Локумтен
Дмитрий Валерьевич Таланов


Новый Свет. Хроники #4






История о прошлом, отраженном в настоящем, об отце и сыне, не видевших друг друга, но совпавших в главном, о неистребимом любопытстве и поисках таинственного, открывших больше, чем мечталось, и о других приключениях с описанием удивительных событий в обычной школе и на границе миров, где небо целуется с землей, а также о вечности, о славе, о добре и зле, о любви и ненависти, о дружбе и недружбе.






Дмитрий Таланов

Локумтен








Я, Александр, сын Мастера Фе и жены его Минодоры, пишу это. Не во славу богов Нового Света, ибо земля эта и боги её мне постылы. Не во славу моего отца, ибо деяния его противоречивы. Я пишу для себя и ради себя, потому что ложь об отце на страницах императорских архивов разъедает мое сердце. Теперь, после долгих изысканий, я в силах разрушить её.

Три книги лежат сейчас передо мной — «Арпонис», «Сотерис», «Раксис» — книги обо мне и моих друзьях. Они требуют окончания. Но я не в силах приступить к нему, пока не сделаю того, что должен. Я делаю выбор, начиная свой рассказ об отце и о тех, с кем столкнула его судьба много лет назад, когда он впервые ступил на землю Нового Света.

Я отрекаюсь от надежды быть когда-либо понятым и пишу лишь о событиях, правдивость рассказов о которых достоверна. Этим я отличаюсь от тех, кто в одних случаях насочинял небылиц, а в других намеренно исказил истину.

Начинаю я эту книгу на третий год после описанных в «Раксисе» событий, в маленьком домике у подножья горы, заросшей древовидным можжевельником, на берегу моего любимого моря.

Я предоставляю читателю самому решить, был мой отец чудовищем или героем, и что он выбрал в конце, когда перед ним встал выбор, который однажды стоял передо мной темным зимним вечером в школьном спортивном зале.

Я обещаю, что завершу эту книгу так быстро, как смогу. А потом я займусь окончанием этой истории.







— 1 —


«Жизнь каждого человека в конечном счете зависит от его проворства, бдительности и личной предприимчивости…»

    

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Уже не в первый раз в Малой гостиной замка Хальмстем за обедом разгоралась ссора. Возбужденные голоса птицами взмывали к резному потолку.

Под тяжелой дубовой люстрой в сотню свечей, за массивным столом, представлявшим собой три сдвинутые вместе столешницы из красного дерева, восседали члены семьи Фе. Лица у них были невеселые.

Посторонний наблюдатель, попав сюда, мог заметить, что собравшиеся в гостиной принадлежат к обеспеченной прослойке общества, судя по чистым, качественно сшитым платьям, пусть простого покроя. Но он определенно бы растерялся, попроси его назвать период и век. Характерная незамысловатость туалетов указывала на Средневековье, однако свобода обращений и высказываний предполагала куда более позднее время.

Присутствующие на обеде не могли прийти к согласию. Пора приниматься за второе блюдо, а никто из них не притронулся к первому. Выражение лица поварихи, доставившей перемену, сулило серьезные неприятности хозяйке замка, госпоже Фе. И кто бы подумал, что причиной всему был проказливый десятилетний мальчишка.

Филь, как звали белобрысого разбойника, был осведомлен о трудностях семьи Фе. Но в ясный летний день, когда начинается эта история, его занимали более важные дела. Притаившись за кузней, чтобы добыть огня, как только кузнец уйдет оттуда, Филь намеревался проверить утверждение полоумной Эши, что трава у сарая горит пламенем, которое не причиняет ей вреда.

— Плутишка ни в чем не виноват! — воскликнула крупная девушка с толстой косой на груди. Руфину нельзя было назвать хорошенькой, но румянец у неё был яркий. — У кого ему набираться манер, если папаша-купец таскал малыша по морям, едва тот начал ходить?

Руфина являлась второй по старшинству дочерью в семье. Её младшая сестра, тощая Эша, наклонив голову, ухмыльнулась чему-то. Зажав в кулаки коротко стриженные волосы, она вдумчиво потянула за них.

— Да-а, матросы — учителя неважные… Нам стоит благодарить судьбу, что он хотя бы не лается.

Облокотившись о стол, Эша подперла лицо ладошками. Зыркнув глазами по сторонам, она вперилась в сидевшую напротив старшую сестру, долговязую Лентолу.

— Еще неизвестно, что будет, когда он в совершенстве освоит язык, — проговорила Лентола трагически. — Птицу видно по полету!

Лучи солнца, проникавшие в гостиную сквозь окна эркера и распахнутые двери в сад, плясали зайчиками на её длинных светлых волосах. Девушка срезала кожуру с груши так яростно, словно последняя была её личным врагом. Состояние столовых приборов перед ней указывало, что ничего другого она еще не ела.

Руфина сказала сердито:

— Тебе поручено его учить, вот и приложи старания!

— Он меня на дух не выносит, — возразила Лентола с достоинством, которое очень шло к её высокомерному лицу.

— Что, как мне кажется, взаимно, — ехидно заметила Эша.

— Сироту любой обидеть норовит, — поджав губы, осуждающе произнесла Руфина.

— Фи, Лентола! — живо присоединилась Эша.

Уязвленная Лентола взвилась, бросив искромсанную грушу:

— Да прекратите вы лить слезы по его сиротству! У нашей сиротки красные щеки, блестящие глаза и волчий аппетит. Ирений говорит: он уже с легкостью поднимает острый молот, одежда Мервина трещит на нем по швам, а вы не перестаете защищать его от воображаемых напастей!

— Попрекаешь ребенка отменным здоровьем? — хмуро осведомилась Руфина.

Эша хмыкнула с едва заметной улыбкой:

— Скорее, испорченное вчерашнее свидание стучится пеплом в её сердце.

Красивое лицо Лентолы исказилось. Поддразнивая её, Эша заливисто рассмеялась:

— Сестра, ты не в силах это оценить, но мысль была гениальная! Я бы сама не додумалась натянуть трос от Дозорной башни до восточной Мостовой и пролететь между ними в петле.

Лентола взвизгнула:

— И высадить ногами окно!

— Мальчик не учел провис, — поправила её Руфина.

— Он учел, — пискнула Габриэль с другого конца стола. — Но расстояние оказалось очень большим!

Самая младшая в семье, это она помогала Филю готовить его проделку и потому сидела тихо, как мышь под метлой. Однако такой несправедливости Габриэль не вынесла. Изящный нос Лентолы заострился от злости.

— Он сбил со стола все подсвечники и сжег мою кружевную накидку! Я получила ожог, а у Астона пострадал мундир!

Эша проговорила:

— Сгореть заживо от ужина при свечах, что может быть романтичнее?

Лентола продолжила, размахивая руками:

— Он стяжал славу возмутителя спокойствия, пробыв в Хальмстеме только лишь месяц! Проживи он тут еще неделю, его имя будут знать все собаки Империи! У меня уже интересовались в Кейплиге, не открыли ли мы здесь приютный дом!

— А вот и главная причина, — улыбнулась Эша во весь рот.

Она подцепила с тарелки сырную лепешку и принялась её методично обгрызать. Левый глаз её сам собой съехал к переносице.

— Совершенно верно, — раздался вдруг в гостиной властный голос.

У говорившего было худое лицо, черные с проседью волосы и красные от недосыпания глаза. Остальные присутствующие сразу умолкли и повернулись к нему.

Господин Фе пользовался в семье безусловным авторитетом. Даже госпожа Фе, пререкаться с которой смели немногие, никогда не вступала с ним в спор, по крайней мере при детях. Она также находилась в гостиной, но вмешиваться в перепалку не собиралась, пока соблюдались приличия.

— Вчера я получил запрос, что у нас здесь за ребенок и как мы намерены с ним поступить. Мы не можем дольше тянуть.

Эша с Руфиной быстро переглянулись.

— Тебе, конечно, виднее, отец, — сказала Руфина неуверенно, — но я полагала… В конце концов, ты член Совета.

— Блаженные, — бросила Эша убежденно. — Это Детская Служба, пронюхали всё-таки!

Г-н Фе сдержанно кивнул. Лентола помрачнела. Эша с Руфиной дружно повернулись к ней.

— Не твой ли женишок доложил? — угрожающе проговорила Руфина, но Лентола прервала её с истерикой в голосе:

— Астон никогда такого не сделает, Фина, думай, что говоришь!

— Беспокоиться не стоит, — сказал г-н Фе. — Они знают, что мальчик очнулся у Внутренней Границы после того, как их галею разбило о камни. Непонятно лишь, как его забросило в Преддверие. Мы знаем, о чем поется в сердарских песнях, поэтому он несет в себе загадку, которую надо разгадать для нашей же безопасности. Он сирота и мог бы остаться у нас. Но он старше пяти лет, так что должен быть отправлен назад. Однако он сразу ступил на казенную землю, оттого Казне решать, что с ним делать. Только решать пока некому — Флавиона лишь в конце месяца займет свой пост. Принимая это во внимание, Детская Служба предлагает нам забрать его хоть завтра.

Лентола вскочила на ноги.

— Да, да, да, — воскликнула она, выбегая из-за стола, — прямо сейчас, я мигом принесу птицу!

Она одернула без того безупречно сидевшее на ней платье и устремилась к выходу. Её остановил мрачный и решительный голос Руфины:

— А я сверну ей голову. Ты не поступишь так с малышом!

На разлетевшихся веером волосах Лентолы вспыхнул солнечный свет, так стремительно она обернулась.

— «Малышом»? — раздраженно проговорила она, останавливаясь. — Я не так представляла себе маленького благодарного сироту!

Молчавшая до поры г-жа Фе спросила:

— А тебе его разве не жалко?

Произнесла она это без нажима, но лицо Лентолы, повторявшее чертами лицо матери, исказилось.

— Почему жалко? — сказала девушка с силой. — Почему я должна его жалеть? Он бодрый, живой, совсем не жалкий. Жалко будет нас, если он в самом деле отпрыск сердаров или чего похуже, а свидетельство второсортного эмпарота — еще не доказательство! Он ведь к нам, прямо скажем, любви не испытывает. Даже глазом не моргнул ни вчера вечером, ни когда умудрился утопить в фекалиях наш сад!

Руфина оборвала её:

— Мальчик в жизни не видел поднимающегося теста!

— И это так его впечатлило, что он спер кусок дрожжей, бросив их в отхожее место, — парировала Лентола.

— Выронил, — поспешила уточнить Руфина.

— Так я и поверила!

— Зато садовнику больше нет нужды удобрять этот сад, — встряла Эша. — Возможно, что до конца дней своих.

Лентола рыкнула на сестер:

— А что вы скажете о том дне, когда он подвесил наковальню над парадным крыльцом, перепугав до смерти всех гостей?

Руфина передернула плечами.

— Ой, не придумывай! Испугалась одна ты, не заметив из-за близорукости трос на фоне башни. Тебе и почудилось, что наковальня летит в ваши с Астоном головы. А мальчика лишь восхитили свойства перегорского троса, и он захотел его испытать.

Лентола всплеснула руками, и тут в гостиную без стука вкатился человек в форме. Его было довольно много, но не столько в высоту, сколько вширь.

— Добрый день, — поздоровался он, склонив набок свое гладкое улыбающееся лицо. Маленькие, почти без ресниц, черные глазки обежали всех присутствующих. — Вас там, барышня, жених дожидается в Восточном павильоне, посланник Доноло. Что ему передать? — произнес он без паузы, успев, однако, отдать честь г-ну Фе.

Последний лишь молча посмотрел на вошедшего поверх носа, рассеянно теребя себя за мочку уха.

Лентола вылетела в двери, не задерживаясь. Пропуская её, солдат отступил и выкатился следом.

— Посланником назначили, да послать забыли, — хмыкнула им вслед Эша. — Эх, не вовремя дал дуба наш император!

Она взяла с тарелки вторую лепешку и погрузила её в блюдо с черничным киселем. Доесть её она не успела — со стороны двора вдруг раздался крик, который трудно было назвать человеческим. Затем в гостиную потянуло странным запахом. Крик сменился воем, который быстро оборвался.

— Что это? — спросил г-н Фе, вставая. Г-жа Фе поднялась тоже.

— Филь, — тяжело произнесла она, добавив на латыни:

— Как волк в басне!

В наступившей тишине все глаза обратились к дверям, в которые вбежал человек лет сорока с серой щетиной на лице. Он был одет в шерстяную рубаху, прихваченную поясом в талии. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел серебряный жезл; с другой стороны пояса свисал кинжал. Ноги мужчины были обуты в невысокие, изрядно поношенные сапоги.

— Мастер, — бросил он отрывисто, — факельный склад в огне, вся наша пенька и запас смолы. Спалил, козявец!

Г-н Фе, к которому были обращены эти слова, понимающе мигнул. Видимо, термин «козявец» не требовал для него дополнительных пояснений.

— Кто на пожаре? — спросил он. — Кто тушит склад, сержант Коди?

— Мальчишка и тушит, со всеми, кто свободен от службы.

— Он… тушит? — произнесла г-жа Фе странным голосом.

Сержант перевел взгляд на нее.

— Так точно, — сказал он. — Мальчишка ни черта не боится.

Г-жа Фе спросила:

— И кто смотрит за ним?

— Он под командой Ирения.

— Кузнец не солдат!

— А мальчишка не гражданин, — отрезал сержант.

— Ария, — перебил их перепалку г-н Фе, — у нас сейчас другие заботы. Штандарт подняли? — спросил он у сержанта.

— Подняли. Почтаря тоже отправили, но из Бассана успел выйти манипул Сигерика.

Г-н Фе усмехнулся:

— Удивительно, как не вся когорта! Дым виден, поди, из столицы.

— Заволокло полнеба, — подтвердил сержант. — Думаю, Сигерик заметит штандарт и повернет назад. Да, ваша дочь тоже несколько пострадала…

Он не договорил — Лентола тенью выросла за его спиной. От её опрятного платья остались закопченные лохмотья, лицо и волосы покрывала сажа.

Г-жа Фе ахнула:

— Дочь моя, ты в каком виде? Что за стыд? Иди немедленно приведи себя в порядок!

Лентола растерянно озиралась, будто вспоминая, куда и зачем пришла.

— С этим ребенком надо что-то делать, — хрипло проговорила она и закашлялась. — Я видела, как он… нес угли к складу и пыталась… остановить его!

Г-н Фе сверкнул глазами.

— Я сколько раз говорил, чтобы тот ясенец там изничтожили! — рыкнул он. Сержант потупился.

— Вот его и изничтожили, — негромко буркнула Эша.

К девочке очевидно вернулся аппетит. Она оставила в покое обгрызенную лепешку, принявшись за рыбный пудинг в широкой тарелке.

Г-жа Фе повысила голос, обращаясь к Лентоле:

— Я повторяю, иди и приведи себя в порядок!

Та оглядела себя и скривилась, словно только заметив, во что превратилась её одежда. Обессилено привалившись к косяку, она простонала душераздирающим голосом:

— Я так не могу… Я этого больше не вынесу!

Г-жа Фе продолжала пристально смотреть на неё.

— Он едва не сжег Ирения… его самого охватило огнем с головой!

Господа переглянулись.

— Э-э, Ария, — произнес г-н Фе с тревогой, — займись этим! Если мальчишка пострадал, пусть его немедленно лечат. Если он невредим, удали его оттуда от греха подальше. Мы не станем отдавать его Детской Службе, мы пошлем его на Окраины. Я думаю, Флавиона со мной согласится.

* * *


Над останками склада висел густой черный дым. В глубине его что-то тлело и временами потрескивало. Уцелевшую траву вокруг покрывала жирная копоть. По ней бегал Филь с ведром в руках, заливая последние очаги пламени в компании дюжины солдат. Волосы мальчика торчали дыбом, скуластое лицо с большим ртом и вздернутым носом было в саже.

Филь откинул пустое ведро в сторону и огляделся. Откуда ему было знать, что этот невинный ясенец так полыхнет? Как оказалось, это ему в самом деле не вредит, зато сухая трава у сарая занялась в момент. И если б не кузнец, который бросился помогать, прежде чем набежали солдаты, всё кончилось бы куда хуже.

Без Ирения горящая смола дотекла бы до конюшен. Да что там до конюшен — добралась бы до кузни, не выкопай кузнец канаву. Плешь выжженной земли обрывалась как раз у неё. А у крутого пригорка, отделявшего горелый участок от замкового сада, огонь сдержали солдаты. Им пришлось жарче — там стеной росли земляничные деревья, голые и обугленные теперь.

Заметив господ, шагавших по заднему двору, Филь утер пот с лица и протяжно вздохнул. Выражение лица хозяйки было того сорта, от которого разве что птицы не замерзают на лету. Хозяин выглядел ничуть не приветливее. Такой г-н Фе имел несомненное право приказывать и вообще подавлять любые бунты в зародыше. Мальчик испытал жгучее желание переодеться во всё чистое, пока не поздно.

Хорошо хоть Лентолы с ними не было — послушать её, так вся его жизнь — это сплошная цепь злодейств. О чем она, конечно, не преминула ему напомнить, подоспев к началу пожара. Вот бестолковая девица! Огонь надо тушить, а она бегает за Филем и выкрикивает свои глупости, разве что не хватая за руки. А Эше он еще даст по шее!

Господа о чем-то спорили. Хозяин мотал головой и втолковывал что-то хозяйке. Та сначала возражала, но потом прислушалась, и чем дальше — тем внимательней. Лицо её потеряло строгость и разгладилось. Г-н Фе повернул у кузни к конюшням, г-жа Фе направилась к Филю. Мальчик еще раз вздохнул, готовясь к неизбежному.

Оценив проделанную работу по тушению огня, хозяйка перевела взгляд на его виновника. Филь хмуро смотрел на неё из-под сгоревших бровей.

— Повернись, — сказала ему г-жа Фе.

Она показала, что ему следует развернуться на месте. Филь послушался.




— Кроме ресниц и бровей, остальное цело? — спросила она.

— Цело, — ответил Филь. Он с ужасом ждал, что за этим последует.

— Зачем ты это сделал? — спросила она.

Филь собрался было сослаться на Эшу, но сообразил, что следование дурному совету самого делает дураком. Он ответил:

— Не знаю. Я не знал, что это такая вражеская трава!

Г-жа Фе сухо кивнула.

— Очень жаль. Но если ты не знаешь результата своих действий, то может быть не стоит их осуществлять?

Уши мальчика заполыхали.

— Ступай на конюшню, — недолго думая, сказала хозяйка, — там скопилась куча навоза. Наделай из него запас лепешек на топливо, пресс найдешь в углу. Как работает, разберешься сам. Что касается твоего здесь пребывания… — Она отвела взгляд, разглядывая обгоревшие земляничные деревья. — Скоро вступит в должность новая императрица и ты отправишься туда, где найдешь себе подобных. Судьба сдала тебе интересные карты, она о тебе и позаботится!




— 2 —


«Довожу до Вашего сведения, что в замке живет малолетний сирота, единственный выживший после кораблекрушения, причиной которого был недавний шторм…»

    

Обрывок без подписи, архив Императорского Суда, передаточная надпись Детской Службы, файл «Хальмстем»






Филь приоткрыл окно, высунулся и опасливо поглядел в сад. Сад здесь был густой и неухоженный, без какого-либо порядка засаженный деревьями и колючим кустарником с крупными ягодами, наливавшимися алым цветом в лучах разгорающейся на небе зари. За исключением собаки, дремлющей у фонтана, сад был пуст. Филь открыл окно шире, взобрался на подоконник и соскочил на галерею.

Мрамор ощутимо студил босые ноги, но надевать сандалии было нельзя, стук подошв мог разбудить госпожу Фе — её окна торчали распахнутыми створками этажом выше. После пожара на факельном складе у Филя не было желания раздражать её больше. Только не сегодня, когда он придумал, наконец, как отсюда сбежать.

Мальчик прокрался по галерее к обзорной площадке и уселся на покрытые росой плиты. Свесив ноги в пропасть, он просунул голову меж балясин ограждения. Море было неспокойно, но сегодняшнему шторму было далеко до того, который зашвырнул Филя в Хальмстем. Оставалась надежда, что какой-нибудь корабль да придет.

Замок Хальмстем был огромен — Филь таких сроду не видел и даже не знал, что такие бывают. Казалось, ему не было конца, и он был полон самых необыкновенных уголков. Располагался он на выступающей в море горе, а населен был преимущественно военным людом. Но в его округе не жило ни души, сколько бы Филь ни вглядывался с башен в окрестные леса. Создавалось впечатление, что стоит поднять подвесной мост, и ты окажешься отрезан от всего мира. То есть замок был вроде большой, а по сути — жуткая дыра.

Чем Филь занимался, тут не заботило никого. Трижды в день его кормили на кухне и раз в неделю выдавали чистую одежду. Г-н Фе отсутствовал, занимаясь подготовкой к торжествам в Кейплиге. Г-жа Фе вообще делала вид, что никакого Филя здесь нет. Всё выглядело так, словно он в любой момент мог отсюда уйти, только у него имелись на это сомнения.

Предоставленный себе, он времени не терял. За прошедший месяц он успел облазить замок от подвалов до зубцов крепостных стен, так что вряд ли опять заблудится, как это случилось с ним в первую неделю. Однако он продолжал считать, что его водят за нос. Иначе почему его никто не заставляет ничего здесь делать, а кормят, как на убой? Даже когда он спалил факельный склад, его лишь послали месить навоз. И пусть он, казалось, навек пропитался мерзким запахом, это было ерундовое наказание.

А зачем его учат местному языку? Лентола, по указанию матери, ежедневно давала ему уроки. Однако никто не хотел дать ответ, что это за замок и почему он так странно расположен, что вокруг него ничего нет, отделываясь от расспросов всякой чепухой.

Филь слышал, что его хотят куда-то переправить и решил, что его собираются продать в рабство. Поэтому он задумал делать отсюда ноги как можно быстрее.

Мальчик заметил вдалеке парус, и сердце его быстро забилось. Крепче обхватив столбики ограждения, он высунулся еще дальше, ожидая смены галса, пытаясь понять, этот ли корабль заходил сюда три дня назад. У того, который был нужен, реи были длинные.




Хальмстемский фарватер не баловал простотой, и суда здесь швартовались на другой стороне бухты. А там из моря торчала скала, с которой ничего не стоило перепрыгнуть на рею и с неё по вантам перебраться на палубу. Кому, как не Филю, с пяти лет ходившему по морям, это знать.

Корабли здесь были крупные, но дела это не меняло. А если удачно подгадать, то и прыгать не придется, всё зависело от осадки кораблей, которые грузились ночью. Появлялись они редко, зато с нужной стороны. Там находился пустой дом Филя, потому что, кроме отца, у мальчика никого не было. Их дом с этим замком не сравнить, но это было всё, что у него осталось. Его тянуло туда, а здесь всё было такое чужое и непонятное, что он ощущал себя пятым колесом в телеге.

Молодое сердце не умеет долго находиться в тоске. Мать мальчика сгорела от лихорадки после родов, и её он не знал. Так что, погоревав об отце, Филь решил, что это была рука судьбы. Ну и что, что он остался один? Родители живы в его сердце. Зато отпала нужда идти по отцовским стопам и становиться торговцем — занятие, которое Филь считал скучным. Куда лучше было сделаться пиратом!

Парусник сменил галс, и ждать дольше смысла не стало: судно шло мимо транзитом. Погоревав об утерянной возможности, мальчик нехотя поднялся на ноги. Осуществить побег стало сложней, требовалось еще что-нибудь придумать. Пролетев по галерее, Филь забрался к себе в комнату и выбежал в коридор. На Дозорной башне пропели зорю, Хальмстем просыпался.

Заметив в кухне засаду в лице Лентолы, Филь против воли притормозил. Небывалое дело — эта девица не посещала кухню, кто угодно, только не она. Но сегодня её принесло каким-то ветром сюда, что сразу испортило мальчику всё удовольствие от общения с поварами.

Главный повар Люнг, толстенный дядька, стоял спиной к двери, нарезая хлеб огромным ножом. С головой, обтянутой черным платком, он напоминал разбойника. Повариха Момо, поперек себя шире, завидев мальчика, развела руками. Филь увидел, что его место за струганным столом занято одним из солдат, и тут Лентола его заметила.

— Где ты ходишь? — отрывисто спросила она. — Ступай за мной!

Её черные, как уголь, глаза сузились, губы сделались тонкими и поджались. Задрав голову, потому что девица возвышалась мачтой над ним, мальчик встревоженно спросил:

— А мой завтрак?

— Твой завтрак будет позже.

Филь едва не взвыл, услыхав это: Лентола ломала ему все планы. Заведя его в просторную комнату, где он еще не бывал, она указала ему на кресло.

В комнате было тихо, звуки просыпающегося замка сюда не проникали. Вдоль высоких стен здесь располагались набитые книгами стеллажи. На огромном столе была разложена карта, к которой Филь примерз взглядом. Удача сама шла ему в руки: Лентола не знала, что он умеет читать карты. На краю стола валялся давно осточертевший учебник.

— Сегодня ты будешь учиться один, — проговорила Лентола, задрав по обыкновению нос. — Позавтракаешь, когда кухня накормит солдат. Мы готовимся к отъезду и не хотим, чтобы ты путался у нас под ногами!

Настроение Филя от этого лишь улучшилось, ибо уроки с Лентолой радости не доставляли. Она вечно держалась с ним как наследная принцесса, всем своим видом напоминая, что одежда на нем шитая-перешитая с чужого плеча.

В её присутствии он делался неуклюжим. Кабинет хозяйки, где обычно проходили уроки, становился ему тесным, и его брал страх, как бы не свалить груду книг на столе или не скинуть какую-нибудь дорогую вещицу с полки. Руки совершенно переставали его слушаться, чем только увеличивали опасности, которые мерещились ему со всех сторон. Короче, эти уроки были сущим наказанием для Филя.

Шурша платьем, Лентола выплыла в двери. Как подброшенный пружиной, мальчик выпрыгнул из кресла и выбежал на балкон. Каштан в саду под балконом достигал перил, а значит, это было логово господина Фе. За прошедший месяц Филь не раз замечал, как тот наблюдает за ним отсюда.

Переложив учебник в кресло, Филь склонился над картой. На ней имелись небольшие холмы и речка, но моря там не было. Изображенная местность вообще не походила на Хальмстем, и Филь сердито сдвинул белесые брови: не для того он здесь очутился, чтобы уйти ни с чем!

Карта оказалась увесистая, но он сумел аккуратно её свернуть и развернуть вторую из рулона, ничего не уронив со стола. Однако это снова оказалось не то. Разочарованный Филь скинул карту на пол и развернул следующую.

На ней он увидел знакомую бухту, от которой уходила на северо-запад дорога. Дорога была на удивление прямая и тянулась далеко за дугу из крошечных треугольников вокруг места, где должен быть Хальмстем. Что означали треугольники, Филь не знал. Дорога шла лесом и заканчивалась на окраине города. Сообразив, что с такой дорогой другие детали не нужны, он потянулся за очередным листом.

Из коридора вдруг послышался топот и девчоночий смех. Филю захотелось немедленно всё бросить и присоединиться к компании, однако он лишь глянул на дверь и продолжил свое занятие. Один путь он отыскал, но еще требовалось найти запасной.

Наконец он нашел, что хотел: очередная карта охватывала даже больше, чем Филь смел надеяться. Обнаружив такое богатство, мальчик ахнул, ненароком саданув по чернильнице.

Душа его нырнула в пятки: за изгаженный чернилами стол его, конечно, вздуют, но если узнают, что он рылся в картах, не избежать настоящей беды. Отец говорил, что с картой обставишь любого, находя обходные пути быстрее всех. Потому те, кто знает цену картам, берегут их и не любят, когда чужие запускают в них нос.

Дрожащими руками Филь сложил, как мог, испорченный лист и сунул его себе за пазуху. Затем он собрал остальные, валявшиеся вокруг на полу. Пятно на столе он накрыл одним из них. Он еще успел вытереть чернила с пальцев о портьеру, когда в коридоре раздались увесистые шаги и на пороге выросла Руфина.

Вторая дочь семьи Фе превышала размерами всех сестер, здоровье из неё прямо перло. Румянец у неё был, будто она мазала щеки свеклой, а коса на груди могла соперничать толщиной с причальными канатами крупных кораблей. И еще она была добрая. Однажды она спасла Филя от местного задиристого петуха, пнув того так, что тот пересек двор со скоростью камня из пращи.

— Слышь, — сказала Руфина. — Пошли, ты зачем-то понадобился матери.

Филь вдруг осознал, что успел нестерпимо проголодаться.

— А завтрак-то как же? — воскликнул он. — Я не кусал еще ничего!

По лицу Руфины он догадался, что где-то влепил ошибку. Ему стало интересно, в чем он ошибся, и он сразу утратил запал. Однако пока его держат тут взаперти и гоняют по замку, солдаты в кухне сожрут всё съедобное, оставив одно противное мясо марро!

Разгадав его переживания, Руфина вытянула из кармана сарафана красное яблоко. Взяв его, мальчик зашагал вперед по коридору.

— Этим меня не купишь, — пробормотал он мрачно через плечо.

Встреча с госпожой Фе была вернейшим способом испортить себе весь день. Филь подумал о том, как весело рассчитывал провести его, и скорбь его только умножилась. Однако тут он вспомнил что-то более важное, оживился и спросил не оборачиваясь:

— Э-э… Послушай, Руфина, а у тебя найдется мешок с завязками? — Как сказать «вещевой», он не знал. — Готов поменяться на яблоко!

— Да уж придумаем чего-нибудь, — раздался ответ за его спиной.

Филь просиял: в этом была вся Руфина, она никогда не задавала лишних вопросов. «Значит, скоро принесет что-нибудь, — подумал он, — и туда можно будет сложить что давно ожидало под кроватью: кусок вяленого марро, кухонный нож, гамур (особая смола, которая начинала светиться, если её как следует помять), штаны и рубаха Мервина — убитого сердарами сына госпожи Фе». Туда же следовало положить карту, пока кто-нибудь не заметил, как она выпирает у Филя из-за пазухи.

Вспомнив о похищенном сокровище, Филь ударился в панику: ему нельзя встречаться сейчас с госпожой! Они были уже у кабинета хозяйки, времени не оставалось. Недолго думая, Филь обернулся и выпалил:

— Ой, Руфина, что это у тебя над головой?

Девушка задрала голову, а Филь дунул в противоположную сторону. Когда он вернулся, совсем не сердитая Руфина спокойно поджидала его там, где он её оставил.

Г-жа Фе в кабинете читала длинный, свешивающийся до пола пергамент.

— Долго же мне пришлось поджидать вас, — недовольно проговорила она, скатывая документ. — Почему задержались?

Она кинула острый взгляд на мальчика. Лицо у неё было надменное и холодное. Не избавься Филь от карты, он стучал бы сейчас зубами от страха.

— Я смотрю, ты взопрел, так старательно учился. Куда он бегал? — спросила она Руфину.

Девушка ответила, показав на яблоко, которое мальчик продолжал сжимать в руке:

— В кухню.

— Я есть хочу! — поддержал её Филь. — Когда мне дадут есть?

— А позаниматься ты успел? — вместо ответа осведомилась у него г-жа Фе. — Перо, как я вижу, ты до сих пор не научился правильно держать.

С шести лет зная, как держать перо, Филь хотел возразить, но передумал. Спрятав ладони за спину, он уставился в пол, машинально сосчитав в очередной раз, что за такой ковер можно выменять табун лошадей.

— Отправляйся к Ирению и спроси, всё ли готово, — сказала ему г-жа Фе. — Потом делай, что хочешь. Эша останется с тобой в Хальмстеме, а когда мы вернемся, я проверю, что ты выучил за эти два дня. Усвоил?

Последний вопрос Филь не понял, но кивнул и поспешил вон. Еще одно небывалое дело — проверка его знаний госпожой! Закрывая дверь, он услышал:

— Руфина, подожди… Эша сегодня рисовала? Что именно?

Позавтракав хлебом с сыром — единственным, что нашлось в кухне съедобного после прожорливой солдатни, Филь выбежал во двор, где уже царила суматоха.




— 3 —


«Ошибка всей жизни Арии Фе заключается в том, что она приняла мальчика за сердара, всеми доступными её характеру способами вымещая на нем свою к ним ненависть…»

    

Императорский Ментор, из рапорта Совету,



    

Расследование Кейплигской трагедии






Суматоха была дурная, без видимой причины. Все носились как угорелые, будто разворошили осиное гнездо. Карету еще не закладывали, она стояла в сарае. Зато солдаты были здесь все, как один, толкаясь и мешая друг другу. И, будто их было мало, среди них мелькали чужие в зеленых беретах. Этих Филь раньше не видел.

— Эй, малец, не путайся под ногами! — раздался за его спиной густой бас.

Не успел Филь посторониться, как получил по уху древком копья от проходившего мимо «зеленоберетника». Вжимаясь в стену, мальчик огрызнулся:

— Сам глаза шире разуй!

Проскользнув мимо конюшни, Филь нырнул в кузню.

— Можно, я у тебя облегчусь? — спросил он Ирения, имея в виду конечно же «передохнуть».

Кузнец накачивал мехи горна. В кожаном фартуке, голый по пояс, он был черен от копоти и угольной пыли. Он глянул на Филя через плечо:

— Зайди вечером, я занят!

Схватив щипцы, он стал вращать ими что-то ослепительно яркое в горне.

— Хозяйка пожелала узнать, готово ли, — напомнил ему Филь. Потирая ушибленное ухо, он раздумывал, стоит ли просить разрешения постучать молотком по горячему металлу. Бывало, что кузнец позволял.

— Скажи, что принесу в полдень, — кратко ответил Ирений.

Он явно заканчивал срочную работу. Делать было нечего, Филь поворотил к выходу.

— У-й-й… Забери тебя сатана! — взвыл он, шибанув голень о ларец у косяка. Пока Ирений окончательно не заперся у себя в кузнице, этот ящик тут не стоял!

Толчея во дворе достигла размеров, будто вот-вот разразится война. Филь смекнул, что надо убираться, пока не заработал по второму уху. Но для этого надо было пройти по узкому мосту, а у него торчала толпа солдат и пялилась на лес, стволы которого до середины скрывал туман.

За мостом трое солдат окружили лежавшего на песке зверя, смахивавшего на волка. Ноги и пасть у него были необычно длинные. Филь в недоумении застыл у ворота. Рядом кто-то тихо рассмеялся, тронув его за рукав.

— Закрой рот! Муха залетит, — шепнула ему Габриэль.

От неожиданности он дернулся — девочка стояла прямо за его спиной. Она была его ровесницей и следовала за ним, куда бы он ни пошел, чем иногда крепко его донимала.

Не считая нужным обременять себя приветствиями, Филь спросил её:

— Слышь, а что там за чудище? Откуда взялось?

Габриэль сразу разгадала его намерения.

— Не ходи туда! Папа говорит, нам нельзя подходить к лесу, когда стоит такой туман!

Туман, однако, интересовал Филя меньше всего. Он протиснулся сквозь толпу и побежал по мосту. Габриэль поспешила за ним.

— Ты что, не боишься? — крикнула она. — Говорю тебе, туман!

Отмахнувшись от неё, Филь приблизился к зверю. Что б это ни было, это был не волк. Клыки зверя были темно-серые, а глаз не было вовсе — вместо них белела мерзкая скользкая плесень. Филь попятился.

Один из солдат сказал предупреждающе:

— Ты, малой, в самом деле, осторожней. Бывали случаи!

— Так он ведь мертвый, — неуверенно возразил Филь.

— Бывало, что и мертвый вставал.

— А что тут случилось? — озабоченно спросила солдата Габриэль. — Он не ранил никого?

— Нет, эту тварь сняли в прыжке, теперь повезем в столицу. Двоюродный братец нашей будущей императрицы всем обещает за них денег. Что он с ними делает, одному О́дину известно!

— Говорят, он повредился рассудком после возвращения из Запретных Земель, — сказал другой солдат.

— Его старший брат тоже не подарок, — с ухмылкой заметил третий.

Погруженный в размышления Филь оторвался от созерцания мохнатой туши и обвел глазами лес. Ночной побег уже не казался ему доброй идеей. Он глянул вдоль береговой линии:

— Что ж, тогда нечего время терять.

Прищелкнув языком, мальчик бодро зашагал обратно в замок.

— Какой ты всё же поросенок, Филь! — прозвенел голос за его спиной. — Вечно ты так, никогда не объяснишь ничего! Что ты там увидел, что тебе приспичило возвращаться? — нагнав его, затараторила Габриэль. — А я думала, мы в грот сходим до отъезда! Вот куда ты спешишь сейчас, скажи!

Филь придержал шаг: мысль про грот была неплохая. Заодно можно присмотреть место, куда спрятать мешок, а в карту он наглядеться успеет.

Он сказал, оборачиваясь:

— Тебе туда не разрешают. Матушка по шее надает, забыла её обещания?

Габриэль фыркнула независимо:

— Вот еще! Она просто тебя опасается, потому что ты походишь фигурой на Мервина, только волосы у тебя светлые. Она думает, что тут дело нечистое, а еще она думает, что ты можешь быть сердаром.

Филю это было неинтересно. Он уже слышал от Руфины, что сердарами здесь называли местных разбойников, известных своей живучестью. А про всевозможные страхи госпожи Фе не наслушаешься. Тут ему пришло в голову, что, возможно, город на карте был Кейплиг, а затеряться в столице ничего не стоит.

— Габриэль, а сколько ехать на лошадях до вашего Кейплига? — спросил он.

— Долго, не меньше восьми часов!

Шевеля губами, мальчик посчитал, что это два дня пешком. С ночевкой в лесу, где водятся волки. Которые вряд ли испугаются его кухонного ножа.

У Филя в груди появилось чувство, что его самого обложили как зверя. То-то никому нет дела, где он ходит тут целый день!

— Что ж, тогда пойдем в твой грот, — разочарованно сказал он.




Они повернули от моста налево. Один из солдат крикнул им что-то, но Филь пропустил это мимо ушей.

— Габриэль, а твой отец богатый? — осторожно поинтересовался он.

По мнению Филя, одеваться к празднику следовало во всё нарядное и вообще как-то готовиться. А тут нагнали солдатни и на этом закончили. Да и хозяйка не выглядела женщиной, собирающейся на торжество.

— Да что ты! — воскликнула Габриэль. — Есть куда богаче. А у нас, кроме дома на Хальмстемской дороге, и нету ничего.

— Как это нет ничего? — удивился Филь, но сразу спохватился. — П-подожди! Какой дом на Хальмстемской дороге?

Габриэль ответила:

— На полпути в Кейплиг, направо по развилке.

Сердце Филя подпрыгнуло от радости. Он решил, что попадет туда во что бы то ни стало и переночует там. Мальчик прибавил шагу. Габриэль сказала:

— Там наша усадьба, её Руфина очень любит, а Эша с Лентолой не выносят. Потому что в ней можно с ума сойти от скуки, и нет соседей. Ну, кроме одного чокнутого старикашки. А замок… Он совсем нам не дом, он принадлежит Империи, и мы живем в нем, только пока папа на службе, а на зиму мы перебираемся в Кейплиг.

Западный ветер нанес в бухту кучу водорослей. Их крепкий запах заставлял детей держаться в стороне от кромки прибоя. Но рядом был лес, а Габриэль не желала подходить к нему близко.

Филь спросил, кивнув на погруженные в серое облако стволы:

— А этот туман откуда?

— Оттуда, — помрачнев, сказала Габриэль. — Когда он появляется, нас никуда не пускают! Если до обеда не уйдет, придется ехать под охраной Почтовой гильдии, а это полная тоска. Они летят без остановок так, что все кости потом болят. Я как увидела их береты, сразу всё настроение пропало!

Филь хмыкнул: об «оттуда» он тоже был наслышан. С первого дня его здесь кормили сказкой, что он якобы очутился на другой стороне земли. И что этот край полон злодеями, у которых разве что голова не отрастает сама, а также всякой нечистью. Беспредметными мечтаниями Филь не страдал, и потому эти откровения его не трогали. У него были доказательства, что слабый ум не чужд семье Фе.

Косоглазая Эша хоть щелкала числа как орехи, зато явно была не от мира сего. Иногда никто не понимал, что она такое говорит. Имелась еще психованная Лентола и пугливая Габриэль. Да и г-жа Фе была хороша — хотя прошел уже месяц с появления Филя, она продолжала кидать на него недобрые взгляды, подозревая в нем ребенка сердаров, и всё лишь потому, что он пережил штормовую ночь. Поэтому Филь не собирался доверять никому из них, а то он сам превратится в Лентолу или, что хуже, в госпожу Фе.

Скала с исполинским гротом была уже близко: оставалось подняться на заросший можжевельником склон и осторожно спуститься, потому что выходящая к замку сторона круто обрывалась в море.

Подойдя к гроту, Габриэль поморщилась:

— Фу-у!

— Что такое? — спросил её Филь.

— Как тут воняет! Словно гнилыми объедками…

Девочка в нерешительности остановилась, но Филь бестрепетно шагнул в полумрак. В гроте в самом деле пованивало. Габриэль придержала его за руку.

— Не ходи дальше!

— Чего это ради? — возмутился он.

Девочка глянула на него в затруднении.

— Говорю, тебе туда не надо! Ты не поймешь.

— Ну, это мне решать!

— Филь, погоди!

Не обращая на неё внимания, он поспешил вперед. Однако, когда они вдвоем достигли середины пещеры, из её темного угла раздалось приглушенное рычание.

От страха Филь замер на месте.

— Что это? — прошептал он чуть дыша.

На него смотрели два красных глаза. Глаза принадлежали больной лисе. Она вся тряслась, словно готова была издохнуть в любой момент.

— Ну во-от… — скривилась Габриэль. — Как я и говорила! Ты что, лис не видал? Она не убежала от тумана и теперь умрет!

Поняв, что Габриэль не испугана, Филь тоже постарался взять себя в руки.

— Лиса умрет, потому что не убежала от тумана? — проговорил он недоверчиво.

Габриэль тут же подкинулась:

— Ты еще поспорь, ты ничего не понимаешь! Мама запретила тебе говорить, она хочет сама рассказать, и теперь мне попадет. Это не лиса, это мелюнга!

Лиса-мелюнга сделала движение, будто её сейчас вырвет. Филь тряхнул головой, думая, что ему кажется — зубов в пасти животного было в два раза больше обычного. И часть из них шевелилась!

Животное взвизгнуло и заскребло лапами, будто готовясь к прыжку. Затем непостижимым образом оно вдруг оказалась у них за спиной. Филь покрылся испариной: из раззявленной пасти лезло что-то скользкое, со своей пастью и ногами.

Он цапнул Габриэль за руку. Девочка попробовала вырваться:

— Да ничего она не сделает!

Филь её не отпустил. «Лиса, может, не сделает, а эта тварь сделает!» — подумал он и быстро оглянулся: дорога на другую сторону грота была свободна. Филь хотел сказать об этом, но не смог разжать зубы — он лишь выбил ими длинную дробь. Покрепче сжав руку Габриэль, он потянул её за собой.

— Филь, ты двинулся! — воскликнула она возмущенно. — Ты накличешь беду! Ой, какой ты дурень! — сопротивляясь, орала Габриэль. — А-а! — завизжала она под конец.

Она сумела вырваться, только когда они уже падали в море. Вынырнув, Филь увидел её, распластавшуюся на воде. Он догадался, что неудачный удар о воду вышиб из неё дух. Не успев испугаться, мальчик вспомнил, что в последний момент заметил несшуюся к ним по глади бухты шлюпку — спасение было рядом.

В самом деле, на них тут же надвинулся деревянный борт, и чьи-то руки втащили Габриэль в шлюпку. Филь услышал, как она там отрывисто кашляет. Затем другая рука сгребла мальчика за шиворот и выдернула его из воды. А потом, не успел Филь обрадоваться, ему влепили оглушительную затрещину.

* * *


— Ему десять лет, значит, пять плетей, — проговорив это, г-жа Фе скрылась в замке.

В толпе, заполонившей двор, охнули. Вывернув голову, Филь заметил Ирения с кнутом в руке. Он сам стоял, привязанный за руки к кольцу в крепостной стене.

Мальчик потеряно огляделся: кроме Руфины и поварихи Момо, все смотрели сурово на него. В шлюпке он пытался объяснить, что случилось, но у него ничего не вышло. Слова звучали в его голове, да не доходили до языка. Он так и не смог произнести ни слова, беспомощно мыча всю дорогу.

Габриэль во дворе не было. После того, как её внесли в замок, Филь её не видел. Всё, что он видел сейчас, это стену перед собой да людей, которые не испытывали к нему сочувствия.

Ирений размахнулся, Филь крепко зажмурился. Затем к его спине будто прижали раскаленную кочергу. Но тут двери в замок распахнулись, и Габриэль птицей слетела с крыльца.

— Он спасал меня, он меня спасал! — закричала она. — Он глупый, он ничегошеньки не знает, он тут всего месяц живет!

Следом за ней на ступенях появилась г-жа Фе. Габриэль метнулась обратно.

— Ты, это ты виновата! Отчего ты запрещала говорить ему про демонов?

Хозяйка жестом остановила кузнеца, изготовившегося ко второму удару.

— Я хотела посмотреть, как он станет реагировать, но не находила удобного случая, — сказала она невозмутимо. — Тебя спасал? Хорошо. Руфина, займись этим спасителем, будем считать его достаточно наказанным… Ирений, — позвала она, — ты мне нужен!

* * *


Из кухни во двор сновали работники. Чтобы никому не мешать, Филь стоял на скамье в углу перед Руфиной, которая мазала ему спину жгучей мазью, приговаривая:

— Не стоило тебе толкать Габриэль, прыгни она сама — и ничего бы не было. Вы же чудом не угодили на валуны! Мелюнги он испугался, дурачок! Думаешь, почему у нас нет скотного двора, а мясо сюда возят с самого Бассана? Потому и нет. Любят они скотину бессловесную, твари эти!

Когда кухня на время опустела, Руфина зашептала скороговоркой:

— Плохое здесь для тебя место, удирать тебе надо! Я видела во сне, плохо тебе будет. Пять лет — крайний срок, когда дитя способно вобрать в себя наши порядки, а тебе десять. Мать собиралась вышвырнуть тебя вон, когда поняла, откуда ты. Не сердись на неё! У нас есть легенда, что тот, кто ступит на этот берег после лютого шторма, рожденный под Плеядами сын моряка и каледонской ведьмы, принесет с собой многие беды!

Потеряв всякое терпение, Филь воскликнул, дернув больным плечом:

— Моя мать не ведьма, она родом из Эндоры, а мой отец совсем не моряк!

Легенда у них, скривился он. Хотели, чтобы ему влетело, так ему влетело, зачем еще ахинею нести? Вот он угодил в переделку! Филь засопел, пытаясь остановить слезы, навернувшиеся от болючей мази, а только этого ему сейчас не хватало.

— А кто ты по крови? — спросила его Руфина.

— Аскеман, — прошипел Филь сквозь зубы, снова дернув плечом. — Мы живем в Неаполе.

Руфина качнула головой.

— Ой, плохо! Аскеманов считают за чуму и божью кару, нехорошая кровь. Кое-кто даже думает, что наши сердары с ними в родстве. Как звали твоих отца и мать? — опять спросила Руфина.

— Буи и Мата Темпе, — высвобождаясь, буркнул Филь. — Это у вас черти в скалах сидят, у нас такого нет!

Натянув рубаху, он спрыгнул со скамьи и рванул к выходу, но угодил головой в брюхо главного повара, только вошедшего в кухню. Придержав мальчика за воротник, тот сказал:

— Руфи, твоя мать требует сорванца к себе, а тебе пора собираться в дорогу. Почтовые ждать не станут.

Филь сначала подумал, что госпожа совсем потеряла совесть, но затем встревожился: а ну, как она передумала и решила добавить? Ведь если не везет, так не везет! Ну, ничего, пусть они только уберутся отсюда, а он уж что-нибудь придумает. Его тревоги умножились, когда он услышал голос хозяйки, доносящийся из её кабинета.

— Ты пуны перепил? — спросила она раздраженно. — Мне кубок нужен до отъезда!

Ирений ответил:

— Прошу прощения, но я сделал всё, что в моих силах. Для завершения требуется два часа на полировку. Мальчишка отнял у меня время, а то бы я успел. Кстати, я его пожалел.

— Я заметила… Тебе понадобятся инструменты?

— Нет, всё можно доделать руками.

— Тогда быстро собирай свое добро, ты поедешь с нами.

— А кто останется за локумтена? — спросил Ирений.

— Никто, — сухо ответила хозяйка. — Это пустая традиция.

— В неё верят люди!

Вздохнув, г-жа Фе помолчала.

— Иди-ка ты лучше собирайся, — произнесла она отрывисто. — А локумтен — моя забота!

Не желая, чтобы его приняли за подслушивающего под дверью, Филь распахнул её так, что угодил створкой по пальцам Ирения, стоявшего у порога. Ларец, который кузнец держал в руках, выпал.

Не успев как следует позлорадствовать, Филь обомлел: на ковре перед ним лежал сияющий золотом кубок. С его дна, заполированный с ним вровень, сверкал зеленый драгоценный камень. Он был как большой светящийся глаз.

Хозяйка метнула в Филя взгляд, который говорил, что эта неприятность взбесила её посильнее, чем происшествие с Габриэль.

— Ирений, — сказала она, поднимаясь во весь немалый рост. — Я думаю, мы нашли нам локумтена… Поди-ка сюда, — подозвала она Филя. — Сейчас ты будешь принят в нашу семью!




— 4 —


«Не следует недооценивать влияния сестры Эши на Филя. Она всегда была с ним откровенна, разве что не всё договаривала до конца. В силу своего происхождения она была вынуждена скрывать многое, что видела ясно, в том числе от нас…»

    

Габриэль Фе, Детские воспоминания,



    

Из архива семьи Фе






Натирая мелом тетиву малого арбалета, Филь сидел на ступенях главной лестницы, наблюдая, как Эша крепит к мосту очередную мишень.

— Готово, — доложила она. — Можешь стрелять!

Девочка потрепала за холку охранную собаку, крутившуюся во дворе. Замок был заперт, мост поднят, собаки выпущены из Хранилища. Трое солдат, оставленных с детьми, наливались на кухне пивом.

— Ты сначала уйди оттуда, — сказал ей Филь. — Лучше иди сюда. А то я могу угодить в тебя.

— Там сильно жарко, — возразила Эша, — а здесь я в тени. Давай стреляй!

— Не буду, пока не уйдешь!

Эша смерила его задумчивым взглядом.

— Филь, — сказала она, — удивительно, что ты считаешь себя в состоянии попасть в меня вместо мишени. Если, конечно, ты именно этого не хочешь. Ты хочешь в меня попасть?

— Нет! — Филь оторопел.

— Тогда стреляй. Твой средний результат за утро — четыре целых, пять десятых. Мишень висит в метре от меня, чего ты боишься?

Филь проворчал, вскидывая арбалет:

— Чертова девчонка.

Эша, однако, отличалась отменным слухом.

— Не надо поминать демонов всуе, — проговорила она назидательно. — Ты знаешь, как у нас с этим.

Отдача толкнула мальчика в плечо, стрела задрожала в центре мишени. От испуга, что угодит в Эшу, Филь побил собственный рекорд.

— Я примерно на это и рассчитывала! — захлопала Эша в ладоши.

Всё одно тронутая, думал Филь, растирая себе плечо и собираясь с силами перед тем, как опять браться за зарядный рычаг.

Раскачав стрелу, Эша вытащила её из плахи, затем пригвоздила свежую мишень прутиком к щели. Филь считал, что это дорогое удовольствие, когда можно обойтись куском мела, но Эша считала иначе. Она заявила, что каждый день изводит уйму бумаги на рисунки и пока никого не разорила.

Солдаты на заднем дворе затянули песню. Филь протянул Эше заряженный арбалет.

— Теперь ты!

Она улыбнулась ему рассеянно.

— Филь, если ты хочешь устроить соревнование, то соревноваться тебе придется в одиночку, поскольку я в нем не заинтересована. И вообще на сегодня хватит, я полагаю.

На сей раз Эше не удалось вытащить стрелу неповрежденной, наконечник остался в плахе.

— Придется идти в кузню, — расстроилась она. — Без клещей не вытащить!

— Вот еще, — возразил Филь. — Пусть торчит, невелика потеря.

Эша вздохнула:

— Это бумага у нас не стоит ничего, дядюшка Хо привезет сколько скажешь. А наконечники Ирения стоят дорого. Почтовая гильдия выкупает их без остатка, оставляя охране крохи. Так что пошли, Филь, в кузню!

Мальчик пожал плечами и, бросив арбалет на ступенях, двинулся за ней.

— А чего ты рисуешь? — спросил он. — Ты художница, что ли?

Эша охотно ответила:

— Я нервная, родилась мертвой, меня с трудом оживили. Рисуя мертвецов и разбитую посуду, я успокаиваюсь. Иногда бывает так страшно, так страшно, буквально рисую под столом!

Девочка искоса глянула на Филя, и один её глаз съехал к переносице. Глаза у неё были большие, длинные и темно-серые.

— Гм, — сказал Филь, невольно отводя взгляд. — А с чего это Ирений отдает наконечники на сторону?

— Зря удивляешься, — сказала Эша, — Ирений — независимый кузнец. Между ним и папой нет разницы, они оба на службе так же, как местная кухня. Лишь охрана подчиняется папе, потому что он платит им из выделенного ему бюджета и нанимает только тех, кого считает нужным.

— А как же торговцы с ремесленниками? — не поверил Филь. — У них что, нету своих цехов?

— Есть, конечно! И у тех, и у других, и по надзору над территорией, но Ирения никуда не примут, потому что он умеет делать то, что другие не умеют, и плевать хотел на всякие секреты.

Мальчик поразился: «Чего он такого умеет?». Филь не видел, чтобы кузнец делал что-то особенное. Оси, бывало, ковал и подковы менял, разве что кубок тот был необычен. Правда, при известной сноровке изготовить его тоже было нетрудно — ни гравировки, ни инкрустации, гладкий и простой. Вот разве что изумруд!

Тот изумруд не давал Филю покоя. Такой камень стоил целого корабля. Мальчик раздумывал со вчерашнего дня, как выведать у Ирения, где он его добыл. Может, там еще осталось? Стать владельцем корабля и снова выйти в море, сбежав из этого места, населенного скорбными на голову людьми, которым даже не знаешь, когда верить, это будет здорово!

Надо только дождаться семейку, исполнив клятву, превратившую его в нечто вроде живого оберега. Раньше нельзя — Филь проворочался полночи, но не сумел на это решиться. Что-то зацепило его в вынужденной клятве, и теперь при одной мысли о побеге у него холодело в груди.

Ладно, два дня ничего не меняют, подумал он. Так и быть, он просидит тут сколько нужно, охраняя Эшу со стрижеными под мальчишку волосами и ногами, сильно похожими на червяков. Старше его почти на три года, она даже в росте отставала от него.

— Ирений наш первейший лучник, — отозвалась Эша, уловив на лице Филя непонимание. — Мастер, который делает оружие.

— А-а! — протянул Филь насмешливо.

Хромой лохматый кузнец знает что-то, чего другие не знают, не будучи цеховым, в это он не верил. Невероятней была только история про собак, охранявших в Хранилище бассейн с ядовитой жижей, которую здесь называли Сотерисом.

Будто Филь не знал, что они там охраняют. Как бы ни был он измотан борьбой со штормом накануне дня, когда попал сюда, но тяжелые связки золотых цепей на стенах Хранилища успел разглядеть. Тех самых цепей, что таскали на себе собаки. Да еще тьму холодного оружия, которым можно вооружить армию.

Эша чего-то не договаривала, как все они. Сначала Габриэль, потом Руфина, теперь еще она. Отец предупреждал его остерегаться сумасшедших, а здесь все были сумасшедшими. Одним словом, Филь влип, как никогда еще не влипал. Он поймал себя на мысли, что думает это на местном языке, и разозлился. Уже и в голову ему они залезли!

В жарком воздухе дрожало марево, но в кузне было прохладно. Эша показала на длинную железяку в углу, закрученную в поросячий хвостик.

— А вот эту я сотворила!

— Брешешь! — выпалил Филь.

Девочка немедленно сдвинула облезлые брови:

— Филь Фе, выбирай выражения!

— Какой я тебе Филь Фе? — взвился он. — У меня есть своя фамилия!

— Филь Фе, — перебила Эша упрямо. — Тебя не заставляли произносить клятву. Так что, пока мы не соберемся опять, ты полновластный член семьи. А в настоящий момент еще и хозяин замка, за исключением Хранилища. Не веришь — дай приказ собакам, они его исполнят.

Проглотив возражения, Филь пробормотал:

— Вот еще, ради трех дней менять фамилию!

Он схватил клещи, стоявшие у бочки с салом, и вышел во двор. Эша склонилась над кучей угля, насвистывая что-то.

— Охраняй! — сказал Филь встретившейся ему собаке, мотнув рукой в сторону кузни.

Вильнув обрубком хвоста, пес послушался. Мальчик поймал себя на мысли, что почти не удивился.

Вернувшись с добытым из плахи наконечником, он застал Эшу за странным занятием: она сгребала лопатой уголь в сторону.

— Вот хорошо, что ты пришел, — обрадовалась Эша. — Подержи открытой дверь, а то я не вижу!

Пыхтя и потея, она орудовала как заправский землекоп.

— А что ты делаешь? — спросил Филь, ставя клещи на место. — Ищешь получше кусочек для рисования? Так эта маленькая куча, на кухне куда больше!

Он хотел забрать у неё лопату, но Эша ему не дала. Утирая пот с чумазого лица, она пропыхтела:

— Я сама! В страданиях душа совершенствуется. Правда, лицо от этого выглядит неважно…

Она отшвырнула лопату и воскликнула:

— Нашла!

Эша расчистила руками освободившееся пространство, и глазам детей предстал квадратный люк, закрытый деревянной крышкой. Филь задрожал от волнения: под крышкой был потайной ход, что еще там могло быть? Кузнец устроил его, чтобы выбираться незамеченным из замка.

В следующий миг поток мыслей захлестнул мальчика. Зачем кузнецу это делать? Никто не станет маскировать ход, не будь у него что-то на уме. А может, Ирений — контрабандист? Хальмстем запирают на ночь, а днем новых входящих проверяют жезлом Арпонисом. Габриэль рассказывала, что от него ничего не скроешь. Или Ирений задумал стащить что-нибудь? Или хранит там что-то, что надо держать подальше от чужих глаз. Вот здорово, если он хранит там драгоценные камни!

