На пути к свадьбе
Джулия Куин


Бриджертоны #8


Очаровательная Люсинда, леди Абернети, задумала во что бы то ни стало выдать свою подругу за благородного Грегори Бриджертона, но та любит другого... Ничего, разлюбит!

Однако что делать Люсинде, которая, похоже, сама теряет голову от Грегори?

Перестать с ним встречаться? Это выше ее сил! Разорвать собственную помолвку и обрушить на мистера Бриджертона всю силу своего очарования? Что ж, может быть...

А между тем Грегори уже начинает пылать страстью к Люси...


Джулия Куин

На пути к свадьбе


Пролог


Лондон, недалеко от церкви Святого Георгия,

Ганновер-сквер

Лето 1827 года

Легкие жгло огнем.

Грегори Бриджертон бежал. Он бежал по улицам Лондона, не замечая удивленных взглядов прохожих.

В его движениях присутствовал какой-то странный, мощный ритм – раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, – и этот ритм гнал его вперед, к тому, на чем было сосредоточено его внимание.

К церкви.

Нужно поскорее добраться до церкви.

Нужно остановить венчание.

Сколько он уже бежит? Две минуты? Десять?

Надо поскорее добраться до церкви. Он не мог думать ни о чем другом. Он запрещал себе думать о чем-то другом. Он должен...

Проклятие! Дорогу преградил выехавший экипаж, и Грегори пришлось остановиться. Согнувшись, упершись руками в бедра – не потому, что так хотелось ему, а потому, что этого требовало его тело, – он стал судорожно заглатывать воздух в надежде облегчить резкую боль в груди, это ужасное, сжигающее, раздирающее ощущение, будто...

Экипаж проехал мимо, и Грегори побежал дальше. Уже недалеко. Он успеет. С того момента, как он побежал прочь от особняка, прошло не больше пяти минут. Ну, может, шести. А кажется, что полчаса.

Надо все это остановить. Он обязан все остановить.

Грегори немного замедлил бег, чтобы взбежать по ступенькам и при этом не споткнуться и не рухнуть лицом вниз. Затем он рывком распахнул дверь – как можно шире – и не услышал, как она громко стукнулась о внешнюю стену. Наверное, ему следовало бы остановиться перед дверью и отдышаться. Наверное, ему следовало бы войти в церковь тихо и спокойно и потратить несколько мгновений на оценку ситуации, на то, чтобы понять, как далеко они продвинулись.

В церкви воцарилась полнейшая тишина. Священник оборвал свою нудную речь, а все присутствующие, буквально закрутившись винтом, повернулись к двери.

И обратили свои взоры на Грегори.

– Не надо. – Он задыхался, поэтому его слова прозвучали еле слышно.

Цепляясь за спинки скамей, он сделал несколько шагов по проходу.

– Не делай этого, – уже громче произнес он.

Она промолчала, но Грегори хорошо разглядел ее реакцию. Как у нее от изумления приоткрылся рот. Как ее пальцы разжались, и свадебный букет упал на пол. А еще он увидел – совершенно отчетливо, – что она затаила дыхание.

Она была безумно красива. Ее золотистые волосы, казалось, вобрали в себя дневной свет и сияли, и это сияние наполняло его силой. Продолжая учащенно дышать, он расправил плечи и выпустил спинку скамьи – ему больше не нужна опора, дальше он пойдет сам.

– Не делай этого, – снова проговорил он, направляясь к ней. Каждое его движение было пронизано грацией хищника – такая грация обычно характеризует мужчин, которые знают, чего хотят.

И знают, что будет дальше.

Она продолжала молчать. Молчали все. И это было странно. Чтобы из трехсот присутствующих на церемонии ни один не произнес ни слова! И провожали его глазами, пока он шел по проходу.

– Я люблю тебя, – признался он перед всеми.

И что из того, что перед всеми? Он все равно не стал бы держать это в тайне. Он не позволил бы ей выйти за другого без того, чтобы весь мир не узнал, что она владеет его сердцем.

– Я люблю тебя, – повторил Грегори и краешком глаза увидел своих мать и сестру. Они сидели на скамье выпрямившись и замерев от удивления.

Он продолжал идти. Вперед. И каждый его шаг был увереннее предыдущего.

– Не делай этого, – сказал он, приближаясь к апсиде. – Не выходи за него.

– Грегори, – прошептала она, – зачем ты так?

– Я люблю тебя, – ответил он, потому что это было единственным, о чем стоило говорить. И единственным, что имело значение.

Ее глаза заблестели, и он увидел, как она судорожно дернула подбородком. Затем она перевела взгляд на мужчину, за которого собиралась выйти замуж. Вздернув брови, мужчина еле заметно покачал головой и пожал – нет, просто слегка двинул одним плечом, как бы говоря: «Решать тебе».

Грегори опустился на колено.

– Выходи за меня замуж, – сказал он, вкладывая в эти слова всю свою душу. – Будь моей женой.

И затаил дыхание. Вся церковь затаила дыхание.

Она опять перевела взгляд на него. Ее глаза были огромными и ясными, и все хорошее и правильное, о чем он так страстно мечтал, отражалось в этих глазах.

– Выходи за меня, – прошептал он в последний раз.

У нее задрожали губы, но голос прозвучал звонко, когда она ответила.


Глава 1,


в которой наш герой влюбляется


В отличие от большинства своих знакомых Грегори Бриджертон верил в истинную любовь.

Он был бы полным дураком, если бы не верил.

Взять, к примеру, его старшего брата Энтони, его старшую сестру Дафну, его других братьев, Бенедикта и Колина, не говоря уж о сестрах Элоизе, Франческе и Гиацинте: все они – абсолютно все – были без ума от своих вторых половинок.

У большинства мужчин такое положение вещей вызвало бы лишь раздражение, но для Грегори, который родился с необыкновенно жизнерадостным и даже (по словам его младшей сестры) неугомонным характером, это значило только то, что у него нет иного выбора, как верить очевидному.

Любовь существует.

Она вовсе не являлась призрачным порождением воображения, предназначенным для того, чтобы уберечь поэтов от голодной смерти. Хотя ее нельзя было увидеть, унюхать или потрогать, она всегда присутствовала в жизни людей, и для Грегори было просто вопросом времени, когда он встретит женщину своей мечты и остепенится, чтобы плодиться и размножаться и иметь такие загадочные хобби, как изготовление всякой всячины из папье-маше или коллекционирование терок для мускатного ореха.

Однако, если выражаться деликатно, что вполне приемлемо при обсуждении столь абстрактных понятий, его мечты не были обращены к женщине. Вернее, не к какой-то определенной представительнице женского пола, наделенной специфическими и узнаваемыми чертами. Он ничего не знал о «своей женщине», о той, которой предстояло полностью изменить его жизнь и превратить его самого в столп скуки и респектабельности. Он не знал, будет она маленькой или высокой, темно– или светловолосой. Ему хотелось думать, что она будет отличаться умом и тонким чувством юмора. А какими еще качествами она будет обладать – разве он мог это знать? Возможно, она окажется застенчивой. Или прямолинейной. И будет любить петь. Или не любить. А может, это будет самая настоящая «лошадница» с лицом, обветренным в результате долгого пребывания на свежем воздухе.

Он не знал. Когда заходила речь об этой женщине – этой невероятной, замечательной и в данный момент несуществующей женщине, – он с твердой уверенностью мог сказать, что, когда встретит ее...

Обязательно узнает.

Он не представлял, как именно ее узнает, просто знал, и все. Произойдет нечто важное, нечто эпохальное, нечто такое, что перевернет жизнь... ну, в общем, нечто, что громко заявит о своем существовании. Оно ворвется в его жизнь стремительно и мощно, обрушится, как вошедший в поговорку таран. Один только вопрос – когда?

А пока, в предвкушении ее появления, у Грегори не было причин отказываться от приятного времяпрепровождения. В конце концов, он же не обязан вести себя как монах, ожидая появления своей истинной любви.

По всеобщему мнению, Грегори был совершенно типичным лондонским денди с достаточным – хотя ни в коей мере не исключительным – денежным содержанием, множеством друзей и рассудительностью, помогающей вовремя встать из-за игорного стола. На «брачном рынке» его считали если не отборной (четвертые сыновья редко пользуются повышенным вниманием), то вполне приличной партией, и он всегда был востребован, когда у светских матрон возникала надобность в подходящем кандидате для выравнивания количества гостей мужского и женского пола на званых вечерах.

Что чуть-чуть увеличивало его шансы и было еще одним преимуществом.

Возможно, ему стоило бы придать себе больше целеустремленности. Дать своего рода направление. Или даже поставить перед собой важную задачу. Но это может подождать, не так ли? Скоро – и он был в этом уверен – все прояснится. Он узнает, чем он хочет заниматься и кто поможет ему в этом, а пока он...

Проводил время не очень приятно. Во всяком случае, в настоящее время.

Поясним.

В настоящий момент Грегори сидел в кожаном кресле, причем вполне удобном. Нельзя отрицать, что ощущение комфорта вызывало мечтательное настроение, и по этой причине он вполне равнодушно воспринимал слова брата, который стоял примерно в четырех футах от него и бубнил о том и о сем, при этом в его речи постоянно мелькали слова «долг» и «ответственность».

А Грегори не любил слушать моральные наставления.

Нет, иногда, конечно, слушал, но...

– Грегори?.. Грегори!

Грегори поднял глаза и заморгал. Энтони сложил руки на груди, а это было недобрым знаком. Энтони являлся виконтом Бриджертоном и был таковым уже более двадцати лет.

– Приношу свои извинения за то, что ворвался в ход твоих мыслей, – сухо проговорил Энтони. – Ты слышал что-нибудь – ну хоть что-нибудь – из того, что я сказал?

– Об усердии, – ответил Грегори и, придав своему лицу достаточно серьезности, кивнул. – О направлении.

– Вот именно, – воскликнул Энтони, и Грегори поздравил себя с вдохновенным исполнением роли. – Тебе давно уже следовало бы наконец определиться с направлением своей жизни.

– Конечно, – пробормотал Грегори.

Он согласился с ним главным образом потому, что был ужасно голоден, а время ужина уже миновало. И еще он слышал, как его невестка сервировала в саду стол с прохладительными напитками. Кроме того, спорить с Энтони было бессмысленно. Абсолютно.

– Ты должен изменить свою жизнь. Выбрать новый курс.

– Действительно.

Может, к напиткам подадут сандвичи. Он мог бы слопать штук сорок этих забавных крохотных бутербродиков с хрустящей корочкой.

– Грегори!

Голос Энтони приобрел специфические интонации. И Грегори понял, что настало время включить внимание.

– Хорошо, – сказал он. Его всегда удивляло, как это коротенькое слово способно избавить человека от произнесения целого предложения. – Полагаю, я примкну к духовенству.

Это сразило Энтони наповал. Насмерть. Грегори молчал, смакуя момент. Жаль только, если ему и в самом деле придется стать викарием.

– Прошу прощения? – наконец пробормотал Энтони.

– Как будто у меня есть выбор, – сказал Грегори. Как только слова прозвучали, он сообразил, что сейчас впервые произнес их. И от этого они сделались более реальными. – Карьера военного или священника, – продолжил он. – А здесь следует добавить, что я чудовищно плохой стрелок.

Энтони ничего не сказал. Оба знали, что это правда. После непродолжительного неловкого молчания Энтони проговорил:

– Есть еще сабли.

– Да, но при моей удачливости меня обязательно отправят в Судан. – Грегори пожал плечами. – Я не очень привередлив, но там действительно слишком жарко. А ты хотел бы туда?

Энтони ответил без колебаний:

– Нет, естественно, нет.

– А еще есть мама, – добавил Грегори, начиная получать удовольствие от ситуации.

Повисла пауза. Потом:

– А при чем тут... она?

– Вряд ли она обрадуется, если меня направят туда, и тогда тебе, не забывай об этом, именно тебе придется держать ее за руку, когда она начнет волноваться или когда ей приснится кошмар о...

– Больше ни слова, – перебил его Энтони.

Грегори позволил себе мысленно улыбнуться. Конечно, это было нечестно по отношению к матери, которая, кстати сказать, никогда не имела склонности предрекать будущее на основе столь эфемерного явления, как сон. Однако она действительно категорически возражала бы против его отъезда в Судан, и Энтони действительно пришлось бы выслушивать ее сетования по этому поводу.

А так как Грегори очень не хотелось покидать туманные берега Англии, то вопрос был решен.

– Хорошо, – сказал Энтони. – Хорошо. Я очень рад, что между нами наконец-то состоялся этот разговор.

Грегори бросил взгляд на часы.

Энтони откашлялся. Когда он заговорил, в его голосе зазвучало нетерпение:

– И что ты наконец-то задумался о своем будущем.

У Грегори на скулах заиграли желваки.

– Между прочим, мне всего лишь двадцать шесть, – недовольно напомнил он. – Я еще достаточно молод для слишком частого повторения слова «наконец-то».

Энтони многозначительно изогнул бровь.

– Так мне связаться с архиепископом? Поговорить с ним о том, чтобы тебе подыскали приход?

Неожиданно на Грегори напал приступ кашля.

– Э нет, – переведя дух, ответил он. – Во всяком случае, пока.

У Энтони дернулся уголок рта. Слегка, совсем незаметно и отнюдь не вверх, чтобы потом растянуться в улыбку.

– Ты мог бы жениться, – тихо проговорил он.

– Мог бы, – согласился Грегори. – И женюсь. Я действительно собираюсь жениться.

– Правда?

– Когда найду подходящую жену. – Увидев на лице Энтони сомнение, он добавил: – Уверен, что ты первый посоветовал бы мне жениться по любви, а не по расчету.

Энтони был одержим собственной женой, которая, в свою очередь, была одержима им. Энтони также был всем сердцем предан своим семерым младшим братьям и сестрам, поэтому для Грегори не стало откровением, когда тот совершенно искренне сказал:

– Я желаю, чтобы ты так же наслаждался счастьем, как я.

От необходимости отвечать Грегори избавило громкое урчание у него в животе. Он сконфуженно посмотрел на брата.

– Прости, я пропустил ужин.

– Знаю. Мы ожидали, что ты приедешь пораньше.

Грегори удалось сдержаться, чтобы не поморщиться. Пока.

– Кейт немного расстроилась.

Все, хуже некуда. Если расстраивался Энтони – это было одно. Но когда он начинал утверждать, что его жену чем-то расстроили...

Именно в этот момент Грегори понял, что у него неприятности.

– Я поздно выехал из Лондона, – пробормотал он.

Это было правдой, но все равно не оправдывало его. Его ждали к ужину, а он не появился к назначенному часу. Он едва не ляпнул: «Я с ней все улажу», но вовремя прикусил язык. Это только ухудшило бы положение, потому что могло бы создаться впечатление, будто он не воспринимает всерьез свое опоздание и намерен загладить свою оплошность улыбкой или комплиментом. В других случаях это прошло бы, но почему-то на этот раз...

Ему не хотелось решать дело таким способом.

И вместо той фразы он сказал:

– Прости меня.

Он действительно имел в виду то, что сказал.

– Она в саду, – угрюмо проговорил Энтони. – Кажется, она собиралась устроить танцы. Ты не поверишь – в патио.

Грегори вполне мог в это поверить. Все это было в духе его невестки. Она не относилась к тем, кто упускает удачные моменты. Стоит необыкновенно ясная погода – так почему бы экспромтом не организовать танцы на природе?

– Постарайся потанцевать с теми, кого она тебе назовет, – предупредил Энтони. – Кейт будет недовольна, если кто-нибудь из юных барышень почувствует себя обделенной вниманием.

– Обязательно, – пробормотал Грегори.

– Я присоединюсь к вам через четверть часа, – сказал Энтони, возвращаясь к письменному столу, на котором его ждало несколько стопок документов. – Мне нужно кое-что закончить.

Грегори встал.

– Я передам Кейт.

Понимая, что собеседование завершилось, он вышел из комнаты и поспешил в сад.

Впервые за долгое время он оказался в Обри-Холле, родовом гнезде Бриджертонов. Здесь, в Кенте, все семейство обычно собиралось на Рождество, но, по правде говоря, для Грегори поместье не было родным домом. Никогда. После смерти отца его мать нарушила условности и выбрала местом своего круглогодичного пребывания Лондон. Она никогда об этом не говорила, но Грегори всегда подозревал, что с изящным старым особняком у нее было связано слишком много воспоминаний.

Поэтому Грегори чувствовал себя гораздо свободнее в городе, чем за городом. Домом его детства был лондонский Бриджертон-Хаус, а не Обри-Холл. Нет, он с удовольствием приезжал сюда и становился участником типичных деревенских развлечений, например катания верхом или заплывов на время (когда вода в озере была достаточно теплой, чтобы в нее окунуться). К тому же, как это ни странно, ему доставляло удовольствие менять жизненный ритм. После месяцев, проведенных в городе, ему нравилось дышать спокойным и чистым воздухом деревни.

А еще ему нравилось то, что он мог уехать, когда воздух начинал казаться слишком спокойным и чистым.

Вечерний прием проходил на южной лужайке – так, во всяком случае, Грегори сказал дворецкий. Эта лужайка и в самом деле была отличным местом для развлечений – с абсолютно ровной землей, с видом на озеро и с большим патио, где было расставлено множество кресел и стульев для тех, кто не отличался активностью.

Уже на подходе к длинному салону, открывавшемуся в сад, Грегори услышал гул голосов, который доносился через французские окна.

Проходя по длинному салону, Грегори втянул носом воздух, пытаясь определить, какие деликатесы приготовила Кейт. Вряд ли стол будет обильным – ведь гости уже успели наесться до отвала за ужином.

«Что-то из сладкого», – решил Грегори, когда вышел на выложенный серой плиткой патио и учуял аромат корицы. И разочарованно вздохнул. Он просто умирал с голоду, и сейчас для него райской пищей являлся бы огромный кусок мяса.

Однако он опоздал, и никто в этом не виноват, кроме него самого. А Энтони оторвал бы ему голову, если бы он немедленно не пошел к гостям, так что придется довольствоваться пирожными и бисквитами.

Легкий ветерок коснулся его кожи, когда он вышел в сад. Стояла необычайно жаркая для мая погода, и все обсуждали эту тему. Это климатическое явление было из тех, что поднимают настроение – оно радует, удивляет и пробуждает на лицax улыбки. И действительно, создавалось впечатление, будто все гости, прогуливавшиеся по лужайке, пребывали в великолепном расположении духа. Низкий гул голосов часто нарушался взрывами смеха – раскатистого мужского и звонкого женского.

Грегори огляделся по сторонам в поисках прохладительных напитков и знакомых, в частности своей невестки Кейт. Правила приличия требовали, чтобы он в первую очередь поздоровался с ней. Взгляд Грегори скользил по лицам, и вдруг он увидел...

Ее.

И сразу понял это. Он понял, что она та самая. Он застыл словно громом пораженный. Даже воздух перестал поступать в его легкие, вернее, он стал медленно вытекать из них, пока не вытек весь. И Грегори все стоял так, опустошенный, и ему до боли хотелось дышать.

Он не смог разглядеть ни ее лица, ни профиля. Он видел только затылок, изящную линию шеи, от совершенства которой захватывало дух, один светлый локон, ниспадавший на плечо.

И мог думать только об одном – «я пропал».

Возможно, все это глупо. Возможно, все это минутное помешательство. Возможно, это одновременно и то и другое. Но ведь он ждал. Этого момента. Так долго. Ждал. И неожиданно стало ясно – почему он не выбрал карьеру военного или священника, почему не принял часто высказываемое братом предложение управлять малым поместьем Бриджертонов.

Просто он ждал. Вот и все. Черт побери, а ведь все это время он даже не подозревал, что ничего не предпринимает и ждет этого момента.

И вот он наступил.

Появилась она.

И он это понял.

Понял.

Грегори медленно пошел вперед, забыв о голоде и о Кейт. Он на ходу буркнул приветствие одному или двум знакомым, продолжая идти. Он должен добраться до нее. Он должен увидеть ее лицо, вдохнуть ее запах, услышать звук ее голоса.

И наконец он приблизился к ней на расстояние фута. Он не дышал. Охваченный благоговейным трепетом, он каким-то образом ухитрялся держаться на ногах.

А она беседовала с какой-то молодой женщиной, и, судя по их оживленному разговору, они были близкими подругами. Всего мгновение Грегори, не двигаясь, наблюдал за ними, прежде чем они обнаружили его присутствие и стали медленно поворачиваться.

Он улыбнулся. Тепло, ласково. И сказал...

– Здравствуйте. Как поживаете?

Люсинда Абернети, известная всем, кто был с ней близко знаком, под именем Люси, подавила стон и повернулась к незнакомцу, который так незаметно подкрался, чтобы строить глазки Гермионе, – ведь все, кто видел Гермиону, строили ей глазки.

Заводить знакомство с Гермионой Уотсон было смертельно опасно. Гермиона коллекционировала разбитые сердца точно так же, как старый викарий из аббатства коллекционирует бабочек.

Единственная разница заключалась в том, что Гермиона не насаживала свои жертвы на булавки. По правде говоря, Гермиона совсем не желала завоевывать сердца мужчин и еще меньше хотела их разбивать. Просто... так получалось. Сейчас Люси к этому уже привыкла. Гермиона – это Гермиона, красавица с волосами цвета сливочного масла, очаровательным личиком и огромными глазищами зеленого цвета.

Люси же была... Гм, она не была Гермионой, это уж точно. Она была обычной и естественной, и в большинстве случаев ей этого было достаточно.

Во всем, что составляет женскую красоту, Люси чуть-чуть не дотягивала до Гермионы. Ее волосы были не такими светлыми. Она не была такой стройной. И ростом была чуть пониже. И глаза не отличались такой яркостью. Они были серо-голубыми – вполне красивый цвет, если сравнивать с другими девушками, кроме Гермионы. Но от этого легче не становилось, потому что она никогда не выезжала без Гермионы.

Люси пришла к этому ошеломляющему заключению на одном из уроков по английской литературе в «Школе для незаурядных благородных девиц» мисс Мосс, где они с Гермионой проучились три года.

Она чуть-чуть не дотягивает. Или, если выражаться не так прямолинейно, она просто не является совершенством.

Да, размышляла девушка, она привлекательна, она наделена той здоровой традиционной красотой, которую сравнивают с английской розой, но мужчины редко (ну, ладно, никогда) теряют дар речи в ее присутствии.

А вот Гермиона... это хорошо, что она такая добрая. Именно благодаря этому с ней можно дружить.

Благодаря этому качеству, а еще тому, что она не умеет танцевать. Вальс, кадриль, менуэт – не важно. Ни один из этих танцев.

И это здорово.

Ну вот, еще один поклонник. И опять красивый. Высокий, хотя и не очень, с каштановыми волосами теплого оттенка и довольно приятной улыбкой. И с блеском в глазах, цвет которых трудно определить в сумерках.

Не говоря уж о том, что его глаза вообще не видны, потому что он смотрит не на нее. Он смотрит на Гермиону, как и все мужчины.

Но он повел себя совершенно удивительным образом. Назвав свое имя – как она сразу по его внешности не догадалась, что он Бриджертон! – он наклонился и поцеловал руку. Именно ей.

У Люси перехватило дыхание.

Она подумала, что мистер Бриджертон использует верную тактику. Тем, что он поцеловал Гермионе руку второй, он дал себе возможность подольше подержать ее пальчики в своей руке, а саму Гермиону вынудил представиться.

Люси была потрясена. Его действия свидетельствовали о том, что по умственному развитию он значительно выше среднего.

– А это моя ближайшая подруга, – продолжила Гермиона. – Леди Люсинда Абернети.

Она произнесла это так же, как всегда, с любовью и нежностью и, возможно, с некоторой долей отчаяния, будто говоря: «Ради Бога, уделите капельку внимания Люси».

Естественно, никто никогда этого не делал. Кроме тех случаев, когда хотели получить совет в отношении Гермионы – как завоевать ее сердце. Когда возникала подобная ситуация, Люси становилась нарасхват.

Мистер Бриджертон – «Мистер Грегори Бриджертон», – мысленно поправила себя Люси, так как, насколько она знала, существовало три мистера Бриджертона, не считая, естественно, виконта, – повернулся к ней и удивил ее торжествующей улыбкой и теплым взглядом.

– Как поживаете, леди Люсинда? – проговорил он.

– Замечательно, благодарю. – Люси готова была провалиться сквозь землю из-за того, что вдруг начала заикаться на «з» в слове «замечательно», но потом напомнила себе, что он, как и все, больше никогда и не взглянет на нее, а будет все время таращиться на Гермиону.

Кстати, а возможно ли, чтобы он заинтересовался ею?

Нет, невозможно. Мужчины никогда ею не интересовались.

Итак, Гермиона – сирена, а Люси – се верная подруга. И это правильно. Потому что так устроен мир. Ну, может, это не совсем правильно, но зато все события можно предсказать наперед.

– Как я понимаю, вы хозяин этого дома? – Люси наконец-то нарушила тягостное молчание, воцарившееся после того, как они обменялись обязательными «Рада познакомиться с вами».

– Боюсь, нет, – ответил мистер Бриджертон. – Как бы мне ни хотелось приписать себе заслуги в устройстве этого праздника. Я живу в Лондоне.

– Вы, должно быть, очень счастливы, что у вас есть Обри-Холл, – вежливо проговорила Гермиона. – Даже несмотря на то что он принадлежит вашему брату.

И тут Люси поняла. Мистеру Бриджертону нравится Гермиона. Следует забыть о том, что он поцеловал ей руку первой или что он смотрел на нее, когда она начинала говорить, то есть делал то, что многие мужчины никогда не делали. Достаточно увидеть, как он смотрит на Гермиону, когда она заговаривает, чтобы понять, что полку ее поклонников прибыло.

Его глаза подергивались пеленой. Губы приоткрывались. И во всем его облике появлялась напряженность, как будто он был готов в любую минуту подхватить Гермиону на руки и побежать с ней вниз по холму, забыв о толпе и условностях.

– Люси? Люси?

Люси слегка смутилась, сообразив, что отвлеклась от беседы. Гермиона с любопытством поглядывала на нее, изящно склонив голову. Мужчины всегда считали подобную позу очаровательной. Люси однажды попыталась повторить ее. И у нее закружилась голова.

– Да? – откликнулась она – ведь надо же было как-то откликнуться.

– Мистер Бриджертон пригласил меня на танец, – сообщила Гермиона, – но я сказала, что не могу танцевать.

Гермиона всегда придумывала какую-нибудь причину – вывихнутую щиколотку или головную боль, – чтобы избежать необходимости принимать приглашение танцевать.

Люси могла бы по праву назвать себя отличной танцовщицей. И великолепной собеседницей.

– Я буду счастлив повести леди Люсинду в танце, – сказал мистер Бриджертон, потому что... И в самом деле, что еще он мог сказать?

Люси улыбнулась, не очень сердечно, но вполне доброжелательно, и позволила мистеру Бриджертону отвести себя в патио.


Глава 2,


в которой наша героиня демонстрирует явный недостаток уважения ко всему романтическому


Грегори был истинным джентльменом, поэтому скрыл свое разочарование, подал руку леди Люсинде и повел ее в танцевальный круг. Она была – и он в этом не сомневался – очаровательной и милой барышней, но она не была мисс Гермионой Уотсон.

А он всю жизнь ждал встречи именно с мисс Гермионой Уотсон.

И все же нет худа без добра.

Судя по всему, мисс Уотсон и леди Люсинду связывают настоящая дружба и преданность – рассеянность леди Люсинды брать в расчет не стоит. И если ему хочется побольше узнать о мисс Уотсон, начинать следует с леди Люсинды.

– Вы давно гостите в Обри-Холле? – вежливо осведомился Грегори, ожидая, когда зазвучит музыка.

– Всего лишь со вчерашнего дня, – ответила Люсинда. – А вы? Что-то мы ни разу вас не видели, когда все собирались вместе.

– Я приехал только сегодня вечером, – объяснил он. – После ужина. – Он поморщился. Теперь, когда его внимание не было занято мисс Уотсон, он вспомнил, что очень голоден.

– Вы, должно быть, голодны! – воскликнула леди Люсинда. – Как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться по патио вместо танцев? Обещаю, мы пройдем мимо стола с напитками.

Грегори едва не стиснул ее в объятиях.

– Леди Люсинда, вы просто потрясающая!

Люсинда улыбнулась, но улыбка получилась странной, и Грегори так и не понял, что она означает. Ей пришелся по душе его комплимент, в этом он не сомневался, но в ее реакции было что-то еще. Какая-то печаль, что ли, нечто вроде покорности.

– Наверняка у вас есть брат, – сказал он.

– Есть, – подтвердила она, с улыбкой восприняв его способность к дедукции. – Он на четыре года старше меня и всегда голоден. Когда он приезжал домой на каникулы, я всегда изумлялась, если в продуктовом шкафу оставалась еда.

Грегори положил ее руку к себе на локоть, и они неторопливо пошли по периметру патио.

– В ту сторону, – сказала леди Люсинда и сжала пальцами его предплечье, когда он собрался двинуться против часовой стрелки. – Если, конечно, вы не предпочитаете сладости.

Грегори буквально просиял:

– Так там есть что-то поострее?

– Сандвичи. Они маленькие, он очень вкусные, особенно те, что с яйцами.

Он немного рассеянно кивнул. Краем глаза он заметил мисс Уотсон и тут же утратил способность сосредоточиваться на чем-то другом. В частности, потому, что ее окружала толпа мужчин. У Грегори возникла стойкая уверенность в том, что они только и ждали того момента, когда кто-нибудь уведет от нее леди Люсинду, чтобы броситься в атаку.

– Э-э... а вы давно знакомы с мисс Уотсон? – спросил он, стараясь скрыть свой интерес.

Леди Люсинда ответила после очень короткой паузы:

– Три года. Мы вместе учимся в школе мисс Мосс. Вернее, учились. Мы окончили школу в начале года.

– Осмелюсь предположить, что этой весной вы намерены дебютировать в Лондоне?

– Да, – ответила она и головой указала на стол с закусками. – Последние несколько месяцев мы потратили на подготовку. Мама Гермионы называет это «посещением загородных вечеринок и приемов в узком кругу».

– Наводите лоск? – с улыбкой осведомился Грегори.

Губы Люсинды изогнулись в усмешке.

– Именно так. Сейчас из меня получается великолепный канделябр.

Грегори обнаружил, что ее ответ удивил его.

– Неужели простой канделябр? Ради Бога, леди Люсинда, вы не понимаете своей ценности. Вы не меньше, чем одна из тех причудливых серебряных урн, которой в последнее время желает обладать чуть ли не каждый, чтобы поставить ее в гостиную.

– Значит, я урна, – согласилась Люсинда с таким видом, будто всерьез рассматривала эту идею. – Интересно, а чем была бы Гермиона?

«Драгоценностью. Бриллиантом. Бриллиантом, оправленным в золото. Бриллиантом, оправленным в золото и окруженным...»

– Не имею ни малейшего представления, – беззаботным тоном заявил он, подавая ей блюдо. – Ведь я едва знаком с мисс Уотсон.

Люсинда ничего не сказала, но ее брови слегка приподнялись. И это произошло в тот момент, когда Грегори сообразил, что смотрит мимо нее туда, где находится мисс Уотсон.

Леди Люсинда тихо вздохнула.

– Вам следует знать, что она любит другого.

Грегори вернул свой взгляд к той женщине, которой, если следовать правилам приличия, он должен был уделять все свое внимание.

– Прошу прощения?

Изящно пожав плечами, она положила себе на тарелку несколько маленьких сандвичей.

– Гермиона. Она любит другого. Я решила, что вам будет интересно знать.

Грегори в изумлении уставился на нее, затем, отбросив остатки здравого смысла, опять посмотрел на мисс Уотсон. Взгляд был открытым и полным безнадежности, но он ничего не мог с собой поделать. Ему просто... Господи, ему просто хочется смотреть и смотреть на нее не отрываясь. И если это не любовь, то он не представляет, что это такое.

– Ветчины?

– Что?

– Ветчины? – Леди Люсинда держала в сервировочных щипцах узкий и длинный бутербродик. Выражение ее лица было раздражающе безмятежным. – Хотите сандвич с ветчиной? – спросила она.

Грегори что-то проворчал и протянул тарелку. А затем – потому что он не мог оставить ситуацию как есть – сдержанно заявил:

– Уверен, это меня не касается.

– Вы о сандвиче?

– Я о мисс Уотсон, – процедил он.

Хотя, естественно, он покривил душой. Потому что на самом деле его касалось все, что имело отношение к Гермионе Уотсон.

Грегори не был до такой степени тщеславным, чтобы считать, будто способен завоевать женщину одним взглядом, однако он никогда не сталкивался с трудностями в отношениях с прекрасным полом. И если принять во внимание характер его реакции на мисс Уотсон, то невозможно было предположить, что его чувства долго останутся невостребованными. Вероятно, придется приложить кое-какие усилия, чтобы завоевать ее сердце и добиться ее руки, но от этого победа станет только слаще.

Так он себе говорил. Если же посмотреть правде в глаза, то взаимный удар молнии повлек бы за собой гораздо меньше хлопот.

– Не расстраивайтесь, – сказала леди Люсинда, слегка вытягивая шею, чтобы разглядеть сандвичи. Очевидно, она выискивала что-то более экзотическое, чем британская свинина.

– Я не расстраиваюсь, – сердито бросил Грегори и стал ждать, когда она вновь переключит свое внимание на него.

Она повернулась к нему и внимательно оглядела.

– Ну, должна признаться, это довольно забавно. Потому что большинство мужчин чувствуют себя уничтоженными.

Грегори нахмурился.

– Что вы подразумеваете под тем, что большинство мужчин считают себя уничтоженными?

– Именно то, что сказала, – ответила леди Люсинда, взглядом выражая нетерпение. – Или, если они не впадают в уныние, то начинают сердиться по поводу и без повода. – Она очаровательно, как это полагается делать благородным барышням, фыркнула. – Как будто в этом есть ее вина!

– Вина? – повторил Грегори, потому что на самом-то деле он ее почти не слушал.

– Вы не первый джентльмен, который вообразил, будто влюблен в Гермиону, – сообщила леди Люсинда, всем своим видом показывая, что ситуация утомляет ее. – Это происходит постоянно.

– Я отнюдь не вообразил, будто... – Грегори заставил себя замолчать, надеясь, что она не заметит, как он сделал ударение на слове «вообразил».

– Не вообразили? – В ее вопросе звучало легкое удивление. – Ну, это забавно.

– Почему это забавно? – прищурившись, поинтересовался он.

– А почему вы задаете мне столько вопросов? – парировала леди Люсинда.

– Я не задаю, – возразил он.

Она вздохнула, а потом до крайности изумила его, сказав:

– Очень сожалею.

– Прошу прощения?

Она устремила взгляд на лежавший на тарелке сандвич с яичным салатом, потом посмотрела на него. Грегори решил, что такая последовательность не делает ему чести. Обычно его ценили выше салата.

– Я подумала, что вам захочется поговорить о Гермионе, – призналась она. – Извините, я ошиблась.

Это поставило Грегори в затруднительное положение. Можно было бы признаться в том, что он по уши влюбился в мисс Уотсон, но тогда он оскорбил бы леди Люсинду.

Ведь он познакомился с обеими одновременно. А вот по уши влюбился не в нее.

И вдруг, как бы читая его мысли (что немного испугало его), леди Люсинда взмахнула рукой и заявила:

– Умоляю, не беспокойтесь о моих чувствах. Я уже к этому привыкла. Я же сказала, что такое происходит постоянно. – В открытое сердце Грегори воткнули острый кинжал, а потом повернули. – Не говоря уж о том, – беспечно продолжала она, – что я и сама почти обручена.

Неожиданно леди Люсинда издана короткое «Ой!».

Грегори проследил за ее взглядом: он был устремлен туда, где раньше стояла мисс Уотсон.

– Интересно, куда она ушла? – задумчиво проговорила леди Люсинда.

Грегори немедленно повернулся к двери, надеясь хотя бы краем глаза узреть удаляющуюся мисс Уотсон, он ее там уже не было. И это ужасно разочаровывало. Какой смысл в безумной влюбленности, если на ситуацию нельзя повлиять?

Грегори не знал, как называется вздох сквозь стиснутые зубы, но сделал именно это.

– А-а, леди Люсинда, вот вы где!

Грегори увидел, что к ним приближается его невестка.

И вспомнил, что совсем забыл о ней. Он почему-то соблюдал приличия только с теми женщинами, которые не являлись его родственницами.

Леди Люсинда присела в очаровательном реверансе.

– Леди Бриджертон.

Кейт одарила се искренней улыбкой.

– Мисс Уотсон попросила меня передать вам, что она почувствовала себя нехорошо и удалилась.

– Вот как? Она сказала... – Потому, как чуть-чуть опустились уголки ее губ, Грегори догадался, что она расстроилась.

– Кажется, она простудилась, – добавила Кейт.

Леди Люсинда кивнула.

– Эх ты, – продолжала Кейт, на этот раз обращаясь к Грегори, – даже не удосужился поздороваться со мной. Как ты?

Он взял ее руку в свои и поцеловал, всем видом выражая раскаяние.

– Извини, опоздал.

Кейт изобразила на лице не возмущение, а легкое раздражение.

– Как ты вообще?

– Вообще замечательно. – Он усмехнулся. – Как всегда.

– Как всегда, – повторила Кейт, взглядом давая ему понять, что его ждет допрос с пристрастием. – Леди Люсинда, – уже менее сухим тоном продолжила она, – полагаю, вы уже познакомились с братом моего мужа, с мистером Грегори Бриджертоном?

– Да, – ответила леди Люсинда. – Мы восхищаемся вашим угощением. Сандвичи просто вкуснейшие.

– Благодарю. А Грегори уже пообещал вам танец? Не могу гарантировать, что музыку будут исполнять профессионалы, но нам удалось набрать среди наших гостей струнный квартет.

– Пообещал, – ответила леди Люсинда, – но я освободила его от обязательства, чтобы он мог утолить свой голод.

– Вероятно, у вас есть братья, – с улыбкой заметила Кейт.

Прежде чем ответить, леди Люсинда покосилась на Грегори. При этом у нее на лице появилось легкое удивление.

– Только один.

– Я сделал точно такой же вывод, – пояснил Грегори Кейт.

Кейт рассмеялась.

– Ну, ты у нас мыслитель. – Затем она опять обратилась к леди Люсинде: – Это очень помогает понять поведение мужчин. Никогда нельзя недооценивать силу еды.

Во взгляде леди Люсинды появилось недоумение.

– Для пребывания в хорошем настроении?

– Ну, и для этого тоже, – немного небрежно ответила Кейт, – но главное заключается в том, что нельзя забывать о ее пользе для того, чтобы победить в споре. Или просто добиться желаемого.

– Кейт, да леди Люсинда только что со школьной скамьи, – съехидничал Грегори.

Кейт проигнорировала его замечание:

– Важные навыки можно приобретать в любом возрасте.

Грегори собрался высказаться на эту тему – он не мог допустить, чтобы последние слова остались за Кейт, – но тут подала голос леди Люсинда:

– Извините меня, леди Бриджертон, но я должна покинуть вас. Я хочу проведать Гермиону. Она весь день чувствовала себя неважно, и мне нужно удостовериться, что с ней все в порядке.

– Конечно, – сказала Кейт. – Пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания. Дайте знать, если вам что-либо понадобится. Наша экономка считает себя великой травницей и готовит всякие микстуры.

Выражение ее лица было необычайно дружелюбным, и Грегори мгновенно догадался, что она в полной мере одобряет леди Люсинду. А это многое значило. Кейт никогда не могла терпеть дураков.

– Я провожу вас, – любезно проговорил он.

Он полагал, что этого достаточно, чтобы не оскорбить ближайшую подругу мисс Уотсон.

Они распрощались с Кейт. Грегори устроил руку леди Люсинды у себя на локте, и они молча дошли до двери в гостиную.

Неожиданно леди Люсинда подняла на него глаза («А глаза-то у нее серо-голубые», – рассеянно отметил он) и предложила:

– А вы не хотите через меня передать записку Гермионе?

Грегори замер от изумления.

– А зачем? – осведомился он, прежде чем успел придумать, как помягче задать вопрос.

Она пожала плечами и ответила:

– Вы, мистер Бриджертон, меньшее из двух зол.

Ему безумно хотелось попросить ее уточнить это загадочное замечание, но он понимал, что делать этого нельзя, тем более после столь краткого знакомства. Поэтому, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, он сказал:

– Просто передайте ей от меня привет, и все.

– В самом деле?

Проклятие, ее взгляд действует ему на нервы!

– В самом деле.

Леди Люсинда присела в крохотном, буквально на грани приличий, реверансе и ушла.

Грегори еще мгновение смотрел на дверь, за которой она скрылась, а потом вернулся в сад. Большинство гостей танцевали, воздух звенел от смеха, но почему-то ночь казалась ему мрачной и безжизненной.

«Надо бы поесть», – решил он. Он съест раз в двадцать больше этих маленьких сандвичей, а потом тоже уйдет к себе.

Утро вечера мудренее.


Люси знала, что у Гермионы не было никакой простуды или какого-то другого заболевания, поэтому она ничуть не удивилась, когда увидела, что подруга сидит на кровати и сосредоточенно изучает нечто, очень напоминающее четырехстраничное письмо.

Написанное чрезвычайно убористым почерком.

– Его принес лакей, – даже не поднимая головы, сообщила Гермиона. – Он сказал, что его доставили с сегодняшней почтой, но вспомнили о нем только сейчас.

Люси вздохнула.

– От мистера Эдмондса, полагаю?

Гермиона кивнула.

Люси прошла через комнату – эту спальню им выделили на двоих – и села в кресло рядом с туалетным столиком. Это было не первое письмо, полученное Гермионой от мистера Эдмондса, и Люси по опыту знала, что Гермионе понадобится прочитать его дважды, а потом еще раз для более глубокого анализа, а затем еще раз, чтобы отсортировать все скрытые намеки в приветствии и заключении.

А это означало, что в ближайшие пять минут Люси от нечего делать будет вынуждена изучать свои ногти.

Именно так она и поступила, но не потому, что ее очень интересовали собственные ногти, и не потому, что природа наделила ее исключительным терпением, а потому, что она умела распознавать безнадежные ситуации и не видела смысла в том, чтобы втягивать Гермиону в беседу, когда ту совсем не интересует предмет разговора.

Ногти, тем более ухоженные и тщательно обработанные, не способны надолго завладеть вниманием девушки, поэтому через какое-то время Люси встала, подошла к шкафу и стала рассеянно разглядывать свои наряды.

– Господи, – вдруг пробормотала она, – не люблю, когда она так делает.

Ее горничная поставила пару туфель не туда, куда следует, причем левый – справа, а правый – слева, и хотя Люси знала, что в этом нет ничего криминального, это все равно задевало какую-то странную, хотя и несущественную, грань ее чувственности. Поэтому она переставила туфли, потом отступила на шаг и оценила результат своей работы. Уперев руки в бока, она решительно повернулась и требовательным тоном спросила:

– Ну, ты закончила?

– Почти, – ответила Гермиона так, что создалось впечатление, будто это слово все время сидело у нее на языке, готовое в любую минуту сорваться с ее губ, чтобы отделаться от Люси, когда та задаст вопрос.

Люси рассердилась и села обратно в кресло. Эта сцена разыгрывалась между ними много раз.

Да, Люси точно знала, сколько писем получила Гермиона от романтичного мистера Эдвардса. Хотя она предпочла бы этого не знать. Ее крайне раздражало, что этот факт занимает в ее мозгу немалое место, которое можно было бы использовать для чего-то более полезного, например для занятий ботаникой, или музыкой, или – о Боже! – даже для чтения еще одной страницы из «Дебретт»[1 - Ежегодный справочник дворянства. – Здесь и далее примеч. пер.]. Грустная же истина заключалась в том, что каждое письмо мистера Эдмондса было событием, если не чем-то большим, поэтому реагировать на это событие приходилось и Люси.

Они делили одну комнату все три года, пока учились у мисс Мосс, и так как у Люси не было близких родственниц, способных ввести ее в светское общество, эту обязанность решила взять на себя мать Гермионы, поэтому здесь они опять оказались в одной комнате.

Это было замечательно, честное слово, за исключением постоянного присутствия (по крайней мере в духовном плане) мистера Эдмондса. Люси виделась с ним один раз, но чувствовала себя так, будто он всегда рядом, ходит вокруг, вынуждает Гермиону вздыхать не к месту, устремлять взгляд в таинственную даль и выглядеть при этом так, словно она сочиняет любовный сонет, который она включит в свой следующий ответ.

– Ты хоть понимаешь, – заговорила Люси, хотя Гермиона никак не указала на то, что закончила чтение опуса, – что твои родители никогда не разрешат тебе выйти за него?

Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Гермиону отложить письмо в сторону, пусть и на секунду.

– Да, – раздраженно ответила она, – ты уже это говорила.

– Он же секретарь, – напомнила Люси.

– Я это знаю.

– Секретарь, – еще раз сказала Люси. Этот разговор повторялся между ними бессчетное количество раз. – Секретарь твоего отца.

Гермиона опять взяла в руку письмо и сделала попытку проигнорировать Люси, но в конечном итоге сдалась и отложила его, тем самым подтвердив подозрение Люси, что она уже давно прочитала его по первому разу и теперь находилась на втором или, возможно, третьем круге прочтения.

– Мистер Эдмондс – хороший и достойный человек, – поджав губы, сообщила Гермиона.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала Люси, – но ты все равно не можешь выйти за него. Твой отец – виконт. Неужели ты действительно думаешь, что он позволит своей единственной дочери выйти за нищего секретаря?

– Папа любит меня, – тихо проговорила Гермиона. Почему-то в ее голосе не слышалось особой убежденности.

– Я же не пытаюсь отговорить тебя от брака по любви, – начала Люси, – но...

– Именно это ты и пытаешься сделать, – перебила ее Гермиона.

– Вовсе нет. Я просто не могу взять в толк, почему ты не хочешь попробовать влюбиться в того, кого наверняка одобрят твои родители.

Уголки прелестного ротика Гермионы разочарованно опустились.

– Ты не понимаешь.

– А что тут понимать? Неужели ты не видишь, что твоя жизнь станет значительно проще, если ты полюбишь подходящего мужчину?

– Люси, мы же не выбираем, кого любить.

Люси скрестила руки на груди.

– А почему бы и не выбрать?

Гермиона в изумлении уставилась на нее.

– Люси Абернети, – громко возвестила она, – ты абсолютно ничего не понимаешь!

– Верно, – сухо произнесла та, – ты уже об этом говорила.

– Как тебе только могло в голову прийти, что женщина способна выбрать, кого ей любить? – страстно заговорила Гермиона, хотя недостаточно страстно, чтобы изменить свою расслабленную позу. – Человек не выбирает. Чувство просто возникает. В одно мгновение.

– А вот в это я не верю, – замотала головой Люси, а потом, не удержавшись, добавила: – Что в одно мгновение.

– Но это так, – настаивала Гермиона. – Я знаю, потому что так случилось со мной. Я не искала кандидата, чтобы влюбиться.

– Разве?

– Нет, – сердито глянула она на подругу, – не искала. Я была твердо намерена найти мужа в Лондоне. И в самом деле, разве можно встретить кого-нибудь достойного в Финчли?

Сказала это и фыркнула, выражая пренебрежение, присущее только коренным жителям Финчли.

Люси округлила глаза и склонила голову набок, ожидая, когда Гермиона продолжит.

Но Гермиона не оценила ее терпения.

– Не смотри на меня так, – потребовала она.

– Как?

– Вот так.

– Я повторяю – как?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Люси прижала руку к щеке.

– Боже мой, ты собираешься рассказывать мне о мистере Эдмондсе или нет?

– А ты хочешь посмеяться надо мной?

– Естественно, нет. Обещаю, я не буду смеяться над тобой.

Гермиона недоверчиво подняла брови.

– Ладно. Но если ты...

– Гермиона!

– Как я уже сказала, – продолжила она, предупреждающе глядя на Люси, – я не ожидала, что встречу любовь. Я даже не знала, что папа нанял нового секретаря. Я просто прогуливалась в саду и прикидывала, какие розы срезать к столу, когда... увидела его.

Это было сказано с драматизмом, которого вполне хватило бы для исполнения главной роли в какой-нибудь посредственной трагедии.

– Ох, Гермиона, – вздохнула Люси.

– Ты же обещала, что не будешь смеяться надо мной, – напомнила Гермиона и указала на подругу пальцем. Этот жест был настолько не в ее духе, что Люси притихла. – Сначала я даже не видела его лица, – продолжила она. – Только затылок и волосы, которые завитками ниспадали на ворот рубашки. – На этом месте она вздохнула. Она вздохнула и тогда, когда повернула к Люси лицо, принявшее трагическое выражение. – Какого они цвета! Признайся, Люси, ты когда-нибудь видела, чтобы светлые волосы имели такой потрясающий оттенок?

Учитывая, сколько раз она вынуждена была выслушивать, как джентльмены высказывают точно такие же замечания о волосах Гермионы, Люси воздержалась от комментариев.

– А потом, – вновь заговорила Гермиона, – я увидела его профиль. И, клянусь тебе, зазвучала музыка.

У Люси возникло желание обратить ее внимание на то, что музыкальная комната в доме Уотсонов выходит прямо в розовый сад, но она прикусила язык.

– А когда он повернулся ко мне лицом, – теперь голос Гермионы звучал тише, а в ее глазах появилось выражение, которое можно было бы определить так: «Я заучиваю любовный сонет», – я уже больше ни о чем не могла думать. В голове билась одна мысль: «Я погибла».

Люси ахнула.

– Не говори так! Даже думать не смей!

О погибели благородные барышни не имели права говорить серьезно.

– Погибла не в том смысле, что погибла, – с нетерпением в голосе сказала Гермиона. – Боже мой. Люси, я же стояла в розовом саду. Ты что, не слышала меня? Но я поняла... я поняла, что погибла для всех остальных мужчин. Что на свете не существует ни одного, с кем его можно было бы сравнить.

– И ты поняла все это по его затылку? – поинтересовалась Люси.

Гермиона устремила на нее возмущенный взгляд.

– И по профилю. Но суть не в этом.

Люси терпеливо ждала, когда ей объяснят суть, хотя была абсолютно уверена, что с этой сутью она не согласится.

– Суть в том, – Гермиона говорила так тихо, что Люси пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать ее, – что я не могу быть счастлива без него. Просто не могу.

– Да-а, – протянула Люси, – но сейчас ты кажешься счастливой.

– Это только потому, что я знаю, что он ждет меня. И, – Гермиона взяла с кровати письмо, – он пишет, что любит меня.

– О Боже! – пробормотала себе под нос Люси.

Вероятно, Гермиона расслышала ее бормотание, потому что поджала губы. Девушки целую минуту сидели на своих местах и молчали. Наконец Люси сказала:

– Этот милый мистер Бриджертон, кажется, очарован тобой.

Гермиона пожала плечами.

– Он младший сын, но, я думаю, он прилично обеспечен. К тому же он из хорошей семьи.

– Люси, я же говорила, что мне это неинтересно.

– Ну, он очень красив, – добавила Люси чуть более настойчиво, чем ей хотелось бы.

– Так добейся его, – парировала Гермиона. Люси ошеломленно уставилась на нее.

– Ты же знаешь, что я не могу. Я же практически обручена с лордом Хейзелби.

– Практически, – напомнила ей Гермиона.

– Это то же самое, что официально, – сказала Люси.

И это было истинной правдой. Ее дядя много лет назад обсудил этот вопрос с графом Давенпортом, отцом виконта Хейзелби. Хейзелби был на десять лет старше Люси и просто ждал, когда она повзрослеет.

Что она с успехом и сделала. Так что свадьба была не за горами.

Кстати, Хейзелби был хорошей партией. И сам он был очень приятным человеком. Он не разговаривал с ней как с полной дурой и, кажется, любил животных. Он обладал вполне привлекательной внешностью, хотя и начал лысеть. Люси виделась со своим будущим мужем всего три раза, но, как известно, первое впечатление имеет особое значение и обычно самое верное.

Кроме того, дядя являлся ее опекуном уже десять лет, с тех пор как умер ее отец. Пусть он и не проявлял особой любви и привязанности к ней и ее брату Ричарду, зато он честно исполнил свой долг и вырастил их. И Люси знала, что теперь ее долг – подчиниться его желаниям и с уважением принять помолвку, которую он сам и организовал.

Или практически организовал.

Да какая, в самом деле, разница. Она все равно выйдет за Хейзелби. Это же понятно.

– Мне кажется, ты пользуешься им как предлогом, – заметила Гермиона.

Люси насторожилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты используешь Хейзелби как предлог, – повторила Гермиона, и на ее лице появилось высокомерное выражение, которое совсем не понравилось Люси. – Чтобы помешать своему сердцу увлечься кем-то другим.

– А кем конкретно могло бы увлечься мое сердце? – недовольно осведомилась Люси. – Ведь сезон еще не начался!

– Возможно, – проговорила Гермиона. – Но мы и так много выезжаем, «наводим лоск», как любите повторять вы с моей мамой. Ты же не живешь отшельницей, Люси. Ты же видишься с мужчинами.

Не было смысла упоминать, что никто из этих мужчин никогда не замечал ее на фоне Гермионы. Гермиона стала бы возражать, но обе знали бы, что она просто щадит чувства Люси.

Гермиона больше ничего не сказала. Она лишь хитро посмотрела на подругу – такие взгляды она не использовала больше ни с кем, – и Люси поняла, что пора защищаться.

– Это не предлог, – заявила девушка. Она сложила руки на груди, но потом, почувствовав, что эта поза не совсем соответствует моменту, уперла руки в бока. – И вообще, о чем речь? Ты же знаешь, что я обязана выйти за Хейзелби. Это было обговорено сто лет назад.

Она снова скрестила руки на груди. Потом опустила их. И села.

– Это неплохая партия, – продолжала Люси. – Честное слово, после того, что произошло с Георгианой Уитон, я должна ползать в ногах у дяди и целовать ему руки за столь приемлемый союз.

На мгновение воцарилось проникнутое ужасом, почти благоговейное молчание. Если бы девушки были католичками, они перекрестились бы.

– Избави Господи от этого, – наконец нарушила тишину Гермиона.

Люси медленно кивнула. Георгиану выдали замуж за страдающего одышкой и подагрой семидесятилетнего старика. Причем нетитулованного семидесятилетнего подагрического старика. Господь всемогущий, своей жертвой Георгиана вполне заслужила, чтобы перед ее именем появилось «леди»!

– Так что, – решила закончить Люси, – Хейзелби не такой уж плохой вариант. Лучше, чем многие, между прочим.

Гермиона посмотрела на нее. Пристально.

– Хорошо, Люси. Если это то, что ты хочешь, я буду во всем поддерживать тебя. Но что касается меня... – Она вздохнула, и в ее глазах появилось то самое отсутствующее выражение, от которого мужчины падали в обморок. – Мне нужно кое-что другое.

– Я это знаю, – сказала Люси, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Сколько она ни старалась, ей трудно было представить, каким образом Гермионе удастся претворить в жизнь свою мечту. В мире, в котором они жили, дочери виконта не выходили замуж за секретарей. Люси казалось, что Гермионе было бы гораздо разумнее подогнать свою мечту под реальность, чем перекраивать общественные взгляды. Во всяком случае, так было бы легче.

Но сейчас она слишком устала. И хочет спать. Она займется Гермионой утром. И начнет с красавца мистера Бриджертона. Он идеально подойдет ее подруге, к тому же – Господь свидетель! – она его очень заинтересовала.

Гермиона передумает. Люси об этом позаботится.


Глава 3,


в которой наш герой предпринимает очень-очень большие усилия


Утро было солнечным и ясным. Грегори с аппетитом завтракал, когда рядом с ним возникла его невестка. Судя по слабой улыбке, она что-то задумала.

– Доброе утро, – излишне живо и весело поприветствовала она его.

Грегори, в этот момент накладывавший себе на тарелку гору омлета, кивнул и произнес:

– Кейт.

– Погода стоит отличная, и, я думаю, можно было бы организовать экскурсию в деревню.

– Чтобы накупить лент и бантов?

– Именно, – подтвердила Кейт. – Я действительно считаю необходимым поддержать наших местных лавочников. А ты что думаешь?

– Конечно, – пробормотал Грегори. – Хотя я в последнее время не испытывал настоятельной потребности в лентах и бантах.

Кейт сделала вид, будто не заметила его сарказма.

– У всех наших дам есть деньги на «булавки», только им негде их потратить. Если я не отправлю их в город, они откроют игорное заведение в розовом салоне.

Вот на это Грегори взглянул бы с большим удовольствием.

– И, – продолжала Кейт довольно целеустремленно, – если я отправлю их в город, для них понадобится эскорт.

Грегори чуть-чуть помедлил с ответом, и она повторила:

– Эскорт.

– Осмелюсь предположить, что ты хочешь попросить меня во второй половине дня прогуляться в деревню?

– Утром, – поправила его Кейт. – В связи с тем, что я собираюсь разбить всех на пары, а тебе, как Бриджертону, отдаю предпочтение перед остальными гостями мужского пола, я позволю себе осведомиться, нет ли среди наших дам той, с которой ты хотел бы оказаться в паре?

Иначе, как свахой, Кейт назвать было нельзя, но в данном случае Грегори решил, что ее стоит поблагодарить за вмешательство.

– Между прочим, – начал он, – есть...

– Замечательно! – перебила его Кейт и захлопала в ладоши. – Это Люси Абернети.

– Люси Абернети? – ошарашено повторил Грегори. – Та самая леди Люсинда?

– Да, вчера вы смотрелись отличной парой, и, должна признаться, Грегори, она мне ужасно нравится. Она говорит, что уже практически обручена, но, по моему мнению, это...

– Меня не интересует леди Люсинда, – оборвал ее на полуслове Грегори, решив, что слишком опасно ждать, когда Кейт переведет дыхание.

– Не интересует?

– Нет. Не интересует. Я... – Он наклонился к ней, хотя в утренней столовой не было никого, кроме них. – Я хотел бы, чтобы ты поставила меня в пару с мисс Уотсон.

– Серьезно? – Кейт не выглядела разочарованной, но в ее облике появилась какая-то безропотность. Как будто она уже слышала подобные слова прежде. И не раз.

– Да, – ответил Грегори и почувствовал, как в нем поднимается раздражение, в первую очередь на Кейт, потому что... гм... она была рядом, а он отчаянно влюбился, и ей нечего было сказать на это, кроме «Серьезно?».

Но потом он понял, что был раздражен с раннего утра. Он плохо спал и все время думал о Гермионе: об изящной линии затылка, о зеленом оттенке ее глаз, о мелодичности ее голоса. Он впервые – впервые – реагировал на женщину таким образом, и хотя его радовало, что он наконец-то нашел ту самую, которую хотел сделать своей женой, его слегка лишал самообладания тот факт, что она не испытывала такого же влечения к нему.

– Значит, Гермиона Уотсон, – сказала Кейт, вздохнув так, как вздыхают женщины, когда имеют в виду нечто, что просто невозможно понять, даже если бы это нечто было облечено в слова.

Это Гермиона Уотсон. И будет Гермиона Уотсон.

Скоро.

Не исключено, что сегодня же утром.


– Как ты думаешь, в деревне торгуют чем-нибудь, кроме лент и бантов? – спросила Гермиона у Люси, когда они натягивали перчатки.

– Очень на это надеюсь, – ответила Люси. – Так поступают хозяева всех подобных вечеринок, правда? Отправляют нас с нашими карманными деньгами покупать ленты и банты. У меня их столько, что можно было бы украсить целый дом. Или по крайней мере соломенную сторожку.

Гермиона весело улыбнулась:

– Я внесу свой вклад в дело, и вместе мы украсим... – она замолчала и задумалась, а потом опять улыбнулась, – большую соломенную сторожку!

Люси усмехнулась. В Гермионе столько надежности. Но никто этого, естественно, не замечает. Хотя надо честно признать: Гермиона редко делится с обожателями своим внутренним миром настолько, чтобы они успели понять, что прячется за ее красивой внешностью. И дело вовсе не в ее робости, хотя она и не отличается такой же общительностью, как Люси. Просто Гермиона замкнутая. У нее нет желания делиться своими мыслями и воззрениями с малознакомыми людьми.

И это сводит мужчин с ума.

Люси выглянула в окно, когда они прошли в одну из многочисленных гостиных Обри-Холла. Леди Бриджертон наказала явиться ровно в одиннадцать.

– Во всяком случае, все указывает на то, что дождя не будет, – заметила Люси.

В последний раз, когда их отправляли за безделушками, на обратном пути начал моросить дождь. Плотная листва помогла им остаться почти сухими, а вот туфли погибли. И еще Люси чихала целую неделю.

– Доброе утро, леди Люсинда, мисс Уотсон.

Леди Бриджертон, хозяйка дома, уверенным шагом вошла в комнату. Ее темные волосы были стянуты в пучок, глаза светились умом.

– Рада видеть вас обеих, – сказала она. – Вы пришли последними из всех наших дам.

– Вот как?! – ужаснулась Люси. Она не любила опаздывать. – Я очень сожалею. Разве вы назначили встречу не на одиннадцать?

– О, дорогая, у меня не было в мыслях расстроить вас, – успокоила се леди Бриджертон. – Я действительно назначила встречу на одиннадцать часов. Но лишь потому, что решила отправлять всех посменно.

– Посменно? – переспросила Гермиона.

– Да, так гораздо интереснее, не правда ли? У меня есть восемь дам и восемь джентльменов. Если бы я отправила их всех толпой, им не удалось бы завязать светскую беседу. Нужно еще помнить о ширине дороги. Я казнила бы себя, если бы ваша прогулка омрачилась постоянной толкучкой.

Она что-то еще говорила о безопасности и привела какие-то цифры, но Люси не слушала ее, углубившись в собственные мысли. Было ясно, что у леди Бриджертон имеется своего рода расписание дня, а так как Люси давно пришла к выводу, что ей очень нравится виконтесса, ей стало любопытно, чем все это закончится.

– Мисс Уотсон, вы пойдете в паре с братом моего мужа. Полагаю, вчера вечером вы уже познакомились?

