Контора
Дмитрий Алейников








Человек без протекции... Возможен ли для него деловой успех? Его удел — работа на нижней ступени служебной лестницы? Или же, свободный от обязательств, он без оглядки воспарит на самый верх? Эти вопросы ставит Дмитрий Алейников в своем новом романе «Контора», посвященном судьбам современных московских бизнесменов: менеджеров, дилеров, учредителей фирм. Но московские «менеджеры» — совсем не менеджеры и «дилеры» — все-таки не дилеры, утверждает Дмитрий Алейников. Справедлив ли такой упрек, решать читателю. Тем более что в героях романа он сразу же узнает своих знакомых, а может быть, и себя самого.






Дмитрий Алейников

Контора

(роман)


Спасибо огромное моей супруге Юлии за неоценимую помощь в создании романа




Слухи о том, что я работаю над этим романом, породили великое множество домыслов относительно его сюжета и действующих лиц. Спешу всех успокоить и приписать стандартное «все совпадения — только совпадения».

Все действующие лица романа — не более чем литературные персонажи. Они выдуманы. И если кому-то покажется вдруг, что он узнает прототип того или иного героя, желательно трижды сплюнуть через любое плечо. Это будет самое мудрое решение.

Автор




Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не

Из указа Петра I от 09 декабря 1708 года




Городулин. Мне кажется, нужно только ум и охоту работать.

Глумов. Положим, что у меня за этим дело не станет; но что толку с этими качествами? Сколько ни трудись, век будешь канцелярским чиновником. Чтобы выслужиться человеку без протекции, нужно совсем другое.

А. Н. Островский. На всякого мудреца довольно простоты









Все работавшие называли этот офис конторой: «Когда будешь в конторе?», «Кто у нас в конторе?», «В контору народу вчера понаехало!», «В контору вчера новые стулья привезли...».

Когда открылся второй торговый зал, его тотчас окрестили «Маркой», так как располагался он на станции «Марксистская». «Я сегодня в «Марке»!», «А как в «Марке» с продажами?», «В «Марку» телевиденье явилось, не протолкнуться!». Контора же осталась конторой даже для новых сотрудников, которым, по здравому разумению, полагалось бы окрестить ее сообразно географическому положению. Подобное постоянство пытались объяснить тем, что в конторе находились бухгалтерия и дирекция. Но и переезд оных в фешенебельные апартаменты на Тверской не избавил старое здание от этого прозвища. Контора оставалась конторой.

Можно сказать, что это дело привычки. Называют же до сих пор Новый Арбат Калининским проспектом, а разливное пиво из железных баков — пивом, хотя и напоминает оно теперь по виду и запаху мыльный раствор после педикюра. Так же и с конторой: приходят новые люди по одному, так что зачем лезть со своим уставом в чужой пока еще монастырь? Вот и остается контора конторой.

Старожилы, не сбежавшие сами и не выставленные за дверь в ходе очередной реорганизации, еще помнили времена, когда во всей фирме работало от силы три десятка человек. Все друг друга знали, вместе отмечали праздники и дни рождения, обращались друг к другу запросто, делали свое дело, понимая, что подстраховать их некому.

Нынче же фирма сильно разрослась. Так сильно, что иной клерк мог, не подозревая о существовании какого-либо ее отдела, добросовестно корпеть вечерами над работой, которая не только была уже давно проделана, но и, как показал ее итог, никому не нужна.

Разрастанию фирмы способствовало появление новых сотрудников, создававших под себя целые структуры и подразделения. Все новые метлы, согласно меткому народному выражению, мели по-новому, по-своему. Поднятая этими метелками и вениками пыль была столь густа, что не оставляла стороннему глазу возможности увидеть, что же происходит с конторой. Когда же пыль начала оседать, обнаружилось, что на месте маленькой торговой фирмы возникло колоссальное по размерам сооружение, назначение отдельных узлов и элементов которого было не просто непонятно — непостижимо. Но картина в целом, безусловно, впечатляла, буквально вынуждая руководство конторы поздравить архитекторов и самих себя с окончанием работ.

Почти никто из рядовых сотрудников и не пытался осмыслить принципы работы этого гигантского механизма и оценить его полезность: к чему? Каждому служащему был ясно и четко указан «его шесток», определены обязанности и непосредственные начальники. Чрезмерное любопытство или инициативность, если они не входили в круг прямых обязанностей, не поощрялись. Работник чувствовал себя винтиком общего механизма, патроном в обойме своего отдела, картой в колоде. Может ли патрон, дожидающийся в патроннике удара бойком, испытывать какое-либо теплое чувство к затворной раме или стрелку? Не думаю. Так что контора была конторой и для тех, кто пришел, чтобы быть вставленным в готовый механизм, и для тех, кого справедливо именовали старожилами. Последние, правда, лелеяли в себе свое патрицианство, продолжая поддерживать традиции, сложившиеся в прежние времена: взаимодействуя по работе без оформления служебных записок, подменяя товарища, помогая друг другу да устраивая по праздникам посиделки, закрывшись в переговорной комнате.

Превращение конторы в контору началось, кстати сказать, именно с праздников. Персоналу было строго указано, что «попойки» в выставочном зале — вещь отныне недопустимая и непростительная. Дни рождения отмечать не запретили, но рекомендовали быть скромнее, отмечать даты только по отделам, закрывшись в комнате, и не засиживаться допоздна. Многих юбилеев вообще удалось таким образом избежать: не у дел оказались шоферы, секретарши, уборщицы и прочие, кто своих комнат не имел или трудился в отделе, где народу было «раз, два и обчелся». Ну не квасить же в одиночку, запершись в раздевалке?

Запрет на «использование служебных помещений не по прямому назначению» был первым и остается, пожалуй, единственным запомнившимся на сегодня шагом пришедшего два года назад нового коммерческого директора. Поначалу этот усатый дяденька с блуждающим в пространстве взглядом пытался вводить и другие полезные новшества, вроде единой формы одежды, одинаковых, а точнее, одинаково убогих галстуков для сотрудников-мужчин или ритуалов приветствия подчиненными своего руководителя. Новшества не прижились. Воспротивившиеся им сотрудники едва не создали профсоюз, но смягчились, когда из бухгалтерии просочились слухи, что новый командир — всего-навсего бывший прапорщик, безвременно и бесславно уволенный в запас и срочным порядком перекованный в бизнесмена на каких-то там трехнедельных конверсионных курсах. В наиболее сентиментальных сердцах взошли даже семена сострадания к этому коротконогому человечку, а его неспособность осилить предложение более чем из пяти слов и трогательно-безграмотные ударения в этих словах, словно перемешанные жестоким смерчем, щедро питали эти семена: кто ж на Руси не пожалеет убогого? Впоследствии, правда, господин коммерческий директор Худоротов, сам того не желая, нещадно вытоптал эти побеги, взявшись разрабатывать и внедрять разнообразные анкеты, которые надлежало заполнять продавцам в зале на каждого клиента. До двадцати вопросов насчитывали анкеты, количество которых увеличивалось с каждой неделей, так что даже присвоение продавцам-консультантам модного заморского звания «менеджер» не уберегло коммерческого директора от всеобщей нелюбви. Анкеты игнорировались, прятались или заполнялись «от балды» и саботировались иными мыслимыми и немыслимыми способами. Анкеты вскоре слились в одну, вопросов там осталось всего ничего, но всеобщая нелюбовь к их автору осталась.

Кстати, примерно в ту же пору, три года назад, и слетело впервые с чьего-то ядовито-острого языка это пренебрежительно-официально-жаргонное «контора». Если кто-то и вступится за старое русское слово, то могу лишь добавить, что с той интонацией любое слово превратилось бы в поношение. Но с языка слетело именно это слово, а никакое другое. Слетело и, попорхав немного, намертво прилипло к офису на Ленинградке. С того дня он и именуется конторой.

Старожилы всегда любили и любят поминать прежние времена. Времена до того, как жизнь их начала вдруг меняться и колесо фортуны повернуло вспять. До того, когда большая рыба начала гнить. До того, как контора начала разбухать от наплыва новых людей, лиц, должностей и пустых, но звонких, как все пустое, идей. Один голубоглазый умник с золотыми фиксами и улыбкой человека, откусившего лимон вместо персика, назвал это время «периодом экстенсивного роста компании». Его похвалили за это определение и тотчас премировали отдельным кабинетом с сейфом и пейзажем, закрывающим этот сейф. Позднее за следующее определение ему торжественно вручили настенные часы, подаренные одним из иностранных поставщиков, и секретаршу. Часы были снабжены секундомером, компасом, барометром и еще какой-то шкалой, но вскоре заметили, что все восемь стрелок всегда показывали посетителю на дверь. Жаль, что этот умник тоже был из спешно переученных; окажись рядом хороший врач, он назвал бы этот кадровый рост опухолью. Но врача не нашлось, и опухоль, не разобравшись, назвали «Конторой».




ГЛАВА I


Вот он, долгожданный. Вот он, вожделенный. Вот он, кирпично-красный, пахнущий типографией и поскрипывающий дерматином. Вот он, добытый соленым потом и бессонными ночами. Вот он, ради которого приходилось всю зиму жить на нечто, обозванное острословами «стипендией», а летом «отдыхать» с бензопилой или кайлом в руках, повторяя про себя доказательство теоремы Коши или постулаты Кейнсианской теории, чтобы не вылетели, не дай бог, из обритой ежиком головы. Вот он... в общем, вот он. Борис держал его в руках, словно капитан Грант свою бутылку, прежде чем доверить ее океанским волнам. Нет, Борис держал его как золотоискатель держит первый намытый на новом участке самородок. Держал крепко, но бережно. Держал и слушал глупую, никому теперь не нужную болтовню ректора, которого и не видно из-за массивной трибуны с темным следом от сбитого герба, только голос из динамиков.

Борис Апухтин открывал его в тысячный раз за последние пять секунд и читал свою фамилию.

Нет, он уже поверил в это чудо и понимал, что, сколько ни заглядывай в диплом, фамилия не исчезнет. Борис открывал пахнущую типографией книжечку просто для того, чтобы узнать, когда же при виде каллиграфических завитушек перестанет щекотать в горле и чесаться в глазах.

Борис держал в руках свой диплом, свой гонорар за труды тяжкие, эту памятку о том, как же тяжело было в ученье. Он держал в руках свой пропуск в рай, билет в большой, полный огней и достижимых соблазнов мир, открытый и доступный теперь и для него. Мир желанный и досягаемый, как карусель для малыша, сжимающего в кулачке шершавый на ощупь клочок цветной бумаги, подтверждающий, что и в самом деле все блестящие монетки отданы толстой тете в окошечке кассы за возможность оседлать серого в яблоках коня.

Он держит в руках свой золотой ключик, который откроет заповедные двери, распахнет объятия воротил и политиков, проведет по красным ковровым дорожкам к вершине.

Завтра, с самого утра, он отправится в крупнейшие кадровые агентства. Их список уже лежит, стиснутый тяжелыми мелованными страницами книги по аудиту. Он войдет и небрежно сядет на предложенный стул. Ему дадут анкету, и он излишне громко щелкнет ручкой, а все обернутся, недовольные этим никчемным шумом, и ворчание их стихнет, когда они заметят, что щелкнул он не чем попало, а настоящим «Паркером», подаренным ему отчимом после госэкзамена.

Борис возьмет анкету, развернет к себе и впишет размашистыми буквами свои анкетные данные. Потом поставит в соответствующей графе «высшее», строчкой ниже отметит, что он экономист. Потом перечислит десяток компьютерных программ, с которыми работает. А если в их анкете не окажется третьей строчки для иностранных языков, то «испанский» он впишет чуть ниже мелкими буквами, а потом обведет все три фигурной скобкой и накалякает наискосок поперек их дурацких строк: «свободно». В графе для цифр будет поставлен изящный значок множества, чуть изогнутый вправо и вверх. Борис уже знал, как это будет выглядеть: тренировался, пока ждал оценку за госэкзамен, и нарисовал их, наверное, миллион, отточив движение пера до совершенства.

Вот такие планы на завтра, а сейчас его тащат на сцену, чтобы подставить для лобызания Синусоиде, театрально давящей слезу из-под огромных очков. Дорогие, кстати, очки. Лучше бы она себе туфли купила, а то ходит в каких-то истоптанных кедах. А еще профессор...

У Бориса все было продумано до мелочей. Он загодя взял карту Москвы и нарисовал себе план посещения рекрутских контор, чтобы не терять время на переезды туда-сюда. Казалось, нет смысла делать список таким длинным — ему, конечно, с ходу предложат несколько достойных вакансий, — но вдруг где-то лежит вакансия из вакансий? Не стоит лишать себя возможности выбрать.

В первом же агентстве приключился конфуз. Накрашенная, как папуас, девица, встретившая Бориса в дверях агентства, не захотела его впускать: у нас только с высшим образованием!

— А я как раз с ним, — ответил юноша.

— С кем? — Девица выглянула в коридор.

— С высшим экономическим образованием, — пришлось разжевать специально для тупоголовых.

Дальнейший ход событий не поднял настроения. Вакансии Борису предлагали, но вовсе не те, на какие он рассчитывал в своих честолюбивых притязаниях. Игнорируя его диплом, рекрутер предлагал начать фактически с нуля. Потратив минут двадцать, Борис распрощался с ним и отправился в другое агентство.

Невероятно, но и в других агентствах разговор сводился к вопросу об опыте работы. Борис взывал к здравому смыслу: ну когда, скажите на милость, он мог успеть поработать по специальности, если лишь накануне эту самую специальность получил? Вот вам и замкнутый круг. Нельзя получить должность, соответствующую диплому, ибо нет опыта, но и опыта поднабраться тоже никак невозможно, поскольку не берут на работу. Рекрутеры не желали рисковать, предлагая своим клиентам неопытного специалиста на ответственный пост. Предлагали должности переводчика или референта, но эта стезя не казалась молодому человеку перспективной.

Так и не попав за две недели ни на одно собеседование, Борис решил изменить тактику. Он купил на лотках у метро все газеты, где публиковались объявления о работе. Придя домой, внимательно пролистал их, обводя красным фломастером заинтересовавшие. Идея была такой: если вариант не проходил, кружок зачеркивался, подходил — описывался прямоугольником. Красных овалов оказалось неожиданно много, но, едва начав звонить, Борис сообразил, что две трети их можно вычеркнуть. За абстрактными предложениями работы для просто специалистов и молодых специалистов таились перспективы распространять «Гербалайф» или бегать по улицам с рюкзаком китайского барахла и втюхивать этот «товар» заезжим лохам под соусом «рекламной распродажи по низким ценам».

Из оставшейся трети еще половина объявлений была дана все теми же рекрутскими агентствами или посредниками, предлагавшими свои платные услуги по написанию резюме и рассылке их в заинтересованные компании.

К концу дня из почти двух сотен кружков осталось около дюжины. За исключением одного квадратика, все были перечеркнуты. Причем сначала Борис просто зачеркивал кружки, не заботясь о выразительности своих крестов. Потом его кресты стали жирнее и размашистей, вбирая в себя непроизнесенные вслух проклятия в адрес авторов объявлений, пускавшихся на любые хитрости, лишь бы заманить ищущего работу несчастного в свои сети. А под конец вместо крестов оставались лишь коротенькие зигзаги, — рука устала, да и не стоило тратить на эту муру кроме времени еще и чернила.

Подведя итог своих изысканий, Борис обнаружил, что нашел всего шесть объявлений, с авторами которых имело смысл продолжить общение, да и то в вычерченные им прямоугольники стоило бы вписать жирные-прежирные знаки вопроса.

Что-то неверно в самой системе поиска, что-то Борис делал не так. Умный, образованный, готовый работать за семерых, принося прибыль и пользу себе и своим работодателям, он не мог найти себе применения. Неужели его рвение и потенциал никого не интересовали, никому не были нужны? Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Он, безусловно, нужен, а кому-то жизненно необходим. Значит, он что-то делает неправильно. Что?

Если бы решение всех проблем зависело исключительно от напора и умения спорить, то Петр Владимирович Челы-шев был бы самым беззаботным человеком на свете. Что-что, а убеждать он умел, это факт. В любом споре он находил аргумент за аргументом, пусть и притягивая их зачастую за уши или высасывая из пальца, и атаковал оппонента до тех пор, пока тот не сдавался или не отказывался от спора ввиду непроходимости того, что в пять минут успевал нагородить Петр Владимирович. В прежние годы Челышев, без сомнения, сделал бы неплохую карьеру снабженца или толкача. Времена нынешние отличались тем, что народное добро перестало быть общественной собственностью и просто задавить прижимистого собственника аргументами теперь недостаточно. Теперь нужно убеждать отдать, сменять, оказать услугу...

Именно этим и занимался сей момент Петр Владимирович. Убеждал. Уговаривал своего знакомого заключить взаимовыгодную сделку. Петру Владимировичу позарез нужны охлаждаемые горки для кондитерского магазина, принадлежащего его тестю. Повздорил он с тестем, приходится теперь умасливать его, добывая итальянское оборудование дешевле, чем предлагают эти кровопийцы из московских фирм-импортеров. А как его добудешь? Подсчитал Петр Владимирович, что куда выгоднее привезти проклятые горки из самой Италии. Знакомый, о которого он ломал сейчас копья своего красноречия, возил из страны-«сапога» обувь. Помногу возил, контейнерами. Так вот если бы вместо части обуви он загрузил бы эти проклятые горки да привез бы их в Москву, то Петр Владимирович был бы совершенно счастлив и бесконечно своему знакомому признателен. Даже готов уплатить сверх цены на оборудование ту сумму, которую знакомый заработал бы от продажи недогруженной обуви. Чем же не выгодное предложение? Знакомый, палец о палец не ударив, получит свою прибыль, ради которой ему приходится грузить-разгружать сапожки и босоножки, давать рекламу, гонять своих продавцов и агентов. При подобных условиях Петр Владимирович даже считал неприличным торговаться. Знакомый, кстати, и не торговался. Он просто не хотел ввязываться ни во что, в чем не разбирался досконально. С оборудованием он дела никогда не имел и не представлял, какие могут возникнуть проблемы с его ввозом.

— Петр, — канючил он в трубку, — ну пойми ты меня. У меня этот канал работает как часы. Я всех знаю, меня все знают. И все знают, что я вожу обувь. А тут твои бандуры. Начнут смотреть, копать, проверять документы. Спросят какую-нибудь бумажку, которой не окажется. И что?

— Ну что? Дашь им бумажку. Не ту, так другую, зеленую. Я тебе потом компенсирую! — не ослаблял натиска Петр Владимирович.

— Не в этом даже дело... — неопределенно мычал знакомый.

— В чем тогда? — быстро, чтобы не дать собеседнику придумать новую отговорку, переспросил Петр Владимирович.

— Ну, я же с другими людьми завязан.

— И что?

— Ну как что? Представляешь, случится какая-нибудь задержка с товаром?

— Представляю. Народ погибнет, если получит башмаки на день позже.

— Не смешно. Время — деньги. А деньги кредитные. И кредит, сам понимаешь, у кого взят и на каких условиях. Будет задержка, меня спросят почему. И что я отвечу? Подбросил тут посылку племяннику от любимого дяди?

— Любимому тестю от зятя, — поправил Петр Владимирович, стараясь ухватиться за прозвучавшую саркастическую нотку и развить это настроение. Тщетно.

— Нет, Петр, — подытожил знакомый. — Не могу.

— Черт с тобой. Я тебе заплачу еще пять сотен, если произойдет задержка из-за оборудования.

Знакомый ответил не сразу, и Челышев понял, что добил, дожал своего противника. Именно так: «противника»! Ведь этот, с позволения сказать, «друг» встал на пути! Как же еще прикажете назвать этого зануду? Вот ведь, оказывается, в чем было дело! В сумме! Ну и сволочь же этот негоциант! На ровном месте сдирает с друзей по три шкуры!

— Ну что затих? По рукам, что ли? Или еще торговаться будешь?

— Да ты пойми, Петр, дело не в деньгах...

— Знаю, а в их количестве. Мало пяти сотен?

— Ну, нормально, но...

— Тогда все, не морочь мне голову. Я к тебе заеду завтра, передам все документы. Пока, Садко!

— Умеешь ты взять за горло...

Последнюю фразу Петр Владимирович проигнорировал. Он едва услышал ее — телефонная трубка была уже в полете к своему ложу.

Кончив дело, Челышев отправился на кухню, дабы поставить чайник и перекусить. Вставая из-за письменного стола, он прихватил калькулятор: неплохо бы прикинуть, во что могут обойтись тестевы холодильнички, если и впрямь возникнут проблемы с растаможкой груза. Пять сотен Петр Владимирович предложил в полемическом, так сказать, задоре. Многовато это. Но все равно что-то оставалось. Пустяк какой-то, но тут дело принципа...

Дожидаясь, пока закипит чайник, он занялся подсчетами. Если придется отдать еще пять сотен, то на каждой из горок удастся сэкономить по сотне долларов по сравнению с ценой в Москве. Ради примирения с тестем Петр Владимирович готов даже остаться внакладе, так что смехотворность прибыли при максимуме головной боли не смущала. Только бы не возникли никакие непредвиденные расходы.

Петр Владимирович принялся бодро щелкать клавишами калькулятора. Как коммерсанта со стажем его заинтересовало: сколько может зарабатывать на оптовых поставках фирма-экспортер. Сколько получает компания, занимающаяся продажей такого оборудования, если даже он, человек сторонний, при явной переплате за доставку может заработать на этом до десяти процентов?

Само собой, доставка в Россию обойдется минимум втрое дешевле, чем придется заплатить этому башмачному купчишке. И фирма-изготовитель расщедрится на скидку не менее тридцати процентов, а то и на все пятьдесят. Что еще? Да, вопросы замены неисправных узлов. Тут, надо думать, буржуйский фабрикант прогнется перед крупным покупателем и заменит даже то, что работает, лишь бы не портить отношения. Плюс свои люди на таможне, транспорт... Минус затраты на рекламу, аренду складов, офиса, зарплату сотрудникам...

Ну, что получается? Получалось неплохо. По приблизительным подсчетам, московские фирмы должны зарабатывать на поставках оборудования пятьдесят — шестьдесят процентов с каждого вложенного в дело доллара.

Неплохо! Петр Владимирович отложил калькулятор и занялся чаем. Не от плохой жизни люди занимаются этим непыльным бизнесом. Сам он, собаку съевший на южных фруктах, мог заработать до ста процентов на одном караване с цитрусовыми. Но раз на раз не приходится. Случались и потери. Существенные потери. Вот у одного коллеги караван разграбили. Убили экспедиторов, вывалили товар прямо на дорогу, машины угнали в неизвестном направлении вместе с водителями. Теперь еще приходится объясняться с родственниками шоферов...

То ли дело возить холодильнички из солнечной Италии. От одной поездки в Милан на переговоры уже столько позитивных эмоций! Все чисто, чинно, благородно, и... шестьдесят процентов! Грациозная техника не перезревает, не гниет, насекомые ее не портят, гаишники не просят отсыпать пару килограммов. Идиллия!

Конечно, такой бизнес — дело для солидных людей. Один только холодильник, произведенный на руинах Римской империи, стоит почти столько же, сколько фургон мандаринов. Тут вращаются такие бабки, что даже для того, чтобы помечтать об этой сфере деятельности, нужно денег раз в пять больше, чем мог добыть Петр Владимирович. Но не стоит расстраиваться из-за чужого пирога. Гораздо полезнее, при терзавшей коммерсанта язве, похлебать горячего чайку с травами.

Новых сотрудников появлялось в «Конторе» все больше. Сразу же после подписания трудового соглашения все они проходили определенный ритуал: кто-то из администрации брал новобранца за руку и вел по всем отделам, представляя всех служащих и рекомендуя его самого как «молодого и перспективного», которого полагается «любить и жаловать».

Так что возможность лицезреть каждого новичка была у всех, но, за редким исключением, никто не уделял им внимания больше, чем требовала обычная вежливость, и не давал себе труда запомнить их имена и даже лица. Пришел и пришел, главное, чтобы не мешал.

Лишь изредка появлялись оригиналы, вызывающие самый живой интерес. Истоки этого интереса были различны. Так, подобранная Стасом секретарша оставляла за собой почти осязаемый шлейф, сотканный из восхищения и понятной природы интереса сотрудников-мужчин и причудливо сплетенных впечатлений сотрудниц: от болотно-зеленой зависти до искреннего восхищения и патриото-феминистской гордости за русских девушек.

Бурю восторга вызвал чернокожий выпускник института международных отношений, чье виртуозное владение шестью языками было оценено по достоинству; не знали только, чем могли пригодиться три из них: родной язык юноши-кенийца, хинди и иврит. Какой-то остряк, правда, заметил, что отдел персонала, принимая Мджумбо — так звали парня — на работу, руководствовался желанием не отстать от «Лукойла». В этом анекдоте крылся намек: на ближайшей от «Конторы» автозаправке работали посменно два здоровенных негра, и публика в дорогих лимузинах делала нешуточные крюки, чтобы заправиться с подобным шиком.

Роберт Мастерков, если рассматривать его как биологическую единицу, не дотягивал даже до оценки «заурядно». Тем не менее он умудрился задерживать на себе взоры бывалых сотрудников несколько дольше, чем того требовали приличия. Кто-то уделил ему лишнюю секунду, кто-то — целых пять. А два или три человека даже проводили Роберта взглядом.

Что же необычного было в этом юноше?

Прежде всего, манера держаться. Во время представления своей персоны коммерческим директором Роберт, демонстрируя крайнее расположение, любезность и готовность оказаться полезным своим новым коллегам, принимал позу, напоминавшую отчасти замершего столбиком суслика, а отчасти буддиста, любезно кланяющегося своему ламе. Тело его подавалось вперед, шея вытягивалась по направлению к собеседникам, и голова начинала покачиваться в такт словам коммерческого директора. При этом Роберт чудно улыбался, по кроличьи выставляя верхнюю губу, и странно щурился, как делают это на ярком солнце или при сильной близорукости. Жидкие белесые усики, ютящиеся под его весьма подвижным носом, походили на усики мышонка или иного грызуна, включая уже упомянутого. Многие обращали внимание на то, как Роберт держал руки: сложив горстями, он поднимал их к груди, от чего сходство с замершим в предчувствии опасности сусликом усиливалось.

Довершало картину облачение молодого человека. Если скользнуть взглядом сверху вниз, то гардероб его выглядел следующим образом. Белая хлопковая рубашка с рукавами явно короткими и воротником, потерявшим цвет вследствие неумелой стирки. Сквозь тонкую ткань проглядывала черная футболка с неразличимым рисунком, поверх рубашки болтался галстук дикой расцветки: какие-то асимметричные тигры, залегшие в бурых джунглях и лениво взирающие из своей засады на мир косыми глазами. Галстук был на резинке. Поверх рубашки молодой человек напялил кожаную жилетку с отрезанными пуговицами — кто-то глазастый отметил, что петли были на ней с правой стороны, — обрывавшуюся сантиметрах в пяти над поясом. Хлястик же на ней и вовсе проходил на уровне лопаток. Что еще? Штаны. Разумеется, на молодом человеке были штаны. Причем не брюки, а именно штаны: бесформенное серое нечто, не знавшее утюга и щетки, державшееся на тонком плетеном ремешке с пряжкой-аллигатором. Последний штрих — обувь: серые с черным замшевые кроссовки.

Кажется, меньший интерес Роберт вызвал бы, просто напялив клоунский костюм и размалевавшись под «рыжего».

Первое впечатление часто бывает обманчиво. Но и со временем далеко не все изменили мнение о нем в лучшую сторону. Немногие расположились к этому парню. Кто-то его жалел, как умеют жалеть у нас калик и юродивых, кто-то беззлобно потешался над ним, одергивая тех, чье злословие перехлестывало через край. Все сошлись на том, что человек перед ними недалекий, и недоумевали, откуда взялось это диво.

Роберт же с первых минут своего пребывания в фирме словно пытался сгладить первое неблагоприятное впечатление. Он был поразительно улыбчив и доброжелателен, щедр на комплименты и похвалу, вставал, когда входила дама, первым здоровался и тактично умолкал, когда его перебивали. Пару-тройку сердец ему удалось смягчить; у гораздо большего числа «конторских» он вызвал антипатию еще большую. Все его одобрительные реплики, все слова поддержки или сочувствия отдавали... в общем, в них чувствовалась фальшь. Не похоже, чтобы говорилось и делалось это от души, скорее походило на безукоризненно отработанный рефлекс. От этих неуемных восторгов запросто могло стошнить, а его улыбка с выдвинутой верхней губой напоминала гримасу пересмешника.

Как он улыбался! А улыбался он всегда, в любой ситуации. Менялась лишь ширина растяжения тонких губ. Возможно, Роберт был весьма высокого мнения о своей улыбке, ибо старался одарить ею сразу всех. Чтобы не обделить, по возможности, никого в переполненном торговом зале, ему приходилось вращать головой во все стороны и поворачиваться самому, что изрядно действовало на нервы его собеседнику...

Но довольно. Довольно язвить в адрес этого пусть и несколько чудного юноши, едва переступившего порог конторы. Может статься, я сужу о нем предвзято, а ход событий обозначит мою необъективность. Так что я, пожалуй, и вовсе оставлю это занятие — писать чьи-то портреты. Довольно. Дальше я постараюсь лишь излагать происходящее, оставляя свои впечатления при себе.




ГЛАВА II


До «Конторы» Роберт Мастерков, как оказалось, служил преподавателем китайского языка. По образованию он был педагогом. Эта подробность его биографии, едва просочившись из отдела персонала, само собой, дала пищу конторским острословам: из каких соображений отдел персонала завербовал в торговую, фирму учителя китайского? Но эта же подробность вовсе не показалась смешной сотрудникам, занимавшим административные посты: не потеснит ли их этот «китаец»? На какую должность, кроме «сержантской», могут прочить педагога?

Так или иначе, а первый месяц Роберту предстояло трудиться в торговом зале в качестве менеджера по продажам. Условие, обязательное для всех новобранцев. Это был, по мнению Феликса Григорьевича, одного из двух владельцев «Конторы», оптимальный способ переподготовки: новый сотрудник, хочешь не хочешь, начинал ориентироваться в продаваемом оборудовании. Этакий «метод погружения», не требовавший затрат и полностью себя окупавший, ибо новичок не получал тех процентов, которые полагались штатному менеджеру. А главное, у человека не оставалось иного пути, кроме как выучить перечень и основные характеристики оборудования.

Работа менеджера была чем-то сродни работе экскурсовода. Менеджер должен встретить приехавшего по рекламному объявлению клиента, препроводить его к выставленным образцам оборудования, ответить на вопросы, продемонстрировать машины в работе. Главная задача менеджера — убедить этого клиента что-то купить. Когда клиент выражал готовность расстаться с деньгами, менеджер мчался в бухгалтерию и оформлял счет. Сумма, значившаяся в нижней графе счета, шла в актив менеджера. Когда деньги приходили на счет «Конторы», небольшая толика их — чуть меньше одного процента — записывалась на счет удачливого менеджера. Если менеджер преуспевал на этой ниве, то оставался в штате «Конторы», а из премиальных с каждого проданного холодильника складывалась его зарплата, которую он получал в конце месяца в виде длинного белого конверта с шуршащими купюрами внутри. Один процент — это немного, но когда имеешь дело с пятизначными ценами в «условных единицах», то в конце месяца может набежать приличная сумма. Если дело у менеджера не спорилось, с ним расставались без лишних слов.

С утра, ровно к девяти ноль-ноль, менеджеры собирались у входа в торговый зал «Конторы». Раньше это просторное помещение служило столовой сверхсекретного института. Теперь от оборонного «ящика» и духу не осталось: все здание, включая подвалы и чердак, сдавалось в аренду коммерческим организациям. «Контора» занимала весь первый этаж плюс флигель лектория, переоборудованный под склад. Теперь вместо столов и кухонного оборудования в бывшей столовой, образуя замысловатые лабиринты, стояли прилавки, морозильные шкафы, стеллажи, горки, витрины и манекены. За месяц испытательного срока каждому новобранцу предстояло разобраться в моделях и маркировках продаваемого «Конторой» оборудования, понять, что и как работает, что сколько стоит и почему внешне схожие модели могут различаться в цене вдвое, втрое и даже вчетверо. Надлежало вызубрить технические характеристики, порядок проверки, условия поставки и гарантии. Предпочтительно было не только знать температурные режимы каждой модели, но и иметь представление о том, за счет чего, скажем, датчанам удается обеспечивать в своих морозильниках твердые минус двадцать пять, а полякам не удается «опуститься» ниже двадцати. Марки пищевой стали, теплоизоляционные материалы, типы компрессоров с фреоном, разрушающим озоновый слой планеты, с фреоном, безопасным для атмосферы, вовсе без фреона...

Нормальный человек, едва услышав эту программу-минимум, схватился бы за голову и почел за благо унести из «Конторы» ноги. Однако не зря отдел персонала приглашал на работу молодых людей с высшим образованием: недавние студенты быстро прикидывали, что раз выучить все это за месяц невозможно, то и проверить глубину познаний будет сложно. Оказавшись в привычных условиях, когда главное не выучить, а сдать, новобранцы не шарахались от потока информации, а начинали с разведки: кто и как следит в фирме за успехами новобранцев?

Система контроля в «Конторе» существенно отличалась от принятой в вузах. Никто специально не экзаменовал молодых сотрудников. Существовал единственный абсолютный критерий оценки их способностей и успехов: объем продаж. По истечении месяца бухгалтер предоставлял руководству компании отчет о продажах сотрудников. С теми, кто не набирал определенной суммы, расставались. Так что нужно было вертеться ужом, «впаривая» холодильники и стеллажи. А чтобы «впарить», нужно расхвалить товар. А чтобы расхваливать, необходимо знать о нем как можно больше. Вот такая нехитрая цепочка: будешь знать — сможешь продать. Никто не стоял над душой у молодых сотрудников, никто не понукал и не экзаменовал их. Им просто не оставляли иного выхода, кроме как выучить все, что делало этот метод обучения много более похожим на метод обучения щенков плаванию: плыви или утонешь!

Впрочем, имелся у новичков и дополнительный шанс оказаться за дверью — старший менеджер Ольга Талльская.

Старший менеджер — должность, как выражаются в курилке, «сержантская». Тот, кто до сих пор должен Родине свой почетный долг и, следовательно, с военной терминологией не знаком, определяет такую работу грубей и проще: собачья. В любом деле от наемной силы требуется дисциплина: прийти вовремя, выглядеть «в соответствии», делать свое дело, как положено, не сачковать, не отлучаться без спросу.

Надеяться на добросовестность волонтеров, пусть и самых рьяных, по меньшей мере неразумно. Не пройдет и месяца, как сотрудники оботрутся, изучат порядок и распорядок, начнут:

а) соображать, когда можно прийти попозже, а когда свалить со службы пораньше;

б) научатся разбираться в клиентах и оборудовании и решат: лучше проигнорировать невыгодный заказ, чтобы не прозевать вошедшую в зал «крупную рыбу». А в итоге что? Пяток менеджеров будет маневрировать по залу, уклоняясь от мелких покупателей. Последние начнут бузить и требовать к себе внимания. В этот момент вплывет та самая «крупная рыба» и что увидит? Увидит картину неприглядную: нескольких клиентов, недовольных обслуживанием. В итоге заказ не сделают ни те, ни другие;

в) особо ушлые придумают способ нажиться за счет своего работодателя: где что свистнуть или как с чем нахимичить в свою личную пользу;

г) даже если сотрудник счастливым образом избегнет этих трех соблазнов, то уж от четвертого искуса не устоять никому: уступить черную, невыгодную работу новобранцу и наблюдать, скептически качая головой, как тот путается в номенклатуре комплектующих и поминутно извиняется перед начинающим терять терпение клиентом за свою неосведомленность и нерасторопность.

Нет, государи мои, предоставлять возможность трудовому коллективу вариться в собственном соку и самоорганизовываться, создавая внутреннюю неформальную иерархию, — непозволительная глупость. Над любым трудовым коллективом всегда необходим старший. Сержант, прораб, мастер, завлаб — как угодно, но всяк трудящийся должен непременно ощущать на себе проницательный и пристальный взгляд недреманного ока. Овцы на пастбище отращивают свое руно независимо от присутствия чабана, но только чабан направит отару на водопой, перегонит на свежее пастбище, оградит от волка и, наконец, приведет к стригалю.

На первый взгляд Ольга Талльская меньше всего подходила на должность чабана. Маленькая веснушчатая девушка. Страшно близорукая, курносая. Эти два последних изъяна она пыталась компенсировать большими круглыми очками, доводившими форму ее носа до линий вполне пристойных, однако же придававшими ей сходство с совенком, что не могло не отразиться во внутриконторском фольклоре. Да плюс к тому голос: тоненький и слабый, как у чахлого ребенка. Словом, ничего сержантского.

На новичков Ольга должного впечатления не производила, и первые несколько дней они пытались игнорировать старшего менеджера, просто уклоняясь от прямых столкновений. Смешно и несолидно, в самом деле, когда такая птичка-невеличка пытается тобой руководить. Даже самое что ни на есть карликовое самолюбие восстанет против такого патронажа. Что это, в самом деле, за пигалица в очках-блюдцах? Лопочет, зудит о распорядке, сердито глядя на тебя снизу вверх...

Увы, к тихому голосу Ольги Талльской приходилось прислушиваться. Достаточно было ей черкнуть пару слов в отдел кадров, и испытательный срок неподатливого стажера обрывался, как пике мухи, налетевшей на стекло.

Кстати, сотрудники отдела продаж, с которыми заключили договора, тоже не рисковали портить отношения со старшим менеджером. Никто из них не мог объяснить себе, почему докладная записка мадам Талльской имеет такую разрушительную силу, а мнение ее столь ценно для руководства компании. Против ветра, как известно, не стоит плевать. Во всяком случае, без особой нужды.

Нужды и не было. Ольга не отличалась вредностью или склочностью, «черканьем пары строк» не злоупотребляла и вне своих служебных обязанностей слыла девчонкой нормальной и даже компанейской. По совести говоря, менеджеры не имели никаких оснований быть недовольными ее руководством. Скорее наоборот, через пару недель новобранцы утверждались во мнении, что старший менеджер нудна до невозможности и педантична до неприличия, но если не нарываться на неприятности, то симбиоз с этим «совенком в чине» — вещь вполне возможная.

Как бы то ни было, но первая встреча свежего сотрудника с Ольгой Талльской могла сказать о человеке многое. Стоило бы ввести термин «талльский тест» или что-нибудь в этом роде. Прелюбопытно, знаете, понаблюдать, как отреагирует человек на попытку маленькой дурнушки с фигурой не самой симпатичной школьницы накинуть на него узду: взбрыкнет, словно молодой жеребец; подчинится ли безропотно; воспримет это как должное; отнесется к новому начальству доброжелательно или с юмором. Ей-богу, не стоило есть с человеком пуд соли или шляться с ним по разведкам, чтобы понять его природу. Хороший психолог мог бы набрать из этих первых встреч неплохой материал для докторской. А что? Много ли описано методик, позволяющих за пять минут определить разом и темперамент человека, и уровень его интеллекта, и уровень воспитания, хотя последнее психологов, кажется, не интересует?

Не будучи ни психологами, ни даже физиономистами, старожилы, обратившие внимание на Роберта Мастеркова, не без интереса ожидали следующего дня: как-то это «чудо в перьях» пройдет «талльский тест»?

Борис решил умерить свою гордыню. Из его затеи получить во что бы то ни стало место, соответствующее диплому, ничего не выходило. Разорвать круг «нет опыта — нет должности» не удавалось ни напором, ни хитростью. Понятно, что для кого-то путь в заветный центр этого круга был открыт, но открыть эту потайную дверцу могла только «волосатая лапа», которой у Бориса и близко не водилось. Борис бродил по периметру заповедного круга, то здесь, то там пробуя его на прочность и с ненавистью поглядывая на своих сверстников, а то и ребят помоложе, восседавших в просторных кабинетах, разъезжавших на дорогих иномарках и смотревших на отягощенного знаниями Бориса с высокомерием, свойственным касте избранных.

Нужно было на что-то решаться, иначе можно всю жизнь проходить вокруг этой цитадели, как вокруг террариума, разглядывая диковинных гадов и сознавая их недосягаемость.

Борис решил искать компромисс. Пусть он не сразу получит высокий пост, но пусть ступенька, с которой он начнет восхождение, окажется выше, чем та панель, по которой носятся увешанные пакетами и сумками распространители непишущих ручек, разряженных батареек и разделочных ножей из малазийской жести. Пусть это будет должность помощника руководителя, референта. Он даже готов поработать месяц бесплатно, но с условием, что месяц этот уйдет на введение в курс работы фирмы, с тем чтобы по истечении этого срока Борис мог полноценно трудиться за широким натурального дерева столом на благо призревшей его фирмы и на свое личное благо.

Посетив те шесть фирм, адреса которых он оставил напоследок, Борис обстоятельно побеседовал с четырьмя работодателями. Только с четырьмя, ибо в двух случаях из шести оказалось, что предлагаемая работа ничем существенно не отличается от скорбного труда агента-распространителя: предстоит сидеть в офисе компании и обрабатывать людей, приходящих по рекламному объявлению, уговаривая их расстаться со своими деньгами. К тому же в одном месте условием поступления на работу являлось внесение задатка, служившего гарантией непонятно чего. Короче говоря, Борис не слишком вежливо прервал два из шести собеседований и вышел вон. В первый раз он попенял на то, что потерял время, во второй раз ушел молча, не удостоив собеседника даже укоризненного взгляда.

Из четырех фирм, где беседы носили характер конструктивный и обстоятельный, и предстояло выбрать ту, с которой начнется взлет Бориса Апухтина к вершинам российского и мирового бизнеса.

Что же он имел?

Во-первых, фирма, занимающаяся производством продуктов питания. Пекарня, пельменный цех, цех, фасовавший соленья в пластиковые баночки. Директор ее Борису понравился. Понравился просто как человек и понравился как коммерсант: энергичный, деловой. Говорил только по делу, по пунктам от «а» до «я» и ни слова больше. С таким шефом можно было смело пускаться во все тяжкие. Вот только с зарплатой там дело обстояло не очень. Довольно смешной оклад должен был прирастать процентами от оборота. На первый взгляд процент назначался выгодный и перспектива со слов директора вырисовывалась довольно радужная, но когда, вернувшись домой, Борис еще раз пересчитал возможные барыши, то обнаружил в радужных перспективах нешуточную прореху.

Можно, конечно, при следующей встрече указать на этот изъян, предложить изменить схему оплаты, но что-то подсказывало Борису, что делать этого не стоит, что, скорее всего, хват-директор предпочтет менее смыслящего в математике претендента, нежели пойдет на уступки. Оставалось выбирать: использовать эту фирму как полигон для набора необходимого опыта или... не использовать никак.

Во-вторых, книготорговцы. Вернее даже назвать это отделом сбыта очень крупного издательства. Задача: организация сбыта художественной литературы. Фронт работы — немереный. Свобода действий — практически полная. С точки зрения молодого специалиста, это место — рай на земле. Можно рулить как угодно и в какую угодно сторону. Зарплата здесь складывалась из тех же процентов и, судя по запланированным тиражам, могла оформиться в довольно круглую сумму. Смущали только две вещи. С одной стороны, книжная торговля представляла собой отрасль, о которой Борис не знал ничего. То есть он представлял себе, конечно, где купить книгу, в каком отделе искать тот или иной томик и прочее из того, что знает об этом бизнесе покупатель. Но для того, чтобы торговать, этих познаний недостаточно. За годы учебы студент Апухтин постигал практическую сторону экономической мудрости на примерах металлургической и нефтедобывающей отраслей, связи, пищевого производства, туристического бизнеса, жилищного строительства, транспортных услуг и грузовых перевозок. Он даже изучал зарубежный опыт приватизации тюрем! Но вот книги...

Борис просто не представлял себе, с какого края взяться за это дело. Он задавал себе самые, казалось бы, простые вопросы и сам себе выговаривал за то, что, напрягая все свои дипломированные извилины, не в состоянии на эти вопросы ответить. Какую книгу следует продавать дороже: Агаты Кристи или Сименона? Стругацких или Булычева? А если усложнить задачу и сравнить, скажем, Незнанского и Неизвестного, Гарднера и Борхеса? И это имена, известные соотечественникам. А ну как попадется какой-нибудь свежий перевод, с ним как быть? Кто читает больше детективов: пассажиры поездов дальнего следования, пассажиры электричек или те, кто ежедневно наматывает километры в вагоне метро? Конечно, Борис владел методиками сбора данных для ответа на все эти вопросы. Конечно, возьмись он за это дело, он бы разобрался, но начинать свой путь с такой целины... С корабля на бал. Вечная слава, конечно, молодому специалисту в случае успеха, но вдруг что-то не сработает? Вдруг он запнется о какой-нибудь подводный камень? Рискнуть или не рискнуть?

Опять же портил настроение странноватый пункт в договоре. Он обязывал «...обеспечивать стопроцентную реализацию продукции издательства и обеспечивать ежемесячный прирост оборота не менее чем на 1% по сравнению с предшествующим месяцем...». Даже не будучи знатоком издательского дела, Борис представлял себе, что книги делятся на бестселлеры и макулатуру. Одни расхватывают без лишних слов, а другие не берут и даром. Что, если господа издатели сядут в галошу, выпустив книжицу, относящуюся к третьему сорту? Как прикажете ее «стопроцентно» реализовывать? И по поводу оборота. Тут математика простая: будут увеличиваться тиражи, будет расти оборот. В противном же случае, можно добиться указанного роста, только подняв цену. Если и рисковать, то неплохо бы этот пункт подредактировать и уточнить.

В-третьих, перед Борисом гостеприимно приоткрывала дверь довольно крупная компания, занимающаяся оборудованием магазинов, ресторанов и просто продажей торгового оборудования. Ничего не скажешь, компания крупная, известная. Борис, даже не будучи знаком с этой отраслью, прекрасно знал это название: «Контора». Оно взывало с рекламных щитов, нависавших над московскими улицами, выкраивало себе лучшие места в журналах и справочниках, подмигивало с маленьких блестящих наклеек, украшавших прилавки во многих магазинах: «Оборудование поставлено «Конторой». Телефон...» В такой компании было чему поучиться, было у кого набраться опыта. В такой компании, если работать на совесть, гораздо больше шансов пересесть в кабинет попросторней и в кресло из кожи помягче.

Вот только на первых порах Борису не предложили вовсе никакого кресла. Специалист? Хорошо. Только правила приема на работу для всех одинаковы: придется месяц или два поработать простым продавцом. За это время у руководства будет возможность присмотреться к новому сотруднику, а у того — шанс разобраться в специфике работы и выучить хотя бы марки продаваемого оборудования.

Из уст управляющего по кадрам все это звучало довольно логично, но для не в меру честолюбивого Бориса старт со столь низкой ступени выглядел примерно так же, как для выпускника военной академии — сержантская должность. Где-где, а здесь уж не приходилось сомневаться насчет перспектив, но работать продавцом... Борис сомневался.

И наконец, недавно созданное ООО, чьи учредители планировали процветать на ниве оптовой торговли канцелярскими товарами. Из всего штата на момент собеседования в фирме насчитывалось всего два человека: учредители. Два веселых парня лет тридцати. Умных, интеллигентных и, насколько можно было судить, при деньгах. Работы они не боялись, спеси в них не наблюдалось ни капли.

— Покамест мы и за грузчиков, и за водителей, и за сторожей, — усмехаясь, объяснял один из них. — Но в ближайший месяц наберем персонал, обзаведемся секретаршами, утрясем оклады...

В общем, Борис оказался первым, кто пришел по их объявлению.

Оказаться первым приятно. Встать у истоков большого дела — всегда выгодно. Вот только неопределенность с окладами портила общее впечатление да перспектива некоторое время делить с этими милыми людьми должности грузчика, сторожа и продавца как-то не улыбалась.

Четыре предложения. Четыре пути. Везде свои «за» и «против». Каждый путь может привести наверх или завести в болото. Думай, Боря, думай.

Времени на раздумья представители всех четырех фирм почти не оставили: или впрягайся, или отваливай, желающих хватает. Поразмыслив, Борис решил отсеять пищевиков и «канцелярщиков», ограничив выбор «Конторой» и издательством. Некоторое время он взвешивал «за» и «против». Потратив на это занятие около часа, он заметил, что примерное равенство «плюсов» и «минусов» за последние шестьдесят минут не изменилось, новых аргументов не возникло, а старые остались на своих местах. Даже время на дорогу до обеих фирм приблизительно одинаково.

Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Борис достал из ящика стола игральный кубик и предложил жребию сделать этот выбор вместо него. Сначала он бросил кубик за «Контору». Выпало два. Он снова бросил кость. Кубик замер у края стола, на его верхней грани уныло чернела одинокая неровная точка. Жребий решил, что Борис Апухтин начнет свою карьеру младшим сотрудником крупной компании по продаже оборудования для баров и магазинов.

Строитель из Витьки был никакой. То ли руки у него росли не оттуда, то ли Витькина голова никак не могла найти с ними общий язык. Макару было во сто крат легче и спокойней сделать всю работу самому, чем поминутно оглядываться на орудующего ножовкой или молотком компаньона. Тем более что зачастую Макару все равно приходилось потом переделывать.

Справедливости ради стоит заметить, что Витька не из ленивых. Он искренне рвался в бой, готов был пилить, вбивать и вкручивать все, что нужно, куда и как нужно. Он старался, прикладывал максимум усилий и прилежания, но гвозди под ударами его молотка уныло опускали шляпки, полотно ножовки норовило проложить себе путь не поперек, а вдоль бруска, что же касается краски, то она вечно ложилась с потеками, сколько бы Витька ни отжимал кисти.

Но коммерсант Витька был первостатейный. Идеи рождались и бурлили, ища выхода, в его не способной управлять руками голове, словно пузырьки в бокале шампанского. Если нужно было что-то достать, пробить, получить в муниципалитете подпись или печать, выхлопотать разрешение или выпросить подряд, то Витьке не было равных! Когда бы не этот талант, Макар ни в жизнь не стал бы работать с ним в одной упряжке. Дружба дружбой, а денежки, как говорится... Но без Витьки у Макара ничего бы не вышло. Он просто не получил бы ни одного из тех заказов, которые кормили их маленькую фирму последние два года. А даже если бы и получил, то нипочем не выторговал бы у заказчиков таких сумм. А Витька торговаться умел, мог заговорить кого угодно. Похоронив оппонента под грудой самых незначительных аргументов и доводов, он взбирался на этот курган для прочтения экспромтом своеобразного панегирика, суть которого сводилась к тому, как повезло их переплатившему втридорога клиенту с подрядчиками.

Макар мирился с «безрукостью» Витьки, глядя в будущее. Дела у партнеров шли неплохо. Еще несколько объектов, и можно будет отказаться от кредитов и работы по предоплате. Этот новый этап означал бы неминуемое увеличение числа клиентов. Компаньоны станут нанимать рабочих, и нужда в напарнике отпадет, зато оборотистый коммерческий директор будет необходим. Тогда Витька и пригодится. Еще как пригодится!

Малое предприятие «МИВ», учредителями, руководителями и единственными сотрудниками которого были упомянутые Макар и Витька, занималось строительством и ремонтом помещений. Львиную долю их объектов составляли магазины, торговые павильоны и выставочные залы оптовых фирм.

Построить павильон, пристроить флигель к зданию, отремонтировать торговый зал или превратить в него грязный полуподвал или бывшую бойлерную — все это по их части, за все эти заказы они брались, хватались обеими руками и делали так, что неискушенный заказчик просто ахал от удовольствия, а прожженный делец искусно, но не без труда скрывал свое впечатление.

МП «МИВ» строило, реставрировало и реконструировало торговые площади, сдавая объекты «под ключ». Завози оборудование и начинай работать!

С этого компаньоны начинали и этим зарабатывали свой хлеб до недавнего времени. Если быть точным, до вчерашнего дня, когда из Витькиной «коммерческой» головы выскочил очередной пузырек-идея.

Пузырек выскочил в тот момент, когда Витька, листавший за обедом одну из тех бесплатных рекламных газет, что в изобилии наполняют почтовые ящики мирных граждан, дошел до раздела «Торговое оборудование».

— «Дилерам — особые условия и скидки», — прочитал он вслух заинтересовавшую фразу и исподлобья посмотрел на Макара, дабы убедиться, что компаньон не считает ворон в окне и не настолько поглощен своей котлетой, чтобы не обсудить хорошую идею. — «Приглашаем к сотрудничеству дилеров», — прочел Витек еще одно объявление и снова взглянул на компаньона.

— Ты... тоже хочешь завести себе дилера? — предположил Макар, переходя к чаю.

— Я думаю, что нам имеет смысл самим стать дилерами. — Между прочим, Витек был столь же «высокого» мнения об умственных способностях своего напарника, сколь «высоко» тот оценивал руки Витька.

— Дилерами? Чьими? Зачем? — Макар опустил чашку.

— Из имеющейся газеты можно выудить два варианта. «Негоциант» и «Контора». Они предлагают условия для дилеров. И фирмы, судя по рекламе, небедные.

— Торговое оборудование, — прочитал Макар название рубрики. — Зачем нам торговое оборудование?

— Элементарно, Ватсон. До сегодняшнего дня мы ремонтировали магазины, готовя место для прилавков, холодильников, весов и тому подобного.

- Ну?

— А теперь мы будем предлагать готовый магазин. От и до. Со всем этим железом внутри.

— А смысл? — Макар редко относился к Витькиным идеям скептически, но сегодняшний закидон был, на его взгляд, явным перебором.

— Смысл! — фыркнул Витек. Он не ожидал, разумеется, что приятель схватит мысль на лету и оценит широту открывающихся перспектив, но так «тормозить»! — Представь, — пустился он в объяснения, — ты хочешь купить ботинки. И тебе предлагают два варианта: купить ботинки со шнурками или купить их же чуть дешевле, но без шнурков...

— Как понять «без шнурков»? Где ты такую фигню видел?

— Да нигде не видел! Я к примеру говорю. Одно дело, когда ты сначала платишь бабки за ремонт, а потом ковыляешь искать оборудование. И совсем другое, когда ты заплатил бабки и получил все сразу.

Макар задумался.

— И зачем нам это надо?

— Как зачем? Бабки зарабатывать! Макар покачал головой.

— Это посреднические услуги. Купил — продал. Тут много не накрутишь и не заработаешь. Тем более что все будут знать, за сколько мы его покупаем...

— «Особые условия»! — Витек ткнул пальцем в объявление. — Ты соображаешь, что это значит?

— Не совсем, — признался Макар.

— Это значит в первую очередь, что дилерам дают скидки. И, как только мы станем дилерами, мы эти скидки получим. Так что заказчику оборудование будет обходиться не дороже, чем он купил бы его на фирме. А мы... — Витек взял маркер и обвел объявление. — Мы будем получать на память сумму, равную этой скидке. Заметь, все три стороны останутся вполне довольны сделкой!

— А ты уверен, что нас... примут в дилеры?

— Принимают в партию, в институт и в зоопарк, коллега. А нас встретят с распростертыми объятиями, напоят коньяком и будут умолять стать их дилерами. Нам останется только выбрать, кого облагодетельствовать: «Негоцианта» или «Контору»...

Разговор этот состоялся накануне, а сегодня Макар и Витек скрепили своими подписями и печатью МП дилерское соглашение с «Конторой». Это и впрямь оказалось проще простого. Объятий и коньяка, вопреки прогнозам Витька, не досталось, но каталогов, буклетов и образцов покрытий им выделили целую гору.

Предпочли же они «Контору» потому, что тут без лишних слов объявили, что дилерская скидка — десять процентов на любой товар. Дешево и сердито.

С «Негоциантом» дело было сложнее. Сначала нужно было купить оборудование на двадцать тысяч. Тогда получаешь скидку — три процента. Потом купи еще на десять, и получишь — четыре. Ну и так далее. В общем, пока заработаешь что-нибудь — коньки отбросишь.

Правда, чуть позже, уже дома, прочитав подписанный договор обстоятельно и не спеша, Витек обнаружил небольшой подводный камень. Фирма, отгружая оборудование своему дилеру, снимает с себя все гарантийные обязательства. То есть, окажись техника неисправной, право ремонтировать ее остается самому дилеру. В данном случае Витьку и Макару. Та же неприятность, если, доехав до места, компаньоны не досчитаются какой-нибудь детали, — придется покупать ее у «Конторы» за отдельную плату.

Поначалу этот пункт Витька смутил. Но, пораскинув мозгами, он пришел к выводу, что ничего страшного в этом условии нет. Достаточно внимательно все проверить при покупке. В конце концов, предпочитая магазину базар, ты можешь и поторговаться, и выбрать себе именно те помидоры, которые кажутся тебе спелей других. Да что там! Можешь даже попробовать все, что приглянулось! Благодать? Благодать! Но если уж, придя домой, обнаружил, что половина помидорин — гнилые, а яблок тебе насыпали не два кило, а полтора... Извини, твои проблемы: базар есть базар.

Ну а сколько стоит починить холодильник? Полсотни баксов? Семьдесят? Да десять процентов с буржуйского мо-розильничка покроют любой ремонт в нашей кишащей страдающими похмельем кулибинами и кибальчичами стране!

На всякий случай Витек еще дважды перечел договор: нет ли еще каких изъянов? Больше глаз ни за что не цеплялся. Договор как договор. Очень даже выгодный.




ГЛАВА III


— И сколько ж ты платишь за комнату? Есть такие люди, которым неймется. То ли они не умеют расслабиться, просто отдохнуть, то ли в генах у них непорядок и не удержаться им от лишнего вопроса, непременно нужно сунуть свой нос в чужие дела. Сидит честная компания за столом — выпивают люди, закусывают. Приехал с заработков домой местный парень. Приехал ненадолго, в отпуск. Друзья, родные год не видели парня — нужно отметить. Понятное дело, танцульки, анекдоты, разговоры ни о чем. Бежит себе вечерок, как вода из крана... И вот нашелся один, тык пальцем — зажал кран: сколько платишь? Тут уж волей-неволей у всех за столом уши торчком: шутки-разговоры побоку, музыка уже помехой. Словом, кончен бал, пошли дела, — и все из-за одного... генетического мутанта.

А с другой стороны, хочешь жить, умей вертеться. Никак теперь без этого. Желаешь кушать вкусно и в срок, будь любезен в остальное время шарить вокруг в поисках съестного да поглядывать по сторонам: где шарить поваднее?

Конечно, Леху можно понять. Второй год мыкается взрослый парень по барахолке в родном Бердянске: где чего перепродать, сменять, одолжить, а то и просто стырить. Тоска смертная, и никакого просвета. Ну как же ему не воспользоваться случаем, не спросить бывшего одноклассника Рому Мухо, как это удалось тому зацепиться в Москве, работу найти. И ведь не грузчиком каким работал Рома, не мусор убирал, а ходил в пиджачке да при галстуке, чистый, причесанный-побритый. Как же это ухитрился он с украинским-то гражданством отхватить в белокаменной непыльную работенку? Почему же не попросить у дружка толику жизненного опыта? Что тут зазорного?

Задал свой вопрос Леха. Мимоходом задал, будто обронил. Мол, не хочешь отвечать — пропусти мимо ушей и забудь. Спросил и отвернулся, полез вилкой за ломтиком ветчины.

— Мне еще повезло. — Рома надеялся увильнуть от ответа таким нехитрым маневром. Не тут-то было.

— А сколько платят те, кому не везет? — Леха не отставал так просто, но вроде как не держал друга за горло, а шутил безобидно.

— В среднем платят от ста до ста пятидесяти. — Рома понял, что лучше ответить, хоть и есть опасность получить следующий вопрос в тему. — Если, конечно, не Арбат, не Садовое...

— А я слышала, в Москве все в долларах, — встряла соседка слева.

Ну, пошло-поехало! Теперь каждый сочтет своим долгом вставить в разговор умное (по возможности) слово. Тема стала как бы общей, и все, кто до этого прислушивался к завязывавшемуся разговору украдкой, повылезут из засады.

— Да! — уже подхватили на другом конце стола. — Цены там ломовые! Витька вон ездил с бригадой квартиры чинить. У-у... Дешевле оказалось в вагончике строительном жить!

— И заплатили им? — Новый голос влился в разговор, просачиваясь сквозь недожеванную рыбу.

— Кому, Витьке-то? А то! Витька — хват! Ему попробуй не заплати!

— Хват не хват, а против ствола не попрешь, — вставил кто-то чуть слышно.

— Да вот, — тот, с рыбой, с усилием заглатывает последний кусок, — слышал, что не всем платят. И так вроде вдвое дешевле сделали, а не платят. Подождите, говорят. А как ждать? Там жить? Нет. А отсюда не наездишься из конца в конец.

— У меня невестка три месяца в палатке сидела, — глядя перед собой, заговорила баба Зина, теребя бусы времен отрочества Брежнева. — Два раза заплатили, а потом — шиш! Недостача, видишь ли. Вроде как она же еще им должна осталась. Выгнали, словом, еще и угрожали...

— Еще бы! Мы ж теперь заграница! Прав нет никаких. Словно в Африку едешь.

— Нет, если, конечно, там свои люди где есть. Чтоб слово замолвили, подстраховали. Все одно гуртом легче. Со своими-то...

— А немного ведь выходит, — подала голос соседка слева, сосредоточенно считавшая что-то в уме. — Дешевле даже, чем у нас...

— Что дешевле? — насторожился ее кавалер, оторвавшись от своей тарелки.

— Ну, за комнату платить, — пояснила она. — Сто пятьдесят рублей. Это на наши деньги...

— Каких рублей?! Полтораста долларов! — Кавалер коротко качнул головой и зубами сорвал с вилки кусок селедки, всем своим видом давая понять, что был лучшего мнения о своей спутнице.

Впрочем, по лицам многих гостей можно было легко прочесть, что указанная сумма повергла их в шок; для многих за столом и сто пятьдесят рублей были деньгами серьезными.

— Долларов? — ахнула та и обернулась к Роме, робко надеясь, что тот опровергнет это безумное предположение.

Вместо ответа Рома кивнул. Он поморщился, ожидая следующий вопрос, как человек, знающий, что его сейчас ударят. И вопрос не замедлил прозвучать.

— Сколько ж ты имеешь? На круг?— Любитель рыбы даже положил вилку.

Над столом повисла напряженная пауза.

— Милиционер родился! — сострил кто-то, надеясь разрядить обстановку, но его двинули локтем.

Народ ждал и жаждал ответа. Все взоры были обращены на Рому Мухо. Народу нужно было что-то сказать.

— Да большая часть на жилье и уходит, — вздохнул Рома. Уточнять такие подробности не было ни малейшего желания.

Многим этого ориентира показалось вполне достаточно, и большинство присутствующих оставило щекотливую тему, посчитав, что допрос с пристрастием уже неприлично затянулся. Только Леха не унимался. Подсев ближе к другу детства, он, понизив голос, продолжал нагружать приятеля новыми вопросами: велика ли фирма, чем занимается, какие у «иностранцев», вроде Ромы, перспективы на этой работе? И, сделав очередной.круг, Леха вернулся к злободневному: сколько платят?

Рома, хотя и без охоты, поведал о том, что «Контора» — предприятие солидное, занимается оборудованием для торговли и ресторанного бизнеса. Судить о перспективах пока трудно: стаж у Ромы — всего ничего, однако видимых препятствий для карьеры не заметно. А вот последний вопрос снова пришелся не к месту. Рома предпринял очередной обходной маневр, чтобы уклониться от ответа, но приятель вцепился в него мертвой хваткой:

— Ну а все-таки? Сколько вот за последний месяц накапало?

Подумав секунду, Рома молча растопырил над скатертью шесть пальцев и тут же убрал руки.

— Шестьсот баксов? — одними губами переспросил Леха.

Рома утвердительно шевельнул бровями и принялся деловито накладывать себе салаты, всем видом давая понять, что не намерен больше удовлетворять любопытство назойливого собеседника.

Положа руку на сердце, он изрядно завысил свои доходы. Для юга Украины шестьсот баксов — деньги внушительные. А вот триста двадцать, которые Рома заработал в действительности, — хоть и приличная сумма, но тащиться ради нее за семь верст... И потом, как бы он выглядел в глазах приятеля? Полвечера морочил голову, не раскрывая «страшную тайну» своих доходов, а окажется, что не зарабатывает и двух «лимонов», из которых половину отдает за жилье. Смех, да и только! Выглядело бы все так, словно сказать о своем заработке вслух Роме мешал элементарный стыд. В какой-то степени так оно и было, так что Рома волей-неволей оттопырил три лишних пальца, чтобы не выглядеть неудачником.

Какое-то время Леха не донимал друга расспросами, но продержался этот мораторий недолго.

— Да, друган, — хлопнул Леха по плечу однокашника, когда часть собравшихся вышла на двор покурить и размяться, — лихо ты устроился. В Москве, с хорошими бабками...

Рома насторожился, поняв, что хвалебная речь — лишь вступление перед очередным заходом на деловой разговор. Так оно и было.

— Слушай, — Леха понизил голос, — но как же ты так устроился? Поделись опытом, а то я уж заколебался со всякой дрянью по рынку бегать.

Рома оглянулся в надежде, что кто-нибудь из гостей придет на помощь, шуганет приставшего как банный лист дружка. Увы, тот, кто еще не упился, соображал и мог помочь, напротив, дипломатично отдалился, заключив, что у закадычных друзей промеж собой серьезный разговор. Нехорошо, конечно, отбиваться от коллектива, но когда еще поговорить? Ромка-то завтра назад в Москву.

— Слышь, — не встречая отпора, Леха и вовсе пошел напролом. — Слышь, а устрой меня на эту фирму, а? Нет, в натуре, ты меня знаешь: не подведу, и за мной не заржавеет! Серьезно! Комнату на двоих будем снимать— уже выгода. И вместе проще что-нибудь замутить, урвать лишнюю пайку. Да что я тебе рассказываю!

Рому качало от бабушкиной самогоночки, усталость от переезда давала о себе знать, и сил для сопротивления не осталось вовсе. Он попытался отмахнуться и предложил перенести разговор на потом.

— Когда потом? Ты же уедешь завтра! — возмутился Леха. — Давай сейчас перетрем, в общих чертах. А потом ты мне позвони, и я приеду. Мне собраться — плюнуть и растереть! Я в принципе свободен... Если честно, то я так свободен... по уши в дерьме, хоть бутылки пустые собирай! Короче, свободен дальше некуда. Ты, слышь, Рома, не будь гадом, помоги. За мной не заржавеет!

Борису дали бейдж с его именем и фамилией и велели повесить на лацкан пиджака.

Бейдж — слово заморское. Им обозначают такую бирку, конвертик из прозрачного пластика, который вешают на грудь сотруднику фирмы. Что-то вроде съемного тавра, обозначающего принадлежность его носителя к фирме. В этот прозрачный конвертик вкладывается листочек с названием фирмы, именем сотрудника и его должностью.

У Бориса значилось: «Контора». Апухтин Борис. Менеджер».

Слово «менеджер» звучало красиво и гордо, как все заимствованные слова.

Между нами говоря, какой же смысл тянуть из чужого языка слово, которое звучит не красиво и не гордо? У нас и у самих полно слов, которые не просто не звучат, но за их произнесение запросто можно угодить в отделение милиции. Хотя слова-то наши, народные слова.

Звучало-то слово «менеджер» гордо, но вот значение его оказалось столь же обманчиво, как и у звонкого словечка «бейдж». Это за границей менеджер — управляющий, руководитель. А у нас менеджер это... все что угодно. Менеджер по недвижимости, менеджер по регистрации заявок, менеджер по продажам, менеджер по разделке говяжьих туш, старший менеджер по уборке и выносу мусора.

Менеджер Апухтин считал, что назначен самым заурядным продавцом.

Бирка на груди подействовала на Бориса угнетающе. Некогда в грезах ему представлялось, что табличка с его именем и должностью будет висеть на двери кабинета. В идеале же подобные надписи остаются исключительно на эффектной визитке. Начиная эпопею с трудоустройством, молодой человек искренне верил, что в худшем случае на его столе будет стоять аккуратная табличка. Но чтобы таскать собственное имя на лацкане...

Было мгновение, когда Борис раздумывал, не вернуть ли бейдж с благодарностью и не послать ли «Контору» куда подальше вместе с ее правилами и традициями. Но он не сделал этого и покорно повесил табличку, куда велели. Почему? Он и сам не смог бы внятно ответить.

Управляющий по кадрам провел его в зал и представил невысокого роста девушке в довольно стильном, но явно не идущем к нескладной фигуре костюме и огромных диковинной формы очках. Хотя по части очков Борис себя экспертом не считал, — возможно, они и неплохи.

— Это наш новый сотрудник, Борис Апухтин, прошу любить и жаловать, — представил управляющий Бориса, не преминув покоситься на бейдж, прежде чем произнести фамилию.

— Это наш старший менеджер, Ольга Талльская. Прошу любить и слушаться, — с претензией на остроумие отрекомендовал он девушку в очках и, откланявшись, ретировался.

— Очень приятно. — Борис улыбнулся, с досадой отметив про себя, что приятного мало: начальников полно и всем плевать, что у него лучшая дипломная работа потока.

— Значит, так. — Ольга протянула Борису стопку листов, покрытых строчками печатного текста. — Это наш прайс. Учи.

Борис взял листы.

Убористые строчки, набранные на компьютере. В каждой строчке название, марка, модель, какие-то коды и цена в условных единицах. Строчек тридцать на странице.

Он встряхнул пачку, отогнул последнюю страницу и посмотрел ее номер. Двадцать четыре. Двадцать четыре страницы, по тридцать моделей на каждом...

— Это все нужно выучить за месяц? — переспросил он так, словно его это совершенно не волновало: нужно — выучу, не нужно — не выучу.

— Желательно. — Сочтя, что вопросы с прайс-листом исчерпаны, Ольга перешла к другим темам. — Рабочий день начинается в девять часов, заканчивается в шесть. Обеденного перерыва как такового у нас нет. Можно пообедать в течение дня. Если хочешь — здесь. Тут есть столовая. Если ты гурман и местная кухня не устраивает, то ты предупреждаешь меня и уходишь на час искать, где вкуснее. Но кормят здесь нормально.

Борис кивнул.

— Там у нас бар. — Ольга жестом экскурсовода указала в направлении стойки, возле которой роились человек пять с бейджами и примерно столько же «немеченых». — Чай и кофе бесплатно и для сотрудников, и для клиентов. Но! Самим наливать его запрещается. Это делает только бармен. И еще. Я не рекомендую слишком часто и слишком долго сидеть и гонять чаи.

Борис снова кивнул. Это выглядело не слишком галантно и вовсе не компанейски, но что тут ответить? Главная проблема состояла в том, что Борис никак не мог понять, как вести себя с этой Ольгой Талльской: как с начальником? как с равной? как со старостой группы?

В зависимости от этого и нужно отвечать: «Да, мэм!», «Ладно, понял!» или «Не грузи, и так тяжко...».

Фамильярности тут явно не к месту. Фирма солидная, уволят в два счета. Так что же остается? Вытянуться во фрунт и пожирать начальство глазами?

Хотя Ольга и говорила ровным официозом, чувствовалось, что ее этот стиль тяготит, что она придерживается его исключительно по долгу службы. Борису показалось, что вне работы она человек нормальный, не нудный. Тем более не хотелось корчить из себя служаку. Так что до поры до времени приходилось степенно кивать. Пусть лучше потом спишут все это на растерянность дебютанта, чем навсегда запишут в идиоты.

— Вот вроде и все, — заключила Ольга, рассказав об обедах, чае, отгулах, прогулах и прочих оргвопросах. — Да! Еще одно... — спохватилась она, прежде чем Борис в очередной раз качнул головой, и продолжила, понизив голос: — Туалет. Последняя дверь по коридору. Он запирается. Ключ висит на гвоздике в секретарской. Не забывай вешать на место, а то... оконфузишь коллег. Могут не простить. Это понятно?

— Понятно. — Борис невольно улыбнулся, отметив про себя, что это единственная инструкция, получив которую, ему пришлось не просто кивнуть, а ответить вслух.

— Еще есть вопросы? — Девушку утомил инструктаж, она явно ждала отрицательного ответа.

— Есть один, — признался Борис.

- Ну?

— А что делать в перерывах между чаем и прогулками по коридору?

— То есть?

— Ну, чем мне заниматься-то? В чем мои обязанности?

— А, это.... А разве тебе не объяснили? — Ольга указала в направлении, куда удалился управляющий по кадрам.

— В общих чертах. Я должен встречать клиентов, спрашивать, чем могу им помочь, водить по...

— Подожди-подожди. — Ольга подняла руку. — Самостоятельно встречать, спрашивать и водить ты начнешь не раньше, чем я сочту это возможным. Деньги тут вращаются приличные, и каждая ошибка может стоить слишком дорого. Так что пока ты походи, посмотри, почитай прайс...

— А когда это случится?

— Что случится?

— Когда... — Борис запнулся, перестраивая вопрос таким образом, чтобы избежать обращения «ты» или «вы», — я окажусь достаточно готовым, чтобы работать? Я хочу сказать, сколько времени уходит обычно на то, чтобы дозреть до столь ответственной работы?

— Обычно уходит недели полторы-две. Некоторые особенно талантливые, — старший менеджер сделала акцент на первом слове, намекая на то, что Борис явно не производит впечатления человека способного, — успевают сориентироваться за неделю. А кто-то так и не приступает к работе. Во всяком случае, в нашей фирме.

— Понятно.

— Надеюсь, что так. В общем, для начала разберись с прайсом. Посмотри, где что стоит. Если появятся вопросы, обращайся ко мне или другим ребятам, кто работает здесь подольше. Дерзайте, молодой человек. — Она кивнула на пачку листов в руках Бориса, деланно улыбнулась и, развернувшись на высоких каблуках, направилась в сторону бара.

— Володя, — обратилась она к одному из сидевших за стойкой парней и плавным жестом руки указала на посетителя, — помоги клиенту...

Борис посмотрел в ту же сторону и увидел человека в дорогом плаще светлой кожи, заглядывавшего в нутро большого холодильника со стеклянными дверями. Тот, кого звали Володей, поспешил к указанному клиенту, на ходу поправляя галстук, бирку и стопочку бумаг, которые он подхватил со стойки. Приблизившись к обладателю плаща, менеджер Володя негромко поинтересовался, не требуется ли помощь. При этом он не то чтобы кивнул, а чуть подался вперед всем телом, как делают это хорошо вышколенные официанты.

Борису это не понравилось. Он тотчас примерил это движение к себе и решил, что никакая зарплата и никакие перспективы не заставят его уподобиться холую. Дудки! Пусть он и не начальник, и крупные фирмы не бьются друг с другом за право получить его в свой штат, но сам он знает себе цену. Никто, впрочем, не требовал от него какого-то особенного отношения к клиентам и не определял рамок поведения. Возможно, что старший менеджер Талльская, которую он обязан «любить и слушаться», сделает ему замечание, когда он начнет работать самостоятельно. Что ж, в таком случае придется лишь пожалеть о двух неделях, потраченных на изучение торгового оборудования, и отправиться искать место в другой фирме. Может быть, еще останется вакантным место в издательстве.

Пока же Борис пристроился за крайним столиком в баре и углубился в изучение врученных ему листков.

Пяти минут хватило ему на то, чтобы понять совершенно определенно: выучить эту тарабарщину за две недели или даже за месяц решительно невозможно. А если учесть, что у каждой модели значилось до дюжины модификаций, невесть чем разнившихся между собой, то задача выглядела совершенно невыполнимой.

Госпожа старший менеджер милостиво позволила задавать вопросы. Извольте! Запросто можно было задать пяток вопросов по каждой модели! «SD-2400 GSM (зак)». Что такое «S»? Что такое «D»? По одному «что такое?» на каждую букву, плюс еще один вопрос на «2400» и пометку «зак». И так по тридцать раз на двадцати четырех листах. Если считать по минуте на вопрос, то потребуется по меньшей мере шестьдесят часов. Как раз две недели рабочего времени. Нечего сказать, плотный график!

Борис понял, что заводится. Он отложил листы в сторону и решил, что попытается переключиться на что-нибудь другое. Может, выпить бесплатного кофе? Хоть будет, что вспомнить.

К нему подошел давешний менеджер Володя.

— Свободно? — И, не дожидаясь ответа, он сел напротив, мгновенно разложив по всей плоскости столика свои бумаги, щелкнул ручкой и принялся заполнять какой-то бланк.

Борис машинально придвинул к себе свой прайс, то ли освобождая место этому занятому человеку, то ли опасаясь, что, собирая свои бумажки, Володя прихватит и чужие.

— Сегодня начал? — поинтересовался Володя, не отрываясь от бумаг.

Борис кивнул было, но спохватился, что собеседник не может видеть его жеста.

— Сегодня.

— Ну, давай знакомиться? — Он на секунду поднял голову и улыбнулся.

— Борис, — представился Апухтин.

— Это и так понятно. — Менеджер щелкнул ручкой по своему бейджу. — Володя. Надолго к нам?

Вопрос прозвучал несколько странно. Едва принятого на испытательный срок человека спрашивали, долго ли тот намерен продержаться на этой работе.

— Пока не уволят. — Борис шуткой попытался указать на некую абсурдность вопроса.

Володя поднял глаза и несколько секунд смотрел в лицо новому знакомому. Затем он вновь застрочил в своем бланке какие-то цифры.

— Я имею в виду не «Контору» вообще, а наш отдел, зал. Ты к нам зачислен или проездом здесь?

Теперь до Бориса дошел смысл вопроса.

— Скорее проездом, — ответил он честно, хотя интуитивно чувствовал, что такой ответ не слишком понравится собеседнику.

— И куда потом? — Володя закончил писать, бросил ручку на стол и поднялся. — Кофе будешь? Или чай?

— Спасибо. Я, честно говоря, сам не знаю толком куда...

— Спасибо — да или спасибо — нет? Спасибо — чай или спасибо — кофе? — перебил его Володя.

— Спасибо — да, спасибо — кофе.

— Так, значит, ты у нас проездом, — напомнил тему беседы Володя, ставя на столик, прямо на свои документы, две чашки кофе. Правда, в блюдцах. Борис предпочел расчистить перед собой небольшой пятачок. — Тут многие проездом, — продолжал он, пробуя напиток. — Только не все доезжают, куда хотят. Кого увольняют, кто-то застревает здесь, в зале, надолго. Знаешь, я вот из застрявших — и ничего. Меня устраивает.

— А ты где хотел работать?

— Не суть важно. Фирма большая, и еще растет. Появляются у руководства новые идеи, планируют создать новые отделы. Иногда создают, иногда могут вовремя опомниться. Со мной так и получилось. И черт с ним. Корпишь? — Он кивнул на лежавший перед Борисом прайс.

— Да, пытаюсь разобраться...

— Это не так сложно, как кажется. Первые пять страниц — вообще ерунда. Там холодильники, морозильники. Прилавки чуть сложнее. А вот дальше пойдут всякие сборно-разборные конструкции, там окосеешь без шнапса. Одни маркировки: заглушки, концевые элементы, крепежные элементы. Буковки и циферки без всякой системы, и какая из этих железяк как выглядит — неведомо.

— И как же?

— Что — как? Как мы продаем это все?

— Ну, и как продаете, и как сами в этом разбираетесь?

— Сказать по правде, никто в этих кроссвордах не разбирается. И знаешь почему? Смысла нет. Представь, что приходит клиент и заказывает тебе... вон тот французский холодильный прилавок. Знаешь, сколько он стоит? Почти семь штук! Берешь бумажку, — Володя поднял со стола один из своих бланков, — пишешь одну-единственную строчку и выписываешь счет. Без шуму, без пыли. И тебе в зачет идет сразу семь штук. Минутное дело. А с этими конструкциями что? Подходит такой перец и говорит: хочу! В лучшем случае он знает, что ему надо, и может нарисовать эскиз. А большинство видит их здесь первый раз в жизни и возбуждается: хочу вот такое! Не знаю что, но вот из таких штучек! И ты, как папа Карло, начинаешь тут вырисовывать, потом высчитывать, лазить по каталогу, выясняя, какие детальки нужны и под какими номерами они значатся в нашем прайсе. Просидишь над таким заказом день. В итоге общая стоимость — трешник. А головная боль? А время? Кроме того, запросто можно ошибиться и выписать, скажем, не ту заглушку. Скандал будет от Москвы до самых до окраин. И главное, если ты выписал им счет, то вовсе не обязательно они его оплатят. И чаще всего так и получается. Придет тот гад домой, пораскинет мозгами: «Да на хрена мне этот конструктор?» — и скатает из твоего счета шарик для метания в мусорную корзину. Так что пошел твой трудовой день кенгуру под хвост... Он прервался, чтобы отпить кофе.

— Так что же, никто эти конструкции не продает? — поинтересовался Борис, настроение которого от подобных откровений несколько приподнялось, хотя бы оттого, что никто еще не изучил врученный ему талмуд.

— Почему? Продают. Это что-то вроде русской рулетки. Если нарвешься на такого заказчика, придется сидеть, считать. Куда деваться? Ты же не можешь его выставить за дверь!

— Так, значит, никто всего оборудования не знает?

— Конечно нет!

— Слушай, — Борис машинально понизил голос, — а эта Ольга?..

— Ольга? Она нормальная девка. Если ей на мозги не капать, то и она тебя не заложит. А чего ты шепчешь-то?

Борис смутился. В самом деле, четверть часа назад он, хоть и мысленно, обозвал своего собеседника холуем, а теперь пытается шептаться с ним, как последний сплетник.

— Я хотел спросить. А она тоже не все знает?

— Она? — Володя усмехнулся. — Она вообще ничего не знает. Ей это сто лет не нужно. Она старший менеджер. Административная должность.

— А как же она?..

— Обыкновенно. Есть козы, а есть пастух. Согласись, что пастух в стаде за главного, хотя не умеет ни доиться, ни шерсть давать. Даже травку не умеет щипать, а начальник над теми, кто умеет. А?

— Коз обычно привязывают к колышку. Безо всякого пастуха, — зачем-то сказал Борис.

— Это ты к чему? — насторожился Володя. — Хотя... Мы ведь тоже у колышка. Распорядок, дисциплина. Кстати, каждый менеджер пасется на своей полянке. Мы вот с тобой пасемся в зале магазинного оборудования. А есть еще, например, оборудование для баров и ресторанов, для столовых, для точек питания. Там свои менеджеры, свои прайсы. Для ресторанов, кстати, страничек побольше. Одних сковородок триста видов! Я тут прицелился стянуть одну, но пока — глухо, стража не дремлет... Ладно, давай я тебе объясню про холодильники?

— Давай. — Борис с готовностью развернул к нему свои листы. — Я вот с этими буквами...

— Буквы — фигня. Главное — что? — Маневры? — Детский сад! Главное — система! Возьмем «SD». Тут вся страница «SD». Это просто марка. «SD» — это как «ВАЗ...» сколько-нибудь, ноль — шесть, например. «2400» означает, что ширина его — два метра сорок сантиметров. Теперь дальше...

После недолгого объяснения Володи все оказалось и впрямь не столь сложно и непостижимо. Буквы обрели смысл, и постичь их безукоризненную логику оказалось не труднее, чем выучить формулу дифференциала. Не более получаса ушло на то, чтобы снять все вопросы по первой половине прайса.

— Дальше — пустыня Гоби. Каждый идет своим путем. Где каталоги, могу показать, но вызубривать наизусть — не советую. Говорят, у тех, кто пытается, голова раздувается, неприлично желтеет, покрывается трещинками и становится похожа на самаркандскую дыню. Жуткое зрелище.

— Зона, — нашел собственное сравнение Борис.

— Что? В каком смысле? — непонятно оживился Володя.

— Ну, есть такой роман у Стругацких...

— «Пикник», — подхватил Володя. — Фанатеешь Стругацкими?

— Ну, не всем. «Пикник на обочине», «Отель «У погибшего альпиниста»», «Трудно быть богом»...

— У! Я чувствую, мы найдем общие темы. А в преферанс ты случайно не играешь?

— А то!

— Ну!

Дальнейшая их беседа потекла куда быстрее, находя и меняя русла самым непредсказуемым образом, но ни разу не возвращаясь больше к теме, с которой начали, — к работе. Пару раз Володю окликала госпожа Талльская, но оба раза тот возмущенно разводил руками: «Я рассказываю про оборудование!» — и указывал на Бориса.

— Ну-ну, ладно, — махала она рукой и вылавливала из бара другого менеджера.

— Может, пойдем покурим? — спросил Володя через какое-то время, доставая пачку. — Обед, кстати, уже скоро.

— Я не курю. Пойду-ка я лучше прогуляюсь до конца коридора.

— А... Ключ знаешь где?

— Уже объяснили.

— Только не забудь повесить на место.

— Уже напомнили.

Гвоздик Борис нашел быстро, но вот ключа там не было. Очевидно, кто-то опередил его. Борис отправился неспешным шагом к заветной двери, рассчитывая, что более расторопный конкурент успеет закончить свои дела. Так и вышло. Когда до двери со стильной табличкой «Вход только для персонала» оставалось шагов пять, ручка повернулась, и из кабинки вышел пожилой мужчина в тройке. Борису представляли его, но имя смешалось с десятками других и исчезло из памяти. Кажется, это был коммерческий директор.

Борис, заметив в руке выходящего ключ, протянул руку, рассчитывая, что тот передаст ключ ему. Коммерческий директор при этом повел себя неожиданно. С негромким протестующим «м-м-м» он убрал руку с ключом за спину.

— Это наш ключик. У вас свой должен быть.

— Извините. Я первый день работаю. — Борис еще больше смутился оттого, что вынудил пожилого человека давать подобные объяснения.

— Я понимаю, — сказал мужчина. — Апухтин Борис, испытательный срок.

Борис кивнул.

— Это наш ключик, — повторил коммерческий директор, демонстрируя ключ с большой красной биркой. — Бирка «Киото», красная. Это — наш. А у вас общий ключ, с синей биркой, висит в секретариате.

— Где висит, я знаю, — снова кивнул Борис.

— Тогда не смею задерживать. — Усмехнувшись, коммерческий директор театральным жестом указал на приоткрытую дверь.

На обратном пути Борис повстречал возвращавшегося из курилки Володю и сообщил, что не нашел ключа. Странно, но такое пустяковое происшествие вызвало у Бориса беспокойство. Возможно, повлиял пикантный характер возникшей неувязки.

— Да? — Володя легонько щелкнул себя по уху и поморщился. — Плевать. Кто-то забыл выложить из кармана.

— И как теперь?

