Похищение черного льда
Ричард Старк


Паркер #11


Визит вооруженных головорезов не мог возмутить Паркера, но вскоре все разъяснилось: он получает предложение за 25000 долларов разработать план похищения музейных бриллиантов...


Ричард Старк

Похищение черного льда


Часть первая


Глава 1


Паркер вошел в свой номер и увидел мужчину, который рылся в его чемодане, разложенном на кровати. Не прерывая своего занятия, человек оглянулся и невозмутимо произнес:

— Все будет в порядке. — В его голосе слышался небольшой акцент.

Паркер понял, что слова относятся не к нему. Обернувшись, он увидел второго человека, заслонявшего собой дверь. Слева, у окна, стоял третий; вооружен был только он — правая рука его небрежно поигрывала автоматом.

Паркер никогда раньше не встречал этих людей. Высокие, крепкие, модно одетые, загорелые, каждому лет под сорок. Полицейские? Нет, не похоже. Все это заставляло теряться в догадках.

— Где женщина? — спросил Паркер. Когда он уходил. Клер оставалась в номере. Ему не очень нравилась мысль, что ей пришлось терпеть рядом с собой людей с оружием.

Первый кивнул в сторону ванной комнаты:

— Она там. Обещала хорошо себя вести.

Второй, стоявший за спиной Паркера, произнес:

— Приподнимите ваши руки, пожалуйста.

Тот же акцент, что и у первого, а “пожалуйста” в этой обстановке звучало более чем странно. Из федеральной полиции? Но Паркера смущал акцент. Да и манеры не те.

Он приподнял руки, и второй, похлопывая, прошелся по нему сверху донизу. Хотя он очень старался, было ясно, что это не профессионал: возился слишком долго, словно не был уверен, что делает все правильно.

— Хорошо, — сказал он, закончив. Паркер опустил руки.

— Если вы не против, я продолжу, — произнес первый. — Мне осталось немного.

Паркер, посмотрев на автомат в руках у третьего, ничего не ответил.

Но первый, видимо, и не ждал его ответа. Он продолжал рыться в чемодане, и хотя его нельзя было упрекнуть в небрежности, особой тщательностью он также не отличался. Большинство шкафов в комнате были полуоткрыты, и на этом чемодане, по-видимому, обыск заканчивался.

Что они ищут? Паркер не имел ни малейшего представления; стоя посреди комнаты, он пытался понять, кто они такие, что им надо и как ему следует себя вести. Первый азартно шарил в его чемодане, второй стоял, прислонившись спиной к входной двери, третий подпирал стену у окна, и казалось, что комната наполнена беззвучным грохотом автоматной очереди. Через окно с улицы, расположенной на семь этажей ниже, доносились приглушенные звуки нью-йоркского транспорта. Небо за окном было по-мартовски серым. Вряд ли эти трое приобрели свой загар в Нью-Йорке.

Паркер посмотрел на закрытую дверь ванной. Как там Клер? Малейшее насилие, даже намек на него, выводили ее из себя, напоминая о времени, о котором она стремилась забыть. Если эти люди обращались с ней грубо, то она, скорее всего, находится сейчас в состоянии молчаливой истерики. Тогда от нее можно ждать всего. Она может, например, выбежать с диким криком, сжимая в кулаке ножницы. Предугадать ее поступки было немыслимо.

— Разрешите мне поговорить с женщиной, пока вы заняты своей работой, — сказал Паркер.

— Мы сейчас закончим.

Первый, отвернувшись от раскрытого чемодана, холодно улыбнулся.

— Уверяю вас, мы ее не обижали, — сказал он. — По крайней мере, пока.

Паркер почувствовал, как напряглись его плечевые мускулы. Ему страшно захотелось прервать эту игру, перехватить инициативу, узнать, что, в конце концов, им от него нужно. Но разумнее всего было ждать, хотя ожидание всегда давалось с трудом.

— Если хотите, можете сесть, пока мы будем разговаривать, — обратился к нему первый.

— Я постою.

— Как вам будет угодно. — Первый уселся в ногах кровати Клер. Вынул пачку сигарет. — Хотите?

— Нет.

Пожав плечами, он прикурил, потом вынул сигарету изо рта и посмотрел на нее.

— Хваленые американские сигареты, — сказал он. — Впрочем, люди привыкли хвалить все американское.

— Что вам здесь надо? — спросил Паркер.

Первый поднял бровь. Похоже, он старается работать под английского джентльмена, но это плохо у него получалось. Скорее, он напоминал фермера или скотовода.

— Мне кажется, вы могли бы догадаться, зачем мы здесь, мистер Паркер.

Паркеру не понравилось, что его называли настоящим именем. Он зарегистрировался в отеле как Мэттью Уолкер; этим именем он пользовался всегда, когда не работал. Плохо, что эти люди знают о нем так много, тогда как он о них не знает ничего.

— Я не люблю гадать, — ответил он. — Вы ворвались ко мне, роетесь в моих вещах, демонстрируете мускулы. Догадываюсь, что у вас на уме. Сейчас вы развлекаетесь, тянете время. Потом вам все равно придется рассказать мне, в чем дело.

Третий, тот, что стоял у окна, нехотя промолвил:

— Тяжелый случай. — Казалось, ситуация его забавляла.

Первый покачал головой:

— Понимаю, вы человек осторожный. Поэтому буду говорить без экивоков. Мы здесь для того, чтобы потолковать с вами о вашем новом замысле.

— У меня лично нет никакого нового замысла. — Это было истинной правдой, но Паркер не надеялся, что эта троица ему поверит.

Они и не поверили. Первый, улыбнувшись, покачал головой.

— Бессмысленно отрицать. Мы знаем про вас все. Вас зовут Паркер, вы путешествуете с женщиной по имени Клер — она сейчас в ванной комнате, — и вы — профессиональный вор. Ваша специальность — организация крупных ограблений.

Все это было правдой. Паркер молчал. Первый выжидающе смотрел на него, медлил и, не дождавшись ответа, спросил:

— Вы не отрицаете того, что я сказал? Но и не соглашаетесь? Да или нет?

— Переходите к делу, — игнорировал Паркер его вопросы.

— Я уже перешел. К вам обратились с определенным предложением. И, ради Бога, не собираюсь вдаваться в детали, — прибавил он неожиданно раздраженным тоном, словно Паркер отвлек его от чего-то важного.

— Почему же? Выкладывайте детали, — потребовал Паркер.

— Нет. Откуда мне знать, много или мало они вам сказали?

— Кто — они?

— Ну, это уже глупо.

Третий сказал:

— Главное, собираетесь ли вы на них работать?

Паркер обернулся и посмотрел на него.

— На кого — на них?

Третий, поглядев на первого, насмешливо улыбнулся:

— Я думаю, что он согласился. Поэтому и ведет себя так; он уже связал себя с той стороной.

— Возможно, — ответил первый. — Хотя, может быть, он вообще еще не принял решения. — Он посмотрел на Паркера: — Хочу предупредить вас: не связывайтесь с ними.

— С кем это с ними?

— Не тратьте понапрасну мое время!

Второй, стоявший позади Паркера у двери, произнес угрожающе:

— Может, его лучше убедят несколько выбитых зубов?

Первый покачал головой:

— Только в том случае, если это будет абсолютно необходимо. — И, обратившись к Паркеру, сказал: — Вы приехали сюда со своей подругой из Майами якобы для того, чтобы сделать покупки. Что ж, пусть будет так. Побыстрее завершите их и возвращайтесь в Майами. И не связывайтесь с этим делом. Если вы еще не поняли, что собой представляют эти люди, позвольте мне сказать вам, что они полные ничтожества, нет... даже еще хуже. Преступники. Вы должны это понять, вы кажетесь разумным человеком. Получится, что вы выступите не только против марионеток полковника, но и против нас. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.

— Если б я только понял, о чем вы тут толкуете, может быть, и внял бы вашим советам.

— Хотите оставаться осмотрительным до самого конца, да? — Улыбнувшись, первый вскочил, стряхнув на ковер пепел от сигареты. — Что ж, хорошо. Оставим это. До поры до времени.

Все трое пошли к двери. Повернувшись, Паркер смотрел на них; они были так похожи друг на друга, как бывают похожи двоюродные братья, при этом во всех троих было что-то крестьянское, основательно-тяжеловесное.

Первый, взявшись за ручку двери, сказал:

— Надеюсь, ради вашей же пользы, нам больше не придется встречаться.

Паркер молчал.

Первый подождал ответа, но, так и не дождавшись, пожал плечами, открыл дверь и вышел. За ним последовали остальные.


Глава 2


Клер примостилась на крышке унитаза, обняв руками сжатые колени. Это была красивая, элегантная женщина, правда, испытываемый ею теперь страх изменил черты ее лица, придав им большую, чем обычно, заостренность. Казалось даже, что она заметно постарела.

Паркер, держась за ручку двери, сообщил:

— Они ушли.

Страх медленно покидал ее, она выпрямилась, разжала руки, лицо смягчилось — она на глазах превращалась в прежнюю Клер.

— Кто... — произнесла она, но умолкла, услышав свой охрипший голос. Кашлянула, прочистила горло, сделала головой такое знакомое ему движение и спросила снова: — Кто это был? Чего они хотели?

— Они не сказали.

— Ты можешь рассказать мне. На этот раз можешь.

Он понимал, что она имела в виду — ведь они решили, что он никогда не будет рассказывать ей о той части его жизни, в которой он зовется Паркером. Он покачал головой.

— Они действительно ничего не сказали. У них было что-то на уме, о чем я не имел ни малейшего представления, хотя они и не могли в это поверить.

Она встала, оцепенело, словно нуждаясь в поддержке, двинулась к нему.

— Так все же, чего они хотели?

— Сказать, чтобы я не ввязывался в одно дело.

— Какое?

— Этого они не сказали.

Нахмурившись вначале, она вдруг улыбнулась, словно внезапно поняла, как это смешно.

— Правда?

Он кивнул.

— Они пришли сказать тебе не делать чего-то, но не сообщили, чего именно? — Теперь она широко улыбалась.

— Только не впадай в истерику, — попросил он.

— Я не собираюсь впадать в истерику. Я испугалась их, действительно испугалась, а они оказались такими... глупыми. Просто болванами.

— Может быть, — ответил Паркер.

— Пожалуй, хватит мне уже сидеть в ванной комнате, — сказала она, и улыбка ее стала более естественной.

“Может быть, на этот раз обойдется без истерики”, — подумал Паркер.

— Хорошо, — сказал он и протянул ей руку. Она крепко сжала ее.

Зайдя в комнату, Клер сказала:

— Все перерыли.

— Да, перерыли.

— И ты не знаешь, что они искали?

— Не знаю.

Она снова посмотрела на него, все еще продолжая улыбаться, но на глаза ее легла тень.

— Выпьем здесь или пойдем куда-нибудь?

— Лучше здесь.

— Хорошо. Я закажу.

Она выпустила его руку и подошла к телефону, стоящему между изголовьями их кроватей. Но не успела взять трубку, как телефон зазвонил. Остановив руку на полпути, Клер посмотрела на Паркера:

— Я глупая... Но мне хотелось бы, чтобы ответил ты.

— Это совсем не глупо. — Пока Паркер подходил, телефон продолжал звонить. Он снял трубку. — Да?

— Мистер Уолкер? — Голос был вкрадчивым, даже масленым.

— Да.

— Они ушли?

Паркер напрягся. Краем глаза он мог видеть настороженно наблюдавшую за ним Клер.

— Да.

— Надеюсь, они не доставили вам... слишком много неприятностей?

— Нет.

Клер, не отрывая глаз, смотрела на него, словно пытаясь прочесть по его лицу то, что произносилось на другом конце провода.

— Вы уже приняли решение?

— Нет еще.

— Тогда, может быть, нам стоит потолковать?

— Не знаю. Кто вы?

— О, вы не знакомы со мной, мистер Уолкер. Позвольте сказать, однако, что я однажды попал в положение, аналогичное вашему, и мой опыт может оказаться вам полезным. Вы в этом заинтересованы?

— Да.

— Тогда я могу пред... — Щелчок. Полная тишина.

— Алло, — сказал Паркер.

— Что там? — спросила Клер.

Паркер покачал головой. Положив трубку на место, он ответил:

— Еще один. Хотел узнать, ушли ли те люди и не хочу ли я поговорить с ним. Затем связь прервалась.

— Что ты собираешься предпринять?

Паркер посмотрел на нее:

— Ничего. Если появится еще кто-нибудь, я постараюсь выяснить, что происходит. Если нет, забудем об этом.

— Ты на это способен? Просто забыть?

— Почему бы и нет?

Она развела руками:

— Не знаю. А любопытство? Иногда мне кажется, что ты... — Пожав плечами, она отвернулась от него. — После всего этого мне уже не хочется пить.

— Чего же ты хочешь?

— Может быть, нам лучше вернуться назад, в Майами?

— Нет.

Она посмотрела на него:

— Почему нет?

Он не сказал почему. А причина была очень простой: они приехали в Нью-Йорк всего на несколько дней, и, если здесь возникнут неприятности, они не смогут сильно повлиять на их жизнь, тогда как в Майами, где у них уже образовался свой круг знакомств, и где они ведут определенный образ жизни, подобного рода вещи могут все испортить. Но если теперь сказать ей об этом, она станет только понапрасну нервничать.

Поэтому Паркер ответил:

— Мы же собирались делать покупки. Бывают всякие нелепые случайности, но, когда обнаруживается ошибка, на этом обычно все кончается. Они не сообщили мне ничего такого, что сделало бы меня для них опасным, и они наверняка забудут обо мне, как только выяснится, что я не причастен к их делу.

— Ты в этом уверен? — спросила она с сомнением в голосе.

— Я не собираюсь упаковываться.

Клер взглянула на раскрытый чемодан:

— Считаешь, что здесь нам не грозит никакая опасность?

— Не грозит. И еще я думаю, тебе нужно пойти погулять. Походи по магазинам, купи что-нибудь. Ты же именно за этим сюда и ехала. Это поможет тебе выбросить из головы эту троицу.

— Ты не пойдешь со мной?

— Я только буду мешать тебе развернуться. Покупай все, что захочется.

— Мне все это не нравится! — неожиданно вырвалось у нее.

Паркер взял ее руки в свои.

— Они же не вели себя с тобой очень грубо, — сказал он. — Они лишь хотят, чтобы мы не впутывались. Но мы и не собираемся ни во что впутываться. Поэтому продолжения не будет. Я разбираюсь в такого рода делах, можешь поверить мне на слово.

Она посмотрела на него, и он увидел, как ей хочется поверить ему.

— Правда?

— Конечно.

Внезапно ее охватила дрожь. Обняв ее, он подождал, пока она успокоится. Кивнув, она сказала:

— Я в порядке.

Он выпустил ее из своих рук.

— Хочешь выпить?

— Нет. Пойду и в самом деле похожу по магазинам. Ведь нет причины отказываться от того, что я собиралась сделать сегодня, правда?

— Конечно!

Уже через пять минут она была готова. Сидя на кровати, Паркер смотрел на нее и радовался, что она здесь, с ним, и в то же время с нетерпением ждал, когда она уйдет. Как только, поцеловав его, она скрылась за дверью, он поднял трубку, набрал телефон верхней части Манхэттена и попросил позвать Фреда.

— Слушаю.

— Звонит Кольт, — сказал Паркер. — Мне нужен пистолет. Могли бы вы доставить его в отель?

— Кто вас направил ко мне, мистер Кольт?

— Мне рекомендовал вас мой друг Паркер.

— О да. Мистер Паркер. Я помню его. Что именно вы хотели бы, мистер Кольт?

— Что вы можете предложить?

— О, у нас есть много разных типов. Например, циркулярная модель за тридцать два доллара, есть и побольше, за тридцать восемь долларов. Или автоматическая паровая модель за сорок пять долларов. Есть несколько прекрасных немецких моделей.

— Мне вполне подойдет тридцатидвухдолларовая модель, — сказал Паркер.

— Прекрасно. Вы хотите, чтобы ее вам доставили?

— Да. Отель “Ноантон”. Западная Сорок шестая улица, комната 723.

— Заплатите наличными?

— Конечно. Когда она будет доставлена?

— Вам нужно срочно?

— Да.

— Гм-м-м... — Наступило недолгое молчание, затем голос произнес: — В течение часа.

— Хорошо, — сказал Паркер и повесил трубку.

Через пять минут в дверь уже стучали. Паркер открыл ее и увидел посыльного с коробкой.

— Пятьдесят баксов, — сказал тот. Паркер заплатил, посыльный ушел. Распаковав коробку, он вынул из нее курносый “смит-и-вессон” 38-го калибра с пятью патронами. Там же лежала еще одна небольшая коробка с патронами. Зарядив револьвер, Паркер засунул его под подушку.


Глава 3


— Истратила все деньги, — сказала Клер.

Паркер сидел на кровати, опираясь спиной на подушку; посмотрев на нее, он понял, что она уже забыла про все свои страхи. Конечно, она поверила его словам, но еще больше, чем его слова, от мрачных мыслей ее отвлекли сделанные ею покупки. Обе руки Клер были заняты пакетами. Со счастливым выражением лица она бросила их на свою кровать. Сырой ветреный день вызвал появление на ее щеках здорового румянца.

— Сейчас посмотрим, — сказал Паркер.

— Сразу все, — ответила она. — Я устрою тебе показ мод.

— Хорошо.

Порывшись в пакетах, она выбрала два из них и вошла в ванную комнату, оставив дверь открытой. Оттуда крикнула ему:

— Народу было полно. Я уже отвыкла от этого.

Он слушал ее, но не настолько внимательно, чтобы отвечать. Его мысли были заняты утренней троицей и тем человеком, который звонил после них; он думал о том, когда же они появятся снова и как на этот раз будут себя вести.

Из ванной Клер крикнула:

— Думаешь, легко было найти подходящий цвет? Никогда нет того, чего хочешь.

Следует ли ему отправить Клер в Майами одну? Но если ничего не произойдет, поездка будет испорчена.

— Но это стоит этих денег! — крикнула Клер; улыбаясь, она вышла из ванной, одетая во что-то темно-фиолетовое и золотое. Приподняв руки, сделала медленный разворот. — Как ты находишь?

Паркер смотрел на нее, и радость оттого, что принадлежащая ему женщина так красива, снова охватила его.

— Ты выглядишь потрясающе! — ответил он.

— Все дело здесь в том... — начала было она, но тут зазвонил телефон.

Клер остановилась посреди пируэта с нелепо поднятой рукой. Посмотрела на телефон.

Паркер поднял трубку:

— Да?

— Прошу прощения, что наш разговор прервался. Этого нельзя было избежать. Они чуть было не увидели меня. — Тот же самый масленый голос.

— Вы были здесь, в вестибюле? — спросил Паркер.

— Да, конечно. Мне пришлось бросить трубку и следить за ними, пока они не ушли. Но сейчас я снова здесь.

— Внизу?

Клер покачала головой, словно пытаясь убедить себя, что ничего особенного не происходит.

— Мне подняться?

— Я спущусь, — сказал Паркер. — Встретимся в баре.

— Не лучше ли встретиться там, где не так много народу?

— Сюда я вас не приглашаю, — сказал Паркер.

Мужчина вздохнул.

— Хорошо. На мне будет красный галстук. Я не знаю, как вы выглядите, так что вам самому придется подойти ко мне.

— Хорошо. Я буду минут через пять.

— Жду.

Повесив трубку, Паркер встал.

Клер спросила:

— Это тот же, что звонил прежде?

— Да. Я спущусь вниз и поговорю с ним. — Вынув из-под подушки пистолет, он засунул его в левый задний карман брюк.

Когда Клер увидела пистолет, ее глаза расширились от удивления.

— Его у тебя раньше не было.

— Я скоро вернусь. Запри комнату на ночной замок. Никому не открывай.

— Ты знал, что с этим не покончено, — сказала она, глядя на него. — Знал, что они придут снова.

— Всякое может случиться. Я долго не задержусь. — Надев пиджак, он вышел.


Глава 4


В баре царил полумрак; стойка находилась у задней стены, остальное пространство прямоугольного помещения было занято невысокими столиками, рядом с которыми стояли низкие широкие кресла; всюду преобладал коричневый тон, оттеняемый более рельефно еще и латунными светильниками.

Паркер сел за первый столик справа, сразу за дверью. На столе стояла чашка с арахисовыми орешками; он взял горсть, съел несколько штук и посмотрел на расположенное за стойкой бара зеркало, в котором увидел человека в красном галстуке, сидевшего у ее самого дальнего края.

На вид лет тридцать. Костюм неопределенно-коричневого цвета, немного потрепан, но сшит хорошо. Смазливое, безвольное лицо с коричневато-рыжими усами, делающими его похожим на британского воздушного аса времен Первой мировой войны. Такого же цвета и волосы, длинные, но уже довольно редкие, зачесанные назад с немного облысевшего порозовевшего лба. В стакане с долькой апельсина напиток вишневого цвета. По тому, как он постоянно посматривал на себя в зеркало, не переставая водить дном стакана по стойке, можно было догадаться, как сильно он нервничает.

В баре было не больше десятка посетителей. Убедившись, что никому из них нет дела до человека в красном галстуке, Паркер отрицательно покачал головой наконец-то появившемуся в этой части бара официанту, встал, подошел к стойке и сел за нее.

Человек увидел его в зеркале. Губы изогнулись, образовав под усами маленькую букву “V”; так обычно улыбаются люди, показывающие порнографические открытки. Раздалось мурлыканье:

— Мистер Уолкер. Приятно познакомиться.

— Не понял, как вас зовут. — Паркер решил не утруждать себя игрой с зеркалом. Повернув голову, он посмотрел на профиль этого человека, сидящего от него на расстоянии вытянутой руки. Вокруг все тихо переговаривались о чем-то своем.

— Хоскинс. — Продолжая смотреть в зеркало, человек кивнул: — Здравствуйте.

— Что вам надо, Хоскинс?

— Ну вот... Вы так сразу. — Улыбаясь все той же улыбкой, Хоскинс покачал зеркалу головой и пригубил напиток. Поставил стакан на стойку. — Не следует торопиться, мистер Уолкер, сначала мы должны узнать друг другу поближе.

Паркер старался сдерживать себя. Если бы не Клер, он встретился бы с Хоскинсом в своем номере, и тогда тому пришлось бы быстро выложить всю информацию. Но сейчас поговорить с Хоскинсом наедине негде, а на глазах у публики он лишен возможности ускорить беседу.

Отвернувшись от Хоскинса, Паркер заказал проходящему мимо бармену виски с содовой. Снова посмотрел на Хоскинса:

— Приступайте же к делу.

Хоскинс, чуть наклонив голову, продолжал улыбаться, словно ему сделали комплимент и он не может оправиться от некоторого смущения. Затем он повернул голову, чтобы взглянуть уже на самого Паркера, а не на его изображение в зеркале, и улыбочка мгновенно исчезла с его лица. Он спросил:

— Что же вы сказали им?

— Что не понимаю, что происходит.

Хоскинс сделал нетерпеливый жест.

— Да не этим, — сказал он. — Гонору и его компании?

— Кому?

Улыбочка появилась снова.

— Я должен знать, вы уже работаете на них? Вы обещали им свою помощь? Это так?

— Нет, не так, — ответил Паркер.

— Вы ответили им “нет”?

— Я ничего им не ответил.

Хоскинс был доволен.

— Хорошо, — сказал он. — Пусть они подождут, пусть понервничают. Знаете, именно в этом была моя ошибка: я слишком легко согласился. Я был слишком нетерпелив.

— Так вы вышли из игры?

Хоскинс удивился:

— Если б я все еще был их человеком, они не пришли бы к вам, разве это непонятно?

— Да, вы правы, — сказал Паркер. Он все ждал, что Хоскинс скажет что-то такое, что придаст всей этой тарабарщине хоть какой-то смысл. Если не торопиться, то этот слабак в конце концов выложит все. Нужно лишь терпение, а его-то Паркеру как раз всегда и не хватало.

— Но ведь там вполне достаточно на двоих, — продолжал Хоскинс. — Они сказали вам, сколько?

— Нет.

Хоскинс мрачно кивнул:

— Одни только намеки, да? Никогда ничего прямо не говорят. Ну так вот, я уверен — там не меньше миллиона! Не меньше! Подумайте сами. Неужели полковник решился убежать с меньшей суммой, разве не так?

— Наверное, — высказал предположение Паркер. Полковник и Гонор, о ком говорил Хоскинс, это одно и то же лицо? И был ли полковник среди тех троих, что ворвались сегодня в его комнату?

— Вы же понимаете, там хватит на двоих. Двое умных людей должны работать вместе. Двое белых людей. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Возможно, — сказал Паркер, но в этот момент бармен, поставивший перед ним виски с содовой, спросил:

— Простите, вы мистер Уолкер?

— Да.

— Вам звонят, сэр. Я принесу телефон.

Когда бармен отошел, Хоскинс явно занервничал, подозрительно спросил:

— Это они?

— Только моя жена знает, где я сейчас, — ответил Паркер.

Они с Клер путешествовали как мистер и миссис Уолкер, и, поскольку Хоскинс не знал, что его зовут еще и Паркером, он, скорее всего, должен был поверить, что Клер его жена. Во всяком случае, так проще объяснить ее присутствие здесь.

В ожидании телефона Хоскинс с унылым видом занялся своим напитком. Совсем не глядя на Паркера, совсем, даже в зеркало, он угрюмо вперил свой взор в поверхность стойки, погрузившись, очевидно, в размышления о допущенных им ошибках.

Бармен принес телефон, Паркер взял трубку:

— Да?

Это была Клер.

— Здесь их четверо, — сказала она. По ее интонации ничего нельзя было разобрать.

— Те же?

— Нет. Другие. Я сообщила им о тех, прежних, и еще о том, где ты сейчас. Они обещали все объяснить.

— Зачем ты сделала это?

— Рассказала им? Они не похожи на прежних, сам увидишь. Нет причин беспокоиться.

Хорошенькое дело! Нет причин беспокоиться, когда несколько группировок совершают какие-то непонятные маневры и по крайней мере в одной из них поигрывают оружием! Но он ответил только:

— Я сейчас приду, — и повесил трубку. Хоскинс с тревогой наблюдал за ним.

— Неприятности?

— Жена хочет меня видеть. Я поднимусь на минуту. Пойдете со мной или подождете здесь?

— Я лучше подожду.

— Покараульте мое виски. Я скоро вернусь.


Глава 5


В комнате разместились, кто стоя, кто сидя, четверо негров, одетых в красные мантии; можно было подумать, что разыгрывается сцена из негритянской версии Юлия Цезаря. Клер непринужденно расположилась в кресле у окна, скрестив ноги и с сигаретой в руке. На ней все еще было то новое платье, которое она демонстрировала Паркеру перед самым его уходом.

Паркер прикрыл дверь левой рукой, продолжая держать правую около бедра. Он разглядывал незнакомые лица.

Клер начала представление; кивнув на человека, который тут же с важным видом вышел ему навстречу, торжественно протягивая руку, она произнесла:

— Мистер Гонор, это мистер Паркер. Паркер, это Гонор.

То, что Клер назвала его этим именем, поразило Паркера. В изумлении он переводил взгляд с Гонора на Клер.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Не удивляйся. Они знают это имя, — сказала она. — Так же, как и остальные.

— Извините за вторжение. — Гонор продолжал держать руку протянутой. Он был маленького роста, не выше пяти футов, но, обращаясь к Паркеру, сохранял свой величественный вид. — Они опередили нас, — продолжал он. В его речи ощущался уже знакомый Паркеру небольшой акцент, правда, он был чуть более резким, чем у тех людей. Возможно, это были две разновидности одного и того же акцента; в такой же степени, наверное, различалась бы немецкая речь американцев, родившихся в северных или южных штатах.

— Так вот в чем дело! Значит, те люди думали, что я уже поговорил с вами и поэтому все знаю?

— Да. — Гонор все еще неустрашимо протягивал свою руку.

— И та же история с Хоскинсом.

Рука Гонора резко опустилась, выражение лица внезапно стало подозрительно-настороженным.

— Хоскинс? Вы его знаете?

— Только что познакомился. Он позвонил мне, мы встретились и поговорили. Он тоже считал, что я все знаю: сейчас ждет меня внизу. В баре.

Гонор, повернув голову, коротко произнес что-то резкое на языке, которого Паркер никогда раньше не слышал. Двое, кивнув, направились к двери. Паркер преградил им путь.