Гермиона вежливо кивнула.

Люси улыбнулась. Сегодня утром мистер Бриджертон не сидел без дела. Молодец.

– А вас, леди Люсинда, – продолжала леди Бриджертон, – будет сопровождать мистер Бербрук. – Она немного сконфуженно улыбнулась. – Он нам вроде родственника, – добавила она, – и, честное слово, он очень добродушный молодой человек.

– Вроде родственника? – удивилась Люси, не совсем представляя, как ей следует реагировать на неестественный для леди Бриджертон неуверенный тон. – Что значит «вроде»?

– Да. Его брат женат на сестре жены брата моего мужа.

– О! – Люси удалось сохранить на лице вежливое выражение. – Значит, он близкий родственник?

Леди Бриджертон рассмеялась.

– Я в восторге от вас, леди Люсинда. Что касается Невилла... гм... уверена, вам с ним будет интересно. А вот и он. Невилл! Невилл!

Леди Бриджертон устремилась навстречу мистеру Невиллу Бербруку, появившемуся в дверях. У мистера Бербрука было приветливое лицо. Румяный, светловолосый, он пребывал в отличном настроении.

– Приветствую, леди Бриджертон, – поздоровался он и каким-то образом ухитрился споткнуться о ножку изящного столика. – Сегодня утром был просто изумительный завтрак. Особенно копченая рыба.

– Благодарю вас, – сказала леди Бриджертон, с тревогой поглядывая на китайскую вазу, которая покачивалась на столике. – Уверена, вы помните леди Люсинду.

Они обменялись приветствиями, и мистер Бербрук спросил:

– А вам понравилась копченая рыба?

Люси вопросительно посмотрела сначала на Гермиону, потом на леди Бриджертон, но ни от одной не получила помощи, потому что обе были озадачены не меньше ее и ограничилась кратким:

– Э-э... да.

– Замечательно! – воскликнул мистер Бербрук. – Кстати, а там в окне, случайно, не хохлатая крачка?

Люси удивленно округлила глаза. Она опять взглянула на леди Бриджертон и поняла, что виконтесса всячески избегает встречаться с ней взглядом.

– Хохлатая крачка, говорите, – наконец произнесла она просто потому, что не смогла придумать другого, более подходящего ответа.

Мистер Бербрук к этому моменту уже успел высунуться в окно. Люси подошла к нему. И тоже выглянула. Но никаких птиц не увидела.

Краешком глаза она заметила, что в комнату вошел мистер Бриджертон и принялся очаровывать Гермиону. Боже, до чего же у него красивая улыбка! Белозубая, широченная, почти до ушей. Она кардинально отличается от тех улыбок, которые выдавливают из себя скучающие молодые аристократы. Мистер Бриджертон улыбается так, будто ему действительно весело.

Хотя что в этом удивительного, ведь он улыбается Гермионе, которая вскружила ему голову.

Люси не слышала, о чем они говорили, но без труда распознала выражение на лице Гермионы. Вежливое, естественно, так как Гермиона никогда не допускала неучтивости. Вероятно, никто, кроме Люси, хорошо знавшей свою подругу, не замечал, что Гермиона всего лишь терпит ухаживания мистера Бриджертона, кивками и милыми улыбками отвечает на его комплименты, а в мыслях находится где-то далеко-далеко.

Рядом с мистером Эдмондсом.

Люси наблюдала за мистером Бриджертоном и одновременно кивками давала понять, что слушает мистера Бербрука, который снова вернулся к теме крачки. Мистер Бриджертон идеален. У него нет титула, но, по мнению Люси, Гермионе не обязательно выходить за самого титулованного из всех возможных. Ей просто не следует опускаться до секретарей.

К тому же мистер Бриджертон очень привлекателен. У него каштановые волосы и красивые карие глаза. И происходит он из респектабельной семьи, его родственники – вполне разумные люди. И это говорит в его пользу. Ведь когда выходишь замуж, выходишь и за семью мужа.

Люси не могла представить лучшего мужа для Гермионы. Конечно, она не возражала бы, если бы мистер Бриджертон стоял первым в очереди на титул маркиза, но нельзя объять необъятное. Главное же заключалось в том, что Люси была твердо уверена: мистер Бриджертон сделает Гермиону счастливой. Хотя Гермиона, вероятно, этого не понимала.

– Я все же добьюсь, чтобы это случилось, – пробормотала себе под нос Люси.

– А? – встрепенулся мистер Бербрук. – Вы нашли птицу?

– Там, – ответила Люси, указывая на дерево.

Он наклонился вперед.

– Серьезно?

– О, Люси! – раздался голос Гермионы.

Люси обернулась.

– Нам пора. Мистеру Бриджертону не терпится отправиться в путь.

– Всегда к вашим услугам, мисс Уотсон, – заявил тот, о ком только что говорили. – Мы выступим, когда вы пожелаете.

Гермиона устремила на Люси взгляд, который ясно свидетельствовал о том, что это ей не терпится отправиться в путь, поэтому Люси сказала:

– Тогда в путь.

Она взяла мистера Бербрука под локоть, и они направились к главной аллее. Люси вскрикнула лишь один раз, хотя споткнулась обо что-то трижды. Мистер Бербрук ухитрялся находить на абсолютно ровной лужайке корни и камни, спотыкался об них и вел Люси прямо на них.

Господи!

Люси мысленно приготовилась к грядущим увечьям. Прогулка обещала быть довольно болезненной. Но и продуктивной. К моменту возвращения домой Гермиона наверняка хоть чуть-чуть заинтересуется мистером Бриджертоном.

Люси об этом позаботится.


Если у Грегори и были какие-то сомнения в отношении мисс Гермионы Уотсон, они мгновенно улетучились, как только она взяла его под руку. Его охватило ощущение правильности случившегося, какая-то мистическая уверенность в том, что соединились две половинки. Она идеально подходила ему. Они оба подходили друг другу.

И он хотел ее.

Это не было простым желанием. Он не испытывал ничего, сходного с вульгарной похотью. Это было нечто другое. Нечто, шедшее изнутри. Он просто хотел, чтобы она принадлежала ему. Ему хотелось смотреть на нее и предвкушать. Предвкушать, как она будет называться его именем, вынашивать его детей, с любовью поглядывать на него за утренней чашкой шоколада.

Ему хотелось рассказать ей об этом, поделиться своими грезами, нарисовать картину их совместной жизни. Но он не был настолько глуп. Поэтому он сказал, ведя ее по аллее:

– Сегодня утром, мисс Уотсон, вы выглядите просто великолепно.

– Благодарю, – ответила она.

И больше ничего не сказала.

Грегори помолчал, затем спросил:

– Вы хорошо спали?

– Да, благодарю.

– Вам нравится здесь?

– Да, – ответила она.

Забавно, но он всегда думал, что беседа с женщиной, на которой он захочет жениться, будет протекать гораздо легче.

Грегори напомнил себе, что она все еще считает себя влюбленной в кого-то другого. В того, кто ей не подходит, если судить по брошенному леди Люсиндой замечанию. Как она его вчера назвала – «меньшим из двух зол»?

Грегори устремил взгляд вперед. Леди Люсинда шла под руку с Невиллом Бербруком, который, как всегда, забыл о том, что нужно подлаживаться под дамскую походку, и все время спотыкалась. Со стороны казалось, что она неплохо справляется с ситуацией, но Грегори не мог поручиться, что периодически доносившиеся спереди болезненные вскрики были плодом его воображения.

Он мысленно заставил себя встряхнуться. Вероятно, это крики птиц. Ведь Невилл, кажется, говорил, что видел в окно целую стаю.

– Вы давно дружите с леди Люсиндой? – спросил Грегори. Он, естественно, знал ответ, леди Люсинда сообщила ему об этом еще вчера вечером. Просто он не мог придумать, о чем бы еще спросить мисс Уотсон. А задать вопрос надо было, причем такой, чтобы на него нельзя было ответить односложно.

– Три года, – ответила мисс Уотсон. – Она моя ближайшая подруга. – При этих словах ее лицо немного оживилось, и она добавила: – Нужно их догнать.

– Мистера Бербрука и леди Люсинду?

– Да, – кивнула она.

Грегори меньше всего хотелось растрачивать впустую драгоценные минуты пребывания наедине с мисс Уотсон, но он покорно окликнул Бербрука и попросил его подождать. Бербрук тут же выполнил его просьбу, да так неожиданно, что леди Люсинда в буквальном смысле слова врезалась в него.

Она вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности.

Мисс Уотсон воспользовалась моментом и, высвободив руку из-под локтя Грегори, устремилась вперед.

– Люси! – закричала она. – Дорогая моя, ты поранилась?

– Вовсе нет, – успокоила ее леди Люсинда, немного смущенная повышенным вниманием подруги.

– Я должна поддержать тебя, – заявила мисс Уотсон и взяла ее под руку.

– Должна? – удивилась леди Люсинда, выворачивая локоть. Вернее, пытаясь высвободить локоть. – Но в этом нет никакой необходимости.

– Я настаиваю.

– В этом нет необходимости, – повторила леди Люсинда, и Грегори пожалел, что не видит ее лица, потому что голос ее звучал так, будто она цедила сквозь зубы.

– Э-хе-хе, – послышался вздох Бербрука. – Вероятно, Бриджертон, мне придется идти под руку с тобой.

Грегори бросил на него пристальный взгляд.

– Нет.

Бербрук обиженно заморгал.

– Да я же просто пошутил.

Грегори вздохнул и с трудом выдавил из себя:

– Я догадался.

Он знал Невилла Бербрука с тех пор, как их водили на детских помочах, и всегда относился к нему вполне терпимо, но сейчас его охватывало безумное желание надавать ему оплеух.

Тем временем девушки о чем-то спорили приглушенными голосами, и Грегори не смог разобрать, о чем же идет речь. Леди Люсинда продолжала вырывать руку, а мисс Уотсон прочно удерживала ее.

– У нее травма, – повернувшись к мужчинам, заявила мисс Уотсон.

– Ничего подобного, – возразила Люси, – у меня нет никакой травмы. Пойдемте дальше.

Грегори так и не разобрался, веселит ее весь этот спектакль или обижает. Мисс Уотсон совершенно ясно давала понять, что не желает идти с ним в паре. В то время как некоторым мужчинам нравилось тосковать по недосягаемому, Грегори предпочитал видеть рядом с собой улыбающихся, дружелюбных и общительных женщин.

В этот момент мисс Уотсон повернула голову, и взгляд Грегори упал на ее затылок (да что такого особенного было в ее затылке?). Он ощутил, что тонет, его охватило такое же сильное, как вчера, чувство безумной влюбленности, и он приказал себе не терять голову. Ведь их знакомство длится меньше суток, и ей нужно время, чтобы узнать его. Любовь приходит к людям с разной скоростью. Например, его брат Колин был много лет знаком со своей женой, прежде чем понял, что они предназначены друг для друга.

Конечно, Грегори не планировал ждать годы, но все же подобные примеры наполняли нынешнюю ситуацию хоть какой-то перспективой.

Через некоторое время стало ясно, что мисс Уотсон не уломать и она пойдет под руку с леди Люсиндой. Грегори пристроился в шаге позади мисс Уотсон, а Бербрук маячил где-то по соседству с леди Люсиндой.

– Расскажите нам, что значит быть членом такой большой семьи, – обратилась к Грегори леди Люсинда, отклонив назад голову и посмотрев на него мимо мисс Уотсон. – У нас с Гермионой только по одному брату.

– А у меня трое, – сообщил Бербрук. – И все мальчишки. Если не считать моей сестры, естественно.

– Это... – Грегори хотел было ответить как обычно: что это сумасшедший дом, что наличие братьев и сестер приносит больше проблем, чем радости, но каким-то образом правда сама вылезла наружу, и он с изумлением услышал собственные слова: – Это очень уютно.

– Уютно? – переспросила леди Люсинда. – Неожиданная характеристика.

Вытянув голову, он посмотрел мимо мисс Уотсон и обнаружил, что серо-голубые глаза леди Люсинды светятся любопытством.

– Да, – медленно проговорил он, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. – Думаю, наличие семьи успокаивает. Оно приносит ощущение... понимания.

– Что вы имеете в виду? – спросила леди Люсинда. Судя по всему, ее действительно заинтересовала эта тема.

– Понимания того, что они рядом, – ответил Грегори. – Что если я попаду в беду или мне понадобится собеседник для задушевного разговора, я всегда смогу обратиться к ним.

И это было правдой. Он никогда раньше не рассматривал это под таким углом, но это действительно было правдой. Его не связывали с братьями такие же близкие отношения, как те, что существовали между ними, но в этом не было ничего необычного, ведь его и их разделяла большая разница в возрасте.

Когда они стали полноправными членами светского общества, он еще учился в Итоне. А сейчас они все были женаты.

И все равно он знал, что и они, и даже сестры придут на помощь, если понадобятся ему. Стоит ему только попросить.

Естественно, он никогда не просил. Но он знал, что может попросить. И это было то, что имелось не у многих, то, о чем многие только мечтали.

– Мистер Бриджертон?

Грегори встрепенулся. Леди Люсинда вопросительно смотрела на него.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – Кажется, я замечтался.

Он улыбнулся ей и кивнул, а потом бросил взгляд на мисс Уотсон, которая, к его изумлению, тоже смотрела на него. Ее глаза, ясные, ослепительно зеленые, казались огромными на очаровательном личике, и он на мгновение ощутил, как между ним и мисс Уотсон пробежал электрический заряд. Она улыбнулась – немного смущенно оттого, что ее застали врасплох, – и отвернулась.

Сердце Грегори упало.

Тут снова заговорила леди Люсинда.

– Я испытываю те же чувства по отношению к Гермионе, – призналась она. – Мы с ней духовные сестры.

– Мисс Уотсон воистину незаурядная дама, – сказал Грегори и поспешно добавил: – Как, конечно, и вы.

– Она великолепный акварелист, – сообщила леди Люсинда.

Гермиона очаровательно зарделась.

– Люси.

– Но ведь это так, – настойчиво произнесла ее подруга.

– Я и сам люблю рисовать, – послышался бодрый голос Невилла Бербрука. – И гублю при этом свои рубашки.

Грегори удивленно посмотрел на него. Увлеченный странно откровенной беседой с леди Люсиндой и переглядыванием с мисс Уотсон, он совсем забыл о существовании Бербрука.

– Мой камердинер все время воюет со мной, – продолжил Невилл. – Не понимаю, почему нельзя придумать краску, которая смывалась бы со льна. – Он замолчал, очевидно, углубившись в размышления. – Или с шерсти.

– А вам нравится рисовать? – обратилась к Грегори леди Люсинда.

– У меня нет для этого таланта, – признался он. – Но мой брат – довольно известный художник. Две его картины висят в Национальной галерее.

– О, потрясающе! – воскликнула леди Люсинда и повернулась к мисс Уотсон: – Ты слышала, Гермиона? Тебе следует попросить мистера Бриджертона, чтобы он познакомил тебя со своим братом.

– Мне не хотелось бы причинять беспокойство мистеру Бриджертону, – с наигранной скромностью проговорила мисс Уотсон.

– Вы не причините мне никакого беспокойства, – с улыбкой заверил ее Грегори. – Я буду только счастлив познакомить вас, к тому же Бенедикт всегда рад поговорить об искусстве. Я плохо разбираюсь в этой теме, его же она воодушевляет.

– Вот видишь. – Люси похлопала Гермиону по руке. – У вас с мистером Бриджертоном много общего.

Даже Грегори решил, что это сказано с большой натяжкой, но воздержался от комментариев.

– Бархат, – неожиданно заявил Невилл.

Все трое повернулись к нему.

– Извините, что? – проговорила леди Люсинда.

– Он хуже всего, – сказал он, энергично закивав. – Ну, я имею в виду, что краска не смывается.

Грегори был виден только затылок леди Люсинды, однако он без труда представил, как у нее от удивления расширились глаза, когда она осведомилась:

– Вы надеваете бархат, когда рисуете?

– Если холодно.

– Как... необычно.

Лицо Невилла просветлело.

– Вы тоже так считаете? Мне всегда хотелось быть необычным.

– Вы действительно такой, – сказала леди Люсинда, и Грегори не услышал в ее тоне ничего, кроме твердой уверенности. – Вы, мистер Бербрук, на самом деле необычный человек.

Невилл уже лучился от счастья.

– Необычный. Мне нравится. Необычный. – Он как бы пробовал слово на вкус и широко улыбался при этом. – Не-ооо-быч-ный.

Все четверо продолжили свой путь к деревне в дружелюбном молчании, которое особо подчеркивали редкие попытки Грегори разговорить мисс Уотсон. Иногда ему это удавалось, но гораздо чаще беседу поддерживала и заканчивала леди Люсинда. В тех случаях, когда она не подталкивала к беседе мисс Уотсон.

Наконец впереди показались знакомые здания деревни. Невилл объявил, что он необычайно проголодался. Это могло означать что угодно, поэтому Грегори повел группу к «Белому оленю», местному трактиру, где подавали простую, но всегда вкусную еду.

– Надо бы устроить пикник, – предложила леди Люсинда. – Вот было бы здорово!

– Отличная идея! – воскликнул Невилл, глядя на нее как на богиню.

Грегори немного удивила страстность его взгляда, но леди Люсинда, судя по всему, этого не заметила.

– А вы как думаете, мисс Уотсон? – спросил он.

Гермиона, судя по всему, витала где-то в облаках, ее взгляд оставался рассеянным даже несмотря на то, что глаза были устремлены на какое-то художество на стене.

– Мисс Уотсон? – позвал ее Грегори. Когда ему наконец-то удалось завладеть ее вниманием, он спросил: – А вы хотели бы устроить пикник?

– О да, это было бы замечательно.

И в следующее мгновение она вернулась к созерцанию космоса, при этом ее очаровательные губки изогнулись так, что придали лицу томящееся, почти тоскующее выражение.

Укротив собственное разочарование, Грегори кивнул и приступил к приготовлениям. Владелец трактира, знакомый со всем его семейством, выдал ему два чистых покрывала, чтобы разостлать на земле, и пообещал собрать корзину еды и сразу же доставить ее к месту пикника.

– Вы отличный организатор, мистер Бриджертон, – сказала леди Люсинда. – Ты согласна со мной, Гермиона?

– Да, конечно.

– Надеюсь, он прихватит пирог, – проговорил Невилл и открыл дверь перед дамами. – Я всегда готов есть пироги.

Грегори удалось положить руку мисс Уотсон себе на локоть прежде, чем она улизнула.

– Я попросил собрать самой разнообразной еды, – тихо сообщил он ей. – Надеюсь, там найдется что-нибудь, к чему у вас есть особое пристрастие.

Она посмотрела на него, и он, вновь ощутив, как из легких со свистом вырывается воздух, утонул в ее глазах. А еще он подумал, что она почувствовала то же самое. Как она могла этого не почувствовать, если он ощутил, как у него подгибаются колени?

– Уверена, все будет очень вкусно, – сказала мисс Уотсон.

– У вас есть пристрастие к сладкому?

– Да, есть, – призналась она.

– Тогда вам повезло, – заявил Грегори. – Мистер Гладдиш пообещал принести нам крыжовенного пирога, который готовит его жена и который прославил ее на всю округу.

– Пирог? – в буквальном смысле встрепенулся Невилл. Затем он спросил у леди Люсинды: – Он действительно сказал, что нам принесут пирог?

– Кажется, да, – ответила она.

Невилл блаженно вздохнул:

– Леди Люсинда, а вы любите пироги?

Ее черты омрачило легкое раздражение.

– Какие именно пироги, мистер Бербрук? – осведомилась она.

– Ну, любые. Сладкие, с травами, фруктовые, мясные.

– Гм... – Леди Люсинда огляделась по сторонам с таким видом, будто могла получить помощь от зданий и деревьев. – Я... э-э... думаю, мне понравились бы такие пироги.

Именно в эту минуту Грегори со всей ясностью понял, что Невилл влюбился.

Бедная леди Люсинда.

Они перешли главную улицу и направились к лужайке. Грегори разостлал покрывала. Леди Люсинда – до чего же сообразительная особа! – села первой и похлопала ладонью рядом с собой, указывая, где сесть Невиллу. Тем самым она вынудила Грегори и мисс Уотсон устроиться рядом на другом покрывале.

И Грегори приступил к завоеванию сердца мисс Уотсон.


Глава 4,


в которой наша героиня дает совет, наш герой следует ему


и все объедаются пирогами


Люси, изо всех сил пытаясь не хмуриться, выглянула из-за плеча мистера Бербрука. Мистер Бриджертон предпринимал героические попытки добиться благосклонности Гермионы, и Люси вынуждена была признать, что при обычных обстоятельствах, в обществе другой представительницы слабого пола, он с легкостью преуспел бы. Люси вспомнила девушек, с которыми училась в школе, – любая из них к этому моменту уже была бы по уши влюблена в него. Причем каждая.

Но не Гермиона.

Он очень старался. Был слишком внимателен, слишком заботлив, слишком... слишком... В общем, слишком влюблен, если говорить прямо, или по крайней мере слишком увлечен.

Мистер Бриджертон был очарователен. Он отличался красотой и, что очевидно, недюжинным умом, но Гермиона все это видела раньше. Люси уже отчаялась сосчитать джентльменов, ухаживавших за ее подругой в той же манере. Одни были остроумны, другие – серьезны. Они дарили цветы, поэмы, конфеты, один даже подарил Гермионе щенка (которого отказалась впускать в дом мама Гермионы, она заявила несчастному поклоннику, что в естественной среде собаки не живут среди обюссонских ковров и китайского фарфора).

Но по сути они все были одинаковыми. Они ловили каждое ее слово, смотрели как на спустившуюся на землю греческую богиню и, соревнуясь друг с другом, шептали в ее очаровательные ушки искуснейшие, самые романтичные комплименты. И никогда не понимали, насколько все они неоригинальны.

Если мистер Бриджертон действительно хочет возбудить интерес у Гермионы, ему следует сделать что-нибудь особенное.

– Леди Люсинда, хотите еще крыжовенного пирога? – предложил мистер Бербрук.

– Да, благодарю, – согласилась Люси исключительно ради того, чтобы на некоторое время он отвлекся на резание пирога и дал ей время подумать.

Ей и в самом деле не хотелось, чтобы Гермиона растрачивала свою жизнь на мистера Эдмондса, а мистер Бриджертон – идеальный вариант. Надо только немного ему помочь.

– Ой, смотрите! – воскликнула Люси. – У Гермионы нет пирога!

– Нет пирога? – ошеломленно выдохнул мистер Бербрук.

Люси посмотрела на него и захлопала ресницами – к сожалению, в этом способе кокетства она не была большим специалистом, да и практики совсем не имела.

– Сделайте одолжение, положите ей пирога. – Мистер Бербрук кивнул, и Люси встала. – Что-то у меня затекли ноги, – объявила она, – хочется немного размяться. На дальнем краю лужайки растут восхитительные цветы. Мистер Бриджертон, каковы ваши познания в местной флоре?

Грегори поднял голову, удивленный ее вопросом.

– Скудные. – Он, однако, не двинулся с места.

Гермиона была занята тем, что горячо уверяла мистера Бербрука в своей любви к крыжовенным пирогам, и Люси поспешила воспользоваться представившейся возможностью. Она дернула головой в сторону цветов и одновременно бросила на мистера Бриджертона настойчивый взгляд, всем своим видом давая понять: «Немедленно следуйте за мной».

На мгновение его лицо приняло озадаченное выражение, но потом он быстро всё понял и встал.

– Леди Люсинда, вы позволите мне рассказать вам то малое, что мне известно об окружающей среде?

– Это было бы замечательно, – ответила Люси, возможно, с излишним рвением.

Гермиона тут же устремила на него подозрительный взгляд. Однако Люси знала, что она не пожелает к ним присоединиться, – ведь тогда мистер Бриджертон получил бы основание считать, будто ей приятно его общество.

Итак, Гермиона останется с мистером Бербруком и пирогом. Люси пожала плечами. Что ж, это справедливо.

– Вот это, насколько мне известно, маргаритка, – говорил мистер Бриджертон, когда они шли по лужайке. – А вот тот синий, на длинном стебле... Вообще-то я не знаю, как он называется.

– Дельфиниум, – деловито произнесла Люси. – Должна вас предупредить, что я позвала вас вовсе не для того, чтобы поговорить о цветах.

– Ну, у меня было некоторое подозрение.

Люси решила не обращать внимания на его тон.

– Я хотела бы дать вам кое-какой совет.

– Вот как... – протянул мистер Бриджертон. Причем отнюдь не с вопросительной интонацией.

– Вот так.

– И в чем же заключается ваш совет?

Люси не могла облечь свой ответ в какую-то иную форму, поэтому посмотрела мистеру Бриджертону в глаза и без обиняков заявила:

– Вы все делаете неправильно.

– Прошу прощения? – напряженным голосом проговорил он.

Люси с трудом подавила стон. Ну вот, она ранила его гордость, и теперь он станет несносным.

– Если вы хотите завоевать сердце Гермионы, – сказала она, – вам придется вести себя по-другому.

Мистер Бриджертон устремил на нее взгляд, который можно было назвать чуть ли не пренебрежительным.

– Я вполне в состоянии ухаживать.

– Да... за другими дамами, в этом я уверена. Но Гермиона отличается от них.

Он продолжал молчать, и Люси поняла, что идет в правильном направлении. Он тоже считает Гермиону другой – иначе он не прикладывал бы столько усилий.

– Все делают то же самое, что и вы, – объяснила она, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ни у Гермионы, ни у мистера Бербрука нет намерений присоединиться к ним. – Все до одного.

– Джентльмену всегда приятно слышать, как его сравнивают со стадом, – съехидничал мистер Бриджертон.

У Люси имелась масса вариантов ответа на это, однако она не стала удаляться от главной темы и сказала:

– Вы не должны действовать, как все остальные. Вам нужно чем-то выделиться.

– И что же вы предлагаете?

Она набрала в грудь побольше воздуха. Вряд ли ему понравится ответ.

– Вы должны прекратить демонстрировать свою... увлеченность. Перестаньте обращаться с ней как с принцессой. А вообще-то с вашей стороны было бы лучше оставить ее в покое на несколько дней.

На его лице отразилось недоверие.

– И допустить, чтобы на нее набросились остальные джентльмены?

– Они и так набросятся, – будничным тоном ответила Люси. – Вы с этим ничего не сможете поделать.

– Замечательно.

Люси упорно стремилась к своей цели.

– Если вы отойдете в сторону, Гермионе станет любопытно почему. – Мистер Бриджертон все еще сомневался, поэтому она продолжила: – Не беспокойтесь, она поймет, что вы ею интересуетесь. Господи, да надо быть полной дурой, чтобы после сегодняшнего этого не понять.

Мистер Бриджертон нахмурился, а Люси с трудом верилось, что она ведет такой откровенный разговор с едва знакомым мужчиной. Но безнадежные ситуации требуют отчаянных мер... или отчаянных речей.

– Она поймет, обещаю вам. Гермиона очень умная. Только не все, кажется, это замечают. Многие мужчины не способны заглянуть ей в душу.

– Я с удовольствием изучил бы ее интеллект, – тихо проговорил мистер Бриджертон.

Что-то в его тоне потрясло Люси. Она подняла голову, заглянула ему в глаза, и у нее появилось странное ощущение, будто она находится где-то еще, и он находится там же, и мир растворяется вокруг них.

Он сильно отличался от всех знакомых ей мужчин. Она не понимала, чем именно, просто знала, что он обладает чем-то большим. Чем-то особенным. Чем-то, что вызывает у нее сосущую боль где-то глубоко в груди.

И в это мгновение ей показалось, что она сейчас заплачет.

– Леди Люсинда?

Она слишком долго молчала. Что было очень нехарактерно для нее, и...

– Она этого не допустит, – вдруг выпалила она. – Изучать ее интеллект. Но вы можете... – Люси поморгала, чтобы прояснить зрение, и зафиксировала свой взгляд строго на кустике маргариток, купавшемся в лучах солнца. – Вы можете убедить ее другим способом, – продолжила она. – Уверена, у вас получится. Если хватит терпения. И если вы не отступитесь.

Он заговорил не сразу. Некоторое время тишину нарушал шелест ветра. Наконец он тихо спросил:

– Почему вы мне помогаете?

Люси решилась посмотреть на него и с облегчением обнаружила, что на этот раз земля осталась у нее под ногами. Она снова была собой – оживленной и практичной до крайности, без какого-либо сумасбродства в голове. А перед ней стоял просто еще один джентльмен, претендующий на руку Гермионы.

Все было нормально.

– Либо вы – либо мистер Эдмондс, – ответила Люси.

– Значит, вот так его зовут, – пробормотал мистер Бриджертон.

– Он секретарь ее отца, – объяснила Люси. – Он неплохой человек, и я не думаю, что его привлекают только ее деньги, но любому глупцу видно, что вы – лучшая партия.

Мистер Бриджертон склонил голову набок.

– Почему, интересно, все это выглядит так, будто вы только что назвали мисс Уотсон глупой?

Люси устремила на него твердый взгляд.

– Никогда не смейте подвергать сомнению мою преданность Гермионе. Вряд ли я... – Она оглянулась на Гермиону и, удостоверившись, что та не смотрит в их сторону, продолжила значительно тише: – Вряд ли я могла бы любить ее сильнее, даже если бы она была моей родной сестрой.

Надо отдать должное мистеру Бриджертону – он почтительно поклонился Люси и сказал:

– Я обидел вас. Приношу свои извинения.

Люси судорожно сглотнула и кивнула. У мистера Бриджертона был такой вид, будто он имел в виду именно то, что сказал, и это слегка успокоило ее.

– Гермиона значит для меня слишком многое, – призналась она.

Люси вдруг подумала о жизни в доме своего дяди-опекуна Роберта Абернети, который исполнял долг по отношению к своим подопечным, но при этом всегда оставался холодным и недружелюбным. Она вспомнила долгие одинокие прогулки, бесконечное чтение книг в одиночестве, одинокие завтраки, обеды и ужины – ведь дядя Роберт никогда не изъявлял желания сесть за стол вместе с ней. Когда он сообщил Люси, что она будет учиться у мисс Мосс, ее первым порывом было броситься ему на шею и закричать от счастья.

Не сделала она этого потому, что вообще ни разу не обнимала его за те семь лет, что он являлся ее опекуном. К тому же в тот момент он сидел за своим письменным столом и сразу сосредоточился на бумагах, лежавших перед ним, тем самым давая Люси понять, что она может идти прочь.

Приехав в школу, она с головой ушла в новую для нее студенческую жизнь. Она наслаждалась каждым мгновением. Радовалась даже тому, что рядом были люди, с которыми можно поговорить.

В первый год обучения в школе ее поселили в одну комнату с Гермионой, и их дружба началась практически мгновенно. К ночи первого дня обе уже покатывались со смеху и болтали без устали, как будто знали друг друга всю жизнь.

Гермиона заставляла ее чувствовать себя... лучше. Не их дружба как таковая, а осознание того, что они подруги. Люси нравилось быть чьей-то близкой подругой. И, конечно, нравилось иметь близкую подругу. Однако больше всего радости ей доставляла мысль, что на свете нашелся человек, который посчитал ее лучшей.

Это добавляло ей уверенности в себе. И ощущения уюта. Все было именно так, как описал мистер Бриджертон, когда рассказывал о своей семье.

Люси знала, что может положиться на Гермиону. И Гермиона то же самое знала про нее. И Люси сомневалась, что в мире существует кто-то еще, о ком она могла бы так сказать.

Люси заставила себя вернуться к настоящему и посмотрела на мистера Бриджертона. Он спокойно стоял и разглядывал ее с вежливым любопытством. Люси почему-то охватила странная уверенность в том, что если бы она рассказала ему обо всем – о Гермионе, о брате Ричарде, о Феннсуорт-Эбби...

Он понял бы. Со стороны могло бы показаться, что вряд ли – ведь он вырос в большой и дружной семье. Что он просто не может знать, что значит быть одиноким, когда не с кем перемолвиться словом. Но по каким-то признакам – вероятно, по его глазам, которые вдруг стали зелеными-зелеными, по его взгляду, который был буквально прикован к ее лицу...

Люси опять сглотнула. Боже, да что с ней такое? Она уже не может закончить собственные мысли!

– Я лишь желаю Гермионе счастья, – с трудом выговорила она. – Надеюсь, вы понимаете это.

Мистер Бриджертон кивнул и устремил взгляд туда, где сидели остальные участники пикника.

– Давайте присоединимся к ним, – предложил он и печально улыбнулся. – Думаю, мистеру Бербруку уже удалось скормить мисс Уотсон не менее трех кусков пирога.

Люси почувствовала, как у нее внутри начинает подниматься смех.

– О Господи!

Мистер Бриджертон потрясающе бесстрастным тоном произнес:

– Мы должны вернуться хотя бы ради ее здоровья.

– Вы подумаете над тем, что я вам сказала? – спросила Люси, кладя руку на его подставленный локоть.

– Подумаю, – кивнул он.

Люси чуть сильнее сжала его руку.

– Я уверена во всем этом. Обещаю вам, все будет хорошо. Никто не знает Гермиону лучше меня. И никто так долго не наблюдал за тем, как джентльмены пытались завоевать се благосклонность и при этом терпели неудачи.

Мистер Бриджертон повернул голову, и их взгляды встретились. На мгновение оба остановились, и Люси догадалась, по он оценивает ее, как бы присматривается к ней, причем делает это в такой манере, что другой человек на ее месте почувствовал бы себя неловко.

Но только не она. И в этом заключалась наибольшая странность. Он смотрел на нее так, будто мог заглянуть в самые глубины ее души, а она не испытывала ни малейшего замешательства. Как раз напротив, ей было... приятно.

– Я сочту за честь воспользоваться вашим советом относительно мисс Уотсон, – сказал он, отводя от нее взгляд. – И благодарю вас за то, что вы предложили мне свою помощь.

И тут она поняла, что приятные ощущения улетучились.


Грегори в точности выполнил все директивы леди Люсинды. В тот вечер в гостиной, когда гости собрались перед ужином, он не подошел к мисс Уотсон. Когда все переместились в столовую, он не предпринял попыток нарушить принятые в высшем свете условности и поменяться с тем, кому выпало счастье сидеть рядом с ней. А когда джентльмены, выпив портвейна, присоединились к дамам в музыкальной комнате, чтобы послушать сольный фортепьянный концерт, он сел в заднем ряду, хотя мисс Уотсон и леди Люсинда стояли в одиночестве и он мог бы – вероятно, на это и было рассчитано – без труда остановиться возле них и немного поболтать.

Однако Грегори твердо придерживался этой, пусть и неразумной, схемы, поэтому прошел в заднюю часть зала. Он проследил, как мисс Уотсон нашла место через три ряда впереди него, сел сам и наконец-то получил возможность беспрепятственно любоваться ее затылком.

Это превратилось бы в чрезвычайно увлекательное занятие, если бы он мог думать о чем-то другом, кроме полного отсутствия у нее интереса к нему.

Если говорить честно, отрасти он себе две головы и хвост, вряд ли он удостоился бы чего-то большего, чем вежливая полуулыбка, которой, кажется, она одаривала всех.

А Грегори не привык получать от женщин такую реакцию. Конечно, он не ожидал всеобщего обожания, но обычно, когда он делал шаг навстречу, то получал лучшие результаты.

И сейчас это дьявольски раздражало.

Он наблюдал за обеими девушками, желая, чтобы они обернулись, или заерзали, или каким-то иным образом дали понять, что знают о его присутствии. Наконец, через три концерта и одной фуги, леди Люсинда медленно повернула голову.

Грегори без труда разгадал ее мысли.

«Медленно, медленно, делай вид, будто высматриваешь кого-то у двери. Быстро стрельни глазами на мистера Бриджертона...»

Грегори приподнял фужер, приветствуя ее.

Леди Люсинда ахнула – во всяком случае, он надеялся, что она ахнула, – и поспешно отвернулась.

Он улыбнулся. Вероятно, ему не следует так радоваться ее разочарованию, но, честное слово, это единственное яркое пятно за весь вечер.

Что же касается мисс Уотсон, если она и почувствовала жар его взгляда, то ничем себя не выдала. Грегори было бы приятно думать, что она игнорирует его излишне старательно – это свидетельствовало бы о том, что она знает о его чувствах. Но когда он понаблюдал, как она безучастно обводит взглядом зал, то и дело склоняясь к леди Люсинде и шепча что-то ей на ухо, он со всей отчетливостью понял, что она его отнюдь не игнорирует. Если бы она игнорировала, это означало бы, что она замечает его.

А она не замечала. И в этом не было никаких сомнений.

Грегори стиснул зубы. Хотя он ни на минуту не усомнился в добрых намерениях леди Люсинды, давшей ему совет, совет как таковой оказался ужасным. Ведь он теряет драгоценное время – до отъезда гостей остается пять дней!

– У тебя скучающий вид.

Грегори повернулся. На стул рядом с ним опустилась его невестка. Она говорила тихо, чтобы не мешать зрителям.

– Сокрушительный удар по моей репутации хозяйки, – сухо добавила она.

– Вовсе нет, – так же тихо возразил Грегори. – Ты, как всегда, великолепна.

Кейт устремила взгляд вперед и, помолчав некоторое время, сказала:

– Она довольно красива.

Грегори не счел нужным делать вид, будто не понял, кого она имеет в виду. Кейт была слишком умна для этого. Однако это не значило, что он был склонен поддерживать разговор.

– Красивая, – согласился он, тоже глядя вперед.

– Подозреваю, что ее сердце уже кому-то отдано, – продолжала Кейт. – Она не поощряет ничьих ухаживаний, и джентльмены уже устали от этого.

Грегори напрягся.

– Я слышала, что это тянется всю весну, – не унималась Кейт. Она прекрасно понимала, что раздражает Грегори, но ее это не останавливало. – Девочка не показывает никаких признаков того, что хочет сделать хорошую партию.

– Она влюблена в секретаря своего отца, – сказал Грегори. Какой смысл держать это в тайне? Кейт все равно нашла бы способ выяснить это. Не исключено, кстати, что она сможет оказать ему какую-нибудь помощь.

– Серьезно? – Она произнесла это чуть громче и тут же принялась шепотом извиняться перед гостями. – Серьезно? – повторила она значительно тише. – Откуда ты узнал?

Грегори уже открыл было рот, но Кейт опередила его, ответив на собственный вопрос:

– Ах да, конечно, леди Люсинда. От нее ничего не ускользает.

– Ничего, – согласился с ней Грегори.

Кейт несколько мгновений обдумывала эту новость, затем констатировала очевидное:

– Вряд ли ее родители рады этому.

– Не знаю, известно ли им.

– О Боже! – Судя по возгласу, Кейт была сильно шокирована этим известием, и Грегори посмотрел на нее. Глаза невестки были широко распахнуты и ярко блестели.

– Постарайся сдержаться, – сказал он ей.

– Да я за всю весну не слышала более потрясающей новости.

Грегори устремил на нее суровый взгляд.

– Тебе надо занять себя чем-нибудь, придумать какое-нибудь хобби.

– Ах, Грегори, – сказала Кейт, слегка ткнув его локтем, – смотри, как бы любовь не превратила тебя в зануду. У тебя слишком живой характер. Ее родители никогда не позволят ей выйти за секретаря, а она не из тех, кто может решиться на бегство. Тебе нужно только немного подождать.

Грегори раздраженно вздохнул.

Кейт утешающе похлопала его по руке.

– Знаю, знаю, ты хочешь получить все сразу. Такие, как ты, никогда не отличаются терпением.

– Такие, как я?

Она опять шлепнула его по руке, решив, что этого достаточно для ответа.

– Поверь, Грегори, – добавила она, – все это к лучшему.

– Что она влюблена в кого-то другого?

– Не сгущай краски. Я имела в виду, что у тебя появится время, чтобы убедиться в прочности своих чувств к ней.

Грегори вспомнил, как начинал задыхаться, будто ему дали под дых, каждый раз, как смотрел на нее. И особенно тогда, как это ни странно, когда видел ее затылок. Он просто не представлял, на какие еще раздумья может понадобиться время. Ведь его любовь была именно такой, какой он ее представлял. Всеохватывающей, внезапной и чрезвычайно ободряющей.

И одновременно почему-то сокрушительной.

– Я удивилась, когда ты не попросил посадить тебя с ней за ужином, – призналась Кейт.

Грегори бросил взгляд на затылок леди Люсинды.

– Если хочешь, я посажу вас вместе завтра, – предложила Кейт.

– Посади.

Кейт кивнула.

– Да, я... Ну вот. Концерт окончен. А теперь прояви внимание и покажи, что ты имеешь представление о вежливости.

Грегори вместе с Кейт встал и стал аплодировать.

– А тебе хоть один концерт удалось прослушать молча, без болтовни? – спросил он, продолжая смотреть вперед.

– У меня какое-то странное отвращение к концертам, – ответила Кейт. Неожиданно ее губы сложились в озорную улыбку. – И какая-то ностальгическая любовь.

– Вот как? – На этот раз Грегори действительно стало интересно.

– Вспомни, – тихо проговорила она, упорно не глядя на него, – ты когда-нибудь слышал, чтобы я появлялась в опере?

Грегори почувствовал, как у него брови полезли на лоб. Ясно, значит, в прошлом его брата была какая-то оперная певичка. Кстати, а где же он сам? Кажется, Энтони выработал в себе удивительную способность отлынивать от большинства светских обязанностей хозяина дома. Грегори видел его лишь дважды, если не считать их беседы по его прибытии.

– А где наш блистательный лорд Бриджертон? – спросил он.

– О, где-то здесь. Не знаю. Главное, что мы найдем друг друга к концу дня. – Кейт повернулась к нему и одарила его лучезарной улыбкой. Подозрительно лучезарной. – Мне пора к гостям, – сказала она, продолжая улыбаться так, будто ничто на свете ее не заботило. – Развлекайся. – И она ушла.

Грегори слонялся по залу, переговариваясь со знакомыми и тайком наблюдая за мисс Уотсон. Она беседовала с двумя молодыми джентльменами – двумя напыщенными хлыщами! – а леди Люсинда скромно стояла рядом. Хотя признаков того, что мисс Уотсон флиртует с ними, не наблюдалось, она все равно оказывала им больше внимания, чем ему.

А эта леди Люсинда маячит рядышком и мило улыбается!

Грегори задумчиво прищурился. Неужели она обвела его вокруг пальца? Нет, она не из таких. Хотя они знакомы менее суток. Ведь он ее практически не знает. Не исключено, что у нее для этого были скрытые мотивы. Вполне возможно, что она замечательная актриса и под ее невинной внешностью прячутся мрачные, непостижимые тайны...

Проклятие! Так не долго и сойти с ума. Он готов спорить на последний пенс, что леди Люсинда не солжет, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Она солнечный и открытый человек без всяких непостижимых тайн. Она действительно желает ему добра, в этом нет сомнений.

Но вот совет она дала мерзкий!

Грегори поймал ее взгляд. Ему показалось, что в ее лице на мгновение появилось сконфуженное выражение, и она даже слегка пожала плечами.

Пожала плечами? Что, черт побери, это может означать?

Грегори пошел вперед.

Остановился.

Затем собрался сделать еще один шаг.

Нет.

Да.

Нет.

А может?..

Проклятие! Да что же ему делать? Он в растерянности. Ужасно неприятное ощущение.

Грегори снова посмотрел на леди Люсинду. Взгляд его был отнюдь не ласковым и доброжелательным. Ведь это она во всем виновата!

Но леди Люсинда, естественно, на него не смотрела.

Грегори продолжал сверлить ее взглядом.

Она обернулась. Ее глаза расширились. Встревоженно, порадовался Грегори.

Отлично. Хоть какой-то успех. Если уж у него нет возможности блаженствовать от взглядов мисс Уотсон, пусть тогда леди Люсинда помучается под его грозными взглядами.

Бывают случаи, когда следует забывать о правилах приличия и тактичности.

Грегори, стоявший недалеко от стены, наконец-то стал получать удовольствие от вечера. Было довольно забавно представлять леди Люсинду маленьким беззащитным зайчиком, не знающим, когда придет его конец.

Нет, естественно, Грегори не отводил себе роль охотника. С его «меткостью», ставшей уже предметом разговоров, он не смог бы попасть в движущийся предмет, так что хорошо, что ему не приходится самому добывать себе пищу!

Представить же себя лисой он мог без проблем.

Грегори улыбнулся, и впервые за весь вечер его улыбка была радостной.

А потом, когда леди Люсинда, извинившись, по каким-то своим делам удалилась через дверь в оранжерею, он понял, что судьба повернулась к нему лицом. Он стоял в дальнем конце зала, поэтому никто не заметил, что он вышел через другую дверь.

Когда леди Люсинда шла мимо библиотеки, он схватил ее за руку и бесшумно затащил внутрь.


Глава 5,


в которой наши герой и героиня ведут довольно занимательную беседу


Всего секунду назад Люси – она глубоко задумалась, пытаясь вспомнить, где ближайшая туалетная комната, – шла по коридору – и вдруг какая-то сила оторвала ее от пола, и она со всего маху врезается в большое и теплое человеческое тело!

– Не кричите, – прозвучал голос. Знакомый.

– Мистер Бриджертон?

Господи, это на него не похоже! Люси даже не знала, стоит ей пугаться или нет.

– Нам нужно поговорить, – сказал он, выпуская ее руку. Однако дверь он запер, а ключ спрятал в карман.

– Сейчас? – удивилась Люси. Комната была освещена слабо, но, оглядевшись, девушка поняла, что находится в библиотеке. – Здесь? – Затем она задала более уместный вопрос: – Наедине?

Мистер Бриджертон нахмурился.

– Я не собираюсь домогаться вас, если именно это вас беспокоит.

Люси стиснула зубы. Она и не думала, что он на такое способен, просто его обещание вести себя достойно прозвучало скорее как оскорбление.

– Тогда в чем дело? – недовольно осведомилась она. – Если меня застанут в вашем обществе, будут большие неприятности. Я же практически обручена, как вы знаете.

– Знаю, – ответил мистер Бриджертон. Специфическим тоном. Как будто его тошнило от ее упоминаний о помолвке, хотя Люси точно помнила, что говорила об этом только один раз. Ну, может, два.

– В общем, я обручена, – пробурчала она, сознавая, что остроумный и колкий ответ у нее найдется только через два часа.

– Что происходит? – сердито спросил мистер Бриджертон.

– Что вы имеете в виду? – проговорила Люси, хотя прекрасно поняла его.

– Мисс Уотсон, – ответил он.

– Гермиону? – Как будто существовала другая мисс Уотсон! Но этим вопросом она выигрывала время.

– Ваш совет, – заявил мистер Бриджертон, сверля ее взглядом, – оказался идиотским.

Конечно, он был прав, но тогда она надеялась, что он этого не заметит.

– К сожалению, – сказала Люси, обеспокоенно глядя на него.

Мистер Бриджертон сложил на груди руки. Жест был не очень располагающим, однако Люси вынуждена была признать, что исполнил он его мастерски. Она слышала, что мистера Бриджертона считают веселым и общительным человеком, сейчас в нем этих качеств не наблюдалось. Хорошо еще, что он не злится. Ведь не только женщины испытывают потрясение, когда понимают, что в перспективе их ждет безответная любовь.

Люси внимательнее вгляделась в его лицо, и неожиданно до нее дошло, что у мистера Бриджертона нет опыта в том, как справляться с безответной любовью. Действительно, кто из женщин мог бы сказать «нет» такому мужчине!

Никто, кроме Гермионы. Но она говорила «нет» всем. Поэтому он не должен принимать ее отказ близко к сердцу.

– Леди Люсинда? – окликнул ее мистер Бриджертон, не дождавшись ответа.

– Да, это так, – проговорила она, пытаясь не обращать внимания на то, что в запертой комнате он кажется ужасно большим. – Конечно.

Мистер Бриджертон вопросительно поднял одну бровь.

– Вот именно.

Взгляд Люси стал затравленным. Мистер Бриджертон произнес это слово с отеческой снисходительностью, как будто она забавляла его, но не стоила особого внимания.

Люси ненавидела этот тон.

Сделав над собой усилие, она сказала:

– Я согласна, что мой план не привел к желаемым результатам, но, признаться честно, я сомневаюсь, что что-нибудь другое могло вам помочь.

Ясно, что это было совсем не то, что желал услышать мистер Бриджертон. Люси откашлялась. Дважды. И еще раз.

– Я ужасно сожалею, – добавила она. Ей действительно было неловко, а по опыту она знала, что извинения спасают всегда, когда не знаешь, что сказать. – Я на самом деле думала...

– Вы посоветовали мне, – перебил ее мистер Бриджертон, – чтобы я игнорировал мисс Уотсон...

– Я не советовала вам игнорировать ее!

– Вы именно это и советовали.

– Нет, нет, ничего подобного. Я посоветовала вам немного умерить активность. Попытаться не показывать так явно свою одержимость.

Слово было неподходящим, но Люси это не заботило.

– Отлично, – проговорил мистер Бриджертон. Его тон из снисходительного стал покровительственным. – Если я не должен был игнорировать ее, то что конкретно, по-вашему, я должен был делать?

– Ну-у...

У Люси засвербело в затылке так, будто туда залетел целый рой агрессивных пчел. А может, это просто нервы? Она предпочла бы, чтобы это были пчелы.

Пока она размышляла над приемлемым ответом, в желудке появился и стал разрастаться ледяной ком, и это ощущение ей совсем не нравилось.

– Только не предлагайте то, что я уже сделал, – добавил мистер Бриджертон.

– Я не знаю, – пробормотала Люси. – У меня нет большого опыта в подобных делах.

– И все же ответьте мне.

– В общем, мой план стоило бы попробовать, – наконец сказала она. – Господь свидетель, ваш собственный план успеха вам не принес.

Губы мистера Бриджертона сжались в тонкую линию, и Люси, догадавшись, что задела его за живое, позволила себе удовлетворенно улыбнуться. Она никогда не была склонна к злорадству, но нынешняя ситуация была особенной, и она не смогла отказать себе в удовольствии поздравить себя. Держи себя королевой – и, возможно, с тобой станут обращаться как с королевой.

– У вас есть еще какие-нибудь блестящие идеи?

– Ну, – начала Люси, убеждая себя, что мистер Бриджертон задал вопрос специально для того, чтобы услышать ответ, – думаю, суть проблемы заключается не в том, что делать, а в том, почему не помогло то, что вы делали.

Он ошеломленно моргнул.

– Еще никто никогда не разочаровывался в Гермионе, – пояснила Люси с некоторым нетерпением в голосе. – Видя ее безразличие, мужчины только удваивают усилия. Честное слово, это только усложняет дело.

На лице мистера Бриджертона появилось обиженное выражение.

– Прошу прощения?

– Это не о вас, – поспешно заверила его Люси.

– Это для меня огромное облегчение.

Люси следовало бы обидеться на его сарказм, но она не смогла, потому что ей очень нравилось его чувство юмора, так похожее на ее собственное.

– Как я уже говорила, – продолжила она, так как никогда не любила уходить в сторону от главной темы, – никто ни разу не признал поражения и не переключил свое внимание на более достижимую даму. Когда мужчины понимают, что ее добиваются все, они буквально сходят с ума. Как будто она выигрышный приз.

– Но не для меня, – тихо проговорил мистер Бриджертон.

Люси внимательно вгляделась ему в лицо и вдруг осознала, что именно он имеет в виду: Гермиона для него гораздо больше, чем приз. Что она очень много значит для него. Что он действительно любит ее. Люси не понимала, почему так произошло и каким образом, – ведь он был едва знаком с ее подругой. А Гермиона не проявляла особой тяги к общению – она всегда так вела себя с джентльменами, которые ухаживали за ней. Но, как выясняется, для мистера Бриджертона важен внутренний мир женщины, а не красивая внешность. Во всяком случае, ему кажется, что это так.

Люси медленно кивнула, анализируя только что сделанное открытие.

– Я полагала, что, если кто-нибудь по-настоящему прекратит увиваться за ней, ее, вероятно, это заинтригует. Дело не в том, – поспешно заверила она мистера Бриджертона, – что Гермиона воспринимает внимание джентльменов как должное. Как раз наоборот. По большей части это для нее досадная неприятность.

– Ваша лесть не знает границ. – Он улыбался – чуть-чуть, – когда произносил эти слова.

– Я никогда не была искусным льстецом, – призналась Люси.

– Вероятно.

Она усмехнулась. Он не хотел обидеть ее, и она не будет воспринимать его слова как оскорбление.

– Она передумает.

– Вы так считаете?

– Да. Ей придется. Гермиона – романтик, но она прекрасно понимает, как устроен мир. Глубоко в душе она знает, что не может выйти за мистера Эдмондса. Что это просто неосуществимо. Родители откажутся от нее или по крайней мере пригрозят ей, а она не из тех, кто готов идти на риск.

– Если она действительно любит, – негромко проговорил мистер Бриджертон, – то вполне могла бы пойти на риск.

Люси застыла. В его голосе было нечто. Нечто жесткое, нечто властное. И от этого нечто у нее по спине бежали мурашки, оно буквально пригвождало ее к месту.

Но она должна была задать вопрос. Должна была, и все. Ей важно было узнать.

– А вы? – прошептала она. – Вы рискнули бы всем?

Мистер Бриджертон не пошевелился, но в его глазах вспыхнул огонь. И он ни секунды не колебался:

– Рискнул бы.

У Люси приоткрылись губы. От удивления? От благоговейного восторга? Или от чего-то другого?

– А вы? – спросил мистер Бриджертон.

– Я... я не знаю, – замотала головой Люси.

У нее вдруг возникло странное ощущение, будто она совсем не знает себя. Ведь по сути это был простой вопрос. Был бы простым несколько дней назад. Тогда она ответила бы: «Естественно, нет» – и добавила бы, что она слишком практична для подобной чепухи.

А еще она наверняка заявила бы, что такой любви не существует.

Однако что-то изменилось, и она не понимала, что именно. Что-то сдвинулось у нее внутри и лишило ее душевного равновесия.

Наполнило неопределенностью.

– Я не знаю, – повторила она. – Вероятно, это зависело бы от многого.

– От чего? – Его голос зазвучал тише. Он звучал до невозможности тихо, но Люси слышала каждое слово.

– От... – Она не знала. Ну откуда ей знать, от чего это может зависеть? Ей вдруг показалось, что она заблудилась, что земля ушла из-под ног, что... что... и неожиданно слова нашлись. Легко сорвались с ее губ: – От любви, наверное.

– От любви?

– Да.

Боже, до чего же трудный разговор! Неужели люди действительно обсуждают подобные вещи? И есть ли хоть какие-то ответы на эти вопросы?

У Люси неожиданно сдавило горло, и она почувствовала себя страшно одинокой в своем незнании. Он знает, Гермиона знает, все поэты утверждают, что знают. Такое впечатление, что она – единственная на свете пропащая душа, единственный человек, который не понимает, что такое любовь, который сомневается в ее существовании или, если она существует, в том, что она придет именно к нему.

– От того, как она влияет, – наконец нарушила тишину Люси – просто потому, что не знала, что еще сказать. – От того, как влияет любовь. На человека.

Его глаза встретились с ее глазами.

– Вы думаете, есть варианты?

Люси не ожидала нового вопроса. Она еще размышляла над предыдущим.

– Того, как влияет любовь? – уточнил мистер Бриджертон. – Вы думаете, на разных людей любовь влияет по-разному?

Люси не знала, что ответить.

– А вы? Если вы полюбите кого-то искренне и глубоко, разве для вас она не будет значить... все?

Мистер Бриджертон отвернулся и сделал несколько шагов к окну.

– Она поглотит вас, – сказал он. – А разве может быть иначе?

Люси таращилась ему в спину, зачарованная красотой его плеч, ширину которых подчеркивал мастерки сшитый фрак. Как это ни странно, но она никак не могла отвести взгляд от той точки, где его волосы касались воротника.

Она едва не подпрыгнула, когда он повернулся.

– И у вас не будет ни малейшего сомнения. – Его голос звучал глухо и напряженно, он был наполнен силой его веры. – Вы все сразу поймете. Вы почувствуете себя так, будто все ваши мечты осуществились. А потом вам станет еще лучше.

Он сделал шаг в ее сторону. Потом еще один. И еще один. И еще. И сказал:

– Вот так, думаю, чувствует себя тот, кто любит.

В этот момент Люси поняла, что ей не суждено испытать это чувство. Если она существует – если любовь существует в том виде, как ее описал Грегори Бриджертон, – то ее она не ждет. Ей было трудно представить такой вихрь эмоций. И вряд ли он ей понравился бы. Вот это она знала наверняка. Ей совсем не хотелось быть подхваченной этой стихией и оказаться во власти чего-то, что ей неподвластно.

Ей не хотелось страдать. Ей не хотелось испытывать отчаяние. И если ради этого нужно отказаться от блаженства и восторга – что ж, пусть будет так.

Важность размышлений заставила Люси затаить дыхание. Наконец она посмотрела на мистера Бриджертона.

– Это уж слишком, – услышала она собственный голос. – Это было бы слишком. Я бы... Я бы...

Он медленно покачал головой.

– У вас не останется выбора. Это будет вне вашей власти. Это просто... случится...

У Люси от удивления приоткрылись губы.

– Она так и сказала.

– Кто?

Когда Люси заговорила, ее голос зазвучал до странного беспристрастно, как будто не она произносила слова, а они сами истекали из ее памяти.

– Гермиона, – ответила она. – Именно это Гермиона сказала о мистере Эдмондсе.

Губы мистера Бриджертона сжались, а уголки рта опустились.

– Действительно?

Люси кивнула.

– Почти дословно. Она сказала, что это с ней просто случилось. В одно мгновение.

– Она именно так и сказала?

Его голос казался безжизненным, как эхо. И действительно, ему просто больше ничего не оставалось – только шептать глупые вопросы, искать подтверждения, надеяться на то, что ослышался и что она сейчас даст ему совершенно другой ответ.

Но, естественно, другого ответа она не дала. Грегори ощутил пустоту в груди, горло сдавил спазм. Это было совсем не то, что он хотел услышать. Напротив, это было именно то, чего он слышать совсем не хотел.

Она подняла голову, и ее глаза, серые в ночном полумраке, встретились с его глазами. И вдруг ему показалось, что он отлично понимает ее, знает, что она сейчас скажет и какое у нее будет выражение лица, когда она это скажет. Это было странное ощущение, пугающее и, что самое главное, опечаливающее, потому что все это касалось не высокочтимой мисс Уотсон.

А леди Люсинды Абернети. И она не являлась той самой женщиной, с которой он намеревался прожить до конца дней.

Она довольна красива, очень умна и более чем привлекательна. Но Люси Абернети не для него. Грегори едва не расхохотался. Насколько было бы проще, если бы его сердце при первой встрече потянулось к ней. Пусть она практически обручена, но не влюблена же. В этом Грегори не сомневался.

А Гермиона Уотсон...

– Что она сказала? – спросил он, страшась ответа.

Леди Люсинда склонила голову набок. У нее был озадаченный вид.

– Она сказала, что даже не видела его лица. Только затылок...

«Только затылок».

– ...а потом он повернулся, и для нее зазвучала музыка, и у нее в голове билась только одна мысль...

«Я погиб».

– ...«Я погибла». Вот что она мне сказала. – Люси с любопытством взглянула на мистера Бриджертона. – Вы представляете? Она погибла! Надо же. Просто в голове не укладывается.

А у него укладывалось. Отлично укладывалось.

Все было ясно.

Грегори посмотрел на леди Люсинду и увидел, что она наблюдает за ним. Она все еще выглядела озадаченной. И озабоченной. И немного смущенной, когда спросила:

– Вам не кажется это странным?

– Кажется.

Произнесено было лишь одно слово, но в нем заключалась вся боль души. Потому что это действительно было странно. И резало, как ножом. Ведь предполагалось, что такие чувства она будет испытывать только к нему, больше ни к кому.

Все шло не так, как предполагалось.

Неожиданно, как будто сбросив с себя чары, леди Люсинда сделала несколько шагов вправо. Она вгляделась в книги – вряд ли она смогла прочитать в темноте хоть одно название – и провела рукой по корешкам.

Грегори, сам не зная почему, следил за ее рукой. Просто следил за тем, как рука скользит, и пришел к выводу, что она очень изящная. В глаза это не бросалось, потому что вся внешность леди Л Люсинды была цветущей и традиционной. Элегантность же, как все ожидают, должна мерцать, как шелк, излучать свет и ошеломлять. Элегантность – это орхидея, а не обычная маргаритка.

Но когда леди Люсинда начинала двигаться, она преображалась. Казалось, что она... летит.

Она отлично танцует. В этом Грегори не сомневался.

Хотя не понимал, почему это имеет для него такое значение.

– Я сожалею, – сказала она, поворачиваясь.

– О мисс Уотсон?

– Да. Я не хотела причинять вам страдания.

– А вы и не причинили, – возможно, чуть резче, чем следовало бы, сказал Грегори.

– О! – Она заморгала, вероятно, от удивления. – Что ж, я рада этому. Я не хотела делать вам больно.

Грегори понял, что она действительно не хотела. Она не из таких.

Ее губы приоткрылись, но она не заговорила. Ее взгляд сосредоточился на чем-то позади его плеча, как будто она искала за ним правильные слова.

– Просто дело в том... В общем, когда вы сказали то, что говорили о любви, – начала она, – мне послышалось что-то знакомое. Я даже не сразу поняла.

– А уж я тем более, – тихо произнес Грегори.

Леди Люсинда молчала, не глядя на него. Ее губы были сжаты – неплотно, – и она то и дело моргала. Не взволнованно, с трепетом ресниц, а вполне спокойно.

– И что вы будете делать дальше? – спросила она.

– С мисс Уотсон?

Она кивнула.

– А что бы вы предложили?

– Не знаю, – ответила она. – Я могу поговорить с ней от вашего имени, если хотите.

– Не хочу.

Во всей этой ситуации было слишком много ребяческого. Грегори только сейчас начал чувствовать себя полноценным мужчиной, взрослым и решительным, готовым к тому, чтобы добиваться успеха.

– Вы можете подождать, – предложила леди Люсинда, слегка пожав плечами. – Или пойти вперед и еще раз попытаться завоевать ее. У нее еще целый месяц не будет возможности видеться с мистером Эдмондсом, и я думаю... что со временем... она вдруг поймет...

