнал, что высокого мужчину звали Михаил Воронцов, что он возглавлял Первый отдел КГБ и был его отцом.




В августе 1968, в возрасте шестнадцати лет, его отправили на Запад, в Австрию, куда он пришел под видом беженца из оккупированной русскими Чехословакии. Делярош выдавал себя за сына чешских диссидентов. Некоторое время он провел в Австрии, потом перебрался в Париж, где жил на улице, пока его не приютила церковь.

В Париже Делярош сделал неожиданное открытие: он мог писать. Владимир запрещал любые увлечения и готовил его исключительно к профессии шпиона. У нас нет времени на пустяки, Коля, говорил он. Мы и без того уже опаздываем. Во Франции Делярош целые дни проводил в музеях, изучая работы великих мастеров прошлого. Он даже поучился немного в художественной школе и ухитрился продать несколько своих работ.

А потом появился человек по имени Михаил Арбатов, и началась другая жизнь. Ему пришлось убивать.




— Арбатов был моим контролером, — продолжал рассказ Делярош. — Поначалу мне поручали так называемые внутренние дела: диссидентов, потенциальных предателей и все такое. Потом стали давать совсем другие задания.

Майкл на память знал список жертв Октября, хотя и отдавал себе отчет в том, что список этот далеко не полон: испанский министр — убит в Мадриде, высокий полицейский чин — в Париже, исполнительный директор концерна «БМВ» — застрелен во Франкфурте, представитель Организации Освобождения Палестины — в Тунисе, израильский бизнесмен — в Лондоне.

— КГБ использовал террористические и националистические группировки в странах НАТО — ИРА, «Фракцию Красной Армии», итальянские «Красные Бригады», басков из ЭТА в Испании, «Директ Аксьон» во Франции и так далее. Я убивал людей, принадлежавших порой к противостоящим лагерям — единственно с целью создать беспорядок. Те случаи, которые ты назвал, это лишь малая часть моих дел.

— А потом, когда Советский Союз развалился?

— Мы с Арбатовым расстались. Правда, не сразу.

— И ты занялся частной практикой?

Делярош кивнул и потер колено.

— У Арбатова повсюду были контакты, он умел выходить на нужных людей и прекрасно вел переговоры. Некоторое время он был моим агентом — рассматривал предложения, договаривался об оплате и все такое. Так что у нас было разделение труда.

— А потом вам предложили сбить пассажирский самолет.

— Мне заплатили миллион долларов — самый крупный контракт в моей карьере. Но сбил самолет не я. Для этого использовали одного палестинского психопата, Хасана Махмуда.

— А ты потом убрал Махмуда.

— Верно.

— И сделал так, чтобы мы, найдя тело, заподозрили «Меч Газы».

— Да.

— А потом те, кто оплатили уничтожение самолета, наняли тебя, чтобы ликвидировать других, тех, кто слишком много знал: Колина Ярдли в Лондоне и Эрика Штолтенберга в Каире.

— И тебя.

— Кто тебя нанял? — спросил Майкл. — Кто нанял тебя, чтобы убить меня?




— Они называют себя Обществом международного развития и сотрудничества, — начал Делярош. — Офицеры секретных служб, бизнесмены, торговцы оружием, боссы криминального мира. Их цель — влиять на ход мировых событий таким образом, чтобы делать деньги и защищать собственные интересы.

— В существование такой организации трудно поверить.

— Тот пассажирский самолет сбили лишь для того, чтобы американский поставщик вооружений, его имя Митчелл Эллиот, смог убедить президента Бекуита в необходимости создания системы противоракетной обороны.

Майкл и сам подозревал, что Эллиот имеет отношение к той трагедии; он даже изложил свои подозрения в докладной записке на имя директора ЦРУ. Но одно дело подозрения, а другое их подтверждение другим источником. Ему вдруг стало физически плохо: по спине побежал пот, к горлу подступила тошнота.

— Они знали, что ты подобрался к правде слишком близко, и приняли решение убрать тебя, пока дело не зашло слишком далеко. Ликвидацию поручили мне.

— Как они узнали, что я что-то подозреваю?

— У них есть источник в Лэнгли.

— Что было потом? После Шелтер-Айленд?

— Я стал работать исключительно на Общество.

— Кто руководит Обществом?

— Человек, называющий себя Директором. По-другому его не называют. Он англичанин. С ним всегда девушка по имени Дафна. Это все, что мне известно.

— Ты убил Ахмеда Хусейна в Каире.

Делярош повернулся и удивленно посмотрел на Майкла.

— Убийство организовало Общество по просьбе Моссада. Как ты узнал, что там был я?

— За Хусейном вели наблюдение египтяне. Мне показали видеозапись убийства, я обратил внимание на шрам на правой руке киллера и понял, что ты жив и продолжаешь заниматься своим делом. Вот тогда мы и обратились в Интерпол.

— И об этом сразу же стало известно нам, — сказал Делярош, рассматривая правую руку. — У Директора отличные контакты в западных спецслужбах, но он сам упомянул, что на этот раз информация поступила непосредственно от источника в Лэнгли.

— Общество было как-то связано с последними событиями в Северной Ирландии?

— Да. Они посчитали, что мирное соглашение противоречит их интересам. В прошлом месяце на Миконосе заседал исполнительный совет Общества. На этом совещании и было принято решение убить твоего тестя и поручить исполнение мне.

— Женщина в «вольво» — Ребекка Уэллс?

— Да.

— Где она сейчас?

— Об этом мы не договаривались.

— Чем им помешал я?

— Директор вложил в меня слишком много денег и хотел защитить инвестиции. Тебя же рассматривал как потенциальную угрозу.

— Источник из Лэнгли был на Миконосе?

— На Миконосе были все.




В городок Гринпорт на Лонг-Айленде они прибыли в начале шестого утра. Проехали по пустынным улицам и остановились у паромной переправы. До первого рейса через пролив оставалось около часа. Платный телефон удалось обнаружить возле дощатой будки рядом с терминалом.

— Где ты шляешься? — раздраженно спросил Эдриан Картер. — Тебя все ищут.

— Позвони мне по этому номеру с уличного телефона.

Продиктованный Майклом десятизначный номер был далек от настоящего. Много лет назад они разработали простой код, к которому прибегали только в общении между собой — номер следовало читать в обратном порядке, к первой цифре настоящего добавлялась единица, от второй отнималась двойка, к третьей прибавлялась тройка и так далее. Повторять номер Майкл не стал — Картер, как и он сам, был отмечен проклятием совершенной памяти.

Ожидая, пока Картер оденется, сядет в машину и доедет до платного телефона, Майкл закурил. Телефон зазвонил через пять минут.

— Может быть, ты все-таки соизволишь объяснить, что, черт возьми, происходит?

— Объясню, когда приедешь.

— Куда? Где ты?

— Приезжай на Шелтер-Айленд.

— Что ты там делаешь? Кстати, перестрелка на Ки-Бридж… без тебя там не обошлось?

— Все узнаешь в свое время. И поторопись, Эдриан. Ты мне нужен.

Картер вздохнул.

— Ладно, постараюсь, хотя и не понимаю, что ты задумал.




Вернувшись к машине, Майкл обнаружил, что Деляроша нет, но оглядевшись, увидел его у ржавого металлического ограждения.

— У тебя есть план? — спросил Делярош, не поворачиваясь, глядя через пролив на низкий, темный силуэт острова.

— Ты хочешь получить свои деньги и свободу — мне нужны имена и факты. Бесплатно ничего не бывает.

— Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты помог мне ликвидировать источник в Лэнгли.

— Ты знаешь, кто он?

— Знаю. Только не он, а она — Моника Тайлер.

