Невинное развлечение
Джулия Куин


Бевелсток #2






Оливия Бевелсток ни на секунду не верит сплетням о своем новом соседе, но совершенно точно знает: сэр Гарри Валентайн скрывает какую-то тайну. Так почему бы не понаблюдать за ним? Неплохое развлечение для скучающей молодой леди. Загадочный Валентайн, состоящий на секретной службе его величества, не без оснований считает, что прекрасная незнакомка, подсматривающая за ним в окно, скорее всего невеста иностранного князя, который шпионит в пользу Наполеона. Так начинается увлекательная история то смешных, то смертельно опасных приключений, забавных ошибок — и, конечно, пылкой любви.

У Сэра Гарри Валентайна скучная работа военном министерстве, он переводит жизненно важные для национальной безопасности документы. Он не шпион, но прошел необходимую для этого подготовку, он замечает, что прекрасная блондинка наблюдает за ним из окна, и его обуревают подозрения. Едва он решает, что она просто назойливая дебютантка, как вдруг оказывается, что она, возможно, обручена с иностранным принцем, который, возможно, строит козни против Англии. А когда Гарри начинает следить за Оливией, он понимает, что возможно, сам начинает влюбляться в нее…






Джулия Куин

Лондонские тайны


Посвящается Глории, Стену, Кати, Рафе и Мэтту.

У меня нет «родни мужа», а есть просто семья.




И еще — Полу,

Несмотря на то, что все его гены оказались доминантными.




Автор приносит глубокую благодарность Митчу Митчеллу, Борису Скияру, Молли Скияр и Саре Уигглсворт за знания и помощь во всем, что касается русского языка и культуры.




Слух:

Сэр Гарри Валентайн действительно убил свою невесту?

Секрет:

Леди Оливия Бевелсток — русская шпионка?

Тайна:

Почему он швыряет в камин столько бумаги?

Сплетня:

Она действительно выйдет замуж за принца?

Скандал:

Ничего подобного:

Потому что лондонские тайны…

ОСТАНУТСЯ В ЛОНДОНЕ!




Пролог


В свои двенадцать лет Гарри Валентайн обладал необычными знаниями в двух областях, что превращало его в мальчика довольно редкого для английской классной комнаты начала 19 века.

Во-первых, он абсолютно, в совершенстве, владел русским и французским. В этом не было ничего удивительного. Его бабушка, необычайно высокородная и упрямая Ольга Петровна Оболенская-Делл, переехала жить к Валентайнам через четыре месяца после рождения Гарри.

Ольга ненавидела английский язык. По ее (часто высказываемому) мнению все, что было в этом мире достойно выражения, можно было выразить по-русски или по-французски.

При этом она никак не могла объяснить, почему же она сама в таком случае вышла замуж за англичанина и уехала из России.

— Наверное, потому что это надо объяснять по-английски, — пробормотала как-то сестра Гарри, Анна.

Гарри только пожал плечами и улыбнулся (как сделал бы всякий нормальный брат), когда ей за это надрали уши. Grandmère, возможно, презирала английский язык, но понимала его великолепно, а слух у нее был лучше, чем у охотничьей собаки. Когда она находилась в классной комнате, бормотать что-либо — на каком угодно языке — было не лучшей идеей. А уж делать это на английском — просто верх сумасшествия. А уж делать это на английском, при этом намекая, что русский и французский не подходят для выражения какой-либо мысли…

По правде говоря, Гарри удивился, что Анну не высекли.

Но Анна ненавидела русский язык с не меньшей яростью, чем grandmère английский.

— Он требует слишком много труда, — жаловалась она, — а французский почти такой же сложный.

Анне было уже пять, когда приехала grandmère, и она слишком хорошо говорила по-английски, чтобы другой язык мог с ним соперничать.

Гарри же был счастлив говорить на любом языке. Английский служил языком на каждый день, французский олицетворял элегантность, а русский стал языком ужаса и восторга. Россия — большая. Холодная. Но прежде всего — великая.

Петр Великий, Екатарина Великая — Гарри был вскормлен рассказами о них.

— Ба! — не раз восклицала Ольга, когда учитель Гарри пытался ознакомить его с историей Англии. — Кто такой этот Этельред Неразумный[1 - Этельред II, или Этельред Неразумный — король Англии (978–1013 и 1014–1016) С пришествием его к власти закончилась полуторовековая эпоха процветания Англии.]? Неразумный?! Какая страна позволит править неразумному?

— Королева Елизавета была великая[2 - Елизавета I, — королева Англии и Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Время правления Елизаветы иногда называют «золотым веком Англии».], — заметил Гарри.

На Ольгу это не произвело никакого впечатления.

— Разве ее зовут «великой»? Или даже «Великой королевой»? Нет! Ее называют «Непорочной королевой», как будто этим стоит гордиться.

Тут уши у учителя стали малиновыми, Гарри нашел это явление чрезвычайно любопытным.

— Она — продолжала grandmère ледяным голосом, — вовсе не была великой королевой. Она не смогла даже подарить стране наследника.

— Многие историки считают, что королева, избегая брака, поступила мудро, — вмешался учитель. — Таким образом она показывала, что свободна от постороннего влияния и…

Голос его затих. Гарри ничуть не удивился. Grandmère обратила на него пронизывающий орлиный взгляд. Гарри не знал никого, кто мог бы продолжать говорить под этим взглядом.

— Вы — глупое ничтожество, — заявила она и повернулась к учителю спиной. На следующий день она уволила его и сама учила Гарри, пока искала нового учителя.

В обязанности grandmère в общем-то не входило нанимать и увольнять учителей для детей семьи Валентайн, которых к тому времени было уже трое. (Гарри было семь лет, когда в детской появился малыш Эдвард). Но, похоже, больше никто этим заниматься не собирался. Мать Гарри — Катарина Делл-Валентайн никогда не спорила с собственной матерью, а отец… в общем…

Это имело непосредственное отношение ко второй области знаний, теснившихся в двенадцатилетнем мозгу Гарри Валентайна.

Отец Гарри, сэр Лайонел Валентайн был пьяницей.

Само по себе это не было необычным знанием. Буквально все знали, что сэр Лайонел пьет больше, чем следует. Это нельзя было скрыть. Сер Лайонел постоянно спотыкался (при ходьбе и в разговорах), смеялся, когда не смеялся никто, и, к несчастью для двух горничных (и двух ковров в кабинете сэра Лайонела), не толстел от алкоголя по вполне определенным причинам.

Таким образом, Гарри стал профессионалом по уборке рвотных масс.

Все началось, когда ему было десять. Он, возможно, оставил бы все лежать, как есть, вот только он как раз пытался выпросить у отца немного карманных денег, и сделал ошибку, приступив к этому слишком поздно вечером. Сэр Лайонел уже принял послеобеденную порцию бренди, потом предвечерний стаканчик, позже — вино за ужином и портвейн на закуску, а теперь снова вернулся к своему любимому бренди, контрабандой доставленному из Франции. Гарри был абсолютно уверен, что сформулировал свою просьбу о деньгах в ясных, правильных (английских) предложениях, но отец в ответ уставился на него, несколько раз моргнул, будто не понимая, о чем говорит его сын, а потом его вывернуло прямо Гарри на ботинки.

Как видите, Гарри просто не мог избежать уборки.

А потом, казалось, что пути к отступлению нет. Нечто подобное снова произошло через неделю, хоть и не прямо ему на ноги, а потом еще через месяц. К двенадцати годам любой другой мальчик на месте Гарри давно перестал бы считать, сколько раз он убирал за отцом. Но Гарри всегда любил точность, и раз начав считать, уже не мог остановиться.

Большинство людей, скорее всего, бросили бы счет на семи. Гарри читал много книг по логике и математике и знал, что семь — максимальное число, доступное большинству людей для визуального восприятия. Нарисуйте на листе семь точек и большинство, бросив беглый взгляд на рисунок, скажет «семь». Добавьте еще точку, и большая часть человечества растеряется.

Сам Гарри мог дойти до двадцати одного.

Так что ничего удивительного, что и после пятнадцати уборок Гарри точно знал, сколько раз его отец спотыкался в холле, терял сознание на ковре или целился (конечно, неудачно) в ночной горшок. А потом, когда счет дошел до двадцати, проблема стала в некотором роде научной, и он был просто обязан продолжать считать.

Научный подход был необходим. Не будучи научной, проблема превратилась бы в нечто иное, и Гарри по ночам рыдал бы в подушку, а так он просто говорил, глядя в потолок:

— Сорок шесть. Но радиус сегодня поменьше, чем в прошлый вторник. Похоже, он плохо поужинал.

Мать Гарри уже давно решила полностью игнорировать ситуацию и обычно проводила время в своих садах, ухаживая за экзотическими сортами роз, много лет назад привезенными ее матерью из России. Анна сообщила брату, что собирается выйти замуж и «уехать из этого ада» как только ей исполнится семнадцать. Что она, кстати, и сделала, исключительно благодаря собственному упорству, поскольку ни один из ее родителей не спешил озаботиться поисками подходящей партии. Что касается Эдварда, младшего — он приспособился, как до этого Гарри. От отца не было никакого проку после четырех часов пополудни, даже если он выглядел вменяемым (а он обычно так и выглядел вплоть до ужина, когда уже совершенно слетал с катушек).

Слуги тоже все знали. Не то, чтобы их был легион. Валентайны жили довольно хорошо, имели опрятный дом в Суссексе[3 - Суссекс (англ. Sussex) — историческое графство Юго-Восточной Англии, располагающегося примерно на территории древнего королевства Суссекс.Суссекс окружают графства на севере Суррей, на востоке Кент и на западе Гэмпшир, а на юге пролив Ла-Манш. Суссекс был разделен для местного управления на графства Западный Суссекс и Восточный Суссекс и город Брайтон и Хоув. Город Брайтон и Хоув был создан как унитарная власть в 1997; городской статус предоставлен в 2000. До тех пор Чичестер был единственным городом-сити Суссекса.] и сотню в год, до сих пор поступавшую в качестве приданого Катарины. Но все это отнюдь не походило на блестящее богатство, и слуг у Валентайнов было всего восемь: дворецкий, повар, экономка, конюх, два лакея, горничная и посудомойка. Большинство из них держалось за место, несмотря на периодические неприятные обязанности, связанные с пьянством хозяина. Сэр Лайонел, хоть и был алкоголиком, не становился злобным во хмелю. Не был он и скупердяем, и горничные быстро привыкали справляться с учиняемым им беспорядком, ведь это означало лишнюю монетку, если хозяин помнил о своих выходках достаточно, чтобы их стыдиться.

Гарри сам не понимал, почему продолжает убирать за отцом, ведь он определенно мог оставить это кому-то другому. Возможно, он не хотел, чтобы слуги знали, насколько часто это происходит? Может, ему нужно было идущее изнутри напоминание о вреде алкоголя? Он слышал, что отец его отца был точно такой же. Передаются ли такие вещи по наследству?

Этого он знать не хотел.

А потом, совершенно неожиданно, grandmère умерла. Никакой мирной смерти во сне — Ольга Петровна Оболенская-Делл никогда бы не оставила этот мир столь скучно. Она сидела за обеденным столом и как раз собиралась опустить ложку в суп, как вдруг схватилась за грудь, издала несколько хрипов и рухнула. Позже было замечено, что она, видимо, сохраняла некое подобие сознания, когда упала на стол, поскольку лицо ее промазало мимо супа, но при этом она как-то умудрилась ударить ложку так, что послала хорошую порцию обжигающей жидкости через стол прямо в сэра Лайонела, чья реакция к заходу солнца здорово замедлилась.

Гарри всего этого не видел. В свои двенадцать он еще не был допущен обедать с взрослыми. Но Анна видела все и, задыхаясь, расскаывала брату.

— А потом он сорвал с себя галстук!

— Прямо за столом?

— Прямо за столом! Видел бы ты этот ожог! — Анна вытянула руку и развела большой и указательный пальцы сантиметра на три. — Вот такой!

— А grandmère?

Анна посерьезнела, но не слишком.

— Думаю, она умерла.

Гарри сглотнул и кивнул.

— Она была очень старая.

— Девяносто, не меньше.

— Не думаю, что ей было девяносто.

— Она выглядела на девяносто, — проворчала Анна.

Гарри промолчал. Он не представлял себе, как должна выглядеть женщина в девяносто лет, но у grandmère определенно было больше морщин, чем у всех, кого он знал вместе взятых. — И знаешь, что самое странное? — спросила Анна и наклонилась поближе к Гарри. — Мама.

Гарри моргнул.

— Что она сделала?

— Ничего. Вообще ничего.

— Она сидела рядом с grandmère?

— Нет, я не об этом. Она сидела по диагонали через стол — слишком далеко, чтобы помочь.

— Тогда…

— Она просто сидела, — отрезала Анна. — И не двинулась с места. Даже вставать не начала.

Гарри обдумал эту информацию. В ней, как ни грустно, не было ничего удивительного.

— У нее даже выражение лица не изменилось. Она просто сидела там вот так, — Анна придала своему лицу абсолютно отсутствующее выражение, и Гарри должен был признать, что она в точности скопировала материнское.

— Знаешь, что я тебе скажу, — заявила Анна. — Если бы она рухнула в суп прямо передо мной, я бы, по крайней мере, удивилась. — Она покачала головой. — Они оба просто смешны. Отец только и делает, что пьет, а мама только и делает, что вообще ничего не делает. Клянусь тебе, я жду не дождусь своего дня рождения. Мне плевать, что мы должны соблюдать траур. Я выйду замуж за Вильяма Форбиша, и они ничего не смогут с этим поделать.

— Не думаю, что тебе стоит волноваться, — ответил Гарри. — У мамы, скорее всего, нет никакого мнения на этот счет, а отец будет слишком пьян, чтобы что-то заметить.

— Пффффф! Пожалуй, ты прав. — Губы Анны печально скривились, а потом, с неожиданной для нее сестринской нежностью, она наклонилась вперед и сжала плечо Гарри. — Ты тоже скоро уедешь. Не беспокойся.

Гарри кивнул. Он должен был отправиться в школу всего через несколько недель.

И хоть он и чувствовал себя несколько виноватым, что уезжает, а Анна и Эдвард остаются, это чувство утонуло в затопившем его облегчении, как только он выехал за ворота.

Хорошее дело — этот отъезд. Из уважения к grandmère и ее обожаемым монархам, можно даже сказать «великое дело».




Студенческая жизнь Гарри оказалась именно такой замечательной, как он рассчитывал. Он учился в достаточно серьезной школе для мальчиков, чьи родители не обладали нужными средствами (или, как в случае с Гарри, заинтересованностью), чтобы послать детей в Итон и Хэрроу.

Гарри любил школу. Любил. Любил классы, спортивные занятия, любил, что перед сном не надо делать обход всех темных углов здания, проверяя, где его отец и молясь, чтобы он отключился до того, как его вырвет. В школе Гарри прямо шагал из общего зала в спальню и любил каждый бедный событиями шаг по дороге.

Но все хорошее когда-то кончается, и в девятнадцать лет Гарри окончил школу, вместе с остальными учениками его класса, включая его двоюродного брата и лучшего друга, Себастьяна Грея. Предстояла церемония окончания, большинство мальчиков хотели отпраздновать это событие вместе с родителями, но Гарри «забыл» сообщить о нем своей семье.

— Где твоя мать, — спросила тетя Анна. Как и у сестры, у нее совершенно не было акцента, несмотря на то, что Ольга говорила с ними только по-русски. Анна вышла замуж удачнее Катарины, за второго сына графа. Это не поссорило сестер. Ведь сэр Лайонел, в конце концов, был баронетом, а это значило, что Катарина могла называться «леди». Но у Анны были связи, и деньги и, что, возможно, важнее — муж, который (до безвременной кончины два года назад) редко пил больше двух бокалов вина в день.

И Гарри пробормотал что-то невнятное о том, что мать его несколько устала. Анна отлично поняла, что это значит — что если бы приехала его мать, отец приехал бы тоже. А после грандиозного представления с заиканием, учиненного сэром Лайонелом на церемонии начала обучения в Хесслуайт в 1807, Гарри тошнило от самой мысли пригласить отца в школу еще раз.

Сер Лайонел, перебрав, переставал произносить звук «с», и Гарри отнюдь не был уверен, что переживет еще одну речь для «Бешподобного, блештящего шобрания», особенно если для ее произнесения отцу тоже потребуется влезть с ногами на кресло.

Как раз, когда на минуту воцарилась тишина.

Гарри тогда пытался стащить отца вниз, и ему бы это удалось, если бы ему помогла мать, сидящая с другой стороны от сэра Лайонела. Однако она смотрела прямо перед собой, как и всегда в подобных ситуациях, и изображала, что ничего не слышит. И поэтому Гарри пришлось дернуть отца в сторону, что лишило его равновесия. Сэр Лайонел с криком и грохотом полетел вниз, треснувшись щекой о спинку кресла прямо у Гарри перед носом.

Иного мужчину это могло бы рассердить, но не сэра Лайонела. Он только глупо улыбнулся, назвал Гарри «чудешным шыном», а потом выплюнул зуб.

Гарри до сих пор хранил его. И больше ни разу не позволил отцу переступить порог школы. Даже если он из-за этого оказался единственным учеником без родителей на церемонии в честь окончания учебы.

Тетя настояла на том, чтобы проводить его домой, и Гарри был ей за это благодарен. Он не любил гостей, но тетя Анна и Себастьян все равно уже знали о его отце все, что только можно — во всяком случае, почти. Гарри не рассказывал о тех 126 случаях, что он мыл за отцом пол. Или о недавней потере любимого бабушкиного самовара, у которого от серебрянной основы откололась эмаль после того, как сэр Лайонел споткнулся о стул, совершил на удивление изящный прыжок (видимо, в попытке обрести равновесие) и плюхнулся животом на сервант.

Еще в то утро были безнадежно испорчены три тарелки яиц и ломоть ветчины.

С другой стороны — собаки, наконец, наелись вволю.

Хесслуайт был выбран за близость к дому Валентайнов, поэтому всего через полтора часа они уже повернули на подъездную аллею и оказались на финишной прямой.

— Деревья в этом году так дружно зазеленели, — заметила тетя Анна. — Уверена, розы твоей мамы чувствуют себя отлично.

Гарри безразлично кивнул, пытаясь определить, сколько времени. Еще день или уже ранний вечер? Если последнее, то их придется пригласить на ужин. Он в любом случае вынужден будет пригласить их, тетя Анна обязательно захочет поздороваться с сестрой. Но если все еще день, они не станут ожидать ничего кроме чая, и возможно им удастся побыть в доме, так и не встретившись с отцом.

Иное дело — ужин. Сэр Лайонел всегда настаивал на том, чтобы к ужину переодевались. Это, как он любил повторять, отличает джентльмена. И даже если за столом было мало народу (в 99 процентах случаев лишь сам сэр Лайонел, леди Валентайн и кто-то из детей), он любил играть радушного хозяина. А это означало бесконечные истории и bon mots (остроты, фр), вот только сэр Лайонел как правило, забывал середину истории, а его mots были не такими уж bon.

Что в свою очередь, означало довольно частое болезненное молчание членов семьи, большую часть ужина изображавших, что они не замечают, что соусник перевернулся, или что бокал сэра Лайонела наполнен

Опять.

И опять.

И потом, без сомнения, еще раз.

Никто никогда не требовал, чтобы он остановился. К чему? Сэр Лайонел сам знал, что пьет слишком много. Гари потерял счет случаям, когда отец поворачивался к нему и всхлипывал, «мне штыдно, мне штрашно штыдно. Я не хочу никому вреда. Ты хороший парень, Гарри»

Все это не играло никакой роли. Что бы ни заставляло сэра Лайонела пить, оно было гораздо сильнее любой вины, любых сожалений, которые могли бы помочь ему бросить. Сэр Лайонел не отрицал ни наличия, ни размеров своего недуга. Он просто был совершенно неспособен что-либо с ним поделать.

И Гарри тоже. Разве что привязать отца к кровати, а к этому он был не готов. И он вместо этого просто никогда не приглашал друзей домой, избегал бывать дома во время ужина и теперь, окончив школу, считал дни до своего отъезда в университет.

Но сперва предстояло пережить лето. Он выпрыгнул из кареты, когда та остановилась у парадного входа, потом протянул руку, чтобы помочь тете. Себастьян вылез следом, и они втроем прошли в гостиную, где над иглой клевала носом Катарина.

— Анна! — сказала она с таким видом, будто сейчас встанет (но так этого и не сделав) — Какой приятный сюрприз!

Анна наклонилась ее поцеловать, потом села напротив. — Я решила подбросить Гарри домой из школы.

— А, так семестр закончился? — пробормотала Катарина.

Гарри натянуто улыбнулся. Он, возможно, заслуживал упреков за материнское неведение, раз не проинформировал ее об окончании занятий, но право же, разве матери не должны сами следить за подобными вещами?

— Себастьян, — заметила Катарина, повернувшись к племяннику, — Ты вырос.

— Такое случается, — ехидно ответил Себастьян, по обыкновению сверкнув кривой улыбкой.

— Боже мой, — улыбнулась она. — Ты скоро станешь настоящим бедствием для леди.

Гарри чуть не возвел глаза к потолку. Себастьян уже давно завоевал чуть ли не всех девушек в деревушке около Хасслуайта. Он, похоже, испускал какой-то запах, поскольку женщины буквально падали к его ногам.

Это было бы ужасно, если бы все девушки могли танцевать с Себастьяном одновременно. А так Гарри был совершенно счастлив ролью ближайшего доступного мужчины, когда дым наконец рассеивался.

— У него не будет на это времени, — оживленно сказала Анна. — Я купила ему патент. Он уезжает через месяц.

— Ты пойдешь в армию? — удивленно повернулась к племяннику Катарина — Как замечательно.

Себастьян пожал плечами.

— Ты без сомнения знала об этом, мама, — сказал Гарри. Будущее Себастьяна было решено уже несколько месяцев назад. Тетя Анна извелась, что после смерти отца ему не хватает мужского влияния. И поскольку непохоже было, чтобы Себастьян унаследовал титул или состояние, понятно было, что он сам должен пробивать себе дорогу в жизни.

Никто, даже мать Себастьяна, считавшая, что солнце встает и садится ради ее сына, даже и не предполагала, что он может пойти в священники.

Сам Себастьян не испытывал безмерного восторга от перспективы провести ближайшие десять лет в борьбе с Наполеоном, но, как он как-то сказал Гарри, — чем еще он мог заняться? Его дядя, граф Ньюбури, ненавидел его и ясно давал понять, что Себастьяну нечего ожидать от их родства никаких льгот — ни денежных, ни иных.

— Может, он помрет, — предположил тогда Гарри со всей чуткостью и тактом, присущими восемнадцатилетнему парню.

Но повторимся, Себастьяна было почти невозможно обидеть, задевая его дядю. Или дядюшкиного единственного сына, наследника Ньюбури. — Мой кузен еще хуже. — Ответил Себастьян — Он попытался оскорбить меня прямо в Лондоне.

Брови Гарри поползли вверх от изумления. Одно дело ненавидеть родственника, и совсем другое — пытаться публично унизить его. — И что ты сделал?

Губы Себастьяна изогнулись в ленивой улыбке. — Соблазнил его невесту.

Гарри бросил на него взгляд, ясно говорящий, что он не поверил не единому слову.

— Ну, ладно, ладно, — уступил Себастьян. — Но я соблазнил девушку из таверны, на которую он положил глаз.

— А его невеста?

— Больше не хочет за него замуж! — хохотнул Себастьян.

— Господи, Себ, что ты сделал?

— Ничего непоправимого. Даже я не настолько глуп, чтобы связываться с дочерью графа. Я просто… вскружил ей голову, и все.

Однако, как верно заметила его мать, у Себастьяна в его будущей армейской жизни не предвидится избытка возможностей для любовных дел любого рода. Гарри пытался не думать о его отъезде. Себ был единственным в мире человеком, которому он целиком и полностью доверял.

Единственным кто, ни разу не подвел Гарри.

Все складывалось очень логично. Себастьян не был дураком, как раз наоборот — но ему совершенно не подходила ученая жизнь. Армия для него представляла гораздо более удачный выбор. И все же, Гарри сидел в гостиной, в неудобном, слишком маленьком для него «египетском» кресле (жесткие деревянные кресла, с резьбой), и жалел себя. И чувствал себя эгоистом. Он бы предпочел, чтобы Себастьян поехал с ним в университет, хотя для самого Себастьяна это было не лучшим решением.

— Какого цвета твоя будущая униформа? — спросила Катарина.

— Синяя, я так думаю, — вежливо ответил Себастьян.

— О, ты будешь сногсшибательно выглядеть в синем. Как ты думаешь, Анна?

Анна кивнула, и Катарина добавила. — Ты, кстати, тоже Гарри. Возможно, нам стоит купить патент и для тебя.

Гарри удивленно моргнул. Армия никогда даже не обсуждалась в качестве его возможного будущего. Он был старшим, готовился унаследовать дом, баронетство и все то, что отец не успеет пропить до смерти. Он не должен был подвергать свою жизнь опасности.

И кроме этого, он был одним из немногих учеников Хесслуайта, действительно любивших учиться. Его дразнили «профессором», и он не возражал. О чем его мать думает? Что она о нем знает? Она что, предлагает ему пойти в армию, чтобы улучшить его вкус в одежде?

— Эээ, Гарри не может идти в армию, — насмешливо сказал Себастьян. — Он не может попасть в цель даже с близкого расстояния.

— Это неправда. — запальчиво возразил Гарри. — Я стреляю хуже его, — махнул он голоовой в сторону Себа, — но лучше, чем все остальные.

— Так ты хороший стрелок, Себастьян? — спросила Катарина.

— Лучший.

— А еще он скромен непомерно, — процедил Гарри.

Но это была правда. Себастьян чертовски хорошо стрелял, в армии будут просто счастливы заполучить его, особенно если смогут помешать ему соблазнить всю Португалию.

То есть, половину Португалии. Женскую половину.

Почему ты не хочешь патент? — спросила Катарина.

Гарри обернулся к матери, пытаясь понять выражение ее лица, понять ее. Она всегда была такой каменно-равнодушной, будто годы медленно, но верно смыли с нее все, что составляло ее характер, что позволяло ей чувствовать. У его матери не было своего мнения. Она просто позволяла жизни бурлить вокруг, а сама отбывала ее, явно незаинтересованная происходящим.

— Думаю, тебе понравится в армии, — тихо сказала она, и Гарри подумал — Она хоть раз раньше делала подобные заявления? Хоть когда-нибудь высказывала мнение по поводу его будущего и благополучия?

Может, она просто ждала правильного момента?

Она улыбнулась, как всегда с легким вздохом, как будто это требовало невыносимых усилий. — В синем ты выглядел бы великолепно, — и снова повернулась к Анне. — Как ты думаешь?

Гарри открыл рот, чтобы сказать… в общем, чтобы что-нибудь сказать. Как только поймет, что. Он никогда не планировал идти в армию. Он собирался в университет. Его уже приняли в Пембрук Колледж в Оксфорде. Он подумывал об изучении русского. Он нечасто им пользовался после смерти grandmère. Его мать говорила по-русски, но они и по-английски-то редко полноценно беседовали, а по-русски — и того меньше.

Будь оно все проклято, но Гарри скучал по бабушке. Она не всегда была права, и деже не всегда была добра, но с ней всегда было интересно. И она его любила.

Какого будущего хотела бы для него она? Гарри не знал. Она без сомнения одобрила бы решение Гарри поступить в университет — раз это означало, что дни его будут проходить за чтением русской литературы. Но она также была высочайшего мнения о военных и открыто насмехалась над отцом Гарри за то, что тот никогда не служил.

Правда, она открыто насмехалась над отцом Гарри по множеству причин.

— Обдумай это, Гарри, — объявила Анна. — Я уверена, Себастьян обрадуется твоей компании.

Гарри бросил загнанный взгляд на Себастьяна. Тот без сомнения должен понять его душевные муки. О чем они все думают? Он что, может принять подобное решение за чаем? Пожевать бисквит, пару минут подумать и решить, что синий — действительно великолепный цвет для униформы?

Но Себастьян просто слегка пожал одним плечом, обычный его жест, означающий «Ну что я скажу? Мир вообще — сумасшедший дом»

Мать Гарри поднесла чашку к губам, но невозможно было понять, сделала ли она глоток. А потом, опуская чашку на блюдце, она закрыла глаза.

На самом деле, она просто моргнула, разве что чуть дольше, чем обычно, но Гарри знал, что это означает. Она услышала шаги. Шаги его отца. Она всегда слышала его раньше всех. Возможно, благодаря годам тренировки, жизни под одной крышей, хоть и не вполне в одном мире. Способность матери делать вид, что ее жизнь на самом деле совершенно не та, что в реальности развивалась параллельно с ее способностью постоянно знать о местонахождении мужа.

Ведь гораздо легче игнорировать то, что не попадается на глаза.

— Анна — Воскликнул сер Лайонел, появляясь в дверном проеме и опираясь на него. — И Себастьян. Какой славный сюрприз. Как дела, мой мальчик?

— Отлично, сэр, — ответил Себастьян.

Гарри наблюдал, как отец входит в комнату. Еще нельзя было точно сказать, как далеко он зашел. Походка его была твердой, но нечто в качании его рук Гарри не нравилось.

— Приятно видеть тебя, Гарри, — сказал сэр Лайонел, быстро похлопав сына по руке на пути к буфету. — Школа закончена?

— Да, сэр, — ответил Гарри.

Сер Лайонел плеснул чего-то в бокал. — Гарри находился слишком далеко, чтобы точно определить, что. Потом с сентиментальной улыбкой обернулся к Себастьяну. — Сколько тебе теперь лет, Себастьян? — спросил он.

— Девятнадцать, сэр.

Как и Гарри. У них был всего месяц разницы. Он всегда был того же возраста, что и Гарри.

— Ты угощаешь их чаем, Кети? — обратился сэр Лайонел к жене. — О чем ты думаешь? Он уже мужчина.

— Чай вполне подходит, — отрезал Гарри. Сэр Лайонел обернулся к нему и изумленно моргнул, как будто уже забыл, что его сын здесь. — Гарри, мальчик мой. Рад видеть тебя.

Губы Гарри напряглись и сжалисью — Я тоже рад видеть тебя, отец.

Сер Лайонел отпил здоровый глоток. — Так семестр окончился?

Гарри ответил кивком и обычным — Да, сэр.

Сэр Лайонел нахмурился, потом еще выпил. — Ты кончил школу, так ведь? Я получил письмо из Пембрук Колледжа о твоем зачислении. — Он снова нахмурился и несколько раз моргнул, потом пожал плечами. — Не знал, что ты подал документы. — И, наконец, как результат раздумий. — Хорошо сделано.

— Я не пойду в университет.

Слова вырвались у Гарри изо рта так быстро, что он сам удивился. Что он такое говорит? Он, конечно же, пойдет в Пембрук Колледж. Он именно этого и хочет. И всегда хотел. Он любит учиться. Любит цифры, любит сидеть в библиотеке, даже когда на дворе сияет солнце и Себастьян тащит его на улицу играть в регби. (Себастьян в таких случаях всегда побеждал. На юге Англии достаточно мало солнца, надо было пользоваться каждой возможностью погулять. Не говоря уж о том, что Себастьян был дружески убедителен, о чем бы ни шла речь.)

В Англии не было мальчишки больше подходящего для университета. И все же…

— Я пойду в армию.

И снова слова вырвались у него без участия сознания. Гарри сам удивлялся тому, что говорит. И удивлялся, зачем он это говорит.

— С Себастьяном? — спросила тетя Анна.

Гарри кивнул. — Надо же кому-то следить, чтобы его не убили.

Себастьян бросил на него возмущенный взгляд, но он явно был слишком доволен тем, как оборачивается дело, чтобы спорить. Он всегда переживал по поводу своей будущей службы. Гарри знал это, и знал, что, несмотря на всю браваду, для него большое облегчение, что двоюродный брат поедет с ним.

— Ты не можешь идти на войну, — заявил сэр Лайонел. — Ты мой наследник.

Все, кто находился в комнате — все четверо его родственников — обернулись к баронету с разной степенью удивления на лицах. Он, возможно, впервые за много лет, произнес нечто разумное.

— У вас есть Эдвард, — резко ответил Гарри.

Сэр Лайонел выпил, моргнул и пожал плечами. — Да, пожалуй.

Гарри ожидал чего-то похожего, но все же, глубоко внутри он ощутил болезненный укол разочарования. И возмущение.

И боль.

— Выпьем за Гарри! — радостно провозгласил сэр Лайонел, поднимая бокал. Он, похоже, даже не заметил, что никто к нему не присоединился.

— Успеха тебе, сын мой! — Он пригубил и только тогда обнаружил, что забыл налить. — Вот черт! — пробормотал он. — Как странно.

Гарри почувствовал, что проваливается в кресно. И одновременно в ногах у него появился зуд, как будто им не терпелось двигаться. Бежать.

— Когда ты уезжаешь? — спросил сэр Лайонел, наконец, счастливо налив.

Гарри посмотрел на Себастьяна, и тот тут же ответил — Я должен явиться в расположение полка на следующей неделе.

— Значит и я тоже, — сказал Гарри отцу. — Конечно, мне понадобятся средства на патент.

— Конечно, — сказал сэр Лайонел, инстинктивно отвечая на командные нотки в голосе Гарри. — Что ж, — он посмотрел вниз, на свои ноги, потом поднял глаза на жену.

Она смотрела в окно.

— Очень приятно было вас всех видеть, — сказал сэр Лайонел. Потом подхватил свой бокал и прошествовал к дверям, только раз споткнувшись по дороге.

Гарри смотрел, как он уходит, и чувствовал себя непривычно отстраненным от всей этой сцены. Он, конечно, представлял это себе и раньше. Не то, что он пойдет в армию, а свой отъезд. Он всегда знал, что уедет в университет как обычно, уложит вещи в семейную карету и укатит. Но воображение всегда подсовывало ему всевозможные драматические сцены ухода — что угодно, от яростного махания руками до ледяных взглядов. Его любимое видение включало в себя разбивание бутыток об стену. Особенно дорогих. Привезенных контрабандой из Франции. Его отец что, так и будет дальше поддерживать лягушатников своими незаконными закупками и теперь, когда его сын противостоит им на поле брани?

Гарри уставился в пустой дверной проем. Ведь это неважно, правда? Он здесь со всем покончил.

Со всем. С этим местом, с этой семьей, с ночами, когда он тащил отца в постель и аккуратно укладывал на бочок, чтобы тот не захлебнулся, если его снова вырвет.

Он со всем покончил.

Покончил.

Но он чувствовал такую пустоту. Такую тишь. Его отъезд был отмечен… ничем.

И только через много лет он понял, что его обманули.




Глава 1


— Поговаривают, что он убил свою первую жену.

Леди Оливия Бевелсток перестала помешивать чай.

— Кто? — спросила она, поскольку, по правде говоря, не слушала.

— Сэр Гарри Валентайн. Ваш новый сосед.

Оливия пристально посмотрела на Энн Бакстон, а потом на согласно кивавшую Мэри Кадоган.

— Ты шутишь, — заявила она, хотя прекрасно знала, что Энн никогда не шутит с подобными вещами. Сплетни были ее жизнью.

— Нет, он и правда ваш новый сосед, — вклинилась в разговор Филомена Уэйнклифф. Оливия отпила глоток чаю, в основном для того, чтобы стереть с лица гримасу — смесь неприкрытого раздражения и недоверия.

— Я имею в виду, она шутит, что он кого-то там убил, — ответила она с несвойственным ей в обычной жизни терпением.

— О! — Филомена взяла бисквит. — Прости.

— Я точно слышала, что он убил свою fiancée[4 - fiancée — (фр.) невеста] — настаивала Анна.

— Если бы он кого-то убил, он сидел бы в тюрьме, — заметила Оливия.

— Нет, если его вина не доказана.

Оливия слегка повернула голову влево, где, прямо к югу[5 - к югу— в Англии и Америке обычно, говоря о направлении, используют названия частей света. Например «выйдешь из дома и пойдешь на восток» вместо «пойдешь направо».] от нее, за толстой каменной стеной, десятью футами свежего весеннего воздуха и еще одной толстой стеной, на этот раз кирпичной, находилось свежеснятое жилище сэра Гарри Валентайна.

Три остальные девушки проследили за ее взглядом, и это заставило Оливию почувствовать себя довольно глупо, поскольку теперь они все вместе пялились на абсолютно пустую стену гостиной.

— Никого он не убивал, — твердо заявила она.

— Откуда ты знаешь? — усомнилась Энн.

Мэри кивнула.

— Не убивал и все, — ответила Оливия. — Не может он жить в соседнем от меня доме в Мейфере[6 - Мейфер — (mayfair) — по праву называют «сердцем Лондона». Расположенный в самом центре между Гайд Парком (Hyde Park) и Green Park и соседствующий с центральными улицами Оксфорд Стрит (Oxford Street) и Regent Street, он один из самых дорогих и респектабельных районов Лондона. Mayfair считается аристократическим районом и символом благосостояния с 18 века. Величественные особняки в георгианском и викторианском стилях, пестрят досками памяти и почета с именами великих английских писателей и композиторов, некогда здесь живших.Главный местный центр притяжения — Bond Street. Это полное собрание самых прославленных бутиков, золотая жила Mayfair. Особенно примечательна в этих краях улица Saville Row между Konduit Street и Piccadilly, знаменитой магазинами мужских портных. В Mayfair расположены кварталы самой пышной викторианской застройки-«райские кущи розовой терракоты», по выражению главного английского историка искусств Николая Певзнера.], если кого-то убил.

— Может, если его вина не доказана, — повторила Энн.

Мэри кивнула.

Филомена съела еще бисквит.

Оливии удалось слегка скривить губы. Она надеялась, что в улыбке. Хмуриться не стоило. Было четыре часа дня. Девушки пришли уже час назад и болтали о том, о сем, сплетничали (а как же!), обсуждали выбор нарядов на три предстоящих званых вечера. Они встречались довольно часто, где-то раз в неделю, и Оливии нравилась их компания, хотя разговоры и были лишены глубокого смысла, который она так ценила в беседах со своей ближайшей подругой Мирандой, урожденной Чивер, ныне Бевелсток.

Да, Миранда вышла замуж за брата Оливии. И это было здорово. Просто замечательно. Они были подругами с самого рождения, а теперь будут сестрами до самой смерти. Но это также значило, что Миранда больше не являлась незамужней леди и не должна была выполнять обязанности последних.






Список обязанностей Незамужних Леди

Автор: Оливия Бевелсток, незамужняя леди.




Носить платья пастельных тонов (и несказанно радоваться, если означенные тона тебе идут).

Улыбаться и держать свое мнение при себе (насколько это возможно).

Делать то, что велят родители.

Быть готовой к любым последствиям, если этого не делаешь.

Найти мужа, который не станет диктовать тебе, чем заниматься.





Оливия привыкла составлять в уме такие вот странные списки. Возможно, это объясняло, почему она так часто ловила себя на том, что совершенно не слушает, когда это нужно.

А также, почему она — однажды, или дважды — говорила вещи, которые ни в коем случае не следовало произносить вслух. Правда, прошло уже два года с тех пор, как она назвала сэра Роберта Кента горностаем-переростком и, вообще-то, это было одно из самых мягких определений, рождавшихся у нее в голове.

Но хватит отступлений. Миранда теперь выполняла обязанности замужних леди, из которых Оливия тоже очень бы хотела составить список, да только никто (включая Миранду, и Оливия до сих пор ее за это не простила) не хотел говорить ей, что же делают замужние леди, кроме того, что не носят платья пастельных тонов, не нуждаются в постоянном сопровождении и регулярно производят на свет младенцев.

Оливия была совершенно уверена, что последнее заключает в себе что-то еще. Это что-то заставляло ее мать пулей вылетать из комнаты каждый раз, когда Оливия начинала задавать вопросы.

Но вернемся к Миранде. Она тоже произвела на свет младенца — обожаемую племянницу Оливии, Кэролайн за которую Оливия, не задумываясь, бросилась бы под чьи угодно копыта — и как раз собиралась произвести второго, а значит, была недоступна для регулярных послеобеденных бесед. И, поскольку Оливия любила разговоры — а также моду и сплетни — она начала проводить все больше времени с Энн, Мэри и Филоменой. А они, конечно, были занятными и незлыми, но вели себя глупо несколько чаще, чем хотелось бы.

Как, например, сейчас.

— Кстати, кто это «поговаривает»? — спросила Оливия.

— Поговаривает? — эхом повторила Энн.

— Да. Кто именно говорит, что мой новый сосед убил свою fiancйe?

Энн замолчала и поглядела на Мэри.

— Ты помнишь?

Мэри помотала головой.

— В общем, нет. Может, Сара Форсайт?

— Нет, — уверенно покачала головой Филомена. — Это точно не Сара. Она только два дня назад вернулась из Бата. Может, Либби Локвуд?

— Это не Либби, — ответила Энн. — Я бы запомнила.

— Вот что я вам скажу, — вмешалась Оливия. — Вы не знаете, кто это сказал. Никто из нас не знает.

— Ну, я это не сама выдумала! — несколько вызывающе произнесла Энн.

— Я и не утверждаю, что это ты выдумала. Я бы никогда такого о тебе не подумала. — Это было правдой. Энн повторяла почти все, что говорилось в ее присутствии, но никогда ничего не придумывала. Оливия задумалась. — Вам не кажется, что подобные слухи нуждаются в проверке?

Ответом ей были три изумленных взгляда.

Оливия попыталась зайти с другой стороны.

— Просто для собственной безопасности. Если это правда…

— Так ты думаешь, что это правда? — спросила Энн тоном, каким говорят «ага, попалась!».

— Нет. — О Господи! — Я так не думаю. Но если бы это было правдой, то значит, его надо избегать.

Это заявление было встречено долгим молчанием, которое, наконец, нарушила Филомена:

— Моя мама уже велела мне его избегать.

— Именно поэтому, — продолжила Оливия, чувствуя себя так, словно продирается сквозь вязкую грязь, — мы обязаны установить, правда ли это. Поскольку если это неправда …

— Он красивый, — неожиданно произнесла Мэри. И добавила: — Правда, красивый.

Оливия моргнула, пытаясь угнаться за ходом ее мысли.

— Я никогда его не видела, — заметила Филомена.

— Он носит только черное, — доверительно сообщила Мэри.

— Я видела его в синем, — возразила Энн.

— Он носит только темное, — исправилась Мэри, сердито поглядев на Энн. — А его глаза… ох, они прожигают насквозь.

— А какого они цвета? — спросила Оливия, воображая себе самые неожиданные оттенки: красный, желтый, оранжевый…

— Голубые.

— Серые, — сказала Энн.

— Серо-голубые. Но пронзительные.

Энн кивнула. Видимо, последняя фраза не требовала исправлений.

— А волосы у него какого цвета? — спросила Оливия. Уж эту-то деталь они без сомнения упустили.

— Темно-каштановые, — хором ответили обе девушки.

— Как у меня? — спросила Филомена, накручивая локон на палец.

— Темнее, — заявила Мэри.

— Но не черные, — добавила Энн. — Чуть светлее.

— И он высокий, — произнесла Мэри.

— Они все такие, — пробормотала Оливия.

— Но не слишком, — продолжила Мэри. — Мне лично не нравятся долговязые.

— Да ты без сомнения сама его видела, — сказала Оливии Энн. — Он же живет в соседнем доме.

— Не думаю, — пробормотала Оливия. — Он снял дом только в начале этого месяца, а я на той неделе как раз гостила в загородном доме у Макклсфилдов.

— А когда ты вернулась в Лондон? — спросила Энн.

— Шесть дней назад, — ответила Оливия, возвращаясь к изначальной теме разговора. — Я и не знала, что там живет холостяк, — произнесла она и подумала, что эта фраза подразумевает, что если бы она знала, то попыталась бы собрать о нем побольше информации.

Скорее всего, так бы и было, но она не собиралась это признавать.

— Знаете, что я слышала? — неожиданно спросила Филомена. — Он размазал по стенке Джулиана Прентиса.

— Что?

— И ты говоришь об этом только сейчас? — недоверчиво воскликнула Энн.

Филомена только отмахнулась.

— Мне брат рассказал. Они с Джулианом большие друзья.

— Что случилось? — спросила Мэри.

— Эту часть его рассказа я не очень хорошо поняла, — призналась Филомена. — Роберт говорил довольно расплывчато.

— Мужчины никогда не помнят деталей, — констатировала Оливия, думая о собственном брате-близнеце Уинстоне. Как источник сплетен он был бесполезен. Совершенно бесполезен.

Филомена кивнула.

— Роберт вернулся домой, и состояние у него было то еще. Несколько… э-э-э… помятое.

Девушки понимающе кивнули. У всех были братья.

— Он еле стоял, — продолжила Филомена. — И воняло от него до небес. — Она помахала ладонью у себя перед носом. — Мне пришлось помочь ему пробраться мимо гостиной, чтобы мама не заметила.

— Теперь он у тебя в долгу, — сказала Оливия, все еще погруженная в свои мысли.

Филомена кивнула.

— Похоже, они слонялись по городу, развлекались как обычно, и Джулиан был слегка… э-э-э….

— Навеселе? — предположила Энн.

— Он часто такой, — добавила Оливия.

— Да. Похоже на правду, принимая во внимание, в каком состоянии мой братец вернулся домой. — Филомена сделала паузу и нахмурилась, будто обдумывала что-то, но очень быстро ее лицо разгладилось, и она продолжила: — Он сказал, что Джулиан не сделал ничего особенного, а сэр Гарри почти разорвал его на части, только что конечности не поотрывал.

— Было много крови? — спросила Оливия.

— Оливия! — укоризненно воскликнула Мэри.

— Вполне уместный вопрос.

— Я не знаю, была ли кровь, — несколько натянуто ответила Филомена.

— Думаю, была, — предположила Оливия, — раз уж ему отрывали конечности.






Список конечностей, с которыми мне жальче всего было бы расстаться (по нарастающей).

Автор: Оливия Бевелсток (все конечности на месте).





Нет, ну его, этот список. Она облегченно пошевелила пальцами в туфельках.

— У него синяк под глазом, — продолжила Филомена.

— У сэра Гарри? — Спросила Энн.

— У Джулиана Прентиса. Может, у сэра Гарри тоже, но я об этом не знаю. Я никогда его не видела.

— Я видела его два дня назад, — заявила Мэри. — Синяка под глазом у него не было.

— Вообще никаких увечий?

— Нет. Обворожителен, как всегда. Но весь в черном. Это очень любопытно.

— Весь? — с нажимом спросила Оливия.

— Почти. Рубашка и галстук — белые. И все же… — Мэри неопределенно махнула рукой, будто отметая это предположение. — Как будто он в трауре.

— Может, он действительно в трауре, — подхватила Энн, — По своей fiancйe!

— Которую сам же и убил? — спросила Филомена.

— Да никого он не убивал! — воскликнула Оливия.

— А ты откуда знаешь? — хором спросили остальные трое.

Оливии было что ответить, но ей вдруг пришло в голову, что она действительно, не знает. Она никогда не видела этого человека, и даже имени его не слышала до сегодняшнего дня. Но здравый смысл все равно был на ее стороне. Убийство fiancйe — это скорее сюжет для какого-нибудь мрачного готического(3) романа из тех, что постоянно читают Энн и Мэри.

— Оливия! — позвал кто-то.

Она моргнула, обнаружив, что молчит слишком долго.

— Нет, ничего, — сказала она, слегка мотнув головой. — Я просто задумалась.

— О сэре Гарри, — немного чопорно заявила Энн.

— У меня просто не было никакой возможности думать о чем-то еще, — пробормотала Оливия.

— А о чем ты предпочла бы думать? — спросила Филомена.

Оливия открыла было рот, но вдруг поняла, что совершенно не знает, как ответить.

— Да о чем угодно, — сказала она, наконец. — Практически, о чем угодно.

Но разговор разбудил ее любопытство. А любопытство Оливии Франс Бевелсток — это было нечто.




Девушка из соседнего дома снова за ним следила. Она занималась этим почти целую неделю. Сперва Гарри об этом не задумывался. Господи, да она была дочерью самого графа Ридланда, а если не дочерью, так родственницей. Любую служанку давно бы уволили, если бы она столько торчала у окна.

И она явно не гувернантка. У графа Ридланда была жена, так, во всяком случае, ему говорили. Ни одна жена не позволила бы принять на работу гувернантку с такой внешностью.

Итак, почти наверняка, это дочка графа. А значит нет никаких причин предполагать, что она чем-то отличается от остальных болтливых девушек из общества, из тех, что не находят в подглядывании из окна за новым соседом ничего дурного. Вот только она наблюдает за ним уже пять дней. Без сомнения, если бы ей просто было любопытно, каков покрой его костюма, или цвет волос, она бы давно удовлетворилась.

Его подмывало помахать ей рукой. Расплыться в широченной сияющей улыбке и помахать. Это живо положило бы конец ее подглядыванию. Вот только тогда он никогда не узнает, почему так заинтересовал ее.

А это было недопустимо. Гарри не выносил «почему», без ответов.

Не говоря уж о том, что он находился недостаточно близко к окну, чтобы разглядеть выражение ее лица. А это делало махание рукой бессмысленным. Он должен видеть ее смущение. Иначе, в чем прелесть?

Гарри снова сел за стол, делая вид, будто и понятия не имеет, что она наблюдает за ним из-за занавесок. У него полно работы, пора уже прекратить размышлять о блондинке за окном. Сегодня утром посыльный из военного министерства доставил довольно объемный документ, и его требовалось немедленно перевести с русского на английский. Гарри всегда работал одинаково. Сперва быстро проглядывал документ, чтобы понять основной смысл, потом читал внимательнее, изучая его дословно. И только потом брал ручку и чернила и принимался за перевод.

Это была нудная работа. Ему она нравилась, но он всегда любил головоломки. Он мог сидеть над документом часами и только на закате обнаружить, что весь день ничего не ел. Но даже он, влюбленный в свою работу, не мог себе представить, как можно часами сидеть и наблюдать, как кто-то переводит документы.

И все же она снова там, у окна. И, похоже, считает себя мастером маскировки, а его — абсолютным болваном.

Он хмыкнул. Она даже не подозревает. Гарри хоть и работал на скучное отделение военного министерства, где имели дело со словами на бумаге, а не с пистолетами, кинжалами и секретными заданиями, все же прошел хорошую подготовку. Десять лет в армии, большей частью на континенте, где внимательный глаз и способность улавливать движение часто означали разницу между жизнью и смертью.

Он, например, заметил, у нее привычку машинально заправлять за уши выбившиеся из прически пряди. И еще, поскольку иногда она следила за ним по ночам, Гарри знал, что когда она распускает волосы — всю невообразимо сияющую массу — концы их струятся до середины спины.

Он знал, что ночная рубашка у нее голубая. И, к сожалению, совершенно бесформенная.

К тому же, она совершенно не умеет стоять неподвижно. Хотя ей, возможно, кажется, что она не двигается. Она не суетлива, осанка у нее прямая и уверенная. Но ее постоянно что-то выдает. Легкая дрожь пальцев или слабое движение плеч при дыхании.

Гарри просто не мог ее не заметить.

Слежка его заинтриговала. Что в его скрюченной над кипой бумаг личности так ее притягивает? Ведь он всю неделю больше ничем не занимался.

Может, ему стоит как-нибудь оживить ей зрелище? Это будет милосердно. Она, должно быть, дико скучает.

Он может запрыгнуть на стол и спеть.

Откусить кусок и изобразить, что подавился. Что она тогда предпримет?

Кстати, это будет интересная нравственная дилемма. Он на мгновение отложил карандаш, размышляя о разнообразных великосветских леди, которых ему довелось встречать. Он не был законченным циником и верил, что, по крайней мере, некоторые из них сделали бы попытку его спасти. Но при этом сильно сомневался, что хоть одна из них обладала необходимыми физическими данными, чтобы поспеть вовремя.

Пожалуй, лучше жевать осторожно.

Гарри глубоко вздохнул и снова попытался сосредоточиться на работе. Он смотрел на документ все то время, пока думал о девушке в окне, но не прочел ни строчки. Он ничего не сделал за прошедшие пять дней. Конечно, можно было просто задернуть штору, но это было бы слишком демонстративно. Особенно сейчас, в полдень, при ярком солнечном свете.

Он уставился на слова перед глазами, но так и не смог сосредоточиться. Она все еще была там, все еще пялилась на него, воображая, что надежно скрыта занавеской

Какого черта она за ним наблюдает?

Гарри это не нравилось. Она никак не могла видеть, над чем он работает, а даже если бы и могла, он глубоко сомневался, что она читает по-русски. И все же документы на его столе часто были деликатного свойства, а иногда даже государственной важности. Если за ним кто-то следит…

Он помотал головой. Во имя всего святого, если бы за ним кто-то следил, то это уж точно была бы не дочка графа Ридланда!

И вдруг она исчезла. Сперва развернулась, чуть-чуть, не больше чем на дюйм, приподняв подбородок, а потом отошла от окна. Наверное, что-то услышала, возможно, ее позвали. Гарри это не заботило. Он просто радовался, что она испарилась. Ему надо работать.

Он опустил глаза, прочел полстраницы, а потом:

— Доброе утро, сэр Гарри!

Это был Себастьян, явно в отличном настроении. Иначе не звал бы Гарри никаким сэром. Гарри даже головы не поднял.

— Сейчас день.

— Не для того, кто встал в одиннадцать.

Гарри подавил вздох.

— Ты не постучался.

— Я никогда не стучу. — Себастьян плюхнулся в кресло, явно не обратив внимания на то, что его темные волосы повторили этот маневр, плюхнувшись ему на глаза. — Чем ты занимаешься?

— Работаю.

— Ты только это и делаешь.

— Некоторым из нас не достанется в наследство графство, — заметил Гарри, пытаясь закончить еще хоть одно предложение, пока Себастьян не завладел его вниманием полностью.

— Может быть, — пробормотал Себастьян. — А может быть и нет.

Это была правда. Вообще-то Себастьян стоял вторым в очереди на наследство, у его дяди, графа Ньюбери был всего один сын, Джеффри. Однако граф (все еще считающий Себастьяна отъявленным шалопаем, несмотря на десять лет службы на благо Его Величества) нисколько не волновался. Ведь вероятности, что Себастьян унаследует титул фактчески не существовало. Пока Себастьян служил в армии, Джеффри женился, и его жена уже родила двоих дочерей, то есть, он явно мог иметь потомство.

Однако потом Джеффри заболел лихорадкой и умер. Как только стало очевидно, что фигура у его вдовы не округляется, а значит младой наследник не придет спасать графство от разорения по имени Себастьян Грей, давно вдовевший старый граф решил лично заняться производством наследника и в данный момент болтался по Лондону, прицениваясь к возможным невестам.

И теперь никто толком не знал, как относиться к Себастьяну. Либо он сногсшибательно красивый и обаятельный наследник старинного и богатого графства, то есть главный приз на брачном рынке, либо он сногсшибательно красивый и обаятельный наследник дыры в кармане, то есть худший кошмар великосветских мамаш.

Тем не менее, его повсюду приглашали. И он был в курсе всего, что касалось лондонского светского общества.

Именно поэтому Гарри не сомневался, что получит ответ на свой вопрос:

— У графа Ридланда есть дочь?

Себастьян посмотрел на него с выражением, которое большинство сочло бы скучающим, но Гарри знал, что оно означает «ну, и дубина».

— Конечно, — ответил Себастьян.

Его интонации тоже говорили про «дубину».

— Зачем тебе? — заинтересовался Себастьян.

Гарри бросил быстрый взгляд в сторону окна, хотя и знал, что ее там нет.

— Она блондинка?

— Ярко выраженная.

— Симпатичная?

По лицу Себастьяна разлилась медленная улыбка.

— Более чем, по любым канонам.

Гарри вздрогнул. Какого черта дочке Ридланда понадобилось так пристально за ним наблюдать?

Себастьян зевнул, даже не попытавшись прикрыть рот и проигнорировав осуждающий взгляд Гарри.

— У столь внезапного интереса имеются причины?

Гарри подошел к окну, глядя на ее окно, которое, как он теперь знал, находилось на втором этаже, третье справа.

— Она за мной следит.

— Леди Оливия Бевелсток следит за тобой, — повторил Себастьян.

— Ее так зовут? — пробормотал Гарри.

— Она за тобой не следит.

Гарри развернулся.

— Прошу прощения?

Себастьян невежливо хмыкнул.

— Ты ей не нужен.

— Я и не говорил, что нужен.

— Ей сделали пять предложений руки и сердца в прошлом году, и их было бы гораздо больше, если бы леди Оливия не отпугнула нескольких джентльменов до того, как они выставили себя идиотами.

— Для человека, заявляющего, что ему «неинтересно», ты очень много знаешь об обществе.

— А я разве заявлял, что мне неинтересно? — Себастьян с деланной задумчивостью потер подбородок. — Как же я лгал!

Гарри смерил его взглядом, потом встал и подошел к окну. Теперь, когда леди Оливия ушла, он мог это сделать свободно.

— Там что-нибудь сногсшибательное? — тихо спросил Себастьян.

Гарри пропустил его слова мимо ушей и слегка повернул голову влево, хоть это и не слишком расширило его угол зрения. И все же она, вопреки обыкновению, не очень плотно задернула шторы, и если бы солнце не отсвечивало в стекло, ему бы открылся отличный вид на ее комнату. Прямо-таки наилучший.

— Она там? — спросил Себастьян, и голос его постепенно обретал насмешливые нотки. — Она наблюдает за тобой прямо сейчас?

Гарри обернулся и раздраженно закатил глаза, увидев, что Себастьян машет руками, при этом как-то странно сгибая и разгибая пальцы, будто пытается отогнать привидение.

— Ты идиот, — сказал Гарри.

— Зато красивый, — парировал Себастьян, тут же снова сгорбившись в кресле. — И чертовски обаятельный к тому же. Это помогает мне выбираться из всяческих неприятностей.

Гарри повернулся и облокотился на подоконник.

— Чем обязан?

— Я стосковался по твоему обществу.

Гарри ждал.

— Мне нужны деньги? — повторил попытку Себастьян.

— Это больше похоже на правду, но я из достоверного источника знаю, что ты не далее как во вторник облегчил карманы Уинтерхоу на сотню фунтов.

— А ты говоришь, что не слушаешь сплетен.

Гарри пожал плечами. Он слушал, когда нужно.

— Чтоб ты знал, там было две сотни. И было бы еще больше, если бы не появился братец Уинтерхоу и не утащил его за шкирку.

Гарри промолчал. Он не слишком любил ни Уинтерхоу, ни его брата, но не мог им не посочувствовать.

— Прости, — сказал Себастьян, верно истолковав молчание Гарри. — Как поживает юный задира?

Гарри бросил взгляд на потолок. Его младший брат Эдвард все еще не встал. По всей видимости, пытался проспаться после возлияний предыдущей ночи.

— Все еще ненавидит меня. — Гарри пожал плечами. Он перебрался в Лондон только чтобы иметь возможность следить за младшим братом, а Эдварду была ненавистна его опека. — Он это перерастет.

— Это ты в последние дни так испортился или просто постарел?

Гарри понял, что улыбается.

— Наверное, постарел.

Себастьян в своем кресле сгорбился еще больше и пожал плечами.

— Я бы предпочел испорченность.

— Некоторые считают, что тебе по этому поводу нечего волноваться, — пробормотал Гарри.

— Но-но, сэр Гарри, — строго напомнил Себастьян — Я не соблазнил ни одной девственницы.

Гарри кивнул в знак согласия. Несмотря на видимость, Себастьян жил согласно некоему кодексу чести. Немногие признали бы его, но он, тем не менее, существовал. И если Себ когда-либо и соблазнил девственницу, то сделал это ненамеренно.

— Я слыхал, ты на прошлой неделе кого-то побил, — заметил Себастьян.

Гарри с отвращением помотал головой.

— Он выживет.

— Я спрашивал не об этом.

Гарри отвернулся от окна и прямо посмотрел на Себастьяна.

— По правде говоря, ты вообще ни о чем не спрашивал.

— Отлично, — с преувеличенным смирением произнес Себастьян. — Почему ты сделал из юноши отбивную?

— Все было не так, — раздраженно возразил Гарри.

— Я слышал, от твоего удара он потерял сознание.

— Это ему удалось без моей помощи. — Гарри неодобрительно покачал головой. — Он был в стельку пьян. Я всего-то разок двинул его по физиономии. Самое большее, ускорил отключку минут на десять.

— Обычно ты не бьешь, если человек тебя не провоцирует, — тихо заметил Себастьян. — Даже пьяного.

У Гарри напрягся подбородок. Он не гордился происшедшим, но в то же время не мог заставить себя о нем пожалеть.

— Он кое-кому надоедал, — натянуто ответил он.

Он не собирался продолжать. Себастьян знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что это значит.

Себастьян задумчиво кивнул, потом испустил глубокий вздох. Гарри решил, что он оставил эту тему и вернулся к столу, по пути исподтишка взглянув в окно.

— Она там? — неожиданно спросил Себастьян.

Гарри не стал изображать непонимания.

— Нет. — Он снова сел за стол и нашел глазами нужное место в русском документе.

— Она сейчас там?

Удивительно, насколько быстро это стало утомительным.

— Себ…

— Сейчас?

— Зачем ты здесь?

Себастьян слегка распрямился.

— Мне нужно, чтобы ты вместе со мной пошел на музыкальный вечер к Смайт-Смитам в четверг.

— Зачем?

— Я кое-кому обещал, что приду и…

— Кому ты обещал?

— Неважно.

— Важно, раз уж я вынужден туда пойти.

Себастьян слегка покраснел — забавное, и необычное, зрелище.

— Хорошо, я пообещал бабушке. На прошлой неделе она загнала меня в угол.

Гарри застонал. Будь в этом замешана любая другая женщина, он бы выкрутился. Но обещание, данное бабушке — это святое.

— Так ты пойдешь? — спросил Себастьян.

— Да, — со вздохом согласился Гарри.

Он ненавидел подобные мероприятия, но на музыкальном вечере, по крайней мере, не надо вести длинных вежливых бесед. Он сможет тихо посидеть на своем месте и помолчать. А если у него при этом будет скучающий вид — ну что ж, у других он будет не лучше.

— Отлично. Могу я…

— Погоди-ка. — Гарри подозрительно повернулся к нему. — А я-то тебе зачем?

Находясь в обществе, Себастьян отнюдь не страдал от недостатка уверенности. Однако тут он довольно неуверенно поерзал в кресле.

— Подозреваю, там будет мой дядюшка.

— И с каких пор это тебя пугает?

— Меня это не пугает. — Себастьян поглядел на него с отвращением. — Но бабушка, похоже, попытается нас помирить и… да, Господи, какая разница? Ты пойдешь, или нет?

— Конечно.

И правда, какие тут могут быть сомнения. Раз он нужен Себу, он пойдет. Себастьян встал, беспокойство его как рукой сняло, оно сменилось обычной беззаботностью.

— Я твой должник.

— Я прекратил считать.

Себ расхохотался.

— Пойду, разбужу для тебя задиру. Даже мне кажется, что в такое время поздно валяться в постели.

— Валяй, на здоровье. Ты — единственное во мне, что пользуется уважением Эдварда.

— Уважением?

— Восхищением, — согласился Гарри.

Эдвард не раз твердил, что не может понять, как его «неимоверно скучный» брат может так близко дружить с Себастьяном, которому он во всем хотел подражать.

Себастьян остановился у двери.

— Стол для завтрака все еще накрыт?

— Иди отсюда, — ответил Гарри. — И закрой за собой дверь.

Себастьян так и поступил, но его хохот все равно звучал по всему дому. Гарри размял пальцы и посмотрел на стол, где все еще лежал нетронутый документ на русском языке. У него осталось всего два дня, чтобы закончить работу. Благодарение Богу, что девушка — леди Оливия — ушла из комнаты.

При мысли о ней он посмотрел в окно, но без обычной своей осторожности, поскольку точно знал, что она ушла.

Но она не ушла.

И на этот раз она не могла не понять, что он ее заметил.




Глава 2


Оливия с колотящимся сердцем упала на четвереньки. Он видел ее. Он несомненно видел ее. Она поняла это по его глазам, по жесткому повороту головы. О Господи, как она сможет объясниться? Благовоспитанные юные леди не подглядывают за соседями. Сплетничают о них, изучают покрой их костюмов и качество их карет, но никогда, повторяю, никогда, не подглядывают за ними через окно.

Даже если существует вероятность, что вышеозначенные соседи — убийцы.

Во что Оливия по-прежнему не верила.

И тем не менее, следовало признать, что сэр Гарри определенно вел себя подозрительно. Поведение его в эти дни не могло считаться нормальным. Не то, чтобы Оливия знала, что является нормальным лично для него, но у нее было два брата. И она знала, чем мужчины занимаются у себя в рабочих кабинетах.

К примеру, она знала, что большинство мужчин предпочитают не торчать в кабинетах, по крайней мере, не часами, как это делал сэр Гарри. И еще она знала, что когда мужчине наконец случается удалиться к себе в кабинет, он обычно делает это, чтобы избежать нежелательных женских нравоучений, а не чтобы проводить время за внимательным изучением документов, как в случае с сэром Гарри.

Оливия отдала бы клык а, возможно, и пару коренных зубов впридачу, лишь бы узнать содержимое его бумаг. Ежедневно, целыми днями он сидел за своим рабочим столом, сосредоточенно изучая эти самые бумаги. Иногда ей казалось, что он их переписывает.

Но это же бессмыслица! Для подобных дел такие люди, как сэр Гарри, нанимают секретарей.

Сердце у нее все еще колотилось. Оливия глянула вверх, оценивая свое положение. Не то, чтобы это имело какой-то смысл — окно находилось прямо над ней, и, право же, было бы совершенно стественно, если бы она…

— Нет, нет, не двигайся.

Оливия застонала. В дверях стоял Уинстон, ее брат-близнец, или, как она любила о нем думать, ее младший — ровно на три минуты — брат. Точнее, не стоял, а непринужденно опирался на дверь, пытаясь казаться чертовски беззаботным соблазнителем, которым он в настоящее время посвящал все свои силы чтобы казаться.

Грамматика, конечно, у этого определения никудышная, но оно, описывает Уинстона абсолютно точно. Светлые волосы Уинстона находились в продуманном беспорядке, галстук — затянут еле-еле, и, да! ботинки у него были изготовлены лично Уэстоном, однако любой, кто обладал хоть унцией здравого смысла видел, что у него еще молоко на губах не обсохло. Она никогда не понимала, почему у всех ее подружек при нем затуманивались глаза, а сами они резко глупели.

— Уинстон, — проворчала она, не желая больше никак признавать его присутствие.

— Стой, — сказал он, вытянув руку ладонью вперед. — Погоди минутку. Я пытаюсь запомнить эту картину.

Оливия угрюмо закусила губу и аккуратно отползла от окна, держась поближе к стене.

— Попробую угадать, — заметил он. — Мозоли на обеих пятках.

Она не отреагировала.

— Вы с Мэри Кадоган пишете новую пьесу. Ты играешь овцу.

Никогда в жизни он не заслуживал возмездия больше, чем в эту минуту, но, как это ни печально, никогда еще Оливия не имела меньше возможности его наказать

— Если бы я знал, — добавил он, — то принес бы уздечку.

Она была почти готова укусить его за ногу.

— Уинстон?

— Да?

— Заткнись.

Он рассмеялся.

— Я убью тебя, — объявила она, поднимаясь.

Она проползла на четвереньках половину комнаты. Уж здесь-то сэр Гарри никак не сможет ее увидеть.

— Копытами затопчешь?

