На плечах Великого Хималая
Дмитрий Григорьев








В этой книге поэт и писатель Дмитрий Григорьев рассказывает о путешествии по Индийским Гималаям. Мифы, легенды, современные истории не только в прозе, но и в стихах представляют мир Гималаев с самых разных сторон. Читатель также найдет здесь немало практической информации, полезной для путешествий по Индии.






Дмитрий Григорьев

[Индия]

На плечах великого Хималая


Если праздные люди почему-либо покидают свою родину и отправляются за границу, то это объясняется одной из следующих общих причин:

Немощами тела,

Слабостью ума или

Непреложной необходимостью.

    

Лоренс Стерн[1 - Цит. по: Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии / Пер. А. Франковского. М.: Худож. лит., 1968. С. 549. (Б-ка всемир. лит.).]















От автора и об авторе


Родители рассказывали, что я был самодостаточным ребенком: мог спокойно играть сам с собой долгими часами, без участия сверстников или взрослых. Я этого не помню. Моя память еще не обмелела до такой степени, чтобы увидеть на ее дне радости и печали раннего детства. Но несколько эпизодов остались в ней со всеми мельчайшими деталями.

Однажды (мне тогда было около пяти лет), копаясь в песочнице, я нашел настоящий драгоценный камень, удивительный кристалл, в темном теле которого искрились многочисленные радуги. Игра света завораживала, я мог смотреть в него бесконечно. Вернул меня в этот мир голос бабушки, она сидела неподалеку на скамейке: «Дима, чего ты там делаешь?» Я вздрогнул, рука, в которой был камень, непроизвольно дернулась, и он соскользнул с ладони. Он упал, но ни в песке, ни на земле его не было. Я перекапывал песок, я отказывался идти домой, пока его не разыщу, но бабушка пообещала, что после обеда я смогу продолжить поиски. После обеда в песочнице играли дети, но и они кристалла не видели. Я ничего не нашел, но до сих пор уверен, что потерянный мной камень существует. Так совпало, что вечером этого же дня я читал книжку, в которой два мальчика путешествовали к Синим горам, а полуслепой дедушка тыкал в кастрюлю шилом, пытаясь найти дырки, чтобы их запаять, но кастрюля была настолько ветхой, что шило проделывало новые дыры. И летом, гуляя по пляжу в Комарово, я видел за краем моря вершины синих гор. Это я помню.

Но в детстве меня звала к себе Африка. Мы жили на Васильевском острове, в тихом районе неподалеку от Смоленского кладбища, и меня рано стали отпускать из дома одного. На кладбище мы с друзьями лазали по деревьям и десятки раз убивали друг друга из игрушечных пистолетов и автоматов. Один раз мой приятель на берегу реки Смоленки нашел плот: видимо, рабочие, строившие набережную где-то выше по течению, непрочно его привязали. Я сбегал домой за продуктами, оставил записку: «Мама, не волнуйся, мы с Валей и Юрой отправились в путешествие». Доски были нашими веслами, а высохшая ветка — мачтой. Тогда Африка была близко. Однако на выходе в залив нас поймали какие-то дядьки и сняли с плота. Я вернулся домой раньше родителей, так и не побывав в Африке.

Это было первое самостоятельное путешествие. И оно отличалось от путешествий со старшими. Я ведь ходил с родителями в походы на байдарках, выезжал с отцом на охоту, но во всех случаях свобода выбора пути была в значительной степени ограничена взрослыми. Зато после семнадцати лет начался самостоятельный, исчисляемый тысячами километров, автостоп преимущественно на Юг или на Восток.

В одной из энциклопедий по психиатрии, а в те времена у многих моих друзей, не желающих служить в армии, такие энциклопедии были чуть ли не настольными книгами, я прочитал о дромомании (от греч. dromos — бег и mania — безумие). Еще эта болезнь называется пориомания, вагабондаж и выражается в «непреодолимом, приступообразно возникающем бесцельном стремлении к перемене мест, переездам, бродяжничеству. Неодолимая потребность к скитанию продолжается дни и недели».

Каждую весну у меня начинались эти «приступы» и оканчивались лишь осенью. Правда, мотивы путешествий, как правило, находились. Но все они были одной природы: шило делало дырки в кастрюле, сквозь которые можно было увидеть горы, которые показал мне камень. Впоследствии даже крючки в виде быта, семьи, детей и так далее — не удерживали: стоило дороге позвать, и я срывался.

Еще будучи подростком, я узнал о чудесном камне Чинтамани (тиб. rat na chin ta mani) — драгоценности, исполняющей желания: я увидел его на картине Рериха в одном из бесчисленных художественных альбомов моего деда и сразу вспомнил камень, найденный мной в детстве.






Вот что писал о Чинтамани сам Рерих: «На камне указываются знаки, которые то появляются, то уходят вглубь. Камень предупреждает своего временного владельца о всяких значительных событиях. Камень издаёт треск в особых случаях. Становится особенно тяжёлым или, наоборот, теряет вес. Иногда камень начинает светиться. Камень приносится иногда новому владельцу совершенно неожиданно какими-то незнакомцами. У камня много качеств, недаром о нём сложены всевозможные предания и песни. Упоминается он и в средневековых исторических и научных изысканиях. На Гималаях, в Тибете и в Монголии постоянно приходится встречаться с упоминаниями об этом сокровенном чуде». (Цит. по: Рерих Н. Врата в будущее; очерк «Камень». Рига: Угунс, 1936. С. 291.)

В Интернете можно прочитать, что Чинтамани — это фрагмент главного Камня, который находится в легендарной стране Шамбала в Гималаях и является космическим магнитом, обладающим огромной проникающей силой психического и духовного воздействия на сознание людей. Его самое непостижимое и таинственное свойство — энергетический ритм. В Азии этот камень известен как Чинтамани, Норбу Ринпоче — Сокровище Мира, а в Европе — как священный Грааль. Считается также, что им владели и Соломон, и Акбар, великий объединитель Индии, и первый император Китая династии Цин, и Александр Македонский, и Тамерлан. Впрочем, судя по описаниям, камень, найденный мной, не имел никакого отношения к Чинтамани. Да и так ли это важно?





Может, это воспоминание навсегда привело меня в Гималаи? Ведь даже здесь, сидя за столом в доме на промозглой равнине возле берегов Маркизовой лужи, я иду по бесчисленным тропам среди сияющих вершин.

Однако причины, побудившие написать эту книгу, менее пафосны. Во-первых, это желание поделиться практическим (духовным пусть делятся Учители и учителя, коих в Индии, да и в России немало) опытом собственных путешествий, дабы идущие по тем же дорогам не повторили моих ошибок, а во-вторых, немного рассказать о мире, в котором я живу, и людях, которые меня окружают. По сути дела, вся эта книга — большое сочинение с отступлениями на тему «Как я провел лето 2010-го».

Правда, зимой 2010 года я еще не думал о том, как буду проводить лето. Началось с того, что мой приятель, поэт, бизнесмен и любитель путешествий по подводному миру Сева Гуревич вдруг попросил меня рассказать о Гималаях, в которых я уже неоднократно бывал. Он собирался поехать туда всего лишь на месяц как турист. Мы встретились, я начал рассказывать, но через два часа Сева попросил меня остановиться. «Давай ты поедешь с нами и будешь нашим гидом», — предложил он.

Я никогда до этого не был гадом. В начале восьмидесятых мне довелось побывать в альплагере и несколько раз сходить в коллективные горные походы, в итоге у меня даже появилось удостоверение инструктора по горному туризму.

Впрочем, его выдавали каждому, кто этого хотел, по ступенчатому принципу — например, сходил в «троечку» (так, от I до VI, классифицируются по сложности спортивные горно-туристские маршруты), можешь быть инструктором в «двоечке», сходил в «четверку» — можешь руководить «тройкой». Но я все же предпочитал руководить только самим собой. И в этом путешествии, на которое я сразу согласился, роль гида представлял скорее как роль разработчика маршрута, показчика и рассказчика.

Собственно, так оно и вышло. Вскоре вполне естественным образом к нам присоединились Катя со своим огромным фотоаппаратом, писатель Сергей Носов с планами новой книги и моя жена Тоня, уже побывавшая по обе стороны Великих Гималаев.

Что касается маршрута, то в наших планах было путешествие к истокам Ганги, затем в долину Кулу и далее через Гималаи в Спити и Ладакх. Однако опыт показывает, что не планы определяют дорогу, а сама дорога вопреки всем планам ведет туда, куда надо. И ее мнение надо учитывать в первую очередь.




Часть 1

Дороги и реки








Собранные люди


Любое, даже совсем незапланированное, путешествие начинается со сбора вещей. Один мой знакомый, это было еще в советские времена, вышел выносить мусор на помойку. Был солнечный весенний день, таял снег, кое-где уже зеленела трава. И ему настолько захотелось ускорить весну, что он не стал возвращаться в свою тусклую коммунальную пещеру, а бросил мусор вместе с ведром в помойку, сел на автобус и уже через два часа ехал автостопом на юг. Но и в этом случае были сборы — перед путешествием он избавился от ненужного мусора.

Мы же, собираясь, как правило, берем с собой не только необходимые вещи, но и те, которыми ни разу во время поездки не пользуемся. Бывает и наоборот: совсем ненужные для путешествия вещи вдруг оказываются весьма полезными. Однажды, например, в Фанских горах (Памиро-Алайский горный узел) я встретил человека, у которого половину рюкзака занимали книги — от поэзии до истории живописи, — парень был студентом художественного училища. И, что удивительно, книги оказались востребованными: его палатка стала настоящей библиотекой для тех, кто останавливался на озерах, чтобы акклиматизироваться до похода или отдохнуть после него. Добавлю, что вторую половину рюкзака занимали мольберт, кисти и краски.

У профессиональных походников процесс сборов — мероприятие очень серьезное. Делается так называемая раскладка по дням с учетом завтрака, обеда и ужина, калорийности и витаминности тех или иных продуктов. Затем вес мешков и пластиковых бутылок с крупами, сахаром и прочими сыпучими съедобными материалами распределяется по участникам. То же касается и снаряжения. В итоге для автономного похода по горам дней на двадцать масса мужского рюкзака достигает сорока и более килограммов.

Для неспортивных путешествий длиной в жизнь такая тщательность не нужна. В свое время в книге «Господин ветер» я довольно подробно описывал правильный сбор рюкзака типичного бэкпекера, или, другими словами, независимого путешественника, имеющего немного денег, много времени и, как правило, не пользующегося услугами туроператоров: «Сбор рюкзака (у Кристофера был большой рюкзак — путешествовал он уже не первую неделю и большую часть времени провел в горах, на Алтае) представлял собой целое ритуальное действо, которое не мог нарушить никакой облом. Даже после шмона, иногда устраиваемого на дороге местным полисом, Кристофер собирал распотрошенные вещи неспешно и правильно. Возможно, в этом воплощалась его идея о доме: ведь дома, кроме этого рюкзака, у Кристофера не было — лишь питерская прописка в коммуналке, вечно полная родственников квартира родителей и брата в Москве да многочисленные гостеприимные флэта в различных городах бывшей империи.

Коврик сворачивался трубой, внутрь опускался сложенный спальник, пара-другая книг, теплая и просто одежда, фотоаппарат и всякая мелочь типа запасных струн, слайда, кабадастра. Стопник (атлас автомобильных дорог) — в задний нижний карман, туда же — алюминиевую флягу, в задний верхний — полотенце и кружку. В боковых кармашках обитали: с одной стороны — фонарик, спички, нож и бечевка, с другой — ложка, зубная щетка, паста и мыло. Клапан предназначался для маленького полотенца и полиэтиленового тента-подстилки-накидки.

Почему-то он считал, что постеленная на землю пленка защищает во время ночевки от змей, скорпионов и прочих „гадов ползучих“. Неизвестно, от чего спасала эта подстилка, но своим шелестом (а шелестела она и от ветра, и от движений самого Кристофера) часто вызывала образы этих страшных „гадов ползучих“, мешая засыпать».

И друзьям по предстоящему походу я советовал следующее: «Разумеется, понадобятся теплые непродуваемые куртки, спальные мешки (они удобны и в жаркой части Индии — многие брезгуют спать на белье, которое выдают в дешевых отелях и гестхаусах. Ведь понятие „стирка“ весьма условно: например, в городе Варанаси, когда я катался на лодке по реке Ганге, уровень загрязненности которой в этом месте превышает все мыслимые пределы, видел, как работники одной из гостиниц сушили на берегу выстиранные в реке простыни. Меня сон на таких простынях не пугает, но уверен, что люди менее толстокожие предпочли бы ночевать на собственных спальниках.

Далее: никаких сумок и чемоданов. Хороший качественный рюкзак, правильно подогнанный по спине — залог успешного пешего передвижения. Вторая крайне необходимая вещь — обувь. Внизу можно проходить километры и в босоножках, но в горах нужны удобные кожаные ботинки, проверенные еще до путешествия. Третье, что стоит взять, — это пенки (кариматы), в расчете на то, что не всегда рядом окажется гостиница, а также накидки от дождя и непромокаемые чехлы для рюкзаков. К набору следует добавить налобный фонарик, зажигалку, нож, противокомариный и антизагарный крем, темные очки. Плюс стандартный для путешествующего набор медикаментов. Остальное — по потребностям. Еда покупается, вода тоже». Так я рассказывал друзьям, и они внимали. Однако чего только потом не находилось в наших рюкзаках!

Обо всех необходимых для путешествия по Индии вещах, лекарствах, документах, а также о многом другом есть информация на очень неплохом сайте: http:// indonet.ru/




Пересекая границу


Ранним июльским утром мы оказались в аэропорту Шереметьево, где уже чувствовалась близость границы: спящие африканцы вдоль стен, европейцы с чемоданами за соседним столиком в кафе.

Мы зачем-то запаковали рюкзаки в полиэтилен, и они стали похожи на куколок насекомых. Напрасно: при прохождении таможни в рюкзаке Сергея Носова обнаружили большой нож, который вручил ему писатель Крусанов, дабы тот смог то ли защищаться от злодеев на горных дорогах, то ли нападать на особо крупных жуков. Носов по поручению этого писателя-жуковеда ехал ловить всех жесткокрылых, которые попадутся ему на дороге, и складывать в пластиковые баночки, а я по поручению писательской общественности должен был вернуть Носова с жуками живым и здоровым. Рюкзачная куколка открывалась плохо, пришлось рвать чуть ли не зубами. Нож у Носова не отобрали.

За стойкой регистрации билетов стояла тетка, полная усталости. Узнав, что мы летим в Дели, незаметно перекрестилась, а затем потребовала указать место проживания в Индии с индексом и телефоном. Раньше этого не делали. Пришлось вскрывать мой рюкзак, чтобы из путеводителя по Ришикешу зачитать адрес, индекс и телефон. Делийского адреса у нас не было. Второй рюкзак мы открыли уже при помощи носовского ножа.

Перелеты в Индию становятся с каждым годом сложнее. Говорят, что бюрократия, обилие бумаг — наследие британского владычества, но тогда почему их становится все больше? Есть также масса других удивительных вещей: например, время сдвинуто относительно московского не час и не на два, а на полтора.

Затарились в дьюти-фри по максимуму. Носов оказался полным патриотом и взял только «Журавли», Сева — наполовину: «Баккарди» плюс «Журавли», а Тоня, Катя и я повели себя абсолютно непатриотично и купили импортный алкоголь: «Гордон», «Дениссон», «Ред лейбл» и так далее.




Самолет в Индию, или О пользе попутчиков


Три — это уже много. В данном случае я говорю о том, что одиночное путешествие значительно отличается от путешествия вдвоем, и тем более от путешествия группой. Три — это уже группа, компания, замкнутая на себя и во многом отгороженная от общения с окружающими. Поэтому нет особой разницы между путешествиями втроем, вчетвером, впятером и так далее.

И здесь от наших попутчиков нам не было никакой пользы, да и мы пользу им принести не могли. В 1996-м я впервые летел в Индию, причем надолго и в гордом одиночестве. Моим соседом по самолетному креслу оказался удивительный человек — тибетец Норбу, врач, закончивший не только медицинский институт в Дели, но и владеющий традиционной тибетской медициной. Он работал в Монголии и летел оттуда к родителям, живущим на юге Индии. Однако перед этим Норбу собирался посетить в Дхарамсале резиденцию далай-ламы, которого он знал лично. На своей родине в Тибете Норбу не был с детства — родители эмигрировали сразу после оккупации. А я знал об Индии лишь по путеводителям, художественной литературе и рассказам Сурьи. В данном случае Сурья — это не бог Солнца, а прозвище моего приятеля, прожившего в Индии более года в те времена, когда «наших» (к сожалению, сейчас в эту чудесную страну из России едет слишком много людей, мало что понимающих в индийской, да и в собственной… хотел написать: культуре, но возьму шире — жизни) там было немного. Сурья был очень талантливым человеком — достаточно почитать в Интернете «Руководство для начинающего медитатора», которое он написал под псевдонимом Ра Хари (http://ariom.ntylitera/ 2001-html/rahari.htm). Помню, что перед моей поездкой мы сидели на сквоту на Остоженке, в закопченной от недавнего пожара комнате, похожей на горную пещеру, и Сурья рисовал от руки карту и рассказывал о местах, которые мне следовало бы посетить.

Норбу сразу принялся вводить меня в «курс дела». К счастью, его английский был немногим лучше моего, поэтому мы хорошо понимали друг друга.






Я не очень хорошо знаю английский язык, и поэтому мне проще всего общаться с немцами, итальянцами и французами. Индийский диалект намного менее понятен как для меня, так и для тех, кто знает язык в совершенстве. Плюс один: часто при вопросе они не делают инверсии (я в пылу разговора также допускаю эту ошибку), поэтому спрашивать удобно — поймут за счет интонации. Что касается официантов, рикш, работников гостиниц, слово «yes» вовсе не означает, что тебя поняли. Они просто предпочитают (и правильно делают) говорить «да» в любом случае. Рекомендую уточнять, разъяснять, проверять.





— Лучшее место в Дели, где можно остановиться, — сказал Норбу, — лагерь тибетских беженцев[2 - Tibetan Refugee Camp, находится в районе Majnu-ka-Tilla, между автодорогой Dr КВ Hedgewar Marg и руслом Ямуны, на севере от Old Delhi.]. Поедем со мной, и я устрою тебя на ночь. А потом, если захочешь, отправимся в Дхарамсалу. И я могу попробовать помочь тебе получить благословение Его Святейшества.

От второго предложения я отказался — было бы неправильно занимать без крайней необходимости время и внимание столь высокого духовного лица.

Пока же меня вполне устраивал лагерь беженцев, и я готов был жить в палатках — чем дешевле, тем лучше. Но когда по дороге увидел грязные поля палаток и полиэтиленовых тентов, под которыми ютились нищие индийские семьи, я понял, что пока не готов к такой ночевке. К счастью, мы их миновали и вскоре оказались в удивительно благочинном и не по-делийски чистом жилом квартале из невысоких, максимум в три-четыре этажа, домов. Мы повернули на улочку, где стояли горшки с растениями и несколько человек играли в настольную игру карром. Точнее, играли двое, остальные сопереживали.

Карром — игра, похожая на смесь бильярда с «Чапаевым». Вместо шаров используются фишки-шашки двух цветов, которые надо загонять в лузы при помощи специальной фишки — биты. Есть еще красная, королевская фишка, которая приносит дополнительные очки. Ее надо загонять в лузу последней…

В холле гостиницы нас встретила улыбчивая тибетская бабуля. Судя по всему, она хорошо знала Норбу.

— Я здесь всегда останавливаюсь, — пояснил он, — ты можешь тоже здесь остановиться и деньги поменять, тибетцы — народ очень честный.

Впоследствии я в этом неоднократно убеждался. А когда через несколько месяцев снова вернулся в тибетский квартал, бабушка (ее имя я, к сожалению, не могу вспомнить), зная, что у меня почти совсем нет денег, угощала бесплатным завтраком.

В Дели есть еще одно популярное у странствующего народа место, где можно дешево остановиться. В отличие от «тибетского лагеря» оно находится практически в центре, возле железнодорожного вокзала — это Пахарганж (Paharganj), или, в туристском просторечии, Мейн Базар (Main Bazar road). В 2010-м началась генеральная реконструкция этой улицы, и ушлые моторикши пытались всеми силами убедить нас, что дешевых отелей на ней больше нет, сама улица разрушена, вход на нее запрещен и проехать туда невозможно. А можно проехать до ближайшего туристского агентства, где нам найдут хорошую дешевую гостиницу, рупий эдак за две тысячи номер. Но можно посеяться со скидкой за полторы. Дешевле в Дели сейчас просто ничего нет! Это типичная разводка для людей, плохо знакомых с индийским сервисом. Надо твердо, но без агрессии настаивать на своем.

Действительно, на Мейн Базар шла реконструкция, фасады домов были разрушены: казалось, улица подверглась серьезному массированному артобстрелу. Но жизнь ее оставалась прежней. Рикши виртуозно объезжали горы кирпичей и строительного мусора, торговцы зазывали в лавочки, причем не только на английском, но и на русском языке, а в глубинах дворов работали отели, где можно было найти приличный номер и за триста рупий.

Еще одна общеизвестная особенность индийского сервиса — торг. Он возможен и обязателен почти везде, за исключением больших магазинов и государственного транспорта. Индия — восточная страна, и если не торговаться, можно переплатить раз в десять больше. Вот типичный шаблон для разговора с рикшей. Скажем, он предлагает:

— Сэр, я довезу вас недорого — за сто рупий.

— Нет, — отвечаю я, — это недалеко, давай за десять.

— Десять… Ха-ха, ладно девяносто.

— За пятнадцать. — говорю я.

— О’кей, пятьдесят.

— Двадцать!

— Нет…

— Ладно, возьму другого, — говорю я и делаю вид, что ухожу.

— Эй, — кричит он, — стой, стой, давай за тридцать!

И мы едем. При этом, если бы я был индийцем, он бы вез меня и за двадцать: по определению все иностранные путешествующие — богачи.




Об обычаях и не только


Утром наш самолет успешно приземлился в Нью-Дели в аэропорту Индиры Ганди. Нью-Дели и Дели — это одно и то же, просто во всех официальных бумагах к названию города в середине прошлого века зачем-то добавили «нью». (Есть, конечно, и Олд-Дели — старый город в пределах одного огромного человеческого муравейника под названием Дели.) Возможно, это было связано с очередной генеральной реконструкцией города, проводимой по проекту архитектора Эдвина Лаченса в двадцатых-тридцатых годах прошлого столетия. Судя по очередной активной реконструкции привокзального квартала, столица Индии скоро будет называться Нью-Нью-Дели.

В аэропорту мы поменяли деньги — курс во всех банках примерно одинаков (индийская рупия в полтора раза дешевле нашего рубля. В принципе, величины одного порядка). В обменнике местные банкноты скрепляют степлером. Дырки в деньгах — нормальное дело. Зато затрепанные и надорванные купюры берут неохотно. К концу путешествия у нас скопилось довольно много замусоленных индийских пятидесятирублевок. Почему-то все они осели у писателя Носова. Я предлагал их использовать для чаевых, но Носов сказал, что сахибам не подобает давать рваные чаевые. Да он и деньги подавал всегда правой рукой.

Дело в том, что Сергей Носов очень уважительно относится к обычаям той страны, куда едет. В путешествие он взял большую и хорошо иллюстрированную книгу об индийском этикете, которую постоянно цитировал. Там было написано, что левой рукой можно только подмывать определенные места после отправления естественных надобностей, все остальное следует делать правой. Левая рука считается грязной. Впрочем, правило правой руки распространено по всему Востоку.






Правда, как и везде, есть исключения. В частности, тантрическая школа «Агхора» («Агора»), чьи адепты принципиально нарушают все правила, считая, что сам Шива (один из его эпитетов «Агхора» — что означает «неужасный») благословил их на это. «Представители этой школы, агхори, или агхорапантхи („следующие путем агхоры“), презирают социальные условности, живут на месте кремации трупов, проникаясь духом невечности вещей и постигая смерть как основу бытия; ходят нагими или полунагими; поедают любую плоть, кроме конины, устраивают сексуальные оргии, используют наркотические вещества. В прежние времена агхори приносили и человеческие жертвы…» (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 34.) Агхори можно узнать по ожерельям из костей змеи и мискам из человеческих черепов. Правоверный индус не подаст агхори руки, однако были случаи, когда члены этой школы даже занимали серьезные государственные посты. Общение писателя Юкио Мисимы с агхори и ряд ритуалов подробно и красочно описаны в романе Ричарда Аппиньянези «Доклад Юкио Мисимы императору». Не стоит думать, что агхори — это эдакие нигилисты среди йогов. Они — серьезные люди, которые ради свободы от оков дуальности, времени и пространства совершают ритуалы, успешное выполнение которых требует от йогина предельной внутренней чистоты и самоконтроля. Об агхори можно узнать подробнее из книги Роберта Свободы «Агхора. По левую руку бога».





Еще в книге Носова было написано о трагичной и трудной судьбе индийских вдов, о том, что нельзя касаться людей ногами, что не принято проявлять агрессию, о том, что храмы надо обходить по часовой стрелке, и много других полезных вещей. Носов очень внимательно изучил все вопросы этикета и вскоре стал настоящим гуру в этой области. А когда ему на голову с неба упала коровья лепешка, то и не только в области этикета. Но об этом позже.

Мы сели на красный, довольно прохладный из-за наличия кондиционера автобус до автостанции (неподалеку от метро «Кашмири Гейт» и, соответственно, Красного форта) и стали смотреть в окно. Мотоциклистов с замотанными от пыли лицами Носов поначалу чуть не принял за джайнистов, представителей довольно редкого учения, согласно которому не следует причинять вреда ни одному живому существу. Это правило называется «ахимса». Поэтому истинные джайны носят на ртах повязки, чтобы не вдохнуть случайно мелких летающих тварей, и метут перед собой дорогу мягкой метелочкой из павлиньих перьев, чтобы ненароком ни на кого не наступить. Но у мотоциклистов метелок не было.






Джайнизм когда-то был очень распространен в Индии. Он возник практически одновременно с буддизмом, в середине первого тысячелетия до нашей эры. Да и история жизни основателя джайнизма принца Натапутта Вардхамана во многом схожа с историей жизни основателя буддизма принца Сиддхартхи Гаутамы. Оба жили в роскоши, оба в свое время ушли из дома и стали аскетами.

Правда, если Гаутама покинул дом в 29 лет тайно и вопреки желанию родителей, то Вардхамана сделал это в 30, уже после смерти родителей и по благословению старшего брата. Оба они совершали аскетические подвиги, и здесь Вардхамана весьма преуспел: он ходил по Индии без одежды, подвергаясь побоям (в то время были часты войны между княжествами и его принимали за шпиона), порой ничего не ел в течение нескольких месяцев и постоянно находился в самосозерцании. Будда же в определенный момент понял, что бесконечное самоистязание не приведет его к истине и увидел иной, срединный путь. Но и Вардхамана, и Гаутама в результате достаточно сходных практик смогли выйти из «порочного круга перерождений» и получили славное прозвище Джина, что в переводе с санскрита означает «Победитель». Вардмахана также стал называться Махавирой, то есть «великим героем».

Поначалу оба учения существовали практически на равных. Император Ашока, например, будучи буддистом, покровительствовал и джайнам. А его внук, царь Сампрати, принял джайнизм. Но с годами ситуация изменилась — буддизм распространился повсюду, и сейчас в мире более 400 млн буддистов и всего 4 млн джайнистов.

Цели у обоих учений одинаковые — освобождение от сансары (то есть от круговорота рождений и смертей: от мира конечного, превратного, двойственного) без божественного участия, но если буддизм зиждется на «четырех благородных истинах» и «восьмеричном пути», о которых в этой книге еще будет сказано, то в основе джайнизма лежат «три сокровища»: «правильное мировоззрение», «правильное познание» и «правильное поведение». Первое основано на том, что живую часть мира составляют дживы (души), а неживую — вещество, пространство, движение, покой и время. Законы кармы притягивают вещество к дживам, и в итоге получаются растения, животные, люди и даже боги, но благодаря следующим двум сокровищам можно навсегда освободить живую дживу от неживого груза.

«Правильное поведение» джайниста включает такие обеты, как не воровать, не лгать, не причинять насилия живым существам. Последний во многом определил образ жизни и традиционный род занятий поколений джайнов: торговля, ростовщичество, ювелирное дело. Ведь работы, связанные со строительством и земледелием могут причинить вред живым существам, например насекомым. Растения — тоже живые. Маха-вира в 72 года отказался от пищи и ушел из этой вещественной жизни, чтобы уже никогда в нее не вернуться. Некоторые джайны, достигнув старости, поступают подобным образом.





Мы довольно быстро добрались до автостанции, где нам тотчас же предложили «очень хороший и очень комфортабельный автобус-люкс до Ришикеша». На самом деле — до Харидвара, от которого еще 30 километров до Ришикеша, и я, уже имевший многократный опыт поездки в те места, знал это прекрасно, и знал, что представляет собой «люкс».

«Очень хороший комфортабельный автобус» был некондиционированным и двухэтажным, с обычными вентиляторами под потолками и под полками. Мы вместе с прочими иностранными путешествующими и некоторыми индийцами разместились внизу, а на втором этаже — индийские семьи с детьми.




О туалетах и национальных традициях


Одного моего друга, обладающего рациональным складом ума, любителя приключенческого кино, детективов и фантастики, в детстве занимал такой вопрос: в пространстве фильма (книги) главные герои сражались, разговаривали, путешествовали, иногда ели и даже (в те времена чаще всего за кадром) занимались любовью, но практически никогда не ходили в туалет. Эта сторона человеческого бытия была не охвачена. И, по крайней мере на этой странице, я хотел бы исправить ситуацию.

Итак, наша первая остановка произошла на берегу безымянной реки или канала и ознаменовала первое посещение общественного туалета. Тот, что в аэропорту, не в счет. Традиционно малую нужду индийские мужчины справляют где угодно (природное — природе). И туалет в виде стены, под которой желоб, — нормальное явление. Женщинам труднее.

Носов прочитал в своей книжке об этикете, что отправление естественной нужды в присутствии брахмана (представитель высшей касты) может караться кастрацией, долго озирался в их поисках и, узрев нескольких подозрительных типов, пошел-таки в общественный туалет. Мы с Севой уподобились местному населению и отправили нужды на берегу реки, брахманов-кастраторов рядом не оказалось.

Национальные традиции в туалетной сфере бывают очень разные. Во время очень давнего, в начале перестройки, путешествия по Западному Китаю мне довелось в автобусе познакомиться со студентами, которые дали мне записку, адресованную их знакомой, работающей в некоем местном общежитии, чтобы та поселила меня на ночь. Они объяснили, что девушка вряд ли поймет, что мне надо, ибо не знает иностранных языков. В записке указывалось, что меня нужно поселить на одну ночь по минимальной цене. Я вручил ей это послание, и она указала мне номер: комнатушку с кроватью, шкафом, ведром с водой, тазиком и литровым термосом, полным горячего чая. Но туалета в номере не было. Не оказалось его и на этаже. Я спросил у моей ленд-леди: «Где здесь туалет?» Сначала на английском, затем на французском, затем на русском. Она не понимала. Тогда я нарисовал унитаз… Затем нарисовал писающего мальчика. Она, рассмотрев рисунок, отвела меня в конец коридора и указала на большие настенные часы. К диалогу подключились другие обитательницы этого дома. Наконец, чуть ли не путем наглядной демонстрации, я смог объяснить, что мне нужно. Заведение находилось через дорогу, в нескольких десятках метров от моей скромной резиденции.

Туалет представлял собой отдельное одноэтажное здание неподалеку от стройки, стоящее в луже воды. Подойти к дверям можно было только по тропинке из камней. Почти полностью стемнело, но, к счастью, прожекторы освещали не только стройку, но и путь к туалету. Несколько электрических лун колыхались у меня под ногами. Я вошел в довольно длинное помещение и в слабом свете, падающем от дверей, увидел вместо унитазов-писсуаров ровный ряд желтых шаров. Вдруг один из них начал самопроизвольно перемещаться! Оказалось, что это каски сидящих над дырками в полу рабочих — судя по всему, на стройке был перерыв и вся бригада дружно отправилась «по большим делам».

Но еще раньше, в 1980 году, когда я, будучи студентом, шабашил в Республике Коми, видел место, где туалетов было больше, чем людей.

В ста километрах от Усть-Кулома находился поселок лесорубов Озъяг. Щитовые одноэтажные дома, заброшенный клуб на пригорке. Поселок, ничем не отличимый от других, кроме одного — турников и туалетов. Туалеты были типичными «скворечниками» и поражали не своим внешним видом, а количеством. Видимо, после того, как яма под туалетом заполнялась, старую будку не переставляли и не сносили, а просто строили рядом новую. Туалеты стояли нестройными рядами вдоль дороги, изредка перемежаясь турниками. Зачем у каждого дома был турник, я себе объяснить не мог. Никто из бригады, в течение месяца работавшей в Озъяге, не видел ни одного местного, подтягивающегося на турнике. Да и перекладины были ржавые: когда я попытался подтянуться, поперек ладони осталась коричневая полоса. Может, местная жизнь была столь тосклива, что хотелось повеситься и жители загодя готовили для себя виселицы?




«Тук-тук»


К вечеру мы прибыли в Харидвар и, слегка поторговавшись, пересели с автобуса на «тук-тук». Это мотороллер моторикши, как правило желтого цвета, рассчитанный на двух-трех пассажиров. Но между Харидваром и Ришикешем водятся особые эндемичные «тук-туки», некоторые из них не желтые и вмещают намного больше людей. У любого «тук-тука» двигатель тарахтит нещадно: тук-тук-тук. Наверное, поэтому его так и прозвали. Сзади кузова шестиконечная звезда или свастика, порой и то и другое, иногда все это дополняет трезубец Шивы.






Шива («благой», «милостивый»), наряду с творцом Брахмой и хранителем Вишну, — один из трех главных богов в индуизме. Олицетворяет одновременно разрушительное и созидательное начала. Его можно опознать по шкуре тигра, символу силы, на его бедрах, по живой кобре, обвивающей его шею, по пеплу, символу смерти и перерождения, покрывающему его тело, по ожерелью из 108 бусин — 108 элементов материального творения, по четкам из 50 бусин, символизирующих 50 букв санскритского алфавита, по знаменитому трезубцу и так далее… В дальнейшем я неоднократно буду возвращаться к его образу, ибо в Индии он повсюду — и на обочинах дорог, и в кабинах автомобилей, и в домашних алтарях, и в сердцах и умах индуистов.





Свастика и шестиконечная звезда впервые появились именно в Индии. Я всегда считал свастику солярным знаком, а шестиконечную звезду — единением мужского и женского начала. Однако, согласно энциклопедиям, и тот и другой имеют множество значений. На санскрите слово «свастика» означает «делать хорошо для других». Свастика в ведической традиции — прежде всего символ Варуны — бога «высшего неба», «небесных вод», то есть светового потока. Четыре лица, четыре стороны света, четыре рода существ, четыре касты и четыре Веды — четыре конца свастики. Свастика присутствует на груди Вишну.






Вишну — важнейший бог в индуизме, наряду с Брахмой и Шивой член индуистской триады, где является хранителем вселенной. Имеет множество имен и множество аватар (воплощения). Многие индусы хвастаются, что своими аватарами Вишну предвосхищает эволюционную теорию: сначала Матсья («рыба»), затем Курма («черепаха»), затем Вараха («вепрь»), Нарасимха («человеколев»), Вамана («карлик»), Парашу-рама («Рама с топором») и уже после этого Рама, Кришна, Будда (так с точки зрения индуистов, а буддистам все равно) и Калки («вечность», или «время»). Последний еще придет в конце времен, чтобы, как в песне, «старый мир разрушить, а затем…»





Без свастики не обходится один из самых интересных индийских богов, Ганеша (далее ему будет посвящена целая глава). А в буддизме свастика нарисована на стопе Будды. Четыре ее конца символизируют беспристрастность, сострадание, любовь и радость.

Шестиконечная звезда также имеет прямое отношение к Вишну и называется «звездой Вишну». Точка в середине шестиконечной звезды — символ Атмана, высшего духовного начала человека, тождественного мировому, вселенскому Абсолюту (Брахману). Шесть концов — это измерения в трехмерном пространстве — верх-низ, спереди-сзади, справа-слева.

Или так: нижний треугольник (он белый) представляет собой сокровенное знание, идущее от Бога (или три Огня Духа, направленные в вышнее), а верхний, черный, — мудрость, постигаемую человеческим умом (или три материальных потока, направленные вниз, в мир форм и воплощений). Толкований множество, и им можно было бы посвятить всю оставшуюся часть книги. Талисман со звездой называют «печатью Вишну». Впрочем, в столь же древние времена в других странах шестиконечная звезда была символом культа богини Астарты.

Этой печатью испокон веков по всему миру запечатывали всякую нечисть. Например, в Иране, спрятав злого джинна в бутылку, следовало поставить на пробке эту печать. От Вишну и Астарты гексаграмму унаследовал Давид и поместил ее на щитах своих воинов. А теперь она, то есть маген Давид, присутствует на флаге Израиля и является одним из основных символов этого государства.

Одна из наиболее распространенных трактовок: треугольник вершиной вниз — символ небесного начала, которое стремится к земле, а вверх — земного начала, стремящегося к небесам. В иудейской традиции объяснений значения гексаграммы столько, что с лихвой хватило бы на второй том книги.

Мы же не стали задумываться над этой символикой, а просто сели на заднее сиденье, взвалив на колени рюкзаки, а писатель Носов сел вперед, рядом с водителем, чтобы фотографировать все, что повстречается нам на пути, и записывать увиденное в большую книгу с листочками формата А4 в квадратную клеточку. Квадрат, между прочим, тоже древний символ. Это и четыре стороны света, и постоянство с безопасностью и божественное участие в сотворении мира, и нравственные устремления и честные намерения. Последнее вполне соответствовало целям нашей поездки.

И первым нашим препятствием стал шлагбаум на переезде, точнее поезд. Пока мы ждали прохождения индийского поезда, Сергей фотографировал обезьяну, сидящую на полосатой перекладине. Поезд был пассажирский, и о нем следует рассказать особо.




Сравнительная песнь о поездах


О индийские поезда, бескрайние поля за окном, трактора в болотах да одинокие деревья.

О вагоны первого класса, что дороже самолета, о волшебные туристские поезда-дворцы, которых я никогда не видел, но где есть все для белых сахибов и богатых индусов.

О вагоны спального класса, где строгие контролеры со смешным названием «тити» не дают валяться днем на полках и пропеллеры вентиляторов крутятся, превращая вагон во внутренний вертолет.

О неугомонные любопытные попутчики, разносчики чая и еды, непрестанно снующие по вагону.

О докучные вагонные нищие и тихие воры, о цепочки и замки, спасающие пристегнутый к полкам багаж.

О летящие в окна пластиковые стаканчики, бумажные тарелки и тарелки из пальмовых листьев, кокосовые скорлупки и банановая кожура.

О «дженерал плейс», рай для безбилетников и ад для них же, ибо тяжело быть комком в каше из людей, которая кипит и выползает из окон и на крышу.

Однако крутится вентилятор, размешивая кашку, и поезд ползет…




Кто-то насчитал двадцать восемь отличий русского плацкарта от индийского слипера, но они теряются в бескрайних полях за окном и кажется, что поезд идет по России.

Когда в девяностых я впервые оказался в общем вагоне поезда, идущего из Пури в Дели, причем был зажат между телами путешествующих индусов до такой степени, что мог спать стоя и сутки с лишним этим в основном и занимался, то думал, что хуже быть просто не может. Но впоследствии убедился, что наши поезда будут покруче индийских. Это случилось через два года: я возвращался с Тянь-Шаня и смог взять билеты только в общий вагон поезда «Алма-Ата — Екатеринбург». Уже издали, на подходе к перрону я увидел весьма странную сцену. Сотни маленьких полосатых жуков нападали на большую зеленую гусеницу. Гусеницей был поезд, а полосатыми жуками — носильщики с сумками. Сумки с китайским барахлом полностью скрывали фигуры людей. Хозяева просто терялись среди них. Разбрызгивая пот и воняя сероводородом, носильщики кричали, толкались, давили друг друга, но в итоге прорывались в вагон. Однако их крики были ничтожно тихи по сравнению с голосами хозяек товаров.

Я перевесил на грудь рюкзак, а ледоруб взял в руку — не для того, чтобы расчищать им дорогу, а, напротив, чтобы случайно никого не зашибить, и влился в общий поток. Течение протащило меня сквозь вагон и выбросило в одно из последних купе прямо на стол рядом с полиэтиленовыми мешками. Пространство надо мной и подо мной уже было заполнено полосатыми сумками и сидящими на них тетками.

— Извиняюсь… — сказал я одной из теток.

— Ничего, земляк. — Ее голос был сиплым, видимо, она посадила его во время погрузки. — Здесь и сиди.

Носильщик тем временем заколачивал очередную сумку на верхнюю полку. Но та, не выдержав, лопнула, и из нее, как семена, посыпались кроссовки. Они не достигали пола и падали на очередные сумки, тела носильщиков и пассажиров.

Тетка лихорадочно хватала их и запихивала в щели между мешками наверху.

— Стой, — сипела она, — куда прешь!

Очередной носильщик остановился, перед ним образовалась лунка, из которой тетка начала вышвыривать вверх кроссовки, и несколько пар оказались в моих руках. Я разложил их вокруг себя. С последней парой и торжествующими криками хозяйку отбросил в мою сторону прорвавшийся поток челночников.

Затем в нашу заводь принесло еще двух теток, а также девочку и мальчишку лет четырнадцати. Судя по разговорам, они и осипшая были хорошо знакомы. Носильщики, упаковав багаж, почти до самого отправления спорили насчет оплаты и ушли лишь после того, как поезд медленно тронулся. На полках остались лужи пота. Теток это не смутило, и они плюхнулись в лужи. Я по-прежнему продолжал сидеть на столе с рюкзаком на коленях, обложенный со всех сторон кроссовками.

Когда поезд тронулся, начался спокойный разговор. Я узнал, что по таможенным правилам полагается лишь один тюк на человека, поэтому поехали дети — они занимают немного места, зато на каждого полагается по тюку. В конце концов мне удалось подвесить рюкзак и пересесть на один из тюков — теперь на стол можно было поставить воду и нехитрую еду. В проходе друг на друге спали таджики — на самом деле, как мне объяснили челночницы, это вовсе не таджики, а таджикские цыгане. От них пахло кислятиной.

Кажется, вагон был заполнен до предела. Но на остановках в него продолжали садиться пассажиры, и вскоре на тюке рядом со мной оказались два геолога-нефтяника, братья, возвращающиеся с похорон отца. Они, к счастью, были без багажа.

Апофеоз случился в Павлодаре, когда в вагон зашли милиционеры и потребовали освободить два крайних купе. То есть крайнее к туалету и наше, второе по счету от конца вагона. На возражения теток было заявлено, что если мы хотим ехать без таможенного досмотра, то это сделаем. И мы это сделали! В вагоне просто не осталось воздуха — все было заполнено смесью сумок и людей. К освобожденным купе подъехал автопогрузчик, и какие-то восточные люди через окно начали заполнять их коробками с обувью.

Мы с нефтяниками заползли в узкую щель между коробками и потолком, где впервые за полутора суток нам удалось заснуть. И проснулись мы уже в Екатеринбурге.

Если сравнивать этот вагон с общим индийским, то, во-первых, в индийском меньше ругались, во-вторых, над головой крутился вентилятор, а, в-третьих, в проходах прямо по плечам и головам пассажиров ходили продавцы и предлагали различную еду и чай в маленьких чашечках.

В общий вагон садятся в основном местные крестьяне (не стоит забывать, что Индия преимущественно аграрная страна), чтобы проехать пару десятков километров, или уж совсем бедные индусы. Я же после многомесячного пребывания в стране похудел, почернел и пообтрепался до такой степени, что был почти неотличим от какого-нибудь нищего бабы.






Живое описание внешности и свойств типичного индийского бабы можно найти в словаре «Обстоятельный обзорчик про Индию» (http://ganja-jungle. livejournal.com/49517.html), написанном замечательным писателем, автором растаманских народных сказок Дмитрием Гайдуком. С его позволения привожу заметку про «Баба»: «(baba, по-русски также „бабан“ или „бабай“) — лохматый бородатый дядька, небрежно завёрнутый в тряпки (чаще всего оранжевые). Кроме тряпок, в бабайский комплект обычно входит большой челум (такая труба для курения психотропов и наркотиков), чарас, чётки, посох и бидончик; последние три вещи не обязательны, но челум и чарас у каждого бабая непременно найдётся. Они обычно кучкуются возле храмов, где для них сделаны специальные навесы или даже домики, — там они заседают, жгут костёр, курят челум и жуют, что им боги послали. При всех нормальных храмах бабаям дают бесплатную еду и специальные бабайские удостоверения. Некоторые бабаи профессионально медитируют, серьёзно поклоняются богам и занимаются йогой; другие просто так тусуются, накуривают туристов, подбивают клинья к туристкам и охотно общаются со всеми, кто проявит к ним хоть какой-нибудь интерес. Попрошайничают они очень ненавязчиво, не воруют и чарасом не барыжат — или делают это так осторожно, что никто из туристов об этом не знает. В общем, милые высокодуховные люди — но плотное общение с ними чревато жёстким флипом. Во-первых, невозможно курить столько, сколько они курят; во-вторых, ихнее курево часто содержит не только гашиш, но и существенные примеси чего-нибудь более серьёзного — например опиума или дурмана. Ну и, в-третьих, всегда есть риск попасть на реально продвинутого бабая, который не просто бродячий планокур, а ещё и адепт какой-нибудь тантрической секты. Такие кексы срывают крышу вообще без специальных средств, одним своим присутствием — и не потому, что они что-то там делают или шепчут, а просто как бы дует сквозь них такой мощный астральный ветер, что не всякая крыша его выдержит…»





Впрочем, и денег у меня тогда не было (я ехал без билета, имея на руках лишь билет на самолет и заначку в десять долларов на аэропортовые сборы — в те времена надо было платить в аэропорту около трехсот рупий). Сейчас сервис как в аэропортах, так и на вокзалах отменный — на вокзалах есть кассы для иностранных туристов, где можно купить билет безо всякой очереди в любой из классов. Классы можно разделить на несколько типов: прежде всего SL — спальный без кондиционера, но с вентиляторами, самый удобный, потому что окна открыты и нет такой давки, как в общем вагоне; есть 2АС и ЗАС — спальные с кондиционером (2 и 3 — количество полок), они дороже, но хуже, ибо холодно и в окно не посмотреть. Каждые из этих классов разделяются по комфортабельности на подклассы. Есть и другие классы, например кондиционированные сидячие. Подробное описание этих классов с фотографиями можно найти на сайте http://www.indiamike. com/india-articles/india-railways-and-the-indian-train/. А на сайте http://pashkin-elfe.livejoumal.com/169590. html есть отличная инструкция на русском языке.

Невнимательность при покупке билета может обернуться различными приключениями. Так, одной моей приятельнице, занимавшейся индийскими танцами, нужно было с группой из шести барышень быстро добраться из Варкалы в Мумбай (Бомбей), чтобы успеть на самолет, который улетал вечером следующего дня.

Все поезда шли более суток, приходили днем, и времени на Бомбей почти не оставалось. Но — о чудо! — она обнаружила в расписании поезд, который приходит рано утром. Они успешно в него погрузились, разложили вещички, прицепили замками чемоданы, взяли чай, и когда поезд проехал несколько станций, решили спросить у тити, в какое время поезд будет проезжать Гоа, чтобы увидеть этот штат хотя бы из окна.

Кондуктор же ответил, что никакого Гоа поезд проезжать не будет. Девушки достали карту железных дорог и показали ему, что, согласно карте, поезд идет почти вдоль берега. Тити улыбнулся и нарисовал на карте реальный маршрут, огромный полукруг по континенту. Выяснилось, что поезд действительно приходит утром, но через день.

Кондуктор посоветовал сойти на следующей станции и сесть на следующий поезд, идущий вдоль побережья, благо развилка еще впереди. Билеты на следующий поезд были лишь в общий вагон. Ехать в общем вагоне шести воспитанным петербурженкам со всем их скарбом было настоящим безумием. К счастью, им удалось погрузиться в тамбур спального и упросить любезных тити поискать свободные места за доплату.

Через два часа места были найдены, но у барышень не оказалось индийских денег — все рупии были истрачены на покупки, а доллары кондукторы брать отказывались, поскольку не положено. Спас положение англичанин, который услышал призывы о помощи и разменял доллары по нормальному курсу. Как потом выяснилось, девушки могли сдать в кассе билеты, которые купили на предыдущий поезд, получить компенсацию более пятидесяти процентов и расплатиться этими деньгами с тити.

Проблемы бывают и с подтверждением билета. Эта же приятельница, заказав билет через Интернет, подтвердила его перед самым отходом поезда и села в вагон. Через минуту в вагон влетел индиец и предъявил ей билет на это же самое место. Они долго спорили, кто из них первым подтвердил билет, затем решили спать по очереди. К счастью, кондуктор нашел место для индийца в другом вагоне.

Ошибиться можно и с вокзалами, это в первую очередь касается Дели, где, помимо двух основных вокзалов Нью-Дели и Олд-Дели, есть еще несколько второстепенных. И при покупке билета надо уточнять, с какого вокзала отправляется поезд и на какой прибывает.

Впрочем, в тот момент, когда я ткал эти строки, мне из Москвы позвонила жена и сообщила, что пришла на Ленинградский вокзал, чтобы сесть на скорый поезд «Сапсан», но этот «Сапсан» оказался не тем. Выяснилось, что еще один поезд с таким же названием и практически в это же время уехал в Петербург с Курского вокзала. Дели по духу похож на Москву, и я, как коренной петербуржец, что в Москве, что в Дели испытываю ощутимый дискомфорт. К счастью, его полностью компенсируют гостеприимные друзья. В Индии же есть один крупный город, который мне намного ближе, чем Дели, — это Варанаси, в прошлом Бенарес, а в еще более дальнем прошлом — Каши, что означает Светлый город.




В сторону Харидвара


Прежде чем продолжить историю нашего путешествия, я хотел бы обернуться в сторону города Харидвара, одного из семи священных городов Индии.






Согласно Пуранам, в Индии есть семь священных городов, саптапури или мокшапури: Айодхья, Матхура, Майапури (Харидвар), Каши (Варанаси), Канчи (Канчипурам), Авантика (Уджайн) и Дварка. Тот, кто совершает паломничество в эти города, достигает мокши (освобождение от всякой изменчивости, от страданий и превратного бытия в сансаре, то есть от круговорота рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой).





Первое, что увидит всякий, кто посмотрит на Харидвар со стороны дороги, ведущей в Гималаи, — огромную фигуру Шивы с трезубцем.

За спиной Шивы возвышается гора Вилва Парват, на вершине которой находится храм Манса Деви, богини, исполняющей желания. Собственно ее имя Mansha и означает «желание». Это очень почитаемый индусами храм, и для удобства подъема к нему со стороны города протянута канатная дорога.

Правда, наше посещение Манса Деви (это было за пару лет до описываемого мною путешествия) закончилось тем, что набор из кокоса, орехов, фруктов и цветов календулы, купленный Тоней в одном из многочисленных магазинчиков при храме и предназначенный для богини, в итоге вырвала из рук обезьяна — их возле Манса Деви целая армия, и они здесь успешно реализуют свои желания вкусно поесть. Так что половина подношения ушла хитроумному и ловкому Хануману.






Хануман — один из главных героев Рамаяны, обезьяноподобное божество, сын бога ветра Ваю, очень популярен в Индии. Ему молятся об исцелении и практической помощи, его изображения и скульптуры можно увидеть повсюду.





Но главное в Харидваре — сама Ганга, священная река, богиня, живой храм. Именно здесь Ганга покидает Гималаи и выходит на равнину, именно здесь ее вода считается «водой бессмертия», смывающей недуги и грехи. И здесь некоторые члены нашей экспедиции впервые встретились с ней, чтобы не расставаться в течение двух недель: ведь часть нашего дальнейшего пути предполагалась вдоль ее земного тела, вплоть до ледника Гомукх.