— Того, что я знаю, недостаточно, чтобы уничтожить Монику Тайлер.

— Хватит.

Черные воды пролива как будто притягивали киллера.

— Поговорить мы могли бы и в другом месте. Зачем ты привез меня сюда? — спросил Делярош. Майкл не ответил. — Ладно. Мне нужно знать кое-что. Как умерла Астрид?

— Ее убила Элизабет.

— Как?

Майкл рассказал. Делярош закрыл глаза. Некоторое время они стояли рядом, вцепившись в перила ограждения. Появились первые пассажиры. Загудел паром.

— Ничего личного, — сказал наконец Делярош. — Всего лишь бизнес. Ты меня понимаешь, Майкл? Всего лишь бизнес.

— Из-за тебя моя семья прошла через ад. Этого я тебе никогда не прощу. Но я тебя понимаю. Теперь я все понимаю.




Глава сорок вторая


Шелтер-Айленд, Нью-Йорк




У ворот Кэннон-Пойнт их встретил охранник по имени Том Мур, бывший армейский рейнджер, плотный мужчина с квадратными плечами и коротко подстриженными волосами.

— Извините, Том, я не предупредил, что приеду.

— Ничего страшного, мистер Осборн. Мы уже слышали, что здесь произошло, и, конечно, желаем послу скорейшего выздоровления. Надеюсь, этих мерзавцев все же поймают. По радио сказали, что они исчезли бесследно.

— Похоже, что так. Это мой друг. — Майкл кивком указал на Деляроша. — Останется на пару дней.

— Ясно, сэр.

— И вот что еще, Том. Приходите на ланч. Надо поговорить.




— Не хочу иметь к этому никакого отношения, — заявил Эдриан Картер. — Передай всю информацию в контрразведку. Или, еще лучше, спихни Бюро. Пусть эти болваны и разбираются. В общем, мне наплевать, что ты сделаешь. Главное — избавься от подарочка, потому что он слишком опасен.

Они шли по дорожке вдоль ограды, опустив головы, засунув руки в карманы, как отправленные на поиски тела полицейские. Утро выдалось безветренное и холодное, вода в проливе отливала серым, металлическим блеском. Картер был в той же нейлоновой куртке, которую надевал на встречу с Майклом в Центральном Парке, когда уговаривал его вернуться в ЦРУ. Пару лет назад он покончил с вредной привычкой, бросив курить, но под впечатлением от обрушившихся новостей вытряхнул из пачки Майкла сигарету.

— Она — директор Центрального Разведывательного Управления. Контрразведка под ее контролем. А что касается ФБР, то какого нам их привлекать? Это дело — внутреннее, наше с тобой. Отдадим его Бюро — будем долго потом утираться.

— Ты не забываешь, что наш единственный свидетель это Джек Потрошитель? — Картер кивнул в сторону особняка. — Не думаю, что все так уж проникнутся к нему глубоким доверием. Ты вообще допускаешь возможность того, что он все придумал?

— Он ничего не придумал.

— Откуда такая уверенность? На мой взгляд, история про некий тайный орден, называющий себя Обществом, сильно смахивает на сказку.

— В прошлом году этого человека наняли, чтобы убить меня, потому что я слишком близко подобрался к правде насчет сбитого самолета. В Управлении я поделился своими подозрениями только с тобой и Моникой Тайлер.

— И что?

— Не понимаешь? Почему Моника практически заставила меня уйти из ЦРУ в прошлом году? Почему она сняла меня с дела Октября за неделю до его покушения на Дугласа? Есть и кое-что еще. Делярош сказал, что в начале месяца исполнительный совет Общества собирался на Миконосе. Если помнишь, Моника летала в Европу на конференцию по региональной безопасности, а после конференции взяла два дня отпуска и исчезла с горизонта.

— Господи, Майкл, я тоже был в Европе и тоже в начале месяца.

— Я верю в то, что он рассказал. И ты, Эдриан, тоже веришь.

Выйдя за ворота Кэннон-Пойнт, они прогулялись по Шор-роуд до бухты Деринг.

— Ты понимаешь, какой катастрофой это может стать для Управления, если информация станет достоянием общественности?

— Понимаю. И согласен с тобой. На то, чтобы оправиться потребуются годы. Репутация ЦРУ будет безнадежно испорчена. И в Вашингтоне, и в целом мире.

— И что ты собираешься делать?

— Представить Монике улики и убрать ее, пока она не натворила больших бед. Да, у нее руки в крови, но если мы не заставим ее уйти втихую, Управлению конец.

— Вышибить Монику с седьмого этажа можно разве что динамитом.

— Если придется, я так и сделаю.

— Какого черта ты втягиваешь меня?

— Потому что ты единственный, кому я могу довериться. Ты был моим контролером, Эдриан. Ты всегда был моим контролером.

Они остановились на переброшенном через заливчик мостике. За мостом начиналась заболоченная пустошь с торчащими кое-где голыми деревцами. На мосту стоял перед мольбертом невысокий мужчина с кистью в руке, в толстом рыбацком свитере. Свитер явно принадлежал человеку гораздо более крупного сложения.

— Мило, — сказал Картер. — Вы очень талантливы.

— Спасибо, — ответил мужчина.

Картер повернулся к Майклу и покачал головой.

— Это шутка?

— Эдриан, познакомься с Жан-Полем Делярошем. Возможно, ты знаешь его под именем Октябрь.




Том Мур вошел в дом ровно в полдень.

— Хотели меня видеть, мистер Осборн?

— Проходите, Том. В кухне есть свежий кофе.

Майкл налил кофе, и они сели друг напротив друга за кухонный столик.

— Чем могу помочь, мистер Осборн?

— Сегодня вечером я встречаюсь здесь с одним человеком. Мне нужна аудио- и видеозапись разговора. Вы можете переустановить камеры наблюдения?

— Да, сэр, — бесстрастно ответил Мур.

— И можете все записать?

— Да, сэр.

В комнату сопровождаемый Делярошем вошел Картер.

— Как насчет аудиооборудования?

— Аудиозапись в доме не ведется, сэр. Ваш тесть не разрешил устанавливать микрофоны. Заявил, что это будет вторжением в частную жизнь. — Широкое лицо охранника расплылось в добродушной улыбке. — Он и камеры-то едва терпит. Перед отъездом в Лондон даже пытался отключить одну.

— Сколько понадобится времени для установки микрофонов и звукозаписывающей аппаратуры?

Мур пожал плечами.

— Самое большое пара часов.

— Вы сможете установить их так, чтобы они были незаметны?

— Микрофоны без проблем — они довольно маленькие. С камерами посложнее. У нас здесь обычные камеры наблюдения, размером с коробку для обуви.

Майкл негромко выругался.

— Но кое-что сделать можно.

— Да?

— У этих камер длинные объективы. Если встреча будет проходить в гостиной, я поставлю камеры на лужайке и сделаю запись через окно.

Майкл улыбнулся.

— Да вы специалист, Том.

— Когда был в рейнджерах, немного занимался разведкой. Только надо будет развести шторы.

— Этого я гарантировать не могу.

— У вас есть другое оружие, кроме этого музейного экспоната? — спросил Делярош, имея в виду «Смит&Вессон» охранника.

— Мне нравятся такие музейные штучки, потому что у них не бывает осечек, — ответил Мур, похлопывая здоровущей ладонью по кобуре. — Но если надо, могу раздобыть пару автоматических.

— Например?

— «Кольт» сорок пятого калибра.

— А как насчет «глока» или «беретты»?

— Извините. — Мур растерянно пожал плечами.

— Пара «кольтов» нас вполне устроит, — сказал Картер.

— Будет сделано, сэр, — кивнул охранник. — А вы не скажете, в чем, собственно, дело?