— Прекрати! — С отвращением произнесла она. И вдруг поняла, что он подходит к окну. — Отойди от окна!

Уинстон застыл, потом повернулся и посмотрел на сестру. Брови его были вопросительно подняты.

— Сделай шаг назад, — сказала Оливия. — Вот так. Медленно, медленно…

Он сделал вид, что сейчас пойдет к окну.

У нее екнуло сердце.

— Уинстон!

— Признавайся, Оливия! — Он развернулся и теперь смотрел на нее, уперев руки в боки. — Что ты делаешь?

Она сглотнула. Ей придется сказать хоть что-то. Брат видел, как она, словно идиотка, ползала по полу на четвереньках. Он жаждет объяснений. Видит Бог, будь он на ее месте, уж она-то точно потребовала бы объяснений.

Но не может же она сказать ему правду. Непременно должно существовать какое-то простое объяснение ее действиям.






Причины, по которым я могу ползать по полу,

И должна избегать окна.





Нет. Ничего не придумывается.

— Это все наш сосед. — Оливия выдавила из себя правду, поскольку иного выхода у нее в создавшемся положении не было.

Голова Уинстона повернулась к окну. Медленно и с максимальной язвительностью, которую можно вложить в простой поворот головы.

Оливия не могла не признать, что Бевелстокам этот жест всегда удавался отменно.

— Наш сосед, — повторил он. — А у нас есть сосед?

— Сэр Гарри Валентайн. Он снял соседний дом, пока ты был в Глостершире

Уинстон медленно кивнул.

— И его присутствие в Мейфэре заставило тебя елозить по полу… потому что…

— Я за ним наблюдала.

— За сэром Гарри.

— Да.

— Стоя на коленях.

— Конечно нет. Просто он увидел меня и…

— И теперь думает, что ты страдаешь лунатизмом.

— Да. Нет! Не знаю. — Она сердито выдохнула. — Я не знаю, что он думает.

Уинстон поднял одну бровь.

— Зато знаешь, как выглядит его спальня, за которой ты…

— Там кабинет! — горячо перебила она.

— И тебе необходимо за ним шпионить, потому что…

— Потому что Энн и Мэри сказали… — Оливия прикусила язык, прекрасно понимая, что если расскажет брату, почему следила за сэром Гарри, то будет выглядеть еще большей идиоткой, чем сейчас.

— Ну, нет, не молчи, — сухо попросил он. — Если это сказали Энн и Мэри, я непременно должен об этом знать.

Она по-деловому поджала губы.

— Ладно. Но ты никому ничего не расскажешь.

— Я и так стараюсь не повторять того, что от них слышу, — честно признался Уинстон.

— Уинстон!

— Я не скажу ни слова. — Он поднял руки вверх, будто сдаваясь.

Оливия коротко кивнула, соглашаясь.

— Потому что, кроме всего, это неправда.

— Принимая во внимание источник информации, это и так понятно.

— Уин…

— Ну же, Оливия. Ты достаточно умна, чтобы не верить тому, что говорят эти двое.

Она неожиданно почувствовала желание их защитить.

— Не такие уж они и плохие.

— Конечно нет, — согласился он. — Просто совершенно не умеют отличать правду от вымысла.

Уинстон был прав, но речь шла о ее подругах, а он ее раздражал, поэтому Оливия не собиралась с ним соглашаться. Она просто проигнорировала его последнее высказывание и продолжила:

— Я серьезно, Уинстон. Это — секрет.

— Даю слово, — согласился Уинстон с предельно скучающим видом.

— То что будет произнесено в этой комнате…

— Останется в этой комнате, — закончил он. — Оливия…

— Отлично. Энн и Мэри утверждают, что они слышали, будто сэр Гарри убил свою fiancйe… Нет, не перебивай! Я тоже в это не верю. Однако я подумала… ну… откуда вообще берутся подобные слухи?

— От Энн Бакстон и Мэри Кадоган, — тут же ответил Уинстон.

— Они никогда не распускают слухов, — возразила Оливия. — Только пересказывают.

— Колоссальная разница.

Оливия думала то же самое, но сейчас было не время и не место соглашаться с братом.

— Мы знаем, что у него взрывной характер, — продолжила она.

— Правда знаем? Откуда?

— Ты что не слышал про Джулиана Прентиса?

— Ах, это? — Уинстон почти закатил глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Да он его едва коснулся. Джулиан так напился, что его могло сбить с ног дуновением ветра.

— Но сэр Гарри его ударил.

Уинстон махнул рукой.

— Допустим.

— Почему?

Он пожал плечами, потом скрестил руки на груди.

— Никто не знает. Или точнее, никто ничего не говорит. Постой, к тебе-то это какое имеет отношение?

— Мне стало любопытно, — призналась она.

Ужасно глупо, но это правда. Да и вряд ли она сегодня придет в большее замешательство.

— Что любопытно?

— Он, — она махнула головой в сторону окна. — Я ведь даже не знала, как он выглядит. Да, да, — уточнила она, предупредив его возможные возражения, — я прекрасно знаю, что его внешний вид не имеет никакого отношения к тому, убил ли он кого-то или нет, но я просто не смогла удержаться. Он ведь живет прямо по соседству.

— И ты боишься, что он проникнет к нам и перережет тебе глотку?

— Уинстон!

— Прости Оливия, — рассмеялся он. — Ты и сама должна признать, что это совершенно нелепо…

— Но это не так, — живо возразила она. — То есть, это было нелепо. Я согласна. Но потом… Я стала за ним наблюдать, и вот что я тебе скажу, Уинстон, в этом мужчине есть что-то подозрительное.

— И ты это обнаружила за последние… — Уинстон нахмурился. — Сколько дней ты за ним шпионишь?

— Пять дней.

— Пять дней? — Аристократически-скучающее выражение мигом слетело с его лица, Уинстон открыл рот от изумления. — Господи, Оливия, тебе что, больше нечем заняться?

Она попыталась скрыть смущение.

— По всей видимости, нет.

— И он тебя не замечал? Все это время?

— Нет, — довольно хладнокровно соврала она. — И я не хочу, чтобы заметил. Именно поэтому я и встала на четвереньки.

Он поглядел в окно. Потом снова на нее. Голова его двигалась медленно, а на лице было написано недоверие.

— Отлично. И что же ты узнала о нашем новом соседе?

Она уселась в кресло у дальней стены, раздумывая, насколько полно ей хочется поделиться с ним своими открытиями.

— Ну … В основном он выглядит вполне обычно.

— Обалдеть.

Она скривилась.

— Так тебе рассказать, или нет? Я не стану ничего говорить, если ты и дальше будешь надо мной смеяться.

Он пригласил ее продолжить откровенно ироничным взмахом руки.

— Он необыкновенно много времени проводит у себя в кабинете.

Уинстон кивнул.

— Безусловный признак кровожадных наклонностей.

— Когда ты сам в последний раз проводил хоть какое-то время в своем кабинете? — рявкнула она в ответ.

— Я понял.

— И еще, — продолжила она с нажимом, — думаю, он часто меняет внешность.

Это привлекло внимание Уинстона.

— Меняет внешность?

— Да. Иногда он носит очки, а иногда нет. И дважды он носил чрезвычайно экстравагантную шляпу. В помещении.

— Поверить не могу, что я все это выслушиваю, — констатировал Уинстон.

— Кто носит шляпу в помещении?

— Ты свихнулась. Это единственное объяснение.

— А еще он носит только черное, — Оливия вспомнила о сделанном Энн на прошлой неделе замечании. — Или синее. Не то чтобы это было подозрительно, — добавила Оливия, поскольку, говоря по совести, если бы не она сама произносила все это, она бы тоже решила, что свихнулась. Все приключение, изложенное вслух, выглядело совершенно бессмысленным.

Оливия вздохнула.

— Я знаю, все это звучит смешно, но я почти уверена, с ним что-то не так.

Несколько секунд Уинстон внимательно на нее смотрел, после чего наконец произнес:

— Оливия, у тебя просто слишком много свободного времени. Хотя…

Оливия прекрасно знала, что он нарочно тянет паузу. Но она так же знала, что не устоит перед искушением.

— Хотя что? — буркнула она.

— Ну… должен сказать, все это демонстрирует необычные тенденции в твоем поведении.

— Что ты хочешь этим сказать? — потребовала Оливия.

Он смерил ее высокомерным взглядом, на который способны только братья.

— Ты должна признать, что не обладаешь репутацией человека способного доводить начатое до конца.

— Неправда!

Он скрестил на груди руки.

— А как насчет недостроенного макета собора Святого Петра?

У нее от изумления отвисла челюсть. Она просто поверить не могла, что он приведет это в качестве примера.

— Да его собака перевернула!

— Тогда может, тебе напомнить о некоем обещании еженедельно писать бабушке?

— Да ты пишешь ей еще реже меня!

— Да, но я ни разу не обещал делать это регулярно. И еще я никогда не брал уроков живописи и не учился играть на скрипке.

Руки Оливии сами сжались в кулаки. Ну да, она выдержала только шесть уроков живописи и лишь один урок игры на скрипке. Но только потому, что у нее ни там ни там ничего не выходило. Кому же захочется бесконечно прилагать усилия в области, где он совершенно бездарен?

— Мы говорили о сэре Гарри! — рявкнула она.

Уинстон слегка улыбнулся.

— Именно.

Она смерила его тяжелым взглядом. У него на лице все еще сохранялось это выражение, на треть снисходительное, на две трети просто раздражающее. Слишком уж много удовольствия ему доставляло ее изводить.

— Ну что ж, отлично, — неожиданно примирительно произнес он. — Расскажи мне, что же такого «ненормального» в сэре Гарри Валентайне.

Она мгновение помедлила.

— Дважды я видела, как он жжет в камине кучу бумаг.

— Дважды я видел, как я сам проделываю то же самое, — ответил Уинстон. — Что еще прикажешь делать с ненужной бумагой? Оливия, ты…

— Да, но как он это делал!

Уинстон поглядел на нее так, словно хотел ответить, но не находил подходящих слов.

— Он швырял их в огонь, — уточнила Оливия. — Швырял! В безумной спешке!

Уинстон начал качать головой.

— И он все время оглядывался через плечо.

— Ты и правда следила за ним целых пять дней.

— Не перебивай, — отрезала она. И тут же продолжила: — Он оглядывался через плечо, как будто услышав, что снизу кто-то поднимается.

— Дай-ка я угадаю. Снизу действительно кто-то поднимался.

— Да! — Возбужденно воскликнула Оливия. — Как раз в этот момент вошел его дворецкий. По крайней мере, я думаю, что это был его дворецкий. В любом случае, кто-то вошел.

Уинстон смерил ее тяжелым взглядом.

— А во второй раз?

— Второй раз?

— Когда он жег бумаги.

— А, — протянула она, — это. Во второй раз все происходило в общем-то обыкновенно.

Уинстон несколько секунд смотрел на нее, затем произнес:

— Оливия, ты должна прекратить за ним шпионить.

— Но…

Он выбросил вперед руку.

— Что бы ты там не думала о сэре Гарри, даю тебе слово, ты ошибаешься.

— Я видела, как он запихивал деньги в кошелек!

— Оливия, я знаю сэра Гарри Валентайна. Он самый обычный человек.

— Ты его знаешь?

И он ее не остановил, когда она как дура все ему рассказывала?! Она его прикончит!






Лучший способ убить моего брата,

вариант шестнадцатый.

Автор: Оливия Бевелсток.





Да нет, какой смысл? Вряд ли ей удастся перещеголять пятнадцатый вариант, включавший в себя вивисекцию[7 - Вивисекция (от лат. vivus — живой и sectio — рассекание) — Вскрытие живого животного в целях изучения его организма.] и дикого вепря.

— Ну, я не то чтобы знаю его лично, — объяснил Уинстон. — Я знаю его брата. Мы вместе учились в университете. И я знаю о сэре Гарри. Он жжет бумаги, только чтобы навести на столе порядок.

— А шляпа? — спросила Оливия. — Уинстон, на ней были перья. — Она широко развела руки и помахала ими, пытаясь изобразить, как это ужасно выглядело. — Целый плюмаж!

— Это я объяснить не могу. — Уинстон пожал плечами, а потом подмигнул. — Мне бы и самому хотелось на это взглянуть.

Она нахмурилась. Самая не-детская реакция на которую она была сейчас способна.

— Кроме того, — продолжил Уинстон, — у него нет никакой fiancйe.

— Ну да, но…

— И никогда не было.

Это подтверждало мнение Оливии, что весь слух высосан из пальца, но тот факт, что сказал это именно Уинстон, раздражал. Если только он действительно что-то доказал. Кажется, Уинстона нельзя назвать большим авторитетом в том, что касается нового соседа.

— Да, кстати, — произнес Уинстон, легкость его тона не предвещала ничего хорошего. — Я так понимаю, что мать с отцом понятия не имеют о твоей разведывательной деятельности?

Ах ты, плут!

— Ты сказал, что ничего не расскажешь, — упрекнула Оливия.

— Я пообещал, что ничего не расскажу о вздоре, который мололи Мэри Кадоган и Энн Бакстон. Я ничего не обещал по поводу твоего личного безумия.

— Чего ты хочешь, Уинстон? — прорычала Оливия.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Во вторник я притворюсь больным. Не противоречь.

Оливия мысленно перебрала календарь ближайших мероприятий. Вторник… Вторник… музыкальный вечер у Смайт-Смитов.

— Ты не посмеешь! — закричала она, бросаясь на брата.

Он помахал рукой около своей головы.

— У меня нежные ушки, знаешь ли.

Оливия срочно пыталась придумать подходящий ответ и была страшно разочарована, поскольку только и смогла выдавить:

— Ты… ты…

— Я бы на твоем месте воздержался от угроз.

— Если мне придется идти, значит и ты пойдешь.

Он одарил ее тошнотворно-сочувственной улыбкой.

— Забавно, почему это все в мире устроено совершенно не так, как хочется…

— Уинстон!

Все еще смеясь, он вышел из комнаты.

Оливия еще минутку позлилась, а потом решила, что для нее же будет лучше поехать на музыкальный вечер у Смайт-Смитов без братца. Она настаивала на его присутствии только, чтобы посмотреть, как он страдает, но этого вполне можно добиться другими путями. Кроме того, если Уинстон будет вынужден смирно сидеть весь концерт, он без сомнения, станет развлекаться, мучая ее. В последний раз он чуть не провертел ей дыру между ребрами, а за год до этого…

В общем, достаточно сказать, что месть Оливии включала в себя тухлое яйцо, плюс трех подружек, каждая из которых поверила, что он воспылал к ней безнадежной любовью, и она все еще не считала, что сровняла счет.

Так что, на самом деле, даже хорошо, что его там не будет. И вообще, у нее есть гораздо более насущные проблемы, чем собственный брат-близнец.

Вздрогнув, она снова сосредоточилась на окне. Оно, конечно, было закрыто, сегодня было не настолько тепло, чтобы жаждать свежего воздуха. Но занавески были отдернуты, и прозрачная поверхность стекла дразнила и манила ее. Со своего места в дальнем конце комнаты Оливии было видно только кирпичную стену, ну может, еще кусочек стекла от другого окна, не кабинетного. Если бы она слегка изогнулась. И если бы не блики.

Она скосила глаза.

Слегка подвинула кресло вправо, чтобы блики исчезли.

Вытянула шею.

А потом, не успев толком ничего обдумать, снова рухнула на пол и ногой захлопнула дверь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Уинстон снова обнаружил ее на четвереньках.

Она медленно двинулась вперед, по дороге удивляясь, что же она такое делает — она что, добравшись до окна, просто встанет, словно говоря: «Я упала, а вот теперь поднялась»?

Кстати, в этом что-то есть.

А потом она поняла, что тогда у окна, в панике, совершенно не подумала, что сэр Гарри, наверняка, не понял, почему она рухнула на пол. Он ее увидел — в этом она уверена — и тут она рухнула.

Рухнула. Не повернулась, не отошла, рухнула, как подкошенная.

Может, он прямо сейчас смотрит на ее окно, недоумевая, что же такое с ней произошло? Может, он решил, что она заболела? А вдруг он придет к ним домой, узнавать все ли с ней в порядке?

У Оливии началось нешуточное серцебиение. Она тогда просто умрет от смущения. Уинстон же будет хохотать над ней целую неделю.

Нет, нет, успокоила она себя. Он не подумал, что она больная. Просто неловкая. Правда, неловкая и все. А значит надо подняться, встать, и продемонстрировать, что она абсолютно здорова и ходит по комнате.

И, может быть, стоит помахать ему рукой, раз уж она знает, что он знает, что она знает, что он ее видел.

Оливия остановилась и еще раз проиграла в голове последнюю мысль. Там столько «знает», сколько нужно?

Итак, ближе к делу, сегодня сэр Гарри впервые заметил ее у окна. Он понятия не имеет, что она наблюдала за ним пять дней. В этом она совершенно уверена. А значит у него нет никаких причин для подозрений. Бог ты мой, они же в Лондоне. В самом населенном городе Британии. Люди постоянно видят друг друга в окнах. Единственный сомнительный момент во всем этом — она вела себя, как последняя идиотка и сделала вид, что не замечает его.

Ей следовало ему помахать. Улыбнуться и помахать, словно говоря: «Не правда ли, это все забавно?»

Сделать это ей вполне по силам. Иногда ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что улыбается, машет рукой и делает вид, что это очень весело. Она прекрасно знала, как вести себя в любой ситуации, связанной со светским обществом, а это, без сомнения, именно такая ситуация, хоть и довольно необычная.

В этой области Оливии Бевелсток нет равных.

Она доползла до боковой стены комнаты, чтобы встать на ноги вне поля его зрения. Вот сейчас, словно ничего и не произошло, она пройдет мимо окна, параллельно внешней стене, глядя прямо перед собой, поскольку именно так она всегда и делала, когда ходила по спальне, думая о чем-то своем.

Затем, в подходящий момент, она неожиданно посмотрит в сторону, словно бы услышав птичку, или белку, и глянет в окно, ведь именно так это должно происходить в подобных ситуациях. А потом, мельком увидев в окне соседа, она слегка улыбнется. Глаза ее выразят легчайшее удивление, и она помашет рукой.

И она все это выполнила. Идеально. Но не перед тем, кем нужно.

И теперь дворецкий сэра Гарри, должно быть, думает, что она чокнутая.




Глава 3


Моцарт, Моцарт, Бах (отец), снова Моцарт.

Оливия смотрела на программку ежегодного музыкального вечера Смайт-Смитов и лениво теребила уголок, пока тот совершенно не истрепался. Все выглядело точно так же, как и в прошлом году, разве что на виолончели, похоже, будет играть новая девушка. Любопытно. Оливия покусывала нижнюю губу и размышляла. Сколько, интересно, у Смайт-Смитов кузин? Если верить Филомене, которая в свою очередь ссылалась на старшую сестру, струнный квартет девиц Смайт-Смит выступает ежегодно, начиная с 1807 года. А исполнительницы при этом, ни разу не пересекали двадцатилетний рубеж. Похоже, юная смена постоянно ждет за кулисами.

Бедняжки. Оливия считала, что их просто заставляют музицировать, независимо от желания. Устроители же не могут себе позволить вдруг остаться без виолончелисток, хотя, Бог свидетель, две девушки выглядят такими слабенькими, что едва ли способны самостоятельно поднять даже скрипку.






Музыкальные инструменты, на которых

мне бы понравилось играть,

Имей я способности.

Автор: Леди Оливия Бевелсток




Флейта

Флейта-пикколо

Туба





Приятно иногда делать неожиданный выбор. И, кстати, тубу, вдобавок ко всему, можно использовать, как оружие.

Музыкальные инструменты, на которых она не хотела бы играть, включали все струнные, поскольку даже если бы ей удалось превзойти достижения кузин Смайт-Смит (знаменитых своей игрой, увы, по совершенно нежелательным причинам), она все равно издавала бы звуки, напоминающие умирающую корову.

Как-то раз Оливия попыталась играть на скрипке. Мама быстро приказала, чтобы инструмент навсегда исчез из дома.

Кстати, если подумать, петь Оливию тоже приглашали нечасто.

А, ладно, она, наверняка, талантлива в другом. Она может создать получше-чем-средненькую акварельку и почти никогда не теряется в беседе. И пусть она немузыкальна, ее, по крайней мере, никто не пихает раз в год на сцену, терзать уши неподготовленных слушателей.

Кстати, не таких уж и неподготовленных. Оливия огляделась. Она узнала почти всех гостей — они, без сомнения, понимали, чего им ждать. Музыкальный вечер у Смайт-Смитов стал в некотором роде ритуалом. Ты должен был на него пойти, потому что…

А ну-ка, это хороший вопрос. И похоже, ответа на него не существует.

Оливия снова заглянула в программку, хоть и прочла ее уже три раза. Карточка была кремового цвета и, казалось, сливалась с желтым шелком ее юбки. Сначала она хотела надеть новое синее бархатное платье, но потом подумала, что веселый цвет будет уместнее. Веселый и отвлекающий внимание. Правда, сейчас она хмуро взирала на свой наряд и думала, что желтый вовсе не так уж и отвлекает внимание, и ей как-то разонравились кружева по подолу и…

— Он здесь!

Оливия подняла глаза от программки. Над ней стояла Мэри Кадоган… нет, она уже садилась, прямо на место, которое Оливия вроде как заняла для своей матери.

Оливия как раз собиралась спросить, о ком речь, но тут Смайт-Смиты начали настраивать инструменты. Она вздрогнула, потом моргнула, потом совершила ошибку, посмотрев в сторону импровизированной сцены, чтобы понять, что там издает столь жалкие звуки. Этого ей так и не удалось определить, но жалкое выражение лица виолистки[8 - виолистка… — виола — струнный музыкальный инструмент, особенно популярный в 18 веке. В отличие от скрипки, оснащен ладами.] заставило ее отвести глаза.

— Ты что, не слышишь? — воскликнула Мэри, толкая ее в бок. — Он здесь. Твой сосед. — И видя непонимающий взгляд Оливии, практически прошипела: — Сэр Гарри Валентайн!

— Здесь? — Оливия тут же крутанулась на стуле.

— Не оборачивайся!

Оливия крутанулась обратно.

— Почему он здесь? — прошептала она.

Мэри суетливо одергивала свое лавандово-синее муслиновое платье. По-видимому, оно было именно таким неудобным, каким и казалось.

— Понятия не имею. Наверное, его пригласили.

Вот это, без сомнения, правда. Никто в здравом уме не придет на ежегодный музыкальный вечер у Смайт-Смитов без приглашения. Это событие было, как бы это помягче выразиться… оскорблением чувств.

По крайней мере, некоторых органов чувств точно. Для глухих сегодня был удачный вечер.

Что здесь делает сэр Гарри Валентайн? Оливия провела последние три дня с задернутыми шторами, старательно избегая всех окон с южной стороны Ридленд Хауса. Но она не ожидала встретиться с ним вне дома, поскольку была уверена, что сэр Гарри никуда не выходит.

И уж конечно, тот, кто проводит столько времени в компании ручки, чернил и бумаги, обладает достаточным умом, чтобы понять, что уж если ты решил выйти в свет, то можно выбрать что-нибудь получше, чем музыкальный вечер у Смайт-Смитов.

— Он хоть когда-нибудь был на подобном мероприятии? — спросила Оливия уголком рта, не поворачивая головы.

— Не думаю, — прошептала в ответ Мэри, тоже глядя прямо перед собой. Она слегка нагнулась к Оливии, так что их плечи почти соприкоснулись. — С момента приезда в город, он был на двух балах.

— В Олмаксе?

— Никогда.

— А на тех скачках в парке в прошлом месяце, где были буквально все?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как Мэри качает головой.

— Не думаю. Но не уверена. Меня туда не пустили.

— И меня тоже, — вздохнула Оливия.

Уинстон, конечно, все ей рассказал, но (тоже, конечно) не смог дать такого детального отчета, как ей бы хотелось.

— Он много времени проводит с мистером Греем, — продолжила Мария.

У Оливии от удивления дернулся подбородок.

— С Себастьяном Греем?

— Они братья. Двоюродные, я полагаю.

Тут Оливия прекратила притворяться, что не ведет никакой беседы и посмотрела прямо на Мэри.

— Сэр Гарри Валентайн — двоюродный брат Себастьяна Грея?!

Мэри слегка пожала плечами.

— Вот именно.

— Ты уверена?

— А почему в это так сложно поверить?

Оливия задумалась.

— Не знаю. — Но она знала. Она была знакома с Себастьяном Греем. Как и весь остальной свет. Именно поэтому он казался такой неподходящей парой сэру Гарри, который, насколько Оливия могла судить, покидает свой кабинет только чтобы поесть, поспать и нокаутировать Джулиана Прентиса.

Джулиан Прентис! Она совершенно о нем забыла! Оливия выпрямилась и незаметно оглядела комнату.

Но Мэри тотчас же поняла, чем она занимается.

— Кого ты ищешь? — прошептала она.

— Джулиана Прентиса.

Мэри сдавленно вскрикнула от ужаса и восторга.

— Он здесь?

— Не думаю. Но Уинстон утверждает, что все не так ужасно, как мы вообразили. Похоже, Джулиан так напился, что сэру Гарри, чтобы сбить его с ног, достаточно было хорошенько дунуть.

— А как же синяк под глазом? — напомнила Мэри, сторонница точных деталей.

— Я хотела сказать, непохоже, что он его избивал.

Мэри секунду помолчала, а потом, видимо, решила, что пора менять тему. Она посмотрела туда, глянула сюда, потерла пятнышко на том месте, где тугое кружево платья натирало ей ключицу…

— Э… кстати, о твоем брате, он сегодня здесь?

— О Господи, нет.

Оливии с огромным трудом удалось не закатить глаза. Уинстон вполне убедительно изобразил простуду и отправился в постель. Мама настолько поверила представлению, что даже попросила дворецкого каждый час проверять, как там ее сыночек, и послать за ней, если его состояние ухудшится.

Хоть одно светлое пятно за сегодняшний вечер. Оливия из достовернейших источников узнала, что сегодня в Уайтс[9 - Уайтс — (white’s) — Старейший лондонский клуб, был основан в 1693 году членами консервативной партии Тори, расположен на улице Сент-Джеймс. Интересно — в клубе Уайтс курительная комната появилась в 1845 году.] намечается вечеринка. Какая жалость, она пройдет без Уинстона Бевелстока!

Возможно, именно это и входило в мамины намерения.

— А знаешь, — пробормотала Оливия, — чем старше я становлюсь, тем больше восхищаюсь своей матерью.

Мэри посмотрела на Оливию так, будто у нее выросли рога.

— Ты о чем?

— Ни о чем.

Оливия слегка махнула рукой. Слишком уж долго объяснять. Она немного вытянула шею, пытаясь сделать вид, что вовсе не оглядывает толпу.

— Я его не вижу.

— Кого? — спросила Мэри.

Оливия еле поборола желание ее стукнуть.

— Сэра Гарри.

— О, он здесь, — уверенно заявила Мэри. — Я его видела.

— Сейчас его здесь нет.

Мэри, минуту назад пенявшая Оливии за неосторожность, продемонстрировала недюжинную гибкость и развернулась почти на сто восемьдесят градусов.

— Хмммм…

Оливия ждала.

— Я его не вижу, — наконец сказала Мэри.

— Может, ты ошиблась? — с надеждой спросила Оливия.

Мэри наградила ее раздраженным взглядом.

— Конечно, нет. Наверное, он в саду.

Оливия повернулась, хотя сад и не был виден из бального зала, где проходил концерт. Это привычка, решила она. Если ты знаешь, что кто-то где-то находится, невозможно не повернуться в этом направлении, даже если его совершенно невозможно увидеть.

Хотя в данном случае она, ясное дело, не знала, что сэр Гарри — именно в саду. У нее было только утверждение Мэри, обычно надежной во всем, что касалось списка присутствующих. Однако Мэри сама признавала, что видела этого человека всего несколько раз. Она легко могла ошибиться.

Оливия решила держаться именно этой версии.

— Смотри, что я принесла, — сказала Мэри, роясь в сумочке.

— Она просто очаровательна, — похвалила Оливия, склонившись над бисерной вышивкой.

— Правда? Мама купила ее в Бате. А, вот они. — Мэри вытащила два крохотных кусочка ваты. — Это в уши, — пояснила она.

Оливия даже рот раскрыла от восторга. И от зависти.

— А еще два у тебя есть?

— Извини, — пожала плечами Мэри. — Это очень маленькая сумочка. Она повернулась к сцене. — Похоже, они готовы начать.

Одна из мамаш Смайт-Смит призвала всех присутствующих занять свои места. Мать Оливии посмотрела в направлении дочери, увидела, что Мэри заняла ее место, махнула Оливии рукой и села рядом с матерью Мэри.

Оливия сделала глубокий вдох и мысленно приготовилась к третьей в своей жизни встрече со струнным квартетом Смайт-Смитов. Она отработала эту технику в прошлом году. Надо глубоко дышать, найти точку на стене за девушками, не спускать с нее глаз и обдумывать разнообразные маршруты любых путешествий, даже самых банальных и вульгарных.






Где я предпочла бы находиться, Выпуск 1821 года

Автор: Оливия Бевелсток




Во Франции

С Мирандой

С Мирандой во Франции

В кровати с чашкой шоколада и газетой

Где угодно с чашкой шоколада и газетой

Где угодно с чашкой шоколада или газетой





Она посмотрела на клюющую носом Мэри. Вата наполовину торчала у нее из уха, и Оливии чуть не пришлось сесть себе на руки, чтобы сдержаться и не выдернуть ее.

Будь на месте Мэри Уинстон или Миранда, она сделала бы это обязательно.

Квартет издевался над Бахом, которого можно было узнать только по стилю барокко… то есть, она бы не назвала это мелодией, но что-то общее с нотами, идущими то вверх, то вниз, оно имело. Чем бы это ни было, оно терзало ей уши, и Оливия заставила себя смотреть вперед.

Смотреть на точку на стене, смотреть на точку на стене.

Она бы предпочла:






Плавать

На лошади

Не плавать на лошади

Спать

Есть мороженое





Последнее можно назвать местом? Скорее, это занятие, равно как и «спать», но все же «спать» означает, находиться в кровати, а та является местом. Правда, технически, можно заснуть и сидя. Оливия никогда этого не делала, но ее отец часто дремал, сидя в гостиной во время «семейного общения», на котором настаивала мама, да и Мэри похоже, смогла заснуть, невзирая на эту какофонию.

Предательница. Оливия никогда бы не принесла только два кусочка ваты.

Взгляд на стену, Оливия, взгляд на стену.

Оливия вздохнула — несколько громче, чем следовало, правда никто все равно не услышал — и вернулась к своим глубоким вдохам-выдохам. Она сосредоточилась на канделябре за несчастной головой виолистки(1)… нет, лучше сказать за головой несчастной виолистки…

И действительно, эта девушка отнюдь не выглядела счастливой. Неужели она знает, как ужасен их квартет? Остальные об этом явно не подозревают. Но виолистка, она от них отличалась, она…

Она заставляла Оливию действительно слушать музыку.

Плохо! Очень плохо! Мозг Оливии взбунтовался, и она снова вернулась к проклятым вдохам и выдохам, и…

И вдруг все закончилось, оказалось, что исполнительницы уже стоят и даже приседают в весьма изящных реверансах. Оливия часто заморгала. Ее глаза, после столь долгой концентрации на одной точке отказывались работать.

— Ты уснула, — заявила она Мэри, бросив на подругу оскорбленный взгляд.

— Неправда!

— Конечно, правда.

— Ну, в любом случае, это сработало, — сказала Мэри, вытаскивая из ушей вату. — Почти ничего не было слышно. Ты куда?

Оливия прошла уже полряда.

— В дамскую комнату. Мне нужно…

И хватит объяснений, решила она. Она не забыла, что сэр Гарри Валентайн, возможно, находится где-то в зале, и это был тот самый случай, когда ситуация требовала поспешности.

Не то, чтобы она струсила — вовсе нет! Она его не избегала, она просто пыталась не дать ему возможности себя удивить.

Будь готова. Если раньше это и не было ее девизом, то теперь стало.

На маму это наверняка произвело бы впечатление. Она все время требует от Оливии более улучшаться… Нет, это грамматически неверно. Как же она говорила? Не важно, вот уже и дверь. Ей осталось только протолкаться за сэра Роберта Стоута и…

— Леди Оливия.

Черт. Кто…

Она повернулась. И почувствовала, как как ухает сердце. И обнаружила, что сэр Гарри Валентайн гораздо выше, чем казался в окне кабинета.

— Прошу прощения, — невозмутимо произнесла она, поскольку театральная игра всегда неплохо ей удавалась. — Мы знакомы?

Но насмешливый изгиб его губ подсказывал, что ей не удалось скрыть первую вспышку удивления.

— Извините меня, — мягко произнес он, и она поежилась, поскольку его голос… он был вовсе не таким, как она представляла. Его звук напоминал запах бренди и оставлял на языке вкус шоколада. И она совершенно не понимала, почему ежится сейчас, когда ей вдруг стало так жарко…

— Сэр Гарри Валентайн, — тихо проговорил он с элегантно-вежливым поклоном. — А вы — леди Оливия Бевелсток, я не ошибся?

Оливия изо всех сил постаралась вжиться в роль коронованной особы, на сантиметр вздернула подбородок, и произнесла:

— Вы правы.

— В таком случае, я просто счастлив познакомиться с вами.

Она кивнула. Возможно, ей стоит что-то ответить, это будет вежливо. Но она чувствовала, что в этом случае весь ее величественный вид будет утрачен, и решила промолчать.

— Я ваш новый сосед, — добавил он, с явным любопытством ожидая ее реакции.

— В самом деле? — Оливия старалась сохранять на лице бесстрастное выражение. — К югу от нас? — Она даже загордилась легкой скучающей ноткой, в собственном голосе. — Я слышала, что тот дом сдается.

Сэр Гарри Валентайн ничего не ответил. По крайней мере, немедленно. Но он впился взглядом в ее глаза, и ей потребовалась вся ее сила, чтобы сохранить желаемое выражение лица. Безмятежное, сдержанное, с легким налетом любопытства. Она подумала, что последнее необходимо — если бы она не наблюдала за ним почти целую неделю, она бы, безусловно, нашла эту встречу довольно любопытной.

Странный мужчина, ведущий себя так, будто они уже встречались.

Странный и красивый мужчина.

Странный и красивый мужчина, выглядящий так, будто он может…

Почему он смотрит на ее губы?

Почему она облизывает губы?

— Добро пожаловать в Мейфер, — быстро произнесла она.

Что угодно, лишь бы нарушить молчание. Молчание больше не было ее другом. Только не с этим мужчиной, только не сейчас.

— Вы должны как-нибудь зайти к нам в гости.

— Я сделаю это с огромным удовольствием, — ответил он, и к ее вящему ужасу, его ответ прозвучал так, будто он действительно имел это в виду. Не удовольствие, а намерение принять приглашение, хотя любому дураку было бы понятно, что сделано оно из чистой вежливости.

— Конечно, — сказала она, и была совершенно уверена, что сумела ни разу не заикнуться, хотя, звучало это именно так, будто она заикается. Или у нее что-то с горлом. — Если позволите… — она двинулась к двери: не мог же он не видеть, что когда ее окликнул, она как раз пробиралась к выходу.

— До следующего раза, леди Оливия.

Она попыталась подобрать остроумный ответ, или хотя бы язвительный, или лукавый, но в голове у нее было абсолютно пусто. Он смотрел на нее с выражением, ничего не говорящем о нем, но странным образом, много говорящим о ней. Ей пришлось напомнить себе, что он не знает всех ее секретов. И не знает ее.

О, Господи, да кроме этого недоразумения с подглядыванием у нее и не было никаких секретов!

Но и этого он тоже не знал.

Негодование придало ей сил, и она кивнула — легко и вежливо, — идеальный жест, чтобы дать собеседнику отставку. После чего, напомнив себе, что она — леди Оливия Бевелсток, и чувствует себя уверенно в любой ситуации, она развернулась и ушла.

И была несказанно счастлива, что споткнулась только в холле, где он уже не мог ее видеть.




Глава 4


Все прошло отлично.

Гарри с удовольствием наблюдал как леди Оливия спешит покинуть помещение. Не то, чтобы она шла быстро, нет, но плечи ее были слегка напряжены, и она держалась рукой за платье, приподнимая подол. Не высоко — не так, как это обычно делают женщины, собираясь бежать. Но все же, она его приподняла, конечно, неосознанно, так словно пальцы ее считали, что пора приготовиться к бегству, хотя их хозяйка твердо решила сохранять спокойствие. Она знала, что он видел, как она за ним шпионит. Конечно, он и так это знал. А если бы не был уверен в этом три дня назад, когда глаза их встретились, то получил бы доказательство вскоре после этого: она плотно задернула занавески и носа не высовывала в окно с той самой секунды, как он ее обнаружил.

Явное признание вины. Ошибка, которой не допустил бы ни один профессионал. Если бы Гарри был на ее месте…

Конечно, Гарри никогда не оказался бы на ее месте. Ему не нравилось шпионить — никогда не нравилось, и в Военном Министерстве прекрасно об этом знали. И все же, при прочих равных, его бы не обнаружили.

Ее ошибка подтвердила его подозрения. Она именно такая, какой кажется — типичная, скорее всего избалованная великосветская девица. Возможно, любопытнее многих. Бесспорно привлекательнее многих. Расстояние — не говоря уже о двух слоях стекла — искажало впечатление не в ее пользу. Он не мог как следует разглядеть ее лицо. Он видел форму — что-то среднее между овалом и сердечком. Но он не видел ее черт, не подозревал, что глаза у нее расставлены несколько шире, чем обычно, или что ресницы у нее на три тона темнее бровей.

Волосы он разглядел вполне отчетливо — мягкие, светлые, слегка вьющиеся. Сейчас они должны были бы выглядеть менее соблазнительно, чем когда свободно вились по плечам, но странным образом, именно сейчас, в свете свечей, с этим локоном, спускающимся вдоль шеи…

Он хотел бы коснуться ее. Хотел бы мягко потянуть локон, просто чтобы посмотреть, как он спружинит и вернется на место, стоит только отпустить, а потом он хотел бы по одной вынуть все шпильки, наблюдая как каждая прядь вырывается из прически, медленно превращая леди Оливию из ледяного идеала в буйную богиню.

О Господи!

Теперь он сам себя презирал. Ведь знал же, что не надо читать тот сборник поэм перед тем, как сюда идти. Да еще и по-французски. Этот чертов язык всегда опьянял его.

Он не мог припомнить, когда в последний раз так реагировал на женщину. В его защиту надо сказать, что он в последнее время настолько безвылазно сидел у себя в кабинете, что чрезвычайно редко встречался с женщинами, на которых он мог бы хоть как-то отреагировать. Он жил в Лондоне уже несколько месяцев, но Военное министерство, не переставая, посылало ему то один документ, то другой, и все переводы всегда оказывались крайне срочными. Если же каким-то чудом ему удавалось разгрести всю работу, Эдвард тут же по уши увязал в проблемах — долги, пьянство, неподходящие женщины — Эдвард был не слишком разборчив по части пороков, а Гарри не мог собраться с духом и оставить братца разгребать последствия своих ошибок самостоятельно.

А это означало, что у Гарри редко оставалось время на собственные ошибки — а именно на ошибки по женской части. Вообще-то, Гарри не привык жить, как монах, но, право, как же давно он в последний раз…?

Он никогда не влюблялся и не знал, насколько истинно заявление, что в разлуке любовь крепнет, но после сегодняшнего вечера понял точно, что от воздержания мужчина становится мрачным.

Надо срочно отыскать Себастьяна. Общественная жизнь кузена никогда не огранчивалась одним событием за вечер. Куда бы он отсюда ни направился, там, несомненно, будут дамы сомнительного поведения. Гарри непременно пойдет с ним.

Гарри направился к дальнему концу комнаты, собираясь найти что-нибудь выпить, но только сделал шаг вперед, как услышал с десяток возгласов и сдавленный шепот:

— Этого в программе не было!!!

Гарри глянул туда, глянул сюда, потом проследил за общим направлением взглядов и обернулся к сцене. Одна из девиц Смайт-Смит снова заняла свое место и, похоже, готовилась экспромтом (Господи, пожалуйста, пусть это будет хорошо подготовленный экспромт!) сыграть соло.

— Иисус милосердный, — услышал Гарри и совсем рядом увидел Себастьяна, глядящего на сцену с выражением, в котором ужаса было явно больше, чем любопытства.

— За тобой должок, — злорадно прошептал Гарри Себастьяну на ухо.

— Я думал, ты перестал считать.

— Это — неоплатный долг.

Девушка заиграла.

— Пожалуй, ты прав, — признал Себастьян.

Гарри бросил взгляд на дверь. Это была очень славная дверь, идеально-пропорциональная, а главное, ведущая прочь из комнаты.

— Мы уже можем уйти?

— Нет еще, — уныло ответил Себастьян. — Бабушка…

Гарри поглядел на старую графиню Ньюбери. Она сидела вместе с остальными вдовами, широко улыбалась и всплескивала руками.

Он повернулся обратно к Себастьяну.

— Она разве не глухая?

— Почти, — признал Себастьян. — Но отнюдь не глупая. Заметь, она направила свою слуховую трубку прочь от сцены. — Он повернулся к Гарри с хитрым блеском в глазах. — Кстати, я тут видел, что ты познакомился с очаровательной леди Оливией Бевелсток.

Гарри не стал утруждать себя ответом, а ограничился легким кивком.

Себастьян наклонился к нему и раздражающе понизил голос.

— Ну и как, она все признала? Собственное ненасытное любопытство? Неуемную страсть к тебе?

Гарри со страдальческим видом повернулся к кузену.

— Ты осел.

— Ты говоришь это постоянно.

— Правда не стареет.

— Я тоже, — слегка улыбаясь, ответил Себастьян. — Я считаю, что оставаться незрелым весьма удобно.

Соло на виолончели дошло до чего-то, напоминающего крещендо, и зрители все как один затаили дыхание в ожидании долгожданной кульминации, за которой просто обязан следовать финал.

Но финала не последовало.

— Это жестоко, — заметил Себастьян.

Гарри моргнул, поскольку виолончель заскрипела октавой выше, чем раньше.

— Я что-то не видел здесь твоего дяди, — заметил он.

Губы Себастьяна сжались, по углам рта обозначились тоненькие морщинки.

— Он только сегодня после полудня прислал записку с извинениями. Я даже раздумывал, не подставил ли он меня специально. Но он для этого недостаточно умен.

— Ты знал?

— О музыке?

— Я бы использовал другое слово.

— До меня доходили слухи, — признал Себастьян. — Но ничто не могло подготовить меня к…

— Такому? — пробормотал Гарри, почему-то не находивший в себе сил отвести глаза от девушки на сцене. Она с любовью обнимала свою виолончель и, видимо, была совершенно поглощена музыкой. Казалось, она наслаждается игрой, как будто для нее звучали совсем иные звуки, не те, что слышали все остальные. Может, так оно и было… счастливица.

Интересно, на что это похоже — жить в собственном мире? Видеть вещи такими, какими они должны быть, а не такими, какие они есть на самом деле? Без сомнения, виолончелистка должна была отлично играть. В ней чувствовалась страсть и, если верить тому, что мамаши Смайт-Смит рассказывали до концерта, она практиковалась ежедневно.

Как должна была бы сложиться его собственная жизнь?

Он не должен был иметь отца, который пил чаще, чем дышал.

Он не должен был иметь брата, упорно повторяющего отцовский путь.

Он не должен был…

Он заскрипел зубами. Он не должен был тонуть в жалости к самому себе. Он выше этого. Он сильнее и…

Внезапно он почувствовал, что атмосфера неуловимо изменилась и по привычке, как всегда, когда ощущал что-то необычное, посмотрел на дверь.

Леди Оливия Бевелсток. Он не был до конца уверен, но с его места казалось, будто она разглядывает греческую урну за головой девицы Смайт-Смит.

Что она делает?

— Ты пялишься, — прозвучал раздражающий голос Себастьяна.

Гарри не обратил на него внимания.

— Она и впрямь красивая.

Гарри не обратил на него внимания.

— И очаровательная. Но никем еще не очарованная. До сих пор не помолвлена.

Гарри не обратил на него внимания.

— И вовсе не из-за недостатка претендентов из числа достойных холостяков Британии, — продолжил Себастьян, которого, как всегда ничуть не смутило отсутствие ответа. — Они постоянно просят ее руки. Увы, она постоянно отказывает. Я даже слышал, что старший Уинтерхоу…

— Она холодная, — отрезал Гарри, несколько резче, чем рассчитывал.

Голос Себастьяна стал восторженно-насмешливым.

— Прошу прощения?

— Она холодная, — повторил Гарри, вспоминая их краткий разговор.

Она держалась с ним, как чертова королева. Каждое ее слово тогда было пропитано холодом, а теперь она даже не снисходит до того, чтобы взглянуть на несчастную виолончелистку.

Если быть честным, он вообще удивился, что она сегодня пришла. Такие мероприятия не для подобных ей ледяных алмазов чистой воды. Наверное, ее заставили.

— А я-то уже было надеялся на ваше совместное будущее… — прошептал Себастьян.

Гарри развернулся, обдумывая какой-нибудь уничтожающий, или, по крайней мере, максимально язвительный ответ, но характер музыки неожиданно изменился и виолончелистка снова достигла крещендо. На сей раз оно просто обязано было привести к финалу, но публика не желала полагаться на удачу, и гром аплодисментов разразился еще до того, как отзвучали последние ноты.

Гарри шел бок о бок с Себастьяном, пробиравшимся к бабушке. Себастьян объяснил, что она приехала в собственной карете, а значит, нет необходимости ждать, пока она уедет. Но Себастьяну все же надо попрощаться, и Гарри, хоть он и не приходится ей прямым родственником, тоже стоит это сделать.

Но не успели они пересечь комнату, как раздался голос одной из мамаш Смайт-Смит:

— Мистер Грей! Мистер Грей!

По энергии в ее голосе Гарри заключил, что граф Ньюбери, похоже, встретил некоторые препятствия в охоте за способной к деторождению женой. К чести Себастьяна, надо заметить, что горячее желание поскорее уехать совершенно не сквозило в его лице, когда он развернулся и произнес:

— Миссис Смайт-Смит, это был восхитительный вечер.

— Я счастлива, что Вы смогли его посетить, — воскликнула она.

Себастьян ответил улыбкой, в которой явно читалось, что он и не представлял себе, как можно провести вечер иначе. А потом он сделал то, что проделывал всегда, когда хотел выйти из разговора. Он произнес:

— Позвольте представить вам моего кузена, сэра Гарри Валентайна.

Гарри вежливо кивнул, пробормотав ее имя. Миссис Смайт-Смит со всей очевидностью считала Себастьяна более ценной добычей. Она поглядела прямо на него и спросила:

— Что вы думаете о моей Виоле? Разве она не великолепна?

Гарри не мог скрыть изумления. Ее дочь зовут Виолой[10 - виола — тип старинных струнных смычковых музыкальных инструментов с ладами на грифе. Виолы в основном были четырех видов: дискантовые, альтовые, теноровые и басовые. Теноровая виола (виола да гамба) получила особо широкое распространение, и использовалась как сольный, ансамблевый и оркестровый инструмент. Поскольку в ансамбле она выполняла функцию баса, нередко ее называли басовой виолой. Среди композиторов, писавших для нее, — И. С. Бах, Г. Ф. Телеман, Ф. Куперен. После расцвета в 18 веке, постепенно теряла свою популярность.]?

— Она играет на виолончели, — пояснила миссис Смайт-Смит.

— А как зовут виолистку? — не смог удержаться Гарри.

Миссис Смайт-Смит одарила его нетерпеливым взглядом.

— Марианна. — И тут же повернулась к Себастьяну. — Моя Виола солировала.

— А! — Ответил Себастьян. — Это было редкое удовольствие.

— Вы правы. Мы все ею так гордимся. На следующий год нам надо запланировать побольше сольных номеров.

Гарри тут же начал планировать совпадающее по времени путешествие в Арктику.

— Я так рада, что вы смогли прийти к нам, мистер Грей, — продолжила миссис Смайт-Смит, по всей видимости, не осознавая, что повторяется. — Сегодня вечером нас ждет еще один сюрприз.

— Я упоминал, что мой кузен является баронетом? — вставил Себастьян. — У него очаровательное поместье в Гемпшире. Там божественная охота.

— Правда? — Миссис Смайт-Смит повернулась к Гарри с новым интересом и широчайшей улыбкой. — Я очень благодарна за то, что Вы пришли, сэр Гарри.

Сэр Гарри мог бы ответить чем-то большим, чем просто кивок, но он как раз обдумывал варианты неумолимого возмездия для мистера Грея.

— Я просто обязана рассказать вам обоим о нашем сюрпризе, — восторженно заявила миссис Смайт-Смит. — Я хочу чтобы вы узнали об этом первыми. У нас сегодня будут танцы! Прямо этим вечером!

— Танцы? — повторил Гарри, в голове у которого от этого известия все смешалось. — А… Виола будет играть?

— Конечно нет. Я не хочу, чтобы она все пропустила. Но так уж случилось, что у нас сегодня присутствуют другие музыканты-любители, и ведь спонтанность — это так здорово, вы не находите?

Гарри ценил спонтанность не выше визитов к зубному. Однако, он высоко ценил изящную месть.

— Мой кузен, — сказал он с чувством, — обожает танцевать.

— Обожает? — миссис Смайт-Смит в упоении повернулась к Себастьяну. — Обожаете?

— Обожаю, — подтвердил Себастьян, возможно, несколько суше, чем нужно, принимая во внимание, что Гарри сказал правду. Себ любил танцевать гораздо больше своего кузена.

Миссис Смайт-Смит в блаженном ожидании смотрела на Себастьяна. Гарри с самодовольным предвкушением наблюдал за ними. Ему нравилось, когда все складывалось чисто и изящно. Особенно, если складывалось в его пользу.

Себастьян, сознавая, что его обыграли, обратился к миссис Смайт-Смит.

— Надеюсь, ваша дочь оставит для меня первый танец.

— Она почтет это за честь, — произнесла миссис Смайт-Смит, всплеснув руками от радости. — Если позволите, я должна сделать распоряжения относительно музыки.

Себастьян дождался, пока она протиснется сквозь толпу:

— Ты за это заплатишь.

— Думаю, как раз теперь мы квиты.

— Ну что ж, по крайней мере, ты тоже здесь застрял, — ответил Себастьян. — Разве что решишь идти домой пешком.

Гарри так бы и сделал, если б не проливной дождь.

— Я с наслаждением подожду тебя, — ответил он с широченной улыбкой.

— О, гляди! — С явно наигранным удивлением воскликнул Себастьян. — Леди Оливия. Прямо здесь. Готов поспорить, она любит танцевать. Спросим?

Гарри подумывал, не сказать ли «ты этого не сделаешь», но решил, что это бессмысленно. Он знал, что Себастьян это сделает.

— Леди Оливия, — позвал Себастьян.

Означенная леди повернулась и уже не могла избежать с ними встречи, поскольку Себастьян рассекал толпу, направляясь прямо к ней. Гарри тоже не смог найти способа уклониться, нельзя же доставлять ей такое удовольствие!

— Леди Оливия, — снова произнес Себастьян, как только они достаточно приблизились друг к другу. — Какая приятная неожиданность.

Она сымитировала легкий кивок.

— Мистер Грей.

— Мы сегодня что-то неразговорчивы, да, Оливия? — промурлыкал Себастьян, но не успел Гарри удивиться подобной фамильярности, как тот продолжил. — Вы уже знакомы с моим кузеном, сэром Гарри Валентайном?

— Э-э… да, — с запинкой произнесла она.

— Я познакомился с леди Оливией как раз нынешним вечером, — вмешался Гарри, недоумевая, что же задумал Себастьян. Ведь он прекрасно знал, что они с леди Оливией уже сегодня общались.

— Да, — сказала леди Оливия.

— Ах, бедный я, бедный, — воскликнул Себастьян, с изумительной скоростью меняя тему. — Я вижу, миссис Смайт-Смит подает мне знаки. Я должен найти ее Виолу.

— Она что, тоже играет? — спросила леди Оливия, и в глазах ее мелькнуло недоумение. И, возможно, легкое беспокойство.

— Не знаю, — ответил Себастьян. — Но она явно заботится о будушем своего потомства. Виолой зовут ее дорогую доченьку.

— Она играет на виолончели, — вмешался Гарри.

— О! — Похоже, она была удивлена иронией. А может быть, просто запуталась. — Конечно.

— Ладно, наслаждайтесь танцами, — сказал Себастьян, бросив на Гарри быстрый и явно злорадный взгляд.

— А будут танцы? — спрсила леди Оливия с ужасом.

Гарри пожалел ее.

— Насколько я понял, квартет девиц Смайт-Смит не будет аккомпанировать.

— Как… удачно, — она откашлялась. — Для них. Тогда они смогут танцевать. Я уверена, им это понравится.

Гарри почувствовал, как в нем затрепетал огонек озорства (а может, угрозы?).

— У вас голубые глаза. — заметил он.

Она поглядела на него с изумлением.

— Прошу прощения?

— Ваши глаза, — повторил он. — Они голубые. Я предполагал это, принимая во внимание цвет ваших волос, но с такого расстояния сложно было сказать наверняка.

Она застыла, и он отдал должное ее упорству, когда она произнесла:

— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

Он чуть наклонился вперед, только чтобы она заметила этот жест.

— А у меня — карие.

Она посмотрела на него так, будто сейчас отчитает, но вместо этого моргнула, и ему почти показалось, что она разглядывает его.

— Действительно, — пробормотала она. — Как странно.

Он не знал, позабавила его эта реакция или смутила. В любом случае, он еще не закончил своих провокаций.

— Похоже, зазвучала музыка, — заметил он.

— Мне нужно найти матушку, — выпалила она.

Она постепенно приходит в отчаяние. Ему это нравится.

Похоже, вечер, в конце концов, начнет приносить удовольствие.




Глава 5


Обязательно должен существовать какой-то способ поскорее завершить этот вечер. Она умеет притворяться гораздо лучше Уинстона. Раз уж ему удалось достоверно изобразить простуду, решила Оливия, то она смогла бы сыграть как минимум чуму.






Ода чуме

Автор: Оливия Бевелсток




Библейская

Бубонная

Гораздо лучше проказы





Она ведь и, правда, лучше. В создавшихся обстоятельствах, по крайней мере. Ей нужно придумать не просто что-нибудь ужасное, а еще и страшно заразное. Историческое. А разве всего несколько сот лет назад от чумы не вымерло пол-Европы? У проказы никогда не наблюдалось подобной эффективности.

Несколько мгновений она подумывала приложить руки к шее и прошептать «уж не бубоны[11 - бубоны — резко болезненные пятна, воспаленные конгломераты лимфатических узлов, возникающие при бубонной чуме.] ли это?».

Идея была соблазнительная. Чрезвычайно.

А сэр Гарри, черт бы его побрал, стоит довольный как именинник, и выглядит так, будто ни за что ни хотел бы оказаться в другом месте.

Только в этом зале. Только бы ее помучить.

— Вы только посмотрите, — светски произнес он. — Себастьян танцует с мисс Смайт-Смит.

Оливия обвела взглядом комнату, решительно не желая смотреть на мужчину рядом с собой.

— Я уверена, она просто в восторге.

Возникла пауза, а потом сэр Гарри спросил.

— Вы кого-нибудь ищите?

— Мою мать! — Она практически рявкнула. Он что с первого раза не расслышал?

— А… — Он молчал целое благословенное мгновение, а потом: — Она на вас похожа?

— Что?

— Ваша матушка.

Оливия резко подняла на него глаза. Почему он спрашивает? Почему он вообще с ней разговаривает? Он вроде уже все сказал, что хотел, разве нет?

Какой ужасный человек. Может, это и не объясняет кипы бумаг в камине и странной шляпы, но точно объясняет происходящее. Здесь и сейчас. Он просто-напросто ужасный, вот и все.

Самонадеянный.

Заносчивый.

И много чего еще, вне всякого сомнения, только она слишком взволнована, чтобы как следует подумать. Для поиска синонимов необходимо куда более ясно мыслить, чем у нее выходит в его присутствии.

— Я подумал, что могу помочь вам найти ее, — сказал сэр Гарри. — Увы, мы с ней не встречались.

— Она очень на меня похожа, — рассеянно сказала Оливия. А потом, по совершенно неясной ей самой причине, добавила: — То есть, скорее, это я на нее похожа.

Он улыбнулся, очень легко, и у Оливии возникло престранное впечатление, что на этот раз он не смеется над ней. И не пытается ее спровоцировать. Он просто… улыбается.

Это смущало.

Она не могла отвести от него глаз.

— Я всегда высоко ценил точность выражений, — мягко произнес он.

Она уставилась на него.

— Вы очень странный человек.

Ей стоило бы окаменеть от стыда, ведь обычно она не произносила подобного вслух, но он заслужил эти слова. А теперь еще и рассмеялся. И похоже, на этот раз — над ней.

Она прикоснулась к шее. Может, если она ущипнет себя несколько раз посильнее, следы все же сойдут за бубоны?






Болезни, которые я умею имитировать

Автор: леди Оливия Бевелсток




Простуда

Воспаление легких

Мигрень

Подвернутая лодыжка





Последний пункт нельзя считать болезнью, но и он порой может сослужить неплохую службу.

— Потанцуем, леди Оливия?

Как сейчас, например. Жаль, что она слишком поздно об этом подумала.

— Вы хотите танцевать, — повторила она. Его желание казалось совершенно немыслимым, даже более немыслимым, чем его идея, что она тоже может этого хотеть.

— Да, — ответил он.

— Со мной?

Ответ его явно позабавил.

— Я бы пригласил моего кузена, ведь он единственный в этом зале, кого я еще знаю, но это вызвало бы в обществе некоторую сенсацию, вы не находите?

— По-моему, танец закончился, — ответила Оливия. Если это и неправда, то скоро станет правдой.

— Тогда мы станцуем следующий танец.

— Я еще не давала согласия танцевать с вами.

Она прикусила губу. Теперь она похожа на идиотку. На вздорную идиотку, худшую из разновидностей.

— Вы согласитесь, — самоуверенно заявил он.

Никогда еще, с того самого момента, как Уинстон наболтал Невиллу Бебруку, что она в нем «заинтересована», Оливии так не хотелось ударить человека. Она, вне всякого сомнения, сделала бы это, если бы думала, что удар сойдет ей с рук.

— Ведь у вас нет выбора, — продолжил он.

В челюсть, или в висок? Что будет больнее?

— И потом, кто знает… — Он наклонился вперед, и глаза его блеснули в свете свечей. — Может, вам даже понравится?

Висок. Определенно. Если размахнуться пошире, он, наверное, потеряет равновесие. Она с удовольствием поглядит, как он растянется на полу. Вид будет просто восхитительный. Возможно, он даже стукнется головой об стол, или еще лучше, стащит на себя скатерть вместе с чашей для пунша и всем резным хрусталем миссис Смайт-Смит.

— Леди Оливия?

Кругом осколки. А может, даже и кровь…

— Леди Оливия?

Раз уж она не может это сделать, она имеет право помечтать.

— Леди Оливия? — Он протянул руку.

Она посмотрела вокруг. Он все еще стоял, ни крови, ни осколков видно не было. Какая жалость. И он совершенно очевидно ожидает, что она примет его приглашение.

К сожалению, он прав. У нее действительно нет выбора. Она может — и, скорее всего, будет — настаивать, что не видела его ни разу до этого самого вечера, но они оба знают правду.

Оливия не была совершенно уверена, что произойдет, если сэр Гарри растрезвонит в свете, что она подглядывала за ним из окна своей спальни целых пять дней, но ничего хорошего точно не случится. Пересуды начнутся ужасные. В лучшем случае, ей придется с неделю прятаться дома, чтобы избежать сплетен. В худшем случае, ее живо выдадут замуж за какого-нибудь невежу.

О, Господи!

— Я с наслаждением потанцую с Вами, — быстро сказала она и взяла протянутую руку.

— Энтузиазм и точность, — пробормотал он.

Он и, правда, странный человек.

Они достигли пространства, отведенного для танцев, и музыканты тут же подняли свои инструменты.

— Вальс, — сказал сэр Гарри, не прозвучало и пары нот. Оливия поглядела на него с любопытством. Как ему удалось понять это так быстро? Он любит музыку? Оливия очень на это надеялась. Это означало бы, что вечер для него оказался еще бо льшим мучением, чем для нее самой.

Сэр Гарри взял ее правую руку в свою и поднял в воздух в соответствующую позицию. Это прикосновение само по себе было бы шокирующим, но другая рука, у нее на спине… Она была теплая. Нет, горячая. И порождала мурашки в самых неожиданных местах.

Оливия станцевала десятки вальсов. Может, даже сотни. Но ничья рука на спине не вызывала подобных ощущений.

Он держал ее крепко и в то же время нежно, и он хорошо танцевал. Нет, он танцевал просто бесподобно, гораздо лучше, чем она сама. Оливия прекрасно это скрывала, но она никогда не умела танцевать, как следует. Ее все хвалили, но только потому, что она была хорошенькая.

Она первая готова была признать, что это несправедливо. Но в Лондоне за красоту очень многое сходит с рук.

Безусловно, это так же значит, что никто не считает тебя умной. Всю жизнь Оливии дело обстояло именно так. Окружающие считали ее чем-то вроде китайской куклы — очаровательной, радующей глаз и совершенно бесполезной.

Иногда Оливия думала, а не поэтому ли периодически она ведет себя не так, как подобает. Ничего особенно серьезного, для этого она была слишком обыкновенной. Но она была известна тем, что говорит чересчур свободно и мнения свои высказывает чересчур прямо. Как-то раз Миранда сказала ей, что ни за что на свете не хотела бы быть такой красивой, а Оливия тогда ее не поняла, не вполне поняла. И не понимала до тех пор, пока Миранда не уехала, и рядом с Оливией не осталось никого, с кем можно было бы действительно поговорить.

Она посмотрела на сэра Гарри, пытаясь внимательно разглядеть его лицо, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Можно ли назвать его красивым? Да, наверное. Рядом с левым ухом у него проходил небольшой шрам, правда, едва заметный, а скулы выдавались вперед чуть-чуть сильнее, чем это предписано каноном красоты, но что-то в нем все-таки было. Ум? Энергия?

А виски его уже слегка тронуты сединой — заметила Оливия. И задумалась, сколько же ему лет.

— Вы очень грациозно танцуете, — заметил он.

Она закатила глаза. Просто не смогла удержаться.

— Вы нечувствительны к комплиментам, леди Оливия?

Она одарила его суровым взглядом. Он его заслужил. Тон его вопроса тоже был суровым. Почти оскорбительным.

— Я слышал, — произнес он, мастерски поворачивая ее вправо, — что вы по всему городу оставляете груды разбитых сердец.

Она напряглась. Люди очень любили говорить ей нечто подобное, думая, что она этим гордится. Но она вовсе не гордилась. Хуже того, ей было больно, что все так считают.

— Это нетактичное и недоброе замечание.

— А вы всегда тактичны, леди Оливия?

Она устремила на него пристальный взгляд, но лишь на секунду. Он прямо посмотрел на нее, и в глубине его глаз она вновь это увидела. Ум. Энергию. И снова отвела глаза.

Она струсила. Жалкое, бесхребетное, ничтожное извинение для… для… ох! Для себя самой. Она никогда раньше не сдавалась в подобной битве взглядов. И ненавидела себя за то, что сдалась сейчас.

Когда она вновь услышала его голос, он звучал совсем близко от ее уха. Она чувствовала его дыхание, горячее и влажное.

— Вы всегда добры, леди Оливия?

Она заскрипела зубами. Он изводил ее. И как бы ей не хотелось его осадить, она не станет этого делать. Ведь именно этого он и добивается, в конце концов. Он хочет заставить ее отвечать, чтобы в свою очередь ответить ей.

И потом, ей все равно не удается придумать ничего достаточно острого.

Его рука двигалась у нее на спине — легкое мастерское давление, ведшее ее в танце. Они повернулись, снова повернулись, и она заметила Мэри Кадоган, застывшую с широко открытыми глазами и разинутым ртом.

Великолепно. Завтра к полудню это облетит весь город. Один танец с джентльменом не мог вызвать скандала, но Мэри достаточно заинтригована сэром Гарри, уж она-то позаботится о том, чтобы все прозвучало захватывающе и крайне au courant[12 - au courant — осведомленно, в курсе текущих событий, фр.].

— Чем вы интересуетесь, леди Оливия? — спросил он.

— Интересуюсь? — повторила она, пытаясь вспомнить, спрашивал ли ее об этом еще хоть кто-нибудь. Вот так прямо — определенно никогда.

— Вы поете? Рисуете акварели? Втыкаете иголку в кусок ткани, растянутую на таком специальном кольце?

— Это называется вышивание, — несколько раздраженно ответила она. Его голос звучал почти насмешливо, как будто он не ожидал, что у нее могут быть хоть какие-то интересы.

— Вы этим занимаетесь?

— Нет. — Она ненавидела вышивание. Всегда. И у нее всегда получалось ужасающе.

— Вы играете на музыкальных инструментах?

— Я люблю стрелять, — резко ответила она, надеясь, наконец, прекратить беседу. Сказанное не было правдой в полной мере, но и не являлось ложью. Она не не любила стрелять.

— Женщина, любящая оружие, — протянул он.

О Господи, да этот вечер никогда не закончится! Она расстроенно вздохнула.

— Это что, какой-то особенно длинный вальс?

— Я так не думаю.

Что-то в его тоне привлекло ее внимание, и она подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он улыбается.

— Он просто кажется длинным. Потому что я вам не нравлюсь.

Она задохнулась. Да, это правда, но он не должен был произносить ее вслух!

— Открою вам секрет, леди Оливия, — прошептал он, наклоняясь к ней так близко, как только допускали приличия. — Вы мне тоже не нравитесь.

* * *


Несколько дней спустя сэр Гарри все так же не нравился Оливии. И неважно, что она с ним больше не говорила и даже ни разу его не видела. Она знала о его существовании, этого было достаточно.

Каждое утро горничные, входя в ее комнату, отдергивали шторы, и каждое утро, как только горничные уходили, Оливия вскакивала с постели и рывком задергивала их обратно. Она не желала давать ему ни единого повода снова обвинить ее в подглядывании.

И потом, кто ему запретит самому шпионить за ней?

С того музыкального вечера она даже из дому ни разу не выходила. Она симулировала простуду (ведь так просто заявить, что заразилась от Уинстона!) и сидела дома. И вовсе не потому, что опасалась новой встречи с сэром Гарри. Ну, право, какова вероятность, что они одновременно выйдут на улицу? Или, наоборот вернутся домой? Или увидятся на Бонд-стрит? Или у Гунтера? Или на балу?

Она просто не может на него наткнуться. Об этом она почти не думала.

Нет, гораздо важнее было избегать собственных подруг. Мэри Кадоган заехала к ней на следующий же день после концерта, а потом еще через день, и еще через день. В конце концов, леди Ридланд пообещала ей прислать записку, как только Оливия почувствует себя лучше.

Оливия даже подумать не могла, что возьмет и расскажет Мэри Кадоган о своем разговоре с сэром Гарри. Вспоминать о нем — и то было неприятно, а она, похоже, только этим и занималась. А уж рассказывать кому-то…

Этого почти достаточно, чтобы простуда переросла в чуму.






Что я ненавижу в сэре Гарри Валентайне

Автор: обычно благожелательная

Леди Оливия Бевелсток




Я думаю, он считает меня неумной.

Я знаю, он считает меня недоброй.

Он заставил меня танцевать с собой.

Он танцует лучше меня.