— Я пока еще не знаю, на чьей я стороне. Мне казалось, вы собираетесь сообщить мне наконец, что происходит.

— А что вам рассказал Хоскинс?

— Ничего. Так, одни намеки. Как и те люди.

— Ему нечего здесь делать, — сказал Гонор. — Ему было сказано, чтобы он убирался.

— Так быстро он не уйдет, — решил Паркер. — Расскажите мне сначала всю историю.

Гонор повернулся к нему:

— Значит, вы уже заключили с ним сделку? И потому не хотите, чтобы мы схватили его?

— Схватили и что сделали?

— Привели сюда. А потом заставили бы убраться восвояси.

Паркер отошел от двери.

— Ведите его сюда, — наконец сказал он. — Это хорошая идея. Если увидите другую группу, тоже тащите их сюда. В конце концов, надо выяснить, что происходит.

— Вот вы все и узнаете, мистер Паркер. Двое снова направились к двери. Паркер остановил их:

— Хоскинс не знает других моих имен, кроме Уолкера.

— Мы не собираемся уточнять для кого-либо ваше имя, мистер Паркер. Если вы предпочитаете называться Уолкером, мы тоже будем вас так называть.

— Да, так будет лучше.

Когда эти двое вышли. Гонор объяснил:

— Мне кажется, первым делом я должен представить вам мои верительные грамоты. Я послан к вам мистером Мак-Кеем, владельцем ресторана в городке Мейн.

— Столовой, — уточнил Паркер. Гонор кивнул:

— Да. Маленького ресторана.

— Хорошо, — сказал Паркер. Генди Мак-Кей был тот человек, которому Паркер всегда сообщал, где в данный момент он находится и под каким именем живет. Кто хотел связаться с ним, должен был пройти через Генди.

— В свою очередь мы были посланы к мистеру Мак-Кею человеком, которого зовут Карнс. Вы его знаете?

— Да.

Несколько лет назад Паркер имел кое-какие неприятности с игорным синдикатом, который к тому же занимался наркотиками, и ему пришлось избавляться от возглавлявшего его человека. Его место занял Карнс, который был весьма благодарен Паркеру за предоставление ему такой возможности.

— Мы обратились к мистеру Карнсу после того, как Хоскинс оказался не тем, кто нам нужен. Мы искали человека, преступающего закон, но человека особого рода. Хоскинс, несомненно, преступник, но он не обладает тем профессионализмом, который нам теперь необходим.

— К Хоскинсу вас тоже послал Карнс?

— Нет. Мы нашли его сами. — Гонор покачал головой, словно вспомнил все трудности, пережитые в прошлом. — Соединенные Штаты — большое и сложное государство, — сказал он. — Государство специалистов. Здесь, как нигде в другом месте, есть люди, способные выполнить любую задачу, какой бы необычной она ни являлась. Проблема заключается лишь в том, чтобы найти таких людей.

— Мистер Гонор, не хотите ли присесть? — предложила Клер.

Полуобернувшись, он любезно кивнул ей.

— Благодарю вас. У меня, знаете ли, сидячий образ жизни. Поэтому я предпочитаю стоять всегда, когда это оказывается возможным.

Клер посмотрела на Паркера.

— Мистер Гонор из ООН, — объяснила она, и Паркер понял, что она хочет дать понять ему, будто она очарована Гонором и жаждет, чтобы и он, Паркер, поддался этому очарованию.

Гонор выпятил губы, как бы задумавшись о том, не слишком ли он поспешно разоткровенничался.

— Как я уже сказал, — продолжал он, посматривая на Паркера, — найти специалиста не всегда легко. Они, конечно, в конце концов найдутся, но как отобрать именно того, кто нам нужен? Мы — мои помощники и я — нуждаемся в преступнике. Никто из нас не имел дела с криминальными элементами, по крайней мере, в этой стране, поэтому вначале нам не повезло. В наших поисках мы натолкнулись на Хоскинса. Он мошенник, и это, конечно, плохая специальность, но ему удалось уверить нас, что он сможет помочь. А по-моему, он просто собирался ограбить нас, если бы, благодаря чистой случайности, наш замысел увенчался успехом.

Паркер кивнул:

— Он что-то такое мне говорил в этом же роде.

— Несомненно. Но в конце концов мы разгадали и отвергли его кандидатуру; тем не менее он, кажется, намерен продолжать крутиться около нас в надежде, что ему все-таки что-нибудь да перепадет.

— Как псу под столом, — вставил другой негр, сидевший в изножье кровати Клер, заваленной покупками.

— Верно, — сказал Гонор, повернувшись к нему. — Мистер Паркер, это Бара Формутеска, сотрудник нашего представительства.

Тот, иронически улыбаясь, кивнул Паркеру. Он выглядел моложе Гонора, скорее всего, ему было лет двадцать с небольшим, и чувствовалось, что под его красной мантией скрывается мускулистое тело.

— Рад познакомиться, — сказал он. Кивнув в ответ, Паркер снова посмотрел на Гонора:

— Значит, после Хоскинса вы обратились к Карнсу.

— Мистер Карнс обратил на нас свое внимание, узнав, что мы интересуемся преступным миром. Чтобы выяснить, что нам надо, он послал к нам своих эмиссаров, а потом встретился с нами и сам; на этой встрече он, Паркер, предложил вашу кандидатуру. Он сказал, что мы вполне можем довериться вам, но вас будет трудно уговорить. Особенно если вы недавно закончили очередную работу и не нуждаетесь в деньгах.

— Я не нуждаюсь в деньгах, — подтвердил Паркер.

Гонор надул губы.

— Жаль, — ответил он. — Но все же мы попытаемся уговорить вас. Паркер повернулся к Клер:

— Ты хочешь, дорогая, присутствовать при этом?

— Я не прочь. Мистер Гонор не похож на других.

Он понимал, что она имела в виду, — от Гонора не “пахло” насилием. Насилия она страшилась больше всего — самого насилия или просто намека на него; поэтому не желала быть около Паркера, когда тот работал над каким-то делом, не хотела быть в курсе деталей разрабатываемого плана, не стремилась узнать, куда он идет, отправляясь на свою работу. Но этот Гонор не был похож на тех людей, с которыми обычно работал Паркер: Гонор и насилие казались ей несовместимыми. Но Паркер знал, что она ошибается. Может быть, Гонор и в самом деле был другим человеком, но сейчас он участвовал в игре с резким металлическим привкусом насилия и стремился вовлечь в нее и Паркера.

Но раз Клер так хочется, пусть остается. Он пожал плечами и, обратившись к Гонору, сказал:

— Итак, начинайте.

— Хорошо, — ответил Гонор. Но вместо того, чтобы приступить к рассказу, он повернулся и стал ходить по комнате, устремив взор на свои ноги, переступающие по ковру. Наконец, все так же глядя вниз, он спросил: — Вы когда-нибудь слышали что-либо о Дхабе?

— Нет.

Гонор, продолжая ходить, кивнул, как если бы он другого ответа и не ожидал вовсе.

— Дхаба — это государство на Африканском континенте. Первого апреля ему исполнится тридцать четыре месяца.

— Никогда не слышал о таком.

Формутеска, все с той же сардонической улыбкой, сказал:

— В мире полно маленьких стран, мистер Паркер. Например, Того, Верхняя Вольта, Мавритания, Габон, Мали. О них узнают только тогда, когда там возникают войны или революции. Как в Йемене или Нигерии.

— До сих пор в Дхабе ничего особенного не происходило, поэтому ее название не попадало на первые страницы газет, — продолжил его мысль Гонор. — К сожалению, этому скоро придет конец.

Паркер взглянул на Клер, но она с интересом следила за Гонором. Раньше подобные вещи мало занимали ее.

— Я имею честь представлять свою страну в Организации Объединенных Наций. Мистер Формутеска и те двое, что пришли со мной, являются членами нашего представительства. Возглавляет наше государство полковник Джозеф Любуди.

— А... — произнес Паркер.

Гонор бросил на него быстрый взгляд:

— Вы уже слышали о полковнике?

— Хоскинс упомянул о нем. Не называя имени.

— Что же он говорил о полковнике?

— Что тот не побежит меньше чем с миллионом.

Гонору это явно не понравилось, но Формутеска рассмеялся:

— Хоскинс несколько преувеличивает успехи нашей экономики.

— Время от времени я читаю в газетах, что руководитель какой-нибудь маленькой страны переводит финансы страны за границу и затем уезжает на Ривьеру. Здесь аналогичный случай?

— К сожалению, да. — Гонор, кивнув, снова принялся вышагивать по комнате. — Полковник уже перевел деньги, но еще не успел соединиться с ними.

— Но деньги уже за границей? Формутеска усмехнулся:

— Они в Нью-Йорке.

— А где сам полковник?

— Все еще в Чиданге. В нашей столице, — пояснил Гонор.

— Но его уже подозревают, и, едва он попытается покинуть страну, его повесят на ближайшем фонарном столбе.

— У нас много фонарных столбов, — улыбнулся снова Формутеска. — И мы очень гордимся ими.

Гонор быстро и тихо произнес что-то на своем языке, и Формутеска внезапно стал выглядеть паинькой.

— К счастью, мы вовремя узнали о планах полковника, — продолжал Гонор Уже по-английски. — Первого июня исполняется три года со дня образования Дхабы, и под этим предлогом полковник Любуди намеревается поехать в Нью-Йорк, чтобы выступить там с речью в ООН.

— И его выпустят из страны?

— Он поедет не один, — сухо произнес Гонор. — И, можете быть уверены, его багаж будет тщательно обыскан, и не один раз.

— И он позволит это сделать? — усомнилась Клер.

— Это не будет делаться открыто, — объяснил ей Формутеска.

— Мы все делаем вид, — объяснил Гонор, — что очень счастливы и полностью доверяем друг другу.

— Зачем? — спросила Клер.

— Иностранные инвестиции, — ответил Формутеска.

— Стоит только европейским и американским деловым концернам, — уточнил Гонор, — прослышать о каких-то наших неприятностях, они спешат забрать из африканских стран все свои капиталы. Что вполне естественно.

— При мятежах могут пострадать как сами заводы, так и их оборудование, — прибавил Формутеска. — Но дело не только в этом, ведь революционные правительства, приходя к власти, сразу же начинают национализировать все, на что могут наложить руку.

— Поэтому, — сказал Гонор, — мы должны проявлять величайшую осмотрительность. Никто из нас не посмеет даже намекнуть, что мы не доверяем нашему президенту. Никто не осмелится публично противодействовать подготовке к переводу нашего национального достояния за границу. Нам остается только, узнав о планах полковника, попытаться помешать их осуществлению.

— Но его деньги сейчас уже в Нью-Йорке. Если я тот профессионал, которого вы ищете, то это значит, вы хотите, чтобы кто-нибудь украл эти деньги для вас.

— Это не совсем точно, хотя и близко к истине, — ответил Гонор. — Нам не нужен вор; мы не будем просить его рисковать собой, чтобы вернуть нам наше национальное богатство.

Паркер кивнул:

— К тому же он может и не вернуть его вам, коли оно попадет в его руки.

— И такое вполне может случиться, — сказал Гонор. — Поэтому мы ищем организатора, человека, специализирующегося на составлении планов крупных ограблений.

— И вы хотите, насколько я понял, поручить составить план этой работы мне?

— Да.

— А кто будет исполнителем?

Гонор показал на себя и Формутеску:

— Мы. Мы вчетвером.

— А вы делали что-либо подобное раньше? Хотя бы кто-то из вас? Гонор покачал головой:

— Нет. Но мы хотим научиться.

— Вы любители, и...

В этот момент в дверь постучали. Паркер увидел, какими напряженными стали лица Гонора и Формутески. Он открыл дверь. За ней стояли те двое. Они поспешно вошли в комнату, и один из них начал что-то говорить Гонору, но тот только качал головой.

— Ушел? — спросил Паркер.

— Боюсь, что да.

— Его легко спугнуть, — объяснил Паркер. — Сегодня с ним это происходит уже второй раз.

— Хоскинс — очень осторожный человек, — сказал Гонор.

— Я тоже, — ответил Паркер. — И пока мне не нравится то, что вы предложили.

Гонор нахмурился.

— Почему?

— Вы хотите, чтобы я научил вас тому, в чем у вас нет никакого опыта. Вы будете болтать об этом с теми людьми, которые ничего об этом не должны знать; это все равно что сообщать пчелам, где лежит горшок с медом. К тому же здесь вертится этот Хоскинс и еще одна компания — кстати, вы знаете, кто они такие?

— Не знаю точно, — сказал Гонор. — Но они и меня беспокоят. Трое белых? Если только они не от Карнса... Нет, нет, я не верю, чтобы Карнс мог послать к вам сначала меня, а потом и их, чтобы они убеждали вас не помогать мне.

— У них акцент, правда, слабый, немного похожий на ваш.

Формутеска что-то очень быстро сказал. Двое других тоже возбужденно заговорили. Гонор сердито покачал головой и бросил им что-то резкое в ответ. Обратился к Паркеру:

— Я против его участия.

— Кого?

— Генерала Гомы, — вставил свое слово Формутеска.

Гонор повернулся к Паркеру:

— Дело в том, что Дхаба была образована из различных частей двух прежних колоний. Белая часть населения стремилась сохранить контроль над страной с помощью военных, опираясь главным образом на генерала Гому, который также был кандидатом на наших первых президентских выборах. Но его связь с белыми получила огласку, и он проиграл.

— Ходили слухи, что он собирает армию наемников, чтобы совершить переворот, — добавил Формутеска, — но из этого тоже ничего не вышло.

— Ничего и не могло выйти, — усмехнулся Гонор. — Наемникам нужно платить, а денег у генерала нет. Его поддерживали бывшие белые колонисты, но большая часть их имущества осталась в Дхабе. А без средств генерал Гома не представляет абсолютно никакой угрозы.

— Поэтому-то ему и нужны эти бриллианты, — добавил Формутеска. — Бриллианты?

— Денежная единица Дхабы называется басоко, — сказал Гонор. — Естественно, это не твердая валюта, и полковник Любуди не посмел бы перевезти за границу огромное количество этих денег. Во-первых, одно лишь появление громадного количества басоко на мировых рынках привлекло бы нежелательное для полковника внимание. Во-вторых, если побег полковника приведет к беспорядкам в стране, то басоко быстро обесценятся.

— Нельзя жить на вчерашнюю валюту, — сказал Формутеска.

— Поэтому, — продолжал Гонор, — полковник перевел басоко в настоящую валюту и купил на нее бриллианты; большинство сделок было совершено им в Южной Африке.

— У кого же теперь эти бриллианты?

— У его зятя, Патрика Каземпы. Он женат на сестре полковника и, по-видимому, является единственным человеком, кому полковник полностью доверяет.

— Значит, сейчас они в Нью-Йорке и бриллианты у них, — уточнил Паркер.

— Да.

— А дом, где они живут, охраняется?

— Бриллианты хорошо защищены, — ответил Гонор.

Паркер покачал головой:

— Все это представляется мне дурацкой затеей. Бриллианты под надежной защитой, несколько группировок соревнуются друг с другом, вокруг околачиваются такие люди, как Хоскинс... Вам не удастся сделать это без шума и разного рода неприятностей, и, скорее всего, эти бриллианты окажутся не у вас.

— Если нами будет руководить профессионал...

— Нет.

Гонор посмотрел на него:

— Так вы не поможете нам?

— Вам нельзя помочь, — ответил Паркер. — Слишком много тут всего намешано. По-моему, остается лишь пойти к полковнику и рассказать ему, что вы все знаете, и что ему не удастся ускользнуть, прихватив все эти вещи.

Гонор покачал головой:

— Это невозможно. Если он поймет, что мы все знаем, у него не останется другого выхода, как только попытаться убить нас или убежать; скорее всего, он сделает и то, и другое.

— С вашей помощью мы могли бы достать их, — сказал Формутеска.

— Нет. К тому же в ваших рядах есть “голубь”.

Гонор нахмурился.

— Кто?

— Он хочет сказать, доносчик, — объяснил Формутеска. — Информатор. Предатель.

— Те трое, о которых вы говорите, что они связаны с генералом Гомой, были здесь до вас; это означает, что они знали о ваших намерениях, иначе они могли бы прийти только после вас.

— Хоскинс...

— Хоскинс пришел после них, — возразил Паркер. — По-видимому, они беседовали с ним еще тогда, когда он работал на вас, и поняли, что он им не опасен. Но с тех пор он не спускает с них глаз, и в результате они вывели его на меня. Кроме того, он знает только имя, под которым я зарегистрировался в отеле, тогда как те трое знают меня как Паркера. Это они могли выяснить только у ваших людей.

— Вы правы, — ответил Гонор. — По-видимому, в нашей группе есть человек, стремящийся обезопасить себя на тот случай, если победит генерал Гома.

— Похоже на то. Похоже также, что они доберутся до бриллиантов раньше вас.

Гонор покачал головой:

— Нет. Они дадут нам возможность совершить кражу, а потом попытаются отнять у нас добычу. Ведь только я знаю, где живет Патрик Каземпа, и где хранятся бриллианты. — Он оглядел своих людей, потом посмотрел на Паркера. — Нет смысла продолжать обсуждение, пока мы не устраним предателя. Если вы позволите, мы позвоним вам позже.

— Хорошо, — ответил Паркер. Сказав что-то на незнакомом Паркеру языке. Гонор направился к двери. За ним последовали остальные. Формутеска, остановившись на секунду у двери, обратился к Паркеру:

— Все это на самом деле не так безнадежно, как кажется на первый взгляд. Не такие уж мы любители, какими вы нас считаете.

— Это хорошо, — произнес Паркер. Они вышли. Закрыв за ними двери, Паркер повернулся к Клер и сказал:

— Свора бандитов!..


Глава 6


— Они появились снова, — возвестила Клер.

Майамское солнце стояло прямо над головой. Но в ресторане, где они обедали, воздух был прохладным и сухим. Сквозь стеклянные стены ресторана можно было наблюдать за проезжавшими мимо розовыми и белыми легковушками. Паркер посмотрел на нее:

— О ком это ты?

Она кивнула в сторону улицы. Посмотрев туда, Паркер увидел трех малорослых негров, в слаксах и рубашках с короткими рукавами. Собравшись в кружок, они что-то оживленно обсуждали; один из них, стоявший посредине, смотрел прямо на Паркера. Это оказался Гонор.

— Я думала, ты уже поговорил с Генди, — сказала Клер.

— Я говорил с ним. — Паркер, позвонив ему перед самым отъездом из Нью-Йорка, попросил не давать больше его адрес людям из Дхабы. Тем не менее, они были здесь.

— Чего они хотят?

— Я скоро вернусь.

Он вышел из ресторана. Воздух снаружи был влажен, как грязные посудные полотенца. Паркер подошел к этой троице; в середине стоял Гонор, слева от него — Формутеска, справа — один из тех, кого он тоже уже видел при первой встрече.

Несмотря на все свои старания, Гонор не смог убрать с лица самодовольной улыбки.

— Сегодня очень жарко, мистер Паркер.

— Вы установили за мной слежку?

— По правде говоря, да. Мистер Формутеска последовал за вами, когда вы покидали нью-йоркский отель.

Формутеска и не думал скрывать, как он доволен собой.

— Мы подумали, что произвели на вас не очень хорошее впечатление и что вы решите уехать. И оказались правы.

— И решили, — продолжил Гонор, — исправить это впечатление. Как вы сами понимаете, выследить вас не так просто, это занятие не для любителей...

Паркер согласно кивнул.

— Итак?

— Возможно, вы заметили, что нас стало меньше на одного, — продолжал Гонор. — Мы выявили предателя.

— Вы уверены, что это был именно он?

— Уверены. — Что-то жестокое мелькнуло в вежливой улыбке Гонора.

— Он сам все рассказал нам перед тем, как мы приняли решение, — добавил Формутеска.

— И где же он сейчас?

— Нигде.

Паркер взглянул на Формутеску. Несмотря на его склонность к юмору, в нем также чувствовалась жесткость и непреклонность. Жесткость скрывалась и за внешней бесстрастностью Гонора. Третий, выглядевший более молодым, чем эти двое, казался сильным и волевым.

— Мы надеялись, — сказал Гонор, — что сможем сообщить вам и об устранении Хоскинса, но он исчез.

— Он возникнет снова, — сказал Формутеска, — и от него будет не так легко отделаться.

— А этот генерал и его друзья-колонисты...

— Генерал Гома.

— Они знают, что вы обнаружили их человека?

— Это неважно! Они ничего не предпримут, пока не убедятся, что бриллианты у нас.

Паркер повернулся и посмотрел на ресторан. Клер, сидя в холодке по ту сторону стекла, глядела на них. Кивнула. Снова повернувшись к Гонору, Паркер спросил:

— К чему вся эта слежка? Ведь в Нью-Йорке я уже отказался заниматься этим.

— Там мы произвели на вас плохое впечатление. Но если теперь, после того как мы исправили это впечатление, вы скажете нам “нет”, то мы, конечно, больше вас беспокоить не станем.

— Прежде всего, мы хотим сделать вам официальное предложение, — прибавил Формутеска. — В Нью-Йорке до этого дело так и не дошло.

— Итак, вы хотите, чтобы я выработал план, как вам умыкнуть эти бриллианты. Гонор нахмурился.

— “Умыкнуть”?

— Украсть, — улыбаясь, пояснил ему Формутеска. — Обращаясь к Паркеру, он добавил: — Я ходил на специальные курсы. А мистер Гонор изучал английский только в школе.

— Какая разница! — раздраженно буркнул Гонор. — Наше предложение заключается в следующем. Вы получите от нас двадцать пять тысяч долларов, не считая компенсации дополнительных расходов, за то, что составите план исполнения операции и научите нас, как лучше совершить похищение; оплата будет произведена накануне ограбления; деньги будут считаться вашими, независимо от того, пройдет ли операция успешно или окончится неудачей.

— Правильно ли я понял, что вы не хотите, чтобы я непосредственно участвовал в операции?

— Только в том случае, если без этого нельзя будет обойтись. Это должны определить вы сами. Если свое присутствие во время ограбления вы сочтете необходимым для его успеха, мы заплатим вам дополнительно еще двадцать пять тысяч долларов. В то же самое время, накануне.

— Вы дадите мне свой план?

— Конечно.

— Что, если рассмотрев и обдумав его, я приду к выводу, что акцию совершить невозможно?

— Мы все равно заплатим вам за сделанную работу и поблагодарим за высказанное мнение.

Паркер глядел на проходящие мимо машины.

— Где вы остановились?

Гонор усмехнулся:

— В мотеле, который называется “Санрайз”.

— Для цветных, — со смешком прибавил Формутеска.

— Если я позвоню сегодня в восемь вечера, это будет означать “да”. Если не позвоню, значит, я отказался.

— Хорошо, — ответил Гонор. — Надеюсь, вы позвоните.

Кивнув, Паркер повернулся и пошел в ресторан. Его лицо и спина были мокрыми от пота, и в первый момент он даже поежился от холода. Когда он сел за столик, Клер понимающе улыбнулась:

— Ты решил взяться за это.

— Может быть, — ответил Паркер.

— Им удалось заинтересовать тебя. Ты займешься этим. Ведь так?

— Может быть, — повторил он.


Глава 7


— Который час? — спросила Клер. Они были в номере отеля. Посмотрев на часы, Паркер ответил:

— Пять минут восьмого.

— Ты позвонишь?

— Ты хочешь этого?

— Да, — кивнула она.

— Но мы теперь не нуждаемся в деньгах.

— Знаю. Но через полгода они могут нам понадобиться, и неизвестно, будет ли то, что тебе предложат, так же хорошо, как это.

Покачав головой, он в раздумье зашагал по комнате.

— Хорошо? Что ты под этим подразумеваешь? Пока мы не знаем, хорошо это или плохо, как не знаем и того, где лежат бриллианты, как они охраняются...

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Ты думаешь, что это дело справедливое.

— Да.

— Я не занимаюсь делами только потому, что они кажутся справедливыми.

— Я знаю. Ты делаешь это ради денег, но я была бы рада, если бы ты делал это еще и ради справедливости.

— Пока ничего не могу сказать, — ответил Паркер. — Посмотрю.

— Я знаю, что ты занимаешься этим не только ради денег, тебе нужно еще, чтобы случай был интересным.

Она была не права; бывали случаи, когда он работал исключительно ради денег, но если работа пробуждала в нем интерес, она шла намного лучше. Было бы интересно составить для этих любителей хороший план и заставить их поработать себе на пользу. И та часть его натуры, которой всегда доставляла удовольствие профессионально грамотно проведенная операция, была уже увлечена этим проектом, ей уже не терпелось разузнать все оставшиеся пока неясными детали.

Однако были и аргументы против. Эти люди — любители, пусть даже они жестки и непреклонны. И они уже успели создать вокруг себя слишком много шума, из-за которого появились Хоскинс, генерал Гома с бывшими колонистами и кто знает, сколько еще людей. Все это может сильно усложнить работу.

Он продолжал ходить по комнате, раздумывая.

Молчание нарушила Клер:

— К тому же, дорогой, я могла бы помочь тебе, быть с тобой.

Паркер остановился и хмуро посмотрел на нее:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ведь все это будет происходить в Нью-Йорке, правда? Пока они будут готовиться, тебе придется находиться там.

— Не хочешь же ты в этом участвовать?

— Конечно нет. Но мы могли бы жить все это время вместе. Не так, как раньше, когда ты во всем этом участвовал один.

— Возможно, мне и сейчас придется это делать самому.

— Зачем? — В ее голосе прозвучала тревога. — Ведь они этого не особенно хотят.

— Однако это может оказаться необходимым. А может, и нет. Кто знает...

— Чтобы вести войска в битву? Но им нужен только организатор и учитель.

— Говорю тебе, такая возможность существует.

Прикусив губу, она растерянно помолчала, потом полусердито, как бы отбрасывая сомнения, пожала плечами:

— Хорошо. Пусть даже так.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты в этом участвовала. Например, присутствовала при встречах и все такое прочее.

— Я тоже этого не хочу. Но между вашими встречами мы могли бы жить вместе. — Она улыбнулась. — Кроме того, мои хождения по магазинам оказались прерванными. У меня будет чем заняться в Нью-Йорке.

Паркер подошел к окну. На море падала вытянутая тень отеля, небо на горизонте потемнело; наступил вечер. За спиной раздался голос Клер:

— Уже восемь часов.

— Я знаю.

— Поискать номер их телефона?

Что ему терять? Надо посмотреть, как пойдут дела.

— Мотель “Санрайз”, — сказал он.


Часть вторая


Глава 1


— Входите, — сказал Гонор. — Сюда. Паркер проследовал за ним в номер. Мебель в номере была новой, безликой, дорогой, словно была закуплена в магазинах, на витринах которых располагалась табличка: “Только для продажи”. На одной стене Паркер увидел исполненную грубыми мазками картину, изображавшую негритянских танцоров перед желтоватой хижиной, на другой — вырезанную из черного дерева маску; каких-то иных признаков, указывающих на то, что здесь живут африканцы или люди, которые хотя бы что-то слышали об Африке, не было, так что, по-видимому, художник по интерьеру просто выбрал для украшения комнаты первое, что случайно попалось ему на глаза.

Небольшая гостиная была выполнена в теплых зеленовато-серых тонах; окна ее глядели на Пятую авеню и Сентрал-парк. Справа, на зеленой софе, сидели Формутеска и третий человек из Майами. У окна, задумчиво глядя на парк, словно пытаясь разглядеть там что-то, незаметное с первого взгляда, стоял довольно пожилой негр, с очень черной кожей и густыми седыми волосами. На нем и на Гоноре была европейская одежда, а Формутеска и третий были в красных мантиях, как и при первой встрече.

Обращаясь к старому негру. Гонор представил:

— Это Паркер.

Старик, повернув голову, изучающе посмотрел на него — взгляд выражал усталость и недоверие. У него были неторопливые манеры мудреца, не ждущего от людей ничего хорошего.

— Сколько еще? — обратился Паркер к Гонору.

— Что — сколько еще? — удивленно переспросил Гонор.

— Людей. Сначала было четверо, один из них оказался плохим. Кроме того, есть Хоскинс, генерал Гома, его друзья-колонисты, Карнс из синдиката, и вот теперь еще один. Сколько же всего людей знает о ваших намерениях?

Гонор был шокирован.