— Нет, Том.




Делярош вслед за Майклом поднялся в спальню. Майкл подошел к шкафу, открыл дверцу и снял с верхней полки небольшую картонную коробку. Открыв ее, он достал и протянул Делярошу «беретту».

— Если не ошибаюсь, вы обронили его, когда были здесь в последний раз.

Пистолет словно сросся с изуродованной шрамом правой рукой киллера, и на мгновение Майклу стало не по себе.

— Где вы его нашли?

— Достал со дна возле причала.

— А кто его привел в порядок?

— Я.

Делярош удивленно посмотрел на Майкла.

— Зачем?

— Сам не знаю. Наверно, хотел сохранить как напоминание о том, что здесь случилось.

В кармане Деляроша еще лежала запасная обойма. Он вставил ее и передернул затвор.

— Теперь у вас есть возможность выполнить условия контракта.

Делярош молча вернул «беретту» Майклу.




В четыре часа пополудни Майкл вошел в кабинет Дугласа и набрал номер телефона Моники Тайлер в ее кабинете в Лэнгли. Картер взял вторую трубку. Секретарь Моники сообщил, что директор на совещании и просила ни с кем ее не соединять. Майкл сказал, что дело срочное, и его переключили на Труляля или Траляля. Он так и не научился их различать. Минут через десять — меньше не полагалось по статусу — Монику наконец вытащили с совещания.

— Я все знаю, — сказал Майкл, услышав голос шефа. — Знаю об Обществе, о Директоре. Знаю о Митчелле Эллиоте и том, кто и почему сбил самолет. Знаю о том, что вы меня заказали.

— Майкл, вы не бредите? Что вы такое говорите?

— Предлагаю вам уйти тихо, без шума.

— Майкл, я не…

— Приезжайте на Шелтер-Айленд. Вы знаете куда. Без охраны, без сопровождающих. Если вас не будет к десяти или я увижу что-то, что мне не понравится, то обращусь в Бюро и передам материалы в «Нью-Йорк Таймс». Тогда о вас узнают все.

Он положил трубку, не ожидая ответа.




Через тридцать минут в кабинете лондонского особняка Директора зазвонил телефон. Хозяин особняка сидел в кресле у камина и, положив ноги на оттоманку, просматривал бумаги. Трубку сняла неслышно проскользнувшая в комнату Дафна.

— Это Пикассо. Говорит, что дело срочное.

Директор кивнул и взял трубку.

— Да, Пикассо?

Моника Тайлер спокойно рассказала о звонке Майкла Осборна.

— Думаю, источником информации может быть Октябрь, — задумчиво заметил Директор. — Если так, то, на мой взгляд, позиция Осборна довольно слаба. Октябрю практически ничего не известно об общей структуре нашей организации, а в качестве свидетеля он вряд ли способен внушить кому-либо доверие. Человек, который убивает за деньги — это человек без морали, без принципов.

— Согласна, Директор, но просто отмахнуться от угрозы было бы неразумно.

— Я это и не предлагаю.

— У вас есть возможность ликвидировать обоих?

— Такая акция требует времени.

— А если я просто арестую Октября?

— Тогда он и Осборн раструбят обо всем, что знают, всему миру.

— Я готова выслушать ваши предложения.

— Знаете, как играть в покер?

— В прямом смысле или фигурально выражаясь?

— И в том, и в другом.

— Думаю, я вас поняла.

— Выслушайте Осборна, взвесьте свои варианты. Вряд ли мне стоит напоминать вам о данной Обществу клятве. Ваша первая обязанность сохранять верность этой клятве.

— Я понимаю, Директор.

— Не исключено, что вам представится возможность решить проблему самостоятельно.

— Боюсь, у меня нет необходимого опыта.

— Это не так трудно, Пикассо. Буду ждать вестей от вас.

Он положил трубку и посмотрел на Дафну.

— Свяжись с членами исполнительного совета и главами подразделений. Мне необходимо срочно поговорить с каждым. Боюсь, лавочку придется временно прикрыть.




Моника Тайлер положила трубку и минуту или две смотрела в окно на Потомак. Потом прошла через комнату и остановилась перед пейзажем Рембрандта, который за кругленькую сумму купила на аукционе в Нью-Йорке. Скользнув по картине взглядом, она взялась за края рамы и потянула. Картина повернулась, а за ней обнаружился небольшой стенной сейф.

Пальцы автоматически пробежали по кнопкам, набирая код, и сейф открылся. Заглянув внутрь, Моника достала, что могло понадобиться в первую очередь: конверт со ста тысячами долларов наличными, три паспорта на разные имена и разных стран и кредитные карточки на эти имена.

Последним она достала автоматический «браунинг».

Не исключено, что вам представится возможность решить проблему самостоятельно.

Моника переоделась, сменив приталенный костюм от Шанель на джинсы и свитер. Вещи из сейфа она положила во вместительную черную сумочку на ремне. Потом собрала небольшую дорожную сумку со сменой одежды.

Повесив сумку на плечо, она опустила в нее руку и нащупала рукоять пистолета — в Управлении ее научили обращаться с оружием. В холле Монику ожидал личный телохранитель.

— Добрый вечер, директор.

— Добрый вечер, Тед.

— Возвращаетесь в Лэнгли?

— Нет, я поднимусь на вертолетную площадку.

— Но нам никто ничего не сказал…

— Все в порядке, Тед, — успокоила его Моника. — Это частное дело.

Он посмотрел на нее немного настороженно.

— Что-то не так, директор?

— Не беспокойтесь, Тед, все будет хорошо.




Глава сорок третья


Шелтер-Айленд, Нью-Йорк




Майкл нес вахту на передней лужайке, куря приготовленный Картером отвратительный кофе, куря собственные отвратительные сигареты и расхаживая взад-вперед по обледеневшей дорожке с болтающимся на шее биноклем. Вечер был холодный, и теплее не становилось. Он снова посмотрел туда, откуда должен был появиться вертолет Моники, но увидел только рассыпанные по черному ковру неба бледные звезды и белый, как торчащая из раны кость, обрезок луны.

Часы показывали 9:58. Начальство никогда не приходит вовремя. «Моника и на собственные похороны опоздает минут на десять», — съязвил однажды Картер, ожидая своей очереди в стылой приемной. Может, она и не явится, подумал Майкл и тут же мысленно добавил: а может, я просто надеюсь, что она не явится. Может быть, Эдриан был прав. Может быть, стоит забыть обо всем, уйти из Управления — на этот раз навсегда — и жить спокойно на Шелтер-Айленд с Элизабет и детьми. И что? Так до конца дней своих и оглядываться через плечо и шарахаться от теней, ожидая, когда Моника и ее друзья пришлют вместо Деляроша другого киллера?

Майкл снова посмотрел на часы. Это были старые отцовские часы: немецкие, размером с серебряный доллар, водо- и пыленепроницаемые, противоударные, с тускло мерцающим циферблатом. Идеальные шпионские часы. Единственная принадлежавшая отцу вещь, которую Майкл взял себе после его смерти. Он даже не стал менять стальной, на пружинках браслет, оставлявший на запястье напоминающий кирпичную кладку след. Иногда, глядя на часы, Майкл думал об отце: как он ждал агента где-нибудь в Риме или Москве, Вене или Бейруте. Интересно, что бы сказал обо всем этом он? А ведь отец никогда не рассказывал о своих чувствах и мыслях. Вряд ли сделал бы исключение и для этого случая.