Однако она не закончила. А Грегори стало интересно.

– Что поймет? – требовательным тоном спросил он. Леди Люсинда посмотрела на него так, будто ее неожиданно выдернули из грез.

– Что вы... что вы... ну, что вы значительно лучше остальных. Не знаю, почему она этого не видит. Это же очевидно.

Из уст любой другой женщины это прозвучало бы странно. Возможно, даже развязно. С жеманным намеком на будущие отношения.

Но только не из ее уст. Она была лишена притворства, она принадлежала к тем, кому мужчина может доверять. Как и его сестры, решил Грегори, она наделена живым умом и остроумием. Люси Абернети никогда не вдохновит на стихотворчество, но зато из нее получится отличный товарищ.

– Это обязательно произойдет, – тихо, но убежденно сказала она. – Она поймет. Вы... и Гермиона... Вы будете вместе. Я в этом уверена.

Пока она говорила, Грегори наблюдал за ее губами. Он не знал, почему у него вызвала интерес их форма... то, как они двигаются, складываясь для произнесения гласных и согласных. Это были обычные губы. Ничто в них прежде не привлекало его внимания. Но сейчас, в полумраке библиотеки, когда тишина нарушается лишь легким шорохом их голосов...

Ему стало интересно, каково это – целовать ее.

Он попятился, на него навалилось внезапное и всепоглощающее ощущение нелогичности происходящего.

– Нам пора возвращаться, – резко проговорил он.

В ее глазах промелькнуло обиженное выражение. Проклятие! Он не хотел, чтобы его слова прозвучали так, будто он спешит отделаться от нее. Она ни в чем не виновата. Просто он устал. И разочарован. А она рядом. И ночь темна. И они одни.

И это не было желанием. Просто не могло быть. Он всю жизнь ждал, когда ему выпадет счастье отреагировать на женщину так, как он отреагировал на Гермиону Уотсон. И после такого он просто не может испытывать желание к другой женщине. Ни к леди Люсинде, ни к какой-то иной.

Другие женщины не могут что-то значить для него.

И леди Люсинда – тоже.

Нет, это несправедливо. Она – личность. И достойная. Но не для него.


Глава 6,


в которой наш герой делает кое-какие успехи


Господи, да что такого она сказала?

Эта единственная мысль билась в голове Люси, лежавшей в кровати с открытыми глазами. Она была охвачена таким ужасом, что боялась даже шевелиться. Она лежала на спине и таращилась в потолок, неподвижная, подавленная.

На следующее утро, посмотревшись в зеркало и увидев синие круги под глазами, она устало вздохнула, и тут все началось сначала...

«О, мистер Бриджертон... вы значительно лучше остальных».

– Люси Абернети, – пробормотала она себе под нос, – ты глупая корова.

– Ты что-то сказала? – Гермиона, стоявшая у кровати, повернулась к ней.

– Просто складываю в уме, – солгала Люси, которая уже взялась за дверную ручку, чтобы спуститься вниз к завтраку.

Люси всегда говорила, что она что-то складывает и умножает в уме, когда Гермиона ловила ее на там, что та беседует сама с собой.

– Ты готова идти вниз? – спросила Люси Гермиону.

Вот про нее, что она готова, сказать было нельзя. Меньше всего на свете ей хотелось видеть кого-либо. В частности, естественно, мистера Бриджертона, и мысль о том, что нужно общаться с людьми, пугала.

Девушки направились к лестнице. Неожиданно Гермиона с любопытством посмотрела на подругу.

– Что с тобой, Люси? – спросила она. – Ты выглядишь как-то странно.

Люси подавила желание рассмеяться. Она не выглядит. Она на самом деле такая. Она полная идиотка, которую нельзя подпускать к людям.

Господи, неужели она сказала Грегори Бриджертону, что он лучше остальных?

Люси хотелось умереть. Или по крайней мере спрятаться под кроватью.

И при всем том она склонна к упорядоченному образу жизни, поэтому на ногах и готовится отбыть к завтраку еще до того, как в голове появятся связные мысли, невзирая на ее явное помешательство.

– Но ты все равно отлично выглядишь, – сказана Гермиона, когда они подошли к верхней ступеньке. – Мне очень нравится, что ты выбрала зеленую ленту к голубому платью. Сама я до такого не додумалась бы. Выглядит здорово. Очень идет к твоим глазам.

Люси изучила свой наряд. Она не помнила, как одевалась. Просто чудо, что она не выглядит так, будто сбежала из цыганского цирка.

Хотя...

Она тихо вздохнула. Мысль о том, чтобы сбежать с цыганами, казалась привлекательной и даже разумной, потому что тогда ей будет запрещено показываться в приличном обществе. У нее явно нарушена связь между мозгами и языком, и только Богу известно, что может сорваться с ее губ в следующий раз.

Господи, она могла бы ляпнуть Грегори Бриджертону, что считает его божеством.

Хотя на самом деле не считает. Совсем. Она просто считает его хорошей партией для Гермионы. И она ему это сказала. Разве не так?

Так что она сказала? Что конкретно она сказала?

– Люси?

Она сказала... Она сказала...

Люси похолодела.

Великий Боже! Он подумает, что она заинтересовалась им.

– Люси?

– Знаешь, – каким-то странным, писклявым голосом проговорила Люси, – кажется, я совсем не хочу есть.

Гермиона посмотрела на нее с недоверием.

– И завтракать не будешь?

Для Люси это было неестественно. За завтраком она обычно ела с жадностью оголодавшего матроса.

– Я... э-э... Кажется, вчера я съела что-то не то. Вероятно, лосось. – Для пущего эффекта она прижала руку к животу. – Думаю, мне лучше прилечь.

И никогда не вставать.

– Действительно, ты вся зеленая, – сказала Гермиона.

Люси выдавила из себя слабую улыбку.

– Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? – предложила Гермиона.

– Да! – с горячностью воскликнула девушка, надеясь, что подруга не слышала, как у нее урчит в животе.

– Ой, этого делать нельзя, – вдруг заявила Гермиона, в задумчивости прижимая руку ко лбу. – Если тебя тошнит, то тебе есть нельзя. Ты же не захочешь, чтобы тебя вывернуло после еды.

– Меня не тошнит, – принялась импровизировать Люси.

– Не тошнит?

– Ну... мне трудно объяснить. Я... – Люси привалилась к стене. Кто знал, что из нее получится такая великолепная актриса.

Гермиона подскочила к ней. Ее очаровательное личико приняло озабоченное выражение.

– О Боже! – заволновалась она, обнимая Люси за плечи. – У тебя жуткий вид.

Люси заморгала. Может, она действительно заболевает? Что ж, это к лучшему. Тогда одиночество обеспечено ей надолго.

– Я уложу тебя в кровать, – не терпящим возражений тоном заявила Гермиона. – А потом позову маму. Она знает, что нужно делать.

Люси облегченно кивнула. У леди Уотсон от всех болезней было одно средство – шоколад и бисквиты. Мама Гермионы предпочитала это нетрадиционное лекарство всегда, когда считала, что заболевает. Естественно, и другим она не могла в нем отказать.

Гермиона проводила Люси в их совместную спальню и даже сняла с нее туфли, прежде чем уложить на кровать.

– Если бы я плохо тебя знала, – сказала она, аккуратно ставя туфли в гардероб, – я подумала бы, что ты притворяешься.

– Я никогда бы не смогла.

– О, смогла бы, – возразила Гермиона. – У тебя отлично получилось бы. Но ты долго не выдержала бы. Ты слишком традиционна.

Традиционна? А при чем тут это?

Гермиона изящно вздохнула.

– Вероятно, за завтраком мне придется сидеть с этим нудным мистером Бриджертоном.

– Он не такой противный, – сказала Люси чуть более оживленно, чем можно было бы ожидать от человека, отравившегося лососем.

– Наверное, – согласилась с ней Гермиона. – Думаю, он лучше большинства.

Люси услышала отголосок собственных слов. «Значительно лучше остальных».

Возможно, ужаснее слов с ее губ еще никогда не слетало. Ну и дела! Гермиона любит мистера Эдмондса, мистер Бриджертон любит Гермиону, а Люси не любит мистера Бриджертона.

Он же считает, что любит.

Что, естественно, является полнейшей чепухой. Она никогда этого не допустит, потому что она практически обручена с лордом Хейзелби.

Хейзелби. Люси едва не застонала. Насколько все было бы проще, если бы она смогла вспомнить, как он выглядит.

– Наверное, я попрошу подать завтрак сюда, – сказала Гермиона, и ее лицо прояснилось, как будто она только что открыла новый континент. – Как ты думаешь, они согласятся?

Проклятие! Все ее планы рушатся. Теперь у Гермионы появился предлог весь день просидеть в комнате. И завтрашний день, если Люси продолжит притворяться больной.

– Как я раньше до этого не додумалась, – сокрушалась Гермиона, направляясь к звонку. – Мне гораздо приятнее побыть с тобой.

– Не надо! – выкрикнула Люси, лихорадочно ища выход из создавшейся ситуации.

– Почему?

Действительно, почему? Она быстро соображала.

– Если ты попросишь подать еду сюда, то вряд ли получишь то, что хочешь.

– Но я и так знаю, что я хочу. Омлет, приготовленный на медленном огне, и тост. Уж с этим они справятся.

– А я-то не хочу омлет и тост. – Люси изо всех сил старалась выглядеть жалкой и трогательной. – Ты же отлично знаешь мой вкус. Если ты спустишься в столовую, то обязательно найдешь для меня то, что нужно.

– Я думала, что ты завтракать не будешь.

Люси опять прижала руку к животу.

– Ну, вообще-то я съела бы что-нибудь.

– Отлично, – сказала Гермиона. Теперь в ее голосе звучало нетерпение. – Что ты хочешь?

– Может, немного бекона?

– Когда у тебя отравление рыбой?

– Я не уверена, что дело в рыбе.

Одно долгое мгновение Гермиона внимательно смотрела на подругу.

– Значит, бекона? – наконец уточнила она.

– Гм, и еще что-нибудь, то, что, по-твоему, мне понравится, – сказала Люси, вовремя сообразив, что беконом ограничиваться нельзя, так как его легко заказать в комнату.

Гермиона сдержанно вздохнула.

– Я скоро вернусь. – Она не без подозрения оглядела Люси. – Только не перенапрягайся.

– Не буду, – пообещала ей Люси.

Она улыбнулась закрывшейся за Гермионой двери, досчитала до десяти, соскочила с кровати и, подлетев к гардеробу, расставила туфли по порядку. Когда с этим было покончено, она сняла с полки книгу, забралась в кровать и углубилась в чтение.

Кажется, утро обещает быть приятным.


К тому моменту, когда Грегори вошел в столовую, он чувствовал себя значительно лучше. То, что случилось вчера вечером, уже потускнело и было практически забыто.

На самом деле ему совсем не хотелось целовать леди Люсинду. Ему было просто интересно, каково это, а это совсем другое дело.

Ведь он как-никак мужчина. У него возникали такие же вопросы в отношении многих других женщин, и в большинстве случаев он даже не собирался заговаривать с ними. Такие вопросы возникают у всех. Разница заключается в том, что не все ищут ответы на практике.

Что означает, что Грегори может с ясной головой приступать к завтраку.

Колбаски сегодня утром восхитительные. И тосты выше всяких похвал. С нужным слоем масла. Омлету немного не хватает соли, но в остальном он очень вкусен.

Грегори попробовал соленой трески. Неплохо. Совсем неплохо.

Он положил в рот еще один кусок. Прожевал. С аппетитом. Глубоко задумался о политике и сельском хозяйстве.

Потом решительно перешел к физике Ньютона. Следовало бы больше внимания уделять ей в Итоне – сейчас он не мог вспомнить разницу между силой и работой.

Так, посмотрим, работа – это то, что измеряется футами и фунтами, а сила – это...

И вообще ему было не так уж и интересно. Возможно, сыграл роль полумрак. И еще его настроение. Он был немного не в себе. Он смотрел на ее губы, потому что она говорила, вот и все. Куда еще ему было смотреть?

Грегори с удвоенным энтузиазмом взялся за вилку. И вернулся к треске. И к чаю. Чай – вот единственное, что смывает все прочь.

Он сделал большой глоток, глядя поверх чашки. И в этот момент услышал, что кто-то идет по коридору.

А затем в дверях появилась она.

Он удивленно заморгал, потом оглянулся через плечо. Она пришла без своего обычного сопровождения.

Теперь, когда эта мысль возникла у него в голове, он сообразил, что ни разу не видел мисс Уотсон без леди Люсинды.

– Доброе утро, – встав, поздоровался Грегори. Тон был достаточно дружелюбным, чтобы не показаться занудой, но не настолько дружелюбным, чтобы она могла подумать, что он слишком уж рад ее обществу.

Мисс Уотсон оглядела его, и на ее лице не отразилось никаких эмоций. Ни счастья, ни гнева – ничего, кроме легкого узнавания. И выглядел этот процесс довольно примечательно.

– Доброе утро, – пробормотала она.

– Не хотите ли присоединиться ко мне? – предложил Грегори.

Ее губы приоткрылись, но она промолчала, как будто не знала, чего хочет. А потом, в подтверждение его упорной уверенности в том, что между ними существует некая высшая связь, он прочитал ее мысли.

Честное слово. Он точно знал, что она думает.

«Ах, ладно, мне все равно нужно завтракать».

Это немного согрело ему душу.

– Мне нельзя задерживаться надолго, – сказала мисс Уотсон. – Люси плохо себя чувствует, и я пообещала принести ей завтрак.

Трудно было представить неукротимую леди Л Люсинду больной, хотя Грегори и не понимал, почему это трудно. Ведь он практически не знал ее. Ну что там – пару раз побеседовали.

– Надеюсь, ничего серьезного, – сказал он.

– Я тоже надеюсь, – сказала мисс Уотсон, беря тарелку, а потом устремила на него взгляд своих потрясающих зеленых глаз. – Вы ели рыбу?

Грегори посмотрел на треску.

– Сегодня?

– Нет, вчера вечером.

– Кажется. Я обычно ем все.

Она задумчиво надула губки, потом сообщила:

– Я тоже ее ела.

Грегори надеялся услышать пояснения, но мисс Уотсон, судя по всему, давать их не собиралась. Поэтому он продолжал молча стоять, пока она накладывала себе небольшие порции омлета и ветчины. Затем, после секунды размышлений...

«Голодна я или нет? Чем больше я накладываю на тарелку, тем дольше я буду это есть. Здесь. В утренней столовой. С ним».

... она положила себе тост.

«Гм... Да, я действительно голодна».

Грегори дождался, когда она села напротив, и тоже сел. Мисс Уотсон слабо улыбнулась ему – это была даже не улыбка, а едва заметное движение губ, – и принялась за омлет.

– Как вы спали? – осведомился Грегори.

Она вытерла рот салфеткой.

– Очень хорошо, благодарю.

– А я плохо, – сообщил он.

Ладно, если не удалось пробудить ее к жизни светской беседой, попытаемся вызвать у нее удивление. Мисс Уотсон подняла голову.

– Я сожалею.

И опустила голову. И продолжала есть.

– Мне приснился страшный сон, – сказал Грегори. – Настоящий кошмар. Просто ужасный.

Мисс Уотсон взяла нож и отрезала кусочек бекона.

– Я сожалею, – проговорила она, вероятно, не отдавая себе отчета в том, что минуту назад произнесла те же самые слова.

– Не помню, что мне снилось, – не унимался Грегори. Естественно, он все выдумывал. Спал-то он плохо, но кошмар был тут ни при чем. Либо он разговорит ее, либо умрет от перенапряжения. – А вы помните свои сны? – спросил он.

Ее вилка остановилась на полдороге ко рту – и снова возникла эта восхитительная связь сознаний.

«Господи, ну почему он меня об этом спрашивает?» Ну, может, к Господу она не взывала. Ведь для этого требуется чуть больше эмоциональности, чем у нее имеется в резерве.

– Э... нет, – ответила она. – Не помню.

– Серьезно? Как интересно! Я, по прикидкам, запоминаю примерно половину своих снов.

Она кивнула.

«Если я кивну, то избавлю себя от необходимости говорить».

А Грегори, хоть и с трудом, продвигался вперед:

– Мой вчерашний сон был очень ярким. Там был ливень с ураганом. Гремел гром и сверкали молнии. Очень эффектно.

Мисс Уотсон очень медленно повернула голову и посмотрела через плечо.

– Мисс Уотсон?

Она повернулась обратно.

– Я подумала, что мне послышался чей-то голос.

«Я так надеялась, что мне послышался чей-то голос». Честное слово, эта способность читать чужие мысли начинает утомлять.

– Хорошо, – сказал он. – Так на чем я остановился?

Мисс Уотсон стала есть с огромной скоростью.

Грегори подался вперед. Нет, ей так легко от него не отделаться.

– Ах да, на ливне, – якобы вспомнил он. – Лило как из ведра. Это был самый настоящий потоп. И у меня под ногами начала таять земля. И засасывать меня.

Он намеренно помолчал, продолжая смотреть ей в лицо и тем самым вынуждая ее сказать хоть что-нибудь.

После нескольких секунд чрезвычайно неловкого молчания мисс Уотсон наконец-то оторвала взгляд от своей еды и устремила его на Грегори. На зубцах ее вилки трепетал крохотный кусочек омлета.

– Земля таяла, – повторил Грегори. И едва не расхохотался.

– Как... неприятно.

– Это было очень неприятно, – оживленно согласился он. – Я думал, она поглотит меня. Мисс Уотсон, вы когда-нибудь испытывали нечто подобное?

Молчание. А потом...

– Нет. Нет, не могу сказать, что испытывала.

Грегори неторопливо подергал себя за мочку и довольно небрежно заявил:

– Мне это совсем не понравилось.

Он испугался, что она поперхнется чаем.

– А ведь серьезно, – продолжал он, – кому может понравиться?

И тут впервые с момента их знакомства у него возникло впечатление, будто выражение безразличия исчезло из ее глаз, когда она почти равнодушно сказала:

– Даже представить трудно.

Она даже замотала головой. Надо же, тройной успех! Целое предложение, проблеск эмоций и даже мотание головой. Господи, может, он и достучится до нее!

– Мистер Бриджертон, а что было дальше?

Великий Боже, она задала ему вопрос! Как только он со стула не свалился!

– Вообще-то, – ответил он, – я проснулся.

– Вам повезло.

– Я тоже так подумал. Говорят, что если человеку снится, что он умирает, то он умрет во сне.

У нее расширились глаза.

– В самом деле?

– Так говорят мои братья, – признался он. – У вас тоже есть свободный доступ к подобному источнику сведений.

– У меня есть брат, – подтвердила она. – Он обожает мучить меня.

Грегори мрачно кивнул.

– Именно для этого и созданы братья.

– А вы тоже мучаете своих сестер?

– Главным образом младшую.

– Потому что она младшая?

– Нет, потому что она этого заслуживает.

Она рассмеялась.

– Мистер Бриджертон, вы ужасны.

Грегори медленно растянул губы в улыбке.

– Вы просто не знакомы с Гиацинтом.

– Если она раздражает вас настолько, что у вас появляется желание мучить ее, я уверена, что полюбила бы ее.

Грегори откинулся на спинку стула, наслаждаясь ощущением легкости. Было приятно думать, что больше не нужно трудиться изо всех сил.

– Значит, ваш брат старше?

Она кивнула.

– Он терроризирует меня именно потому, что я младше.

– Вы хотите сказать, что не заслуживаете этого?

– Естественно, не заслуживаю.

Грегори не смог определить, пошутила она или нет.

– А где ваш брат сейчас?

– В Тринити-холле. – Она положила в рот последний кусочек омлета. – В Кембридже. Брат Люси тоже там учился. Он окончил его год назад.

Грегори не понимал, почему она это ему рассказывает. Ведь его совсем не интересует брат Люсинды Абернети.

Мисс Уотсон отрезала кусочек бекона и поднесла вилку ко рту. Грегори тоже ел, то и дело украдкой поглядывая на девушку. До чего же она красива! Наверное, он в жизни не встречал женщину с таким цветом лица. У нее потрясающая кожа. Большинство мужчин, подумал он, считают, что ее красота заключается в волосах и глазах. Это правда, потому что именно при виде ее волос и глаз мужчины застывают как вкопанные. Но ее кожа похожа на алебастр, из-под которого просвечивает розовый лепесток.

Грегори замер, не дожевав. Он и не предполагал, что может быть таким поэтичным.

Мисс Уотсон отложила вилку.

– А теперь, – проговорила она с едва слышным вздохом, – мне нужно собрать тарелку для Люси.

Грегори подскочил и поспешил к ней на помощь. Ну и дела! По ее тону можно было решить, что ей не хочется уходить. Грегори поздравил себя с тем, что завтрак прошел чрезвычайно продуктивно.

– Я распоряжусь, чтобы тарелку отнесли наверх, – сказал он, подавая знак лакею.

– О, это было бы замечательно. – Мисс Уотсон благодарно улыбнулась, и его сердце в буквальном смысле пропустило удар. Раньше он думал, что это лишь слова, но теперь понял, что так бывает на самом деле. Любовь действует на внутренние органы человека.

– Пожалуйста, передайте леди Люсинде мои наилучшие пожелания, – сказал он, с любопытством наблюдая, как мисс Уотсон накладывает на тарелку пять ломтей мяса.

– Люси очень любит бекон, – проговорила она.

– Я вижу.

За беконом последовали омлет, треска, картошка, помидоры. На отдельную тарелку были уложены булочки и тост.

– Завтрак – это ее любимая еда, – пояснила мисс Уотсон.

– И моя тоже.

– Я ей об этом расскажу.

– Вряд ли это будет ей интересно.

В столовую вошла горничная с подносом, и мисс Уотсон передала ей тарелки.

– О, ей будет очень интересно, – возразила она. – Люси интересно все. Она даже складывает числа в уме. Ради развлечения.

– Вы шутите! – Грегори не мог представить менее приятного времяпрепровождения.

Мисс Уотсон прижала руку к сердцу.

– Клянусь вам. Думаю, она хочет развить свой интеллект, потому что у нее всегда было плохо с математикой. – Она пошла к двери и вдруг обернулась. – Мистер Бриджертон, завтрак был замечательным. Благодарю вас за приятную компанию и беседу.

Грегори поклонился.

– Я получил огромное удовольствие.

Хотя не только он. Она тоже получила удовольствие от их общения. Он понял это по ее улыбке. И по глазам. И он почувствовал себя королем.


– А ты знаешь, если тебе снится, что ты умираешь, то ты умрешь во сне?

Люси даже не прекратила резать бекон.

– Чепуха, – заявила она. – Кто тебе это сказал?

Гермиона присела на край кровати.

– Мистер Бриджертон.

А вот это по значимости превосходило бекон. Люси тут же подняла голову.

– Так ты виделась с ним за завтраком?

Гермиона кивнула.

– Мы сидели напротив друг друга. Он помог мне собрать для тебя еду.

Люси озадаченно оглядела свой обильный завтрак. Обычно ей удавалось скрывать свой дикий аппетит – она надолго задерживалась в столовой и, дождавшись, когда первая волна завтракающих спадет, накладывала себе новую порцию.

А, ладно, нечего из-за этого переживать. Грегори Бриджертон и так считает ее глупой уткой – так пусть думает, что эта утка к концу года будет весить двенадцать cтоунов[2 - Около 67 кг.].

– Между прочим, он довольно занятный, – сказала Гермиона, рассеянно теребя локон.

– Я слышала, что он приятный человек.

– Гм…

Люси внимательнее присмотрелась к подруге. Гермиона смотрела в окно, и если ее вид и не соответствовал «заучиванию любовного сонета», то для запоминания парочки куплетов он подходил в полной мере.

– Он очень красив, – сказала Люси.

Упоминание об этом, по ее мнению, никакого вреда причинить не может. По ее словам нельзя заключить, будто она охотится за ним, а его внешность настолько привлекательна, что ее замечание можно воспринять как констатацию факта, а не выражение мнения.

– Ты так думаешь? – спросила Гермиона.

Она снова повернулась к Люси и в задумчивости склонила голову набок.

– О да, – ответила Люси. – В частности, глаза. Я обожаю карие глаза. Мне всегда нравились именно такие.

На самом же деле она не уделяла особого внимания цвету глаз, но сейчас, когда об этом зашел разговор, цвет глаз Грегори Бриджертона вдруг показался ей наиболее изысканным. Ореховый. С вкраплениями темно-коричневого и зеленого. Гермиона посмотрела на нее с любопытством.

– Не знала об этом.

Люси пожала плечами.

– Я же не все тебе рассказываю.

Еще одна ложь. Гермиона посвящалась во все подробности жизни Люси, и так продолжалось три года. Не знала она, естественно, только о планах Люси выдать ее за мистера Бриджертона.

Кстати, о мистере Бриджертоне. Нужно вернуть разговор к его персоне.

– Но ты должна признать, – с наигранной задумчивостью сказала Люси, – что он не сверхкрасив. И это хорошо.

– Мистер Бриджертон?

– Да. Его нос свидетельствует о твердости характера, согласна? А брови красиво изогнуты.

Люси нахмурилась. Она даже не подозревала, что так хорошо знает лицо Грегори Бриджертона.

Гермиона только кивнула, однако Люси продолжила:

– Вряд ли мне захотелось бы выходить замуж на сверхкрасивого мужчину. Это, должно быть, ужасно страшно. Я чувствовала бы себя неуклюжей уткой каждый раз, когда открывала бы рот.

Гермиона хихикнула:

– Уткой?

Люси кивнула и решила не крякать. Ей стало интересно, а не мучаются ли такими же мыслями мужчины, ухаживающие за Гермионой?

– Уж больно у него темные волосы, – заметила Гермиона.

– Ну, уж не настолько. – Люси вспомнила, что волосы у него умеренно каштановые.

– Настолько – ведь у мистера Эдмондса значительно светлее.

У мистера Эдмондса действительно были очень красивые светлые волосы, но Люси решила не говорить об этом. Она знала, что в этом вопросе следует соблюдать особую осторожность. Если она станет слишком настойчиво подталкивать Гермиону в сторону мистера Бриджертона, Гермиона упрется и погрязнет в своей любви к мистеру Эдмондсу, а это будет катастрофой.

Нет, тут нужно действовать тонко. Нужно, чтобы Гермиона сама пришла к мысли, что следует перенести свою привязанность на мистера Бриджертона.

– И у него очень крепкая семья, – проговорила Гермиона.

– У мистера Эдмондса? – осведомилась Люси, делая вид, будто не поняла, о ком речь.

– Нет, у мистера Бриджертона, естественно. Я так много интересного узнала о них.

– Ах да, – сказала Люси. – Я тоже слышала. Мне очень нравится леди Бриджертон. Из нее получилась потрясающая хозяйка.

Гермиона кивнула.

– Думаю, ты ей нравишься больше, чем я.

– Не глупи.

– Да мне все равно, – заверила ее Гермиона, пожимая плечами. – Дело не в том, что я ей не нравлюсь. Просто ты ей нравишься больше. Ты вообще нравишься женщинам больше, чем я.

Люси хотела было возразить, но промолчала, потому что сообразила, что это правда. Странно, что она сама этого не замечала.

– Да, но ты же замуж за нее не собираешься, – сказала она.

Гермиона резко вскинула голову.

– А я не говорила, что хочу выйти замуж за мистера Бриджертона.

– Естественно, нет, – поспешила согласиться с ней Люси, мысленно пиная себя за промашку. Она поняла, что говорит не то, что нужно, как только слова сорвались с языка.

– Но... – Гермиона вздохнула и опять устремила свой взгляд в бесконечность.

Люси наклонилась вперед. Что может крыться за этим словом?

Она прикидывала, прикидывала... и в конце концов не выдержала.

– Гермиона? – позвала она.

Гермиона, сидевшая на кровати, упала навзничь.

– О, Люси, – простонала она с трагизмом, достойным «Ковент-Гардена», – я в таком замешательстве.

– В замешательстве? – Люси улыбнулась. – Это хороший признак.

– Да, – ответила Гермиона, принимая изящную позу. – Когда я сидела за столом с мистером Бриджертоном... в общем, сначала он показался мне ненормальным, но потом я поняла, что мне приятно в его обществе. Он был очень забавен и даже рассмешил меня.

Люси молчала, ожидая, когда Гермиона доскажет остальное.

Гермиона издала звук, похожий и на вздох, и на стон. Он выражал глубочайшее страдание.

– А потом вдруг я это поняла. Я посмотрела на него и... – Она перекатилась на бок и подперла голову рукой. – Я затрепетала.

Люси все еще пыталась переварить характеристику «ненормальный».

– Затрепетала? – эхом отозвалась она. – Что значит «затрепетала»?

– У меня все задрожало. Желудок. Сердце. Еще что-то – не знаю.

– Так же, как когда ты в первый раз увидела мистера Эдмондса?

– Нет. Нет. Нет. – Каждое из этих «нет» было сказано с другой интонацией, и у Люси возникло подозрение, что Гермиона просто пытается убедить в этом себя. – Совсем не так, – добавила Гермиона. – Но немного... похоже.

– Понятно, – проговорила Люси с достойной восхищения важностью, если учесть, что на самом деле она ничего не поняла.

– Как ты думаешь... если я отчаянно влюблена в мистера Эдмондса... как ты думаешь, могла бы я трепетать при взгляде на кого-то другого?

Люси задумалась над этим. И ответила:

– Не понимаю, почему любовь должна быть безысходной.

Гермиона легла на живот, оперлась на оба локтя и с любопытством посмотрела на подругу.

– Я спросила тебя о другом.

– Гермиона, в том, что ты сомневаешься в себе, нет ничего плохого. Замужество – это очень важный шаг. Самое главное решение в твоей жизни. И после того, как ты его примешь, ты уже не сможешь передумать.

Гермиона заговорила только после очень долгой паузы:

– Вероятно, ты права.

– Если тебе действительно суждено быть с мистером Эдмондсом, он дождется тебя. – Боже! Люси не верилось, что это сказала она.

Гермиона спрыгнула с кровати и, подбежав к подруге, крепко обняла ее.

– О, Люси, ты в жизни не говорила мне ничего приятнее. Я знаю, что ты не одобряешь его.

– Ну... – Люси откашлялась, пытаясь придумать подходящий ответ.

Раздался стук в дверь. Хвала Господу!

– Войдите! – хором крикнули девушки.

Вошла горничная и сделала книксен.

– Миледи, – проговорила она, глядя на Люси, – прибыл лорд Феннсуорт и желает видеть вас.

Люси ахнула:

– Мой брат?

– Он ждет в розовом салоне, миледи. Передать ему, что вы сейчас спуститесь?

– Да, конечно.

Горничная ушла, а девушки изумленно уставились друг на друга.

– Как ты думаешь, зачем Ричард приехал? – спросила Гермиона.

– Не знаю. – Люси быстро слезла с кровати, сразу позабыв о необходимости притворяться страдающей от живота. – Раз он приехал, значит, произошло что-то важное.

Гермиона секунду смотрела на нее, а потом спросила:

– Хочешь, я пойду с тобой? Естественно, я не буду вмешиваться в ваш разговор. Я просто провожу тебя вниз.

Люси кивнула, и они поспешили в розовый салон.


Глава 7,


в которой наш нежданный гость сообщает плохие вести


Грегори болтал со своей невесткой в утренней столовой, когда дворецкий сообщил Кейт о прибытии нежданного гостя. Он решил проводить ее в розовый салон и поздороваться с лордом Феннсуортом, старшим братом леди Люсинды. Других дел у него не было, к тому же он почему-то решил, что ему следует познакомиться с молодым графом, которого Грегори знал только понаслышке – из-за разницы в четыре года они не могли познакомиться в университете, а в свете не встречались, потому что Феннсуорт еще не стал частым гостем на приемах.

Лорд Феннсуорт оказался высоким молодым человеком крепкого телосложения. Несмотря на легкую робость, он держался с потрясающим самообладанием, которое дается человеку от природы, а не с дворянским титулом.

Брат леди Люсинды отлично сознавал, что он настоящий граф, а не просто носитель титула. Это сразу расположило к нему Грегори.

До тех пор, пока не выяснилось, что он, как и остальные представители мужской части человечества, влюблен в Гермиону Уотсон.

Феннсуорт потратил целую минуту на расспросы о здоровье сестры, прежде чем спросил:

– А мисс Уотсон? Она тоже к нам спустится?

Грегори все еще считал Феннсуорта хорошим парнем, даже несмотря на его досадную влюбленность, но вся ситуация начинала его утомлять.

– Лорд Феннсуорт, мы очень рады видеть вас в Обри-Холле, – сказала Кейт, ответив, что не знает, спустится ли мисс Уотсон вместе с его сестрой в розовый салон. – Надеюсь, что ваш приезд не является свидетельством того, что дома произошло чрезвычайное происшествие.

– Вовсе нет, – успокоил ее Феннсуорт. – Просто мой дядя потребовал, чтобы я привез Люси домой. Он хочет поговорить с ней о чем-то важном.

– Вам надо отправляться в обратный путь немедленно? – спросила Кейт. – Я получаю истинное удовольствие от общения с вашей сестрой, и вы оказали бы нам огромную честь, если бы погостили у нас.

– Ну... – протянул Феннсуорт, размышляя над предложением. – Думаю, вреда не будет, если я задержусь на день.

Надо же! Он готов пренебречь требованием своего дяди ради того, чтобы побыть с мисс Уотсон. Как брат леди Люсинды, Феннсуорт был единственным мужчиной, кого Гермиона никогда не оттолкнула бы от себя вежливым безразличием. Грегори приготовился к еще одному дню утомительного соперничества.

– Пожалуйста, останьтесь до пятницы, – попросила Кейт. – На вечер четверга у нас намечен маскарад, и мне не хотелось бы, чтобы вы пропустили его.

Именно в этот момент в комнату вошли леди Люсинда и мисс Уотсон. Первая была одета в утреннее светло-голубое платье, а вторая – в то же зеленое, что и за завтраком. Лорд Феннсуорт бросил взгляд на парочку (скорее на одну из двоих, чем на обеих, и сразу стало ясно, что они с Грегори – братья по несчастью, так как страдают от неразделенной любви) и пробормотал:

– Хорошо, до пятницы.

– Замечательно, – захлопала в ладоши Кейт. – Немедленно прикажу приготовить для вас комнату.

– Ричард, – окликнула его леди Люсинда, – почему ты приехал? – Вероятно, смущенная присутствием Кейт и Грегори, она остановилась в дверях и оглядывала всех по очереди.

– Люси! – обрадовался брат. – Сто лет тебя не видел.

– Четыре месяца, – машинально поправила его леди Люсинда.

– Боже, так долго! – воскликнула Кейт. – Лорд Феннсуорт, мы вас оставим. Уверена, вам и вашей сестре хотелось бы побыть наедине.

– Не спешите, – сказал Феннсуорт, то и дело бросая взгляды на мисс Уотсон. – Я не хотел бы показаться грубым – ведь я так и не поблагодарил вас за гостеприимство.

– Вы не выглядите грубым, – вмешался Грегори, предвкушая, что мисс Уотсон выйдет из салона с ним под руку.

Лорд Феннсуорт посмотрел на него так, будто только что вспомнил о его присутствии. В его реакции не было ничего удивительного, ведь в течение всей беседы Грегори хранил нетипичное для него молчание.

– Умоляю, не утруждайте себя, – попросил граф. – Мы с Люси поговорим позже.

– Ричард, – озабоченно оглядела его Люси, – ты в этом уверен? Я не ожидала твоего приезда, и если что-то случилось...

Ее брат замотал головой:

– Ничего такого, что не могло бы подождать. Дядя Роберт хочет поговорить с тобой. Он попросил привезти тебя домой.

– Сразу?

– Он не уточнял, – ответил Феннсуорт. – Леди Бриджертон великодушно предложила нам остаться до пятницы, и я согласился. Я подумал, что ты обрадуешься.

– Конечно. – Люси, все еще пребывавшая в замешательстве, подтвердила его предположение. – Но я... гм... дядя Роберт...

– Мы сейчас уйдем, – твердо заявила мисс Уотсон. – А тебя, Люси, оставим наедине с братом.

Люси посмотрела на брата, но тот, воспользовавшись тем, что мисс Уотсон вступила в разговор, во все глаза смотрел на нее.

– Как поживаешь, Гермиона? – спросил он. – Давно не виделись.

– Четыре месяца, – напомнила Люси.

Мисс Уотсон рассмеялась и одарила графа теплой улыбкой.

– Благодарю, хорошо. И Люси права, как всегда. Мы виделись в январе, когда ты навещал нас в школе.

Лорд Феннсуорт кивнул.

– Ну разве я могу забыть? Мы замечательно провели те несколько дней.

– Действительно замечательно. Это было так мило с твоей стороны – повести нас на каток. Твое общество всегда доставляет удовольствие.

И хотя было совершенно очевидно, что мисс Уотсон чрезвычайно расположена к лорду Феннсуорту, не было никаких признаков того, что она питает к нему какие-то романтические чувства. Грегори утешил себя, вспомнив, что эти двое знают друг друга много лет, и если учесть, насколько мисс Уотсон близка с леди Люсиндой, то сразу становится понятным ее дружеское отношение к Феннсуорту.

Они практически брат и сестра.

– Лорд Феннсуорт, – нарушила молчание Кейт, – вы, должно быть, голодны. Не желаете ли позавтракать?

– С огромным удовольствием, леди Бриджертон.

Кейт обратилась к леди Люсинде:

– Кстати, я не видела вас за завтраком. Вы сейчас что-нибудь съедите?

Грегори вспомнил поднос с полными тарелками, который по просьбе мисс Уотсон отнесли наверх, и ему стало интересно, какую часть всего этого она успела заглотнуть, прежде чем спустилась вниз, чтобы встретить брата.

– Конечно, – пробормотала леди Люсинда. – Во всяком случае, я с радостью составлю компанию Ричарду.

– Мисс Уотсон, – ловко встрял в разговор Грегори, – не желаете ли прогуляться по саду? Кажется, сейчас уже зацвели пионы. А эти синенькие цветочки на длинных стеблях – забыл, как они называются.

– Дельфиниум. – Это, естественно, была леди Люсинда. Он знал, что она не удержится. Неожиданно она повернулась и, слегка прищурившись, посмотрела на него. – Я же только вчера сказала вам об этом.

– Сказали, – согласился Грегори. – Только почему-то такие детали у меня в голове не задерживаются.

– О, Люси запоминает все, – заметила мисс Уотсон. – И я с удовольствием прогулялась бы с вами по саду. Конечно, если Люси и Ричард не возражают.

Оба заверили ее, что не возражают, хотя Грегори не сомневался, что увидел разочарование и – выразимся так – раздражение в глазах Феннсуорта.

Грегори улыбнулся.

– Встретимся в нашей комнате? – спросила мисс Уотсон у Люси.

Та кивнула, и Грегори торжествующе – нет ничего приятнее, чем нанести поражение сопернику, – взял мисс Уотсон под локоть и повел к дверям.

Да, утро обещало быть приятным.


Люси последовала за братом и леди Бриджертон в утреннюю столовую. Она ничего не имела против того, чтобы позавтракать, так как не успела доесть то, что ей принесла Гермиона. Однако это означало, что ей придется целых полчаса выдерживать бессмысленную беседу и одновременно мучиться, рисуя в воображении всевозможные бедствия, которые могли бы послужить поводом для того, чтобы дядя столь неожиданно отозвал ее домой.

Поэтому Люси резко остановилась, уперла руки в бока и потребовала, чтобы Ричард немедленно объяснил, зачем он приехал.

– Я уже сказал, – пробормотал он, избегая ее взгляда. – Дядя Роберт хочет поговорить с тобой.

– Но зачем?

Ричард несколько раз покашлял и наконец сказал:

– Знаешь, Люси, думаю, он собирается выдать тебя замуж.

– Так скоро? – прошептала Люси.

Сейчас... так неожиданно... ей совсем не хотелось замуж. У нее не было желания превращаться из школьницы в жену сразу, не пройдя через промежуточное состояние.

Она мечтала о малом – о нескольких месяцах свободы и радости.

О танцах до упаду, когда партнер кружит тебя так, что пламя свечей сливается в яркие змееподобные полосы света.

Возможно, она слишком практична. Возможно, она действительно превратилась в «старушку Люси», как называли ее девочки в школе мисс Мосс. Но ей действительно нравится танцевать. И ей хочется танцевать. Сейчас. До того, как она состарится. До того, как станет женой Хейзелби.

– Я знаю, что в этом сезоне тебя собирались вывезти в свет, – извиняющимся тоном проговорил Ричард. – Но согласись, ведь это ужасно, правда? Ты же сама была против, верно?

Люси сглотнула.

– Верно, – ответила она, потому что знала, что именно это он и хотел услышать. К тому же она действительно с полным равнодушием относилась в предстоящему сезону в Лондоне. До недавнего времени.

Ричард вырвал цветок из земли вместе с корнем, внимательно оглядел его и встал.

– Выше нос, Люси, – сказал он, беря ее за подбородок. – Хейзелби не худший вариант. Тебе будет совсем неплохо с ним. Не все мужчины относятся к своим женам с таким уважением, какое будет оказывать тебе Хейзелби.

Люси кивнула. Конечно. Это правда.

– Тебе будет не так уж плохо, – продолжал Ричард. – Возможно, ты даже полюбишь его. Он вполне приятный человек.

Приятный. Это хорошо. Значительно лучше, чем неприятный.

– Когда-нибудь он станет графом Давенпортом, – сказал Ричард, хотя Люси, естественно, об этом знала. – А ты станешь графиней.

В этом вся суть. Ее школьные подружки все время говорили, что ей повезло, потому что ее будущее уже устроено, и она займет высокое положение в свете. Ведь она дочь графа и сестра графа. И выйти замуж ей предстоит за графа. Ей просто не на что жаловаться. Абсолютно не на что.

А она ощущала в душе пустоту.

Это чувство нельзя было назвать неприятным. Просто оно лишало самообладания. И было незнакомым. Она чувствовала себя неприкаянной. Как будто плыла по течению.

Она не чувствовала себя самой собой. И это было хуже всего.

– Ты ведь не удивилась, правда. Люси? – спросил Ричард. – Ты знала, что этот момент настанет. Мы все знали.

Она кивнула.

– Ничего страшного, – как можно более беззаботно проговорила Люси. – Просто я не ожидала, что это случится так скоро.

– Давай вернемся в дом, – предложил он. – Уверен, тебе хочется обсудить все это с Гермионой.

Люси помолчала, потом покачала головой:

– Нет. Я еще некоторое время побуду в саду. – Она указала на тропинку, ведущую к озеру. – Там есть скамейка. И солнышко так приятно пригревает.

Ей просто хотелось посидеть на солнышке. Разве не приятно совершить что-нибудь только потому, что хочется, а не потому, что от тебя этого ждут?

Ричард кивнул.

– Встретимся за обедом?

– Кажется, его подают в половине первого.

– И нет ничего лучше, чем иметь сестру. – Наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

– О, Ричард! – ахнула Люси. На глазах у нее выступили слезы. А ведь она никогда не плакала. Более того, она славилась полным отсутствием склонности к «телячьим нежностям».

– Да ладно тебе, – проговорил Ричард так ласково, что по ее щеке скатилась еще одна слезинка. Люси вытерла ее, смущенная тем, что брат видел, как она плачет.

Ричард сжал ее руку и мотнул головой в сторону тропинки:

– Иди, любуйся деревьями и цветами. Ты почувствуешь себя лучше, когда побудешь наедине с собой.

– Я не чувствую себя несчастной, – поспешно заявила Люси. – Поэтому мне не надо чувствовать себя лучше.

– Конечно, нет. Ты просто немного удивлена.

– Вот именно.


Глава 8,


в которой наша героиня узнает правду о брате (но не верит этому),


наш герой узнает тайнумисс Уотсон (но воспринимает ее равнодушно)


и оба узнают правду о них самих (но не осознают ее)


Час спустя Грегори все еще поздравлял себя с тем, как он мастерски применил стратегию и точно выбрал момент, что вылилось в прогулку с мисс Уотсон. Они замечательно провели время, и лорд Феннсуорт – да ну, просто Феннсуорт, – вероятно, тоже хорошо провел время, но только в обществе своей сестры, а не очаровательной Гермионы Уотсон.

Вкус победы действительно очень сладок.

Как и обещал, Грегори повел ее в сады Обри-Холла и произвел неизгладимое впечатление на Гермиону тем, что вспомнил целых шесть названий из области садоводства. К примеру, дельфиниум, хотя, если быть честным, в этом была заслуга леди Люсинды.

Остальными были следующие – просто, чтобы воздать должное: роза, маргаритка, пион, гиацинт и трава. Короче, он считал, что выполнил обещание. Детали всегда были его слабым местом. И вообще все это было лишь игрой.

Мисс Уотсон, судя по всему, отогрелась в его обществе. Она не вздыхала и не хлопала ресницами, но зато маска вежливого равнодушия исчезла, и дважды ему удалось заставить ее рассмеяться.

Что было добрым признаком. В самом деле. Ему было приятно ощущать, как возвращается остроумие. У него пропало чувство, будто ему дали под дых, что наверняка сочли бы благом для его дыхательной системы. Он обнаружил, что дышит с наслаждением, – этот процесс был довольно затруднительным, когда он смотрел на затылок мисс Уотсон.

Грегори, в одиночестве прогуливавшийся по тропинке, ведшей к озеру, нахмурился. Довольно неожиданная реакция. Ведь он видел ее затылок сегодня утром. Разве она не убегала вперед, чтобы понюхать какой-то цветок?

Гм... Возможно, нет. Он не помнит.

– Добрый день, мистер Бриджертон.

Обернувшись, Грегори с удивлением увидел леди Люсинду, которая сидела на ближайшей каменной скамье. Он всегда считал расположение этой скамьи неожиданным – лицом к купе деревьев. Возможно, именно в этом и был смысл. Сесть спиной к дому – и к его многочисленным обитателям. Его сестра Франческа часто говорила, что после двух или трех дней в компании всего семейства Бриджертон деревья становятся довольно приятным обществом.

Леди Люсинда приветливо улыбалась, но улыбка была слабой, и Грегори вдруг осенило, что девушка сама не своя. Ее взгляд казался утомленным, а тело было все напряжено.

«Она выглядит уязвимой, – неожиданно для себя подумал он. – Вероятно, брат привез ей неприятные вести».

– У вас безрадостный вид, – сказал Грегори, из вежливости подходя к ней. – Можно присоединиться к вам?

Леди Люсинда кивнула, и на ее губах опять появился слабый намек на улыбку. Только это не было улыбкой. Совсем.

Грегори сел рядом.

– Так вам удалось побыть наедине со своим братом?

Она снова кивнула:

– Он сообщил кое-какие семейные новости. Не особо... важные.

Грегори внимательно посмотрел на нее. Совершенно ясно, что она лжет. Но он не будет на нее давить. Если захочет поделиться, расскажет сама. Кроме того, это не его дело.

И в то же время ему было любопытно.

Леди Люсинда устремила взгляд вдаль, вероятно, на какое-то дерево.

– Здесь очень хорошо.

Странно было слышать такую банальность из ее уст.

– Да, – согласился он. – А озеро совсем рядом, за деревьями. Я всегда гуляю здесь, когда хочу подумать.

Леди Люсинда неожиданно повернулась к нему.

– Серьезно?

– А почему это так вас удивляет?

– Я... я не знаю. – Она пожала плечами. – Мне казалось, вы другой.

– Что я не думаю?

– Конечно, нет, – возразила она, бросая на него раздраженный взгляд. – Я имела в виду, что вы не из тех, кому надо уединяться, чтобы подумать.

– Прошу простить мою безапелляционность, но вы тоже кажетесь не из тех.

Мгновение она раздумывала над его словами.

– А я действительно не из тех.

Грегори рассмеялся:

– Видимо, у вас с братом был неприятный разговор.

Леди Люсинда удивленно заморгала. Однако она не попросила его уточнить. Что тоже было не похоже на нее.

– И над чем вы собрались здесь размышлять? – спросила она.

Он уже открыл было рот, чтобы ответить, но не вымолвил ни слова, потому что леди Люсинда ответила сама:

– Наверное, о Гермионе.

Вряд ли имело смысл отрицать это.

– Ваш брат влюблен в нее.

Это словно выдернуло ее из вязкого тумана.

– Ричард? Не говорите ерунды.

Грегори недоверчиво посмотрел на нее.

– Не могу поверить, что вы этого не заметили.

– А я не могу поверить, что вы заметили. Господи, да она воспринимает его только как брата.

– Я вполне это допускаю, но он отвечает ей совсем другими чувствами.

– Мистер Бри...

Грегори поднял руку, жестом призывая ее замолчать.

– Ну-ну, не нужно, леди Люсинда. Осмелюсь заметить, я видел больше влюбленных дураков, чем вы...

Смех в буквальном смысле сорвался с ее губ.

– Мистер Бриджертон, – сказала она, отсмеявшись, – в течение последних трех лет я являюсь постоянной спутницей Гермионы Уотсон. Верьте мне, когда я говорю, что на свете нет никого, кто видел бы такое количество снедаемых любовью дураков, как я.

На мгновение Грегори растерялся и не нашелся, что ответить. Ведь она была права.

– Ричард не влюблен в Гермиону, – повторила она, в подтверждение своих слов качая головой. И фыркая. По-женски, но все же. Причем фыркая на него.

– Позволю себе не согласиться, – сказал Грегори. Хотя у него было семь братьев и сестер, он не знал, как изящно уклониться от спора.

– Да этого просто не может быть, – очень уверенно заявила леди Люсинда. – Он влюблен в другую.

– О, вот как? – Грегори даже не подумал о том, что пора пробудить свою надежду.

– Да, именно так. Он все время рассказывал о какой-то девушке, с которой познакомился у своего друга, – сообщила она. – Кажется, она чья-то сестра. Не помню, как ее зовут. Возможно, Мэри.

Мэри. Гм... Он знал, что Феннсуорт начисто лишен воображения.

– Ergo[3 - Следовательно (лат.).], – заключила леди Люсинда, – он не влюблен в Гермиону.

– Верьте этому, если вам так угодно, – с надменным вздохом произнес Грегори, – но я знаю одно: вскоре вашему брату придется лечить разбитое сердце.

– О, вот как? – усмехнулась леди Люсинда. – Потому что вы уверены в своем успехе?

– Потому что я уверен в его неудаче.

– Да вы же практически не знакомы с ним.

– А теперь вы защищаете его? Секунду назад вы говорили, что это его не интересует.

– Не интересует. – Леди Люсинда закусила губу. – Но он мой брат. Неужели вы думаете, что я его не поддержала бы, если бы это его интересовало?

Грегори многозначительно поднял бровь.

– Боже, как быстро ваша преданность меняет направление.

Она виновато посмотрела на него.

– Он граф. А вы... нет.

– Из вас получится замечательная великосветская мамаша.

Ее спина напряглась.

– Прошу прощения?

– Вы выставляете свою подругу на аукцион и отдаете тому, кто сделает большую ставку. К тому моменту, когда у вас вырастет дочь, вы здорово набьете руку.

Леди Люсинда вскочила, ее глаза блестели от гнева и возмущения.

– Вы говорите ужасные вещи. Моей самой главной заботой всегда было счастье Гермионы. И если так уж случится, что счастливой ее сделает граф... который является моим братом...

Блестяще! Теперь она пытается свести Гермиону с Феннсуортом.

– Но ее могу сделать счастливой и я, – сказал он, вставая.

И ведь это правда. За это утро он дважды заставлял ее смеяться, хотя она сама его рассмешить не пыталась.

– Конечно, можете, – согласилась леди Люсинда. – И вероятно, она будет с вами счастлива, если вы все не испортите. Как бы то ни было, Ричард слишком молод для женитьбы. Ему всего двадцать два.

Грегори с любопытством оглядел ее. А сейчас, если судить по ее словам, получается, что она поддерживает его как наилучшего кандидата. Так к чему она клонит?

– И он, – добавила она, нетерпеливо заправляя за ухо светло-русый локон, который ветер все время бросая ей в лицо, – не влюблен в нее. Я в этом абсолютно уверена.

Ни у одного из них не нашлось, что добавить к сказанному, поэтому, так как оба уже были на ногах, Грегори указан рукой на дом:

– Давайте вернемся.

Леди Люсинда кивнула, и они неторопливо пошли вперед.

– Это все равно не решает проблему с мистером Эдмондсом, – заметил Грегори.

Она бросила на него лукавый взгляд.

– В чем дело? – недовольно спросил он.

И она, как ни удивительно, хихикнула. Ну, возможно, это было не хихиканье в прямом смысле, а звук, который люди издают носом, когда им смешно.

– Ни в чем, – ответила она, продолжая улыбаться. – Честное слово, я потрясена тем, что вы не стали делать вид, будто не помните его имени.

– Что, мне следовало назвать его мистером Эдвардсом, потом мистером Эллингтоном, потом мистером Эдифисом, потом...

Она высокомерно изогнула брови.

– Уверяю вас, вы потеряли бы мое уважение.

– Какой ужас. О, какой ужас, – произнес он, прижимая руку к сердцу.

Леди Люсинда оглянулась на него и одарила озорной улыбкой.

– Это был близкий промах.

Грегори удалось сохранить беспечный вид.

– Я плохой стрелок, зато я умею уворачиваться от пуль.

А вот это ее заинтересовало.

– Никогда не встречала мужчину, который открыто признавал себя плохим стрелком.

Он пожал плечами.

– Есть вещи, от которых просто никуда не деться. Я навсегда останусь Бриджертоном, над которым при стрельбе на близкое расстояние одержит верх сестра.

– Та, о которой вы мне рассказывали?

– Все, – честно признался Грегори.

– О! – Леди Люсинда нахмурилась.

Наверняка для подобных ситуаций существуют давно устоявшиеся заявления. Что нужно сказать, если джентльмен признается в том, что у него есть слабое место? Она не могла вспомнить, чтобы прежде хоть раз слышала подобное признание от мужчины, но бывали случаи – в истории, – что джентльмены так поступали. И ведь кому-то приходилось реагировать на их признание.

Люси хлопала глазами, ожидая, когда что-нибудь приемлемое придет на ум. Но ничего не приходило.

И вдруг...

– А Гермиона не умеет танцевать. – Эти слова, сорвавшиеся с ее губ, не имели никакой связи с сознанием.

Боже милостивый, неужели это должно нести какой-то смысл?

Грегори остановился и повернулся. На его лице отражался живейший интерес. А может, и безмерное удивление.

Она очень надеялась, что в земле разверзнется пропасть, и она спрыгнет в нее. И то, что мистер Бриджертон смотрел на нее не отрываясь, причем так, как смотрят на душевнобольного, ни в коей мере не облегчало ей жизнь.

Наконец он проговорил:

– Наверняка есть причина, почему вы сказали мне это.

Люси нервно выдохнула.

– Я подумала, что вам от этого станет легче, – ответила Люси. – В связи с тем, что вы не умеете стрелять.

– О, я умею стрелять, – возразил мистер Бриджертон. – Это самая легкая часть дела. Я просто не умею попадать в цель.

Люси засмеялась. Просто не удержалась.

– Я могла бы научить вас.

Он резко дернулся.

– Боже! Только не говорите мне, что умеете стрелять.

Люси гордо вскинула голову.

– И довольно метко.

Мистер Бриджертон замотал головой.

– Только этого еще не хватало.

– Это превосходное искусство.

– Я в этом не сомневаюсь, но с меня достаточно трех представительниц слабого пола, которые способны одержать надо мной верх. И меньше всего мне хотелось бы услышать... Господи, умоляю, только не говорите, что мисс Уотсон – тоже меткий стрелок.

Люси ошарашенно смотрела на него.

– Знаете ли, мне это неизвестно.

– Замечательно, значит, у меня еще есть надежда.

– Забавно, правда? – пробормотала Люси.

Мистер Бриджертон улыбнулся ей, но улыбка вышла перекошенной.

– Кто вас учил?

– Отец, – выпалила Люси прежде, чем сформулировала ответ. В первое мгновение ей показалось, что вопрос удивил ее. Но потом, поразмыслив, она поняла, что ошиблась.

Потому что ее удивил собственный ответ.

– Когда вы ходили на детских помочах? – съязвил мистер Бриджертон.

– Нет, вскоре после того, как вылезла из них, – ответила Люси. – Он считал это важным умением, – продолжала Люси. – Даже для девочек. Наш дом стоит недалеко от побережья Дувра, и там часто появляются контрабандисты. Большинство из них вполне дружелюбны – все знают, кто они такие, даже мировой судья.

– Вероятно, он очень любил французский коньяк, – заметил мистер Бриджертон.

Люси улыбнулась своим воспоминаниям.

– Да. Но мы знали не всех контрабандистов. Уверена, некоторые из них были очень опасны. И... – Она наклонилась к мистеру Бриджертону. Такие вещи нельзя говорить, не наклоняясь к собеседнику.

– И?.. – подсказал мистер Бриджертон.

Люси понизила голос:

– Там были шпионы.

– В Дувре? Десять лет назад? Конечно, там были шпионы. Хотя все равно ставлю под сомнение целесообразность вооружения населения, не вышедшего из младенческого возраста.

Люси рассмеялась:

– Я была чуть постарше. Кажется, мы начали, когда мне было семь. А когда папа умер, уроки продолжил Ричард.

– Полагаю, и он тоже отличный стрелок.

Люси сокрушенно кивнула.

– Сожалею.

Они вновь двинулись к дому.

– Значит, мне нельзя вызывать его на дуэль, – бесцеремонно констатировал мистер Бриджертон.

– Да, я предпочла бы, чтобы вы этого не делали.

Он повернулся к ней, и на лице у него было выражение, которое можно было назвать только коварным.

– Знаете, леди Люсинда, я считаю, что только что вы заявили о своем расположении ко мне.

Рот Люси открылся, как у вытащенной из воды рыбы.

– Я не... Что дало вам повод сделать такой вывод?

– Это был бы неравный бой, – сказал мистер Бриджертон беззаботно и тем самым показал, что не стесняется своего недостатка. – Хотя, по правде говоря, я сомневаюсь, что во всей Британии найдется мужчина, с которым я стрелялся бы на равных.

Люси еще не оправилась от изумления, у нее кружилась голова, однако ей каким-то образом удалось произнести:

– Уверена, вы преувеличиваете.

– Нет, – обыденным тоном возразил мистер Бриджертон. – Ваш брат наверняка попал бы мне в плечо. – Он замолчал, обдумывая сказанное. – Если допустить, что он не стал бы целиться мне в сердце.

– О, не говорите глупостей.

Мистер Бриджертон пожал плечами.

– Несмотря ни на что, вы озабочены моим благополучием сильнее, чем думаете.

– Меня волнует благополучие каждого, – пробормотала Люси.

– Да, – кивнул мистер Бриджертон, – это так.

Люси отстранилась.

– Почему ваши слова звучат как оскорбление?

– Разве? Уверяю вас, я не хотел вас обидеть.

Люси довольно долго с подозрением оглядывала его, и в конце концов он поднял руки вверх, показывая, что сдается.

– Это был комплимент, клянусь вам, – сказал он.

– Уж больно завуалированный.

– Вовсе нет! – Мистер Бриджертон посмотрел на нее и не смог сдержать улыбки.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет, – уверенно заявил он и тут же, естественно, рассмеялся. – Простите. Теперь смеюсь.

– Вы могли бы хотя бы попытаться изобразить доброжелательность и сказать, что смеетесь вместе со мной.

– Мог бы. – Он усмехнулся, и в его глазах зажегся дьявольский огонек. – Но это было бы ложью.

Люси едва не пихнула его в плечо.

– О, вы просто ужасны.

– Я отравляю жизнь своим братьям.

– Да? – Люси никогда никому не отравляла жизнь, и в тот момент подобная перспектива показалась ей довольно привлекательной. – И как же?

– О, так же, как всегда. Не остепеняюсь, не иду к цели, не занимаюсь каким-либо общественно полезным делом.

– Не женитесь?

– И это тоже.

– Именно поэтому вы увлеклись Гермионой?

Мистер Бриджертон помолчал – всего мгновение.

– Нет, – ответил он. – Это совсем другое.

– Конечно, – поспешно согласилась Люси, понимая, что сделала глупость, задав этот вопрос. Ведь он уже все объяснил ей вчера – о любви, которая приходит неожиданно, об отсутствии выбора. Он не хотел, чтобы Гермиона соответствовала пожеланиям брата. Он хотел саму Гермиону, потому что не мог не хотеть ее.

Эти размышления немного усилили чувство одиночества, владевшее Люси, которая не сразу сообразила, что они уже у дома.

– Вот мы и пришли, – сообщил мистер Бриджертон, указывая на дверь гостиной.

– Благодарю за приятную компанию.

– Я получил огромное удовольствие.

Слегка наклонив голову, мистер Бриджертон с любопытством рассматривал ее. А в его глазах... Ах, если бы только Люси могла описать то, что она в них увидела! Она не поняла, что это было, не поняла, почему увиденное заставило и ее наклонить голову, почему оно вызвало у нее ощущение, будто мгновение может растягиваться... сильнее... сильнее... и превращаться в вечность.

– Разве вы не хотели побыть в одиночестве? – спросила она тихо... почти шепотом.

Мистер Бриджертон медленно покачал головой.

– Хотел, – сказал он так, будто слово пришло к нему только что, будто мысли, роившиеся у него в голове, появились только что и оказались неожиданными. – Хотел, – повторил он, – но теперь не хочу.

Люси посмотрела на него, а он посмотрел на нее. И внезапно ее осенило...

«Он не понимает почему».

Он не понимает, почему ему больше не хочется оставаться наедине с самим собой.

А она не понимала, почему это так важно.


Глава 9,


в которой наша история делает резкий поворот


На следующий вечер был назначен бал масок. Это обещало стать громким событием – конечно, не слишком громким, потому что Энтони, брат Грегори, не потерпел бы, если бы ему помешали наслаждаться уютной жизнью в деревне. Однако этот бал все равно станет кульминационным событием. Соберутся все гости, приедет еще человек сто – кто из Лондона, кто из соседних поместий. Все спальни уже проветрены и приготовлены для обитателей, и все равно кому-то придется ночевать у соседей или – самым невезучим – в ближайшей гостинице.