— Майор Индинду — наш руководитель!

— Руководитель чего?

Старик выдавил из себя улыбку:

— Ваше удивление вполне естественно, мистер Паркер. — У него был сильный британский акцент. — Так же как и ваше недоверие. Я надеюсь, вы поймете, что таким же естественным является и мое недоверие к вам.

— Майор будет нашим следующим президентом, — объяснил Гонор. Паркер посмотрел на него:

— То есть после бегства полковника?

— Если нам удастся вернуть украденные богатства, — заявил майор Индинду, — мы позволим полковнику Любуди объявить в Нью-Йорке о своей отставке. Тогда в Дхабе будут проведены новые выборы; после моего избрания полковник сможет либо вернуться в Дхабу, либо остаться в Нью-Йорке.

— А если вас не выберут?

— Выберут.

— Майор Индинду — наша единственная надежда! — пылко воскликнул Гонор.

— Хорошо. Поговорим о бриллиантах. Насколько хорошо они охраняются?

— Вы очень спешите, мистер Паркер, — заявил майор Индинду.

Паркер посмотрел на Гонора:

— До сих пор я имел дело с вами. Ограбление намерены совершить вы, не так ли? Я прав?

Гонор кивнул.

— Кто еще?

— Мистер Формутеска и мистер Манадо.

— Манадо?

Гонор показал на человека, сидевшего рядом с Формутеской.

— Простите, я думал, что познакомил вас с ним во время первой встречи.

— А майор? — спросил Паркер. Гонор снова удивленно воскликнул:

— Участвовать в ограблении? Конечно нет!

— Значит, ему здесь нечего делать.

— Вы вполне можете ему доверять...

— Дело не в доверии или недоверии. Мы здесь не на приеме, мы собрались, чтобы работать. Лишние люди должны быть удалены.

— Но майор сначала должен одобрить вашу кандидатуру...

— Нет, — возразил Паркер. — Это вам будет угрожать опасность. Это вы выиграете или потеряете в зависимости от того, насколько я окажусь хорош. Майору придется поверить вам на слово и удалиться.

Майор произнес что-то на своем языке. Гонор, выглядя очень несчастным, ответил ему. Майор снова что-то сказал.

Пока между ними шел разговор, Паркер подошел к Формутеске и Манадо. Манадо был немного расстроен и шокирован, в то время как Формутеска не скрывал своего удовольствия.

— Сколько вам лет? — спросил Паркер Манадо.

Тот, прислушиваясь к разговору майора и Гонора, не расслышал вопроса; моргнув, он посмотрел на Паркера:

— Сэр? Прошу прощения.

— Сколько вам лет?

— Двадцать три, сэр.

Паркер повернулся к Формутеске:

— А вам?

Формутеска беззаботно улыбнулся.

— Тридцать один, — ответил он.

— Вы оба ходили в колледж?

— Да, сэр, — ответил Манадо; Формутеска кивнул.

— Занимались спортом?

— Бегом, сэр, — сказал Манадо.

— Бейсболом, — ответил Формутеска. — И гимнастикой.

— Владеете оружием?

— Да, сэр, — сказал Манадо, а Формутеска прибавил:

— Естественно.

— Почему естественно?

— Не все в Дхабе живут в двадцатом веке, — ответил Формутеска.

Хотя переговоры между Гонором и майором, по-видимому, уже закончились, Паркер продолжал свои расспросы:

— Это значит, что вы знаете винтовку. Что еще?

— Я стрелял из пистолетов, — ответил Манадо. — И из автоматов — “стена” и “узи”.

— Я тоже, — подтвердил Формутеска.

— На каких языках вы разговариваете?

— Только на абу и на английском, — ответил Манадо.

— Абу? Это ваш родной язык?

— Да, сэр.

— По-французски, немного по-немецки. По-французски лучше, — сказал Формутеска.

Дверь закрылась. Паркер продолжал спрашивать:

— Умеете водить машину? Имеете водительские права?

Оба кивнули.

— Кто-нибудь из вас дальтоник? Эпилептик? Испытывает головокружение? Боится высоты, замкнутого пространства или чего-нибудь в этом роде?

Оба отрицательно покачали головой. Сзади раздался голос Гонора:

— Мистер Паркер.

Паркер повернулся. Гонор был один.

— Майор одобрил вашу кандидатуру. Паркеру послышались в его голосе иронические нотки.

— Хорошо, — ответил он.

— Сейчас мы поедем на машине, — сказал Гонор.

— Зачем?

— Я покажу, где находятся бриллианты.


Глава 2


Машину — черный “Мерседес-Бенц”, вел Манадо, рядом с ним сидел Формутеска, позади — Гонор и Паркер.

— На Парк-авеню, — произнес Гонор. Доехав до первого перекрестка Пятой авеню, они свернули с нее и направились на юг, в сторону Пан-Америкэн-Билдинг.

— Это будет интересно и нашим друзьям. — Гонор кивнул на сидящих впереди Манадо и Формутеску. — Они ведь до сих пор не знают, где скрывается Каземпа вместе со своими бриллиантами.

“Гонору следовало бы хранить в тайне не только это”, — подумал Паркер, но ничего не произнес вслух. Кивнув, он продолжал смотреть в окно на проезжавшие мимо машины.

Спустя минуту Гонор добавил:

— Не забивайте себе голову размышлениями о майоре Индинду.

— Я вообще не думаю о нем.

Гонор, нахмурившись, изучающе посмотрел на Паркера:

— Это действительно так? Так вот в чем причина вашего успеха? Вы отбрасываете от себя все лишнее?

— Нельзя одновременно думать о нескольких вещах, — ответил Паркер.

— Само собой, — согласился Гонор.

— Двигаться так же, сэр? — спросил Манадо. Впереди высился небоскреб Пан-Америкэн-Билдинг, кажущийся никому уже не нужной моделью в натуральную величину, оставленной на улице в надежде на то, что ее уберут на свалку уборочные машины.

— Прямо, — сказал Гонор. — Но в туннель не въезжайте.

Манадо направил машину по наклонному треку, опоясывающему Большой Центральный вокзал, над которым, словно шляпа, возвышался Пан-Америкэн. Он вел машину хорошо, хотя, может быть, слишком осторожно, позволяя обгонять себя более энергичным водителям.

Когда они, миновав туннели, выехали по треку к Сороковой улице, Гонор произнес:

— Сверни налево, на Тридцать восьмую.

Повернувшись, Формутеска спросил:

— К музею?

Гонор кивнул.

— Там же никто не живет, — сказал Формутеска.

— На самом верху там жилое помещение.

— Но там никто никогда не жил!

— Сейчас это не так, — ответил Гонор. Повернувшись к Паркеру, он объяснил: — Семь центральных африканских стран, будучи колониями одного и того же европейского государства, совместными усилиями организовали Музей африканского искусства и культуры в Нью-Йорке. Правда, на самом деле как сама инициатива, так и основная финансовая поддержка музея исходили из метрополии. И как только какая-нибудь колония приобретала независимость, она сразу же переставала поддерживать музей. В конце концов, остались только мы. Мы обрели независимость последними. Наша бывшая метрополия решила, что этот музей должен принадлежать не ей, а нам, — согласитесь, это было правильное решение. Одновременно с передачей музея нам выделили фонд, из которого мы можем черпать средства для покрытия эксплуатационных расходов.

Манадо остановился: на красный свет у Тридцать девятой улицы; когда зажегся зеленый, он поехал дальше и через квартал свернул налево. Глядя в ветровое стекло, Гонор сказал:

— Припаркуйся на той стороне.

— Не останавливайтесь, — вмешался Паркер. — Просто медленно проезжайте.

Гонор удивленно взглянул на него:

— Вы не хотите внимательно изучить дом?

— Да, но мне не хочется, чтобы кто-нибудь в это же время изучал меня.

— О, простите, мне это не пришло в голову.

— Поэтому вы и наняли меня, — ответил Паркер. — Где же этот дом?

— Впереди, слева.

Пока они медленно проезжали, Паркер смотрел на музей через окно. Вытянутое в длину здание из серого камня располагалось вдали от тротуара, отделяясь узкими аллеями от соседних с ним домов. Пространство перед музеем было огорожено невысоким, по пояс, забором из стали черной ковки, за ним росли деревья и тщательно ухоженная трава, между которыми пролегала асфальтовая дорожка, ведущая к четырехэтажному зданию. Окна на первом этаже были ограждены решеткой. Рядом с передней массивной дверью из темного дерева висела квадратная металлическая доска, надпись на которой из машины разобрать было невозможно. Место выглядело ухоженным, не пустынным. Соседние постройки представляли собой либо старые жилые дома, превращенные в скромные офисы, либо тихие гостиницы с постоянными жильцами.

— Хорошо, — сказал Паркер. — Теперь повернем направо, на Лексингтон.

— А почему не обратно? — спросил Гонор.

— При таком движении невозможно определить, не следят ли за нами. Ведь раньше это удавалось делать и Хоскинсу, и людям генерала Гомы. Вполне возможно, что это происходит и сейчас, не нужно, чтобы они поняли, что мы интересуемся музеем.

— Хорошо, — сказал Гонор. На перекрестке горел зеленый свет. Манадо повернул вправо.

— У Двадцать третьей сверните налево, — сказал Паркер. — Пересеките Третью авеню и направьтесь на юг. У Двадцатой улицы обогните квартал с востока и не спускайте глаз с зеркала заднего вида: нужно выяснить, не следует ли кто-нибудь за нами.

— Хорошо, сэр, — ответил Манадо.

— Расскажите мне подробнее об этом здании, — обратился Паркер к Гонору.

— Это музей, — ответил Гонор. — Три первых этажа занимает африканское искусство, от щитов и стрел до деревянных кукол. На верхнем этаже — полностью меблированные жилые комнаты.

— Там никто никогда не жил?

— Вначале предполагалось, что там будет жить хранитель музея, но затем выяснилось, что в нем нет нужды. Когда же Дхаба стала независимой, музей, по существу, был закрыт. На парадной двери повесили табличку, где говорилось, что музей может быть открыт по договоренности, и оставлен телефон моего офиса. Бывает, что какие-нибудь учащиеся или специалисты хотят что-то посмотреть. Они звонят по этому телефону, и тогда я или один из моих сотрудников отпираем музей и сопровождаем их по нему.

— Больше там никто не бывает?

— Раз в неделю производится уборка, мы заключили об этом договор с соответствующим агентством. Кроме того, определенные люди следят за деревьями и лужайками, но они, как правило, внутрь не заходят.

Формутеска снова обернулся к Паркеру и сказал:

— Музей этот — не самое оживленное место в городе.

— Да, с самого начала это была глупая идея, — сказал Гонор, — а сейчас она полностью изжила себя.

— Но теперь здесь живет Патрик Каземпа.

— Да. Я обнаружил это почти случайно около месяца тому назад. Антрополог из Пенсильванского университета захотел посмотреть наше собрание музыкальных инструментов. Он пробыл здесь всю вторую половину дня. Когда мы уходили, уже темнело; уже на улице я обнаружил, что оставил в музее свою трубку. Возвращаясь, я увидел свет в окнах верхнего этажа. После того как наши друзья в Дхабе сообщили нам о бриллиантах, мы недели две-три безуспешно разыскивали Каземпу, поэтому я решил подождать; не появится ли около дома кто-нибудь из них; И действительно, уже через полчаса я увидел Люси Каземпа, которая переходила улицу, возвращаясь, по-видимому, домой из магазина.

— Она видела вас?

— Нет.

— Они здесь только вдвоем?

— Нет. У Патрика Каземпы есть ещё три брата, и они все исчезли в одно и то же время. Я думаю, что они все живут там. Наверное, по очереди охраняют сокровища.

— Каким способом можно попасть в здание?

— Во-первых, через парадный вход, — ответил Гонор. — Можно и через задний вход; на нем настояли пожарные. Но задние двери — металлические, и они тщательно запираются изнутри. Для защиты от грабителей, ведь большую часть времени в музее никого нет.

— Что позади здания?

— Ничего особенного. В свое время там был разбит небольшой сад со скульптурами. Конечно, это были не подлинники, а металлические копии деревянных оригиналов. Растения постепенно завяли, и от всей этой затеи пришлось отказаться.

— Как вы рассчитываете туда попасть? Через здание?

— Да.

— Позади здания деревянный забор высотой в восемь футов, — сказал Формутеска. — Если хотите, можно обогнуть дом по Тридцать девятой улице и подъехать к забору.

— Сэр? — произнес вдруг Манадо.

— В чем дело? — забеспокоился Гонор. Манадо через зеркало заднего вида глядел на Паркера.

— За нами следует белый “шевроле” с двумя людьми. Мне не удается хорошенько их разглядеть.

— Обогните несколько кварталов, сбейте их с пути...

— Хорошо, сэр.

Снова обратившись к Гонору, Паркер спросил:

— Что вы можете сказать о боковых аллеях? Через них можно попасть к заднему фасаду?

— Сбоку есть железные ворота. Но они обычно заперты.

— Можете достать мне план здания?

— Конечно.

— И планы этажей, занятых экспозициями?

— У нас они тоже есть.

— Хорошо. — Паркер, нахмурившись, молча смотрел в окно, затем повернулся к Гонору: — Вы понимаете, что вам придется совершить убийство?

— Не обязательно, — возразил Гонор.

— В доме четыре брата, — продолжал Паркер. — Невозможно попасть туда, не ликвидировав по крайней мере одного. А это значит, что вам придется убить и остальных. Возможно, и женщину.

Формутеска печально улыбнулся:

— Мы-то понимаем это, мистер Паркер. Но у нас не было уверенности, что это понимаете вы. Во всяком случае, мы не знали, как вы к этому отнесетесь.

— А это значит только то, что вас будет разыскивать местная полиция, — продолжил свою мысль Паркер.

— Все, что произойдет, — сказал Гонор, — произойдет в здании, являющемся нашей собственностью. Думаю, заявлений в полицию никто подавать не станет.

— А как насчет шума?

Формутеска снова улыбнулся:

— Мы постараемся все сделать тихо.

— Белого “шевроле” больше не видно, — раздался торжествующий голос Манадо. Он был явно горд собой.

— Хорошо, — сказал Паркер. — Отвезите меня в отель.


Глава 3


Лежа на полу, Паркер так спрятал под матрасом кобуру пистолета “хай стандарт сентинель” 22-го калибра, чтобы тот в любой момент мог быть извлечен из нее. Когда он поднялся, то увидел, что Клер, нахмурившись, недоуменно разглядывает его.

— Раньше ты никогда этого не делал, — заметила она.

— Я делаю это всегда, когда того требует работа. — Он так и не сказал ей про белый “шевроле”.

— Мы же в другом отеле, — недоумевала по-прежнему она. — И под другими именами.

— Осторожность никогда не помешает, — пожал плечами Паркер.

Другой пистолет, автоматический браунинг калибра 380, лежал на кровати. Паркер засунул его под дополнительное одеяло, лежавшее на полке стенного шкафа. От купленного им в Нью-Йорке “терьера” он освободился, как только они уехали из города. Паркер покупал оружие лишь тогда, когда оно могло ему пригодиться, и сразу же избавлялся от него, едва надобность в нем отпадала. При затягивающихся операциях так было проще и безопаснее.

— Они еще вернутся?

Паркер взял стул и, подойдя к двери, прислонил его к ней так, чтобы тот упал, если ее начнут открывать.

— Ты о ком? — спросил он.

— О тех троих. О самых первых.

— Я не видел их с тех пор, — ответил Паркер. Он зашел в ванную, вынес оттуда стакан, поставил его на подоконник и прислонился к окну.

Клер зажгла сигарету. Она нервно ходила по комнате, глядя на Паркера и качая головой.

— Что-то здесь не так, — сказала она. — Обычно ты так себя не ведешь. Думаешь, они могут выследить нас?

Паркер посмотрел на нее.

— Конечно, могут, — сказал он. — Была страна, которой они привыкли распоряжаться, сейчас же они этого делать не могут. Естественно, им хочется вернуть себе прежнее положение. Поэтому они стремятся поставить у власти генерала Гому, но для этого им нужны деньги, или — что одно и то же — эти бриллианты. Ясно, они не желают допустить чьего-либо вмешательства. Значит, они могут появиться снова.

Она прикусила губу.

— Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Да. Я собирался сказать тебе об этом утром.

— Хочешь, чтобы я вернулась в Майами?

— Нет. Утром ты возьмешь такси до аэропорта Кеннеди. Там сядешь в другое такси, на котором вернешься в Нью-Йорк, но поселишься в другом отеле под другим именем. Мы сейчас решим в каком.

— Зачем?

— Ты же хотела заняться покупками. Ты сможешь выходить и...

— Нет, — сказала она. — К черту покупки!

Он ответил не сразу:

— Хорошо. Я не хочу, чтобы они могли шантажировать меня тобою.

— Ты должен был мне сказать об этом с самого начала. Я давно догадывалась об этом. Он пожал плечами.

— В каком отеле ты предпочла бы остановиться?

Улыбаясь, она сказала:

— Дело просто в том, что ты беспокоишься обо мне, и тебе это не нравится. И ты не хочешь, чтобы я это заметила.

Паркер, уже несколько раздраженно, снова пожал плечами.

— Что же ты предлагаешь?

— Почему бы мне не заняться покупками, скажем, в Бостоне? Ты знаешь там “Херридж-Хаус”?

— Нет.

— Это очень симпатичный отель, маленький такой. Меня будут звать там мисс Керол Боуэн.

— Миссис, — поправил он.

— О, конечно. Потому что ты приедешь туда потом. — Шагнув к нему, она взяла его за руку. — Не заставляй меня долго ждать, ладно?

— Я не знаю, сколько это продлится, — ответил Паркер. — Неделю или месяц.

— Тогда нам следует начать прощаться уже сейчас, — сказала она.


Глава 4


Это напоминало художественную галерею: по всем стенам были развешаны светокопии, планы этажей, фотографии. Паркер медленно, как истинный любитель искусства, передвигался вдоль них.

Гонор превратил одну из комнат в нечто вроде своей штаб-квартиры. В комнате остались лишь стол и четыре стула, освещаемые висящей под потолком в центре комнаты люстрой; на столе лежали чистая бумага и карандаши; стены были увешаны светокопиями и другими материалами. Гонор, двигаясь вдоль стен вместе с Паркером, давал пояснения.

— Пожарный выход, — показал он какое-то место на бумаге. — В задней части здания.

— Им можно воспользоваться? Манадо и Формутеска сидели за столом, внимательно следя за разговором.

— Нет. — Гонор покачал головой. — Отверстия защищены изнутри металлическими створками.

Кивнув, Паркер продолжал рассматривать развешанные материалы. Минуту спустя, постучав пальцем по одной из светокопий, спросил:

— Лифт?

— Да.

— М-м-м... — Он двинулся дальше. — Подвал. Туда можно попасть снаружи?

— Нет. Когда-то слева от входа располагалась угольная насыпь со скатом, но когда здание было превращено в музей, уголь убрали, а отверстие замуровали.

— Чем?

— Кирпичами.

— Понятно.

Фотографии представляли здание и спереди, и сзади. Из фотографий передней части Паркер не узнал ничего, чего бы он уже не знал раньше; задняя часть с зарешеченными окнами и черными металлическими дверями напоминала тюрьму. Висели также несколько фотографий внутренней части здания, комнате экспонатами.

— Это фондовые снимки, — пояснил Гонор. — Обычно они лежат в папках; мы используем их в выпусках новостей и для рекламы.

— Они не устарели?

Гонор покачал головой:

— В музее ничего не изменилось. Все — как в день открытия.

Поглядев еще некоторое время на снимки, Паркер кивнул и сел за стол. Слева от него расположился Гонор, напротив — Формутеска, справа — Манадо.

— Поговорим о лифте, — начал Паркер. — Что находится на самом верху шахты?

— Крыша, — растерянно ответил Гонор.

— Там должны располагаться моторы, — объяснил Паркер. — Или они внизу, в подвале?

— А... Понимаю. Да, они внизу. Но наверху тоже есть какие-то механизмы. — Повернувшись, он показал на снимок задней части здания. — Видите эту темную штуку наверху?

— Как вы туда попадали?

Нахмурившись, Гонор, не вставая со стула, смотрел на фотографию.

— Не помню. Но туда наверняка можно проникнуть.

— Я думаю, крышка навешена на петлях, — сказал Формутеска. — Ее размер примерно три на четыре фута.

— Она заперта?

— Наверняка, — ответил Гонор.

— Но у вас есть ключ. Гонор нахмурился:

— Наверное. Думаю, что да.

— Тогда в чем же проблема?

— В миссии, в ящике моего письменного стола, лежит желтый конверт с надписью: “Ключи от музея”, и там их больше десятка. Представления не имею, какой из них куда подходит.

— Придется это выяснить, — сказал Паркер.

— Но на крышу не попадешь, не минуя четвертый этаж, — заметил Формутеска. — Туда же нас не пустят.

— Это верно, — сказал Гонор. — Пока мы будем находиться в музейном помещении, Каземпы не будут нам мешать. Они ведь скрывают, что там живут. Но на четвертый этаж подняться не позволят. Они знают, что я настроен против полковника Любуди.

— И как далеко они могут зайти? — спросил Паркер.

— Они нас убьют, — ответил Гонор, — а тела закопают в подвальном помещении. Ну подумаешь, исчез в Нью-Йорке глава представительства крошечного и мало чем известного африканского государства... Пару дней об этом поговорят местные газеты, может быть, некоторые коммунистические страны воспользуются этим фактом для обличения американского беззакония, но на этом все и закончится.

— Понятно, — сказал Паркер. — Но сначала нам нужно узнать все о шахте элеватора.

— Зачем?

— Мы не можем попасть в здание сзади и с боков. Поскольку угольное отверстие закрыто, мы не можем попасть и снизу. Значит, остается только верх.

Внезапно раздался радостный смех Формутески.

— Вот этой самой логики нам как раз и не хватает! — воскликнул он.

Гонор улыбнулся и, повернувшись к Паркеру, сказал:

— Несколько лет назад я читал детективный рассказ, не помню чей, американский или английский. Там сыщик советует последовательно исключать все то, что представляется невозможным. Оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, и будет правдой. Теперь я вижу, что люди и по другую сторону закона следуют тому же правилу. Однако проблема в том, как же попасть на самый верх.

— Из соседней двери, — ответил Паркер. — Он подошел к фотографии фасада. — Высота здесь около четырех футов. — Он показал на левую часть дома: — Такая же и на другой стороне. Дома же, расположенные по обе стороны от музея, выше. Значит, надо будет перебраться на крышу из окна соседнего дома.

— Каким образом? — спросил Гонор.

— Это будет зависеть от того, как расположено окно относительно крыши. Может быть, удастся просто положить перекладину от подоконника до крыши, что-то вроде лестницы. Если же угол будет слишком крутым, придется воспользоваться веревками и крюками.

— А люди наверху? — спросил Формутеска. — Мы не хотели бы причинять неприятности ни в чем не повинным людям.

— Мы сделаем это ночью, — ответил Паркер. — Нужно только найти пустующее в это время помещение. Думаю, с этим проблем не будет.

— Поверим вам на слово, — улыбнулся Формутеска. Паркер сел.

— Теперь об оружии. Сможете вы достать то, что будет нужно?

— В пределах разумного, — ответил Гонор. — Я не смогу достать ни танка, ни вертолета. Но с ружьями, пистолетами и автоматами трудностей не будет.

— Как насчет газа?

— Какого газа?

— Поражающего. Который быстро действует и быстро улетучивается. Гонор горько улыбнулся:

— Не уверен, что он включен в список того, с чем нам разрешено играть.

Увидев, что Паркер нахмурился, он начал объяснять:

— Все наше оружие мы получаем от больших государств. И от Израиля, который в некоторых отношениях тоже может таковым считаться. Но между странами, производящими оружие, заключено соглашение, в котором определяется, что можно и чего нельзя продавать в те или иные части света. Например, мы можем получать реактивные истребители, и наши ВВС состоят из закупленных нами семи “МиГ-17” и пяти “Ф-94”, но реактивного бомбардировщика нам никто не продаст.

— То, что вам нужно, вы получаете из Дхабы?

— Необязательно. Мистер Формутеска является нашим военным атташе. Закупленное им в США оружие поставляется сначала на наш склад в Ньюарке, и то, что нам нужно здесь, в Дхабу просто не отправляется. — Гонор пожал плечами. — Все очень просто, — добавил он.

— Так все же вы сможете достать газ? — обратился Паркер к Формутеске.

— Я должен это выяснить, — ответил тот. — Сомневаюсь, чтобы нам позволили иметь смертельный газ.

— Речь идет не о смертельном газе. Нужно лишь, чтобы человек на несколько секунд потерял сознание.

— Не смертельный? Тогда нет проблем.

— Хорошо. Нам нужна также взрывчатка. Которая не вызывала бы сильных разрушений, но производила бы сильный грохот.

Формутеска кивнул:

— Я знаю кое-что подходящее.

Паркер обратился к Гонору:

— Сумеете незаметно сделать еще несколько наружных фотографий?

— Думаю, что да.

— Меня интересуют снимки с углов. Чтобы на них были видны стены соседних зданий.

— Хорошо.

— Постарайтесь, чтобы на вас не обратили внимания из этих домов.

— Буду осторожен, — заверил Гонор.

— Хорошо. Формутеска, есть у вас какая-нибудь старая одежда? Сильно поношенная?

— То, в чем я играю в футбол, подойдет?

— Это должно быть что-то вроде рабочей одежды. Как у дворника.

— О, конечно! У меня есть штаны, настолько вымазанные в краске, что могли бы сойти за произведение Поллока.

— Хорошо. — Паркер обратился к Гонору: — Нам будет нужен еще грузовик, что-то вроде небольшого фургона. Чем меньше, тем лучше.

— К сожалению, у нас нет грузовиков, — ответил Гонор.

— Тогда купите. Старый. Самый старый, какой удастся достать.

Гонор кивнул:

— Хорошо.

— Когда достанете, позвоните мне. А вы, Формутеска, приготовьте старую одежду.

Формутеска, довольно улыбаясь, кивнул. Паркер встал.

— Пока все. Если сюда приходит уборщица, снимите это все со стен.

— Эту комнату я запираю, — ответил Гонор.

— Прекрасно.

Гонор направился к двери.

— Я вижу, вы хороший учитель, — сказал он. — И, поверьте, в нас вы найдете способных учеников.

— Это хорошо, — ответил Паркер.


Глава 5


Хоскинс вскочил, когда Паркер вошел в комнату. Пистолет в его правой руке хоть и выглядел небольшим, но показался Паркеру вполне работоспособным.

Он вынул ключ из замка и закрыл за собой дверь. Бросив ключ на туалетный столик, стал снимать пальто. Хоскинс, любезно улыбаясь, наблюдал за ним, стараясь походить на человека, встретившегося со своим старым приятелем по клубу. Все, конечно, портил этот пистолет в его руке; мешала и настороженность в глазах, которую ему не удалось скрыть.

Когда Паркер бросил пальто на кровать, Хоскинс едва заметно вздрогнул. Нельзя так сильно нервничать, можно случайно и курок спустить. Чтобы как-то успокоить его, Паркер тихо спросил:

— Вас кто-то впустил сюда?

Хоскинс постарался взять себя в руки.

— Нет, нет, дорогой мой мальчик, — сказал он. — Знаете, время от времени то там, то здесь подбираешь разные ключи, а потом, оказывается, они подходят к чужим замкам.

“Дорогой мой мальчик” — это было что-то новенькое. Паркер, внимательно посмотрев на Хоскинса, понял, что тот был пьян. Не то чтобы слишком, нет, все было вполне пристойно. Но достаточно, чтобы ощутить прилив небывалой храбрости.

Паркер направился в ванную комнату.

— Хотите выпить?

— Нет. Скажите мне одно: вы все-таки играете вместе с Гонором и его людьми? Остановившись, Паркер переспросил:

— Играю?

— Да. В его команде. Паркер пожал плечами.

— Мне интересно, — продолжал Хоскинс, — это вы послали двух каннибалов за мной в бар или не вы?

Паркер ответил:

— Интересно не это...

— Не это? Действительно, мой дорогой мальчик? Но тогда что же?

— То, как сделать, чтобы вы больше здесь не появлялись.

Хоскинс стал нарочито громко смеяться.

— Вам это не удастся. Я чувствую носом запах золота.

— И хотите получить свой кусок.