Он вскинул голову, услышав глухие ритмичные звуки, которые могли возвещать приближение вертолета, но источником их был ночной клуб в Гринпорте — местная рок-группа начинала разогревать собравшихся юнцов. Майкл подумал о своей опергруппе. Та еще компания! Делярош, его личный враг, живое доказательство предательства Моники, ждущий, когда его выкатят на сцену для пары реплик, а потом снова уберут за кулисы. Том Мур, затаившийся у мониторов в коттедже для гостей и еще не знающий какое потрясение его ожидает. И Эдриан Картер, нервно расхаживающий у него за спиной, смолящий одну за другой его сигареты и больше всего на свете мечтающий о том, чтобы оказаться сейчас в другом месте.

Майкл услышал вертолет раньше, чем увидел. На мгновение ему показалось, что их два или три, если не четыре, и он машинально потянулся за «кольтом», который дал ему Том Мур, но уже через секунду над Нассау-Пойнтом появились огни одной-единственной машины — шутку с ушами сыграли должно быть ночной ветер и его собственное воображение.

Он подумал, что все началось как раз с появления над Шелтер-Айлендом вертолета, на котором сюда два месяца назад пожаловал президент Бекуит. Именно тот визит положил начало цепи событий, оборвать которую наверно хотелось бы всем их участникам.

Вертолет приближался, а в памяти всплывали эпизоды этих последних недель.

Эдриан Картер на дамбе в Центральном Парке соблазняет его вернуться в ЦРУ.

Изуродованное до неузнаваемости лицо привязанного к стулу Кевина Магуайра и улыбающаяся в темноте физиономия Шимуса Девлина. Не я убил Кевина Магуайра. Его убили вы.

Престон Макдэниелс под колесами поезда.

Перегнувшийся через перила на мосту Ки-Бридж Делярош. Знаешь историю про то, как лягушка и скорпион переправлялись через Нил?

В мире разведки, говаривал бывало отец, можно найти немало примеров для иллюстрации теории хаоса. Порыв ветра тревожит гладь пруда, шевелит тростинку, отправляет в полет стрекозу, которая спугивает лягушку и так далее, и так далее, а через много недель тайфун уничтожает деревушку на Филиппинах.

Вертолет завис над заливом. Майкл посмотрел на часы — 10:01. Рокочущая машина скользнула над бухтой Деринг и опустилась на широкую лужайку Кэннон-Пойнта. Двигатели затихли, лопасти остановились. Дверца открылась, и из кабины выпал трап. Моника Тайлер спустилась по нему, придерживая свисающую с плеча черную сумку, и решительно направилась к дому.

— Давайте побыстрее закончим со всей этой чепухой, — бросила она, проходя мимо Майкла. — У меня и других дел хватает.




Моника Тайлер расхаживала по гостиной Дугласа Кэннона, как политик, явившийся осматривать трейлерный парк после торнадо — внешне спокойный, собранный, сдержанный, с маской сочувствия на лице, но при этом старающийся не наступить на что-нибудь вонючее. Иногда она останавливалась, чтобы бросить неодобрительный взгляд на сползшее с дивана пестрое покрывало или поморщиться при виде грубоватого коврика, небрежно брошенного перед камином.

— У вас здесь где-то должны быть камеры, верно, Майкл? — не столько спросила, сколько констатировала она. — И микрофоны. — Обход комнаты продолжался. — Вы не против, если я сдвину шторы? Знаете, я ведь тоже знаю про все эти фокусы. Я, может быть, не такой опытный оперативник, как вы, но с искусством тайного мира немного знакома. — Она тщательно задернула шторы. — Вот так. Теперь намного лучше.

Моника наконец села — так занимает свое место перед судьей силой доставленный в зал заседаний и демонстрирующий свою независимость свидетель. В камине затрещало полено. Моника закинула ногу за ногу, положила руки на колено и направила на Майкла леденящий взгляд, произвести должный эффект которому мешало, однако, отсутствие привычных атрибутов: золотой ручки, которой можно было бы размахивать, как стилетом; лощеной секретарши, неожиданно возникающей каждый раз, когда в разговоре всплывала неприятная тема; верных доберманов Траляля и Труляля с неизменными кожаными папками и сотовыми телефонами.

В комнату вошел Делярош с дымящейся сигаретой. Моника с отвращением посмотрела на него — табак, как и отсутствие личной преданности, был ее больным местом.

— Этот человек называет себя Делярошем, — сказал Майкл. — Знаете, кто он?

— Полагаю, это бывший киллер КГБ, проходивший под кодовым именем Октябрь и работающий теперь по контракту.

— Знаете, почему он здесь?

— Вероятно потому что ему едва не удалось прошлым вечером убить вашего тестя, несмотря на все предпринятые нами меры.

— Какую игру вы ведете? — резко спросил Майкл.

— Я собиралась задать вам этот же вопрос.

— Я все знаю, — уже спокойнее сказал он.

— Поверьте, Майкл, вы не знаете всего. Вы вообще почти ничего не знаете. Что касается вашей выходки, то могу сказать, что вы поставили под угрозу важнейшую операцию, проводимую в данное время Центральным Разведывательным Управлением.




В комнате стало тихо, если не считать стреляющего короткими очередями камина. Снаружи ветер трепал ветви деревьев, одна из которых настойчиво скреблась о стену. По Шор-роуд проехал, дребезжа, грузовик. Где-то далеко залаяла собака.

— Если хотите услышать остальное, отключите микрофоны, — сказала Моника.

Майкл не тронулся с места. Моника потянулась за сумкой, как будто готовясь уйти.

— Ладно. — Майкл поднялся, подошел к письменному столу Дугласа, выдвинул ящик, в котором находился микрофон размером с палец, и показал его Монике.

— Отсоедините.

— Теперь второй. Вы слишком предусмотрительны, чтобы обойтись одним.

Майкл шагнул к книжной полке, снял томик Пруста и достал второй микрофон.

— Отключите.

Делярош бросил быстрый взгляд на Майкла.

— У нее пистолет в сумочке.

Майкл подошел к креслу, в котором сидела Моника, опустил руку в сумку и извлек «браунинг».

— С каких это пор директор ЦРУ носит при себе оружие?

— Всегда, когда чувствует опасность.

Майкл поставил пистолет на предохранитель и бросил его Делярошу.

— Итак, начинайте.




Эдриан Картер был по натуре человеком беспокойным, что плохо сочеталось с работой, предполагающей отправку агентов в не самые спокойные уголки мира и ожидание их возвращения. За годы карьеры Майкл стоил ему не одну бессонную ночь. Особенно запомнились две, которые он провел в 1985 в Бейруте, когда Осборн ушел на встречу с агентом в долине Бекаа. Тогда существовала реальная опасность, что Майкла возьмут в заложники или просто убьют на месте. Эдриан уже не надеялся увидеть его живым, когда друг, покрытый пылью и пропахший овцами, ввалился наконец в номер отеля.

И все же сейчас Картера мучило особого рода беспокойство: его агент вступил в открытую схватку не с кем-нибудь, а с директором ЦРУ. Он не очень встревожился, когда Моника потребовала отключить первый микрофон — как опытный оперативник Майкл предусмотрел такой вариант и запасся лишним козырем.

Потом он услышал, как Моника требует отсоединить второй, услышал скрежет и стук… и тишину. Поняв, что остался без связи — пусть и односторонней, — Эдриан Картер сделал то единственное, что мог сделать в такой ситуации хороший контролер.

Он закурил и приготовился ждать.