Однако, после трех дней добровольного заточения Оливия умирала от желания вырваться за стены дома и сада. Решив, что раннее утро — лучшее время, чтобы избежать людей, она завязала капор, застегнула перчатки и направилась к своей любимой скамейке в Гайд-парке. Ее горничная (в отличие от Оливии обожавшая вышивание) шла следом, сжимая свое рукоделие и жалуясь на ранний час.

Стояло чудесное утро — голубое небо, пухлые облачка, легкий ветерок. Идеальная погода, ведь правда? И никого вокруг.

— Иди сюда, Салли, — позвала Оливия горничную, тащившуюся в дюжине шагов позади.

— Еще очень рано, — стонала Салли.

— Уже половина седьмого, — заявила Оливия и несколько секунд стояла, подождая горничную.

— Это и есть рано.

— В обычное время я бы с тобой согласилась, но так уж вышло, что я, похоже, перевернула в своей жизни новую страницу. Ты только посмотри, как кругом хорошо. Солнышко светит, в воздухе звучит музыка…

— Я не слышу никакой музыки, — проворчала Салли.

— Птички, Салли. Птицы поют.

Салли это не убедило.

— Эта ваша новая страница — может, вам перевернуть ее обратно?

Оливия подмигнула.

— Все будет не так уж плохо. Мы придем в парк, сядем, насладимся солнышком. Ты займешься вышиванием, я — газетой, и никто не будет нас отвлекать.

Увы, через какие-то жалкие пятнадцать минут к ним буквально подбежала Мэри Кадоган.

— Твоя мама сообщила мне, что ты здесь, — сказала она, задыхаясь. — Значит, ты поправилась?

— Ты говорила с моей матерью? — спросила Оливия, отказываясь верить своему невезению.

— Она еще в субботу пообещала послать мне записку, как только тебе станет лучше.

— Моя мать, — пробормотала Оливия, — исключительно обязательная женщина.

— И не говори!

Салли подвинулась, едва оторвав взгляд от своего вышивания. Мэри устроилась между ними и ерзала туда-сюда до тех пор, пока ее розовую юбку и зеленую юбку Оливии не разделил дюйм скамейки.

— Я хочу знать все, — сказала Мэри низким, дрожащим от возбуждения голосом.

Пару секунд Оливия подумывала, не разыграть ли непонимание, но какой смысл? Они обе прекрасно знали, о чем говорит Мэри.

— Рассказывать особенно нечего, — ответила она, хрустнув газетой в попытке напомнить Мэри, что она пришла в парк почитать. — Он узнал во мне свою соседку и пригласил на танец. Все было очень цивилизованно.

— Он что-нибудь говорил о своей fiancйe?

— Конечно, нет.

— А о Джулиане Прентисе?

Оливия закатила глаза.

— Ты и, правда, думаешь, что он стал бы рассказывать совершенно чужому человеку, да еще и женщине, как поставил кому-то синяк под глазом?

— Нет, — мрачно согласилась Мэри. — Это было бы слишком прекрасно. Клянусь тебе, я ни от кого не могу узнать деталей.

Оливия изо всех сил изображала, что разговор навевает на нее скуку.

— Ладно, — продолжила Мэри, ничуть не смущенная недостатком реакции со стороны собеседницы. — Расскажи мне о танце.

— Мэри. — Это был полустон-полурык. Грубо, конечно, но Оливии абсолютно не хотелось ничего рассказывать.

— Ты просто обязана, — настаивала Мэри.

— В Лондоне, без сомнения, произошло еще что-нибудь интересное, кроме моего короткого скучного танца с сэром Гарри Валентайном.

— Не то, чтобы, — ответила Мэри. Потом пожала плечами и, зевая, перечислила: — Мать Филомены утащила ее в Брайтон, Энн заболела. Наверное, та же простуда, что у тебя.

Вряд ли, подумала Оливия.

— Никто не видел сэра Гарри с того самого вечера, — добавила Мери. — Он никуда не ездил.

Оливия ничуть не удивилась. Скорее всего, он сидел за столом и что-нибудь строчил. И, возможно, на нем была странная шляпа.

Точно она не знала. Она целыми днями не выглядывала в окно. И даже не смотрела на окно. Во всяком случае, не больше шести-восьми раз.

Ежедневно.

— О чем же вы тогда говорили? — спросила Мэри. — Я знаю, ты с ним говорила, я видела, у тебя двигались губы.

Пылая негодованием, Оливия развернулась к подруге.

— Ты следила за моими губами?!

— Да, ладно тебе. Как будто ты никогда этого не делала.

Замечание было не просто правдивым, а неопровержимым, поскольку Оливия проделывала это с Мэри. Но ответ — нет, возражение — было вполне уместно, поэтому Оливия коротко фыркнула и ответила:

— Я никогда не следила за тобой.

— Но могла бы, — уверенно ответила Мэри.

Тоже правда, но Оливия не собиралась ее признавать.

— Так о чем вы говорили? — снова спросила Мэри.

— Ни о чем особенном, — солгала Оливия и снова, на сей раз уже громче, зашуршала газетой. Она уже просмотрела светскую колонку — она обычно начинала читать газету с конца — но хотела еще прочесть парламентский отчет. Она делала это всегда. Каждый день. Даже ее отец не читал парламентских отчетов ежедневно, а ведь он являлся членом палаты Лордов.

— Ты выглядела сердитой, — настаивала Мэри.

«Я сердита сейчас», — хотелось зарычать Оливии.

— Так ты сердилась?

Оливия заскрипела зубами.

— Ты ошибаешься.

— Я так не думаю, — произнесла Мэри тем невыносимо напевным тоном, который использовала исключительно, когда считала, что знает, о чем говорит.

Оливия бросила взгляд на Салли, как раз втыкавшую иголку в ткань и изо всех сил изображавшую, что не подслушивает. Потом снова посмотрела на Мэри, словно давая ей понять — не при слугах!

Это не решало проблему с Мэри, но, по крайней мере, отодвигало ее.

Оливия снова зашуршала газетой и расстроенно опустила взгляд на свои руки. Она забрала газету еще до того, как дворецкий ее прогладил[13 - Во времена Оливии — свежую газету перед подачей хозяину к завтраку, требовалось непременно прогладить горячим утюгом со всех сторон, чтобы газета не пачкала пальцы и была без изломов.До сих пор в школах дворецких учат, как подавать хозяину газету. Утреннюю газету, которую джентльмен читает за завтраком, перед тем, как положить на стол, необходимо прогладить горячим утюгом. Иначе хозяин будет есть тосты не с мармеладом, а с типографской краской. Вечерние газеты, которые хозяин просматривает в своем кабинете, гладить не принято.], и вся измазалась в типографской краске.

— Фу, какая гадость, — произнесла Мэри.

Оливия не нашлась, что ответить, кроме:

— А где твоя горничная?

— А, там, — ответила Мери, махнув рукой куда-то назад. И тут Оливия поняла, что допустила ужасный промах. Мэри тут же повернулась к Салли и сказала: — Ты ведь знакома с моей Женевьевой правда? Пойди, поболтай с ней.

Салли была прекрасно знакома с Женевьевой и отлично знала, что способности последней объясняться по-английски, по меньшей мере, ограничены, но поскольку Оливия не могла вдруг вскочить и закричать, чтобы Салли не говорила с Женевьевой, той пришлось собрать свое вышивание и отправиться на поиски.

— Вот так, — гордо констатировала Мэри. — Чисто сработано. Теперь расскажи мне, какой он? Он красивый?

— Ты его видела.

— Нет, красив ли он с близкого расстояния? Эти глаза … — Мэри поежилась.

— О! — воскликнула Оливия, внезапно кое-что вспомнив. — Они карие, а вовсе не сине-серые.

— Не может быть. Я совершенно уверена…

— Ты ошиблась.

— Нет. Я в таких вещах никогда не ошибаюсь.

— Мэри, я видела его лицо вот с такого расстояния, — заявила Оливия, показав расстояние на скамейке между ними. — Уверяю тебя, у него карие глаза.

Это привело Мэри в ужас. Наконец она помотала головой и сказала:

— Наверное, это из-за того, как он на тебя смотрит. Так пронзительно! Вот я и решила, что у него голубые глаза. — Она моргнула. — Или серые.

Оливия закатила глаза, а потом уставилась прямо перед собой, надеясь, что все на этом и закончится. Но Мэри не так-то просто было сбить с толку.

— Ты так и не рассказала мне о нем, — заметила она.

— Мэри, тут не о чем рассказывать, — настаивала Оливия. Она расстроенно посмотрела себе на колени. Ее газета превратилась в мятую, совершенно нечитабельную груду бумаги. — Он пригласил, я согласилась.

— Но… — выдохнула Мэри.

— Что «но»? — Оливия начала терять терпение.

Мэри вдруг сжала ее руку. Натурально сжала. Сильно.

— Ну что еще?

Мери указала пальцем в направлении пруда Серпентайн.

— Там.

Оливия ничего не видела.

— На лошади, — прошипела Мэри.

Оливия посмотрела чуть левее и вдруг…

О нет! Не может быть!

— Это он?

Оливия не ответила.

— Сэр Гарри, — уточнила Мэри.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — рявкнула Оливия.

Мери вытянула шею.

— Похоже, это именно сэр Гарри.

Оливия и не сомневалась, не столько потому, что он сильно походил на означенного джентльмена, сколько потому, что — с ее-то счастьем — кто же еще это мог бы быть?

— Он отлично держится в седле, — восхищенно прошептала Мэри.

Оливия решила, что самое время подумать о Боге и помолиться. А вдруг он их не заметит. А вдруг освещение…

— Похоже, он нас увидел, — воскликнула Мэри вне себя от восторга. — Помаши ему. Я помахала бы сама, но мы не представлены.

— Не смей его поощрять! — прорычала Оливия.

Мэри на секунду повернулась к ней.

— Я так и знала, что он тебе не понравился.

Оливия страдальчески закрыла глаза. Подумать только, все намечалось как одинокая мирная прогулка. Оливия размышляла, скоро ли Мэри подхватит от Энн простуду. И что можно сделать, чтобы ускорить заражение.

— Оливия, — прошипела Мери, толкая подругу под ребра.

Оливия открыла глаза. Сэр Гарри уже находился гораздо ближе и явно направлялся к ним.

— Интересно, а мистер Грей тоже с ним? — с надеждой произнесла Мэри. — Знаешь, он может оказаться наследником лорда Ньюбери.

Когда сэр Гарри приблизился — без своего кузена, возможно-наследника-графства — Оливия изобразила на лице напряженную улыбку. Она отметила, что он здорово держится в седле, и лошадь у него отличная — гнедой красавец-мерин с белыми «носочками». Сэр Гарри был одет в костюм для верховой езды — настоящей, а не ленивой рыси по парковой дорожке. Темные волосы растрепало ветром, щеки слегка разрумянились, он просто должен был выглядеть проще и дружелюбнее, но Оливия с некоторым презрением подумала, что для этого ему пришлось бы улыбнуться.

Сэр Гарри Валентайн не спешил расточать улыбки. Во всяком случае, не в ее сторону.

— Леди, — произнес он, остановившись перед скамейкой.

— Сэр Гарри, — Оливия не смогла себя заставить произнести что-то еще, ей вообще еле удалось разжать зубы.

Мэри ее стукнула.

— Позвольте представить Вам мисс Кадоган, — произнесла Оливия.

Он изящно склонил голову.

— Счастлив с Вами познакомиться.

— Сэр Гарри, — прощебетала Мэри, кивнув в ответ. — Чудесное утро, Вы не находите?

— Весьма, — ответил он. — Вы согласны, леди Оливия?

— Конечно, — натянуто произнесла та и повернулась к Мэри, надеясь, что он сделает то же и обратит все свои последующие вопросы к ней.

Но он, конечно же, этого не сделал.

— Раньше я не встречал Вас в Гайд-парке, леди Оливия, — сказал он.

— Обычно я не выхожу из дома так рано.

— Нет, — проговорил он. — Полагаю, у Вас в это время дня есть необычайно важные дела дома.

Мэри поглядела на нее с любопытством. И впрямь, утверждение выглядело загадочно.

— Разнообразные дела, — продолжил он, — наблюдение за людьми…

— А Ваш кузен тоже ездит верхом? — быстро спросила Оливия.

Он насмешливо поднял брови.

— Себастьяна редко можно встретить до полудня, — ответил он.

— А Вы встаете рано?

— Всегда.

Еще один пункт в списке его недостатков. Оливия не возражала против ранних подъемов, но ненавидела людей, которые им радовались.

Оливия ничего не ответила, нарочно стараясь продлить паузу до неловкости. Возможно, он уловит намек и уйдет. Любой человек в здравом уме смекнул бы, что две леди, сидящие на скамейке, просто не в состоянии вести беседу с джентльменом на лошади. От необходимости так долго смотреть вверх у нее уже затекла шея.

Она подняла руку и потерла шею, надеясь, что он поймет намек. Но тут — поскольку совершенно очевидно, что все в это утро было против нее, даже она сама — на нее накатили чрезвычайно несвоевременные воспоминания. О ее воображаемых бубонах. И о чуме. О ее бубонной разновидности. И, господи помоги ей, она рассмеялась.

Но ей нельзя было смеяться, не сейчас, когда рядом с ней сидит Мэри, а сэр Гарри взирает на нее сверху вниз, и она заставила себя держать рот закрытым. Но смешинка рвалась наружу, нашла путь через нос, и Оливия чихнула. Совершенно неизящно. И щекотно.

И от щекотки в голос расхохоталась.

— Оливия? — удивилась Мэри.

— Нет, ничего, — произнесла та, махнув на Мэри рукой и отвернувшись, чтобы скрыть лицо. — Правда, ничего.

Сэр Гарри, благодарение Господу, промолчал. Правда, видимо, только потому, что счел ее умалишенной.

Но Мэри — с Мэри было совсем другое дело, она никогда не понимала, что нужно оставить человека в покое.

— Оливия, ты уверена? Потому что…

Оливия все еще сидела, уставившись себе на плечо, потому что каким-то образом точно знала, что, как только повернется, рассмеется снова.

— Я просто кое о чем подумала, вот и все.

— Но…

И тут Мэри неожиданно отстала от нее.

Оливия почувствовала бы облегчение, но она знала, дело вряд ли в том, что Мэри неожиданно обрела чувство такта. И она, конечно, оказалась права, Мэри замолчала вовсе не из доброго отношения к Оливии. Она замолчала потому что…

— Ой, Оливия, посмотри! Твой брат!




Глава 6


Гарри как раз направлялся домой. Он привык кататься верхом по утрам, даже в городе. Он уже собирался выехать из парка, когда заметил сидящую на скамейке леди Оливию Бевелсток. Гарри счел этот факт достаточно интересным, чтобы остановиться и быть представленным ее подруге, но после нескольких секунд банальной беседы решил, что не считает ни одну из них достаточно интересной, чтобы отвлекать его от работы.

Тем более, что из-за леди Оливии Бевелсток он и так серьезно опаздывал с переводами. Она, правда, прекратила за ним следить, но причиненный ею вред оказался непоправимым. Каждый раз садясь за стол, он чувствовал на себе ее взгляд, даже прекрасно зная, что она плотно задернула занавески. Факты в данном случае совершенно не имели отношения к делу, стоило ему поглядеть на ее окно, и он терял как минимум час рабочего времени.

Это происходило следующим образом.

Он смотрел на окно, поскольку оно было здесь, и вовсе не смотреть на него просто не получалось, разве что он тоже поплотнее задернул бы шторы, чего он делать не собирался, ведь он сидел в кабинете целыми днями. Итак, он смотрел на окно и сразу думал о ней, потому что, ну, в самом деле, о чем ему еще было думать, видя окно ее спальни? И тут же начинал раздражаться, поскольку: а) она не стоит его энергии; б) ее там даже нет; в) из-за нее у него работа стоит. «В» неизменно приводило его в еще большее раздражение, на этот раз направленное на себя самого, поскольку: г) ему явно не хватает умения сосредоточиться; д) это же просто дурацкое окно и всё; и е) если уж так распускаться из-за женщины, то пусть эта женщина ему хотя бы нравится!

На пункте «е» он обычно испускал длинный стон и заставлял себя, наконец, вернуться к переводу. И, как правило, работал целую минуту или две, а потом снова бросал взгляд на окно, и вся эта чертова бессмыслица повторялась с самого начала.

Именно поэтому, увидев, как при упоминании о брате по лицу леди Оливии Бевелсток пробежало облачко крайнего беспокойства, он решил, что нет, он еще не должен возвращаться к работе. После всех причиненных ею неприятностей, он прямо-таки жаждал понаблюдать, как будет мучиться она сама.

— Вы знакомы с братом леди Оливии, сэр Гарри? — спросила мисс Кадоган.

Гарри спрыгнул с лошади. Похоже, он надолго здесь задержится.

— Не имел такого удовольствия.

При слове «удовольствие» личико леди Оливии невыразимо кисло скривилось.

— Он ее брат-близнец, — продолжила мисс Кадоган, — только что из университета.

Гарри повернулся к леди Оливии:

— Не знал, что у вас есть брат-близнец.

Она пожала плечами.

— Он уже окончил учебу? — спросил Гарри.

Оливия вежливо кивнула.

Он едва головой не покачал. Какая недружелюбная женщина. Просто нечестно, что она так красива. Она не заслужила такой удачи. Гарри считал, что огромная бородавка на носу подошла бы ей больше.

— Тогда он, возможно, знаком с моим братом, — продолжил Гарри. — Они, похоже, одного возраста.

— А кто ваш брат? — спросила мисс Кадоган.

Гарри немного рассказал им про Эдварда и замолчал как раз в тот момент, когда к ним подошел брат Оливии. Он шел один, пешком, расхлябанной походкой неоперившегося юнца. Гарри заметил, что он очень похож на сестру. Правда, волосы его на несколько тонов темнее, но глаза — абсолютно те же, и по размеру, и по форме.

Гарри поклонился. Мистер Бевелсток поклонился в ответ.

— Сэр Гарри Валентайн, мой брат, мистер Уинстон Бевелсток. Уинстон, сэр Гарри.

Все это было произнесено леди Оливией с поразительным отсутствием выражения и интереса.

— Сэр Гарри, — вежливо произнес Уинстон. — Я знаком с вашим братом.

Гарри его не помнил, но предположил, что юный Бевелсток — один из множества знакомых Эдварда. Он порой встречался то с одним, то с другим из них. И почти никого не мог запомнить.

— Я так полагаю, вы наш новый сосед, — продолжил Уинстон.

Гарри утвердительно хмыкнул и кивнул.

— К югу?

— Именно.

— Мне всегда нравился тот дом, — произнес Уинстон. Или, скорее, провозгласил. Фраза явно звучала так, будто он собирается ее развить, причем довольно пространно. — Кирпичный, да?

— Уинстон, — нетерпеливо вмешалась Оливия. — Ты и сам прекрасно знаешь, что он кирпичный.

— Ну… да, — отмахнулся он. — Во всяком случае, мне так казалось. Я редко обращаю внимание на подобные вещи, а моя спальня, как ты знаешь, выходит на другую сторону.

Гарри почувствовал, что начинает улыбаться. Чем дальше, тем любопытнее.

Уинстон повернулся к Гарри и заявил — явно лишь для того, чтобы помучить сестру:

— Комната Оливии выходит на южную сторону.

— Вот как?

Оливия выглядела так, будто она сейчас…

— Именно, — подтвердил Уинстон, прервав его размышления о том, что сейчас сделает или не сделает леди Оливия. Но Гарри успел подумать, что кое-кто вполне может внезапно вспыхнуть ярким пламенем.

— Да вы наверняка видели ее окно, — продолжал Уинстон. — Вы просто не могли его не заметить. Оно…

— Уинстон.

Гарри даже отступил на пару дюймов назад. Казалось, вот-вот прольется чья-то кровь. И, несмотря на явное превосходство Уинстона в росте и в массе тела, Гарри был склонен поставить на сестру.

— Я совершенно уверена, что сэру Гарри не интересен поэтажный план нашего дома, — отрезала Оливия.

Уинстон задумчиво потер подбородок.

— Я имел в виду не столько поэтажный план, сколько вертикальное расположение.

Гарри снова повернулся к Оливии. И подумал, что никогда раньше не видел такой хорошо сдерживаемой ярости. Зрелище впечатляло.

— Уинстон, я так рада, что мы встретились, — влезла в разговор мисс Кадоган, совершенно не заметившая напряжения между братом и сестрой. — Ты часто гуляешь так рано?

— Нет, — ответил он. — Мама послала меня за Оливией.

Мисс Кадоган широко улыбнулась и вновь обратила свое внимание на сэра Гарри.

— Тогда, похоже, вы среди нас — единственный постоянный утренний посетитель парка. Я тоже пришла сюда в поисках Оливии. Мы не болтали с ней целую вечность. Она болела, вы знаете?

— Я не знал, — ответил Гарри. — Надеюсь, вам лучше?

— Уинстон тоже болел, — произнесла Оливия. И недобро улыбнулась.

— Ох, нет! — всполошилась мисс Кадоган. — Как это печально. — Она обеспокоенно повернулась к Уинстону. — Если бы я знала, я принесла бы вам микстуру.

— В следующий раз, когда он заболеет, я обязательно сообщу тебе, — пообещала Оливия. Потом обратилась к сэру Гарри и сказала, понизив голос: — Это случается гораздо чаще, чем нам всем бы хотелось. Такая жалость! — И полушепотом добавила: — Уж такой он родился.

Мисс Кадоган встала со скамейки, сосредоточив все свое внимание на Уинстоне.

— Вы уже лучше себя чувствуете? Мне кажется, вы выглядите слегка разбитым.

Гарри считал, что Уинстон просто пышет здоровьем.

— Я прекрасно себя чувствую, — отрезал Уинстон, он явно сердился на сестру, а та все еще сидела на скамейке и выглядела чрезвычайно довольной своими достижениями.

Мисс Кадоган за спиной у Уинстона бросила взгляд на Оливию, а та покачала головой и беззвучно произнесла: «это неправда».

— Я обязательно принесу для вас эту микстуру, — воскликнула мисс Кадоган. — Вкус у нее, конечно, отвратительный, но наша экономка на нее просто молится. И я настаиваю, чтобы вы немедленно вернулись домой. Здесь прохладно.

— Право же, в этом нет необходимости, — возразил Уинстон.

— Я все равно уже собиралась идти домой, — заметила мисс Кадоган, доказывая, что один юный Бевелсток бессилен против объединенных сил двух решительных женщин. — Вы могли бы меня проводить.

— И передай маме, что я уже иду, — сладко добавила Оливия.

Брат в ярости взглянул на сестру, но было совершенно ясно, что его обыграли, поэтому он взял мисс Кадоган под руку и увел.

— Отлично сыграно, леди Оливия, — восхищенно произнес сэр Гарри, когда пара достаточно удалилась.

Она бросила на него скучающий взгляд.

— Вы не единственный мужчина, который меня раздражает.

Подобный комментарий просто не мог остаться без ответа. Сэр Гарри сел рядом с Оливией, плюхнувшись точно на место, недавно освобожденное мисс Кадоган.

— Что-нибудь интересненькое? — спросил он, указав на газету.

— Не знаю, — ответила она. — Меня постоянно прерывают.

Он усмехнулся.

— Похоже, мне следует извиниться, но я не хочу доставлять вам подобного удовольствия.

Она сжала губы, по всей видимости, чтобы сдержать рвущуюся отповедь.

Он откинулся назад, закинул правую ногу на левую так, чтобы вся его поза давала понять, что он обосновался здесь надолго.

— В конце концов, — заметил он. — Нельзя сказать, что я нарушаю ваше уединение. Мы с вами сидим на скамейке в Гайд-парке. Открытое пространство, общественное место, и так далее и тому подобное.

Он сделал паузу, давая ей возможность ответить. Она молчала. И он продолжил:

— Если бы вы искали уединения, вы могли взять газету с собой в спальню, или в кабинет. Согласитесь, это как раз те места, которыми мы пользуемся, когда рассчитываем на уединение.

И снова сделал паузу. И она снова отказалась вступать в беседу. Тогда он понизил голос до шепота и спросил:

— У вас есть кабинет, леди Оливия?

Он не думал, что она ответит, поскольку смотрела прямо перед собой, упорно не желая взглянуть на него, но к его огромному удивлению проворчала:

— Нет.

Она его восхищала, но не настолько, чтобы изменить поведение.

— Какая жалость, — тихо проговорил он. — Я очень дорожу возможностью иметь комнату, которая принадлежала бы только мне и не использовалась бы для сна. Вам стоит подумать о кабинете, леди Оливия, если хотите иметь место, где можно почитать газету без чужих надоедливых взглядов.

Она повернулась к нему со впечатляюще безразличным выражением лица.

— Вы сидите на вышивании моей горничной.

— Мои извинения, — он поглядел вниз и вытащил из-под себя ткань. — Он сидел на самом краешке, но решил быть великодушным и не комментировать это обстоятельство. — А где, собственно, ваша горничная?

Она неопределенно махнула рукой.

— Ушла искать горничную Мэри. Я уверена, она вот-вот вернется.

На это ответа у него не нашлось, поэтому он сменил тему:

— У вас с братом очень интересные взаимоотношения.

Она пожала плечами, явно пытаясь от него отделаться.

— Мой собственный брат меня терпеть не может.

Это ее заинтересовало. Она повернулась к нему, сладко-пресладко улыбнулась и проворковала:

— Я хотела бы с ним познакомиться.

— Я уверен, что у вас это получится, — согласился он. — Он нечасто заходит в мой кабинет, но когда поднимается в более-менее нормальное время, как правило, завтракает в малой столовой. Ее окна расположены как раз через два от окна моего кабинета в сторону улицы. Вы можете поискать его там.

Она смерила его тяжелым взглядом. Он ласково улыбнулся ей в ответ.

— Зачем вы здесь? — спросила она.

Он указал на лошадь.

— Для верховой прогулки.

— Нет, зачем вы здесь? — прорычала она. — Сидите рядом со мной. На этой скамейке.

Он секунду подумал.

— Вы меня раздражаете.

Она поджала губы.

— Ну, что ж, — несколько отрывисто произнесла она. — Думаю, это справедливо.

Фраза, несмотря на тон, звучала, как честное признание его правоты. В конце концов, всего несколько минут назад она сама сказала, что он ее раздражает.

И тут вернулась ее горничная. Гарри услышал ее раньше, чем увидел. Она сердито топтала мокрую траву и ворчала с явными интонациями кокни.

— И чего это она себе думает, что я должна учить ее французский? Она в Англии или где? Ой! — Она остановилась, с некоторым удивлением глядя на сэра Гарри. Потом продолжила, причем и ее тон и говор стали гораздо благозвучнее: — Извините миледи. Я не знала, что вы не одна.

— Он уже уходит, — объявила леди Оливия неожиданно сладко и беззаботно. Она обернулась к Гарри, улыбаясь так безоблачно, так ослепительно, что он, наконец, понял, откуда взялись все те разбитые сердца, о которых он постоянно слышал.

— Сердечно благодарю вас за компанию, сэр Гарри, — проворковала она.

Он затаил дыхание и подумал, что она необыкновенно талантливая лгунья. Если бы он не провел последние десять минут с этой леди, которую про себя окрестил «кислой девицей», он мог бы сам влюбиться в нее.

— Как вы верно заметили, леди Оливия, — тихо сказал он. — Я уже ухожу.

И он ушел, твердо решив никогда больше с ней не встречаться.

Во всяком случае, добровольно.

* * *


Решительно отринув мысли о леди Оливии, Гарри вернулся к работе и уже после полудня совершенно утонул в море русских идиом.

Kogda rak na gore svistnet = когда рак на горе свистнет = когда свиньи полетят[14 - when pigs fly.].

Sdelat’ iz muhi slona = сделать из мухи слона = сделать гору из кротовой норки[15 - Make a mountain out of a molehill.].

S doxlogo kozla I shersti klok = с дохлого козла, и шерсти клок =…

Равно…

Равно…

Он крутил это выражение и так и этак, монотонно постукивая карандашом по промокашке, и как раз собирался сдаться и двигаться дальше, как вдруг услышал стук в дверь.

— Войдите. — Он даже не поднял глаз. Ему давно уже не удавалось сосредотачиваться на работе в течение целого абзаца, он не хотел снова выбиваться из ритма.

— Гарри.

Карандаш замер. Гарри ожидал, что войдет дворецкий с дневной почтой, но голос принадлежал его младшему брату.

— Эдвард, — сказал он, хорошенько запомнил, где остановился, и поднял глаза. — Какой приятный сюрприз.

— Тебе пришло вот это, — Эдвард пересек комнату и положил на стол письмо. — Его принес курьер.

Отправитель не был указан, но Гарри узнал конверт. Послание пришло из военного министерства и, скорее всего, там содержалось нечто важное. Они редко посылали корреспонденцию прямо домой. Гарри отложил письмо в сторону, намереваясь прочесть его, как только останется один. Эдвард знал, что брат занимается переводами, но не знал для кого. И пока Гарри не видел никаких причин доверять ему подобную информацию.

Послание могло и подождать несколько минут. Прямо сейчас Гарри было любопытно, зачем брат пришел к нему в кабинет. В привычки Эдварда не входила доставка корреспонденции. Даже если письмо вручили бы ему лично, он, скорее всего, бросил бы его на поднос с остальной почтой, и пусть им занимается дворецкий.

Эдвард общался с Гарри только, если его заставляли обстоятельства. И обстоятельства эти были, как правило, финансового характера.

— Как дела, Эдвард?

Эдвард пожал плечами. Он выглядел усталым, глаза его покраснели и опухли. Гарри подумал о том, как же поздно брат вернулся вчера ночью.

— Сегодня вечером к нам на ужин придет Себастьян, — заметил Гарри. Эдвард редко ел дома, но Гарри подумал, что если придет Себ, брат, возможно, останется.

— У меня свои планы, — сказал Эдвард. — Но потом добавил: — Но я, пожалуй, смогу их изменить.

— Я был бы тебе благодарен.

Эдвард стоял в центре кабинета, воплощение мрачного, угрюмого юнца. Ему было уже двадцать два года, и Гарри предполагал, что он считает себя мужчиной, но держался он как желторотый птенец, и глаза у него были еще совсем молодые.

Молодые, но без юношеской живости. Гарри поразился, каким изможденным выглядит его брат. Эдвард слишком много пьет и, похоже, спит слишком мало. И все же он ведет себя не так, как их отец. Гарри никак не мог уловить, в чем разница, разве что в том, что сэр Лайонел, напившись, всегда был в приподнятом настроении.

Кроме тех случаев, когда начинал извиняться. Но обычно он забывал об этом на следующий же день.

Эдвард был другим. Возлияния не улучшали его настроения. Гарри не мог представить себе брата стоящим на кресле и разливающимся в сентиментальной речи в честь «блештящего шобрания». Эдвард, в тех редких случаях, когда они встречались за столом, не пытался быть обаятельным и вежливым. Наоборот, он хранил ледяное молчание и отвечал только на вопросы, обращенные прямо к нему, да и то односложно.

Гарри больно было сознавать, что он совсем не знает своего брата, понятия не имеет, о чем тот думает, чем интересуется. Все время, пока формировался характер Эдварда, он провел на континенте, сражаясь бок о бок с Себом в 18-ом гусарском полку. По возвращении он пытался наладить отношения с братом, но Эдвард не хотел иметь с ним ничего общего. Он жил у Гарри в доме только потому, что не имел средств на собственное жилье. Эдвард был классическим младшим братом — ни наследства, ни заметных способностей. Он поднял на смех предложение Гарри тоже пойти на военную службу и обвинил брата в желании от него отделаться.

Предлагать карьеру священника Гарри даже и не пытался. Во-первых, он с трудом мог представить себе Эдварда, ведущим кого бы то ни было к духовному просветлению, а во-вторых, Гарри на самом деле вовсе не хотел отделаться от брата.

— На этой неделе я получил письмо от Анны, — заметил Гарри.

Их сестра, в возрасте семнадцати лет вышла замуж за Уильяма Форбиша и с тех пор не возвращалась домой, а в конце концов обосновалась в Корнуолле. Она ежемесячно писала Гарри, рассказывая о своем выводке. Гарри отвечал ей на русском, и как-то раз объяснил, что если она не будет использовать язык, то совершенно его забудет.

Анна ответила, вырезав это его предостережение, наклеив на чистый лист бумаги и подписав внизу по-английски: «Этого я и добиваюсь, братишка».

Гарри посмеялся, но не прекратил писать ей письма по-русски. И, по всей видимости, она давала-таки себе труд читать и переводить их, поскольку в ее письмах часто содержались уточняющие вопросы.

Переписка была интересной, Гарри с нетерпением ждал писем сестры.

Эдварду она не писала. Пыталась, но прекратила попытки, когда поняла, что он никогда не напишет в ответ.

— Дети здоровы, — продолжил Гарри.

У Анны их было пятеро, все мальчишки, кроме младшенькой. Иногда Гарри задумывался, как сейчас выглядит его сестра. Он не видел ее со дня своего отъезда в армию.

Гарри откинулся на кресле и ждал. Чего угодно. Пусть Эдвард скажет что-нибудь, двинется, ударит кулаком в стену… С наибольшей вероятностью он ждал просьбы о деньгах, поскольку именно это, без сомнения, привело брата в кабинет. Но Эдвард молча постукивал по полу носком ботинка, то поддевая уголок темного ковра и загибая его, то вновь расправляя ударом каблука.

— Эдвард?

— Ты бы лучше прочел это письмо, — неприветливо ответил Эдвард и двинулся к выходу. — Мне сказали, что это важно.

Гарри подождал, пока брат уйдет, и взял послание военного министерства. Они редко общались с ним подобным образом. Обычно просто присылали кого-то с документами, и все. Он поддел пальцем печать, сломал ее и открыл конверт.

Письмо было коротким, всего в два предложения, и совершенно ясным. Гарри следовало немедленно явиться в Хорс Гардс[16 - Horse Guards — Здание, построенное в 18 веке и служащее штаб-квартирой английского командования.].

Он застонал. Ничто, требовавшее его личного присутствия, не оборачивалось для него добром. В последний раз его вот так срочно вызвали, чтобы заставить нянчиться с престарелой русской графиней. Ему пришлось буквально приклеиться к ней на целых три недели. Она жаловалась на жару, на еду, на музыку… Она не жаловалась только на водку, да и то потому, что привезла ее с собой.

И еще она все время его угощала. И заявляла, что тот, кто говорит по-русски так хорошо, как Гарри, просто не может пить английскую бурду. Этим она, кстати, немного напоминала ему бабушку.

Но Гарри не пил ни капли и ночь за ночью упорно выливал содержимое своей рюмки в какое-то комнатное растение.

Удивительно, но растению это пошло на пользу. Возможно, лучшим во всем задании был момент, когда дворецкий, нахмурившись, оглядел это ботаническое чудо и произнес:

— Не думал, что оно умеет цвести.

Тем не менее, Гарри вовсе не горел желанием повторить этот опыт. Но, к сожалению, он редко когда имел роскошь отказаться. Вот, кстати, забавно. Это они в нем нуждались, ведь переводчики с русского на дороге не валяются. И все же считалось, что он должен плясать под их дудку.

Гарри поразмышлял, не закончить ли сначала страницу, над которой он работает, но затем решил ехать сразу. Лучше поскорее с этим покончить.

Кстати, та графиня уже вернулась домой в Санкт-Петербург и сейчас, вероятно, жаловалась на холод, на солнце и недостаток английских джентльменов, носящихся с ней, как с писаной торбой.

Чего бы от него ни хотели, хуже, чем она, быть уже не может, не так ли?




Глава 7


Все оказалось гораздо хуже.

— Какой-какой принц? — переспросил Гарри.

— Принц Алексей Иванович Гомаровский[17 - На самом деле, Алексей Иванович Гомаровский, конечно, князь. И при этом даже не «великий княь», то есть, не является особой королевской крови. Но, поскольку ни один участник описываемых событий не имеет представления о том, что такое князь, и чем он отличается от принца, я взяла на себя смелость оставить князю Алексею титул, данный английским высшим обществом (прим. пер.)], — ответил мистер Уинтроп, обычно осуществлявший связь Гарри с военным министерством.

У Уинтропа возможно было и имя, но Гарри о нем ничего не знал. Для Гарри он оставался просто мистером Уинтропом, среднего роста и телосложения, с обыкновенными каштановыми волосами и совершенно незапоминающимся лицом. Насколько Гарри мог судить, он никогда не покидал здания военного министерства.

— Он нам не нравится, — сказал Уинтроп почти без выражения. — Он внушает нам беспокойство.

— И что же мы думаем, он может сделать?

— Мы еще не уверены, — ответил Уинтроп, очевидно не уловив сарказма. — Но его пребывание здесь имеет множество аспектов, ставящих его под подозрение. И самым главным из них является его отец.

— Отец?

— Иван Александрович Гомаровский. Ныне покойный. Он поддерживал Наполеона.

— И принц все еще занимает видное место в русском обществе?

Гарри трудно было в это поверить. Со времен похода французов на Москву прошло уже девять лет, но франко-российские отношения до сих пор оставались, в лучшем случае, натянутыми. Царю и его людям совершенно не понравилось наполеоновское нашествие. Французам тоже было что вспомнить: унижения и бедствия отступления долго еще не сотрутся из их памяти.

— Предательская деятельность его отца так и не была раскрыта, — объяснил Уинтроп. — Он умер в прошлом году естественной смертью, и его до сих пор считают верным слугой царя.

— А откуда мы узнали, что он предатель?

Уинтроп отмел этот вопрос широким взмахом руки:

— У нас свои источники.

Гарри решил просто принять это как данность, поскольку непохоже было, что ему скажут что-нибудь еще.

— Нас так же насторожило время, выбранное принцем для своей поездки. Три известных сторонника Наполеона — двое из них британские граждане — вчера прибыли в город.

— Вы позволяете предателям гулять на свободе?

— Часто нам выгодно позволять оппозиционерам думать, что они в безопасности. — Уинтроп наклонился вперед, упершись ладонями в стол. — Бонапарт болен, возможно, смертельно. Он тает, как свеча.

— Бонапарт? — с сомнением спросил Гарри.

Он однажды видел корсиканца. Издали, конечно. Бонапарт был коротышкой, но с весьма выдающимся животом. Трудно было представить его худым и костлявым.

— Нам стало известно, — Уинтроп долго рылся в бумагах на столе, пока наконец не нашел нужную, — что брюки ему пришлось ушивать почти на двенадцать сантиметров.

Вот тут Гарри удивился. Воистину, никто не мог обвинить военное министерство в невнимании к деталям.

— Он не убежит со Святой Елены, — продолжил Уинтроп. — Но мы должны сохранять бдительность. Все еще могут найтись желающие устроить заговор, прикрываясь его именем. И мы думаем, что принц Алексей может оказаться из их числа.

Гарри вздохнул. Громко и раздраженно, поскольку хотел показать Уинтропу насколько ему не хочется быть втянутым ни во что похожее. Ради всего святого, он переводчик! Ему нравятся слова. Бумага. Чернила. Ему не нравятся русские принцы, и он совершенно не хочет провести ближайшие три недели, изображая, что он от них без ума.

— Чего вы требуете от меня? — спросил он. — Вам известно, что я не участвую в шпионаже.

— Мы и не хотим вовлекать вас в шпионаж, — ответил Уинтроп. — Мы слишком ценим ваши лингвистические способности, чтобы заставлять вас прятаться по темным закоулкам с риском, что вас застрелят.

— Что-то не верится, что вам тяжело находить шпионов, — пробормотал Гарри.

И снова сарказм пропал втуне.

— Ваше знание русского языка и положение в высшем обществе делает вас идеальным кандидатом для слежки за принцем Алексеем.

— Я не часто выхожу в свет, — напомнил Гарри.

— Да, но вы можете.

Слова Уинтропа прорезали пространство комнаты, подобно мечу. Гарри прекрасно знал, что в военном департаменте служил лишь один человек, чье знание русского языка можно было сравнить с его собственным. И помнил, что отцом Джорджа Фокса был хозяин гостиницы, женившийся на русской девушке, которая приехала в Англию в качестве служанки при каком-то дипломате. Фокс был отличным парнем, умным и храбрым, но он никогда не получит доступа к кругам, в которых вращается принц. На самом деле Гарри не уверен, что это получится у него самого.

А вот у Себастьяна, с его возможным будущим графством, может получиться. И, говоря по совести, Гарри и раньше, бывало, к нему примазывался.

— Мы не просим вас предпринимать никаких действий, — продолжил Уинтроп, — хотя, зная о вашем опыте при Ватерлоо, мы уверены, что вы оказались бы на высоте.

— Я покончил с драками, — предостерегающе заявил Гарри.

Он не лгал. Службы на континенте хватило ему с лихвой. Он больше не хотел хвататься за саблю.

— Нам это известно. Именно поэтому мы просим вас только приглядывать за ним. Слушать его разговоры, когда это возможно. Докладывать нам обо всем, что покажется подозрительным.

— Подозрительным, — эхом повторил Гарри.

Они что, считают, что принц примется разглашать секреты прямо в Олмаксе? В Лондоне, конечно, мало кто говорит по-русски, но принц, без сомнения, не может быть настолько глуп, чтобы решить, будто вокруг никто не сможет его понять.

— Это распоряжение Фицуильяма, — тихо добавил Уинтроп.

Гарри резко поднял на него глаза. Фицуильям был главой военного министерства. Неофициально, конечно. Официально его вообще не существовало. Гарри не знал его настоящего имени и не был уверен, что знает, как этот человек выглядит. Они встречались всего дважды, и оба раза его внешность была так сильно изменена, что Гарри не мог сказать, где кончаются его настоящие черты и начинается грим.

Зато он точно знал, что приказы Фицуильяма должны исполняться беспрекословно.

Уинтроп взял со своего стола папку и протянул Гарри.

— Прочтите. Это досье принца.

Гарри взял папку и начал вставать, но Уинтроп остановил его:

— Оно не должно покидать стен кабинета.

Гарри замер. Ужасно раздражающее, чрезмерно резкое действие, которое человек производит, получив неожиданный приказ остановиться. Он снова сел, открыл папку, достал оттуда четыре листочка и начал читать.

Принц Алексей Иванович Гомаровский, сын Ивана Александровича Гомаровского, внук Александра Павловича Гомаровского, и так далее, и так далее, холост, не помолвлен. Приехал в Лондон с визитом к послу, который приходится ему шестиюродным братом.

— Они там все родственники, — процедил Гарри. — Черт, он наверняка и мой родственник тоже.

— Прошу прощения?

Гарри бегло взглянул на Уинтропа.

— Извините.

Путешествует со свитой, состоящей из девяти человек, в том числе сногсшибательно мощного и грозного телохранителя. Любит водку (а как же!), английский чай (как прогрессивно с его стороны!) и оперу.

Гарри читал и кивал. Возможно, все не так уж плохо. Он и сам любит оперу, но никак не может найти время, чтобы туда выбратсься. А теперь он просто обязан ее посещать. Отлично.

Он перевернул страницу и взял в руки карандашный портрет принца.

— Он здесь похож?

— Не очень, — признал Уинтроп.

Гарри вернул рисунок назад. И зачем только время тратили? Он продолжил чтение, по кусочкам впитывая биографию принца. Отец его умер в возрасте шестидесяти трех лет от сердечного приступа. Подозрений на отравление не было. Его мать до сих пор в добром здравии и живет то в Петербурге, то в фамильном имении в Нижнем Новгороде.

Он перешел к последней странице. Принц, похоже, был дамским угодником и особое предпочтение оказывал блондинкам. За две недели пребывания в Лондоне он шесть раз посетил один из самых изысканных борделей. А так же присутствовал на многих светских мероприятиях, возможно, подыскивая себе жену-англичанку. Прошел слух, что его состояние в России сильно уменьшилось, и он, возможно, нуждается в невесте с приличным приданым. Особое внимание принц уделил дочери…

— Ох, нет!

— Что-то не так? — спросил Уинтроп.

Гарри протянул ему листок, хотя Уинтроп все равно не смог бы ничего прочесть через стол.

— Леди Оливия Бевелсток, — произнес он голосом, полным отчаяния и недоверия.

— Да.

И все. Просто «да».

— Я ее знаю.

— Нам это известно.

— Она мне не нравится.

— Мы сожалеем, — Уинтроп откашлялся. — Однако мы вовсе не сожалели, узнав, что Ридланд-хаус находится как раз к северу от вашего нового дома.

Гарри заскрипел зубами.

— Мы ведь не ошиблись, не так ли?

— Нет, — неохотно признал Гарри.

— Отлично. Потому что нам очень важно, чтобы вы также приглядывали и за ней.

Гарри не смог скрыть неудовольствия.

— Для вас это проблематично?

— Конечно, нет, сэр, — ответил Гарри, поскольку они оба понимали, что вопрос был чисто риторическим.

— Мы не подозреваем, что леди Оливия находится с ним в сговоре, но мы считаем, что, принимая во внимание хорошо запротоколированнуые способности принца к соблазнению, она может попасть под его дурное влияние.

— Вы запротоколировали его способности к соблазнению, — повторил Гарри. Он даже представлять себе не хотел, как это могло быть сделано.

И снова неопределенный взмах руки в ответ.

— У нас свои приемы.

Гарри хотел было сказать, что если принцу удастся соблазнить и увезти леди Оливию, то Англия от этого только выиграет, но что-то его остановило. Неуловимая вспышка памяти, возможно, что-то в ее глазах…

Какой бы она ни была, она этого не заслуживает.

Однако…

— Мы надеемся, что вы убережете леди Оливию от неприятностей, — произнес Уинтроп.

Она ведь шпионила за ним!

— Ее отец — человек с положением…

Она говорила, что любит оружие. И… не болтала ли ее горничная чего-то о беседах по-французски?

— В свете ее знают и любят. Если с ней что-нибудь случится, разразится непоправимый скандал…

Но она же не могла знать, что Гарри работает на военное министерство! Никто не знал, что он работает на военное министерство. Для всех он был просто переводчиком.

— Мы не сможем вести наблюдение, если скандал привлечет общественное внимание. — Уинтроп, наконец, остановился. — Вы понимаете, о чем я?

Гарри кивнул. Он, конечно, не считал, что леди Оливия — шпионка, но его любопытство было задето. И потом, если окажется, что он ошибся, он же будет чувствовать себя полным идиотом!

* * *


— Миледи.

Оливия оторвалась от письма Миранде. Она как раз раздумывала, рассказывать ли ей о сэре Гарри. Оливия не представляла себе, с кем еще она может (и захочет) этим поделиться, но история, изложенная на бумаге, теряла всякий смысл.

Оливия не была уверена, что эта история вообще имела хоть какой-то смысл.

Она подняла глаза. В дверях стоял дворецкий с серебряным подносом, на котором лежала визитная карточка.

— Посетитель, миледи.

Она взглянула на часы на каминной полке. Немного рановато для посетителей, а ее мать до сих пор не вернулась из поездки по магазинам за шляпками.

— Кто это, Хантли?

— Сэр Гарри Валентайн, миледи. По-моему, он снимает дом к югу от нас.

Оливия медленно опустила карандаш. Сэр Гарри? Здесь?

Почему?!

— Вы его примете?

Оливия не понимала, почему он спрашивает. Если сэр Гарри стоит в холле у парадной лестницы, он фактически может видеть, как Хантли с ней разговаривает. А значит, невозможно сказать, что ее нет дома. Она кивнула, сложила вместе листы своего письма, убрала их в ящик и поднялась, чувствуя, что предпочитает встретить его стоя.

Через несколько секунд он показался в дверях: как обычно, весь в черном, с небольшим свертком в руках.

— Сэр Гарри, — весело прощебетала она. — Какой сюрприз.

Он кивнул в знак приветствия.

— Я всегда стараюсь быть хорошим соседом.

Она кивнула в ответ, настороженно наблюдая за его приближением.

Она даже представить себе не могла, что могло заставить его прийти. Он был чрезвычайно недружелюбен с ней накануне, в парке, да и сама она, по правде говоря, вела себя ничуть не лучше. Она не могла вспомнить, когда в последний раз обращалась с кем-то настолько грубо, но у нее было оправдание: она смертельно боялась, что он снова начнет ее шантажировать, и что на этот раз речь пойдет о чем-нибудь гораздо опаснее танца.

— Надеюсь, я не помешал? — спросил он.

— Ничуть, — она жестом указала на стол. — Я писала письмо сестре.

— Не знал, что у вас есть сестра.

— Жене моего брата, — исправилась она. — Но мне она как сестра. Я знаю ее всю свою жизнь.

Он подождал, пока она сядет на диван, потом уселся в египетское кресло прямо напротив нее. Казалось, ему очень удобно. Оливию это удивило. Она ненавидела сидеть в этом кресле.

— Я принес вам вот это, — сказал он, протягивая ей сверток.

— О, спасибо.

Оливия неловко взяла пакет. Она не хотела никаких подарков от этого человека и уж подавно не доверяла мотивам, заставившим его сделать этот подарок.

— Откройте, — поторопил он.

Обертка была простая, пальцы у Оливии дрожали — оставалось надеяться, не настолько сильно, чтобы он это заметил. Узелок она сумела развязать лишь после нескольких попыток, но, в конце концов, ей все же удалось развернуть сверток.

— Книга, — с легким удивлением констатировала она.

По весу и форме пакета было понятно, что больше ничего там лежать не может, и все же… Выбор очень странный.

— Цветы может принести кто угодно, — заметил он.

Она перевернула книгу — когда Оливия развернула обертку, заглавие оказалось внизу — и прочла.

«Мисс Баттерворт и Безумный Барон». Вот теперь она действительно удивилась.

— Вы принесли мне готический роман.

— Черный готический роман, — уточнил он. — Мне показалось, что Вам должны нравиться подобные вещи.

Она посмотрела на него, оценивая это замечание.

Он посмотрел на нее, будто напрашиваясь на вопрос.

— Я почти не читаю, — пробормотала она.

Он приподнял одну бровь.

— То есть читать я умею, — уточнила она, чувствуя, как внутри быстро вскипает раздражение — как на себя, так и на него. — Просто я не получаю от этого удовольствия.

Его бровь не опустилась.

— Мне не следует рассказывать о подобных вещах? — дерзко спросила она.

Он медленно улыбнулся и выдержал мучительно-долгую паузу.

— Вы сперва говорите, а потом думаете, не так ли?

— Как правило, — призналась она.

— Начните ее, — он указал подбородком на книгу. — Возможно, Вы обнаружите, что она гораздо интереснее газеты.

Как раз такого комментария она и ожидала от мужчины. Никто из них, похоже, не мог понять, что она предпочитает свежие новости глупым вывертам чужого воображения.

— А вы сами ее читали? — спросила она, наугад открыв книгу и опустив глаза.

— Нет, конечно. Но моя сестра очень ее хвалила.

Она резко подняла голову.

— У вас есть сестра?

— Похоже, вас это удивляет.

Она и впрямь удивилась. Непонятно, почему. Просто, ее подруги были совершенно уверены, что рассказали ей о нем все, что только можно, и вдруг оказалось, что они кое-что упустили.

— Она живет в Корнуолле, — сказал он. — В окружении скал, легенд и ватаги ребятишек.

— Какое чудесное описание. — Она и правда так считала. — Так Вы — любящий дядюшка?

— Нет.

Похоже, ей не удалось скрыть удивление, поскольку он произнес:

— Мне не следует рассказывать о подобных вещах?

Неожиданно для самой себя, она рассмеялась.

– Touché[18 - Touché — один-ноль в вашу пользу, фр.], сэр Гарри.

— Я хотел бы стать любящим дядюшкой, — сказал он, и на лице его расцвела искренняя теплая улыбка. — Но я еще ни разу никого из них не видел.

— Конечно, — тихо проговорила она. — Вы же столько лет провели на континенте.

Он слегка наклонил голову. Интересно, подумала она, он всегда так делает, когда удивляется?

— Вы довольно много обо мне знаете, — заметил он.

— Это о вас знает каждый. — Право же, нашел чему удивляться!

— В Лондоне не много возможностей сохранить частную жизнь неприкосновенной, да?

— Почти никакой возможности. — Слова вылетели раньше, чем она поняла, что же именно она говорит, в чем именно только что фактически призналась. — Хотите чаю или кофе? — спросила она, проворно меняя тему.

— С удовольствием, спасибо.

Она позвонила, дала Хантли необходимые указания, а сэр Гарри непринужденно произнес:

— Во время службы в армии, мне его ужасно не хватало.

— Чая? — как странно.

Он кивнул.

— Я мечтал о нем.

— Вас не снабжали чаем?

Почему-то это казалось Оливии совершенно неприемлемым.

— Очень редко. Большую часть времени мы обходились без него.

Некая нотка в его голосе — задумчивая и юная — заставила ее улыбнуться.

— Надеюсь, вы найдете наш чай достойным одобрения.

— Я не привередлив.

— Правда? Я подумала, что раз вы его так любите, то должны быть гурманом.

— Скорее, мне так часто приходилось без него обходиться, что сейчас я наслаждаюсь каждым глотком.

Она рассмеялась.

— Вам действительно не хватало именно чая? Большинство моих знакомых джентльменов упомянули бы бренди. Или портвейн.

— Чай, — твердо ответил он.

— А кофе пьете?

Он помотал головой.

— Слишком горько.

— Шоколад?

— Только с кучей сахара.

— Вы очень интересный человек, сэр Гарри.

— Я, безусловно, заметил, что интересую вас.

У нее запылали щеки. Ну вот! Только он начал ей нравиться! И самое худшее, что он прав. Она действительно подглядывала за ним, и это действительно было ужасно невежливо. И все же, он не должен был вот так неожиданно нападать на нее и смущать.

Подали чай, это позволило ей уйти от разговора.

— Молоко? — спросила она.

— Пожалуйста.

— Сахар?

— Нет, спасибо.

Не поднимая глаз, она поинтересовалась:

— Вот как? Без сахара? И это при том, что в шоколад вы сахар кладете?

— И в кофе тоже, если мне приходится его пить. Но чай — зверь иной породы.

Оливия протянула ему чашку и занялась приготовлением чая для себя. Знакомые действия немного успокоили ее. Руки сами знали, что надо делать — память тела, обретенная за многие годы. Недавний диалог тоже помог ей оправиться. Простой и бессмысленный, он вернул ей душевное равновесие. Настолько, что когда он отпил второй глоток, она, наконец, решалась выбить из равновесия его самого. Оливия сладко улыбнулась и произнесла:

— Говорят, вы убили свою fiancйe.

Он поперхнулся, и это доставило ей массу удовольствия (его шок, а не его кашель, она надеялась, что еще не стала настолько беспощадной). Но он быстро оправился, и голос его звучал ровно и спокойно:

— Так действительно говорят?

— Говорят.

— А никто не упоминал, как именно я ее убил?

— Нет.

— А никто не упоминал, когда это произошло?

— Возможно, кто-то и упоминал, — солгала она, — но я не слушала.

— Хм-м.

Казалось, он обдумывал услышанное. Это зрелище сбивало с толку: высокий, чрезвычайно мужественный человек сидит в лиловой гостиной ее матери с изящной чайной чашкой в руке… И, по всей видимости, думает об убийстве.

Он отпил еще глоток.

— А кому-нибудь случалось упоминать ее имя?

— Вашей fiancйe?

— Да. — Это было мягкое, светское «да», как будто они обсуждали погоду, или шансы Букета Роз выиграть Золотой Кубок на скачках в Эскоте.

Оливия слегка помотала головой и поднесла чашку к губам.

Он на мгновение закрыл глаза, потом посмотрел ей прямо в лицо и печально покачал головой.

— Она покоится с миром, а остальное неважно.

Оливия не просто поперхнулась чаем, она выплюнула его чуть не через всю комнату. А он рассмеялся. Жалкий негодяй.

— О Господи, мне много лет не было так смешно! — заявил он, пытаясь успокоиться.

— Вы невыносимы!

— Вы обвинили меня в убийстве!

— Неправда. Я только сказала, что это сделал кто-то другой.

— О да, — насмешливо произнес он. — Это, безусловно, большая разница.

— К вашему сведению, я в это не поверила.

— До глубины души тронут вашей поддержкой.

— Не стоит, — резко ответила она. — Это всего лишь здравый смысл.

Он снова рассмеялся.

— Вы поэтому и шпионили за мной?

— Я вовсе не… — О, ради Бога, зачем она отрицает? — Да, — практически выплюнула она. — Разве вы не поступили бы также?

— Я, возможно, сначала позвал бы полисмена.

— Я, возможно, сначала позвал бы полисмена — передразнила она тоном, который обычно использовала только с братьями.

— А вы действительно вспыльчивы.

Она ответила сердитым взглядом.

— Ну, хорошо, вам удалось обнаружить хоть что-нибудь интересное?

— Да, — она прищурилась. — Удалось.

Он подождал, потом все же сказал, безо всякого намека на сарказм:

— Рассказывайте.

Она подалась вперед.

— Объясните мне шляпу!

Он посмотрел на нее как на умалишенную.

— Вы о чем?

— О шляпе! — воскликнула она и замахала руками вокруг головы, повторяя очертания невидимого головного убора. — Она была смешная! С перьями. И вы носили ее в помещении!

— Ах, это, — Гарри подавил смешок. — Шляпу я носил только ради вас.

— Но вы же не знали, что я за вами наблюдаю!

— Извините, знал.

Рот ее слегка приоткрылся, казалось, ее подташнивает. Она спросила:

— Когда вы меня заметили?

— Как только вы впервые подошли к окну. — Гарри пожал плечами, подняв брови, будто говоря «только попробуйте мне возразить». — Вы прячетесь не настолько хорошо, как вам кажется.

Она в гневе сделала шаг назад. Нелепо, конечно, но он так и предполагал, что она рассердится.

— А зачем вы бросали в огонь бумаги? — требовательно спросила она.

— Вы никогда не жжете бумаг?

— Нет, в такой безумной спешке я этого не делаю никогда.

— Ну, это тоже было устроено ради вас. Вы так старались. Я решил сделать хоть что-нибудь, что оправдало бы ваши усилия.

— Вы…

Она была явно неспособна закончить фразу, поэтому он бесцеремонно добавил:

— Я был готов даже вспрыгнуть на стол и станцевать для вас джигу, но подумал, что это будет слишком уж демонстративно.

— Все это время вы потешались надо мной.

— В общем… — он немного подумал, — да.

Ее рот приоткрылся. Она была в ужасе, и он почти захотел извиниться — похоже, это какой-то чисто мужской рефлекс: чувствовать себя виноватым, когда у женщины такое выражение лица. Но она в этой ситуации была неправа. Ни на йоту, ни на четверть йоты.

— Позвольте вам напомнить, — заметил он, — что это вы шпионили за мной. Если кого и считать пострадавшей стороной, то меня.

— Что ж, я думаю, вы сполна за себя отомстили, — резко ответила она, выставив вперед подбородок.

— Не знаю, не знаю, леди Оливия. Думаю, мы еще нескоро сочтемся.

— Что вы задумали? — подозрительно спросила она.

— Ничего, — подмигнул он. — Пока.

Она издала легкий раздраженный звук — прозвучало просто очаровательно. И он решил нанести последний удар:

— Да, кстати, я никогда не был помолвлен.

Она моргнула, несколько сбитая с толку внезапной сменой темы.

— Мертвая fiancйe, — услужливо подсказал он.

— Не такая уж мертвая, да?

— Вообще никогда не жившая.

Она медленно кивнула, а потом спросила:

— Почему вы пришли сегодня?

Вне всякого сомнения, Гарри не собирался рассказывать ей правду о том, что она — его задание, и он должен проследить, чтобы она невольно не совершила предательства.

— Это показалось мне вежливым.

В ближайшие недели ему придется проводить с ней много времени. А если не непосредственно с ней, то в ее присутствии. Он больше не подозревал, что она следила за ним по неким зловещим причинам. На самом деле, он вообще никогда этого не подозревал, но ведь глупо было бы не удостовериться. А ее история про мертвую fiancйe настолько нелепа, что не может быть выдумкой. Именно по такой причине скучающая дебютантка и может начать слежку за соседом.

Не то, чтобы он был знаком с толпами скучающих дебютанток.

Но подозревал, что скоро с ними познакомится.

Он улыбнулся. Он наслаждался ее обществом гораздо больше, чем рассчитывал.

Она выглядела так, будто вот-вот закатит глаза, и ему почему-то хотелось, чтобы она это сделала. Ему гораздо больше нравилось, когда лицо ее было подвижно, переполнено эмоциями. На музыкальном вечере у Смайт-Смитов она выглядела холодной и бесконечно бесстрастной. Лицо ее что-то выражало только во время нескольких вспышек буйного гнева.

Это задело его. Проникло в его кровь и жгло изнутри, как неутолимый зуд.

Она предложила еще чаю, и он согласился, странно довольный, что может продлить визит. Однако когда она подавала ему чашку, дворецкий снова вошел в комнату, неся серебряный поднос.

— Леди Оливия, — произнес он. — Корреспонденция для вас.

Дворецкий склонился так, чтобы леди Оливия смогла взять с подноса карточку, походившую на приглашение: большую и яркую, с лентой и печатью.

С печатью?

Гарри слегка изменил положение, пытаясь получше все рассмотреть. Неужели, печать царского дома? Эти русские так любят внешние атрибуты власти. Британцы, по всей видимости, тоже, но сейчас это не важно. Король Георг за ней не ухаживает.

Она мельком взглянула на карточку, потом положила ее на столик рядом с собой.

— Вы не хотите прочесть?

— Уверена, она может подождать. Мне не хотелось бы вести себя невежливо.

— Не обращайте на меня внимания, — успокоил он и указал на карточку: — Выглядит интригующе.

Она несколько раз моргнула и с любопытством посмотрела сперва на карточку, потом на него.

— Очень большая, — пояснил Гарри, чувствуя, что в первый раз неудачно выбрал определение.

— Я знаю, от кого она, — ответила Оливия, и было видно, что это знание ее ничуть не впечатляет.

Он слегка дернул головой, надеясь, что это движение послужит вопросом, задавать который вслух было явно невежливо.

— О, отлично, — пробурчала она, поддевая печать пальчиком. — Если Вы настаиваете.

Он ни в малейшей степени не настаивал, но не собирался ни говорить, ни делать ничего, что могло заставить ее изменить свои намерения.

Он просто терпеливо наблюдал, как она читает, и наслаждался игрой эмоций на ее лице. Она один раз закатила глаза, издала слабый, но раздраженный вздох и, наконец, застонала.

— Неприятные новости? — вежливо поинтересовался Гарри.

— Нет, — ответила она. — Просто приглашение, которое я предпочла бы отклонить.

— Так отклоните.

Она натянуто улыбнулась. Или, уныло. Он не понял.

— Это, скорее, приказ, — ответила она.

— Да, ладно вам. Кто же это имеет право приказывать несравненной леди Оливии Бевелсток?

Она, молча, протянула ему приглашение.




Глава 8







Причины, по которым мной

может заинтересоваться принц

Автор: Леди Оливия Бевелсток

Соблазнение

Брак





Ни один вариант не выглядел чрезмерно привлекательным. Соблазнение — по понятным причинам, а брак потому что… в общем, по целому ряду причин.






Причины, по которым мне не хочется

выходить замуж за принца

Автор: Леди Оливия Бевелсток




Я не говорю по-русски

Я и французский-то не могу осилить

Я не хочу ехать в Россию

Я слышала, там очень холодно

Я буду скучать без родных

И без чая





Они там, в России, пьют чай? Она посмотрела на сэра Гарри, все еще разглядывавшего карточку. Ей почему-то казалось, что он должен знать. Он много путешествовал, во всяком случае, насколько этого требовали нужды армии, и он сам любит чай.

А ведь ее список еще даже не касался тех аспектов брака с принцем, что связаны с титулом. Протокол. Этикет. Все это звучало настоящим кошмаром.

Кошмаром в сверх-холодном климате.

Честное слово, ей начинало казаться, что соблазнение — все же меньшее из двух зол.

— Не думал, что вы вращаетесь в столь элитных кругах, — заметил сэр Гарри, закончив изучать приглашение.

— Вовсе нет. Я встречала его только дважды. Нет. — Она постаралась получше вспомнить несколько прошедших недель. — Трижды. И все.

— Видимо, вы произвели на него глубочайшее впечатление.

Оливия слабо вздохнула. Она знала, что понравилась принцу. За ней ухаживало достаточно молодых людей, чтобы она научилась распознавать такие вещи. Она пыталась насколько возможно вежливо показать, что не испытывает ответного интереса, но не могла прямо его отвергнуть. В конце концов, он ведь был принцем. Ей совершенно не улыбалось стать причиной охлаждения отношений между двумя государствами.

— Вы пойдете? — спросил Гарри.

Оливия скривилась. Принц, по всей видимости, незнакомый с английскими традициями, согласно которым именно джентльменам предписывалось навещать леди, а не наоборот, попросил ее нанести ему визит. Он пошел еще дальше и уточнил время: через два дня в три часа пополудни. Это заставило Оливию почувствовать, что принц достаточно вольно трактует слово «просить».

— Не думаю, что могу отказаться, — вздохнула она.

— Нет. — Гарри снова взглянул на приглашение и покачал головой. — Вы не можете.

Она снова застонала.

— Большинство женщин чувствовали бы себя польщенными.

— Я тоже так думаю. То есть, да, конечно, это лестно. Он ведь действительно принц.

Она попыталась придать своему голосу хоть немного энтузиазма, но результат не впечатлил даже ее саму.

— Но вы все равно не хотите идти.

— Это будет не визит, а сплошные неприятности. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Вы были когда-нибудь представлены при дворе? Нет? Это ужасно.

Он рассмеялся, но она уже не могла остановиться:

— Платье надо надевать такое, знаете, с фижмами и кринолином, хотя такие уже лет сто никто не носит. Приседать в реверансе можно лишь на строго определенную глубину, и Боже вас сохрани улыбнуться в неудачный момент.

— Мне почему-то не кажется, что принц Алексей ждет, что вы облачитесь в кринолин и фижмы.

— Я и сама знаю, что не ждет. Но все равно все будет до абсурдного формально, а я ничегошеньки не знаю о правилах русского этикета. А это значит, моя матушка настоит на том, чтобы найти учителя, хотя ума не приложу, где она его отыщет за столь короткий срок. И я проведу ближайшие два дня, разучивая, как принято делать реверансы в России, и на какие темы там не следует говорить в обществе, и… ох!

Она остановилась на этом «ох», поскольку, по правде говоря, от всех этих разговоров у нее разболелся живот. Нервы. Нервы, без сомнения. Она ненавидела нервы.

Оливия посмотрела на сэра Гарри. Он сидел совершенно неподвижно, с непроницаемым выражением лица.

— Вы не собираетесь убеждать меня, что все будет не так уж страшно?

Он покачал головой.

— Нет. Это и впрямь будет ужасно.

Она сгорбилась в кресле. Ее матушка вышла бы из себя, увидев, как она сидит в присутствии джентльмена. Но он сам виноват. Он что, не мог ей солгать и пообещать, что она отлично проведет время? Если бы он соврал, она до сих пор сидела бы прямо.

И если ей становится легче, когда она кого-то обвиняет — ну и пусть.

— По крайней мере, у вас есть еще несколько дней на подготовку, — успокоил Гарри.

— Всего два, — мрачно отозвалась Оливия. — И, похоже, сегодня я его тоже увижу.

— Сегодня?

— На балу у Моттрамов. Вы идете? — Она тут же махнула рукой. — Ну, конечно же, не идете.

— Прошу прощения?

— Ох. Извините. — Она почувствовала, что краснеет. Как глупо получилось. — Я просто имела в виду, что вы не выходите в свет. Не то, чтобы не можете. Просто предпочитаете этого не делать. Во всяком случае, мне кажется, что не выходите именно поэтому.