— Конечно. Но ведь не за так, я не такой. Я могу помочь, вы же это знаете.

— Помочь — чем?

— Советом. Что бы вы там ни думали о Гоноре и его лейтенантах, мой мальчик, не следует недооценивать их. У вас не получится все заграбастать себе, понимаете?

— А если я и не собираюсь этого делать?

Хоскинс попытался придать своему лицу насмешливое выражение, для чего приподнял одну бровь.

— Удовольствоваться всего двадцатью пятью тысячами? Вы не похожи на такого человека, мистер Уолкер.

— Я скажу вам, на кого я еще не похож, — сказал Паркер. — Я не похож на человека, который имеет дело с теми, кто направляет на него пистолет.

Хоскинс посмотрел на оружие так, словно страшно удивился, что он все еще у него в руке. Пожав плечами и любезно улыбнувшись, он сказал:

— Мне же было неизвестно, как вы ко мне отнесетесь. Нужно же было иметь что-то для защиты на тот случай, если бы между нами возникли разногласия.

— Их не будет, — ответил Паркер, — если вы будете вести себя разумно. И быть полезным для дела. В таком случае мы смогли бы, вероятно, что-нибудь вместе придумать.

Улыбка Хоскинса стала менее напряженной.

— Я так и думал, Уолкер, что вы умный человек, — сказал он. — И что мы сможем работать вместе.

Паркер кивнул на пистолет:

— Только без этого. Уберите его!

— О, конечно. Простите, старина. Он засунул пистолет в задний карман брюк.

Паркер подошел к нему, протягивая руку.

— Вот теперь мы можем начать наше сотрудничество.

Хоскинс был вне себя от радости.

— Оно принесет выгоду нам обоим, — произнес он, протягивая Паркеру свою руку.

Но в тот же самый момент Паркер ударил его по правой щеке, и он, упав спиной на кровать, боком сполз на пол по другую сторону кровати.

Обойдя ее, Паркер ударил его еще раз. Хоскинс не двигался.

Опустившись на колено, Паркер вынул все, что лежало в задних брючных карманах Хоскинса, начиная с автоматического пистолета — “беретты” 22-го калибра, выстрелы из которого, произведенные с расстояния вытянутой руки, могут быть смертельно опасны; но даже если в тебя попали с большего расстояния, в этом тоже мало хорошего. В другом кармане лежал бумажник. В нем лежали две членские карточки ресторанного клуба, одна — на имя Филдса, другая — Голдштейна, двадцать три доллара, водительские права штата Калифорния на имя Уилфреда Р. Хоскинса, карманный календарик нью-йоркского банка в Манхэттене, на обратной стороне которого были напечатаны правила нахождения манхэттенских адресов, и багажная квитанция, выданная на Пенн-Стейшн.

Бросив бумажник на кровать, Паркер перевернул Хоскинса на спину и обыскал остальные его карманы. Пачка сигарет “Салем”, зажигалка “Зиппо”, на которой было выгравировано слово “Бирма”, ключ от 627-го номера в отеле “Эдвард”, расположенного на пересечении Бродвея с Семьдесят второй улицей, обратный билет кругового самолетного маршрута из Лос-Анджелеса с открытой датой, пружинный нож, небольшой пакет бумажных салфеток, связка из шести-семи ключей, в том числе ключа от машины “Дженерал моторс”, небольшая записная книжка с коротенькой шариковой авторучкой. В записной книжке был вычеркнут прежний нью-йоркский адрес Паркера — Мэттью Уолкера, комната 723, отель “Ноантон”, а внизу написан теперешний — Томаса Линча, номер 516, отель “Уинчестер”. На другой странице были выписаны в следующем порядке четыре имени и адрес:

“Гома, Джок Дааск, Аарон Мартен, Роберт Квилп.

193, Риверсайд-Драйв, комн. 7-Ж”

Паркер, опять вытащив из бумажника банковский календарик, определил по нему, что 193, Риверсайд-Драйв должна находиться где-то рядом с Западной Девяносто первой улицей. В таком северном районе гостиница вряд ли может быть первоклассной.

Между тем Хоскинс, из горла которого послышался какой-то звук, чуть повернул голову. Паркер засунул все вынутое обратно в карманы, оставив себе только записную книжку и пистолет, который положил в ящик письменного стола.

Хоскинс зашевелился. Паркер взял его под мышки и подтащил к окну. Когда он открыл его, в комнату ворвался мартовский воздух, холодный и сырой. Паркер приподнял и повернул Хоскинса так, что его грудь оперлась на подоконник, а голова свешивалась в окно. Внизу, пятью этажами ниже, шумела Западная Сорок четвертая улица.

— Придите в себя, — сказал Паркер, слегка ударив Хоскинса по лицу.

Шлепок и холодный воздух привели Хоскинса в чувство. Паркер, придерживавший его одной рукой за спину, почувствовал, как тот весь сжался, оцепенев от ужаса, когда открыл глаза и не увидел перед собой ничего, кроме пустоты и тротуара, расположенного на пятьдесят футов ниже глаз.

Хоскинс попытался было вырваться, но в руках Паркера он походил на мотылька, приколотого булавкой к демонстрационной доске. Хоскинс закричал — громко, истерично, взывая о помощи.

Подождав, пока он немного поутихнет, Паркер оттащил его от окна. Лицо Хоскинса было ярко-красным, будто его облили краской.

— Бога ради! — повторял он без конца. — Бога ради... — От опьянения не, осталось и следа.

— В следующий раз, если что... окажетесь внизу, — пригрозил Паркер.

— Бога ради! — снова произнес Хоскинс. — Он начал ощупывать всего себя — галстук, щеки, пояс, волосы, рот, словно желая убедиться, что цел. — Вы не должны были...

— Вы не прислушались к тому, что я говорил. Теперь вы готовы к этому?

— Да. Конечно. Боже, вы не должны были...

— Тогда слушайте. — Паркер встал перед Хоскинсом и начал говорить медленно и отчетливо, не сводя взгляда с его испуганных глаз. — Я работаю с Гонором, — сказал он. — И согласился с предложенной мне оплатой, не претендуя на большее. И помогать вам не буду. Это понятно?

Хоскинс быстро заморгал, что являлось прелюдией к демонстрации слабого неповиновения, попыткой хоть как-то вернуть себе чувство собственного достоинства.

— О, я понимаю, не беспокойтесь. Вы хотите взять все себе — это же так ясно. Но это кончится для вас плохо. Вы такой же сумасшедший, как эти черные безумцы, вы с ними одного поля ягоды, и надеюсь, что еще до начала операции вы все перебьете друг друга, ведь они не такие болваны, какими вы их считаете, их будет не так-то легко облапошить...

Паркер ударил Хоскинса ладонью по лицу, и хотя удар был не очень сильным, однако его оказалось достаточно, чтобы остановить этот поток слов.

— Вы опять не слушали, — повторил Паркер.

Хоскинс потрогал щеку.

— Я же сказал, что самоустраняюсь, — произнес он так, словно стал жертвой величайшей несправедливости.

Паркер смотрел на него и думал, стоит ли настаивать на своем до тех пор, пока Хоскинс наконец не поймет, что ему действительно говорят правду? Какой в этом смысл? Ведь и тогда он вряд ли отвалит. Пусть уж лучше Хоскинс думает, что Паркер хочет забрать себе весь пирог целиком. Тогда, быть может, он побоится вмешиваться в борьбу, которая может развернуться между Гонором и Паркером.

Паркер кивнул, и отступил на шаг.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, вы вышли из игры. Воспользуйтесь этим билетом до Лос-Анджелеса.

Хоскинс испуганно схватился за задний карман, но, убедившись, что бумажник на месте, вздохнул с облегчением. Проверив другие карманы, он гневно воскликнул:

— Мой пистолет! Моя записная книжка!

— Пистолет вам ни к чему, — спокойно отчеканил Паркер. — В самолете он не понадобится.

— А записная книжка?

— Вам незачем делать какие бы то ни было записи.

— Слушайте! — на грани новой истерики заорал Хоскинс. — Вы не можете...

Паркер подошел к двери и распахнул ее.

— Прощайте, — сказал он.

— Вы не можете... — скулил Хоскинс. — Вы не имеете права...

— Не вынуждайте меня снова прикасаться к вам, — угрожающе произнес Паркер.

Хоскинс выглядел как человек, которому очень хочется высказаться, не стесняясь в выражениях. Но он лишь встал и, пошатываясь на немного дрожащих ногах, с беспомощной яростью глядел на Паркера.

Паркер отошел от двери, уступая ему дорогу.

— Я уезжаю, — сказал Хоскинс, стараясь говорить медленнее. — Я уезжаю. Возвращаюсь в Лос-Анджелес... Устраняюсь...

— Это хорошо.

— Но вы еще пожалеете об этом, запомните мои слова. Пожалеете, что с вами нет человека, которому вы могли бы довериться.

Паркер ничего не ответил. Хоскинс лихорадочно обдумывал, что бы такое еще сказать, но так и не нашел подходящих слов. Он покачал головой, попытался придать себе вид патриция, по собственной воле покидающего зал заседаний, и, миновав Паркера, вышел из номера.

Паркер закрыл за ним дверь.


Глава 6


Это была грузовая полутонка, темно-синяя, бывшая на ходу уже семь лет. Название фирмы, которой прежде принадлежал этот грузовик, а также ее адрес и телефон были закрашены широкими светло-голубыми полосами, но, по-видимому, это тоже было давно, поскольку в ряде мест эта краска уже облупилась. За рулем сидел Паркер, рядом с ним Формутеска; изучая машину, Паркер обнаружил, что коробка передач почти не работает. Однако это было не так уж и важно, поскольку машина нужна была лишь на очень короткое время, во время которого не понадобятся ни очень большие, ни очень малые скорости.

На Формутеске были измазанные краской брюки, старая фланелевая рубашка, поношенная коричневая кожаная куртка с накладками на локтях и обшитыми манжетами и старые коричневые ботинки. Паркер был одет в костюм и пальто, но узел его галстука был ослаблен, а воротник рубашки расстегнут.

С Парк-авеню они свернули на Тридцать восьмую улицу и припарковались в квартале от музея. Паркер выключил зажигание, положил ключи от машины в карман и спросил Формутеску:

— Вы готовы?

— Немного волнуюсь, точно актер перед спектаклем, — ответил тот, едва улыбаясь. — Но это пройдет.

— Хорошо. — Взяв лежавший между сиденьями блокнот, Паркер вышел из машины. Он подождал Формутеску, который, подойдя к машине сзади, достал ящик с инструментами и стремянку с шестью ступенями.

— Тяжелая, — заметил он, улыбаясь все так же неуверенно.

— Вам всего лишь надо выглядеть угрюмым и глуповатым, — посоветовал ему Паркер.

— В это время таким казаться нетрудно, — кивнул Формутеска: было чуть позже двух ночи.

По тротуару Паркер направился к зданию, расположенному рядом с ближайшей стеной музея. Когда он рассматривал фотографии Гонора, то пришел к выводу, что из двух рядом стоящих домов этот подходит больше. Второй дом представлял собой отель с меблированными комнатами, в этом же в основном находились офисы, жильцов было мало. К тому же окна пятого этажа располагались как раз на нужной высоте, а у двух соседних окон стекла были матовыми: наверняка туалеты.

Перед входом был зеленый навес. Пройдя под ним, Паркер подошел к двери и толкнул ее. Она оказалась запертой. Тогда он нажал кнопку звонка, рядом с которой было написано слово: “Superintendent”. Никто не ответил; подождав немного, он позвонил снова, и тогда из расположенного над звонками громкоговорителя раздался сильно искаженный голос. Разобрать слова было невозможно, но их смысл был ясен. Говоривший желал знать, кто там его беспокоит.

Паркер, наклонившись к микрофону, раздраженно произнес:

— Водопроводчики.

— Кто?

— Водопроводчики, — сказал Паркер погромче.

— Что вы хотите?

— Нам нужно попасть внутрь здания.

После небольшой паузы голос недовольно произнес:

— Подождите.

Минут через пять раздались тяжелые шаги; в конце коридора появился маленький коренастый человек в темно-бордовой рубашке, коричневых штанах и шлепанцах. Тяжело ступая, он вразвалку подошел к стеклянной двери и некоторое время рассматривал сквозь нее Паркера и Формутеску.

— А вы знаете, парни, который сейчас час?

— Нам это так же неприятно, как и вам, — вежливо сказал Паркер.

— Если бы все было сделано, как надо, в первый раз, нам не пришлось бы являться сюда по срочному вызову.

— Что за срочный вызов? Я никого не вызывал.

— Да не вы, — ответил Паркер, пройдя через дверной проем. За ним последовал Формутеска. — Городские власти. Опять течет в мужском туалете на пятом этаже.

— Как это понять — опять? — Комендант все еще не мог очухаться от сна; он выглядел сердитым и раздраженным. Но не подозрительным.

— Все это должны были починить три месяца тому назад, — сказал Паркер. Он посмотрел в блокнот. — Какой-то умник записал, что все сделано.

— Какой же это умник? Паркер, нахмурившись, недоверчиво посмотрел на коменданта.

— Разве вы не знали, что приходили чинить мужской туалет? Три месяца тому назад?

Сбитый с толку, тот покачал головой.

— У нас здесь все мужские туалеты исправны, — сказал он. — И вроде бы ничего с ними не происходило.

— Да? — Паркер ткнул большим пальцем в сторону улицы. — Прямо туда льет, а вы говорите, что все исправно.

Комендант посмотрел туда, куда показывал Паркер.

— А я ничего об этом не знаю. — Комендант выглядел явно растерянным.

— Да. Вы знаете, это все почему? — В голосе Паркера слышалось неподдельное отвращение. — Это значит, что какой-то мерзавец просто положил... на эту работу. Не пришел, и все. Вот что это значит.

— Вот-вот, об этом я и толкую, — обрадованно подтвердил комендант, довольный, что оказался прав. — Никто не приходил.

— Да, скорее всего, — сказал Паркер. Он покачал головой. — Ну ладно, надо хоть сейчас это исправить. Там заперто?

— Нет. Я вас провожу.

— Спасибо.

Паркер чувствовал, что Формутеска пытается перехватить его взгляд, но из роли выходить было нельзя. Отвернувшись от него, он пошел за комендантом, который направился к лифту; Формутеска замыкал шествие.

Они доехали до пятого этажа, и комендант показал им, где находится мужской туалет.

— Хорошо, — сказал Паркер. — Теперь нужно, чтобы вы пошли вниз и перекрыли воду. У вас есть часы с секундной стрелкой?

Комендант, опять поставленный в тупик, кивнул:

— Да. Конечно.

— Отлично. Воду надо будет перекрыть на пятнадцать минут, затем пустить ее снова. Вы поняли?

— На пятнадцать минут, — повторил комендант.

— Несколько секунд туда-сюда роли не играют, — сказал Паркер, — однако постарайтесь сделать это как можно точнее.

— Хорошо.

— Мы даем вам пару минут на спуск.

Повернувшись, комендант махнул рукой.

— Проклятая работа! Ни сна, ни покоя.

— Да, у вас беспокойная жизнь, — посочувствовал Паркер.

— И не говорите! — ответил комендант, направляясь к лифту. — Всегда что-нибудь не так.

Когда они оказались в мужском туалете, Формутеска, закрыв за собой дверь, расплылся в улыбке:

— Это было замечательно! Просто здорово!

— При нем не следует ни хихикать, ни подмигивать. Мы здесь не для того, чтобы дурачиться.

— Простите. — У Формутески был виноватый вид. — Вы правы. Я просто немного нервничал. Больше этого не повторится.

— Ладно. Увидим.

Они высунули из окна стремянку и укрепили один ее край на крыше музея, а второй — на подоконнике. Пока Формутеска держал стремянку, Паркер на четвереньках перебирался по ней к крыше музея. Когда он наконец взобрался, Формутеска затянул стремянку обратно. Если бы в отсутствие Паркера внезапно появился комендант, то Формутеске пришлось бы просто прислониться к стене и притвориться бестолковым.

Прогудроненная поверхность крыши не гремела под ногами. Паркер быстро подошел к шахте лифта, нашел висячий замок, запирающий крышку шахты, и вынул из внутреннего кармана небольшой пакет с ключами. Четвертый ключ подошел, остальные — а их там было около десяти — он снова положил в конверт, который засунул в карман. Положив подошедший к замку ключ в другой карман, он снял замок и поднял крышку. Освещая шахту маленьким, похожим на карандаш фонариком, он заглянул вниз.

Все было прекрасно. Чтобы попасть внутрь, достаточно было встать на широкую металлическую балку, а при спуске можно было опираться на расположенные по периметру шахты кабели. Верхняя часть кабины лифта находилась сейчас от него на расстоянии семи футов, поскольку лифт стоял на верхнем этаже, что оказалось приятной неожиданностью. Они думали, что Каземпы, когда не пользуются лифтом, держат его внизу, на первом этаже, на случай, если Гонор или кто-нибудь другой посетит музей; но, по-видимому, Каземпы были слишком уверены в своей безопасности.

Большая часть металлической поверхности крыши кабины лифта была плоской, а вентиляционный люк располагался ближе к углу. Все должно было пройти удачно.

Паркер спрятал фонарик, закрыл крышку и навесил замок. Затем по крыше подошел к месту, расположенному напротив освещенного окна мужского туалета, и увидел глядящего в окно Формутеску.

Заметив его, Формутеска улыбнулся, помакал рукой и водворил стремянку в первоначальное положение. Паркер укрепил конец стремянки и прежним манером начал перебираться по ней обратно.

Формутеска помог ему влезть в окно, втянул стремянку и закрыл его. Не скрывая возбуждения, спросил:

— Ну как? Все в порядке?

— Все прекрасно, — ответил Паркер. — Сколько времени это заняло?

Формутеска посмотрел на часы:

— Около одиннадцати минут.

— Хорошо. У нас есть еще время устроить здесь некоторый беспорядок.

В течение последующих пяти минут они попытались привести комнату в такой вид, словно в ней действительно работали водопроводчики. Паркер спустил воду в трех бачках, заляпал в разных местах стены и арматуру грязными потеками, а Формутеска отколол от стены над сливным бачком несколько кафельных плиток и начал тщательно наклеивать их на прежние места, неумело обмазывая края цементным раствором.

Когда появился комендант, комната выглядела должным образом. Оглядев все, тот спросил:

— Закончили?

— Думаю, что да, — ответил Паркер. — Осталось только посмотреть, что в подвале. Вам не обязательно оставаться с нами. Если хотите, можете уйти.

— Не знаю, — нерешительно ответил комендант. — Пожалуй, я еще побуду.

— Это как пожелаете, — равнодушно буркнул Паркер. Он вынул из кармана записную книжку Хоскинса. — У меня к вам большая просьба. Если опять случится что-нибудь, не звоните в управление, а обратитесь лично ко мне. Иначе там мне устроят выволочку. Договорились?

— Конечно. Не сомневайтесь.

— Спасибо. — На листке из записной книжки он написал: “Мистер Линч, EL 5-2598”. Это был телефон номера Гонора. Если в ближайшие дни у коменданта возникнут вопросы или подозрения, если его что-то начнет тревожить, то, скорее всего, он позвонит ему, а не кому-то еще. Тогда они будут знать, не ждут ли их какие-нибудь сюрпризы при вторичном появлении.

Вырвав листок, он передал его коменданту; тот мельком взглянул на бумажку и сунул ее в карман брюк. На лифте они втроем спустились в подвальное помещение; Формутеска, как и прежде, нес стремянку и ящик с инструментами, но на этот раз вел себя как подобает.

В подвале Паркер отвлекал внимание коменданта, показывая ему, где расположены предохранители, трубы с горячей водой, как проходит основная магистраль, а тем временем Формутеска потихоньку пытался определить, где находится выход. Паркер записывал что-то в свой блокнот, задавал вопросы; когда к ним снова подошел Формутеска, выглядевший сонным и осоловелым, Паркер сказал коменданту:

— Хорошо, сейчас все нормально. Мне бы не хотелось, чтобы снова возникли какие-либо неприятности.

— Я вас понимаю, — ответил комендант, направившись к лифту.

Идя за ним, Формутеска отрицательно покачал головой, давая знать Паркеру, что пригодного для них входа в подвал нет.

Они доехали до первого этажа и направились уже было к двери, как Паркер внезапно остановился и произнес:

— Мы же забыли про клапан в бачке.

— Что? — спросил комендант недовольно: ему не терпелось побыстрее отправиться спать.

— Ты же знаешь, какой я имею в виду клапан, — обратился Паркер к Формутеске. — Поднимись и проверь его.

— Хорошо, — тоже недовольно ответил заспанный Формутеска.

— Это недолго, — объяснил Паркер коменданту. — Проводите его, пусть он проверит этот клапан.

— А вы?

— В жизни моей не видал бы этого больше! — в сердцах ответил Паркер.

— Как я вас понимаю! — посочувствовал комендант.

Едва лифт начал подниматься, Паркер подошел к передней двери, открыл ее, с минуту изучал замок, затем вынул из кармана связку с ключами, выбрал один из них, засунул в замок и повернул. Ключ подошел. Положив его в карман, Паркер запер дверь.

Как удачно, что у него нашелся такой ключ, ведь комендант, кажется, начинал уже терять терпение. Если бы отпереть эту дверь оказалось делом трудным, пришлось бы просить коменданта показать им заднюю часть здания. Конечно, на коменданта наплевать, но не хотелось бы, чтобы тот пожаловался в управление по водному хозяйству, что его поднимают с постели в середине ночи. Паркеру пришлось ждать еще минуты три, когда снова появился лифт, из которого вышли комендант и Формутеска. Паркер спросил:

— Ну как, все в порядке? — Эта фраза должна была означать, что с дверью проблем нет. В противном случае Паркер бы произнес: — Что-то не в порядке?

Формутеска был очень доволен тем, как ловко они все это разыграли.

— Да, все в порядке, — ответил он, пытаясь произнести эти слова угрюмым тоном, правда, на сей раз ему это не очень-то удалось.

Впрочем, коменданту было не до них. Его веки слипались, в своих мечтах он пребывал уже в постели. Проводив Паркера и Формутеску до выхода и придерживая для них дверь, он вяло кивнул в ответ на выраженную Паркером надежду, что отныне с трубами будет все в порядке, запер ее и удалился.

Уже очутившись на тротуаре, Формутеска позволил себе разразиться нервным смешком.

— Последняя часть была жутковатой. Когда я остался с ним наедине.

— Игра стоила свеч, — успокоил Паркер.


Глава 7


Эти штуки были схожи с круглыми брошками, на задней части которых располагался циферблат. Паркер, держа их в руках, спросил:

— Насколько они точны?

— До минуты, — ответил Гонор так гордо, словно сам изготовил их. — Вы устанавливаете эти две красные стрелки: одну на нужный вам час, другую — на минуту. Черные стрелки движутся, показывая время; когда они совпадут с красными, произойдет взрыв.

Они находились в “штаб-квартире” Гонора; весь арсенал был разложен на столе. Пистолеты, пулеметы, дымовые и газовые бомбы. Кроме того, там лежали свернутые в кольца веревки, ножи, резиновые перчатки, липкий пластырь. И еще две бомбы замедленного действия держал в своих руках Паркер.

— Хорошо, — сказал он. — Поедем, установим их. — Он повернулся к Манадо и Формутеске: — Вы готовы?

Видно было, что Манадо мандражирует посильнее, чем артист перед выходом на сцену, но это не лишило его обычной подвижности. Он судорожно кивнул; зрачки его расширились. Формутеска, ставший самоувереннее и нахальнее после своего ночного набега с Паркером, усмехнувшись, ответил:

— Думаю, все на мази.

— Не следует считать так, пока работа не сделана, — возразил Паркер. Повернувшись к Гонору, он повторил тот же вопрос: — Вы готовы?

— Да. — Гонор взял с пола два “дипломата” и поставил их на стол. Чемоданчики были совсем одинаковыми, оба — черные с латунными замками.

— Это ваш, — сказал Гонор, придвинув один из них к Паркеру. — Возьмете сейчас или вернетесь за ним?

— Возьму сейчас.

Открыв другой “дипломат”, Гонор положил туда две бомбы с часовым механизмом. Он закрыл его, затем посмотрел на чемодан Паркера и удивленно спросил:

— Вы не собираетесь пересчитывать?

— Здесь они все, — ответил Паркер и опять спросил: — Вы готовы?

— Да.

Паркер взял чемодан и вышел из комнаты; Гонор последовал за ним. Остальные двое остались.

Они молча прошли к лифту, спустились вниз, на Пятую авеню, и взяли такси, чтобы доехать до Нижнего города.

— Тридцать восьмая улица между Парком и Лексингтоном, — сказал Гонор.

Моросило, шел холодный мартовский дождик, воздух был пропитан влагой. Рядом с таксистом лежал клубок ветоши, и он через каждые несколько кварталов протирал им запотевшее ветровое стекло. Медленно двигались “дворники”. Остановились у входа в музей, понимая, что за ними, скорее всего, следят из окон верхнего этажа. Но что Каземпы смогут увидеть? Что может быть подозрительного в том, что Гонор в середине дня показывает музей какому-то американскому ученому?

Гонор отпер переднюю дверь и пропустил Паркера вперед. Внутри пахло так, как пахнет обычно в зданиях, которые давно уже никем не посещаются; было сухо, прохладно и пыльно. На стенах фойе висели щиты; через дверной проем Паркер мог видеть следующий зал, по обеим стенам которого под стеклом были выставлены экспонаты. Деревянные, тщательно отполированные полы блестели, ковров на них не лежало.

Гонор повел гостя дальше, через длинную узкую галерею, по левую сторону которой располагались стеклянные ящики с экспонатами, по правую — установленные на пьедесталах деревянные статуэтки. Пройдя ее, они попали в небольшую, почти квадратную комнату, на боковых стенах которой висели картины. Лифт был напротив.

Кабина стояла на первом этаже. Они зашли в нее и, пока лифт поднимался к третьему этажу, Паркер изучал вентиляционное отверстие на потолке кабины. Чтобы открыть его, надо было всего лишь повернуть ручку. Паркер оставил ее в положении “открыто”.

На третьем этаже первые десять минут они занимались осмотром экспозиции. Вдруг кто-нибудь из братьев Каземпа подслушивает, поэтому они иногда перекидывались фразами, по которым можно было сделать вывод, что Паркер является профессором, который приехал сюда с научными целями.

Вернувшись на первый этаж, они продолжали играть в ту же игру. Но за проведенные внизу полчаса сумели упрятать бомбы с замедленным действием в такие места, где их не так-то просто было обнаружить. Взрывы должны были произойти с интервалом в две минуты.

Наконец Паркер сказал:

— Благодарю вас, мистер Гонор. Пребывание в музее было для меня очень полезным.

— Спасибо, — ответил Гонор. — Рад это слышать. — Его голос звучал как у человека, пытающегося скрыть от собеседника одолевающую его скуку.

Они вместе вышли из здания; Гонор тщательно запер дверь. На Парк-авеню он, махнув рукой, произнес:

— Вот такси.

— Я сяду на следующее, — ответил Паркер.

Гонор удивленно взглянул на него:

— Разве вы не поедете вместе со мной?

— В этом нет необходимости.

— Мы думали... — У Гонора был недоумевающий вид. — Мы думали, что вы вернетесь вместе с нами.

— Я все рассказал, — сказал Паркер. — Они знают, что надо делать, и знают, как надо делать.

Такси стояло рядом, ожидая Гонора.

— Это так неожиданно, — произнес он.

— Наши общие дела закончились. Запомните только, что вы не должны выходить из грузовика. Если что-нибудь не получится и вам придется начинать все сначала, найдите меня через Генди Мак-Кея.

— Хорошо, — сказал Гонор. — Что ж, большое спасибо.

— Все в порядке, — ответил Паркер. Увидев проезжающее мимо такси, он махнул рукой: — Счастливо.

— Спасибо. — Гонор резко вытянул руку вперед, словно неожиданно решился нарушить данное самому себе слово. — Был рад познакомиться.

Паркер пожал ее.

— Надеюсь, все получится. Они сели в разные такси.

— Отель “Уинчестер”, Западная Сорок четвертая улица, — сказал Паркер водителю. Он сел назад и стал смотреть в окно, тотчас выбросив из головы и Гонора, и бриллианты, и музей.