Первоначальный замысел Кейт состоял в том, чтобы устроить фантастический костюмированный бал – ей ужасно хотелось нарядиться Медузой (что никого не удивило бы), – но она отказалась от этой затеи после того, как Энтони заявил, что если она не откажется, то он самостоятельно выберет костюм.

Взгляда, который он бросил на нее, оказалось достаточно, чтобы она пошла на попятную.

Позже Кейт рассказала Грегори, что Энтони еще не простил ее за то, что в прошлом году она заставила его поехать на маскарад к Биллингтонам в костюме Купидона.

– Он слишком сильно напоминал ангелочка? – осведомился Грегори.

– Именно так, – ответила Кейт. – Теперь я знаю, как он выглядел, когда был младенцем. Очаровательно, надо признаться.

– До настоящего момента я не очень хорошо понимал, – подмигнув ей, сказал Грегори, – почему мой брат так сильно тебя любит.

– Ну-у, любит немного. – Кейт улыбнулась и кивнула. – Совсем чуть-чуть.

По настоянию Кейт Грегори появился в бальном зале ровно в половине восьмого, и бал объявили открытым. Это, естественно, означало, что единственными присутствующими гостями являются он сам, его брат и Кейт, однако слуг, сновавших по залу, было достаточно, чтобы помещение не выглядело пустым. Энтони заявил, что он в восторге.

– Без этой толчеи прием гораздо приятнее, – радостно сказал он.

– С каких это пор ты стал недолюбливать светские беседы? – осведомился Грегори, хватая фужер с шампанским с проплывавшего мимо него подноса.

– Ничего подобного, – пожав плечами, ответил Энтони. – Я просто устал выслушивать глупости любого рода.

– Ему тяжело стареть, – прокомментировала его слова жена.

Если это замечание Кейт и задело Энтони, он ничем этого не показал.

– Я просто отказываюсь иметь дело с идиотами, – добавил он, и его лицо просветлело. – Это наполовину уменьшило мои обязательства перед обществом.

– Какой смысл обладать титулом, если нельзя отказаться от приглашения? – насмешливо пробормотал Грегори.

– Действительно, – согласился с ним Энтони. – Действительно.

Грегори обратился к Кейт:

– У тебя нет доводов против этого?

– О, у меня масса доводов, – ответила она, вытягивая шею и оглядывая зал в поисках последних недочетов. – У меня всегда есть доводы.

– Это верно, – подтвердил Энтони. – Но она знает, когда эти доводы не помогут ей одержать победу.

Кейт повернулась к Грегори, хотя ее слова были явно адресованы мужу:

– Я знаю самое главное – как выбирать себе сражения.

– Не обращай на нее внимания, – посоветовал Энтони. – У нее такой способ признавать свое поражение.

– Надо же, он все равно продолжает, – сказала Кейт, ни к кому конкретно не обращаясь, – хотя отлично знает, что в конечном итоге победу всегда одерживаю я.

Энтони пожал плечами и улыбнулся брагу. Улыбка вышла на удивление робкой.

– Она, конечно, права. – Он допил шампанское. – Но все равно без борьбы сдаваться нельзя.

Грегори только улыбался. Других таких влюбленных глупцов на свете еще не рождалось. И за ними было приятно наблюдать, хотя это и вызывало в нем зависть.

– Как продвигается твое ухаживание? – спросила его Кейт. Энтони тут же навострил уши.

– Ухаживание? – переспросил он, и на его лице появилось выражение «всем-повиноваться-я-виконт». – Кто она?

– Я в восторге, когда оказывается, что ты чего-то не знаешь, – заявила Кейт мужу. – Особенно когда это знаю я.

Энтони обратился к Грегори:

– Ты уверен, что хочешь жениться на одной из этих?

– Она не из этих, – ответил Грегори. – Хотя и похожа на них.

– Он признался, что влюблен в... – Кейт повела рукой, как бы отмахиваясь от глупой идеи. – О, не обращай внимания, я тебе не скажу.

Вероятно, она собиралась скрывать это от мужа и дальше. Грегори еще не определил, что доставляет ему больше удовольствия – то, что Кейт сохранила его тайну, или то, что Энтони сбит с толку.

– Посмотрим, сможешь ли ты угадать, – заявила она мужу с хитрой улыбкой. – Это на целый вечер сделает тебя целеустремленным.

Энтони перевел на Грегори спокойный взгляд.

– Кто это?

Грегори пожал плечами. Он всегда принимал сторону Кейт, когда доходило до споров с братом.

– У меня нет желания лишить тебя целеустремленности.

Энтони пробормотал: «Самонадеянный щенок», – и Грегори понял, что вечер начался удачно.


Через час бальный зал наполнился гулом голосов и смехом. Создавалось впечатление, что маски сделали людей чуть более смелыми и раскованными, и постепенно темы бесед стали более сомнительными, а шутки – скабрезными.

А смех... Трудно было подыскать точное слово, чтобы описать его, но он стал другим. В воздухе витало нечто большее, чем веселье. Он был наполнен чем-то вроде возбуждения, как будто гости каким-то образом поняли, что это – ночь смелости.

Раскрепощения.

Потому что утром никто ничего не узнает.

Как бы то ни было, Грегори нравились такие ночи.

Однако к половине девятого его охватило чувство разочарования. Он почти не сомневался в том, что мисс Уотсон еще не появилась. Ей не удалось бы скрыться даже под маской. У нее были потрясающие волосы, которые казались воздушным облаком в свете свечей, поэтому ее просто невозможно было с кем-то спутать.

А вот леди Люсинда... Для нее не составило бы труда смешаться с толпой. Конечно, у нее очень красивые волосы, светло-русые с медовым оттенком, но в них нет ничего неожиданного или уникального. Вероятно, у половины светских дам волосы такого же цвета.

Он оглядел бальный зал. Ладно, не у половины. Возможно, и не у четверти. Но все равно, глядя на нее, не возникает ощущения, будто волосы пронизаны лунным светом, как у ее подруги.

Грегори нахмурился. Мисс Уотсон уже пора было бы появиться. Конечно, вряд ли она решит спуститься вниз так же рано, как он, но уж на час она опаздывать не будет.

Леди Люсинда этого просто не допустит. Ведь она очень пунктуальна. В хорошем смысле слова.

Леди Люсинда, скорее, похожа на Кейт или будет похожа, когда станет старше. Умная, деловитая, немного озорная.

И она довольно занятный человек. Славный парень, эта леди Люсинда.

Однако ее тоже не видно среди гостей.

Вероятно, она там же, где мисс Уотсон. Эта мысль почему-то приободрила его. С мисс Уотсон не случится ничего плохого, если рядом будет леди Люсинда.

У Грегори заныло в животе, и он решил на время прекратить поиски и подкрепиться. Кейт, как всегда, приготовила самые разнообразные яства, чтобы гости могли перекусить. Грегори прямиком направился к блюду с сандвичами – они были похожи на те, что Кейт подавала в день его приезда, и тогда они ему понравились. Десятка будет достаточно, чтобы утолить голод.

– Мистер Бриджертон?

Леди Люсинда. Он узнает этот голос где угодно.

Грегори обернулся. Она действительно появилась только что.

Его глаза расширились, когда он сообразил, что маска из синевато-серого фетра была такого же цвета, как ее глаза. Ему стало интересно, удастся ли мисс Уотсон подобрать маску в цвет ее зеленых глаз.

– Это вы, не так ли?

– Как вы догадались? – спросил Грегори.

Она пожала плечами.

– Не знаю. Просто догадалась. – Вдруг ее губы приоткрылись – чуть-чуть, настолько, чтобы блеснули белоснежные зубы, – и она сказала: – Я Люси. Леди Люсинда.

– Я знаю, – пробормотал Грегори, не в силах оторваться от ее губ. Как там говорится про маски? Что, закрывая верхнюю часть лица, они притягивают интерес к нижней и делают ее более интригующей.

Почти завораживающей.

Как он не заметил, что уголки ее губ слегка приподняты?

– Вы проголодались? – спросила она.

Грегори заморгал и заставил себя отвести взгляд.

Леди Люсинда указала рукой на сандвичи.

– Те, с ветчиной, очень вкусные. И с огурцом тоже. Я не большой поклонник сандвичей с огурцом – ими не наедаешься, хотя мне очень нравится, как они хрустят, – но в эти добавлена капелька сыра вместо масла. Чрезвычайно неожиданно и пикантно.

Она помолчала и, склонив голову набок, посмотрела на него в ожидании ответа.

А он улыбнулся. Не смог удержаться от улыбки. Когда она принималась рассуждать о еде, в ней появлялось нечто необыкновенно забавное.

Леди Люсинда опустила взгляд на блюдо.

– Жаль, что они разложены вперемежку.

Грегори вопросительно посмотрел на нее:

– Вам нравится, когда в вещах царит порядок, правда?

– О да! – с горячностью воскликнула леди Люсинда. – Очень нравится.

Грегори подумал о собственной дезорганизованности. Он в беспорядке сваливает ботинки в гардероб, везде расшвыривает приглашения... Год назад он дал недельный отпуск своему камердинеру-секретарю, чтобы тот навестил больного отца, и по возвращении бедняга едва не свалился в обморок при виде того, во что превратилась комната.

Музыканты играли быстрый вальс, и юбки дам, кружившихся в вихре танца, вздымались, как шелковые колокола. Нельзя было не почувствовать, что ночь полна жизни... энергии... огня...

Что-то обязательно случится этой ночью. Грегори не сомневался в этом. Чья-то жизнь изменится.

Если ему повезет, это будет его жизнь.

В его руках появилось покалывание. И в ногах тоже. Ему стоило огромного труда устоять на месте. Ему хотелось двигаться, делать что-то. Ему хотелось привести в движение свою жизнь, потянуться и поймать свою мечту.

Ему хотелось двигаться. Он не мог стоять на месте. Он...

– Хотите потанцевать?

Он не собирался предлагать. Но как-то получилось, что он повернулся, а леди Люсинда оказалась рядом, и слова сами сорвались с языка.

Ее глаза загорелись. Даже под маской он увидел, как она обрадовалась.

– Да, – выдохнула она и добавила: – Я люблю танцевать.

Он взял ее за руку и повел в середину. Они быстро поймали ритм, и танец подхватил их и превратил в единое целое. Грегори достаточно было чуть сильнее прижать руку к талии леди Люсинды, и она двигалась именно туда, куда он и предполагал. Они кружились, и воздух проносился мимо них с такой скоростью, что они смеялись над этим.

Это было замечательно. От этого захватывало дух. Казалось, музыка управляла каждым их движением.

И вдруг все закончилось.

Так быстро. Слишком быстро. Музыка стихла, и на секунду они замерли, так и не разняв руки, охваченные воспоминаниями о вальсе.

– О, это было прекрасно, – сказала леди Люсинда.

Ее глаза сияли.

Грегори выпустил ее руку и поклонился.

– Леди Люсинда, вы великолепно танцуете. Не ожидал от вас.

– Благодарю, я... – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Не ожидали?

– Я... – Ну зачем он это сказал? Ведь он не хотел этого говорить. – Вы очень грациозны, – наконец проговорил он, ведя ее прочь от середины зала.

Этого с нее будет достаточно, потому что он не намерен и дальше обсуждать эту тему.

– О! – Ее губы шевельнулись. Чуть-чуть. Но он заметил. И его осенило: она выглядит счастливой. Он подумал, что большинство людей счастливыми не выглядят. Они выглядят радостными, оживленными или довольными.

А леди Люсинда выглядела счастливой. И ему это очень понравилось.

– Интересно, где Гермиона? – спросила она, осматриваясь.

– Разве она пришла не с вами? – удивился Грегори.

– Со мной. Но потом мы увидели Ричарда. И он пригласил ее танцевать. Не потому, – с нажимом произнесла она, – что он в нее влюблен. Он просто проявил вежливость. Так всегда поступают по отношению к подруге сестры.

– У меня четыре сестры, – напомнил ей Грегори. – Я знаю. – Но тут он вспомнил. – Мне казалось, что мисс Уотсон не танцует.

– Не танцует. Но Ричард об этом не знает. И никто не знает. Кроме меня. И вас. – Она бросила на него настойчивый взгляд. – Пожалуйста, никому не говорите. Умоляю вас. Это обидит Гермиону.

– Мой рот на замке, – пообещал Грегори.

– Наверное, они решили прогуляться, – предположила Люси.

Но Грегори тут же охватила тревога.

– В саду?

Люси пожала плечами.

– Наверное. В зале их нет, это точно. Гермиона не смогла бы затеряться в толпе. С ее-то волосами. Ну, вы понимаете.

– Вы думаете, это разумно – оставлять их одних? – не унимался Грегори.

Господи!

Жизнь может круто измениться в одно мгновение. Если мисс Уотсон действительно гуляет с братом Люси... И если кто-нибудь застанет их...

Его охватил странный жар – в нем были и гнев, и ревность, и что-то еще очень неприятное. Мисс Уотсон может грозить опасность... Не исключено, что она ответила на авансы Феннсуорта...

Нет. Нет, не ответила. Грегори буквально вытолкнул эту мысль из головы. Мисс Уотсон считает, что любит этого нелепого мистера Эдмондса, кто бы он ни был. Она не будет поощрять заигрывания Грегори или лорда Феннсуорта.

Грегори терзался, грудь горела, как будто там оказался раскаленный пушечный снаряд – опять это чувство, это ощущение... мерзкое...

– Мистер Бриджертон?

Подлость. Самая настоящая подлость.

– Мистер Бриджертон, что с вами?

Он повернул голову на дюйм – ровно настолько, чтобы видеть леди Люсинду, но ему все же понадобилось несколько секунд, чтобы сконцентрировать на ней свой взгляд. В ее глазах отражалось беспокойство, а уголки ее губ встревоженно опустились.

– Вы неважно выглядите, – сказала она.

– Я в порядке, – буркнул Грегори.

– Но...

– В порядке, – жестко заявил он.

Она отшатнулась.

– Конечно, с вами все в порядке.

Как у Феннсуорта получилось? Как ему удалось остаться с мисс Уотсон наедине? У него же молоко на губах не обсохло, дьявол побери, он только-только окончил университет и никогда не бывал в Лондоне. А Грегори... Он гораздо опытнее его.

Надо было проявлять побольше бдительности.

И не допускать ничего подобного.

– Я поищу Гермиону, – сказала Люси, медленно отступая от него. – Я понимаю, что вы предпочли бы остаться в одиночестве.

– Нет! – выпалил Грегори более резко, чем позволяли приличия. – Я с вами. Мы будем искать вместе.

– Вы думаете, это разумно?

– А почему это может быть неразумным?

– Я... я не знаю. – Люси остановилась и несколько секунд не мигая смотрела на него, а потом сказала: – Просто мне так кажется. Вы сами только что сомневались в разумности того, что Ричард и Гермиона вместе ушли в сад.

– Вам одной не обыскать весь дом.

– Естественно, – согласилась Люси, тоном показывая, что было бы глупо предположить подобное. – Я собиралась найти леди Бриджертон.

Кейт? Господи!

– Не делайте этого, – проговорил Грегори торопливо. И, возможно, немного пренебрежительно, хотя это не входило в его намерения.

Но леди Люсинда уже успела обидеться – это стало ясно по тому, как сухо она осведомилась:

– А почему?

Грегори наклонился вперед. Его голос звучал глухо, в нем слышалось нетерпение.

– Если Кейт найдет их и застанет не в должном виде, им придется пожениться не позже чем через две недели. Попомните мои слова.

– Не говорите чепухи. Естественно, они будут в должном виде, – процедила леди Люсинда.

Это ошеломило Грегори, потому что ему в голову не приходило, что она может с такой решимостью отстаивать свое мнение.

– Гермиона никогда не позволит себе что-либо неподобающее, – возмущенно продолжала она. – Кстати, и Ричард тоже. Он мой брат. И я его знаю.

– Он любит ее, – без обиняков заявил Грегори.

– Нет. Не любит. – Господи, да она сейчас взорвется! – А если бы и любил, – добавила она, – чего на самом деле нет, он никогда не позволил бы себе опозорить ее. Никогда. Не позволил бы. Он никогда...

– Никогда – что?

Она сглотнула.

– Он никогда со мной так не поступил бы.

Грегори не мог поверить в такую наивность.

– Леди Люсинда, он не думает о вас. Скажу помягче: он ни разу даже не вспомнил о вас.

– Вы говорите ужасные вещи.

Грегори пожал плечами.

– Он влюбленный мужчина. Следовательно, этот мужчина ничего не воспринимает вокруг себя, кроме предмета своей любви.

Леди Люсинда окинула его взглядом, полным надменного нетерпения.

– Ричард не влюблен в нее. Не знаю, как еще вам это втолковать.

– Вы ошибаетесь, – ровным голосом возразил Грегори.

Он два дня наблюдает за Феннсуортом. И наблюдает за тем, как тот ведет себя с мисс Уотсон. Смеется над ее шутками. Носит ей прохладительные напитки. Собирает полевые цветы и втыкает ей в волосы.

– Я не ошибаюсь, – сказала леди Люсинда. Чувствовалось, что ей очень хочется презрительно сложить на груди руки. – И я иду на поиски леди Бриджертон.

Грегори схватил ее за запястье.

– Это будет величайшей ошибкой. Я хочу удержать вас от поразительной глупости.

Она попыталась выдернуть руку, но Грегори не отпустил.

– Я больше не желаю с вами говорить, – прошипела она.

– Никогда?

– Я иду за леди Бриджертон.

– За мной? А по какому поводу?

Грегори меньше всего хотелось услышать этот голос.

Он обернулся. Кейт разглядывала их, многозначительно вскинув одну бровь.

И все трое молчали.

Кейт перевела взгляд на руку Грегори, которая все еще сжимала запястье Люси. Он быстро разжал пальцы.

– Есть нечто такое, о чем я должна знать? – спросила Кейт тоном, в котором смешивалось точно отмеренное количество вежливого интереса и добродетельной властности.

Леди Люсинда – ну конечно же! – тут же заговорила:

– Мистер Бриджертон, кажется, решил, что Гермионе грозит опасность.

Поведение Кейт мгновенно изменилось.

– Опасность? Здесь?

– Нет, – буркнул Грегори, хотя на языке у него вертелось: «Я тебя прикончу». Леди Люсинду, если быть точным.

– Я ее давно не видела, – продолжала эта докучливая дура. – Мы пришли вместе, но это было час назад.

Кейт огляделась по сторонам, и ее взгляд остановился на двери, ведущей в сад.

– А она не может быть в саду? Большинство гостей уже перебралось туда.

Леди Люсинда покачала головой:

– Я ее там не видела. Я смотрела.

Грегори ничего не сказал. Ему казалось, будто он со стороны наблюдает за тем, как у него на глазах рушится мир. И не было таких слов, которые могли бы остановить это разрушение.

– Снаружи ее нет? – уточнила Кейт.

– Я не нашла в этом ничего особенного, – не унималась леди Люсинда. – А мистер Бриджертон почему-то заволновался.

– Вот как? – Кейт перевела взгляд на деверя. – Ты заволновался? Почему?

– Мы могли бы обсудить это в другой раз? – глухим голосом осведомился Грегори.

Кейт поняла, что от него ответа не добьешься, и прямо взглянула на Люси:

– Почему он забеспокоился?

Люси сглотнула. А потом прошептала:

– Думаю, она с моим братом.

Кейт на мгновение задумалась.

– Это не очень хорошо.

– Ричард никогда не сделает ничего недостойного, – с настойчивостью произнесла Люси. – Обещаю вам.

– Он влюблен в нее, – сказала Кейт.

Грегори ничего не сказал. Подтверждение его правоты еще никогда не приносило ему столь мало удовольствия.

Люси переводила взгляд с Кейт на Грегори и обратно, и на ее лице отражалось нечто сродни панике.

– Нет, – прошептала она. – Нет, вы ошибаетесь.

– Я не ошибаюсь, – серьезным тоном сказала Кейт. – И мы должны разыскать их. Как можно скорее.

Она стремительно направилась к двери. Грегори последовал за ней. Высокий и длинноногий, он без труда догнал ее.

Леди Люсинда, которая еще несколько мгновений стояла на месте как пригвожденная, вдруг встрепенулась и поспешила за ними.

Грегори распознал момент, когда Люси все поняла. Ее глаза, отличавшиеся способностью менять цвет, вдруг стали серыми.

А взгляд потрясенным.

– Мы должны разыскать их, – прошептала Люси.

Кейт кивнула, и все трое молча покинули зал.


Глава 10,


в которой любовь торжествует – но не для наших героя и героини


Люси шла по коридору за леди Бриджертон и Грегори. Она пыталась унять разрастающуюся в душе тревогу. В желудке появилось неприятное ощущение, а дыхание участилось и сбилось с ритма. Мысли в затуманенном, охваченном паникой сознании все время куда-то расползались.

Она не понимала, откуда взялись эти дурные предчувствия. Разве она не хотела, чтобы Гермиона вышла за брата? Разве она только что не сказала мистеру Бриджертону, что этот брак, пусть и неосуществимый, стал бы идеальным? Гермиона стала бы ее сестрой официально, а не эмоционально. Разве можно было бы мечтать о большем счастье? Но почему-то она ощущала...

Тревогу.

И еще капельку гнева.

И вины. Конечно. Потому что какое право она имела гневаться?

– Мы разделимся, – принялся руководить поисками мистер Бриджертон после того, как они несколько раз завернули за угол и звуки музыки стихли вдали.

Он снял маску. Дамы тоже. Они оставили все три маски на вдвинутом в уютную нишу столике с настольной лампой. Леди Бриджертон покачала головой.

– Нельзя. Недопустимо, чтобы их нашел ты, – сказала она Грегори. – Я не желаю расхлебывать последствия пребывания мисс Уотсон наедине с двумя неженатыми мужчинами.

«Не говоря уже о последствиях его реакции», – подумала Люси. Если учесть глубину его чувства к Гермионе, им может руководить не борьба за честь и добродетель, а бешенство и ревность.

– Даже не знаю, где ее искать, – сказала Люси.

Дом был очень большой. Она прожила тут неделю, но вряд ли обследовала половину.

– Мы останемся все вместе, – твердо заявила леди Бриджертон.

Если судить по виду мистера Бриджертона, он хотел возразить, но сдержался и сказал:

– Замечательно. Тогда не будем терять время.

Он пошел вперед такими огромными шагами, что обе дамы едва поспевали за ним.

Он распахивал дверь и стремительно шел дальше, спеша добраться до следующей двери и быстро ее открыть, чтобы те, кто вдруг окажется внутри, не успели ничего изменить. Люси занималась тем же самым, но с другой стороны коридора. Леди Бриджертон ушла вперед и обследовала помещения там.

– Ой! – Люси отпрыгнула, одним движением захлопнув дверь.

– Вы нашли их? – спросил мистер Бриджертон. И он, и леди Бриджертон уже шли к ней.

– Не их, – ответила Люси, заливаясь краской. – Других.

Леди Бриджертон застонала.

– Боже мой! Только бы дама была замужем.

Люси открыла рот, но прошло несколько мгновений, прежде чем она проговорила:

– Я не знаю. На них же маски, как вы понимаете.

– Они были в масках? – спросила леди Бриджертон. – Значит, оба состоят в браке. И не друг с другом.

Люси отчаянно хотелось спросить, что заставило ее прийти к такому выводу, но она никак не могла отважиться, к тому же она отвлеклась, когда мистер Бриджертон оттеснил ее в сторону и распахнул дверь. В воздухе прозвенел женский крик, затем послышался сердитый мужской голос. Этот голос произнес слова, которые Люси никогда не решилась бы повторить.

– Простите, – произнес мистер Бриджертон. – Продолжайте. – Он закрыл дверь. – Морли, – сообщил он, – и жена Уинстеда.

– О! – удивленно воскликнула леди Бриджертон. – Даже не подозревала.

– Что же нам делать? – заволновалась Люси.

Господи, в десяти футах от них две пары прелюбодействуют!

– Это их заботы, – мрачно заявил мистер Бриджертон. – А у нас свои проблемы.

Люси застыла на месте, а он двинулся дальше по коридору. Леди Бриджертон смотрела на дверь, и создавалось впечатление, будто ей ужасно хочется приоткрыть ее и заглянуть внутрь. В конце концов она лишь вздохнула и последовала за деверем.

А Люси все таращилась на дверь, пытаясь разобраться в том, что творилось у нее в голове. То, что пара развлекалась на столе – надо же, на столе! – шокировало ее, однако было что-то еще, что терзало ее. Что-то во всей сцене было не так. Не к месту. Вне контекста.

А может, это было нечто, промелькнувшее в ее памяти.

Так что же это?

– Вы идете? – позвала ее леди Бриджертон.

– Да, – ответила Люси. А потом, воспользовавшись преимуществом, которое ей давали юность и неискушенность, добавила: – Шок, знаете ли. Надо время, чтобы прийти в себя.

Леди Бриджертон сочувственно посмотрела на нее и кивнула, но при этом не прекратила проверять комнаты по левую сторону коридора.

Так что же она увидела? Мужчину и женщину, конечно, и уже упомянутый стол. Два стула, розовых. Один диван, полосатый. Приставной столик, а на нем ваза со срезанными цветами...

Цветы.

Вот оно!

Она знала, откуда взялись цветы.

Если она ошибается, а все правы и ее брат действительно влюблен в Гермиону, есть единственное место, куда он повел бы ее, чтобы убедить ответить на его чувство.

В оранжерею. Она находилась в дальнем конце дома, очень далеко от бального зала. И она была переполнена, только не апельсиновыми деревьями, а цветами. Вероятно, лорд Бриджертон потратил целое состояние на то, чтобы выписать эти яркие тропические растения. Элегантные орхидеи. Редчайшие розы. Даже скромные полевые цветы, которые пересадили в оранжерею и окружили заботой и любовью.

Не было более романтического места, чем залитая лунным светом оранжерея. Не было другого места, где ее брат чувствовал бы себя так свободно. Он любил цветы. Всегда.

Она обвела взглядом коридор. Бриджертоны остановились, чтобы о чем-то поговорить, и Люси по их позам догадалась, что разговор очень напряженный.

Может, будет лучше, если их найдет именно она? Без помощи кого-либо из Бриджертонов?

Если Люси их найдет, то сможет предупредить и тем самым предотвратить несчастье. Если Гермиона захочет выйти за ее брата... что ж, это будет ее выбором, а не вынужденной мерой, расплатой за то, что ее застали врасплох.

Дорога в оранжерею ей известна. Она сможет добраться туда за несколько минут.

Люси осторожно сделала шаг назад. Ни Грегори, ни леди Бриджертон этого, кажется, не заметили.

И она приняла решение.

Еще шесть осторожных шагов, чтобы приблизиться к повороту. Быстро окинув взглядом коридор, она одним движением прыгнула за угол.

И побежала.

Люси нужно было во что бы то ни стало найти Гермиону и Ричарда первой. Если это ей удастся, она предупредит их, выпихнет Гермиону из комнаты и будет утверждать, что нашла брата в одиночестве.

Времени у нее немного, но она может успеть. Люси была в этом уверена.

Вбежав в главный холл, она замедлила шаг. Бежать было нельзя, так как она могла бы вызвать подозрения – вокруг сновали слуги, прибывали запоздавшие гости.

Проскользнув в западный коридор, она повернула за угол и опять бросилась бежать. Ее легкие горели, кожа под тяжелым платьем покрылась потом. Однако она не сбавляла скорость. Уже недалеко. Она успеет.

Она знала, что успеет.

Должна успеть.

И неожиданно перед ней, будто по волшебству, оказалась тяжелая дверь, ведущая в оранжерею. Она уже взялась за массивную ручку и собралась повернуть ее, но вместо того чтобы открыть дверь, неожиданно стала клониться вперед и судорожно хватать ртом воздух.

В глазах появилась жгучая боль. Девушка попыталась выпрямиться. Когда ей это удалось, у нее возникло ощущение, будто на нее стеной надвигается паника. Стена была материальной, осязаемой, она валилась на нее с такой скоростью, что Люси попятилась.

Господи, ей не хочется открывать дверь. Не хочется видеть их. Ей не хочется знать, чем они занимаются, как и почему. Ей не хочется всего этого. Ей хочется, чтобы все было так же, как три дня назад.

Люси крепче вцепилась в ручку, попыталась повернуть ее, но рука отказывалась повиноваться. Паника еще владела ею, сковывала мышцы, давила на грудь. Она никак не могла сосредоточиться. И не могла думать.

Вдруг у нее задрожали колени.

О Боже, она сейчас упадет. Прямо здесь, посреди коридора, в дюйме от цели. Она рухнет на пол. А потом...

– Люси!

Это был мистер Бриджертон. Он бежал к ней, и Люси поняла, что потерпела неудачу.

Она потерпела неудачу.

Она добралась до оранжереи. Она добралась вовремя, но застыла у двери. Она стояла у двери как дура и сжимала пальцами ручку двери и...

– Господи, Люси, о чем вы думаете?

Он обхватил ее за плечи, и Люси привалилась к его сильному телу. Ей хотелось утонуть в его объятиях и забыться.

– Я сожалею, – прошептала она. – Я сожалею.

Она не знала, о чем сожалеет, но все равно сказала об этом.

– Даме нельзя находиться здесь одной, – сказал Грегори, и его голос прозвучал по-другому. Хрипло. – Мужчины много выпили. А маски они воспринимают как официальное разрешение для...

Он замолчал. А затем...

– Люди сами не свои.

Люси кивнула и, оторвав взгляд от двери, перевела его на лицо Грегори. И вдруг увидела его. Просто увидела. Его лицо, ставшее ей таким родным. Казалось, что ей знакома каждая черточка, каждый завиток волос и даже крохотный шрам у левого уха.

Люси сглотнула. Втянула в себя воздух. Не совсем так, как это делают при нормальном дыхании. Потом она задышала медленнее, почти нормально.

– Я сожалею, – повторила она, потому что просто не знала, что сказать.

– Проклятие! – Грегори обеспокоенно заглянул ей в лицо. – Что с вами случилось? Как вы? Неужели кто-то...

Слегка ослабив хватку, он огляделся по сторонам.

– Кто это сделал? – сурово осведомился он. – Кто заставил вас...

– Никто, – замотала головой Люси. – Здесь никого не было. Во всем виновата я. Я... я хотела найти их. Я подумала, что если я... В общем, я не хотела, чтобы вы... А потом я... А потом я прибежала сюда и...

Грегори покосился на дверь оранжереи.

– Они там?

– Не знаю, – призналась Люси. – Я так думаю. Я не смогла... – Паника уже улеглась, почти исчезла, и все казалось полнейшей глупостью. Люси чувствовала себя идиоткой. Она стояла у двери и ничего не предприняла. Ничего.

– Я не смогла открыть дверь, – прошептала она.

Она должна была рассказать ему. Она не смогла бы объяснить – потому что сама не понимала, – но должна была рассказать ему.

Потому что он нашел ее.

И это все изменило.

– Грегори! – Голос леди Бриджертон разорвал тишину и практически обрушился на них. Хозяйка дома совсем запыхалась, пытаясь догнать деверя. – Леди Люсинда! Почему это вы... Что с вами?

В ее вопросе звучало столько беспокойства, что Люси поняла: выглядит она не очень хорошо. Она знала, что бледна. Она чувствовала себя подавленной. Но что в ее лице могло вызвать у леди Бриджертон такую тревогу?

– Я в порядке, – ответила она, радуясь тому, что леди Бриджертон не видела ее такой, какой ее застал мистер Бриджертон. – Немножко запыхалась. Наверное, слишком быстро бежала. Глупо было с моей стороны. Я сожалею.

– Когда мы обернулись и обнаружили, что вас нет... – Казалось, леди Бриджертон изо всех сил пытается оставаться суровой, однако это ей плохо удавалось, и в ее глазах светилась доброта.

Люси хотелось плакать. Еще никто никогда вот так на нее не смотрел. Гермиона любила ее, и это в немалой степени утешало Люси. Сейчас же все было по-другому. Вряд ли леди Бриджертон значительно старше ее – может, лет на десять или пятнадцать, – но то, как она смотрит на нее...

Почти как мать.

Это длилось мгновение. Несколько секунд. Но Люси хватило времени, чтобы представить. И испытать легкое сожаление.

Леди Бриджертон подошла к ним и, обняв Люси за плечи, оттянула ее от Грегори, который разжал руки.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросила она. Люси кивнула.

– Все в порядке. Уже.

Леди Бриджертон вопросительно посмотрела на Грегори. Тот кивнул. Один раз.

Люси не поняла, что это значит.

– Я думаю, они могут быть в оранжерее, – сказала она и не поняла, что прозвучало в ее голосе – смирение или сожаление.

– Отлично, – сказала леди Бриджертон и, расправив плечи, направилась к двери.

– Больше ничего не остается, не так ли?

Люси согласно кивнула. Грегори никак не отреагировал.

Леди Бриджертон глубоко вздохнула и распахнула дверь. Люси и Грегори тут же подскочили к ней и попытались заглянуть внутрь. В оранжерее было темно, ее освещал только лунный свет, лившийся сквозь окна.

– Проклятие!

Люси от удивления лишилась дара речи. Она впервые слышала, чтобы женщина бранилась.

Мгновение все трос стояли неподвижно, затем леди Бриджертон сделала шаг вперед и позвала:

– Лорд Феннсуорт! Лорд Феннсуорт, пожалуйста, откликнитесь! Вы здесь?

Люси начала звать Гермиону, но Грегори зажал ей рукой рот.

– Не надо, – зашептал он ей на ухо. – Здесь может быть еще кто-то. Мы же не хотим, чтобы все знали, что мы ищем обоих.

Люси почувствовала себя до боли неопытной. Она считала, будто имеет какое-то представление о мире, но теперь с каждым часом выясняется, что она знает все меньше и меньше. Мистер Бриджертон прошел в оранжерею и остановился. Он стоял, уперев руки в бока, и вглядывался в темноту.

– Лорд Феннсуорт! – снова позвала леди Бриджертон. На этот раз послышался шорох. Очень тихий. И быстрый.

Как будто кто-то пытался скрыть свое присутствие.

Люси повернулась на звук, но оттуда никто не появился. Она прикусила губу. Возможно, это какое-то животное. В Обри-Холле жило несколько кошек. Они спали в крохотном домике рядом с дверью на кухню. Вероятно, одна из них заблудилась, и ее заперли в оранжерее.

Наверняка это кошка. Если бы это был Ричард, он обязательно вышел бы на зов.

Люси посмотрела на леди Бриджертон в ожидании ее дальнейших действий. А виконтесса пристально смотрела на деверя, что-то говорила одними губами и указывала рукой туда, где был слышен шорох.

Грегори кивнул, затем неслышно пошел вперед. Благодаря длинным ногам он двигался очень стремительно, а потом...

Люси ахнула. Не успела она и глазом моргнуть, как Грегори ринулся вперед, при этом из горла у него вырвался странный, какой-то первобытный рык. Он пролетел по воздуху и, приземлившись с глухим звуком, закричал:

– Поймал!

Леди Бриджертон подбежала к нему. И Люси, посмотрев ей вслед, вспомнила, что у нее тоже есть ноги, и побежала за ней. Если это Ричард – «Господи, не допусти, чтобы это был Ричард!» – надо успеть к нему раньше, чем его прикончит мистер Бриджертон.

– Отпустите... отпустите меня!

– Ричард! – пронзительно закричала Люси.

Голос действительно принадлежал Ричарду. Ошибки быть не могло.

Человек, лежавший на полу оранжереи, повернулся, и Люси увидела его лицо.

– Люси? – Ричард выглядел ошеломленным.

– О, Ричард! – В эти два слова Люси вложила все свое разочарование.

– Где она? – требовательно спросил Грегори.

– Кто?

Люси стало плохо. Ричард изображает неосведомленность. Она слишком хорошо его знает. Он лжет.

– Мисс Уотсон, – почти что прорычал Грегори.

– Я не понимаю, что вы...

Слова Ричарда перешли в жуткое бульканье.

– Грегори! – Леди Бриджертон схватила деверя за руку. – Прекрати!

Он ослабил хватку. Слегка.

– Может, ее здесь нет, – предположила Люси. Она знала, что это не так, но почему-то ей показалось, что это наилучший путь к спасению ситуации. – Ричард любит цветы. Всегда любил. А приемы не любит.

– Верно, – выдохнул Ричард.

– Грегори, – сказала леди Бриджертон, – отпусти его.

Люси повернулась к леди Бриджертон и увидела то, что искала. Позади виконтессы.

Что-то розовое. Слабый проблеск. Пятнышко, едва заметное сквозь листву.

Гермиона была в розовом. Именно такого оттенка.

Глаза Люси расширились. Возможно, это всего лишь цветок. Здесь же сотни розовых цветов. Она опять повернулась к Ричарду. Поспешно.

Слишком поспешно. Мистер Бриджертон заметил, как она оборачивалась.

– Что вы увидели? – строго спросил он.

– Ничего.

Однако они ей не поверили. Грегори выпустил Ричарда и направился туда, куда смотрела Люси, но Ричард перекатился и ухватил его за щиколотку. Грегори с возмущенным возгласом упал, схватил Ричарда за грудки и стал бить его головой о пол.

– Не надо! – закричала Люси, бросаясь вперед.

Господи, да они убьют друг друга!

Сначала мистер Бриджертон подмял под себя Ричарда, потом Ричард подмял его под себя, потом снова мистер Бриджертон. Все время, пока они мутузили друг друга, Люси никак не могла определить, кто же одерживает верх.

Люси ужасно хотелось расцепить их, но она не знала, как это сделать без риска покалечиться. Эти двое ничего не замечали вокруг, тем более такую малость, как человеческое существо.

Может, леди Бриджертон удастся остановить их? Это ее дом, и она отвечает за гостей. У нее больше власти, чем у Люси, чтобы взять ситуацию в свои руки.

Люси повернулась.

– Леди Бри...

Слова застряли у нее в горле. Леди Бриджертон уже не было там, где она находилась секунду назад. О нет! Люси стала поспешно оглядываться по сторонам.

– Леди Бриджертон! Леди Бриджертон!

И тут она ее увидела. Пробираясь сквозь заросли, леди Бриджертон шла обратно, к Люси, и крепко держала за руку Гермиону. Волосы Гермионы растрепались, платье помялось и перепачкалось, а сама она – Господь всемогущий! – вы глядела так, будто вот-вот расплачется.

– Гермиона? – прошептала Люси.

Что случилось? Что Ричард наделал?

Мгновение Гермиона не двигалась. С безвольно повисшими руками, с опушенной головой, она напоминала нашкодившего щенка. Казалось, она забыла, что леди Бриджертон все еще сжимает ее запястье.

– Гермиона, что произошло?

Леди Бриджертон выпустила ее руку, и Гермиону прорвало, будто плотину.

– О, Люси, – бросившись к подруге, прерывающимся голосом закричала она, – я так сожалею!

Люси, шокированная, обхватила ее руками... но не обняла. Гермиона цеплялась за нее, как ребенок, но Люси пыталась разобраться в самой себе. Руки казались ей чужими, как будто еще мгновение – и они отвалятся. Она смотрела мимо Гермионы, на пол. Мужчины уже перестали колотить друг друга, однако Люси это не принесло облегчения. Она опасалась, что в любой момент сорвется.

– Гермиона? – Люси попятилась и остановилась, когда ей стало видно лицо подруги. – Что произошло?

– О, Люси, – ответила Гермиона, – я затрепетала.


Час спустя Гермиона и Ричард обручились. Леди Люсинду насильно вернули в бальный зал – все понимали, что она не сможет должным образом участвовать в светской беседе, но Кейт настояла.

Грегори напился. Во всяком случае, он прилагал все усилия, чтобы напиться допьяна.

Хотя, с другой стороны, ночь оказала ему кое-какие мелкие услуги. Он не застал лорда Феннсуорта и мисс Уотсон на месте преступления. Что бы они там ни делали – и Грегори изо всех сил пытался не предполагать, что именно, – они остановились, когда Кейт окликнула Феннсуорта.

Сейчас все это выглядело фарсом. Сначала извинилась Гермиона, потом извинилась Люси, потом извинилась Кейт. Ее извинение казалось очень неестественным, пока она не закончила свою фразу словами: «Но с настоящей минуты вы обручены и поженитесь».

Феннсуорт был на седьмом небе. Этот мелкий негодяй даже имел наглость бросить на него торжествующий взгляд и ухмыльнуться.

Грегори хорошенько врезал ему коленом между ног.

Не слишком сильно.

Хотя это могло быть случайностью. В самом деле. Ведь они все еще лежали на полу и держали друг друга за грудки. Вполне вероятно, что у него могло дернуться колено.

Вверх.

Как бы то ни было, Феннсуорт застонал и скорчился. Грегори откатился в сторону, едва хватка графа ослабла, и плавно поднялся на ноги.

– Прошу прощения, – обратился он к дамам. – Не понимаю, что с ним такое случилось.

Грегори не произнес больше ни слова. Он коротко кивнул и ушел. Пусть они сами обсуждают детали. Его ничто не связывает с обрученной парой, у него нет обязательств ни перед ними, ни перед моралью. Его не интересует, когда и как известят обе семьи.

Это не его забота.

Вот поэтому он и ушел. И решил разыскать бутылку бренди.


И вот он здесь. Сидит в кабинете своего брата, поглощает его выпивку и пытается ответить на вопрос, что все это значит. Итак, мисс Уотсон для него потеряна. Это абсолютно ясно. Если, конечно, у него нет желания ее похитить.

А желания у него нет. Это точно. Она вопила бы как резаная всю дорогу. Не говоря о том, что она, вероятно, уже отдалась Феннсуорту. И о том, что Грегори погубил бы свою добрую репутацию. Вот так-то. Нельзя похитить получившую аристократическое образование барышню – тем более обрученную с графом, – и ожидать, что доброе имя останется незапятнанным.

Интересно, что Феннсуорт говорил ей наедине?

Интересно, что имела в виду Гермиона, когда сказала, что она затрепетала?

Интересно, а они пригласят его на свадьбу?

Гм. Возможно. Люси настоит на этом, не так ли? Строгий поборник правил приличия эта Люси. Сплошные хорошие манеры.

И что сейчас? После стольких лет легкого ощущения бесцельности существования, ожидания, ожидания, ожидания, когда разрозненные кусочки его жизни соберутся в единое целое, он думал, что все получилось. Он нашел мисс Уотсон, приготовился идти вперед и завоевывать.

Во всяком случае, он не чувствовал себя несчастным. Между прочим, он никогда не возражал против ожидания. Он даже не был уверен в том, что ему хочется так уж быстро найти свою невесту. Уверенность в том, что истинная любовь существует, совсем не означала, что он хочет заполучить ее прямо сейчас.

У него была такая приятная жизнь. Многие мужчины отдали бы свой верхний клык за то, чтобы поменяться с ним местами.

Только не Феннсуорт, естественно.

Проклятый мерзавец, вероятно, сейчас детально планирует свою первую брачную ночь.

Низкий выродок...

Он опрокинул в себя содержимое стакана и налил новую порцию.

Так что все это значит? Что это значит, когда встречаешь женщину, которая заставляет тебя забыть, что нужно дышать, а потом вдруг выходит за другого? Что ему теперь делать? Сидеть и ждать, когда его приведет в восторг затылок другой женщины?

Он сделал большой глоток. Хватит с него затылков. Слишком много все с ними носятся.

Грегори осторожно дотронулся до левой скулы. И правого глаза.

Да-а, завтра у него будет вид не особо привлекательный, это уж точно.

«Но и Феннсуорт будет выглядеть не лучше», – радостно подумал он.

Радостно? Он чему-то радуется? Кто бы мог подумать.

Он тяжело вздохнул и попытался определить, насколько пьян. Ага, все дело в бренди. Радости в повестке сегодняшнего вечера нет.

Хотя...

Грегори встал. Для проверки. Проведения небольшого научного эксперимента. Может ли он держаться на ногах?

Может.

А идти?

Да!

А может ли он идти прямо?

Почти.

Гм. Он не так пьян, как думал.

Итак, он может покинуть кабинет. Бессмысленно растрачивать впустую неожиданную вспышку хорошего настроения.

Грегори прошел к двери и взялся за ручку. И замер, в задумчивости подняв голову.

Наверняка все дело в бренди. Ну в самом деле, никакого другого объяснения просто нет.


Глава 11,


в которой наш герой делает то, чего никогда не ожидал от себя


Этот вечер не утратил для Люси своей иронии, когда девушка шла в свою комнату.

Одна.

После того как мистер Бриджертон запаниковал из-за исчезновения Гермионы... после того как Люси отчитали за несанкционированное бегство... после того как одну пару вынудили обручиться – после всего этого, слава Богу, никто не заметил, как Люси покинула бал масок.

Ей все еще не верилось в то, что леди Бриджертон настояла на ее возвращении в бальный зал. Она практически за шиворот поволокла ее за собой, передала на руки какой-то незамужней тетке, а потом отправилась извещать мать Гермионы, которая – надо сказать об этом особо – не имела ни малейшего представления о том, какая радость ее ждет.

Люси осталась стоять в углу бального зала. Она как идиотка пялилась на гостей и удивлялась, неужели им ничего не известно о событиях сегодняшнего вечера. Казалось непостижимым, как такое может быть: полностью изменилась жизнь трех человек, а весь мир продолжает существовать в своем обычном ритме.

«Нет, – не без грусти поправила она себя, – четырех. Нужно учитывать и мистера Бриджертона. В начале вечера он имел совсем другие планы на будущее».

Это было чрезвычайно странно. Неужели никто не чувствует, как все изменилось? Неужели никто не подойдет к ней и, вопросительно посмотрев, не скажет: «Ты выглядишь как-то иначе. А, понятно. Твой брат, должно быть, соблазнил твою ближайшую подругу».

Но никто, естественно, не подходил и не говорил. Случайно поймав свое отражение в зеркале, Люси с удивлением обнаружила, что ни капельки не изменилась. Ну, может, немного усталый вид, немного бледная, но в остальном все та же старушка Люси.

Светло-русые волосы – не белокурые. Серо-голубые глаза – опять же, не голубые. Обычный рот, который не всегда удается удержать на замке, такой же заурядный нос с веснушками.

Она покачала головой. Хватит. Ночь была странной, сейчас у нее странное настроение, и она со своими странностями стоит в центре всеобщего веселья.

Ясно одно: ей надо поспать.

Набегавшись за вечер по дому, Люси сообразила, что гостям отведены западное и южное крыло, и они вряд ли осмелятся проникнуть в северное, где расположены хозяйские апартаменты. Строго говоря, и ей не следует соваться туда. Однако Люси считала, что заслужила на это право после того, что случилось в последние несколько часов.

Добравшись до коридора, ведущего в северное крыло, она обнаружила закрытую дверь. И удивленно заморгала, так как раньше эту дверь здесь не замечала. Она предположила, что обычно Бриджертоны держат ее открытой. И тут ее сердце упало. Естественно, ее закрыли – для чего еще может быть предназначена закрытая дверь, как не для того, чтобы преграждать путь?

Однако ручка повернулась легко. Люси осторожно закрыла дверь за собой и вздохнула с облегчением. Она не вынесла бы, если бы пришлось возвращаться в зал. Ей хотелось забраться в кровать, свернуться калачиком под одеялом, закрыть глаза и заснуть глубоким-глубоким сном.

Перспектива казалась божественной. Если удача будет сопутствовать ей, то Гермиона не вернется – ее мать наверняка настоит на том, чтобы она всю ночь провела в ее комнате.

Да, перспектива открывается соблазнительная.

В коридоре было тихо и царил полумрак. Примерно через минуту глаза Люси привыкли к сумраку. Коридор не освещался ни фонарями, ни свечами, однако двери в некоторые комнаты были открыты, и оттуда лился бледный лунный свет, вычерчивавший параллелограммы на ковре. Преисполненная какой-то странной решимости, она медленно шла вперед, каждый ее шаг был четко рассчитан и нацелен, как будто она балансировала на тонком канате, протянутом по центру коридора.

Один, два...

Ничего необычного. Она часто считала шаги. А на лестнице – всегда. Она очень удивилась, когда по приезде в школу обнаружила, что другие люди этого не делают.

... три, четыре...

В лунном свете ковровая дорожка выглядела одноцветной, но Люси знала, что большие ромбы – красные, а маленькие – золотые. Интересно, спросила она себя, а можно ли ступать только по золотым?

... пять, шесть...

Или по красным. По красным легче. Сегодня не та ночь, когда можно устраивать себе испытания.

... семь, восемь, девять...

– Ой!

Она обо что-то споткнулась. Вернее, об кого-то. Она смотрела вниз и ступала по красным ромбам, поэтому не заметила... Но почему же этот человек ее не заметил?

Чьи-то сильные руки подхватили ее и поставили на ноги. А потом...

– Леди Люсинда?

Она окаменела.

– Мистер Бриджертон?

В темноте его голос звучал глухо и ровно.

– Вот уж это точно совпадение.

Люси осторожно высвободила руку – он придерживал ее, чтобы она не упала, – и отступила. Он казался огромным в узком коридоре.

– Что вы здесь делаете? – спросила она. Он подозрительно весело усмехнулся:

– А что вы здесь делаете?

– Иду спать. Мне показалось, что это наилучший путь, – пояснила Люси и с иронией добавила: – Если учесть, что я нахожусь в состоянии несопровождения.

Мистер Бриджертон вскинул голову. Вздернул бровь. Моргнул. И выдал:

– Это новое слово?

Почему-то его вопрос заставил ее улыбнуться. Не губами, а внутри, там, где зарождаются улыбки.

– Нет, – ответила она, – но меня все равно нельзя тревожить.

Мистер Бриджертон слабо улыбнулся и мотнул головой в сторону комнаты, из которой он, по всей видимости, только что вышел.

– Я сидел в кабинете своего брата. Размышлял.

– Размышляли?

– Сегодняшний вечер дал много того, над чем стоит поразмышлять, вы не согласны?

– Согласна. – Люси огляделась по сторонам. Проверяя, есть ли кто поблизости, хотя наверняка знала, что никого нет. – Признаться, мне не следует находиться с вами наедине. В общем... я уверена, что вы понимаете.

– Понимаю.

Люси изо всех сил притворялась, будто не заглядывает ему в лицо и не пытается определить, расстроен ли он.

Мистер Бриджертон моргнул, потом пожат плечами, а выражение его лица стало...

Беззаботным?

Люси прикусила губу. Нет, не может быть. Наверное, она неправильно определила. Ведь он – влюбленный мужчина. Он сам сказал ей.

Но все это не ее дело.

Ну, кроме той части, что имеет отношение к ее брату и ее лучшей подруге. Никто не осмелится заявить, что это ее не касается. Если бы дело касалось только Гермионы или только Ричарда, тут можно было бы поспорить на тему, имеет ли она право совать свой нос. Но когда дело касается их обоих – оно касается и ее, другого мнения быть не может.

А вот то, что касается мистера Бриджертона... вот это не ее дело.

Люси оглядела его. Ворог его рубашки был расстегнут, и она увидела треугольник обнаженной кожи там, куда смотреть ей не следовало.

Не ее! Не ее! Дело! Не ее! Не ее дело!

– Ладно, – сказала она, но ее намерение сохранить решительный тон было разрушено тем, что она неожиданно закашлялась. Зашлась в приступе. В приступе кашля. С трудом проговорив между спазмами: «Мне пора».

Но это получилось больше похожим... Короче, это получилось больше похожим на нечто, что нельзя было выразить с помощью всех двадцати шести букв английского алфавита. С кириллицей, возможно, получилось бы. Или с ивритом.

– Вы в порядке? – осведомился мистер Бриджертон.

– В полном порядке, – выдохнула Люси и обнаружила, что ее взгляд снова обращен даже не на его шею. Скорее, на его грудь. Что означает, что она совершает нечто чрезвычайно неподобающее.

Она отвела взгляд, кашлянула, на этот раз намеренно. Потому что нужно было хоть что-то сделать. Иначе се взгляд снова вернулся бы туда, где ему быть не положено.

Мистер Бриджертон наблюдал за ней, пока она приходила в себя. Вид у него был немного растерянный.

– Ну как? Лучше?

Люси кивнула.

– Я счастлив.

Счастлив? Счастлив?! Что это значит?

Он пожал плечами:

– Терпеть не могу, когда такое случается.

Она сойдет с ума. В этом нет никакого сомнения.

– Мне пора идти, – выпалила она.

– Вам пора.

– Мне действительно пора.

Но осталась стоять на месте.

Мистер Бриджертон смотрел на нее как-то странно. Он прищурился – не так, как обычно, а как будто глубоко задумавшись.

Размышляя. Вот оно что. Он размышляет – так он тогда сказал.

А сейчас он размышляет о ней.

– Мистер Бриджертон? – неуверенно позвала Люси, хотя не знала, что спросит у него, когда он отзовется.

– Леди Люсинда, вы пьете?

«Пью?»

– Прошу прошения?

На его лице появилась застенчивая полуулыбка.

– Бренди? Я знаю, где брат держит бренди.

– О! – Боже мой! – Нет, конечно, нет.

– Жаль, – пробормотал он.

– Я не способна на такое, – добавила Люси, потому что чувствовала, что нужно уточнить.

Даже несмотря на то что она, конечно же, не пила спиртные напитки.

И конечно же, он знал об этом.

Мистер Бриджертон опять пожал плечами.

– Даже не понимаю, почему я вас об этом спросил.

– Мне пора идти, – сказала Люси.

Но он не двинулся с места.

И она тоже.

Она думала о том, каков бренди на вкус.

И спрашивала себя, доведется ли ей когда-либо узнать это.

– Как вам понравился бал? – поинтересовался мистер Бриджертон.

– Бал?

– Разве вас не вынудили вернуться назад?

Люси кивнула.

– На этом упорно настаивали.

– А, значит, она вас уволокла.

К своему полному изумлению, Люси рассмеялась.

– Мистер Бриджертон, вы пьяны?

Наклонившись вперед, он хитро и чуть глуповато улыбнулся, поднял руку и развел большой и указательный пальцы на дюйм.

– Немножко.

На лице Люси отразилось недоверие.

– В самом деле?

Мистер Бриджертон, нахмурившись, посмотрел на свои пальцы, затем раздвинул их примерно еще на дюйм.

– Ну, может, настолько.

Люси плохо разбиралась в мужчинах и спиртных напитках, но знала, что происходит, когда эти две ипостаси встречаются.

– Так что ж, это для вас обычное дело?

– Нет. – Он поднял голову и надменно оглядел ее. – Обычно я знаю свою норму.

Люси не представляла, что на это сказать.

– Но сегодня, понимаете ли, я промахнулся. – Судя по его тону, он сам был этим удивлен.

– О! – Для Люси это было главным словом сегодняшнего вечера.

Мистер Бриджертон улыбнулся.

У Люси появились странные ощущения в желудке.

Она попыталась улыбнуться в ответ. Ей действительно пора идти.

Естественно, она не шевельнулась.

Он наклонил голову набок и вздохнул, и вдруг Люси сообразила, что он делает именно то, что говорил, – размышляет.

– Я тут подумал, – медленно начал он, – что если учесть сегодняшние события...

Люси выжидательно подалась вперед. Ну почему люди всегда понижают голос, когда хотят сказать что-то важное?

Мистер Бриджертон стоял, вперив взгляд в какую-то картину на стене.

– Мистер Бриджертон? – подтолкнула она его.

Он задумчиво пожевал губами.

– Вам не кажется, что я должен был больше расстроиться?

У Люси от удивления приоткрылся рот.

– А вы не расстроены?

Как такое возможно?

Он пожал плечами.

– Не настолько, как следовало бы, если принять во внимание то, что при первой встрече с мисс Уотсон у меня практически замерло сердце.

Люси натянуто улыбнулась.

Он вернул голову в вертикальное положение, оглядел Люси и моргнул – как бы для прояснения зрения, как будто он только что пришел к очевидному выводу.

– Вот поэтому я и подозреваю бренди.

– Понятно. – Люси, естественно, не понимала, но что еще она могла сказать? – Вы... э-э... вы казались расстроенным.

– Я был зол, – пояснил он.

– А теперь вы больше не злитесь?

Он задумался над ее вопросом.

– О, все еще злюсь.

Вдруг Люси почувствовала, что надо извиниться. Она понимала, что это глупо, потому что ее вины ни в чем не было. Но эта потребность извиняться слишком прочно укоренилась в ней. Она ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось, чтобы все были счастливы. Всегда хотелось. Потому что это придавало миру больше четкости. И больше порядка.

– Простите, что не поверила вам, когда вы говорили о моем брате, – сказала она. – Я не знала. Честное слово, не знала.

Взгляд мистера Бриджертона стал ласковым. Люси не заметила, когда это случилось. Секунду назад он был легкомысленным и небрежным, а сейчас... стал другим.

– Я знаю, – сказал он. – И извиняться не надо.

– Когда мы их нашли, я изумилась не меньше вашего.

– Я-то не сильно изумился, – возразил он. Мягко, как будто хотел пощадить ее чувства. Чтобы она не считала себя полной идиоткой, не увидевшей очевидного.

Люси кивнула.

– Да, думаю, вы и не могли сильно изумиться. Ведь вы понимали, что происходит, а я нет.

Если честно, она и в самом деле чувствовала себя идиоткой. Ну как можно было ничего не замечать? Ведь дело касалось Гермионы и ее брата. Уж если кому и суждено было увидеть зарождение нового романа, так именно ей.

Повисла пауза – очень неловкая. Наконец мистер Бриджертон сказал:

– Со мной все будет в порядке.

– О, конечно, – ободряюще проговорила Люси. И вдруг сама ощутила эту бодрость. Она вновь почувствовала себя нормальной, когда в голову пришла приятная мысль. Мысль о том, что именно она пыталась все исправить. Вот чем она занималась. Хлопотала. Прилагала все силы к тому, чтобы все были счастливы.

Вот она какая.

И тут он спросил. Почему же он спросил ее об этом?

– А с вами?

Люси промолчала.

– Будет в порядке? – уточнил он. – Будет ли с вами все в порядке... – он помолчал, пожал плечами, – тоже?

– Конечно, – излишне поспешно ответила Люси.

Она решила, что разговор окончен, но мистер Бриджертон неожиданно спросил:

– Вы уверены? Потому что мне показалось, что вы были в некотором...

Люси сглотнула и стала с неловкостью ожидать оценки.

– ...смятении.

– Я не могла шевельнуться, – проговорила она, оценивая каждое слово после того, как оно слетало с губ. – Я подбежала к двери и не смогла открыть ее. – Она посмотрела на него, надеясь увидеть в его лице ответы. Естественно, их там не оказалось. – Я... я не знаю, что со мной случилось. – Ее голос звучал неровно, даже нервно. – То есть... Это Гермиона. И мой брат. Я... я сожалею, что вам причинили боль, но все это правильно. В самом деле. Это хорошо. Во всяком случае, должно быть. Гермиона будет моей сестрой. Я всегда мечтала о сестре.

– Иногда они бывают забавными.

Он сказал это с полуулыбкой, и от этого Люси почувствовала себя лучше. Даже удивительно, насколько. Достаточно для того, чтобы ее речь стала плавной, без заиканий, без дрожи.

– Я не могла поверить, что они ушли вместе. Они должны были предупредить. Они должны были сказать мне, что они небезразличны друг другу. Не доводить до того, чтобы все раскрылось вот таким вот образом. Это неправильно. – Люси схватила мистера Бриджертона за руку и заглянула ему в глаза. Ее взгляд был серьезным и настойчивым. – Это неправильно, мистер Бриджертон. Это неправильно.

Он покачал головой, слегка. Его подбородок почти не шевельнулся, губы тоже, когда он произнес:

– Нет.

– Все меняется, – прошептала Люси, и сейчас она говорила уже не о Гермионе. Но это не имело значения. Ей совсем не хотелось думать. Об этом. О будущем. – Все меняется, – снова прошептала она, – и я не могу этому помешать.

Каким-то образом его лицо оказалось почти рядом с ее лицом, и он повторил:

– Нет.

– Это выше моих сил.

Люси не могла не смотреть на него, не могла заставить себя отвести взгляд и продолжала шептать: «Это выше моих сил», – а расстояние между их лицами неуклонно сокращалось.

И вдруг его губы... прикоснулись к ее губам.

Это был поцелуй.

Ее поцеловали.

Ее. Люси. Впервые. Впервые в жизни она оказалась центром мироздания. И в этом была жизнь. И это происходило с ней.

Поцелуй был замечательным, потому что он расширял и преобразовывал мир. И все же он оставался коротким поцелуем – мягким, легким, как будто ветерок коснулся губ. Но все ее тело ожило и одновременно замерло, словно испугавшись, что одно неправильное движение все разрушит.

А ей не хотелось ничего разрушать. Да поможет ей Господь – ей хотелось, чтобы все это было. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось и память о нем оставалась, ей хотелось...

Ей просто хотелось.

Всего. Всего, что можно получить.

Всего, что можно почувствовать.

Он обнял ее, и она со вздохом приникла к нему, прижалась всем телом. «Вот оно, – отстраненно подумала она. – Оно прекрасно, как музыка. Как симфония».

Это был трепет. Даже больше, чем трепет.

Его губы стали настойчивее, и она приоткрыла рот навстречу его губам. Поцелуй о многом говорил ей, взывал к ее душе. Руки мистера Бриджертона сжимали ее крепче, еще крепче. Неожиданно ее собственные руки обвились вокруг его шеи и сомкнулись там, где его волосы ниспадали на воротник.

До поцелуя Люси не собиралась прикасаться к нему, даже не думала об этом. Но откуда-то ее руки знали, как обнимать его и как прижимать. Она слегка откинулась назад, и обоих охватил жар.

А поцелуй продолжался... и продолжался.

Она ощущала его всем телом, с головы до ног. Казалось, этот поцелуй везде, он пронизал ее всю, до глубины души.

– Люси, – прошептал мистер Бриджертон, оторвавшись от ее рта и проведя губами по ее щеке к уху. – Боже мой, Люси.

Люси не хотелось говорить, делать что-либо, что могло нарушить очарование момента. Она не знала, как к нему обращаться, не могла называть просто Грегори, а «мистер Бриджертон» уже звучало неправильно.