— Вскоре после моего назначения в ЦРУ со мной связался человек, называвший себя не иначе, как Директор. — Моника говорила тоном усталой матери, рассказывающей вечернюю сказку отказывающемуся засыпать ребенку. — Он спросил, не хочу ли я вступить в элитный клуб, объединяющий высших офицеров разведслужб многих стран, финансистов и бизнесменов и ставящий своей целью сохранение глобальной безопасности. Разумеется, я сразу заподозрила неладное и подала соответствующий рапорт в службу контрразведки. Там подумали и решили, что игра с Директором может стоить свеч. Перед началом операции я попыталась получить одобрение самого президента. С человеком, называющим себя Директором, у меня было три встречи: две в Северной Европе и одна в Средиземноморье. При третьей встрече мы достигли определенного согласия и я вступила в Общество.

У Общества разветвленная структура и огромные возможности. Оно способно проводить тайные операции практически в любой точке мира. Разумеется, я сразу же начала собирать информацию о его составе и оперативных планах. Нам удалось принять определенные меры по противодействию Обществу, хотя в некоторых случаях мы были вынуждены оставаться в стороне и ничего не предпринимать, чтобы не вызвать подозрения в мой адрес.

Майкл внимательно слушал Монику и невольно восхищался ею: спокойная, собранная, рассудительная, она как будто читала заранее подготовленную речь перед собранием акционером — встречать таких замечательных лгунов ему еще не приходилось.

— Кто такой Директор? — спросил он.

— Не знаю и думаю, что Делярош не знает тоже.

— Вы знали, что его наняли убить моего тестя?

— Конечно. — Она даже едва заметно пожала плечами.

— Тогда почему не позволили мне заниматься его делом? Зачем вообще был нужен тот спектакль в столовой?

— Меня попросил об этом Директор, — бесстрастно ответила она и добавила: — Позвольте объяснить. Он посчитал, что Делярошу будет легче выполнить задание, если вы займетесь другими делами. Убрав вас, я незаметно приняла меры к обеспечению безопасности вашего тестя. К сожалению, этих мер оказалось недостаточно.

— Если вы все знали, то почему же не приставили к нему в Вашингтоне дополнительную охрану?

— Директор уверил меня, что Делярош не рискнет приехать в Америку.

— Почему же вы ничего не сказали мне?

— Мы опасались ваших поспешных, импульсивных действий, которые могли бы поставить операцию под угрозу. Целью операции было выманить Деляроша на открытое пространство и уничтожить. Окружив Дугласа Кэннона телохранителями или спрятав его в бронированный сейф, мы бы только спугнули киллера.

Майкл посмотрел на Деляроша. Тот покачал головой.

— Она лжет. Директор обеспечил все: транспорт, оружие, деньги. Он специально выбрал для операции Вашингтон, потому что знал — здесь посол более уязвим, чем в Лондоне. К тому же убийство посла было решено приурочить к проведению конференции по Северной Ирландии, чтобы сорвать или по крайней мере осложнить мирные переговоры. — Он посмотрел на Монику, потом снова на Майкла. — Говорит складно, но лжет.

Моника, как будто не слыша Деляроша, смотрела на Осборна.

— Вот почему мы не хотели брать его живым и сажать в тюрьму. Он готов на все, чтобы спасти свою шкуру. И, конечно, всегда найдутся люди, готовые поверить любым измышлениям, любой клевете. Проблема в том, что ему веришь ты. Теперь понятно, что наши опасения были небезосновательны. Похоже, вы, Майкл, клюнули на его крючок.

— То, что я рассказал, правда, — сказал Делярош.

— Вам бы следовало получше сыграть свою роль, Майкл. Отомстить за Сару Рэндольф и убить этого человека. Вместо этого вы заварили кашу, создали проблемы для Управления и самого себя.

Моника поднялась, показывая, что разговор окончен.

— Если вы выбрали такой вариант поведения, мне ничего не остается, как изложить свои подозрения контрразведке и Федеральному Бюро Расследований. Следующие два года вами будет заниматься Управление. Вы пройдете через испытания, сравнимые разве что с китайской пыткой водой. Потом вас отдадут на растерзание Сенату. Вас разорят возмещением судебных издержек. Вы никогда больше не будете работать в государственных учреждениях. Вас не допустят на Уолл-стрит. Вас просто уничтожат, Моника.

— У вас нет никаких доказательств, Майкл. Вам никто не поверит.

— Зять посла Дугласа Кэннона и сотрудник ЦРУ обвиняет своего шефа в причастности к покушению на убийство. Это же сенсация. В Вашингтоне за нее ухватится любой репортер.

— Вы предстанете перед судом за разглашение информации государственной важности и нанесение ущерба безопасности страны.

— И все же я рискну.

Дверь открылась, и в комнату вошел Эдриан Картер. Моника мельком посмотрела на него и снова перевела взгляд на Майкла.

— Охота за ведьмами нанесет непоправимый вред Управлению, возможно, даже погубит его. Вы это знаете. Ваш отец поддерживал Энглтона[22 - Джеймс Энглтон — шеф контрразведки ЦРУ, считавший всех перебежчиков из СССР агентами КГБ.] в его охоте за «кротами» и этим едва не погубил свою карьеру, верно? Вы мстите ЦРУ за отца? Или так и не простили, что я однажды отстранила вас от оперативной работы?

— Можете говорить что хотите, Моника, но вывести меня из равновесия вам не удастся.

— Что вы предлагаете, Майкл? Что я должна сделать, чтобы вы оставили свои безумные измышления при себе?

— В подходящее время вы должны уйти в отставку, а до тех пор будете делать то, что скажем вам мы с Картером. Кроме того, вы поможете мне остановить Общество. Вывести его из бизнеса.

— Боже мой, да вы и впрямь наивный глупец. Остановить Общество невозможно. Его бизнес охватывает весь мир. Чтобы контролировать Общество, нужно быть его частью. — Она бросила взгляд на Деляроша. — Что вы собираетесь делать с ним?

— Делярошем я займусь сам. — Майкл опустил руку в карман и достал магнитофонную кассету. — Запись сделана сегодня. Есть несколько копий. Здесь полный отчет о вашей роли в Обществе, правда о рейсе 002 и покушении на Дугласа Кэннона. Если с Делярошем, с Эдрианом или со мной что-то случится, копии этой записи будут отправлены в «Нью-Йорк Таймс» и ФБР. — Он опустил кассету в карман. — Ход за вами, Моника.

— Я отдала Управлению шесть лет жизни. Я делала все что в моих силах, чтобы укрепить его и защитить от таких, как вы — динозавров, не понимающих новой роли Управления в новом мире. Игру сыграли без вас, Майкл, а вы оказались настолько глупы и близоруки, что даже не заметили этого.

— Вы пользовались Управлением как инструментом для достижения собственных целей и защиты собственных интересов. Я забираю у вас этот инструмент.

Она повесила сумку на плечо, повернулась и направилась к выходу.

— Ход за вами, Моника, — повторил Майкл, но она не оглянулась и не остановилась. Хлопнула дверь. Немного погодя взвыл двигатель вертолета. Майкл вышел на веранду. Вертолет Моники поднялся над лужайкой и через несколько секунд исчез где-то над водами залива.




Весь следующий день прошел в ожидании. Картер стоял на веранде с полевым биноклем на шее, вглядываясь вдаль, как солдат на берлинской стене. Майкл кружил у дома, прочесывал каменистое побережье и даже шарил по лесу, отыскивая следы вражеского присутствия. Делярош наблюдал за ними с некоторым изумлением, как нечаянный виновник чуть ли не вселенской катастрофы.

Несколько раз Картер связывался с Управлением. Что слышно о Монике? — невинно спрашивал он в конце каждого разговора. Ответы звучали все более интригующе. Моника отменила все встречи. Моника заперлась в кабинете и никого не принимает. Не снимает трубку. Ни с кем не разговаривает. Отказывается есть и пить. Майкл и Эдриан обсуждали поступающие новости, но, как и подобает шпионам, не смогли прийти к однозначному мнению. Готовится ли Моника к капитуляции и замышляет контратаку?