Эша приволокла лом от ящика для отжига и с помощью Филя воткнула его в щель в полу. Мальчика посетила очередная мысль, и он так приналег на лом, что люк выскочил из углубления как пробка. Тяжелый лом юркнул в дыру.

Из-под пола кузни послышался треск и глухой удар. Эша сняла с полки кусок гамура. Смола оказалась старая и давала совсем мало света. Дети осторожно спустились в подпол по лестнице, одну из перекладин которой сломал лом.

— Всыпет нам Ирений, — сказал Филь, — прямо этой сломанной перекладиной!

Мысль, что теперь можно дать деру, едва семейка въедет в замок, заставляла бурно биться его сердце.

— Не всыпет, — отозвалась Эша. — Я склонна полагать, что права и ответственность идут рука об руку, так что сейчас ты хозяин, проверяющий владения. В крайнем случае я поведу бровью, заломлю руки и дрожащим голосом попрошу прощения. Я не столь беспомощна, как моя единоутробная сестрица! Тебя что, расстроила сломанная лестница? — спросила она, заметив, как Филь, оглядевшись, спал с лица, поняв, что обманулся в своих ожиданиях.

Никакого прохода здесь не было. На земляном полу валялась прикрытая рогожкой незаконченная поковка, на которую упал лом. На стене в кожаных петлях висели пять Арпонисов — непременный атрибут местных пастухов. У другой стены приютилась полка с выложенными на ней хлебцами кузнечных сплавов. Больше в тесном подполе не было ничего.

Холодными пальцами Эша взяла мальчика за руку.

— Филь, под нами скала, в ней ничего нельзя прорыть, — проговорила она успокаивающе. И добавила, едва тот дернулся спросить, с чего она взяла, что он ищет что-то такое: — Я давно догадалась, что ты хочешь удрать.

Эша не отпускала его, и Филь вырвался сам.

— Ничего я такого не хочу! — воскликнул он раздраженно. Он утерял настроение, а её слова только сильнее разбередили ему душу. — Пошли отсюда!

Однако девочка зачем-то присела у полки, разглядывая хлебцы сплавов.

— Подожди минутку… Этот сделан в Голконде, — пробормотала она. Помяв в ладонях гамур, она глянула на клеймо соседнего. — А этот вутц из Пуланта. Хм, дорогие игрушки у нашего кузнеца! Однако хотелось бы знать…

— Пошли, говорю! — не выдержал Филь.

Эша не слушала его. Продолжая бормотать, она ходила от одного вутца к другому. Филь выбрался наверх и, нетерпеливо притопывая, наблюдал, как она методично осматривает поковку под лестницей, затем накрывает её рогожкой.

— У меня заволокло тучами место, которое думало и понимало, — рассеянно сказала она, выбираясь наверх и помогая Филю поставить люк на место. — Зачем он тогда зажигает горн по ночам?

Мальчик взялся за лопату.

— Откуда знаешь?

— А я страдаю бессонницей, — ответила Эша, прислонясь к косяку, — говоря в тонких линиях, не углубляясь. Так что ночная жизнь Хальмстема для меня не секрет. Не то, чтоб он скрывался, но однажды я заметила, как Ирений сгребает уголь в сторону и лезет в подпол.

— Придумаешь невесть чего! — бросил Филь, размышляя, чего теперь ждать от Эши, когда она разгадала его намерения. — Он делал кубок по заказу твоей матери.

Филь решил, что проведет эту ночь на Дозорной башне. Едва семья покажется на дороге, он убежит прежде, чем Эша разболтает им обо всем. Глаза девочки тем временем подозрительно сузились.

— Кубок? А какой кубок, ты видел?

— Большой и зеленый, — брякнул Филь первое, что пришло в голову: Эша мешала ему думать.

Девочка поскучнела. Она стряхнула черную пыль с рук и подвинула сандалией пропущенные им куски угля.

— Что ж, тогда не грех пообедать, а затем посетить Хранилище, — вздохнув, проговорила она разочарованно.

— Зачем? — Филь воззрился на неё.

Он прислонил лопату к стене, и они вышли в полуденную жару. Известняк, выстилавший двор и стены замка, казался ослепительно белым. Со стороны подъемного моста доносился густой храп.

Эша хихикнула:

— Вынуждена признать, что использую тебя, чтобы разрешить накопившиеся у меня загадки. Всё лучше, чем плевать в потолок. Тем более, что это занятие порой здорово наскучивает, впрочем, как и битье мух.

Она вдруг замешкалась, повернулась и заступила Филю дорогу. Жутковато-пристально шаря глазами по его лицу, она проговорила:

— Ты совсем меня не слушаешь, ты по-прежнему занят своим побегом! Не ломай голову, я знаю, как тебе помочь. В Хранилище стоит ящик, куда отец запер мой Открывающий Путь, мы заберем его оттуда, и я открою тебе Врата. Ты откуда родом?

— Из Кампании, — ответил Филь, сраженный её проницательностью.

— Я открою тебе Врата, — кивнув, повторила Эша. — И ты окажешься у себя дома.

Филь растерялся: с чепухой от Габриэль и Руфины это не было связано. Эша знала, что говорила, и этим ставила его в тупик. Он еще ни от кого не слыхал здесь о Вратах.

— А что такое «Врата», как это? — выпалил он. — И как это я вмиг окажусь дома?

Эша удовлетворенно улыбнулась:

— Об этом мы поговорим за обедом!




Кухонный стол покрывали останки копченой селедки, павшей жертвой солдат, которые теперь храпели на главном крыльце. Пообедав вареными яйцами, двумя селедками и хлебом, дети поднялись на Главную галерею.

— От такой еды спятить недолго, — проворчал Филь, прислушиваясь к бурчанию в своем животе. — Зачем вы отпустили поваров?

Вечный недостаток еды выводил его из себя. Еду завозили с Бассана, однако, будь строители Хальмстема посообразительней, они могли бы отодвинуть восточную стену вглубь горы подальше от замкового корпуса, а на освободившемся месте разбить огороды, которых Хальмстему сильно не хватало.

— Кухня и охрана меняются раз в месяц, так заведено, — безмятежно ответила Эша. — Не переживай, завтра они возвращаются! Ты поешь как следует, потом я выведу тебя за мост, зажгу Врата и ты вернешься к себе домой. И вяленое мясо тебе не понадобится, — ухмыльнулась она.

Филя как громом ударило: знает! И о мешке она знает! Не-ет, с этой девицей надо быть настороже, рано он развесил уши!

Когда они подошли к дверям Хранилища, охранявшие его псины встали и оголили клыки, но угрожающего рычания не последовало. Дети осторожно шагнули под купол помещения.

Посередине зала находилось каменное, покрытое барельефом кольцо шагов сорок в поперечнике. Кольцо было высокое, Филю по плечо. Внутренность его была заполнена густой серебристо-голубой жидкостью, тем самым Сотерисом.

На полукруглых стенах зала висело оружие всех видов и размеров, а также собачьи ошейники в виде свитых вместе широких колец желтого металла. Это было не золото, как сказала Эша за обедом.

Освещать Хранилище не было нужды, Сотерис давал достаточно света. Свет был холодный, не похожий на свет факелов, освещавших тоннель, который начинался на противоположной стороне бассейна.

Едва Филь завидел тоннель, по коже мальчика побежали мурашки: на том конце была дверь, через которую он проник в Хальмстем месяц назад. Не чуя под собой ног, мальчик рванул туда.

Он успел позабыть, какой длинный был этот тоннель. Добежав до его конца, Филь дышал, как загнанная лошадь. Подобную работу могли провернуть лишь демоны, тут он не сомневался в словах Эши. Однако «дверь», которую они когда-то соорудили, оказалась заперта.

Перед Филем была каменная стена, которая съехала в тот день в сторону. Что ж, проверить её требовалось, отрицательный результат — тоже результат. Филь внимательно оглядел невинную на первый взгляд стену и зашагал назад.

Эшасидела, поджидая его, на краю каменного кольца и болтала ногами. В руках она держала маленькую морскую раковину.

— Ничего не поняла, — сказала она, завидев Филя. — Где была собака зарыта, что именно послужило толчковой ногой для твоего бегства… Осталась в смятении!

Филь против воли улыбнулся:

— Проверял, надежно ли заперта Граница!

Эша спрыгнула на пол, хмыкнула и направилась к выходу.

— Две копченые селедки, одно яйцо и полхлеба питают тело, но не способствуют остроте ума! Какую часть из моей речи на кухне ты пропустил? Или я не говорила, что Внутренняя Граница откроется теперь только в следующем году?

Филь почувствовал, как его уши заливаются краской.

— Однако проверить-то стоило!

— Филь Фе, — бросила ему Эша через плечо, выходя в залитый солнцем коридор, — ты прирожденный Фома Неверующий. Когда-нибудь ты жестоко за это поплатишься!




— 5 —


«Вся энергия маленького Филя была направлена на познание мира. Он не искал в нем себе место, он смотрел шире…»

    

Императорский Ментор, из рапорта Совету,



    

Расследование Кейплигской трагедии






Положив вещмешок под голову и раскидав руки, Филь лежал на теплой после жаркого дня крыше башни. Небо над ним было глубокого черного цвета, усыпанное точками звезд.

Прямо на него смотрел злым глазом Альдебаран, рядом успокаивающе мигали Гиады. Правее и выше Гиад пылали Плеяды. С наступлением осени они всё выше всползали по небосклону. Филь много раз слышал от отца, что когда мощь Ориона погонит их с неба, в море лучше не выходить.

Филь знал звездное небо как свои пять пальцев. Писать, считать и прокладывать курс кораблю его не надо было учить. Эти науки были вбиты в него отцом при помощи розог на суше и пенькового конца в море. Тот повторял: это всё, что нужно человеку для достижения любых высот, и оттого был беспощаден.

Это отец родился в кульминацию Плеяд в полночь. А его мать, бабку Филя, сколько он её помнил, все принимали за ведьму. Её схоронили два года назад, но мальчику еще долго мерещилось темное лицо под спутанной паутиной волос в углу их дома, где она любила сидеть. Да еще вечно шептала что-то про себя. Сына она не любила, а к Филю относилась и того паршивей. Так что он лишь обрадовался, когда она умерла. Сколько ей было лет, он не знал, но отца она родила 50 лет назад.

Филь задремал, а когда проснулся, Альдебаран уже стоял высоко. Со стороны леса доносилось отдаленное приглушенное уханье филина. Ночное небо перечеркнула падающая звезда, и, приподнявшись на локтях, Филь чертыхнулся, потому что не успел загадать желание.

Небо перечеркнула другая звезда, однако Филю было уже не до желаний. Его ухо уловило посторонний шум: где-то тихо звякнула уздечка. Затем, одновременно с ударом тревожного колокола, заставившего мальчика подпрыгнуть, ночную тишину разорвал грохот цепей опускаемого моста. Рискуя сорваться вниз, Филь перевесился через башенное ограждение.

На полосе песка правей моста загорелась в кромешной тьме ослепительная точка, и потек от неё вверх и в стороны словно бы жидкий лунный свет. Свет озарил черного человека, одетого в рванину, держащего в поводу костлявую лошадь. Он опустил светящуюся точку на песок, и свет развернулся в ворота.

У мальчика перехватило дыхание, когда он догадался, что это должны быть те самые Врата. Человек недолго постоял перед ними, всматриваясь во что-то, и за секунду до того, как мост коснулся земли, прошел во Врата вместе с лошадью.

Филь ссыпался с башни и сбежал по мосту. Отоспавшиеся за день Кали, Али и Тови, в форме, с факелами в руках, стояли у места, где только что горели Врата. С ними была босоногая Эша, одетая в ночную сорочку. Кали водил над песком Арпонисом, Эша раздраженно ему втолковывала:

— Я не хочу критиковать твои умственные способности, но пора бы знать, что демон не пойдет сквозь Врата, потому что он умрет в них. А то зачем бы они стали строить Внутреннюю Границу?

Рыжий солдат смутился.

— Тогда кто это был? — спросил он, опуская жезл. — Не человек же?

Кали произнес это так, словно надеялся, что тут был человек. Грузный Али воскликнул:

— Конечно, сердар, кто еще одним махом зажжет Врата! После Кретона никого не осталось, кому это удается.

При упоминании сердаров лицо Кали закаменело. Эша смешливо заметила:

— Да, заботами Кретина Первого мы теперь тут как на острове. Сердары — чуть не наша единственная надежда!

— Попридержи язык, девочка, — тихо посоветовал ей Кали. — Родная дочь его взошла вчера на трон.

Эша хмыкнула, но возражать не стала. Али энергично покивал, соглашаясь. Его слезящиеся глазки уперлись в подбежавшего к ним Филя.

— А ты, малой, что делал на Дозорной? — с напором спросил он. — Дрых? Ударь ты в колокол раньше меня, мы бы его в два счета поймали. Мне с Мостовой далеко бежать, я всё бежал и думал: «Ну когда же? Ну когда же?». А этот, — Али ткнул коротким пальцем в долговязого Тови, — храпел в обнимку с воротом, вот и упустили!

— Может и хорошо, что упустили, — пробасил Тови, задумчиво махнув белыми, как у Филя, ресницами. — Не слышал я, чтобы их ловили. Зато слышал, что где прошел сердар, там валяются отрезанные уши. Да и мало их осталось, поумирали они. Люди говорят, мор прошел среди них — вроде демоны нашли на них управу.

— Хоть бы они друг друга перебили поскорей, — злобно прошипел Кали. — Во славу О́дина… Ладно, пошли обратно, пора мост поднимать!




Они поспешили к воротам, но Филь придержал шаг. Ему было о чем подумать, не выслушивая дурацких вопросов. Сердце мальчика стучало от возбуждения — Эша не соврала ему про Врата. И значит, вот как можно вернуться домой! Интересно, а обратно можно так попасть? Исходя из того, что он слышал, получалось — можно. Потому что дорог, которые ведут только в одну сторону, Филь не знал.

Он еще много чего услышал, что требовалось хорошо обдумать, оттого шагал не торопясь. Эша согласилась с Али, что Врата зажигать некому, хотя днем уверяла, что ей не составит труда переправить его домой. Значит, она сказала ему не всю правду, и Филь нюхом чуял, что за этим что-то скрывается. Что-то важное, а может, и опасное для него.

Единственный человек, который Филю никогда не врал, был его отец. Что он говорил, то и делал. Что обещал, то выполнял, несмотря ни на что. Но и легко отворачивался от тех, кто хоть раз его обманул. Филь так не умел, но тоже не терпел, когда его водят за нос.

Из отцовского опыта он знал — кто так делает, от тех не жди ничего хорошего, в нужный момент можешь остаться один. В этом не было ничего страшного, однако в компании веселей. Потому лучше быть в такой компании, где люди говорят, что думают. Еще лучше иметь кого-то, кому можно доверять, как самому себе. Вот тогда можно горы своротить!

Вот и получалось, что дела Филя дрянь. Ему тут все врут или, в лучшем случае, не договаривают. А предпринимать что-то, исходя из чужого вранья, значит, ставить капкан на себя. Захлопнут его в один прекрасный день, и ахнуть не успеешь. И обвинять некого — сам виноват.

Черти бродят у них, где вздумается, сами они лжецы законченные, а уж как друг к другу относятся! Местные порядки забавляли Филя, но он еще не задумывался о них. Пока не увидел Эшу в белой ночной сорочке. Это что же значит, что солдаты — тоже члены семьи? Большая у них, должно быть, семья! А то с чего бы девчонка вела себя как среди своих?

Императора она обозвала кретином, а Кали её оборвал. Ну и кто они друг другу? Не-ет, нечисто тут, и верить тут никому нельзя. Надо самому разбираться, что к чему, а еще лучше тикать отсюда, пока цел. Хоть не просто будет докопаться до них, но на деньги, что отец схоронил на черный день, Филь сможет безбедно жить многие годы.

Эша повысила голос, и мальчик против воли прислушался. Девочка спорила о чем-то с солдатами. Филь успел догадаться, что самый умный из них — Али, хотя начальник над этой тройкой — Кали.

Поддернув путавшуюся в ногах сорочку, Эша влетела на мост и встала у ворота.

— Из этого леса минуту назад вышел сердар, — произнесла она, раздраженно махнув рукой. — Если в нем были демоны, то теперь их там нет. Зачем нам поднимать мост?

— Таков порядок, — сказал Кали.

— А иначе мы не можем спустить собак, — добавил Али. — При появлении демонов они понесутся за ними. А без собак нам останется только постоянно быть на страже, не разлучаясь с Арпонисом. Ни поесть, ни поспать!

— Филь прикажет им остаться, — заметив мальчика, произнесла Эша заносчиво. — Правда, Филь?

Обязательно, подумал тот, неопределенно качнув головой. Если эти маленькие лошади его послушаются. Филь не боялся местных собак, но не понимал, зачем они такие большие.

— Они-то останутся! — усмехнулся Тови. — Но только пока демона не почуют. Малой не сердар, чтобы управлять собаками, когда рядом демоны. Это как усесться на бешеного коня!

Голос Эши вдруг сделался как ножом по стеклу, и Филь бросил прислушиваться. Чего прислушиваться, когда так понятно, что надо этой девчонке. А надо ей, чтобы мост был опущен, тогда она сможет выйти с Филем, когда поблизости никого не будет, и зажечь для него Врата. Вот только Филь уже не знал, стоит ли в них соваться. Да и мешок остался на башне, но мешок это ладно, хуже, что в его бедной голове опять кутерьма.

Мальчика раздирали нехорошие предчувствия. Что тут происходит, где он на самом деле? Эша ему, конечно, всё объяснила за обедом, но он, конечно, ничего толком не понял. Он только понял, что бывали случаи, когда во Вратах умирали, рассыпались в прах. Может, поэтому у них тут столько песка. А открыть Врата можно только вблизи замка, больше негде. Однако в Старый Свет, как Эша называла дом Филя, можно попасть куда угодно.

Сто лет назад тут, оказывается, всё было по-другому. Тогда тут правил Кретон Первый, чья престарелая дочь вчера взошла на трон, и разразился лютый голод. Чтобы люди не перемерли, император приказал раздать раковины, которые открывают Врата. Кто не хотел или не мог идти через Врата, те стали шастать туда-сюда через Внутреннюю Границу, ту самую дверь в пещере, которую демоны соорудили для себя, когда замок принадлежал им. Тогда-то, как сказала Эша, и настал сумасшедший дом.

Население Империи сгрудилось в окрестностях отдаленного Хальмстема. Среди людей появились разбойники, которые под видом торговцев пытались разнюхать, где что плохо лежит. Случился даже хазарский набег. А потом силы Сотериса иссякли — Эша уверяла, что он живой, — и Внешняя Граница стала сжиматься к замку. Вплоть до того, что открыть Врата стало можно, лишь стоя у стен Хранилища.

Тогда установились совсем веселые деньки. Считая, что, окончательно закрывшись, Врата больше никогда не откроются, люди ударились в панику. Они не могли решить, куда им надо. Народ носился туда-сюда с семьями, поклажей и скотом, распихивая друг друга, крики, драки, поножовщина, дети орут, им обрывают уши, колеса телег давят раковины — бедлам, короче. То время так и называют теперь — Великий Бедлам.

С того времени только сердарам удается быстро зажечь раковину. Внешняя Граница расширяется, но медленно. Среди людей не осталось почти никого, кто мог бы открыть Врата даже у замка, а когда-то это можно было сделать за многие мили от него.

Одно хорошо — какой-то умник забрел тогда сюда и притащил червя. Червю так понравилась местная почва, что он живет теперь тут повсюду, и где он живет, там всё растет как на дрожжах. Самого червя тоже можно есть, если припрет, только он безвкусный, тот самый марро. И еще говорят, умник оказался сердаром, потому что ни имени после него не осталось, ни кто он был — никому не ведомо. О сердарах ведь тоже ходят слухи, всё больше страшные, но никто их вблизи не видел.

Однако у сердаров хоть облик людской, но почему здесь не боятся демонов? Филя испугала какая-то мелюнга так, что он до сих пор избегает смотреть в сторону грота, а эти говорят о демонах, как об одичавших домашних животных. Эша даже замковый мост не хочет поднимать, будто не вчера вынесли из леса страшилище под видом волка.

И вообще, это место неизвестно где находится, и говорят тут на языке без названия, пусть он похож на латинский. Крупному торговцу без латинского не выжить, Филь убеждался в этом не раз. А местному народу он зачем, если они утверждают, что живут на другом конце земли? Тем не менее вся семья Фе, как один, свободно говорила на латинском.

Нет, нельзя ему домой, решил он. Разобраться надо сначала, что тут и как. Вот вернутся все в замок, и пойдет он отсюда разбираться. С людьми говорить, с теми же пастухами, учиться Арпонисом пользоваться. А потом можно и домой. Главное — держаться подальше от семейки Фе, чтоб опять не закабалили. И мешок не забыть забрать, и лучше прямо сейчас. То, что можно сделать завтра, нужно делать сегодня.

Филь пробежал по мосту мимо Эши и, не обращая внимания на её окрик, понесся к Дозорной башне. Небо на востоке уже розовело. Г-жа Фе говорила, что обратно они отправляются с восходом солнца, плюс восемь часов, так что он успеет поесть и отнести мешок в грот. Филь был спокоен: он знал, что должен делать, и по-другому быть просто не может.

Когда он бежал назад, опять прогудел тревожный колокол, а следом из-под покрова леса вынесся конный. Лошадь под ним была в мыле, сам он выглядел не лучше. Всадник влетел по мосту во двор и бессильно сполз с седла.

— Флавиона убита! — выдохнул он, принимая крынку с водой из рук подбежавшей к нему Эши. — Когда уже шла под мечами…

Опустошив крынку, он добавил:

— Среди державших мечи оказался сердар, он снес ей голову.

Толкавшиеся во дворе солдаты переглянулись. Эша ахнула:

— А что с Мастером? Он тоже должен быть там!

Прибывший взглянул на неё, будто только сейчас заметил. Лицо у него сделалось растерянное.

— Девочка, — сказал он, кладя ей руку на голову.

Эша сбросила его руку, почти ударив по ней.

— Я спрашиваю, что с моим отцом!

— Господин Фе погиб.

Лицо Эши стало одного цвета с сорочкой и, не успел никто ничего предпринять, она мешком повалилась на землю.




— 6 —


«Успехи мальчика в познании были выше средних. Он не блистал анализом, но удивлял способностью к синтезу. Учителю следовало торопиться, чтобы он не заскучал на полпути и не принялся совать свой нос, куда совать его было рано…»

    

Императорский Ментор, из рапорта Совету,



    

Расследование Кейплигской трагедии






Еще никогда в жизни Филь не чувствовал себя таким несчастным. Шагая за Ирением, он костерил про себя всех обитателей Хальмстема вместе с демонами и сердарами. Если бы мог, он лично придушил бы сейчас того сердара, который снес голову императрице. Но сердара прямо там порубили на куски, и от этого Филь только острее ощущал всю несправедливость жизни.

Всё было кончено для него. А потому он решил сразу, как выяснит, что понадобилось Ирению, пойти и сигануть с галереи. Филь плавал как рыба, и ему нужна была высота, чтобы надежно покончить с собой. Разбиться о волны, только бы не видеть больше этих идиотских ухмылок!

За прошедшие три дня солдаты и кухня, вернувшиеся в замок, вволю поиздевались над ним. То подавай им чистую форму, то утверди меню на обед, то подтверди свое согласие на захоронение останков г-на Фе в дольмене. И ведь не сбежишь, будь на то даже добрая воля хозяйки. Положено иметь лиц мужского пола в семье, и хоть тресни!

Встав на охрану императрицы, г-н Фе оказался принятым в её семью, и семейке Фе понадобился локумтен. Их собственный сын Мервин был убит год назад, а Ирений слишком долго чесался с кубком, и Филь попал как кур в ощип. Точнее, он угодил туда вместе с хозяйкой. Выражение её лица, когда она поняла, что совершила, Филь хранил в памяти как дорогой подарок. Он лишь жалел, что рядом не оказалось Эши зарисовать это на бумаге: девочка до сих пор лежала без памяти.

Латинское выражение «consensuomnium», означающее согласие, Филь за эти дни возненавидел до глубины души. Согласие мнений его и госпожи Фе требовалось каждый раз, как только вопрос касался семьи. Не было общего решения — вопрос оставался нерешенным. Филь разок проверил, что будет, упрись он решительно, и оставил весь замок без обеда.

Хотя спасение было рядом — требовалось единое решение всех, включая самого Филя, снять с него бремя и повесить его на того же Ирения. Но Эша, как назло, не приходила в себя.

Лентола за эти дни окончательно извелась. Филь слышал, как она вопила в кабинете матери: «Его надо хотя бы удалить! Не жить же с ним вместе, что за унижение!». Из кабинета Лентола вышла в красных пятнах и совсем потеряла человеческий облик, завидев мальчика. Её так перекосило, что, происходи это ночью, он спутал бы её с демоном.

Уроки Филь учил теперь один, с редкой помощью от Габриэль. Младшая дочь большую часть времени проводила в слезах и сердилась, когда Филь пытался её успокоить, ссылаясь на собственное сиротство. Только Руфина, казалось, получала удовольствие от происходящего. Филь не раз ловил улыбку на её лице, когда она была уверена, что на неё не смотрят.

У кузни Ирений бросил мальчику:

— Отпусти её! Махни рукой, пусть убирается.

Как оказалось, Филь забыл о собаке. Четыре дня назад он приказал ей охранять кузню, и бедная псина чуть не сожрала Ирения, когда, вернувшись сегодня из Кейплига, тот попытался войти туда.

Собака выглядела оголодавшей и тут же понеслась в конюшню к собачьим кормушкам. Филю стало стыдно.

— Ты заходил сюда? — поинтересовался Ирений, ступив в свои владения. Он повел глазами вокруг. — Что-то искал?

Его взгляд остановился на угольной куче, из-под которой виднелась крышка люка со свежим сколом на доске. Филь потупился.

— Забрал что-нибудь оттуда? — спросил кузнец оборачиваясь.

— Всё там на месте, — буркнул Филь краснея. — Мне просто стало интересно.

— А клещи тебе понадобились для чего?

«Ну память!» — поразился мальчик. Уж клещи-то он поставил точно туда, откуда брал!

— Вытаскивал наконечник от стрелы. Я у солдат брал арбалет пострелять. Слышал, ты делаешь хорошие наконечники.

Кузнец довольно хмыкнул в бороду.

— Хочешь научиться делать такие же?

— Еще бы!

Филь вытаращился на него, пытаясь скрыть удивление. Если кузнец пожелал бесплатно делиться знаниями ремесла, он не будет этому препятствовать.

— Тогда я жду тебя здесь каждый день после заката, — сказал Ирений и захлопнул дверь под носом у мальчика.

За обедом Филь старался не встречаться взглядом с присутствующими, уныло разглядывая стол. В который раз он не знал, что делать с этой пищей. Грибные корешки в горчичном соусе, салат из трав с имбирем, темные овощи, политые чем-то черным, — всё это выглядело крайне подозрительно. Филь взял ломоть хлеба и посыпал его солью.

— Никак опять послушническая трапеза? — улыбаясь, осведомилась у него Лентола. — Поститься полезно, но ты не затягивай пост, а то нас обвинят, что мы уморили голодом братца!

Последнее слово она произнесла так, что Филь едва не запустил в неё блюдом с синей жижей.

— Не делай ему больно только потому, что ты это умеешь, — с неодобрением произнесла г-жа Фе.

Хозяйка могла не встревать — Филь был не такой глупец, чтоб морить себя голодом. Сменившая Момо новая повариха, с которой он уже подружился, лепила сейчас для солдат котлеты, которыми Филь пообедает после того, как закончится этот «обед». Хотя котлеты повариха могла бы лепить поменьше размером!

— Попробуй хлеб с сыром, — посоветовала мальчику Руфина.

Филь покосился в сторону тарелки с чем-то белесым и весьма вонючим.

— Это уже когда-то съеденный сыр, — пробормотал он. Услышав, как Лентола поперхнулась, он добавил: — Ну, у него такой вид!

Девушка стрелой метнулась из гостиной, надсадно кашляя. Уткнув нос в пустую тарелку, Филь всей кожей ощутил, как над ним собираются тучи.

— Мама, а сколько мы здесь еще пробудем? — протрещала Габриэль со своего конца стола. — Когда мне начинать собираться? Ты сказала, чтобы я снесла мои и Эши вещи в одну комнату и готовилась к отъезду. А когда? И кто здесь будет новым Мастером?

Филь замер с ломтем хлеба в руке. Он понятия не имел, что они должны будут скоро уехать. Интересно, а почему ему не доложили? Как стирать чьи подштанники в каком порядке, так без него никуда, а тут словно воды в рот набрали!

— Флав, кто еще, — ответила г-жа Фе довольно холодно. — Он уже уведомил меня, что вступил в должность, забыв упомянуть, когда сам прибудет. Зная его, могу предположить, что собираться мы станем как на пожар: он вполне может нарисоваться здесь завтра. Ему всегда были чужды приличия.

— Флав это такой низенький и кудрявый? — заинтересовалась Габриэль. — Ты, кажется, с ним близко знакома?

— Он, — подтвердила г-жа Фе. — Самый низкорослый из Флавионов.

— Зато не сыщешь шустрее, — улыбнулась Руфина. — Помнится, чтоб поправить свои финансовые дела, он налаживал производство «греческого огня» и спалил дом с конюшней. Но реактивы вытащил все до одного!

Голос госпожи Фе стал суше:




— Его тетка Флавиона, мир её праху, говорила, что игрушки свои он вытащил, но его кони сгорели все до одного. Я плохо отношусь к Флаву, ему безразличны судьбы других, он жестокосердечен, а в ярости необуздан. И я сомневаюсь, что найдется на свете живая душа, с которой он сможет поладить.

Филь продолжал переваривать новость. Вот интересно, куда они поедут, неужели в Кейплиг?

— Говорят, он живет один, всегда был один, — сказала Руфина. На что Габриэль присовокупила:

— И не любит никого, а особенно детей!

— В этом нет ничего страшного, — отозвалась г-жа Фе совсем сухо. — Нелюбовь к детям плохо передаётся по наследству.

Расправившись с котлетами, оставленными для него поварихой, Филь направился разыскивать Руфину, чтоб расспросить о переезде, но передумал, завидев кузнеца у подъемного моста. Расправив костлявые плечи и заложив руки за спину, тот стоял, вперившись взглядом в механизм ворота. Из угла в угол его тонкогубого рта передвигалась соломинка. У ног притулился хвостовой молот и какие-то железяки.

Ирений больше всех был здесь Филю по душе. По крайней мере он не важничал. Даже Габриэль хихикала неделю, когда мальчик заблудился раз в замке, и только кузнец объяснил ему потом, в какие коридоры тут лучше не соваться.

Когда Филь появился в поле зрения Ирения, тот сообщил, не дожидаясь вопроса:

— Упорный палец выкован из слишком мягкого железа. Опять его смяло, заразу. Надо менять.

— А за чем дело встало? — спросил Филь, больно вид у кузнеца был задумчивый.

Еще мальчик надеялся, что Ирений позволит ему посмотреть на ковку. Больше заняться всё равно нечем, а Руфина и Габриэль так или иначе найдут его сами.

— Это куда удобней делать с поднятым мостом, а я не знаю, есть ли заявки на пересечение Периметра. — Кузнец почесал в бороде. — Вот что, малец! Я пока разыщу этих нахлебников, которые оставили пост, а ты сбегай, принеси новый палец из калильной печи. Да сначала проверь, остыл ли! — крикнул он в спину Филя, который припустил через двор.

Летние вечера тянутся долго, в кузне было еще совсем светло. Для начала Филь ткнулся носом в замызганный лист бумаги на крышке ящика с песком. Ирений частенько записывал что-то, разбрасывая листы по кузне, и Филь решил выяснить, что именно.

Написано там оказалось много, однако Филь ничего не понял. Это было похоже на расчеты с поставщиками, судя по знакам процента, которые мальчику были знакомы, только это были не расчеты. В конце записей было начертано «так что», и рядом стоял жирный восклицательный знак. Темное дело, решил Филь, мудрит что-то кузнец.

Рядом с песочным ящиком стоял сигнальный рог, огромный и бутафорский, судя по размеру дыхательного отверстия. Его обычное место было над парадными дверями в Большой гостиной, но Ирений снял его, чтобы обновить инкрустацию. Взявшись за рог, Филь покачал его на полу, соображая, какого размера голова должна быть у зверюги с такими рогами. А какое должно быть тулово при такой голове!

Мальчику давно хотелось узнать, как звучит этот рог, но дуть в него было нечего пробовать, тут требовались мехи помощнее. Сообразив, что выход находится рядом, Филь развернул на себя невероятные даже для такого большого горна мехи. Ловкий кузнец установил их на турели, так что повернуть их ничего не стоило.

Наклонив мехи и насадив на них рог, Филь утер выступивший пот с лица и качнул рукоять. У него не хватило сил сделать это достаточно быстро и рог выдал лишь сиплый хрип. Разочарованный мальчик вспомнил, зачем пришел, и попытался вернуть всё назад как было. Однако рог застрял и не желал сниматься.

Филь некоторое время пыхтел вокруг созданной им конструкции, потом плюнул. Пусть кузнец снимает, решил он, авось не снимет с него голову. Надо только спрятать это безобразие, пока посторонние не увидели, что сотворил Филь с их парадным рогом.

Повиснув на рукоятях мехов, Филь направил их наконечник с рогом в раззявленный холодный горн, подальше от глаз. Потом, поплевав на руки, и убедившись, что выкованный Ирением железный палец успел остыть, он схватил его и выбежал во двор.

Мост уже подняли, но кузнеца у него не оказалось. Филь оглядел то, что тот успел сделать, и заметил, что старый палец был вынут из гнезда. Механизм теперь удерживал от вращения временный упор в нижней части колеса. Для Филя он выглядел ненадежно, но кузнецу было лучше знать. Потратив еще некоторое время на разгадывание, как именно работает эта конструкция, мальчик решил помочь.

Подтащив к колесу табурет, принадлежащий охране, которая так и не появилась, он забрался на него. Теперь требовалось вложить новый палец в гнездо, не загремев с табурета. Филь улыбнулся, представив, как обрадуется Ирений, увидев, что работа уже закончена, и вытянулся на цыпочках, протянув руку к гнезду.

Истошный вой разорвал в клочья вечернюю тишину, словно разом затрубили все трубы Страшного Суда. Рука мальчика дрогнула, и новый палец выскочил из отверстия. Упав на упор, постановленный Ирением, он выбил его, и тот, звонко щелкнув, просвистел над ухом Филя.

Успев отдернуть руку, мальчик спрыгнул с табурета и шарахнулся от ворота, который в мгновение раскрутился как мельница под штормовым ветром. Мост стал валиться, увлекая за собой ничем не удерживаемые цепи.

Трубы Страшного Суда умолкли неожиданно, как прозвучали, но им на смену пришел грохот цепей. Собранный из тяжеленных балок мост валился с кряхтеньем, набирая скорость, и Филь подумал: только бы не оказалось никого на другой стороне!

Удар о землю сотряс её, подняв в воздух тучу песка. Расслышав далекие проклятия, мальчик обмер от ужаса, но заставил себя шагнуть на кромку моста. Когда песок осел, он разглядел стоявших на границе леса дюжину конных людей, которые яростно плевались и отряхивались.

Впереди всех на невзрачной лошадке сидел маленький, полный, сильно кудрявый, с ног до головы обсыпанный песком человек. Филь догадался, что в замок прибыл новый Мастер.




— 7 —


«Судьба столкнула их нос к носу. Кто мы, чтобы судить её за это? Так ей было угодно, и это её решение, как резак скульптора, взрезало плоть истории Нового Света, неузнаваемо изменив жизнь её людей…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






Филь недолго пялился на прибывших. Умоляя судьбу оградить его от встречи с госпожой Фе, он метнулся обратно в замок.

Взлетев на парадное крыльцо, он вжался в стену за миг до того, как тяжелая дверь распахнулась и оттуда высыпала уйма людей. Затем раздался сигнал Дозорного колокола, и люди побежали уже с заднего двора. Нетерпеливо чертыхаясь, Филь стоял, пережидая. Едва путь очистился, он юркнул в двери.

Он надеялся на свое знание привычек госпожи Фе. Важных гостей она принимала в Большой гостиной, а мальчику позарез нужна была эта гостиная, потому что там было где спрятаться. Филь трясся от страха, но бежать из замка можно будет только когда он выяснит, чем грозит сегодняшнее происшествие. Если новый вельможа захочет всыпать ему плетей— это одно. Но если он собирается объявить на Филя охоту за покушение на свою особу — это совсем другое. А единственным способом разузнать это было подслушать, о чем станет говорить сей господин.

Большая гостиная примыкала к Хранилищу, но сообщения между ними не было, поэтому её не охраняли. Однако люди должны были появиться здесь с минуту на минуту, и Филь резво взлетел по боковой лестнице на второй ярус, предназначенный для музыкантов.

У дальнего конца галереи в раме на стене висела картина, изображавшая невесть что — нечто, что могла бы нарисовать Эша в минуты очередного помутнения рассудка. Ниже неё в стене была ниша, в которой стояла высокая ваза. Филь успел нырнуть туда за секунду до того, как в зале раздались многочисленные шаги и незнакомый веселый голос произнес возбужденно:

— У нас был неожиданно торжественный въезд! Слушай, Ария, сознайся: это ведь ты подстроила? Я здесь не знаю никого, кроме тебя, кто способен на это!

— Мастеру Хальмстема здравствовать, — послышался ответ госпожи Фе. — Кузнец разбирается, что случилось, но я не удивлюсь, если причина опять в нашем мальчишке.

— Вашем мальчишке? — удивленно переспросил новый Мастер. — Откуда он взялся? Насколько я знаю, после смерти Мервина у тебя не осталось других детей мужского пола.

Филь готов был поклясться, что госпожу Фе при этом перекосило.

— И не надо тыкать в меня титулом, — продолжал Мастер. — Здесь не прием моего брата, который так удачно стал императором после смерти тетушки, что сует этот факт теперь всем под нос.

— Хорошо, Флав, — произнесла хозяйка принужденно. — Это найденыш, о котором ты уже слышал. Он наш локумтен, и я не в силах изменить это в настоящий момент.

— Несовершеннолетний? — поразился Флав. — И что, сработало? — азартно спросил он.

Г-жа Фе проговорила вдумчиво:

— По нему плачет сиротский дом, настолько он несносен, но он всё еще здесь.

В гостиной раздался остервенелый голос Лентолы:

— Алекса по нему плачет, а не сиротский дом! Простите, Мастер…

Флав выдал нечто напоминающее хрюканье.

— Зачем так сразу? В тюрьме тоже люди, а ты к ним такого негодника, если это в самом деле он уронил на меня мост. Кстати, а как его зовут?

— Филь, — сказала, как плюнула, Лентола. — Какой-то простолюдин!

Флав, казалось, не до конца расслышал её.

— Забавное имечко… Даже более редкое, чем мое. Интересно, из какой купели такое вынули?

— Мальчишка из Старого Света, — сказала г-жа Фе. — Их галею разбило о камни, а его зашвырнуло в Преддверие.

— Ух ты! — поразился Мастер. — Такого еще не бывало. А это точно?

— Мы лично его там обнаружили, — заверила Лентола. — Ободранного, грязного и всклокоченного.

Филь прыснул в кулак: перед его глазами нарисовалась картина, когда, взвизгнув от испуга, Лентола рванулась прочь вместе с Габриэль при виде него, появившегося на пороге пещеры. Он испугал их тогда своим появлением до полусмерти.

— Интересненько, интересненько! — пробормотал Мастер.

В нише слабо, но отчетливо пованивало. У Филя затекли ноги, и он вытянул их, упершись спиной в стену. Вазон сиял перед ним в лучах заходящего солнца. Свет лупил через большое полукруглое окно над парадными дверями на противоположной стороне зала. Филь решил, что, пока он тут рассиживается, у него есть время ввести шхуну в гавань.

Вазон стал створами, а солнечный свет — маяком. Покрутив головой, новоиспеченный капитан чуть не крикнул «Лево руля!», когда сообразил, что сейчас посадит шхуну на скалы: охотившиеся в местных водах пираты передвинули створы, чтобы ввести рулевого в заблуждение.

Восстанавливая отличную в остальном перспективу, «капитан» сдвинул вазон вправо. Более почувствовав, чем услышав, как что-то щелкнуло за его спиной, Филь обмер от страха. Однако голоса внизу продолжали бубнить свое, и мальчик протяжно выдохнул, возвращаясь на мостик.

Ему оставалось довернуть шхуну, совместив мачту с серединой створа. Рулевого колеса у шхуны не было, и взамен него Филь повернул вазон так, чтобы рисунок на его ободе совпал с рисунком на стекле окна. В нише завоняло сильней, и, потеряв опору, мальчик едва не упал на спину, но вовремя оперся руками об пол. Голоса внизу стихли и Филь глянул за спину, где неизвестно откуда появилась дыра, прежде, чем проверить, что творится внизу.

В гостиной уже никого не было. Не дыша, Филь выбрался из ниши, спустился по лестнице и прокрался на цыпочках к выходу. Снаружи он услышал голос кузнеца:

— Не усматривайте злого умысла в том, что объяснимо глупостью! Никакое это не покушение! Мальчишка хотел помочь, но не справился с механизмом.




Никто там не кричал, не ругался и не грозился спустить шкуру. Это давало надежду вкупе с ранее услышанным.

Филь осторожно выглянул из-за двери: вся семейка собралась во внешнем дворе, кроме Эши. Её отсутствие возмещали кузнец, свита г-на Флава и сам Флав, кудрявый и щекастый, застывший с ногой, закрученной за ногу, руки сцеплены за спиной. Его голова была вывернута в сторону моста, рот широко открыт.

У Филя заныли конечности, когда он увидел это. Он сам был таким когда-то, но пара хороших штормов и пеньковый конец рулевого Гарта излечили его.

— А рог Акилы? — спросила кузнеца г-жа Фе.

Лентола добавила с жаром:

— Ты же сказал, что поджарил его из-за него!

«Дьявол!» — Филь сообразил, что кузнец попытался разжечь огонь в горне, не заметив рог.

— Рог Акилы! — усмехнулся Ирений. — Он принадлежал Акиле так же, как камни «Око О́дина», которые я пеку для Арпонисов, принадлежат О́дину. У любой беды причины всегда простые, причина сегодняшней — детская глупость!

Флавгусеницей развернулся к нему, не отрывая ног от земли.

— Око О́дина? — спросил он прищурясь. — Ты что, владеешь рецептурой?

Кузнец кивнул.

— Расскажи! — подступая к нему, потребовал Мастер.

Ирений отрицательно качнул головой. Мастер растерянно мигнул.

— Тогда ты остаешься здесь, — заявил он с апломбом. — Империя продляет твой контракт!

Кузнец согласно поклонился, и г-жа Фе спала с лица больше, чем когда узнала, что натворила, назначив Филя локумтеном. Мальчик робко шагнул на крыльцо.

— Вот он! — заметив его, взвизгнула Лентола, простирая к нему длинный извилистый палец. — Ты преступник, ты докатился до преступления! Мало того, что мы вынуждены тебя содержать, безродного, так нас теперь еще свяжут со злодеянием, которое ты едва не совершил!

Филь чуть не плюнул ей под ноги в сердцах: «Эх, садануть бы тебе по шее, так ведь не достанешь…» Ирений бегло глянул в его сторону. Флав тоже посмотрел на него и отвернулся, будто интерес его тут же иссяк. Только семейство Фе уставилось на мальчика, будто он украл у них что-то. У него заалели уши.

Г-н Флав перевел их внимание на себя.

— Да, Ария, я привез тебе лекаря, как ты просила, — объявил он госпоже Фе. — Твоя дочь уже завтра встанет.

— Будто это что-то изменит, — произнесла госпожа сдавленным голосом.

Флав пожал плечами с видом, что свой долг он исполнил, а остальное его не касается. Его взгляд опять наткнулся на Филя.

— Иди чини, — сказал ему Мастер, кивнув в сторону моста.

Филь спустился с крыльца, ликуя про себя. Он знал, что, когда заставляют чинить сломанное, худшее уже позади. А Лентоле он еще даст по шее! После того, что она сказала, между ними была война.

Глядя под ноги, он приблизился боком к сборищу, сквозь которое ему требовалось пройти. На плечо ему опустилась мозолистая рука Ирения.

Г-жа Фе тихо сказала кузнецу:

— Я не могу платить тебе того, чего ты стоишь, в этом твоя причина?

Ирений ответил сухо и непонятно:

— Не бывает безвыходных ситуаций, есть неприятные решения. Пошли, — толкнул он перед собой Филя. — У нас много работы!

* * *


Было далеко за полночь, когда они закончили основную работу.

От удара о землю балки моста разошлись, скреплявшие их медные листы перекосило, а увесистые гвозди повылезали из гнезд. Работая с Ирением плечо к плечу, Филь жалел, что не обладал такой же силой, а то его помощь могла бы быть посущественней.

Ночь была душная, с обоих работников градом катил пот. Когда работа близилась к концу, кузнец стал частенько поглядывать на лес, затем послал Филя к солдатам на посту за Арпонисом. Красные глаза собаки, в форме головы которой был сделан набалдашник, светились.

— А чего это они? — спросил Филь возвращаясь. Кузнец пригляделся.

— В Хальмстеме это обычное дело из-за Сотериса, — ответил он. — Эти камни называют «Око О́дина». Они светятся, если поблизости демон. — Он взял у Филя жезл и направил его в сторону леса. — Нет, всё чисто, но если засветятся сильней, дай знать!

Остаток ночи Филь просидел, не отрывая взгляда от таинственных камней. Под утро заспанная Руфина притащила им сырных лепешек и жбан квасу. Она пошепталась о чем-то с Ирением, и тот отпустил мальчика.

Филь устало зашлепал в замок. Солдаты на посту не обратили на него внимания. Они выглядели осоловело после шумного ночного ремонта у них под носом и не заметили бы въехавшую в замок телегу. А сразу за воротами Филь вспомнил кое о чем, что придало ему сил.

В Большой гостиной царила непроглядная темень. Выставив руки перед собой, Филь медленно пошел вперед. Идея начинала казаться бессмысленной, ведь в такой темноте мало что можно увидеть, но в запасе имелась другая — вернуть вазон на место и посмотреть, что случится с дырой. Что-то подсказывало ему, что она должна будет закрыться.

Филь был озабочен побыстрей нащупать стену, и забыл про лестницу. Споткнувшись о ступеньку, он зашипел от боли, растирая ушибленное колено. Снаружи донесся шум, похожий на далекий удар кувалдой, и Филь запаниковал: «Ирений так разбудит весь замок! Мост уже починен, зачем он снова переделывает?».

Скользя рукой по перилам, он поспешил наверх. Дыра в нише слабо светилась, давая возможность сориентироваться. Нырнув в неё, Филь учуял знакомый запах, непонятный и ни на что не похожий. Тесный лаз уходил вверх, не позволяя распрямиться. Задрав зад, чтобы не шоркать коленями по камням, Филь устремился наверх, цепляясь пальцами за выемки между плитами.

Чем дальше он лез, тем светлее становилось вокруг, а вонь делалась сильней. Наклон тоннеля тоже менял крутизну, и под конец Филь полз уже горизонтально. В полутьме показался какой-то механизм, когда мальчик понял, что это за вонь: так мог пахнуть только Сотерис. И сразу понял, где находится: он на куполе Хранилища!

Просунув голову между шестеренками и блоками, установленными над дырой на макушке купола, он глянул вниз. Далеко под ним сиял неверным светом Сотерис. А у стены под книжным стеллажом, рядом с низким столом, стоял Мастер Флав. Он разглядывал какой-то фолиант.

Книга была открыта, но её страницы были черными, и что Мастер мог на них прочитать, Филь не понимал. Мастер, видимо, тоже чего-то не понимал, ибо то и дело чертыхался, раздраженно взмахивая руками. Филь вывернул голову и заметил, что дверь в Хранилище закрыта. «Кажется, новый хозяин не хочет, чтобы его старания заметили!» — подумал он ехидно.

Мастер перебросил страницу, которая упала с неожиданным металлическим стуком. Пораженый этим, Филь подкинулся и едва не взвыл, получив шестеренкой по голове. Отпрянув от дыры, он тихо зашипел, а едва боль утихла, опять сунулся к дыре.

Держа на руках открытую книгу, Мастер пристально глядел наверх. Филь переместился в тень. «Сатана! Услыхал-таки…» Но тут Мастер бросил разглядывать купол и опять сунул нос в книгу. Как только он это сделал, она выпала у него из рук. Мальчик ощутил, как кровь покидает его жилы, когда грохот упавшего фолианта сотряс Хранилище.

Мастера это не смутило, он лишь выругался негромко. И Филь вдруг догадался, чем был вызван звук кувалды, что так напугал его ранее — эта книга сегодня уже падала.

Более не рискуя держать книгу в руках, Мастер опять взгромоздил её на стол. Филь почувствовал, что начинает получать удовольствие от наблюдения за новым хозяином. Ничего устрашающего в нем не было, разве что его ругань могла сделать честь их бывшему рулевому.

Теперь Мастер нависал над столом, широко раздвинув ноги и набычившись. Вид у него сделался угрюмый. Его темные кудрявые волосы, густо тронутые сединой, почти скрыли круглое лицо. Филь заметил, что у него не хватало левого уха.

Мастер принялся бормотать что-то под нос, но разобрать с высоты, что именно, было нельзя. Только раз он разборчиво назвал кого-то параноидальными кретинами да неустанно поминал О́дина. Мальчик уже знал, что О́дин являлся тут главенствующим божеством, именем которого и клялись, и ругались.




— Так, кажется, это здесь! — вдруг бодро проговорил Мастер и поворотился к входу в тоннель.

Сверившись с книгой, он произнес короткую фразу на певучем языке. Филь едва успел зажать рот руками, чтоб не выдать себя — в полутьме под ним поперек тоннеля сам собой появился светящийся прямоугольник, словно открытая дверь. За ней виднелась небольшая, освещенная факелами площадка, вверх и вниз от которой вела лестница.

Мастер шагнул на площадку и скрылся из вида. Филь не знал, что про это думать. Что же получается, новый Мастер тоже умеет открывать Врата? Хотя эта штука не была похожа на Врата, это было что-то иное, меньше и проще в управлении. Ведь достаточно прочитать фразу, не надо ничего зажигать.

Филь растянулся на животе и со жгучим любопытством стал ждать, что будет дальше. Мастера не было довольно долго. Мальчик успел отлежать живот на ребрах механизма, но и думать не смел пошевелиться. Его терпение было вознаграждено с лихвой.

Отдуваясь, Мастер вбежал в Хранилище, держа что-то увесистое под плащом. Не теряя времени, он подскочил к железной книге и снова прочитал певучую фразу. Потом захлопнул книгу и утер вспотевшее лицо. Светящийся прямоугольник исчез.

В руке Мастера был зажат золотой кубок. С его дна на мальчика глянул зеленый глаз.

— Ы-ык, — потрясенно сказал Филь.

Вышло это так громко, что Мастер вскинул голову. Но Филь уже несся на четвереньках к выходу. Спускаться задом не было времени, поэтому он нырнул в тоннель головой и, помогая себе руками, обдирая колени, заскользил вниз. Влетев в нишу с вытянутыми вперед руками, он подхватил вазон и сунул его поглубже в нишу. Дыра в ней закрылась.

Гостиную заливал свет начинающегося дня. Проворно, как мог, Филь прогрохотал сандалиями по лестнице и подбежал к дверям, за которыми на верхней ступеньке крыльца его уже поджидал Мастер.




— 8 —


«Говорят, свойство всех богатых натур — быть маловразумительными. Но Флав был предельно понятен. Его здоровый эгоизм не позволял ему оправдывать свои решения чьими-то недостатками…»

    

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,



    

Библиотека Катаоки






Филь столкнулся с ним нос к носу и замер. Дальше бежать было некуда — за спиной Мастера возвышались два крепыша из его свиты, а мост оказался поднят. Не произнося ни слова, мальчик поглубже вдохнул и стал ожидать своей участи.

— Моего эмпарота! — Мастер щелкнул пальцами, и один из крепышей исчез из виду.

«Эмпарот» прозвучало пугающе. Оправдательные истории сами собой возникли в голове Филя, но он с сожалением отбросил их, понимая главное: новый хозяин знает, что он видел. Хотя знает ли? Или только догадывается?

Мастер смерил его внимательным взглядом, заметил порванную на животе рубашку и разодранные в кровь колени.

— Думается, я могу угадать, что означает этот вид, — сказал он с налетом сочувствия. — Любопытно узнать, а туда тяжело взбираться?

Эту часть истории отрицать было глупо, и Филь согласно качнул головой.

— Вам там ни за что не пролезть, — добавил он.

Стараясь взвинтить цену, Филь покривил душой: при желании Мастер мог взобраться туда, другой вопрос, как он потом спустится. Фильхмыкнул, не удержавшись, но опомнился и снова сделался серьезным и даже несколько удрученным. От Мастера это не ускользнуло.

— Ну и хитрая у тебя рожа, дружок! Что там, наверху? — требовательно спросил он.

— Всякие механизмы, — признался Филь и потупился, потому что у Мастера в глазах полыхнул интерес.

— А как попасть туда?!

Филь удивился вопросу: они что, не знают свой замок? Мастер заметил его удивление.

— Хальмстем полтора века был в руках демонов, и сейчас уже никто не знает, что они здесь добавили и что убавили. Так как же туда попасть?

Эту карту Филь не собирался просто так отдавать.

— Я случайно угодил внутрь, — сказал он, — я не помню как.

— Что ж, это поправимо!

Мастер отвернулся и свистнул, подзывая к себе давешнего крепыша в компании какого-то маломерка с чересчур длинными руками и крупной башкой. Мальчик вспомнил, что видел его вчера в составе свиты.

— За-а мной! — скомандовал Мастер и поторопил Филя. — Ты тоже! Сейчас ты будешь допрошен по самой высшей форме, — зловеще проговорил он. — И мы всё про тебя узнаем. Кто ты, откуда, с какой целью сюда явился…и что ты делал сегодня на куполе!

Ни говоря более ни слова, он развернулся и зашагал под своды замка. Шагал он, широко ставя ноги, будто был на ходулях, и подергивал в такт руками. С такой походкой он мог быстро очутиться за бортом, происходи это в море. Однако Филю было не до развлечений. С трудом поспевая следом, он настороженно косился в сторону маломерка, который, судя по всему, был тем самым эмпаротом.

По коридору, который вел к бывшему кабинету г-на Фе, Мастер уже без малого летел. Он едва не сбил с ног заспанную Лентолу, выросшую на его пути в домашнем халате, но, переставив с подвывертом ноги, избежал столкновения. На её официальное приветствие он неразборчиво буркнул. Её же лицо выражало удовлетворение фактом, что, судя по всему, за Филя наконец-то взялись по-настоящему.

В кабинете г-на Фе всё выглядело так, как в день, когда мальчик посетил его. Даже чернильные пятна на портьере никто не удосужился застирать. Мастер выгнал своего головореза за дверь, оставив себя и Филя с эмпаротом внутри, и плюхнулся в кресло за покрытым картой столом. Филь с усилием отвел от неё взгляд.

— Начали! — кратко сказал Мастер, кивая эмпароту. Тот неприятно близко подошел к мальчику и пристально посмотрел на него.

— Вспомни всё происшедшее здесь с тобой с того дня, как ты попал сюда, — сказал он тихим тонким голоском.

«Ничего себе вопросик!» — успел удивиться Филь до того, как эмпарот взял его за руки. В голове у Филя помутилось, а в следующее мгновение он очутился во власти шторма.

Напротив бухты, огражденной с одной стороны скалой, с другой отвесно падающим в воду склоном горы, волны играли остатками корабля. Среди этой мешанины, рядом с куском бруса, Филь изо всех сил старался не утонуть. От соленой воды он почти ослеп и только успевал отплевываться от лупивших его по лицу водяных пощечин. К его горлу подкатывала тошнота. Невзирая на занозы в ладонях, он изо всех сил цеплялся за доставшийся ему кусок дерева и продолжал, как заведенный, мотать ногами в воде.

Солнечные лучи пронзили тяжелые волны, белоснежную пену и висевшую в воздухе водяную пыль, окрасив всё вокруг в яркие сочные цвета. Берег будто стал ближе. Почуяв надежду, мальчик сильнее замолотил ногами. Но неожиданно замер. Привыкнув за ночь к определенному ритму волн, он ощутил, как его тащит вниз, всё сильней, слишком долго даже для очень большой волны, и в ужасе оглянулся.

Она росла за ним, заслонив собой небо, изогнутая дуга многометровой стены воды, вобравшая в себя мощь породившего её шторма. Она вспухала за его спиной гигантским монстром, готовая одним ударом снести с лица земли гору, что встала на ее пути. С трудом заставив себя отвернуться, мальчик набрал полную грудь воздуха, выпустил из рук отслуживший своё обломок дерева и глубоко нырнул.

Он очнулся в пещере настолько большой, что свод её терялся в темноте. От проглоченной воды его стошнило, потом опять. Отдышавшись и утерев рот, еще не веря в свое спасение, он попытался рассмотреть, куда попал, но силы оставили его, и, свернувшись калачиком в углублении, напоминавшем исполинскую раковину, он уснул. Когда он проснулся, в пещере снова было светло и тихо играла музыка.

Удивленный, он вскочил на ноги, поняв, что музыка раздается из волнистой стены рядом с ним. И тут же попятился, заметив, что в нескольких шагах от него в стене пещеры появилась тонкая трещина. Он в изумлении смотрел, как трещина становится шире, и сначала перетрусил, потому что за исчезавшей стеной было темно, но затем услышал потрескивание факела, чьи-то возбужденные голоса и с любопытством подошел к разверзшейся перед ним огромной дыре.

Филь уже догадался, что эмпарот видит всё это, но остановить поток воспоминаний не мог, хотя и пытался.