Ответа на вопрос, почему в русском и английском языке река изменила свой пол и стала называться Гангом, я не знаю. Мы говорим «Волга-мать», у индусов же существует устойчивое словосочетание «Ганга-Ма» (мать Ганга). Воды реки Ганга священны, а богиня Ганга — одна из самых почитаемых в Индии. У входа в храм Шивы практически всегда можно увидеть ее скульптурное изображение: Ганга с лотосом в руках и сосудом, наполненным водой, стоит намакаре — существе, чем-то похожем на крокодила. Часто по другую сторону двери находится Ямуна (Джамна), также и река, и богиня, она стоит на черепахе. Кстати, в крайне сложной индийской иконографии (по крайней мере для меня) того или иного бога можно идентифицировать по вахане, то есть средству, а точнее, существу передвижения: Брахма ездит на Лебеде, Шива — на быке Нанду, Вишну — на птице Гаруде, Ганеша — на мышке или крысе, Индра — на слоне, Агни — на баране, Кама — на попугае или кукушке, Лакшми — на сове, Дурга — на тигре. А Хануман, обладающий ловкостью, необыкновенной силой и умением летать, в вахане не нуждается.

Историй о происхождении Ганги несколько: по одной версии, она вышла из воды, которой Брахма уважительно омыл ноги Вишну. Согласно Вишну-пуране Ганга вышла из большого пальца левой ноги Вишну, когда тот (будучи Ваманой) зацепился ногой за Вселенную. Также ее считают, согласно Рамаяне, дочерью Химавана, или Меру, обладателя (или даже воплощения) Гималаев, и его жены Мены. Таким образом, она приходится сестрой богине Парвати.

В любом случае изначально она была только небесной рекой. Причина, по которой боги захотели, чтобы Ганга спустилась на землю, довольно прозаична — наполнить водой выпитый мудрецом Агастьей океан. Согласно Махабхарате выпил он его по просьбе богов (стоит отметить, что индийский эпос изобилует случаями, когда человек за счет подвижничества и аскезы достигает «божественного» могущества и зачастую во многом становится сильнее богов), дабы те в очередной битве победили асуров, спрятавшихся в морской глубине. Когда же боги попросили вернуть океан обратно, Агастья ничего не смог сделать — обмен веществ у мудреца был отменным, и океан давно переварился в желудке. Тогда они пошли к Брахме, и тот поведал им, что вернуть океану утраченную воду сможет только Бхагиратха, который родится в городе Айодхья.

У царя Бхагиратхи, героя Рамаяны и Бхагагвата-пураны, были также веские причины для того, чтобы просить Гангу стать не только небесной, но и земной рекой. Ему это было нужно для спасения детей царя Сагара, испепеленных и проклятых мудрецом Капилой. А их было немало — шестьдесят тысяч. Бхагиратха тысячу лет совершал тапас, то есть предавался аскезе, в Гималаях ради того, чтобы Ганга явилась к нему и исполнила его желания, затем принялся снова тапас тапати, но уже Брахме и Шиве, поскольку богиня предупредила его, что, падая с небес, может разрушить землю и только Шива способен уберечь землю от удара. Шива согласился и подставил под поток свою голову. Благодаря заслугам Бхагиратхи один из истоков Ганги (именно тот, к которому и лежал наш путь), а также вершина над ним называется по имени этого славного царя.

Гангу часто называют Вишнупади (родившаяся из пальца ноги Вишну), Хаймавати (дочь Химавана), Алакананда (спустившаяся по волосам Шивы), Бхадра-Сома, Абхараганга или Акасаганга (небесная Ганга), Дева-бхути (родившаяся в небесах), Мандакини (плавная молочная река), Джахнави (дочка Джахну).






Это имя связано с легендой о том, что Ганга, спустившись на землю, несмотря на предосторожности, предпринятые Шивой, не смирилась и смыла поля одного святого мудреца по имени Джахну. А тот, рассердившись, взял и выпил ее. Однако боги упросили его выпустить реку. И Джахну выпустил Гангу через свои уши.





Всего в «намавали» (перечень имен бога, произнесение которых — своего рода молитва) Ганги содержится 108 обращений. Есть очень красивые, например «дживан дайини» («дающая жизнь») или «мокша прадайини» («дающая освобождение»). 108, священное для индусов число, пределом не является. У Шивы, например, 1008 имен.

В книге «Гаруда-пурана-сародхара», также называемой «Индусской книгой смерти», где Вишну рассказывает о ритуалах и о жизни после смерти человеку-птице Гаруде, написано, что вода Ганги освобождает от всяческих грехов: они превращаются в прах, подобно кусочку хлопка, попавшему в огонь. Пить воду Ганги все равно что тысячу раз совершать очищающий пост Чандраяны. Воды Ганги освящают даже малодостойного человека. И если человек, умирая, взывает к Ганге, то он выходит из круга перерождений и оказывается в обители Вишну.






Чандраяна — особый вид поста, избавляющего от грехов и состоящего в постепенном уменьшении принимаемой пищи на один глоток ежедневно, в связи с убыванием месяца. Начинали Чандраяну в полнолуние и к новолунию доводили количество пищи до одного глотка, затем с каждым днем увеличивали количество пищи на глоток.





Название же древнего города Харидвар переводится как «Врата Бога». Именно здесь заканчивается равнина и начинаются Гималаи, именно этот город лежит на пути в страну богов Дев-Бхуми, именно здесь упали капли Амриты, чудесного эликсира бессмертия, во время битвы богов и асуров.

Борьба богов (дэвов) и асуров (демонов) пронизывает всю индийскую мифологию. Но нельзя однозначно трактовать это противостояние как противостояние сил абсолютного добра и абсолютного зла. Скорее это борьба и единство не отрицающих друг друга и равноправных противоположностей, ведущая к развитию (Гераклит и Гегель отдыхают).

Эта очень древняя история нашла отражение в разных текстах: и в Махабхарате, и в Бхагавате-пуране, и в Вишну-пуране. Суть ее в том, что боги в течение тысячи лет пахтали вселенский океан, чтобы добыть Амриту. Этот эликсир был нужен им для возвращения сил и могущества, утерянных в результате проклятия. Причем асуры в этом процессе участвовали наравне с богами. Да и сам процесс происходил весьма странным образом: царь змей Васуки (а он по размерам не менее нашего северного Йормунганда будет) обернулся вокруг вселенской оси горы Мандара, став на время частью живого миксера для взбивания океана: со стороны головы привод осуществляли асуры, со стороны хвоста — боги. Пахтали долго и старательно, тысячу лет, и в итоге получили целый кувшин эликсира.






До появления эликсира в процессе пахтания из океана кто только не выходил: и месяц, и богиня красоты Лакшми, ставшая женой Вишну, и дева Рамбха, ставшая главной из небесных красавиц — апсар, и Сура, богиня вина и хмеля, вместе с двумя своими детьми, и быстрый как мысль белый конь Уччайхшравас, и Каусстубха, волшебный камень, и слон Айравата, и чудесное дерево Париджата, и, наконец, бог врачевания Дханвантари с чашей Амриты. Однако помимо этих чудесных появлений из океана выступил яд калакута, грозивший уничтожить все живое. Чтобы спасти мир, яд выпил Шива, и от этого шея бога навсегда посинела.





Но не поделились с асурами, у которых, кстати, условия труда были намного хуже — при каждом рывке их опалял огонь из пасти змея. (Впрочем, асуры сами виноваты — первыми набросились на кувшин. Но их можно понять: всем, что выходило из океана, хитростью завладевали боги.) И началась битва, во время которой часть Амриты (согласно преданию, четыре капли, но размер божественных капель мог значительно превышать обычный) упала на землю. На местах падения капель сейчас находятся четыре города: Харидвар, Аллахабад, Насик, Уджайн. Битва закончилась победой богов. По одной версии, Гаруда унес кувшин подальше от демонов, по другой — Вишну, превратившись в неотразимую красавицу Мохини, отвлек демонов и боги завладели кувшином. А завладев, выпили его содержимое и обрели силу.

Согласно преданию, распитие происходило на одной из гхат (гхата — в широком смысле спуск к реке, место ритуального омовения) в Харидваре. Эта гхата носит название Нилдхара. Другая древняя гхата, Харки-Паури, знаменита тем, что на нее упала капля Амриты во время битвы и Вишну оставил на ней след своей ноги. Здесь проводится один из величайших индийских праздников Кумбха-Мела, посвященный спасению кувшина с Амритой. Кумбха в переводе и означает «кувшин».

Кумбха-Мела проводится в разное время в четырех городах Индии, местах, куда упали капли Амриты. А даты празднования Кумбха-Мелы определяются по положению Юпитера и других планет. Считается, что в это время вода реки приобретает свойства Амриты. Кумбха-Мела — самый многочисленный религиозный праздник в мире: в 2004 году фестиваль в Харидваре посетило более 10 млн человек, а в 2007 году на Кумбха-Мелу в Аллахабад приехало более 70 млн. Начиная с VIII века по инициативе философа Шанкары ведущие аскеты и мудрецы Индии приезжают на Кумбха-Мелу, чтобы обсудить серьезные религиозные и социальные вопросы. (Индия — одна из стран, где население и правительство уважает мнение духовных лидеров.)






Шанкара (788–820) — индийский религиозный философ, основатель одного из пяти направлений веданты (она, в свою очередь, является одной из шести традиционных школ индийской философии), адвайта-веданты. «Согласно адвайта-веданте, абсолютная реальность — это безличный непостижимый Брахман, сущностью которого является чистое сознание. Физический мир нереален, он мнится из-за игры мировой иллюзии (майя), вечной силы, неотделимой от Брахмана. Иллюзия также порождает ложную идею ограниченности Я. Освобождение состоит в преодолении этой ложной идеи и осознании внутреннего родства между Брахманом и Атманом, истинным Я. Освобождение может быть достигнуто еще при жизни… На становление тантризма в первую очередь повлияла школа Шанкары. Однако, в отличие от нее, тантра не признает иллюзорность мира, считая мир проявлением и телом Бога, а абсолютное сознание — наделенным динамической силой». (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 50–51.)





Кумбха-Мела бывает нечасто, но каждый вечер на закате в Харидваре на берегу Ганги собираются тысячи паломников, чтобы поклониться этой великой реке. Ритуал носит название Ганга-пуджа. Как я понимаю, пуджа в данном случае — молитва и подношение Богу. Во время Ганга-пуджи происходит символическое подношение богине пяти первоэлементов. Сплетенные из трав сосуды со светильником (он символизирует огонь), кусочками пищи (они символизируют воду), благовониями (символ воздуха), сандаловой пастой (символ земли) и цветами (символ пространства) паломники опускают в воды священной реки, очищая себя от скверны и приобщаясь к Богу.






Пуджа (от глагола «пудж» — служить) — традиционное индуистское богослужение, которое проводится в храме или в домашних условиях. Обычно поклоняются антропоморфному изображению божества (мурти). Жрецы обращаются с мурти как с важным if дорогим гостем: его (ее) «будят» поутру, одевают в нарядные одежды, кормят, омывают стопы, подают воду, украшают гирляндами, сандаловой пастой и цветами, уводят «отдыхать» и так далее. Пуджа сопровождается чтением мантр, религиозными песнопениями. Пуджа проводится под руководством особого жреца, пуджа-ри, который, как считается, своими действиями делает мурти воплощением божества.





Тем временем поезд прошел, шлагбаум подняли и «тук-тук» покатился дальше по трассе. Харидвар плавно перетек в другой не менее известный город — Ришикеш, также прилепившийся к берегу Ганги, мы проехали его насквозь и наконец остановились.






Название Ришикеш переводится как «Пряди волос риши». Раньше город носил название Хришикеш и означал одно из имен Вишну: «Убийца демона Кеши». Ришикеш — мировой центр йоги, в нем находятся сотни ашрамов. В древности в Ришикеше жили легендарные мудрецы, а в XX веке — такие известные мастера, как Свами Шивананда и Свами Омкарананда.





Остановились в New Bhandari Swiss Cottage, гестхауce, где мы с Тоней уже были два года тому назад, — на мой взгляд, одном из лучших мест для жилья в Ришикеше. Этот трехэтажный отель находится высоко над Гангой, зеленый массив отделяет его от шумных кварталов, притулившихся возле моста Лахманджула, а с лоджий и террас открывается красивая панорама реки. Комнаты уютные, дешевые, достаточно чистые, и, что для некоторых немаловажно, состав обитателей социально однороден: рюкзачная публика со всех сторон мира — от американцев и австралийцев до немцев и израильтян. Есть еще одна немаловажная вещь: в ресторане при отеле очень вкусно готовят.

В комнате нас встретил старый знакомый, маленький аксолотль, ящерка на белом потолке, в полутьме кажущаяся полупрозрачной. И она была не одна: еще несколько сидело на стене. Ночью они успешно защищали нас от мух и комаров, которых в этих местах мало.

На ужин Тоня, будучи не слишком большой любительницей острой пищи, пыталась взять хумус. Но на этот раз хумуса не было. В других ресторанах его тоже не было, хотя в меню присутствовала еврейская кухня и в прошлые годы она была представлена в изобилии. А вот итальянская, столь же популярная, была не только на бумаге. Сама индийская кухня требует особого рассказа. И начал его в 70-х годах XV века русский купец, путешественник и писатель Афанасий Никитин в своих записках, названных «Хождением за три моря»: «Индусы же не едят никакого мяса: ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок». С чем-то из этих утверждений я готов согласиться, а некоторые — оспорить. В частности, фразу «еда у них плохая».




Чапати, дал и паранта


Продолжить рассказ об индийской кухне следует с самого простого: чапати или роти, лепешек, для приготовления которых требуется лишь пшеничная мука, вода и соль. Тесто разминается, раскатывается тонким слоем и кладется на горячий железный лист. Можно на сковородку. Можно на раскаленную железную бочку.

Именно так я готовил чапати, причем не в Индии, а на Приполярном Урале. Это было еще в восьмидесятых, когда мы, четыре псевдотуриста (ибо цели у нас были совсем не туристские, а достаточно криминальные, да и в те времена туристы там просто не водились), остановились в бывшем поселке золоторазработчиков на реке с красивым названием Лимбек-Ю. Золото уже не добывали, и поселок был полностью заброшен. Шли дожди, вода в реке поднялась, и пересечь ее вброд не представлялось возможным. Можно было идти наверх, но мы решили ждать хорошей погоды. Запас времени у нас оставался большой, чего нельзя было сказать о провианте. Но река изобиловала рыбой, к тому же при осмотре поселка оказалось, что знаменитая своим экологическим беспределом бригада Туманова, кроме выкорчеванного леса, гор железа, дизельного генератора лодки с пробитым днищем, оставила на чердаке одного из домов мешок гороха и мешок муки.

Печь в избе представляла собой железную бочку, лежащую на боку, на сварной подставке, в днище бочки была вырезана квадратная дверца, чтобы загружать дрова. Бочка раскалялась докрасна, но можно было подобрать режим, пригодный для выпекания лепешек на верхней ее части. Через два дня мы стали мастерами по выпеканию чапати, и на фоне отсутствия сухарей и хлеба они были необыкновенно вкусны.

Горох тоже пошел в дело: мы его заранее замачивали, вываривали пару часов и в итоге он также превращался в индийское блюдо — дал. Правда, дал приготовляют чаще всего не из гороха, а из чечевицы и других бобовых. Дал считается основным блюдом вегетарианской индийской пищи и вполне заменяет мясо — ведь в бобовых содержится очень много белка, который, кстати, усваивается быстрее, чем мясной белок. В Индии видов дала (в форме супа) десятки, а если его сочетать с другими продуктами, счет уже пойдет на сотни. Дал входит в состав большинства индийских блюд.

Одно из наиболее распространенных, которое подадут в любой забегаловке, по-индийски «дхабе», — это тали. Тали включает в себя целый набор, размещенный в разных плошечках и тарелочках или в разных отделениях одной тарелки, в котором обязательно присутствуют рис, дал, овощи, соусы… — в общей сложности от четырех до десяти составляющих.

Многие наши соотечественники, впервые оказавшись в Индии, не могут привыкнуть к остроте индийских блюд. Однако это и вкусно и полезно — в жарком климате значительно уменьшается вероятность заражения желудочно-кишечными инфекциями. Правда, некоторые считают, что рюмка водки, бренди или виски дезинфицирует желудок не хуже перца. Но про алкоголь в Индии чуть дальше. Пока же мои попутчики употребляли собственные запасы.

Раз уж я начал рассказ об индийской кухне, невозможно не упомянуть еще одно распространенное по всей Индии и очень любимое мной блюдо — паранту (парату). Паранта — это тоже лепешка, но кардинально отличающаяся от чапати. Тесто раскатывается, смазывается топленым или растительным маслом, складывается, раскатывается опять, и в итоге получается слоеная лепешка. Наблюдать за приготовлением паранты (ко гда ее делает настоящий мастер) не менее приятно, чем есть. Тесто летает в руках повара, образуя правильные фигуры. В паранту часто добавляют наполнитель — от смеси овощей до панира (индийского сыра). Для путешествующего паранта и чашечка чая — неплохой завтрак. В индийской кухне есть, конечно, и хлеб в обычном понимании — наан, есть и лепешка из рисовой муки — доса, в которую может быть завернута картошка или другие овощи (и тогда она называется масала-доса). Доса, как правило, подается с соусом, называемым самбар, с овощами или чечевицей. Есть и самоса (сильно измененный вегетарианский вариант самсы) — очень вкусные жаренные в масле треугольные пирожки с картошкой, горохом, паниром, которые часто предлагают в поездах.

Мясоедам следует знать, что число мясных блюд ограниченно, ни в одном из районов Индии они не найдут ни говядины (корова — священное животное), ни свинины (свинья — нечистое животное). Зато блюда из цыпленка есть везде: это и тикка — маринованное куриное мясо без костей, и тандури чикен — запеченная в специальной печи тандуре курица, и так далее…

Все, что я описал выше, относится к традиционной индийской кухне, которая есть в каждом из штатов. Однако Индия — страна огромная, мультирелигиозная и многонациональная. Своей многонациональностью она чем-то напоминает бывший Советский Союз. Даже в пределах одного штата могут существовать территории с совершенно разными языками и разной культурой. Взять, например, Ладакх, входящий в штат Джамму и Кашмир, да и сам Кашмир. В первом большая часть населения говорит на ладаки, диалекте тибетского, и является буддистами, в Кашмире живут преимущественно мусульмане и говорят на индоевропейском кашмири. А что уж говорить о кухнях!

Что же касается фруктов, то у каждого из нас обнаружились свои предпочтения: Севу интересовали преимущественно бананы, Тоню — манго, а писатель Носов не мог пройти мимо лавки с арбузами. Катя и я оказались всеядными.

Ночью мы совершили-таки вылазку в Ришикеш: по пешеходному мосту через Гангу, именуемому Рамджу-ла, перешли на противоположный берег. И там, в темноте, на одной из улочек вляпались в свежий бетон (через две недели, вернувшись от верховьев Ганга в Ришикеш, мы нашли эти следы, и кто-то из нас предположил, что пройдут годы и их могут принять за следы какого-нибудь бога или учителя, но для первого они были маловаты, а для второго неглубоки).

Затем по пешеходному мосту, расположенному выше по течению и называемому Лакшманджула, мы вернулись в отель, где я узнал от Носова, что наша поездка называется «экспедиция по непосредственному восприятию гималайской действительности».

Что же касается фруктов, то у каждого из нас обнаружились свои предпочтения: Севу интересовали преимущественно бананы, Тоню — манго, а писатель Носов не мог пройти мимо лавки с арбузами. Катя и я оказались всеядными.

Ночью мы совершили-таки вылазку в Ришикеш: по пешеходному мосту через Гангу, именуемому Рамдасу-ла, перешли на противоположный берег. И там, в темноте, на одной из улочек вляпались в свежий бетон (через две недели, вернувшись от верховьев Ганги в Ришикеш, мы нашли эти следы, и кто-то из нас предположил, что пройдут годы и их могут принять за следы какого-нибудь бога или учителя, но для первого они были маловаты, а для второго неглубоки).

Затем по пешеходному мосту, расположенному выше по течению и называемому Лакшманджула, мы вернулись в отель, где я узнал от Носова, что наша поездка называется «экспедиция по непосредственному восприятию гималайской действительности».




Часть 2

К истокам Ганги








Peep-peep don’t sleep


На следующий день с утра выехали на джипе в Ганготри. Можно было поехать и на автобусе, но билетов на утренние автобусы в ближайшем турагентстве не было, а идти на автостанцию и пытаться сесть на первый попавшийся никто из моих товарищей не захотел.






В Ришикеше есть две автобусных станции. Та, с которой отправляются автобусы в Ганготри, называется Yatra Local Bus Station. Обычно автобусы уходят рано утром и билеты на них купить иногда удается перед отправлением. Но чтобы пройти из Ганготри далее, к истокам Ганги, нужно получить разрешение на вход в заповедник в городе Уттаркаши, на полпути до Ганготри, а автобус долго ждать не будет. Можно попробовать получить разрешение в самом Ганготри — и нашим знакомым из Венгрии это удалось, причем сделали они это не в форест-офисе, а в какой-то «левой» конторе. Впрочем, у этой пары была веская причина они хотели ребенка, но все попытки зачать оканчивались неудачей. И семья шла к Гомукху, рассчитывая, что поклонение Ганге поможет им в зачатии ребенка. «Ганга — женщина, и она их поймет», — сказала моя жена Тоня. Хочется верить, что это так.





Нам еще предстояло гулять по Ришикешу на обратном пути, а пока мы старались не тормозить. Асфальтовая дорога тянулась по отрогам Гималаев, то отходя на несколько километров, то приближаясь почти вплотную к Ганге. Нашего колесничего звали Кришна. Но никто из нас не претендовал на роль царя Арджуны: тетивы наших луков давно стали струнами, а стрелы — лучами намерений, да и врагов на нашем пути не наблюдалось.






Арджуна, индийский царь, герой «Бхагавад-гиты». В «Бхагавад-гите», которая является частью «Махабхараты» и переводится как «Божественная Песнь» и которую называют «Библией индуизма», рассказывается о битве между Пандавами и Кауравами на поле Куру. Арджуна, царь Пандавов, во время построения видит среди противников своих родственников и своего учителя. Он отказывается сражаться. И Кришна, возничий его боевой колесницы, обращается к нему с наставлением, убеждая начать сражение, объясняя, почему и зачем он должен это сделать. Причиной тому является не отмщение, не завоевание, а исполнение дхармы (своего предназначения, морального долга, пути благочестия, обязанностей перед богом и т. д.). И как можно говорить о грехе убийства, если все, включая самого Кришну, есть Атман-Брахман и он бессмертен. Умирает лишь тело. А неисполнение дхармы приведет к ужасным последствиям. Кришна являет Арджуне свой божественный облик, и тот, отбросив сомнения, начинает бой. А Кришна, снова став возничим, управляет царской колесницей.





Зато забавные надписи, характерные для трасс северной Индии, встречались с завидной периодичностью. Мне так и не удалось выяснить, чья это инициатива — местных мэрий или дорожной полиции. Но в течение всего путешествия я их исправно записывал в блокнот в авторской орфографии и пунктуации.

Хочется привести некоторые из них: «Don’t drive drunk» — эдакое правило трех «Д» на индийский манер. Однако, если учесть, что в Индии употребление алкоголя — довольно редкое явление, антиалкогольные надписи не очень актуальны. Из той же серии:

«After drinking whisky driving is risky», «Whisky is risky, rum is bomb», «Three enemies of road: liquor, speed and overload».

А вот более актуальна «Реерреер don't sleep» — действительно, перед каждым крутым поворотом, закрытым склоном, надо гудеть — ведь с противоположной стороны могут нестись два джигита, обгоняющие друг друга. Поэтому сзади большинства грузовиков написано «Blow horn!».

Против сна на дороге имеются следующие надписи:

«If you sleep your family will weep», «Asleep, a slip — a hospital trip».

Также большое количество обращений посвящено внимательности:

«Road signs they are signs of life», «Drive carefully reach safely», «Safety is the light — let it shine», «Night doubles traffic troubles», «Hurry and worry go together».

«You may not be superstitious but believe traffic signs».

Причем иногда от лица дороги:

«Be gentle on my curves», «I am curvaceous — be slow», «On my curve check your nerve».

И сдерживанию скорости:

«Better late than never», «Drive slow — live long», «Speed and safety never meet», «Speed is a knife that cuts life», «Be rather Mr. Late than late Mr.», «More you speed more you skid», «Slow drive — long life», «No race, no rally, Enjoy the beauty Of the valley», «Alert today — alive tomorrow», «Speed is a knife that cuts life», «Time and tide wait for no man», «Break the speed — that is the need», а также «Drive, don’t fly» — на дороге, размытой ручьями, где разогнаться просто невозможно, действительно летать опасно. Впрочем, есть и такое предупреждение:

«Sky is the limit.

We take you there».

Из надписей, которые мне показались забавными, следующая: «Hitch-Hike Point» — в абсолютно безлюдной горной пустыне. Автостопщиков на ней я не увидел. И, наконец, имеющие отношение не только к движению по дороге, но и к жизни:

«Heaven, hell or Mother Earth, the choice is yours», «When you are good to others, you are best to yourself», «Child is the father of nation», «Always expect the unexpected» и, наконец, «Smile, please».

В Утгаркаши (Uttarkashi), небольшом городе на берегу Ганги (на высоте около 1300 метров), название которого переводится как Верхний Каши, то есть Верхний Светлый Город, мы прибыли в пять вечера, как раз к закрытию форест-офиса. Кроме того, у меня и Тони не оказалось ксерокопий визы и паспорта. Удивительно, что мы заранее, задолго до поездки, предупредили всех участников экспедиции о том, что может понадобиться на бесчисленных военных и пограничных постах (наш дальнейший маршрут проходил вдоль границы с Китаем), и все, следуя нашему совету, сделали по десятку ксерокопий, а мы сами во время сборов об этом забыли. Поэтому, подобно большинству паломников, идущих к верховьям священной реки, решили остановиться в славном светлом верхнем городе.

Мы прошлись вдоль Мейн-Базар-роуд в поисках отеля, но ничего нормального по цене-качеству не нашли. Водитель отвез в гостиницу Nainkaran, напротив центральной площади, похожей на большое футбольное поле. На этой площади два бабы, бородатые, волосатые, один в оранжевом, другой с зонтиком, предложили гашиш, но едва мы заговорили с ними, тут же собралась толпа любопытных, которая нас и отпугнула.

В дальнейшем производные каннабиса почему-то предлагали мне и Носову, причиной тому мой соответствующий внешний вид и созерцательность во взгляде писателя, говорящая о том, что он входит в целевую группу потребителей опьяняющих веществ. Причем у одного бабы был не только гашиш, но и целый арсенал других психоактивных препаратов — от каких-то колес и грибочков до «браун шугара» (героин) включительно. Все это было хитроумно запрятано в складках его одежды.




О траве, прочей дури и братьях наших меньших


Все производные «дядюшки каннабиса» считаются в Индии наркотиками. А наркотики в Индии запрещены законом. Но купить их легко, по крайней мере один из десяти баба продаст гашиш (или чарас, о котором речь чуть дальше), да и не только его: с некоторых пор здесь можно найти весь спектр психостимуляторов и галлюциногенов. Правда, без гарантии качества. Также нельзя гарантировать и то, что этот баба не работает в паре с полицейским, который тут же схватит тебя за руку и вытрясет все имеющиеся деньги. А иначе полицейский участок, тюрьма и так далее… Мало того, сами индусы во время церемоний, посвященных Шиве, часто употребляют бханг — зелье из листьев и соцветий конопли.






Сам Шива, хотя и был великим аскетом, любил и выпить, и покурить. Однажды он променял на дурь украшения из приданого своей жены Парвати. А вот ее действительно упрекнуть не в чем — верная жена, красавица, заботливая мать.





Бханг часто упоминается не только в индийском, но и в арабском, и в персидском фольклоре. В Индии, когда говорят об очень бедной семье, используют поговорку «В доме даже плохого бханга нет». Мой первый консультант по Индии, Сурья, в своем «Руководстве для начинающего медитатора» также большое место уделяет бхангу (бангу). Бхангласси (кефир с добавлением бханга) раньше можно было полулегально купить во многих кафешках (дхабах по-индийски) некоторых городов. В этот раз никто не предлагал, а мы и не спрашивали. То ли закон стал жестче, то ли «цивильность» нашей компании отпугивала работников дхаб.

Может быть, с употреблением каннабиса связаны беззлобность и «пофигизм» многих простых индусов. Алкоголь (легально разрешенный в нашей стране наркотик) во многом «агрессивнее» травы. Даже те, кто живет беднее наших беднейших, улыбается гораздо чаще.

И к животным в Индии более доброе отношение. Коровы ходят по городу, чувствуя себя настоящими хозяевами, величаво и степенно, не обращая внимания ни на машины, ни на рикш, ни на людей. Однажды я, прельстившись каким-то сувениром, решил потратить на него последние карманные деньги и начал уже было торговаться с продавцом, но в этот момент проходящая мимо белая корова боднула меня в бок. Я сохранил деньги, и впоследствии они очень пригодились. Другой случай мы наблюдали в Варанаси, когда огромный черный бык решил полежать и заполнил собой всю улочку. Образовалась пробка — с одной стороны велорикша с дородной индийской матроной, с другой — пара мотоциклистов и толпа пешеходов. Быка сначала уговаривали, затем стали расталкивать. Пинать-то нельзя. Наконец один из застрявших потянул быка за хвост. Лишь тогда он решил встать и разобраться с обидчиком. А когда встал, пробка рассосалась сама собой: народ быстро разбежался по боковым улочкам. В индийской корриде всегда побеждает бык. Коровы — священные животные, но помимо них по улицам ходят свиньи и собаки. Все они существуют независимо от людей.

Происходит некий кругооборот: люди бросают фруктовые объедки на землю, их подъедают коровы, коровы оставляют за собой лепешки, которые съедаются в свою очередь свиньями, а экскременты свиней удобряют корни деревьев.

Правда, фрукты на деревьях можно встретить лишь в закрытых садах, огороженных заборами, по верху которых либо колючая проволока, либо битое стекло, — чтобы не добрались обезьяны. Эти твари довольно бесцеремонны, и, гуляя по какой-нибудь лесной дорожке, стоить следить за сумкой. Что касается полупрозрачных полиэтиленовых пакетов, то их надо прятать в непрозрачный рюкзак. Впрочем, там, где фруктов много, а обезьян мало, в Наггаре например, сады огорожены обычными заборами.

Один раз я оказался свидетелем довольно забавной сценки: я гулял неподалеку от Лакшманджулы вдоль берега Ганги по тенистой горной дороге (ветви растений образовывали над ней естественные своды), а впереди меня, метрах в тридцати, шла пара туристов: девушка и солидный мужчина, в руках у которого, как выяснилось впоследствии, был кулек с арахисом. Они были увлечены друг другом и не заметили четвероногих разбойников, пристроившихся на нависающей над дорогой ветке. И я, увы, увидел этих сородичей Ханумана слишком поздно. Пара оказалась под этой веткой, и один, самый крупный, «обезьян» спикировал вниз и вышиб из рук туриста пакет, затем, словно переспелые фрукты, посыпались на землю остальные члены шайки и быстро подъели все орешки.

Вот что писал о них в XV веке Афанасий Никитин: «А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам: а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат (людей забавлять)».

Я заметил, что особой бесцеремонностью отличаются макаки — эдакие красномордые гоблины. Они будут часто влезать в мое дальнейшее повествование.

Лангуры — у них серебристая шерсть и черные морды — как мне показалось, более сдержанны. А недавно я прочитал в Интернете, что в Нью-Дели для защиты туристов от нападений диких макак власти индийской столицы сформировали боевой отряд обезьян-лангуров. Во-первых, макаки боятся лангуров, во-вторых, лангуры легко приручаются, а, в-третьих, в отличие от собаки, лангур достанет краснорожего разбойника не только на земле, но и на дереве.

Согласно сообщению ИТАР-ТАСС, «охраняют безопасность туристов тридцать восемь лангуров. Каждый из „охранников“ ходит на поводке с хозяином, который при необходимости отпускает его и отдает команду, которую лангур беспрекословно исполняет».

И, конечно же, особого упоминания заслуживают тигры. Во время моего одиночного и практически безденежного путешествия по Пшалаям меня часто пугали тиграми. И один раз это спасло мне жизнь. Некоторое время я жил на окраине поселка Маклеодганж, в котором находится резиденция далай-ламы. Это удивительно красивое место, в хвойном лесу, в горах, где совсем по-другому течет время и можно жить, пребывая в вечности. Но тогда я исходил из принципа, которого некогда придерживались суфийские дервиши — не останавливаться в одном месте более чем на три дня. Правда, иногда мой день растягивался до календарного месяца. Но в данном случае я гостил в Маклеодганже всего два дня и уже полностью созрел для того, чтобы отправиться на автобусную станцию, которая находилась в трех километрах от моего жилья, и ранним утром продолжить свой путь. Моросил дождь, а начинать путешествие в дождь — хорошая примета. Я вышел посреди ночи, по дороге, тянущейся серпантином через лес. Но один из местных жителей остановил меня, предупредив, что в это время можно нарваться на тигра. И посоветовал более короткую и прямую дорогу мимо монастыря. Я не поверил, что в столь высокогорном и людном месте может обитать этот хищник, но все же последовал его совету.

И вдруг где-то в середине пути я услышал со стороны оставленной мной дороги рев, треск и грохот. Судя по мощности звука, так мог рычать лишь великий тигр. Потом выяснилось, что это был довольно крупный оползень, снесший десяток метров дороги. И наши с ним маршруты могли пересечься.

Второй раз меня пугали тигром неподалеку от Ришикеша. Я снова не поверил — рядом находилось человеческое жилье, и только безумный тигр мог на меня напасть. Но, укладываясь на ночь в пещерке в камнях на берегу реки, решил принять меры предосторожности: собрал палки и развел костер возле входа в логово. Заодно приготовил чай и поужинал. Затем подбросил дров и отправился спать. Вскоре в пещеру пополз не тигр, а дым. В итоге я плюнул на предостережения и расстелил пенку под деревом, подальше от костра.

На рассвете меня разбудил странный шорох. Я открыл глаза в тот момент, когда с неба летел мой котелок. Он со звоном ударился о землю. Я посмотрел вверх и увидел на ветке дерева и на камнях целый консилиум обезьян, внимательно наблюдающих за мной. Возможно, они специально подняли котелок и сбросили его с дерева, чтобы я мог проснуться и пообщаться с ними.

Я вскочил, замахал руками, затопал ногами. Поначалу обезьяны испугались, но затем, приняв меня за безумца, потеряли всяческий интерес. Тогда я подобрал котелок, нашел кружку. Алюминиевая ложка, судя по всему, осталась у обезьян.

Вскоре на берег пришли живущие неподалеку йога из Швейцарии. Они залезли на плоские камни, превратившись в живые статуи, обращенные к восходу. Время стояло, мимо проплывали туристы на красных рафтах, солнце медленно поднималось над горами, разгоняя туман. А я записал в своем дневнике:
		Меня приглашают в Оман и Европу,



		меня приглашают разные люди,



		но я сижу на берегу реки,



		и шелест воды — вот весь мой ответ.







		Рыба меня приглашает поплавать,



		обезьяна зовет к Хануману меня на обед,



		а ворон (мы с ним давно знакомы)



		летит над рекой, и тень его больше меня.







		Деревья и камни в путь приглашают,



		машут руками люди на лодках,



		но я сижу на берегу реки,



		и шелест воды — вот весь мой ответ.










Баба бабе рознь


В Ришикеше я неоднократно общался не только с европейскими йогами (моя собственная физическая практика, увы, сводится к 14-й притче упомянутого выше Ра Хари: «Йога — это когда тебе приятно в какой-то позе. Главная поза — лежа»), но и с нищими баба. Как правило, они говорили на английском лучше меня. Надо сказать, что техника «аска» у них на очень высоком уровне. «Как у вас там Путин, Медведев (в 90-х — Горбачев, Ельцин)? Как люди живут? Что сколько стоит?» — вопрос следует за вопросом с интонацией искренней заинтересованности. И когда разговорившийся европеец уже почти готов к разводке, нищий начинает рассказывать о себе. Например: «Я занимался медитацией и постился семь дней (следует демонстрация впалого, действительно очень впалого живота), теперь мне надо поесть. Я ем только хорошие фрукты и молоко. Ты не мог бы меня накормить или дать денег?» Такие «телеги» весьма типичны как для истинного, так и для ложного бабы. О том, как выявить ложного садху, в случае, если вы имеете дело с йогинами, занимающимися тантрой, можно прочитать в книге Роберта Свободы «Агхора. По левую руку бога». Его учитель агхори Вималананда говорит, что ложного садху можно изобличить, предложив ему покурить трубочку, чиллум, с чарасом или травой (алкоголь среди большинства садху не приветствуется).

Пусть он сам раскурит чиллум. Ведь первая затяжка не может быть неглубокой. А дальше в процессе общения истина выплывет сама собой.




Как-то после недолгого разговора с одним веселым бабой я предложил ему пять рупий. И тот демонстративно отказался:

— Этого мало, дай десять.

— Десять — это мой обед, — ответил я. — Ты думаешь, у меня много денег? Я такой же нищий, как и ты.

Я не врал: за несколько месяцев пребывания в Индии у меня на самом деле кончились почти все деньги. И он, как истинный садху, почувствовал это.

— Ладно, пойдем тогда покурим, — сказал баба.

Мы уселись на берегу самой прекрасной на этой земле реки и хорошо покурили зелья из волшебной травы.

Поговорили и покурили еще.

А когда мимо нас пошли две весьма милые барышни с рюкзачками, мой баба прицепился к ним.

— Девочки, посмотрите — вот мой ученик. — Он указал на меня, красного то ли от неловкости, то ли от смеха — трава уже успела подействовать. — Он не ел семь дней, — продолжал баба, — занимаясь медитацией. И теперь ему необходимо правильное питание, хорошие продукты.

Девочками, я потом познакомился с ними, оказались шведки, работающие на телевидении и приехавшие в Индию в отпуск. Они выдали моему «учителю» около ста рупий.

— А теперь пошли поедим, — сказал баба, — и мы отправились в дхабу.

Еще один случай произошел там же. Седой старичок в очках начал привычный для меня уже разговор обо всем. Говорили мы долго, и я уже начал загадывать, когда же он поведает мне о своем посте или о страшном недуге и попросит денег. И наконец он спросил:

— Ты не обедал?

— Еще нет, — ответил я. Этот старик мне понравился, и я подумал, что если он попросит, то непременно пойду с ним и угощу его обедом.

Но следующий его вопрос меня удивил:

— У тебя есть посуда?

Я показал ему котелок.

— Здесь в ашраме, где я живу, сейчас обед, пойдем поешь. Со мной пропустят. Это бесплатно, только свою посуду надо принести.






Ашрам («прибежище») — место, в котором вокруг гуру живут его адепты. Но во многих ашрамах могут остановиться и простые путешественники. На территории ашрама нельзя шуметь, «тусоваться», употреблять алкоголь и наркотики. Для меня такие ограничения — преимущество, а не недостаток. К тому же ночлег в ашраме может ничего не стоить, а может обойтись в 1–2 доллара. За такую сумму я в свое время ночевал в ашраме Ved Niketan в Рамджуле. В каждом ашраме свои правила, но для всех входящих главное — «не идти со своим уставом в чужой монастырь».





Так что баба бабе рознь. А о том, как писатель Носов обрел статус фотобабы, речь пойдет дальше.




Бинди как частный случай тилаки


Мы оставили вещи в отеле и спустились к Ганге. На протяжении пути вниз она несколько раз меняла свой цвет. Воды Ганги в июне мутные, беловато-зеленоватые, но там, где она разливается озерами, — просто зеленые. В августе в Ришикеше мы застали Гангу коричневой от смытой дождями почвы, а ближе к зиме я окунался в почти прозрачные зеленоватые воды божественной реки.

Вдоль берега неспешно гуляли свиньи. Серого цвета шкуры, серые камни гхаты, седая от пены вода стремительно несущейся Ганги и глубокое темно-синее небо над головой. Писатель-натуралист Носов достал фотоаппарат. Свиньи почувствовали к себе интерес, начали позировать, поворачиваясь к нему то мордами, то боком. Мы немного прошли вдоль берега и на одном из спусков столкнулись с индийцем в очках и европейской одежде.

Наступало время ужина, и мы спросили про ресторан. Индиец ответил (он довольно сносно говорил по-английски), что рядом с храмом есть несколько ресторанов и он готов сопроводить нас туда. Индиец повел нас извилистыми улочками, рассказывая по дороге, что дочка у него учится в Англии и он бы уехал, но ему нравится жить здесь, в этом чудесном светлом городе. Я же, грешным делом, думал не о городе, и не о великой реке, и даже не о предстоящем ужине. Я думал о том, какой бакшиш потребует за услуги гада этот наш провожатый. Или он проводит свою мини-экскурсию от чистого сердца?

К моей радости, наш провожатый действовал из благородных побуждений и как-то незаметно испарился возле дверей храма. В некоторые индуистские храмы иностранцам входить запрещено, но этот был открыт для всех. Мы прошли внутрь, оставили храмовым работникам небольшую денежку, за что каждому из нас брахман своей щедрой рукой поставил на лоб красное пятно — тилаку.

Когда я в первый раз отправлялся в Индию, знакомый художник Игорь Панин попросил меня выяснить, зачем у индийских женщин на лбу красная точка. «Когда ее видишь на лице индийской красавицы, — сказал Игорь, — хочется поцеловать барышню именно в эту точку». Вопрос был задан перед самым моим отъездом, и к тому же в те времена, когда за справочным материалом приходилось ходить в библиотеку. Поэтому я решил спросить напрямую у обладательницы точки на лбу. И первый ответ, который я получил, был таков: «Точка называется бинди и означает, что я замужем!» Так что Панину вряд ли удалось бы поцеловать индуску в бинди — любое прикосновение даже к незамужней женщине уже неприлично. Это было написано в великой книге Носова об индийском этикете.

Однако, когда через пару дней после разговора с индийской замужней женщиной я оказался в индуистском храме и брахман поставил мне точку на лоб, я усомнился в таком простом объяснении. И вскоре выяснил, что бинди (это слово переводится с санскрита как «точка») — лишь частный случай тилаки, сакрального знака, который индуисты наносят на лоб и другие части тела. Традиционно бинди имел форму точки, по его цвету и размеру можно было судить о кастовой принадлежности обладательницы, о месте ее жительства, о количестве детей и так далее. Точка ставилась в области шестой чакры, именуемой Аджна-чакрой, той, что еще называют третьим глазом. Она расположена в мозгу, в месте пересечения оптических нервов.






Эта чакра, по мнению одного моего знакомого йога, очень важна для практикующего. Все знают детскую игру в гляделки, но не все знают, что именно умение работать с шестой чакрой приносит победу, причем не только в этой игре, но и в других, гораздо более серьезных битвах. И точка в районе третьего глаза может означать открытую мишень. То есть носительница бинди как бы говорит, что отказывается от возможной борьбы.

В тантризме работе с чакрами (их у человека шесть: муладхара, свадшихтана, манипура, анахатха, вишуддха и аджна) придается огромное значение. Ведь они, являясь невидимыми энергетическими центрами, отвечают за высвобождение энергии Кундалини, дремлющей в нижней чакре (муладхаре).





Ответ на вопрос, что символизирует бинди, я найти не смог. Но согласно Ригведе богиня утра Уша, супруга бога солнца Сурьи, наносила на лоб красную точку, символизирующую восходящее солнце. Часто к основной бинди присовокупляется еще одна, меньшего размера, расположенная чуть ниже. В настоящее время бинди в большинстве случаев используется как украшение и носят ее не только индийские женщины и не только последовательницы индуизма. И, конечно же, не только замужние. А символом замужества, например, является прокрашенный синдуром пробор. Или браслеты на руках.

Тилака на лбу мужчины носит сугубо сакральный характер. Мой знакомый брахман Лалу, живущий в горах, в пещере, которую называл комнатой (room), каждое утро ставил всем окружающим тилаку из пепла, называя ее Шивой. По тилаке на лбу верующего человека можно определить, какое из направлений индуизма он исповедует. Шиваиты носят на лбу тилаку из трех горизонтальных линий, сделанную пеплом и называемую трипундра.

Последователи Вишну для приготовления тилаки используют глину священных рек и сандаловую пасту и наносят ее в форме буквы U, символического изображения стоп Вишну, причем тилака каждого из направлений вишнуизма имеет свои особенности.

Так, например, адепты шри-вайшнавизма, что поклоняются Вишне через его жену Лакшми, дополняют этот знак красной линией посередине — символом Лакшми, и линией на переносице — знаком гуру.

С тилаками на лбу, следуя указаниям еще одного индуса, на этот раз типичного бабы, мы наконец нашли весьма приличную дхабу, где весьма прилично поужинали. Обычно путешествия, особенно горные — прекрасный способ сбросить вес: так со мной было в Индии, когда я путешествовал в одиночку или с таким же, как я, travellers. Но когда я стал гидом, то в первые дни начал активно толстеть. Ибо часть моих попутчиков, хотя и заказывала блюда without spices, есть их не могла. Даже неострая еда была для них слишком острой. В итоге я ел половину порции жены, а иногда и половину порции писателя Носова. Правда, вскоре Носов вошел во вкус острой пищи.

На выходе из дхабы купил-таки, на этот раз без свидетелей и практически без торговли, солидный кусок веселого зелья всего за 200 рупий. А Носов конечно же купил арбуз. Прямо напротив гостиницы находился придорожный базар, где торговали привычными для русского глаза фруктами и овощами — луком, огурцами, помидорами, яблоками, баклажанами, картофелем, возможно выращенными в ближайшем пригороде. Все-таки уже высота 1500 метров и, в отличие от субтропического Ришикеша, климат вполне соответствует среднерусскому. На базаре также были явно привезенные из более теплых мест манго и арбузы. Торговец завороженно смотрел, как наш специалист по арбузам ласкает пальцами гладкую полосатую поверхность, рассматривает «попку» — оконечность плода, прислоняет его к уху и сжимает, чтобы услышать характерный спелый треск. А когда Сергей стал активно торговаться (великая книга по этикету говорила о том, что если ты не торгуешься, то обижаешь продавца), тот сдался окончательно и отдал арбуз по баснословно низкой цене.

Ночью, вооружившись фонариками, мы пошли на крышу отеля, под звездное небо. Там мы оказались не одни — целая группа не очень богатых даже по индийским меркам паломников готовила себе ужин. Как потом выяснилось, большая часть этих людей ночевала на первом этаже отеля, в комнате, сплошь заставленной кроватями. Некоторые же оставались наверху до утра.

Нам, пришедшим на крышу позже, было оказано максимально возможное гостеприимство — соседи откуда-то извлекли два одеяла, которые постелили на бетонный пол. Мы же, разрезав арбуз, предложили им несколько кусков.

Тогда они предложили присоединиться к их трапезе.

Мы отказались, сославшись на то, что сыты.

Тогда они подарили нам несколько плодов лайма.

Причем вся эта медленная беседа происходила на языке жестов: никто из соседей не знал английского языка, а никто из нас не знал хинди. Это чем-то напоминало популярную в игру «крокодил», когда средствами пантомимы человек должен представить загаданный предмет или понятие.

Впрочем, один раз я столкнулся с полным непониманием. Это случилось в середине 90-х, в лесу возле поселка на берегу Индийского океана. Я нашел в тени сосны удобный камень, сел на него и стал приводить в порядок записи в дневнике. Вдруг ко мне подошел индус и принялся наблюдать за тем, что я делаю. Стоял он так минут тридцать. Сначала меня это немного раздражало, потом я стал думать, уж не плод ли он моего воображения, и отцепил от него свое сознание. В итоге получился следующий текст:
		Я сижу на плоском камне



		у тропинки, ведущей к морю,



		и человек какой-то



		в одной лишь повязке на бедрах



		стоит и на меня смотрит.



		А я записываю в блокноте



		самые разные вещи



		о том, что стоит и смотрит,



		как я на диковинную бабочку



		с ярко-синими полосками на крыльях,



		что на моём рюкзаке сидела



		за минуту до этого человека,



		но пришел он, и улетела…







		Остались лишь мысли типа:



		«Положил рюкзак на колючки,



		теперь, наверное, в дырках»,



		или: «Когда же свалит



		этот мэн, темнокожий и тихий?»



		А он переступает с ноги на ногу,



		ждёт, что я выкину какой-нибудь фортель,



		встану, например, и спляшу буги-вуги,



		сминая кактусы босыми пятками,



		или большой вороной



		сяду на его плечи:



		ведь он — словно дерево,



		раскатываемое ветром,



		стоит и не догадывается,



		что я пишу о нем.







		«В этих краях, похоже,



		я единственный иностранец, —



		так я пишу в блокноте, —



		и в отлив на бескрайнем пляже



		рыбаки расставляют сети,



		чтобы при лунном свете



		заполнить серебряной рыбой».



		Написал, но он не уходит.



		— Я работаю, ты понимаешь?



		говорю, и он повторяет:



		— Я работаю, ты понимаешь.



		— Бай! — говорю я ему.



		И он повторяет: — Бай.







		И я внезапно врубаюсь,



		что он — моя тень дневная,



		я её потерял однажды



		на жёлтой песчаной тропинке,



		и к ноги, когда зайдет солнце,



		и сети наполнятся рыбой,



		её уже точно не будет.










Шива и компания


В девять утра Кришна уже ждал нас в джипе: он ночевал внизу, вместе с паломниками, и мы отправились в форест-офис. Последний, как и положено, находился в лесу: некий неприглядный сарайчик, где сидели два чиновника. Для того чтобы получить разрешение на проход к леднику, пришлось заполнить довольно большое количество бумаг. Компьютеризация сюда еще не добралась. Наши легкоанглоязычные спутницы (для Тони английский почти родной, а Катя долго жила в Штатах) делали это гораздо быстрее, чем мы, поэтому Сева, Носов и я тоже заполняли, но не бумаги, а пространство и без того маленького помещения.

Тем временем в офис начали подходить другие посетители. Я разговорился с одним индийцем, на лице которого просто было написано высшее образование. Он привел с собой пару из Европы и, судя по разговорам, происходящим между ними, работал гидом. Я попросил его прокомментировать карту, висящую на стене, и рассказать о Ганготри. Безусловно, ледник Гомукх — основное место паломничества и основная достопримечательность этих мест. Но есть несколько красивейших озер, расположенных неподалеку от поселка Харсил, есть также высокогорное озеро Кедратал, к которому можно добраться из Ганготри по одному из притоков Бхагиратхи, путь туда занимает два дня, но подъем не требует специального снаряжения. Можно продолжить путь и выше ледника — на плато Тапован, где летом живут особо продвинутые йоги. Но разрешение на проход к леднику стоило 600 рупий (для индийцев оно стоит намного дешевле) с человека и выдавалось на два дня. Мы решили ограничиться посещением Гомукха и возможным трекингом на Кедратал, куда разрешения не требуется.

Денежный сбор здесь вполне оправдан — экологическая культура в стране пока на очень низком уровне, мусор чаще всего летит под ноги и остается на склонах Хималая. Убирать его приходится сотрудникам заповедника. Но беда не только в мусоре, оставляемом отдельными туристами и паломниками, мусор всего человечества, выбрасываемый в небо, — причина глобального потепления, а оно, в свою очередь, ведет к тому, что ледники с каждым годом уменьшаются в размерах. На последней Кумбха-Мела (как я уже отмечал, это не только праздник, где радуются люди, боги и даже демоны, но и «собор» великих учителей Индии, на котором обсуждаются очень серьезные вопросы) говорили и о таянии священного ледника Гомукх, и о постоянно ухудшающейся экологической обстановке вокруг Ганги. Что поделаешь, Кали-юга. Дальше будет хуже.






«Юга (букв, ярмо, упряжка) — космическая эпоха в индуистской мифологии. Выделяются четыре юги (Чатур-юги): Сатья- (или Крита-), Трета-, Двапара-и Кали-юга. Термины взяты из игры в кости, где они обозначают очки, соответственно 4,3,2,1… Порядок очередности юг отражает постепенную деградацию нравственного закона, истины». (Дит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 157.)

Согласно изложению философии дхармы, которое дает Хануман в Махабхарате, в Крита-югу все было совершенно. Люди следовали дхарме, и духовный путь был доступен для всех. Не было нужды ни в богах, ни в обрядах. Чувства были сильные, а помыслы — чистые. И вселенская душа Нараяны (одна из форм Вишну) была белой.

В Трета-югу стало хуже. Люди стали предаваться страстям. И чтобы следовать дхарме, им пришлось совершать обряды. Для этого были написаны веды. Духовный путь стал путем аскезы. И мировая душа окрасилась в красный цвет.