Отныне он стал значить гораздо больше. Для нее.

Итак, она была права. Все меняется. Меняются и ее чувства. Она чувствует себя...

Пробудившейся.

Она откинула голову, когда он сжал губами мочку ее уха, и застонала – тихие, несвязные звуки слетали с ее губ и складывались в песнь. Ей хотелось раствориться в нем. Ей хотелось распластаться на ковре и вобрать его в себя. Ей хотелось ощутить на себе его тяжесть, жар его тела, ей хотелось прикасаться к нему – ей хотелось что-то делать. Ей хотелось действовать. Ей хотелось стать дерзкой.

Она запустила пальцы ему в волосы. Он тихо застонал, и звука его голоса оказалось достаточно, чтобы ее сердце забилось чаще. Он делал потрясающие вещи с ее шеей – его губы, его язык, его зубы, она не знала, что конкретно, но что-то из этого распаляло в ней огонь.

Его губы переместились к ее горлу, оставив за собой разгоряченную кожу. А его руки – они тоже двигались. Они обнимали ее, прижимали к нему и казались чрезвычайно настойчивыми.

И все это перестало быть тем, что ей хочется. Оно стало тем, в чем она нуждалась.

Может, и с Гермионой случилось то же самое? Может, она наивно отправилась на прогулку с Ричардом, а потом... произошло это?

Теперь Люси все понимала. Она поняла, что значит желать то, что всегда считалось неправильным, позволять этому произойти, несмотря на опасность скандала. И...

И тут она произнесла. Проверила, как звучит.

– Грегори.

Его имя звучало ласково, интимно, и ей казалось, что одним – единственным словом она может изменить мир и все вокруг.

Раз она произнесла его имя, теперь он принадлежит ей, и она может забыть обо всем на свете, забыть...

О Хейзелби.

Господи, она же обручена! Теперь это просто не укладывалось у нее в голове. Бумаги уже подписаны. И она...

– Нет, – проговорила Люси, прижимая руки к груди. – Нет, я не могу.

Грегори позволил ей оттолкнуть себя. Она отвернулась, страшась смотреть ему в лицо. Она знала... если заглянет ему в глаза...

Она слаба. Она не сможет сопротивляться.

– Люси, – сказал он, и Люси поняла, что его голос действует на нее так же, как его взгляд.

– Я не могу. – Она покачала головой, все еще не решаясь посмотреть на него. – Это неправильно.

– Люси.

На этот раз она ощутила, как его пальцы взяли ее за подбородок и нежно повернули ее лицом к нему.

– Пожалуйста, позволь мне проводить тебя наверх, – попросил он.

– Нет! – Она буквально выкрикнула это и тут же почувствовала неловкость. – Я не могу рисковать, – сказала она, осмелившись заглянуть ему в глаза.

И это было ошибкой. То, как он смотрел на нее... Его взгляд был жестким, но было в нем и что-то еще. Намек на мягкость, проблеск теплоты. И любопытство. Как будто... Как будто он не был полностью уверен в том, что видит. Как будто он смотрел на нее впервые.

Господь всемогущий, этого она вынести не могла. И не понимала почему. Возможно, потому, что он смотрел именно на нее. Возможно, потому, что выражение его лица было... таким особенным. Возможно, по обеим причинам.

А возможно, это не имело значения.

Однако все это наводило на нее страх.

– Меня не остановить, – сказал он. – Я несу ответственность за твою безопасность.

Люси стало интересно, куда делся слегка захмелевший, веселый мужчина, с которым она беседовала всего мгновение назад. Вместо него появился кто-то совершенно другой. Некто ответственный.

– Люси, – повторил он, и это было не вопросом, а скорее напоминанием. Он все равно поступит по-своему, и ей следует об этом знать.

– Моя комната недалеко, – сказала она, предпринимая последнюю попытку. – Честное слово, меня не нужно провожать. Она там, наверху.

А потом по коридору и за угол, но ему об этом знать не надо.

– Тогда я провожу тебя к лестнице.

Люси поняла, что спорить без толку. Он не отступится. Его голос звучал тихо, но властно – Люси впервые слышала у него такие интонации.

– И я подожду, когда ты доберешься до своей комнаты.

– В этом нет надобности.

Он проигнорировал ее слова.

– Стукнешь три раза, когда дойдешь.

– Я не собираюсь...

– Если я не услышу стук, я поднимусь наверх и лично удостоверюсь, что с тобой все в порядке.

Он сложил руки на груди. Люси смотрела на него и задавалась вопросом, был бы он таким же, если бы оказался первенцем. В нем неожиданно появилась властность. Из него получился бы великолепный виконт, решила она и тут же подумала, что тогда он ей вряд ли понравился бы. Если говорить честно, лорд Бриджертон наводил на нее ужас, хотя наверняка в нем было достаточно мягкости – он обожал свою жену и детей.

Однако...

– Люси.

Она заскрежетала зубами, злясь на то, что приходится признаваться во лжи.

– Хорошо, – мрачно проговорила она, – если хотите услышать стук, вам придется подняться по лестнице на этаж.

Мистер Бриджертон кивнул и последовал за ней, преодолев все семнадцать ступенек.

– Увидимся завтра, – сказал он на прощание.

Люси ничего не сказала – она чувствовала, что любые слова будут неуместны.

– Увидимся завтра, – повторил мистер Бриджертон.

Люси кивнула – отреагировать как-то надо было, к тому же она понимала, что ей от него никуда не деться.

Ей хотелось видеть его. Хотеть этого не следовало бы, и она это прекрасно понимала, но ничего не могла с собой поделать.

– Полагаю, мы завтра уедем, – сказала она. – Меня требует к себе дядя, а Ричард... В общем, у него масса дел.

Однако ее объяснение не изменило выражение его лица. Ею взгляд был настолько жестким и полным решимости, что Люси поежилась.

– Увидимся завтра утром, – сказал он еще раз.

Она снова кивнула и быстро пошла прочь, стараясь не сбиться на бег. Завернув за угол, она наконец-то увидела свою дверь, третью от начала коридора.

Но почему-то остановилась. У самого угла. Вне поля его зрения.

И постучала три раза.

Потому что обещала.


Глава 12,


в которой ничего не решается


Когда Грегори на следующее утро спустился к завтраку, Кейт, мрачная и усталая, уже была в столовой.

– Я сожалею, – сказала она, подсаживаясь к нему.

«К чему извиняться? – спросил себя Грегори. – Что-то в последнее время все только и делают, что извиняются».

– Я знаю, ты надеялся...

– Ничего страшного, – перебил он ее, бросив взгляд на полную тарелку, которую невестка оставила на противоположной стороне стола.

– Но...

– Кейт, – сказал Грегори и не узнал собственного голоса. Он звучал взрослее, если такое возможно. И жестче.

Кейт замолчала, но ее губы остались приоткрытыми, как будто слова замерзли на кончике языка.

– Ничего страшного, – повторил Грегори и сосредоточился на еде.

У него не было желания обсуждать все это и выслушивать объяснения. Что сделано, того уже не вернешь, и он ничего не может с этим поделать.

Он не знал, что делала Кейт, пока он был занят завтраком, – вероятно, оглядывалась по сторонам, прикидывая, кто из гостей мог слышать их разговор. То и дело до него доносился скрип ее стула – очевидно, она ерзала, горя желанием высказаться.

Он приступил к бекону.

И тут – он знал, что она не сможет долго держать рот на замке...

– Но ты же...

Он повернулся. Мрачно посмотрел на нее. И произнес два слова:

– Не надо.

Мгновение взгляд Кейт оставался невыразительным. Затем ее глаза расширились, и один уголок рта приподнялся. Чуть-чуть.

– Сколько тебе было, когда мы познакомились? – спросила она.

Проклятие, к чему она клонит?

– Не знаю, – нетерпеливо ответил он, пытаясь вспомнить свадьбу брата. Там была прорва цветов. Кажется, он чихал еще неделю после свадьбы.

– Наверное, тринадцать. Или двенадцать?

Кейт с любопытством оглядела его.

– Трудно, наверное, быть настолько младше своего брата.

Грегори отложил вилку.

– Энтони. Бенедикт и Колин – они идут друг за другом с небольшой разницей. Как утята. У меня всегда возникала такая ассоциация, но хватало ума не говорить об этом вслух. А потом... гм. Какая разница между тобой и Колином?

– Десять.

– Всего лишь? – Кейт была явно удивлена, хотя Грегори не мог понять, лестно это для него или нет.

– Между Колином и Энтони – полных шесть лет, – продолжала Кейт, подперев подбородок одним пальцем, – вероятно, это подразумевало глубокую задумчивость. – Может, чуть больше. Между ними Бенедикт, и все трое очень близки, несмотря на разницу.

Грегори выжидал.

– Ладно, не важно, – оживленно проговорила Кейт. – В конце концов, каждый находит свое место в жизни. А теперь...

Грегори в изумлении уставился на нее. Разве можно вот так менять тему? Не дав ему ни малейшего представления, о чем пойдет разговор.

– ...полагаю, мне следует рассказать тебе, как закончился вчерашний вечер. После твоего ухода. – Кейт вздохнула – чуть ли не застонала – и помотала головой. – Леди Уотсон была в некоторой степени выбита из колеи известием о том, что за дочерью не уследили. Хотя кто в этом виноват? Потом она расстроилась из-за того, что лондонский сезон для мисс Уотсон закончился еще до того, как у нее появилась возможность потратить деньги на новый гардероб. Потому что, судя по всему, дебютировать ей не придется.

Кейт замолчала, ожидая, что Грегори что-то скажет на это. Но Грегори лишь вскинул брови, давая тем самым понять, что ему нечего добавить.

Кейт дала ему еще секунду, потом продолжила:

– Леди Уотсон довольно быстро пришла в себя, когда ее внимание обратили на то, что Феннсуорт – граф, хоть и молодой.

Помолчав, она скривила губы.

– Ведь он действительно очень молод, не так ли?

– Ненамного младше меня, – сказал Грегори, хотя прошлой ночью считал Феннсуорта чуть ли не младенцем.

Кейт притворилась, будто обдумывает его слова.

– Нет, – медленно проговорила она, – разница есть. Он не... Ну, не знаю. Как бы то ни было...

Ну почему она меняет тему сразу, как только заговорит о том, что ему действительно интересно?

– ...помолвка осуществилась, – увлеченно продолжила она, – и, думаю, все стороны пришли к согласию.

Грегори предположил, что его, как постороннего, в расчет не брали. И разозлился. До чего же противно проигрывать. В чем угодно.

Ну, кроме стрельбы. Он уже давно отказался от мысли преуспеть в этом.

Как случилось, что ему ни разу не пришло в голову, что с мисс Уотсон он может потерпеть неудачу? Он признавал, что могут возникнуть трудности, но для него исход дела был решенным. Предопределенным.

И ведь он продвинулся с ней довольно далеко. Господи, она же смеялась над его шутками! Смеялась. Ведь это что-то да значило!

– Они сегодня уезжают, – сообщила Кейт. – Все. По отдельности, естественно. Леди и мисс Уотсон будут готовиться к свадьбе, а лорд Феннсуорт везет свою сестру домой. Ведь именно ради этого он и приехал.

Люси. Надо увидеться с Люси.

Грегори старался не думать о ней.

Что удавалось ему с переменным успехом.

Однако она все время присутствовала где-то на задворках его сознания, даже когда он сокрушался по поводу утраты мисс Уотсон.

Люси. Сейчас он не мог думать о ней как о леди Люсинде. Даже если бы он не поцеловал ее, она все равно осталась бы для него просто Люси. Ведь она была именно такой. И это имя идеально ей подходило.

Однако он ее поцеловал. И это было восхитительно.

И, что главное, неожиданно.

Все, что касалось ее, удивляло его, даже тот факт, что он поцеловал ее. Потому что она была Люси. А он не должен был целовать Люси.

Но он держал ее в своих объятиях. И ее глаза – что было в ее глазах? Она смотрела на него и спрашивала о чем-то.

Что-то искала.

Он не собирался ее целовать. Так уж произошло. Он просто почувствовал, что его неудержимо тянет к ней, и расстояние между ними стало сокращаться...

А потом она оказалась в его объятиях.

Ему хотелось растянуться на полу, раствориться в ней и никогда не отпускать ее от себя.

Ему хотелось зацеловать ее до полного изнеможения, пока они оба не сгинут в урагане страсти.

Ему хотелось...

Ладно. Сказать честно, ему хотелось многого. Но он был слегка пьян.

Не сильно. Но достаточно, чтобы сомневаться в адекватности своей реакции.

К тому же он был зол. И выбит из равновесия.

Не Люси, естественно. Но это все равно повлияло на его оценку. В этом Грегори не сомневался.

И все же надо с ней увидеться. Эта девушка выросла в строгости. Если поцеловал такую, то нужно обязательно объясниться. А еще он должен извиниться, хотя на это у него особого желания нет.

Однако он обязан сделать это.

Грегори посмотрел на Кейт.

– Когда они уезжают?

– Леди и мисс Уотсон? Кажется, после обеда.

«Нет! – едва не выкрикнул он. – Я имею в виду леди Люсинду». Но ему удалось удержаться, и вместо этого он равнодушным тоном осведомился:

– А Феннсуорт?

– Наверное, скоро. Леди Люсинда уже позавтракала. – Кейт на мгновение задумалась. – Кажется, Феннсуорт говорил, что хочет вернуться домой к ужину. Полагаю, они успеют – ведь они живут не очень далеко отсюда.

– Под Дувром, – рассеянно пробормотал Грегори.

Кейт кивнула:

– Наверное, ты прав.

Грегори нахмурился. Он-то надеялся увидеться с Люси в столовой – она никогда не пропустила бы завтрак. Но раз она уже поела, значит, ее отъезд не за горами.

И он должен разыскать ее.

Грегори встал. Чуть резче, чем следовало, – он ударился коленом о край стола и тем самым вызван у Кейт удивленный взгляд.

– Ты ведь даже не позавтракал! – воскликнула она.

– Я не голоден, – сказал он.

Она смотрела на него с нескрываемым изумлением. Как-никак она уже более десяти лет была полноправным членом семьи.

– Неужели такое возможно?

Грегори проигнорировал ее вопрос.

– Желаю тебе доброго утра.

– Грегори?

Он обернулся. Ему не хотелось оборачиваться, но по интонациям, прозвучавшим в голосе Кейт, он понял, что обернуться надо.

Взгляд невестки был полон сострадания – и тревоги.

– Надеюсь, ты не отправишься на поиски мисс Уотсон?

– Нет, – ответил он, и ему стало смешно: ведь такая мысль даже в голову ему не приходила.


Люси смотрела на упакованные в сундуки вещи. Она устала. Ей было грустно. Она пребывала в замешательстве.

И вообще ею владело множество различных эмоций.

Она чувствовала себя выжатой. Она видела, как горничные выжимают банные полотенца – выкручивают и выкручивают их до последней капли.

Вот и она дошла до такого же состояния.

Выжатого банного полотенца.

– Люси?

Гермиона тихо вошла в комнату. Прошлой ночью, когда Гермиона вернулась, Люси уже спала, а сегодня утром Гермиона еще спала, когда Люси пошла завтракать.

А когда вернулась, Гермионы в комнате не было. И Люси это в какой-то степени обрадовало.

– Я была у мамы, – пояснила Гермиона. – Мы уезжаем сегодня после обеда.

Люси кивнула. Леди Бриджертон подсела к ней за завтраком и сообщила, какие у всех планы. К тому моменту, когда Люси вернулась в комнату, ее вещи уже были упакованы и готовы к погрузке в карету.

Вот так-то.

– Я хотела поговорить с тобой, – сказала Гермиона, пристраиваясь на край кровати и стараясь держаться от Люси на почтительном расстоянии. – Я хотела объясниться.

Люси продолжала смотреть на сундуки.

– Нечего объяснять. Я очень рада, что ты выйдешь за Ричарда. – Она выдавила из себя улыбку, но улыбка получилась вымученной. – Теперь ты станешь мне сестрой.

– Если судить по твоему голосу, то ты совсем этому не рада.

– Я устала.

Гермиона помолчала и потом, убедившись, что Люси не будет продолжать, сказала:

– Я хотела, чтобы ты знала: я ничего не утаивала от тебя. Я никогда так не поступила бы. Надеюсь, ты знаешь, что я никогда так не сделала бы.

Люси кивнула, потому что она действительно это знала, даже несмотря на ощущение, что прошлой ночью ее предали.

Гермиона сглотнула, потом плотно сжала губы и набрала в грудь побольше воздуха. В этот момент Люси догадалась, что ее подруга долгие часы репетировала свою речь, мысленно перебирая слова и подбирая такую комбинацию, которая могла бы в точности передать то, что она чувствует.

То же самое сделала бы на ее месте и Люси, но почему-то сейчас эта догадка вызвала у нее желание заплакать.

Несмотря на репетиции, Гермиона заговорила совсем другими словами и фразами:

– Я действительно любила... Нет. Нет. – Было ясно, что она в большей степени обращается к себе самой, чем к Люси. – Я имею в виду, что я действительно думала, будто люблю мистера Эдмондса. Как я теперь понимаю, я его не любила. Так как потом был мистер Бриджертон, а затем... Ричард.

Люси бросила на нее пристальный взгляд.

– Что ты под этим подразумеваешь – «потом был мистер Бриджертон»?

– Ну, я не совсем уверена, – ответила Гермиона, которую вопрос привел в смятение. – Когда я завтракала с ним, мне показалось, будто я очнулась от долгого и странного забытья. Помнишь, я говорила тебе об этом? Нет, я не услышала музыки, даже не почувствовала... Ну, не знаю, как объяснить. Хотя я не была ни в коей мере одержима им – так, как мистером Эдмондсом, – я... я заинтересовалась. Им. Мне стало любопытно, смогу ли я почувствовать что-нибудь. Если попытаюсь. И уже тогда я подумала, что не могу любить мистера Эдмондса, если мистер Бриджертон вызывает у меня такой интерес.

Люси кивнула. И у нее мистер Бриджертон вызвал интерес. Но не в связи с тем, сможет ли она что-нибудь почувствовать. По этому поводу у нее вопросов не было. Ей как раз хотелось понять, существует ли способ заставить ее не чувствовать.

Однако Гермиона не заметила, что подруга расстроена. Вернее, Люси очень хорошо это скрыла. Как бы то ни было, Гермиона продолжила объясняться.

– А потом, – снова заговорила она, – с Ричардом... Не знаю, как это случилось, но мы гуляли, и мы беседовали, и мне было так приятно. Даже больше, чем приятно, – поспешно добавила она. – «Приятно» – это звучит скучно, а мне скучно не было. Мне было... хорошо. Как будто я вернулась домой.

Гермиона улыбнулась как-то беспомощно, словно ей все еще не верилось в удачу. Люси была рада за нее. На самом деле. Ей очень хотелось узнать, что это значит – одновременно испытывать и радость, и печаль. Только понять это ей не суждено. Если раньше она в это не верила, то теперь все сомнения исчезли. И от этого было еще хуже.

– Сожалею, если вчера тебе показалось, что я за тебя не рада, – тихо сказала Люси. – Я рада. Очень Просто я была в шоке, вот и все. Все вдруг изменилось.

– Но ведь к лучшему, Люси! – воскликнула Гермиона. Ее глаза загорелись. – Ведь перемены-то к лучшему.

Люси очень хотелось разделять ее уверенность. Ей хотелось проникнуться ее оптимизмом, но вместо этого она чувствовала себя подавленной. Но об этом она рассказывать не будет. Во всяком случае, сейчас, когда Гермиона светится от счастья.

Поэтому Люси улыбнулась и сказала:

– Тебя с Ричардом ждет счастливая жизнь. – Она искренне верила в это.

Гермиона обеими руками схватила руку Люси и изо всех сил сжала, стремясь выразить этим пожатием свою дружбу и радость.

– О, Люси, я знаю. Ведь мы с ним знакомы целую вечность, к тому же он твой брат. Я с ним всегда чувствовала себя в безопасности. Мне было уютно с ним. Мне не надо беспокоиться о том, что он обо мне думает. Я уже ему все о себе рассказала, и плохое, и хорошее, а он продолжает считать меня замечательной.

– Он не знает, что ты не умеешь танцевать, – призналась Люси.

– Не знает? – Гермиона пожала плечами. – Ну, так я расскажу ему. Возможно, он меня научит. У него есть способности к танцам?

Люси покачала головой.

– Вот видишь! – воскликнула Гермиона. Ее улыбка была одновременно и мечтательной, и многообещающей, и радостной. – Мы идеально подходим друг другу. Теперь это абсолютно ясно. Мне так легко разговаривать с ним, и прошлой ночью... я смеялась, и он смеялся, и было так... здорово. Даже объяснить не могу.

Но Люси не требовались объяснения. Она знала, что имеет в виду Гермиона, и это наводило на нее ужас.

– А потом мы пошли в оранжерею. Сквозь окна лился лунный свет, и там было так красиво. Все вокруг потеряло очертания и стало таинственным... и тут я посмотрела на него. – Взгляд Гермионы затуманился, и Люси поняла, что подруга погрузилась в воспоминания.

Счастливые воспоминания.

– Я посмотрела на него, – продолжила Гермиона, – а он в этот момент смотрел на меня. И я не смогла отвести взгляд. Не нашла в себе сил. И мы поцеловались. Это было... Я даже не задумывалась об этом. Это просто произошло. И это было абсолютно естественно. И в мире не было ничего прекраснее.

Люси грустно кивнула.

– Я поняла то, чего не понимала раньше. С мистером Эдмондсом... Боже, я думала, что безумно люблю его, но тогда я не понимала, что значит любовь. Да, он красив, в его присутствии я испытываю робость и восторг, однако у меня никогда не возникало желания поцеловать его. А с Ричардом... я смотрела на него, и меня тянуло к нему, но не потому, что мне этого хотелось, просто потому... потому...

Потому – что? Люси хотелось кричать во все горло. Но даже если бы она могла себе это позволить, у нее все равно не хватило бы сил.

– Потому, что там мое место, – тихо закончила Гермиона. На ее лице отразилось такое удивление, будто она только сейчас все это осознала.

Вдруг Люси почувствовала себя как-то странно. Ее мышцы напряглись, и ей до безумия захотелось сжать руки в кулаки. Что она имеет в виду? Зачем она все это говорит? Все талдычили ей, что любовь – это волшебство, нечто дикое и необузданное, нечто, что обрушивается, как ураган.

А сейчас оказывается, что это совсем другое? Что любовь уютна? Тиха и спокойна? Что ее можно называть приятной?

– А как же со звучащей музыкой? – услышала Люси собственный голос, полный сарказма. – С любованием затылком? И пониманием?

Гермиона беспомощно пожала плечами.

– Не знаю. Но на твоем месте я не стала бы этому доверять.

Люси в отчаянии прикрыла глаза. Она не нуждается в предостережениях Гермионы. Она и сама не доверилась бы таким вещам. Она не из тех, кто заучивает любовные сонеты, и никогда не станет такой. Она другая. И той любви, которая со смехом, уютна и приятна, – такой любви она поверила бы без размышлений.

Господи, ведь это именно то, что она чувствует к мистеру Бриджертону!

И еще слышит музыку...

У Люси от щек отхлынула кровь. Она действительно слышала музыку, когда целовала его. Самую настоящую симфонию, с налетающим ввысь крещендо и дробным тремоло. И даже с тем пульсирующим ритмом, который никто не замечает, пока он не совпадет с биением сердца.

Она парила. Она трепетала. Она чувствовала все то, что Гермиона, по ее рассказам, чувствовала с мистером Эдмондсом, – и все то, что та чувствовала и с Ричардом.

Люси чувствовала все это. Но с одним человеком.

Она любит его. Она любит Грегори Бриджертона. Истина открылась ей совершенно отчетливо – и оказалась жестокой.

– Люси? – неуверенно позвала ее Гермиона. И снова: – Люси?

– Когда свадьба? – спросила Люси довольно резко. Потому что единственное, на что она была способна, – это сменить тему. Она повернулась и впервые за весь разговор прямо посмотрела Гермионе в глаза. – Ты уже начала строить планы? Церемония пройдет в Финчли?

Подробности. Подробности – вот где ее спасение. Так было всегда.

На лице Гермионы появилось озадаченное выражение, потом оно сменилось смущенным. Потом она ответила:

– Я... нет, думаю, она состоится в Феннсуорт-Эбби. Там величественнее. А... а ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Абсолютно, – заверила ее Люси. Она уже разговаривает в обычной для себя манере, и это дает надежду на то, что скоро к ней вернется привычное самообладание. – Но ты не сказала когда.

– Оказывается, вчера возле оранжереи были люди. Не знаю, что они слышали, но вокруг уже начали шептаться, и нам придется поторопиться. – Гермиона одарила ее милой улыбкой. – Мне все равно. И Ричарду, думаю, тоже.

Интересно, подумала Люси, кто из них первым подойдет к алтарю. Люси надеялась, что Гермиона.

Раздался стук в дверь. Это была горничная. За ней следовали два лакея – они пришли за сундуками.

– Только подумай, Люси, – сказала Гермиона, направляясь к двери, – мы обе станем графинями. Я – Феннсуорт, а ты – Давенпорт. Мы с тобой будем королевами высшего света.

Люси понимала, что Гермиона хочет подбодрить ее, поэтому, собрав все силы, изобразила на лице улыбку и сказала:

– Это будет великолепно, правда?

Гермиона сжала ей руку.

– Да, Люси. Вот увидишь. Мы на пороге нового дня, и этот день обещает быть солнечным.

Люси обняла подругу. Только так она могла спрятать от нее свое лицо.

Потому что на то, чтобы снова изобразить на лице улыбку, сил у нее уже не было.


Грегори нашел Люси. Он едва не опоздал. Она стояла на подъездной алее, как ни странно, в одиночестве, если не считать сновавших вокруг слуг. Она стояла боком к нему и, слегка вздернув подбородок, наблюдала за тем, как вещи грузят в карету. Она выглядела... спокойной. И крепко держала себя в руках.

– Леди Люсинда, – позвал Грегори.

Она на мгновение замерла, прежде чем обернуться. А когда обернулась, в ее глазах промелькнула боль.

– Я рад, что застал вас, – сказал он, хотя уже сомневался, что это ее обрадовало. Ведь она не проявила радости при виде его. Для него это стало неожиданностью.

– Мистер Бриджертон, – проговорила она. Уголки ее рта были слегка приподняты, будто она считала, что улыбается.

У него на языке вертелась тысяча разнообразных фраз, но он выбрал наименее значительную и наиболее понятную:

– Вы уезжаете.

– Да, – сказала она после едва заметной паузы. – Ричард хочет выехать пораньше.

Грегори огляделся по сторонам:

– Он здесь?

– Нет. Думаю, он прощается с Гермионой.

– Ах да. – Он покашлял. – Разумеется.

Он смотрел на леди Люсинду, а леди Люсинда смотрела на него, и оба молчали.

И испытывали неловкость.

– Я хотел сказать, что сожалею, – проговорил Грегори.

Она... она не улыбнулась. Он не понял, что отразилось на ее лице, но улыбки на нем точно не появилось.

– Конечно, – сказала она. – Я принимаю извинение. – Она посмотрела в сторону. – Пожалуйста, больше не думайте об этом.

Она сказала именно то, что и должна была сказать, но почему-то Грегори это задело. Он поцеловал ее, и поцелуй сильно подействовал на него. И если ему захочется вспоминать этот поцелуй, он, конечно, будет его вспоминать!

– Я увижу вас в Лондоне? – спросил он.

В этот момент она опять повернулась к нему, и их взгляды наконец встретились. Она что-то искала в его глазах. Она что-то искала в нем самом, но Грегори сомневался, что она нашла это:

Она выглядела слишком мрачной, слишком усталой. Совсем непохожей на себя.

– Полагаю, что увидите, – ответила она. – Но все уже будет по-другому. Я, видите ли, обручена.

– Практически обручены, – с улыбкой напомнил ей Грегори.

– Нет. – Она медленно и с каким-то непонятным смирением покачала головой. – Сейчас уже по-настоящему. Именно поэтому Ричард и приехал за мной. Мой дядя окончательно оформил договор. Полагаю, скоро огласят имена. Все решено.

Грегори не мог скрыть изумления.

– Понятно, – сказал он, придя в себя. В голове уже вовсю шла работа. Работа шла и шла, но ни к чему не приводила. – Желаю вам всего наилучшего, – проговорил он, потому что больше нечего было сказать.

Леди Люсинда кивнула и указала рукой на просторную зеленую лужайку перед домом.

– Наверное, я прогуляюсь по саду. Впереди меня ждет долгая дорога.

– Разумеется, – сказал Грегори, вежливо кланяясь ей.

Итак, ей не нужно его общество. Даже словами было бы трудно выразиться яснее.

– Я была рада познакомиться с вами, – сказала она.

Она поймала его взгляд, и впервые за все время разговора Грегори заглянул ей в душу. Он увидел ее всю, измотанную и побитую.

А еще он понял, что она прощается.

– Я сожалею... – Она замолчала и посмотрела в сторону. На каменную стену. – Я сожалею, что получилось не так, как вы надеялись.

«А я нет», – подумал Грегори и вдруг осознал, что это именно так. На мгновение он представил свою семейную жизнь с Гермионой Уотсон, и ему стало...

Скучно.

Господи, как же получилось, что он понял это только сейчас? Они с мисс Уотсон совсем не подходят друг другу. Если быть честным, он едва избежал опасности.

Маловероятно, что в следующий раз, когда речь вновь зайдет о делах сердечных, он будет доверять своему здравому смыслу, но все равно такое положение предпочтительнее скучной семейной жизни. Грегори подумал, что надо бы поблагодарить за это леди Люсинду, хотя не смог объяснить себе зачем. Ведь она не помешала его браку с мисс Уотсон, напротив, она воодушевляла его на каждом шагу.

Однако почему-то ответственность за то, что он в конечном итоге образумился, лежит на ней. Если сегодня утром ему и предстояло познать истину, то истина заключается именно в этом.

Люси указала рукой на лужайку.

– Я все же прогуляюсь, – сказала она.

Грегори поклонился ей и стал молча смотреть вслед. Ее светло-русые волосы, собранные в тугой пучок, казалось, притягивали к себе солнечный свет, как мед и масло.

Грегори стоял так довольно долго – не потому, что ждал, что она оглянется, или надеялся на это.

Он стоял так на всякий случай.

Потому что она могла оглянуться. Она могла обернуться, она могла что-то сказать ему, а он мог бы ответить, и она могла бы...

Но она не оглянулась. Она продолжала идти прочь. Она не обернулась, не посмотрела назад, поэтому последние минуты Грегори провел, глядя на ее затылок. И в его голове крутилась единственная мысль...

«Что-то не в порядке».

Но, хоть убей, он не мог понять, что именно.


Глава 13,


в которой нашей героине удается заглянуть в свое будущее


Месяц спустя

Еда была изысканной, убранство стола – пышным, обстановка вокруг – роскошной.

А Люси чувствовала себя несчастной.

Лорд Хейзелби и его отец, лорд Давенпорт, прибыли на ужин в лондонский особняк Феннсуортов. Идея пригласить их принадлежала Люси, и сейчас она с мукой видела в этом особую иронию. Свадьба состоится через неделю, а она только сегодня увидела своего будущего мужа. Впервые с того мгновения, когда ее свадьба из событий вероятных перешла в разряд неминуемых.

Они с дядей приехали в Лондон двумя неделями раньше. Так как в течение одиннадцати дней после приезда от ее суженого не было ни слуху ни духу, она решилась предложить дяде устроить что-то вроде небольшою приема. В первое мгновение дядя возмутился. Хотя нет, поправила себя Люси, он разозлился, но не потому, что счел идею глупой. Причиной возмущенного выражения на его лице было исключительно ее появление. Она встала перед ним, и он был вынужден поднять на нее глаза.

А дядя Роберт не любил, когда его прерывали. Без сомнения, он увидел здравый смысл в том, чтобы дать возможность жениху и невесте перемолвиться словечком, прежде чем они встретятся в церкви. Поэтому лишь сухо бросил ей, что отдаст распоряжения.

Окрыленная своей крохотной победой, Люси также спросила, может ли она посетить одно из светских мероприятий, которые устраивались практически в двух шагах от дома. В Лондоне уже начался светский сезон, и каждый вечер Люси из окна наблюдала, как мимо проезжают элегантные кареты. Однажды прием устраивали в особняке, расположенном напротив Феннсуорт-Хауса, на другой стороне Сент-Джеймс-сквер. Очередь из карет вилась по всей площади, и Люси погасила все свечи в своей комнате, чтобы с улицы не был виден ее силуэту окна. Некоторые гости, устав томиться в ожидании, не выдерживали и, так как погода была теплой, выбирались из карет и шли к дому пешком.

Люси убеждала себя, что хочет взглянуть на туалеты, но в глубине души знала правду.

Она выглядывала, надеясь увидеть мистера Бриджертона.

Она не знала, что сделала бы, если бы увидела его. Метнулась бы за штору, наверное. Ведь он знает, что это ее дом. Пусть ее присутствие в Лондоне и не является общеизвестным фактом, но он наверняка поддался бы любопытству и бросил бы взгляд на фасад.

Однако на тот прием он не приехал, а если и приехал, то карета подвезла его к парадной лестнице.

А может, его вообще не было в Лондоне. У Люси не имелось возможности выяснить это. Она сидела взаперти с дядей и пожилой, слегка глуховатой теткой Харриет, которую привезли сюда ради соблюдения правил приличия. Люси покидала дом только для того, чтобы сходить к портнихе или прогуляться по парку. Все остальное время она проводила в одиночестве – дядя не желал разговаривать, а тетка ничего не слышала.

Поэтому до Люси не доходили никакие сплетни. О Грегори Бриджертоне или о ком-то другом.

А при случайных встречах со знакомыми она, естественно, не могла расспрашивать о нем. Люди подумали бы, что она им интересуется. Она им действительно интересовалась, но никто – ни один человек – не должен был об этом знать.

Ведь она выходит замуж за другого. Через неделю. Только это было не главным. Главное заключалось в том, что Грегори Бриджертон не проявил своего намерения занять место Хейзелби.

Когда он целовал ее и когда на следующее утро они стояли в неловком молчании на подъездной аллее, он считал, что целует девушку, не связанную обязательствами, непомолвленную.

Когда она рассказала ему о помолвке, он отнесся к этому абсолютно спокойно. И в его лице она увидела – а она искала, о, она так искала, – всего лишь... ничего. Ничего, что показало бы, что ее помолвка что-то значит для него.

Вместо этого он сказал: «Желаю вам всего наилучшего». Эти слова прозвучали как окончательный приговор. Она стояла и смотрела, как сундуки грузят в карету, а ее сердце разрывалось на куски. Она чувствовала это. И ощущала боль в груди. Когда же она ушла, стало еще хуже. Грудь сдавило так, что она едва могла дышать. Она ускорила шаг – насколько было возможно, чтобы походка не показалась неестественной, – и наконец повернула за угол. Там она рухнула на скамью и спрятала лицо в ладонях.

И молила Господа о том, чтобы никто ее не увидел.

Она очень хотела оглянуться. Ей очень хотелось бросить последний взгляд на него и запомнить его таким – в странной позе со сложенными за спиной руками и слегка расставленными ногами. Люси знала, что в такой позе стоят сотни мужчин, но почему-то у него она выглядела другой. Он мог бы находиться во многих ярдах от нее, но она все равно узнала бы его по этой позе.

И походка у него была другая – свободная и легкая, как будто где-то в глубине души он оставался семилетним мальчишкой. Это проявлялось и в развороте плеч, и в движении бедер – в тех деталях, которые обычно не замечают, но на которые Люси всегда обращала внимание.

Однако она не оглянулась. Это только ухудшило бы дело. Ей не хотелось, чтобы он видел ее лицо. Во время беседы ей удавалось держать себя в руках, но как только она отвернулась, все изменилось. Ее губы приоткрылись, она судорожно втягивала в себя воздух, но ощущение внутренней пустоты не проходило.

Это было ужасно. И ей не хотелось, чтобы он это видел.

Но ведь здесь, в Лондоне, ей очень хотелось увидеть его. Конечно, это было глупостью. Это было бы неблагоразумно, но ей все равно хотелось. Ей даже не придется говорить с ним. Вообще-то ей не следовало бы говорить с ним. Но хоть одним глазком...

Взгляд украдкой никому не причинит вреда.

Когда она попросила у дяди разрешения побывать на приеме, он отказал ей, заявив, что нет смысла впустую тратить время или деньги на светскую жизнь, если она уже имеет то, ради чего открываются сезоны, – предложение о браке.

Более того, он сообщил ей, что лорд Давенпорт намерен представить ее обществу как леди Хейзелби, а не как леди Люсинду Абернети. Люси не понимала, почему это так важно, особенно если учесть, что многие в свете уже знали се как леди Люсинду Абернети – кто со школы, кто с того момента, когда они с Гермионой весной принялись «наводить лоск». Но дядя Роберт дал ей понять (в своей неподражаемой манере, то есть без единого слова), что беседа окончена, и все свое внимание сосредоточил на бумагах, лежавших на столе.

Поэтому она лишь кивнула и вышла из комнаты.

И вот сейчас она присутствует на ужине, который сама же и инициировала, и жалеет – безумно – о том, что тогда не промолчала. Хейзелби довольно приятный, даже милый. Но вот его отец... Люси молила о том, чтобы ей не пришлось жить у Давенпортов. «Пожалуйста, Господи, пусть у Хейзелби будет свой дом».

В Уэльсе. Или, возможно, во Франции.

Выразив свое недовольство всем на свете – погодой за то, что дождливая, палатой общин за то, что она полным-полна плохо воспитанных идиотов, и оперой – «Боже, даже не на английском!» – лорд Давенпорт обратил свой критический взгляд на Люси.

Люси потребовалась вся сила духа, чтобы не отпрянуть, когда он навис над ней. Пучеглазый, с толстыми, мясистыми губами, он очень напоминал грузную рыбу. Честно говоря, Люси не удивилась бы, если бы он сорвал сорочку и обнажил жабры и чешую.

А потом... бр-р... ее передернуло от воспоминания. Он подошел поближе, причем настолько, что она кожей лица ощутила его горячее смрадное дыхание.

Она прямо держала спину, сохраняя идеальную осанку.

Он велел ей показать зубы.

Это было унизительно.

Лорд Давенпорт изучал ее как племенную кобылу. Он дошел до того, что, положив руки ей на бедра, проверил, насколько ее таз подходит для деторождения! Люси ахнула и безумным взглядом посмотрела на дядю, моля о помощи, но тот хранил каменное выражение лица и пялился куда-то в сторону, совсем не на нее.

А теперь, когда они сели за стол... Боже милостивый! Лорд Давенпорт принялся допрашивать ее. Он задавал вопросы о ее здоровье и затрагивал темы, которые, по мнению Люси, обсуждаются только в женском обществе. Потом, когда она уже думала, что худшее позади...

– Вы знаете таблицу?

Люси ошеломленно заморгала.

– Прошу прощения?

– Таблицу, – нетерпеливо повторил он. – По шестерке, семерке.

На мгновение Люси лишилась дара речи.

– Ну? – не унимался он.

– Конечно, – запинаясь, проговорила Люси.

Она опять посмотрела на дядю, но тот упорно хранил на лице выражение решительного равнодушия.

– Показывайте. – Губы лорда Давенпорта образовали тонкую линию, которая протянулась от одной обвисшей щеки до другой. – По семерке. Этого хватит.

– Я... э-э...

Охваченная отчаянием, Люси пыталась поймать взгляд тети Харриет, но та не обращала внимания на то, что творится вокруг, и фактически не произнесла ни слова с начала вечера.

– Папа, – вмешался Хейзелби, – полагаю, вы...

– Тут вопрос улучшения породы, – довольно грубо заявил лорд Давенпорт. – Будущее семьи заключено в ее чреве. У нас есть право знать, что мы получаем.

Она сглотнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы собраться с силами. А когда открыла, то обнаружила, что лорд Давенпорт смотрит прямо на нее. Его губы начали приоткрываться, и Люси поняла, что он сейчас заговорит. Этого она вынести уже не могла и...

– Семь, четырнадцать, двадцать один, – затараторила она, чтобы только остановить его. – Двадцать восемь, тридцать пять, сорок два...

Интересно, подумала Люси, что он сделает, если она собьется? Отменит свадьбу?

– ... сорок девять, пятьдесят шесть...

Это было бы заманчиво. Ужасно заманчиво.

– ...шестьдесят три, семьдесят, семьдесят семь...

Она посмотрела на дядю. Тот ел. И даже не смотрел на нее.

– ...восемьдесят два, восемьдесят девять...

– Все, этого достаточно, – объявил лорд Давенпорт, останавливая ее сразу после восьмидесяти двух.

Надежда, вспыхнувшая в душе Люси, улетучилась. Она взбунтовалась – наверное, впервые за всю жизнь, – но никто этого не заметил. Она опоздала, ждала слишком долго.

Может, еще что-нибудь учудить, спросила она себя?

– Здорово, – сказал Хейзелби, ободряюще улыбаясь.

Люси ухитрилась улыбнуться ему в ответ. Он и в самом деле был неплохой. Если бы не Грегори, она считала бы его удачным вариантом. У Хейзелби были чуть жидковатые волосы, хотя он весь был чуть жидковат, но жаловаться было практически не на что.

А она и не жалуется. И не будет. Просто она хочет кое-чего другого.

– Полагаю, вы неплохо учились у мисс Мосс? – спросил лорд Давенпорт. При этом он прищурился, и его вопрос прозвучал отнюдь не дружелюбно.

– Да, конечно, – ответила Люси, удивившись. Она уже думала, что беседа сменила направление.

– Великолепное учреждение, – заявил лорд Давенпорт, жуя кусок жареной баранины. – Им известно, что должна знать девушка и что ей знать не следует. Там училась дочь Уинслоу. И Фордхема тоже.

– Да, – пробормотала Люси, потому что от нее явно ожидали реакции. – Они обе замечательные девушки, – солгала она.

Сибилла Уинслоу оказалась мерзким маленьким тираном, который находил развлечение в том, чтобы щипать своих одноклассниц за плечо.

Впервые за весь вечер лорд Давенпорт был, кажется, доволен ею.

– Значит, вы их хорошо знаете? – уточнил он.

– Ну, не очень, – уклонилась от прямого ответа Люси. – Леди Джоанна была чуть старше меня, но школа небольшая. Мы знали друг друга хотя бы в лицо.

– Хорошо, – одобрительно кивнул лорд Давенпорт, при этом его щеки дрогнули.

Люси поторопилась отвести взгляд.

– Это те люди, с которыми вам придется познакомиться поближе, – продолжил он. – Это те связи, которые надо культивировать.

Люси покорно кивнула, мысленно составляя список всех мест, где она предпочла бы сейчас оказаться. В Париже, Венеции, Греции. Хотя там, кажется, война? Не важно. Все равно в Греции было бы лучше.

– ...ответственность за имя... определенные стандарты поведения...

Действительно ли на Востоке так жарко? Она всегда восхищалась китайским фарфором.

– ...не потерпят никаких отступлений от...

Как назывался тот жуткий квартал? Сен-Жиль? Да, она и там предпочла бы оказаться.

– ...обязательств. Обязательств!

Последнее слово сопровождалось ударом кулака о стол. Серебряная посуда звякнула, и Люси подскочила от неожиданности. Даже тетя Харриет оторвала взгляд от тарелки.

Люси сосредоточилась и, так как взгляды всех присутствующих были направлены на нее, произнесла:

– Да?

Лорд Давенпорт почти с угрожающим видом подался вперед.

– Однажды вы станете леди Давенпорт. У вас будут обязательства. Много обязательств.

Люси слегка растянула губы – достаточно для того, чтобы это считалось ответом. Господи, да когда же закончится этот вечер?

Лорд Давенпорт наклонился вперед еще больше, и, хотя стол был широким и уставлен блюдами, Люси инстинктивно отпрянула.

– Вы не можете относиться к своим обязательствам легкомысленно, – продолжал он, и с каждым словом его голос звучал все громче. – Вы это понимаете?

Интересно, подумала Люси, что будет, если она схватится за голову и закричит во все горло?

«Господи, умоляю Тебя, спаси меня от этой пытки!»

Да, пришла к выводу Люси, это могло бы оттолкнуть его. Возможно, он решил бы, что она слаба рассудком и...

– Конечно, лорд Давенпорт, – услышала она собственный голос.

Трусиха. Жалкая трусиха.

И вдруг, как заводная игрушка, у которой кончился завод, лорд Давенпорт успокоился и сел на свое место.

– Она будет графиней! – гремел Давенпорт. – Графиней!

Хейзелби устремил спокойный взгляд на отца.

– Она станет графиней только после вашей смерти, – проговорил Хейзелби. – И тогда, – продолжал он, машинально положив в рот крохотный кусочек рыбы, – для вас это не будет иметь значения, не так ли?

Люси расширившимися от удивления глазами уставилась на лорда Давенпорта.

Кожа графа стала пунцовой. Ее цвет стал жутким – воспаленным, глубоким, с темным отливом, на левом виске вена уже не пульсировала, а подскакивала. Давенпорт сверлил взглядом Хейзелби, и от ярости его глаза превратились в щелочки. В его облике не было угрозы, он не порывался ударить его или причинить другой вред, но было совершенно очевидно – и Люси могла бы поклясться в этом, – что в тот момент граф люто ненавидел сына.

А Хейзелби на все это лишь спокойно произнес:

– Сегодня стоит замечательная погода! – И улыбнулся.

Улыбнулся!

Люси не сводила с него изумленного взгляда. Дождь льет уже несколько дней! И разве он не понимает, что его отца вот-вот хватит апоплексический удар? Было видно, что лорду Давенпорту ужасно хочется плюнуть в сына, и Люси даже через стол слышала, как он скрипит зубами.

Неожиданно, когда воздух в комнате уже запульсировал от ярости, тишину нарушил дядя Роберт.

– Я рад, что мы решили устроить свадьбу в Лондоне, – сказал он. Его голос звучал ровно, спокойно и решительно, как будто он всем давал понять: «Все, закончили и забыли». – Как вам известно, – продолжал он, пока остальные приходили в себя, – две недели назад Феннсуорт устроил свадьбу в Эбби. Конечно, историю предков забывать нельзя – кажется, семь графов устраивали там свои церемонии, – но, признаться честно, почти никто из гостей не смог приехать.

Люси подозревала, что это было связано не только с местоположением, но и со спешкой, отличавшей свадьбу Ричарда, однако сейчас было не время спорить о причинах отсутствия гостей. Ей же церемония очень понравилась именно своей камерностью. Ричард и Гермиона были невероятно счастливы, и над всеми присутствующими витал дух любви и дружбы. Свадьба действительно получилась радостной.

Радостное ощущение сохранялось только до следующего дня, когда молодые на медовый месяц уехали в Брайтон. Люси еще долго стояла на аллее и махала им вслед. Она впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и одинокой.

Скоро они вернутся домой, напомнила она себе. Еще до ее свадьбы. Гермиона будет ее единственной подружкой, а Ричард поведет ее к алтарю.

А пока ей приходится довольствоваться обществом тети Харриет. И лорда Давенпорта. И Хейзелби, который либо отличается блестящим умом, либо просто не в себе.

Она оглядела сидевших за столом троих мужчин, которые в настоящий момент устраивали ее жизнь. Ей придется смириться. Потому что ничего другого не остается. Нет смысла оставаться несчастной, нужно смотреть на вещи оптимистически, хотя это и трудно. Просто следует всегда помнить, что могло бы быть и хуже.

Люси даже принялась мысленно составлять список тех самых вариантов, когда могло бы быть хуже.

Однако перед ее внутренним взором все время появлялось лицо Грегори Бриджертона – и варианты, когда могло бы быть лучше.


Глава 14,


в которой наши герой и героиня встречаются вновь, что вызывает бурный восторг у лондонских птиц


Когда Грегори увидел ее – в Гайд-парке, в первый день после своего возвращения в Лондон, – его первой мыслью было: «Ну естественно!»

Ему казалось совершенно естественным, что он неожиданно встретил Люси Абернети буквально в первый час после своего приезда в Лондон. Она занимала его мысли почти постоянно с того момента, когда их дороги разошлись в Кенте. И хотя он считал, что она живет в Феннсуорте, его, как это ни странно, совсем не удивило, что первым знакомым человеком, которого он встретил, вернувшись из деревни, где провел целый месяц, оказалась она.

Он приехал в город прошлым вечером. Устав после долгого путешествия по раскисшим дорогам, он сразу отправился спать. А когда проснулся – кстати, раньше обычного, – мир еще не успел просохнуть после продолжительных дождей, зато солнышко светило ярко.

Грегори быстро оделся и вышел из дома. Ему всегда нравилось, как пахнет воздух после сильной грозы. Чистотой, даже в Лондоне. Нет, особенно в Лондоне. Это были короткие периоды, когда город пах вот так – сочно и свежо, как листья.

Грегори имел небольшую квартирку в особнячке в Мэрилебоне. Обстановка в квартире была простой, и ему там очень нравилось. Он чувствовал себя там дома.

Его брат и мать не раз приглашали его жить с ними. Друзья считали его сумасшедшим из-за того, что он отказывался, – обе резиденции были роскошными и, что самое главное, оборудованы лучше. Однако Грегори прочно держался за свою независимость. И не потому, что не хотел, чтобы ему постоянно указывали, что делать, – просто он не выносил контроля. Даже если мать делала вид, будто не вмешивается в его жизнь, он знал, что она всегда пристально наблюдает за ним, следит, как он строит свою светскую жизнь.

Есть одна барышня, и есть другая барышни, и он должен потанцевать с обеими – дважды – на следующем суаре, и, кроме того, он ни в коем случае не должен позабыть еще об одной барышне. Той, которая стоит у стены, – ну, как же он ее не видит, вон она стоит в одиночестве. Он должен помнить, что ее тетка – очень близкая ее подруга.

У матери Грегори было очень много близких подруг.

Виолетта Бриджертон благополучно выдала замуж и женила семерых из восьми своих детей, и теперь весь пыл ее матримониальной лихорадки вынужден был терпеть один Грегори. Он, естественно, обожал мать и был благодарен за то, что она так сильно беспокоится о его благополучии и счастье, но иногда она вызывала у него желание рвать на себе волосы.

С Энтони дело обстояло еще хуже. Ему даже не было надобности что-то говорить. Одного его присутствия было достаточно, чтобы у Грегори возникло ощущение, будто он по каким-то причинам недостоин родового имени. Трудно пробивать себе дорогу в жизни под постоянным надзором могущественного лорда Бриджертона. Насколько понимал Грегори, его старший брат ни разу в жизни не совершал ошибок.

Что делало его собственные ошибки грубейшими.

К счастью, все эти проблемы оказались легко разрешимыми. Грегори просто взял и съехал. Правда, на то, чтобы содержать квартиру, пусть и небольшую, пришлось взять какую-то сумму из его содержания, однако траты того стоили.

Даже такая малость – уйти из дома, чтобы никто не расспрашивал, зачем пошел, или куда, или, в случае с матерью, к кому, – доставляла удовольствие. И поддерживала. Странно, что самая обычная прогулка могла наполнить человека ощущением независимости. Но ведь наполняла же.

И вот тогда он встретил ее. Люси Абернети. В Гайд-парке, хотя по всем прикидкам она должна была находиться в Кенте.

Она сидела на скамье и крошила хлеб птицам. Это напомнило Грегори тот день, когда он случайно наткнулся на нее в парке Обри-Холла. Она и тогда сидела на скамье и выглядела подавленной. Сейчас, оглядываясь в прошлое, Грегори вдруг сообразил, что, вероятно, незадолго до той встречи в парке брат сообщил ей, что вопрос с помолвкой решен.

Интересно, подумал он, почему она тогда ему не сказала?

Жаль, надо было бы рассказать.

Если бы он знал, что ее просватали, он никогда не поцеловал бы ее. Ведь это шло вразрез с правилами поведения, которых он придерживался. Джентльмен не должен разевать рот на чужую невесту. Если бы он знал правду, в ту ночь он ушел бы от нее и...

Грегори застыл. Он не знал, что сделал бы. Как же так? Ведь он бессчетное количество раз проигрывал эту сцену в голове и только сейчас понял, что ни в одном случае не представлял, что отталкивает ее от себя!

А после этого... он не очень хорошо помнил, как это случилось, но вот что именно случилось, помнил хорошо. До последней детали. Он помнил, как она смотрела на него, помнил прикосновение ее рук. Она вцепилась в него, и на мгновение ему показалось, что она нуждается в нем. Он мог бы стать для нее опорой, поддержкой.

Он ни для кого никогда не был опорой.

Но дело было не в этом. Он поцеловал ее не за это. Он поцеловал ее, потому что...

Потому что...

Господи, он не знает почему... Момент был такой – странный, загадочный. Вокруг стояла тишина – волшебная, чарующая тишина, которая, казалось, проникала внутрь и замедляла дыхание.

В доме бурлила жизнь, он буквально кишел гостями, но там, в коридоре, они были одни. И Люси смотрела на него, что-то искала в его лице, а потом... каким-то образом... она оказалась так близко. Он не помнил, чтобы двигался или опускал голову, однако каким-то образом ее лицо оказалось в дюйме от его лица. И в следующее мгновение он понял...

Что целует ее.

А потом он будто вынырнул из земного мира. Он утратил понятие о словах, о благоразумии, он утратил даже мысли. Его сознание превратилось в нечто первобытное. И его новый мир был наполнен яркими красками, жаром и эмоциями. Возникло ощущение, будто его тело поглотило сознание.

И теперь он спрашивал себя – когда позволял себе задавать этот вопрос, – мог ли он все это остановить? Если бы она не сказала «нет», если бы она не уперлась ладонями ему в грудь и не попросила остановиться...

Остановился бы он по собственной воле?

Смог бы он остановиться?

Грегори расправил плечи. Выпятил вперед подбородок. Естественно, смог бы. Ведь она всего лишь Люси. Она замечательная во многих смыслах, однако она не из тех женщин, от которых мужчины теряют голову. Просто тогда у него было временное помрачение рассудка. Кратковременное сумасшествие, вызванное странными и неприятными событиями того вечера.

Даже сейчас, сидя на скамейке в Гайд-парке, с небольшой стайкой голубей у ног, она оставалась той же самой старушкой Люси. Она пока еще не заметила его, поэтому он мог наблюдать за ней, сколько ему захочется.

Губы Люси шевелились.

Грегори улыбнулся. Она беседует с птицами. Что-то им рассказывает. Вероятнее всего, она дает им указания, возможно, назначает дату будущего кормления.

Или велит им есть с закрытыми клювами.

Он рассмеялся. Не удержался и рассмеялся.

Люси обернулась. Обернулась и увидела его. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись, и его, как обухом по голове, ошеломила мысль, что ему приятно видеть ее.

Надо признать, что подобная реакция с его стороны была довольно странной, если вспомнить, как они расстались.

– Леди Люсинда, – поздоровался Грегори, подходя к ней, – какой сюрприз. Я и не знал, что вы в Лондоне.

Секунду казалось, что она не может решить, как ей быть дальше. Потом она улыбнулась – чуть более неуверенно, чем прежде, что сильно удивило Грегори, – и протянула ломтик хлеба.

– Это голубям? – осведомился он. – Или мне?

Ее улыбка стала более похожей на те, к которым он привык.

– Как предпочитаете. Хотя должна предупредить вас – хлеб слегка заветрился.

Грегори лукаво прищурился.

– Вы уже попробовали?

И вдруг оказалось, что ничего не было. Ни поцелуя, ни тягостного разговора утром... все куда-то исчезло. Они снова стали добрыми друзьями, и в мире воцарился порядок.

Леди Люсинда поджимала губы, как будто считала, что ей следует сердиться на него, а он смеялся, потому что ему было весело поддразнивать ее.

– Это мой второй завтрак, – невыразительным тоном заявила она.

Грегори сел на другой конец скамьи и стал крошить хлеб. Набрав целую горсть, он рассыпал ее по земле и, откинувшись на спинку, стал наблюдать, как птицы, пуская в ход клювы и крылья, дерутся за лакомство.

Что же до Люси, то он заметил, что она бросает крошки методично, одну задругой, ровно через каждые три секунды.

Он проверил. Разве он мог не проверить?

– Ну вот, стая меня бросила, – нахмурившись, сказала она.

Грегори с улыбкой проследил за последним голубем, спешившим на угощение Бриджертона, и разбросал еще одну горсть крошек.

– Я всегда устраиваю лучшие приемы.

Люси покосилась на него.

– Вы невыносимы.

Грегори ответил ей хитрым взглядом.

– Это одно из моих превосходных качеств.

– По чьему мнению?

– Ну, моя мама, кажется, сильно меня любит, – изображая скромность, заявил он.

Люси рассмеялась.

И Грегори ощутил себя победителем.

– А моя сестра... не очень.

Одна из бровей Люси изогнулась.

– Та, которую вам нравится мучить?

– Я мучаю ее не потому, что мне нравится, – наставительным тоном проговорил Грегори. – Я делаю гак, потому что это необходимо.

– Кому?

– Всей Британии, – заявил он. – Поверьте мне.

Люси посмотрела на него с сомнением.

– Вряд ли все так уж плохо.

– Вероятно, нет, – сказал он. – Мама, кажется, и ее тоже любит, что меня чрезвычайно озадачивает.

Люси опять рассмеялась, и ее смех звучал... хорошо. Слово нейтральное, но как-то уж больно точно оно ее описывает. Ее смех идет изнутри – теплый, свободный, искренний.

Она повернулась к нему, и ее взгляд стал серьезным.

– Вам нравится поддразнивать, но я готова спорить на все, что у меня есть, что вы отдали бы за нее жизнь.

Грегори сделал вид, будто раздумывает над ее словами.

– А сколько у вас есть?

– Стыдитесь, мистер Бриджертон. Вы увиливаете от ответа.

– Конечно, отдал бы, – тихо проговорил он. – Она моя сестренка. Моя – и чтобы мучить, и чтобы защищать.

– Разве она не замужем?

Он пожал плечами и оглядел парк.

– Да, думаю, теперь о ней может позаботиться Сен-Клер – дьявол бы его побрал. – Он повернулся к ней и улыбнулся, но улыбка вышла кривой. – Простите.

Как оказалось, Люси пребывала не в том настроении, чтобы обижаться. Более того, она удивила Грегори тем, что с чувством произнесла:

– Нет надобности извиняться. Бывают ситуации, когда только упоминание лукавого может точно передать всю глубину отчаяния.

– Очевидно, вы сделали этот вывод недавно, причем на собственном опыте?

– Вчера вечером, – подтвердила его догадку Люси.

– Вот как? – Грегори, страшно заинтересовавшись, наклонился вперед. – И что же произошло?

Но Люси лишь покачала головой:

– Ничего особенного.

– Как же ничего, если вы извиняете богохульство?

Она вздохнула:

– Я уже говорила вам, что вы невыносимы, не так ли?

– У вас, леди Люсинда, острый язычок.

Она выгнула брови, что придало ее лицу хитрющее выражение.

– Это одна из моих тщательно скрываемых тайн.

Грегори засмеялся.

– Я, знаете ли, не просто обычная сплетница.

Грегори уже хохотал. Хохот зарождался где-то в желудке и сотрясал все тело.

Люси наблюдала за ним со снисходительной улыбкой, и это здорово умиротворяло его. Она выглядела теплой... даже мирной.

И он чувствовал себя счастливым с ней. Здесь, на скамье. Ему было легко и просто в ее обществе.

Отсмеявшись, он повернулся к ней и с улыбкой спросил:

– Вы часто приходите сюда?

Люси ответила не сразу. Она наклонила голову, будто задумавшись над его вопросом.

Что показалось Грегори странным – ведь вопрос был простым.

– Мне нравится кормить птиц, – наконец проговорила она. – Это успокаивает.

Грегори разбросал еще горсть крошек и усмехнулся:

– Вы так думаете?

Люси прищурилась и четким и собранным, как у военного, движением руки бросила на землю крошку хлеба. Потом следующую, причем точно так же. Затем она повернулась к Грегори. На ее губах улыбки не было.

– Да, если только вы не подстрекаете их к бунту.

– Я?! – с невинным видом воскликнул Грегори. – Да это вы вынуждаете их биться до смерти – и всего лишь ради крошки черствого хлеба!

Люси покачала головой. Он действительно невыносим. И она так благодарна ему за это. Когда она его заметила – он стоял и наблюдал, как она кормит голубей, – у нее похолодело в желудке, и она ощутила страшную слабость. В тот момент она не знала, что говорить и как себя вести.

Но потом он подошел к ней, и он выглядел таким... привычным. Она тут же почувствовала себя свободно, что при существующих обстоятельствах было довольно удивительно.

Потом он улыбнулся – своей неторопливой, такой знакомой улыбкой, – пошутил насчет голубей, и она, сама того не замечая, стала улыбаться ему в ответ. И почувствовала себя свободно и естественно.

Совершенно очевидно, у нее в жизни осталось очень мало радостей.

– Вы все это время жили в Лондоне? – спросила Люси. Грегори не ожидал подобного вопроса.

– Нет. Я только вчера вернулся.

– Понятно.

Люси молчала, обдумывая полученные сведения. Странно, она даже не предполагала, что его может не быть в городе. Ну что ж, это все объясняет... Только она не знала, что это объясняет. Что она его ни разу не видела? Так она вряд ли могла бы видеть его, если сама не бывала нигде, кроме парка и портнихи, и все время проводила дома.

– Значит, все это время вы жили в Обри-Холле?

– Нет, я уехал вскоре после вас и навестил своего брата. Он вместе с женой и детьми живет в Уилтшире, вдали от цивилизации, что его очень радует.

– Уилтшир не так уж далеко.

Грегори пожал плечами.

– Бывают периоды, когда они не получают даже «Таймс». Они утверждают, что им это неинтересно.

– Как странно. – Среди знакомых Люси не было ни одного, кто не получал бы газету, причем в самых отдаленных графствах.

Грегори кивнул.

– На ceй раз это подействовало на меня благотворно. Я не знал, кто чем занимается, и меня это ни капельки не волновало.