— Да тебе-то что? Ты ведь сходил? — пожал плечами Володя и добавил с какой-то странной интонацией: — Ль-леха!

— Какой Леха?

— Ну, это присказка из анекдота. Приходит комиссия в психушку. Посмотреть, нельзя ли сократить поголовье психов на казенных харчах. Ну, идут по коридору, смотрят: псих идет. Стой, как звать? «Ль-леха!» — отвечает. Ну, они с ним к главврачу. «Главврач, — спрашивают, — почему здоровые ребята в больнице?» «А кто здоровый?» — удивляется главврач. «Вот, — показывают они, — этот парень!» И спрашивают у парня: «Ты ведь здоровый?» — «Ль-леха!»

Борис уже слышал этот анекдот в другой редакции, но засмеялся из вежливости.

— Так вот, — продолжил свою мысль Володя, — когда не знаешь, что ответить, или кто-нибудь пристает с умными вопросами — «Леха!», и пусть понимают как угодно.

— Понятно.

— А что до ключа, так его вечно кто-нибудь забывает вернуть. Но он ведь не единственный. Есть еще ключ в коммерческой дирекции, в бухгалтерии. Ничего смертельного. Пойдем обедать.




ГЛАВА IV


Тот же день послал Борису нечаянную встречу с бывшим однокашником. Выйдя из столовой, он нос к носу столкнулся с парнем, лицо которого показалось невероятно знакомым. Обычно, когда у Бориса возникало подобное чувство, но имя человека не приходило на ум дольше двух секунд, он предпочитал списывать эту встречу и выбрасывать ее из головы. Мало ли где можно увидеть запомнившееся лицо? Его обладатель мог засветиться на телевизионном экране, запомниться по фотографии в журнале, встретиться в метро, в конце концов. Всех не упомнишь, да и ни к чему это!

И в этот раз Борис, потратив отведенные две секунды на поиск имени в мозаике клеток мозга, отвел взгляд и двинулся своим путем. Несмотря на всю кажущуюся «знакомость», лицо не будило никаких ассоциаций. Принадлежало оно человеку, запакованному в дорогой костюм, шествовавшему важно и чинно, а на самом лице лоснилась такая спесь, что увядало всякое желание вспоминать, кто же это такой. Может, выступал по «ящику» или встречался в одном из кадровых агентств... Черт с ним!

И в тот момент, когда Борис готов был переключиться на нечто иное, щелкнул в голове какой-то диод, и имя вспыхнуло яркой искоркой.

— Саня!

Молодым человеком в дорогом костюме оказался Санька Кузнецов. Они с Борисом вместе поступали в институт и вместе же едва не вылетели с экзамена по математике, когда Санька, отчаявшись справиться с задачей, начал, забыв об осторожности просить помощи у соседей-абитуриентов. Борис оказался единственным, кто откликнулся. Преподаватель засек момент передачи шпоры, но не успел заметить, куда спрятал ее Саня. Их рассадили, но не удалили с экзамена. Борис же получил на своем конверте с заданием закорючку о снижении итоговой оценки на один балл. Все равно он получил четверку.

Потом студенты Апухтин и Кузнецов, набравший за три экзамена минимальные десять баллов, попали в одну группу и имели возможность познакомиться ближе. Впрочем, корней их дружба не пустила. Прежде всего, потому, что Саша Кузнецов не часто удостаивал профессоров своими посещениями, а Борис, не забывая о радостях студенческой жизни, занимался весьма прилежно. Итог оказался если не закономерен, то логичен. Студент Апухтин блестяще закончил институт, а студент Кузнецов, обросший хвостами после первой же сессии, дотянул лишь до конца первого курса. Вроде как он пытался оформить академический отпуск или перевестись куда-то, но по всему выходило, что попытки эти успехом не увенчались. Позднее, на втором или третьем курсе, Борис слышал, что Саня Кузнецов торгует компактами на Охотном. Но, по правде говоря, к тому времени студент-отличник уже потерял интерес к своему непутевому знакомому.

Сам Борис и не вспомнил бы о Сане, и рассказ о судьбе Кузнецова не вызвал бы интереса. Но встретить знакомого в стенах фирмы, куда пришел работать, — совсем другое дело! Это все равно что встретить земляка из родного города где-нибудь в австралийской пустыне: кто бы ни был, но свой, соотечественник, земляк. Радоваться подобной встрече положено по традиции, так же как и рассчитывать на ответную радость.

Саня Кузнецов тоже обрадовался. Ему тоже понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, кто перед ним стоит.

— Борис, кажется? — осторожно осведомился он, протягивая руку.

— Борис. Здорово!

— Привет. — Кузнецов выглядел несколько озадаченно.

— Ты какими судьбами здесь? Работаешь или случайно?

— Да как тебе сказать... Собираюсь здесь работать.

— Собираешься? Приходил на собеседование? — Борис радовался искренне, хотя и сам не понимал чему. Нельзя сказать, что общество Сани Кузнецова было ему приятно, а то, что молодые люди некогда водили знакомство и выпили как-то бутылку «Букета Молдавии» под лестницей третьего учебного корпуса, не давало повода надеяться, что оно таковым станет. Взять хотя бы Диму Молчанова, с которым в течение второго и третьего курса было выпито литров пять коньяку. Дело кончилось яростной дракой, после того как Дима адресовал пару нелитературных эпитетов Ане Кропа-чевой, которую Борис в те дни настойчиво провожал до подъезда. В общем, не наблюдалось причин радоваться тому обстоятельству, что Александр Кузнецов станет трудиться в этих стенах. И тем не менее.

— Да, на собеседование.

— И куда тебя? Или пока менеджером в зал?

— Да нет. Меня приглашают в отдел персонала. — Саня принял необыкновенно гордый вид, заговорил медленнее, медленнее даже, чем президент Ельцин. — Просят навести порядок в этой шарашке.

— Кто просит? — удивился Борис.

— Ну, владельцы компании. — Кузнецов аристократическим жестом взглянул на часы, продемонстрировав заодно циферблат какой-то дорогой марки.

— Тебя? — Борис не мог понять, разыгрывает его старый знакомец или небо упало-таки в Дунай и этот бездарь чему-то научился.

Насколько Борис помнил, с чувством юмора у Сани наблюдались проблемы, так что ожидать тонкого розыгрыша не приходилось. С другой стороны, человек, не способный перемножить две матрицы, вряд ли обладал значимым умственным потенциалом, чтобы за пару лет наверстать... Немыслимо, сколько ему нужно было наверстать, чтобы хотя бы получить высшее образование! Но вот он стоит тут, поблескивая запонками и швейцарским хронометром, и рассуждает о перспективах развития компании.

— Почему тебя? — задал Борис самый очевидный вопрос.

— Ну, — снисходительная улыбка Кузнецова не оставляла сомнений, что ему удалось не только наверстать чудовищное отставание, — как почему? Я — один из ведущих специалистов в этой области. Читаю лекции в университете, кандидат наук.

— Кандидат чего? — Борис совершенно обалдел от прозвучавших аргументов. — Какой области?

Полагая вопросы собеседника риторическими, Александр Кузнецов вместо ответа еще раз взглянул на часы.

— Ты читаешь лекции в МГУ? — Борис выхватил из общей кучи новость, казавшуюся самой невероятной.

— Не в МГУ, в МЭГУ. Коммерческий университет. Московский тоже...

— Коммерческий университет? — переспросил Борис.

— Да. Очень мощный, кстати. Наверное, видел рекламу в метро?

Борис видел рекламу с откормленной голубой ласточкой, гарантировавшей обучение чему угодно в рекордно короткие сроки.

— А окончил ты?..

— Его и окончил. Экстерном.

— И защищался экстерном?

Природа столь быстрой эволюции недалекого продавца попсы в кандидата наук начала проясняться. Образ Ломоносова наших дней начал таять, уступая место оборотистому юноше, разительно напоминающему кого-то из гоголевских персонажей.

— Защищался? Мне предложили проработать дипломный проект до диссертации, что я и сделал.

Саша Кузнецов начал проявлять признаки беспокойства. Он снова взглянул на часы и начал излишне бдительно оглядываться по сторонам. Происходи эта беседа по сюжету шпионского детектива, зрителю не оставалось бы ничего, кроме как сделать вывод: шпион Кузнецов сболтнул лишнее контрразведчику Апухтину.

— Слушай, — спохватился он, — а ты-то? Работаешь здесь?

— Работаю. С сегодняшнего дня.

— Да? — Кузнецов оживился. — И как? Кем?

— Пока на испытательном сроке. В зале.

— В зале. Ага. — Саня закивал, что-то прикидывая в уме. — Слушай, — всплеснул он руками, закончив прикидывать, — это ж хорошо. Я тебя давно знаю, парень ты башковитый, на первом курсе лучшим был...

— Я и окончил лучшим.

— Да?! Ну вот видишь как... Так вот! Я ж буду набирать новых сотрудников, отделы новые создавать. Смекаешь?

— Ну... — Борис, если честно, не поймал пока мысль собеседника.

— Да не «ну»! Нужны будут и руководители. Молодые, грамотные, толковые, на большие оклады. Смекаешь? А Зачем мне искать по сусекам, когда вот он ты! Готовый специалист! Верно я говорю?

— Ну верно. — Борис был полностью согласен. Да, он, Апухтин, грамотный специалист, толковый парень, достойный большого оклада. Кто ж спорит?

— Вот и отлично. — Саня хлопнул знакомого по плечу. — Отлично. Значит, договорились. Будешь ты у нас начальником. Только... знаешь что?

Саня взял Бориса за локоть и отвел к стене, подальше от ручья сотрудников «Конторы» и клиентов, сновавших взад-вперед мимо них.

— Ты не очень... — Саня сделал непонятный жест пальцами, — не очень афишируй, что мы с тобой знакомы. Смекаешь? Иначе может возникнуть впечатление, что я просто лоббирую старого приятеля. Смекаешь, да? Зачем нам это нужно?

— Не нужно, — согласился Борис.

— Вот! Значит, так. Мы с тобой пока не знакомы, да? Вместе не учились. Вообще, ты меня не знаешь, не видел, ничего не слышал обо мне. Договорились? Ну а я тогда смогу тебе нормально помочь. Сговорились?

Борис утвердительно двинул бровями.

— Вот и чудесно! — Саня снова хлопнул его по плечу. — Тогда до встречи и до нового знакомства!

Он развернулся и сделал несколько энергичных шагов в направлении главного выхода, оставив Бориса переваривать новости, но вдруг вернулся.

— Слушай... — Лицо его приобрело вид озабоченный, он начал рыться в карманах. — Ты ведь сказал, что в зале пока? Вот, возьми, а то мне сунули тут... Ношу второй день, не знаю, куда деть... Хотел выбросить... На! — Он вложил что-то в руку Борису и, еще раз улыбнувшись на прощанье, быстро ушел.

Борис посмотрел на свою ладонь. На ладони лежал ключ. Английский ключ с небольшой синей биркой. Борис знал, от чего этот ключ.

Нынешние совладельцы «Конторы» — Станислав Игоревич Бах и Феликс Григорьевич Лесков — не всегда были миллионерами. Они даже не всегда были коммерсантами, и, более того, некогда они даже не были знакомы.

В самом конце восьмидесятых Станислав Бах в меру сил трудился в профкоме крупного подмосковного завода. В основном занимался организацией разгрузки продовольственных заказов и только начинающей поступать гуманитарной помощи. Делить и раздавать продукты ему не доверяли: слишком прибыльное место для молодого парня.

Феликс Лесков, попав под последнее в истории своего института распределение, пришел на этот завод в качестве молодого специалиста. Завод уже чувствовал себя неважно: слабость, утомляемость, прерывистое дыхание. Так что пристроить новый кадр к какому-нибудь делу оказалось непросто. Бродил пока Феликс неприкаянным, делая вид, что выполняет наказ главного инженера осваиваться.

Так вот о гуманитарной помощи. Как раз в ту пору и обрушилась на нашу Родину эта беда, обрушилась на народные плечи эта лавина жратвы и шмоток от бывших врагов и «вероятных противников». Американские консервы, французские овощи, итальянские макароны — все это плыло, летело и ехало к нам со всего света. Великая держава согласилась наконец со всеми дружить и милостиво принять все, что дадут на халяву.

Как обычно, общую идиллию нарушали немцы. Так уж повелось исстари, что терпит русский народ от этой нации бесчисленные притеснения. Они, видишь ли, считали недальновидным просто возить нам еду. Самовлюбленным бюргерам не терпелось научить нас кормиться самостоятельно. Как будто мало страдал русский мужик от этих наук еще со времен царя Петра!

Так вот именно немцы прислали на завод очередной контейнер с «гуманитаркой». Вскрыли ящики. А там агрегаты какие-то, машины. Что за ерунда? Оказалось, германские друзья прислали нам пекарню: пеките, дескать, себе хлеб на здоровье!

Но руководство завода было не лыком шито; отбили телеграмму: мол, как же так, не умеем мы на этой технике управляться, да и муки на нашем заводе отродясь не водилось.

Педантичные немцы не бросили дело на полпути. Прислали и муку и специалиста. Только специалиста они прислали на время, с возвратом: учитесь, дорогие друзья, и отпускайте человека домой.

Озадачился директор завода. Негоже от помощи отказываться. Могут не понять и больше ничего не прислать. Но и возиться с этими булками не хотелось. Решил он назначить ответственных за пекарню, чтобы было кому немецкую премудрость передать, а заодно со своей головы эту боль переложить. И, посовещавшись с профкомом и кадровиком, выбрал он двоих: молодого парня из профкома — это, в конце концов, по их части, и недавно присланного инженера — один черт занять его нечем.

Так Стас и Феликс сделались заведующими пекарней. Дело пошло. Булки распространялись через профком вместе с заказами, народ был доволен.

Через месяц присланная мука кончилась. Доложили немцам: капут, шлите еще! А эти злыдни факс отбили: дальше сами, bitte, хватит на чужой шее сидеть, не маленькие уже! Не так, конечно, грубо, но смысл именно такой.

Погоревало руководство завода и махнуло рукой. Наплевать! А на вопрос заведующих пекарней «Что дальше делать?» огрызнулось: «Что хотите!»

С неделю Стас и Феликс сидели в остывшем цехе и играли в шахматы. А потом, поразмыслив, решили сами купить муки, соли, сахара, дрожжей да печь потихоньку хлеб. Продавать на заводе, чтобы свое вернуть. Все не без дела.

Компаньоны не имели представления о себестоимости, налогах и прочей экономике, так что решили обойтись без них. Они закупили продукты и испекли хлеб. Потом встали у проходной и стали продавать его по цене магазина. Свежий хлеб пошел, как говорится, на ура. Вся партия была продана.

Подсчитали выручку. Оказалось, что она вдвое превысила затраты. Неплохо! За день работы молодые люди заработали почти свой месячный оклад. Надо ли говорить, что на следующий день приятели повторили свой опыт. Потом еще.

К исходу третьего дня успешной торговли в проходной появился заместитель генерального и обратился к предпринимателям с роковым вопросом: «Кто разрешил?» Наивная попытка отвертеться, прикрывшись индульгенцией от руководства в виде той самой фразы «Что хотите!», провалилась. Торговля была немедленно свернута, а оба заведующих пекарней оказались «на ковре» у директора.

Здесь, в высочайшем кабинете, события приняли оборот, на который приятели никак не рассчитывали. Директор, как настоящий грамотный руководитель, мыслил широко и зрил в корень.

— Много заработали? — поинтересовался он, уяснив суть происходящего.

— Четыреста рублей, — честно ответил Стас. — Да плюс сегодняшние...

— Ясно. — Директор сдвинул брови. — А кто вам разрешил затевать здесь такое предприятие? А? Кто здесь хозяин? Кто здесь директор?

Заведующие пекарней уже представляли себя вылетающими с завода, пролетающими мимо стенгазеты, клеймящей мошенников, решивших нагреть руки на общезаводской собственности.

— Короче, так, — подвел итог генеральный. — Поставить счетчик. Оплачивать энергию через бухгалтерию. Половину прибыли будете приносить мне. Оклады ваши сохраняются. Язык держать за зубами. Все. Вопросы?

Вопросов не было! Стас и Феликс и мечтать не могли о таком повороте судьбы. Подумать только: молодые специалисты с доходом более тысячи рублей! Чего еще желать? Они взялись за работу. Полгода все шло как по маслу: пекарня работала, хлеб продавался, деньги текли, директор был доволен, приятели — счастливы.

Затем ситуация изменилась. То ли на завод нагрянула какая-то плановая проверка, то ли директор решил «срубить денег» перед уходом на пенсию, но была дана команда пекарню продать. Двадцать процентов комиссионных причиталось нашим коммерсантам. Ничего не попишешь, пришлось искать покупателя.

Приятели дали объявление. К их удивлению, желающих приобрести оборудование оказалось великое множество. Такое великое, что пришлось чуть ли не аукцион устраивать. Оборудование удалось сбыть втрое дороже, чем рассчитывал генеральный. И знаете, что сделали приятели? Они не сообщили патрону, что цена так выросла. Директор получил свои восемьдесят процентов от запланированной суммы.

Сбыв пекарню, Стас и Феликс уволились с завода. Быть молодыми специалистами они больше не желали. Они решили, что займутся импортом и продажей оборудования для мини-цехов. Деньги, отложенные за последние полгода, позволяли им не волноваться о своем завтрашнем дне, а сумма, заработанная ими на сделке, могла составить приличный стартовый капитал. В октябре девяносто первого они зарегистрировали товарищество и сняли свой офис: комнату в одном исследовательском институте на улице Вавилова.

Компаньоны не прогадали: бизнес пошел в гору. Тихой сапой они удвоили, утроили свой оборотный капитал. Они переехали в офис побогаче, посолидней и попросторней. Теперь начался следующий этап их деятельности: они уже не были простыми посредниками между западными компаниями и отечественными дельцами. Они становились дилерами известных европейских фирм, представляя их интересы в России. Стены их кабинета стали покрываться заботливо вставленными в рамочки дипломами и сертификатами от английских, немецких, австрийских, итальянских компаний. Отечественные заводы с их железными уродцами были выставлены за дверь.

Теперь у Феликса Григорьевича и Станислава Игоревича были секретарши, бухгалтеры, менеджеры, грузчики, водители. Они уже не бегали за отдельными клиентами, а давали красочную рекламу в газетах и журналах. И доходы их исчислялись не в родных рублях, а в заветных некогда долларах. Что ж, эти двое нашли свою золотую жилу, создали то, что сегодня именуется «Конторой». За них можно было порадоваться, им можно было позавидовать.

Даже появление над головами компаньонов «крыши», исправно требовавшей мзду за охрану неизвестно от кого, не портило настроения. Все вокруг платили, так что эти деньги записывались в бухгалтерской книге такой же синей строкой, как аренда, заработная плата, расходы на рекламу. «Расчеты с друзьями», — так записывал Феликс.

Молодые люди органично влились в бурлящий ручей новой жизни, и он понес их вверх и вперед, вперед и вверх.

Вылезая на перрон Курского вокзала, Леха еще не до конца верил, что широченная черная полоса в его невеселой жизни начинает неотвратимо светлеть. Она — эта полоса — пока не просветлела окончательно, но уже потеряла свою антрацитовую непроницаемость, и каждый шаг по заплеванному асфальту перрона прибавлял Лехе бодрости и оптимизма. Она светлела, как светлеет на глазах крутой черный кофе, в который капают, наслаждаясь процессом трансформации, сливки: кап, кап, кап. И напиток в чашке уже не такого траурного тона...

Знакомый силуэт встречающего его Ромы Мухо произвел на посеревшую уже полосу эффект вспыхнувшей лампочки Ильича, превратив ее из серой в грязно-белую. Смешно сказать, но до последнего мгновения Леху терзали некоторые сомнения. Конечно, лучший друг Рома не стал бы разыгрывать его так жестоко, вызывая в Москву. Конечно, крайне маловероятным представлялось, что за сутки пути Рому уволят или сама «Контора» «накроется медным тазом». Но червячок сомнения, комфортно угнездившийся в сознании хронического безработного и неудачника по жизни Лехи Кастовского, все-таки буравил себе тоннельчик поперек извилин где-то в районе темечка: «Погоди радоваться, паря, мало ли что!»

В общем-то Леха и не надеялся всерьез, что приятель в самом деле вытащит его в Москву. Столько раз уже удача ускользала из-под носа, когда казалось, что деваться ей совершенно некуда, что Леха держит эту верткую тварь за пушистый хвост, что себе дороже выходило рассчитывать на успех в любом, самом верном предприятии: ни черта в итоге не выходило! Наутро после памятного вечера, когда Леха «тяжелым танком наехал» на удачливого дружка, надежда на то, что наполеоновский план покорения белокаменной выгорит, рассеялась даже раньше, чем прошло похмелье.

«На что я ему сдался, зачем ему устраивать мою жизнь? — трезво рассуждал Леха. — Ну, друзья детства, пользовались одним горшком, сидели за одной партой. Ну и что? Сейчас такая жизнь пошла, что каждый только за себя. Мало ли кто у кого горшком одалживался! Если всех помнить да всем помогать, на себя сил не останется. А в Москве зацепиться — шутка ли! Поди, так нужно ушками да лапками шевелить... Какие там, на фиг, друзья детства!»

Леха даже решил для себя, что вовсе не обидится на земляка, — всем тяжело.

И вдруг — хлоп! — звонок из Москвы: «Леха, приезжай, если не передумал! Подробности на месте».

Передумал? Шутишь! Подробности? Да черт с ними, с подробностями! За шестьсот баксов он готов выслушать любые подробности!

И вот Леха в столице чуждого с недавних пор государства, за рубежом, так сказать, но в объятиях друга детства Ромы Мухо, который не плюнул на беды приятеля, вытянул его из трясины на свет божий.

— Здорово, Рома!

— Привет, Леха!

Вещей у Лехи — одна сумка и пакет со жратвой: помидорчики, огурчики, рыбка соленая. Рома сделал было движение, намереваясь разгрузить гостя, но тот решительно отказался: ничего, не тяжело. Леха и так чувствовал себя в неоплатном долгу перед другом. Теперь он готов был молиться на него, вставить фото в иконный оклад и сдувать пылинки. Шестьсот баксов! Для приазовского бича это просто пещера Али-Бабы. Так неужели же его благодетель должен еще таскать сумки своего непутевого протеже?

Приятели отправились на метро к нынешнему пристанищу Ромы. Станция «Текстильщики».

Не теряя времени, Рома начал вываливать на друга те самые, обещанные по телефону, подробности. Они касались предстоящей работы и житья-бытья в столице на ближайшее время и на перспективу.

— Значит, так, — в бодром темпе излагал положение вещей Рома, — завтра Надеваешь костюмчик и топаешь к нам в отдел кадров. Ты взял костюмчик? Молодец. Так вот, топаешь в отдел кадров. Я там замолвил за тебя словечко, но это еще ничего не значит: крутись, улыбайся и кивай почаще. Короче, твоя задача — им понравиться. Хрен его знает, как они выбирают, но главный там у них не любит, когда с ним спорят. Там, короче, никто не любит, когда спорят. Как в казарме: «Есть!», «Кругом!» и «Разрешите бегом?». Тогда будешь в порядке. Усек?

— Ну.

— И от «ну» отвыкай. С ними надо, как с моей бабкой: «Конечно, бабуля!», «Как ты правильно все тут рассказываешь, бабуля!», «Как ловко ты пролила молоко на мои кассеты!». Свои соображения оставляй для себя. Там в основном такие дубы работают, что с ними спорить просто без мазы. Главное, прикинуться дурее их и не портить с ними отношения.

— Это я понял.

— Дальше, — продолжал Рома свою лекцию. — Если ты пройдешь, то тебя засунут в зал. Менеджером. Ну, это как продавцом у нас в мебельном магазине: ходишь там между оборудованием, показываешь, рассказываешь все. Там ты проработаешь месяц. Они посмотрят на тебя и положат тебе оклад и проценты от оборота. Спорить тут без толку: больше все равно не дадут. Так что согласишься. Мы деньги срубим по-другому...

Тут Рома, только что болтавший в свое удовольствие, сделал паузу и подозрительным взглядом обвел лица окружавших их пассажиров.

Леха, слушавший до этого если не вполуха, то в той же степени внимательно, в какой слушают новости по радио — вычленяя интересную для себя информацию и пропуская прочее, — насторожился. Он, сын официанта одного из немногих в Бердянске ресторанов и поварихи из того же заведения, давно уже заключил для себя, что при любом строе, при любых законах правила взрослой жизни неизменны. И первый пункт этих правил гласит, что зарплата, за которую ты расписываешься в ведомости, — карта мелкая, никак не козырная. На любом месте, на любой должности человек волен найти свою золотоносную жилу и разрабатывать ее по мере возможности. Мест, где левого заработка не бывает вовсе, не существует; встречаются на свете олухи, неспособные увидеть свою выгоду, чистоплюи, брезгающие поднять валяющиеся под ногами деньги, и трусы, шарахающиеся от каждого шороха: видят лакомый кусочек, а взять не смеют. Бояться глупо. Поделись с тем, кого боишься, не жадничай, и спи спокойно, на сытый желудок и без кошмарных сновидений. Как работают люди в том же ресторане? Сообща, друг другу и себе на пользу. В доле все от директора, утрясающего проблемы вне этого братства практичных людей, до посудомойки, старающейся за небольшую долю на кухне, моющей тарелочки для неучтенных порций. И это нормально! Понятное дело, Леха обратился в слух, когда его приятель заговорил о приработке на рабочем месте.

— Дело вот в чем. Ты останешься работать в зале. Там, где я работаю сейчас. Будешь продавать оборудование обычным клиентам. А меня переводят в отдел по работе с дилерами. Там пока правила простые: приезжает какой-нибудь хрен и говорит, что он хочет не себе купить это оборудование, а представлять наши интересы в каком-нибудь регионе, в Челябинске например, и ему тут же дают скидку на все. Десять процентов, прикинь? Он как бы наш агент, и эти проценты — его прибыль. И он якобы, шуры-муры, продает наше оборудование, продвигает марку «Конторы» и все такое...

— А если он трендит? — задал Леха вполне логичный вопрос. — Как проверить: для себя он берет или на продажу?

— Соображаешь, землячок! — похвалил его Мухо. — Хватаешь на лету! Никак не проверить. А главное, что это никому на фиг не надо. Приходит этот перец к нам, в отдел по работе с дилерами, и просит скидку. А с нашего начальника отдела дирекция требует объем продаж, чем больше — тем лучше. И что он, совсем дурак, чтобы отказать? Для него каждый такой клиент — лишняя циферка в отчете.

— То есть ему ни к чему проверять их?

— Ну! Наоборот, будь его воля, он бы всех клиентов записал в дилеры. Чуешь? Объем бы вырос до небес, и ему — премию сразу

— Ага, понимаю...— Леха навострил уши. Чуяло его сердце, что приятель сейчас приоткроет ему свою золотую жилу.

— Ни фига ты еще не понимаешь. Но слушай. Ушлых, которые прикидываются дилерами, много. Но не у всех хватает мозгов. А есть московские фирмы, подмосковные. Те даже не суются к нам со сказкой про то, что они нас будут представлять. Но десять процентов — бабки нормальные, согласен?

— А сколько это?

— Ну, в среднем у нас покупают на пять — семь штук. Вот и считай.

— Зеленых семь штук?! — Леха подсчитал разницу мгновенно, но она оказалась чересчур впечатляющей.

— Ну не деревянных же!

— Пятьсот — семьсот грина, — сообщил результат своих подсчетов Леха.

— Точно. И вот что мы можем сделать. Приходит к тебе клиент. Ты прикидываешь, что за человек, можно ли с ним дела крутить. И если да, то предлагаешь ему сэкономить пять процентов. Прикидываешь? — Мухо сделал паузу, давая возможность приятелю самому разгадать механику операции.

— Пять процентов, — задумчиво повторил Леха. — Половина. Значит, вторую половину получим мы, так?

— Так. И что нужно сделать?

— Нужно... привести его к тебе, чтобы ты записал его в эти... представители?

— В дилеры! Молоток, Леха! Башка у тебя варит нормально. Мы записываем его в дилеры, он экономит десять процентов и половину отдает нам за труды!

— И что, по двести пятьдесят грина с каждого покупателя? — Леха слегка опьянел от открывшейся перспективы.

— Ну, не с каждого, — осадил его Рома. — Нужно смотреть, кому можно предлагать, кому нельзя. Это я тебе еще объясню поподробней. Если видишь, что человек мутный какой или, скажем, уже покупал у нас чего, — лучше не рисковать. Не жадничай, и все будет пучком!

— Так мы, получается, накалываем свою фирму?

— А ты что, заранее стал патриотом?

— Нет... — Леха слегка помрачнел. — А если... поймают?

— Как? И кто станет тебя закладывать? Клиент? Зачем ему это? Чтобы заплатить побольше денег? А возникнут вопросы — отбрешемся, чай, не впервой. Но если ты против...

— Шутишь! Я просто спросил.

— Ну а я просто ответил. Ладно, давай я тебе расскажу про житье-бытье в столице...




ГЛАВА V


— Ну, Петро, удружил так удружил. — Тесть, заложив руки в задние карманы джинсов, прохаживался вдоль распакованного оборудования. — Порадовал, зятюшка, порадовал...

Челышев молча улыбался в ответ. Скромничать и умалять свои заслуги фразами типа «да чего уж» или «пустяки, не стоит» он не собирался. Какой бы шишкой ни был его тесть, но он, Петр Челышев, тоже щи не лаптем хлебает. Просто прогибаться перед могущественным родственничком он не намерен: пусть этот пуп земли оценит оказанную услугу по достоинству и запомнит накрепко за собой этот должок. Положим, три штуки баксов, сэкономленные тестю Челышевым, — деньги небольшие, но вот то, что отделка у машинок не серийная и подобной, как и хотелось честолюбивому местечковому олигарху, за сто верст не сыскать... Хотел тесть отхватить нечто — получите, будьте любезны, но распишитесь в своем уважении. Хватит уже смотреть на зятя как на подмастерье!

— Молодец, Петро. — Тесть вытянул сигарету из втиснутой в карман рубашки пачки и воткнул ее между мясистыми губами.

После секундной паузы Виктор Степанович повернулся к собеседнику с выражением крайнего недоумения на лице. Он рассчитывал, что зять предупредительно поднесет ему зажигалку, но этого не произошло. Пришлось знаком попросить его сделать для пожилого человека это нехитрое одолжение.

Петр Владимирович отреагировал на жест незамедлительно, но без суеты. Ни к чему суетиться. И угадывать желания тоже ни к чему, это лакейское дело, а он — не лакей. Крохотный эпизод с зажигалкой остался незамеченным для инженера, электрика и прочих, суетившихся в зале, но был изрядно важен для определения взаимоотношений между мужчинами. Крохотный эпизод оказался точкой над «i» в расстановке сил.

Петр Владимирович оказал услугу, о которой его не просили. Услуга оказалась кстати. Оставалось выяснить, сколько она стоит. Прояви Челышев хоть на йоту подобострастие, дай хоть один шанс подумать, что поступок его — заурядный подхалимаж проштрафившегося подмастерья, и судьба его будет решена. В лучшем случае тесть одобрительно потреплет его по плечу и скажет пару слов похвалы.

Не за это бились! Петр знал себе цену и вел себя как человек, ее знавший. Он не суетился во время разгрузки контейнера, не пытался помогать. Это — работа подсобных рабочих. Его, Петра Челышева, стезя — организация торговых операций. Он, конечно, даст прикурить папаше своей супруги, если тот попросит, но не более того.

Виктор Степанович провел рукой вдоль пустых еще полок работающего холодильника и удовлетворенно кивнул, ощутив заполнявший рабочее пространство холод.

— Работает, — констатировал он, оборачиваясь к зятю.

— А чего бы ему не работать? — не сумев скрыть довольной улыбки, ответил Петр Владимирович.

— Ну мало ли. Дорога дальняя. Из самой Италии?

Челышев не счел нужным отвечать на этот вопрос. Все знали, откуда прибыли холодильники. Это на базаре, покупая картошку, можно кривить рожу и переспрашивать двадцать раз: «Не мороженая? Правда, не мороженая?», надеясь сторговать еще по алтыну с килограмма.

— Ну что ж. — Виктор Степанович глубоко затянулся, обратив в пепел добрую треть сигареты. — Я считаю, сделка состоялась. Меня все устраивает.

Челышев мог себя поздравить с успехом. Следовало для порядка поставить закорюки на паре документов и откланяться, оставляя чванливого тестя в должниках на самый неопределенный срок. Он уже расстегнул свою папку, чтобы извлечь необходимые бумаги, но Виктор Степанович предупреждающе махнул рукой.

— Что мы будем тут на коленях раскладываться? Пойдем в кабинет ко мне. Сядем, как белые люди. Заодно, глядишь, хлопнем по стаканчику, покалякаем о том о сем. Есть у меня к тебе дело...

ДЕЛО. У тестя вдруг появилось к нему дело. Радоваться этому или кручиниться? Во всяком случае, Петр Челышев перестал чувствовать себя бедным родственником.

Не припоминаю, говорил ли я о своей идее насчет открытия тотализатора в «Конторе»? Скажем, кто как пройдет «тест Талльской». Некий букмекер — приватно, разумеется, чтобы не прознало руководство и не прослышали болтуны, — принимает ставки: «пройдет», «не пройдет», «скорее пройдет» и прочее. Варианты можно обмозговать и сформулировать должным образом, если взяться за дело всерьез. Все равно в курилках и по пути к метро большинство служащих обсуждало происходящее в родной фирме и строило прогнозы на будущее, далекое и недалекое. Многие даже относительно этого будущего спорили. А раз люди уже спорят, так что проку им спорить за здорово живешь? Пожалуйте сделать ставку: «Кто станет начальником отделения на Марксистской?», «На какой машине приедет главбух из турне по Европе?», «В какой цвет покрасят стены в коридоре по окончании ремонта?». Спорьте, люди!

Пожалуй, не просто было бы этому букмекеру просчитать ставки в отношении «теста» для Роберта Мастеркова. С новыми людьми всегда тяжело. Сколько везунчиков срывали банк, делая ставки на «серых лошадок»! И не сосчитать...

Что же до Мастеркова, то можно, конечно, «плясать» от того, что выглядел этот парень записным клоуном, и, следовательно, оценить его шансы как ноль с небольшим, но знающий свое дело букмекер по такому пути не пойдет. Тупиковый это путь. Тупиковый уже потому, что испытательный срок упомянутому клоуну все же назначили. Выходит, есть под непробиваемым с виду скафандром «рыжего» нечто скрытое от праздного ока, нечто такое, что позволило ему благополучно пройти собеседование в отделе персонала. Не каждому же пришедшему с улицы человеку вешают на грудь бейдж с его фамилией и логотипом «Конторы», где значится, что данный избранник — сотрудник отдела продаж. Многим соискателям указывают на дверь безо всяких испытаний, а этому парню не указали. Неспроста же.

Если взвешивать шансы объективно, то нельзя не отметить редкий для российских клерков талант Роберта: знание китайского языка. Черт его, конечно, знает, зачем «Конторе» Мастерков, но кто может знать о планах руководства? Опять же, когда из всей информации известны только возраст, образование и способность к иностранным языкам, выбирать не приходится.

Сдается мне, что, даже прочитав о Роберте Мастеркове самое полное досье, составленное в лучших традициях спецслужб и шпионских боевиков, ни один букмекер и ни один заправский игрок не смогли бы сделать верную ставку. Предположить, что неуклюжий парень в женской жилетке выкинет то, что выкинул, а тем паче сделать на это ставку не решился бы ни один здравомыслящий человек.

В первый свой рабочий день новоиспеченный сотрудник отдела продаж Роберт Мастерков появился в «Конторе» с букетом. Пять длинноногих бордовых роз, спеленутых в раскрашенную пленку и пересыпанных этой травкой... Ну, знаете, такие веточки с маленькими белыми цветками, их всегда добавляют в букеты... Короче говоря, богато выглядел букет, не стыдно и дарить.

Мастерков занял нишу между двумя холодильниками и, аккуратно положив букет на итальянский прилавок, замер, воззрившись на дверь, очевидно поджидая ту или того, кому цветы предназначались.

Пришедшие пораньше имели возможность лицезреть новобранца с букетом. Они косились на замершего в выбранной нише юношу и, понизив голос, перебрасывались остротами и версиями относительно предназначения букета. Подходили другие сотрудники, им сообщали о примечательных подробностях появления на работе нового менеджера, делая многозначительные лица и чуть заметно кивая в направлении, куда нужно осторожно взглянуть, чтобы, «не выходя за рамки», воочию увидеть чудака, спутавшего, очевидно, первый день на работе с первым посещением школы.

Всех, разумеется, занимал вопрос: кому цветы? Тут же родилась версия, что у юноши в рядах конторы есть некая патронесса, которой он и намеревается выказать признательность за свое трудоустройство. Так себе версия. Ни один добрый человек, каким бы тщеславным он ни был, не желает афишировать своего протеже, тем более столь явно. Так что лишь последний идиот мог в первый же день сдать своего покровителя со всеми потрохами. Неужели этот клоун настолько глуп?

Парень, застывший меж двух холодильников, не мог не замечать бросаемых на него украдкой взглядов или, по крайней мере, не догадываться о том, что такие взгляды имеют место быть. Тем не менее он продолжал торчать в своей засаде, усердно вытягивая шею и высматривая среди входящих нужного человека.

Народ прибывал, и большинство сотрудников, кому вменялось в обязанность появляться на службе в установленный час, уже оказались в толпе зевак.

Без четырех минут девять в зал своей «пионерской» походкой вошла Ольга Талльская. Бросив взгляд на часы, она удовлетворенно кивнула сама себе и промаршировала к стойке, высматривая на ходу рассеянных по залу менеджеров отдела продаж: кого еще нет? Не дойдя до стойки пару шагов, она остановилась в нерешительности, наблюдая нечто странное, происходившее с сослуживцами. Вместо того чтобы коротать оставшиеся до начала рабочего дня минуты, погрузившись в собственные проблемы, те, только что не разинув рты, смотрели на нее. Было от чего притормозить. В чем, собственно, дело?

Однако спустя три четверти секунды Ольга с облегчением поняла, что объектом всеобщего любопытства является не она. Два десятка округлившихся глаз смотрели не на нее, а мимо нее, на что-то, происходившее прямо за ее спиной.

Что же это? Она обернулась.

Прямо перед ней стоял Роберт Мастерков со своими розами наперевес. Улыбка «а-ля Фернандель» или даже шире. Он выглядел бы торжественно, когда б не его наряд. Ольга вздрогнула и отшатнулась, ощутив труднопреодолимое желание ретироваться и укрыться в рядах сослуживцев.

— Это что? — спросила она, строго глядя на молодого человека.

Этот новый менеджер еще вчера показался ей странноватым. Можно было ожидать, что он учудит что-нибудь из ряда вон, но чтобы человек начал чудить еще за полторы минуты до звонка... Что же это будет за работник?

— Это — вам, — сообщил Роберт, улыбнувшись еще шире.

— Мне? — Ольга оглянулась в нерешительности на соратников-конторцев, то ли ища поддержки, то ли желая убедиться, что происходящее — не пролог какого-то тонкого и не слишком безобидного розыгрыша. А может статься, обернулась не избалованная мужским вниманием и подарками девушка, досадуя на избыток свидетелей, отчего акт дарения букета приобретал статус не человеческого жеста, но некоего общественного действа, сродни поздравлению от лица всего коллектива с днем рождения или иным праздником.

Строй зевак загудел то ли удивленно, то ли одобрительно. Щеки девушки тронул заметный румянец, она уже протянула было руки, чтобы принять букет, но спохватилась.

— В честь чего? — спросила она сурово.

И в самом деле, в честь чего преподносились эти розы? Никто, даже самый отпетый карьерист, никогда не делал подарков своим начальникам в первый же день, во всяком случае прилюдно. Это выглядело бы махровым подхалимажем и не помогало снискать ни расположение посаженного в галошу патрона, ни уважение коллег. Две дюжины наблюдателей приглушили свое дыхание, чтобы не упустить ни слова из ответа новобранца.

— Ну, как...

Улыбка Роберта неожиданным образом трансформировалась. Рот был все еще растянут, будто между щек у парня вставили карандаш, но верхняя губа опустилась, скрыв ряды добросовестно начищенных зубов, и подалась вперед, накрывая заодно и губу нижнюю. В то же время глазки юноши сузились до восточных щелочек. Смысл этой метаморфозы требовал комментариев: то ли Роберт сменил радушную улыбищу на игривую улыбочку с подтекстом; то ли молодой человек смущен вопросом; то ли вопрос пришелся не по вкусу и реакцию эту стоит сравнить с судорогой от дегустации лимона; то ли новый штатный клоун решил позабавить публику шаржем на кролика или китайца.

— ...знакомясь с симпатичной девушкой... — медленно выдал следующую порцию объяснений Роберт.

— Здесь довольно много симпатичных девушек, — парировала Ольга, указав плавным жестом на столь же достойные преклонения особы.

— Да, действительно. — Роберт полоснул взглядом по рядам наблюдателей, вызвав некоторое замешательство: девушки поскромнее потупились, основная же масса женщин критически оценивала, насколько задержался на них изучающий взгляд; изрядная доля мужчин смутилась тем, что они оказались застигнуты в роли зевак.

— Но мне захотелось подарить цветы вам. Ничего?

Сцена эта могла развиваться бесконечно долго. Торчать в центре зала, как белка в теремке, на потеху публике Ольга не собиралась. Она довольно грубо сгребла букет и ринулась из зала, бросив Мастеркову:

— Надеюсь, вам захочется столь же ярко показать себя и в работе!

Представление закончилось, зрители шустро рассредоточились по рабочим местам.

Так как прикажете гипотетическому букмекеру истолковать результаты теста? Прошел, не прошел? Кому выдавать выигрыш, а кому продемонстрировать сочувственную мину?

Мнения не гипотетических, а вполне реальных сотрудников «Конторы» составили довольно яркую, хотя и не слишком пеструю, палитру:

— Подхалим.

— Бабник.

— Дурак.

— Педрила.

— Шизик.

Что же до самой Ольги, то она, по крайней мере внешне, выглядела рассерженной и раздосадованной происшествием. Пара умов, претендовавших на лавры глубоких аналитиков и знатоков человеческой психологии, высказывалась в том смысле, что и гнев, и досада — суть игра на публику. На самом же деле женщина на то и женщина, чтобы млеть, таять и принимать комплименты на свой счет. Отчасти эта пара умов была права.

Судьба букета неизвестна. Никто не видел, чтобы Ольга уносила его вечером с собой, но и курильщики, выходившие время от времени на задний двор, тщетно высматривали розы в мусорных баках.

Начиная со второго дня службы в «Конторе» Борис начал медленно, но верно подыхать от тоски.

По старой студенческой привычке он забрал прайсы с оборудованием домой и продолжал зубрить их и по дороге домой, и дома за ужином, и дома после ужина, и дома утром, и по дороге на работу. Получив ключ к расшифровке записей, Борис быстро постиг систему, а запомнить, что обозначали буквы до и после габаритов оборудования, не составляло особого труда. Это было не труднее, чем вызубрить таблицу квадратов: тупо и методично заучивать символ за символом, строчку за строчкой. Памятуя советы Володи, Борис не стал углубляться лишь в сборные конструкции. К тому же он не видел в этом смысла: выучивать сочетания букв и цифр, не понимая, что за ними стоит? Какой смысл?

К утру второго дня менеджер Апухтин подготовил небольшой список вопросов по оборудованию: как работает, как регулируется, сколько электроэнергии потребляет, сколько весит? Борис составлял этот список, исходя, как ему казалось, из возможного интереса покупателей. Владельцу магазина ведь интересно, сколько «жрет» холодильник и какая розетка ему нужна, а если он к тому же намерен самостоятельно перевозить его, то вопросы о весе и упаковке — вовсе не праздное любопытство.

Однако Ольга Талльская, к которой он обратился со своим списком, его рвение не оценила.

— Ты, Борис, — сказала она, складывая листочек с вопросами пополам и возвращая рьяному сотруднику, — еще не остыл от экзаменов. Я слышала, там у тебя одни пятерки? Наверное, перенапрягся? Расслабься. Всего сразу не запомнишь. Походи лучше по залу, послушай, как другие ребята работают. Тут одних знаний недостаточно, нужно еще научиться с людьми разговаривать.

— Мне кажется, я умею разговаривать, — заметил Борис. — У нас был факультатив по психологии...

— Факультатив — одно, а практика — совсем другое. — Ольга взяла Бориса за локоть и попыталась вежливо развернуть его в сторону зала, но Борис уперся.

— Раз я знаю оборудование, знаю, как выписывается счет, может быть, мне попробовать поработать с каким-нибудь клиентом? В живую, под чьим-нибудь присмотром.

— Борис, ты работаешь второй день. Еще не было случая, чтобы человек начинал работать самостоятельно раньше чем через две недели. Походи, послушай, что рассказывают клиентам другие менеджеры, поспрашивай их...

— А ты мне не можешь ответить? — Бориса задело стремление начальницы побыстрее отделаться от неуемного подчиненного.

— Я не могу. Во-первых, это не входит в мои обязанности, во-вторых, я не специалист по оборудованию, а администратор, — отчеканила Ольга и тут же добавила, смягчившись: — Присмотрись, пообвыкни. Куда ты спешишь? У нас никто еще не начинал самостоятельно...

— Я могу стать первым! — Борис улыбнулся, чтобы его слова не выглядели запальчиво. — У меня дар убеждать людей!

— Я этого не заметила: меня ты не убедил. — В противовес его улыбке, Талльская сдвинула брови. — Клиенты ведь не манекены. Это — живые деньги, и деньги очень приличные. Любой заказ значительно больше, чем твоя месячная зарплата, так что рисковать...

— Почему обязательно рисковать? Почему я должен непременно проколоться? Может быть, я, наоборот, принесу больше прибыли, чем... чем ваша фирма сможет унести?

— «Контора» все унесет, — строго заметила Ольга. — И она теперь не только «наша», но и твоя. И ты пойми, я ничего лично против тебя не имею. На дурака ты не похож...

— Спасибо. — Борис манерно кивнул.

— На здоровье, — деланно улыбнулась Ольга в ответ и продолжила: — Моя обязанность — обеспечить порядок.

А порядок таков, что тебе еще рано работать с клиентами. Если ты думаешь, что никто из менеджеров не делает ошибок, то сильно ошибаешься. Ошибок даже много. Но если я разрешу тебе работать сейчас и ты ошибешься, то по мозгам получу я. За то, что нарушила порядок. Если ты начнешь ошибаться через две недели, то это будут вопросы к отделу персонала, который нанял тебя на работу. Понимаешь, как все обстоит?

Борис покачал головой.

— Понятно. Главное — подстраховаться.

— И подстраховаться тоже. Ты напрасно язвишь. Я тоже могу тебя упрекнуть, что ты рвешься рискнуть за мой счет.

Борис не нашелся, что возразить.

— Порядок есть порядок, — подвела черту мадам старший менеджер, и Борис оказался приговоренным к девяти рабочим дням самостоятельных занятий.

Смирившись с этим приговором, менеджер Апухтин решил не терять времени зря, а за отведенные две недели стать настоящим асом в области торгового оборудования. Борис поставил перед собой цель и ринулся воплощать задуманное. Твердым шагом, сжимая в руке свернутый в трубку прайс-лист, содержание которого было педантично расфасовано по соответствующим клеточкам мозга, Борис направился к возвышающимся в центре зала холодильникам. Молодой человек наступал на них, как матадор на быка, как богатырь на чудище. Однако, подойдя ближе, Борис остановился в нерешительности, осматривая блестящие бока этих сооружений из металла, стекла и пластика. Что дальше? Можно вот так весь день простоять, тупо созерцая обтекаемые контуры этих «Неве» и «Лиможей», но что толку! Дон-Кихот, бросаясь в бессмысленный бой с мельницами, по крайней мере, имел план действий, точно знал, что этих «великанов» необходимо истыкать копьем, чтобы истерзанные бока их стали похожими на срез хорошего сыра. Но как изучить оборудование? Даже матерый инквизитор, современник Дон-Кихота, не смог бы выпытать тайны у пузатого прилавка.

Борис некоторое время стоял в задумчивости, созерцая собственное отражение в изогнутом стекле витрины. Налюбовавшись вдоволь своей вытянутой, как в кривом зеркале, физиономией, он огляделся по сторонам: кого бы потерзать вопросами?

Неудивительно, что взгляд его зацепился за все того же Володю, что-то «втиравшему» долговязой клиентке, утянутой в невероятного фасона кожаный комбинезон. Клиентка слушала с деланным интересом и время от времени проводила пальчиком по глянцу пластика. И ежу и Борису понятно, что эта накрашенная дура ни черта не понимала в оборудовании, и понимать не собиралась. Чуть позже, проводив клиентку, Володя согласился с такой оценкой.

— Скорее всего, — предположил он, — это секретарша. Босс послал по фирмам, посмотреть то да се. Она для приличия спросила какую-то глупость, но наверняка не удержит в голове ответ. Наберет каталогов и свезет шефу, пусть сам и разбирается.

Они обменялись парой ничего не значащих фраз. Посмеялись. Но стоило Борису заикнуться о своем желании познать мир торгового оборудования, Володя отмахнулся.

— Что тут можно рассказать? — пожал он плечами. — Тут ведь ни учебников нет, ни инструкций. Так, варимся в собственном соку.

— А ты что-то рассказывал той... секретарше про столешницы.

— Про столешницы? Да что рассказывал! У итальянских прилавков столешница из натурального мрамора, а у польских — из прессованной крошки. Вот и вся разница.

— Вот видишь! — подбодрил его Борис. — Значит, есть о чем рассказать! Я бы в жизни не догадался, что они чем-то отличаются!

— Ну да! А звук?

— Звук?

— Ну, когда стучишь по цельной столешнице... — Володя осекся и подозрительно посмотрел на кивавшего в такт его словам Бориса.

Ловко этот парень подцепил его на крючок! Еще миг, и пролилась бы на свет божий лекция минут на сорок. Нет, Володе было не жаль поделиться своими знаниями с этим парнем. Он охотно ответил бы на любой вопрос, конкретный вопрос, но вываливать все, что знаешь на заданную тему, — лень и скучно. Рассказать наизусть стишок гораздо проще: строчка за строчкой, рифма за рифмой, от и до. А выкладывать разрозненные обрывки знаний — такое же глупое занятие, как писать сочинение на тему «Как я провел лето»: все не упомнишь, и даже то, что вспомнишь, не успеешь записать на выделенных под сочинение страничках.

— Слышь, Борис, — Володя состроил красноречивую мину, — спроси кого-нибудь еще, а?

— А кого? — спросил настырный Борис.

— Ну, Оленьку Талльскую попытай...

— Пробовал. Она говорит, что ничего не знает и это не ее обязанность — знать.

— Да? — Володя пожал плечами. — Ну, тогда не знаю, кого тебе предложить. Ты понимаешь, рассказывать — занятие бестолковое. Ты со временем сам все запомнишь. Клиент будет задавать тебе вопрос, ты будешь бегать в сервисный отдел или в закупку, переспрашивать у них. Например, почему датский холодильник экологически безопасный, а со словацким — беда. Так гораздо лучше запоминается. Честное слово. А мне не то чтобы западло рассказывать, но... Стой! Так ты же у нас вообще проездом!

— Ну и что?

— Как — ну и что? Пойдешь в другой отдел и забудешь обо всем этом. Помнишь, как Шерлок Холмс старался забыть все лишнее? Что Земля круглая и прочую муру? И ты забудешь. Так что не забивай себе голову! Потом меньше придется забывать!

Так и не сумев найти среди коллег желающего поделиться опытом, Борис предпринял еще несколько бесплодных попыток обогатиться знаниями. Он прочел все имевшиеся в зале рекламные проспекты, но нашел в них только общие фразы. Борис сунулся в упомянутые Володей отделы с просьбой дать почитать какие-нибудь каталоги, но был бесцеремонно выставлен за дверь:

— Все, что переведено, лежит в зале, и нечего сюда соваться!

Неугомонный менеджер подловил на выходе из столовой коммерческого директора и мимоходом подкинул ему вопрос о таймерах и системе оттайки в немецких холодильных шкафах. Человек, столь подробно и доходчиво рассказавший о ключах от туалета, на сей раз оказался не столь словоохотлив.

— Обратитесь к Ольге Талльской. Она ваш старший менеджер, — дал он совет, не проявив и доли прежней любезности.

В конце концов Борис попытался воспользоваться советом госпожи Талльской и послушать, что объясняют менеджеры клиентам. Поначалу направление показалось перспективным: Борис узнал, что французский агрегат работает значительно тише, чем итальянский, и меньше греется. Увы, в течение следующих двух часов из диалогов с покупателями не удалось почерпнуть ничего интересного. Менеджеры в основном рассказывали об условиях оплаты и поставки. Эти вопросы Апухтин уже успел изучить. Пару раз он был свидетелем того, как менеджер в ответ на вопрос клиента просто пожимал плечами. Забавно, что на один из вопросов Борис знал ответ. Но он промолчал, дабы не компрометировать коллегу.

Исчерпав возможности чем-то занять себя на время так называемой стажировки, Борис начал подыхать от тоски. Он слонялся по залу, словно одинокий посетитель в музее, который пристраивается то к одной группе, то к другой, чтобы послушать рассказ экскурсовода. Менеджер Апухтин добросовестно прислушивался к старшим товарищам, но те говорили об одном и том же, и постепенно от их монотонного звучания Бориса начало клонить в сон.

Невероятно, но Борис, не заснувший ни разу даже на лекциях по математическому анализу и термеху, отчаянно боролся со сном теперь, когда, казалось бы, перешагнул ручеек, отделявший нудную теоретическую часть от захватывающей практики. Не спасали ни прогулки по коридорам, ни бесплатный кофе в баре для клиентов. Веки тяжелели и норовили сомкнуться. Чтобы отогнать эту необъяснимую, почти гипнотическую дремоту, Борис продолжал терзать вопросами попавшихся под руку коллег, и вскоре те начали сторониться заумно-занудного новичка. Даже Володя начал избегать Бориса, а когда Борис зажал-таки его в угол и огорошил вопросом об отличиях какой-то модификации, то ли взвыл, то ли огрызнулся своим неподражаемым «Ль-леха!» и, отчаянно отмахиваясь, ретировался.

В образовавшемся вакууме Борис начал чувствовать дискомфорт. Как-никак испытательный срок истекал, время шло, а он не узнавал ничего нового, не набирался опыта, не рос в профессиональном плане. Привычка жить от сессии до сессии не давала ему покоя. Что, если в конце месяца ему устроят экзамен, который он с треском провалит? Более всего угнетало то, что бывший студент-отличник Апухтин оказался не в состоянии объективно оценить, насколько он к подобному экзамену готов, знает ли он предмет столь же хорошо, как менеджеры, испытательный срок прошедшие?

Необходимость бороться со сном и искать себе занятие, вместо того чтобы час от часу умнеть, злила и проступала разочарованием: зря он сдался так быстро и согласился убивать время в этой «Конторе»...

В конце первой недели, когда Борис, сняв с гвоздика заветный ключик, намеревался умыться, чтобы отогнать одолевающую сонливость, он встретил в коридоре человека, которого ему не представили в первый день, но который, совершенно очевидно, работал в «Конторе», причем имел определенный вес.

Человек окинул проходившего мимо Бориса оценивающим взглядом, прежде чем окликнуть его.

— Молодой человек!

— Да? — Борис остановился.

— Вы... сотрудник?

Борис развернулся, и человек смог увидеть его бейдж.

— Борис Апухтин, — прочитал он. — Вы давно работаете?

— С понедельника. — Борис чувствовал некоторый дискомфорт оттого, что приходится отвечать на вопросы незнакомого человека.

— Понятно. — Человек продолжал задумчиво изучать бирку на груди Бориса.

— Что ж, — уяснив для себя что-то, человек посмотрел в лицо собеседнику, — с вами я теперь знаком. А кто я, надеюсь, вы знаете?

Бориса задело подобное высокомерие. Насколько он помнил, требовалось знать в лицо лишь дедушку Ленина, принимающего зачет профессора да классиков, чьи портреты украшали стены аудиторий. Впрочем, встретить последних в коридоре не представлялось возможным. А этот пуп земли решил уравняться с Коперником!

— Думаю, что как минимум зам. генерального, — ответил Борис и тут же одернул себя: ответ прозвучал не слишком приветливо. Не стоило грубить начальству.

— Думаете? — Брови человека приподнялись. — То есть вам меня не представили?

— Насколько я помню, нет. — Борис хотел произнести это как-нибудь подружелюбней, но опять получилось как-то не так.

— Любопытно. А почему же вы решили, что я «как минимум...»?

— Я видел, как вы выходили... — Борис прикусил язык, сообразив, что едва не сморозил глупость.

— Выходил? Откуда выходил? — Собеседник был заинтригован.

Что теперь оставалось делать? Сказал «А», говори и «Б».

— Я видел, как вы выходили из туалета, — закончил фразу Борис.

— Что? — насторожился незнакомец. — При чем тут?..

— Ну, вы закрывали его своим ключом, — поспешно начал объяснять Борис, хотя с каждым новым словом уверенность в том, что сейчас его примут за идиота и выставят взашей, крепла, как брошенная в морозильник порция эскимо. — Своим. Понимаете? Ключ висел у вас на связке. У менеджеров ключ общий, с синей биркой. Один на восемнадцать человек. В сервисе, бухгалтерии и закупке — свои ключи. По одному на пять-шесть человек. У коммерческих директоров ключ один на троих. А у вас свой. Вот я и подумал...

— Любопытно! — фыркнул человек и, резко повернувшись к Борису спиной, пошел прочь.

Сделав полдюжины шагов, он на ходу извлек из кармана связку ключей и остановился, изучая ее, словно видел впервые. Потом обернулся столь же быстрым движением.

— Ключ, говоришь? — Лицо его расплылось в довольной улыбке. — Ловко, Борис Апухтин! Ключ от туалета как фактор социального статуса сотрудника фирмы. Я запомню!

Он то ли козырнул, то ли погрозил остолбеневшему от такого поворота Борису пальцем и быстро пошел дальше.

Кстати, это был один из совладельцев «Конторы» и по совместительству один из генеральных директоров — Станислав Игоревич Бах.




ГЛАВА VI


Неприятный холодок пробежался по Лехиной спине, когда он развернул анкету, выданную в отделе персонала «Конторы». Рома предупредил его, что в последние дни процедура приема на работу чуть усложнилась: появился новый начальник, который ввел обязательные анкеты, тесты, собеседование. Но анкета анкете рознь. То, что выдали Лехе, напоминало скорее школьный географический атлас со вложенными в него контурными картами: бланки формата А4, испещренные разноцветными буковками, составлявшими вопросы, и графами-прямоугольничками для ответов. Вопросы начинались с довольно стандартных: «фамилия», «год рождения», «место рождения», затем плавно переходили в менее привычные вопросы о курении, хобби, планах на жизнь, а под конец в обведенных ядовито-зеленым цветом прямоугольниках предлагалось написать о наличии на теле татуировок, вероисповедании и отношении к неграм.

При чем тут негры и татуировки? Куда это анкета: в коммерческую фирму или в нигерийское посольство?

Несмотря на то что после беглого ознакомления с анкетой уверенности в прохождении этого барьера у Лехи резко поубавилось, бердянский конкистадор разложил листы перед собой и начал заполнять. Не уходить же без боя, когда притащился за тридевять земель, потратив на билет последние в семейном бюджете наличные деньги!

Конечно, Роме было проще. И еще неделю назад Лехе не пришлось бы расписывать о своих татуировках и страшных снах в детстве. Увы, нового начальника по кадрам «надуло» тем же ветром перемен, который поднял Рому Мухо в дилерский отдел и сделал возможным внедрение Лехи в штат компании.

Над анкетами Леха прокорпел час. Приняв у него исписанные страницы, девушка — менеджер по персоналу пересадила соискателя за другой стол, положила перед ним конверт с новой партией макулатуры, именуемой тестом, и щелкнула секундомером:

— Постарайтесь за один час выполнить максимум заданий.

Леха набросился на тест.

Мудреные ребусы типа «продолжите ряд чисел» и «дорисуйте человечка» он оставил на потом. Сперва стоило решить математические примеры, где результат, раньше или позже, был гарантирован. Разобравшись с математикой, парень повыбрасывал лишние слова. Попалось три таких задания. На все это ушло чуть более половины отведенного на тест времени, а решенных заданий насчитывалось около трети. Не стоило впадать в панику, но и повода поздравить себя не наблюдалось.

С логическими головоломками у Лехи никогда не ладилось, и за оставшиеся полчаса дело едва сдвинулось с места. Девушка отобрала листки с тем проворством и той бесцеремонностью, которые присущи учителям в дни контрольных:

«Сдавайте тетради!» — и баста! Но если в суматохе под занавес урока появлялся шанс вскочить, заглянуть в тетрадь соседу-отличнику и успеть «передрать» у него пару ответов, то эта «кадровая леди» не оставляла шансов даже подумать лишнее мгновение.

Леха с грустью посмотрел вслед своим трудам, уносимым в соседний кабинет. С той же светлой грустью смотрел он несколько лет назад вслед бумажному кораблику, уносимому стремительным течением в сторону моря. Кораблик был сделан из «простыни» со шпаргалками, которую так и не удалось развернуть во время вступительного экзамена. Тогда на двух страничках, аккуратно подписанных Лехиной фамилией, строгий экзаменатор смог прочесть лишь условие первой задачи. Леха не видел смысла даже узнавать оценки. С того дня, как был спущен на воду тот «шпаргалочный» корабль, Леха начал привыкать к неудачам. Раз за разом, год за годом.

После неравного поединка с мудреным тестом Леха оказался не в силах даже огорчиться по-настоящему. Говорят, что, если человека долго бьют ногами, он перестает чувствовать боль от новых ударов. Леха ощущал себя как раз распластанным на земле несчастным, которого пинают почем зря.

Когда он из офиса «Конторы» вышел на прогазованный выхлопами московский воздух, у него оставалась единственная мысль: где взять денег на билет домой. Программа на ближайший вечер выглядела безрадостно, но вполне определенно: собрать манатки, дождаться, когда Рома вернется с работы, выклянчить у него денег — и домой, в родной Бердянск. Домой, в проклятый Бердянск с его рынками, портом, загаженными пляжами, воинскими частями и водопроводной водой, которую опасно не только пить, но даже пускать по трубам. В Бердянск, на поиски заработка и в объятия кредиторов.

И Леха терпеливо дожидался приятеля, чтобы поплакаться, одолжить денег и откланяться.

Когда Рома ворвался в квартиру, от порога швырнув на кухонный стол сверток с сосисками, и принялся, разуваясь и переодеваясь в домашнее трико, рассказывать о каком-то случае в метро, Леха с грустью подумал, что приятель еще не знает, как бесславно и безнадежно прокололся он, Леха, на собеседовании. Что-то скажет баловень фортуны Роман Му-хо, когда узнает о его фиаско?

— Жрать будешь? — Рома низверг в маленькую кастрюльку целый водопад, отвернув кран до предела. В итоге, когда водоворот в кастрюльке утих, она оказалась наполненной лишь наполовину. Как раз наполовину. Рома дополнил ее четырьмя молочными сосисками и зажег огонь.

— Значит, так, — обернулся он к Лехе, довольно потирая руки. — Теперь твоя задача произвести впечатление на руководство. Сейчас пожуем, и берись за утюг, чтоб выглядел с иголочки, с булавочки. Ферштейн, что ли?

— Рома, братан... — с тяжким вздохом начал свою печальную повесть Леха, но Рома перебил его:

— Главное, ни с кем не спорь. — Энергия била в Мухо ключом. Он уже предвкушал, какие сочные плоды принесет гениально продуманная и подготовленная комбинация, когда в цепочке появится последнее недостающее звено — Леха.

- Ты...

— Да, это я уже говорил, — Рома подставил под бьющую струю чайник, — но это главное и единственное условие выживания в рядах этой долбанутой фирмы.

— Слушай...

— Фигня все, научишься. Там никто не специалист. Я, думаешь, семи пядей спец? Нет. Научился. Там все просто. — Он брякнул чайник на плиту и пренебрежительно махнул освободившейся рукой. — Я вообще не понимаю, чего наши торчат на вокзалах и рынках, когда любого дурака под белы рученьки заводят на такую работу.

— Рома, у меня облом! — ухитрился-таки закончить фразу Леха.

— Что у тебя? — Мухо застыл с ножом и батоном хлеба в руках.

— Облом у меня, — повторил Леха. — Я ж сегодня ходил на это собеседование...

— Ну-ну. — На Ромином лице выражение легкого испуга сменилось недоумением.

— Так вот. Надавали мне там анкеток, загадок этих...

— Тесты.

— Ну, тесты эти. Стал я заполнять... — Леха развел руками.

— И что?

— Ничего. Почти ни на что не ответил. — Незадачливый покоритель столицы опустил голову.

— И что?

— Как что? Все.

— А облом-то какой? В чем?

— Как какой? Я ж не ответил на их вопросы. Меньше половины там... значит...

Рома расхохотался, словно услышал самый смешной анекдот в своей жизни.

— Не ответил, значит? Мрак! Потоп, понос и золотуха!

— Чего ты? — Леха воспринял этот приступ веселья на свой счет. Еще бы, только что его приятель разглагольствовал о том, что попасть в штат «Конторы» проще простого, и тут же его земляк сообщает, что ему это не удалось. Как тут не рассмеяться? Как не посмеяться над непутевым дурнем, проколовшимся на ровном месте?

— Да тебе наплевать! — воскликнул Рома, отсмеявшись. — Ответил, не ответил. Думаешь, они эти анкетки читают? Фигня все! Они их складывают в шкаф для солидности. Придет начальник: чем занимаетесь, за что бабки получаете? А они из шкафа папочки с досье на каждого сотрудника. А в досье одни закорючки да графики, кроме них самих, никто не разберется. Но выглядит солидно.

— И меня?..

— Ты глухой или по пояс деревянный? Я ж тебе сказал: гладься, брейся, сморкайся впрок, чтобы завтра не оконфузиться!

— А это... Правда? Откуда ты узнал?

— Из пруда! Зашел к ним и спросил, как успехи у земляка. Да не парься ты! Приняли тебя. С испытательным сроком, правда, но этот испытательный срок — такая же фигня, как и их анкеты.

Леха был нокаутирован новостью. Напрасно он спешил поставить на своей горемычной жизни большой жирный крест. Жизнь-то улыбается ему своим зубастым ртом. От волнения он начал отламывать кусочки хлеба от брошенного Ромой на стол батона и крошить их на стол.

— Ты чего, голубей кормишь? — заметив это, поинтересовался Мухо.

— Так они что же... Правда, всех берут?— очнувшись, выдал возникший в голове вопрос Леха.

— Шутишь? Не всех, конечно. Но тебя взяли бы, даже если бы ты не ответил ни на один вопрос. А достигается все личным участием в судьбе товарища. Зашел накануне, закинул им конфеток, трали-вали. Сказал, что приедет мой земляк, почти родственник, хороший парень. И все, с песней по жизни! Они бы с тебя, может, и тесты эти не потребовали, но им тоже отчитываться. Так что гладься, брейся и что?

— Сморкайся впрок! — радостно ответил Леха. Рома укоризненно покачал головой:

— С тебя коробка конфет! Будешь должен, пока не разбогатеешь...

Борис проскучал первую неделю и начал скучать вторую, когда ему посчастливилось познакомиться с неформальной стороной жизни «Конторы». У одного из сотрудников, дизайнера Никиты Былинского, приключился день рождения, и он пригласил всех сослуживцев на небольшой фуршет в баре для клиентов. Разумеется, по окончании рабочего дня.

Понятно, что никто не отказался. Кто-то из секретарей пробежался и собрал деньги на подарок. С Бориса тоже взяли установленную сумму. Кстати сказать, в кармане у него осталось пять тысяч да проездной на метро. Мама, разумеется, не даст помереть ему с голоду, но клянчить деньги на карманные расходы в его возрасте поздновато.

На фуршет заглянул даже один из генеральных. Оказалось, что отмечать дни рождения и всенародные праздники всем трудовым коллективом — добрая традиция «Конторы». Борису такая традиция понравилась, и он ничуть не жалел о том, что ради участия в празднике пришлось вытряхнуть последнюю мелочь.

Генеральный присоединился к поздравлениям, затем, сославшись на «я за рулем», пригубил бокал с шампанским и отбыл, на ходу набирая номер на своем «сотовике».

После ухода высшего руководства фуршет начал трансформироваться в классическое русское застолье. На полную громкость врубили музыку, из выставленной в зале морозильной камеры извлекли ящик «Смирнова». Конфеты и недопитое шампанское сдвинули на край стола, освобождая место мясной нарезке, огурчикам и шампиньонам в банках. Настроение присутствующих резко поднялось, пошли шутки, танцы и анекдоты, становившиеся с каждым последующим тостом все менее и менее пристойными, но вызывавшими все более громкие взрывы смеха.

Недурно повеселились. И закончилось все организованно и пристойно. Никто не уползал на карачках, не выяснял, как это часто бывает во хмелю, отношений. Удалось даже привести в порядок место проведения банкета, так что на следующее утро никому из клиентов и в голову не пришло, что вечор здесь прошли народные гуляния.

Кстати, об утре. Слегка охмелевший от аромата всеобщего единения и дружбы, витавшего накануне в воздухе пополам с сигаретным дымом, и еще не отошедший от него наутро, Борис уверенно подкатил к Ольге с просьбой-предложением разрешить ему наконец попробовать свои силы на торговом поприще. Увы, его дружеский, почти панибратский тон не был воспринят как должное. Старший менеджер Талльская пресекла эту попытку подмешать в профессиональные отношения досужие ингредиенты и сухо напомнила об установленном и уже неоднократно объявленном сроке: две недели. Борису осталось лишь подивиться принципиальности своей начальницы.

Но, возможно, пикник в баре сыграл свою роль. Борису предоставили шанс на девятый день испытательного срока.

Случилось это под вечер, за несколько минут до окончания рабочего дня, когда почти весь менеджерский состав, готовый рвануть по домам, сидел на стульях бара, дожидаясь лишь, чтобы минутная стрелка доползла до цифры «двенадцать». Погода на улице стояла отменная, вечером по телевизору показывали кубковый матч, настроение было уже нерабочее. И когда в зал неуверенной походкой вошел пожилой дядечка в потертых брюках, сандалиях фабрики «Скороход» и с авоськой, в которой просматривались два пакета кефира и нечто продолговатое, завернутое в газету, никто из штатных сотрудников не рванулся ему навстречу. Кому сдался этот перец с авоськой? Что он может купить? Что на нем заработаешь?

Ольга Талльская, видя такое пренебрежение своими обязанностями в рядах подчиненных, поднялась с места и с самым строгим видом обернулась к ним. Словно учительница, выбирающая несчастного, которого она вызовет к доске, старший менеджер обвела взглядом сидящих перед ней менеджеров. Менеджеры морщились, тяжело вздыхали и отводили взгляды. Ни на одном лице она не заметила и тени желания узнать у клиента, не нужна ли ему помощь. Ни на одном, кроме...

— Борис! — окликнула она новобранца и повела бровью, указывая на топтавшегося в растерянности посетителя.

Борис, не веря своим ушам, беззвучно переспросил шефа, уперев палец себе в грудь, и, получив подтверждающий кивок, поднялся со стула. Не обращая внимания на ироничные взгляды и чуть слышные реплики менеджеров, он подошел к озиравшемуся по сторонам мужчине.

— Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь?

Борису казалось, что произнести эту фразу будет невыразимо трудно. Как ни крути, какую позу ни принимай и какую табличку на грудь ни вешай, она все равно прочертит границу между клиентом, которому придется угождать, и тем, кто эту почти магическую фразу произнес. Почти магическую? А разве нет? Вот ты идешь по залу в новом костюмчике, молодой и независимый, но стоит тебе обратиться к кому-нибудь с этим заклинанием, как ты превращаешься в подобие лакея, а посетитель, кем бы он ни был, обретает над тобой некую власть, границы которой тем шире, чем толще у посетителя кошелек.

Борис подозревал, что фраза эта просто застрянет в горле, и так оно и случилось бы, окажись первым его клиентом не этот тихий пожилой человек, а надменный толстосум с сотовым телефоном на отвисшем брюхе и фальшивым «Ролексом» на запястье. А тут все прошло гладко, и фраза прозвучала довольно приветливо. Возможно, сыграл роль жалкий вид этого... клиента.

Итак, чем менеджер Апухтин мог помочь первому в своей карьере клиенту?

Услышав вопрос и увидев перед собой молодого человека с фирменным клеймом на груди, мужчина встрепенулся, засуетился, полез в свою авоську, запутался в ее ячейках и беспомощно оглянулся, ища, куда бы поставить свою ношу.

Борис выжидал, наблюдая за его возней. Сидевшие в баре коллеги чуть не в голос обсуждали эту сцену и едва сдерживали смех.

Наконец мужчина высвободил из пут своей авоськи газетный сверток.

— Тут вот у меня...

Теперь задача усложнилась: человек пытался развернуть сверток, но в одной руке он держал свою ношу, а жонглировать свободной рукой мужчина был не мастер.

— У меня тут... — Мужчина снова беспомощно огляделся по сторонам.

— Давайте. — Борис взял у него сверток и стянул газету.

В газете оказались свернутые в трубку чертежи. Внушительный комплект. Борис с молчаливого согласия посетителя развернул один, разложив его прямо на столешнице ближайшего прилавка. В баре стало тихо.

— Это первый этаж, — заглянув в план, пояснил посетитель. — У нас строится... Достраивается торговый центр. Самый крупный в области. Четыре этажа. Строит финская компания, они же финансируют оборудование...

Борис взглянул на таблицу с данными. Торговый зал первого этажа занимал почти четыреста квадратных метров. Четыре этажа. Почти два гектара, которые нужно заставить оборудованием! На какую же сумму потянет такой заказ? Сто тысяч долларов? Двести? Да, по самым скромным подсчетам, тысяч на двести — двести пятьдесят.

Минутная стрелка завершила круг, и конторская братия ломанулась к выходу. Многие заглядывали мимоходом в разложенный Борисом поэтажный план. Кто-то присвистнул, заставив дяденьку в сандалиях вздрогнуть. Заинтересовалась и Ольга Талльская. Улучив момент, она отозвала Бориса в сторону.

— Послушай, тебе, наверное, не стоит брать этот заказ, — произнесла она значительно.

— Не стоит? Что, выгнать его? — Борис кивнул в сторону клиента.

— Нет, не выгнать, конечно, но передать более опытному менеджеру.

— Зачем?

— Ну как зачем... Заказ крупный, оборудования понадобится много, возникнут нюансы, взаимодействие с другими сотрудниками, отделами...

— И отлично! Учиться так учиться! — Борис пожал плечами, показывая, что не видит причин для беспокойства.

— Но ты можешь ошибиться...

— Да почему же я должен непременно ошибиться? — возмутился Борис. — Ошибусь — поправят старшие товарищи. На ошибках учатся.

— Да почему кто-то должен тебя поправлять? Ты зарабатываешь себе на жизнь, а остальные — себе. Никто не обязан делать за тебя...

— Позвольте вас перебить. Я именно зарабатываю себе на жизнь и не вижу причин отдавать этот заказ кому-то другому. Любой мог отклеиться от стула и подойти к этому пенсионеру. Нет, все слиняли, а я тут торчу после работы, внеурочно. Должна быть на свете справедливость?

— Борис!.. — Госпожа Талльская выразительно посмотрела на подчиненного, умудрившись бросить этот взгляд поверх своих огромных очков.

— Сожалею! — Подчиненный состроил ей не менее красноречивую мину. — К тому же передавать клиента уже некому — все слиняли.

— Я бы на твоем месте вела себя поскромнее.

— Извините, меня клиент ждет. — И Борис отвернулся, обратившись к вернувшемуся из небольшого турне по выставочному залу посетителю. — Ознакомились? Здесь выставлены не все модели предлагаемых нами прилавков, более полный перечень есть в каталогах...

Ольга Талльская четверть минуты буравила ему спину пламенным взором, но, не найдя в этой спине бреши, махнула рукой. В конце концов, еще неизвестно, купит этот субъект хотя бы чековую ленту. Случалось, кстати, что в «Контору» забредали сумасшедшие, возомнившие себя Ротшильдами и грозившиеся купить все, что попадалось на глаза. То-то смеху было, когда доходило до подписания договоров и предъявления документов. Не спешите праздновать победу, менеджер Борис Апухтин!

В жизни Ольги Талльской мужчины не смогли занять достойного места, и, нужно признать, сами в этом и виноваты. Они не проявляли к Оле достаточного интереса. Не то чтобы вообще никто не клал глаза на эту миниатюрную девушку. Отнюдь не это я хочу сказать. Были и кавалеры и поклонники, был даже жених, но... это отдельная история, не слишком веселая, а точнее сказать, совсем невеселая. Ольга не любила вспоминать того человека и о том, что произошло между ними, так что и я опущу эти страницы.

Итак, вернемся к кавалерам и поклонникам. Никто из них не устраивал саму Ольгу, и хотя кое-кто из них переходил на какое-то время в качество любовников, но ни об одном из них она не вспоминала с теплотой или сожалением. Было и было.

Когда остались позади «школьные годы чудесные» с первыми танцами, поцелуями и прочими экспериментами в области взрослой жизни, Ольга уже твердо поняла две вещи. Во-первых, что она — не красавица и, что бы ни говорила ей мама, никогда ею не станет. Во-вторых, что даже дружба не является абсолютной ценностью: стоило ее очередному кавалеру показаться с нею в свете и выслушать мнение знакомых об «этой пигалице», как желание встречаться быстро остывало, а вскоре сходило на нет. В то же самое время в Ольгиной душе каким-то чудом выжил экзотический росточек: она продолжала надеяться и верить, что однажды и за ней прискачет прекрасный принц. Вот так и жила, веря в то, чего не может быть, и терпеливо ожидая того, во что не верила.

Сказка про Ассоль красива, но воплотить ее в жизнь, если алые паруса не появляются достаточно долго, крайне тяжело. Время от времени Ольга уставала ждать, довольствуясь вместо принца фигурой помельче, обжигалась и снова поднимала планку на прежнюю высоту, набираясь терпения ждать дальше.

Ольга Талльская скептически относилась к заверениям в вечной любви, обещаниям свозить в свадебное путешествие и познакомить с родителями. Трезвый ум девушки безошибочно отфильтровывал из потока речей крупицы истины, а по количеству выработанной словесной породы почти безошибочно могла предсказать финал очередного романа, романчика, новеллы...

Тем паче научилась Ольга различать фальшь явную. Поздравления от имени коллектива, дежурные комплименты знакомых и сослуживцев, а также клиентов, которые упражнялись в галантности, с целью снискать расположение госпожи Талльской и решить свои проблемы поскорее и с выгодой, — все это принималось как монеты скверной чеканки. Ольга даже вывела такую теорему: чем некрасивей человек, тем больше рассчитывают от него получить, задобрив лестью.

Ольга Талльская на сладкие трели давно уже не покупалась. Напрасно верткие гонцы из других городов растягивали рты в лучезарных золотозубых улыбках и смотрели на строгого старшего менеджера влюбленными глазами в надежде, что та смягчится и посодействует со скорейшим получением заказа. Тщетно. Не помогали ни конфеты, ни цветы, ни сувениры разной степени скромности.

А вот букет, преподнесенный Робертом Мастерковым...

Так интересно устроен человек: вещи вполне земные и реальные зачастую существуют для него в некоем общем, абстрактном виде, а всякие иррациональности, напротив, представляются вполне отчетливо, в деталях и подробностях.

Сколько труда стоит порой объяснить ребенку значение какого-нибудь слова! Помню, как одного моего приятеля шестилетняя дочка огорошила вопросом: что такое бином? Огорошила она его в аккурат за два часа до Нового года, когда приятель мой уже пару раз по пятьдесят «проводил год уходящий». Сами понимаете, обстановка, вечер такой волшебный, два по пятьдесят опять же, хочется, чтобы все вокруг были довольны и счастливы, — приятеля моего потянуло на подвиги. Он загорелся идеей ответить на вопрос любимого чада. Увы, единственный бином, который приходил на ум, — бином Ньютона. Все, что осталось от того бинома в памяти, — пирамида из чисел, составленных в каком-то порядке. В каком именно? Почему бином и при чем тут Ньютон? Приятель не помнил этого напрочь. В итоге он вовлек в семинар супругу, гостей, соседей. Постепенно разговор ушел в сторону от детского вопроса и переключился на проблемы воспитания, образования и интеллектуального развития отдельных присутствующих. Хорошо еще не передрались за час до полуночи!

Но бином, конечно, случай крайний. Более популярны вопросы типа: «Почему не падает самолет?», «Кто изобрел сковородку?», «Почему чулок называется чулком?» и, само собой, «Откуда берутся дети, эти самые вопросы задающие?». И что же? Пасуем, господа и дамы! Ох, как же часто мы обнаруживаем свою беспомощность перед лицом подрастающего поколения!

Зато застать нас врасплох, спросив о том, чего нет и быть не может, не удастся! Что касается всякой небывальщины, то все мы — ходячие энциклопедии. Кто разбудил Белоснежку? Как фамилия медвежонка Винни? И это еще цветочки! Попробуйте спросить о том, чего ни в одной сказке, ни в какой книжке не написано. Какой длины копье у Ланцелота? Где у Робина Гуда родинки? Чем болел в детстве Карлсон? Ответ будет дан мгновенно! И знаете, что интересно? Он, ответ, не будет придуман, но родится как бы сам по себе. Родится легко и естественно, без творческого поиска и мук, так, словно мы всю жизнь это знали и не придумали экспромтом, а именно вспомнили. Вот я, и говорю, что по части иррациональности все мы как минимум академики.

К чему я завел этот разговор? Ах да, к букету.

Так вот, Ольга была тронута. Главным образом не самими цветами, а тем, как они были преподнесены. Ее прежние дружки-ухажеры предпочитали не появляться в ее обществе далее порога спальни, а этот чудаковатый парень произвел свой эффектный жест, ничуть не смущаясь присутствием трех дюжин свидетелей, которых правильнее назвать зрителями. Ольга была тронута.

Объяснить очевидное — что хотел выразить своим поступком Роберт — она не могла. И, хотя она точно знала, что парень в кожаной жилетке ни капли не похож на ее принца, девушка прониклась к нему симпатией.

То обстоятельство, что юноша с первого же дня стал объектом для насмешек и подковырок сослуживцев, не смутило ее и не заставило переменить своего отношения к нему. Оля Талльская искренне и от всего сердца жалела Роберта и сочувствовала ему. Она даже пыталась повлиять на наиболее близких своих знакомых и подруг, обращая их внимание на то, как Мастерков доброжелателен ко всем, внимателен, вежлив, в конце концов.

И в самом деле, менеджер Роберт Мастерков отличался от сослуживцев, как говорили в прежние времена, кротостью нрава. Если кто-то обращался к нему — не важно, по работе или просто так, — Роберт тотчас бросал все свои дела, непременно вставал и замирал в позе, исполненной почтения и внимания к собеседнику. Обязательная улыбка, о чем бы ни шла речь. Мастерков никогда не перебивал, выслушивал подошедшего до конца, а отвечая, начинал с фразы вроде «Вы совершенно правы!» или «Какая удачная мысль!».

Подобная нарочитая вежливость выглядела бутафорски и многих раздражала. Но кто-то относился к такой концентрированной вежливости вполне лояльно. Наверняка были и такие, кто в душе млел от восторгов и похвал в свой адрес. Доброе слово, говорят, вызывает положительные эмоции даже у четвероногих млекопитающих вроде кошки домашней.

Спустя пару недель кое-кто из явных недоброжелателей Роберта начал замечать, что тешащие честолюбие сослуживцев высказывания не расточаются им направо и налево. Отнюдь. Хотя ласковое слово у менеджера Мастеркова находилось для всех и для каждого, но наибольшее внимание он неизменно оказывал тем, кто стоял чуть выше в иерархии фирмы. Он не уставал расхваливать аляпистые галстуки начальника сервисной службы, больше всех сокрушался, когда главбух помял крыло своего «опеля», при всякой встрече высказывал начальнику рекламного отдела свое восхищение по поводу оформления рекламных стендов на Садовом кольце, замечал и приветствовал любое изменение в туалете Ольги Талльской. Он единственный, кто поддержал — чуть ли не зааплодировал! — распоряжение о введении дежурств по субботам: один из менеджеров должен сидеть в офисе в выходной и отвечать на звонки идиотов, не способных прочитать график работы «Конторы».

Обращал на себя внимание еще один интересный штрих. Роберт Мастерков практически не менял одежды. То есть белье-то он, наверное, менял, но что касается кожаной жилетки, вьетнамского галстука, неглаженых брюк, кроссовок — все это оставалось неприкосновенно в течение неопределенно долгого срока. Разумеется, острословы тотчас высказали сомнения по поводу того, раздевается ли их коллега, ложась спать.

Кстати, как ни пыталась Ольга поддержать рейтинг своего нового подопечного, но к исходу его испытательного срока и у нее, как у старшего менеджера, накопилась горстка претензий. Перво-наперво, жилет. На фоне демократично, вполне «офисно» одетых сослуживцев Мастерков смотрелся белой вороной. Даже не вороной, а растрепанным воробьем. По счастью, Роберт не попался на глаза никому из высшего руководства, а то не миновать Ольге основательной головомойки. Но наряд и прочие мелкие огрехи можно назвать сущими пустяками по сравнению с претензиями непосредственно по работе.

Беда в том, что Роберт, кажется, рассчитывал на свой небесспорный талант расположить к себе человека больше, чем на профессиональные знания. Он не слишком забивал себе голову многообразной информацией о продаваемом оборудовании, предпочитая налаживать связи с коллегами, для чего пунктуально участвовал во всех перекурах, чаепитиях и просто встревал в любой возникший разговор, если тема не касалась работы. Он даже обедать ходил в два приема, успевая испортить аппетит не троим, а шестерым соратникам. Как и Борис, Роберт довольно быстро «вышел на орбиту» — начал самостоятельно работать с клиентами, но к концу месяца сумма выписанных им счетов оказалась столь смехотворной, что Ольге пришлось покривить душой и поставить в своем отчете другую дату «старта», дав незадачливому юноше фору в шесть дней.