После первых дней, проведенных в замке, проскочивших перед его глазами стрелой, он очутился с Габриэль на Дозорной башне, откуда пролетел по тросу на Мостовую, высадив окно в комнате визитов и получив головомойку от Лентолы. Затем случился пожар факельного склада, и «спасение» Габриэль, и последующее за этим наказание, а также визит с Эшей в кузню. Всё это проскочило у него перед глазами одно за другим довольно быстро, и он ничего не мог с этим поделать. Филь взопрел от страха, осознав, что его перехитрили.

Остановить эмпарота наверняка было можно, подсунув ему что-то из ряда вон выходящее, грозящее нешуточными неприятностями. Но мальчик слишком близко подошел к тому, что хотел скрыть, ведь он уже взбирался вверх по куполу. И тогда он решил пожертвовать своим самым большим сокровищем.

Успев зажмурить глаза в тот миг, когда Мастер вбегал в Хранилище, Филь открыл их уже в этом кабинете, сидя за столом и шарясь в бумагах г-на Фе. Ему было невыносимо жаль отдавать свой трофей, который упустил эмпарот, но выбора у него не оставалось.

— Ах ты любопытный маленький засранец! — услышал он гневный возглас и понял, что оставил Мастера в дураках. — А ну, неси её сюда!

Первое, что Филь увидел, открыв глаза, это стоявшего перед ним измотанного эмпарота, по лицу которого тек пот. «Так тебе и надо, круглая башка!» — подумал он со злорадством.

Оглядев карту, покрывающую стол, Мастер приподнял её. Заметив пятна от чернил, он оглянулся на портьеру, затем уставился на Филя. Взгляд его был странный, не злой.

— Присваиваем имперскую собственность? — серьезно проговорил он. — Не советую! Тут за это жестоко карают, одним ударом кнута за два года жизни не обойдешься. Я тебе правда не советую, это не угроза. Тащи её сюда и будем считать, что ничего не было. Хотя постой! — остановил он Филя, дернувшегося бежать.

Мастер бросил косой взгляд на эмпарота, который мешком повалился в кресло, выглядя как старый бурдюк из-под воды.

— Властью, данной мне императором над этим поселением, — произнес Мастер несколько патетично, — я назначаю тебе наказание. Ты перерисуешь испорченную карту здесь, в этом кабинете, сегодня. И мне неинтересно, сколько сил и трудов у тебя это займет. А теперь иди!

Залившись краской до ушей и ликуя, что ему дают шанс запомнить карту, Филь вынесся за дверь как ветер. Точнее сказать, он попытался это сделать. Если бы не Руфина, потерявшая что-то за самым порогом, и не Габриэль, которую Филь сбил с ног, покатившись кубарем после того, как споткнулся о Руфину. Одна Лентола избежала кучи-малы, успев вовремя отпрянуть к стене.

Филь неуклюже ворочался в месиве кружев и бантов, пытаясь разобраться, где верх и где низ, когда над ним раздался насмешливый голос.

— Я вижу, в вашем воспитании имеются изрядные пробелы, — сказал Мастер. — Для начала ваша одежда излишне нарядна — ни я, ни моя свита не нуждаемся в цветнике, да и вам всем завтра рано уезжать. Во-вторых, я хочу заверить, что ваш локумтен вполне в силах постоять за себя, нет никакой нужды подслушивать под дверью. В-третьих, императорский эмпарот только что провел его допрос, и я заверяю, что никаких преступлений ваш проказник не совершал, кроме тех, за которые он уже понес наказание. А теперь позовите-ка сюда вашу мать!

Выкарабкавшись из-под Габриэль, которой оказалось неожиданно много, Филь вскочил на ноги, затем помог подняться девочке. Он с трудом узнал её в разрумянившемся прелестном создании с густыми волосами, заплетенными в две длинные косы, и красивом пышном платье.

Руфина также выглядела нарядно, как и застывшая поодаль, с кислым выражением на лице Лентола. Соображая, какой нынче праздник, что девицы Фе так вырядились, мальчик опасливо попятился, чтобы побыстрей оказаться вне досягаемости всех этих лент и юбок.

Лентола заступила ему дорогу.

— Я не верю своим ушам, эмпарот? — воскликнула она изумленно. — Ты правда был под формальным допросом?

— Был, — буркнул Филь, стараясь обойти её, не задев. — Мне надо спешить!

— Филь, это же здорово, это страшная редкость! — восхитилась Габриэль, быстро оправляя на себе многочисленные оборки. — Такие допросы навечно заносят в императорский архив! Филь, ты попадешь в историю, ты станешь знаменитым!

Услышав это, мальчик невольно приосанился.

— Не болтай глупости, — оборвала её Лентола, розовея лицом. — Иди лучше, приведи матушку!

Когда Габриэль скрылась из виду, она спросила Филя, сузив глаза:

— И куда ты теперь спешишь, позволь спросить?

«Разбежался я тебе докладывать», — чуть не ляпнул Филь, но вовремя прикусил язык.

От ответа его избавила Руфина. Приведя себя в порядок двумя движениями — одним поправив платье, другим волосы — девушка взяла Филя за руку и сердито сказала, шагая с ним мимо приставучей Лентолы:

— На кого ты похож! А ну, пошли, умоемся и смажем твои царапины, потом дальше побежишь. Как не стыдно являться в замок в таком виде!

Волей-неволей Лентола дала им дорогу. Филь видел, что недовольство Руфины ненастоящее, и был страшно благодарен ей за спасение. Глянув на свои руки и колени, он признал, что она права — он успел забыть о спуске с купола.

— Руфина, — поторопил он, — только мне надо быстрее!

— Конечно, быстрее… Пока матушка не увидела.

— Да ей без разницы, в каком я виде!

— Только не сегодня.

— А что сегодня? — заинтересовался Филь.

— Эша пришла в себя, — сказала Руфина.




— 9 —


«Когда идешь по горячему песку, то двигаешься быстро. Это не значит, что ты не обожжешь пятки, просто у тебя нет выбора…»

    

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,



    

Библиотека Катаоки






Солнце перевалило за зенит, когда Филь поднялся из-за стола и устало потянулся. Ему было хорошо, как бывает, когда сделаешь большое дело. Новая карта лежала перед ним во всей своей красе.

Опоздав к началу обеда, мальчик решил целиком его пропустить. Г-жа Фе знала, где он, и если не послала за ним, значит, он не нужен. К тому же семья Фе собиралась в дорогу, и Филь мог только радоваться, что Мастер избавил его от помощи в этих сборах.

Карту Филь запомнил, уложив в памяти кирпичик к кирпичику, хоть и мутило его теперь. Он сроду так не работал башкой, зато больше не нуждался в карте. Настолько, что он мог покинуть замок прямо сейчас, разом осознав, что надоел ему этот Хальмстем хуже горкой редьки с диким медом, которыми его пичкал отец, когда мальчик простужался.

Мастер помог ему сократить время, притащив устройство для копирования и установив его на столе. Это устройство он назвал пантографом. Без клякс, конечно, не обошлось, но Филь научился весьма шустро управляться с ним под конец. А кляксы, как оказалось, замечательно удаляет свежий сок местного щавеля. Пучок его стеблей притащила Эша, заглянув из любопытства в кабинет. Выглядела она совсем отощавшей, но в остальном не изменилась. На вопрос Филя, как лекарь вылечил её, она ответила:

— Я крайне податлива на всякое интересное и непонятное. Главное, чтобы ахинея была качественная. Открою рот, вытяну длани и побреду. Так он и привел меня в чувство.

Эша тоже была нарядно одета.

— Флав болтун с весьма острым языком, — объяснила она Филю, с чего сегодня такой парад. — Но любит, когда ему оказывают знаки внимания. Мать не желает, чтобы он разнес по всей Империи, как его тут встретили, поэтому мы обречены страдать в этой одежде, пока не уедем.

Воспоминания о вчерашнем происшествии всколыхнули в душе Филя тревогу. Мальчику стало неспокойно после недавнего разговора госпожи Фе с Мастером в этом кабинете, когда оба стремительно куда-то умотали. Хозяйка при этом выглядела плохо. Но что её сделало такой, Филь не мог взять в толк.

Г-жа Фе поинтересовалась, откуда у Мастера собственный эмпарот, и тот сказал, что это подарок брата, ставшего императором. Затем они заслушали выжимку того, что увидел эмпарот на допросе Филя, и тут оба будто что-то сообразили. Случилось это, когда эмпарот добрался до шторма. Чем тот жуткий шторм не понравился им, Филь не понимал.

Оставив пустой кабинет, мальчик вышел в такой же пустой коридор. В замке царила небывалая тишина, отчего Филю стало еще тревожней. Точно что-то задумали, мало им локумтена, подумал он, пробираясь к себе в комнату переодеться как было приказано. Втиснувшись в парадную одежку Мервина, разложенную на своей кровати, он сбежал в холл и вошел в Большую гостиную.

Едва он переступил порог, его продрал мороз. Филь не любил, когда на него так смотрели, сильно не любил. А тут вся семья Фе, свита Мастера и сам он, сидя во главе стола со следами обеда, вылупились на Филя, будто он украл у них что-то очень дорогое. Он даже попятился с перепугу. Не зная, куда девать руки, он сцепил их за спиной, потом сунул в карманы. В левом кармане что-то мешалось, и Филь опять вынул руки, снова сцепив за спиной.

Переглянувшись с госпожой Фе, Мастер приветливо спросил:

— Скажи-ка нам еще раз, куда добивали волны в ночь, когда вы потерпели крушение?

— До макушки этой горы, — удивленный вопросом, ответил Филь, имея в виду гору, на которой стоял замок.

— То есть той горы, — поправил Мастер, и тотчас вся гостиная загалдела разом.

— Тота-альный затык! — произнесла Эша в восхищении. — Ух ты! — Глаза её вспыхнули от восторга.

— Мама, но это же вранье, такого не может быть! — воскликнула Лентола, кидая неприязненный взгляд на Филя.

— А я что говорила? — хмуро бросила Руфина. — Малыш там почти утонул!

— Так у нас был точно такой же шторм! — вскричала Габриэль.

— Это невозможно, так не бывает, — отрывисто возразила Лентола. — Чтоб один и тот же в обоих мирах!

— Бывает, если… — начала Руфина и замолчала, тревожно уставившись на Филя.

Г-жа Фе, поколебавшись, сказала:

— Случился, по-видимому, именно такой.

— А точнее, был сотворен, — невозмутимо добавил Мастер, и все присутствующие тут же затихли. — Это главный признак рукотворной погоды. Кто-то пытался предотвратить твое появление здесь, — объяснил он Филю.

Эша с сомнением сказала:

— Может, не кто-то, а что-то?

Мастер прищурился, соображая.

— Нет, — твердо заявил он. — Это не под силу демонам. Только сердары способны на такое, и они же единственные, кто верит в свои легенды. А «Баллада о последнем походе» — это их баллада.

— Та самая, в которой они все погибают? — заинтересовалась Габриэль.

— Уходят, — поправила Руфина.

— Погибают или уходят, какая разница? — воскликнула Лентола. — Там сказано «чума на оба ваших дома», то есть людей и сердаров!

— Скорее демонов и сердаров, — встряла Эша.

Мастер тоже влез в перепалку:

— Мы можем быть уверены, что шторм был делом рук сердаров. А значит, ваш найденыш опасен для них, то есть полезен для нас.

Эша возразила:

— Что-то я не слышала, чтобы сердары убивали детей. Скорей, они убьют любого, кто причинит вред ребенку.

— Да плевать им на нас! — рыкнула Лентола. — И потом, в балладе ничего нет о возрасте пришельца.

— Откуда я делаю вывод, что ты притянула её сюда за уши! — прошипела Эша сердито.

Лентола обожгла её встречным взглядом, и дальше начался такой галдеж, что о Филе напрочь забыли. Притаившись у дверей, он наблюдал за сражением, догадываясь, что стал свидетелем битвы, которая началась задолго до его прихода.

Мастер наблюдал за представлением, откинувшись на стуле. Когда поле сражения заволокло дымом настолько, что было не различить уже самого предмета спора, г-жа Фе потеряла терпение.

— Достаточно! — сказала она.

Девицы не сразу, но угомонились, продолжая сверлить друг друга взорами. Мастер веско произнес:

— Таким образом, на основании показаний эмпарота установлено, что локумтен семьи Фе, присутствующий здесь, попал в Новый Свет не по своей воле и вопреки своему желанию. Принимая во внимания обстоятельства его появления, я решаю оставить его в замке, лично передав с рук на руки Детской Службе. Только она в силах обеспечить ему достойную защиту.

На лицах присутствующих отразилось крайнее изумление. Руфина всплеснула руками:

— В народе говорят, там как раз собрались одни сердары, кому мы отдаем ребенка? Они же искалечат его!

— Я так решил, — сказал Мастер.

Горький стон вырвался у Руфины, и, закрыв лицо руками, она качнулась взад и вперед среди тягостного молчания. Филь затаил дыхание, обратившись в глаза и уши: он не понимал, что происходит. Его беспокоило, что г-жа Фе, казалось, тоже была поражена.

— Удивительное дело, облегчаешь людям жизнь, а они недовольны! — воскликнул Мастер. — Разве это не то, чего вы хотите? Я избавляю вас от локумтена. Поступление на имперскую службу снимает с него все обязательства.

Руфина ответила с возмущением:

— Кроме одного — служить потом Империи по гроб жизни!

— У любой монеты две стороны. Я же служу!

— Вас не отдавали им, вы из свободной семьи! — вспыхнула Руфина.

— Ну, а у него нет семьи, — равнодушно проговорил Мастер, — и не будет.

Мальчик заметил, что г-жа Фе не на шутку рассержена.

— Сейчас будет, — сказала она, вставая.

Лентола в панике вскрикнула:

— Мама! Ты что собралась…

Взгляд матери пригвоздил её к месту. Умирая от страха, Филь подался к стене: он видел, что г-жа Фе с трудом сдерживает гнев. Она требовательно протянула руки сидевшим по обеим сторонам от неё старшим дочерям. На лице Лентолы отразился ужас.

Руфина вся засветилась от радости, вскочила и ухватилась за ладонь матери. Эша, усмехаясь, встала рядом. Габриэль хлопнула в недоумении глазами, но послушно присоединилась к ним. Последней поднялась Лентола, будто отправляясь на заклание.

Голос хозяйки стал глубоким:

— Поднимется ветер, и дрогнет свеча…

Продолжая сидеть, Мастер собрал брови домиком.

— У вас нет на это согласия старшей дочери!

Но Лентола уже лепетала вслед за остальными кое-как, словно у неё отняли язык:

— На свиток пергаментный ляжет печать…

Мастер принял скучающий вид и стал попеременно раздувать обе щеки.

— Печать общей воли навеки сплетет… И вести об этом молва разнесет… Urbi et orbi, persona grata ad infinitum, — закончила г-жа Фе и обратилась к Филю: — Ты больше не локумтен. Ты теперь необратимо член нашей семьи, если выражаешь свое согласие. Да или нет?

Сначала Филь не мог сказать ни слова. Произнесенная в конце латинская формула означала, что отныне и навсегда перед миром и людьми он здесь желанный человек. В голове мальчика наступила кутерьма. Это что, он теперь, как и они, важная персона?

Лентола простонала:

— Мама, что ты наделала!

Сообразив, наконец, что это было, Филь произнес слабым голосом:

— Да…

— О-о! — всхлипнула Лентола и вынеслась из гостиной.

Всё с тем же скучающим видом Мастер поднялся следом.

— Ну что ж, теперь это ваше дело… Империя умывает руки!

Когда он ушел, г-жа Фе тихо сказала мальчику, словно разом лишилась сил:

— Иди на кухню, здесь ничего не осталось. А ты голодный, поди.

По мнению Филя, ничего съедобного на столе не было изначально. Но хозяйке, видимо, хотелось остаться с дочерьми наедине. По меньшей мере, у Руфины с Габриэль был вид, будто их распирает изнутри — они глядели на мать во все глаза.

Спускаясь вприпрыжку по лестнице, Филь подумал: «Что же у меня теперь здесь за права? Неужели такие же, как у Лентолы?». Ответ пришел быстро.

— Не хотите ознакомиться с меню на завтра, господин? — спросила его повариха, поднимаясь навстречу.

До сего дня его здесь так не называли, и Филь понял, что в самом деле сделался важной персоной. Он пошире расправил плечи, чувствуя благодарность к Лентоле, которая, видимо, всем уже всё раззвонила.

Тут Филю пришло в голову, что ему не пристало спускаться по лестнице, прыгая через две ступеньки, и дальше он пошел не спеша. Но и в этом было недостаточно достоинства, и тогда он сунул руки в карманы. В левом кармане штанов он нащупал бумажку и вытащил её на свет. На сложенном обрывке было написано на латыни «Tibietigni».

Филь перевел: «Тебе и огню». Удивленный, он развернул листок. Разобрав многочисленные завитушки, мальчик прочитал: «Будь сразу после заката на иссоповой поляне в лесу напротив моста».

Филь задрал голову — солнце успело скрыться за западной стеной. «Что ж, надо разузнать, от кого это!» — решил он.

Стащив в кухне кусок вареного окорока, он вышел из замка и в спускающихся сумерках отправился в указанное место. До этого он еще ни разу не ходил в лес так поздно.

Проводив с сожалением последние лучи солнца, он шагнул под сумрачные кроны и неуверенно пошел по узкой петляющей тропинке, теряющейся между толстых, почти уже черных стволов. В полутьме мальчику стало жутко, он поминутно оглядывался через плечо.

Он зашел так глубоко, что тропинка сделалась практически неразличимой, когда увидел наконец впереди знакомую поляну. Его не раз гоняли сюда за иссопом для лечебных отваров, но это всегда было днем. А сейчас лес стоял вокруг него черный и молчаливый, не было слышно ни щебета птиц, ни шума ветра в ветвях. Филь не хотел выходить на поляну, но торчать среди деревьев тоже посчитал глупым. Обе позиции были по-своему опасны, и мальчик решил, что лучше будет забраться на дерево.

Устроившись в развилке ветвей растущего у поляны дуба, он достал из-за пазухи кусок окорока и вонзил в него было зубы, как вдруг понял, что напрочь лишился аппетита. Тянулись минуты, а Филь так и сидел с окороком в руках, настороженно прислушиваясь к малейшему шуму в лесу.

Где-то хрустнула ветка, и у мальчика от страха зашевелились волосы на затылке. Потом хрустнула другая, затем еще. Кто-то шел, довольно торопливо, непохожий на зверя, направляясь к поляне. Не прошло минуты, как выглянувшая луна осветила жемчужным светом волосы высокой девушки.




Увидев её, Филь разом забыл о своих страхах. Подождав, пока она подойдет поближе, он спрыгнул перед ней на землю.

— А, вот ты где, — запыхавшись, сказала ему Лентола. — Иди за мной!

Она показала на открытое место и зашагала туда. Встав на поляне, Лентола замерла, приблизив ладони к лицу. Филь разглядел в её руках небольшую раковину.

Лицо у Лентолы сделалось печальным, затем умиротворенным, будто она примирилась с чем-то. Мальчик осторожно приблизился, и тут раковина в её руках вдруг засветилась. Сообразив, что она делает, Филь выпалил, не собираясь принимать такого подарка:

— Я туда не пойду!

Он сразу пожалел, что не дождался появления Врат, но было поздно: раковина потухла.

— Как так не пойдешь? — обернулась к нему Лентола и прищурилась. — Там твой дом! Ты больше не локумтен, ты свободен в своих передвижениях, братец. Или ты всерьез принял эту игру в семью и собрался вечно сидеть на нашей шее?

Будь он куском дерева, Филь задымился бы сейчас от злости. Швырнув ей окорок под ноги, он припустил к замку.

Взлетая по мосту, он рассудил, что пользоваться задним двором у него больше нет нужды, а потому сразу заскочил в холл через главное крыльцо. Отсюда было короче до его комнаты, но его остановил возглас Мастера, отиравшегося здесь не понять зачем.

— Эй, локумтен! — кликнул он, отворачиваясь от картины на стене. — Как там моя карта, готова?

— Так точно, — отозвался Филь останавливаясь.

Мастер живо повернулся к нему.

— Так точно? — удивленно повторил он. — Откуда это у тебя?

Филь горделиво ответил:

— Я с пяти лет в море, Мастер!

— Ага, — сказал тот и шагнул ближе. — Тебе не надо называть меня Мастером, я терпеть не могу учить. Зови меня Флав. Давай-ка побеседуем, как представители двух уважаемых семейств!

Он подошел так близко, что Филю стало некомфортно. Мальчик попятился, но Мастер притянул его к себе за рубаху.

— Невероятная глупость вставать в пять утра, чтобы помахать вам на прощание, — сказал он, — но я не доверяю твоей лукавой роже, даже после допроса. Мне нужен твой правдивый ответ. Если обманешь, сотру в порошок, — добавил он тихо.

Филю стало не по себе: Мастер не шутил.

— Что именно ты успел заметить в Хранилище, отвечай!

Филь не спал второй день, оттого ничего путного ему в голову не приходило. Мастер ждал, и тогда он брякнул недолго думая:

— Я видел там кубок, большой… и зеленый, — добавил он, вспомнив свой ответ Эше.

Флав сощурился. Поразмыслив, он сказал:

— Должен заметить, ты до безрассудства смел, хитрая башка. Что ж, вот так и говори!

Филь еле дотащил ноги до кровати. Когда он уже дремал, ему подумалось, что Мастер против воли оказался у него в долгу. Мальчик улыбнулся этой мысли. С улыбкой на губах он заснул.




— 10 —

		Не оборачивайся назад.



		Что ты увидишь там? Ничего.



		Брошенный дом. Разоренный сад.



		Окаменевшее божество.



		Надпись победную "Здесь был рай".



		Ангела бледного у ворот.



		Не оборачивайся!








    

Эша Фе, из архива семьи Фе






В дорогу их провожал серый прозрачный рассвет, предвещавший погожий денек. Помещения замка, по которым дружно прошагала семья Фе с Филем позади, были пусты и гулки, а омытые росой плиты внешнего двора тускло блестели. Толстый Али у ворот протяжно зевал. Заметив их, он помахал им рукой.

Карета поджидала их, запряженная тройкой не самых лучших замковых лошадей. Рядом в ожидании топтался Кали, выглядевший мрачнее тучи. Ему предстояло гнать карету всю дорогу до поместья Фе и потом назад в замок.

Новые родственники Филя оделись в дорожную одежду, и только Эша напялила на себя нечто несуразное. Вместо длинного платья и плаща с капюшоном на ней были серая рубаха, заправленная в просторные штаны, подпоясанные ремнем. На ремне в петле сбоку висел Арпонис.

Увидев жезл, Лентола скривилась:

— Сестра, ты выглядишь как сердар, что за глупость выставлять это на всеобщее обозрение?

— Эша на тропе войны, прячьтесь все! — хихикнула Габриэль.

Г-жа Фе заметила дочери:

— Прежде всего ты в этом замерзнешь. Достань хотя бы плащ из сундука!

— Как замерзну, так достану, — ответила Эша, забираясь в карету.

Она плюхнулась на сиденье дивана рядом с Филем и немедленно отвернулась к окну.

Устраиваясь напротив неё, Лентола сказала неодобрительно, хотя без обычных высокомерных нот:

— Ради тебя нам придется останавливаться!

Эша лишь пожала плечами. Вопросительный взгляд Филя перехватила г-жа Фе.

— Никто не будет ни есть, ни спать, пока мы не выедем за Периметр, это слишком опасно. Это тебе, — она протянула мальчику новехонький Арпонис, сверкающий серебром. — Подарок от Ирения.

Принимая у неё увесистый жезл, Филь забыл поблагодарить.

— Почему опасно? — тревожно поинтересовался он, припомнив волка-переростка на песке у леса.

— Из-за демонов, — ответила Лентола. — Их чаще всего встречают рядом с Хальмстемом.

Утренний воздух был необычно свеж. Филь закутался в выданный ему плащ, жалея, что в этой компании не может напялить на голову еще и капюшон, а потом зажмуриться и так и ехать. Он лишь сейчас осознал, что они собрались пробираться среди тех волков. И только сидящие напротив Габриэль с Руфиной, которые тоже выглядели нерадостно, вернули ему немного мужества.

Кали тронул карету и они выкатились на мост. Сразу за ним они повернули направо, а минут через пять налево и въехали в лес, где начиналась дорога на Кейплиг. Неплохая дорога, как оказалось, плотно утрамбованная и широкая даже для двух карет. Лишь могучие корни сосен у обочины доставляли неприятности, когда Кали смещался в сторону, наезжая на них колесами.

Лес тут был величественный. Плотный балдахин из сосновых ветвей скупо пропускал еще неуверенный свет. Ветер мягко расчесывал вершины деревьев, между которыми проглядывало белесое небо.

— А где эти… почтовые? — робко спросил Филь, сообразив, что они едут в лесу одни-одинешеньки.

Г-жа Фе ответила:

— Мы больше не важные особы, а эта гильдия оказывает услуги охраны только находящимся на службе Империи.

Лентола сумрачно откликнулась:

— Они прекрасно берут и золотом.

— Только его у нас не хватит, продай мы даже Катаоку, — хмыкнула Эша.

Филю это напомнило, что семья Фе только выглядела важно, не имея за душой ничего, кроме отдаленной усадьбы. Даже их багаж весь уместился на запятках кареты — её крыша осталась незанятой. Крыша в ней, кстати, была необычная: с неё свисала кожаная петля. Мальчик пригляделся и понял, что за неё открывается широкий люк в потолке. Он повертел головой, пытаясь найти еще что-нибудь странное.

Окошко в задней стенке было маленькое, зато сквозь переднее была хорошо видна скамья кучера. И еще тут были боковые окна, которые… раздвигались! Филь немедленно сдвинул свое в сторону и высунул в него голову. Густой смолистый воздух ударил ему в ноздри.

Сосны торжественно шумели, как волны, разрезаемые кораблем, идущим под полным бакштагом. Колеса кареты тонули в ковре свежей хвои, покрывавшей землю. Однако вскоре они покинули сплошной лес и понеслись мимо лугов, поросших иссопом и какими-то чудными белыми цветами, нежно-розовыми от восходящего солнца. Вокруг цветов плясали золотые пылинки.

Цветы стлались ковром, который то поднимался, то спадал в низины, следуя холмистому рельефу. Солнце поднялось выше, и от буйства красок стало больно глазам. Филь напоследок вдохнул поглубже и откинулся на спинку сиденья. Карета снова въехала в лес.

— Надо закрыть, — сказала ему г-жа Фе, показав на окно. — Больше нельзя!

Она вернула его к реальности. Руфина сидела, глядя в точку, плотно сжав губы. Красивое лицо Лентолы не выражало ничего. Габриэль тревожно водила глазами по сторонам, а Эша рядом с Филем пялилась в закрытое окно.

Он плотно закрыл свое. Ему быстро сделалось скучно, и он достал из плаща Арпонис. Рубиновые глаза на морде собаки всё так же слабо светились, хотя они были уже далеко от Хальмстема. Но, видимо, такую гадость, как Сотерис, было не так просто перебить.

Жезл покрывал орнамент, составленный из множества плоских фигурок, расположенных полосой там, куда доставал большой палец, если обхватить жезл за набалдашником в виде морды собаки. На срезе жезла было отверстие. Филь заглянул туда и разглядел кончик иголки.

Едва ему наскучило разглядывать жезл, как карету тряхнуло — Кали сместился вправо и наехал на корень сосны. Он выправил ход, но потом наехал снова. Затем карету попеременно стало заносить в стороны, словно Кали боролся с лошадьми. Стена леса слева от Филя то приближалась, то удалялась.

Судя по мельканию деревьев, они значительно прибавили в скорости. Потом раздалось отрывистое ржание, и карету занесло и затрясло так, что Филя затошнило. Лентола позеленела. Глаза Руфины стали тревожными, как у Габриэль. Эша отлипла от окна и взобралась ногами на сиденье.

— Что там такое?

Она дернула на себя кожаную петлю, сдвинула заслонку в крыше и высунула голову наружу. Секунду она стояла, вцепившись пальцами в края квадратного люка, потом задохнулась, будто заметив что-то ужасное.

— Кали, миленький! — пронзительно закричала она оборачиваясь. — Гони-и!!

Солдат привстал на козлах и оглянулся. Спав с лица, он сел и свистнул бичом. Кони еще прибавили ходу.

Лентола тоже взобралась на сиденье. Её правая рука нащупала и судорожно выхватила из кармана плаща Арпонис.

— Ой, мамочка… — заметив жезл, пролепетала Габриэль.

Зажмурившись, она спрятала лицо в ладонях и стала раскачиваться взад и вперед.

Следом за Лентолой Эша сняла с пояса свой жезл и прицелилась во что-то снаружи. Филь дернулся к люку.

— Не лезь! — остановила его г-жа Фе. — Они справятся.

Мальчик неохотно опустился на сиденье, и тут наверху полыхнула вспышка. Он вздрогнул от испуга.

— Попала! — крикнула Эша. — Сразу двоих!

Заржали кони, затем полыхнуло опять. Карета полетела во весь опор, Филя стало безжалостно мотать. Раскорячившись на сиденье, он злился на госпожу за то, что она не позволила ему принять участие в перестрелке.

Руфина схватила за плечи Габриэль, которая неистово молилась. Вспышки наверху следовали одна за другой, всё такие же беззвучные и пугающие. Затем быстрая тень скользнула за окном, у которого сидел Филь, и что-то похожее на шевелящийся половик из сгнивших прошлогодних листьев прилипло к стеклу.

Отпрянув от окна, Филь ткнул в «половик» Арпонисом. Он чуть не разбил стекло, и г-жа Фе забрала у него жезл. Мерзкий белесый свет сразу озарил карету, половик с чмоком отвалился. Пальцы госпожи Фе заметно дрожали, когда она возвращала мальчику жезл.

— Не знаешь, куда нажимать, жми на «стрелка», — отрывисто сказала она. — Я попрошу Эшу рассказать тебе, что тут к чему, она владеет этим лучше.

Филь немедленно вдавил на орнаменте фигурку, напоминавшую стрелка, изготовившегося стрелять из лука. Карету озарил белесый свет, но значительно слабее, чем до этого. Филь нажал опять — результат вышел того хуже. Это обрадовало госпожу Фе, она сдержанно улыбнулась. И тут вспышки наверху прекратились.

Выпав из люка на диван, Эша выдохнула:

— Уф, отстали наконец… Еле отбились!

Лицо её горело от возбуждения. Следом за ней опустилась Лентола. Габриэль, как сидела, с закрытыми глазами склонилась набок и ткнулась Руфине в колени.

— Обычно один-два, а тут целая стая, — раздраженно проговорила Лентола, опуская Арпонис в карман плаща и задвигая заслонку в крыше.

Филь тоже сунул свой жезл в карман, обиженный, что ему не дали поучаствовать в сражении.

Эша сказала ухмыляясь:

— Подожди, то ли будет, когда Рука Близнеца засияет в полную силу!

Лентола передернула плечами:

— Нам-то что, нас тут не будет.

Габриэль жалобно спросила:

— А они… еще прилетят?

Госпожа Фе выглянула в окно.

— Не бойся, дорогая, мы уже пересекли Периметр, скоро поворот на Менону! Займись ей, — сказала она Руфине, которая склонилась к Габриэль и принялась её утешать, бормоча ей что-то на ухо. Через минуту девочка мирно спала.

Прошло не так много времени, и карета заложила вираж, вписываясь в поворот. А потом тихо покатила по узкой проселочной дороге. Поняв, что они благополучно избегли опасности, Филь спросил у Эши:

— А кто такая Рука Близнеца, это звезда?

— Вы зовете её Бет-Аль-Геуз, — ответила вместо неё Лентола.

«Яд Аль-Джауза», — сообразил Филь, удивляясь, с чего Лентола сегодня такая добрая, что отвечает на вопросы. Карета остановилась.

— Госпожа, лошадям конец, если им не дать отдохнуть, — сказал Кали, открыв дверь. — Нам надо остановиться в Меноне.

Лентола подкинулась на сиденье:

— На ночь, у этого психа? Только не я! Езжай до Катаоки.

— Через час лошади лягут, — возразил Кали. — А до Катаоки полтора. В Меноне же мы можем быть через полчаса.

— Езжай до Меноны, — сказала ему г-жа Фе.

— Мама! — воскликнула Лентола, но г-жа Фе лишь повторила:

— Езжай до Меноны. Мы не станем останавливаться у Хозека, — успокоила она готовую взорваться Лентолу, когда Кали вернулся на козлы и карета опять тронулась. — Но Менона граничит с землей, которая была когда-то нашей, и я знаю те места. Мы переночуем у Сенного озера.

Услышав о ночевке у озера, Филь посветлел: со всеми переживаниями последних дней он забыл, когда купался. В нетерпении он заерзал на сиденье. Однако Кали переоценил силы лошадей: солнце перешло зенит, когда они остановились наконец у озера. Лошади под конец тащились так медленно, что было бы быстрей идти пешком.

Сенное озеро оказалось длинное и узкое. Поверхность его была тиха и заманчиво поблескивала. Почуяв, что они направляются к воде, лошади фыркнули и в последнем усилии прибавили шагу. Филь привстал в предвкушении купания.

Едва карета остановилась у берега, заросшего осокой, он взялся за ручку двери. Г-жа Фе ответила на немой вопрос:

— Делай, что хочешь, в пределах разумного.

Повторять ей не пришлось: бросив плащ у кареты, Филь побежал к воде. Скинув одежду на берегу, он сиганул в озеро. Дыхание его зашлось, настолько холодным оно оказалось, к тому же далеко не такое прозрачное, как море. Но это была вода!

Стремясь согреться, Филь поскорей погреб вдоль озера, не оглядываясь по сторонам. Только почувствовав, что его больше не покрывают мурашки, он остановился и обернулся оценить дистанцию.

В этот момент над ним кто-то продолжительно свистнул. Филь сам умел свистеть, но отрывисто и пронзительно, чтобы привлечь внимание. Этот же свист был иным: он был похож на сигнал, нечто вроде тревожного птичьего щебета.

На пригорке недалеко стоял щуплый черноволосый мальчик. Он был разодет как франт, в расшитой суконной ярко-зеленой куртке и таких же штанах. На его ногах красовались начищенные до блеска сапоги. Мальчик держал за руку девочку в светлом платье с довольно некрасивым грустным лицом.

Франт оглядел свысока запыхавшегося Филя, потом обернулся, словно поджидая кого-то. Вид незнакомца был очень высокомерный, не хуже, чем у Лентолы, когда она особенно задирала нос. В такой одежде ему нечего было делать в лесу, как только пялиться по сторонам с видом, будто он король или принц. Филь не мог этого стерпеть. Выпятив челюсть, он двинулся к берегу и только тут вспомнил, в каком он виде.

К «принцу», улыбаясь, подбежала еще одна девочка, с букетом цветов. Её густые каштановые волосы красиво обрамляли бледное лицо. Широко расставленные, чуть удлиненные глаза заметили Филя, улыбка пропала с её губ. Она серьезно посмотрела на мальчика.

Сердце Филя бухнуло, и он с макушкой погрузился под воду. Там он сообразил, что не может вечно так сидеть и надо как-то выпутываться. Не показываясь на поверхности, Филь отплыл подальше от берега и встал на руки, высунув ноги из воды. Поболтав ими в воздухе, он закрутил «колесо». Девочка всё смотрела на него, и он начал выкидывать прочие штуки, какие только приходили ему в голову, надеясь её впечатлить и вызвать её восхищение.

Во время очередного акробатического трюка он заметил, что девочки больше нет на пригорке. Франт, однако, продолжал там торчать. Филя это не на шутку раздосадовало. «Ну, смотри, смотри!» — подумал он и дунул к дальнему берегу со всей скоростью, на какую был способен. Он оглянулся, только когда на пригорке уже ничего нельзя было различить.

Скучающая Эша со встревоженной Руфиной поджидали его у кромки воды.

— Что ж, — оценивающе проговорила Эша, едва Филь встал на ноги, качаясь от усталости, — собственно, я не сомневалась, но, видимо, только ты и мог выжить в том шторме.

— Пошли кушать, — сказала Руфина. — Все давно поели, пока ты сидел в воде. Ты уже синий, у тебя даже губы трясутся!

Филя в самом деле трясло от холода. Он влез в свою одежду и поспешил к костру, у которого хлопотал Кали. Г-жа Фе с Лентолой, стоя неподалеку, бегло глянули на мальчика. Судя по всему, у них был серьезный разговор.

— Он хороший молодой человек, — говорила г-жа Фе.

— И что? — вызывающе спросила её Лентола.

Г-жа Фе вздохнула:

— Если у тебя не будет детей, тебе придется самой себя содержать.

Лентола вспыхнула:

— И много, мама, ты можешь позволить себе на имперскую пенсию за пятерых детей?

— За четверых, — тихо поправила мать. — За Мервина никто не платит. Однако не забывай, что мы одиннадцать лет жили в Хальмстеме, не тратя из неё ни гроша.

Принимая от Кали хлебную лепешку с кусками вареной говядины, Руфина возмущенно встряла:

— Мы могли построить собственный Хальмстем, не наложи отцовские родственники руки на его состояние!

Она протянула лепешку Филю, который чуть не уронил её, так его заинтересовал разговор. Г-жа Фе заметила это.

— Оно никогда нам не принадлежало, ты знаешь закон, — сказала она, и обратилась к Эше:

— Дорогая, покажи Филю, как пользоваться Арпонисом!

Скуку с Эши как водой смыло. Подскочив к мальчику, она оттянула его подальше за карету, в которой продолжала спать Габриэль.

— Можно? — спросила она, показав на плащ Филя, до сих пор валяющийся на земле.

У мальчика обе руки и рот были заняты лепешкой, он лишь согласно помычал.

— Значит, так! — Эша вынула жезл из его плаща. — Пользоваться Арпонисом весьма просто. Надо только помнить, что он черпает силу от демонов, потому если их нет поблизости, он превращается в кусок металла.

— Без демонов не работает, — сглотнув, повторил Филь. — А как тогда проверить, что вообще работает?

Эша повела вокруг глазами, выискивая что-то. Обогнув стреноженных лошадей, пасущихся неподалеку, она углубилась в лес.

— Чаще всего это делается петлей на юке, — сказала она. — Это такое растение, единственное здесь демонское растение, но я его что-то не вижу…. Осенью они обычно уже заметны и легко отрываются. А, вот она! — воскликнула девочка, вздергивая Арпонис.

В ту же секунду из густой травы неподалеку взвился черный шар и замер в воздухе, отчего у Филя перехватило дыхание. Затем бросился на мальчика.

Филь присел, и шар просвистел над ним, задев вихор на макушке. Это было очень неприятное ощущение: именно так однажды он получил по затылку гиком мачты при перемене галса.

— Чего ты творишь?! — сердито воскликнул Филь, но Эша уже отпустила палец, и шар взмыл в вечернее небо.

— Хоп! — сказала она, поворачиваясь. — Чего испугался, это просто мешок, он мягкий! — рассмеялась Эша. — Но если передержишь, хлопает, иногда громко.

Она показала на фигурку на Арпонисе, напоминавшую кусок веревки с перехлестнутыми концами:

— Это «петля», она хороша для хватания юки. Только будь осторожен, если схватишь старую юку, она может раздуться и утащить за собой.

Сгорая от желания самому поиграть с юкой, Филь повторил:

— Не хватать старую… А как их отличить?

Он покончил с лепешкой и вытер руки о штаны. Забрав жезл у Эши, он стал высматривать себе юку, но в наступающих сумерках различить что-нибудь становилось трудно.

— У таких белый пух на макушке, — сказала Эша, показав на знакомую фигурку. — А вот это — «стрелок»!

— Я знаю «стрелка», — всё еще оглядываясь, сказал Филь. — Он дает мерзкий свет.

— Этот свет отпугивает демонов, — кивнула девочка, — но не всех, а только самых глупых. Для прочих имеется «дельта».

Эша указала на фигурку-треугольник, похожую на греческую «дельту». Филь дернулся надавить на неё, но Эша остановила:

— Не надо! Это крайнее средство, не стоит размахивать им просто так.

— А что она делает? — спросил Филь.

— Она убивает, — ответила Эша и добавила, видя, как округлились у Филя глаза: — Одних демонов, только… ты не играй с этим. Думай, прежде чем на это решиться.

Филь растерялся: «Нельзя убивать демонов? Почему?». Видя его затруднение, Эша сказала:

— Знаешь, бывают ситуации, когда на этот знак нажимать не стоит.

Позже, когда остальные уже спали в карете, кроме Кали, который дрых под ней, мальчик спросил, глядя на затухающий костер:

— Слушай, Эша, а что такое с Лентолой? Кто напустил на неё порчу, что она вдруг подобрела?

Поставив локти на колени, Эша сидела, подперев лицо ладонями. Не поворачивая головы, она ответила:

— Это с ней случается в периоды тягот и лишений. Её бросил жених, когда узнал про смерть отца, она вчера получила письмо.

— Ага, — сказал Филь, поерзав на бревне.

В свете костра задумчивая Эша была ужасно симпатичная, даже невзирая на её диковинную стрижку. Она, не двигаясь, смотрела прямо перед собой и этим напомнила сегодняшнюю девочку на дальнем берегу.

Не выдержав, Филь сказал:

— А ты сегодня даже хорошенькая!

По брошенному на него взгляду он понял, что похвала не вышла.

— Я хочу сказать, ты красивая в темноте, — сделал он вторую попытку.

Эша повернулась к нему, криво ухмыляясь.

— Спасибо, ты прав, днем я сама на себя боюсь смотреть в зеркало, — сказала она вставая.

Филю показалось, что она обиделась, и он окончательно смутился. Но оставался еще один вопрос, который требовал немедленного ответа.

— А что теперь будет со мной? — выпалил он. — Я что… буду сидеть у вас на шее?

— А что тебе еще остается? — ответила она. — Ладно, я пошла спать!

Эша ушла, а Филь остался сидеть у потухшего огня. Он думал и думал, пока у него не затрещала голова. Небо успело посветлеть на востоке, когда, заметив это, он поднялся на ноги и подошел к очагу.

Он протянул руку к одинокому куску вареной говядины, но передумал. Вместо этого он достал из продуктового ларя на запятках кареты кусок копченого марро и положил его в вещмешок. Забросив мешок за спину, Филь с легким сердцем зашагал назад по дороге.




— 11 —


«Жизнь — это просто, живи и радуйся, если сможешь…»

    

Подпись Эши Фе под одним из её рисунков,



    

Из архива семьи Фе






Поздно вечером он уже входил в Кейплиг. Перевалив через гряду холмов, Филь постучался в первую попавшуюся хижину, стоявшую более-менее прямо. Мальчик с трудом держался на ногах: за день он прошел по суше едва не больше, чем за всю свою жизнь. Его сандалии развалились на подходе к городу, и последние пару миль он прошагал босиком.

Из-за покосившегося плетня с заднего двора раздался неистовый лай, и мохнатый пес метнулся к Филю, оскалив клыки. Филь не поверил ему: пес выглядел сытым и совсем не таким злобным, как облезлые портовые собаки, от которых, бывало, приходилось удирать во все лопатки. Пес, однако, настойчиво наступал.

— Шапку сошью! — пригрозил ему Филь.

Он сам был злой как собака, ибо после полудня крошки во рту не держал. В хижине ощутилось шевеление, и истошный голос прокричал оттуда: «Замолкни, гнида дольменная! Ты на кого там лаешь, зараза такая?».

Пес сбавил пыл, но дорогу не уступил. Дверь в хижину распахнулась, из неё выглянула всклокоченная старуха в видавшем виды салопе.

— А ну иди сюда, тварь! — страшно заорала она, и тут старуха заметила Филя. — Ой, господинчик, это такая хорошая собачка, не кусается, только играет! — проговорила она скороговоркой, шагая за порог. — Заблудились или еще чего?

Последний вопрос был задан неприветливо: старуха разглядела босые ноги Филя. Мальчик не стал долго думать.

— Пустите переночевать, матушка, — попросил он. Поймав повторный взгляд на свои ноги, Филь добавил: — Я отработаю ночлег.

Старуха ловко прицепила пса за цепь, лежавшую у полусгнившего крыльца, не переставая разглядывать гостя. Её коричневое лицо покрывала сетка морщин.

— Да что ты можешь, — проговорила она с ухмылкой, обнажив наполовину беззубый рот. — Может, вспашешь мне делянку или наточишь ножи? Что ты можешь, барчук?

Ожидая ответа, она подбоченилась. Филь обвел глазами тесный двор.




— Могу сеть починить, — указал он на дырявую сеть, выглядывающую из-за сарая.

— Правда, можешь? — с сомнением произнесла старуха.

Она пригладила свои патлы и затянула их в узел. Филь подтвердил.

— Ну, если не врешь, заходи! — Старуха распахнула перед ним дверь в полутемную хижину, откуда тянуло чем-то кислым. — Только всё равно я не верю тебе, барчук, поэтому, чтобы ты не вздумал меня обмануть…

Она проворно сдернула вещмешок с его плеча, когда он входил в сени.

— Это будет моя гарантия, что ты не сбежишь.

У мальчика не оставалось сил протестовать. В сенях, между кучей брюквы в углу и сваленными грудой кочанами капусты, стояла бочка белого порошка. Не удержавшись, Филь украдкой сунул в него палец и облизнул его.

— Зачем тебе столько соли, матушка? — подивился он.

Беспардонно шаря в его мешке, старуха ответила:

— Так все говорят, что соль скоро исчезнет и будет война с сердарами. Императрице-то нашей снесли голову, слышал? Ой, что это?

Тесную хижину освещал коптящий огонек масляной лампы, стоявшей на засаленном грубом столе. В её свете Филь увидел, как тусклые глаза старухи вспыхнули алчностью, когда она нашарила Арпонис. Но ему было всё равно, он хотел только есть и спать.

Не доставая жезл из мешка, старуха сунула его на кособокую печку. Филь пробормотал, опускаясь на скамью у стола:

— Матушка, если ты прямо сейчас меня не накормишь, я умру. И повисну ярмом на твоей совести, — добавил он, не зная, как еще расшевелить эту старуху.

— Ой, прости, касатик! — опомнилась она и заметалась между печкой и столом.

Филь залпом выдул кружку воды, которую она поставила перед ним, и только потом принялся за гороховую тюрю в деревянной тарелке. Повеселев, мальчик с любопытством огляделся: хижина была сколочена из худых замшелых бревен, между которыми торчала сухая трава. Единственное окно в ней было не больше окна его комнаты в замке, разве что стена там была толщиной с эту хижину.

— Откуда идешь, касатик? — поинтересовалась у него старуха, усаживаясь напротив.

— Из Хальмстема, — ответил Филь, старательно очищая тарелку.

Старуха, казалось, не поверила ему, проговорив с сомнением:

— Нынче мало находится смельчаков ходить по этой дороге при свете звезд. Неужели из самого Хальмстема?

Филь кивнул с набитым ртом. Старуха смерила его долгим взглядом выцветших глаз.

— Ладно, не мое это дело…

Когда мальчик, отдуваясь, поднялся, она сказала:

— Ложись, касатик, прямо здесь на лавке. Я накрою тебя твоим плащом. Плащик у тебя хороший, справный!

Она шагнула к печке, где в вещмешке лежал сложенный плащ Филя, и тут в дверь хижины постучали. Стук был громкий и требовательный.

Старуха замерла. Стук повторился — уже кулаком. Филь настороженно уставился на шаткую дверь, запертую на одинокий крюк. Старуха сунула его вещмешок поглубже в кучу тряпья на печке.

— Гости так не стучат, — сказала она, хватая Филя за руку, и потянула его за печку. — А ну, прячься в чулан!

Тут очередной удар вырвал хлипкий крюк из гнезда, и в хижину с грохотом и бряцанием ворвалось полдюжины человек, одетых в камзолы вишневого цвета. Рассыпавшись по хижине словно у себя дома, они принялись заглядывать во все углы.

Задвинув Филя к стене, старуха вызверилась на них:

— А вы кто такие? — рявкнула она не хуже, чем орала на своего пса. — Мы не принимаем здесь ночных гостей!

Один из ворвавшихся обернулся, продолжая шуровать ножнами меча на печке.

— Ослепла, старая? — сказал он. — Перестала узнавать имперскую стражу?

— Да кто же вас разберет, лиходеев! — надвинулась старуха на него. — Врываетесь в ночи, как разбойники, в дом приличной женщины! Кто мне теперь дверь будет чинить?

Она указующе вытянула узловатый палец к распахнутой двери, в которую как раз входил русоволосый, с плотно сжатым ртом, военный в коротком плаще с серебряной бляхой на груди. Ему пришлось хорошо наклониться, чтобы не задеть притолоку.

— Мы ищем сердаров, — проговорил он ровно. — Скажите, вы укрываете у себя сердаров?

У него было бледное лицо с довольно массивным подбородком. Голубые глаза смотрели холодно, их выражение не смягчал даже нервный тик правого века.

Старуха в испуге всплеснула руками:

— Спаси нас всех О́дин, офицер! Что вы такое говорите! Какие сердары? Мальчонка вот только забрел на огонёк, да и он на сердара не похож…

Она вытолкнула босоного Филя на середину комнаты. Офицер спросил:

— Кто он такой, откуда?

— А кто его знает! — сказала старуха. — Зашел добрый человек, попросился на ночлег, сеть обещал починить.

— Какие при нем бумаги?

— Ничего при нем не было, вот как есть, так и заявился!

Офицер шагнул к Филю.

— Я помощник начальника ночной стражи, тесерарий де Хавелок, — представился он. — Кто ты и откуда?

— Филь Фе, из Хальмстема, — живо ответил мальчик. У него был опыт общения с городской стражей, и он знал, что им надо отвечать быстро и уверенно.

Глаза офицера сузились.

— Ты из семьи Фе? Это твоего отца зарубили на предыдущей коронации?

— Он мне не отец, — сказал Филь.

— А кто же твой отец? — удивился офицер.

Пока Филь соображал как это проще объяснить, офицер уже принял решение.

— К остальным в клетку, — распорядился он. — Там разберемся!

Филь не успел опомниться, как его взяли за шиворот и вытолкнули на улицу. На дороге под охраной двух стражников с факелами стояла телега с железной кованой клеткой, в которой сидело несколько человек в ободранной одежде. Лица их имели землисто-серый оттенок.

Мальчик замешкался и получил по спине плоской стороной меча от одного из стражников. Удар сопровождался короткой бранью.

— Веларовы отродья, а дитя-то за что? — закричала на них молодая женщина, единственная, кто выглядел в клетке прилично. — Иди сюда, маленький! — похлопала она рядом с собой.

Растерянный Филь шагнул к ней, но больно кривые рожи были у её соседей. Таких полно во всех портах, а мальчика учили держаться от них подальше.

— Я сам как-нибудь, — ответил он.

Ему было обидно, что его поймали на простой вопрос. Теперь старуха, как пить дать, присвоит жезл с плащом и такой удобный вещмешок. Защищаясь от ночного холода, Филь подтянул к подбородку колени и обхватил их руками, мрачно глядя на людей напротив. Его тянуло в сон, но он таращил глаза, не желая упустить шанс разглядеть дорогу или даже сбежать.

Помятый верзила с синяком в пол-лица, на котором не остывало любопытство с момента появления Филя, сказал:

— Смотри-ка, а мальчонка-то не прост!

— Поглядим, что он запоет, когда познакомится с эмпаротом, — лениво отозвался сидевший в углу одноглазый старик. Из его плохо зажившей глазницы сочилась слеза.

— Выложит ему свои грехи как на блюде, — пообещал сидевший рядом худой юноша с темным изможденным лицом.

— А там или в Алексу, или в Запретные Земли, как повезет, — сипло заключил еще один, прятавшийся в тени, откуда поблескивали только его осторожные паучьи глазки.

— Молчать, волчье племя! — рыкнул стражник, который только что наподдал Филю.

Из хижины скорым шагом вышел офицер, взобрался на передок телеги, и они тронулись. Филь зря надеялся разглядеть что-нибудь в кромешной тьме, покрывавшей город. Он лишь заметил, что каменных домов здесь было немного, всё больше деревянные, хоть и добротные, а тротуары — необычно широкие. Мостовая была выложена тщательно выровненной брусчаткой, которая, однако, не давала отсвета от луны, появившейся в небе. Как в его родном городе, где все улицы и дома были из известняка желто-розового цвета, который никогда не отражал луну. И даже широкая набережная, дугой охватывающая забитую шхунами бухту, была выложена из него же. Только дорога к их дому была обычная, грунтовая, легко раскисающая от дождей.

Оказалось, он всё-таки заснул. Короткий сон не освежил его, скорее, окончательно превратил в сомнамбулу. Голова прямо держаться не хотела, качалась. Осоловело оглядевшись, Филь понял, что они прибыли то ли на место уплаты налогов, то ли в какую-то тюрьму. Их окружали каменные стены, которые сходились впереди к арочному проходу, перегороженному решеткой.

У решетки с лампой в руке стоял человек.

— Каков сегодня улов, тесерарий? — сонно поинтересовался он у офицера.

— Обычный контингент, господин префект, — ответил тот, слезая с телеги и отдавая честь. — Кроме одного малолетнего: одежда на нем хорошая, почти новая, руки чистые, обуви нет. Кто такой, не говорит. Зовут Филь Фе.

— Как это может быть, тесерарий? — удивился префект, лениво отмахиваясь от приветствия. — Кто такой, не говорит, но имя сообщает!

Подойдя ближе, офицер пояснил:

— Говорит, что Мастер Фе — не его отец.

Господин префект проговорил с усмешкой:

— В этом нет ничего удивительного, он немногим родной отец в той семье. Хотя постойте! — спохватился префект. — Их мальчишку звали по-другому, и он вроде уже умер. А этого, говорите, зовут Филь? Сколько ему лет?

— Лет десять-двенадцать, — ответил офицер. — Мальчишка довольно крепкий на вид.

Г-н префект задумался.

— Насколько я слышал, после смерти Флавионы в Хальмстем назначен Флав, то есть семья Фе должна была убраться оттуда… А значит, этот малый совсем недавно еще был там. Тесерарий, я знаю человека, которого это заинтересует и он будет вам благодарен за эту поимку. Я заберу у вас мальчишку!

Он поспешил назад к решетке.

— На кого мне следует его записать? — спросил офицер.

— На Клемента, личного секретаря императора, — раздался ответ префекта, исчезающего в темноте.

Офицер, казалось, удивился, но ничего не сказал. Сделав знак стражникам отпереть клетку, он махнул Филю выбираться из неё. Мальчик неловко спрыгнул на мостовую. Не поверив себе, он переступил с ноги на ногу — мостовая не холодила ступни, как должна была. Офицер выгнал из клетки остальных и, построив их, дал знак стражникам вести их к решетке. Филя он отстранил в сторону, и тут позади них послышался цокот копыт.

— Эй, как там тебя, Филь! — раздался из темноты властный голос.

Мальчик обернулся: тот, кто недавно стоял с лампой у решетки, уже сидел верхом на здоровом скакуне, недобро косящим по сторонам.

— Забирайся, поедешь со мной!

Попроси он забраться по вантам в смотровую корзину, Филь бы не смутился. Но на коня… Еще малышом он уяснил, что лошадь опасна со всех сторон и неудобна посередине. Надеясь избежать поездки, он вежливо ответил, воспользовавшись одним из оборотов Лентолы:

— Весьма сожалею, сударь, но я не знаю как.

— Весьма сожалею, малыш, но у меня нет времени тебя учить, — был ему ответ, и Филь почувствовал, как его поднимают за шиворот над землей.

Префект опустил его, полузадушенного, перед собой в седло, потом развернул и пришпорил коня. Они выехали через ворота, в которые пять минут назад въехала телега, и понеслись по ночному городу. Филь думал, что, оказавшись на улицах, префект сбавит ход, но он продолжал нестись бешеным аллюром, мало беспокоясь о том, что его лошадь едва вписывается в повороты.

Скоро перед ними в темноте нарисовались угрюмые башни замка, освещенного многочисленными факелами. По размеру замок не уступал Хальмстему. Он стоял на невысоком холме, окруженный рвом. Через ров был перекинут мост.

— Префект стражи к императору! — не убавляя хода, крикнул всадник, влетая на мост.

Цепь вооруженных людей разошлась, пропуская его. Въехав во двор столь большой, что было непонятно, где он кончается, префект соскочил с лошади и спустил Филя. Бросив поводья мальчику, он взбежал на невзрачное крыльцо и негромко постучал.

С поводьями в руке Филь попятился от коня, но тот шагнул следом. Мальчик замер, вынужденно превратившись в статую, косясь на копыта размером с тарелку. И выдохнул с облегчением, когда услышал, что дверь наконец открыли.

— Передайте г-ну секретарю, — сказал префект, — что к нему залетела маленькая птичка из далекого Хальмстема.




— 12 —


«Попытка понять поступки императора Фернана, не поняв его души, — это попытка увидеть ложь без знания истины. Это попытка понять тьму без знания света…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






Филь проснулся оттого, что у него нестерпимо чесалось в носу. Не открывая глаз, он чихнул, но чесаться не перестало. Тогда он перевернулся набок, но это тоже не помогло. Когда сдерживаться стало невозможно, Филь приподнялся на локтях и чихнул так смачно, что его глаза открылись сами собой.

Мальчик лежал на подушках в ослепительных лучах солнца, глубоко вдыхая душистый воздух. Он был наполнен странным, ни на что не похожим ароматом, к которому примешивался более знакомый запах дыма от костров. Поведя глазами вокруг, Филь обнаружил себя лежащим на гигантской кровати, стоявшей посередине комнаты размером с Малую гостиную Хальмстема.

Холодина здесь была лютая. Филь быстро обнаружил причину: высокая стеклянная дверь на балкон была настежь открыта. Мальчик натянул на себя повыше одеяло и зажмурился от удовольствия, настолько теплым и невесомым оно оказалось, белоснежным, набитым легчайшим пухом. Он ткнулся носом в такую же подушку и со счастливым вздохом опять закрыл глаза.

В комнату тихо вошли. Кто-то, бесшумно двигаясь, закрыл дверь на балкон и положил что-то на стоявшую у кровати кушетку. Мальчик решил притворяться спящим, пока не вспомнит, как он здесь очутился.

Послышались еще шаги, и знакомый мужской голос негромко произнес:

— Вы достали, что я просил?

В ответ раздался женский голос:

— Я взяла у племянника его форму, они вроде одного роста.