Он смотрел на нее так долго и невыразительно, что она вынуждена была продолжить:

— Я следила за вами целых пять дней, помните?

— Этого я никогда не забуду. — Потом он, видимо, сжалился над ней, потому что не стал развивать тему дальше, а просто сказал: — Так случилось, что я как раз собирался на бал к Моттрамам.

Она улыбнулась, сама пораженная радостному трепету, поднявшемуся в ней от этих слов.

— Тогда до встречи на балу.

— Ни за что не пропущу это событие.

* * *


На самом деле, Гарри не только не планировал ехать на бал к Моттрамам, но даже не знал, получил ли он приглашение. Однако ему не составило труда присоединиться к Себастьяну, который, естественно, туда собирался. Это, правда, привело к неизбежному допросу: почему это он вдруг неожиданно изменил мнение относительно выходов в свет, и кто именно ответственнен за подобные изменения. Но у Гарри было достаточно опыта в увиливании от себастьяновых вопросов, а на балу оказалось так людно, что он живо сумел потерять кузена в толпе.

Гарри стоял у стены бального зала, оценивающе разглядывая приглашенных. Прикинуть количество гостей было нелегко. Триста? Четыреста? Здесь ничего не стоило незаметно передать записку или тайно переговорить с кем угодно, делая вид, что ничего не происходит.

Гарри мысленно встряхнулся. Господи, да он начинает думать, как чертов шпион. Он не обязан этим заниматься. Ему приказано присматривать за леди Оливией и принцем, вместе или по отдельности. Ему не нужно ничего предотвращать, останавливать… он вообще ничего не должен предпринимать.

Наблюдай и сообщай — больше ничего.

Пока он не заметил ни леди Оливии, ни кого-либо хоть приблизительно похожего на представителя царствующего дома. Поэтому он просто взял себе пунша и несколько минут потягивал его, развлекаясь наблюдением за тем, как Себастьян продвигется по залу и очаровывает всех на своем пути.

У него талант, что и говорить. Сам Гарри таким не обладает, это уж точно.

Минут через тридцать ожидания и наблюдения (докладывать совершенно не о чем), у входа образовалось небольшое бурление, и Гарри начал туда протискиваться. Он приблизился насколько мог, наклонился к стоящему рядом с ним джентльмену и спросил:

— Вы знаете, в честь чего вся эта суета?

— Какой-то русский принц, — равнодушно пожал плечами собеседник. — Он в городе уже недели две.

— Он вызвал настоящий переполох, — прокомментировал Гарри.

Мужчина — Гарри не знал его, но он был похож на человека, чья жизнь целиком проходит на подобных мероприятиях — хмыкнул.

— Женщины по нему с ума сходят.

Гарри снова обратил взор на небольшую группу людей у входа. Там происходило обычное в таких случаях шевеление, и время от времени Гарри удавалось увидеть мужчину в центре этого водоворота, но он слишком быстро исчезал, чтобы его можно было рассмотреть.

Принц был блондином, это он определить смог, и был выше среднего роста, хотя и не выше его самого — что Гарри отметил с некоторым удовлетворением.

Не было никаких причин, по которым Гарри необходимо было представляться принцу, а также никого, кому пришло бы в голову их знакомить, поэтому он подался назад и пока двигался сквозь толпу, пытался оценить противника.

Он высокомерен, это точно. Гарри видел, как ему представили, по меньшей мере, десяток юных леди, а он ни одной даже не кивнул. Он высоко держал подбородок и удостаивал каждую из них всего лишь острым, снисходительным взглядом.

К джентльменам он относился с равным пренебрежением и разговаривал только с тремя из них.

Гарри задумался, есть ли среди гостей хоть кто-нибудь, кого принц не считает ниже себя.

— Вы так серьезны, сэр Гарри.

Он развернулся и непроизвольно расплылся в улыбке. Леди Оливия каким-то образом проскользнула к нему сквозь толпу, сногсшибательно красивая в своем темно-синем бархатном платье.

— Разве дебютанткам не обязательно носить платья пастельных тонов? — спросил он.

От такой дерзости брови ее поползли вверх, но в глазах блеснул смех.

— Да, но я не такая уж и дебютантка. Это мой третий сезон, знаете ли. Практически, я вышла в тираж.

— И почему мне так сложно поверить, что в этом виноват кто-то кроме вас самой?

— Ай!

Он насмешливо улыбнулся.

— А как у вас дела сегодня вечером?

— Мне пока нечего рассказывать. Я только что приехала.

Без сомнения, он и так это знал. Но не мог же он показать, что высматривал ее, поэтому сказал:

— Ваш принц здесь.

Оливия еле сдержала стон.

— Я знаю.

Он с заговорщической улыбкой наклонился вперед:

— Может, мне помочь вам избежать встречи с ним?

Она вскинула глаза.

— Думаете, у вас получится?

— Во мне много скрытых талантов, леди Оливия.

— Несмотря на смешные шляпы?

— Несмотря на смешные шляпы.

И тут они оба рассмеялись. Просто так. Хором. Смех зазвучал идеальным аккордом, чистым и слаженным. А потом, почти одновременно, они оба поняли, что этот момент очень важен, хоть ни один из них и не понял, чем.

— Вы всегда одеты в темное. Почему? — спросила она.

Гарри оглядел свой вечерний костюм.

— Вам не нравится?

— Нравится, — успокоила она его. — Выглядит очень элегантно. Просто, это вызвало разговоры.

— Мой выбор одежды?

Она кивнула.

— Для сплетников неделя была скучной. И, кстати, вы первый заговорили о моем платье.

— Тоже верно. Ну что ж, я ношу темное, потому что это упрощает мне жизнь.

Она ничего не ответила, просто выжидающе смотрела на него, как бы говоря — за этим, без сомнения стоит что-то еще.

— Я сейчас доверю вам серьезный секрет, леди Оливия.

Он слегка наклонился вперед, она сделала то же самое, и это снова произошло. Идеальная гармония.

— Я совершенно беспомощен во всем, что касается цвета, — произнес он тихим, серьезным голосом. — Я не отличу красного от зеленого, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

— Правда? — Она воскликнула это несколько громче, чем следовало, осторожно оглянулась вокруг и продолжила, понизив голос: — Я о таком никогда не слышала.

— Некоторые утверждают, что я такой не один, но мне никогда не встречался никто столь же ущербный.

— И все же я уверена, что в постоянном темном цвете вовсе нет необходимости.

Новость привела ее в восторг. Он сверкал в глазах леди Оливии, а ее голос был полон интереса.

Знай Гарри, что неспособность различать цвета может производить на леди подобное впечатление, он выдал бы эту тайну много лет назад.

— А ваш камердинер не может подбирать вам костюм?

— Может, но мне придется полностью ему доверять.

— А вы не доверяете? — она выглядела заинтригованной. Или веселой. Возможно, эти чувства присутствовали одновременно.

— У него весьма специфическое чувство юмора, и он знает, что я никогда его не уволю. — Он беспомощно пожал плечами. — Он как-то раз спас мне жизнь. И жизнь моего коня, а это, возможно, даже важнее.

— О, тогда вы действительно не можете его уволить. У вас прекрасный конь.

— Я к нему очень привязан, — сказал Гарри. — К коню. И к камердинеру тоже, я так думаю.

Она одобрительно кивнула.

— Скажите спасибо, что вам идет темное. Далеко не всем подходят темные тона.

— О, леди Оливия, неужели это комплимент?

— Не столько комплимент в ваш адрес, сколько оскорбление в адрес остальных, — успокоила она.

— Благодарение Богу. Не думаю, что смог бы разобраться, как нужно вести себя в мире, где вы расточаете комплименты.

Она легонько тронула его за плечо — вызывающе, заигрывающе и безмерно иронично.

— Я чувствую совершенно то же самое.

— Ну и отлично. Теперь, когда мы во всем согласились, что мы намерены делать с вашим принцем?

Леди Оливия окинула его косым взглядом.

— Я знаю, вы просто мечтаете, чтобы я сказала, что он не мой принц.

— Да, я этого ожидал, — подтвердил он.

— Исключительно для того, чтобы вас разочаровать, мне следовало бы заметить, что он такой же мой принц, как и чей угодно. — Она сжала губы и оглядела зал, — кроме русских, я полагаю.

В любое другое время Гарри сказал бы, что он сам русский, во всяком случае, на четверть. Это позволило бы ему сделать какое-нибудь блестящее замечание: что нибудь о своем нежелании объявлять принца своим, несмотря на национальную принадлежность. А потом он поразил бы ее своим знанием языка.

Но он не мог. И, по правде говоря, сила, с которой ему хотелось все это сделать, удивила его самого.

— Вы его видите? — спросила она. Она вытягивала шею, становилась на цыпочки, но рост ее был лишь на самую малость выше среднего, поэтому она никак не могла взглянуть поверх голов.

А вот Гарри мог.

— Вон там, — кивнул он в сторону дверей в сад.

Принц стоял в центре небольной группы гостей и выглядел до крайности утомленным их вниманием, но одновременно, казалось, принимал его, как должное.

— Что он делает? — спросила Оливия.

— Его как раз представляют… — О, черт. Он и понятия не имеет, кому его там представляют, — кому-то.

— Мужчине или женщине?

— Женщине.

— Молодой или старой.

— Это допрос?

— Молодой или старой, — повторила она. — Я здесь всех знаю. У меня профессия знать всех и каждого на подобных мероприятиях.

Он склонил голову.

— Вы этим чрезвычайно гордитесь?

— Нет, не особенно.

— Она среднего возраста, — сообщил он.

— Что на ней надето?

— Платье, — огрызнулся он.

— Вы что, не можете его описать? — спросила она нетерпеливо. И добавила: — Вы не лучше моего брата.

— Мне понравился ваш брат, — ответил он, в основном, чтобы ее позлить.

Она закатила глаза.

— Не беспокойтесь, узнав его лучше, вы измените свое мнение.

Он улыбнулся. Просто не смог сдержаться. Теперь он не понимал, как мог считать ее холодной и сдержанной. Да она просто искрилась озорством и юмором. Похоже, ей для этого нужна была всего лишь дружеская компания.

— Итак? — спросила она. — Как выглядит ее платье?

Он изменил положение, чтобы лучше видеть.

— Нечто пышное с… — он показал на свои плечи, будто надеялся жестами описать дамский наряд. Потом помотал головой. — Я не знаю, какого оно цвета.

— Интересно, — Она нахмурилась. — Значит ли это, что оно либо красное, либо зеленое?

— Или одного из их оттенков.

У нее даже осанка изменилась.

— Вы знаете, это совершенно бесподобно.

— По правде говоря, я всегда считал это досадной помехой.

— Я так и думала, — призналась она. И снова спросила: — Эта женщина с которой он разговаривает…

— О, он с ней вовсе не разговаривает, — ответил Гарри с большим раздражением, чем хотел.

Она снова встала на цыпочки в безуспешной попытке увидеть больше.

— Что вы имеете в виду?

— Он вообще ни с кем не говорит. Почти ни с кем. В основном, он просто смотрит на всех свысока.

— Это очень странно. Со мной он говорил очень много.

Гарри пожал плечами. Он не знал, что еще на это ответить, кроме очевидного: принц беседовал с ней, потому что хотел затащить к себе в постель. Но этот комментарий не казался ему подходящим для данного момента.

Однако принцу нельзя отказать в отменном вкусе.

— Ладно, — прервала его мысли Оливия. — Женшина, с которой он не разговаривает. Она носит такой… вульгарный бриллиант?

— На шее?

— Нет, в носу! Ну конечно, на шее!

Он посмотрел на нее, как бы заново оценивая.

— Вы не такая, как я думал.

— Принимая во внимание ваше первоначальное мнение о моей персоне, это, пожалуй, к лучшему. Так есть у нее этот бриллиант?

— Да.

— Тогда это леди Моттрам, — уверенно заключила она. — Хозяйка дома. А это значит, по крайней мере, несколько минут он будет занят. Игнорировать ее было бы невежливо.

— Я бы не рассчитывал на то, что он ради вежливости изменит свое поведение.

— Не беспокойтесь, он не удерет. У леди М. цепкие щупальца. И две незамужние дочери.

— Может, нам стоит направиться в противоположном направлении?

Брови ее шаловливо приподнялись.

— Пошли.

И она начала мастерски пробираться сквозь толпу. Он следовал за звуками ее смеха и — каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы удостовериться, что он не отстал — за опьяняющей вспышкой ее улыбки.

Наконец, они достигли ниши в стене, и она плюхнулась на сиденье, хихикая и задыхаясь. Он встал рядом, храня гораздо большее спокойствие. Ему не хотелось садиться. Не сейчас. Ему следовало следить за принцем.

— Здесь ему нас не найти, — весело заявила она.

И никтому другому тоже, невольно отметил Гарри. Ниша вовсе не была risqué[19 - risqué — (фр.) рискованный], она имела широкий выход в бальный зал. Но угловое расположение и округлые, как утроба, стены — делали ее почти незаметной из зала. Чтобы заглянуть внутрь, нужно было смотреть под определенным углом.

Она совершенно не подходила для соблазнения и прочих дел подобного рода, и все же была удивительно интимна. И еще давала отличное убежище от шума бального зала.

— Это замечательно, — объявила Оливия.

Неожиданно Гарри обнаружил, что совершенно с ней согласен.

— Действительно.

Она легко вздохнула.

— Боюсь, мне все же не удастся избегать его всю ночь.

— Можно попробовать.

Она покачала головой.

— Мама обязательно найдет меня.

— Она что, пытается выдать вас за него замуж? — спросил он, усаживаясь рядом с ней на изогнутую деревянную скамеечку.

— Нет. Она не захочет, чтобы я уезжала так далеко. Но он все-таки принц. — Она обратила на него полный фатализма взгляд. — Это честь. Я имею в виду, его внимание.

Гарри кивнул. Не соглашаясь, просто ободряюще.

— И есть еще кое-что. — Она внезапно замолчала, потом снова открыла рот. Но так ничего и не сказала.

— Что «еще»? — мягко подбодрил он.

— Вам можно доверять?

— Можно, — ответил он. — Но я уверен, что вы уже знаете, джентльмену, уверяющему, что ему можно доверять, верить нельзя ни в коем случае.

Это вызвало на ее губах легкую улыбку.

— Чистая правда, и все такое. И все же…

— Рассказывайте, — тихо произнес он.

— Ну… — Глаза Оливии смотрели куда-то вдаль, будто она искала слова или, возможно, уже нашла их, но они пока не сложились в подходящие предложения. И заговорив, она на него тоже не посмотрела.

Но и намеренно не избегала его взгляда.

— Я уже… отклонила ухаживания многих джентльменов.

Он удивился столь осторожному использованию слова «отклонила», но не стал ее прерывать.

— Я не то чтобы считала себя выше их. Ну… то есть, некоторых из них, наверное, да. — Она повернулась и прямо посмотрела на Гарри. — Некоторые были просто ужасны.

— Понятно.

— Но большинство… С ними не то, чтобы было что-то не так. Просто они были… не те. — Она вздохнула, немного печально, как ему показалось.

Ему это ужасно не понравилось.

— И теперь… Конечно, в лицо мне этого никто не скажет… — продолжила она.

— Но вы заработали репутацию черезчур разборчивой девушки?

Она бросила на него страдальческий взгляд.

— Я слышала определение «привередливая». Одно из них, по-крайней мере. — Глаза ее затуманились. — Другие мне повторять не хочется.

Гарри опустил глаза на свою левую руку. Оказывается, она изогнулась, напряглась и сжалась в кулак. Оливия искренне пыталась все сгладить, но слухи, похоже, больно ранили ее.

Она откинулась назад, прислонилась к стене и задумчиво вздохнула.

— А этот случай… о, он и правда побивает все рекорды, поскольку… — она помотала головой и возвела глаза к небу, словно прося совета или прощения. Или, хотя бы, понимания.

Она оглядела толпу и улыбнулась, но это была грустная, смущенная улыбка. И продолжила:

— Некоторые даже говорили «Кого она думает дождаться? Принца?»

— А!

Она повернулась к нему с предельно открытым выражением лица.

— Теперь вы видите, в чем проблема.

— Пожалуй.

— Если люди заметят, что я отвергла и его, я стану… — Она прикусила губу, подыскивая подходящее слово. — Не посмешищем… Не знаю, кем я стану, но это будет малоприятно.

Выражение его лица, вроде, не изменилось. И все же оно было обжигающе нежным, когда он произнес:

— Уверен, не стоит выходить замуж за принца только чтобы показать обществу, какая вы славная.

— Конечно, нет. Но люди должны видеть, что я, по крайней мере, оказываю ему все возможное почтение. Если я просто отвергну его… — Оливия вздохнула. Она это ненавидела. Просто ненавидела, но никогда ни с кем об этом не говорила, потому что любой просто ответил бы ей что-нибудь ужасное и ехидное, типа «нам бы всем твои проблемы».

Да, она знала, как ей повезло, она понимала, что это благословение, и что у нее в этой жизни нет права жаловаться решительно ни на что, и она вовсе не жаловалась… не вполне.

Правда, иногда она все-таки жаловалась.

И иногда ей просто хотелось, чтобы мужчины прекратили обращать на нее внимание, прекратили называть ее прекрасной, обворожительной и изящной (каковой она вовсе не являлась). Она хотела, чтобы они прекратили наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что ни один из них не был правильным, а она, черт бы побрал все на свете, не хотела соглашаться на нечто просто «приемлемое».

— Вы всегда были хорошенькой? — очень тихо спросил он.

Какой странный вопрос. Странный и сильный, и не из тех, на которые она решилась бы отвечать, вот только, неясно почему…

— Да.

Вот только, неясно почему, с ним это казалось естественным.

Он кивнул.

— Я так и думал. У вас тип лица такой.

Она в новом приливе энергии развернулась к нему.

— Я рассказывала вам про Миранду?

— Не думаю.

— Это моя подруга. Она вышла замуж за моего брата.

— Ах, да. Вы как раз сегодня писали ей письмо.

Оливия кивнула.

— Миранда была эдаким гадким утенком. Худющая, и ноги длинные-предлинные. Мы все шутили, что они растут у нее прямо от шеи. Но я никогда этого не замечала. Она была просто моей подругой. Лучшей, любимейшей, веселейшей в мире подругой. Мы учились с ней вместе. Мы вообще все делали вместе.

Она снова посмотрела на него, пытаясь понять, насколько ему интересно. Большинство мужчин уже удирали бы, сломя голову — конечно: девица разливается соловьем о детской дружбе. О, Господи.

Но он просто кивнул. И она почему-то знала, что он все понимает.

— Когда мне было одиннадцать — это, кстати, был мой день рождения — мне устроили праздник. Уинстону тоже, и туда пришли все местные ребятишки. Думаю, все просто мечтали о приглашении. Неважно. В общем, там была девушка — я даже имени ее сейчас не помню — так она сказала Миранде нечто ужасное. Я думаю, до того дня Миранде и в голову не приходило, что ее не считают хорошенькой. Мне, во всяком случае, точно не приходило.

— Дети бывают жестоки, — прошептал он.

— Да, и взрослые тоже, — резко ответила она. — Ладно, не знаю, к чему я все это рассказываю. Просто это воспоминание всегда жило во мне.

Несколько мгновений они сидели молча, а потом он напомнил:

— Вы не досказали историю.

Она удивленно обернулась к нему.

— Что вы имеете в виду.

— Вы не досказали историю, — повторил он. — Что вы тогда сделали?

Губы ее приоткрылись.

— Я просто не могу себе представить, что вы так ничего и не сделали. Даже в одиннадцать лет вы не могли никак не отреагировать.

Медленная улыбка родилась в ее глазах и росла… росла… пока не захватила ее губы, а потом щеки, а потом и сердце.

— Думаю, я сказала ей пару нежных слов.

Ее глаза поймали его взгляд, и она увидела в них какое-то странное родство.

— Обидчицу еще хоть раз приглашали на ваш день рождения?

Она все еще улыбалась. Даже усмехалась.

— Не думаю.

— Готов поспорить, она не забыла вашего имени.

Оливия почувствовала, как радость буквально бурлит в ней.

— Я тоже так считаю.

— А ваша подруга Миранда в итоге смеялась последней, — продолжил он, — выйдя замуж за будущего графа Ридланда. У вас в округе были женихи лучше?

— Нет. Ни одного.

— Иногда, — заключил он задумчиво, — мы все получаем по заслугам.

Оливия тихо сидела рядом сним, счастливая, погруженная в свои мысли. И вдруг, совершенно неожиданно повернулась к нему и произнесла:

— Я чрезвычайно любящая тетушка.

— У вашего брата и Миранды есть дети?

— Дочка. Кэролайн. Она — мое самое-пресамое любимое существо во вселенной. Иногда мне кажется, что я так бы и съела ее!.. — Тут она посмотрела на него. — Чему вы улыбаетесь?

— Тону вашего голоса.

— А что в нем такого?

Он покачал головой.

— Понятия не имею. Вы говорите так, будто… будто… ну не знаю, будто как раз предвкушаете десерт.

Она рассмеялась.

— Теперь мне придется научиться делить внимание. Они ждут второго.

— Мои поздравления.

— Я думала, что не люблю детей, — задумчиво произнесла Оливия. — Но я просто обожаю свою племянницу.

Она снова замолчала, думая, как же славно оказаться, наконец, рядом с человеком, с которым не надо постоянно говорить. Но потом, конечно же, заговорила сама, поскольку редко молчала подолгу.

— Вам стоит съездить к сестре в Корнуолл, — сказала она. — Встретиться с племянниками и племянницами.

— Действительно, стоит, — согласился он.

— Семья — это очень важно.

Он хранил молчание немного дольше, чем она ожидала, но, наконец, кивнул.

— Действительно, важно.

Что-то было не так. Что-то в его голосе звучало фальшиво. Или нет. Она надеялась, что ошиблась. Она бы страшно разочаровалась, узнав, что он оказался одним из тех мужчин, для которых семья ничего не значит.

Но ей не хотелось об этом думать. Не сейчас. Все его недостатки, секреты и вообще все, кроме того, что она видела в данный момент… она не хотела об этом знать.

Не сегодня.

Определенно, не сегодня.




Глава 9


Они не могли сидеть в нише весь вечер, и Оливия с огромным сожалением встала, выпрямилась, через плечо обернулась к Гарри и произнесла:

— Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом[20 - Шекспир, Генрих пятый. Перевод Е. Бируковой].

Он тоже поднялся и теперь смотрел на нее тепло и лукаво.

— А я-то думал, вы не любите читать.

— Не люблю, но ради всего святого, это же «Генрих пятый»! Даже мне не удалось его избежать. — Оливия даже содрогнулась, вспомнив Четвертую Гувернантку, которая настояла на чтении всех Генрихов. По неясным причинам, начиная с последнего. — А ведь я старалась. Поверьте мне, я старалась.

— И почему, интересно, мне кажется, что вы не были примерной ученицей? — проговорил он.

— Только чтобы Миранда на моем фоне выглядела лучше.

Это была полуправда, но Оливия не переживала, поскольку ее неуспеваемость была результатом плохого поведения. Она не то, чтобы не любила учиться, ей просто не нравилось, когда указывают, что учить. Миранда постоянно жила, зарывшись носом в книги, и была счастлива впитывать любое знание, которое решала им преподать gouvernesse du jour[21 - du jour — текущая гувернантка, фр. ше.]. Оливии же больше всего нравились периоды между гувернанками, когда девочки оказывались предоставлены сами себе. Вместо того чтобы учиться путем механического заучивания и запоминания, они сами себе выдумывали игры и мнемонические приемы. Никогда у Оливии не обнаруживалось таких способностей к математике, как в те времена, когда она учила ее самостоятельно.

— Мне начинает казаться, что ваша Миранда — просто святая, — заявил сэр Гарри.

— О, у нее есть свои завихрения, — ответила Оливия. — Я никогда не встречала никого упрямее.

— Она упрямее вас?

— Гораздо, — она посмотрела на него с удивлением.

Она вовсе не упряма. Импульсивна — да. Склонна к авантюризму — да. Но не упряма. Она всегда знает, когда уступить. Или отступить.

Она склонила голову, наблюдая, как он оглядывает толпу. Каким интересным человеком он оказался! Кто бы мог подумать, что у него такое дьявольское чувство юмора? Что он так обезоруживающе внимателен. Разговаривать с ним — все равно, что встретить друга детства. Это ошеломляло. Дружить с джентльменом — кто бы мог подумать, что это вообще возможно?

Она попыталась представить себе, что рассказывает Мэри, Анне или Филомене, что знает о том, насколько красива. Она никогда не сможет этого сделать. Они воспримут это как крайнюю степень зазнайства.

С Мирандой все было иначе. Миранда поняла бы. Но Миранда теперь редко появлялась в Лондоне, и Оливия только сейчас начала осознавать, какую огромную прореху это создало в ее жизни.

— Вы так серьезны, — произнес Гарри, и Оливия поняла, что в какой-то момент настолько углубилась в свои мысли, что не заметила, как он повернулся к ней. Он смотрел на нее очень внимательно, и взгляд у него был такой теплый, такой сосредоточенный… на ней.

Интересно, что он там увидел?

И сможет ли она этому соответствовать?

А более всего интересно, почему для нее это так важно.

— Нет, ничего, — откликнулась она, поскольку он явно ждал хоть какого-то ответа.

— Ну что же… — Он снова начал оглядывать толпу гостей, и напряжение момента исчезло. — Пойдемте, поищем вашего принца?

Она задиристо поглядела на него, благодарная за возможность направить мысли в более безопасное русло.

— Мне следует, наконец, доставить вам удовольствие и возразить, что он не мой принц?

— Я был бы вам несказанно благодарен.

— Ну что ж, отлично, он не мой принц, — послушно проговорила она.

Он выглядел почти разочарованным.

— И это все?

— А вы ожидали греческой трагедии?

— Ну, как минимум, — признался он.

Она усмехнулась и вышла в зал, оглядывая толпу. Вечер был изумительно прекрасен, непонятно, почему она не видела этого раньше. Зал был полон, как и все бальные залы на свете, но что-то особенное носилось в воздухе. Может, дело в свечах? Возможно, их было больше, или они просто светили ярче? Но все вокруг купалось в теплом, ласкающем свете. «Все сегодня выглядят на удивление симпатичными, просто все и каждый, вдруг» — подумала Оливия.

Как это замечательно! Какими все кажутся счастливыми.

— Он вон там, в дальнем углу, — услышала она из-за спины голос Гарри, — справа.

Голос звучал совсем близко, теплый и успокаивающий, он растекался по ней подобно странной, вызывающей дрожь ласке. От его звуков ей хотелось податься назад, чтобы почувствовать воздух у его тела, а потом…

Она шагнула вперед. Это очень опасные мысли. Не для переполненного бального зала. И уж точно не о сэре Гарри Валентайне.

— Думаю, вам лучше подождать здесь, — заметил Гарри. — Пусть он к вам сам подойдет.

Она покачала головой.

— Не думаю, что он меня видит.

— Скоро увидит.

Эти слова почему-то звучали как комплимент, ей захотелось повернуться к нему и улыбнуться. Но она этого не сделала, сама не зная, отчего.

— Мне лучше стоять рядом с родителями, — ответила она. — Это будет приличнее, чем… в общем, чем все, что я делала сегодня вечером. — Она посмотрела на него — на сэра Гарри Валентайна, своего нового соседа, и, как это ни удивительно, нового друга. — Спасибо за восхитительное приключение.

Он поклонился.

— Не стоит благодарности.

Но их прощание звучало как-то слишком формально, Оливия просто не могла уйти на подобной ноте. Поэтому она улыбнулась ему — своей настоящей хитрой улыбкой, а не той, в которой растягивала губы, чтобы играть приятную собеседницу в обществе — и спросила:

— Вам будет очень неприятно, если я снова буду держать занавески в спальне открытыми? У меня невыносимо темно.

Он расхохотался, так громко, что на них стали оглядываться.

— А вы снова начнете за мной следить?

— Только если вы начнете надевать смешные шляпы.

— Она у меня всего одна, и я ношу ее только по вторникам.

Вот это почему-то показалось ей идеальным окончанием их беседы. Она присела в легком реверансе, попрощалась и скользнула в толпу, пока никто из них ничего больше не успел сказать.

* * *


Оливия нашла своих родителей, и принц Алексей Гомаровский из России ее тут же разыскал, не прошло и пяти минут.

Ей пришлось признать, что он исключительно запоминающийся мужчина. Очень красивый — холодной славянской красотой, с глазами цвета голубого льда и с волосами того же цвета, что и у нее. Это и правда удивительно. Столь светлые волосы нечасто встретишь у взрослого мужчины. Благодаря им он выделялся в любой толпе.

И благодаря огромному телохранителю, ходившему за ним повсюду — тоже. Европейские дворцы таят всевозможные опасности — объяснил ей принц. Человек его положения не должен путешествовать без охраны.

Оливия стояла между матерью и отцом и наблюдала, как расступается толпа, давая принцу дорогу. Он остановился прямо перед ней и необычно, по-военному, щелкнул каблуками. Осанка его была на удивление прямой, и у нее возникло странное впечатление, что и по прошествии многих лет, когда лицо его уже сотрется из ее памяти, она все еще будет помнить его фигуру — высокую, гордую и прямую.

Она задумалась, воевал ли принц? Гарри воевал, но между ним и русской армией, по идее, был целый континент, ведь так?

Не то, чтобы это было важно.

Принц слегка наклонил голову в сторону и улыбнулся, не разжимая губ, холодно и снисходительно.

Возможно, во всем виноваты культурные различия. Оливия знала, что не стоит делать поспешных выводов. Возможно, люди в России улыбаются иначе. А даже если и нет — в нем течет королевская кровь. Не может же принц раскрывать душу перед кем попало. Скорее всего, он исключительно мягкий, никем не понятый человек. Наверняка, ему очень одиноко.

Она бы возненавидела такую жизнь.

— Леди Оливия, — произнес он с легким акцентом. — Я бесконечно доволен, что снова вижу вас сегодня.

Она опустилась в реверансе — ниже, чем при обычной встрече, но не очень глубоко, чтобы не выглядеть раболепно и нелепо.

— Ваше высочество, — тихо произнесла она.

Когда она поднялась, он взял ее руку и запечатлел на кончиках ее пальцев легкий, как перышко, поцелуй. Воздух вокруг них наполнился шепотом, и Оливия, к своей неловкости, почувствовала, что стала центром всеобщего внимания. Казалось, все в зале сделали шаг назад, оставив вокруг нее и принца пустое пространство, чтобы получше разглядеть разворачивающуюся драму.

Он медленно выпустил ее руку, а потом тихо промурлыкал:

— Вы, безусловно, знаете, что являетесь самой красивой женщиной в этом зале.

— Благодарю вас, ваше высочество.

— Я говорю всего лишь правду. Вы — воплощение красоты.

Оливия улыбнулась и попыталась стать той прекрасной статуей, которой он, похоже, хотел ее видеть. Она была не вполне уверена, как ей реагировать на его постоянные комплименты. Она попыталась представить себе, как Гарри рассыпается в подобных цветистых выражениях. Да он, наверное, расхохотался бы, не договорив и первой фразы!

— Вы улыбаетесь… Вы смеетесь надо мной, леди Оливия? — спросил принц.

Быстрее, быстрее, соображай!

— О, просто слыша Ваши комплименты, я улыбаюсь от радости, ваше высочество.

О, Господи, если бы ее услышал Уинстон, он бы катался по земле от хохота. И Миранда тоже.

Но принц, по всей видимости, одобрил данное объяснение, поскольку в его глазах вспыхнул огонь, и он протянул ей руку.

— Пойдемте, пройдемся со мной по бальному залу, milaya. Возможно, мы потанцуем.

У Оливии не было выбора, и она вложила свою руку в его. Он носил какую-то очень официальную форму, ярко малинового цвета, с четырьмя золотыми пуговками на каждом рукаве. Шерсть слегка царапалась, и Оливия подумала, что принцу, наверное, неимоверно жарко в этом переполненном зале. Однако сам он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта. Более того, принц, похоже, сам излучал холод, будто говоря «любуйтесь, но не смейте прикасаться».

Он знал, что все взгляды прикованы к ним. Он-то, наверное, привык к подобному вниманию. А она раздумывала, представляет ли он себе, насколько она в этой ситуации чувствует себя неуютно. А ведь Оливия привыкла к чужим взглядам. Она знала, что популярна, знала, что другие юные леди смотрят на нее, как на эксперта в области моды и вкуса. Но это… Сейчас все было совсем иначе.

— Я наслаждаюсь вашей английской погодой, — произнес принц, когда они дошли до угла. Оливия обнаружила, что ей приходится следить за своими шагами, чтобы оставаться в правильном положении относительно своего кавалера. Каждый шаг был тщательно выверен и абслоютно точен, с пятки на носок, одним и тем же движением, неизменно.

— Скажите мне, — добавил он, — в это время года всегда так тепло?

— В этом году нам досталось больше солнца, чем обычно, — ответила она. — В России очень холодно?

— Да. Там… как это сказать… — Он замолчал, и на мгновение лицо его слегка напряглось, пока он пытался найти нужное слово. Губы его раздраженно сжались, а потом он спросил: — Вы говорите по-французски?

— Боюсь, очень плохо.

— Какая жалость, — в голосе принца прозвучала легкая досада. — Я на нем более… э-э-э…

— Свободно изъясняетесь?

— Да. На нем очень много говорят в России. Некоторые даже больше, чем по-русски.

Оливия подумала, что это странно, но ей показалось невежливым комментировать.

— Вы получили сегодня утром мое приглашение?

— Да, — ответила она. — Для меня большая честь принять его.

Она не считала это честью. Ну… то есть, честью — может быть, но уж точно не удовольствием. Как и ожидалось, ее мать настояла на том, чтобы принять приглашение, и Оливия уже провела три часа, в спешном порядке примеряя новое платье. Оно будет из бледно-голубого шелка, Оливии только что пришло в голову, что оно точно совпадает по цвету с глазами принца.

Она надеялась, что он не решит, будто это нарочно подстроено.

— Как долго вы планируете оставаться в Лондоне? — спросила она, надеясь, что в словах ее предвкушения больше, чем тоски.

— Я еще не знаю. Это зависит… от многих обстоятельств.

Он, похоже, не собирался никак объяснять свое загадочное заявление, поэтому Оливия улыбнулась. Не по-настоящему, для этого она была слишком напряжена. Но он знал ее недостаточно хорошо, чтобы прочесть, что лежит за ее светской улыбкой.

— Надеюсь, вы получите от пребывания в Англии удовольствие, — прощебетала она, — как бы долго оно ни продлилось.

Он царственно кивнул, но не соизволил ответить.

Они дошли до следующего угла. Теперь Оливия снова видела своих родителей, замерших на другом конце комнаты. Как и все остальные, они наблюдали за ней. Даже танцы на время прекратились. Гости разговаривали, но вполголоса. Их голоса напоминали жужжание насекомых.

О Господи, как же ей хотелось домой! Возможно, принц чрезвычайно милый человек. Она и правда, надеялась, что так и есть. Вся эта история стала бы гораздо веселее — если бы он оказался замечательной личностью, пойманной в ловушку традиций и формальностей. И если бы он был чрезвычайно мил, она бы была чрезвычайно счастлива познакомиться с ним и пообщаться, но, ради всего святого, не таким образом, не перед всем светским обществом, не тогда, когда за каждым ее движением наблюдают сотни глаз.

Интересно, что случится, если она оступится? Запнется, как раз когда они начнут огибать следующий угол. Она может изобразить легкую потерю равновесия — всего лишь немного качнуться в сторону и все. А может разыграть это все по полной, и с грохотом рухнуть на пол.

Захватывающее получится зрелище!

Или захватывающе-ужасное. И совершенно неважно, какое именно, поскольку она все равно никогда на такое не осмелится.

Ну же, еще несколько минут, — убеждала она себя. Они уже вышли на финишную прямую. Ее скоро вернут родителям. Или же ей придется танцевать, но даже это будет не так кошмарно. Они ведь, безусловно, не будут единственной парой. Это было бы слишком очевидной демонстрацией интереса, даже для толпы.

Еще несколько минут — и все закончится.

* * *


Гарри подобрался к золотоволосой паре так близко, как смог, но решение принца пройтись по залу сильно осложнило ему работу. Но сейчас ему не было важно расстояние, вряд ли принц сделает или скажет что-то, что может заинтересовать военное министерство. Просто Гарри не мог заставить себя выпустить Оливию из поля зрения.

Возможно, исключительно потому, что Гарри знал о подозрениях Уинтропа, но так или иначе, он немедленно проникся неприязнью к принцу. Ему не нравилась его гордая осанка, и неважно, что годы службы в армии и самого его наградили такой же. Ему не нравились глаза принца, а также манера щурить их навстречу каждому, кого с ним знакомили. А еще ему не нравилось, как во время разговора открывается его рот, и как непрестанно сварливо морщится его верхняя губа.

Гарри встречал людей похожих на принца, не царских кровей, правда, а герцогских, и тому подобных. Они разгуливали по Европе так, будто они там хозяева.

Возможно, так и было, но они все равно оставались шайкой ничтожеств, по его скромному мнению.

— Ага, вот ты где, — подошел Себастьян с полупустым бокалом шампанского в руке. — Уже скучаешь?

Гарри не спускал глаз с Оливии.

— Нет.

— Интересно, — пробормотал Себ. Он допил шампанское, поставил бокал на ближайший столик и наклонился, чтобы Гарри было лучше слышно: — Кого ты ищешь?

— Никого.

— Нет, не так. Я ошибся. На кого ты смотришь?

— Ни на кого, — ответил Гарри, сделав полшага вправо, чтобы поле зрения не закрывал какой-то исключительно тучный граф.

— Ага. Ты просто игнорируешь меня, потому что… Почему?

— Я тебя не игнорирую.

— Но ты на меня совсем не смотришь.

Гарри пришлось признать поражение. Себастьян был по-дружески навязчив. И вдвое больше надоедлив. Гарри поглядел кузену прямо в глаза.

— Я тебя уже видел.

— Мой вид с тех пор не стал менее приятен для глаз. Не любуясь мной, люди много теряют. — Себастьян расплылся в тошнотворной улыбочке. — Ты готов ехать?

— Пока нет.

Брови Себа взлетели вверх.

— Ты это серьезно.

— Я прекрасно провожу время, — ответил Гарри.

— Прекрасно проводишь время. На балу.

— Ну, у тебя же это получается.

— Да, но я — это я. А ты — это ты. Тебе не нравятся подобные мероприятия.

Гарри на мгновение увидел Оливию, почти на краю поля зрения. Она привлекла его внимание, потом он поймал ее взгляд, а после они одновременно отвели глаза. Ей нужно было развлекать принца, а перед ним торчал Себастьян, и сегодня он раздражал гораздо больше чем обычно.

— Уж не обменялся ли ты только что взглядами с леди Оливией? — спросил Себастьян.

— Нет. — Гарри не был лучшим в мире лжецом, но с односложным враньем вполне справлялся.

Себастьян потер руки.

— Вечер становится все интереснее.

Гарри проигнорировал это замечание. Во всяком случае, попытался.

— Ее уже называют «принцесса Оливия», — заметил Себастьян.

— Кто, интересно? — резко спросил Гарри, развернувшись к Себастьяну лицом. — Те же, кто говорит, что я убил свою невесту?

Себастьян моргнул.

— А ты разве обручен?

— Вот и я о том же! — практически выплюнул Гарри. — Она тоже не собирается выходить за этого идиота.

— Звучит так, будто ты ревнуешь.

— Не будь дураком.

Себастьян понимающе улыбнулся.

— Сдается мне, сегодня вечером я видел тебя в ее компании.

Гарри не пытался отрицать.

— Дань вежливости. Она моя соседка. Разве ты сам не твердишь мне постоянно, что надо быть общительнее?

— То есть ты разобрался со всем этим бредом из разряда «она-подглядывала-за-мной-из-окна-спальни»?

— Недоразумение, — объяснил Гарри.

Х-м-м….

Гарри тут же насторожился. Когда у Себастьяна такой вот задумчивый вид — дьявольский, типа «я-обдумываю-зловещий-план», а не мирно и нежно задумчивый — жди беды.

— Я бы хотел познакомиться с принцем, — обронил Себастьян.

— О Господи! — Даже просто стоять рядом с Себом было утомительно. — Что ты намерен предпринять?

Себастьян потер подбородок.

— Я еще не знаю. Но уверен, что верный образ действий в подходящий момент придет мне в голову.

— Ты что, собираешься придумать план, пока идешь?

— Обычно это неплохо работает.

Остановить его было невозможно, Гарри это знал.

— Послушай, — прошипел он, схватив кузена за руку с достаточной энергией, чтобы привлечь его внимание.

Гарри не мог рассказать Себу о задании, но тот должен понять, что дело здесь не только в его увлечении леди Оливией. Иначе он все испортит, одним упоминанием о grandmère.

Гарри постарался говорить тише.

— Этим вечером, с этим принцем, я не говорю по-русски. И ты тоже. — Себастьян говорил плохо, но, безусловно, мог худо-бедно поддерживать разговор.

Гарри удержал взгляд Себа.

— Ты меня понял?

Себ поглядел ему в глаза, а потом кивнул — всего один раз и на редкость серьезно. Потом, не успел Гарри и глазом моргнуть, как все это исчезло, вернулась небрежная поза и кривая улыбочка.

Гарри отошел назад и тихо наблюдал. Оливия и принц прошли уже три четверти зала и теперь двигались прямо на них. Толпы приглашенных разлетались у них с дороги, как капельки масла в воде, а Себастьян стоял неподвижно, потирая большим пальцем левой руки остальные.

Он думал. Себ всегда так делал, когда думал.

А потом, рассчитав время так точно, что никто не мог бы даже заподозрить, что это не случайность, Себастьян взял новый бокал шампанского с подноса у проходящего лакея, слегка откинул голову назад для глотка, и вдруг…

Гарри не понял, как ему это удалось, но все вдруг оказалось на полу — звон разбитого стекла, мириады осколков и шампанское, сердито пузырящееся на паркете.

Оливия отпрыгнула назад, у нее оказался забрызган подол.

Принц выглядел разъяренным.

Гарри молчал.

А потом Себастьян улыбнулся.




Глава 10


— Леди Оливия, — воскликнул Себастьян. — Мне так жаль! Примите, пожалуйста, мои самые искренние извинения. Ах, как я неловок!

— Не стоит извинений, — ответила Оливия, потихоньку отряхивая сперва одну, потом другую ногу. — Ничего страшного, это всего лишь брызги шампанского. — И она улыбнулась ему успокаивающей улыбкой a la «да здесь вообще не о чем говорить». — Я слышала, шампанское полезно для кожи.

Ничего подобного она не слышала, но что ей еще оставалось говорить? Такая неловкость была совершенно не в духе Себастьяна Грея, но все ведь действительно ограничилось парой капель у нее на туфельках. Однако принц рядом с ней просто кипел от гнева. Это чувствовалось в его позе. Ему досталось больше брызг, чем ей, хотя, сказать по чести, они все приземлились ему на сапоги, а она, кажется, где-то слышала, что некоторые мужчины все равно чистят сапоги шампанским…

И все же, что бы там принц Алексей ни бормотал по-русски, Оливии почему-то казалось, что это не слова благодарности.

— Для кожи? Правда? — спросил Себастьян, старательно изображая интерес, которого — Оливия была в этом почти уверена — совершенно не испытывал на самом деле. — Я никогда об этом не слышал. Как интересно.

— Я прочла об этом в женском журнале, — солгала она.

— Это вполне объясняет, почему мне об этом неизвестно, — мягко ответил Себастьян.

— Леди Оливия, не соблаговолите ли вы представить мне вашего друга? — резко вмешался принц Алексей.

— Ко… конечно, — от удивления, Оливия начала заикаться. Раньше он вовсе не выглядел заинтересованным в новых знакомствах, исключая, разве что особ королевской крови, герцогов… ну и ее. Возможно, он не такой надутый гордец, как ей казалось.

— Ваше высочество, позвольте представить вам мистера Себастьяна Грея. Мистер Грей — принц Алексей Гомаровский, из России.

Мужчины поклонились, Себастьян гораздо глубже, чем принц, поклон которого был легким до невежливости.

— Леди Оливия, — произнес Себастьян, как только выпрямился, — Вы уже знакомы с моим кузеном, сэром Гарри Валентайном?

У Оливии от изумления приоткрылся рот. Что он задумал? Он же прекрасно знает, что…

— Леди Оливия, — прямо перед ней внезапно оказался Гарри. Глаза их встретились, и в его взгляде мелькнула непонятная вспышка. Она будто прошила Оливию насквозь, ей захотелось поежиться. А потом все исчезло, стало так, будто они просто случайные знакомые. Он изящно кивнул Оливии и обратился к кузену:

— Мы уже знакомы.

— Ах да, конечно, — воскликнул Себастьян — Я все время забываю. Вы же соседи.

— Ваше высочество, — произнесла Оливия, — позвольте представить вам сэра Гарри Валентайна. Он живет в доме к югу от нашего.

— Вот как, — ответил принц, и пока Гарри кланялся, что-то быстро сказал по-русски своему слуге. Тот коротко кивнул.

— Вы уже разговаривали друг с другом сегодня вечером, — сказал принц.

Оливия напряглась. Она и не предполагала, что он за ней следит. И не понимала, почему это ее так беспокоит.

— Да, — ответила она, поскольку отрицать было бы неразумно. — Сэр Гарри — один из моих многочисленных знакомых.

— Чему я безмерно счастлив, — заметил Гарри. В голосе его звучал металл, странно контрастирующий с мягким смыслом фразы. И что еще более странно, говоря это, он неотрывно смотрел на принца.

— Еще бы, — ответил принц, пристально глядя Гарри в глаза. — Конечно, вы счастливы.

Оливия посмотрела на Гарри, потом на принца, потом снова на Гарри, который, не сводя с принца глаз, ответил:

— Конечно.

— Какой замечательный бал, — вставил Себастьян. — В этом году леди Моттрам превзошла самое себя.

Оливия чуть не захихикала самым неподобающим образом. Что-то такое было в его поведении — нечто избыточно-радостное — что должно было бы как ножом перерезать струны напряжения между мужчинами. Но не смогло. Гарри все так же смотрел на принца с прохладной сдержанностью, а принц отвечал ему взглядом, полным ледяного пренебрежения.

— Здесь прохладно, не правда ли? — спросила она, ни к кому не обращаясь.

— Немного, — ответил Себастьян, поскольку, похоже, разговор поддерживал только он. — Я давно уже размышляю: сложно, наверное, быть женщиной, со всеми этими вашими легкими, эфемерными нарядами.

Платье у Оливии было бархатное, но с короткими рукавами, и руки у нее покрылись гусиной кожей.

— Да, — ответила она, поскольку больше никто ничего не сказал.

И поняла, что ей совершенно нечего добавить к сказанному, поэтому откашлялась и улыбнулась, сперва Гарри и принцу, которые все так же на нее не смотрели, а потом людям, стоявшим за ними, которые смотрели на нее все до единого, хоть и делали вид, что это не так.

— Вы — один из многочисленных поклонников леди Оливии? — спросил принц Алексей у Гарри.

Оливия повернулась к Гарри, широко открыв глаза. Что вообще можно ответить на подобный вопрос?

— Леди Оливии поклоняется весь Лондон, — негромко ответил Гарри.

— Она одна из наших самых восхитительных дам, — добавил Себастьян.

Оливия подумала, что ей следует ответить на подобный взрыв комплиментов чем-нибудь тихим и скромным, но все это было так странно — так неимоверно нелепо — что сказать ей было нечего.

Они вовсе не говорили о ней. Да, они произносили ее имя и расточали ей похвалы, но все это являлось лишь частью некого непонятного и глупого танца соперничающих самцов.

И она была бы польщена, если бы не чувствовала себя так неловко.

— Кажется, я слышу музыку, — заметил Себастьян. — Похоже, скоро начнутся танцы. У вас в России танцуют?

Принц одарил его холодным взглядом.

— Прошу прощения?

— Ваше высочество, — исправился Себастьян, правда, без всяких признаков раскаяния, — у вас в России танцуют?

— Конечно, — отрезал принц.

— Это принято далеко не во всех культурах, — заметил Себастьян.

Оливия понятия не имела, насколько это правда. И подозревала, что это, скорее всего, полная выдумка.

— Что привело вас в Лондон, ваше высочество? — спросил Гарри, впервые вмешиваясь в разговор. До этого он, конечно, отвечал на вопросы, но не более. Он наблюдал.

Принц бросил на него острый взгляд, но сложно было понять, нашел ли он вопрос неуместным.

— Я приехал в гости к кузену, — ответил он. — Он ваш посол.

— А, — непринужденно ответил Гарри. — Я с ним не знаком.

— Конечно, нет.

Это было явное, прямое оскорбление, но Гарри, казалось, ничуть не смутился.

— Я встречал множество русских, пока служил в армии Его Величества. Ваши крестьяне достойны всяческого уважения.

Принц принял комплимент коротким кивком.

— Мы не смогли бы победить Наполеона, если бы не ваш царь, — продолжил Гарри. — И не ваша земля.

Принц Алексей, наконец, посмотрел ему в глаза.

— Я иногда думаю, что Наполеону, возможно, повезло бы больше, если бы не ранняя зима, — проговорил Гарри. — Это было ужасно.

— Только для слабаков, — ответил принц.

— Сколько французов погибло во время отступления? — Громко поинтересовался Гарри. — Я не помню. — Он повернулся к Себастьяну. — Ты не подскажешь?

— Больше девяноста процентов, — произнесла Оливия, не успев подумать, что ей, возможно, следует промолчать.

Все трое обернулись к ней. Никакой «разной степени удивления» на их лицах не было, все трое окаменели от изумления.

— Мне нравится читать газеты, — просто сказала она. Последовавшее за этим молчание подсказало ей, что этого объяснения недостаточно, и она добавила: — Я уверена, что большую часть деталей опустили, но все равно, это было захватывающее чтение. И очень грустное. — Она обернулась к принцу Алексею и спросила: — Вы там были?

— Нет, — резко ответил он. — Марш был направлен на Москву, а мой дом находится к востоку, в Нижнем. Кроме того, я был слишком молод для службы в армии.

Оливия повернулась к Гарри.

— А Вы тогда уже служили?

Он кивнул, и указал головой на Себастьяна.

— Мы оба как раз тогда добыли себе патенты. Мы находились в Испании, под командованием Веллингтона.

— Я не знала, что вы вместе служили, — заметила Оливия.

— В восемнадцатом гусарском, — гордо ответил Себастьян.

Воцарилась неловкая тишина, поэтому Оливия сказала:

— Как замечательно. — Казалось, это именно тот комментарий, которого они от нее ожидали, а Оливия уже давно обнаружила, что в подобных ситуациях стоит делать именно то, чего от нее ждут.

— Помнится, Наполеон говорил, что гусар, доживший до тридцати — это чудо, — пробормотал принц. Он обернулся к Оливии и продолжил: — У них репутация… как бы это сказать… — Он сделал несколько круговых движений пальцами у себя перед лицом, будто это могло подстегнуть его память. — Безрассудных, — неожиданно произнес он. — Да, именно так.

— Такая жалость, — продолжал он. — Они считаются храбрецами, но чаще всего… — тут он резко провел ладонью по своей шее, — их убивают.

Он посмотрел на Гарри и Себастьяна (в основном на Гарри) и вкрадчиво улыбнулся.

— Вам приходилось убеждаться в правдивости этого заявления, сэр Гарри? — спросил он тихо и недобро.

— Нет, — ответил Гарри.

И больше ничего. Просто «нет».

Взгляд Оливии перебегал от одного мужчины к другому. Никакой другой ответ Гарри — ни протест, ни язвительный комментарий — не смог бы разозлить принца сильнее.

— Я слышу музыку? — спросила она.

Но никто не обратил на нее внимания.

— Сколько вам лет, сэр Гарри? — спросил принц.

— А сколько вам лет?

Оливия нервно сглотнула. Определенно, такие вопросы принцам не задают. Да еще таким тоном. Она попыталась обменяться взглядами с Себастьяном, но тот сам наблюдал за диалогом.

— Вы не ответили на мой вопрос, — угрожающе произнес Алексей, а его телохранитель грозно изменил позу.

— Мне двадцать восемь, — ответил Гарри, а потом, после демонстративно длинной паузы добавил, — ваше высочество.

Губы принца Алексея изогнулись в скупой улыбке.

— Ну что ж, тогда у нас есть еще два года, чтобы сбылось предсказание Наполеона, не так ли?

— Только если вы планируете объявить войну Англии, — беззаботно ответил Гарри. — А то я уволился из кавалерии.

Несколько, показавшихся бесконечными, мгновений мужчины мерили друг друга взглядами, и вдруг принц Алексей расхохотался.

— Вы забавляете меня, сэр Гарри, — однако тон его резко противоречил смыслу слов. — Нам с вами стоит еще как-нибудь попикироваться.

Гарри кивнул, изящно и вполне почтительно.

Принц накрыл своей рукой пальцы Оливии, все еще державшей его под руку.

— Однако это случится позже, — закончил он с победной улыбкой. — После того, как я потанцую с леди Оливией.

С этими словами он развернулся к Гарри и Себу спиной и увел свою спутницу.

* * *


Двадцать четыре часа спустя Оливия чувствовала себя совершенно вымотанной. Она вернулась с бала у Моттрамов только в четыре утра, но мать не дала ей выспаться, потащив вместо этого на Бонд Стрит на последнюю примерку парадного платья для церемонии представления принцу. Потом утомленного путника тоже не ждал отдых, поскольку пришлось отправляться на эту самую церемонию представления, что Оливии казалось полной бессмыслицей, поскольку она уже провела в компании принца большую часть вчерашнего вечера.

Разве можно «представить» людей, которые уже знают друг друга?

Она с родителями поехала в резиденцию принца Алексея — отведенные ему комнаты в доме посла. Все прошло ужасно пышно, ужасно формально и, честно говоря, ужасно скучно. Ее платье, под которое пришлось надеть корсет, выглядело бы гораздо уместнее в прошлом веке. Оно было жутко неудобное и жаркое — а голые руки при этом отчаянно мерзли.

Похоже, русские не верят в идею отопления домов.

Все это безобразие длилось три часа, ее отцу пришлось выпить огромное количество чистого спирта, и он просто засыпал на ходу. Принц поднес рюмку и ей, но отец, уже успевший разок пригубить из своей, немедленно вырвал ее из рук Оливии.

Предполагалось, что этим вечером Оливия выйдет в свет еще раз — леди Бриджертон давала небольшой прием — но она объявила, что валится с ног от усталости, и к ее огромному удивлению, мать не настаивала. Оливия подозревала, что мама и сама устала. А отец вообще был не в состоянии куда-либо идти.

Оливия поужинала у себя в комнате (после сна, ванны и еще одного сна, покороче) и как раз собиралась почитать в постели газету, но, потянувшись за ней, увидела на столике у кровати «Мисс Баттеруорт и Безумного Барона».

Как все-таки странно, подумала она, поднимая небольшой томик. Почему, интересно, сэр Гарри подарил ей подобную книгу? Какого он был о ней мнения, когда решил, что она получит от подобного подарка удовольствие?

Она пролистала книгу, прочла наугад несколько абзацев. Похоже, книжка слегка фривольная. Значит ли это, что он считает фривольной ее саму?

Она посмотрела на окно, скрытое тяжелыми, задернутыми на ночь занавесками. Интересно, он до сих пор еще считает ее фривольной? Теперь, когда действительно знает ее?

Она снова посмотрела на книгу. Сейчас он бы тоже решил ее подарить? «Черная готическая новелла» — так он сказал.

Это он о ней так думает?

Оливия захлопнула книгу, потом поставила ее себе на колено корешком вниз.

— Раз-два-три, — провозгласила она, быстро убирая руки, чтобы «Мисс Баттеруорт» упала и сама раскрылась на какой угодно странице.

Книга упала на бок.

— Дурацкая книжка, — пробормотала Оливия и попробовала еще раз. Поскольку, право же, ей было не настолько интересно, чтобы выбирать страницу самостоятельно.

Книга упала на тот же бок.

— Да это просто смешно! — И даже еще смешнее: она выбралась из кровати, уселась на пол и приготовилась повторить эксперимент в третий раз, ведь все должно отлично сработать, если книга окажется на достаточно ровной поверхности.

— Раз-два-тр… — Она снова схватила книжку, поскольку эта глупая вещица опять начала валиться на бок.

Теперь она действительно чувствовала себя идиоткой. А это было и впрямь впечатляюще, принимая во внимание степень идиотизма, необходимую, чтобы вообще вылезти из кровати. Но она не собиралась позволять чертовой глупой книжонке победить, и перед четвертой попыткой слегка раскрыла книгу веером. Легкая помощь — вот что ей нужно!

— Раз-два-три.

Наконец-то она открылась. Оливия взглянула вниз. Страница 193.

Она перевернулась на живот, оперлась на локти и начала читать.






Она уже слышала его за собой. Он все сокращал дистанцию между ними, и скоро она будет поймана. Но для какой цели? Злой или доброй?





— Голосую за злую, — пробормотала Оливия.






Как ей узнать? Как ей узнать? Как ей узнать?





О Господи! Вот именно поэтому она и читает газеты. Вы только представьте себе: Парламент был призван к порядку. К порядку. К порядку.

Оливия помотала головой и продолжила чтение.






А потом она вспомнила совет, данный ей матушкой перед тем, как эта благословенная леди покинула земную юдоль, насмерть заклеванная голубями.





— Что?!

Она поглядела через плечо на дверь, поскольку практически прокричала это слово. Ну, право же — «голубями»?

Она вскочила, подхватив «Мисс Баттеруорт» правой рукой и заложив страницу указательным пальцем.

— Голубями, — повторила она. — Вот как?

И снова открыла книгу. Просто не могла удержаться.






Ей было тогда всего двенадцать, слишком мало для подобной беседы, но ее матушка, возможно…





— Скучно. — Она наугад выбрала другую страницу. Похоже, имело прямой смысл держаться поближе к началу.






Присцилла схватилась за карниз, ее голые руки цеплялись за камни с силой отчаяния. Потом она услышала, как барон крутит дверную ручку, и поняла, что у нее для решительных действий остались считанные секунды. Если он обнаружит ее здесь, в святая святых, в своем рабочем кабинете, кто знает, что он сделает? Этот мужчина жесток, так ей, во всяком случае, говорили.





Оливия добрела до кресла, полуприсела, полуоткинулась на уголок, и стала читать дальше.






Никто не знал, как умерла его fiancée. Некоторые упоминали болезнь, но в основном говорили о яде. Об убийстве!





— Правда? — Она подняла глаза, моргнула, потом повернулась к окну. Мертвая fiancйe? Слухи и толки? Знал ли об этом сэр Гарри? Параллели напрашивались просто удивительные.






Она слышала, как он вошел в комнату. Заметит ли он, что окно открыто? Что она тогда станет делать? Что она может сделать?





Оливия затаила дыхание. Она дошла до ручки. Не в переносном смысле, что вы! Просто она уперлась боком в ручку кресла. Именно это, без всякого сомнения, заставляло ее не дышать.






Присцилла прошептала молитву, а потом плотно зажмурила глаза и отпустила руки.





Конец главы. Оливия с энтузиазмом перевернула страницу.






До холодной, твердой земли было всего несколько футов.





Что?! Действие происходило на первом этаже? Энтузиазм Оливии моментально сменился раздражением. Что за куриные мозги должны быть у человека, чтобы висеть, цепляясь за окно первого этажа? Ну, хорошо, можно учесть высокий фундамент и накинуть немного высоты, но все равно. При таком несерьезном падении даже ногу подвернуть чрезвычайно сложно.

— Это просто манипуляция, — заявила она, сощурив глаза. Что это за автор такой, что он пытается напугать читателя на пустом месте? Гарри хоть немного подозревал, что он ей дарит, или он просто слепо следовал рекомендации сестры?

Она посмотрела на свое окно. Оно было все того же размера, с теми же занавесками — короче, ни в чем не изменилось. Непонятно, почему ее это так удивило.

И вообще, сколько сейчас времени? Почти половина девятого. Его, скорее всего, нет в кабинете. Но он может там быть. Он часто работает допоздна, хотя, если подумать, он никогда не говорил ей, что его многочасовые занятия — это именно работа.

Она оттолкнулась от края кресла, встала и подошла к окну. Медленно, на неверных ногах, что было смешно, ведь он явно не мог видеть ее сквозь занавески.

Все еще сжимая «Мисс Баттеруорт» в левой руке, она вытянула правую вперед и отдернула шторы…




Глава 11


Ну что ж, Гарри считал, что сегодня вполне прилично поработал.

В обычный день он перевел бы как минимум вдвое больше, но он часто отвлекался.

Он ловил себя на том, что пялится на окно Оливии, хоть и знал, что ее нет дома. Как раз на сегодня запланирован ее визит к принцу. На три часа пополудни. А это значит, она, скорее всего, вышла из дома незадолго до двух часов дня. Резиденция российского посла не очень далеко, но граф и графиня наверняка решили выехать пораньше. Ведь можно попасть в уличный затор, или колесо может сломаться, а то вдруг какой-нибудь бродяжка бросится под колеса… Осторожный человек должен выходить из дому загодя, на случай непредвиденных обстоятельств.

Скорее всего, Оливия застрянет там часа на два, а возможно и на три, никто не умеет так тянуть церемониальную волынку, как русские. Еще полчаса на обратную дорогу и…

Ну сейчас, по крайней мере, она дома, уж это точно. Разве что снова куда-нибудь уехала, но он не заметил, чтобы карета Ридландов отъезжала от дома.

Нет, он не наблюдал специально. Просто шторы были отдернуты. И сидел он как раз так, что видел крохотный кусочек улицы. И, конечно, каждую проезжающую мимо карету.

Он встал и потянулся, поднял руки вверх и покрутил головой. Сегодня он планировал закончить еще одну страницу — часы на каминной полке утверждали, что сейчас только половина девятого — но сперва ему необходимо слегка размяться. Он вышел из-за стола и приблизился к окну.

И увидел ее.

На мгновение они оба замерли с одной и той же мыслью в голове: «Может, притвориться, что я никого не вижу?»

А потом Гарри подумал — нет, конечно.

И помахал.

Она улыбнулась. И помахала в ответ. А затем…

От изумления он замер. Она открыла окно.

Он, без сомнения, сделал то же самое.

— Я знаю, вы говорили, что не читали ее, — произнесла она без всяких предисловий, — но, может, хотя бы просмотрели?

— И вам добрый вечер, — ответил он. — Как дела у принца?

Она нетерпеливо замотала головой.

— Книга, сэр Гарри, книга. Вы хоть что-нибудь прочли?

— Боюсь, что нет. А что?

Она схватила книгу обеими руками и подняла прямо перед собой, а потом сдвинула в сторону, чтобы видеть Гарри.

— Это просто смешно!

Он согласно кивнул.

— Я так и предполагал.

— Матушку мисс Баттеруорт до смерти заклевали голуби!

Он чуть не закашлялся.

— Вы знаете, на мой взгляд, это делает книгу гораздо занимательнее.

— Голуби, сэр Гарри! Голуби!

Он глянул вверх и улыбнулся ей в ответ. Он чувствовал себя почти как Ромео со своей Джульеттой, правда, без враждующих семей и яда.

Зато с голубями.

— Я бы не отказался послушать этот отрывок, — сообщил он ей. — Звучит интригующе.

Она нахмурилась и откинула назад прядь волос, которую ветер задувал ей в лицо.

— Это случилось до того, как началась книжка. Если нам повезет, мисс Баттеруорт тоже заклюют еще до конца истории.

— Так Вы ее все-таки читаете?

— По кусочку то там, то сям, — призналась она. — Не больше. Начало четвертой главы и… — она посмотрела вниз, быстро пролистала книжку и снова подняла глаза: — страницу сто девяносто третью.

— А вам не приходило в голову начать с начала?

Возникла пауза. Довольно длинная. А потом, печальное:

— Я вообще не планировала ее читать.

— Просто она увлекла вас, да?

— Нет! Все совсем не так! — Оливия скрестила на груди руки и выронила книгу. На мгновение девушка исчезла из виду, потом снова появилась с «Мисс Баттеруорт» в руках. — Она меня так раздражает, что я просто не могу остановиться.

Он облокотился на подоконник и подмингнул

— Звучит захватывающе.

— Белиберда это, и больше ничего. Если выбирать между мисс Баттеруорт и безумным бароном, я болею за барона.

— Да ладно вам. Это же книжка про любовь. Вы без сомнения должны принять сторону героини.

— Она кретинка. — Она снова на мгновение опустила глаза в книгу, с изумительной скоростью перелистывая страницы. — Я вам точно говорю, если барон не только безумный, а еще и кровожадный, то я очень надеюсь на его успех.

— Этого никогда не случится, — ответил Гарри.

— Почему вы так думаете? — Она снова провела рукой по волосам, пытаясь убрать их с лица. Ветер задувал их обратно, и Гарри эта борьба завораживала.

— Ведь автор — женщина, правда? — спросил он.

Оливия кивнула.

— Сара Горли. Никогда о такой не слышала.

— И это, по идее, любовная история?

Она снова кивнула.

Он покачал головой.

— Она ни за что не убьет героиню.

Оливия посмотрела на него долгим взглядом и тут же полезла в конец книжки.

— Не делайте этого, — упрекнул он. — Вы все испортите.

— Я не собираюсь ее читать, — ответила она. — Что я могу испортить?

— Просто поверьте мне, — убеждал он. — Когда любовный роман пишет мужчина, героиня умирает. Когда автор — женщина, все заканчивается гладко и сладко.

Губы ее слегка приоткрылись, будто она сомневалась, стоит ли обижаться на подобное обобщение. Гарри едва подавил улыбку. Он получал огромное удовольствие, сбивая ее с толку.

— Что же это за любовный роман, если героиня умирает? — подозрительно спросила она.

Он пожал плечами.

— Я и не говорю, что это логично. Но так и есть.

Она явно не знала, как к этому отнестись, и Гарри обнаружил, что ему страшно нравится просто сидеть и смотреть, как она разглядывает книгу. Она выглядела просто очаровательно, когда вот так стояла у окна, даже в этом своем жутком голубом халате. Волосы ее спускались по спине, заплетенные в одну толстую косу, и он не мог понять, почему ему только сейчас пришло в голову, что их беседу никак нельзя назвать подобающей. Он никогда не встречался с ее родителями, но даже представить себе не мог, что они одобрят поведение дочери, болтающей в темноте через окно с неженатым мужчиной.

В халате.

Но ему было слишком хорошо, чтобы об этом беспокоиться, и он решил, что если ее не заботят приличия, то и он не станет о них переживать.

Она прищурилась и снова посмотрела вниз, на книгу, а пальцы ее неумолимо приближались к последним страницам.

— Не делайте этого, — угрожающе предупредил он.

— Мне просто хочется знать, правы ли вы.

— Так начните с начала, — предложил он. В основном, чтобы поддразнить.

Она застонала.

— Я не хочу читать всю эту книгу.

— Почему?

— Потому что она мне не понравится, и я зря потрачу время.

— Вы не знаете, понравится ли вам, — заметил он.

— Я знаю, — убежденно ответила она.

— Почему вы не любите читать? — спросил он.

— Вот именно поэтому, — воскликнула она и слегка потрясла «Мисс Баттеруорт». — Это полная белиберда. Дайте мне газету, и я с удовольствием почитаю. Я, кстати, так и делаю. Каждое слово. Ежедневно.

Это произвело на Гарри впечатление. Не то, чтобы он считал, что женщины не читают газет. Он просто как-то вообще об этом не думал. Его мать, без сомнения, ничем подобным не занималась, а сестра, если и читала газеты, никогда не упоминала о них в своей ежемесячной корреспонденции.