А беда была в том, что, общаясь с клиентами, Роберт не спешил перевести разговор в деловое русло. Он непременно интересовался у посетителя, как идет торговля, отмечал, какие хорошие у собеседника часы (или галстук, или серьга, если посетителем оказывалась женщина). Разговор уходил в дебри, выбраться из которых стоило клиенту порядочных усилий. Когда же беседа за жизнь прорывалась вдруг вопросом, к примеру, о мощности какого-нибудь агрегата, Роберт скучнел на секунду, а затем все с той же милой улыбкой просил уважаемого посетителя подождать — можете посидеть в нашем баре, выпить чашечку кофе бесплатно! — пока он выяснит эти данные. Клиент оставался ждать, нервно поглядывая на часы и удивляясь, как он мог убить сорок минут на болтовню ни о чем, а Роберт шел добывать данные. По пути за знаниями менеджер Мастерков останавливался, чтобы вставить теплое слово в чей-нибудь спор, в триста четырнадцатый раз замечал красивую ручку у Володи, новую кофту на Оксане Серебрец. Все это нужно было отметить, похвалить и, по возможности, обсудить. Немудрено, что зачастую Мастерков забывал, зачем шел; он еще помнил об оставленном клиенте, но вопрос, который требовалось выяснить, терялся безвозвратно, зацепившись за что-то по дороге. Не зря знак вопроса рисуют в виде крючка!

Потомившись некоторое время, большинство клиентов предпринимали самостоятельные шаги: они обращались к другим менеджерам, покидали фирму или начинали скандалить, требуя к себе внимания и уважения. С последними приходилось выяснять отношения старшему менеджеру Талльской. Любой другой новобранец давно попал бы в черный список и вылетел бы из «Конторы», как ошпаренный страус. Но Мастеркова Ольга то ли щадила, то ли жалела, то ли все вместе. Хвалить парня в отчете за месяц не позволили Талльской принципы и долг, ругать его она не стала.

Многие сослуживцы, наблюдавшие за Мастерковым более минуты, имевшие возможность пообщаться с ним или просто наслышанные о нем, считали его идиотом. Люди с подобной репутацией, как правило, не приживаются в коллективе. Если бы не стремление Роберта быть всем приятным и полезным, не его попытки со всеми наладить дружеские отношения, его бы, как принято говорить, сожрали. Но неизменная улыбка, бессчетные попытки всем помочь или сделать приятное как-то уравновесили главный изъян. Некоторые «конторцы» относились к нему вполне лояльно, а кое-кто даже с некоторой симпатией.

У идиота угрюмого, идиота злобного, заносчивого или занудного шансов выжить в коллективе нет, идиот добродушный такой шанс получил и прижился в «Конторе».




ГЛАВА VII


Витька был не только коммерсантом. Он был еще и великим дипломатом. Впрочем, одно из другого, наверное, и вытекает. Хороший коммерсант должен быть: дипломатом, чтобы вести переговоры; психологом, чтобы понимать клиента и партнера раньше, чем те заговорят; математиком, чтобы быстро оценить в уме полученное предложение...

Вот так начнешь подниматься над грешной землей в сферы чистой теории и уже не знаешь, к какой дисциплине отнести очередной Витькин маневр. Судите сами.

Подписывая договор с «Конторой», Макар и Витька знали, кто должен стать их первым покупателем. Точнее, они знали, кому они это оборудование предложат, но ни тот, ни другой не сомневались, что сделка состоится: Макар был уверен в способностях своего напарника, а Витек верил в свой талант продавца.

Этим первым кандидатом на оборудование был один из основных клиентов «МИВа» Ринат Цорхия. Приехавший два года назад в Москву торговать южными фруктами предприимчивый кавказец изрядно преуспел на этом поприще. Прошлой осенью он обратился к компаньонам с первым заказом: оборудовать под хранилище грязный подвал в районе Выхино. Поначалу Макар и Витька хотели отказаться: ремонт был копеечным, а декалитры нечистот, которые предстояло выгрести из подвала, не вписывались в перечень услуг, которые «МИВ» брался предоставить своим клиентам. Говоря проще, не хотелось приятелям вычерпывать дерьмо.

Тем не менее Витька не отказался от подряда сразу, а взял тайм-аут на несколько дней. Макар ругался и требовал объяснить, что у приятеля на уме, но тот напустил на себя таинственный вид и ни черта не говорил. А через четыре дня они уже приступили к ремонту подвала. «Дерьмоуборочные», как окрестил их Макар, работы были уже кем-то закончены. Пахло, конечно, отвратно, и кое-где за трубами еще попадались подсохшие «памятки», но, в общем, было чисто.

Лишь спустя месяц Макар вытянул из Витьки его «ноу-хау». Оказалось, что коммерсант-дипломат использовал старый советский рецепт: ударил в набат. Он обежал все инстанции, призывая победить антисанитарию и зловоние в одном отдельно взятом подвале, а убедившись, что все в курсе дела, рванул на телевидение. Оперативно отснятый и показанный «по ящику» сюжет под названием «Дом на семи дерьмах» вызвал нужный эффект, и подвал был приведен в порядок местными коммунальщиками под бдительным надзором санврача. Эта легкая победа, кстати, едва не вскружила парню голову: он всерьез задумался о том, чтобы переквалифицироваться в борцы за права граждан. К счастью для Макара, в этот раз чутье Витьку подвело, и, не разглядев в карьере политика видимых материальных выгод, он остался строителем.

Этой весной Цорхия в очередной раз обратился в «МИВ». На сей раз речь шла уже о ремонте овощной палатки. Сторговались быстро, стороны остались довольны. Месяц назад кавказец пожелал отстроить новый павильон на «Добрынинской». Дела у Цорхия шли круто в гору, и компаньонам перепадали с его стола очень даже лакомые куски.

Пару недель назад Ринат подбросил очередной заказ: гастроном. Цорхия приобрел «замороженный» еще в девяносто первом магазин и собирался не просто восстановить его, а сделать из бывшей «Диеты» респектабельный супермаркет. Судя по тому, что две колонны в торговом зале Ринат пожелал украсить настоящей мозаикой, скупиться он не собирался, а раз так, то и оборудование должен был закупать приличное, современное.

Витька не стал навязывать Цорхия свои услуги. В день, когда заказчик должен был приехать, он просто оставил на видном месте пачку полученных в «Конторе» каталогов. Кавказец каталоги заметил и стал с интересом изучать. Компаньоны делали вид, что заняты своим делом.

— А что это такое? — обратился к ним Цорхия, пролистав красочные картинки.

Теперь приятели были на коне. Предложи они свои услуги сами, Цорхия качал бы головой, морщил нос и всячески выражал сомнения в выгодности их предложения. Таков уж закон торговли: первым начинает разговор тот, кому это больше нужно. Начал бы его Витек — Цорхия мог бы торговаться и требовать более выгодных условий. Мгновение назад ситуация изменилась: первым проявил интерес к каталогам кавказец. По тому же торговому кодексу он превратился в лицо просящее, а значит, заинтересованное. Теперь Витьку полагалось качать головой, морщить нос и ссылаться на занятость.

— Да... — Витька цыкнул зубом, — торгуем мы этим железом.

— Торгуешь? — Цорхия раскрыл один из каталогов и ткнул пальцем в одну из картинок. — И сколько это стоит?

— Да там есть цены. Три восемьсот, кажется.

— Баксов?

— Конечно, баксов.

— Э! — Цорхия отшвырнул каталог. — Ни хрена себе цены! Кто так купит?

— Покупают, — пожал плечами Витька. — Можешь поискать дешевле. Только учти: это цена уже с доставкой и установкой.

Некоторое время Цорхия прохаживался взад-вперед по пустому залу, осматривая потолок и стены. Витька и Макар продолжали укладывать плитку. Обе стороны держали паузу. Цорхия ждал, что Витек вернется к разговору и предложит другую цену. А компаньоны занимались своим делом, понимая: раз кавказец не уходит, предложение ему интересно.

В конце концов Цорхия ретировался, так и не вернувшись к разговору. Макар, встревожившись, толкнул компаньона в бок:

— Уходит!

— Пусть уходит, — спокойно ответил Витька.

— Так давай предложим скидку!

Витька посмотрел на него с укором:

— Ты рыбу ловил когда-нибудь?

— Ну ловил. При чем здесь рыба?

— А большую рыбу ловил? Вот с таким хвостом. — Витька развел руки, словно растягивая на груди пружинный эспандер.

— Такую нет, а...

— Тогда предоставь это мне. Большая рыба сразу не ловится. А этот Цорхия стал не без нашей помощи большой рыбой. Главное, что наживку он заглотил.

Витька оказался прав. Через два дня Цорхия снова появился на объекте. В руках он держал точно такой каталог, как тот, что подсовывал ему Витька.

— Витя, оторвись немного. Давай поговорим.

Витька артистично изобразил сдержанное неудовольствие тем, что его отвлекают от работы.

Макар слегка обиделся, что Цорхия обратился не к ним обоим, но, в конце концов, это лучше, чем если бы кавказец пожелал обсуждать условия сделки с ним самим, без Витьки. Так что вспышка возмущенного самолюбия тотчас угасла. В конце концов, никто не выключал Макара из игры, не возражал против его участия в переговорах.

— Я тут поездил немного. — Цорхия уселся поудобнее на стуле и раскрыл свой ежедневник. — Посмотрел оборудование, все такое...

Он начал водить пальцем по странице, ища нужные строки.

— Короче, у вас цены, как у всех. Нормально. Но в «Негоцианте» мне предлагали три процента скидки.

Цорхия победоносно посмотрел на компаньонов.

— Три? — Макар не замедлил ответить. — Мы можем дать и четыре. Только тогда тебе придется самому организовывать погрузку, разгрузку, установку, проверку. Не ровен час, обобьют пьяные грузчики твою мозаику...

— Но ты ведь восстановишь, а? — усмехнулся Ринат.

— Не вопрос, но за отдельную плату.

— Э-э... — Цорхия погрозил Витьку пальцем, опоясанным массивной печаткой, — тебе палец в рот не клади!

— Я думаю, что с такой «гайкой» твой палец в полной безопасности, — парировал Витька.

Кавказцу шутка понравилась. Он рассмеялся.

— Ладно. — Цорхия поднялся. — Сторговались.

— О чем договорились? — встрепенулся Макар.

— О цене договорились, — пояснил Цорхия. — Что мы будем покупать, я скажу чуть позже.

Заказ Рината Цорхия превзошел все самые смелые мечты компаньонов. Сумма была астрономической, а прибыль, которую планировали получить приятели, составляла больше, чем МП заработало за последний год.

Цорхия не просто заказал много дорогого оборудования. Окрыленный собственными успехами, он желал только преуспевать и выглядеть, как преуспевающий делец. Его разгоряченное вкусом удачи и денег самолюбие требовало большего. Ринат Цорхия не захотел довольствоваться серийными моделями, которые хоть и стоили нешуточно, но ввозились из Европы контейнерами. Встретить такое оборудование можно было не только в пределах Садового кольца, но и в районах новостроек, и в Подмосковье, и в других городах. Цорхия желал, чтобы входящие в его магазин ахали и застывали с открытым ртом от встречающего их великолепия. Лавры братьев Елисеевых мнились ему детской забавой, венком из одуванчиков. Истинный княжеский размах — вот что хотел продемонстрировать честолюбивый кавказец.

Он выбирал не просто самые дорогие модели, а имеющиеся лишь в единичных экземплярах. В каждую модель он считал необходимым внести какие-то изменения: сменить мраморное покрытие на гранит, поменять цвет облицовки, повесить на витрины дополнительные зеркала...

Усовершенствования эти приходили в голову Цорхия постепенно, по одному. Он высказывал свои пожелания Витьке, Витька все старательно зарисовывал и записывал и мчался в «Контору». Там он излагал требования своего клиента специалистам.

К их с Макаром удивлению, специалисты не приходили в восторг. Понятное дело, что изыски Цорхия прибавляли им работы, но ведь и цена на это уникальное оборудование возрастала в геометрической прогрессии! Какой же нормальный коммерсант не обрадуется возможности поработать и заработать? Сами компаньоны готовы были возводить и ремонтировать магазин по шестнадцать часов в сутки. Лишь бы платили. Иначе для чего же было впрягаться в это МП?

В «Конторе» же на них смотрели как на врагов. Словно они не грозились принести треть миллиона долларов наличными, а требовали предъявить справку о доходах. Макар предположил даже, что по каким-то непостижимым причинам этот заказ «Конторе» не так уж и выгоден. Более прагматичный Витька с ним не согласился: было бы не выгодно — не торговали бы, послали бы куда подальше вместе с гранитными плитами и зеркалами. Однако своего объяснения подобной враждебности он предложить не смог.

Так или иначе, через полтора месяца переговоров, согласований и уточнений заказ сформировали и Цорхия его оплатил. Через два месяца вожделенное оборудование доставят в Москву. К этому времени ремонт в магазине будет закончен и отделанный мозаикой зал радушно примет итальянскую технику. Осталось ждать, коротая время за укладкой пола, заменой труб и проводки, покраской и отделкой.

Макар здорово перенервничал, когда приятели везли по городу две сумки, где плотно стянутыми пачками лежали деньги: целая куча мятых рублей, стоившая почти двести восемьдесят тысяч долларов. Витька сидел за рулем, а Макар ехал сзади, вцепившись в ручки баулов, и нервно поглядывал по сторонам.

— Что ты вертишься? — Витьке ерзанье за спиной начинало действовать на нервы.

— Как — чего? За такие бабки могут запросто шоссе перекрыть! Почикают, как в кино, и даже круче.

— Во-первых, не для всех это астрономическая сумма. Тот же Цорхия. Выложил их из ящика, как помидоры. Думаешь, они у него последние? А даже если последние, то за несколько месяцев он заработает еще столько же, если не больше. Есть публика, которая четвертует тебя и за стакан портвейна. Только у них нет машины, чтобы нас догнать, из стреляющего оружия у них только рогатки, да и то не самой последней модели. Кстати, во-вторых. Откуда эти абреки узнают, что нужно трясти именно нас?

— А что стоило тому же Цорхия шепнуть кому-нибудь о том, что у нас с собой десяток квартир в двух сумках? За тридцать процентов от суммы.

Витька ответил не сразу.

— Если бы Цорхия посадил нам на хвост гангстеров, он помог бы им уйти.

— В смысле?

— В смысле, что он выдал бы нам денежки купюрами покрупнее, чтобы сумка была одна. А тут ребятам придется залезать в салон, расцеплять твои сведенные предсмертной судорогой пальцы, вытаскивать эти дурацкие баулы, залитые кровью...

— Ну, спасибо, успокоил. — Макар нахохлился.

— Не за что. Могу тебя успокоить еще больше. Ринату нет смысла организовывать налет.

— Почему это? Бандюганы отвалят ему за наколку тридцать процентов...

— Макар, я никак не пойму, чем ты занимался на уроках. Нет, то есть я помню, как ты пилил, строгал, паял на занятиях по труду. Но вот с математикой у тебя совсем беда. Тридцать процентов — гораздо меньше, чем сто. Согласен?

- Ну.

— Баранки гну. Мы ведь везем деньги Цорхия. Если нас грабанут, то отберут его бабки. Ему какой резон получать треть от своих же денег?

— Так он получит эти тридцать процентов, а с нас потом возьмет все сто. Или оборудование.

— Вот как? Все сто? У тебя что, есть сто сорок тысяч?

— Нет.

— Как же он с нас их получит? Никак. Тем более что живым ты сумки не отдашь, а с покойника взятки гладки...

— Достал ты своими шуточками.

Партнеры проделали остаток пути в молчании. Они прибыли в «Контору», оформили документы, отсчитали деньги. Сумки почти опустели. Осталось лишь две «котлеты» пятидесятитысячных купюр.

— Неплохо заработали, — заметил Витька, передавая их Макару. — Двадцать семь восемьсот. И рук не замарали.

«Неплохо» — это мягко сказано. Прибыль от ремонта гастронома едва превышала отметку четыре тысячи долларов. И чтобы заработать их, компаньоны уже месяц трудились не покладая рук, и еще два месяца работы маячило впереди. А тут — в семь раз больше за то, что потрепали языком да подрожали слегка, пока довезли деньги. Языком работал в основном Витек, а дрожал — Макар. Такое вот распределение обязанностей.

Витек рулил. Он включил приемник и теперь пытался подсвистывать «Роллингам», поднявшим актуальную тему об удовлетворении.

Теперь Макар сидел рядом с ним тих и задумчив. Невеселые мысли крутились в голове. Конечно, сорвал такой куш — событие приятное. Огорчало другое. Макар с детства любил работать руками. Что-нибудь мастерить, чинить, строить. «С ремеслом не пропадешь!» — любил повторять его отец. Макар искренне считал, что делает одолжение приятелю, работая с ним в одной упряжке. Чуть ли не спасал этого бездаря от голодной смерти. И вот развязка: одним махом Витек сорвал побольше, чем они вместе заработали за несколько лет. Какой же напрашивается вывод? Что Макар со своими золотыми руками ни черта не стоит? По совести говоря, он теперь и не нужен своему напарнику. Зачем делиться такими барышами?

— Может, отметим это дело? — Витек толкнул приятеля в бок. — Бутылочку «уизки», ведерко икорки и балычка, а?

— Рано еще. Подождем, пока придет оборудование.

— Согласен. Но тогда уж одной бутылочки будет маловато. Возьмем по полной программе. Разложимся на Ринато-вом мраморе и обмоем покупки! А, Макар? Чего ты скис?

Макар ответил что-то невпопад. Настроение у него и впрямь упало ниже всех отметок.

— Я предлагаю заехать в обменник и махнуть наш гонорар на баксы. Ты как? Деньги целее будут и хранить удобнее. Три сантиметра в высоту — милое дело, не то что эти охапки...

Знаете, еще по какой причине плачут богатые? Еще потому, что в воздухе роями носятся сотни правильных ответов, и даже те, кто в жизни не видел ни одного человека богаче приемщика стеклотары, ответят не задумываясь, черпая декалитры причин из бездонных телесериалов.

Богатые могут плакать еще и по той простой причине, что никак не могут подыскать себе секретаршу. Не просто абстрактную секретаршу, но ту, которая устраивала бы и работала, черт ее побери, именно так, как должна работать секретарша.

Богатым, которого я имею в виду, был Станислав Бах. Именно он никак не мог решить для себя эту проблему, казавшуюся поначалу пустяковейшим делом. Секретарши в его приемной сменялись едва ли не каждую неделю. Поначалу он как-то объяснял компаньону свое недовольство, но после девятой или десятой отвергнутой кандидатки комментарии свелись к одному хлесткому определению, которое Станислав выдавал, оставаясь с Феликсом в кабинете: «Дура!»

Заслужить упомянутое звание девушка могла многими способами. Кто-то забывал, и не раз, попросить представиться звонящего шефу клиента. Часто причиной скоротечной отставки становилось неумение спланировать для патрона распорядок дня. Две девушки вылетели из-за того, что не смогли задержать в приемной не слишком желанных посетителей. Одна из секретарш бесславно закончила свою карьеру в «Конторе» потому, что принесенный ею кофе оказался то ли не слишком горячим, то ли чересчур сладким.

Причем после каждой неудачи отбор производился еще строже, и кандидатки отвергались все быстрее и жестче. То ли у Станислава накапливалось раздражение и он оценивал способности девушек предвзято, то ли кадровые агентства, подбиравшие кандидатуры, со временем разочаровались в этой вакансии и присылали людей просто для галочки. Какой смысл нервировать нормальных, с точки зрения менее прихотливого работодателя, секретарш, если все равно шансов задержаться в «Конторе» у них нет?

Какой-нибудь матерый психоаналитик, изучив ситуацию, предложил бы версию, объяснявшую такое «секретар-шененавистничество» в духе старика Фрейда. Наскоро сведя концы с концами, он предположил бы, что Станислав по самые бакенбарды влюблен в Марину, секретаршу своего компаньона, и ищет нечто более походящее на предмет своего обожания, а поскольку люди одинаковые встречаются еще реже, чем близнецы, то и поиск получается нелегким, нескорым.

Ученый муж, конечно, не успел бы закончить свою витиеватую речь, — Станислав Игоревич в сердцах отправил бы его вслед за тридцатью семью уже выставленными за дверь горе-секретаршами. А зря, ибо толика истины в этой версии есть. Нет, не подумайте, что Станислав Бах и впрямь тайно влюблен в Марину, не спит по ночам, сжигаемый плотской страстью. Ничего эротического. Тут другое. Тут налицо глубокое чувство к Марине, но сугубо профессионального свойства, а также жгучая зеленая зависть к компаньону.

Не будь Марины, Станислав давно бы уже нашел себе подходящую штатную единицу. Но беда в том, что Марина существовала и изо дня в день портила Станиславу Игоревичу настроение тем, что все успевала, все делала безукоризненно и в срок, тогда как его помощницы то и дело попадали впросак. Феликс мог позволить себе вечером набраться до беспамятства и не думать о том, что день грядущий уготовит. Он мог отсыпаться до обеда и даже до полдника в полной уверенности, что, когда бы он ни появился в офисе, ему тотчас доложат о делах на ближайшие пять минут, а все мероприятия, что пропущены с утра, лучшим образом перенесены, перепланированы или даже проведены кем-нибудь из сотрудников коммерческого отдела. Причем можно было не опасаться, что кто-то из «продинамленных» посетителей окажется недоволен переносом встречи или посетует на несвоевременное предупреждение о смене планов господина Лескова. Что и говорить, Марина умела обращаться и с бумагами, и с компьютером, и с людьми.

Неудивительно, что Станислав Игоревич страстно желал иметь помощницу, хотя бы подобную той, что нашел себе Феликс, и, поскольку о том, чтобы переманить Марину, не могло быть и речи, продолжал искать, со светлой грустью вспоминая времена становления «Конторы», когда эта смышленая девица работала на них обоих.

То ли Станиславу Игоревичу не везло, то ли в стране приключился катаклизм, унесший с собой всех секретарш, способных работать по специальности, но после тридцать второй кандидатуры у генерального директора и впрямь возникло, хоть и мимолетное, желание поплакать и пожаловаться кому-нибудь на судьбу.

Все перепробованные секретарши делились на две категории. Одна, малочисленная, состояла из дам среднего возраста, собаку съевших на секретарстве еще у советских начальников и партийных боссов. С дисциплиной и делопроизводством у них все в порядке, пунктуальность и обязательность эти железные леди могли продавать горстями, как семечки. И кофе они подавали безупречно горячий и в меру сладкий. Но вот когда доходило до принятия самостоятельного решения, эти послушные механизмы наглухо заклинивало: без команды САМОГО — ни-ни! Да и выжать из них улыбку для пришедшего на встречу клиента удавалось с большим трудом, а когда удавалось, то улыбки эти походили на... улыбку рукотворного механизма. Вдобавок матерые машинистки старой закалки не всегда поспевали за стремительно совершенствующимися компьютерными программами.

Ко второй категории относилось подавляющее большинство соискательниц. Состояла она из девиц от семнадцати до двадцати четырех, с высшим образованием и без, с опытом работы и дебютанток на этом поприще, светленьких, темненьких и рыженьких. На этом различия заканчивались. Зато все как одна были накрашены и причесаны под какую-нибудь западную диву и увешаны побрякушками, как кедр шишками. В зависимости от стиля, ноги у них условно облегались воздушными макси со всевозможными разрезами и складками или, напротив, демонстрировались только что не до пупка, слегка перехваченные для приличия символическим мини, придававшим означенным ногам сходство с букетом роз, стянутых у основания узкой ленточкой с бантиком. Грудь у всех была подтянута возможно выше к подбородку, а подведенные глаза пожирали потенциального шефа недвусмысленными взглядами.

Станислав Игоревич, между нами говоря, не являлся примерным семьянином и опрометчиво позволил себе клюнуть на незатейливую приманку. Именно Верочку, обладательницу бесконечных греческих ножек и упругой груди четвертого размера, Станислав Игоревич впервые охарактеризовал тем самым словом, которым клеймил всех последовавших за ней. В постели Верочка творила чудеса, но как секретарша оказалась полным нулем, быстро и честно заслужив свой ярлык: Станислав терпел ее две с половиной недели. Уволить зубастую лимитчицу оказалось не так просто, и, чтобы избавить себя от дополнительной головной боли, недальновидный господин директор выписал ей выходное пособие. Дороговато за три сеанса массажа, но в качестве платы за хороший урок — не так много.

Решив впредь оценивать приходящих соискательниц только с профессиональной точки зрения, господин Бах обнаружил, что, разглядывая девушек под таким углом, вовсе ничего не увидишь.

По совету Феликса Станислав начал носить обручальное кольцо. Предполагалось, что этот амулет счастливого семейного союза отрезвит приходящих на собеседование и избавит их от пустых иллюзий. Не тут-то было! Кольцо не только не принесло ожидаемого эффекта, но и привело к противоположному результату. Должно быть, девчат вводил в заблуждение стереотип «любовница положена по штату»: дома жена-хозяйка, а на работе что-то вроде... тренажера для расслабления в перерывах.

Сравнение с тренажером Станиславу понравилось. Так он за глаза звал некоторых особо чувственных кандидаток, которым давал от ворот поворот, даже не дочитав присланное из рекрутской конторы досье. Поднаторевшему в подборе секретарши Баху достаточно было одного взгляда.

А проблема между тем оставалась нерешенной. Нормальной секретарши для Станислава Игоревича не находилось. Он и не возражал против секретарши-любовницы — почему нет? — но секретарша была нужнее, чем смазливая деваха. Смазливых приходило достаточно, но толкового работника среди них не нашлось ни одного.

И хотя Станислав Бах, конечно, не орошал слезами подушку, но настроение портилось каждый раз, когда случалось пригубить чашку приторного кофе или обнаружить глупейшую опечатку в только что отпечатанном документе.

Борис напрасно опасался, что будет скучно. Соглашаясь на испытательный срок и работу в качестве менеджера, он полагал этот шаг жертвой: придется, дескать, покорпеть, выполняя работу скучную и нудную, чтобы сделать шаг к намеченной цели. Первые две недели, пока он пребывал в стадии ознакомления с оборудованием, так оно и получилось. Скучно было до настоящего засыпания. Но с того дня, когда менеджер Апухтин получил разрешение на первый самостоятельный шаг, работа эта превратилась в интереснейшее соревнование. Как известно, работа менеджера оценивалась по сумме выписанных им счетов. Набрал за месяц больше ста тысяч долларов — молодец, больше двухсот — отлично! Тех же, кто вытягивал из клиента менее полусотни, вызывали на серьезный разговор, после которого оставалось два пути: трясти клиентов как груши либо отправляться на поиски другой работы.

Для Бориса, который считал себя профессионалом и большим знатоком сложного мира бизнеса, вырваться вперед в этом кроссе было делом чести. Какой же он экономист, если не в состоянии выполнить примитивную работу младшего персонала? Ему, обогащенному знаниями в области маркетинга, менеджмента и еще шестидесяти классических и прикладных дисциплин, стыдно не утереть нос коллегам, среди которых встречаются уникумы, ограничившиеся получением среднего образования.

И больше всего ему хотелось утереть нос старшему менеджеру Ольге Талльской. Как шустро она принялась отнимать у него выгодный заказ, когда запахло приличными деньгами! Борис тогда впился в своего первого клиента с его многоэтажным магазином и оставил за собой. Оставил, начав составлять и корректировать перечни оборудования для отделов и залов, начал выписывать первые счета — на десять, двадцать, пятнадцать тысяч. Тех астрономических сумм, которые замаячили в день первого разговора с этим посетителем, ни у заказчика, ни у его заморского партнера не оказалось. Заказы формировались постепенно, шаг за шагом: один отдел, другой, третий. Провинциальные негоцианты экономили на всем, выпрашивали скидки, докупали детали у конкурентов и заказывали пластиковые ограничители русским умельцам. Тем не менее уже в первую неделю они подняли рейтинг менеджера Апухтина почти на семьдесят тысяч баксов.

Борису, бесспорно, повезло. Здорово повезло: подобные клиенты появлялись в конторе раз в три-четыре месяца. А везение, как известно, всегда порождает зависть. Зависть тех, кому не повезло. Надо же! Любой из менеджеров мог подойти к потрепанному человечку в сандалиях и приписать к своим активам шестизначную цифру, но подошел этот хваткий новичок, который без году неделя в фирме, и не пожелал никому отдать сложный заказ. Кто-то порадовался его успеху, попеняв на собственную нерасторопность, кто-то пожал плечами, а кое-кто Бориса невзлюбил, словно тот отобрал жирный кусок лично у него. Но взаимоотношения с другими менеджерами не особенно интересовали Бориса. В любом случае ему не долго осталось работать с ними: либо он пойдет «наверх», либо станет искать другое место.

Гораздо более любопытные взаимоотношения стали складываться у него с госпожой старшим менеджером. Талльской претило не то, что молодой человек отхватил такой куш, но то, что этот паренек так ловко задвинул ее на место, отстояв вполне законное право работать с денежными клиентами. Для самолюбивой девушки на сержантской должности подобный подвиг подчиненного мог восприниматься как вызов. И Ольга этот вызов приняла. Необходимо было новобранца обуздать и заставить ходить по струнке. Талльская знала, что сделать это необходимо, но пока не знала как.

Кстати сказать, попытка отлучить Апухтина от заказа имела для Ольги свой резон. Нет, она не собиралась присвоить заказ себе и нагреть руки на чужом везении. Все обстояло гораздо проще: заказ этот пришелся бы очень кстати, если бы передать его Роберту Мастеркову. С точки зрения карьеры такая экспроприация ничуть не повредила бы новичку, а Мастеркова избавила бы от неприятного разговора с руководством о неудовлетворительных результатах.

Но Борис ничего не знал о столь благородных мотивах и полагал, что предприимчивая дамочка просто-напросто пыталась обвести его вокруг пальца, присвоив себе добычу и лавры. Подобное коварство возмутило молодого человека. Вместо того чтобы помогать ему, эта пигалица сначала зажимает его талант, ссылаясь на какие-то бредовые неписаные правила, а теперь еще нахально грабит среди бела дня!

Менеджер Апухтин отстоял свои права, но для морального удовлетворения этого было недостаточно. Он жаждал мести. Не вендетты до победного конца, но возможности сделать ответный ход, утереть этот маленький птичий нос, чтобы он не задирался слишком высоко и не прицеливался впредь клюнуть чужой каравай.

С тактикой молодой человек определился быстро. Борис чтил студенческий кодекс чести и не собирался закладывать своего патрона вышестоящему начальству, тем паче что предсказать реакцию оного сложно: мало ли какие взаимоотношения у высшего командного звена со средним! Отпадал вариант и с местью Ольге Талльской как гражданскому лицу — Борис считал себя каким-никаким джентльменом и не собирался выяснять отношения с дамой. Нет, он избрал путь единственно верный: отыграться на поприще профессиональном. План был по-мальчишески прост и вполне вписывался в главную стратегическую линию: побить все рекорды менеджеров зала, стараясь при этом захватывать все наиболее крупные и выгодные заказы, возглавить рейтинг менеджеров с максимальным отрывом и оттуда, с вершины, показать этой пигалице, что он на самом деле лучший, что она недооценила его в профессиональном плане, что напрасно сомневалась в его способностях... Язык ей показать, рожицу состроить: вот я какой! Вот что могу! А кроме того, захватывая выгодные заказы, он сумеет порядком позлить ее, лишив неправедных барышей. Вполне достойная месть. Око за око, ни больше ни меньше.

И Борис ринулся в бой.

Он бросался к входящим клиентам, радушно приветствуя их, предлагая помощь, и тут же оглушал их потоком информации, запудривал мозги советами и выписывал им счет, прежде чем они успевали осмыслить все услышанное. Говорил Борис быстро, по существу и редко обрабатывал посетителя дольше десяти минут, делая исключения лишь для тех, чей аппетит превышал пятьдесят тысяч баксов. Закончив с одним клиентом, он тут же отправлялся на поиски другого. Не все счета оплачивались, кое-кто из этих посетителей больше не появлялся в фирме. Но, с одной стороны, такой поточный метод позволял менеджеру Апухтину обрабатывать ежедневно до пятидесяти потенциальных покупателей, а с другой стороны, эти клиенты уже точно не доставались никому из коллег, а значит, и мадемуазель Талльская не имела с них ни гроша.

Значительная часть рабочего времени менеджера уходила на составление так называемых наряд-заказов: оснований к счету, где указывался точный перечень оборудования, деталей и комплектующих, которые продавались каждому клиенту. Скажем, клиент покупал датский морозильный шкаф. Казалось бы, пиши: «Шкаф датский — 1 шт.», ан нет! Шкаф мог продаваться с замком или без, с передней панелькой красного, белого, черного или серебристого цветов, ручка могла быть стандартной, в форме бутылки, в виде медвежонка. Так что в стандартном виде наряд-заказ на самый простой шкаф состоял из четырех строк. А уж если дело доходило до сборной мебели — у-у! — там могло и странички не хватить: каждый болтик, каждую шайбочку, крючок, прокладку необходимо учесть и вписать. Цена детальки может быть копеечной, но без винтика или заглушки не соберешь прилавка. Так что любая ошибка при составлении списка неминуемо приведет к скандалу. Представляете себе «радость» покупателя, который прилетит в свой Анадырь с бонеттой за девять штук грина и обнаружит — она не работает, и не работает из-за того, что в сборочном комплекте не хватает маленькой прокладочки из патентованного материала ценой «ноль-ноль-одна условная единица»?

Словом, ошибки в составлении наряд-заказа могли обойтись невнимательному клерку чересчур дорого, и менеджеры корпели над ними, проверяя и перепроверяя все по двадцать раз.

Борис поступал проще. Он забирал бланки с собой и спокойно, попивая чаек, заполнял их дома, вдали от гула и суеты выставочного зала, не тратя на эту рутину бесценного рабочего времени. Кстати, он не выполнял ее механически. Изучив внимательно схему сборки основных видов оборудования, он быстро обнаружил некоторые несложные закономерности и составил для себя маленькие таблички-шпаргалки, позволявшие сэкономить довольно много времени и застраховаться от ошибок при счете. Так что за пару вечерних часов он, не напрягаясь, заполнял все бланки, собранные за день.

Обычно менеджеры, не занятые клиентом, тусовались в баре, попивая бесплатный кофеек, и, разложив для конспирации каталоги, болтая о том о сем. Охота на клиента начиналась лишь после того, как «цель» входила в зал. Вошедших окидывали оценивающим взглядом и делали выводы, после которых или подходили к посетителю самостоятельно, или плелись к нему навстречу после внушения, полученного от старшего менеджера.

Понятно, что, если встречать приходящих в фирму до дверей зала, можно не опасаться проворных конкурентов. Борис был не прочь организовать подобную засаду. Но как осуществить этот перехват? Встать у дверей? Скорее всего, в тот же день госпожа Талльская заметила бы этот пикет и нашла бы предлог, чтобы расчистить путь посетителям.

Апухтин поступил хитрее.

У дверей зала стоял стол, за которым дежурил милиционер. У «Конторы» не было своей службы безопасности, ее охраняли омоновцы. Что делать этому одинокому вахтеру в бронежилете? Сидеть целый день и плевать в потолок? Бандиты на фирму нападать не спешили, и, поскольку от дежурящего не требовалось даже спрашивать у входящих документы или обращать внимание на подозрительные личности, полезных занятий просто не находилось. Как правило, милиционеры читали газеты или разгадывали кроссворды. Чаще даже второе, ибо, отгадав слово, можно было для очистки совести глянуть по сторонам.

Так вот, Борис начал изображать явную заинтересованность в разгадывании кроссвордов. Он даже снабжал часовых сборниками и претендовал лишь на роль помощника, хотя с его эрудицией мог бы дать любому из стражей сто очков форы. Бориса интересовал не кроссворд. Сидя с невинным видом на столе дежурного и болтая ногой в начищенном ботинке, менеджер Апухтин прекрасно видел коридор, по которому проходили в зал посетители. У него всегда было как минимум двадцать секунд, чтобы рассмотреть идущего по коридору человека и убедиться, что следом не идет кто-то более интересный. Минимум двадцать секунд форы для принятия решения и как минимум десять метров форы, чтобы оказаться рядом с этим клиентом раньше других: раньше менеджеров, сидящих в баре, до которого от входной двери ровно пятнадцать шагов.

В один из дней получилось так, что ораве, поджидающей свою добычу за столиками бара, не досталось ничего! Менеджер Апухтин сам встретил и обработал всех пришедших. Сумма заказов составила в тот день почти шестьдесят тысяч у. е. Даже если оплаченной окажется только половина, это хороший показатель.

Борис стремительно набирал очки в новой игре. Чтобы выполнить месячную норму, ему понадобилось одиннадцать рабочих дней. И он еще набирал темп, придумывая новые ходы и совершенствуя свои шпаргалки. По его расчетам, до момента, когда он с чистой совестью сможет продемонстрировать Оленьке Талльской свой язык, оставалось не более недели.

Увы, плану мести не суждено было осуществиться.




ГЛАВА VIII


Плану не суждено было осуществиться.

В один из особенно успешно начавшихся дней, когда Борис, в чьей папочке уже лежало четыре «домашних задания» на общую сумму около сотни тысяч зеленых, сидел на столе дежурного милиционера, рядом с постом остановился коммерческий директор. Тот самый, чья словоохотливость варьировалась в зависимости от того, насколько далека была обсуждаемая тема от производственной.

— Апухтин, — произнес коммерческий директор негромко и безо всякого выражения, словно не обращаясь к сидящему перед ним сотруднику, а тренируясь в произнесении слов с буквой «х» в середине. Есть, знаете, всякие такие упражнения для картавых: скороговорки, стишки с шипящими. «Четыре черненьких чумазеньких чертенка...» и тому подобное.

— Да? — не очень уверенно отозвался Борис, ибо и он не совсем понял, как истолковать произнесение его фамилии вслух. Но встал, на всякий случай.

— Кроссворд? — Коммерческий хмуро кивнул на почти заполненную сетку, лежавшую на столе.

Охранник смущенно развел руками, а потом сложил лист и убрал в стол.

— Хочу тебя спросить, Борис, когда ты все успеваешь? И кроссворды, и поработать?

— Ну... — Борис оказался сконфужен гораздо сильнее милиционера. Получить выговор от высшего руководства под занавес испытательного срока ему вовсе не улыбалось.

— Пойдем поговорим. — Коммерческий директор зашагал к своему кабинету.

Борис пошел следом, ругая себя последними словами за неплохую, в общем-то, идею с кроссвордом и засадой у двери. Впрочем, вряд ли ему зачтут это как рацпредложение. Фирма от его «стахановщины» ничего не выиграла. Скорее всего, руководство рассудит иначе.

— Такое дело, — начал с ходу начальник. — Фирма у нас растет быстро. Мы набираем много новых сотрудников. Но многих отсеиваем. Нам нужны люди, которые хотят и умеют работать. У фирмы наполеоновские планы, и многих сотрудников мы планируем переводить в создающиеся отделы. Там нужно работать самостоятельно, так что дармоеды нам не требуются.

— Я понимаю. — У Бориса не было желания оправдываться. Хотелось побыстрее свернуть этот разговор.

— И вот у нас есть человек, который работает с региональными фирмами. С дилерами и просто оптовиками из Сибири, с Урала, — продолжал коммерческий директор. — Но таких фирм становится все больше. Направление перспективное. Есть решение создать отдел по работе с дилерами и филиалами. Мы тут посмотрели... Ты парень с экономическим образованием...

Директор открыл какую-то папочку и углубился в нее, на минуту забыв о собеседнике.

Борис же медленно приходил в себя от такого разворота. Только что он считал, что его увольняют, а оказалось, речь идет о повышении! Причем у него еще спрашивают согласия! Неясно только, почему разговор о продвижении по службе начался с кроссворда. Может, это стиль руководства: указывать на имеющие место недостатки, прежде чем отметить в лучшую сторону? Вполне возможно. Встряхнуть подчиненного, чтобы не расслаблялся, чтобы ценил оказанное доверие, чтобы немедленно устранил указанные недостатки. Или Борис не так понял шефа, и речь идет вовсе не о повышении, а о том, какие перспективы упустил менеджер Апухтин, пренебрегая своими обязанностями и проводя рабочее время в праздности?

— Да! — Папочка захлопнулась и упала на стол. — Результаты ты показываешь очень приличные. В прежние времена повесили бы тебя... на Доску почета! — Он улыбнулся своей незамысловатой шутке. — Кухня там такая, — продолжал коммерческий директор свой рассказ о новом отделе. — Начальник там уже есть. Леша Кончаловский. Очень, кстати, интересный парень. Ты к нему присмотрись повнимательнее. Работать будете пока втроем. Ты, Леша, разумеется, и еще один дядя. Мы его берем из другой фирмы. Говорят, специалист великий. Посмотрим... да?

Борис, не найдясь с ответом, согласно кивнул.

— Зарплата. Зарплата там — вопрос сложный. Подразумевается процент от оборота. Но первый месяц у тебя уйдет на то, чтобы найти себе клиентуру. Леша с этим поможет: сбросит на тебя часть своих и будет отправлять к тебе всех новых. Ему и так уже невпроворот. Так что если ты сразу перейдешь на процент, то ничего не заработаешь. Месяц посидишь на окладе... — Он снова раскрыл папку.

— Извините. — Борис поднял руку, как ученик в классе.

- Да?

— Я хотел бы еще уточнить насчет... перспектив роста.

— Роста? — Патрон поднял бровь. — А куда бы ты хотел расти? И до каких пор?

— Видите ли, моя специальность — маркетинг. Я полагаю, что достаточно хорошо подготовлен. Теоретически, по крайней мере. И я хотел бы... когда-нибудь в перспективе работать по этой специальности. И, если это возможно, иметь какие-то перспективы для карьеры.

— Насколько я понимаю, — коммерческий директор откинулся на спинку кресла, — молодым везде у нас дорога, а тебе на сегодняшний день стоит порадоваться этому переводу. Для тебя это и есть карьера. Хорошая карьера: через два месяца ты уже на хорошем счету. Вряд ли ты рассчитывал на повышение еще до окончания испытательного срока?

— До конца срока — нет. Но когда я устраивался сюда, то мы говорили с вашим... сотрудником, что после этого срока я смогу работать на квалифицированной работе.

— А ты считаешь, что работа менеджера настолько примитивна?

— Для меня — да. — Борис смелел с каждой новой фразой и сам удивлялся, насколько смело и уверенно говорит со своим работодателем. — Мне неинтересно всю жизнь обрабатывать покупателей. Сколько бы за это ни платили.

— Сколько бы ни платили? — Начальник хитро прищурился.

— Сколько бы ни платили! Я получил профессиональное образование и собираюсь работать как профессионал. И ... — Борис осекся, сообразив, что несколько зарвался и последние его слова прозвучали слишком патетически и не очень искренне. Конечно, сумма имела значение. Для любого человека зарплата может стать определяющим фактором. Наверное, за очень большие деньги любой профессионал займется чем угодно. Возможно, именно потому, что он профессионал и, в конце концов, смысл любой работы — зарабатывание денег.

Директор довольно улыбнулся:

— Люблю боевых ребят! С гонором.

— Дело не в гоноре... — Борис сбавил полтона.

— Да ладно, не прибедняйся. Людей, которые берут свои слова назад, я как раз не очень уважаю. — Начальник на мгновение сделал строгое лицо и продолжал все тем же ровным голосом: — Перспектива тебя интересует? Понимаю. Но ничего не могу обещать. Вернее, ничего не могу гарантировать. Видишь ли, фирма быстро растет. Планируется, что сформируется несколько новых направлений, создадут отделы. Нужны будут люди. Много людей с головами. Может быть, ты — один из таких людей. А может, тебе понравится работа с филиалами, и ты сам предпочтешь там остаться. А может... завязнешь навсегда в недрах отдела. Все в твоих руках!

— А какие отделы будут созданы?

— Не могу сказать. Все решается чуть выше. — Он провел рукой над своей головой. — Но ясно, что перспективы безграничные. Ты успел как раз к закваске большого вкусного пирога. Твоя задача на этот месяц — показать себя. Чем лучше покажешь, тем больший кусок от этого пирога ты получишь. Все в твоих руках. Покажи, какой ты профессионал. До сего дня ты показал хорошие результаты. Кстати, второй наш коммерческий директор — на фирме нас двое — начинал год назад грузчиком. Неплохой взлет, а? Дерзай! Еще есть вопросы?

— Ну... — Борис сделал неопределенный жест рукой, — тогда осталось решить с зарплатой. Я вас перебил, извините.

— Да, зарплата. Генеральный распорядился, чтобы сотрудники не теряли на переводах, — сообщил коммерческий директор с сожалением в голосе. — Я тут прикинул, сколько у тебя набежало за последний месяц. Много набежало... для менеджера много. Пятьсот сорок.

— Пятьсот восемьдесят. — Борис сам поразился своей наглости, но профессор права не раз повторял, что человек, не умеющий набивать себе цену, никогда не станет бизнесменом. Случай был как раз самый подходящий для того, чтобы поупражняться в набивании цены, и молодой человек внес необходимую поправку в расчеты коммерческого директора.

— Что? Да, действительно, с учетом сегодняшнего дня, уже больше... — Директор кивнул. — Так вот, оклад на первый месяц будет пятьсот долларов...

— Но тогда я потеряю в зарплате. — Борис произнес это без нажима, но не сомневался, что его замечание примут к сведению. Он больше не просил взять его на работу. Теперь с ним торговались о зарплате, а вопрос о назначении даже не обсуждался. Тем более что восемьдесят баксов вовсе не помешают.

— Ты получишь пятьсот плюс проценты от того, что успеешь заработать, — произнес начальник медленно, и в его голосе проступило раздражение. Похоже, Борис едва не перегнул палку. — Пятьсот и проценты, молодой человек. Надеюсь, вам удастся заработать даже больше. Ну а если нет, то, боюсь, мы ошиблись в выборе кандидатуры. Тех клиентов, с которыми еще не подписаны договоры, передайте... Володе. Все, можете идти.

— До свидания.

Борис вышел из кабинета в задумчивости. Если бы он курил, то не отказался бы сейчас от пары затяжек. Стоило обдумать положение.

С одной стороны, он пошел вверх. Похоже, он неплохо зарекомендовал себя и получил шансы сделать карьеру. Это хорошо. Плохо, что он если не нажил себе врага в рядах начальства, то подмочил свою репутацию в глазах коммерческого директора. Стоило как-то исправить эту ошибку и сделать выводы на будущее.

Феликсу Григорьевичу Лескову снился такой сон. Он, одетый в пестрые карнавальные одежды, в прекрасном настроении шагает по улице незнакомого города. В городе, судя по всему, всенародный праздник. Дома украшены, суетятся разодетые, подобно ему, люди, веселые, смеющиеся, слышится марш. Феликс Григорьевич выходит на широкую людную площадь. Человеческая река подхватывает его и влечет, оглушая канонадой радостных возгласов и ревущей до хрипоты музыкой. Он охотно подчиняется воле этого потока и топает в ногу со всеми, тем более что толпа охватывает все плотнее и, стоит чуть сбавить шаг, немедля напоминает о принципах коллективизма, наступая чьим-нибудь башмаком на пятку.

Лескову весело и хорошо. Интересно, что это за всенародный праздник без флагов, кожанок или, на худой конец, фанатских шарфов? И вообще, какой это город, какая страна? Год? Он прислушался к речи шагающих рядом, но не понял, на каком языке они говорят. Может быть, и на русском, но, как это сплошь и рядом случается в снах, ни слова не разобрать.

Ряды идущих смыкаются все теснее. Теперь при всем желании непросто будет выбраться на обочину. И есть ли обочина? Колонна движется по широченному проспекту, такому широкому, что дома по краям подернуты сизоватой дымкой.

Кажется, люди пошли быстрее. Возможно, впереди очередная площадь и сейчас станет посвободнее. Хотя каких же размеров нужна площадь, чтобы рассеять и вместить такую прорву людей?

Точно, темп возрос. Феликсу приходится почти бежать. Пару раз он сбивался, едва не упал, ноги оттаптывают безбожно, но нет времени даже на то, чтобы обернуться и выразить свое недовольство. А люди продолжают свой путь, выкрикивая не то приветствия, не то лозунги. Феликса охватывает паника, он тщетно пытается заговорить с теми, кто идет с ним бок о бок. То ли они не слышат его, то ли нарочно не реагируют. Феликс мечется, пытаясь хотя бы перейти ближе к краю проспекта: сбавляет шаг — его толкают в спину и топчут ноги, пытается сместиться в сторону — встречает отпор плечей и локтей. Он в ловушке?

Страшно оступиться в толпе. Чтобы не оказаться на асфальте, Феликс вынужден перейти на бег, тогда как окружающие, кажется, двигаются как прежде, без натуги. Они по-прежнему улыбаются, машут руками, скандируют свою тарабарщину и не обращают на своего несчастного попутчика ни малейшего внимания. Но ход толпы все стремительнее. Феликс уже бежит, спотыкается, путаясь в мешковатом своем наряде. Ему не хватает дыхания, легкие хлопают, как кузнечные меха, бок отзывается острой болью. Вперед, вперед, быстрее, быстрее...

Феликс вываливается из сна и некоторое время лежит неподвижно, глядя в темноту, пока глаза не начинают различать очертания торшера. Может, включить свет и закурить? Или все-таки снова попытаться заснуть? Кошмары редко возвращаются той же ночью.

Если закурить, то вместе с дымом в голову полезут мысли. Множество бесформенных мыслей, которые по очереди будут привлекать к себе внимание, как тянут на себя общее одеяло спящие люди, и тогда уже не уснуть. Долго не уснуть.

Подобные сны «показывали» Феликсу часто. Особенно часто в последнее время. На первый взгляд кошмары не походили друг на друга. То Феликс видел себя десантником, готовящимся к прыжку с парашютом, и замечал вдруг, что за спиной у него — обычный туристический рюкзак. Старший офицер быстро отдавал команды, и однополчане Феликса один за другим ныряли в тугой колючий ветер. Рядовой Лесков пытается объяснить, что не может прыгать, машет руками, пытается скинуть рюкзак, но его хватают и тащат к двери. Или сон про Лескова-абитуриента. Он приходит на вступительный экзамен по математике, напичканный формулами, увешанный шпаргалками и уверенный в себе на все сто. Феликс вскрывает конверт с заданием и с изумлением видит задачи по физике. Что такое? Феликс оглядывается по сторонам и видит, что сосед справа рисует систему блоков, а сосед слева чертит схему к опыту Резерфорда. Ужас! Экзамен по физике вместо экзамена по математике! А однажды, смешно сказать, Лескову приснилось, как он приходит домой, принимает душ, ложится в кровать и оказывается в нежных, но крепких объятиях двух возбужденных до предела негров. Попытки объясниться не находят понимания у темнокожих громил, а сопротивляться Феликс не может по сюжету сна. Еле успел проснуться тогда!

Сны эти при кажущейся разности своей имели общую сюжетную линию. Это сны о человеке, которому приходится делать то, что сделать он не в силах, и нет никакой возможности уклониться, отказаться, убежать. И Феликс понимал, что сюжет этот взят из жизни, из его жизни.

Феликс Григорьевич Лесков, как говорят, не тянул. Не тянул и осознавал, что не тянет. Впрягаясь в свой нынешний бизнес, он и представить не мог, насколько труден будет каждый новый шаг к успеху. Бизнес процветал, обороты росли, фирма разбухала, как на дрожжах. Появлялись новые проблемы, вставали новые задачи, открывались горизонты и возможности для роковых ошибок.

Ни Феликсу Лескову, ни его компаньону Станиславу с самого начала не хватало специальных знаний. Бухгалтерия, таможенный кодекс, налогообложение — все это постигалось ими по мере необходимости. Их вел инстинкт, лучшим советником оказалось чутье. Изучать все вопросы досконально не было ни времени, ни сил, ни смысла: правила игры беспрестанно менялись до неузнаваемости. Но тогда, в начале, компаньоны обходились малым. Они успевали подготовиться, проконсультироваться, нанять специалиста. Да и конкуренты не жали. По пальцам считали конкурентов. Не то что ныне...

А ныне жизнь перестала походить на ягоду малину. Конкуренты норовили переманить клиентов, применяя новые технологии рекламы и продаж. Государственные чиновники перестали носиться за каждым отдельно взятым кооператором, как папуасы за муравьедом, поделили страну на сектора, натыкали флажков и расселись в засадах с современным оружием наготове: выйди, покажись, предприниматель, уж мы не промахнемся! Клиент пошел разборчивый, грамотный и подкованный в смысле своих прав и методики договорных отношений. Ныне жизнь стала сложнее и быстрей.

И более всего беспокоил Феликса именно головокружительный успех их фирмы. Слишком стремительно обрастала «Контора» дилерами и филиалами, обзаводилась новыми активами и партнерами в стране и за рубежом, как на дрожжах росли суммы, которыми они оперировали и которыми рисковали ежечасно. Причина беспокойства крылась не в нервном напряжении из-за этих треклятых денег, Феликса путал завтрашний день. Он не был готов к такой крупной игре и чувствовал себя учеником-пилотом, который обнаруживает во время полета, что инструктора уже нет в кабине: надо лететь, надо посадить машину, а как? Они еще «не проходили» посадку!

Вначале все казалось проще. Проблем и непонятных моментов было не больше, но тогда оставалось достаточно времени, чтобы почитать умную книжку, сходить на какой-нибудь семинар. Феликс успел даже недурно поднатаскаться в английском. Теперь же времени не хватало. Каждое утро, приходя на работу и включая компьютер, Феликс Григорьевич с досадой взирал на составленный секретаршей плотный график встреч. Немыслимо плотный: с утра и до вечера. Какие уж тут книжки и семинары? Даже обед у него зачастую совмещался с каким-нибудь архиважным разговором. А не мешало бы разобраться в новых актах и нормах, которые наша Дума принимает, кажется, уже не по пунктам, а на вес: голосуем за шесть кило налогового кодекса! И неплохо бы выкроить время для занятий итальянским: много нынче поставщиков с Апеннин. Но куда там! Какой итальянский...

А потомки цезарей — чтобы им самим не освоить русский? — только подкидывают головоломки, предлагая контракты через офф-шоры, оплату ценными бумагами и еще какую-то муру. Что им отвечать? Студенты-юристы пять лет грызут «орешки знаний», чтобы начать хоть немного ориентироваться во всех этих хитросплетениях и премудростях экономии денег и ухода от налогов, и ни одна прочитанная за ночь книга не даст достойного ответа, который можно перевести итальянским партнерам. Тут нужен специалист.

Феликс Григорьевич знал еще по меньшей мере полдюжины узких мест, где справиться самим компаньонам нипочем не удастся. Единственный выход для «Конторы» — нанимать специалистов. Но опять же вопрос: как найти стоящего специалиста, если имеешь весьма смутное представление о том, чем он занимается? Положим, можно выудить из учебника мудреный вопрос и задать его кандидату, но как оценить ответ, если он не совпадет с ответом в том же учебнике? Считать в этом случае кандидата гением или недоучкой?

Выходило, что сначала нужно найти и нанять человека, который умеет отсортировывать неучей и болтунов от кадров ценных, а уж потом поручить такому бесценному сотруднику подбор кадров.

Такое многоступенчатое решение предложил Станислав, и Феликс охотно его поддержал.

Вопрос с ключевым специалистом Станислав взял на себя, и, когда он представил Феликсу плод своих изысканий, тот согласился, даже не дочитав резюме на этого молодого человека. Кандидат наук, специалист по подбору персонала, даже лекции читает в университете, чего еще? Пусть приступает и побыстрее набирает команду специалистов.

Если честно, то Феликс с превеликим удовольствием нанял бы еще и управляющего фирмой, чтобы оставить его вместо себя, а сам удалился бы на покой, на вполне заслуженный отдых. Феликс Григорьевич смертельно устал, словно и впрямь прыгал по ночам с рюкзаком или участвовал в феерическом шествии. Устал он догонять, наверстывать, рыться в справочниках, латать прорехи в образовании и делать на переговорах вид, что понимает, о каких операциях идет речь.

Если бы это было возможно, то Феликс предпочел бы вовсе свернуть деятельность компании, сгрести уже заработанные деньги в чемодан и свалить в какой-нибудь Баден-Баден, где спокойно пережить расцвет сил и скоротать остаток жизни, поплевывая с балкончика на метеные мостовые, помнящие шаги стольких знаменитых соотечественников. Денег бы вполне хватило. После всех расчетов и подсчетов на руки получилось бы не менее миллиона долларов.

Приятно осознавать себя миллионером. Жаль только, что миллион этот наподобие винограда из басни: крутится, вертится, меняя форму и обличье, передавая привет своему хозяину то партией холодильников, то мини-пекарнями, то новым офисом, мелькая цифрами в документах. Миллион работал вовсю, обрастая процентами и дивидендами, грозя к концу года превратиться в два миллиона, но остаться тем же подобием зеленой грозди.

Конечно, жили компаньоны небедно, по российским меркам так и вовсе круто, но ради чего продолжать ходить в офис, вести переговоры, морочить себе голову договорами, если заработанных денег уже хватит на всю оставшуюся жизнь? Чего ради рисковать ими — потерять эти деньги представлялось делом вполне реальным, — когда, по большому счету, их достаточно?

Феликсу был непонятен азарт мировых богатеев, для которых преумножение счетов стало не необходимостью, а игрой, соревнованием, хобби или наркотиком для воспаленного тщеславия. Ему претило вести образ жизни, описанный в анекдотах о «новых русских», швырять деньги на ветер и менять лимузины по мере наполнения пепельниц. Миллиона с небольшим ему было достаточно. Но взять его и унести не представлялось возможным. Долгосрочные контракты, обязательства перед партнерами и, конечно, «крыша», которой очень не понравилось бы закрытие фирмы, — все это замыкалось в то колесо, в котором крутились и Феликс Григорьевич, и Станислав, и их миллионы.

Коль скоро никуда от собственного детища уйти невозможно, Феликс мечтал хотя бы превратиться из белки в стороннего наблюдателя. Пусть этот кандидат наук наберет спецов и наладит работу так, чтобы система работала независимо от того, торчит ли ее владелец в кабинете или валяется в гамаке, наблюдая за возведением своего коттеджа в Подмосковье.

Сколько хочет этот кандидат наук? Полторы штуки зелени в месяц? Черт с ним! Хоть две, хоть три! Феликс Григорьевич готов был молиться на человека, который снимет с его плеч тяжелеющую день ото дня ношу, очистит на экране его компьютера графы с расписанием встреч. Он заплатил бы и больше, как платят лекарю, лишь бы избавиться от ночных кошмаров с пестрой толпой, рюкзаком вместо парашюта за плечами, похотливыми неграми. Чего стоят деньги, когда речь идет о здоровье!

Все случилось так неожиданно, что Ольга оказалась не в силах ни проанализировать, ни даже подробно восстановить в памяти происшедшее. Кажется, прошло несколько веков с того момента, когда музыку врубили на полную громкость и хмельные конторцы пустились в пляс. Несколько столетий, скомканных в памяти в один вечер и одну ночь.

Ольга лежала, глядя на окно, за которым растирал серое небо охрой и цинком хмурый московский рассвет. Она лежала, слушая мерное посапывание Роберта, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его, прежде чем решит, что делать дальше. Решит, считать ли происшедшее ошибкой, хмельной вольностью, пикантным конфузом или напротив... Хотя какое может быть «напротив»? Мужчина, лежавший в ее постели, не годился в «герои ее романа». Он неуклюж, смешон и, кажется, глуп. Кроме того, он ее подчиненный. О какой субординации может идти речь, когда подчиненный ночами вытворяет с начальницей все, что заблагорассудится? Конечно, он вежлив, внимателен, по-своему галантен, и Ольге безусловно приятны его комплименты и публичные знаки внимания, но этого слишком мало для... для чего бы то ни было! Из всех прежних мужчин Ольги этот менее всех заслуживал быть «допущенным к телу». И тем не менее...

Тем не менее это случилось, и менеджер Роберт Мастерков спал сейчас в ее постели. Девушка не испытывала паники по поводу своего падения. Она не сомневалась, что ей удастся без труда оборвать все связавшие их нити, задушив бесперспективный роман в зародыше, но проблема состояла в том, что... ей не хотелось ничего обрывать. Невероятно, но, будучи наименее завидным бойфрендом, Роберт оказался потрясающим любовником: он не рвался немедленно получить свое, не спешил, раздевая партнершу и изучая ее тело. Нежный и страстный, он сначала разбудил в ней настоящий вулкан чувств, а затем вызвал настоящее его извержение, так что Ольга едва не потеряла сознание.

Ловкость Роберта в постели оказалась единственным утешением для потерявшего голову старшего менеджера Ольги Талльской. В остальном же девушка не испытывала восторга от обретенного бойфренда. Не могло быть и речи о том, чтобы привести Роберта к знакомым в качестве кавалера — в лучшем случае не поймут. В одном из худших спросят, от какого дивана оторвана та полоска материи, что подвязана им вместо галстука, или от кого перешла по наследству кожанка: от бабушки-чекистки или прабабушки, ездившей в Новый Свет в годы золотой лихорадки. Не дай бог, коллеги узнают об их связи! Склюют моментально. Подкалывать Мастеркова — все равно что высмеивать костюм спящего бомжа: скучно и безадресно. При любых обстоятельствах чудаковатый менеджер будет улыбаться и согласно кивать, и оценить меткость своих шпилек остряку не удастся. А вот поинтересоваться у Ольги Талльской, когда ' ее лягушонок превратится в прекрасного принца, могут запросто.

Ольга скосила глаза на часы. Можно еще спать и спать, но есть дело поважнее: придумать, как выпутаться из этой истории. Как же ее угораздило так вляпаться?

Накануне «Контора» гуляла по поводу очередного дня рождения. Как обычно, праздник пошел в гору после отъезда начальства. Напитки окрепли, закуска посолонела, музыка заиграла громче. Сослуживцы пили, закусывали, трепались о чем-то. Ольга не узрела ничего необычного в том, что Роберт в тот вечер особенно усердно ухаживал — впору употребить слово «прислуживал» — за ней и за Оксаной Серебрец, с которой они сидели рядом. Все уже привыкли к нарочитой вежливости и галантности «парня в тиграх», как прозвали Роберта за глаза, намекая на рисунок его неизменного галстука. Раз уж Роберт оказался рядом, то что такого в том, что он наполняет стаканы сидящих по левую руку дам и подает им закуски? С точки зрения Ольги, подобное поведение должно быть нормой.

Когда основательно «заправившиеся» служащие начали подниматься из-за стола, чтобы поплясать под новый сборник отечественных хитов, старательно списанных с зарубежных хитов прежних лет, Ольга не нашла опять-таки ничего необычного в том, что молодой человек пригласил ее на танец. Вел Роберт не ахти, но с такта не сбивался и на ноги не наступал.

Ничего предосудительного не содержало в себе и второе приглашение, на медленный танец под заунывную колыбельную. Потом колыбельная перескочила на рокабилли. Подрыгаться в такт Ольга любила, тем паче что желающих «подавить окурки» набежало великое множество, угол, освобожденный под танцплощадку, оказался забитым, и в такой толчее не имело никакого значения, кто с кем танцует: нашел, куда поставить ногу после очередного финта, и ладно.

Дыхания у Ольги едва хватило до конца танца, пот лил с нее градом, и, отираясь основанием ладони, она уже искала глазами свой стул, чтобы пробраться туда и плюхнуться на мягкий итальянский пластик, когда загремел новый хит. Тоже нечто быстрое, в латинском стиле. Ольга сделала первый шаг, пробираясь между продолжающими плясать коллегами. Неожиданно чья-то рука обхватила ее талию и мощным рывком развернула кругом, возвращая в эпицентр веселья. Девушка обернулась и обнаружила, что человек, столь бесцеремонно ангажировавший ее на очередной танец, все тот же менеджер Мастерков. Будь у нее хотя бы секунда, Ольга непременно одернула бы зарвавшегося юношу, но тот не дал ей такой возможности, принявшись кружить и мотать свою партнершу, словно куклу, благо управлять миниатюрной девушкой не составляло труда. Быстрые танцы удавались Роберту лучше, и в другой ситуации Ольге такой партнер пришелся бы по вкусу, но в тот момент...

Рок-н-ролл, изрядное количество испитого «Смирнова» и духота подействовали на девушку убийственно. После очередного резкого поворота ей сделалось дурно. Ольга забилась в руках партнера, как форель в сетях рыбака, но едва

Роберт перестал поддерживать ее, ноги предательски подкосились, и госпожа старший менеджер непристойнейшим образом растянулась бы на полу, если бы он снова не подхватил ее.

Ольгу замутило, звуки сделались вдруг чересчур громкими, движения танцующих — слишком быстрыми, воздух — нестерпимо густым. Она чувствовала, как ее ведут по залу, и пол словно уворачивается от ее шагов. Потом — провал: Ольга не помнила, как вышла из зала, перешагнула порог, а паркет под ногами сменился линолеумом. Она Пришла в себя от потока холодного ночного воздуха, окатившего лицо и грудь. Ольга обнаружила, что сидит в секретарской у раскрытого настежь окна и смотрит на потонувший в темноте скверик перед зданием.

Провал.

Ольга открыла глаза, чувствуя, как лицо ее отирают тканью, смоченной холодной водой. Холод мобилизовал ее, заставив соображать. Она поняла, что сидит все в той же секретарской, перед раскрытым окном, и кто-то смачивает ей лоб и щеки холодной водой. Влага остается на коже, быстро подсыхает, и ткань — носовой платок? — становится шероховатой, начинает раздражать кожу. Тогда ее спаситель проводит по щеке рукой. Рука мягкая, но далеко не прохладная. Сочетание это раздражает необычайно, все равно что утолять жажду теплой водой. Чья это рука?! Нет сил повернуть голову. Чья бы ни была, лишь бы снова смочила платок.

Провал.

На сей раз она начинает приходить в себя постепенно и осознает происходящее с ней с опозданием. Но когда до нее доходит наконец смысл происходящего, дурман разлетается прочь, как стая мошкары от вспыхнувшей спички. Ольга сидела все на том же стуле, только окно было уже закрыто, и влажные прикосновения, покрывавшие щеки и шею, снова сменили прикосновения теплых ладоней. Только теперь это были прикосновения не материи, а губ, и руки, гладившие ее лицо, опустились значительно ниже. То, что ласкавший ее человек — Роберт Мастерков, Ольга поняла одновременно с тем, что и сама она, закинув руку, гладит его по голове.

Ольга словно очнулась от гипноза, обнаружив, что находится вовсе не там, где следует находиться, и делает совсем не то, что полагается. Подобное ощущение, должно быть, возникает у лунатика, когда его будят вдруг во время очередной прогулки и он обнаруживает, что не лежит в своей теплой постели, а висит вниз головой на ветке дуба: как он забрался туда со своими радикулитом и одышкой и как ему спуститься вниз?

Девушка не успела ответить ни на один вопрос, раздался стук в дверь.

Роберт вскочил с необычайным проворством, одернул на Ольге блузку и поспешил к дверям. Ольга поспешно встала, судорожно осматривая себя и пытаясь понять, как она выглядит. От резкого подъема вновь закружилась голова, в глазах потемнело, и ей пришлось опереться о подоконник, чтобы не потерять равновесие.

Мастерков открыл дверь.

Стучавший — сотрудник сервисного отдела — хотел воспользоваться телефоном. После семи внутренняя АТС переводилась на факс и позвонить можно было только из секретарской. Сервисник пребывал в приподнятом настроении и, заметив Талльскую, игриво поинтересовался, что это тут делают молодые люди.

Ольга мгновенно поняла, что оправдываться и делать невинное лицо уже бессмысленно. Она в красках и полутонах представила себе усмешки и многозначительные взгляды, которыми будут провожать ее, начиная с завтрашнего дня. Слухи и особенно сплетни распространялись по «Конторе» со скоростью радиоволны. Можно не сомневаться, что этот случайный желающий позвонить раззвонит завтра по своему отделу, как застукал старшего менеджера Талльскую наедине с «парнем в тиграх». Не иначе, приврет от себя. Потом приврут его коллеги, пересказывая эту сплетню дальше, и в итоге получится некислый порнохит, хоть святых выноси. И добро бы ее застукали с кем-нибудь другим! Не станешь же всем рассказывать, какой Роберт на самом деле добрый, внимательный и тому' подобное! Роман с Квазимодо не поняли бы в средние века, не поймут сегодня и вообще никогда не поймут. Подобные истории всегда останутся сюжетом для пикантных анекдотов.

— Получаю нагоняй, — ответил Мастерков на вопрос вошедшего. Ответил хмуро, без тени своего обычного радушия.

И произошло чудо: сервисник ему поверил. Он не поверил бы никому другому, просто не захотел бы поверить. Он и Роберту бы не поверил, если бы тот, впервые за все время пребывания в рядах «Конторы», не ответил бы без своей улыбки. Сервисник сделал свой звонок, продолжая исподволь бросать косые взгляды то на застывших в ожидании Мастеркова и Талльскую, то на зеркало, где отражалось бледное лицо госпожи старшего менеджера, и удалился, так и не уловив ничего, что подтверждало бы версию, поверить в которую куда интереснее, чем стать невольным свидетелем разборок начальника с подчиненным.

Позднее Ольга имела возможность убедиться, что Мастеркову удалось соврать более чем убедительно, никаких слухов по фирме не пошло.

Когда за сервисником закрылась дверь, Ольга тяжело села на низкий подоконник. Минуту назад она собиралась устроить Роберту небольшую Полтавскую битву, но теперь остаток сил растаял. Она даже не была уверена, сможет ли сделать хотя бы несколько шагов, ее знобило. Вместе с тем внутри все горело, каждая клеточка, разбуженная нежными прикосновениями, жила теперь собственной жизнью, не желая подчиняться рассудку.

Доселе девушка могла списать все произошедшее на беспамятство, но дальнейшие события она помнила вполне отчетливо и тем не менее не могла сейчас, уже утром, понять, почему поступила именно так.

Напустив на себя вид грозный и неприступный, она оттолкнулась от подоконника, сделала шаг, но оступилась. Роберт подхватил ее, и, оказавшись в его объятиях, Ольга вновь растаяла, позабыв о субординации, ожидаемом принце и своих идеалах.

— Отвези меня домой, — попросила она, мысленно уговаривая себя, что еще может передумать и оставить Роберту лишь роль провожатого.

Дальше все просто. Роберт вывел ее под руку, поймал такси. Они приехали к ней, где он без лишних формальностей просто раздел ее и отнес в комнату, к незастеленному разложенному дивану.

И вот теперь она лежит рядом со спящим мужчиной, смотрит в окно и пытается найти решение.

Ловкость Роберта в постели оказалась единственным оправданием грехопадения старшего менеджера Талльской, и, осознав это, она решила, что минувшая ночь подлежит анафеме и забвению. Глупо было будить его сейчас и требовать, чтобы он убрался прочь, но еще глупее было лежать рядом и ждать, когда он пробудится сам.

Ольга положила руку на плечо Роберта. Встряхнуть его сразу как подобает не хватило духу, и Роберт успел проснуться от этого робкого прикосновения. Открыв глаза, юноша улыбнулся ей в ответ и тотчас притянул к себе, залепив рот поцелуем. А через полминуты Ольга решила отложить сцену прощания на неопределенный срок.

Амурные истории с подчиненными противоречили ее профессиональным принципам, но этот парень был не только не болтлив, но, судя по истории с сервисником, весьма изворотлив, когда дело касалось конспирации. В конце концов, правила игры можно обсудить чуть позднее.

«Но почему я?» — эту мысль Ольга едва не высказала вслух.




ГЛАВА IX


Почему именно Ольга? Этот вопрос всплыл как-то сам собой, как вынырнувший поплавок, но потом затерялся в груде вопросов поважнее.

Сначала Таня Соколова, лучшая подруга Ольги Талльской, наблюдала за всем со стороны. Можно даже сказать, наблюдала, но не видела, не желала верить своим глазам, пребывая в добровольном неведении. Ольга не сразу посвятила ее в историю своего нового романа. Таня догадалась бы обо всем и сама, если бы удосужилась связать воедино все ниточки: как-никак все признаки тайного служебного романа были налицо. В конце концов Соколова стала очевидцем весьма недвусмысленного жеста, который мог позволить себе только человек... который мог позволить себе многое. Тогда уж Татьяна потребовала у подруги объяснений.

Таня Соколова была в душе радикальной феминисткой. Можно даже сказать мужененавистницей. Довольно богатый студенческий опыт тесного общения с сильным полом произвел на нее неизгладимое впечатление, убедив в том, что мужчины занимают главенствующее положение в этом мире не только незаслуженно, но и по роковому недоразумению. Свои убеждения Таня держала при себе, не вступая, таким образом, в открытый бой с врагом. Она была девушкой симпатичной. Ничего сверхъестественного, но миленькая. Сто семьдесят шесть, натуральная блондинка, третий номер. Корона королевы красоты ей не светила, даже «мисс «Контора» пролетала мимо, но обаяние и белозубая улыбка имелись.

Тем более странен для стороннего наблюдателя их союз с Ольгой. Как правило, люди удачливые в чем-то держатся вместе, а неудачники объединяются в собственные кланы. И те и другие презирают друг друга. Первые — за неспособность добиться большего, вторые — за то, что везунчики несправедливо владеют лучшими кусками.

И все же Татьяна, почти не кривя душой, могла назвать Ольгу лучшей подругой. Почти не кривя душой, ибо дружба без пяти минут красавицы Татьяны с дурнушкой Ольгой носила характер не вполне бескорыстный. Нет, Татьяна, разумеется, не преследовала никаких меркантильных целей или интересов карьерных. Если на то пошло, то зарабатывала она чуть побольше подруги, клиенты-мужчины, само собой, предпочитали белокурую куколку прочим менеджерам.

«Небескорыстие» Татьяны объяснить и описать сложнее. Феминистические идеи требовали благодарных слушателей и сочувствующих, и Ольга для этих целей подходила идеально. Отношение к мужчинам — презрительно-подозрительное; привлекательность для представителей сильного пола - можно сказать, близкая к нулю; семейное положение — со ответственно не замужем, и перемен не предвидится. Татьяна могла выражать сочувствие и проявлять заботу о подруге с утра до вечера. Она детально и убедительно объясняла, почему считает всех мужиков козлами, зная, что речи ее будут одобрены.

В общем-то, тем для разговора и общих интересов у подруг было хоть отбавляй, но именно соратника-экстремиста, могла потерять Татьяна из-за «тигранутого» парня. Ведь пока Ольга ходит одинокой серой мышкой, не примеченная ни одним ловеласом, трудно представить себе более преданного единомышленника. Но стоит в ее жизни появиться мужчине, как положение изменится. Для начала этот избранник станет исключением. В самый разгар обличительной проповеди на тему «Какие они все мерзавцы» прозвучит дипломатичное «кроме моего имярек». Стройная система доказательств теоремы «Все они бабники» получит пробоину после фразы «А мой миленький не из таких». Устои женского ордена пошатнутся, не говоря уж о том, что известная доля времени, которую подруги проводили вместе, начнет уходить на некоего кобелька. Короче говоря, третий дружбе Татьяны и Ольги однозначно мешал.

Сама-то Татьяна давно уже не строила планов относительно того, чтобы пустить в свою жизнь мужчину. Оналред-почитала сохранять дистанцию, позволяя ухаживать за собой, делать подарки и одолжения, изредка поощряя своих воздыхателей, но не позволяя отношениям зайти настолько далеко, чтобы пострадал ее суверенитет. Поощренный известным образом кавалер тотчас отдалялся на прежнюю дистанцию, но делалось это таким образом, что огорошенный развенчанный фаворит искренне верил, что опала эта — явление временное, и продолжал виться вокруг, осыпая Татьяну любезностями и сувенирами.

Татьяна была вполне уверена в себе. Она не растает в чьих-нибудь объятиях уже потому, что объятий этих раскрылось вокруг предостаточно, как цветов на ветке сирени. В случае чего, можно легко выбить клин клином, упорхнув с опасного цветочка на любой другой. С Ольгой все сложнее. Неизбалованная мужским вниманием дурнушка запросто может развесить свои ушки и втрескаться в первого попавшегося урода, и тогда прощай клуб феминисток. «Мой миленький», «Солнце мое», «Мальчик мой, музыка дождя...». Тьфу, заранее тошно слушать это сюсюканье!

Но что случилось, то случилось. Пока Ольга клялась, что между ней и Робертом ничего серьезного, у Татьяны появились основания в этом сомневаться: подруга ее только что не краснела при появлении своего ненаглядного. Втрескалась. Как есть втрескалась, недотепа!

Татьяна перенесла бы этот удар легче, окажись выбор Ольги более удачным. Не так обидно сдавать позиции под натиском широкоплечего красавца в безупречной бежевой тройке, вылезающего из серебристо-вишневого «БМВ». Не так жалко уступать подругу подпольному или явному миллионеру, знаменитому артисту, музыканту, спортсмену даже, хотя Татьяна не отдалась бы Майку Тайсону даже за половину его состояния. Пусть бы Ольгин избранник оказался личностью интересной, неординарной, хоть что-то из себя представляющей. Но этот китайский болванчик! Надо еще проверить, насколько хорошо он знает этот свой экзотический язык...

Конечно, следует смотреть на вещи реально. Ни Ричард Гир, ни Том Круз, ни даже эта обезьяна Тайсон не купились бы на Ольгино обаяние. Им, конечно, есть из кого выбирать. Что ни говори, со своим росточком и совиным роговиком Ольге не особенно светило составить приличную партию, но не опускаться же до такого! Пусть отечественные Алены Делоны предпочитают доморощенных же Лолло-бриджит, но...

Именно на той стадии рассуждений, когда Татьяна занялась расчетами относительно возможных кандидатур для романа с Ольгой Талльской, ее и посетила та самая мысль: почему Ольга? Что в ней нашел Роберт Мастерков?

Ему, конечно, тоже выбирать не приходится, на «парня в тиграх» ни одна нормальная девушка не позарится, ему не стоит даже рыпаться, чтобы покорить сердце красавицы, но не похоже, чтобы роман Роберта и Ольги был просто соглашением двух отверженных о взаимопомощи и обмене душевной теплотой. По крайней мере, Ольга принимает все за чистую монету, а ее вожделенные взгляды — лучшее доказательство того, что любовник старательно увешивает ей уши возвышенной лапшой. Татьяна не удивилась бы, узнав, что Роберт стряпает для Ольги стишки. Скорее всего, на китайском.

Так в чем же дело? Он что, не рассчитывает найти ничего получше? Или дурак дураком и не в состоянии отличить красавицу от дурнушки? Может, он пользуется какими-нибудь китайскими критериями для оценки красоты? Чем уже глазки и кривей ножки, тем лучше. На настенных календарях китаянки выглядят дай бог, но эти календари рассчитаны на европейцев, а сами для себя они могли изобрести совсем иные стандарты. Кстати, о китайцах! На Востоке древние и весьма необычные сексуальные традиции. Татьяне недавно попался фильм «Шокирующая Азия». Что эти коротышки вытворяют над собой и своими партнерами! Батюшки! А что, если у этой сладкой парочки какая-нибудь нестандартная ориентация? Встретились два одиночества, нашли друг друга. Чем не объяснение? У «тигранутого» точно мозги набекрень, а Ольга могла потихоньку свихнуться на почве комплекса неполноценности. Самовыражаются теперь вовсю, хлестая друг друга плетками или капая расплавленный воск на ягодицы...

Не желала Татьяна верить в то, что перед нею просто двое влюбленных. Десятки версий перебрала она, пытаясь осмыслить происходящее между ее подругой и штатным клоуном, но ни одна ее не устраивала. Почему именно Ольга?

В девяносто третьем Стас и Феликс решили расширить сферу деятельности и завезти на пробу партию торгового оборудования: лари для мороженого. Результат превзошел все ожидания! Приятели и подумать не могли, что по единственному объявлению придет и позвонит такая прорва желающих купить холодильники.

Было бы глупо отказываться от возможности заработать, и компаньоны всерьез занялись холодильниками, витринами, прилавками. Снова пошли переговоры, командировки, контракты. Все меньше оставалось места на стене кабинета, покрывавшейся свидетельствами, грамотами и прочими расписками буржуйских менеджеров в готовности сотрудничать с российским партнером.

Бизнес пошел так резво, что эта прыть даже испугала учредителей. Не имея специальных знаний, не представляя себе механизмов банковских операций, не разбираясь, по существу, в том оборудовании, которым они торговали, они опасались, что могут проколоться на чем-либо. Поначалу небывалые прибыли успокаивали: мол, есть еще запас прочности. Но, когда месячный оборот фирмы перевалил за миллион долларов, приятелям стало не по себе. Они бросились читать книжки по экономике, маркетингу, банковской деятельности, специальную техническую литературу, но каждая прочитанная книга лишь утверждала их во мнении, что компании нужны профессионалы. Настоящие профессионалы, способные грамотно вести дела, холить, лелеять и развивать их предприятие.

Поначалу кадровые вопросы взял на себя Феликс. Он дал объявления в газеты и разослал заявки в службы занятости. Желающих получить работу оказалось довольно много. Феликс назначал им даты собеседования, встречался, выслушивал, задавал вопросы. Поначалу казалось, что найти нужных людей — не проблема. Феликс решил отмечать понравившихся кандидатов в ежедневнике, и довольно скоро необходимое число соискателей было набрано. Но люди продолжали приходить, приходить...

Список Феликса рос и скоро вырос невероятно. Он уже начал забывать лица приходивших первыми, стали стираться из памяти их имена. Нужно было выбирать, но Феликс никак не мог остановиться на ком-то конкретном. Все отобранные им имели подходящее образование, опыт работы, говорили умно и красиво, вплетая в свои монологи термины, которые Феликс или видел мельком в купленных учебниках, или не слышал вовсе.

Стас торопил приятеля, Феликс разрывался между претендентами и претендентками. В один прекрасный день на собеседование пришел профессор. Настоящий профессор из пищевого института, написавший об оборудовании магазинов две диссертации и две полки научных статей...

«Вот кто нам нужен!» — сказал себе Феликс и обвел фамилию профессора в кружок.

Профессор был принят на работу. Два дня Феликс ходил гоголем, гордый своим приобретением. Стас отнесся к регалиям нового сотрудника с почтением.

Профессор же развил бурную деятельность. Он мгновенно установил, что сотрудники не знают элементарных основ устройства оборудования, которое продают, что мешает им давать клиентам грамотные консультации. Разве может вызывать доверие покупателя продавец, плохо разбирающийся в своем товаре? Далее профессор обнаружил великое множество ошибок и неточностей в переводе технической документации и копиях паспортов, выдающихся клиентам. Заняться их исправлением сам он не мог по причине незнания языков, однако точно знал, что и как пишется и что к чему крепится, так что оспаривать его правоту не было возможности. Нашел профессор еще великое множество огрехов, недостатков и упущений в работе фирмы.

Феликс и Стас потирали руки, читая и изучая его докладные записки, написанные — печатать мэтр также не умел — мелким энергичным почерком. Два месяца они, как два завзятых мазохиста, упивались этими обличающими документами, разносящими их детище по кирпичику. Большинство из того, что писал профессор, обоим компаньонам было хорошо известно, но то, с какой легкостью выявлял эти бреши сторонний человек, не могло не вселять оптимизма. То ли еще будет, когда он возьмется вычищать эти «конюшни»! Но с искоренением обнаруженных изъянов профессор почему-то медлил. Шли дни, росла стопка записок, набегали на счет профессора денежки... Первым не выдержал Стас.

— Хорошо, — бегло просмотрев, он отложил в сторону очередную записку профессора, — эти недостатки, положим, имеют место. А что дальше-то?

— То есть? — Профессор с достоинством коснулся очков, словно поправляя их положение на тонком носу.

— Ну, — пояснил Стас, — хотелось бы, чтоб вы, как специалист, возглавили процесс по искоренению этих недостатков. Навели бы, так сказать, порядок.

— Извольте. — Профессор с готовностью вытащил из кармана сложенный листок. — Я как раз подготовил список мероприятий, которые призваны... м-м... так сказать...

Стас взял листок и, прежде чем развернуть, бросил многозначительный взгляд на Феликса. Судя по сгибам этого листка, он покоился в кармане не один день, а может, и не одну неделю.

Список мероприятий, представленный профессором, был довольно велик. Двадцать четыре пункта. Больше всего приглянулась Баху идея об аренде зала, для того чтобы профессор мог читать лекции сотрудникам, повышая таким образом их уровень.

— Скажите, — Стас передал список Феликсу, — а что, эти самые лекции у вас уже готовы?

— Я готов разработать лекционный курс для подготовки сотрудников всех уровней. — Профессор выхватил очередной листок и принялся делать какие-то пометки. — Для этого мне понадобится пригласить еще двоих коллег для консультаций...

— А сколько это займет времени?

— Я готов приступить немедленно. Как только мы решим вопрос с коллегами. Они ведь не могут работать на общественных началах...

— Это замечательно, — кивнул Стас. — И когда вы планируете закончить?

— Ну, если по минимуму, то понадобится от пяти до восьми месяцев. Ведь курс должен учитывать уровень уже имеющейся подготовки персонала...

— Ясно. А скажите, если отложить лекции до лучших времен, то чем вы планируете заняться в ближайшее время?

— Ну, у меня достаточно плотный график работы. Сейчас, к примеру, я изучаю требования, предъявляемые к холодильному оборудованию в Германии...

— Где? — Феликс оторвался от чтения списка.

— В Германии.

— А при чем здесь Германия?

— Ну, это же очевидно. Оборудование идет оттуда.

— В том числе оттуда, — уточнил Феликс.

— Да. Так вот, — продолжал профессор, — совершенно очевидно, что, опираясь на диалектические законы, общие для любого процесса, мы можем ожидать, что в недалеком будущем эти требования будут приняты и у нас. Я планирую выявить методологические основы этих требований и разработать комплекс мер, приняв которые мы окажемся готовы к введению этих требований в нашей стране.

— Любопытно. — Стас еще более выразительно посмотрел на компаньона.

— Любопытно? — воодушевился профессор. — Еще как! Кстати, еще месяц назад я просил предоставить мне компьютер, подключенный к Интернету, чтобы собирать эти данные цивилизованным способом, а не выискивать по крупицам...

— Но вы ведь не умеете обращаться с компьютером, а немецкие документы даже в Интернете придется читать на немецком.

— А! — Профессор вскинул палец. — Из ваших слов можно заключить, что вы невнимательно прочли мою заявку. Там я писал, что мне нужны также секретарь и переводчик, чтобы...

Стас и Феликс сошлись во мнении, что с профессором они дали маху и главной их ошибкой было то, что они сами не очень хорошо представляли, чего хотят от него. Ждали мессию, который во всем разберется и все исправит. Не получилось. С профессором распрощались. Вместо него пригласили психолога, поручив ему заняться подбором кадров. Кому же, как не специалисту по психологии, отличить человека дельного от болтуна и проходимца? А для разгона психологу предложили разобраться с персоналом, уже работающим в компании.