— Ваш племянник служит вестником?

— Да, господин секретарь. У него сегодня выходной.

— Хорошо, распорядитесь, чтобы эту форму потом постирали.

Женщина спросила в сомнении:

— Только вот что нам делать с эмблемами?

— Ну, не спарывать же их! Оставьте, как есть.

Когда они ушли, Филь глянул на кушетку и увидел сложенную там стопкой одежду. На бордовой ткани он заметил вышитую эмблему в виде цветка, растущего из воды, чьи листья были листами пергамента, а цветы — сигнальными горнами. Это была не его одежда.

Выкарабкавшись из-под одеяла, мальчик вскочил с кровати: его одежды в комнате не было. Филь помрачнел: получалось, что вслед за плащом с сандалиями он потерял и штаны с рубахой. В чем же он пойдет? Не в ночной же рубашке, бывшей на нем! И тут Филь всё вспомнил.

Этот господин, что сейчас заходил сюда, встретил их вчера ночью. Выслушав префекта, он отослал его и позвал другого господина, которого мальчик уже смутно помнил. Они вдвоем пытались чего-то добиться от Филя, потом второй господин рассердился. Тогда первый господин сказал:

— У него калейдоскоп в голове, он смертельно устал. Но, кажется, он был под допросом эмпарота. С вашего позволения я дам ему выпить пуны и отправлю спать. Утро вечера мудренее.




С новым интересом, пополам с испугом, мальчик оглядел опочивальню, уже догадываясь, куда он попал. Всё удовольствие от нахождения в ней с него смыло: в голове стучалась настойчивая мысль, что он откусил куда больше, чем в силах проглотить. Надо было бежать, но как и в чем? Филь решил начать с того, что можно сделать прямо сейчас.

Он схватил лежавшие на кушетке штаны и тут увидел свои ноги, черные от грязи. Нет, с такими ногами нельзя в эти штаны, решил он. А если его поймают в таком виде в чужой одежде? Бросившись к умывальным принадлежностям, расставленным в углу на столике, Филь схватил таз с водой, опустил его на пол и встал в него с ногами. Кое-как смыв с них грязь, он хотел броситься к штанам и тут увидел себя в зеркале.

Подобных зеркал мальчик еще не видал: оно было размером с кровать, если её поставить на попа. Филь заметил, какого цвета его лицо, и взвыл от бессилия: это нельзя отмыть за раз! Растерянный, он повернулся к балкону — может, оттуда можно сигануть? — затем сообразил, что для начала надо всё-таки одеться. Он дернулся к кушетке, совершенно забыв, что стоит в тазу.

Наступив на его край, Филь опрокинул таз, и тот поддал мальчику под колени. Ноги его подломились, и он рухнул спиной на столик. Обитый бронзой угол стола въехал в зеркало. «Крак!» — раздался тихий отчетливый звук.

Филь не стал даже оборачиваться. Он больше никуда не хотел бежать. Зажмурившись, он втянул голову в плечи, слушая грохот стеклянного водопада за спиной, надеясь лишь, что его сразу убьет большим осколком. Но смерть его почему-то миновала.

Открыв глаза, он увидел, что в комнате стоит г-н секретарь. У него было узкое лицо с крупным горбатым носом и глубоко посаженные глаза под скептически изогнутыми угловатыми бровями. Он потрясенно смотрел на усыпанный осколками пол, по которому во все стороны растекалась грязная вода.

— Как это произошло? — делая ударение на каждом слове, сказал господин секретарь.

Увидев пустую раму, он примерз к ней взглядом. Филь с трудом поборол дрожь в коленях. Вранье ему не могло помочь, оно лишь продлило бы его мучения. Возможно, его даже станут пытать.

— Я… я хотел сбежать, — обреченно проговорил он, понимая, что жизнь его кончена.

— И? — сухо поинтересовался у него г-н секретарь.

— Но сначала я хотел помыться, — ответил Филь тише. Г-н секретарь крякнул, услышав это.

— Помылся? — спросил он.

— Помылся.

— А потом?

— А потом я подскользнулся, — уставясь в пол, пробормотал Филь.

Он потерянно переступил с ноги на ногу на мокрых досках. Плечи и спину его саднило. Видимо, некоторые из осколков его поранили.

— Стой, где стоишь, — холодно бросил ему г-н секретарь.

Он показал на куски стекла под ногами мальчика и испарился из комнаты. Не успел он скрыться, прибежали служанки и с оханьем и аханьем принялись убирать стекло, затем вымыли Филя с головы до ног. У них это получалось так ловко, что мальчик только успевал поворачиваться в злосчастном тазу. Когда его вытирали полотенцем, он заметил, как сказалась его ночевка на белоснежных простынях постели, и чуть не застонал от огорчения.

Одев его в одежду с кушетки, оказавшуюся ему впору: чулки, штаны, сапоги, рубашку с камзолом и короткий плащ, — Филя вывели во двор. Здесь он понял, чем так пахло в опочивальне.

Двор был не внешний, куда его привезли вчера. Этот двор располагался внутри замкового корпуса, выстроенного вокруг обширного парка. И каких только деревьев в нем не было! Филь узнал знакомые ему тис, лавр, платан и кипарис среди множества других, пахучих и незнакомых.

Вдоль выложенных мрамором дорожек стояли вырубленные из цельного куска дерева скамьи. На одной из них, в черных шерстяных трико, башмаках и камзоле, закинув ногу на ногу, сидел г-н секретарь. Он грелся на солнышке.

— Императору, как всегда, жарко, — завидев Филя, сказал он, не поворачивая головы, — а я вечно мерзну.

Он вздохнул и, подняв лицо к солнцу, закрыл глаза. Выглядел он как человек, который пытается до конца использовать выпавшую ему минутку отдыха. Филь мялся рядом. С ним мялась служанка, которая привела его сюда.

Наконец г-н секретарь поднялся со скамьи.

— Идем!

Отпустив служанку, он сжал костлявыми пальцами плечо мальчика и потащил его за собой. Он быстро шагал на своих тощих ногах, и Филю пришлось перейти на бег вприпрыжку. Они пересекли парк и влетели в застекленные двери еще одного сада, на сей раз зимнего.

В открытой южному солнцу лоджии, развалившись на кушетке и сложив ноги на её спинку, возлежал плотный огненно-рыжий вельможа. Он изучал пергамент, с которого свисала сургучная печать.

— Сир, я привел его, — останавливаясь в отдалении, сказал г-н секретарь.

— А, Клемент, наконец-то!

Вельможа встал с кушетки и устремил взгляд выпуклых глаз на Филя, затем сделал круг вокруг мальчика, будто тот был невиданной скульптурой.

— Клемент, вы были правы, он в самом деле побывал под допросом эмпарота, — сказал вельможа, невнятно выговаривая слова. — Мне принесли его допросный лист, и вы не поверите, что он успел там натворить!

Он протянул секретарю пергамент.

— Сир, вы не поверите, что он успел здесь натворить, — сказал тот, опуская свой киль вместо носа в документ.

Рыжие брови вельможи встали вопросительным домиком, и Филь сообразил, кто перед ним. У мальчика от страха затряслись руки.

— Да-а? — ожидающе произнес император.

Г-н секретарь кивнул и, отвлекшись от документа, вкратце поведал, что произошло в опочивальне. Император прикрыл веки, словно то, что услышал, его бесконечно расстроило. Квадратное лицо с низким лбом и тяжелой челюстью превратилось в морду спящего пса.

— Значит, ты тот малый, что уронил мост на голову моего брата, — сказал он Филю. — Жаль, промазал, надо было лучше целиться.

Император сердился или подначивал, Филь не мог взять в толк. Но он вроде не собирался распинать его за разбитое зеркало и покушение на брата. На душе мальчика полегчало, он даже позволил себе оглядеться.

Среди растущих в кадках растений он заметил несколько мраморных скульптур. У одной из них притулился до ужаса знакомый деревянный ларец. Г-н секретарь тем временем вчитывался в пергамент с таким лицом, словно был не в силах поверить глазам.

Император мягко проговорил:

— Как видите, Клемент, мы еще легко отделались. Всего за месяц он успел выбить окно в башне на высоте девяноста шагов, обратите внимание. Подпалил кусты неопалимой купины, чем вызвал пожар склада, едва не сгорев сам. Там много чего еще, но во всем этом нет ни капли злого умысла. Так что простим проказнику сегодняшнее мелкое происшествие.

Секретарь поднял на него растерянный взгляд:

— Но зеркало, сир!

— Я сказал, простим, — повторил император с нажимом. — Вы, видать, еще не дочитали до конца?

Секретарь снова ткнулся в пергамент. Вдруг он так остро глянул на Филя, что сердце того опять юркнуло в пятки. Быстро скатав пергамент, г-н секретарь сказал:

— Сир, я полностью с вами согласен, нам следует его простить!

Не понимая перемены его настроения, Филь всё же вздохнул с облегчением. Вытянув руку, император щелкнул пальцами в направлении ларца. Клемент достал оттуда кубок с изумрудом, и мальчик опять вздохнул, вожделенно уставясь на камень.

— Это символ императорской власти, — сказал вельможа, принимая кубок у секретаря. — Он переходит по наследству каждому следующему императору. Говорят, что это любимый кубок Локи, чей отец О́дин правил тут много веков назад. У О́дина был нелегкий характер, он зачастую выводил своих приближенных из себя, но раз перестарался — и его собственный сын Локи пришпилил папашу копьем к дереву. Желая выразить отцу неудовольствие его поведением, Локи собрал его кровь в этот кубок и выпил за здоровье папы. С тех пор кубок приобрел интересные свойства, в частности, он обезвреживает яды. Ты можешь пить из него среди своих самых заклятых врагов, и ничего с тобой не случится!

Как бы Филь не был заворожен кубком, он не удержался и фыркнул: этот правитель сильно рисковал, если полагался на такие свойства. Ни один моряк не доверит свою жизнь канату, не проверив его для начала.

— Так ведь ничего не стоит подменить его на время пира, — возразил мальчик. — В нем же нет ничего особенного!

Кроме камня, подумал он, и сразу понял, что преступил границу: лицо императора снова отяжелело, он опять стал похож на пса.

— Кубок темнеет, — проговорил вельможа ровно, — при попадании на него даже сильно разведенного яда.

Всё равно можно обмануть, подумал Филь, просто нужен особый сплав, вот и всё. Император неожиданно швырнул кубок обратно в открытый ларец.

— Это подделка! — рявкнул он в ответ на испуганный взгляд мальчика. — Он больше темнеет так, как темнел раньше! Мне нужен этот кубок, — продолжил он с напором, — если ты когда-нибудь его встретишь, то должен доложить нам об этом немедленно!

Если подделка оказалась столь хороша, у Филя не было сомнений, кто её изготовил: Ирений не зря торчал целую неделю в кузне этим летом. Для чего это понадобилось, мальчик решил поразмыслить потом, а пока, кивнув, он осторожно подумал: «С чего бы это я бросился докладывать? Я что, на службе?».

Будто услыхав его мысли, император сказал:

— На тебе форма императорского вестника. Предполагалось, что она послужит тебе, пока приводят в порядок твою одежду, но так даже лучше… Подойди сюда!

Неуверенный в том, чего следует ожидать, Филь шагнул вперед, и император коснулся его плеча кончиком пальца.

— Назначаю тебя моим личным вестником. — Он брезгливо поджал палец. — Этого достаточно для любого эмпарота, если кто засомневается в твоей должности. — Он оборотился к секретарю. — Дайте ему его жалование!

— Сколько именно, сир? — поинтересовался тот.

— А сколько обычно платят вестнику? — спросил император так, словно желал поскорей закончить всё это.

— Пять золотых империалов в год, сир.

— Выдайте ему десять серебром и пусть проваливает, — с раздражением произнес император. — И учти, я жду от тебя новостей! — с угрозой сказал он Филю, которого г-н секретарь уже потащил к дверям.

Вернувшись, Клемент доложил:

— Я вывел его в город, сир. Вы чуть было не вышли из себя, — добавил он почтительно.

Император глянул на него с вымученной улыбкой.

— Да, представьте себе! Этот мальчишка меня взбесил.

Клемент поклонился.

— Его следовало бы отправить на рудники отрабатывать нанесенный урон, а не нанимать на имперскую службу… Одно зеркало стоило двести империалов!

Император невесело улыбнулся:

— С любым другим я бы так и поступил. Но этот неучтивый пакостник выжил в шторм, который забрал жизни всех прочих с корабля, очутившись волей случая в Преддверии в период летнего открытия Границы. Он погиб бы там, угоди он туда в любое другое время, но ему помог случай. После чего он лишь случайно не сгорел на пожаре. Затем он так же случайно уронил мост на моего брата и случайно увидел, как тот проник в Библиотечную башню и что-то украл. Этому мальчишке покровительствуют какие-то боги и у меня нет желания переходить им дорогу… пока нет. Сначала пусть его невидимые покровители и собственное неистребимое любопытство послужат нам, теперь, когда он знает, что мы ищем!




— 13 —


«Той осенью замок Кейплиг и ближайшие окрестности выглядели иначе, чем сейчас. Библиотечная башня, которая позднее стала Западной, еще не была достроена после её очередного разрушения. А обширный рынок находился тогда у самого рва…»

    

«История Второй Империи», 19-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Филь стоял за мостом, сжимая в кармане увесистый кошелек, и разглядывал раскинувшийся перед ним город. Мальчик ощущал себя пиратом, который в предвкушении богатой добычи смотрит с мостика корабля на проплывающую мимо торговую шхуну. Оставалось выяснить, что можно тут сделать с помощью серебряных ядер, смиренно ожидающих его команды в кошельке. Филь полной грудью вдохнул прозрачный осенний воздух и двинулся вперед.

Город был большой, но без сутолоки, характерной для торговых городов, в которых бывал Филь, и казался красивее многих других. Улицы его были необычно широкие, обрамленные деревьями, с которых уже начала облетать листва. Здесь было значительно холоднее, чем в Хальмстеме, и над крышами многих домов вился печной дым.

Невысокие холмы, окружавшие город, покрывал лес с редкими проплешинами лугов. У леса ютились лачуги, которые по мере приближения к замку росли ввысь и вширь, становясь каменными зданиями с черепичными крышами. А у самого замка вправо от моста на обширной площади находился рынок. Бдительно придерживая кошелек в кармане, Филь направился туда.

На краю рынка в палатках, что были ближе к замку, продавали пояса и башмаки, отрезы кож с мехом и без, посуду и прочие неинтересные товары. В следующем ряду торговали готовой одеждой всякого сорта, а рядом — свежими и засоленными овощами, зерном, бобовыми и солью.

Наскоро посчитав в уме, Филь решил, что старуха, у которой он почти нашел вчера приют, должна быть довольно обеспеченной, коли может позволить себе бочку соли. Заодно он выяснил, что его денег хватит года на три, если поселиться прямо на этом рынке. Последнее означало, что надо побыстрее разменять хотя б одну серебряную монету, чтобы не светить целым кошельком.

Получив в меняльной лавке пригоршню медяков, Филь ссыпал их в другой карман, и тут учуял запах шипящих на огне колбас. У него потекли слюнки. Злодей император, желая отомстить за разбитое зеркало и неучтивое замечание о кубке, выпроводил Филя так быстро, что тот совершенно забыл о пустом желудке. Мальчик поспешил на запах.

Проскочив мимо оружейных лавок и палаток со сладостями, он достиг последнего ряда, где торговали едой. Здесь вкусно пахло дымом и ветчиной. Выудив из кармана мелкую монетку, Филь устремился к лотку с жареными колбасками.

— Эй, вестник! — услышал он и оглянулся, запоздало сообразив, что возглас относится к нему. — Какие новости? — спросила его закутанная в халат тетка с серым уставшим лицом, стоявшая за прилавком со свежим мясом.

На прилавке перед ней лежал освежеванный порубленный баран с выпученными глазами и гора сосисок радостно-розового цвета, определенно с мясом марро. Филь терпеть не мог это мясо. У него не было ни вкуса, ни запаха, один цвет, да и тот странный.

— Ты, тетенька, сначала заплати денежку, потом узнаешь новости, — ответил Филь.

— За что я должна платить? — возмутилась она. — Ты — вестник, бегаешь с поручениями и новостями, вот и расскажи мне последние новости. Или у тебя нет никаких новостей?

— Как это нет? — встрепенулся Филь. — Очень даже есть! Только ведь, тетенька, я не простой вестник, а личный вестник его Императорского Величества, так что выкладывай денежку, если хочешь знать новости!

— И про самого императора расскажешь? — заинтересовалась она.

— А почему нет? Меня не просили держать язык за зубами!

Тетка зачем-то окинула взглядом прилавок.

— Нету у меня ничего для тебя, вестник, — вздохнула она. — Пока товар не распродам, денег не будет.




Это должно было занять у неё немало времени: баран выглядел устрашающе. Да и сосиски, пусть дешевые дальше некуда, совсем не вызывали аппетита.

— Ну нет, так нет, — повернул Филь от неё. Вдруг он обернулся опять. — Ты, тетенька, неправильно продаешь мясо! Так ты с ним долго простоишь. Хочешь, помогу?

— И что ты за это возьмешь? — спросила его женщина.

— Накормишь меня!

Получив её согласие, Филь встал у прилавка и заорал как оглашенный, перекрывая стоящий вокруг гомон:

— Продаю седло нежного, мягкого, доброго барашка с почти человеческими глазами! Еще на рассвете он выглядывал ими сочную травку! Налетай, свежее не найдете на всем рынке!

Народ заинтересовался и стал с усмешками подтягиваться к прилавку. Однако чувствовалось, что этот интерес был большей частью праздный. Тогда Филь вздернул над головой еще и связку с сосисками.

— Если эти сосиски отварить с таким барашком, они начнут пахнуть мясом! — завопил он, жизнерадостно размахивая связкой. — Налетайте, хозяюшки, угостите ими своих мужей, и они не заметят разницы!

Это было уже кое-что, в толпе проявился здоровый интерес. От соседних рядов тоже потянулись люди. Не успела торговка опомниться, с её прилавка смели всё, что там было.

Потрясенно пересчитав барыши, она расцвела и порозовела так, что стала даже симпатичной. Достав из-под прилавка обширный кусище домашнего пирога с печенью и луком, женщина с благодарностью вручила его Филю. Тот умял его в мгновение ока.

— Так какие же всё-таки новости, вестник? — спросила его женщина, когда мальчик заглотил последний кусок. Она кивнула на замок, возвышающийся над ними, весь во флагах, с тремя округлыми башнями и с недостроенной четвертой, торчавшей как гнилой зуб.

Утерев рот, Филь сказал:

— Сегодня у императора разбили зеркало и он потерял свой… ночной колпак!

У оружейных лавок покупатели не толкались, а неторопливо и с достоинством осматривали разложенное на столах. Здесь всё было привычное: ножи, мечи, щиты, поножи, кольчуги разного плетения сверкали и переливались на все лады. Разве что рыцарских лат мальчик нигде не приметил.

Нужный ему товар он нашел в конце ряда: в богато убранной палатке висели два десятка Арпонисов. Филь собирался прицениться к ним, чтобы знать, сколько ему содрать с давешней старухи, если она успела загнать его Арпонис. Теперь, когда он служил самому императору, ей было не отвертеться.

На столе перед торговцем лежала тонкая кольчужная рубашка-лорика двойного плетения и такая же лорика, только похожая на кожаную сегментированную. Филь разбирался в оружии и доспехах ровно настолько, чтобы уметь предложить товар, но тонкостей не знал. Его отец не любил оружие, он говорил, что оно слишком много весит, а прибыль с него невысокая.

Заметив, что мальчик рассматривает кожаную лорику, торговец сказал:

— Это сердарская. Один дьявол знает, из чего они их делают. Их не берет ни стрела, ни меч, только ножом можно такую продавить.

Филь, однако, пришел сюда не за лорикой. Он спросил:

— Сколько просите за Арпонис?

— Полтора империала, — ответил торговец.

Шагнув в палатку, он вынул из петли один жезл и положил его на стол. Мальчик присвистнул, это была страшная цена. Но еще надо было узнать настоящую — худой сутулый торговец не был похож на кузнеца или оружейника.

— Неужели это чистое серебро? — спросил Филь, крутя в руках новехонький жезл.

— Чистейшее! Глянь на набалдашник, там стоит казенное клеймо. Они в любой момент примут его по весу, но лучше приходи ко мне, я дам больше.

Филь вздохнул, словно ему позарез требовался жезл, но было недостаточно денег.

— Мне надо три… Я бы взял три за два.

Торговец недоверчиво усмехнулся:

— Зачем тебе три жезла, вестник, собрался в Запретные Земли?

— Туда тоже, — ответил Филь, не раздумывая. — Так как?

Торговец смерил его долгим взглядом, затем спросил:

— Чем платишь?

— Серебром.

Торговец отрицательно повел головой:

— Серебром три за два не отдам. Хочешь, бери за десять аспров каждый.

Аспр была серебряная монета, полный кошелек которых вручил Филю Клемент. Десять аспров составляли золотой империал, по его словам. Но на рынке это было не так.

«Мошенник! — разозлился Филь на императора. — Он же это знает, не может не знать!» Мальчик подумал, что треть его годового жалования только что испарилась, и помрачнел. Наблюдавший за ним торговец опять нырнул в палатку.

— Возьми эти, за всё пятнадцать аспров, — сказал он, выкладывая на стол два сильно потертых жезла, почти черных от времени. Сквозь густую патину едва проглядывала полоса орнамента с фигурками. На оценивающий взгляд Филя он сказал: — Не смотри, что старые, они должны работать. Их сняли с мертвого сердара.

Если торговец думал, что Филя это испугает, то ошибался. Мальчик немедленно восхитился: у него будет Арпонис мертвого сердара, таких наверняка нет ни у кого! И не один, а целых два! С горящими глазами Филь быстро выудил из кошелька требуемую сумму, пока торговец не передумал.

— Проверять будешь? — спросил тот. — У меня есть горшок с молодой юкой. За горшок — еще два крайта.

У Филя был полный карман медных крайтов, но он души не чаял унести отсюда ноги. Он только помотал головой и побыстрей ввинтился в толпу.

Торговля разгоралась. Между рядами уже было не так просто пройти, однако Филь не хотел отсюда уходить. Это был его привычный мир, в который он окунулся впервые после долгого перерыва. Здесь он хорошо знал, как себя вести, чтобы не попасть в неприятность, кого следует опасаться и кому можно при случае доверять.

Жонглеры и фокусники бродили в толпе, показывая свое искусство, и Филь загляделся на них, втиснувшись между палаток, где торговали драгоценностями. Из-за полотняной стены палатки раздавались возбужденные голоса.

— Вы слышали, рудники опять снизили цены на сырое серебро? Его уже не покупают, все охотятся за золотом. Золотые украшения становится всё труднее найти. Я не говорю купить — найти!

— Знаю, знаю. Император даже собирается объявить монополию на золото. Я ничего не понимаю, мне стало не с чем работать, не переплавлять же нам империалы?

Филь застыл в укрытии, более не обращая внимания на фокусников. Кто-кто, а он хорошо знал, что если в одном месте не хватает какого-то товара, то цена на него растет. Призадумавшись, он пошел вдоль рядов, никак не реагируя на нетерпеливые тычки толпы. Уже на выходе из рынка, у палатки с посудой он услышал:

— Вестник, эй, вестник! Что за хлам ты таскаешь на себе?

Разодетый в пух и прах юноша, по уши в кружевах, с лицом надменным и неприветливым показывал на мальчика своей спутнице. Девушка, одетая не менее изысканно, рассмеялась.

Кровь бросилась Филю в лицо и он уже хотел ответить неподобающе, как сообразил, что одет вполне прилично, а ироничная ремарка юноши относится к жезлам, висевшим на поясе. Возмущенный тем не менее таким небрежным отношением к его значительному приобретению, мальчик запальчиво сказал:

— Только этот хлам и работает в Запретных Землях!

Насмешливое выражение на лице юноши сменилось интересом.

— Вот как? — Он перекинулся парой слов со своей спутницей. — Продай один!

Почуяв наживу, Филь удрученно ответил:

— Это жезлы моего отца и деда, я не могу их продать.

— Продай, я заплачу сколько пожелаешь!

Филь думал недолго: рыба клюнула, надо было подсекать.

— Ну хорошо… Три империала!

Получив в ответ три маленьких увесистых монеты с простым треугольником на обеих сторонах, он бережно убрал их в свой кошелек.

Завершив сделку, мальчик радостно припустил от рынка, но тут ему в голову пришла крайне необычная мысль. Быстро вернувшись к палатке рыночного менялы, он живо спросил:

— А сколько у вас стоит золото?




— 14 —


«Жизнь умного человека нелегка. Чужой опыт его ничему не учит…»

    

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Итак, всё стало ясно: кто-то втихую скупал здесь золото. Филю было неинтересно, для чего это делалось. Одно было точно — на этом можно хорошо заработать, если поспешить.

У менялы мальчик продал два империала за двадцать восемь аспров и вышел с рынка обладателем одного империала, ста двадцати семи аспров и кучи медных крайтов в правом кармане. Это было целое богатство.

Филя жгла мысль, что тот, кто задумал махинацию с золотом, будет недолго этим заниматься. Надо было во что бы то ни стало успеть вскочить в его карету и проехаться, хотя бы на запятках.

Он стал в волнении грызть ногти, оглядываясь по сторонам. Солнце стояло уже высоко, но теплее не становилось. В воздухе ощущался запах горящих дров и опадающей листвы. В небе над городом повис высоко летящий, перекликающийся клин, направляющийся к югу.

Глядя на него, Филя осенило. «Эша или Лентола?» — он добыл из кармана медную монетку, решив довериться ей. Но на обеих сторонах монеты был один и тот же треугольник, как на империале. Аспр ему тоже не помог. Филь раздраженно дернул плечом и решил, что тогда выбор, у кого просить Открывающий Путь, следовало предоставить судьбе. Раковина откроет путь, а как сбыть серебро в обмен на золото в родном городе мальчика не надо было учить. Требовалось только пошевеливаться, чтобы не остаться с грудой внезапно подешевевшего металла на руках. Хотя сначала нужно раздобыть раковину: от неё сейчас зависело всё.

Широко шагая по сбегавшей к окраине улице, Филь проворачивал в голове сделку, пытаясь найти в ней слабые места, как учил его отец. Ему было страшно, потому что он никогда не замахивался на такое, но одновременно ему было весело, ибо в случае удачи никакая Лентола не будет его больше попрекать сидением на шее. Можно будет даже наняться к кому-нибудь подмастерьем, оплатив обучение на годы вперед, и стать важным человеком. Или выучиться вождению кораблей и в один прекрасный день выйти в море его владельцем, как отец. Вот только торговцем Филь не собирался становиться на всю жизнь.

От быстрой ходьбы ему стало жарко, он перекинул плащ за спину. Сейчас ему сильно помог бы вещмешок, но до Хальмстемской дороги было еще идти и идти. Там Филь надеялся сесть в какую-нибудь попутную карету, как только заберет у старухи мешок. Мальчик уже покинул богатую часть города, где всё было чинно-спокойно. Теперь вокруг него толкался обычный народ.

Разнообразно одетые люди спешили по своим делам или просто искали, на что бы поглазеть. Хорошенькая служанка в чепчике пересекла перед Филем дорогу и мило улыбнулась ему — обстоятельство, истолкованное им как предзнаменование успеха. Бегали и визжали мальчишки, задираясь ко всем, кому ни попадя. Филя они не трогали: его торопливый шаг и форма защищали не хуже, чем защитили бы дополнительные два локтя роста. Изредка проезжали конные, звук от подков их лошадей был глухой.

Заметив это в очередной раз, мальчик пригляделся к брусчатке и догадался, почему она не холодила его ноги вчера ночью. Это был не камень — скорее обтесанное квадратами дерево, вбитое в землю и выровненное в поразительно гладкую поверхность. Филь даже разглядел на ней годовые кольца. Но следов от подков на ней не было.

Впереди показалась площадь с каменной аркой посередине, под которой стояла двухколесная кибитка, запряженная четверкой лошадей цугом. Вокруг кибитки суетились люди. Рядом в ожидании стояли три всадника в зеленой форме и таких же беретах. Филь невольно тронул себя за ухо, пострадавшее от них две недели назад, и вспомнил, что это были всадники Почтовой гильдии.

Все семь лошадей отличались могучим телосложением. Подойдя к ним ближе, Филь с опаской подумал, лошади ли это, ибо на их фоне кибитка казалась тщедушной. Лошади были в заглазниках и с высокими зелеными султанами. К запяткам кибитки были привязаны два запасных колеса.

— Почта на Хальмстем-Бассан отправляется! — зычно гаркнул один из всадников, привстав на стременах. — Освободите путь, а то зашибем!

Толпившиеся зеваки стали торопливо тесниться в стороны. Было ясно, что они хорошо знакомы с этим предостережением. За площадью вдоль дороги до самой окраины, которая уже просматривалась, люди тоже стали отходить к обочине.

— А тебе, вестник, нужно особое приглашение? — заметив трущегося поблизости Филя, поинтересовался почтовой. — Или ты по делу?

Мальчик моргнул — соображать требовалось быстро.

— А сколько берете? — выпалил он, забыв упомянуть куда.

— Сорок пять золотых до Хальмстема, — ответил почтовой, — пятьдесят до Бассана.

Филь задохнулся от чудовищности цены.

— А до Катаоки?!

— Восемнадцать до поворота на Менону, дальше сам. Так ты по делу или нет? — требовательно переспросил его почтовой. Лошадь под ним нетерпеливо переступила копытами.

— Конечно, по делу! — выдохнул Филь как в воду нырнул. — Мне по официальному делу до Меноны. А когда мы там будем?

— В полдень. Запиши за Казной одного вестника до Меноны! — бросил всадник стоявшему рядом мальчишке в зеленом камзоле, на вид старше Филя года на два.

Услыхав это, Филь сообразил, что сейчас ему платить не придется. Платить будет император по счету, выставленному гильдией. А вот потом придет его очередь!

Мальчишка подскочил к нему с куском угля и обрывком пергамента.

— Полное имя?

— Филь Фе…

— Присягнешь эмпароту, что отправляешься по официальному делу?

Филь обмер, но отступать было некуда.

— Присягну!

— Ну, его всё равно нет, — второпях проговорил мальчишка.

Он нацарапал имя на пергаменте, снял с себя кожаный мешочек на веревке, и сунул пергамент в него. Затянув узел, он нацепил веревку с мешочком на шею Филя.

— Теперь ты наш багаж! — Он открыл кибитку и втолкнул мальчика внутрь. — Готово!

— А ну, м-мертвые! — раздался с козел густой протяжный бас, едва Филь нашел себе место среди полудюжины ящиков и мешков. — Пошли!

Затем свистнул кнут. Сомнения Филя, что к полудню они успеют доехать до цели, рассеялись как дым, когда кибитка вынеслась из города. Сквозь маленькие боковые окошки была видна сплошная зеленая стена. Мальчик не чаял остаться в живых, так его швыряло по тесному пространству вместе с остальным багажом. Минуты для него растянулись в часы.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть меня выпустят! — молил он разом всех святых, отбиваясь от летящих в него ящиков и мешков. — Я лучше пойду пешком!.. Ой! С-сатана!». Он хотел заорать, но кто бы услышал его там, снаружи, в грохоте подков и хрипе семи лошадей.

«Зачем ей колеса? — думал Филь, когда несколько приноровился уворачиваться от острых углов и смог более-менее соображать. — Зачем этой кибитке колеса, она ведь всё равно не едет! Она на них лет-и-и-т!! А-а-а!!!». Они почти перевернулись, но в последний момент выпрямились и, пролетев бесконечно долго по воздуху, шмякнулись о землю, а потом с ума сводящая тряска возобновилась.

Это ощущалось как лютый шторм в ненагруженной шхуне, только привязаться здесь было не к чему, и ящики не были похожи на морские волны. Один из них открылся от ударов и лязгал крышкой на полу, к которому мальчик прижимал его ногами.

На следующей яме Филь не удержал его, и тот, взлетев к потолку, приземлился уже на боку. От механизма, что лежал внутри ящика, оторвалась часть и откатилась в сторону. И вдруг настало благословенное спокойствие, а следом послышалась пара ударов кулаком по крыше кибитки.

— Приехали! — раздался с козел знакомый бас. — Вылезай, вестник, твой поворот!

Филь из последних сил поставил ящик нормально и, как смог, пристроил в него оторвавшуюся железяку. Затем вывалился кулем из кибитки. Лошади храпели, тянули удила и порывались продолжать бег, отчего казалось, что они пляшут на месте. Раскрасневшимся почтовым тоже, видимо, всё было нипочем. Один только Филь так устал, будто бежал всю дорогу. «Надо же, это стоит восемнадцать империалов!» — с ужасом подумал он, выпрямляясь.

Один из всадников, наклонившись к нему, снял с него веревку с пергаментом. Сунув её себе за пазуху, он свистнул, и кавалькада поехала дальше. Когда они скрылись из виду, на Филя обрушилась неправдоподобная тишина глухого леса.

Он стоял напротив знакомого ему поворота и медленно приходил в себя. Решив, что жизнь положит, но заведет себе собственного коня, Филь задрал голову: солнце было в зените. Стряхнув с себя пыль, мальчик зашагал по дороге.

Сначала он ступал как деревянный, но скоро разошелся. И прошло не так много времени, как впереди показалась гладь Сенного озера. Дорога огибала его и уходила на Менону, где надо было спросить дорогуна Катаоку, только спрашивать было некого: в лесу стояла звенящая тишина. Испугавшись, что не успеет добраться до темноты, Филь еще прибавил шагу.

— Эй, клоун! — вдруг услышал он и вздрогнул от неожиданности. — Не спеши, а то успеешь!

Филь судорожно заозирался: голос был звонкий и мальчишеский, и в нем было столько самодовольства, что требовалось как можно скорее обнаружить обидчика.

— Сам ты клоун, — сказал Филь, увидев наконец, кого искал. — Волк бумажный!

Из-за кустов смородины показался франт, который наблюдал за стараниями Филя в воде два дня назад. Сегодня он был один. А Филь чувствовал себя куда уверенней, будучи одет. Поэтому, чем закончится эта встреча, ему сразу стало очевидно, и он подобрался. Франт, однако, не торопился открывать боевые действия. Прищурившись, он смерил Филя взглядом.

— Волк бумажный? — сказал он. — Ты еще рисуешь в придачу к тому, что занимаешься водной клоунадой? Как тебя зовут?

Филь не рисовал волков — их иногда рисовала Эша, и весьма похоже.

— Не твое дело. Поговори еще у меня, так сразу получишь!

Франт хлопнул себя по длинному сапогу хлыстом, который держал в руках:

— Грозный какой!

— Будешь дурака валять — побью! — пообещал Филь.

— Возможно. Но я пока не согласился драться.

— А я и спрашивать не буду.

— Видали мы таких! Что ты можешь сделать со мной?

— В воду засуну. Слизь береговая! — вспомнил мальчик любимое ругательство их кока.

Франт опять хлопнул себя хлыстом по сапогу и рассмеялся:

— Туше´, я не умею плавать, ты прав! Ты потряс нас позавчера, меня и мою сестрицу Меттину, своими выходками. Мы оба боимся воды.

Филь сразу растерял свою грозность.

— Чего её бояться? — удивился он. — Хочешь, научу?

Франт поморщился.

— Надеюсь обойтись без этого… Кстати, сейчас модно быть лояльным к императору, но ты перестарался, — заметил он. — Зачем ты нацепил на себя эту форму?

Филь ответил:

— Это хорошая, добротная форма и она досталась мне бесплатно.

— А ты влазишь во всё, что тебе достается бесплатно? — поинтересовался франт.

— Только, если мне за это платят.

До франта дошло. Весьма спесиво он сказал:

— Ты в самом деле вестник, что ли?

— В самом, — набычился Филь. Только начавшийся дружеский разговор закончился.

— Что ж, ты выбрал плохое время бродить по этим лесам!

Филь сам думал об этом, но с Арпонисом в руках ему не стоило опасаться летающих «половиков».

— Напугал ежа голой жопой!

— А правда, что вам выдают Открывающий Путь, чтобы вы не оттоптали себе ноги?

Филь насторожился и ответил, не думая:

— Правда, только свой я потерял.

— Так сделай себе новый!

Как бы ни чесались у Филя руки надавать франту по шее, он сразу забыл об этом.

— Научи — сделаю, — сказал он.

— Нет ничего проще. Надо проникнуть в Хальмстем и зачерпнуть раковиной Сотерис. Потом высуши раковину, и у тебя готов Открывающий Путь. Дерзай, у тебя получится. До встречи!

Франт заливисто свистнул, и из-за кустов смородины к нему выбежал сухощавый вороной конь. Жадно наблюдая, как его новый знакомый взбирается на него, Филь спросил:

— А раковина подойдет любая?

— Конечно!

Франт ускакал. Филь некоторое время смотрел ему вслед, потом опомнился и поспешил к озеру.

Солнце едва покатилось к закату, а он уже добыл себе неплохую, пусть маленькую раковину, оделся и чуть не бегом помчался в Хальмстем. Дорога туда должна была занять как раз остаток дня и прихватить часть ночи, а то, что он задумал, будет лучше провернуть в темноте.




— 15 —


«Храбрость — это когда ты один из всего мира знаешь, как тебе страшно…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






Свернувшись калачиком на цветочной поляне, Филь спал, сунув под голову скомканный плащ. Сон сморил мальчика перед самым закатом. Проснулся он от холода, когда на небосклоне высыпали первые звезды.

Глянув на небо, Филь рассудил, что спал он недолго, вскочил на ноги и, закутавшись плотнее в плащ, поспешил к дороге, освещенной неверным светом молодой луны.

Как он ожидал, ему не встретились тут никакие ужасные ужасы. Даже летающие «половики» не беспокоили его, когда он пересекал участок дороги, где они напали в прошлый раз. Правда, он обратил внимание, что собачьи глаза на жезле то разгорались, то снова затухали на пути от поворота на Менону до цветочных лугов, и это вселяло в него некоторую тревогу.

Совершенно неожиданно для себя Филь ткнулся в плотную стену тумана. Не обладая значительным опытом ходьбы по лесу, да вообще по каким бы то ни было лесам, Филь знал, что чем плотнее туман, тем сильней затухают в нем звуки. А в этой белесой пелене, едва он вступил в неё, звук шагов просто исчез.

Вспомнив, что рассказывала Габриэль про подобные туманы, Филь испугался. Приблизив к глазам Арпонис, он торопливо отыскал на нем фигурку «стрелка».




Жезл пробудился к жизни вспышкой мертвого света, который ничуть не помог и лишь ослепил мальчика. В испуге Филь повел вокруг Арпонисом — жезл родил еще пару вспышек. Потеряв всякое представление, куда ему идти, Филь замер на месте, холодея от страха.

Недалеко от него раздался звук, будто кто-то в нетерпении лязгнул зубами, и Филь бросился бежать, но налетел на дерево и распластался на земле. Опять надавив на «стрелка», он заметил пролетевшую над ним уродливую тень. Этого он уже не выдержал.

— А-а-а! — завопил Филь, вскочил на ноги и побежал, выставив вперед руки, чтобы не получить деревом по лбу.

Страх подгонял его, но он же давал ему силы продираться через кусты, то и дело выраставшие на пути. Фигурку «стрелка» Филь больше не отпускал, предоставив жезлу самому делать его работу.

Вспышки света следовали с пугающей частотой, но мальчик не хотел видеть, что они высвечивают. Он был занят исключительно тем, чтобы не налететь на дерево, только успевая уворачиваться от массивных стволов, выпрыгивающих на него из темноты. Пот катил с него градом, когда Филь ощутил, что бежит как будто с холма, затем споткнулся обо что-то, пробороздил животом по сырой траве и… полетел кубарем в воду.

Чудом не упустив жезл, мокрый до нитки Филь вскочил на ноги и сразу снова вдавил палец в Арпонис. Ему было так страшно, что в живот его будто положили большой камень. Руку его дернуло и потянуло. Затем из темноты на него надвинулась худощавая фигура, скользя по травяному берегу озера, в которое Филь свалился.

— Ты уверен? — спросил его низкий спокойный голос.

Филь отпустил фигурку, которая оказалась «петлей», и выдохнул с облегчением — перед ним стоял живой человек. Луна осветила его длинное бледное лицо с носом, который мог бы сделать честь господину секретарю, и ну о-очень широкие плечи. Что он тут делал в такое время, Филя мало интересовало. Куда важнее было то, что мальчик теперь не один.

И тут он опять насторожился. Устремленный на него взгляд он знал — это был взгляд человека, которому ничего не стоит прихлопнуть другого как муху, взгляд бандита с большой дороги, убийцы и грабителя. От разом вернувшегося страха Филя затошнило пуще прежнего.

— Что ты здесь ищешь, дитя? — спросил его незнакомец, оказавшийся при ближайшем рассмотрении юношей, едва вышедшим из отроческого возраста.

Участливый вопрос не обманул Филя. Именно так разные тати, промышляющие в портах, должны спрашивать заблудившихся торговцев. А потом дадут по башке в темном углу, и очнешься наутро с пустыми карманами! Оставалось положиться на единственное оружие — форму. Не всякий тать отважится поднять руку на имперского служащего.

— Я должен доставить срочное сообщение Мастеру Хальмстема, — ответил Филь, копируя интонацией Лентолу и задрав подбородок повыше. — Покажите мне дорогу!

Юноша окинул его цепким внимательным взглядом.

— Вот как? — произнес он очень ровно. — Я смотрю, ты мал да удал, вестник. Как тебя зовут?

— Филь Фе! — выпалил Филь, всей кожей ощущая, что решается его судьба.

Юноша оторвал от него взгляд и повел головой, будто силясь разглядеть что-то в окружавшем их ночном тумане.

— Твое мужество заслуживает награды… Филь Фе. Ты пойдешь вон туда, — он указал на слабый просвет в сплошном тумане, — но ты не будешь использовать там Арпонис. Обещаешь?

Счастливый тем, что его отпускают подобру-поздорову, Филь горячо пообещал и быстро зашагал в указанном направлении, подальше от этого мрачного типа. Если это был сердар, о которых он так много слышал, то мальчик дорого бы дал, чтобы не встречаться с ними больше лицом к лицу.

Продолжая ощущать на себе недобрый взгляд, Филь смотрел только вперед, стараясь шагать твердо, но чем дальше, тем трудней это было делать. Удаляясь от озера, он всё сильней ощущал вокруг себя невидимую угрозу, слышал посторонние шорохи и чей-то шепот.

Один раз его что-то ухватило за запястье, и леденящий холод проник внутрь его тела, но он только крепко зажмурился, упрямо продолжая переставлять ноги. Когда его отпустили, мальчик непроизвольно всхлипнул.

И вдруг всё кончилось — он вышел на полосу песка прямо перед воротами замка. От радости, что страшная дорога осталась позади, Филь гаркнул что было сил:

— Опустите мост, здесь императорский вестник! У меня сообщение для Мастера!

Вдоль берега тянуло далеко не летним ветерком. В насквозь мокрой одежде Филь продрог до костей. Когда мост перед ним опустился, он уже стучал зубами от холода.

— Эй, гулёна! — раздался от ворота веселый солдатский окрик. — Живей поднимайся, да не задерживайся! В такую погоду держать мост опущенным себе дороже!

Когда Филь поравнялся с солдатом, тот спросил:

— Откуда идешь, вестник? Мастер спит давно, до утра подождет твое сообщение?

Филя это более, чем устраивало. Он поэтому и хотел оказаться здесь заполночь, надеясь, что Мастер будет уже спать.

— Подождет, — сказал мальчик, сдержав довольную ухмылку. — Я посижу на кухне, можно? А то я замерз. Я случайно упал в какое-то озеро на пути из Кейплига.

Солдат рассмеялся:

— Да ты, брат, враль, каких свет не видывал! Из Кейплига он идет! В такой туман даже сердары в лес не заходят, еще скажи, что демоны провели тебя сюда за руку. Признайся уж, что идешь из Бассана!

Филь не хотел терять время на препирательства и согласился, изобразив смущение.

— Дорогу на кухню найдешь? — спросил его солдат.

Филь кивнул и поспешил знакомой дорогой. За его спиной раздался скрежет поднимаемого моста.

Дозорная являлась самой высокой башней Хальмстема, но она же располагалась дальше всех от береговой черты, и поэтому ночью постовых с неё переводили на западную Мостовую. А еще у неё был высоченный флагшток, на который поднимали сигнальные флаги или штандарты. Тросом с этого флагштока Филь воспользовался несколько недель назад, когда совершил свой перелет на Мостовую. Пришло время этому тросу опять послужить мальчику.

Хорошо зная замок, Филь воспользовался редко используемыми коридорами, чтобы не попасться никому на глаза, пробежал по длинному переходу в башню и взобрался по винтовой лестнице на крышу. По его мнению, самая рисковая часть была позади. Пронизывающий ветер сразу охватил мальчика, властно напомнив, что одежда на нем насквозь сырая, включая всё еще хлюпающие сапоги.

Дрожа от холода, Филь с трудом справился с узлом на флагштоке. Стянув трос, он смотал его, сунув под камзол, и быстро убрался с башни. Оставалось забраться на купол Хранилища, спуститься внутрь него по тросу, сделать себе Открывающий Путь и прямо оттуда уйти через Врата. И пусть потом гадают, что за вестник их посетил.

Филь не хотел идти в Большую гостиную через парадные двери, которые отлично просматривались от моста. Так что он потратил немало времени в обход, чтобы попасть в главный холл изнутри. Памятуя о разбитом на лестнице колене, мальчик осторожно поднялся на второй ярус гостиной, и тут он увидел, что за два прошедших дня Мастер не терял времени. Знакомого вазона на месте не было, как и ниши в стене — вместо неё зияла дыра, из которой в гостиную пробивался слабый свет. Вокруг дыры была навалена груда камней.

С галереи на купол вела веревочная лестница, проложенная по камням. Филь нашел, что взбираться с её помощью в тесном проходе стало значительно проще. Лестница оказалась привязана к основанию механизма на макушке купола.

Рядом с круглым отверстием над сияющим внизу Сотерисом стояли ящики, с которыми Филь так безуспешно боролся в кибитке этим утром. Сунув голову в отверстие, мальчик первым делом удостоверился, что в Хранилище нет ни собак, ни людей. Затем, достав из-за пазухи трос, он привязал его к тому же месту, где веревочная лестница. Представив себе лицо Мастера, когда тот обнаружит трос, Филь ухмыльнулся.

Проверив надежность крепления, он сбросил свободный конец в отверстие, наблюдая, как тот, размотавшись в воздухе, повис в трех шагах от светящейся зловещей жижи. Затем вздохнул, готовя себя к необходимому спуску.

Филь не знал, чего можно ждать от Сотериса, если упасть в него, но что-то подсказывало ему, что ничем хорошим это не закончится. Оттого дальше он действовал крайне осторожно. И, повиснув над бассейном, широко раскачался прежде, чем выпустить трос из рук.

Он приземлился недалеко от входа в тоннель, но не устоял и растянулся на животе, ободрав ладони о каменные плиты пола. Зашипев от боли, Филь вскочил на ноги и вытер руки о штаны. Он полез было за пазуху за раковиной, как углядел справа у гигантского кольца столик, на котором возлежал массивный фолиант. Эта книга живо напомнила мальчику события позапрошлой ночи.

Один из углов темной обложки был смят — как пить дать, дело рук Мастера. Обложку покрывали выпуклые фигуры. Филь провел по ним пальцем, ощутил шершавость железа, и открыл книгу на первой странице.

Будто невидимая птица коснулась крылом его лица. Мальчику даже почудилось, что поверхность Сотериса колыхнулась в ответ. Филь настороженно огляделся из-за возникшего у него ощущения чьего-то присутствия. Но в Хранилище по-прежнему никого не было, и мальчик склонился над железной страницей.

Те же фигурки, что на обложке, покрывали собой лист. Эти письмена не были похожи ни на что, с чем Филь успел столкнуться за свою жизнь. Они не напоминали даже египетские значки или арабские закорючки. Филь перекидал страницы до самого конца, но ничего интересного не обнаружил. Закрыв книгу, он вернулся к тому, зачем явился.

Взобравшись на камень бассейна, он достал из-за пазухи добытую им ранее раковину. Она была примерно того же размера, что и раковины Лентолы и Эши. Глядя на серебристо-голубую жидкость, которая едва заметно глазу вращалась, мальчик соображал, как бы зачерпнуть её раковиной, чтобы не намочить пальцы. Не рискуя наклоняться стоя, он улегся на живот, свесив ноги наружу кольца.

Поерзав на камне для надежности, Филь вытянул руку и осторожно зачерпнул раковиной Сотерис. Вышло это у него удачно, он не замочил пальцев. Ему оставалось только вылить жидкость обратно, но полная раковина стала неожиданно тяжелой и выскользнула из ладони. Не желая упускать драгоценную добычу, Филь нырнул за ней рукой в Сотерис.

Спину мальчика схватила судорога, его выгнуло дугой и отбросило от бассейна. А потом Филь дико, страшно закричал.




— 16 —


«За века существования Сотерис явился причиной многих несчастных случаев. Обычным следствием незащищенного контакта с ним было устойчивое нарушение нервной проводимости пораженной конечности. А в пик его максимальной активности, приходящейся на сентябрь-октябрь, нередким результатом являлась смерть от генерализованного паралича…»

    

«Новый Свет. История создания», 25-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Филь открыл глаза с ощущением, что проспал очень долго, и подумал: «Какой удивительный я видел сон… Еще секунда, от моей руки остались бы одни угольки!»

Он уловил слабые отголоски адской боли, которую испытал, и передернулся. Такое никому не должно сниться, потому что это могло убить даже во сне. Мальчика отвлекли звонкие голоса за открытым окном, где шумел листвой ветер и чирикали пичужки.

— Сделай ты, как я говорила, сейчас мы бы уже купались! А теперь нам придется просить разрешения у матушки. На дворе май месяц, вы с ума сошли! — знакомо передразнили кого-то.

Последняя фраза без сомнения принадлежала Лентоле, только произнесла её Эша.

— Эша, миленькая, прости! — пролепетала Габриэль в ответ. — Я забыла, что Руфина теперь тоже совершеннолетняя!

Удивленный, что они здесь делают, Филь приподнялся на локтях. Его правая рука заныла, и, припомнив свой сон, мальчик вытащил её из-под лоскутного одеяла.

В лучах утреннего солнца ладонь выглядела бледной, почти белой. Пальцы сжались в кулак, но столь слабо, что удержать в них что-нибудь, кроме пустого стакана, было бы трудно. Уставившись на них, Филь подскочил в постели, уже понимая, что в самом деле жестоко пострадал.

Обе руки выглядели иссохшими палками, а правая еще и ощущалась как чужая. Ноги смотрелись не лучше, да и сам Филь чувствовал себя как изношенная тряпка. Дрожащие от слабости колени не удержали его, и мальчик плюхнулся обратно в постель. Вытаращив глаза, он потерянно огляделся.

Кровать оказалась не шире той, что в Хальмстеме, хотя комната была просторней. Дощатый потолок тоже был повыше, выбеленный, как и стены, известкой. На подоконнике небольшого окна вытянулась кошка, уткнувшись носом в согнутую лапу. За окном виднелись кусты сирени в полном цвету.

Бледный, обессиленный и жалкий Филь выкарабкался из постели, не веря своим глазам. Покачнувшись, он оперся о столик у кровати. Сбив с него на пол какие-то горшки, он застыл на месте, ухватившись за кровать. По комнате разлился запах травяных настоев.

На шум к нему заглянула девушка в режущем глаза разноцветном сарафане. Её соломенного цвета волосы были заплетены в косы и уложены, как тележное колесо, вокруг головы. Усыпанное веснушками лицо расцвело, когда она заметила Филя.

— Ой! — сказала она. — Что же это вы, господин, пришли, наконец, в себя? Ну, теперь не пройдет и двух дней, как побежите. Давайте-ка я вам помогу!

Она засуетилась, помогая Филю взгромоздиться обратно в постель, не переставая тараторить:

— А мы уже испереживались, такое горе, такое горе! Но продолжали надеяться, ведь вы не умерли, а мало кто остается в живых, коснувшись осеннего Сотериса. Вам повезло, что вас отшвырнуло, а не затянуло внутрь, хальмстемский эмпарот нам всё рассказал. Он неделю просидел у вашей постели, пытаясь понять, как вас так угораздило. Вас даже пытались поить из кубка Локи, который был у хозяйки, а вы всё не приходили в себя. Ах, господин, как нам тогда стало страшно! Потом приехал сам императорский секретарь, злой, будто демон, долго глядел на вас, забрал кубок и уехал. Он оставил хозяйке приказ сообщить ему сразу, как вы встанете. Вы же там тоже что-то натворили, не правда ли?

Мальчику сделалось тоскливо, он на секунду зажмурился. Не было сомнений, что император получил счет на восемнадцать золотых и собирается предъявить его. Хотя тут можно поспорить, ведь в результате он получил, что хотел. Куда хуже было, что Филь невольно выдал эмпароту, кто изготовил подделку, а отсюда и у кого может находиться настоящий кубок. Ведь не зря эта крупная башка провела целую неделю у его постели! Оставалось непонятным, зачем Флаву понадобилась подделка, которую он, как пить дать, вскоре унес обратно.

— А где я? — сипло спросил Филь, услышав, что хозяйка потратила состояние на его лечение, и узнав, что девушку зовут Брендой.

— В Катаоке, а то где же! — удивилась Бренда. — Куда вас еще было девать? Мастер Флав отправил вас сюда со своим эмпаротом утром того самого дня, когда вас обнаружили в Хранилище!

За окном в кустах сирени послышался треск. Румяная Эша с пышными волосами до плеч порывисто шагнула к подоконнику.

— О! — сказала она, увидев Филя, сидящего в постели. — А я думаю, что за необычное оживление в этой юдоли скорби? Наш беглец бросил витать в эмпиреях и спустился на бренную землю!

С прищуром разглядывая мальчика, она согнала кошку с подоконника и, подтянувшись на руках, уселась на него сама.

— Ну, здравствуй, братец… Ты знаешь, что выглядишь как восставший из ада?

Русые волосы Эши были растрепаны, на щеке краснела свежая царапина. Выглядела девочка живее, чем в Хальмстеме. Филь заметил, что она заметно подросла. Он скованно кивнул, уставившись на свои руки-палки.

— Не вешай нос, — сказала Эша, — Руфина тебя откормит. Может, хоть от меня отвяжется!

По доскам пола простучали голые пятки, и Руфина влетела в комнату, глянув на Филя так, словно вокруг него бушевал пожар. Следом за ней вбежала Габриэль. Заметив их, Эша тихо соскользнула с подоконника и привидением скрылась в кустах.




Оттеснив Бренду, Руфина кинулась к Филю и прижала его к себе, осыпая поцелуями и слезами, стеная и приговаривая:

— Что ж ты, бессердечный, с нами делаешь, как ты мог! Что за демоны потащили тебя в Хранилище? Ночью, по хальмстемской дороге, солгав почтовым! Эти изверги в конвое не подарок, но своей багажной кибиткой они покалечат кого угодно! Что приспичило тебе искать в Хальмстеме на деньги казны, неужели кубок Локи? Так он здесь был, у нас! Матушка договорилась с Флавионой на подмену, пока Эша не выздоровеет, а потом Флавиону убили. А если бы ты сорвался с купола?

Желая ничего более, только чтобы его перестали обливать слезами, Филь сказал:

— Я хотел сделать Открывающий Путь.

Руфина притихла.

— Из чего?! — потрясенно спросила она, отпустив мальчика и опускаясь перед ним на кровать.

Стоя за ней, Габриэль растерянно хлопнула длиннющими ресницами. Как и Эша, она здорово похорошела за прошедшее время.

— Ой, Филь, ты что, добыл раковину из озера Максат? — воскликнула она.

Пришла очередь Филя растеряться. Заметив это, Руфина сказала:

— Ты упал туда, когда бежал в тумане… Только там у берега их никогда не находили. Где ты взял нужную раковину?

— Нашел в Сенном озере, — пробормотал Филь.

Руфина охнула, поцеловала его в макушку и сказала: «Бедный ребенок!». Габриэль вытаращила на него черные глазищи.

— Ой, Филь, какой ты глупый! — рассмеялась она. — Раковина нужна именно из озера Максат, и то не всякая. А еще потом её нужно ини… иници…

— Инициализировать, — пришла Руфина ей на помощь. — Бренда! — обратилась она к девушке, уважительно внимавшей у стены. — Принеси сердарский настой, который доставили матушке на прошлой неделе. Ты вновь поступаешь в её распоряжение, твоя работа здесь закончена. Теперь, — сказала она Филю, — когда тебя вытащили из небытия, осталось поставить тебя на ноги. И пусть Сотерис повернет вспять, а я это сделаю!

Стараниями Руфины на следующий день Филь, пусть неуверенно и шатко, вышел на улицу. Припекало майское солнышко. Легкий ветерок играл листвой высоких стройных кленов, в обилии растущих вокруг господского дома. Дорога, начинающаяся от него, утыкалась в бревенчатый мост, перекинутый через узкую быструю речку, и, петляя далее, исчезала в березовой роще.

Дом был каменный, двухэтажный, почерневший от старости. Крыша выглядела так, словно её сто лет не перебирали. Над центральной верандой крыльца находился мезонин с тремя большими окнами. Ступени лестницы двумя крыльями огибали веранду, сбегая вниз.

Позади дома слышались удары молотка, видимо, там располагались хозяйственные постройки. Не желая заходить обратно в дом, Филь направился на зады в обход. С принесенным Брендой завтраком он получил указание повидаться с госпожой Фе, однако вместо этого собирался забиться куда-нибудь, чтобы его никто не нашел. Как уже случалось с ним в Хальмстеме, в голове мальчика царил кавардак.

За домом скрывалась небольшая конюшня, рядом с ней притулился старый дощатый сарай. Он просвечивал насквозь. Под одной крышей с ним находилась крошечная кузня, дверь в неё была открыта. На пороге стояла Лентола, она строго выговаривала кому-то. За конюшней начинались возделанные поля, за которыми виднелось селение в три дюжины скромных домов. Прятаться здесь было негде. Филь пожалел, что сразу не сбежал на речку, когда Лентола обернулась и заметила его.