— Прочтите новеллу, — повторил он. — А вдруг вам понравится?

— Почему вы уговариваете меня прочесть то, чем не интересуетесь сами? — спросила она с явным подозрением.

— Потому что… — Тут он замолчал, поскольку понятия не имел, зачем он это делает. Разве что потому, что сам подарил ей книгу. И ему нравилось ее дразнить. — Я предлагаю вам сделку, леди Оливия.

Она выжидательно склонила голову на бок.

— Если вы прочтете всю книгу от начала до конца, я сделаю то же самое.

— Вы прочтете «Мисс Баттеруорт и Безумного Барона», — повторила она недоверчиво.

— Обязательно. Как только вы закончите книгу.

Казалось, она согласится, она уже открыла рот — и вдруг застыла и угрожающе прищурилась.

Перед ним — вспомнил он — женщина, у которой есть два брата. Она умеет бороться. И торговаться.

— Мне кажется, вам лучше читать ее вместе со мной, — заявила она.

Гарри много чего подумал по этому поводу, причем большинство мыслей было навеяно его привычкой читать книги перед сном.

В постели.

— Купите еще один экземпляр, — потребовала она.

Восхитительное видение рассыпалось в прах.

— Мы будем сверять впечатления. Создадим свой литературный клуб. Наподобие тех салонов, куда я никогда не хожу.

— Я польщен до глубины души.

— И правильно, — кивнула она. — Я никому и никогда не предлагала ничего подобного.

— Не уверен, что в магазине есть еще один экземпляр, — попытался вывернуться он.

— Я найду его для вас, — она ухмыльнулась. — Уж поверьте мне, я умею ходить по магазинам.

— И почему я вдруг так испугался? — пробормотал он.

— Что?

Он поглядел на нее и повторил громче:

— Вы меня пугаете.

Похоже, ее это восхитило.

— Прочтите мне отрывок, — попросил он.

— Прямо сейчас? Серьезно?

Он уселся на подоконник, опершись спиной об оконную раму.

— Сначала, пожалуйста.

Несколько секунд она молча смотрела на него, потом пожала плечами.

— Отлично. Начнем. — Она откашлялась. — Стояла темная, ветренная ночь.

— Кажется, я где-то это уже слышал, — вставил Гарри.

— Не перебивайте.

— Извините. Продолжайте, пожалуйста.

Секунду она пристально смотрела на него и продолжила:

— Стояла темная, ветренная ночь, и мисс Присцилла Баттеруорт была уверена, что с минуты на минуту начнется дождь и стеной прольется с небес, заливая все, что лежит в пределах ее перспективы. — Она подняла глаза. — Это ужасно. И я не уверена, что автор верно употребил слово «перспектива».

— Довольно близко, — ответил Гарри, хотя был с ней абсолютно согласен. — Продолжайте.

Она помотала головой, но послушалась.

— Конечно, она могла укрыться от непогоды в своей комнатушке, но оконные рамы тряслись с таким грохотом, что ей, совершенно очевидно, не удастся этим вечером обрести ни минуты покоя. Скорчившись на узкой, холодной постели, она та-та-та, подождите, я сразу начну с интересного места.

— Так нельзя, — укорил он.

Она подняла «Мисс Баттеруорт» над собой.

— Можно. Книга-то у меня.

— Так киньте ее мне, — вдруг предложил он.

— Что?

Он слез с подоконника на пол и высунулся в окно.

— Кидайте ее мне.

Она явно сомневалась.

— А вы сумеете ее поймать?

Он принял вызов.

— Если вы сможете ее бросить, я сумею ее поймать.

— О, я-то смогу ее бросить, — ответила она оскорбленно.

Он прыснул.

— Никогда не встречал девушки, умеющей это делать.

Тут она зарычала, и только благодаря молниеносной реакции, отточенной годами военной службы, ему удалось извернуться и поймать книжку.

Благодарение Богу. Он никогда не простил бы себе, если бы не смог с этим справиться.

— В следующий раз попробуйте кидать не так сильно, — проворчал он.

— А в чем тогда удовольствие?

Забудьте «Ромео и Джульетту». Это гораздо больше напоминает «Укрощение строптивой». Он посмотрел вверх. Она подтащила поближе кресло и теперь сидела у окна с выражением преувеличенного терпения на лице.

— Вот мы где, — объявил он, найдя место, где она остановилась. — Скорчившись на узкой, холодной постели, она не могла не вспоминать о событиях, приведших ее в столь унылую ночь в столь унылое место. Но наша история, мой дорогой читатель, начинается не здесь.

— Ненавижу, когда автор так поступает, — объявила Оливия.

— Тссс. Нам следует начать с начала, то есть не с того дня, когда мисс Баттеруорт прибыла в Тиммервелл-холл, и даже не тогда, когда она приехала, в Фитцжеральд-палас, бывший ее домом до Тиммервелл-холла. Нет, нам следует начать в тот день, когда она родилась, в яслях …

— В яслях! — взвизгнула Оливия.

Он хитро улыбнулся.

— Я просто проверял, слушаете ли вы.

— Мерзавец.

Он усмехнулся и продолжил чтение.

— … в тот день, когда она родилась в маленьком домике в Гемпшире, окруженном бабочками и розами, ровно за день до того, как город опустошила эпидемия оспы.

Он посмотрел вверх.

— Нет, не останавливайтесь, — подбодрила она. — Как раз становится интересно. Что за оспа там была, как вы думаете?

— А вы черствая барышня, знаете ли.

В знак согласия она склонила голову набок.

— Меня просто завораживают эпидемии. С самого детства.

Он быстро проглядел остаток страницы.

— Боюсь, вы будете разочарованы. Автор не дает никаких медицинских описаний.

— Может, на следующей странице? — с надеждой спросила она.

— Я продолжаю, — объявил он. — Эпидемия унесла ее обожаемого отца, но чудесным образом пощадила младенца и его мать. Среди погибших также оказались ее бабушка с материнской стороны, оба дедушки, три двоюродных бабушки, два дядюшки, сестра и троюродный брат.

— Вы снова смеетесь надо мной, — обвинила она.

— Нет! — возразил он. — Клянусь, здесь так и написано. На них там, в Гемпшире, просто мор какой-то напал. Не швырни вы в меня книгу, вы сами могли бы убедиться.

— Никто не может писать так кошмарно.

— Похоже, у некоторых получается.

— Просто не знаю, что хуже, автор, написавший этот бред, или мы, читающие его вслух.

— А я получаю огромное удовольствие, — провозгласил он.

Он и, правда, наслаждался. Все это было совершенно невероятно: он сидит на собственном окне и читает умопомрачительно плохую новеллу леди Оливии Бевелсток, самой популярной светской девушке. Но ветерок был свеж и ласков, а он весь день до этого провел взаперти. И иногда, когда он смотрел вверх, то видел, как она улыбается. Не потому что смеется над ним, хотя и это тоже случалось. Нет, те улыбки, что подобно электрическим разрядам прошивали его тело, расцветали на ее лице тогда, когда она не знала, что он за ней наблюдает, а просто наслаждалась моментом и улыбалась ночи.

Оливия была не просто хорошенькой, она была прекрасна, такие лица — сердцевидные, с идеальной, словно фарфоровой кожей — сводят мужчин с ума. А ее глаза… женщины готовы убить за такой цвет — за эту изумительную васильковую синеву.

Она была прекрасна и знала это, но не использовала свою красоту как оружие. Красота была просто ее частью, такой же естественной, как две руки, две ноги и двадцать пальцев.

Она была прекрасна, и он хотел ее.




Глава 12


— Сэр Гарри! — позвала Оливия, вставая.

Она оперлась на подоконник, вглядываясь сквозь темноту в его окно, где он темным силуэтом выделялся на фоне света. Он так неожиданно замер…

При звуках ее голоса он очнулся, посмотрел вверх на ее окно, но не прямо на нее.

— Простите, — пробормотал он и быстро опустил глаза на страницу, разыскивая, где остановился.

— Ничего страшного, — успокоила она. Он и, правда, выглядел несколько странно, как будто только что съел что-то неподходящее. — С вами все в порядке?

Он поднял на нее глаза, и вдруг — право же, это было почти невозможно описать, или даже понять — вдруг это случилось. Глаза их встретились, и, несмотря на темноту, на невозможность видеть их цвет, этот теплый, густой шоколадный оттенок — она все поняла. И почувствовала. И у нее перехватило дыхание. Она просто потеряла способность дышать. И равновесие тоже. Она плюхнулась обратно в кресло и мгновение сидела, удивляясь сумасшедшему стуку собственного сердца.

Он всего-навсего посмотрел на нее.

А она… она…

Упала в обморок.

О Господи, да он наверняка решил, что она совершенно ненормальная. Она никогда в жизни не падала в обморок, и даже… о, хорошо, она не то, чтобы по-настоящему упала в обморок, но ощущения были именно такие, все вдруг поплыло, закружилось, расплылось… а теперь он подумает, что она из тех леди, которым приходится повсюду таскать с собой уксус.

Это достаточно скверно уже потому, что она полжизни сама над такими насмехалась. О, Боже мой, Боже мой. Она снова вскочила и высунулась в окно.

— Со мной все в порядке, — крикнула она. — Я просто оступилась.

Он медленно кивнул, и она поняла, что он ничего не заметил. Мысли его витали далеко-далеко. Потом, словно внезапно вернувшись с небес на землю, он посмотрел вверх и извинился.

— Задумался, — объяснил он. — Уже поздно.

— Да, — кивнула она, хоть и не думала, что сейчас может быть намного позже десяти. И вдруг поняла, что просто не вынесет, если он сейчас попрощается с ней, что она просто обязана сделать это первой. Потому что… поскольку… Ну, она не вполне понимала, почему, но твердо знала, что так и есть.

— Я как раз собиралась сказать вам, что мне пора уходить, — затараторила она. — Ну, то есть, не уходить, конечно, поскольку идти мне, собственно, некуда, ведь я уже сижу в своей комнате, и не собираюсь идти никуда кроме постели, а она всего в паре шагов…

Она улыбнулась, будто это могло придать больше смысла той белиберде, что слетала с ее губ.

— Как вы уже сказали, — продолжила она. — Уже поздно.

Он снова кивнул.

И опять ей пришлось заговорить, поскольку он этого делать явно не собирался.

— Ну, доброй ночи.

Он ответил, но так тихо, что она не слышала слов, а только видела движение его губ.

И вновь, как и в тот раз, когда он на нее смотрел, она это почувствовала. Все началось с кончиков пальцев и потекло вверх по рукам, и Оливия задрожала и задышала часто-часто, будто это странное ощущение можно было выдохнуть вместе воздухом.

Но оно осталось, оно щекотало ее легкие и покалывало кожу. Она сходит с ума. Все дело в этом, не иначе. Или это все от усталости. Она слишком напряжена после общения с особой королевской крови.

Она отступила в глубину комнаты, протянула руку, чтобы закрыть окно, но вдруг…

— О! — Она снова высунула голову на улицу. — Сэр Гарри!

Он поглядел вверх. Он еще не двигался.

— Книга, — сказала девушка. — Она все еще у вас.

И они одновременно посмотрели на пространство между домами.

— Ведь кидать ее вверх гораздо сложнее, правда? — спросила она.

Он покачал головой и улыбнулся — слегка, как будто знал, что улыбка неуместна.

— Мне придется зайти к вам завтра утром и вернуть ее.

И снова пришло это перехватывающее дыхание чувство, искрящееся и странное.

— Я буду с нетерпением ждать вашего визита, — сказала она и закрыла окно.

И задернула занавески.

А потом обняла себя руками и тихонько замурлыкала.

Какой чудесный получился вечер!

* * *


На следующий день Гарри засунул «Мисс Баттеруорт и Безумного Барона» под мышку и приготовился совершить исключительно краткое путешествие до гостиной леди Оливии. По вертикали ничуть не дальше, чем по горизонтали, думал он. Двенадцать ступенек вниз до первого этажа его дома, еще шесть на улицу, потом восемь вверх до ее парадного входа…

В следующий раз ему следует посчитать также расстояние по горизонтали. Интересно будет их сравнить.

Ему почти удалось побороть безумие предыдущей ночи. Леди Оливия Бевелсток была ошеломляюще прекрасна, и это не его личное мнение, а общеизвестный факт. Любой мужчина хотел бы ее, тем более, если бы, как он, вел монашеский образ жизни последние несколько месяцев.

Гарри убеждал себя, что ключ к его душевному здоровью — в напоминании, зачем он поднимается по парадной лестнице ее дома. Военное Министерство. Принц. Национальная безопасность… Она — его задание. Уинтроп только что не приказал ему войти в ее жизнь.

Нет, Уинтроп именно приказал ему войти в ее жизнь. Никаких сомнений по этому поводу и быть не могло.

Он просто подчиняется приказу, убеждал себя Гарри, поднимая дверной молоток. Свидание с Оливией. Во имя короля и отечества.

И ведь она выглядит в тысячу раз привлекательнее, чем та русская княгиня со всей своей водкой.

Однако, человеку, настолько сосредоточенному на долге, полагалось бы ощутить больше радости, обнаружив, что леди Оливия в гостиной не одна. Другое его задание, бесподобный Алексей из России, подтянутый и аккуратный, сидел здесь же, прямо напротив хозяйки.

Это, казалось бы, удачное стечение обстоятельств почему-то страшно раздражало.

— Сэр Гарри, — произнесла Оливия, солнечно улыбнувшись его приходу. — Вы помните принца Алексея, не так ли?

Ну, а как же. Почти так же ясно, как и его огромного мордоворота-телохранителя, с обманчивой неуклюжестью притулившегося в углу.

Интересно, подумал Гарри, сопровождает ли он хозяина в спальню. Это было бы чрезвычайно неловко для дам.

— Что это у вас в руке? — спросил принц.

— Книга, — ответил Гарри, положив «Мисс Баттеруорт» на столик. — Я обещал дать ее леди Оливии почитать.

— Что за книга? — продолжил допрос принц.

— Просто дурацкий роман, — вмешалась Оливия. — Не думаю, что мне понравится, но ее порекомендовала подруга.

Это не произвело на принца впечатления.

— А какие книги любите читать вы, ваше высочество? — спросила она.

— Вы их не знаете.

Гарри внимательно наблюдал за Оливией. И понял, что она настоящий мастер игры в вежливость, принятой в свете. Раздражение едва вспыхнуло у нее в глазах, как Оливия тут же подавила его и улыбнулась столь приветливой и светлой улыбкой, что та просто не могла быть неискренней.

Вот только Гарри знал, что искренности в ней ни на грош.

— Мне все же хотелось бы послушать о ваших любимых книгах, — сердечно попросила она. — Я обожаю узнавать новое о других культурах.

Принц повернулся к ней лицом, одновременно развернувшись спиной к Гарри.

— Один из моих пращуров — великий поэт и философ. Принц Антиох Дмитриевич Кантемир[22 - (1) Антио́х Дми́триевич Кантеми́р (1708–1744)


— сын молдавского господаря, знаменитый русский поэт-сатирик и выдающийся дипломат своего времени, деятель раннего русского Просвещения. Наиболее крупный русский поэт силлабической эпохи (до реформы Тредиаковского — Ломоносова) Умер молодым.].

Гарри эта новость весьма заинтересовала, поскольку любому человеку, знакомому с русской культурой было известно, что Кантемир умер холостым.

— А еще недавно я прочел все басни Ивана Крылова, — продолжил Алексей. — Их должен знать любой образованный русский.

— У нас тоже есть подобные авторы, — подхватила Оливия. — Например, Шекспир. Шекспира читали все. Мне даже кажется, не читать его было бы как-то непатриотично.

Принц пожал плечами. Его мнение о Шекспире, не иначе.

— Вы читали Шекспира? — спросила леди Оливия.

— Я кое-что читал во французском переводе, — ответил он. — Но я предпочитаю читать по-русски. Наша литература гораздо глубже вашей.

— Я читал «Бедную Лизу», — заявил Гарри, хоть и знал, что лучше бы ему смолчать. Но принц вел себя, как надутый индюк. Гарри просто не мог его не подколоть.

Принц Алексей развернулся к нему с нескрываемым удивлением.

— Я не знал, что «Бедная Лиза» переводилась на английский.

Гарри тоже не знал, переводилась ли она, поскольку читал ее много лет назад по-русски. Но сегодня он уже совершил одну ошибку и не желал совершать другой, поэтому произнес:

— Я надеюсь, что правильно вспомнил книгу. Автор у нее… о, никак не вспомнить… начинается на «К»… по-моему, Кармазанон?

— Карамзин, — резко поправил принц. — Николай Карамзин.

— Да, именно, значит это она, — нарочито-беззаботно произнес Гарри. — Дворянин соблазняет бедную крестьянку, да?

Принц вежливо кивнул.

Гарри пожал плечами.

— Значит, ее кто-то перевел.

— Наверное, мне стоит попытаться найти копию, — сказал принц, — это будет полезно для моего английского.

— Это очень известная книга? — спросила Оливия. — Мне бы хотелось ее прочесть, если можно найти экземпляр на английском.

Гарри бросил на нее недоверчивый взгляд. И эта женщина заявляла, что ей не понравился ни «Генрих пятый», ни «Мисс Баттеруорт и Безумный Барон»?

В беседе возник легкий намек на паузу, и Оливия произнесла:

— Сэр Гарри, я как раз перед вашим приходом попросила принести чай. Вы выпьете с нами чашечку?

— С огромным удовольствием, — Гарри сел напротив принца и любезно ему улыбнулся.

— Должна признаться, — произнесла Оливия, — я ужасно плохо учу языки. Мои гувернантки отчаялись вдолбить в меня французский. Я искренне восхищаюсь теми, кто способен говорить больше, чем на одном языке. Ваш английский просто бесподобен, ваше высочество.

Принц кивком одобрил этот комплимент.

— Принц Алексей говорит еще и по-французски, — Оливия повернулась к Гарри.

— Я тоже, — ответил он, поскольку не видел никаких причин этого скрывать. У принца, возможно и может вылететь что-нибудь интересное на русском языке, но уж точно не на французском. В Лондоне слишком многие его знают. Кроме того, после стольких лет на континенте, было бы странно, если бы он хоть чуть-чуть не выучил язык.

— Я не знала, — вставила Оливия. — Возможно, вы могли бы поговорить между собой. Или нет. — Она коротко рассмеялась. — Я заранее дрожу, думая, что вы можете сказать обо мне.

— Только глубочайшие комплименты, — вкрадчиво произнес принц.

— Я сомневаюсь, что смогу соревноваться в знании языка с его высочеством, — солгал Гарри. — Для нас обоих это была бы ужасная беседа, я уверен.

Снова пауза в разговоре, и снова Оливия бросилась на амбразуру.

— Может, вы могли бы сказать нам что-нибудь по-русски, — обратилась она к принцу. — Я совершенно уверена, что никогда в жизни не слышала этого языка. А вы, сэр Гарри?

— Думаю, да, — пробормотал он.

— О, ну, конечно же, слышали, пока служили на континенте. Думаю, вы там слышали множество разных языков.

Гарри вежливо кивнул, но она уже обернулась к Алексею.

— Скажите нам что-нибудь. Я могу узнать французский, хоть и не понимаю почти ни слова. Но русский… я совершенно не представляю себе, как он звучит. Он похож на немецкий?

— Nyet. — ответил принц.

— Ни-е-о! — повторила Оливия. — Должно быть, это значит «нет».

— Da, — ответил принц.

— А это, наверное, «да».

Гарри не знал, весело ему, или противно.

— Скажите еще что-нибудь, — попросила она. — В односложных словах нельзя услышать ритм языка.

— Ну что же, — произнес принц, — Дайте сообразить…

Они терпеливо ждали, пока он обдумывал, что сказать. Через несколько секунд принц заговорил.

И Гарри подумал, что никогда в этой жизни ни к кому не испытывал такой лютой ненависти, как сейчас к русскому принцу Алексею Гомаровскому.

— Что вы сказали? — с любопытством улыбаясь, спросила Оливия.

— Только то, что вы красивее океанов, небес и тумана вместе взятых.

Или — в зависимости от перевода — «я тебя так трахну, что по ногам потечет».

— Как поэтично, — пробормотала Оливия.

Гарри не доверял сам себе и решил промолчать.

— Вы не могли бы сказать что-нибудь еще? — спросила Оливия.

Принц отказался.

— Я не смогу придумать ничего, столь же… как бы это сказать?

Оскорбительного.

— Изысканного, — закончил принц и был, похоже, чрезвычайно доволен собственным выбором слов. — Достаточно изысканного для вас.

Гарри закашлялся. Пришлось выбирать между кашлем и рвотой. И все равно прозвучало, как смесь того и другого, поскольку Оливия обернулась на него с выражением паники на лице. Он в ответ только закатил глаза. Ни один здравомыслящий мужчина не мог оставить эти розовые слюни совсем без реакции.

— О, а вот и чай, — облегченно произнесла Оливия. — Мэри, нам понадобится еще один прибор. Сэр Гарри решил присоединиться к нам.

После того, как Мэри поставила поднос и ушла за дополнительной чашкой, Оливия поглядела на Гарри и спросила:

— Вы не возражаете, если я начну разливать?

— Конечно, нет, — ответил он и случайно взглянул на принца, который разглядывал его и, представьте себе, ухмылялся.

Гарри ответил ему похожим ребячливым взглядом. Просто не смог удержаться. К тому же, подумал он, это поможет поддерживать иллюзию того, что он просто еще один ревнивый поклонник… Интересно, этот Алексей действительно решил, что Оливия выразила ему предпочтение, налив чаю до того, как Гарри принесли чашку?

— Вам нравится наш английский чай, ваше высочество? — спросила Оливия. — Правда, я думаю, он не вполне английский. Но мы сделали из него свою собственность.

— Я нахожу, что это очень приятный обычай, — ответил принц.

— Вам налить молока?

— Пожалуйста.

— Сахар?

— Да.

Она готовила ему чай и говорила, одновременно размешивая сахар.

— Сэр Гарри недавно сказал мне, что именно чая ему больше всего не хватало во время военной службы.

— Правда? — поинтересовался принц Алексей.

Гарри не был уверен, к нему ли обращается принц, но все же решил ответить:

— По ночам я часто чувствовал, что могу убить за глоток горячего чая.

— Я думаю, что по ночам вы часто убивали и без этого, — ответил принц.

Гарри посмотрел на него прохладным взглядом.

— В разное время мне приходилось сражаться саблей, штыком и винтовкой. Я часто убивал.

Принц ответил похожим взглядом.

— Звучит так, будто это доставляло вам удовольствие.

— Никогда, — вежливо ответил Гарри.

Принц слегка улыбнулся половинкой рта.

— Иногда зло необходимо, чтобы позволить добру расцвести, da?

Гарри кивнул в знак согласия.

Принц отпил глоток чая, хотя Гарри еще не принесли чашку.

— Вы фехтуете, сэр Гарри?

— Весьма посредственно, — Гарри не соврал. У них в Хесслуайт не было хорошего учителя. В результате Гарри владел клинком как солдат, а не как спортсмен. В спарринге он был весьма слаб, но умел убивать.

— Вот и еще чашка, — возвестила Оливия, взяв прибор у только что вошедшей служанки. — Сэр Гарри, вы пьете без сахара, правда?

— Вы не забыли, — пробормотал он.

Она улыбнулась ему счастливой и серьезной улыбкой, омывшей его, как порыв теплого ветра. Он почувствовал, что улыбается в ответ, неожиданно и непритворно. Они посмотрели друг другу в глаза и на мгновение оказались одни в целом свете.

Но потом она отвернулась, бормоча что-то про чай. Она занялась его чашкой, а он обнаружил, что заворожен ее руками, прекрасными, изящными, но почему-то совершенно не грациозными. Ему это нравилось. У каждой богини должны быть недостатки.

Она снова подняла глаза и заметила, что он за ней наблюдает. Она снова улыбнулась, и он, конечно же, улыбнулся ей в ответ и…

И тут этот чертов принц не нашел ничего лучшего, чем открыть свой рот.




Глава 13







Пять вещей, которые мне очень нравятся в сэре Гарри Валентайне

Автор: Оливия Бевелсток.

Улыбка

Ум

Глаза

С ним можно говорить через окно





— Владимир! — Неожиданно рявкнул принц, сократив список Оливии на один пункт.

Владимир тут же пересек комнату и подошел к принцу Алексею, который произнес по-русски нечто, явно напоминавшее приказ. Владимир согласно хрюкнул и в свою очередь разразился потоком непонятных слов.

Оливия взглянула на Гарри. Он хмурился. Она подумала, что и сама, наверное, делает то же самое.

Владимир издал еще один хрюкающий звук и вернулся в свой угол, а Гарри, наблюдавший за их беседой, поглядел на принца и произнес:

— Он очень удобен.

Принц Алексей одарил его скучающим взглядом.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Он приходит, уходит и вообще делает все, что вы говорите…

— Он для этого и нужен.

— Ну, конечно, — Гарри слегка наклонил голову в сторону. Пожатие плечами без участия плеч, вот как это выглядело, только безразличнее. — Я и не говорил, что это не так.

— Лицам королевской крови необходимо путешествовать со слугами.

— Полностью с вами согласен, — ответил Гарри, но его согласный тон, похоже, только еще больше уязвил принца.

— Вот ваш чай, — вмешалась Оливия, протягивая Гарри чашку. Он взял ее, кивком поблагодарил хозяйку и отпил первый глоток.

— Я пью чай так же, как сэр Гарри, — сказала Оливия, ни к кому конкретно не обращаясь. — Раньше я пила его с сахаром, но он мне неожиданно разонравился.

Гарри взглянул на нее с любопытством. Оливия ничуть не удивилась, она уже не помнила, когда ей в последний раз приходилось вести столь скучную беседу. Но он, без сомнения, понимает, что выбора у нее нет.

Она глубоко вдохнула, раздумывая, как лавировать между возможными подводными камнями беседы. Мужчины ненавидели друг друга, это совершенно ясно, но ей и ранее случалось оказываться в комнате с ненавидевшими друг друга людьми. Правда это никогда не ощущалось так явственно.

И хоть ей было бы чрезвычайно приятно думать, что виной всему ревность, она невольно чувствовала, что за этим стоит что-то еще.

— Я сегодня еще не выходила из дому, — произнесла она, поскольку погода всегда являлась надежной темой для беседы. — Там тепло?

— Мне кажется, пойдет дождь, — ответил принц.

— О, для вас это и есть Англия, не так ли? Если дождь не идет, значит, он льет как из ведра. А если не льет, то…

Но принц уже обратил все свое внимание на соперника.

— Где ваш дом, сэр Гарри?

— В последнее время в соседнем здании, — весело ответил Гарри.

— Я считал, что английские аристократы владеют большими домами в провинции.

— Вы правы, — учтиво ответил Гарри. — Правда, я не аристократ.

— Как вам нравится чай? — спросила Оливия с ноткой отчаяния в голосе.

Оба мужчины что-то пробурчали в ответ. И оба — нечто односложное. И ни один из слогов нельзя было понять.

— Но к вам обращаются «сэр», — удивился принц Алексей.

— Правильно, — ответил Гарри, с таким видом, будто ему совершенно наплевать на отсутствие высокого титула. — Но это не делает меня аристократом.

Губы принца Алексея слегка изогнулись.

— Баронеты не считаются частью аристократии, — объяснила Оливия, виновато посмотрев на Гарри. Со стороны принца было чрезвычайно невежливо подчеркивать низкое общественное положение Гарри, но они ведь должны учитывать культурные различия.

— Что это за «баронет» такой? — спросил принц.

— «Бесконечное между», — со вздохом ответил Гарри. — Что-то типа чистилища.

Алексей повернулся к Оливии.

— Я его не понимаю.

— Он имеет в виду, то есть, я думаю, что он имеет в виду, — тут она раздраженно посмотрела на Гарри, поскольку понятия не имела, о чем он думает, нарочно раздражая принца, — что баронеты не являются частью аристократии, но в тоже время обладают неким титулом. И поэтому к ним и обращаются «сэр».

Принц Алексей все еще выглядел довольно озадаченным, и Оливия продолжила:

— Если говорить о титулах, за королем, конечно, идут герцоги и герцогини, потом маркизы и их жены, графы и графини, виконты и виконтессы, и, наконец, бароны и баронессы. — Она сделала паузу. — Потом идут баронеты с женами, но они считаются частью джентри[23 - Джентри (англ. gentry) — английское неродовитое мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами.].

— То есть очень, очень низко, — промурлыкал Гарри, явно забавляясь. — Просто на тысячу миль ниже вас.

Принц смотрел на него едва ли секунду, но для Оливии и этого было достаточно, чтобы увидеть в его глазах отвращение.

— В России аристократия создает структуру общества. Без наших великих семей все бы распалось.

— Многие и здесь так считают, — любезно согласилась Оливия.

— Наступила бы… как это будет…

— Революция? — подсказал Гарри.

— Хаос? — попыталась угадать Оливия.

— Да, хаос, — выбрал Алексей. — Да, именно так. Революции я не боюсь.

— Всем нам стоило бы усвоить опыт Франции, — заметил Гарри.

Принц Алексей повернулся к нему с пылающим взглядом.

— Французы — глупцы. Они дали своей буржуазии слишком много свободы. Мы в России не сделаем подобной ошибки.

— Мы в Англии тоже не боимся революции, — мягко произнес Гарри, — правда, я думаю, по несколько другим причинами.

У Оливии перехватило дыхание. Он говорил так тихо, так уверенно… это так сильно отличалось от его предыдущих выпадов. Серьезность его тона создала особую атмосферу. Даже принц Алексей повернулся к нему с выражением… ну, не уважения, нет, поскольку комментарий ему явно не понравился. Но было видно, что он признал в Гарри достойного оппонента.

— Наша беседа становится слишком серьезной, — объявила Оливия. — Для подобных разговоров еще слишком рано. — Это не вызвало мгновенной реакции, и она добавила: — Не выношу политических споров при солнечном свете.

Чего она не могла выносить на самом деле, так это делать вид, что она полный профан в обсуждаемой теме. А политические споры она обожала в любое время суток.

И, кстати, солнечного света, все равно видно не было.

— Как мы невежливы, — произнес принц Алексей, вставая. Он подошел к ней и опустился на одно колено. Оливия онемела. Что он делает?

— Нижайше умоляю о милостивом прощении!

— Я… я…

Он поднес ее пальцы к губам.

— Прошу вас.

— Конечно, — наконец выдавила она из себя. — Это…

— Ерунда, — вставил Гарри. — Думаю, вы искали именно это слово.

Она бы непременно бросила на него гневный взгляд, если бы смогла видеть сквозь Алексея, в данный момент закрывавшего ей весь обзор.

— Вы, без сомнения, прощены, ваше высочество. Я вела себя… Я вела себя нелепо.

— Вести себя нелепо, когда заблагорассудится, — это неотъемлемое право любой красивой женщины.

Принц, наконец, сдвинулся с места, и Оливии удалось разглядеть лицо Гарри. Он выглядел так, будто его сейчас стошнит.

— Должно быть, здесь, в Лондоне у вас много дел, — произнес Гарри, как только Алексей сел.

— Я ни с кем здесь не сужусь, — ответил принц, смущенный и раздосадованный сменой темы.

Оливия бросилась переводить.

— Я думаю, сэр Гарри имеет в виду, что у вас, должно быть, множество обязанностей, и многие люди мечтают встретиться с вами.

— Да, — согласился Алексей.

— Вы, должно быть, очень заняты целые дни, — добавил Гарри голосом, в котором едва ли проскальзывало уважение, или восхищение.

Оливия нахмурилась. У нее возникло странное чувство, что она точно знает, к чему клонит Гарри, и что добром это не кончится.

— У вас чрезвычайно интересная жизнь, — быстро вмешалась она, пытаясь изменить ход разговора.

Но Гарри не так то легко было сбить с намеченного курса.

— Вот, например, сегодня, — задумчиво продолжил он, — у вас, должно быть, неимоверно плотное расписание. Какая честь для леди Оливии, что вы смогли выкроить время на визит к ней.

— Для леди Оливии у меня всегда найдется время.

— Как щедро вы делитесь своим обществом, — произнес Гарри. — От кого мы отрываем вас сегодня?

— Вы ни от кого меня не отрываете.

Гарри понимающе улыбнулся, просто чтобы показать, что оскорбление хоть и было замечено, но не задело.

— Где еще вы могли бы сейчас находиться, ваше высочество? В обществе посла? На приеме у короля?

— Я могу бывать везде, где захочу.

— Таковы привилегии принцев, — констатировал Гарри.

Оливия нервно прикусила губу. Владимир начал медленно продвигаться вперед, если будет драка, Гарри не выйти из нее победителем.

— Ваше присутствие большая честь для меня, — сказала она. Это было единственная фраза, которую она в спешке смогла придумать.

— О, спасибо, — ответил Гарри.

«Хватит», — беззвучно приказала Оливия.

«Почему?» — так же беззвучно ответил Гарри.

— Мне кажется, вы говорите без моего участия, — сердито произнес Алексей.

Владимир придвинулся еще ближе.

— Ну что вы, — успокоила его Оливия. — Я просто пыталась напомнить сэру Гарри, что его кузен… э-э… ждет… э-э… встречи с ним.

Алексей явно сомневался.

— И вы успели произнести все это?

Оливия почувствовала, что краснеет.

— Больше половины, — промямлила она.

— Мне действительно пора идти, — внезапно сказал Гарри и встал.

Оливия тоже начала подниматься.

— Пожалуйста, позвольте мне проводить вас до двери, — произнесла она, стараясь скрыть, что цедит слова сквозь сжатые зубы.

— О, прошу вас, не утруждайтесь, — ответил он. — Я и помыслить не могу о том, чтобы попросить столь прекрасную леди встать.

Оливия побелела. Понял ли Алексей, что Гарри насмехается над ним? Она взглянула на принца, пытаясь сделать это как-нибудь незаметно. Он, похоже, вовсе не обиделся и даже выглядел довольным. То есть настолько, насколько можно выглядеть сразу довольным, надутым и холодным. Возможно, «удовлетворенным» звучит точнее.

Гарри вышел, лишив Оливию возможности высказать ему все, что она думает о его ребяческом поведении. Она сжала диванную подушку под собой. Он так легко не отделается. Он еще не знает, что значит не дать вовремя выхода женскому гневу. Что бы она ему ни выложила ему сегодня вечером, это будет гораздо менее приятно, чем то, что она сказала бы днем.

Однако ей все еще нужно заниматься принцем. Он сидел напротив нее и выглядел удовлетворенным и самодовольным одновременно. Он был доволен, что Гарри ушел, и, пожалуй, еще больше доволен, что она осталась с ним наедине.

И с Владимиром. Кто же может забыть о Владимире!

— Интересно, где моя мать? — спросила Оливия.

И правда, она не понимала, почему ее мама до сих пор не появилась. Дверь в гостиную все время оставалась широко раскрытой, то есть ее присутствие в качестве компаньонки не требовалось, но Оливия думала, что мама обязательно захочет лично поприветствовать принца.

— А ей необходимо быть здесь?

— Ну, в общем, нет, — Оливия бросила взгляд на открытую дверь. — Ведь Хантли стоит тут же, в холле…

— Я рад, что мы одни.

Оливия сглотнула, не зная, что на это ответить.

Он слегка улыбнулся, но взгляд его стал тяжелым.

— Вы боитесь оставаться со мной наедине?

До этого момента не боялась.

— Ну конечно, нет, — ответила она. — Я знаю, что вы джентльмен. И к тому же, мы не одни.

Он несколько раз моргнул и неожиданно расхохотался.

— Вы ведь не имеете в виду Владимира?

Глаза Оливии беспокойно забегали от принца к его слуге, потом снова к принцу и обратно к слуге.

— Ну… да, — беспокойно призналась она. — Он ведь… здесь. И…

Алексей отмахнулся от ее слов.

— Владимир невидим.

Ей стало еще неуютнее.

— Я вас не понимаю.

— Его здесь как будто нет, — он улыбнулся, но эта улыбка не успокаивала. — Если я этого хочу.

Оливия приоткрыла рот, но совершенно не знала, что сказать.

— Вот, например, — продолжил принц Алексей, — если я вас поцелую…

Оливия задохнулась.

— Все будет совершенно так, словно мы одни. Он никому ничего не скажет, и вы не будете чувствовать себя в его присутствии… как это сказать… неуютно.

— Думаю, вам стоит уйти, ваше высочество.

— Сперва мне стоит вас поцеловать.

Оливия вскочила, ударившись ногами о столик.

— В этом нет необходимости.

— Нет, — сказал он, в свою очередь поднимаясь. — Думаю, в этом есть необходимость. Просто чтобы показать вам.

— Что показать? — спросила она, не в силах поверить, что задает этот вопрос.

Он жестом указал на Владимира.

— Что все будет так, словно его здесь нет. Я должен находиться под защитой в любое время дня и ночи. Владимир постоянно со мной. Даже когда… Мне не стоит говорить этого в присутствии леди.

Он сказал уже довольно много такого, чего не стоит говорить в присутствии леди. Оливия проскользнула вдоль дивана, пытаясь прошмыгнуть к дверям гостиной, но он преградил ей путь.

— Я поцелую вашу руку, — заявил он.

— Чч… что?

— Чтобы доказать вам, что я джентльмен. Вы думаете, что я сделаю что-нибудь еще, но я просто поцелую вашу руку.

У нее будто срослось горло. Рот ее был открыт, но она, похоже, не могла дышать. Он совершенно выбил ее из колеи.

Он взял руку Оливии, а она была слишком ошеломлена, чтобы вырвать ее. Он поднес руку к губам и поцеловал, продолжая ласкать ее пальцами, пока не отпустил.

— В следующий раз, — пообещал он, — я поцелую ваши губы.

О, Господи, Боже!

— Владимир! — Алексей выдал короткую речь на русском, и его слуга тут же оказался рядом с ним. Оливия к своему ужасу поняла, что совершенно забыла о его присутствии, правда, она была уверена, что произошло это только потому, что она была удивлена шокирующими словами принца.

— Мы увидимся сегодня вечером, — пообещал принц.

— Вечером? — повторила она.

— Вы ведь поедете в оперу, да? «Волшебная флейта». Премьера сезона.

— Я… я… — Она едет в оперу? Никак не сообразить. Иностранный принц попытался соблазнить ее в ее же собственной гостиной. Ну, или как минимум, сделал что-то вроде такой попытки. В присутствии своего мордоворота-телохранителя.

Конечно, ей простительна некоторая скованность мыслей.

— До скорого, леди Оливия, — принц вышел из комнаты, Владимир за ним. А Оливия могла думать только об одном: «Я должна рассказать об этом сэру Гарри».

Вот только она на него сердится.

Разве не так?




Глава 14


Гарри пребывал в отвратительном настроении. День начинался просто замечательно и обещал множество радостей до того самого момента, как он вошел в гостиную Ридланд-хауса и наткнулся там на принца Алексея Гомаровского, возможного потомка самого знаменитого холостого русского поэта.

А если не самого, то достаточно знаменитого.

Потом ему пришлось наблюдать, как Оливия строит этому грубияну глазки.

Потом ему пришлось сидеть там и делать вид, что он ничегошеньки не понимает, когда этот сукин сын заявил, что хочет ее изнасиловать. А после выдал свои чертовы слова за ерунду о небесах и туманах.

Потом — пока он сидел дома, пытаясь понять, что же ему делать со второй русской фразой принца, а именно с приказом очаровашке-Владимиру собрать досье на самого Гарри — прибыл письменный приказ Военного Министерства присутствовать нынешним вечером на премьере «Волшебной Флейты», что было бы просто чудесно, если бы он мог смотреть там на сцену, а не на своего нового анти-кумира, вышеупомянутого Алексея из России.

Потом этот чертов принц покинул оперу посреди представления. Уехал как раз, когда началась ария Королевы Ночи. Это же «Ужасной мести жаждет мое сердце!», черт побери! Кто уходит в начале «ужасной мести жаждет мое сердце!»?!

Сердце Гарри тоже немедленно возжаждало ужасной мести.

Он последовал за принцем (а также вездесущим и все более угрожающим Владимиром) до дверей заведения мадам Лару, где принц Алексей, по всей видимости, вкусил ласк одной-двух-трех леди.

Тут уж Гарри решил, что имеет полное право отправиться домой.

Но добрался он туда не раньше, чем до нитки промок под коротким, но необычайно сильным ливнем.

Вот почему, придя домой и сбросив мокрый плащ и перчатки, он мечтал только о горячей ванне. Он так и представлял себе, как от ее поверхности поднимается пар, как горячая вода станет покалывать кожу, и это будет почти болезненно, пока тело его не привыкнет к температуре.

Это будет просто рай. Он жаждал рая в обжигающей ванне.

Но, конечно же, рая ему было не видать, во всяком случае, не этим вечером. Он еще держал в руке обвисший, как мокрая тряпка, плащ, а дворецкий уже вышел в холл и сообщил ему, что специальный посыльный недавно доставил важное письмо, и оно ждет его в кабинете.

И Гарри направился к себе в кабинет, хлюпая и булькая ногами в промокших ботинках, и там понял, что послание не содержало абсолютно ничего важного и срочного, только несколько дополнительных штрихов к биографии принца. Гарри застонал и задрожал, мечтая, чтобы в камине пылал огонь, куда можно было бы бросить оскорбительную бумажку. А потом самому постоять и погреться. Он страшно промок, жутко замерз, и его дико раздражало все вокруг.

А потом он посмотрел вверх.

Оливия. В окне. Пялится на него.

А ведь это она во всем виновата. Или почти во всем.

Он подошел к окну и рывком распахнул его. Она сделала то же самое.

— Я вас ждала, — заявила она, не успел он и рта раскрыть. — Где вы бы… что с вами случилось?

В соревновании дурацких вопросов эти заняли бы второе место, решил он. Но губы его заледенели и посинели от холода, он просто не смог произнести все, что хотел.

— Шел дождь, — отрезал он вместо этого.

— И вы решили совершить под ним дальнюю прогулку?

Он начал прикидывать, удастся ли ему каким-нибудь сверхчеловеческим усилием задушить ее, не сходя с места.

— Мне необходимо с вами поговорить, — продолжила она.

Он понял, что уже не чувствует пальцев ног от холода.

— Это необходимо сделать прямо сейчас?

Она отпрянула с неимоверно оскорбленным видом.

Это не слишком улучшило его настроение. Но, видимо, поведение джентльмена было вбито в него еще во младенчестве, поскольку он не стал молча захлопывать окно, а попытался объясниться.

— Я замерз, я промок до костей. И у меня отвратительное настроение.

— Ну, так у меня тоже!

— Ну, и что же вас так взметушило?

— Взметушило? — саркастически переспросила она.

Он взметнул вперед руку. Если она собирается спорить с ним по поводу выбора слов, разговор окончен.

Похоже, она решила биться на другом поле, поскольку уперла руки в боки и заявила:

— Ну что ж, отлично, раз уж вы спросили, то «взметушили» меня именно вы.

Какая прелесть. Он секунду помедлил, потом, истекая дождевой водой и сарказмом в равных долях, произнес:

— И…?

— И ваше поведение сегодня днем. О чем вы думали?

— О чем я…

Она прямо-таки высунулась из окна и погрозила ему пальцем.

— Вы нарочно провоцировали принца Алексея. Вы хоть представляете, в какое сложное положение это поставило меня?

Секунду он внимательно смотрел на нее, а потом просто ответил:

— Он идиот.

— Он не идиот, — с чувством возразила она.

— Он идиот, — повторил Гарри. — Он недостоин лизать вам туфли. Когда-нибудь вы скажете мне спасибо.

— Я не собираюсь позволять ему лизать меня где бы то ни было! — ответила она, а потом густо покраснела, поняв, что же только что произнесла.

Гарри стало заметно теплее.

— Я не собираюсь позволять ему ухаживать за мной, — сказала она приглушенным и все же странно звонким голосом, так что каждый слог долетал до него совершенно отчетливо. — Но это не значит, что я позволю дурно с ним обращаться в моем собственном доме.

— Ладно. Я извиняюсь. Вы удовлетворены?

От изумления она лишилась дара речи, но он недолго праздновал победу. Всего-навсего через пять секунд беззвучного открывания и закрывания рта, она сказала:

— Не думаю, что это искренне.

— О Господи! — воскликнул он.

Он просто поверить не мог, что она ведет себя так, будто он сделал что-то нехорошее. Он всего лишь следовал чертовым приказам этого чертова военного министерства, и, даже принимая во внимание тот факт, что она и понятия не имеет о каких-то там приказах, какого черта она провела полдня, воркуя с мужчиной, который ее глубоко оскорбил?

Правда, этого она тоже не знает.

И все же, кто угодно, обладающий крупицей здравого смысла, мог сказать ей, что принц Алексей — маленькая склизкая жаба. Ну ладно, неимоверно красивая, и не такая уж маленькая, но, все-таки, жаба.

— Почему вы так расстроены? — спросила она.

Ей чертовски повезло, что они не стояли лицом к лицу, поскольку он бы сделал… что-нибудь сделал бы.

— Почему я расстроен?! — рявкнул он. — Почему я так расстроен?! Да потому что я…

И тут он понял, что не может рассказать ей, ни что вынужден был покинуть оперу посреди представления, ни что ему пришлось ехать за принцем в бордель, ни что…

Нет, всего этого он рассказать не мог.

— Я промок до нитки, я продрог до костей и вынужден спорить с вами вместо того, чтобы лежать в горячей ванне.

Последнюю часть фразы он фактически проревел, что было, наверное, не слишком мудро, принимая во внимание, что они, в общем-то, находились на улице.

Она замолчала — наконец-то. А потом тихо произнесла:

— Очень хорошо.

Очень хорошо? И все? Она отделалась каким-то «хорошо»?

А потом он остался стоять там, как идиот. Она подарила ему прекрасную возможность попрощаться, закрыть окно и отправиться наверх в ванну, но он остался стоять.

И смотреть на нее.

Смотреть, как она обнимает себя руками, как будто мерзнет. Смотреть на ее губы, которых он даже не мог как следует разглядеть в сумерках и все же точно знал все их движения, видел, как она сжала их, пытаясь скрыть свои эмоции.

— Где вы были? — спросила она.

Он не мог отвести глаз.

— Сегодня, — объяснила она. — Где вы умудрились так промокнуть?

Он посмотрел вниз на свою одежду, будто только сейчас осознав, что с него течет.

Как так получилось?

— Я был в опере, — ответил он.

— Правда? — Она крепче обняла себя руками. Он не был уверен, но ему показалось, что она пододвинулась ближе к окну. — Я тоже должна была поехать, — сказала она. — Мне очень хотелось.

Он тоже придвинулся к окну.

— Так почему же вы не поехали?

Она колебалась, ее глаза секунду избегали его, но, наконец, она произнесла:

— Ну, если вам это так интересно, я знала, что туда приедет принц, и не хотела его видеть.

А вот это уже занятно. Он придвинулся к окну еще ближе и…

И в его дверь постучали.

— Не двигайтесь, — приказал он ей.

Захлопнул окно, подошел к двери и открыл.

— Ваша ванна готова, сэр, — объявил дворецкий.

— Спасибо. Вы не могли бы, э-э… попросить их не давать воде остыть? Я приду через несколько минут.

— Я прикажу лакеям держать воду на плите. Вам нужно одеяло, сэр?

Гарри опустил взгляд на свои руки. Забавно, он почти не ощущал их.

— Э-э… да. Это было бы чудесно. Спасибо.

— Я немедленно принесу.

Пока дворецкий отправился на поиски одеяла, Гарри помчался к окну и распахнул створки. Оливия сидела к нему спиной, на подоконнике, слегка опираясь на раму. Она тоже принесла одеяло, заметил он. Нечто мягкое, бледно голубое и…

Он помотал головой. Какая разница, что у нее за одеяло?

— Еще минутку, — позвал он. — Не уходите.

Оливия, услышав его, посмотрела вниз, как раз вовремя, чтобы увидеть, как окно снова закрывается. Она подождала еще с полминуты, он вернулся, и оконная рама заскрипела, снова поднимаясь.

— О, у вас тоже одеяло, — произнесла она, будто это было важно.

— Ну, я же замерз, — он тоже ответил так, будто это было нечто значительное.

Они долго молчали, а потом он спросил:

— Почему вы не хотели видеть принца?

Оливия покачала головой. Не потому, что это была неправда, а потому что не думала, что сможет рассказать ему об этом. Что было странно, поскольку еще днем ее первой мыслью было рассказать ему о принце Алексее и его странном поведении. Но теперь, окном к окну, когда он смотрел на нее снизу вверх своими темными бездонными глазами, она просто не знала, что сказать.

И как.

— Это неважно, — наконец произнесла она.

Он заговорил не сразу. А когда начал, голос у него был низкий, и в нем была некая нотка, от которой у нее перехватило дыхание.

— Если он заставил вас чувствовать себя неуютно, то для меня это очень важно.

— Он… он… — Она говорила и качала головой, но, наконец, ей удалось остановиться и договорить: — Он просто сказал что-то о том, что поцелует меня. Ничего серьезного, право же.

До этого она избегала смотреть на Гарри, но тут посмотрела. Он не двигался.

— Не первый раз в моей жизни джентльмен заговаривает о поцелуе, — добавила она. Она решила не упоминать о Владимире. Ее тошнило от одной только мысли об этом.

— Гарри? — позвала она.

— Я не хочу, чтобы вы с ним встречались, — сказал он тихо.

Сперва она хотела возразить, что он не может ей указывать. И она даже открыла рот, и уже готова была это произнести. И тут она вспомнила, что он как-то ей сказал. Он тогда дразнил ее, а, может быть, и нет. Может, она только думает, что он ее дразнил, когда сказал, что она не всегда думает прежде, чем говорить.

Сейчас она сначала подумает.

Она сама тоже не горела желанием еще раз увидеть принца. Так зачем с ним спорить, раз они оба хотят одного и того же?

— Не думаю, что у меня будет выбор, — сказала она.

Это была правда. Она могла избегать принца, разве что если запрется у себя в комнате. Он посмотрел вверх, и глаза его были очень серьезны.

— Оливия, он нехороший человек.

— Откуда вы знаете?

— Я просто… — Он взмахнул ладонью, во вздохе его слышалось отчаяние. — Не могу сказать. То есть, я и сам не знаю, откуда я знаю. Это просто мужское чутье. Я просто знаю.

Она посмотрела вниз, пытаясь понять смысл его слов.

Он на мгновение закрыл глаза и потер руками лоб. Потом поглядел вверх и произнес:

— Разве нет таких вещей, которые вы сразу знаете о других женщинах, а мужчины слишком непонятливы, чтобы их увидеть?

Она кивнула. В его словах был смысл. Много смысла, если подумать.

— Просто держитесь от него подальше, обещайте мне.

— Я не могу пообещать вам это, — ответила она, хоть и хотела, чтобы это было возможно.

— Оливия…

— Я обещаю, что попытаюсь. Вы же знаете, больше я ничего сделать не могу.

Он кивнул.

— Очень хорошо.

Возникло неуверенное, напряженное молчание, а потом она произнесла:

— Вам стоит пойти в эту вашу ванну. Вы дрожите.

— Вы тоже, — ответил он.

Он был прав. Она не замечала этого, не чувствовала, что ее бьет дрожь, но теперь… теперь, когда она знала… похоже ей стало хуже. А потом… еще хуже… и она почувствовала, что вот-вот заплачет, сама не зная почему. Это просто было тут, внутри. Слишком много эмоций. Слишком…

Просто слишком. Это уже слишком.

Она резко кивнула:

— Доброй ночи.

Слезы были совсем близко, она не хотела, чтобы он их увидел.

— Доброй ночи, — ответил он, но она сумела опустить раму еще до того, как он договорил. А потом бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Но не заплакала. Хоть ей и хотелось.

И она все еще не знала почему.

* * *


Гарри стянул у себя на плечах одеяло и выбрался из кабинета. Он уже не мерз, но чувствовал себя ужасно. Он ощущал в груди тревожную пустоту, которая, казалось, усиливалась с каждым вдохом, забивая горло, напряженно поднимая плечи.

Это не холод, понял он. Это страх.

Принц Алексей напугал сегодня Оливию. Гарри не знал точно, что тот сделал или сказал, и понимал, что если начнет расспрашивать, она станет преуменьшать серьезность ситуации, но сегодня определенно произошло нечто нехорошее. И произойдет еще раз, если принца никто не остановит.

Гарри шел через холл, придерживая одеяло левой рукой и массируя шею большим пальцем правой. Ему надо успокоиться. Обрести ровное дыхание и способность ясно мыслить. Сейчас он примет ванну, а потом ляжет в кровать и там уже сможет спокойно обдумать проблему и…

Загремела входная дверь.

Сердце у Гарри ухнуло, и мускулы напряглись, каждый нерв изготовился к бою. Уже поздно. А он недавно следил за загадочными русскими. И…

И он полный кретин. Если кто-то решит вломиться в его дом, он не будет использовать для этого чертов парадный вход! Гарри стремительно прошел по гостиной, отпер замок и распахнул дверь.

Внутрь ввалился Эдвард.

Гарри с отвращением посмотрел вниз на младшего брата.

— О, Господи!

— Гарри? — Эдвард посмотрел вверх и тут же зажмурился. Гарри захотелось спросить, кого он, черт побери, ожидал увидеть.

— Сколько ты сегодня выпил? — сурово спросил Гарри.

Эдвард попытался подняться на ноги, но вскоре сдался и сел прямо в центре холла, удивленно моргая, будто сам не понимал, как ему это удалось.

— Что?

Голос Гарри стал тихим. И угрожающим.

— Сколько ты сегодня выпил?

— Э-э-э-э… Ну… — Губы Эдварда задвигались, будто он жевал жвачку[24 - речь идет о табачной жвачке, которую многие использовали вместо сигар.]. Видимо, так оно и есть, с отвращением подумал Гарри.

— Не утруждайся, — вежливо сказал Гарри.

Какая разница, сколько рюмок успел опрокинуть Эдвард? Их оказалось достаточно, чтобы довести его почти до бесчувствия. Одному Богу известно, как он сумел добраться до дома. Он ничем не лучше своего отца. Разница лишь в том, что сэр Лайонел в основном пил дома. А Эдвард надирался, как свинья, по всему Лондону.

— Вставай, — приказал Гарри.

Эдвард уставился на него без всякого выражения.

— Вста-вай!

— Ты чего такой злой? — пробормотал Эдвард, протягивая вверх руку. Но Гарри не предложил ему помощи, и Эдварду пришлось подниматься на ноги самостоятельно, и хвататься за столик, чтобы не свалиться.

Гарри изо всех сил старался сохранять хладнокровие. Ему хотелось схватить Эдварда и трясти, трясти его и, черт возьми, орать, что он убивает себя, что он каждый день может умереть, как их отец: глупо и в полном одиночестве.

Их отец вывалился из окна. Слишком далеко выглянул и сломал себе шею. А рядом на столике нашли бокал и пустую винную бутылку.

Так, во всяком случае, ему сообщили. Он тогда был в Бельгии. И получил подробное письмо от душеприказчика отца.

От матери он ничего не получил.

— Марш в постель, — тихо сказал Гарри.

Эдвард зашатался и хихикнул.

— Я не обязан тебя слушаться.

— Отлично, — рявкнул Гарри.

Ему это все надоело. Будто снова вернулся его отец. Только вот теперь он мог что-то сделать. Он мог что-нибудь сказать. И не должен был беспомощно стоять и убирать за другими.

— Делай что хочешь, — сказал он тихим дрожащим голосом. — Но не смей блевать в моем доме.

— А, ты только этого и хочешь, да? — закричал Эдвард и подался вперед, но тут же оступился и схватился за стенку. — Тебе хочется, чтобы я уехал, и чтобы все было чисто и красиво? Я никогда тебе не был нужен!

— О чем ты, черт побери, говоришь? Ты же мой брат.

— Ты бросил меня! Ты уехал!!! — Эдвард почти визжал.

Гарри смотрел на него, не понимая.

— Ты бросил меня одного. С ним. И с ней. Совсем одного! Ты прекрасно знал, что Анна выйдет замуж и уедет. Ты знал, что я останусь один!

Гарри потряс головой.

— Ты уезжал в школу. Тебе осталось до отъезда всего несколько месяцев. Я все для этого сделал.

— Это было просто…

Лицо Эдварда сморщилось, у него дернулась голова, и на мгновение Гарри показалось, что сейчас брата вырвет. Но нет, он просто пытался найти слово. Гневное, язвительное слово.

А в таком пьяном состоянии у него ничего не получалось.

— Ты не… ты даже не подумал, — Эдвард погрозил ему пальцем, потом снова погрозил. — Что, ты думал, случится, когда он меня туда повезет?

— Да ты же не должен был позволять ему везти тебя в школу!

— Откуда мне было знать?! Мне было всего двенадцать. Двенадцать!!! — завопил Эдвард.

Гарри поспешно копался в памяти, пытаясь припомнить, как прощался с братом. Но ничего не вспоминалось. Он был так счастлив, что вырывается из всего этого, что оставляет все позади! Но ведь он дал Эдварду совет, правда? Он ведь сказал ему, что все будет просто замечательно, что тот скоро поедет в Хесслуайт, и у него больше не будет никаких дел с родителями. И он, конечно, посоветовал ему ни в коем случае не подпускать отца к школе, ведь так?

— Он описался, — сказал Эдвард. — В первый же день. Заснул на моей кровати и описался. Я поднял его и поменял ему штаны. Но у меня не было сменных простыней. И все… — Голос его прервался, и Гарри увидел в брате того испуганного, загнанного мальчишку, растерянного и одинокого.

— Все подумали, что это сделал я, — продолжил Эдвард. — Отличное начало, да? — Потом он махнул рукой и с неожиданной бравадой произнес: — Я после этого был самым популярным мальчиком в школе. Буквально все хотели со мной подружиться.

— Мне ужасно жаль, — сказал Гарри.

Эдвард пожал плечами и потерял равновесие. На этот раз Гарри протянул руку и поддержал его. А потом — он сам не понял, как это случилось, и почему он это делает — он обнял брата. Ненадолго. Только чтобы успеть сморгнуть слезы.

— Тебе надо лечь, — хрипло произнес Гарри.

Эдвард кивнул и навалился на Гарри, и тот взялся помочь ему подняться по лестнице. Первые два пролета он прошел нормально, а на третьем споткнулся.

— Прошти, — пробормотал Эдвард.

Он тоже терял букву «с». Прямо, как отец.

Гарри чуть не стало плохо.

Не слишком быстро и не очень нежно, но Гарри все же удалось разуть, раздеть Эдварда и уложить в кровать. Он аккуратно повернул его на бок и подвинул голову поближе к краю матраца, на случай, если его вырвет. А потом сделал то, чего не делал никогда. Ни разу за все те годы, что ему приходилось укладывать в подобное положение отца.

Он подождал.

Он стоял у двери, пока дыхание Эдварда не стало тихим и ровным, а потом задержался еще на несколько минут.

Потому что люди не должны оставаться одни. И не должны бояться. Или чувствовать себя маленькими. И не должны считать, сколько раз случилось что-то плохое, и беспокоиться о том, что оно произойдет еще раз.

И пока он стоял там, в темноте, он понял, что должен делать. Не только с Эдвардом, а и с Оливией. И, возможно, с самим собой.




Глава 15


На следующее утро Оливия чувствовала себя не так уж плохо. Дневной свет и ночной сон, похоже, здорово исправили ей настроение, хотя она так и не смогла прийти ни к каким серьезным выводам.






Почему я плакала прошлой ночью

Автор: Оливия Бевелсток

На самом деле, я не плакала,

но чувствовала себя так, будто плачу.





Она решила рассмотреть проблему под другим углом.






Почему я не плакала прошлой ночью

Автор: Оливия Бевелсток.





Она вздохнула. Никаких идей.

Но ведь можно и не искать причин. И Оливия решила не думать об этом хотя бы до завтрака. На полный желудок она всегда лучше соображает.

Она уже наполовину покончила с утренним туалетом и как раз старалась сидеть неподвижно, пока горничная закалывала ее волосы, когда в дверь постучали.

— Войдите! — крикнула она и тихо спросила Салли: — Ты просила принести шоколад?

Салли помотала головой, и обе они обернулись на служанку, объявившую, что сэр Гарри ждет ее в гостиной.

— Так рано? — Было уже почти десять утра, то есть явно не утренняя зорька, но все же для визитов было еще несусветно рано.

— Мне попросить Хантли объявить, что вы не принимаете?

— Нет, — ответила Оливия. Гарри не пришел бы так рано без веской причины. — Пожалуйста, скажите ему, что я скоро спущусь.

— Но миледи, вы еще не позавтракали, — воскликнула Салли.

— Не думаю, что умру от истощения, пропустив один завтрак. — Оливия вздернула подбородок и посмотрела на собственное отражение в зеркале. Салли трудилась над весьма сложной прической, с косами, локонами и минимум дюжиной шпилек. — Может, сегодня сделаем что-нибудь попроще?

Салли разочарованно опустила плечи.

— Мы уже почти закончили, обещаю.

Но Оливия уже вытаскивала шпильки.

— Простой пучок вполне подойдет. Никаких изысков.

Салли вздохнула и начала переделывать прическу. Через десять минут Оливия уже спускалась по лестнице, пытаясь не обращать внимания на то, что из-за спешки волосы закрепили плохо, одна прядь уже болталась, и ее приходилось все время заправлять за ухо. Когда она появилась в гостиной, сэр Гарри сидел в дальнем конце комнаты за небольшим письменным столом у окна.

Казалось, что он… работает?

— Сэр Гарри, — произнесла она, несколько неуверенно глядя на гостя. — Так рано.

— Я пришел к заключению, — сказал он, вставая.

Она выжидательно смотрела на него. Его голос звучал так… решительно.

Он сцепил руки перед собой, широко расставил ноги.

— Я не могу позволить вам оставаться с принцем наедине.

Он уже говорил это прошлой ночью, но право же, что он может с этим сделать?

— Сушествует только один выход, — продолжил он. — Я стану вашим телохранителем.

Она изумленно застыла.

— У него есть Владимир. У вас есть я.

Она все еще изумленно пялилась на гостя.

— Сегодня я буду здесь, с вами, — объяснил он.

Она несколько раз моргнула и, наконец, обрела дар речи.

— В моей гостиной?

— Вы только не подумайте, что меня придется развлекать, — сказал он, кивнув на какие-то бумаги на письменном столике. — Я принес с собой работу.

О Господи, он что, решил здесь поселиться?

— Вы принесли работу?

— Простите, но я дейстительно не могу терять целый день.

Рот у нее открылся, но прошло несколько секунд прежде, чем она сказала:

— О!

А, правда, что еще можно сказать на такое?

На лице его возникло выражение, которое сам он, видимо, считал ободряющей улыбкой.

— Почему бы вам не взять книгу и не присоединиться ко мне? — он указал на кресла в центре комнаты. — О, я забыл, вы не любите книги. Ну что же, газета тоже отлично подойдет. Садитесь.

И снова ей понадобилось некоторое время, чтобы обрести способность говорить.

— Вы приглашаете меня присоединиться к вам в моей собственной гостиной?

Он ответил ей спокойным взглядом.

— Я бы предпочел оказаться в моей собственной гостиной, но не думаю, что это приемлемо.

Она медленно кивнула, но не потому, что с ним согласилась… хотя, если задуматься, то согласилась, во всяком случае, с окончанием его фразы.

— Ну, значит, мы договорились, — заключил он.

— Что?

— Вы киваете.

Она прекратила кивать.

— Не возражаете, если я сяду? — спросил он.

— Сядете?

— Мне действительно нужно работать, — объяснил он.

— Работать, — повторила Оливия. Да, беседа ей сегодня удавалась просто блестяще.

Он поднял брови, и только тут она поняла, что он имеет в виду: он не может сесть, пока она стоит. Она хотела уже было сказать «Пожалуйста, чувствуйте себя как дома», и даже произнесла «Пожалуйста», потому что в нее двадцать с лишним лет вбивали правила вежливости. Но здравый смысл (и возможно, немалая доля чувства самосохранения) победил, она остановилась и вместо задуманной фразы сказала:

— Пожалуйста, не думайте, что вы обязаны провести здесь весь день.

Губы Гарри сжались, по углам рта обозначились тонкие морщинки. А в глазах его светилась решимость, нечто стальное и несгибаемое.

«Да, он же не спрашивает разрешения!» — поняла она. — «Он просто приказывает».

Ей полагалось бы встать на дыбы. Именно это она ненавидела в мужчинах больше всего. А она стояла и… трепетала. Ступни в туфельках беспокойно двигались, будто в любой момент были готовы подняться на носочки, а тело стало таким легким, что не могло больше удерживаться на земле.

Она схватилась за ручку кресла. Она боялась улететь. Наверное, все же стоило позавтракать.

Правда, это не объясняло странного ощущения, неожиданно поселившегося у нее где-то… внизу живота.

Она поглядела на сэра Гарри. Он что-от говорил. Но она, определенно не слушала. Она не слышала ни слова, она вообще ничего не слышала, кроме грешного голоска внутри, требовавшего поглядеть на его рот, на эти губы, на…

— Оливия? Оливия!

— Простите, — отозвалась Оливия. Она сжала ноги, надеясь, что некоторая физическая активность поможет ей выйти из транса. И не придумала для упражнений никакой другой части тела, которая была бы скрыта от его взгляда.

Но это только усилило непонятное ощущение.

Он слегка наклонил голову набок, он выглядел… обеспокоенным? Насмешливым? Сложно сказать.

Необходимо взять себя в руки. Срочно. Она откашлялась.

— Так вы говорите?..

— С вами все в порядке?

— Просто отлично, — отрывисто сказала она. Ей понравилось, как прозвучала фраза: резко, по-деловому, и все звуки произнесены ясно и отчетливо.

Несколько мгновений он смотрел на нее, но непонятно было, о чем он думает. А может быть, она просто не хотела понимать, о чем он думает, поскольку подозревала: он ждет, что она в любой момент залает.

Она натянуто улыбнулась и повторила:

— Так вы говорите?..

— Я говорю, — медленно произнес он, — что очень сожалею, но не могу позволить вам остаться с принцем наедине. И не говорите мне, что там будет Владимир, поскольку он не в счет.

— Нет, — сказала она, вспомнив последнюю, шокирующую беседу с принцем, — не скажу.

— Отлично. Значит, мы договорились?

— Ну… да, — сказала она. — О нежелании находиться наедине с принцем Алексеем, но…

Тут она откашлялась, надеясь, что это поможет ей вернуть душевное равновесие. В обществе этого мужчины необходимо сохранять ясную голову. Он неимоверно умен, он живо ее обскачет, если она не будет держать ушки на макушке. Держать ушки на макушке, а не подниматься на носочки! Она снова откашлялась. А потом сделала это еще раз, поскольку от всего этого откашливания у нее саднило горло.

— Может, вам чего-нибудь попить? — сочувственно спросил он.

— Нет. Спасибо. Я пытаюсь сказать, что… вы же понимаете, что я здесь не одна. Здесь мои родители.

— Да, — согласился он, но было непохоже, что этот аргумент произвел на него хоть какое-то впечатление. — Я так и подумал, что они здесь. Однако я ни разу их не видел. Не здесь, по крайней мере.

Она нахмурилась и обернулась на дверь в холл.

— Думаю, мама еще спит.

— Вот и я о том же, — отозвался Гарри.

— Я очень благодарна вам за предложение, — проговорила она, — но чувствую, что просто должна обратить ваше внимание, что принц — да и кто угодно другой — вряд ли придет с визитом в столь ранний час.