Две недели психолог терзал сотрудников тестами и в итоге выдал свое заключение. Он представил заключения по всем сотрудникам, снабдив эти мини-досье своими соображениями относительно полезности этих людей для компании.

Компаньоны внимательно прочли его опусы.

— Значит, — спросил Стас, закончив изучение очередной папочки, — вы предлагаете уволить Ольгу Талльскую?

— Ну, может, не уволить... — Психолог насторожился. — Но человек является у вас администратором зала, фактически руководит процессом торговли. А по образованию она музыкант. И все индексы у нее, мягко говоря, низковаты для руководителя. Даже для рядового менеджера в зале такие показатели неудовлетворительны.

— Это все аргументы?

— Нет. Еще внешний вид. Видите ли, она ведь представляет лицо компании, и ей приходится решать многие конфликтные ситуации, возникающие между клиентами и менеджерами. А что это за лицо компании? Маленькая, угловатая девочка. Веснушки, очки, как у черепахи...

— А мне нравятся девушки с веснушками, — неожиданно вставил Феликс.

— Что, простите? — Психолог обернулся к нему.

— Я говорю, что мне нравятся девушки с веснушками. Лицо без веснушек, как поляна без цветов.

— Ну, это... — Психолог посмотрел на Стаса, ожидая его реакции, и, не дождавшись ничего определенного, закончил фразу: — Это дело вкуса.

Он улыбнулся Стасу, ожидая подтверждения хотя бы этой азбучной истины.

— А мне нравятся маленькие. — Стас закрыл папку с характеристиками на Талльскую и отбросил на край стола. — Миниатюрные. У меня жена бывшая гимнастка. Художественная гимнастика.

— Да? — Психолог неуверенно улыбнулся. — Красивый вид спорта. Но ведь данные IQ и прочие показатели...

— Показатели таковы, — Феликс поднялся со своего места, — что Ольга, когда работала менеджером, продавала больше половины всего оборудования. Больше, чем остальные пять человек.

— Возможно, — быстро согласился психолог. — У многих людей, добившихся...

— Тогда на хрена мне ее увольнять? — оборвал его Стас.

Когда психолог был выставлен за дверь, компаньоны сели за стол и закурили, готовясь к серьезному разговору о будущем фирмы.

— Знаешь что? — Феликс начал первым. — Я предлагаю написать список тех, кто нам нужен. Отдел маркетинга, региональный отдел, служба сервиса. Еще что там? Возьмем специалиста по каждому направлению, назначим начальниками отделов, и пусть они сами подбирают себе персонал, организуют работу и так далее. И будем трясти с них результаты...

— А как ты выберешь этих специалистов?

— Дадим рекламу...

— Ну и придут опять профессора да психологи. Ты же не определишь, может он что-нибудь, кроме как языком трепать. Тратить на каждого по месяцу-два и выгонять?

— А что ты предлагаешь?

— Я предлагаю раскошелиться на солидный оклад и перекупить специалиста по подбору персонала. Аса из какого-нибудь известного агентства. Пусть он наберет этих начальников и отвечает за свой выбор.

— Да? — Феликс усмехнулся. — Это похоже на загадку про курицу и яйцо. А заодно на стишок: «В доме, который построил Джек».

— Почему?

— А потому, что тебе все равно придется выбрать специалиста, который выберет людей, которые станут начальниками отделов, в которые они наберут народ, который должен будет...

— Видишь ли, Феликс, тут есть объективные критерии.

— Какие же?

— Ты не сможешь пригласить на должность директора руководителя процветающей торговой фирмы, верно? Ты разоришься, но не сможешь предложить ему столько денег, чтобы он переметнулся к нам. Тем более ты не сможешь взять на работу толкового парня, который уже пробился и поставил на ноги свою фирму. Зачем ему бросать свою работу и работать на дядю? Так что найти человека, который уже реально чего-то стоит, невозможно. Я так думаю, что невозможно. Можно только угадать, но мы уже дважды гадали...

— И не угадали, — подтвердил Феликс.

— Так вот. У этих людей — директоров и прочих — уже что-то есть за спиной: цеха, склады, магазины. Они не могут просто оставить их и прийти работать к нам. В лучшем случае они захотят стать компаньонами.

— Еще чего!

— Именно. Но! Представь себе парня, который занимается подбором персонала. Что есть у него? Ничего. Арендованный офис с телефонами, мебелью и оргтехникой. Согласен, что он неплохо зарабатывает. Но насколько стабилен этот заработок? Не думаю, что народ регулярно приходит в такие агентства нескончаемым потоком, как в магазин, поликлинику или к Мавзолею. Тут то пусто, то густо. И тут появляемся мы и предлагаем ему поработать годик под нашим флагом. В сущности, для него это та же самая работа, только заработок гарантирован, за офис не платить и со своей бухгалтерией не возиться. Могу копать, могу не копать. Поработает у нас и будет копать дальше.

— И сколько же ему платить?

— Это хороший вопрос. Нужно навести справки, чтобы не ошибиться.

— Да, ну а если он наломает дров, как тот профессор?

— С чего это? Во-первых, мы выкупим специалиста из преуспевающего агентства, так что можно быть уверенным, он будет знать, что делать. Во-вторых, он будет очень заинтересован в результате. Контракт-то ведь не на всю жизнь. Так что в случае неудачи ему будет непросто возродить свой бизнес. И наоборот. Если он нам реально поможет, это будет для него убойной рекламой.

— Звучит убедительно.

— Мне кажется, что если и эта система не сработает, то останется только...

— Идти работать на завод. Создавать профком и распределять гуманитарную помощь.

Стас улыбнулся:

— Так что, принимается такой план?

— О'кей.

Борис приступил к работе в отделе региональных продаж.

Определенно этот перевод можно было считать повышением. Во-первых, он получил собственный стул. Не кресло, конечно, и стоял этот стул в тесной комнатенке, где ютились все трое сотрудников отдела, но лиха беда начало! Новый ка-бинетик оказался настолько тесным, что даже вставать из-за столов приходилось по очереди, маленький свободный пятачок в центре не оставлял шанса выдвинуть сразу три стула. И все же это лучше, чем слоняться по просторному выставочному залу, хлебая дармовой кофе и отдыхая от трудов праведных в общем баре или на столе охранника. Его заметили и оценили, выделив из общей массы новобранцев. Начало положено, первый шаг по карьерной лестнице сделан. Теперь все в его руках..

Итак, Борис Апухтин перевоплотился из просто менеджера в менеджера по работе с регионами.

Начальник отдела оказался нормальным парнем. С ним можно было с лету переходить на «ты», он не стал зудеть вступительной речи относительно задач отдела, дисциплины и прочего, а в двух словах обрисовал обстановку и показал, как работать с компьютерной базой данных. Передав списки фирм, с которыми надлежало отныне вести работу Борису, он пробежался по их руководителям, предупредив, у кого из них какие заскоки и пожелания. На двенадцатой минуте их знакомства Леша счел, что курс молодого бойца пройден, и предложил отправиться в бар, глотнуть чайку.

Помня инструкции коммерческого директора, Борис внимательно наблюдал за Кончаловским, изо всех сил пытаясь понять, чем же он так интересен. В итоге ему удалось обнаружить в Леше лишь две примечательные вещи — довольно редкое свойство заикаться на гласных звуках и шляпу.

Шляпа у Кончаловского определенно поражала воображение. Ковбойская, с широкими полями и плетеной лентой, она выделялась в россыпи кепок, бейсболок и просто непокрытых голов, когда Леша шел по улице. Где он только раз-добыл такую? Подарок техасского дядюшки? Дядюшка в Техасе, несомненно, мог считаться интересным штрихом в биографии. Должно быть, Леша гордился своей шляпой. Во всяком случае, относился к ней крайне бережно, и, в общем, она того стоила, но вряд ли начальник буДет рекомендовать новобранцу присмотреться к шляпе начальника отдела.

Заикание, пусть и столь необычное, тоже не бог весть какая ценность для фирмы, если только речь не идет о цирке. Леша Кончаловский, повторюсь, заикался на гласных звуках. Обычно речь заики льется легко и свободно, пока нет нужды произнести, скажем, букву «т». Здесь начинается проблема. «Т-т-трактор». Прежде чем произнести слово, человек, мучительно морщась, издает звуки, напоминающие стук мотора. С Лешиным заиканием все иначе. «О-о-очень рад!» — сообщает он, словно бы подчеркивая искренность своих чувств восторженными междометиями. «И-и-иди пообедай», — предлагает он, словно продолжая начатый ранее список поручений. Из-за этого его заикания время от времени случаются разного рода конфузы.

Клиенты оплачивают оборудование или наличными, или по перечислению, по безналу. Жаргон конторцев умял эти термины до «нальной» и «безнальной» оплаты. Приключилось вот что. Приехали клиенты, частные предприниматели из Уфы. Муж и жена. Леша поручил Борису оформить их заказ. Борис предложил клиентам пройти в бар и выпить по чашечке кофе или посмотреть новое оборудование, выставленное в зале, пока он оформит документы. Уфимцы отправились в зал. Несколько мгновений спустя Борис с пачкой бланков отправился следом. Он обогнал покупателей, когда его окликнул выглянувший из кабинета Леша.

— Борис! — Его хорошо поставленный альт снарядом пролетел по коридору, заставив уфимцев вздрогнуть, а Бориса обернуться на пороге зала.

— Что?! — Идея кричать через весь коридор не очень нравилась Борису, но, в конце концов, не он первый начал.

— Скидку о-о-оформи!

— Помню!

Борис уже хотел двигаться дальше, но вслед ему полетел еще один вопрос:

— А-а нальная у-у них о-оплата?

Леша застыл с открытым ртом, поняв, какой подтекст придало простому вопросу его заикание.

Предприниматель из Уфы этот подтекст прочел мгновенно и загоготал, демонстрируя неизвестно кому поднятый большой палец. Супруга его залилась краской и принялась тыкать мужа локтем, призывая его к порядку. Через мгновение одна из дверей коридора распахнулась, и оттуда посыпались давящиеся от смеха сотрудники сервиса.

— Как-как? — веселились они, наперебой подкалывая сконфуженного коллегу. — Леша, какая оплата? И кто будет принимать, бухгалтерия или касса?

Борис тоже улыбнулся, но лишь слегка.

— Нормальная оплата, — громко ответил он, с укором глядя на резвящихся сервисников. — Наличными деньгами.

Позднее Борис понял, что, работая в «Конторе», подобных курьезов можно насобирать целую коллекцию.

Львиная доля людей, приезжающих забирать оборудование для региональных фирм, была просто водителями или экспедиторами, которым поручили забрать в московской фирме груз, чаще всего попутный. И вот влетает тюменский работяга в региональный отдел, судорожно повторяя про себя мудреное название аппарата, который ему нужно получить. Он и так уже нервничает из-за того, что нужно грузить и везти через полстраны невесть что, и больше всего он боится забыть мудреное название заморского аппарата. Если он не сможет даже объяснить, зачем приехал, то будет выглядеть круглым дураком, и, что самое страшное, у оборотистых московских дельцов появится соблазн всучить круглому тюменскому дураку что-нибудь не то. Название написано в накладной, но написано, будь оно неладно, на английском, а водитель учил в школе немецкий и имел по нему твердый трояк.

Итак, этот сибиряк вваливается в комнатушку, пыхтит и отирает выступающий на лбу пот.

— Здравствуйте, — произносит он, доставая из кармана ворох документов, — я приехал за оборудованием.

— Здравствуйте, — кивает в ответ Борис и открывает на экране компьютера нужную таблицу. — Как ваша фамилия?

Чего проще — найти фамилию, и тут же компьютер сам выведет на экран накладную. Но сибиряк продолжает крутить в мозгу иностранное слово, оно висит на языке, как камень во взведенной баллисте, и вылетает просто потому, что давно наготове.

— Киото! — выпалил водитель.

Борис начинает вбивать фамилию в окошко поиска, удивляясь, какие диковинные имена и фамилии встречаются в российской глубинке. Вбивая вторую букву, он вспоминает, что Киото — прежняя столица Японии. Второй раз опуская палец на клавишу «о», Борис припоминает, что так еще именуется модель итальянского холодильного прилавка, выставленного в зале. Менеджера осеняет: «Киото» — отнюдь не фамилия гостя, а прилавок, который его прислали забрать! Коротко вжикнув, компьютер подтверждает догадку, сообщив, что клиент с японской фамилией в списке не значится.

— Я спросил вашу фамилию, — мягко уточняет Борис.

— Да-да, действительно, — смущенно кивает сибиряк и поправляется, выдыхая чуть ли не в одно слово: — Гальянов сто восемьдесят.

Гальянов — на сей раз фамилия заказчика. Сто восемьдесят — ширина прилавка «Киото».

Но все эти истории — частности. В основном работа с дилерами оказалась на порядок сложнее и серьезней, чем с простыми покупателями. Дилеры-то покупали оборудование не для себя, а для перепродажи и разбирались в многообразии моделей и модификаций куда лучше владельцев магазинов. Хотя, с другой стороны, это было и неплохо: случись Борису ошибиться в составлении заказа, они могли заметить это сразу, а не в родном Владивостоке спустя две недели.

Нет нужды говорить, что и в новой своей должности Борис Апухтин не сбавил темпа и продолжал трудиться с тем же энтузиазмом, что и прежде. Тем паче что правила игры остались прежними: чем больше продашь, тем больше получишь в конце месяца. Теперь, конечно, он ничего уже не стремился доказать Ольге Талльской, у него был раздражитель посерьезней: фирма росла, и впереди маячили новые посты, которые обязывали восседать в настоящих креслах и в отдельных кабинетах.

Математика успеха выглядела просто: чем больше дилеров умудрится обработать Борис, тем больше оборудования пройдет через его руки. Леша Кончаловский, как и обещал коммерческий директор, передал ему от барского стола нескольких клиентов, но не прошло и недели, как Борису стал ясен критерий их отбора: на тебе, Боже, что нам не гоже. Половина этих фирм вообще ничего не покупала, исчерпав свое сотрудничество с «Конторой» протоколом о намерениях. Вторая половина, судя по архивам, перебивалась какой-то мелочевкой, и ждать крупных заказов от них не приходилось.

Менеджер регионального отдела Борис Апухтин имел в запасе месяц, чтобы привлечь новых партнеров. К исходу второго месяца он собирался блеснуть приличными результатами.

Борис просмотрел все имевшиеся на лотках у метро рекламные журналы и выписал координаты крупных компаний в других городах. На следующий день он оккупировал факс и разослал письма с предложением о сотрудничестве. Он предлагал услуги «Конторы» коммерческим отделам крупнооптовых фирм, уральским и зауральским заводам: «Вы ничего не теряете, если предложите своим разборчивым клиентам более дорогое импортное оборудование, которое перекупите у нас!»; поликлиникам: «Во избежание массовых отравлений, рекомендуйте всем своим магазинам хранить йогурты в сверхнадежных датских холодильниках!»; и даже постам ГАИ. Он являл чудеса изобретательности, находя причины, по которым тому или иному учреждению надлежало тотчас заняться продвижением торгового оборудования, поставляемого в Россию «Конторой».

Ни один заехавший из дальних волостей гость не уходил теперь из офиса, не подписав хотя бы протокола о намерениях. Если возникали проблемы, спорные вопросы или потенциальный дилер просто начинал выторговывать себе особые условия, Борис с пол-оборота развивал такую кипучую и бурную деятельность, что о возникшей проблеме немедля узнавали все, кто мог хоть как-то повлиять на ее счастливое разрешение. Получив отказ или не найдя понимания у нужного сотрудника, он немедля отправлялся к руководству следующего уровня. Не то чтобы с жалобой на коллегу, но с сетованиями на сложность и срочность Проблемы и намеком на готовность идти выше. Обычно это срабатывало: договоры подписывались, скидки предоставлялись, условия принимались, и Борис поздравлял нового дилера с началом взаимовыгодного сотрудничества.

Правда, однажды Борис едва не добрался по этой лестнице до одного из генеральных директоров. Наверное, это было чрезмерной наглостью, но молодой человек предполагал, что «засветиться» в качестве слишком инициативного работника гораздо выгодней, чем снискать себе славу увальня.

В конце месяца Борис подвел итоги. Объем проведенных им сделок почти сравнялся с объемом сделок, заключенных Лешей Кончаловским. Количество дилеров за истекшие двадцать рабочих дней увеличилось вшестеро по сравнению с тем списком, что вручили Борису в начале месяца. Уже сейчас шли переговоры о заказах на такие суммы, которые прежде никому из конторцев не снились. В перспективе маячили два серьезных проекта. Один с крупным холдингом, другой с администрацией области. Можно было не сомневаться, что в следующем месяце менеджер регионального отдела Апухтин соберет более чем богатый урожай.

Борис закончил подсчеты и с довольной улыбкой откинулся на спинку стула.

— Добрый день! — прозвучал робкий женский голос.

— Да, здравствуйте. — Борис вскочил, обернувшись к двум пожилым женщинам, стоявшим на пороге их кабине-тика.

— Вы Апухтин?

— Да, Апухтин, а вы?.. — Он ожидал, что гостьи представятся.

— Мы за оборудованием, — услышал Борис стандартный ответ. — Мы... стулы...

Борис понимающе закивал, садясь за компьютер. «Стулы»! Терпелив русский язык.

Он помнил заказ на сорок стульев, быстро нашел его, распечатал и подал бланк клиенткам.

— Это не наше, — покачали те головами, возвращая листок.

— Как? — Борис бросил листок на стол. — А какой же у вас заказ? Название вашей фирмы?..

— Мы стулы, — прозвучала все та же магическая фраза. Стулы! Что за стулы? Борис быстро проверил все остальные заказы. Никто больше не выписывал стульев.

— Представьтесь, пожалуйста, — вновь обратился он к гостям. — Откуда вы?

— Так с Тулы же!

— Ах, С ТУЛЫ! — Борис хлопнул себя по колену. — Из Тулы! Так. бы сразу и сказали.

— Так мы шь так и сказали. С Тулы, из Тулы... Тульские мы...

Работа продолжалась. Зубчики колес, покрутившись минуту в холостую, вновь сцепились между собой, приводя ложную машину торговли в движение. Борис делал свою работу. Делал карьеру. Делал деньги.




ГЛАВА Х


Получить место не составило большого труда. Работавший на этой должности дядечка решил уволиться слишком уж внезапно, и времени искать замену не было. Имелась парочка кандидатур, предоставленных впопыхах той же рекрутской конторой, но Аллочка была вне конкуренции. Все-таки начальник отдела — ее бывший научный руководитель. Неуклюже клеился к ней на протяжении всего года, пока они работали на одной кафедре испускающего дух института. Дмитрий Львович — так звали ее бывшего, а теперь и будущего шефа — ушел с кафедры чуть раньше, чем сократили Аллочку. Кто бы мог подумать, что дороги их пересекутся вновь?

Придя на очередное собеседование в достаточно крупную фирму, Аллочка надеялась на успех, но сильно на него не рассчитывала. Диплом биолога в коммерции — все равно что аттестат о среднем образовании. Конечно, у Аллочки был уже некоторый опыт. Несколько месяцев она сидела в отделе сбыта бумажной корпорации. Потом полгода провела, выписывая счета за отгруженные карандаши.

Последним местом была должность старшего менеджера: Аллочка руководила закупкой и отгрузкой майонеза. Не самое престижное местечко, но к Аллочке быстро подкатил один оборотистый азербайджанец Рубен Рафикович. Азербайджанец предлагал удивительно дешевый «Провансаль». Причем был так заинтересован в увеличении объемов продаж, что со свойственной южным мужчинам широтой одаривал Аллочку то косметикой, то дорогими конфетами, то средней руки ювелирными изделиями. Приглашал в ресторан. Один раз Аллочка приглашение приняла, но после того, как Рубен Рафикович опорожнил четвертую рюмку и начал настойчиво предлагать выпить на брудершафт, решила вернуться на прежнюю дистанцию.

Один недостаток был у азербайджанского майонеза: отсутствовал сертификат. Когда вопрос о нем поднимался особенно остро, стоимость и число подарков, получаемых Аллочкой, существенно возрастали. Аллочка быстро заметила эту закономерность и начала входить во вкус, «нажимая» на поставщика все сильнее и сильнее. В один прекрасный день ей преподнесли роскошную дубленку «в пол».

Увы, этот подарок оказался последним. Через два дня, следом за очередной фурой майонеза, в ворота склада посыпались горохом люди в камуфляже. Всех, кто находился в помещении, включая генерального директора, уложили рядами на грязный бетонный пол. Оказалось, что майонез производился в пустующем коровнике в Подмосковье. Ничего удивительного не было в отсутствии сертификата, но самое печальное было в том, что фирма «Сектым инкорпорейтед», принадлежавшая Рубену Рафиковичу, существовала только на накладных. В довершение всех бед в переводе это название означало что-то абсолютно неприличное.

В итоге Аллочка была безмерно счастлива, когда ее целую и невредимую выставили за дверь...

Итак, получить это место для Аллочки не составило труда. Дмитрий Львович, узнав очередную соискательницу, рассыпался в комплиментах и улыбался так, что хотелось забежать сзади и проверить, нет ли у него на затылке каких-нибудь резиночек или пружин, оттягивающих края рта. Сев на предложенный стул, Аллочка закинула ногу на ногу, приложив при этом максимум усилий, чтобы подол кожаной юбки взобрался по бедру возможно выше. Порыв заметили, и судьба вакансии была предрешена. На всякий случай, чтобы подстраховаться, Аллочка добавила пару прозрачных намеков на «упущенные в прошлом возможности» и «перспективы совместного сотрудничества».

Аллочка стала менеджером по закупке. Работа не сильно отличалась от торговли майонезом. Здесь нужно было закупать оборудование. Причем особенно работать головой не требовалось. Фирма крупная, поставщиков избыток. Требовалось лишь заносить в компьютер данные о пришедших партиях да каждый месяц брать заявки у отдела продаж, чтобы переправлять их заводам. Была еще одна миссия, которую следовало исполнять «периодически»: сравнивать цены на поставляемую продукцию с прайс-листами, приходящими в секретариат по факсу. Если кто-то предлагал аналогичное оборудование существенно дешевле, Аллочке следовало немедленно доложить шефу, Дмитрию Львовичу.

Из накопленного профессионального опыта Аллочка сделала вывод, что не стоит форсировать события и чересчур рьяно браться за те мероприятия, осуществлять которые требуют «периодически», а периодичность не уточняют. Вопрос сличения цен был как раз из таких.

Вообще же Дмитрий Львович дал понять три вещи.

Первая. Он, будучи такой же наемной силой, как и его подчиненные, и сидя на своем окладе, не намерен надрывать пуп ради процветания владельцев «Конторы». Поэтому инициатив, требующих вмешательства начальника отдела, от Аллочки не требовалось. Было вполне достаточно и того, что все цифры заносятся в компьютер вовремя и без ошибок.

Вторая, касавшаяся «периодических» мероприятий. Дмитрий Львович не собирался следить за этим процессом, предоставляя своим менеджерам самостоятельно планировать свою работу. Однако было условие. Если отчет о проведении сравнительного анализа по ценам требовали «наверх», то он должен был оказываться на столе шефа тотчас.

Третья. Самая неприятная, но не слишком беспокоившая Аллочку. Новый старый шеф намекнул, что на сей раз от его протеже потребуются более значимые доказательства ее признательности и преданности. В жизни Аллочки он не первый босс, требовавший подобных сверхурочных, но из всех прежних он был ей наиболее отвратителен. Бывший доцент-ботаник волею судьбы превратился в нувориша, но не стал ни стройнее, ни выше, ни моложе. Кстати, подсчитав возраст бывшего научного руководителя, Аллочка успокоила себя тем, что домогательства его не будут слишком часты.

Так или иначе, проанализировав эти три постулата, Аллочка решила, что стоит сделать только одну вещь: состряпать отчет, который в любой момент можно было бы продемонстрировать руководству.

Аллочка взялась за дело, и довольно скоро отчет был готов. Смущало только одно обстоятельство. Несколько производителей предлагали оборудование дешевле, чем один из постоянных поставщиков. Аллочка задумалась: докладывать ли Дмитрию Львовичу об этом упущении своего предшественника? С одной стороны, надо бы. С другой стороны, он может решить, что новая сотрудница чересчур неусидчива для менеджерского кресла.

Девушка пошла по третьему пути. Она позвонила поставщику и предложила скоординировать цены с учетом ситуации на рынке.

Через полтора часа представители фирмы сидели у нее в кабинете. На столе перед ней лежали: букет роз, размером с раскрытый английский зонт, коробка бельгийского шоколада, коробка с ликером и визитки гостей. Фирмачи объяснили, что приехали познакомиться, а заодно и обсудить сложившуюся ситуацию.

Буквально через пять минут Аллочка поняла, что визитеры отнюдь не собираются обсуждать вопрос снижения цен на свою продукцию. Их скорее интересовало, во что им обойдется дружба нового менеджера. Найти общий язык с предыдущими для них, судя по всему, не составляло труда.

Аллочка и не думала бороться с искушением. Но, помня историю с майонезом, решила действовать умнее и осторожнее. В первую очередь она продумала, как оградить себя от неприятностей. И на сей раз справедливо решила, что брать наличными — спокойней. После некоторых прений вопрос с суммой был решен.

После ухода фирмачей Аллочка распечатала коробку и, чувствуя, как тает на языке шоколадный бутончик, задумалась.

Оказывается, она нашла не просто хорошее место. Она нашла «рыбное» место. И «рыбы» здесь можно было ловить столько... Достаточно сказать лишь, что сумма, обещанная ей фирмачами, превышала назначенный ей оклад. А сколько этих поставщиков! Что ж, чтобы сохранить такое местечко, она вполне согласна быть полюбезнее с шефом.

Кстати, о шефе. Что он знает о «рыбке», которую можно запросто ловить во вверенном ему отделе? В курсе ли он? Неужели нет? В любом случае ясно, что фирмачи ему конвертов не носят, иначе вопрос о поставщике решался бы в приказном порядке. Хорошо, если Дмитрий Львович пребывает в неведении: тогда с ним не нужно делиться. Но что, если он все-таки в курсе и стремление держаться в тени вызвано соображениями безопасности? Как знать, может быть, в конце месяца каждый менеджер отсчитывает из своих конвертиков определенный процент и сдает руководителю? Такая схема выглядит не так уж неправдоподобно...

Но почему же он сам не посвятил Аллочку в этот ритуал? Это было бы вполне логично.

Девушка терзалась сомнениями весь остаток дня и половину ночи. Делиться ей с шефом или нет? Если да, то как это будет выглядеть? Если нет, то чем это будет ей грозить?

В итоге Аллочка рассудила, что пусть лучше Дмитрий Львович вызовет ее на ковер и потребует свою долю, чем она сама заявит, что хочет поделиться полученной в первый же рабочий день взяткой.

Через месяц Аллочка была уже абсолютно уверена в правильности принятого ею решения. Дмитрий Львович не заикался о деньгах и не требовал себе гонорара ни в какой иной форме. Так что Аллочка решила для себя, что с шефа будет вполне достаточно и того, что она смотрит сквозь пальцы на его заигрывания, намеки, а также фамильярности и вольности в обращении, которые не были бы спущены никому другому, разве только одному из директоров...

Хотя Леха и рвался в бой, но, оказавшись в торговом зале с пачкой листов и каталогов под мышкой, почувствовал себя не столь уверенно. В каком-то смысле первые три недели, которые ему предстояло осваиваться и учиться, пришлись очень кстати. Из Роминой квартирки все казалось проще: ходят по залу увальни-толстосумы, только успевай их обрабатывать да рассовывать денежки по карманам. Как в тире! На деле же господа толстосумы выглядели отнюдь не так безобидно. И на лохов туристов, которым Леха впаривал втридорога фрукты, зубные щетки, железнодорожные билеты и липовые пропуска для въезда на пляж, клиенты «Конторы» не походили вовсе. Многие приезжали на дорогущих иномарках, принимая из рук менеджера прайс, поблескивали увесистыми печатками и золотыми запонками. Таким палец в рот не клади; даже если удастся нагреть такого на самую смешную сумму — достанет из-под земли. Из принципа найдут, пусть даже потратят на поиски вдесятеро больше, чем потеряли. Слышал Леха такие истории.

Заходили в «Контору» люди и попроще. Мелкие торговцы с рынков, цокавшие языками и интересовавшиеся подержанным оборудованием или оборудованием «с брачком», начинающие предприниматели, даже буфетчики, которым и нужна-то была ручная мясорубка, и от цен на английские машинки они едва не падали замертво. Но с такими связываться не хотелось. Они, может, и не наймут детективов ловить тебя по всему ближнему зарубежью, но уж так вопьются в горло зубами в коронках — мало не покажется!

Впрочем, Леха утешал себя, что обманывать клиентов он и не собирается, даже наоборот, собирается помочь им экономить деньги, «обувая» родную фирму. С чего бы им иметь на Леху зуб? Приди Леха прямо с улицы, он предложил бы разработанную Ромой схему первому вошедшему, чего тянуть? Но Рома порядком застращал его, расписывая варианты, при которых подобная небескорыстная благотворительность выходила приятелям боком.

Перво-наперво можно было попросту нарваться на постоянного клиента или клиента, как-то связанного с другими сотрудниками или даже хозяевами фирмы. Это самый пиковый вариант, не оставлявший ни шанса, ни возможности оправдаться. Не хотелось даже думать о том, чем грозило подобное разоблачение. Однако Рома считал, что избежать подобного конфуза проще всего, достаточно повременить немного со своим предложением и навести справки о клиенте. Нетрудно догадаться, что «свой человек» и вести себя будет соответственно: при первой же возможности намекнет, что рассчитывает на особое отношение к своей персоне. Так 'что если не спешить, то опасности нет.

Что еще предусмотрел Рома? Кавказцы. С этими лучше не связываться, причем причин — море. Могут не заплатить после сделки. Могут начать (и, скорее всего, начнут) хлопать тебя по плечам, называть братом и канючить еще какие-нибудь льготы, вроде отдать им все даром. Это уже их психология: если дал маленькую скидку, то может уступить и больше. Как они торгуют на рынках? «Бери за сто рублей!.. Нэт? Пятьдесят!.. Нэт? Двадцать!.. Э, подожды, брат! Бери за пять!» Если с ними начинают торговаться, они тотчас решают, что это игра такая, и играют до бесконечности. Короче, с этими кавказцами одни проблемы. И это еще мелочи! Гораздо хуже обернется дело, когда они начнут рассказывать всем своим землякам про возможность сэкономить в «Конторе». Те двинутся сюда толпами и, не мудрствуя лукаво, потребует записать их в дилеры. Тут, слово за слово, и выплывет Ро-мина афера.

Кстати, раззвонить на весь белый свет про эту лазейку мог кто угодно. Язык за зубами точно удержит только тот, кто планирует еще раз воспользоваться такой схемой экономии денег. Если клиент пришел покупать не в последний раз, то позаботится о том, чтобы и в дальнейшем покупать обору-дование дешевле.

— Тут, — рассуждал вслух Рома, — можно даже посулить ему на будущее не пять, а шесть процентов, пусть считает, что его здесь ценят и уважают!

Рома выделил два десятка категорий покупателей, которые не подходили для «окучивания» или с которыми лучше не связываться. Он вообще оказался необычайно словоохотлив, чего за ним не замечали в родном Бердянске. То ли столица с ее вековыми традициями так подействовала на него, то ли отсутствие благодарного слушателя развило его способность к философствованию на досуге, но теперь Мухо каждый вечер изливал на земляка целые водопады своих мыслей, теорий, наблюдений и даже проектов на ближайшие сто двадцать три года.

Леха впитывал мудрость, мотал на ус, запоминал и делал выводы. Единственное, чему не мог научить его опытный товарищ, это искусству с лету опознать подходящего клиента. Не владел Рома этим искусством, и Лехе предстояло самому разрабатывать теорию, определять критерии, присматриваться, принюхиваться.

Понимая, сколь велика окажется цена одного-единствен-ного прокола, Леха не спешил, взвешивая все «за» и «против», добросовестно прощупывал каждую кандидатуру, прикидывая то так, то эдак, не подходит ли данный экземпляр под одну из запретных статей. Большинство клиентов заканчивало свои дела раньше, чем Леха выносил по ним свое взвешенное и обоснованное заключение. В итоге за два месяца работы Леха успел сделать свое заманчивое предложение лишь восьмерым. Трое согласились, но заказы были мелкими. Компаньоны заработали что-то около двухсот баксов на брата. Это, конечно, и отдаленно не походило на те барыши, о которых мечтал Леха и на которые рассчитывал

Рома, вытаскивая приятеля в Москву и составляя ему протекцию. Мухо ворчал и призывал друга «шевелить поршнями». Леха и сам готов был этими самыми поршнями пошевелить, но не представлял, в каком направлении шевелить.

В каждом покупателе ему виделся или дальний родственник коммерческого директора, или зять сотрудника налоговой полиции, или болтун, или еще кто-нибудь вредный и опасный. Всякий раз, когда надлежало открыть рот и заговорить о деле, Леху словно разбивал паралич: заставить язык ворочаться нужным образом не было никакой возможности. Леха мучился, потел, ругал себя последними словами и напоминал о долгах и семье в Бердянске. Постепенно он становился менее строгим при отборе клиентов, рискнув даже предложить скидку пожилому осетину, зашедшему посмотреть морозильники для эскимо. Осетин понял механику предлагаемой операции, но даже со скидкой датская техника оказалась ему не по карману.

Удачная сделка с продажей стеллажей для склада принесла приятелям сразу около трех сотен. Леха воспрянул духом, Рома немного подобрел и ослабил напор, решив, что его непутевый напарник взялся-таки за ум.

Продав стеллажи, Леха решил, что эта сделка — добрый знак. Дальше дело пойдет легче. Так всегда получалось на рынке: можно простоять полдня и ничего не продать, а потом вдруг выстраивается очередь. Главное, не пропустить того заветного покупателя, который принесет с собой удачу. В полной уверенности, что обслужил именно такого покупателя, Леха и пришел на следующий день на службу.

Когда подошла Лехина очередь встречать клиента, в зал вошла высокая дама лет тридцати пяти. На даме было длинное, в пол, расшитое серебряными цветами платье, которое вполне сошло бы и за вечерний туалет, когда б не стильный кожаный ремень и темно-синие теннисные туфли. Девятикласснице такой «прикид» пришелся бы в самый раз, но на взрослой тете наряд выглядел странно. В довершение своего, мягко говоря, нетрадиционного образа дама держала в руках маленькую собачку. Кажется, эта порода называется мопс.

Хотя Леха мог что-то путать: из собак он с уверенностью мог опознать только овчарку и таксу. Сумочки у дамы не наблюдалось.

Экстравагантные клиенты заглядывали в «Контору» не часто. В конце концов, фирма, занимающаяся оборудованием, — не богемный салон, не бутик, не вернисаж с модной мазней. Сюда приходят люди торговые, а значит, деловые. Приходят они не на смотрины, не на тусовку, некоторые вообще являются чуть ли не в спецодежде. А тут... королевна в кедиках.

Для Лехи, впрочем, стиль и вкусы клиентов особого значения не имели. Он прикинул, что платье стоит, пожалуй, недешево, а серьги в ушах дамы потянут — если, конечно, камешки настоящие — тысяч на несколько зеленых. Но Леха и в ювелирных изделиях смыслил мало, точно зная только пропорцию «чем больше, тем дороже».

— Здравствуйте. Вам чем-то помочь? — Леха остановился возле лениво осматривающейся дамы.

Та кинула на него удивленный взгляд.

— Мне?! — Такое впечатление, что предложение помощи оскорбило ее до глубины души.

— Я могу показать вам выставленное оборудование. Если хотите, то...

— Подержите! — Дама вдруг протянула Лехе песика. Довольно резко протянула, Лехе показалось даже, что она решила бросить свою животину ему на грудь, и он отпрянул.

Дамочка же снова прижала к себе встрепенувшегося мопса и усмехнулась, любуясь испугом менеджера.

— Не можете помочь? — спросила она с деланным сожалением. — Ладно, я сама его подержу.

Она сделала несколько шагов по залу и остановилась возле французской морозильной гондолы, самого дорогого и шикарного экспоната в зале «Конторы». Гондола представляла собой «опрокинутый на спину» огромный холодильник без дверцы. Роль дверцы выполняла воздушная штора, так что весь мороз оставался внутри, словно холодный воздух просто налит в ванну: опускаешь руку — рука мерзнет, поднимаешь ее над краем,— снова тепло.

Бросив беглый взгляд на приборный щиток, посетительница заглянула внутрь гондолы. При этом она наклонилась вперед, и платье обтянуло ее фигуру так, что сквозь ткань стало просвечиваться белье. Леха готов был поспорить, что, нагнись дамочка еще чуть ниже, он смог бы определить узор кружев, а возможно, и прочитать надпись на ярлычке.

Клиентка выпрямилась и обернулась к своему неуклюжему провожатому. Всем своим видом она подчеркивала, сколь великое, безразмерное одолжение делает фирме, посещая ее офис самолично. А уж для мелкого чиновника этой фирмы честь общения с нею — высшее счастье в его никчемной жизни. Она, кажется, успела перехватить взгляд, изучавший контуры ее трусиков, но сочла ниже своего достоинства даже обратить на эту наглость свое высочайшее внимание.

— Есть такие корыта? — Дамочка указала острым подбородком на французское чудо техники.

В общем, конечно, гондола похожа на большое-пребольшое корыто.

— Есть. Я могу выписать счет... — Леха довольно ловким жестом извлек из своей папочки нужный бланк и уложил его на папку, готовый заполнять документ.

— Не надо ничего выписывать. — Дама поморщилась. — Я спрашиваю, есть ли два таких корыта на вашем складе. Чтобы сегодня забрать.

— К сожалению, такое оборудование поставляется только под заказ. Предоплата пятьдесят процентов. Но пока вы оплатите счет, пока деньги придут к нам на счет, уже пройдет неделя. Так что ждать придется не так долго, как...

— Я не собираюсь ничего перечислять, — одернула его клиентка с легким раздражением, но потом спохватилась, что мечет стрелы в недостойного, и продолжила ровным тоном: — Так и скажи, что нет. Меня интересует только то, что есть.

Леха при этих словах растерял добрую половину своего интереса к посетительнице. Клиент, интересующийся французским оборудованием, — определенно лакомый кусочек. Но если этот же клиент желает приобрести оборудование со склада, то дело дрянь: вряд ли удастся что-то ему продать. Политика «Конторы» по завозу товара проста, как грабли: завозится оптом только оборудование попроще и подешевле, которое гарантированно уйдет, ломать же голову над спросом и брать на себя ответственность, заказывая дорогую диковинку, никто в отделе закупки не желал. Чудо, что эта гондола вообще оказалась в зале. Скорее всего, она и была куплена для блезиру: торчала среди зала, как яйцо Фаберже в антикварной лавке, и неизменно венчала собой экспозицию на всех выставках. Так что если человек не может подождать, пока ему привезут желаемое, то лучше бы он интересовался польскими ларями.

Дамочка остановилась у итальянской холодильной горки.

— А эта этажерка есть или тоже нужно ждать?

— Я могу посмотреть по компьютеру. Эти горки, возможно, есть. — Леха был готов удалиться к компьютеру, общество примадонны становилось тягостным.

Дамочка никак не реагирует на его слова, и он решает воспринять ее молчание как согласие, как «Да, молодой человек, будьте любезны, посмотрите, пожалуйста, есть ли эти горки, и еще раз простите за беспокойство!».

Горки на складе были. Аж две. Хватай и неси! Дамочка на эту новость не реагирует никак. Она продолжает прогуливаться между прилавками и ларями, поглаживая свою собачонку. Лехе не остается ничего иного, как брести за ней молчаливой тенью. Не очень-то приятно понимать, насколько ниже ты стоишь по социальной лестнице, чем декоративная псина с тупым взглядом.

Леха теряет с этой клиенткой время и начинает постепенно терять терпение.

— Вам выписывать горку? — второй раз спрашивает он у дамочки. Давить на клиентов не принято и стратегически неверно, но с этой дурой, кажется, каши не сваришь, так что ничего страшного, если она обидится и свалит с глаз долой.

Снова нет ответа. Только псина поворачивает голову на голос, но тут же отворачивается.

Леха останавливается, бросив свои бумаги на мраморную столешницу, и предоставляет посетительнице бродить без свиты. В конце концов лабиринт из прилавков неминуемо приведет ее обратно.

Внезапно Леха оборачивается. Что бы ни говорили о телепатии, но, согласитесь, иногда спиной чувствуешь: позади что-то происходит. Скептики, конечно, найдут этому рациональное объяснение, но в тот момент оглянуться действительно стоило. В дверях выставочного зала стоял человек. Не просто человек, но человечище: мужчина лет сорока под два метра ростом и такой полный, что в темноте мог запросто сойти за двух обнявшихся медведей. Чтобы пройти в двухстворчатую дверь, ему пришлось приостановиться у порога и нацелиться строго на середину прохода. Словно корабль, ищущий по трудному фарватеру, он пробрался в зал, даже не зацепив алюминиевого косяка.

Толстяк пыхтел и отдувался. То ли он запыхался оттого, что спешил, то ли одышка стала его неизменным спутником вследствие полноты. Человек-двамедведя оглядел зал. Короткая, прикрытая гроздью подбородков шея его в этом процессе не участвовала, — он осуществил поворот всем телом.

— Юра! — Дама с собачкой вскинула руку, словно стояла в плотной толпе и ее можно было не заметить.

Толстяк тоже махнул в ответ и ринулся к ней, протискиваясь между рядами оборудования, как атомный ледокол сквозь льды. Два прилавка, стоящие на роликах, подались в стороны под его натиском.

— Галюня! — Толстяк чмокнул дамочку в щеку, и вид у него был такой, как будто он нашел свою пассию не в солидной фирме, а в логове дракона.

— Мы застряли на Садовом, — загудел он, проводя пальнем по загривку мопса, — еле вырвались. Тут еще покрутились, приткнуться негде. Ты уже присмотрела что-нибудь?

— Ничего интересного, — надула губки дамочка, словно выбирала себе подарок в ювелирном отделе, а не осматривала оборудование. — Вот этот прилавок и ту этажерку можно поставить в овощном. А больше ничего у них нет.

— А вон эта... — Толстяк ткнул пальцем в гондолу. — Ты хотела такое.

— А их нет сейчас. — Дамочка двинулась к выходу. — Ты вот сторгуйся с мальчиком, — кивнула она в сторону Лехи. — Там надо что-то выписать.

Толстяк еще раз оглянулся. Заметив пустые столики в баре, он без слов махнул менеджеру, приглашая его туда. Его Галюня тем временем, плавно покачивая бедрами, покинула зал.

— Юрий Яковлевич, — представился толстяк, подсовывая под себя второй стул. — Ну, давай торговаться.

— Вам выписать прилавок и гондолу? — Леха вписал в бланк дату и свою фамилию.

Общаться с толстяком оказалось еще сложней, чем с его подругой. Так всегда с «нестандартными» людьми: длинноносыми, прокаженными, непомерно толстыми, как данный экземпляр. Смотреть им в лицо неловко — могут подумать, что ты на них пялишься, а отводишь взгляд — выходит, что тебе неприятно на них смотреть. Как ни крути, получается, что ты только и думаешь, что об их ненормальности. Будь Юрий Яковлевич килограммов на сто постройней, он не вызывал бы никакого сочувствия. Еще чего! В этой туше сидит чванливый самоуверенный гад, который считает себя белой костью. Человека, который на две головы богаче и влиятельней тебя, рассуждал Леха, можно только ненавидеть, разумеется, если это не твой брат или папаша. А с ущербным все по-другому. Ты сидишь, видишь, в какой он беде, и невольно жалеешь его. И хотя рассудок напоминает тебе, что в кармане у этого «несчастного» полмиллиона, а то и поболее, но ты ничего не можешь с собой поделать. Минута разговора, и ты уже не в состоянии думать ни о чем, кроме изъяна собеседника и того, замечает ли он твое смущение и что думает о тебе, видя твое замешательство... Короче говоря, думать ни о чем невозможно. Хочется погладить толстяка по головке и сказать, чтобы он забирал прилавок даром. Заодно попотеет, сбросит хоть немного... Может, уроды нарочно выставляют напоказ свои недостатки, чтобы сбить с толку и облапошить «под шумок»?

— Оплачивать будете наличными или по перечислению? — задает Леха формальный вопрос, а сам изо всех сил будит в себе классовую ненависть к этому толстосуму.

— Подожди писать, Чехов. Давай сначала поторгуемся. — Юрий Яковлевич утвердился наконец на стульях.

— Как поторгуемся? — Леха растерянно улыбается.

— Ну, как торгуются! Ты — двадцать, я — десять, посередине сходимся, и тогда уж можно выписывать.

— Но... — Леха не мог понять, шутит клиент или впрямь полагает, что пришел на базар. — Я ведь не владелец оборудования. У нас есть цены по прайсу. И в соответствии с ними мы торгуем.

— Прайс прайсом, — кивнул толстяк, — а скидки?

— Скидки у нас есть, — подтвердил Леха. — Но это скидки для оптовиков и постоянных клиентов. А вы... вы ведь впервые у нас?

— Еще бы! — Юрий Яковлевич довольно ухмыляется. — Небось не забыли бы меня!

Леха начинает ерзать на стуле. Внутри его идет битва с человеколюбием.

— Так я вроде много беру. Я не оптовик?

— Вы берете не много, — тактично поправляет его Леха, — а на большую сумму. Вот если бы вы купили пять горок, то это считалось бы оптом. А так вы приобретаете по одной единице оборудования...

— Значит, нет? — оборвал его толстяк, и вид у него сделался такой, будто он сейчас огреет несговорчивого менеджера своим кулачищем.

— К сожалению, таковы правила, — развел руками Леха. — Не я их устанавливаю.

— Значит, ничего не поделаешь? — разочарованно спросил Юрий Яковлевич-жирныйскряга. Ему, похоже, просто из принципа хотелось урвать какую-нибудь скидку или льготу. Привычка, знаете, болезнь хроническая.

- Увы.

— Ну а если, — толстяк с неожиданным для его габаритов проворством подался вперед, заставив столик захрустеть, — подкинуть тебе премиальных? Это поможет найти основания для скидки?

Вот тебе раз! Тут сидишь, оцениваешь, подбираешь кандидатуры, но вдруг приходит человек и сам предлагает провернуть что-нибудь.

Леха еще минуту молчит, не столько раздумывая, сколько приходя в себя от приятной неожиданности. Потом он тоже подается вперед. При этом лбы заговорщиков почти касаются друг друга, и Леха смотрит толстяку прямо в глаза, нисколько не беспокоясь по поводу его полноты и своих комплексов.

- Есть один вариант, — начинает он издалека. — Это не то чтобы скидка, но деньги вы сэкономите. Тем более что вы платите наличными, правильно я понял?




ГЛАВА XI


Толстяк вошел в торговый зал и остановился, как обычно тяжело дыша. Он неловким движением стянул с лица очки, и зрачки его, обрамленные непередаваемого оттенка радужкой, начали мерно кататься влево-вправо под сурово сдвинутыми густыми бровями, выискивая объект для излитая кипевшего в нем гнева. Он искал Леху.

Толстяк был зол. Зол не на шутку. Это было столь очевидно, что, если бы он хотел выказать переполнявшие его эмоции более явно, ему оставалось только развернуть над головой транспарант «Я ЗОЛ!». Ужасная одышка, не оставлявшая его ни на минуту, должно быть, в течение всей сытой жизни, напоминала теперь пыхтение паровозного котла или тяжкие вздохи кузнечных мехов. Менеджерская братия без труда смекнула, что приближаться к этому живому вулкану себе дороже, и рассредоточилась по залу возможно дальше от огорченного чем-то клиента. Занимающиеся в тот момент с клиентами приклеились к ним с удвоенным усердием, тот же, кто до сей трагической минуты не был занят, предпочел сделать вид, что уж у кого, у кого, а у него забот полон рот, а то и просто улизнуть из большого зала через зал весов и касс.

Паника, впрочем, поднялась понапрасну. Толстяк отнюдь не являлся анонсированным в Писании глашатаем конца света. Ярость его адресовалась не всем и каждому в равных долях, но лишь двум вертким паренькам, предложившим ему сэкономить немного, отовариваясь в «Конторе» под их патронажем.

Леха заметил своего «крупного» клиента первым. Смышленому парню не требовалось демонстрировать упомянутый транспарант, чтобы почуять запах жареного. Мирно пасущемуся травоядному нет нужды объяснять, зачем на полянке, где он пожевывает клевер, появился хищник и что произойдет, когда он попадется хищнику на глаза. В тот момент Леха искренне пожалел, что он не дикая антилопа, а толстяк не тигр: может, шансов избежать встречи не стало бы меньше, но, по крайней мере, Леха-антилопа имел все права попытаться удрать. И именно удрать ему хотелось сейчас больше всего. Увы, удрать было совершенно невозможно: он не дикое животное, а сотрудник крупной компании, а значит, его долг — плестись навстречу клиенту и интересоваться, что привело его в «Контору» снова и в столь скверном расположении духа. И менеджер, мысленно перекрестившись, двинулся к толстяку. Как бишь его зовут? Юрий... Яковлевич, кажется...

Юрий Яковлевич заметил спешащего к нему Леху и застыл в позе, не предвещающей ничего хорошего. Подобную позу принимает школьный учитель, ожидая, пока нашкодивший и обнаруженный на месте преступления школяр не приблизится на расстояние, удобное для того, чтобы обрушить на его голову громы и молнии.

— Слышь, шустрила, — грозно, но не слишком громко загудел толстяк, когда менеджер предстал перед ним, вполне готовый к экзекуции, — не работает ваш самовар. Горка эта плодово-ягодная.

— Не работает? — Переспросил на всякий случай Леха. Поверить в то, что не работает некая заморская техника, не трудно, но вот в то, что неисправен агрегат, стоящий почти семь тысяч зеленых, проданный при его, Лехином, участии не вполне законным способом... В это верить не хотелось.

— Ты что, оглох за последние дни?! Не ра-бо-та-ет! — Толстяк, видимо забывшись, попытался упереть руки в бока, но не смог поднять кулаки достаточно высоко, руки его соскользнули, и сам он едва не потерял равновесие. Эта неудачная попытка принять излюбленную в более стройном возрасте позу разозлила его еще больше.

— Ну-ка, тащи сюда своего хитрована дружка! — скомандовал толстяк, начиная движение в сторону бара. — Я буду там, за тем столиком.

Леха не стал тратить время, чтобы проследить, куда он указывал — такого клиента не составляло труда найти ни за столиком, ни под столиком, ни даже на Киевском вокзале, — и помчался звать Рому Мухо.

Узнав, кто и по какому поводу желает видеть его в баре, Рома тотчас проникся настроением приятеля. Пожалуй, он забеспокоился даже больше: как-никак именно его подпись значилась подо всеми документами, касавшимися этой сделки, именно ему, Роме, вручил Юрий Яковлевич пятьсот долларов комиссионных за полученную в обход условий договора скидку. Конечно, они с Лехой связаны одной веревочкой и отвечать за свою предприимчивость придется вместе, но для стороннего взгляда Рома выглядел бесспорным главарем шайки, тогда как роль Лехи не тянула выше шестерки.

Выслушав Лехину миниатюру «Я ему... А он мне..,», Рома заглянул в свой ежедневник, одернул пиджак и скомандовал приятелю:

— Пошли.

Они бодрым шагом плечом к плечу прошагали в бар, навстречу опасности.

— Здравствуйте, Юрий Яковлевич... — начал Рома бодрым голосом, остановившись перед столиком, который облюбовал их рассерженный клиент.

— Садись, — зло прервал его толстяк, кивнув на свободный стул.

Рома с готовностью сел, положив руки перед собой на стол, вполне успешно делая вид, что ничего неординарного не происходит.

— И ты садись, — строго скомандовал толстяк Лехе.

Сел и Леха, бочком, оставив до столика некоторое расстояние.

— Кофе или чай будете? — Рома сделал радушный жест в направлении стойки.

— Горка ваша не работает, — угрюмо сообщил толстяк.

— Скверно. — Рома состроил серьезную мину. — А не знаете, что с холодильником?

Юрий Яковлевич смерил менеджера тяжелым взглядом.

— Он не работает. Не работает он.

— Да, я понимаю, а...

— Я думал, этот, — толстяк указал на Леху, — оглох, а ты забыл русский язык.

— Нет, я не забыл, — Рома с готовностью улыбнулся, — но я хотел узнать, в чем выражен дефект. Может быть, он не держит температуру, не включается подсветка, не действует...

— Он вообще не работает. Чуешь, парень? Вообще не работает. Включаешь в розетку, а он... — Толстяк развел руками, давая понять, что агрегат никак не реагирует на включение в сеть.

Рома хотел поинтересоваться чем-то вроде «работает ли розетка?», но воздержался. Такие вопросы могли разозлить клиента пуще прежнего.

— Скверно, — повторил свой вывод Рома. — Чем мы можем быть вам полезны?

— Чем? — Толстяк переменил позу. — Заменить эту бандуру на новую, которая работает.

Безапелляционный тон, каким это произносилось, не предусматривал обсуждения иных вариантов.

— Но, видите ли, — вкрадчиво начал торг Рома, бросив быстрый взгляд на сникшего приятеля, — вы ведь приобретали это оборудование не как обычный клиент. Вы покупали это как наш дилер. При этом вы сэкономили пятьсот долларов. Но если вы откроете свой экземпляр договора, то прочтете там пункт, по которому дилеры не получают права на гарантийное обслуживание, тем более на замену оборудования...

— Слышь, ты, сынок! — Толстяк облокотился на столешницу и чуть понизил свой трубный голос. — Дилер у нас ты. Ты получил половину суммы ни за что, хреном по груше не ударив. Так что не компостируй мне мозги своим договором.

— Но у нас не меняют оборудование, — также понизил голос Рома. — Это в принципе невозможно.

— Кто тебе это сказал?

— Это... — Рома слегка растерялся. — Это правила такие. У нас на фирме.

— Кто их установил, эти правила? Ты?

— Нет, конечно. При чем тут я? Это распоряжение руководства фирмы.

— Руководства? — Клиент притворно удивился. — Так, значит, мне нужно пойти к руководству и решать этот вопрос с ним? Так?

Леха от такого предложения потерял дар речи, но никто этого не заметил, ибо сидел парень молча, следя за ходом разговора, как хомяк на Птичьем рынке следит за разговором его владельца и покупателя. Рома же сразу понял, что собеседник его блефует и не собирается никуда идти, хотя и намерен покачать права, помотать им с приятелем нервы и повытянуть сколько-нибудь денег или какие-нибудь льготы, вроде гарантийного талона.

— Нет, — Рома скользнул взглядом вокруг, не слушает'ли кто их разговор, — этого нам, конечно, не хочется. Но согласитесь, что ваш визит к нашему генеральному не принесет никакой выгоды. Нас уволят, но вам не станут чинить холодильник и уж тем более менять его на другой.

Толстяк слушал не перебивая.

— Мы, конечно, того... признаем, что не правы. Но ведь и вы знали, на что шли, подписывая договор. Для дилеров гарантийные обязательства не предусмотрены. Мы готовы помочь с ремонтом, с профилактикой и сервисом. Сделаем все, что в наших силах и...

— Знаешь, мальчик. — Юрий Яковлевич и впрямь заговорил мягко и вкрадчиво, будто объясняя ребенку, почему тот не может получить вожделенную игрушку. — Ты и впрямь сделаешь все, что в твоих силах. Более того, ты вывернешься наизнанку и сделаешь все, что требуется. Так ведь?

— Но послушайте... — Рома оглянулся на Леху, рассчитывая, что тот наконец примет участие в разговоре.

Поймав на себе этот взгляд, Леха с готовностью приподнялся на стуле, но дальше этого порыва не продвинулся.

— Послушайте, — продолжал Рома свое соло, — мы готовы приехать сегодня с нашим специалистом, осмотреть оборудование, определить, в чем неисправность...

— Нечего там определять, — отрезал толстяк. — Накрылся компрессор. Так что нечего разводить баланду. Если бы я покупал за большие деньги у вашей дерьмовой фирмы, тогда я и разбирался бы с фирмой в целом. А так я купил, как раньше говорили, с черного хода. Смекаешь? С черного хода! Так что все претензии мои исключительно к тем, кто этот ход открыл. А вы, хлопцы, получили свою доляшку с этой операции, так что повязаны оба. Кстати, доля ваша украдена — обрати внимание на это слово! — у ваших хозяев. Так что ваш первейший интерес — чтобы они не узнали про вашу лавочку. Смекаешь?

— Но вы поймите, что у нас просто нет таких денег. Мы могли бы доставить и заменить вам компрессор, но заменить...

— Короче, — оборвал его клиент. — Завтра к вечеру эта хреновина должна быть заменена. Если нет, то...

Дальше последовал довольно типовой набор угроз и «разводов». Толстяк гарантировал приятелям массу проблем и прозрачно намекал, насколько могущественные силы займутся претворением этих ужасов в жизнь. Слушать все это было не столько страшно, сколько тоскливо. Примерно так, как слушать дотошный рассказ врача о том, какие процедуры ожидают вас вследствие укуса бездомной собаки: понятно, что укус не смертелен, но перспектива уколов, прививок и анализов... нагоняет тоску.

Обоим приятелям очень хотелось поскорее закончить эту лекцию или отлучиться под благовидным предлогом, чтобы пропустить хотя бы ее часть. Но предлога не представлялось. В какой-то момент Рома получил шанс на небольшой антракт — его позвали к телефону.

— Извините, я на секунду. — Мухо с извиняющимися кивками поднялся с места.

— Ты куда? — Толстяк будто и не слышал ничего, кроме собственного голоса.

— К телефону...

— Сядь, я не закончил.

— Там межгород... — попытался возразить Рома.

— Сядь. Скажи, чтобы перезвонили. Сначала все решишь со мной.

Рома подчинился. Его младшего партнера насторожил и опечалил тот факт, что инициативой в решении конфликта владел этот нахрапистый клиент. Когда Юрий Яковлевич закончил нагонять страху и удалился, еще раз напомнив о назначенном сроке, Леха, не скрывая беспокойства, обратился к старшему товарищу за комментариями:

— И что будет дальше? Как же мы ему заменим эту дуру?

— Никто ничего ему не заменит, — угрюмо ответил Мухо. — Выпишем сейчас в нашем сервисе компрессор. Вечером съездим к этому толстому, и, если дело и впрямь в компрессоре, завтра выкупим его и заменим. Вот и все.

— Но он ведь не хочет менять, — напомнил Леха.

— Плевать на него, — отмахнулся Рома, доставая бланк заказа на запчасти. — В крайнем случае, наймем «газон», заберем у него эту бандуру, отвезем в соседний двор, заменим компрессор, запакуем в картон и привезем обратно ему. Как новый. Пусть докажет, что это тот же шкаф.

— Ага, — кивнул успокоенный Леха. — А сколько стоит компрессор?

— Полторы штуки. Я сейчас заплачу наш последний куш и своих добавлю, а ты мне отдашь со следующей сделки. Что ж, потеряем по семь с половиной сотен. Наверстаем еще...

Леха вздохнул с облегчением, что потери оказались не столь фатальными. Рома поздравил себя с удачей: новый компрессор он купит всего за девятьсот, а старый, сломанный сдаст минимум за четыреста. Так что он даже заработает на этом печальном инциденте и лопоухости своего земляка. А что такого? Кто все придумал? Кто торговался и еще будет торговаться с толстяком? То-то.

Зарю кооперации Челышев проспал. Не в буквальном, конечно, смысле. В те дни, когда страну взбудоражил эпохальный закон, он по-прежнему вставал в шесть, делал за-)ядку, гулял с собакой, а на обратном пути доставал из ящика свежую газету, чтобы внимательнейшим образом изучить ее. Так что о новом курсе партии и правительства Петр Владимирович был наслышан и начитан. Другое дело, что, как и все его сослуживцы, он весьма скептически относился к этой «второй волне нэпа». Как и коллеги-инженеры, Петр Владимирович, упиваясь собственным остроумием и гордясь знанием уроков истории, отпускал двусмысленные шуточки по поводу того, чем закончится для повылезших из подполья предпринимателей, цеховиков и фермеров этот короткий золотой век.

— Перепишут всех и отправят лес валить с конфискацией имущества. Так ведь и ОБХСС работы меньше: не искать, не шарить — все на виду, — пророчествовал он с умным видом в курилке, соскребая с языка выкрошивающийся из «Астры» табак.

Всем отделом изучали они опубликованные в газетах ставки налогов и приходили в необъяснимый и непередаваемый восторг от непомерности сумм, которые горемыки кооператоры должны были выплачивать родному государству.

Петр Владимирович следил за развитием событий с тем завистливо-гадостным чувством, с каким следит обыватель за взлетом соседа: на лице старательно изображено сочувствие, а губы шепчут беззвучно: «Падай! Падай! Ну, падай же!» Каждый день, открывая утреннюю газету, Челышев жадно искал сообщения о новом повороте партийной линии, разоблачениях, арестах. Времена, конечно, наступили не те, чтобы изобличать и арестовывать, но невмоготу становилось молодому инженеру с окладом сто сорок наблюдать, как крепнут и обрастают новыми побегами ростки сытой и «упакованной», болезненно чуждой советскому человеку жизни. Не могло, не должно было это безобразие продолжаться вечно.

Вполне можно было смириться с тем, что где-то там, за неким «бугром», недобитые (пока) буржуи пьют виски и время от времени факт пития находит отражение в зарубежных фильмах, а факт существования чайно-золотистого напитка подтверждается пустой бутылкой, возвышающейся на чьей-нибудь кухне с видом столь самодостаточным и важным, словно это не заурядная стеклотара, а как минимум подлинник Родена с дарственной надписью хозяину дома от скульптора. Еще недавно все находились примерно в равных условиях, и это значительно облегчало жизнь. Но теперь все изменилось. Теперь, выводя по утрам собаку, Петр Владимирович имел возможность лицезреть бутылки из-под диковинных заморских напитков возле мусоропровода, — этажом ниже поселился один из не в меру удачливых кооператоров, поймавший за хвост свою Синюю Птицу и стремящийся, пользуясь моментом, надергать из ее хвоста возможно больше перьев. Увидев в первый раз знаменитую квадратную емкость с человечком, приветливо поднимающим цилиндр, на этикетке, Петр Владимирович едва не бросился к ней, чтобы завладеть раритетным сосудом, занимавшим почетное место в серванте его начальника отдела. Едва не бросился, но успел осадить свой плебейский порыв. Докатился, дядя Петя! Инженер-конструктор бутылки по помойкам собирает!

И так стало больно и обидно за себя, за державу и за деда-ревматроса, что после этого случая Челышев возненавидел доморощенных капиталистов с удвоенной силой. С удвоенным тщанием искал он теперь меж газетных строк надвигающийся кооперативный катаклизм. Вдвое больше яда вкладывал он в едкие остроты на эту тему.

Предпринимательское движение между тем набирало силу, иномарок на улицах стало не меньше, чем «Жигулей», а полки магазинов начали почему-то пустеть. Жизнь дорожала, а зарплата инженера оставляла желать все лучшего и лучшего. И как-то незаметно, в обход классовой ненависти, начало одолевать желание тоже «замутить» что-нибудь эдакое, чтобы попить виски, сменить наконец костюм и красивым жестом подарить девушке огромный букет роз.

Девушка, кстати, у Петра Владимировича была как раз из семьи «классовых врагов». Отец Галины шуровал огромными суммами, отправляя куда-то вагон рейтуз, встречая грузовики с коврами, перекупая и перепродавая все, что можно найти и продать. Так что Галина хоть и не выросла на икре и ананасах, но запросы ее уже двинулись по шкале от комсомолки-спортсменки к девушке из высшего общества. Бюджет инженера Челышева подобным запросам не соответствовал.

Мужское самолюбие мешало выбрать один из двух разумных путей: объясниться с подругой или, на худой конец, расстаться с ней. Ни один павлин не откажется от своего хвоста, и Петр Челышев продолжал дарить цветы, приглашать даму сердца в кафе и подвозить ее домой на такси. Все оставшееся время уходило на поиск денег. А где прикажете искать их инженеру, корячащемуся по специальности? Курсовые, проекты и просто часы с твердолобыми абитуриентами: формулы, леммы, эпюры, моменты сил... Увы, только в прежние времена на репетиторстве можно было если не въехать в рай, то уж кушать масло, а не маргарин.

К тому моменту, когда несостоятельность Петровых потуг стала очевидной, Петр порядком выбился из сил и ждал только повода для капитуляции и отступления с рубежей своих моральных устоев. Отступил он с этих рубежей на заранее подготовленную позицию: должность грузчика в ближайшем овощном магазине.

Месяц-другой он еще пытался усидеть на двух стульях, появляясь в институте в дни, когда разгружать было просто нечего. Потом махнул рукой и написал «за свой счет». На полгода.

Освобожденные от задач отдела мозги начали анализ новой реальности. В результате родились кое-какие мыслишки, потом идеи. Что бы вы думали? Челышев пошел вверх. Бригадир грузчиков, кладовщик, товаровед, завсекцией. Двух месяцев не проходило, чтобы бывший инженер не поднимался еще на ступеньку. Вот только оценить свой взлет, увидеть и урвать свою практическую выгоду ему было не дано: думать Петр Владимирович умел, а воровать — нет.

Вскоре после первого путча Челышев покинул магазин и пустился в автономное коммерческое плавание. Волна приватизации вынесла ему собственный магазинчик, где он и засел основательно.

Отношения с Галиной, несколько поостывшие на этапе подъема от грузчика и выше, снова разогрелись и оформились законным браком.

Цель вроде бы была достигнута, но не все сложилось ладно. Всю малину портил тесть. Не бог весть какой козырь, Галин папаша поглядывал на зятька с оскорбительного высока. Самое обидное, что особых оснований к тому не усматривалось.

Виктор Степанович был таким же торговцем. Ну, магазинов у него имелось три, да побольше и побогаче; ну, знал он кое-кого в относительно высоких инстанциях. Так и начинал Виктор Степанович еще в восьмидесятом с олимпийского буфета, и за спиной у него не МИСиС, а «пищик». Но в целом Челышев считал его ягодой с того же поля. Покрупней, посочнее, но с той же грядки.

И чего Петр Владимирович никак не мог понять, почему тесть не желал помочь новому родственнику? В конце концов, эта помощь обернется на благо родной дочки! Так помоги, подскажи, составь протекцию! Не чужие ведь!

Но Виктор Степанович зятя ни в грош не ставил. Не то что помогать — в упор видеть не желал.

Петр Челышев никогда ничего не просил. С детства, из ротапринтного романа «Мастер и Маргарита», усвоил, что просить ничего нельзя. Он бы и обошелся без посторонней помощи, но какого рожна его держали вторым сортом? Не в протекции дело, а в отношении. В общем, дело принципа.

Почти год Челышев пытался обратить на себя внимание родственника, заходя то так, то эдак. Тщетно. Дело кончилось тем, что в свой день рождения Петр малость перебрал и выдал тестю половничек правды-матки. Наутро он почти ничего не помнил, но Галина пилила супруга, как рыба-пила. Налицо значилась необходимость повиниться и примириться.

Просто просить прощения, размазывая кулаком по щекам покаянные слезы, не позволяла все та же гордость, засевшая осколком со времен студенческой вольницы. Челышев пошел в обход. Он разведал, насколько смог, обстановку в хозяйстве тестя и, узнав о предстоящей реконструкции, явился к нему с деловым предложением. Расчет делался простой: не каясь и не выясняя отношений, создать у родственников видимость тесного контакта, а значит, стабильности в отношениях поколений купцов.

Виктор Степанович, как и предполагалось, бизнес с личным не путал и на сделку пошел. На этом можно было поставить точку, однако тесть неожиданно сменил гнев на милость, точнее сказать, небрежение на интерес.

Челышев предполагал, что двумя холодильниками дело и ограничится. Шаткий мир будет восстановлен, все успокоятся. Вдобавок он наберет в глазах тестя пару очков, и чванливый старик впредь станет смотреть на зятя, как на нечто большее, чем пустое место.

Предложение Виктора Степановича оказалось полнейшей неожиданностью. Вот так вдруг этот делец протянул ему руку, предлагая стать партнером! И не просто партнером.

Виктор Степанович предложил зятю создать собственную фирму по продаже торгового оборудования на его, Виктора Степановича, деньги, но при полной свободе действий. Четверть миллиона баксов подъемных! Ни с того ни с сего! Неужели все дело в итальянских машинках? Вряд ли. Либо на тестя повлияли некие неизвестные или недооцененные Петром Челышевым события, либо старый лис затевал какую-то свою игру, намереваясь просто использовать в ней строптивого родственничка.

Само собой, предложение Виктора Степановича открывало возможности покончить с прозябанием в изрядно поднадоевшем магазинчике и выйти наконец на широкий простор. Но не мог Петр Владимирович не помнить о том, что в большой игре не только крупно выигрывают, но и проигрываются в прах. Ввязываться в новое предприятие — шаг серьезный. Прежде чем сделать его, неплохо-таки понять, чем заслужил Челышев такое доверие.

Положа руку на сердце Петр Владимирович, вступая . в брак, сильно рассчитывал, что заматеревший на ниве торговли тесть поможет с продвижением в нелегком бизнесе, поможет пробиться повыше, откроет, так сказать, «дверь в...». Надежды эти не оправдались, более того, временами возникали нешуточные опасения, как бы Галин папаша не потопил невзначай хлипкое зятево суденышко, чтобы показать, кто в доме хозяин. За последний год Петр Челышев пришел к выводу, что стоит благодарить судьбу уже за то, что Виктору Степановичу не пришло на ум никакого злодейства. Тесть стал для Челышева чем-то вроде языческого божка, которого нужно постоянно задабривать, а особой помощи ждать не приходится: хоть бы засухи не наслал. В подобных обстоятельствах не представлялось возможным и сменить тестя на более покладистого: только Галина прикрывала мужа от «языческого» гнева. И вот теперь этот не слишком дружелюбный божок, вместо того чтобы разгневаться на дерзкие речи, вываливает на подопечного целый ушат своей благодати. Неужели не странно?

Виктор Степанович не страдал плохой памятью и не производил впечатление человека отходчивого, скорее наоборот. Положим, он оценил организаторские способности и предприимчивость своего зятя. Допустим, что оценил он эти способности столь высоко, что решил наплевать на внутрисемейные передряги. Можно поверить в то, что теща Челышева и Галина выступили единым фронтом на его, Челышева, защиту и убедили главу своего рода быть с новым членом семьи помягче. Но...

Как-то очень внезапно растворил тесть свои объятия, а заодно и ту самую заветную дверку наверх. Чересчур внезапно и подозрительно широко. Мысли о подвохе со стороны прожженного торгаша напрашивались столь настойчиво, что игнорировать их не было никакой возможности. Например, такой сценарий. Доселе достаточно надежным буфером между мужем и папочкой выступала Галина. Что, если после последнего скандала буфер этот под отеческим натиском дал слабину? Или, того хуже, избалованная в родительском доме дамочка нашла непутевому супругу достойную замену, и теперь интересы ее и родичей совпали? Тогда не исключено, что предложение Виктора Степановича — ловушка. В лучшем случае Челышев окажется в долговой кабале у своих кредиторов, в худшем — из него выжмут все, что есть, и отправят в расход. А что? Подобных историй — сколько хочешь!

Рыба, которая плывет по родному пруду и вдруг видит свежего жирного червячка, не терзается сомнениями, есть ли в розовой мякоти рыболовный крючок. Рыба хватает добычу, а там — как повезет. Рыбе в этом отношении проще — мозгов у нее нет.

У Петра Челышева мозгов имелось достаточно, чтобы раз за разом взвешивать и перевешивать все «за» и «против». Затрудняло выбор то, что отношения с Галиной как будто не ухудшились, а предложение Виктора Степановича, по всем расчетам, выглядело весьма выгодно. Стоило попробовать влезть в эту авантюру хотя бы потому, что это, возможно, последний шанс что-то изменить, оторваться от овощных ящиков и пересесть с белой «десятки» на черный «мерс».

Тщательно все просчитав, продумав и взвесив, Петр Владимирович достал из бумажника монетку, подбросил ее в воздух, поймал и, не глядя, шмякнул на стол. Выпал орел. Петр Владимирович решил рискнуть.

После любви Ольга предпочитала расслабиться. Вытянуться во весь рост на сбившейся простыне и полежать немного с закрытыми глазами, насладиться нежными волнами, пробегающими по телу, побороться с желанием смахнуть медленно катящуюся по груди капельку пота.

Все ее прежние партнеры также предпочитали «отвалиться» на пару минут, замирая без движения в ее ослабевших объятиях или просто рядом на постели. Потом оба хватали сигареты, закуривали, иногда опрокидывали рюмочку, но первые несколько минут нужно было провести в умиротворенной неподвижности. Непременно.

У Роберта и с этим оказалось все шиворот-навыворот. Не успевал отзвучать последний «аккорд», как он вскакивал и улетал в ванную. Вернувшись буквально через мгновение, он развивал какую-то непомерно активную деятельность. Начинал ставить другую кассету, наполнять бокалы или чашки, жужжа при этом всякую ерунду, не имеющую в себе ничего романтического или, на худой конец, интересного. Суетился он голышом. Голый Роберт Мастерков представлял собой не самое эстетичное зрелище. Можно было смириться с тем, что кто-то суетится рядом, когда больше всего на свете хочется покоя. Можно избавить себя от созерцания телес не самого спортивного молодого человека, просто закрыв глаза. Но его бормотание залетало в уши и барабанило по мозгам изнутри, оно просачивалось сквозь сжатые пальцы, доставало под одеялом...

Ольга точно знала, что оборвет этот несуразный роман именно в такую минуту. Это будет проще всего, не понадобится даже собираться с духом, останется только выпустить пар, рвущийся наружу.

Досаднее всего, что Роберт периодически проверял, насколько внимательно слушает его Ольга. Он переспрашивал ее о чем-то, замирал, ожидая смеха в местах своего рассказа, казавшихся ему смешными. Он даже обижался, если не слышал его!

В основном Роберт рассказывал смешные истории из своей жизни. Большинство из них касалось его работы в китайской фирме, где он служил переводчиком в течение года с небольшим. Теперь, как он сам объяснял, подобная работа перестала его устраивать, ему понадобилась перспектива, возможность роста и самовыражения. Самовыражаться он решил именно в «Конторе».

Ольга не могла слушать эти истории внимательно. Она не могла сказать точно, насколько они смешны и остроумны. Но довольно скоро девушка подметила, что примерно две трети из них начинались фразами вроде «Сидели мы как-то с господином Се в ресторане...» или «Пригласили меня как-то наши китайцы на ужин...». Далее в обязательном порядке следовало краткое описание меню: диковинные экзотические блюда и разного рода яства европейской кухни. Иногда он увлекался этими описаниями, и, на Ольгино счастье, мысль его уходила в сторону, рассказ перепрыгивал на рецепты, ритуалы и способы употребления печеных червей. Раз пять он показывал, как пользоваться палочками.

Сегодня снова выдался хороший день: Роберт, начав рассказывать про новогодний банкет, переключился на философствования на тему китайской народной музыки. Ольге выпала возможность понежиться. Почти шесть с половиной минут любовник трепался в свое удовольствие, не мешая ей отдыхать.

— ...Размеренный, мудрый голос китайской флейты располагает к отдыху, к размышлению, созерцанию и постижению окружающего мира, — говорил на исходе седьмой минуты Роберт, стоя нагишом посреди комнаты с чайником и намасленным тостом в руках. Мечтательно подняв очи горе, он повествовал о великом и вечном.

Потянувшись за сигаретами, Ольга обратила на себя его внимание.

— Я тебе обязательно принесу кассету с китайской флейтой! — сообщил ей Роберт вдохновенно. — Ты должна это услышать!

— Слушай, — Ольга села на кровати, закуривая легкий «Вог», — где ты всего этого набрался?

— Я изучал китайскую культуру и историю в институте, — ответствовал молодой человек с необычайной гордостью.

— В институте? А ты разве не педагог? — Ольга глубоко затянулась, наслаждаясь током теплого горьковатого дыма.

— Педагог. — Роберт как-то сник. — Получилось так, что... пришлось как бы выбирать... И я перевелся. На четвертом курсе. И диплом получился педагогический, хотя вполне мог оказаться и другим, и даже красным...

— Выбирать? Что выбирать? — Ольгу заинтриговали уклончивые ответы.

— Ну, когда поступал, — он задумчиво куснул тост, — я не написал в анкете об одном обстоятельстве. Прошло. Потом возникла перспектива поездки за рубеж. На стажировку. В капстрану. Тут, очевидно, меня перепроверили, и все вскрылось...

Ольга быстро соображала. Она попыталась на скорую руку свести концы с концами. Если человек специализируется на Китае, то куда он мог ехать на стажировку? В Китай и ехать! Не в Германии же ему повышать свою эрудицию по азиатской стране! Плюс к тому даже Ольгиных скромных познаний о Желтой империи хватило на то, чтобы заметить несколько неточностей в рассказах о жизни наших заамурских братьев, безнадежно сбившихся с пути коммунистического развития. Так что не тянул Роберт Мастерков на знатока китайского образа жизни. Концы с концами не сошлись, и Ольга заключила для себя, что парень нахватался вершков и теперь просто морочит ей голову. А нахвататься упомянутых вершков он мог на тех же курсах, где учил язык. Еще неизвестно, кстати, какой он там знаток китайского.

Пока Ольга занималась анализом и потягивала тоненькую сигарету, Роберт соглушительным хрустом дожевал тост. Тема собственного прошлого его явно не вдохновляла, и он вернулся к музыке.

— Да, у меня есть пара кассет. Очень хорошее качество записи. Мне с компакт-диска писали. Я обязательно тебе принесу. Сначала кажется, что она нудная, заунывная, но потом начинаешь проникаться ею...

Ольга слушала его и в который раз задавала себе вопрос: что она нашла в этом человеке? Чтобы понять человека, раскусить, распробовать, умен ли он, добр ли, честен ли, не обязательно есть с ним пуд соли, тянуть его в горы или ходить с ним в разведку. Достаточно просто поговорить с ним о чем-то, поспорить. Но Роберт выбирал каждый раз такие темы, что и разговориться-то не получалось. Оставалось слушать. Попытки переменить тему также ни к чему не приводили. «Да-да, — соглашался Роберт и тотчас перескакивал на свое, — вот взять хотя бы древний китайский обычай...»

Ольга не находила ответа на свой вопрос, и чем дольше тянулись эти бесплодные поиски, тем больше злилась на себя.

Роберт тем временем уже рылся в Ольгиной фонотеке, придирчиво изучая корешки кассет.

— Пожалуй, я привезу тебе свои кассеты, — сказал он, откидывая очередную «соньку» с отечественной попсой. — У меня такие подборки! Серьезная музыка, очень интересные вещи есть, редкие... Слушай! — Лицо его вдруг озарилось новой идеей. — А давай знаешь что?

Он резко поднялся, отчего мужские причиндалы закачались, словно бубенчики. Ольга поспешно отвела взгляд, чтобы не прыснуть неприличным смешком.

— Что? — спросила она, делая вид, что поправляет часы на тумбочке.

— Давай завтра не пойдем никуда? Прогуляем! Я привезу записи, куплю очень вкусную китайскую штуку. Будем блаженствовать!

Это было ново: Роберт сам вызвался что-то купить. За все время, пока тянулась их связь, тот первый букет оставался единственным материальным знаком внимания со стороны молодого человека. С тех пор он не спешил тратиться на что-либо. Иногда, скорее ради эксперимента, Ольга просила его о каком-нибудь пустяке. Роберт не отказывал, не искал отговорок, но просить о цветах, шампанском или сладком не очень приятно. И вот — чудо! — Роберт вызвался купить что-то. Это оказалось так неожиданно, что Ольга едва не согласилась, но благоразумие взяло верх.

— Это чересчур. — Она покачала головой, демонстрируя, как нелегко дается отказ.

— Что — чересчур?

— Совместный прогул. — Ольга нехотя поднялась с кровати и накинула халат, собираясь пойти в душ.

— А что в этом такого? — Роберт вставил очередную кассету и нажал на клавишу перемотки.

— Породит ненужные кривотолки и бестолковые расспросы. И так уже кое-кто начинает догадываться...

— И что здесь такого? — Роберт на секунду нажал «воспроизведение» и снова включил перемотку.

— Да как тебе сказать...— Ольга обернулась, и на какое-то мгновение у нее возник трудноодолимый соблазн кое-что объяснить этому парню. Кое-что по поводу его внешности, манер и стиля в одежде. Но она удержалась. Затевать подобный разговор — все равно что убеждать хомяка воспользоваться ножом и вилкой. — Не хотелось бы афишировать наши отношения, — закончила она просто.

— А что здесь такого?

— Ну, есть определенные нормы... Короче говоря, у меня принцип: не спать с тем, с кем работаешь. Так понятно? Что-то вроде «не плюй в колодец».

— Не плюй в колодец? — Роберт призадумался, уловив, кажется, двусмысленность этой аналогии.

— Ну, примерно так. Я никогда не одобряла служебные романы.

— Почему?

— Как — почему? По-моему, это очевидно: они мешают работе.

— Разве? А не наоборот?

— Наоборот? Ты хочешь сказать, что это может как-то помочь?

— Конечно. Люди могут помогать друг другу, поддерживать, рекомендовать как-то... — Роберт не закончил фразу, взяв следующий тост.

— Это из серии «попасть под хорошего режиссера и работать, работать, работать»? Тогда мне стоило спать с кем-то из руководства. Ты-то мне вряд ли чем-то поможешь. Если только не начнешь выполнять норму по заказам.

— Пока не могу, — согласился Мастерков. — Но, может, скоро смогу. И потом, речь ведь не о нас конкретно, а вообще о любви и дружбе. Сейчас, скажем, ты можешь помочь мне, завтра — я тебе...

Ольга усмехнулась:

— Опять неудачный пример. Я тебе тоже ничем не помогу.

Роберт поднял на нее заговорщицкий взгляд.

— Неужели? А не ты разве решаешь, кто после испытательного срока остается, а кого увольняют? Кого куда распределить?

— Нет, конечно.

— Нет? А говорят, что ты имеешь право уволить менеджера в один день.

— Ну, примерно так. Я могу написать докладную, по которой он, вероятнее всего, будет уволен. Но это в самом клиническом случае, когда человек совсем деревянный, обе половины. И лишь теоретически: я пользовалась этим правом пару раз. Не уверена даже, что это сработает в третий раз. А насчет того, чтобы распределять, так мое слово вообще шестнадцатое. Я же не специалист, не начальник, не дочь хозяина. Я могу отпустить пораньше с работы и прикрыть, если что. Но я отпущу любого, если человеку очень нужно. Я, если честно, и в оборудовании-то не очень разбираюсь. Сначала интересовалась, читала даже что-то. А теперь уже и не слежу, что там привозят. Какой смысл? Не мое это дело. — Она достала из шкафа свежее полотенце. — Кассета перемоталась. Поставишь чайник, ладно? Я пойду помоюсь... Эй, что с тобой?

Роберт сидел на полу, глядя перед собой отсутствующим взглядом человека, который вспомнил вдруг, что вчера должен был вести под венец дочь кувейтского нефтемагната.

Ольга махнула рукой у него перед носом и, пожав плечами, удалилась в ванную.

Кассетник щелкнул, выталкивая клавишу. Молодой человек встрепенулся, выходя из ступора.

— Чайник. Да-да, конечно, чайник... Я сейчас...

Борис и в региональном отделе не задержался. Прошел месяц и еще два дня, как его вызвал Саня Кузнецов. Точнее, Александр Иванович Кузнецов, ибо вызван был Борис вполне официальным порядком.

— Заходь, седай. — Едва за Борисом закрылась дверь, как Александр Иванович вновь обратился в Саню. — Ты уж не кочевряжся. Приходится вызывать тебя через секретаршу, чтобы никто ничего. Ну, ты ж и сам все понимаешь, все в наших интересах. Конспиация, товаищи, и еще аз конспиация!

Он сам посмеялся над своей шуткой.

— Слушай, Борь, — Кузнецов уселся на край стола, — у меня к тебе сурьезный базар наметился. Ты ведь маркетолог?

— Дипломная работа у меня по маркетингу. — Борис не принял развязного тона. Общение с бывшим сокурсником не доставляло ему удовольствия. Почему? Причины можно сформулировать по-разному, но корень их один: пройдоха и неуч Саня Кузнецов сидит на столе из натурального дерева, а долбивший лбом гранит науки Борис сидит перед ним на стуле для посетителей и ожидает барской милости.

— Во-от! — Саня поднял указательный палец. — Это то, что нужно! На фирме скоро будет новое подразделение. Условно оно зовется «Дирекция маркетинга». Чуешь? Дирекция! В общем, она будет колбаситься вокруг да около маркетинга, но плюс к тому давать рекомендации, выискивать недостатки в работе и искать пути улучшения процесса, планировать...

Он задумался, склонив голову набок.

— Хотя... это, кажется, тоже относится к маркетингу. А?

— Есть такие функции у маркетинга, — подтвердил Борис.

— И отлично! Значит, мы не промахнемся и не покривим душой. — Саня сгреб со стола ворох бумаг и начал сортировать их, выбирая некоторые, а прочие роняя на пол. — В подразделении предусматривается штат пятьдесят два человека, девять отделов...

— Пятьдесят два?! — Борис решил, что ослышался.

— Пятьдесят два. Мало?

— Да в отделе продаж работает не больше тридцати, считая стажеров. В региональном — трое. Итого твоя дирекция получится в полтора раза больше, чем штат людей, зарабатывающих деньги! На всех генералов солдат не хватит!

— Ну-ну. Во-первых, всем генералам солдаты и не нужны. — Кузнецов осклабился. — Во-вторых, кто тебе сказал, что это плохо? В-третьих, что значит «людей, зарабатывающих деньги»? Маркетологи, как я понимаю, тоже люди полезные, не дармоеды. Если ты переживаешь за их фураж, то зря — в «Конторе» денег много, на всех хватит. И ты пойми...

Саня спрыгнул на пол, приземлившись на ворох документов. Он наклонился вперед, к самому лицу собеседника, и заговорил так тихо, что Борис почти читал по губам:

— Ты ведь не собираешься сидеть тут всю жизнь? Пойдешь в нормальную фирму, к буржуям. А они все помешаны на цифрах. Тут можешь мне поверить. Первый вопрос будет: сколько человек было у вас в подчинении? Десять — плохо, двадцать — удовлетворительно, тридцать — хорошо. А пятьдесят, старик, — полный улет! Тебя внесут в офис на руках! Особенно если придешь работать к япошкам. Они самые помешанные на показателях. Так что в твоих интересах, чтобы отдел под тобой вырос до краев. Смекаешь?