Меньше всего на свете он хотел говорить сейчас с этой девицей. По словам Руфины, его выздоровление стоило семье годового дохода, затраты, которые не сумели покрыть деньги из его кошелька. Таким образом, он угодил в худшую ситуацию, чем был прошлой осенью. Требовалось что-то срочно придумать, а в этом месте и спрятаться негде.

Губы Лентолы были плотно сжаты, словно наглухо прибиты одна к другой. С тем же выражением лица она посетила мальчика вчера. В одной руке девушка держала исписанные листы бумаги, пальцы другой были заляпаны чернилами.

— Почему ты еще не у матери? — спросила она.

— Зачем? — хмуро ответил Филь. — Мне и здесь плохо.

— С чего бы? — ровно произнесла Лентола. — Руки-ноги у тебя на месте и даже дом есть. В твоем возрасте с твоим характером это уже немало.

Филь выпалил:

— Это не родной мне дом!

В его голосе было столько невысказанных эмоций, что лицо девушки неуловимо изменилось. Она задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Филь, — сказала Лентола, — к твоему сведению, этот дом мне также не родной. Моей родиной стал 2-й легион тайдерской когорты, чей квестор крутил любовь с нашей матерью. Младенческие годы я провела в солдатском обозе. Ты провел детство в море, я провела его среди солдат.

Она пошла на конюшню, Филь ошарашено смотрел ей вслед: Лентола впервые обратилась к нему по имени.

Когда мальчик, забыв постучаться, отворил дверь в кабинет на втором этаже мезонина, г-жа Фе стояла у окна, сжав на груди руки, и смотрела на уходящую от дома дорогу. Убранство её кабинета было бледным подобием хальмстемскому. Знакомые вещи и книги были все здесь, но стол был старый и пошарпаный, а стулья — потертые. Да и сама госпожа выглядела измотанной. Филь приписал причину себе и ему стало так тошно, что он готов был провалиться сквозь землю.

— Рада видеть тебя снова на ногах, — повернувшись к нему, сказала хозяйка. Она смотрела на него, словно не зная, то ли плакать, то ли смеяться. — Хочу заметить, без малого год тому назад, когда мы нашли тебя, ты выглядел похоже. Прошу, не превращай это в традицию!

Для Филя это прозвучало: «Еще один раз, и ты лишишь нас средств к существованию».

Опять испытав желание забиться куда-нибудь, чтобы придумать, как им выбраться из долгов, мальчик потупился. Это женское общежитие, по-видимому, было напрочь лишено деловой хватки, но выход был наверняка. Вздохнув, он решил выпытать у Лентолы, как тут на самом деле обстоят дела. Беседовать с госпожой Фе на эту тему он боялся.

— Как ты знаешь, после несчастья с тобой нас посетил г-н Клемент, — сказала она. — Он сообщил, что ты нанялся личным вестником к императору, получив жалование. У меня вопрос к тебе… От нас ты сбежал без гроша в кармане, но, когда тебя нашли, в твоем кошельке оказалось значительно больше денег. Ты ничего не натворил на рынке? — спросила она осторожно. — Видишь ли, что ты делал, мы знаем из протокола допроса, но эмпарот редко слышит слова — он чаще видит образы и считывает эмоции. А у тебя было очень хорошее настроение, когда ты покидал рынок.

— Я там втридорога загнал Арпонис мертвого сердара, который незадолго до этого купил, — кратко объяснил Филь. — Просто повезло!

Г-жа Фе, казалось, удовлетворилась этим. Она сдержанно улыбнулась и, достав из ящика стола блеснувший золотом империал, придвинула его к Филю.

— Чтобы удача тебя не покидала… Я сохранила твой единственный золотой.

Мальчик не удержался и радостно улыбнулся: это было неплохое начало. Госпожу Фе его реакция заметно оживила.

— У меня есть еще кое-что для тебя, — сказала она. — То, за чем ты полез в Сотерис, хотя я не могу понять, для чего он тебе понадобился.

Она придвинула к мальчику кожаный кошелек, в котором оказалась маленькая коническая витая раковина. Мгновенно догадавшись, что это такое, Филь повертел её в руках, удивляясь внешней невзрачности, ну разве что перламутровый слой внутри был необычно ярко-синий.

— Это мой Открывающий Путь, забирай его себе, он мне не нужен. Он неинициализированный, так что ты будешь его первый хозяин. Вот только… ты не мог бы открыть мне свои карты? Я потерялась в догадках.

Не видя смысла скрывать то, что успело потерять цену, Филь поведал о своей идее заработать на разнице золотого курса по обе стороны границы. Хозяйка выслушала его с большим интересом.

— Не по себе ты собирался сук рубить, — вздохнула она вроде как с сожалением, — хотя это уже в прошлом. Дело, однако, в том, что тебе придется давать ответ на это в столице. У меня указание секретаря Клемента на отправку тебя в Кейплиг первым продуктовым обозом сразу, как ты встанешь. Поэтому вот что тебе следует знать и учитывать…




Лицо её сделалось как в почти забытый день, когда она впервые увидела Филя за чертой Внутренней Границы, доброе и чуть настороженное. Глянув на мальчика своими красивыми карими глазами, она сказала:

— У императора сложный характер, это у них семейное. Но он разумней, чем его брат. Поэтому спорить с ним можно, если есть убедительные доводы. Что с ним делать нельзя, это ставить его в смешное положение, он этого не прощает. Пожалуйста, будь с ним вежлив! Помни, что ты носишь теперь нашу фамилию, и твои проделки отражаются на нас. Нам следует быть осторожными, влияния у нас теперь никакого, и мы никогда больше не будем жить так, как жили в Хальмстеме.

Давая понять, что всё понял, Филь кивнул. Однако, поворотив к выходу, он не удержался. Крепко зажав в кулаке свой наличный и оборотный капитал, он улыбнулся широченной, до ушей, улыбкой и сказал то, что вертелось у него на языке.

— Это мы еще посмотрим! — заявил он, обернувшись.




— 17 —


«Умение слушать и подмечать — полезная черта для того, кто собирается обставить других…»

    

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Лиловая туча поднималась из-за леса, следуя за серыми облаками, грозя проливным дождем. Деревья вокруг дороги тревожно качались и перешептывались. Умирая от скуки, Филь пялился в утреннее небо, лежа на тюках соломы, закрывающей бочки с соленой и вяленой рыбой. Они тащились по этой дороге уже второй день.

Большая половина вчерашнего дня была потеряна за починкой сломавшегося колеса у одной из телег. Филь обрадовался перерыву в однообразной езде, желая помочь, но трое мужиков из Катаоки, сопровождавшие обоз, оказались крайне неприветливы и совсем неразговорчивы. Всё, что они хотели, это доехать до столицы без происшествий, сдать груз и вернуться назад.

Два коня-тяжеловоза, по одному на телегу, тянули обоз, ритмично позвякивая сбруей. Их монотонный шаг выматывал душу. Сейчас Филь согласился бы, пожалуй, даже на почтовую кибитку, чтобы разогнать одолевшую его скуку. Да и долго страдать бы не пришлось: от окрестностей Кейплига их отделяли от силы полчаса хорошей скачки.

Вздохнув, он перевернулся на бок, рассеянно разглядывая проплывающие мимо кусты и перелески, уже знакомые ему по предыдущему пешему путешествию, думая, что обвели его вокруг пальца с этой раковиной. Франт у Сенного озера не рассказал главного, что только раковина из озера Максат может стать при удаче Открывающей Путь, и почему это так. Полную историю Филю поведала Руфина.

Оказывается, девять веков назад, когда сердары пришли сюда из лесов Северной Европы, никакого Сотериса здесь не было. Тогда тут вообще ничего и никого не было, кроме озера Максат, в котором водились раки, таскающие на себе те самые раковины. С их помощью они передвигались, исчезая в одном месте и появляясь в другом.

Сердары получили выжимку из раковины и, взяв дельфина, превратили его в кита, который чуть не сожрал самих сердаров, когда они захотели его убить. Что оказалось непросто, потому что кит тоже оказался способен то исчезать, то появляться где угодно. Покончив с китом, сердары нашли в его черепе серебристо-голубую жидкость. Собрав её в каменный бассейн, они построили над ним купол, а вокруг выстроили замок Хальмстем. Жидкость они назвали Сотерисом.

Тогда в окрестных лесах и появились диковинные существа-демоны. Они нападали на сердаров, и тем пришлось придумать против них оружие — Арпонис. Но Арпониса было мало, и сердары собрали армию из окрестных племен. Победив демонов, они начали думать, что произошло, и обнаружили, что появилась дорога в другой мир, мир демонов. Потом Сотерис её закрыл, когда стал вращаться. Заодно он закрыл её в старый мир сердаров и Филя. Пересечь границу стало можно только через исчезающую стену в пещере под Хранилищем или с помощью Открывающего Путь. Сколько лет ушло на то, чтобы сделать самый первый Открывающий Путь, уже никто не помнил.

Еще труднее заставить работать раковину, то есть инициализировать, как сказала Руфина. В семье Фе было два человека, кому это удалось, а именно Лентола и Эша. А если брать Хальмстем, к ним можно прибавить погибшего г-на Фе. Во всей Империи Открывающий Путь был у многих, но почти ни у кого он не работал. Это была печальная новость для Филя. Лучиком надежды служило лишь то, что сердары знали какой-то дополнительный секрет, как зажигать раковину — у них Открывающий Путь работал всегда.

Тень от тучи накрыла обоз, от леса потянуло влажным холодом. Закапали первые капли дождя, и Филь перебрался к вознице на передок. Крупный дядька загородил его сбоку, а сзади его прикрыли бочки и солома. Надвинув капюшон вестницкого плаща на голову, мальчик приготовился встретить ливень.

Им было суждено сидеть под ним до центральных лабазов, откуда Филю требовалось прошагать через полгорода до замкового моста. Судя по виду тучи, мальчику предстояло явиться пред очами господина секретаря насквозь вымокшим.

Сильный ветер загудел в вышине, крупные капли дождя застучали и зашлепали по крупам лошадей, не пропуская головы и плечи седоков. Сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Поврежденная рука Филя заныла. Съежившись, он спрятал её под плащом, исподлобья глядя перед собой.

Спустя время его глаза, натренированные разбирать далекие детали в любую погоду, выловили из пелены дождя знакомые очертания. И тут он сообразил, что ему нет нужды мокнуть: он увидел, где можно переждать непогоду. Привлекая внимание возницы, Филь двинул локтем, сказал «Я дальше сам!» и скатился с телеги.

— В добрый путь! — раздалось ему в ответ.

Чавкая сапогами по раскисшей дороге, мальчик поспешил к хорошо запомнившемуся ему полусгнившему крыльцу.

«Вот неугомонная псина», — подумал он, останавливаясь в шаге от места, куда мог достать рвущийся с цепи мохнатый пес. А следом раздался крик, сотрясший изнутри ветхую хижину:

— Заткнись, гниль кладбищенская! На кого ты опять лаешь, наказание мое? Скотина ты безродная, хоть бы раз залаяла по делу!

Из двери хижины выглянула прежняя старуха всё в том же салопе. Завидев мальчика, она прищурилась. Её коричневое лицо сделалось как печеное яблоко, и Филь не мог понять, узнала она его или нет.

— Иди своей дорогой, человек хороший, пока я стражников не кликнула, — проговорила старуха хмуро. — Шатаются тут всякие!

Филя поливали струи дождя, и он неохотно сбросил капюшон с головы. Подлая бабка стояла под навесом.

— Я был у тебя, матушка, здесь прошлой осенью, — сказал он. — Пусти переждать грозу!

— Ври больше, — сказала она увесисто. — Не было тебя здесь.

Под носом и на подбородке старухи росли редкие седые волосы. Она повела в ожидании усами. Филь спросил её:

— Или не признаешь меня?

Бабка хмыкнула:

— Да как же тебя признаешь, касатик? В прошлый раз ты заявился мордатый, хоть и утомленный, а теперь истощенный и высохший, будто на рудниках служил. Где тебя носило? Гляжу, ты успел продвинуться от ночной клетки до имперского вестника, только кто поверит, что ты вестник, засмеют ведь!

Филь разозлился, но бабка вовремя напомнила, что на нем в самом деле значимая форма, тяжелеющая с каждой минутой от воды, и он решил поднажать:

— Коли видишь, что имперский служащий, то запусти! А что до моего вида, то пусть лучше надо мной смеются, чем плачут!

Хитрая старуха учуяла перемену его настроения.

— Что ж, заходи, милый! Но не обессудь, ты знаешь, как тут у меня.

В тесных сенях Филь заметил, что гнилая капуста осталась на месте, а бочка с солью успела исчезнуть.

— Куда соль подевала, матушка? — поинтересовался он.

— Продала, — сказала она.

Мальчик ухмыльнулся, припомнив её прошлые слова.

— Так ведь войны с сердарами не было!

— Некоторые люди хуже любого сердара, — вздохнула старуха. — Садись уж, коли пришел.

Филь уселся на длинную скамью за грубый стол. За восемь месяцев в хижине ничего не изменилось, а ведь с продажи соли бабка должна была получить немало денег.

— Это была племянника соль, — ответила старуха на невысказанный вопрос. — Натаскал с шахты и попросил сберечь до лучших времен. А тут на шахтах случился обвал, да такой, что проще выкопать новые, соль подорожала, и он продал её. Не дав мне за её хранение ни гроша!

Близкая молния озарила хижину, одновременно раздался оглушительный удар грома. Старуха от страху присела. Вместе с ней, казалось, присела хижина. Дождь замолотил в крышу с удвоенной силой.

— У-у, какой! — сказала бабка, проморгавшись. — Ничего, скоро, значит, перестанет. Пойду-ка я собаку в сени запущу!

Поджидая старуху, Филь скинул на лавку волглый плащ, разглядывая одинокую комнату, закоптелую, низкую и пустую. В прошлый раз он глазом не успел моргнуть, как его выволокли отсюда.

Дождь стихал, когда старуха снова появилась в комнате. Она тащила за ошейник пса.

— Переждал? — спросила она неприветливо.

Пес молча оскалил клыки. До Филя дошло, что бабка выжидала, пока ливень утихнет, а теперь выставляла его вон, не желая выпускать из лап оставленный им здесь в прошлый раз вещмешок.

— Матушка, где мои вещи? — спросил он поднимаясь.

— Какие вещи, милок, ты о чем? — ответила старуха.

Пес зарычал. Намотав плащ на руку, Филь приготовился сунуть его псу в зубы, если тот бросится, и решил не церемониться.

— Бабка, верни мой мешок, а то хуже будет!

Старуха секунду прикидывала расстановку сил, но на открытую драку не решилась.

— Продала, всё как есть продала! — запричитала она. — Времена нынче тяжелые, а сеть ты мне так и не починил, да еще новую дверь ставить пришлось после твоего визита. Так что не обессудь, касатик, а только вещи твои разошлись, чтобы покрыть мои траты!

Бабка врала, как сивый мерин, это было ясно как день. За один Арпонис она могла сменить не только дверь, но и поставить новый плетень. Мальчик сжал кулаки, и тут его больную руку задергало так, что он скривился.

Более не сказав ни слова, он вылетел на улицу, желая поскорей сдернуть с руки мокрый плащ. Видимо, теперь до конца жизни ей суждено реагировать на сырость и непогоду.

Удрученный он поплелся в город: поездка не задалась с самого начала. Впереди его тоже ждало мало хорошего: головомойка от секретаря Клемента, ночевка у лабазов и возвращение в Катаоку.

Однако не в натуре Филя было долго предаваться тоске. Едва тучи очистились и над городом выглянуло солнышко, он повеселел. А когда в небе вспыхнула гигантским мостом радуга, мальчик радостно засвистел и прибавил шагу. Чему быть, тому не миновать, не голову же ему снесут? А потом можно полазить по рынку и попытаться заработать, пусть с единственным золотым. Пока не откроешь рот, туда ничего не попадет!

Предчувствие неизбежной удачи подгоняло его, и он не заметил, как очутился за замковым мостом, куда его пустили, записав имя и цель визита. За дверью, куда прошлый раз стучался префект, в приемной сидел мужчина в военной форме.

На его кителе, слева на уровне груди, красовалась эмблема — пять зеленых листочков, тянущихся к падающей на них капле воды, заключенной в сферу. Всё вместе было заключено в герб традиционной формы, над которым была вышита корона.

Сверившись с длинным списком на столе, офицер отыскал в нем имя мальчика, бросил на него заинтересованный взгляд и дернул за шнурок звонка. На звонок спустя продолжительное время явился другой военный, помоложе и в мундире с той же эмблемой.

— На рынке творится бедлам, — сказал он с порога. — Корабли с солью разбились у мыса Бока!

Офицер за столом сдержанно улыбнулся:

— Это неправда, «Заря Тайдеры» обогнула мыс благополучно, через два дня будет в Унсете. Её капитан — мой сосед, он переслал своей дочери весточку с птицей. А его посудина будет сама как два разбившихся корабля. — Показав на Филя, он сказал: — Против имени этого малого стоит пометка «не оставлять без присмотра». Доставь-ка его к г-ну секретарю!

Чувствуя себя арестованным, Филь зашагал следом за военным.

Этот замок был куда теснее хальмстемских просторов. Мальчик уже бывал здесь, но всё равно подивился длиннющим коридорам с узкими бойницами окон, а также дверей в неизвестные помещения, коих тут было великое множество.

Когда Филь потерял уже счет бесконечным ступеням, военный завел его в небольшой мрачный кабинет. Стенные панели в нем были из мореного дуба, потолок обшит ими же. Удобная мебель разнообразием красок тоже не радовала. Даже оконный переплет двустворчатого окна был дубовый.

Посередине кабинета стоял массивный стол, за которым сидел одетый во всё черное господин секретарь. Его нос бороздил лежащий перед ним документ. Подняв голову, он жестом отпустил «конвоира».

— Доброе утро, — не предвещающим ничего хорошего голосом проговорил г-н секретарь. — Милости просим к нам, маленький разрушитель и расхититель казны. Как ты себя чувствуешь?

— Доброе утро, — пробормотал Филь, изрядно оробев. — Хорошо чувствую.

— Вот и славно, — сказал г-н секретарь, поднимаясь из кресла. — Ты умудрился вывести из себя высшее должностное лицо Империи и, клянусь Одином, здоровье тебе не помешает. Мы терпеливо ждали твоего появления у нас!

Одна стена кабинета оказалась раздвижная. Толкнув её в сторону, г-н Клемент препроводил Филя в наполненную светом залу с мозаичным паркетом, где было три высоких окна. Середину залы занимал квадратный стол с бумагами и книгами поверх развернутого чертежа неизвестного механизма. Над столом, разглядывая чертеж, склонился кудрявый рыжий вельможа.

— Сир, он здесь! — доложил г-н секретарь.

Вельможа развернулся, быстрыми шагами пересек комнату и остановился перед Филем. С прошлой осени император, казалось, еще больше раздался вширь. Встал он так близко, что, споткнись, он неминуемо раздавил бы Филя в лепешку. Мальчик попятился.

— Стоять! — приказал ему император. — Тебе отсюда не сбежать, мелкий махинатор.

Мальчик возмущенно вскинул голову: кто из них больший махинатор, это еще вопрос! Филь никого не грабил на разнице курсов.

— Как твоя рука? — спросил его вельможа.

— Болит, — признался Филь.

— Так тебе и надо, — сказал император. — Будешь знать, как лазать, куда тебя не просили. Вы с семьей Фе воистину нашли друг друга. Те молчат, как рыбы, про то, что тетка одолжила им настоящий кубок, хотя знают, что Империя осталась без символа власти. Ты пускаешь по ветру сотни империалов, едва успев покинуть столицу.

Мальчик вспыхнул: «Ну, это не лезет уже ни в какие ворота! Будь он хоть сам Один, а считает он плохо…»

— Да без меня вы до сих пор бы искали, куда подевался настоящий кубок! — не смущаясь, сказал Филь. — Моя помощь обошлась казне в восемнадцать золотых за почтовые услуги плюс мое жалование, которое на сегодня составило шестьдесят семь аспров. Если желаете, я верну остаток за следующие четыре месяца. Серебром, — добавил он, вспомнив мошенническую проделку императора и решив, что в крайнем случае заложит Арпонис.

Вельможи вылупились на него, словно не в силах поверить, что он осмелился вступить в спор. Боясь, что его прервут, Филь торопливо продолжил, горя желанием заодно отвести угрозу вопроса, почему он раньше не рассказал, что видел кубок Локи в руках Флава.

— Кубок было нужно незамедлительно найти, вот я и поспешил! Я думал, что вправе нанять почтовых до Хальмстема, но нанял их только до Меноны, испугавшись цены. В Хальмстеме я собирался спросить у Мастера, что за кубок он приносил тогда в Хранилище…

— Но вместо этого сам полез в Хранилище, — прервал его г-н секретарь. — Зачем?

Филь вспомнил, что тот же вопрос задавала ему Руфина, и сообразил, что эмпарот не смог пробиться сквозь его последние минуты: видимо, гадский Сотерис наложил свою лапу.

— Хотел убедиться, что мне не показалось, и кубок в самом деле в Хранилище, — объяснил Филь не мудрствуя. — Так что я своими ногами сохранил казне двадцать семь золотых.

Лицо императора сделалось свекольного цвета, глаза вылезли из орбит.

— Глупец! — заорал он, надвигаясь на мальчика. — Мне плевать на почтовых! Мой личный эмпарот после этого слег, а встав, потерял половину своих умений! Или ты думаешь, это легко — ковыряться в мозгах людей, когда они без сознания? Эмпароты в Империи стоят дороже всего, а этот был лучший!

Филь испугался, что ему прямо здесь открутят голову, но концы с концами у него не сходились, ведь Флав говорил, что эмпарота он получил в подарок. Понимая, что взбирается на совсем уже шаткую лесенку, мальчик всё же нашел в себе силы возразить.

Шея императора пугающе набухла. Завидев это, Клемент метнулся в свой кабинет и вернулся оттуда с маленьким фиалом, наполненным коричневой жидкостью. Вытолкав Филя взашей, он задвинул за ним перегородку.

Опасливо прислушиваясь к раздавшемуся из-за неё бубнению, Филь ждал. Он был уверен в своей правоте и не собирался никуда бежать. Через некоторое время г-н Клемент вернулся к себе в кабинет и дернул за шнурок сигнального звонка.

— Сегодня ты прошел над пропастью, — сказал он. — Больше так не делай! Император благодарит тебя за службу, но требует, чтобы восемнадцать золотых за поездку в Менону были возвращены в казну. Это твой личный долг перед ним. Время у тебя до осени, после чего долг ляжет на плечи семьи. Выведите его в город, — махнул он нарисовавшемуся на пороге военному, который привел сюда Филя, — и по дороге не спускать с него глаз!




— 18 —


«Способности Филя влипать в различные истории были неисчерпаемы. Другого такого непоседливого, бесстрашного и чрезмерно любопытного человека я не встречала более никогда…»

    

Габриэль Фе, Детские воспоминания,



    

Из архива семьи Фе






На рынке воняло, как на помойке. На задах площади, где располагался рынок, сильно дымило и дым несло прямо к мосту. Между палатками у лавки менялы на земле было растянуто полотнище. На нем была горой насыпана соль. В неё была воткнута палка с прибитой на ней дощечкой и надписью углем «22 крайта».

Два торговца, красные и потные, один с меркой, другой с весами, едва успевали обслуживать толпившийся народ. Филь остановился, заинтересовавшись. Картина была знакомая: на рынке не хватало определенного товара, и те, у кого он был, торопились нажиться.

Мордатый мужик с двумя подбородками растолкал людей своими окороками. Он бросил короткую фразу одному из торговцев, и тот переправил цифры на дощечке на 26 крайтов. Увидев новую цену, толпа заволновалась и поднавалила. Филя тоже невольно потянуло туда.

— С ума сошли! — раздались возмущенные возгласы. — Что делают, разбойники! Всегда было шестьсот аспров за бочку, девять крайтов за меру!

— Скорняки третий день жгут свои шкуры, всё погнило…

— Что мне до твоих скорняков? Соленья взлетели в цене до небес! Люди выпаривают рассол, чтобы не платить за соль!

Всклокоченный мужик в драной, расстегнутой на груди рубахе заметил Филя. Глянув на него бешеными глазами, он спросил:

— Эй, вестник! Я видел тебя на мосту… Что слышно в замке? Когда придут корабли с Тайдеры?

В толпе грустно рассмеялись:

— И не надейся, не спасти тебе шкуры, скорняк! Лучше будет закопать их на радость червям!

Филь было сказал:

— Уже скоро, они…

Как женский голос ему возразил:

— Ой, врешь ты, вестник! Разметало твои корабли у мыса Бока, ни один не уцелел! Сестра пишет, море там белое от соли!

Филь собрался вступить в спор, но прикусил язык. Вокруг него стояла уйма людей, все растерянные и взвинченные. Это был не обычный дефицит товара, это была паника. У мальчика защипало в носу от огорчения, что мимо него проходит такая возможность обогатиться.

Через два дня, с приходом уцелевшего корабля, этот рынок войдет в норму, но тот, кто владеет грузом, успеет заработать невиданные барыши. Заключив сейчас контракт на поставку, за одну сделку можно обернуть капитал, даже если половина покупателей откажется потом от обязательств. Отец Филя заработал первые большие деньги именно на такой панике, но ему тогда было шестнадцать, а Филю сейчас — одиннадцать. Кто ему здесь поверит?

Покупатели, бравшие больше обычного, протягивали вместо денег продавцам бумажки-расписки.

— А как гарантируется оплата по распискам? — спросил мальчик у длиннорукого скорняка, который продолжал сверлить глазами нестихающую торговлю.

Не глядя на Филя, тот ответил:

— Приняв-отдав расписку, ты заключаешь контракт на то, что написано в бумаге. Обманешь — тебя потащат к эмпароту, и тот всё увидит. Это выгодно, если большая сумма, ибо эмпарот стоит немало.

Филя охватило волнение — оказывается, не всё еще было потеряно.

— А где у вас тут оптовая торговля? — спросил он торопливо.

Скорняк смерил его хмурым взглядом:

— Там, где шкуры горят. А ты что, вестник, еще и солью приторговываешь на имперской службе?

Оставив вопрос без ответа, Филь вывинтился из толпы и понесся по рынку в поисках укромного места. Ему требовалось как можно скорей избавиться от камзола и плаща с эмблемой, выдававших его.

В павильоне, где проходила оптовая торговля, стоял сущий ад. Впустив за собой клубы вонючего дыма, окутывавшего снаружи всё и вся, Филь пошире улыбнулся, но его никто не заметил. Торговцы мал и стар носились кругами от стены к стене. В воздухе словесными приказами летали туши мяса и невыделанные шкуры.

Здесь торговали и солью, но вяло, словно повисшая за этими стенами паника придавила находившихся здесь неизвестностью исхода. Лишь пара молодых людей в центре, одетых нарядней остальных, неторопливо продавали её мелкими партиями по несусветной цене.

— Тысячу семьсот золотых за мерную бочку и ни крайта меньше, — лениво сказал один из них круглому, как колобок, лысому торговцу, который нехотя вручил в ответ свою расписку-обязательство.

Выбросив из головы возможные опасения, Филь направился к единственному здесь господину, сидевшему за столом, на котором лежал раскрытый журнал. Если совершение сделки гарантировалось эмпаротом, то в журнал, как пить дать, записывали участников торгов.

— Я пришел торговать, — сказал Филь господину с журналом.

Тот повел мохнатой бровью, ухмыльнулся и сказал:

— Что ж, пришел, так пришел. Оплати пять аспров пошлины за временное торговое место и столько же за присягу эмпароту.

Он кивнул на сидевшего рядом с ним человека с большой круглой башкой. Филь достал из кармана свой единственный золотой.

— Мы принимаем и серебром, — удивленно сказал господин, но живо смахнул золотой со стола. — Как твое имя и откуда ты?

— Филь Фе из Катаоки.

Господин записал имя мальчика в журнал и указал на эмпарота:

— Принеси ему присягу.

Круглая башка взял мальчика за руки, отчего у того сама собой нарисовалась в голове сцена в Большой гостиной Хальмстема, когда его приняли в семью.

— Он тот, кем себя называет, — произнес эмпарот тонким голоском. — Он в своем праве.

Господин за столом тут же спросил Филя:

— Чем гарантируешь свою кредитоспособность? Ты держишь какие-нибудь счета у нас?

— Нет, — сказал Филь.

— Что ж, тогда записываем «имуществом семьи». Поставь здесь свое имя!

Филь послушно накарябал изношенным пером свое имя в указанной графе.

— Ну, а теперь, когда все формальности закончены, — удовлетворенно разглядывая его подпись, сказал господин, — расскажи мне, чем ты собрался торговать.

— Солью, — сказал Филь.

Господин удивленно повел бровями.

— Интересно, где ты её возьмешь… Шахты завалены, груз из Тайдеры разметало по морю. Идет еще караван из Атли, но он прибудет только через месяц. Не с её ли помощью ты привезешь соль? — спросил он, показав на конический кошелек с Открывающим Путь, висевшим на поясе Филя. — Неужели умеешь зажигать?

— Умею, — соврал Филь, не моргнув глазом, пропустив мимо ушей первую часть вопроса.

— Интересный ты гость, — сказал на это бровастый господин. — Что ж, Филь Фе, ты можешь начинать. Я уступлю тебе стул, чтобы тебя было лучше видно!

Филь залез на предложенный ему стул, глубоко вздохнул и, не теряя ни секунды, прокричал, задрав руку:

— Продаю пять мерных бочек соли по тысяче империалов! Пять бочек первоклассной соли с поставкой в три дня!

Он мгновенно приковал к себе внимание зала. Под многочисленными взглядами умудренных жизнью торговцев мальчик готов был спрыгнуть со стула и бежать, но лишь улыбнулся во весь рот и повторил предложение.

— Покупаю! — раздалось в гробовой тишине.

Один из двух продавцов соли, высокий юноша с длинным неприятным лицом подбежал и вручил Филю клочок бумаги с условиями сделки. Тот нацарапал ответную на таком же клочке, который с кусочком угля подал ему из-за спины господин с бровями. Начало было положено.

Поместив проданные бочки в угол сознания, который у Филя в торгах занимался подсчетом объемов, как учил отец, он заорал пуще:

— Продаю еще пятнадцать по девятьсот двадцать!

— Кто он такой, откуда этот новенький? — раздались возгласы в зале.

Партию купил тот же юноша. Едва успев вручить ему расписку, Филь крикнул снова:

— Тридцать по восемьсот пятьдесят! Тридцать пять по восемьсот двадцать!

Шум усилился. Здесь собрались не дураки, и многие сообразили, что на руках Филя огромная партия. Одни покупатели, кому была нужна соль, принялись выжидать более низкой цены, другие же, боясь, что товар быстро кончится, стали торговаться. Поднялся гам.

— Откуда ему столько взять? Это обман! — закричал второй юноша из тех двоих, кто продавали соль, когда зашел Филь.

— А тебе какая разница, коли его допустили? Значит, всё по закону, а не обеспечит поставку, отведает кнута! Есть у него соль, нет соли, ты ничем не рискуешь!

Остальные торговцы очнулись ото сна и тоже включились в продажу. Филь, однако, предлагал несуществующую соль в таких количествах и по таким ценам, что вводил продавцов в соблазн, и те, вместо того, чтобы продавать, начинали покупать.

Он продавал всё ниже, а счеты в его голове непрерывно щелкали. Если сделка не совершалась быстро, он снижал цену. Главное было не вылезти за двести бочек — количество, которое, пусть с трудом, помещалось на их с отцом корабле. Сами бочки должны быть такие же, принимая во внимание размер меры на рынке и разницу в цене за неё и за бочку. Не прошло четверти часа, как Филь продал уже половину корабельного груза.

— Да этот малый собрался нас всех завалить солью! — хохотнули в зале в одну из передышек, когда мальчик обменивался с покупателем расписками. — Смотри, не отдашь обещанное, отправят в Алексу, тут с этим просто!

— Двадцать по восемьсот! — не сильно прислушиваясь к зловещим прорицаниям, вновь принялся выкликать Филь свои предложения.

Рынок насыщался, требовалось торопиться.

— Еще пятнадцать по семьсот шестьдесят… семьсот пятьдесят… семьсот тридцать… семьсот… шестьсот пятьдесят… — продолжал он безжалостно скидывать цену. — Сделка!

Последние бочки были проданы. Филь выдохнул и утер пот со лба. Голова его пухла от цифр. Невозможно было сразу определить, сколько удалось нажить, но приблизительная сумма выглядела столь значительной, что Филя невольно пробрал страх. На эти деньги он сможет не меньше сотни раз съездить почтовыми до Хальмстема.

— А теперь, малый, делай отсюда ноги, — раздался за его спиной шепот бровастого господина. — Пока тебя с этими расписками здесь не удавили!

Сообразив, что он прав, Филь спрыгнул со стула и, будто по делу, направился в угол павильона. Там он повернул и шмыгнул на улицу. Небо снаружи оказалось затянуто облаками, заметно похолодало. Понимая, что не стоит тратить время вытаскивать из-под павильона камзол с плащом, Филь, как был в одной рубашке, понесся от рынка в глубь городских улиц. Ему приходилось удирать от портовых грабителей, и он знал, что главное — побыстрей запутать следы.

Эта часть города была не такая просторная и понятная, как та, на которую выходил замковый мост. Улицы здесь были тесные, кривые, и петляли как хотели. Дома были хоть и каменные, но новизной и ухоженностью не радовали. Всё тут было старое и запущенное, а местами сильно вонючее.

Филь понял, что перехитрил сам себя, пустившись в бегство по незнакомым местам, когда увидел, что уже дважды пробежал мимо одного и того же тупика. Мальчик притормозил, чтобы оглядеться, шагнул в тупик, посмотрел на поднимающиеся высоко стены домов и повернул назад.

Дорогу ему заступили двое, которым он сегодня испортил дело. Филь попятился, они шагнули следом.

— Ты совсем нас загнал, — сказал тот, кто обменивался с Филем расписками. — Отдавай обязательства, а то уже никаких сил нет бегать за тобой!

Второй, оглянувшись, шагнул ближе и произнес спокойным тоном:

— Откуда ты появился, недоносок? Ты сорвал нам всю операцию. В это время у мыса Бока скверная погода, там мышь не проскочит, так что оставалось только устроить на шахтах завал и можно собирать денежки. А тут появился ты. Ты стоил нам десять тысяч золотых, потому или вернешь нам свои обязательства, или тебе не уйти отсюда живым.

Спокойствие его голоса Филя не обмануло — перед ним стоял тать. Похуже, пожалуй, чем даже тот, с которым мальчику довелось встретиться в ночном лесу. Вон как спокойно говорит о заваленных шахтах! Но расставаться с заработанным у Филя не было желания. Загнанный в тупик, не имея выхода, он оскалил зубы. Пусть только сунутся, и он откусит кому-нибудь из этих двоих нос или ухо.

— Ах ты, волчонок, еще скалишься! Ну, берегись!

За спинами грабителей, хромая, прошел человек. У Филя забилось сердце в надежде на спасение. «Оглянись!» — беззвучно взмолился он, и человек остановился.




Узнав мосластую фигуру, Филь чуть не подпрыгнул от радости. Удивленные его улыбкой, грабители обернулись.

— Желаете познакомиться с Детской Службой? — поинтересовался у них Ирений. — Они живо научат вас, как детей обижать.

Сухая подтянутая фигура не произвела впечатления на разбойников.

— Ты, что ли, нас туда сведешь? — ехидно спросил один.

— Я пока раздумываю, — ответил Ирений. — Знакомить вас с ними мне жалко — может, так удастся образумить.

— Это как же? — спросил второй с вызовом.

— Да вот так!

Кузнец махнул кулачищем, и разбойник оказался на земле. Другой не успел отвести потрясенный взгляд от недвижимого приятеля, как кузнец свалил и его.

— Пойдем! — сказал он Филю. — Как бы тут не оказался кто-нибудь еще поблизости.

Они поспешили из тупика, и кузнец повернул к той части города, откуда только что бежал Филь.

— Ирений, нам туда нельзя! — сказал мальчик. — Нас там могут встретить… э-э, куда большие неприятности.

Кузнец искоса глянул на него и тут же окинул его более внимательным взглядом.

— Вот как? — сказал он останавливаясь. — А не связано это с тем, что на тебе сапоги, штаны и рубаха, подозрительно похожие на часть какой-то формы, а на поясе у тебя раковина с Арпонисом древнее самой Империи?

— Связано, — быстро кивнул Филь. — Но это долго рассказывать, а пока нам нельзя туда! — Он показал на замок, возвышающийся вдали. — А еще мне надо в Унсет, я должен оказаться там до прихода «Зари Тайдеры», иначе я пропал!

Озадаченный кузнец спросил:

— Ты хоть знаешь, где это? Туда сутки добираться.

— Доберусь как-нибудь!

Ирений почесал в кудлатой бороде.

— Тогда идем-ка со мной, — сказал он. — Сейчас мы поедим в одной безопасной таверне, где ты всё по порядку расскажешь, а там придумаем, как тебе помочь.

Едва кузнец упомянул о еде, Филь осознал, что в самом деле голоден так, что у него подгибаются ноги. Ирений взял его за руку, и они вместе зашагали под вечерним небом.

В маленькой, незаметной с улицы таверне, поедая рыбу с кашей, принесенные миловидной хозяйкой с веселыми глазами, Филь выложил Ирению всё, что произошло с ним с момента, как он очнулся в Катаоке.

Отставив кружку эля в сторону, кузнец пересчитал расписки и тревожно посмотрел на мальчика.

— У тебя здесь обязательств на целый корабль. Ты как собрался выпутываться, где ты возьмешь столько денег?

Филь объяснил с улыбкой:

— Да деньги не понадобятся! Любому капитану выгодно продать товар прямо со сходней, для него время — деньги, он живет с оборота. Я отдам расписки, а он пошлет своих людей к оптовикам сообщить, где забрать товар, сам же будет сидеть и только получать денюжку. Всё, что мне нужно — закупить на корню его товар, а потом вручить ему расписки взамен оплаты. Он сэкономит время, а я получаю разницу!

— А если он сам захочет торговать? — спросил Ирений.

— Не захочет, — усмехнулся Филь. — Едва он войдет в порт, цена на соль покатится вниз, а здесь у меня денег для него больше, чем он получит по обычной цене!

Ирений с сомнением покачал головой.

— Боюсь, что вместо денег ты получишь камень на шею и нырок в море… В лучшем случае тебя ограбят. Не за свое дело ты взялся, маленький торговец, тебе надо еще подрасти, чтобы люди стали относиться к тебе серьезно. Ты постоянно забываешь, что рядом с тобой нет отца.

Филь нахмурился. В сказанном была толика правды, но ждать, пока он вырастет, было выше его сил. Ирений заказал еще кружку эля.

— А что, если мы договоримся? — сказал он, поразмыслив. — Мне требуется в Хальмстеме головастый помощник для конструирования молота невиданной силы, пригодного для одной непростой работы, а сообразительней тебя мне не найти. Я договорюсь с Мастером, чтобы тебе дали допуск в замок, будешь жить в своей старой комнате. Заодно, если у тебя получится, я сделаю из тебя толкового кузнеца. Это дело долгое, года на два… Известные мне секреты кузнечного дела стоят немало, а тебе сейчас нужна надежная охрана. Оба эти предприятия я оцениваю в треть того, что ты выручишь. На материалы для молота мне понадобится уйма денег.

— Десять процентов, — тут же сказал Филь.

— Двадцать пять! — сбросил Ирений.

— Пятнадцать, — сказал Филь.

— Двадцать, — вздохнул Ирений.

— По рукам! — сказал Филь и засмеялся.




— 19 —


«Одни говорят, что Мастер Фе не имел друзей своего возраста в Новом Свете. Другие — что у него было слишком много друзей. За давностью лет нет смысла спорить, кто прав. Одно совершенно точно: самым верным его другом стал тот, с которым он плечом к плечу навсегда вошел в историю Нового Света, его лучший учитель и вечный защитник, молодой кузнец замка Хальмстем. А началась их дружба в далеком 1342 году…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






— Открывай!

Филь налег на рычаг выпуска пара. Раздался рев, ударивший по ушам, и массивный молот со свистом упал по направляющим на наковальню. От удара качнулась земля.

— Наконец-то заработало, как надо, — довольно сказал Ирений, подбросив в топку лопату угля.

— А тебе не кажется, что мы переборщили с весом? — сказал Филь. — От этой штуки Хальмстем может развалиться!

Кузнец усмехнулся в бороду:

— Хальмстем невозможно развалить. Он опирается на Хранилище, которое давно превратилось в монолит под действием Сотериса.

При упоминании искалечившей его жижи Филь покосился на замковый корпус. С момента переезда мальчика сюда из Катаоки прошло больше года, а он до сих пор обходил Хранилище стороной. За это время его рука стала значительно лучше, но всё еще выглядела как у утопленника и болела после работы. Руфина, которая вслед за Филем переехала в Хальмстем, каждый вечер мазала её какой-то дрянью. Девушку следом за Филем послала г-жа Фе, однако Руфина сама была не против. «Я не могу оставить малыша одного на этих оглоедов!» — тут же засобиралась она. Под оглоедами она имела в виду Ирения с Флавом.

В Хальмстеме она быстро сделалась хозяйкой, командуя поварами с прислугой налево-направо. Ее не смущало, что ей, как и Филю, не идет жалование, и они находятся в замке на птичьих правах из милости Мастера, которому, казалось, нет никакого дела до того, что происходит в замке. Все дни он проводил в своем кабинете или на макушке купола Хранилища, разбираясь в установленном там механизме.

Флав утверждал, что это конструкция сердаров, и горел желанием узнать, для чего она. Он растащил её по кусочкам, разложив их в тесном пространстве на куполе и не разрешал никому подниматься туда, лишь присылая в кузню чертежи очередной требуемой ему железяки, отрывая кузнеца от главного занятия, а именно — изготовления парового молота.

Тысячу империалов, которые получил Ирений от Филя, кузнец употребил своеобразно. Половину он отложил, на вторую же закупил множество различных кузнечных сплавов-вутцев из Старого Света. Филь подозревал, что сплавы ему доставили сердары, больно таинственно это произошло: в один день в подполе кузни было пусто, на другой день там стало густо. А на расспросы Филя кузнец добродушно, но твердо отказался отвечать.

Экзотичные сплавы Ирений собирал давно. Металл он варил нечасто и не очень удачно, потому предпочитал пользоваться зарекомендовавшими себя известными марками из персидских Голконды и Пуланта. Часть он пускал на изготовление оружия, вроде пресловутых наконечников, которые Филь уже научился делать, а остальное использовал в бесконечных экспериментах. У Ирения была мечта — узнать секрет серанда, сплава, из которого сердары ковали одноименные мечи. Один такой меч был у кузнеца, и он запрещал к нему даже прикасаться.

Отложенная им часть денег быстро таяла — паровой молот жрал их, как не в себя. И только сегодня эта страшная конструкция впервые нормально заработала. Железа, пошедшего на неё, хватило бы на плотную ограду вокруг Хальмстема.

Тело молота весило как десять хвостовых, а ведь хвостовой молот, самый большой в кузне, весил как два Филя. Звуки, исторгаемые молотом за работой, приводили в истерику охранных собак, а люди давно привыкли обходить место строительства стороной, благо, что Ирений поместил его в самом дальнем углу.

Причина безумной, с точки зрения Филя, затеи пряталась в подполе кузни. Это была старая поковка, на которую два года назад упал лом, упущенный мальчиком. Поковка являлась куском метеорита, свалившегося здесь триста лет назад в районе Запретных Земель. А три года назад, оказавшись в тех местах, Ирений заинтересовался составом метеорита и притащил с собой кусок.

Но ему так и не удалось выковать из него ничего путевого. Металл при нагревании не размягчался, а самый тяжелый молот от него пружинил. Вот Ирений и задумал сначала разогреть металл до лютой температуры, соорудив у себя в кузне необычных размеров мехи, а потом огромным молотом отковать его.

Когда семья Фе услышала, зачем Филь едет в Хальмстем, они не поверили своим ушам. То есть сначала они пооткрывали рты, когда он выложил перед ними сертификаты имперских серебряных рудников, куда по совету Ирения поместил деньги. Лентола так и ходила с открытым ртом до отъезда Филя, видимо не зная, как теперь к нему обращаться. Габриэль запрыгала от радости и повисла у мальчика на шее. Руфина засобиралась в Хальмстем. А Эша сказала: «Хе-хе, я что говорила после его побега? Наш братец еще станет Мастером Хальмстема! Он неугомонен, как Флав, но с полезным дополнением для нашего женского царства в виде обостренной деловой хватки…»

Катаоку было решено немедленно сдать в долгосрочную аренду и купить дом в Кейплиге. Девицы при этом столь возбудились, что Филь насторожился, чуя, что теряет контроль над деньгами. Они, как объяснил Ирений, по законам Империи принадлежат семье, и один Филь не имел права ими распоряжаться. Мальчик оттаял, когда г-жа Фе заверила его: «Не волнуйся, я прослежу, чтобы заработанное тобой не разлетелось по ветру!».

Дом был куплен, и семья умотала туда. А недавно Филь получил известие, что Лентола вышла замуж за офицера императорской стражи. Г-жа Фе выслала подробный отчет о состоянии дел, из которого следовало, что её хватка всё так же сильна, коли она сумела удержать девиц в столице от больших трат. И только мысль, что будет дальше, не давала Филю покоя. В отличие от Ирения, у которого на каждое действие был свой отдельный инструмент, Филь предпочитал универсальность, ибо терпеть не мог, когда инструменты валяются без дела. А тут без дела лежала целая куча денег!

Филь засвистал марш, перекрывая отверстие выпуска пара. Кузнец на своем конце открыл паропровод, раздалось шипение, и молот заскользил вверх. Потом он послушно рухнул вниз, и снова дрогнула земля. Оба кузнеца удовлетворенно переглянулись: машина была готова.

Филь подумал: «Жизнь — чертовски интересная штука, когда есть чем заняться, и никто не стоит над душой!».

— Всё, отдыхаем, — сказал Ирений, стравливая пар. — После обеда начнем.

— Тогда я — купаться, — сказал Филь. — Пока эта сатанинская погода снова не испортилась!

Стоял солнечный летний день, замок казался почти белым. Вот только на самом деле он был весь покрыт серыми разводами от непрекращающегося с весны дождя. За последние три месяца выпала всего дюжина ясных дней. Низкое небо неделями бороздило по головам, иногда совсем опускаясь на землю, и тогда Хальмстем погружался в туман.

Это скотство было связано с надвигающимся катаклизмом, который должен был произойти в последний день октября, когда звездное скопление Плеяд достигнет максимальной высоты в полночь. Случалось это каждые тринадцать лет, и каждый раз граница с родным миром демонов слабела. Хальмстем и прилегающие земли оказывались под их атакой. А в замок на подмогу прибывали всадники Почтовой гильдии, обслуживающие дорогу Кейплиг — Бассан, самую опасную дорогу Империи.

Раз в пятьдесят два года каждый четвертый катаклизм был сильнее прочих. В такой год Яд-Аль-Джауза на плече Ориона сияла особенно сильно, и в окрестностях Хальмстема разгоралась битва. Хотя даже в такие дни помещения замка были безопаснее любого другого уголка Империи, ибо только здесь держали целую свору собак, которых демоны боялись больше, чем Арпониса. Г-жа Фе, зная это, попросила Филя добыть у Флава разрешение укрыть в замке Эшу и Габриэль. Флав поморщился, но согласился.

Мастер Хальмстема активно готовился к обороне. В те редкие дни, когда он покидал купол, он приносил с собой то одно, то другое новшество. Рев труб Страшного Суда, устроенный Филем два года назад, натолкнул его на мысль сделать и поставить на Дозорной башне устройство, названное им «Глас Сирены». Оно должно было использоваться в особо опасных случаях. А периметр крепостной стены был теперь утыкан петардами, которые должны были разгонять туман. Филь понятия не имел, что они такое и как ими можно разогнать туман. Но они были важные, потому что Мастер лично ездил за ними в свой дом в Унсете, прихватив с собой зачем-то Руфину.

Двумя другими новшествами Филь собирался воспользоваться, чтобы покупаться в море. Для начала мальчик остановился перед щитом, приколоченным к стене у моста, и переставил тонкую деревянную табличку, вырезанную буквой «Т» с выжженным на перекладине именем, из отделения «В замке» в отделение «Вне замка». Эта придумка, названная Флавом «система Т», была призвана облегчить пересчет и поиски пропавших в случае внезапного нападения на замок. Каждый обитатель Хальмстема имел такую табличку и строго следовал выданной инструкции, ибо в некоторых вопросах перечить Мастеру было себе дороже. Филь разок проигнорировал перестановку таблички, и Флав собственноручно выпорол его.

Другим новшеством явился спуск к берегу бухты. Теперь любой желающий вместо того, чтобы идти в обход замковой скалы, мог взобраться на восточную Мостовую башню и с помощью так называемого «уса» оказаться на пляже. «Ус» представлял собой шест, закрепленный одним концом на крыше башни, другим нависающим над берегом. Флав приделал на конец шеста блок и пропустил в него перигорский трос с противовесом на конце.

Противовес в данный момент лежал на берегу — перед Филем болтался свободный конец с завязанной петлей. Сунув за пазуху пару увесистых камней, сложенных в кучу на крыше, Филь ухватился за петлю и шагнул в пропасть. Камни придали скорость, ветер засвистел в ушах.

— Я-я-о-о! — завопил Филь, глядя, как стремительно приближается к нему линия прибоя.

Коснувшись сандалиями песка у врытого в берег старого якоря, он, не мешкая, зацепил петлю троса за ржавую лапу. Не сделай он этого, его потащило бы обратно: противовес был тяжелее, чем нужно. Избавившись от камней и сбросив с себя одежду, мальчик с разбегу нырнул в море.

Отплыв довольно далеко, он растянулся на спине, разглядывая замок с необычного угла. Затем понырял, доставая до дна. Но скоро ему всё это наскучило. Так уже случалось: начиная привычную забаву с большим удовольствием, Филь в последнее время начинал быстро скучать в одиночестве. Он поймал себя на мысли, что считает дни до приезда Эши с Габриэль.

Почувствовав, что замерз, он повернул к берегу, и тут расслышал сверху удар тревожного колокола: на полосе песка перед замком развернулись Врата. Филь бросил плыть, желая лучше разглядеть, кто оттуда появится, ведь это был не обыкновенный человек.

Филь разбил лоб о раковину в попытке разгадать её секрет, но она даже слабо не засветилась ни разу. И никто во всем Хальмстеме не мог помочь советом, включая Флава, единственного, кто здесь умел открывать Врата. На расспросы мальчика он пожал плечами, сказав, что понятия не имеет, как это у него выходит. Оставалось ждать в гости Эшу или Лентолу, хотя ничего необыкновенного в них Филь не находил.

На песок из свечения Врат ступили двое мужчин, одетые в ничем не выделяющиеся рубахи и штаны, заправленные в запыленные сапоги. На поясе у них висело по два Арпониса. Мечей, висевших в ножнах, закрепленных в портупее на спине, было тоже два. Сообразив, кто это такие, Филь чуть не ушел с головой под воду: так в Империи одевались сердары.

Переборов страх, мальчик дунул к берегу, сгорая от желания рассмотреть мужчин поближе. Из Врат тем временем показался длинный шарабан, влекомый усталой лошадью. За ним другой, затем третий. Всего их оказалось пятнадцать. Первый сердар ушел вперед. Второй дождался прохода каравана и выдернул раковину из песка. Врата закрылись.

Филь выбрался из воды и поспешил к ближайшему шарабану. Тот был забит детьми не старше пяти лет. Возницами были цыгане — Филь с детства умел их отличать. А на песке у моста уже стоял Флав в белой парадной официальной форме с пергаментом в руке и пером за ухом. Рядом с ним вытянулся солдат с чернильницей.

Выслушав сердара, Мастер кивнул, вписал что-то в пергамент, скатал его и отдал. Караван потянулся в сторону Бассана. Ничего не понимая, Филь вглядывался в проплывающие мимо детские лица. Они были такие грустные, что он почувствовал необходимость сделать что-нибудь, чтобы их развеселить.

Он бросился к берегу, напялил на себя одежду и сдернул веревочную петлю с якоря. Взлетая вверх, как птица, он успел заметить устремленные на него потрясенные взгляды и услышать громкий заливистый смех.

В кухне, поедая обед, он спросил у очередной поварихи, которые менялись теперь каждый месяц:

— Квета, а что за дети прибыли к нам сегодня? Их что, украли цыгане и привезли сюда?

— А что остается делать, Империи не хватает людей, — ответила повариха. — А вообще никаких разговоров, ты мал еще об этом рассуждать!

Филь помрачнел. Заметив это, худощавая повариха взъерошила мальчику волосы.

— Ты что, подумал, что их привезли в рабство? Вот глупый! У Детской Службы несколько школ, их воспитают и выпустят вольными гражданами, делай что хочешь. Считай, вся имперская канцелярия с армией из них и состоит!

У Филя отлегло от сердца. В кухне, кроме них, не было ни души: с воцарением Флава в замке персонал урезали втрое. Большая и Малая гостиные стояли закрытые и запущенные. Сам Мастер ел, где придется, а точнее, где его поймает Руфина с подносом еды, потому что тот, увлекшись делом, терял ощущение времени. Зато в кухне теперь всегда оставалось что-нибудь вкусненькое.

— Квета, — сказал Филь, — а можно мне того пирога?

Он показал на накрытый салфеткой поднос на лавке у печи, разобрав под салфеткой что-то стоящее внимания. Квета расцвела. Она налила Филю кружку можжевелового кваса и вручила кусок золотистого пирога с пахучими яблоками.

— Ой, как хорошо! Ешь, а то я уже не знала, что с этим делать. Мастер второй день игнорирует мои кушанья, а до этого неделю питался только по ночам. И вы там за кузней то и дело жахаете из своей машины так, что у меня посуда прыгает. Я нанялась в сумасшедший дом! — закончила она жалобно.

Филь впился зубами во вкуснейший пирог.

— Квета, — проговорил он с набитым ртом, — сегодня мы опять будем жахать. Но мы готовы перестать жахать, как только ты принесешь нам квасу с остатками этого пирога!

Пусть не одному Флаву, подумал он, будет такое счастье, когда ты занят интересным делом, а за тобой стоят с куском достойной еды в руках.




— 20 —


«Меч, ужасный меч, принесший столько бед! Разве могли они знать, чему дают начало? Один — придумал, другой — сделал, третий — применил. Безумцы — называют их теперь. Но не стоит забывать, что лишь беспредельное отчаяние одного сделало меч токсичным. И только бесконечное любопытство другого превратило этот меч в страшное орудие…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






Дождь накрапывал уже неделю. Не лил, а именно накрапывал без остановки. Небо затянули серые облака и недвижимо повисли над Хальмстемом. Деревья в саду стояли потемневшие и взъерошенные. Такими же взъерошенными были собаки, которых больше не загоняли под крышу. Мокрые и хмурые, они бродили от стены к стене, ища себе место, цокая когтями по двору замка.

Жизнь в Хальмстеме, казалась, замерла. С наступлением дня мост уже не опускали, трос с «уса» был тоже снят. Доступ за стены теперь разрешал лично Мастер. А с ожидаемым прибытием на подмогу Почтовых замок должен был немедленно перейти на осадное положение.

И только в двух местах здесь продолжала кипеть жизнь. Мастер, наконец, приступил к сбору механизма на куполе, а Филь с Ирением были близки к завершению чудовищной ковки, которая, казалось, отняла у них все силы. Кусок метеорита не был больше бесформенным куском — он помягчел и вытянулся, и уже не помещался на наковальне.

— Что ты всё-таки собираешься с ним делать? — спросил Филь у Ирения, перекрыв выпуск пара в очередной раз. — Сделай из него меч! А то ты долго думаешь, мы только время теряем!

Метеорит надоел мальчику хуже горькой редьки, но кузнец никак не мог решить, что хочет получить в результате. Поэтому он не останавливал ковку, надеясь, что форма поковки сама подскажет, чем ей быть. Филь давно плюнул бы на это, но Ирений постоянно учил его новым секретам и тут же показывал их на деле. А упустить такую возможность мальчик был не в силах.

Стоя по щиколотку в жидкой грязи, образовавшейся на месте травяного поля после многомесячного топтания вокруг машины, кузнец глубоко задумался. С его бороды печально капала вода. У Филя она так же капала с носа и затекала за шиворот. Потеряв всякое терпение, он взорвался:

— Ирений, кончай раздумывать попусту, а то ты так привыкнешь! Неси сюда свой знаменитый сердарский меч, мы его примерим. Если у тебя уникальный металл, то и изделие, под которое ты его примеряешь, должно быть уникально!

Кузнец покосился на него и направился к кузне. Филь в ожидании уселся на наковальню. Вокруг, куда ни кинь взгляд, висела серая пелена. Сквозь неё проглядывали неподвижные фигуры солдат в дозоре, выставленных Мастером на стенах и Мостовых башнях.

Во дворе замка не было ни души. «Тоска смертная, — подумал Филь, — скорей бы наши девицы приехали!». Эша и Габриэль должны были появиться здесь со дня на день.

Он свистом подозвал одну из крутившихся неподалеку собак. Пес подбежал, крутя обрубком хвоста, и лизнул его в руку. Кажется, это был тот самый пес, которого Филь посылал охранять кузню в незапамятные дни два года назад.

Кузнец вернулся, неся с собой короткий обоюдоострый меч. Матовое лезвие с глубоким долом делало на своем протяжении два слабых изгиба, в конце приводя острие против рукояти, головку которой закрывал кожаный колпачок. На овальном щитке со стороны клинка была закреплена кожаная пластина, переходящая в ремешок, намотанный по всей длине рукояти.

— Это изделие режет, рубит и не ломается, — хмуро сказал Ирений. — Я висел на нем, зажав конец между дверью и притолокой. Скажи мне, как это возможно.

Филь с любопытством повертел меч в руках.

— Никак не возможно, — пожал он плечами. — Что хорошо рубит, то недолго и плохо режет. Ты уверен, что он рубит?

— Перерубает гвозди, — сказал кузнец.

— И кромка не крошится?!

— Даже не сминается.

— Ерунда какая-то!