В Двапара-югу стало еще хуже. Люди перестали понимать в целом значение вед. Каждый понимал только одну из четырех частей: кто-то космогонию Ригведы, кто-то жреческие ритуалы Яджурведы, а кто-то вообще перестал следовать дхарме. Возникли болезни и бедствия. А цвет Нараяны стал тускло-желтым.

А сейчас, в Кали-югу, все совсем плохо. Вселенская душа Нараяны приняла облик черного Кришны. Мир погружается во мрак неведения. Катастрофы и болезни лишь преддверие всеобщего хаоса (пралайя) и конца света, где остановится время. Но затем все начнется заново. Кали-юга длится 432 000 лет. Началась она за 3102 года до P. X. в момент смерти Кришны.





Согласно прогнозам ученых Ганга через два десятилетия пересохнет на две трети: результаты космической съемки свидетельствуют, что притоки, берущие начало в Гималаях, становятся уже с каждым годом, И Бхагиратхи в том числе. Более десяти лет тому назад на Бхагиратхи был построен гидроэнергетический комплекс «Тери», чья проектная мощность должна была составить 2400 МВт. Однако он выдает не более 1200.

А индийское правительство между тем планирует еще четыре крупных ГЭС на Ганге. Это в еще большей степени может удушить великую реку и, в свою очередь, оставить без воды около 400 млн граждан, обитающих на ее берегах.

Стоило нам немного отъехать от Уттаркаши, как за одним из поворотов мы наткнулись на разноцветную, сверкающую на солнце компанию богов. Возможно, они спустились с вершины Меру или Кайласа, чтобы приветствовать паломников, идущих на Гомукх. Огромные, в несколько раз выше человеческого роста, боги группами и поодиночке тусовались возле самой дороги, и не остановиться рядом с ними было просто верхом неприличия. В один ряд стояли жена Шивы красавица Парвати и его сыновья Сканда и Ганеша.






Первую жену Шивы звали Сати, она была дочерью Дакши, сына Брахмы. Он изначально был против свадьбы, ибо считал, что хулиган, наркоман и алкоголик его дочери не пара, и даже не пригласил божественного аскета на «сваямвару», церемонию, где невеста сама выбирает жениха. Но она выбрала-таки Шиву. И была у них любовь, однако Дакша снова оскорбил Шиву. Сати, желая постоять за мужа, вошла в жертвенный огонь и сожгла себя. Горю Шивы не было предела. Боги с трудом остановили его яростный безумный танец, который мог погубить весь мир. Сати перевоплотилась в дочь Хималаля Уму, или Парвати, что означает «рожденная горой». Парвати великими аскезами снова завоевала любовь Шивы. Сыновья Шивы и Парвати бог войны Сканда и бог мудрости Ганеша. В целом (а история взаимоотношений божественных супругов и их детей переходит из сказания в сказание) вполне обычная семья, с проблемами, которые решаются полюбовно, и радостями совместной жизни. Индусы часто изображают их вместе, и такое изображение называется Шива Паривар. В Ганготри я видел на стене одной из дхаб плакат, изображающий семью Шивы, с английским названием «Shiva and company».





Чуть в стороне, возле самой дороги другая ипостась жены Шивы — Кали, что означает «Черная», в ожерелье из черепов, с клыками, высунутым языком и налитыми кровью глазами. Она сжимала в руках (у нее их четыре) меч, голову демона и две чаши, а ногой попирала мертвеца.






Кали и Дурга — наиболее известные имена богинь, олицетворяющих ужасные аспекты женского начала, персонифицированные в супруге Шивы. Дурга — воительница, убившая немало асуров. Кали — еще более ужасна, это богиня смерти, эпидемий, природных катаклизмов. Ее черная кожа олицетворяет мрачную бездну хаоса, которая выше времени, пространства и причинности.

Дурга вроде бы была создана из гнева богов и вооружена ими. Однако, когда два асура, Шумбха и Ни-шумбха, одолели богов и те стали звать ее на защиту, вместо десятирукой смертоносной богини пришла нежная Парвати. И из ее тела вдруг вышла Дурга-Кали.

А под ногами у Кали, оказывается, вовсе не простой мертвец, а бездеятельный трансцедентальный Шива, который лег под ее ноги, чтобы Кали прекратила свой безумный смертоносный танец.





Еще два века тому назад адепты Кали, шактисты, открыто приносили ей в жертву мужчин и самцов животных. Потом человеческие жертвы были запрещены. Причем культ Кали был достаточно распространен на юге Индии, в ее честь, например, назван один из крупнейших городов — Калькутта.

Сам Шива, как и подобает отшельнику, стоял чуть ниже, возле берега Ганги. А с плаката на противоположной стороне шоссе улыбался чернобородый Пилот Баба, приглашая в свой ашрам.




Книги и боги


В прошлом веке представления среднестатистического жителя России об Индии можно было свести к двум популярным песням Владимира Высоцкого.

Одна про йогов — «Чем славится индийская культура…», а другая — «Песенка о переселении душ», в которой иронично и весело описываются возможные реинкарнации, в зависимости от того, насколько человеку в этой жизни удалось изменить свою карму.

Обе эти песни я еще в детстве знал наизусть, и вовсе не потому, что меня привлекала индийская культура, а потому, что мне просто очень нравилось то, что делал Владимир Высоцкий.

Вторым «источником» информации об Индии стали рассказы Киплинга. Повесть «Ким» я прочел уже после школы, и недавно перечитал снова. Ведь наш маршрут местами совпадал с маршрутом главных героев повести. И если бы меня спросили: какое художественное произведение наилучшим образом может рассказать европейцу о культуре Индии — мой ответ был бы однозначным: «Ким» Киплинга. Ничего не изменилось — те же храмы и ашрамы, странствующие садху и торговцы на бесчисленных дорогах. Только нет «большой игры», противостояния между Российской и Британской империями в борьбе за Тибет и Гкмалаи. Но есть противостояние Индии и Пакистана, движение за независимость Тибета и многое другое, о чем мне предстоит еще рассказать.

Когда-то у нас в университете был такой предмет, входивший в разряд обязательных, — «Атеизм и история религии». К счастью, наши университетские преподаватели уделяли больше внимания второй части этого предмета. И тогда началось мое знакомство с многообразным и удивительным миром богов Индии. Оно до сих пор очень поверхностно: чтобы хоть немного знать об индуизме, нужно жить в этом мире с детства, и не одну жизнь.

Но совсем краткая историко-мифологическая заметка на уровне старой школьной программы и в этой книге была бы к месту.

Итак, согласно историческим исследованиям, во И тысячелетии до н. э. Индию заселили арийские племена. Их мифология отражена в Ригведе.






Ригведа — одно из древнейших собраний гимнов, входит в состав сборника священных в брахманизме текстов — веданты. Веданта включает тексты вед, брахманов (VIII–VI вв. до н. э.) и более поздних араньяков и упанишад. Для индуизма священными текстами являются также эпические поэмы «Рамаяна» и «Махабха-рата» и мифологические сборники — пураны.





В ранних гимнах Ригведы воспеваются бог неба Дьяус, чье имя имеет общее происхождение с Зевсом и Юпитером, а также Притхиви, богиня земли, мать. В более поздних гимнах появляется Варуна, суровый держатель закона, карающий людей за грехи, по мнению некоторых исследователей близкий к ветхозаветному Богу-Отцу иудеев. В еще более поздних гимнах на первый план выступает Индра, бог-громовержец, сходный с нашими Перуном и Тором, победитель мирового змея Вритры, а также Сурья, бог Солнца, Ушас — богиня зари (ее имена на европейский лад: Утро, Эос, Аврора), Агни — бог огня и многие другие.

Но затем появляется Брахма, единый бог, причина и создатель всего, олицетворяющий мировой закон. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» — эти библейские стихи не противоречат концепции брахманизма, которая стала главенствующей начиная с VIII века до н. э. «Появление Брахмы — бога закона, — пишет Семира, — связано с развитием брахманизма: ритуальной стороны религии, как метода возобладать над невидимыми силами и наладить с ними взаимодействие. Ритуалы заставили богов уступить человеку, они стали выше богов: так над ними возвысился Брахма, олицетворивший сами обряды и воплощенное в них знание, и оформилась каста брахманов». (Цит. по: http://www.astгolingua.spb.ruДRAVEL/ inditext.html. Всем, кому интересна не только бытовая, но и духовная жизнь Индии, настоятельно рекомендую этот сайт и книги Семиры — увы, пока не изданные на бумаге. Трудно найти человека, который рассказывал бы столь легко и образно о совсем не простых вещах.)

Как я уже упоминал, Атман всего мира — это Брахман, и, соединяя свой частный Атман с универсальным Атманом-Брахманом, человек обретает свое истинное «Я», свою божественную сущность. Жрец становится богом. И логика всего этого хорошо отражена в древней поговорке «Боги подчиняются мантрам, мантрами владеют брахманы, значит, брахманы наши боги».

Мантра (от слова «ман» — думать) — «особое мистическое словосочетание, слово или слог, элемент индуистской духовной практики. Подчас мантра не имеет лексического смысла. Считается, что постоянное произнесение мантр помогает достижению высоких духовных состояний, обретению магических сил или избавлению от зла». (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 96.) В раннем брахманизме многие мантры были отрывками из вед.

Главная же мантра брахманизма, а затем и индуизма, собравшая в себе концентрат всех вед, — Аум, или Ом — «сакральный первозвук-первослог, один из важнейших символов. В эпоху вед этот слог произносили во время ритуалов как особое возглашение, лишенное конкретного лексического смысла. Большое значение ему придают упанишады. Он мыслится как средоточие словесно-мысленной энергии, источник мира, и в то же время это выражение Брахмана в форме тончайших звуковых вибраций. Только опытные йогины способны слышать этот звук в полной чистоте. Ом (Аум) содержит три или четыре элемента-буквы, каждая из букв ассоциируется с каким либо этапом существования мира и с божеством (буква „а“ — это Брахма, функция творения мира, „у“ — Вишну, сохранение, „м“ — Шива, разрушение). Четвертый элемент — непроявленный Брахман, создающий единство этих букв. Ом содержит множество символических ассоциаций, которые могут соотноситься с уровнями вселенной, состоянием сознания и т. д. Медитация на Ом, а также частое проговаривание этого звука — частый элемент йогических и тантрических практик…» (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 107.)

Эта мантра вышла далеко за пределы Индии. Ее знают и поют по всему миру. Ее изображение можно увидеть и на многочисленных амулетах, и на стенах домов, и на футболках туристов.

В I тысячелетии до н. э. 8 брахманизме набирают силу два главных бога, которые жили в Индии еще задолго до прихода ариев, но потерялись в толпе арийских богов, — Шива и Вишну. И вместе с ними брахманизм плавно перетекает в индуизм. Брахманизму надо было меняться, и он изменился. Однако и современный индуизм с его бесчисленным количеством богов трудно назвать язычеством. Существует, по сути, монотеистическая концепция Тримурти, которой придерживаются и шиваиты, и вишнуиты, концепция верховного божества, единого в трех лицах: Брахма — создатель вселенной, Вишну — хранитель, Шива — разрушитель.

Я снова позволю себе процитировать Семиру: «В образе Брахмы культура оградила людей от произвола стихийных сил: древнейших „языческих“ богов индуизма. Но сама внутренняя энергия, дающая возможность человеку быть независимым от качественности мира, оставалась древней, природной, магической. Ею продолжал владеть самый могучий из богов — Рудра, яростный бог весенних гроз, сексуальных игрищ диких зверей и плодородия. И хоть был он демоном-асуром, но силой доказал свое право участвовать в жертвоприношении светлых богов, разметав их жертву и угрожая уничтожить все на свете, если они вздумают обходиться без него. Поскольку его энергия становилась отчасти управляемой и в лоне цивилизации приносила пользу человеку, он получил эпитет Шива — „благой, приносящий счастье“».

Получает активное развитие йога, совокупность методов, позволяющих не только жрецу из высшей касты, а каждому человеку за счет специальных тренировок достичь слияния собственного Я (Атман) со вселенским Брахманом. Научить этому могут продвинутые учителя муни, подобно Шиве годами практикующие аскезу. И тогда нет нужды ни в жрецах, ни в жертвоприношениях.

Мало того, появляется прямой путь, позволяющий человеку в этой жизни, а не через множество инкарнаций получить просветление, — путь садху. Среди методов йоги, используемых ими, медитация, аскеза, магические ритуалы. Сейчас в Индии насчитывается около 5 млн садху.

А в V веке до н. э. возникают и распространяются по Индии буддизм и джайнизм, не признающие авторитет вед.

Но вернемся к богам и мифам. Из всей этой компании мне, по определенным причинам, наиболее интересен Ганеша. Однажды Тоня, а моя жена не только первоклассный переводчик, но и издатель, привезла с детской книжной ярмарки красивую французскую книжку, рассказывающую об истории рождения этого слоноголового бога. И тогда я предложил не переводить французский текст, а изложить свою версию известного мифа. И получился совсем не детский стишок (надеюсь, что индусы не обидятся на мое вольное обращение с образами и диалогами героев). Итак, поэма.




О славном индийском боге Ганеше


1

		У Шивы, индийского бога,



		три глаза и рук много,



		синим вся шея окрашена —



		Шива, конечно же, страшный.








Шива в разных ипостасях может быть наводящим ужас, а может быть и прекрасным (достаточно взглянуть на скульптуру Шивы в Ришикеше, напротив ашрама Пармат Никетан).
		Зато Парвати, его жена,



		прекрасна, словно весна:



		глаза — озёра, губы — цветы,



		можно ослепнуть от красоты.







		Так бывает и в нашей природе:



		чудо-жена при муже уроде.








Здесь слово «урод» надо понимать как «дикий мужчина» из песни группы «Ленинград», то есть настоящий красивый мужчина с его мужскими, недоступными прекрасному полу интересами.

2

		Шива часто ходил на войну,



		и жену оставлял одну.



		А Парвати в доме пустом



		скучала, мечтая о том,







		чтобы родить ребенка,



		мальчишку или девчонку,



		чтобы был, как она, красивый,



		и могучий, как сам Шива.







		И вот однажды взяла



		да мальчика родила.








Боги, а особенно Шива и Парвати, владеют искусством телесной любви в неизмеримо большей степени, чем мы, смертные, а вот зачатие и роды — для индийских богинь явление редкое. Чаще всего их дети появляются чудесным образом. Так, по одной версии, Парвати вылепила Ганешу из грязи и благовонных масел, которые соскребла со своего тела, по другой — Шива скрутил из ее одеяний куль, и когда она прислонила его к груди, ворох тряпок стал ребенком. В «Вараха-пуране» излагается другая версия рождения Ганеши: он вырос из сияния величия Шивы, а Парвати, которой это не понравилось, прокляла Ганешу, и он потерял голову. Есть еще несколько версий рождения слоноголового бога.

3

		В индийском раю, на горе Кайлас,



		дети растут быстрей нас,



		так Ганеша, ребенок Парвати,



		однажды стал выше матери.







		И сказал он: «Теперь я могу



		дать отпор любому врагу,



		меч сжимая крепкой рукой,



		буду я стереть твой покой!







		Живи, моя мама, спокойненько,



		замочу я любого разбойника!»







4

		Но приходит с войны отец



		и видит: какой-то малец



		стоит у ворот рая



		и никого не пускает.







		«Что стоишь на моем пути,



		 поскорей меня пропусти,



		боятся меня даже боги.



		Прочь уходи с дороги!»







		А Ганеша на этот бред



		отвечает, конечно: «Нет!»







5

		Замахал Шива всеми руками,



		но Ганеша стоит словно камень,



		ни на шаг не сошел с пути,



		лишь ответил Шиве: «Прости,







		зря ты руками машешь!»



		Тут совсем разозлился папаша,



		хвать трезубцем по голове:



		капли крови сверкнули в траве —







		не спас Ганешу ни щит, ни меч,



		ничего не осталось выше плеч.







6

		Тотчас прибежала Парвати,



		начала от горя кричать и плакать:



		«Ах, Шива, мой господин,



		это же твой родной сын.







		Теперь он совсем безголовый,



		не говорит ни слова!»



		Можно жить без рук и без ног,



		быть круглым, как колобок,







		но даже бессмертному богу



		без головы очень плохо.








«Брихаддхарма-пурана» излагает еще одну версию потери головы. Дело в том, что, когда Ганеша родился, Парвати пригласила богов на смотрины. И один из них, Шани, не смел поднять глаз на младенца. Он объяснил это тем, что проклят и его взгляд приносит несчастье. Парвати не поверила: «Уж моему-то сыну ничего не будет!» Шани посмотрел на Ганешу, и у мальчика исчезла голова.

7

		Ответил ей Шива: «Жена,



		это правда, моя вина,



		но исправить ее легко,



		не будем ходить далеко:







		голов в этом мире много



		и любая подходит богу.



		Посему горевать тебе нечего,



		можно выбрать первую встречную.







		И я тебе гарантирую,



		что легко её демонтирую».







8

		Но продолжила плакать Парвати:



		«Голова — не костюм и не платье,



		и нет лучше той, конечно,



		что раньше была у Ганеши:







		прекрасная и большая,



		с глазами, носом, ушами,



		вполне соразмерным ртом,



		и мудрой была при том!







		Можно весь мир обойти,



		но лучше её не найти».







9

		Шива сказал: «Ты, жена, не права —



		есть на примете одна голова!»



		И слоновью голову к телу



		Ганеши он ловко приделал.







		Очнулся Ганеша довольный,



		ему даже не было больно,



		только шрам остался на шее



		на память… как украшение:







		для реального пацана



		голова любая ценна!








Согласно «Брихаддхарма-пуране» голова принадлежала вовсе не первому встречному, а божественному слону Айравате, вахане Индры. И добыча головы вызвала серьезные разборки среди богов. Но в итоге Айравату окунули в океан и у того выросла голова не хуже первой. Так что в процессе мифа ни один слон не пострадал.

10

		У этой истории нет морали:



		я записал, а вы прочитали.








Ганеше я уделил столько внимания непроста. Он покровительствует не только торговцам, деловым людям, но и путешественникам и писателям. Именно Ганеша под диктовку мудреца Вьясы записывал Махаб-харату. А когда у него закончились перья, он обломал бивень и писал им. С той поры у Ганеши сломан один бивень.






Есть другая версия поломки бивня. Ганеша охранял покои своих родителей, когда на Кайлас пришел Парашурама, воин и аскет, дабы посетить Шиву и воздать ему почести. Ганеша не пустил героя. Тогда Парашурама бросил в него топором, подаренным некогда самим Шивой. Ганеша не стал уклоняться от отцовского оружия, и топор отсек ему бивень.





Ганеша столь популярен, что его можно встретить у входа почти в каждый индуистский храм. Но каково было мое удивление, когда я однажды встретил Ганешу высоко в горах, за Гималаями, у входа в один из буддийских храмов. Оказывается, он просто принял буддизм. Но о том, как боги принимали буддизм, чуть позже, а сейчас предлагаю вернуться в ашрам очень почитаемого в Индии, и не только в Индии, человека — Махайога Пилота Бабы.




Изумрудный летчик


Его биография достойна целой книги, которая, возможно, уже и написана. В королевской семье Раджи 15 июля 1938 года в городе Сасараме, что находится в восточной Индии, родился мальчик, которого назвали Капилом (полное имя — Кунвар Капил Синга). Мальчик хорошо учился, окончил с отличием школу, затем химический факультет университета города Варанаси. Но вместо пути успешного ученого Капил выбрал карьеру военного и к моменту своего двадцатилетия уже был действующим летчиком-истребителем. Здесь он также достиг совершенства — об этом говорят и высшие государственные награды «Шаурья Чакра» и «Вир Чакра», и то, что его имя попало в Книгу рекордов Гиннесса, как летчика, летавшего на предельно низких высотах. Это не позволяло засечь его самолет с помощью радара. Он даже получил прозвище Изумрудный Пилот.

На востоке Учитель намного больше, чем просто наставник. Великому Учителю не обязательно физически быть рядом с учеником — он и так всегда рядом с ним. У Капила был великий учитель — Хари Баба. Гуру будущего Пилота Бабы направлял мальчика с самого детства, появляясь перед ним в самые критические моменты жизни.

Так, например, во время войны с Пакистаном, когда самолет Капила был поврежден и посадка казалась почти невозможной, Хари Баба появился перед пилотом и помог посадить самолет. И позже, в тридцать три года, под влиянием своего Учителя полковник Кунвар Капил Синга оставил службу. Он удалился в Гималаи, где провел много лет в обучении у величайших мастеров йоги. Там он получил новое имя Сомнатх Гири Джи (полное его имя звучит как заклинание: Шри Махайог Махамандалешвар Джуна Акхары Свами Сомнатх Шри Джи Махарадж Пайлот Баба).

Говорят, что он достиг «невообразимых высот в медитации, и переход в состояние самадхи для него настолько привычен, как для нас переход из одной комнаты в другую».






Самадхи («соединение», «союз») — глубочайшее медитативное состояние в йоге. Понятие самадхи детализируется впервые в йоге Патанджали (классическая йога, основная система индийской йоги). Здесь самадхи — последняя, восьмая ступень йоги, высшая ступень медитативного погружения, временная реализация самости. Считается, что в самадхи изживаются глубинные кармические следы (санскары). В самадхи происходит соединение субъекта и объекта медитации, иногда это соединение понимается в смысле наивысшего блаженства, наступающего от созерцания божества. В самадхи отсутствуют влечения к чему бы то ни было, желания, тревоги, мысли, открывается истинное знание. Самадхи не гипнотический транс, но состояние сверхсознательной ясности, возникающее при прекращении психических «вихрей» обыденного сознания. При этом возникает ощущение того, что достигнут источник подлинного, духовного «я»… При самадхи происходят значительные психофизиологические изменения: торможение процессов коры головного мозга, замедление дыхания (почти до исчезновения), понижение температуры тела. В подобном состоянии опытные йогины могут пребывать сколь угодно долго. Зная время наступления своей смерти заранее, они намеренно вступают в самадхи и уже из него уходят из жизни. Поэтому самадхи иногда отождествляют со смертью (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 128–129.)





Уже не первое десятилетие к нему обращаются за советом министры и президенты, крупные бизнесмены и ученые. Впрочем, для него не важно, кто ищет его помощи, простой ли человек или значимая для этого мира фигура.

Существует много рассказов о чудесах, которые демонстрируют достигшие просветления. Пилот Баба неоднократно демонстрировал самадхи под землей, под водой и в воздухе. Под водой он находился более шести дней, а в герметичном контейнере — тридцать три дня. Эти рекорды были зафиксированы официально, и благодаря им Пилот Баба снова попал в Книгу Гиннесса. Медики называют такое явление «пролонгированной клинической смертью», йогины — наивысшим мастерством. Зачем нужны такие публичные шоу? Самое простое объяснение — показать, что мы не знаем предела человеческих возможностей, в том числе и своих собственных, что есть путь для их развития и для спасения себя и мира.

«Истинное самоотречение, — говорит Пилот Баба, — это достижение состояния без-эго и совершение всех своих действий как пожертвование Богу. Живущий только ради Бога есть настоящий саньясин… Напоминайте уму о смерти. Это его улучшит. Помните, что придет день, когда смерть заявит о своих правах на ваше тело. Постоянное осознание этого приведет к контролю над умом, и он будет направлен на духовное развитие». С этим можно только согласиться. Сейчас Пилоту Бабе за семьдесят, но он по-прежнему читает лекции, владеет несколькими языками, компьютерными программами и свободно выходит в Интернет.

Я много раз встречал в Индии русских учеников Пилота Бабы, это действительно очень светлые люди. Впрочем, большинство встреченных мною путешественников по Индии являются таковыми. И прежде чем продолжить рассказ о других великих учителях, с саньясинами которых мне довелось общаться, я хотел бы поговорить о путешествиях и путешествующих.




Отступление о путешествии


Лоренс Стерн, чьи строки я взял в качестве эпиграфа для собственного повествования, писал так: «…Весь круг путешественников можно свести к следующим типам:

Праздные путешественники,

Пытливые путешественники,

Лгущие путешественники,

Гордые путешественники,

Тщеславные путешественники,

Желчные путешественники.

Затем следуют:

Путешественники поневоле,

Путешественники правонарушители и преступники,

Несчастные и невинные путешественники,

Простодушные путешественники и на последнем месте (с вашего позволения)

Чувствительные путешественники (под ним я разумею самого себя), предпринявшие путешествие (за описанием которого я теперь сижу) поневоле и вследствие besoin de voyager (потребности путешествовать (фр.)), как и любой экземпляр этого подразделения…

Если читатель мой путешествовал, то, прилежно поразмыслив над сказанным, он и сам может определить свое место и положение в приведенном списке — это будет для него шагом к самопознанию: ведь по всей вероятности, он и посейчас сохраняет некоторый привкус и подобие того, чем он напитался на чужбине и оттуда вывез». (Цит. по: Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии / Пер. А. Франковского. М.: Худож. лит., 1968. С. 550.(Б-ка всемир. лит.))

Хотя типология путешествующих, приведенная Лоренсом Стерном, практически не устарела, мне вдруг захотелось разработать собственную классификацию и определить собственное место в этом списке. У меня было время, чтобы заниматься подобными вещами во время долгих прогулок по различным горам этого мира. И, копаясь в материалах для книги, я нашел свои записи, которым уже не первый год. Они касались моих путешествий по Алтаю:

«Слушая сквозь стенку палатки бардовские песни, я думаю о том, что с иронией воспринимаю это восторженно-романтическое радио, да и вообще достаточно цинично отношусь ко всей горно-туристской самодеятельности, из меня, например, гораздо легче выдавить слезу при помощи какой-нибудь сентиментальной мелодрамы по телевизору. Но что тогда цепляет меня сейчас? И в чем несоответствие? В образе жизни? Почему геологи часто презрительно относятся к туристам? Для геологов горы — это работа, „поля“, для туристов, даже если они назовут свой поход экспедицией, даже если она будет требовать сверхусилий и сложной подготовки, она останется отдыхом от основной, чаще всего сидячей городской работы. Я не говорю о профессионалах-спортсменах, промышленных альпинистах, работниках различных спасательных служб.

И еще — вопрос самоопределения. Кто в этом кругу я сам? Очевидно, не геолог. Турист? Туристы, как и альпинисты, в большинстве своем прекрасные люди, но и среди них я чужой, из другого фильма. Когда собирается какая-нибудь компания, обязательно находится человек, который настолько не вписывается, что даже не попадает на коллективные фотографии и не остается в воспоминаниях всех, кто с ним был рядом.

Но сам-то он помнит многое. Так он строит свою жизнь, словно здание из кирпичей, которые даже не подозревают, что они кирпичи, что они составные части его жизни. Да и сам он об этом не знает. Возможно, в горах я один из этих людей-невидимок…

…Смотрю по телевизору, как фрирайдеры — один сноубордист и два лыжника — спускаются с какой-то невообразимой вершины. И наверняка с ними — целая съемочная группа, невидимая на экране. Как эти три мастера легко перепрыгивают трещины на леднике! Как специально „подрезают“ лавину, чтобы катиться вниз вместе с ней!!! Лавина — стихийное бедствие, от которого лыжникам следует держаться подальше, для этих ребят она стала предметом спортивного интереса.

Так же и с путешествиями. Экстремальные путешественники теперь мало чем отличаются от спортсменов. А обычные путешествия стали безопасны и легко доступны всякому. Туристская индустрия по скорости развития не отстает от компьютерной. За деньги можно легко попасть в любую точку планеты. Да и не только — даже в космос! Без денег — тоже не проблема: Антон Кротов, известный автостошцик, в свое время, уже больше десяти лет тому назад, написал книгу о почти бесплатном путешествии десяти русских в Индию и обратно. В Европе от голода умереть невозможно — обязательно кто-нибудь накормит.

Повсюду глянцевые путеводители с глянцевым морем, глянцевыми отелями и глянцевыми горами! В Гималаях услуги гида стоят два-три десятка долларов в день. Ваши рюкзаки перенесут, перевезут через перевалы даже вас самих, остается только любоваться снегами, реками и вершинами, совсем не подозревающими, что при таком видении они становятся обычными глянцевыми фотоснимками.

Недавно я читал дневники экспедиции Козлова, длившейся около года. Как сейчас испытать подобное ощущение дороги, пути, пронизывающего всю твою жизнь?»

Впрочем, люди, путешествующие всю жизнь, существуют.

Принцип прост — человек сдает квартиру в Москве или Петербурге и отправляется в дешевые страны, где всегда «тепло и яблоки», например на Бали или в Камбоджу. Я встречал и в Индии много таких людей. Правда, если раньше виза легко выдавалась на шесть месяцев и, чтобы продлить ее, достаточно было заехать в соседний Непал, прожить там две недели (потратив столько же денег, сколько за три месяца в Индии) и снова получить шестимесячную индийскую визу, то теперь правила ужесточились и приходится искать другие обходные пути.

Среди моих друзей — писатель Миша Шараев, объездивший сначала всю Европу, а сейчас ареалом его обитания стала Юго-Восточная Азия, вместе с женой и ребенком они проводят там большую часть своей жизни. Вот его сайт: http://www.sensi.org/misha/, или http://belomor.livejournal.com/

Другой пример, Владик Нахимов (http://vladi-vladi.livejoumal.com/), автор «Записок международного бомжа» и книги «Под мостами Сены». Он, прекрасный актер и музыкант, вместе со своей куклой, гитарой, гармошками, флейтами и барабанами ездит не спеша от города к городу, от фестиваля к фестивалю, от праздника к празднику. И такие трубадуры в Европе не редкость.

В Индии часто можно встретить другой вид путешествующего — это духовные искатели (не ищите в моих словах иронию) — многочисленная армия сань-ясинов, едущих к тому или иному учителю, и не менее многочисленная армия буддистов, совершающих паломничество в тот или иной монастырь. Причем такое паломничество может быть как на время отпуска, так и на время всей этой жизни. Увлечение Востоком начиная с середины прошлого века привлекает сюда тысячи «белых людей», которые в итоге здесь и остаются. Судьбы их складываются по-разному, и некоторые из них стали моими друзьями. Есть и обычные тусовщики, любители каннабиса и прочих опьяняющих веществ — вся та густая пена, которую в свое время взбили многомиллионные транспати в Гоа.

Две очень интересные книги, которые мне попали в руки, написаны людьми, кого можно причислить к категории паломников, — это «Путешествие в Шамбалу» Юрги Иванаускайте и книга «Записки белого человека» Михаила Володина.

Третий тип, к которому следовало бы отнести нашу группу: сентиментальные и любознательные путешественники. В советское время нас назвали бы туристами-дикарями. То есть большинство из нас в своем движении было ограничено месячным отпуском. У каждого из нас были свои собственные, вполне серьезные цели, но мы перемещались согласно разработанному и согласованному маршруту, прекрасно понимая при этом, что в первую очередь следует прислушиваться к тому, что говорит сама дорога.

Например, вы планируете на поездах добраться до Шринагара и оттуда на автобусе или джипе отправиться в Лех. Но, взяв билет на поезд, вы узнаете, что в Джамму беспорядки и он закрыт для проезда туристов. Тогда вы садитесь на автобус в Манали и, приехав в этот набитый международными бомжами город, выясняете, что перевалы засыпало снегом и откроют их лишь через несколько дней. Расслабьтесь и радуйтесь: и в Манали, и в долине Кулу, где он расположен, есть что посмотреть и где пожить. Например, удивительно живописный поселок Наггар со старинными индуистскими храмами и музеем Рериха для россиян почти родные места. А как снег сойдет — добро пожаловать наверх, через перевалы, причем некоторые из них превышают 5 тысяч метров, то есть практически находятся на уровне Эльбруса. И, возможно, вам повезет, и вы доберетесь до Леха, а возможно, завернете в не менее чудесную долину Спити. И так далее.

Ну и четвертый тип — организованный турист. Турфирм, предлагающих поездки в Индию, становится все больше. Это совершенно незнакомая, далекая от меня область жизни, поэтому о радостях такого туризма ничего сказать не могу.

А в заключение этой главки мне хотелось бы привести стихотворение Бориса Пузыно. Когда я вернулся из автобусно-автостопного путешествия по «задворкам Поднебесной», то есть по Синзяно-Ушурскому району Китая (собственно говоря, я пытался проехать в Тибет, но за Кашгаром меня завернула полиция), и показывал ему какие-то фотографии, он написал мне в подарок следующее очень правильное стихотворение. Оно так и называлось:




Отношение к путешествию

		Как сказал вырезатель гитар из кусков морёного дуба,



		поступающих партиями: то оговоренными как Гроб Господень,



		то отпетые Им как последний хлам с пепелища



		мавританской гостиной, то как дрова со склада



		неработающего собора, где магазин, где Роуз…







		— путешественник Истинный путешествует в своем Эго



		или внутреннем мире, где тоже синее небо



		и вечерние звёзды; где солнце призрачно светит,



		а луна светит ясно,



		и нет на ней зайца, не читайте плохие джатаки,



		а хороших вы не найдете в наружном несовершенном мире…



		нету белого кролика, толкущего ветер в ступе…



		А Чаньэ живёт на обратке, с зайцем, конечно, чёрным…







		…Я не знаю, как провести верблюда через тоннель в головке



		рыбьей кости, проткнувшей трёхзвенную бечеву с узлами,



		между первым из них и вторым, в точке трети пути меж ними;



		между первым и третьим узлом бечева продета в иглу,



		проколовшую хвост стрелы с её опереньем,



		пока та пробивала копьё,



		давно пробившее древо.







		Как словами сказать о сыне и про змею, я не знаю…



		автостоп по Англии лучше чем по Китаю.













Джатаки — это рассказы о прежних рождениях Будды, а Чань Э — китайская богиня Луны, жена стрелка И. Согласно мифу, изложенному в «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.), она тайком приняла снадобье бессмертия, полученное ее мужем у Си Ванму, и унеслась на Луну, где стала трехлапой жабой. Вместе с ней на Луне живет лунный заяц Юэ-ту. Они занимаются производством порошка бессмертия.





Такие дела, как сказал бы один из моих любимых писателей, Килгор Траут.




Саи Баба


А как сказал встреченный на одной из индийских дорог саньясин Пилота Бабы Женя, есть в Индии человек, чья святость превосходит святость Пилота Бабы — Сатья Саи Баба. Пока я писал эту книгу, 24 апреля 2011 года Саи Баба ушел из этой жизни.

У меня изначально к Саи Бабе хорошее отношение. Однажды, когда я поздней осенью возвращался из Индии, на мне не было ничего, кроме драной футболки, кофты, столь же драных джинсов и сандалий. Но мне повезло: я попал на чартерный рейс поклонников Саи Бабы, большинство из них было старше меня, и всех их переполнял энергетический заряд света, добра и тепла, полученный от учителя. Поэтому я оказался обласкан сразу со всех сторон. Я пил вино, входившее в самолетное меню и подававшееся в маленьких бутылочках (сами саибабисты не пили), мало того, мне надарили их столько, что я вышел из самолета с полным пакетом. Узнав, что у меня нет теплой одежды, одна из эзотерических тетенек предложила воспользоваться машиной сына-бизнесмена, который будет ее встречать и его водитель довезет меня туда, куда мне нужно. В итоге я почти сразу после приземления оказался в квартире своих друзей с винными подарками.

Саи Баба (его полное имя Бхагаван Шри Сатья Саи Баба) в своих проповедях повторял истину о том, что судить о человеке надо не по словам, а по делам его. И для этого мира он и его религиозная община, насчитывающая более 5 млн адептов, делали немало: это и основанные под его руководством бесплатные школы, колледжи и университеты, и современная больница в его родном городке Путтапарти (до того как в Путта-парти появился ашрам, он был деревней), бесплатный кардиологический центр в Бангалоре. Википедия утверждает, что Саи Баба также руководил проектом по снабжению питьевой водой около 700 населенных пунктов в засушливых районах Южной Индии.

Вся доктрина Саи Бабы построена на очевидных для многих из нас истинах. Он говорил о том, что Бог один, но называют его разными именами, что следует уважать все религии, что следует помогать ближним, не думая о наживе и выгоде; он изложил десять принципов благополучной жизни в обществе, которые легко найти в Интернете.

Неудавительно, что у столь популярного учителя были и недоброжелатели. Материализация различных предметов, «фирменные фокусы» Саи Бабы, одними с достоверностью раскрывалась как обман, другие же, привлекая весь аппарат современной физики, доказывали подлинную материализацию. Но так ли это важно? Обвиняли Саи Бабу и в других грехах. Впрочем, воля каждого из нас идти к тому или иному учителю, верить тем или иным Слухам.

Саи Баба считается воплощением другого великого индийского святого, о котором нет и не было столь неоднозначного мнения, Саи Бабы из Ширди, жившего около ста лет назад в Махараштре. И если о семье и детстве современного Саи Бабы известно множество фактов (он родился 23 ноября 1926 года в небольшой деревне Путтапарти в южной Индии и был четвертым ребенком в благочестивой индийской семье, а в 14 лет осознал себя воплощением Ширди Саи Бабы, покинул семью и приступил к исполнению своей миссии), то о детстве и происхождении Саи Бабы из Ширди почти ничего не известно.

Его взрослая жизнь описана в книге «Нектар бессмертия», и там упоминается, что этот святой появился в Ширди, когда был еще мальчиком. Вместо того чтобы играть в свойственные детям его возраста игры, он сидел под деревом ниим, ни с кем не общаясь и предаваясь суровой аскезе.






Ниим, или азадирахта индийская (azadirachta indica), или маргоза — вечнозеленое дерево семейства мелиевые, происходящее из тропических и субтропических районов Пакистана, Бангладеш, Индии и Мьянмы. В Индии его называют деревенской аптекой или божественным деревом. Препаратами из ниима чего только не лечат: от геморроя и глистов до диабета и малярии. А его прутьями издревле чистят зубы.





Но внешний вид юного подвижника, правильные черты лица, светлая кожа были настолько привлекательны, что люди сразу почувствовали к нему расположение. Саи Баба поселился в заброшенной мечети, где провел всю дальнейшую жизнь. Он не имел никакого имущества, но прекрасно владел всеми йогическими практиками. А его мантрой была молитва «Аллах Малик» (все принадлежит Господу). И те, кто приходил к нему, понимали, что совершенно неважно, откуда он родом, индуист он или мусульманин. Он разрешал мусульманам отмечать в мечети праздники и при этом совершал и индуистские обряды. «Кто бы ни ступил на землю Ширди, его страданиям пришел конец», — говорил Саи Баба. Для него не существовало ни кастовых, ни религиозных, ни сословных различий. Его считали воплощением Бога. В отличие от современного Саи Бабы, он не демонстрировал чудес, но принимал каждого, кто к нему обращался: «Если ты ищешь Моего совета или помощи, они будут немедленно дарованы тебе», — говорил он. И приходящие к нему получали совет и помощь. Но вернемся к его современной аватаре.

Как-то раз в ашрам Саи Бабы в Путгапарти (у Саи Бабы три крупных ашрама) забрел мой приятель, петербургский музыкант Петя, который довольно скептически относился к его учению. Саи Баба в это время был дома. Утром вместе с остальными саньясинами Петя стал ждать появления Учителя. Кто-то из соседей посоветовал ему: мысленно сформулируй вопрос и получишь на него ответ.

Что формулировать, Петя не знал. Но когда увидел процессию, которую возглавлял Саи Баба, пожилой человек с густой шевелюрой, обрамляющей лицо, в длинном оранжевом одеянии, вопрос возник сам собой. Для всей высокодуховной обстановки звучал он кощунственно: «Есть ли под этой „тогой“ нижнее белье?»

Саи Баба прошел вдоль ряда, за которым сидел Петя, с кем-то поговорил, затем остановился напротив Пети, пробрался к нему и, улыбнувшись, шепнул на ухо: «Йесс!» В итоге Петя не стал адептом Саи Бабы, но в его чудесные способности уверовал.

С Петей, уже после посещения ашрама, произошел еще один забавный случай. Будучи человеком небогатым, он купил билет на самолет авиакомпании, которая умудрилась разориться во время его пребывания в Индии. И когда он явился в аэропорт, ему сказали, что такого самолета нет и не будет. Он решил обратиться в наше посольство за помощью, но она выразилась лишь в том, что ему разрешили сделать пару звонков друзьям в Россию, которые выслали деньги.

Но деньги надо было как-то возвращать. И Петя решился на тяжелый противозаконный эксперимент — вывезти из Индии наркотики и продать их своим друзьям. То ли насмотревшись фильмов про перевозку разной дряни, то ли просто осознав, что наиболее безопасный способ — это внутри себя, он накупил гашиша, запаял его в полиэтиленовые пакетики и незадолго до выезда в аэропорт съел.

Дальше начались приключения. Сначала самолет задержали на несколько часов. Уже в аэропорту Петя почувствовал боль в животе — возможно, один из пакетов прохудился, а возможно, он заел их чем-то некачественным. Судя по ощущениям, второе было вероятнее. В самолете ценный груз вместе с прочим содержимым кишечника попросился наружу. И Петя был ЮЗ вынужден отмывать пакеты в раковине, а затем снова поглощать их.

В довершение всех бед из-за непогоды самолету не разрешили посадку в Санкт-Петербурге и он приземлился в Риге. И Петя снова сидел на горшке, отмывал пакеты и ел их. Впрочем, как я уже говорил, некоторые начинающие «агора» делают это каждый день и с гораздо более чистыми целями. Но в целом операция пошла успешно: он добрался домой, продал товар, по крайней мере двукратно окупив перелет, и даже предложил мне покурить. Я почему-то отказался.




Открывая пустоту


В 80–90-х годах прошлого века почти в каждом крупном книжном магазине нашей страны стояли книги индийского философа Ошо, или Бхагаван Шри Раджниша (1931–1990). Точнее, книги бесед с ним. Они были написаны легко, с привлечением и трактовкой как суфийских, христианских и буддийских притч, так и современных анекдотов.

Его учение, как сообщает Википедия, декларировало «своей целью свободную и счастливую жизнь человека, борьбу с предрассудками, ложными ценностями общества, бюрократическим государством, бюрократизированной церковной верой (клерикализм), бездуховностью семейного уклада и прочим. Он разработал множество новых систем медитации, связанных с музыкой, движением, дыханием».

Несколько моих друзей, считающих себя суфиями, раньше регулярно посещали основанный им ашрам в Пуне. Сейчас они каждое лето организуют лагерь на Карельском перешейке. Но я там никогда не был. Сам Ошо считал, что для учения важен лишь живой учитель. После его ухода учение неминуемо искажается. И нет смысла в религиозной общине. Однако на деле и ашрамы, и саньясины Ошо остаются.

Когда Ошо спрашивали о кажущихся противоречиях в его высказываниях, он отвечал, что более чем сами слова важна пустота между ними. Слова — это только двери, которые могут быть и деревянными, и золотыми, но главное не дверь, а то, что находится за ней.

И в заключение этого разговора об Учителях и учениях мне хотелось бы упомянуть о сахаджа-йоге. С этим учением я познакомился вовсе не в Индии, а на работе в газовой котельной. Когда-то ленинградские котельные были заселены представителями литературного и художественного андеграунда (эта тема достойна целой книги). Потом, в начале 90-х, состав сменился и котельные заполнили представители разных религиозных меньшинств. И у нас в котельной, кроме меня и не совсем правоверного еврея, работали свидетель Иеговы и сахаджа-йогиня. Так, на рабочем столе помимо документации последовательно появились иконка святого Николая Чудотворца, под стеклом — звезда Давида, рядом — изображение Нирмалы Деви Шриваставы и стопка журналов «Сторожевая башня».






Нирмала Шривастава (в девичестве Салве) (1923–2011) — известная гуру из Индий, основательница сахаджа-йоги. Более известна как Шри Матаджи, или Нирмала Деви. Она выросла в очень образованной семье (ее отец Нирмала Салве знал множество языков, прекрасно разбирался в искусстве. Он был христианином, но знал наизусть «Бхагавад-гиту», и перевел на хинди священную книгу мусульман Коран). С семи лет она общалась с Махатмой Ганди и часто гостила в его ашраме. Многое из того, чему учил Ганди, она использовала в собственном учении.

В молодости она занималась социально ориентированной общественной деятельностью, стала женой известного политика Чандика Шриваставы. Но в 60-х, когда ее дочери выросли и вышли замуж, полностью отдала себя духовной практике. И 5 мая 1970 года вошла в самадхи и получила откровение. После этого она стала передавать знание другим, назвав свое учение «сахаджа-йогой» («сахаджа» — врожденная, «йога» — союз, соединение). В каждом человеке с рождения заложен механизм, который позволяет соединить индивидуальное сознание с коллективным сознанием космоса. Впрочем, об этом учит не только сахаджа-йога.

Все ее занятия были бесплатны. «Как можно платить за то, что ваше собственное, что дано от рождения? — говорила она. — Можно ли заплатить за то, что проросло зерно, за то, что светит солнце? Так же и Кундалини: она — это сила Любви, и каждый человек имеет право и возможность познать ее как приятное дуновение…»





Для полноты картины я положил под стекло открытку с буддийской мандалой. Честно говоря, я подумал и о мусульманах, но в исламе, в отличие от других мировых религий, нет традиции создания изображений религиозных символов. Теперь любой посторонний оператор, который заменял кого-либо из нас во время болезни или отъезда, мог найти на столе близкий своей религии объект. Но летом все, кроме свидетеля Иеговы, ушли в долгосрочный отпуск, и он, делая уборку, аккуратно разложил по нашим шкафчикам «не связанные с работой вещи». Только свои журналы на столе и оставил.




Ганготри


Если дорога до Уттаркаши иногда отходила от Ганги на несколько десятков километров, то после Верхнего Светлого города приблизилась и переплелась с рекой. Эту дорогу стоило бы пройти пешком — так делают многие индийские паломники, совершающие Чар-дхам (Чар-дхам включает посещение четырех самых почитаемых священных мест в Гималаях: Ямунотри, Ганготри, Кедарнатх и Бадринатх) и, в отличие от нас, владеющие временем. Каждый метр этой дороги по-своему прекрасен. Она тянется вдоль отвесных стен, перескакивает мостами с одного берега на другой через пропасти глубиной в десятки метров, скрывается от Ганги в высоком хвойном лесу, снова прижимается к бурлящей воде и, наконец, заканчивается удивительно красивым поселком — Ганготри. Он находится на высоте 3140 метров и с октября по апрель отрезан от остального мира снежными завалами. Поэтому зимой в Ганготри живет всего лишь несколько десятков человек. Зато летом численность населения возрастает на два порядка: все дома в поселке заняты паломниками и туристами.

У ворот нас встретила шумная ватага индийских подростов, каждый из которых предлагал свой самый лучший отель, с душем, горячей водой и прочими цивилизованными делами. Можно было выбирать или идти наугад в любой из них — каждый чем-нибудь был хорош, и у каждого наверняка имелись свои недостатки. Ценовой диапазон был невелик — в поселке для духовных путешественников нет пятизвездочных отелей: от 200 (если поторговаться) до 800 рупий за комнату.

В ресторанах и лавочках также недостатка не наблюдалось.

Мы провели небольшой тендер между отелями, которые предлагали мальчишки, и остановились на втором этаже небольшого семейного гестхауса в дальней части города с видом на храм, посвященный Ганге, и на саму Гангу. Тропа к ее истокам начиналась практически от наших дверей.

Что касается обещанного душа с теплой водой, то душ был и вода, которая текла из крана, была священной водой Ганги, но очень холодной. Горячую воду пообещали через несколько минут, в ведрах. Я полагал, что где-то находится бойлер, но, когда выбрался погулять на крышу, увидел детей, разводящих костер под большим баком. Рядом стояли наши ведра. Любому понятно, что за пару минут такое количество воды вскипятить трудно. Однако в Индии время течет по-другому. Поэтому пара минут для индуса может оказаться нашим часом. Думаю, это связано с тем, что человеческое время и божественное сильно различаются (один «божественный» год равен 360 «человеческим»). А обслуживающий персонал отеля считает по среднему. И действительно, через час мы смогли насладиться мытьем в горячей воде.




Бхочбаса


На следующее утро, оставив часть вещей в гостинице, мы вышли на тропу. Она была довольно натоптанной, а в ближайшем перелеске нас встретил пропускной пункт заповедника. Там у нас проверили документы и бегло досмотрели рюкзаки, переписав количество пластиковых бутылок, которые мы несли с собой. Лесник объяснил, что, если мы вернемся без них, нас могут серьезно оштрафовать. Через несколько километров — еще один кордон, где у нас тоже проверили документы и переписали данные в журнал. В принципе, оба кордона можно обойти выше по горам, но все же лучше купить пропуск — ведь деньги, выложенные за него, идут на благое дело.

Тропа была широкой и ровной, первые восемнадцать километров до поселка Бхочбаса (Bhojbasa) можно в полной мере считать конной тропой: богатые паломники добираются туда на маленьких горных лошадках. Днем каждые пятнадцать-двадцать минут мы встречали либо идущих нам навстречу паломников и гидов, либо святых людей с блестящими котелками и пучками зеленой травы в руках. Один из них объяснил, что эта трава растет практически вдоль всей тропы в лесной зоне. Ее запах помогает справиться с нагрузками и недостатком кислорода в высокогорье. На вопрос о названии он ответил «оксижен», то есть кислород. Мы сорвали по маленькой веточке кислорода, чем-то похожего на нашу пижму. И нюхали его всю дорогу. Наверное, помогал.

Гималаи неспроста называют матерью всех гор (точнее, отцом, ведь Хималай (Химават) не богиня, а бог). В многообразии ландшафтов я иногда узнавал Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай. И здесь, в долине Ганги, нас также ожидали сюрпризы: едва мы миновали скалы, чем-то похожие на алтайские в районе Аккема, как за поворотом вдруг увидели готический каменный город. Причудливые остроконечные башни стояли вдоль склона, спускались к реке. Некоторые из скал напоминали острые крыши готических соборов, из которых, словно глаза химер, смотрели гладкие валуны. Затем пейзаж снова изменился, ущелье расширилось, зона лесов закончилась, остались лишь карликовые деревья, и после очередного подъема нашим глазам предстала Бхочбаса.

Это поселок, состоящий из ашрама, небольшого палаточного лагеря для туристов и метеостанции. Ашрам был к нам ближе всего и назывался Sri Lai Baba Ashram — эта надпись висела на плакате над одной из крыш. На самой крыше были написаны красной краской имена Рамакришны, Вивекананды, Деви Сарады и еще два имени, которые мне разобрать не удалось. А над крышей развевалось желтое знамя с серебряной свастикой.






Эти три имени совсем не случайно оказались вместе. Шри Рамакришна (1836–1886), великий мистик, пропустивший через себя все формы религиозного опыта от тантры до адвайты (недвойственность), способный легко достигать состояния самадхи, его жена, с детства неразрывно связанная с ним духовной близостью, и продолжившая его учение Сарада Деви (1853–1920), и преданный ученик Свами Вивекананда (1863–1902), ставший оригинальным мыслителем и известным общественным деятелем. Рассказывать кратко об этих великих людях, об их биографии и учении нет смысла — написаны десятки книг. Я лично посоветовал бы начать с Ромена Роллана: «Жизнь Рамакришны» и «Жизнь Вивекананды».





В ашраме нас приняли довольно приветливо. И один из местных, дочерна выгоревший человек в темных очках, сразу же предложил свои услуги проводника на Тапован — плато, расположенное над ледником, на 500 метров выше истока Ганги. Летом на Таповане живут великие отшельники. Мы решили их не беспокоить. А Носов, увидев темные очки, спросил проводника, не продаст ли он их. Тот пообещал не продать, но найти утром вторую пару. Дело в том, что Сергей, попав в Индию, решил приносить в жертву богам именно темные очки (как я понимаю, таким образом он говорил — мое зрение было затемнено, а теперь я вижу ясно). Иначе трудно объяснить тот факт, что очки у него пропадали с регулярностью в три дня. И приехав в какой-либо населенный пункт, он первым делом шел в магазин в поисках очков, воды и батареек для фотоаппарата. Две последние вещи интересовали не только его: большинство батареек, продаваемых в местных лавочках, позволяли сделать максимум три-четыре снимка, а затем садились. В итоге и у Тони, и у Носова был с собой изрядный их запас, которым они постоянно делились. А Катин фотоаппарат в батарейках не нуждался.

Что же касается темных очков, то к концу путешествия они стали материализовываться в самых неожиданных местах. Но Сергею они уже были не интересны.