Он думал о Клер. Какое там имя она выбрала? Миссис Керол Боуэн. “Херридж-Хаус”. Бостон. Последние несколько дней, занятый разработкой плана, он совсем, не вспоминал о ней, теперь же ни о чем другом не мог и думать.

Он мог бы полететь на самолете, тогда уже через два часа он мог бы быть с ней.

В отеле он попросил счет. Поднявшись в свой номер, увидел, что у окна стоит, глядя на моросящий снаружи дождь, уже знакомый ему первый экс-колонист. Тот самый, который в самом начале всей этой истории проверял содержимое его чемодана.

Двух его друзей видно не было. Их ему заменял, очевидно, кольт, который он небрежно держал в правой руке, словно демонстрируя, что, хотя хорошо знает, как им владеть, уверен, что он не понадобится.

— Что на этот раз? — в нетерпении спросил Паркер.

— Мне кажется, нам следовало бы потолковать, — ответил человек.

Паркер вспомнил три имени в записной книжке Хоскинса.

— Кто вы? Дааск? Человек удивился:

— Вы знаете наши имена? А, от Хоскинса конечно же. Нет, я Мартен, Аарон Мартен.

— Хорошо, Мартен. О чем вы хотите поговорить?

— Мы можем поговорить о Гоноре, — ответил Мартен. — Когда будет совершено ограбление? Где сейчас спрятаны бриллианты? Куда он хочет отправить их после ограбления?

Паркер покачал головой:

— Вам лучше знать.

Мартен сохранял невозмутимость:

— Не хотите говорить об этом? Хорошо. Может быть, поговорим тогда о миссис Керол Боуэн? Или вы думаете, что она все еще в “Херридж-Хаус” в Бостоне, штат Массачусетс?


Часть третья


Глава 1


Клер проснулась от дикой боли в голове; сильно стучало в висках. Первой мыслью было: “Должно быть, я вчера сильно напилась”. Но постепенно, сквозь боль, к ней возвращалась память, и она подумала: “Но я же вчера ничего не пила”. Эта мысль заставила ее открыть глаза, и она увидела, что находится в совершенно незнакомом ей месте.

Сначала это был не испуг, только замешательство. Продолжая лежать на боку — голова утоплена в подушку, покрывало натянуто по шею, — она смотрела на ту часть комнаты, что предстала ее взору, — серую стену, коричневый кухонный стул и закрытую, старого образца дверь, задавая себе вопрос: “Где это я?”

Внезапно она поняла, что одета. Она лежала на кровати под покрывалом совершенно одетая! Только туфель не было.

Клер резко села и стала осматриваться — она находилась в комнате, в которой никогда не была раньше, и лежала в большой, старомодной, с медными шишечками двуспальной кровати; здесь еще стояли два шкафа, туалетный столик, ночные столики и три коричневых кухонных стула. Рядом с кроватью — лампы с гофрированными розовыми абажурами. На окнах — белые занавеси и наполовину спущенные темно-зеленые шторы. Через нижнюю часть окон в комнату проникал серый дневной свет. Окна, а их было два, располагались как раз напротив кровати.

В комнате больше ни души. Клер прислушалась, но всюду стояла полная тишина.

Где же она? Как сюда попала?

Боль в голове мешала думать. Чуть наклонив ее, она начала массировать виски, это немного помогло. Продолжая массаж, она старалась хоть что-то вспомнить.

Где она была прошлой ночью? Вообще, где она провела весь вчерашний день?

Она вспомнила, что после полудня поехала в Нижний город, в косметический кабинет на Франклин-стрит. Затем хотела где-нибудь купить вуаль, но не нашла такую, которая подошла бы к цвету ее волос. Вернулась в отель, надеясь, что вдруг приехал Паркер — ведь прошло уже девять дней, как они расстались, — или хотя бы прислал письмо, но ничего не было. Ей не улыбалось обедать одной в ресторане, поэтому она заказала еду себе в номер и, пока ела, смотрела в газете, нет ли чего интересного вечером в кино или по телевизору.

Была в кино? Но она не могла вспомнить ни фильма, ни передачи по телевизору. Что же она делала после обеда? Последнее, что она помнила, — это как она обедала, сидя на стуле за письменным столом, на котором были расставлены тарелки с едой, а перед ней у стены лежала газета. И как она чувствовала себя очень уставшей. И вот сейчас она проснулась здесь.

Ей что-нибудь подмешали в еду? Может быть, именно этим объясняется головная боль и то, что вчерашние события представляются ей такими неясными? Еду приносил какой-то новый официант, но тогда она не обратила на это никакого внимания, ведь за эти девять дней их сменилось несколько.

Наверное, это так и есть. Она припоминала, как сидела за едой, во вкусе которой не было ничего необычного, и ее вдруг начал одолевать сон. Перед ней стояли тарелки с недоеденной едой, а глаза все сильнее и сильнее слипались.

Встала ли она из-за стола и растянулась на кровати? Этого она не могла вспомнить. Кажется, она сделала это или, во всяком случае, хотела это сделать, но она точно не могла сказать, действительно ли она встала со стула и легла на кровать.

Она потерла голову. Если бы только унялась эта боль. А так она не может думать, не может сосредоточиться.

Кто же мог это сделать?

Клер посмотрела на часы. Они все еще шли, показывая двадцать пять минут пятого. Пятого? Значит, скоро вечер; она, должно быть, проспала почти двадцать часов.

Сбросив покрывало, Клер осторожно спустила ноги на пол. Она чувствовала себя очень слабой. При движении боль в голове усиливалась, поэтому она старалась двигаться медленно и осмотрительно. К тому же не хотелось, чтобы ее услышали и поняли, что она проснулась. Если, конечно, здесь кто-то есть.

Когда она встала, закружилась голова. Опершись ладонью о стену, она, как была в чулках, на цыпочках подошла к закрытой двери. Осторожно повернула ручку и легонько на нее нажала; дверь была заперта.

Окна? Идя вдоль стены и опираясь на нее рукой, она проделала этот показавшийся ей длинным обратный путь. Подойдя к первому окну и продолжая опираться о стенку. Клер вытянула голову к стеклу и посмотрела на улицу.

Второй этаж. Озеро, частично покрытое тающим снегом, холодное и унылое. Горы над ним, такие же холодные и унылые. Между домом и озером — темный сад с несколькими голыми деревьями и кустарником. Темный приземистый лодочный домик и рядом с ним бетонная пристань.

Услышав, как в двери позади нее поворачивается ключ, она внезапно испугалась, потеряла равновесие и чуть не упала, но сумела удержаться за стену. Стоя так, у окна, она смотрела, как открылась дверь, и вошел человек.

Ее не удивило, что это был один из тех троих, кто приходил к ним в самом начале, еще до Гонора.

— Вы проснулись, — сказал он. — Это хорошо.

Затем, посмотрев на нее более внимательно, нахмурился и произнес:

— Что-нибудь не так?

Она молча покачала головой. Она не могла выговорить ни слова, и ее страшило то, что мог бы сделать этот человек.

Стоя в дверях и хмурясь, он продолжал смотреть на нее; казалось, внезапно понял, о чем она думает; это странно смутило его. Он развел руки, ладонями вниз.

— Не беспокойтесь ни о чем, — сказал он. — Вам здесь ничто не угрожает. Хотите есть?

Она снова покачала головой. Страх начал исчезать, не столько из-за его слов, сколько из-за его смущения, но по-прежнему ей нечего было ему сказать.

Он растерянно оглянулся, желая наладить с ней контакт, но не знал, как это сделать.

— Если вам что-нибудь понадобится, — произнес он, — постучите в дверь. Я сразу приду.

— Я хочу домой. В свой отель.

— Простите, — ответил он. — Не сейчас.

— Когда же?

— Скоро. Вы точно не хотите есть?

— Нет ли у вас аспирина? — Она сама удивилась, что попросила его об этом. Он радостно улыбнулся.

— Есть, конечно. Сейчас принесу. — Он вышел, и она заметила, что он не забыл запереть за собой дверь.

Сейчас она сердилась на себя за свою просьбу. Она сама помогла ему наладить контакт с ней; кроме того, этим она дала ему понять, что как-то примирилась со своим положением. Она почувствовала, что позволила ему одержать победу, которую он не заслуживал, и решила, что откажется от аспирина, когда он его принесет; однако, немного поразмыслив, поняла, что это будет всего лишь пустым жестом, который уже не сможет исправить ее ошибку.

Какие глупые мысли приходят ей в голову. Она снова оглядела эту комнату, холодную, пустую и тесную.

Ей нужен был Паркер.


Глава 2


Джок Дааск любил женщин, у которых было все, что надо, — и тело и голова, а Клер была именно такой женщиной. Он сидел напротив нее за кухонным столом, глядя, как она ест кукурузные хлопья с молоком — больше у них ничего для нее не нашлось, — и думал о том, как хорошо было бы ему познакомиться с ней при совсем других обстоятельствах. Он размышлял также о том, какие сексуальные отношения могут возникнуть в той ситуации, в какой оказались они — похититель и жертва, однако возможность изнасилования никогда не привлекала его. Джок Дааск был не таким человеком.

Вообще-то он сам не знал, какой он. Его теперешняя роль была слишком противоречива — он совершил похищение, хотя по природе своей не был похитителем; он собирается совершить кражу, но он не вор; и ему казалось, что такой была вся его жизнь. Он родился в Африке, но не был африканцем. Его родители были европейцами, но он сам не европеец. Он хорошо учился в английском университете, но не стал интеллектуалом. Служил наемным солдатом в разных частях Африки, но никогда не был бездумным искателем приключений. Казалось, все в нем было соткано из такого рода взаимных отрицаний.

Джок Дааск, сын богатого африканского плантатора, воспитывался в сознании того, что все вокруг принадлежит его отцу, и когда-нибудь будет принадлежать ему. В юности его друзьями были дети таких же белых землевладельцев, и они уже тогда, по-видимому, сознавали странную противоречивость своей судьбы, состоящую в том, что они представляют собой правящий класс и в то же время являются чужеземцами. Что ж, за все приходится платить, и это было не такой уж чрезмерной платой.

Но так было до независимости. Дхаба избежала тех ужасных родовых мук, которые сопровождали появление многих африканских государств, но даже там, где этот процесс прошел относительно спокойно, один факт оставался непреложным — белый правящий класс должен был уйти.

Дааск в это время заканчивал аспирантуру в лондонском университете и узнал о событиях в Дхабе только тогда, когда отец позвонил ему из лондонского аэропорта и попросил приехать за ним. У них отобрали землю, правда, сделали это не размахивающие копьями людоеды, а чиновники-бюрократы, вежливые господа с холодными улыбками и пустыми глазами.

Все больше бывших колонистов прибывало в Лондон и другие места Европы. И тогда у таких людей, как Аарон Мартен, а его Дааск знал с детства, возникла идея реванша: они были готовы любыми средствами вернуть отнятое у них богатство. Эту идею поддержали также и такие люди, как потерпевший поражение на выборах кандидат в президенты генерал Энфер Гома, который хотел бы при поддержке Аарона Мартена и ему подобных взойти на престол, чтобы вести необременительную жизнь номинального главы государства.

Они могли бы совершить это. Дхаба не имеет никакого стратегического значения, там нет ни минералов, ни рек — другими словами, ничего такого, из-за чего могли бы вмешаться европейские государства. А у соседних африканских стран полно своих собственных проблем, и единственное, что они могли бы сделать, — это пожаловаться в ООН. Но чтобы совершить переворот, нужны деньги. Нынешний президент, полковник Джозеф Любуди, настолько погряз в коррупции, что народные массы приветствовали бы даже генерала Гому, во всяком случае, особенного сопротивления они бы ему не оказали.

Но все это невозможно осуществить без денег. А откуда их взять? Прежние землевладельцы потеряли практически все. У генерала Гомы своих денег нет, и никто из денежных воротил его не поддержит. Где же все-таки их достать? И тут возникла идея.

В самой Дхабе. У полковника Любуди. У зятя полковника Патрика Каземпы.

Дааск снова посмотрел на Клер, съедавшую уже третью тарелку. Если бы он был Паркер, а Клер была бы его женщиной, он, не колеблясь ни минуты, отдал бы за нее и Гонора, и его бриллианты. Паркер будет сотрудничать, Дааск был в этом уверен.

Она почувствовала его взгляд и перестала есть.

— Я больше не хочу, — сказала она мрачно, отодвигая от себя тарелку.

— Вы, должно быть, еще голодны, — ответил он, стараясь говорить мягко и Дружелюбно. Понимая, что это глупо с его стороны, он все-таки не хотел, чтобы она испытывала к нему неприязнь.

И на самом деле, разве может она этим насытиться. Ведь она не ела со вчерашнего дня, с семи часов вечера, с того самого Ужина в отеле, а сейчас уже скоро полночь. Двадцать девять часов без единой крошки во рту. Боб настаивал, чтобы ей вообще не давали есть, пока она сама не попросит, и поэтому днем он принес ей только аспирин и воду. Когда же наконец она постучала в дверь и попросила принести что-нибудь, было ясно, что только голод вынудил ее сделать это.

Но что-то в выражении его глаз заставило ее снова забыть о голоде.

— Больше не хочу, — сказала она и сжала себя руками так, словно ее бил озноб, а ведь на кухне было тепло.

Боб Квилп сидел сейчас в гостиной и ждал телефонного звонка от Аарона, который наверняка сообщит, что Паркер готов сотрудничать и что все будет хорошо. Всем своим нутром Дааск ощущал тесноту этой кухни и присутствие рядом с собой этой женщины, к которой испытывал смутное, но настойчивое сексуальное влечение. Он не мог от этого отделаться, и хотя не собирался ничего предпринимать, царящая на кухне атмосфера какой-то недосказанности была ему приятна, и ему хотелось ее продлить.

— Стакан молока, — спросил он, — не хотите ли?

— Я хочу подняться, — ответила она и встала.

Дааск ощутил внезапное раздражение. Неужели она не чувствует, что между ними что-то возникло? Не понимает, каким мог бы он быть, и как ей повезло, что он оказался таким благородным? Он хотел сказать ей об этом, но не мог найти слов, которые не прозвучали бы в данный момент глупо. Или угрожающе.

Пожав плечами, он встал.

— Как хотите, — ответил он. — Идите первой.

Они поднялись на второй этаж, и он почувствовал, с какой готовностью вошла она в свою комнату. С минуту он постоял в дверях, глядя, как она подошла к кровати и села на нее спиной к нему. Потом сказал:

— Через какое-то время нам придется вас связать.

Она повернула голову, и он с удовольствием заметил мелькнувший в ее глазах страх.

— Зачем? Я не собираюсь бежать.

— Нам нужно будет уехать. Перед отъездом мы вас свяжем. Но мы собираемся сообщить Паркеру, где вы, так что вам не следует тревожиться. Скорее всего, он будет здесь еще до утра.

Она покачала головой:

— Он не сделает того, что вы от него хотите.

— Я не сомневаюсь, что сделает, — произнес Дааск рассудительно. — Уверен, что вы для него важнее Гонора, иначе и быть не может.

— Он не любит, когда на него нажимают, — ответила она.

— Он будет с нами сотрудничать, можете не сомневаться. И это будет с его стороны только разумно.

Она пожала плечами и снова повернулась к нему спиной.

Дааск собирался сказать ей еще что-то, но внизу зазвонил телефон.

— Сейчас все выяснится, — сказал он и закрыл за собой дверь. Заперев ее, он поспешил вниз.


Глава 3


Уильям Манадо сидел сзади, на полу грузовика, и вертел в руках автомат. Было темно, лишь изредка огни фар проезжавших по Тридцать восьмой улице машин, проникая через окна задних дверей, освещали его и сидящего напротив Формутеску. Каждый раз при этом Формутеска ободряюще улыбался ему; затем снова наступала темнота, и Манадо снова начинал одолевать страх.

Он старался, чтобы этого никто не заметил, ни Формутеска, ни Паркер, ни конечно же Гонор. Но ведь не мог же он скрыть этого от самого себя.

В отличие от Формутески и Гонора, вообще от тех, кто правил страной, Манадо вырос в семье, в которой не было специалистов. Ни докторов, ни адвокатов, ни государственных служащих, ни инженеров. Он происходил из крестьянской семьи, причем очень бедной, и стал бы таким же очень бедным крестьянином, если бы не одно обстоятельство. Он умел бегать.

Он умел бегать очень быстро, не уставая, и умел также быстро ходить. Он был первым на беговой дорожке в школе в Чиданге и первым на межуниверситетских соревнованиях, когда выступал там как представитель американского университета Среднего Запада. К счастью, его голова работала так же быстро, как и тело, и он сумел хорошо воспользоваться тем успехом, который принес ему его спортивный талант. В американском университете он выбрал для специализации политические науки, подобно большинству других таких же студентов, принятых, как и он, по обмену. Вторым предметом он взял математику, потому что любил наблюдать, как бегают цифры. Что касается самой Америки, то ему было трудно определить свое отношение к ней; она многое предлагала ему из-за его хорошей головы и быстрых ног, но и многое отказывалась предоставлять из-за того, что он был черным. Уже потом, дома, когда его спрашивали, что это значит — быть черным в Америке, он отвечал обычно: “К этому привыкаешь”. Что означало: “Может быть, я не прав, но Америка стоит того, чтобы к этому привыкнуть”.

Поскольку у него был опыт американской жизни, ему предложили пост при представительстве своей страны в ООН, и двойственность его отношения к Америке как раз и привела к тому, что он принял это назначение. Будет ли в Нью-Йорке по-другому, чем на Среднем Западе? Насколько отношение к члену представительства при ООН будет отличаться от отношения к черному студенту? Как выяснилось, не намного.

Пожалуй, именно это и заставило его впервые почувствовать себя патриотом своей страны. Он надеялся, что Дхаба, руководимая идеалистически настроенными людьми, сможет в будущем предложить все, что предлагает Америка, не отбирая левой рукой то, что дает правая. Он хотел этого, мечтал об этом.

Как ужасно сидеть в этой темноте с автоматом в руках и знать, что тебе предстоит совершить кражу и убийства.

Сможет ли он убить? Он ненавидел братьев Каземпа: за то, что, они сделали с его страной. Он боялся их, понимая, как они жестоки. А что может выйти из симбиоза ненависти и страха, он не знал. Он никогда никого не убивал, он даже почти никогда не дрался. В глубине души Манадо испытывал восхищение перед такими людьми, как Паркер, ведь они, если нужно, могут убить не дрогнув, и Манадо не верил, что сможет когда-нибудь стать таким же.

Он услышал какой-то шорох и понял, что это Формутеска опять посмотрел на зеленые, светящиеся в темноте стрелки часов. Послышался его шепот:

— Два часа.

Время. Манадо кивнул, хотя понимал, что Формутеска его не видит, и ползком двинулся к задней двери машины, таща за собой автомат. Он посмотрел в окно, увидел, что улица пуста, толчком открыл дверь и выбрался наружу, оставив автомат на полу кузова машины.

Следом вылез и Формутеска.

— Разгружайся, — сказал он, направившись к сидящему в кабине Гонору.

Манадо вытащил стремянку и прислонил ее к машине. Затем достал свой автомат, автомат Формутески и, завернув их в старое розовое покрывало, положил на край тротуара. Наконец присоединил к ним вынутую из машины длинную деревянную коробку с набором инструментов. Когда он закрывал двери, к нему подошел Формутеска.

— Все готово, — сказал он.

Манадо посмотрел на окна верхнего этажа музея. Они были темными; света в них не было уже больше часа.

Формутеска понес стремянку, Манадо — набор инструментов и оружие. Они направились к зданию, расположенному рядом с музеем. У Формутески был ключ от внутренней двери. Вокруг — никого.

Они решили не пользоваться лифтом, ведь комендант может услышать звук мотора. Слишком уж добросовестно относится он к своим обязанностям — так говорили о нем Паркер и Формутеска, — и поэтому он может поинтересоваться, кому это в доме не спится в два часа ночи.

Поэтому они сами потащили лестницу на пятый этаж; шедший первым Формутеска сразу же направился к мужскому туалету. Он включил там свет; Манадо с сомнением в голосе спросил:

— Может быть, не надо? Вдруг кто-нибудь увидит?

— Но мы не можем работать в темноте, — ответил Формутеска.

— У нас есть фонарики. Формутеска покачал головой:

— Паркер говорил, что никто обычно не обращает внимания на свет в окне. Но если увидят фонарик, то сразу же решат, что это грабитель.

— Наверное, ты прав, — сказал Манадо, однако яркий свет продолжал смущать его. Будто он выставлен напоказ и взгляды сотен людей устремлены именно на него. Неожиданно для себя самого он немного сгорбился.

Поскольку Формутеска уже был здесь раньше, Манадо смиренно следовал его указаниям. Показав ему, как надо положить стремянку, Формутеска затем произнес:

— А теперь иди. Не спеши, гляди только вперед. Я буду держать лестницу.

— Хорошо.

— Возьмешь оружие?

— Да.

— Встань на подоконник, я подам его. Манадо не очень-то боялся высоты, однако при одной мысли о том, что придется лезть по стремянке на уровне пятого этажа, становилось страшно. Когда он забрался на подоконник, Формутеска подал ему сверток, в котором лежало оружие, и ой "осторожно положил его поперек лестницы. Двигая сверток перёд собой, он медленно пополз вперед.

Пожалуй, Манадо был даже рад, что все это происходит ночью. Внизу было темно, ему были видны лишь стремянка и край крыши соседнего дома, на который падал свет из окна Туалета. Он беспокоился о том, как бы не уронить сверток, и это немного помогало позабыть о страхе.

Достигнув конца стремянки, он бесшумно положил сверток на крышу, забрался на нее и повернулся лицом к Формутеске, дав ему понять, что все в порядке.

— Покрепче держи лестницу, сейчас полезу я, — негромко сообщил Формутеска.

— Хорошо.

— Одну минуту.

Манадо увидел, что Формутеска подошел к двери и выключил свет. Поскольку они должны были вернуться другим путем, Формутеске придется сейчас лезть в полной тьме.

Некоторое время ничего не происходило; Манадо понял, что Формутеска ждет, пока его глаза привыкнут к темноте. Наклонившись и крепко держа стремянку, он тоже ждал. Сейчас, без света и без пропасти под собой, ему было намного лучше. Темнота делала его невидимым. В цитадели врага пробита брешь, доказательство этому — то, что он здесь, на крыше. Все будет хорошо.

Раздался чуть слышный стук, лестница немного завибрировала. Вглядевшись во тьму, он увидел, что Формутеска положил на стремянку тяжелую коробку с инструментами. Затем медленно пополз сам, толкая ее перед собой.

Когда Формутеска был уже близко, Манадо протянул руку, взял ящик и, держа его на весу, помог ему забраться на крышу; затем вдвоем они осторожно опустили ящик. Окно в туалете пришлось оставить открытым, впрочем, это уже не имело значения.

Уже несколько часов, как перестал моросить дождь, но воздух был холодным, а крыша мокрой и скользкой. Перенося свое оснащение, они двигались медленно и осторожно; Манадо спрашивал себя: что будет, если он потеряет равновесие и упадет, а автоматы загрохочут по крыше?..

Но все обошлось. Подойдя к шахте лифта, Формутеска ключом открыл крышку шахты. Теперь они действительно воспользовались карманным фонариком и убедились, что внутри было все так, как описал Паркер. Кабина лифта, как и прежде, стояла на четвертом этаже. По-видимому, днем из соображений осторожности Каземпы держали ее на первом этаже, но не давали себе труда делать то же самое и ночью.

В коробке для инструментов лежала свернутая в кольцо канатная веревка. Пока Манадо вынимал ее, Формутеска забрался внутрь шахты и, разведя ноги, встал на металлические балки. Манадо подал ему канат, он привязал один его конец к центральной балке. Проверив надежность узла, опустил другой конец каната на крышу кабины лифта; канат лег, свернувшись в кольца, став похожим на коричневую змею. На всякий случай длина каната была выбрана так, чтобы он мог протянуться до первого этажа.

Пока Формутеска вылезал из шахты, Манадо доставал из ящика перчатки. Они работали теперь молча, ведь все было по несколько раз отрепетировано с Паркером. Роли были выучены хорошо.

Манадо подал одну пару перчаток Формутеске, другую надел сам. Затем забрался туда, где только что был Формутеска. Сбоку у фонарика был магнит, поэтому он мог быть установлен на металлической балке так, чтобы свет падал вниз. Манадо ухватился за канат и начал медленно спускаться на крышу кабины лифта.

Когда он встал на нее, раздался короткий металлический щелчок, такой, какой возникает при остывании духовки; хотя звук был негромким, он явственно прозвучал в тишине ночи. Манадо замер и, продолжая держаться одной рукой за веревку, прислушался. Все было тихо; посмотрев вверх, он увидел, что Формутеска другой веревкой перевязал сверток с оружием и спускает его к нему.

Манадо осторожно опустил сверток на крышу и развязал веревку. Пока Формутеска затаскивал веревку обратно, Манадо раскрыл покрывало и расстелил его на крыше лифта. Этим можно было заглушить звуки и хоть немного уберечься от накопившейся здесь за многие годы пыли. Он оставил непокрытым только вентиляционный люк и отложенные в сторону два автомата.

Затем Формутеска спустил ящик с инструментами. Манадо, поставив его тоже на покрывало, подобрал сброшенную ему сверху веревку. Пока он сворачивал ее в жгут, Формутеска спускался по второму канату, захватив с собой продолжавший гореть карманный фонарик, поэтому во время его спуска перед глазами Манадо лихорадочно сменяли друг друга тени и свет, и когда Манадо поднял лицо вверх, на мгновение его охватил внезапный суеверный страх. Спускающийся по канату Формутеска, одетый, как и сам Манадо, во все черное — черными были ботинки, брюки, куртка, перчатки, — от которого исходил перемещающийся из стороны в сторону луч света, представился ему чуть ли не самим дьяволом, гибким, худым, опасным.

Стараясь подавить импульс страха, Манадо подумал: “Вот и я так же выгляжу”, и он сразу же почувствовал себя лучше. Страх исчез.

Стоя рядом с ним, Формутеска посмотрел на часы и еле слышно прошептал:

— Десять третьего. Неплохо.

Манадо улыбнулся.

— Я готов хоть сейчас, — прошептал он. Формутеска ответил ему улыбкой:

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Неприятно, что нам придется ждать. — Он оглянулся. — Впрочем, мы можем устроиться здесь вполне удобно.

Улыбка Манадо медленно погасла. Удобно. Ждать. Хорошее настроение исчезло так же быстро, как и пришло. Он посмотрел наверх, на отверстие, которое была почти неразличимо теперь, когда фонарик был внизу. “Как в могиле”, — подумал он.

— Сядь, — прошептал Формутеска, уже сделавший это. — Я хочу выключить свет.

Манадо сел, и они оказались в полной темноте. Им пришлось оставить открытым отверстие шахты, и теперь холодный, сырой воздух спускался вниз, к ним. Манадо поежился.


Глава 4


Патрик Каземпа не мог уснуть. В последнее время так было всегда. Сидя в маленькой комнате, расположенной в задней части верхнего этажа, которую он сам называл “бессонной” комнатой, он непрерывно раскладывал пасьянс. Он никогда не жульничал, редко достигал успеха, результаты записывал в блокнот, лежавший тут же, справа от него.

Дома, в Чиданге, у него никогда не было бессонницы, никогда. Во всем виноват климат; он знал это давно — сырой и холодный климат Европы и Северной Америки плохо действует на него. Как только он отправляется к северу от Дхабы, бессонница начинает одолевать его. Для нормального сна ему нужны теплые тропические ночи.

Еще два месяца. Он не был уверен, что выдержит это. Джозеф слишком поторопился, это очевидно. Ему следовало подождать еще месяца три, он должен был получше составить свое расписание. И что же получилось? Эти бриллианты, оцениваемые в семьсот тысяч долларов, уже здесь, а они все уподобились обезьянам, сидящим на верхушках деревьев и ждущим охотника, который заметит и застрелит их из-за кустов. От этих мыслей не уснешь, даже если и не страдаешь бессонницей.

А все дело в том, что полковник Джозеф Любуди болван. И его сестра Люси, на которой он женился только из честолюбия, такая же дура, как и ее братец, иначе все они не оставались бы здесь. Им следовало бы, захватив с собой бриллианты, находиться сейчас в Акапулько и жить там под другим именем в богатстве и безопасности. И спать спокойно.