— Смекаю, — ответил Борис без энтузиазма. — Так я буду директором этой твоей дирекции маркетинга?

— Ну а кто еще? Кто, если не ты? На кой мне кто-то еще? Или ты против?

— Я не против, но я не очень хорошо представляю, чем будет заниматься такая толпа народа. Кроме того, где взять столько если не специалистов, то просто нормальных людей?

— Опять шутишь? Первый вопрос натекает на второй. Нормальных людей нужно минимум. Они же и будут работать. А остальные — балласт. Будут бегать по кругу с бумажками, карандашами и ластиками. Помнишь, как Райкин дурочку запускал?

— В общих чертах...

— Найди запись, пересмотри и законспектируй! — Он громко рассмеялся над своей шуткой. Снова в одиночестве. — Короче, — Кузнецов опять запрыгнул на стол, — я так и думал, что широкая перспектива тебя огорошит. Ты подумай слегка. В любом случае ты перейдешь в маркетинг. Решение уже есть, так что считай это кармой. В деньгах ты точно не потеряешь, а свободного времени прибавится. Не захочешь стать главным — не надо. Но я бы на твоем месте покомандовал. Пойми сам, Боря, если у тебя не получится, то ты просто уйдешь по собственному и сразу устроишься в другую крупную фирму на приличную должность. Серьезно. Если над тобой закаплет, я предупрежу. Я же помогу с дальнейшим трудоустройством. Кстати, начальный оклад директора по маркетингу — полтора штукаря. А? Отложишь на черный день столько, что и не заметишь, что тебя уволили. Смекаешь?

— Смекаю, смекаю, — мрачно кивнул Борис. — Так что мне делать сейчас?

— Сейчас? Ну, раз ты еще не решился ни на что, то просто поброди по фирме, познакомься с людьми, посмотри, как работают отделы. Прикинь, что можно улучшить, организовать иначе. Лучше, если ты изложишь свои соображения на бумаге...

— Подожди-ка. Что значит «поброди»? Мне работать нужно.

— А все. — Саня сгреб со стола несколько листов, выбрал нужный и протянул Борису. — Вот приказ о твоем переводе в дирекцию маркетинга. Оклад пока — семь сотен. Всех своих клиентов свалишь кому-нибудь... Кончаловский подберет человечка. А сам ходи, присматривайся, знакомься...

Борис оторвал взгляд от приказа.

— Где ходить-то? С кем знакомиться? Есть хоть какой-то план работы этой... дирекции?

— Какой план, Боря? Есть штат и деньги! Впрочем... — Кузнецов безнадежно махнул рукой. — В общем, броди, где хочешь. Начать я тебе советую с рекламного отдела. С ними тебе работать бок о бок. Может статься, будешь ими командовать. Если надумаешь...

— Так что, можно завязывать с дилерами и начинать бродить?

— Да, вполне. Броди на здоровье. Не забывай записывать идеи. Хотя бы для порядка.

— Для галочки?

— Для нее, родимой.

Борис отправился в каморку своего отдела, чтобы, как говорится, собрать вещи. Переносить накопившиеся бумаги было пока некуда, да и не имело смысла. Заказы, черновики проектов, координаты клиентов, всякие заметки-записки. Весь этот архив стоило торжественно передать приемнику. Кое-что могло пригодиться в виде тех самых рекомендаций, но Борису не хотелось теперь отсортировывать нужное из вороха страниц, факсов, распечаток и обильно облепивших всю эту библиотеку разноцветных квадратиков-самоклеек. Пустое! Самое важное надежно упаковано у него в голове, а по мелочам идей набежит за день столько, что половину не жаль тут же и выбросить.

Гораздо важнее казалось Борису обдумать сегодняшний разговор с прежним однокашником, его предложение и сам факт перевода в несуществующую дирекцию на вольные, но довольно колосистые хлеба.

Самым удивительным для Бориса явился факт почти вертикального взлета Сани Кузнецова. Почему этот парень обрел вдруг власть набирать людей, создавать отделы, оделять их крупными окладами, даже не рассчитывая на отдачу с их стороны? В принципе у Апухтина не возникало вопросов по поводу природы и ценности его диплома. Можно было не сомневаться, что Саня остался таким же неучем и прохиндеем, каким знавал его Борис на первом курсе. Но, каким бы ты ни родился пронырой и интриганом, немыслимо убедить взрослых умных людей в том, что ты что-то знаешь, когда ты ни ухом, ни рылом...

Какой же вывод? То ли Саня Кузнецов обладает феноменальным даром убеждения, чего Борис на себе не ощутил совершенно, то ли у владельцев «Конторы»... странный взгляд на окружающий мир.

Впрочем, пути проникновения Кузнецова в отдел персонала и видение мира директорами не затрагивали Бориса напрямую. Гораздо полезнее обдумать разверзшиеся внезапно перспективы в этой безразмерной дирекции маркетинга.

Только что Борису предложили должность, к которой он, собственно, и стремился: кабинет, кресло, власть и деньги. Оставалось сказать «да», и цель была бы достигнута. Но что дальше? Что случится через месяц-другой, когда хозяевам фирмы станет ясно, что новый начальник отдела персонала водит их за нос? О неприятных вопросах, которые зададут ему, Борису, не хотелось даже думать. Чего стоит жезл, полученный из рук Сани Кузнецова? Ведь парень даже не скрывает, что пытается одурачить своих работодателей и отвалить, получив за свои труды денег и набрав баллов для игр покрупнее. И что будут стоить его обещания помочь с трудоустройством, коли вскроется обман? Не лучше ли постоять пока в сторонке, понаблюдать за развитием событий, за тем, что выйдет из этой дирекции и кто в нее войдет? Конечно, сделать головокружительную карьеру заманчиво, но не выйдет ли эта карьера боком? Столь стремительный взлет может оказаться вреден для здоровья, как вреден для водолаза быстрый подъем с глубины. Лучше подниматься постепенно, шаг за шагом, не оставляя за собой пустот и долгов.

Заключение это Борис сделал, уже сидя за своим столом. Он укладывал в большой конверт все, что стоило передать «наследнику», прочие же бумаги он складывал в корзину. В какой-то момент он просто отпустил ненужный листок, и тот, порхнув в воздухе, приземлился у соседнего стола, но Санин метод работы с документами Апухтину не подходил. Он поднял страницу, скомкал в шарик и бросил в корзину.

— Здравствуйте. — На пороге каморки возникла молодая женщина. — Вы Апухтин?

— Да, — Борис поднялся, — проходите, пожалуйста. Женщина окинула взглядом крохотное помещение, центр которого занимала теперь выдвинутая из-под стола корзина для бумаг, и осталась на месте, явно смущенная теснотой комнаты.

— Я, понимаете... я со слоном.

Борис не первый день общался с народом и сразу сообразил, что посетительница хотела сказать вовсе не то, что он услышал. Тем не менее он чуть вытянул шею, желая убедиться, что за спиной женщины никто не стоит. Конечно, слона на веревочке там быть не могло, но нужно же найти разгадку этого ребуса. Объяснение вроде того, что дамочка спутала их офис с ветлечебницей, не выдерживало критики. — Может быть, пройдем в бар? Там можно спокойно по-юрить. Вы по какому вопросу?

— Я со слоном! — повторила посетительница, не двигаясь с места. — У нас заказ.

Борис изо всех сил пытался удержать хорошую мину. Он сел к компьютеру.

— Как называется ваша фирма? — спросил он, выводя на экран окошко поиска.

— «Уральские гастрономы».

«Уральских гастрономов» можно было и не искать. Борис и так помнил, что у них за заказ, а распечатка его лежала перед ним на столе. Они должны были сегодня забирать свои холодильники. Но при чем здесь слон? Может, слон у них вместо машины? Погрузят на ушастого свое оборудование и двинут ни шатко ни валко на Урал.

Борис решил пока заниматься своим делом. Слона игнорировать. Слон проявится сам по ходу дела.

— Простите, а документы у вас?..

— Вот, пожалуйста.

Апухтин взял сцепленные большой скрепкой бумаги. Сверху — доверенность на получение товара. Доверенность выписана на имя... Ады Иосифовны Сослоном. СОСЛОНОМ!

Как все просто!

Возможно, на новой должности Борису будет не хватать его клиентов и их очаровательных загадок.




ГЛАВА XII


— Нет, Витя, подожди. — Ринат поднял руку, прося не перебивать. — Мы с тобой заключили договор. Я плачу, сколько скажешь, а ты привозишь оборудование, разгружаешь, расставляешь, подключаешь. Так? Я бабки заплатил. Срок пришел. И что я вижу?

— Ринат, — Витек всем своим видом выражал сожаление, — ну вот ведь все оборудование здесь.

— Витя! — Цорхия коснулся облицовки прилавка антенной мобильника. — Говорили, что будет гранит. А это — непонятно какой камень. Шкафы хорошие, но они должны открываться, правильно? По-другому это не шкафы, а колонны. Колонны у меня уже есть. Мне шкафы нужны.

— Ринат, решим со шкафами...

— А, решим! Решай! Я завтра уже должен товар завезти-, и в понедельник хочу открываться. Я столько бабок заплатил, Витя. За такие бабки все должно быть ништяк, да? А у тебя что? Это того цвета, это того, шкафы не открываются, морозильник не закрывается!

— Ринат, ну, виноваты. — Витек примирительно сложил руки на груди.

— Виноваты — должны отвечать, — жестко произнес кавказец.

От тона, которым это было сказано, приятелям стало не по себе.

— Ринат, — Витек кашлянул, прочищая горло, — мы завтра что-нибудь придумаем.

— Я завтра товар завожу, — напомнил Цорхия.

— И прекрасно! Ты завози, а мы тут подделаем, починим...

— Здесь уже будет товар.

— И что? Украдем мы, что ли? — Витек даже позволил себе нотки обиды. — Ты нас сколько знаешь? — Ты не возьмешь... — кивнул делец. — Грузчик возьмет и будет на вас косить. Концов потом не найдешь.

— Ринат...

— Короче, так. Времени вам до завтра, до десяти утра. Потом придут машины.

Стоявший чуть в стороне Макар обратил внимание на то, что сегодня Цорхия обращается не только к Витьку, но и к ним обоим, и поймал себя на том, что теперь эта метаморфоза ничуть его не радует. Ничего не оставалось, как согласиться на объявленные словия. Ринат отбыл, оставив компаньонов решать проблемы. — Ну-с... — Когда за Цорхия закрылась дверь, Витек взглянул на часы и повернулся к товарищу. — Давай скоренько решим, что делать, распределим роли — и по коням!

— А что будет, если мы не успеем? — Макар не собирался даже изображать энтузиазм. С точки зрения здравого смысла задача перед ними стояла невыполнимая.

«Контора» привезла означенное в контракте оборудование. Все было доставлено в срок и точно по списку. Картину портило несколько «мелочей», которые Ринат и требовал устранить.

Перво-наперво одна столешница из розового мрамора оказалась расколотой. Где-то по пути контейнер тряхнули сверх меры, плита ударилась о корпус и превратилась в две плиты поменьше. Обнаружился этот избыток, только когда прилавок пытались передать Витьку на складе «Конторы». Само собой, коммерсант заметил трещину и возмутился. В течение часа стороны размахивали руками, отстаивая свои точки зрения. С точки зрения контракта прав был Витек, однако удовлетворения эта победа не принесла: коммерческий директор «Конторы» был готов заменить плиту серийным гранитом и вернуть разницу либо заказать в Милане другую плиту, выплатив в качестве штрафа десять процентов от стоимости плиты. Плиту могли доставить быстро: через месяц!

Другая «мелочь» ускользнула от внимания компаньонов в момент приема оборудования. Дело в том, что часть прилавков была отделана натуральным деревом. Полировка была безупречна, но когда технику привезли в магазин и выстроили в ряд, оказалось, что на одном из прилавков дерево чуть темнее. Разница не сильно бросалась в глаза, но Цорхия заметил и потребовал прилавок заменить. Формально он прав: за уплаченные им бабки можно рассчитывать на лучшее. На вопрос о цвете спец из «Конторы» развел руками: береза и в Африке береза. По каталогу все совпадало, а значит, претензии не принимались.

Еще конфуз приключился с холодильниками. Когда Витек после тщательного осмотра дал команду грузить их в машину, ребята со склада бросились проворно выполнять эту команду. Ключи от холодильников торчали в замках. Чтобы не погнуть их и не попортить замки, ключи вынули. А чтобы не путаться, какой от какого замка, ключи положили в морозильные камеры. То ли ребята работали на складе недавно, то ли хотели насолить отнявшим у них полдня дотошным клиентам... в общем, когда холодильники уже внесли в магазин, оказалось, что итальянские замочки наглухо захлопнуты, а ключи укоризненно поблескивают изнутри. Аккуратненькие связки с фирменными брелка-ми можно было созерцать сквозь стеклянные дверцы, но добраться до них не представлялось возможным. По этому поводу Цорхия справедливо заметил, что платил за открывающиеся шкафы.

Последняя «мелочь» на фоне прочих выглядела в самом деле мелочью. Алюминиевые полки в морозильной камере оказались на сантиметр шире, чем нужно, из-за чего дверь камеры не закрывалась. Чуть-чуть. Макару даже удалось захлопнуть ее, навалившись плечом, но Цорхия не желал звать на помощь Макара всякий раз, когда понадобится достать кусок мяса.

Вот эти мелочи предстояло доработать партнерам к десяти утра.

— Значится, так. — Поняв, что от скисшего напарника инициативы ждать не приходится, Витек принял командование. — Хватаешь триста баксов и летишь по фирмам. Нужно купить замки. Есть же у кого-нибудь запчасти! Эти на хрен срежем и заменим. Сотню, чтоб не торговаться, дашь мастеру за работу. А сам, когда вернешься, хватай наждак и спасай морозильник. Вытащишь полки и сдерешь с дальнего края по сантиметру. Профиль толстый — заметно не будет. Все! Я попробую придумать что-нибудь с плитой и деревом. До встречи!

Макар хотел возмутиться такой разнарядкой. Конечно, его часть работы казалась проще. Однако Витек, взявшись за неисполнимую задачу, гарантировал себя от упреков в случае неудачи. В самом деле, где за ночь найти столешницу из розового мрамора и облицовку из натуральной березы для итальянского прилавка? Будь это возможно, ни один дурак не стал бы отваливать шесть штук грина за эти прибамбасы. А ведь Цорхия совсем не дурак...

Макар хотел возмутиться, но промолчал. Энтузиазм Витька зажег огонек надежды, что все обойдется, что ловкий компаньон выкрутится, вытянет их из этой западни.

Роберт Мастерков вышел в буквальном смысле из разночинцев. Хотя в счастливом советском обществе и не предусматривалось различий по социальному признаку, но все знакомые и малознакомые признавали, что союз родителей

Роберта — вещь достаточно экзотическая. Заведующий овощной базой, сын заведующего овощной базой и внук пропавшего без вести нэпмана — с одной стороны. Дочь профессора математики и кандидата математических наук, внучка перешедшего на сторону большевиков инженера, оперная певица, лауреат международных конкурсов — с другой.

Стоит, наверное, оговориться, что незадолго до замужества у Ольги Николаевны Мастерковой, матери Роберта, начались серьезные проблемы с голосом. Одна за другой последовали три операции, итог которых вполне удовлетворил врачей, но поверг в шок театральную приму: о пении можно было забыть.

Чья-то злая шутка о том, что Ольга потеряла голос, получив предложение руки и сердца от свекольного магната, не имеет под собой серьезных оснований. Болезнь начала подбираться к драгоценному горлу еще до знакомства с Валентином Мастерковым. Более того, будущий избранник теряющей голос дивы никоим образом не укладывался в стереотип «заведующий овощной базы».

Это сейчас среди отечественных нуворишей распространилась мода бродить по премьерам и вернисажам, а в начале семидесятых «торговец-театрал» звучало для советского человека так, как должно было звучать «капиталист-миротворец». Достаточно заглянуть на первые страницы журнала «Крокодил», красноречиво и красочно обличавшего мировой капитал, только и мечтавший о том, чтобы разжечь пожар третьей мировой войны.

Так вот, Валентин Михайлович не пропускал ни одной интересной премьеры. Горячий поклонник певческого таланта Ольги Мастерковой, он искренне переживал из-за ее вынужденного ухода со сцены, наводил справки, инкогнито встречался с лечащим врачом, доставал неисповедимыми путями импортные лекарства, о которых даже в Четвертом управлении мечтали как о манне небесной.

Кстати, и познакомились Валентин и Ольга именно благодаря одному из таких препаратов. Стоимость одного из новых средств, добытых Валентином Михайловичем, оказалась столь высокой, что загадочным поклонником заинтересовались, как тогда говорили, «соответствующие органы». Пришлось объясняться, что-то заполнять, подписывать и доказывать, что на лекарство потрачены кровные сбережения за последние десять лет. Точкой в расследовании стала очная ставка между певицей и поклонником. Неизвестно, чего ожидали от этого мероприятия организаторы, но для участников оно закончилось брачным союзом.

Повторюсь, что Валентин Михайлович вовсе не походил на обычного советского дельца. Ни во внешности его, ни в одежде, ни в манере говорить не читалось ничего плебейского. Напротив, многие прежние знакомые Ольги Николаевны — сплошь снобы и эстеты, — имевшие возможность пообщаться с ним, отказывались поверить, что перед ними не ровня, не человек искусства или, на худой конец, не дипломат. Откуда в последнем отпрыске торговой династии проступила аристократическая жилка, кто повлиял на него столь непостижимым и волшебным образом? Неизвестно и поныне.

Так или иначе, но супруги Мастерковы прожили счастливо почти пять лет. Поначалу Ольга Николаевна не пожелала менять фамилию, оставшуюся на тысячах афиш и вбитую в тысячи программок, но со временем у нее развилась аллергия на собственные увядшие лавры. Надежда вернуться на сцену таяла, и восклицания вроде «Ах, неужели вы та самая?!» воспринимались самолюбивой женщиной все болезненней. Возможно, именно тоска по упорхнувшей славе надломила ее. В семьдесят пятом, всего через два года после рождения Роберта, проснувшись, она впервые ощутила страшную головную боль и сухость во рту. Еще через год ей предложили лечь в стационар. Ольга Николаевна отказалась и почти месяц держала себя в руках. Потом ушла в свой первый запой.

Валентин Михайлович был терпелив, добр, но честен.

Любовь к супруге растаяла, и жить с хронической алкоголичкой он не считал возможным. Они развелись, ребенок остался с отцом.

Владимир Михайлович повзрослел, набил изрядное количество шишек. Пообтеревшись в торговле, подрастерял благородные манеры, былой блеск и остатки юношеского идеализма — бог знает, с какими генами занесенного в его организм, недуга. Он почти излечился от своего аристократизма, располнел, обрюзг, и глаза его утратили способность оставаться на месте, предпочитая метаться, словно курсор осциллографа, отчего собеседник никак не мог встретиться с ним взглядом. Не знаю даже, что это: профессиональный навык работника сферы торговли или профессиональное же заболевание.

И сына своего Владимир Михайлович начал кроить по иным лекалам, нежели был скроен сам. Он и слушать не желал, когда преподаватель рисования пытался рассказать о способностях Роберта. Карьера художника его отпрыску не подходила. Однако и наследного принца кочана и клубня Владимир Михайлович воспитывать не желал. Ясной цели он, впрочем, не имел, но точно знал, что сын его должен подняться выше отца и деда. Куда и какими средствами, Владимир Михайлович точно не знал, но твердо верил: лучше носить смокинг, чем халат.

Какое поприще предпочтительнее для Роберта? В ожидании откровения на этот счет заботливый отец лепил из чада нечто, соответствующее высокому предназначению. Роберт учился играть в большой теннис и ездить верхом, танцевать вальс и танго. Мальчик был отдан в английскую спецшколу. Однако Владимир Михайлович рассудил, что английский язык слишком распространен. Опыт подсказывал, что человек, владеющий языком более редким, ценится выше. Ценность какого-нибудь фейхоа заключалась не в его вкусе, а в том, что на базах эта диковинка появлялась крайне редко. В итоге выбор пал на китайский. Охлаждение в отношениях со второй по величине соцстраной казалось временным, а учить языки восточноевропейских пролетариев не имело смысла: слишком многие из них зубрили в школах русский.

Сам же Владимир Михайлович преподавал сыну законы выживания в этом сложном многоликом мире. Уроки его, возможно, чересчур отдавали цинизмом и для примерного ленинца граничили со святотатством. Постичь науку лицедейства и кулуарной дипломатии советскому отроку было непросто.

Достаточно сказать, что в качестве примера для подражания юноше предлагался не Павка Корчагин, не Дик Сенд и не Робин Гуд, а... Егор Глумов. Школьная же программа гласила, что персонаж Островского — самый отрицательный из всех отрицательных персонажей пьесы. От таких виляний «жизненного компаса» у Роберта едва не ехала крыша. Тогда, кстати, в молодежном жаргоне она еще не ехала, а протекала. Комсомолец Мастерков ощущал себя партизаном в тылу врага, законспирированным Мюллером в Кремле, но постепенно, шаг за шагом, день за днем, он начинал сознавать, насколько прав его отец и насколько фальшив и коварен лик строителя коммунизма. Егор Глумов становился все более привлекательным образом.

Владимир Михайлович так и не успел выбрать для сына достойный вуз. В восемьдесят восьмом он был арестован. Следствие тянулось бесконечно долго, и бывший завбазой следил за его ходом из следственного изолятора.

Понятно, что анкета Роберта Владимировича изрядно пострадала, но следствие затянулось настолько, что он успел написать в соответствующей графе относительно судимостей — «нет». Туда, куда хотелось больше всего, он тем не менее поступить не смог. Удалось прошмыгнуть лишь в педучилище. Лучше, чем ничего. В противном случае ему грозила протекция коллег отца и... овощная база.

Владимира Михайловича так и не осудили. В девяносто втором он вышел в связи с прекращением дела. С одной стороны, так ничего и не удалось доказать, с другой — подпирала волна реформаторства и нового образа мышления. Дела хозяйственников сплошь и рядом пересматривались, подавались ходатайства и апелляции. Жизнь менялась, менялись правила игры. Но бывшего завбазой это уже не интересовало. Что-то окончательно сломалось в нем. Предложение поработать грузчиком на своей же базе не только не оскорбило его, но и было встречено с благодарностью.

Львиная доля сбережений Мастеркова-старшего ушла на адвокатов и поддержание сына. Остальное изъела инфляция. ДЕНЬГИ превратились в деньги. Что ж, в любом случае это лучше, чем если бы их нашли тогда при обыске.

Роберту предстояло брести по жизни в одиночку. И он побрел.

Карьера учителя совершенно не грела. А что он еще умел? Ездить верхом, махать ракеткой и говорить по-китайски. Первые две науки можно было затолкать куда поглубже. А вот китайский язык мог выручить. Так оно и получилось. Поболтавшись меж нескольких журналов, где подвизался то ли переводчиком, то ли курьером, Роберт нарвался вдруг на одну китайскую фирму. Не стоит, думаю, заставлять наборщиков подбирать литеры с иероглифами лишь для того, чтобы сообщить читателю ее название. Название к делу не относится.

Владелица фирмы, госпожа Чен Линь, искала переводчика. Дел в России у эмансипированной дамы было по горло, а из великого и могучего русского языка она знала едва ли три дежурные фразы. Да и то произносила она их с таким акцентом, что нашим соотечественникам и в голову не приходило вслушаться в этот щебет и узнать родное «спасибо». Словом, переводчик был необходим, а найти его оказалось непросто.

Главная проблема заключалась даже не в том, чтобы найти человека, способного переводить. Рабочий график мадам Линь походил на мудреную синусоиду, обремененную модулями и квадратами. В переводе на нормальный русский это называется «то пусто, то густо». Неделю мадам могла проводить в эдаком деловом анабиозе. Потом вдруг поступала ключевая информация об отправляемом из Китая грузе, и фирма не просто просыпалась — вспыхивала, вскипала! Все принимались шуршать бумагами, возить по столу мышками своих «персоналок», звонить и суетиться. Сама же госпожа Линь не просто вставала во главе процесса, но предпринимала беспримерные усилия по поиску клиентов и покупателей. Если в дни вынужденного безделья страницы ее ежедневника практически пустовали, то теперь строчек не хватало, чтобы расписать все встречи. Госпожа Линь урезала время на сон и отдых, начиная рабочий день в шесть утра и заканчивая его за полночь. Все это время рядом должен был неотрывно находиться переводчик, готовый в любой момент дать консультацию.

Но какой же переводчик, будучи в здравом уме, согласится на такой график? За сточасовую рабочую неделю любой полиглот рискует позабыть, какой из языков родной, или надорвать извилины. Нашлась пара добровольцев, но запрошенные ими гонорары привели заамурских братьев в ужас. Приходилось перебиваться несколькими переводчиками с почасовой оплатой, что влетало китайской фирме если не в копеечку, то в юань — точно.

И тут подворачивается Роберт Мастерков! Парень, который неплохо говорит по-китайски; парень, который толь-|ко-только пробирается на пажити переводчиков и не имеет представления о существующих ценах на услуги «толмачей»; парень, который вообще не представляет, как вести дела со своим работодателем; парень, в голову которого вбиты заповеди вроде «люби начальников своих», вследствие чего он предпочтет утонуть, чем потревожить дремлющего на берегу начальника. Последнее, кстати, очень даже в ретро-китайских традициях. В общем, Роберта взяли, схватили обеими руками. Оклад, который ему положили, не обременял бюджета компании, а молодому человеку казался астрономическим. Правда, условия договора носили характер неопределенный, и вскоре Роберт стал замечать, как его рабочая неделя удлиняется, поглощая вечера и выходные, уходя за отметку девяносто часов, минуя сто, переваливая сто десять. Главное, что и возможности побороться за свои права молодому толмачу не оставалось, ибо все сверхурочные вечера и выходные проходили в ресторанах, казино и приватных клубах, куда мадам Линь частенько переносила зашедшие в тупик переговоры и где любила коротать досужие вечера. Роберта сажали за стол, потчевали деликатесами, поили дорогими винами и водкой. Как тут прикажете выказать недовольство, в какой форме? Идея дернуть начальницу за рукав в перерывах между тостами и, дожевывая дармового моллюска, потребовать возмещения за тяжкий труд казалась не очень удачной.

Пока Роберт Мастерков ожидал предлога для начала борьбы за свои права, он успел привыкнуть к подобному образу существования. А чем плохо? Сыт, пьян, обеспечен культмассовой программой и при этом еще зарплата и возможность практиковаться в языке. Домашними хлопотами молодой человек обременен не был, любимой девушкой не обзавелся. Так куда ему рваться? С китайцами весело и вкусно отдыхалось, после третьей рюмки всем присутствующим становилось до лампочки, кто на каком языке говорит и слышит ли их собеседник, так что можно было расслабиться и набивать брюхо, поглядывая исподлобья на извивавшихся на маленьком подиуме танцовщиц.

Случалось, что пару-тройку дней его услуги не требовались. В первый день он отсыпался, обнаруживая, что умудрился изрядно устать. На второй пялился в телевизор, а утром третьего выходного дня Роберт просыпался и начинал скучать по своей интересной службе.

Кстати, о культмассовой программе. По мере того как китайцы привыкали к своему русскому сотруднику, они доверяли ему все больше и позволяли себе развлечения все менее и менее невинные. Травку, например. На второй или третий раз китайцы предложили и Роберту потянуть из длинной трубки с металлическим набалдашником. Роберт потянул, пока не перехватило дыхание. Понравилось, и впредь молодой человек участвовал в опиумных пирах с большой охотой.

Не давала Роберту скучать и мадам Линь. Переговоры, встречи и деловые ленчи сменялись вечеринками и сабантуями, куда добросовестного работника приглашали уже просто так, за компанию.

Позднее, решив, видимо, что Мастеркову можно доверять, мадам Линь стала-брать его и в поездки по магазинам, и в косметический кабинет, и даже к массажисту.

Мадам Линь, как говорится, миновала тридцатилетний рубеж, однако определить на глаз, как далеко она ушла за него, не представлялось возможным. Когда она, накинув на бедра простыню, возлежала на массажном столе, распаренная и благоухающая каким-то сладким восточным ароматом, мысли о возрасте даже не забредали в голову.

Роберт, чуть заметно краснея, отводил взгляд от гладкой пергаментной кожи, предпочитая рассматривать кафельные стены или собственные ногти.

Мадам Линь же то и дело обращалась к костоправу, высказывая замечания и пожелания «помять там» и «погладить тут», так что Роберту приходилось не только лицезреть наго-ту своей патронессы, но и указывать на места, ожидающие прикосновения. Китаянке определенно нравилось играть со смущением юноши, и она прибегала к его помощи все чаще, следя насмешливым взглядом, как тот просит массажиста погладить ее бедра, «вот так, сверху вниз, сверху вниз».

Во время третьего сеанса массажа госпожа Линь расшалилась до того, что как бы случайно уронила простыню на пол, а заметив, что ее переводчик в панике отвернул лицо, начала донимать его вопросами:

— Почему вы отвернулись, Роберт? Вам неприятно смотреть на меня? Я так старо выгляжу, что вызываю отвращение?

Мастерков бубнил что-то невнятное, что, мол, нет, отчего же, мадам очень даже молода и привлекательна, но Чен Линь продолжала атаковать его новыми вопросами, цепляясь за слова, перевирая ответы Роберта и делая вид, что неверно поняла его.

— Ладно, — сказала мадам Линь, заканчивая свой допрос, — скажи Валентину — так звали массажиста, — пусть закругляется. Пусть не забудет про крем. А ты, кстати, напрасно отворачиваешься. Может, для тебя я и старуха, но ты очень многому мог бы у меня научиться. Очень многому, что оценят твои молодые подружки.

Спустя неделю, после очередного опиумного фуршета, мадам Линь отвезла очумевшего от нескольких затяжек Роберта на квартиру, которую она снимала, и начала обучать своего переводчика премудростям восточной любви. Занятия начались сразу с практики.

Наутро Роберт, очнувшись в постели начальницы, почувствовал себя немного не в своей тарелке. Однако дискомфорт этот терзал его недолго. Он быстро сообразил, что подобный поворот можно считать верным признаком того, что руководство ему доверяет, ценит. Так как продвижение по службе ему не грозило — каким образом можно повысить единственного переводчика? — Роберт подумал, что стоит ожидать прибавки в зарплате.

Молодой человек понимал, какая «благодать» на него свалилась: один неверный шаг — и он превратится из фаворита в изгоя. А ошибиться он отныне мог не только на службе, но и один на один с шефом. Второе значительно хуже. Так что или он станет паинькой на обоих фронтах, или потеряет все сразу.

Роберт теперь пуще прежнего старался угодить мадам Линь. Днем он ни на секунду не забывал о своих обязанностях, а ночью был очень прилежным учеником. Он старался изо всех сил, и какое-то время все шло как по маслу.

Потом все пошло коту под хвост.

Курнув травки за ужином в ресторане, Роберт, как водилось, «поплыл по волнам». Как обычно, он проснулся в чужой постели и лишь слегка обеспокоился, поняв, что находится не в квартире мадам Линь, а в гостиничном номере. Мало того, Роберт понял, что с ним не все ладно. Состояние было такое, будто ему всю ночь пришлось скакать на лошади без сбруи. Ощупывая себя, Роберт обнаружил, что ягодицы вымазаны жирным пахучим кремом. С четверть часа просидел он на краю широкой кровати, глядя на лоснящиеся от мази ладони, прислушиваясь к болезненным ощущениям внутри и отказываясь признаться себе в очевидном.

Потом он вскочил, лихорадочно собирая с пола свои вещи, метнулся в ванную. На зеркале он обнаружил записку от мадам Линь с несколькими размашистыми паучками-иероглифами. Из записки следовало, что он, Роберт, сегодня имеет право на выходной и может не приходить в офис.

Роберт смял записку и швырнул в унитаз. Он буквально задыхался от ярости. Обнаружив на столике початую бутылку виски, Роберт сделал несколько глотков, захлебнулся, обжег горло, закашлялся. Голова быстро потяжелела, но отнюдь не от наполнивших ее мыслей. Тепло разлилось по телу, а затем, собравшись в огненный гейзер, ударило по мозгам. Счастье, что под рукой не оказалось оружия.

Портье сообщил, что номер оплачен на сутки вперед, а господа, снявшие его, уехали ночью.

Господа! Роберт позеленел от злости, а брошенный на него любопытный, с хитринкой взгляд портье только подлил масла в огонь.

Спустя полчаса Роберт ворвался в офис Линь. Больше всего его взбесило то, что мадам с ходу начала его благодарить за помощь и даже попыталась погладить по голове. Папины заветы о любви к начальству полетели к черту. Роберт отбросил ее руку. Он кричал, ругался и даже разбил какую-то вазу.

Получив по почкам от влетевшего охранника, Роберт умолк, скрючившись от боли, и даже не воспротивился, когда его выволокли на заднее крыльцо и бросили у помойки, врезав еще раз в пах.

Можно было даже не переспрашивать, уволен ли он из фирмы.

Побродив с довольно смутной целью по фирме, Борис вспомнил о рекламщиках, к которым зайти нужно было в первую очередь. И зашел.

Рекламщики сидели в комнате на втором этаже. Едва ли комната эта была ощутимо больше, чем отвели под региональный отдел. Разница лишь в том, что «рекламный отдел» имел форму пенала и столы стояли не вдоль стен, а рядами, поперек комнаты, оставляя узкий проход возле широкого подоконника. За столами сидели трое: два парня и девушка. Перед каждым возвышалось по огромному монитору. Двадцать один дюйм, но из-за необычной формы корпуса они казались просто огромными.

Еще один парень, явно случайно оказавшийся в этой комнате, сидел на ближнем к двери столе и, когда Борис вошел, травил законным обитателям комнаты анекдот о «новых русских». Оглянувшись на вошедшего, он легко соскользнул на пол и махнул собравшимся рукой:

— Ну ладно, поехал я за железом!

Он выскользнул из комнаты, не удостоив Бориса внимания.

Борис же, проводив «гонца за железом» взглядом, обнаружил, что три пары глаз воззрились на него, излучая не слишком дружелюбные лучики. Сотрудники рекламного отдела безмолвно вопрошали у нечаянного гостя, какого черта ему понадобилось в их вотчине.

— Здравствуйте, — начал Борис ритуал знакомства.

— День добрый, — ответил за всех парень, сидевший в дальнем конце комнаты.

— Вот зашел познакомиться. — Борис сделал некий жест, пытаясь выразить свои мирные намерения.

— Похвально, - кивнула девушка.

Борис не уловил в этом отклике никакой интонации, отчего окончательно почувствовал себя не в своей тарелке, засуетился под испытующими взглядами, переступил с ноги на ногу на маленьком пятачке. Он снова ощутил себя студентом, трепещущим перед экзаменационной комиссией. Эти трое смотрели на него, как на обитателя зоопарка. Конечно, можно было принять нового человека и подружелюбнее, но, в конце концов, их тоже можно понять: они его не приглашали, он явился сам без особой надобности, не дал им дослушать анекдот...

— Меня зовут Борис. Апухтин Борис, — представился он. Знакомиться — так знакомиться до конца.

— Первая «А» или «О»? — с самым серьезным видом подалась вперед девушка.

— Максим, — поднялся с кресла парень, сидевший у дальней стенки. Он обошел два стола и протянул руку Борису.

— Семен. — Второй парень последовал примеру коллеги, тем более что ему не пришлось совершать столь сложного маневра. Только когда он встал, Борис заметил на нем наушники, скрытые шапкой кудрявых черных волос,

— Галина, — представилась девушка. — Галина Волконская. Первая буква «В».

Обстановка на какое-то время разрядилась.

— Я... — Борис поспешил развить успех в переговорах. — Мы будем вместе работать. Скоро.

— Ты — художник? — Максим взглянул на гостя с интересом.

— Нет. Я экономист.

— Расчет эффективности рекламы в целом и рентабельности каждого отдельного сотрудника в отдельности? — поинтересовалась Галина тотчас, и, хотя уловить интонацию по-прежнему не представлялось возможным, Борис смекнул, что над ним подшучивают.

— Я не размениваюсь по мелочам, — любезно ответил он девушке и повернулся к Максиму. — Я буду работать в новом отделе. Я — маркетолог, и...

— Ой, — снова оживилась Галина, — какая прелесть: маркетолог! Нам давно уже обещали, что у нас в отделе будет специалист такого профиля! Вы, Борис, даже не представляете себе, сколько мы рассылаем всяких писем, бандеролей с каталогами. Из регионального отдела заявок приносят уйму! По двадцать писем в день. До пятидесяти марок приходится наклеивать. Ужас! Представляете, сколько приходится возиться? Пока напечатаешь адрес, пока запечатаешь конверт, пока наклеишь марки. И все на меня свалили. Язык уже болит облизывать эти марки. Я уже год говорю: я специалист по рекламе, если хотите заниматься рассылкой, то наймите маркетолога, чтобы наклеивать марки...

Галя выговорилась и замерла, глядя на Бориса влюбленными глазами. Семен довольно усмехнулся. Максим метнул на девушку укоризненный взгляд, но было очевидно, что каламбур и его позабавил.

Требовался мгновенный ответ на выпад. Не слишком ядовитый, но не без перцу.

— Марки наклеивает марколог, — менторским тоном сообщил Галине Борис. — А маркетологи занимаются исследованием рынка. В частности, дают рекомендации рекламному отделу, как организовать кампанию, на что упирать, что подчеркивать, как сегментировать потребителя по методам воздействия, к какой аудитории обращаться прежде всего...

— Как интересно! И вы все это по памяти рассказываете?

— Мне во втором классе дали приз за победу в конкурсе скороговорок. Очень я быстро их перескороговоркоговари-вал и в итоге перескороговоркоговорил даже скороговорко-говорилыциков из шестого и пятого.

Семен коротко хохотнул, выражая свое одобрение этой очередью, но Галина не отступала.

— И, видимо, победа в этом конкурсе определила выбор вашей профессии?

— Брек. — Максим подался вперед, вклиниваясь, насколько это позволял Галин стол, между ней и Борисом. Он мягко положил руку на плечо гостя, как бы приглашая его пройти в глубь комнаты, и примирительно улыбнулся Галине.

— Ладно-ладно. — Галина улыбнулась в ответ и повернулась к своему компьютеру, добавив лишь напоследок: — Марколог звучит даже солиднее. Похоже на врача.

— Так что ты говорил? — Максим увлек Бориса к своему столу. — Новый отдел?..

— На фирме создается новое подразделение. Названо оно дирекцией маркетинга. Я буду там работать...

Максим кивал после каждой фразы. Борис решил, что это просто манера слушать, показывать собеседнику, насколько внимательно его слушают, но ошибся.

— Она уже даже создана, — сообщил Максим, как бы между прочим. — Ну-ну. Я перебил. И что там?..

— Кто создана? — Борис опешил.

— Дирекция эта. Маркетинга.

— Как понять «создана»?

— Ну, утверждены штат, структура. Начальники отделов. Я со вчерашнего дня зовусь директором по рекламе директ-майл. Мэйл? Чушь всякая, в общем. Но директор. А ты что, не знал?

— И когда оно... она создана?

— Ну, я получил приказ вчера. Приказ от вчерашнего дня. Так что формально она вчера и создалась. Мы пока перемен еще не чувствуем, но ждем. Так ты чем будешь заниматься в маркетинге? Рассчитывать?

Борис заметил, что Семен и Галина с живейшим интересом прислушиваются к разговору. Семен даже отодвинул наушники на затылок.

Борис чувствовал себя полным идиотом. Что он должен отвечать? Что друг Саня предложил ему по старой памяти место главного директора? Прозвучит смешно: корабль уже в море, а капитан еще бродит по пристани.

— Пока не определились. — Апухтин предпринял дипломатический маневр. — Решается вопрос о руководстве.

— О руководстве? — Максим пожал плечами. — Так уже ж решили. Сегодня строили народ и представляли новое руководство. Два брата-акробата. Один будет теперь единым коммерческим директором — раньше у нас их числилось аж три, а второй — как раз директором дирекции маркетинга.

Апухтин остолбенел. Еще утром Саня Кузнецов морочил ему голову заманчивыми предложениями, а пока Борис бродил по «Конторе» и по старой памяти помогал Сослоном с документами, новый директор уже вступил в должность! Как это понимать? И по какому бы руслу потек разговор, если бы Борис с ходу принял бы пост директора? Неужели этот олух Кузнецов оказался настолько тонким психологом, что смог предвосхитить его отказ? Тогда неудивительно, что Саня сидит в отдельном кабинете, а он бродит тут по коридорам, присматривается неизвестно к чему...

— А ты не в курсе? — Максим спросил это настолько буднично, словно речь шла о результате вчерашнего матча по бадминтону.

— Нет, — сухо ответил Борис.

— Прикол! — снова хохотнул Семен. — Я же говорю, что с этими перестроениями они сами запутаются и фирму на уши поставят! Сотрудник отдела не знает о том, что уже начал работать! Его даже не приглашают на презентацию нового начальства! Сервисников позвали, а его нет. Не дурдом?

— Оно и понятно, — откликнулась Галина, не поворачивая головы.

— Армейский долб... непрофессионализм,— заключил Семен.

— А ты даже не знаешь, кто директор? — спросил Максим, игнорируя комментарии сослуживцев.

Борис красноречиво промолчал.

— Действительно странно.

— Ты многое потерял! — снова встрял Семен. — Когда этот... Александр Иванович начал их представлять, народ едва не полег от смеха! Бывшие комбат и старший прапорщик! Представляешь? Люди прошли двухнедельные курсы переквалификации! За две недели превратились из вояк в директоров! Конверсия, бубновый туз! Из грязи в князи за пять минут. Похоже на анекдот про конверсионный комбайн, очень напоминавший подводную лодку...

— Одни фамилии чего стоят! — На сей раз Галина обернулась. — Поворский и Худоротов! Я бы повесилась в яслях, если бы узнала, что я — Худоротова!

— Ну, во-первых, не Поворский, а Подворский. — Максим явно являлся не только руководителем этого маленького, но очень колючего коллектива, но и успевал своевременно смягчить уколы. — А во-вторых, хорошо тебе, Галя, говорить! Не всем ведь выпадает родиться в семье потомственных дворян. Среди бояр тоже попадались фамилии не приведи господь, а ведь как кичились...

— Все равно, — не сдавалась девушка. — По фамилии можно очень многое сказать о человеке. Вот, например...

— Бросьте вы историю! — перебил их Семен и обратился к Борису: — Ты вот послушай, что они сами о себе рассказали.

После курсов мы вместе работали в крупной оптово-закупоч-ной компании. Внедряли западные технологии и знания, полученные на переподготовке. Теперь фирма обанкротилась, но нам удалось сохранить костяк коллектива, и мы перешли к вам...» Каково? Развалили одну компанию, теперь пришли слаженным коллективом разваливать вашу «Контору»!

Семен запрокинул голову и залился смехом, уронив наушники.

— Профессиональная пятая колонна, — поддержала тему Галина.

— Не знаю, как с пятой колонной, — все с тем же спокойствием заметил Максим, — но за сегодняшний день господин Худоротов успел распространить уже четыре приказа и две инструкции. Плодотворный товарищ. Не пойму только, как нам составлять план работы на месяц вперед, если... М-да... Главное, не понятно, какой в этом смысл и зачем тратить на это время...

— Лучше покажи приказ о форме одежды! — Галина даже поднялась с кресла. — «Светлый верх, темный низ», «украшения без драгоценных камней»! Какое его дело?! Мы что, в колонии?

— Да, — усмехнулся Максим, — девушек особенно задел приказ об одежде. Длина юбок в приказном порядке и в сантиметрах — это перл, достойный уважения.

— Причем, — Семен озорно прищурился, — длина юбки именно в сантиметрах. Рост и длина ног при этом не учитываются. Кому и классика, а кому — выйдет мини!

— Это шутка? — Борис окончательно запутался, где правда, где хохма.

— Какая шутка? — Семен пересел на край стола. — Я что, похож на Жванецкого? Завтра это вывесят в зале, если уже не вывесили! Это приказы нового руководства! Пятьдесят пять сантиметров и, как говорится, «желаю, чтобы все»!

— Слушайте, Борис, — доверительно наклонилась к Борису Галина, — если вы в самом деле не марколог, а специалист, найдите им какую-нибудь другую формулу для расчета длины юбок. И с камнями там похлопочите. У меня единственные золотые сережки, и, как назло, с камнями. Что ж носить-то? Клипсы с сердечками? Похлопочите, голубчик...

— Постараюсь, голубушка, похлопочу, поспособствую, — в тон ей отвечал Апухтин.

Обсуждение новых директоров пошло по нарастающей. Напрасно Максим пытался угомонить коллег, разошедшихся при потенциальном сотруднике дирекции маркетинга. Тщетно: Галина и Семен словно сошлись в финале КВНа, остановить их не представлялось возможным.

Борис стоял у окна и глупо улыбался. Он не слышал и половины острот, мысли в голове крутились и метались, как зерна в кофемолке: удержать хотя бы одну из них не представлялось возможным. Новости оглушили его. Давно он не оказывался в столь глупом положении, Я написал «давно»? Вычеркните в своей книжке. Исправьте. НИКОГДА— вот нужное слово. Никогда Борис Апухтин не оказывался в столь дурацком положении. Его то ли провели, то ли использовали в какой-то интриге, то ли еще что-то. В голову не приходило ни варианта объяснения произошедшему. Порыв пойти и набить Сане лицо быстро утонул в коктейле из других порывов, более или менее ненужных и мальчишеских. Необходимо было собраться с мыслями, разобраться в ситуации и, конечно, выждать, посмотреть, как пойдут дела дальше. Будет завтрашний день, послезавтрашний. В конце концов, в пятницу зарплата. Должно же что-то проясниться: директор он, штатный маркетолог или... главный марколог. Единственное, что Борис решил для себя сразу: он не пойдет ничего узнавать сам. Ни к Сане, ни к кому-либо из новых директоров. Дудки! Надо будет — сами вызовут. А нет — что ж, некоторый опыт поиска работы у него уже есть, карманных денег хватит на месяц-другой...

И еще. Борис был искренне признателен рекламщикам за то, что они не обратили свои острые языки против него, горе-директора, хотя тема для острот налицо, а уязвимость жертвы несомненна. Спасибо им, что проявили великодушие, даже предоставив ему место игрока в самой интернациональной забаве под названием «Лучший кукиш в кармане для шефа». Борис вполне мог вставить в дуэт Семена и Галины свои реплики и посмеяться вместе с ними. Мог бы. Но ему было не до смеха.




ГЛАВА XIII


Вечером после работы приятели отправились в магазин к Юрию Яковлевичу. Находился магазин черт знает где, в одном из строящихся за кольцевой дорогой жилых массивов. Пока добрались до района, успели раз сто попенять на не-легкую долю и проклясть «буржуинов», допустивших выпуск неисправного холодильника.

Найти собственно магазин также оказалось проблемой. Архитекторы игнорировали улицы как ориентиры и предпочитали просто нумеровать дома четырехзначными цифрами, так что имевшийся у Ромы адрес магазина служил скорее не четким ориентиром, но двусмысленной подсказкой для входящего в лабиринт.

Так или иначе, Рома и Леха магазин нашли.

К сожалению, они достигли заветного крыльца, выложенного, кстати сказать, дорогой плиткой, лишь в начале девятого, когда магазин уже закрылся и входные двери оказались заперты. Помаячив некоторое время у витрин в надежде привлечь внимание еще находившихся в зале работников, они двинулись к заднему выходу. Ворота оказались открытыми, и приятели прошли во внутренний двор. Их вторжение было замечено и незамедлительно прервано не слишком ласковым окриком дюжего мужчины в синем халате.

— Кого надо?

Леха отметил про себя, что халат на мужчине не только чистый, но и со следами недавней утюжки. Человек в таком халате явно не грузчик и не рабочий. Одежда представителей этих низших в торговой иерархии каст подобным лоском не отличается. Перед компаньонами предстало некое начальственное лицо, а значит, любопытство его стоило удовлетворить, и удовлетворить с должной порцией почтения.

— Мы из «Конторы», — лаконично отрекомендовался тем временем Рома.

Человек в халате никак не отреагировал, очевидно не считая данную фразу ответом на свой вопрос. То ли он не был в курсе дел своего шефа с «Конторой», то ли привык к более развернутым ответам.

— Мы поставили вам оборудование, — пустился в объяснения Леха, подходя чуть ближе к собеседнику. — Один холодильник у вас забарахлил, и мы приехали посмотреть, в чем дело и что можно сделать.

— На ночь глядя? — недоверчиво переспросил обладатель чистого халата.

— Да, дело-то срочное. — Леха понимающе кивнул, показывая, что неудовольствие поздним визитом понятно и объяснимо. — Сергей Яковлевич приезжал сегодня к нам в офис и поставил крайне жесткие сроки...

— Сергей Яковлевич? — Мужчина оживился, словно шпион, услышавший парольную фразу.

— Да, он...

— Ну, если он в курсе... — Не дослушав фразы, мужчина сделал приглашающий жест и шагнул в проем двери.

Приятели последовали за ним. Мужчина уверенно зашагал по коридорам подсобных помещений, совершенно не беспокоясь о том, поспевают ли за ним визитеры. К счастью, путь оказался краток, через пару поворотов приятели оказались в торговом зале.

Нельзя не сказать, что выглядел зал современно и, насколько применимо это слово к продуктовому магазину, стильно. Чувствовалось, что над проектом покорпел большой знаток своего дела. Кабы фотографию торгового зала продемонстрировали любому из конторских (не говоря уж о простых смертных, далеких от передовых магазинных идей и обращающих больше внимания на ассортимент прилавков, нежели на убранство магазина), вряд ли кто поверил бы, что на снимке не европейский «шоп», а рядовой московский гастроном. Что ж, в такие гастрономические хоромы не грех было водрузить холодильники по семь тонн грина за штуку.

— Вон он. — Встретивший приятелей мужчина ткнул пальцем в дальний конец полутемного зала и, посчитав свой долг исполненным, исчез за очередной дверью, оставив гостей одних.

Рома, а за ним и Леха отправились в указанном направлении и вскоре увидели знакомые очертания злополучной машины. Холодильный титан стоял у самого окна, поблескивая хромированными плоскостями. Боковая панель была снята и прислонена тут же.

Мухо приблизился к вскрытому боку и заглянул внутрь. Леха, решительно ничего не смысливший в этой технике, заглянул в стальное чрево через плечо приятеля.

Рома пошевелил какие-то шланги, что-то ковырнул, чем-то лязгнул, с силой дернув за некий рычаг, — и едва не потерял равновесие. Он зло выругался и встал.

— Мутная история, — сообщил он компаньону. — Фреона там точно нет, а вот агрегат... Надо бы его включить.

Рома поднял с земли шнур и огляделся, ища розетку. Розетки не обнаружилось. То ли холодильник включали через удлинитель, то ли передвинули в эту часть, обнаружив, что нешуточных размеров шкаф не работает.

Неожиданно под сводами зала с сухими щелчками начали вспыхивать светильники. В мгновение ока полутемный зал оказался залит ровным искусственным светом. Очевидно, приятелям предстояло увидеть того, кто щелкнул рубильником, освещая себе путь в пустынных чертогах.

Мягко щелкая по плиткам пола каблуками дорогих туфель, в зал вошел Юрий Яковлевич. Чуть обгоняя его, рядом с боссом семенил давешний провожатый в синем халате. Он что-то объяснял, показывая на гостей из «Конторы». Позади торговца, чуть отставая и почти закрытые массивной фигурой, двигались еще двое, довольно бандитского вида.

— Интересное явление! — не вполне ясно, но довольно громко обозначил свое впечатление от встречи владелец магазина.

— Здравствуйте, Юрий Яковлевич...

— Виделись, — перебил Рому толстяк. — Но пожелание здоровья лишним не бывает. Какими судьбами?

— Вот, — Рома продемонстрировал шнур, который держал в руке, — приехали осмотреть агрегат, хотели включить...

Он покрутил четырехпалым штепселем, демонстрируя, что именно подключением он и озабочен больше всего на свете.

— Миша, — толстяк, повернув огромную голову, обратился к одному из сопровождающих, — рассуди нас с молодым человеком. Кто больше похож на идиота, он или я?

— И судить нечего, — отозвался сопровождающий, выходя из-за спины шефа и окидывая гостей недобрым взглядом. — Они очень похожи на двух идиотов с переломанными ногами.

Юрий Яковлевич удовлетворенно кивнул.

— Спасибо за прямоту. А вот что мне тогда непонятно. Я сегодня объяснил этим ребятам задачу: привезти мне завтра новый холодильник, взамен этого. Ребята почему-то приходят сегодня и начинают без спросу копаться в моих вещах, хозяйничают тут...

— Мы не хозяйничаем! — прервал его Леха. — Зачем вы такое говорите? Мы...

— Тебя кто спрашивал? — рявкнул сопровождающий Миша. — Ты кто такой? — Он двинулся к Лехе, и тот, хотя расстояние оставалось еще приличным, попятился. — Тебе кто дал слово? — продолжал свой натиск Миша. — Стой и слушай, пока не спросят. Понял?

Леха кивнул, бросив беспомощный взгляд на Рому.

— Не слышу! Понял или нет?! — снова рявкнул Миша.

— Понял, — быстро отозвался Леха.

Наведя таким образом порядок среди аудитории, Миша почтительно отступил в сторону, предоставляя арену шефу.

— Нечего здесь шакалить, — подвел итог толстяк. — Завтра привезете холодильник, а сейчас кыш отсюда.

— Если вы настаиваете на замене, — осторожно подал голос Рома, благоразумно проглатывая «кыш», — то мы завтра днем заберем этот холодильник, а к вечеру...

— Ты что, условия мне ставишь? — Юрий Яковлевич всплеснул руками.

— Нет, какие условия... Я просто излагаю наш план.

— Твой план изложу тебе я. Завтра, не позднее пяти часов, я наблюдаю здесь новый холодильник. Новый холодильник, понял? Не позднее пяти часов! А потом можете забирать эту помойку. Все. Если я в пять часов не замечу новой техники, вы будете очень жалеть об этом, даже больше меня.

Толстяк начал разворачиваться, чтобы уйти. Подобный план для приятелей был невыполним.

— Юрий Яковлевич, — Рома умоляюще вскинул руку, — но мы не можем купить новый холодильник. Мы можем этот заменить на нашем складе, а потом привезти новый сюда...

Толстяк, не обращая внимания на эти реплики, закончил разворот и теперь удалялся прочь, сопровождаемый своей немногочисленной, но впечатляющей свитой. Рома сделал несколько шагов за удаляющейся группой и остановился, опустив руки и в полном отчаянии глядя в спину торговца.

— Послушайте, Юрий Яковлевич! — кинулся в атаку Леха. — Это несправедливо!

Процессия остановилась. Четыре пары глаз обратились к выкрикнувшему последние слова. В первый момент Леха слегка струхнул под этими взорами, но ему не возражали, и он понял это как готовность выслушать.

— Это несправедливо! — повторил он магическую фразу, заставившую дельцов обернуться. — Вы приобрели оборудование. Мы помогли вам на этом сэкономить. И заработали мы с вами на этой сделке поровну. Вернее, мы — заработали, а вы сэкономили. И вот вышла накладка. Вы требуете заменить холодильник. Хорошо, мы заменим его. Хотя при таком раскладе мы потеряем бабки, а вы нет. Но теперь вы нас загоняете в такие рамки, когда мы физически не в состоянии выполнить ваши условия.

Леха говорил и удивлялся сам себе: в жизни не подумал бы, какой в нем спит оратор! На рынке-то брали в основном не аргументами, а горлом и нахрапом. Оратор в нем проснулся в экстремальной ситуации. Он, конечно, врал — дело привычное, — но как складно врал! Будто агитатор на выборах.

— Нам же не выдадут на складе другой холодильник, если мы не привезем этот, — продолжал свою яркую речь Леха, постепенно приближаясь к застывшим фигурам оппонентов и поэтому говоря все тише, вкрадчивей, как поступают врачи и гипнотизеры, поняв, что целиком завладели вниманием слушателя. — Мы и так еле упросили заменить этот. Оборудование у нас на фирме не меняется. Давайте мы заберем с утра этот, сломанный, а к пяти часам привезем вам новый. Новехонький, в упаковке. При вас его проверим, все такое. Вы ведь все равно уже нажили денег, сэкономили. Зачем же нас-то душить? Мы не сможем выкупить новый холодильник. А если б даже и набрали денег, то разве это справедливо: мы в долгах, а вы при своем наваре...

В полемическом пылу Леха подошел к Юрию Яковлевичу почти вплотную. Обращаясь в основном лично к нему, Леха миновал застывших в ожидании новой команды телохранителей, и теперь они оказались чуть сзади. Леха полагал, что они в дальнейшем разговоре участия не примут. И ошибся. В тот момент, когда Леха уже собирался подвести черту под своей речью, он получил сильнейший удар в голову. Он даже не успел увидеть руку. Просто рухнул на пол, оглушенный и ослепленный яркой вспышкой, полыхнувшей в глазах в момент удара.

— Тебе же слова не давали! — раздался откуда-то сверху голос Михаила. Слова срезонировали в ушах дюжиной медных колокольчиков. Леха заерзал на полу, пытаясь подняться, но для начала стоило хотя бы понять, где верх, где низ.

— Ты мои бабки не считай, — теперь звучал голос Юрия Яковлевича. — Я не считаю, а ты — вообще сопля маринованная. Плевал я на вас, ваши проблемы и ваши бабки. Понятно? Я на все бабки по жизни плевал. Понял? Главное — принцип. И таких мазуриков надо учить. Ясно, нет?

Леха сжал веки и снова открыл глаза. Сквозь свекольный туман он увидел ноги. Ноги толстяка в дорогих туфлях, ноги работника магазина в потертых кроссовках. Щеку холодил немецкий кафель. Леха понял, что приходит в себя, и на тот момент это казалось главным. Михаил что-то говорил Роме. Леха сделал усилие и заставил свой изрядно перекантованный мозг разобрать последние фразы.

— И не дай бог, если завтра здесь не будет этого ящика, ты понял? Не дай бог! Найду под землей, и поедете копать себе могилки в лесополосе. Ты и этот урод. Понял, нет?

— Я понял, — вздохнул Рома.

Ноги Михаила мелькнули перед Лехиным лицом и устремились вслед за удалявшимся шефом. Леха оперся на руку и приподнял голову, почувствовав, как заскрежетало за щекой.

Вполне возможно, что счастливый человек — не тот, кто получает только хорошие известия. Иногда думается, лучше получить новость скверную, чем добрую, но пришедшую не вовремя. Скажете, не бывает такого, чтобы хорошая новость пришлась некстати? Ошибаетесь. Подумайте еще немного.

Таню Соколову срочно вызывал коммерческий директор. Срочно, через секретаря и в свой кабинет. Эти три странности — обычно коммерческий никуда не спешил, предпочитал встречаться с сотрудниками в баре или курилке, находил их сам — навевали мысли о судьбоносности предстоящей встречи. Или уволят, или наградят вымпелом «Ударник конторского труда» с веером профилей двух генеральных и главбуха.

В другое время Таня насторожилась бы, собралась с мыслями и попыталась бы понять, где могла промахнуться, чтобы худо-бедно приготовиться к выволочке. Сейчас же были дела поважнее. Десять минут назад Ольга Талльская посвятила ее в подробности эндшпиля их внезапно оборвавшегося романа с Робертом Мастерковым. Они курили в закутке возле пожарного выхода и сосредоточенно молчали каждая о своем.

Упомянутый роман и не оборвался даже. Он тихо растаял, растворился в воздухе, погас, как отцветший букет праздничного салюта. Ни тебе ссор, ни напряженного разговора. Вообще никакого повода для разрыва. Глупо и странно. И жалеть-то, строго говоря, не о чем, наоборот, ура финалу этой трагикомедии. Но самолюбие Ольги получило ощутимый и болезненный укол. С ней в жизни не обходились так... даже слова подходящего не приходило на ум. Ей нужно было хотя бы выговориться, поделиться с кем-то. А с кем же, как не с Таней, обсуждать эту тему?

Но Таню роль владелицы жилетки для соплей не устраивала. Ей требовались тщательное расследование и месть. Какой-то недоносок использовал ее подругу, а потом просто развернулся к ней своей толстой задницей и ушел прочь! Безнаказанно ушел, ушел, оставив за собой последнее слово! И едва ли не больше, чем вероломность Мастеркова, возмущал Татьяну тот факт, что подруга позволила ему так обойтись с собой! Ублюдок в бабьей жилетке вытирает об нее ноги, а она знай плачет себе в подушку и жалуется на жизнь по углам! Нет уж, не будь она Татьяной Соколовой, если не накрутит этому кобелю хвост и не научит размазню Олю уважать себя и защищать.

— Так я не понимаю, вы не поделили что-то? — пытала она Ольгу, которая с радостью вернулась бы на час назад, чтобы иметь шанс прикусить язык и оставить свои неприятности при себе.

— Ничего мы не делили.

— Так я не понимаю...

— Ну что тут понимать! — Ольга закуривала уже третью сигарету. — Раньше мы встречались два-три раза в неделю. А тут прошло уже две. Мы, конечно, не составляли графиков, но он и так не подходил ко мне. Бродил тут с бумажками, как будто мы незнакомы или... я не знаю, секретные агенты в ставке фюрера.

— То есть он демонстрировал нежелание общаться с тобой?

— Ну, можно сказать и так.

Татьяна тоже сменила сигарету и с минуту курила молча, пуская долгие тонкие струйки в сторону двери.

— Не понимаю, — заключила она, вновь обернувшись к Талльской.

— Я сама не понимаю.

— Но не бывает так. Дым без огня, кашка без плошки. А? Ольга пожала плечом.

— Слушай, подруга, — Татьяна придвинулась к ней вплотную, — а ты, часом, не...

— Что «не»?

— Ну, ничем не болеешь? Может, он подхватил чего и...

— Дура, что ли?! — Девушка вскинула пылающий гневом взор.

— Ну а что? Сейчас столько всякой дряни ходит! Новой, старой, хорошо позабытой. Не обязательно же половым путем подцепишь. В бассейне, в бане.

— Нет у меня ничего, — твердо ответила Ольга, успокаивая себя новой порцией никотина.

— Не обижайся, я понять хочу.

— Да что тут понимать? И зачем?

— А затем! Чтобы этот болван не прыгал тут безнаказанно, а ты бы вспомнила: ты — человек, что само по себе звучит довольно гордо. Кстати! А о чем вы говорили с ним... ну, в последний раз?

— Как обычно, ни о чем.

— Трахались в нон-стопе, без антрактов и тайм-аутов?

— Да нет, просто с ним не получается ни о чем говорить. Не получалось. Он все время про свой Китай молотит или чушь какую-нибудь несет.

— А что за чушь? Вспомни, может, ты чего не то сказала?

— Да какое там! Он бубнит так, что слова не вставишь. Про музыку он говорил. Китайские флейты. Обещал принести кассеты.

— Ну а ты?

— Что я? Черт с ним, нес бы свои дудки.

— Так. А еще что?

— Что еще? Поговорили про его учебу, про работу немножко. Все как будто.

— А что с учебой?

— Да ничего. Соврал он что-то и завял. Я не докапывалась.

— А что про работу?

— Ну так. Он предложил совместно прогулять. Я сказала, что это чересчур. Мне надо светиться в офисе с этим ухажером? Не надо. Я ему тактично и доходчиво объяснила, в чем вред служебных романов. Кажется, он понял.

— Понял. И что сказал?

— Так. Пошутил насчет взаимовыручки и протекции.

— И ты?

— Ну что я? Что ты вцепилась в меня, как Калягин в Даля? — Ольгу утомил учиненный ей допрос. — Сказала, что это неудачный союз с точки зрения карьерного роста, что я ни на что не влияю, а он — вообще пустое место, и его помощь мне — дело сомнительное.

— Вот оно!

— Что оно? Думаешь, он обиделся, как Баталов на свою Катерину?

— При чем тут Баталов, дура! Как он отреагировал на то, что ты ничего не решаешь?

— Как он что? Тань, да ты что! И так всем ясно, что я тут на посту старшего бобика, кусаю прохожих за пятки.

— Как он отреагировал? Что сказал?

— Да никак! — Ольга всплеснула руками. — Пошутил насчет моих докладных...

Она замерла вдруг, невидящим взглядом уставившись на кончик зажатой меж пальцев сигареты. Татьяна заметила ее оцепенение.

— Что?

— А ведь... — Ольга подняла руку над пепельницей-банкой и отпустила недокуренный «Вог» в пепельный кратер. — А ведь он поначалу никак не отреагировал, — произнесла она задумчиво. — Даже жевать перестал. Но неужели можно быть таким придурком, чтобы считать меня большой шишкой? Чушь. Спроси любого, и...

— То-то и оно! — подхватила Татьяна. — Спроси! А кого ему спрашивать? Кому он нужен? Кто с ним общается-то?!

— Одна-единственная дура, — подтвердила Ольга. — Я.

Татьяна готова была уже броситься заглаживать свою неловкую фразу тысячами извинений и заверений, но тут в закуток заглянул Володя.

— Таня, — он сделал страшные глаза, — тебя там ищут пожарные, милиция и вся королевская рать! Коммерческий заждался. Иссохся весь в кабинете!

— Сейчас, Володя, спасибо, — кивнула ему Татьяна, надеясь, что тот уйдет.

Но Володя неправильно понял ситуацию. Вместо того чтобы уйти, он достал свою пачку и пристроился рядом, облокотившись на широкие перила.

— Я сейчас вернусь, — строго сказала Татьяна подруге. — Договорим.

Она послала бы к черту всех: директора, «Контору», Совет Федераций и Игги Попа с его «Катафалком», если бы это хоть немного помогло ее подруге. Увы, помочь ей куда сложнее, и она шагала в направлении кабинета одного из шефов.

— О, Танечка! — Коммерческий расплылся в довольной улыбке и жестом пригласил ее сесть. Судя по всему, речь пойдет не об увольнении.

— Дорогая моя Таня! — Коммерческий продолжал широко-широко улыбаться. — Знаешь ли ты, зачем я тебя пригласил?

— Неужели поздравить с днем рождения? — в тон ему предположила Татьяна.

— Нет, не угадала. И день рождения у тебя... — он скосил глаза на табличку под стеклом, — через три месяца. Рад бы, но заранее ведь нельзя?

— Не стоит, — согласилась Татьяна благосклонно. Один на один с немолодым мужчиной она чувствовала себя более чем уверенно. — Так что же привело меня к вам?

— Есть мнение, — директор сделал паузу, чтобы переложить на столе пару бумажек, — что по тебе плачет новая должность. — Он протянул ей страницу, усеянную параграфами мелкого компьютерного шрифта: — Ознакомься. Это — должностные обязанности. Должность новая, пока еще у нас такой нет. Думаю, тебе будет интересно. Тем более что зарплата получится долларов на четыреста выше.

Татьяна бросила взгляд на «шапку» документа.

— Это как информация к размышлению или вы ставите меня перед фактом?

— Боже упаси! — Директор театрально вскинул ладони. — Разве можно ставить вас перед фактом! Конечно, вы можете выбирать, но я, честно говоря, не понимаю, отчего бы вам отказываться. От отдельного кабинета никто еще не отказывался. Счастливо вам подумать до... послезавтра.

Татьяна вышла в коридор с врученными ей листками в руках. Что и говорить, предложение застало ее врасплох. Позабыв о подруге, о попрании прав женщин и обо всем на свете, она стояла у стены и жадно вчитывалась в строки документа.

Кто-то остановился возле нее, что-то сказал.

— А? — Она оторвалась от чтения.

Перед ней стоял, улыбаясь во весь рот, Роберт Мастерков.

— У тебя новая прическа, очень тебе идет, — повторил он свою реплику.

Таня Соколова посмотрела на него с интересом, словно на иноземца из далекой страны. Давненько она не слышала от него комплиментов. Давненько. А ведь когда «парень в тиграх» появился в фирме, комплименты сыпались из него направо и налево. Когда же поток иссяк? Да примерно в ту же пору, когда Ольга Талльская два-три раза в неделю стала после работы торопиться домой. Теперь, значит, штатный педагог решил воскресить традицию любезничать со всеми подряд? Или его интерес сосредоточен именно на ней? Не дай бог! Хотя... пусть попробует. Пусть только попробует!

— Тоже что-то предложили? — Роберт выгнул шею, пытаясь заглянуть в бумаги.

— Ах это! — Татьяна словно вспомнила о распечатке, которую только что читала.

Она, словно досадуя, что приходится носить при себе эти две странички, свернула их в трубку.

— Ерунда. Ничего серьезного.

— Но все-таки, — приняв игру за чистую монету, подбодрил ее Роберт. — Лиха беда начало.

— Ничего серьезного, — повторила Татьяна смиренно и вдруг кинула на молодого человека колючий взгляд. — Ничего такого, из-за чего стоило бы тащить меня в койку.

Удар был рассчитан безупречно и достиг цели. Глаза Роберта заметались от виска к виску.

— А... — он отступил на шаг, — это ты о чем?

— Да я в том смысле, что ты ловишь слишком мелкую рыбку. Нужно играть по-крупному. — Татьяна сделала шаг, снова сокращая дистанцию и понижая голос. — Вот генеральный наш уже полгода ищет секретаршу. Никак не выберет. Может, ему вообще женщины не очень нравятся? Ты предложи ему свою кандидатуру. Ты как, печатать умеешь? Впрочем, что это я? Печатать ведь в вашем деле не главное, правда?

Атака была ничего себе, колючая и злая. Татьяна предполагала, что подпортит парню настроение, но такого эффекта и ожидать не могла. Лицо Роберта побелело, глазки перестали метаться и вперились в нее, словно молодой человек увидел перед собой демона. Его буквально перекосило, но не от злобы, а от ужаса. Татьяна могла поклясться, что Мастерков перепугался до полусмерти. Чего? Хотелось бы ей знать. Очень хотелось бы. Так же сильно, как и сам Роберт хотел бы знать ответ на вопрос: знает Соколова о его последней ночи в штате китайской фирмы или колкость ее — только импровизация?

Борису не пришлось дожидаться дня зарплаты. Новый шеф вызвал его сам. Встретил стоя в дверях, сердечно потряс руку, предложил кресло, отослал секретаршу за кофе.

Они сели. Константин Николаевич улыбался Борису, словно тот принес ему миллионное завещание от сумасшедшего дядюшки, почившего в Канаде.

— Рад, очень рад познакомиться, — прокомментировал он свою улыбку и замолчал, выжидающе глядя на собеседника.

Борис слегка растерялся. Ему представлялось, что знакомство с руководителем пройдет по иному сценарию: руководитель перечислит обязанности Бориса, расскажет о задачах отдела в целом, ну, может быть, поинтересуется для порядка «жалобами и заявлениями», предупредит о том, чего «в своем хозяйстве не потерпит». Вместо этого патрон встретил его как дорогого гостя из Центробанка, усадил в кресло и замолчал, словно ожидая чего-то.

Борис из вежливости улыбнулся в ответ, несколько неестественно. Новый шеф ждет, что Борис сам начнет разговор? С чего бы начать? Дайте денег? Или дайте мне точку опоры, чтобы мир перевернуть? Может, господин директор перепутал что-то и принимает его за кого-то другого?

— Апухтин Борис, — представился Борис на всякий случай. Вдруг патрон всплеснет сейчас руками «Ах, ты Апухтин!» и тон беседы тотчас поменяется на враждебно-покровительственный.

— Да, я в курсе. — Господин директор кивнул и чуть переменил позу Еще мгновение — и слова посыпались из него, как гречка из прорвавшегося мешка.

— Очень рад познакомиться. Меня зовут, как ты знаешь, Константин Николаевич. Я сразу на «ты», потому что работать нам придется очень тесно, очень дружно. Задачи перед дирекцией стоят непростые, объем работы колоссальный. Так что иного выхода, как сработаться и решать их совместными усилиями, у нас просто нет. Так что можешь сразу называть меня Константин. За исключением случаев официальных, когда много посторонних... Ну, ты понимаешь, о чем я. Лицо фирмы — есть лицо фирмы: все при галстуках и называют друг друга по отчеству.

Выпалив весь этот текст на одном дыхании, Константин Николаевич вопросительно взглянул на Бориса, то ли давая тому возможность спросить, то ли интересуясь, усвоен ли изложенный материал.

— Я не случайно пригласил тебя для отдельного разговора, — продолжал патрон. На сей раз говорил он без улыбки, сухо, по-деловому. — Насколько я могу судить, на сегодняшний день ты — единственный специалист по маркетингу. У нас уже есть несколько человек. Мы имеем бывшего журналиста, статистика, двух социологов, психолога и даже бывшего следователя. — Он усмехнулся. — Бывший следователь будет работать у нас аналитиком. А что делать? Таких специалистов у нас только-только начали готовить в вузах. Ты, можно сказать, первая ласточка. А следователь — тот же аналитик: сопоставление фактов, обобщение, выводы, прогнозы. Да что следователь! Я думаю, ты слышал уже, что я тоже по образованию не маркетолог. Правда, я прошел очень мощную подготовку с европейскими преподавателями... — Он задумчиво потер щеку. — Но не об этом речь. Речь о том, что именно нам с тобой придется поднимать эту целину, ставить фирму на рельсы цивилизованного, грамотного бизнеса. Нам с тобой. Ты — специалист, я — руководитель. Для меня это вопрос долга, для тебя — дело чести, так сказать. Профессиональной чести. И я очень рассчитываю на твою помощь. Если совсем откровенно, то я без тебя, пожалуй, и не потяну. Ты у нас во всех отношениях сотрудник уникальный. Даже если найти, набрать профессионалов, то им все равно понадобится время, чтобы осмотреться, освоиться, овладеть спецификой нашего бизнеса. Ты же уже разбираешься и в оборудовании, и в специфике сбыта, и во взаимоотношениях на этом рынке. Так ведь?

Борис подвигал мышцами лица, пытаясь одновременно и подтвердить все сказанное, и изобразить толику скромности.

— Ну вот. Я ведь тоже с корабля на бал. Предложение застало меня врасплох. Сижу вот листаю... — Подворский развел руками, указывая на разложенные по столу каталоги с оборудованием.

Борис зацепился взглядом за одну из брошюр.

— Мы этим уже не торгуем, — заметил он, указав на нее.

— Да? — Константин Николаевич просто смахнул брошюрку на пол.

Где-то Борис уже встречал подобный стиль обращения с ненужными бумагами. Он даже помнил, где именно.

— Сам видишь, сколько мне еще предстоит. — Константин Николаевич снова потер щеку. — Ну, в общем, так. Твоя помощь нужна мне позарез. Причем мне не хотелось бы загонять тебя в какие-то рамки. Лучше, чтобы инициатива исходила от тебя. Приходи, говори, что считаешь нужным сделать, какие возникают идеи. Буду помогать, чем могу, во всех начинаниях...

Борис слушал своего нового начальника и чувствовал не то чтобы угрызения совести, но эдакие покусывания, не болезненные, но неприятные. В самом деле. После разговора с рекламщиками Борис ожидал увидеть перед собой тупого солдафона, который начнет «строить» своих сотрудников и перестраивать их мировоззрение в направлении «от меня и до следующего дерева». Во всяком случае, Борис не ожидал, что шеф начнет с признания в своей беспомощности, первым протянет руку, попросит о содействии.

Патрон честно раскрыл перед Борисом все карты, и на молодого человека обстоятельство это произвело должное впечатление. Наконец-то его признали лучшим, признали первым, признали, что он необходим, незаменим, уникален! Как же ошибся Борис Апухтин в этом умном, открытом, справедливом человеке, как несправедлив он был к нему, составив свое представление по рассказам острословов-рекламщиков!

Начальник говорил с ним, как с равным, говорил о своих проблемах, о глобальных задачах, которые они вместе будут решать. И Борис проникался сознанием важности этого общего дела, слегка захмелел от лестных слов и так и горел желанием засучить рукава на новой ниве. Он лишь ожидал, пока шеф предоставит ему слово, чтобы высказать, как он рад, как он готов, как полон сил и идей.

— Кстати, — Подворский потер другую щеку, — у тебя, кажется, уже есть какие-то наброски... Что-то там по недочетам в работе компании. Правильно мне передали?

Борису не требовалось пояснений, кто информировал нового директора относительно подобных «набросков». Саня Кузнецов, кто еще? Вот трепло, даже не спросил, начал ли Борис что-то такое писать, а уже рапортует всем, кому ни попадя, что, дескать, работа идет.

— Да, есть кое-что, — кивнул Борис. — Правда, речь о «набросках» не шла. То есть никаких записей я не вел. Так, помечал себе ключевые слова, чтобы не забыть. А в общем все это в голове.

Борис приложил указательный палец к виску, словно желая указать, в какой именно голове содержится нужная информация.

— Вот как? — Константин Николаевич выглядел несколько разочарованным. — Жаль, я-то рассчитывал почитать что-нибудь на эту тему. Но, если читать нечего, возможно, ты поделишься своими соображениями сейчас? Так, в общих чертах, что плохо, что хорошо. Лучше начать с плохого, что исправить, куда бросить силы в первую очередь.

— Я могу даже не в общих чертах, а на конкретных примерах.

— Да? Отлично! — Господин Подворский сдвинул ворох каталогов на край стола и положил на освободившееся пространство толстый ежедневник. Щелкнув дорогой немецкой авторучкой, он воззрился на собеседника, готовый внимательно Слушать. — Итак?

— Прежде всего, необходимо изменить отношение к клиентам. — Борис заговорил довольно быстро. Сказать хотелось о многом, а время директора наверняка ограничено. — На сегодняшний день работа с посетителями ведется не то что скверно — на уровне каменного века, как в советском гастрономе...

— Подожди минутку, — умоляюще поднял руку директор. — Ты сразу пустил в ход тяжелую артиллерию! Отношение к клиентам — не шутки. Это — краеугольный камень

успеха любого предприятия. Так что давай-ка подробнее. Что ты имеешь в виду?

— Ну вот, например, оборудование. Каждый менеджер получает процент от объема продаж. Продал на энную сумму — получил свое. Продал на половину этой суммы — получил вдвое меньше.

— То есть хорошая работа стимулируется, как говорили раньше, рублем, — уточнил Подворский.

— Примерно так. Только при такой системе стимулируется не продажа оборудования, а продажа оборудования на большую сумму. — Борис сделал небольшую паузу.

— Не улавливаю разницы. Для продавца...

— Вот! — Борис впервые перебил шефа. — Для продавца главное — набрать сумму. Так? А у нас продается разное оборудование. Есть «железки» по десять тысяч, а есть всякие крючки, полочки, вешалочки. На мелочевке ведь много не заработаешь. Вот и получается, что есть товар выгодный, а есть невыгодный. Менеджеры, узнав, что клиенту нужны крючки, теряют к нему интерес, пытаются побыстрее от него избавиться и выставить за дверь. Иногда даже говорят клиентам, что крючков нет в наличии!

— Так-так. — Подворский сдвинул брови. Ручка его зависла над чистой страницей, готовая оставить на ней первые отметки. — Это скверно. Кто конкретно отделывался от клиентов?

— Да... — Борис сделал неопределенный жест, — разные люди. Я уж и не помню, кто именно. Но дело не в этом. Дело в принципе, в системе, когда можно продавать с выгодой для себя, а можно только зарабатывать головную боль. Цена крючка — доллар. Чтобы заработать столько же, сколько с продажи холодильника, нужно продать три тысячи крючков! Это уйма работы и писанины, а оплата та же. Какой же смысл валандаться с мелочевкой?

— Систему будем менять. — Подворский написал на странице ежедневника какое-то слово. Борис не смог разобрать, какое именно.

— Что еще?

— Еще. — С готовностью продолжал Борис. — Я вот работал в региональном отделе. Оформлял заказы фирм-дилеров. У нас с этими фирмами заключается договор, по которому они обязуются продавать наше оборудование в своих волостях. При этом мы даем им скидку десять процентов, но отказываемся от гарантийных обязательств. То есть если оборудование ломается, то чинит его дилер сам, за свой счет. Задумка здесь такая, что дилеры в регионах начнут создавать сервисные центры, чтобы ремонтировать конкретные марки оборудования, и таким образом...

— Понятно-понятно. Будет стимулироваться приобретение именно нашего оборудования. И что же с этими дилерами?

— С дилерами происходят печальные истории, вследствие которых мы этих дилеров просто теряем. Они уходят к конкурентам.

— Любопытно. Что за истории? — Подворский поставил слева от непонятного слова цифру «один» и обвел ее в кружок.

— Пример. Ко мне приезжает человек из Перми. Хочет быть нашим представителем. Мы заключаем с ним договор, и он покупает у нас немного оборудования, чтобы выставить там у себя. Образцы. Ну, выписал, оплатил, увез. Витрину стеклянную, два манекена, кассовый аппарат и холодильник. Проходит четыре дня. Он мне звонит. Оказывается, что стекло в холодильнике оказалось разбито. Холодильник со стеклянной дверью, и эта дверь — вдребезги. Я с этим вопросом в сервис. А мне напоминают, что дилеры у нас не обслуживаются. Я к начальнику отдела — он мне сказал то же самое. Пришлось перезванивать в Пермь и объяснять человеку, что стекло ему придется менять самому. Единственное, чем я его утешил: поменять стекло на месте обойдется даже дешевле, если учесть стоимость перевозки.

— Логично.

— Это еще не конец истории. Через два дня он звонит мне снова и докладывает: стекло заменили, но холодильник не включается. А что мне остается? Я ему опять спел ту же песенку на мотив «Каравай, каравай»: «Потому как вы наш дилер, вам возиться самому...» По-моему, он тогда уже обиделся. Проходит еще день. Снова Пермь на проводе. Человек сообщает, что вскрыл холодильник, а там — пусто! Представляете? Ни компрессора, ни... Ничего! А задняя стенка, чтобы не дребезжала, подперта куском автомобильной резины. От «Жигулей»! — Борис подвинулся на край кресла, удерживая себя от желания вскочить и пройтись по кабинету. — Холодильник датский. В Дании закладывать такую экзотику, как наша покрышка, вряд ли станут. До нашего склада оборудование ехало в опечатанном контейнере. Так что спереть агрегат могли только у нас на складе. Наша вина перед партнером очевидна! Тем не менее мы отказались заменить аппарат или прислать ему агрегат. Естественно, он прислал нам факс, чтобы мы катились...

Борис закончил и сел глубже в кресло, предоставляя патрону возможность переварить услышанное и сделать необходимую пометку.

— Ну, здесь, мне кажется, все не так однозначно, — задумчиво произнес Константин Николаевич. — Фирма заработала на продаже этого холодильника. А главное — интересы фирмы. Ведь если бы мы заменили ему холодильник, еще не факт, что он продолжил бы работать с нами. Получилось бы, что мы зря потратили целый холодильник, отдали за здорово живешь хорошую вещь. С резиной, конечно, стоило разобраться, но ведь ее могли подложить и в самой этой Перми. Нужно было проверить товар при покупке. Это нормальная практика.

— У нас на складе нет розеток. Из соображений пожарной безопасности. Так что проверить там ничего нельзя. Ну ладно! Другой пример. Приезжают ребята из Екатеринбурга и заявляют, что хотят брать у нас по контейнеру в месяц одного вида морозильников! Кстати, за наличные.

— Неужели им отказали?

— Вы напрасно смеетесь. Мне с трудом удалось подписать с ними договор. Но это другая история. Так вот. Они покупают у нас контейнер. Двести тысяч баксов одним махом! Увозят контейнер к себе в Екатеринбург. Через три дня звонок. Нет, агрегаты были на месте, стекла целы. Но! — Борис поднял указательный палец, призывая к вниманию. — Все морозильники оказались заперты. ЗАПЕРТЫ на ключ. А самих ключей в контейнере не оказалось. Неделю мы менялись факсами, но наш сервис сумел отбрыкаться от них и других ключей не выслал. В итоге они просто спилили замки. И знаете что нашли в морозильниках? Ключи! На складе ключи просто побросали внутрь, чтобы не потерялись, а потом захлопнули дверцы, чтобы удобнее было грузить. Излишне говорить, что и Екатеринбург нас послал.

— Ты просто Хичкок. — Господин Подворский потер обе щеки. — Такие вещи рассказываешь, что просто ужас. Но все это не совсем наша епархия. Мы, конечно, нажмем на руководство, чтобы изменили систему оплаты менеджерам, навели порядок на складе. Но мы как маркетинг можем только порекомендовать другим подразделениям обратить внимание на имеющиеся недостатки. А мне бы хотелось услышать что-нибудь о твоих планах по развитию именно в маркетинговом ключе. Сбыт, продвижение, реклама...

— Пожалуйста. — Борис готов был вывалить целую кучу проектов. — Можно привлечь под свои знамена строительные фирмы.

— То есть?

— Ну, мы ведь не занимаемся ремонтом магазинов, так? Мы только продаем оборудование для торговли. А как правило, клиент, покупающий оборудование, делает и ремонт в торговом зале. Или даже строит свой магазин сам. Так вот. Можно найти надежные строительные фирмы и заключить с ними договор: мы рекомендуем их клиентам, покупающим у нас оборудование, а они — нас тем, кому они делают ремонт. Мы рекламируем их, они — нас. Кроме рекламы, мы еще и предлагаем новую услугу: ремонт! Можно пойти дальше и выплачивать этим строителям комиссионные с проданного оборудования. Почему нет? Посреднические услуги должны оплачиваться. Они, кстати, тоже могут отстегивать нам за подряды на строительство и ремонт. Всем выгодно, всем хорошо. И кстати, такие соглашения можно заключить не только со строителями. С риэлторами, например, с фирмами, продающими помещения под торговлю и склады. Они могут продавать помещение под гастроном уже. с нашим оборудованием...

— Ясно. — Подворский застрочил в своем ежедневнике. — Хорошая идея. Я понял. Что еще?