Обед и ужин в ашраме проходил по расписанию, которое висело возле дверей кухни. Мы пришли на пару часов позже официального обеда, но нас накормили и напоили горячим чаем. Крайне простое тали (рис — дал — овощи) показалось Тоне невкусным. Впрочем, мы были в том месте, где останавливаются настоящие саньясины, а им не важно, какой вкус и запах у пищи — такие мелочи не должны их отвлекать. Затем нам показали наши апартаменты — комнату с заколоченными окнами, на полу которой валялись матрасы. А рядом стопкой лежали теплые одеяла. Стоило это 250 рупий с человека, причем в плату входили обед и ужин. Для жилья на высоте 4 тысячи метров это вполне приемлемые условия и хорошая цена. Пока мы размещались, в ашрам пришли две американки, Кэтрин и Келли, и одна из них предложила вечером пойти к местному бабе, сказав, что тот очень красиво поет.




Сны


Вечером мы гуляли вдоль Ганги. Небо было затянуто тучами, по склонам ползли облака, грозившие то ли пролиться дождем, то ли рассыпаться снегом. Мы повернули в сторону поселка, миновали камень с указателем «Welcome for Bhajan Kirtan» (бхажаны и киртаны — религиозные песнопения в индуизме) и оказались в палатке у Рам Бабы (так его назвал один из европейцев на своем сайте, у меня же в блокноте твердой неукуренной рукой записано: Двидрас Баба), немолодого бородатого человека в очках. Собралась довольно интернациональная компания: один израильтянин, один немец, две американки и шестеро граждан России. Баба читал проповедь, суть которой сводилась к тому, что в каждом имени есть имя Бога, а значит, в каждом изначально — Бог. Проповедь перемежалась красивыми песнями, у него был несильный, но чистый голос, и он великолепно аккомпанировал себе на таблах. В полутьме я видел лишь вспыхивающие в такт музыке стекла очков, отражающие свет от входа. Снаружи шел дождь.

Далее он попросил каждого из нас рассказать о своей религии. И тогда Тоня прочитала молитву «Отче Наш», писатель Носов рассказал об Иисусовой молитве и о странниках, которые повторяли ее десятки тысяч раз, чтобы она вошла в сердце и звучала там постоянно, а я прочитал стишок собственного сочинения, который Тоня перевела на английский. Звучал он так:
		Все слова, что ты слышишь, —



		только слова, пока дышишь,



		только выдох и вдох,



		лишь иногда — вздох,







		все слова, что ты скажешь,



		просто слова и даже



		слово Любовь и Бог —



		только выдох и вдох.








Баба в ответ рассказал о своем учителе. Это был религиозный человек из небогатой семьи, у которого не было возможности приехать к Ганге и совершить пуджу. И он попросил своего друга сделать это за него.

Когда друг опустил приношение в Гангу и кораблик из листьев с подношением и горящим светильником на борту отправился по течению, из воды вдруг появилась рука, которая сначала подняла его, а затем утянула под воду. Это был знак, благодаря которому учитель нашего Бабы оставил земные дела и стал саньясином. А впоследствии известным гуру. И это была его дхарма, его предназначение.

Затем Баба запел удивительно красивый бхажан, посвященный Ганге, а мы подпевали ему. Получилось хоть нестройно, но дружно. Потом на улице окончательно стемнело, и, включив фонарики, мы вышли под моросящий холодный дождь. И если бы не шум Ганги, можно было легко представить, что мы находимся в петербургском пригороде поздней промозглой осенью.

Ужин оказался похожим на обед, но он собрал в три ряда на полу всех обитателей ашрама, среди которых были (судя по виду и шиваитским тилакам на лбу) очень серьезные товарищи. После коллективного пения мантры мы получили на тарелках из прессованных листьев набор, идентичный дневному, — рис — овощи — дал.

Плюс чапати. Носов строго следил за исполнением правила правой руки. Когда я случайно прикоснулся к чапати левой, по руке не врезал, но посмотрел со значением.

Ночью мы долго не могли заснуть. Дождь, который вечером лишь накрапывал, разошелся в полную силу.

На потолке горели ярко-зеленые огни — словно огромные звезды заглядывали сквозь крышу, хотя снаружи было пасмурно. Судя по яркости, это были не насекомые — да и откуда взяться светлячкам на такой высоте. Вспомнили и про огни святого Эльма, и про датчики солнечных батарей, которые мы видели днем на одной из крыш. Однако утром никаких приборов ни на потолке, ни на крыше не нашли.

Мне снились молитвы — я лежал на спине под безоблачным темно-синим небом, несказанные слова разворачивались длинными лентами в воздухе, закручивались по спирали, таяли. А я всю ночь повторял словно мантру: «Господи, помилуй меня…» И стоило мне остановиться, как по моему лицу кто-то пробежал. Я вскочил и, видимо, закричал, потому что все проснулись. Это оказалась обычная мышь. После я уже не мог заснуть и слышал, как она с сотоварищами шуршала в наших вещах. Полакомиться им было нечем. К их шуршанию примешивался храп Севы.

Тоня рассказывала, что ей тоже снились удивительные сны. Снилось, что она умерла и оказалась где-то внизу, под землей, в полуразрушенном храме. Причем умершие могли общаться с живыми через колодец, и она разговаривала со своим бывшим мужем. Из этого места не было выхода, и все, кто находился в нем, пребывали в нем вечно. Тоня встретила многих знакомых, в частности своих коллег, и ей пришла мысль, раз мы здесь вечно, почему бы не сделать свое издательство.

Второй ее сон был не менее странным: «Я обнаружила себя сидящей в позе лотоса возле храма и подумала: надо же, раньше не могла сделать этого, а теперь могу. А потом вдруг увидела, словно со стороны, что у меня выбиты колени, сломаны нош и сложены, а руки переломаны и распяты, но при этом я улыбаюсь. Только улыбка вырезана на лице ножом».




Гомукх


Утром погода наладилась, и как только рассвело, мы, оставив большую часть вещей в ашраме, продолжили путь к леднику Гомукх. Свое название он получил за сходство с мордой коровы (Goumukh или Gaumukh, от gou — «корова» и mukh — «лицо»). Ганга широким потоком вытекает из ее рта. Было довольно прохладно, к тому же мы, предупрежденные интернет-статьей человека, заставшего в июне возле ледника пронизывающий ветер и колючий плотный снег, надели свитера и куртки. Но нам светило солнце. А если что и падало сверху, то мелкие камни из-под копыт диких горных коз, пасущихся над тропой.

Мы миновали подъем, на котором возле тропы стоял лингам высотой полметра, трезубец Шивы, и флаги, рядом с ним стоял еще совсем маленький лингам, а в стороне — еще один. Сразу три храма!






Лингам — символическое изображение мужского начала, у основания часто имеет круг, символизирующей женское начало, йони. Лингам связан с культом Шивы. Он «мыслится как воплощение жизненной энергии Бога, символ его творящего начала». (Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 128–129.) Существует известный миф, изложенный в Линга-пуране: однажды Брахма и Вишну заспорили, кто из них главнее. Спорили они, спорили, и вдруг перед ними появился огненный столб, уходящий в небо и в землю. Не разобравшись, что это такое, они принялись его колоть, долбить, рубить — все без толку. Тогда решили поискать, где начинается столб и где кончается — кто быстрее найдет, тот и главнее. Брахма в образе лебедя (своей ваханы) полетел наверх, а Вишну (в образе кабана Варахи) принялся копать. И снова безуспешно — у столба нет ни конца ни начала. Когда боги снова встретились, из столба-лингама появился Шива, и они поняли, кто же на самом деле главный среди них.

Динанатха Бодхисвами (Дмитрий Борзунов) в статье «Шива и Шивалингам» на сайте: www.sivalin-gam.ru пишет о том, что культ лингама выходит далеко за рамки индуизма. Он упоминает, что даже в Хибинах, на Кольском полуострове, недавно были обнаружены 2-метровые лингамы, стоящие рядом с возвышениями в форме йони.





Несколько садху с характерными тилаками на лбу, завернувшись в одеяла, сидели возле храмов.

Далее русло Ганги расширялось, образуя плоскости, которые, видимо, в сезон активного таяния, заполнялись водой. Сейчас по идеально ровной галечной поверхности тянулась тропа, а возле нее стояли микрохрамы, внешне неотличимые от туров — пирамид из камней, положенных друг на друга, обозначающих путь. А чуть в стороне — стела с латунной табличкой: BENCH MARK AT 100 MTR DISTANCE, и далее под стрелкой — PLEASE DON’T DISTURB — SASE RDS Chandigarh 2008.

Ближе к леднику, представляющему собой стену в несколько десятков метров, серую от вмерзших в нее камней, снова несколько предупреждающих табличек. Возле надписей не преминули сфотографироваться с очередным садху. Этот, судя по тилаке, был вишнуитом. Теперь тропа шла вдоль самого берега, по камням. На одном из камней лежала оранжевая одежда и деревянный посох. Однако владельца этих вещей видно не было. Возможно, его унесли воды Ганги, как нам объяснили, такое здесь случается часто. Дальше наши пути на время разделились — я поднялся по осыпи, чтобы полюбоваться ледником и Гангой сверху, Тоня выбрала для себя подходящий камень и расположилась на нем в позе лотоса — той самой, которую она могла принять во сне, лишь переломав кости. Катя достала фотоаппарат и занялась своим любимым делом, Носов, проигнорировав многочисленные предупреждения, залез в ледяную пещеру (как выяснилось впоследствии, путь главного героя нового романа Сергея заканчивался в этой пещере и писателю было просто необходимо в ней оказаться самому, чтобы оставить героя там, дальше, за пределами этого мира). Впрочем, было еще раннее утро, и Гомукх сыпал камнями не в полную силу.

А Сева просто нашел маленькую суводь, разделся и полностью окунулся в Гангу.

Мы же лишь умылись ледяной водой и набрали пару канистр. Два молодых человека, один очень стильный, в черной одежде — черный высокий тюрбан, черная куртка, черные гольфы, черные ботинки, а в руках черный зонт-трость и позолоченный золотой котелок, а другой в более привычном оранжевом, курили чиллум: в прозрачном воздухе запах марихуаны не желал улетать по ветру, а оставался над рекой.

На обратном пути мы разговорились с одним сань-ясином и попытались выяснить, почему у парня столь строгий наряд. «У людей есть разные работы», — пояснил он. Теперь мне ясно, значит, работа у него такая.

В Ганготри мы возвращались с песнями. На Тоню внезапно накатила горняшка и для того, чтобы легче было идти по тропе, она пела марши — от «Прощания славянки» до «Варяга».






Горняшка, по-научному — гипоксия, или горная болезнь, связанная с недостатком кислорода в воздухе. Проявляется обычно на высоте более 3000 метров при резком наборе высоты. Выражается в головной боли (обычный способ ее снять — пенталгин), общем недомогании, тошноте. Помню, что первый раз, когда я с ней столкнулся (а было это на Памире), поначалу чувствовал себя великолепно, весело и даже слегка пьяно, легко смог расчистить площадку под палатки, а наутро встал как с сильного похмелья. Второй раз я ее поймал через много лет уже выше 6000, где на подъеме после каждого десятого шага приходилось отдыхать. При этом на фоне видимого пейзажа я мог конструировать собственные полупрозрачные зрительные образы — например, некоторое время крутил перед глазами зеленый стул, который затем рассыпал в разные стороны цветными шарами. Некоторые вещества позволяют достичь подобного состояния, но при меньшей чистоте сознания. У Тони же была просто общая слабость и некоторые проявления сердечной недостаточности. Последнее меня испугало.





К вечеру мы добрались до отеля, но в наших номерах кто-то жил. Маленький важный карапуз лет пяти, которого мы встретили на террасе, заявил безапелляционным тоном: «All rooms booked!»

Мы уже собирались искать другой отель, а Тоня — лечь на полу, на балкончике, как появились взрослые, совершили некоторые перестановки жильцов и освободили для нас три комнаты. Соседями оказались родственники хозяев гестхауса, приехавшие на паломничество, а суровый мальчишка — сыном одного из них, врача по профессии. Врач осмотрел Тоню и сказал, что после хорошего сна все пройдет. И действительно, уже утром она чувствовала себя нормально.

Дети хозяина гестхауса снова грели на крыше для нас воду, и когда мы попросили чаю, принесли прозрачный полиэтиленовый пакет с мутной сладкой жидкостью.

Наконец-то я добрался до чая, этого традиционного индийского напитка, название которого и на хинди, и на русском звучит одинаково — чай. Только в Индии чай, во-первых, не заваривают, а вываривают, во-вторых, всегда добавляют молоко, сахар, а иногда и кар дамон. Что такое «чай без молока», работники большинства дхаб не знают. Но есть выход — заказать ginger tea или lemon ginger tea with honey — эти напитки будут без молока и с весьма полезным имбирем, а во втором случае еще с лимоном и медом.

Носов предположил, что мы после предыдущего чаепития не вернули стаканы, и поэтому нам доставили чай таким странным образом. Но через минуту появился поднос с чистыми стаканами, которые затем были наполнены через дырку, проделанную в днище пакета.

Американки рекомендовали одну из дхаб на центральной улице: «Мимо не пройдете, она с одной стороны выходит на дорогу, а с другой — нависает над Гангой, и сквозь окна можно видеть реку. Еще у нее на стекле помимо названий индийских блюд написано beanut butter (на самом деле peanut butter — арахисовое масло), а напротив расположена столовка со стульями и столами зеленого цвета».

На центральной улице было несколько дхаб, удовлетворяющих вышеописанным условиям. И мы не стали выбирать, а зашли в ту, внутри которой красовался рекламный щит следующего содержания:

«I AM A BUSINESSMAN RESTAURANT IS MY TEMPLE CUSTOMER IS MY GOD THIS IS MY WAY OF THINKING», где с удовольствием приняли участие в священнодействии путем поедания тали и пития чая.




Синяя птица


Утром вышли на прогулку по поселку и окрестностям. Первая и главная достопримечательность — храм Ганги, находившийся прямо под окнами нашего отеля: невысокий, но при этом довольно изящный. Он был белого цвета, лишь по краю крыши и фундаменту тянулась малиновая обрамляющая полоса. Четыре угловых придела завершались башенками, по высоте чуть ниже главного купола, на площадь выходили большие ворота со ступенями. Как выяснилось, он был построен в начале XVIII века и реставрирован правителем Джайпура в XX.

Мы прошли к храму мимо скульптурной композиции, состоящей из Шивы, под ногами которого лежал его бык Нанду и стоял трезубец, царя Бхагиратхи и Ганги. Шиву я опознал сразу — по трезубцу и леопардовой шкуре на бедрах, а вот насчет того, что по правую руку от него был Бхагиратха, а чуть ниже — Ганга, не уверен.

Вторая достопримечательность — валун Бхагиратха Шила, на котором Бхагиратха молил Шиву принять воды реки себе на голову.

Третья — водопад Гаурикунд, по гималайским меркам не слишком большой, но удивительно красивый, в его струях висела радуга, а в углублениях гладких камней, под которыми летела вода, стояли малиновые и зеленые лужи.

Четвертая — потрясающий хвойный лес, высокие деревья, прозрачный подлесок: и все это в долине, зажатой между крутых склонов и причудливо прорезанной столь глубоким ущельем, что внизу уже полутьма, в которой грохочет белая и мощная река. В Гималаях есть по крайней мере два места, где я чувствую себя дома. Это Ганготри и Наггар — ему будет посвящено несколько последующих глав.

Мы дошли до притока, вдоль которого начиналась тропа на озеро Кедратал. На его берегу находился палаточный лагерь индийских туристов и маленькая электростанция, обеспечивающая поселок энергией. В данный момент станция была «на профилактике» и никого ничем не снабжала. Надо сказать, что рассчитывать на постоянное электроснабжение в Ганготри нельзя и стоит ловить электричество, пока оно есть. Мы поймали его всего на несколько часов.

На обратном пути возле одной из лавочек, где Сева что-то высматривал, сжимая в руках деньги, к нему подошел весьма шустрый баба. Он взял банку кока-колы, затем посмотрел на Севу. «Ты меня угостишь?» — спросил баба. Это было так неожиданно, что Сева согласился. В итоге ничего не купив себе, угостил бабу отнюдь не дешевым в этих местах напитком.

Наши барышни, как говорится, «прикололись по вяленой тыкве». Это одна из типичных сладостей, которую можно купить повсюду (около десяти рупий за сто граммов).

Я же, вдруг услышав от двух проходящих мимо людей русскую речь, разговорился с ними. И далее наш разговор продолжился за чашкой чая в одной из дхаб. Ребят звали Роман и Женя, первый — типичный для Индии путешественник с немецким гражданством и русским прошлым, второй — из Киева, с дредами и хиповым видом, столь же типичный для Индии саньясин. Они рассказали, что живут в палатке на берегу Ганги чуть выше поселка, что недавно поднимались к озеру Кедратал, но наверху пошел сильный снег и пришлось вернуться обратно, что в Ганготри мы и они не единственные русские, около восьми человек находятся здесь уже не первый день. Они рассказали нам о дхабе, где очень вкусно и дешево готовят, и мы договорились вечером там встретиться. Поговорили и об Учителях. Женя — саньясин Пилота Бабы и часто сопровождает его во время поездок по Украине и России. Обычно я стараюсь придерживаться совета Ра Хари — «Если вам случится жить в Индии, то старайтесь меньше общаться с русскими духовными искателями», но в данном случае общение с Женей совершенно не напрягало. Он показался мне очень светлым человеком. Если у Пилота Бабы такие ученики, то какой же он сам?

А у нас появился свой баба. Поначалу, при разборе должностей, Сергей Носов приобрел статус «научного руководителя экспедиции по непосредственному… и так далее», но после пения бхажан и самовольного посещения ледяной пещеры он сильно изменился. Его слова стали весомее, а поступки тверже. Если кто-то из нас случайно нарушал местные традиции, например брал чапати левой рукой, Носов делал ему строгое замечание, и кому-то сразу становилось стыдно. А гуляя по живописному сосновому лесу на берегу Ганги, Носов глубокомысленно произнес: «Бог — это не бог». Правда — потом он быстро развил это учение, и следующая фраза, которую мы от него услышали, была такова: «Не бог — это бог». И в этом не было никакого противоречия.

А потом мы увидели синюю птицу. Когда ее крылья были сложены, оперение казалось черным, но стоило ей их расправить, как возникал глубокий синий цвет. Она пролетела под нами по ущелью Ганги и села на одну из отполированных водой природных ступеней. Рядом с ней лежала пустая холщовая сумка и угли от костра. И не говорите мне, что это просто синяя сойка, а не птица счастья.

Кафе, которое нам порекомендовали Женя и Роман, оказалось действительно уютным. В нем сидела довольно большая компания русских и японцев. Удивительно, что представители этих двух столь разных наций здесь тесно общались. И я подумал, что фраза Киплинга в ее расхожем понимании — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут» — здесь не работает.






На самом деле всем, вырвавшим эту фразу из контекста прекрасного стихотворения, следовало бы знать его целиком. А смысл баллады скорее противоположен общему пониманию фразы. Она об уважении к чужому мужеству, о дружбе. Вот это четверостишие целиком:





«Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet, Till Earth and Sky stand presently at Gods great Judgment Seat; But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth, When two strong men stand face to face, tho' they come from the ends of the earth!»

Электричества так и не дали, мы ужинали на террасе в свете керосиновых ламп и свечей. Было в этом что-то от древней мистерии.




On the road to Rishikesh[3 - Первая строка из песни «Битлз» «Child of Nature».]


Рано утром покинули Ганготри в компании с Кэтрин, Келли и саньясином из Германии Рамой, который собирался оставить нас в Уттаркаши. Мы беседовали о путешествиях, а Сева писал стихи. Вот одно из его стихотворений, написанных в джипе.
		О чём думают камни на дне бегущей реки?



		Или валун, по пояс поднявшийся — поперёк?



		В зелёные, медленные, прохладные ткани



		Одевается Ганга-река, когда спускается с гор,



		И мне вместе с ней уже ни о гём не хочется думать.








Водитель был молодым и гнал, мы останавливались лишь для того, чтобы перекусить и разобраться с машиной, повредившей нам задний бампер, — джип, идущий следом, все время нас поджимал (хотя куда уж быстрее), и стоило нашему водителю притормозить, как тот въехал в нас, но несильно. Почему-то большинство водителей джипов либо совсем молодые люди, либо за сорок. Я подумал, что на таких дорогах происходит некий отбор — тот, кто лихачит, не доживает до среднего возраста.

В обед решили покурить, и Сева вдруг обнаружил, что все оставил на окне. Носов Баба его не осудил, зато я — очень. На рынке в Утгаркаши снова купили фруктово-ягодный набор: арбуз, бананы, манго. Так что вечером в Ришикеше устроили фруктовый пир вместе с американками, одна из них, Келли, оказалась фотографом, живописцем и художником по керамике, а Кэтрин — искусствоведом и преподавателем колледжа. Обе постоянно путешествуют, но вместе поехали в Индию впервые. Кэтрин обычно брала с собой дочь, и, когда дочь была маленькой, ей это нравилось. Но теперь дочке уже шестнадцать, и она решила жить по-другому: без бесконечных дорог, ночевок в дешевых отелях и ашрамах и прочих радостей искателей истины.

Тем временем у нас стали заканчиваться крепкие дезинфицирующие средства. В основном дезинфицировали себя Носов и Сева. Причем если Сергей после процедуры иногда чувствовал себя неважно (в горах он понял, что стоит отказаться от алкоголя), то Сева дезинфицировал себя и наверху. Но, вопреки моим опасениям, проявил себя настоящим богатырем: возможно, водолазные навыки позволяли ему с изрядной дозой остатков алкоголя и каннабиса в организме вставать по утрам полным сил и со светлой головой, а также бежать десятикилометровый горный кросс.

Способность находить алкоголь у жителей России в крови. Даже в абсолютно трезвом Ришикеше моим спутникам удалось его найти. Причем нам продали его из-под полы в одной из продуктовых лавочек. Мы искали вино (нашим барышням надоели крепкие напитки), и на вопрос, есть ли wine, продавец сказал, что есть. Но только white wine. Белое тоже устраивало. Он выдал нам запечатанный бумажный пакет. Когда мы его распечатали, то обнаружили 0,75-литровую бутылку виски!






Виски местного производства «Red Knight» не так уж и плох. Официальная цена вполне приемлемая — около 300 рупий бутылка 0,75. Индусы по сравнению с жителями нашей страны пьют очень мало, винные магазины в крупных городах, разумеется, есть, но их немного и ассортимент довольно беден: пиво «Kingfisher» и крепкий алкоголь. Могу порекомендовать еще ром «Old Monk», но он противнее виски. В местах религиозного паломничества алкоголь вообще не продают.





Впрочем, в Новгородской области, где мне довелось немного пожить, крестьяне называли, и по сию пору называют, водку белым вином. В принципе для них все, что до 16 градусов, — красное вино, все, что около 40, — белое.

Не надо думать, что мои спутники такие уж безумные алкоголики, просто почему-то в эту книгу преимущественно попадают воспоминания о вечерах, связанных с употреблением алкоголя.

Я спустился на завтрак раньше Тони, и, стоило мне уйти, на террасу прибежала здоровенная обезьяна. Она вывернула помойное ведро с арбузными корками и принялась доедать остатки нашего вчерашнего пиршества. Почувствовав, что содержимое ведра от нее никуда не уйдет, с арбузной коркой в лапе она зашла в нашу комнату. Тоне это не очень понравилось, и она сказала обезьяне об этом. Та в ответ сделала страшную рожу. Тоне это еще больше не понравилось, она схватила юбку и, размахивая ею как мечом, пошла на злодейку. Обезьяна неохотно ретировалась из комнаты в угол террасы. Тоня собрала остатки манго и арбуза и отнесла к ней, ибо в большой книге Носова Бабы было написано, что обезьян обижать нельзя, они животные священные.




В садах Пармат Никетан


Победу Тони над обезьяной мы отметили вкусным завтраком, после чего отправились в Ришикеш. Мы решили обойти этот город святых по кругу, по часовой стрелке. Спустились вниз, на площадь, где в центре в стеклянной будке стоит Рама с луком и стрелами. Сева предположил, что он регулирует движение: «Кто правила нарушит, тому стрелу в зад». Рама — лучник первоклассный, не промахнется.

Затем прошли вниз по ступеням, где многочисленные садху сидят с котелками для подаяния, перешли через мост Лакшманджула на противоположную сторону к тринадцатиэтажному храму Шри Траянба-кшвар, московскому небоскребу в миниатюре, на каждом из этажей которого живет множество богов, миновали статую Шивы на небольшой площади с левой стороны от моста. На площади нас нагнала кавалькада веселых молодых индийских паломников на мотоциклах, мы их уже встречали на пути в Ганготри. По улочке между ашрамами мы выбрались к пустому пляжу, где с удовольствием искупались в священной реке.

Вода была теплой и чистой.

Пока мы плавали и сушились на камнях, к нам подошли двое серьезных мужчин, один в полицейской форме, другой — в светлой европейской одежде. Последний хорошо говорил по-английски. Он очень вежливо объяснил, что его задача — просвещать иностранных туристов относительно правил поведения в городе. «Здесь, несмотря на отсутствие людей, женщинам в открытых купальниках находиться нельзя, — пояснил он. — Надо, чтобы тело было закрыто». Это касалось Катиного купальника. Человек рассказал, что он родился в Индии, много лет провел в Австралии, а теперь купил дом в Ришикеше и живет здесь.






Можно купаться выше по течению Ганги, за Лах-манджулой, на очень хороших и пустынных пляжах, где я даже провел пару ночей во время своего первого посещения Индии. Дальше за пляжами — живописная тропа к небольшому водопаду и поселку Патна. Пока еще тихие, спокойные места — если кого и встретишь, то одиноких медитаторов и приветливых дачников.





Мы постепенно дошли до Рамджулы, но не стали возвращаться на другой берег, а отправились дальше, к двум очень известным ашрамам — первый, процветающий, знаменитый своими садами Пармат Никетан (Parmath Niketan), а второй, точнее последний по берегу, заброшенный ашрам Махариши Махеш Йоги, более известный как ашрам Битлз.

Махариши Махеш Йоги (1917–2008) — известный гуру, который, как утверждается на посвященном ему сайте, «сформулировал Генеральный план создания Рая на Земле и переустройства всего мира, внешнего и внутреннего».






Махариши получил высшее образование в области физики и химии, но по окончании университета около двадцати лет учился и работал у гуру Дева Свами Брахмананда Сарасвати. Когда гуру ушел из жизни, Махариши отправился в Гималаи, где провел около двух лет. Затем вернулся в «мир», начал проповедовать и учить знанию вед и практике трансцендентальной медитации (ТМ). В 1957-м им было организовано всемирное Движение Духовного Возрождения. В 1961 году в Ришикеше был проведен первый курс подготовки Учителей ТМ. А в 1968 в ашрам Махариши приехала группа «Битлз». Они прожили здесь несколько недель и за это время написали 48 песен, часть из которых впоследствии вошли в «Белый альбом».

Сейчас дело Махариши продолжается во многих странах. Согласно материалам сайта, в настоящее время в мире насчитывается около 6 млн человек, обучившихся технике ТМ. Среди них многие видные деятели науки и искусства, представители бизнеса и политики. Но мне, честно говоря, не по душе их американизированный подход: плати деньги — и мы тебя научим.





Существуют многочисленные путеводители по ашрамам Ришикеша, и если вы духовный искатель, то наверняка найдете тот, что нужен именно вам: в одном обучение платное, в другом — бесплатное, но надо пройти серьезный экзамен, в третьем требуется владеть навыками йоги и так далее. Одни ашрамы элитные, другие — для всех.

Но Пармат Никетан — один из самых интересных. Можно любоваться его садами, однако мне всегда нравилась его скульптура — десятки композиций в человеческий рост, под навесами и за металлической сеткой.

Они иллюстрировали фрагменты Махабхараты, Рамаяны и пуран. Принципа, по которому они расположены внутри сада, мне понята не удалось. Вот несколько сцен, которые я запечатлел на камеру:

Карна дает свои золотые зубы Кришне и Арджуне


Раненый Карна лежит на поле боя. Кришна и Арджуна подходят к нему в облике брахманов (делается это все для того, чтобы доказать Арджуне, что есть на свете праведники покруче его).

Кришна говорит:

— Карна! Мне нужно совершить обряд и для этого необходимо золото.

— Я рад бы помочь, но я ранен, — отвечает Карна, — но ты можешь прийти к моей жене, она даст тебе золота сколько нужно.

— Я хочу попросить только у тебя. Если не можешь дать, что ж, мы пойдем дальше.

— Стойте, — говорит Карна, — у меня во рту два золотых зуба. Вырвите их и возьмите!

— Нет, — отвечает Кришна, — я не могу причинять тебе насилия.

Тогда Карна сам себе выбивает зубы и протягивает их Кришне (именно эту сцену запечатлел скульптор).

Но Кришна отказывается: дескать, зубы испачканы кровью и брахману нельзя их касаться.

Карна из последних сил берет лук и пускает стрелу в землю. Из земли вырывается родник, Карна моет в роднике свой зубы и отдает их Кришне.

Арджуна, восхищенный праведностью Карны, смиряет собственную гордыню.

Мать Яшода видит во рту Кришны весь космос


Кришна сразу же после рождения был отдан хорошей женщине Яшоде, дабы его не могли найти асуры. Детишки, которые играли с маленьким Кришной, однажды «настучали» на него: «Матушка, а Кришна ел глину».

Яшода, естественно, спросила мальчика, правда ли это, на что Кришна ответил, что он не ел глины и готов показать рот. И когда он открыл рот, Яшода увидела там весь мир, все сущее, всю вселенную. Но затем Кришна сделал так, что она забыла об этом и снова стала видеть в нем лишь своего сына.

Кришна убивает демона Хираньякашипу, чтобы спасти преданного ему Прахлада


Это очень любопытная история. Дело в том, что Прахлад — сын демона Хираньякашипы, который благодаря аскезе в течение ста лет получил в дар от Брахмы неуязвимость: демон не мог быть убит ни человеком, ни зверем: ни днем, ни ночью; ни в доме, ни вне дома: ни на земле, ни на море, ни в небе; ни оружием, ни рукой человека. Хираньякашип считал себя неуязвимым.

Прахлад же, вместо того чтобы поклоняться отцу, верил Кришне. И злоба папаши дошла до того, что тот попытался убить сына. Он использовал все доступные способы — от бросания со скал до раздавливания слонами и сжигания. Но Кришна каждый раз спасал праведника.

И тогда Хираньякашип спросил у Прахлада, где тот берет свою силу. «От Бога», — ответил Прахлад. Этот ответ привел асура в ярость.

«Где же твой Бог? — заорал он. — Он здесь? Где Он сейчас? Может быть, Он здесь, в этой колонне?!»

Демон ударил по колонне, и оттуда явился Кришна в образе получеловека-полульва. Кришна поймал демона, положил его на Свои колени и убил, разорвав живот острыми когтями (именно этот момент отражен в скульптуре). Кришна победил демона, не нарушая дара Брахмы. Хираньякашип был убит не днем, не ночью, а в сумерках. Он был убит не оружием, не рукой человека или зверя, а когтями получеловека-полульва. Он был убит не на земле, не на море, не в небе, а на коленях Кришны.

Рама нежно ухаживает за раненым Джатайей


Когда демон Равана украл жену Рамы Ситу, ее рыдания услышал царь ястребов, Джатайя. Доблестный Джатайя напал на Равану, но тот тяжко ранил его, низверг на землю и, оставив умирать, улетел с Ситой на Ланку.

Гуляя по этому удивительному саду цветов и скульптур, я вдруг вспомнил свое посещение Мирожского монастыря в Пскове, где все сюжеты Нового Завета были отражены в потрясающе красивых фресках Спасо-Преображенского собора. Древняя история разворачивалась по кругу в полутьме храма, к реставрации которого были причастны мои друзья.




Фото Баба


Когда мы вышли из ашрама к гхате, где лицом к нам над водами Ганги сидел белый Шива, на голову Носова с неба вдруг упала сухая коровья лепешка. Он посмотрел наверх — летающих коров не было, да и обычные, те, что на земле, находились довольно далеко. Я попытался утешить Сергея, ведь в русском фольклоре описываются и более сложные ситуации — вот, например, частушка, вошедшая во многие сборники:
		Да у меня на голове



		Корова отелилася.



		Удивительный вопрос:



		Како поместилася?








И даже привел собственный, весьма «индийский» комментарий к ней:
		Сидит у меня на голове корова,



		который год сидит — уже и не помню,



		волосы щиплет, жует потихоньку,



		тёплые лепёшки кладет прямо на затылок —



		получается почти как шапка.



		А тут вдруг — на тебе, отелилась,



		но вот что удивительно,



		как я быка проворонил,



		того, что мою корову обрюхатил!







		Зову ветеринара, говорю: «Беда,



		корова, видишь ли, отелилась,



		а как зачала, я и не заметил!»



		А он отвечает:



		«Радуйся, что нормальный теленок, здоровый,



		радуйся, что голова у тебя большая,



		носи свою корову вместе с теленком



		и не лезь ко мне с глупыми вопросами!»








А затем, по дороге к ашраму Битлз, Сергей Носов исчез. Ждем пять минут, десять — нет и нет. Пришлось вернуться. Напротив ашрама Вед Никетан дорогу перекрывала огромная, пестрящая всеми цветами радуги толпа индусов. Во главе толпы стоял Носов Баба. Он фотографировал. Он фотографировал как одиноких паломников, так и целые семьи. К нему на фотоблагословение выстроилась целая очередь.

«Не бог — это Бог», — говорил писатель, показывая индусам на экране фотоаппарата очередной фотоснимок. Нам пришлось прервать действо, непочтительно строго окликнув фотобабу, и толпа расступилась, давая дорогу новоявленному гуру.

Надо сказать, отношение к фотографированию как у простых индусов, так и у садху, как правило, очень доброжелательное. Многие не отказываются фотографироваться и сами любят фотографировать. За время поездки мы неоднократно были фотомоделями для индийских туристов.

От ашрама Вед Никетан до ашрама Махариши Махеш Йоги всего несколько минут ходьбы. Дорога тянется вдоль заборов и неказистых хижин. Около самодельного указателя ее перекрыла валяющаяся на земле лошадь. Ответа на вопрос, спит животное или умирает, мы так и не получили, вставать лошадь не захотела. Мы и не настаивали.

Ашрам Битлз заброшен много лет тому назад, и мы об этом знали. На воротах висел здоровенный замок. Неподалеку под деревьями несколько бабаев пили чай. Рядом стоял белый бычок. На ветвях деревьев возлежали обезьяны. После шумных улиц Ришикеша — тихая сельская идиллия.

Мы поговорили с садху о жизни, постояли около решетчатых ворот. Как мы выяснили потом, уже когда вернулись в Россию, замок легко снимался примерно за 50 рупий с человека. Только надо было искать сторожа, а не беседовать о жизни. Внутри ашрама, по свидетельству тех, кто там был, царствуют сказочно красивые джунгли. Одним словом, Рай на Земле, чего и добивался Махариши.

Но мы в рай не попали, а вернулись на другой берег и посвятили остаток дня остальной части Ришикеша, куда за неимением сил отправились на «тук-туке». Он был тесный, и Сережа Носов сидел практически за рулем. Путеводители указывают на три основных достопримечательности: Ришикунд, пруд, где некогда купался Рама (тот самый, главный герой Рамаяны) и его брат Лакшман; Бхарат Мандир, один из древнейших храмов города и Тривени Гхат, где каждый вечер совершается Ганга-пуджа.

Пруд оказался крайне невзрачным и запущенным, я вспомнил, что раньше в нем было много воды и цвели лотосы, но, возможно, это другие воспоминания о других местах, рядом рос огромный баньян, в тени которого сидели садху, а на Тривени Гхате на нас набросились дети со щетками, предлагая почистить наши пляжные тапочки. Под гудение их голосов мы прошествовали вдоль берега, а затем бежали обратно, к рикше, который нас уже ждал.

А вечером мы устроили церемонию поклонения Ганге на российский манер: сидели на террасе, допивали заначенную на такой случай бутылку «Журавлей» и смотрели на великую реку. Потом барышни наслаждались аюрведическим массажем, а мы вместе с «Красным Рыцарем» начали подготовку к дальнейшему путешествию — ехать предстояло всю ночь и половину дня. ша, куда за неимением сил отправились на «тук-туке». Он был тесный, и Сережа Носов сидел практически за рулем. Путеводители указывают на три основных достопримечательности: Ришикунд, пруд, где некогда купался Рама (тот самый, главный герой Рамаяны) и его брат Лакшман: Бхарат Мандир, один из древнейших храмов города и Тривени Гхат, где каждый вечер совершается Ганга-пуджа.

Пруд оказался крайне невзрачным и запущенным, я вспомнил, что раньше в нем было много воды и цвели лотосы, но, возможно, это другие воспоминания о других местах, рядом рос огромный баньян, в тени которого сидели садху, а на Тривени Гхате на нас набросились дети со щетками, предлагая почистить наши пляжные тапочки. Под гудение их голосов мы прошествовали вдоль берега, а затем бежали обратно, к рикше, который нас уже ждал.

А вечером мы устроили церемонию поклонения Ганге на российский манер: сидели на террасе, допивали заначенную на такой случай бутылку «Журавлей» и смотрели на великую реку. Потом барышни наслаждались аюрведическим массажем, а мы вместе с «Красным Рыцарем» начали подготовку к дальнейшему путешествию — ехать предстояло всю ночь и половину дня.




Часть 3

Долина Кулу








«Тата»


Вечером, трясясь на заднем сиденье джипа, я вспоминал, как мы с Тоней два года тому назад ехали на местных автобусах по этой же дороге, но навстречу, из Манали в Ришикеш. Надо сказать, что скорость обычных рейсовых автобусов, в просторечии Local bus, или Tata bus, и автобусов «делюкс» практически одинакова, и технические остановки они делают в одних и тех же местах. Что же касается комфорта, то, если вас укачивает, обычный автобус даже предпочтительнее — у него более жесткая подвеска: будет трясти, но не укачивать. Кроме того, «тата» демократичнее, можно открыть окно и дышать не кондиционированным переохлажденным воздухом, а встречным ветром.

А еще «тата» как минимум в полтора раза дешевле «делюкса».






Tata Motors смело можно назвать автомобильным лицом Индии, она входит в двадцатку крупнейших автомобильных компаний в мире. Она выпускает все: от автобусов, грузовиков и экскаваторов до военной техники и джипов, а также самых дешевых в мире малолитражек. И автобус люкс, и весьма неплохой внедорожник тоже могут быть «тата». А сам концерн «Тата» — это огромная корпорация, в которую входят не только автомобилестроительные, но и металлургические, и энергетические, и транспортные, и приборостроительные предприятия. Ему более ста сорока лет. И основал его в 1868 году Джамшетджи Нуссерванджи Тата. Началось все с ткацко-прядильной мануфактуры. Но уже тогда в замыслы Тата входило развитие экономики и промышленности Индии в целом. Были созданы институты для подготовки технических специалистов в самых разных областях, построена электростанция, металлургический комбинат. И это принесло плоды — сейчас годовой оборот компании составляет 18 млрд долларов, а ее продукция хорошо известна за пределами Индии.

Есть еще две известные индийские марки — это легковушки «марути» — аналоги «судзуки», и джипы «махиндра». Но настоящий шедевр индийского автопрома (я неравнодушен к ретро-моделям) — это «амбассадор», взявший свой облик от «морриса-оксфорда», мордой и обводами в стилистике 60-х. «Амбассадоры» используются как в качестве такси, так и частного транспорта.

Если же говорить об иномарках, то в Индии представлены многие бренды: от «форда» и «тойоты» до «опеля» и «мицубиси». Но у всех индийских машин есть один недостаток — руль с правой стороны. Да и движение к тому же левостороннее. У моего друга праворульная «тойота», и я однажды попробовал прокатиться на ней по городу. Наверное, можно привыкнуть, но для меня это были полчаса мучений. Поэтому еще раз повторю: хотите путешествовать на «своих колесах» — берите мотоцикл. Тем более что выбор большой: от легендарного «энфилда» до дешевого «баджажа».





Расстояние между Манали и Ришикешем немалое, и требуется пересадка с одного автобуса на другой. Наша пересадка произошла в Чандигархе, городе прямоугольной планировки, где не улицы и не кварталы, а сектора, то есть адрес звучит так: дом такой-то, сектор такой-то. Чтобы попасть с одной автостанции на другую, пришлось ехать через весь город на городском автобусе, который медленно полз по наполненным жизнью индийским улицам, притормаживая на остановках, и пассажиры выпрыгивали из него и запрыгивали в него на ходу. А мы наблюдали пестрый калейдоскоп индийской жизни. Если есть время, не очень большой багаж и мало денег, ничего сложного в таком способе передвижения нет.






Уже вернувшись в Россию, я понял, что в Чандигархе стоило задержаться. Это уникальный город, созданный по единому плану, спроектированному архитектором Ле Корбюзье. По его проектам также построено несколько общественных зданий Чандигарха.





Мы же видели только междугородный автобусный терминал, созданный по проекту Пьера Жаннере (родственника Корбюзье и весьма неплохого архитектора).

Индийцы — люди гостеприимные, и на любой автостанции вам объяснят, на какой автобус надо садиться, чтобы попасть туда, куда вы хотите попасть. Только есть два минуса — не все понимают ваш английский и не все знают, какой автобус куда едет. Надписям над лобовым стеклом и на других частях автобуса верить не следует, кроме одной — безошибочной «God is Love», но она, к сожалению, ничего не говорит о маршруте.

Даже водитель и кондуктор иногда не могут объяснить, что вы едете не в ту сторону.






Это в случае, если просто приходить на автостанцию и брать билет непосредственно там. Можно, и мы так часто делали, покупать билет в турагентстве, которые в туристических городах на каждом углу и предлагают все: от трекинга и рафтинга с арендой снаряжения до билетов на поезда и самолеты. Как правило, переплата в таких случаях составляет 100 и более рупий.





Много лет тому назад, во время моего первого посещения Индии, я сел, как мне показалось, на автобус из Дхарамсалы (до этого я путешествовал с тибетцем Норбу, хорошо знающим Индию, и вопросов «на что садиться?» и «где остановиться?» не возникало) в Манали. Автобус тронулся, и я после бессонной ночи быстро заснул. Через несколько часов, на остановке, проснулся. Все стали выходить. Спрашиваю: «Манали?» «Да, — отвечают, — Манали». И показывают на улицу. Я, естественно, вышел. Красивый город, множество старинных храмов, огромная статуя Ханумана на берегу реки. Вокруг субтропическая природа. Сурья говорил, что Манали находится на высоте около 2000 метров, и я был удивлен, что на такой высоте такая буйная природа. «Но это же Индия, — подумал я, — здесь даже на высоте жарко». Гуляя по городу, я не встретил ни одного подобного мне иностранца, хотя, по рассказам того же Сурьи, их здесь должно было быть немало. После забитого бледнолицыми буддистами Маклеодган-джа это показалось странным. Времена меняются, решил я, и если в 80-х их здесь было много, то в начале 90-х весь пипл переместился куда-нибудь в другое место. Я знал, что мне нужно перейти мост и пройти наверх, к горячим источникам, в Васипггх, где много хороших дешевых отелей. Я перешел мост, прогулялся вдоль реки, забрел по натоптанной тропинке в поля: вокруг меня летали огромные, размером в ладонь, бабочки, а в кустах я натолкнулся на копающегося в листьях варана. Постепенно поднялся на холм. Потрясающе: высокогорье, а повсюду тропическая зелень и никаких снежных вершин. Что-то не так. Наконец поймал англоговорящего человека, учителя местной школы, и стал спрашивать его, где находится Васиштх; мало того, полагая, что неправильно произношу это название, показал запись, сделанную рукой Сурьи в моем блокноте. Учитель ответил, что Васипггха здесь нет и никогда не было, но есть Васиштх недалеко от Манали. «Ну да, — сказал я, — он-то мне и нужен. Как туда пройти?» Учитель ответил, что мне надо сесть на междугородный автобус. А сейчас я нахожусь на окраине совсем другого города — Манди. И от него до Манали еще ехать и ехать.

Но случайных ошибок на гималайских дорогах не бывает — тот же встреченный мной сельский учитель рассказал о местных храмах, возраст некоторых из них более тысячи лет, и о чудесном озере Ревалсар, находящемся в полутора часах езды на автобусе.

Озеро Ревалсар является своего рода ключевой точкой для моего дальнейшего повествования. Ибо именно с берегов этого озера в VIII веке отправился за Шмалаи (скорее всего по тому пути, который нам предстояло проделать: вдоль берега Биас, затем через перевал в Лахул и далее в Тибет) буддийский святой Падма-самбхава, сделавший очень многое для становления буддизма по другую сторону Великих Гималаев.






Падмасамбхава, на санскрите «рожденный из лотоса» — знаменитый проповедник буддизма, живший в VIII веке. В Бутане и в Тибете он также известен как Гуру Ринпоче (Драгоценный Учитель). Буддийская школа Ньингма почитает его как второго Будду.

Согласно жизнеописанию Падмасамбхава появился на этот свет в образе восьмилетнего мальчика из цветка лотоса, растущего посреди озера Данакоша в стране Удияне. Его жизненный путь во многом повторяет путь Гаутамы: будучи принцем, он оставляет дворец и посвящает себя йоге. О его способностях разносится молва по всем Гималаям, и тибетский царь Тисонг Децэн приглашает его утвердить буддизм и справиться с местными божествами религии бон.

Падмасамбхава не только посрамил бонских жрецов и колдунов, превзойдя их в магическом искусстве, но и обратил демонов и злых духов Тибета в буддизм, сделав их дхармапалами — божествами, защищающими Учение. По словам Тулку Ургьена Ринпоче, когда Падмасамбхава покидал Тибет, на проводы отправились двадцать пять главных его учеников и царь. У границ Непала, в окружении дакинь, он сел на коня Махабалу, чье имя переводится с санскрита как «Великая сила». На этом коне Гуру Ринпоче умчался в небо.





На горе над озером, в деревне Сардкидхар, находится пещера, в которой Падмасамбхава медитировал перед этим походом. В пещере можно увидеть его статую. Лицо у этого изображения Падмасамбхавы, как отмечают многие русские, удивительно похоже на лицо Петра I.

Возле озера расположены три буддийских монастыря, с которыми мирно соседствуют индуистские и сикхский храмы: ведь это место священно не только для буддистов. По преданию, Ревалсар, несмотря на наличие поблизости реки Биас, было создано из вод двух священных рек Ганги и Ямуны самим Шивой в подарок великому мудрецу Ломе, который предавался долгим аскетическим подвигам.






Существует иная, буддийская, версия появления озера. Прекрасная принцесса Мандарава, дочь местного царя Аршадхары, вместо того чтобы стать примерной женой одного из бесчисленных сватавшихся к ней принцев, увлеклась духовными практиками. Царь, конечно, опечалился, но выстроил для любимой дочки монастырь, где она вместе со служанками могла заниматься медитацией. А потом в монастырь пришел великий буддийский йогин Падмасамбхава и покорил сердце и душу принцессы. Царю это уже совсем не понравилось — он посадил дочь в тюрьму, а Падмасамб-хаву приказал сжечь на костре. Развели огонь, но йогин пел священные мантры и не горел. Принесли еще дров — никакого эффекта. Дрова привозили и привозили, но огонь превращался в воду. Под угрозой оказались леса всего царства. На седьмой день царь решил посмотреть, чего же все-таки добились палачи. Перед ним вместо костра было большое озеро, посреди которого в лотосе, в образе мальчика, окруженного дакинями, сидел Падмасамбхава. Он весьма доходчиво объяснил царю, что нельзя сжечь того, кто вне времени и пространства. Аршадхара покаялся и не только освободил и отдал свою дочь ему в жены, но и стал его учеником.





Что касается сикхов, то именно здесь в 1702 году десятый сикхский гуру Гобинд Сингх договорился с индийскими князьями, чтобы совместно противостоять мусульманскому императору Аурангзебу.






Гобинд Сингх (1675–1708) был десятым и последним сикхским гуру. Гуру Гобинд известен и как военачальник (в первом сражении Гобинд Сингх с войском, состоящим из двух тысяч ополченцев, одержал победу над профессиональной двадцатитысячной армией хорошо вооруженных монгольских солдат), и как политик (его называют философом теории справедливой войны), и как поэт (он знал множество языков, включая персидский, санскрит, брадж, бхашу, арабский и пенджабский, но главная его заслуга — священная книга сикхов «Ади Гранта», которую он составил по памяти). Именно благодаря ему сикхизм (о нем я расскажу в следующих отступлениях) стал третьей религией Индии.

Он разработал теорию Дхарма Юдх (справедливой войны), к которой стоило бы прислушаться современным воякам. Вот основные ее положения: войну следует начинать лишь после того, как испробованы все другие средства, война должна проходить без ненависти к раненым, война за правое дело не должна иметь выгоды, война может быть начата только людьми, зажженными идеалами, соблюдающими этические законы.

Гуру Гобинд создал армию солдатов-святых. Себя и своих последователей он связал правилами рахматнамы — не пить, не курить, не приставать к женщинам своих противников и т. д. Себя он считал смертным и равным остальным членам Хальсы (братства сикхов).





Но сейчас мы не планировали остановку в Манди и хотели уже днем оказаться в Кулу. Водитель гнал всю ночь, и я, несмотря на наличие «Красного Рыцаря» внутри, несколько раз просыпался. Один раз увидел полицейских, о чем-то оживленно беседующих с водителем. Катя же была уверена, что это коллективный сон.

Реальные были полицейские или нет, но к водителю они придрались, и тому пришлось отдать реальные деньги. Гаишники они и в Индии, и во сне гаишники, и взятки берут там не хуже, чем у нас. Только взятка на Востоке называется бакшиш.




Россия, идущая к небу


Утром завтракали в придорожной забегаловке парантой. К столу подошел баба в оранжевом, увешанный четками и с миской для подаяний. Хозяин заведения стал довольно агрессивно его отгонять. В терпимой ко всему Индии такая сцена редкость.

Сева предположил, что это ложный баба. Однако наш Носов Баба бросил в миску для подаяний десятирупиевую бумажку, что подтверждало его истинность. И мы снова тронулись в путь, по объездной вокруг Шимлы, столицы штата Химачал Прадешт, а в колониальные времена «летней столицы» всей Индии, и уже к середине дня оказались в знакомой мне по прошлым путешествиям, а может и по прошлым жизням, верхней части долины Кулу, долины всех богов. В древние времена она имела еще одно название — Кулантхапитха, что в переводе означает «Конец населенного мира». Скорее ее стоило бы назвать «Началом населенного мира»: ведь именно здесь во время Всемирного потопа сошел на землю Ману, индийский Ной, и именно отсюда начали свой путь герои Махабхараты — братья Пандавы и их супруга Драупади. На берегах Биас жили Вьяса, Васиштх, Джамадагни и другие легендарные аскеты и мудрецы.

Вьяса — тот самый знаменитый мудрец, что продиктовал Ганеше текст Махабхараты и многих Пуран, а также основал учение веданты.






Васиштх, «Самый богатый», «Великолепнейший»; риши, духовный сын Брахмы, один из семи Божественных мудрецов. Он не только герой индийского эпоса и главный герой «Йога-Васиштхи», но и автор астрологического трактата «Васипггха-самхит». Васиштх был учителем юного принца Рамы. А тот, будучи человеком благородным и сострадательным, глядя, как учитель ежедневно совершает омовения в ледяной воде, пустил несколько стрел в землю, и из нее забили горячие целебные источники. На этом месте, чуть выше Манали, находится поселок, названный в честь мудреца. Неподалеку от Ришикеша также есть место, где жил этот легендарный йогин. Правда, там после него осталась лишь пещера, а здесь — целый поселок и горячие источники.

Джамадагни — брамин, подвижник из рода Бхаргавов, отец Парашурамы, аватары Вишну. Один из героев Махабхараты.





Существуют три популярных населенных пункта в долине: это сам город Кулу, знаменитый своим фестивалем всех богов Дашерой, Наггар, известный тем, что в нем жила семья русского художника Николая Рериха, и Манали — горный курорт, который рекламируют все агентства, как местные, так и организующие поездки в Индию из других стран. Первые два плюс небольшой поселок Джагатсукх в разные времена были столицами этого края.