— Согласен, — ответил он. — Но я не готов рисковать. Хотя… — Он на секунду задумался. — Если ваш брат готов спуститься вниз и поклясться, что не спустит с вас глаз до конца дня, я с удовольствием удалюсь.

— Это подразумевает, что я сама готова смириться с его компанией на весь этот день, — кисло заявила Оливия.

— Тогда, боюсь, придется вам иметь дело со мной.

Она поглядела на него.

Он посмотрел на нее в ответ.

Она открыла, было, рот.

Он улыбнулся.

Она задумалась, зачем так отчаянно сопротивляется.

— Ладно, — наконец, сказала она. — Думаю, вреда от этого не будет.

— Вы скоро забудете о моем присутствии, — успокоил он.

В этом она как раз сомневалась.

— Только потому, что у меня нет других планов на утро, — сообщила она.

— Понимаю.

Она бросила на него острый взгляд. Ужасно смущает, когда не можешь сказать, иронизирует человек, или нет.

— Все это так необычно, — пробормотала она, но он, верный своему слову, уже вернулся за письменный столик и внимательно читал принесенные бумаги. Интересно, это те же самые документы, над которыми он так прилежно работал, пока она за ним следила?

Она придвинулась поближе, по пути захватив со стола книгу. Ей нужно было хоть что-то держать в руках, хоть какое-то прикрытие, если он вдруг заметит, как близко она к нему подобралась.

— Так вы все же решили прочесть «Мисс Баттеруорт»? — спросил он, не поднимая головы.

Она открыла рот от удивления. Откуда он знает, что она взяла книгу? Откуда он знает, что она на него смотрит? Он же все время сидел, уставившись на стол!

«Мисс Баттеруорт»? Правда? Она с отвращением поглядела на книгу в собственных руках. Уж если пришлось схватить что-то, не глядя, наугад, могла бы выбрать предмет и получше!

— Пытаюсь развивать широту взглядов, — ответила она, садясь на первый попавшийся диван.

— Благородная цель, — ответил он.

Она открыла книгу и шумно перелистывала страницы, пока не нашла то место, где они остановились два дня назад.

— Голуби… голуби… — бормотала она.

— Простите?

— Просто ищу голубей, — любезно отозвалась она.

Он покачал головой, и ей даже показалось, что он улыбается, но головы все равно не поднял.

Она громко вздохнула и украдкой поглядела на него.

Никакой реакции.

Тогда она убедила себя, что вздыхала вовсе не для того, чтобы привлечь внимание. Она вздохнула просто потому, что нужно же ей выдыхать воздух, а если получилось черезчур громко, ну что же — такая уж у нее привычка. А раз уж получилось громко, имело смысл посмотреть, отвлекся ли он…

Она снова вздохнула. Никакой реакции.

Он все работал и работал.






Возможное содержание бумаг сэра Гарри

Автор: леди Оливия Бевелсток.




Продолжение «Мисс Баттеруорт» (разве не чудесно будет, если именно он окажется автором?)

Неофициальное продолжение «Мисс Баттеруорт», поскольку все же маловероятно, что он накропал оригинал, как бы это не было чудесно.

Тайный дневник — со всеми его тайнами (!!!!!)

Что-нибудь совершенно иное

Заказ на новую шляпу





Она хихикнула.

— Что-нибудь смешное? — спросил он, наконец, поднимая голову.

— Вряд ли я смогу объяснить, — ответила она, пытаясь не улыбаться.

— Шутка в мой адрес?

— Отчасти.

Он изогнул одну бровь.

— Ну, хорошо, да, шутка в ваш адрес, но вы другого и не заслуживаете.

Она улыбнулась ему, подождала ответа, но не дождалась.

Как огорчительно.

Она снова вернулась к «Мисс Баттеруорт», но, несмотря на то, что несчастная девочка только что сломала обе ноги в жутком дорожном происшествии, новелла все равно не увлекала.

Она начала барабанить пальцами по открытой странице. Громче, громче… еще громче… пока эхо не начало отдаваться по всей комнате.

По крайней мере, так ей показалось. А Гарри ничего не замечал.

Она испустила тяжкий вздох и вернулась к «Мисс Баттеруорт» с ее поломанными ногами.

Перевернула страницу.

Начала читать. И перевернула еще страницу. Прочла. Снова перевернула страницу. И…

— Да, вы уже на четвертой главе!

Она подпрыгнула от неожиданности, ошеломленная тем, как близко прозвучал голос Гарри. Как ему удалось встать так, что она не заметила?

— Должно быть, хорошая книжка, — сказал он.

— Так себе, — пожала она плечами.

— Мисс Баттеруорт уже оправилась от оспы?

— Сто лет назад. Она уже успела сломать обе ноги, пострадать от укуса пчелы и чуть не оказаться в рабстве.

— И это все за четыре главы?!

— Почти за три, — ответила она и показала на заглавие четвертой главы на открытой странице. — Четвертую я только начала читать.

— Я окончил работу, — сказал он, подходя к дивану.

Ага. Теперь она наконец-то могла спросить:

— А что вы делали?

— Ничего интересного. Читал отчет по продажам зерна из поместья в Гемршире.

Какое разочарование, а она-то навоображала!

Он сел на другой край дивана и скрестил ноги. Поза его была чрезвычайно раскованной. Она говорила о комфорте, о некой фамильярности и о чем-то еще — и от этого «чего-то» она почувствовала жар и головокружение. Она пыталась вспомнить, какой еще мужчина сидел при ней столь же непринужденно. И не вспомнила ни одного. Разве что собственных братьев.

Но сэр Гарри Валентайн определенно не был ее братом.

— О чем вы думаете? — вкрадчиво спросил он.

Похоже, она выглядела крайне удивленно, поскольку он добавил:

— Вы покраснели.

Она расправила плечи.

— Я не краснела.

— Конечно, нет, — без колебаний согласился он. — Здесь неимоверно жарко.

Жарко не было.

— Я думала о братьях, — ответила она. Не совсем неправда, и должно положить конец его фантазиям на тему «кто и зачем покраснел».

— Мне нравится ваш близнец, — сказал Гарри.

— Уинстон? — О Господи, это все равно, что заявить ей, что ему нравится скакать по лианам наравне с мартышками. Или есть их какашки.

— Все, кто может вывести вас из себя, заслуживают моего глубочайшего уважения.

Она нахмурилась.

— То есть, я полагаю, вы со своей сестрой были сама доброта и нежность?

— Конечно, нет, — ответил он без малейшего сожаления в голосе. — Я был настоящим чудовищем. Но… — Он с хитрой улыбкой наклонился вперед. — Но я всегда использовал разные уловки.

— Ой, ладно. — У Оливии было достаточно опыта общения с братьями, чтобы решить, что он просто не понимает, о чем говорит. — Только не говорите мне, что ваша сестра ничего не знала об этих ваших «уловках»…

— Ну, нет, конечно же, она все знала, — Гарри нагнулся еще ближе. — А вот моя бабушка даже не догадывалась.

— Ваша бабушка?

— Она переехала жить к нам, когда я был еще младенцем. Я был с ней ближе, чем с родителями.

Оливия обнаружила, что кивает, сама не зная почему.

— Она, наверное, была очаровательная.

Гарри коротко хмыкнул.

— Она была какой угодно, но не очаровательной.

Оливия спросила, не в силах сдержать улыбку:

— Что вы имеете в виду?

— Она была крайне… — Он помахал рукой в воздухе, выбирая слова, — суровая. И я бы сказал, что она очень твердо придерживалась своих убеждений.

Секунду Оливия обдумывала его слова, а потом заявила:

— Люблю женщин с твердыми убеждениями.

— Не сомневаюсь.

Она почувствовала, что улыбается, и наклонилась вперед, ощущая с Гарри удивительное, теснейшее родство.

— А я бы ей понравилась?

Похоже, вопрос застал его врасплох, несколько секунд он молчал, открыв рот, а потом ответил, похоже, забавляясь:

— Нет. Не думаю, что вы бы ей понравились.

Тут Оливия почувствовала, как от изумления открывается ее собственный рот.

— Вы хотели, чтобы я солгал?

— Нет, но…

Он отмел ее протест взмахом руки.

— Она ко всем относилась ужасно нетерпимо. Она прогнала шестерых моих учителей.

— Шестерых?

Он кивнул.

— О, Господи! — Оливия была поражена. — Мне она наверняка бы понравилась. Я сама сумела избавиться лишь от пяти гувернанток.

Он медленно улыбнулся.

— Интересно, почему меня это нисколько не удивляет?

Она нахмурилась. То есть она хотела нахмуриться. Но, похоже, получилась насмешливая гримаса.

— Как так получилось, что я ничего не знаю о вашей бабушке? — спросила она.

— Вы не спрашивали.

Он что, думает, что она пристает ко всем знакомым с расспросами о бабушках и дедушках? Но тут ей пришло в голову — а что она вообще знает об этом человеке?

Очень мало. На самом деле, почти ничего.

И это было очень странно, поскольку она знала его. В этом она была уверена. И вдруг она поняла — она знает его самого, но не обстоятельства, которые его сформировали.

— Расскажите о своих родителях, — неожиданно попросила она.

Он, кажется, слегка удивился.

— Я не спрашивала про вашу бабушку, — сказала она вместо объяснения. — Мне стыдно, что я об этом не подумала.

— Ну что же… — Но он ответил не сразу. По выражению его лица нельзя было понять, о чем он думает, но ясно было, что он размышляет и не может решить, как же ему лучше ответить. А потом он произнес:

— Мой отец был пьяницей.

«Мисс Баттеруорт», которую Оливия неосознанно сжимала в руках, выскользнула из ее пальцев и шлепнулась на колени.

— Он был скорее обаятельным пьяницей, но как ни странно, это не сильно улучшало ситуацию. — Гарри говорил совершенно безразлично. Он даже улыбался, будто все это — просто шутка.

Так ему было проще.

— Мне очень жаль, — откликнулась Оливия.

Гарри пожал плечами.

— Он ничего не мог с собой поделать.

— Это очень сложно, — тихо заметила она.

Он резко развернулся, поскольку что-то такое уловил в ее голосе. Нечто робкое, нечто похожее на… понимание.

Да где ей это понять! Это невозможно. У нее-то — здоровая и счастливая семья, ее брат женат на ее лучшей подруге, а родители действительно о ней заботятся.

— Мой брат, — сказала она. — Тот самый, что женился на моей подруге Миранде. Не думаю, что говорила об этом, но он уже был один раз женат. Его первая жена оказалась настоящим кошмаром. А потом она умерла. И после этого… не знаю, все думали, что, избавившись от нее, он обрадуется, но он выглядел все несчастнее и несчастнее. — Она остановилась, а потом продолжила: — Он очень много пил.

«Да это же совсем не то», — хотел сказать Гарри, — ведь брат — не один из родителей, не тот, кто должен любить тебя и защищать, не тот, от кого зависит, будет ли твой мир безопасным и надежным местом. Это же совсем не то, поскольку она-то явно не вытирала рвотные массы за своим братом 127 раз. И брат — это не мать, которая никогда ни о чем не может сказать тебе ни слова, и это не… Это не то, черт побери. Совсем не то!..

— Конечно, это совсем не то, — мягко произнесла она. — Думаю, это даже сравнить нельзя.

И как только он услышал это — всего лишь два коротеньких предложения, как все внутри него — вся эта безумная буря эмоций — неожиданно успокоилось. Улеглось.

Она нерешительно улыбнулась. Легкой, но искренней улыбкой.

— Но думаю, я все же могу понять. Хотя бы отчасти.

Почему-то он посмотрел вниз, на ее руки, лежавшие на коленях поверх книги, а потом на обитый бледно-зеленой тканью диван. Они с Оливией не сидели рядом, в пространстве между ними мог свободно поместиться еще один человек. Но они сидели на одном диване, и если бы он протянул ей руку, и если бы она сделала то же самое…

Он задохнулся.

Потому что она протянула ему руку.




Глава 16


Гарри не думал, что делает. Просто не мог, а если бы он только задумался, то никогда бы этого не сделал. Но когда она протянула ему руку…

Он взял ее.

И только тогда понял, что произошло, и сама Оливия только тогда поняла, чему положила начало, но было уже поздно.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал каждый пальчик, как раз у основания, где она будет носить кольцо. И где она пока не носила кольца. Где он неожиданно, в дикой вспышке фантазии, увидел свое кольцо.

Это должно было предостеречь его. Должно было заставить его запаниковать, бросить ее руку и вылететь из комнаты, из дома, убежать от нее навсегда.

Но он этого не сделал. Он задержал ее руку у своих губ, не в силах оторваться от ее кожи.

Она была такая теплая. Такая нежная.

И дрожала.

Наконец он посмотрел ей в глаза. Широко распахнутые, полные трепета… и доверия… и, возможно… желания? Он не мог быть в этом уверен, поскольку знал, что она сама не может быть уверена. Она не поймет, что испытывает желание, не сумеет распознать эту сладкую пытку, эту тягу одного тела к другому.

Он-то все понял и вдруг обнаружил, что чувствовал это с самого начала, с того момента, как узнал Оливию. Ту первую яркую вспышку влечения можно не считать. Он тогда еще не знал Оливию, она ему даже не нравилась.

Но теперь… все было иначе. Он хотел не просто ее красоту, или изгиб ее груди, или вкус ее кожи. Он хотел ее. Всю. Целиком и полностью. Хотел нечто, заставлявшее ее читать газеты вместо романов, и ту милую странность, побудившую ее открывать окно и читать ему дурацкие книжки вслух через пространство между домами.

Он хотел ее ум, ее способность отбривать собеседника, и тот триумф на ее лице, когда ей удавалось найти ему в ответ особенно удачную фразу. Хотел этот загнанный и растерянный взгляд, появлявшийся, стоило ему взять над ней верх.

Он хотел огонь ее глаз, вкус ее губ и, да, он хотел ощутить ее под собой, вокруг себя, на себе… во всех возможных позах и каждым возможным способом.

Ему придется на ней жениться. Все очень просто.

— Гарри? — прошептала она, и он перевел взгляд на ее губы.

— Я собираюсь тебя поцеловать, — тихо произнес он, и ему даже в голову не пришло спросить у нее разрешения.

Он наклонился вперед и за секунду до того, как их губы соприкоснулись, почувствовал себя чистым листом. Вот оно — его рождение, его начало.

Он поцеловал ее, сперва до боли нежно, словно просто погладил губами. Но это прикосновение было ошеломляющим. Как вспышка. Он отклонился назад, совсем чуть-чуть, только чтобы увидеть выражение ее лица. Она смотрела на него изумленно и восторженно, васильковые глаза просто впитывали его.

А потом она прошептала его имя.

И от этого в нем будто что-то взорвалось. Он снова прижал ее к себе, на этот раз требовательно, почти яростно. Он впился в нее голодным поцелуем, отбросив всякую осторожность, он сам не заметил, как зарылся руками в ее волосы, как полетели в разные стороны шпильки — он мог думать только о том, как нестерпимо хочет увидеть ее с распущенными волосами.

С распущенными волосами, струящимися по коже. И больше ничего.

Его тело, уже напряженное от желания, совершенно окаменело, и в неожиданной вспышке здравого смысла он понял, что если немедленно не отпустит ее, то сорвет с нее одежду и возьмет прямо здесь и сейчас в ее собственной гостиной.

При открытых дверях.

О Господи.

Он опустил руки ей на плечи, не отталкивая ее, а скорее отталкиваясь от нее.

Какое-то мгновение они только и могли, что смотреть друг на друга. Волосы ее были в полном беспорядке, она выглядела очаровательно, восхитительно растрепанной. Она поднесла руку ко рту и изумленно тронула губы тремя пальцами.

— Вы меня поцеловали, — прошептала она.

Он кивнул.

Губы ее изогнулись в слабой улыбке.

— Думаю, я вам ответила.

Он снова кивнул.

— Да.

Ему казалось, что она сейчас скажет что-нибудь еще, но она только посмотрела на открытую дверь. И рука, все еще поднятая к лицу, метнулась к волосам.

— Вам, наверное, стоит привести их в порядок, — сказал он, и его губы дрогнули в ответной улыбке.

Оливия кивнула. И снова ему показалось, что она вот-вот заговорит, но она промолчала. Только собрала все волосы на затылке и встала, держа их одной рукой, как конский хвост.

— Вы еще будете здесь, когда я вернусь?

— А вы хотите, чтобы я подождал?

Она кивнула.

— Тогда я буду здесь, — ответил он, подумав при этом, что сказал бы то же самое, даже если бы ее ответ был отрицательным.

Она снова кивнула и поспешила к выходу. Но перед тем как выйти, повернулась и посмотрела на него.

— Я… — начала она, но потом просто мотнула головой.

— Что? — спросил он, не в силах справиться с теплой смешинкой в голосе.

Она беспомощно пожала плечами.

— Не знаю.

Он рассмеялся. И она рассмеялась ему в ответ. Слушая ее удаляющиеся шаги, он решил, что этот момент просто бесподобен.

С какой стороны не взгляни.

* * *


Через несколько минут (Гарри все еще сидел на диване) в комнату вошел дворецкий.

— Принц Алексей Гомаровский к леди Оливии! — провозгласил он. Запнулся, наклонился вперед и оглядел комнату. — Леди Оливия?

Гарри как раз хотел сказать, что она вернется через минуту, но принц уже вошел в комнату.

— Она меня примет, — заявил он дворецкому.

«Но целовать будет меня», — хотелось хмыкнуть Гарри. Что за восхитительное ощущение! Он победил! А принц проиграл. И хотя джентльмену не пристало рассказывать о своих поцелуях, Гарри был совершенно уверен, что когда Алексей покинет Ридланд-хаус, он будет точно знать, к кому Оливия благосклонна.

Гарри поднялся, чувствуя себя несколько неловко от того, с каким нетерпением этого ждет.

Впрочем, он никогда не говорил, что ему чужд дух соревнования.

— Вы, — произнес принц Алексей. И это прозвучало как обвинение.

Гарри вежливо улыбнулся.

— Я.

— Что вы здесь делаете?

— Пришел с визитом к леди Оливии. А вы что здесь делаете?

Принц в ответ только приподнял верхнюю губу.

— Владимир! — рявкнул он.

Влад-потрошитель (как про себя прозвал его Гарри) тяжело протопал в комнату, бросив на Гарри угрюмый взгляд и повернулся к хозяину, который спросил его (по-русски, конечно), что тот разузнал о сэре Гарри.

— Poka nitchevo.

Пока ничего.

За что Гарри был безмерно благодарен судьбе. Он не распространялся о своем знании русского, но и не скрывал его. Для того, чтобы узнать, что бабушка Гарри происходит от одного из старейших дворянских родов России вряд ли понадобится долгое расследование.

Конечно, это не будет непременно означать, что он выучил русский, но принц Алексей был бы полным идиотом, если бы этого не заподозрил. И хотя Алексей был грубияном и распутником, и, похоже, вообще не имел никаких положительных качеств, но идиотом он точно не был, несмотря на то, что как-то в сердцах Гарри обозвал его именно так.

— Вы провели приятное утро, ваше высочество? — спросил Гарри самым наидружелюбнейшим тоном.

Принц Алексей испепелил его взглядом, явно намереваясь этим и ограничить свой ответ.

— Я провел чудесное утро, — продолжил Гарри, садясь.

— Где леди Оливия?

— Думаю, она поднялась наверх. У нее возникли… э-э-э… дела. — Гарри слегка махнул рукой над своими волосами и решил оставить принца толковать этот жест как ему заблагорассудится.

— Я подожду ее, — произнес Алексей как обычно, почти без выражения.

— Сделайте одолжение, — радушно согласился Гарри и указал на кресло напротив дивана. За это он получил еще один яростный взгляд, наверное, вполне заслуженный, поскольку он не имел права вести себя в этом доме как хозяин.

И все же это было безмерно забавно.

Алексей поднял фалды и сел с плотно сжатым ртом. Он уставился прямо перед собой, явно намереваясь совершенно игнорировать Гарри.

И Гарри это вполне устраивало, он и сам не горел желанием общаться с принцем. Он чувствовал легкое превосходство. Ведь это его Оливия решила поцеловать, а вовсе не принца, несмотря на то, что Гарри не обладал королевской кровью, аристократической фамилией и вообще ничем столь дорогим сердцу Алексея.

И если сложить это чувство с текущей директивой военного министерства, каковую вполне можно было интерпретировать, как указание сделать все возможное, чтобы оказаться занозой в… боку русского принца, то…

Гарри Валентайн никогда не пренебрегал своим патриотическим долгом.

Гарри привстал, взял со столика «Мисс Баттеруорт», снова сел, нашел место, где они остановились позавчера, с несчастной Присциллой и гибелью ее родни от оспы, и запел, не открывая рта.

Хммм хмммм хмммм хмммммммм хм хм…

Алексей бросил на него резкий раздраженный взгляд.

— «Боже, храни Короля», — проинформировал Гарри, — если вы интересуетесь.

— Не интересуюсь.

— Боже, храни нашего великолепного короля,

Да здравствует наш благородный король,

Боже, храни короля.

Губы принца шевельнулись, но зубов он так и не разжал.

— Мне знакома мелодия.

Гарри запел чуть громче.

— Пошли ему ратных побед,

Счастья и славы,

Да правит он нами долгие годы.

Боже, храни короля.

— Прекратите это адское пение.

— Я всего лишь выражаю патриотические чувства, — заметил Гарри и тут же продолжил: — Господь наш, восстань,

Рассей врагов его,

И приведи к погибели.

— Были бы мы в России, я бы добился вашего ареста.

— За то, что я пою гимн родной страны? — изумился Гарри.

— Мне не нужны были бы иные причины, кроме моего желания.

Гарри обдумал эту информацию, пожал плечами и продолжил:

— Смешай их замыслы,

Развей подлые уловки,

На тебя уповаем,

Боже, храни всех нас.

Он остановился, решив, что последний куплет можно опустить[25 - Ты наполняешь сокровищницу благ,Доверенную ее благой щедрости,Да продлятся дни ее правления.Да будет она защитником наших законов,И вовеки пусть за это мы будемСердцем и словом петь хвалу:Боже, храни королеву.Куплет совершенно не воинственный, поэтому Гарри не подошел. (прим. переводчика)]. Он предпочитал закончить на «подлых уловках».

— Мы очень простые, открытые люди, — заявил он принцу. — Если вы желаете быть включенным во «всех нас».

Алексей ничего не ответил, но Гарри заметил, что руки у него сжались в кулаки.

Гарри вернулся к «Мисс Баттеруорт», решив, что эта часть шпионской профессии ему даже нравится. Он так не наслаждался, раздражая другого человека, с тех пор как…

Да, никогда.

Он улыбнулся сам себе. Даже изводить сестру ему было менее приятно. А что касается Себастьяна, так тот никогда и ни к чему не относился серьезно, его было почти невозможно вывести из себя.

Гарри промычал первые несколько аккордов «Марсельезы»[26 - Марсельеза — революционный гимн французов.], только чтобы проверить реакцию принца (великолепная, багровая от гнева физиономия), и устроился читать. Он перелистнул несколько глав, решив, что его мало интересуют детские годы Присциллы Баттеруорт, и остановился на странице 144, похоже, описывавшей безумие, оскорбление, побои и слезы — все что нужно для отличной новеллы!

— Что вы читаете? — неожиданно спросил принц Алексей.

Гарри с отсутствующим видом поднял глаза.

— Простите?

— Что вы читаете? — рявкнул принц.

Гарри перевел взгляд на книгу, потом обратно на принца.

— У меня возникло впечатление, что вы не желаете со мной разговаривать.

— Не желаю. Но мне любопытно. Что это за книга?

Гарри поднял книжку повыше, чтобы принц Алексей смог увидеть обложку.

— «Мисс Баттеруорт и безумный барон».

— И она популярна в Англии? — усмехнулся Алексей.

Гарри на минуту задумался.

— Не знаю. Ее читает Леди Оливия. Я решил, что тоже могу почитать.

— Это не та книга, о которой она сказала, что ей не понравится?

— Думаю, да, — проговорил Гарри. — Я с ней полностью согласен.

— Почитайте мне.

Одно очко в пользу принца. Гарри удивился бы немногим больше, если бы принц подошел и смачно поцеловал его в губы.

— Не думаю, что вам понравится, — заметил Гарри.

— Вам она нравится?

— Не то, чтобы, — Гарри покачал головой.

Это была полуправда. Он просто наслаждался, слушая, как Оливия читает ее вслух. И читая вслух для Оливии. Но он почему-то сомневался, что слова станут звучать столь же волшебно, если слушателем окажется русский принц Алексей Гомаровский.

Принц вздернул подбородок и едва заметно склонил голову набок. Так, словно позировал для портрета — вдруг понял Гарри. Этот человек всю свою жизнь держится так, словно позирует для портрета!

Не будь принц такой свиньей, Гарри стало бы его жалко.

— Если ее читает леди Оливия, — заявил принц, — я тоже хочу ее прочесть.

Гарри замер, переваривая информацию. И решил, что может принести «Мисс Баттеруорт» в жертву во имя англо-российской дружбы. Он захлопнул книгу и протянул ее принцу.

— Нет. Вы мне почитайте.

Гарри решил не спорить. Просто не смог отказать в столь странной просьбе. И, кстати, Владимир уже выдвинулся на два шага вперед и зарычал…

— Как вам будет угодно, ваше высочество, — ответил Гарри, снова устраиваясь с книгой. — Я так понимаю, вы хотели бы начать с начала?

Алексей царственно кивнул.

Гарри открыл книгу на первой странице.

— Стояла темная, ветреная ночь, и мисс Присцилла Баттеруорт была уверена, что с минуты на минуту начнется дождь и стеной прольется с небес, заливая все, что лежит в пределах ее перспективы, — он поднял глаза. — Кстати, слово «перспектива» употреблено неверно.

— А что там за «стена» такая?

Гарри снова опустил глаза в книгу.

— Ну… просто образное выражение. Все равно, что сказать «дождь из собак и кошек»[27 - дождь из собак и кошек = rain cats and dogs — аналогична русской поговорке «льет как из ведра».Фраза может действительно звучит странновато. Тем не менее, хотя никто толком не знает о происхождении этого выражения, существуют 3 основные «спекуляции», которые достаточно «логично» все объясняют.1. Мифологическая версия. Ведьмы в англо-саксонской мифологии обычно «седлающие» ветер имели привычку частенько превращаться в кошек (черных-при-черных). Собаки же, как впрочем, и волки, являлись вечными спутниками Одина (Odin, Wodin) — высшего существа, в том числе и бога штормов, гроз и прочих ненастий. Поэтому моряки часто ассоциировали этих животных с дождем. При этом и кошки и собаки постоянно в ссоре. То есть, нет покою… «штормит» одним словом…Однако, эта версия не сильно убеждает…2. «Жизненная». Согласно этой точке зрения «кошачье-собачья» фраза должна была появиться где-то в 17 веке, когда улицы городов не отличались чистотой, то есть, их не убирали, да и сточных канав не было. Поэтому действительно сильный дождь мог превратиться в ручьи «несущие» на себе мертвые тела животных. Самые же распространенные городские животные — кошки и собаки…Выглядит логично, но лишь «выглядит»…3. «Этимологическая». Как известно, французский язык оказал заметное влияние на английский. Так вот иногда иностранные слова заимствуются, но поскольку звучат на манер своих родных слов, могут просто «потерять» чужеземное значение или, что чаще форму. Французское слово «Catadoupe» означает «водопад». Согласно этой версии, английское ухо услышало французское слово как «Cats’n’dogs». Так «водопад» стал «кошками и собаками»…Звучит убедительно, но опять же… лишь звучит…Если же обратиться к фактам, то достоверно известно, что впервые подобная фраза появилась (на бумаге) в произведении Richard Brome'а «The City Wit» (1629). Там есть предложение: «It shall raine.. Dogs and Polecats». Конечно, Polecats (хорьки) не кошки, но для лингвиста они все же ближе друг другу, чем для ветеринара. Современной форме этой фразы мы обязаны Jonathan Swift’у, который в «A Complete Collection of Polite and Ingenious Conversation» (1738) писал: «I know Sir John will go, though he was sure it would rain cats and dogs». Некоторые считают, что, скорее всего эта фраза просто была произнесена на новый манер.Кстати, есть еще несколько фраз похожих на эту:«it's raining stair-rods» (северо-английское происхождение)«it’s raining like pitchforks» (D. Humphreys' «Yankey in England», 1815).Так или иначе, единого мнения по этому поводу нет.].

— Это вообще глупость.

Гарри пожал плечами. Эта идиома ему самому никогда не нравилась.

— Мне продолжать?

Еще один кивок.

— Конечно, она могла укрыться от непогоды в своей комнатушке, но оконные …

— Мистер Себастьян Грей, — раздался голос дворецкого.

Гарри удивленно оторвался от книги.

— Пришел с визитом к леди Оливии? — спросил он.

— Пришел к вам, — сообщил дворецкий, слегка выбитый происходящим из колеи.

— А, ну ладно. Пусть войдет.

Почти тут же появился Себастьян, уже договаривавший фразу:

— … сказал мне, что ты здесь. Должен сказать, это весьма удобно. — Он резко замер и несколько раз моргнул, изумленно уставившись на принца. — Ваше высочество, — поклонился он.

— Мой кузен, — сказал Гарри.

— Я помню, — холодно ответил Алексей. — Неловкий с шампанским.

— Как это отвратительно с моей стороны, — заявил Себастьян, устраиваясь в кресле. — Я просто недотепа, знаете ли. Только на прошлой неделе умудрился пролить вино на министра финансов.

Гарри совершенно точно знал, что Себастьяну никогда не случалось оказываться в одной комнате с министром финансов, тем более подходить так близко, чтобы выплеснуть на его ботинки вино. Но он решил держать это знание при себе.

— Что вы поделываете в этот прелестный день, благородные джентльмены? — спросил Себастьян.

— А уже день?

— Только что наступил.

— Сэр Гарри мне читает, — ответил принц.

Себастьян поглядел на Гарри с нескрываемым интересом.

— Он говорит правду.

Гарри протянул Себу книгу.

— «Мисс Баттеруорт и безумный барон», — одобрительно прочел Себастьян. — Превосходный выбор.

— Вы ее читали? — спросил Алексей.

— Ну, она, конечно, похуже, чем «Мисс Давенпорт и черный маркиз», но в тысячу раз лучше, чем «Мисс Сэнсбури и загадочный полковник».

Гарри лишился дара речи.

— Я сейчас читаю «Мисс Трусдейл и молчаливого джентльмена».

— Молчаливого? — повторил Гарри.

— Диалоги почти отсутствуют, — подтвердил Себастьян.

— Зачем вы здесь? — резко спросил принц.

Себастьян повернулся к нему с солнечной улыбкой, будто и понятия не имел о том, что принц его терпеть не может.

— Чтобы поговорить с моим кузеном, конечно же. — Он поуютнее устроился в кресле, будто намеревался провести в нем весь день. — Но это подождет.

Гарри не нашелся, что на это ответить. Принц, по всей видимости, тоже.

— Ну, давай же, — поторопил Себастьян.

Гарри совершенно не понял, о чем речь.

— Читай книгу. Думаю, я тоже послушаю. Я читал ее сто лет назад.

— Ты собираешься сидеть здесь и слушать, как я читаю тебе вслух? — не поверил Гарри.

— Мне и принцу Алексею, — напомнил Себастьян. Потом закрыл глаза. — Не обращай внимания. Так я лучше представляю себе действие.

До этого момента Гарри и не предполагал, что может хоть в чем-то сойтись с принцем во мнениях, но когда они посмотрели друг на друга, стало ясно — оба они считают, что у Себастьяна не все дома.

Гарри откашлялся, вернулся к началу предложения и прочел:

— Конечно, она могла укрыться от непогоды в своей комнатушке, но оконные рамы тряслись с таким грохотом, что ей, совершенно очевидно, не удастся этим вечером обрести ни минуты покоя.

Гарри поднял глаза. Принц слушал очень внимательно, несмотря на скучающее выражение лица. Себастьян замер в экстазе.

Или просто уснул.

— Скорчившись на узкой, холодной постели, она не могла не вспоминать о событиях, которые привели ее в эту унылую ночь в столь унылое место. Но наша история, мой дорогой читатель, начинается не здесь.

Себастьян резко открыл глаза.

— Вы все еще на первой странице?

Гарри изогнул одну бровь.

— А ты ждал, что мы с его высочеством ежевечерне встречаемся для тайных чтений?

— Дай сюда книгу, — потребовал Себастьян, протягивая руку и вырывая у Гарри томик. — Ты ужасно читаешь.

Гарри повернулся к принцу.

— Я мало тренировался.

— Стояла темная, ветреная ночь, — начал Себастьян, и Гарри пришлось признать, что читает он с большим выражением. Даже Владимир наклонился вперед и прислушался, а ведь он не понимает по-английски.

— Мисс Присцилла Баттеруорт была уверена, что с минуты на минуту начнется дождь и стеной прольется с небес, заливая все, что лежит в пределах ее перспективы.

О Господи, звучит почти как клятва. В Себастьяне явно гибнет великий декламатор.

— «Перспектива» употреблена неверно, — заявил принц Алексей.

Себастьян раздраженно поднял взгляд от книги.

— Конечно, верно.

Алексей ткнул пальцем в Гарри.

— А он говорит, что нет.

— Неверно, — пожал плечами Гарри.

— А что в ней неправильного? — потребовал Себастьян.

— «Перспектива» это свойство наблюдаемого объекта, а не наблюдателя. Или вид на будущее.

— А откуда ты знаешь, может Присцилла как раз смотрит в будущее?

— Я не знаю, — согласился Гарри. — Но она не похожа на девушку, способную предвидеть что бы то ни было. — Он обратился к принцу: — Ее мать до смерти заклевали голуби.

— Такое случается, — кивнул Алексей.

И Гарри, и Себастьян уставились на него с изумлением.

— Это не случайность, — заявил Алексей.

— Я, пожалуй, пересмотрю свое страстное желание увидеть Россию. — пробормотал Себастьян.

— Стремительное правосудие, — констатировал Алексей. — Это единственный способ.

Гарри не мог поверить, что задает этот вопрос, но не смог удержаться.

— Голуби — стремительные?

Принц пожал плечами. Наименее зажатый и выверенный жест из всех, что Гарри у него наблюдал

— Правосудие стремительное. А наказание медленное.

Это заключение было встречено молчанием и изумленными взглядами. А потом Себастьян повернулся обратно к Гарри и спросил:

— А откуда ты узнал про голубей?

— Мне Оливия рассказала. Она ушла дальше нас.

Губы Себастьяна неодобрительно сжались. Тут пришла очередь Гарри удивляться. Это выражение было совершенно несвойственно его кузену. Гарри даже не смог вспомнить, когда же последний раз Себастьян хоть к чему-то отнесся с неодобрением.

— Я могу продолжать? — спросил Себастьян, в голосе которого сквозило нетерпение.

Принц величественно кивнул, Гарри пробормотал:

— Сделай одолжение.

И они все приготовились слушать.

Даже Владимир.




Глава 17


Вторая за этот день прическа Оливии заняла гораздо больше времени. Салли, все еще сердитая, что ее рукоделие прервали на середине, едва бросив взгляд на волосы Оливии, разразилась упреками в духе «ну я же говорила».

Не в привычках Оливии было сидеть и вяло выслушивать подобные вещи, но не могла же она объяснить Салли, что волосы ее совершенно спутались и целыми прядями вываливаются из пучка только потому, что в них запустил руки сэр Гарри Валентайн.

— Вот! — объявила Салли, — втыкая последнюю шпильку с силой, которая показалось Оливии чрезмерной. — Это будет держаться неделю, если захотите.

Оливия не удивилась бы, узнав, что Салли мазала ей волосы клеем, лишь бы они лежали волосок к волоску.

— Не выходите под дождь, — предупредила Салли.

Оливия встала и направилась к двери.

— Там нет дождя.

— Но может пойти.

— Но ведь… — Оливия прикусила язык. Боже мой, зачем она вообще стоит тут и пререкается с горничной? Внизу ее ждет сэр Гарри!

От одной мысли об этом у нее закружилась голова.

— Почему вы скачете? — подозрительно спросила Салли.

Оливия остановилась, держась за дверную ручку.

— Я вовсе не скачу.

— Вы делали, — Салли смешно запрыгала на месте, — вот так.

— Я спокойно выхожу из комнаты, — объявила Оливия. И вышла в коридор. — Спокойно и неторопливо! Как в похоронной процессии… — Она повернулась, убедилась, что Салли уже не слышит, и ринулась вниз по лестнице.

Оказавшись на первом этаже, девушка снова перешла на неспешный, похоронный шаг. Наверное, именно поэтому она ступала так тихо, что никто в гостиной не заметил ее прихода.

То, что она увидела…

Описать это словами невозможно.

Она застыла в дверях, думая, что сейчас, видимо, самое время создать список под названием «Чего не ожидаешь увидеть в собственной гостиной», вот только она не уверена, что сможет найти хоть что-то, способное перещеголять увиденное ею в собственной гостиной. А именно, Себастьяна Грея, стоящего на столе и читающего (с выражением!) «Мисс Баттеруорт и безумного барона».

Если этого недостаточно — а этого, по идее, должно быть вполне достаточно, поскольку, что вообще Себастьян Грей делает в Ридланд-хаусе? — так вот вам, пожалуйста: Гарри и принц бок о бок сидят на диване, и ни один из них, по всей видимости, еще не пострадал от рук другого.

И на закуску Оливия заметила трех служанок, притулившихся на канапе в углу и пялившихся на Себастьяна с восторгом и обожанием.

У одной из них, кажется, в глазах стояли слезы.

И тут же, в стороне с открытым ртом замер Хантли, явно весь переполненный эмоциями.

— Бабушка! Бабушка! — воскликнул Себастьян тонким голоском. — Не уходи. Умоляю тебя. Пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня здесь одну.

Одна из служанок тихо заплакала.

— Присцилла долго стояла перед огромным домом — маленькая, одинокая фигурка, наблюдающая, как наемный экипаж ее бабушки катит по аллее и исчезает из виду. Ее оставили у дверей Фицжеральд-паласа, бросили, как ненужный хлам.

Еще одна служанка зашмыгала носом. Все три держались за руки.

— И никто, — голос Себастьяна упал до драматического шепота, — никто не знал о ее присутствии. Ее бабушка даже не удосужилась постучать в дверь, чтобы уведомить кузенов о ее приезде.

Хантли покачал головой, в глазах его светились ужас и сострадание. Оливия никогда не видела, чтобы их дворецкий выражал столько эмоций сразу.

Себастьян закрыл глаза и приложил руку к сердцу.

— Ей было всего лишь… восемь… лет.

Он закрыл книгу.

Тишина. Полная тишина. Оливия оглядела комнату и поняла, что ее никто не замечает.

А потом…

— Браво! — Хантли первым заулыбался и исступленно захлопал. Потом к нему присоединились служанки, они хлопали и одновременно шмыгали носами. Даже Гарри и принц апплодировали, хотя у Гарри выражение лица было скорее насмешливым.

Себастьян открыл глаза и заметил Оливию.

— Леди Оливия, — улыбаясь, произнес он. — Давно вы там стоите?

— Я пришла, когда Присцилла умоляла бабушку не уезжать.

— Совершенно бессердечная женщина, — заметил Хантли.

— Она сделала то, что должна была сделать, — не согласился принц.

— При всем уважении к вам, ваше высочество…

У Оливии отвисла челюсть. Ее дворецкий спорит с особой королевской крови?!

— … если бы она еще чуть-чуть постаралась…

— … ей бы не удалось прокормить ребенка, — перебил его принц. — Это ясно любому дураку.

— Просто сердце разрывается, — вставила одна служанка.

— Я даже расплакалась, — призналась вторая.

Третья кивнула, похоже, не в силах говорить.

— Вы замечательный чтец, — продолжила первая.

Себастьян одарил всех троих ослепительной улыбкой.

— Спасибо за внимание, — промурлыкал он.

Служанки вздохнули.

Оливия поморгала, все еще пытаясь понять что происходит. Она вопросительно повернулась к Гарри. У него определенно найдется объяснение.

— В исполнении Себастьяна книга и правда становится намного лучше, — заметил он.

— Ей просто некуда ухудшаться, — пробурчала она в ответ.

— Ее обязательно надо перевести на русский, — заявил принц. — Она произведет фурор.

— Мне казалось, вы говорили, что традиции вашей литературы много глубже, — удивилась Оливия.

— Это очень глубокая книга, — ответил он. — Как океанская впадина.

— Мне читать дальше? — спросил Себастьян.

— Да! — закричали все хором.

— О, пожалуйста, — попросила одна из служанок.

Оливия все еще стояла, не двигаясь, только глаза ее перебегали с одного участника сцены к другому. Как ни прекрасно читал Себастьян, она вовсе не была уверена, что сможет высидеть целую главу и не засмеяться. А это не понравится… ну… пожалуй, никому. А ей вовсе не хотелось впасть в немилость у Хантли. Все знали, что именно он управляет домом.

Возможно, это значит, что она у нее есть шанс тихонько уйти. Она до сих пор еще не завтракала. И не дочитала газету. Раз Себастьян сам развлекает всех гостей (и часть прислуги тоже, но Оливия готова была смотреть на это сквозь пальцы), то она вполне может удрать в столовую и почитать.

Или пройтись по магазинам. Ей нужна новая шляпка.

Она как раз взвешивала открывшиеся перед ней возможности, когда неожиданно заговорил Владимир. По-русски, конечно.

— Он говорит, что вам следовало бы играть в театре, — перевел Алексей Себастьяну.

Себастьян довольно улыбнулся и поклонился Владимиру.

— Spasibo, — произнес он.

— Вы знаете русский? — осведомился принц, бросив на Себастьяна острый взгляд.

— Только самые основы, — быстро ответил Себастьян. — Я могу сказать «спасибо» на четырнадцати языках. А «пожалуйста», к сожалению, только на двенадцати.

— Правда? — Оливия заинтересовалась этой информацией гораздо больше, чем чтением «Мисс Баттеруорт». — И что это за языки?

— Еще мне кажется полезным знать, как сказать «мне надо выпить», — произнес Себастьян, обращаясь к принцу.

— Da, — одобрительно ответил тот. — По-русски это звучит: «Mnye nado vypit».

— Spasibo, — ответил Себастьян.

— Нет, в самом деле, — произнесла Оливия чуть громче, поскольку на нее никто не обращал никакого внимания. — Я хочу знать, что это за языки.

— Хоть кто-нибудь знает, сколько времени? — спросил Гарри.

— На каминной полке стоят часы, — ответила Оливия, не глядя. — Мистер Грей, — настаивала она.

— Секунду, — ответил он ей и снова повернулся к принцу. — Ваш слуга разбудил мое любопытство, — сказал он. — Он ведь не говорит по-английски, правда? Как же он следил за чтением?

Принц и Владимир обменялись несколькими фразами на русском языке, и принц повернулся обратно к Себастьяну.

— Он говорит, что следит за интонациями.

Себастьян был явно вне себя от счастья.

— Ну, и он, конечно, знает несколько слов, — добавил принц.

— Все-таки знает, — пробормотал Себастьян.

— Португальский, — сказала Оливия, размышляя, собирается ли кто-нибудь сегодня обратить на нее внимание. — Вы наверняка выучили в армии португальский. Как сказать на португальском «спасибо»?

— Obrigado, — ответил Гарри.

Она изумленно повернулась к нему.

Он слегка пожал плечами.

— Я тоже кое-что выучил.

— Obrigado, — повторила она.

— Для вас это будет «Obrigada», — исправил он. — Вас никак нельзя спутать с мужчиной.

Не самый восхитительный комплимент в ее жизни, но она решила все же принять его.

— А из всех языков, на каком «спасибо» звучит страннее всего? — спросила она у Себастьяна.

Он минутку подумал и произнес:

– Köszönöm.

Она выжидающе посмотрела на Себастьяна.

— Мадьярский, — сказал он, и видя на ее лице непонимание, добавил: — На нем говорят в некоторых районах Венгрии.

— Откуда вы это знаете?

— Я уже не помню, — ответил он.

— Тут замешана женщина, — с видом знатока произнес принц. — Раз вы не помните, значит не обошлось без женщины.

Оливия решила, что нет смысла чувствовать себя оскорбленной.

— Kiitos, — сказал принц Алексей и с превосходством посмотрел на Себастьяна. — Финский.

— Сердечное спасибо, — отозвался Себастьян. — Теперь у меня в запасе уже пятнадцать языков.

Оливия подумала, не сказать ли ей merci, но решила, что будет выглядеть смешно.

— А вы что можете? — спросил принц у Гарри.

— Да, Гарри, — присоединился Себастьян. — Что можешь ты?

Гарри спокойно посмотрел на кузена и ответил:

— Боюсь, я не знаю ничего необычного.

У Оливии возникло впечатление, что кузены сказали друг другу гораздо больше, нежели произнесли вслух, но ей не дали обдумать эту мысль, поскольку Себастьян снова повернулся к принцу и спросил:

— А как на финском будет «пожалуйста»?

— Ole hyvд.

— Великолепно. — Он кивнул, видимо пристраивая эту информацию где-то у себя в голове. — Никогда не знаешь, где неожиданно встретишься с прекрасной финской барышней.

Пока Оливия прикидывала, как бы ей снова взять в руки происходящее в ее собственной гостиной, раздался стук в дверь. Хантли немедленно пошел открывать.

Через несколько секунд он вернулся с совершенно незнакомым молодым человеком. Хотя… чуть выше среднего роста, темные волосы… Он почти несомненно…

— Мистер Эдвард Валентайн, — провозгласил Хантли. И удивленно поднял брови. — Пришел к сэру Гарри Валентайну.

— Эдвард! — Гарри тут же встал. — Все в порядке?

— Конечно, — ответил Эдвард, смущенно оглядывая комнату. Он, очевидно, не ожидал встретить здесь столько народу. Он протянул Гарри конверт. — Это тебе. Мне сказали, оно срочное.

Гарри взял конверт, положил его в карман и представил брата всем присутствующим, даже трем служанкам, все еще сидящим рядком на канапе.

— А почему Себ стоит на столе? — спросил Эдвард.

— Развлекаю народ, — отсалютовал Себастьян.

— Себастьян читал нам вслух «Мисс Баттеруорт и безумного барона», — объяснил Гарри.

— О! — воскликнул Эдвард, и лицо его буквально-таки осветилось энтузиазмом — впервые с момента прихода. — Я ее читал.

— Тебе понравилось? — спросил Себастьян.

— Блестяще. Очень здорово. Манера письма порой хромает, но история просто фантастическая.

Себастьян, похоже, заинтересовался.

— Фантастическая в смысле отличная или в смысле невероятная.

— И то и то, я так думаю, — ответил Эдвард. Он оглядел комнату. — Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Оливия открыла было рот, чтобы произнести «конечно, нет», но ее опередили Себастьян, Гарри, и принц.

Так. Чей это дом?!

Эдвард обернулся к ней — занятно, он совершенно не походил на Гарри, разве что цветом волос — и произнес:

— Э-э, вы собираетесь войти, леди Оливия?

Она поняла, что все еще стоит в дверях. Остальные джентльмены сидели, но маловероятно, что Эдвард, только-только с ней познакомившись, может сесть, пока она стоит.

— Вообще-то, я хотела выйти в сад, — сказала она и умолкла, поняв, что никто не собирается ее останавливать. — Но я, пожалуй, сяду.

Она села в стороне от всех, недалеко от нервно поглядывавших на нее служанок.

— Пожалуйста, — сказала она им, — останьтесь. Я не хочу, чтобы вы пропустили конец представления.

Они поблагодарили ее с таким жаром, что Оливия задумалась, как она объяснит все это матери. Если Себастьян собирается приходить сюда для ежедневных чтений (а он, конечно, не сможет прочесть весь роман в один присест), а служанки каждый раз будут его слушать, в доме окажется немало нечищенных каминов.

— Глава вторая, — объявил Себастьян.

В комнате воцарилась мертвая тишина, что заставило Оливию прыснуть.

На нее сразу сердито покосились принц, Владимир и Хантли.

— Простите, — промямлила она и благонравно сложила руки на коленях. Похоже, сейчас стоило вести себя примерно.






Достойный конец мисс Баттеруорт

Автор: Оливия Бевелсток




Барон оказался вполне в своем уме, а вот Присцилла нет!

Новая вспышка оспы. Ранее неизвестная, смертельная разновидность.

Присцилла покидает барона и посвящает остаток жизни разведению почтовых голубей.

Барон съедает голубей.

Барон съедает Присциллу.





Последний финал — явная натяжка, но почему бы барону, в самом деле, не сойти с ума во время исследования темных джунглей, где он подружится с каннибалами?

Вполне возможно.

Она посмотрела на Гарри, пытаясь определить, что он думает о представлении. Но Гарри выглядел несколько рассеянным. Он задумчиво щурил глаза и не смотрел на Себастьяна. А пальцы его барабанили по ручке дивана — верный признак размышлений. Вот только о чем?

Интересно, он думает об их поцелуе? Она надеялась, что нет. Он не выглядел как человек, испытавший безмерное блаженство.

О Господи, она начинает изъясняться, как Присцилла Баттеруорт!

Черт.

* * *


Прослушав несколько страниц второй главы, Гарри решил, что теперь можно тихо выйти из комнаты и прочесть принесенное Эдвардом письмо, по всей видимости прибывшее из военного министерства. Выходя, он поглядел на Оливию, но она, похоже, о чем-то глубоко задумалась и смотрела в стену прямо перед собой.

У нее шевелились губы. Слегка, но с некоторых пор он стал замечать малейшие движения ее губ.

Эдварду, похоже, было вполне комфортно. Он притулился рядом с принцем и следил за Себастьяном с широкой блаженной улыбкой на лице. Гарри никогда не видел, чтобы его брат так улыбался. Он даже смеялся, когда Себ изображал какого-нибудь особенно противного персонажа. Гарри вдруг понял, что никогда не слышал, как смеется его брат.

Оказавшись в коридоре, он разорвал конверт и вытащил оттуда листок. Похоже, принца Алексея больше не подозревают ни в каких кознях. Гарри приказывалось немедленно прекратить выполнение задания. Никаких объяснений, почему военное министерство больше не интересуется принцем, ни слова о том, как они пришли к своим выводам. Просто приказ прекратить. Ни тебе «спасибо», ни тебе «пожалуйста».

Ни на одном из языков.

Гарри помотал головой. Что, никто не мог этого понять до того, как посылать его выполнять столь нелепое задание? Вот почему он предпочитает переводы! Такие штуки просто сводят его с ума.

— Гарри?

Он поднял взгляд. Оливия выскользнула из гостиной и направлялась к нему, в ее глазах сквозило беспокойство.

— Плохие новости? — спросила она.

Он покачал головой.

— Просто неожиданные.

Гарри сложил письмо и снова засунул его в карман. Уничтожить листок можно и позже, по возвращении домой.

— Я просто не могла там больше оставаться, — сказала она и сжала губы. «Чтобы подавить улыбку», — решил он. Оливия мотнула головой в сторону двери в гостиную, откуда доносились обрывки «Мисс Баттеруорт».

— Что, Себастьян так невыносим?

— Нет, — изумленно ответила она. — Наоборот, он отлично читает. В этом-то и беда. Книжка сама по себе совершенно ужасна, а никто, похоже, этого не понимает. Они все пялятся на него, как на Эдмунда Кина[28 - Эдмунд Кин (англ. edmund Kean, 17 марта 1787, Лондон — 15 мая 1833, Ричмонд) — английский актер эпохи романтизма.] в роли Гамлета. Я просто не могла больше изображать невозмутимость.

— Я восхищен тем, как долго вам это удавалось.

— А принц? — добавила она, недоверчиво покачав головой. — Он просто заворожен. Мне даже не верится. Никогда бы не подумала, что ему может понравиться такое.

«Принц», — подумал Гарри. Какое облегчение. Ему больше никогда не придется иметь дело с этим сукиным сыном. Не надо будет следовать за ним, не придется говорить с ним… Жизнь вернется в нормальную колею. Это будет бесподобно.

Вот только…

Оливия.

Он смотрел, как она на цыпочках подходит к гостиной и подглядывает из-за двери. Она двигалась немного скованно, и на мгновение ему даже показалось, что она споткнется. Она не была неловкой, вовсе нет. Но жесты ее были особенными, неподражаемыми, и он подумал, что может часами следить за ней. Ничего не делать, просто сидеть и смотреть, как ее руки выполняют самые простые повседневные действия. Или следить за ее лицом, наслаждаясь сменой эмоций, движениями бровей, изгибом губ.

От ее красоты болели зубы.

Он мысленно отметил, что ему не стоит даже пытаться писать стихи.

Она выдохнула тихое «О!» и наклонилась еще больше.

Он подошел и прошептал ей в самое ухо:

— Для человека, которому совсем неинтересно, вы выглядите на редкость заинтересованно.

Она шикнула и слегка толкнула его, чтобы не напирал.

— Что происходит? — спросил он.

Ее глаза расшилились, а на лице отразился восторг.

— Ваш кузен играет сцену смерти. Ваш брат забрался к нему на стол.

— Эдвард? — засомневался Гарри.

Она кивнула и снова заглянула в комнату.

— Не знаю, кто из них кого убивает… а, неважно. Эдвард умер.

Быстро они.

— О, стойте, — она вытянула шею. — Нет. Умер. Простите. — Она повернулась к нему и улыбнулась.

Он почувствовал эту улыбку всей кожей.

— У него здорово получилось, — прошептала она. — Думаю, он унаследовал талант от вашего кузена.

Ему снова захотелось ее поцеловать.

— Он схватился за сердце, — она схватилась за свое, — и застонал, а потом, когда все решили, что все кончено, он судорожно вздохнул, как будто еще есть надежда… — Она снова улыбнулась. — И только тогда умер окончательно.

Ему просто необходимо ее поцеловать. Немедленно.

— А что это за комната? — спросил он, указывая на дверь.

— Кабинет моего отца, а что?

— А вот эта?

— Музыкальная комната. Мы никогда ей не пользуемся.

Он схватил Оливию за руку. Сейчас они ей воспользуются.




Глава 18


Не успела Оливия перевести дух, как оказалась в небольшой музыкальной комнате Ридланд-хауса, и дверь за ней захлопнулась. Она хотела спросить «что вы делаете?», но не успела произнести «что», как стало совершенно ясно, что именно он делает.

Его руки снова оказались у нее в волосах, он прижал ее спиной к стене и поцеловал. Безумно, страстно, обжигающе поцеловал.

— Гарри! — выдохнула она, когда его губы оставили ее рот и принялись покусывать ухо.

— Я ничего не могу с собой поделать, — прошептал он, щекоча ее кожу. Она слышала в его голосе улыбку. Похоже, он был счастлив.

Она тоже чувствовала себя счастливой. И не только.

— Ты оказалась там, — сказал он, гладя ее по бокам и спине. — Ты оказалась там и я просто должен был тебя поцеловать, вот и все.

Это самое романтичное, что она когда-либо слышала в своей жизни. Куда там цветистым выражениям безумного барона Мисс Баттеруорт!

— Ты существуешь, — проговорил он полным желания голосом, — ergo[29 - ergo — следовательно, лат.], ты нужна мне.

Нет, вот это самое романтичное.

А потом он кое-что прошептал ей на ухо. Кое-что о губах и руках, о жаре ее тела, и она подумала, что, наверное, именно это самые романтичные слова на свете.

Ее хотели и раньше. Некоторые даже заявляли, что влюблены. Но это… Все было совершенно иначе. В его теле, в его дыхании, в биении его пульса чувствовалась жажда. Он хотел ее. Он нуждался в ней. Это было за гранью слов, за пределами объяснимого. Но она все равно понимала это и чувствовала глубоко внутри.

Это понимание давало ей восхитительное могущество. И одновременно она чувствовала себя беспомощной, поскольку жажда, бурлящая в нем, передавалась и ей, заставляя кровь бежать быстрее, отнимая способность дышать. Казалось, все ее тело рвется наружу, сквозь нее, чтобы прикоснуться к нему. Ей хотелось схватить его, прижаться к нему. Он нужен был везде, и она обвилась вокруг него, обняла за шею.

— Гарри, — прошептала она с восторгом. Она всю жизнь этого ждала. Этой минуты, этого поцелуя.

Она всю жизнь этого хотела.

И еще тысячи разных вещей.

Его руки скользнули ей за спину, оторвав от стены, и они закружились, затанцевали на ковре и рухнули, перевалившись через ручку дивана. Он упал на нее, и его тяжелое, теплое тело вдавило ее в подушки. Какое странное ощущение! Оно должно быть ужасным — тело ее сжато, движения ограничены. Но она чувствовала себя уютно, как будто не было для нее на свете ничего естественней, чем лежать на спине, когда на ней лежит этот мужчина, горячий, сильный. Ее мужчина.

— Оливия, — прошептал он, и его губы провели огненную дорожку по ее шее. Она выгнулась под ним, у нее застучало в ушах, когда он прикоснулся к нежной, чувствительной коже на ключице. Он двигался все ниже и ниже к тонкому кружевному краю корсажа. А рука его в это время двигалась выше и выше, вдоль ее тела, скользила по ней, пока не заключила ее грудь в ловушку между большим и указательным пальцами.

Она задохнулась от изумления. Рука его двинулась еще чуть-чуть вперед, и он накрыл ладонью ее грудь под тонким муслином платья. Она со стоном произнесла его имя, а потом снова застонала неразборчиво и совершенно бессмысленно.

— Ты такая… хорошая, — пробормотал Гарри. Он нежно сжал ее, закрыл глаза, и его тело содрогнулось от желания. — Такая хорошая.

Она улыбнулась. Прямо сейчас, посреди сцены собственного страстного соблазнения. Улыбнулась. Ей нравилось, что он не стал называть ее прекрасной, прелестной, обворожительной. Ей нравилось, что он настолько вне себя от страсти, что «хорошая» — самое сложное, что пришло ему в голову.

— Я хочу коснуться тебя, — прошептал он, гладя губами ее щеку. — Я хочу почувствовать тебя… кожей… рукой. — Его пальцы поползли вверх, к краю платья, и он потянул его, нежно, а потом и не слишком нежно, пока ткань не соскользнула с ее плеча ниже… еще ниже… пока она не обнажилась.

Она не чувствовала себя порочной. Не чувствовала себя развратной. Все было правильно. Она чувствовала себя… собой.

Она слышала только его дыхание — тяжелое и быстрое. Даже воздух вокруг, казалось, потрескивает от желания. А потом она почувствовала его дыхание на своей коже, сначала прохладное, а потом, по мере приближения, все горячеющее.

А потом он стал ее целовать. Она чуть не закричала — сначала от изумления, потом от жара и волн удовольствия, рвавшихся изнутри.

— Гарри, — беззвучно прошептала она, неожиданно почувствовав себя развратной. И порочной, бесконечно и насквозь. Его голова покоилась на ее груди, и она зарылась пальцами в его волосы, сама не зная, хочет оттолкнуть его или прижать еще сильнее.

Его пальцы двинулись вверх по ее ноге, гладя, сжимая, а потом…

— Что это было? — Оливия рывком села, столкнув с себя Гарри.

Жуткий, оглушительный грохот. В нем слышался треск дерева и звон стекла. И совершенно точно, кто-то кричал.

Гарри сидел на полу, пытаясь восстановить дыхание. Он окинул ее горячим взглядом, и она вдруг обнаружила, что платье ее в полном беспорядке. Она быстро натянула его обратно и обняла себя руками, крест-накрест. Не то, чтобы она его боялась, просто после этого ужасного шума в комнату мог войти кто угодно.

— Что случилось? — спросила она.

Он встал и покачал головой.

— Что-то грохнуло в гостиной.

— Ты уверен?

Он кивнул, и она испытала облегчение, сама не зная, почему. А потом мысли ее потекли в ином направлении. Раз она слышала шум, значит, его слышали и другие обитатели дома. И если кто-то из них в это время находился наверху, как, например, мама, он, возможно, спешно спустится узнать, что случилось. И если мама это сделает, она может зайти не в ту комнату.

И обнаружит свою дочь практически полураздетой.

По правде говоря, мама, скорее всего, первым делом направится в гостиную. Там открыта дверь, и гостиная прямо напротив лестницы. Но войдя туда, мама увидит трех джентльменов, устрашающего телохранителя, дворецкого, трех служанок…

И ни единого следа Оливии.

Она в панике вскочила.

— Мои волосы!

— … совершенно не пострадали, — закончил он за нее.

Она поглядела на него с явным недоверием.

— Честное слово, — сказал он, сам явно изумленный этим фактом. — Они и правда, почти… — он провел руками у своей головы, будто хотел показать… что-то. — Они почти не изменились.

Оливия бросилась к зеркалу над камином и встала на цыпочки.

— О господи, — выдохнула она. Салли превзошла самое себя. Она выглядела совершенно благопристойно — если забыть о румянце на щеках. А уж румянец мог возникнуть по тысяче причин. Из-за чумы, например, хотя пора бы ей уже выдумать что-нибудь новенькое.

Она взглянула на Гарри.

— Я прилично выгляжу?

Он кивнул. Но потом сказал:

— Себастьян поймет.

У нее отвисла челюсть.

— Что? Как?

Гарри дернул плечом. Было в этом жесте что-то исконно мужское, словно он говорил «женщина могла бы отвечать на твой вопрос долго и многословно, а мне и этого хватает».

— Как он поймет? — повторила Оливия.

Он снова посмотрел на нее этаким особым взглядом.

— Просто поймет. Но не волнуйся, он никому не скажет.

Оливия оглядела свой наряд.

— А принц поймет, как ты думаешь?

— А какая разница, поймет принц или нет? — несколько сварливо поинтересовался он.

— Мне надо заботиться о… — Она собиралась сказать, что должна заботиться о своей репутации. — … ты ревнуешь?

Он посмотрел на нее, как на чокнутую.

— Ну конечно, ревную.

Ноги ее немедленно превратились в дрожащее желе, и она выдохнула:

— Правда?

Он в явном нетерпении покачал головой.

— Скажи остальным, что я пошел домой.

Она моргнула, не понимая, о чем он говорит.

— Ты ведь не хочешь, чтобы все узнали, чем мы здесь занимались?

— Ну… нет, — сказала она несколько нерешительно, поскольку не хотела, чтобы выглядело так, будто она стыдится происшедшего. Она и правда не стыдилась. Просто не хотела, чтобы кто-то совал в это нос.

Он подошел к окну.

— Скажи им, что ты проводила меня еще десять минут назад. Можешь сказать, что меня дома ждали важные дела.

— Ты собираешься лезть в окно?

Он уже перекинул одну ногу через подоконник.

— У тебя есть идеи получше?

Она что-нибудь придумала бы, дай он ей хоть минуту на размышление.

— Там высоко, — заметила она. — Это…

— Не забудь захлопнуть за мной окно.

И он ушел. Прыгнул и исчез. Оливия бросилась к окну и поглядела вниз. На самом деле, не так уж там было и высоко. Уж точно не выше, чем у Присциллы Баттеруорт, когда она висела на карнизе первого этажа, а ведь, видит Бог, Оливия тогда над ней смеялась.

Она хотела спросить у Гарри, все ли с ним в порядке, но он уже перелез через стену, разделявшую их дома, падение явно ему не повредило.

И, кстати, у Оливии не было времени на разговоры. Она услышала, как кто-то спускается вниз по лестнице. Она выскочила в коридор и оказалась у входной двери почти одновременно с матерью.

— Кто-то кричал? — спросила леди Ридланд. — Что происходит?

— Понятия не имею, — ответила Оливия. — Я была в туалетной комнате. Там у нас настоящее представление…

— Представление?

— В гостиной.

— О чем ты говоришь, скажи на милость? И почему… — Мать протянула руку и что-то вытащила у Оливии из волос —… у тебя перья в голове?

— Понятия не имею, — ответила Оливия, принимая перо из ее рук. Наверное, оно проткнуло обивку одной из подушек. Они все набиты перьями, хотя Оливии всегда казалось, что ствол пера при набивке удаляют.

От дальнейших объяснений ее спасло появление неимоверно смущенного Хантли.

— Миледи, — произнес он, кланяясь матери Оливии. — У нас произошел несчастный случай.

Оливия обогнула Хантли и бросилась в гостиную. Там на полу лежал Себастьян, рука его торчала под совершенно неестественным углом. Падая, он, похоже, опрокинул вазу — по всему полу была разлита вода, лежали осколки и поломанные цветы.

— Боже мой! — воскликнула Оливия. — Что случилось?

— Думаю, он сломал руку, — ответил Эдвард Валентайн.

— Где Гарри? — прохрипел Себастьян. Он сжимал зубы и от боли был весь в поту.

— Пошел домой, — ответила Оливия. — Что произошло?

— Это задумывалось, как часть представления, — объяснил Эдвард. — Мисс Баттеруорт стояла на вершине скалы и…

— Кто такая мисс Баттеруорт? — спросила от двери мать Оливии.

— Я позже объясню, — обещала Оливия. Этот дурацкий роман доведет кого-нибудь до смерти. Она снова повернулась к Себастьяну. — Мистер Грей, думаю, нам стоит послать за доктором.

— Владимир все исправит, — объявил принц Алексей.

Себастьян посмотрел на Оливию расширенными от тревоги глазами.

— Мама! — позвала Оливия, жестом подзывая ее к себе. — Думаю, нам нужен доктор.

— Владимир! — Рявкнул принц и разразился длинной тирадой по-русски.

— Не позволяйте ему прикасаться ко мне, — прошипел Себастьян.

— Ты сегодня не ляжешь спать, не объяснив мне все до конца, — прошептала леди Ридланд Оливии на ухо.

Оливия кивнула, благодарная уже за то, что у нее будет время придумать правдоподобное объяснение. Ей казалось, что лучше всего подойдет правда. Хоть и с некоторыми, тщательно отобранными купюрами. Ей очень повезло, что Хантли оказался захвачен событиями в гостиной. Это, по крайней мере, объяснит, почему леди Ридланд никто не доложил о многочисленных посетителях дочери.

— Тащи сюда Гарри, — приказал Себастьян Эдварду. — Немедленно.

Молодой человек извинился и вихрем умчался прочь.

— Владимир занимается как раз такими вещами, — сказал принц Алексей, подходя ближе. Владимир уже стоял рядом и оглядывал Себастьяна, оценивающе прищурив глаза.

— Он чинит сломанные руки? — засомневалась Оливия.

— Он много чего делает, — заметил Алексей.

— Ваше высочество, — проговорила леди Ридланд, присев в легком реверансе. В конце концов, он ведь член королевской фамилии, этикет должен быть соблюден, несмотря на поврежденные конечности.

— Pereloma ruki u nevo nyet, — сказал Владимир.

— Он говорит, что рука не сломана, — сказал Алексей, хватая Себастьяна за плечо. Себастьян заорал так, что Оливия вздрогнула.

Владимир произнес что-то еще, Алексей ответил на это фразой, в которой явно читался вопрос. Владимир кивнул и потом, не успел никто и глазом моргнуть, оба они схватили Себастьяна, Алексей за туловище, а Владимир за руку, чуть выше плеча. Владимир крутанул, дернул… а возможно, дернул и крутанул. Раздался жуткий треск костей… Боже мой, Оливия точно не знала, треснула ли кость, но, по всей видимости, случилось нечто ужасное, поскольку Себастьян издал леденящий душу вопль.

Оливия подумала, что ее сейчас стошнит.

— Лучше? — спросил принц Алексей, глядя вниз на дрожащего пациента.

Себастьян, похоже, был слишком ошеломлен, чтобы говорить.

— Ему уже лучше, — уверенно сказал Алексей. А потом обратился к Себастьяну. — Еще несколько дней будет больно. А может, и дольше. Вы… а-а-х… как это сказать?

— Вывихнул, — простонал Себастьян, неуверенно двигая пальцами.