— Еще? Скидки. У нас их или не дают, или дают всем десять процентов. Без разбора, без учета возможностей фирмы, ее потенциала, стратегического интереса к региону, в котором она работает. Было бы неплохо завести картотеку на наших клиентов. Ведь в любой западной фирме постоянных клиентов помнят в лицо. Их встречают с кофе, с улыбкой, делают им скидки. Существует, кстати, практика напоминать своим клиентам о себе не с помощью брошенного в ящик рекламного буклета, а открыткой к празднику. — Борис возбужденно взмахнул руками. — А представляете, входит наш клиент в зал, а менеджер ему: «Здравствуйте, уважаемый Иван Иванович, с днем рождения вас!» Да он же просто растает от такого отношения. Но это чисто внешние выгоды. А реально при помощи картотеки мы сможем отслеживать наших постоянных клиентов, выяснять, кто и что берет, с какой регулярностью, когда. Можно будет точнее планировать ассортимент и объемы закупок, завозить то, что потребуется в ближайшие дни, а не то, что будет пылиться на складе, ожидая своей участи. Можно будет, кстати, не опасаться, что этот клиент просто перебежит к конкурентам: одно дело только бизнес, и совсем другое, когда тебя знают, встречают. Менеджер будет знать, что куплено клиентом ранее, по какой цене, как работает. Он станет для покупателя не просто консультантом, но... кем-то вроде семейного врача...

— Понял. — Господин директор записывал не останавливаясь. — Хорошо звучит, хотя навевает, знаешь, ассоциации с межпланетным шахматным турниром. Помнишь Осю Бендера? Но картотека, безусловно, нужна. Вещь полезная. Что еще придумал?

— Есть способ привлечь к сотрудничеству государственные структуры.

— Вот как? Любопытно. Рассказывай.




ГЛАВА XIV


Стасу пришлось порядком попотеть ради воплощения своего плана. Перекупить специалиста по кадрам оказалось делом сложным. Помогли связи. Вернее, случай. Его свели с нужным человеком, а нужного человека убедили, что услуга, оказанная Баху, дорогого стоит. К весьма высокому окладу добавился момент личной заинтересованности — и «Контора» разжилась Александром Ивановичем Кузнецовым. Специалист по кадрам, психолог по образованию, совладелец кадрового агентства, два года успешно подбиравшего кадры исключительно для инофирм. Александру Ивановичу не было и тридцати, но держался он не менее солидно, чем профессор, а уж его уверенности в своих возможностях хватило бы на десяток психологов. Трудно сказать, какой интерес видел он в этой работе. Возможно, первую скрипку сыграли здесь механизмы, известные лишь ему самому да знакомому Баха, составившему эту протекцию.

В отличие от своих предшественников, Кузнецов не стал бросаться на порученный фронт работ с шашкой наголо. Он избрал тактику обхода с фланга. Для начала уяснил свою задачу, день промучив учредителей вопросами и вопросиками. Потом прикинул, что к чему. Прежде чем начать приводить людей, он подготовил и продемонстрировал Стасу тщательно проработанное штатное расписание с должностными обязанностями каждого сотрудника, системой оплаты и премирования. Но окончательно покорил он сердца своих работодателей расчетами прибыли, которую может принести такая структура с развитием компании. Цифры впечатляли. Не совсем было понятно, откуда они взялись, но ни Феликс, ни Стас не стали обнаруживать свою некомпетентность и приняли их на веру: в конце концов, это не голословные рассуждения, которыми кормило их большинство соискателей, а мудреные формулы.

Единственное, что смутило партнеров в этих формулах, это количество необходимых сотрудников и оклады некоторых из них. Однако пришлось смириться с этими тратами, ибо, повторюсь, по расчетам, затраты эти окупались сторицей, а статистика рынка труда показывала, что упомянутые оклады — еще цветочки в сравнении с тем, сколько платят в других фирмах такого ранга.

Феликса несколько покоробило то обстоятельство, что подобранные Кузнецовым директора и начальники отделов оказались бывшими военными. Коммерческий директор — бывший прапорщик, переученный на конверсионных курсах! Тоже мне, специалист высшей квалификации! Тем не менее Стас настоял на том, чтобы посмотреть на конкретные результаты работы этих, как он сам называл их, «милитаристов». А результаты оказались очень даже неплохими. Трудно было оценить вклад каждого из вновь нанятых сотрудников, но в любом случае прибыли компании росли значительно быстрее, чем фонд заработной платы. Так что даже негласные акционеры «Конторы» — их «крыша» — не проявили беспокойства по поводу появления в штате компании новых «ртов», пусть даже с изрядным аппетитом.

Представленные отчеты о продажах, подготовленные недавно взятым на работу статистиком, убедили бы кого угодно. После нескончаемых столбиков цифр, кои представлялись учредителям из бухгалтерии, красочные диаграммы и графики, вычерченные компьютером, радовали глаз. Бумаги, присланные из бухгалтерии, при желании можно было изучать и разбирать месяцами: они пестрели сносками, оговорками вроде «проплачено 30%» и «засчитано в счет следующей партии». Так что суммы, выставленные бухгалтерами внизу этих столбцов, теряли всякий смысл и осязаемость. Это были сальдо, которые должны были бы получиться «при условии, что...». То ли дело графики. Тут было все четко. Все «если бы» и «да кабы», оставляемые педантичными счетоводами в первозданном виде на суд учредителей, были теперь учтены, подсчитаны, переведены в проценты и заключены в разноцветные столбики или дольки круга. С этими вычерченными лазерным принтером трансформерами даже язык не поворачивался спорить. И к чему? Прибыли растут, и прекрасно!

Некоторые рекомендации, которые Кузнецов дал самим учредителям, пришлись им по душе. В целях повышения реноме компании, и ее руководства в частности, он рекомендовал своим патронам приобрести иномарки последних моделей, сшить дорогие костюмы, купить золотые часы и, главное, соблюдать определенную дистанцию с подчиненными.

Поразмыслив над этими рекомендациями, партнеры не без удовольствия обнаружили, что все эти блага для них теперь вполне доступны. Привычку экономить на всем, дабы вкладывать и вкладывать деньги в свое предприятие, следовало оставить в прошлом. Станислав Игоревич и Феликс Григорьевич теперь богаты! Пусть не так, как нефтяные шейхи или швейцарские банкиры, но, во всяком случае, уже могли отстегнуть сотню тысяч на автомобиль или пару штук на костюм. Эти суммы были каплями в море, в сравнении с суммами, которые вращались и порхали теперь вокруг компаньонов.

Так, Феликс и Стас, задумавшись однажды о своем бытии, обнаружили, что их честолюбивые мечты уже осуществились, стали явью. Более того, успех их очевиден и признан окружающими. Уже их собственные сотрудники рекомендуют им прийти в соответствие со своим положением, вассалы жаждут сияния своих хозяев, чтобы и самим погреться в его лучах.

Они не замедлили последовать совету. В тот же день в салоне были приобретены «линкольн» с кожаной обивкой для Феликса и «форд» для Стаса. Оба решительно взялись за обновление своих гардеробов. Срочно разыскали стилистов для ремонта кабинетов. Рабочий график в связи со всеми этими хлопотами уплотнился донельзя.

Легче всего было решить проблему с дистанцией. По существу, решением ее занялся сам Кузнецов. Секретарш проинструктировали относительно нового порядка допуска сотрудников к высочайшему руководству. Новым сотрудникам этот новый порядок разъяснили в приказе «О соблюдении субординации и линейной подчиненности», причем на словах было добавлено, что «во избежание» лучше и вовсе не пользоваться имеющейся возможностью потревожить начальство. Старым сотрудникам просто намекнули, что между ними и владельцами фирмы возникло вдруг нечто напоминающее по неприступности пропасть и Китайскую стену одновременно. Тем, кто намека не понял, оперативно подыскали замену и официальный повод для увольнения. Единственной кастой, которая могла просить об аудиенции у хозяев без ущерба для карьеры, были порядком расплодившиеся директора и начальники отделов и служб. Но они люди военные и все касавшееся дистанций схватывали на лету. С ними проблем не было. Многие из них даже приветствовали подобную инициативу: так им было привычней...

Так что Станислав и Феликс вознеслись вдруг на местного значения Олимп и почувствовали себя на этом пике очень даже неплохо. Оставалось только удивляться, почему им раньше не пришло в голову задуматься о собственной значимости и избранности?

И кто заставил их задуматься? Кто помог им увидеть истину, взглянув на мир под иным углом? Александр Иванович Кузнецов! Их новый директор по кадровой политике! Как же можно было не согласиться с ним? Как можно было усомниться в его профессионализме? Этот парень, похоже, действительно знал свое дело.

Замков для холодильников Макар за оставшиеся полдня не нашел. Ни за пятнадцать долларов, ни за сто. Их просто никто не продавал. Зато один мужичок из «Негоцианта» подкинул интересную идею:

— Ты раскрути заднюю панель, смотай уплотнитель, отсоедини камеру, вытащи ее и — вот тебе ключи.

— А потом? — На секунду Макар усомнился, не издевается ли над ним этот хмырь.

— А потом собери все обратно. Если не пробьешь, не сломаешь трубку, то и фреон закачивать не придется.

— И это может получиться?

— Почему нет? Я, конечно, лучше бы спилил замки. Зачем они вообще нужны? Кто запирает холодильник на...

— И долго их разбирать-собирать? — Макар пропустил суждение о роли замков мимо ушей.

— Умеючи... — Мужик почесал загривок. — За полтора часа управишься. Главное, трубки не пробей. Фреон вытечет — тогда кранты. Провозишься с заправкой...

Макар, так и не поняв до конца, стоит ли воспринимать этот совет всерьез, предложил хмырю проделать этот фокус самостоятельно. Сошлись на пятидесяти долларах за холодильник. Закрытых холодильников было четыре, так что Макар сэкономил сотню из выданной ему суммы.

Когда Макар вместе с хмырем-холодильщиком приехал в магазин, то чуть не получил обширный инфаркт.

Деревянные панели, оттенок которых не устроил Цорхия, проворно избавлялись от полировки целой бригадой людей, одетых в монашеские одеяния и кроссовки.

Отпоив Макара водичкой, люди объяснили, что они не беглые пациенты психлечебницы, а реставраторы-краснодеревщики. Оказалось, Витек нашел их в каком-то храме и подрядил за тысячу зеленых привести итальянскую технику «к общему знаменателю».

Сам Витек унесся по делам в неизвестном направлении. Должно быть, искать плиту. Только бы не рискнул он отдирать мрамор с колонны станции метро! Макар не удивился бы, узнав, что его компаньон умчался в солнечную Италию за этой самой плитой. А что? С него станется. Из их прибыли пока потрачено только тысяча двести баксов: на остальное можно не то что привезти из Европы кусок мрамора, можно притаранить айсберг из Антарктиды. Лишь бы не растаял.

Полюбовавшись какое-то время работой реставраторов, Макар занялся полками. Четверть часа — и с одной проблемой покончено.

Бригада в монашеской униформе рассосалась, оставив поле ратной битвы двум своим выдвиженцам. Теперь эти двое химичили в двух оцинкованных ведрах, смешивая какие-то жидкости. От резкого запаха уксуса щекотало в носу и хотелось чихнуть так, словно ноздри забиты нюхательным табаком. Мастер из «Негоцианта» уверенными движениями вскрывал холодильник. Не похоже, правда, чтобы он сумел уложиться в собственный график, но до утра времени достаточно.

Так что появился шанс почти все исправить в срок. Почти, ибо оставался самый сложный вопрос — плита. Русские умельцы подкуют блоху, смогут, если надо, за одну ночь превратить светлое дерево в темное, но в вопросах алхимии православный люд всегда был слабоват: синтезировать нужный камень пока не научились.

Между тем от Витька — ни слуху ни духу. Сидеть сиднем и наблюдать за ходом работ было невозможно: время тянулось убийственно медленно. Да и не в характере Макара глазеть, как другие работают. Он вооружился отверткой и стал помогать холодильщику, который уже начал раскаиваться в своей самоуверенности и все чаще поглядывал на часы.

Утром, без четверти десять, дверь магазина отворилась, и в зал вошел Ринат Цорхия.

Макар проворно встал с прилавка, разминая гудящую спину и борясь со сном. Он только что представлял себе: холод плиты, легко пробравшийся сквозь тонкую рубашку — это свежесть влажного морского песка; стоит сделать несколько шагов — и окунешься в теплую соленую воду.

И реставраторы, и холодильщик уже закончили работу и ушли отсыпаться. Надо признать, что дело свое они знали: холодильники стояли как ни в чем не бывало, а деревянные панели были безупречны, и если бы не запах быстросохнущего лака, то никому бы и в голову не пришло, что прошедшей ночью здесь кипела работа.

Цорхия, не здороваясь, окинул взглядом оборудование.

— Ты что, покрасил их, что ли? — спросил он, подходя ближе к линии прилавков.

— Насчет покрасил или не покрасил — секрет фирмы, — ответил Макар с достоинством. — Но лачком покрыть пришлось. Кстати, очень хороший лак. Гораздо лучше итальянского...

— Это ваши проблемы! — недовольно вскинул руку Цорхия, решив, видимо, что Макар намерен просить доплату за качество покрытия.

— Конечно, наши, — согласился Макар. — Я просто хотел порадовать дорогого клиента.

Не ответив, кавказец направился к морозильной камере, убедившись по пути, что все шкафы раскрыты и ключи торчат из скважин. Открыв камеру, он заглянул внутрь и легко толкнул дверь. Створка мягко стукнула о косяк, замок чавкнул.

Цорхия явно не ожидал, что неполадки будут устранены столь быстро. Он наверняка уже прикинул размер сатисфакций, которые запросит с компаньонов, и теперь радость от того, что оборудование в порядке, меркла перед тем, что сатисфакции эти уплывают из-под носа.

— А где Витя? — спросил Цорхия как бы между прочим, неспешно двинувшись вдоль стены.

— Сейчас подъедет, — вяло ответил Макар, наблюдая за перемещением кавказца: Цорхия шел к прилавку с расколотой столешницей.

— Э-э... — Не доходя до прилавка, Ринат увидел, что плита не заменена. Этот возглас должен был, казалось, выражать разочарование, но на сей раз Цорхия не сдержал эмоций, и в голосе его явственно прозвучало злорадство.

— Ты понимаешь, Ринат, — Макар приблизился к злополучному прилавку, — это нестандартный заказ. Мы обзвонили все фирмы в Москве — нигде такого нет. Ни за какие деньги. Просто нет, и все. Ее можно только заказать в Италии...

Цорхия было глубоко наплевать на оправдания Макара. Ни о каком снисхождении не могло быть и речи: он приехал в этот город зарабатывать деньги, и коль скоро появилась возможность содрать толику с этих ребят — стоило воспользоваться шансом. Хороший человек, плохой человек, «войдите в мое положение» — все это лирика, не имеющая отношения к деловым отношениям, и то, что пытался объяснить ему сейчас проштрафившийся абориген, — было именно лирикой, не заслуживавшей внимания. Но Цорхия не перебивал собеседника, оставляя тому возможность оправдываться, сколько душе угодно. Кавказец вел себя как опытный рыбак, подцепивший крупную рыбу: спокойно ждал, пока жертва выбьется из сил, чтобы затем вытянуть ее на берег.

— Значит, так, — объявил он свое решение, когда Макар, выговорившись, притих. — С таким прилавком я отдел открывать не буду. Значит, он будет не работать по вашей вине, так? Прибыль у меня с отдела — три-четыре штуки в день. Вот и прикинь, сколько там набежит, пока вы привезете плиту.

Макар потерял дар речи. Платить по три тысячи за каждый день? Это безумие! Плита не стоила и трехсот долларов, а этот купчишка желает получать такие бабки ежедневно. Служащий «Конторы» сообщил, что плита будет только через сорок пять дней. Сколько же это набежит? «Контора», кстати, выплатит штраф в десять процентов — пятьсот баксов. Требования Цорхия не лезли ни в какие ворота, но вместе с тем Макар прекрасно понимал, что спорить с кавказцем, за чьей спиной стоит криминал, будет затруднительно.

Макар был несилен в экспромтах. Не найдя, что ответить, он посмотрел на часы: без одной минуты десять. Ровно шестьдесят секунд оставалось для того, чтобы решить неразрешимую проблему.

В этот момент дверь магазина распахнулась, и в зал влетел Витек.

— Гамарджоба, Ринат! — Он приветственно махнул кавказцу и отворил дверь пошире. — Мы тут на пару минут не уложились, но, я смотрю, каравана с товарами еще нет, так что это не принципиально, так ведь?

В дверь между тем протискивались два мужика в телогрейках, с видимым усилием втаскивая нечто, завернутое в мешковину.

— Неужели плита? — Лицо Цорхия вытянулось от изумления.

— Она, родимая. — Витек жестами регулировщика указывал грузчикам путь.

Макар и Цорхия наблюдали за манипуляциями с плитой, затаив дыхание, словно перед ними демонстрировал свой коронный номер великий иллюзионист.

Водрузив свою ношу на прилавок, грузчики отступили в сторону, утирая пот и отряхиваясь. Витек танцующей походкой подошел к своему трофею и изящным жестом отбросил край материи, демонстрируя полированный камень точно такой же породы, что и итальянский. Огранка плиты даже выигрывала по сравнению с заморским образцом.

— Откуда?! — Макар не сдержал своего восхищения.

— Ох, и не спрашивай! — Витек отмахнулся и обратился к Ринату: — Так что, господин клиент, теперь ваша душенька довольна?

— А, Витя, какие проблемы? Все ништяк, брат. Все ништяк...

Цорхия провел ладонью по гладкой поверхности плиты и стукнул по ней костяшками пальцев, то ли проверяя ее подлинность, то ли желая убедиться в ее материальности.

— Подмахни тут... — Витек бросил на камень экземпляры договора и ручку.

— Не вопрос, Витя, не вопрос. — Цорхия с готовностью взял ручку и развернул бумаги, но в последний момент сочащийся синей пастой шарик застыл в сантиметре над пустой графой.

— Но если что-то сломается... — Кавказец поднял глаза и выразительно посмотрел почему-то на Макара, решившего уже, что все тернии позади и снова почувствовавшего себя под этим взглядом не в своей тарелке. — Если что-то сломается, то вы чините бесплатно, да? Гарантийный ремонт?..

— В течение полугода, — кивнул Витек. — Это все записано в договоре. Подписывай, Ринат. Спать охота.

Помедлив еще мгновение, Цорхия быстрыми взмахами оставил свои закорючки в отведенных ему графах и проворно сгреб свой экземпляр договора. Компаньоны попрощались с расписавшимся в своем удовлетворении клиентом и вышли на улицу.

— Что-то не видно машин со жратвой, — саркастически заметил Макар.

— Рано еще. Они небось только грузятся... — устало ответил Витек.

— А этот гад на меня тут знаешь как наехал? Чума! Представляешь...

— Представляю, — отмахнулся компаньон.

— Слушай, — Макар оживился, — а где ж ты надыбал эту плиту? Не в Италию же летал?

— В Италию я успел позвонить. Слава богу, у нас разница в два часа. Изготовление — две недели.

— Ну а где ж тогда? Я, честно говоря, уже прикидывал, на каком кладбище нас похоронят!

— Не хочу тебя расстраивать, но до кладбища в таких случаях дело не доходит. Трупов обычно просто не находят. Но я тоже подумал о кладбище, и это здорово помогло.

— То есть?

— Ритуальные услуги. — Витек взглянул на коллегу и понял, что нужна еще одна подсказка. — Изготовление надгробий.

— Надгробий?! — Макар понял. — Так ты... заказал плиту могильщикам?

— Верно.

— Чума! — От избытка нахлынувших чувств Макар схватился за голову. — Мне бы такое и в голову не пришло! Ну, до реставраторов я еще, может, допетрил бы денька через два, но ритуальные услуги!..

Макар был готов расцеловать приятеля.

— Это еще не чума. Вот чума! — Витек вытянул из кармана конверт.

— Что это?

— Сегодня вечерком мы отбываем на недельный отдых в солнечную Анталию. Не Майорка, конечно, не Фиджи, но зато оформили все за час.

— Когда ты все успел?

— Пока плиту полировали. — Витек убрал конверт обратно в карман. — Так что — день на сборы. Кажется, небольшой отдых мы заслужили!

Петр Владимирович точно знал, что деньги— великая сила. Для него это было абстрактной мудростью вроде «большому куску рот радуется». Что за кусок, чей рот ему радуется — не понятно. Радуется — и баста! Без комментариев. Петр Владимирович Челышев знал о силе денег куда больше. Он знал, почему и как действует эта сила, а самое главное, знал, как управлять ею, заполучив деньги в собственные руки.

Конечно, опыта общения с большими деньгами за Петром Владимировичем не значилось. Откуда бы ему взяться, если магазин приносил за год примерно столько, сколько тратил, скажем, тесть Челышева за двухнедельный отпуск на Бали. Челышев время от времени одергивал себя, спуская с небес на землю и напоминая самому себе, что предоставленный расщедрившимся тестем кредит — не копи царя Соломона. К тому же это всего лишь кредит, который нужно будет еще отдавать, и отдавать с процентами. Так что не Петра Челышева силой были эти деньги. Чужая эта сила. А Челышеву дали лишь порулить на время. Еще неизвестно, кто при ком: чужая сила при Челышеве или Челышев получил место возницы при чужой силе...

Вот два парня решают заняться бизнесом. Каждый сам по себе, на свой страх и риск. Но волею судьбы оба решили поискать удачи на одном и том же поприще. Едва начав дело, они становятся конкурентами; успех одного замешан на крахе другого. Кто одержит верх? Оба молоды, умны, честолюбивы, оба готовы трудиться в поте лица, не покладая рук. Так кому же улыбнется удача? Один начинает с чистого листа, а у другого есть открытый папой счет в банке. Есть сомнения относительно исхода схватки? Проследим за нею еще немного.

Наш первый герой-бессребреник начнет с того, что, запершись в родительском гараже, будет выстругивать перочинным ножом свои первые изделия. Тем временем его конкурент арендует цех, привезет из далекой страны современное оборудование и пригласит специалистов. Тот, первый, настрогавшись вдоволь, отправится на рынок торговать своими поделками, в то время как его конкурент завалит почтовые и телевизионные ящики города своей рекламой и будет встречать покупателей в новом торговом зале. Через год-другой исхудавший и пообносившийся мелкий коммерсант накопит наконец деньги на свой первый станок, но тут грянет очередное постановление о защите прав потребителей, и сбережения уйдут на сертификацию, экспертизу, регистрацию... короче, коту под хвост.

Но победителю не стоит задаваться. Не ровен час, какому-нибудь толстосуму приглянется та же стезя. Взмоют над городом воздушные шары с логотипом нового концерна, запоют его название эстрадные божки и фавны, и побегут толпы к новому халифу, пронося мимо свои денежки. Что делать, естественный отбор.

Чем больше денег, тем больше сила, и удержаться на плаву с тощим кошельком непросто. Но если кошель твой вовсе пуст, то, будь ты трижды умен, трижды трудолюбив и уверен в себе, — шансов у тебя никаких.

Очень трогательны популярные жизнеописания нынешних богачей. На их обложки вынесены слова о том, что означенный мультимиллиардер начинал с нуля, сделал себя и свое состояние исключительно своими руками и вот теперь готов поделиться своим опытом со всяким встречным-поперечным, выложившим за эту книгу толику денег. Знаете, как описывается этот «старт с нуля»? Примерно так: «Господин Н. начал свой бизнес на ровном месте. Продав доставшиеся по наследству акции «Стандарт ойл», на вырученные полтора миллиона долларов он купил компанию по производству...» Так что любому романтику с нулевым сальдо в бумажнике Челышев настоятельно рекомендует сдать подобные учебники в макулатуру, на вырученные деньги купить шариковую ручку и билет на трамвай до ближайшей конторы по трудоустройству и там не особенно выбирать, а хватать, что предложат.

Несколько лет мечтал Петр Челышев о крупном деле. Помощь пришла, как заведено, «откуда не ждали». Нежданно-негаданно получил он в свое распоряжение сумму, накопить которую в ближайшие десять лет и не мечтал.

К свалившемуся на голову счастью Челышев отнесся трезво и здраво. Любую силу необходимо рассчитать и направить в нужную сторону, иначе толку от нее будет как с черепахи шерсти.

Первым делом Петр Владимирович потратил вечер На составление детального плана кампании.

Петр Владимирович рисковал, доверяясь тестю, так и не поняв, что стало причиной столь разительной перемены в отношении того к непутевому зятю. Но на этом риски и заканчивались. Челышев не был авантюристом, не ввязывался в сомнительные предприятия или кампании, если не мог разработать детального плана действий. Начиная новый для себя бизнес с торговым оборудованием, он загодя, тут же после предварительной беседы с тестем, озаботился разработкой плана: с чего начать, с кем начать, как и на что потратить выделенные тестем деньги. Петр Владимирович хотел знать о предстоящем ему поприще все: кто, чем и почем уже торгует в России? Откуда и каким транспортом возят? Где рекламируются будущие конкуренты, сколько стоит офис и кому нужно дать «на лапу», чтобы заполучить выгодный заказ от муниципалитета? Сколько получают хорошие специалисты в других фирмах и сколько им нужно заплатить, чтобы они перешли под его, Челышева, знамена?

Петр Владимирович не собирался изобретать велосипед и начал свою деятельность с того, что изучил опыт и методы работы своих новых конкурентов. Он снял офис, склад и выставочный зал, нанял персонал, состоявший из продавцов, секретарши, грузчиков и водителя-экспедитора, организовав все так же, как и у конкурентов.

Сейчас главное — начать, запустить машину по получению денег из денег. А потом уж можно изобретать, совершенствовать, разрабатывать, хватая с общего стола все более жирные куски.

С магазином пришлось расстаться. Может быть, сжигать все мосты — не самый разумный ход, но даже самый примитивный расчет позволял понять две вещи: вложить эти деньги в новый бизнес много выгоднее, а в случае фиаско магазинчик не спасет буйну голову Петра Владимировича. К тому же на магазин не должно было остаться ни минуты времени, а перепоручать все управляющему Челышев считал неразумным.

Челышев знал, что деньги — великая сила, но иллюзий не строил: поработать придется до седьмого пота. Чтобы потом сделаться начальником и общаться с миром через секретарш, придется пролезть самому во все щели и пыльные углы, все проверить и приготовить. Так было и с магазином: в первый год Петр Владимирович и товар принимал, и за прилавком стоял, и даже помогал с разгрузкой.

Кому-то из папенькиных сынков, родившихся даже не в сорочке, а в шелковой рубашке со стоечкой, такой путь не понравится, господа отроки скривят неприязненно губы: фи, копаться в этом дерьме! Может, так оно и должно быть среди «белых» людей, да только к русским людям это не относится. Как известно, русский торговый люд поднялся вовсе не от родовитых бояр, но из черни, из крестьян, порой даже из беглых. И что? Еще как поднялся, переплюнув и немцев, и гешпанцев, и всех прочих учителей, рассчитывавших поживиться на российский счет. А вот сегодня-то, когда заправляют всем новые бояре да их чада, сызмальства не маравшие рук работой, словно китайские мандарины, великая держава сильно пошла на убыль, ослабла, захирела, усохла в границах...

Короче говоря, Челышев засучил рукава.

Он появлялся в офисе засветло и уезжал оттуда затемно, он руководил и контролировал все, на что только хватало рук и растянутых им самим суток.

Когда в первые две недели, несмотря на данную во всех изданиях рекламу, число посетителей оказалось ниже всяких расчетов, Петр Владимирович не растерялся и даже не удивился. Он мысленно готовил себя к подобным подводным камням. Неожиданностей и парадоксов, говорил он себе, будет предостаточно. А что касается этого первого камня, так тут и парадокса никакого нет. Достаточно открыть любой журнал: черно-белое объявление «Кумпанство Челышева» выглядело робкой тенью рядом с двухсторонней цветной вклейкой той же «Конторы» или размещенной прямо на обложке рекламой «Негоцианта». Конечно, эффект предсказуем, но такая реклама стоит бешеных денег, пойди Челышев таким путем, весь его кредит вылетит в трубу подобного рекламного бюджета.

Но Челышев не собирался сидеть на месте и ждать, пока ветер переменится и начнет заносить к нему покупателей. Он отправился к ним сам. Именно так — подготовил пачку прайс-листов, коммерческие предложения, заготовил себе роскошные визитки, побрился и поехал. Он не ездил, конечно, по всем магазинам подряд, но предпочитал встречаться с владельцами крупных торговых центров и гастрономов, совладельцами торговых сетей и торговых холдингов. Помогали кое-какие связи, появившиеся за время работы в торговле: не бог весть что, но, потянув за некоторые ниточки, удавалось добраться до весьма солидных «клубков».

Челышева слушали с интересом. Цены и условия, которые он предлагал, выглядели весьма привлекательно. Облаченные в челышевское красноречие, эти предложения блистали, как сапфиры в дорогой оправе. Петр Владимирович не жадничал и не скупился на обещания. На данном этапе было важно привлечь клиента любой ценой, любыми средствами.

Позже, когда за первой волной пойдет вторая, третья, можно будет и скидки поубавить, и за доставку деньги брать, и сервис наладить. Все можно будет.

Выезды Челышева начали приносить плоды на удивление быстро, уже в конце первого месяца. Общего положения это не спасло, но, отчитываясь перед своим единственным акционером, Петр Владимирович с чистой совестью вычертил диаграмму роста прибыли, выгнутую вверх, как турецкая сабля. Акционер не выразил недовольства и даже снизил процент на следующий месяц.

Но с первыми успехами в деле охмурения крупных клиентов вынырнул второй подводный камень, на сей раз побольше, пострашнее.

Дело в том, что буквально первый же клиент, сподобившийся не только выслушать Петра Владимировича на своей территории, но и заехать лично в офис «Кумпанства», осчастливил фирму довольно крупным заказом. Едва подписав договор поставки, этот самый клиент не преминул заметить, что последние три года являлся постоянным клиентом «Негоцианта». Сказано это было к тому, что скидки, предложенные Челышевым, сыграли решающую роль, и если в дальнейшем цена пойдет вверх, то господин клиент вернется к своим прежним поставщикам. Подобный комплимент несказанно расстроил Петра Владимировича. Почему? Так ведь выходило, что он только что перехватил клиента у крупной фирмы. Как поступят хозяева «Негоцианта», когда узнают, что новоявленный конкурент лишил их части дохода?

Разумеется, все крупные клиенты до создания «Кумпанства Челышева» работали с кем-то другим, и для того, чтобы заполучить их в свои сети, придется кому-то перебежать дорогу. Это Петр Владимирович понимал прекрасно. Он знал, что рано или поздно начнется подобный передел в его пользу. Как же иначе? Но, услышав собственными ушами о том, что лакомый кусок уже выхвачен им из-под носа у другого хищника, Петр Челышев приуныл. Понятное дело! Ведь когда человек впервые лезет на вышку, чтобы сигануть с нее в любимый бассейн, он теоретически представляет себе, что лететь придется долго, а взгляд вниз с верхней площадки не добавит приятных эмоций. Но одно дело знать об этом на земле, а другое дело — подойти к краю доски и увидеть далеко внизу маленький, не больше карманного календарика, прямоугольник бассейна. Редко кто может похвастаться, что не ощутил легкой дрожи в коленях. А те, кто хвастает, — конченые трепачи.

Челышев еще не успел свыкнуться с мыслью, что стал поперек горла одному конкуренту, как выяснилось, что под его знамена перебежали сразу несколько постоянных клиентов «Конторы». Никто не удивлялся этому, не звонил, не угрожал и не требовал прекратить разбой. Возможно, конкуренты еще не хватились потерь. Но Петр Владимирович решил, что не стоит пускать дело на самотек. Он договорился о встрече с тестем и поделился с ним своими тревогами.

Встреча была назначена в небольшом ресторанчике, неподалеку от офиса Виктора Степановича. Тесть молча выслушал Челышева, методично пережевывая мясо по-венециански.

— Спасибо тебе, Петро, за ужин, но зря ты меня вытащил, — сообщил тесть, отпивая вино. — Ты невнимательно меня слушал. Все под контролем. Твоя задача — работать, крутить доверенные тебе деньги. Если встанет вопрос о наездах, разборах, переделах — это не твой вопрос. Все эти проблемы — мои. Все подобные проблемы. Понимаешь? Любые. За тобой только налоги и сертификаты. Причем только до того невидимого порога, пока какой-нибудь буквоед не упрется рогом в грунт. Тогда — тоже к нам.

— Но все-таки... — Челышев с сомнением покачал головой.

— Что такое?

— Ну, я хочу сказать... Ведь суммы могут стать очень большими...

— И хорошо, — сухо отрезал тесть. — Все, хватит об этом. Если больше вопросов нет, то я поехал. Счастливо!

Челышев остался один на один со своими мыслями. Он представлял себя стоящим на капитанском мостике и наблюдающим за тем, как его судно летит к двум огромным рифам, поднявшимся из океанских глубин: к «Негоцианту» и «Конторе». Может, удастся проскочить между ними, а может, и нет.

Адмиралу, рисующему линии на плоской карте, легко говорить, что «все под контролем», а каково капитану наблюдать торчащие по бокам этой линии скалы? Все под контролем. И Челышеву оставалось только уповать на то, что его адмирал и впрямь все учел и рассчитал, а более всего надеяться на чудо, которое поможет миновать мрачные рифы. Чудо вроде того, что описывал в своих романах старина Жюль Верн. Любил он рассказывать о всяких фокусах с выплеснутым на воду жиром, который успокаивал волны и позволял судну проскочить в безопасную гавань. Полезные фокусы. Жаль, во времена великого фантазера не слыхали о «крышах» и «наездах», — сейчас мудрый совет Челышеву не повредил бы.

— Константин Николаевич, мне нужно с вами поговорить. — Борис вошел в кабинет и успел сесть прежде, чем хозяин кабинета что-либо ответил.

Да, Борису Апухтину очень нужно было поговорить со своим шефом. Просто не терпелось. Прошло уже три недели с того памятного дня, когда патрон пригласил его в свой кабинет для знакомства и предложил работать вместе.

Борису выделили стол с компьютером, кресло и два квадратных метра площади в просторной и светлой комнате, на дверях которой красовалась теперь табличка «Дирекция маркетинга». Окрыленный молодой человек готов был с утра до вечера генерировать идеи, готовить, обосновывать и просчитывать новые проекты. Комната, впрочем, казалась просторной и светлой только в первую неделю, когда Борис сидел в ней в гордом одиночестве. Но все менялось с пугающей быстротой. По нескольку раз на дню в комнату входили двое рабочих и вносили стол для очередного сотрудника. Уже к концу второй недели рабочим приходилось демонстрировать чудеса смекалки, чтобы найти место для нового рабочего места, а Борису, занявшему удобное место у окна, дабы добраться до дверей, приходилось следовать довольно мудреным фарватером, огибая столы и минуя кабели, торчащие из стоящих на них мониторов. Все эти новые сотрудники беспрестанно что-то делали: печатали, звонили, говорили, обсуждали меж собой, а по большей части обменивались репликами, не имеющими к деятельности фирмы никакого отношения. Если начистоту, то Борис вовсе не понимал, чем занимается большинство из них, выходило, не врал Саня Кузнецов, когда рассказывал о своих планах относительно штата отдела.

Гул стоял, как на аэродроме. Впрочем, проблему эту Апухтин решил просто: принес плеер, сунул в уши динамики, и Трэйси Чэпмен без труда перекрыла весь этот нестройный гул своим глубоким голосом. Борис и существовал бы благополучно, абстрагировавшись от этого шума, но каждый третий из новобранцев обращался к нему за помощью и консультацией.

Но, несмотря на все это, Борис благополучно продолжал работать, облекая свои идеи в солидно оформленные папочки с проектами. Готовые папочки он регулярно относил господину Подворскому, и, по самым скромным подсчетам, стопочка должна была вырасти солидная. И именно о судьбе этой стопочки хотел поговорить Борис со своим начальником. Что ждет их в ближайшем будущем? Пока Борис не получил ни одного отзыва о своих работах, и ничто не указывало на то, что по проектам начаты какие-то работы. Если все то, что напридумывал Борис, из рук вон плохо и в этом причина молчания шефа, то хотелось бы понять, чем не нравятся эти идеи. Обидно думать, что он разочаровал своего патрона. Если идеи хороши, то еще пуще хотелось услышать об этом. А так складывалось впечатление, что работы эти не читаются вовсе, а откладываются в долгий ящик, на потом. Словом, маркетолог Апухтин считал, что потрудился на славу, и желал услышать отзывы о своей работе, какими бы они ни были. Но Константин Николаевич уже неделю переносил встречу со своим «бесценным» сотрудником, ссылаясь на общую занятость и локальную загруженность в связи с надвигающейся выставкой.

Сегодня Борис, повинуясь какому-то порыву, встал вдруг из-за стола, бросил наушники на клавиатуру, прихватил папку с очередным готовым проектом и отправился к шефу. Он буквально ворвался в начальственный кабинет. И не ворвался даже, а впорхнул, как забегают люди чрезвычайно занятые, забегают, предупреждая с порога «Я на минуточку!», и суют торопливо свою пятерню для символического рукопожатия.

— Константин Николаевич, мне нужно с вами поговорить! — Борис молниеносно опустился в кресло и бросил свою папку на край стола, как бы демонстрируя, что содержимое ее может подождать и к делу никак не относится.

— Ну что ж, давай поговорим. — Патрон развел руками, демонстрируя, что готов выкроить для разговора немного времени из своего плотного графика. — Итак?

— Я вам приносил несколько папок, — напомнил Борис, чтобы уточнить предмет предстоящего разговора.

— Верно, было. — Константин Николаевич выдвинул один из ящиков стола, куда, должно быть, складывал папки, но доставать ничего не стал. — Ты их через день приносишь. Многие я посмотрел, очень любопытно.

— Так вот, я и хотел бы узнать ваше мнение.

— По какому вопросу?

— Ну, по какому-нибудь. Насчет какого-нибудь моего проекта.

— А что, собственно? — Подворский удивленно взглянул на сотрудника. — Хорошая работа, грамотная, интересно все.

— Ну, вот я и хотел... как бы уточнить, какие проекты годятся для внедрения, какие — нет.

— Ну, по-моему, все годятся. Нормально все. Ты вообще к чему ведешь-то? Что тебя беспокоит?

— Я думал, что можно уже двигаться дальше. Внедрять какой-либо из проектов. Осуществлять на практике.

— Конечно, можно. — Константин Николаевич провел рукой по щеке. — Скоро начнем. Сразу после выставки я выхожу на руководство для утверждения — и вперед!

— После выставки?

— Да, до выставки не получится. Очень много хлопот, а людей, сам знаешь, некомплект.

Насчет некомплекта Борис бы поспорил. На его взгляд, более половины нынешних сотрудников отдела можно смело выставить за дверь, но поднимать эту тему сейчас не стоило.

— И что мне сейчас делать?

— Как это что? Продолжай работать!

— Но ведь даже тех проектов, что я написал, мне хватит за глаза. Я их все просто не потяну. Куда ж больше?

— А при чем тут «ты не потянешь»? Ты автор проектов, идейный вдохновитель, мозг! Твоя задача— генерировать идеи и следить за их воплощением в жизнь. Всю черновую работу будут делать другие люди. Наберем тебе помощников, сколько нужно, — и ваяй, созидай, на здоровье! Кесарю, как говорится, кесарево.

Константин Николаевич мельком, но довольно внимательно глянул на часы.

— Слушай, ты извини, мне до трех нужно доклад закончить. Давай к делу. Что ты хотел спросить?

— Да я, собственно, уже спросил... Я хотел узнать по поводу проектов: как, что. Годятся они для фирмы или нет. Какие-нибудь поправки, дополнительные расчеты.

— Все отлично! Я ж говорю тебе: после выставки все проекты пойдут полным ходом, в полный рост. — Он подхватил со стола принесенную Борисом папку. — Что-то новенькое?

Борис не ответил, сочтя вопрос риторическим, а комментарии излишними. Суть предложения, как обычно, была изложена на первой странице в трех предложениях, которые как раз читал начальник.

— Ого! Производство! — Константин Николаевич быстро пролистал страницы, скорее определяя объем работы, чем пытаясь выхватить что-то из текста. — Сильно. Замахиваешься все круче.

Он закрыл папку и опустил ее в открытый ящик стола.

— Кстати, — сказал патрон, еще раз глянув на часы, — хорошо, что ты зашел. У меня к тебе серьезное дело. Ты ведь экономист?

— Экономист. — Борис чуть приосанился.

— Тут есть серьезная работа... — Господин Подворский отер щеки тыльной стороной ладони и задумался на несколько мгновений. — У нас есть несколько регионов, в которых оборудование продается лучше, чем в других. Есть мнение, что стоит открыть несколько филиалов компании за Уралом. Представительство, офис, склад, сервисный центр. Ну, чтобы обойти конкурентов. Так вот вопрос: как выбрать нужный регион и не ошибиться?

— Существуют методики, которые позволяют... — начал было Борис, но шеф остановил его жестом.

— Тут нужно учесть, что во многих регионах уже есть свои собственные фирмы, которые завозят оборудование из той же Италии, Польши, Дании. В Новосибирске, например, аж две такие фирмы. Две! И нам придется не просто бодаться с тем же «Негоциантом», который сидит здесь и так же, как мы, зазывает сюда дилеров. Придется иметь дело с местной публикой, у которой все схвачено и повязано: родственники, друзья детства, соседи. Понимаешь, о чем я? Есть города, где нас ждет золотая жила, а есть районы, куда лезть вообще не стоит. Вот в чем проблема. Что думаешь по этому поводу?

— Что думаю? Как экономист я могу рассчитать, сколько вообще могут купить оборудования в каждом конкретном регионе. Какого оборудования, сколько единиц и по какой цене. Причем достаточно точно. А вот что касается друзей и родственников... — Борис достал из кармана ручку и сделал некий дирижерский жест. — Тут, понимаете ли, нужно рассматривать каждый случай персонально. Хотя, с определенной погрешностью можно просчитать и это...

— Просчитать? — Константин Николаевич забыл скрыть удивление. — Как это можно просчитать?

— Можно. — Борис задумчиво чертил в воздухе какие-то знаки. — Можно с достаточно большой точностью просчитать, сколько оборудования поставляют в интересующий нас регион наши московские конкуренты. Свои продажи мы тоже можем примерно подсчитать...

— Не примерно, а точно!

— Примерно, — строго повторил Борис. — Как мы будем считать? Фирма из Кемерово — значит, оборудование продано в Кемерово?

— Ну, очевидно. А разве это не так?

— К сожалению. — Борис решительно «зачеркнул» что-то из «написанного» ранее. — Возможно, он возит отсюда кефир, радиоаппаратуру или что-то еще. А наши холодильники — попутный груз, он сбрасывает его, скажем, в Екатеринбурге. Логично?

— Ну, пожалуй, — согласился патрон. — Но тогда мы вообще не можем доверять нашей статистике! Кто угодно может везти что угодно, куда угодно!

— Не совсем. Если груз идет в Тулу, то вряд ли есть смысл заезжать по дороге в Анадырь.

— Пожалуй.

— Вот видите. — Борис и сам не заметил, как заговорил тоном профессора, читающего лекцию. — Так что стоит все-таки ориентироваться на конечные пункты. Конечно, делая поправку в пользу попутных городов.

— Интересно. Очень интересно. И, наверное, правильно. Но если нельзя верить даже тем цифрам, которые дает бухгалтерия, как ты собираешься вычислять города, где все схвачено?

— С определенной погрешностью. Плюс-минус...

— В сто процентов? — ехидно осведомился Подворский.

— Ну, не сто, но много. До шести с половиной.

— Плюс-минус шесть процентов? — Господин директор был ошарашен.

— Шесть с половиной, — строго произнес Борис. — Речь идет о солидных суммах, так что полпроцента — серьезные деньги. Так вот, мы будем знать объем реальных продаж. Я могу рассчитать объем спроса...

— Вычитаем одно из другого, — подхватил Константин Николаевич, — и узнаем, на сколько продаст наш филиал. Так?

— Ну, — поморщился Борис, — в очень упрощенной форме.

— Здорово. — Подворский посмотрел на часы и поднялся. — Слушай, давай так поступим. Объяснить мне, как ты собираешься все это рассчитать, по-моему, не реально. Пока я ничего не понял. Так что ты давай, задвинь пока все проекты и рассчитай-ка мне все эти эффекты и «степени повязанности». Лады?

— Хорошо. — Борис тоже встал.

— Когда ждать?

— Думаю, что успею к... — Борис наморщил лоб, оценивая объем работы.

— Не торопись! — поспешно вставил шеф. — Работа серьезная. Судьбоносная. Не дай бог промахнуться. Не спеши. Лучше семь раз отмерь. Трудись спокойно. А после выставки подходи, посмотрим, что у тебя вышло. Лады? А меня высшее руководство ждет... с докладом.




ГЛАВА XV


— Володя, надень галстук.

— Ни за что!

— Володя, это — приказ руководства.

— Я тогда лучше уволюсь.

— Володенька, солнышко, надень галстук.

— Оль, — Володя картинно вдавил в грудь пятерню, — при всем моем уважении...

— Это невежливо, говорить девушке об уважении. Девушкам говорят совсем о других вещах. Надень галстук. — Она протягивала ему злополучную деталь мужского туалета.

— Оль, я лучше натяну себе на шею удавку или петлю с камнем и прыгну в Москва-реку. Ну какой это галстук? И где он валялся полгода? Его сначала нужно снести на санобработку. И потом, мятый весь, пыльный... — Володя опасливо взглянул на тыльную сторону обсуждаемого предмета, словно опасаясь, что оттуда попрыгают, посыплются блохи, клопы или еще какая-нибудь тварь пострашнее.

История этих галстуков такова. Полгода назад из Дании пришел очередной контейнер с морозильниками. Получилось так, что датчане отгружали свою продукцию как раз в день столетия своей компании. Круглая дата! И, надо понимать, именно к этой дате и были выпущены упомянутые галстуки: синие полоски дешевой материи крупным горошком покрывали карикатурные изображения холодильников, морозильников, ларей, шкафов. Скорее всего, их не предполагалось носить больше одного дня, хохма — она и есть хохма. Но нашлепали датчане этих галстуков с запасом и решили отослать полсотни в далекую Россию, своим партнерам. То ли предлагали порадоваться за них, то ли просто некуда было девать эти тряпки. Так или иначе, положили они в контейнер пятьдесят сувениров.

Народ на складе посмотрел на скандинавский гостинец, почесал в затылке и, не найдя ему лучшего применения, отправил с оказией в отдел закупки. Сувениры в контейнерах были не в диковинку. Присылали производители подобные прибамбасы, баловали партнеров гостинцами. Итальянцы любили присылать футболки со своими логотипами на спине и знойными девицами в бикини на груди, французы радовали зажигалками со своей башней, немцы прислали как-то коробку бейсболок. Под прошлый Новый год корейская фирма, поставлявшая в Россию весы, расщедрилась на брел-ки в виде безмена. Причем безмены работали и довольно точно определяли вес до пяти кило! Сами понимаете, что и шмотки, и зажигалки, и брелки — вещи полезные, в хозяйстве нужные. Складская братия без лишнего шума делила фирменные презенты между собой, и никто в «Конторе» больше не видел ничего этого.

С галстуками случилась неувязочка. Никто не выказал желания носить эту тряпочку на шее, и делить посылку никто не рвался. Тогда один из бригадиров предложил коллегам соломоново решение: отправить груз в офис. Раз никому это барахло не приглянулось, то чего его хранить? А тут разом и от мусора избавимся, и начальству продемонстрируем свое бескорыстие и сознательность: вот, дескать, все до ниточки, ничего не утаили!

С той поры коробка пылилась в «закупке». Кто-то не шибко воспитанный использовал пару галстуков, чтобы надраить обувь, а все остальное лежало в целости. Можно было вовсе выбросить коробку, но никто не дал команды сделать это, руки не дошли, и она служила основанием для пирамиды коробок со всяким хламом и старыми бумагами.

Новый коммерческий директор «Конторы» господин Худоротов, начавший реорганизацию фирмы с приведения всех сотрудников к единому знаменателю, очень озаботился их внешним видом. Он объяснял свои приказы о правилах в одежде беспокойством о том, что новый посетитель, войдя в выставочный зал, не всегда может определить, где сотрудник, а где такой же посетитель. В итоге клиент не знает, к кому обратиться за помощью, возникают недоразумения, расшатывается дисциплина среди персонала, страдают интересы фирмы. Служащим легче верилось в то, что новый босс страдает ностальгией по казарменному «единообразию».

Так вот господин Худоротов озаботился поиском некоего отличительного знака для сотрудников «Конторы», по крайней мере для менеджеров, работающих в зале. Таблички на груди казалось ему недостаточно. Кто сообщил ему о галстуках, доподлинно неизвестно Но вдогонку Приказу о рекомендуемой форме одежды сотрудников отдела продаж появилось «Приложение № 1 к Приказу о рекомендуемой форме одежды для сотрудников отдела продаж», обязывающее менеджеров-мужчин носить галстуки с холодильниками. То обстоятельство, что приложение имело номер, убедительно свидетельствовало: будет и приложение для дам. Как тут не вспомнить о тотализаторе! Делайте ставки: какая деталь одежды объединит прекрасную часть персонала?

— Был у нас один клоун, а теперь — целая буффонада! — заметила, прочтя вывешенный в столовой приказ, Оксана Воропаева.

— Зато точно узнаем, снимается ли у него галстук с тиграми, — добавил Володя.

— Не надейтесь, — подключилась к разговору бухгалтер Валентина Игоревна. — Вашего любимца переводят в другой отдел.

— Куда же?

— В гвардию господина Подворского, в маркетинговую дирекцию.

— Туда ему и дорога, — заключил Володя, отхлебывая компот.

В тот момент происходящее скорее забавляло его, нежели беспокоило. Ему казалось, что способность повисать в воздухе или теряться в песках времени — естественное свойство всех глупых распоряжений. Оставалось немного подождать, и история с галстуками канет в Лету, поэтому, когда через полчаса Ольга начала уговаривать его выполнить распоряжение начальства и напялить чудо скандинавской мысли на шею, он принялся отшучиваться.

— Володь, — совестила его старший менеджер Талль-ская, — вас девять человек. Я что, на каждого должна убить по часу?

— Оленька, не стоит тратить и минуты на эту чушь! Закрой глазки, а когда откроешь, то не увидишь больше этой фигни! Поехали? — Он протянул руку, готовый схватить галстук, едва она опустит веки.

— Володя... — Взгляд, полный укора.

— Оль, ну давай я принесу справку от врача, что носить эту хрень на шее — рушить психику клиентов?

— Еще лучше справку от ветеринара, что в них живут клещи.

— Умница! Ветеринар, конечно, клещами не занимается, но справку такую даст. Хотя бы для того, чтобы не очень расстраивать осла, придумывающего эти приказы.

— Володь, наденешь или нет?

— Оля, я ради тебя готов сразиться с Горцем, но это... Моя тонкая романтическая конституция не выдержит и рухнет к твоим ногам грудой ломаных веников. Ты этого хочешь?

— Наденешь или нет?

— Можно хоть постирать его?

— Галстуки не стирают. И вообще: перед смертью не надышишься. Надевай!

— Нет, без санобработки не могу. Можно сдать в химчистку? И потом принести справку, что он сгорел в жаровом шкафу. А что, бывает же такое. Я подам на химчистку в суд и заставлю их компенсировать убытки. Как думаешь. много дадут? По доллару за каждый нарисованный холодильник...

— Володя, мне еще анкеты заполнять!

Анкеты! Тот еще бред. Приказом того же Худоротова всем менеджерам предписывалось заполнять анкету по каждому клиенту. Семь десятков вопросов, целое дело! Кто он, откуда, как давно покупает оборудование, чем занимается, есть ли хобби, курит ли! Говорят, ввести эти анкеты предложил какой-то умник из маркетинга. На самого клиента уходило бы четверть часа, а на анкету — остаток рабочего дня. Да и кто, скажите на милость, станет отвечать на эту уйму вопросов? Парень с рынка заехал купить ларь для мороженого, а его спрашивают о хобби и вероисповедании! Спасибо-, что не о сексуальной ориентации или характере физиологических отправлений на утро после употребления селедки и сметаны. Да большинство клиентов с неохотой называют свою фамилию: у них нет желания светиться перед налоговиками, да и время поджимает. Так что спрашивать их о татуировках и семейном положении чревато вызовом неотложки или просто потерей клиента.

Тема анкет обсуждалась много активнее, чем приложение о галстуках, и разговор неминуемо соскользнул бы на них, не появись в зале автор эпохальных указов господин Худоротов.

— Талльская! Подойдите сюда!

Это прозвучало как приказ. Тон не предвещал приятной беседы, не возникало сомнений, что новый коммерческий директор вне себя от злости. Тем не менее это не давало ему права на подобный тон.

Ольга повернулась в сторону шефа, но осталась на месте: да, она слышит шефа, но не намерена позволять подобный тон.

Худоротов, выдержав паузу, подошел сам.

— Я не пойму, что происходит! — рявкнул он, приблизившись к подчиненной.

— Что случилось? — Голос ее не дрогнул.

— Почему не выполняются мои приказы?

— Выполняются. Находятся в стадии выполнения. А вы бы, Егор Семенович, не кричали так. Клиентов распугаете.

— Что?!

То ли Худоротов внял совету, то ли задохнулся от злости, но заговорил он тише.

— Ты с кем разговариваешь?

— А почему вы на меня кричите? И почему «ты»? — Ольга тоже начала заводиться.

— Я тебя спрашиваю, почему не выполняются мои приказы!

Ольга застыла, отказываясь поверить в происходящее. Глаза ее округлились и под стеклами очков казались просто огромными. Она открыла было рот, но так и не нашлась, что ответить, словно следила за колебаниями весов, где на одной чаше — собственное достоинство, а на другой — соображения карьеры, субординации и нежелание потерять работу.

— Милостивый государь, — Володя подошел к Ольге и остановился рядом, — мне кажется, вы выбрали не самый удачный тон для беседы с дамой.

— Что-о?! Как фамилия? — Гневный взор принялся испепелять менеджера.

— Речь не об этом. Вы офицер? — Вопрос был задан с самым серьезным видом.

— Я? Ну... Какое это имеет значение?

— Мою фамилию сообщат вам мои секунданты.

— Что-о-о?!

— Отчего вы все время переспрашиваете? И разговариваете столь громко... Это по меньшей мере странно. — Судя по всему, на Володиных «весах» сорвало пружину или чашка с «соображениями» оказалась непростительно для взрослого человека легкой.

— Считай, что ты уволен!

— Да? — Мгновение лицо Володи оставалось задумчивым, а потом озарилось удачной мыслью. — Тогда пошел ты... знаешь куда?

— Считай, что у тебя проблемы, солдат!

— Я не солдат. У вас последствия контузии. Должно быть, пытались напялить каску не той формы и сильно ушибли голову...

— Как фамилия, я спрашиваю?! — Худоротов успел уже покраснеть, побледнеть, позеленеть от ярости, а теперь принял цвет, который и описать-то невозможно.

— Льеха! — Володя выхватил у остолбеневшей Ольги галстук, бросил его под ноги коммерческому директору и пошел к выходу, на ходу снимая бейдж.

— Стой! Я тебя не отпускал... — Худоротов обернулся к Ольге. — Как его фамилия?

— Не помню, — тихо ответила она, отводя взгляд.

— Что? Как не помните?

— Льеха, — произнесла она одними губами.

— Как-как? — Худоротов подался вперед, чтобы лучше слышать.

Ольга взглянула ему в лицо. Большое стекло очков собрало слишком много света, заставив предательски блеснуть навернувшуюся слезинку.

— Льеха!

Как и любой молодой девушке, Аллочке нравилось производить впечатление на мужчин.

Ей нравилось, когда молодые парни в ее компании начинали вертеться ужом, проявляя чрезмерную веселость, пытаясь блеснуть всем имеющимся в арсенале остроумием или произвести впечатление, вешая ей на уши третьесортную лапшу о том, какие они крутые, умные или, на худой конец, перспективные. Вся эта лапша, разумеется, не стоила и ломаного гроша, и Аллочка предпочла не верить сверстникам вовсе, чтобы не быть обманутой хоть на йоту. Однако девушка не спешила обнаруживать свое отношение к россказням сверстников. Их наивный лепет и порхание вокруг льстили ее самолюбию. С другой стороны, она находила забавным раскрывать их обман. Мысленно, разумеется: такую экзекуцию, как публичное разоблачение завравшегося юнца, она использовала лишь в крайних случаях. В остальном же ее игра в дедукцию носила мирный характер. Она посмеивалась над ними, подмечая неточности и нестыковки.

Ей нравилось, когда седовласые «папики», с которыми сталкивала ее судьба, начинали ерзать в креслах, сладенько так улыбаясь и осторожно ощупывая ее суетливым взглядом. Эти поизносившиеся сластолюбцы не выказывали свои симпатии слишком явно, исключая варианты, когда какой-нибудь старик, позабывший о своем отвисшем животике и изрядно поредевшей шевелюре, шел напролом, принимаясь сорить старомодными комплиментами, целовать руки и норовить подсесть ближе некуда. Ухаживания подержанных донжуанов были скучны и однообразны: зачастую Аллочка могла загодя составить примерный план их разговора, расписать настоящую пьесу для двоих, указав, что сделает герой в каждом акте. Кроме того, у большинства из них, даже самых лощеных и ухоженных, премерзко пахло изо рта, и чем ближе они пытались подсесть, тем нестерпимее становился этот запах. Так что в качестве ухажеров «папики» безнадежно проигрывали. Зато выгоды от их расположения можно было извлечь неизмеримо больше. Эти-то старые бараны, в отличие от трепачей-ягнят, в самом деле что-то собой представляли и действительно могли оказаться полезны. Взять хотя бы нынешнего ее шефа Дмитрия Львовича. Не спуская с нее похотливых глазок, он реально помог с работой, оставаясь при этом вполне безобидным старикашкой.

Идеальный же, с Аллочкиной точки зрения, кавалер был возраста среднего. Не молодой, так как должен был успеть приобрести вес в обществе и избавиться от тинейджерских заскоков, но и не старый, чтобы не пахло изо рта, чтобы не стыдно было показаться с ним в свете, чтобы можно было использовать мужчину по прямому назначению. К сожалению, представители этой категории прекрасно знали себе цену и не спешили валиться штабелями к чьим-либо ногам. А жаль, жаль...

Так или примерно так смотрела Аллочка на окружавших ее мужчин. «Примерно», ибо бывали в ее жизни случаи, когда формула «приятное с полезным» не срабатывала. Но огрехи эти случались с годами все реже, и в настоящее время Аллочка надеялась, что за двадцать пять лет жизнь достаточно поучила ее, чтобы отступать от проверенного принципа.

Придя работать в «Контору», Аллочка, к своему удовольствию, убедилась, что подавляющее большинство ее коллег— мужчины. Сделав это приятное открытие, она совершенно успокоилась относительно своей дальнейшей карьеры. Что может быть проще? Пройтись легкой походкой по услужливо подставленным загривкам! Главное — пошире и помилей улыбаться да не повторять прежних ошибок.

Пока, правда, не было ясно, в каком направлении двигаться. Стоило определиться, взвесив все «за» и «против» шагов по иерархической лестнице «Конторы», тем более что ступеней — пока свободных — хватало с избытком. На сегодняшний день Аллочка решила готовить почву для наступления. Было бы неплохо наладить приятельские отношения со всеми, от кого могло зависеть ее продвижение.

Ну, со своим шефом Аллочка была готова расставить все точки над «i» в любой момент. Вот только вряд ли он согласится составить ей протекцию. Плешивому «борову» куда приятней видеть симпатичную девицу в своих подчиненных.

Был еще один непраздный вопрос, который Аллочка рассчитывала прояснить, расположив к себе коллег. Кто и насколько в курсе того, что поставщики иногда «подкармливают» сотрудников отдела?

Вопрос был более чем серьезный. Если строить глазки можно было всем подряд и в любое время, то, выясняя местные правила игры «Обмани хозяина», можно было не стесняться перестраховываться на каждом шагу. Игра обязывала.

Аллочка присматривалась к коллегам пару недель, прежде чем выбрать кандидата для «первого шара». Для разведки боем она выбрала тихого невзрачного паренька, в чьи обязанности входил поиск «сопутствующих товаров». Скажем, «Контора» подписывала контракт на ремонт оборудования большого магазина. Понятно, что кроме оборудования требовалось найти линолеум, плитку, лампы и еще черт знает что. Поисками всего этого добра и занимался Паша Медведев. В Аллочкиных глазах он был чем-то вроде подмастерья, мальчика на побегушках. С кого же еще начинать прощупывать почву?

— Слушай, — спросила она как-то невзначай, улучив момент, когда они вдвоем курили на облюбованной «никотин-щиками» площадке между этажами. — А как ты ищешь все это?

— Что именно? — Паша продемонстрировал готовность ответить на более конкретный вопрос.

— Ну, линолеум, цоколи, зеркала... — Аллочка сделала недовольный жест, который можно было перевести: «Спросила просто так, уж и сама не рада».

— Как понять «как ищу»? — Паша жеста то ли не заметил, то ли лопухнулся с переводом.

— Ну, ты же не начинаешь каждый раз пролистывать объявления? У тебя ведь уже есть какой-нибудь поставщик ДСП, труб, краски?

— А! — понимающе кивнул Паша. — Есть, конечно. А что? Хочешь заняться ремонтом?

— Да так. — Аллочка повела плечом. — Приятель у меня держит склад отделочных материалов. Все просит предложить у нас его услуги. Так что я и предлагаю. Выполняю обещание.

— А, ну пусть пришлет прайс и образцы.

— Да? — Разговор подходил к первому опасному порогу. Не сболтнуть бы чего лишнего! Не переиграть, не перегнуть бы палку.

Аллочка как бы обрадовалась неожиданной удаче, возможности помочь своему знакомому.

— А у него очень низкие цены. Может, и впрямь будет интересно...

— Цены не главное, — махнул рукой Паша.

— И качество... — с готовностью переключилась девушка.

— Качество тоже. — Паша бросил окурок в банку, служившую пепельницей.

— Как так? А что же главное?

— Главное, чтобы поставщик не напрягал нас с поставками. Ни меня, ни сервис. Сами приехали, привезли, разгрузили и отвалили.

— Ну а если клиенту не понравится то, что привезли?

— Как это? Им показывают образцы, каталоги...

— А если не понравятся образцы или цена не устроит?

— И хорошо! Пусть тогда сами ищут, что хотят.

— Но ведь заказ сорвется?

— Заказ не сорвется, — назидательно произнес Паша. — Наша задача — продавать оборудование. И наша прибыль — в продаже оборудования. Понимаешь? Все остальное — суета и нервотрепка.

— Но мы ведь продаем и эти... доски?

— Доски мы не продаем. Мы просто выдаем наш счет и счет от поставщиков отделочных материалов. Наше оборудование оплатят в любом случае, а второй... — Паша выразительно поджал нижнюю губу. — Баба с воза — кобыле легче.

— Но клиент будет недоволен?..

— И что?

— Может не обратиться к нам второй раз...

— Слушай, у тебя оклад или проценты?

— Оклад.

— Ну и все. И у меня оклад, так что сидим спокойно. Это менеджеры на процентах живут. Пусть у них голова о клиентах и болит. А нам чем меньше работы, тем лучше.

Эндшпиль этого разговора не представлял интереса для Аллочки. Было ясно, что объект для разведки выбран неудачно.

Нужно было подкапываться к фигуре покрупней. Но к кому? И как?

В последующий месяц Аллочке так и не удалось разведать что-нибудь о других мздоимцах в их отделе. Между тем она уже получила от фирмачей конверт с деньгами за свою лояльность. Пора было определяться: делиться или нет? Хотелось бы, конечно, считать имевшуюся договоренность маленькой коммерческой тайной и оставлять все деньги себе. Аллочка уже решила поступить именно так, но, взяв проклятый конверт в руки, снова заколебалась. Все же слишком серьезные неприятности могли ожидать ее в случае разоблачения. Тут уж не удастся, как в истории с майонезом, списать все на наивность и доверчивость. Ясней ясного, что сотрудник решил поживиться, запустив руку в карман своих хозяев. Такое не должны простить. Аллочке еще в прошлый раз, между делом, разъяснили, какой это тяжелый грех, и порассказали, как не любят миллионеры, когда их обманывают. Эти толстосумы по малейшему поводу вызывают бандитов, включают счетчики, бранятся грязными словами. А из личного опыта и истории цивилизации в целом девушка знала, что на попавшего в опалу норовят кроме его собственных повесить всех имеющихся под рукой собак.

Итак, осторожная разведка и обходные маневры ничего не дали. Что же делать? Оставался старый проверенный маневр: идти напролом.

Аллочка набрала внутренний номер шефа.

— Дмитрий Львович? Мне нужно с вами поговорить. Можно зайти?

— Поговорить? — Он был словно удивлен подобной инициативой своей сотрудницы. — Да. Да, мне тоже нужно будет с тобой поговорить. Я тебя вызову к концу дня.

Ему тоже нужно поговорить с ней? Аллочка насторожилась. Необходимость поговорить возникла вдруг именно сегодня, когда ей принесли деньги. И именно в конце дня, когда всех служащих сдувает с рабочих мест словно единым порывом ветра. Неужели?! Спокойно, главное — не дергаться и не делать ошибок.

Оставшиеся до конца дня часы Аллочка разрабатывала стратегию и тактику предстоящего разговора: взвешивала, обдумывала, отбирала нужные фразы и мысленно репетировала.

Рабочий день подошел к концу. Аллочкины коллеги проворно собрались и отправились по домам, а ее шеф так и не вызвал. Что бы означала эта пауза?

Просидев в опустевшем кабинете десять минут, Аллочка начала нервничать. Шеф был еще в офисе, но не спешил вызывать ее. Ему что, домой не нужно? Если он занят, то почему бы не перенести разговор на завтра? Дмитрий Львович никогда не перенапрягал себя на работе.

Секундная стрелка бодро перепрыгивала с деления на деление, а на ум Аллочке приходили все новые неприятные мыслишки.

Через четверть часа она не выдержала и сняла трубку телефона.

— Дмитрий Львович? Это Алла...

— А! Да-да. Заходи через пару минут.

Пора. Аллочка поднялась, одернула пиджак. Подойдя к небольшому зеркалу у двери, окинула себя критическим взглядом. Улыбнулась дважды: первый раз одними губами, второй — блеснув рядами ровных и безукоризненно белых зубов. Так солдат, готовясь к бою, перематывает портянки, подтягивает ремень, проверяет оружие. Закончив осмотр, Аллочка сочла, что к предстоящему бою вполне готова. Несколько раз легко хлопнув себя по щекам, чтобы проступил легкий румянец, она отправилась в кабинет шефа.

Дмитрий Львович ждал ее, стоя у стола и собирая в стопку разложенные по ореховой столешнице бумаги.

— Можно?

— Проходи-проходи.

Аллочка прикрыла за собой дверь и встала, ожидая приглашения сесть, — кабинет был невелик, середину его занимал стол, а на остальной площади суетился с бумагами Дмитрий Львович.

— Закрывай дверь, проходи. — Шеф бросил бумаги на край стола и повернулся к вошедшей сотруднице.

Аллочка взглянула на дверь и обратила недоуменный взор на патрона. Тот, кивнув ей, сделал жест, будто поворачивал ключ.

Девушка неуверенно коснулась кнопки замка и надавила. Замок щелкнул, Аллочка вздрогнула от резкого звука.

— Ну, теперь давай поговорим. — Дмитрий Львович обошел стол и сел на него, скрестив руки на груди. Лицо его светилось таким счастьем, словно он собирался сообщить об открытии звезды или нового элемента таблицы Менделеева.

Сияющее лицо шефа привело Аллочку в замешательство. Слишком много совпадений: закрытая дверь, разговор «тет-а-тет», день, когда она получила свой гонорар. И ведь проклятый конверт все еще лежал в ее сумочке, оставшейся в кабинете!

— Ну садись. Потолкуем. — Дмитрий Львович похлопал ладонью по краю стола рядом с собой и насмешливо подмигнул девушке.

— Почту за честь. — Аллочка присела на указанное место, принимая эту игру и шутливый тон. Появилась надежда, что причина вызова гораздо проще и не имеет отношения к маленькому бизнесу скромной сотрудницы.

Дмитрий Львович легко обнял ее за плечи. Жест получился излишне поспешным, да и не ожидала Аллочка такого гусарского маневра. Девушка попыталась отпрянуть, но объятие оказалось крепким. Она подняла глаза на патрона.

— Что такое? Чего мы так испугались? — продолжая улы-баться, ласково, будто успокаивая ребенка, поинтересовался Дмитрий Львович.

— Да... как-то это... — Аллочка кивнула на руку, лежавшую на ее плече.

— А что такое?

— Ну, я думала... я хотела поговорить.

— Поговорим позже. — Второй рукой шеф взял девушку за щеки и, вытянув губы для поцелуя, наклонился к ней.

— Дмитрий Львович! — Аллочка предприняла более решительную попытку освободиться. Это ей почти удалось, но шеф держал свою добычу крепко.

— Что такое, детка? — Дмитрий Львович продолжал говорить все тем же «нянюшкиным» голосом. — Тебе что-то не нравится?

Губы его были растянуты в любезной улыбке, но взгляд стал жестким и колючим, и этот взгляд, словно булавка бабочку, пригвоздил Аллочку к месту, лишив способности возражать. Единственная мысль, вспыхнувшая бенгальским огнем в ее мозгу: «Он ничего не знает о конверте».

— Скажи, — продолжал ворковать Дмитрий Львович, — может, тебе не нравится что-то? Не стесняйся, говори. Может, тебе я не нравлюсь? Как руководитель? Или как человек? Или тебе не нравится твоя работа? А?

Он слегка встряхнул девушку, требуя ответа.

— Нет... — прошептала Аллочка.

— Что — нет? Не нравится? Все сразу не нравится?

— Нравится... — чуть слышно вздохнула она, глядя в эти холодные глаза. — Все нравится...

— Это-то и славно. — Дмитрий Львович звучно чмокнул ее в приоткрытые губы.

Произошедшее дальше не стоит описывать в подробностях, тем более что ни один жест этой безмолвной сцены не будет интересен искушенному читателю. Патрон опрокинул свою служащую на предусмотрительно освобожденный стол, сдвинул узкую юбку ей на бедра. Сначала Аллочке показалось, что все тянется бесконечно долго; на самом деле все закончилось достаточно быстро: уже спустя три минуты шеф позволил ей сползти на пол.

Быстро приведя себя в порядок, Дмитрий Львович обошел стол и поднял свой кейс.

— Тебя подбросить до метро? — спросил он буднично.

— Спасибо... — Аллочка, все еще сидевшая на колючем ковролине, мотнула головой.

— Спасибо — да или спасибо — нет?

— Нет. Спасибо...

Она медленно поднялась, оправляя смятую в гармошку юбку и кусая губы, чтобы не зареветь.

— Ну, тогда до завтра. — Он открыл дверь и махнул своим чемоданчиком, предлагая побыстрее освободить кабинет. — Сегодня мы обо всем договорились? Или остались еще темы?

— Нет, спасибо. Вопросов больше нет.

— Разумеется. Разумеется. Мы решим этот вопрос. Да, конечно. Приезжайте, я покажу вам оборудование, поговоим о комплектации и здесь же обсудим условия оплаты. В принципе мы не отгружаем оборудование без стопроцентной оплаты, но для вас, конечно, сделаем исключение. Не пятьдесят процентов, но... Словом, подъезжайте, договоримся. Да. Счастливо.

Петр Владимирович положил трубку на аппарат и, откинувшись в кресле, поднял глаза на своего менеджера, переминавшегося с ноги на ногу в ожидании, пока шеф поговорит с клиентом.

— Значит, так. — Петр Владимирович открыл свой ежедневник, чтобы сделать для себя пометку. — Этот товарищ подъедет завтра к трем. Постарайся, чтобы с половины третьего ты был свободен. Поглядывай в окошко. Как только он подъедет, выйдешь в вестибюль и там как бы случайно встретишь его. Встретишь — сразу проводи ко мне.

— Понял.

Менеджер приободрился. В компании, где он трудился прежде, начальство не горело желанием общаться с покупателями. Предполагалось, что продавец должен решать все вопросы сам, и если клиент, недовольный чем-то или просто жаждущий скидок сверх нормы, прорывался сквозь этот передний край обороны, то пропустивший его сотрудник мог лишиться работы. Тот факт, что господин директор Челышев П. В. с готовностью подключился к переговорам и не выказал подчиненному своего неудовольствия, уже радовал.

— И еще. На будущее, — продолжал Петр Владимирович. — Выпиши себе его имя-отчество на бумажку, чтобы не забыть. Этот тип в прошлом месяце сделал нам чуть ли не половину оборота. Смекаешь? Для тебя он теперь отец родной и самый желанный гость. В рабочее время, разумеется. В общем, отрабатывай улыбку на ширину плеч. Обхаживай, обслуживай, облизывай. Завтра мы решим вопрос по деньгам — он хочет платить частями, — и ты их пометь для себя на той же бумажке, а лучше — выучи. Имя может вылететь из головы, но цифры вылетать не должны. Еще есть вопросы?

— Нет.

— Хорошо. Можешь идти. Да, — окликнул он парня у самой двери, — если под угрозой окажется и более мелкая сделка, то не стесняйся обращаться ко мне или к другим сотрудникам. Злоупотреблять этим не стоит, но ради общего дела — оно ведь у нас общее? — допустимо. Иди.

Оставшись один, Петр Челышев вернулся к мыслям, терзавшим его до появления этого менеджера.

Тревожные были мысли. Забавно, что теперь его тревожило именно то, чего он недавно так жаждал, — успех. Собственный успех начинал беспокоить его, как пугает начинающего горнолыжника развитая им на крутом спуске бешеная скорость.

Последние два месяца оборот его компании рос, как напяленный на выхлопную трубу воздушный шарик. Клиенты валили толпами, склад не успевал сортировать прибывающее и продаваемое оборудование. Фирма захлебывалась от заказов. Сам Челышев неплохо заработал: после выплаты причитающихся тестю процентов осталось порядка тридцати пяти тысяч. Впрочем, они пока остались в обороте — нужны были деньги для закупки новых партий оборудования. Собственно, все вышеперечисленное радовало. Тревожило же то обстоятельство, что среди клиентов появлялось все больше тех, кто еще недавно закупался в «Конторе». По самым скромным подсчетам, только за прошлый месяц Челышев «отбил» у этого торгового монстра заказов на триста с лишним тысяч баксов. Странно, что они еще не хватились своих клиентов-перебежчиков.

Взять хотя бы давешнего оптовика. Бывший дилер «Конторы». Две недели назад выгреб у Челышева со склада все, подчистую. Торговался, правда, что твой старьевщик, но все равно вкачал на счет фирмы астрономическую сумму. Неужели в «Конторе» никому не икнется, когда они узнают, какой жирный кусок пронесли мимо их пасти?

Конечно, тесть заверяет, опасаться нечего, ситуация под контролем. Но всему есть предел. Не будут же владельцы «Конторы» равнодушно созерцать, как у них из-под носа уходят, утекают денежки?! Может, утечку в триста тысяч Виктор Степанович урегулирует, а вот пятьсот окажутся ему не по силам. Что тогда? Как он запоет, когда его влияния не хватит на прикрытие фирмы? Может статься, что он и не будет ничего петь, а просто отдаст зятя на растерзание. Черт, а что, если старый хрен с самого начала брал его в дело на роль балласта? С него станется...

Петр Владимирович нервно закурил. Сделав три быстрые глубокие затяжки, он погасил сигарету о дно перламутровой раковины и взял со стола мобильник.

— Виктор Степанович? Это Петр. Да, здравствуйте. Я хотел бы поговорить. Есть проблема. Нет, не с налоговой. Нет. Это на ту же тему... о конкурентах.

Собеседник его отвечал с плохо скрываемым раздражением:

— Какого ... еще разговаривать? Что непонятного? — Виктор Степанович не любил двадцать раз пережевывать одно и то же. — Мы же все обсудили, или что-то изменилось?

— Думаю, что да.

— Как это понять? Изменилось или нет?

— Я бы не хотел обсуждать это по телефону.

— Слушай, зятек, ты меня заинтриговал дальше некуда. Давай выкладывай, что там у тебя. В случае чего, я тебя остановлю. Ну что там? Комета? Знамение?

— Внешне ничего особенного. Просто некоторые клиенты... ну те, о которых мы говорили...

— Те, кто перебежал из других фирм? И что с ними?

— Они значительно увеличили объем закупок.

— Значительно? — В голосе тестя мелькнул интерес. — На сколько?

— Прилично. Почти вдвое за последние... — Челышев развернулся к монитору, чтобы выудить из компьютера нужные цифры.

— Очень хорошо, — живо отреагировал Виктор Степанович. — А в чем проблема?

— Ну как... Деньги-то уже нешуточные. Что, если они... кто-то решит, что мы перетянули слишком много заказов?

— Послушай, парень. Твоя забота сделать так, чтобы этот поток не иссяк. Проблемы начнутся только тогда, когда ты перестанешь выплачивать проценты мне и моим коллегам. Только это должно тебя волновать, остальное — наши заботы. И если мне придется разжевывать тебе этот расклад еще раз, то я начну сомневаться в твоих способностях. Не обижайся, но дело есть дело. Оно прежде всего, так?

— Я понимаю.

— Вот и славно. — Голос тестя стал мягче. — Пойми ты, что никто не вправе обижаться на тебя за то, что ты работаешь лучше. Вернее, обижаться никому не запретишь, но про себя. А вот обижать того, кто работает, — нельзя. Понимаешь? Ты вот работал в магазине. Никому же не приходило в голову бросить тебе в витрину пару гранат за то, что бабушка Анюта покупает теперь кефир у тебя, а не в гастрономе за углом. Клиент всегда прав. Исключения из этого правила есть, но их немного. Кидалы, мазурики, шлюхи, дети лейтенанта Шмидта и сборщики пустых бутылок заранее делят территорию, но это скорее исключение. Кстати, вопреки газетным вракам, больших денег там отродясь не видывали. Слушаешь?

— Да-да, конечно.

— Ладно, я сейчас занят. Продолжай в том же духе и не путай больше плохие новости с хорошими. Пока!

Закрыв трубку, Петр Челышев с минуту сидел, переваривая разговор. Потом встрепенулся, сообразив, что смотрит на мигающую лампочку внутреннего телефона. Пятый или шестой звонок. Звук на аппарате он отключил, чтобы не действовал на нервы.

— Слушаю.

— Петр Владимирович, — голосок секретарши вызывал ассоциации с детской книжкой про маленького глупого мышонка, — с вами хочет поговорить господин Маркелов, компания «Русские сыроварни».

— Да.

Через несколько мгновений господин русский сыровар вошел в кабинет.

— Маркелов Андрей Сергеевич.

— Садитесь, пожалуйста. Чай, кофе?

— Нет, я надеюсь, что не отниму у вас много времени.

— Чем обязан? — Челышев небрежным жестом пододвинул гостю пепельницу. Жест выигрышный и не лишенный вкуса: вроде бы гостеприимный, но без показухи, без подобострастия. Если честно, Петр Владимирович специально репетировал такие па.

— Я торгую морожеными продуктами. Пиццей. Оптом. — Маркелов начал с нескольких скупых мазков. — Многим продаю холодильники. Шлепаю свой знак, координаты и продаю. Холодильников я продаю много, так что клиент я выгодный.

Челышев не перебивал, слегка кивая в конце каждой фразы.

— Сейчас я беру холодильники в другой фирме, но хочу попробовать работать с вами.

— Не вижу препятствий. — Челышев позволил себе улыбнуться.

— А я вижу одно. — Маркелов улыбаться не стал, даже за компанию. — Сейчас я имею приличную скидку. Если я переметнусь к вам, то я ее потеряю. Так что я зашел поговорить о том, какую скидку дадите мне вы. Если мы не сторгуемся, то, как говорится, овчинка не будет стоить выделки.

— Какую скидку вы хотите?

— Ну, сейчас я имею пятнадцать процентов. У вас подобное оборудование несколько дешевле, так что меня устроит двенадцать.

— Двенадцать? — Челышев посмотрел на гостя с сомнением. — Вот так с порога. А на сколько вы планируете брать?

— Тысяч на пять — семь каждый месяц.

— Не так много, если честно. Скидка десять процентов предусмотрена у нас при объемах тысяч пятьдесят. Даже для постоянных клиентов.

Маркелов немного подумал.

— Десять.

— Нереально. При всем моем уважении... — Всем своим видом Челышев демонстрировал свое сожаление.

— Девять.

— Андрей Сергеевич, это ситуация, когда торг неуместен. Берите больше или давайте поработаем немного с меньшей скидкой. Тогда можно будет вернуться к этому разговору.

— Восемь, — твердо произнес Маркелов. — Иначе не имеет смысла.

— Увы. — Челышев развел руками.

— Что ж... — Гость тяжело поднялся. — Рад был познакомиться. Но придется работать с конскими.

Маркелов протянул руку для прощания.

— Как вы сказали? — Челышев задержал руку гостя.

— Что сказал?

— Конскими. Как это понять?

— Ну, я имею в виду «Контору».

— Так это вы с ними работаете сейчас?

— С ними, с ними. — Маркелов высвободил руку. — А в чем дело?

— Дело?

Челышев внимательно смотрел в глаза собеседнику. Он наскоро обдумывал что-то, и Маркелов понял это. Он ждал результата, и, как оказалось, ждал не напрасно.

— А знаете что? — спросил Челышев после раздумья. — Пусть будет восемь. Не будем путать новости. Восемь процентов. Но не менее пяти тысяч в месяц. По рукам?

— По рукам. А какие новости вы имеете в виду?

— Угу... — Константин Николаевич внимательнейшим образом изучал отчет Бориса о перспективных регионах. Он уже четверть часа читал испещренные таблицами и многоэтажными формулами страницы и дошел лишь до третьей. Впереди — еще восемь.

Борис Апухтин, сидевший перед ним в кресле для гостей в ожидании, пока шеф ознакомится с отчетом, прикинул, что при таких темпах придется проскучать еще не менее получаса. Патрон предпочитал изучать печатный труд самостоятельно, не задавая вопросов и не делясь свежими впечатлениями. Пару раз он сказал «угу», но вряд ли это междометие можно было расценивать как отзыв. Так что Борис настроился на томительное ожидание и начал уже подумывать над тем, чтобы почитать пока один из журналов, разложенных на подоконнике. Он и взял бы парочку, кабы не вопрос, насколько этот жест фамильярен по отношению к руководителю.

— А что это за группа покупателей «три-г»?

Вопрос шефа прозвучал так неожиданно, что Борис, погруженный в раздумья о журналах и этикете, даже не сообразил, о чем речь. Пришлось переспрашивать.

— Ну, вот тут у тебя группа «три-г», — пояснил Константин Николаевич. — Привилегированные покупатели. Что это за привилегированные покупатели? Что-то я не слышал о таких.

— Когда я анализировал продажи, попадались клиенты, которые не являлись ни дилерами, ни крупными клиентами, но получали скидки. Десять процентов. На ровном месте. Никаких оснований для скидок я не нашел. Очевидно, это или стратегические партнеры, или партнеры директоров, для которых сделали исключение. Ну, вот их я и объединил в группу «три-г». Это как бы незапланированные расходы. Ведь мы недополучаем на них прибыль...

— Понятно. — Подворский махнул рукой. — А через какой отдел проходили эти «три-гэшники»?

— Через дилерский.

— Что, все через дилерский?

— Все.

— Так, может быть, это все-таки дилеры?

— Нет. Во-первых, все они представляют магазины, оборудование приобретают для себя. Некоторые даже оформляют у нас документы и вызывают сервисников для установки оборудования. Во-вторых, половина из них сначала брали оборудование как обычные клиенты, а потом — как дилеры. С некоторыми вообще анекдот, они то берут со скидкой, то без.

— Знаешь что? Отпечатай список этих непонятных «три-г» и отдай его Кончаловскому. Пусть посмотрит, разберется с этими анекдотами. Это его кухня, пусть у него голова и болит. Логично?

— Вполне.

— Ты, кстати, нарядный сегодня. Есть повод?

Борис, несколько смутившись, взглянул на свой новый галстук.

— У нас сегодня встреча выпускников. Вот иду...

— Да? Странное время вы выбрали. Обычно встречаются в июне, в годовщину окончания.

— А у нас это дело совмещается с сорокалетием открытия школы.

— А... Тогда понятно. Приятное с приятным.

Господин Подворский перелистнул третью страницу.

— Слушай, — спросил он, не поднимая глаз, — а где ты набрал все эти сведения по регионам? Число магазинов, число коммерческих структур, количество людей, занятых в этих фирмах?

— В бюллетене «Торговля в России». Выпускается такой статистический справочник.

— Да? Интересно. Надо нам в отдел прикупить такие... справочники.

На четвертую страницу у шефа ушло не более двух минут. Столько же на пятую.

— Кстати, — патрон снова подал голос, приступая к шестой странице, — я прочел твои расчеты по производству. Собственное производство — хорошо. И стратегически правильно, и патриотически — хватит буржуев кормить... Только вот хотел спросить: откуда ты узнал цены, по которым мы берем мебель у американцев? Это вроде как наша самая страшная коммерческая тайна.

— Так вы же сами сказали, что обеспечите всем необходимым. Вы и господин Худоротов.

— И? — Константин Николаевич посмотрел на него исподлобья.

— Ну, я подошел к нему, сказал, что мне нужны закупочные цены для расчетов. Он скомандовал бухгалтерии предоставить. Вот и все.

— Хм... Ну ладно. Ноты, я надеюсь, понимаешь...

— Что это тайна? Конечно.

— Угу.

Пять минут в кабинете было тихо, господин директор читал страницы с шестой по девятую. Дойдя до десятой, он оживился:

— Ничего себе! Объемы продаж! И как же ты их получил?

— Так вот уравнения... — Борис указал на столбец с уравнениями.

— Да, я вижу. А почему ты считаешь, что эти уравнения годятся? Что это за уравнения?

— Обычные уравнения регрессивной зависимости. Применяются в статистике уж лет тридцать, наверное... Считаются верными для подобных расчетов... Я даже могу вывести в общем виде.

— Ага, вот! — Константин Николаевич не дослушал его, обнаружив нечто интересное на одиннадцатой странице. — Рекламный бюджет! Тебе ведь не составит труда разобраться в нашем рекламном бюджете?

— То есть?

— Ну, наш прежний менеджер по рекламе скоропостижно уволился и оставил после себя весьма запущенное хозяйство. За что-то заплачено вперед, за что-то не заплачено вовсе, что-то оплачено по два раза... Короче говоря, придется тебе броситься на эту амбразуру. Разобраться в том, что есть, подготовить почву для нормальной работы нового сотрудника. Сейчас там Максим Ладов за старшего, но он плачется, что времени нет, в платежках он не разбирается... Художник! Что возьмешь с художника? В общем, разберись там, что к чему. Нужна будет помощь... Впрочем, ты уже и так наладил со всеми контакт. Даже с нашей неприступной бухгалтерией.