Дашера проходит по всей Индии и посвящена главной теме Рамаяны — победе Рамы над Раваной — отсюда и название «дашет-хера» (убили демона). Но если на остальной территории Индии этот праздник сопровождается исполнением сцен из Рамаяны, то в Кулу это прежде всего собрание и парад богов. Все боги долины (за исключением Васишты и Джамлу) прибывают в Кулу на колесницах и паланкинах для поклонения Раме. Первыми — Дурга из Наггара и Хадимба из Манали. Их мурти сопровождает красочная процессия из музыкантов, гостей и местных жителей. Затем прибывают остальные боги. Праздник длится десять дней, сопровождается музыкой, танцами и завершается жертвоприношением. Подробное и красочное его описание можно найти у А. Е. Грановского (http://www.india.ru/how/guides/kulu/ или http:// www.ayurvedakullu.ru/kullu 1.htm).





Мы не останавливаясь проскочили Кулу и вышли из джипа уже в Наггаре возле замка магараджи, который сейчас выполняет роль одновременно местного музея и гостиницы. Замок был построен в начале XVI века и первые полтора века использовался как резиденция князей Кулу. Он создан по традиционной технологии, позволяющей зданию выдерживать сильные землетрясения: ряды каменной кладки перемежаются деревянными балками. В случае подвижек почвы такая конструкция может «дышать».

В замке живут не только туристы, но и местные боги, чьи статуи собраны в первом внутреннем дворе, и одно безобидное привидение. Это призрак младшей жены ревнивого князя, который после представления борцов спросил, кто ей больше всего понравился. И невиновный юноша, на которого она указала, был тотчас же обезглавлен. В ужасе молодая княгиня бросилась в пропасть.

Во втором внутреннем дворе, в храме Джагти Патт, находится священная каменная плита. Ее история связана с другой женой князя, которая, поселившись в замке, очень скучала по родной деревне, находящейся под перевалом Ротанг. И боги, те самые, чьи мурти стоят в первом дворе, превратились в пчел и перенесли эту плиту в замок.




В Наггаре мы расселились в разных местах, руководствуясь в основном экономическими соображениями. «Богатые сахибы» поселились в гостинице возле замка магараджи, где номер стоил аж 600 индийских рублей, а бедные — в «Постменгестхаусе». Хозяйку нашего гестхауса звали Мирра. У нее был удивительно красивый, похожий на перезвон колокольчиков голос.

Нам с Тоней достался номер за 150 рупий на втором этаже, а писателя Носова разместили внизу, в еще более дешевой комнате, за 100. Вскоре мы познакомились с соседями, русской парой, Димой и Наташей, путешествовавшей по Индии на мотоцикле и попавшей в аварию по дороге из Гоа. Больше, чем авария, Наташу поразило отделение хирургии довольно хорошей больницы, в которую она попала: «Представляете, больница, новое оборудование, хирургические инструменты, белая операционная и вдруг входит женщина-хирург в удивительном разноцветном сари, моет руки, накидывает на себя заляпанный кровью фартук, перчатки и начинает во мне копаться».

Сейчас они собирались продолжить путешествие через Шмалаи в сторону Леха. От них-то мы и узнали, что перевалы засыпало снегом и закрыли даже ближайший — Ротанг, а со следующего, Баралачала, людей пришлось эвакуировать на вертолете.

Когда мы разместились и выпили чаю с соседями, нас снизу позвал Носов, чтобы показать свое жилище «for one man». Действительно, обстановка была довольно лаконичной — огромный, запертый на замок сундук, низкая широкая кровать и окно. Плюс — мандала на стене. Комната писателю понравилась, особенно сундук. Не то что у нас — банальные полки.






Мандала (санскр. «круг», «диск») — символ буддийской вселенной, сферы обитания божеств, чистые земли Будд. Типичная форма — внешний круг, вписанный в него квадрат, в который вписан внутренний круг, который часто сегментирован или имеет форму лотоса. Внешний круг — Вселенная, внутренний круг — измерение божеств, Бодхисаттв, Будд. Квадрат между ними ориентирован по сторонам света. Евгений Торчинов пишет о мандале так: «Мандала — сложная трехмерная (хотя существуют и иконы, изображающие мандалы) модель психокосма в аспекте пробужденного сознания того или иного Будды или бодхисаттвы (его изображение обычно помещается в центре мандалы). Йогин визуализирует мандалу, строит как бы внутреннюю мандалу в своем сознании, которая потом актом проекции совмещается с внешней мандалой, пресуществляя окружающий йогина мир в мир божественный, а точнее, изменяя сознание йогина таким образом, что оно начинает развертываться на ином уровне, соответствующем уровню развертывания сознания божества мандалы; это уже больше не мир пыли и грязи», а Чистая Земля, «Поле Будды». Попутно отметим, что существовали даже грандиозные храмовые комплексы, построенные в форме мандалы (Цит. по: Торгинов Е. А. Буддизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 103.) Считается, что карта священного государства Шамбала также имеет форму мандалы.





Я очень хорошо понимаю Николая Рериха, выбравшего местом жительства Наггар. Здесь по всему поселку разлита какая-то удивительная, правильная тишина. Дома расположены на довольно крутом склоне, и из каждого открывается вид на противоположный берег реки Биас и на горные вершины. Хвойный лес, яблоневые сады, древние храмы. И — природа юга Рос сии. Вот отрывок из моего дневника 90-х: «День пути наверх, и ты оказываешься в Нечерноземье: лес, луга, березы, рябины, ели. Затем альпийские луга. А еще через день — наш Крайний Север, карликовые деревья, мхи, лишайники. Дальше — камни, лед и снег. Здесь я чувствую себя снова в России. Правда, в России, почему-то вставшей на дыбы, России, идущей к небу».

Тогда я провел в этих местах немало времени.

И сейчас из торфяников памяти стали всплывать фигуры тех, с кем мне удалось тогда повстречаться. Я знал, что Урсула, хозяйка дома Рерихов, предоставившая мне кров и лечившая меня от желудочной хвори, умерла в 2004-м. Я потерял адреса людей, которые устраивали выставку репродукций Николая Рериха и оставили мне несколько чудесных фотографий. И я не знаю, жив ли садху Лалу, Лалу Баба.




К кому приводит метод «Горного орла»


Тогда я путешествовал в одиночку, преимущественно на местных автобусах и пешком через перевалы (причем был должным образом экипирован для таких путешествий: от удобной одежды, спальника и палатки до минимального «железа»), и встретил Лалу-садху на тропе, ведущей из Джагатсукха к живописнейшему горному массиву в районе пиков Део-Тибба и Индрасан. Надо сказать, что тащить с собой в горы (порой переход занимал не меньше недели) большие запасы еды не хотелось. Поэтому я иногда применял метод «Горного орла»: во второй половине дня начинал выискивать добычу со склона — туристов, вставших на стоянку где-нибудь неподалеку от меня. Сигналом был дым костра, запах разогреваемой еды или огонек примуса в сумерках. Я выходил на тропу и бодро шествовал мимо лагеря. Как всякий вежливый путник, здоровался, и с этого простого взмаха рукой, «намасте джи», или «джулэй», пожелания приятного аппетита, завязывался разговор, иногда приводивший меня к общему столу.






Намасте — индийское и непальское приветствие, произошло от слов «намах» — поклон, «те» — тебе. Как пишет Википедия, «в широком смысле означает: „Божественное во мне приветствует и соединяется с божественным в тебе“ — то есть уважительное преклонение и прославление Всевышнего, божественной сущности мироздания, частичкой которого является человек, признание единства и вечной духовности всего сущего, согласно имеющимся традициям». Приветствие сопровождается анджали мудрой (жест руки лодочкой), чем выше статус приветствуемого, тем выше руки. В знак особого уважения к слову «намаете» добавляется «джи». По другую сторону Гималаев, в Ладакхе, принято здороваться по-другому: «Джулэй», то есть «хорошего пищеварения». Можно и по-тибетски: «Таши делег».





Один раз (это было перед перевалом Чандракани, отделяющим долину Кулу от долины Парвати, и шел я не куда-нибудь, а в Малану, где, по общему мнению, лучший чарас, но о нем чуть позже) я остановился именно таким образом. Несмотря на приглашение гида ночевать в большой палатке, я отказался и залез в свою низкорослую «эгоистку». Какой-то внутренний голос подсказал мне, что так будет лучше. А утром гид деловито достал калькулятор и подсчитал, сколько риса, дала и овощей я съел, и представил весьма солидный для Индии и моего кармана счет. А сколько бы он еще содрал с меня за ночлег!

Надо сказать, что еду для организованных туристов везут кони или ослы, а я свой дом с кухней и даже библиотекой таскаю на спине. Кроме того, встав лагерем во время горных путешествий, предлагаю по крайней мере чай всем проходящим мимо — положение хозяина и гостя здесь весьма условно, и я получаю одинаковое удовольствие и от той и от другой роли.






Как верно пишет в своем подробном и весьма полезном отчете 2001 года «Через Гималаи» путешественник Валентин Юрин (http://turizm.lib.ru/j/jurin_ walentin_ewgenxewich/india-2001.shtml): «Даже для сопровождения 1–2 человек по местным понятиям необходимы, как минимум, 3 человека: гид, повар и погонщик. Им требуются палатки (зачастую брезентовые армейские), прочее снаряжение, несколько керосиновых горелок и неимоверное количество посуды и кухонной утвари. Продукты берутся самые обыкновенные и в обыкновенном количестве — так же, как и в городских ресторанах. Объяснять, что значит сварить рис на высоте 4000 м без автоклава, едва ли нужно. Средний расход керосина, по словам гидов, составляет 2 л/чел. в день. Кроме того, на отдельных участках приходится запасать и везти с собой фураж для животных. При увеличении числа клиентов количество груза, число лошадей и погонщиков растет едва ли не опережающими темпами. Судить о нем можно, например, по такому факту: при найме каравана традиционной единицей измерения для первоначального торга является, 1 погонщик с 5 лошадьми».

За десять лет ситуация почти не изменилась, разве что вместо керосина возможен газ (баллоны разных типов продаются повсеместно).





Но вернемся к Лалу. Как правило, туристы путешествуют с гидами, гиды, как правило, хорошо говорят по-английски и, как правило, являются людьми веселыми и общительными. Здесь я встретил группу, которая спускалась вниз. Гид этой группы из нескольких начинающих альпинистов был не только общительным, но и певучим. Он все время пел песню, где рефреном было что-то от махамантры «Ом намо Шивайя» и часто фигурировало имя Лалу садху. Когда я его спросил, кто такой Лалу, он воскликнул:

— Ты не встретил Лалу! Это великий человек. У него чайшоп на тропе ниже по склону. Всего день пути — и ты у него! Как же ты прошел мимо! Тебе обязательно надо его увидеть. Лалу — это Гималаи. Иди лучше с нами, к нему. Здесь ты не сможешь пройти в Лахул. (Я до этого расспрашивал его о возможности перевалить из долины Кулу в Лахул через вышележащие перевалы.) И альпинисты из Германии, которых он сопровождал, подтвердили это.

На следующий день я все же заполз на стену, перегородившую ущелье, прогулялся по леднику, усеянному красивейшими ледовыми грибами, знакомыми мне и по другим горам, по морене, сползающей на этот ледник, посмотрел на небольшой снежник, который был обозначен на карте как озеро Чандратал (есть еще одно, намного более известное озеро с таким же названием по другую сторону долины Лахул), переночевал и, изучив обстановку, понял, что встреченные мною альпинисты абсолютно правы, и отправился вниз.

А пройти из долины Кулу в Лахул можно довольно легко (для подготовленного человека) через перевал Хампта, расположенный по другую сторону Део-Тиббы и Индрасана. А еще проще — переехать через перевал Ротанг. Но тогда я не искал легких путей.

В итоге я спустился к обители Лалу, которая стала моим домом на пару недель. Лалу жил в области, по выражению одного из местных жителей, «большой силы».






Слово «сила» (power) используется весьма часто: «Это кристаллы большой силы», — говорит торговец в магазине самоцветов, «Это место большой силы», — говорит местный житель, указывая на камень посреди склона, «Этот запах имеет большую силу», — говорит мне продавец запахов, показывая один из флакончиков. Бутылочки с амброй, лотосом, розой стоят на подстилке на траве, а сам он сидит на сером слюдяном камне. И старый потертый саквояж рядом с ним. Издали, с горы, этот человек сам похож на цветок.





Рядом с комнатой Лалу (он называл свое жилище room), скорее похожей на пещеру: две стены и потолок — нависающая над поляной скала, третья стена — каменная кладка, четвертая — весь мир, с небом, горами и бегущей внизу рекой, находилось целых два «места большой силы», два храма. Один из них — небольшой лингам, обрамленный йони, разумеется Temple of Shiva. Другой, по словам Лалу, гораздо более древний — храм Нагов. Это камень с глубокой естественной прорезью в форме змеи, из-под которого бьет источник. Каждое утро, с рассветом, Лалу совершал пуджу для Шивы.

Рядом с пещерой Лалу работали «фриуоркеры», на русский, наверное, лучше всего перевести это слово как «трудники»: они строили из камней дом — для кого и зачем, я так и не понял. Они с большим почтением относились к Лалу, но был ли он их гуру? Могу сказать одно: он был их поваром, всю еду готовил собственноручно и ее освящал.

Но один человек из окружения Лалу достоин особого упоминания. Его звали Пол. Он приехал из Англии много лет тому назад, жил в горах без документов, присматривал за священными коровами и занимался йогой. А его «сверхъестественные» бытовые способности были столь же естественны, как деревья, камни, река и небо.

Я, стараясь быть хоть чем-то полезным, в первый же день предложил свои услуги «по хозяйству». И утром мы с Полом пошли за дровами. Лес рос на довольно крутом склоне на противоположном берегу реки. Через нее была перекинута пара бревен. Сделав из рюкзака устройство для ношения дров, я нагрузил на спину несколько довольно увесистых поленьев. В то время я был весьма здоровым парнем, имеющим довольно большой горный опыт. Пол же, внешне намного менее крепкий, связал веревкой пучок бревен, по размеру превышающий мой раза в три. Затем с легкостью поднял его на плечо, скомандовал: — «Slowly, slowly», — и, пританцовывая, пошел вниз. Причем я был в хороших удобных ботинках, а Пол — босиком. Перед мостом я вынужденно остановился, чтобы перевести дыхание, Пол же, не останавливаясь и продолжая пританцовывать, пересек реку по бревнам и ждал меня около «комнаты» Лалу. Я с трудом доволок себя и дрова, я едва дышал. А Пол улыбался и выглядел так, словно не носил никаких тяжестей.

Или еще один эпизод. Первым же вечером Лалу предложил покурить. И Пол просто взял пальцами из огня пылающий уголек, словно бы это был обычный, совсем не раскаленный камушек, раскурил от него чил-лум и снова положил уголек в огонь. Это не являлось демонстрацией для меня или кого-либо еще — он просто так жил. Но гораздо показательнее этих примеров была внутренняя сила, исходящая от этих двух людей, которую я хорошо чувствовал. Прощаясь, мы обменялись подарками: я оставил Лалу небольшое денежное подношение для его бога, а он подарил мне рудракшу.






Рудракша на санскрите — глаз Рудры, то есть Шивы, шарообразный плод дерева рудракша (Elaeo-carpus ganitrus) семейства элеокарповых, произрастающего в предгорьях Гималаев. «Шива-пурана» рассказывает о том, как Шива на протяжении долгих лет медитировал за благополучие всех живых существ, и, когда он открыл глаза, одна слезинка скатилась по его щеке и упала на землю. Из нее и выросло дерево рудракша. Из плодов рудракши изготавливают четки.





Есть подарки, которые для меня являются самыми бесценными сокровищами этого мира. И неважно, что это: панагия, самодельная иконка Богородицы, подаренная сербским водителем на одной из трасс Греции, или стеклянный шарик, слеза неба, которую мне вручил ребенок из карельской деревни, или рудракша от Лалу, или найденный на дороге и почему-то очень значимый для меня овальный диск непонятного назначения.

Вообще, обмен подарками — хороший ритуал. Особенно такими, в которые вкладываешь собственную, как сказал бы один мой продвинутый знакомый, «позитивную энергию», а проще — любовь. В этом и есть их главная сила. Так в стародавние хиповые времена обмен фенечками (этот ритуал был заимствован у североамериканских индейцев) означал названое братство.

Впрочем, все дары хороши, даже денежные, если идут от сердца. Я вдруг вспомнил, как в молодости больной и уставший возвращался автостопом из Алма-Аты в Ленинград. В первую ночь я остановился на окраине поселка Балхаш, на бахче, которой заправляла корейская семья. И хозяин с улыбкой сказал: «Здесь, на Востоке, у нас принято обмениваться подарками. Что ты можешь мне подарить?» У меня ничего, кроме авторучки, не было, и я протянул ему авторучку. А хозяин, хитро улыбнувшись, произнес: «Я тоже мало чего могу подарить, разве что немного бумажек с картинками». И протянул мне пачку денег, которых затем хватило на билет до самого дома.




Секреты комнаты Носова


Расположившись в отеле, мы решили посвятить вечер прогулке и посещению храма Кришны, находящегося чуть выше Наггара. К нему серпантином тянется автомобильная грунтовка, но я решил тряхнуть стариной и не искать легких путей. Поэтому мы не стали возвращаться к дороге, а пошли по тропе, которая, по моим воспоминаниям, должна была намного быстрее привести к храму. Оказалось, что это неправильная тропа: мы миновали яблоневый сад, затем перешли через ручей в хвойный лес. Шишки у гималайской сосны похожи на шишки наших елей, только еще более длинные, этакие фаллосы, разбросанные по склону.






Яблоневые сады — гордость, украшение и радость долины Кулу. Правда, эта радость омрачается тем, что в период сбора яблок приезжает много «гастарбайтеров» из других регионов Индии и из Непала и среди них есть весьма криминальные личности. А. Е. Грановский (http://www.india.гu/how/guidesДulu/ или http://www.ayurvedakullu.ru/kuUul.htm) пишет о том, что сады были созданы в 1870-м благодаря стараниям отставного английского капитана Р. С. Ли. Саженцы яблонь, груш, слив и вишен были доставлены из графства Девон в Англии. Идея получила распространение, и через несколько лет ирландский капитан А. Т. Бэнон приобрел землю в районе Манали и также засадил ее фруктовыми деревьями.

Он придумал и фруктовую почту. Специальные «почтовые бегуны», меняясь через каждые десять километров, переносили по цепочке через перевал Бхубу (2800 м) в Палампур корзины с фруктами. Далее их везли уже на повозке.

Что касается лесного мира долины, то он не ограничивается голубой или гималайской сосной (Pinus waflichiana), здесь на разных высотах растут: сосна Жерарда (Pinus gerardiana), гималайская пихта (Abies pindrow), пихта замечательная (Abies spectabilis), ель гималайская (Picea smithiand), кипарис гималайский (Cupressus torulosa) и, конечно же, деодар, кедр гималайский (Cedrus deodara), а также лиственные: дубы, рододендрон, березы, клены. А какую вкусную малину и землянику мне довелось пробовать в горах долины Кулу!





Пока Сева любовался творениями природы и рассуждал об их дополнительных функциях, со стороны дороги раздался пронзительный птичий крик. Через некоторое время крик повторился. Мы поднялись и увидели девочку возраста лет двенадцати, которая шла параллельно нам и кричала странным птичьим голосом. Кого она призывала и с кем разговаривала? Дорога тем временем обогнула дом довольно заброшенного вида, где на террасе находилось около десяти детей.

Кришна встретил нас музыкой из репродуктора, расположенного над крышей. Она растворялась в прозрачном горном воздухе и, несмотря на плохое качество воспроизведения, казалась вполне уместной. Сам храм находится на хребте и от него открывается великолепный вид на гималайские вершины, на долину реки Биас, на Наггар. Почти все дома в Наггаре крыты черепицей из местного сланца и сверху очень органично вписываются в пейзаж. Впрочем, и здание храма из него не выпадает. Стоит отметить, что большинство храмов выполнено в стиле наггар (с названием города Наггар это связано лишь тем, что само слово «наггар» обозначает «город»). Храм Кришны не исключение. А за храмом стоит колесница, на которой, как я полагаю, мурти (скульптурное или живописное изображение бога, считается, что в мурти присутствует частица живого божества) Кришны каждую осень выезжает на Дашеру.






Помимо стиля наггар, или «северного», есть еще «южный» (дравидский) сталь и смешанный — Весара (Vesara). В храмах всех стилей здание разделено на три части: святилище, называемое гарбхагриха, манта-пам — зал перед входом в святилище — и антарала — узкий проход, соединяющий мантапам и гарбхагриху. В гарбхагрихе, темном маленьком помещении без окон, находится мурти — изображение божества, а над гарбхагрихой — башня. В северной архитектуре башня высокая, в форме перевернутой параболы с выпуклыми ребрами, называемая шикхара; в южной — идущая уступами вимана. Второе отличие — это ворота. В северном доминирующим элементом является сама шикхара, а в южном — гопурам, ворота храма, порой затмевающие своей грандиозностью сам храм. О храмовой архитектуре есть неплохая статья на сайте http:// indonet.ru/articles/arhitekturaindii.





Вечером мы попробовали местного некрепкого алкоголя. В долине Кулу гораздо меньше ограничений в этом плане. Взяли сидр и земляничное вино. Сидр оказался вкуснее и дешевле: 90 рупий за 0,7 литра, а вино — 250. Возвращаясь в наш почтальонский гестхаус, уже за несколько сот метров услышали музыку и гул голосов. Весь верхний этаж главного здания светился, на фоне желтых окон были видны силуэты. Мы прошли мимо улыбающихся сикхов, которые сообщили, что у их родственников на втором этаже свадьба.






Сикха можно узнать сразу. Во-первых, по некоей внутренней организованности, собранности, свойственной истинным воинам. Во время моего автостопа по Индии (а такое тоже было) меня не раз подвозили сикхи-бизнесмены. Не могу сказать ни одного плохого слова в их адрес — внутреннее благородство и искреннее желание помочь было присуще каждому из них. Во-вторых, по первым трем внешним признакам обязательного для сикхов правила пяти «К»: кеш (нетронутые волосы, спрятанные под аккуратно сформированный тюрбан), кангха (гребень в волосах), кара (стальной браслет), качх (короткие штаны в качестве нижнего белья), кирпан (кинжал, спрятанный под одеждой).

Слово «сикх» происходит от санскритского «шишья» (ученик). То есть сикхи считают себя учениками десяти духовных учителей, живших с XV по XVIII век, а точнее, книги «Ади Грантх», которая является символическим представителем всех гуру, средоточием их учения и божественной мудрости. Первым из 10 был Гуру Нанак, а последним — гуру Гобинд Сингх. Гуру Нанак около четверти века бродил по стране в сопровождении мусульманина-музыканта и индуса, записывающего слова учителя. Это довольно символично: ведь сикхизм как религия много взял и от индуизма, и от ислама. Гуру Нанак и последующие гуру учили о том, что Бог един, и един для всех. Все сущее создано его волей. Его имя нам не дано знать, он непостижим и неописуем. Он источает любовь, он милосерден, лишен ненависти и пристрастий. Он внутри и вне нас, он был всегда и везде как животворящая идея, любовь, милосердие, красота, мораль, правда и вера. Понятно, что и традиционные индуистские представления о карме и перерождениях, и мусульманские о загробной жизни, рае и аде сикхами не разделяются. В мире ничего не исчезает — после смерти душа возвращается к Богу и пребывает вечно. Гуру Гобинд Сингх основал религиозное сообщество сикхов — хальсу, создал армию хальсы, установил правило пяти «К» и объявил священную книгу «Ади Грантх» единственным гуру, тем самым поставив точку после цифры 10.

Что касается морально-этических норм, то сикхи признают равные права всех людей на земле независимо от их происхождения, в том числе и право защищать свою свободу. Добрые дела делаются не ради какой-либо выгоды в этой или последующей жизни, они естественны, как божественный дар, который можно открыть внутри себя. Злодеяния же, скупость, ненависть, жадность противоестественны человеческой и божественной природе. Любовь надо проявлять в любом повседневном деянии. Недопустимо и греховно всяческое насилие, манипулирование окружающими.





Стоило нам пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись по комнатам, как в нашу дверь постучал Носов.

— Я не знаю, что делать, — сказал он. — Ко мне пришли сикхи и просят одеяло. Они говорят, что я должен им одеяла. Я им отдал свое, но их много, и каждый хочет одеяло. У меня только спальник остался.

— Спальник не давай, — посоветовала Тоня. — Сейчас мы все выясним.

Действительно, внизу стояло много сикхов, они были высокие, под метр девяносто, в тюрбанах, с усами и бородами, они улыбались и объясняли, что Носов непременно должен выдать им одеяла. Сикхи сказали также, что хозяйка отправила их к нему и они не просили бы, но часть гостей будет спать на террасе, а там холодно. Без одеял никак нельзя.

Пришлось искать хозяйку, Мирру. Она пришла с ключом и пропела о том, что одеяла в сундуке и она забыла его открыть, но сейчас откроет и всем будет тепло и хорошо. Оказывается, вот зачем в комнате Сергея Носова такой большой сундук!

Утром, проснувшись, мы вышли из комнаты и обнаружили на полу и на столе трех жуков-носорогов. Все они оказались мертвыми. Я тут же помчался будить Носова, у которого были специальные баночки. Как я уже говорил, знаменитый петербургский писатель-жуковед Павел Крусанов попросил его ловить встречающихся по дороге жуков. Но, к моей радости, жуки встречаться с Носовым не хотели. Я методично фиксировал на видеокамеру тщетные поиски жужелиц под камнями и древоточцев в трухлявых пнях и дуплах, дабы показать Крусанову, насколько его страсть к жукам заставляет других заниматься не своим делом, а тем самым ухудшать свою карму.






Сам Крусанов, однако, так не считает. По его мнению, Носова в данном случае следует уподобить Семенову-Тян-Шанскому, который в своих экспедициях собирал образцы флоры и фауны, дабы в Петербурге специалисты смогли изучить их. И раз уж Носов — научный руководитель нашей «экспедиции», то ловля жуков именно то, что он и должен делать.





Мой почти документальный фильм рассказывает о том, как Носов с риском для здоровья ищет жуков на отвесных скалах, в ледяных пещерах, в шерсти огромных кабанов, в бидончиках для подаяний нищих садху, и даже в собственном рюкзаке. Но все тщетно. И вот в Наггаре жуки сами прилетели к нему и сами умерли, дабы не испытывать мучений в тесноте баночек из-под пленки и не ухудшать карму Носова Бабы.

Надо сказать, что у каждого из моих спутников я обнаружил странные привычки. Например, Тоня по утрам умывается и любит принимать душ. И почему-то не любит очередей. На этот раз в туалет и душ очереди не было, но зайти в них не представлялось возможным, потому что наши сикхи использовали дверные ручки этих заведений для намотки на голову тюрбанов. А намотка одного такого тюрбана занимает как минимум несколько минут.






Дастар — головной убор сикха — представляет собой тюрбан, который наматывается из длинного, около пяти метров, куска ткани. По утверждению самих сикхов, труд наматывания окупается сторицей — такой тюрбан весьма практичен, не позволяет быстро пачкаться длинным волосам и хорошо предохраняет голову как от жары, так и от холода. Кроме того, он красив, и главное — является одним из пяти «К»: обязательным религиозным атрибутом, который символизирует честь, самоуважение, храбрость, духовность и верность долгу. В Индии такой головной убор также называется пагри.







По дороге к Урусвати


После завтрака у нас было запланировано посещение усадьбы Рериха, и мы отправились в гору, к его дому. С момента нашего последнего визита в 2008 году изменения, произошедшие в этих местах, были хорошо заметны. Стало больше заборов. Даже дерево при входе в музейный комплекс, обвитое лианой, на которой еще два года тому назад фотографировались гости, теперь было огорожено. Как мне показалось, стало больше письменных обращений: «Зона тишины» — черным по белому на стенде возле дороги, а над дорогой — красный транспарант «Добро пожаловать в Международный мемориальный трест Рериха!».

Справку о семье Рерихов можно найти в любой энциклопедии, но я считаю необходимым посвятить биографии этого замечательного русского художника хотя бы пару страниц. Ведь маршруты моих путешествий часто повторяли его маршруты. Мы «пересекались» и в Изваре, куда я заезжал вместе с писателями во время выступлений по области, и на Алтае, в Верхнем Уймоне, где также есть музей Рериха, а из соседнего поселка Тюнгур начинается путь в сторону священной горы Белухи, и в Ладакхе, и в долине Спити, и здесь, в Наггаре, в доме художника, и в других местах, не обозначенных на географических картах. Причем я намеренно не искал этих встреч, я не являюсь адептом агни-йоги, я не вхожу ни в одно из Рериховских обществ и мне нравятся далеко не все картины Николая Рериха. Просто пути наших путешествий слишком часто совпадают.

Итак, Николай Константинович Рерих родился в 1874 году. Его детство пропито в Петербурге и в Изваре, имении под Петербургом. По настоянию родителей Николай окончил юридический факультет Петербургского университета, а по велению сердца — Академию художеств. Одним из его учителей был самобытный русский художник Архип Иванович Куинджи.

В 1899 году он познакомился с Еленой Ивановной Шапошниковой, барышней талантливой не только в области искусства и философии, но и способной к глубоким мистическим переживаниям. В 1901 году они стали мужем и женой. Летом 1902 года, когда Рерихи работали на раскопках курганов в селе Окуловка Новгородской губернии, родился сын Юрий, а через два года, в октябре 1904 года, родился Святослав.

Все это время Николай Рерих много рисует, участвует в выставках, а в 1916 году по состоянию здоровья покидает Петербург и поселяется в Сердоболе (Сортавала). Через год в связи с отделением Финляндии от России оказывается за границей. В 1920 году Рерихи переезжают в Лондон. Здесь они знакомятся с индийским поэтом Рабиндранатом Тагором, здесь же Елена Рерих встречает двух Великих Учителей — Махатму Морию и Махатму Кут Хуми, которые в своих физических телах посещают Лондон в составе индийской делегации. Это становится отправной точкой в развитии ее учения агни-йога, или Живая этика.

Затем следует переезд в Нью-Йорк и снова работа над картинами, над учением, выставки, встречи. За это время дети Рерихов успевают получить первоклассное образование (в 1923 году, когда семья переезжает в Париж, Юрий, будучи еще студентом Сорбонны, уже известен в научных кругах, он свободно владеет двенадцатью языками и может хорошо объясняться еще на десяти).

Рерихи проводят в Париже лето 1923-го и в сентябре отбывают в Индию. Они много путешествуют, затем поселяются в Дарджилинге, где подготавливают уникальный проект трансгималайской экспедиции. В марте 1925 года из Шринагара начинается долгий путь Рерихов по Центральной Азии. (Младший сын Рерихов, Святослав, не принимал участия в экспедиции, а по поручению отца вернулся в Америку, чтобы продолжить начатое Николаем Константиновичем культурное строительство.)

Центральноазиатская экспедиция Рерихов длилась три года. За это время Рерихи дважды пересекли Центральную Азию с юга на север в ее западной части и с севера на юг в восточной. Первая половина маршрута заканчивалась на Алтае, в СССР, и Рерихи в июне 1926 года посетили Москву, где вручили представителям правительства послание Махатм и ларец со священной гималайской землей на могилу Ленина, а также получили разрешение на исследование Горного Алтая. Затем снова тяжелый путь через Монголию и Тибет к Гималайскому хребту. Целью экспедиции было «всестороннее изучение природных, культурных и этнических особенностей малоизведанных областей Центральной Азии». Но была и сакральная цель, о которой много написано на сайтах «Агни-йоги». Это Шамбала и ее мистическое зерно — Чинтамани. Уже в Москве Рерихи выступали прежде всего представителями Шамбалы. В конце мая 1928 года экспедиция вернулась в Дарджилинг, куда также приехал младший сын Рерихов Святослав.

Шамбала — мистическая страна. О ней написана не одна книга. Согласно теософской точке зрения Шамбала — место нахождения Великих Учителей, Махатм, продвигающих эволюцию человечества. В буддийской литературе упоминание о Шамбале встречается в тексте Калачакра-тантры (X век), который, как утверждают, сохранился со времен царя Шамбалы Сучандры, получившего учение Калачакры от Будды Шакьямуни. Чогьям Трунгпа, основатель школы Буддизм Шамбалы, считал, что Шамбала имеет свою независимую основу в человеческой мудрости, не принадлежащей ни Востоку, ни Западу, ни какой-то конкретной культуре или религии. В 1775 году панчен-лама Тибета Лобсанг Палден Еше написал книгу «История Арьядеши и Путь в Шамбалу, Святую землю», подробно описывающую путь туда, путь, скорее имеющий отношение к метафизической географии.

Где только не размещают Шамбалу! Говорят, что Рерихи нашли вход в нее недалеко от Наггара, возле тропы на перевал Чандракани. Согласно тибетским поверьям, а также мнению Елены Блаватской, Шамбала находится где-то в районе пустыни Гоби. А Агван Дор-жиев в свое время убеждал далай-ламу в том, что Шамбала — это Россия и Николай II — реинкарнация ламы Цонкапы. У Александра Берзина есть статья о том, как, кто, где и когда искал Шамбалу (http:// www.berzinarchives.com/web/ru/archives/advanced/ kalachakra/shambhala/mistaken_foreign_myths_ shambhala.html). Многие духовные искатели считают, что Шамбала расположена на Тибете, в Гималаях или даже под Гималаями, а некоторые отождествляют ее с легендарной страной Беловодье, которую старообрядческие бегуны искали на Алтае. И Рерих, и современный алтайский шаман Антон Юданов именно там, возле горы Белухи, располагают один из входов в Шамбалу. С другой стороны, по мнению этнографа и знатока Алтая Иванченко, существует «коренное различие между православными искателями Беловодья и многочисленными эзотериками, отождествляющими Беловодье с Шамбалой», — первые, дескать, ищут Божие царство, где можно обрести спасение от мира сего, вторые — тайных «земных» знаний. По его мнению, сегодняшний Алтай — поле боя между этими двумя силами, место, где пролегла щель между мирами, место грядущего конца света. Точно так же думают и адепты некоторых эзотерических учений, но несколько по-иному представляют силы, между которыми происходит или будет происходить битва. Я не вижу различия, о котором говорит Иванченко, и для меня Беловодье и Шамбала — два из множества названий одной и той же страны, расположенной очень глубоко, в душе каждого из нас. Я много раз видел ее в снах и уверен, что она существует. И на собственном опыте хорошо знаю, что граница между тем, что мы называем сном, и реальностью весьма условна.

Еще в прошлом веке, во время написания статьи о староверах на Алтае я «поискал» Беловодье и Шамбалу в недавно открывшихся виртуальных мирах, даже скорее за ними: путешествие по Сети хоть и отличается от путешествия по земле, но бывает порой не менее захватывающим. На слова «Беловодье» и «Шамбала» поисковые системы вываливали сотни ненужных и даже мертвых ссылок, что и неудивительно, «ибо истинный путь открывается не каждому, лишь тому, кто имеет всеревностное и огнепальное желание вспять не возвратиться». Например, Рамблер в 1999 году находил сначала официальный сайт музыкальной группы «Беловодье», затем сайт ролевой игры, затем сайт эзотерической школы «Беловодье», сайт каталога художественных миниатюр, сайт издательства «Беловодье», сайт настольной игры, наконец, под номером десять, следовало «Сокровенное сказание о Беловодье», сокровенность которого у меня вызывает серьезные сомнения, дальше — снова игры, туристские агентства, литературные студии…






На ключевое слово «Шамбала» первая ссылка касалась сайта секты «Шамбала», вторая — турагентства «Шамбала Тревел», третья — сайта, посвященного разоблачению секты, упомянутой в первой ссылке, четвертая — рекламы книги «Золотой век, или Камень Шамбалы» Александра Саверского, далее следовали шесть ссылок подряд — «Послания Махатм Шамбалы», потом советы Алексея Девия «Как победить Шамбалу», затем Блаватская, Рерих, и снова — агентство по туризму.

Сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону — на слово «Шамбала» открываются энциклопедии, теософские и буддийские сайты, имеющие гораздо большее отношение к этой стране. Возможно, через десяток лет и в виртуальном мире появится в нее вход, если, конечно же, не сбудутся пророчества конца света, который многие из тех, кто вроде бы этот вход уже нашел, предсказывают весьма скоро.





Для работы над материалами экспедиции в Наггаре Рерихами был создан научно-исследовательский институт «Урусвати» («Свет утренней звезды» — так Великий Учитель называл Елену Рерих). Археологическим и историческим отделами занимался Николай Константинович, этнологическим и лингвистическим — Юрий Николаевич, историей искусств и ботаническим отделами — Святослав Николаевич, философским — Елена Ивановна Рерих. Были образованны ботанические, орнитологические, зоологические коллекции, а также коллекция ценных древних манускриптов. С этого момента семья Рерихов начала постоянно жить в Наггаре. Она поселилась в усадьбе, имевшей название «The Hall». Ее построил в 1880-х годах английский полковник Ренник, самый влиятельный из британских поселенцев в долине.

Институт исправно функционировал до начала Второй мировой войны. В 1934–35 годах Рерихам удалось организовать экспедицию в Маньчжурию и Китай.

Николай Рерих покинул эту жизнь 13 декабря 1947 года. Имение перешло по наследству к его сыну Святославу. В 1991 году им был создан и в 1993-м зарегистрирован правительством Индии и правительством штата Химачал Прадешт Международный мемориальный трест Рериха, который начал возрождение института «Урусвати» и организацию музея.




Урсула и другие


Когда я впервые оказался в Наггаре, русские поклонники Рериха познакомили меня с хозяйкой дома Урсулой Айхштадт: именно ей начиная с 90-х годов Святослав Николаевич поручил ухаживать за усадьбой.

И вот что я услышал о ее судьбе. Девочкой во время Второй мировой войны она была мобилизована в гитлерюгенд, но повоевать не успела — оказалась в советском плену, в лагерях в Казахстане. Но ей удалось оттуда бежать, пересечь границу, горы и добраться до Индии. Здесь она занималась разными работами, и однажды в Бангалоре, в одном из отелей, где она предлагала себя в качестве управляющей и общалась с кем-то из администрации на немецком языке, мимо проходили Святослав и Деви Рерихи. После безуспешного собеседования она снова встретила Рерихов, и они сказали, что причина отказа могла быть в немецком языке — после войны здесь его не очень любят. Они разговорились, и Святослав предложил ей поработать управляющей в его усадьбе в Наггаре. Таково услышанное мной устное предание.

А официальная история такова (корр. ИТАР-ТАСС Юрий Сидоров): «Урсула Айхштадт, уроженка Германии, была видным общественным деятелем Индии, близким другом семьи Ганди, хранительницей достояния России в Индии. Сестра Урсула — человек необыкновенной судьбы. Эта полная энергии и чувства юмора женщина, с которой корр. ИТАР-ТАСС неоднократно встречался, посвятила себя миссионерской деятельности по примеру матери Терезы. Она занималась медицинской практикой в сельских районах. Работала 18 лет в джунглях штата Орисса среди местных племен, в госпитале для прокаженных. Усыновила двух индийских сирот. С 1990 года по поручению известного художника и общественного деятеля Святослава Николаевича Рериха Урсула Айхштадт взяла на себя текущие хлопоты о музее-усадьбе Рерихов в гималайской долине Кулу. После создания Международного мемориального треста Рерихов в 1992 году и открытия музея для публики она являлась его постоянным куратором. Благодаря ее личному участию, самоотверженной и бескорыстной деятельности была сохранена бесценная музейная коллекция. Сам музей превратился в один из культурных центров Индии, который ежегодно посещают около 100 тыс. туристов. По мнению специалистов, если бы не ее самоотверженный труд, уникальное и бесценное наследие Рерихов могло быть утрачено».

(Цит. по.: Сидоров Ю. «Индия-Рерихи-Музей». Газета «Содружество», № 13–14, май 2004. С. 24.) Я склонен больше прислушиваться к словам Сидорова.

9 октября 1996 года я весь день провел на празднике, посвященном дню рождения художника. С утра местный священник из храма Кришны провел пуджу на небольшой площадке возле дома, где находятся скульптуры богов и героев. Рассказывают, что история появления некоторых из них весьма необычна: однажды к Рериху пришел человек и попросил немного денег для паломничества по святым местам и оставил в залог скульптуры. После этого хозяин скульптур так и не вернулся.

Затем рядом на поляне начался фестиваль, в котором попеременно участвовали тибетские и индийские школьные национальные коллективы. Были и официальные представители Министерства культуры Индии. Многие тибетцы считают Рериха Великим Учителем, многие индусы — святым, некоторые недоброжелатели считают его большевистским шпионом, а такие люди, как Индира Ганди и Рабиндранат Тагор, — ученым, мыслителем и монахом, но для меня он прежде всего художник. Те, кто встречал рассветы и закаты в Гималаях, знают, что краски на полотнах Рериха — это краски окружающего мира. Но искусство художника еще и в том, что он показывает сторону великих гор, не видимую обычным глазом, энергию Пшалаев, передаваемую с помощью живописи.

А вечером этого дня мне довелось священнодействовать на русский манер: помогал Урсуле раскочегаривать настоящий большой самовар, в котором некогда кипятил воду сам Николай Константинович, чтобы угощать гостей чаем. В числе наших гостей были русские гости, индийские художники, знаменитый переводчик Варьям Сингх и, как говорится, другие официальные лица.




На этот раз в дверях дома Рерихов мы встретили Алену Адамкову, востоковеда, работающего исполнительным директором фонда Рериха.

И она поведала о довольно грустных вещах. Ситуация с памятниками в Индии мало чем отличается от происходящего в нашей стране. Имение Рерихов является лакомым кусочком для богатых чиновников, и хотя на словах они всячески превозносят значение семьи Рерихов для Индии, на деле пытаются отрезать от имения значительные куски. А многие из посетителей музея имеют весьма отвлеченное представление о культуре, кричат, мусорят, рвут цветы и ломают деревья в парке. Дело доходит до того, что на месте самадхи Николая Рериха пытаются устраивать пикники. В данном случае «самадхи» — памятное место, место кремации или захоронения праха.

От дома Рерихов мы отправились к галерее. У входа в парк новодельная эстрада, обустроенная под навесом, который увенчан транспарантом со Знаменем Мира и резным изображением Сарасвати с ситаром в руках.






Николаем Рерихом был разработан Пакт по охране объектов культурного наследия, который впоследствии так и стали называть: Пакт Рериха. В 1935 году 21 страна Панамериканского союза его подписала, а 10 стран ратифицировали. Для объектов охраны предложен знак Знамя Мира (на белом фоне три красные точки, заключенные в окружность). Сам Рерих по поводу этого знака в 1939 году говорил, что знаки Знамени Мира можно объяснять по-разному: для одних это прошлое, настоящее и будущее, объединенные кольцом вечности, для других — религия, знание и искусство в кольце культуры.

Сарасвати — богиня мудрости, знания, супруга Брахмы. Она считается воплощением всех знаний: искусств, наук, ремесел и мастерства. Ее вахана — лебедь. Она очень органично из индуистского пантеона переместилась в буддийский, где также покровительствует искусствам. Она является направительницей Махатм Шамбалы.





Мы прошли через парк, по дорожке, возле которой писатель Носов, чей взгляд чаще падал на землю, чем наши (ведь он продолжал искать жесткокрылых), обнаружил целое семейство моховиков, и вскоре оказались возле здания, выстроенного, как утверждают путеводители, в стиле, типичном для долины Кулу. То есть два этажа, на втором — терраса, обращенная в долину, пространство под которой открыто с трех сторон и, как правило, частично заполнено предметами хозяйства, дровами — всем тем, чему не рекомендуется мокнуть под дождем. Здесь же был стул, на котором сидела милая индийская контролерша, и обувь, оставленная уже вошедшими посетителями. В галерее на первом этаже — небольшой музей традиционного искусства Индии и России, на втором — картины и копии картин Николая и Святослава Рерихов. Терраса, как я понял, отведена временным экспозициям.

Наггар — городок, по которому просто приятно гулять. Каждая улица по-своему интересна и приводит если не ручью или реке, так к храму. Чуть ниже замка — небольшой, спрятавшийся между домами храм Вишну, еще ниже, через несколько улочек — удивительно красивый храм Шивы IX века. Когда мы спустились, во дворе храма лицом к нему сидела троица: каменный бычок Нанду на постаменте, на углу постамента — старушка в национальной одежде и, почти вплотную к ней, на спине бычка — огромный ворон. А из храма, из темной комнатки для богов на них смотрели небольшие скульптуры Шивы и Парвати. При нашем приближении ворон взлетел, старушка встала, лишь Нанду не тронулся с места.

Не менее интересен построенный из дерева храм Трипура Сундари, посвященный богине-матери Дурге. Его архитектура отличается от «наггарской», и вместо параболического шикара с барабаном наверху крыша имеет форму пагоды. Таких храмов в долине много, в частности, один из самых знаменитых — деревянный храм Хадимбы в Манали. Еще один тип храма — домик под банальной двускатной крышей, украшенный со всех сторон резьбой по камню или дереву. Он может быть маленьким, меньше человеческого роста.

Из Наггара через перевал Чандракани ведет тропа в соседнюю долину Парвати, в деревню Малана, славящуюся своим сердитым богом Джамлу и известным на весь мир чарасом. (Технологии его производства, которые разными авторами описываются по-разному, мне пришлось убрать из цензурных соображений, скажу лишь одно — делают его из пыльцы и смолы конопли.) В 1996-м, погостив у Рерихов, я совершил этот переход. Тропа вела через лес, мимо места, где Рерихи нашли тайный ход в Шамбалу, но я не считал себя готовым к его поиску и поэтому продолжил путь наверх, в зону лугов, расположенных под перевалом. Там я довольно быстро нагнал туристскую группу (ту самую, гид которой носил с собой калькулятор) и рядом с ними встал на ночлег. Весь вечер он пугал страшилками о том, что в Малане живут чуть ли не людоеды. «Пойдешь в Малану, — говорил он, — ни к кому не прикасайся. Не прикасайся. Вообще ни к чему не прикасайся. И не разговаривай. Будет плохо!» Туристы же пояснили: жители этого поселка считают себя потомками передового отряда воинов Александра Македонского и поклоняются коню. Они курят много марихуаны и не любят посторонних. Прикосновение чужака считается осквернением. Проверить это я не смог. Ибо сама Малана по сравнению с радостными шумными индийскими поселениями казалась вымершей. А на подходе к ней, словно страж, стояло мертвое дерево, одетое сеном. На одной из веток сидел ворон. Вид довольно зловещий.

Ниже деревни я встретил итальянца, которого сначала принял за местного. Он сказал, что в километре от поселка есть целый лагерь гостеприимных любителей гор и чараса из Израиля и Европы. Он предложил мне вернуться и взглянуть на святилище местного бога Джамлу, дом с резным балконом, весь фасад которого щерится рогами и пестреет от освящаемых вещей, но у меня уже не было сил на подъем в это нелюбезное поселение.






О Малане много и хорошо писал А. Е. Грановский (http://www.india.ru/how/guides/kulu/ или http:// www.ayurvedakullu.ru/kullul.htm). Из этого описания я понял, что в свое время гид был прав — в Малане свое собственное судопроизводство, собственный язык, собственная религия, ведь их бог Джамлу даже имеет право не приезжать на Душеру, собрание всех богов в Кулу. Могущество бога испытали на себе многие, даже монгольский император Акбар был наказан им за непочтение и в итоге был вынужден прислать в Малану в дар богу свою конную статую, которая хранится в отдельном храме. Грановский также упоминает об оригинальных матримониальных нравах малайцев. Любой парень, заплатив всемогущему Джамлу 20 рупий, может жениться на любой девушке. Причем он имеет право делать это многократно, лишь бы деньги были. И женщина обладает теми же правами, то есть может многократно менять мужа.





Мы немного покурили и расстались. Не могу сказать, что маланская дурь была круче того, что я пробовал в других местах Индии. А возле поселка Джари, находящегося на дороге к Маникарану, известному своими горячими источниками, я рпервые попал под общеиндийский шмон. Но, во-первых, у меня ничего не было, а во-вторых, все равно у меня ничего не было бы — об антинаркотическом рейде еще на тропе меня жестами и возгласами «полис! чарас! полис!» предупредила встречная крестьянка, возможно жительница той самой страшной Маланы. Полицейские на автобусной станции досматривали всех, но как-то вяло и без собак. По крайней мере, под одежду не залезали и лямки рюкзака не прощупывали. При мне никого не забрали.




Ангел, охраняющий туристов


Мы же отправилась не в Малану, а в Манали, известнейший общеиндийский горный курорт, расположенный на высоте 1829 метров. Как и всякий большой курорт, шумный, переполненный теми, кто приехал «культурно отдохнуть», теми, кто просто «отдыхает» уже не первый год, и теми, кто зарабатывает, обеспечивая этот отдых. Человеческая пена, которой становится все больше, разлетается из Манали по окрестностям: еще в Наггаре по дороге к автостанции мы встретили женщину с пушистым кроликом. Она предложила его погладить и сфотографироваться — конечно же, за деньги. Что поделаешь, бизнес.

Манали получил свое название по имени Ману. С санскрита Ману Алай переводится как «жилье Ману». Именно в этом месте он высадился из ковчега и построил себе жилище.






Согласно «Шатаптахе-брахмане» Ману, живший в южных горах, увидел рыбку, случайно попавшую в воду для умывания. И она сказал ему: «Спаси меня, а я потом спасу тебя». И Ману растил эту рыбку сначала в кувшине, затем в пруду, где не было больших рыб, которые могли ее съесть. Когда рыба выросла и сама была способна съесть кого угодно, он отнес ее в море. На прощание рыба сообщила точную дату потопа, чтобы Ману к этому времени построил корабль, взял с собой семена растений и ждал ее. Потоп уничтожил все живое, но корабль Ману, оберегаемый и ведомый рыбой, смог причалить к вершине Хималая. Вода начала постепенно спадать, и Ману сошел на обновленную землю. В более поздних версиях, в Махабхарате рыба — воплощение Брахмы, а в пуранах — сам Брахма устраивает потоп, а рыба является одной из десяти аватар Вишну.





Отавная улица Манали — Молл растянулась на несколько километров. Центром города можно считать площадь, где стоит в окружении цветов и с гирляндой календулы на шее памятник Джавахарлалу Неру (премьер-министр дважды посещал этот город).

На Молл весьма оживленное пешеходное и мото-рикшициклетное движение. Правда, объезжать и обходить приходится не коров, а ослов — их здесь почему-то очень много, и они почему-то любят медитировать посреди дороги возле островка с памятником Неру.

Но, прибыв в город, мы прежде всего отправились в лес, к храму Хадимбы, построенному в 1553-м. Это четырехъярусная пагода, крыша которой завершается бронзовым шаром и трезубцем Шивы (и это неспроста, ведь Хадимбу ассоциируют с Дургой и Кали). Но храм, высота которого более двадцати метров, кажется маленьким в окружении многовековых гималайских кедров. Совсем неподалеку один такой кедр сам является святилищем.






Парк, окружающий храм, вызывает не меньшее восхищение. Мы в свое время гуляли по этому парку, где тайные пути (по крайней мере, на табличке возле одной из них было написано «hidden trial»), где деревья такие, что в дупле спокойно может разместиться человек, где бродят, как сказала Тоня, весьма подозрительные коровы с плотоядным взглядом и с опушки которого открывается великолепный вид на окрестные горы с реками и водопадами.





На резных рельефах, идущих по периметру храма, среди богинь, богов и животных можно увидеть изображение оленя с головой вполоборота и двух птиц, пьющих нектар жизни (по мнению Грановского, такое изображение оленя типично для скифской, а птиц с нектаром — для средиземноморской культуры).

Рассказывают, что, когда храм был построен, он очень понравился магарадже. И магараджа приказал отрубить зодчему правую руку, чтобы тот не смог больше создать ничего подобного (эта сцена также изображена на фасаде храма). Но строитель натренировал левую и создал еще более великолепный храм Трилокинатх в Чамбе. За это от благодарных местных жителей он лишился головы. Похоже, что современные создатели спальных районов нашего города учли его печальный опыт, а также опыт ослепленных Иваном Грозным зодчих Покровского собора и, чтобы никому не было завидно, лепят уродливые скучные коробки.

Хадимба известна своими родственниками. Герой Махабхараты, сын бога ветра Баю, пандав Бхимасена во время скитаний вместе с братьями по местным лесам познакомился с ней. Но ее брату, злобному демону, которого звали Хадимб, это не понравилось. Бхима убил злодея, а затем женился на великанше. Она родила не менее славного богатыря Гхатоткача, впоследствии погибшего в сражении с Кауравами в Курукшетре. А внуки Хадимбы, Бхот и Маккар, создали два государства: Бхот (Тибет) и Бхутан (Бутан).