Во второй половине дня Картер отправился в магазин за продуктами. Делярош приготовил для всех омлет, сидя перед плитой на стуле, поскольку не мог стоять из-за распухшего колена. Выпили бутылку вина, потом другую. Делярош попытался снять напряжение и в течение двух часов читал лекцию на профессиональную тему: методы подготовки, особенности ремесла, способы изменения внешности, оружие, тактические уловки. Он не раскрыл ничего, что они могли бы использовать против него, но, похоже, облегчил душу, поделившись некоторыми из своих секретов. О Саре Рэндольф, Астрид Фогель и той ночи в Кэннон-Пойнте, когда он и Майкл стреляли друг в друга не было сказано ни слова. Рассказывая, Делярош, похоже, ни разу не изменил позы: сидел неподвижно, положив руки на стол, прикрыв левой правую, со шрамом, который и привел к нему Майкла.

Вопросы задавал Картер, потому что Майкл был уже где-то далеко. Нет, он, конечно, слушал — Картер иногда называл его живым диктофоном, способным воспринимать три разных разговора и воспроизводить их во всех деталях неделю спустя, — но одновременно обдумывал какую-то другую проблему. В конце концов Картер переключился на русский, которым Майкл владел не очень хорошо, и они закончили разговор практически без его участия.

В сумерках Майкл и Делярош отправились на прогулку. Первый, некогда звезда беговых дорожек, перевязал ногу второму широким бинтом. Картер от прогулки отказался и остался дома, чувствуя себя третьим лишним, случайным свидетелем ссоры любовников. Не желая присутствовать при выяснении отношений, он все же вышел на веранду, чтобы понаблюдать за ними со стороны — не движимый любопытством вуайерист, а контролер, присматривающий за агентом и старым другом.

Они шли по дорожке к причалу, причем, Делярош слегка прихрамывал. Уже стемнело, и Картер с трудом отличал одного от другого — эти двое были примерно одного роста и сложения. Он вдруг понял, что во многих отношениях они представляют собой две половинки целого. Многие черты, явно выраженные в одном, присутствовали в другом в подавленном состоянии. Если бы судьба, рулетка времени и места, не распределила их так, как распределила, они вполне могли бы поменяться ролями, и тогда Жан-Поль Делярош был бы благородным разведчиком, а Майкл Осборн наемным убийцей.

Примерно через час — Картер поймал себя на том, что позабыл засечь время разговора — мужчины повернули к дому.

У машины они остановились и посмотрели друг на друга через капот. Картер не знал, кто из них кто. Один что-то говорил и, похоже, требовал или доказывал, тогда как другой лениво ковырял землю носком ботинка. Когда разговор закончился, тот, что ковырял землю, протянул над капотом руку, но другой предложенного рукопожатия не принял.

Делярош опустил руку, сел в машину и, выехав за ворота, исчез в спустившейся на Шор-роуд темноте. Майкл Осборн медленно побрел к дому.




Глава сорок четвертая


АПРЕЛЬ

Вашингтон — Вена — Южный остров, Новая Зеландия




Посла Дугласа Кэннона выписали из госпиталя университета Джорджа Вашингтона необычайно жарким утром второй недели апреля. Ночью прошел дождь, но уже утром лужи быстро испарялись под лучами немилосердного солнца. На площадке собралось лишь несколько репортеров и фотографов — известно, что столичные масс-медия поражены коллективным синдромом дефицита внимания, и кому интересно смотреть на покидающего больницу старика? Тем не менее Дуглас, как говорится, попал в новости, громко, так что его услышали за стенами госпиталя, заявив, что выйдет сам и не позволит, чтобы его выкатывали на обязательной в таких случаях каталке. «Мне же в спину стреляли, черт бы вас побрал, а не в ноги», ворчал старик. Эта его ремарка и попала в вечерний выпуск новостей к удовольствию самого посла.

Первые две недели после выписки Дуглас провел в доме на Н-стрит в Джорджтауне, после чего вернулся в дорогой его сердцу Кэннон-Пойнт. Проезжающий по Шор-роуд автомобиль встречала небольшая группка доброжелательно настроенных обитателей городка. В Кэннон-Пойнте Дуглас провел остаток весны. Во время прогулок — будь то вдоль берега или по тропинкам заповедника — его постоянно сопровождала охрана. К июню, набравшись сил, посол отважился совершить морскую прогулку на «Афине». Он, правда, позволил зятю встать к штурвалу, но при этом постоянно командовал и критиковал все его действия в столь бесцеремонной манере, что в конце концов Майкл не выдержал и пригрозил выбросить крикуна за борт.

Друзья настаивали, чтобы Дуглас подал в отставку, и даже президент Бекуит склонялся к тому, что так было бы лучше. Но в конце июня Кэннон вернулся в Лондон и вновь занял кабинет на Гросвенор-сквер. В День независимости, 4 июля, он выступил в парламенте, а потом отправился в Белфаст, где его встретили как героя.

Как раз в день визита британские и американские спецслужбы обнародовали результаты совместного следствия по делу о покушении в Вашингтоне. В отчете говорилось, что за спиной двух террористов, мужчины и женщины, стояла Бригада Освобождения Ольстера. Отмечалось, что женщина, Ребекка Уэллс, имела отношение и к покушению в Хартли-Холле. Что же касается мужчины, то его личность установить не удалось, но имеющиеся улики позволяли сделать вывод, что сообщником Ребекки Уэллс был нанятый ее группой профессиональный убийца международного калибра.

Несмотря на предпринятые меры, арестовать террористов так и не удалось.




Через несколько часов после визита Дугласа Кэннона в Северную Ирландию на рынке у перекрестка Уайтрок-роуд и Фоллз-роуд была взорвана мощная бомба. Пять человек погибло, еще шестнадцать получили ранения. Ответственность за взрыв взяла на себя Бригада Освобождения Ольстера. В ту же ночь придерживающаяся крайних взглядов республиканская группировка, называющая себя Ячейкой Ирландского Освобождения, провела ответную акцию, взорвав в центре Портадауна груженый взрывчаткой автомобиль. Группировка пообещала продолжать атаки до тех пор, пока соглашения Страстной пятницы не будут похоронены.




На протяжении многих недель по коридорам Лэнгли бродили слухи о перетряске на Седьмом этаже. Моника уходит, уверенно заявляли одни. Моника вечна, столь же уверенно отвечали другие. Моника лишилась расположения президента. Монику вот-вот назначат государственным секретарем. Наибольшей популярностью среди клеветников пользовался слушок о том, что Моника перенесла серьезное нервное потрясение. Что у нее расстройство психики. Бред и галлюцинации. Что в приступе ярости она даже попыталась расколотить в щепки драгоценную мебель красного дерева.

В конце концов эти слухи достигли ушей «Вашингтон Пост». В помещенной на первой полосе пространной статье специальный корреспондент газеты, опровергнув самые злобные инсинуации злопыхателей, все же признал, что Моника Тайлер утратила доверие сотрудников Управления, баронов мира спецслужб и даже самого президента. В тот же день, позируя с группой школьников в Розовом саду, Джеймс Бекуит воспользовался удобным случаем, чтобы заявить, что Моника Тайлер сохраняет его «полное доверие» и пользуется «неизменной поддержкой». В переводе с вашингтонского на простой английский это означало, что дни ее сочтены.

Со всех сторон ей досаждали просьбами об интервью. Ее хотели видеть в программе «Встреча с прессой». Тед Коппель лично приглашал Монику в свою «Ночную строку». Посланница самого Ларри Кинга пыталась докричаться до Моники через головы охраны у ворот штаб-квартиры. Все они получили отказ, а в качестве ответа Моника выступила с письменным заявлением, в котором говорилось, что она всегда с радостью служила президенту и, если такова будет его воля, останется на своем посту.