— Пришлось.

Борису вовсе не улыбалось подчищать дела за каким-то олухом. Куда больше интересовали его собственные проекты. Он решил подловить шефа на слове: несколько минут назад тот признался, что изучил последний проект, предложение об открытии производства.

— Константин Николаевич, а вы начали о производстве. Как вам предложение?

— О производстве? Ах да! Что ж, хорошее дело. Но несколько преждевременно. Сейчас нам выгоднее закупать самим. Я справлялся в закупке...

— У мадам Суздалец?

— У мадемуазель Суздалец. Она считает, что выгоднее импортировать...

— Я с ней говорил. Ни одного членораздельного аргумента! Нам так выгоднее, и все! Я могу записать все свои аргументы, а она пускай накарябает свои, и тогда мы посмотрим...

— Кроме того, — с нажимом произнес начальник, — высшее руководство без восторга смотрит на долгосрочные вложения. Не знаю почему, но хозяин — барин. А с Суздалец ты не ссорься. Отдел только появился, а ты уже рассорил нас с закупкой. Ни к чему нам такая реклама... Кстати, по поводу рекламы. Помоги там Мастеркову с корпоративной рекламой. Вы его, кажется, недолюбливаете. Я тебя понимаю, парень — тот еще работничек. Глуповат, но старается, перекладывает бумажки, шуршит понемногу. Не самый плохой вариант. Нам сегодня особенно выбирать не приходится. Ты уж помоги ему, если не в тягость. Лады?

— Лады, — тяжело вздохнул Борис.

— Ну, договорились вроде обо всем? — Константин Николаевич поднялся, намереваясь проводить Бориса за дверь.

— А как с этим? — Борис кивнул на свои расчеты.

— С этим? — Подворский перевернул последнюю страницу. — Хорошо. Интересно очень.

— Какие-нибудь замечания, дополнения есть?

— Замечания? — Подворский задумался. — Ну да. Пожалуй, что есть.

Борис обратился в слух.

— Эти твои уравнения... — Константин Николаевич потер сначала одну щеку, потом другую. — Хотелось бы, чтобы ты в дальнейшем использовал более современные методики расчета.

— То есть? — Борис опешил.

— Ну, как бы тебе объяснить? Наша фирма очень динамично развивается. Прогрессирует. А ты пользуешься еще советскими уравнениями регрессивной зависимости. Нужно перестраиваться, идти в ногу со временем. Верно ведь?

Борис Апухтин не мог потом точно вспомнить, сколько он простоял, ошарашенный подобным замечанием. Он не мог поверить своим ушам, челюсть у него неприлично отвисла, и отвисала тем ниже, чем яснее становилось, что господин директор не пошутил, не скаламбурил, а высказал серьезное замечание.

Очнувшись, Борис захлопнул рот и, поспешно откланявшись, вышел вон из кабинета. Он пробормотал что-то вроде «Учту, исправлюсь», и, кажется, господин Подворский ответил новым напутствием.

Оказавшись в коридоре, Борис секунду или две жалел, что не курит, а потом его разобрал безудержный, неуправляемый, как судороги, смех. Проходившие мимо сотрудники косились на корчащегося от смеха коллегу, но никто не поинтересовался причиной этого веселья. И правильно. Чтобы рассказать этот анекдот непосвященному, не знающему высшей математики, пришлось бы начать со скучной лекции по этому предмету. А Борис Апухтин любил анекдоты короткие, вроде:

По лесу идет грибник. Вдруг видит: висит девочка на березе, вцепившись зубами в ветку.

— Девочка!— в ужасе восклицает грибник. — Что ты там делаешь?!

А девочка ему сквозь зубы:

— Сок пью!




ГЛАВА XVI


Роберт в первый же день смекнул, что Борису Апухтину, к которому его определили в качестве подмастерья, он не по душе. Объяснить причины этой неприязни не представлялось возможным, да и не стоило труда. Мало ли кому Роберт пришелся не по вкусу! Несколько обескуражило лишь то, что неприязнь эта проявилась незамедлительно, едва только Роберт подошел к своему временному шефу. Можно сказать, нелюбовь с первого взгляда.

Борис коротко сообщил ему, что готов ответить на интересующие вопросы по корпоративному и директ-маркетингу. Роберт сдержанно поблагодарил. А что еще оставалось делать? Единственные два вопроса, которые он с удовольствием бы задал в тот момент, он предпочитал держать пока при себе. Задай он их вслух, его могли очень неправильно понять. Первый вопрос в этом списке: что такое корпоративный маркетинг? Второй вопрос, как все догадались, звучал похоже: что такое директ-маркетинг?

Согласитесь, что первому и единственному пока сотруднику отдела корпоративного маркетинга начинать с подобных пустяков как минимум не солидно. Не хотелось подводить господина Кузнецова, оказавшего Роберту такое доверие. Конечно, Мастерков клятвенно заверял Александра Ивановича, что наверстает пробелы в образовании, почитает литературу, расспросит коллег — словом, подтянется до нужного уровня. В тот момент он и впрямь готов был штудировать специальную литературу, но пыл его утих уже к концу того разговора. Вопреки ожиданиям, Александр Иванович рекомендовал Роберту не слишком усердствовать на ниве самообразования. Дескать, отдел еще в стадии формирования, времени на подготовку достаточно.

Мастерков и представить себе не мог, что существуют в природе начальники, не только не подгоняющие своих подчиненных, но и, напротив, осаживающие их рвение. Омрачало радость некоторое недоумение: чего вообще от него ждут? С какой целью ему поручают дело, в котором он не мыслит ровным счетом ничего? Мало того, ему намекают, что и разбираться-то необязательно! Странные игры. Впрочем, зарплата Роберта заметно подросла, работа не пыльная.

Можно было просто посидеть, подождать развития событий.

Кроме того, существует масса способов оправдать оказанное доверие, даже не будучи специалистом в своем деле.

Совсем забрасывать идею повышения своей квалификации не стоило, но чутье подсказывало, что вряд ли Александр Иванович вспомнит об этих обязательствах и тем паче решит учинить Роберту экзамен. Можно было наверстывать не спеша. Сейчас главная стратегическая задача: молчать в надежде «сойти за умного». А параллельно стоило попытаться наладить добрые отношения с другими сотрудниками дирекции маркетинга, и в первую очередь с господином директором Подворским.

Так что Роберт предпочел ретироваться в свой угол, заслониться от коллег-маркетологов монитором и пока понаблюдать за ситуацией. До поры до времени.

Само собой, что просто сидеть в своем углу на виду у двух десятков коллег нереально. Когда вокруг гул, суета, трезвон и шелест бумаг, человек, выбивающийся из общего ритма, поневоле привлекает внимание. Единственный, кто мог себе позволить «оторваться от коллектива», — Борис Апухтин. Но его авторитет был сравним с неприкосновенностью сфинкса, на которого он сильно смахивал, когда сидел с бесстрастным видом за своим компьютером, равнодушный к бурлящей вокруг жизни. То обстоятельство, что Борис не постеснялся на работе напялить наушники, только укрепляло его авторитет среди рядовых сотрудников дирекции маркетинга. Правда, большинство коллег считало его безнадежным снобом...

Роберт предпочел «смешаться с толпой». Он тоже начал что-то печатать, шуршать бумажками, просить у завхоза папки для документации.

Вскоре господин Подворский подкинул его «отделу» конкретное задание. Необходимо было собрать данные по строительным фирмам Москвы и области и начать прорабатывать их на предмет сотрудничества. Варианты сотрудничества Роберту предлагалось придумать самостоятельно. В качестве примера Константин Николаевич предположил лишь, что строительные компании могут оказаться полезны в качестве посредников: предлагать торговое оборудование «Конторы» заказчикам, ремонтирующим торговые объекты.

Поначалу Роберт взялся за это дело с похвальным усердием. Но первый же директор строительной фирмы, с которым ему удалось связаться, вогнал молодого человека в краску серией конкретных вопросов. Коммерсант сразу же понял, чего хочет от него сотрудник «Конторы», и задал вполне логичные вопросы: что он будет с этого иметь? кто будет подписывать договор? в какой форме «Контора» будет с ним рассчитываться?

Мастерков довел эти вопросы до Подворского. Константин Николаевич внимательно выслушал и сделал пометки в ежедневнике.

— Хорошо, Роберт, я понял, — кивнул он, убирая ручку. — Мы это обсудим с руководством и сообщим тебе. Пока просто зондируй почву. В общем виде, насколько вообще интересно строителям такого рода сотрудничество.

Потекли дни. Никаких инструкций относительно договоров от директора по маркетингу не поступало. Роберт благоразумно не напоминал патрону об этой повисшей высоко в небе проблеме. Тише едешь, дальше будешь.

Мастерков, как велено, зондировал почву. Теперь он уже не опасался, что в отдел к ним войдет начальственное лицо и, указав на него перстом, спросит грозно: а ты чем занят?

Отныне рука Роберта всегда лежала на трубке телефона. Стоило на пороге появиться кому-то постороннему, как он подносил трубку к уху и начинал набирать номер. Довольно быстро Роберт запасся номерами нескольких строительных фирм, руководство которых вечно отсутствовало. Роберт просил позвать означенного руководителя, выслушивал ответ, справлялся, когда его можно застать, представлялся сам, благодарил. За это время либо выяснялось, что неизвестный — безобидный клерк из другого отдела, либо неизвестный успевал выйти вон. Если же гость задерживался — не беда, Роберт набирал следующий номер.

Один только раз система эта едва не дала осечку.

Получилось так, что один из неуловимых директоров оказался на месте как раз в тот момент, когда Мастерков звонил ему в офис. Более того, директор этот, Дмитрий Валерьевич, воспринял предложение посотрудничать с неожиданным, ненормальным даже энтузиазмом. Видимо, дела у фирмы шли неважно, и каждая возможность подзаработать была как спасительная соломинка. Так или иначе, Дмитрий Валерьевич изъявил желание прибыть в «Контору», чтобы обсудить условия.

Отказаться от встречи с ним не представлялось возможным. Пришлось бежать к Подворскому, срочно стряпать «рыбу» договора, готовить для гостя «джентльменский набор» каталогов и прайсов на оборудование.

В назначенный час Дмитрий Валерьевич прибыл. Роберт выкроил ему место, чтобы потенциальный партнер мог присесть и ознакомиться с бумагами. Строитель придвинул к себе папку и принялся обстоятельно, бумажка за бумажкой, знакомиться с ее содержимым. Прошло четверть часа, потом полчаса, а Дмитрий Валерьевич продолжал молча читать какой-то буклет. Он настолько погрузился в чтение, что, кажется, забыл даже, где находится.

Минут двадцать Роберт терпеливо наблюдал за посетителем, готовый ответить на какой-нибудь вопрос или просто реплику. Потом он вспомнил о своей роли занятого чиновника, тоже взял какие-то бумаги, сделал вид, что погрузился в их изучение. Гарантийные талоны на холодильник «Колд» — именно они подвернулись Роберту под руку — оказались не самым интересным чтивом, и после получаса усиленного «изучения» молодого человека неудержимо потянуло в сон. Роберт как раз собрался подыскать что-нибудь поинтереснее, когда дверь отдела распахнулась.

Все сотрудники застыли, словно в детской игре в фигуры, уставясь на вошедшего. На пороге стоял Станислав Игоревич Бах собственной персоной. Наверное, только появление удава в вольере с кроликами может вызвать такой всеобщий шок. Клерки оцепенели, взирая на генерального директора. Не хватало только звонкой команды «Встать, смирно!».

У Роберта сработал защитный рефлекс. Он снял трубку и набрал один из «аварийных» номеров.

— Фирма «Барранд»? — спросил он уверенно, с облегчением видя, что Бах повернулся и вышел прочь.

— Дмитрия Валерьевича можно попросить? — Продолжая изображать занятого работника, Роберт не сводил взгляда с широкой спины, исчезающей за дверью.

— Я уже здесь, — раздался спокойный голос.

Мастерков повернул голову и увидел строителя, поднявшего растопыренную пятерню, словно опасаясь, что его могут не заметить. Несколько мгновений Роберт и Дмитрий Валерьевич смотрели друг другу в глаза. Глупейшее положение. Женский голосок в трубке сообщал, что Дмитрий Валерьевич появится в офисе «Барранда» после трех.

Кто-то из коллег-маркетологов хмыкнул. Из дальнего угла комнаты эхом вернулся сдавленный смешок. В глазах господина строителя тоже начали приплясывать яркие смешливые искорки. Оставались считанные мгновения, чтобы выпутаться из сложившегося положения. И Роберт выпутался. Ну, или почти выпутался. Скажем так, выкрутился с минимальными потерями.

— Да. Вы уже здесь. — Не сводя глаз с посетителя, Роберт медленно опустил трубку на рычаг и заговорил ровным, спокойным голосом: — Очень хорошо, что вы пришли, Константин Николаевич. Я как раз хотел обсудить с вами договор...

Роберт говорил, понимая, что промах его не остался незамеченным, но не станет же этот строитель поднимать его на смех! Куда важнее для Дмитрия Валерьевича получить немного денег для поддержания на плаву своей фирмы.

Краем глаза Роберт заметил, как по невозмутимому лицу Бориса скользнула ехидная усмешка. То ли громкость плеера позволяла ему слышать, что происходит в комнате, то ли разговор пришелся на интервал между песнями. Ничего, господин Апухтин, посмейтесь немного. Пока. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Отдыхать Макару понравилось. Он в жизни не был за границей, а на море ездил последний раз в далеком детстве с родителями. Краски, звуки и ощущения, дотоле отгороженные экраном телевизора, выплеснулись вдруг, ошеломляя своей реальностью и осязаемостью. Первые полтора дня Макар еще одергивал Витька, не стеснявшегося тратить деньги на жратву, выпивку и развлечения: в пересчете на рубли цены на все это были заоблачными, но потом жаркое турецкое солнышко разморило его совершенно, и он сам налег на коктейли и экзотические десерты, в изобилии предлагавшиеся вокруг. В совершенный восторг привели Макара водные аттракционы и аквапарк. К концу недели он наотдыхал-ся так, что Витек едва разбудил его поутру, чтобы ехать в аэропорт.

Заметно подзагоревший, облаченный в яркие курортные тряпки, облизывая потрескавшиеся на солнце и пересохшие с похмелья губы, Макар ввалился в свою московскую квартиру. Аккуратно поставив на пол прихожей тюк с сувенирами, он отправился на кухню. Жил он один, и рассчитывать на теплый прием не приходилось. По той же причине было неразумно заглядывать в холодильник в поисках чего-нибудь попить. Тем не менее Макар заглянул. Не то чтобы пусто, но ничего подходящего не наблюдалось.

Взяв кружку, он налил из крана воды и поднес к губам. В нос ударил неприятный хлористый дух. Макар внутренне содрогнулся. Непременно нужно спуститься сейчас в магазин и купить минералку да и кое-каких продуктов.

Макар выплеснул воду в раковину. Никогда он больше не станет пить эту гадость. Вообще стоит купить нормальный холодильник с охладителем, завести бар. Хватит, в самом деле, «жить законом, данным Адамом и Евой»! Нужно сделать ремонт, купить новую мебель. Пять лет Макар работал как последний пролетарий, отказывая себе во всем, чтобы вложить лишнюю копейку в ДЕЛО. Не пора ли их с Витьком дитятку, славному «МИВу» позаботиться о прародителях? Решено! Он поменяет квартиру, сделает приличный ремонт. Что он, в самом деле, как сапожник без сапог: строит апартаменты другим, а живет в конуре, куда и девицу приличную приглашать неловко? Будет сидеть и носик морщить. Кругом знакомых тоже стоит серьезно заняться. Пора завязывать со всеми этими Манями — бывшими одноклассницами и Танями — из магазина стройматериалов. Дуры набитые, и при этом ни кожи, ни рожи! К черту! Он сменит гардероб, приведет в порядок прическу и усы, побрызгается дорогими духами... Можно, кстати, купить приличную машину...

Телефонная трель оторвала его от строительства воздушного замка.

— Макарчик, привет! Узнал? Это я. Ты куда пропал? Я тебе дня три не могу прозвониться...

Звонила некая Светка, продавщица из магазина, где компаньоны некогда вставляли стекла, вдребезги перебитые в ходе митинга какой-то из радикальных оппозиций. Работали в воскресенье. Хозяин магазина выставил им литр «Абсолюта» и укатил, а они с Витьком остались праздновать окончание работ в компании двух продавщиц, проводивших переучет уцелевшего после погрома товара. Закуску списали на экстремистов. На них же записали потом еще литр. У Витька со Светкиной напарницей не заладилось, а Макар, проснувшись поутру в своей кровати, обнаружил рядом с собой эту самую Свету. С тех пор они периодически встречались. Светка то исчезала на месяц-другой, то снова объявлялась, исполненная страсти к своему бойфренду, чтобы провести с ним несколько ночей и вновь исчезнуть на неопределенный срок. Последний раз они виделись перед Пасхой. Судя по всему, Светка снова вошла в фазу любви и намеревалась прикатить в гости в течение ближайшего часа. Раньше Макар пожал бы плечами и запустил бы эту вольную кошку в свою нору, но теперь — дудки! Пора определить себе цену и вывесить ценник на видном месте, чтобы всякие дешевые шалавы даже не раскатывали свои размалеванные гу-бешки!

Макар уже собрался просто послать Свету куда подальше, но в последний момент дал слабину. В конце концов, она же ни в чем не виновата! Необязательно отшивать ее, можно закончить все мирно.

— Свет, я сейчас уезжаю, — ответил Макар сухо и озабоченно.

— Далеко? — Она не восприняла это всерьез.

— Чем дальше, тем лучше.

— Не поняла?

— Проблемы у меня. Наехали, понимаешь? Пора уносить ноги. Хорошо, что ты позвонила, я хотел попрощаться. Целую, милая, прощай! Если отмажусь, позвоню! Пока!

Макар положил трубку, очень довольный своим экспромтом.

Прошло несколько секунд, и телефон зазвонил снова.

— Я уехал, май дарлинг! — Макар помахал аппарату рукой, сунул в карман бумажник и отправился в магазин. Телефон надрывался за спиной, и его хриплые позывные слышались даже на лестнице.

— По ком звонит этот колокол? — поинтересовался Макар у невидимого собеседника и сам же ответил: — Он тренькает по прежней жизни, похороненной под мраморной плитой, которую некоторые горбоносые торгаши считают столешницей прилавка!

Когда Макар спустя минут сорок воротился с двумя пакетами снеди домой, то не без удивления обнаружил у двери Витька. Тот стоял на лестнице, спиной к лифту, и курил, нимало не заботясь о том, что пепел изрядными комками падает на относительно недавно вымытые ступени.

Услышав, что за спиной открылись двери лифта, Витек бросил мимолетный взгляд через плечо и развернулся, увидев выходящего компаньона.

Макар хотел поприветствовать приятеля шуткой по поводу столь скорой встречи после недели, проведенной в соседних номерах, но передумал, едва Витек взглянул ему в глаза.

У Витька имелась дурная привычка разыгрывать, сообщая о вселенских катастрофах. Проделывал он это достаточно артистично, выглядел очень убедительно и врал правдоподобно. Так что Макар взял за правило выдерживать паузу, прежде чем воспринимать дурное известие всерьез. Вполне могло оказаться, что и сегодня перекошенное лицо его компаньона — лишь маска, но Макар насторожился: не ради же глупого розыгрыша Витек приперся к нему, едва вернувшись с курорта!

— Труба дело, — зло сказал Витек, бросив сигарету в пролет лестницы и поднимаясь на площадку.

— Что стряслось?

Много раз Витек так беспощадно шутил, что у его приятеля «все опускалось до уровня тапочек», но на сей раз Макару очень хотелось поскорее убедиться, что принесенная новость — «утка». Пусть это будет самый тупой, плоский и злой, но розыгрыш. Макар ненавидел контрастный душ, выбегание из парилки на снег и вообще любые резкие перепады. Особенно не хотелось получать от судьбы под дых сейчас, едва вернувшись из рая.

— Что стряслось?

Вместо ответа Витек сделал жест, предлагая приятелю открыть дверь.

— Цорхия звонил, — сообщил Витек, едва переступив порог.

— Цорхия?..

Пакеты сделались вдруг втрое тяжелей, и Макар опустил их на пол.

— У него потекли два прилавка в мясном отделе.

— Потекли прилавки? — переспросил Макар, судорожно пытаясь оценить эту новость и не находя в этом событии ничего фатального. Скверно, конечно. Оборудование числится на гарантийном обслуживании «МИВа», что-то вышло из строя, так что придется раскошелиться на ремонт. Не смертельно.

— Он искал нас два дня. — Витек вытянул из пачки новую сигарету, покрутив ее между пальцев, заложил за ухо. — А вчера поехал в «Негоциант» и купил два прилавка. Тамошние сервисники переставили начинку с них в наши эксклюзивные прилавки, а все остальное лежит в подсобке.

— А просто починить они не могли?

— В «Конторе» чинить отказались. Отправили его к дилерам, продавшим оборудование. К нам то бишь. А нас... А «Негоциант» — тоже ребята не промах. Зачем им подтирать за конкурентами, если можно втюхать клиенту целый холодильник?

— Так что Ринат? — Макар сел на галошницу и стал машинально перебирать продукты в пакетах.

— А что Ринат? — Витек достал еще одну сигарету. — Есть, как говорится, две новости: плохая и хорошая. Тебя какая больше интересует?

— Плохая. — Макар нервными движениями стал отирать оказавшийся у него в руках грейпфрут.

— Господин Цорхия выставил нам счет. Семь штук за прилавки, девять — за трехдневный простой отдела, десятку—в качестве моральной компенсации. Итого: двадцать тысяч ровно.

— Двадцать шесть, — поправил обалдевший от таких новостей Макар.

— Ну, это, положим, у него рожа треснет, — зло огрызнулся Витек. — Наверняка отдел худо-бедно работал. А его моральный ущерб ни хрена не стоит. Так что — двадцать.

— Так, а эти... двадцать тысяч? Ты что, собираешься их платить?

— А какие варианты? Поторговаться с «черными»? Слишком дорогое удовольствие!

— Давай пригласим солнцевских. Они ведь предлагали «крышу»...

— Ты что, детективов начитался? Солнцевских! — Витек выхватил у Макара грейпфрут и с размаху швырнул его в кухню. С кухни донесся грохот: увесистый плод снес со стола хлебницу.

— Нужно было начинать платить тогда, когда они предлагали под них уйти. А теперь поздно. Это что тебе, бригада сантехников? Пригласить! Корки! Сдерут солнцевские незнамо сколько, отмажут или нет — большой вопрос. Как ни крути, Рината мы подвели, убытки он понес. Платить придется. Пригласить! — Витек крутанул пальцем у виска. — Я периодически удивляюсь: зачем тебе голова? Гвозди ты забиваешь молотком, пилишь пилой... Мозг совершенно не используется!

— Да?! — Макар вскочил, сжав кулаки. — Зато твоих мозгов вполне хватило, чтобы влезть в это дерьмо! Что ты тут швыряешься вещами?!

— Вот как? Так это я виноват?!

— А кто, интересно? Все было нормально, пока мы не полезли в эти дилеры. Работали спокойно... Вернее, я работал, а ты все портил, потому что руки растут невесть откуда!

— Ты мои руки не трогай, а то я тебе покажу, что они умеют!

— Покажи-покажи!

Еще несколько междометий, и приятели сцепились, словно два огромных краба, тесня друг друга к стенам и встряхивая в попытке вывести из равновесия. Что-то мешало разгоряченным приятелям нанести настоящий удар. Они лишь пыхтели, проверяя друг друга на устойчивость.

Силы оказались приблизительно равны. Вскоре оба утомились, и потасовка потеряла накал, а главное, актуальность: пар был выпущен, аргументы исчерпаны, честь защищена.

— Ладно, — подвел итог Витек, отпуская Макара. — Потом еще подеремся.

— Не забыть бы.

— Сейчас нужно сгребать всю наличность и рвать к Цорхия.

— А сколько у нас есть?

— Двадцать штук и есть. Почти. Кстати, хорошая новость в том, что мы можем забрать себе развороченные холодильники и попытаться продать.

Макар покачал головой:

— Может, сначала поторгуемся? Что-то много он накрутил...

— Поторгуемся обязательно. На месте. У тебя там мороженого нет? Тогда бросай все. Поехали!

С чем люди идут на встречу выпускников? То есть с какими чувствами? Сложный вопрос, а ответ прост: с разными. Кто-то с первобытным восторгом от предстоящей встречи со свидетелями и соучастниками минувших счастливых лет; кто-то с трепетным предвкушением свидания с первой любовью; кто-то заранее придумывает оправдания для закадычного друга: «Извини, я не звонил, не писал, не передавал приветов шесть лет, потому что...»; кто-то идет, распираемый гордостью за оставшиеся позади годы, а кого-то, наоборот, тяготит клеймо неудачника. Шесть лет разделяло Бориса с его одноклассниками. Срок, казавшийся ему сейчас вечностью. Уроки, звонки, переменки, мешковатая синяя форма — все это осталось так далеко позади, что даже не хотелось гадать, что сталось с бывшими школярами за шесть лет.

Для начала всех пришедших пытались собрать в физкультурном зале. Обилие незнакомых лиц самого разного возраста впечатляло. В самом деле, более двадцати выпусков, как минимум по два класса в каждом! Сотни и даже тысячи людей. Конечно, не все соберутся сегодня. Скорее всего, не придет и половины тех, кто получал в этих стенах аттестаты о всеми правдами и неправдами приобретенном среднем образовании. Но и половины их не вместит просторный зал с разметкой на все случаи жизни: и для волейбола, и для баскетбола, и для ручного мяча, и даже с квадратом для художественной гимнастики. Шесть лет назад квадрата, кажется, не было.

Борис послонялся среди беспрестанно узнающих и приветствующих друг друга людей, вскоре его тоже окликнули, хлопнули по плечу, заключили в крепкие объятия. Сашка Кириенко, закадычнейший из закадычных друзей, собственной персоной! Напрасно Борис не запасся упомянутыми уже оправданиями, ибо вопрос «Куда пропал, гад?» оказался первым.

Голос, раздавшийся из укрепленных на шведской стенке динамиков, преодолевая хрип и помехи, поздравил присутствующих со встречей и с юбилеем, пожелал всем собравшимся разных благ, сообщил, что для каждого года выпуска выделен отдельный кабинет, найти который можно по стрелкам и красочным плакатам на дверях. Также голос попросил не осквернять стен родной школы пьянством окаянным и, по возможности, курением.

Собравшиеся с беспорядочными выкриками и улюлюканьем потекли к дверям под смех и громогласные призывы закусывать и стряхивать пепел в пеналы.

Оказалось, что некоторые более сообразительные выпускники сразу воспользовались указателями и уже поджидали своих дисциплинированных однокашников в отведенных классах. Выпуску Бориса отвели кабинет географии. Там их поджидало уже человек десять, успевших хлопнуть пару бутылок шампанского, завести принесенный с собой «бумбокс» и завалить две сдвинутые вместе парты ворохом черно-белых любительских фотографий.

Как же это много, шесть лет! Только сейчас Борис Апухтин сумел хотя бы приблизительно оценить размеры этой пропасти. Он смотрел на бывших девчонок и мальчишек, пытаясь поверить, что перед ним снова они, а не их старшие братья и сестры! Тот же Сашка оброс такими моржеподоб-ными усами, что Борис вряд ли смог бы узнать бывшего приятеля, если бы встретился с ним на улице.

Но внешние перемены — еще цветочки! А вот попробуйте уложить в голове, что Вася Горов теперь почти хирург, и не пройдет месяца, как он начнет вовсю резать миниски и собирать раздробленные кости. Кто мог разглядеть в этом тихоне восходящее светило отечественной медицины? Бывший классный староста Дима Корольков — целый вице-президент коммерческого банка. Что ж, задатки административного работника уже тогда проступали в нем, а под сенью папиного крыла дали всходы. Уж и не хотелось интересоваться профессией Стаса Болденкова, в свое время перебравшегося в пятый класс лишь со второй попытки. Стас превратился в подобие остриженного под полубокс медведя в черной шелковой рубахе, черных же широченных очках от солнца и с немыслимого веса золотой цепью, ниспадавшей с колоннообразной шеи на впечатляющих размеров пузо, подхваченное широким ремнем из серебряных звеньев. Стас беспрестанно хлопал всех по плечам толстой лапой, закованной в доспехи из широкого браслета и двух печаток сомнительной, между нами говоря, подлинности. Глядя на золотой хронометр Королькова и брелок от «БМВ», который Стас беспрерывно крутил меж толстых пальцев, Борис ощутил нечто, похожее на зависть. На мгновение, как горечь от таблетки: бокал шампанского, и все в порядке.

Катя Личко, Катенька, которой Борис в шестом классе написал аж три записки, из которых две в стихах. Катенька Личко, хрупкая миниатюрная девочка, занимавшаяся в балетной школе, подававшая надежды и потому прощавшаяся на всякий случай в конце каждого года: «Меня переводят в специнтернат, теперь, кажется, точно». Катеньку Личко Борис на все сто не признал бы на улице. Не захотел бы признать! Да и как можно поверить, что эта необъятная матрона — бывшая Дюймовочка из их дружного, в общем-то, класса. Катя Личко теперь — Екатерина Савадзе, знатная массажистка и мать двоих детей. Какая проза!

А вот предмет Сашкиных воздыханий, Иру Гуляеву, Борис узнал бы без труда и с удовольствием. Пышные черные волосы, огромные глаза, обрамленные густыми ресницами, гибкий стан — Шамаханская царица. Закончила ГИТИС, успела сняться в двух фильмах. В эпизодах, правда, но все с чего-то начинали. Выходило, что у Сашки то ли значительно лучше со вкусом, то ли с даром предвидения.

— Ты-то как? Где сидишь? — Борис решил опередить приятеля с этим вопросом.

— Строю, — уемехнулся тот. — Пытаюсь строить. Фирма у нас с отцом. Семейный бизнес. Об успехах можешь не спрашивать: ни шатко ни валко. Все серьезные подряды проносятся мимо рта, подбираем, что не шибко летучее. А ты?

— Продаю торговое оборудование, — в тон приятелю ответил Борис. — Сижу в самом загадочном отделе. Дают денег с условием ничего не делать.

— Интересная работа. Там вакансий нет?

— Есть, — с готовностью ответил Борис. — Ничего обещать не буду, но завтра же...

— Да нет, — махнул рукой Саша, — я пошутил. Что ж, я отца одного оставлю?

— Мы и ему место найдем! Ты не представляешь себе, что там у нас творится!

От шампанского, выпитого натощак, тянуло расслабиться, язык отяжелел и двигался с трудом, но Борис мужественно заставлял его шевелиться, сбивчиво рассказывая о своей карьере, о разговоре с Кузнецовым, о растущем вдоль и вширь отделе маркетинга.

— Здорово у вас там, — кивнул Саша. — Но отец в торговлю не пойдет. Да и я тоже. Мура это все. Вот когда строишь дом — пусть даже дачный домик три на пять, — видишь: вот он, дом, который построил я. Вот я его построил, и заработал на хлеб с маслом. Своими руками, честно. Я не в том смысле, что давайте все дружно встанем к станку, пролетарии всех стран... нет. Просто когда в руках у тебя дело — ты не пропадешь. А торговля... Привезли тебе гнилые апельсины — и ты вылетел в трубу. Ну, не знаю, как объяснить. В общем, нам бы делать что-нибудь. Строить, мастерить. Ты не обижайся. Тебе нравится — ради бога! Просто каждому свое, наверное.

Борис пожал плечами и приложился к своему стаканчику с шампанским. Вообще странное ощущение: он сидел со своим школьным другом, с которым когда-то гонял в футбол и взрывал самодельную бомбочку на чердаке родной школы, и обсуждал какие-то глобальные, взрослые проблемы. И ощущал себя взрослым. Ощущал себя взрослым, ибо был взрослым. Как и Саша, как и все, кто сидел вокруг заваленных фотками и уставленных стаканчиками с шампанским и вином парт. Детство вдруг осталось в прошлом.

— Мы тут хотели мини-завод купить. Кирпичи делать, но... — Саша безнадежно махнул рукой.

— Слушай, а у меня как раз есть готовый проект производства! — Борис подставил опустевший стаканчик под струю шампанского. — Нужно двенадцать — пятнадцать штук, и...

— Ха! — Саша дернул головой. — Нам бы пять сейчас найти! А то горим синим пламенем. Уйдет заказ... Пятнадцать! Где бы их найти! С деньгами можно горы свернуть. Но беда в том, что их нет и никто не даст.

— Да, — согласился Борис, отхлебывая пенящийся напиток.

— Мужики, — Стас возмущенно взмахнул руками, — вы заколебали там вдвоем ворковать! Давайте в коллектив! Гоните тост, в натуре!

Приятели переглянулись. Потом Саша поднялся со своим стаканчиком в руке.

— Дело вот какого свойства, — начал он, удачно подражая их учителю физики. Персонаж был тотчас узнан, и собрание ответило на шутку смехом. — Дело такого свойства, — продолжал Саша — что сегодня каждый вспоминает годы молодые и думает: «Ах, вот тут бы мне переиграть! Ах, вот это я бы сделал по-другому...»

— А я вот ни о чем не жалею! — раздался возмущенный возглас Ксюхи Терентьевой. В прежние времена Ксюха выступала главным массовиком-затейником во всех совместных мероприятиях, праздниках и массовых прогулах.

Борис, оглядевшись, подивился, как успели набраться некоторые из присутствующих. Не с шампанского же так развезло Ксюху, Стаса, который уже успел раз свалиться со стула, и еще кое-кого?!

— Все, наверное, о чем-то жалеют, — сказал Саша, когда утих шум, вызванный захмелевшей девушкой. — Все время от времени покусывают локти, кто чаще, кто реже. Так вот я предлагаю выпить за то, чтобы все шло, как идет, и никто из нас больше ни о чем не жалел, оглядываясь...

— А я и не жалею! — снова подала голос Ксюха. — Давайте выпьем за меня! Ура-а!

Тамада сделал глоток и сел. Встреча продолжалась. Мы-зыку включили погромче. Ксюха каким-то чудом подняла Стаса на ноги и вытащила на свободное пространство к доске, танцевать.

— Хотя знаешь, — чуть позже Саша решил вернуться к оборванному разговору, — по-моему, один хрен, в этой стране заниматься делом невозможно. Не дадут. Мы вот нашли вроде хороший подряд. Поликлинику ремонтировать. Выиграли конкурс, составили смету, утвердили. Пришли подписывать документы, а нас встречает такой хмырь, — Саша поморщился, — и, ничего не стесняясь, заявляет: десять процентов сметы — мне. Наличкой. Прикинь? А у нас всего прибыли заложено восемь с половиной. А ему по фигу. Он других найдет. Ему безразлично, отремонтируют поликлинику или снесут. Главное, чтобы десять процентов ему капнули. Бабки казенные, поликлиника тоже вроде не его, но сидит он там...

— А у нас та же сказка. Вот сегодня подхожу к начальнику... — Борис запнулся, представив себе, сколько придется объяснять про работу регионального отдела, и решил «срезать» рассказ. — Короче, есть у нас один тип. Скидками заведует. Я к нему подхожу со списком фирм, которым скидки дали непонятно за какие заслуги и непонятно кто. Вот, дескать, разберись: то ли шишки какие важные, то ли ошибка вышла, то ли кто-то просто обувает родную фирму на кругленькую сумму. Так он сначала и брать этот листок не хотел...

Борис вдруг вспомнил одну деталь своего разговора с Лешей Кончаловским. Поначалу тот действительно не хотел слушать о фирмах-оборотнях, то покупающих оборудование в обычном порядке, то со скидками.

— И-и-и что? — раздраженно переспрашивал Леша отталкивая протянутый Борисом лист с распечаткой. — И-и почему ма-аркетинг этим занимается? Э-это вообще закрытая информация. Кто, кому, что про-одает. Понял?

Лишь когда Борис попытался прочесть несколько строк, чтобы впечатлить Лешу суммами, которые недоплатили клиенты, тот вдруг встрепенулся и почти вырвал листок. Как-то вдруг вырвал и начал читать список. И ведь вырвал не сразу, а когда Борис зачитал третью или четвертую строчку. Сумма, по сравнению с предыдущими заказами, не впечатляла. Но что тогда заинтересовало Лешу? Фирма «Форвард» купила оборудование. Мелочь какую-то. Менеджер, оформлявший сделку, — Роман Мухо. Что здесь могло быть интересного для начальника регионального отдела?

— Слушай! — Бориса вдруг посетила интересная мысль, и он бесцеремонно перебил друга: — Ты ведь строитель?

— Проснулся! А я тебе о чем говорю?

— У меня колоссальное предложение!

— Про пятнадцать тысяч? Ты только что говорил.

— Нет, другое! Давай я вашу фирму сделаю нашим дилером.

— Зачем?

— Ну, вы же ремонтируете магазины, офисы, склады...

— Ремонтировали бы, кабы заказы были. Мы все больше по квартирам. Обои клеим, двери ставим, сантехнику меняем, линолеум...

— Все равно! — Борис хлопнул пустым стаканом о край стола. — Вы же ищете такие заказы? А представь: вы приходите и предлагаете не только ремонт, но и оборудование. Прилавки, холодильники, весы, кассы. А?

— Зачем?

— Как зачем? Комплексная услуга! И вы заработаете, и все довольны!

— Если мы попытаемся заработать, то заказчику будет дешевле купить оборудование в вашей фирме.

— А вот и нет! Ты будешь дилером! Будешь покупать оборудование со скидкой в десять процентов, а продавать со скидкой пять. Чуешь? Ты — зарабатываешь пять процентов, а твой клиент экономит!

— А если поймают на этом?

— Кто? Ты же будешь дилером! С тобой будет договор. Ты как посредник будешь проталкивать наше железо магазинам. Все честно и благородно, по бумагам. Это я беру на себя. Чего ты? Заработаешь денег! Приезжай к нам в офис, я тебя заделаю по линии корпоративного партнерства...

Над ними зависло круглое личико Катеньки Савадзе.

— Мальчики, хватит трепаться, пригласите даму танцевать!

Приятели посмотрели друг на друга. Сашин взгляд безапелляционно уступал первый и все последующие танцы с Катей. В конце концов, это ведь Борис писал ей записки в стихах.

После напряженной беседы с подручными Юрия Яковлевича приятели поехали в Выхино. Ехали почти всю дорогу молча, каждый под завязку был загружен собственными мыслями и основательно придавлен впечатлениями от услышанного. Всем этим не жаль поделиться с другом, но ведь взамен получишь такую же порцию его головной боли. Не резон делиться, лучше переваривать свою пайку неприятностей самостоятельно.

Надо отметить, что тема для раздумий у обоих была общей, однако направление мыслей отличалось разительно.

Леха, исследуя языком раскрошенный зуб, размышлял о несовершенстве мироустройства. Стоит лишь немного «приподняться», поразжиться какими-никакими деньгами, почувствовать если не уверенность в завтрашнем дне, то хотя бы веру в то, что он окажется лучше сегодняшнего... Бац! На тебя, как на очнувшегося от зимней спячки медвежонка, набрасывается свора охотничьих борзых. Для этих кривых тощих тварей ты даже не враг и не кусок мяса, упакованный зачем-то в жесткий густой мех. Чей-то рог позвал их в атаку, и они с остервенением рвут тебя в клочья, не вдаваясь в смысл происходящего. И что остается медведю? Удирать, отбиваться, смириться или апеллировать к охотникам: как же так, дескать, сезон еще не открыт?!

Примерно так видел все происшедшее Леха. Накинулись на них злые бандюки, нагрубили, помяли, требуют невесть за что непомерных денег, стращают. И ведь не зря стращают — страшно стало Лехе, здорово страшно.

Вот вам приблизительное содержание Лехиных мыслей. Все прочее, что крутилось в его гудящей после удара голове, представляло собой не более чем импровизацию в философском ключе: кто виноват, что делать, где искать управу на беспредельщиков и заветное «когда ж это кончится?».

В том, что «это» когда-нибудь обязательно кончится и, как этап общего процесса, разрешится инцидент с Юрием Яковлевичем и компанией, Леха не сомневался. Причем, успев органично вжиться в роль ведомого, он полагал, что рецепт избавления должен исходить от Ромы. Кому же, как не хитроумному Роме, найти противоядие от ненасытной бандитской саранчи? Леха и не тревожил товарища своими вопросами, так как искренне верил в то, что товарищ Рома Мухо сосредоточенно разрабатывает план спасения. Леха ожидал команд и готовых решений.

Описать процессы, происходившие в Ромином мозгу, много проще. Проще уже потому, что мыслей, считай, и не было. Он сидел, тупо глядя в окно вагона, где проносились под гул поезда серые стены, единственным украшением которых служили обросшие пылевой шубой кабели да мелькавшие время от времени черными пятнами арки боковых ответвлений.

Раньше Рому занимали рассказы о подземной части города, о бомбоубежищах, о правительственных ветках метро, о ходах, прорытых диггерами, о подвалах Малюты Скуратова. Вычитывая в бульварных газетках «сверхсенсационные» статьи о втором метро, гигантских крысах, раскормившихся на радиоактивных отходах, о смельчаках, путешествующих по подземным пустотам и вымоинам, Рома Мухо все более утверждался во мнении, что тайн у самого красивого в мире метрополитена предостаточно. С интересом следил любознательный провинциал за вьющимися по ходу поезда лианами проводов, ожидая, пока мелькнет уходящий вниз, вглубь таинственный ход. Рома даже знал примерно, между какими станциями таких арок много, а где их нет вовсе. На большой скорости рассмотреть едва освещенный ход в деталях не удавалось. Вот если бы поезд остановился в тоннеле — такое случалось нередко — напротив одной из арок! Удалось бы даже прочесть, что написано на табличках. Скорее всего, ничего интересного: номера кабелей или классическое «Не влезай!», но убедиться в этом не получалось: каждый раз поезд тормозил у глухой стены, чтобы затем, разогнавшись как следует, пролететь мимо заветных лазов, не оставляя гостю столицы ни единого шанса удовлетворить свое любопытство.

Но сегодня Ромин взгляд не выискивал черные бреши в стенах тоннеля. Не интересовали его сегодня ни метровые крысы, ни Малютины казематы. Какой, к лешему, Малюта, когда из тебя выколачивают бабки современные «прессови-ки», до которых средневековому инквизитору, как питекантропу до Лобачевского! Уж лучше повисеть у опричника на дыбе и пережить допрос с пристрастием, чем выяснять отношения с современниками.

Взгляд Ромы был устремлен в пустоту. Или в будущее. Как угодно, тем паче что особой разницы очертаний не наблюдалось: будущее представлялось Роме бездонной пропастью, падение в которую уже началось. В отличие от приятеля, Роме рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось. Он-то прекрасно понимал, что никто и ничто не помешает бандитам исполнить свои угрозы. Это было так же верно, как и то, что требуемой суммы, смехотворной для местных дельцов, гостям из братской республики взять негде. Да и не спасут их шкуры эти деньги. Отдадут этот долг — тут же возникнет другой. Эти люди придумают, за что оштрафовать. Падение в пропасть имеет свою специфику: если ты не запасся парашютом, то рано или поздно разобьешься одно.

Парашютами приятели не запаслись.

Оставалось уповать на то, что бандиты сами предложат вариант, как и чем с ними рассчитаться. Скорее всего, это могли быть поручения внутри «Конторы». Пробить кому-то скидку, заделать указанного человека дилером, а то и провернуть махинацию посерьезней. Сколько они продержатся, пока конторская служба безопасности не вычислит их? Трудно сказать. Но, сколько бы ни продержались, это — жизнь, жизнь и надежда, что несуществующий парашют вдруг раскроется за плечами, подхватит под мышки грубыми ремнями, и падение замедлится, встреча с дном пропасти отодвинется на неопределенный срок...

Когда приятели вошли в квартиру, Леха бодрым шагом отправился ставить чайник, чтобы за ароматной чашкой обсудить создавшееся положение и выслушать Ромины соображения. Водрузив чайник на плиту, он метнулся в ванную, чтобы перед зеркалом оценить разрушения, произведенные пудовым кулаком бандита, в рядах зубов.

Рома же продолжал стоять посреди прихожей, в глубокой задумчивости созерцая косяк входной двери.

Леха прополоскал рот и, распахнув перед зеркалом пасть, приступил к осмотру. Один зуб оказался безнадежно сломан, еще из одного вылетела пломба. Леха не был стоматологом, но, взглянув на кровоточащие осколки, любой дурак понял бы, что лечить тут нечего.

— Хана клыкам, — с грустью констатировал Леха, закрывая рот.

С зубами у него давно не все ладно. Вообще в их краях зубы, почки и печень — самые больные места. Народ полагает, что это из-за плохой воды, официально заявляется, что виной всему — пьянство. Наверное, есть тут немного того и немного этого. Ни Леха, ни Рома не являли собой исключения. Вдобавок Леха уже черт знает сколько времени не был у стоматолога. За неимением денег он ограничивался учетом новых дырок, мечтая найти наконец нормальную работу, раздать долги и завалиться в дорогую платную клинику с опрокидывающимися креслами, лазерами и современной анестезией. В такой клинике могли бы залечить любые зубы, кроме разве тех, что торчали сейчас из Лехиной распухшей десны.

Леха уже привык к тому, что в зубах появляются новые дырки. Он даже перестал огорчаться, обнаруживая эти бреши. В конце концов, какая разница, сколько их лечить под анестезией-то? Но вот перспектива потерять парочку искренне опечалила молодого человека.

Слегка огорченный, вышел Леха из ванной и обнаружил, что друг его лежит, как вошел — в туфлях и пиджаке, на тахте и смотрит в потолок. Если в вагоне метро он еще мог сойти за человека, погруженного в раздумья, то сейчас неестественное выражение его лица обеспокоило Леху.

— Зуб накрылся, — сообщил Леха, наблюдая за реакцией приятеля.

Ноль эмоций. С тем же успехом можно было пойти пожаловаться парню, намалеванному на рекламном плакате. с той лишь разницей, что глянцевый болван выглядит поприветливей и смотрит тебе в глаза, а не в потолок.

Леха постоял немного, потом заглянул в кухню проверить чайник. Вернувшись через минуту, он застал Рому в той же позе.

— Ну, что будем делать? — Леха задал животрепещущий вопрос возможно равнодушней, примерно так, как спросил бы его о чае, если бы вода уже вскипела.

Ответа не последовало. Такое ощущение, что на потолке специально для Ромы показывали нечто чрезвычайно интересное.

— Что делать будем? — повторил Леха, подходя на шаг ближе.

Рома покосился на него и выплюнул сквозь зубы несколько бранных слов. Не ясно, в чей адрес направлялись эти ругательства.

— Чего? — У Лехи не было оснований полагать адресатом себя, но на всякий случай он ощетинился, приняв вид недобрый и даже грозный.

— Через плечо! — огрызнулся Рома, едва приподняв голову. — Что ты собираешься делать?

— Я? — Леха слегка обалдел от этого натиска. — Я думал, ты знаешь, что делать...

— Вот как? — Рома приподнялся на локте, зло глядя на приятеля. — Тогда сядь и не отсвечивай!

На этом он закончил свой инструктаж и снова опрокинулся на спину.

Следуя привычке повиноваться, Леха опустился на стул, готовый слушать опытного товарища, но, поняв, что тот не намерен давать урок ума-разума, снова начал «отсвечивать».

— Слышь, Рома, чего, в натуре, делать будем?

— Отвали.

— Как «отвали»? Рома! Что делать будем?! У нас сроку два дня! Или ты...

Озарившая его догадка заставила Леху устыдиться своей трусости. Он понизил голос:

— Или ты думаешь, что это все туфта? А? Они ничего не сделают, да? Просто на испуг пытаются взять? А, Ром?

Мухо вскочил в ярости.

— Что ты мелешь, придурок?! Какой испуг? Тебе мало рожу раскроили? Или от удара мозги потекли?!

— Тогда... — Леха окончательно перестал понимать, что происходит. — Тогда нужно что-то делать...

— Что делать? Что ты можешь сделать?

— Ну, я не знаю. Деньги искать, позвонить кому-нибудь, отбиваться как-то...

— Отбиваться! Смотрите, граждане, на дурака, пока в лес не убежал! Он собрался отбиваться! Как? Чем? Вениками?

— Ну, может, нам тоже найти «крышу»?

— Найти «крышу»! — Рома всплеснул руками. — Это что, гриб? Найти «крышу»... Ты сперва сходи свою крышу поищи, идиот! «Крыше» надо платить. И платить надо было с самого начала. Как в автобусе: купил проездной — сиди спокойно, а теперь поздно «крыши» искать — контролер пришел.

— Так что делать-то?!

— Вот, блин, Чернышевский нашелся! Ничего! Ничего не делать. Не можем мы ничего сделать.

— Так ведь через два дня они... того...

— Придут и скажут тебе, что делать.

— Значит, про лесополосу... понты?

— Понты? Да ты совсем дурак. Никаких понтов. Если только не окажется места для новой ямки, свезут на свалку.

— Ты серьезно или прикалываешься?

Ответ Леха без труда прочел по лицу товарища.

— Так если бабок у нас нет, «крыши» нет, надо... надо рвать отсюда!

— Куда?

— До дому...

Рома покачал головой:

— Найдут. Тогда еще хуже. Тогда точно пришьют. Так хоть шанс есть: чего им задаром нас мочить? Денег-то им не вернуть...

— Так что, сидеть и ждать?

— Сидеть и ждать.

— А если в ментуру?

— Они же все здесь повязаны. Или не примут ничего, или попадет твоя заява прямиком к адресату. Получишь еще и за это. А со стукачами разговор совсем короткий...

— А к нашим? Рвать туда и там навалять заявление! Неужели москали полезут к нам воевать за штуку баксов?

Рома безнадежно махнул рукой и лег, на сей раз отвернувшись к стенке.

Леха хотел было спросить его о чем-то еще, но передумал. Постояв несколько секунд посреди комнаты, он бросился к шкафу, вытащил свои вещи и стал лихорадочно запихивать их в сумку. Все сборы заняли у него меньше минуты.

— Я рву когти, — доложил он, собравшись. — Ты едешь или остаешься?

Рома не ответил.

Постояв над ним несколько секунд в раздумье, Леха решительно двинулся к двери. На пороге он обернулся в последний раз, чтобы взглянуть на приятеля. Еще вчера Рома Мухо казался ему воплощением американской мечты, умным, целеустремленным, предприимчивым. С него нужно было брать пример, полезно прислушиваться к его советам, нестыдно выполнять поручения и брать на себя не самую чистую часть работы. Не хватало только отвезти бюст героя на Родину Вчера. Сегодня Рома Мухо лежал, свернувшись калачиком, и покорно ожидал, пока другие решат его участь. Кур, сам пришедший на ощип.

Может, Леха и не такой башковитый парень, не такой предприимчивый и удачливый, как его друг, но сидеть тут и ждать, пока вручат лопату и покажут, где копать, он не намерен. Дудки! Спасаться бегством, конечно, не самый героический путь, но спасать свою шкуру можно любыми способами.

— Пока, Рома! Не поминай...




ГЛАВА XVII


— Здравствуйте, а Галя — это вы?

— Я, — не слишком приветливо ответила Галина, глядя на вошедшего поверх монитора.

Прямо пред ней стоял во всей своей красе «парень в тиграх». Личность, хотя и не ставшая легендарной, но известная Галине понаслышке, благодаря анекдотам из жизни «Конторы», которые в изобилии поставлял Семен, довольно активно общавшийся с сотрудниками других отделов. Галя предпочитала проводить свой рабочий день за машиной, довольствуясь общением с довольно узким кругом лиц. С удовольствием слушая смешные байки Семена, она между тем полагала, что львиная доля этих «зарисовок с натуры» — плоды богатейшей Семеновой фантазии. В том числе и «парень в тиграх». Теперь же, когда этот герой фольклора материализовался на пороге кабинета и вдобавок обратился лично к ней, Галина слегка опешила. Она смотрела на двух выглядывающих из-за бортов кожаной жилетки тигров почти с испугом, как смотрят обычно люди на повстречавшееся привидение.

Роберт неуверенно шагнул в маленькую комнату реклам-щиков и остановился, решая дилемму: разговаривать с девушкой через заваленный журналами стол или протиснуться вдоль окна и встать рядом.

— Что там у тебя? — Галина заметила у Роберта дискету и протянула руку, решив таким образом проблему дислокации.

— У нас выставка скоро. — Девушка получила диск и, обращая мало внимания на устные комментарии, вставила его в дисковод. — Константин Николаевич попросил меня организовать, так сказать, процесс разработки фриза. Это такой плакат с названием нашей фирмы, чтобы повесить над стендом на выставке...

— Я знаю, что такое фриз, — сухо прервала его Галина, не отрываясь от компьютера. — Здесь два файла. Какой открывать?

— Ну, — Роберт неуклюже вытянул шею, чтобы взглянуть на экран монитора, — дело в том, что они оба... в некотором смысле нужны.

— Так какой смотрим первым? — Девушка надеялась быстро отделаться от этого гостя. Она предпочитала, чтобы молодой человек оставался персонажем баек, желания общаться лично не возникло в первую минуту и не обещало родиться в дальнейшем.

— Там... видишь ли... — Улыбка, не исчезавшая с лица Роберта, приобрела оттенок застенчивости.— Там... в общем... наброски. Примерные. Как это должно выглядеть.

— Так какой файл открывать? — На девушку трогательное смущение молодого человека не произвело никакого впечатления.

— Ну, наверное... первый, — неуверенно ответил Мастерков, но тотчас спохватился: — Нет! Второй! Второй! Да, он, кажется, удачнее получился...

— Ну, второй так второй, — пожала плечами Галина. — Зачем стулья-то ломать?

Она щелкнула клавишей мышки. Компьютер заурчал, переваривая информацию, и на экране появилась картинка.

Галина не первый год работала в рекламе и повидала Многое. Она не упала в обморок, не рассмеялась в лицо своему гостю, в отличие от излишне впечатлительных героев «Двенадцати стульев», которым Бендер продемонстрировал своего сеятеля, она и бровью не повела. Хотя шедевр Роберта Мастеркова, без сомнения, стоил совместных усилий Остапа и Кисы.

Не говоря ни слова, Галина открыла другой файл. По крайней мере, со вкусом у Роберта было не так безнадежно: второй эскиз явно уступал первому

Девушка не спеша перекроила экран так, чтобы оба эскиза оказались рядом, задумчиво посмотрела на оба и тяжко вздохнула:

— А почему именно я?

— Ну... — Мастерков виновато улыбнулся, изо всех сил демонстрируя, как ему самому жаль утруждать девушку лишними заботами. — Константин Николаевич направил меня к тебе. Семен занят с плановыми заказами, а... начальник ваш...

— Начальник есть начальник, — кивнула Галина обреченно. — Ну, проходи сюда. Что от меня вообще требуется? Роберт протиснулся на ее сторону стола.

— Буквально ничего, — заверил он. — Только указать, так сказать, направление, в котором работать.

— Ага. И кто же будет работать в этом направлении?

— Ну, мы отдадим эскиз дизайнеру фирмы, которая будет делать эту вывеску. Он доработает, согласует все со мной и с Константином Николаевичем.

— Да? — Галина взглянула на него с недоверием.

— Константин Николаевич так сказал.

— Ладно. — Галина решительно положила руку на мышь. — Задам вам направление и ускорение.

Она свернула файл, удавшийся, по их общему мнению, в меньшей степени.

— Этот вариант тупиковый, — прокомментировала она свой жест. — Посмотрим, что делать со вторым.

— Я, конечно, не специалист... я в этом ничего не понимаю... — Роберт наклонился вперед, опершись о край стола, и продолжал, понизив голос: — Я, если честно, очень рад, что меня отправили к вам за помощью. Ты не церемонься в выражениях. Я знаю, что полный ноль в этом деле, мне бы за счастье хоть чему-то поучиться у вас...

— Тебе красный цвет очень дорог? — пресекла его речь Галина.

— Что? Как понять?..

— Ну, очень все красное. Много красного. И оттенок-то какой... — Галина уже начала править композицию, изменила цвет фона. — У тебя большевиков в семье много было?

— У меня? Как посмотреть. Я из семьи театральных артистов.

Роберт, знакомясь с людьми, всегда предпочитал делать акцент на артистических корнях. Это производило впечатление всегда. Эффект получался разный, в зависимости От того, с кем приходилось общаться, но то обстоятельство, что Роберт Мастерков из семьи артистов, западало в память всем. Почти всем.

Галина тоже не удержалась от того, чтобы удивленно взглянуть на молодого человека. Колкость «Не из цирковых ли артистов, Роберт?» пощекотала кончик языка, но осталась при ней.

— В общем, я красный убираю, — констатировала девушка, расправляясь с эскизом.

— Согласен. Совершенно согласен. Так лучше. Да, так лучше, — поддакивал Роберт, наблюдая за ее работой.

— Вот эти штуковины тоже убираем. Что это, кстати, такое?

— Да... это я хотел нарисовать холодильник и барную стойку, но у меня мышка плохая...

— Убираем. А дело тут не в мышке. Стрелка эта зачем?

— Ну... показать как бы...

— «Как бы». Если фриз висит над стендом, то и так ясно, что надпись относится к выставленному на стенде оборудованию. Стираем.

— Да. Так лучше.

— Лучше не список торговых марок, а их логотипы. Так нагляднее. Расположить их вот так, по порядку. Сколько их у нас? Больше десятка?

— Да. Хотя... я не знаю. Наверное, больше.

— Я ставлю здесь буквы Щ. Замените их на логотипы...

Дверь кабинета открылась, и в комнату вошли Макс и Семен.

— О! — Семен указал на Роберта пальцем. — Этот живчик уже здесь!

Роберт резко выпрямился, но, вместо того чтобы возмутиться подобным обращением, он улыбнулся, словно услышал шутку от закадычного друга.

— Теперь пан марколог тебя терзает? — обратился Семен к Галине, продвигаясь к своему стулу. — Ловок. Нахален.

— М-да... Вот... — Роберт снова улыбнулся и развел руками.

— Он уже ко мне подкатывал, — продолжал Семен, усаживаясь на место и запуская свой компьютер, — я его задвинул. А ты, значит, оказалась добрее, чем кажешься, пожалела отрока...

— Начальству виднее, — пожала плечами девушка.

— Чего-чего? — Семен опустил руки с наушниками, которые уже готов был нацепить на голову. — Какому еще начальству? Макс, ты давал указания?

Максим, до сего момента молча наблюдавший за происходящим, взглянул на Роберта.

— Вы... Мастерков, кажется? Какими судьбами здесь?

— Я? — Роберт стушевался. — Я зашел спросить совета у... Галины.

— Так тебя Подворский прислал или ты сам по себе? — Галина прекратила гонять мышку по коврику.

— Ну... — Мастерков виновато улыбнулся. — Константин Николаевич поручил мне подготовить для выставки... кое-что. И сказал, что я могу посоветоваться с кем-нибудь из рекламщиков.

— Это было указание посоветоваться или дружеский совет?

— Ну... — Мастерков то сплетал, то расплетал пальцы, лихорадочно формулируя ответ, и не нашел ничего лучшего, как отступить. — Если вы заняты, я могу зайти попозже.

— Да. — Максим кивнул. — Шли бы вы... на свое рабочее место. И если...

— И пусть канает! — с довольным видом выпалил Семен.

— Семен... — Максим повернулся к коллеге и красноречивым движением бровей попросил не перебивать. — Так вот, господин Мастерков, — снова обратился к гостю их отдела Максим, — Галина и Семен действительно заняты. Буду очень признателен, если впредь вы не станете их отвлекать. Если у вас есть вопросы к сотрудникам, то обращайтесь ко мне. Я начальник отдела рекламы. По новому уставу я подчиняюсь господину Подворскому и двум генеральным. А мои сотрудники подчиняются только мне. Так что в любом случае вам лучше предварительно советоваться со мною. За сим не смею задерживать!

Максим церемонно отступил в сторону, освобождая Мас-теркову путь.

Галина закрыла файлы и, вытащив дискету, с любезной улыбкой протянула ее Роберту. Она хотела стереть уже сделанные изменения, но посчитала этот жест не слишком достойным.

Роберт взял диск и, неуверенно кивнув рекламщикам, вышел вон. Дверь за ним тотчас закрылась, и он услышал раскат громового хохота Семена и сдерживаемый, но тем не менее достаточно звонкий смех Галины.

Через десять минут Роберт сидел на стуле в кабинете Подворского. Константин Николаевич смотрел на экран монитора, где красовалась наскоро сверстанная Галиной картинка.

— Крестики внизу — это логотипы наших поставщиков, — пояснил Мастерков.

— Угу... — Подворский задумчиво тер щеку.

— Это я, конечно, не до конца сделал, так, набросок, — продолжал комментировать Роберт. — Я думаю, можно еще посовещаться с дизайнером фирмы, которая будет делать стенд.

— Угу. Ладно. А чего ты с нашими не поговорил? Не успел?

— Да я подходил к Семену... — Мастерков как бы задумался, стоит ли договаривать.

— И что?

— Ну, он сказал, что очень занят проектом магазина, и вообще...

— Угу. Ну, он все время занят. Это его плановая работа. Надо было к Галине подойти.

— Я подходил, но она... — Роберт снова выдержал театральную паузу. — Она там сделала кое-что. Наспех, конечно, но мне показалось, что очень неудачно. И композиция неудачная, и шрифт не подходит, и эти холодильники по бокам... Это схематично, конечно...

Константин Николаевич загрузил файл. На экране появился эскиз без Галининых ремарок.

— Видите? — Роберт подался вперед, чтобы видеть экран. — Мне кажется, очень нагромождено все. Потом стрелка эта тут... Куда она показывает? И цвет этот пурпурный...

— Ладно, оставим это все. — Подворский закрыл второй файл. — Все равно нам нужно подыскивать других художников.

— И, Константин Николаевич, мне не хотелось говорить, но... Максим этот... Он в таком тоне... Ну, сказал, что, мол, он начальник отдела, и ты со своим Подворским — это он так выразился! — сюда не лезьте. Пусть Подворский — вы то есть — сначала получит у меня разрешение отрывать сотрудников. Я не стал с ним спорить, но, по-моему...

— Пусть подергается напоследок. — Константин Николаевич легонько хлопнул себя по щекам, словно только-только побрился. — Мы с этим отделом наведем порядок. Наберем профессионалов вместо этих кустарей. Не обращай пока внимания. Работай нормально.

— Так как с эскизом?

— С эскизом? Нормально. Хорошо все. Распечатай, я подпишу.

Аллочка больше не интересовалась, кто в курсе о левых заработках, кто нет. Ее также не интересовала проблема дележа получаемых от фирмачей денег. Она оставляла их себе. Отныне на ее столе всегда лежала готовая таблица с ценами поставщиков на случай, если руководство поинтересуется причинами предпочтения одних производителей другим.

Так что доказать или хотя бы заподозрить получение оброка с фирмачей было невозможно. Даже если бы об Аллочкиных отношениях с этими поставщиками пронюхал шеф, теперь было чем заткнуть ему рот.

Неделю назад Аллочка сменила одного из поставщиков. Отчасти ради эксперимента, отчасти для отвода подозрений в бездеятельности и «небдении» об интересах «Конторы», отчасти в надежде, что новые поставщики отблагодарят ее. Никаких последствий этот шаг не имел. Никто не удивился, не потребовал объяснений такого решения. Никто не похвалил. Новым партнерам не пришло в голову наладить добрые отношения с пригласившей их сотрудницей. Дмитрий Львович подмахнул новый договор, даже не дочитав до конца.

Кстати, отношения с патроном после случая в кабинете быстро вошли в прежнюю колею. По крайней мере, внешне. Может быть, колея эта стала чуть шире, но явно это не проявлялось: Аллочка и Дмитрий Львович вели себя, словно ничего не произошло.

После того «разговора» Аллочка некоторое время носила, ожидая удобного случая, за пазухой здоровенный камень для шефа. Но ритуал подчеркнуто вежливого приветствия при встречах в офисе, необходимость появляться на людях и обсуждать рабочие вопросы быстро обтесали этот булыжник. Злость растворилась, как сливки в кофе: изменив цвет напитка, но не нарушив безупречной глади его поверхности. В конце концов, Дмитрий Львович оказался просто заурядным кобелем и сволочью, ничуть не лучше и не хуже прежнего Аллочкиного шефа или Рубена.

Рана, нанесенная Аллочкиному самолюбию, быстро зарубцовывалась, орошаемая каплями живительного бальзама из новых комплиментов, цветов и восхищенных взглядов покоренных мужчин и юношей.

К слову сказать, Аллочка встречалась пару раз со статистиком, недавно нанятым как раз для того, чтобы отслеживать цены конкурентов и предложения от оптовиков. Молоденький такой очкарик, только-только после института.

Парень был ярко выраженным зубрилой и явно не успел хлебнуть студенческой вольницы. Он так захмелел от внимания к себе, что из него можно было кренделя лепить. Но готовить Аллочка не любила с детства, и ей было вполне достаточно втолковать парнишке, что на ее участке помощь не требуется, — она и сама прекрасно ориентируется на рынке, и отследить ситуацию с ценами ей пара пустяков.

От подобной любезности старшего товарища в лице хорошенькой девушки статистик совсем растаял. Отныне Аллочка могла не опасаться сюрпризов: если у него возникнут вопросы по поставщикам или ценам, то прежде всего молодой человек поделится ими с Аллочкой. Для него это будет лишний повод покрутиться вокруг красивой женщины. Неужели он упустит такую возможность?

Проведя еще пару бесед с ключевыми фигурами, Аллочка уже совершенно уверилась в надежности своих тылов, когда к ним в отдел вкатился еще один персонаж. Симпатичный на первый взгляд персонаж. Аллочке он даже приглянулся поначалу, тем более что, едва переступив порог, персонаж ринулся прямо к ее столу, не сводя с девушки светящегося бескрайним счастьем взгляда.

— День добрый! Меня зовут Борис, я из маркетинга, — отрапортовал персонаж и плюхнулся на свободный стул для клиентов.

Счастье брызгало из него, как зубная паста из придавленного танком тюбика. Словно Аллочка приходилась ему тайной сестрой, на поиски которой он потратил двадцать лет жизни. Эдакая восторженность, по меньшей мере странная, если не сказать подозрительная. Аллочка насторожилась и приняла превентивные меры: тоже расплылась в улыбке, величественным жестом возложила ногу на ногу так, чтобы верхушка коленки оказалась слегка над уровнем стола. Словом, начала на всякий случай охмурять подозрительного гостя стандартным комплексом своих чар.

— Привет. Очень приятно, — произнесла она мелодично. — Чем могу помочь? Ты по долгу службы... или как?

Борис мельком взглянул на выставленное колено, сделал трагическое лицо и тяжело вздохнул:

— По долгу. Увы, по долгу службы.

В следующий миг трагическая маска исчезла, и маркетолог приступил к изложению цели своего визита в довольно бодром темпе.

Аллочка пыталась изобразить некоторое разочарование по поводу того, что молодой человек интересуется ею лишь как клерком «Конторы», но стремительный переход от процедуры знакомства к сути дела не оставил для этого времени. Аллочка не переносила, когда инициатива переходила к мужчине, и не ожидала, что это произойдет, и потому еще четверть минуты ушло на то, чтобы опомниться от этого пике и начать переваривать то, что говорил ей маркетолог.

А говорил он следующее. Некое российское предприятие начинает выпуск торгового оборудования по образу и подобию итальянского. Закупочная цена, разумеется, в несколько раз ниже импортных аналогов, а качество — ничуть не хуже. Этот парень нашел, безусловно, более выгодного поставщика и говорил о нем так, словно договор с ним был уже подписан. Собственно, у него были основания полагать, что так оно и будет. На первый взгляд препятствий к переходу на отечественное оборудование не было — хоть сейчас бери да подписывай контракт с соотечественниками, но...

Но дело в том, что заграничный поставщик, от услуг которого требовалось отказаться, — это Аллочкины «спонсоры»!

Вот еще! Аллочка не собиралась позволять какому-то умнику пилить сук, на котором свила свое уютное гнездышко. Она схватила принесенные маркетологом бумаги и стала изучать их. Все предельно ясно: оптовые цены подмосковного завода были впятеро ниже. Но сдаваться без боя? Дудки! Тем более когда противник — самоуверенный мальчишка. Как его отшить, пока не ясно; нужно выиграть время для подготовки.

— Да, — сказала Аллочка, опуская листки на стол и поднимая глаза на Бориса, — цены очень интересные. Но, прежде чем двигаться дальше, нужны образцы. Понимаешь, наши, белорусы, хохлы предлагают такие вещи еще дешевле, но качество у них...

— Согласен. — Борис кивнул и положил на стол два пакета. — Это образцы. Они сделали все один в один с итальянцами. Не отличишь!

Он пододвинул пакеты к Аллочке, предлагая сравнить образцы.

Вот прохвост! На все у него готов ответ! И главное, когда он входил — Аллочка могла поклясться на чем угодно, — в руках у него ничего не было!

Она осторожно извлекла образцы из пакетов. Размер, цвет, форма — все совпадало. Попадись такие полки на витрине, Аллочке и в голову не пришло бы, что они сделаны на разных заводах. Но нужно было найти отличия. Причем не просто отличия, но недостатки.

— Ну, вот смотри...

Бегло осмотрев изделия, Аллочка положила одну из полок на стол, а вторую развернула к окну.

— Видишь трещинки? — Она указала ногтем мизинца на блеснувшие на солнце едва заметные риски на узле крепления. — Это серьезный дефект — недостаточная прочность соединения. Кромка вот здесь...

Аллочка повернулась к собеседнику, чтобы укоризненным взглядом усилить эффект от своего разгромного заключения, и обнаружила, что проклятый маркетолог улыбается во весь рот. Нет, не просто улыбается — он скорее беззвучно смеется, глядя на нее, как на околпаченного одноклассника.

— Что за детский сад? Что смешного я говорю? — Аллочка приняла предельно суровый вид. Если этот парень еще не поумнел и не вышел из школьного возраста, то стоило показать ему строгую училку, а то и завуча.

— Смешного ничего нет. Просто ты держишь итальянскую полку с нашей витрины. А вот это, — он поднял со стола второй образец и, чуть повернув, пустил в лицо Аллочке солнечного зайчика, — и есть отечественная полка, которую нам предлагают. Так что, звать наших умельцев?

— Подожди... — Аллочка положила полки рядом. Она проиграла, но не желала этого признать. Как известно, не всегда сильнейший получает заслуженную медаль.

— Чего ждать? — Борис поднялся, решив, что тема исчерпана. — Они могут подъехать уже завтра. Или...

— Это не делается так просто! — Аллочка была в отчаянье: к чему еще придраться?

— А в чем загвоздка-то?

— Мы работаем с этим поставщиком четвертый год. Они ни разу нас не подвели. А как сложится работа с этими твоими умельцами?.. — Аллочка приводила еще какие-то доводы, сама понимая их воздушность.

— Ну, приедут они, и поговорите обо всем... — Наигранная веселость на лице маркетолога сменилась искренним недоумением.

Собираясь с мыслями, Аллочка вновь взглянула на принесенные для нее таблицы, и тут ее осенило:

— А где ты взял данные по нашему контракту с итальянцами?

— А что, неправильно?

— Правильно, но это же коммерческая тайна! У тебя ведь нет доступа к договорам?

— Я просто спросил в бухгалтерии, сколько мы платим за эти полки. — Маркетолог пожал плечами.

— Как это — спросил?! — Злость на этого парня нашла выход, облаченная в праведный гнев патриота родной фирмы по поводу столь вопиющего нарушения ее интересов. — Ты вообще соображаешь, о чем говоришь?! Просто спросил! У кого? Фамилия этого человека?

Напрасно этот новобранец рассчитывал на успех в поединке со столь опытным чиновником, как Аллочка.

Аллочкина контратака имела сокрушительный успех. Бросив свои расчеты, маркетолог ретировался. Он не назвал ничьей фамилии, буркнув, что не обязан перед ней отчитываться, но заметно погрустнел. Надо думать, подобный нагоняй надолго отобьет у него охоту совать нос, куда не следует.

Поле битвы осталось за Аллочкой. Надолго ли? Такие балбесы, как правило, настырные. Будет писать, звонить, морочить голову руководству. И откуда такие берутся? Не сидится человеку, все прыгает, бегает, мешает жить окружающим...

Борис хотел что-то уточнить у Максима Ладова. Какую-то мелочь. Немудрено, что на следующее утро он и не вспомнил какую.

Именно эта мелочь привела его под занавес рабочего дня в комнатку рекламщиков.

Открыв дверь, Борис поймал на себе напряженные взгляды трех пар глаз. И без семи пядей во лбу можно было догадаться, что напряжение это вызвано не собственно его персоной, но неурочным появлением. Даже по тому, в каких неестественных позах застыли рекламщики, можно было понять, что посетителей они явно не ждали.

Пауза длилась пару секунд. Борис в недоумении смотрел на эту троицу, те косились на него.

— Стучаться надо, — медленно произнес Семен, сидевший в самой странной позе. Он словно пытался зашнуровать ботинок, не наклоняясь вперед, но и не поднимая ноги. Руки его почти по плечи скрывались под столом, подбородок едва не касался клавиатуры.

— Виноват, ошибся дверью. — Борис и впрямь почувствовал себя неловко.

— Исправляйся. — Семен задвигался, брякнув чем-то под столом. — Закрывай дверь плотнее.

Борис закрыл дверь.

Семен извлек и поставил на стол бутылку ликера «Бейлис» и четыре рюмки. Галина сдвинула каталог, обнаружив под ним коробку конфет и блюдце с нарезанными цитрусами.

— У Гали сегодня — хэппи бездэй. — Семен кивнул на рюмки.

— Поздравляю тебя, — Борис поклонился Галине, — желаю разного и вообще... А почему не в баре? Разминаетесь?

— Почему не в баре! — Семен возмущенно хмыкнул. — Смешно слышать подобное от господина маркетолога. Или вы не читали приказ за трехзначным номером от господина Худоротова? Запрещается проведение... в помещениях фирмы. Черным «ареалом» по белой «чайке». Вот и конспирируемся. Будешь конспирироваться с нарушителями?

— Всегда готов что-нибудь нарушить. — Борис усмехнулся. Ему польстило приглашение. Всегда приятно, когда тебя считают своим, а не прячут от тебя выпивку и сладости. Причем совершенно не важно, кто считает тебя своим, все равно приятно. А эти трое были Борису симпатичны, так что их приглашению он обрадовался совершенно искренне.

Семен извлек еще рюмку.

— Ждем Ника, — пояснил он.

Апухтин знал уже, что Ник — это Миша Зыбковец. Специалист по компьютерам и сетям. Сетевик-затейник, как называли его в шутку. Парень серьезный, всегда насупившийся и скептически настроенный ко всем жалобам сотрудников на неполадки в их персоналках. Главной причиной возникающих в компьютерах фирмы неполадок Ник считал (и не стеснялся повторять это вслух, достаточно громко, чтобы услышали все) отнюдь не дефекты в компьютерной памяти или процессорах, а недоработки в мозгах пользователей и неудачное крепление их верхних конечностей. Любопытно было бы взглянуть на этого зануду в нерабочей обстановке.

— Послушай, — обратился к Борису Макс, — а ты действительно не знаешь про этот приказ?

— Честное пионерское.

— Интересно. — Макс и Галина переглянулись.

— А про галстуки? — Семен свернул крышку с бутылки и теперь, держа ее в левой руке, правой выстраивал пять рюмок в безупречную линию над краем стола.

— А что галстуки? — Борис насторожился, опасаясь, что ему готовят ловушку, намереваясь коварно разыграть.

— Ну, вам в маркетинге раздали галстуки?

— Галстуки? — Борис пожал плечами. — Нет. А что, к нам пришла гуманитарная помощь? Ликер тоже из пайка?

— Корки! — Семен поставил бутылку, чтобы тяжелый сосуд не мешал жестикулировать. — Он даже про галстуки не знает! А ведь все эти идеи, как нам пояснили, исходят от вас, из маркетинга, самого быстрорастущего и самого загадочного отдела фирмы. Чем же вы там занимаетесь?

— Ты не закончил про галстуки, — напомнил Макс.

— Да! — Семен хлопнул себя по лбу. — Галстуки! Дивные галстуки, оригинальные до неприличия. Никогда таких не видел. В любой психушке или в сухумском обезьяннике аборигены из-за них передрались бы с персоналом в кровь. Жаль, не могу тебе показать...

— А где он у тебя? — поинтересовалась Галина, отправляя в рот конфету в форме морской ракушки.

— Представляешь, — лицо Семена приняло трагическое выражение, — пошел в бухгалтерию посмотреть на новую машинку для уничтожения бумаг. Как нарочно, повязал этот самый галстук. Вижу: табличка на крышке. Наклонился почитать. Оказывается, нельзя в щель совать пальцы и галстуки. Я запомнил это дело, хотел уже побежать вам рассказать...

Семен сделал вид, что смахивает слезу.

— И? — Галина подыгрывала ему, изображая заинтересованную слушательницу.

— И не смог распрямиться! Галстук затянуло в машинку... Еле успел развязать. Весь смолотило...

— Объяснительную написал? — деловито осведомился Макс.

— И не одну. Я подумал и написал разные варианты. А то, знаешь, могут не поверить, что машинка сожрала униформу. Начнут искать нити заговора бухгалтерии против рекламщи-ков. И ведь найдут, в лучших традициях. Не хочется подставлять девчат.

— Шутки шутками, — строго произнесла Галина, обращаясь непосредственно к Борису, — но к анкетам-то ты имеешь отношение?

— Что за анкеты?

— А, не коси! — Семен махнул рукой. — Слухи скачут, как блохи. Твоя слава тебя опередила.

— Какая слава? Какие анкеты? — Борис продолжал посмеиваться, хотя потерял нить шутки.

Макс протянул руку и взял со стола три скрепленные между собой странички с вопросами.

— Дали мне посмеяться, — пояснил он, протягивая анкеты Борису.

Апухтин быстро пробежал столбики вопросов.

— Это что, дают клиентам?

— Это дают менеджерам, а те опрашивают покупателей.

— Нет, это серьезно или вы меня разыгрываете?

— Какие шутки! Все официально. Кстати, ходит проверенный слух, что ты — один из авторов.

— Я?! — Борис почти оскорбился. Несколько секунд он возмущенно переводил пылающий праведным гневом взор с рекламщика на рекламщика. Потом смутное воспоминание услужливо всплыло в его памяти. — Хотя...

— Так-так, — оживился Семен.

— Хотя я, помню, предлагал собирать информацию о наших клиентах...

— Так-так, — повторил Семен громче и торжественней.

— Но чтобы это было в такой форме... — Борис сначала взглянул на анкету с любопытством, но вскоре на лице его проступила брезгливость, словно держал в руках не документ, а свод непристойных анекдотов в стиле армянского радио. — Идиотизм какой-то...

— Друг мой, — с чувством произнесла Галина, — вы сейчас напоминаете мне изобретателя атомной бомбы, который подарил свое изобретение папуасам, а теперь сокрушается, любуясь ядерным грибком, растущим над саванной. Нельзя не помнить об ответственности перед потомками. Знание — сила, друг мой.

— Да уж, — смеясь подтвердил Макс, — контингент у вас там подбирается экзотический. Хотя бы этот... Рокошин. Или Мастерков!

— Да уж! — фыркнула Галина.

— Хоть серпентарий открывай, — снова вступил в разговор Семен. — Слушай, Борис, а ты ведь производишь неизгладимое впечатление нормального человека. Чем вы там занимаетесь в маркетинге? Во главе с Подворским. Ты повлиял бы как-то на процесс...

— А то затянет, — добавила Галина. — Вода камень точит. Глядишь, и неизгладимое впечатление начнет сглаживаться до общего уровня...

Дверь распахнулась, в комнату влетел Михаил Зыбковец.

— Чума, братцы! Там такое... — Он осекся, заметив Бориса, и вопросительно взглянул на Макса. Потом взгляд его скользнул по рюмкам. Обнаружив, что приборов пять, Миша расслабился. — Чума!

— Чума-чума! — Семен подхватил бутылку с ликером и прицелился над крайней рюмкой. — Дверь запри напрочь.

— Привезли нам сегодня новую охранную систему для магазинов. На весь товар наклеиваются бумажки с кодом. И если кто-то пытается вынести товар из зала, то у двери его поджидает рамка вроде миноискателя. Шум, тревога...

— Ну, в «Молодой гвардии» такая стоит, — подхватил Семен. — Кассирша книжку по кассе провозит, книжка размагничивается — можно выносить. И что?

— Короче. Решили эту рамку поставить в зале, на выходе. А бумажки наклеить на каждый прайс. Клиент берет прайс, топает к выходу. Там «звенит», и клиент в ужасе отскакивает. А тут наш менеджер: «Здрасьте, не пугайтесь, перед вами новейшая система, предотвращающая вынос товара. Подробнее интересуетесь?»

— Представляю себе, как кто-нибудь с перепугу выхватывает ствол... — Семен разлил ликер по рюмкам и теперь был совершенно свободен для трепа.

— Подожди ты! — шикнула на него Галина.

— Так вот, — продолжал Ник, убедившись, что трибуна ему возвращена. — Заходят в зал два сибиряка, муж и жена. Оба широкие такие, щеки — во! — Он очертил некую сферу вокруг своей головы, демонстрируя описываемые щеки. По-колбасились по залу, спросили чего-то, набрали каталогов. Устали. Заходят в бар и просят кофейку Им наливают по чашечке. Пока они пьют, бармен куда-то уходит. Эти двое допили кофе, мужик достает свой лопатник...

— Кого? — насторожилась Галя.

— Галя, — Семен развел руками, — такую специальную терминологию нужно знать наизусть...

— Лопатник — это бумажник, — пресек эту пространную речь Макс.

— Достает кошелек. — Ник продемонстрировал, как полный сибиряк, не убирая локтей со стойки, выуживает из внутреннего кармана бумажник. — Тут Шура сообщает ему, что кофе — бесплатный. Сибиряк ему не верит и переспрашивает: «Сколько?» Бесплатно! Тут жена пихает его локтем и цедит сквозь зубы: «Сказано же — бесплатно!» Тот убирает лопатник, они собирают свои каталоги и гуськом, гуськом к двери...

Ник сделал паузу, чтобы слушатели успели представить себе движущихся к выходу толстяков.

— И тут как зазвенит! — Ник хлопнул кулаком по ладони. — Они аж присели, как суслики в огороде. И тут — внимание! — мужик поворачивается и замахивается на жену кулаком: «У, дура, сказал же тебе: надо заплатить!» И бегом к бару!

Рекламщики покатились со смеху. Борису история не показалась достаточно смешной для такого веселья, но он тоже засмеялся, за компанию.

— Нет, — продолжал, сдерживая смех, Ник, — вы представьте себе ход мыслей человека! Рамка зазвенела, обнаружив у него в животе неоплаченный кофе! Именно неоплаченный!

Быстрее всех отсмеялся Семен. Он тут же выдал свой анекдот из конторской жизни.

— Давеча в бухгалтерию приходят две цыганки, — затараторил он, надеясь закончить рассказ прежде, чем его перебьют. — Хотят получить оплаченные по безналу весы. Ни платежки, ни счета с собой нет. Оля спрашивает их номер счета, банк, дату... Ну, хоть как-то найти их заказ. Они ничего не знают. Она для очистки совести спрашивает номер счета, ИНН... Тут цыганки оживляются, раскидывают руки в стороны и начинают ей петь: «И-и-и нане, нане, нане...»

— Смешно, — кивнул Макс. — Но давайте выпьем за нашу Галю.

— Да! — Спохватившись, Семен начал раздавать присутствующим рюмки.

— Дорогая ты наша, любимая Галя! — Макс встал, красиво подняв свою рюмку. — Хочется пожелать тебе здоровья, счастья, чтобы ты оставалась такой же красивой...

— Даже еще красивее! — вставил Семен.

— Красивее некуда, — возразил Ник.

— Новых тебе интересных работ, — продолжал Макс, — гениальных проектов, свежих идей. И чтобы на новом месте тебе понравилось больше, чем здесь. Но! Чтобы ты вспоминала о нас, покинутых...

— Спасибо, Максим. — Галина поднялась и чмокнула его в щеку. — Спасибо, ребята.

Все осушили бокалы и дружно взяли по конфете. Семен тотчас принялся разливать по второй.

— А что, — спросил Борис откусывая от конфеты в форме креветки, — ты переходишь в другой отдел?

— Вроде того, — кивнула Галя.

— Другой отдел другой фирмы, — уточнил Семен. — А вы что там, в маркетинге, как в танке, что ли? Сидите и не знаете, что на фирме творится?

— А что творится? — Борис поспешно проглотил кусок шоколада, чтобы не разговаривать с полным ртом.

— Как — что? Хрень всякая, не при даме будет сказано! Напридумывали всякой бурды...

— Какой бурды? Что мы напридумывали? Если ты про анкеты, то я и сам удивлен...

— Ты дирекцию маркетинга не трогай! — усмехнулся Ник. — Самая отделанная дирекция! Никто, кстати, кроме тебя, там не может по-человечески машину включить. То пароль забудут, то наберут русским шрифтом, то еще что-нибудь...

— Как ты сказал? — переспросил его Семен. — Самая какая дирекция?

— Самая отделанная. Больше всего отделов. И почти все — начальники отделов. Ты-то что зеваешь? — обратился он к Апухтину. — Тоже бы слепил себе отдел!

— Какой отдел? — Борис не понял, о чем речь. — У нас всего два отдела...

— Как же! — возмущенно махнул рукой Ник. — Минимум шесть. Этот... в женской жилетке, и то начальник отлела!

— Мастерков?! Какого отдела он начальник? — Эта шутка показалась Борису куда смешнее.

— Ой, я уже не помню, — отмахнулся Ник. — Отдел, который общается со строителями и риэлторами на предмет совместного проталкивания нашего оборудования. Дурацкая идея!

Ник взял наполненную рюмку.

— Почему дурацкая? — машинально возразил Борис. — Она не дурацкая, только она...

«Она моя!» — выкрикнул мысленно Апухтин, но, к счастью, никто из присутствующих этого не услышал.

— Отдел финансового маркетинга, отдел маркетинга по закупкам, отдел маркетинга по производству, маркетинга по маркетингу, маркетинга по петтингу...

— Миша! — укоризненно одернула его Галина.