Если многие боги со временем утратили свою кровожадность, то Хадимба нет. Собственно, чего еще ждать от воплощения великой Кали. Потомки магараджи приносят ей в жертву голову козы со вставленной в рот ногой. Хадимба не отказывается и от козьей крови.

Будучи главной среди местных богов Манали, она выполняет роль строгого судьи: может наказать бога и оставить на время в своем страшном храме, лишив ежедневного горшка риса. А для жителей Кулу она является доброй бабушкой: помогает вызвать дождь, защищает от разгула стихий и способствует всяческому процветанию.

И на этот раз в храм тянулась длиннющая очередь паломников. На аллеях торговали сувенирами, совали под нос ангорских кроликов, полушепотом приглашали купить шафран.






Как мне показалось, шафраном торговать запрещено, и поэтому предлагают его столь же тайно, как и чарас. Соответственно, у некоторых туристов возникает иллюзия, что шафран — это некий наркотик. Спешу разочаровать (или обрадовать): шафран — всего лишь вкусная и полезная для здоровья специя, а также природный краситель. Правда в 90 % случаев купленный шафран окажется куркумой, тоже специей, но гораздо более дешевой.





Человек в ковбойской шляпе предлагал сфотографироваться на маленьком и ухоженном декоративном яке. Причем все эти услуги были предназначены прежде всего для индийских туристов. Хочется еще раз отметить, что индийцы любят путешествовать, не меньше чем американцы и европейцы. И если многим индийцам недоступны путешествия по миру по финансовым причинам, то уж родная страна охвачена ими в полной мере. В большинстве городов число местных путешествующих превышает число иностранных в сотни раз. Особенно в местах индуистского паломничества.

В Манали есть и буддийские монастыри (в прошлый приезд мы довольно много времени провели в тибетском монастыре Гадхан Тхекчоклинг, построенном беженцами из Тибета в 1969 году; перед его входом на стене мемориальная табличка, посвященная памяти тибетцев, погибших в борьбе за независимость в 1988–90 годах), и несколько достойных внимания индуистских храмов в окрестностях, и богатые сувенирами торговые ряды, но, оказавшись в этом городе после тихого Наггара, мои спутники да и я сам устали настолько, что задворками, миновав палаточный лагерь приехавших в Манали «гастарбайтеров», где нищую обстановку оживляли вполне современные телевизоры, и, не заходя ни в Олд Манали, ни в Васишт, выбрались в центр и отправились проводить обследование окружающих туристических агентств на предмет транспортировки через Ротанг и Кунзум в долину Спити.

Кое-кто из состава нашей славной экспедиции был ограничен во времени, а кое-кто — в бюджете, что вызвало некоторые споры. Но автобусы через перевалы так и не ходили, и в итоге нам снова пришлось арендовать джип.

Но этот неполный рассказ о микровавилоне Манали был бы совсем неполным без упоминания о встрече с одним замечательным человеком. Пока мы с Тоней торговались в агентстве, наши друзья разговорились с высоким стариком, лицо которого украшали длинная седая борода и пышные закрученные вверх усы. Он был с велосипедом, в синем тюрбане и с ожерельем из оранжевых цветов на шее. Звали его Нариндер Сингх.

Как выяснилось, он уже много лет занимается весьма благородным делом — консультирует иностранных гостей по всем возникающим у них вопросам, рассказывает о достопримечательностях, помогает снять дешевое жилье. При этом отказывается от любого вознаграждения, считая помощь своей миссией. В одной из многочисленных статей об этом человеке написано, что «раньше он служил в кабинете премьер-министра, а теперь, будучи на пенсии, каждый день проводит на автобусном вокзале в Чандигархе (я не спросил, как он оказался в Манали, но думаю, что приехал на лето) и привечает иностранных туристов. „Джавахарлал Неру радовался каждому туристу, приезжающему в Индию, — говорит Нариндер Сингх, которому сейчас уже за семьдесят, — он считал, что всех туристов надо встречать как друзей и дорогих гостей. Я постарался сделать это целью своей жизни“.

В его записных книжках тысячи автографов гостей, которым он помог сориентироваться в городе, найти гостиницы, осмотреть достопримечательности. „Большинство иностранцев, приезжающих сюда, — продолжает он, — небогатые молодые люди. Обслуживающий персонал пытается выжать из них как можно больше денег, и у ребят остаются плохие воспоминания“. Нариндеру Сингху не нужна известность и признательность, он просто считает себя миссионером, но за годы бескорыстной службы его имя уже вошло в несколько путеводителей по стране».

А в Интернете его называют ангелом, охраняющим туристов. Это можно понимать почти буквально: был случай, также описанный в прессе, когда он защитил юную туристку от нападения хулиганов.




Ротанг и Кунзум


Еще до рассвета мы выехали на Ротанг, перевал высотой 3980 метров. Для Гималаев — немного. Нашего водителя, немолодого загорелого индуса, звали Lab-Singh-Thakur (так было написано на его визитке), то есть Лаб Сингх, принадлежащий к касте Такуров. Это североиндийские кшатрии.

Стоит сказать, что один из вопросов, который мне часто задают люди, не бывавшие в Индии, звучит так: «Насколько кастовая принадлежность влияет на жизнь современного индийца?» И я специально приберегал ответ на этот вопрос до рассказа о Манали, города Ману, создавшего, по преданию, правила жизни для индусов, в том числе и систему каст.

А ответить можно по-разному. Официально — не влияет: современные законы Индии одинаковы для всех каст, и дискриминация по кастовому признаку запрещена. Неофициально — еще как, особенно в провинции и в религиозных сообществах. Вплоть до мелочей. Во время моего проживания у садху Лалу, там, как я уже рассказывал, работало несколько человек фри-уоркеров, и когда приходила пора обедать, все сидели вместе в комнате, а один из них — на ступенях, внизу. Когда я спросил его об этом, он ответил улыбаясь: «Я не могу с ними есть, у меня другая каста». Однако ущемленным при этом он не выглядел. Следовать дхарме, соблюдать правило для любого индуса — высшее благо. В Варанаси мы с женой как-то взяли велорикшу. Это был веселый человек средних лет, который всю дорогу говорил нам, что ему выпало счастье, он везет таких гостей, что он может хорошо делать свою работу, следуя дхарме. А когда мы предложили подождать нас, чтобы поехать дальше, его радости не было предела. Ведь качественно выполняя свою работу, в следующем рождении наш рикша мог бы стать кастой выше. Точнее, Варной.

Все, кто хорошо учился, знают по школьному курсу истории, что, когда первочеловека Пурушу расчленили, из его рта получился брахман, из рук — кшатрии, из торса — вайшью, из ног — шудра. Так появились четыре варны, которые мы ошибочно называем кастами. Дело брахманов — интеллектуальные занятия, кшатриев — администрирование, ведь они воины, вайшью — земледелие, ремесленничество и всякого рода бизнес, а шудр — обслуживание трех высших каст. Есть еще неприкасаемые.






Мальчики трех верхних варн (а их в современной Индии меньшинство, 8 % — брахманы и кшатрии, 22 % — вайшью, а шудр, неприкасаемых и внекастовых неиндуистов, соответственно, 39 %, 17 % и 14 %) проходили обряд «упанаяна» и считались «движды» — дважды рожденными. Им, в отличие от шудр, разрешалось изучать веды и жить, следуя Варна-апграма-дхарме — закону периодов жизни. Существует четыре «ашрамы», первая — брахмачарин, ученик, проходящий обучение ведам у определенного гуру, вторая — грихастха, домохозяин, затем ванапрастхи, отшельник, которая наступает после свадьбы старшего внука, и четвертая — саньясин, аскет. Саньясин отказывается от всего — он занимается йогой, странствует по святым местам и живет за счет подаяний.

Разумеется, современному индусу, особенно жителю мегаполиса, трудно даже примерить столь жесткую схему на собственную жизнь. Но многие религиозные обряды и традиции сохранились, я знаю по крайней мере нескольких индусов, женившихся по выбору родителей на девушке из своей касты, встречал и санья-синов, бывших некогда весьма богатыми и успешными с западной точки зрения людьми.





А касты — на самом деле это джати, то есть более мелкие подразделения, сформированные по профессиональному признаку. И естественно, когда я стал допытываться у водителя, какой он касты, тот ответил: Такур. И это одна из 3000 каст, существующих в Индии.

Дорога на Ротанг проходит по весьма живописным местам. Но до серпантина, на котором в дождливое время случаются оползни и приходится стоять не один час, вдоль всей дороги расположены лавчонки, лавчушки и лавочки, предлагающие затертые облезлые шубы, выцветшие горнолыжные костюмы эпохи восьмидесятых, антикварные горные лыжи и столь же древние ботинки. Да, и еще резиновые сапоги. У каждой из таких лавок есть номер — от двузначного до четырехзначного. Причем за лавкой с номером 21 может следовать лавка номер 547, а сразу за ней — 124. Как я понял, это пункты проката вещей, которые могут понадобиться индийскому туристу на перевале. И они весьма востребованны — ведь многие, даже очень взрослые индийцы, приехав сюда, впервые попадают на холод и видят снег. На перевале полно радостных людей, прыгающих по снегу и обстреливающих снежками не только друг друга, но и встречные машины. Думаю, подобную радость я испытал, когда впервые окунулся в Красное море и увидел (уже в сорок с лишним лет) коралловый риф.

Цэустные мысли вызывает только старая, измятая и ржавая машина в распадке, когда-то слетевшая с дороги. Ближе к вершине образовалась гигантская пробка, ведь цель большинства приехавших — сам перевал, при этом специальная парковка наверху не предусмотрена. Глядя на такое скопление машин и веселящегося народа, на продавцов, предлагающих самосу и чай, трудно поверить, что Ротанг считался и считается опасным, что, например, во время снежной бури, которую называют «биана», в 1911 году на нем погибло более 400 человек.

Мы покинули машину и шли пешком, поджидая ее на поворотах, но стоило подняться на седловину — пробка полностью рассосалась, а перед нами открылась панорама долины Лахул.

Удивительно, что все эти перевалы и бушующие внизу реки освоены много веков тому назад. Почти весь наш дальнейший путь пролегал по следам древних караванов, по Великому шелковому пути, в горах распадающемуся веером дорог и троп. В юности я много раз бывал на «параллельных» его ветках, проходящих через другие горы и пустыни.
		Через перекрестки в степи, в пустыне,



		где дороги расходятся пальцами Бога,



		где раскаленный асфальт прогибается под ногами



		и трасса становится податливой,



		как любящая женщина,



		через перекрестки, где все пути твои,



		через снежные перевалы Тянь-Шаня, Каракорума,



		Памира и Гималаев,



		через реки, говорящие на человеческом языке,



		через барханы или



		мимо неумирающих деревьев,



		чьи листья столь малы, что издали незаметны,



		а корни ползут в глубь земли, догоняя воду,



		или вдоль реки Или,



		своим именем предлагающей выбор,



		но не дающей выбора,



		через Кызылкум, Муюнкум, Таукум и Такла-Макан,



		где верблюды и сказки песка



		о золотых людях, спящих в курганах



		и похожих на солнце на закате,



		о скрытых в горах городах,



		где другая плотность времени,



		слоистого как слюда,



		где живут подземные люди,



		я не видел их никогда…



		Но песок в моих ботинках — словно их следы



		на дорогах, где жизнь всего лишь — глоток воды.










Часть 4

Долина Спити









Дорога за Ротангом хуже, чем на Ротанг, но по гималайским меркам вполне терпимая (автобус бы прошел без проблем), а внизу, вдоль реки Чандра, вообще неплохая — мы даже смогли разогнаться до сорока километров в час.

Без остановки проехали Чаттру (Chattru) — скопление дхаб возле первого моста. Я заметил, что дхабы любят кучковаться именно в таких местах. По дороге к следующему мосту и следующей дхабе Баттал (Batted) пришлось пересекать лужи, вода которых доставала до дверей джипа, и ехать по глубоким снежным коридорам длиной в десятки метров. Такур не разгонялся, объясняя это тем, что намокли тормозные колодки.

И пусть мы ехали медленно, но зато как наш Такур чувствовал габариты и дорогу! Мы разъезжались со встречными по самому краю пропасти, практически в сантиметре друг от друга.

Чем ближе к перевалу, тем пустыннее. Только камни, лед и снег. Я видел эти горы во сне задолго до моих гималайских путешествий, и фрагмент одного такого видения даже вошел в рассказ «Темные ступени». Вот отрывок, где главный герой на одной из троп встречает невысокого человека с двумя серебристыми ведерками, полными воды.






«…Его загорелое морщинистое лицо излучало тепло и силу. Оно было единственным теплым пятном на окружающем пейзаже в холодных тонах: серовато-голубой склон, голубое небо. Человек был одет в куртку цвета камней, зеленые брюки и темные резиновые тапочки. Я подумал, куда он несет эти ведра, и пока я размышлял, он начал подниматься по узкой тропинке, прилепившейся к скале. Я последовал за ним. Кроме гор, человека и неба — ничего не было: ни строений, ни животных, ни деревьев. Лишь далеко внизу в туманной дымке — монастырь. Я знал, что часть этого монастыря находилась также и наверху, на неприступной для обычных людей скале. Мы туда и направлялись. Горец был единственным монахом, настоятелем и служкой верхней обители.

И вот мы наконец пришли наверх, к вырубленным в скале величественным сооружениям. Напротив меня у входа в пещеру лежала огромная каменная кошка, снежный леопард с ярко-зелеными глазами. Она казалась живой. Далее я оказался в одном из внутренних помещений, где проходил ритуал Раскрывающегося Будды. Колорит этого небольшого зала оказался совершенно иным: здесь полностью отсутствовали холодные тона. Желтые светильники, коричневые стены. На возвышении, в падмасане сидел некий человек, возможно паломник, так же, как и мы, сумевший преодолеть опасный подъем. Перед ним на нитках плясала небольшая, в треть человеческого роста, фигурка. Того, кто управлял куклой, видно не было — нити уходили в потолок. Лицо сидящего имело необычно крупные рельефные черты: острый нос, большой рот, глубоко посаженные глаза — паломник казался вырезанным из дерева. Вдруг кукла, прыгающая на ниточках перед ним, вместо рта раскрыла круглый, непропорционально большой череп, который распался на дольки, подобные апельсиновым, а затем снова схлопнулся. Паломник беззвучно рассмеялся, обнажая ровный сверкающий ряд зубов. В этот момент наверху приоткрылась дверь и мой взгляд уловил исполнителя этого представления: им оказался человек с ведрами, но на этот раз он был в малиновом монашеском одеянии. Затем я услышал нечто вроде комментария ниоткуда: „Он единственный, кто может показывать Раскрывающегося Будду, единственный, кто может служить в верхнем храме“. Я вышел. У входа, рядом с кошкой, меня снова окликнул монах. Он подошел близко, так что мне показалось, словно говорю я сам: „Все эти древние ритуалы сохранились здесь, потому что основная часть монастыря просела, а об этой никто не знает“.

Мы подошли к обрыву: далеко внизу, в долине, сквозь голубоватую дымку был виден монастырь. Затем перед моими глазами, как на киноэкране, нахала развертываться картина древней катастрофы: непомерно раздувшийся, мутный поток и ползущий в его пасть склон. Я обернулся и снова увидел монаха, стоящего у входа в храм, рядом с каменным леопардом, глаза которого излучали изумрудно-зеленый свет…»





И теперь я узнавал эти места, только монастыря в долине не было.

После Баттала начинается подъем на перевал Кунзум, чье название переводится как «место встречи ибексов», то есть горных козлов весьма редкой породы. Встреча с ними, как говорят, приносит счастье. Но козлов мы не встретили и потому, наверное, прокололи колесо. Правда, совсем рядом с дхабой Баттал. И пока Лаб Сингх ставил запаску, мы узнали, что дорога к озеру Чандратал, которое находится на высоте 4270 м, пока еще завалена снегом и камнями.

Трекинг к озеру занимает несколько часов, и на его берегу, как утверждают путеводители, работает палаточный лагерь Dewachen EcoCamp. В моих персональных планах в свое время был переход от Чандратала к перевалу Баралача (он находится на трассе, ведущей в Лех, и, судя по описаниям, от озёра до него всего два-три дня пути). Но тогда мне помешал снегопад. А в этот раз мы просто не были готовы к такому путешествию.

На Кунзум мы не ехали, а ползли. Во-первых, высоко: 4551 метр, во-вторых — мокро, круто, кочковато и вязко. На самом перевале — святилище бога Гейпана, покровителя Лахула, и буддийские ступы, или по-тибетски «чортены».






Ступа является символом учения Будды. Она может находиться как на месте захоронения святого человека, так и просто на «памятном» месте, на перевале, возле монастыря или дороги. Архитектура ступы должна включать пять элементов: основание, лестницу (ступени), купол, шпиль и навершие. Это модель Вселенной, пять ее составляющих: земля, вода, огонь, воздух и пространство. Или основание — омрачения ума, лестница и купол — начало пути к просветленному состоянию; шпиль — состояние бодхисаттвы, навершие — состояние будды. Или это части мистического тела Будды. Или это пять дхьяни-будд как проявлений Абсолюта, которым соответствуют пять вышеперечисленных элементов. (Подробнее см. http:// probud.narod.ru/dhyanibuddha.html)





Внутри ступы может находиться прах буддийских святых (по преданию, прах Будды (шарира) был помещен в 108 ступ в разных местах Индии), предметы, которыми они пользовались, священные тексты.

Отсюда начинается долина Спити, долина будд и бодхисаттв, дакинь и дхармапал. Ее название переводится как «место драгоценности». Сейчас это можно понимать буквально: благодаря тому, что долина осталась на территории Индии и, в отличие от Тибета, не была оккупирована Китаем, здесь сохранись такие драгоценности, как монастыри с их библиотеками, танками, скульптурами, музыкальными инструментами и другими предметами культуры и культа.




Будды и Бодхисаттвы


Прежде чем продолжить повествование о нашем дальнейшем пути я подумал, что необходимо немного рассказать о буддизме и об одном из его направлений — ваджраяне, то есть «Алмазной колеснице».

Началось все с того, в 563 году до н. э. в семье правителей королевства Шакья в предгорьях Гималаев родился мальчик Сиддхартха Гаутама. Ему было предсказано либо стать великим царем, либо духовным учителем, который откроет путь спасения. Но последнее ему грозило лишь после того, как он увидит четыре знака: старого человека, больного человека, умершего человека, святого человека. Отец мальчика (мать умерла почти сразу после родов) хотел, чтобы сбылось первое пророчество и сын стал царем. Поэтому Гаутаму старались всеми силами оградить от боли и страдания.

Но случилось неизбежное, и однажды он увидел, что все живое подвластно болезни, старости и смерти.

Вся дальнейшая жизнь Гаутамы была посвящена поискам пути избавления от страданий. Он оставил семью, жену и сына и стал странствующим монахом. Это случилось, когда Гаутаме было 29 лет. Вместе с пятью подвижниками в течение шести лет он практиковал такую жесткую аскезу, что довел себя до крайней степени истощения. Однажды дочь местного крестьянина проходила мимо и, преисполнившись сострадания к почти умирающему аскету, предложила ему рис с молоком.

Осознав, что смерть от голода вряд ли приблизит его к истине, он принял подношение. Когда другие аскеты увидели, что Гаутама ест, они покинули его.

А он сел под раскидистый баньян и дал обет не сходить с этого места до тех пор, пока не достигнет просветления. Гаутама медитировал несколько дней. И в конце концов пробудился.

После он изложил основные принципы буддизма, причем именно тем самым аскетам, которые поначалу покинули его, а потом, увидев, что Гаутама стал Буддой, вернулись к нему. Они образовали санкхью, сообщество его учеников.

Чему учил Гаутама?

Во-первых, он рассказал о «срединном пути», о том, что не стоит приносить вред своему телу как чрезмерной аскезой, так и излишествами.

Во-вторых, он изложил четыре благородные истины:

1. Наша жизнь — это страдание.

2. Страдание вызвано неверными желаниями. Человек принимает иллюзию за действительность и стремится обладать вещами, которым суждено исчезнуть, пытается удержать и сохранить их. Все его силы направлены на мир изменчивый, где ничто не вечно.

3. Существует возможность жизни без страданий.

4. Есть путь, который ведет к прекращению страдания.

Этот путь называется Благородным Восьмеричным Путем и состоит из правильного понимания, правильного мышления, правильной речи, правильных действий, правильного образа жизни, правильных усилий, правильного стремления, правильного сосредоточения. Другими словами, он включает добродетельную (морально-этические заповеди буддизма вполне соответствуют христанским) жизнь, непричинение зла живым существам и правильную культуру медитации, позволяющую почувствовать в себе «природу Будды» и стать им.

Пробудившийся человек не обязан крутиться в бесконечном круге перерождений. Он может пребывать в нирване, вне земных существований. Но остальные существа по-прежнему продолжают страдать. И тогда для их блага он принимает решение стать Буддой, но отказывается от нирваны, помогая в меру своих сил спастись остальным. Такой человек называется Бодхисаттвой. Шантидэва, буддийский монах, живший в VIII веке, в поэме «Путь Бодхисаттвы» писал:
		Стану я врачом и лекарством



		Для больных



		И буду ухаживать за ними



		До их излечения.







		Вызову я дождь еды и питья



		Для всех голодных и жаждущих,



		А в тяжелые времена



		Превращу самого себя в еду и питье.







		Стану я неиссякаемым богатством



		Для бедных,



		стану я всем, в чем они нуждаются,



		и буду всегда рядом с ними…








Гаутама много проповедовал, основал сангху (общину), которая вскоре стала насчитывать более 12 000 приверженцев, а когда ему исполнилось 80 лет, один из учеников случайно подал ему пищу с ядовитыми грибами. И Гаутама, почувствовав признаки смертельного отравления и не желая, чтобы его ученик испытывал чувство вины, сказал, что из всех блюд, съеденных им на протяжении жизни, только два являли собой особое благословение: первое ему подали перед пробуждением, а второе — то, что приготовил ученик. Ведь оно открыло врата к освобождению.

Будда никогда сам не записывал свое учение. Оно было записано через 400 лет после смерти Гаутамы. Был создан так называемый Палийский канон, получивший название «Типитака», или «Три корзины». Но еще до этого санкхья разделилась на 18 сект, и в начале нашей эры образовалось две крупные ветви: хинаяна («Малая колесница») и махаяна («Большая колесница»). Идеал совершенствования личности в хинаяне — архат, человек достигающий совершенства самостоятельно и заботящийся преимущественно об этом. В махаяне же — это бодхисаттва, становятся которым, как правило, постепенно, от жизни к жизни продвигаясь к просветлению. А в V веке в рамках махаянистского учения появилась «Алмазная колесница» (ваджраяна), тантрическое направление буддизма.

Вот что писал о ней профессор Е. А. Торчинов: «Следует сразу же сказать, что в отношении аспекта мудрости (прадасня) Ваджраяна не предполагает практически ничего нового по сравнению с классической Махаяной и базируется на ее философских учениях — мадхьямаке, йогачаре и теории Татхагатагарбхи. Все своеобразие Алмазной Колесницы связано с ее методами (упая), хотя цель применения этих методов все та же — обретение состояния Будды для блага всех живых существ. Ваджраяна утверждает, что главное преимущество ее метода — его чрезвычайная эффективность, „мгновенность“, позволяющая человеку стать Буддой в течение одной жизни, а не трех неизмеримых (асанкхея) мировых циклов-кальп. Следовательно, адепт тантрического пути может быстрее выполнить свой обет бодхисаттвы — стать Буддой для избавления всех существ, утопающих в болоте циклического существования рождений-смертей. Вместе с тем наставники Ваджраяны всегда подчеркивали, что этот путь является и самым опасным, подобным прямому восхождению к вершине горы по канату, натянутому над всеми горными ущельями и пропастями. Малейшая ошибка на этом пути приведет незадачливого йогина к безумию или рождению в особом „ваджрном аду“. Гарантией успеха на этом опасном пути является приверженность идеалу бодхисаттвы и стремление обрести состояние Будды как можно быстрее, чтобы скорее получить способность спасать живые существа от страданий сансары. Если же йогин вступает на Колесницу Грома (второе название „Ваджраяны“ — ведь „ваджра“ на санскрите не только „алмаз“, но и „молния“, и „громовое оружие Индры“. — Д. Г.) ради собственного преуспеяния, в погоне за магическими силами и могуществом, его конечное поражение и духовная деградация неотвратимы». (Цит. по: Торгинов Е. А. Введение в буддологию. Курс лекций. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000.)

Средством достижения состояния Будды в ваджраяне считается йогическая практика (психотренинг) в сочетании с эзотерической и магической практикой, медитация, чтение мантр, почитание духовного наставника.

Все школы буддизма, распространенные в Спити и Ладакхе — это школы ваджраяны. За время существования сформировался обширный пантеон божеств, многие из которых воистину ужасны. «Кто такие все эти тантрические йогини (ведьмы, бесовки) и дакини, волшебные девы, обучающие адептов высшим тайнам на кладбищах среди скелетов и кремационного пепла? — пишет Торчинов Е. А. — По своему происхождению это весьма малопривлекательные вампиры-кровососы (их клычки видны и на тибетских иконах-танка), упыри и демоны низшего пласта индийской мифологии. Но разве их гротескные и ужасные образы не соответствуют лучше всего сюрреалистическим порождениям раскрепостившегося и бушующего подсознания? Или не лучшим ли образом символизирует идею всеприсутствия и всеобщности природы будды, образующей суть даже порочных психических импульсов, превращение кровопийцы-оборотня в носителя тайн пути к освобождению? Буддийские йогины к тому же не упустили и возможность слегка эпатировать монашескую элиту почитанием подобных образов. Вообще же следует сказать, что Ваджраяна, использовав форму, внешность объектов древних культов и народных верований и суеверий, радикально переосмыслила их содержание, преобразив первобытных демонов и бесовок в символы тех или иных состояний психики, что превратило их в искусственно сконструированные архетипы или, точнее, в искусственно сконструированные образы архетипов бессознательного. Особый класс тантрических божеств составляют так называемые покровительствующие божества (ишта дэвата, тиб. „йидам“). Эти божества, многорукие и многоголовые, со множеством атрибутов, являются сложнейшими психологическими архетипическими символами, обозначающими высшие состояния сознания. По существу, учение любой тантры, ее наивысшая цель — пробуждение, и предлагаемые ею методы могут быть наглядно представлены в виде образа йидама. Поэтому их имена обычно совпадают с названиями тантр: Хеваджра (Ямантака), Калачакра, Гухьясамаджа и др. Таким образом, йидамы символизируют совершенное пробуждение и потому по своему статусу соответствуют буддам, тождественны им. Их же грозный вид, оскаленные клыки и прочие воинственные атрибуты помимо высокого психологического смысла демонстрируют готовность уничтожить все пороки и страсти, превратив их в кровь — пробуждение и вино — амриту (эликсир бессмертия), наполняющие каналы, чаши из черепов, на многих тантрических иконах. В процессе тантрического созерцания йогин, знающий наизусть соответствующий текст и владеющий кодирующими его дхарани, а также имеющий необходимые посвящения, визуализирует определенное божество (йидам), отождествляет себя с ним, перенося на себя его атрибуты, и в конечном итоге достигает состояния пробуждения, которое данное божество в данной тантрической системе символизирует». (Цит. по: Торгинов Е. А. Религии мира: опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1998.)




Спускаясь с Кунзума


Через долину Спити по древним торговым путям в Тибет шли не только караваны с товарами, но и религиозные учения. Падмасамбхава (Гуру Ринпоче), о котором я уже упоминал, утвердил здесь буддизм. А изначально в долине, как и во всем Тибете, преобладала древняя религия Бон.






Бон — древнейшая религия Тибета. Существует предположение, что даже название страны произошло от названия этой древней религии. Согласно исследованиям, она изменялась со временем, в ее пантеон входили новые фигуры, а когда в Тибет пришел буддизм, бон сначала противостоял ему (неспроста в бон все наоборот: свастика левосторонняя, ступы принято обходить по левой стороне, молитвенные барабаны вращать в обратную сторону и мантры читать с конца к началу (например, «Ом мани падме хум» как «мух-ем-пад-ни-мо»), но со временем буддизм сильно повлиял на его характер. С другой стороны, многие обряды бон, например знаменитая танцевальная мистерия «цам», вошли в буддизм, наполнившись новым смыслом. Собственно, Падмасамбхава пришел в Тибет именно затем, чтобы сразиться с местными духами и богами, препятствующими распространению буддизма. Итогом стало их обращение в буддизм.

Само слово «бон» происходит от тибетского юн-друн-гибон, что означает «проговаривать магические заклинания» или «повторять секретные формулы». Чем и занимались бонские жрецы, одновременно и маги, и некроманты. Священник входил в мир духов и богов, защищал человека от злых демонов или привлекал к нему внимание божества-покровителя. Бонский пантеон огромен: это и «джиг» — духи места, и «цан», чем-то похожие на европейских гномов, и «лу» — духи водных стихий, в небесной части мира обитали добрые боги «лха», а под землей жили весьма недобрые духи земли «сабдаги». Однако наиболее могущественными считались Белый бог неба, Черная богиня земли, Красный тигр и Неистовый дракон.

Новые боги достаточно легко входили в традицию бон (так, например, в бон залетел, слегка трансформировавшись, индийский человек-птица Гаруда), а старые боги по мере распространения буддизма изменяли свое предназначение (Белый бог неба, Пехар, стал одним из дхармапал, защитников буддийского учения). Некоторые специалисты по Тибету развитие бон разделяют на три этапа. Во время первого, называемого «диким боном», преобладали магия и волшебство. Второй этап, «неправильный бон», определялся подвигами магов, йогинов-тантристов, приходящих в Тибет с другой стороны Пшалаев и обладающих сверхъестественными способностями. И, наконец, современный, «реформированный», или «обращенный», бон считается одним из путей к просветлению.





Правда, и до гуру Ринпоче были в Тибете цари, приверженные буддизму, и после него среди царей были ярые приверженцы бон и гонители буддизма.

Началось все с царя Лхатхотхори. В 433 году н. э., когда он находился на крыше дворца, с неба к его ногам упала шкатулка. В ней были буддийские сутры, мантра «Ом мани падме хум», золотая ступа и волшебная драгоценность, исполняющая желания. Хотя ни царь, ни его окружение не знали санскрита и не смогли ничего прочесть, он счел дарованную ему небом находку бесценным сокровищем и приказал бережно хранить ее. На его решение повлиял сон, в котором он узнал, что через пять поколений смысл сутр будет раскрыт. Это способствовало как процветанию его царства, так и его собственному долголетию. Впоследствии он был признан воплощением бодхисаттвы щедрости Самантабхары.

Об истории прихода буддизма в Тибет можно узнать из книги «Отсекая надежду и страх» знаменитой йогини Мачиг Лабдрон. В своей поэме она пишет о значении в развитии буддизма таких царей, как Сронцен Гамбо, который был воплощением Авалоки-тешвары, о том, что с его приходом мощный львиный рык священной Дхармы разогнал лисов традиции бон и тьма покинула Тибет, о том, что пришли великие учителя из Индии, такие как Гуру Ринпоче, по следам которого продолжается наше путешествие.

Но не все происходило так победоносно и безоблачно. Например, после смерти Сронцена Гамбо состоялся диспут в монастыре Самье в 790 году между китайцем Махаяной и индийцем Камалашилой. Первый, согласно поэме Мачиг Лабдрон, явил неправильное учение. Хотя основные положения дискуссии имели теоретический характер, по мнению Л. Н. Гумилева, она имела преимущественно политический подтекст: королю Тибета Тисрондецану было необходимо избавиться от проникновения в Тибет китайцев, даже в рубищах буддийских монахов, и исход диспута был предрешен заранее. Подробнее об этом можно прочитать в статье Л. Н. Гумилева «Величие и падение Древнего Тибета» (сб. «Страны и народы Востока». VIII. М., 1969).

Необходимо упомянуть и о царе Ландарме (836–841), чье имя означает «бык», почти полностью уничтожившем буддизм в Центральном Тибете. Восточный и Западный (в частности, территории Ладакха, которому будут посвящены следующие главы) пострадали чуть меньше. Ненависть царя к буддизму объясняли тем, что в прошлой жизни, будучи быком, которого использовали на строительстве монастырей, он поклялся в будущей жизни их разрушить.

Спас дело Лхалунг Палги Дордже — монах, которому ради сохранения учения было поручено свыше убить Ландарму. Он приехал под видом бродячего шута, измазав себя и своего белого коня сажей. Во время представления он насмерть поразил царя стрелой из лука. Затем, уходя от погони, отмыл сажу в реке.

После смерти Ландармы Тибетская империя распалась, и в Ладакх, то есть в Западный Тибет, также пришел буддизм, но не с Востока, а с Запада, из Индии и Кашмира. Царем Ладакха стал Ньима-Гон, представитель тибетской правящей династии. Он превратил Ладакх в буддийское государство.

Книга «Отсекая надежду и страх» была записана учениками Мачиг Лабдрон и спрятана в виде терма. Тер (тиб. gter) означает «клад», «сокровище». Традицию создания терм, «временных захоронений», предчувствуя последующие гонения на буддизм, основал Падмасамбхава. Терма могла содержать тексты учения, тантры, пророческие тексты, предсказывающие будущие события и дающие рекомендации, ритуальные предметы, статуи. Передача учения при помощи 200 терма от учителя к тертону (тому, кто открывает терму) называется короткой, она исключает ошибки, которые могут возникнуть при устной передаче в течение веков из поколения и поколение.

Терма со священными текстами и предметами продолжают находить и сейчас. Об одной похожей волшебной находке и повествует следующее стихотворение:
		На стареньком белом джипе



		через перевалы



		такие высокие, что по ночам,



		лучи раскидав по снегу,



		на них спят звезды,



		Учитель вернулся в гомпу.







		Он привёз с собой дождь:



		пыль на дороге осела,



		воздух стал прозрачным,



		а река — мутной.







		«Пока, Учитель, вас не было,



		ему говорят монахи, —



		мы нашли возле самого берега



		странную вещь из дерева,



		похожую на трубу:







		снаружи в узорах и знаках,



		а внутри будто зеркало гладкую.



		И откуда её принесло



		если над нами лишь горы?







		Мы сквозь неё смотрели



		на дорогу, вас ожидая,



		и видели, как белый всадник



		на коне ослепительно белом



		летел, обгоняя машины,



		пока не скрылся в ущелье».







		Слова падают словно капли,



		а дождь стоит возле храма,



		переступает нерешительно



		с ноги на ногу.



		«Не стесняйся, — говорит Учитель, —



		входи внутрь,



		наш Будда давно не умывался.



		Помнишь, я рассказывал по дороге,



		что стать снова облаком просто,



		только грязь оставь за порогом



		и входи, дверь для всех открыта».



		«Посмотрите в неё, Учитель!»



		Монахи трубу приносят,



		вкладывают ему в руки,



		и он смотрит, один глаз прищурив,



		словно на яркое солнце.



		«Не там, — говорят монахи,



		белый всадник был на востоке!»







		Но Учитель смотрит на запад,



		где ползет по серому склону



		небольшое чистое облако



		к такому же чистому небу.








А более подробно о терма можно прочитать в статье В. А. Ивановой «Концепция „Скрытых земель“ в тибетском буддизме» (http://savetibet.ru/2010/10/09/ hiddenlands.html).

Море индийского буддизма в разные эпохи перехлестывало через Гималаи, формируя в Стране Снегов различные школы. И если в Индии после мусульманского вторжения буддизм начинает иссякать и к XIII веку сходит почти на нет, то по другую сторону Шмалаев все более утверждается.

Первой в VIII веке появилась школа ньингма (от тиб. raying та — «старая школа», «древняя школа»), ее развил Падмасамбхава и его ученики.

Затем возникли школы сакья, кагью, а также кадампа. Это произошло уже в XI веке в связи с возобновившимися духовными взаимоотношениями с буддийскими учителями Индии и с распространением в Тибете новых переводов тантр индийского буддизма.

И наконец, одна из самых распространенных в мире и в нашей стране школ — Гелугпа выросла в XIV веке на базе учений Кадампы. Ее появление обязано реформаторской деятельности ламы Цонкапы. Все эти школы не противоречат друг другу, существуют и развиваются. Все они поддерживают монашескую дисциплину Винаи, путь постепенной духовной практики, философские системы, базирующиеся на сутрах и шастрах, а также эзотерические медитативные практики, связанные с тантрами и мантрами.






Неспроста ваджраяну называют также тантрая-ной. Понятие «тантра» означает буквально «сцепление», в переносном смысле — «сокровенное знание».

Тантра в буддизме — это текст с наставлениями. Существует четыре типа тантр: крия-тантры (тантры очищения), чарья-тантры (тантры действия), йога-тантры и аннутара — йога-тантры (тантры наивысшей йоги).

«Основные методы, предлагаемые первыми тремя классами тантр, могут быть сведены к совершению особых, имеющих сложное символическое значение ритуалов-литургий и к практике мантр, технике визуализации (мысленного воспроизведения образов) божеств и созерцанию мандал». (Цит. по: Торгинов Е. А. Религии мира: опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1998.)

Тантры наивысшей йоги также включают все эти приемы, но имеют еще целый ряд специфических черт.

В их текстах часто можно увидеть призыв к совершению разных греховных деяний, от убийства, кровосмешения до каннибализма, прямо противоположных по духу самой сути буддизма.

«Все тантрические тексты высокознаковы, семиотичны и вовсе не рассчитаны на дословное понимание, не забудем, что речь идет о тайном и опасном для профанов учении, — поясняет Е. А. Торчинов. — Многое в их интерпретации зависит от уровня, на котором текст истолковывается. Так, на одном уровне требование убить родителей может означать искоренение клеш и дуалистического видения реальности, служащих как бы родителями для сансарического существа, а на другом — пресечение движения потоков энергии в позвоночном столбе задержкой дыхания в процессе йогической практики тантр. То же справедливо и для прочих метафор преступления (ср. фразу из псалма 136 „На реках вавилонских“: „И разбиет младенцы Твоя о камень“, где под „младенцами“ Православная церковь понимает грехи).

…Ваджраяна (в отличие от Хинаняны и Махаяны) прямо начинала работать с мрачными пучинами подсознательного и бессознательного, используя его безумные сюрреалистические образы для быстрого выкорчевывания самих корней аффектов: страстей, влечений (порой патологических), привязанностей, — которые могли и не осознаваться самим практикующим. Затем только приходила очередь сознания, преображающегося вслед за очищением темных глубин подсознательного. Большую роль в определении гуру конкретной практики для каждого ученика играло выяснение базового для его психики аффекта (клеши), является ли он гневом, страстью, неведением, гордостью или завистью. Поэтому тексты Алмазной Колесницы неустанно повторяют, что аффекты должны не подавляться и уничтожаться, а осознаваться и трансформироваться, пресуществляться в пробужденное сознание подобно тому, как в процессе алхимической трансмутации алхимик превращает железо и свинец в золото и серебро». (Цит. по: Торгинов Е. А. Религии мира: опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1998.)

У многих европейцев слово «тантризм» часто ассоциируется с некими сексуальными действиями. Оно действительно часто входит в ритуалы индуистского тантризма, ведь изначально тантрическое учение выросло из древних культов, из представления о единении мужского и женского начала. Поэтому и в буддийской иконографии часто мужское божество изображается в соитии с женским. Но здесь женское начало символизирует мудрость, а мужское — метод, которым эта мудрость постигается.





Как подчеркивает Александр Берзин (http://dazan. spb.ru/buddhism/schools/520/), добавляя к четырем духовным традициям Тибета (ньингма, кагью, сакья и гелуг) пятую, бон, — «одно из главных различий между ними — „использование той или иной терминологии“».

И неудивительно, что основные культурные, религиозные, духовные (выберите из этих прилагательных любое в зависимости от вашего вероисповедания и религиозной толерантности) достопримечательности этих мест, то есть Спити, Лахула, Занскара и Ладакха — это монастыри, или по-ладакхски (а ладакхский язык — диалект тибетского) «гомпы». Их можно классифицировать по направлению буддизма, к которому принадлежит тот или иной монастырь, по возрасту, по размеру, но есть более интересная и неформальная классификация, услышанная в свое время из уст одного знакомого австралийского буддиста — разделение монастырей на бизнес-монастыри и просто монастыри. Бизнес-монастыри — как правило, очень известные, рекомендованные для посещения туристами монастыри. Внутри такого монастыря можно увидеть многометровую статую Будды, старинные фрески, богатые библиотеки. К бизнес-монастырям часто ведут хорошие асфальтированные дороги, эти монастыри многолюдны, в них устраиваются красочные религиозные фестивали с вывешиванием танки (огромной, площадью в десятки метров картины с изображением Будды) и танцами монахов в ритуальных масках. Эта мистерия называется цам.






Цам (чам) совершается во многих монастырях Ладакха в разное время. Считается, что в буддийскую практику эти красочные танцы ввел сам Падмасамбхава. Жанры мистерии могут быть разные — от танцевальной пантомимы до разговорной театральной импровизации с участием 4–5 человек и привлечением зрителей. Иногда это грандиозное представление, организуемое 108 монахами. Надев костюмы и маски, вес которых может достигать 30 кг, монахи разыгрывают сюжеты, в которых участвуют персонажи буддийского пантеона и народной мифологии (причем последние могут быть разными в зависимости от страны и региона — ведь цам практикуется и в Непале, и в Монголии, и в Бурятии, и в Туве). В числе сюжетов эпизоды из истории буддизма в Тибете, один из самых популярных — уже описанная мной сцена избавления от гонителя буддизма Ландармы. Целей мистерии несколько, и в зависимости от монастыря и праздника упор делался на определенные: это и демонстрация торжества буддизма, и способ нейтрализовать злых духов, и подготовка человека к путешествию в бардо, мир между смертью и жизнью. Цам — дело очень серьезное, монахи месяцами репетируют, а перед исполнением занимаются медитацией. То же касается костюмов и масок — их бережно хранят в храмах, а в случае повреждения восстанавливают или заменяют, соблюдая необходимые ритуалы.





Вход в бизнес-монастырь платный — служка даже выдает чек, где указана сумма вашего пожертвования.

Просто монастыри менее доступны, они могут находиться высоко в горах, ведет к ним тропа, вьющаяся над обрывами, да и сам путь занимает несколько часов, а иногда и дней. Монахи в этих монастырях не требуют денег, не выдают чеки с суммой пожертвования, а угощают уставших гостей чаем.

Надо сказать, что и наши православные монастыри можно классифицировать похожим образом.




Собаки и «большая игра»


Спускались с перевала медленно: дорога размокла, ручьи за день разбухли до речушек, и один раз даже пришлось выйти из машины и пересекать их вброд. Впрочем, спуск был намного положе, чем подъем, да и дорога ровнее, но наш Такур все равно не спешил. Мы тоже. Еще одна причина торможения на всех трансгималайских горных дорогах — многочисленные стада овец, коз, коров, коровяков (вообще-то гибрид коровы и яка называется «дзу») и яков. Они тоже предпочитают идти по трассе и создают вполне ощутимые препятствия. В первом после перевала городке Лозаре пили чай, пока Такур носил паспорта на регистрацию.






Регистрация в этих местах — обычное дело. Рядом Китай. А на пути из Шринагара в Лех, который мы проделали несколько лет тому назад, приходилось регистрироваться перед каждым перевалом и при въезде в каждый большой населенный пункт. Как правило, водитель автобуса собирал документы и относил полицейским или военным. Еще в более ранние времена требовались ксерокопии паспорта и визы.

В некоторые же местах требуется так называемый Inner Line Permit, разрешение на посещение погранзоны, которое можно получить в администрации.

Но лучше доверить их получение любой из многочисленных турфирм, в Лехе или Манали, переплата небольшая, а мороки меньше. Такой пропуск выдается на группу из 4 и более человек, и в нем четко указан маршрут следования. Часто на погранпосту просят оставить ксерокопию пропуска и паспортов. Один раз у нас не было — обошлось, переписали и пропустили.

Возможно, из соображений приграничной безопасности сотовые операторы в Ладакхе имеет свой собственный формат. Симка Airtel, купленная нами в Дели, в Ладакхе, где Airtel также основной оператор, не работала. С нее даже нельзя было выйти в роуминг. Как нам объяснили, за Гималаями совсем другой Airtel.





Традиционная архитектура жилых домов здесь значительно отличается от той, что за перевалами, и близка к ладакхской, то есть дома из глиняного кирпича с перекрытиями из дерева, плоские крыши (до последних лет здесь выпадало мало дождей, муссонам мешали горы) и обрамленные деревянными, в форме равнобедренной трапеции, наличниками окна. Уже в сумерках на другом берегу на холме мы увидели монастырь Ки.

Здание монастыря Ки было построено в XVI веке и находится на высоте 4116 м. Но основателем его считают выдающего буддийского учителя, одного из создателей школы кадампа Дромтонпу (1005–1064). Расположение монастыря очень удачно со стратегической точки зрения, и он выполнял не только богослужебную, но и оборонную функцию. Поэтому неоднократно страдал от набегов монголов, ладакхцев, мусульман и сикхов. Сейчас в монастыре находится уникальная коллекция древних буддийских рукописей, танка, оружия, скульптур и музыкальных инструментов. Последняя — действующая, и голоса гигантских горнов, длина которых около 3 метров, по праздникам будят окрестные горы.

Первая русская туристка в этих местах — Елизавета Верещагина, жена знаменитого русского художника Василия Верещагина, в своих воспоминаниях пишет так:

«Монастырь Ки лепится высоко на скале, он нам был интересен и как монастырь, и как место, где мы могли видеть хорошую тибетскую собаку.

Давно уже еще по дороге из Хемиса (это тоже монастырь, и ему будет посвящена целая глава. — Д. Г.) мы встретили англичанина… он разговорился с мужем о собаках и сказал, что не видел нигде хороших, кроме монастыря Ки (Ки значит собака), где сторожит вход преоригинальный и презлой пес с большою львиною гривою. Вот теперь, когда мы добрались до Ки, нам и интересно было видеть эту диковинку.

Лишь только мы приблизились ко входным воротам, выбежал старый монах и со словами „Берегитесь, здесь худая собака“ бросился к небольшой будке, из которой порывалась выскочить и добраться до нас скалящаяся голова рыжего, уже старого, по-видимому, пса. Так как было тепло, то львиная грива повылезла и висела около шеи клочьями, очень длинными, продолжаясь далеко по спине, что сообщало собаке вид необыкновенной дикости.

— Продай собаку, — спросил мой муж.

Монахи оторопели:

— Зачем тебе?

— Так, нужно.

— Да ведь она злая и старая, ей ведь уже семь лет.

— Нужды нет, продай, мне нужна именно злая собака.

Нечего было делать монахам, и они согласились отдать за 10 рупий, и один из них отвел нам пса, которого мы назвали опять в честь его родной скалы Ки». (Цит. по: Верещагина Е. К. Очерки путешествия в Гималаи г-на и г-жи Верещагиных. СПб., 1883.)

О русских путешественниках в Ладакхе существует прекрасная статья доктора исторических наук А. И. Андреева «Русские путешественники в Ладакхе (конец XVIII — начало XX века)» — http://www. kozlov-museum.ru/employees/andreev/. Оттуда я узнал, что первым из русских Ладакх посетил бежавший из бухарского плена Филипп Ефремов в 1776 году.

В некоторых местах Гималаев у одинокого путешественника, обладающего собакофобией, могут возникнуть проблемы. Мы столкнулись с собаками в Лехе. Днем собаки ходят по городу, ведут себя мирно и никого не облаивают, а вечером сбиваются в стаи и становятся агрессивными. Наш знакомый, который жил в деревне неподалеку от Леха, приглашая в гости, предупредил, что вечером можно приехать только на такси — иначе собаки нападут. Мы же, отправляясь спозаранку на автостанцию, шли по пустырям, где собак было много, и я, по старой велосипедной привычке отгонять собак камнями, набрал полные карманы камней. Применить их не пришлось — собаки лаяли, но не нападали. Вот стихотворение, написанное именно по этому случаю в Ладакхе, на обратной стороне топографической карты:
		Сон не идёт —



		стоит на склоне холма



		по другую сторону реки,



		боится собак,



		что ногью становятся волками.



		Они воют на луну



		а я повторяю стихи



		и мои слова превращаются в камни:



		я набиваю ими карманы,



		беру в обе руки



		и тогда уже сам



		спокойно иду ко сну.








Что касается Верещагиных, то их конное путешествие по маршруту немного отличалось от современных автомобильных. Они шли из Леха через озеро Цо Морири и перевал Паранг (5578 м). Это прямой путь, соединяющий Ладакх и Спити. Между Паранг-ла и Ки на высоте 4205 метров находится деревня Киббер. Это самое высокогорное поселение в мире, к которому подведены автомобильная дорога и электричество. В 1983 году в Киббере умер лама Серконг Ринпоче из монастыря Табо. О жизни этого святого человека, восхищавшего многих (в том числе и создателей фильма «Звездные войны», они общались с Серконгом Ринпоче в Дхарамсале и использовали его образ в качестве прототипа Йоды, сказочного духовного наставника), можно прочитать у Александра Берзина (http://www.bera-narchives.com/web/ru/archives/approaching_buddhism/ teachers/tsenzhab_serkong_rinpoche/portrait_serkong_ rinpoche.html). В момент кремации ламы Серконга Ринпоче на каменной площадке забил источник, который считается священным и собирает паломников из окрестных деревень.

Маршрут Верещагиных, за исключением этого участка, практически полностью совпадал с маршрутом, проделанным нами два года тому назад. Только они путешествовали в 1875 году, в разгар так называемой большой игры — соперничества России и Англии в борьбе за влияние на территориях Средней и Центральной Азии.

И если замечательный художник Василий Васильевич Верещагин, порой нелицеприятно отзывается о поведении англичан в отношении местного населения, то замечательный писатель и поэт Джозеф Редьярд Киплинг в романе «Ким» представляет совершенными «отморозками» русского и французского шпионов, которые идут через горы из Jlexa в Шимлу. Как я полагаю, хороши и те и другие.

О большой игре написана книга Питера Хопкирка «Большая игра против России: азиатский синдром». В одной из глав он рассказывает о встрече противников, русского офицера Громбчевского и английского — Янгхасбенда, в горах севернее Ладакха.

Сначала русский офицер, обнаружив, что Янгхасбенд разбил лагерь неподалеку, пригласил его на обед. За беседой было выпито немало водки.

Разговор шел, естественно, и о политике, и о возможном предстоящем походе России на Индию, и об Афганистане, и о соперничестве между двумя их нациями в Азии. Причем визит затянулся до ночи, обоим противникам было что друг другу сказать.

А затем, через два дня, Янгхасбенд нанес «ответный удар», пригласив русского употребить припасенную им бутылку бренди. После очередных, совсем не агрессивных, бесед оба отряда торжественно попрощались друг с другом и разошлись в разные стороны.

Впрочем, как утверждали впоследствии герои этого эпизода, большая игра отнюдь не всегда была столь джентльменским делом. Киплинг реалистично описывал все детали взаимоотношений с «коллегами» и шпионскую подготовку своего героя Кима: она была весьма изощренной. Ким был элитой мира разведки. Мало того (этого нет у Киплинга), для шпионов и одновременно ученых-картографов, подготовленных из местного населения, талантливым молодым офицером, капитаном Королевских инженерных войск Томасом Монтгомери было разработано специальное оборудование. В молитвенном барабане ученого-пандида вместо свитка молитв находился рулон бумаги для записей, а компас был вмонтирован в крышку барабана. В паломническом посохе находился термометр, предназначенный для вычисления высот, в раковине каури — ртуть для секстана, а в двойном дне дорожного сундука — сам секстан.

Чем-то похожие шпионы есть и сейчас. Однажды, когда мы искали дешевую машину из Шринагара в Лех (автобусы не ходили из-за снегопадов и дождя), нам с Тоней удалось подсесть в джип, на котором ехала съемочная группа. Официально киношники должны были снимать фильм о животном мире Малого Тибета, но почему-то мы останавливались возле каждой военной базы (а их по этой дороге десятки, ведь она проходит вдоль границы с Пакистаном), и оператор тайно (а порой и явно, если база была далеко) включал камеру и снимал. Режиссер поделился своими политическими взглядами: он сторонник независимости Кашмира как от Индии, так и от Пакистана (при разделении территорий между этими странами в 1947 году штат Джамму и Кашмир оказался предметом спора, что вызвало последующие индо-пакистанские войны), и участвует в политической борьбе. Но мирно. Зачем тоща снимал?