– А вы обычно прислушиваетесь к сплетням?

Он покосился на нее.

– Мужчины не сплетничают. Они беседуют.

– Понятно, – сказала Люси. – Это многое объясняет.

Он рассмеялся.

– А вы давно в городе? Я думал, вы живете в деревне.

– Две недели, – ответила она. – Мы приехали сюда сразу после свадьбы.

– Мы? Значит, и ваш брат с мисс Уотсон здесь?

Люси разозлилась на себя за то, что услышала в его голосе энтузиазм, но потом напомнила себе, что иначе и быть не может.

– Теперь она леди Феннсуорт. Они путешествуют, у них медовый месяц. Я здесь с дядей.

– Вы приехали на весь сезон?

– На мою свадьбу.

Здесь плавное течение беседы прервалось.

Люси порылась в корзинке и достала ломоть хлеба.

– Свадьба состоится через неделю.

Грегори смотрел на нее в полном ошеломлении.

– Так скоро?

– Дядя Роберт говорит, что нет смысла тянуть.

– Понятно, – произнес Грегори и поморгал.

Люси поняла, что он не знает, что сказать. Это была наиболее нехарактерная для него реакция, и именно эта реакция порадовала ее.

Наконец он нашелся:

– Мои поздравления.

– Благодарю.

Интересно, спросила себя Люси, получил ли он приглашение? Дядя Роберт и лорд Давенпорт были полны решимости пригласить на церемонию абсолютно всех. Это, говорили они, ее первый выход в свет, это великое событие, и они хотят, чтобы весь мир узнал о том, что она жена Хейзелби.

– Свадьба состоится в церкви Святого Георгия, – без всякой причины сообщила Люси.

– Здесь, в Лондоне? – удивился Грегори. – Я думал, вы будете венчаться в Феннсуорт-Эбби.

Забавно, подумала Люси, ведь ей совсем не больно – обсуждать с ним свое грядущее бракосочетание. А все потому, что ее оцепенение усилилось.

– Так захотел дядя, – пояснила она, вытаскивая из корзинки еще один кусок хлеба.

– Разве ваш дядя является главой семьи? – спросил Грегори, с любопытством глядя на нее. – Ведь ваш брат – граф. Разве он не достиг совершеннолетия?

Люси бросила целый ломоть на землю и с каким-то странным интересом наблюдала, как голуби дерутся за него.

– Достиг, – ответила она. – В прошлом году. Но он предпочел отдать пока решение семейных дел дяде. Думаю, теперь, – она смущенно улыбнулась ему, – после женитьбы, он займет полагающееся ему место.

– Не беспокойтесь о моих чувствах, – попросил Грегори. – Я уже вполне оправился.

– Правда?

Он как-то неопределенно качнул головой.

– По правде говоря, я считаю, что мне повезло.

Пальцы Люси, которая достала еще один ломоть хлеба, замерли, не отщипнув ни кусочка.

– Повезло? – изумилась она и с интересом посмотрела на него. – Разве такое возможно?

– Вы очень прямолинейны, – не без удивления проговорил Грегори.

Люси покраснела. Она почувствовала, как горячий румянец заливает ей щеки.

– Простите, – сказала она – С моей стороны это было верхом грубости. Просто вы так…

– Больше ни слова, – перебил ее Грегори, и от этого ей стало еще хуже.

Окажись она на его месте, ей тоже было бы неприятно вспоминать те события, поэтому нет ничего удивительного в том, что он пресек ее попытку пересказать – в мельчайших подробностях, – как он сходил с ума от любви к Гермионе.

– Простите, – проговорила она.

Грегори повернулся к ней. И задумчиво оглядел.

– Вы очень часто это повторяете.

– В этом вся я, – сказала она. – Я все сглаживаю и улаживаю.

С этими словами они бросила последний кусок хлеба голубям.

Оба одновременно наклонились вперед и стали наблюдать за хаосом, воцарившимся в стае.

– Удачно, – отметил Грегори.

– Я мирюсь с обстоятельствами и стараюсь увидеть в них хорошее, – заявила Люси. – Всегда.

– Похвально, – тихо проговорил Грегори.

И это почему-то разозлило Люси. В ней поднялась чуть ли не звериная ярость. Ей не надо, чтобы ее хвалили за то, что она умеет мириться с посредственным! Это все равно что выиграть в состязании по ходьбе приз за самые красивые туфли. Не имеющий отношения к состязаниям и бессмысленный.

– А вы? – спросила она, и ее голос прозвучал резче, чем раньше. – Вы тоже миритесь с обстоятельствами? Именно поэтому вы утверждаете, что оправились? Разве не вы приходили в восторг при малейшем упоминании о любви? Вы говорили, что любовь – это все. Вы говорили...

Люси замолчала, шокированная собственным тоном. Грегори смотрел на нее как на помешанную. Возможно, она действительно была не в себе.

– Вы много чего говорили, – пробормотала она в надежде, что это положит конец беседе.

Ей пора идти. До его прихода она уже не менее четверти часа сидела в парке. Погода стоит ветреная, очень влажно, а она одета не очень тепло.

– Сожалею, что расстроил вас, – тихо проговорил Грегори.

Люси никак не могла заставить себя взглянуть на него.

– Но я вам не солгал, – сказал он. – Честное слово, я больше не думаю о мисс – простите, о леди Феннсуорт, кроме тех случаев, когда понимаю, что мы никогда не подошли бы друг другу.

Люси повернулась к нему и вдруг поняла, что ей безумно хочется верить ему. И она действительно поверила.

Потому что, если он смог забыть Гермиону, значит, и она сможет забыть его.

– Не знаю, как объяснить это, – добавил он и замотал головой, как будто запутался в себе не меньше, чем она. – Но если когда-нибудь вами овладеет безумное и необъяснимое чувство к...

Люси окаменела. Нет, он не скажет этого. Просто не может быть, чтобы он это сказал.

Он пожал плечами.

– Короче, я не стал бы этому доверять.

Господи! Слова Гермионы. Точные.

Люси попыталась вспомнить, что она тогда ответила Гермионе. Потому что нужно было что-то ответить сейчас. Иначе он обратил бы внимание на то, что она молчит, повернулся бы и увидел, как она расстроена. А потом стал бы задавать вопросы, и она не знала бы, что отвечать, и...

– Маловероятно, что со мной это случится, – сказала Люси, причем слова сами сорвались с ее языка.

Грегори повернулся, но она продолжала смотреть вперед. И жалела, что скормила птицам весь хлеб.

– Вы не верите, что полюбите? – спросил он.

– Гм... возможно, – ответила она, придав своему голосу побольше беспечности и убежденности. – Но не так.

– Не так?

Возмущенная тем, что он вынуждает ее пускаться в объяснения, Люси набрала в грудь воздуха.

– Я не полюблю той отчаянной любовью, от которой вы с Гермионой отреклись, – сказала она. – Я сделана из другого теста.

Люси прикусила губу и наконец позволила себе посмотреть в его сторону. А что, если он догадается, что она лжет? Что, если он почувствует, что она уже любит – его? Конечно, она окажется в затруднительной ситуации, поэтому лучше заранее узнать, что именно он понял. Во всяком случае, ей не придется гадать.

Неведение не приносит счастья. Тем более таким, как она.

– Как бы то ни было, это не имеет отношения к делу, – продолжила Люси, потому что молчание стало ей невыносимо. – Через неделю я выхожу за лорда Хейзелби, и я никогда не отступлю от своей клятвы. Я...

– За Хейзелби? – Грегори изогнулся всем телом, чтобы заглянуть ей в глаза. – Вы выходите за Хейзелби?

– Да, – ответила Люси, разозлившись. Странная какая-то реакция! – Я думала, вы знаете.

– Нет, я не... – У него был шокированный вид. Ошеломленный.

Господи!

Он помотал головой.

– Даже не понимаю, почему я этого не знал.

– Никто не делал из этого секрета.

– Да, – с нажимом произнес Грегори. – То есть нет. Естественно, не делали. Я имел в виду совсем другое.

– Вы не уважаете лорда Хейзелби? – спросила Люси, тщательно подбирая слова.

– Нет, – ответил Грегори, покачав головой – слегка, как будто делал это неосознанно. – Нет. Я довольно давно знаком с ним. Мы вместе учились в колледже. И в университете.

– Значит, вы сверстники? – Неожиданно Люси подумала, что что-то идет не так, если она не знает возраста своего жениха. Но и возраста Грегори она не знает.

Грегори кивнул.

– Лорд Хейзелби вполне... любезный. Будет хорошо к вам относиться. – Он прокашлялся. – Мягко.

– Мягко? – эхом отозвалась Люси, удивленная такой странной оценкой.

Их взгляды встретились, и Люси сообразила, что он практически впервые посмотрел на нее с того момента, как она назвала имя своего жениха. Грегори молчал. И пристально смотрел на нее. Его взгляд был напряженным, а глаза, казалось, медленно меняли цвет. Сначала они были карими с зеленоватым оттенком, потом зелеными – с коричневатым, а потом приобрели совсем непонятный оттенок.

– В чем дело? – прошептала она.

– Не имеет значения, – ответил он каким-то чужим голосом. – Я... – В это мгновение он отвернулся, и чары рассеялись. – Моя сестра, – заговорил он, покашляв, – завтра вечером устраивает суаре. Соблаговолите ли поприсутствовать?

– О да, с радостью, – ответила Люси, хотя знала, что никуда она не пойдет.

С другой стороны, она уже давно лишена светского общения, а после свадьбы у нее не будет возможности проводить время в его обществе. Не следует мучить себя, мечтая о том, что ей не суждено иметь. Но она ничего не может с собой поделать.

Срывай цветы.

Сейчас. Потому что другого времени не будет...

– Только я не смогу. – Разочарование превратило ее голос в жалобный стон.

– Почему?

– Дело в дяде, – со вздохом ответила она. – И в лорде Давенпорте, отце Хейзелби.

– Я знаю, кто это такой.

– Конечно. Про... – Она замолчала. Нет, она этого не произнесет. – Они не хотят, чтобы я до поры до времени показывалась в свете.

– Прошу прощения, но почему?

Люси пожала плечами.

– Нет смысла представлять меня свету как леди Люсинду Абернети, если мне через неделю предстоит стать леди Хейзелби.

– Это глупо.

– Так они говорят. – Она нахмурилась. – И еще я думаю, что они не хотят зря тратиться.

– Завтра вы обязательно будете на приеме, – уверенно заявил Грегори. – Я об этом позабочусь.

– Вы? – удивилась Люси.

– Не я конкретно, – пояснил он, – а моя мама. Поверьте мне, когда дело доходит до соблюдения светских правил и норм, она способна горы свернуть. У вас есть компаньонка?

Люси кивнула.

– Тетя Харриет. Она немного нездорова, но, я уверена, сможет присутствовать на вечере, если дядя позволит.

– А он позволит, – твердо сказал Грегори. – Сестра, о которой я говорил, старшая. Дафна. – Помолчав, он добавил: – Ее светлость герцогиня Хастингс. Ваш дядя не посмеет отказать ей, не так ли?

– Наверное, не посмеет, – медленно проговорила Люси. Она не могла представить, кто вообще посмел бы отказать герцогине.

– Тогда решено, – подытожил Грегори. – Завтра во второй половине дня вам принесут письмо от герцогини. – Он встал и предложил ей руку.

Люси напряглась. Ей было и горько, и сладостно прикасаться к нему. Она вложила свою руку в его. Его рука была теплой и сулила спокойствие. И безопасность.

– Благодарю, – проговорила она.

Встав, она тут же отдернула руку и ухватилась за ручку корзинки, затем кивнула своей горничной, и та поспешила к ней.

– До завтра, – попрощался Грегори и очень официально поклонился.

– До завтра, – попрощалась Люси.

Ей не верилось, что все это правда. Сколько она себя помнила, дядя никогда не менял своего решения. Но вдруг... Всякое возможно. Надо надеяться.


Глава 15,


в которой наш герой узнает, что не обладает —и, возможно, никогда не будет обладать – такой же житейской мудростью, как его мать


Час спустя Грегори сидел в гостиной дома номер пять по Брутон-стрит, в лондонском особняке матери, которая переехала сюда после свадьбы Энтони, освободив для него Бриджертон-Хаус. Это был и дом Грегори, он жил здесь до того, как перебрался на съемную квартиру. После замужества младшей сестры мать жила одна. Грегори обязательно заезжал к ней как минимум дважды в неделю, когда бывал в Лондоне, и каждый раз удивлялся тому, каким тихим стал дом.

– Дорогой! – радостно воскликнула мать, вплывая в комнату. – Я ждала тебя только к вечеру. Как твое путешествие? Расскажи мне о Бенедикте, и Софи, и детях во всех подробностях. Просто преступление, что я так редко вижу своих внуков.

Грегори снисходительно улыбнулся. Мать была в Уилтшире всего месяц назад и навещала Бенедикта несколько раз в год. Он обстоятельно рассказал о четырех детях Бенедикта, уделив особое внимание маленькой Виолетте, тезке матери. Затем, когда у матери истощился весь запас вопросов, он сказал:

– Кстати, мама, я приехал просить тебя об одолжении.

У Виолетты всегда была идеальная осанка, но в этот момент она, кажется, еще немного выпрямила спину.

– Вот как? И в чем же дело?

Он рассказал о Люси, стараясь при этом не вдаваться в подробности, чтобы мать в свойственной ей манере не сделала определенные выводы по поводу его интереса к ней.

Мать имела склонность видеть потенциальную невестку во всех незамужних дамах. Даже в тех, у кого на ближайшие выходные была назначена свадьба.

– Конечно, я помогу тебе, – сказала Виолетта. – Нет ничего проще.

– Ее дядя твердо намерен держать ее под арестом, – напомнил Грегори.

Она пренебрежительно махнула рукой.

– Пустяки, сынок. Предоставь это мне. Я быстро с этим справлюсь.

Грегори решил на этом закрыть тему. Если мама утверждает, что знает, как обеспечить чье-то присутствие на балу, ей можно верить. Новые вопросы наведут ее на мысль, что у него есть скрытые мотивы.

А таких мотивов у него не было.

Люси ему просто нравилась. Он считал ее другом. И хотел, чтобы она получила немного удовольствия. Это было бы замечательно.

– Я попрошу твою сестру послать ей приглашение с личным письмом, – задумчиво проговорила Виолетта. – Возможно, я даже заеду к ее дяде. Я солгу и скажу, что встретилась с ней в парке.

– Солжешь? – лукаво улыбнулся Грегори. – Ты?

Улыбку, появившуюся на лице матери, можно было с полным правом назвать дьявольской.

– Не имеет значения, поверит он мне или нет. В этом и заключается одно из преимуществ преклонного возраста. Никто не смеет противоречить такой старой ведьме, как я.

Грегори многозначительно взглянул на нее, тем самым давая понять, что не купится на ее уловку. Пусть Виолетта Бриджертон и является матерью восьми взрослых детей, но никто при виде ее гладкого молочно-белого лица и широкой улыбки никогда не отнесет ее к категории тех, кого она называет старыми. Между прочим, Грегори часто задавался вопросом, почему она не вышла замуж во второй раз. Ведь недостатка в удалых вдовцах, желавших пригласить ее на ужин или на танец, не было. Грегори подозревал, что любой из них с восторгом ухватился бы за шанс жениться на его матери, если бы она проявила хоть малейший интерес.

Но она не проявляла, и Грегори вынужден был признать, что это вызывает у него эгоистическую радость. Если не брать в расчет ее назойливость, то было нечто чрезвычайно уютное в ее всепоглощающей преданности детям и внукам.

Отец скончался более двадцати лет назад, и Грегори совсем не помнил его. Но мать часто рассказывала о нем, и каждый раз при этом ее голос менялся, взгляд смягчался, а уголки губ приподнимались – чуть-чуть, но достаточно, чтобы Грегори увидел, как дороги ей воспоминания.

Именно в эти мгновения он понимал, почему она беспокоилась о том, чтобы ее дети выбирали себе спутников жизни по любви.

И он всегда так и собирался поступить. Что теперь выглядит довольно забавно, если вспомнить этот фарс с мисс Уотсон.

В комнату вошла горничная и поставила на столик между ними чайный поднос.

– Кухарка испекла твои любимые бисквиты, – сказала Виолетта, подавая ему чашку с чаем, сервированным именно так, как он любил, – без сахара, с капелькой молока.

– Ты предугадала мой визит? – спросил Грегори.

– Не сегодняшний, – ответила Виолетта, отпивая из своей чашки. – Но я знала, что ты появишься очень скоро. Когда проголодаешься.

Грегори усмехнулся. Ведь она была абсолютно права. Как и у большинства мужчин его возраста и статуса, в его квартире не было места для нормальной кухни. Он питался на приемах, в клубе и, естественно, у матери и родственников.

– Благодарю, – пробормотал он, принимая от нее тарелку с шестью бисквитами.

Виолетта, склонив голову набок, секунду задумчиво смотрела на чайный поднос, а потом положила два бисквита на свою тарелку.

– Меня тронуло, – сказала она, поднимая глаза на сына, – что в ситуации с леди Люсиндой ты обратился за помощью ко мне.

– Вот как? – не без любопытства спросил Грегори. – А к кому еще я мог бы обратиться с таким вопросом?

Виолетта откусила крохотный кусочек бисквита.

– Конечно, твой выбор очевиден, однако вспомни – ты редко обращаешься к семье, когда тебе требуется помощь.

Грегори замер, потом медленно пересел так, чтобы сидеть к ней анфас. Глаза матери – пронзительно синие и видящие насквозь – были обращены на его лицо. Что она хотела этим сказать? Нельзя любить семью сильнее, чем он.

Виолетта улыбнулась.

– О, только не обижайся. – Виолетта потянулась через стол и похлопала его по руке. – Я вовсе не имела в виду, что ты нас не любишь. Но ты действительно предпочитаешь все делать сам.

– Например?

– Ну, искать себе жену...

Он тут же перебил ее:

– Ты хочешь уверить меня в том, что Энтони, Бенедикт и Колин приветствовали твое вмешательство, когда искали себе жен?

– Нет, естественно, нет. И никто не поприветствовал бы. Однако... – Она провела рукой по воздуху, как бы стирая предложение. – Прости меня. Это был неудачный пример.

Тихо вздохнув, она повернулась к окну, и Грегори понял, что мать готова оставить тему. К его собственному изумлению, он к этому готов не был.

– Что плохого в том, что кто-то предпочитает все делать сам? – спросил он.

Виолетта посмотрела на него. Вид при этом у нее был такой, будто ее насильно вовлекают в неприятный разговор.

– Ничего. Я очень горда тем, что вырастила самостоятельных сыновей. Ведь все вы трое выбрали в жизни свой путь. – Помолчав, она добавила: – Конечно, не без помощи Энтони. Он разочаровал бы меня, если бы не присматривал за вами.

– Энтони безмерно великодушен, – тихо произнес Грегори.

– Да, именно так, не правда ли? – с улыбкой сказала Виолетта. – Ведь он тратил на вас и свое время, и свои деньги. В этом он очень похож на отца. – На мгновение ее взгляд стал мечтательным. – Мне так жаль, что ты никогда не знал его.

– Энтони был мне как отец, – сказал Грегори не только потому, что хотел сделать ей приятное, но и потому, что это было правдой.

Вдруг губы его матери сжались, а уголки рта опустились. Грегори испугался, что она вот-вот заплачет, и вытащил из кармана носовой платок и протянул ей.

– Нет, в этом нет надобности, – заверила его Виолетта, хотя платок взяла и глаза промокнула. – Я в порядке. Просто немного... – Она проглотила комок, застрявший в горле, и улыбнулась. Однако в ее глазах остался подозрительный блеск. – Когда-нибудь ты поймешь – когда у тебя будут собственные дети, – как приятно слушать такие слова.

Она отложила платок, взяла чашку и сделала глоток и вдруг довольно заахала.

Грегори усмехнулся. Его мать буквально боготворила чай. Ее чувства не шли ни в какое сравнение с традиционной английской любовью к чаю. Она утверждала, что чай помогает ей думать. Грегори порадовался бы этому, если бы не тот факт, что предметом ее раздумий слишком уж часто становился он. К третьей чашке мать обычно разрабатывала пугающе подробный план его женитьбы на дочери какой-нибудь подруги, которую она чаще всего навещала по утрам.

– Хорошо, что ты обратился ко мне. Есть дела, с которыми может справиться только женщина, – махнула на него рукой Виолетта. – У тебя не было иного выбора, как обратиться ко мне.

Это было правдой, поэтому Грегори промолчал.

– Ты привык, что за тебя все делается, – заявила мать.

– Мама.

– Гиацинта такая же, – поспешно добавила она. – Думаю, это симптом младшего ребенка. Честное слово, я не хочу сказать, что ты ленив, или избалован, или мелочен.

– А что же ты хочешь сказать? – поинтересовался Грегори.

Она одарила его озорной улыбкой.

– Я просто хочу сказать, что тебе никогда не приходилось над чем-то усердно трудиться. В этом смысле тебе очень повезло. Хорошее само случается с тобой.

– Ты, как моя мать, этим обеспокоена?

– О, Грегори, – сокрушенно вздохнула она, – ничем я не обеспокоена. Я желаю тебе только добра. Ты же сам это знаешь.

Он не смог определить, какого ответа требует это заявление, поэтому промолчал и лишь многозначительно поднял брови.

– Наверное, я говорю сумбурно, – нахмурилась Виолетта. – Я пытаюсь сказать, что тебе никогда не приходилось тратить много усилий на то, чтобы достичь цели. Только я так и не поняла, в чем причина – в твоих способностях или в целях.

Грегори продолжал молчать. Взглядом он нашел особо сложное переплетение рисунка на обоях и задержался на нем. Он ни на чем не мог сосредоточиться, потому что мысли крутились в вихре.

И куда-то неслись.

В комнате стояла тишина, воздух был неподвижен, но ему все равно казалось, будто что-то давит на него, жмет со всех сторон.

Он не знал, что она собирается сказать, но каким-то образом...

Понял.

И это было важно.

Возможно, важнее, чем что-либо слышанное им.

– Ты не желаешь просить о помощи, – сказала мать, – потому что для тебя важно, чтобы братья видели в тебе взрослого человека. И в то же время... В общем, жизнь дается тебе легко, и иногда мне кажется, что ты даже не пытаешься...

Грегори уже набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить.

– Дело не в том, что ты не хочешь пытаться, – опередила его Виолетта. – Просто в большинстве случаев тебе это и не требуется. А когда же оказывается, что обстоятельства требуют от тебя приложения всех сил... Если ты не можешь сам справиться с делом, ты решаешь, что оно просто не стоит твоих усилий.

Грегори обнаружил, что его взгляд вернулся к заинтересовавшему его завитку на обоях.

– Я знаю, что значит трудиться ради чего-то, – тихо сказал он и посмотрел матери в лицо. – Чего-то отчаянно желать и знать, что желаемого можно и не достичь.

– Знаешь? Я рада. – Виолетта потянулась за чашкой, но, вдруг передумав, убрала руку и взглянула на сына. – Ты достиг желаемого?

– Нет.

Она на мгновение опечалилась.

– Сожалею.

– А я нет, – напряженно произнес он. – Уже нет.

– О, понятно. – Она села поудобнее. – Тогда я тоже не сожалею. Полагаю, это пошло тебе на пользу.

Первым порывом Грегори было обидеться, но, к его собственному изумлению, он сказал:

– Вероятно, ты права.

Мать понимающе улыбнулась.

– Я рада, что ты видишь все в таком свете. Многим это не дано. – Она посмотрела на часы и воскликнула: – О Боже, время! Я обещала Порции Фезерингтон заехать к ней во второй половине дня.

Грегори встал вслед за матерью.

– Не беспокойся насчет леди Люсинды, – сказала Виолетта, идя к двери. – Я обо всем позабочусь. И, пожалуйста, допей чай. Ты меня очень тревожишь – ведь о тебе некому позаботиться. Еще год такого питания – и от тебя останутся кожа да кости.

Грегори проводил ее до двери.

– Если учесть, что меня постоянно подталкивают в сторону брака, то от этого будет большая польза: поможет отбиваться.

– Да? – Она задумчиво оглядела его. – Как хорошо, что я больше не пускаюсь на всякие хитрости. Я обнаружила, что множество мужчин обращают внимание только на то, что им обстоятельно растолковывают.

– Даже твои сыновья.

– Особенно мои сыновья.

Грегори усмехнулся.

– Так я попросил о помощи, не правда ли?

– Ты практически собственноручно написал заявление.

Он попытался проводить ее до главного холла, но она отмахнулась от него:

– Нет, не надо. Иди и допивай чай. Когда сообщили о твоем приходе, я приказала приготовить сандвичи. Их подадут с минуты на минуту, и они пропадут, если ты их не съешь.

– Ты знаешь о том, что ты замечательная мать? – сказал он, кланяясь.

– Из-за того, что кормлю тебя?

– Гм, да, но еще и из-за многого другого.

Виолетта приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.


Глава 16,


в которой наш герой снова влюбляется


Как и утверждала Виолетта Бриджертон, в искусстве светских интриг ей не было равных. И действительно, когда Грегори на следующий день прибыл в Хастингс-Хаус, его сестра Дафна, нынешняя герцогиня Хастингс сообщила, что леди Люсинда Абернети почтит бал своим присутствием.

Он не смог объяснить себе, почему эта новость так порадовала его. Леди Люсинда выглядела такой расстроенной, когда сказала, что не сможет пойти на бал. В самом деле, разве девушка не имеет права повеселиться в последний раз перед свадьбой?

Грегори все еще не верилось в это. Как же получилось, что он не знал, что она выходит замуж за Хейзелби? Теперь он уже не может помешать этому, к тому же это не его дело. Надо же, Хейзелби! Ну и дела!

Может, сказать Люси?

Хейзелби очень приятный парень и, вынужден был признать Грегори, обладает умственными способностями выше среднею. Он не будет с ней суровым, но он не будет... не сможет...

Он не станет ей мужем.

Одна мысль об этом вызывала у Грегори отвращение. У Люси не будет нормальной семейной жизни, потому что Хейзелби не любит женщин. В том смысле, в каком их должен любить мужчина.

Хейзелби будет с ней добр, вероятно, он выделит ей щедрое содержание – гораздо большее, чем имеют многие замужние женщины независимо от склонностей своих мужей.

Но все равно несправедливо, что именно Люси уготована такая жизнь. Она заслуживает большего. Дома, полного детей. И собак. А еще пары кошек. Наверняка она захочет оборудовать зверинец.

И цветник. В доме Люси цветы будут повсюду, в этом Грегори не сомневался. Розовые пионы, желтые розы и эти голубые цветы, которые ей так понравились.

Дельфиниумы. Вот как они называются.

Грегори замер, вспоминая об этом.

Пусть Люси утверждает, что главный любитель цветов в ее семье – брат, но Грегори не мог представить Люси, живущей в доме, лишенном ярких красок.

В ее доме будет звучать смех, в нем всегда будет шумно, везде будет царить беспорядок, несмотря на все ее усилия сделать жизнь правильной и аккуратной. Он без труда представлял, как она суетится, пытаясь построить жизнь всех по расписанию.

Он едва не рассмеялся в полный голос, когда подумал об этом. Причем не важно, что целая армия слуг будет чистить, убирать, расставлять и мести. Если в доме есть ребенок, ничто не остается на своем месте.

Люси – прирожденный управляющий. Именно это и делает ее счастливой. И она должна иметь огромное хозяйство, чтобы им управлять.

Детей. Множество детей.

Возможно, восемь.

Грегори оглядел зал, который постепенно заполнялся гостями. Люси видно не было. Странно, народу еще не так много, чтобы она могла затеряться в толпе. Неожиданно он заметил мать.

Она шла к нему.

– Грегори, – проговорила Виолетта, беря его за обе руки, – ты сегодня особенно красив.

Он поднес ее руки к губам.

– Сказала она со всей искренностью и непредвзятостью матери, – прокомментировал он.

– Глупости, – улыбнулась Виолетта. – Это факт, что все мои дети чрезвычайно умны и привлекательны. Если бы это было только моим мнением, меня уже давно поправили бы. Ты не согласен?

– Как будто кто-нибудь осмелился бы.

– Ну, наверное, осмелился бы, – с бесстрастным видом заявила Виолетта. – Но я проявила бы упрямство и настояла бы на своей точке зрения.

– Как пожелаешь, мама, – торжественно проговорил Грегори. – Как пожелаешь.

– Леди Люсинда приехала?

Грегори покачал головой:

– Пока нет.

– Странно, что я до сих пор с ней не познакомилась, – пробормотала Виолетта. – Если она в городе уже две недели... А, ладно, теперь это не важно. Уверена, она мне понравится, раз уж ты потратил столько сил на то, чтобы обеспечить ее присутствие.

Грегори внимательно пригляделся к ней. Он знал этот тон – смесь небрежности и заинтересованности. Он обычно применялся, когда требовалось раздобыть сведения. Его мать была мастером в этих делах.

Как бы в подтверждение этой мысли, она неуловимым движением поправила прическу и, притворяясь, что не смотрит на него, сказала:

– Ты говорил, вас познакомили у Энтони, не так ли?

Грегори не видел повода делать вид, будто не понял, о чем речь.

– Мама, она обручена и скоро выйдет замуж, – с нажимом произнес он. – Через неделю.

– Да, я знаю. За сына лорда Давенпорта. Как я понимаю, об этом браке сговорились очень давно.

Грегори кивнул. Он не мог представить, что мать знает правду о Хейзелби. Этот факт не был общеизвестен. Естественно, об этом шептались. Шепчутся всегда. Но никто не решался повторять эти слухи в обществе дам.

– Я получила приглашение на свадьбу, – сообщила Виолетта.

– Вот как?

– Как я понимаю, это будет пышное мероприятие.

Грегори на мгновение стиснул зубы.

– Ей предстоит стать графиней.

– Да, верно. Такое не празднуется в узком кругу.

– Нет.

Виолетта вздохнула.

– Обожаю свадьбы.

– Разве?

– Да. – Она снова вздохнула, причем с еще большим трагизмом, хотя Грегори не предполагал, что такое возможно. – Они так романтичны, – добавила она. – Невеста, жених...

– Как я понимаю, они оба являются непременными атрибутами церемонии.

Мать осуждающе посмотрела на него.

– Как я могла воспитать сына, полностью лишенного романтики?

Грегори решил, что ответа на этот вопрос не существует.

– Стыдись! – заявила Виолетта. – Я собираюсь пойти. Я почти никогда не отказывалась от приглашений на свадьбу.

И тут раздался голос:

– А кто женится?

Грегори обернулся. Это была его младшая сестра Гиацинта. Как всегда, она совала свой нос во все, что ее не касалось.

– Лорд Хейзелби и леди Люсинда Абернети, – ответила Виолетта.

– Ах да, – нахмурилась Гиацинта. – Я получила приглашение. В церкви Святого Георгия, не так ли?

Виолетта кивнула.

– А затем будет прием в Феннсуорт-Хаусе.

Гиацинта оглядела зал. Она делала это очень часто, даже тогда, когда никого не искала.

– Странно, что я с ней не знакома, правда? Она сестра графа Феннсуорта, верно? – Она пожала плечами. – Странно, что я и с ним не знакома.

– Леди Люсинду еще не представили свету, – пояснил Грегори. – Официально, во всяком случае.

– Значит, сегодня состоится ее дебют, – объявила Виолетта. – Это будет просто замечательно!

Гиацинта посмотрела на брата пристальным, острым как бритва взглядом.

– Кстати, Грегори, а как ты познакомился с леди Люсиндой?

Он открыл уже рот, чтобы ответить, но Гиацинта помешала ему:

– И только не говори, что ты с ней не знаком, потому что Дафна уже все мне рассказала.

– Тогда зачем ты спрашиваешь?

Гиацинта сморщилась.

– Она не рассказала, как вы познакомились. Дафна сказала, что ты очень хотел, чтобы леди Люсинда получила приглашение.

– Ты когда-нибудь замолкаешь? – перебил ее Грегори.

– Только не с тобой, – парировала Гиацинта. – Откуда ты знаешь ее? И, что важнее, насколько близко? И почему ты так беспокоился о приглашении женщины, которая через неделю выйдет замуж?

И после этого, как ни удивительно, Гиацинта замолчала.

– Я сама задавалась тем же вопросом, – проговорила Виолетта.

Грегори перевел взгляд с матери на сестру и решил, что никакого уюта – того самого, о котором он рассказывал Люси, – большая семья не приносит. Что многочисленные родственники – это сплошная неприятность и еще много чего другого, чему он в настоящий момент не мог подобрать правильного слова.

Что, вероятно, было к лучшему, – иначе он отреагировал бы на их бесцеремонность и вмешательство.

Как бы то ни было, он собрал в кулак все свое терпение и ответил обеим женщинам:

– Я познакомился с леди Абернети в Кенте. В прошлом месяце, на приеме у Кейт и Энтони. И я попросил Дафну пригласить ее на сегодняшний прием, потому что она – очень милая молодая дама, и мы вчера случайно встретились в парке. Ее дядя отказался вывозить ее в свет, и я подумал, что совершу доброе дело, если дам ей возможность на один вечер сбежать из дома.

Подняв бровь, Грегори молча подталкивал женщин к реакции.

Те, естественно, отреагировали. Не словами – слова никогда не сравнились бы по своей действенности с бросаемыми ими двусмысленными взглядами.

– Господи! – буквально взвыл Грегори. – Да она же обручена! Скоро выйдет замуж!

Это не произвело практически никакого эффекта. Он нахмурился.

– Вам кажется, что я пытаюсь помешать ее свадьбе?

Гиацинта моргнула. Несколько раз, так, как она всегда моргала, когда усиленно размышляла над тем, что ее абсолютно не касалось. К огромному удивлению Грегори, она издала лишь короткое «гм» и проговорила:

– Наверное, нет. – А потом оглядела помещение. – Но мне все равно хотелось бы познакомиться с ней.

– Обязательно познакомишься, – заверил ее Грегори и поздравил себя. Он поздравлял себя с этим как минимум раз в месяц – с тем, что у него хватало воли терпеть свою сестру.

– Кейт написала мне, что она очаровательна, – сказала Виолетта.

У Грегори упало сердце.

– Тебе написала Кейт? – Боже, что она там написала? Плохо, что Энтони знает о его фиаско с мисс Уотсон – естественно, он все вычислил, – но если об этом узнает мать, его жизнь превратится в сущий ад.

Она замучает его своей добротой. В этом Грегори не сомневался.

– Кейт пишет дважды в месяц, – ответила Виолетта, дернув изящным плечиком. – И все мне рассказывает.

– А Энтони об этом знает? – спросил Грегори.

– Не имею ни малейшего представления, – заявила Виолетта, окидывая его надменным взглядом. – Вообще-то это не его дело.

Господь всемогущий!

Грегори с трудом удалось не произнести это вслух.

– Как я поняла, – продолжала мать, – ее брата застали в компрометирующей ситуации с дочкой лорда Уотсона.

– Серьезно? – Гиацинта, внимательно рассматривавшая толпу, тут же навострила уши.

Виолетта задумчиво кивнула.

– А я все гадала, почему свадьба была такой поспешной.

– Ну, именно поэтому, – буркнул Грегори.

– Гм, – внесла свою лепту в беседу Гиацинта.

– Был страшный шум, – обратилась к дочери Виолетта.

– Между прочим, – сказал Грегори, с каждой секундой раздражаясь все сильнее, – все удалось замять.

– Но слухи появляются всегда, – отметила Гиацинта.

– Вот и не надо этому способствовать, – предупредил ее Грегори.

– Не скажу ни слова, – пообещала Гиацинта и взмахнула рукой с таким видом, будто никогда в жизни не сплетничала.

Грегори недоверчиво хмыкнул.

– Прошу тебя, пожалуйста.

– Не скажу, – подтвердила свое обещание Гиацинта. – Я свято храню секрет, пока знаю, что это секрет.

– А-а, это значит, что ты начисто лишена благоразумия?

Гиацинта недобро прищурилась.

Грегори поднял брови.

– Да сколько же вам лет? – всплеснула руками Виолетта. – Боже, вы оба ни на йоту не изменились с тех пор, как вас водили на помочах! Я не удивлюсь, если вы вдруг начнете таскать друг друга за волосы!

– Ой, мама, – сказала Гиацинта, улыбкой отвечая на слова матери. – Он знает, что я дразню его только потому, что ужасно люблю. – Она одарила Грегори лучезарной улыбкой.

Грегори вздохнул потому, что это было правдой, и потому, что сам испытывал к сестре такие же чувства, хотя его очень утомляло быть ее братом.

– Между прочим, он отвечает мне взаимностью, – продолжала Гиацинта, – но, будучи мужчиной, не разменивается на слова.

Виолетта кивнула:

– Это действительно так.

Гиацинта повернулась к Грегори:

– Хочу особо отметить: я никогда не таскала тебя за волосы.

Ему пора убираться отсюда. Иначе он сойдет с ума. Честное слово, с него хватит!

– Гиацинта, – сказал он, – я тебя обожаю. И ты знаешь это. Мама, я и тебя обожаю. А теперь я пойду.

– Подожди! – окликнула его Виолетта.

Грегори обернулся. Зря он надеялся, что уйти будет легко.

– Ты согласишься сопровождать меня?

– Куда?

– Как куда? На свадьбу, естественно.

Господи, откуда этот мерзкий привкус во рту?

– На чью свадьбу? Люси Абернети?

Мать смотрела на него совершенно невинным взглядом.

– Мама, – проговорил он, – благодарю за приглашение, но я не желаю идти на свадьбу леди Люсинды.

Он воспользовался моментом, пока внимание женщин было занято друг другом, и ускользнул.


Количество гостей сильно увеличилось, и он вдруг сообразил, что Люси могла приехать, пока он разговаривал с матерью и сестрой. Если так, то она наверняка в бальном зале, решил он и стал пробираться ко входу. Дело оказалось трудным: его почти месяц не было в городе, и, казалось, каждому хотелось поделиться с ним своими новостями. Кстати, совершенно неинтересными.

– Желаю вам удачи, – бросил он лорду Тревелстему, пытавшемуся заинтересовать его лошадью, на которую у него самого не было денег. – Уверен, у вас не возникнет никаких проблем...

Неожиданно Грегори перестал что-либо слышать.

И лишился дара речи.

И способности думать.

Господи, только не это!

– Бриджертон?

На том конце зала, рядом с дверью. Трое джентльменов, пожилая дама, две матроны и...

Она.

То была она. И его потянуло к ней, как будто их связывал прочный канат. Он почувствовал, что должен как можно скорее оказаться рядом с ней.

– Бриджертон, в чем...

– Прошу прощения, – каким-то чудом сумел выговорить Грегори и устремился прочь от Тревелстема.

Это была она. Только...

Совсем другая. Не Гермиона Уотсон. Это была... Грегори не мог сказать, кто это, потому что видел ее только со спины. Но это точно была она – его охватили те же чувства, что и в прошлый раз. И от этих чувств у него закружилась голова. А в груди поднялось ликование. Из легких вытек весь воздух. Он ощутил себя пустым.

И полным желания к ней.

Все было именно так, как он всегда представлял, им владело волшебное, сверкающее осознание того, что жизнь обрела смысл, что он нашел «ту самую».

Оставался один нюанс. Все это он уже чувствовал раньше. И Гермиона Уотсон оказалась не «той самой».

Господи, неужели человек способен дважды сходить с ума от любви?

Разве не он призывал Люси к осторожности и предупреждал, что, если ее когда-нибудь охватит такое же чувство, она не должна доверять ему?

И все же...

И все же то была она.

И он снова оказался на том же распутье.

И все это происходило с ним снова.

Точно так же, как с Гермионой. Нет, даже хуже. Его тело звенело, в руках и ногах появился зуд нетерпения. Ему хотелось взвиться вверх, перелететь через зал и... хотя бы... хотя бы...

Увидеть ее.

Ему хотелось, чтобы она повернулась. Ему хотелось заглянуть ей в лицо. Ему хотелось узнать, кто она такая.

Ему хотелось узнать ее.

Нет.

«Нет, – приказал он себе и попытался направить свои стопы в другом направлении. – Это полное сумасшествие. Пора уходить. Уходить немедленно».

Но он не мог. Даже несмотря на то что рациональная часть сознания требовала, чтобы он немедленно шел прочь, он будто прирос к месту и с нетерпением ждал, когда она обернется.

Молил, чтобы она обернулась.

И тут она действительно обернулась.

Это оказалась...

Люси.

Грегори застыл словно громом пораженный.

Люси?

Нет. Это невозможно. Он же знает Люси.

Она никогда на него так не действовала.

Он виделся с ней десятки раз, даже целовал и ни разу не чувствовал себя так, будто бездна поглотит его, если он немедленно не окажется рядом с ней и не возьмет ее за руку.

Этому должно быть какое-то объяснение. Он испытывал нечто подобное раньше. С Гермионой.

Но сейчас... сейчас все было не совсем так, как в прошлый раз. С Гермионой у него кружилась голова, ошеломляла новизна ощущений. Им владел восторг от предвкушения открытия, завоевания. Но сейчас вместо Гермионы была Люси.

Это была Люси, и...

Воспоминания нахлынули на него. И то, как она наклоняла голову, когда объясняла, почему сандвичи нужно раскладывать по разным блюдам. И то, как гневно горели ее глаза, когда она пыталась втолковать ему, почему он неправильно ухаживает за мисс Уотсон.

И то, как ему было спокойно и уютно, когда он сидел рядом с ней на скамейке в Гайд-парке и кормил хлебом голубей.

И как целовал ее.

Господи, он до сих пор грезит тем поцелуем!

И ему хотелось, чтобы и она грезила им.

Грегори сделал шаг. Всего один – вперед и чуть-чуть в сторону, чтобы увидеть ее профиль. И разглядел знакомые черты – и наклон головы, и движения губ при разговоре. Как могло получиться, что он сразу не узнал ее, даже со спины? Ведь воспоминания всегда были с ним, только они прятались в отдаленных уголках его памяти, но он не хотел – и не позволял себе – вытаскивать их из глубин.

И вдруг она заметила его. Люси увидела его. Сначала он понял это по ее глазам – они расширились и заблестели, – а потом по изгибу губ.

Она улыбалась. Ему.

Чувства переполнили его. Настолько, что он готов был взорваться. Одна улыбка – но это было все, в чем он нуждался. Он двинулся вперед. Он практически не чувствовал под собой ног, не управлял своим телом. Он просто двигался вперед, подсознательно понимая, что должен добраться до нее.

– Люси, – проговорил Грегори, оказавшись рядом с ней. Он моментально забыл, что их окружают незнакомые люди и, что еще хуже, друзья и что ему не следует называть ее по имени. Но никакое другое имя не шло у него с губ.

– Мистер Бриджертон, – откликнулась Люси, но ее глаза произнесли: «Грегори».

И он понял.

Что любит ее.

Это было самое странное и самое прекрасное ощущение. Оно вселяло радость и наполняло уверенностью в том, что ему открылся новый мир. Ясно. Он ясно понял. Он понял все, что ему требовалось знать, и все это читалось в ее глазах.

– Леди Люсинда, – сказал он, склоняясь к ее руке, – могу я пригласить вас на следующий танец?


Глава 17,


в которой сестра нашего героя дает толчок событиям


Это было райским блаженством.

Без ангелов, без святого Петра и сверкающих клавесинов. Райским блаженством был сам танец с возлюбленной. И так как этой самой возлюбленной предстояло через неделю выйти замуж за совершенно другого мужчину, тот, кто вел ее в танце, вынужден был цепляться за райское блаженство обеими руками.

Образно говоря.

Люси улыбалась, исполняя танцевальные па. У Грегори взыграло воображение. Что сказали бы люди, если бы она сейчас бросилась вперед и обхватила бы его обеими руками?

И не отпустила бы.

Большинство решило бы, что она помешалась. А единицы сказали бы, что она влюбилась. Проницательные увидели бы в ее поступке и то и другое.

– О чем вы думаете? – спросил Грегори. Он смотрел на нее... по-другому.

Люси отвернулась на мгновение, потом подняла на него глаза. Она чувствовала себя дерзкой, почти волшебницей.

– Вам так интересно это знать?

Грегори танцевальным шагом обошел даму слева от себя и вернулся на свое место.

– Да, очень, – ответил он, усмехаясь.

Но Люси лишь покачала головой. В настоящий момент ей хотелось думать, что она – кто-то другой. Некто, чья жизнь не так сильно ограничена правилами. Некто более импульсивный.

Ей не хотелось оставаться прежней Люси. Во всяком случае, сегодня. Ее уже тошнит от необходимости что-то планировать, кого-то успокаивать, тщательно обдумывать и предвидеть все возможные последствия, прежде чем что-то сказать.

«Если я поступлю так, то случится это, а если сяк, то произойдет то, и то, и еще многое другое, что приведет к абсолютно иному результату, а это, в свою очередь, выльется...»

Этого достаточно, чтобы у любого на ее месте голова пошла кругом. Этого достаточно, чтобы она чувствовала себя скованной по рукам и ногам, неспособной управлять собственной жизнью.

Но только не сегодня. Сегодня каким-то чудом – а чудо это зовется герцогиней Хастингс или, возможно, вдовствующей виконтессой леди Бриджертон, Люси точно не знала, – она оказалась на роскошном балу, причем одетой в элегантное платье из зеленого шелка.

И танцует с мужчиной, которого – а вот это Люси знала наверняка – она будет любить до конца дней своих.

– Вы выглядите по-другому, – сказал Грегори.

– Я и чувствую себя по-другому.

Люси дотронулась до его руки, когда они сошлись в танце. Его рука сжала ее пальцы. Люси подняла глаза и обнаружила, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Его взгляд был теплым и настойчивым, и он смотрел на нее так же...

Господи, он смотрит на нее так же, как на Гермиону!

Люси затрепетала.

Они снова сошлись, но на этот раз Грегори приблизился к ней чуть больше, чем следовало, и сказал:

– Я тоже чувствую себя по-другому.

Люси подняла голову, но Грегори уже повернулся к ней спиной. Как по-другому? Почему? Что он имеет в виду?

Люси обошла господина слева от себя и двинулась к Грегори.

– Вы рады, что приехали на бал? – тихо спросил он.

Она лишь кивнула, так как они были слишком далеко друг от друга, чтобы отвечать вслух.

Когда же они снова сошлись, он прошептал:

– И я тоже.

Они вернулись на свои места и замерли, пока танец вела другая пара. Люси смотрела на Грегори. И в его глаза.

Его взгляд был прикован к ее лицу.

Даже в мерцающем свете сотен свечей и факелов, освещавших бальный зал, она видела, как блестят его глаза. И как он смотрит на нее – гордым и горячим взглядом собственника.

И этот взгляд вызывал у нее трепет.

И заставлял сомневаться в своей способности твердо стоять на ногах.

Тут музыка стихла, и Люси поняла, что некоторые навыки буквально въедаются в человека: она приседала в реверансе, улыбалась и кивала своей соседке так, будто этот танец совсем не изменил ее жизнь.

Грегори взял ее за руку и повел туда, где собрались дуэньи и поверх стаканов с лимонадом наблюдали за своими подопечными. Пока они шли, Грегори наклонился и прошептал Люси в самое ухо:

– Мне нужно поговорить с вами.

Люси подняла на него глаза.

– Наедине, – добавил он.

Девушка почувствовала, как он замедлил шаг, чтобы выиграть немного времени, прежде чем она вернется к тете Харриет.

– В чем дело? – всполошилась она. – Что-то неладно?

Грегори покачал головой.

– Теперь уже все ладно.

И Люси разрешила себе надеяться. Всего лишь немного. Ей было страшно думать, как разобьется ее сердце, если окажется, что она ошибается, но все же... Может, он любит ее? Может, он захочет жениться на ней? До ее свадьбы остается меньше недели, однако обеты еще не даны.

Может, еще есть шанс? Может, есть выход?

Она вглядывалась в лицо Грегори, ища ответы на свои вопросы, а потом попыталась выяснить, о чем он хочет поговорить. На это он лишь покачан головой и прошептал:

– В библиотеке. Вторая дверь от комнаты для отдыха дам. Встретимся там через полчаса.

– Вы сошли с ума?

Он улыбнулся.

– Немного.

– Грегори, я...

Он посмотрел на нее, и она замолчала. То, как именно он посмотрел на нее...

От этого у нее перехватило дух.

– Я не могу, – прошептала она. Что бы они ни испытывали друг к другу, она все еще обручена с другим. А если бы и не была обручена, их встреча наедине все равно привела бы к скандалу. – Я не могу оставаться с вами наедине. Вы же сами это знаете.

– Вы должны.

Она хотела покачать головой, но голова не поворачивалась.

– Люси, – повторил Грегори, – вы должны.

И она согласилась. Вероятно, это будет величайшей ошибкой ее жизни, но она не могла сказать «нет».

– Миссис Абернети, – громко произнес Грегори, поздоровавшись с тетей Харриет, – возвращаю вашим заботам леди Люсинду.

Тетя Харриет кивнула – хотя Люси подозревала, что она не поняла, что ей сказал Грегори, – и, обратившись к племяннице, пронзительным голосом произнесла:

– Я все терплю безропотно!

Грегори хмыкнул и заявил:

– Я должен потанцевать с другими.

– Конечно, – сказала Люси. Она плохо представляла, на какие уловки следует идти, чтобы выкроить время для недозволенной встречи. – О, вот там одна моя знакомая, – солгала она и, к своему облегчению, действительно увидела одну знакомую, которую знала по школе. Они не были близкими подругами, но довольно много общались, поэтому она имела все основания поздороваться с ней.

Люси уже собралась сделать шаг, когда услышала женский голос, окликнувший Грегори.

Она не разглядела, кто это, зато увидела реакцию Грегори. Он прикрыл глаза, а его лицо приняло страдальческое выражение.

– Грегори!

Голос приближался, и Люси, повернувшись влево, увидела молодую женщину. Это могла быть только одна из сестер Грегори. Вероятно, самая младшая – в противном случае можно было бы сделать вывод, что она отлично сохранилась.

– Полагаю, это леди Люсинда, – сказала женщина. Ее волосы, как отметила Люси, были такого же цвета, как у Грегори, – насыщенного каштанового с теплым оттенком. Однако глаза у нее были голубыми, а взгляд – острым и проницательным.

– Леди Люсинда, – проговорил Грегори тоном человека, вынужденного выполнять тяжелую и нудную работу, – позвольте представить вам мою сестру леди Сен-Клер.

– Гиацинта, – представилась женщина. – Отбросим прочь формальности. Уверена, мы станем близкими подругами. А теперь вы должны все рассказать мне о себе. А потом я хотела бы услышать о приеме, который Кейт и Энтони устроили в прошлом месяце. Мне очень хотелось поехать, но у нас были свои планы. Я слышала, там было ужасно интересно.

Ошарашенная налетевшим на нее вихрем в лице леди Сен-Клер, Люси вопросительно посмотрела на Грегори, но тот лишь пожал плечами и сказал:

– Это именно та, которую я так люблю мучить.

Гиацинта мгновенно повернулась к нему:

– Прошу прощения?

Грегори поклонился:

– Я должен идти.

Тут Гиацинта Бриджертон Сен-Клер совершила странный поступок. Прищурившись, она посмотрела на брата, потом на Люси и снова на брата. И снова на Люси. И опять оглядела их. А затем сказала:

– Вам понадобится моя помощь.

– Гиа... – начал было Грегори.

– Понадобится, – перебила его сестра. – Вы что-то задумали. И даже не думайте отрицать это.

Люси не верилось, что Гиацинта вычислила все это по одному поклону и одной фразе «Я должен идти».

– Я знаю, что ты что-то задумал, – обратилась Гиацинта к брату. – В противном случае ты не стал бы прилагать столько усилий к тому, чтобы она появилась на сегодняшнем вечере.

– Он просто оказал любезность, – попыталась возразить Люси.

– Глупости, – заявила Гиацинта, ободряюще похлопав ее по руке. – Он никогда на это не пошел бы.

– Это неправда, – покачала головой Люси.

Пусть кто-то и считает Грегори дьяволом во плоти, но в душе он добр и честен, и она не потерпит, чтобы кто-то – даже его сестра – утверждал обратное.

Гиацинта восхищенно оглядела ее и улыбнулась.

– Вы мне нравитесь, – медленно проговорила она. По ее виду можно было сделать вывод, что она пришла к этому заключению именно здесь и сейчас. – Вы, естественно, ошибаетесь, но все равно нравитесь мне. – Она повернулась к брату: – Она мне нравится.

– Да, ты уже не один раз сказала об этом.

– И вам нужна моя помощь.

Люси наблюдала, как брат и сестра переглядываются, и смысл их переглядываний был ей непонятен.

– Вам понадобится моя помощь, – тихо повторила Гиацинта. – Сегодня и потом тоже.

Грегори несколько мгновений пристально смотрел на сестру, а потом тихо, так, что Люси пришлось наклониться вперед, чтобы услышать его, сказал:

– Мне нужно поговорить с леди Люсиндой. Наедине.

Гиацинта улыбнулась. Едва заметно.

– Я могу это устроить.

У Люси возникло ощущение, что Гиацинта способна устроить что угодно.

– Когда? – уточнила та.

– Когда будет проще, – ответил Грегори.

Гиацинта оглядела зал – Люси не могла представить, как это может помочь в принятии решения.

– Через час, – объявила Гиацинта с уверенностью полководца. – Грегори, иди отсюда и занимайся тем, чем ты всегда занимаешься на подобных мероприятиях. Танцуй. Носи лимонад. Постарайся, чтобы тебя заметили с Уитфор – ее родители гоняются за тобой уже несколько месяцев.

– А вы, – продолжала Гиацинта, повернувшись к Люси, – останетесь со мной. Я представлю вас всем, с кем вам нужно познакомиться.

– А с кем мне нужно познакомиться? – поинтересовалась Люси.

– Еще не знаю. Вообще-то это не имеет значения.

Люси ошеломленно уставилась на нее.

– Ровно через пятьдесят пять минут, – заявила Гиацинта, – леди Люсинда порвет свое платье.

– Я порву?

– Я порву, – ответила Гиацинта. – Я специалист в таких делах.

– Ты намерена порвать ей платье? – с сомнением в голосе спросил Грегори. – Прямо здесь, в бальном зале?

– Не забивай себе голову деталями, – отмахнулась от него Гиацинта. – Иди и играй свою роль. Встретишься с ней в гардеробной Дафны через час.

– В спальне герцогини? – изумилась Люси. Нет, это невозможно.

– Для нас она Дафна, – заявила Гиацинта. – А теперь уходи отсюда.

Люси удивленно заморгала. Разве ей не было велено оставаться подле Гиацинты?

– Это относится к нему, – пояснила та.

И в этот момент Грегори совершил чрезвычайно странный поступок. Он взял Люси за руку. Прямо посреди зала, где любой мог увидеть, он взял руку Люси и поднес ее к губам.

– Оставляю вас в надежных руках, – сказал он, отступая на шаг и кланяясь, затем бросил предостерегающий взгляд на сестру и добавил: – Хотя в это трудно поверить.

И он пошел прочь, намереваясь поухаживать за какой-нибудь несчастной, которая не будет знать, что она всего лишь невинная пешка в грандиозном плане его сестры.

Люси, чувствовавшая себя немного утомленной общением с сестрой Грегори, перевела взгляд на Гиацинту. Та лучилась и улыбалась во весь рот.

– Отлично получилось, – сказала она. Для Люси ее слова прозвучали скорее как похвала самой себе. – Кстати, – продолжила она, – а зачем моему брату понадобилось поговорить с вами? Только не говорите, что не знаете, потому что я все равно не поверю.

Люси обдумала несколько вариантов ответа и наконец произнесла:

– Я не знаю.

Это было небольшой ложью, однако она не собиралась рассказывать о своих тайных надеждах и мечтах женщине, с которой познакомилась всего несколько минут назад, чьей бы сестрой она ни была.

И это решение наполнило ее ощущением правильности сделанного, будто она выиграла этот раунд.

– Серьезно? – Гиацинта смотрела на нее с подозрением.

– Серьезно.

Но это ни в коей мере не убедило Гиацинту.

– Гм, а вы умны. Надо отдать вам должное.

Люси сказала себе, что не позволит себя запугать.

– Знаете, – проговорила она, – я всегда считала себя организованным и энергичным человеком, но к вам, мне кажется, это относится еще в большей степени.

Гиацинта рассмеялась.

– О, я совсем не организованная. Но я энергичная. И мы отлично поладим. – Она взяла Люси под руку. – Как сестры.

В течение следующего часа Люси уяснила три вещи, касающиеся Гиацинты, леди Сен-Клер.

Первое: что она знает всех. И все обо всех.

Второе: что она является кладезем сведений о брате. Люси не задала ей ни единого вопроса, но к тому моменту, когда они покинули бальный зал, она знала, какой у Грегори любимый цвет (синий), какую еду он предпочитает (сыр, любого сорта) и что в детстве он шепелявил.

Люси также поняла, что нельзя недооценивать младшую сестру Грегори. Гиацинта не только разорвала ей платье, но исполнила это с такой виртуозностью и ловкостью, что об этом тут же узнали четыре человека. А чтобы не наносить ущерба скромности Люси, она ограничилась небольшим разрывом на подоле.

В общем, ее действия впечатляли.

– Я уже делала такое, – призналась Гиацинта, ведя Люси прочь из зала.

Люси это признание ничуть не удивило.

– Это полезный дар, – добавила Гиацинта абсолютно серьезно. – Вот, сюда.

Люси последовала за ней вверх по узкой лестнице.

– Существует очень мало предлогов, под которыми женщина может на время удалиться от исполнения социальных функций, – продолжала Гиацинта, демонстрируя потрясающую способность вцепляться в выбранную ей тему, как репей. – Это вынуждает нас использовать любое оружие, имеющееся в нашем арсенале.

Люси уже начинала верить в то, что всегда вела замкнутый образ жизни.

– Ну вот, мы на месте. – Гиацинта распахнула дверь. И заглянула внутрь. – Он еще не пришел. Значит, у меня есть время.

– На что?

– Чтобы залатать вам платье. Признаться, я забыла об этой детали, когда составляла план. Но я знаю, где у Дафны иголки.

Люси наблюдала за Гиацинтой, которая прошла к туалетному столику и открыла один из ящиков.

– Именно там, где я и предполагала, – с победной улыбкой объявила она. – Люблю ситуации, в которых я права. Это значительно облегчает жизнь. Вы согласны?

Люси кивнула.

– Почему вы мне помогаете?

Гиацинта посмотрела на нее как на полоумную.

– Вы же не можете вернуться в зал в рваном платье. Тем более после того, как мы всем раструбили, что идем его зашивать.

– Нет, я не об этом.

– О! – Гиацинта достала иголку и внимательно ее оглядела. – Эта подойдет. Как вы думаете, какого цвета выбрать нитку?

– Белую. И вы не ответили на мой вопрос.

Гиацинта отмотала нитку, оторвала ее и вдела в иголку.

– Вы мне нравитесь, – сказала она. – И я люблю своего брата.

– Вы же знаете, что я обручена и скоро выйду замуж, – тихо проговорила Люси.

– Знаю. – Гиацинта присела на корточки рядом с Люси и принялась быстрыми и большими стежками сшивать разошедшуюся ткань.

– Через неделю. Даже раньше.

– Я знаю. Я получила приглашение.

– Вы планируете присутствовать?

Гиацинта подняла голову и посмотрела на нее.

– А вы?

Люси едва не ахнула. До настоящего момента мысль о том, чтобы не выходить за Хейзелби, выглядела гуманной и расплывчатой. Но сейчас, под пристальным взглядом Гиацинты, мысль стала обретать более конкретные очертания. Она все еще казалась неосуществимой, но по крайней мере...

Гм... может...

Может, не такой уж и неосуществимой.

– Бумаги подписаны, – сообщила Люси.

– Уже?

– Его выбрал мой дядя, – сказала Люси, гадая, кого именно она пытается убедить. – Все было сговорено давным-давно.

– Гм...

«Гм?.. Что, Господи, это значит?»

– А он... а ваш брат...

Люси лихорадочно подыскивала слова, подавленная тем, что облегчает душу почти незнакомому человеку. Надо же, не кому-то там, а родной сестре Грегори! Однако Гиацинта продолжает молчать, она сидит на корточках, и все ее внимание сосредоточено на иголке, которая то пропадала в подоле, то появлялась снова. А раз Гиацинта ничего не говорит, значит, говорить придется Люси. Потому что... потому что...

Потому что она уже начала говорить.

– Он не давал мне никаких обещаний, – дрожащим от волнения голосом сказала Люси. – И не заявлял о своих намерениях.

А вот после этих слов Гиацинта подняла голову и спросила:

– Не заявлял?

Люси прикрыла глаза. Она не такая, как Гиацинта Сен-Клер. Достаточно провести четверть часа в обществе Гиацинты, чтобы понять: она пойдет на все, ухватится за любой шанс, чтобы спасти собственное счастье. Она бросит вызов условностям, выдержит шквал критики и останется целой и невредимой как телесно, так и духовно.

А она, Люси, не такая смелая. Она никогда не руководствовалась чувствами. Ее путеводной звездой всегда был здравый смысл.

Разве не она говорила Гермионе, что та должна выйти за того мужчину, которого одобрят ее родители?

Разве не она говорила Грегори, что не желает неистовой, всепоглощающей любви? Что она – человек совсем другого сорта?

Да, она не из таких. Совсем. Когда гувернантка карандашом делала для нее рисунок для раскрашивания, она всегда зарисовывала между линиями и не выходила за их пределы.

– Вряд ли я осилю такое, – прошептала Люси.

Гиацинта смотрела на нее мучительно долго, прежде чем снова взялась за шитье.

– Значит, я неверно оценила вас, – тихо сказала она.

Эти слова хлестнули Люси, как пощечина.

Но губы ее отказывались говорить. И ей не хотелось выслушивать ответ.

А Гиацинта уже вернулась к своему обычному состоянию. Она раздраженно посмотрела на Люси и потребовала:

– Хватит дергаться!

– Простите, – пробормотала Люси. И подумала: «Опять я это сказала. Я ужасно предсказуема, традиционна и абсолютно лишена воображения».

– Вы снова дергаетесь.