— Da. Плечо.

Оливия переступила с ноги на ногу, чтобы получше все разглядеть из-за спины Владимира. Себастьян выглядел пугающе. Он весь трясся, дышал часто-часто, а его кожа…

— Вам не кажется, что он слегка позеленел? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Алексей кивнул. Мать Оливии шагнула вперед со словами:

— Возможно, нам следует… о!

Глаза Себастьяна закатились, а голова со стуком упала на ковер.

* * *


Гарри находился у подножия лестницы Ридланд-хауса, когда до него донеся крик. Крик боли, это он узнал сразу же — и, похоже, женский.

Оливия.

Сердце у него ухнуло от страха, и ни слова не сказав Эдварду, он бросился вверх по ступенькам к главному входу. Он не постучал, он даже не замедлил бега, пока, почти задыхаясь, не влетел в гостиную.

— Что, черт побери, здесь происходит? — выдохнул он. С Оливией явно все было в порядке. Цела и невредима. Она находилась рядом с принцем, который по-русски беседовал с Владимиром, стоявшим на коленях и пытавшимся… Себастьян?

Гарри обеспокоенно посмотрел на кузена. Тот сидел, опираясь на ножку стула. Он сжимал свою руку и был мертвенно-бледен.

Дворецкий обмахивал его раскрытой «Мисс Баттеруорт».

— Себ? — спросил Гарри.

Себастьян махнул рукой и покачал головой, что Гарри перевел для себя как «не обращай на меня внимания».

Он и не стал.

— С вами все в порядке? — спросил он Оливию. Сердце у него все еще стучало при мысли, что ей сделали больно. — Я слышал женский крик.

— А, это, наверное, я кричал, — пояснил Себастьян.

Гарри недоверчиво опустил глаза на кузена.

— Ты издал такой звук?

— Было больно, — отрезал Себастьян.

Гарри едва не расхохотался.

— Ты же визжал, как девчонка.

Себастьян сверкнул глазами.

— Ты говоришь это с немецким акцентом по какой-то особой причине?

— Просто так, — ответил Гарри и чуть не захрюкал, так ему хотелось расхохотаться.

— Э-э, сэр Гарри, — раздался сзади голос Оливии.

Он обернулся, посмотрел на нее и разразился хохотом. Без всякой причины. Просто он пытался сдержать смех, а тут посмотрел на нее и уже не мог сдерживаться. В последнее время она оказывала на его эмоции именно такое действие. И Гарри начинал думать, что это совсем не так уж плохо.

Однако Оливия не смеялась.

— Позвольте представить вам мою мать, — промямлила она, указывая подбородком на женщину рядом с собой.

Гарри тут же посерьезнел.

— Простите, леди Ридланд. Я вас не заметил.

— Крик был очень громкий, — сухо сказала она. Раньше Гарри видел ее только издалека, а теперь, увидев вблизи, мог сказать, что она действительно очень похожа на дочь. В волосах ее светились серебряные нити, на лице были легкие морщины, но черты остались те же. Внешность леди Ридланд доказывала, что красота Оливии не увянет с годами.

— Мама, — произнесла Оливия. — Это сэр Гарри Валентайн. Он снял дом к югу от нашего.

— Да, я слышала об этом, — ответила леди Ридланд. — Рада наконец встретить вас.

Гарри показалось, что в ее голосе звучит угроза. «Я знаю, что ты увиваешься за моей дочерью!» Или вовсе: «Не думай, что тебя еще к ней подпустят!»

А может, он все это выдумал.

— Что случилось с Себастьяном? — спросил Гарри.

— Он вывихнул плечо, — объяснила Оливия. — Владимир его вправил.

Гарри не знал, волноваться ему или восхищаться.

— Владимир?

— Da, — гордо ответил Владимир.

— Это было… право же… весьма… — Оливия пыталась подыскать слова. — Замечательно, — наконец выбрала она.

— Я бы описал это иначе, — заметил Себастьян.

— Вы вели себя мужественно, — сказала она, по-матерински кивнув пострадавшему.

— Он уже много раз это проделывал, — сказал Алексей, указав на Владимира. Потом он посмотрел на Себастьяна, все еще сидевшего на полу и сказал: — Вам понадобится… — он неопределенно махнул рукой и поглядел на Оливию. — Оно от боли.

— Лауданум?

— Да. Именно.

— Он есть у меня дома, — подтвердил Гарри. И положил руку Себастьяну на плечо.

— Ааааааа!!!

— Ох, извини. Я хотел взяться за другое плечо. — Гарри обернулся на остальных присутствовавших, большей частью они смотрели на него, как на убийцу. — Я просто пытался подбодрить его. Знаете, похлопать по плечу и все такое.

— Наверное, нам стоит забрать его к себе, — предложил Эдвард.

Гарри кивнул и помог кузену подняться.

— Ты ведь поживешь у нас несколько дней?

Себастьян благодарно кивнул. По пути к двери он обернулся к Владимиру и произнес:

— Spasibo.

Владимир расплылся в гордой улыбке и сказал, что для него честь помочь такому замечательному человеку.

Принц перевел это и добавил:

— Не могу не согласиться. Вы великолепно читали.

Гарри обменялся с Оливией насмешливым взглядом. Просто не мог удержаться.

Но Алексей еще не закончил свою речь.

— Вы окажете мне честь, согласившись посетить меня на будущей неделе. Я даю званый вечер в доме моего кузена. Посла. Праздник в честь русской культуры. — Он оглянулся на остальных присутствующих. — Без сомнения, вы все тоже приглашены. — Он повернулся к Гарри. Их взгляды встретились, и принц пожал плечами, будто говоря: «даже ты».

Гарри кивнул. Похоже, он еще не до конца разделался с русским принцем. Если пойдет Оливия, пойдет и он. Все очень просто.

Леди Ридланд поблагодарила принца за любезное приглашение и обратилась к Гарри:

— Мне кажется, мистеру Грею необходимо прилечь.

— Да, конечно, — пробормотал Гарри. Он попрощался и помог Себастьяну дойти до двери гостиной. Оливия шла рядом с ним и уже у входной двери спросила:

— Вы мне сообщите, как он себя чувствует?

Он улыбнулся ей, едва заметной, заговорщической улыбкой.

— Приходите к окну в шесть часов вечера.

Ему следовало немедленно уйти. Слишком много народу снует вокруг них, да и Себастьян явно страдает от боли, но Гарри не смог еще хоть раз не посмотреть в лицо Оливии. И тут он понял, что же люди имеют в виду, говоря «глаза сияют».

Потому что, когда он попросил ее подойти в шесть к окну, она улыбнулась. А когда он посмотрел в ее глаза, ему показалось, что все вокруг засияло мягким светом счастья, и что все это — и радость, и добро, и счастье — исходит от нее. От этой самой женщины, стоящей рядом с ним у парадного входа в Мейфере.

И тогда он понял. Это случилось. Это случилось прямо здесь, в Лондоне.

Гарри Валентайн влюбился.




Глава 19


Вечером того же дня, ровно в шесть часов, Оливия открыла окно, оперлась о подоконник и выглянула на улицу.

И увидела сэра Гарри, глядящего вверх со своего собственного подоконника. Он выглядел просто восхитительно, и улыбался, лукавой мальчишеской улыбкой. Она любила его таким — счастливым и беззаботным. Темные волосы его уже не были аккуратно причесаны, и ей внезапно до боли захотелось коснуться их, зарыться в них пальцами и взъерошить еще больше.

О Господи, похоже, она влюбилась.

Это должно было прозвучать откровением. Она должна была бы окаменеть, осознав что произошло. Но вместо этого, ей просто стало хорошо. Прекрасно, отлично, чудесно!

Любовь. Любовь. ЛЮБОВЬ. Она мысленно повторяла это слово на разные голоса, с разными интонациями. Все они звучали бесподобно.

Право, это чувство достойно наилучших рекомендаций.

— Добрый вечер, — сказала она с глупой улыбкой.

— И тебе добрый вечер.

— Ты долго ждал?

— Всего несколько секунд. Ты фантастически пунктуальна.

— Я не люблю заставлять людей ждать, — ответила она. Она высунулась еще дальше в окно, и ей почти достало смелости облизать губы. — разве что они заслуживают наказания.

Похоже, это его заинтриговало. Он тоже наклонился чуть вперед, и теперь они оба высовывались из своих окон несколько дальше, чем следует. Казалось, он вот-вот заговорит, но потом на него, видимо, что-то нашло, и он расхохотался.

И она за ним.

И они просто… смеялись, пока у обоих не выступили на глазах слезы.

— Ох, — выдохнула Оливия. — Ты не думаешь, что нам, возможно, стоит… иногда… встречаться как подобает?

Он вытер глаза.

— Как подобает?

— Во время танца, например.

— Мы уже танцевали, — ответил он.

— Всего один раз, и я тогда тебе не нравилась.

— Я тебе тоже не нравился, — напомнил он.

— Я не нравилась тебе больше.

Он слегка поразмыслил и кивнул.

— Ты права.

Оливия моргнула.

— Я вела себя ужасно, да?

— Пожалуй, — признал он с удивительной поспешностью.

— Ты должен был бы мне возразить.

Он подмигнул.

— Да это же просто здорово, что ты, если нужно, можешь вести себя ужасно. Это очень полезное свойство.

Она подперла рукой подбородок.

— Забавно, но моим братьям никогда так не казалось.

— Братья — они все такие.

— И ты тоже?

— Я? Никогда. Я всячески поощрял свою сестру. Чем ужаснее она себя вела, тем больше у нее было возможностей нарваться на крупные неприятности.

— Какой ты коварный! — пробормотала она.

В ответ он только пожал плечами.

— Мне все же любопытно, — продолжила она, не желая менять тему, — как может пригодиться способность ужасно себя вести?

— Это очень хороший вопрос, — серьезно заявил он.

— А ответа у тебя нет, правда?

— Никакого, — признал он.

— Может, чтобы быть актрисой, — предположила она.

— И потерять репутацию?

— Ну, тогда шпионкой.

— Еще хуже, — уверенно ответил он.

— Ты не считаешь, что я могу стать шпионкой? — Она кокетничала напропалую, но слишком наслаждалась процессом, чтобы прекратить. — Право же, Англии вполне мог бы пригодиться кто-нибудь вроде меня. Я бы разобралась с войной в мгновение ока.

— В этом я ни минуты не сомневаюсь, — сказал он, и как ни странно, похоже, верил в то, что говорил.

И тут ее что-то удержало. Уж слишком долго она шутит на совершенно серьезную тему.

— Мне не стоило шутить с подобными вещами, — произнесла она.

— Все в порядке, — ответил он. — Иногда это просто необходимо.

Она задумалась над тем, что он успел повидать и сделать в своей жизни. Он много лет служил в армии. И эта служба вряд ли ограничивалась парадами и девицами, сходящими с ума от униформы. Он наверняка воевал. Участвовал в походах. Убивал.

Представить это было практически невозможно. Он великолепно сидел в седле, а после сегодняшнего утра она имела точное представление о его силе, но все равно, она почему-то представляла его себе скорее ученым, чем спортсменом. Возможно, потому что она день за днем наблюдала, как он часами сидит в кабинете за столом, согнувшись над бумагами и порхая пером по строчкам.

— Что ты там делаешь? — спросила она.

— Где?

Она мотнула головой.

— В кабинете. Ты очень много времени проводишь за столом.

Он помедлил, потом ответил:

— Да так… В основном, перевожу.

— Переводишь? — рот ее приоткрылся от удивления. — Правда?

Он сменил позу и, похоже, впервые за вечер напрягся.

— Я же упоминал, что говорю по-французски.

— Я не думала, что настолько хорошо.

Он скромно пожал плечами.

— Я много лет провел на континенте.

Переводы. Святые небеса, да он еще умнее, чем ей казалось. Она надеялась, что сможет ему соответствовать. Ей думалось, что сможет: ей нравилось считать себя гораздо умнее большинства окружавших ее людей. Поскольку она не притворялась, что ее интересует любая тема, о какой ни зайдет разговор. И еще потому, что она не пыталась заниматься тем, к чему у нее не было способностей.

Именно так и должен вести себя любой разумный человек.

На ее взгляд.

— А перевод сильно отличается? — спросила она.

Он склонил голову набок.

— От простого общения, — уточнила она. — Я знаю только английский, я и правда не понимаю в чем разница.

— Отличается и довольно сильно, — подтвердил он. — Не знаю, как это объяснить. Первое — совершенно бессознательный процесс. А во втором есть что-то от математики.

— От математики?

Он выглядел чуть ли не сонным.

— Я же говорил, что не могу толком объяснить.

— Нет, — задумчиво сказала она, — думаю, в этом есть смысл. Это все равно что совмещать детали головоломки.

— Похоже.

— Я люблю головоломки, — она на секунду задумалась, потом закончила: — но ненавижу математику.

— Это ведь одно и то же, — возразил он.

— Вовсе нет.

— Значит, у тебя были никудышные учителя.

— Это само собой разумеется. Я, если помнишь, выжила пять гувернанток.

Он улыбнулся, медленной теплой улыбкой, от которой ей стало щекотно внутри. Скажи ей кто-нибудь еще утром, что разговор о математике и головоломках заставит ее трепетать от восторга, она хохотала бы до упаду. Но сейчас она смотрела на него и хотела только протянуть к нему руки, перелететь расстояние между домами и оказаться в его объятиях.

Это безумие.

И благословение.

— Мне стоит отпустить тебя, — произнес он.

— Куда? — вздохнула Оливия.

Гарри закашлялся.

— Туда, куда тебе надо идти.

Ей хотелось сказать — «к тебе». Вместо этого, она потянулась к окну, готовая его закрыть.

— Встретимся завтра в это же время?

Он поклонился, и у нее перехватило дыхание. В его движениях было нечто завораживающе изящное, будто он был средневековым рыцарем, а она — его принцессой в высокой башне.

— Почту за честь, — ответил он.

Этим вечером, ложась в постель, Оливия все еще улыбалась.

Да, любовь и правда достойна наилучших рекомендаций.

* * *


Через неделю Гарри сидел за столом, уставившись на чистый лист бумаги.

Не то чтобы он собирался что-то писать. Но ему всегда казалось, что он гораздо лучшее соображает за столом, видя перед собой девственно чистый лист. А потому, после долгого лежания в кровати, где он необычайно тщательно изучал потолок и безуспешно пытался изобрести наилучший способ сделать предложение Оливии, он переместился за стол, надеясь, что здесь на него снизойдет озарение.

А оно не снисходило.

— Гарри?

Он поднял глаза, благодарный за передышку. В дверях стоял Эдвард.

— Ты просил меня напомнить, когда настанет время собираться, — сказал Эдвард.

Гарри кивнул и поблагодарил. Прошла уже неделя с того странного и восхитительного дня в Ридланд-хаусе. Себастьян только что не переселился к нему, заявив что дом Гарри гораздо удобнее его собственного (да и кормят здесь значительно лучше). Эдвард стал гораздо больше времени проводить дома и пока ни разу не напился. А Гарри больше не надо было хоть сколько-нибудь серьезно думать о принце Алексее Ивановиче Гомаровском.

Ну, то есть, до этой самой минуты. Поскольку сегодня вечером ему придется посетить праздник в честь русской культуры. Однако, Гарри ждал этого события скорее с энтузиазмом. Ему нравилась русская культура. И кухня. Он не ел нормальной русской еды с тех далеких времен, когда его бабушка была жива и грозно гоняла поваров на кухне Валентайнов. Гарри считал, что икра вряд ли будет, но очень на это надеялся.

И конечно же, там будет Оливия.

Он попросит ее руки. Завтра. Он еще не определился с деталями, но ждать дольше просто не мог. Прошедшая неделя была одновременно благословением и пыткой, которые слились в одной солнечной голубоглазой блондинке.

Она, должно быть, догадалась о его намерениях. Он определенно ухаживал за ней всю неделю — как подобает, с прогулками в парке, с беседами с семьей. И как не подобает тоже — с крадеными полночными поцелуями и беседами через окно.

Он был влюблен. Он уже давно это понял. И единственное, что осталось сделать — это предложить ей руку и сердце. А Оливии — принять их… Он не думал, что она откажет. Она не говорила, что любит его, но ведь и не должна была, не так ли? Джентльмен должен первым открыть даме свои чувства, а он этого еще не сделал.

Он ждал подходящего момента. Им необходимо остаться наедине. Это должно случиться днем — ему хотелось ясно видеть выражение ее лица, чтобы навсегда запомнить его. Он расскажет ей о своей любви и попросит стать его женой. А потом зацелует до потери сознания. И возможно, потеряет сознание сам.

Кто бы мог подумать, что он такой романтик?

Гарри сам над собой усмехнулся, встал и подошел к окну. Занавески у Оливии были отдернуты, окно открыто. Движимый любопытством, он поднял раму собственного окна и высунул голову на улицу, в теплый вечерний воздух. Он немного подождал, надеясь, что она услышала шум открываемого окна, а потом свистнул.

Она появилась почти немедленно, веселая, с блестящими глазами.

— Добрый вечер, — крикнула она.

— Ты ждала меня? — спросил он.

— Ну, конечно же, нет. Но раз уж я сижу в своей комнате, я подумала, что стоит держать окно открытым. — Она оперлась о карниз и улыбнулась ему. — Уже почти пора собираться.

— Что ты наденешь? — О Господи, он говорит как ее сплетница-подружка. Но ему наплевать. Смотреть на нее было слишком приятно, чтобы беспокоиться об этом.

— Мама настаивает на красном бархатном платье, но мне хочется надеть такое, у которого ты сможешь распознать цвет.

Забавно, но ему было безумно приятно, что ради него она избегает красного и зеленого.

— Может, голубое? — предложила она.

— Голубое тебе очень идет.

— Сегодня ты на изумление покладист.

Он пожал плечами, все еще улыбаясь — по его собственному мнению исключительно глупой улыбкой.

— У меня необыкновенно хорошее настроение.

— Даже несмотря на необходимость провести весь вечер с принцем Алексеем?

— У него там будет три сотни гостей. Ergo, на меня времени не хватит.

Она прыснула.

— Я считала, что ты стал лучше к нему относиться.

Гарри тоже так казалось. Он все еще думал, что принц — порядочная свинья, но он вылечил Себастьяну плечо. Или, если быть точным, велел это сделать своему телохранителю. Результат тот же.

А что еще важнее, он, наконец, признал свое поражение и прекратил наносить Оливии визиты.

К несчастью для Гарри, увлечение принца Оливией сменилось дружеской привязанностью к Себастьяну. Принц Алексей решил, что Себ должен стать его новым лучшим другом, и ежедневно приходил справляться о его здоровье. Гарри предпочитал не покидать кабинета во время этих визитов, а потом развлекал Оливию изложением описанных Себастьяном подробностей. В конечном итоге, все это было довольно забавно и яснее ясного доказывало, что принц Алексей безопасен.

— О, это мама, — Оливия оглянулась назад. — Она зовет меня. Мне надо идти.

— Увидимся вечером.

Она улыбнулась.

— Буду ждать с нетерпением.




Глава 20


Когда Гарри подъехал к дому русского посла, бал был в самом разгаре. Ему не удалось точно определить, в честь какого конкретно аспекта русской культуры устроен праздник: музыка играла немецкая, а еду подавали французскую. Но это никого не смущало. Водка текла рекой, и в комнате то и дело слышались взрывы смеха.

Гарри тут же начал искать Оливию, но ее нигде не было видно. Он знал, что она уже здесь, ее карета отъехала за час до его собственной. Однако в зале было слишком людно. Ничего, скоро он ее отыщет.

Плечо у Себастьяна практически зажило, но он продолжал носить легкую повязку — так привлекательнее для женщин, — объяснил он. Невероятно, но это и в самом деле сработало. Они слетелись моментально, и Гарри с удовольствием и некоторым изумлением стоял в сторонке и наблюдал, как Себастьян греется в лучах тревоги и заботы лондонских прекрасных дам.

Гарри заметил, что Себастьян не спешит посвящать окружающих в детали происшествия. По правде говоря, его рассказы были скорее туманны. Он ни словом не обмолвился о столе, игравшем роль утеса из готической новеллы. Сложно сказать, что именно говорил Себастьян, но Гарри слышал, как одна леди прошептала другой, что «на него, на бедняжку напали бандиты…»

Гарри вполне готов был к концу вечера услышать, что Себастьян, оказывается, в одиночку бился с целым полком французов.

Пока Себастьян принимал душераздирающие изъявления сочувствия от одной особенно энергичной вдовушки, Гарри наклонился к Эдварду:

— Что бы ни случилось, никому не говори, как это произошло на самом деле. Он никогда тебе не простит.

Эдвард кивнул, но как-то рассеянно. Он был слишком занят, чтобы обращать внимание на Гарри, он наблюдал за Себом и учился у него.

— Все остатки твои, наслаждайся, — сказал Гарри брату и улыбнулся сам себе, поняв, что он, к счастью, навсегда покончил с невостребованными Себастьяном дамами.

Жизнь была хороша. Просто прекрасна. И бесподобна, и восхитительна, как, собственно, и всегда.

Завтра он сделает предложение, и завтра она скажет «да».

Ведь скажет же, правда? Не может он настолько ошибаться в ее чувствах!

— Ты видел Оливию? — спросил он Эдварда.

Эдвард покачал головой.

— Попытаюсь ее найти.

Эдвард кивнул.

Гарри решил, что когда вокруг порхает столько юных барышень, вести беседу с братом бесполезно. Он отошел, пытаясь оглядывать толпу поверх голов, и начал продвигаться к противоположной стене бального зала. У чаши с пуншем бурлила толпа с принцем Алексеем в самом центре, но Оливии видно не было. Она сказала, что оденется в голубое, то есть обнаружить ее будет проще, но к вечеру ему всегда становилось труднее различать цвета.

А вот ее волосы… Это совсем другая история. Ее волосы должны гореть, как маяк.

Он продолжал пробираться сквозь толпу и оглядываться по сторонам, пока наконец, когда он уже начал отчаиваться, сзади него не раздалось:

— Кого-нибудь ищете?

Он повернулся, и вся его жизнь будто озарилась ее улыбкой.

— Да, — произнес он, разыгрывая нерешительность, — но я никак не могу ее найти…

— О, хватит, — прервала Оливия, легонько шлепнув его по руке. — Что тебя так задержало? Я здесь уже несколько часов.

Он приподнял одну бровь.

— Ну ладно, как минимум, час. Или даже девяносто минут.

Он оглянулся на брата и кузена в другом конце зала, все еще окруженных вниманием дам.

— Нам не сразу удалось подобрать повязку, подходящую к костюму Себастьяна.

— А еще говорят, что женщины привередливы!

— Я был бы просто счастлив защитить честь своего пола, но мне слишком приятно осуждать Себа.

Она рассмеялась в ответ легким мелодичным смехом, потом схватила Гарри за руку.

— Пойдем со мной.

Он шел за ней по залу и поражался ее простодушной целеустремленности. Она сворачивала то вправо, то влево и всю дорогу смеялась, пока они, наконец, не достигли полукруглой двери в дальнем конце зала.

— Что это? — прошептал он.

— Ш-ш-ш-ш, — приказала она. Он последовал за ней в коридор. Здесь не было пустынно, то тут, то там стояли небольшие группы людей, но народу было гораздо меньше, чем в главном зале.

— Я ходила на разведку, — объяснила она.

— Похоже на то.

Она свернула за угол, потом еще раз и еще, людей становилось все меньше и меньше, пока они, в конце концов, не достигли тихой галереи. С одной стороны двери перемежались с огромными портретами. В строгом порядке: по два портрета между дверями. С другой стороны красовался длинный ряд окон.

Она остановилась прямо напротив одного из окон.

— Посмотри! — приказала она.

Он послушался, но не увидел ничего необычного.

— Мне открыть окно? — спросил он, думая, что это хоть немного прояснит ситуацию.

— Да, пожалуйста.

Он нашел защелку, откинул ее, потом поднял фрамугу. Она бесшумно скользнула вверх, и он высунул голову на улицу.

Он увидел деревья.

И ее. Она тоже высунула голову в окно.

— Должен признаться, я смущен, — сказал он. — На что я должен смотреть?

— На меня, — просто сказала она. — На нас. Вместе. С одной стороны окна.

Он повернулся. И посмотрел на Оливию. А потом… Ему просто необходимо было сделать это. Он протянул к ней руки, обнял ее, и Оливия прижалась к нему охотно, с улыбкой, обещавшей целую жизнь впереди.

Он наклонился и поцеловал ее, голодными, ищущими губами, и понял, что его бьет дрожь, потому что это был не просто поцелуй. Было нечто священное в этой минуте. Что-то истинное и благородное.

— Я люблю тебя, — прошептал Гарри. Он вовсе не собирался говорить это прямо сейчас. Он все время планировал, что скажет ей об этом, делая предложение. Но он не мог иначе. Это росло и ширилось внутри него, бурлило и жгло, он никак не мог удержать это в себе. — Я люблю тебя, — повторил он снова. — Люблю.

Она дотронулась до его щеки.

— Я тоже люблю тебя.

Несколько секунд он не двигался, только во все глаза смотрел на нее, пытаясь продлить это мгновение, позволить ему пропитать каждую клеточку его тела. А потом его накрыла совсем другая волна, первобытная и яростная, и он прижал Оливию к себе, целуя с жаждой мужчины, заявляющего свои права на женщину.

Гарри всего было мало — ее прикосновений, ее запаха, ее вкуса. Напряжение и желание туго переплелись в нем. Внезапно все вокруг исчезло — и контроль, и чувство благопристойности — все, кроме нее.

Его руки мяли ее одежду, пытаясь добраться до теплой и нежной кожи.

— Ты нужна мне, — простонал он, скользя губами от щеки по подбородку к шее.

Они закружились, двигаясь прочь от окна, и Гарри спиной почувствовал, что уперся в дверь. Он взялся рукой за ручку, повернул, и они ввалились в комнату, запинаясь и спотыкаясь, но все же держась на ногах.

— Где мы? — спросила Оливия, задыхаясь.

Он захлопнул дверь. Защелкнул замок.

— Неважно.

Потом схватил ее и прижал к себе. Ему следовало быть нежным, даже осторожным. Но он ничего не мог с собой поделать. Впервые в жизни его вела сила неподвластная никакому контролю. Сопротивляться было невозможно. Весь мир Гарри сузился до размеров вот этой, единственной женщины, до их тел и до необходимости показать ей — самым непреложным в мире способом — как он ее любит.

— Гарри, — выдохнула Оливия, прижимаясь к нему. Сквозь одежду он чувствовал каждый изгиб ее тела, и ему следовало… он не мог остановиться.

Он должен был почувствовать ее. Познать ее.

Он произнес ее имя и не узнал собственного голоса, хриплого от желания.

— Я хочу тебя, — прошептал он. А когда Оливия застонала в ответ и нашла губами мочку его уха, он коснулся губами ее собственного ушка и повторил:

— Я хочу тебя немедленно.

— Да, — ответила она. — Да.

У него перехватило дыхание, он отступил на шаг и взял ее лицо в ладони.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

Она кивнула.

Но этого было недостаточно.

— Ты понимаешь? — спросил он, звенящим от страсти голосом. — Скажи это вслух.

— Я понимаю, — чуть слышно выговорила она. — Я тоже хочу тебя.

Он все еще не двигался, он боялся перейти последнюю грань рассудка… приличия. Он уже знал, что готов посвятить ей всю жизнь, но еще не произносил клятвы в церкви, перед лицом ее родственников. Но, бог мой, если она собирается его останавливать, пусть сделает это прямо сейчас.

Она замерла. Несколько мгновений она даже не дышала, а потом взяла его лицо в ладони, повторив его собственный жест. Их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах любовь и доверие — столь огромные и столь глубокие, что ему стало страшно.

Как он сможет стать достойным всего этого? Как он сможет быть уверен, что она с ним спокойна и счастлива, что она ежедневно, ежеминутно знает, как сильно он ее любит?

Она улыбнулась. Сначала нежной, затем умной, и, возможно даже, немного лукавой улыбкой.

— Ты собираешься просить моей руки, — прошептала она. — Ведь так?

От потрясения у него открылся рот.

— Я…

Но она приложила к его губам палец.

— Молчи. Просто кивни, если это правда.

Он кивнул.

— Не проси сейчас, — потребовала она так торжественно, будто была богиней, и смертные исполняли любую ее волю. — Сейчас не время и не место. Я хочу, чтобы мне сделали предложение как подобает.

Он снова кивнул.

— Но… если я буду знать, что ты собираешься просить моей руки, я, возможно, позволю убедить себя, что можно…

Другого разрешения Гарри не потребовалось. Он снова прижал ее к себе для обжигающего поцелуя, пальцами нащупывая затянутые в шелк пуговки у нее на спине. Они расстегивались легко, и через несколько секунд платье с шелестом упало к ее ногам.

Она стояла перед ним в сорочке и корсете, и светлая ткань мягко блестела в лунном свете, льющемся через незанавешенный верхний полукруг единственного в комнате окна.

Она была так красива, так чиста, так божественно воздушна — ему захотелось замереть и пить ее взглядом, хоть тело и горело от желания к ней прикоснуться.

Он сорвал с себя пиджак и ослабил узел галстука. А она просто стояла и тихо наблюдала за ним огромными от удивления и восторга глазами. Он расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, ровно столько, чтобы можно было стянуть ее через голову, а потом, в последней вспышке разума, аккуратно сложил рубашку на стуле, чтобы она не помялась. Она издала легкий смешок и закрыла рот рукой.

— Что?

— Ты такой аккуратный, — сказала она, явно смущенная тем, что приходится на это указывать.

Он демонстративно бросил взгляд через плечо.

— За этой дверью четыре сотни людей.

— Но ты же меня соблазняешь!

— Я не могу делать это аккуратно?

У нее вырвался еще один смешок. Она наклонилась, подняла платье и протянула ему.

— Ты не откажешься сложить и его тоже?

Он сжал губы, чтобы не расхохотаться. Молча протянул руку и взял платье.

— Если у тебя начнутся проблемы с деньгами, — сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, — вспомни, что для старательной личной горничной всегда найдется работа.

Он повернулся к ней, и один уголок его рта неумолимо пополз вверх. Постучал себя по левому виску у самого уголка глаза и проговорил:

— Я же не различаю цвета, ты забыла?

— Ой-ой-ой! — она всплеснула руками, с неимоверно благопристойным видом. — Тогда ничего не получится.

Он шагнул вперед, пожирая ее глазами.

— Я мог бы компенсировать этот недостаток чрезвычайной преданностью своей госпоже.

— Верность и преданность всегда высоко ценились в слугах.

Он подошел ближе, совсем близко, так что его губы почти касались уголка ее рта.

— А в мужьях?

— В мужьях они ценятся чрезвычайно, — прошептала она. Дыхание у нее сбилось, а от трепета ее кожи у него закипела кровь.

Он протянул руку к завязкам корсета.

— Я очень верный.

Она отрывисто кивнула.

— Хорошо.

Он потянул за ленточку, развязал бант, а потом просунул палец под узелок.

— Я знаю слово «верность» на трех языках.

— Правда?

Правда, и он не боялся, что она об этом узнает. Он хотел заниматься с ней любовью на всех трех языках, но решил, что для первого раза лучше придерживаться английского. Ну, то есть, в основном.

— Fidelity[31 - fidelity — верность (англ.)], — прошептал он. — Fidélité[32 - Fidélité — верность (фр.)]. Vyernost.

А потом поцеловал ее, пока она не успела больше ничего спросить. Он ей все обязательно расскажет, но только не сейчас, когда он стоит без рубашки, а корсет Оливии, наконец, развязан и упал к ее ногам. Только не сейчас, когда его пальцы трудятся над двумя пуговками ее сорочки и стягивают с плеч бретельки.

— Я люблю тебя, — произнес он, наклонившись и целуя впадинку у нее под ключицей.

— Я люблю тебя, — повторил он, двигаясь вверх по изящной линии ее шеи.

— Я люблю тебя, — на этот раз Гарри жарко прошептал эти слова ей в ухо, отпуская бретельки, чтобы последний покров соскользнул с ее тела.

Оливия подняла руки, чтобы прикрыться, он снова легко поцеловал ее в губы, а его пальцы уже расстегивали застежки на брюках. Он стал горячим и твердым, у него все ныло от желания. Он понятия не имел, как умудрился так быстро избавиться от ботинок, но через несколько секунд уже подхватил ее на руки и понес к дивану.

— Ты достойна того, чтобы все произошло на кровати, как подобает, — пробормотал он, — с подобающими простынями, подобающими подушками…

Но она покачала головой, сцепила у него на шее пальцы и пригнула его голову для поцелуя.

— Сейчас мне не хочется вести себя, как подобает, — прошептала она ему на ухо. — Я хочу только тебя.

Это было неизбежно. Гарри понял это в тот самый момент, когда она хитро спросила, планирует ли он просить ее руки. И все равно, именно в эту минуту что-то оборвалось, и он оказался за гранью самообладания, и все превратилось из соблазнения в чистое безумие.

Он уложил ее на спину и тут же накрыл ее тело своим. Прикосновение обожгло его. Они лежали кожа к коже, прижатые друг к другу с ошеломляющей интимностью. И ему до безумия хотелось ворваться в нее, овладеть ею, познать ее, но он не хотел торопиться. Он не знал, сможет ли привести ее к кульминации, никогда раньше он не занимался любовью с девственницей, и понятия не имел, возможно ли это вообще в первый раз. Но, во имя всего святого, он просто обязан доставить ей удовольствие. Чтобы, когда все закончится, она точно знала насколько он боготворит ее.

Чтобы она знала, что любима.

— Говори мне, что тебе нравится, — пробормотал он, целуя ее в губы, а потом в шею.

Он слышал ее дыхание, прерывистое, возбужденное и несколько озадаченное.

— Что ты имеешь в виду?

Он накрыл ладонью ее грудь.

— Тебе это нравится?

Она прерывисто втянула в себя воздух.

— Тебе нравится? — он провел губами дорожку к основанию ее шеи.

Она закивала, быстрыми, яростными кивками.

— Да.

— Говори мне, что тебе нравится, — повторил он, и его губы нашли ее сосок. Он слегка подул на него, потом обвел его языком и наконец полностью взял в рот.

— Мне это нравится, — выдохнула Оливия.

«Мне тоже», — подумал он и переместился к другой груди, объяснив себе, что это «для равновесия». На самом же деле это было нужно ему самому, он был просто не в силах пропустить ни дюйма ее кожи.

Она изогнулась под ним, прижалась к его рту, и его рука скользнула вниз и обняла ее ягодицу. Он сжал ее, затем двинулся дальше, в поисках нежной кожи внутри ее бедер. Сжал еще раз, а потом его рука подобралась близко, очень близко к самому центру ее естества, так близко, что он почувствовал исходящий оттуда жар.

Его губы накрыли ее рот, а пальцы нащупали нежную плоть и начали ласкать ее, а после вошли внутрь.

— Гарри! — воскликнула она, удивленно, но, как ему показалось, не недовольно.

— Говори мне, что тебе нравится, — повторил он.

— Это, — выговорила она. — Но я не…

Он начал двигаться в ней, то погружал, то вновь вынимал пальцы, она стала совсем мокрой, а он просто сгорал от желания.

— Ты не… что? — спросил он.

— Я не знаю.

Он улыбнулся.

— Что ты не знаешь?

— Я не знаю, что я не знаю, — практически рявкнула она.

Он подавил смешок, и его пальцы на мгновение остановились.

— Не останавливайся! — закричала она.

И он не стал останавливаться. Он не остановился, когда она выкрикнула его имя. И не остановился, когда она схватила его за плечи так сильно, что, наверняка остались синяки. И он вовсе не думал останавливаться, когда она начала конвульсивно сжиматься вокруг него, так быстро и так сильно, что чуть не выпихнула его руку вон.

Джентльмен этим бы и ограничился. Она достигла вершины и все еще была девственницей, а он, видимо, просто чудовище, раз хочет до конца заняться с ней любовью, но он просто не может… нет, он не может…

Оливия принадлежит ему.

Правда, Гарри только что понял, что сам он принадлежит ей гораздо больше.

Не успела она опомниться от оргазма, как он рывком вытащил пальцы и навис над ней всем телом.

— Я люблю тебя, — произнес он глухим и хриплым от страсти голосом. — Я должен это сказать. Мне нужно, чтобы ты знала. Чтобы ты понимала это сейчас.

И Гарри ринулся вперед, ожидая сопротивления. Но Оливия была так возбуждена, так обласкана и любима, что он легко скользнул внутрь. Он вздрогнул от наслаждения, от восхитительного слияния их тел. Для него самого все было как будто впервые — желание обуяло его настолько, что он потерял над собой контроль. А потом, со скоростью, которую можно было бы считать постыдной, не будь она уже удовлетворена, он вскрикнул, замер, и наконец взорвался.




Глава 21


Оливия ушла первой.

Она не знала, долго ли они еще лежали на диване, пытаясь прийти в себя, а потом, когда смогли нормально дышать, пришлось потратить некоторое время на свой внешний вид. У Гарри никак не получалось завязать галстук так же элегантно, как это делал его камердинер, а Оливия обнаружила, что одного носового платка явно недостаточно, чтобы…

О Господи, она не могла произнести это даже мысленно. Она ничуть не жалела о сделанном. Это было самое прекрасное, самое удивительное, самое великолепное переживание за всю ее жизнь! Но она стала такой… липкой.

Еще их основательно задержали многочисленные поцелуи и как минимум пара сладострастных взглядов — каждый из которых грозил снова бросить их в объятия друг друга, — а также один коварный щипок за мягкое место.

Оливия до сих пор им гордилась.

Однако с течением времени им все же удалось придать себе достаточно презентабельный вид, позволявший вернуться в общество. Было решено, что Оливия уйдет первой. А Гарри последует за ней через пять минут.

— Ты уверен, что у меня волосы в порядке? — спросила она, кладя руку на дверную ручку.

— Нет, — честно ответил он.

Глаза ее испуганно расширились.

— Они выглядят вовсе не плохо, — подобно любому мужчине он был совершенно неспособен точно описать прическу. — Но мне кажется, локоны лежат не совсем так, как в начале вечера. — Он как-то неуверенно улыбнулся, явно осознавая всю свою бездарность в данном вопросе.

Она снова бросилась к единственному в комнате зеркалу, но оно стояло на каминной полке, и, даже привстав на цыпочки, Оливия не смогла целиком увидеть свое лицо.

— Так я ничего не вижу, — пожаловалась она. — Придется искать дамскую комнату.

В результате, их планы несколько изменились. Оливия должна выйти, найти дамскую комнату и просидеть там минут десять, чтобы Гарри смог покинуть их убежище через пять минут после ее ухода и оказаться в бальном зале за пять минут до ее прихода.

Оливии все эти ухищрения казались просто ужасными. Как, интересно, другие могут справляться со всеми этими вещами — таиться, скрываться, будто они воры? Из нее вышел бы никудышный шпион.

Похоже, эти мысли отразились на ее лице, поскольку Гарри подошел и нежно поцеловал ее в щеку.

— Мы скоро поженимся, — пообещал он. — И нам никогда больше не придется все это проделывать.

Она открыла было рот, чтобы указать, что ее мать наверняка будет настаивать на трехмесячной помолвке, не меньше, но тут он поднял руку и произнес:

— Не беспокойся, я еще не делаю предложения. Когда я начну просить твоей руки, ты поймешь. Обещаю.

Она улыбнулась, тихо попрощалась, выглянула из-за двери, чтобы убедиться, что никого нет, и выскользнула в тишину залитой лунным светом галереи.

Оливия знала, где расположена дамская комната, она уже успела побывать там в начале вечера. Она пыталась идти с точно выверенной скоростью. Не слишком быстро: никто не должен заподозрить, что она торопится. И не слишком медленно: всегда лучше выглядеть так, будто идешь по делу.

На пути в дамскую комнату она никого не встретила и была за это несказанно благодарна судьбе. Однако, как только она открыла дверь и ступила в помещение, где леди могли помыть руки и поправить свой наряд, ее приветствовал возглас:

— Оливия!

Оливия чуть не выпрыгнула из платья. У зеркала, пощипывая щеки, стояла Мэри Кадоган.

— О Господи, Мэри! — Оливия попытаясь справиться с дыханием. — Как же ты меня напугала!

Ей безумно не хотелось вступать с Мэри в беседу, но, с другой стороны, если уж суждено было на кого-то наткнуться, хорошо, что это оказалась подруга. Мэри, возможно, подивится растрепанному виду Оливии, но ни за что не заподозрит правды.

— Что у меня с прической — полный кошмар? — спросила Оливия, поднеся руку к волосам. — Я поскользнулась. Кто-то пролил шампанское.

— О, ненавижу такие вещи.

— Так как ты считаешь? — настаивала Оливия, надеясь, что ей удалось отвлечь Мэри, и та не начнет задавать вопросы.

— Все не так уж плохо, — утешила подругу Мэри. — Хочешь, я тебе помогу? Я десятки раз причесывала сестру. — Она усадила Оливию в кресло и начала перекалывать шпильки. — Похоже, платье у тебя не пострадало.

— Подол наверняка испачкан, — возразила Оливия.

— А кто пролил шампанское? — поинтересовалась Мэри.

— Понятия не имею.

— Готова спорить, что мистер Грей. У него рука на перевязи, видела?

— Конечно, — пробормотала Оливия.

— Я слышала, это дядюшка столкнул его с лестницы.

Оливии с трудом удалось скрыть ужас. Что за кошмарный слух!

— Этого не может быть.

— Почему?

— Ну… — Оливия моргнула, пытась найти приемлемый ответ. Она вовсе не хотела сообщать, что Себастьян упал со стола в ее собственном доме — Мэри буквально забросает ее вопросами, стоит ей заподозрить, что Оливия что-то знает о происшествии. Наконец она остановилась на: — Ты не думаешь, что если бы он и впрямь слетел с лестницы, то покалечился бы гораздо сильнее?

Мэри немного подумала.

— Ну, возможно, это была коротенькая лестница. Скажем, ступени у парадного входа в графский дом.

— Может быть, — кивнула Оливия, в надежде, что этим все и ограничится.

— Хотя… — продолжила Мэри, положив конец надеждам подруги, — на улице не обошлось бы без свидетелей.

Оливия решила промолчать.

— Наверное, это произошло ночью, — предположила Мэри.

Оливия подумала, что Мэри стоило бы писать новеллы в стиле «Мисс Баттеруорт». Воображение для этого у нее точно имеется.

— Ну вот, — объявила Мэри. — Прическа как новенькая. Почти. Я не смогла воссоздать только колечко у тебя над ухом.

Оливия была поражена (и слегка напугана), что Мэри запомнила колечко над ее ухом — сама она о нем и думать забыла.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Я тебе несказанно благодарна.

Мэри тепло улыбнулась.

— Всегда рада помочь. Пойдем обратно в зал?

— Ты иди, а я еще останусь, — отказалась Оливия. Она мотнула головой в сторону двери в более уединенную часть дамской комнаты. — Мне нужно задержаться.

— Хочешь, я тебя подожду?

— О, нет, нет, нет! — воскликнула Оливия, надеясь, что ее «нетнетнетканье» не прозвучало как отчаянная мольба. Ей действительно было необходимо на несколько минут остаться одной — просто чтобы собраться с мыслями, глубоко вдохнуть и попытаться обрести душевное равновесие.

— О, конечно. Что ж, увидимся позже. — Мэри кивнула и вышла из комнаты, оставив Оливию одну.

Оливия на секунду закрыла глаза и сделала свой долгожданный глубокий вдох. Она чувствовала шум в ушах и головокружение, была шокирована собственным поступком и в то же время, полна восторга.

Она не знала, что поражает ее больше — то, что она несколько минут назад рассталась с девственностью в доме русского посла, или что сейчас она, как ни в чем не бывало, присоединится к гостям.

Людям все станет ясно по ее лицу? Она сильно изменилась? Видит Бог, сама она чувствует себя совершенно другим человеком.

Она немного наклонилась, пытаясь более внимательно разглядеть собственное отражение. На щеках у нее играет румянец, его не скроешь. И глаза, похоже, блестят гораздо ярче, почти светятся.

Она выглядит сногсшибательно. Никто ничего не заподозрит.

Кроме Гарри.

Сердце у нее подпрыгнуло. Буквально подскочило в грудной клетке.

Гарри будет знать. Он запомнил все до последней мелочи, и если он посмотрит на нее горящими от желания глазами, она снова растает.

И ей вдруг показалось, что вынести этого она не сумеет. Просто взглянув на нее, никто не поймет, чем она занималась. Но если кто-нибудь вдруг бросит на нее взгляд в тот самый момент, когда она посмотрит на Гарри…

Она встала. Расправила плечи. Попыталась собрать волю в кулак. Она сможет это сделать. Она ведь леди Оливия Бевелсток, она чувствует себя комфортно в любой ситуации, связанной с обществом, разве не так? Она леди Оливия Бевелсток, а скоро станет…

От этой мысли она тихо и восторженно взвизгнула. Скоро она станет леди Валентайн. Ей это нравится. Леди Валентайн. Так романтично. Право же, лучшего имени и быть не может.

Она повернулась к двери. Потянулась к ручке.

Но кто-то снаружи уже начал ее открывать. И она отступила на шаг, чтобы избежать удара.

Но не успела…

— О!

* * *


Черт побери, ну где же Оливия?

Прошло уже полчаса, как Гарри вернулся в бальный зал, а она все еще не появлялась. Он идеально играл свою роль: поболтал с огромным количеством дебютанток и даже потанцевал с одной из девиц Смайт-Смит. Затем проведал Себастьяна, хоть тот в этом и не нуждался — плечо не беспокоило его уже несколько дней.

Оливия сказала, что планирует зайти в дамскую комнату и привести себя в порядок, то есть он не ждал, что она появится точно в оговоренное время, и все же, что она там делает? Когда они расстались, она выглядела вполне пристойно. Что ей понадобилось исправлять?!

— О, сэр Гарри!

Он обернулся на женский голос. Перед ним стояла девушка, с которой Оливия сидела тогда в парке. Вот черт, как же ее зовут?

— Вы не знаете, где Оливия? — спросила она.

— Нет, — ответил Гарри. — Но я здесь совсем недавно.

Девушка нахмурилась.

— Понятия не имею, куда она делась. Я ведь ее уже видела.

Гарри посмотрел на подругу Оливии с растущим интересом.

— Правда?

Она кивнула и махнула рукой в сторону, видимо, чтобы указать, что это было где-то в другом месте.

— Я помогала ей привести в порядок волосы. Знаете, кто-то пролил шампанское ей на платье.

Гарри не вполне понял, каким образом это может быть связано с волосами, но решил, что лучше не спрашивать. Что бы за историю не придумала Оливия, подруге она казалась убедительной, и он не собирался ей перечить.

Девушка снова нахмурилась и слегка повернула голову в одну, а потом в другую сторону, оглядывая толпу.

— Мне совершенно необходимо кое-что ей рассказать.

— А когда вы видели ее в последний раз? — спросил Гарри вежливым, почти отеческим тоном.

— О Боже, откуда мне знать! Может, час назад? Нет, позже. — Она продолжала разглядывать танцующие пары, но Гарри не мог точно сказать, ищет она Оливию или просто инспектирует список приглашенных.

— Вы ее видите? — пробормотал Гарри, в основном потому, что было довольно странно стоять рядом с человеком, который смотрит на кого угодно, только не на тебя.

Она покачала головой, а потом, похоже, увидела кого-то более для нее важного, поскольку произнесла:

— Если вы ее встретите, скажите, что я ее искала, — слегка махнув рукой, она устремилась в толпу.

Все это ему совершенно не помогло, решил Гарри, продвигаясь к двери в сад. Он не считал, что Оливия вышла на воздух, но зал находился ниже уровня земли, и к дверям вели три ступеньки вверх. Оттуда у него будет больше шансов ее заметить.

Но когда он наконец добрался до своего наблюдательного пункта, его ждал новый удар. Все, кого он знал, похоже, находились в зале, но Оливии нигде не было видно. Он увидел Себастьяна, все еще очаровывавшего дам выдуманными историями о своей отчаянной храбрости. Рядом с ним стоял Эдвард, пытаясь выглядеть старше своих лет. Подружка Оливии (чье имя Гарри так и не вспомнил) потягивала из бокала лимонад и делала вид, что слушает громогласно разглагольствующего пожилого джентльмена. Тут же со скучающим видом подпирал стену и брат-близнец Оливии.

Здесь был даже Владимир, он решительно двигался через зал и не отвлекался на извинения, расталкивая всевозможных лордов и леди.

«Какой у него серьезный вид», — подумал Гарри, и как раз решал, не узнать ли ему, в чем дело, когда понял, что русский великан направляется прямо к нему.

— Пошли со мной, — сказал он Гарри.

Гарри обомлел.

— Ты говоришь по-английски?

— Nyeh tak khorosho, kak tiy govorish po-russki.

Не так хорошо, как ты говоришь по-русски.

— Что происходит? — спросил Гарри. По-английски, просто из осторожности.

Владимир посмотрел ему в глаза с несгибаемой решимостью.

— Я знаю Уинтропа, — произнес он.

Этого было почти достаточно, чтобы убедить Гарри, что ему можно доверять.

А потом Владимир добавил:

— Леди Оливия исчезла.

И вдруг стало совершенно неважно, доверяет ему Гарри или нет.

* * *


Оливия понятия не имела, где находится.

И как она сюда попала.

И почему ее руки стянуты за спиной, ноги связаны, а во рту торчит кляп.

И — размышляла она, моргая, чтобы привыкнуть к скудному освещению — почему у нее не завязаны глаза.

Она лежала на боку, на кровати, уткнувшись носом в стену. Возможно, тот, кто все это с ней сделал, считал, что раз она не может двигаться и издавать звуки, то неважно, что она увидит.

Но кто это сделал? Зачем? Что вообще с ней произошло?

Она попыталась думать. Попыталась собрать разбегающиеся мысли. Она находилась в дамской комнате. Мэри Кадоган тоже была там, потом вышла, и Оливия осталась одна на… на сколько? Пожалуй, как минимум, на несколько минут. Возможно, минут пять.

Наконец она достаточно успокоилась, чтобы вернуться в общество, но тут открылась дверь, и…

Что же произошло? Что случилось?

Думай, Оливия, думай.

Почему она ничего не может вспомнить? Как будто в ее памяти образовалась огромная черная дыра.

Она испугалась. Ей стало трудно дышать. В таком состоянии она просто не могла думать.

Она попыталась освободиться, хотя и знала, что это бессмысленно. Ей удалось перевернуться, отвернуться от стены. Она никак не могла успокоиться, сосредоточиться, не могла…

— Вы очнулись.

Она застыла. Только грудь ее вздымалась часто-часто.

Голос был ей незнаком. А когда его обладатель подошел ближе, оказалось, что и лицо ни о чем ей не говорит.

Вы кто?

Конечно, говорить она не могла. Однако, он понял ее вопрос. Увидел в ее перепуганных глазах.

— Совершенно неважно, кто я, — произнес он с легким акцентом. Но понять, что это за акцент, Оливия не могла. Она всегда была бездарна во всем, что касалось языков, и совершенно не умела распознавать акценты.

Мужчина подошел ближе и сел в кресло рядом с ней. Он был старше ее, но младше ее родителей, и его седые волосы были коротко острижены. Его глаза… в темноте она не могла разобрать, какого они цвета. Не карие. Пожалуй, светлее.

— Вы понравились принцу Алексею, — произнес он.

У нее расширились глаза. Это дело рук принца Алексея?!

Похититель усмехнулся.

— Вы не умеете скрывать свои эмоции, леди Оливия. Похищать вас принц не приказывал. Но именно принц, — мужчина угрожающе наклонился вперед, так что она почувствовала неприятный запах у него изо рта, — заплатит за ваше возвращение.

Она покачала головой и замычала, пытаясь объяснить, что вовсе не нравится принцу, что если когда-то и нравилась, то все уже в прошлом.

— Если у вас достаточно ума, вы не станете вырываться, — сказал мужчина. — Освободиться вы не сможете, так зачем же тратить силы?

Но она просто не могла прекратить попытки. Темный, всепоглощающий ужас поднимался в ней, и она не знала, как с ним бороться.

Седой похититель встал и посмотрел на нее сверху вниз, слегка изогнув губы в подобии улыбки.

— Позже я принесу вам еду и питье.

Он вышел из комнаты, и горло Оливии свело от страха, стоило ей только услышать щелчок двери, сопровождаемый двумя поворотами ключа.

Она не сможет выбраться отсюда без посторонней помощи.

Но знает ли хоть кто-нибудь, что она исчезла?




Глава 22


— Где она?

Не говоря больше ни слова, Гарри бросился на принца. Пока он шел за Владимиром в комнату в задней части дома, паника его росла с каждым шагом. Он знал, что ведет себя глупо: возможно, это ловушка. Без сомнения, кто-то пронюхал, что он работает на военное министерство, иначе откуда Владимиру стало известно, что он говорит по-русски?

Возможно, он идет прямиком к гибели.

Но он не мог иначе.

И все же, увидев стоящего в комнате принца, освещенного светом единственной свечи, Гарри прыгнул вперед. Страх сделал его еще сильнее, и об пол они стукнулись с невообразимой силой.

— Где она?! — снова заорал Гарри, — Что ты с ней сделал?!

— Стойте!!! — Владимир втиснулся между мужчинами и растащил их. И только когда Гарри снова встал на ноги и оказался от принца на расстоянии вытянутой руки, до него дошло, что Алексей не пытался защищаться.

Ком ужаса у него в желудке начал расти. Принц выглядел бледным и мрачным. Напуганным.

— Что происходит? — прошептал Гарри.

Алексей протянул ему лист бумаги. Гарри поднес его к свече и опустил глаза. Написано по-русски. Гарри не протестовал. Сейчас не время изображать, что он не понимает.






Леди останется жива, если ты будешь слушаться. Она дорого стоит. Никому не говори.





Гарри поднял глаза.

— Откуда известно, что это она? Здесь нет имени.

Алексей молча протянул ему какой-то предмет. Гарри присмотрелся. Прядь волос. Гарри хотел было сказать, что, возможно, они принадлежат кому-то другому, что, возможно, существует другая женщина с волосами того же невероятного солнечного оттенка, с завитками той же неповторимой упругости, не спиральными, но и не просто волнистыми…

Но он узнал их.

— Кто это написал? — спросил он. По-русски.

Владимир заговорил первым.

— Мы думаем…

— Вы думаете? — взревел Гарри. — Думаете?! Лучше бы вам это узнать, да поскорее. Если с ней хоть что-нибудь случится…

— Если с ней что-нибудь случится, — ледяным тоном перебил принц, — я лично перережу им глотки. Это будет справедливо.

Гарри медленно развернулся к нему, пытаясь сдержать бурлящую внутри ярость.

— Мне не нужна справедливость, — ответил он низким, дрожащим от гнева голосом. — Мне нужна она.

— Мы ее выручим, — быстро произнес Владимир. Он бросил на принца предостерегающий взгляд. — Ей не причинят вреда.

— Кто ты? — требовательно спросил Гарри.

— Это неважно.

— А я думаю, что важно.

— Я тоже работаю на военное министерство, — ответил Владимир. И слегка пожал плечами. — Время от времени.

— Прости, но я тебе не верю.

Владимир снова посмотрел на него тем тяжелым взглядом, который так впечатлил Гарри в бальном зале. Теперь стало совершенно ясно, что он не просто угрожающего вида телохранитель, каким представлялся ранее.

— Я знаю Фицуильяма, — тихо сказал Владимир.

Гарри замер. Никто не знал Фицуильяма — разве что тот сам этого хотел. В голове у него все перемешалось. Зачем Уинтроп приказал ему следить за принцем Алексеем, если при нем уже состоял Владимир?

— Твой Уинтроп ничего обо мне не знал, — объяснил Владимир, предугадав вопрос. — У него не настолько высокая должность.

Насколько Гарри было известно, выше Уинтропа стоял только сам Фицуильям.

— Что происходит? — снова спросил он, пытаясь говорить спокойно.

— Я вовсе не сочувствую Наполеону, — сказал принц Алексей. — Мой отец был на его стороне, но я… — тут он сплюнул на пол, — я — нет.

Гарри поглядел на Владимира.

— Он не работает со мной, — сказал тот, мотнув головой в сторону принца. — Но он… обеспечивает поддержку. Например, финансовую. Или позволяет пользоваться своими землями.

Гарри помотал головой.

— Какое отношение это имеет к…

— Многие пытаются его использовать, — перебил Владимир. — Он ценен для них, живой или мертвый. Я его охраняю.

Поразительно. Владимир действительно работал телохранителем Алексея. Тоненькая ниточка правды в паутине лжи.

— Он действительно приехал сюда к своему родственнику, — продолжил Владимир. — А для меня это удобный случай встретиться с соратниками в Лондоне. К несчастью, интерес принца к леди Оливии не остался незамеченным.

— Кто ее украл?

Владимир на минуту отвернулся, Гарри знал, что это дурной знак. Раз он не может смотреть ему в глаза, значит Оливия действительно в большой опасности.

— Я еще не уверен, — наконец произнес Владимир. — Я еще не понял, дело только в деньгах, или тут замешана политика. Принц — чрезвычайно богатый человек.

— Мне говорили, что его состояние уменьшилось, — вежливо возразил Гарри.

— Уменьшилось, — кивнул Владимир и поднял руку, чтобы остановить возражения Алексея. — Но и осталось немало. Земли. Драгоценности. Более чем достаточно, чтобы преступники захотели получить немалый выкуп за близкого ему человека.

— Но она не…

— Некто думает, что я хотел просить ее руки, — вклинился Алексей.

Гарри развернулся к нему.

— А вы хотели?

— Нет. Раньше я рассматривал такую возможность. Но она… — Он махнул рукой. — Она влюблена в вас. Мне не нужно, чтобы жена меня любила. Но я не потерплю, чтобы она любила кого-то другого.

Гарри скрестил руки на груди.

— Похоже, ваши намерения не были вполне очевидны для ваших врагов.

— Я готов за это извиниться. — Алексей сглотнул, он выглядел смущенным, впервые с момента их знакомства. — Я не могу контролировать мысли других людей.

Гарри снова обернулся к Владимиру.

— Что мы будем делать?

Владимир посмотрел на него так, что Гарри стало ясно: ответ ему не понравится.

— Будем ждать, — сказал он. — С нами снова свяжутся.

— Я не собираюсь стоять здесь и…

— А что ты предлагаешь делать вместо этого? Расспросить по очереди всех гостей? В записке сказано никому не говорить. Мы уже ослушались, рассказав все тебе. Если это те люди, о которых я думаю, лучше их не сердить.

— Но…

— Ты хочешь дать им повод причинить ей вред? — спросил Владимир.

Гарри почувствовал, что задыхается. Будто кто-то схватил его за горло изнутри и душил. Он знал, что Владимир прав, по крайней мере, знал, что сам он не может придумать ничего удачнее.

Это было убийственно. Страх. Бессилие.

— Кто-то же должен был что-нибудь заметить, — произнес он.

— Я пойду и разузнаю, — предложил Владимир.

Гарри тут же ринулся к двери.

— Я иду с тобой.

— Нет, — возразил Владимир и выбросил вперед руку. — Ты слишком взволнован. Ты не сможешь принимать верные решения.

— Я не могу бездействовать, — возразил Гарри. Он снова почувствовал себя маленьким и беспомощным. Как в детстве, когда смотришь на проблему и видишь, что решений у нее нет.

— Ты и не будешь, — успокоил его Владимир. — Тебе многое предстоит сделать. Но позже.

Гарри смотрел, как Владимир идет к двери, но не успел тот ее открыть, как он закричал:

— Погоди!

Владимир обернулся.

— Она пошла в дамскую комнату, — сказал Гарри. — Она пошла в дамскую комнату после… — он откашлялся. — Я знаю, что она туда пошла.

— Это полезная информация, — Владимир медленно кивнул и выскользнул за дверь.

Гарри посмотрел на Алексея.

— Вы говорите по-русски, — произнес Алексей.

— Бабушка, — объяснил Гарри. — Она отказывалась говорить с нами по-английски.

Алексей кивнул.

— Моя бабушка была родом из Финляндии. Она вела себя точно так же.

Гарри бросил на него долгий взгляд, потом опустился в кресло и уронил голову на руки.

— Хорошо, что вы говорите на нашем языке, — заметил Алексей. — Немногие ваши соотечественники его знают.

Гарри попытался не обращать на него внимания. Ему необходимо подумать. Он не знал с чего начать — что из того, что он знает, поможет им определить местонахождение Оливии, — но он точно знал, что должен порыться в памяти.

А Алексей не умолкал.

— Я всегда удивляюсь, как это…

— Заткнитесь! — взорвался Гарри. — Просто заткнитесь. Молчите. Не смейте произносить ни единого чертова слова, если оно не касается спасения Оливии. Понятно?

На минуту Алексей застыл. Потом тихо пересек комнату, подошел к шкафу, достал с полки бутылку и две рюмки. Налил — по всей видимости, водки. И молча поставил одну рюмку перед Гарри.

— Я не пью, — бросил Гарри, не поднимая глаз.

— Это поможет.

— Нет.

— Вы же сказали, что вы русский! Вы не пьете водку?!

— Я ничего не пью, — коротко ответил Гарри.

Алексей посмотрел на него с некоторым любопытством, потом уселся в дальнем конце комнаты.

Рюмка стояла нетронутой где-то около часа, потом Алексей все же поверил, что Гарри сказал правду, взял ее и выпил сам.

* * *


Минут через десять Оливии, наконец, удалось успокоить свое собственное тело настолько, чтобы мозг ее начал работать нормально. Она понятия не имела, что может сделать, чтобы ускорить свое спасение, но казалось вполне разумным попытаться собрать как можно больше информации.

Определить, где ее держат совершенно невозможно. Или возможно? Она с трудом села и внимательно осмотрела комнату. В полумраке почти ничего не было видно. Свечку похититель унес с собой.

Комнатка была небольшая, мебель в ней разрозненная, но не потертая. Оливия наклонилась поближе к стене и вгляделась в штукатурку. Потом потерлась о нее щекой. Ровная и гладкая, без трещин и слоящейся краски. Подняв глаза вверх, она заметила лепные короны там, где стены соединялись с потолком. А на двери… С ее места на кровати сказать сложно, но похоже дверная ручка довольно дорогая.

Она до сих пор в резиденции посла? Возможно. Она согнулась и дотронулась щекой до голой кожи руки. Кожа была теплой. Если бы ее несли по улице, она наверняка стала бы холодной, ведь так? Конечно, она не знает, сколько времени лежала без сознания. Возможно, она находится здесь уже много часов. И все же она не чувствовала себя так, будто побывала на улице.

Она еле подавила взрыв истерического хохота. О чем она вообще думает? Она не чувствует себя так, будто побывала на улице? И что это значит? Она что, будет принимать решения, исходя из смутных подозрений насчет того, что было или не было, пока она была без сознания?!

Усилием воли она заставила себя остановиться. Ей срочно надо успокоиться. Она ничего не сможет сделать, если начнет каждые пять минут впадать в истерику. Она же умница. Она способна сохранять спокойствие.

Она просто обязана сохранять спокойствие.

Что она знает о резиденции посла? Она была там дважды, первый раз днем, во время официального представления принцу Алексею, а потом приехала вечером, на бал.

Здание было просто огромное, настоящий дворец посреди города. В нем, вне всяких сомнений, мириады комнат, в каждой из которых можно спрятать человека. Возможно, она в крыле, отведенном для слуг. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить комнаты для слуг в Ридланд-хаузе. Есть ли там на потолке лепнина? А дверные ручки там того же качества, что и в остальной части дома?

Никак не вспомнить.

Проклятье. Почему она не помнит? Разве она не должна это знать?

Она посмотрела на дальнюю стену. Там было одно окно, плотно завешенное бархатными шторами. Темно-красными? Темно-синими? Не понять. Ночь обесцветила все вокруг. Комната освещалась только лунным светом, сочившимся сквозь полукруглую верхушку окна над занавешенным прямоугольником.

Она замерла. Это что-то напоминает.

Она подумала, что хорошо бы выглянуть в окно, если ей удастся встать с постели. Это будет нелегко. У нее так туго связаны лодыжки, что она вряд ли сможет делать даже самые крошечные шажки. И еще, она раньше даже не представляла себе, насколько сложно сохранять равновесие со связанными за спиной руками.

Не говоря уж о том, что все надо проделать тихо. Если похититель войдет и обнаружит, что она выбралась из кровати, произойдет нечто ужасное. Очень осторожно и очень медленно, она перенесла ноги за край кровати, тихонько сползая вниз, пока ее ступни не коснулись пола. Точно так же, медленно, контролируя каждое движение, она встала, а потом, опираясь на разнообразные предметы меблировки, добралась до окна.

Окно. Почему оно кажется таким знакомым?

Наверное, потому что это окно, нетерпеливо сказала она сама себе. Они, знаешь ли, редко когда обладают неповторимыми архитектурными особенностями.

Она достигла своей цели, осторожно наклонилась вперед, пытаясь головой отодвинуть занавески. Она начала щекой, потом, создав узкую щель, просунула в нее лицо и попыталась зацепить край занавески носом. С четвертой попытки ей, наконец, это удалось, пришлось удерживать занавеску плечом, чтобы она не вернулась на место.

Она уперлась лбом в стекло и увидела… ничего. Только пар от собственного дыхания. Она слегка передвинула голову в сторону и щекой стерла со стекла пятно. Потом снова повернула лицо к стеклу и затаила дыхание.

И все же видно было немного. Она всего лишь убедилась, что находится довольно высоко, на пятом, или шестом этаже. Ей были видны крыши соседних домов, и все.

Луна. Еще она видела луну.

В другой комнате, там, где она занималась любовью с Гарри, она тоже видела луну. Через верхний полукруг окна.

Верхний полукруг окна!

Аккуратно, чтобы не упасть, она отклонилась назад. Это окно тоже венчает полукруг. Само по себе это значит немного, но на этом окне есть узор, расходящиеся от центра планки, которые делают верхнюю часть окна похожей на раскрытый веер.

Точно как на окнах нижнего этажа.

Она все еще в резиденции посла. Возможно, конечно, что ее перенесли в другое здание с такими же узорами на окнах, но маловероятно, не так ли?

А у посла вместительная резиденция. Почти дворец. Не в самом центре Лондона, в дальней части Кенсингтона, где больше места для таких огромных зданий.

Она снова приблизилась к окну и подцепила головой занавеску, на этот раз — с первой попытки. Она приложила к стеклу ухо, чтобы услышать… хоть что-то. Музыку? Голоса? Хоть что-то же должно раздаваться, если в том же здании проводится шумный прием?

А может, это вовсе не резиденция посла? Нет, нет, просто здание очень большое. Она вполне могла оказаться очень далеко от бала, вот звуки и не долетают.

И тут она услышала шаги. Сердце подпрыгнуло у нее в груди, и она полускользнула, полускакнула обратно в кровать, плюхнувшись на нее как раз, когда в замке повернулся ключ.

Как только дверь открылась, Оливия начала брыкаться. Чтобы вошедший не начал задумываться, отчего она так тяжело дышит.

— Я ведь настоятельно советовал тебе этого не делать, — укорил ее похититель. Он принес поднос с чайником и двумя чашками. Оливия почувствовала, как по комнате разливается аромат чая. Божественный запах.

— Я очень благородный, правда? — спросил он, слегка приподнимая поднос и ставя его на столик. — Мне и самому случалось носить кляп во рту. — Он указал на ее собственный. — Он ужасно сушит рот.

Оливия, не отрываясь, смотрела на него. Как, скажите на милость, она должна отвечать? В буквальном смысле, как?! Он же знает, что она не может говорить.