Но удар уже был нанесен. На Седьмой этаж обрушилась зима. Двери наглухо закрылись. Остановилась циркуляция бумаг. Наступал паралич. А мельница слухов все молола и молола. Моника закрылась у себя. До Моники не достучаться. Монике конец. Труляля и Траляля почти не показывались на людях, а когда все же выскальзывали из кабинетов, то передвигались по коридорам с опаской обложенных охотниками серых волков. Что-то надо делать, озабоченно твердили все. Так больше продолжаться не может.

Наконец в июле Моника собрала сотрудников Управления и объявила, что уходит. Прозвучала даже дата — 1 сентября. Она сообщает о своем намерении заранее, чтобы президент Бекуит — которым она восхищается и которому имела честь служить — имел достаточно времени, чтобы подобрать преемника. А пока в руководстве произойдут некоторые перемены. Новым исполняющим обязанности директора станет Эдриан Картер. Его место на посту главы Контртеррористического центра займет Синтия Мартин. Заместителем директора по оперативным делам будет Майкл Осборн.




Осенью Моника Тайлер исчезла с горизонта. Фирма, в которой она работала раньше, звала ее назад, но Моника сказала, что хочет немного отдохнуть, прежде чем возвращаться на Уолл-стрит. Ее потянуло в путешествия — на Седьмой этаж поступали отчеты о ее передвижениях. По данным наблюдения, Моника путешествовала одна — ни друзей, ни семьи, ни любовников — и не вступала ни в какие подозрительные контакты. Ее видели в Буэнос-Айресе. На сафари в Южной Африке. В акваланге на Красном море — в Лэнгли эта новость наделала немало шума, никто и не подозревал, что она такой опытный дайвер. В ноябре агент венской резидентуры ЦРУ сфотографировал Монику сидящую в одиночестве в неуютном, холодном кафе на Стефанплатце.




В тот же вечер, когда Моника Тайлер возвращалась в отель после обеда, в узком пешеходном переулке неподалеку от собора святого Стефана перед ней появился незнакомец. Был он среднего роста, плотный и двигался быстро и бесшумно. Что-то в его походке, в рассчитанном ритме шагов заставило ее насторожиться.

Оглянувшись, Моника поняла, что поблизости никого нет. Она остановилась, повернулась и зашагала назад, к площади. Мужчина, оказавшийся теперь у нее за спиной, прибавил ходу. Моника не побежала, понимая, что это бессмысленно, а лишь опустила глаза и продолжала идти.

Незнакомец приблизился, однако ничего не случилось. Она остановилась и с вызовом посмотрела на него. В тот же миг мужчина выхватил из-под пальто пистолет с навинченным на дуло длинным глушителем.

— Господи, нет, — произнесла она, но незнакомец вскинул руку и выстрелил в нее три раза.

Моника Тайлер упала на спину, уставясь на острые шпили собора. Слушая звук удаляющихся шагов, она чувствовала, как кровь вытекает из тела на холодные камни мостовой.

Потом шпили святого Стефана задрожали, расплылись, и она испустила дух.




Элизабет Осборн разбудил телефон. Теперь, когда Майкл стал заместителем директора, звонки в четыре утра перестали быть редкостью. На утро у нее была назначена важная встреча с клиентом — после назначения мужа ее перевели в вашингтонское отделение фирмы, — и она хотела как следует выспаться. Закрыв глаза, Элизабет старалась не слушать, что бормочет в темноте Майкл.

— Что-нибудь важное? — спросила она, когда он положил трубку.

— Сегодня вечером в Вене убили Монику Тайлер.

— Убили? Что случилось?

— Ее застрелили.

— Кому понадобилось убивать Монику Тайлер?

— У нее было много врагов.

— Поедешь в Лэнгли?

— Нет. Займусь этим утром.

Элизабет закрыла глаза и попыталась уснуть, но сон не шел. Что-то в голосе мужа не давало покоя. У нее было много врагов. Включая тебя, Майкл, подумала она.

Перед рассветом он встал. Через некоторое время Элизабет тоже поднялась и спустилась по лестнице. Мужа она нашла в гостиной — он стоял перед окном и смотрел в сад.

— Майкл, все в порядке? — тихо спросила она.

— Да, — не оборачиваясь, ответил он.

— Хочешь поговорить?

— Нет, мне нужно подумать.

— Майкл, если…

— Я же сказал, что не могу сейчас говорить. Пожалуйста, Элизабет, прекрати.

Он повернулся и, не говоря ни слова, прошел мимо.

Элизабет лишь успела заметить, что лицо сделалось цвета золы.




На свою ежегодную летнюю конференцию Общество международного развития и сотрудничества собралось в уютном шато на берегу озера, затерянного высоко в горах Южного острова Новой Зеландии. Место было выбрано заранее, и теперь вид замерзшего озера с нависшим над ним густым туманом как нельзя лучше соответствовал настроению членов исполнительного совета, обеспокоенных судьбой организации после трагической кончины Пикассо.

Опыт службы в МИ6 позволял Директору быть готовым к разным ситуациям, в том числе и по полному свертыванию, но теперь масштаб был слишком велик — ни одна спецслужба мира не имела столь широкой сети. Тем не менее за ночь все мероприятия были проведены. Разработка новых планов приостановлена. Денежные потоки заморожены. Сам Директор удалился в особняк, прихватив для компании только Дафну, и занялся тем, чем и следует заниматься хорошему оперативнику после крупного провала: оценкой понесенного ущерба. А по прошествии времени без лишнего шума и треска взялся собирать то, что осталось от его тайного ордена.

Конференция на Южном острове должна была подвести итоги одного периода и определить перспективы другого. Однако реабилитационный процесс, мягко выражаясь, затягивался. Двое членов исполнительного совета сочли возможным не явиться вообще. Еще один попытался прислать заместителя, что вызвало у Директора презрительный смех и было сочтено им жалкой уверткой. Вскоре после открытия заседания он, пребывая в редком для себя раздраженном состоянии, предложил исключить обоих уклонистов. Предложение было проголосовано, результаты голосования зафиксированы Дафной в блокноте.

— Второй пункт в повестке дня — кончина Пикассо, — сказал Директор и осторожно прочистил горло. — Ее ужасная смерть потрясла всех нас, но по крайней мере теперь она уже не сможет причинить Обществу никакого вреда.

— Поздравляю, — сказал Роден. — Вы справились с проблемой в высшей степени профессионально.

— Вы меня не поняли, — ответил Директор. — Ее смерть стала шоком и для меня, потому что Общество не имело к этому абсолютно никакого отношения.

— А как же Октябрь? Он ведь еще жив?

— Полагаю, что да, хотя и не уверен. Возможно, ЦРУ прячет его где-то. Возможно, Майкл Осборн убил-таки его и замел следы. Во всяком случае могу сказать одно: все наши попытки обнаружить Октября закончились безуспешно.

— Думаю, я мог бы помочь, — заметил Моне, глава оперативного отдела Моссада. — Наши люди имеют немалый опыт розыска беглецов. Найти такого человека, как Октябрь, вряд ли уж очень трудно.

Директор медленно покачал головой.

— Нет. Даже если Октябрь еще жив, сомневаюсь, что он когда-либо создаст нам проблемы. На мой взгляд, будет лучше, если мы оставим все так, как есть.

Он опустил глаза и перебрал лежащие на столе бумаги.

— А посему предлагаю перейти к третьему пункту, положению в бывшей Югославии. Фронт Освобождения Косово просит у нас помощи. Джентльмены, мы снова в бизнесе.