– Простите.

Гиацинта уколола ее иголкой.

– И все равно вы дергаетесь.

– Не дергаюсь! – закричала Люси.

Гиацинта улыбнулась ей.

– Вот так-то лучше.

Люси мрачно посмотрела на нее.

– Надеюсь, я не истеку кровью.

– Если и истечете, – ответила Гиацинта, вставая, – это будет только ваша вина.

На лице Гиацинты играла удовлетворенная улыбка.

– Вот, – объявила она, рукой указывая на результат своих усилий. – Конечно, не так красиво, но для сегодняшнего вечера сойдет.

Люси встала на колени, чтобы осмотреть подол. Гиацинта оказалась слишком щедрой в похвале самой себе. Шов был сделан не очень аккуратно.

– У меня никогда не было способностей к шитью, – беспечно пожав плечами, пояснила Гиацинта.

Подавив желание распороть шов и зашить его самой, Люси встала.

– Нужно было предупредить меня об этом, – буркнула она.

Губы Гиацинты медленно растянулись в лукавой улыбке.

– Подумать только! – воскликнула она. – А у вас вдруг выросли колючки.

В следующее мгновение Люси шокировала самое себя, заявив:

– А вы говорили обидные вещи.

– Возможно, – согласилась Гиацинта с таким видом, будто это было ей совсем безразлично. И озадаченно посмотрела на дверь. – Пора бы ему быть здесь.

Сердце Люси странно дрогнуло.

– Вы все еще хотите помогать мне? – шепотом спросила она.

Гиацинта повернулась к ней.

– Я надеюсь, – ответила она, окидывая Люси холодным взглядом, – что вы неправильно оценивали себя.

Грегори уже опаздывал на десять минут к назначенному сроку. И он ничего не мог с этим поделать: после танца с одной барышней стало очевидно, что он обязан проявить любезность еще полудюжине других. И хотя ему с трудом удавалось следить за сутью светских бесед, которые он должен был вести, он не очень расстраивался из-за отсрочки. Люси и Гиацинта уже давно покинули зал, и теперь никто не скажет, будто он выскочил вслед за ними. Да, он намерен найти какой-нибудь способ сделать Люси своей женой, но надобности нарываться на скандал нет.

Грегори шел по дому, направляясь к спальне сестры. Он провел в Хастингс-Хаусе бессчетное количество времени и отлично знал его закоулки. Добравшись до двери, он вошел без стука, а хорошо смазанные петли не издали ни звука.

– Грегори!

Первым прозвучал голос Гиацинты. Она стояла рядом с Люси, которая выглядела... Потрясенной. Что Гиацинта с ней сделала?

– Люси! – воскликнул он, бросаясь вперед. – Что случилось?

Люси помотала головой.

– Ничего существенного.

Грегори с осуждением посмотрел на сестру.

Гиацинта пожала плечами.

– Я буду в соседней комнате.

– Подслушивать под дверью?

– Я буду сидеть за письменным столом Дафны, – заявила Гиацинта. – Он стоит посередине комнаты. Только не надо возражать: дальше я уйти не могу. Если кто-то появится, мне придется бежать к тебе на помощь. Я понадоблюсь тебе для того, чтобы ситуация выглядела приличной.

Хотя Грегори и не хотелось признавать это, в ее словах был резон, поэтому он лишь кивнул ей и проводил взглядом до двери. Заговорил он только после того, как дверь за ней закрылась.

– Она сказала вам что-то неприятное? – спросил он у Люси. – Она иногда бывает чудовищно бестактной, но сердце у нее находится там, где положено.

Люси покачала головой.

– Нет, – ответила она, – думаю, она говорила абсолютно верные вещи.

– Люси? – вопросительно посмотрел на нее Грегори.

Ее взгляд, казавшийся затуманенным, прояснился.

– О чем вы хотели поговорить со мной? – спросила она.

– Люси, – начал Грегори, размышляя, как лучше повести разговор.

Он репетировал свою речь все время, пока танцевал внизу, но сейчас, оказавшись с Люси наедине, не знал, что сказать.

Вернее, знал. Но не знал, в каком порядке говорить и каким тоном. Сказать, что любит ее? Открыть свое сердце перед женщиной, которая собирается замуж за другого? Или предпочесть более безопасный путь и растолковать ей, почему не следует выходить за Хейзелби?

Месяц назад выбор был бы очевиден. Тогда он был романтиком и предпочитал возвышенные поступки. Он объявил бы о своей любви, уверенный в радушном приеме. Он взял бы ее за руку. Встал бы перед ней на колени.

Он поцеловал бы ее.

Но сейчас...

Он уже не так уверен. Он доверяет Люси, но не доверяет судьбе.

– Вы не можете выйти за Хейзелби, – сказал он.

У Люси от удивления округлились глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Вы не можете выйти за него, – повторил Грегори, избегая прямого ответа на вопрос. – Это станет для вас несчастьем. Это... Вы должны поверить мне. Вы не должны выходить за него.

Она покачала головой.

– Зачем вы все это мне говорите?

«Потому что я хочу, чтобы ты была со мной».

– Потому что... потому что... – Он подыскивал слова. – Потому что вы стали мне другом. И я желаю вам счастья. Люси, он не будет вам хорошим мужем.

– Почему?

Грегори было мучительно больно слушать ее голос, который звучал тихо и глухо, не так, как всегда.

– Он...

Господи, ну как же это сказать? Ведь она может не понять, что он имеет в виду.

– Он не... – Грегори сглотнул. Неужели нет более щадящего пути? – Некоторые люди...

Он посмотрел на Люси. У нее дрожала нижняя губа.

– Он предпочитает мужчин, – торопливо выпалил Грегори, наконец-то подыскав нужные слова. – Женщинам. Есть такие мужчины.

И замер в томительном ожидании. В течение чудовищно долгого мгновения Люси никак не реагировала на его слова. Окаменев, она напоминала скорбную статую.

– Почему вы мне об этом рассказали? Почему решили сообщить? – с нажимом произнесла Люси.

– Я рассказал...

– Нет, вы сделали это не из добрых побуждений. Тогда зачем? Чтобы помучить? Чтобы заставить меня испытать то же, что вы, когда Гермиона вышла за моего брата, а не за вас?

– Нет! – выкрикнул Грегори и схватил ее за руки. – Нет, Люси, – повторил он. – Я никогда так не поступил бы. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я хочу...

Он хотел ее и не знал, как об этом сказать. Во всяком случае, сейчас, когда она выглядела так, будто он разбил ей сердце.

– Я вполне смогла бы быть счастлива с ним, – прошептала Люси.

– Нет, не смогли бы. Вы не понимаете, он...

– Да, смогла бы! – закричала она. – Возможно, я не полюбила бы его, но смогла бы стать счастливой. Именно этого я и ожидала. Как вы не понимаете, что именно к этому я и готовилась. А вы... вы... – Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица. – Вы все разрушили.

– Как?

Она посмотрела на него, и ее взгляд был таким твердым, таким глубоким, что у Грегори перехватило дыхание. Наконец она ответила:

– Тем, что заставили желать вас.

У него бешено забилось сердце.

– Люси, – выговорил он единственное, что смог, – Люси.

– И теперь я не знаю, что делать, – призналась она.

– Поцеловать меня. – Он взял ее лицо в ладони. – Просто поцеловать меня.

На этот раз он целовал ее совсем по-другому. Она оставалась в его объятиях прежней, а вот он был совсем другим. Сейчас его потребность в ней была более глубокой, более непреодолимой.

Потому что он любил ее.

Он целовал ее страстно, и эта страсть проявлялась и в его дыхании, и в биении его сердца. Он приникал губами то к ее щеке, то ко лбу, то к уху и при этом шептал как молитву:

– Люси, Люси, Люси.

Он хотел ее. Он нуждался в ней.

Она была для него воздухом.

Пищей.

Водой.

Его губы скользнули вниз, к ее шее, а потом опустились к кружевному вырезу корсажа. Ее кожа горела от его поцелуев. Он осторожно стянул платье с одного плеча.

Но Люси не остановила его.

– Грегори, – шептала она, все глубже зарываясь пальцами в его волосы. – Грегори... о Боже... Грегори.

Он стал гладить ее обнаженное плечо. Ее кожа оказалась бархатистой на ощупь и матово поблескивала в свете свечей.

Неожиданно его охватила безудержная радость обладания. И гордость.

Ни один мужчина не видел ее такой и, даст Бог, никогда не увидит.

– Ты не должна выходить за него, Люси, – настойчиво прошептал он между поцелуями.

– Грегори, не надо, – взмолилась Люси.

– Не должна.

И тут, поняв, что нужно остановиться, иначе все это зайдет слишком далеко, он напоследок крепко поцеловал Люси в губы, выпрямился и, отстранив ее, заставил посмотреть ему в глаза.

– Ты не должна выходить за него, – снова сказал он.

– Грегори, что я могу...

Он взял ее руки в свои, сжал и произнес то самое:

– Я люблю тебя.

У Люси от изумления приоткрылись губы. И она потеряла дар речи.

– Я люблю тебя, – повторил Грегори.

Люси подозревала это, даже надеялась на это, но не позволяла себе верить в то, что такое возможно. И поэтому, когда к ней вернулась способность говорить, она лишь вымолвила:

– Любишь меня?

Грегори улыбнулся, потом от души расхохотался и прижался лбом к ее лбу.

– Всем сердцем, – как клятву, произнес он. – Я только недавно понял это. Я дурак. Слепец. Я...

– Нет, – перебила его Люси, качая головой. – Не брани себя. Никто никогда не замечал меня рядом с Гермионой.

Он еще сильнее сжал ее руки.

– Да она не идет с тобой ни в какое сравнение.

Люси ощутила, как по телу разливается приятное тепло. Это было не желание, не страсть, а чистое, неподдельное счастье.

– Ты уверен в этом? – шепотом спросила она.

– Настолько, что готов сделать все возможное, чтобы помешать твоей свадьбе с Хейзелби.

Люси неожиданно побелела.

– Люси?

Нет. Нельзя. Она этого не сделает. Как забавно складывается жизнь. Целых три года она талдычила Гермионе, что нужно быть практичной и следовать правилам. Она морщилась, когда Гермиона принималась рассуждать о любви, страсти и звучащей музыке. А сейчас...

Люси тяжело вздохнула. А сейчас она сама собирается разорвать собственную помолвку.

О которой сговорились много-много лет назад.

С сыном графа.

За пять дней до свадьбы.

Господи, да это же скандал!

Люси отступила на шаг и, гордо вскинув голову, посмотрела Грегори в глаза. Он наблюдал за ней, и в его глазах светилась та же любовь, что горела в ее душе.

– Я люблю тебя, – прошептала она, вспомнив, что еще не сказала ему об этом. – Я тоже тебя люблю.

Хотя бы один раз она перестанет думать о других. Она не станет принимать то, что ей дается, и мириться с этим. Она будет бороться за собственное счастье, сама строить свою судьбу.

Она не станет делать то, чего от нее ожидают.

Она сделает то, чего хочет сама.

Время пришло.

Люси взяла Грегори за руки. И улыбнулась. Ее улыбка получилась уверенной – она была полна надежд, полна грез и сознания того, что все эти надежды и грезы сбудутся.

Правда, достичь этого будет нелегко. И путь предстоит тяжелый.

Но дело стоит того.

– Я поговорю с дядей, – твердо проговорила она. – Завтра.

Грегори притянул ее к себе, чтобы поцеловать в последний раз. Поцелуй был быстрым, но страстным и полным обещаний.

– Помочь тебе? – спросил он. – Может, мне заехать к нему и сообщить о своих намерениях?

Новая Люси, отважная и храбрая, осведомилась:

– А каковы твои намерения?

Сначала во взгляде Грегори отразилось изумление, потом понимание, затем одобрение.

Люси догадалась, что он собирается сделать, еще до того, как он приступил к церемонии. Он стал опускаться все ниже и ниже...

Пока не оказался перед ней на одном колене и не посмотрел на нее как на самую красивую женщину на земле.

Люси спрятала лицо в ладонях и только сейчас поняла, что дрожит.

– Леди Люсинда Абернети, – торжественно и громко произнес Грегори, – согласны ли вы оказать мне честь и стать моей женой?

Люси попыталась ответить. Попыталась кивнуть.

– Выходи за меня. Люси, – сказал он. – Будь моей женой.

На этот раз Люси удалось справиться с переполнявшими ее эмоциями.

– Да. – Она помолчала. – Да! О да!

– Со мной ты будешь счастлива, – пообещал Грегори, вставая, чтобы обнять се. – Даю слово.

– В этом нет надобности, – замотала головой Люси, смаргивая навернувшиеся слезы. – Потому что иначе и быть не может.

Грегори открыл было рот, собираясь что-то сказать, но ему помешал тихий, но настойчивый стук в дверь. Гиацинта.

– Иди, – прошептал он. – Пусть Гиацинта отведет тебя в зал. Я приду позже.

Люси кивнула и удостоверилась в том, что ее наряд в полном порядке.

– Ой, прическа, – испугалась она, бросив взгляд на взлохмаченные волосы Грегори.

– В полном порядке, – успокоил он ее. – Ты выглядишь изумительно.

– Ты уверен? – спросила Люси, направляясь к двери.

– Я люблю тебя, – произнес Грегори одними губами, а взгляд подтвердил его слова.

Люси открыла дверь, и в комнату влетела Гиацинта.

– Господи, какие же вы оба копуши! – воскликнула она. – Нам пора назад. Немедленно.

Она устремилась в коридор, но неожиданно остановилась в дверях и оглядела Люси и брата. В конечном итоге ее взгляд остановился на Люси, и она вопросительно приподняла одну бровь.

Люси оказалась на высоте.

– Вы не обманулись во мне, – тихо проговорила она.

Глаза Гиацинты расширились, а губы изогнулись в довольной усмешке.

– Отлично.

И Люси поняла, что это действительно так. Все действительно отлично.


Глава 18,


в которой наша героиня делает ужасное открытие


У нее получится.

Получится.

Надо только постучаться.

Но она продолжала топтаться у двери в кабинет дяди. Ее кисть была сжата в кулак, как будто она действительно сейчас постучит в дверь.

Однако не стучала.

Сколько она уже здесь стоит? Пять минут? Десять? Сколько бы ни стояла, этого времени достаточно, чтобы обозвать ее дурехой. Трусихой.

Как это случилось? Почему это случилось? В школе она считалась толковой и рассудительной. Она была из тех, кто знает, как чего-то добиться. Она не была робкой. Она не испытывала страха.

Когда же дело касалось дяди Роберта...

Люси вздохнула. Когда дело касалось дяди, она всегда становилась такой. Он ужасно суров, ужасно неразговорчив.

Как же он не похож на ее всегда веселого отца!

В школе Люси порхала, как бабочка, но когда она возвращалась домой, то чувствовала себя загнанной обратно в кокон. Она становилась молчаливой, тихой.

И одинокой.

Только на этот раз так не пойдет! Она глубоко вздохнула, расправила плечи. На этот раз она скажет ему все, что нужно сказать. Она добьется, чтобы он услышал ее.

Она подняла руку. И постучала.

И замерла, прислушиваясь.

– Входите.

– Дядя Роберт, – проговорила Люси, переступая порог кабинета.

Несмотря на середину дня и солнечный свет, косыми лучами падавший на пол, комната казалась погруженной в полумрак.

– Люсинда. – произнес дядя, бросая на нее быстрый взгляд и вновь погружаясь в свои бумаги, – что тебе?

– Мне нужно поговорить с вами.

Он что-то записал, хмуро уставился на лист, затем обмакнул перо в чернила.

– Говори.

Люси откашлялась. Ей было бы гораздо проще, если бы он хотя бы посмотрел на нее. Она терпеть не могла обращаться к его макушке, ненавидела это всем сердцем.

– Дядя Роберт, – повторила она.

Он что-то пробурчал в ответ и продолжил писать.

– Дядя Роберт.

Люси увидела, как перо замедлило бег по листу, и наконец дядя поднял голову.

– Люсинда, в чем дело? – раздраженно осведомился он.

– Нам нужно поговорить о лорде Хейзелби.

– Есть какие-то проблемы? – медленно спросил дядя.

– Нет, – услышала Люси собственный голос.

Это было неправдой. Но она всегда отвечала так, если кто-то спрашивал, есть ли проблемы. Такие фразы, как «Простите» или «Прошу прощения», непроизвольно срывались у нее с языка.

Так ее выдрессировали.

– Люсинда? – Голос дяди прозвучал резко, с неприятным скрежетом.

– Нет, – повторила Люси, на этот раз громче. Вероятно, именно это и прибавило ей храбрости. – То есть да, проблема есть. И мне нужно обсудить ее с вами.

Дядя устремил на нее скучающий взгляд.

Дядя Роберт, – начала Люси, чувствуя себя так, будто на цыпочках пробирается по полю с ежами, – знаете ли вы... – Она прикусила губу и огляделась по сторонам, стараясь не встречаться взглядом с дядей. – Скажу иначе: известно ли вам...

– Хватит, – отрезал он.

– Лорд Хейзелби, – быстро проговорила Люси, стремясь поскорее покончить с этим, – не любит женщин.

Секунду дядя Роберт непонимающе таращился на нее. А потом...

Расхохотался. Он расхохотался!

– Дядя Роберт? – У Люси бешено застучало сердце. – Так вы знаете об этом?

– Естественно, – пренебрежительно бросил он. – А почему, по-твоему, его папаша так горит желанием заполучить тебя? Он знает, что ты не будешь болтать.

А почему она не будет болтать?

– Ты должна быть благодарна мне, – мрачно заявил дядя, отвлекая Люси от размышлений над этим вопросом. – Половина мужчин высшего света – жестокие твари. Я отдаю тебя единственному, кто не будет донимать тебя.

– Но...

– Ты хоть понимаешь, почему столько женщин хотели бы оказаться на твоем месте?

– Дядя Роберт, дело не в этом.

Его взгляд стал ледяным.

– А в чем дело?

Люси вдруг осознала, что настал решающий момент. Ее звездный час. Она никогда прежде не противоречила ему и, возможно, больше никогда не решится.

Сглотнув, Люси произнесла:

– Я не желаю выходить за лорда Хейзелби.

Молчание. Но взгляд...

Взгляд дяди предвещал грозу.

Люси с холодной решимостью встретила этот взгляд. Она чувствовала, что внутри ее поднимается новая сила. Нет, она не отступит. Тем более сейчас, когда на кон поставлена вся ее жизнь.

Губы дяди то складывались в тонкую линию, то кривились, хотя все его лицо оставалось каменным. Наконец, когда Люси уже решила, что не выдержит молчания, он сухо спросил:

– Осмелюсь поинтересоваться, почему?

– Я... я хочу детей, – ответила Люси, ухватившись за первый попавшийся предлог.

– О, дети у тебя обязательно будут, – заявил дядя.

Он улыбнулся, и от этой улыбки у Люси кровь застыла в жилах.

– Как это?

– Пусть он не любит женщин, но способности периодически производить на свет потомство не утратил. А если у него не получится... – Он пожал плечами.

– Что тогда? – Люси стана охватывать паника. – Что вы имеете в виду?

– Об этом позаботится Давенпорт.

– Его отец? – ахнула Люси.

– Так или иначе, это будет прямой наследник мужского пола – вот что самое главное.

Люси непроизвольно прижала руку ко рту.

– О, я так не могу. Не могу.

Она представила лорда Давенпорта с его вонючим дыханием и трясущимися отвислыми щеками. И с жестоким, очень жестоким взглядом. Вот уж он точно ее не пожалеет. Она не знала, как догадалась об этом, просто совершенно точно поняла это.

Дядя, сидевший в кресле, наклонился вперед и угрожающе прищурился.

– Люсинда, каждый из нас занимает свое место в обществе, и тебе предстоит стать женой лорда. Твой долг – произвести на свет наследника. И ты сделаешь все, что для этого необходимо, чего бы Давенпорт от тебя ни потребовал.

У Люси сжалось сердце. Она всегда делала все, что ей говорили. Она всегда признавала, что мир движется в определенном направлении. Мечты можно приспособить, а общественный порядок – никогда.

Бери, что тебе дают, и смирись.

Она сама всегда это говорила. И всегда так поступала.

Но на этот раз она так не поступит.

Вскинув голову, Люси посмотрела дяде прямо в глаза.

– Я этого не сделаю, – твердо заявила она. – Я не выйду за него.

– Что... ты... сказала? – Каждое слово звучало как самостоятельная фраза, преисполненная холодной угрозы.

Люси сглотнула.

– Я сказала...

– Я знаю, что ты сказала! – заорал дядя и, вскочив, хлопнул обеими руками по столу. – Как ты смеешь ставить под сомнение мое решение? Я растил, кормил тебя, давал тебе, черт побери, все необходимое. Я целых десять лет оберегал эту семью, хотя ничего из наследства – ничегошеньки! – мне не достанется.

– Дядя Роберт, – попыталась остановить его Люси, но ее голос прозвучал так тихо, что она сама едва себя расслышала.

Все, что он говорил, было абсолютной правдой. Дом действительно ему не принадлежал. Он не владел ни Феннсуорт-Эбби, ни другими поместьями Феннсуортов. Он мог рассчитывать только на то, что решит выделить ему Ричард, когда в полной мере примет на себя обязанности графа.

– Я твой опекун, – продолжил дядя. Сейчас он говорил тихо, но его голос дрожал от еле сдерживаемого гнева. – Ты хоть это понимаешь? Ты выйдешь за Хейзелби, и мы больше не будем поднимать эту тему.

Люси в ужасе уставилась на него. Действительно, он в течение десяти лет являлся ее опекуном и за все это время ни разу не выходил из себя. Его недовольство всегда выражалось холодным презрением.

– Все дело в этом мерзавце Бриджертоне, да?! – буквально вскричал он, ударив кулаком по стопке книг. Книги с грохотом посыпались на пол.

Люси попятилась.

– Отвечай!

Люси молчала, с тревогой глядя на наступавшего на нее дядю.

– Отвечай! – взревел он.

– Да, – проговорила она, делая шаг назад и почти вплотную приближаясь к стене. – Откуда вы... Откуда вы узнали?

– Ты считаешь меня полным идиотом? Его мать и его сестра, обе в один день молили меня оказать любезность и позволить тебе почтить их своим присутствием. – Он чертыхнулся вполголоса. – Очевидно, они замышляли похитить тебя.

– Но ведь вы отпустили меня на бал.

– Потому что его сестра – герцогиня. Ты дуреха! Даже Давенпорт согласился на то, чтобы ты туда поехала.

– Но...

– Проклятие! – выругался дядя Роберт и тем самым поверг Люси в молчание. – С трудом верится, что ты такая тупая. Он делал тебе предложение? Ты действительно готова променять брак с наследником графскою титула на вероятность – именно вероятность – стать женой четвертою сына виконта?

– Да, – прошептала Люси.

Неожиданно дядя побледнел – видимо, он понял по ее лицу, что она настроена решительно.

– Что ты натворила? – грозно спросил он. – Ты позволяла ему прикасаться к тебе?

Люси вспомнила о поцелуе и покраснела.

– Глупая корова, – прошипел дядя. – Слава Богу, Хейзелби не знает, как отличить девственницу от шлюхи.

– Дядя Роберт! – Люси буквально трясло от ужаса. У нее еще не хватало смелости нагло пропускать мимо ушей его непристойные замечания. – Я бы никогда... Я не... Как вы могли подумать такое обо мне?

– Потому что ты ведешь себя как последняя дура, – презрительно бросил он. – С этой минуты ты сидишь дома и никуда не выходишь до самой свадьбы. Если понадобится, я поставлю у твоей спальни охрану.

– Нет! – закричала Люси. – Как вы можете так со мной поступать? Зачем вам это? Нам же не нужны их деньги! Нам не нужны их родственники! Почему я не могу выйти замуж по любви?

Сначала дядя никак не реагировал на ее слова. Он стоял будто окаменевший, и только жилка пульсировала у него на виске. Но потом, когда Люси уже осмелилась перевести дух, он грязно выругался и, подскочив к ней, прижал к стене.

Надавив предплечьем ей на шею, он заставил ее высоко поднять голову.

– Не надо, – с трудом выдавила из себя девушка, чувствуя, что задыхается. – Пожалуйста... прекратите.

Но его рука только сильнее надавила ей на шею.

– Ты выйдешь за лорда Хейзелби, – процедил дядя. – Ты выйдешь за него, и я объясню тебе почему.

Люси молчала и испуганно смотрела на него.

– Моя дорогая Люсинда, ты – последняя выплата по давнему долгу лорду Давенпорту.

– Что это значит? – просипела Люси.

– Шантаж, – мрачно ответил дядя Роберт. – Мы долгие годы платим Давенпорту.

– Зачем? – спросила Люси.

Что такого они могли совершить, чтобы их можно было шантажировать?

Губы дяди насмешливо изогнулись.

– Твой папаша, всеми любимый восьмой граф Феннсуорт, оказался предателем.

Горло Люси неожиданно сдавил спазм, и она вдруг стала задыхаться. Нет, это невозможно! Она могла бы предположить, что он был внебрачным ребенком. И носил графский титул незаконно. Но чтобы предателем?! Боже праведный... нет.

– Дядя Роберт, – она попыталась воззвать к здравому смыслу дяди, – наверное, это ошибка. Недоразумение. Мой папа... Он не был предателем.

– О, уверяю тебя, он был самым настоящим предателем. И Давенпорту это известно.

Люси задумалась. Она прекрасно помнила отца – высокого, красивого, со смеющимися голубыми глазами. Он слишком легко разбрасывался деньгами – она знала об этом, еще когда была маленькой девочкой. Но он не был предателем. Просто не мог быть. Он всегда дорожил честью. Она хорошо помнит. Это проявлялось и во взглядах, которых он придерживался, и во всем, чему он ее учил.

– Вы лжете, – решительно заявила она. – Или вас обманули.

– Есть доказательства, – сказал он, убрав руку с ее шеи. Он прошел через комнату, налил бренди из графина и взял стакан. – И они у Давенпорта.

– Как так?

– Не знаю, – отрезал он. – Знаю только то, что они у него. Я видел их.

У Люси все это никак не укладывалось в голове.

– Какие доказательства? – прижав руки к груди, спросила она.

– Письма, – мрачно произнес дядя. – Написанные рукой твоего отца.

– Их могли подделать.

– На них его печать! – заорал он, с грохотом ставя стакан на стол.

Бренди выплеснулось из стакана, а потом стекло к краю стола и полилось на пол.

– Ты думаешь, я смирился бы со всем этим, не удостоверившись лично? – продолжал кричать дядя Роберт. – Существовали сведения, очень подробные, о которых мог знать только твой отец. Ты думаешь, я все годы платил бы этому шантажисту Давенпорту, если бы имелась хоть малейшая вероятность того, что это подделка?

Люси замотала головой. Ее дядю можно считать кем угодно, но только не глупцом.

– Но при чем тут я? – спросила она.

Он горько усмехнулся.

– Ты станешь идеальной крепкой и послушной женой. Ты родишь Хейзелби наследников. Давенпорт вынужден женить своего сына на ком-нибудь, и ему нужны родственники, которые не будут болтать. – Он бросил на нее равнодушный взгляд. – А мы болтать не будем. Потому что не можем. И он это понимает.

Люси кивнула. Станет она женой Хейзелби или нет, она никогда не заговорит о таких вещах. Потому что Хейзелби ей понравился. У нее нет желания усложнять ему жизнь. Но и становиться его женой у нее желания тоже нет.

– Если ты не выйдешь за него, – медленно проговорил дядя, – все семейство Абернети будет уничтожено. Ты это понимаешь?

Люси похолодела.

– И речь идет не о детских шалостях и не о цыганах, обнаружившихся в генеалогическом древе. Твой отец совершил страшное предательство. Он продал государственные тайны французам, передал их шпионам, выдававшим себя за контрабандистов.

– Но зачем? – прошептала Люси. – Ведь мы не нуждались в деньгах?

– А откуда, по-твоему, у нас появились деньги? – язвительно осведомился дядя. – Твой папаша, – он помянул дьявола, – всегда имел склонность к авантюрам. Не исключено, что он сделал это только ради приключения. Неплохо он подшутил над нами, а? Графство и титул в опасности только потому, что твоему папаше захотелось пополировать себе кровь.

– Папа был не таким, – возразила Люси, хотя и сомневалась в своих словах.

Ей было восемь, когда какой-то разбойник застрелил его в Лондоне. Ей сказали, что он защищал даму, но что, если все это было ложью? Что, если его убили за предательство? Да, он ее отец, но ведь она почти ничего не знает о нем!

Дядя Роберт, казалось, не услышал ее замечания.

– Если ты не выйдешь за Хейзелби, – раздельно произнося каждое слово, продолжил он, – лорд Давенпорт откроет правду о твоем отце, и ты опозоришь весь род Феннсуортов.

Люси покачала головой. Наверняка есть другой путь. Она не может нести на своих плечах такую тяжелую ношу.

– Подумай хотя бы о своем брате, – сказал он. – Как он сможет жить с клеймом сына предателя? Король почти наверняка лишит его титула. И большей части владений.

Предательство. Как отец мог пойти на такое? Разве ее отец не любил Англию? Разве он не говорил ей, что Абернети должны исполнить свой священный долг перед Британией? Как же он решился на это? Продать секреты Наполеону – ведь он подверг риску жизни тысяч британских солдат. И даже...

У нее болезненно скрутило желудок. Господи, ведь он мог стать причиной их смерти! Кто знает, что именно он открыл врагу, сколько жизней было потеряно из-за этого?

– Тебе решать, Люсинда, – сказал дядя. – Это единственный способ покончить с шантажом.

Люси устремила на него непонимающий взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Когда ты станешь одной из Давенпортов, он больше не сможет шантажировать нас. Ведь тогда наш позор обязательно падет и на их головы. – Он подошел к окну, тяжело оперся на подоконник и выглянул. – После десяти лет я наконец-то... мы наконец-то обретем свободу.

Люси ничего не ответила на это. Ей нечего было сказать.

Она подумала о Грегори, представила его лицо, когда он делал ей предложение. Он любит ее. Трудно понять, какое чудо пробудило в нем это чувство, но он действительно любит ее.

И она любит его.

Господи, какая ирония судьбы! Она, та, которая всегда смеялась над романтической любовью, влюбилась. Она полюбила, окончательно и бесповоротно, и этой любви оказалось достаточно, чтобы отбросить прочь все, во что она, как ей казалось, верила. Ради Грегори она согласилась пойти на скандал и ввергнуть всю семью в хаос. Ради Грегори она согласилась стойко выдержать натиск сплетен, слухов и всевозможных выпадов.

Она, та, которая сходила с ума, когда туфли в гардеробе стояли не по ранжиру, готова бросить сына графа за четыре дня до свадьбы! Если это не любовь, то она не знает, что это такое!

И вот сейчас со всем этим покончено. С ее надеждами, ее мечтами, с необходимостью идти на риск – со всем этим покончено.

У нее нет выбора. Если она откажется повиноваться лорду Давенпорту, вся ее семья будет уничтожена. Люси подумала о Ричарде и Гермионе – как же они счастливы, как же они любят друг друга! Разве она может обречь их на жизнь в позоре и нищете?

– Я выйду за Хейзелби, – проговорила Люси, с безразличием глядя в окно.

Снаружи шел дождь. Когда же он начался?

– Хорошо.

Люси продолжала неподвижно сидеть на стуле. Она чувствовала, как силы стекают по ее рукам и ногам и через пальцы покидают тело. Боже, как же она устала! До изнеможения. И ей все время хочется плакать.

Но слезы так и не появились. Даже после того, как она встала и медленно побрела к себе в комнату.

И даже на следующий день, когда дворецкий спросил, дома ли она для мистера Бриджертона, она в ответ отрицательно покачала головой.

И еще через день, когда на тот же вопрос она заставила себя дать тот же ответ.

А потом она случайно заметила Грегори напротив особняка. Он стоял на тротуаре и вглядывался в окна.

И он увидел ее. Люси в этом не сомневалась. Его глаза расширились, тело напряглось, и она остро ощутила владевшие им замешательство и гнев.

Она поспешно выпустила из пальцев штору. И осталась стоять у окна – дрожащая, поникшая, неспособная пошевелиться. Ее ноги будто приросли к полу. Неожиданно ее снова охватил приступ страшной паники.

Все неправильно! Все неправильно, и в то же время она знает, что делает то, что должно.

Так она и стояла. У окна. И невидящим взглядом смотрела на складки шторы. Она стояла, а напряжение все сильнее сковывало руки и ноги, и каждый вдох давался с трудом. Она стояла, а сердце сжималось и сжималось. Она стояла и вдруг стала медленно оседать.

Люси не помнила, как добралась до кровати и легла.

И только тогда из ее глаз полились слезы.


Глава 19,


в которой наш герой берет инициативу и нашу героиню – в свои руки


К пятнице Грегори впал в полное отчаяние.

Трижды он заезжал к Люси в Феннсуорт-Хаус. И трижды ему отказывали в приеме.

Ему катастрофически не хватало времени.

Им катастрофически не хватало времени.

Что, дьявол побери, происходит? Даже если дядя ответил на ее просьбу приостановить свадьбу отказом – конечно, он был недоволен, ведь она как-никак решила обмануть будущего графа, – Люси все равно предприняла бы попытку связаться с ним.

Ведь она любит его.

Грегори знал это наверняка. Он знал это своим сердцем. Он знал это так же точно, как то, что земля вертится, что глаза у Люси серо-голубые, что два плюс два всегда будет четыре.

Люси действительно любит его. Она его не обманула. Она просто не умеет лгать.

Она никогда не стала бы его обманывать. Тем более в таком важном вопросе.

И все это означает, что случилась беда. Другого объяснения быть не может.

Грегори искал ее в парке, часами ждал у той скамейки, где она кормила голубей, но Люси так и не появилась. Он наблюдал за дверью дома в надежде перехватить ее, но она так ни разу и не вышла.

А потом, когда его в третий раз не пустили в дом, он ее увидел. Мельком. В окне. Она слишком быстро опустила штору. Но ему хватило. Он так и не смог разглядеть ее лицо, понять, что оно выражает. Однако он увидел нечто в ее торопливых движениях, в том, как она поспешно, чуть ли не в панике задернула штору.

Что-то действительно случилось.

Может, ее насильно держат дома? Может, ее опоили? Грегори мысленно перебирал различные варианты, и следующий был более зловещим, чем предыдущий.

А сегодня уже пятница. До ее свадьбы осталось менее двенадцати часов. В обществе царит полнейшая тишина – ни единой сплетни, никаких слухов. Если бы кто-то хоть намекнул на то, что свадьба между Хейзелби и Абернети срывается, он обязательно узнал бы об этом. Гиацинта обязательно рассказала бы – она все узнает первой, причем до того, как об этом узнает предмет сплетен.

Грегори стоял под деревом напротив Феннсуорт-Хауса и неотрывно смотрел на фасад. Где ее окно? То, в котором он видел ее на днях? Но в нем нет никаких проблесков света. Может, шторы слишком плотные? Или она уже легла? Сейчас-то уже поздно.

А утром у нее свадьба.

Господи!

Он не может допустить, чтобы она вышла за лорда Хейзелби. Не может. Потому что он и Люсинда Абернети предназначены в супруги друг другу. Именно на нее он должен смотреть по утрам за завтраком, расправляясь с омлетом, беконом, копченой рыбой, треской и тостами. Он знает это точно, и это единственное, что имеет значение в этом мире.

Грегори коротко рассмеялся, только смех получился нервным, горьким и очень похожим на фырканье – такой звук обычно издают, когда стараются не заплакать.

Он снова посмотрел на ее окно.

Вернее, на то окно, которое, как он надеялся, было ее. Ведь с его невезением оно вполне может оказаться окном уборной для слуг.

Грегори не знал, сколько он уже тут стоит. Впервые на его памяти он чувствовал себя беспомощным, а наблюдение за окном давало хоть какое-то ощущение деятельности.

Грегори задумался о своей жизни. Очень приятной. Полной денег, милых родственников, толп друзей. Он здоров и телом, и душой и до фиаско с Гермионой Уотсон непоколебимо верил в справедливость собственных оценок. Возможно, он был не самым дисциплинированным человеком на земле, возможно, ему следовало бы больше внимания уделять всему тому, чем его всегда донимал Энтони, однако он знал, что такое хорошо и что такое плохо. А еще он всегда знал – знал абсолютно четко, – что его жизнь будет счастливой и успешной.

Вот каким человеком он был.

Он не был меланхоликом. У него не случалось вспышек гнева.

И ему никогда не приходилось много работать.

И в конечном итоге он стал самодовольным. Так уверился в счастливом конце, что не пожелал поверить – ему до сих пор не верилось – в то, что можно и не получить желаемого.

Да, ему действительно не приходилось много трудиться ради чего-то. Но это только одна сторона дела. Ведь по сути он не лентяй. Он работал бы не покладая рук, если бы только...

У него для этого были основания.

Грегори все смотрел на окно.

А сейчас у него основания есть.

Теперь ясно, что все это время он ждал. Ждал, когда Люси убедит своего дядю расторгнуть помолвку. Ждал, когда соберется почти вся мозаика его жизни, и он с победным «Ага!» вставит на место последний кусочек.

Ждал.

Настало время покончить с ожиданием. Настало время забыть о судьбе и роке.

Настало время действовать. Работать.

Не покладая рук.

Никто не принесет ему этот последний, недостающий кусочек мозаики – ему придется добывать его самому.

Нужно увидеться с Люси. И немедленно. Традиционным способом ему до нее не добраться, придется искать другой путь.

Грегори пересек улицу и, завернув за угол, направился к заднему фасаду дома.

Вход для слуг.

Он несколько секунд внимательно смотрел на дверь. Гм, а почему бы нет?

Шагнув вперед, он взялся за ручку.

И она повернулась.

Он тихо закрыл за собой дверь. Когда через минуту глаза привыкли к темноте, он понял, что находится в просторной буфетной, а справа расположена кухня. Справедливо предположив, что кто-нибудь из слуг спит поблизости, он снял сапоги, взял их в руку и двинулся в глубь дома.

Осторожно ступая, он по черной лестнице поднялся на второй этаж – туда, где, по его расчетам, была спальня Люси. Остановившись на лестничной площадке, он воззвал к своему здравомыслию.

О чем он думает? Ведь он даже не знает, что произойдет, если его поймают. Нарушает ли он закон? Вероятно. Трудно представить, что может быть иначе. Хотя близкое родство с виконтом и спасет его от виселицы, он останется опозоренным до конца дней своих, потому что дом, в который он вторгся, принадлежит графу.

Но ему нужно увидеться с Люси. Он по горло сыт ожиданием.

Грегори опять огляделся, чтобы сориентироваться, и пошел в сторону главного фасада. Здесь в коридор выходило всего две двери. Мысленно представив здание, он уже потянулся к левой. Если Люси действительно находилась в своей комнате, когда он заметил ее, значит, ему нужна левая дверь. Если только...

Проклятие! У него же нет никакой зацепки. Ни единой.

До чего же он дошел – глубокой ночью крадется тайком по дому графа Феннсуорта!

Господь всемогущий!

Грегори медленно повернул ручку и облегченно выдохнул, когда петли не скрипнули. Он приоткрыл дверь, проскользнул в комнату, тут же осторожно закрыл ее и только после этого огляделся.

В комнате было темно, лунный свет почти не проникал через опущенные шторы. Однако его глаза уже давно привыкли к темноте, поэтому он смог разглядеть мебель – туалетный столик, гардероб...

Кровать.

Кровать была большой, массивной, с балдахином из плотной ткани. Шторы балдахина были задернуты. Если на кровати кто-то лежит, то этот человек спит очень тихо – не храпит, не ерзает.

«Именно так и должна спать Люси», – неожиданно подумал Грегори. Мертвецким сном. Она не нежный цветочек, его Люси, и ей для нормальной жизни требуется глубокий и здоровый сон. Ему показалось странным, почему он так уверен в этом.

Да потому, что он знает се, сообразил он.

Он знает ее душу.

И не может допустить, чтобы она вышла за другого.

Грегори осторожно отодвинул штору балдахина.

В кровати никого не оказалось.

Он еле слышно ругнулся и только потом заметил, что простыни сбиты, а на подушке осталась вмятина от головы.

Он резко повернулся и в последнее мгновение заметил свечу, стремительно несущуюся на него.

Издав удивленный возглас, он метнулся в сторону, однако удара в висок избежать так и не смог. Он опять ругнулся, на этот раз в полный голос, а потом услышал...

– Грегори?

Он замер.

– Люси?

Она бросилась вперед.

– Что ты здесь делаешь?

Грегори жестом указал на кровать.

– Почему ты не спишь?

– Потому что завтра у меня свадьба.

– Вот поэтому-то я и здесь.

Люси ошеломленно уставилась на него. Его появление стало для нее полнейшей неожиданностью, и она никак не могла сообразить, как же на него реагировать.

– Я-то думала, что это какой-то злоумышленник, – наконец проговорила она, приподняв руку с подсвечником.

Грегори позволил себе улыбнуться.

– А оказалось, что это я, – сказал он.

Мгновение он ждал, что Люси ответит на его улыбку. Но вместо этого она прижала руки к груди и прошептала:

– Ты должен уйти. Немедленно.

– Только после того, как поговорю с тобой.

Взгляд Люси зацепился за какую-то точку на его плече.

– Говорить не о чем.

– А как насчет «я люблю тебя»?

– Не произноси этого, – взмолилась Люси.

Он шагнул к ней.

– Я люблю тебя.

– Грегори, пожалуйста.

Он шагнул ближе.

– Я люблю тебя.

Люси задержала дыхание. Расправила плечи.

– Завтра я выхожу замуж за лорда Хейзелби.

– Нет, – заявил Грегори, – не выходишь.

У Люси от удивления приоткрылся рот.

Грегори схватил ее за руку. Она не отпрянула.

– Люси, – прошептал он.

Она зажмурилась.

– Будь со мной, – сказал он.

Она медленно, очень медленно покачала головой.

– Прошу тебя, не надо.

Он резко притянул ее к себе и вырвал свечу из пальцев.

– Будь со мной, Люси Абернети. Будь моей возлюбленной, будь моей женой.

Люси открыла глаза и позволила себе на мгновение встретиться с его взглядом, а потом отвернулась.

– Ты все только усложняешь, – с мукой в голосе проговорила она.

У Грегори сжалось сердце.

– Люси, – сказал он, гладя ее по щеке, – позволь мне помочь тебе.

Она покачала головой и, прижавшись щекой к его ладони, замерла. Ненадолго. На секунду. Но Грегори все это заметил.

– Ты не должна выходить за него, – сказал он, притягивая ее лицо к своему. – Ты не будешь с ним счастлива.

Их взгляды встретились. В ночном сумраке ее глаза казались черными. И до боли печальными. Грегори видел в ее глазах целый мир. Все, что ему требовалось знать, все, что ему когда-нибудь потребуется узнать, – все это было в ее глазах.

– Люси, – взмолился он, – только скажи. Позволь помочь тебе.

Она тяжело вздохнула и отвела взгляд.

Грегори взял ее руки в свои. Она напряглась, но руки не отдернула. Они стояли друг напротив друга, и он видел, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь.

В том же ритме, что и его.

– Мы же созданы друг для друга, – прошептал он. – На вечные времена.

Она прикрыла глаза. Изможденно. А когда открыла, Грегори увидел в них страдание.

– Люси, – промолвил он, вкладывая в это единственное слово всю свою душу, – Люси, скажи мне...

– Прошу, не говори об этом, – попросила она, отворачиваясь так, чтобы он не видел ее лица. Ее голос дрожал. – Говори о чем угодно, только не об этом.

– Почему?

И она прошептала:

– Потому что это так.

У Грегори на мгновение перехватило дыхание, и он одним движением притянул ее к себе. Это не было объятием, вернее, это было не совсем объятием. Их сплетенные пальцы не смогли разомкнуться, и соединенные руки оказались между ними.

Он зашептал ее имя.

Ее губы приоткрылись...

Он зашептал ее имя снова, тихо, почти без звука, одними губами:

– Люси, Люси.

Она стояла не дыша. Их тела были совсем рядом, но не касались друг друга. Жар же, охватывавший их обоих, окутывал их будто облаком.

И Люси затрепетала.

– Позволь мне поцеловать тебя, – шепотом попросил Грегори. – Еще один раз. Позволь мне поцеловать тебя только один раз, и если ты отпустишь меня, я, обещаю, уйду.

Люси чувствовала, что здравый смысл теряет над ней власть, она чувствовала, как ею овладевает желание, как ее стремительно влечет туда, где царствуют любовь и страсть, где правильное становится неотличимым от неправильного.

Она любит его. Она любит его безумно, но он не может принадлежать ей. Ее сердце бешено стучало, дыхание прерывалось, и она думала только о том, что больше никогда в жизни ей не суждено испытать то, что она чувствует сейчас. Никто никогда не будет смотреть на нее так, как Грегори. Менее чем через день она станет женой человека, у которого даже не возникнет желания поцеловать ее.

Она больше никогда не испытает этого восхитительного трепета, который отдается во всем ее теле. Это последний раз, когда она может смотреть на губы возлюбленного и мечтать о том, чтобы эти губы прикоснулись к ней.

Господи, как же она хочет его! Да, она хочет этого. Пока еще не поздно.

И он любит ее. Он действительно любит ее. Он сам так сказал, и она верит ему.

Люси облизнула губы.

– Люси, – прошептал Грегори. В этом коротком слове слышался и вопрос, и утверждение, и мольба – все в одном слове.

Люси кивнула. А потом, понимая, что не может лгать самой себе или Грегори, ответила вслух:

– Поцелуй меня.

Чтобы потом не было никаких отговорок, никаких заявлений, будто от страсти она помрачилась в рассудке, будто желание лишило ее способности думать. Чтобы было ясно: это ее решение. И она приняла его сама.

Мгновение Грегори не шевелился, но Люси знала, что он услышал ее. Он шумно дышал, в его глазах появился возбужденный блеск.

– Люси, – сказал он. От звука его голоса – хриплого, низкого, глухого – по ее телу прошла волна трепета.

Губы Грегори нашли ямочку у нее на шее.

– Люси, – проговорил он.

Люси хотела сказать что-то в ответ, но не смогла. Все силы ушли на то, чтобы решиться попросить его о поцелуе.

– Я люблю тебя, – прошептал он, ведя губами вдоль ее шеи. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Слова, которые он произносил, были самыми болезненными, прекрасными, ужасными, волшебными. Люси хотелось плакать – от счастья и от тоски.

От наслаждения и муки.

И вдруг она поняла, впервые в жизни осознала всю острую радость эгоизма. Она не должна делать это. Она знает, что не должна, и знает, что Грегори, вероятно, рассчитывает на то, что она найдет способ нарушить свои обязательства перед Хейзелби.

Она лжет ему. Лжет так явно, будто говорит вслух.

Но она ничего не может с собой поделать.

Это ее мгновение. Ее единственное мгновение, когда можно подержать в руках блаженство.

Ободренная горевшим внутри ее огнем, Люси взяла лицо Грегори в ладони и, притянув к себе, жадным поцелуем впилась в его губы. Она плохо представляла, что делает, – ведь существуют же какие-то правила для подобных случаев? – однако это ее не заботило. Она просто хотела поцеловать его. И ничто не могло остановить ее.

Неожиданно рука Грегори оказалась на ее бедре, и Люси даже сквозь ночную рубашку ощутила, как горяча его ладонь. А затем эта ладонь решительно переместилась на ее попку и сжала ее. Люси обнаружила, что куда-то скользит, и в следующее мгновение они оказались на кровати. Навалившись на Люси, Грегори буквально распластал ее на матрасе, а она с восторгом ощутила на себе вес разгоряченного мужского тела.

Она почувствовала себя женщиной. Она почувствовала себя богиней. Она почувствовала, что может лианой обвиться вокруг него и уже больше никогда не выпустить из своих цепких объятий.

К ней наконец вернулся дар речи, и она прошептала:

– Грегори. – И запустила пальцы ему в волосы.

Он замер, и она догадалась, что он ждет от нее других слов.

– Я люблю тебя, – сказала она, потому что это было действительно так, и ей хотелось, чтобы хоть что-то во всем этом было правдой. Завтра он возненавидит ее. Завтра она предаст его, но хотя бы сейчас она не солжет.

– Я хочу тебя, – сказала она, когда он приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза.

Он смотрел на нее долго и пристально, и она поняла, что он дает ей последний шанс отступить.

– Я хочу тебя, – повторила она, потому что действительно безумно хотела его. Она хотела, чтобы он целовал ее, чтобы он овладел ею и заставил обо всем забыть.

– Лю...

Она приложила палец к его губам. И прошептала:

– Я хочу быть твоей. – Помолчав, добавила: – Сегодня.

По его телу прошла волна трепета, дыхание стало учащенным и шумным. Он что-то простонал, возможно, ее имя, и их губы слились в поцелуе, который одновременно дарил и принимал страсть и разжигал и поглощал огонь. Люси и не заметила, как ее руки, будто сами по себе, стали разводить полы его сюртука и раздирать ворот рубашки – она стремилась прикоснуться к его горячей коже.

Глаза Люси расширились от изумления, когда она увидела, что он стал снимать с себя рубашку, причем не медленно, а с какой-то лихорадочной поспешностью, которая только подчеркивала силу его желания.

Грегори уже не владел собой. Он превратился в такого же раба горевшего внутри огня, как и Люси.

Он отшвырнул рубашку, и Люси восторженно вскрикнула при виде его обнаженной груди, выпуклых мышц, перекатывавшихся по покрытой курчавыми волосками коже.

Он был красив. Люси и не думала, что мужчина может быть так красив. Это было единственное слово, которым можно было описать его. Она осторожно дотронулась до его груди и, ощутив, как бешено застучало сердце под ладонью, едва не отдернула руку.

– Нет, – покачал головой Грегори, накрыв ее руку своей. И заглянул ей в глаза.

А она не смогла отвести взгляд.

В следующее мгновение он опустился на нее, и она опять ощутила на себе его тяжелое и горячее тело. А ее сорочка... теперь она уже почти не скрывала ее тело. Сначала она была на бедрах, потом оказалась на талии. И Грегори прикасался к ней – не «там», но рядом. Гладил ее по животу, обжигая своей горячей ладонью.

– Грегори, – прошептала Люси, когда его пальцы каким-то образом нашли ее грудь.

– О, Люси, – простонал он, принимаясь тискать и мять ее грудь, теребить сосок и...

О Боже! Разве возможно, чтобы все, что она чувствует, отдавалось «там»?

Люси ощутила острую потребность вжаться в него бедрами. Она стремилась к чему-то, что не поддавалось определению, к чему-то, что могло бы наполнить ее, насытить.

Грегори быстро и решительно стянул с Люси ночную сорочку, и она осталась абсолютно обнаженной. Она подсознательно попыталась прикрыться, но Грегори перехватил ее руки и прижал их к своей груди, а потом опять сел прямо и посмотрел на Люси так, будто... будто...

Она была прекрасна.

Он смотрел на нее так, как мужчины всегда взирали на Гермиону. Только в этом взгляде было и нечто другое. Страсть, желание.

Люси ощутила себя божеством, которому поклоняются.

– Люси, – прошептал Грегори, едва касаясь, гладя ее по груди. – Мне кажется... я думаю...

Он замолчал и покачал головой. Медленно, как бы не понимая, что с ним происходит.

– Я так ждал этого, – тихо проговорил он. – Всю жизнь. Я даже не знал об этом. Не знал.

Люси поднесла его руку к губам и поцеловала в ладонь. Она все поняла.

Неожиданно Грегори поднялся и принялся спешно расстегивать бриджи.

Люси ошеломленно наблюдала за ним.

– Я буду нежным, – пообещал он. – Даю слово.

– А я и не беспокоюсь, – сказана Люси, неуверенно улыбаясь.

Грегори улыбнулся ей в ответ.

– Да, но вид у тебя обеспокоенный.

– Ничего подобного. – Однако взгляд она отвела.

Грегори усмехнулся и лег рядом с ней.

– Может быть больно. Мне говорили, что так бывает в самом начале.

Люси замотала головой.

– Меня это не волнует.

Грегори погладил ее по руке.

– Запомни: сначала будет боль, а потом станет лучше.

Люси ощутила, как где-то внизу живота стало разгораться обжигающее пламя.

– Насколько лучше? – чужим голосом спросила она.

Грегори лег на нее и всем телом ощутил ответный жар ее тела. И понял, что погружается в грех. И в блаженство.

– Намного, – наконец сказал он, прищипывая губами кожу на ее шее. – Вообще-то даже больше, чем намного.

Он раздвинул ей ноги и устроился между ними. Почувствовав его мужское естество, твердое и горячее, она напряглась. Он, вероятно, догадался, в каком она состоянии, потому что прошептал ей в самое ухо:

– Ш-ш-ш...

А потом его губы стали медленно двигаться вниз.

И вниз.

И вниз.

От шеи они переместились к ямочке на плече, затем...

О Господи!

Он обхватил ладонью ее тугую грудь и взял губами сосок.

Люси дернулась под ним.

Он усмехнулся. Одной рукой прижав ее плечо к матрацу, другой он продолжил эту сладостную пытку, прерываясь только для того, чтобы перебраться к другому соску.

– Грегори, – выдохнула Люси, не найдя иных слов, чтобы выразить свои эмоции. Она чувствовала себя беспомощной перед этой чувственной атакой. Она лишилась способности давать определения, разъяснения, толкования. Она могла только чувствовать, и это было чудовищно, до умопомрачения восхитительно.

Грегори оставил в покое ее сосок и подтянулся вверх, чтобы их лица оказались рядом.

– Дотронься до меня, – учащенно дыша, попросил он. Люси испуганно заглянула ему в глаза.

– Где хочешь, – добавил он.

Только тогда Люси сообразила, что все это время ее руки были вытянуты вдоль тела, а пальцы судорожно комкали простыню, как будто пытались удержать ее от падения в пропасть безумия.

– Прости, – сказала Люси и вдруг начала смеяться.

Грегори усмехнулся.

– Придется отучить тебя от этой привычки, – проворчал он.

Люси обняла его за шею.

– Ты не хочешь, чтобы я извинялась? – спросила она.

Когда он шутил, когда поддразнивал ее, ей становилось хорошо. Это прибавляло ей отваги.

– Только не за это, – ответил он.

Она потерлась ногой о его икру.

– Никогда?

Его руки стали творить совершенно невообразимые вещи.

– Ты хочешь, чтобы я извинился вот за это?

– Нет, – выдохнула она.

Он дотрагивался до нее нежно и в тех местах, к которым, как ей казалось, прикасаться не следовало. По идее она должна была бы считать его действия ужасными, но она не считала. От того, что он делал, ей хотелось выгибаться, извиваться, вытягиваться. Она не понимала, что чувствует, – она не смогла бы описать это, даже если бы ей помогал сам Шекспир.

Однако ей хотелось большего. Это было единственное, что она знала. Единственное, к чему она стремилась.

Грегори вел ее куда-то. Она чувствовала, как он влечет ее за собой, тянет, несет.

И ей хотелось всего этого.

– Прошу тебя, – взмолилась она. Слова сами собой сорвались с ее губ. – Пожалуйста.

Но Грегори уже перешел ту грань, когда что-то можно было выразить словами. Он лишь произносил ее имя. Раз за разом он произносил его, как будто губы разучились выговаривать другие слова.

– Люси, – шептал он, целуя ее между грудями. – Люси!

Она прикоснулась к нему. Осторожно, нежно.

Но все равно прикоснулась. Его ласкала ее рука, и он чувствовал, что горит в огне.

– Прости, – проговорила она, отдергивая руку.

– Не извиняйся. – По голосу можно было решить, что он рассердился, однако на самом деле он просто с трудом произносил слова. Взяв руку Люси, он вернул ее на прежнее место. – Видишь, как сильно я хочу тебя, – сказал он. – Всем, что у меня есть, всем своим существом.

Их лица были в дюйме друг от друга. Их дыхания смешивались, а взгляды...

Они чувствовали себя единым целым.

– Я люблю тебя, – прошептал Грегори и улегся у нее между ног. Люси обхватила его за плечи.

– Я тоже тебя люблю, – проговорила она, и вдруг ее глаза расширились, как будто она удивилась собственным словам.

Теперь она принадлежит ему.

И он принадлежит ей.

Грегори двигался очень осторожно, постепенно усиливая нажим. Он понимал, что находится на краю пропасти. Теперь его жизнь разделилась на две части – до и после.

Он больше никогда не полюбит другую.

Он просто не сможет полюбить другую.

После всего. Пока Люси ходит по этой грешной земле. Другой уже не будет.

Пропасть пугала. Пугала и манила, и...

Он прыгнул в эту пропасть.

Люси вскрикнула, и он поспешно вышел, но, заглянув ей в лицо, понял, что вскрикнула она совсем не от боли. Ее голова была откинута назад, и каждый выдох сопровождался сладостным стоном. Казалось, что у нее не хватает сил удержать внутри свое неистовое желание.

Она обхватила ногами его икры и изогнулась, как бы умоляя продолжить.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал он.

Каждая мышца его тела была напряжена до предела, он весь стремился вперед. Он никогда в жизни ничего не хотел так, как сейчас Люси.

– А мне не больно, – простонала Люси, и в следующее мгновение Грегори отпустил вожжи.

Вобрав в рот ее грудь, он преодолел последний барьер и стремительно ворвался в нее.

Если Люси и почувствовала боль, то не обратила на нее внимания. Она восторженно вскрикнула и обхватила Грегори за плечи.

Его тело требовано ее и двигалось в ритме, которым не мог управлять разум.

– Люси!

Он понимал, что следует выждать. Он пытался ждать. Но Люси прижималась к нему, впивалась ногтями в плечи, изгибалась под ним так, что даже приподнимала его.

Наконец он почувствовал ее лоно. Как оно упруго и плотно обхватило его. И дал себе волю.

Он дал себе волю, и мир буквально взорвался.

– Я люблю тебя, – выдохнул он, содрогаясь в спазмах. Он думал, что за той гранью, которую он преодолел, нет места словам, но они там оказались.

Они стали его постоянными спутниками. Три коротких слова.

«Я люблю тебя».

Теперь они всегда будут с ним.

И это замечательно.


Глава 20,


в которой наш герой начинает день с большого разочарования


Время неслось вперед неумолимо. Близился рассвет, и Грегори, несмотря на твердое намерение жениться на Люси сразу, как только ему удастся добиться этого, решил уберечь ее от позора и не допустить, чтобы его застали у нее в постели в день ее свадьбы.

Не следовало забывать и о Хейзелби. Грегори знал его не очень хорошо, но всегда считал его добрым малым, который не заслужил публичного унижения.

– Люси, – прошептал Грегори и потерся носом о ее щеку, – скоро утро.

Люси что-то пробормотала во сне и повернула голову.

– Да, – сказала она.

Одно коротенькое «да». В этом была вся Люси. Она рассудительна и благоразумна. И он любит ее именно за это и за многое еще. Она не хочет менять мир. Просто она хочет сделать его прекрасным для всех, кого любит.

Она стремится к стабильности и заведенному порядку. Поэтому прыжок, который ей предстоит совершить, станет для нее...

Эта мысль ошеломила Грегори.

– Ты должна пойти со мной, – сказал он. – Сейчас. Мы должны уйти до того, как проснется челядь.

Люси слегка вывернула нижнюю губу и закатила глаза, как бы говоря «О Господи!». Это получилось у нее так забавно, что Грегори не удержался и поцеловал ее. Чмокнул в уголок рта – потому что на более долгий поцелуй времени не было. Легкость и сладость поцелуя были разрушены ее обескураживающим ответом:

– Не могу.

Грегори отпрянул.

– Тебе нельзя оставаться.

Но Люси покачала головой.

– Я... я должна поступить правильно.

Он устремил на нее непонимающий взгляд.

– Я не имею права сбежать, я не могу допустить, чтобы лорд Хейзелби тщетно ждал меня в церкви, – сказала она и подняла на него глаза, в которых отражалась мольба.

На мгновение.

И тут же отвернулась.

Грегори не видел ее лица, зато ему многое говорили ее движения, нервные, полные непонятной безысходности.

Люси тихо сказала:

– Надеюсь, ты понимаешь меня.

– Я подожду снаружи, – сказал он.

Люси резко подняла голову, и в ее глазах появилось вопросительное выражение.

– Тебе может понадобиться моя помощь, – тихо объяснил он.

– Нет, не понадобится. Уверена, я смогу сама...

– Я настаиваю, – с нажимом произнес он, перебив ее. – Сигнал будет таким. – Он поднял вверх ладонь со сдвинутыми пальцами, повернул ее к себе и обратно. – Я подожду снаружи. Если тебе понадобится моя помощь, подойди к окну и подай сигнал.

Люси открыла рот, как будто хотела снова запротестовать, но в конечном итоге просто кивнула.

Грегори подошел к окну и выглянул. Рассвет еще не наступил, но небо уже изготовилось к его встрече, на горизонте появилась узкая полоска света. Она сияла всеми оттенками пурпура и была так прекрасна, что Грегори жестом поманил к себе Люси, желая показать ей это поразительное зрелище. Он отвернулся, пока она надевала ночную сорочку. Босиком пройдя по полу, она подошла к нему, и он, прижав се к себе, уперся подбородком ей в макушку.

– Смотри, – прошептал он.

Казалось, что ночь кружится в каком-то странном танце, сверкающем и искрящемся, что в воздухе таится понимание – скоро все будет по-другому. Рассвет терпеливо ждал по ту сторону горизонта, а звезды уже стали меркнуть на темном небе.

Если бы можно было остановить время, Грегори обязательно это сделал бы. Впервые в жизни ему удалось ощутить все волшебство и полноту момента. Все вокруг было пронизано добром, в мире правили честь и правда. В это мгновение он наконец-то осознал разницу между счастьем и довольством. И понял, что ему безумно повезло, что ему подарили возможность испытать и то и другое, причем в огромнейших количествах.

И все это благодаря Люси. Именно она наполнила его этим ощущением. Привнесла в его жизнь все то, о чем он когда-то мечтал.

Неожиданно одна звездочка молнией пронеслась по небу. Она пролетела широкой плоской дугой, и Грегори показалось, что он даже услышал, как она с шипением рассыпает искры.