В заключение этой главки мне хотелось бы сказать, что Пшалаи вызывали одинаково сильное восхищение у людей из самых разных стран. «Кто не был в таком климате, на такой высоте, тот не может составить себе понятия о голубизне неба, — это что-то поразительное, невероятное, краска сильнее всякого чистого кобальта, это почти ультрамарин с небольшою дозою кармина. Розовато-белый снег на этом фоне является поразительным контрастом», — пишет художник Верещагин, а Киплинг добавляет, что эти места так величественны и так чисты, что здесь могут проживать только боги.




Каза


Мы остановились в городе Казе, куда приехали уже в темноте. Искать подходящий гестхаус не было ни времени, ни сил, и мы заехали в тот, что порекомендовал нам водитель.

Изначально нам заломили запредельную цену: 1000 рупий за номер, но в итоге удалось ее снизить больше чем вдвое. Наш Лаб Сингх Такур поехал ночевать к сыну, который работает в местной школе преподавателем английского. На обратном пути он показал нам здание школы, по его словам, в ней около 500 учеников из Казы и окрестных поселков. Перед школой большая статуя Будды. Если в России и в Европе площади и скверы часто украшают скульптуры великих людей, в индуистской части Индии на площадях и перекрестках часто стоят боги, то в Ладакхе и Спити — ступы, молельные барабаны или изображения Будды.






Лех, столицу Ладакха, называют городом ступ. В нем и его окрестностях они стоят не поодиночке, а часто группами из 108 ступ в виде длинного ряда вдоль дороги. Такая стена называется «мани ман тханг», то есть «поля алмазов». Стена может быть и без ступ — просто собрана из камней, на которых выбита мантра «Ом мани падме хум». Стену надо объезжать всегда с правой стороны. Обход любых святых мест, как правило, осуществляется по часовой стрелке. Сева Гуревич однажды даже записал следующий стих:




		Здесь всё по солнцу — не так, как дома,



		Здесь помнишь тогно, что ты — ведомый.








Еще одна особенность местной архитектуры — наличие ворот, украшенных сверху изображением колеса и двух оленей, стоящих справа и слева от него, при въезде в город или монастырь. Этот знак, который также можно увидеть на фронтоне Санкт-Петербургского дацана, символизирует первый поворот колеса Дхармы (первую проповедь, совершенную Буддой). (Восемь спиц колеса означают восемь этапов Благородного пути, ведущего к освобождению от страданий.) Во время проповеди, кроме пяти учеников, согласно преданию, присутствовало два оленя. Они и стоят около колеса.

Стоило нам расположиться на ночлег, как в номерах пропало электричество. Ресторан в отеле также не работал. Но один из менеджеров отвел нас через речушку к своим друзьям. В ресторане, расположенном на втором этаже, — а городок Каза весь состоит из одно-двухэтажных зданий, — свет горел — то ли его питали от генератора, то ли он вырубился не во всем городке.

Здесь я добрался до своей любимой еды — тибетских пельмешек, называемых момо. И я чувствую, что пришла пора рассказать о типичной тибетской кухне, которая преобладает и в этих местах. Наиболее распространены три блюда — суп тукпа, пельмени момо и хлеб — цампа. Тукпа чем-то похожа на другое восточное блюдо, распространенное в Средней Азии, — лагман, то есть это густой суп-лапша с овощами и мясом в разных сочетаниях, момо будут покрупнее наших пельменей, это скорее манты: у момо такой же защип сверху, а начинка может быть разной — от бараньего и куриного фарша до овощей. Обедая в различных местах Спити и Ладакха, мы оценивали качество питания именно по момо: количество пельмешек в порции, вкус теста, вкус начинки, эстетика приготовления и так далее. Лучшим оказался один из ресторанов Леха, кажется Tibetan Food, где удивительно вкусные момо нам принесли в специальных плетеных корзиночках с крышками.

Как готовят цампу, хорошо описал немецкий альпинист Генрих Харрер в книге «Семь лет в Тибете», по которой впоследствии был снят одноименный фильм. Сначала нагревают песок на сковородке или противне и, когда он раскалится, сверху сыплют ячмень. Зерна будут взрываться от закипевшей внутри влаги. Затем при помощи сита отделяют песок от зерна. Потом зерно тщательно толкут. Полученную муку замешивают на масляном чае или молоке и подают к столу.






Цампа (тсампа или цзамбу), согласно словарям, готовится не только из ячменя. Иногда это пшеничная и рисовая мука. Хотя ячменная цампа с точки зрения тибетской, да и не только тибетской, медицины наиболее полезна. Цампой также называют также готовое блюдо из этой муки с добавлением масла яка и тибетского чая. Вместо чая может быть использовано пиво — чанг. Цампу также едят в виде каши и пекут из нее лепешки наподобие чапати.

Цампа, будучи тибетским хлебом, имеет сакральное значение и используется во время ритуалов. В религии бон ее подбрасывают вверх, для того чтобы умиротворить духов местности и попросить их покровительства и защиты, в буддизме этот ритуал символизирует радость и удачу. Щепотки цампы бросают, когда появляется на свет ребенок, в Новый год и даже во время похорон, чтобы освободить душу умершего.





И, конечно же, чай. Тибетский чай намного «нажористей», как сказали бы митьки, чем тот, что пьют на равнине. Чай, так же как и в Индии, не заваривают, а вываривают, только вместо молока в него добавляют масло, а вместо сахара — соль.

Когда я спросил, где можно вымыть руки, мне принесли старинное медное ведро и медный кувшин, полный воды. Такое умывание было сродни некоему ритуалу, бессловесной молитве перед едой.




Табо


Утром долго собирались. Позавтракали тукпой в ближайшей кафешке — оказалось жирно и невкусно, что выработало у моих спутников некое предубеждение против этого блюда. Впрочем, вскоре в Лехе они оценили вкус настоящей тукпы.

Если Носов постоянно искал в магазинах воду, батарейки и темные очки, то я не пропускал ни одной лавки, в которой могли бы быть топографические карты. Сейчас в Гугле можно увидеть с точностью до нескольких метров любую точку земли, но для меня хорошие бумажные карты гораздо нагляднее. Да и не везде есть Интернет. Впрочем, спутниковая сеть полностью оплела землю: системы навигации развиваются стремительно, и еще десять лет тому назад карманный навигатор помогал моим друзьям в путешествиях по горам. Вероятно, скоро бумажные карты, как и книги, будут вытеснены разными электронными штучками. Однако, по мнению одного странного человека, встреченного мной на Алтае у подножия Белухи, хорошая карта — гораздо больше, чем просто карта: дороги, реки, горные хребты складываются в слова и иероглифы, по которым можно прочитать судьбы мира.

Так вот, в поисках карт мы зашли в туристическое агентство, расположенное в центре Казы. Его содержат два человека — индийская девушка лет двадцати и ее приятель-европеец. Они живут и работают в Спити только летом, во время туристского сезона. Девушка очень хорошо говорила по-английски. И пока Носов узнавал, где в Казе можно купить нормальные батарейки, я рассматривал образцы местной флоры и фауны, выставленные на витринах, а Тоня — изделия местных народных промыслов. Создателям агентства, похоже, было интереснее заниматься музейной деятельностью, нежели продажей билетов и организацией походов.

Что касается флоры, то в верхней части долины Спити она весьма бедна: трава, пробивающаяся между камнями на склонах и образующая ковер на плоскости в пойме реки, редкие кустики ивы, горные цветы непонятного вида, сухие колючки и шиповник. Розовое пламя его цветов на серых и коричневых скалах заметно оживляет эти пустынные места.

Тем временем водитель уже ждал нас у гостиницы, чтобы отправиться в монастырь Табо. Эти несколько десятков километров мы ехали медленно и с остановками — Лаб Сингх подхватил от нас вирус маниакального поиска и у каждого встречного водителя спрашивал, где можно было бы купить немного солярки. (Бензоколонка в Казе не работала, и нам не хватало топлива на дорогу в Кейлонг.) Мы проехали мимо поворота на монастырь Данкар, прилепившийся к скале над нами, и вскоре были в поселке Табо, центральную часть которого занимает старинный монастырь.

В свое время я где-то прочитал, что древность монастыря можно определить по его расположению и внешнему виду. Ранние буддийские монастыри строили на равнине, лишь впоследствии они стали взбираться на холмы и походить на замки или крепости. В качестве материала использовалось то, что было под рукой, — известковый раствор, глиняные кирпичи и дерево. Табо, отметивший пятнадцать лет тому назад свое тысячелетие, тому подтверждение. Его древняя часть внешне не впечатляет: коричневый глиняный забор, за которым большой двор и храмы — глиняные коробки с невысокими входами. Все очень лаконично, всего два цвета — синее небо и коричневая глина. Но зато внутри!

Внутри, а храмов всего девять, находится одна из уникальнейших библиотек, хорошо сохранившиеся древние фрески, коллекция старинных танка и скульптуры. Монастырь Табо, самый почитаемый в долине и второй по значимости во всем Гималайском регионе (первым остается монастырь Тхолинг в Тибете), является национальным историческим сокровищем Индии и находится под охраной государства. За счет многочисленных монашеских пещер вокруг монастыря его иногда называют Аджанта в Гималаях.






История Табо связана с именем буддийского просветителя, знаменитого переводчика Ринчен Зангпо.

Ринчен Зангпо, или Ринчен Санпо, или Лха Лама Еше Вё, или Махагуру, родился в 958 году. Он пришел в Тибет после гонений на буддизм Ландармы и приложил немало усилий в деле возрождения учения.

В молодости Ринчен Зангпо часто бывал в Кашмире, где изучал Махаяну. Он перевел с санскрита многие сутры, трактаты-шастры, мантры, написал комментарии к Праджняпарамите и другим тантрам. Впоследствии он создал целую школу перевода.

Согласно легенде лоцава Ринчен Зангпо основал за свою жизнь 108 монастырей в Тибете и окрестностях, причем сделал это за один день. Впрочем, что в горах день, то на равнине — век. Естественно, строительством занималась целая «архитектурная мастерская», в которой работали такие известные художники, как Бидхака, в чью задачу входило правильное иконографическое отображение буддийского пантеона. По некоторым сведениям, Ринчен Зангпо даже стал правителем царства tyre (Западный Тибет).

Рассказывают, что на дверях его комнаты для медитации было написано: «Если мысли о собственности, себялюбии и прочем хоть на момент овладеют мною, пусть Защитники Веры разобьют мне голову». Он прожил почти сто лет и умер в 1055 году. Когда он умер, с неба зазвучала музыка и стали падать цветы. И пепел после его кремации «исчез в небесах».





Благодаря его усилиям в 996 году и был основан этот монастырь. В течение всего периода своего существования и по наши дни Табо является центром обучения буддийской традиции. Многие великие ученые и переводчики работали в монастыре. Дромтонпа (1008–1064), ученик Атиши и основатель направления Кадмапа, построил в монастыре два храма.






Атиша (982–1054) — выдающийся индийский буддийский мыслитель и проповедник, восстанавливавший буддизм в Тибете после гонений царя Ландармы; основатель школы Кадам тибетского буддизма. Подробно о Дромтонпе и Атише можно прочитать в книге Ламы Сопы «Вкус Дхармы» (http://www. universalinternetlibrary.ru/book/lamasopa/ogl.shtml).





А в год тысячелетия монастыря далай-лама провел здесь церемонию Калачакры. Калачакра-тантра относится к тантрам высшей йоги и впервые была передана Буддой Шакьямуни царю Шамбалы Сучандре и его свите в течение времени, равного одному щелчку пальцами. (Сегодня традиционное посвящение Калачакры с учетом подготовки — процесс длительный и занимает несколько дней.) Сучандра записал тантру (изначальный объем которой составлял 12 000 стихов) и написал комментарии к ней. Калачакра-тантра постоянно практиковалась в Шамбале, и лишь в X веке два индийских подвижника Цилупа и Калачакрапада смогли получить от монахов Шамбалы посвящение и переписать часть ее текстов. С той поры в Индии и Тибете традиция Калачакры не прерывается.

О Калачакра-тантре такому непосвященному и непросвещенному человеку, как я, рассуждать вредно. Вредно было бы и вам читать мои комментарии.

(О ней написано множество правильных книг. Например: Берзин Александр. Принятие посвящения Калачакры. СПб.: Нартанг, 2002.) Скажу лишь, что ученые определяют Калачакру как отождествление макрокосма с микрокосмом, Вселенной с человеком. Одна из ее основных идей — единство бытия. Согласно Калачакре, все внешние явления и процессы взаимосвязаны с телом и психикой человека, поэтому, изменяя себя, человек изменяет мир. В отличие от других тантрических ритуалов посвящение Калачакры дается большим собраниям народа. Сейчас Его Святейшество Далай-лама XIV проводит этот ритуал по всему миру. Как он утверждает, это одно из самых значительных посвящений в традиции тантры, которое имеет особую важность для мира на Земле.




Исходя из моей примитивной классификации, Табо можно отнести к бизнес-монастырям, наиболее часто посещаемым туристами. На входе в храм выдают билетики, в которых указана сумма пожертвования, как правило небольшая, 10–20 рупий. И это того стоит. Каждый из храмов, которые мы посетили, имел свою запоминающуюся особенность. В одном находилась статуя Майтрейи высотой несколько метров, в другом вдоль стен стояли скульптурные изображения более чем тридцати обращенных в буддизм богов, фрески третьего можно было рассматривать часами, а в четвертом, храме Махакалы, где обитают преимущественно гневные божества, было хоть и не очень уютно, но совсем «не скучно». На входе в один из храмов, кажется, это был храм «просвещенных богов», я встретил старого знакомого Ганешу — в этих местах, как и местные божества, он принял буддизм.

Пока мы искали водителя, который продолжал искать дизельное топливо, потеряли Сергея Носова. Обнаружил я его возле сувенирной лавки. Он рассматривал отполированный и инкрустированный серебром канглинг.






Канглинг — труба, изготавливаемая из двуглавой берцовой кости человека и используемая для ритуала чод (тшед). Звук образуется благодаря двум отверстиям в конце кости. Канглинг обычно делают из берцовой кости девственника, достигшего четырнадцати лет и умершего ненасильственной смертью. Нельзя изготавливать канглинг из костей с различными дефектами, старых и больных людей. Кости убийц и самоубийц, извращенцев, садистов, людей, умерших от голода, от проказы, также не подходят для этой цели. Любая замена человеческой кости на подделку или кость животного будет распознана существами, приходящими из мира без форм, и может вызвать их гнев.





Сергей приценивался, осматривал его со всех сторон. Я был удивлен столь серьезным интересом Носова Бабы к этому изделию.

— Уж не собираешься ли ты практиковать чод? — спросил я писателя.

— Не собираюсь, но один мой знакомый…

— И ты будешь покупать для него эту дудку…

— Вряд ли, но мне надо ее рассмотреть, чтобы потом рассказать…

Как выяснилось уже в Петербурге, канглинг интересовал одного из героев будущего повествования Сергея Носова. Этот герой во время нашего путешествия, сидя в голове писателя, готовился к обряду «отсечения пут собственного эго».

Чод, или тшед, — (тиб. «отсекать») — эзотерический обряд, целью которого является отсечение привязанностей собственного эго, освобождение от иллюзии двойственности сансары. У Бориса Гребенщикова есть песня, несколько куплетов которой посвящены этому ритуалу;
		Село солнце да за Гималаи,



		Чтоб назавтра вновь взойти,



		Бредет Йогин на кладбище,



		Отсекать привязанности.







		У него труба из кости,



		Он нагнет в нее трубить,



		Созовет голодных духов —



		Их собой поить-кормить.



		Они съедят его тело,



		От выпьют кровь до дна,



		И к утру он чист-безгрешен,



		Не привязан ни хрена.













Эта песня хорошо передает внешнюю часть ритуала. Он состоит из «красного» и «черного» пиршеств.

Сначала йогин, исполняя заклинания, отбрасывает собственные страсти и собственное эго. Затем при помощи канлинга и ритуального барабана, называемого дамару, визуализирует йдам, покровительствующее божество, в данном случае женского пола, олицетворяющее волевое начало. Оно выходит через темечко йогина и начинает расчленять его тело. И тысячи голодных сущностей приступают к «красному пиршеству». «Пейте мою кровь, жаждущие, — обращается к ним йогин, — ешьте мою плоть, голодные, возьмите мою кожу, нагие, мое счастье — несчастные, мою жизнь, умирающие…»

Сущности подчистую съедают тело йогина, но на этом дело не заканчивается. Следует самый сложный этап — «черное пиршество», позволяющий осознать, что все происходившее иллюзорно: ведь что может отдать йогин, если он сам ничто.

О чод можно прочитать подробнее в книге Александры Дэвид-Ниль «Мистики и маги Тибета», но думаю, что все красочные и даже очень подробные описания не способны приблизить нас к истинной сути этого обряда.

Основателем школы чод считается тибетская йогиня Мачиг Лабдрон (1055–1149). Она соединила элементы бонских шаманских традиций с учениями праджняпарамита-сутры и традициями дзогчен, создав законченную тибетскую систему.





Недавно Сергей читал отрывки из своего уже написанного романа и разрешил мне процитировать небольшой кусочек, связанный с приобретением кан-глинга:

— Надеюсь, ты не будешь покупать эту кость? — спросила подошедшая Люба.

— Где две с половиной, там и полторы, — сказал Командор, готовый к торгу.

И тут, пожелав показать товар во всем блеске, продавец поднес канглинг ко рту и затрубил, загудел. Гуд получился жутким — низким и громким, я бы постеснялся назвать этот звук музыкальным. Командор сделал знак рукой: не надо! Он сказал мне, что трубить может только адепт при исполнении ритуала. И назвал свою цену: полторы. Продавец был готов согласиться на две, но тут вмешалась Люба:

— С ума сошел? Если купишь кость мертвеца, я уйду из дома!..

— Почему, — спросил Командор, — ты решила, что это кость обязательно мертвеца? Человек мог потерять ногу и остаться живым!..

Но Люба громко сказала:

— Мое последнее слово!

Командор вздохнул и с улыбкой сожаления отошел прочь от прилавка, а продавец еще что-то возбужденно выкрикивал, готовый на очередные уступки.

Люба, наверное, почувствовала, что была с мужем слишком резка, теперь уже примирительным тоном она говорила:

— Нас бы не выпустили. Арестовали бы в аэропорту. Наверняка вывоз человеческих костей запрещен…

— В самом деле, это ж чьи-то останки, — поддержал я Любу.

— Что бы вы понимали! — сказал Командор…




В итоге Командор купил-таки канглинг и провел ритуал на кладбище. Поэтому, если нормальные туристы в Лехе идут во дворец и монастыри, Носов сказал, что первым делом пойдет на кладбище. Хорошо еще, что не ночью. Теперь-то я знаю, зачем ему это было нужно, но тогда удивились все. Тоня предположила, что у Носова продолжается горная болезнь, я же принял это как должное воздействие коровьей лепешки, упавшей с неба, и составил Сергею компанию. Но о том, как мы искали кладбище, чуть дальше.




Данкар


Если Табо является образцом монастыря первого тысячелетия, то Данкар, как и Ки, — монастырь более позднего периода, предназначенный не только для религиозных обрядов, но и для военного контроля над окрестностями. Поэтому и место выбирали на вершине холма, желательно самого высокого внутри долины. Расположение Данкара, например, позволяло подавать из него дымовой и огневой сигнал всей долине о приближении врага.

Планировка у всех монастырей довольна схожая — есть более-менее просторный двор, на котором проводятся праздники и религиозные обряды, крытая галерея, расписанная изнутри фресками с изображениями круга сансары, Будды четырех миров и Дхарма-пал, предваряющая вход в главный храм (ихакханг) и зал собраний (дукханг).






Круг сансары, или бхава-чакра, — «колесо бытия» представляет собой три концентрические окружности. В центральном круге изображены три животных: свинья, змея и петух. Они символизируют невежество, гнев и страсть и, сцепившись друг с другом, приводят в движение все колесо.

В следующем круге — пять миров рождения живых существ, от животных до демонов и богов (последние ничуть не лучше людей — так же несовершенны и подвержены страсти и гневу, зависти, гордыне и невежеству, так что рождение в их мире еще не выход).

В третьем круге, ободе колеса, — 12 символических изображений нидан — цепи причинно-зависимого происхождения. Человек со стрелой в глазу — неведение, обезьяна, скачущая по веткам, — сознание («мои мысли — мои скакуны»), два человека в лодке — имя и форма и т. д.

А само колесо бытия держит в лапах и зубах монстр, символизирующий страдание. (По другой версии — бог смерти Яма.)





В главном храме находятся изображения будд и бодхисаттв. Как правило, здесь можно увидеть многоголового, многорукого и многоногого Авалокитешвару, воплощающего сострадание, Манджушри, воплощающего мудрость, и Майтрейю — грядущего Будду. Отдельно находится храм богов-покровителей (гонкханг). В нем хранятся ритуальные принадлежности, маски, оружие.

На более высоком уровне, как правило, располагаются апартаменты настоятеля монастыря и верховных лам (зимчунг). Ниже по горе, на первый взгляд хаотически, разбросаны кельи монахов. Безусловно, из-за сложностей рельефа эта общая структура может нарушаться, и у каждого монастыря есть свои особенности.

Чтобы подобраться к монастырю, нам пришлось свернуть с дороги, идущей вдоль реки Спити, и ехать по серпантину наверх, через поселок, мимо нового небольшого монастыря. Сам поселок Данкар некогда был столицей Спити, а подземная часть форта Данкар, от которого остались лишь руины, использовалась как тюрьма. «Оказалось, что эта столица — всего десять домишек, прилепившихся на высокой скале. Дома, правда, чистые, порядочно выстроенные из камня со множеством маленьких окон», — писала Верещагина более ста лет тому назад. С той поры мало что изменилось. Сам монастырь, построенный в конце XVI века в честь победы князей Спити над ладакхцами, Верещагину не впечатлил. Зато меня очень.

Это один из самых красивых монастырей Спити и Ладакха. А какой с его крыши открывается вид на долину! Прямо под ногами, в нескольких сотнях метров, сверкающие серебром реки Пин и Спити, а над головой трепещущие на ветру флажки — лунгта.

Флажки вывешиваются гирляндами и чередуются по цвету: белые, желтые, красные, зеленые, голубые. (Почему пять цветов и что они символизируют, можно легко догадаться, вспомнив мой рассказ о ступах: это и пять элементов, и пять Будд, и в цветовой форме исполненная мантра «Ом мани падме хум»).






Это самая известная мантра в буддизме. Дословно она переводится с санскрита как «О! Драгоценность [в цветке] лотоса!». Как поясняет Его Святейшество Далай-лама XIV, «мантра — олицетворение чистоты тела, речи и ума Будды. Второе слово (мани — „драгоценность“) соотносится с бодхичитта — стремлением к Пробуждению, состраданием и любовью. Третье слово (падме —„цветок лотоса“) соотносится с мудростью. Четвертое слово (хум) олицетворяет неделимость практики (метода) и мудрости».





На флажках помимо мантр могут быть нарисованы мандалы, изображения Будд и Бодхисатгв, а также Коня Ветра, несущего на спине драгоценность, символ буддийского учения — камень Чинтамани. Ветер, развевающий флажки, оживляет слова, написанные на них, а это вносит гармонию в мир.
		Колючие волосы солнца



		лезут в мои глаза,



		тонкие пальцы луны



		ласкают мою кожу,







		я пытаюсь быть здесь и сейчас



		в потоке всегда и везде,



		никого я еще не спас,



		приближаясь по бурной воде







		к мельнице, чьи жернова



		даже время в пыль разотрут,



		но трепещут мои слова,



		словно флажки на ветру.








Мы много времени провели на крыше, любуясь пейзажем в свете уже идущего к закату солнца, а затем в сопровождении полного улыбающегося монаха с модной небольшой бородкой посетили монастырский музей, стены которого были увешаны предметами утвари прошлых веков, принадлежавших местным жителям, а также новыми изделиями в традиционном стиле, которые можно купить. Было также много стендов с описанием природы края и его традиций, но мои спутники не позволили мне изучить повнимательнее эти стенды, справедливо заявив, что картинки я и дома в книжках посмотрю.

Монах рассказал нам, что монастырь постепенно разрушается: дождей стало больше, образуются протечки, которые портят старинные фрески. Зимой, как выяснилось, в монастыре почти никого нет, и цифра 150 монахов, указанная в одном из путеводителей, сильно преувеличена.

На обратном пути нам стало везти: около въезда в Казу Тоня и Носов нашли батарейки, водитель купил солярку, а возле отеля нас ждал джип, который привез починенное колесо. Но на это раз света не было уже во всем городке. Мы пошли на ужин в полной темноте, освещая дорогу налобными фонариками, и ужинали при свечах.

Когда вернулись в отель, неожиданно включились все лампы. Почему-то это произвело впечатление на собак, они начали лаять и не могли остановиться, поэтому мы засыпали под собачье многоголосье.

Утром перед отправлением из Казы посетили местный монастырь школы Сакья, открытый ровно год назад. Собаки уже не лаяли, пели птицы, и к их голосу примешивался звон колокольчиков и скрип молельных барабанов, закрученных проходящим мимо стены мани жителем поселка. Естественная музыка и никаких раздражающих слух звуков.




Часть 5

Лахул и Ладакх


На перевал Кунзум мы поднялись еще в первой половине дня и быстрее, чем в прошлый раз спускались, — ручьи пока не стали реками. Катя мечтала побывать на озере Чандратал, и я подумал, что, обогнув вершину справа от перевала, мы сможем хотя бы увидеть его сверху. Поэтому мы втроем, Сева, Катя и я, предприняли небольшой двухчасовой пеший поход: траверсом вдоль склона и с небольшим превышением обогнули гору. И действительно, далеко в ложбине увидели маленькое синее пятнышко — озеро. Но гораздо больше завораживала панорама снежных вершин и ледников на противоположной стороне долины.

На этот раз мы не задержались в Батале, а остановились в Чарту, где пили чай вместе с живущими в палатке при дхабе израильскими покорителями окрестных камней. Почему они практиковали именно такой тип скалолазания, на мой взгляд весьма скучный, я не понял. Мы переехали реку, и как только ответвление, ведущее к Ротангу, осталось позади, началась действительно хорошая дорога.

Горы становились все зеленее, появились хвойные деревья, сады и огороды, террасами спускающиеся к реке. Мы двигались вдоль реки Чандра до слияния ее с Бхагой (Чандра после слияния с Бхагой становится Чандрабхагой, а также приобретает еще одно, более известное имя — Ченаб), чтобы оттуда снова начать подъем наверх, до Кейлонга, столицы Лахула. В наших планах было остановиться там на день, а затем продолжить дорогу через перевалы в Лех.






В Кейлонге останавливаются на ночь автобусы «Манали-Лех», но сам город и его окрестности стоят того, чтобы провести здесь не один день. Автобусы, как правило, забиты до отказа, и билеты на дальнейший путь рекомендую купить сразу же, в день приезда.





В поселке Сису притормозили возле небольшого индуистского храма и, пока наш водитель совершал пуджу, гуляли вдоль яблоневого сада. В Кейлонг мы прибыли уже в сумерках. И перед нами стоял выбор: идти в гестхауз с громким названием «Гора Меру», все его недостатки и достоинства мы с Тоней уже знали по прошлому путешествию, или же искать новое место жительства поближе к месту высадки — улице над городом или улице чуть ниже — на The Mall. Выбрали второе. «Гора Меру» была всем хороша, но ведущая к ней дорога из центра в прошлый раз пахла как тысяча общественных туалетов. Здесь же просто стояла пыль.

Два года тому назад мы были в Кейлонге во время фольклорного фестиваля. Гостей в город понаехало столько, что хозяевам «Горы Меру» пришлось поставить палатку на крыше. К счастью, мы прибыли за день, когда места еще были. И трое суток на большом стадионе без остановки играла музыка, выступали местные и приезжие коллективы, начиная от профессиональных и заканчивая школьными. Вход на трибуны был свободным, и весь стадион жители окрестных деревень заполнили до отказа.

А для тех, кто не захотел идти на стадион, на одной из полян давали представление нелегалы: нищие уличные акробаты, два мальчика и девочка лет двенадцати, у которых в качестве подручных музыкальных инструментов была обычная посуда.

В это время вся Молл превратилась в шумный базар. Дхабы по обе стороны были забиты народом, а по улицам расхаживали совершенно удивительные персонажи, увешанные барабанами или разноцветными детскими игрушками. Иностранных гостей в городе почти не было — большинство путешествующих по дороге из Леха в Манали или из Манали в Лех в Кейлонге, как правило, надолго не останавливаются.




В поисках порядка


Мы тепло распрощались с Лаб Сингхом и снова расселились по разным, но находящимся рядом отелям — часть из нас предпочла номер с душем внутри, телевизором и прочими удобствами за 600 рупий, а мы сняли небольшие комнатки за 150, туалет и душ были общими на несколько номеров и находились в конце коридора. Зато с террасы открывался вид на долину. Весь поселок расположен на крутом склоне довольно узкого ущелья, и, чтобы пройти к нашим номерам со стороны дороги, нужно было спуститься в подвал и уже через него выйти на террасу. Под нами ступенями располагались крыши домов, а дорога оставалась где-то за спиной. Напротив стояли горы, на вершинах лежал снег, а внизу зеленели поля и леса. И золотыми каплями в этой зелени казались крыши монастырей.

Инфраструктура места была исключительной: возле входа в наш отель находились магазинчики со всем, в чем нуждались Тоня и Носов: очень плохими батарейками, темными очками и водой в бутылках. В соседнем доме на радость части нашей экспедиции обнаружился алкогольный магазин. В дополнение к этому на втором, точнее первом со стороны улицы и третьем с противоположной стороны, этаже нашего отеля располагалась отличная уютная дхаба. Поэтому, плотно поужинав, мы отметили парой рюмок прибытие в славный Кейлонг и отправились по комнатам спать.

Однако посреди ночи меня разбудило какое-то шевеление на террасе, за стеной нашей комнатухи, и русский мат. Я знал, что Носов почти не употребляет ненормативную лексику. Да и с кем бы он стал ругаться? Я мысленно возмутился: даже в Кейлонге, где «наши» не останавливаются, нам снова повезло на русских соседей, причем на самый мерзкий, бесцеремонный тип туристов, гадящих повсюду и «гудящих» по ночам.

Под звуки какой-то пьяной разборки я снова провалился в сон, но ненадолго. На этот раз разбудил грохот. Тоня тоже проснулась и открыла дверь. В коридоре стоял Носов Баба.

— Сережа, ты в порядке? — спросила моя жена.

— А где порядок? — вопросом на вопрос ответил Носов. — Где порядок? — повторил он, оглядывая тьму, в которой шумела река.

Порядка не было ни на террасе, ни в комнате искателя порядка.

Наутро выяснилось, что мешали всем спать не какие-то «левые уроды», а наши друзья. Они решили немного «добавить» и занимались этим до полуночи. А когда Сева и Катя направились к выходу, чтобы вернуться в свой отель, обнаружили, что дверь заперта. Хозяин не предупредил, что ключ находится в нише. Они собрались было покинуть отель по наружной стене, но, к счастью, Сева застрял в решетках (потому и матерился), его голос разбудил кого-то из персонала отеля, тот открыл дверь и тем самым спас скалолазов от падения с многометровой высоты. Утром наши тихие европейские соседи-растаманы съехали не попрощавшись. Наверное, мы их достали. Вот уж точно, зеленый змий — один из самых неприятных духов нашего российского бытового пантеона и вызывание его приводит к постыдным последствиям.

Утром мы обедали в дхабе над гостиницей вместе с французами, мужем и женой. Они путешествовали на мотоциклах и собирались завтра, как и мы, отправиться в Лех. Перевалы открыли всего день тому назад, и рейсового автобусного сообщения еще не было — только джипы и микроавтобусы. Но и микроавтобусы на завтрашний день все были заняты. И мы заказали билеты на послезавтра.

Кейлонг отделен от Манали лишь одним перевалом, и индуистское влияние здесь весьма велико. Въезд в город украшают буддийские ворота с оленями и колесом, а сразу за ними мирно пристроился индуистский храм. Недалеко от этих ворот начинается дорога наверх, в монастырь Шашур. Согласно путеводителям различных компаний, организующих туры в Индию (а их число растет с каждым годом), в нем работал Юрий Николаевич Рерих. Эта информация перепечатывается из статьи в статью. Из некоторых статей можно узнать, что Шашур посвящен занскарскому ламе Дева Пьятцо, который был эмиссаром короля Бутана Наванга Намгьяла, что монастырь был построен в XVI веке, а затем реконструирован и старое здание оказалось внутри новых стен.

В монастыре находятся мощи его основателя, а также статуя самого Наванга Намгьяла. Летом в Шатуре проходит ежегодный фестиваль, во время которого проводится ритуал дам и вывешивается гигантская пятиметровая танка с изображением 84 маха-сиддхов, или, по образному выражению, «Львов Будды».




Махасиддхи


Согласно словарям, siddhi (успех, победа) — сверхъестественные способности, появляющиеся в результате медитации. В индийской традиции сиддхой называют человека, обладающего способностями, которые порой поражают воображение. Но в буддизме это не главное. Сиддхи — прежде всего состояние просветления, трансцендентальная победа над двойственностью этого мира, постижение природы Будды. А магические способности, который порой приходят намного раньше, — лишь знаки на пути.

Как учил Будда, для того чтобы достичь просветления, необходимо обрести мудрость — праджну, состоящую в единстве знания и действия. Это, во-первых, знание от восприятия учения, во-вторых, — от его критического анализа, а в-третьих — медитация. Медитация — это действие, практика. Можно сколь угодно наращивать интеллектуальный потенциал, но без практики опыта не постичь. Практика ведет к прямой реализации природы Будды еще в этой жизни.

И сиддхи — последователи ваджраяны — в первую очередь действовали. Некоторые из них, например Нагарджуна, были признанными учеными, но многие без изучения огромного массива текстов мгновенно и полностью отдавали себя превращению наставлений Учителя (который просто необходим) в опыт. Причем передача опыта могла быть весьма неординарной и шокирующей.

Во второй половине XI или начале XII столетия Абхайядаттой было написано жизнеописание 84 маха-сиддхов, которое называлось «Львы Будды». Его перевод на русский можно найти на сайте http://dazan.spb. ru/teachers/buddha-lions-84-mahasiddha/.

Мне же хотелось бы прежде кратко рассказать историю о великих махасиддхах Тилопе (988–1069) и Наропе (1016–1100), без которых невозможна история современного буддизма.

Наропа родился в королевской семье в Бенгалии и с раннего детства интересовался буддийской доктриной. Он получил блестящее образование в Кашмире, затем в двадцать восемь лет (в процессе обучения был вынужденный перерыв на женитьбу и семейную жизнь) для продолжения обучения поступил в университет Наланда и в итоге стал одним из его настоятелей. Постепенно он приобрел известность как Великий Учитель буддизма.

Но однажды, когда он изучал книги, к нему пришла весьма неприятная старуха и попросила прочесть отрывок из Гуясамаджа-тантры, которую он в этот момент изучал. Когда он начал читать, она заплясала.

— А ты понимаешь, о чем здесь написано? — спросила старуха.

— Разумеется, — ответил ученый.

И тут старуха заплакала.

— Почему ты плачешь? — спросил Наропа.

— Мне грустно оттого, что такой великий ученый, как ты, лжец. Мой брат единственный, кто понимает смысл этих слов.

Она назвала имя «брата» — Тилопа. И Наропа понял, что старуха не кто иной, как могущественная дакиня. А сам он лишь в начале пути. Он оставил университет и отправился на поиски учителя, Тилопы.

Но это было не просто, ведь сознание Наропы было засорено различными условностями. Пока он искал учителя, с ним происходили разные события, учившие его уму-разуму, и, когда от отчаянья он чуть ли не дошел до самоубийства, Тилопа явился перед ним.

Это был синий человек с налитыми кровью глазами и волосами, завязанными в пучок. А встретились они в Ладакхе, в том месте, где сейчас находится монастырь Хемис — до него мое повествование уже скоро доберется. Так Наропа обрел Учителя, но основные препятствия были еще впереди: Тилопа задавал ему трудные, а порой и рискованные для жизни задачи: Наропа прыгал с верхнего этажа храма, залезал в огонь, воровал, тонул, грабил принца, даже женился…

Отчасти об этих испытаниях песня Умки, вот отрывок из нее:
		Как баран на новые ворота



		На Тилопу пялится Нарота



		Тот же превратился в куст колючий



		И, смеясь, повис на горной круче



		Дальше круче круче круче



		Круче круче круче круче







		Как от тигра злая антилопа



		От Нароты пятится Тилопа



		И смеясь бежит по горным тропам



		Не чета обычным антилопам



		В тучи в тучи в тучи



		В тучи в тучи в тучи галопом







		Как козел за быстрой антилопой



		Припустил Нарота за Тилопой



		Оступился и сорвался в пропасть



		Вертолет ему подставил лопасть



		На борту Тилопа за пилота…













Когда Умка мне прислала сверенный текст, я подумал, что она допустила ошибку в написании имени Наропа. Но оказалось, что Нарота — настоящее имя, а тибетцы переделали его в Наропа.





Надо сказать, что Наропа выдержал все двенадцать испытаний, каждое из которых обучало его определенной технике, и достиг просветления. Учеником Наропы стал Марпа (1012–1097), а учеником Марпы — маг и поэт Миларепа (1052–1135), фигура известная в Тибете и Монголии так же, как в России Александр Сергеевич Пушкин.






«В юности Миларепа был далек от буддизма, — пишет Е. А. Торчинов, — и даже практиковал черную бонскую магию с целью извести родственников, ранее причинивших много зла его семье. Позднее Миларепа пережил глубокое раскаяние и обратился в буддизм. После тяжких испытаний он стал учеником Марпы, который позднее и сделал его своим преемником. Миларепа стоит у истоков тибетской традиции уединенного горного отшельничества: в труднодоступных горных пещерах он практиковал йогу туммо — внутреннего тепла, которая, по его словам, неоднократно спасала его во время суровых тибетских зим. Практика туммо занимает важное место в методах школы Кагью и в настоящее время: когда вы слышите о соревнованиях гималайских „йогов“, в лютую горную стужу соревнующихся в том, кто скорее высушит теплом своей обнаженной спины мокрую простыню, знайте, что речь идет именно о кагьюпинских репа (pec-па), о носящих белые льняные одежды йогинах, практикующих туммо». (Цит. по: Торгинов Е. А. Буддизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 81.)





Перед прошлой поездкой я прочитал чей-то отзыв о монастыре Шашур, где автор рассказывал, как они пришли в ухоженный, но абсолютно пустой монастырь. И когда в июле 2008-го мы поднялись к монастырю, то тоже никого не застали. Храм был закрыт, в комнатах лежали вещи, но, кроме птиц, в монастыре никого не было. Мы прокрутили молельные барабаны, прозвенели колокольчиками, обошли по кругу территорию — никого!

На этот раз в Шашур отправились Сева и Катя. К их приходу монахи материализовались и даже напоили гостей теплым чаем.




Карданг и сувениры


Мы же отправились на другой берег Бхаги, в монастырь Карданг. Тропа вела к пешеходному мосту мимо зарослей ивы и шиповника с удивительными ярко-желтыми, наполненными солнечным светом цветами. На подножье одной из ступ, стоящих в тени деревьев около тропы, то есть, по сути, на коленях Будды, сидели два мальчика и девочка в школьной форме. Школьники в Индии, как правило, носят такие же, как и у нас, гимназические костюмчики. По цвету и покрою можно понять, в какой школе учится ребенок. В жарких краях уроки проходят иногда не в помещении школы, а в тени школьной террасы или под навесом.

На другом берегу начался довольно крутой подъем наверх, через лес, к небольшой деревне Карданг, которая была некогда столицей Лахула, и столь же небольшому монастырю Готсангва, а затем через поля, где работали местные крестьянки, к самому Кардангу. Трудящихся женщин охраняла белая собачонка, которая принялась нас интенсивно облаивать. Я не стал уподобляться Верещагину и упрашивать местных жителей ее продать. Мы просто пошли дальше и вскоре над головой в зарослях хвойных деревьев увидели ступы монастыря Карданг, принадлежащего к направлению Друкпа Кагью. Оно обязано своим существованием Тилопе и Наропе, Марпе и Миларепе.

Монастырь, основанный в XII веке, долгое время пребывал в запустении. Восстановил его лама Норбу в 1912 году, чей прах сейчас находится в серебряной ступе внутри монастыря. Карданг славится своей библиотекой, содержащей в полном объеме Ганджур и Данджур (соответственно полный свод буддийского канона и комментарии к нему, европейские буддисты их называют Кангьюр и Тенгьюр). В Друкпа Кагью нет гендерного неравенства, права у монахов и монахинь одинаковые, мало того, монахи могут жениться и лето проводить с семьями, а зимой возвращаться в монастырь.

В общем, монастырь как монастырь, но две вещи вызвали у меня восхищение: небольшая изящная статуя Будды, обращенная лицом к другому берегу Бхаги, к Кейлонгу, к окнам нашего отеля, и огромный молельный барабан с удивительно мелодичным колоколом, находящийся в отдельной часовне.

Дорога со склона на склон, да еще туда и обратно, заняла довольно много времени и сил, и мы вернулись в Кейлонг лишь к обеду. Здесь, на Молл, мы встретили Севу и Катю, возвращавшихся из Шашура. Мы выбрали внешне наиболее приличный ресторан, даже с кондиционером, — на улице, несмотря на высокогорье, было под тридцать градусов жары. В ресторане работал телевизор, где шел какой-то сериал. Хозяйка была так увлечена жизнью главных героев, что нас замечала, лишь когда мы начинали активно напоминать о себе.

Мыльная опера мало чем отличалась от наших, только, как и полагается в индийских фильмах, песен и танцев было больше. Я, видимо под впечатлением «Ананасового экспресса» (это единственный фильм, который нам удалось посмотреть за все путешествие, хотя у нас на шестерых имелось два маленьких ноутбука и солидный запас непросмотренного), предложил свой вариант сюжета.

Он был прост; бедный индийский парень, пытаясь выбраться из нищеты, продавал рубашки. Но его наркоманка жена все заработанные им деньги спускала на героин. Причем ее мать работала полицейским под прикрытием, а его — наркодилером. Это вызывало бесконечные разборки… Чем все закончилось, я так и не знаю: мы съели по паранте, выпили чаю и отправились дальше по центральной улице.

В каждом городе есть свои, свойственные только этому месту сувениры и сувенирищи. В Кейлонге это шерстяные носки из местной шерсти с цветными вставками. Разноцветные, излучающие тепло. Мы даже были избавлены от покупки, поиска и торговли. Такие носки вязали мама и тетушка хозяина отеля. И стоили они копейки. Похоже, что мы скупили у них весь годовой запас связанного.

В Манали же мне понравились северо-гималайские шапки: эдакие цилиндрические тюбетейки из войлока, с козырьком. Большинство мужчин носит козырек спереди, но бабушка Урсула (хозяйка у Рерихов), когда носила такую шапочку, всегда размещала козырек асимметрично, сбоку. Когда я спросил почему, она объяснила, что мужчины носят козырек спереди, а женщины сбоку. Но потом я несколько раз видел мужчин в шапочках козырьком сбоку. Либо Урсула сказала что-то не так, либо я что-то не так понял, либо это были «голубые» индийцы, либо им просто все равно, как носить.

А в Ладакхе традиционные шапки еще необычнее. Женский головной убор называется «перак». Спереди он закрывает голову, как капюшон кобры, а ее хвост спускается к поясу. Весь капюшон сверху украшают нашитые на него кусочки бирюзы — это один из наиболее популярных за Гималаями ювелирно-поделочных камней, он считается воплощением «жизненной силы». Собственно «пер» — это и есть бирюза. Перак также украшается золотыми и серебряными пластинками, а в случае более дешевого варианта — ракушками каури, которые раньше здесь также были в цене. Число рядов бирюзы может свидетельствовать о благосостоянии и социальном статусе женщины.

По бокам перак украшен мерлушкой, закрывающей уши. Раньше уши не закрывались. Эту моду, по легенде, некогда ввела королева Ладакха, заболевшая отитом, и лекари посоветовали ей прятать уши от холода.

Есть более удобный для ношения и бюджетный головной убор — гонда, высокая шляпа с отворотами, которую носят не только женщины, но и мужчины.

Она часто изготавливается из шелка и украшается вышивками с изображением драконов или растительным орнаментом. А какие у ладакхцев халаты!




Между стройками


Утром состоялась экскурсия на строительство дороги. На самом деле мы пошли к монастырю, притулившемуся высоко на горе, на подъезде к Кейлонгу со стороны Манали. И поневоле были вынуждены наблюдать строительные работы. На дороге стояли облака пыли, так что пришлось замотать лицо. Рабочие отбойными молотками и просто молотками долбили скалу. Без остановки курсировали многотонные грузовики, в их кузова грузили раздробленную породу, а далее эти грузовики шли к довольно бурному притоку Бхаги и высыпали содержимое в поток. Для него такие камни как слону дробина. Под пешеходным мостом он так разгоняется по бетонным плитам, лежащим на дне (по-моему, эти плиты — основа будущей электростанции), что камушки, которые несет вода с гор, прыгают, иногда довольно высоко выскакивая из струи.

Тропа к монастырю оказалась нахоженной, и прямо на ней стояло странное дерево: нижняя часть его ствола была сплошь утыкана монетами. Возможно, это были подношения духу дерева или богу, полустертое мурти которого находилось выше, в небольшой пещерке возле ручья. Мы же, не останавливаясь, продолжили подъем.

Монастырь располагался на крутом склоне под отвесной скалой и очень органично вписывался в окружающий ландшафт. Из его обитателей мы нашли только одного неразговорчивого, но доброжелательного монаха. Названия этой маленькой гомпы я не смог узнать. Судя по описаниям в Интернете, это была Таюл гомпа — старинный монастырь, знаменитый тем, что в нем во время буддийских праздников один из молитвенных барабанов начинает самопроизвольно вращаться.

На обратном пути, пока мы отдыхали в тени родника, Тоня сложила из камней некий храм, в который тотчас же вселился один из многочисленных духов места. Чтобы не дышать пылью, мы пошли чуть ниже главной дороги и нарвались на строительство ГЭС. Огромные трубы, сталь и пластик, строительная техника и… следующая сценка: возле груды камней работает семья, мужчина разбивает крупный щебень молотком, а женщина и дети относят в корзинах продукт производства к бетономешалке. Сочетание современных технологий и такого грубого ручного труда характерно для всей Индии.

Эта дорога выводила в самое начало Молл, где можно было полюбоваться традиционными ремеслами: прямо на улице, под навесом (на солнце было жарко), мебельщики собирали деревянные кровати, портные что-то строчили на швейных машинках, а человек, чья лавка была завалена бэушной металлической утварью, паял. Наверное, починял примус.




Игры в Павку Корчагина


В пять утра мы встали. Ветер, который завывал на террасе всю ночь и обмотал нашу выстиранную одежду вокруг веревок, превратив ее в цветные жгуты, стих. И мысли о том, что перевал закроют по причине непогоды, улетучились. Автобус подъехал, причем вовремя. Мы оказались в наиболее выгодном положении — сели первыми. По дороге стали подбирать остальных пассажиров — к нам присоединились Антоний, тезка моей жены, бодрый мексиканский полуиндеец, ищущий места силы, новозеландец и его подруга-француженка, два молчаливых австралийца и молодой индийский философ.

Соответственно, и разговоры в автобусе касались Кастанеды и дона Хуана, восточной философии, дорожных проблем и даже дайвинга в Латинской Америке. Великий дайвер Сева, много раз совершавший непонятное сухопутным людям паломничество по подводным пещерам, в лице Антонио, тоже дайвера, но менее продвинутого, нашел хорошего собеседника.

Было тихо, и мы, поднявшись на уровень снегов, попали в облако. Иногда сквозь его молоко проступал мир белого цвета: снежные вершины и снежные поля.

Вскоре облако ушло вниз, и мы въехали на Баралача-ла. Ла — по-ладакхски «перевал». Тропы, ведущей к нему со стороны озера Чандратал, я не увидел. Лишь нетронутый снег. А через несколько минут застряли в пробке.

Эта сцена требует отдельного описания: представьте снежное плато, размываемое реками и ручьями, посреди которого стоит грузовик по оси в воде. С одной стороны въезда на плато уже образовалась вереница из нескольких десятков машин. С другой — чуть поменьше. Водители, забравшись на снежные кучи, окаймляющие дорогу, пытаются раскачивать грузовик, и тот медленно, но ползет. В этот момент водитель идущего за ним микроавтобуса не выдерживает, жмет на газ, разгоняется, чтобы обогнать, и, конечно же, вязнет в снегу. Его вытаскивают: все же автобус легче грузовика, отталкивают на обочину, чтобы другим не мешал, но водитель, улучив момент, снова газует и снова садится в снег, перегораживая дорогу. Наши водилы давно бы сказали ему все, что думают, на хорошем русском языке, а может быть, и врезали, но индийские водители доброжелательны: неспроста спереди у многих машин написано: «Бог — это Любовь». Они снова помогают вытолкать идиота, который снова разгоняется и снова застревает, на этот раз провалившись в колею. Встречные, поняв, что дорога забита надолго, пытаются объехать ее по снежному полю, где, естественно, также вязнут. В итоге получается эдакая большая тренажерная поляна на высоте 5000 метров — хочешь, подкладывай камни под грузовик, хочешь, откапывай джип, засевший возле дороги, или выволакивай автобус. Весело! А пробка растет. Единственные, кто способен передвигаться (правда, со скоростью пешехода), — мотоциклисты, но им тоже не позавидуешь, воды где по щиколотку, а где и выше колена.

Наконец появляется дорожный полицейский и призывает всех мужчин немного поработать. Начинается интернациональная стройка, инструменты для колки льда каждые две минуты переходят из рук в руки — работать тяжело, не хватает дыхания, от оттаявшего края осыпи к дороге выстраивается цепочка — немец передает камень голландцу, голландец — индусу, тот — французу, далее — я, русский, за мной — испанец Антонио из нашего автобуса, за ним Сева и Носов.

Причем часть людей работает, часть сидит в машинах не в силах пошевелиться, часть украшает содержимым своих желудков окрестный снег — на такой высоте гипоксия рубит как минимум половину пассажиров и даже некоторых водителей.

Через пять часов движение возобновляется и мы едем дальше, до речки, которая разлилась и в ней по двери сидит встречный автобус, — здесь, к счастью, работает военный автопогрузчик, который уже зацепил бедолагу тросами и вытаскивает на берег. Мы проскакиваем реку на приличной скорости, в салон даже не попадает вода.

В Павок Корчагиных на горных дорогах приходится играть часто, и не только в Индии. Помню, как мы с водителями помогали разгрести последствия камнепада на Тянь-Шане, но если там было тепло, то здесь многие серьезно рисковали здоровьем.

Внизу мы встретили удивительного путешественника из Голландии, который ехал через горы на велосипеде. По дорогам он передвигался в три раза медленнее нас, но при этом успевал увидеть и почувствовать гораздо больше. Сейчас он хотел посетить озеро Цзо Морари, на берегах которого живет черношейный журавль трхунг-трхунг, одна из самых красивых птиц в мире. Помимо журавля, на берегах озера можно встретить и множество других птиц (в Ладакхе обитает около видов: от чаек, ворон, удодов, горихвосток до голубей, ласточек, пеночек, зябликов, воробьев, овсянок, а также сов, ястребов, беркутов и коршунов).

Что же касается нелетающих животных, то это прежде всего дикие бараны и козлы. Первое место по численности держит нахур, голубой баран, а второе — сибирский горный козел. Есть и дикие ослы — кьянти. К сожалению, необдуманное истребление животных как местным населением, так и заезжими охотниками (стоит почитать Верещагину — ее спутники ходили на охоту весьма часто и по дороге встречали таких же, но английских охотников), привело к значительному уменьшению популяции муфлонов и аргали, а тибетскую антилопу оронго, или цос почти полностью истребили из-за ее меха. Шах-туш, шерсть, растущая на шее антилопы, считалась самой дорогой и самой лучшей. Ради нескольких клочков шерсти животное убивали. Шерсть везли в Кашмир, где местные мастера вышивали изысканные шали.

Стоит также упомянуть и хищников — бурого медведя (их тоже не много осталось), волка, рысь, дикого кота и лису. Но главный, самый красивый зверь региона — ирбис, снежный леопард. Их в Ладакхе около 200 особей.

Да и еще мелочь всякая: зайцы, пищухи, полевки, сурки. Последние крайне любопытны, и я несколько раз видел эти живые столбики из окна машины.