Светло-серый, без рисунка, клинок не давал бликов, как его ни крути. Точно как темно-серый метеорит, разве что при повороте под определенным углом тот мог сильно и неожиданно отразить свет.

Филь показал на поковку:

— Может, это тот же металл?

Кузнец отрицательно качнул головой:

— Метеорит травится царской водкой, серанд — нет.

Филь хмыкнул, зная, что кузнец ждет от него рассуждений вслух.

— Рисунка нет, значит, и длинных волокон нет. А без них металл не прочен на излом. Ты видел его излом?

Кузнец опять отрицательно повел головой. Недолго думая, Филь положил меч на наковальню и двинул рычаг выпуска пара. Молот ахнул, и клинок разлетелся пополам. Ирений потемнел лицом. Выставив бороду, он угрожающе шагнул к Филю.

— Ты зачем это сделал? Кто позволил тебе распоряжаться моими вещами?!

Филь разом обозлился. Надвигаясь, в свою очередь, на кузнеца, мальчик заорал:

— А тебе надо загадку разгадать или эту штуку лелеять до конца дней своих? Можно долго рисовать в голове невиданные доселе картины, да только здесь-то ничего не изменится! — Он топнул ногой по луже.

— Я хочу сначала понять, что это за материал! — рявкнул кузнец.

— Вот и поймешь по излому! — рявкнул Филь в ответ. — Сам учил, что исходный материал значит меньше, чем технология обработки! А как ты поймешь технологию без излома, по отражению на лезвии? Так оно даже бликов не дает!

По кузнецу было заметно, что он страшно злой. Филь тоже был злой. Так они и стояли, рассерженно глядя друг на друга, пока Ирений не наклонился и не подобрал обломок. Он неожиданно широко улыбнулся.

— А ведь ты прав… Посмотри на слом!

— Конечно, я прав, — буркнул Филь. Он никак не мог остыть. — Я всегда прав! За исключением случаев, когда я не прав… Чего там видно?

— В том-то и дело, что ничего! — Ирений, казалось, невиданно обрадовался тому, что увидел. — Я не вижу структуры! Этот меч не ковали, и вообще металл ли это? Неплохо бы глянуть на него в увеличительное стекло!

Подобрав второй обломок с рукояткой, Филь сказал мирно:

— Попроси у Флава, у него есть.

Ирений сморщился:

— Говори «Мастера», я не могу это слышать!

Филь повторил упрямо:

— Флав просил меня называть его именно так. Последний раз, когда я обозвал его Мастером, он сильно рассердился.

Кузнец глянул в сторону серого, мокрого, ощетинившегося часовыми замка.

— Тут я его не понимаю. Остальные титулуют его, как обычно. Возможно, он пытался стать учителем, да не получилось? Вот его и гложет. Учителей высокого класса у нас ведь тоже принято величать Мастером.

— Твоя железяка очень гладкая на изломе, — перебил его Филь.

Ирений провел заскорузлым пальцем по слому своего обломка.

— Да, похоже на поверхность большого кристалла… Как выращивать каменные, я знаю. Но как их выращивать из металла, не имею понятия.

— Спроси у Флава, — привычно ответил Филь.

Уже темнело, и они засобирались в замок. Тот, о ком они только что говорили, выскочил на них, растрепанный, из-за конюшен. Старый камзол висел на Мастере как попало. Руки его были в тележной смазке, глаза сверкали торжеством.

— Дети мои, заканчивайте, что бы вы там ни делали, — сходу воскликнул он, — пришло время для более важных вещей! Мы можем войти в историю, предотвратив Катаклизм. Мне нужна твоя помощь, — сказал он Ирению и прищурился на Филя. — Пожалуй, твоя тоже.

Несмотря на старания Руфины, Мастер осунулся и похудел. Даже седых волос, казалось, прибавилось в его кудрявой шевелюре. Но отсутствием энергии он продолжал не страдать.

— Эта штука значительно сложнее вашего молотка-переростка, — бросил он через плечо, прыгающей походкой шагая по грязи и размахивая руками. — Я собрал большую часть, но застрял. Теперь хочу использовать ваши головы как катализатор, должны же они быть хоть на что-нибудь пригодны!

Мастер был вправе обзываться. Идею использования пара подал именно он, когда узнал, что задумал Ирений. Затем Мастер надеялся, видимо, скоро увидеть результаты, однако дождался их только через год. Первые месяцы он злился и подгонял, потом махнул рукой и окончательно зажил на куполе.

Тесное, мрачное, хорошо знакомое Филю помещение было завалено инструментами, огарками свечей и мятыми чертежами. Здесь же в стороне валялся поднос с заскорузлыми остатками еды, рядом с большим корытом с тележной мазью в нем и вокруг него. Корыто было треснутое.

Едва взобравшись на купол, кузнец, который бывал тут ранее, взялся подтягивать крепления и сажать на места узлы механизма, собранные кое-как. А Мастер снова принялся махать руками, объясняя, что тут к чему. Филь не прислушивался, занятый тем, чтобы держаться подальше от круглой дыры в куполе, откуда бил свет Сотериса. Эта животина внизу чуть не сожрала его два года назад, и теперь у Филя был на неё зуб. Однако, услыхав знакомые слова, он навострил уши.

— Что-что? — перебил он. — Там кубок Локи?

Не дожидаясь ответа, Филь просунул голову мимо многочисленных железяк, которых раньше не было, и глянул вниз. В переплетении железных рук и рычагов он увидел до боли знакомый ему кубок, чей глаз был обращен вверх. Едва не сняв с себя скальп, Филь выдернул голову из дыры.

— Что он тут делает? — спросил он удивленно.

Мастер ответил раздраженно:

— Меньше проводи времени у своего молота, у тебя плохо со слухом! Я только что объяснил, что кубок концентрирует и отражает свет Арпониса, который должен бить вот из этого места!

Он ткнул пальцем в небольшую платформу над дырой с раскрытым железным пеналом, выемки которого по форме смахивали на жезл.

— Его надо вставить отверстием вниз, закрыть пенал, открыть вот этой ручкой заслонки на двенадцати отражающих стеклах в куполе … я ее еле нашел …включить жезл с помощью вон того упора, и дело сделано. Свет ударит в кубок, сконцентрируется кристаллом, отразится от золотых стенок, еще раз отразится от купола и вонзится в Сотерис!

— И? — поинтересовался Ирений.

По его виду было ясно, что как тут всё должно работать, он слышал не раз, но на последний вопрос не получал ответа.

— И Сотерис остановится! — с вызовом сказал Мастер.

Вид у кузнеца сделался потрясенный, Филь еще не видел его таким. А Мастер нахохлился, словно собирался вступить в давно надоевший ему спор.

— Эту махину придумали сердары в дни юности императора Кретона, благодаря чьим заметкам я смог вернуть механизму прежний вид, — сказал он. — После Великого Бедлама Сотерис почти остановился, и тогда же стала непроницаемой Граница. Они это заметили и придумали тормоз для Сотериса, на будущее, чтобы избегать Катаклизма. Но после того, как их устранили от власти, этот механизм растащили по всей Империи, потому что сердарам стало плевать, что случится с людьми. В тех документах, что я нашел, кубок Локи они называют Ремес, то есть обеспечиватель, и я сломал голову, что это может быть за штуковина. Пока два года назад не приехал сюда и здесь в библиотеке в первый же день не нашел ключевую часть чертежа!

Тут Филь сообразил, чем занимался Флав в Хранилище в первую ночь после своего прибытия.

— Вы хотели понять, как его пристроить, когда сперли тогда подделку? — спросил он.

Мастер невозмутимо кивнул:

— Я не знал, что это подделка, поэтому хотел всё провернуть в тайне. Мой брат Фернан жить не может без кубка Локи, буквально, он страдает редким нарушением обмена крови и живет благодаря кубку. Я украл подделку, но вернул её тогда же. А через неделю после того, как ты чуть не нырнул в Сотерис, сюда принесся цепной пес брата, Клемент, и обвинил меня в краже. Из-за твоего любопытного носа я попал в неприятность, но благодаря ему же настоящий кубок быстро обнаружился и теперь сможет послужить Империи. Мы должны вернуть его сразу, как закончится Катаклизм.

«Значит, опять украл», — подумал Филь, пряча усмешку.

— А вы знаете, что эта железяка стоит неправильно? — сказал он. — Её надо повернуть другим боком!

Он указал на заключенные в раму шестеренки. Это была часть механизма, которая чуть не проломила Филю голову в памятном путешествии от Кейплига до Меноны. Насколько Филь помнил, она крепилась раньше по-другому.

Казалось, он решил для Мастера последнюю проблему — метнув взгляд на шестеренки, тот воскликнул:

— У меня такое неприятное чувство, что ты прав! Эти шестеренки задают время действия машины, а я никак не мог заставить их работать. Тут нужен ключ, у тебя есть такой? — спросил он у Ирения.

— В кузне, на верстаке.

Мастер сразу заторопился.

— Тогда всё, ваши услуги мне более не нужны! — Выставив ладони, он принялся выталкивать с купола Ирения с Филем: — Освободите место! А вообще, я пойду с вами, — решил он, протиснулся к выходу и первым полез в тесный тоннель, ведущий в Большую гостиную.

Запыленную гостиную освещала одинокая масляная лампа, которую Флав оставил стоять посреди пола. Едва все трое спустились с верхнего яруса, пугающие тени заплясали на высоких стенах.

Кузнец осторожно спросил:

— Мастер, а вы точно знаете, что будет, когда ваша машина остановит Сотерис?

— Знаю, — ответил тот нетерпеливо. — Закроется граница в мир демонов и в Старый Свет.

— Скорее откроется, — пробормотал, шагая за ним, Ирений, — в мир демонов…

Не останавливаясь, Мастер воскликнул, размахивая руками:

— Чушь, она должна закрываться, а иначе рушится вся концепция! Ты рассуждаешь, как мой брат! Лучшее, что с ним случилось, это университет Падуи, но и он ему не помог. Мы вроде учились вместе, однако Фернан вынес оттуда совершенно дикое представление о мире!

Кузнец заметил:

— Наверное потому, что ваш брат изучал в Италии медицину, а вы — естественные науки.

Распахнув дверь на главное крыльцо, Мастер выпалил в горячке:

— Нет разницы, что изучать, дисциплина ума — вот что главное!

Своим появлением они испугали молодого солдата, поднимавшегося по ступеням с соколом в руке. Птица выглядела, будто её мяли и жевали. Смертельно уставшая, она даже не приподняла крыльев, когда солдат споткнулся и попятился.

— Вам частное письмо, — отрапортовал он Мастеру, протягивая бумажную полоску.

— Соколом? — удивился тот, пробегая записку глазами. — Что-то срочное? А! — скривился он и повернулся к Филю. — Встречай завтра своих сестер, они едут с почтовым багажом. Ария не решилась отправить их каретой и ждала большой конвой, дорога уже сильно плоха.

Он задрал лицо к небу и повертел головой. Филь заметил, что дождь прекратился. Впервые за последние недели небо очищалось. Выглянула луна.

— Начинается, — тревожно сказал Ирений.

Кивком отпустив солдата, Мастер припустил к кузне.




— 21 —


«Этот день навсегда врезался в мою память как самый светлый, веселый и бесшабашный день тех двух лет. Эша еще никогда не выглядела более очаровательно, Филь — более живым и радостным, а вокруг нас стояла прозрачная осень…»

    

Габриэль Фе, Детские воспоминания,



    

Из архива семьи Фе






Солнце едва осветило верхушки деревьев, когда, прогрохотав подковами коней по обшитым медью деревянным плахам, сопровождавшая кибитку конница влетела на мост. Три десятка запыленных всадников в зеленых беретах рассыпались по двору замка и спешились. Солдаты Хальмстемского гарнизона бросились к вороту, спеша поднять мост, отгораживая замок от внешнего мира. Другие стали разнуздывать лошадей.

Прибывшие почтовые, привязав коней, выслушали приказ своего командора и разлетелись по замку, усиливая имеющиеся дозоры. Одного из них, с раной на ноге, осторожно спустили с седла и по указанию Руфины унесли на задний двор. Его бедро выглядело так, словно по нему полоснул лапой медведь.

— Маловато будет для 52-летнего катаклизма, — сказал Ирений, стоя с Филем на крыльце и хмуро наблюдая за суетой во дворе. — Я ожидал как минимум манипул!

Дверь кибитки распахнулась, из неё выпала Эша. За ней показалась Габриэль. Девочки были в льняных штанах и широких рубахах, на Габриэль был еще дорожный плащ. Руфина подскочила к ним как встревоженная наседка, заметив, что рукав Эши залит чем-то темным. До Филя донесся запах той пакости, которой ему лечили руку.

— Руфина, меня не надо нюхать, меня надо отмыть, — сказала Эша. — И не волнуйся, это всего лишь твой линимент, он разбился вдребезги. Ну, здравствуй, сестрица!

Они обнялись. Руфина промолвила им тихо:

— Могли бы надеть приличную одежду, тут одна солдатня кругом!

Филю их одежда не показалась особенной. Он и не такое видал у себя на родине, где люди зачастую ходили, завернувшись в кусок тряпки.

Эша фыркнула и рассмеялась:

— Давно ль ты ездила багажом, сестра моя? Падать вверх ногами при езде удобней всё-таки в штанах!

Габриэль простонала, разгибаясь и хватаясь за бока:

— Ой, мамочка, я вся теперь буду в шишках и в ссадинах!

На лбу у неё красовался синяк. Эша оценивающе глянула на него.

— Э-э, как нас демоны-то покидали в своих лапах косматых и страшных, — пробормотала она и обернулась к крыльцу. — О, привет, братец! А что ты там стоишь или не узнаешь? Здравствуй, Ирений!

Русые волосы Эши были связаны в смешной пучок на макушке. Выглядела она такой хорошенькой, что Филь ею залюбовался. Косы Габриэль были также подвязаны кверху, но только Эше это придало такой милый потешный вид. У обеих горели щеки и блестели глаза под длиннющими ресницами.

— У вас все волосы ушли в ресницы, — сказал он, подходя к ним.

Габриэль сразу забыла про свои травмы, смешливо прыснула и чмокнула его в щеку. Руфина разулыбалась и отвернулась к крыльцу. Эша уперла руки в бедра.

— Дорогой Филь, — сказала она, — заруби на своем курносом носу, что тебе нельзя делать комплименты девушкам. От твоих комплиментов они все разбегутся!

Филь припомнил двухлетней давности попытку сказать ей что-то приятное и мысленно согласился. Смутившись, он принялся помогать Ирению выволакивать сундук из кибитки. Эша взяла плащ и пошарила рукой в глубоких карманах.

— Сильно досталось на дороге? — спросил её кузнец.

Она ответила рассеянно:

— Скажем так, если бы у меня было время испугаться, я бы обязательно испугалась. Где же эта бумага?

Руфина сказала обеим сестрам:

— Пошли ко мне, я приложу примочки к вашим синякам!

— Тащи сразу ведро, — кивнув, так же рассеянно ответила Эша. — А, вот она!

Эша вручила Филю свиток пергамента хорошего качества.

— Это твое налоговое свидетельство от Детской Службы, они забрали у тебя свою десятину.

Развернув свиток, Филь ахнул:

— Сколько? Десять процентов? За что? Я уже оплатил торговый процент!

— Это налог с любого заработка мальчика или мужчины, — ответил ему кузнец.

Филь покраснел от злости. Эша ухмыльнулась:

— Зато тебе не придется до смерти содержать свою жену. Она уйдет от тебя, когда захочет. Считай это платой за свободу.

— И я теперь должен платить за своих и чужих жен? — воскликнул Филь, совершенно растерянный таким поворотом дел.

Ирений добавил:

— Включая их детей.

Эша перекинула плащ через плечо, шагая следом за Руфиной.

— Ну, что я тебе скажу? Добро пожаловать в Империю, Филь!

Пока Руфина лечила сестер, Филь успел примириться с потерей. Источник пенсии, о которой когда-то толковала г-жа Фе, стал ему ясен. Покрутив в уме сказанное и так и сяк, он признал, что придумала это дьявольская голова. Филь не видел возможности избежать подобной несправедливости, но собирался заняться её поисками, как только возникнет нужда.

Мальчик стащил с себя рабочую рубаху и надел новую, легкую. День обещал быть теплым, а Ирений сказал, что работы сегодня не будет. Кузнец тоже переоделся и ушел на совещание между Мастером, командором всадников Почтовой гильдии и сержантом Хальмстемского гарнизона.

Бродя по саду, куда не заглядывал целую вечность, Филь грыз побитое изморозью яблоко и раздумывал, что бы сейчас поделать. Он не любил, когда на него пялятся, а сегодня вокруг замка он то и дело натыкался на подозрительные взгляды солдат. Еще бы на своих, а то всё больше на чужих зеленоберетников, здоровенных, подтянутых, похожих на цепных псов.

Стащив из кузни пачку бумаги, Филь устроился на галерее замка, которая нависала над морем. Флав как-то научил его делать бумажных голубей, а тут само место было предназначено для этого — от галереи до воды было не меньше двухсот локтей. Ветер дул попутный, с берега.

На расстоянии нескольких кабельтовых в море стояли три двухмачтовых корабля. Вид у них был угрожающий. Филь пригляделся: корабли стояли на якоре. Тоже ждут, сообразил он, когда грянет. Сам он ничуть не беспокоился: Флав наверняка знал, что делал. К тому же Мастер окончил университет, что для мальчика было как звезда в небе.

Первый голубь полетел неудачно и воткнулся в утес. Второй получился лучше, он почти преодолел половину расстояния до ближайшего корабля, пока не упал в воду. За подобное развлечение Филя высекли бы в родном городе. Бумага там стоила дорого, хотя лучше качеством, а здесь она была хуже, но ничего не стоила. Бумажная гильдия делала её из всего, что можно, от старых тряпок и рыболовных сетей до соломы. Секрет выделки был привезен из Поднебесной Империи. Где такая располагается, Филь не знал, но был очень доволен, что секреты с разных концов Старого Света рано или поздно оказываются здесь.

Он пускал голубей и думал, в какое хорошее место он угодил. У него была большая, пусть не родная, семья и дом, и еще дружище-кузнец Ирений, на которого всегда можно положиться. Не было только цели, и это раздражало Филя. Он не умел жить просто так, ничего не делая. Однако хандра его мгновенно улетучилась, и в груди забили барабаны, стоило мальчику услышать за собой:

— Вот ты где прячешься, а мы с ног сбились тебя искать! — весело проговорила Эша.

Радуясь солнцу, она улыбалась, стоя перед ним всё в тех же штанах и рубахе. За последний год она успела догнать его в росте. Филь вспомнил, что ей, должно быть, уже пятнадцать лет.

Габриэль, в нарядном платье, затормошила мальчика, смеясь:

— Филь, а чем тебя кормят? Ты в плечах стал как настоящий кузнец! А как твоя рука? Ой, всё еще бледная?

К ней вернулась её обычная живость. Косы она развязала, но Эша оставила свой смешной пучок.

— Меня весь год кормили кувалдой от рассвета до заката, — сказал Филь ухмыляясь. — Рука болит, но только к вечеру.

Он подумал, что жить на свете не так уж плохо. Девчонки стали такие красивые, что глаз от них было не отвести.

Эша заметила смешливо:

— Людскую и сердарскую медицину на тебе пробовали, остались демоны. Попробуй с ними договориться, может, у них найдется средство для тебя.

— Откусить руку, — сказала Габриэль.

Принявшись сворачивать другого голубя, Филь спросил:

— А долго длится этот ваш катаклизм?

Эша ответила:

— По описаниям, он как снегопад. Не знаешь, когда придет, сколько навалит и когда кончится.

— Ой, а дай и мне попробовать! — сказала Габриэль.

Она тоже принялась сворачивать голубя, делая ему залом на клюве.

— Ты неправильно делаешь, — сказал ей Филь.

— У тебя совсем другой получается, — сказала Эша.

— Не мешайте! — ответила Габриэль. И даже ногой топнула.

Сделанный ею голубь долго висел в воздухе и почти долетел до корабля. Девочка захлопала в ладоши:

— Ага, Филь, я тебя побила! Будешь мне указывать!

Она начала следующего. Заинтересовавшись, он спросил:

— Габриэль, а откуда ты знаешь, что ему нужен клюв?

— Потому что так должно быть!

Скоро она так навострилась, что её голуби стали играть вперегонки. Свесив головы, все трое стояли у ограждения и следили за полетом белых маленьких птиц.

От моря тянуло солью. Волнения не было, и сквозь голубую воду у подножия утеса и темно-синюю на глубине просвечивали валуны, заросшие водорослями. Солнце светило уже почти в глаза, когда им надоело запускать голубей и они направились к саду.

— Помнится, тут есть груша, чьи плоды в это время обалденно вкусные, — сказала Эша, озираясь.

— Они все попадали давно, — сказал Филь.

— На самом верху должны остаться, — сказала Эша. — Я всегда лазала на самый верх.

— У нас в Кейплиге вкуснее груши, — сказала Габриэль. — Надо лишь подождать, пока они вырастут.

При упоминании Кейплига Эша вздохнула.

— Чего, не нравится там? — спросил Филь.

Эша опять вздохнула, уставившись себе под ноги.

— Да вроде бы никакого дискомфорта, а жизнь один сплошной стресс. Как-то теряется целесообразность жизни, нацеленной на обрастание благами, которые почему-то, облегчая жизнь, делают её тупее и скушнее.

Она перешла на язык, который ранее требовал перевода, но сейчас Филь её понял, хотя не взялся бы повторить, что она сказала.

Габриэль воскликнула:

— Ой, Эша, ты как всегда! Ну хоть здесь перестань нагонять тоску, смотри, осень какая!

Под их ногами шелестели разноцветные листья. Еще ярче они горели на окружающих деревьях, не сбросивших листву. Спокойное нежаркое солнце играло в них дюжинами оттенков, от желто-зеленого до густо-красного. По саду расплывался запах свежеиспеченного хлеба из близкой кухни, смешиваясь с запахом опавшей листвы.

— В Кейплиге говорят, что эта зима будет суровой, — сказала Эша.

— Уж не суровей, чем семнадцать лет назад, когда замерзло всё море, — возразила Габриэль. — Мне Лентола рассказывала.

— Да, а что Лентола? — заинтересовался Филь. — Как её стражник, вы видели его?

Габриэль фыркнула. Эша улыбнулась:

— Лицо умное, но всё какие-то уставы проговаривает. Скушно с ним! Зато бардак не переносит так же, как она. Ты никогда не догадаешься, что он нам подарил.

— Что?

— Да тебе не догадаться.

— Ну хоть намекни! — попросил он.

— Живое, — сказала Эша.

— Дрожжи? — спросил Филь.

Габриэль звонко засмеялась.

— Марро! — выговорила она сквозь смех.

— Чтобы он вспахивал наш сад в Кейплиге для лучшего плодоношения, — разъяснила Эша.

Тут Филь сам засмеялся, представив такой подарок.

— А что вы им подарили? — спросил он. — Если у них дома посидеть не у чего, то смело дарите мебель. Например, разбитое корыто.

Габриэль расхохоталась, схватившись за бока. Эша улыбнулась.

— Он не скупой! Просто такой, странный.

Обнаружив искомое дерево, она в минуту оказалась на его верхушке, взобравшись ловко, как обезьяна. Филю с Габриэль осталось только складывать в кучу груши, которые Эша принялась кидать вниз. Половина плодов разлеталась при падении ошметками.

— Хватит уже! — взмолился Филь, которому надоело уклоняться от сыпавшегося на него увесистого града. — Ой!

Одна груша угодила ему по макушке и растеклась по ушам и голове. Габриэль засмеялась, отбежав на безопасное расстояние.

Задрав голову, Филь проговорил с угрозой:

— Говорю, слазь! А то тебе не жить!

— Давай не будем меня запугивать, а то я упаду, — раздалось сверху. — Ты что, собрался со мной драться?

— Да, — сказал Филь. — Слазь, будем драться на вениках!

— Мал еще, — сказала Эша, и довольно выглянула между ветвей. — Кстати, ты не знаешь, отъезжал Мастер с Руфиной недавно куда-нибудь по делам?

Она стала быстро спускаться. Филь скинул с макушки прилипшие к волосам куски груши.

— Было дело, — сказал он, морщась и вытирая руки о штаны. — Месяца два назад, а что?

Черные глаза Габриэль загорелись от любопытства. Эша спрыгнула на землю, подошла к Филю и пригнула его голову к себе.

— Дай уберу, что осталось… Их видели гуляющими под руку по Пассифону.

Габриэль ахнула:

— Это правда? А ты мне ничего не сказала! Как ты могла, а еще сестра!

Эша внимательно оглядела Филя.

— Осталось голову помыть… Правда, правда! — ухмыльнулась она.

Габриэль воскликнула, всплеснув руками:

— Но он же старый! А еще он злой, и правого уха у него нет!

Филь уставился на обеих, не в силах понять, о чем они говорят. Он лишь догадался, что обсуждают они Мастера.

— Он не старый, это Запретные Земли сказались на нем, — возразила Эша. — Он там забрел, куда не следует, буквально на минутку, а вышел спустя полтора года и до сих пор не понимает, куда делось это время. А ухо он потерял в ходе одного из своих экспериментов. Ты зря к нему так, он ведь едва не самый интересный жених!

— Интересный! — фыркнула Габриэль. — Сумасшедший, покалеченный, и ни гроша в кармане!

— Э-э, — встрял Филь в разговор. — Может, поделитесь, о чем спорите?

Вместо ответа Эша вонзила зубы в сочную грушу. Габриэль хлопнула на Филя глазищами.

— Ой, а ты ничего не знаешь? У нас в каждом городе есть «брачный» переулок, называемый Пассифон, там надо только взяться за руки, и ты женат. Переезжай скорей обратно в Кейплиг, мы займемся твоим образованием!

— Правда, такой брак признается лишь после достижения шестнадцати лет, — добавила Эша, жуя.

Филь немедля заложил себе в память по достижении шестнадцати лет ходить по этому переулку с руками, засунутыми глубоко в карманы. А лучше по любым переулкам, для гарантии. А переезжать действительно было пора. Насколько мальчик видел, кузнец научил его всему, чему можно, и уже начинал повторяться. Надо помочь ему закончить ковку метеорита, и можно в путь.

Габриэль вдруг расхохоталась:

— Слушай, Эша, а если Флав просто задумался, как всегда, не зная, что делает? Вот будет фокус для Руфины!

Эша прикончила грушу и взялась за вторую.

— Думаешь, это бы её расстроило? — спросила она. — Для любого эмпарота они теперь женаты.

Все трое тронулись к замку, жуя на ходу. Эша повела носом и глубоко вздохнула:

— Всё-таки, что ни говори, в Хальмстеме дуреешь от свежего воздуха!




— 22 —


«Что я могу сказать об известном происшествии поздней осенью 1343 года? Только то, что это было неизбежно. В те дни в Хальмстеме жили три Мастера — один настоящий и два будущих. Один был безумный мечтатель, второй — деятельный изобретатель, третий — талантливый учитель. Все умели хорошо работать руками и головой. А что вы хотели бы получить от этой смеси?..»

    

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






Небо, которое вчера волшебным образом прояснилось, к вечеру затянуло мутью. На замок от леса надвигался туман. Он подкрадывался незаметно, непроницаемым белым полотном, так же, как незаметно глазу опускалось солнце.

Во дворе замка, выстроившись перед крыльцом, собрались все, кто находился в Хальмстеме, за исключением часовых на стенах.

Эша, стоя между Филем и Габриэль, раздраженно пыхтела:

— И чего, спрашивается, нас согнали сюда? Ничего нового мы не узнаем. Загонят сейчас в Большую гостиную, и будем сидеть там, как курицы! Мы, собаки и человек пять этих головорезов в беретах. Я бы лучше снаружи всласть постреляла!

— Помолчи, — сказала Руфина за её спиной.

На крыльцо вышел Мастер с командором почтовых.

— Властью, данной мне над этим поселением, — начал он, — я приказываю сразу после наступления темноты покинуть замковый корпус всем, будь то военные или гражданские…

— Плохая идея, — пробормотал Ирений позади Филя.

— …и удалить собак из Хранилища, — закончил Мастер.

— Еще хуже идея, — вздохнул кузнец.

Во дворе раздался ропот. Кто-то крикнул: «Такого никогда раньше не было!». На что Мастер махнул рукой и сказал перед тем, как опять скрыться в замке:

— Положитесь на меня, я знаю, что делаю.

Ирений тихо произнес:

— Нам попался сумасшедший. Что ж, будем как-то выживать!

Растерянные солдаты, негромко переговариваясь, снова заняли свои посты на стенах и вокруг замкового корпуса. Некоторые из них крутили пальцами у виска. Такое поведение, однако, было пресечено Хальмстемским сержантом и Почтовым командором, хотя не сразу. Ирений оглядел оставшихся перед крыльцом четырех поваров и всех Фе.

— Вам, — сказал он поварам, — я принесу запасные жезлы. А как насчет тебя?

Он посмотрел на Руфину, она ответила:

— У меня есть.

— А у тебя? — он перевел взгляд на сияющую Эшу.

— Мне не нужен, мой в сундуке!

— А тебе? — спросил он у Габриэль, выглядевшей грустной и понурой.

— Мне надо, — сказала девочка, с тоской посмотрев на замок. Нарушение привычного хода событий оказало на неё скверное действие.

Пока Ирений ходил за жезлами, Эша мельтешила взад-вперед перед крыльцом. Она знала, что Мастер задумал, но теперь, когда хозяин замка показал, что не шутит, ей приспичило узнать детали.

— И что, там в самом деле висит настоящий кубок Локи? — спросила она, и сама же ответила: — А, ну да, ты же был высоко! А пенал под Арпонис, он плотно закрывается?

Сидя на ступенях с Габриэль и Руфиной, Филь удивленно спросил:

— С чего ты так взбудоражилась? Закрывается он, плотно закрывается!

— Потому что мне интересно, — сказала Эша. — Как ему только удалось? А еще очень важно не трогать руками Арпонис при работе, иначе беды не избежать!

Филь нахмурился:

— Откуда ты знаешь, почему?

Всё так же, меряя двор шагами, Эша ответила:

— Запуск Арпониса от рук человека в Хранилище — непредсказуемое мероприятие. Не только Мастер читает нужные книжки!

Тут она вспомнила, что скоро в замок не будет доступа, и побежала за своим жезлом. Тем временем Ирений приволок из подпола кузни мешок Арпонисов и раздал их всем, кто в них нуждался. Затем он присел на крыльцо рядом с Руфиной. Девушка выглядела грустной, как и Габриэль, которую она обнимала. Дождавшись, пока на крыльце останутся только они втроем, Руфина сказала кузнецу:

— Ирений, пожалуйста, не называй его ненормальным. Он хороший, несчастный, одинокий, и его никто не понимает. Он уменьшил гарнизон, чтобы избежать больших жертв, если что-то пойдет не так, но он верит в свою затею!

Кузнец удивился:

— А тебе-то что?

— Я вышла за него замуж, — тихо сказала Руфина.

Кузнец искоса глянул на неё и хмыкнул. Габриэль тут же навострила уши и повеселела. Руфина продолжила:

— Если хочешь знать, его брат — вот кто действительно ненормальный. Они бьются по поводу Хальмстема уже целую вечность. Фернан задумал, как только Флав остановит Сотерис, перевезти его на новое место в золотой бассейн под Кейплигским замком и оттуда самолично управлять Границей. Сотерис, вроде, не растворяет золото.

Кузнец подпрыгнул на ступенях. Филь подумал: «Ага, вот куда уплыло всё золото Империи!».

— Он сошел с ума! — воскликнул Ирений. — Сотерис живет в этих камнях уже девятьсот лет! С чего Фернан решил, что он выживет в металлическом бассейне вдали от породившего его моря? И что станет с Внутренней Границей под замком? Она навсегда закроется!

— Фернану не нравятся обе Границы, — тихо проговорила Руфина. — Он говорит, что снаружи слишком большой и опасный мир. Он хочет изолировать Империю.

Протяжный зловещий звук прокатился над погружающимися в туман башнями. Утробное завывание быстро превратилось в вой, сопровождаемое гулом и скрежетом. Филь замер от ужаса, пока не сообразил, что это воет Глас Сирены, а гул и скрежет производит её железный барабан. Внутрь него Мастер поместил рассчитанную им улитку, которую надо было вращать за кованую рукоятку снаружи.

Глядя, какое действие Глас оказал на людей, Филь восхитился придумкой. Когда её испытывали летом, мальчик был занят вращением рукоятки и не смотрел, что происходит вокруг. А тут воочию было видно, как после начального испуга солдаты подтянулись и удвоили внимание.

— Что это за чертовщина? — выпалила Эша, слетая с крыльца. В руке она держала Арпонис.

— А здорово, правда? — засмеялся Филь. — Это Флав придумал!

Эша вытаращила глаза на Дозорную башню, откуда выла Сирена. Габриэль уставилась туда же. На крыльце не осталось никого, все были на ногах, потому что усидеть на месте под этим воем казалось выше человеческих сил.

Дозорную башню уже наполовину скрыл туман. Он опускался на замок медленно и неуклонно, плотный и непроницаемый. Сумерки превратились в ночь, которую не разгоняло пламя множества факелов, зажженных, как только стало темнеть.

Вдруг небо прорезала огненная полоса, вонзившись снизу вверх с Мостовой башни. Длинный хвост её поджался и обратился в ослепительный шар, повисший над замком. Яркий желтый свет залил всё вокруг, разогнав муть. Шар неторопливо спустился к земле, потом превратился в звездочку и померк.

— Ух ты! — вскрикнул Филь в восхищении. — Что это? Что это было?

— Ой, а ты что, петард не видал? — спросила Габриэль, сама завороженная происшедшим. Филь помотал головой, не отрывая глаз от неба, боясь пропустить следующий шар.

— Петарды — это дорогие арабские игрушки, — кратко пояснил Ирений.

— Флав их доработал, чтобы можно было видеть далеко в тумане, — добавила Руфина с гордостью.

Скоро вторая петарда вонзилась в белесое месиво. Залаяли, как сорвавшись с цепи, собаки, потом умолкли. Тревожная тишина тянулась долго — Филю успело надоесть мерить двор шагами, слепо натыкаясь то на сестер, то на собак, то на солдат, то на Ирения. И тут снова взвыл Глас Сирены, а в небо взлетели сразу три петарды.

Филю показалось, что черный тюк упал с неба на западную Мостовую. Тюк развернулся крыльями, и один из солдат, дергая ногами, скрылся в тумане. Белая вспышка Арпониса вдогонку осветила искаженное в муке лицо.

Что-то мимолетно задело мальчика по плечу. Он завертелся на месте, выставив перед собой жезл. Глаза на набалдашнике вспыхнули, и Филь с силой вдавил «дельту». Ослепленный вспышкой, он зажмурился, и его сбило с ног чем-то тяжелым. Раздался рык, над мальчиком пронесся собачий силуэт. Замковый пес принялся терзать неподалеку ногастую тварь.

И сразу разразилась настоящая драка. Петарды полетели одна за другой, но в них уже не было нужды — небо осветили многочисленные вспышки Арпонисов. Хриплые отрывистые команды потерялись в пронзительных криках, предупреждавших об опасности, грозящей теперь со всех сторон.

В воздухе реяли тени, словно черные покрывала. Попав в одну из них из Арпониса, Филь услышал пронзительный визг. Тень обернулась вихрем и исчезла, но вместо неё из наступившей темноты на мальчика выскочила кошка с пастью до ушей, которых у неё не было, и большими прозрачными глазами. Её прикончил оказавшийся поблизости Ирений.

— Это шизарра, не дай себя укусить, сойдешь с ума! — предупредил он.

На Габриэль упало небольшое, с щупальцами, покрывало чернее самой ночи. Девочка взвизгнула, пытаясь с ней бороться. Эша, оскалившись, прицелилась и зацепила покрывало, судя по всему, «петлей», сдернув его с Габриэль, а потом врезала по нему «дельтой», приближаясь мелкими шагами, нажимая Арпонис снова и снова, будто перед ней был её самый страшный враг.

Сильный ветер пронесся над замком, зашумели деревья в саду. Темная масса появилась в небе и протянулась вниз, к крыше замка. Вокруг гигантского столба перьями клубился туман. Тварей во дворе разом поубавилось, будто они испугались. В просвете сизых туч выглянуло звездное небо. Черный прозрачный столб медленно опустился на замок там, где в основании находилось Хранилище. Чистый воздух над ним пересекла очередная крылатая тварь.

— Да стреляй же ты, раззява! — крикнула Габриэль.

Филь очнулся. Вздернув жезл, он свалил несущуюся на него зверюгу, состоявшую из одних зубов. Беззвучно покатившись ему под ноги, зверь стремительно уменьшился в размерах и невинной птичкой упорхнул в небеса. Подивившись такому обороту, Филь судорожно огляделся в поисках других опасностей, сжимая Арпонис в потной ладони.




Но вокруг ничего не было видно. Петарды закончились, а туман во дворе еще сгустился, и лишь чистая круглая дыра в небесах помогала как-то сориентироваться. Даже факелы более не светили, и где демоны, где солдаты, где собаки — ничего нельзя было понять.

Над замком опять пронеслись огромные крылья, а Филь замер, пригвожденный невиданным зрелищем: дыра в небе приобрела цвет. Он был глубокого ультрамаринового оттенка, словно морская вода в тихий солнечный день.

— Филь, сзади, да сзади же! — услышал он, но был не в силах обернуться.

Мальчик чувствовал запах, тревожный и незнакомый, напоминавший запах опавшей листвы. Видел свет загадочных черных звезд. Слышал тихий голос, произносящий странные слова, и каждое слово вызывало у него дрожь в коленях. Но оторвать взгляд от дыры в небе он не мог.

— Это Набезан, один из нергалов! — раздался режущий уши крик Эши. — ФИЛЬ, ОБЕРНИСЬ!

И в этот момент земля под их ногами затряслась. В воздухе, откуда ни возьмись, появились бледно-светящиеся шары, величиной от вишни до яблока. Беззвучно паря, они то опускались, то поднимались, и вдруг один из них разорвался с оглушительным треском.

Всё вокруг задвигалось как живое. С жезлов стали срываться синие искры. Волосы на голове Филя сами собой встопорщились. Туман будто сдернуло с замка, как сдергивают покрывало, и взору людей предстали следы недавнего побоища.

Один из солдат на стене закричал:

— Я знаю, что это! Это землетрясение!

Он спрыгнул вниз, рискуя переломать себе ноги. Его примеру последовали другие. Солдаты посыпались со стен, а кузнец бросился к вороту моста и выдернул удерживающую его чеку, которую установил после давней проделки Филя. Сделавшего попытку остановить его зеленоберетника он ударом кулака свалил на землю.

— Нельзя! — подбегая к нему, завопила Руфина. — Тебе ли не знать, что те, которые не могут летать, куда страшнее тех, кто могут!

Мост, грохоча, полетел к земле.

— Оглянись, нет их больше! — проорал Ирений. — Лучше беги, пока нас всех не погребло!

Он подтолкнул её в спину, но вместо этого она рванулась к замку, стены которого потеряли четкие очертания. Раздался удар, поваливший тех, кто не убежал на берег. Затрещали разрываемые чудовищной силой камни. Руфина упала, но сразу опять поднялась. Ирений, как ветер, понесся к конюшне.

Филя схватила могучая рука в зеленом камзоле и потащила к мосту. Отбивающуюся Эшу перебросил через плечо другой почтовой. Габриэль осталась стоять посреди двора — её, казалось, никто не замечает. Мимо неё проскакали обезумевшие кони, чуть не сбив её с ног.

— Габриэль! — отчаянно крикнул Филь в надежде, что она очнется.

Но девочка стояла, замороженная страхом. Ирений услышал крик, оглянулся и, мимоходом врезав по крупу коню, бросился к ней.

Руфина была уже на крыльце. Замок над ней дрожал и качался. Схватив её в охапку вместо Габриэль, Ирений с силой потащил её прочь.

— Пусти! — закричала она, царапаясь и отбиваясь. — Пусти, он же внутри!

Опустив Руфину на землю, Ирений схватил её за плечи и тряхнул так, что у неё лязгнули зубы.

— У тебя еще осталась сестра!

Безумным взглядом девушка обвела двор. Ахнув, она подхватила Габриэль на руки и стремглав побежала с ней к мосту. За ними последовал Ирений. Очередной удар настиг их, когда они были у ворот. Мост упал, и все они оказались в воде.

Утро они встретили у развалин. От Хальмстема не осталось ничего, кроме одиноко торчащего посреди груды камней Хранилища. Кругом, куда достигал глаз, лежали разбитые глыбы. Не было больше ни стен, ни башен, ни замка, ни кузни с конюшней, ни парового молота, ни сада. Всё было снесено, поломано и искорежено.

Поисковая партия не прекращала работу до утра. Одного солдата достали из-под развалин живым, другим не повезло. Их тела укладывали на песок перед бывшим мостом. Мастера, как ни искали, найти не могли. Руфина, убитая горем, сидела у кромки леса и тихо плакала.

Вдруг радостный крик разорвал угрюмую тишину:

— Он здесь! Мастер живой!

На куполе Хранилища появилась черная согбенная фигурка. Постояв некоторое время, она распрямилась и, сильно припадая на правую ногу, двинулась к берегу. Руфина вскочила, не отрывая от неё взгляд, зажав себе рот ладонью.

Оставшийся в живых командор Почтовых отдал приказ, и двое солдат поспешили навстречу Мастеру вместе с теми, кто уже прыгал к нему по камням со всех концов развалин. Офицер тоже собрался идти, но тут ему на плечо опустился сокол.

Подбежав с Филем и Габриэль к кромке воды, Эша возбужденно воскликнула:

— Я даже представить не могу, какое наказание для него придумает император!

Стоя в двух шагах от неё, офицер развернул доставленное ему сообщение.

— Теперь ему придется наказывать самого себя, — сказал он. — Фернан умер этой ночью.




— 23 —


«Эша, Сотерис очнулся! Нам пора!»

    

Надпись на обратной стороне одного из рисунков Эши Фе,



    

Из архива семьи Фе






Эша прошептала что-то, склонясь над раковиной, и Врата погасли.

— Как ты всё-таки это делаешь? — спросил Филь, одновременно прогоняя дурное ощущение, будто упал с головой в крапиву.

Тут было куда теплее, чем у развалин Хальмстема. Тающего снега здесь не было, под ногами хрустела сухая каменистая земля. Слева от пустыря, где они оказались, раскинулась роща оливковых деревьев. Справа был чей-то виноградник. В спину им тянуло ветерком с покрытых лесами гор, а впереди, куда по холмам вниз сбегала узкая извилистая дорога, виднелся залитый солнцем город. Он совсем не походил на широкий разлапистый Неаполь.

Филь нахмурился: очертания пейзажа были знакомые, но мальчик не мог вспомнить, где это. Если б он только мог видеть с моря береговую черту! И тут по характерному мысу далеко справа он опознал эти земли: перед ними была Таррагона, каталонский порт.

— Это Каталония, арагонская провинция, совсем не Кампания! — выпалил он, поворачиваясь к Эше с Ирением. — Там, налево, должна быть Барселона. Вон тот мыс на юго-востоке называется Тортоза, а это море вовсе не Тирренское — это море Балеарское! Ты куда привела нас? Я же тебе всё рассказал!

Эша уперла руки в бока верхнего платья без рукавов поверх подпоясанного нижнего, разглядывая пейзаж.

— Кампания, Каталония, — сказала она, — какая разница! Или тут лютые звери водятся?

Она вопросительно оглянулась на Ирения, держащего в поводу лошадь, навьюченную серебром.

— На меня не рассчитывайте, я не знаю эти места, — ответил он.

Все трое были в одинаковой одежде, на чем настаивал Филь. Они не бросились бы в глаза в разноязыком Неаполе, но здесь, в Каталонии, Филь не был в этом уверен. Помотавшись по разным странам и городам, он давно усвоил, что лучше не дразнить местных гусей. Особенно его пугала обувь, пусть и прятавшаяся под длинной одеждой. Стоял конец февраля, снег в Кейплиге только начал таять, поэтому все трое были в сапогах. А в этой части Старого Света, насколько Филь помнил, их носили исключительно вельможи.

Хорошо еще, что он уговорил Эшу изменить её решение отправиться сюда в столь любимых ею штанах. Филь сомневался, что сие кончилось бы хорошо даже в Кампании, где проживало много аскеманов и бородатых византийцев, носивших настоящие штаны, а уж в этих диких местах!

Эша долго ругалась, потом схватила ножницы и через минуту превратилась в то облезлое чудо, которое Филь видел два с половиной года назад в Хальмстеме. Она сказала, что тогда она поедет как мужчина, во что иногда было трудно поверить, как сейчас, когда она стояла вытянувшись на носках и приложив ладонь ко лбу.

Её пришлось взять, потому что из всех троих только она умела открывать Врата, а никому постороннему доверить секрет «образовательно-обогатительного визита» (как выразилась Эша) Филь и Ирений не пожелали. От Руфины они знали, что новый император собирается взяться за чеканку монет из золотого бассейна, и это означало, что курс империала к аспру, составлявший уже один к пятнадцати, неминуемо упадет до обычного один к десяти.

Филь скорее отрезал бы себе ухо, чем прошел мимо такой возможности. Обратив сертификаты в серебряные аспры, он сложил деньги в шесть мешков, уговорил Ирения присоединиться к нему за пять процентов от прибыли и кликнул Эшу. Не раздумывая, та согласилась. Однако им пришлось ждать еще три с половиной месяца, пока Сотерис не отошел от осеннего шока и Открывающий Путь снова не заработал.

Хальмстем всё еще лежал в руинах, на его ремонт у Империи не было денег. А скорее, это у Флава не было желания думать об этом, ибо, по словам Руфины, он валялся на диване в Кейплигском замке и в ужасе глядел в потолок. Перешедший к нему по наследству секретарь Клемент был не в силах уговорить его заняться делами. Над фразой Флава «Дьявол меня побери, и что мне теперь со всем этим делать?» посмеивалась вся Империя. Это первое, что сказал Мастер, когда сполз с развалин и узнал, что его брат скоропостижно скончался.

Случилось то, чего опасалась Эша: устав стоять полусогнутым на куполе, Мастер открыл пенал с Арпонисом и воспользовался пальцем для активации жезла. Когда на голову ему посыпались камни, он протиснулся в дыру и скорчился на подвесе, который удерживал кубок Локи. Кубок упал в Сотерис, и тот сожрал его, выплюнув на поверхность только мутный потрескавшийся изумруд.

— Филь, — сказал Ирений, настороженно разглядывая город, — это место подойдет для того, что ты задумал, или лучше вернуться?

Эша скривилась: было видно, что идея вернуться ей не по душе. Филь сказал без особой охоты:

— Подойдет, тут есть богатые торговцы и надежные банки. Если только я вспомню банк, через который расплачивался отец. Но я не знаю ни каталонского, ни испанского и… и в Арагоне легко нарваться на неприятности, как говорил отец.

Эшу не устроило его объяснение. Она с подозрением прищурилась:

— Я впервые вижу тебя смущенным и не знающим, что делать. Что ты скрываешь?

Филь вздохнул. У него было мало желания вспоминать тот день.

— Когда мы с отцом были тут, они сожгли трех ведьм на площади, — выговорил он с трудом. — Площадь оцепили, нам было не выбраться, так что мы были от начала до конца.

Эша передернулась.

— Что значит «ведьм», каких ведьм? — спросила она. — Настоящих ведьм? Так их не бывает! Люди не летают по воздуху!

Филь возразил:

— Тем не менее сожгли! Двух девушек и старуху!

Ирений стал разворачивать лошадь.

— Всё понятно, пошли назад… Эша, зажигай Врата!

— Нет уж, я хочу посмотреть на этих дикарей! — возмутилась она. — Когда еще я попаду сюда? Ходьба туда-сюда тоже неполезна, так можно за неделю жизнь потратить!

Когда Эша учила Филя, как инициализировать раковину, она сказала, что каждый переход туда-сюда отнимает около сотой части отпущенной тебе жизни. Это было понятно. Что осталось непонятно, это как всё-таки зажигать проклятую раковину. Со слов Эши мальчик понял, что нужно будто умереть, а потом снова ожить. Услышав такое, он забросил раковину в сундук, решив, что когда придет пора умирать, тогда он к ней вернется.

Филь неохотно проговорил:

— Ладно, поехали в город, солнце уже высоко. Здесь хоть меньше риска, что обманут. В Неаполе можно на бегу остаться без штанов. Сам, бывало, ротозеев дурил. А как не дурить, когда приезжий богач раззявит рот и готов платить флорин за то, что стоит пять грошей!

Он улыбнулся, вспомнив о давних проделках. Ирений дернул повод, и они стали спускаться вниз по дороге к городу, на который наступала весна. Чем ближе подходили они к побережью, тем сильней цвели вокруг них миндаль, вишня и апельсиновые деревья.

Филь то и дело озирался, не веря своим глазам. В Хальмстеме едва сошел снег, в Кейплиге он еще лежал, а тут! Мальчик поймал себя на мысли, что всё же надо разобраться с раковиной как-нибудь поосторожней, чтоб не умирать.

У самой черты города они наткнулись на деревеньку. Кривые, из песчаника, дома оказались безлюдны, земли вокруг заброшены. Дикие травы заполонили собой улицы. Кладбище было сровнено с землей. От местной церкви остались жалкие обломки, разъедаемые плющом. Рядом проходил старый римский акведук, в котором журчала бежавшая с гор вода.

Следуя акведуку, путешественники вышли на широкую дорогу и, пройдя мимо просторного амфитеатра, вошли в шумную Таррагону. Первый же ресторанчик, встретившийся им по пути, предлагал отведать кальсотс — специально обжаренный сладкий лук-порей. Филь сразу вспомнил его вкус, потому что перемазался им в прошлый раз с головы до ног. Хозяин ресторана не знал ни итальянского, ни латинского, но быстро догадался, что от него требуется.

Через минуту они сидели с повязанными на груди слюнявчиками за маленьким деревянным столом на тесной многолюдной улице. Ожидая кушанья, Эша во все глаза глядела на спешащих мимо людей. Ирений не так отчаянно крутил головой, но было заметно, что ему здесь тоже интересно. Впервые за два с половиной года, очутившись в знакомом мире, Филь ощутил себя хозяином положения.

Когда перед ними выросла гора кальсотс, обжаренных до угольно-черного состояния, мальчик первый запустил в них руку. Одним движением содрав с лука обгоревшую шкурку, он макнул пучок в соус, запрокинул голову и целиком отправил его в рот. И расплылся в улыбке, наслаждаясь позабытым вкусом. Они поглотили угощение в пять минут, безбожно заляпав слюнявчики черными от угля и рыжими от соуса пятнами.

В портах редко принимают чужую медь, но серебро и золото — всегда. Ирений расплатился с хозяином серебряным аспром, на что тот, взвесив монету на ладони, притащил кучу медной сдачи. По его ухмылке можно было понять, что он надул их минимум втрое, но переживать по этому поводу Филь не собирался. Их ждали дела поважнее.

— Честно говоря, пока я жевала твой лук, — сказала Эша, когда они отвязали лошадь и тронулись дальше, — мне страшная мысль пришла в голову: неправильно ты, Эша Фе, живешь. Интереса у тебя в жизни никакого, драм с мужчинами не наблюдается, скучная ты, Эша, и вспомнить тебе будет нечего в глубоком маразме. Потому я иду сейчас и завидую, что ты в своем возрасте успел повидать столько, сколько мне, наверное, уже не успеть.

Вместо Филя ответил Ирений. Не глядя на Эшу, он сухо произнес:

— Тебе следует думать о том, что, сделав выбор в этом мире, ты вынуждена жить с этим выбором.

Девушка вспыхнула и надулась. Это походило на продолжение какого-то старого спора, Филю сразу стало неинтересно. Щурясь от бьющего в глаза солнца, он прокладывал дорогу сквозь толкотню и давку, держа Эшу за вытянутую руку, чтобы не потеряться в толпе. Следом шагал Ирений с конем.

Эту часть города Филь начинал припоминать. Она была рядом с портом, а значит и место, куда они направлялись, было где-то неподалеку. Здесь нередко встречались вельможи в бархате и кружевах, которым обычный люд живенько уступал дорогу, исподлобья поглядывающие на прохожих офицеры в железных нагрудниках и шлемах и нарядно одетые хорошенькие девушки. Филь ощущал, что многие оглядываются им вслед, и оттого чувствовал себя крайне неловко. Им следовало поторапливаться, чтобы закончить то, что задумано, и убраться отсюда, пока ничего не случилось.

Вскоре положение стало еще затруднительней, Филь чуть было не потерял Эшу. Но тут налево от них мелькнул затененный широкими карнизами переулок. Карнизы были полотняные, с вышитыми на них кривулинами на непонятном языке. Кривулины Филь узнал. Выдохнув облегченно, он свернул в переулок и постучался во внушительную дверь.

В полутемном помещении у конторки стоял черноволосый пейсатый юноша с нашлепкой на голове. Филь вытащил из памяти немногое, что помнил из того, как его отец общался с этими людьми. Жестом дав понять, чтобы Ирений с Эшей остались у двери, он поклонился и сказал по-итальянски:

— Мне нужно обменять некоторое количество серебряных иноземных монет на флорины.

Юноша смерил всех троих взглядом, подметил шесть увесистых мешков у ног Ирения, и подвинул к Филю перо с бумагой.

— Сколько именно? — тихо поинтересовался он.

Филь молча написал сумму. Юноша немедленно повернулся в сторону приоткрытой малозаметной двери слева от него.

— Мэтр, это к вам!

Произошел короткий обмен репликами на незнакомом языке, затем из двери показался согбенный старичок с острыми, как жала, глазами. На голове у него тоже была черная нашлепка. Филь похвалил себя за настойчивость, с какой просил Ирения не брать сюда холодное оружие — взгляд старичка, казалось, их раздевает.

— Это большая сумма, — едва слышно произнес он. — Приходите через три дня, обменяем с обычной комиссией.

Филь махом растерял деловитость: оказалось, он напрочь забыл, как тут делаются дела. Старичок не отрывал от него пронзительных черных глаз.

— Помнится, — проговорил он, то ли утверждая, то ли спрашивая, — вы посещали нас уже раньше? Вы были тогда здесь с неаполитанским купцом, хотя по его стати и окраске я бы сказал, что он, скорее, из бывших северных пиратов. У него тоже была с собой очень большая сумма… года три назад.

Филь обиделся за отца.

— Аскеманы уже двести лет не пиратствуют! — выпалил он.

Старичок согласно кивнул.

— Очень хорошо для всех нас… А почему я сегодня его не вижу? Вы тогда отплывали куда-то за Босфор в Эвксинское море. Для трех лет это совсем недальняя дорога.

— Мы благополучно дошли до Кафы, — ответил Филь, — оттуда ушли в Сугдею. А потом нас застал шторм, и корабль погиб. Вместе со всеми, кроме меня.

Любопытство старичка было удовлетворено.

— Сожалею о вашей потере… Готов пойти вам навстречу и произвести обмен сейчас, с двойной комиссией. Покажите, что у вас.

Филь положил на конторку серебряный аспр. Старичок взял его, покрутил в руках и отнес за дверь, которую плотно закрыл за собой. Его не было целую вечность, а потом он вышел оттуда с исчерканным листом бумаги и протянул лист Филю.

— Всё верно? — спросил старичок. — Монеты неизвестной чеканки, потому я приму их по весу. Но серебро хорошее, привозите еще.

Озаботившись расчетами до отъезда, Филь пробежал глазами лист старика: тот собирался неплохо нажиться, но и они не оставались внакладе. Получив согласие, старичок снова исчез за дверью.

Эша уже стонала от нетерпения, переминаясь с ноги на ногу, то и дело предпринимая попытки высказать свое неудовольствие, когда старичок опять появился в сопровождении прежнего юноши. Тот с натугой тащил два мешка с золотыми флоринами. Когда, покончив с подсчетами, трое путешественников выбрались, наконец, на белый свет, Эша утомленно сказала:

— Да-а, одно дело слышать, сколько это денег, и совсем другое — увидеть такую гору золотых собственными глазами!

Привязывая мешки к седлу коня, который едва успел отдохнуть и оттого враждебно косился на тяжелую поклажу, Ирений спросил:

— Сколько мы получим за них в Новом Свете?

Помогая ему, Филь радостно ответил:

— Обменяв в Кейплиге на серебро, получим сто двадцать процентов прибыли. Только нужно торопиться!

Той же дорогой они поспешили обратно. Эша сказала, что ей будет легче, если придется открывать Врата там же, куда прибыли, и Филь снова взял её за руку, чтобы не потерять в толпе. Под знакомым акведуком они были вынуждены остановиться и развьючить коня, потому что тот уже еле волочил ноги.




Дав ему передохнуть до вечера, путешественники снова тронулись в путь. Коня можно было не беречь: во временном лагере, разбитом на месте Хальмстема, их ждала коляска с двумя лошадьми, на которых они прибыли из Кейплига. Об охране тоже можно было не заботиться: с момента осенней катастрофы дорога до столицы оставалась спокойной.

Недалеко от разрушенной деревеньки они встретили группу монахов в коричневых рясах. Служители божьи куда-то сильно спешили, мелькая грязными пятками в сандалиях. Ирений с Филем быстро и низко поклонились им. Эша поклонилась только после хорошего тычка Филя, но её оплошность монахи, казалось, не заметили.

— Чего я должна им кланяться? — возмутилась Эша, выждав, пока монахи отойдут подальше. — Ой, не нравится мне этот ваш Старый Свет! Правы были сердары, когда девятьсот лет гнали нас в шею по дороге прогресса!

— Ты где такое слышала? — скосился на неё Ирений.

— Читала в Хальмстемской библиотеке, пока жила там!

— Сказки это, — пробормотал Ирений, и тут они услышали пение.

Высокий девичий голос выводил рулады без слов, но настолько чисто и пронзительно, что все трое невольно поежились. Поспешив на голос, они заметили крадущихся по кустам монахов, подбирающихся к развалинам церкви, на которых танцевала юная девушка. В неверном свете наступающих сумерек она кружилась, словно сорванный ветром лист. Одетая в платье из грубого холста с широкими рукавами, девушка напоминала диковинную птицу.

— Три года ждали её, — раздался рядом с Филем тихий шепот. — Три года, как она устроила здесь дьявольское побоище… Осторожней, говорят, она видит в темноте. А это еще кто такие? Прогоните немедленно этих мирян!