Но нет. Пришлось остаться в Нью-Йорке, этом безобразном и ужасном городе, ведь это настоящее кладбище, сырое и мрачное. Неудивительно, что в таком месте никто не может заснуть. Придется провести здесь еще два месяца, пока братец Люси не сделает следующего нелепого шага и будет схвачен и разорван разъяренной толпой на куски, которые затем погребут на каком-нибудь кладбище для бродяг. Только тогда они смогут улететь в Акапулько, не раньше.

“Джозеф сумеет улизнуть, — не устает повторять Люси. — Вот увидишь”.

Чушь!

Уверен, что ему это не удастся. Все, что полковник делал до сих пор, было ужасно глупо, и только чудом можно объяснить, что он до сих пор не попался. Разве разрешат его враги покинуть ему Дхабу, не пересчитав вначале правительственные ножи и вилки? Чепуха! Джозефа уже можно считать трупом — Патрик Каземпа знает это наверняка.

Но сказать об этом Люси прямо он не мог. Лишь намеками, вокруг да около, старался он объяснить ей это; если бы он прямо предложил Люси исчезнуть вместе с бриллиантами, ей пришлось бы выбирать между братом и мужем, и у него не было уверенности, чью сторону она бы взяла.

Поэтому оставалось только ждать. Здесь, в Нью-Йорке. Ждать без сна.

Кажется, пасьянс не сходится. Вздохнув, Каземпа собрал карты и начал их тасовать. На его часах было два часа сорок пять минут. Может быть, удастся соснуть до четырех. Хотя вряд ли. Покачав головой, он снова стал раскладывать карты.

Раздался какой-то взрыв.

Каземпа поднял глаза, держа карты в левой руке. За окном было все так же темно.

Это где-то близко, очень близко. Неужели в самом здании?

Сигнальный звонок не прозвучал, значит, дело не в передних или задних дверях. Когда здание было превращено в музей, а хранитель, который жил постоянно в этой, предназначенной для него, квартире, оказался ненужным, была установлена сигнализация для защиты от ночных грабителей. Когда система включена, любая попытка открыть двери должна вызвать сигнал тревоги в спальне владельца музея. Каземпы решили вообще не отключать сигнализацию, и за все время, пока они жили здесь, звонок раздавался только два раза; каждый раз это было тогда, когда Гонор приводил посетителей; первый — несколько недель тому назад, второй — как раз сегодня после полудня. Если бы этот взрыв означал, что кто-то пытается проникнуть через двери, раздался бы сигнал. Поэтому если взрыв произошел в здании, то где-то в другом месте.

Где же?

Каземпа бросил карты на стол и встал. Подошел к двери, открыл ее и прислушался.

Ничего.

Открылась соседняя дверь, и в коридоре показался его брат Альберт; хотя вид у него был заспанный, в руках он держал пистолет.

— Что это?

— Не знаю. Слушай.

Братья, стоя напротив друг друга, напряженно вслушивались. Очень похожие, оба небольшого роста, приземистые, толстые, но, несмотря на внешнюю неуклюжесть, весьма подвижные.

Еще один взрыв, более сильный. Как если бы взорвалась граната или даже что-то еще помощнее.

И опять в здании.

— Черт возьми! Это внизу! — воскликнул Альберт.

— Пошли!

Когда они двинулись к лифту, открылась еще одна дверь, и раздался голос третьего брата, Ральфа:

— Что случилось?

— Оставайся здесь! — крикнул ему Каземпа. — Мы посмотрим, что происходит внизу.

Лифт был на месте; Каземпа нажал кнопку, двери распахнулись.

Они вошли в кабину!

— До самого низа? — спросил Альберт.

— Конечно!

Альберт нажал кнопку первого этажа, двери закрылись, они начали спускаться.

Каземпа услышал над собой какой-то слабый звук. Он поднял голову — прямоугольное отверстие на потолке становилось все шире. Он увидел устремленные вниз глаза, затем руку, потом вдруг что-то полетело внутрь.

Граната!

— Нет! — закричал он, отшатываясь в сторону. Кабина лифта внезапно стала очень узкой. Оба брата застыли в ужасе, никто не мог даже пошевелиться.

Но то, что упало сверху, не взорвалось. Оно просто разделилось на две половинки, из которых начал подниматься вверх желтоватый дым.

Альберт что-то кричал, Каземпа не мог понять что. Но он и так знал, что происходит: что это газ, что он в мышеловке и что спасения нет. Но он не мог с этим смириться. Грубо оттолкнув брата, он бросился к кнопкам лифта. Он не будет дышать; он действительно задержал дыхание, хотя в первые несколько секунд после распада этой штуки он уже сделал несколько вдохов. Альберт оседал вниз, преграждая ему путь к двери, почти повиснув на его груди. Каземпа заскрежетал зубами, отшвырнул брата и приложил пальцы к кнопкам.

Если бы удалось остановить лифт! Если бы успеть открыть двери! Если бы суметь выбраться отсюда!

К горлу подступала тошнота, темнело в глазах. Он чувствовал, как с каждой секундой убывают его силы. Перенеся всю тяжесть тела на пальцы, он нажал ими сразу все кнопки.

Лифт медленно останавливался. В глазах рябило. Упавший на пол Альберт своим телом придавил ему ноги.

Двери кабины начали открываться. Медленно, словно у него в запасе вечность. Он увидел смутные очертания полутемного второго этажа. Затем снова зарябило в глазах, руки заскользили вниз, вдоль гладкой стены кабины лифта. Он попытался сделать шаг вперед, но колени его подогнулись. Они сгибались все сильнее и сильнее.


Глава 5


После остановки лифта Формутеска продолжал сидеть на вентиляционном люке. Он услышал, как дверь лифта открылась. Прислушивался к тишине, стараясь не потерять контроля над собой, но возбуждение, смешанное со страхом, пронизывало его тело подобно электрическому току. Напротив сидел Манадо и глядел на него. Но у Формутески не было сейчас времени думать о Манадо или беспокоиться о том, насколько хорошо тот выполнит предстоящую работу. У него также не было времени думать о том, что же произошло в лифте и почему никто даже не попытался приподнять люк. Сейчас он мог думать лишь о том, что происходит в его собственной душе.

Бара Формутеска родился в семье, относившейся к африканскому среднему классу, хотя сам он не очень-то хорошо понимал, что это значит. Его отец был врачом, получившим образование в Британии, мать — школьным педагогом, учившимся в Германии. Он, их сын, стал дипломатом, получившим подготовку в Америке. Но что все это значит и какое имеет значение?

Еще в детстве, когда ему было шесть или семь лет, он узнал, что есть два слова, которые употребляют в его стране белые, когда говорят о неграх. Одно из этих слов было “обезьяна”, и оно относилось к тем его соплеменникам, кто жил вне городов и работал у богатых землевладельцев, а также к городской бедноте. Другое слово означало что-то вроде “цивилизованный” или “развитый”, и оно относилось к канцелярским служащим или неграм, имеющим профессию, тем, кто получил европейское образование и жил в соответствии с европейскими стандартами. У этого слова был еще другой смысл, носивший презрительный оттенок, и тогда оно означало “прирученный” или “кастрированный”. Формутеске, с раннего детства слышавшему эти слова, казалось тогда, что лучше быть обезьяной, чем евнухом; даже потом, повзрослев, он обнаруживал в себе следы дикости и дерзкой насмешливости, которые, как он полагал, являются признаком его “обезьяньей” природы.

Но его родители, домашнее воспитание и учеба за границей привели его в лагерь прирученных. Он был слишком умен, чтобы сбросить с себя все это, ведь годовой доход средней “обезьяны” в Дхабе составлял сто сорок семь долларов, а продолжительность жизни, как следствие многочисленных ужасных болезней, была меньше сорока лет. Но когда он видел вежливых, сладко улыбающихся изнеженных африканцев в серо-голубых костюмах, скользящих плавно, словно на роликах, по коридорам ООН, он снова и снова давал себе зарок, что такое — он называл это “обезличиванием” — никогда не случится с ним.

Разве мог кто-нибудь из них быть сейчас на его месте? Хотя бы один из этих гладколицых милых домашних животных? Никогда.

Он видел, как в полумраке блестели глаза Манадо, и неожиданно улыбнулся при мысли о том, что они оба являются исключениями из правил, хотя и по разным причинам. Манадо был “обезьяной”, которая старалась превратиться в манекен, а он был манекеном, пытающимся стать “обезьяной”.

Манадо внезапно прошептал:

— Что это за звук?

Формутеска тоже услышал его. Щелчок, непродолжительное громыхание, еще щелчок, потом тишина. Чтобы успокоить Манадо, он протянул ему руку. Тишина продолжалась полминуты, затем все повторилось снова: щелчок, громыхание, несколько щелчков, тишина.

— Это лифт, — сказал Формутеска. Он не утруждал себя шепотом, и его слова вызвали небольшое эхо в шахте. Руками он пытался пояснить, что имеет в виду. — Двери не могут закрыться.

— Почему? — тревожно спросил Манадо. Голос его чуть дрожал.

Формутеска зажег карманный фонарик, направив его луч в лицо Манадо. Глаза Манадо были широко раскрыты, челюсть отвисла; по-видимому, он находился на грани срыва и лишь с большим трудом сдерживал охвативший его страх. Паника обволакивала Манадо, как полиэтиленовый плащ; его можно было разглядеть сквозь нее, но очертания были неясными.

Плохо, даже опасно, если на Манадо нельзя будет положиться. Формутеска произнес спокойно:

— Что-то, наверное, мешает им. Что-то не дает им закрыться.

— Что?

— Возможно, тело, — как можно спокойнее ответил Формутеска.

Манадо моргнул, затем закрыл глаза совсем и выставил вперед руку.

— Свет, — сказал он.

— Извини. — Формутеска выключил фонарик. — Пойдем посмотрим?

Манадо не ответил. Формутеска, пытаясь разглядеть его в темноте, повторил вопрос:

— Ты готов?

— Да. Я же кивнул.

— Но мне тебя не видно.

— Прости, я не сообразил. Формутеска подошел к нему и сжал за кисть.

— Не падай духом, Уильям, — сказал он. — Мы же нужны друг другу.

— Я не буду. Просто не хочу больше здесь находиться.

Формутеска приподнял люк и сбоку заглянул в образовавшееся отверстие. Он хотел убедиться, что оба человека потеряли сознание, стараясь при этом уберечь лицо от идущего кверху потока газа. Конечно, он знал, что действие газа должно уже кончиться, однако у него сохранялся перед ним какой-то суеверный ужас; он не доверял ему.

Через отверстие лился лишь свет, и только. Формутеска сосчитал до трех и сразу посмотрел вниз.

Оба!.. Один лежит на спине, лицом кверху, другой — на животе, лицом вниз, но голова и верхняя половина туловища высунуты наружу — это его тело мешает двери закрыться.

Формутеска повернулся и кивнул Манадо.

— Отлично! — прошептал он и обрадовался тому, что Манадо смог улыбнуться.

Он легко спрыгнул вниз, переступил через тело и вышел из кабины лифта. Перед ним была довольно большая комната, наполненная коробками с экспонатами; вдоль дальней стены стояли выстроенные в ряд деревянные маски. На него глядели обезьяньи лица, и он почувствовал себя исполнившим обряд посвящения.

Услышав, как позади него приземлился Манадо, не оглядываясь, Формутеска двинулся дальше, в полумрак комнаты.

— Я сейчас, — услышал он вслед тихий голос Манадо.

Формутеска повернул голову как раз в тот момент, когда Манадо полоснул ножом по горлу одного из лежавших мужчин. Кровь была похожа на красную краску, она потекла слишком внезапно, а ее струйка была слишком тонкой, чтобы все это можно было принять за реальность.

Он ощутил смятение, был потрясен и удивлен одновременно. Действительно, они говорили об этом раньше, больше недели тому назад. В обсуждении принимали участие и он, и Манадо, и Гонор; решение было таково, что братьев и жену Каземпы нельзя оставлять в живых. Все пятеро должны быть убиты, а их тела закопаны в подвальном помещении — слишком опасными они могли стать свидетелями.

Но это случилось как-то быстро, почти мимоходом. Всего несколько секунд назад он беспокоился, что Манадо начнет паниковать, и вот теперь тот с хладнокровием, которому мог бы позавидовать сам Паркер, прыгает в лифт и перерезает горло Каземпе.

Формутеска вспомнил, что происходило тогда, когда они обнаружили предательство Баландо, выдавшего их Гоме и его белым наемникам. Большую часть допроса вел он сам, приговор привел в исполнение Гонор, но именно Манадо предложил тогда применить пытки. Им не пришлось делать этого, одного лишь упоминания о пытках оказалось достаточным, чтобы предатель признался. Но именно Манадо, такой серьезный, так усердно грызущий науку человек, внимательно разглядывая Баландо, как подопытное животное, предложил воспользоваться теми ужасными методами, о которых он был наслышан с детства.

И неожиданно для себя Формутеска понял, как много световых лет отделяют его от “обезьян”. Как бы он ни старался разыгрывать из себя свирепого дикаря, он всего лишь домашняя овечка. В растерянности он обратился в мыслях к Паркеру. Как бы тот поступил сейчас? О чем бы думал? Кем бы был?

Не обезьяной и не овечкой, а кем-то, кто лучше их обоих. Паркер, наверное, остался бы хладнокровным, бесстрастным и отчужденно-равнодушным, как компьютер; быстро и методически безукоризненно разработав план ограбления, он действовал бы затем как робот, работающий по заранее составленной программе. Таким и он, Формутеска, должен стать, если хочет выжить в этом мире. Тут не до шуток.

Манадо что-то говорил ему. Формутеска посмотрел на него, стараясь вникнуть в смысл его слов, и увидел, что тот показывает испачканным кровью ножом на другого человека, того, кто лежал в проходе.

Формутеска покачал головой, усилием воли выведя себя из состояния оцепенелости.

— Нет, — сказал он. — Это мои. Принеси оружие.

Манадо кивнул и начал обтирать лезвие ножа о рубашку мертвеца.

Нож Формутески лежал в футляре на поясе и был засунут в правый набедренный карман. Рука его, словно повинуясь команде, сама полезла за ним.

Он еще никогда никого не убивал.

Рукоятка ножа в его руке казалась большой и неудобной. Формутеска опустился перед Каземпой на одно колено и тут только понял, что сначала ему нужно перевернуть его. Положив нож на пол и взявшись за плечо и пояс лежавшего без сознания человека, он попытался это сделать. Тело было тяжелым, и ему удалось повернуть его только на бок; бедра Каземпы располагались теперь как раз на уровне дверей лифта, каждые тридцать секунд безуспешно пытавшихся захлопнуться; резиновые края створок, наталкиваясь на тело, сразу же отскакивали назад.

Формутеска оставил тело лежать на боку. Снова взяв нож, он другой рукой отогнул назад голову Каземпы так, чтобы было видно его горло. В голове была только одна мысль: “Я должен сделать это с первой попытки, я не смогу сделать это второй раз”.

Он прижал лезвие ножа к горлу. Было слышно, как человек дышит; по-видимому, у него были какие-то проблемы с носоглоткой. Формутеска понимал, что Манадо, снова залезший на крышу кабины лифта, ждет, чтобы подать ему оттуда автоматы.

Как было бы хорошо, если бы они достали смертельный газ. Смерть от газа не выглядит такой безобразной.

Формутеска провел ножом по горлу. Лезвие было очень острым, но, отчаянно страшась того, как бы ему не пришлось повторить это еще раз, он прижал его к горлу так сильно, как если бы оно было тупым. Кровь брызнула, как нефть из только что открытой нефтяной скважины; он отскочил назад. Но она была уже на его штанах, рукаве, руке.

Он посмотрел на себя, на нож, на тело. Дыхания лежавшего уже не было слышно.

Дрожа всем телом, Формутеска улыбнулся. “Я сделал это”, — подумал он и хотел сказать это громко, но устоял перед искушением. Он больше не чувствовал ни страха, ни отвращения. Первый шаг сделан, все остальное — рутина. Он ощущал огромное облегчение, его распирало чувство, похожее на гордость.

Теперь он понимал, что имеют в виду военные, говоря о причащении огнем.

Из-за того, что его надрез оказался таким глубоким, крови вытекло больше, чем у жертвы Манадо. Было непросто очистить от нее нож — испачкалась и рукоятка. Он сделал все, что мог, и, обтерев руку о штаны зарезанного человека, засунул нож в брюки и зашел в кабину лифта.

Лицо Манадо, увиденное им через отверстие в потолке, было лицом брата. Формутеска улыбнулся ему и заметил удивление в ответной улыбке Манадо. Спустив Формутеске оружие, Манадо спрыгнул вниз. Формутеска подал ему ружье и первым вышел из лифта.

Лестница располагалась в середине здания. Они не зажигали огней; достаточно было того света, что шел из кабины лифта. В дальнейшем они предпочтут темноту.

Они были ближе к месту своей цели, чем думали, поскольку лифт остановился на втором этаже. Двигаясь медленно, они старались производить шума как можно меньше.

Уже у самой лестницы Манадо дотронулся до руки Формутески. В ответ на вопросительный взгляд последнего он нагнулся к нему и прошептал:

— Со мной теперь все в порядке. Абсурдность ситуации заставила Формутеску улыбнуться. Он кивнул.

— Мне просто трудно было ждать, — прошептал Манадо. — Больше такое не повторится.


Глава 6


Люси Каземпа проснулась после второго взрыва. Набросив на свое грузное тело халат, она вышла в коридор, где уже стоял брат ее мужа Ральф, на котором не было ничего, кроме трусов; в руке он держал пистолет.

— Где Патрик? — спросила она.

— Пошел вниз вместе с Альбертом.

Четвертый брат, Мортон, вышел еще более голым, чем Ральф: он был в трусах, но без пистолета. Так они стояли втроем некоторое время, спрашивая друг друга о том, что случилось, потом Люси подошла к лифту и нажала кнопку вызова. Она решила спуститься и самой посмотреть, что происходит, однако лифт не приходил.

И тогда ей стало не по себе. Прошло уже много времени, но не было слышно ни звука.

Ей это не понравилось. Она предчувствовала беду с самого начала, с того самого момента, когда Джозеф пришел к ней со своим планом, как вывезти деньги из страны.

“Зачем тебе это?” — спрашивала она его. — В Чиданге у тебя есть все. Ты — президент страны, у тебя власть и престиж, ты богат. Зачем рисковать всем этим?”

Но он думал по-другому.

“Как долго, по-твоему, я смогу еще удерживать власть? Если не Гома, то Индинду свергнет меня. Они оба сговорятся за моей спиной. За Гомой стоят белые, за Индинду — армия и дипломаты. И это лишь вопрос времени — год, может быть, даже меньше. Лучше я стану Фаруком, чем Дьемом.

Она была единственной, кому он мог довериться, и знала, что сказанное им тогда — правда. Тем не менее она покидала Чидангу с тяжелым сердцем, и не только потому, что лишалась той жизни, которая ей нравилась, своего социального статуса, той роли, которую она играла как сестра президента. Нет, у нее было предчувствие, что план брата провалится, а их всех постигнет беда. Они были обречены с самого начала: на их головы обрушится ярость, от которой нигде не укрыться.

Именно поэтому она настояла, чтобы дети были отправлены в шотландскую школу-интернат. Пусть, когда это произойдет, если это действительно произойдет, они будут в безопасности.

Может быть, именно это сейчас и происходит.

Она всегда думала о Пресвятой Деве Марии как о своей защитнице и покровительнице. И всегда ей молилась. Дома, в ее спальне, был маленький алтарь, посвященный Деве Марии. К ней она обращалась, когда ей было худо.

Но может ли она молиться сейчас? Уже целый месяц этот вопрос тревожит ее. Разве имеет она право просить теперь Пресвятую Деву о помощи и заступничестве? Нельзя же сказать: “Помоги моему брату ограбить свою страну, нарушить клятву, обмануть людей, доверивших ему столь высокий пост?” Разве об этом попросишь? Она может только сказать: “Пресвятая Дева, хоть ты и не одобряешь того, что я делаю, все же, молю тебя, пойми, почему я не решилась отказаться; прошу тебя, помоги нам в этот трудный час, ради детей наших”.

Но придет ли помощь?

Внизу было тихо. Сколько времени уже прошло? Десять, пятнадцать минут?

Если бы только в этом здании была селекторная связь. Обязательно нужно будет ее установить.

Может быть, ей удастся что-нибудь расслышать, если подойти ближе к лестнице? Она уже было направилась туда, как внезапно увидела появившихся из-за угла двух мужчин.

Одетых во все черное.

С автоматами в руках.

Люси пронзительно вскрикнула и бросилась к ближайшей двери. Но поскользнулась и упала; дверь громко стукнула по стене; а за ее спиной послышался треск автоматных очередей. Очевидно, стреляли в Ральфа и Мортона.

Никогда раньше Люси не двигалась так быстро. Она вскочила, схватилась за край двери, резко, со стуком, захлопнула ее за собой. Внутри была щеколда, Люси задвинула ее, хотя понимала, что отсрочить неизбежное сможет всего лишь на несколько секунд.

Это была “бессонная” комната Патрика. На столе разложен пасьянс. В лежавшем на столе блокноте она увидела колонки непонятно что означавших цифр.

Где Патрик? Ах да, ведь он ушел вниз. Туда, откуда пришли эти, двое. Наверное, он уже мертв.

Она тряхнула головой — сейчас ей не до Патрика, да и не до кого-либо другого. Рванувшись к окну, она широко раскрыла его — холодный сырой воздух наполнил комнату, — высунула голову.

— Помогите! — крикнула она. — Помогите!

Справа внизу была пожарная лестница, три окна отделяли ее от Люси. Но даже циркачу не удалось бы туда добраться.

Неужели ее никто не слышит?

— Помогите! Прошу вас, помогите! Ни один огонек не зажегся в темных окнах дома напротив. Никто не откликнулся.

С треском отворилась дверь. Резко повернувшись, она прижалась спиной к стене. В комнату вошли двое; один из них остановился посередине комнаты, другой подошел к ней и закрыл окно. Он криво усмехнулся.

— Это же Нью-Йорк, — объяснил он. — В Нью-Йорке никто ничего не слышит.

На его лице была кровь, кровь была также на рукаве, на штанах у колена. Люси с ужасом смотрела на него.

Человек продолжал улыбаться.

— Вам нечего бояться. — Его голос был вкрадчив, как у соблазнителя. — Скажите только, где лежат бриллианты.

Она покачала головой:

— Я не знаю. Они были у мужа. Я не знаю, что он сделал с ними.

Человек перестал улыбаться, на лице появилась озабоченность. Как будто сочувствуя ей, мужчина произнес:

— А ведь мы не собирались применять к вам силу. Нам бы очень не хотелось причинять вам и боль.

Она взглянула на другого, того, кто стоял в середине комнаты, направив дуло автомата ей в голову. Он выглядел таким юным, таким невинным, не то, что этот, другой. Неужели этот мальчик допустит, чтобы ее пытали?

Конечно, ему придется с этим смириться. Ведь тот, постарше, его начальник.

Она знала, что не сможет выдержать пыток.

Теперь все пропало, все, на что рассчитывал Джозеф. Произошло то, чего она так боялась. Даже если она ничего им не скажет и даст молча убить себя, им нетрудно будет найти бриллианты. Все кончено, что бы она теперь ни сделала.

Самое важное — остаться жить. Ради себя самой, ради детей.

— Вы не убьете меня? — спросила она с надеждой.

— Зачем нам убивать вас?

Он произнес это тем же вкрадчивым тоном, и она поняла, что он намерен убить ее. А тот, другой? Может быть, этот мальчик заступится за нее, может быть, они внемлют ее мольбам, пожалеют ее детей, если она все расскажет, если она сделает все, что они захотят?

— Внизу слева. Последняя комната налево. В стенном шкафу. Там найдете пару ботиков.

— В ботиках?

Она кивнула:

— В двух шерстяных мешочках внутри ботиков.

Он обратился к юноше:

— Последи за ней, — и вышел из комнаты.

Люси смотрела на молодого человека. Его лицо показалось ей знакомым. Кажется, она видела его где-то. Наверное, на каком-нибудь дипломатическом приеме или на каком-то вечере в Чиданге.

Она попыталась улыбнуться, и это далось ей с большим трудом.

— Не убивайте меня. Я не причиню вам никаких неприятностей.

Юноша молчал, но ей показалось, что в его глазах мелькнула жалость. Она продолжала говорить:

— Вы же знаете, у меня трое детей. Только о них мои мысли, бриллианты или политика меня мало заботят. Я не хочу, чтобы дети остались сиротами. Не убивайте меня, оставьте меня здесь, обещаю, что никогда...

Вернулся второй. Кивнув юноше, он похлопал себя по карману.

— Они здесь, — сказал он и повернулся к Люси: — Мне очень жаль.

Взглянув ему в глаза, она с ужасом поняла, что ему действительно очень жаль. В них теперь не было насмешки, только печаль. По-видимому, он действительно был глубоко расстроен тем, чём ему пришлось заниматься этой ночью.

Слишком поздно она поняла, что обращалась с мольбой не к тому человеку.


Глава 7


Аарон Мартен стоял у окна и глядел в сторону Нью-Джерси, поверх Риверсайд и Гудзона. Даже в такой поздний час в некоторых окнах горел свет.

— Я думаю об этой женщине, — сказал Джок Дааск.

— О чем еще ты можешь думать, — насмешливо произнес Боб Квилп.

Мартен, глядя на огни по ту сторону реки, прислушивался к их разговору.

Джок продолжал:

— Почем нам знать, может быть, у нее у самой неприятности с полицией? Она ездит с человеком, которого разыскивают, возможно, разыскивают и ее. А мы хотим ее сдать.

Все еще глядя в сторону Нью-Джерси, Мартен ответил:

— Ничего не поделаешь. Мы же предупреждали, чтобы они оставались в стороне.

Боб, обращаясь к Джоку, произнес саркастически:

— Можешь пойти туда завтра утром и развязать ее, если тебе так уж хочется. По крайней мере, ноги.

Мартен посмотрел на них и нахмурился.

— Прекрати, — сказал он Бобу. Пожав плечами, тот усмехнулся:

— Просто хотелось дать полезный совет. Джок пересек комнату и подошел к Мартену.

— Аарон, — умоляющим тоном произнес он, — какая нам разница. Почему мы не можем оставить его в живых? Мы же собираемся уехать в Африку. Пусть получит обратно свою женщину. Зачем его убивать?

Мартен пожал плечами:

— Мне не хочется всю оставшуюся жизнь оглядываться через плечо. Неужели не понятно?

— Я вижу, он произвел на тебя сегодня сильное впечатление, — заметил Боб.

— Совершенно верно.

— Зачем? — продолжал гнуть свое Джок. — Почему ты изменил свои планы?

— Не хочу оставлять его живым, — ответил Мартен, повернулся и снова стал смотреть на реку.

Пожалуй, первый раз в своей жизни он кому-то так страстно желал смерти. Бывали случаи, когда смерть какого-нибудь человека, знакомого или незнакомого, была необходима для осуществления того или иного желания, но никогда прежде убийство не являлось для него самоцелью.

Возможно, причиной тому были глаза Паркера или его упрямое скуластое лицо. Он знал только одно: разговаривая этой ночью с Паркером, слушая его голос, глядя в его глаза, наблюдая за его движениями, он понял, что это самый опасный человек из всех, кого он когда-либо встречал; имея такого врага, никогда не будешь спать спокойно. И еще тогда, в ресторане, в нем вспыхнул иррациональный порыв выхватить пистолет и застрелить своего собеседника, но он сдержал себя. “Подождем, — подумал он, — сначала мы должны получить эти бриллианты. Пока он нужен нам. Но потом он умрет”.

Наступившую тишину нарушил Боб.

— Нам еще не пора? — спросил он.

Мартен отвернулся от окна. Часы на камине показывали два часа сорок восемь минут.

— Нет, — ответил он. — Не следует появляться там слишком рано.

— Я не понимаю, — сказал Боб. — Разве не лучше будет, если мы опередим их? Мартен покачал головой:

— Нет. Тут Паркер прав. Если мы ворвемся в здание первыми, это наверняка будет заметно по дверям или другим вещам. Обнаружив наши следы. Гонор с компанией сразу же уйдут, даже не заходя внутрь.

Боб покачал головой и начал ходить по комнате.

— Я не доверяю Паркеру, — сказал он. — Мне не нравится, что мы следуем его указаниям.