Стоило нам спуститься, как дорога начала подъем на следующий перевал. И мы снова встали. На этот раз рабочие ремонтировали мост. По опыту прошлых поездок я знал, что мосты через небольшие реки на этих дорогах представляют некий гигантский стальной конструктор LEGO из стандартных секций, а в силу того, что трасса имеет стратегическое значение, их собирают очень быстро. Два года тому назад мы точно так же стояли здесь, наблюдая за сборкой моста:
		Работе в брезентовых робах



		складывают стальную мандалу моста,



		чтобы машины могли переехать



		через распухшую мутную реку.







		«Она ещё вчера была прозрачной, —



		говорит мой попутчик, —



		не грохотала камнями,



		а шумела, как тополиная роща.







		Вчера я видел единорога



		и всадника с алмазным сердцем



		на белоснежном коне.



		Кого только не встретишь на этих дорогах», —



		так говорит и улыбается мне…







		Но дождь продолжает падать,



		смывает позолоту с его лица,



		чешуйки складываются в рыб,



		исчезают в ручье,







		что вьется между камней,



		словно наша беседа



		на дороге, где машины всхрапывают во сне



		и во сне едут.








Но один раз возле поселка Кальци на трассе Шринагар — Лех мост разрушился капитально и нам пришлось заночевать. Причем «местные воротилы гостиничного бизнеса» сразу подняли цены на ночевку в кемпинге — 1500 рупий комфортабельная палатка на двоих! Это было чересчур, и мы отправились в близлежащую дхабу. Хозяином был старик, немногословный и доброжелательный. Когда мы спросили о ночлеге и пояснили, что готовы спать в спальниках на полу, согласился.

Ближе к ночи в дхабу заглянула молодежная интернациональная группа — человек шесть: швейцарцы, немцы, англичанин и новозеландка. Они тоже были не в состоянии много платить за ночлег.

Но когда мы сказали чайханщику, что ребятам тоже негде ночевать и мы готовы потесниться, тот ответил отказом. Но потом добавил, что у него есть другая комната и можно спать там. Как я понял, он счел это неудобным для нас: солидная (в смысле возраста) семейная пара будет ночевать в компании молодых. Он опустил жалюзи, мир погрузился во тьму, и мы заснули под его молитвы. На рассвете мы привели себя в порядок и, когда предложили расплатиться, он назвал смешную даже для Индии сумму — десять рупий с человека. И отказался брать чаевые! Многие путешественники еще в позапрошлом веке отмечали, что, несмотря на грязь и нищету, ладакхцы — доброжелательный, честный и внутренне очень чистый народ. К сожалению, и в Ладакхе таких людей становится все меньше и меньше.

Мы вышли вовремя — вода еще не поднялась, и нам удалось перейти реку по самодельному мосту, сделанному из двух бревен. Наши друзья, проснувшиеся на час позже, сделать этого уже не смогли — через бревна перехлестывали пенистые волны. Но вскоре военные, подняв бревна, наладили переправу.

На этот раз ремонт был косметическим — устанавливали перила, и через полчаса мы начали подъем на перевал Лагалунг (5039 м), чтобы затем снова спуститься в долину Корзок, откуда рукой подать как до китайской границы, так и до Цзо Морари, и затем подняться на Таклунг-ла (5328 м).




Страна музыки и улыбок


И вот наконец, после Таклунг-ла, уже в сумерках нас встретил щит с флагом Ладакха и надписью: «Неге great courage and fortitude is the norm» («Здесь мужество и сила духа являются нормой»). Действительно немногие способны жить в горной пустыне, расположенной на высоте более 3000 метров, с жесточайшими зимними морозами и недолгим летом, с нехваткой воды и небольшим содержанием кислорода в воздухе. Поэтому Ладакх — один из самых низконаселенных районов земного шара. Более 95 процентов его территории не пригодны ни для проживания, ни для земледелия, ни для обитания животных.
		Зима здесь долгая, как в Сибири:



		сухое мясо — дым — ледяные скалы,



		 колокольчики из жёлтого металла



		однажды мне подарили…



		Они звенят словно солнце в полдень,



		на дороге среди золотого снега —



		синий рисунок:



		то ли тень птицы,



		то ли след ветра —



		уже не вспомнить.








Но при этом Ладакх называют страной музыки и улыбок, страной ритуальных танцев лам, страной тысяч духов, страной, где скалы и долины украшают ступы, храмы и монастыри, страной, где царит чистота и любовь. Впервые я узнал о Ладакхе в 1987 году, купив на индийском фестивале фотоальбом Раджнеша Беди с комментариями Рамеша Беди. И если мой путь в сторону гор начался с раннего детства, то поворот на Ладакх я увидел именно в это время.

Государства Ладакх формально не существует — на политической карте Индии есть штат Джамму и Кашмир и одним из крупнейших округов этого штата является Ладакх. Но его отделяют от остальной части страны Великие Гималаи, и большую часть года Ладакх живет совершенно автономно. Впрочем, название говорит само за себя — на ладакхском языке (который является диалектом тибетского языка) «ла», как я уже говорил, означает «перевал», а «дакх» — несколько. То есть страна перевалов. Еще одно название этих мест — Марьюл («Красная страна» — по цвету одежды монахов), а также Малый Тибет. И в Ладакх ведут только три пути: первые два — через горы, с севера из Шринагара, с юга из Манали, а третий, по воздуху, на самолете, прямо в столицу Ладакха город Лех. Причем первые открыты лишь с июня по сентябрь — в остальное время перевалы засыпаны снегом.

Ладакх долгое время (причиной тому индо-китайский конфликт 1962 года) был закрыт для иностранных туристов. И только начиная с 1974-го стал доступен для посещения.

Население Ладакха представляет собой удивительную смесь народов и рас. Это прежде всего связано с расположением — страна была труднодоступна и напоминала ловушку для переселенцев: через Чанг-ла в Ладакх пришли кочевники-скотоводы чангпа, для которых характерны монголоидный тип лица и своя культура. Традиционное жилище чангпа — невысокие палатки из валяной шерсти яка, которые отапливаются по-черному, через отверстие в потолке, традиционная одежда — длинные халаты и красные сапоги на высокой подошве.

Из Индии пришли моны, которые осели в долинах, и многие ладакхские форты построены ими. Они при внесли в тибетское искусство элементы индийского, с ними и с последовавшими за ними дардами пришел буддизм (сейчас многие моны исповедуют мусульманство). Дарды поселились в районах Драс и Горкон.

С первого тысячелетия до н. э. до середины VII века на территории Ладакха существовали дардские княжества.

В течение второй половины первого тысячелетия вся эта каша перемешивалась, в качестве специи к ней добавлялись балти — народ весьма беспокойного северного соседа Балти стана. Но и сейчас пока еще есть места, где каждая из наций сохранила свою культуру и обычаи.

Большую часть времени Ладакх находился под сильным тибетским влиянием (а в VII–IX веках входил в состав Тибетской империи), несколько раз распадался на отдельные княжества, часто воюющие друг с другом, а как только обретал цельность и независимость, начинал подвергаться нападениям соседей. Одним из величайших правителей Ладакха являлся Сэнге Намгьял (1616–1642). Его женой была принцесса балти — Скалзанг, которая считалась воплощением богини Тары.






Богиня Тара (санскр. «спасительница») присутствует во многих религиозных системах и имеет множество проявлений, как мирных, так и гневных. В индуизме она считается манифестацией Махадеви (Парвати, или Кали), у славян — хранительницей священных рощ и человеческого рода. А в буддизме Тара — женщина-бодхисаттва, олицетворение сострадания и помощи всем, кто ее попросит. Белая Тара является целительницей, дает удачу и долголетие. Зеленая Тара, родившаяся из слезинки бодхисаттвы Авалокитешвары, способна исполнить любую просьбу верующего и готова прийти на помощь так быстро, что и моргнуть не успеешь. Последнее в прямом смысле: существует поверье, что, когда человек моргает, за то время, пока его глаза закрыты, Зеленая Тара успевает тысячу раз облететь вокруг земли. Есть также Желтая, Красная и Черная Тары, Красная Тара связана с очарованием и любовной магией, Черная — с энергиями стихий.





Сэнге Намгьял присоединил к Ладакху королевства Гуг и Пуриг, а его преемник Делдан Намгьял (1642–1694) включил в состав Ладакха королевства Спити, Занскар, Нубру и Драс, Верхний Киннаур и Верхний Лахул. Но Балтистан еще во время правления Сэнге Намгьяла вошел в состав империи Мугаль и представлял серьезную угрозу. Конфликт с Мугаль не затухал в течение нескольких столетий.

Успешное правление Делдана Намгьяла омрачилось вторжением монголо-тибетских отрядов, а помощь в борьбе против них Кашмира оказалась слишком дорогой. В итоге было достигнуто мирное соглашение, по которому Ладакх стал должником всех: и Тибета, и Кашмира. В 1834 году Зоравар Сингх из Джамму отправился захватывать Тибет, разумеется через Ладакх. Не завоевал, но в 1842 году Ладакх все равно был присоединен к штату Джамму. Дальше началась большая игра, о которой я уже рассказывал, и в Ладакхе частыми гостями стали британские шпионы. А в 1948 году, через год после того, как Индия стала независимой, Ладакх вошел в ее состав. И это спасло его от беды, пришедшей в Тибет с востока.




Як, як, як — Ладакх


Мы приехали в Лех в десять вечера. Лех — столица, но не самое древнее поселение в Ладакхе. И его застройка началась с дворца. Как рассказывает Рамеш Беди, сначала возле дворца жили семьи строителей и придворных лекарей и место называлось Чхуби, что переводится как «поселение на берегу реки». Затем оно стало расширяться и сменило название на Лема — «равнина, пересекаемая ручьями».

А Лема со временем трансформировалось в Лех.

Мы высадились на Олд-роуд, но искать отели, в которых останавливались раньше, не стали. Просто обошли несколько. В итоге выбрали весьма неплохой, под названием «Мансар». В одном здании располагались дорогие номера, в другом, внешне весьма неприглядном, цены были гораздо ниже. Комнаты, после весьма долгой и правильной (за чашкой чая) торговли с менеджером Хуссейном, нам обошлись около 300 рупий за штуку и оказались комфортабельными и чистыми.

В результате многочасовой тряски и высотной колки льда даже у наших малоедящих барышень проснулся аппетит. Но мы были в «нетусовочной» части Леха, где вся жизнь утихает к 23 часам. В другой части, как мы выяснили впоследствии, рестораны работают чуть ли не до утра. А ведь еще несколько лет тому назад весь Лех был «нетусовочным».

Хуссейн посоветовал пойти в «Ламаюру», ресторан, названный в честь известнейшего монастыря, но он оказался закрытым.






Ламаюру (Юнг-друн — свастика) находится на трассе Лех — Шринагар. Даже издали, с трассы, он выглядит весьма величественно. Это один из древних монастырей, и основан он был в XI веке Наропой. Название связано с бонской — левосторонней — свастикой: поле ячменя неподалеку вдруг приобрело форму этого знака. И, хотя монастырь был буддийским, последователи обновленного бон находили в нем прибежище.

Не обошлось и без второго постоянного героя моего повествования — Ринчена Зангпо. Сэнг-ге-ганг — старейшая сохранившаяся часть монастыря, была создана именно им. Большинство монастырей, к основанию которых приложил руку этот удивительный человек: Алчи Гомпа, Ванла, Мангъю, Сумда и др., сейчас стали принадлежать к школе Гелугпа. А Ламаюру почему-то стал красношапочным, то есть Дрикунг Кагью.





По дороге остановили мотоциклиста, тот указал еще одно место, но и там ресторан не работал. Наконец нашли очень солидный отель в три этажа, у входа в который стоял менеджер. Мы рассказали ему о нашей проблеме. «У нас нет меню, — ответил он, — и только вегетарианский комплексный ужин». Нас это устраивало. Комплексный ужин включал великолепное, в полном наборе, тали, панир в потрясающем соусе, суп, десерт и имбирно-лимонный чай. Причем стоил ужин всего раза в два дороже того, что мы платим обычно.

Нас провели в зал, рассчитанный человек на сто, и, пока несколько молодых людей в белоснежных фартуках и колпаках выносили блюда и сервировали стол, мы разглядывали картины на стенах. Это были жанровые сценки из ладакхской жизни, где главными героями были люди и яки. Яка здесь можно увидеть не только на картинках. Стада яков, коров и коровяков встречаются в любом сельском районе.






Як играет особую роль в этих местах. Для ладакхцев и тибетцев як — это и средство передвижения (о том, как як способен идти по ледникам и снежникам, где никакое другое животное не пройдет, можно прочитать в книге Генри Харрера «Семь лет в Тибете»), и источник тепла, и источник питания. Молоко яка очень калорийное. Як в мифологии — предок тибетского народа. Есть несколько версий сказания. В одном случае як — это женщина, мать первого человека, в другом — Ярлхашампо, дух гор в образе белого яка. Он женился на вдове царя, и она родила сгусток крови, который поместила в роге яка. Затем из этого рога вышел герой Рулакье. Он принес тибетцам знания, научил работать с металлом, приручил животных, построил мосты и т. д.





Наши друзья пару лет тому назад пошли в небольшой горный поход по Ладакху. Еще до подхода к очередному перевалу встреченные ими европейские туристы предупредили: «Осторожно, там як». Стоило нашим походникам пересечь перевал и подойти к одной из деревень, как они увидели этого яка. Он приближался с приличной скоростью, неумолимый, черный и огромный как паровоз. Но люди его не интересовали, он просто шел по тропе, сметая все, что препятствовало его движению. К счастью, рядом оказался забор и туристы спрятались за ним. Через некоторое время он по этой же тропе вернулся назад. И друзьям снова пришлось уступать ему дорогу. А в Лехе повсюду продаются футболки, на которых изображены яки и написано: «Як, як, як — Ладакх».

Утром за окном я увидел дым из трубы. Наши окна выходили во двор, где стояло небольшое одноэтажное здание с трубой. Из нее и шел дым. Оказывается, это была котельная, которую топили дровами, вода из котла поднималась наверх, в бойлер, чтобы утром можно было принять горячий душ. В остальное время душ был холодным.

Пока мои друзья собирались, я сидел внизу, в холле, и изучал местную библиотеку. Во многих отелях есть такая свободная библиотека — можно даже забрать приглянувшуюся тебе книгу, но для этого желательно оставить свою. Вот каталог собрания отеля «Мансар» в 2010-м: Анита Дезар «Ясный свет дня» (на английском), Дэн Браун «Иллюминатор» (на немецком), «Убийство Джона Леннона» (на голландском), пара романов Джейн Остин (на английском) и книга без обложки на японском.

В других отелях книг было намного больше, но основной язык — английский. Книги на русском встречаются (один раз я нашел затрепанного Пелевина), но редко.

За окном холла, возле входа в гостиницу была разбита небольшая клумба с лилиями, затем начинался пустой двор с кустиками синих ирисов, а через забор, с соседнего участка, свешивались цветы желтой розы.

Недостаток воды, сильные ветра и перепады температуры — причина того, что здесь, как и в Спити, существуют лишь немногие виды растений. В долинах Ладакха и Занскара растут тополя, ивы, шиповник, там, где потеплее, умудряются выживать фруктовые деревья и, как ни странно, несколько сортов абрикосов. На полях, огороженных каменными заборами так, что они превращаются в настоящий лабиринт, местные жители выращивают горох, рожь, ячмень, репу, цветную капусту и картофель. В горах много цветов, говорят, я сам этого не видел, что есть горная земляника.




Дворец и Шанти Ступа


Мы позавтракали в «Ламаюру», который оказался вегетарианским недорогим ресторанчиком. Но зато как в нем готовили! И сырная котлета, и вегетарианские стейки, и момо были вкуснее мясных. А затем по извилистым улочкам старых кварталов отправились во дворец. Собаки, овцы, коровы чувствовали себя здесь полными хозяевами и нас практически не замечали (кошки, как выяснилось, тоже есть, но их мало, и они совсем дикие).

Ко дворцу вели указатели, стрелки, иногда весьма неординарные: например, на ржавой бочке, стоящей на перекрестье двух улиц, надпись: «WAY 2 PALACE». Впрочем, сам дворец отовсюду хорошо виден — он буквально нависает над старым городом.

Дворец построил царь Сэнге Намгьял, тот самый, что в ХУП веке на время сделал из Ладакха почти империю. За образец был взят дворец в Лхасе. По легенде, начал строительство отец знаменитого царя, но Сэнге Намгьял нашел более удобное место, где гора «подобна слоновьей голове». Работы длились три года, и результат так понравился царю, что он приказал отрубить правую руку архитектору, дабы тот не создал дворца лучше. Судя по количеству подобных легенд (я уже рассказывал об архитекторе храма Хадимбы), все великие зодчие Средневековья заканчивали жизнь либо слепыми, либо однорукими.

На девяти этажах Лехского дворца легко запутаться, что мы и сделали. Большинство комнат оказались пустыми или запертыми. То ли раньше доступ был свободнее, то ли мы не в то время попали. Я хотел показать дворцовые храмы, но все они были под замком. И на дверях Намгьял Цемо, монастыря, расположенного на скале выше дворца и известного тем, что в нем находится огромная статуя Майтрейи, также висел замок. Раздосадованный Сева Гуревич написал стишок:
		Среди экскрементов и просто говна



		Дорогой к дворцу, что едва лишь видна,



		Мы шли, приближаясь к Великому Будде…



		Пришли. Храм закрыт. Просветленья не будет.








За 100 рупий с человека мы посмотрели выставку достижений реставрационного искусства и фотографии местных птиц и животных. И, конечно же, полюбовались видами, открывающимися с крыш дворца и гомпы: доступ к небу был везде свободен.

Затем мы спустились в город тысяч ступ (так называют Лех), но оказались в городе-рынке. Теперь сюда в летний период перебираются многочисленные лавочки с сувенирами и кафе из Гоа, привнося в этот суровый край все плюсы и минусы опьяняющей жизни индийского побережья. Минусов, с моей точки зрения, намного больше. Напомню, что Лех исторически находился на веточке Шелкового пути. Еще в начале позапрошлого века английские путешественники поражались многообразию национальностей и гражданств торговцев на лехском базаре. Здесь были торговцы из Кашмира и Балтистана, из Кулу и Тибета, из Лахула и Спити. А сейчас здесь гости со всего мира. Чужие культуры легко уживаются в нем, не нарушая традиционного уклада жизни. В Лехе живет много мусульман (в городе две мечети), христиане, построившие школу, индуисты и даже несколько местных иудеев. Но наплыв людей, желающих только развлечений и приключений и при этом не уважающих духовные ценности ладакхцев, разрушает создававшуюся столетиями атмосферу.

Неприятно поражают торговцы, хватающие за полу, кричащие на всю улицу: «Эй, друг, давай заходи!» — когда по-английски, когда по-русски. «Только посмотри… Откуда ты? Из Америки? Из России?» Еще три года тому назад такого почти не было.

Игнорировать невежливо. Сергей Носов нашел выход — он сменил гражданство на берендейское, уподобившись герою своей пьесы, которая несколько лет назад с успехом шла в Большом драматическом театре.

Пьеса так и называлась — «Берендей», и один из двух ее главных персонажей, изрядный махинатор, эмигрировав в Германию, дабы выбить из немецкого правительства все возможные льготы, объявил себя представителем редкой угнетенной национальности.

И на вопрос: «Where are you from?» Носов, гордо подняв голову, отвечал: «From Berendeya!» Реакция была разной. Кто-то, забыв о торговле, интересовался родиной Носова и Снегурочки (помните страну Берендею в опере Римского-Корсакова?), а один из торговцев уверенно сказал: «Знаю, она на Севере, высоко в горах!» И тогда я задумался: уж не Шамбала ли эта самая Берендея?

Были и исключения. Один из торговцев, великолепно владевший русским, остановил нас, просто чтобы поговорить на родном языке. Оказалось, что его мама — русская, а отец — индиец.

Так, постепенно минуя торговые ряды, мы приближались ко второй столь же заметной, как и дворец, достопримечательности Леха: Шанти Ступе. Она была построена совсем недавно, в 1991 году. Строительство, начавшееся в 1983-м, велось под надзором японского монаха Гьёмьё Накамура и ладакхского монаха Бакулы Ринпоче, неординарной личности, о которой я еще расскажу. В ступе содержатся реликвии, преподнесенные Далай-ламой XIV. Она украшена горельефами из жизни Будды, и ее открытие было приурочено к 2500-летию буддизма. Идея создания таких ступ по всему миру принадлежит Нитидацу Фудзии, жившему в начале прошлого века. По замыслу, ступа содействует миру и процветанию народов Японии и Ладакха, между которыми много общего. Ее и строили всем миром: строительство спонсировали японские буддисты, немного помогло индийское правительство, а жители Ладакха бесплатно принимали участие в работах. Когда мы поднялись, в храме под ступой японские монахи пели мантры под аккомпанемент барабанов. И дальний гром над Гималаями им вторил.

Остается добавить, что Шанти Ступа находится на высоте 4267 метров, к ней ведут 500 ступенек и от нее можно увидеть Гималайский хребет, весь Лех, дворец, монастырь над дворцом и еще две древние ступы: полуразрушенную Тиссерру Ступу (XI в.) и Гоманг Ступу (IX в.), чем-то напоминающую Бодхнатх Ступу в Катманду.

На обратном пути зашли в кафе «Оранжевое небо». Это одно из местных тусовочных мест, где до утра музыка, и файр-шоу, а возможно, и чанг (местное пиво, которым в последнее время почему-то открыто не торгуют), и банг, и все что душе угодно. Очень приятно посидеть под огромным оранжевым тентом на мягких подушках, вытянув ноги, и выпить имбирно-лимонного чаю, наблюдая, как девочка с дредами крутит под барабанную музыку пока еще незажженные огни. Но еще приятнее ставший за три дня родным ресторанчик «Ламаюру», где работает источающий доброжелательность индийский официант по имени Радж, и запахи, и спокойная музыка, и тихие разговоры на самых разных языках мира.




Пангонг-Цо


Утром отправились на озеро Пангонг. Граница между Индией и Китаем проходит через его середину. То есть с одной стороны — Ладакх, с другой — Тибет. На Пангонг-Цо («цо» — по-тибетски «озеро») я, как и все мои спутники, ехал впервые. Исходя из кар ты и из рассказов Хуссейна, нашедшего нам дешевый джип (другим способом туда добраться нельзя — погранзона, да еще и граница с потенциальным противником), я представлял, что дорога займет около пяти часов. Мне, великому «гиду», друзья почему-то не верили, ныли и утверждали, что будем ехать весь день!

В итоге пришлось поклясться бородой, что не более семи часов. И бороду я сохранил — добрались за пять.

Могли бы и еще быстрее, но по дороге у нас несколько раз проверяли документы и разрешение на проезд. Когда на погранзаставе мы регистрировались в журнале, я нашел в списке имен и гражданств перед нашими фамилиями имена американцев, норвежцев, новозеландцев, немцев и французов.

Вооруженные части, расположенные вдоль дороги, имеют красочные названия, например «Дьяволы декхана» (по причудливой фигуре из камня на территории) или «Воины Гималаев». Они не только охраняют границу, но и обеспечивают инфраструктуру самого высокого в мире автомобильного перевала Чанг-ла (5365 м): угощают бесплатным сладким чаем из большой бадьи с краником, оказывают посильную медицинскую помощь. Там же наши барышни обнаружили самый высокогорный общественный туалет.






По другой версии, самый высокий в мире автомобильный перевал — Кардунг-ла (5600 м), ведущий из Леха в долину Нурбу. Туда тоже требуется пропуск, который также можно оформить на группу не менее четырех человек через большинство турагентств.





Чем ближе к озеру — тем пустыннее, иногда дорога идет по песчаным долинам, окруженным причудливыми выветренными скалами, иногда по каменным. В одной из них мы увидели несколько лошадей, выщипывающих редкую, но, наверное, очень сочную траву в камнях.

И, наконец, между двумя горами — синяя, зеленая, бирюзовая полоска воды, которая по мере приближения меняла свой цвет, становилась все шире. За свою жизнь я видел много горных озер и с уверенностью могу сказать, что Пангонг — одно из красивейших. Кто-то писал, что оно похоже на Сарезское, находящееся в горной пустыне на Памире. Что ж, я согласен, все озера похожи хотя бы тем, что в них есть вода (правда, в Сарезском пресная, а в Пангонге солоноватая). Но у каждого свое неповторимое лицо. И лицо Пангонга — это лицо древнего, прекрасного божества. Очевидно, что это место силы, и, по рассказам, на берегах озера обитает немало странных духов и богов.

Ведь Ладакх — это не только страна улыбок, но и страна призраков. Для защиты от злых духов здешние жители красят углы домов в красный цвет, а стены — в белый (последнее способствует вселению добрых духов). Считается, что уже младенцу в чреве матери угрожают двадцать четыре опасности от ста тысяч злых духов. Жизнь каждого ладакхца наполнена ритуалами. Например, ребенка принято сажать на колени к кузнецу. Запах огня и дыма, который впитывает малыш, является действенной защитой от недобрых сил. Ну и конечно же, от злых сил могут спасти духовные лица, ламы.

Мы разбрелись по берегу, и я встретил крупную, длиной сантиметров двадцать, ящерицу. А Носов изловил двух аутентичных пастушек с большим стадом овец и принялся их снимать. За одной, словно собачка, бегала ручная коза с козленком. За фотосессию пастушки потребовали десять рупий. Сергей дал каждой по десять и еще десять на корм козам. Барышни остались довольны. Если бы было побольше таких, как мы, они смогли бы неплохо зарабатывать — овцы весьма холеные, да и пастушки фотогеничные.

На берегу озера большая палатка — кухня, а стулья и столы расставлены преимущественно на улице. Во второй половине дня поднялся ветер и пластиковая мебель полетела цветными птицами вдоль берега. А на озере даже ряби не появилось.

Обратный путь занял больше времени: дорога около перевала за день совсем размокла. Но движение продолжалось: мы встретили несколько джипов, идущих на озеро с ночевкой, и два оранжевых грузовика с цистернами. Скорее всего они ехали в воинские части. В Индии любят окрашивать грузовые машины в ярко-оранжевый цвет и украшать их фонариками, гирляндами, надписями. Тогда они становятся по-настоящему живыми. И у каждой машины, как и у каждого озера, свое лицо.
		Оранжевый грузовик



		по длинному серпантину



		поднимается на перевал,



		затем — всё выше и выше,



		высвегивая фарами то облако,



		то снежную вершину,



		спереди у него написано



		«Бог — это Любовь»,



		а сзади — «Труби громче!»







		И монахи трубят, стараются,



		дыханием согревают небо



		подняв тяжёлые трубы из человечьих костей.



		Звук растет, заставляя горы



		сбрасывать снежные шапки,



		и грузовик ему вторит,



		словно предупреждает



		встречные автомобили.







		«Внутри наши кости пустые, —



		трубят в небеса монахи, —



		хорошие будут трубы,



		когда мы песни закончим,



		и в нас заиграет ветер.



		Он будет трубить ещё громче:



		у ветра быстрые пальцы,



		у ветра крепкие губы!»







		Но грузовик останавливается



		в облаке звёздной пыли,



		чтобы заправить звёзды



		своей чудесной соляркой.



		«Вы не дали замёрзнуть дороге, —



		говорит водитель монахам, —



		и я смог легко проехать



		до самого края мира,



		и ещё у меня полцистерны



		остаётся на Луну и на Солнце.



		Так что утром мы с вам станцуем,



		оставляя следы на глине,



		словно молитвы Богу,



		который Любовь и только,



		о чём бы вы ни трубили».







		Он вытирает руки



		и снова за руль садится.



		А монахи, подняв свои трубы,



		провожают его долгим звуком



		туда, где смыкается небо



		с вершинами Каракорума.








Это стихотворение не стоит привязывать к конкретным монастырям, ритуалам и местам. Считайте, что оно про Шамбалу, которую тибетцы размещают на севере, то есть не за Гималаями, а за другим столь же высоким хребтом Каракорумом. Его можно увидеть из долины Нубра, но подняться на него, увы, затруднительно — погранзона.

Вернувшись с Пангонг-Цо, мы отправились в хвалимый многими ресторан Dreamland. Чистые тарелки и скатерти, бодрые официанты, но момо максимум на три с плюсом. Может, мы пришли не в тот день или стоило заказать что-нибудь другое.

В этом «Дримленде» встретили голландцев, очень цивильных немолодых туристов-дикарей, с которыми неделю тому назад обедали в Казе. Они путешествовали на джипе и проехали Баралача-ла на день раньше нас, сразу после того как его открыли. Снег копать им не пришлось, но в ряде мест машину вытаскивали при помощи военной техники.




Шей и Тиксе


А на следующее утро мы снова разделились — Тоня, Носов и я пошли на предполагаемое кладбище, а Катя с Севой отправились в рекомендованный Тоней и мной тур по монастырям.

Путь длиной менее ста километров, который им предстояло проделать, следовало уложить хотя бы в три дня — по дню на монастырь. Это все равно как Эрмитаж за день обежать. Первый и самый близкий к Леху (всего в пятнадцати километрах по манальской трассе) — Шей, или Кристальный монастырь. Он был основан в 1665 году одновременно с дворцом, примыкающим к нему. И если монастырь сейчас процветает, то от дворца остались лишь руины.

Знаменит монастырь прежде всего огромной статуей Будды Шакьямуни, занимающей три этажа. На стенах вокруг Будды изображения архатов, за его спиной — двух самых почитаемых в тибетском буддизме учеников Будды — Шарипутры и Маудгальяна. На третьем этаже фрески скрыты под слоем копоти: здесь постоянно горят масляные лампы.

Автор этого Будды — мастер по прозвищу Занстин, дословно «Молоток по меди». Статуя собрана из пластин меди, которую добывали в рудниках Занскара. Медь отбивали молотками на плоских камнях. Затем уже собранную статую покрывали золотой фольгой.

В монастыре также работал известный скульптор из Непала Санга Заргар Вандук, который создал не только множество скульптур в различных монастырях, но и целую школу. Статуя Будды в небольшом храме Сэнге Намгьяла выполнена именно им. А ювелиры и скульпторы из поселка Чилинг — потомки мастеров, создавших дворец и храмы.

В монастыре празднуют два древних праздника: Щел Ду Лху — начало сева, и Щел Рупла — сбор урожая. В эти праздники жители окрестных деревень приходят в монастырь и монахи помимо повседневных служб проводят специальные ритуалы.

Рассказывают, что во время праздника Щел Ду Лху в монастырь приезжает оракул (ла) на черной лошади, который после трехдневной медитации начинает пророчествовать. И во время Щел Рупла также работают предсказатели. Работа ла — это работа шамана, он входит в транс, во время которого способен к ясновидению, к целительству. Как всякого колдуна, его одновременно и боятся и уважают.

И, конечно же, танцы. Как обычные, так и ритуальные, например во время Щел Рупла двумя мужчинами в шкурах тигров исполняется танец «рупла».




Второй монастырь, Тикси, находится через несколько километров по той же дороге. А между монастырями — огромное, чуть ли не самое большое в мире поле чортенов. Думаю, как минимум несколько сотен ступ.

Тикси расположен на высоте 3600 метров над уровнем моря, занимает всю гору и представляет собой 12-этажный комплекс построек, увенчанный ступой. Существует довольно любопытная история его создания. В начале XV века Цонкапа, я его уже упоминал как основателя школы Гелугпа, послал шестерых своих учеников распространять учение на окраинах Тибета. Среди них был Шераб Сангпо, который пришел в Ладакх.

Он принес с собой статуэтку Будды долголетия, здоровья и счастья, в которой содержалась капля крови учителя. Шерабу удалось основать небольшой монастырь Лхакханг Серпо на левом берегу Инда. Его ученик Палден Сангпо продолжил дело учителя. Как-то Палден Сангпо с учениками изготовил торма (ритуальный пирог), поднял его на вершину горы и собирался сбросить вниз. Но вдруг две вороны схватили торма и унесли его.

И не склевали, а в целости и сохранности положили на скалу. И Палден Сангпо понял, что именно на этом месте следует основать монастырь.

В монастыре десять храмов. Центральное место занимает храм Майтрейи (он был построен недавно, в 1970 году, к визиту далай-ламы) с 15-метровой статуей Будды. Это самая большая статуя Будды в Ладакхе.

Ее создавали четыре года под руководством Наванга Церинга из Центрального института буддийских исследований. Майтрейя сидит в редкой для него позе лотоса. Обычно его изображают со спущенными на землю ногами — ведь он уже готовится прийти в этот мир.

В монастыре богатая коллекция скульптуры, оружия и хорошая библиотека. В зале собраний на полках хранятся томов Данджура, завернутых в шелк, а в храме Ламокханг, венчающем гору, можно увидеть тома Ганджура.

В монастырский комплекс также входят женский монастырь и женская школа, которые подчиняются настоятелю Тикси. Раньше женские монастыри были ущемлены в правах, но сейчас ситуация изменилась. В 1996-м местные буддистки создали Ладакхскую ассоциацию монахинь и даже сменили самонаименование. Если раньше к монахине обращались «ани», то есть «тетя», то теперь «чомо» — «женщина — религиозный практик». И женскому монастырю принадлежит территория рядом с Тикси, на которой некогда Ринчен Санпо построил храм Лакханг Ньерма, посвященный божественной защитнице Дордже Ченмо. Женский монастырь также называется Ньерма. Остается добавить, что в Тикси есть все для туристов и паломников: отель, ресторан, сувенирные магазины и даже больница.

В октябре-ноябре в монастыре проводится фестиваль Гутор, сопровождающийся созданием песочной мандалы и мистерией цам. В это же время организуется большая ярмарка.




Христос в Ладакхе


Далее еще через несколько километров дорога разветвляется: поедешь прямо — вернешься в Кейлонг и Манали, повернешь за развилкой налево — приедешь в монастыри Чемде и Тактук или на Пангонг-Цо, а повернешь направо через Инд по мосту — окажешься в монастыре Хемис школы Друкпа Кагью. Он существовал уже в XI веке, но большинство зданий было построено в 1672-м Сэнге Намгьялом. Хемис знаменит прежде всего тем, что уже знакомый вам по моему повествованию Наропа именно здесь встретился со своим учителем Тилопой. Из этого вышло много чего, в частности одна из самых известных буддийских школ — Кагью.

Хемис связан не только с именами великих маха-сиддхов и великого ладакхского царя, но и с гораздо более значимым для большинства из нас именем Иисуса Христа. Именно в этом монастыре в конце позапрошлого века русский журналист Николай Александрович Нотович обнаружил рукопись «Об Иссе, лучшем из Сынов Человеческих». В ней рассказывалось о жизни и проповедях молодого Иисуса Христа в Индии, в то время когда ему было от двенадцати до тридцати лет. Согласно Нотовичу, Иисус путешествовал с купеческим караваном, посетил святые города Индии, дошел до Ганги. Из рукописи также явствовало, что в Индии Иисус шесть лет изучал веды, а затем начал проповедовать свое учение, в основе которого лежало ненасилие и кастовое равенство всех в поклонении перед Богом.

Канонические четыре Евангелия об этом периоде его жизни ничего не говорят. И с 1894 года, когда Нотович объявил о своем открытии, не утихает полемика: мистификация ли это или такой апокриф существует. Большинство серьезных ученых мужей склоняются к первому: тибетский оригинал исчез, да и монахи отрицают, что он существовал. Однако у Нотовича есть и защитники. Например, доктор философии Артур В. С. Рой. В 30-х годах прошлого века он опубликовал серию статей, подтверждающих подлинность книги Нотовича, он же рассказывал, что существует книга «Натх Намавали», описывающая эпизоды жизни Христа. Ею владеют Саддху Натх йоги, живущие севернее Бомбея. А ученик Рамакришны Свами Абхедананда утверждал, что видел собственными глазами оригинал сказания об «Иссе, лучшем из Сынов Человеческих», написанный на пали, в монастыре на горе Масбур близ Лхасы в Тибете.






Некоторые считают, что возвращение Христа в Индию предсказано в Бхавишья-пуране за несколько сотен лет до его рождения. Там описывается грядущая встреча Сына Божиего с царем из династии Шаливахана, которая правила в начале первого тысячелетия. На вопрос царя: «Кто ты и откуда пришел?» — святой ответил, что его зовут Иса-Масих (то есть Иисус Мессия), он рожден девственницей и пришел в страну неверных, чтобы дать им спасение. «Я принес учение, благодаря которому через истину, медитацию и память о духе человек находит свой путь к Богу, пребывающему в центре Света, постоянному, как солнце, и растворяющему все преходящие вещи».





Да и Николай Рерих не сомневался в подлинности рассказа Нотовича. Так, в книге «Сердце Азии» он писал: «В Лехе мы опять встретились с легендой о пребывании Христа. Индус-почтмейстер Леха и некоторые ладакцы-буддисты говорили о нем, что в Лехе находился недалеко от базара пруд, и теперь существующий, около которого росло старое дерево, под которым Христос говорил проповеди перед Своим уходом в Палестину. С другой стороны, мы слышали легенду, рассказанную „о том, как Христос в юных годах прибыл с купеческим караваном в Индию и продолжал изучать мудрость в Гималаях“. К этой легенде, так широко обошедшей Ладак, Сензиян и Монголию, мы слышали несколько вариантов, но все они утверждали, что в течение лет отсутствия Христос находился в Индии и в Азии…» (Цит. по: Рерих Н. Сердце Азии. Минск: «Университетское», 1991. С. 18.)






Существует легенда и о смерти Иисуса в Индии. Воскреснув, он ушел вместе со своей матерью и учениками из Израиля и добрался до Кашмира, где предположительно скончался в возрасте 80 лет. Неподалеку от Шринагара находится так называемая могила Иисуса Роза-Баал (дословно — «могила пророка»). Там лежит святой, чье тело при захоронении было ориентировано с запада на восток, то есть по иудейской традиции. Зовут его Юз-Асаф, то есть «пророк Иса», Иисус.





В Хемисе раз в 12 лет проводится фестиваль, посвященный Падмасамбхаве (Гуру Ринпоче), церемония очень красочная, включающая ритуальные танцы цам.

Над этой крупнейшей гомпой, которую смело можно отнести к бизнес-монастырям, на расстоянии трех часов пути по тропе мимо белоснежных ступ и стен, выложенных камнями с надписями «Ом мани падме хум», находится совсем небольшая Готсанг гомпа. Два года тому назад мы с друзьями впервые посетили этот монастырь. После нелегкого подъема я не заметил, что дверь, как, впрочем, и потолок, в пещерном храме слишком низкие и сильно ушиб голову о каменную притолоку. Монах, увидев, как я хватаюсь за голову руками и морщусь от боли, выразил сочувствие, а затем подвел к своду храма и попросил упереться руками в потолок и надавить на него.

Я подумал поначалу, что это такой странный способ избавиться от боли, и принялся усердно давить на потолок. Боль от ушиба немного утихла. Через некоторое время монах рассмеялся и сказал: «Достаточно. Не подходишь». Я посмотрел в его улыбающееся круглое лицо и понял, что дальше последует разъяснение.

«Вот основатель нашего монастыря, Гьявла Готсанг, — он уже обращался ко мне и моим спутникам, — входя в пещеру, тоже ушиб голову. Тогда потолок был еще ниже. Но ему, в отличие от тебя, удалось вот так же упереться и поднять своды по крайней мере на десять сантиметров. Так что тебе еще надо работать и работать над собой». Затем он показал нам след руки, оставленной в камне легендарным святым, поднявшим скалу. Этот след находился в глубине пещеры, в одном месте которой на смолянистом своде были налеплены монеты разных стран. Мы также прилепили пару российских.

В Готсанг гомпе принято останавливаться надолго. Здесь идеальное место для медитаций, и некоторые продвинутые буддисты из Европы живут здесь месяцами.




Там, где мертвые люди


На карте Леха есть кладбища — христианское и мусульманское, — они рядом с автостанцией, поэтому я предположил, что и буддийское кладбище там же. Правда, были у меня некоторые сомнения. Die-то я читал, что в Лехе буддистов, как и индуистов, кремируют и прах пускают по воде. Кладбища может вовсе не быть. Или поле ступ за монастырем Шей и есть кладбище?






В индуизме принята кремация. Место сожжения называется шмашан и находится, как правило, у воды. Делают пирамиду из дров, на которую укладывают тело умершего, обкладывают его дровами. Затем подносят усопшему и богам рис, затем поджигают. Это обычно делает старший сын. На третий день из кострища выбирают останки и с соответствующими ритуалами опускают их в реку.

В Тибете, как я понимаю, человека либо кремируют, если есть дрова, либо тело предают небу, то есть специальный человек, он может быть и йогином-тантристом, расчленяет тело специальными инструментами и отдает на съедение грифам. Таким образом плоть мертвеца кормит другие формы жизни. Но до этого существует долгая процедура «отпевания»: проведения умершего через миры бардо.





Наш поход сопровождали разные знаки: бараньи головы на прилавках торговцев мясом смотрели пустыми глазами, отгоняя злых духов, люди на спуске к автостанции почтительно расступалась, пропуская тех, кто ищет мертвых людей.

Собственно, дабы не подниматься на холм, к жутковатому храму-чортену, одиноко возвышающемуся над автостанцией, мы попробовали опросить местное население.

Зачинщик похода, стеснительный Носов, молчал. Тогда Тоня на хорошем английском спросила, где находится кладбище. Сначала у одного человека в приличном европейском костюме. Тот от испуга шарахнулся в сторону и припустил от нас быстрым шагом.

Затем у второго. Тот не понял. Тоня повторила вопрос. Он вопросительно посмотрел на меня. Я же со своим «великолепным» знанием английского (в разговорниках на тибетском и хинди такой темы нет) спросил как умел:

— Where is dead people?

Человек сразу оживился и объяснил нам, что умирать еще рано, к тому же совсем недалеко есть хороший медицинский центр.

В итоге мы поднялись на холм, откуда открывался вид на весь Лех. Вокруг храма трепетали тысячи флажков, некоторые из них уже утратили цвет и текст и были изодраны временем.

А внизу холма с одной стороны находились кресты христианского кладбища, за забором — мусульманские могилы, с другой же непонятные множественные холмики. От пространства просто веяло потусторонней и опасной силой. Самое место для ритуала чод. Духи словно ждали того, кто придет им скармливать себя, отсекая привязанности. Но мы ушли вниз, увы, вместе со своими привязанностями.

Видимо, поход так странно на меня подействовал, что я весь день забывал разные вещи. За час до ужина, оставив жену приводить себя в порядок, я отправился в холл гостиницы с блокнотом, тоже приводить в порядок, но не себя, а немногочисленные записи, сделанные за путешествие. Иногда мы совершали эту процедуру вместе с Сергеем Носовым, я делал маленькие почеркушечки в маленьком блокнотике, а он — большие в тетради в клетку, той самой, формата А4. Наверху кто-то постоянно стучал, но это не мешало мне работать. Пришло время ужина, в холле собрались все, кроме Тони.

Она появилась через пятнадцать минут, и весьма сердитая. Оказалось, что, выходя из комнаты, я ее запер, а ключ оставил в дверях. Она стучала в дверь, пыталась звать из окна, но дети, игравшие внизу, ничего не поняли. Наконец один из постояльцев, молодой индиец, догадался ее выпустить. Он подумал, что я запер ее специально и, будучи джентльменом, спросил, нет ли у нее телесных повреждений и не надо ли разобраться со мной. Весь вечер я вскакивал на каждый стук, пытаясь сообразить, кого я запер на это раз.




Учиться, учиться и учиться!


В следующие дни мы продолжили странное паломничество по монастырям. Сначала — Спитук гомпа, монастырь, находящийся всего в 8 кило метрах от Леха и основанный в XI веке. Название Спитук — «достойный примера» дал ему Ринчен Санпо. Оказавшись здесь, знаменитый переводчик отметил крайне благочестивый образ жизни монахов.

В монастыре сложная планировка, он многоуровневый, и в нем есть как очень древние храмы, так и построенные совсем недавно. Когда мы прибыли, монахи заканчивали изготовление песчаной мандалы, удивительно красивого цветного сооружения из песка, которое через несколько дней верховный лама должен был смахнуть кисточкой в ведро, а затем отдать песок реке.

Молодой монах, который повел нас по монастырю, указал на портрет красивого пожилого человека.

Это Бакула Ринпоче, он был настоятелем монастыря Спитук до своей смерти в 2003 году. Он был тулку, то есть ламой-перерожденцем, воплощением бодхисаттвы Бакулы.






Как я уже говорил, бодхисаттва — это тот, кто, достигнув состояния будды, остается в круге смертей и рождений, дабы помочь другим достичь просветления. Путешествуя из жизни в жизнь, он сам выбирает место, время и семью, в которой должен родиться. А когда рождается, становится тулку, воплощением. Многие высокие ламы являются ламами-перерожденцами. Когда такой лама уходит из жизни, начинаются поиски его нового воплощения. Они могут длиться не один год. В механизм поиска входят гадальные практики, сновидения просветленных лам, процедуры узнавания мальчиком предметов, принадлежащих прошлому воплощению, среди множества других (считается, что до трех лет мальчик помнит эпизоды из своей прошлой жизни) и признания его другими высокими ламами.





Бакула Ринпоче родился в королевской семье в 1917 году и звали его Наванг Церинг Шагпо, но он был признан тулку архата Бакулы, и, когда ему исполнилось шесть лет/начал обучение сначала в монастыре, а затем, в 1930-м, в Лхасе, где получил монашеское посвящение от Тринадцатого далай-ламы Тубтэна Гьяцо и имя Наванг Ловсан Тубтэн Чогнор. В университете Депунг Лоселииг его специализацией была философия. Вернувшись в Ладакх, в течение нескольких лет он практиковал многочисленные йогические практики, выход в состояние самадхи. В Ладакхе лама обрел просветление.

В 1947 году правительство Индии попросило Бакулу Ринпоче, обладавшего знаниями в самых разных областях, возглавить политическое руководство Ладакха. И Бакула Ринпоче начал служить своему народу не только как духовный учитель, но и как политический руководитель.

Он посещал многие страны, занимаясь проповедью и возрождением буддизма. Когда он был государственным послом Индии в Монголии (1990–2000), то принимал активное участие в открытии буддийского университета в Улан-Баторе. Он приезжал и в нашу страну, неоднократно бывал в Бурятии, а в 1989-м провел первую службу в петербургском дацане. На вопрос журналистов о связи с Россией, о том, когда он узнал о нашей стране, Бакула Ринпоче ответил, что ему довелось встретить русского, когда он был еще совсем ребенком: «Это был старый человек с величественной внешностью. Он дал мне свою фотографию, которая позднее помогла мне узнать, кто это был. Его личность, его лицо, выглядевшее непривычно, и, сверх всего, его величественный наряд и длинная борода глубоко меня поразили. Но я ничего не знал об этом русском до тех пор, пока позднее не приехал в Россию. Тот, кто по неким неизвестным причинам произвел на меня такое сильное впечатление, был не кто иной, как знаменитый Николай Рерих. Вот тогда первый раз в моей жизни я услышал о России и увидел русского».

Затем монах подвел нас к портрету ребенка и рассказал, что после ухода из жизни их учителя начались поиски его воплощения. Он мог родиться в Ладакхе или Монголии. Его Святейшество далай-лама XIV указал на долину Нубра. Была создана специальная комиссия, и из нескольких кандидатов в результате традиционных проверок был отобран один — Тубстан Наванг Норбу, мальчик из небольшой деревни в Нубре, родившийся в ноябре 2005-го (уже вернувшись в Россию, мы узнали, что 12 августа 2010 года мальчик был «возведен на трон» как высокий лама и начал обучение в монастыре).

Монастырь Спитук является одним из центральных монастырей Ладакха, и в середине зимы в нем проводится грандиозный фестиваль с мистерией цам и жертвенным уничтожением торма.




Из монастыря Спитук мы отправились в Пхиянг, который известен в России более других по визиту в Москву и Петербург в 2008 году монахов этого монастыря с программой «Танцы и песнопения Ваджра».

И когда мы поднялись в гомпу, на ее просторном дворе молодые монахи репетировали танцы. Извинившись, что это совсем не лучшие танцоры, а лишь ученики, нам разрешили присутствовать и даже снимать на камеру.

И все наше посещение монастыря прошло под лозунгом «Учиться, учиться и учиться». На ступенях к дукхангу молодой монах обучал мальчика лет десяти английскому языку, на спуске к стене из ступ, идущей по хребту, словно это позвоночник гигантского древнего дракона, в школе философии дети хором репетировали песнопения.

В общем, все монахи были при деле, а мы предоставлены сами себе.

Монастырь Пхиянг был основан в XVI веке, он относится к секте Дрикунг Кагью и считается местом, откуда это направление буддизма начало распространяться в Ладакхе. Пхиянг также славен своей библиотекой и великолепной коллекцией статуэток, в их числе небольшие бронзовые статуэтки из Кашмира XVI века.

Среди реликвий монастыря есть также танка, на которой изображены основные покровители гомпы. Она висит в дукханге между двумя колоннами. Примерно в августе, на фестивале Цедуп, который считается в Ладакхе вторым по величине фестивалем после фестиваля в монастыре Хемис, ее снимают и вешают на стену монастыря, она занимает четыре этажа.

Описания храмов каждого из посещенных нами монастырей могут показаться однообразными: все дукханги чем-то похожи друг на друга, большинство гонхангов тоже, но при перемещении из храма в храм, из монастыря в монастырь глаз не замыливается и ловит интересные яркие детали. Мне, например, Пхиянг запомнился не великолепными скульптурами внутри храмов, а длинной цепочкой красных флажков, протянувшейся от крыши монастыря к ступам.






Надо сказать, что, обладая весьма скромными познаниями в буддийской иконографии, я в свое время приобрел в Лехе небольшую книжку с картинками «The book of Buddhism», автор которой Ева Руди Джансен в популярной форме рассказывает о символах и изображениях в буддизме ваджраяны. Благодаря ей мне было намного легче ориентироваться в мире Будд и Бодхисаттв. Не знаю, издавалась ли книга в России, но в Лехе ее до сих пор можно найти на полках книжных магазинов.

Каждому отправляющемуся с познавательной целью в Тибет или Ладакх я также рекомендовал бы заглянуть на сайт http://probud.narod.ru/, где в полной мере представлен иконографический обзор буддизма, и на сайт http://mith.ru/alb/buddhism/, где подробно описываются многие божества буддийского пантеона.







Можно было бы…


По дороге от монастыря наши барышни-садоводки отрезали два побега плюща, цветущего маленькими белыми цветами, желая укоренить их на суровой карельской земле, но растения не выдержали последующего дня, который нам пришлось провести в пятидесятиградусном Дели. А вечером, перед отъездом, мы пили чай с гостеприимным Хуссейном во дворике гостиницы и беседовали о социальном составе Ладакха, о женитьбе мусульман, о многомужестве, традиционном в Тибете и Ладакхе, о тех местах, где мы были и где еще не были.

Утром можно было бы отправиться по знакомой мне трассе в Каргил и Шринагар, город в теплой долине, где вся жизнь проистекает на озерах, заросших лотосами и плавучими лодками-гостиницами.

А можно было бы свернуть по дороге и из Каргила отправиться в Занскар, изолированную от всех долину, также полную древних монастырей и еще более древних духов.

Можно было бы поехать в долину Нубру и полюбоваться вершинами Каракорума. Или просто остаться в Ладакхе на долгую тибетскую зиму, к которой нам, жителям Севера, не привыкать.

Можно было бы…

Но ранним утром мы выехали в сторону местного аэропорта, ибо через пару дней некоторых моих спутников с нетерпением ждали на работе и дома. Аэропорт был еще закрыт, мы стояли на дороге, а восходящее солнце постепенно изменяло цвет горных вершин с сахарно-белого на розовый. Через два часа нам предстояло лететь над ними на высоте более восьми тысяч метров. Путешествие длиной около месяца заканчивалось. Мне же казалось, что это было всего лишь мгновение, вспышка, высветившая небольшую часть моего внутреннего пути.

В страну, спрятанную за семью горами, страну, заплатанную снежными полями, страну на самом герою небесном, страну, где любая дорога — бездна, страну, где такое яркое солнце, что даже чёрное становится белым. жизнь как страницу переверну и отправлюсь в эту страну.


notes



Примечания





1


Цит. по: Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии / Пер. А. Франковского. М.: Худож. лит., 1968. С. 549. (Б-ка всемир. лит.).




2


Tibetan Refugee Camp, находится в районе Majnu-ka-Tilla, между автодорогой Dr КВ Hedgewar Marg и руслом Ямуны, на севере от Old Delhi.




3


Первая строка из песни «Битлз» «Child of Nature».