Из ближайших кустов высунулась тонзурка, обрамленная венчиком седых волос, потом показалась вся голова.

— Уходите, уходите, — отчаянно замахал руками толстый монах в широченной рясе. — Мы ловим ведьму, не лезьте сюда!

— Ведьму? — спросила Эша, шагая вперед.

Прогонявший их монах спрятался, из кустов раздалась отчаянная ругань и перешептывание. Эша, как завороженная, шагнула опять.

Пение оборвалось — танцовщица заметила её. Обе девушки застыли, глядя друг на друга. Вдруг Эша затряслась как в лихорадке, а конь, которого Ирений держал в поводу, заржал и попятился.

Танцовщица склонилась вперед и зашипела так страшно, что Филя мороз продрал по коже. Он попятился вслед за конем. Затем опять, когда увидел, что за спиной танцовщицы быстро растет темный горб. В кустах ахнули и скороговоркой зашептали молитвы.

Дрожащей рукой Эша стала шарить на платье в поиске кармана, который она вшила, чтобы спрятать там их единственный Арпонис. Она выхватила жезл одновременно с истошным визгом, разорвавшим вечернюю тишину.

Что-то черное метнулось к ней от старой церкви. Не имея возможности уклониться, Эша упала на спину. Темноту осветила беззвучная вспышка — и недавняя танцовщица, всхлипнув, осела на камни.

— Святой Бенедикт, что здесь только что произошло? — раздался громовой голос, и все кусты разом ожили. Оттуда полезли монахи, крестясь и славя самых разных святых. — Дитя мое, ты умеешь изгонять демонов?!

Над Эшей, у которой тряслись губы, склонился старый и сухой, как полено, монах. Лицо его было строгое, но участливое.

Вдруг он отшатнулся и указующе вытянул палец.

— Девка, — сказал он удивленно. — Стриженая. Без чулок! И в сапогах! ДА ТЫ ВЕДЬМА! — взревел он, и к Эше разом бросилась полудюжина монахов.

Дернувшийся вступиться за неё Ирений получил дубинкой по голове. А следом и Филь ощутил, как его тюкнули по затылку с большим опытом, потому что удар был несильный, но достаточный, чтобы свет в глазах мальчика померк.




— 24 —


«Судя по тому, что нам известно из истории Старого Света, Филь и там не терял способность изменять рутинное течение жизни тех, с кем он сталкивался лицом к лицу…»

    

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






— Богоугодное дело мы совершили, братья! Великую радость несем мы в обитель — наконец-то нами поймана Целестина Сладкозвучная с душою лютой, звероподобной!

Филь стукнулся головой о доску и очнулся. На затылке болела шишка, вскочившая от удара дубинкой. Перед глазами было темно.

— На то мы и поставлены, брат Доминик, чтобы укрощать диавольскую природу!

Вокруг мальчика пахло соломой, нос щекотала мешковина. Филь поводил головой — на его голову был надет мешок.

— Будто все исчадия ада сошлись там сегодня, в сумрачном месте, печальном и диком! — продолжал завывать брат Доминик.

Филь пошевелил руками и ногами и понял, что они связаны. Веревка была грубая и неприятно кололась. Кто-то толкнул его ногу коленом, очевидно не монашеским.

— Чтоб аки аспиды, высосать очи у грешницы, — басисто закончил брат Доминик.

Теперь о Филя потерлись уже плечом, опять не монашеским.

— Ты тут? — спросила его Эша в самое ухо. — Я ничего не вижу! Повернись спиной, помоги мне ослабить узел!

Их тряхнуло, заскрипели колесные оси. Филь догадался, что их везут в какой-то повозке. Воспользовавшись тряской, мальчик, будто невзначай, повернулся и нащупал пальцы Эши. Ему удалось ослабить узел на её руках, распустила она его сама.

— И всё же мы должны быть благодарны, братья, этой юной девице, — раздался молодой бесстрастный голос. — Я готов поклясться всеми святыми, что только она спасла нас сегодня от страшной участи быть порабощенными теми бесами, которые поработили Целестину. Я считаю, что сие дело требует полноценного расследования, ибо верую, что мы стали свидетелями изгнания дьявола.

Громоподобный голос, который сейчас был просто густой, ответил:

— Не торопись, брат Николай! Ты уважаемый всеми доктор богословия, но пока мало смыслишь в практической инквизиции. Дело может быть так, как ты утверждаешь, а может вывернуться совершенно иначе. Завтра с утра мы начнем всестороннее дознание для установления улик, и я могу заверить, что лично придержу тебе место в трибунале. Истина от нас не уйдет.

— Брат Николай, как ты можешь такое утверждать, когда собственными очами наблюдал, во что она превратила Целестину! — прозвучал еще один молодой голос.

— Согласен, это странно, — признал брат Николай. — Превратить обольстительную красавицу в древнюю старуху с бельмами вместо глаз не под силу человеку, но тем больше я вижу причин для тщательного расследования. Мы должны разузнать, кто эта неожиданная девица, отследить её родословную и заставить рассказать нам, откуда взялся у неё тот инструмент.

— Жена похабная с ногами оголенными! — привычно заунывно вступил брат Доминик.

Эша скрипнула зубами. Филь вопросительно толкнул её локтем.

— Обнаружила в себе склонность к массовому убийству, — прошептала она. — Ну, я побежала… Ждите меня!

Эта её реплика не осталась незамеченной.

— Рассади-ка их, брат Сильвестр, — сказал прежний густой голос. — Кажется, наши пленники пришли в себя. Как бы ни сговорилась меж собой бесовская когорта, пока мы едем до обители.

— Воистину, отец Даламау!

Массивный зад оторвался от скамьи и без предупреждения опустился между Филем и Эшей, чуть не сломав мальчику плечо. Девушка возмущенно пискнула. Скрипнули жалобно доски.

— Ах, ты! — раздался монашеский возглас.

С Филя кто-то сдернул мешок. В лунном свете, тускло освещавшем лесную дорогу, он увидел Эшу, застывшую на краю повозки, а потом она канула в темноту.

— Держи её! — гаркнул отец Даламау, старый сухой монах.

Возникла неразбериха, повозка остановилась. Монахи высыпали на дорогу, отдавив мальчику ноги. Двое осталось внутри, и тут Филь увидел, почему он до сих пор не слышал ни звука от Ирения: кузнец лежал лицом вниз на соломе, так же связанный по рукам и ногам, а на нем сидели два монаха. Их помятые лица свидетельствовали, что кузнец успел доставить им неприятности.

Топчась вокруг повозки, монахи шумно переговаривались. Они не могли решить, куда Эша могла побежать. Скоро наискосок от дороги в лесу бледно полыхнули Врата, и Филь тихо рассмеялся. Не придя ни к какому заключению, монахи полезли обратно.

— Кто связывал беглянку? — сурово вопросил отец Даламау.

— А ты, бесовское отродье, чего такой довольный? — спросил Филя другой монах, с кряхтеньем забираясь в повозку.

Он напялил на мальчика мешок, сдернутый Эшей, и проверил, надежно ли затянуты узлы на веревке.

— Я связывал, святой отец, — раздался робкий голос.

— На две недели на хлеб и воду! — был ему мгновенный приговор. — Сбежала, бросив столько золота, хм… Мы упустили опасную преступницу, возможно дочь самого Сатаны. Инквизитор Арагона снимет с нас головы, если только мы не раскроем это дело.

— Хорошо бы послать ему десятую часть этого золота на исследования, не бесовское ли оно, — смиренно предложил отец Николай.

— Из тлена взращенное мерзостным дыханием врага человекова! — немедленно взвыл отец Доминик.

— Аминь, — благочестиво заключил отец Даламау.

* * *


С Филя сняли мешок, и мальчик вынужденно прищурился от ударившего по глазам света. Было раннее утро, их повозка приближалась к крепким воротам. Обитель за ними походила на Хальмстем, такая же мощная, прочно сращенная с почвой, но более приземистая и не столь широкая. Она смотрела на мир рядами строгих окошек, чуждая красот и излишеств. До ближайшего ряда окон было много локтей тщательно обтесанной каменной стены. Хорошее настроение Филя после бегства Эши испарилось.

В воротах приоткрылась створка, из неё выглянула всклокоченная голова. Створка захлопнулась, и ворота без скрипа растворились. Дюжий мужик в кожаном фартуке согнулся до земли, пропуская повозку. Едва она въехала внутрь, он закрыл ворота, затем по знаку возницы заложил их такой орясиной, что её могли вырезать лишь из цельного бревна.

На стук колес по брусчатому двору из обители высыпала возбужденная толпа монахов и челяди. Они бросились приветствовать тех, кто прибыл, благословлять их и целовать, а услышав, кого привезли, славословить великую победу. Филя с Ирением вздернули над землей, развязали им ноги и тычками погнали по двору за брусчатку и далее мимо овощных гряд, амбаров, овчарни и погребов к квадратной каменной постройке за поворотом стены. Вместо окон в ней были узкие щели. Там пленников втолкнули в разные камеры и задвинули за ними засовы.

Первым делом избавившись от связывающей его руки веревки, Филь огляделся по сторонам. Вот уж где-где, а в тюрьме он еще не бывал. Щель в стене, заменяющая окно, выходила на восток, так что здесь пока было светло. На полу сводчатой камеры лежала свежая солома и волосяное одеяло. У стены стоял горшок, рядом кувшин с водой. На этом обстановка заканчивалась.

Филь заорал, проверяя нельзя ли ему связаться с Ирением, но окружающий камень глушил звуки. Тогда, напившись воды и подбив под одеяло побольше соломы, мальчик растянулся поверх него на спине и уставился в потолок. Он одновременно хотел есть, спать, бежать отсюда без оглядки и дождаться Эшу. Его тело выбрало второе.

Проснулся он в полумраке, солнце давно повернуло к западу. Но оконная щель светилась желтым, а значит, до вечера было еще далеко. Снова попив воды, Филь принялся мерить шагами камеру. Только сейчас, когда усталость отступила, он по-настоящему испугался. Долго бояться ему, однако, не дали: за дверью звякнул засов и на пороге объявился необъятной толщины знакомый монах.

— Пойдем, отрок мой, — пропел он заунывно, — под ясные очи отца нашего Даламау на первое дознание. Определять будем, еретик ли ты, Сатаной уязвленный, душа заблудшая, или агнец невинный!

«Это может быть только брат Доминик», — подумал Филь, принюхиваясь к появившемуся дурному запаху и шаря глазами по коридору за спиной монаха. Мальчик прикидывал, нельзя ли удрать прямо сейчас. Толстые щеки брата Доминика разошлись в широкой ухмылке.

— Еще ни одна лягва не сбежала отсюда, и тебе не советую, — пробасил он. — А то поймаем тебя за воротник и бросим в колодец глубокий, каменный, куда на веревке-то страшно спускаться. И будешь сидеть там звезды считать, пока не ослабнешь так, что ни о каком побеге думать сметь не будешь.

Филь с сожалением отбросил мечты о побеге: когда Эша вернется, у неё вряд ли будет время разыскивать его по колодцам. Ирений тоже, видимо, сообразил, что махать кулаками пока рано. Он смирно стоял под переплетением арочных сводов в мрачной широкой свободной комнате, куда отец Доминик привел Филя.

Перед пленниками за длинным столом на каменном возвышении восседали рядком всё те же монахи. За ними на стене между двумя колоннами висел большой, почти до пола, портрет опять какого-то монаха.

Мальчик поморщился: вонь в помещении с закрытыми окнами была невыносимая. Несло явно от стола — та же вонь, пусть слабее в открытой повозке, сопровождала их всю дорогу сюда. Филь, которого отец с ранних лет приучал к еженедельной бане или, в крайнем случае, к мытью в море или речке, не привык к таким густым запахам. У аскеманов было заведено мыться каждую субботу, да и новоприобретенная его семья чистотой не брезговала.

— Назовите ваши имена, — мягко попросил отец Даламау, возвышаясь по центру стола.

Справа от него сидел молодой, не старше Ирения, монах с острым лицом. Он мало походил на монаха, скорее на ученого. Услышав вопрос, он сказал:

— Святой отец, я считаю, для начала следует допросить их раздельно, как заведено, иначе мы можем смешать преступника со свидетелем. Ведь мы еще не знаем кто из них кто.

Отец Даламау сморщился:

— У нас мало времени, брат Николай. Одна подозреваемая сбежала, вторая на пороге смерти. Я пригласил вас сюда, чтобы вы учились, а не задерживали процесс. Итак, ваши имена, сколько вам лет, откуда вы родом? — повторил он строже.

— Филь Фе, — ответил Филь. — Двенадцать лет, родом из Неаполя.

— Ирений Вайларк, — сказал кузнец. — Двадцать четыре, родом из Бассана.

Писец, приютившийся с краю, окунул перо в чернильницу и принялся строчить.

— Какого Бассана, это где-то в Калабрии? — живо поинтересовался отец Николай.

— Какие у вас отношения со сбежавшей ведьмой? — одновременно с ним спросил отец Даламау и хряснул ладонью по столу:

— Брат Николай, вы переходите всякие границы! Я приор этой обители и альгвасил трибунала, в то время как вы еще даже не доктор, а пока лишь лиценциат и находитесь здесь на практике! Или вы перестанете вмешиваться в деятельность святого трибунала, или я завтра же отправляю вас обратно в Сорбонну!

Отец Николай порозовел лицом и понурился. Отец Даламау спросил опять:

— Бывали ли случаи, чтобы вышеупомянутая ведьма губила жатву, покрывала поля червями, жабами, сусликами или змеями? Подмечали вы, ударяла ли она когда-либо босой ногой по луже, вызывая проливные дожди и грозный град, переносила плодородие с поля одного крестьянина на поле его соседа? Слышали вы, умертвила ли она кого-либо через отравление или совратила наготой или иной мерзостью?

От перечисления этих ужасов Филю стало очень смешно.

— Она даже не совершеннолетняя! — рассмеялся он. — Ей только в апреле будет шестнадцать, какая она ведьма? Ведьмы — старые!

Монашеская когорта запереглядывалась и зашептала. Сидевший под боком у писца старец прокряхтел шепеляво: «Значит, пиши, что отрок не уверен… а то и сам подпал под обаяние дьявольского естества, от природы злопакостнейшего…».

— Кто она вам? — быстро спросил мальчика отец Даламау.

— Названая сестра, — ответил Филь с тревогой.

Вся его веселость пропала. С этими монахами нужно держать ухо востро, подумал он, видя, что они опять запереглядывались и зашептались.

— Покайся, неразумный! — проснулся к жизни отец Доминик, до сих пор крепко дремавший. — Воздеты уже над тобой костлявые руки с перстами, расправленные как крылья, а в левой руке той сердце твое живое! Сдай ведьму на божий суд, избавь себя от падения в геенну огненную!

Глаза у отца Доминика блуждали. Остальные монахи одобрительно закивали, с ожиданием глядя на Филя, а тот поежился. Всё это начинало ему сильно не нравиться. Отец Николай сморщился, словно куснул кислого яблока.

— Хорошо, мы к этому еще вернемся, — значительно проговорил отец Даламау и спросил Ирения: — Что за инструмент держала ведьма, высасывая жизнь из Целестины? Как он действует, кто и где изготовил его?

По знаку отца Даламау один из монахов наклонился и бережно водрузил на стол бархатную подушку, на которой тускло отсвечивал Арпонис. Ирений возразил:

— Эша не высасывала жизнь, она боролась с веларой.

— Кто такая велара? — немедленно встрял отец Николай.

— Демон, — ответил Ирений. — Редкий, но опасный. Он паразитирует в людях, лишая их воли, заставляя действовать, как ему хочется. Хотя бродят слухи, что может быть полезен.

Глаза отца Николая вспыхнули интересом. Давешний старец склонился к писцу:

— Пиши: «Говорит, что через ведьму Эшу знаком с Веларой… признает, что последняя — демон… ищет пользу от знакомства…».

Филь подумал, что дедушка, по-видимому, выжил из ума. Кузнец, однако, ухом не повел. Казалось, ему было безразлично, чем кончится это разбирательство, и он ничего не собирался скрывать. Зная Ирения, который мог сильно нервничать, если был в чем-то не уверен, Филь догадался, что тот свято верит в помощь Эши. В отличие от самого Филя.

Ирений продолжил:

— Если это продолжается достаточно долго, а человек по натуре слабый, то избавление от велары приводит… к тому, что вы видели. Ваша Целестина — не жилец, — заключил он.

— Не сочувствует жертвам Велары-демона! — прошипел старец.

Отец Николай спросил, показав на жезл:

— И что же это за инструмент, как он действует, кто изготовил его?

Отец Даламау нахмурился, но промолчал.

— Этот жезл называется Арпонис, — ответил Ирений, — он многое может. Им можно выявлять прячущихся демонов, убивать их, прогонять, и им же можно лечить людей. Но тогда Арпонис должен быть в руках самого демона, а у них не у всех есть руки, — усмехнулся кузнец.

Старец прошипел писцу: «Он знает, как натравливать демонов на людей для их якобы лечения!»

— А у кого из них есть руки? — участливо осведомился отец Даламау.

— Мы зовем их нергалы, — ответил Ирений. — Эти опаснее прочих. Говорят, их всего трое, однако и один — уже много. Большинство демонов не обладают умом, как дикие животные, и не похожи на человека. Кроме нергалов — эти могут при желании стать неотличимы от людей ни внешне, ни в разговоре. А умом они обставят любого. Мы выбили почти всех демонов пару веков назад и добили бы окончательно, если бы нергалы не взялись ими командовать.

— А вы давно с ними встречались? — ввернул отец Николай.

— Месяца три назад видел одного.

Филь знал, кого кузнец имеет в виду. В Хальмстемской битве к Филю подкрался один из нергалов по имени Набезан и почти вонзил в него когти, когда Мастер завел свою машину, и демоны пустились наутек. Эша рассказала, что этот демон каждый год пытается добраться до Хранилища, и каждый год терпит поражение. Еще она сказала, что нельзя допускать, чтобы нергал коснулся тебя, потому что он таким образом узнает, что у тебя на уме.

— И что вы сделали тогда? — смиренно спросил отец Даламау.

Кузнец усмехнулся в бороду.




— Я? Мне с ними делить нечего! Этот разумней остальных, так что пусть живет. Будет хоть кому держать наших демонов в узде.

Отец Даламау сощурился от удовольствия:

— Ваших, говорите? Как интересно! Тогда последний вопрос, на который вы пока не ответили… Кто и где изготовил жезл?

— Я сделал его, — сказал Ирений. — Мой отец умел их делать, и мой дед тоже. Выделка Арпонисов — это наш фамильный секрет. Этот я сделал в Хальмстеме, — кузнец сбился, — в Новом Свете, по ту сторону… гм…

— Потустороннем, как я полагаю, — поспешил ему на помощь отец Даламау.

К ужасу Филя кузнец, не зная, что понимают здесь под этим, утверждающе кивнул. Братство загалдело. Отец Даламау сладко улыбнулся и отечески похлопал отца Николая по плечу.

— Ну, и славно! Вы согласитесь, мой ученый муж, что интуиция меня не подвела и перед нами исключительный случай? Эти двое погрязли в ереси, но они куда больше, чем еретики! Сократив формальности, мы сэкономили время и быстро вскрыли их подлинные лица. Перед нами, брат Николай, самые настоящие бесы. В подземелье их!

Отец Доминик взвыл, очнувшись ото сна:

— Пусти серп свой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва твоя созрела!

Филь затрепетал как под зимним холодным дождем. К нему и Ирению подскочили монахи и грубо заломили им руки за спину. Отец Николай, с сомнением глядя на обоих, произнес задумчиво:

— Отец Даламау, я не отрицаю присутствие злого духа в этих двоих. Но не будет ли экономней для разума предположить, что они не бесы, а обычные, как мы, люди из плоти и крови?

Монахи резво поволокли пленников к выходу.

— Вот мы и проверим, что у них за плоть и что у них за кровь, — ответствовал отец Даламау. — А вы возвращайтесь лучше в Париж! С вашими учеными оборотами там самое место.




— 25 —


«Бедная Эша! Только от полного отчаяния она могла кинуться за помощью к тому, кого не переносила всей душой. Этим она всех нас удивила, но больше всего мать. Возможно, тогда она и поверила, что её дочь стала взрослой, когда Эша впервые сумела переступить через себя…»

    

Габриэль Фе, Детские воспоминания,



    

Из архива семьи Фе






Филь плакал, забившись в угол тесной сырой камеры. Здесь не было ни соломы, ни окна, и царила кромешная тьма. Мальчик клял себя за то, что не заставил Эшу вернуть их назад сразу, как увидел, куда они попали. Чёрт бы с ним, с одним процентом жизни! Теперь у них заберут ее всю.

Его слезы были злые и жгучие. Филь размазывал их руками, приказывая себе не реветь, но не мог остановиться, потому что слишком большую глупость он совершил. Он был страшно зол на себя, и одновременно ему было себя очень жалко.

В двери неуверенно заскрежетал ключ.

— Эша! — подняв голову, прошептал Филь с надеждой. Но это была не она — с факелом в руке на пороге стоял отец Николай.

— Овцы как взбесились, собаки неспокойны, — без вступления, ровно сказал он. — Ваших рук дело?

Филь глянул на него из угла. Его слезы мгновенно высохли: проем двери позволял проскочить мимо ученого типа. Но тут проем загородил толстожопый отец Доминик с дубинкой в руке. Уставясь на мальчика, он похлопал ею по своей ладони. В тесной камере сразу стало нечем дышать.

— Смени подштанники, смердишь ведь, — не выдержал Филь.

— Человек, подвергшийся омовению, пусть невольно, соприкасается с грехом и пороком, — заученно пробасил отец Доминик.

Отец Николай поднял факел повыше и шагнул в камеру.

— Мое имя Николай Эймерик, — проговорил он размеренно. — Я хочу подать апелляцию верховному квалификатору в Сарагосе, чтобы изменить способ, каким следует производить против вас дело. С юридической точки зрения важно ведь не зловредительство колдуна, а характер его связи c дьяволом и выяснение, требует ли колдун от дьявола того, что по учению доступно исключительно Богу. Вы требовали такого от своих демонов?

Филь, почуяв надежду, ответил:

— Я с ними не разговаривал, только убивал. — Он показал на Арпонис, торчавший у отца Николая за поясом. — А нас что, отсюда выпустят?

Передав факел пахучему брату, отец Николай вытянул Арпонис из-за пояса.

— Нет, — покачав головой, сказал он, внимательно разглядывая инкрустацию на жезле. — Но у вас будет шанс умереть с чистым сердцем, не озлобленным неправедным приговором.

«Что поленом об голову, что головой об полено», — опять приуныл Филь. Отец Николай, будто случайно, направил Арпонис на мальчика и вдавил в жезл палец.

— Ничего не выйдет, — злорадно произнес Филь. — Нужен настоящий демон, тогда сработает. Да и надо знать, куда жать.

— Ты знаешь?

Филь дернул плечом:

— Попробуйте значок греческой дельты, это чтобы убить. Или «стрелка», чтобы обнаружить демона. А еще проще, гляньте на набалдашник. Если глаза собаки светятся, значит поблизости демон.

Отец Николай перепробовал всё сказанное и несколько разочарованно произнес:

— Ничего не происходит.

Не упустив возможности взвыть, отец Доминик вздернул к потолку дубинку:

— Поворотитесь к лику светлому, многообещающему и грозному те, кто сражен в Армагеддоне!

Отец Николай поморщился. Филь спросил:

— Что с ним, чего он такой? Он, по-моему, ненормальный!

— Его в детстве забыли на кладбище, — сказал отец Николай. — После этого он поступил в послушники.

Он собрался уходить, и тут ухо Филя уловило где-то далеко в подземелье смешок, от которого у мальчика ёкнуло сердце. Только бы эти двое перед ним не обернулись раньше времени!

— А потом чего? — быстро спросил он. — Ну, поступил и что?

— Да ничего, — ответил отец Николай. — Уже через два года он снова говорил.

Мужской голос позади него энергично произнес:

— Отдай дубинку. Дубинку отдай, говорю!

За отцом Домиником выдвинулся из полутьмы рослый монах. Он был так задрапирован в плащ с капюшоном, что из него торчал только нос. Из-за его спины выглянул еще один монах, поменьше и потоньше.

Отец Доминик подпрыгнул и резво обернулся вместе с отцом Николаем.

— Сгинь, черт! — взвизнул отец Доминик. — Тьфу, попутал, напугал!

Монах потянул веревку на поясе, повел плечами, и его плащ свалился с него. Филь выпучил глаза — под плащом оказался сердар, во всей красе, с двумя Арпонисами на поясе и мечами за спиной. Он был в привычной для сердаров одежде, и только ноги его были обуты в монашеские сандалии.

— Сейчас, — произнес он скупо, и так двинул коленом по брюху монаха, что тот охнул и в корчах согнулся на полу. — А ты, брат, стой, где стоишь, и тебе ничего не будет, — предупредил он отца Николая.

Тот лишь кивнул, не сводя потрясенных глаз с двух потертых Арпонисов, украдкой сравнивая их со своим.

Сердар с прищуром огляделся. У него были длинные русые волосы до плеч и серые глаза, окаймленные такими ресницами, каких Филь никогда еще не видел у мужчин. Снисходительная ухмылка не покидала его губ.

— Что-то ты совсем плох, приятель, — сказал он Филю, разглядев на лице мальчика высохшие следы от слез. — А ну, пойдем! Больше тебе здесь ничего не грозит.

Перебравшись через отца Доминика, к Филю метнулся второй монах.

— Эша! — сжав тонкую фигурку в объятиях, выдохнул Филь.

— Прости, что несколько задержалась, — сказала она, когда он её отпустил. — Необходимую помощь найти было непросто!

Она тоже собралась скинуть с себя плащ, но сердар заметил это и погрозил ей пальцем.

— Я же сказал, только за стенами, а то ты будешь представлять собой хорошую цель!

Эша насупилась и с вызовом спросила:

— А ты не будешь представлять?

— Я — это не ты!

Девушка повела глазами, будто этот спор ей давно надоел, и сказала Филю:

— Знакомься, это Ардалион. Сердар, как видишь!

Тот неожиданно церемонно поклонился:

— Зови меня просто Лион… Так, а где кузнец?

Взгляд его упал на отца Николая, чьи уши, казалось, вдвое удлинились, столь внимательно он вслушивался в разговор. Глаза его тоже не знали покоя, перебегая от одного к другому. Забытый Арпонис висел в его руке. Без церемоний забрав у него жезл и передав его Эше, Лион спросил:

— Где второй пленник? Только не ври! Мне врать бесполезно.

— В соседней камере.

Лион немедленно отправился туда, поковырялся в скважине ключом, снятым с пояса постанывающего брата Доминика, и выпустил Ирения.

— Не ждал? — спросил он кузнеца как хорошего знакомого.

Тот усмехнулся в бороду:

— Между множеством провальных решений и одним верным я не сомневался, что она выберет… Спасибо, что пришел!

Лион довольно осклабился:

— Ну тогда всё, отправляемся домой!

Отец Николай опасливо прочистил горло.

— Гм-гм… А как именно вы намерены это сделать? В обители шестьдесят монахов-доминиканцев, умеющих неплохо драться, и уйма челяди. Вы воспользуетесь каким-либо средством переноса?

— Мы воспользуемся ногами, — ответил сердар. — А за монахов не переживайте, они будут заняты.

Лион повел их вперед. Отец Николай, как привязанный, пошел следом. Филь удивился, почему тот не остался сзади в безопасности, потом понял, что монаха терзает любопытство. Филя оно тоже бы мучило.

Едва они покинули глухую тишину подземелья и вышли в помещения, где были окна, за которыми стояла ночь, стало слышно, что снаружи творится полнейший бедлам. Истошно завывали и раздирались от лая собаки, блеяли овцы, тревожно ржали кони. Часть животных, судя по звукам, сломала загоны и носилась теперь по двору. Благословясь и сквернословя, за ними гонялись челядь и монахи. В воздухе висели такие выражения, что отец Николай смутился.

— Сатана в обители! — слышался могучий рев отца Даламау. — Окропите двор и всех четвероногих!

— Вы что, напустили на них демонов? — рассмеялся Филь.

Эша сдержанно улыбнулась.

— За неимением выбора я напустила на них своего папочку. Он, как настоящий сердар, неплохо управляет животными.

Вышагивая впереди, Лион бросил через плечо:

— Полно тебе, я лишь внес смятение в их ряды. Чтоб избежать лишнего внимания.

Филь удивился такому раскладу, но решил, что позже подумает над генеалогическими корнями Эши, а пока вспомнил о цели, которая явилась началом всему. Это было важнее того, кто там у Эши настоящий папочка.

— Ирений, — воскликнул он, — а золото?

Кузнец, казалось, тоже только что вспомнил о нем. Он ухватил отца Николая за воротник.

— Где ты взял Арпонис? — спросил он.

— В малой кладовой.

— Веди нас туда!

— Там нет золота, — буркнул отец Николай.

Бросив на него косой взгляд, Лион сказал:

— Врет.

— Знаю, — кивнул Ирений. — Они тряслись над Арпонисом, словно он сокровище, и должны были сложить его вместе с золотом.

Лион еще раз глянул на отца Николая.

— Загадка разгадана, — сказал он, — это где-то здесь. По-моему, вон та дверь!

— Сатана! — прошептал монах в ужасе.

Эша прыснула. Ирений хмыкнул:

— Я много раз говорил, что ты пугаешь людей, когда делаешь это.

— Тогда пусть они лучше контролируют, куда смотрят их глаза, — отрезал Лион.

В кладовой, задвинув отца Николая в угол, он повел снятым по дороге со стены факелом.

— Ваши? — спросил Лион, указав на два отличающихся от всего прочего мешка.

— Наши! — Филь кинулся к ним и подцепил один, тяжелый, как хвостовой молот, но сразу же отпустил, едва не взвыв от боли в ужаленной Сотерисом руке.

Ирений молча поднял его мешок и взвалил себе на плечо. Второй поднял Лион. Не желая оставаться с пустыми руками, Филь взял третий, полегче двух первых, стоявший в ряд с дюжиной других, перевязанных одинаковым шнуром с восковой печатью.

Не веря глазам, отец Николай ахнул:

— Это монастырское золото, вас за него предадут анафеме!

Ирений невозмутимо ответил:

— Если он так оценивает свое пребывание у вас, это его дело.

Монах спал с лица. До сей минуты он как будто был расположен дружелюбно, насколько возможно. Теперь же он глядел на них с неподдельной ненавистью.

— Если вы слуги ада, — с силой произнес отец Николай, — убирайтесь отсюда, и да будут ваши потомки навеки прокляты! Если же вы дети ангелов…

Он сбился. Ненависть вдруг исчезла, вместо неё проглянуло молодое беззащитное лицо. Лишь черные глаза продолжали упрямо гореть на нем.

— Оставьте мне один Арпонис! — взмолился монах. — Оставьте хоть один жезл, зачем вам столько?

Лион преградил ему дорогу и, закрывая перед его носом дверь кладовой, бросил:

— Еще чего захотел! Охраняй-ка лучше свои сокровища!

Монах отчаянно замолотил кулаками в дверь. Звук его ударов еще долго раздавался позади, пока не затих вдали.

Только выйдя на свежий воздух из пропахшего монахами здания, Филь понял, как там воняло.

— А теперь вперед, по стеночке к воротам, уверенно и молча, — выглянув за угол, прошептал Лион. — И не вздумайте бояться животных, я им сейчас добавлю!

У него сделалось лицо, словно он никак не мог что-то припомнить. Гам во дворе усилился. Сразу за этим Лион нырнул за угол и твердой походкой направился вдоль стены по двору, освещенному множеством факелов в руках остервенелой челяди.

Что там творилось, было сложно описать словами. Собаки хватали за ноги людей и лошадей, те отпинывались от собак. Блеяли овцы, чьи копыта разъезжались на скользкой брусчатке. Какой-нибудь конь время от времени вставал на дыбы, и все шарахались от него, еще увеличивая хаос.

Благополучно достигнув ворот, которые оказались приоткрыты, но ни одно животное в них почему-то не выбегало, Лион жестом поторопил следовавших за ним Филя, Эшу и Ирения.

Перед тем, как кузнец заботливо прикрыл ворота, в дальнем конце двора показалась необъятная фигура отца Доминика. Складки его рясы разметались по воздуху. Он размахивал дубинкой и исступленно орал:

— Молитеся, братья, настал последний день! Разверзлись волчьи пасти под нашими ногами, жена премерзкая ступила на святую землю, горе нам, горе!

На него не обратили внимания: у остальных тут хватало своих забот. Влетев с разгону в самую свалку, отец Доминик получил копытом по тучному заду и растянулся на земле. «Может, хоть теперь сменит подштанники!» — ехидно подумал Филь.

За воротами Эша освободилась от своего плаща, оказавшись — вот сюрприз — в привычных штанах и рубахе. Лион торопливо проговорил:

— А теперь живенько побежали… Нам вон до того лесочка!




Беглецы скатились с холма, на котором возвышалась обитель, и припустили к ближайшей дубраве. Лион пропыхтел на бегу:

— Они сейчас очнутся, мои таланты в этой области довольно ограничены!

И точно, гам в обители утих, а следом ночную тишину разорвали крики погони.

Вбежав в просторный дубовый лес, они почти сразу наткнулись на привязанных там трех лошадей. Поспешно разместив на них поклажу, Ирений сгреб повод двух из них, Эша взяла под уздцы третью. Филь бросил свой мешок на землю, растирая правую руку, которая выбрала именно это время, чтобы разболеться. Лион склонился над раковиной.

— Куда, в Хальмстем? — спросил он Эшу. — Или…

— Ой, только не надо изображать из себя всемогущего! — воскликнула она. — Дальше Периметра всё равно не откроешь!

Раковина в ладонях Лиона слабо засветилась.

— Могу к самому Периметру, — сказал он. — Хотя, Ирений, ты ж теперь снова живешь в Бассане?

Раковина засветилась сильней. Завороженный её светом, кузнец пробормотал:

— Мне надо в Кейплиг, я обещал Арии вернуть их к её порогу. Иначе бы она их не отпустила.

Эша звонко рассмеялась:

— Если бы ты только слышал те кары, которые в противном случае она сдержанно обещала обрушить на его голову!

— Да? — произнес Лион с легкой улыбкой. — Значит, она нисколько не изменилась!

Его лицо залил призрачный свет, и он выпустил раковину из рук. Она воткнулась в землю, оставшись стоять и покачиваясь, как детский волчок. Из неё в небо вонзился луч, развернувшись во Врата. За ними была та же ночь и лес, только хвойный, качающий кронами на краю дороги.

Ирений с двумя лошадьми прошел во Врата, за ним туда шагнула Эша с другой лошадью. Филь поднял свой мешок с земли, когда заметил в ближайших кустах что-то блескучее. Так мог блестеть нож или хорошо заточенный наконечник стрелы. Кто-то из монахов всё-таки успел добежать до них.

Кончик стрелы приподнялся и нацелился в спину сердара. Не имея времени предупредить, мальчик вздернул набитый монетами мешок и выбросил его перед собой на вытянутых руках. Стрела, звякнув, застряла среди монет. Увидев, что обнаружен, монах бросился наутек.

Лион обернулся так шустро, что Филь испугался. Объяснения сердару не требовались: кусты еще качались. От них во все лопатки убегал монах.

— Так, друг сердечный, — хмуро бросил Лион, — давай-ка тоже уносить ноги!

Он почти втолкнул Филя во Врата и едва проскочил туда сам, как с той стороны призрачной завесы показалась толпа преследователей. Впереди, совершенно озверелый, бежал отец Даламау. Лион успел закрыть Врата перед его носом.

Эша поджидала их, подпрыгивая от нетерпения. Глаза у неё были тревожные. Но быстро приобрели свое обычное несколько ехидное выражение, едва Врата погасли и четверо беглецов остались освещены только светом луны.

Камень, не ощущавшийся до поры, свалился с души Филя, когда он оказался на знакомой дороге. Мальчик вдруг почувствовал себя тут настолько дома, что шмыгнул носом от радости. Ирений вытащил из его мешка короткую арбалетную стрелу, осмотрел её, покачал головой и отбросил в сторону. На землю из продранной дыры выпало несколько золотых монет. Подобрав их, Ирений привязал мешок за седлом коня, свободного от поклажи.

— Он жизнь тебе спас, — между делом заметил кузнец Лиону.

— Да, пусть просит что хочет, — ответил сердар, взбираясь на другую лошадь. — Тара, залазь сюда, мне нужна одна свежая лошадка! Я не собираюсь совать нос в Кейплиг.

Эша вдруг стала выглядеть крайне раздраженной.

— А мы далеко? — спросил её Филь, соображая, что бы выпросить у сердара, пока тот не забыл о своем обещании. — И почему ты «Тара»?

— Потому что я — Эштара, — ответила она, и тут же перешла на неприятный, как гвоздем по стеклу, голос, которым только она умела разговаривать. — Я сама прекрасно езжу на лошади! И я втрое легче тебя, а до Кейплига отсюда только час езды!

— Я видел, что умеешь, — ответил Лион. — Однако залазь!

Эша, пыхтя от злости, взобралась позади него на коня. Лион глянул сверху на Филя.

— Ну, придумал? — спросил он, разом прочитав одолевавшие мальчика мысли.

Тот поежился, настолько неожиданно неприятно это прозвучало. Филь подумал, что этих типов есть за что не любить, такое мало кому понравится.

— Меч, — сказал Филь и расплылся в улыбке, так ему понравилась его идея.

Лиона перекосило.

— Сердары не раздают свои мечи! — воскликнул он.

Филь отметил про себя, что вот откуда у Эши такой голосок, и сказал:

— Вас за язык никто не тянул.

Ирений расхохотался. Вскочив в седло, он протянул мальчику руку, чтобы помочь, но тот ожидал ответа. Встретившись с ним глазами, Лион вздохнул. Эша тут же молча отстегнула от его портупеи на спине ножны одного из мечей.

Филь взобрался позади Ирения, забрал меч у Эши и наполовину выдвинул его из ножен. Убедившись, что это настоящий серанд, он протянул меч кузнецу.

— На! Это тебе за тот, который я сломал.

Не веря глазам, кузнец взял его, выдвинул лезвие, провел по нему пальцем и задвинул обратно. Наблюдая, как его меч исчезает под плащом Ирения, Лион хмуро произнес:

— Теперь я понимаю, как этот малый оказался в вашей семье… Твоя мать точно так же любила ловить меня на слове, — бросил он Эше и дал таких шенкелей коню, что тот стрелой полетел вперед.

Обремененные второй лошадью, скакавшей следом на поводе, Филь с Ирением догнали их, только когда Лион перешел на мелкую рысь.

Эша кипела от негодования, её пронзительный голос разносился по всему лесу. Спор, видать, разразился, когда Лион пришпорил коня. А теперь, поняв, какой вулкан он разбудил, сердар старался утихомирить девушку, отвечая ей спокойно и добродушно. Соблюдая значительную дистанцию, Ирений придержал лошадей, но всё равно было слышно каждое слово.

— Зачем ты вообще к ней полез? — кричала Эша. — Ты должен быть понимать, что это ни к чему хорошему не приведет!

— Но она мне так нравилась, — вздохнул Лион. — Да и я был ей совсем не противен.

— Ты не предупредил её, что ты сердар! — взвизгнула Эша в ответ. — Вы лучше других знаете, какие дети бывают у людей от сердаров, но ты промолчал!

— Да как-то времени не находилось. И потом, она была такая красивая женщина… Мне не хотелось разрушать её иллюзии.

— Ну да, ты предпочел разрушить ей жизнь. Она уже была замужем за Фе, когда нарисовался ты, и она втрескалась в тебя по уши!

— Довольно несчастлива была, заметь… А потом всё наладилось.

— Она просто поняла, что теряет! Я родилась кривая и больная, она ждала тебя, а ты предпочел гоняться за нергалами, куда еще ей было деваться!

— И в конце концов мы всё-таки поймали одного.

— Папа, ты гонялся за ними ТРИ ГОДА!

— Это была утомительная гонка, да.

— Скажи ты ей, кто ты такой, и она бы не ушла от мужа!

Лион ответил не сразу, собираясь с мыслями.

— Детка, — пробормотал он.

— Какая я тебе детка! — вызверилась Эша.

— Тара, — вздохнув, поправился он, — когда уже, наконец, кончится моя вина и начнется твоя жизнь?




— 26 —


«Удивительно, в какие дебри способно завести неленивого человека торжество воображения над интеллектом. Еще удивительней, когда он раз за разом выбирается оттуда, приобретая больше, чем мог потерять …»

    

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,



    

Библиотека Катаоки






Кипя от ярости, Филь взбежал на мост. Формы вестника у него не было, и в императорский замок его не пустили. Тогда, улучив момент, мальчик проскочил между тяжеловооруженной стражей и как ветер понесся знакомым путем. Вслед ему понеслись крики.

Он забежал в переднюю, где за столом сидел офицер, не успевший моргнуть, как Филь уже выбежал оттуда и помчался по ступеням. Но топот за его спиной послужил доказательством, что уйти так просто ему не дадут.

Спрятаться и переждать погоню Филь не желал, настолько его сотрясало от злости. Он успел подумать, что этот чёртов замок тоже надо бы разрушить и построить новый, больно много тут тесных коридоров и дверей, как едва не споткнулся, присев от ужаса, не сразу поняв, что в замке взвыл Глас Сирены. В пустых коридорах, как из-под земли, появились толпы служащих, многие в военной форме, и самые сообразительные кинулись догонять Филя.

Его сгребли за капюшон, но он вырвался, оставив плащ в руках преследователей. Близость к цели добавила ему сил, и он стал на лету швырять себе за спину вазы и расписные горшки, попадавшиеся по пути на подставках. Брань и ругань повисли в воздухе. Филь был в нужном коридоре, безлюдном, с дорогими коврами, когда его, наконец, настигли и схватили за плечи, руки и воротник.

— Пустите меня, мне надо к императору! — закричал он, кусаясь и лягаясь.

Он забился в руках преследователей, за что получил затрещину, но не успокоился, а изогнулся и изо всех сил вцепился зубами в ладонь обидчика. Тот взвыл и шарахнулся к стене. С его руки ручьем потекла кровь.

Воспользовавшись возникшим замешательством, Филь снова рванулся вперед. Он не помнил, куда именно ему надо, поэтому дернул на бегу ручку одной двери и успел крепко врезать по другой до того, как его окончательно свалили.

На шум в дальнем конца коридора появился высокий человек, одетый во всё черное.

— Вы что, травите здесь диких зверей? — осведомился он властно. — Что за крики? Кого вы там держите? — Он прищурился. — О, вы уже гоняетесь за детьми опционами? Не ограничивайте себя, бегайте сразу всей замковой стражей! Г-н тесеррарий, как я понимаю, уже здесь.

Филь замычал и задергался, прижатый к полу дюжиной рук и коленей. Мальчик не мог дышать, не то что повернуть голову, но он узнал голос — это был Клемент, г-н секретарь.

Офицер, которому Филь отхватил зубами кусок ладони, доложил, нянча пострадавшую руку:

— Этот щенок быстрее велары, а кусается как шизарра! Мы гнались за ним от замкового моста!

Г-н секретарь заметил:

— Тогда, видимо, его и стоит назначить на охрану замка, г-н де Хавелок. Идите и приведите себя в порядок, я потом с вами поговорю.

Офицер развернулся на каблуках. Вся его фигура выражала злость и обиду. И тут г-н Клемент произнес негромко:

— Хотя постойте… Я, кажется, узнаю этого ребенка. Г-н де Хавелок, ваша служба будет оценена. Вы здесь первый человек, которому удалось удержать это чудовище от задуманного.

Довольный офицер быстро ушел. Г-н Клемент шагнул к группе солдат.

— Отпустите его, — скомандовал он. — Ты желал меня видеть? — спросил он Филя, распластанного на полу.

— Но, г-н секретарь! — возразил один из стражников.

— Отпустите, отпустите, — миролюбиво повторил тот и осведомился у Филя:

— Что тебе здесь так срочно понадобилось?

Едва солдаты слезли с него, Филь вскочил на ноги и завопил в лицо вельможи:

— Мое золото арестовано! Я не смог обменять и флорина! Это вы придумали или это новое изобретение Флава? Пусть мне вернут мое золото!

Жестом послав солдат прочь, г-н секретарь нахмурил брови.

— Дам по губам, — скупо пообещал он. — Я знаю о твоих с ним… э-э, особых отношениях, но в обществе его следует величать «сир» или по должности «господин император». В личной же беседе хоть обзывайте друг друга, что он, кстати, и делает в последнее время. — Г-н Клемент помрачнел. Подумав, он сказал: — Ладно, пойдем со мной… Не вечно же тебе быть таким!

Он повернулся и зашагал на длинных ногах к своему кабинету. Потирая набитую шишку на лбу, Филь пошел за ним по пятам. После того, что случилось в Старом Свете, мальчик не думал сдаваться, даже если ему придется перекусать здесь всю замковую стражу вместе с г-ном секретарем и императором.

Красный, как рак, он заскочил в мрачные застенки, служившие Клементу кабинетом, и плюхнулся по его приглашению в кресло напротив стола. Но, не в силах сдержать гнев, тут же воскликнул:

— Это против правил, так нигде не делают! Мне остается лишь расплавить его и перечеканить заново в империалы!

— Если ты это сделаешь, тебя живьем сварят в смоле, — опускаясь в свое кресло, невозмутимо заметил г-н секретарь.

Филь передернулся. Его попытка узнать, чем это грозит, подтвердила его худшие опасения. Похожее наказание за изготовление фальшивых монет было на его родине. Филю стало тошно, все выходы казались перекрытыми.

— Это было придумано задолго до меня против таких умников, как ты, — произнес г-н Клемент снисходительно, — иначе наша монетарная система давно превратилась бы в труху. Ты сделал деньги из воздуха и станешь теперь платить любую цену. А регулярный люд потом не сможет позволить себе ничего. Думаешь, мы это не проходили? Да уйма народу умерла во Вратах за эти века, таская на себе мешки с золотом!

Филь скривился. Это было против всех правил торговли и не умещалось у него в голове.

— Тебе этого не понять, ты необразован, — сказал ему г-н секретарь.

— Да уж посообразительней многих! — вспыхнул Филь.

Г-н секретарь иронично усмехнулся:

— Вот именно. Ты не умный, ты всего лишь очень сообразительный.

Этим он окончательно поставил мальчика в тупик. Филь горячо проговорил:

— Я умею читать, писать, считать, ковать, варить металл, знаю обычные и звездные карты, могу даже проложить курс корабля! Что еще нужно?

— Это не образование, — сказал г-н секретарь. — Образование это когда ты будешь знать, к чему ведут твои действия. Как это отразится на других людях.

Филь с усмешкой воскликнул:

— Тогда император Флав тоже необразованный! Один Хальмстем чего стоит!

— Вот как? — спросил г-н секретарь. — Ты правда уверен, что г-н император не ведал того, что творит, и не предполагал, чем всё закончится? А если подумать?

— Чего тут думать? — поразился Филь. — От замка осталась груда камней, там даже кого-то убило! Так что Флав тоже не святой!

Г-н секретарь, и так не обладая цветущим видом, побледнел того больше.

— Господин неуч, — тихо проговорил он, склоняясь вперед, — тебе следует начать хотя бы с изучения истории Нового Света. В прошлый большой Катаклизм, пятьдесят три года назад, в Хальмстеме полегло двести десять человек. Половина манипула! После чего демоны налетели на Кейплиг и развалили Западную башню этого замка, где мы с тобой сидим, пока их всех не перестреляли. Теперь сравни с прошлогодним Катаклизмом: семерых мы потеряли под обвалом, один пал жертвой демона. У троих сломаны ноги. У двоих — рука. Среди гражданского персонала потерь нет. И прекрати называть его Флавом! — заорал он, грохнув кулаком по столу.

Филь от испуга подпрыгнул в кресле. Г-н секретарь, казалось, смутился.

— Гм… Так что Мастер Флав крепко подумал перед тем, как взобраться на купол. Одни его петарды, по отзывам, спасли своим светом не менее трех десятков человек. И если бы не его нетерпение и некоторые другие качества, которые всем нам сильно мешают жить, всё бы как раз закончилось очень хорошо.

Филю надоело, что его отчитывают как нашкодившего мальчишку. Ничего плохого он не сделал, он лишь приволок в Империю кучу золота, чуть не попав по дороге на костер. А этот господин, если такой умный, мог бы подсказать, что теперь делать с этими флоринами. И про двести человек, погибших при отражении атаки демонов, это вообще не лезло ни в какие Врата.

— В Старом Свете народ в заварушках гибнет тысячами, а вы считаете солдат на десятки и сотни! — воскликнул Филь. — Да и откуда мне знать про эту историю, — добавил он тише, подметив тень, пробежавшую по лицу г-на Клемента.

— Этих солдат мы вынуждены считать, — ответил тот. — Гарнизон Хальмстема надежен, но он лишь вспомогательная сила для всадников Почтовой гильдии, которые по контракту обязаны приходить на помощь по первому зову. В обычное время они обслуживают пять самых опасных почтовых линий, где высок риск столкновения с дикими демонами, не знавшими о нас до проникновения сюда. Уже прижившиеся здесь демоны больших проблем не доставляют. Мы платим гильдии совершенно возмутительные деньги, и мы же обязаны подбирать ей подходящих рекрутов, что очень сложно. Люди боятся, сердарам это неинтересно.

Разговор успел набить Филю оскомину хуже незрелых яблок. Скажи этот тип просто, что сложил его деньги в карман и оставляет его с голым задом, тогда хоть можно будет подраться или еще как-нибудь досадить. А пока получалось, что он сидит тут, тратит время и чувствует себя полным дураком.

— Опять, это очень интересно, но я впервые об этом слышу, — буркнул Филь. — Что мне еще надо знать, чтобы получить назад мои деньги?

Г-н секретарь повел головой, будто этот разговор ему тоже обрыд донельзя.

— Тебя никто их не лишает, — скучным голосом сказал он. — Вместо них мы выдадим тебе боны, будешь получать понемногу, вашей семье хватит на сто лет.

Филь растерянно захлопал глазами.

— Вы… Вы… — проговорил он запинаясь, не зная, как правильно выразиться. — Вы не понимаете, я не девица, чтобы радоваться монеткам! Деньги это как молот, как клещи, как… это инструмент! — завопил он, вскочив на ноги. — Я на них Хальмстем построить могу!

— Всё, аудиенция закончена, — сухо проговорил г-н секретарь.

«Пока еще не закончена», — угрюмо подумал Филь и метнулся к раздвижной стене в императорскую половину.

— Руфина, они нас ограбили! — закричал он с порога, распознав в крупной девушке на другом конце зала свою названую сестру. Та застыла на мгновение, ахнула и, подбежав к Филю, сжала его в объятиях.

— Ты откуда такой чумазый? — рассмеялась она. — И где ты заработал синяк? А одежда-то на что похожа, что матушка скажет! Филь, ты весь взъерошенный, ты дрался с кем-то? С тем, кто тебя ограбил?

Она выглядела свежей и радостной, как никогда. Платье на ней было дорогое, а в остальном это была та же Руфина, какой её знал Филь.

— Он дрался с замковой стражей, — ответил г-н секретарь, входя следом. — А ограбил его я.… Как он? — спросил он, опасливо кивнув на дверь, откуда появилась Руфина.

Она тихо сказала:

— Ругается. Говорит, что ему скучно и не с кем работать. Взял за завтраком отчет, который вы передали, минуту почитал и запустил им в стену… потом снова поднял. Его там что-то заинтересовало.

Филь впервые увидел, как г-н секретарь улыбается.

— Замечательно, — прошептал тот. — Стадия апатии позади, началась стадия принятия ситуации, и сразу заработала голова!

Из-за двери вдруг раздался бодрый, полный сил голос Флава:

— Руфина, где Клемент? Что за хлам он мне притащил, кто его учил математике? И кого там ограбили, в конце концов?

Вид у г-на секретаря сделался совершенно счастливый. Руфина прижала палец к губам, чмокнула Филя в щеку, прошептала, что скоро заедет к ним, и на цыпочках удалилась из зала. Сразу за этим распахнулась дверь напротив кабинета г-на секретаря, и оттуда выкатился Флав.

— Клемент, ты с ума сошел! — воскликнул он, размахивая в воздухе пачкой листов. — Откуда ты берешь такие цифры?

Со времен жития на куполе Хранилища Флав округлился и порозовел. Заметив Филя, он спросил мимоходом:

— А ты что тут делаешь?

— Гм, — сказал г-н Клемент, но Флав вздернул вверх палец и быстро обошел вокруг Филя непередаваемой словами походкой.

— Мой секретарь сказал, что тебе разрешено передвигаться здесь только под конвоем, а иначе мне будет негде жить, — вдумчиво произнес он. — И вот ты без конвоя, хотя сильно помятый… Это тебя, что ли, ограбили? Слабо верится, что такую хитрую рожу смог кто-то ограбить, если это, конечно, не мой секретарь. Пока я складываю деньги в один карман, он успевает вытащить их из другого.

Филь, несколько подостыв, сказал:

— В мой он тоже залез, и как следует! Стырил всё до гроша, а мне теперь предлагает проценты на мой же капитал.

Г-н секретарь сухо заметил:

— Следует лучше знать законы того места, где живешь. Ты же, вместо их изучения, наставил синяков замковой страже и прокусил руку их начальнику. Он залил кровью весь ковер в нашем коридоре, теперь его только выбросить.

Флав перебил, удивленно задрав брови:

— Подождите, Клемент! Этот малый не так легко впадает в бесчинства, тому должна быть причина. Что случилось в Старом Свете, куда ты недавно таскался? — спросил он Филя.

— Нас с Ирением там едва не сожгли, — уставясь в пол, пробормотал Филь. — Как бесов.

Флав спросил участливо:

— Сильно перепугался?

Филь молча кивнул. Переглянувшись с секретарем, Флав сказал:

— А не надо лазать пальцем в жопу бешеной собаке. Если собирались сжечь сразу, это как раз неплохо, но скорее вас сначала бы пытали. Тебе по неопытности простительно этого не знать… Клемент, я вижу, он не сможет более выезжать на одной смекалке, а сам он умнеть не желает. Подскажи, что с ним делать, пока он жив-здоров, иначе моя супруга нас обоих сживет со свету!

Г-н секретарь, судя по виду, раньше об этом не думал. Мысль, что он может оказаться причиной гнева Руфины, ему не понравилась. Он вздохнул, как человек, которого заставляют делать то, к чему у него не лежит душа.

— Предлагаете помочь ему поумнеть? — спросил г-н Клемент. — Не уверен, примет ли он от меня такую помощь.

— Лучше деньгами! — огрызнулся Филь.

— Ну вот.

— И много их, денег? — спросил Флав у секретаря. Тот ответил:

— Почти сто двадцать тысяч аспров. Он пожелал обменять свои флорины на серебро.

Флав заинтересовался:

— Почему на серебро? Ах да, ты знаешь, что у нас под замком. Ну ты и жулик! И что ты собрался дальше с ним делать?

Филю было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор, как он прошел сюда сквозь Врата, он думал только о том, как быстрее произвести обмен. Ясных планов у него не было.

— Он сказал, что может выстроить нам Хальмстем, — с иронией произнес секретарь.

— А? — Флав вылупил на него глаза. — Что? А ведь это идея! — расцвел он. — А денег хватит?

— В обрез, — сказал Клемент. — Только это пустая затея. Хальмстем был, есть и останется государственной собственностью. Это важнейший пропускной пункт Империи, её пуп, можно сказать.

Флав усмехнулся.

— Который обходится нам очень дорого… Не ты ли жаловался, что его не по силам содержать? Одна доставка продуктов туда чего стоит!

Об этом у Филя давно сложилось собственное мнение.

— Его можно расширить, там на горе еще много места! — горячо проговорил он. — Чего ему пустовать? Пусть перенесут западную стену шагов на пятьдесят, и будет где разбить овощные гряды. И мост расширить заодно!

— Ну вот, пожалуйста, — сказал Флав улыбаясь. — Вот вам и новый хозяин!

Филь прикусил язык. Его предыдущая реплика в кабинете г-на Клемента оборачивалась нешуточной проблемой. Мальчика не надо было убеждать, что Хальмстем — неудобное и дорогостоящее в обслуживании место, которое терпят только потому, что без него не обойтись. Однако, если стоит выбор получать деньги назад по капле или вложить их во что-то, он предпочел бы второе, надо только прикинуть, а можно ли получить с этого какой-то доход. Запустив в голове счеты, Филь с ужасом осознал, что ничего не знает о том, как в Хальмстеме велись дела. Почуяв, что вот-вот сядет или уже сидит в глубокой луже, он сник.

Не замечая его понурого вида, Флав произнес с энтузиазмом:

— В общем, договорились! Как составите купчую, занесите ко мне заверить.

Филь остро пожалел, что рядом с ним нет его отца. Г-н Клемент тем временем воскликнул в полнейшем отчаянии:

— Сир, это же беспрецедентно, неслыханно! Как будет делиться доступ через обе Границы, через Периметр, в Хранилище, наконец? Где будет имперская зона ответственности и где частная? А если этот бандит начнет водить туда других бандитов? Он же сам — ходячий Катаклизм!

Флав прервал его:

— У меня нет ни малейших сомнений, что вам удастся договориться. Подобные купчие не составляются в один день, у вас будет полно времени. Когда он получает право вступать в права собственника?

— Ему тринадцать через два с половиной месяца, — сказал г-н секретарь.

— Вот и славно! В конце мая я жду вас обоих с готовым документом.

Филя замутило. В бескорыстие Флава он не верил и оттого с нарастающей тревогой ощущал, как под ним разверзается яма. Горькая мысль о том, что он бесповоротно испортил жизнь семье Фе, грызла его изнутри. Слабой надеждой было лишь то, что в одном доме с ним жил человек, который должен был что-то знать о Хальмстемских делах.

— Пожмите друг другу руки, — сказал Флав.

Крайне неохотно и с явным отвращением, г-н секретарь и Филь пожали друг другу руки.