— Почему? — Мартен развел руками. — Если я что-то не так понимаю, скажи мне.

Боб, сделав сердитый жест, продолжал шагать.

— Паркеру выгодно рассказать нам правду, — сказал Мартен. — Ему выгодно, чтобы эти бриллианты оказались у нас, потому что он хочет получить назад свою женщину. Он может стать для нас опасным потом, позже, сейчас же он не опасен.

— Я не доверяю ему.

— Боб, сейчас он нам ничего плохого сделать не может. Пока он беспомощен. Он не знает, где ферма, не знает, где эта квартира. Без нас он не сможет найти свою женщину.

Джок, глядя, как Боб вышагивает по комнате, нерешительно спросил:

— А вдруг он догадался, что мы задумали его убить?

— Тогда бы он нам ничего не рассказал. Зачем ему посылать нас по ложному следу? Ну хорошо, допустим, он наврал нам, что они принесут бриллианты в музей. Мы вломимся туда и никого не найдем. Что хорошего для него в этом?

— Может быть, он предупредил полицию, — возразил Боб. — И мы попадем в ловушку.

Мартен покачал головой:

— Зачем это ему? Он хочет видеть живой свою женщину. Если мы не получим бриллианты, то не будем ему звонить; он не узнает тогда, где она. Поверь, сейчас он наверняка сидит в своем номере у телефона и ждет нашего звонка, надеясь, что мы переиграли Гонора и его людей.

— Пожалуй, в том, что ты говоришь, есть смысл, — неохотно согласился Боб. — Но меня все еще не покидают плохие предчувствия.

— Надеюсь, ты не прав, — ответил Мартен. — Паркер не так глуп, чтобы вести с нами двойную игру. У нас на руках все козыри.

Боб пожал плечами.

— Возможно, ты прав, — сказал он.


Глава 8


Пока в музее было тихо, Гонор спокойно сидел в грузовичке, покуривал сигару и глядел на изредка проезжавшие мимо него автомобили — один раз это была даже медленно объехавшая квартал полицейская машина, но сидевшие в ней полицейские не обратили на него никакого внимания; он смотрел на пустынные и молчаливые улицы и размышлял о прошлом и будущем, о майоре Индинду, о Дхабе и самом себе.

Первый взрыв, негромкий, хотя и явственно различимый, нарушил спокойное состояние его духа, когда же прозвучал второй взрыв, Гонор пришел в такое сильное возбуждение, что ему трудно стало усидеть на месте.

Он знал, что ему нельзя покидать автомобиль. Если внутри музея что-то пойдет не по плану, ему нужно будет сразу же, как только из здания выбегут Формутеска и Манадо, завести двигатель, посадить их в машину и рвануть отсюда что есть мочи. Но Гонор ничего не мог с собой поделать, просто не мог оставаться на месте: ему необходимо было хоть на пару минут выйти из машины и немного пройтись.

Положив сигару на щиток управления, он вышел на тротуар. Холодный сырой воздух пронизывал до костей, но он не обращал на него никакого внимания. Так приятно размять ноги!..

Гонор посмотрел на здание музея — на верхнем этаже горел свет. Но пока не появилось никаких поводов для тревоги. Он направился в сторону Парк-авеню; пройдя полквартала, собрался уже было повернуть назад, когда заметил машину, стоявшую на противоположной стороне улицы. В ней — или это ему показалось? — что-то белело. Лицо белого?

Не Паркер ли это? Может быть, он вернулся, решив проверить, все ли в порядке. Но нет... быть этого не может. Это не в его стиле.

Тогда что же это может означать? Неужели кто-то хочет украсть у них бриллианты и только поджидает, когда они вынесут их из музея?

Кто-то в такой поздний час сидит в машине вблизи музея, и это не может быть простым совпадением. Наверняка этот человек знает о бриллиантах. Может быть, это Хоскинс или кто-нибудь из людей Гомы?

Гонор повернул назад, сделав вид, что ничего не заметил. Проходя мимо грузовика, он не остановился, а прошел дальше. Дойдя до угла, перешел на правую сторону улицы и почти бегом направился по Лексингтон-авеню к Тридцать седьмой улице, огибая квартал так, чтобы подойти к таинственной, заинтересовавшей его машине сзади. Он осторожно двигался по темной улице, держа в руке пистолет, который прижимал к своему боку так, чтобы тот не бросался в глаза; когда же подошел к машине, то с удивлением увидел, что в ней никого нет.

Неужто он ошибся? И ему просто показалось, что там кто-то сидел?

Гонор услышал позади себя слабый скрежещущий звук и резко повернулся; стоявший рядом человек мгновенно прижал к его животу какой-то очень твердый длинный предмет. Он увидел перекошенное лицо Хоскинса; затем что-то взорвалось у него в животе, и для него все кончилось навсегда.


Глава 9


Быстро отодвинувшись, Хоскинс наблюдал, как Гонор, внезапно прижатый им к поверхности машины, скорчился и рухнул на землю. “Без кровопролития дело не обойдется”, — подумал Хоскинс, словно решение об этом принял кто-то другой, а он всего лишь был наблюдателем, который давно предвидел, что все идет к этому.

После того как Уолкер поступил с ним так жестоко, чуть не выбросив из окна своего номера, Хоскинс решил, что пора начать играть свою собственную игру. Только вести ее следует осторожно, не горячась, если он хочет выйти из нее с деньгами в руках и с головой на плечах. Слишком уж много задействовано в ней игроков-тяжеловесов.

Да, тихо и осторожно, в этом весь секрет. Пусть другие демонстрируют свои мускулы во взаимной борьбе. Умудренный жизнью, Уилл Хоскинс, наблюдая за ней из-за угла, будет знать чуть больше, чем каждый из соперников, и дожидаться своего часа; а когда наступит подходящий момент, он сделает всего лишь один, но эффективный ход, который приведет его к победе, а остальных оставит на бобах.

Сам Хоскинс не любил участвовать в кровавых разборках, где главное не мозги, а мускулы, не умный план, а насилие. Он не любил людей, участвующих в них, не доверял им, не желал иметь с ними никакого дела. Всю жизнь он избегал их, и, если бы возможный выигрыш не был бы таким большим, он не стал бы влезать в это на сей раз.

Особенно после того, как Уолкер сыграл с ним такую злую шутку. Мартен и его команда тоже вели себя грубо и подло, но куда им до Уолкера.

Если, конечно, это его настоящее имя, в чем Хоскинс сомневался. Теперь в городе его зовут Линчем, хотя, скорее всего, это тоже псевдоним. Но как бы его ни звали и каким бы ни было его настоящее имя, Хоскинс не желал иметь с ним больше никакого дела. Даже хорошо, что с ним не придется делиться. Лучше играть в одиночку. Так он нередко поступал и прежде, правда, игроки были послабее.

Какими только махинациями не занимался Уилфред Хоскинс, чего только не перепробовал в своей жизни! Но ни разу не упускал случая обманным путем присвоить лишний доллар, поэтому, когда эта черномазая обезьяна Гонор пришел к нему со своим предложением, он сразу же понял, что о таком лакомом кусочке он прежде и мечтать не мог. Он и сейчас думал так же.

После того эпизода с окном он установил за Уолкером постоянное наблюдение, незаметно следя за каждым его шагом; увидев вчера, что тот провел с Гонором чуть ли не целый час в африканском музее, он сразу понял, что это неспроста. Вряд ли они там наслаждались искусством. Когда Уолкер вышел из музея, Хоскинс шел за ним до самого отеля. Он долго ждал, но ничего не происходило; решив, что на сегодня хватит, он уже было собрался уйти, как вдруг увидел, как Уолкер, одетый в пальто, выходит из лифта; рядом с ним шел Мартен.

Это было в девять часов. Пройдя квартала полтора, они зашли в немецкий ресторан на Сорок шестой улице, где вместе пообедали; и вот тогда-то Хоскинс понял, что знает все, что нужно.

Так вот почему Уолкер не захотел его помощи! Все дело, оказывается, в том, что он еще раньше договорился с Мартеном и его компанией. Рыбак рыбака видит издалека. Наверное, Уолкеру, самому склонному к насилию, пришлись по душе эти крутые парни.

Но самое важное заключается в том, что эта встреча могла означать лишь одно — ограбление назначено на сегодняшнюю ночь. А из того, что Уолкер и Гонор посетили сегодня музей, можно сделать только один вывод — именно там будет проведена вся эта операция. Должно быть, именно там и прячутся братья Каземпа.

Все сходится. Возникает только один вопрос — что делать ему?

Он понимал, что ему там делать нечего. Поэтому, очевидно, следовало немедленно забыть об этом, ведь там для него уже нет места. Уолкер, Мартен, Гонор, братья Каземпа — все это люди, для которых насилие — родная стихия. Его же, Хоскинса, стихия — размышление. Они все сбиты в банды, лишь он — одиночка. Разумнее всего было бы этой же ночью вернуться в Лос-Анджелес.

Но он не мог сделать этого. Слишком много денег поставлено на карту и слишком велик соблазн. Если бы ему удалось получить их, он мог бы как сыр в масле кататься всю оставшуюся жизнь.

Раз Уолкер и Мартен договорились, ему больше ни к чему было торчать у ресторана. Хоскинс поспешил на Шестую авеню, где на платной стоянке его ждал взятый напрокат “форд”; на нем он и поехал на Восточную Тридцать восьмую улицу. Медленно объезжая квартал, он заметил, что на верхнем этаже музея горит свет. Значит, все его предположения оказались верными.

Обогнув квартал, он вернулся и припарковал машину на углу Парк-авеню, на противоположной к музею стороне улицы. Выключил двигатель, уселся поудобнее и стал ждать развития событий.

Долгое время ничего не происходило, и, когда какой-то грузовичок припарковался напротив музея, Хоскинс не придал этому сначала особого значения. Тем не менее, он продолжал наблюдать — фары машины погасли, беловатая струя выхлопного газа исчезла, однако никто из него не выходил. Хотя он не понимал, что это все означает, у него появилась уверенность, что это каким-то образом связано с Гонором и бриллиантами; когда же Хоскинс увидел, что из задней двери машины вышли два молодых партнера Гонора и, взяв с собой кучу вещей, направились в соседний с музеем дом, он понял, что и на этот раз интуиция его не подвела.

Снова долго ничего не происходило, потом раздался какой-то глухой звук, похожий на “пам”. Даже не звук, а толчок; если бы он не приоткрыл перед этим окошко, чтобы выпустить дым от сигареты, то ничего бы и не услышал. Пожав плечами, продолжал нахмуренно смотреть в переднее стекло, раздумывая, что все это означает и связано ли это каким-то образом с ограблением; потом он увидел, что на верхнем этаже музея снова зажглись огни, сначала в одном окне, потом во втором, а потом и во всех. И снова он услышал это “пам”.

Может быть, выйти? Явно наверху что-то происходит. Что лучше — вмешаться или просто сидеть и наблюдать? Махнуть на все рукой и уйти или продолжать следить за их машиной, вдруг удастся узнать, куда они увезут эти бриллианты?

Пока он раздумывал, боковая дверь машины открылась. Он понял это по тому, что внутри машины загорелся свет. Хоскинс продолжал ждать; свет в машине погас, это значит, дверь закрыли, а еще через несколько секунд он увидел шагающего по тротуару Гонора.

Гонор вел себя так, словно вышел на вечернюю прогулку подышать воздухом, как если бы никаких огней на верхнем этаже музея вообще не было.

Хоскинс смотрел на него, не отрываясь, он заметил, как Гонор на мгновение запнулся, и понял, что тот его увидел, несмотря на то, что в машине не горел свет. И хотя Гонор продолжал прогулку, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, Хоскинс с обостренным чутьем ко всему, что касалось его безопасности, не сомневался, что был обнаружен.

Глядя, как Гонор возвращается к своей машине, он думал, как ему поступить. Может быть, следует завести двигатель, погасить все огни и дать деру? Как раз в тот момент, когда на перекрестке зеленый свет вот-вот должен будет смениться на красный.

Однако Гонор почему-то не остановился у своего грузовика. Что у него на уме? Гонор дошел до угла, пересек улицу и исчез из виду, свернув на Лексингтон-авеню. “Он хочет обойти меня с фланга”, — решил Хоскинс. Он не стал терять времени — вышел из машины и спрятался у бокового входа расположенной на углу церкви; ждать пришлось недолго — через несколько минут Гонор, пройдя мимо, приблизился к его машине и заглянул в нее.

Хоскинс шел за ним по пятам, сжимая в руке пистолет, и не знал, что будет делать дальше, даже не думал об этом. Он просто двигался вперед. И когда Гонор повернулся, уставясь на него, то самым естественным движением на свете было вытянуть вперед пистолет и нажать на спуск.

Может быть, оно и к лучшему. Хоскинс запихнул лежавшее на краю тротуара тело Гонора под машину так, что его трудно было заметить постороннему человеку, и направился к грузовику. Убедившись, что там никого нет, он залез в кабину. Вот будет сюрприз для черномазых, когда они выйдут из музея!

Ждать пришлось дольше, чем он думал; прошло уже почти двадцать минут, а все оставалось по-прежнему; теперь, когда он решил сам ввязаться в конфликт, бездействие тяготило его, и это явилось причиной того, что он совершил ошибку. Увидев, как двери музея внезапно открылись и сразу же закрылись, как две черные фигуры быстро подошли к воротам, открыли их и направились к машине, он выстрелил на три секунды раньше, чем следовало.

Хоскинс выстрелил дважды, и тот, в кого он целился сначала, упал на спину и больше не двигался. Но пока он брал на прицел второго, тот перепрыгнул через металлическую ограду, которая все еще была близко от него, и спрятался за ней. Пуля рикошетом была отброшена в сторону.

Проклятие! Хоскинс толчком распахнул дверцу и выскочил из машины; он понимал, что нужно покончить с этим негром, пока тот еще не опомнился; но он не успел сделать и двух шагов, как услышал крик:

— Хоскинс!

Он повернул голову и увидел бегущего к нему Паркера. В панике он не знал, на что решиться — бежать ли, направить ли пистолет на Паркера, продолжать ли преследовать негра. И пока он так стоял в нерешительности, Паркер остановился и поднял руку.

Хоскинс вильнул в сторону, пытаясь уклониться от пули.


Часть четвертая


Глава 1


Положение было почти безвыходным. Времени у Паркера оставалось очень мало, а сделать нужно было очень много. А тут еще крутились под ногами болваны вроде Хоскинса.

Из-за ограды вышел Формутеска. Он был совершенно сбит с толку.

— Что происходит? — спросил он.

— Это еще нам предстоит выяснить, — ответил Паркер. — Где Гонор?

— Он должен был находиться в грузовике.

— Посмотрите сзади.

Паркер опустился на колено рядом с Хоскинсом. Тот был мертв.

Он приподнялся и посмотрел вокруг. Послышался голос Формутески:

— Здесь его нет.

— Пошли, — ответил Паркер. Невдалеке, на противоположной стороне улицы, стояла машина; подойдя к ней, Паркер заглянул внутрь — никого.

— Внизу, под ней, — подсказал Формутеска.

И действительно. Гонор был там. Паркер вытащил тело на тротуар.

— Он ранен? — спросил Формутеска.

— Мертв. Берите его за ноги.

— Что?

— Берите его. Мы не можем оставлять его здесь.

— О! — Формутеска, наклонившись к ногам убитого, сказал: — Он лежит лицом вниз. Может быть, перевернуть его?

— Не надо. — Паркер подхватил тело Гонора под руки. — Да не стойте же, Формутеска.

Формутеска покачал головой, пытаясь прийти в себя.

— Простите. — Он поднял Гонора за лодыжки. — Какие у него худые ноги.

Они перешли улицу и поднялись ко входу в музей. Пока Формутеска открывал дверь, тело Гонора поддерживал Паркер; они вошли внутрь и положили труп на пол. Глядя себе под ноги, Формутеска произнес:

— Какая бессмыслица! Как все это ужасно...

— Передвиньте грузовик на другое место. — Паркер должен был как можно скорее вывести Формутеску из столбняка; больше ему полагаться сейчас было не на кого.

Формутеска посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Передвинуть грузовик?

— Припаркуйте его в соседнем квартале и поскорее возвращайтесь. Идите же, идите!

Формутеска кивнул все так же неуверенно, однако, начав двигаться, он делал это быстро. Паркер подождал, пока он не сядет за руль, и подошел к двум телам, лежавшим на пешеходной дорожке. Прежним манером он затащил тело Хоскинса в музей, положив его рядом с Гонором. Затем поспешил к Манадо.

Юноша лежал без сознания, но еще дышал. Были видны две раны — одна на левой стороне чуть выше талии, другая — в верхней части левого плеча. По-видимому, пули прошли навылет. Нижняя рана продолжала кровоточить; руки были холодными.

Паркер взял Манадо на руки, отнес в музей и положил на обитую войлоком скамью у стены. Послышались шаги Формутески. Паркер обернулся.

— Заприте двери, — сказал он. Сделав это, Формутеска спросил:

— Что теперь?

— Отнесем Манадо наверх. Лучше вместе со скамейкой.

— Хорошо.

Скамья была тяжелой, и они медленно понесли ее через весь первый этаж к лифту.

Войдя в кабину и нажав на кнопку четвертого этажа, Паркер спросил:

— У вас найдется врач, которому можно доверять?

— Майор Индинду — врач.

Паркер не мог скрыть удивления.

— Ваш кандидат в президенты?

Формутеска улыбнулся.

— Да, — ответил он. — Мы в Африке нуждаемся в ренессансных людях. Майор Индинду — военный, политик, врач и учитель. Еще он служил во флоте и был журналистом.

— Позвоните ему с верхнего этажа, — сказал Паркер. — Телефон там работает?

— О да. Все прошло без заминок, точно так, как вы говорили. — Он покачал головой. — Я хочу сказать, здесь, в музее.

— Хоскинс так и не смог удержаться, чтобы не приехать, — сказал Паркер.

— Как же он узнал, где все будет происходить?

Лифт остановился на четвертом этаже. Когда они вышли из кабины, Паркер ответил:

— Наверно, он следил за кем-то.

— А вы как оказались здесь?

— Позже, — сказал Паркер. — Сначала позаботимся о Манадо. Поднимайте.

Хотя Формутеске очень хотелось продолжать расспрашивать Паркера, он пожал плечами и молча поднял свой край скамейки. Они занесли Манадо в первую же спальню.

— Загляните в аптечку. Нужно остановить кровь. Потом позвоните Индинду.

— Хорошо.

Когда Формутеска вышел, Паркер перенес Манадо со скамьи на двуспальную кровать, расстегнул на нем одежду, приложил подушку к ране на боку. Из горла раненого вырвался какой-то слабый звук, голова чуть сдвинулась.

Паркер посмотрел на часы. Без четверти четыре. Для того чтобы все объяснить и все организовать, остался всего час с четвертью.

Послышались сирены. Паркер выглянул из окна и увидел, что посреди квартала остановились две полицейские машины. Из них вышли полицейские; они немного походили, посмотрели на дома, на припаркованные поблизости машины, о чем-то поговорили. По-видимому, не знали, что делать дальше. Никто из жильцов не вышел, чтобы рассказать им о произошедшем.

Спустя минуту полицейские сели в машины и уехали, не включая сирен.


Глава 2


Майор Индинду, войдя в гостиную, произнес:

— С ним будет все в порядке. Конечно, у него сейчас шок и большая потеря крови, но он выживет.

— Хорошо, — произнес Формутеска. Он слишком нервничал, чтобы усидеть на месте; вот уже двадцать минут, как он взад-вперед шагал по комнате. Паркер сварил себе на кухне кофе и пил его, сидя у окна и глядя на улицу. С тех пор как уехала полиция и появился майор Индинду, ничего больше не произошло. Было уже двадцать минут пятого.

— Кофе есть еще? — спросил майор.

— В кофейнике, на кухне, — ответил Паркер.

— Я вам сейчас принесу, — сказал Формутеска.

— Спасибо.

Как только Формутеска торопливо вышел, майор подошел к Паркеру и сказал:

— По правде говоря, я не понимаю, каким образом вы оказались здесь. По-видимому, ситуация еще запутанней, чем думал бедняга Гонор.

— Гонор вел себя неправильно с самого начала, — ответил Паркер. — Это и привело его к такому концу.

Майор с сомнением посмотрел на него:

— Неужели все так просто?

— Да. Гонор рассказал Хоскинсу всю историю, не выяснив прежде, что он за человек, и после того, как тот узнал, сколько здесь можно заграбастать, он уже не мог заставить себя уйти: он должен был попытать счастья.

— Но вы-то могли что-нибудь сделать?

— Я пытался. Я давил на него, требовал, чтобы он оставил нас в покое. Высунул его из окна моего номера...

— Вам надо было его выбросить, — сказал майор.

Паркер покачал головой:

— Нет. Он всего лишь раздражал меня, не более, и я сделал так, чтобы он больше не болтался рядом со мной и не докучал мне. Но за это не убивают, и Гонор нанял меня не для этого. Я говорил Гонору, что мельтешение Хоскинса может привести к разного рода неприятностям. Если Гонор хотел убить его, это следовало сделать ему самому.

— Вы знали, что Хоскинс собирается что-то предпринять этой ночью?

— Нет. Мне казалось, я убедил его.

— Наверное, Гонор подумал то же самое.

Паркер пожал плечами:

— Да, мы оба ошиблись.

— Но вы же профессионал, — сказал майор.

— Только не по отношению к людям. Когда дело касается людей, никто не может считать себя профессионалом. Хоскинс был всего лишь мошенником. Прямое насилие было ему чуждо. Кто мог подумать, что он так поступит! Легко быть умником задним числом. К тому же смотрите, ведь именно Гонор оказался рядом с машиной Хоскинса, стоявшей на противоположной стороне улицы; похоже, Гонор сам подошел к нему и тем самым вынудил его применить силу. Наверно, Хоскинсу хотелось всего лишь проследить, куда эти вещи отвезут, чтобы потом допытаться их похитить.

Вошел Формутеска с чашкой кофе для майора.

— Пожалуйста, сэр. Со сливками, без сахара.

— Вы помните. Большое спасибо. Обратившись к Паркеру, Формутеска сказал:

— Знаете, мне кажется, хорошо, что вы вернулись. Я сам бы с этим не справился. Совсем растерялся бы. Стоял и дрожал бы, пока не приехала полиция.

— Я уверен, что вы бы сделали все, как надо, Бара, — заверил его майор.

Формутеска, еле заметно улыбнувшись, покачал головой:

— Нет, я знаю: я бы не смог.

Майор сделал несколько маленьких глотков кофе и обратился к Паркеру:

— Как же все-таки получилось, что вы оказались здесь? У меня создалось впечатление, что вы покинули нас вчера вечером.

— Это верно. Но с тех пор кое-что случилось.

— Что именно?

— Сядьте, — ответил Паркер. — Это займет некоторое время.


Глава 3


Паркер начал свой рассказ:

— Мы договорились, что моя женщина будет ждать меня в Бостоне. Попрощавшись с Гонором, я направился в отель, собираясь расплатиться за номер и улететь туда. Но в номере меня поджидал человек Гомы, из той троицы, что в самом начале пыталась заставить меня не вмешиваться в это дело. Он сказал, что они захватили мою женщину, держат ее в надежном месте и вернут только после того, как получат бриллианты.

Я ответил, что у меня нет никакой возможности отобрать их у вас, на что он возразил, что об этом позаботится их группа, мне же нужно только сообщить, что именно будет происходить этой ночью, каким образом будет совершено ограбление и где будете находиться вы.

Я сказал, что мне нужно обдумать его предложение, что я не могу ответить ему сразу. Мне хотелось оттянуть время, чтобы они не успели ворваться сюда раньше вас. Поэтому мы, немного посидев у меня в номере, пошли в ресторан, и там за ужином я изложил придуманную мною историю.

Я сказал, что братья Каземпа скрываются на Лонг-Айленде, в небольшом поместье, расположенном на северном побережье. Я был там только один раз — мы не хотели, чтобы на нас обратили внимание, поэтому я плохо запомнил, где это место находится. Мне кажется, сказал я, что здание принадлежит представительству одной из африканских стран, соседних с Дхабой, но я не знаю, какой именно. Воспользовавшись раздобытыми где-то Гонором схемами поместья и дома, мы разработали план нападения.

Нападение на это место должно быть проведено вами сегодня в два часа ночи; убив всех их, вы, чтобы скрыть следы, подожжете дом. Место это довольно безлюдное, поэтому о пожаре вряд ли кто-то узнает раньше утра. Вы не собираетесь возвращаться на квартиру Гонора, а сразу приедете в этот никем не посещаемый музей.

В музее наверху есть совершенно пустая квартира, в которой вы сможете привести себя в порядок, ведь заранее неизвестно, может быть, кто-то из вас будет ранен или убит. Здесь вы окажете пострадавшим первую помощь, переоденетесь, переночуете, а назавтра, спрятав бриллианты в каком-нибудь укромном месте музея, отправитесь по своим делам.

Я дал также этому человеку несколько советов, как лучше завладеть вашими бриллиантами. Слишком рискованно, сказал я, пытаться сделать это в самом поместье на Лонг-Айленде, даже если и удастся разыскать его. К тому же глупо вмешиваться в борьбу двух групп. Я отверг также идею напасть на вас, когда вы будете возвращаться на машине. Во-первых, сказал я, мне неизвестно, что это за машина и по какому маршруту вы поедете. Но даже если вас удастся обнаружить, нельзя исключить того, что вы сумеете уйти и, уйдя, измените свои прежние планы; тогда неизвестно, что вы будете делать и куда отправитесь.

Я сказал, что хочу помочь ему найти наилучшее решение, поскольку мне выгодно, чтобы его предприятие кончилось успешно. Ведь тогда я получу обратно мою женщину. Он нашел мои слова разумными и внимательно выслушал мои предложения.

Лучше всего, говорил я ему, нагрянуть сюда. Но только не раньше вас, так как тог да останутся следы, на которые нельзя будет не обратить внимания. Но я совершенно уверен, что, вернувшись сюда, вы начнете пить, во всяком случае, будете находиться в расслабленном состоянии после напряжения, испытанного на Лонг-Айленде; поэтому лучше всего появиться примерно через час после вашего приезда. Я сказал им, что для них не составит особого труда пройти через передние двери, и что при этом вы на четвертом этаже ничего не услышите.

Он ответил мне, что ему мой план понравился, и что я должен отправиться в отель и там ждать. Может быть, сказал он, они воспользуются моей идеей, а может быть, и нет, во всяком случае, они попытаются похитить бриллианты этой ночью; заполучив их, они позвонят мне и скажут, где мне с ними встретиться. Затем я поеду в указанное ими место, где найду мою женщину.

Я не знаю, жива ли она. Но, думаю, что это вполне вероятно, ведь у них нет причин бояться ее. Но я точно знаю, что они собираются меня убить. Именно поэтому они хотят встретиться со мной после того, как бриллианты окажутся в их руках. Если бы это было не так, они просто сообщили бы мне, где она, по телефону.

Вот, почему я выдумал всю эту историю. Расставшись с Мартеном, я отправился сначала в свой отель, на случай если он поручил кому-нибудь следить за мной, но через некоторое время вышел оттуда и направился к его квартире на Риверсайд-Драйв, адрес которой я узнал из записной книжки Хоскинса. Мне нужно было точно знать, что будет он делать дальше. Я понимал: Мартен был уверен, что заманил меня в ловушку, но хотел исключить всякого рода случайности.

Я увидел, что туда вошли остальные двое. На месте Мартена я бы покараулил около музея и дождался вашего появления. Просто чтобы удостовериться, что меня не надули. Если бы они это сделали, мне пришлось бы разбираться с ними самому. Задолго до вашего прихода.

Но Мартен, должно быть, был уверен в себе. Или во мне. Во всяком случае, он остался там, все трое остались там. Подождав некоторое время и удостоверившись, что они никуда не собираются уходить, я пришел сюда. Мне хотелось прийти раньше, чем вы уйдете, но я не собирался ни во что встревать, пока вы все не закончите; мне пришлось ждать за углом около пятнадцати минут. Потом послышались выстрелы, и я понял, что что-то случилось, и прибежал сюда.

А пришел я потому, что подумал: раз из-за вас я попал в такую ситуацию, вы поможете мне выбраться из нее. Мне кажется, следует позволить им ворваться сюда, а потом напасть на них. Вы мастера задавать вопросы и сумеете узнать у них, где моя женщина. После этого можете делать с ними что хотите. Хоть закопать в подвале рядом с Каземпами. Все, что вашей душе будет угодно.