— Я выну его, чтобы вы выпили немного чаю, — сказал он. — Но вы должны обещать вести себя тихо. Один звук чуть громче шепота, и мне придется снова лишить вас сознания.

Глаза у нее расширились.

Он пожал плечами.

— Это довольно просто. Один раз у меня уже получилось, и неплохо, должен заметить. У вас даже голова не болит, правда?

Оливия моргнула. У нее действительно не болела голова. Что он с ней сделал?

— Так вы будете вести себя тихо?

Оливия кивнула. Она отчаянно хотела, чтобы он вытащил кляп. А вдруг, если она сможет говорить, ей удастся убедить его, что это ошибка.

— Только никакого героизма, — предостерег он, но глаза его смотрели несколько насмешливо, будто он не мог себе представить, что она, паче чаяния, поведет себя подобным образом.

Она помотала головой, пытаясь при этом придать выражению глаз как можно больше искренности. До того, как он вынет кляп, она может общаться только взглядом.

Он наклонился, вытянул руки, потом замер и отпрянул.

— Думаю, чай уже заварился, — заметил он. — Мы же не хотим, чтобы он пере… как это будет?

Да он русский! По этой самой фразе — «как это будет?» — Оливия, наконец, узнала акцент и смогла определить его национальность. Он произносил ее точно как принц Алексей.

— Что за глупость с моей стороны, — произнес он, разливая чай. — Вы же не можете ответить.

Наконец он подошел к ней и вынул кляп.

Оливия закашлялась, прошло некоторое время, пока ее рот не увлажнился настолько, что она смогла говорить. Но как только к ней вернулся дар речи, она прямо посмотрела на похитителя и произнесла:

— Перестоял.

— Простите?

— Чай. Мы же не хотим, чтобы он перестоял.

— Перестоял, — он повторил слово, будто пробуя его на язык и проговаривая в мозгу. Потом одобрительно кивнул и протянул ей чашку.

Она скривилась и слегка пожала плечами. Как, интересно, она сможет ее взять? Руки-то у нее все еще связаны за спиной.

Он улыбнулся, и улыбка не была ни жестокой, ни снисходительной. Просто… сочувственной.

У Оливии зародилась надежда. Крохотная, но все же…

— Боюсь, я не доверяю вам настолько, чтобы развязать руки, — сказал он.

— Обещаю, я не стану…

— Не давайте обещаний, которых не сможете выполнить, леди Оливия.

Она открыла рот, чтобы возразить, но он перебил ее:

— Нет, я не думаю, что вы станете сознательно врать мне, но если вы увидите нечто, что сочтете шансом, то не сможете пройти мимо и совершите что-нибудь неразумное, мне же в этом случае придется сделать вам больно.

Убедительный способ положить конец дискуссии.

— Я так и думал, что вы со мной согласитесь, — констатировал он. — Так вы достаточно мне доверяете, чтобы позволить держать вашу чашку?

Она медленно кивнула головой.

Он рассмеялся.

— Умная женщина. Лучшая из возможных разновидностей. Терпеть не могу дур.

— Один очень уважаемый мной человек посоветовал мне никогда не доверять мужчине, который утверждает, что ему можно верить, — тихо заметила Оливия.

Похититель снова прыснул.

— Это человек — мужчина?

Оливия кивнула.

— Что ж, он хороший друг.

— Я знаю.

— Вот, — он поднес чашку к ее губам. — Сейчас у вас нет выбора, вы должны мне доверять.

Она отпила глоток. У нее действительно не было выбора, да и в горле пересохло.

Он поставил ее чашку на столик и взял собственную.

— Они из одного чайника, — произнес он, отпив. Сделал еще глоток и добавил: — Хоть вы и не обязаны мне верить.

Оливия подняла глаза, встретила его взгляд и произнесла:

— Я никак не связана с принцем Алексеем.

Уголок его рта пополз вверх.

— Вы считаете меня идиотом, леди Оливия?

Она помотала головой.

— Он действительно некоторое время ухаживал за мной. Но уже перестал.

Похититель немного наклонился вперед.

— Этим вечером вы отсутствовали больше часа, леди Оливия.

Рот ее приоткрылся. Она почувствовала, что краснеет, и молилась, чтобы он не заметил этого в темноте.

— Принц Алексей тоже.

— Он был не со мной, — быстро сказала она.

Седой мужчина лениво отпил еще глоток.

— Не знаю, как это сказать, не оскорбляя вас, — проговорил он, — но вы пахнете, как… как это будет?

Оливии казалось, что он совершенно точно знает, как это будет. И как ни ужасно, у нее не было выбора, кроме как ответить.

— Я была с мужчиной. С другим мужчиной. Не с принцем Алексеем.

Это его заинтересовало.

— Правда?

Она вежливо кивнула, чтобы показать ему, что не собирается развивать тему.

— А принц знает?

— Его это не касается.

Он отпил еще глоток.

— И принц с этим согласен?

— Прошу прощения?

— Принц Алексей тоже считает, что это его не касается? Может, он рассердится?

— Понятия не имею, — Оливия попыталась быть честной. — Он не приходил ко мне с визитами уже неделю.

— Ну, неделя это не так уж много.

— Он знаком с тем, другим мужчиной, и я думаю, он знает о моих чувствах к нему.

Похититель откинулся назад, оценивая полученную информацию.

— Можно мне еще чаю? — спросила Оливия.

Чай был отличный. А ей хотелось пить.

— Конечно, — пробормотал он, протягивая ей чашку.

— Вы мне верите? — спросила Оливия, напившись.

— Не знаю, — медленно произнес он.

Она ждала, что он начнет задавать вопросы о Гарри, но он не стал, это показалось ей любопытным.

— Что вы собираетесь со мной делать? — тихо спросила она, молясь, чтобы вопрос не оказался величайшей ее глупостью.

Он смотрел куда-то поверх ее плеча, но, услышав вопрос, быстро перевел взгляд на ее лицо.

— Это зависит…

— От чего?

— Посмотрим, а вдруг принц Алексей все еще ценит вас. Не думаю, что нам стоит сообщать ему о вашем нескромном поведении. На тот случай, если он еще планирует сделать вас своей женой.

— Не думаю, что он…

— Не перебивайте, леди Оливия, — прервал он достаточно угрожающе, чтобы напомнить ей, что он вовсе не ее друг, и у них вовсе не обычное чаепитие.

— Простите, — пробормотала она.

— Если он все еще желает вас, в ваших же интересах поддерживать в нем иллюзию, что вы девственница. Вы согласны?

Оливия молчала, пока не стало очевидно, что это не риторический вопрос. Тогда она кивнула.

— Когда он заплатит за ваше возвращение, — похититель пожал плечами, — вы сможете делать с ним, что хотите. Меня это не интересует. — Он еще с минуту смотрел на нее, молча и внимательно, а потом добавил: — Допивайте чай, и я снова заткну вам рот.

— Это необходимо?

— Боюсь, что да. Вы гораздо умнее, чем я думал. Так что я не могу оставить вам ни единого оружия, включая голос.

Оливия допила чай и сидела с закрытыми глазами, пока похититель пристраивал кляп на место. Когда он закончил, она снова легла и уставилась в потолок.

— Я бы посоветовал вам поспать, леди Оливия, — сказал он, направляясь к двери. — Это лучшее, что можно сделать в подобной ситуации.

Оливия даже не взглянула на него. Он и сам, безусловно, не ждал в ответ ничего, даже взгляда.

Не произнеся более ни слова, он запер дверь. Оливия слышала, как в замке дважды повернулся ключ. И впервые с начала всей этой неразберихи, ей захотелось плакать. Не злиться, не бороться, просто плакать.

Она чувствовала, как слезы, тихие и горячие, стекают по вискам на подушку. Она не могла вытереть лицо. Почему-то это казалось ей самым унизительным.

Ну и что ей теперь делать? Лежать и ждать? Спать, как посоветовал ее похититель? Совершенно невозможно. Бездействие убьет ее.

Гарри наверняка уже заметил, что она исчезла. Даже если она пробыла без сознания всего несколько минут, он должен был заметить ее отсутствие. Она ведь заперта в этой комнате как минимум час.

Но поймет ли он, что делать? Конечно, когда-то он был солдатом, но здесь ведь не поле битвы с явными, четко обозначенными врагами. И если она до сих пор находится в резиденции посла, как ему удастся опросить людей? Слуги в большинстве своем говорят только по-русски. Гарри, конечно, знает, как произнести «пожалуйста» и «спасибо» по-португальски, но здесь это не очень-то ему поможет.

Ей придется спасаться самостоятельно, или, по крайней мере, постараться как можно больше облегчить спасителям их работу.

Она скинула ноги с кровати и села, задушив жалость к себе. Она не может торчать тут и бездействовать.

Возможно, ей удастся что-то сделать со своими путами. Оливия была связана туго, но не слишком, веревки не впивались в кожу. Может быть, ей удастся дотянуться руками до лодыжек? Пожалуй, это будет весьма затруднительно, ведь придется наклоняться назад, но попробовать все же стоит.

Она легла на бок и попыталась согнуть ноги и подтянуть их к спине… выше… выше…

Уф. Получилось. Оказывается, она связана не веревкой, а полоской ткани, завязанной в необычайно тугой узел. Она застонала. Такую штуку гораздо проще разрезать, чем развязать.

У нее никогда не доставало терпения на подобные вещи. Как и на ненавистное вышивание, как и на заброшенные уроки…

Если у нее получится развязать этот узел, она выучит французский. Нет. Она выучит русский! Это ведь еще труднее.

Если у нее получится развязать этот узел, она дочитает «Мисс Баттеруорт и безумного барона». Более того, она найдет книжку про загадочного полковника и прочтет ее тоже.

Она станет писать больше писем, причем не только Миранде. Она начнет сама разносить благотворительные корзины, а не только паковать их. Она, черт возьми, начнет завершать начатое.

Все начатое.

Ведь невозможно же, чтобы она, влюбившись в сэра Гарри Валентайна, не вышла за него замуж.

Совершенно невозможно.




Глава 23


Когда Алексей опрокинул вторую рюмку водки, Гарри ничего не сказал. Промолчал он, и когда Алексей опрокинул третью и даже четвертую — ту, что он вообще-то налил для Гарри. Но когда принц потянулся за бутылкой, чтобы налить себе в пятый раз…

— Хватит, — рявкнул Гарри.

Алексей слегка удивился.

— Прошу прощения?

— Не пейте больше.

Теперь принц был крайне изумлен.

— Вы говорите мне, пить или не пить?

Рука Гарри непроизвольно сжалась в твердый, напряженный кулак.

— Я говорю, что если для спасения Оливии понадобится ваша помощь, я не хочу, чтобы вы брели по залу, шатаясь и блюя.

— Могу вас заверить, я никогда не шатаюсь. И не… что такое «блюя»?

— Поставьте бутылку.

Алексей и не думал слушаться.

— Бутылку. На. Место.

— Вы забываете, кто я.

— Я никогда ничего не забываю. Стоит взять это на заметку.

Алексей смотрел на него в полном ошеломлении.

— Бред какой!

Гарри встал.

— Не стоит меня провоцировать.

Алексей секунду смотрел на него, а потом снова повернулся к бутылке и рюмке у себя в руках. И начал наливать.

Перед глазами у Гарри поплыл красный туман.

Он, дьявол раздери, впервые в своей чертовой жизни видел этот чертов цвет, но готов был поклясться, что мир вокруг него окрасился в какой-то новый, пылающий оттенок. В ушах зазвенело, их заложило, будто он только что вскарабкался на вершину горы. Он совершенно потерял контроль. Надо всем. Тело перестало подчиняться воле, а разум совершенно ничего не предпринимал, чтобы все это прекратить. Словно живое ядро, Гарри врезался в принца, и они рухнули на стол. Затем свалились на пол, и сверху на них выплеснулась водка.

От тяжелого запаха спиртного Гарри чуть не вырвало. Водка пропитала одежду и ужасно холодила кожу.

Но его это не остановило. Ничто не могло его остановить. Гарри ничего не мог сказать, в голове не осталось ни единой мысли. Впервые в жизни у него не было слов. Вообще ничего не было, кроме ярости. Она бурлила и пульсировала в нем, и когда Гарри поднял кулак, чтобы впечатать его принцу в физиономию, он смог издать лишь бешенный рев. И…

— Прекратите!!!

Владимир ловко вклинился в потасовку, стащил Гарри с Алексея и отбросил к противоположной стене.

— Что вы, черт побери, делаете?

— Он сбрендил, — прохрипел Алексей, потирая горло.

Гарри лишь дышал, тяжело и гневно.

— Замолчите, — прервал Владимир. И смерил Гарри взглядом, будто ожидая, что тот его прервет. — Вы, оба. Слушайте меня. — Он шагнул вперед и наткнулся ногой на бутылку. Она прокатилась через комнату, расплескивая остатки водки. Владимир с отвращением хмыкнул, но не стал отвлекаться на замечания. Укоризненно взглянув на обоих мужчин, он продолжил: — Я обследовал здание и считаю, что леди Оливия все еще здесь.

— Почему ты так думаешь? — спросил Гарри.

— У всех дверей стоит охрана.

— Во время бала?

Владимир пожал плечами.

— Здесь есть, что охранять.

Гарри ждал продолжения, но Владимир ничего не добавил. Видит Бог, это все равно, что говорить с Уинтропом. До этой минуты Гарри даже не представлял, насколько ему все это ненавистно: эти их расплывчатые ответы и фразочки типа «у нас свои приемы».

— Ни один из охранников не видел, как она покидает здание, — продолжил Владимир. — Единственная дверь, через которую леди Оливия могла выйти незамеченной — это главный вход, там, где проводится прием.

— На бал она не вернулась, — заметил Гарри и уточнил: — Оливия пошла в дамскую комнату, но не вернулась в зал.

— Ты уверен?

Он резко кивнул.

— Да.

— Тогда нам надо исходить из того, что она до сих пор в здании. Мы не знаем, добралась ли она до дамской комнаты.

— Добралась, — прервал Гарри. Он чувствовал себя полным идиотом, что не упомянул об этом раньше. — Некоторое время она точно находилась в дамской комнате. Там Оливию видела ее подруга.

— Что за подруга? — спросил Владимир.

Гарри покачал головой.

— Я не помню ее имени. Но она вряд ли сможет рассказать что-то полезное. Она ушла оттуда раньше Оливии.

— Возможно, она что-нибудь заметила. Найди ее, — приказал Владимир. — Доставь ко мне. Я ее допрошу.

— Плохая идея, — ответил Гарри. — Разве что ты готов ее после этого запереть. Она не сможет хранить секрет, даже если от этого будет зависеть ее собственная жизнь, что уж говорить о чужой.

— Тогда расспроси ее сам. Встретимся в этой комнате. — Владимир развернулся к Алексею: — Вы останетесь здесь. На случай, если с нами свяжутся еще раз.

Алексей что-то сказал в ответ, но Гарри уже не слышал. Он бежал по коридору, спеша найти подругу Оливии, как бы ее там ни звали.

— Стой! — раздался позади голос Владимира.

Гарри застыл на месте и нетерпеливо обернулся. У них ведь нет времени!

— Не надо никого искать, — мрачно произнес Владимир. — Я просто схитрил, чтобы ты вышел из комнаты, а Алексей остался внутри, — он мотнул головой в сторону двери, за которой ждал принц.

Мысли у Гарри понеслись вскачь, но тон оставался спокойным:

— Ты подозреваешь что он соучастник?

— Nyet. Но он будет только мешать. А вот ты, теперь, когда успокоился…

— Не стоит принимать это за спокойствие, — перебил Гарри.

Владимир удивленно приподнял брови. Но все же вынул из-за пазухи пистолет, рукояткой вперед. И протянул его Гарри.

— Думаю, ты не наделаешь глупостей.

Рука Гарри сомкнулась на рукоятке, но Владимир не отпускал.

— Я прав? — спросил он.

Делать глупости?

— Прав, — ответил Гарри. Он молился, чтобы так оно и было.

Владимир не убирал руки еще несколько секунд, потом неожиданно отпустил и некоторое время ждал, пока Гарри осмотрит оружие.

— Следуй за мной, — приказал он, и мужчины, быстро пройдя по коридору, свернули за угол.

Владимир остановился у двери, осмотрелся по сторонам, быстро нырнул в пустую комнату и жестом позвал Гарри за собой. Потом приложил к губам палец и внимательно обследовал помещение, чтобы убедиться, что там никого нет.

— Ее украл посол, — заявил он. — То есть, люди посла. Сам он на приеме.

— Что?! — Гарри никогда с ним не встречался, разве что видел сегодня у главного входа, но поверить в это было практически невозможно.

— Ему нужны деньги. Скоро его отзовут обратно в Россию, а собственное состояние у него очень небольшое. — Владимир пожал плечами и сделал широкий жест рукой, указывая на роскошную обстановку вокруг. — Он уже привык жить во дворце. И к тому же всегда завидовал кузену.

— И почему ты считаешь, что он украл Оливию?

— У меня здесь есть свои люди, — коротко ответил Владимир.

— Больше ты мне ничего не скажешь, — с отвращением констатировал Гарри, по горло сытый тем, что его никогда не посвящают в подробности.

— Да, друг мой, больше я тебе ничего не скажу, — кивнул, соглашаясь, Владимир и снова пожал плечами. — Так безопаснее.

Гарри ничего не ответил. Он просто не доверял себе.

— Родители леди Оливии уже обнаружили ее исчезновение, — сообщил Владимир.

Гарри ничуть не удивился. Прошло уже гораздо больше часа.

— Насколько я знаю, больше никто ничего не заметил, — продолжил Владимир. — В зале слишком много водки. Не думаю, что кто-то подозревает, но ее подлили даже в лимонад.

Гарри бросил на него острый взгляд.

— Что?!

— А ты не знал?

Он помотал головой. Сколько же он выпил стаканов? Черт побери. Голова, похоже, ясная, но сможет ли он вообще почувствовать разницу? Он никогда не был пьян. Даже слегка.

— Исчезновение принца тоже было замечено, — продолжил Владимир. — Ее родители беспокоятся, что они вместе.

Губы Гарри крепко сжались. В груди от подобного намека разгорелся пожар, но сейчас для ревности явно не было времени.

— Они хотят, чтобы все оставалось в тайне. Как раз сейчас они у посла.

— Они у посла? Разве он…

— Он идеально играет роль обеспокоенного хозяина дома, — Владимир сплюнул на пол. — Я никогда ему не доверял.

Гарри с некоторым удивлением уставился на мокрое пятнышко на полу. Сейчас Владимир явно позволил себе необычайно яркое проявление эмоций. Гарри снова поднял глаза и увидел, что Владимир заметил его любопытство.

Русский великан смотрел на Гарри пристально и жестко.

— Терпеть не могу, когда обижают женщин.

За этим коротким замечанием наверняка скрывалась длинная история, но Гарри почел за лучшее не спрашивать. Он кивнул в знак согласия и спросил:

— Что теперь?

— Всем известно, где в данный момент находится принц. Они доставят свое сообщение прямо к нему. Он получил жесткое указание ничего не предпринимать, и я думаю, Алексей достаточно умен, чтобы ему следовать.

Гарри искренне надеялся, что Владимир окажется прав. Вероятно, обычно так оно и было, но нельзя забывать, что принц Алексей все это время пил.

— Пока он ждет, мы займемся поисками.

— Каких размеров этот чертов мавзолей?

Владимир покачал головой.

— Точно не знаю. Думается, не меньше сорока комнат. А может, еще больше. Но если бы я хотел кого-то здесь спрятать, то использовал бы северное крыло.

— А что особенного в северном крыле?

— Оно удалено от главного входа. И комнаты там небольшие.

— Но разве похитителю не очевидно, что именно там мы и станем искать?

Владимир двинулся к двери.

— Он даже не подозревает, что есть кому искать. Обо мне он думает, как о глупом слуге, — он смерил Гарри тяжелым взглядом: — а о тебе вообще ничего не знает, — он взялся за ручку двери: — Готов?

Пальцы Гарри сжали рукоять пистолета.

— Веди.

* * *


Это заняло чуть не полчаса, и у Оливии уже буквально отваливались плечи, но наконец ей удалось просунуть пальцы в узел и частично развязать его. Она остановилась и внимательно прислушалась. Что там — чьи-то шаги?

Она вытянулась на кровати в той же позе, в которой лежала, когда похититель уходил.

Нет, ничего. Никакого щелканья замка, ни скрипа двери. Она снова начала изгибаться назад, пока не нащупала узел на лодыжках. Он, безусловно, стал свободнее, но над ним все еще требовалось потрудиться. Причем основательно. Сложно сказать наверняка, но ей казалось, будто узлов там два. Ну, то есть, уже полтора. Но если ей удастся развязать следующую секцию, она…

Она все равно будет связана.

Она испустила глубокий вздох, опустошивший ей легкие и душу. Если у нее ушло столько времени только на то, чтобы развязать часть узла…

Нет, выругала она себя. Нельзя останавливаться. Если ей удастся развязать оставшиеся узлы, то веревка должна упасть сама собой.

Она может это сделать. Может.

Она заскрипела зубами и вернулась к путам. Возможно сейчас, когда она знала, что делать, работа пойдет быстрее. Она уже знала, как вкрутить палец в середину узла, а потом дергать им туда — сюда, туда — сюда, пытаясь ослабить веревки.

Вероятно, теперь дело пойдет быстрее еще и потому, что у нее онемели плечи. Отсутствие боли должно ей помочь.

Она вкручивала… и дергала… вкручивала… и дергала… и изгибала спину… и тянулась…. и крутилась… и извивалась в обратном направлении…

И слетела с кровати.

И с грохотом приземлилась на пол. С невероятным грохотом. Она моргнула и начала ждать, что вот-вот щелкнет замок, молясь, чтобы изменения в ее путах были не очень заметны.

Но ничего не случилось.

Он ничего не услышал? Это просто невозможно. Оливия никогда не была грациозной, а уж со связанными руками и ногами превратилась в настоящую гусыню. Без сомнения, ее приземление никак нельзя назвать тихим.

Похоже, за дверью никого нет. Она считала, что ее похититель сидит там на стуле, но, по правде говоря, и сама не знала, почему думает именно так. Ее тюремщик и помыслить не мог, что ей удастся сбежать, и Оливия была совершенно уверена, что эта часть здания безлюдна. Все слышанные ею шаги всегда заканчивались немедленным появлением седовласого мужчины.

Она еще минуту лежала на полу у кровати и ждала, просто на случай, если кто-нибудь войдет. Потом поползла к выходу из комнаты, чтобы поглядеть в щель под дверью. Щель была узкая, меньше сантиметра, и видно в нее было немного — коридор освещался не лучше, чем комната. Но она подумала, что если там будут тени, она заметит их движение.

Никаких теней.

Итак, ее не сторожат. Это весьма полезная информация, хотя, принимая во внимание тот факт, что она до сих пор связана, не совсем ясно, чем она может быть полезна. И еще, было абсолютно неясно, как ей забраться обратно на кровать. Можно попытаться подняться, опираясь на одну из ее ножек, но столик с чайником совершенно преграждал путь к ножке в изголовье кровати, а…

Чайник!

Волна восторга и неожиданной силы прокатилась по ее телу, и она буквально кувырнулась через голову, спеша добраться до чайного столика. Давай, давай, шевелись же…

Добралась. Так, теперь еще один вопрос, как ей разбить чайник? Его осколком можно будет перерезать веревки.

Огромным усилием Оливии удалось подтянуть под себя ноги. Она медленно поднялась, опираясь на кровать, мышцы ее буквально стонали от боли, пока она вставала. Минуту она приходила в себя, потом сделала шаг назад к столику и начала сгибать колени, пока ее руки не оказались на нужной высоте, чтобы схватить ручку чайника.

Пожалуйста, пусть там сейчас никого не будет, пожалуйста, пусть сюда пока никто не приходит!

Ей необходим сильный бросок. Недостаточно просто уронить чайник на пол. Она оглядела комнату, собралась с силами. И начала крутиться.

Пожалуйста, ну пожалуйста!

Она вертелась, все быстрее и быстрее, и наконец…

Отпустила чайник.

Он с грохотом ударился об стену, и Оливия, испугавшись, что дверь вот-вот распахнется, прыгнула на кровать и легла на спину, хотя совершенно не представляла, как ей удастся объяснить, что чайник раскололся о дальнюю стену.

Никто не вошел.

Она затаила дыхание. Начала подниматься. Ее туфельки коснулись пола и вдруг…

Шаги. Быстро приближаются.

О Господи.

И голоса. Говорят по-русски. Звучат настойчиво. Сердито.

Они же не причинят ей вреда? Она слишком ценна. Принц Алексей даст за нее огромный выкуп, так?..

А что если принц сказал им «исчезла и ладно»? Он ведь уже не ухаживает за ней. И знает, что она предпочла Гарри. А вдруг он чувствует себя оскорбленным? И решит отомстить?

Она снова забралась на кровать и съежилась в уголке. Как славно было бы оказаться храброй и встретить все, что ее ожидает, презрительно улыбаясь и поправляя волосы, но она вовсе не Мария-Антуанетта[35 - Мария-Антуанетта — имя, данное при рождении, Мария Антония Йозефа Иоганна Габсбургско-Лотарингская нем. Maria Antonia Josepha Johanna von Habsburg-Lothringen, во Франции фр. Marie Antoinette Josиphe Jeanne de Habsbourg-Lorraine; (2 ноября 1755, Вена, Австрия — 16 октября 1793, Париж, Франция).Королева Франции, младшая дочь императора Франца I и Марии-Терезии. Супруга короля Франции Людовика XVI. Первое время молодая королева пользовалась популярностью, но вскоре отношение народа к ней изменилось. Роскошный образ жизни ее двора в Трианоне (один из дворцов в Версальском парке) на фоне растущей нужды вызывал возмущение. Легкомысленная беспечная королева своим поведением порождала различные слухи. Ее обвиняли в любовной связи с младшим братом короля графом д'Артуа, со шведским авантюристом графом Ферзеном, в растрате королевской казны. Народ все больше ненавидел королеву, особенно после ее слов о народе: «если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Впоследствии историки доказали, что это был вымысел, но ненависть к «Австриячке», которая держит под своим каблуком короля, продолжала расти. Действительно, она поддерживала реакционную политику, под ее влиянием король уволил сторонников реформ Тюрго и Неккера. После начала революции королева стремилась сплотить вокруг двора гвардейцев, через тайных агентов посылала своему брату, австрийскому императору, письма с призывом выступить против Франции и подавить революцию. Мария-Антуанетта была одним из инициаторов неудачного бегства королевской семьи из Франции. После задержания беглецов в г. Варенне королевская семья жила в парижском дворце под домашним арестом. 10 августа 1792 в Париже вооруженные граждане захватили дворец Тюильри и арестовали королевскую семью. Король был предан суду и казнен 21 января 1793. Королева в течение нескольких месяцев находилась в тюрьме. Против Марии-Антуанетты начали обвинительный процесс. Многие, присутствующие на суде, впоследствии отмечали, что, несмотря на враждебное поведение судей и зрителей, арестованная проявила выдержку и спокойствие, ни разу не пытаясь вызвать к себе сожаление присяжных. Прокурор обвинил королеву в государственной измене и в заговоре против государства, присяжные поддержали обвинение. Бывшая королева была приговорена к смертной казни. Казнь состоялась в Париже 16 октября 1793 и превратилась во всенародное зрелище. Но попытка унизить бывшую королеву провалилась. Она до последней секунды держалась с достоинством. На пути к гильотине художник Давид встретил телегу, на которой везли узницу на казнь и несколькими штрихами создал последний набросок последнего портрета королевы, навеки показав ее спокойствие, высокомерие и величие.], вся в белом идущая на эшафот и царственно просящая прощения у своего палача, которому случайно наступила на ногу.

Нет, она — Оливия Бевелсток, и ей вовсе не хочется умереть с честью. Ей вообще не хочется быть здесь, не хочется чувствовать, как щупальца отвратительного ужаса скручивают ей внутренности.

Кто-то начал ломиться в дверь — тяжело, ритмично, грубо.

Оливию начало трясти. Она свернулась в комочек, стараясь стать как можно меньше, спрятав голову между колен. Пожалуйста, ну пожалуйста — снова и снова повторяла она про себя. Она подумала о Гарри, о своей семье, о…

Дверь начала поддаваться.

Оливия молилась, чтобы воля не оставила ее.

А потом дверь рухнула внутрь.

Она завизжала, и этот звук словно разорвал ей глотку. Казалось, что кляп впился в язык, и что клубок сухого, обжигающего воздуха раздирает ей горло.

И тут кто-то произнес ее имя.

В комнате стало еще темнее из-за пыли, и она видела только, как к ней движется массивная мужская фигура.

— Леди Оливия, — голос мужчины был низким и хриплым. В нем явственно слышался акцент. — Вы ранены?

Владимир, огромный, молчаливый слуга принца Алексея. Неожиданно Оливия отчетливо увидела, как он набросился на руку Себастьяна Грея и стал ее крутить и… о Господи, если он смог сделать это, то ее он просто сломает пополам и…

— Позвольте мне вам помочь, — произнес он.

Он знает английский? С каких это пор он знает английский?!

— Леди Оливия? — повторил он, его низкий голос походил на рычание. Он вытащил нож, и она сжалась, но он всего лишь разрезал повязку, удерживающую кляп.

Она закашлялась и почти не слышала, как он снова закричал что-то по-русски.

Кто-то ответил, тоже по-русски, и она услышала шаги…. кто-то бежит… приближается…

Гарри?

— Оливия! — закричал он, подбегая к ней.

Владимир что-то ему сказал — по-русски, Гарри коротко ответил.

Тоже по-русски.

Она потрясенно смотрела на мужчин. Что происходит?

Почему Владимир говорит по-английски?

Почему Гарри говорит по-русски?

— Оливия, благодарение Богу! — воскликнул Гарри, и взял ее лицо в ладони. — Скажи мне, что ты цела. Пожалуйста, расскажи, что случилось?

Но она не могла двигаться, не могла даже думать. Когда он говорил по-русски, он становился совершенно другим человеком. У него был другой голос, у него менялось лицо, и губы, и вообще все мускулы двигались совершенно иначе.

Она отпрянула от его рук. Знает ли она этого человека? Знала ли она его когда-нибудь? Он говорил, что его отец алкоголик, что его вырастила бабушка — хоть что-то из этого было правдой?

Что она наделала? О Господи Боже, она отдалась человеку, которого не знала, которому не могла доверять.

Владимир что-то протянул Гарри, тот кивнул и опять заговорил по-русски.

Оливия попыталась отодвинуться, но за спиной оказалась стена. Она дышала быстро-быстро, она была зажата в угол, и ей совсем не хотелось быть здесь, с этим мужчиной, который оказался вовсе не ее Гарри, и…

— Не двигайся, — приказал он и занес нож.

Оливия глянула вверх, заметила приближающийся блеск металла и завизжала.

* * *


Гарри надеялся, что больше никогда в жизни не услышит такого визга.

— Я не сделаю тебе больно, — произнес он, пытаясь говорить медленно, успокаивающе. Когда он разрезал веревки, руки у него не дрожали, но в душе его все еще трясло.

Он знал, что любит ее. Знал, что нуждается в ней и не сможет без нее быть счастливым. Но до этого самого момента он не понимал всей необъятности и глубины своего чувства, этой абсолютной уверенности, что без нее он — ничто.

А потом она закричала, потому что испугалась… его.

Это было так больно, что не давало дышать.

Сначала он освободил ей ноги, затем запястья, но когда он протянул руку, чтобы приласкать ее, она издала какой-то нечеловеческий звук и выпрыгнула из кровати. Она двигалась так быстро, что он не смог ее поймать, а потом, когда она ступила на пол — ноги ее, должно быть, совершенно затекли и жутко болели, — колени у нее подогнулись, и она упала.

О Господи, да она же его боится. Его!!! Что они ей сказали? Что они с ней сделали?!

— Оливия, — осторожно произнес он и медленным движением протянул ей руку.

— Не трогай меня, — проскулила она. И попыталась уползти, волоча за собой бесполезные ноги.

— Оливия, дай, я помогу тебе.

Но она, похоже, не слышала.

— Нам надо уходить, — резко бросил Владимир по-русски.

Даже не взглянув на него, Гарри потребовал задержаться еще на минуту, и русские слова без малейших усилий слетали с его губ.

Глаза Оливии расширились, и она бросила безумный взгляд на дверь, явно намереваясь рвануться туда.

— Я должен был рассказать тебе раньше, — сказал Гарри, неожиданно поняв причину ее паники. — Моя бабушка была русской. Пока я был маленьким, она говорила со мной только по-русски, вот почему…

— У нас нет времени на объяснения, — решительно заявил Владимир. — Леди Оливия, нам срочно надо уходить.

Видимо, Оливия послушалась командного тона, поскольку она — хоть и выглядела неуверенной и испуганной — кивнула и позволила Гарри помочь ей подняться.

— Скоро я все тебе объясню, — произнес он, — обещаю.

— Как вы меня нашли? — прошептала она.

Выводя ее из комнаты, он оглянулся. У нее изменился взгляд. Она все еще была потрясена, но глаза снова обрели глубину. Раньше в них не было ничего, кроме ужаса.

— Мы услышали грохот, — сказал Владимир, держа наготове пистолет и заглядывая за угол. — Вышло очень удачно. Хотя и безрассудно, конечно. Но хорошо, что вы это сделали.

Оливия кивнула и обратилась к Гарри:

— Почему он говорит по-английски?

— Он не простой телохранитель, — сказал Гарри, надеясь, что на данный момент такого ответа достаточно. Время для пространных объяснений явно неудачное.

— Пошли, — скомандовал Владимир и жестом приказал следовать за собой.

— Кто он? — прошептала Оливия.

— Честное слово, я не могу об этом говорить, — ответил Гарри.

— Вы никогда больше меня не увидите, — грубовато вставил Владимир.

Гарри искренне надеялся, что это правда, несмотря на то, что начал уважать этого человека и даже испытывать к нему симпатию. С него довольно. Когда они выкарабкаются из этой передряги, он немедленно подаст в отставку. Женится на Оливии, переедет в Гемпшир, заведет целый выводок многоязычных ребятишек и самым экзотическим его занятием станет сложение цифр в столбик.

Ему нравится скука. Он просто жить без нее не может.

Увы, слово «скука» явно не обещало стать девизом сегодняшнего вечера…




Глава 24


Пока они шли до первого этажа, ноги Оливии обрели чувствительность, и ей уже не нужно было так тяжело опираться на Гарри.

Но руку его она не отпустила.

Паника все еще не оставляла Оливию, сердце у нее колотилось, кровь стучала в висках, она совершенно не понимала, почему Гарри говорит по-русски и держит пистолет, она не была уверена, что может ему доверять, поскольку боялась, что влюбилась в мираж — в мужчину, которого нет.

Но она продолжала за него держаться. В эти ужасные минуты его рука была единственной непреложной вещью в ее жизни.

— Сюда, — коротко произнес Владимир, показывая дорогу. Они шли к кабинету посла, туда, где ждали родители Оливии. Путь предстоял длинный, так, во всяком случае, Оливия заключила по тишине в коридорах. Она поймет, что цель близка, услышав шум бала.

Они продвигались довольно медленно: на каждом углу, в начале и в конце каждого лестничного пролета, Владимир останавливался, подносил палец к губам, прижимался к стене и тихонько заглядывал за угол. И всякий раз Гарри толкал ее за себя, прикрывая своим телом.

Оливия понимала, осторожность необходима, но все время чувствовала, как внутри нее что-то готово вот-вот взорваться, ей хотелось вырваться и помчаться по коридору так, чтобы в ушах засвистел ветер.

Она хотела домой.

Она хотела к маме.

Хотела стащить с себя это платье и сжечь его, хотела хорошенько помыться и выпить чего-нибудь кислого… или сладкого, или ментолового — чего угодно, лишь бы исчез этот невыносимый вкус страха во рту.

Она хотела свернуться калачиком на своей кровати, накрыть голову подушкой — и перестать думать о том, что произошло. Хоть раз в своей жизни она хотела стать нелюбопытной. Возможно, завтра она снова захочет узнать ответы на все свои «почему» и «зачем», но сейчас ей просто нужно закрыть глаза.

И держать Гарри за руку.

— Оливия.

Она поглядела на него и только тогда поняла, что и в самом деле закрыла глаза. И чуть не упала.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Она кивнула, хотя «все» вовсе не было в порядке. Оливия лишь посчитала, что все в относительном порядке. Достаточном для сегодняшней ночи, для того, что ей еще предстоит сделать.

— Ты можешь идти? — спросил он.

— Я должна. — Разве у нее есть выбор?

Он сжал ее руку.

Она сглотнула, глядя туда, где его кожа соприкасалась с ее. Его ладонь была теплой, почти горячей, а ее пальцы, должно быть, лежали в ней маленькими острыми льдинками.

— Уже недалеко, — пообещал он.

Почему ты говорил по-русски?

Слова вертелись у нее на языке, она почти произнесла их. Но остановилась, задержала их где-то внутри себя. Сейчас не время для вопросов. Ей необходимо сосредоточиться на том, что она делает, и на том, что он делает для нее. Резиденция посла огромна, а она не помнит, как ее несли наверх. Поэтому сама она не смогла бы найти дорогу к бальному залу и обязательно заблудилась бы.

Ей ничего не остается — только поверить, что Гарри доставит ее в безопасное место. У нее нет выбора.

Она должна ему доверять.

Должна.

И тут она посмотрела на него. Действительно посмотрела, впервые с того момента, как они с Владимиром спасли ее. Странный туман, в котором она пребывала, начал рассеиваться, и Оливия вдруг поняла, что может, наконец, мыслить ясно. Или, скорее, — подумала она с жалкой улыбкой — относительно ясно.

Достаточно для того, чтобы понять — она ему доверяет.

И вовсе не потому, что «должна». Просто доверяет, и все. Потому что любит его. Может, она и не знает, почему он не рассказал ей, что говорит по-русски, зато она знает его. Она взглянула ему в лицо, и словно снова увидела, как он читает «Мисс Баттеруорт» и возмущается, когда она перебивает. Она увидела как он сидит в ее гостиной и настаивает, что ему необходимо защищать ее от принца.

Увидела его улыбающимся.

Смеющимся.

Оливия вспомнила глаза Гарри, распахнувшиеся до самой глубины его души в тот миг, когда он признавался ей в любви.

— Я тебе доверяю, — прошептала она.

Он ее не услышал, но разве в этом дело? Она говорила это не ему.

Она сказала это самой себе.

* * *


Гарри успел забыть, насколько он все это ненавидит. Он прошел достаточно сражений и знал, что некоторые мужчины буквально наслаждаются опасностью. И тогда же понял, что сам к подобным мужчинам не относится.

Гарри мог сохранять ясность мысли, действовать спокойно и целеустремленно, но позже, в безопасности, его начинало колотить. Дыхание его учащалось, и несколько раз с ним даже случались истерики.

Он ненавидел бояться.

И никогда в жизни ему еще не было так страшно.

Люди, похитившие Оливию, не знают жалости, так, во всяком случае, заявил Владимир, пока они ее искали. Они служат послу долгие годы, и их злодеяния щедро оплачиваются. Они верны и жестоки — ужасающее сочетание. Единственное утешение — вряд ли они причинят вред самой Оливии, поскольку думают, что она представляет интерес для принца Алексея. Но теперь, когда она сбежала, кто знает, во что оценят ее безопасность? А вдруг они решат, что она — подпорченный товар, и ее можно пустить в расход?

— Уже недалеко, — сказал Влавимир по-русски, когда они, в конце концов, спустились по лестнице. Осталось пройти по длинной галерее, и они окажутся в той части дома, где сейчас многолюдно. Там они будут в безопасности. Прием в самом разгаре, никто не отважится совершить нападение в присутстви нескольких сотен самых известных людей Англии.

— Уже недалеко, — прошептал Гарри, обращаясь к Оливии. Руки у нее были ледяные, но она, похоже, обрела присутствие духа.

Владимир двигался вперед. Они воспользовались служебной лестницей, которая, увы, закончилась закрытой дверью. Владимир приложил к ней ухо и прислушался.

Гарри подтянул Оливию поближе.

— Можно идти, — тихо сказал Владимир. Он очень медленно открыл дверь, шагнул в нее и поманил их за собой.

Гарри последовал за ним — шаг, другой, — Оливия шла следом.

— Теперь быстро, — прошептал Владимир.

Они почти побежали, держась ближе к стене, и вдруг…

Бах!

Гарри сильно дернул Оливию за руку, инстинкт требовал спрятать ее в безопасном месте, но такого места не было — ни укрытия, ни убежища. Только широкий пустой коридор и кто-то с пистолетом, неясно где.

— Бегите! — крикнул Владимир.

Гарри отпустил руку Оливии — со свободными руками она сможет бежать быстрее — и заорал:

— Давай!

И они рванули вперед. Промчались по коридору и завернули за угол, следуя за Владимиром. Позади них кто-то кричал по-русски, приказывая остановиться.

— Не останавливайся, — крикнул Гарри. Прозвучал еще один выстрел, пуля просвистела совсем близко, разрезав воздух у Гарри над плечом.

А возможно, и само плечо. Он не знал.

— Сюда, — приказал Владимир. Они обогнули еще один угол и снова побежали по коридору. Выстрелы прекратились, шагов позади тоже не было слышно, и вдруг они ввалились в кабинет посла.

— Оливия! — воскликнула леди Ридланд и бросилась к дочери. Оливия, до сих пор не проронившая ни слезинки (во всяком случае, не при Гарри), разрыдалась у матери на руках.

Гарри оперся о стену. У него кружилась голова.

— С вами все в порядке?

Гарри моргнул. Принц Алексей стоял тут же и смотрел на него с явным беспокойством.

— У вас кровь.

Гарри опустил глаза. Оказывается, он держится за плечо. Он даже не заметил, как за него схватился. Гарри поднял руку и посмотрел на кровь. Странно, ему совсем не больно. Может, это чье-то чужое плечо?

Колени у него стали ватными.

— Гарри!

И тут накатила… не чернота, нет. Почему интересно, когда человек теряет сознание, все говорят, что в глазах «темнеет»? Все становится красным. Или зеленым.

Или…

* * *


Два дня спустя.







Опыт, который мне ни за что не хотелось бы повторять

Автор: леди Оливия Бевелсток





Оливия на минутку прекратила размышлять и отпила глоток чаю, который заботливые родители прислали ей в комнату вместе с огромным подносом бисквитов. Нет, правда, с чего начать подобный список? Может, с «оказаться без сознания» (похоже, это произошло с помощью какой-то пропитанной в наркотическом веществе тряпки, так ей сказали)? А как можно забыть кляп, или связанные ноги и руки?

О! Еще нельзя пропустить «принимать горячий чай из рук мужчины, ответственного за все вышеописанное». Этот пункт угрожал ее чувству собственного достоинства больше, чем любой другой, он будет венчать список.

Оливия очень дорожила чувством собственного достоинства.

Так, поглядим, что еще… «Наблюдать и слышать, как вышибают дверь». Ей это совершенно не понравилось. И еще выражение на лицах родителей, когда ее, наконец, доставили под их опеку — на них, безусловно, читалось облегчение, но такому облегчению неизбежно предшествовал соответствующий по силе ужас, а Оливия не желала, чтобы кто-то из ее близких еще когда-либо испытал нечто подобное.

А самым ужасным, видит Бог, было смотреть, как Гарри оседает на пол в кабинете у посла. Она и понятия не имела, что в него попали при стрельбе. Как она умудрилась не обратить на это внимания? Она так горько рыдала у матери на руках, что даже не заметила, как Гарри вдруг смертельно побледнел, или что он держится за плечо!

Она думала, что испытывала жуткий страх во время их бегства по коридорам, но ничто — ничто! — не могло сравниться с ужасом тех тридцати секунд между моментом, когда он упал, и когда Владимир уверил ее, что это всего лишь ранение, причем кость не задета.

Владимир оказался прав. Как он и обещал, Гарри поднялся на ноги уже на следующий день. Он пришел к ней с визитом во время завтрака и наконец-то все ей объяснил — почему не мог рассказать ей, что говорит по-русски, чем он на самом деле занимался у себя в кабинете, пока она за ним следила, и даже зачем он пришел тогда к ней в гости с «Мисс Баттеруорт и безумным бароном» в тот замечательный сумасшедший день. Оказалось, вовсе не ради добрососедских отношений и не потому, что почувствовал к ней что-то кроме раздражения. Ему просто приказали. Военное министерство, не больше не меньше.

Вместе с чаем и омлетом ей пришлось переварить довольно много информации.

Но она выслушала и поняла. И теперь все, наконец, встало на свои места, все «хвосты» аккуратно подвязаны. Посла арестовали, его помощников тоже, включая седого похитителя. Принц Алексей прислал официальное письмо с извинениями от имени всего русского народа, а Владимир испарился, как и обещал.

И она не видела Гарри уже больше суток. После того завтрака он ушел, и ей казалось, что он непременно придет опять, но…

Ничего.

Она не волновалась. И даже не беспокоилась. Но все же это было странно. Очень странно.

Она отпила еще глоток чаю и поставила чашку на блюдце. Потом водрузила все это на «Мисс Баттеруорт». Потому что руки, игнорируя ее волю, так и тянулись к этой книжке.

А ей вовсе не хочется ее читать. Во всяком случае, без Гарри.

И в любом случае, она еще не дочитала газету. Она прочла последние страницы, и теперь ей не терпелось добраться до более серьезных новостей в начале. Ходят слухи, что месье Бонапарт чрезвычайно болен. Оливия не думала, что он уже умер — подобную новость напечатали бы на первой странице, да такими большими буквами, что она бы не смогла ее пропустить.

И все же, газета вполне могла содержать что-то интересное, поэтому она снова взяла ее в руки, но только нашла подходящую статью, как в дверь постучали.

Вошел Хантли с небольшим листком бумаги в руках. Когда дворецкий подошел, Оливия поняла, что на самом деле он держит визитную карточку, сложенную втрое и запечатанную темносиней печатью. Она поблагодарила, и пока дворецкий выходил, разглядывала печать. Очень простая. Изящно выписанная буква «В», начинается с завитушки и кончается росчерком.

Она просунула под печать палец, отклеила воск и развернула послание.






Подойди к окну.





И все. Единственное предложение. Она улыбнулась и несколько секунд, до того, как встать, разглядывала буквы. Потом спрыгнула с кровати, но не подбежала сразу к окну, а ненадолго замерла. Ей необходимо подождать. Так хочется постоять и насладиться моментом, потому что…

Потому что он создал его. Гарри сам создал этот момент. А она любит его.

Подойди к окну.

Она почувствовала, что улыбается, что в ней клокочет счастливый смех. Она не привыкла, выполнять чужие приказы, но этот был просто восхитителен.

Она подошла к окну и отдернула шторы. И тут же сквозь стекло увидела Гарри, он стоял у собственного окна и ждал.

Она подняла раму.

— Доброе утро, — произнес Гарри. У него был серьезный вид… То есть, его губы не улыбались. А глаза выглядели так, будто он что-то замыслил.

Она почувствовала, что ее собственные глаза загораются в ответ. Разве не странно? В смысле, что она сама это чувствует.

— Доброе утро, — ответила она.

— Как твое здоровье?

— Спасибо, гораздо лучше. Думаю, мне просто нужно было отдохнуть.

Он кивнул.

— После шока всегда нужно время.

— Ты понял это на собственном опыте? — спросила она. Но могла бы и не спрашивать, она уже поняла это по выражению лица.

— Во время службы в армии.

Забавно. Их разговор был очень простым, но не банальным. Они не стеснялись друг друга, просто разогревались.

И Оливия уже предвкушала продолжение.

— Я купил второй экземпляр «Мисс Баттеруорт», — сообщил Гарри.

— Правда? — Она оперлась о подоконник. — И ты ее дочитал?

— Вот именно.

— Книжка становится хоть немного лучше?

— Ну… там содержатся совершенно удивительные подробности относительно голубей.

— Не может быть! — Видит Бог, она дочитает эту жуткую новеллу. Если автор действительно детально описывает смерть в результате нападения голубей… На это явно стоит потратить время.

— Нет, правда, — сказал Гарри. — Оказывается, мисс Баттеруорт присутствовала при этом печальном событии. Она видит его во сне.

Оливия поежилась.

— Принцу Алексею очень понравится.

— По правде говоря, он нанял меня, чтобы перевести эту книжонку на русский.

— Ты шутишь!

— Нет. — Он устремил на нее хитрый и одновременно удовлетворенный взгляд. — Я как раз работаю над первой главой.

— О, прекрасно. То есть, я хотела сказать, ужасно, ведь тебе приходится ее читать, но думаю, когда тебе за это платят, все воспринимается совершенно иначе.

Гарри тихонько рассмеялся.

— Должен признать, что эта работа сильно отличается от перевода документов для военного министерства.

— Знаешь, переводы документов мне понравились бы больше. — Она всегда любила скучные сухие факты.

— Пожалуй, — кивнул он. — Это потому, что ты всегда была странной женщиной.

— Ваш комплимент как всегда неотразим, сэр Гарри.

— Слова — моя профессия, иного от меня и ждать нельзя.

Оливия вдруг обнаружила, что улыбается. По пояс высунулась из окна и улыбается! И совершенно счастлива.

— Принц Алексей платит довольно щедро, — добавил Гарри. — Он считает, что «Мисс Баттеруорт» будет пользоваться в России шумным успехом.

— Они с Владимиром точно наслаждались чтением.

Гарри кивнул.

— Это означает, что я могу уйти из военного министерства.

— Ты этого хотешь? — спросила Оливия. Она только недавно узнала о его работе и еще не поняла, нравится ли она ему.

— Да, — ответил он. — Думаю, до недавнего времени я даже не понимал, насколько мне этого хочется. Я устал от всех этих секретов. Мне нравится переводить, но если удастся ограничиться готическими новеллами…

— Черными готическими новеллами, — уточнила Оливия.

— Конечно, — согласился Гарри. — Я… о, прошу прощения, к нам присоединился еще один гость.

— Еще один… — Она посмотрела по сторонам и недоуменно заморгала. — А здесь есть кто-то еще?

— Лорд Ридланд, — произнес Гарри и почтительно кивнул на нижнее окно слева от Оливии.

— Отец? — Оливия ошеломленно и несколько испуганно посмотрела вниз.

— Оливия? — Отец высунулся из окна и неестественно изогнулся, чтобы увидеть ее. — Что ты здесь делаешь?

— Я собиралась спросить у тебя то же самое, — призналась она, робостью тона смягчая дерзость фразы.

— Я получил от сэра Гарри записку, сообщавшую о необходимости моего присутствия у данного окна. — Лорд Ридланд снова выпрямился и посмотрел на Гарри. — Что происходит, молодой человек? И почему моя дочь торчит в окне, как какая-то крикливая торговка рыбой?

— Мама здесь? — спросила Оливия.

— Твоя мать тоже здесь?! — взревел лорд Ридланд.

— Нет, я просто спросила, поскольку здесь ты и…

— Лорд Ридланд, — прервал Гарри достаточно громко, чтобы заставить их обоих замолчать. — Я имею честь просить у вас руки вашей дочери.

Оливия задохнулась, потом взвизгнула и подпрыгнула вверх, что оказалось чрезвычайно неудачной идеей.

— Ай! — вскрикнула она, стукнувшись затылком об окно. Она снова высунула голову наружу и со слезами на глазах улыбнулась Гарри. — О, Гарри! — выдохнула она. Он обещал ей подобающее предложение руки и сердца. Вот оно. Ну что может быть восхитительнее?!

— Оливия? — это был отец.

Она, утирая слезы, посмотрела вниз.

— Почему он просит твоей руки через окно?

Оливия оценила вопрос, обдумала возможные ответы и решила, что честность в данном случае лучше всего.

— Я совершенно уверена, что на самом деле тебе вовсе не хочется знать правду, — ответила она.

Ее отец закрыл глаза и помотал головой. Она видела этот жест и раньше. Он означал, что отец не знает, что с ней делать. К счастью, совсем скоро он сможет сбыть ее с рук.

— Я люблю вашу дочь, — сказал Гарри. — И кроме этого, мне все в ней очень нравится.

Оливия приложила руки к сердцу и пискнула. Она понятия не имела, почему: писк просто вырвался из нее, как пузырек чистого счастья. Его слова… да это просто наисовершеннейшее объяснение в любви из всех возможных!

— Она прекрасна, — продолжил Гарри, — так прекрасна, что от ее красоты у меня болят зубы, но я люблю ее не поэтому.

Нет, вот это, про зубную боль и все такое — еще совершеннее.

— Я люблю, что она ежедневно читает газету.

Оливия поглядела на отца. Тот смотрел на Гарри, как на сумасшедшего.

— Я люблю, что она нетерпима к дуракам.

А ведь это правда, подумала Оливия, глупо улыбаясь. Как хорошо он ее знает!

— Я люблю, что она танцует хуже меня.

Улыбка Оливии увяла, но она вынуждена была признать, что и это тоже правда.

— Я люблю, что она добра к детям и большим собакам.

Что?! Она недоверчиво уставилась на него.

— Я просто предполагаю, — признался он. — Ты похожа именно на такого человека.

Она сжала губы, чтобы не рассмеяться.

— Но больше всего, — сказал Гарри, и хотя он смотрел прямо в лицо отцу Оливии, ей казалось, будто он обращается к ней, — Я люблю ее саму. Я боготворю ее. И ни о чем так не мечтаю, как о возможности стать ее мужем и провести рядом с ней остаток моих дней.

Оливия снова посмотрела вниз, на отца. Он все еще в совершенном ошеломлении пялился на Гарри.

— Отец? — неуверенно спросила она.

— Это чрезвычайно необычно, — ответил лорд Ридланд. Но в голосе его не было гнева, только удивление.

— Я готов отдать за нее жизнь, — добавил Гарри.

— Правда? — спросила она, тихим, взволнованным, полным надежды голосом. — О, Гарри, я…

— Помолчи, — прервал он. — Я говорю с твоим отцом.

— Я согласен, — неожиданно произнес лорд Ридланд.

Рот Оливии распахнулся от возмущения и стал похож на букву «О».

— Потому что он велел мне помолчать?!

Лорд Ридланд повернул к ней голову.

— Это несомненный признак здравого смысла.

— Что?

— И здоровая доза чувства самосохранения, — прибавил Гарри.

— Мне нравится этот парень, — объявил лорд Ридланд.

Неожиданно Оливия услышала, как открывается еще одно окно.

— Что здесь происходит? — Ее мать говорила из гостиной, ровно через три окна от отца. — С кем ты разговариваешь?

— Оливия выходит замуж, дорогая, — ответил лорд Ридланд.

— Доброе утро, мама, — добавила Оливия.

Ее мать заморгала и посмотрела вверх.

— Что-что ты делаешь?

— Кажется, выхожу замуж, — сказала Оливия с довольно глупой улыбкой.

— За меня, — пояснил Гарри.

— О, сэр Гарри, э-э-э… как приятно встретить вас снова. — Леди Ридланд перевела взгляд на него и снова несколько раз моргнула. — Я вас не заметила.

Он изящно поклонился будущей теще.

Леди Ридланд снова сосредоточила внимание на муже.

— Она выходит за него замуж?

Лорд Ридланд кивнул.

— С моего сердечного благословения.

Минуту леди Ридланд обдумывала эту новость, а потом снова повернулась к Гарри.

— Вы получите ее через четыре месяца. — Она взглянула на Оливию. — Нам с тобой предстоит многое спланировать.

— Я думал речь пойдет о чем-то вроде четырех недель, — возразил Гарри.

Леди Ридланд резко обернулась к нему, и указательный палец ее правой руки взметнулся вертикально вверх. Этот жест Оливия тоже неплохо знала. Он означал, что, продолжая спорить, собеседник многим рискует.

— Тебе еще многое предстоит понять, мой мальчик, — заметил лорд Ридланд.

— О! — Воскликнул Гарри и мотнул головой в сторону Оливии. — Не двигайся.

И через секунду уже вернулся с небольшой коробочкой.

— Кольцо, — сказал он, хоть это и так было очевидно. Он открыл коробочку, но Оливия находилась слишком далеко и видела только неясный блеск.

— Ты его видишь? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я уверена, оно очаровательное.

Он еще дальше высунул голову из окна и прищурился, измеряя расстояние.

— Ты сумеешь его поймать? — спросил он.

Оливия услышала, как мать поперхнулась, но на этот вопрос существовал только один правильный ответ. Она смерила своего будущего мужа исключительно надменным взглядом и произнесла:

— Если ты сможешь его бросить, я сумею его поймать.

Он рассмеялся. И бросил.

И она не поймала. Нарочно.

«Так лучше», — подумала она, когда они встретились между домами, разыскивая кольцо. Подобающее предложение руки и сердца требует подобающего поцелуя.

Или, как прошептал ей Гарри на виду у обоих ее родителей, скорее неподобающего …

Неподобающего, подумала Оливия, когда их губы соприкоснулись. Определенно, неподобающего.


notes



Примечания





1


Этельред II, или Этельред Неразумный — король Англии (978–1013 и 1014–1016) С пришествием его к власти закончилась полуторовековая эпоха процветания Англии.




2


Елизавета I, — королева Англии и Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Время правления Елизаветы иногда называют «золотым веком Англии».




3


Суссекс (англ. Sussex) — историческое графство Юго-Восточной Англии, располагающегося примерно на территории древнего королевства Суссекс.

Суссекс окружают графства на севере Суррей, на востоке Кент и на западе Гэмпшир, а на юге пролив Ла-Манш. Суссекс был разделен для местного управления на графства Западный Суссекс и Восточный Суссекс и город Брайтон и Хоув. Город Брайтон и Хоув был создан как унитарная власть в 1997; городской статус предоставлен в 2000. До тех пор Чичестер был единственным городом-сити Суссекса.




4


fiancée — (фр.) невеста




5


к югу— в Англии и Америке обычно, говоря о направлении, используют названия частей света. Например «выйдешь из дома и пойдешь на восток» вместо «пойдешь направо».




6


Мейфер — (mayfair) — по праву называют «сердцем Лондона». Расположенный в самом центре между Гайд Парком (Hyde Park) и Green Park и соседствующий с центральными улицами Оксфорд Стрит (Oxford Street) и Regent Street, он один из самых дорогих и респектабельных районов Лондона. Mayfair считается аристократическим районом и символом благосостояния с 18 века. Величественные особняки в георгианском и викторианском стилях, пестрят досками памяти и почета с именами великих английских писателей и композиторов, некогда здесь живших.

Главный местный центр притяжения — Bond Street. Это полное собрание самых прославленных бутиков, золотая жила Mayfair. Особенно примечательна в этих краях улица Saville Row между Konduit Street и Piccadilly, знаменитой магазинами мужских портных. В Mayfair расположены кварталы самой пышной викторианской застройки-«райские кущи розовой терракоты», по выражению главного английского историка искусств Николая Певзнера.




7


Вивисекция (от лат. vivus — живой и sectio — рассекание) — Вскрытие живого животного в целях изучения его организма.




8


виолистка… — виола — струнный музыкальный инструмент, особенно популярный в 18 веке. В отличие от скрипки, оснащен ладами.




9


Уайтс — (white’s) — Старейший лондонский клуб, был основан в 1693 году членами консервативной партии Тори, расположен на улице Сент-Джеймс. Интересно — в клубе Уайтс курительная комната появилась в 1845 году.




10


виола — тип старинных струнных смычковых музыкальных инструментов с ладами на грифе. Виолы в основном были четырех видов: дискантовые, альтовые, теноровые и басовые. Теноровая виола (виола да гамба) получила особо широкое распространение, и использовалась как сольный, ансамблевый и оркестровый инструмент. Поскольку в ансамбле она выполняла функцию баса, нередко ее называли басовой виолой. Среди композиторов, писавших для нее, — И. С. Бах, Г. Ф. Телеман, Ф. Куперен. После расцвета в 18 веке, постепенно теряла свою популярность.




11


бубоны — резко болезненные пятна, воспаленные конгломераты лимфатических узлов, возникающие при бубонной чуме.




12


au courant — осведомленно, в курсе текущих событий, фр.




13


Во времена Оливии — свежую газету перед подачей хозяину к завтраку, требовалось непременно прогладить горячим утюгом со всех сторон, чтобы газета не пачкала пальцы и была без изломов.

До сих пор в школах дворецких учат, как подавать хозяину газету. Утреннюю газету, которую джентльмен читает за завтраком, перед тем, как положить на стол, необходимо прогладить горячим утюгом. Иначе хозяин будет есть тосты не с мармеладом, а с типографской краской. Вечерние газеты, которые хозяин просматривает в своем кабинете, гладить не принято.




14


when pigs fly.




15


Make a mountain out of a molehill.




16


Horse Guards — Здание, построенное в 18 веке и служащее штаб-квартирой английского командования.




17


На самом деле, Алексей Иванович Гомаровский, конечно, князь. И при этом даже не «великий княь», то есть, не является особой королевской крови. Но, поскольку ни один участник описываемых событий не имеет представления о том, что такое князь, и чем он отличается от принца, я взяла на себя смелость оставить князю Алексею титул, данный английским высшим обществом (прим. пер.)




18


Touché — один-ноль в вашу пользу, фр.




19


risqué — (фр.) рискованный




20


Шекспир, Генрих пятый. Перевод Е. Бируковой




21


du jour — текущая гувернантка, фр. ше.




22


(1) Антио́х Дми́триевич Кантеми́р (1708–1744)






— сын молдавского господаря, знаменитый русский поэт-сатирик и выдающийся дипломат своего времени, деятель раннего русского Просвещения. Наиболее крупный русский поэт силлабической эпохи (до реформы Тредиаковского — Ломоносова) Умер молодым.




23


Джентри (англ. gentry) — английское неродовитое мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами.




24


речь идет о табачной жвачке, которую многие использовали вместо сигар.




25

		Ты наполняешь сокровищницу благ,



		Доверенную ее благой щедрости,



		Да продлятся дни ее правления.



		Да будет она защитником наших законов,



		И вовеки пусть за это мы будем



		Сердцем и словом петь хвалу:



		Боже, храни королеву.








Куплет совершенно не воинственный, поэтому Гарри не подошел. (прим. переводчика)




26


Марсельеза — революционный гимн французов.




27


дождь из собак и кошек = rain cats and dogs — аналогична русской поговорке «льет как из ведра».

Фраза может действительно звучит странновато. Тем не менее, хотя никто толком не знает о происхождении этого выражения, существуют 3 основные «спекуляции», которые достаточно «логично» все объясняют.

1. Мифологическая версия. Ведьмы в англо-саксонской мифологии обычно «седлающие» ветер имели привычку частенько превращаться в кошек (черных-при-черных). Собаки же, как впрочем, и волки, являлись вечными спутниками Одина (Odin, Wodin) — высшего существа, в том числе и бога штормов, гроз и прочих ненастий. Поэтому моряки часто ассоциировали этих животных с дождем. При этом и кошки и собаки постоянно в ссоре. То есть, нет покою… «штормит» одним словом…

Однако, эта версия не сильно убеждает…

2. «Жизненная». Согласно этой точке зрения «кошачье-собачья» фраза должна была появиться где-то в 17 веке, когда улицы городов не отличались чистотой, то есть, их не убирали, да и сточных канав не было. Поэтому действительно сильный дождь мог превратиться в ручьи «несущие» на себе мертвые тела животных. Самые же распространенные городские животные — кошки и собаки…

Выглядит логично, но лишь «выглядит»…

3. «Этимологическая». Как известно, французский язык оказал заметное влияние на английский. Так вот иногда иностранные слова заимствуются, но поскольку звучат на манер своих родных слов, могут просто «потерять» чужеземное значение или, что чаще форму. Французское слово «Catadoupe» означает «водопад». Согласно этой версии, английское ухо услышало французское слово как «Cats’n’dogs». Так «водопад» стал «кошками и собаками»…

Звучит убедительно, но опять же… лишь звучит…

Если же обратиться к фактам, то достоверно известно, что впервые подобная фраза появилась (на бумаге) в произведении Richard Brome'а «The City Wit» (1629). Там есть предложение: «It shall raine.. Dogs and Polecats». Конечно, Polecats (хорьки) не кошки, но для лингвиста они все же ближе друг другу, чем для ветеринара. Современной форме этой фразы мы обязаны Jonathan Swift’у, который в «A Complete Collection of Polite and Ingenious Conversation» (1738) писал: «I know Sir John will go, though he was sure it would rain cats and dogs». Некоторые считают, что, скорее всего эта фраза просто была произнесена на новый манер.

Кстати, есть еще несколько фраз похожих на эту:

«it's raining stair-rods» (северо-английское происхождение)

«it’s raining like pitchforks» (D. Humphreys' «Yankey in England», 1815).

Так или иначе, единого мнения по этому поводу нет.




28


Эдмунд Кин (англ. edmund Kean, 17 марта 1787, Лондон — 15 мая 1833, Ричмонд) — английский актер эпохи романтизма.




29


ergo — следовательно, лат.




30


1




31


fidelity — верность (англ.)




32


Fidélité — верность (фр.)




33


1




34


2




35


Мария-Антуанетта — имя, данное при рождении, Мария Антония Йозефа Иоганна Габсбургско-Лотарингская нем. Maria Antonia Josepha Johanna von Habsburg-Lothringen, во Франции фр. Marie Antoinette Josиphe Jeanne de Habsbourg-Lorraine; (2 ноября 1755, Вена, Австрия — 16 октября 1793, Париж, Франция).

Королева Франции, младшая дочь императора Франца I и Марии-Терезии. Супруга короля Франции Людовика XVI. Первое время молодая королева пользовалась популярностью, но вскоре отношение народа к ней изменилось. Роскошный образ жизни ее двора в Трианоне (один из дворцов в Версальском парке) на фоне растущей нужды вызывал возмущение. Легкомысленная беспечная королева своим поведением порождала различные слухи. Ее обвиняли в любовной связи с младшим братом короля графом д'Артуа, со шведским авантюристом графом Ферзеном, в растрате королевской казны. Народ все больше ненавидел королеву, особенно после ее слов о народе: «если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Впоследствии историки доказали, что это был вымысел, но ненависть к «Австриячке», которая держит под своим каблуком короля, продолжала расти. Действительно, она поддерживала реакционную политику, под ее влиянием король уволил сторонников реформ Тюрго и Неккера. После начала революции королева стремилась сплотить вокруг двора гвардейцев, через тайных агентов посылала своему брату, австрийскому императору, письма с призывом выступить против Франции и подавить революцию. Мария-Антуанетта была одним из инициаторов неудачного бегства королевской семьи из Франции. После задержания беглецов в г. Варенне королевская семья жила в парижском дворце под домашним арестом. 10 августа 1792 в Париже вооруженные граждане захватили дворец Тюильри и арестовали королевскую семью. Король был предан суду и казнен 21 января 1793. Королева в течение нескольких месяцев находилась в тюрьме. Против Марии-Антуанетты начали обвинительный процесс. Многие, присутствующие на суде, впоследствии отмечали, что, несмотря на враждебное поведение судей и зрителей, арестованная проявила выдержку и спокойствие, ни разу не пытаясь вызвать к себе сожаление присяжных. Прокурор обвинил королеву в государственной измене и в заговоре против государства, присяжные поддержали обвинение. Бывшая королева была приговорена к смертной казни. Казнь состоялась в Париже 16 октября 1793 и превратилась во всенародное зрелище. Но попытка унизить бывшую королеву провалилась. Она до последней секунды держалась с достоинством. На пути к гильотине художник Давид встретил телегу, на которой везли узницу на казнь и несколькими штрихами создал последний набросок последнего портрета королевы, навеки показав ее спокойствие, высокомерие и величие.




36


1