ЭПИЛОГ


Лиссабон — Бреле, Франция




Жан-Поль Делярош снял маленькую квартирку в старом жилом доме с видом на бухту. В столице Португалии ему довелось побывать только однажды и очень недолго, и потому перемены, связанные с обустройством на новом месте, дали импульс его творческой активности. Такого подъема он не знал уже многие годы. Делярош принимался за работу с раннего утра и откладывал кисть только далеко за полдень, прилежно перенося на холст церкви, площади и рыбацкие лодки у набережной. Владелец одной известной картинной галереи, увидев его работы, предложил выставить их у него. Делярош, приняв визитную карточку, осторожно опустил ее в карман и сказал, что подумает.

С наступлением ночи он выходил на охоту. Подолгу стоял на балконе, выискивая признаки наблюдения. Часами гулял по улицам, стараясь заставить преследователей ошибиться и проявить себя. Выезжал из города на велосипеде, выманивая возможных наблюдателей на открытое пространство. В своей квартире он установил «жучки», чтобы знать, побывал ли в ней кто-то в его отсутствие. Наконец, в последний день ноября, Делярош согласился с тем, что за ним не следят.

Вечером он отправился на ужин в хорошее кафе.

И впервые за тридцать лет не взял с собой оружия.




В декабре Делярош взял в агентстве «фиат»-седан и поехал во Францию. Бреле, старую рыбацкую деревушку на бретонском побережье, он покинул больше года назад и с тех пор в ней не показывался. Переночевав по пути в Биррице, Делярош к полудню следующего дня добрался до Бреле.

Оставив машину на стоянке, он прогулялся по деревне. Его никто не узнавал. В булочной мадмуазель Тревон подала хлеб, если удостоив покупателя небрежным «бонжур». Мадмуазель Плоше, прежде беззастенчиво флиртовавшая с ним, теперь, не произнеся ни слова и не улыбнувшись, отрезала ветчины, взвесила кусок козьего сыра и поспешила попрощаться.

Делярош направился в кафе, где собирались после ланча старики. Там он спросил, не видел ли кто в деревне ирландку: черные волосы, хорошие бедра, милое личико.

— Есть у нас ирландка. Живет в старом доме возле мыса, — сказал краснощекий хозяин магазина по имени Дидье. — Там же, где жил тот сумасшедший, Solitaire.

Когда Делярош сделал вид, что не понимает смысла последней ремарки, Дидье лишь рассмеялся и указал, как пройти к коттеджу. Потом он спросил, не хочет ли гость отведать с ними вина и оливок. Делярош покачал головой и сказал:

— Non, merci.




Проехав вдоль берега, Делярош остановился в двухстах ярдах от домика. Из трубы поднимался и, подхваченный ветром, таял дымок. Он сидел в машине, пощипывая хлеб и сыр, наблюдая за коттеджем и разбивающимися о скалы волнами. Один раз в окне мелькнули ее черные волосы.

На память пришли слова, сказанные Майклом Осборном в тот вечер, перед расставанием. Она заслуживает худшего. Осборн был слишком добродетелен, слишком приличен, чтобы осудить Монику на смерть, но Делярош почему-то подумал, что знает, каковы его истинные чувства. Убийство Моники было платой, пусть и неадекватной, за то, что Майкл подарил ему свободу. То маленькое дело в Вене даже доставило ему удовольствие — Моника была ему крайне неприятна. К тому же она видела его лицо.

Ребекка вышла на террасу и, сложив руки на груди, смотрела на заходящее солнце. Хочет ли она видеть меня? Или предпочитает держаться от меня подальше, чтобы не вспоминать кошмарное прошлое? Проще всего было бы развернуться, уехать и забыть о ней. Вернуться в Лиссабон, к своей работе. Принять приглашение хозяина галереи и выставить картины.

Делярош повернул ключ. Долетевший издалека звук мотора заставил ее повернуться. Рука машинально скользнула под свитер. Вот что значит прятаться, подумал Делярош. Она все еще пугается резких звуков и тянется за оружием. Ему было хорошо знакомо это чувство.

Ребекка долго смотрела на машину. Наконец губы ее сложились в подобие улыбки. Потом она снова повернулась к морю и стала ждать. Делярош включил передачу и вывернул на дорогу, ведущую к дому.


notes



Примечания





1


Шинн Фейн (ирл. Sinn Féin — дословно «мы сами») — название ряда ирландских политических организаций, ведущих свое происхождение от одноименной националистической партии, созданной в 1905 г. Артуром Гриффитом. В настоящее время крупнейшей организацией такого рода является «Временная Шинн Фейн», которую с 1983 г. возглавляет Джерри Адамс. Критикуется правительствами Ирландии и Великобритании за предполагаемую связь с ИРА, которую партия отрицает. Партия придерживается социалистической ориентации и выступает за единую Ирландию. (Прим. ред. fb2)




2


Семтекс — тип пластической взрывчатки, производящейся в Чехии.




3


МИ5 (англ. MI5) — отдел военной разведки, действует главным образом на территории Соединенного Королевства; МИ6 (англ. MI6) — отдел военной разведки, действующий главным образом за границей.




4


Мейз (англ. Maze) — тюрьма в Северной Ирландии для осужденных за терроризм.




5


Лорд Маунтбеттен (1900–1976) — британский политический и военный деятель. Последний вице-король Индии.




6


Уолф Тон (1763–1798), Майкл Коллинз (1890–1922), Имон де Валера (1882–1975) — ирландские политические и общественные деятели, выступали против британского господства в Северной Ирландии.




7


ВСП — «Великая старая партия» Второе название Республиканской партии.




8


САС (от англ. SAS, Special Air Service) Специальный военно-воздушный полк (авиадесантное подразделение специального назначения)




9


Ротко, Марк (1903–1970) — американский художник, род. в России.




10


Кускус — африканское блюдо из крупы, баранины и овощей.




11


«Салют Командиру» (Hail to the Chief) — Президентский гимн, исполняется при его официальных появлениях на публике военным оркестром.




12


— 4 °C




13


Гомруль (движение последней трети 19 — начала 20 за ограниченное самоуправление Ирландии при сохранении верховной власти английской короны возглавлялось буржуазными националистами-гомрулёрами, стремившимися к компромиссу с английскими правящими кругами; гомрулёры пытались добиться у английского правительства реформ. В 1921 под нажимом ирландского освободительного движения Великобритания была вынуждена взамен гомруля предоставить большей части Ирландии статус доминиона; Северная Ирландия была включена в состав Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии.




14


Вулворт, Фрэнк Уинфилд (1852–1919) — основатель первой в США компании, создавшей сеть дешевых универмагов.




15


Специальная служба — отдел Департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевского семейства, английских и иностранных государственных деятелей.




16


Проды и мики — клички протестантов и католиков в Северной Ирландии.




17


День св. Патрика (17 марта) — национальный праздник Ирландии.




18


«Труляля и Траляля» (англ. Tweedledum and Tweedledee) — персонажи карикатуры Т. Наста, который изобразил двух неразлучных и похожих друг на друга недотеп из сказки Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» в качестве символа сходства двух основных политических партий США.




19


При взрыве во Всемирном Торговом Центре в 1993 погибло 6 человек.




20


Тимоти Маквей и Терри Николс — американцы, устроившие в 1995 взрыв бомбы в федеральном здании в Оклахома-Сити, при котором погибло 169 человек.




21


Назван в честь Фрэнсиса Скотта Ки. Автор текста государственного гимна США «Усеянное звездами знамя».




22


Джеймс Энглтон — шеф контрразведки ЦРУ, считавший всех перебежчиков из СССР агентами КГБ.