Я никак не ожидал, что Хоскинс выкинет такое. Я рассчитывал на Гонора, да и Манадо бы пригодился. Но в принципе ситуация осталась прежней. Они появятся здесь в пять часов, то есть через десять минут. И я хочу, чтобы вы помогли мне.


Глава 4


Ненадолго воцарилась тишина, потом майор Индинду без всякого выражения произнес:

— Я вас понял.

Стоя посредине комнаты с кофейным блюдцем в левой руке, он сделал последний глоток и обратился к Формутеске:

— Бара, не будете ли так добры — еще чашечку?

Формутеске явно не хотелось уходить. Он посмотрел на Паркера, потом на майора и неохотно произнес:

— Конечно, сэр. — Взяв чашку и блюдце, он вышел из комнаты.

— Десять минут, вы говорите, — сказал майор. — У нас осталось маловато времени.

— Достаточно, — ответил Паркер.

— Возможно. Я хотел вам сказать другое.

— Говорите.

— Я считаю — как бы это лучше выразиться?.. — Я полагаю, что вы исходите из неверных предположений.

— Каких?

Майор смущенно продолжал:

— Мы должны быть реалистами, мистер Паркер. И если рассуждать реалистически, мы вам ничего не должны. Мы наняли вас для вполне определенной работы. Вы ее выполнили, причем очень успешно, и получили за это заранее обговоренную плату. Ни вы нам, ни мы вам больше ничем не обязаны.

— Хорошо, — сказал Паркер. — Только не забудьте забрать Манадо с собой.

Майор удивился.

— Простите?

— Эти люди будут здесь через семь минут. Мне придется вступить с ними в борьбу; у меня нет другого выбора, поэтому все это будет происходить здесь. Им нужны бриллианты, и, если я проиграю, они станут их повсюду искать. Обнаружив Манадо, они постараются привести его в чувство, чтобы задать ему несколько вопросов. Так что вам лучше забрать его с собой.

— Минуточку, — сказал майор. — Вы очень спешите.

— У нас семь минут. К тому же они могут нагрянуть и раньше.

— Да, я это знаю. Но вы меня неправильно поняли. Я не хотел сказать, что вам не следует помочь. — Майор сконфуженно замолчал. Ведь он принадлежал к тому миру, где дела тонут в словах, где речи слишком длинны и где не принято двигаться вперед слишком быстро.

— Что же вы имели в виду? — поторопил его Паркер.

— Я просто хотел сказать... — Майор сделал неопределенное движение рукой, затем, собравшись с духом, продолжал: — Я хотел лишь сказать, что мы вам ничем больше не обязаны. Оказать помощь вам может сейчас только Формутеска. Но поскольку это не входит в нашу обязанность, я не могу приказать ему работать на вас. Однако, если он сам захочет этого, то я, конечно, не встану на его пути. Этическая сторона этой ситуации, как мне кажется...

— А что же будете делать вы сами? Майор прервал свою речь:

— Я? Не понимаю...

— Вы тоже можете помочь, — сказал Паркер. — Раз вас называют майором, значит, вы военный человек, не так ли?

Майор изумленно покачал головой:

— Я? Об этом не может быть и речи!

— Почему?

— Мистер Паркер, если все пойдет хорошо, я стану следующим президентом Дхабы. Я не могу позволить себе подвергнуть себя риску, участвуя в предстоящей перестрелке; это было бы бессмысленно и просто смешно.

Во время этой речи майора вошел Формутеска с чашкой свежего кофе.

— Иными словами, вы слишком ценная персона, — иронически заметил Паркер.

Формутеска, держа чашку кофе, произнес:

— Сэр? — Вид у него был немного смущенный.

— Спасибо. — Майор взял чашку, затем спокойно посмотрел на Паркера: — Если вы хотите выразить это таким образом, то да. Да, я слишком ценен. И думаю, что присутствующий здесь Формутеска согласится со мной.

Формутеска, глядя на них, спросил:

— Слишком ценны — для чего, сэр?

— Мистер Паркер хочет, чтобы мы остались здесь и помогли ему в борьбе с теми людьми, которые придут сюда. Я сказал ему, что если вы захотите остаться, то это будет ваш собственный выбор, я не могу приказать вам сделать это. Он хотел бы, чтобы я тоже остался, на что я ответил, что не могу позволить себе подвергаться такому риску. Полагаю, я слишком ценен. — Повернувшись к Паркеру, он добавил: — Для Дхабы, мистер Паркер. Не для себя, для Дхабы.

— Конечно, сэр, — согласился Формутеска. — Майор — наша единственная надежда, мистер Паркер. Если с ним что-нибудь случится, некому будет остановить Гому. Время полковника Любуди уже подходит к концу, и если майор не сможет занять его место, то страну подчинит себе генерал Гома.

Паркер произнес:

— Генерал. Полковник. Майор.

Тонко улыбнувшись, майор сказал:

— Вы хотите сказать, мистер Паркер, что мы все стоим друг друга?

— Я не разбираюсь в вашей политике, — ответил Паркер. — И в ваших политиках. Сейчас без четырех минут пять. Формутеска, я могу использовать вас? Если, конечно, вы хотите остаться.

— Несомненно, — ответил тот. — Естественно.

— Хорошо. Тогда, майор, вам лучше уйти отсюда. Ваша машина у входа?

— Да.

— Формутеска, помогите ему унести Манадо.

— Это необходимо? — засомневался майор. — Не лучше ли...

— Мы можем проиграть, — ответил Паркер. — Впрочем, если хотите, оставьте его здесь.

— Нет. — Майор становился все более озабоченным.

Паркер повернулся к Формутеске:

— Где тела убитых?

— В подвале. Мы положили их рядом, вместе с запачканными кровью вещами. Собирались вернуться завтра и похоронить.

— У них было оружие?

— Оно там же, внизу.

— Хорошо. Вы оба поезжайте на лифте. Я спущусь по лестнице. Формутеска, когда вы будете помогать майору, я уже буду на первом этаже. Свет здесь не выключайте.

— Хорошо, — кивнул Формутеска. Когда Паркер уже шел к дверям, то услышал голос майора:

— Мистер Паркер... Паркер повернулся:

— Что?

Майор изо всех сил старался говорить кратко.

— Я... — сказал он, затем покачал головой и начал снова: — Я высоко ценю... я понимаю вашу позицию. Я симпатизирую ей. Мне хотелось бы, чтобы вы знали, что, если бы не приходилось учитывать так много других факторов, я бы...

— Это хорошо, — сказал Паркер. — Без трех минут пять. — И он вышел из комнаты.


Глава 5


Паркер смотрел на старинное оружие, выставленное в стеклянных витринах. Электричество на первом этаже было выключено, и на экспонаты падал свет от расположенных напротив зарешеченных окон. Справа от него, через сводчатый проход, находилось примыкавшее к главному входу фойе; уличный свет, проникая через открытую дверь, образовывал на его полу длинный белый прямоугольник.

В стеклянных витринах были выставлены ножи и топоры, в основном каменные. Сверху на стекло Паркер положил все найденное внизу оружие: шесть пистолетов, два автомата, одну двустволку. Он посмотрел на часы. Ровно пять. Формутеска все еще был с майором.

Где сейчас Мартен со своими людьми? Даже если они увидят, как майор и Формутеска выносят Манадо из здания, вряд ли им придет в голову мысль, что он их обманул. Это же легко вписывается в сочиненную им историю, и они, скорее всего, решат, что Манадо, по всей видимости, был ранен при столкновении на Лонг-Айленде и рана оказалась настолько серьезной, что его нельзя было оставлять в музее. А свет наверху может означать, что там находится Гонор.

Не начнут ли они стрелять по Формутеске прямо на улице? Вряд ли. Они предпочтут не поднимать шума на улице. К тому же у них хватит ума сообразить, что тем самым они предупредят Гонора о своем появлении и уже не смогут проникнуть в музей незамеченными.

Однако Формутеска что-то слишком долго отсутствует. Паркер собрался уже идти за ним, как вдруг на светлом прямоугольнике пола появилась чья-то тень, а в следующую секунду появился и сам Формутеска, напряженно всматривающийся в темноту комнаты.

— Я здесь, — сказал Паркер. — Закройте дверь.

— О! Сейчас.

Светлый прямоугольник исчез, в комнате стало еще темнее; Формутеска подошел к Паркеру и стал с ним рядом. В отраженном свете уличных фонарей мерцало лежавшее на стекле оружие.

— Понимаете, майор скверно себя чувствует. Он боится, что вы не так его поняли...

— Все это не важно, — ответил Паркер. — Куда можно запереть это?

— Здесь есть стенной шкаф...

— Хорошо. Унесите все, кроме двух пистолетов. Я проверил: они заряжены.

Формутеска дотронулся до одного из автоматов.

— Вы не хотите оставить их? А двустволку? С близкого расстояния можно...

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь из них остался в живых. Я буду стараться ранить, а не убивать. А для этого годятся и пистолеты.

— Хорошо. — Формутеска, набив карманы пистолетами, взял автоматы и двустволку в руки и унес их.

Паркер подошел к окну. Был тот час, когда на улице еще нет ни машин, ни пешеходов. Слева, по Лексингтон-авеню, медленно двигался автобус, в котором, кроме водителя, никого не было. Справа, на противоположной стороне улицы, стоял автомобиль Хоскинса, ключ от которого лежал сейчас в кармане у Паркера. А сам Хоскинс лежал сейчас вместе с Гонором и Каземпами в подвале.

Наверное, майору и его людям, раз убит Гонор, будет трудно замять происшедшее. На исчезновение остальных никто бы, наверно, и внимания не обратил, особенно если будет свергнут полковник Любуди; но Гонор — все-таки лицо известное; по-видимому, его отсутствие потребует каких-то объяснений.

Впрочем, это уж точно не его проблема — майору придется заняться этим. А может быть, и не придется.

Вернулся Формутеска.

— Все в порядке, — сообщил он. Продолжая глядеть в окно, Паркер сказал:

— Здесь, на ящике, лежит ваше ружье. Возьмите его и пойдите в комнату, расположенную по ту сторону входа. Стреляйте только тогда, когда все будут уже внутри, цельтесь в ноги: они должны остаться живыми. Не забудьте, что я буду совсем рядом, поэтому подождите, пока они немного пройдут мимо вас и вы сможете стрелять под углом. Не хотелось бы, чтобы одна из ваших пуль попала в меня.

К Формутеске уже вернулось кое-что из прежней, свойственной ему манеры поведения.

— Я тоже этого не хочу, — сказал он. — Мало приятного остаться наедине с этой бандой. Если, конечно, они появятся. Сколько сейчас времени?

— Они уже появились, — ответил Паркер. — Отправляйтесь на место.

Формутеска встревоженно выбежал из комнаты; пока он перебегал фойе, Паркер наблюдал через окно, как трое мужчин поднимаются по дорожке, ведущей к музею.


Глава 6


Они что-то уж слишком долго возились у входа, поднимая при этом много шума. Паркер был уже готов подойти и помочь им, когда они наконец-то сумели выбить дверь и вошли внутрь.

Но теперь они стали действовать как профессионалы. Сначала плотно закрыли дверь, снова погрузив фойе в темноту. Потом молча начали передвигаться короткими быстрыми бросками, пригнувшись. По-видимому, сказалась пройденная когда-то военная подготовка.

Из-за всего этого их трудно было разглядеть. Паркер, прижавшись к стене у двери своей комнаты, ощупью искал выключатель; найдя его, зажег свет.

Все трое стояли почти вплотную друг к другу в задней части фойе. Свет из паркеровской комнаты прямо не падал на них, но теперь они были видны достаточно хорошо, чтобы можно было приняться за работу. Паркер начал стрелять по ногам, секундой позже он услышал выстрел со стороны Формутески.

Один из пришедших упал так, словно из-под него выдернули пол. Второй, подняв руки вверх, отпрянул к стене; лицо его побелело от страха. Третий, низко пригнувшись и описывая круги, побежал к двери.

Паркер несколько раз подряд выстрелил в него, но промахнулся. Тот выскочил в фойе, но не мог стрелять, так как на его пути вдруг оказался выбежавший из своей комнаты Формутеска; они уставились друг на друга, замерев на секунду, но она показалась Паркеру вечностью.

Между тем убегавший достиг двери, толчком распахнул ее и прыгнул через всю лестницу, приземлившись на четвереньки на дорожке. Словно спринтер, он мгновенно поднялся, перескочил через металлическую ограду и бросился по улице налево.

Паркер, выбежав из музея, увидел, как он вскочил в машину. Было поздно что-либо предпринимать. Паркер вернулся в музей, закрыв за собой двери.

Он включил свет в фойе. Тот, кто стоял с поднятыми руками, находился все в том же положении; широко раскрытые глаза его выражали ужас; казалось, он постарел на целых шестнадцать лет. В правой руке он сжимал тяжелый автомат, который раскачивался над его головой. По-видимому, он о нем совсем забыл.

Второй лежал скорчившись на полу, ухватившись за левое бедро. Он непрерывно повторял:

— Джок! Помоги мне, Джок.

Никто из них не был Мартеном. Мартеном был тот, который убежал. Паркер подошел к стоявшему у стены:

— Ты Джок? Судорожный кивок.

— У тебя в руке автомат, Джок. Разожми руку и дай ему упасть.

Казалось, испуг Джока возрос вдвойне. Он разжал руку, толкнув ее чуть вперед; автомат полетел вниз, описывая дугу. Паркер поймал его своей свободной рукой и засунул в задний карман.

Именно эти парни приходили тогда с Мартеном отговаривать его работать на Гонора. Джок был тем флегматиком, что стоял у дверей. А лежавший на полу парень демонстративно выставлял тогда напоказ свое оружие.

Паркер сказал:

— Джок, отвечай немедленно. Она еще жива?

— Да! — почти выкрикнул парень. В его взгляде сейчас был не только страх, но и удивление. — За кого вы нас принимаете?

— Где она?

Лежавший на полу произнес:

— Держи язык за зубами, Джок. Не говори ему ничего.

Джок смотрел то на Паркера, то на лежавшего рядом парня. Рот его был раскрыт, но он ничего не произнес.

— Формутеска, отнесите его в подвал, — сказал Паркер.

— Убить его?

— Как хотите. Джок, если ты хочешь остаться в живых, то скажешь мне, где она.

Формутеска потащил раненого вниз; никто не произнес ни звука.

Молчание прервал Джок:

— Вы не можете сделать этого. Не можете просто утащить и убить его; прошу вас, не делайте этого.

— Подождите, — сказал Паркер Формутеске. Он обратился к Джоку: — Мы оставим его там. Ты покажешь мне, где она, потом вернешься и позаботишься о нем.

— Не говори ему, Джок! — закричал парень. — Может быть, Аарон сделает еще одну попытку получить бриллианты.

Все смотрели на него. Джок был в замешательстве.

— Разве это помешает ему? Что изменится, если мы скажем, где эта женщина?

— Он поехал туда, где она? — спросил Паркер. — А не на Риверсайд-Драйв?

Джок моргнул, уставившись на Паркера.

— Вы знаете про квартиру?

Паркер положил руку ему на плечо:

— Где она, Джок?


Глава 7


— Сверните налево, — сказал Джок. — Видите там, наверху, большое дерево? Сразу же за ним.

Они пересекли штат Коннектикут по направлению, идущему от Нью-Йорка, чуть севернее Брюстера, и последний увиденный ими дорожный знак указывал, что справа находится Восточное озеро. Было шесть тридцать утра; небо над высящимися перед ними горами начало светлеть.

Паркер сидел за рулем машины Хоскинса, Джок был рядом с ним. Сидящий сзади Формутеска направлял дуло пистолета ему в затылок. На соседнем сиденье лежали автоматы и двустволка. На их прежнее место в стенном шкафу был уложен раненый товарищ Джока.

Дерево это было старым широкоствольным вязом, голые сучковатые ветви которого в свете фар казались туго связанными одним узлом. Паркер чуть притормозил и, увидев за деревом отходящую в сторону проселочную дорогу, свернул на нее. Затем снова увеличил скорость; машину сильно трясло по неровной, плотно утрамбованной земле.

— Далеко еще? — спросил он.

— Около двух миль, — ответил Джок. — Сначала надо выбраться на вершину холма. Скоро пойдут леса.

— Если бы мы ехали днем, я смог бы отсюда увидеть этот дом? — Паркер хотел узнать, не может ли Мартен из дома, если, конечно, он там, увидеть свет их фар.

— О нет. Из-за холма — ведь дом расположен на другой его стороне. Там за домом озеро. Дорога подходит к дому, потом поворачивает налево и огибает озеро, но вскоре заканчивается.

Вначале, когда они только выехали на эту дорогу, по обеим сторонам лежало открытое пространство, но теперь ее окружали леса. Дорога начала сильно вилять, как будто тому, кто ее строил, не хотелось вырубать слишком много деревьев.

Паркер, сгорбившись над рулем, вел машину так быстро, как только мог, задаваясь вопросом: где сейчас Мартен — остался сзади или ушел вперед? Джок думал, что Мартен, скорее всего, будет скрываться в городе, но его раненый товарищ был, по-видимому, уверен, что он поедет сюда. Зачем? Чтобы убить Клер или устроить засаду на Паркера или вместе для того и другого? Тот парень отказался сказать еще что-нибудь, а у Паркера не было времени, чтобы выбить показания силой. Мартен опередил его на десять минут, и хотя Паркер, выжимая из машины все, что мог, шел по Соу-Милл-Ривер-Парквей со скоростью девяносто — девяносто пять миль, надеясь, что вряд ли кому-нибудь из полицейских захочется торчать у дороги в пять-шесть часов такого холодного и сырого мартовского утра, он считал само собой разумеющимся, что Мартен, поехав сюда, будет делать то же самое.

От Джока Паркер узнал, что у Мартена — двухлетний “форд-мустанг”, Хоскинс же взял напрокат последнюю модель “форд-фалькон”, и, если принимать в расчет только автомобили, у него есть небольшое преимущество перед Мартеном. Все зависит от того, кто из них лучше водит машину. Паркер не перегнал пока еще ни одного “мустанга”, значит. Мартен сейчас или в городе, или впереди него.

Паркер не мог с уверенностью сказать, какое решение примет Мартен. Будучи от природы человеком заносчивым, ему трудно будет примириться с тем, что Паркер переиграл его, но ведь он также и весьма осторожный игрок. Вряд ли он решится проделать весь этот путь лишь затем, чтобы убить Клер, но он может не пожалеть усилий ради того, чтобы избавиться от Паркера.

Дорога пошла в гору. Это, наверное, и есть тот холм, о котором говорил Джок. Паркер то тормозил перед поворотом, то снова нажимал на газ на коротких прямых участках дороги; все больше и больше деревьев оставалось позади. Вцепившись в руль и не отводя глаз от ветрового стекла, он сказал:

— Скажи, когда мы будем подъезжать к вершине холма.

— Хорошо, сэр, — ответил Джок. И в этот момент что-то ударило почти в середину переднего стекла, чуть ниже зеркала заднего вида; Джок произнес: “О!” — и упал на бок, придавив головой правую руку Паркера; голова его так и осталась лежать на паркеровской ладони.

Это произошло как раз в середине поворота. Паркер круто повернул руль, резко нажал левой ногой на тормоз, потушил фары и выключил зажигание. Он услышал внезапный звук с той стороны, где сидел Формутеска. При следующем повороте безвольное тело Джока прижалось к нему еще сильнее; скрипели задние покрышки, задевая растущую вдоль обочины дороги сорную траву. Из-за Джока движения Паркера были теперь стеснены, и он не прекращал попыток отодвинуть от себя его тело.

Но вот левое колесо ударилось обо что-то, и машина резко остановилась. Оттолкнув Джока, Паркер крикнул Формутеске:

— Из машины! — и потянулся к заднему сиденью за оружием.

На оружии лежал Формутеска. То ли в него попала вторая пуля, то ли он сильно ударился при резком торможении. Как бы там ни было, рассчитывать на него уже не приходилось. Паркер сдвинул его, и он скатился на пол. Схватив ружье за приклад, резким движением он открыл дверь и выскочил наружу. Когда открывал дверь, загорелся свет — с этим ничего нельзя было поделать, — и, уже прыгая в сторону от дороги, в темноту, он услышал звук двух последовавших один за другим выстрелов.

Катясь по земле, Паркер приблизился к дереву и спрятался за него. Дверь машины оставалась открытой, и внутри она продолжала быть освещенной.

Оказалось, он выхватил из машины двустволку. Паркер, посмотрев на нее с отвращением, уже собрался было ее выкинуть, но в последний момент передумал. Держа ее в левой руке, он правой вынул пистолет и ждал.

Откуда раздались два последних выстрела, определить было невозможно. Поскольку он в это время двигался, пули могли быть выпущены из любой точки. Первая пуля, попавшая в середину переднего стекла, а затем в того, кто сидел на правом заднем сиденье, была, конечно, выпущена спереди, с левой стороны дороги, но как раз в этот момент машина находилась в середине поворота. После выстрела машина продолжала двигаться по кривой, поэтому определить сейчас, откуда стрелял Мартен, не было никакой возможности. Единственное, что можно было сказать, — это то, что раз машина поворачивала вправо. Мартен должен был находиться на этой же стороне дороги.

Постепенно наступал рассвет. Здесь, на холме, в окружении лесов, было все еще очень темно, но Паркер помнил, что на востоке над горами небо уже светлело. Значит, через полчаса, самое большее минут через сорок, здесь тоже посветлеет.

Ждать ему или нет? Может быть, обойти Мартена, взобраться на холм и первым попасть в дом? Наверное, Мартен и сам попытается это сделать, ведь когда станет светло, в доме будет безопаснее, чем вне его. Однако пробраться к дому в такой тьме можно лишь, если придерживаться дороги, а это опасно.

Хоть бы Мартен выдал себя каким-нибудь шумом, все равно каким. Но нет, в лесу стояла тишина. Откуда-то издали доносилось едва слышное пение птиц, поздравляющих друг друга с наступлением нового дня, однако здесь, рядом, перепуганные звуками выстрелов обитатели леса молчали.

Как заставить Мартена выдать себя? Паркер упал на землю, схватил небольшой камень и бросил его в сторону дороги, туда, где стояла машина. Раздался слабый шелест, по-видимому, камень упал в куст.

Ничего.

Паркер ждал, наблюдая и прислушиваясь. Никакого отклика.

Не будет он ждать, пока рассветет. Может быть. Мартен уже на пути к дому.

Нельзя допустить, чтобы он укрылся в нем. Не говоря уже о том, что там Клер.

И Паркер решил двигаться вперед.

Он обошел дерево и двинулся под углом к дороге, удаляясь от нее. Когда свет от машины почти перестал быть виден за деревьями, он остановился, а затем так же под углом стал идти обратно к дороге. Он двигался молча, держа в правой руке пистолет, а в левой — двустволку; перебегая от дерева к дереву, каждый раз останавливался и прислушивался; убедившись, что все тихо, двигался дальше.

Он дошел до дороги и пересек ее в три прыжка. Затем повторил свой маневр на другой ее стороне и таким образом добрался до вершины холма, при этом стараясь не упускать из поля зрения свет, идущий от машины. Зная, что дорога петляет, он в своем движении повторял ее изгибы, чтобы случайно не подойти к ней слишком близко и не отбросить на нее свою, от света машины, тень.

Вокруг было еще темным-темно. Он мог видеть только то, что находилось между ним и машиной; если бы не этот свет, ему пришлось бы двигаться на ощупь. Теперь он спрятал пистолет и держал в руке лишь двустволку, которую прижимал к левому боку так, чтобы она не могла удариться обо что-то и произвести какой-нибудь звук. Чтобы не столкнуться с деревьями, он шел с вытянутой вперед правой рукой.

Когда его рука не смогла нащупать дерева, он понял, что снова оказался у дороги. Постояв с минуту, прислушался к тишине леса; тусклый свет от машины все еще шел откуда-то сзади и слева. Пение птиц теперь было ближе, чем раньше, но все равно не рядом. Паркер повернулся направо и начал осторожно двигаться вдоль дороги.

Неожиданно он налетел на машину. Обойдя ее с левой стороны, он провел рукой по стеклу — оно было поднято до отказа; если бы он открыл дверь, в салоне зажегся бы свет.

Это был, должно быть, “форд-мустанг” Мартена. Хорошо было бы вывести его из строя, но у Паркера не было с собой ножа, а все остальные способы были слишком шумными. Оставив эту мысль, он продолжал спускаться по дороге.

Но не успел сделать и нескольких шагов, как внезапно оказался в потоке света. Он резко повернулся и увидел, что на него уставились все четыре фары, услышал, как заводится двигатель “мустанга”.

Значит, Мартен все это время находился в машине. По-видимому, он дожидался там рассвета, думая, что Паркеру вряд ли придет в голову искать его там. В то же время он, очевидно, был уверен, что Паркер рано или поздно появится на этой дороге.

И Паркер стал действовать почти не раздумывая. Он поднял двустволку и выстрелил. Сначала из правого ствола. Потом из левого.

Огни погасли.


Глава 8


В “фальконе” никого не было, хотя дверца машины была все еще открыта и в салоне горел свет. Паркер неторопливо обошел машину и тихо позвал:

— Формутеска!

— Я здесь.

Формутеска вышел из-за деревьев у края дороги.

— Я слышал, как вы стреляли из двустволки, — сказал он. — Потом я услышал выстрел из пистолета, но не знал, кто же оказался победителем.

— Пистолетный выстрел тоже был моим, — ответил Паркер.

Мартен был ранен выстрелом из двустволки, но все еще был жив, и Паркеру пришлось прикончить его выстрелом из пистолета, произведенным с близкого расстояния.

— Что теперь? — спросил Формутеска.

— Поедем к дому. Где Джок?

Формутеска ткнул большим пальцем за спину, в сторону леса.

— Он там. Мертв.

Паркер не спросил, что явилось причиной смерти Джока — выстрел Мартена или что-то иное. Он лишь кивнул.

— Садитесь в машину. Поедем к дому.

— Хорошо.

Светлело. Будто преодолевая свою нерешительность, начинался день. Паркер и Формутеска сели в “фалькон”, Паркер завел двигатель. Если не считать дырки в переднем стекле, от которой звездочкой разошлись трещины, и новой вмятины в левом заднем крыле, машина выглядела не хуже прежнего. С зажженными фарами Паркер двинулся по дороге вверх, к “мустангу”. Там он остановился.

— Подъезжайте к дому на этой машине. Но сначала избавьтесь от Мартена. Отнесите его к лесу, чтобы его не было видно с дороги.

— Хорошо.

Выйдя из машины, они подошли к “мустангу”. Паркер сел за руль, а Формутеска открыл вторую дверцу и выволок Мартена из машины. Когда он закрыл дверцу, Паркер завел двигатель.

“Мустанг” все еще мог двигаться. Его фары были разбиты, оба передних колеса спущены, переднее стекло вдребезги разбито, на темных ледериновых ковшеобразных сиденьях были видны пятна крови, но он мог двигаться! Паркер включил передачу, и машина стала медленно подниматься по склону.

Правда, она сопротивлялась изо всех сил. Из-за спущенных передних колес ее мотало из стороны в сторону, но Паркер, вцепившись в рулевое колесо, все-таки сумел заставить ее двигаться вперед. Перевалив через вершину холма, он стал спускаться по противоположному склону; наконец он увидел перед собой дом и озеро.

Над озером повис молочного цвета туман. Вершины гор все еще не были видны, но небо постепенно светлело, становясь уныло-серым; казалось, серый сумрачный свет обволакивал весь мир. Деревья вокруг озера выглядели как черные высохшие скелеты, а вода казалась такой холодной, как если бы озеро было подземным.

Паркер съехал с дороги и остановился у запущенной лужайки. Он оставил машину, вошел в дом и начал одну за другой обходить комнаты.

Он нашел Клер наверху в спальне, на кровати; она лежала на боку, руки и ноги ее были связаны, во рту был кляп. Ему не были видны ее запястья, но лодыжки были ободраны и воспалены от веревок. Глядя на ее отечное лицо и закрытые глаза, он подумал, что она мертва, но потом понял, что она просто спит.

Паркер услышал, как к дому на “фальконе” подъехал Формутеска. Он подошел к кровати и дотронулся рукой до щеки Клер.