— Виноват, — развел руками Ник. — Цитата. Или я что-то путаю? А, Борис?

— Не знаю, — насупился Борис. — А где ты это слышал?

— Я? — Ник снисходительно усмехнулся. — Мне не нужно ничего слышать. Я, если захочу, сам могу стать ходячей сплетней. Я читаю первоисточники: все, что есть в компьютерах, все, что посылается и приходит по сети, все, что распечатывается. Более того, принтер может не сработать, но я все равно прочитаю все, что сочту нужным. Андэстенд ми? Короче! — Ник поднялся. — Галочка, я поднимаю этот бокал за твои глаза!

— О-о-о! — взревели Макс и Семен. — Что-то дальше будет!

— Короче! — свирепо зыркнув на них, повторил Ник.

— Еще короче! — воскликнул Семен. Он развернулся к шкафу, открыл нижнюю дверцу и извлек свернутый в трубку лист ватмана. Заговорщицки подмигнув собранию, он жестом фокусника развернул свиток, и на его ладони осталась стоять бутылка «Смирнова». — Оп! За глаза нужно пить водку, а не эту размазню.

— О-о-о! — одобрительно воскликнули Макс и Ник.

— Освобождайте посуду, — скомандовал Макс и вдруг, нахмурившись, повернулся к Нику. — А ты почему не в фирменном галстуке?

— Пошел ты! — смеясь, огрызнулся Ник. — Разливай лучше! Кстати, а огурцов у вас не осталось?

— Огурцов ему! — фыркнул Семен, извлекая из-за макета витрины банку «болгарских маринованных». — А ты их сажал?




ГЛАВА XVIII


— Слушай, я слетаю с Маринкой в Ниццу. — Феликс скомкал факс и бросил его через весь кабинет в направлении корзины. Бумажный шарик описал высокую дугу и присоединился к десятку таких же комков, уже отправленных туда раньше.

— На долго? — Стас поднял голову от книги.

— Дня на четыре. — Феликс крутанул кресло и развернулся к календарю, разглядывая его с таким интересом, словно решение о поездке зрело в эти минуты, а билеты не лежали в его столе. — Два дня выходных, ну и понедельник-вторник прихвачу.

— Официальная версия?

— Встреча с руководством компании «Боне Неве».

— Ты же встречался с ними месяц назад.

— Какой ты стал нудный! — Феликс скривился. — Это будет второй тур переговоров.

— А что, больше там не с кем встретиться?

— Там не с кем. Да и кому какая разница? Я здесь хозяин!

— Мы, — поправил Стас.

— Ну, я имел в виду остальных. — Феликс улыбнулся. — И имел я их всех! Я что, должен отчитываться перед своими сотрудниками?

— Да нет. — Стас снова уткнулся в книгу.

— Так я еду? — Феликс взял из вазы с фруктами огромное яблоко и смачно надкусил.

— Поезжай.

Пару минут компаньоны молчали. Феликс хрумкал яблоком, Стас читал книгу по менеджменту. Этот короткий диалог нарушил какое-то равновесие, что-то не было высказано вслух. Такие паузы нередко повисали в последнее время, но нынешняя была на совести Феликса. И теперь он изобретал предлог, чтобы без ущерба своей гордости и выяснения отношений вернуться к зависшему, как волна на картине Айвазовского, разговору. Стас сам нарушил молчание.

— Она хоть отрабатывает эти бабки? — спросил он, не поднимая головы.

— Что? Кто? — Феликс встрепенулся, готовый поддержать разговор, но не сразу понял, о чем речь.

— Я говорю, что Маринка стоит этих бабок, которые ты на нее тратишь?

— Ну... — Феликс прицелился и отправил огрызок вслед за факсами. — Я доволен.

— По-моему, дешевле подобрать что-нибудь на месте. Экзотика опять же.

— Да ладно, что ты считаешь какие-то копейки!

— Ни фига себе копейки! — Стас аккуратно закрыл книгу и положил ее перед собой. — Лет пять назад ты бы удавился за такие копейки.

— Пять лет назад все было по-другому. И вообще, чего ты волнуешься за меня?

— Я не то чтобы волнуюсь... — Стас достал из коробки тонкую сигару.

— А что? Хочешь сказать, что больше меня работаешь?

— Да нет. Хотя, если честно, то хочу тебя спросить о твоих планах на ближайшие год-два. — Он щелкнул стоявшей на столе зажигалкой, прикурил и откинулся на спинку кресла, давая понять, что ждет ответа.

— Мои планы — работать дальше. Но что-то я тяготею к сугубо руководящей работе.

— Сильно тяготеешь?

— Насколько это возможно. Моя голубая мечта — создать механизм, который бы работал и без моего... нашего участия. У нас есть теперь коммерческий директор, директор по продажам, директор по маркетингу и рекламе, директор по развитию. Целый обезьянник директоров, получающих кучу бабок. Неужели они сами не разберутся?

— То есть собираешься на покой?

— Я же сказал, что собираюсь работать дальше. Что ты вообще хочешь от меня услышать?

— Что ты дергаешься-то? — Стас примирительно поднял руки. — Я просто хочу до тебя донести, что твои участившиеся командировки могут вызвать лишние вопросы.

— Ты про этих?— Иллюстрируя свой вопрос, Феликс сделал движение, словно нахлобучивал на голову кепку, а потом взмахнул руками, оттопырив мизинцы и указательные пальцы.

— Про них, Феликс, про них. — Стас подался вперед, чтобы говорить тише. — Мне бы не хотелось отчитываться еще и по этому поводу.

— А тебе не кажется, что это не их собачье дело? — Феликс смял в кулаке чистый лист и бросил в направлении корзины. Снаряд ударил в плетеный бок и покатился по полу. — Черт!

— Это именно их дело. Именно потому, что оно собачье.

— Мы что, мало им платим?

— Ты что, маленький? Они же гребут процент от прибыли. Ты свои поездки списываешь на счет фирмы, выходит, отгрызаешь кусок у них. Если они домотаются до этого, то не слезут с нас, пока не выгребут все.

— Пустое. — Феликс махнул рукой. — Они не станут резать курицу, несущую им золотые яйца.

— Вот именно. Несущую! — Стас положил сигару на край пепельницы, чтобы иметь возможность жестикулировать, не обсыпаясь пеплом. — Так вот и неси яйца, а не создавай самодостаточные механизмы. Я, конечно, тебя лечить не собираюсь. Тебе решать. Но если начнутся разборки, то или ты меня подставишь за компанию, или мне придется переводить на тебя стрелки. Не хотелось бы ни того, ни другого.

С полминуты Феликс обдумывал услышанное.

— И что ты предлагаешь? — спросил он, насупившись.

— Ты можешь поехать один. Это не вызовет дополнительных вопросов. А корсиканку, негритянку или даже русскую найдешь себе на месте. Главное, не забывай о контрацепции. А Марина никуда не денется...

— Да при чем здесь один — не один. У нее день рождения в субботу...

— Подари ей серьги. Опять же дешевле выйдет.

— Да при чем здесь дешевле! Что у нас, денег мало? Или это все на пенсию откладывать?

— Я тебе говорю о твоей роли в этой жизни. И о том, как стоит тратить бабки компании, а как не стоит.

— Слушай, мои командировки — гроши по сравнению с фондом заработной платы! Давай разгоним, на хрен, маркетинг, этих придурков из статистического, половину закупки. Слушай, меня мутит, когда я вижу того педика в кожаной жилетке и кроссовках. Он что, Эйнштейн, что брюки не гладит?

— Эти люди как раз нужны, — невозмутимо отпарировал Стас. — Они, может быть, и незаметны сейчас, но с ростом компании они понадобятся, и искать и учить их будет некогда. А вот твои администраторы...

— Что — администраторы?

— Они как раз не очень нужны. Директор по продажам. За что этот дуболом получает полторы штуки? Чем он таким занят? Проводит совещания? Так я могу проводить совещания, один хрен сижу на них.

— Хочешь сказать, что он нам не нужен?

— Хочу сказать, что он нужен для твоего механизма, который работает без нас. Больше ни за чем. И если мы решаем работать дальше, то давай избавимся от людей, которые представляют собой только детали этого механизма, или найдем им другое применение.

— Я уже нашел. — Феликс улыбнулся, впервые за время этого разговора разведя брови от переносицы.

— Ну-ка? — Стас скрестил руки на груди, готовый услышать ответ.

— Он у нас будет крайним, если что-нибудь случится. — Феликс взял очередной чистый листок и принялся неспешно сминать его.

— Что случится?

— Не знаю, но мало ли. Спад продаж, конкуренты обойдут, кража, ревизия. — Смяв лист, он начал катать его между ладоней, превращая в горошину.

— А почему такое должно непременно случиться? У тебя есть что-нибудь конкретное?

— Я не сказал, что непременно. Просто у меня есть такое ощущение, что что-то должно произойти. Чисто интуитивное. Слишком хорошо все идет. Слишком... — Феликс задумался на секунду, а потом лицо его повеселело. — Вот я и тороплюсь хоть что-то урвать, хоть пару дней покайфовать на море с девочкой, а ты меня не пускаешь, стращаешь бандю-ками.

— Ладно. — Стас взял вторую сигару. — Черт с тобой, поезжай. В конце концов, я тебе не папа. И если по возвращении ощущение надвигающегося катаклизма не исчезнет, оставим Егора Семеновича в качестве козла отпущения.

— Идет! — Феликс, не целясь, послал шарик в корзину, и тот нырнул в нее, как мышь ныряет в свою нору.

Аллочка несколько раз макнула пакетик с чаем в кипяток и, когда вода в чашке чуть окрасилась, бросила разбухший конвертик с заваркой в пепельницу. Крепкий чай она не пила — портит цвет лица. Она вообще во многом себе отказывала, чтобы быть в хорошей форме. Труднее всего было обделять себя сладким, но — что поделаешь? — сладкое портило сразу и кожу, и фигуру, и зубы. Чего бы стоила Аллочка в нашем мире без этих составляющих? То-то. Так что жертвы не были напрасны.

За столик приземлилась Вера — секретарша их отдела. Вечно она в делах, все на бегу — создает видимость кипучей деятельности.

— Слушай, там твои итальянцы приехали! — затараторила Вера, насыпая себе сахар. — Да ты сиди! — Она махнула поднявшейся было Аллочке свободной рукой. — Они сейчас у главного. Если б ты понадобилась, мне бы свистнули.

— У главного? — переспросила Аллочка с ленивым удивлением. — С чего это вдруг?

— Не знаю. — Вера дернула плечом. Она развернула на столе сверток с домашним печеньем. — Хочешь? Как знаешь! Они приехали и прямиком к нему в кабинет. Теперь засели там. Курят, кофе не хотят. Ну, я и отлучилась перекусить.

Призадумалась Аллочка. Неслыханное дело, чтобы патрон нисходил до личного общения с поставщиками. И ладно бы Дмитрий Львович пригласил к себе кого-нибудь из крупных партнеров, но Аллочкины друзья-фирмачи были не из таких. По большому счету, поставляемое ими оборудование было каплей в море, незаметной каплей в море оборота «Конторы». Почему же шеф вызвал этих парней лично, не поручив сделать это секретарше и не затребовав у Аллочки никаких данных по ним? Быть может, Аллочка принимала все слишком близко к сердцу, но в поведении патрона явственно проступали некоторые странности, на которые не стоило закрывать глаза, тем более человеку, чье «рыльце» изрядно вывалено «в пуху»...

Аллочке не пришлось долго гадать на кофейной гуще. Минут через пять Вера, нащебетавшись вдоволь и выпив свой чай, отправилась на свое рабочее место, а еще через минуту она впорхнула в зал и принятым в конторе жестом сообщила Аллочке, что той нужно срочно явиться к начальнику отдела.

Аллочка не мешкая явилась на зов.

Итальянцы уже отбыли. По лицу шефа Аллочка не смогла прочесть, чего стоит ожидать от разговора, но Дмитрий Львович не стал тянуть резину и приступил прямо к делу.

— Заходи, садись.

Он сидел, склонившись над лежащими перед ним бумагами. Это были два листка отпечатанного на принтере текста. Докладные записки: текст и цифры.

— Вот тут у меня лежит докладная... — Дмитрий Львович сам ответил на незаданный Аллочкой вопрос. — Очень интересная докладная. Знаешь о чем?

— Пока нет. — Аллочка на всякий случай улыбнулась.

— Тут два листочка. — Начальник отдела поднял листки так, что Аллочке осталась видна лишь девственно чистая тыльная сторона. — Первый извещает меня... Не догадываешься? О том, многоуважаемая моя, что, по данным наших маркетологов, мы закупаем некоторые группы оборудования слишком дорого. Слишком. Есть с десяток фирм, жаждущих продать нам то же самое барахло значительно дешевле. Что я должен думать, читая эти пламенные строки?

— Ну, пусть пришлют материалы по этим фирмам...

— Они пришлют. С них станется. Но пойдем дальше. — Дмитрий Львович отложил верхний листок в сторону. — Из второго листочка я узнаю, почем наши конкуренты продают такое оборудование в Москве в розницу. Й вырисовывается знаешь какая картина?

— Нет, — ответила Аллочка, не без трепета осознав, что говорит чистую правду: в последнее время ее эти данные не слишком интересовали. К чему? Все равно поставщик правдами и неправдами останется прежний.

— Получается, что мы в Италии платим за эту дребедень дороже, чем ее можно купить в том же «Негоцианте»! А продавать пытаемся, соответственно, втрое дороже, чем они. Что это, радость моя, за работа с рынком?!

— Но ведь покупают... — пробовала защищаться припертая к стене сотрудница.

— Покупают. А знаешь кто покупает? — Не рассчитывая услышать ответ, Дмитрий Львович ответил сам: — Покупают оптовики из регионов, которым мы даем бешеные скидки, которым некогда мотаться по Москве на своих «КамАЗах» и собирать с миру по нитке оборудование по разным фирмам! И знаешь, откуда я это узнал?

Аллочка пожала плечами.

— Да все отсюда же, добросовестная моя! — Шеф встряхнул докладной. — Из этого вот анализа господ маркетологов. Они, видишь ли, анализируют, вникают в суть процесса. А ты?

— Я не знаю, откуда у них такие данные...

— Это не главное. Гораздо важнее то печальное обстоятельство, что таких данных нет у тебя. — Дмитрий Львович отложил документы в сторону. — Из чего можно сделать вывод, что вы, мадемуазель, мягко говоря, не очень... успешно справляетесь со своими обязанностями. Прав я?

Аллочка недурно умела читать между строк. Речь шла не о ее подкупе, а о недостатках в работе. Причем именно о недостатках, которые можно было исправить, иначе формулировки и тон разговора были бы иными. К чему идет дело? Ее пожурят за промахи, может быть, лишат премии. Так черт с ней, с премией! Если так, то Аллочка дешево отделается.

— Правы, Дмитрий Львович, — сказала Аллочка покаянным голосом.

— Думаешь, прав? — с сомнением переспросил патрон. — А я вот сомневаюсь. Тут у меня еще завалялся твой отчет...

Аллочка вскинула глаза. В руках начальника отдела и впрямь был ее отчет. Точнее, ксерокопия с него. Сам-то отчет лежал на Аллочкином столе, и до этой минуты она наивно полагала, что эти таблички никому не интересны.

— Я полистал его маленько... — Патрон перевернул пару страниц, словно восстанавливая в памяти их содержание, и кинул на свою сотрудницу колючий взгляд, под которым та вновь ощутила себя препарированной бабочкой. — Липа все это.

Аллочка открыла было рот, но не нашлась, что сказать.

— Липа все, — повторил шеф. — А раз это липа, то сделана она не просто так. С умыслом сделана. С какой же целью? Кому эта туфта на пользу? Да нашим итальянским друзьям и на пользу! Если верить этому отчету, то лучше их нам не сыскать, хоть год скачи на дикой лошади Пржевальского по долинам и по взгорьям. Так с какой же стати русской девушке, «красавице, комсомолке, спортсменке», так полюбились какие-то макаронники, которых она видела первый раз в жизни? Любовь с первого взгляда? Очень по-шекспировски, по-итальянски то бишь. Но чтобы наша доморощенная лимитчица вот так с разбегу в омут головой...

Аллочка почувствовала, что во рту пересохло. На несколько секунд незримый смерч закрутился вокруг, пытаясь опрокинуть ее со стула в бездонный лог обморока; тело стало ватным.

Она попалась! Попалась!

Мгновенно нарисовались перед мысленным взором увешанные золотыми цепями дружки «майонезных магнатов». Она почти услышала их голоса, расписывающие все последствия измены хозяевам: пытки, счетчики, рабство, пропавшие без вести люди и неопознанные трупы...

Бежать!

Аллочка хотела вскочить, но ноги не послушались ее.

Не может быть, чтобы с ней случилось что-то страшное! В конце концов, есть ведь милиция, свидетели, права человека и закрепленный за ней ангел-хранитель. Кто-нибудь поможет ей выпутаться из этой истории!

— Что-то ты приуныла, — констатировал наблюдавший за ней Дмитрий Львович. — Немудрено. Сейчас ты приу... загрустишь еще больше. Я побеседовал с итальянцами. В русские партизаны они не годятся: выложили мне всё как на духу. Раскаивались очень... М-да... Ну а ты-то раскаиваешься?

«Все отрицать!» — взвыл дребезжащим альтом Аллочкин внутренний голос.

— В чем? Я не понимаю...

— Не тренди, а? — поморщился Дмитрий Львович. — А то я приглашу еще кое-кого. С ними тебе будет беседовать куда скучнее.

Аллочка потупилась. Сердце молотило, как пламенный мотор, но она поняла главное: шеф не собирается ее «закладывать».

— Что будем делать-то? — спросил начальник после некоторого раздумья.

Угадывать дальше, что у него на уме, Аллочке больше не хотелось. Тем паче предшествовавший разговор показал, что с отгадками у нее выходит скверно.

— Что молчишь?

— А что я могу сказать? — Аллочка опробовала новое для себя оружие: всхлипнула. Получилось ненатурально, повторять не стоило.

— Ладно. — Дмитрий Львович бросил копию Аллочкиного отчета в корзину. — Будем считать, что ты осознала и раскаялась...

— Будем, — тихо поддакнула Аллочка, но шеф проигнорировал этот порыв.

— Пока так. — Дмитрий Львович чуть понизил голос. — Никому ни слова. Работаем с итальянцами до моего особого распоряжения. Маркетологов обходить за версту. Деньги вернешь.

Аллочка вопросительно взглянула на патрона.

— Вернешь деньги, полученные у макаронников, — пояснил Дмитрий Львович. — Мне вернешь. Лично мне. Вопросы есть?

Вопросов у Аллочки не было.

Борис недоуменно крутил в руках несколько купюр. Дважды он заглянул в конверт, словно несколько банкнотов могли остаться там незамеченными. Кроме того, сумма, написанная карандашом на внутренней части конверта, подтверждала, что никакой ошибки нет.

С этого месяца зарплата сотрудникам выдавалась в конвертах. Выдавалась отныне не бухгалтером, а начальником подразделения, в котором числился сотрудник. Соответственно, Апухтину его конверт вручил господин Подвор-ский. Дойдя до своего рабочего места, Борис открыл конверт, чтобы переложить деньги в бумажник, и обнаружил, что получил ровно половину от своего оклада.

Борис стрельнул глазами по сторонам. Судя по радостному оживлению, царившему в отделе, никто не разочаровался положенной в конверт суммой.

Ладно. Борис положил деньги обратно в конверт и отправился за разъяснениями к начальнику.

— Константин Николаевич, — произнес Борис, прикрывая за собой дверь. — Я тут получил зарплату. Но что-то как-то... мало. Вы не знаете почему?

— Знаю, — печально кивнул Подворский. — Но поделать ничего не могу. Ты ведь слышал о новой системе депремиро-вания?

— Слышал что-то.

Борис слышал краем уха о том, что введена новая система расчета зарплаты. За всякого рода нарушения — опоздания, прогулы, невыполнение задач — у сотрудников будет вычитаться часть зарплаты. Депремирование. Премия наоборот. Но, поскольку Борис являлся на работу вовремя, трудился не покладая рук, не прогуливал, то с полным правом считал, что новшество сие его не коснется. Ан нет, коснулось. Еще как коснулось.

— Ну, вот по этой системе тебя и того... — Патрон тяжело вздохнул, выказывая свое сочувствие, и добавил: — Я тут ни при чем. Решения принимает отдел персонала. Я даже возражал, но...

— А можно узнать, за что меня депремировали с такой страшной силой?

— Можно, — кивнул Подворский. — Я уже задавал этот вопрос. Во-первых, за распитие спиртного в офисе во внерабочее время. Припоминаешь такой эпизод? Все четверо и депремированы: ты, Ладов, Семен и Галя. Был приказ о запрещении нецелевого использования служебных помещений. В порядке исключения разрешено оставаться в помещении отдела с письменного разрешения начальника подразделения. Во-вторых, за игру по сети в рабочее время все с тем же Семеном. Вопросы есть?

Возразить было нечего. Пили с рекламщиками. А на следующий день, действительно, играли по локальной сети в карты. Недолго, минут двадцать. Просто из интереса пообщаться таким образом через сеть. Не Интернет, конечно, но занятно. Вот только как пронюхал об этих грехах отдел персонала? Положим, узнать про приватный банкет не составляло труда. Те же охранники, видевшие, как они в половине девятого «на бровях» уходили из офиса, могли настучать, а вот про карты... Исключено, что кто-то посторонний видел экран монитора. Борис, правда, не особенно прятался, могли заглянуть к нему в экран некоторые коллеги по отделу. Но не побегут же они докладывать в «персонал»? Одно дело неучи, другое дело — подонки. Тем более не мог заложить их никто из отдела рекламы. Там-то сидят только Макс да Галя. Как же они узнали? Остается только один способ: засечь их несанкционированный контакт на сервере. А кто у нас на сервере? Правильно, Миша Зыбковец. Он же присутствовал на Галином дне рождения, причем был пятым участником, а Подворский довольно внятно сказал сейчас, что депремированы «все четверо».

— Ты хочешь еще что-то спросить? — Патрон несколько нервно поглаживал щеку.

Борис и впрямь загостился в начальственном кабинете: застыл в задумчивости перед столом шефа.

— Да, — кивнул Апухтин. — Я хотел узнать по поводу первого пункта обвинений. Если бы мы распивали в рабочее время, это усугубило бы вину или наоборот?

— Чем шутки шутить, — понизив голос и покосившись на дверь, ответил Константин Николаевич, — подумай лучше о своей карьере в фирме и о семейном бюджете.

— Спасибо.

Борис вышел из кабинета и отправился в технический отдел, сгорая от нетерпения задать пару вопросов Мише Зыб-ковцу по прозвищу Ник.

Миша сидел в своей каморке и ковырялся в недрах развороченного компьютера.

— Привет.

— Привет.

— Слушай, объясни мне одну странную вещь, — Борис с трудом сдерживался, — ты ведь у нас компьютерный бог и источник слухов. Как ты объяснишь, что...

— Что тебе подрубили зарплату? — Миша свернул белые лианы шлейфа и выпрямился, глядя в лицо Борису.

— А, так ты уже в курсе?

— В курсе, — спокойно ответил Ник. — Только ты прикрой дверь, а то сквозит. И громкость свою приглуши, а то у меня винтики со стола сдувает.

Борис закрыл дверь.

— Так как же ты объяснишь, — продолжал Борис, — что разные интересные подробности нашей жизни становятся известны... даже не начальству, а всякой шушере из отдела персонала.

— А сам ты как думаешь?

— Думаю, что кто-то играет в Павлика Морозова.

— Правильно думаешь, — кивнул Ник. — И что ты хотел узнать у меня?

— Хотел спросить твое мнение. Вот смотри. Пять человек распивают водку в помещении родной фирмы. И вот четверым дают по мозгам, а пятый выходит сухим из воды...

— Меня тоже штрафанули, — недобро усмехнулся Ник. — Двадцать процентов — за день рождения, десять — за галстук.

- Да?

- Да.

Борис сконфуженно умолк. Стройная цепочка обличающих фактов оборвалась в самом начале. С минуту Ник спокойно наблюдал, как медленно остывает его темпераментный гость и его горящие от клокочущей ярости щеки становятся бледно-пунцовыми от стыда.

— Я тебе кое-что покажу. — Ник медленно вытащил из-под коврика мыши сложенный вчетверо лист бумаги.

— Что это?

Ник молча развернул страницу. Распечатка какого-то заявления.

— Что это? — повторил Борис с раздражением. Сетевик-затейник только молча двинул бровями: читай.

«Начальнику отдела персонала Кузнецову А. И.

Докладная записка

Уважаемый Алексей Иванович! Довожу до Вашего сведения, что сотрудники дирекции маркетинга Апухтин Б. и Семен (не знаю точно фамилию) из отдела рекламы используют дорогостоящее компьютерное оборудование фирмы для игры между собой в компьютерные игры. Осуществляется это в рабочие часы.

Искренне Ваш Мастерков Р. М.»

— Что это? — Борис протянул руку, намереваясь взять листок, но Ник быстро сложил докладную записку пополам и стал проворно рвать на полосы.

— Стой! — Борис схватил его за запястья. — Что это такое?

— Чтокалка с пропеллером! — Ник резким движением высвободился и закончил процесс измельчения таинственного документа. — Ты ведь прочел. Все по-русски написано.

— Но... Откуда ты это взял?

— Да все оттуда же. — Ник кивнул на высившийся за его спиной сервер. — Принтер в секретарской завис. Несколько документов остались нераспечатанными. Сам понимаешь, что оставлять это не стоит. Для меня это чревато даже не депремированием и не увольнением. Андестэнд?

— Андестэнд... — Борис прошелся по комнате. — Вот гад! Вот сука! Его же...

— А вот это лишнее. — Ник строго поднял указательный палец.

— Почему?

— Потому что если ты начнешь, скажем, бить ему лицо от уха до уха, то придется объяснить за что. А объяснив, ты меня спалишь по полной программе, как китайскую петарду.

— Так что делать?! — Борис запустил пятерню в волосы.

— Ничего, о чем потом будешь жалеть. Самое разумное, по-моему, валить из этого болота.

— Болота... — повторил Борис задумчиво. Какая-то мысль крутилась у него в голове.

— Болота, — повторил Ник. — Что делать, это судьба любого водоема, который вовремя не чистят: зарастает, цветет, лягушки начинают квакать, гады заводятся. Это ж надо, донос подписать «Искренне Ваш»! Человек от собственной подлости кайф ловит, смакует процесс...

— Гады, — согласился Борис и, прищурившись, поинтересовался: — Слушай, а ты этот листок специально для меня приготовил?

— Точно. Я надеялся, что ты прибежишь.

— Надеялся?

— Точно так. Я надеялся, что тебе хватит ума, чтобы заподозрить меня, и я в тебе не ошибся.

— Ты во мне не ошибся?! Корки! Он во мне не ошибся! И что с того?

— Лишний раз подтверждает, что ты достаточно умный человек. А то, что ты примчался бить мне морду, а не сел за ответную анонимку... тоже хороший признак.

— Так что делать-то будем? Я, собственно, могу просто съездить ему в пятак безо всяких объяснений!

— Объяснения все равно потребуют. А на твоем месте я бы рвал отсюда когти, как все уже и делают. Хватал бы в руки ноги, калькулятор, пачку казенной бумаги — и тикать. Впрочем, по мне, лучше не мелочиться. Если нет возможности хапнуть себе памятный сувенир покрупнее, то лучше уйти налегке. И потом, не в конкретном человеке дело. Дело в системе. Система тебя поимела. Причем это глупое депре-мирование — копейки по сравнению с тем, что из тебя уже высосано. Я ведь почитывал тут кое-какие из твоих проектов. С такими идеями нужно идти в банк — причем не наш, не российский, — брать кредит и начинать работать. А тут на твоих идеях дураки рожи наедают. СИСТЕМА! Вот если бы получить свои комиссионные с этой СИСТЕМЫ... Но это — война с ветряными мельницами. Умные люди просто уходят.

— Кто, например? Кто уходит?

— Галя, например. Макс скоро уходит. Талльская уже ушла. Пух уволился, Баранов из бухгалтерии, Володя...

— Володя?

— А ты не знал?

— Нет.

— Все нормальные люди отсюда уходят, так что...

— А ты? Почему ты не сваливаешь?

— Мне пока некуда. Я ведь самоучка. Это здесь я что-то значу, а так я — ноль или около того.

— Ну, не прибедняйся. Ты же настоящий специалист. — Борис кивнул на сервер.

— Без диплома это ничего не стоит. Как говорится, есть бумажка...

— Ну, покажешь им, что ты умеешь на практике, какой-нибудь фортель с сетью... — Борис замолчал, глядя на подмигивающий зелеными огоньками сервер.

— Какой фортель? — Ник махнул рукой и присел к разобранному компьютеру. — Без бумажки никто не подпустит меня ни к какому серверу... Ты что?

— Сеть! — Борис не спускал зачарованного взгляда с сервера. Он взял Ника за клапан кармана и придвинулся к нему вплотную. — Получить с СИСТЕМЫ? С «Конторы» то бишь?

— Ты не приболел, часом? — Ник попытался отстраниться, но на сей раз Борис вцепился в него мертвой хваткой.

— Сеть, Миша, сеть. Ты ведь знаешь, как влезть с одного компьютера в фирме на другой?

— Ты точно заболел!

— Нет, я в норме! Ты мне только объясни в порядке ликбеза, как залезть с одного абстрактного компьютера в другой. Я ведь не говорю тебе, зачем это нужно. Просто дай мне небольшую консультацию. Дашь?

— При одном условии.

— Не ссылаться на тебя? Мог бы и не говорить!

— Нет, — покачал головой Ник. — Об этом я и не беспокоюсь. Ты мне намекни, где понаблюдать результат твоего фокуса.

— Намекну, — кивнул Борис. — Хотя, думаю, ты и так заметишь. Так как там с компьютером?




ГЛАВА XIX


Роберт смотрел на аккуратный пробор склонившейся над клавиатурой женщины. Идеальный пробор, который может позволить себе только старая дева, имеющая запас времени, чтобы собирать и укладывать безупречными рядами каждую прядь. Волосы не густые, скорее жидкие. Крашеные, и у корней уже проступает седина.

Сколько ей, интересно, лет? — подумал Роберт, но тут же одернул себя. При чем здесь возраст? Это его новая сотрудница. Его первая сотрудница. Первая заполненная вакансия в отделе корпоративного маркетинга.

— Опытный снабженец, десять лет отработала в крупном СМУ, собаку съела на переговорах с нашими строителями, — отрекомендовал ее Константин Николаевич. — Ты только направляй ее в нужное русло, подбирай для нее фирмы, которые перспективны в плане сотрудничества. Ты ведь прозондировал уже почву?

— Да, конечно, я обзвонил более ста компаний... — начинал докладывать о своих успехах Роберт, уверенный, впрочем, что его прервут, не позволив углубиться в подробности.

— Ладно-ладно, — замахал руками Подворский. — Короче, направляй ее, отслеживай результаты переговоров, если понадобится, подключайся лично.

Десять лет в СМУ. Сколько же ей лет? Сороковник? Или уже больше? Мысли Роберта вернулись к прежней теме. Дался ему ее возраст!

Женщина подняла лицо, взглянув на своего начальника поверх неказистых очков. Заметив, что он смотрит на нее, испуганно потупилась, снова уткнувшись в клавиши. Печатание на компьютере давалось ей с трудом. Странно. В анкете она указала, что печатает на машинке. Солгала? Или она и на машинке печатала в том же темпе, тыкая по три клавиши в минуту? Впрочем, не важно. Главное, что она — подчиненная, а значит, он, Роберт, — начальник.

Сколько же ей все-таки? Страшненькая, зашуганная какая-то. Все время косится на него. Но, в общем, это даже хорошо. На эту сотрудницу можно свалить всю работу по господам строителям. Не похоже, что она станет возражать. Правда, придется представлять ее этим господам, что не очень приятно. Куда интереснее представлять эдакую девицу-красавицу с ногами От корней зубов и обведенными французским карандашом пухлыми губками. И ведь для дела полезнее: с длинноногой губастой дурой магнаты-монтажники познакомятся куда охотней и уделят много больше времени, чем дурнушке в годах, будь она самая что ни на есть умница-разумница.

Ладно. Сейчас главное — удержаться в «Конторе», а там появятся и подчиненные, которых не стыдно показывать клиентам и знакомым.

Роберт встал, намереваясь пройти в бар и выпить чашечку чая. Сотрудница встрепенулась и посмотрела на него снизу вверх, словно кролик на удава. Роберт решил вдруг поиграть в сурового начальника. Полезно показать, какой он есть строгий шеф, да и приятно почувствовать в своих руках упругие нити власти.

— Что вы там печатаете? — спросил он, взирая свысока на эту труженицу.

— Я? — Она вскочила, чего-то испугавшись. — Я печатаю письмо... факс. Факс для «Великой Башни». Вы же сами мне поручили. Или я... что-то?..

— Нет-нет. — Роберт царственным жестом повелел ей сесть. — Все правильно. Я просто хотел спросить, почему вы так медленно печатаете? Вы раньше работали на компьютере?

— Я? — Замешательство ее выглядело уже комично. — Нет, но я научусь. Честное слово, научусь. Я быстро обучаюсь...

— Да ладно. Я просто так спросил. — Роберт потерял интерес к игре во власть с этой перепуганной курицей. Он махнул ей рукой, давая понять, что разговор окончен, поправил галстук и двинулся в бар.

Едва выйдя в коридор, Роберт увидел Бориса Апухтина, шагающего навстречу. Встречаться с ним нос к носу Роберту не улыбалось, он уже выработал рефлекс избегать этих встреч, но сейчас возможности разминуться уже не было. Впрочем, теперь отношения с Борисом особой роли не играли. Это раньше господин Апухтин курировал работу нового сотрудника дирекции маркетинга Мастеркова и, возможно, мог повлиять на его карьеру, но теперь... Теперь господин Мастерков — начальник отдела, а вот господин Апухтин остался хоть и привилегированным, но обычным сотрудником одного из подразделений фирмы. Остался позади.

Роберт Мастерков уверенно зашагал навстречу Апухтину. В конце концов, что такого? В конце концов, они — сотрудники одной фирмы, видиться им придется ежедневно. Что же он так боится этой встречи? Роберт поймал себя на мысли, что боится он отчего-то именно этой встречи, той, которая произойдет шагов через пять. Роберт не мог понять, почему ноги отказываются шагать по коридору. Инстинкт?

— Привет. — Борис остановился, расставив ноги. Теперь, чтобы обойти его, Роберту нужно было сделать крюк.

— Привет. — Роберт улыбнулся, хотя на душе у него заскребли кошки.

— Знаешь, что умеют делать китайцы, кроме того, что едят палочками? — спросил Борис.

— Что? — Роберт улыбнулся шире прежнего и чуть подался вперед, чтобы не прослушать ответ на загадку.

И тут Борис его ударил.

Ударил и пошел мимо, словно и не предполагал, что получит сдачи.

А удар получился сильный, и рот быстро наполнился кровью.

Роберт посмотрел вслед Борису. Тот шел не оборачиваясь. Мастерков повернулся в сторону бара. Двое сотрудников стояли у двери. То ли они ничего не видели, увлеченные разговором, то ли и впрямь пропустили любопытную сцену. В любом случае стояли они довольно далеко и вряд ли смогут утверждать, что видели именно удар, а не пощечину.

А за что, собственно, ему дали по морде? За что именно?

Настроение у Аллочки было не из лучших. Хотя было в бочке дегтя несколько ложек меда.

Вчера, к примеру, шеф осчастливил ее приглашением на уик-энд за город. Излишне комментировать, в каком качестве. Не то чтобы этот «наряд вне очереди» поверг в ужас. Приходилось мириться с тем, что она из-за своей жадности оказалась в руках патрона: в его воле было теперь выдать проворовавшуюся сотрудницу. Наводило на эти мысли то, как Дмитрий Львович начал использовать свою власть...

Так вот, о ложке меда. Сегодня патрон вдруг объявил, что поездка отменяется. Он даже не сказал «переносится». Можно было вздохнуть с облегчением. Можно было даже наивно предположить, что Дмитрий Львович удовольствовался полученными от Аллочки деньгами.

Но Аллочка избытком наивности не страдала и нимало не сомневалась, что у этой хорошей новости будет куда менее радостное продолжение.

Не находя себе места, Аллочка решила отправиться в бар и выпить, против обыкновения, чашечку кофе. Говорят, кофеин поднимает тонус. А вдруг поможет?

— Алка! — Чей-то радостный оклик настиг ее у кофеварки.

Обернувшись на знакомый голос, Аллочка быстро нашла его обладательницу, радостно махавшую ей из-за дальнего столика.

— Лолка!

Лола Камалян, собственной персоной. Когда-то они вместе учились в школе, потом вместе устроились лаборантками в институт. Почти десять лет числились лучшими подругами. Потом Лола пошла работать на рынок, видеться стали все реже... С тех пор утекло много воды.

Как же рада была Аллочка встретить старую подругу! Тем более сейчас, когда на душе скребут кошки и хочется повыть на луну...

Поболтать, посплетничать, вспомнить золотое времечко. Это ли не лучшее лекарство от хандры?!

— Алка!

— Лолка! Каким ветром?

— Попутным. Пришла на работу устраиваться.

— Сюда?!

— Сюда. А ты здесь работаешь?

— Работаю помаленьку. Слушай, здорово! А ты как пришла, на собеседование или что-то конкретное?

— Конкретнее некуда! Уже заявление написала, с правилами ознакомилась, бумажку в вашей безопасности подписала. Нет, ну тут у вас круто. Как в Центре управления полетами: охрана, своя безопасность, анкеты, пропуска, коммерческая тайна...

— Да, с этим у нас строго. Слушай, а в какой тебя отдел?

— Отдел? Знаешь, я и не спросила, как называется. Короче, там, где изучают, что, почем, где покупать, кому продавать...

— А! Это маркетинг.

— Маркетинг? Нет, по-моему. Как-то по-другому называется...

— Да бог с ним.

— Действительно. Успеем разобраться. Алка, а ты здесь одна из наших или еще кто-нибудь есть?

— Одна. Вернее, тут еще этот козел... Башов.

— Башов?

— Башов. Ну, помнишь...

— Да, я понимаю. А почему козел?

— А... Долгая история. Но козел. Не дай бог тебе убедиться.

— Боюсь, что возможность будет. Я ведь в его отдел и иду.

— В его?!

— Ну. Он меня, можно сказать, и устроил. Так что козел не козел, а придется с ним дружить.

— В его отдел? — переспросила ошарашенная Аллочка. — А на какую должность?

— Да торговой мебелью заниматься. Там он какую-то дуру собирается выставить на днях. Я у нее буду дела принимать. Да что мы все о работе-то? Расскажи лучше чего. Ты замуж-то вышла?

Аллочка не расслышала вопроса. Единственной дурой в отделе была она, Аллочка. Вера не в счет — она мебелью не занималась.

Странная метаморфоза произошла с Борисом Апухтиным: он решил надуть родную фирму. И ни угрызения совести, ни соображения профессиональной этики его при этом не тревожили. Почему? Борис и сам этого не понимал. Он то и дело застывал в нелепых позах, напоминающих выкрутасы йогов, и прислушивался к своим ощущениям, пытаясь различить в глубине собственной души хотя бы подобие возмущения. Тщетно. Ни одна клеточка его организма не противилась преступному шагу. Может, повлияло излучение от сервера?

За ночь Борис все продумал. Он рассчитал каждый свой шаг едва ли не по минутам.

Переступив порог отдела в восемь тридцать вместо положенных девяти, он тотчас сел за компьютер и отпечатал письмо директору строительной фирмы «Ум и руки» с предложением о сотрудничестве. Никаких «Умов и рук» в природе не существовало, и, более того, название это вызывало ненужные ассоциации с «Рогами и копытами», но если расчет Бориса окажется верен, то никто и не прочтет шапку этого письма.

Борис послал документ на печать. Затем он принялся исправлять названия и фамилии директоров, каждый раз распечатывая отредактированный документ. В результате через четверть часа у него в руках оказалась пачка писем с предложением сотрудничать с полусотней выдуманных строительных фирм и риэлторских контор. К моменту, когда отдел начал наполняться сотрудниками, письма уже лежали в папке, а сам Борис сидел за своим компьютером в наушниках и балдел под новый альбом «Deep Forest».

С десяти до полудня «Контора» переживала основной наплыв клиентов. В основном это были те, кто уже оплатил свои покупки и приезжал в офис, чтобы оформить накладные и следовать на склад. Эти два часа — самые напряженные и заполошные в жизни бухгалтерии.

Без четверти одиннадцать Борис уже стоял над столом «буха» со своей папкой.

— Чего тебе? — не поднимая глаз, спросил «бух».

— Мне печати поставить, — скромно ответил Борис.

— Счет?

— Письма потенциальным партнерам.

— Зачем они нам?

— Это обращения к потенциальным корпоративным партнерам с предложением рассмотреть возможности сотрудничества в области корпоративного маркетинга и коллегиальных промоушн — акций на основе...

— Давай сюда. — «Бух», не глядя, протянул руку.

— Их много, — предупредил Борис, вручая папку.

— Сколько? — Не отрывая взгляда от экрана, «бух» взвесил папку в руке.

— Сто. Или около того... — Борис с невинным видом разглядывал корешки книг, выстроившихся на полке над головами бухгалтеров. И впрямь интересная подборка. Зачем, например, нашему бухгалтеру «Судебная система европейских государств»?

— Делать вам не хрена. Мартодологи-мозготологи! — «Бух» бросил папку на край стола. — Зайди после обеда.

— Не могу. Через полчаса курьера нужно посылать.

— Дурдом. — «Бух» обернулся, ища свободного сотрудника, но не увидел никого, кто не был бы погружен в заполнение счетов или поиск нужной платежки.

— На. — «Бух» извлек из стола коробку с печатями и поставил перед Борисом. — Шлепай сам. Вот эта, с медной пипкой. Здесь шлепай!

Борис уселся перед бухгалтером, неторопливо раскрыл свою папку, извлек письма. Затем он свинтил с печати крышку и стал аккуратно штамповать листок за листком. Он педантично убирал каждое проштампованное письмо в папочку, затем прикладывал печать к подушечке, поворачивал на месте, чтобы не было потеков, убеждался, что следующее письмо лежит на ровной поверхности, проверял, не перевернута ли печать, прицеливался...

Терпение «буха» лопнуло прежде, чем Борис успел «опечатать» первую дюжину писем.

— Оля, — рявкнул он, развернувшись на кресле и ткнув в Апухтина пальцем, — помоги этому... человеку с ружьем! А то курьер его не дождется.

Борис собрал свои бумаги и коробку с печатями и переместился за стол Ольги.

— Привет.

— Привет, что тут у тебя? — Ольга взяла верхнее письмо. — Ну и название «Стройтуалет индастриз»! Еще бы твердый знак на конце поставили...

Она взяла печать и принялась со скоростью печатной машинки хлопать печати на оставшиеся письма.

Борис с восхищением наблюдал за ее работой. Потом извлек из коробки блестящее нечто, напоминающее сахарные щипцы или дырокол, с которым ходят контролеры в электричках.

— Печать рельефная, — ответила Ольга, бросив взгляд на инструмент. — Положи.

Борис с интересом покрутил хитрый приборчик в руках и, продолжая его крутить, щелкнул на край одного из писем.

— Ты!.. — шикнула на него Ольга, покосившись на широкую спину «буха». — Дай сюда! Детский сад, вторая четверть! Это же реликвия!

Борис сконфуженно потупился.

Ольга недовольно осмотрела отмеченное Борисом письмо и укоризненно покачала головой:

— Детский сад!

Она доштамповала оставшиеся письма и выставила Бориса вон.

Итак, в одиннадцать пятнадцать у Бориса Апухтина в руках была папка. В папке лежало пятьдесят писем в несуществующие организации, сорок девять из которых к вечеру окажутся на дне помойки, а вот одно представляло большую ценность. То самое, на котором красовались две печати: обычная и рельефная. Дело в том, что для того, чтобы получить на складе оборудование, клиент должен был иметь при себе накладную, выписанную бухгалтерией. Верхняя часть — треть обычной страницы с перечнем оборудования — отрывалась и отдавалась на складе. Оставшиеся две трети оставались у клиента. Подлинность накладной подтверждалась подписью «буха», синей печатью «Конторы» и той самой рельефной печатью. Теперь у Бориса в руках оказался лист бумаги, две трети которого были заняты обращением к господину Новочацкому из риэлторской фирмы «Светлый лик», а на нижней части красовались два кругляшка печатей. Оставалось Перевернуть это письмо вверх ногами, напечатать на нем накладную, подделать подпись «буха» и оторвать нижнюю часть. Все, в руках у вас окажется накладная, по которой склад, не моргнув глазом, выдаст вам все что угодно.

Подделать подпись не составляло труда. Борис отправился в туалет, закрылся в кабинке, приложил к матовому стеклу окна старую платежку с нужной подписью, а сверху наложил свое письмо. Витиеватая подпись хорошо просматривалась сквозь страничку, и молодой аферист легко обвел ее ручкой.

В полдень Борис снова сидел за своим компьютером. Для начала он залез на сервер, чтобы посмотреть, какое оборудование есть на складе. Опыт работы в региональном отделе помог ему разобраться в таблицах с цифрами. Не прошло и пяти минут, как он уже набрал приличную партию товара из того, что стояло на складе. Последнее обстоятельство очень важно! В случае накладки начальник склада начнет звонить в офис, а тут мигом выяснят, что никакой накладной никто не выписывал.

В двенадцать десять Апухтин составил накладную. В строке «получатель» он напечатал ни к чему не обязывающее сочетание «частное лицо». Когда компьютер выдал внизу сумму заказа, Борис слегка поежился, но потом справедливо рассудил, что играть всегда нужно по-крупному.

В двенадцать пятнадцать Борис вышел в бар и уселся в засаде. Ему повезло, ждать пришлось недолго. Вскоре появилась новая сотрудница отдела господина Мастеркова, вооруженная кружкой с большой магнолией на боку. Женщина намеревалась налить чаю и снова вернуться на рабочее место. Уроки машинописи давались ей тяжело.

Борис подхватил свою папку, сконструировал озабоченную физиономию и деловой трусцой старательного клерка засеменил ей навстречу.

— А где ваш шеф? — спросил он мимоходом, поравнявшись с обладательницей кружки с магнолией. — Его ждут на совещании.

Сказал и потрусил дальше.

— Каком совещании?! — Женщина едва не выронила свою кружку. — Молодой человек, на каком совещании? — Она бросилась в погоню за Апухтиным.

— Там. — Борис махнул рукой в пространство и нырнул за угол.

Через минуту Роберт Мастерков мухой просвистел по коридору в направлении мифического совещания, где его ждали-заждались. Не хватало только музыкального сопровождения. «Полета шмеля», например.

Впрочем, времени зевать не оставалось и у Бориса. Он кинулся к своему компьютеру. Памятуя инструкции Ника, он уже через минуту залез в недра оставшегося включенным компьютера Мастеркова. Во время своих изысканий в отчетах о продажах и наблюдений за клиентами «три-г» он случайно узнал код менеджера регионального отдела Романа Мухо. Теперь он воспользовался им, послав на печать свою накладную. Код менеджера Мухо, компьютер Мастеркова, автор — неизвестен. При таких условиях задача оказалась бы не по зубам никому, кто бы ни взялся искать следы злоумышленника по оставшейся на складе накладной.

Закончив с накладной, Борис оторвал нижнюю часть листа и сжег его в курилке.

Затем он позвонил Сашке. Накануне вечером, после разговора с Ником, Борис примчался к школьному приятелю и сообщил, что нашел способ заработать стартовый капитал: спереть десяток холодильников и продать их за полцены перекупщикам. Услышав о хищении, Саша долго отказывался, махал руками и даже ругался нецензурно. Разговор затянулся до часа ночи. Пять часов просидели они за кухонным столом. Четыре часа и пятьдесят восемь минут Борис уговаривал бывшего однокашника и клялся, что продумал все детали, а еще две минуты ушло на то, чтобы объяснить Саше его задачу: нанять фуру и ждать сигнала.

— Все готово, — сказал Борис в трубку. В трубке раздались короткие гудки.

Через полчаса Борис передал Саше накладную.

— Ни пуха.

— К черту. — Саша убрал бесценную бумажку за пазуху. — Может, рванешь отсюда, от греха подальше?

— Рвать отсюда нельзя. Наоборот, нужно сидеть на месте и не отсвечивать. Кроме того, у меня еще одно дело есть.

— Ну, я поехал?

— Давай.

— Но там точно...

— Давай, катись! — Борис хлопнул его по спине. Проводив Сашу, он спустился в подвал к телефонному щиту и оторвал всего один проводок. Этого было достаточно, чтобы предупредить нежелательный звонок со склада. Такие аварии происходили сплошь и рядом — ничего неординарного, здание старое, проводка давно сгнила. Но Борис не знал, что на прошлой неделе осатаневший от этих обрывов начальник склада вытребовал себе казенный мобильник.

Теперь, когда Борис выполнил свою часть работы, оставалось только дождаться звонка от Саши. Он должен был сообщить, что «приглашения заказаны» или, в случае неудачи, «приглашения не готовы». Впрочем, Борис не сомневался, что с приглашениями все получится в лучшем виде.

Он прошел в бар и выпил чашечку кофе, обменявшись парой анекдотов с Максом Ладовым. Потом пошел на свое рабочее место. Войдя в коридор, он заметил до боли знакомый силуэт, нарисовавшийся в дальнем конце. Роберт Мастерков. Судя по всему, он так и не узнал, где проходило совещание, и теперь собирался залить свое горе чайком.

Они двинулись навстречу друг другу

Глядя на автора послания «Искренне Ваш...», Борис с трудом сдерживал зуд в кулаках. Как бы ни хотелось съездить гаду по морде, не стоило этого делать. Не стоило привлекать к себе внимание. К тому же Мастерков — только винтик в СИСТЕМЕ. А с частью СИСТЕМЫ воевать не имело смысла.

Борис шел, стараясь не смотреть на Роберта, шел, стараясь даже не думать о нем. Но в последний момент, когда их разделяло не более пяти шагов, последствия радиации от сервера снова вредным образом повлияли на его мозг. Мозг дал Борису команду остановиться, преградив Роберту путь, потом спросить какую-то чушь и...

И тут Борис его ударил.

Ударил и пошел прочь. Что за выходка! Что за пренебрежение правилами конспирации! Настоящий аферист должен держать себя в руках, а настоящий специалист — тем более!

Интересно, а почему Мастерков не дал ему сдачи? И вообще, что он подумал?




ГЛАВА XX


— Не трогай! — резко скомандовал Макар, когда Светка потянулась через него к требовательно пищащему телефону.

— Почему? — Она замерла с вытянутой рукой.

— По кочану. — Макар отбросил ее руку.

— Тогда выключи его совсем, чтобы не дребезжал по мозгам! — Светка обиженно отвернулась, натягивая одеяло.

Замечание было дельным. Они вчера здорово перебрали, и теперь электронный зуммер звучал совершенно некстати: отравленный алкоголем организм требовал покоя и уважения к своему «статус-кво».

Макар не собирался снимать трубку, но и отключить телефон не мог. Чтобы выдернуть шнур из розетки, требовалась энная толика решимости. У Макара решимости не было. Совсем не было. Была и вышла без остатка — сломался он. Случилось это, по сути, в тот момент, когда примчавшийся к нему домой Витек обрушил на приятеля новость о счете, выставленном Цорхия.

Не в том дело, что компаньоны одним махом потеряли вдруг все, что нежданно-негаданно заработали.

На протяжении многих лет Макар отказывал себе во многих удовольствиях, которые вполне были ему по карману, если бы не ДЕЛО, в которое вкладывалась каждая сэкономленная копейка. Он не покупал себе дорогой одежды, не ходил по кабакам, не отдыхал толком, а по большому счету, толком и не жрал: сосиски с вермишелью занимали в его рационе верхнюю строчку и даже такой изыск кулинарного искусства, как яичница, безнадежно отставал от лидера. Макар вел подобный аскетический образ жизни отнюдь не из-за патологической скупости или параноидальной увлеченности своим бизнесом. Отнюдь. Он сознательно ущемлял, ограничивал и обделял себя ради светлого завтра. Когда-нибудь, когда ДЕЛО окрепнет и встанет на ноги, начнет приносить стабильный доход, он собирался превратиться из работяги — гадкого утенка — в светского льва, облаченного в дорогую тройку от кого-нибудь из тогдашних модельеров покруче и имеющего на счету в надежном зарубежном банке ровно столько, «чтобы мало не было».

Ограничивать себя поначалу было сложно. Дело молодое: хотелось хорошо выглядеть, хотелось красиво жить, хотелось большую мощную машину, хотелось пустить пыль в глаза смуглой стройной девушке, которую Макар встречал время от времени по пути к Метро. Постепенно все «хочу» притупились, погружаясь до поры до времени в анабиоз. Макар не просто научился обходиться без многих привлекательных вещей, он даже перестал отсчитывать дни, протекавшие в этом самопожертвовании. Он перестал прикидывать, подсчитывать, загадывать: когда наконец будет можно то, то и то. Он просто ждал, как ждет своего часа индейский охотник, как ждет превращения куколка, как ждет апреля березовая почка. Когда придет время...

Витек одним неосторожным движением сломал этот кокон, разбил скорлупу, под которой укрывались от соблазнов материального мира Макаровы желания. Что произойдет с преждевременно раскрывшейся почкой, когда ударит мороз? Примерно то же произошло и с Макаром. Он уже сказал себе «пора!», уже вовсю начал вырабатывать слюну, желудочный сок и прочие секреты. Ничего страшного как будто еще не случилось: Цорхия потребовал деньги. С точки зрения Витька, ничего ужасного не случилось, а Макар уже сломался. Начинать сызнова казалось ему невозможным.

Вдобавок вот еще что. Потомственный работяга генетически был запрограммирован на то, что успех и достаток приходят не вдруг, благополучие копится годами по капельке, по зернышку, а бесплатный сыр попадается только в мышеловках. Куш, сорванный благодаря идее Витька, в эту формулу не вписывался, вернее, относился к той ее части, где замерли взведенные мышеловки. С самой первой минуты триумфального дилерства Макар ожидал подвоха. Турецкое солнце почти растопило столп этого призрака, Макар почти поверил в свою звезду, когда... когда мышеловка щелкнула-таки, прищемив хвосты двум очередным охотникам до легкой поживы.

Попавшиеся мыши ведут себя по-разному. Одни начинают пищать и метаться, другие замирают, то ли читая про себя мышиную отходную, то ли демонстрируя владельцу капкана свои покорность и кротость перед сильным мира сего. Витек задергался, Макар сник.

Дальнейший ход событий неожиданно осложнил положение, и если Витек порядком приуныл и разозлился, то на Макара эти новые напасти особого впечатления не произвели: с тем же эффектом можно пинать нокаутированного соперника.

Между тем происходило вот что.

Когда приятели приехали в магазин, выяснилось, что Цорхия ждал их не один. Вместе с ним в кабинете сидели несколько земляков. Разговор пошел с места в карьер на весьма повышенных тонах. Возможно, Макар прав, приятелям не стоило качать права и показывать кавказцам гонор. А может быть, прав Витек, полагавший, что роль невинных ягнят обошлась бы еще дороже: не встретив отпора, дружки Рината могли совсем обнаглеть. Так или иначе, в ходе продолжительной дискуссии компаньонам не удалось оспорить заявленную ранее сумму. Хуже того, размер морального ущерба господина Цорхия вырос вследствие имевшей место нервотрепки на три тысячи долларов. Витек еще спорил с пеной у рта, когда Макар уже трубил отбой, оставляя поле битвы противнику.

Девятнадцать тысяч восемьсот компаньоны «выложили на бочку» сразу. Подобная покладистость произвела благоприятное впечатление на собравшихся; кавказцы даже скостили сумму на... двести долларов. Оставалось внести еще одиннадцать тысяч. На сбор недостающей суммы приятелям отвели три дня. Спорить больше не имело смысла.

Одиннадцать тысяч поначалу не показались непомерной цифрой. Одних материалов хранилось в Витькином гараже тысяч на пять. Пять с гаком должен был заплатить на днях владелец булочной, которую недавно закончили «МИВов-цы». Полторы штуки лежало в заначках. Четыре тысячи старых долгов числилось за знакомыми и партнерами. Оставалась надежда починить и сбыть забракованные Цорхия прилавки: пусть и за полцены. В конце концов, недостающее можно перезанять — не миллион ведь!

К исходу второго дня оптимизма существенно поубавилось. За материал никто нормальной цены не давал, у всех или уже было запасено, или была возможность стащить. Кое-кто изъявил желание купить, но просил поверить в долг. Владелец булочной предпочитал называть себя свиньей, но не платить, клянчил еще неделю, чтобы собрать деньги. С должников удалось получить чуть больше тысячи. Такое впечатление, что они с булочником посетили семинар «Как не возвращать долги»: все кляли себя последними словами, каясь в своей необязательности и ненадежности. Забавно, что эти «последние слова» оказывались весьма схожи. Что же касается варианта занять деньги*, то тут компаньонов поджидал полный облом. Никто не давал больше полусотни долларов. Кто-то вдохновенно врал, что сидит на мели, кто-то признавался, что да, мол, есть кое-что на черный день, но времена нынче тяжелые и непредсказуемые, а ну как черный день наступит уже завтра?

Короче говоря, деньги не находились. На утро последнего дня приятели наскребли четыре тысячи. Еще восемьсот баксов готов был заплатить за один из сломанных прилавков земляк Цорхия. Все резервы оказались задействованными, а не набралось и половины необходимой суммы.

Витек носился шальной кометой по Москве, пытаясь найти деньги. Впервые за годы коммерческой деятельности он ощутил, как близко вращаются те жернова, под неумолимой тяжестью которых обращаются в ничто многие и многие из тех, кто вообразил, что может жить сам по себе. Не повезло, говорят о них знакомые. Пали жертвами, заключают газеты. Таких были сотни, тысячи, успевших приподняться над себе подобными, хлебнувших от благ земных, а ныне выпотрошенных, выжатых, как лимон в опустевшей чашке, или сгинувших без следа. Нормальный процесс, ничего необычного, с каждым может случиться.

Витька статистика не интересовала. Не хотел он попадать в списки безвременно перемолотых во благо уцелевших. Он изобретал, лгал, просил, требовал, унижался и унижал. Только бы расквитаться сейчас с кавказцами! А там будут новые заказы, новые объекты, новые деньги. Только бы сейчас увернуться от жерновов, отойти от них на лишний шаг!

Макар повел себя иначе. Быстро убедившись, что найти деньги ему не под силу, он занял привычную в экстремальных ситуациях позицию заинтересованного наблюдателя, предоставив Витьку полную свободу действий по вытягиванию их из трясины, в которой они увязли из-за его же окаянного «пузырька» — идеи.

Когда последний, третий день начал мутнеть ранними сумерками, Макар пошел в магазин, взял две поллитровки «Привета», колу и банку болгарских огурцов. Маяться бессонницей накануне Судного дня? Увольте, лучше пройти эту процедуру под наркозом!

Наркоз подействовал безотказно. Даже проснувшись поутру, Макар не сразу вспомнил о проблемах с кавказцами. Только зудение телефона возвратило его к действительности.

— Не трогай! — предупредил он попытку Светки снять трубку и несказанно удивился, увидев ее рядом.

Впрочем, какая разница, как она оказалась в его койке. Куда интересней узнать, кто это терзает его телефонными звонками. Одиннадцатый, двенадцатый... Так долго может звонить только Витек. Интересно, чем он хочет порадовать компаньона? Желание узнать новости «с чеченского фронта» перевесило страх, что новости окажутся скверными. Макар поднял трубку.

Секунд двадцать Витек выражал свое мнение о компаньоне, как последний страус уткнувшем в решительный момент свою тупую башку в... и бросившем товарища сражаться в одиночестве.

— Согласен, — прервал Макар этот поток брани. — А что нового?

— Что-что! Дантес во всем сознался! — Чувствовалось, что Витек так и кипит от злости. — Сдана в эксплуатацию пирамида Хеопса!

— А у нас что нового? — безо всякой надежды на хорошие новости спросил Макар.

— У нас?— передразнил Витек. — Я, ваша светлость, взял на себя смелость отвезти Ринату бабки. Уж не прогневайтесь, что не дождался вашего пробуждения!

— Сколько?

— Чего сколько, ваша светлость?

— Сколько отвез?

— Вы, ваша светлость, то ли совсем отупели-с, то ли долбились всю ночь в уши. Я все деньги отвез.

— Все?! — Макар аж подскочил на кровати. — А где надыбал?

— В гнезде! Как войдешь, слева много навалено. Я и набрал в лукошко.

— Ладно, кончай дурака валять. Дашь мне при встрече по морде! Колись, где нашел?

— Продал стеллажи.

— Какие стеллажи? Как продал? Кому?

— Так же как холодильники Ринату. Нашел клиента, взял аванс. Через месяц нужно поставить стеллажи.

— Ты что, серьезно?

— А что такое? Приятелю нашего булочника понадобились стеллажи. Почти на двадцать тысяч. Я взял аванс — шесть. Добавил те пять, которые успел набрать, и отвез сегодня Ринату. Через месяц нужно будет погасить этот кредит и выкупить стеллажи.

— Постой! Но ведь десять процентов от двадцати...

— Забудь про десять процентов. Я заказал стеллажи в «Негоцианте». Так что наш навар покамест четыреста баксов.

— Почему в «Негоцианте»?

— Потому что у них это железо уже лежит на складе, забирай хоть сейчас, а в «Конторе» надо опять ждать два месяца.

Новость начала наконец перевариваться в Макаровой голове. Хорошо, конечно, что Витек расплатился с «черными», но теперь на них повисал новый долг. Выход Витька вовсе не был выходом, скорее это небольшой крюк, отсрочка перед расплатой. Ему удалось задержать хлопок пружины, но хвосты их по-прежнему лежали в опрометчиво опустошенной мышеловке.

— А если мы не заработаем за месяц шесть штук?

— За месяц мы их так и так не заработаем. Цорхия-то больше заказов не даст.

— А как же мы заплатим?

— Возьмем и заплатим.

— Где возьмем?

— Ну, ты спросил! Откуда ж я знаю? Найдем нового заказчика на оборудование, возьмем новый аванс, снесем его в «Негоциант», выкупим стеллажи...

— Что ж мы, так и будем всю жизнь перезанимать?

— Дурак ты, ваше сиятельство! Право слово, глупы-с, аки пробка! Долг будет каждый раз уменьшаться, а скидка, между прочим, расти. Уже ведь берем шесть, а отдадим — пять шестьсот. Глядишь, к Новому году вылезем в плюс.

— Если опять не влипнем...

— Ну, насколько я знаю, в стеллажах агрегатов нет, ломаться нечему. Тем паче «Негоциант» от своих грехов не открещивается: что будет не так — починят.

— Ну...

— Баранки гну! Все, ты мне надоел. Упал — отжался! Тут есть заказик небольшой. Ковролин постелить. Через сорок минут жду тебя у «Нагатинской». Все, конец связи!

Витек бросил трубку, не дав Макару возможности попросить еще четверть часа на то, чтобы поднять и выпроводить Светку за порог. А, черт с ней, соберется — захлопнет дверь, не маленькая!

Не хотелось возвращаться на место преступления. Сидеть под носом у зверя, гадая, хватились ли уже пропавшего оборудования, начали ли расследование, догадались ли...

Борис даже думал сказаться больным, но решил, что привлекать к себе внимание — только хуже. Он явился на службу в обычное время и сел за свой компьютер.

Больше всего на свете Борису хотелось сейчас выйти из-за стола, быстрым шагом, не оглядываясь, дойти до дверей на улицу, миновать их и никогда больше не возвращаться в стены «Конторы». Увы, необходимо было выждать какое-то время. Месяц, два. Пусть ищут, проверяют, допрашивают. И тогда уже, пережив расследование, спокойно отчалить восвояси. Да-да, расследование нужно пережить, ибо, и оставшись, и уволившись, он не сможет избежать вопросов, если они появятся. Его найдут, если что, но, если все рассчитано верно, никакого «если что» и быть не может.

Пусть неизбежное идет своим ходом, а ему, Борису, надобно вести себя возможно естественней: заниматься обычными делами, здороваться с теми, с кем здоровался, ругаться, с кем ругался. Итак, что должен сделать Борис Апухтин, как пай-мальчик, не имеющий бтношения к афере?

Борис перебрал в памяти события последних дней. Чем он занимался, чем должен был бы заняться сегодня? Что тут было в последние дни? О разговоре с рекламщиками и с Ником, понятное дело, стоит пока позабыть. Что случилось с ним такого, о чем известно руководству?

«Мне урезали зарплату, — вспомнил Борис. — Благодаря штатному стукачу на мне сэкономили четыреста баксов. Для нормального сотрудника это событие, пожалуй, вытеснило бы все остальные. Так что я делаю? Иду скандалить!»

Мысль о том, что нужно высунуться из укрытия и ринуться в атаку, вместо того чтобы сидеть тише воды, ниже травы, сперва не показалась удачной. Но, поразмыслив, Борис решил, что это будет удачный ход. С одной стороны, еще древние считали нападение лучшим способом защиты, а с другой стороны, если в результате скандала его выпрут из фирмы, то лучшего финала и представить трудно: и не сам уволился, и нет нужды таскаться ежедневно во вражий стан.

Борис задумался над тем, с чего бы начать скандалить. Просидев какое-то время— звучавшая в наушниках Тина Тернер успела спеть три песни, — он положил руки на клавиатуру и несколькими стремительными соло напечатал два заявления. Закончив, он отправил оба документа на печать и пошел «ловить» их на секретарском принтере. Это было как раз по дороге к кабинету господина Подворского.

Зайдя в кабинет шефа, он кивнул Константину Николаевичу и выложил на стол первое заявление.

— Это что? — Патрон покосился на листок.

— Заявление. От меня.

Подворский подался вперед, нависнув над страничкой.

— «Прошу назначить меня начальником отдела промоушен с окладом тысяча пятьсот. Заранее благодарен», — прочел он. — Это что?

— Это — заявление. От меня к вам.

— От меню к вас... — задумчиво произнес Константин Николаевич. — А в связи с чем вдруг... такой поворот?

— Молодость уходит, а возможности раскрыть дарование нет никакой.

— Хамовато, но в какой-то степени верно. — Подворский взял заявление в руку. — Только дело в том, что начальник отдела уже назначен. И, честно говоря, для тебя это мелковато...

— Ничего, я не тщеславен. Мне сойдет и это.

— А почему ты считаешь себя подходящим на эту должность? Кто тебе сказал, что ты достаточно подготовлен...

— Я сам знаю. — Борисом овладело вдруг странное спокойствие.

Спокойствие охотника, наблюдающего, как мечется на пристреленном пятачке затравленный волк. Спокойствие человека, уверенного, что для него не может быть скверного исхода. Не запланировано, не заложено судьбой. Кто такой Подворский? Наскоро перекованный солдафон, не понимающий даже смысла того, что расписывает ему Борис в своих проектах. Память услужливо прокрутила сцену с регрессивным уравнением.

— Откуда? Кто тебе сказал? Что в тебе...

Тут Борис выдал нечто неожиданное даже для самого себя:

— Я — свет. Я тем и знаменит, что сам бросаю тень... Подворский пафоса не оценил и даже не удивился, что его подчиненный оставил вдруг прозу.

— Это несерьезно. — Патрон аккуратно опустил заявление в корзину для мусора. — Тем более в такой редакции. Заранее благодарен! Что за детский сад?

— Может быть, в такой редакции подойдет? — Борис положил на стол второе заявление.

— Посмотрим... — Шеф склонился над новым документом.

— Уволить по собственному? — Он поднял глаза на Бориса.

— Так правильно?

Константин Николаевич молчал с минуту.

— Как знаешь, — произнес он спокойно. Взял ручку и подписал заявление. — Будь добр, занеси сразу в департамент по кадрам.

— Куда занести? — Борис слегка обалдел от такого виража. Он ожидал, что шеф начнет уговаривать «незаменимого» сотрудника остаться, хотя бы спросит его о причинах столь неожиданного демарша.

— В отдел кадров, Кузнецову. Теперь называется департаментом.

— Хорошо. — Борис взял подписанное заявление и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, Подворский схватил трубку и набрал внутренний номер.

— Зыбковец? Это директор по маркетингу. Слушай приказ. Немедленно...

Когда спустя пять минут Борис вошел в отдел и подошел к своему столу, он обнаружил, что в центре экрана компьютера «висит» табличка: какой-то там сбой. Борис щелкнул «энтером», но табличка появилась вновь.

На его столе зазвонил телефон.

— Алло?

— Алло? Борис? Это Ник. Слушай, только что тебе закрыли доступ. Приказ Подворского. Я смотрю, у тебя тут куча каких-то документов. Сделать тебе копии? Я так понимаю, что ты тю-тю?

— Не нужно, спасибо. Борис положил трубку.

Лихо господин Подворский наложил лапу на его проекты и разработки. Очень оперативно. Только Борис Апухтин не собирался оставлять ему свои идеи в качестве памятного сувенира. Он выключил компьютер, потом включил снова и, прежде чем начал грузиться «Windows», вышел в «DOS». Несколько секунд посмотрев на мигающий на черном экране курсор, он вздохнул. Жаль уничтожать плоды собственного вдохновения. Но больше они ему не понадобятся. Планы развития «Конторы» его отныне не занимают. Он еще раз вздохнул и набрал команду «ввод».

Компьютер равнодушно загудел, безжалостно стирая всю информацию, записанную на диске.

— Format С! Что может быть символичнее? Ник бы оценил, — произнес Борис. — Все равно что поджечь погребальную ладью. Я — свет, я тем и знаменит, что сам бросаю тень...

Несколько пар глаз поднялись к нему, но тут же обратились к своим прежним занятиям. Бывший коллега никого больше не интересовал, тем паче что место, им освобожденное, никому не казалось привлекательным. Разве что у окна...

Роберт вздрогнул от неожиданности. Он не привык еще к выскакивающим на экране сообщениям-напоминаниям, как не привык к тому, что новый его компьютер издавал массу всякий звуков.

Сейчас на экране высветилось:

«Совещание у господина Подворского в 12.00. Повестка дня: подготовка к выставке».

Роберт Мастерков аккуратно нажал клавишу, сообщение исчезло. До начала совещания оставалось пятнадцать минут. Ему готовиться не нужно, по поводу выставки у него только одно задание: разослать приглашения партнерам и некоторым крупным дилерам. Это он свалил на секретаршу. На всякий случай Роберт печатает сопроводительные письма. «Приглашаем вас посетить наш стенд...» . Если кто спросит, чем он занят, — печатает письма. Почему сам? Слишком ответственное дело.

Сейчас он печатал другой документ. Еще более короткий, чем письмо, но гораздо более важный.

В новом кабинете хорошо работалось. Не страшно, что размером он был с просторный шкаф. Пусть завистники называют его табакеркой. Как бы то ни было, отдельный кабинет — это отдельный кабинет. Это как скипетр власти. Он может быть неказистым, может быть обделен драгоценными камнями и презренным металлом, но силы его от этого не убудет. Дверь, отделяющая хозяина кабинета от прочих, проводит весьма зримую границу: будь любезен, голубчик, постучаться, испросить дозволения войти, а я уж посмотрю-подумаю, достоин ли ты этой чести.

В новом кабинете хорошо работалось. Дел, правда, у Роберта особых не предвиделось. Правила игры оставались прежними: сидеть молча и «сходить» за умного. При этом, разумеется, стоило время от времени пошуршать бумагами, позвонить кому-то, послать на печать какой-никакой документ и отправить за ним секретаршу. Неплохо было вызвать кого-нибудь из сотрудников отдела, чтобы узнать об успехах, а затем, спросив о проблемах, сходить с этим делом к руководству. Заодно отметить, как идет Константину Николаевичу галстук, или высказать восхищение его спичем на прошлом совещании отдела. Такое «заодно» никогда не оказывается лишним, скорее наоборот, в этом деле переборщить невозможно.

До начала совещания осталось одиннадцать минут. Роберт допечатал фразу и поставил точку. Перечитал. Нет, концовка неудачная. Мысль сформулирована нечетко, слишком расплывчато для документа. С другой стороны, что тут сформулируешь, если нет ничего конкретного, так, одни подозрения, намеки, косвенные улики. Можно изложить все факты и предоставить прочитавшему делать выводы самостоятельно, но получится чересчур длинно, а в такого рода делах нужна краткость. Четко по полочкам: кто, что, когда. Кроме того, факты по отдельности казались пустяшными, и простое перечисление их скорее утомит, чем приведет к нужному заключению. Нет, нужна меткая, как выстрел снайпера, и беспроигрышная (на случай внутреннего расследования) фраза. Такая, чтоб задела, убедила, заставила действовать, а не размышлять и взвешивать факты.

Задумавшись, Роберт подпер щеку рукой и тут же поморщился от боли. Осторожно ощупав припухшую скулу, он бросил взгляд на часы. До совещания — десять минут. Можно придумать удачную формулировку и позже, но хотелось закончить сейчас.

Роберт еще раз перебрал в голове свои аргументы. Ни один не стоил и выеденного яйца, но, собрав все это воедино, слегка приукрасив, немножко приврав и притянув за уши некоторые спорные вещи...

Семь минут.

Роберт, шумно вздохнув, положил руки на клавиатуру. Еще раз перечитав фразу, он принялся мысленно переставлять слова, подбирать синонимы. Получалось еще хуже. Неповоротливое предложение противилось и упиралось.

Робко щелкнув ногтем по ручке двери, в кабинет заглянула секретарша.

— Роберт Михайлович, разрешите...

— Я занят!

Секретарша исчезла и прикрыла дверь даже проворнее, чем прячется кукушка в ходиках, закончив свое соло.

Пять минут.

Роберт уже поднял руки, чтобы обхватить голову и попытаться выжать из нее нужную струйку слов, но вовремя спохватился, вспомнив о синяке. Напоминание об обиде подхлестнуло ленивую мысль, она свернулась в спираль, а затем распрямилась тугой пружиной, и пальцы сами заплясали по клавишам, словно молоточки из табакерки.

Мастерков перечел: теперь то, что нужно.

Осталось три минуты.

Он отступил пять пунктов и набрал с красной строки:

«С уважением, искренне Ваш...»

Две минуты.

Роберт отправил документ на печать и быстро поднялся. Ему потребуется не больше минуты, чтобы захлопнуть дверь кабинета, прихватить с принтера отпечатанный листок, перейти в соседний кабинет, положить записку на стол, выйти и отправиться на совещание в полной уверенности, что партия им выиграна.

Август 1998-го начался для «Конторы» с ЧП. В ходе ревизии на складе обнаружилась крупная недостача: партия оборудования была отгружена по липовым накладным.

В ходе расследования, проведенного службой безопасности, выяснились интересные подробности. Хотя накладные были выписаны на клиента! не заключавшего никаких договоров и, разумеется, ничего не оплатившего, назвать их «липой» в чистом виде было нельзя. Дело в том, что данные по ним были непонятным образом введены в базу данных, распечатаны на принтере бухгалтерии, подписаны, проштампованы и заверены печатью по всем правилам.

Вне всякого сомнения, в ряды сотрудников фирмы затесался по меньшей мере один мошенник. Руководство компании поставило перед службой безопасности задачу в кратчайшие сроки выявить злоумышленника.

Спецы бросились исполнять приказ. В руках у профессионалов было четыре нити, потянув за которые, можно было распутать этот клубок.

Первая нить оборвалась сразу. Тщательное исследование самих накладных ничего не дало: листки успели пройти через десяток рук, и «выжать» из них что-либо не представлялось возможным. Единственное, что удалось обнаружить, — рельефная печать фирмы была поставлена до того, как накладная была напечатана. Это позволило исключить из круга подозреваемых сотрудников бухгалтерии: для них-то поставить печать должным образом не представляло труда.

Второй зацепкой был личный код менеджера, вводившего данные. По инструкции свой личный код сотрудник обязан был держать в секрете, так что менеджер, вводивший данные по этой партии, должен, обязан был знать, откуда возник этот клиент. Однако, пойдя по этому пути, спецы наткнулись на непреодолимое препятствие. Установить, чей код был использован, не составляло труда. Но вот незадача: при помощи этого кода данные были введены с компьютера, стоявшего в отделе корпоративного маркетинга. Выходило, что либо маркетолог предоставил менеджеру свою машину, либо тот назвал сообщнику свой код. Надо ли говорить о том, что оба они клялись и божились в своей невиновности и неведении об этом преступлении.

Можно было, конечно, подвергнуть их допросу с пристрастием, но шеф безопасности склонялся к тому, что сотрудники не лгут. Слишком большой, по его мнению, глупостью было провернуть подобную аферу под своим паролем. Все равно что оставить свою визитку на месте преступления. Тут скорее кто-то более хитрый заметал следы, подставляя других.

Третья нить, бравшая начало как раз от поставленной не вовремя рельефной печати, подтверждала версию об этом «более хитром», ибо ни маркетолог, ни менеджер не имели шансов воспользоваться печатями. Пойти по этому пути решили методом дедуктивным: просто составить список людей, имевших доступ как к компьютерной сети и машине в рекламном отделе, так и к сейфу бухгалтерии. Список получился весьма кратким: оба директора и сам начальник службы безопасности. То ли метод Холмса безнадежно устарел, то ли у спецов было что-то с дедукцией.

И наконец, можно было попытаться найти само оборудование. Без сомнения, его должны были продать в какой-нибудь магазин или сдать по дешевке в другую оптовую фирму. Судя по тому, что перечень похищенного оборудования был весьма пестрым, логичней было предположить, что оборудование было вывезено под конкретный заказ для оснащения большого магазина. С недавних пор номера агрегатов заносились в базу данных, так что удалось легко и быстро выяснить, что должно значиться на бортах украденных холодильников. Всем, кто был задействован в поисках, были выданы списки номеров украденного оборудования и рекомендовано не просто носить списки с собой, но выучить их назубок.

Целую неделю охранники, бандиты и сотрудники, привлеченные к операции, зубрили эти колонки цифр, пока кто-то не обратил внимание на то, что табличка с заученной комбинацией прикручена к прилавку, стоящему в выставочном зале. Через четверть часа была оборвана последняя ниточка: злоумышленники заменили таблички на украденном товаре бирками, снятыми с выставочных образцов.

В прескверном настроении стряпал свой отчет шеф безопасности, посвятив этому занятию половину воскресного дня. Когда же в понедельник он прибыл в «Контору», готовый к вызову на ковер, выяснилось, что руководству не до него. Что-то происходило на валютной бирже, и это нечто занимало все внимание директоров.

А происходившее было более чем серьезно. Цены рванули вверх вслед за долларом и кое-где даже опережали «зеленого». Поддавшись общей панике, все конкуренты начали снижать цены, вынуждая делать остальных то же самое. Сам по себе этот факт был не столь уж страшен, но оказалось, что возможности снизить цены на свое оборудование у «Конторы» практически не было. Не оставалось и времени менять поставщиков. Феликс рвал и метал по этому поводу, понося отдел закупки всеми известными бранными словами. К вечеру он успокоился и просто уволил весь отдел в полном составе. Следующее утро он начал с изучения штатного расписания своей фирмы; в течение еще трех дней летели головы сотрудников всех мастей и рангов. Тех, кого не увольняли сразу, за редким исключением отправляли в отпуск за свой счет. В коридорах стало тихо и просторно.

Нужно было сокращать расходы. За счет чего? Пришлось отказаться от нового офиса, списав деньги, потраченные на ремонт. Сократили число рекламных публикаций, но это привело к непредвиденному эффекту: пошел слух, что «Контора» скоро закроется, и это вывело за скобки еще нескольких крупных клиентов.

Станислав Игоревич самолично встречался с руководством фирм, некогда выкупавших оборудование контейнерами и баржами, и интересовался их планами. Оказалось, многие из них давно уже нашли других поставщиков или вышли на производителей напрямую, так что в ближайшее время крупных контрактов не светило...

Потери от перевода рублей в валюту были досадны, но погоды не делали. Гораздо хуже обстояло дело с проплатами по контрактам. Трехмесячный мораторий, введенный правительством, фактически не оставлял шансов закупить новое оборудование и хотя бы выполнить условия контрактов, заключенных ранее. Половина денег вообще застряла в разных банках и не подавала о себе вестей. А клиенты, озабоченные происходящим в стране, волновались не на шутку и требовали, требовали, требовали... И еще выяснилось вдруг, что отношения у фирмы с этими клиентами отнюдь не столь радужные и доверительные, как докладывалось отделом продаж. Скорее наоборот...

Казавшийся незыблемым колосс — «Контора» — стремительно разрушался, оседая на глиняных ногах и грозя похоронить под обломками своих создателей.

В декабре Феликс Григорьевич и Станислав Игоревич приняли решение разделить активы и ликвидировать фирму. Первый решил податься жить в Австрию и започевать там на своих лаврах по полной программе, второй — переждать тяжелые времена и затем попробовать начать сначала. В недельный срок все операции были свернуты, последние сотрудники уволены, остатки оборудования переданы за бесценок конкурентам, договоры аренды расторгнуты, счета закрыты.

На полном ходу, в расцвете сил «Контора» вдруг развалилась пополам и сгинула, повторив судьбу «Титаника» с той лишь разницей, что история ее подъема и краха вряд ли когда-нибудь заслужит хоть один «Оскар».




ЭПИЛОГ


В конце августа девяносто восьмого Аллочка Суздалец была отправлена в отпуск за свой счет. В декабре того же года уволена с формулировкой «по соглашению сторон». Вскоре после этого она выскочила замуж за турецкого коммерсанта и отчалила с ним в Стамбул. Оттуда доходят слухи диковинные и противоречивые. Основа этих слухов — безвременная кончина турка. Но одни рассказывают, что Аллочка унаследовала состояние супруга и живет теперь чуть ли не во дворце, а по версии других, наша соотечественница не получила ничего, кроме пинка под зад, и работает теперь проституткой в курортной зоне. Тех, кто верит во вторую версию, значительно больше...

Почтенный шеф Аллочкин, Дмитрий Львович, нашел себе должность в другой фирме. За последнее время сменил массу поставщиков, пока не остановил свой выбор на лучших из них. Цены у них не самые смешные, а качество «оставляет желать», но, должно быть, иные резоны перевесили эти недостатки. Надежность или перспективы на будущее...

Макар и Витек еще весной расплатились с долгами и продолжают заниматься ремонтом, попутно приторговывая оборудованием. В «Негоцианте» они на хорошем счету, скидка их достигла восьми процентов, а после кризиса им дали аж пятнадцать.

Рината Цорхия зарезали в пьяной драке возле какого-то кабака. Говорят, свои же зарезали, земляки. Впрочем, следствие по делу еще не закончено.

Что сталось с Романом Мухо, доподлинно не известно. Пропал без вести. «Ищут пожарные, ищет милиция». Хозяева квартиры ничего не слышали о нем, представления не имеют, где его искать, и более всего озабочены вопросом, что делать с оставленными в квартире вещами. Чину, искавшему следы молодого человека в стенах «Конторы», предъявили телеграмму, пришедшую в отдел кадров.

«Прошу уволить меня по собственному желанию в связи с. Роман Мухо».

В течение двух дней после поступления телеграммы Мухо на работу не приходил, и просьбу его удовлетворили в установленном порядке, на основании соответствующей статьи, с соблюдением всех формальностей. Все честь по чести, комар носа не подточит.

Кто-то из штатных стукачей не советовал своему кормильцу тратить время на розыск. «Кормилец» и без таких советов не слишком усердствовал. Уехал лимитчик и уехал. По всем приметам из столицы он выбыл. Может, отбыл слишком поспешно, даже вещей не собрал. Может быть, отъезд его выглядит странно: ни с того ни с сего бросил человек хорошую работу и умотал в неизвестном направлении. Может быть, «выбыл» он вперед ногами. Но ведь выбыл! И черт с ним. То, что он за год так и не доехал до своего Бердянска, — проблемы его личные и Украинской Рады, но никак не московской милиции. У нее и так забот полон рот. Может, этот Мухо выбрал не тот вид транспорта или неудачный маршрут? А ну как парень просто передумал возвращаться домой? Завербовался в Канаду на буровую или наемником на Ближний Восток? Молод, горяч, романтик...

Леха добрался до дома на перекладных. Домой заявился под утро. Часа два торчал у окна, наблюдая из-за занавески за улицей. Месяца полтора отсиживался на хуторах у родичей. Ничего не объяснял толком и врал, как мог, всем подряд. Помурыжил его следователь по Роминому делу, хотел даже навесить статью, но недобрал улик. Труднее всего пришлось с родственниками Ромы, требовавшими отчета о судьбе пропавшего конкистадора. Пару раз доходило до рукоприкладства, но потом вроде улеглось. На улице, конечно, не здороваются, но и с расспросами не лезут. Если б не слухи, то совсем хорошо.

Сейчас Леха помогает на рынке одному узбеку, таскает ящики с фруктами. Платит басурман мало, зато, если товар начинает вянуть, разрешает набирать, сколько хочешь, — гуляй, босота! Но это, конечно, временная работа. Скоро он устроится в нормальную фирму, раздаст долги и поедет в дорогую клинику лечить зубы.

Иногда Леха бьется во сне и орет что-то про лесополосу, но утром божится, что ничего не помнит.

И еще он заметно напрягается, слыша частые, настойчивые трели междугороднего звонка.

— Не из Москвы? — спрашивает он тревожно, прежде чем взять у жены трубку.

Дольше всех оплакивал закрытие «Конторы» и свой просторный кабинет Роберт Мастерков. Впрочем, он-то нашел себе место довольно быстро. Сейчас парень служит швейцаром в одном китайском ресторане. Подают неплохие чаевые.

Петр Владимирович Челышев считает себя большой акулой в выбранном бизнесе. Он увеличил свой кредит и выкупил два зауральских филиала «Конторы». Вроде бы жалеть о своей смелом шаге ему не пришлось.

И наконец, Борис. Год после ухода из «Конторы» он носился с идеей создания крупного производства. Надоедал всем и в «Конторе», и в «Негоцианте», и в других фирмах. Всем оказалось недосуг, какие там вложения в производство, когда такая чехарда в стране! А потом, как гром среди ясного неба, его дебют на международной выставке в качестве... президента производственного объединения, то ли ростовского, то ли нижегородского. Иностранные спецы оценили его продукцию. А с итальянцами там же, на выставке, он заключил неплохой контракт.

Ольга Талльская вышла замуж и родила дочь, но это, к счастью, никак не связано с летописями «Конторы».