— А теперь, мой дорогой родственник, — произнес Флав другим, более серьезным тоном, — я налагаю на тебя наказание за твое неподобающее поведение. Десять недель домашнего ареста. И попробуй только высунуть нос на улицу! На переговоры с моим секретарем тебя будет возить арестантская карета. Клемент, кстати, вызовите её, пусть отправляется!

Окончательно убитый лишением свободы, Филь угрюмо побрел за г-ном секретарем в его кабинет.

Подъехав к дому, у которого уже стоял пост, он медленно поднялся на крыльцо и, тяжело вздохнув, открыл дверь. Сердце его окончательно упало, когда он увидел, что у них сегодня в гостях Лентола. Она с госпожой Фе и Эшей разглядывали бумагу с угрожающе красной печатью — как пить дать его арестантский лист.

Встретившись взглядом с госпожой Фе, мальчик с запинанием произнес:

— Я… Мне… Мне нужна ваша помощь!

Филь впервые в жизни обращался к ней с подобной просьбой, и она заметно удивилась. Лентола насторожилась, зная из опыта, что, когда у него такой вид, надо ждать беды. Эша с интересом прищурилась.

Помедлив, г-жа Фе заверила:

— Можешь рассчитывать на меня. Что случилось?

— Я купил нам Хальмстем, — сказал Филь.




— 27 —


«Интереснейшая вещь случилась в конце февраля 1344 года — тот, кто еще не вырос даже до того, чтобы быть наказанным за серьезные преступления, приобрел в собственность сердце Империи. Как именно это произошло, мы знаем, но вот как новому хозяину, едва вышедшему из детского возраста, удалось составить договор, о который более шести веков ломают зубы самые яркие юридические умы, нам никогда уже, наверное, не узнать…»

    

Клариса Гекслани, «История Второй Империи, Комментарии»,



    

1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека






Противостояние близилось к концу. Именно так назвал процесс составления купчей г-н Ювеналий Петра, седой до белизны старикан лет ста, сухой и тощий, как его палка, с помощью которой он передвигался пусть не быстро, но уверенно.

— Мама, к нам какая-то ходячая древность! — крикнула Габриэль, увидав его первый раз на пороге.

Г-н Петра не обиделся и лишь проскрипел:

— Деточка, где тут у вас самая большая комната?

Габриэль показала ему на столовую, которая с этого момента оказалась оккупирована прибывшим господином и его книгами, кои следом за ним втащили четыре носильщика, по двое на каждый огромный сундук.

За этим человеком г-жа Фе отправилась сразу, как выслушала признание Филя. Мальчик еще не закончил, когда она приказала закладывать карету. Поиски Ювеналия Петра заняли у неё некоторое время, и вернулась она ночью. А на следующее утро этот господин переселился к ним.

Второй постоялец прибыл через неделю. Когда золото угодило под арест, а Филь в горе и ярости побежал в замок, Ирений посчитал свою часть дела выполненной и отправился обратно в Бассан. Получив письмо от госпожи Фе, он сначала закончил какой-то срочный заказ и только затем вернулся и также поселился у Фе.

В результате в доме не оказалось ни одной свободной комнаты, питались все по очереди на кухне, кухарка со служанками неустанно брюзжали, а посетившая дом Лентола покрутила пальцем у виска и смылась, чтоб уже не появляться. Её отсутствие объяснялось и тем, что по неудачному стечению обстоятельств Филь отхватил кусок ладони именно её мужа, которого это очень разозлило.

Г-н Петра, невзирая на годы, обладал ясным умом. Когда-то он служил императорским Ментором, надзирая за законом, но давно отошел от дел. Филь знал, что Клемент сейчас сидит с его преемником, Ментором Эрке, пыхтя над своей версией купчей. Ситуацию делало забавным то, что Флав в свое время учился у г-на Петра, а Клемент — у Эрке.

Расположившись в доме, г-н Петра велел позвать к нему Филя и, не откладывая дело в долгий ящик, проскрипел:

— Как же ты, отрок, умудрился влипнуть в такое?

Опираясь костлявыми руками о палку и тощим задом об обеденный стол, он вперил в Филя пытливый взгляд.

Филь хмуро ответил:

— А что оставалось делать, они собирались прикарманить мои деньги!

Г-н Петра кивнул, словно эта причина была ему понятна и абсолютно законна.

— А расскажи-ка по порядку, что говорил этот затейник Флав… император Флав, — поправился он не сразу. Выслушав Филя, г-н Петра захихикал, тряся седыми патлами:

— Узнаю льва по когтям! — проговорил он на латыни. — Наплачется еще с ним Клемент… Флав всегда был бездарь в юрисдикции, но тут он превзошел сам себя. Своей волей он смешал вместе право народов, публичное и частное право, и не видит в этом ничего особенного. Ах, блаженная глупость! — закончил он снова на латыни. — Ты-то понимаешь, что не быть тебе полноценным собственником Хальмстема?

Филь ответил:

— Понимаю, не дурак. Только я не верю, что это ошибка, он очень уверенно это говорил!

— Что ж, тогда остается одно, — усмехнулся г-н Петра. — Он собрался отстроить замок на твои деньги, а потом попросить тебя оттуда, и всё на вполне законных основаниях. Видимо, кое-чему он всё-таки научился.

Филь сделался мрачнее тучи.

— А ты сам-то чего хочешь? — спросил его г-н Петра. Выцветшие глаза уставились на мальчика в упор.

— Натянуть Флаву нос!

Г-н Петра сказал на это:

— Ага! — И улыбнулся улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего его противникам. — Тогда, малыш, сбегай на кухню и попроси принести сюда корыто с горячей водой. Я замерз с дороги, мои старые ноги ничего не чувствуют. Еще я не отказался бы от кувшина можжевелового кваса и каких-нибудь старых хлебных корок.

Про корки он, конечно, шутил. Забрав себе столовую и обложившись в ней книгами, старикан исправно уминал там пироги, которые не успевала печь ему кухарка, и изводил на свечи столько воска, сколько до его появления они тратили на весь дом. Спать он уходил глубокой ночью. На волнения Филя, во сколько могут обойтись услуги ископаемого дедушки, г-жа Фе сказала, что тот польщен самой возможностью выйти напоследок с пером наперевес против Империи и вообще радовался как ребенок, когда она рассказала, в чем дело.

Исподтишка наблюдая за госпожой Фе, Филь заметил, что она, как и он, неспокойна; в её карих глазах застыла какая-то тревожная мысль. Она всё больше напоминала ему ту хозяйку Хальмстема, которая души не чаяла избавиться от мальчика, разве что кривых взглядов, как тогда, не бросала.

Всадив все деньги в груду камней, Филь потерял почву под ногами. Когда-нибудь он её обязательно найдет, но сейчас он чувствовал себя крайне неуютно. Всё, что у них оставалось, это аренда с Катаоки и пенсия самой госпожи Фе. А Филь ничего не мог сделать, чтобы облегчить положение, потому что оказался заперт в четырех стенах.

Он попытался возмущаться арестом, но г-жа Фе его утихомирила, сказав, что за причинение вреда стражнику его легко могли отправить в тюрьму, будь ему полных тринадцать лет. И еще она очень неодобрительно отнеслась к похищению им третьего мешка с золотом. Она взяла с него обещание больше никогда так не делать. Посмотрела она на него при этом, опять же, как когда-то в Хальмстеме.

Филь рад был исправить содеянное, но не тащить же ему мешок обратно, тем более, что его больше нет. Он поломал голову, думая, как выкрутиться, но ничего не придумал, кроме как отправить на имя Николая Эймерика в Сорбонну новенький Арпонис, чтобы загладить вину. Г-жа Фе согласилась помочь с оказией, но ничего не обещала.

Заметив нерадостный вид брата, Габриэль успокоила его, сказав, что во всем виновата Эша.

— Ну, Филь! — рассмеялась Габриэль. — Я не понимаю, ты что, не видишь, что после возвращения из Старого Света ей будто вожжа попала под хвост?

— Ничего подобного, — сказал Филь с сомнением. — Ходит как обычно, в своих любимых штанах.

— Мальчишки, — презрительно фыркнула Габриэль. — Ничего не замечают вокруг, кроме себя!

— Ну, тебя-то сложно не заметить, — парировал Филь. — Хоть ты не бываешь дома.

Девочка порозовела и закрутилась на месте.

— Правда, красивая? — сказала она. — Руфина говорит, то ли еще будет! Говорит, я очень похожа на матушку!

Уклонясь от гривы черных волос, Филь рассмеялся. Габриэль то и дело отрабатывала на нем разные штуки вроде высокомерных или томных взглядов, и у неё это получалось так лихо, что он хохотал до колик в животе. После чего она обычно уматывала в те или иные гости. Её постоянно куда-то звали. Вот и сегодня она стояла перед ним, разодетая в пух и прах.

— Филь, ну какой ты глупый! — воскликнула Габриэль разрумянившись. — Эша не находит себе места, ей тут смертельно скучно. Она извела уже всех, бубнит зачем-то целыми днями испанские слова и собралась в Старый Свет насаждать справедливость. Матушка запретила ей, тогда она засобиралась к своему отцу. Я вообще её не понимаю! Сначала Эша впадает в беспамятство от одной лишь угрозы, что он может её забрать, а теперь вдруг возлюбила его!

Может, Эша кого изводила, только не Филя. Она лишь спросила, что он думает, если она отправится одна в Старый Свет. Филь сказал, что тогда пусть и дрова сразу возьмет. Эша рассердилась и сказала, что на костре гореть она не желает. А Филь сказал, что в её случае это неизбежно.

Узнав, кто настоящий отец Эши, Филь заодно узнал, почему она так испугалась смерти Мастера Фе. По каким-то местным законам, пока Филя еще не приняли в семью, Лион мог явиться и забрать дочь. Так же мог сделать квестор тайдерской когорты, отец Лентолы, если бы та была несовершеннолетняя на тот момент. А детей Мастера Фе — Руфину, Габриэль и Мервина, будь он жив, забрала бы Детская Служба, если бы пожелала. Эта непонятица в семейном уложении привела к тому, что Филь уселся читать об этом, выпросив нужную книгу у г-на Петра.

Ископаемый дедушка позвал их к себе в конце первой недели.

— Черновик готов, — проскрипел он и вымазанным чернилами пальцем ткнул в лежавший на краю стола лист бумаги.

Всё остальное пространство здесь занимали раскрытые книги. Ел Ювеналий Петра, судя по следам, на подоконнике, у которого приютился маленький табурет. На этот самый табурет любила складывать ноги г-жа Фе, когда читала в кресле. Теперь ей было бы негде читать: столовая напоминала библиотеку, в которой побывали демоны. Обставленная лично хозяйкой комната была завалена бумагой, перьями и книгами.

Г-жа Фе, однако, глазом не моргнула, чем удивила Филя. Она была требовательна к порядку, хотя без занудства Лентолы, а тут лишь молча взяла лист со стола, пробежала его глазами и передала стоявшему рядом Филю.

— Я в этом ничего не понимаю, — сказала она г-ну Петра.

Эша, прибежав на зов Филя из сада, сунулась к нему через плечо — руки у неё были в земле. Габриэль в доме не было — воспользовавшись хорошим весенним днем, девочка отправилась навестить Руфину.

— А вам и не надо, — ответил г-н Петра. — Я только показываю, что не зря ем ваши пироги, ибо в этом тексте нет ни слова, не проверенного веками, начиная с зарождения римского права. Но это только начало, я должен еще много раз проверить смысл каждого по разным источникам и удалить те из них, которые могут породить двусмысленность. От вас сейчас мне нужен только один ответ — кто наследует выгоду и бремя?

Филь не уловил смысл фразы, хотя провел уже достаточно времени с латинской заумью о семье и детях. Г-жа Фе сказала:

— Мне не нужен Хальмстем.

— Мне нужен! — встряла Эша, выступив вперед.

Она была босиком, в закатанных до колен ярко-зеленых штанах. На её плечах болталась просторная рубаха, которую она стащила у Филя. На голове красовалась выгоревшая соломенная шляпа.

Г-жа Фе, как человек, который давным-давно высказал, что об этом думает, и потерпел поражение, более не обращала внимания, во что одевается Эша. Но г-н Петра увидел её в таком виде впервые.

— А-а… Мнэ-э… — произнес он, затем прищурился. — Если особа настолько непривлекательна и отвратительна, что вынуждена прятаться под убогой одеждой, она должна носить с собой предупредительный колокольчик, дабы не пугать людей, — процитировал он откуда-то.

— Где твой колокольчик? — тут же поинтересовался Филь у Эши.

Она треснула его по затылку и усвистала обратно в сад. Г-жа Фе сказала:

— Простите её, она никак не повзрослеет.

— Ничего, ничего! — успокоил её г-н Петра. — В конце концов сердары приучали нас к подобному девять веков и только последние 20 лет куда-то попрятались… Итак, что вы решаете? — он перевел взгляд на Филя.

Г-жа Фе произнесла негромко:

— Габриэль и Лентола тоже хотели бы иметь возможность посещать Хальмстем, но решать тебе, коли ты это затеял.

Филь догадался, наконец, о чем идет речь — о разделении собственности на семейную и личную. По дивным местным законам это были разные вещи, и если завтра Лентола уйдет от своего стражника, то, во-первых, она не получит от него ни гроша, а во-вторых, вернется не куда-нибудь, а в этот дом, часть которого будет за ней. Пока они все не согласятся его продать.

— Владелец будет семья, — решил Филь, не в силах упустить возможность, чтобы Лентола оказалась ему в чем-то должна.

— Хорошо, — сказал г-н Петра. — Но имей в виду, единожды наследник — всегда наследник, — произнес он латинскую формулу, с которой Филь был уже знаком. Она означала, что назад дело будет не повернуть. Филь согласился.

— Тогда на этом пока всё, — г-н Петра, кряхтя, поднялся и забрал у них бумагу. — Клемент, поди, заждался тебя!

Порывшись в завалах на столе, он выудил еще один лист из книжного месива.

— Но поедешь ты к нему с другим документом…

Филь отправился на встречу с г-ном секретарем, держа в руках измененную версию того, с чем ознакомил их г-н Петра. Требовалось это для того, чтобы раньше времени не насторожить формулировками Эрке. Оба документа отличались несколькими фразами, но и одно слово в юриспруденции, по Ювеналию Петра, могло разрушать или созидать.

Ментор Эрке, остроносый, остроглазый и такой же седой, как его предшественник, с любопытством прочитал документ. Вручив его сидевшему тут же в кабинете г-ну Клементу, он подождал, пока тот закончит, переглянулся с ним и сказал Филю:

— Начало хорошее, ждем от тебя определение собственника на следующей неделе, а потом начнем делить ответственность. Передавай привет Петра!

Филь вышел от них, соображая, кто мог разболтать секрет. Когда Ювеналий Петра появился в их доме, г-жа Фе строго-настрого приказала всем держать в тайне, кто у них гостит, и сказала это так, что даже Эша не осмелилась скорчить презрительную гримасу. Видимо, это Габриэль растрепала Руфине, а та выложила всё своему мужу.

Войдя в дом, Филь потребовал объяснений. Габриэль, однако, не думала признаваться.

— Филь, если матушка сказала, что нельзя — значит, нельзя! — воскликнула она. — Я что, по-твоему, законченная дура?

Филь не считал её дурой, но знал, что она очень болтлива.

— Да кому, кроме тебя-то? — спросил он.

Габриэль упрямо выпятила нижнюю губу и повторила, что она тут совершенно не при чем.

— Не веришь, и не надо! — рассердилась она. — Ох уж эти мужчины!

Тряхнув гривой волос с вплетенными в неё разноцветными лентами, она задрала нос и прошествовала в свою комнату.

Высунувшаяся из кухни Эша с куском пирога в одной руке и испанским словарем в другой сказала:

— Я знаю, кто это! Это Лентола. Она видела нашего деда, а с тех пор ни разу здесь не появилась. Разболтала своему стражнику, а тот выложил всё Клементу. Тем более, что слова с неё никто не брал.

Видимо, так оно и было, подумал Филь. Доложив г-ну Петра о результатах визита, он опять уединился с юридическим кошмаром, весом с украденный мешок флоринов. Кроме, как читать, делать ему было нечего и он начинал скучать. Но на следующее утро заявился Ирений и скучать стало некогда.

— Ты совершаешь ошибку, — сказал кузнец Филю прямо с порога. — Хальмстем и прилегающие земли — это центр имперской безопасности, хотя, возможно, ты этого не знал. Как таковой, он принадлежит нам всем, а общественное право не может быть изменено соглашениями частных лиц.

— Спасибо, Ирений, — произнес Филь с чувством, — ты мне очень помог. Может, расскажешь теперь, как всё же влезть на эту елку и не потерять штаны?

Г-жа Фе провела кузнеца в свой кабинет на втором этаже, далеко не такой печальный, как в Катаоке. Филь устроился в кресле напротив её стола. Он больше не боялся её, как в Хальмстеме, однако по-прежнему относился к ней с опаской, когда она не на шутку сердилась.

Ирений устроился на стуле рядом с Филем и, дождавшись, пока г-жа Фе сядет напротив, сказал:

— Если ты замыслил это серьезно, то должен смириться с тем, что Хранилище и обе Границы будут тебе неподвластны. Ты не можешь претендовать на них и на всё, что имеет отношение к охране замка и гарнизону, то есть казармы, конюшни, обе Мостовые и Дозорную башни. Ты сможешь испросить постоянное разрешение на посещение этих мест, и оно наверняка будет тебе дано, как было по факту дано, когда ты жил там. Но это не станет твоей собственностью никогда.

Речь Ирения явилась для Филя холодным душем, зато всё оказалось разложено по полочкам, и об этом можно было больше не думать. Кроме внешней Границы — отдавать права на неё было жалко. Едва Филь упомянул об этом, как Ирений вздохнул, будто давно устал объяснять одно и тоже:

— Права и ответственность неразделимы. Отдавая права на пересечение Границы, ты снимаешь с себя ответственность за её охрану. Эти права тебе всё равно не дадут, но если ты зафиксируешь их в купчей, бумага в тот же момент станет недействительной. Да я первый её порву!

Г-жа Фе нахмурилась и, сцепив ладони в замок, положила их перед собой на стол. Это был плохой признак.

— Ирений, не надо за него решать, что важно, — сказала она. — Он успел доказать, что голова у него есть, и, пусть горячая, она вполне обучаемая. Объяснись!

Кузнец ответил:

— Потому что наша безопасность ни к черту не годится! Завтра сюда может вломиться армия, уложить Хальмстемский гарнизон, маршем дойти до Кейплига, а далее перед ними откроется вся Империя. Если в Хальмстеме успеют отправить письмо в Кейплиг и поднять тревожный штандарт для Бассана, то будет возможность избежать захвата. Но если в замок проберутся через Внутреннюю Границу, мы пропали. Пока сердары были у власти, они не спускали глаз с обеих Границ и постоянно патрулировали Периметр, а с приходом Кретона вдруг распространилась мысль, что мы тут как у Одина за пазухой!

Он хлопнул ладонью по столешнице. Филь сощурился: кузнец не ругался без серьезной причины.

— Чего ты разошелся? — поинтересовался у него Филь.

— Ирений, ты преувеличиваешь, — сказала г-жа Фе.

— Да? — усмехнулся он и спросил мальчика: — Сколько собак ты встретил в Хранилище, когда проник туда ночью два года назад?

— Ни одной, — ответил тот. — Ни собак, ни солдат.

— Пожалуйста! — сказал Ирений. — А сколько раз ты, Ария, ходила встречать отворение двери в Преддверие за одиннадцать лет?

— Раз шесть ходила, — сказала она.

— Что и требовалось доказать, — сказал Ирений. — К нам ничего не стоит проникнуть, если только знать как. Вчера я встретил у Бассана конвой заключенных из Алексы, которых должны были вышвырнуть за Врата в Старый Свет по приказу Флава, потому что у него нет денег на их содержание. Мы делали это раньше, но никогда в таких масштабах. Пока они шли мимо, я подумал: а что, если у кого-нибудь из них припрятана раковина и он умеет ей пользоваться?

Филь восхитился финансовым гением Флава. Госпожу Фе, судя по виду, рассуждения кузнеца испугали. Нагнав страху, Ирений без паузы перешел к тому, для чего его, собственно, позвали.

— Что ты собрался делать с Хальмстемом? — спросил он Филя. — Хочешь выжать из него доход?

— Будто ты не хочешь, — ответил Филь. — Там и твои денежки тоже закопаны!

Ирений кивнул кудлатой головой.

— Тогда нам понадобится модель, с наскоку не возьмешь, — сказал он. — Помнишь, мы строили модель молота? Тут нужна такая же, только на бумаге…

Три головы — светлая, русая и черная со следами первой седины — склонились над столом, раздумывая, как лучше им сыграть в игру под названием «Хальмстем, не ведущий к разорению семьи».




— 28 —


«Двадцать третьего мая 1344 года у Хальмстема появился формальный хозяин. Большего нонсенса Империя не знала за все девять веков существования Нового Света на тот момент…»

    

«Новый Свет. История создания», 25-е издание,



    

Анастасийская Центральная Библиотека






— Сама читай свой Закон! — услышал Филь вопли Эши, проходя по коридору. — Могу процитировать: «Дети не собственность матери!».

«Как и отца», — добавил Филь про себя, заметив, что Эша подправила аргумент под свои нужды. Уже не в первый раз она лаялась на втором этаже с матерью.

— Мне шестнадцать, могу делать, что захочу! — последнее, что он услышал, вбегая в столовую.

Великое сидение закончилось, Ювеналий Петра собирал вещи. На очистившемся от книг столе лежал последний вариант купчей, которую оставалось переписать начисто. Просидев до утра над ней, г-н Петра изменил в документе малозаметные тонкости вроде «не подлежит передаче» на «неотчуждаемый», оставленные им напоследок. Он отчаянно зевал и оттого выглядел просто старым человеком, а не столпом имперской юрисдикции.

Ирений накануне уехал в Хальмстем. Строительные работы там должны были начаться со дня на день, и Флав посчитал за лучшее снова нанять кузнеца в замок. Новым Мастером Хальмстема должен был стать кейплигский префект Лерер, а его место переходило к пострадавшему от зубов Филя начальнику стражи Тиаго де Хавелоку. Таким образом, Лентола становилась важной дамой.

Филь прищурился от солнца, бьющего в распахнутые окна столовой. С улицы доносились возбужденные голоса людей, расходившихся по домам после праздничной ночи, посвященной дню смерти злодея Бергтора. Во времена правления сердаров Бергтор с помощью демонов попытался захватить Кейплигский замок, но сумел проникнуть только в Западную башню. Тогда полегло уйма народу, а злодея поймали и казнили. Филь на празднике не был, потому что пост у их дома был снят только сегодня.

— Г-н Петра, — спросил Филь с порога, — а можно мне внести еще одну поправку?

Старик повернулся к нему и вопросительно дернул головой. Филь сказал:

— Я хочу избежать всех налогов, настоящих и будущих!

Ему не давала покоя мысль, что в купчей о налогах не было ни слова. И если завтра здесь введут новый хитрый налог — вроде местного детского — он решил вывернуться из-под него хотя бы с Хальмстемом.

Г-н Петра одобрительно кивнул.

— Если закон в прошлом к чему-то снисходил, то в будущем это запретит, — медленно проговорил он. — Умно! Чем готов пожертвовать?

Филь выдал то, что пришло ему в голову этим утром:

— Приравняйте налоги за Хальмстем к арендной плате за Хранилище. Без всяких цифр, просто одно равно другому. Это заодно упростит купчую!

Г-н Петра хмыкнул:

— Тогда Хранилище там будет находится бесплатно, ты это понимаешь? У тебя останется лишь обслуживание гарнизона плюс возможные ремонты за их счет.

— Пока строится Хальмстем, я еще что-нибудь придумаю, — ответил Филь. — А Флав на это точно купится!

Император Флав впрямь купился, но сначала он не поверил глазам.

— Столько денег псу под хвост? — поразился он, налагая резолюцию. — Как бы то ни было, а переделывать уже поздно. Клемент, заверьте подпись этого малого, и мы можем начинать тратить его деньги!

Г-н секретарь не посмел ослушаться, хоть было заметно, что он чувствует себя некомфортно в отсутствие Ментора Эрке, который перегулял на празднике и болел с похмелья. Заметив, как Филь, не скрывая радости, смотрит на подпись, г-н секретарь спросил:

— Сир, вам такое его лицо ничего не напоминает?

Флав подозрительно посмотрел на Филя.

— Так, хитрая рожа, выкладывай, что скрываешь, — произнес он с угрозой. — Не скажешь, натравлю на тебя эмпарота!

Сжав в ладони свой экземпляр купчей, Филь ответил, чуть не смеясь:

— Вы простили мне все будущие налоги за этот замок!

Флав сделал брови домиком, как делал всегда, когда не понимал сути. Секретарь Клемент вперился в Филя с недоумением:

— У нас нет налога на замки.

— Когда-нибудь будет, — пожал тот плечами. — А Хальмстем — это о-очень дорогой замок! И когда-нибудь мы сполна отобьем себе потери на аренде Хранилища!

Он не выдержал и засмеялся, счастливый тем, что главная бомба, а именно невозможность аннулировать купчую, осталась незамеченной. Клемент неверяще повел головой — как можно так нагло вести себя в присутствии высшего должностного лица!

Флав выглядел очень довольным.

— Ну что ж, — потер он ладони, — тогда за работу… Ты, бездельник, чем собрался дальше заниматься? — он повернулся к Филю. — Клемент советует сунуть тебя в одну из школ Детской Службы, чтобы сделать из тебя человека, но я серьезно опасаюсь за них, у нас этих школ не так много. А хочешь поехать в Хальмстем? Архитектор со строителями уже там. Езжай, поучишься строить!

Лицо Филя вспыхнуло.

— Правда? — не поверил он своим ушам. — Я буду строить?!

— Надо же тебя чем-то занять, — сказал Флав, — пока ты не перекусал весь город от безделья. Можете отправляться туда хоть всей семейкой, только учти, жить там придется в палатках.

Клемент вежливо кашлянул:

— Он умеет читать и писать, пусть займется здесь делом вместо того, чтобы путаться там под ногами.

Флав ни с того ни с сего рыкнул, словно ему наступили на больную мозоль:

— Читать у нас учат, наблюдать — нет! А этот паршивец умеет, хотя думает не головой, а руками. Найди мне сотню таких, и я через пять лет пришпорю Империю не хуже, чем было при сердарах!

Клемент стушевался. Покончив с ним, Флав с разгону обрушился на Филя:

— Учти, тебе не избежать сурового наказания, если ты еще раз ворвешься сюда без приглашения, как в последний раз. Отправлю в Алексу!

— Алекса стоит пустая, — напомнил ему Клемент сдержанно.

— Пусть стоит, — отмахнулся Флав. — Хотя!

У него вспыхнули глаза, словно ему в голову пришла гениальная мысль.

— Черт побери, Клемент, а если мы… А ну, проваливай! — указал он Филю на дверь, и тому не пришлось два раза повторять.

* * *


Через три дня Филь был в Хальмстеме. Вместе с ним сюда приехали Эша и Габриэль. Когда показалась береговая черта, Габриэль ужаснулась, что ничего не изменилось с прошлого октября, но потом стало видно, что развалины уже очищены. Неповрежденные блоки оказались сложены в одну сторону, разбитые — в другую. По сравнению с февралем, когда здесь останавливались Филь, Эша и Ирений, поубавилось палаток: вместо них в поредевшем от вырубки лесу напротив замка стояли пять срубов, потевших на солнце смолой.

Кузня, наименее пострадавшая, была уже восстановлена, из её трубы вился дымок. Рядом с ней возвышалось странное сооружение, похожее на сделанное из остатков парового молота. Увидев, как каменный блок оторвался от земли и поплыл по воздуху, Филь догадался, что Ирений переделал молот в подъемный кран. Разве что без пара — у подножия крана тянули за канат сразу трое человек.

По сколоченному из бревен временному мосту к берегу спускался юноша лет двадцати с черными волосами до плеч, держа под мышкой рулон бумаги. Черты лица его были сухие, сам он был поджарый, а когда открыл рот и сказал что-то одному из охранявших побережье солдат, Филь впился в него глазами.

— Эй, ты откуда? — не удержавшись, крикнул ему Филь по-итальянски. Оглянувшись, юноша направился к ним.

— А ты что, тоже итальянец? — спросил он, подходя. — А вы, сеньориты, откуда такие красавицы?

Он галантно поклонился Эше с Габриэль, и обе девицы расцвели как маков цвет.

— Я из Неаполя, — ответил Филь и сделал паузу, не зная, как ему величать молодого незнакомца. — Вы…ты тоже оттуда?

— О, земляк! — стал он трясти Филю руку. — А ты как здесь очутился? Я — Андреа Триссино, меня наняли для постройки замка. Как вы тут живете, матерь Божья, что случилось с этим местом? Я поджидаю семью владельца, должно быть важный господин. Меня предупредили, что он сегодня приедет.

Он проговорил всё это по-итальянски, но потом заметил, что Габриэль его не понимает, и рассыпался в извинениях уже на языке Империи. Эша, трудясь над испанским последние три месяца, лучше поняла его.

— Мы есть его владетели, — сказала она и представила Андреа всех троих.

На лице Габриэль отразилась досада, что это не она ответила. Глаза архитектора расширились.

— Вы настолько богатые? Святая мадонна! — Однако он сразу скептически прищурился на их незамысловатые одеяния и три скромных сундука на песке. Невзрачную карету, на которой они приехали, уже отогнали в лес. — Э-э, не похожи вы что-то на богачей!

Габриэль сердито пихнула локтем Филя, который в Кейплиге обсмеял её попытки уложить с собой полный гардероб, сказав, что, кроме солдат и волков в лесу, любоваться на неё здесь будет некому.

— А у нас нет ничего, кроме этих камней, — поспешил успокоить Филь. — Расскажи, как там в Неаполе!

Андреа сказал:

— Вечером, сейчас завал работы. Надо еще мои планы рассказать, в смысле, тебе и рассказать! — рассмеялся он. — Слышал, что требуется построить к зиме часть корпуса с казармами и подвести под крышу ваше Хранилище, но как вы это успеете, ума не приложу. Правда, император Флав обещал какой-то скрепляющий раствор собственного изобретения, он якобы поможет облегчить кладку.

Заметив, что Габриэль с Эшей сразу заскучали, он сменил тему:

— Вот что! Я сейчас вас устрою, а потом мы с тобой всё обговорим, идет?

Он проворно обернулся и замахал рукой коренастому сержанту, зевающему неподалеку.

— Эй, Денард, окажи услугу, дай двух солдат перенести эти сундуки в мой шатер! Сеньориты, — Андреа поклонился в очередной раз, — я отдаю его вам!

Обняв Филя за плечи, он повел его к кромке леса, где в стороне от бревенчатых бараков на поляне среди сосен был разбит просторный разноцветный шатер, а шагах в двадцати от него стояла одинокая палатка.

— У меня осталась последняя свободная палатка, мы в ней поживем, — сказал Андреа. — Сеньориты, располагайтесь! — показал он на шатер.

Тут, словно опомнившись, он кинулся туда и стал вышвыривать наружу свои вещи. Весьма невысокого качества, как подметил Филь, знающий, что коренные итальянцы любят выпендриться. Провернув этот факт в голове, он пришел к выводу, что хитрый император нанял молодого архитектора, чтобы сэкономить денег.

— Андреа, — спросил Филь, — а это у тебя первый замок?

Тот смутился, но, признав, что первый, выволок из шатра грубо сколоченный стол с гладкой доской сверху, два корявых табурета и вынес набор чертежных приспособлений, похожий на тот, которым пользовался кузнец. Его он сразу унес в палатку.

Эша и Габриэль нырнули в освободившийся шатер. Андреа расстелил один из листов рулона на столе.

— У меня небольшой опыт, и я не богат, зато я талантливее многих, — с вызовом произнес он. — Смотри!

На чертеже было на что поглядеть: это был Хальмстем… и не Хальмстем. Замок занимал всю плоскую вершину горы, как хотел Филь, со стенами, за которыми была только пропасть. Кроме выдающегося мыса — стены там сходились к открытой морю огражденной площадке, как было раньше. Главный корпус стал массивней и выше, в нем прибавилось этажей. И появилась четвертая башня, симметричная Дозорной. Но не это было главное — прежняя легкость очертаний исчезла: замок стал напоминать угрюмого монстра, готового совершить прыжок в пропасть. Такой Хальмстем мог отпугнуть любого, кто захотел бы его захватить.

— Не переношу красивостей, люблю функциональность, — сказал Андреа, заметив, что чертеж произвел на Филя впечатление. — Я разбил почти всё по «золотым сечениям», так что внутри у вас прибавится простору, а узких коридоров не будет. Нравится?

— Мамочка, какой страшный! — вскрикнула Габриэль, появившись из шатра и успев сменить дорожное платье на летнее.

— Да-а… — протянула Эша в соломенной шляпе на голове. — А у этого замка есть характер!

Она с интересом стрельнула в Андреа глазами. Тот заметил её взгляд и залился румянцем. Он заспешил, покидав свои вещи в палатку, и свернул развернутый чертеж.

— Давайте я вам покажу всё на месте, — произнес он с азартом. — Идем?

Все согласились и под его предводительством зашагали к стройплощадке. Этот день архитектор целиком потратил на них, не найдя ни минуты, чтобы пообщаться со строителями. Филю это не понравилось, хотя Андреа рассказывал увлекательно. На следующий день, однако, работа возобновилась. Андреа носился как угорелый, Филю с Эшей тоже не пришлось скучать. Закончив заделывать дыру в куполе Хранилища, солдаты очистили вход в него, и им понадобилась помощь по упаковке находившейся там библиотеки — её отправляли в Кейплигский замок.

Заметив знакомую железную книгу, Филь сказал Эше:

— Я видел, как Флав открыл с её помощью что-то вроде Врат и стащил кубок Локи из Кейплига. Это как возможно? Ты же говорила, Врата не открываются за Периметром?

Эша рассеянно посмотрела на книгу.

— Филь, её сделали демоны, это их творение. Надо прочитать в ней что-нибудь на их языке, и она выполнит написанное. Как, например, отворит проход откуда угодно в Хранилище, в Западную башню Кейплига или в Запретные Земли. Только эта штука убивает сердаров, а иногда и людей. Не трогай её. Рядом с ней вообще вредно находиться, — усмехнулась она, — за ней охотятся нергалы.

На следующий день Филь упаковывал библиотеку с солдатами в одиночку: Эша всё время провела рядом с Андреа. Вернулись они с площадки только вечером, угодив под руку Габриэль, пылавшей от злости.

— Мама говорила тебе, чтобы ты меня не бросала! — воскликнула она гневно. — Я тут целый день одна-одинешенька, мне совершенно нечем заняться!

Эша смутилась и буркнула, что сестра могла бы сама найти себе занятие. Габриэль расплакалась и сказала, что она никуда с ней больше не поедет. Успокоилась она только после ужина, когда Андреа стал рассказывать о Неаполе и том, что тамошний король Роберт умер, а королевой стала его внучка Джованна, которая такая оторва, что вся Кампания только диву дается. Но назавтра всё повторилось сначала.

За два дня, однако, терпение Габриэль исчерпалось, и к очередному вечеру Филь обнаружил её раздающей команды поварам, что и в каком порядке сыпать в котлы, чтобы было вкуснее. Потом она занялась ревизией продуктов и натаскала из лесу корешков и пряных травок. Для своей охраны она взяла целый опцион новобранцев. Габриэль развела такую деятельность, что стало ясно: ближайшее время она не будет жаловаться на скуку.

Ободренная этим, Эша уже не покидала место строительства, следуя вместе с Филем хвостом за Андреа. Итальянец был не против их присутствия. Объяснять он умел интересно, успевая руководить сотней работников, присланных Флавом. Нрава Андреа был доброго, а если ругался, у него это получалось смешно.

— Может, мне податься в Италию? — спросила Эша у Филя в день, когда последний камень внешней стены был уложен, и Андреа бегал по площадке, проверяя работу и радуясь большому достижению.

— Тебе нельзя в Старый Свет, — сказал Филь. — Первый монах, с которым ты столкнешься, натравит на тебя своих братьев, и они отправят тебя на костер.

— Не отправят, — сказала Эша упрямо. — Сначала им надо меня догнать.

— Ну, тогда закидают камнями!

— Камнями разбрасываться — занятие неблагодарное, — сухо заметила Эша. — Можно руку вывихнуть. Твои монахи упускают из виду, что демоны, которые прорываются к нам при каждом Катаклизме, транзитом попадают от нас к ним, а то что бы делала у них та велара? Я это объясню, и они поймут, что я союзник, а не враг. Они же просто боятся, неужели ты не понимаешь?

Филь не был уверен, что они только боятся, однако возразить было нечего: ранее сталкиваться с богослужителями ему не доводилось. Свои верования он почерпнул от отца, который верил в существование Посейдона, Зевса и Гермеса, но никто из этой компании не был жадным до крови. Филь не знал, какой именно бог требует от монахов, чтобы они жарили людей живьем, и не рвался узнавать, ибо нрав у этого бога был страшный, ведь для его успокоения требовалось пытать и жечь себе подобных.

— В общем, ты задалась целью умереть не своей смертью, — сказал Филь, не желая больше спорить с Эшей. — Как говорит Ирений, каждый из нас сам творец своей судьбы.

Эша невесело усмехнулась:

— Матушка определила её, когда решилась вылечить меня во что бы то ни стало. Еще никто не умер своей смертью, отведав когда-либо из кубка Локи, так что через пятьдесят лет или завтра, но не миновать мне яда, камня или ножа. Как и тебе, дорогой братец, пусть на тебя это не оказало воздействия!

Что будет через пятьдесят лет, Филя не интересовало. Сейчас он хотел только, чтобы замок построили как можно быстрее. Летние дни пролетали один за другим, надо было шевелиться, но Андреа стал тормозить. Вместо чертежей он теперь всё чаще смотрел на Эшу и, судя по взглядам, думал о чем угодно, только не о работе. Наконец всякая работа окончательно встала.

Без указаний итальянца строители не могли двигаться вперед, а тот лишь прогуливался с Эшей до скалы с гротом и обратно, изредка забредая на стройплощадку. Филя это злило. Он чуть не наяву ощущал, как его денежки утекают в трубу. Наконец у него лопнуло терпение.

— Ирений, поговори с Андреа, — попросил он кузнеца. — Он ничего не делает вторую неделю!

— Ты владелец — иди и разговаривай, — ответил Ирений.

— Я не могу с ним разговаривать, он ухаживает за моей сестрой! — воскликнул Филь в панике. — Он знает, что она мне не родная и даже не двоюродная, он что угодно может подумать!

Он залился краской, не зная, как еще объяснить, что Андреа может подумать, что Филь его ревнует. Эх, нет тут госпожи Фе, она бы приструнила этого итальянца!

Ирений хлопнул Филя по плечу:

— Ладно, сделаю что смогу!

О чем он говорил с архитектором, осталось неизвестным, но после этого итальянец снова занялся делом. Зато поймать его вечерами стало совершенно невозможно, разве что когда он приходил спать. Казалось, он приклеился к Эше. Уже и солдаты принялись их подначивать, давая советы, от которых Лентола упала бы в обморок, а этой парочке всё было нипочем. И вдруг у них что-то сломалось.

Однажды вечером Андреа возвратился в палатку злой и молча улегся спать. На следующий день он работал, как черт, раздавая указания так, что Филь обрадовался его продуктивности. Однако после заката итальянец испарился, а вернулся заполночь взбешенный. «Порка мадонна» слетала с его уст с такой частотой, что Филь проснулся и поинтересовался, что стряслось. Андреа в ответ проскрежетал зубами.

Под утро тело Филя зачесалось, словно по нему прошлись крапивой. Он волей-неволей продрал глаза: Андреа дрых рядом без задних ног. Филь выбрался из палатки с ощущением, что случилось что-то нехорошее, но кругом всё спало крепким сном, кроме постовых у моста и Хранилища да Габриэль — в предутренних сумерках виднелась её фигурка в ночной рубашке, медленно ступающая по прибрежному песку.




— Чего ты поднялась в такую рань? — спросил её Филь и протяжно зевнул. Габриэль кинулась к нему.

— Филь, она удрала! Полночи где-то бродила, потом ворочалась, а потом, а потом… Эша зажгла Врата и удрала! А-а-а!

Рот Габриэль разъехался и, сделавшись совершенно дурною, она заревела в голос. Плюхнувшись на пень, девочка подняла кверху красное обиженное лицо.

— Она меня бросила! — заревела Габриэль пуще прежнего.

Филь встал перед ней, соображая, что бы такое сделать. Чего-чего, а успокаивать он не умел.

— Если ты не перестанешь плакать, я завяжу твои косы морским узлом, — пригрозил он.

Габриэль немедленно замолкла с открытым ртом.

— И что? — растерянно хлопнула она мокрыми ресницами.

— Ни в жизни не развяжешь!

Угроза подействовала. Шмыгнув носом, Габриэль сказала сердито:

— Я тебе завяжу! — Она поднялась и утерла рукавом слезы, но тут на её лице опять появилась горькая гримаса: — Поехали, Филь, домой, а? — произнесла она жалобно.

Тот быстро проговорил, только бы она снова не заголосила:

— Поедем, поедем! Иди, собирай вещи, прямо сегодня поедем…

Габриэль побежала к шатру, потом остановилась.

— А ты меня никогда не бросишь? А то я тоже сбегу!

— Не брошу, — сказал ей Филь, и Габриэль побежала дальше.

За его спиной раздался раздраженный голос Андреа:

— Всё-таки вашим женщинам слишком многое разрешается, совершенно непозволительно себя ведут!

Не оборачиваясь, Филь кивнул, догадываясь, что не Габриэль имелась в виду.

— Встретишь её матушку — беги, — сказал он и почесал в голове, размышляя, как объяснить теперь всё это госпоже Фе.




— 29 —


«Первая и вторая встречи с ним запомнились не так ярко, как третья, у ворот Алексы. Он двигался на нас словно пущенный по воде камень-голыш, светловолосый, курносый и взъерошенный. Этот малый так шустро переставлял ногами, что было удивительно, как он не спотыкается. И так вертел головой, что сестра испугалась за целостность его шеи. Взгляд его был прямой, но надолго ни на чем не задерживался. И обычная для него, открытая, нараспашку улыбка…»

    

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,



    

Библиотека Катаоки






Обратная дорога оказалась тяжелой и безрадостной. Сначала у старой кареты, едва они отъехали от Хальмстема, сломалось колесо, и им пришлось возвращаться и ставить новое. К совету Филя взять запасное кучер не прислушался, и второе также сломалось, когда они проехали четверть пути. Следующая попытка вышла удачней, но лошади успели измотаться на жаре и после Меноны еле переступали ногами.

День выпал безветренный, в жаркой карете было трудно сидеть. Не выдержав, Филь выбрался из неё и пошел пешком. Через некоторое время Габриэль присоединилась к нему. По обеим сторонам дороги тянулись припорошенные пылью кусты, за ними — лес, которому, как дороге, не было конца и края.

В небе повисло безжалостное солнце, в воздухе — сухая пыль. Габриэль сначала ныла на одной ноте, но устала и потом уже шагала на голом остервенении. Они залезли в карету, только когда тени от деревьев накрыли дорогу и сделалось прохладней. В город они въехали на закате.

Ввалившись домой, Габриэль мимоходом поцеловала мать и пробормотала:

— Мамочка, я спать… Это было ужас, что такое!

Филь остался у порога, не зная, как сказать госпоже о том, что Эша сбежала.

— Я уже знаю, — опередила его г-жа Фе. — Письмо от Ирения прилетело час назад. Я только не понимаю почему.

Филь пожал плечами, не имея желания вдаваться в хальмстемские амурные перипетии.

— Тогда это кровь, — сказала г-жа Фе отворачиваясь. — Я сама в этом возрасте сбежала из отчего дома. Лишь бы она не наделала моих ошибок!

Она не оставила Филя, как тот ожидал, а пошла за ним в его комнату. Там у окна на столе лежал длинный пергамент с красной угрожающей печатью.

— Опять арестантский лист? — хмуро поинтересовался Филь.

— И опять на тебя одного, — тихо ответила г-жа Фе.

Филь взял пергамент, пробежал его глазами и спросил:

— А где это, Алекса?

— Пять дней пути на север, — сказала г-жа Фе, — зато там не бывает демонов. Я бы поехала. Я слышала, Флав собрал туда лучших профессоров, есть даже со Старого Света. Да, вот еще что…

Она протянула ему обрывок мятой упаковочной бумаги, на которой с одной стороны стоял адрес, начертанный угольным карандашом: «Николай Эймерик, Париж, Сорбонна». На другой чернилами было размашисто выведено на латыни: «Я буду помнить».

— Это расписка в получении Арпониса, — сказала г-жа Фе.

Филь поблагодарил её, сунул обрывок в карман, скатал пергамент с печатью и покинул дом. Это становилось дурной традицией — посещать Кейплигский замок во взвинченном состоянии, только что он мог с этим поделать.

В другое время он бы посмеялся, увидев, что шапка пергамента «Подлежит немедленному препровождению в тюрьму Алекса и содержанию там на срок до … года» зачеркнута, а вместо неё чернилами сверху исправлено на «Зачислен в Государственную Императорскую Лабораторию «Алекса» на полное содержание сроком на три года». Далее шел нетронутый список, что арестанту следует взять с собой. Внизу красовалась подпись г-на Клемента.

На посту у ворот замка, не желая тратить время на объяснения, кто он и куда идет, Филь сунул нос в книгу постоянных посетителей. Обнаружив в ней свое имя, он почти не удивился.

Бородатый стражник с алебардой сказал, не веря своим глазам:

— Тут указание: «пропускать по первому требованию». Важная персона, что ли?

Филь проговорил устало:

— Разобьешь там столько же горшков, сколько я, и тебя станут пропускать.

В полутемном кабинете секретаря Филь, едва поздоровавшись, развернул пергамент с печатью.

— Мне надо такой же для Габриэль, — сказал он. — Мы с ней одного возраста, почему принесли только мне?

Глянув мельком на документ, г-н секретарь ответил:

— Потому что император Флав не любит тратить деньги на тупиц. А твоя младшая сестра… не очень острого ума.

Качаясь от усталости, Филь был не в силах спорить. Он положил пергамент на стол и пошел к дверям.

— Ты так и уйдешь? — удивленно спросил его г-н Клемент. — Это будет не самое умное твое решение!

Кивнув, Филь вышел из кабинета. Теперь, что бы ни случилось, он вправе был сказать Габриэль «Я сделал всё, что мог».

Г-н секретарь прокричал ему в спину:

— Ты не только дерзкий и неучтивый, ты еще упрямый, как баран!

Оставленный секретарю пергамент вернулся на следующий день с таким же для Габриэль. Девочка, еще не решив, поедет ли, запрыгала от радости:

— Ой, покажи! Покажи… Прямо любопытно до ужаса! Ты за этим и ходил в Кейплиг на ночь глядя, чтобы они не забыли мне прислать?

— Ага, — ответил Филь. — Я не хотел завязывать твои косы морским узлом!

* * *


На второй день поля и перелески закончились, лес встал стеной вдоль дороги. Выросшему в прибрежной полосе Филю не доводилось еще видеть подобных лесов. Холмы, низины и пологие горы сменяли друг друга, синее небо становилось звездным, и снова наступал рассвет, а сросшиеся ветвями ели тянулись и тянулись мимо бесконечной полосой, всё теснее прижимаясь к дороге.

Когда они спускались в низину, из чащобы тянуло сыростью и мраком. На буграх, где солнца было больше, пахло хвоей и смолой. Временами в глубине леса раздавались тоскливые птичьи крики. Дикие кабаны неспешно пересекали дорогу под носом лошадей. Ближе к ночи в лесу начинали хрустеть, ворочаться и взревывать. А ночевки за крепкими заборами редких застав с единственным одичалым смотрителем неизменно сопровождал протяжный волчий вой.

К обеду пятого дня лес изменился. Сросшиеся ели уступили место соснам, между ними появились просветы, и лес превратился в сосновый бор. Скоро из него поднялся пологий холм, опоясанный мощным забором из гигантских почерневших бревен. У подножия холма текла речка. За забором виднелись дощатые крыши, обступившие сложенное из камня узкое высокое строение.

Дорога пересекла возделанные поля, разбитые вокруг холма, и уперлась в феноменальной величины ворота, висевшие на петлях в пуд весом. Левая воротина была настежь открыта. На правой висела доска с какой-то надписью.

Перед воротами трава была вытоптана копытами коней и прибита колесами экипажей, коих тут собралось множество. Это был поезд, с которым Филь и Габриэль должны были прибыть, но вынуждены были воспользоваться наемной каретой — Габриэль слишком долго решала, ехать ей или нет, и они опоздали.

У ворот их поджидал невысокий изящный человек в кремовом плаще и в сером берете, сдвинутом на ухо. Дождавшись, когда Филь с Габриэль выберутся из кареты, он сказал с достоинством:

— Прошу прощения! Габриэль и Филь Фе, как я понимаю? Пожалуйста, оставьте свой багаж здесь, его доставят отдельно, а вам следует торопиться.

Габриэль немедленно завертела головой, заметила кривую надпись на доске «Тюремное поселение Алекса» и заробела. Человек в плаще взял её за руку.

— Не бойся, — успокоил он, — мы просто не успели её сменить. Меня зовут ректор Иллуги, я новый начальник этого места, и, смею надеяться, вместе нам удастся превратить его в нечто, достойное нового названия. Пойдем!

Оставив Габриэль с ним, Филь самостоятельно устремился вперед. За бревенчатыми стенами он увидел обширную площадь, заросшую травой, с вымощенными камнем дорожками. В глубине площади рос то ли дуб, то ли клен, необъятный, приземистый, с густой раскидистой кроной. Под ним собралось около сотни детей, слушая седого, тощего, одетого во всё черное человека, взобравшегося на деревянную колоду. К колоде был прислонен топор.

Филь поспешил на площадь, но чуть не упал, столкнувшись с вынырнувшим вдруг из-за ворот босоногим парнишкой с пробивающимся пухом на подбородке. Лицо у него было круглое и конопатое, грязные льняные волосы торчали во все стороны. Руки его были также в грязи, ноги покрывала густая пыль. Одет он был в просторную холщовую рубаху с дырой на боку. Короткие штаны до колен висели у него сзади мешком, держась на одинокой лямке, переброшенной через плечо.

— Куда несесся? — проговорил он нравоучительно, отскакивая в последний момент в сторону. — Под ноги надо глядеть. Торопыга. Даже лошади тут спотыкаются.

Обе стороны смерили друг друга беглыми взглядами.

— Сильно дурак, что не смотришь, — продолжал поучать парнишка. — Угодишь в выбоину между булыжниками, лоб расшибешь.

Между полустертыми булыжниками в самом деле имелись глубокие выбоины, заросшие густой травой. Филь хотел было огрызнуться, но успел сообразить, что перед ним помощник конюха, или поваренок, или еще какой местный служка. Короче, полезное знакомство.

— Спасибо за совет, — буркнул он, всё еще торопясь услышать, о чем разглагольствует господин, смахивающий на грифа. Перемежая речь латынью, тот рассказывал что-то интересное, судя по лицам собравшихся. Колода, с которой он вещал, небрежно опираясь одной рукой на блестящую рукоять топора, явно служила недавно плахой.

Филь отвел глаза от зловещего инструмента, а в следующую секунду он невольно изменил направление, разглядев жидкую лепешку из-под коровы, ту самую, которая три года назад у Сенного озера с апломбом поведала ему, как делают Открывающий Путь. Успев сильно вытянуться за три года, франт стоял неподалеку от толпы в обществе двух девиц.




У одной из них были жидкие светлые волосы и довольно грустное длинное лицо. А вторая была та, которая внимательно наблюдала когда-то за акробатическими упражнениями Филя в воде. Прямой осанкой она напоминала госпожу Фе, правильностью черт лица — Лентолу. Девушка пристально смотрела на стремительно приближающегося к ним Филя и, не отводя взгляда, что-то говорила, улыбаясь, склонившемуся к ней франту. Тот тоже улыбался, довольно ехидно, чем окончательно вывел Филя из себя.

— Ты не над этим ли смеешься, умник? — сунул Филь ему под нос правый кулак. Его кожа была покрыта ссадинами после целого лета в Хальмстеме, но так и не загорела. — Давая советы другим, сам сначала узнай, как это делается, пустозвон!

Франт ничуть не смутился.

— Ты узнал, я полагаю? — вежливо поинтересовался он.

Его собеседница, откинув с лица прядь прямых каштановых волос, нахмурила брови.

— Ян, кто это? — спросила она, смерив Филя неприязненным взглядом широко расставленных зеленых глаз. — Ты его знаешь?

— Ты тоже его знаешь, — ответил франт надменно. — Помнишь водного клоуна, который когда-то тебя удивил? Судя по его кулаку, он еще и невоспитанный драчун. Хочешь помериться силами? — осведомился он у Филя.

— Давай! — с готовностью подтвердил тот.

Светловолосая девица тихо заметила:

— Судя по другой его ладони, эта рука у него больная.

Франт недолго думал, что это может означать.

— Так ведь я предлагал ему зачерпнуть, а не полоскать раковину в Сотерисе, — бросил он насмешливо. — Моей вины тут нет.

— А я тебя и с больной рукой вздую! — беря его за грудки, угрожающе проговорил Филь.

Тут произошло сразу две вещи: обе девицы, как по команде, придвинулись к франту, а от колоды раздался голос седого господина:

— Вот хороший пример, как мы узнаем осла по ушам, — произнес он на латыни. — Обратите внимание на этих двух забияк, приехавших сюда изучать науки!

После Ювеналия Петра, Филю не было нужды учиться распознавать латинские поговорки. Повернув голову, он запальчиво ответил тоже на латыни:

— Смелость города берет!

Он замечательно ухватился за франта, и оставалось лишь толкнуть его.

— Возможно, — опять встрял седой господин со своей латынью. — Но под этим знаменем тебе не победить науку, как и твоему оппоненту.

Франт, не раздумывая, ответил, словно не замечая, что его крепко держат за бока:

— Пока дышу — надеюсь!

Эта короткая дуэль привела «грифа» в веселое настроение. С усмешкой, он сказал кому-то позади Филя:

— Ректор, если позволите, я забираю этих двоих себе.

Зеленоглазая девица ойкнула и, схватив недавних противников за руки, растащила их по обе стороны от себя.

— Как вам будет угодно, профессор Лонерган, — невозмутимо ответил ректор Иллуги, появившись словно из воздуха, всё еще держа за руку Габриэль. — Полагаю, вам будет проще занять их, чтобы у них не оставалось времени на рукопашные баталии.

Глаза Габриэль сияли, а лицо горело от смущения, что её ведет за руку такой важный господин. Она была вся какая-то разноцветная. Покидая за ректором место стычки, она благосклонно махнула ресницами в сторону Филя, затем недобро прищурилась на франта.

— Какая поразительно красивая грозная девочка, — пробормотал тот, глядя ей вслед. — Кто она такая?

— Это моя сестра, — сказал Филь, расползаясь в улыбке, узнав один из взглядов, которые Габриэль весной отрабатывала на нем.

— Ну, — задумчиво протянул франт, — выражением лица вы схожи, да, а вот что касается остального… Хотя кто бы говорил, — оборвал он себя, заметив, что профессор Лонерган уже спрыгнул с колоды и направляется к ним.

Лицо профессора было смуглое, будто высеченное из камня, с прямым носом и широким ртом.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Филь Фе, — ответил Филь и услышал, как кто-то из девиц вдруг сдавленно ахнул.

Франт с недоверием покосился на него и в свою очередь ответил:

— Янус Хозек. А также мои сестры Анастасия и Меттина, — показал он сначала на светловолосую, затем на зеленоглазую.

— Ваши сестры мне не интересны, — произнес профессор отрывисто. — Наш император, может, и сошел с ума, устраивая здесь смешанное обучение, но я еще нет. Жду вас в своей лаборатории через час. Где она, найдете сами, а также, где вам есть и спать. Если вы решили, что мои объяснения вас не касаются, то должны быть достаточно умны, чтобы самим разобраться, где тут что и как!

Он обогнул редеющую толпу, которая ручейками растекалась с площади по дорожкам, и скрылся из виду. Проследив за ним взглядом, Филь оглядел вытянувшиеся рядами трехэтажные срубы из толстенных бревен с узкими окнами, и тут услышал позади себя негромкий голос Меттины:

— Гм… Значит, вот ты какой. А мы-то голову сломали, как ты можешь выглядеть с таким послужным списком.

Филь оборотился и увидел, что девушка улыбается, а глаза её смеются.

— Мета, — сказала она и присела перед ним в реверансе. — Рада встрече!

Её сестра последовала за ней, тоже глядя на Филя во все глаза.

— Анастасия… Но лучше Анна.

Франт протянул руку:

— Зови меня Ян. Надо же, мне в голову не пришло, что Хальмстемский найденыш и ты — это один и тот же человек!

Филь почувствовал, что у него путается в голове. Мелодичным голосом Мета пояснила:

— Наш папа — глава имперского архива. Его сразил твой допрос эмпаротом, который продолжался целую неделю и в котором описывалась почти вся твоя жизнь, и он скопировал его для нас. Это, конечно, противозаконно, но он не устоял.

Филь покраснел, как вареный рак, судорожно перебирая в уме, что могло оказаться в том допросе. До сего дня он был уверен, что, исключая семью Фе, никто посторонний его не читал.

— Не вижу причины смущаться, — сказала ему Анна.

Ян хлопнул его по плечу:

— Ты же второй год подряд наш герой!

Филь окончательно превратился в пламенеющий костер.

— А после того, — поинтересовалась Анна, — ты больше ничего нового не натворил?

— Я… — пробормотал Филь. — Еще я еще помог императору разрушить Хальмстем.

Ян совершенно по-разбойничьи присвистнул.

— А потом купил его, как мы слышали, — сказала Мета.

Филь только молча кивнул.

— И всё это за последние три года! — вздохнул Ян с откровенной завистью.

Филь, наконец, сумел побороть смущение и азартно улыбнулся:

— Я думаю, здесь мы тоже легко найдем, чем заняться!

Почувствовав, что у него появилось трое новых друзей, он рассмеялся, так ему вдруг стало хорошо. А ведь это самое главное — не правда ли? — особенно, если всё начинается плохо.









    

январь 2009 г. — февраль 2010 г.










Конец 4-й книги.