Появление звездочки вызвало у него желание поцеловать Люси. Вероятно, думал он, на него так же подействовала бы и радуга, и лист клевера, и даже снежинка, которая упала бы на рукав и не растаяла бы. Потому что невозможно удивляться маленьким чудесам природы и не целовать Люси. Он поцеловал ее в затылок, потом развернул лицом к себе и стал целовать в губы, в лоб и даже в нос.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Люси прижалась щекой к его груди. Ее голос прозвучал хрипло, как-то придушенно, когда она произнесла:

– Я тоже тебя люблю.

– Ты точно сейчас не пойдешь со мной? – Грегори знал, каким будет ответ, но все равно спросил.

Как он и ожидал, Люси покачала головой:

– Я должна все сделать сама.

И Грегори ушел. Сунув сапоги под мышку, он выскользнул за дверь и пробрался наружу тем же путем, что пришел.

Было еще темно, когда он расположился в сквере напротив дома Люси. До свадьбы оставалось еще немало времени, поэтому у него будет масса времени, чтобы заехать домой и переодеться.

Но сейчас ехать домой он не мог. Потому что не мог рисковать. Он же сказал Люси, что защитит ее, а он никогда не нарушал обещаний.

Неожиданно его осенило: а зачем все делать одному? Ведь в этом нет никакой необходимости. Он может понадобиться Люси только в крайнем случае. И если придется применить силу, лишние руки не помешают.

Грегори никогда не обращался к братьям за помощью, никогда не просил их вытаскивать его из передряг.

До сегодняшнего дня.

Один из старших братьев живет неподалеку. Всего лишь в четверти мили, может, даже ближе. Ему хватит двадцати минут, чтобы добраться до Колина и вытащить его из кровати.

Сейчас же...

Да, все это романтично. Но вот никак не захватывающе.

Грегори потер окоченевшие руки.

Что-то уж больно холодно.

Он приказал себе не обращать на холод внимания. Получалось это плохо, и он оставил тщетные попытки. Что думать о посиневших от холода кончиках пальцев, когда на карту поставлена вся жизнь?

Он улыбнулся и поднял глаза к ее окну. Она там, сказал он себе. За теми шторами. И он любит ее.

Он любит ее.


– Ты хоть догадываешься, что я совсем не так собирался провести утро воскресенья!

Грегори в ответ лишь кивнул. Брат присоединился к нему четыре часа назад и поприветствовал его сдержанным: «Гм, забавно».

Грегори ничего не скрыл от Колина, даже событий этой ночи. Ему не очень нравилось рассказывать интимные подробности о Люси, но нельзя требовать, чтобы человек целых три часа ждал на холоде неизвестно чего, и не объяснять ему зачем. Между прочим, Грегори испытал определенное облегчение, поделившись своими проблемами с Колином. А Колин не стал читать ему нотаций.

Он просто все понял.

Когда Грегори закончил свой рассказ и вкратце объяснил, чего ждет под окнами Феннсуорт-Хауса, Колин кивнул и заявил:

– Думаю, ты давно ничего не ел.

Грегори покачал головой и улыбнулся. Как же здорово иметь брата!

– Не очень-то удачный план, – прокомментировал Колин.

И тоже улыбнулся.

Они сосредоточили свое внимание на доме, где уже давно кипела жизнь. Там раздвинули шторы, зажгли свечи, а потом потушили их, когда рассвет уступил место утру.

– А тебе не кажется, что ей уже давно следовало бы выйти? – заметил Колин, подбородком указав на дверь.

Грегори нахмурился. Он сам подумывал о том же. И убеждал себя в том, что отсутствие Люси – это добрый знак. Если бы дядька решил насильно выдать ее за Хейзелби, разве она не была бы сейчас на пути к церкви? Судя по «луковице», которая, надо признаться, не относилась к числу хронометров, церемония должна начаться менее чем через час.

Однако Люси не подавала сигнала о помощи.

И вот это Грегори совсем не нравилось.

Неожиданно Колин толкнул его локтем в бок.

– В чем дело?

Колин дернул головой вправо.

– Экипаж, – ответил он, – выехал из платной конюшни.

У Грегори от ужаса расширились глаза, когда парадное Феннсуорт-Хауса распахнулось, на крыльцо высыпали слуги и смехом и шутками встретили коляску, подкатившую к лестнице.

Коляска была белой, с откинутым верхом. Ее украсили розовыми цветами и широкими розовыми лентами, которые игриво подхватывал и подбрасывал вверх легкий ветерок.

Это был свадебный экипаж.

И его появление ни у кого не вызывало недоумения.

У Грегори по спине побежали мурашки. Мышцы напряглись.

– Еще рано, – сказал Колин, придерживая его за руку.

Грегори старался не смотреть на чертову коляску, но она все время каким-то странным образом попадала в поле его зрения.

– Я должен спасти ее, – проговорил он. – Я должен идти.

– Подожди, – остановил его Колин. – Давай посмотрим, что будет. А вдруг она не выйдет. А вдруг...

Но она вышла.

Не первой. Первым появился ее брат под руку с женой.

Потом пожилой мужчина – вероятно, ее дядя – и та самая старуха, которую Грегори видел на балу у сестры.

А потом...

Люси.

В подвенечном платье.

– Господи, – прошептал он.

Она шла сама. Никто не вел ее насильно.

Гермиона что-то прошептала ей на ухо.

И Люси улыбнулась.

Улыбнулась!

Грегори стал задыхаться.

Боль была ощутимой. Самой настоящей. Она, как кинжалом, пронзила желудок, скрутила внутренности. Все тело Грегори будто умерло.

Жили только глаза.

Которые он не спускал с Люси.

– Разве она не говорила тебе, что намерена разорвать помолвку? – прошептал Колин.

Грегори попытался ответить «да», но слово застряло в горле. Он стал вспоминать их последний с Люси разговор. Она сказала, что должна проявить благородство. Она сказала, что должна поступить правильно. Она сказала, что любит его.

Но она ни разу не сказала, что не выйдет за Хейзелби.

– О Боже! – выдохнул Грегори.

Брат похлопал его по руке.

– Сожалею, – проговорил он.

Грегори наблюдал, как Люси поднялась в коляску и села. Слуги все еще гомонили на крыльце. Гермиона подобрала прядь, выбившуюся из прически Люси, расправила фату и весело рассмеялась, когда ветер подбросил вверх тончайшую ткань.

Все это не может происходить на самом деле.

Всему этому есть какое-то объяснение.

– Нет, – произнес Грегори единственное слово, которое металось у него в голове, – нет.

И тут он вспомнил. Сигнал! Поворот руки! Она обязательно подаст его! Она подаст ему сигнал. Когда она была внутри дома, что-то помешало ей подать сигнал. А здесь, на улице, – ведь она же знает, что он заметит ее жест! – она обязательно это сделает.

Должна сделать. Она же знает, что он видит ее.

Знает, что он здесь.

Наблюдает за ней.

Грегори неотрывно следил за правой рукой Люси.

– Все на месте? – услышал он голос Ричарда.

В хоре ответов голоса Люси он не услышал, однако отвечать ей и не требовалось – все и так видели, что она на месте.

Ведь она невеста.

А он – полный идиот, который тупо наблюдает за тем, как ее увозят.

– Сожалею, – тихо проговорил Колин после того, как коляска скрылась из виду.

– Это какая-то бессмыслица, – прошептал Грегори. Колин положил руку на плечо брата.

– Это какая-то бессмыслица, – повторил Грегори. – Она так не поступила бы. Она любит меня.

Он посмотрел на Колина. Взгляд брата был добрым и одновременно сочувственным.

– Нет, – помотал головой Грегори, – нет, ты ее не знаешь. Она никогда... Нет. Ты ее не знаешь.

И Колин, чье общение с леди Люсиндой Абернети ограничивалось мгновением, когда она разбила сердце его брату, спросил:

– А ты ее знаешь?

Грегори ошарашенно попятился.

– Да, – ответил он, – да, знаю.

Колин на это ничего не сказал, лишь многозначительно поднял брови, как бы спрашивая: «И?..»

Грегори устремил взгляд туда, где скрылась коляска с Люси. Он стоял не шевелясь, затем повернулся к брату и посмотрел тому в глаза.

– Я знаю ее, – уверенно произнес он. – Знаю.

Колин хотел что-то сказать, но все внимание Грегори снова переключилось на проезжую часть. Он стоял так какие-то мгновения. А потом бросился бежать.


Глава 21,


в которой наш герой рискует всем


– Ты готова?

Люси оглядела роскошное убранство церкви Святого Георгия – залитые солнцем витражи, изящные арки, горы и горы цветов, доставленных сюда в честь ее свадьбы.

Она подумала о лорде Хейзелби, стоявшем у алтаря рядом со священником.

Она подумала о гостях – их было более трехсот, – которые ждали, когда она под руку с братом пройдет по проходу.

А еще она подумала о Грегори, который наверняка видел, как она, одетая в подвенечное платье, садилась в свадебную коляску.

– Люси, – снова окликнула ее Гермиона, – ты готова?

Интересно, подумала Люси, а что сделает Гермиона, если она ответит «нет»?

Гермиона так романтична.

И живет идеалами.

Гермиона сказала бы ей, что хотя бумаги подписаны и оглашение произведено в трех различных приходах, Люси не должна мириться с браком по расчету, если может вступить в брак по любви. Она сказала бы...

– Люси? Ты готова? – спросила Гермиона.

И Люси кивнула, потому что она была Люси и всегда останется Люси.

Потому что она не может поступить иначе.

К ним присоединился Ричард.

– Даже не верится, что ты выходишь замуж, – сказал он Люси, но прежде чем сказать это, бросил пылкий взгляд на жену.

– Между прочим, Ричард, я ненамного младше тебя. И всего на два месяца старше Гермионы, – напомнила ему Люси и указала головой на новоявленную леди Феннсуорт.

Ричард задорно ухмыльнулся.

– Да, но она не моя сестра.

Люси улыбнулась. Она была благодарна Ричарду за то, что его шутка позволила ей улыбнуться. Она нуждается в улыбках. В каждой из тех, что ей удастся выдавить из себя.

Сегодня день ее свадьбы. Ее вымыли, и надушили, и нарядили в платье, роскошнее которого она в жизни не видела. И сейчас она чувствует себя...

Опустошенной.

Ей трудно было представить, что о ней думает Грегори. Она намеренно позволила ему думать, что собирается отменить свадьбу.

Разве она смогла бы объяснить ему свои мотивы? Он стал бы убеждать ее, что у нее есть выход. Но ведь он идеалист, и он никогда не сталкивался с настоящими неприятностями. А выхода-то у нее нет. В этой ситуации. Она не может пожертвовать своей семьей.

Люси приоткрыла глаза и тяжело вздохнула.

В сознании неотступно стучало: «Я справлюсь. Справлюсь. Справлюсь».

Возможно, все будет хорошо. Возможно, она будет счастлива. Нужно просто продолжать двигаться вперед, мысленно и телесно. Ей нужно просто переступить черту, перейти в другое качество, оставить Грегори в прошлом и делать вид, будто ее радует новая жизнь в роли жены лорда Хейзелби.

– Люси? – услышала она обеспокоенный голос Гермионы. – Что с тобой?

Но у Люси не было сил поднять глаза. Гермиона попросила Ричарда оставить их с Люси наедине, взяла руки подруги в свои и, наклонившись вперед, зашептала:

– Люси, ты уверена, что хочешь всего этого?

Люси удивленно посмотрела на нее. Почему Гермиона спрашивает ее об этом? Именно в тот момент, когда ей очень хочется сбежать?

Люси сглотнула и попыталась расправить плечи.

– Да, – ответила она. – Да, конечно.

Гермиона промолчала. Но ее глаза – огромные зеленые глаза, сводившие с ума мужчин, – ответили за нее.

Люси снова сглотнула и отвернулась, не желая видеть то, что было в этих глазах.

И тут Гермиона произнесла:

– Люси.

И все. Лишь «Люси».

Люси повернулась к ней. Ей хотелось спросить, что Гермиона имела в виду. Ей хотелось спросить, почему она произнесла ее имя так трагически. Но не спросила. Не смогла. И понадеялась, что Гермиона сама прочитает эти вопросы в ее глазах.

Гермиона погладила ее по щеке и грустно улыбнулась.

– В жизни не видела более печальной невесты.

Люси прикрыла глаза.

– Я не печальна. Я просто чувствую... Я чувствую себя так, будто прощаюсь.

Ее слова явно удивили Гермиону.

– С кем?

– С собой.

Да, она прощается с собой и с той, какой она могла бы стать.

Тут появился Ричард и взял ее за руку.

– Пора начинать.

Люси кивнула.

– Где твой букет? – спросила Гермиона и сама же ответила: – Ой, вот он. – Она взяла со столика букеты – свой и Люси – и подала один из них невесте. – Ты будешь счастлива, – прошептала она, целуя Люси в щеку. – Ты должна быть счастлива. Я просто не смирюсь, если ты не будешь счастлива.

У Люси задрожала нижняя губа.

– О Боже! – всплеснула руками Гермиона. – Я говорю уже совсем как ты. Видишь, как ты на меня влияешь?

Поцеловав подругу еще раз, она пошла в церковь.

– Теперь твоя очередь, – сказал Ричард.

– Сейчас, – проговорила Люси.

И вот... шаг сделан.

Она в церкви, идет по проходу. Вот она у алтаря, кивает священнику, смотрит на Хейзелби и в тысячный раз напоминает себе, что, несмотря... гм... несмотря на некоторые его пристрастия, которые ей абсолютно непонятны, из него получится вполне приемлемый муж.

А если бы она сказала «нет»?..

Но она не имеет права сказать «нет».

Краешком глаза она видит Гермиону. На ее лице безоблачная улыбка. Они с Ричардом приехали в Лондон два дня назад, счастливые и радостные. Они смеялись и поддразнивали друг друга, обсуждали, что нового появится в Феннсуорт-Эбби. Оранжерея, смеялись они. Они хотят построить оранжерею. И оборудовать детскую.

Разве Люси вправе отобрать у них все это? Разве она может низвергнуть их в жизнь, наполненную позором и нищетой?

Люси услышала, как Хейзелби ответил:

– Да.

Настала ее очередь.

– Согласна ли ты взять этого мужчину в законные мужья, жить с ним по закону Божьему в священном браке? Согласна ли ты слушаться его, помогать ему, любить и почитать его, быть с ним рядом в болезни и здравии; отринуть всех и прилепиться к нему, пока вас не разлучит смерть?

Люси изо всех сил старалась не думать о Грегори.

– Да.

Она дала согласие. И что? Она ничего такого не почувствовала. Она все та же Люси, только стоит перед огромной толпой народу и брат выдает ее замуж.

Священник вложил ее правую руку в правую руку Хейзелби, и тот громким, четким и уверенным голосом дал клятву верности.

Они разъединились, затем Люси взяла правую руку Хейзелби.

«Я, Люсинда Маргарет Кэтрин...»

– Я, Люсинда Маргарет Кэтрин...

«... беру тебя, Артур Фицуильям Джордж...»

– ...беру тебя, Артур Фицуильям Джордж...

Она говорила то, что требовалось. Она повторяла все за священником, слово в слово. Повторяла до тех пор, пока не настал момент поклясться Хейзелби в верности, пока...

Двери церкви распахнулись с грохотом.

Люси обернулась. Все обернулись.

Грегори!

Господи.

У него был вид сумасшедшего, он так тяжело дышал, что не мог говорить.

Пройдя вперед, он оперся на спинку скамьи, и Люсинда услышала его тихий шепот:

– Не надо.

У нее замерло сердце.

– Не делай этого.

Пальцы Люси разжались, и букет упал на пол. Она была не в силах шевелиться, не в силах говорить. Она молчала и стояла неподвижно, как статуя, а Грегори шел к ней, не замечая устремленных на него сотен взглядов.

– Не делай этого, – повторил он.

Царила гробовая тишина. Почему все молчат? Сейчас кто-нибудь обязательно бросится вперед, схватит Грегори за руку и вытолкает его прочь...

Но никто этого не сделал. Потому что разворачивался спектакль. Это был театр, и никто не желал пропустить конец действия.

А потом...

Перед алтарем.

Перед алтарем, на глазах у всех, Грегори остановился.

Он остановился. И сказал:

– Я люблю тебя.

Стоявшая рядом Гермиона пробормотала:

– Боже мой!

Люси хотелось плакать.

– Я люблю тебя, – повторил Грегори и, не сводя глаз с ее лица, пошел вперед. – Не делай этого, – сказал он, подходя почти вплотную. – Не выходи за него.

– Грегори, – прошептала Люси, – зачем ты так?

– Я люблю тебя, – ответил он, и другого объяснения у него не было.

У Люси сдавило горло. Слезы обожгли глаза. Все ее тело напряглось как струна. Она застыла. Казалось, достаточно малейшего дуновения ветерка, малейшего выдоха, и она упадет. Она могла думать только об одном – зачем?

Люси посмотрела на жениха, который из главного действующего лица превратился в лицо второстепенное. Все это время он молчал, наблюдая за событиями с тем же интересом, что и все присутствующие. Люси взглядом попросила его о помощи, но он лишь покачал головой и слегка повел одним плечом. Настолько незаметно, что вряд ли кто-нибудь обратил на это внимание. Но Люси увидела и поняла, что это значит.

«Решать тебе».

Она опять повернулась к Грегори. В его глазах горел огонь. Он опустился на одно колено.

«Не надо», – хотела сказать Люси, но губы не слушались ее. И голос куда-то пропал.

– Выходи за меня замуж, – сказал Грегори. В его голосе Люси ощутила всю силу его чувства. Этот голос нежно обхватил ее, обнял и поцеловал. – Будь моей женой.

О Господи, как же ей хочется этого! Больше всего на свете ей хочется упасть перед ним на колени, сжать ладонями его лицо. Ей хочется целовать его, ей хочется кричать о своей любви – здесь, перед всеми людьми, знакомыми и незнакомыми.

Но ничего не изменилось.

Ее отец остается предателем.

Ее семью продолжают шантажировать.

Судьба брата и Гермионы все еще в ее руках.

Люси посмотрела на Грегори. Все ее существо стремилось к нему.

– Выходи за меня, – прошептал он.

Ее губы приоткрылись, и она ответила...

– Нет.


Глава 22,


в которой начинается настоящее светопреставление


И началось что-то невообразимое.

Лорд Давенпорт рванулся вперед, за ним вскочил Роберт Абернети. В церковь влетел брат Грегори, гнавшийся за ним через Мейфэр.

Ричард попытался увести от свалки Люси и Гермиону, но лорд Хейзелби, до последней минуты наблюдавший за всем с любопытством постороннего, спокойно взял свою будущую жену за руку и сказал:

– Я позабочусь о ней.

Лорд Давенпорт набросился на Грегори и, повалив на пол, подмял его под себя.

– Я держу его! – победно заорал он и в следующее мгновение получил по физиономии ридикюлем Гиацинты Сен-Клер.

Люси зажмурилась.

– Полагаю, вы мечтали не о такой свадьбе, – проговорил ей на ухо лорд Хейзелби.

Люси замотала головой. Она была настолько ошеломлена, что не могла ничего предпринять. Надо бы помочь Грегори. Да, надо бы. Но у нее совсем нет сил, и, кроме того, она слишком труслива, чтобы снова оказаться с ним лицом к лицу.

– Надеюсь, ему удастся выбраться из-под моего отца, – добавил лорд Хейзелби абсолютно спокойно, как будто смотрел чудовищно скучный забег на ипподроме. – Старик весит двадцать cтоунов[4 - Примерно 112 кг.], хотя и не хочет признаваться в этом.

Люси удивленно посмотрела на него. Ей не верилось, что человек может сохранять спокойствие, когда вокруг царит такой хаос. Даже премьер-министру пришлось отбиваться от довольно крупной пышнотелой дамы в затейливой шляпке с фруктами – эта дама колотила всех, кто попадался ей под руку.

– Вряд ли она что-то видит, – сказал Хейзелби, проследив за взглядом Люси. – Грозди винограда мешают.

Что же он за человек – тот, за кого она почти вышла замуж? Да, они уже произнесли что полагается, но их пока еще не объявили мужем и женой. Как бы то ни было, Хейзелби слишком уж спокойно реагирует на события этого утра.

– Почему вы ничего не сделали? – спросила Люси.

Он с любопытством воззрился на нее.

– Вы имеете в виду, пока ваш мистер Бриджертон признавался вам в любви?

«Нет, пока священник бубнил о святости брака», – захотелось съязвить Люси.

Но вместо этого она кивнула.

Хейзелби склонил голову набок.

– Вероятно, хотел узнать, как вы поступите.

Его ответ до глубины души потряс Люси.

– Между прочим, я польщен, – заявил Хейзелби. – И я стану для вас добрым мужем. Вам не надо беспокоиться на этот счет. Люси промолчала, потому что ее вниманием завладело то, что творилось вокруг. Лорда Давенпорта оттащили от Грегори, и какой-то незнакомый Люси господин крепко держал старика.

– Пожалуйста, – прошептала она, обращаясь к Грегори и понимая, что никто, даже Хейзелби, который отправился выручать премьер-министра, ее не слышит. – Пожалуйста, не надо.

Однако Грегори был неумолим. Его держали двое, один – по-дружески, а другой – враждебно, но ему удалось вырваться и добраться до ступеней. Подняв голову, он устремил на Люси горящий взгляд. В этом взгляде были и гнев, и непонимание, и даже боль, увидев которую Люси едва не отшатнулась.

– Почему? – требовательным тоном спросил он.

Люси затрясло. Может ли она лгать самой себе? Может ли? Здесь, в церкви, тем более после того, как она совершила невообразимое – на глазах у всех нанесла ему личное оскорбление?

– Почему?

– Потому что у меня не было другого выхода, – прошептала она.

В его глазах что-то промелькнуло. Разочарование? Нет. Надежда? Нет, ни то ни другое. Что-то еще. То, чего она не поняла.

Грегори хотел что-то сказать, спросить ее о чем-то, но в этот момент те двое снова подхватили его и вытолкали из церкви.

Прижав руки к груди, Люси ошеломленно наблюдала за ними.

– Как вы могли?

Люси обернулась. Гиацинта Сен-Клер стояла рядом с ней и буквально сверлила ее гневным взглядом.

– Вы не понимаете, – сказала Люси.

Однако глаза Гиацинты продолжали метать молнии.

– Вы слабая, – процедила она. – Вы его недостойны.

Люси покачала головой.

– Надеюсь, вы...

– Гиацинта!

Взгляд Люси метнулся на голос. К ним направлялась еще одна дама. Это была мать Грегори. Их познакомили на балу в Хастингс-Хаусе.

– Хватит, – строго проговорила она.

Люси заморгала, чтобы прогнать непрошеные слезы.

Леди Бриджертон повернулась к ней.

– Простите нас, – сказала она и потащила дочь прочь.

Люси смотрела им вслед, и ей казалось, будто все это происходит не с ней, что она спит и ей снится кошмар, или что ее потрясенное воображение вызвало в ее сознании мрачные галлюцинации. Возможно, если она сейчас зажмурится...

– Ну что, продолжим?

Это был лорд Хейзелби. Его отец, стоявший рядом, выразил такое же пожелание, но в менее любезной форме.

Люси кивнула.

– Отлично, – буркнул Давенпорт. – Умненькая девочка.

Люси спросила себя, как расценивать комплимент, сделанный лордом Давенпортом. Наверняка это не к добру.

Она позволила будущему свекру подвести себя к алтарю. Теперь за церемонией наблюдала только половина зрителей, остальные предпочли досматривать продолжение спектакля, которое разворачивалось снаружи.

И она стала женой Хейзелби.


– О чем ты думал?

Грегори не сразу сообразил, что мать обратилась с этим вопросом к Колину, а не к нему. Они сидели в ее карете – именно туда впихнули Грегори, когда его вытолкали из церкви, – и куда-то ехали. Во всяком случае, церкви Святого Георгия из окна видно уже не было.

– Я пытался остановить его, – стал оправдываться Колин.

Виолетта Бриджертон сердито посмотрела на сыновей.

– Очевидно, плохо пытался.

– Ты хоть представляешь, с какой скоростью он несся?

– Очень быстро, – подтвердила Гиацинта, не глядя на них.

Она сидела по диагонали от Грегори и, прищурившись, смотрела в окно.

Грегори промолчал.

– Ох, Грегори, – вздохнула Виолетта. – сыночек мой, бедняжка.

– Тебе придется уехать из города, – сказала Гиацинта.

– Она права, – согласилась с ней мать. – Ничего не поделаешь.

Грегори опять промолчал. Что Люси имела в виду под «не было другого выхода»?

Что это значило?

– Я никогда не приму ее, – ворчливо произнесла Гиацинта.

– Она станет графиней, – напомнил ей Колин.

– А мне плевать, пусть она станет хоть королевой...

– Гиацинта! – осадила ее мать.

– А что тут такого? – ощетинилась Гиацинта. – Никто не имеет права так унижать моего брата! Никто!

Виолетта и Колин одновременно посмотрели на нее. Колин – весело, Виолетта – встревоженно.

– Я уничтожу ее, – продолжила Гиацинта.

– Нет, – тихо возразил Грегори, – не смей.

Остальные члены семейства резко замолчали, и у Грегори возникло впечатление, что до того момента, как он подал голос, они не замечали, что он не принимает участия в общем разговоре.

– Ты оставишь ее в покое, – добавил он.

Гиацинта недовольно поджала губы.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– И если ваши пути пересекутся, – сказал он, – ты проявишь исключительное дружелюбие и доброту. Ты поняла меня?

Гиацинта ничего не ответила.

– Ты меня поняла?! – закричал Грегори.

Все семейство ошеломленно уставилось на него. Ведь он никогда не выходил из себя! Никогда!

И только тогда Гиацинта, обладавшая высокоразвитым здравомыслием, проговорила:

– Вообще-то нет.

– Прощу прощения? – ледяным голосом осведомился Грегори.

– Замолчи, – одновременно с ним заговорил Колин, обращаясь к сестре.

– Я не поняла тебя, – ответила Гиацинта, пихая Колина локтем в бок. – Как ты можешь симпатизировать ей? Если бы такое произошло со мной, ты бы...

– С тобой такого не произошло, – оборвал ее Грегори. – И ты не знаешь ее. Ты не знаешь, каковы были ее мотивы.

– А ты? – возмущенно спросила Гиацинта.

Грегори тоже не знал. И это буквально убивало его.

– Подставь другую щеку, Гиацинта, – тихо сказала Виолетта.

Пылая гневом, Гиацинта отвернулась к окну, но язычок все же прикусила.

– Думаю, ты можешь пожить у Бенедикта с Софи в Уилтшире, – предложила Виолетта. – Вероятно, Энтони и Кейт скоро приедут в город, поэтому ты не сможешь поехать в Обри-Холл, хотя, уверена, они не возражали бы, если бы ты поселился у них на период их отсутствия.

Грегори, не отрываясь, смотрел в окно. У него не было ни малейшего желания ехать в деревню.

– Еще ты мог бы попутешествовать, – сказал Колин. – В это время года Италия особенно красива. Ведь ты там не был, верно?

Грегори, слушавший их вполуха, покачал головой. У него не было желания ехать в Италию.

«Потому что у меня не было другого выхода», – сказала она.

Не потому, что она так захотела. И не потому, что это было разумно.

А потому, что у нее не было другого выхода.

Что же это значило?

Неужели ее принудили? А может, шантажировали?

Что же она могла совершить такого, чтобы дать повод для шантажа?

– Ей было бы очень тяжело, если бы она решилась не доводить дело до конца, – неожиданно проговорила Виолетта, сочувственно поглаживая Грегори по руке. – Лорд Давенпорт страшный человек, вряд ли кто-либо согласился бы стать его врагом. К тому же в церкви, на глазах у всех... В общем, – со вздохом закончила она, – для этого нужно быть очень храброй. И уметь быстро справляться с потрясениями. – Помолчав, она добавила: – И готовой.

– Готовой? – переспросил Колин.

– К последствиям, – пояснила Виолетта. – Потому что разразился бы страшный скандал.

– Скандал и так разразится, – пробормотал Грегори.

– Да, но не такой сильный, потому что она ответила «да», – сказала Виолетта. – И не думай, что меня порадовал такой исход. Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья. Зато теперь все будут одобрять ее за сделанный выбор. Ее будут считать разумной девочкой.

Губы Грегори непроизвольно растянулись в слабой улыбке.

– А меня помешавшимся от любви идиотом.

Никто не возразил ему.

После непродолжительного молчания мать сказала:

– Должна признаться, ты держишься отлично.

И правда.

– Я представляла... – Она оборвала саму себя. – В общем, не важно, что я представляла, главное, что есть на самом деле.

– Нет, – покачал головой Грегори, поворачиваясь к ней. – Что ты представляла? Как, по-твоему, мне следовало бы поступить?

– Вопрос не в том, как тебе следовало бы поступить, – ответила Виолетта, явно ошарашенная его вопросами. – Просто я представляла, что ты... разозлишься сильнее.

Грегори довольно долго смотрел на нее, а потом отвернулся к окну. Они ехали по Пиккадилли и направлялись к Гайд-парку. А почему он не разозлился сильнее? Почему он не стал колотить кулаками о стену? Его вытолкали из церкви и бесцеремонно запихнули в карету, но когда все это закончилось, его охватило странное, почти неестественное спокойствие.

Неожиданно у него в памяти всплыли недавние слова матери: «Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья».

Его счастья.

Люси любит его. В этом нет сомнения. Он видел любовь в ее глазах даже в тот момент, когда она отказала ему. Он уверен в этом, потому что она сама сказала ему об этом, а она не из тех, кто лжет в таких делах. Он чувствовал ее любовь в нежности ее поцелуев, в страстности ее объятий.

Она любит его. Следовательно, то, что заставило ее выйти за Хейзелби, – что бы это ни было, – сильнее ее. Могущественнее.

Ей нужна помощь.

– Грегори? – нежно окликнула его мать.

Он повернулся к ней.

– Ты постоянно ерзаешь.

Разве? Он даже не заметил. Опустив взгляд, он увидел, что его пальцы непроизвольно то сжимаются в кулак, то разжимаются. Да-а, его чувства невероятно обострены.

– Остановите карету.

Все посмотрели на него. Даже Гиацинта, которая все это время демонстративно глядела в окно.

– Остановите карету, – снова потребовал он.

– Зачем? – с подозрением осведомился Колин.

– Мне нужен свежий воздух, – не солгав, ответил Грегори.

Колин постучал в переднюю стенку.

– Я пройдусь с тобой.

– Нет. Я хотел бы побыть один.

На лице Виолетты появилось встревоженное выражение.

– Грегори... неужели ты действительно собираешься...

– Штурмовать церковь? – закончил он за нее и криво улыбнулся. – Сегодня я уже выставил себя на посмешище. Тебе не кажется, что этого достаточно?

– Наверняка они уже поклялись в верности друг другу, – вмешалась Гиацинта.

Грегори поборол желание бросить сердитый взгляд на сестру, которая, казалось, никогда не упускала возможности побольнее укусить его.

– Наверняка, – согласился он.

– На людях тебе будет легче, чем одному, – сказала Виолетта. Ее глаза были полны сочувствия.

– Оставьте его, – тихо проговорил Колин.

Грегори удивленно посмотрел на старшего брата. Он не ожидал от него такой поддержки.

– Он взрослый человек, – добавил Колин. – Он может сам принимать решения.

Даже Гиацинта не попыталась возразить.

К этому моменту карета уже остановилась, и кучер ждал снаружи. Когда Колин подал знак, он открыл дверцу.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты уходил, – проговорила Виолетта.

Грегори поцеловал ее в щеку.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказал он. – Не более.

Он спрыгнул на мостовую и собрался захлопнуть дверцу, но ему помешал Колин, который высунулся наружу и тихо попросил:

– Только не делай глупостей.

– Никаких глупостей, – пообещал ему Грегори, – только то, что необходимо.

Оглядевшись по сторонам, он определил, где находится. Когда карета тронулась с места и медленно поехала вперед, Грегори намеренно пошел в противоположную сторону.

Прочь от церкви Святого Георгия.

А дойдя до угла, развернулся в обратную сторону.

И побежал.


Глава 23,


в которой наш герой рискует всем. Снова


Люси не помнила, чтобы за те десять лет, когда дядя являлся ее опекуном, в доме хоть раз устраивались приемы. Дядя был не из тех, кто мог с улыбкой воспринимать ненужные расходы – и, признаться честно, он вообще не отличался гостеприимством. Поэтому она с большим подозрением отнеслась к пышному приему, устроенному в ее честь в Феннсуорт-Хаусе после свадебной церемонии.

Наверняка на этом настоял лорд Давенпорт. Дядя Роберт предпочел бы ограничиться чаем с тортами в церкви.

Но свадьба должна была стать событием, причем в самом общепринятом смысле этого слова, то есть с непомерными тратами. Поэтому сразу по окончании церемонии Люси быстро доставили в родной дом, которому вскорости предстояло стать бывшим, завели в спальню, которой тоже вскорости предстояло стать бывшей, и дали достаточно времени, чтобы умыться, прежде чем приступить к приему гостей.

«Примечательно, – думала Люси, здороваясь с гостями и принимая поздравления, – как мастерски высший свет умеет делать вид, будто ничего не произошло».

О, завтра они наверняка только об этом и будут судачить, а она на ближайшие несколько месяцев превратится в главную тему светских бесед. И в течение года все, кто произнесет ее имя, непременно будут добавлять: «Ну, та. Со свадьбой».

А им обязательно будут отвечать: «А-а-а! Та самая!»

Однако сейчас в лицо ей говорили: «Приятно, что мы встретились по такому счастливому поводу» и «Из вас получилась красивейшая невеста». Самые коварные и дерзкие заявляли: «Восхитительная церемония, леди Хейзелби».

Леди Хейзелби.

Люси мысленно опробовала новое имя. Отныне она леди Хейзелби.

А могла бы стать леди Бриджертон.

Вернее, леди Люсиндой Бриджертон – ведь она не должна отказываться от своего имени, если выходит замуж за человека, не имеющего титула. Имя было бы очень благозвучным – не таким выспренним, как «леди Хейзелби», и, естественно, не таким величественным, как «графиня Давенпорт», но... ей хотелось бы быть леди Люсиндой Бриджертон.

Ей вообще нравилась та Люсинда Бриджертон, какой она могла бы стать. Она отличалась бы жизнерадостностью, всегда была готова расточать улыбки, ее жизнь была бы наполненной и совершенной. У нее имелась бы собака, возможно, две, и несколько детишек. Ее дом был радушным и уютным, ее часто навещали бы подруги, и она пила бы с ними чай и смеялась.

Только ей никогда не суждено стать той женщиной. Она вышла замуж за лорда Хейзелби и стала его женой. Как бы она ни старалась, ей трудно представить, куда ее приведет жизнь. Она не имеет представления о том, что значит быть леди Хейзелби.

Прием шел своим чередом. Люси станцевала все положенные танцы со своим новоявленным мужем, который, отметила она про себя, оказался хорошим партнером. Затем она станцевала со своим братом, от чего едва не расплакалась, и, как от нее ожидали, с дядей.

– Люси, ты поступила правильно, – заявил он.

Люси промолчала. Она не доверяла себе, опасалась, что скажет что-то не то.

– Я горжусь тобой.

Она едва не расхохоталась.

– Раньше вы никогда не гордились мной.

– А сейчас горжусь.

Танец с дядей закончился, и теперь Люси предстояло – о Боже! – танцевать с лордом Давенпортом.

Что она и сделала, потому что помнила о своем долге. Во всяком случае, на сегодняшний день.

Хорошо, что ей не понадобилось поддерживать беседу. Лорд Давенпорт так перевозбудился, что говорил за обоих. Он восхищен Люси. Она – ценнейшее приобретение для семьи.

И так далее, и тому подобное. Ведь она не только согласилась выйти за его сына, славящегося сомнительной репутацией, но и подтвердила свое решение перед всем высшим светом – сцена, достойная лондонского театра «Друри-Лейн».

Люси слегка склонила голову. Лорд Давенпорт продолжал возбужденно говорить, и из его рта летела слюна. Честное слово, не знаешь, что хуже – его презрение или безграничная благодарность.

Хвала небесам, в течение всего вечера Люси удавалось избегать своего свекра. Ей удавалось избегать практически всех, что оказалось довольно легким делом, если учесть ее статус невесты. Лорда Давенпорта ей видеть не хотелось, потому что он был ей противен, дядю – потому что и он, по всей видимости, тоже был ей противен. Ей не хотелось видеть лорда Хейзелби, потому что его присутствие наводило ее на мысли о грядущей брачной ночи, Гермиону – потому что та обязательно начала бы задавать вопросы, и тогда Люси обязательно разрыдалась бы.

Ей не хотелось видеть и своего брата, хотя Ричард не виноват в том, что он безумно счастлив в браке, а она несчастна.

Люси нашла укромный уголок в зале и там затаилась. Через пару часов все хорошенько напились, и уже никто не замечал, что невеста сидит в одиночестве.

А потом никто, естественно, не заметил, что она сбежала в свою спальню, чтобы передохнуть. Возможно, это было невежливо со стороны невесты, в честь которой устроен прием, но в тот момент Люси это было безразлично. Если кто и заметит ее отсутствие, то подумает, что она удалилась в дамскую комнату. По какой-то причине ей казалось естественным провести этот день в уединении.

Чтобы не столкнуться с бродившими по дому гостями, Люси поднялась наверх по черной лестнице, со вздохом облегчения переступила порог своей спальни и закрыла за собой дверь.

Привалившись к косяку, она медленно выпускала из себя все эмоции, пока не почувствовала, что опустошена.

А потом подумала: «Теперь можно и поплакать».

Ей действительно хотелось плакать. Очень хотелось. Она слишком долго сдерживала слезы, ожидая, когда появится возможность уединиться. Но слезы почему-то не приходили. Вероятно, события последних суток сильно потрясли ее и ввергли в оцепенение.

Так Люси стояла у двери и смотрела на свою кровать.

И вспоминала.

Господи, неужели всего лишь двенадцать часов назад она лежала здесь в его объятиях? А кажется, что прошла вечность. Ее жизнь разделилась на два этапа, и все, что происходит с ней сейчас, относится уже к категории «после».

Она прикрыла глаза. Может, если она не будет смотреть на кровать, видения исчезнут? Может, если она...

– Люси.

Она окаменела. Господи, нет!

– Люси.

Люси медленно открыла глаза и прошептала:

– Грегори.

Он выглядел ужасно: волосы стояли торчком, одежда посерела от пыли. Такое бывает только после бешеной скачки верхом. Вероятно, он пробрался в дом тем же путем, что и прошлой ночью. Наверное, он поджидал ее.

Люси открыла рот, пытаясь произнести хоть слово.

– Люси, – повторил Грегори, и Люси позволила себе на мгновение окунуться в его голос.

– Зачем ты пришел? – наконец спросила она.

Он шагнул к ней, и ее сердце устремилось к нему навстречу. Как же он красив! До чего же ей дорого его лицо! Ей знакома каждая морщинка! Она хорошо помнит линию подбородка, цвет его глаз – коричневатый ближе к центру и зеленоватый по краям.

А его губы – она знает их форму, знает, какие они, когда целуют ее. Она знает, как он улыбается, как хмурится, знает, как...

Она знает о нем так много!

– Тебе не следует быть здесь, – сказала Люси прерывающимся голосом.

Грегори сделал еще один шаг. Его глаза не пылали гневом, и это было непонятно Люси. Он смотрел на нее жадным взглядом собственника, – так, как посторонний мужчина не может смотреть на замужнюю женщину.

– Я должен узнать почему, – сказал он. – Я не могу тебя отпустить. Не могу, пока не пойму почему.

– Не надо, – прошептала Люси. – Пожалуйста, не надо.

– Люси, – решительно и одновременно ласково произнес он, – просто объясни мне почему. О большем я не прошу. Я уйду и пообещаю никогда не приближаться к тебе. Но мне надо знать почему.

Она покачала головой:

– Я не могу рассказывать.

– Ты не хочешь рассказывать, – предположил он.

– Нет! – вскричала она. – Не могу! Пожалуйста, Грегори. Ты должен уйти.

Грегори долго молчал и просто смотрел на Люси, и та видела, как он размышляет.

«Я не могу допустить этого, – думала она, чувствуя, как внутри пузырем надувается паника. – Надо закричать. Чтобы кто-то пришел и выгнал его. Надо убежать из комнаты до того, как он разрушит столь тщательно выстроенные планы на будущее». Однако она ничего не предпринимала.

Наконец Грегори проговорил:

– Тебя шантажируют.

Это не было вопросом.

Люси не ответила, но догадалась, что лицо выдало ее.

– Люси, – нежно сказал Грегори, – я могу помочь тебе. Что бы там ни случилось, я могу все исправить.

– Нет, – возразила она, – не можешь, и ты глупец, если... – Гнев помешал ей договорить. Кто дал ему право считать, будто можно с легкостью все уладить, если он ничего не знает о ее бедах? Неужели он думает, будто она сдалась под натиском несущественных обстоятельств? Которые можно без труда преодолеть?

Нет, она не настолько слаба.

– Ты же ничего не знаешь, – сказала она. – Не имеешь ни малейшего представления.

– Так расскажи мне.

Люси била внутренняя дрожь, ее бросало то в жар... то в холод... то куда-то посередине.

– Люси, – проговорил Грегори.

Его спокойный и ровный голос, как вилка, вонзался туда, где было больнее всего.

– Этого тебе не исправить, – простонала она.

– Неправда. Нет такой угрозы, которая нависла над тобой и которую нельзя было бы устранить.

– Как?! – воскликнула Люси. – С помощью фей и эльфов и наилучших пожеланий твоей семьи? Это не поможет, Грегори. Не поможет. Пусть Бриджертоны и могущественны, но ты не в силах изменить прошлое или развернуть будущее так, как тебе хочется.

– Люси, – повторил Грегори, протягивая к ней руку.

– Нет. Нет! – Люси оттолкнула его руку и тем самым отказалась от утешения. – Ты не понимаешь. Ты просто не можешь понять. Ведь вы такие счастливые, такие идеальные.

– Ничего подобного.

Все это время Грегори наблюдал за ней. Просто наблюдал и не мешал. Она выглядела крохотной и до боли одинокой. Наконец он спросил:

– Ты любишь меня?

Люси зажмурилась.

– Не спрашивай меня об этом.

Он увидел, как у нее на скулах заиграли желваки, он увидел, как напряглись ее плечи, и понял, что она пытается покачать головой.

Ей очень больно. Ей больно настолько, что эта боль ощущается в воздухе, окутывает ее и проникает ему в сердце. И Грегори мучился вместе с ней. Его мука была страшной и острой, и у него впервые возникло сомнение в том, что ему когда-либо удастся избавиться от этой муки.

– Так ты любишь меня? – снова спросил он.

– Грегори...

– Ты любишь меня?

– Я не могу...

Он положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отпрянула.

Он заглянул ей в глаза.

– Ты любишь меня?

– Да, – всхлипнула Люси, упав ему на грудь. – Но я не могу. Как ты не понимаешь! Я не должна. Нужно все это прекратить.

Секунду Грегори не шевелился. Ее признание принесло ему некоторое облегчение, он почувствовал, что кровь быстрее побежала по жилам.

Он верит в любовь.

Разве не любовь является единственной константой в его жизни?

Он верит в ее могущество, в ее бесконечную щедрость, в ее правильность.

Он почитает ее за силу, уважает за редкость.

И неожиданно Грегори понял – именно сейчас, когда Люси плакала в его объятиях, – что пойдет на все.

Ради любви.

– Люси, – прошептал он.

Мысль, возникшая у него в голове, стала постепенно приобретать четкие очертания. Она была безумной, безнравственной, абсолютно неразумной, но она продолжала биться у него в мозгу.

Брак Люси еще не осуществился.

Поэтому шанс еще есть.

– Люси.

Она оттолкнулась от него:

– Мне пора возвращаться. Меня будут искать.

Грегори крепко ухватил ее за руку:

– Не возвращайся.

Люси устремила на него изумленный взгляд.

– В каком смысле?

– Бежим со мной. – Грегори чувствовал себя способным на все, ему казалось, что он помешался. – Ведь ты пока не стала его женой. Брак еще можно аннулировать.

– О нет! – Люси покачала головой и попыталась вырвать руку. – Нет, Грегори.

– Да! Да!

Чем дольше он обдумывал этот вариант, тем разумнее он ему казался. Времени у них немного, после сегодняшней ночи она уже не сможет назвать себя нетронутой. Грегори сам лишил ее этой возможности. Если у них и есть шанс быть вместе, то воспользоваться им нужно именно сейчас.

Похитить ее нельзя – он не сможет вывести ее из дома, не подняв шум. Зато можно выиграть немного времени. Достаточно, чтобы решить, как быть дальше.

Он снова притянул ее к себе.

– Нет, – уже громче повторила Люси. Она опять начала выдергивать руку, и Грегори по ее глазам увидел, что ее охватывает паника.

– Да, Люси, – сказал он.

– Я сейчас закричу, – предупредила она.

– Но тебя никто не услышит.

Она в ужасе уставилась на него. Грегори и самому с трудом верилось, что эти слова произнесены им.

– Ты мне угрожаешь? – спросила она.

Он покачал головой:

– Нет, я спасаю тебя.

Не дав ей опомниться, он обхватил ее за талию, перебросил через плечо и побежал прочь из комнаты.


Глава 24,


в которой наш герой оставляет нашу героиню в неудобном положении


– Ты привязываешь меня к трубе? В ватерклозете?

– Прости, – извинился Грегори. Он мастерски связывал в узел два конца шарфа, и Люси заподозрила, что он делает это не в первый раз. – Я же не мог оставить тебя в твоей комнате. Там тебя стали бы искать в первую очередь. – Он потуже затянул узел и, подергав, проверил его на прочность. – Ведь и я заглянул туда первым делом.

– А в ватерклозете?

– Это же третий этаж, – пояснил он. – Пройдут часы, прежде чем тебя найдут здесь.

Люси стиснула зубы, тщетно пытаясь унять бушевавший в ней гнев.

Он связал ей руки. За спиной.

Она и не представляла, что на кого-то можно так рассердиться.

Ее гнев был не просто проявлением чувств – он сочился буквально из каждой поры. Все тело горело, то и дело где-то покалывало. Понимая, что к добру это не приведет, она все же время от времени пыталась оторвать руки от трубы, скрежетала зубами и что-то сердито бормотала, когда это не удавалось.

– Пожалуйста, не старайся освободиться, – предупредил Грегори, целуя ее в макушку. – Все равно не получится, а руки раздерешь. – Подняв голову, он внимательно оглядел трубы. – Или вырвешь трубу – сомневаюсь, что последствия будут приятными.

– Грегори, ты должен отпустить меня.

Он наклонился так, чтобы их лица оказались на одном уровне.

– Не могу, – сказал он. – До тех пор, пока у нас еще есть шанс быть вместе.

– Пожалуйста, – взмолилась Люси. – Это же полное сумасшествие. Ты должен вернуть меня. Ты меня погубишь.

– Я женюсь на тебе, – заявил он.

– Я уже замужем.

– Не совсем, – с ехидной усмешкой напомнил он.

– Я дала клятву.

– Но брак еще не осуществился. Ты еще можешь аннулировать его.

– Дело не в этом! – закричала Люси, тщетно пытаясь высвободиться. Грегори выпрямился и направился к двери. – Ты не знаешь ситуации, ты эгоист, который ставит собственные нужды и собственное счастье выше нужд и счастья других!

Эти слова заставили его остановиться. Он уже успел взяться за дверную ручку, но повернулся и посмотрел Люси в глаза.

– Значит, ты счастлива? – спросил он. Тихо и с такой нежностью, что Люси захотелось плакать.

– Нет, – прошептала она, – но...

– В жизни не видел такой грустной невесты.

Люси в изнеможении прикрыла глаза. Он сказал то же самое, что и Гермиона, и это действительно было правдой. Даже сейчас при взгляде на него у нее начинает учащенно биться сердце.

Потому что она любит его.

И будет любить всегда.

А еще она ненавидит его за то, что он заставил ее желать то, что ей не суждено иметь. Она ненавидит его за любовь к ней, настолько сильную, что он готов рисковать всем ради нее. И больше всего она ненавидит его за то, что он превратил ее в орудие разрушения ее семьи.

До знакомства с Грегори Ричард и Гермиона были единственными на свете, кем она действительно дорожила. А теперь этих людей ждет гибель, им уготована более страшная мука, чем та, что принесла бы ей жизнь с Хейзелби.

Грегори думает, что здесь ее найдут только через несколько часов. Но он ошибается. Ее не найдут и через несколько дней. Ей уже и не вспомнить, когда кто-либо в последний раз поднимался сюда. Раньше здесь располагалась ванная для няни, но в Феннсуорт-Хаусе уже целую вечность не было постоянно проживающей няни.

Когда ее отсутствие будет замечено, сначала проверят ее спальню. Потом примут вполне разумное решение и станут искать в библиотеке, гостиной, ванных, которыми пользовались гораздо чаще, чем раз в десятилетие...

А потом, когда ее не найдут, все начнут думать, что она сбежала, но затем вспомнят, что случилось в церкви, и придут к единодушному мнению, что она исчезла не по собственной воле.

И вот тогда наступит ее гибель. И гибель всех остальных.

– Это не вопрос моего счастья, – наконец тихим, дрожащим голосом проговорила Люси. – Грегори, умоляю тебя, пожалуйста, не делай этого. Это нечестно по отношению ко мне. Моя семья... Это погубит нас.

Грегори вернулся к ней и сел рядом. И попросил:

– Так расскажи мне.

И Люси все рассказала. Потому что поняла, что иначе он не отступится.

Она рассказала ему все. И об отце, и о письменных свидетельствах его предательства. Она рассказала ему о шантаже. Она рассказала, что является окончательной выплатой и единственным средством, которое поможет брату сохранить титул.

Рассказывая все это, Люси смотрела прямо вперед, и Грегори был благодарен ей за это. Потому что все рассказанное ею потрясло его до глубины души.

Весь день он пытался понять, что за ужасная тайна вынудила Люси выйти за Хейзелби. Он дважды пересек центр Лондона, сначала, когда бежал в церковь, а потом, когда шел сюда. У него было достаточно времени на размышления и на предположения. Но ни разу – ни разу! – ему в голову не могло прийти нечто подобное.

– Теперь ты видишь, – добавила Люси, – что дело не во внебрачном ребенке, не в связи на стороне. Если бы все оказалось именно в этом, было бы значительно проще. Мой отец – граф королевства – совершил предательство. Пре-да-тель-ство.

И тут Люси рассмеялась. Именно рассмеялась.

Так, как смеются люди, когда им хочется плакать.

Она повернулась к Грегори в ожидании реакции, но никакой реакции не последовало.

Предательство. Господи, он даже подумать не мог, что все так плохо. Есть много – великое множество – поступков, за которые человека изгоняют из общества, но ни один из них не считается столь же вопиющим преступлением, как предательство. В Британии не осталось семей, которые не потеряли бы близких в войне с Наполеоном. Раны еще свежи, а даже если бы они и зажили...

Все равно предательство остается предательством.

Если правда об отце Люси станет известна, графство Феннсуорт прекратит свое существование. Брат Люси будет лишен титула, и им с Гермионой скорее всего придется эмигрировать.

А Люси придется...

Люси, вероятно, переживет скандал, даже если станет Бриджертон, но она никогда не простит себя. В этом Грегори не сомневался.

Наконец-то он понял ее.

Он посмотрел на нее. Она была бледна, кулаки судорожно стиснуты.

– Моя семья всегда была добропорядочной и правильной, – сказала она. – Абернети всегда, с первого графа, которому пожаловали титул в пятнадцатом веке, хранили верность короне. А отец опозорил нас всех. Я не могу допустить, чтобы все открылось. Не могу. – Помолчав, она грустно добавила: – Ты бы видел свое лицо. Теперь я и тебе противна.

– Нет, – возразил Грегори. – Нет. Это неправда. Такое никогда не случится.

Он взял ее руки в свои и сжал их.

– Прости меня, – проговорил он. – Мне потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя. Я и помыслить не мог о предательстве.

Люси покачала головой.

– Конечно, не мог.

– Но это не изменило моих чувств. – Он сжал ее лицо ладонями. Ему ужасно хотелось поцеловать ее, но он не мог преодолеть себя.

Пока.

– То, что совершил твой отец... Это предосудительно... Но ты – ты, Люси, – ты-то невиновна. Ты не сделала ничего плохого и не должна расплачиваться за его грехи.

– И мой брат тоже не должен, – напомнила ему Люси. – Но если я не осуществлю брак с Хейзелби, Ричард...

– Ш-ш-ш... – Грегори приложил палец к ее губам. – Выслушай меня. Я люблю тебя.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я люблю тебя, – повторил он. – Ничто в этой жизни или в последующей не заставит меня разлюбить тебя.

По ее щекам потекли слезы.

Грегори вытер их большими пальцами.

– Я в жизни не встречал более прекрасного человека, чем ты, – сказал он. – Более достойного. Ты заставляешь меня смеяться. И думать. И я... – Он сделал глубокий вдох. – Я люблю тебя. – И снова: – Я люблю тебя.

Он в полном отчаянии пожал плечами.

Люси вывернулась из его ладоней и отвернулась. Грегори опустил руки. Он не видел ее лица, но слышал, как тихо и прерывисто она дышит, то и дело всхлипывая.

– Я люблю тебя, – не глядя на него, наконец проговорила она. – Ты знаешь, что люблю. Я не хочу унижать нас обоих ложью. Если бы дело касалось только меня, я сделала бы все – абсолютно все – ради нашей любви. Я не побоялась бы бедности, позора. Я переехала бы в Америку или даже в дикую Африку, если бы это потребовалось для того, чтобы быть рядом с тобой. – Она тяжело вздохнула. – Но я не могу стать эгоисткой и разрушить жизнь двум людям, которые всегда искренне любили меня.

– Люси...

– Не надо, Грегори. Пожалуйста. Прости меня. Я не могу. Если ты действительно очень любишь меня, ты сейчас отнесешь меня обратно, пока лорд Давенпорт не обнаружил мое исчезновение.

Грегори сжал кулаки, потом разжал их и растопырил пальцы. Он знал, что ему следует сделать. Ему следует освободить ее и отпустить вниз, к гостям. Ему следует выбраться из дома через вход для слуг и дать клятву никогда не приближаться к Люси.

Однако он не может сдаться.

– Дай мне час, – сказал он. – Дай мне всего один час.

Люси удивленно посмотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах промелькнула – на мгновение – надежда.

– Один час? – спросила она. – Ты думаешь, за час...

– Не знаю, – честно признался он. – Обещаю тебе одно: если за час я не найду способ избавить тебя от шантажа, я вернусь. И освобожу тебя.

– И вернешь меня Хейзелби? – прошептала Люси, и в ее голосе послышалось...

Неужели в нем послышалось разочарование?

– Да, – ответил Грегори.

Иного ответа он дать не мог.

– Никому не будет вреда, если ты еще час не появишься внизу, – сказал он. – Ты просто объяснишь всем, что переутомилась. И захотела вздремнуть. Уверен, Гермиона подтвердит твою историю, если ты ее об этом попросишь.

Люси кивнула.

– Ты развяжешь меня?

Грегори едва заметно покачал головой и встал.

– Люси, я доверил бы тебе свою жизнь, а вот твою – не могу. Ты слишком честная и тем самым можешь навредить себе.

– Грегори!

Он пожал плечами и пошел к двери.

– Угрызения совести одержат в тебе верх. Ты и сама это знаешь.

– А если я пообещаю...

– Прости. – Он примирительно улыбнулся. – Я тебе не поверю.

Грегори остановился и бросил на нее последний взгляд. Он улыбался, что было довольно странно, если учесть, что ему предстояло за час нейтрализовать шантажиста, терзавшего ее семью, и освободить ее саму от брачных уз. Причем во время торжественного приема по случаю свадьбы.

Проще было бы поставить весь мир с ног на голову.

Замерев на мгновение, Грегори набрал в грудь побольше воздуха и поспешил к лестнице. Ему требуется нечто большее, чем удача, – ему нужно чудо.


Первым делом Грегори заскочил в спальню Люси на втором этаже. Естественно, он не мог вальяжно войти в бальный зал и попросить одного из гостей об аудиенции. Однако он рассчитывал на то, что кто-нибудь заметит отсутствие Люси и пойдет ее искать. И надеялся, что этим человеком окажется тот, кто сочувствует ей, кого по-настоящему заботит ее счастье.

Надо бы придумать, как, не привлекая внимания, переговорить с ее братом... или, возможно, с Хейзелби.

Грегори взялся за ручку и дернул, однако дверь почему-то поддалась слишком легко. Дальше все произошло одновременно: раздался тихий женский крик, и к нему в объятия влетело женское тело.

– Вы!

– Вы! – воскликнул он. – Слава Богу!

Это была Гермиона. Именно тот человек, который, как было известно Грегори, ставил счастье Люси превыше всего.

– Что вы здесь делаете? – подозрительно прищурившись, осведомилась она.

Однако дверь за собой закрыла, что можно было расценить как добрый знак.

– Мне нужно было поговорить с Люси.

– Она замужем за Хейзелби.

Он помотал годовой:

– Брак еще не осуществился.

– Боже мой, – выдохнула Гермиона, – неужели вы и в самом деле...

– Я буду честен с вами, – оборвал ее Грегори. – Я не знаю, что мне делать, но моя главная задача – освободить ее.

Гермиона какое-то мгновение изумленно таращилась на него. А потом абсолютно непоследовательно заявила:

– Она любит вас.

– Она сама вам сказала?

– Нет, – ответила она. – Но это очевидно. Во всяком случае, сейчас, когда оглядываешься назад. – Она прошла в комнату и неожиданно обернулась. – Тогда почему она вышла за лорда Хейзелби? Я знаю, что она строго относится к соблюдению своих обязательств, однако она могла положить всему конец до сегодняшнего дня.

– Ее шантажируют, – мрачно проговорил Грегори.

Огромные глаза Гермионы стали еще больше.

– Чем?

– Не могу вам сказать.

К ее чести, она не стала тратить время на возражения. Пристально посмотрев Грегори в глаза, она деловито спросила:

– Чем я могу помочь?

Пять минут спустя Грегори уже находился в обществе и лорда Хейзелби, и брата Люси. Конечно, он предпочел бы решать вопрос без последнего – у Ричарда был такой вид, будто он с радостью отрубил бы Грегори голову, если бы не присутствие жены.

Которая цепко держала его за руку.

– Где Люси? – грозно осведомился Ричард.

– Она в безопасности, – ответил Грегори.

– Прошу меня простить, но ваши заверения меня не убедили, – заявил Ричард.

– Прекрати, Ричард, – вмешалась в разговор Гермиона и дернула мужа за руку. – Мистер Бриджертон не причинит ей вреда. Он отстаивает ее интересы.

– В самом деле? – пробурчал Ричард.

Гермиона многозначительно посмотрела на него, при этом Грегори впервые увидел на ее лице такое воодушевление.

– Он любит ее, – объявила она.

– Это так.

Все взгляды обратились на лорда Хейзелби, который стоял у двери и наблюдал за спорящими со странным весельем. Никто, казалось, не знал, что сказать на это.

– Сегодня утром он ясно дал это понять, – продолжил Хейзелби, проходя вперед и с удивительной грацией усаживаясь в кресло. – Разве вы не согласны?

– Гм... да, – ответил Ричард, и Грегори не стал осуждать его за неуверенный тон.

Хейзелби воспринимал происходящее чрезвычайно необычным образом. Спокойно. Так спокойно, что у Грегори участился пульс, – казалось, он непроизвольно стремится компенсировать замедленность реакции Хейзелби.

– Она любит меня, – сказал Грегори, за спиной сжимая руку в кулак, но не от ярости, а чтобы удержать себя на месте и не заметаться по комнате. – Сожалею, что вынужден говорить это, но...

– О, ничего страшного, – взмахом руки остановил его Хейзелби. – Я прекрасно осознаю, что она не любит меня. Что вообще-то к лучшему. Полагаю, все согласятся со мной.

Грегори не понял, ждут от него ответа или нет. Ричард покраснел как рак, а на лице Гермионы появилось сконфуженное выражение.

– Вы отпустите ее? – спросил Грегори. У него не было времени ходить вокруг да около.

– Как вы думаете, оказался бы я здесь и стал бы говорить об этом с тем же спокойствием, с каким обсуждают погоду, если бы не хотел этого?

– Гм... нет.

Хейзелби улыбнулся. Едва заметно.

– Мой отец будет недоволен. В обычных обстоятельствах это меня порадовало бы, но в настоящий момент это грозит нам кучей сложностей. Нам придется действовать осторожно.

– Разве Люси не следовало бы тоже быть здесь? – спросила Гермиона.

Взгляд Ричарда тут же стал грозным.

– Где моя сестра?

– Наверху, – коротко ответил Грегори.

Теперь поиски сужались всего лишь до тридцати помещений.

– Где наверху? – не унимался Ричард.

Однако Грегори проигнорировал его вопрос. Сейчас еще рано раскрывать местонахождение Люси.

Он повернулся к Хейзелби, который продолжал сидеть в кресле, закинув ногу на ногу. И изучал свои ногти.

Грегори готов был лезть на стену. Ну как этот идиот может спокойно сидеть и глазеть на свои ногти? Надо же, изучать свой маникюр в критический для обоих момент жизни!

– Вы отпустите ее? – мрачно спросил он.

Хейзелби поднял на него глаза и заморгал.

– Я же сказал, что отпущу.

– И при этом откроете ее тайну?

Этот вопрос полностью изменил поведение Хейзелби. Он весь подобрался, оживился, а его взгляд стал пристальным.

– Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – четко произнося каждое слово, заявил он.

– И я тоже, – сказал Ричард, делая шаг к Грегори.

– Ее шантажируют, – пояснил ему Грегори.

– Но не я, – поспешил заявить Хейзелби.

– Приношу свои извинения, – тихо проговорил Грегори. – Я не имел в виду вас.

– А я все гадал, почему она согласилась выйти за меня, – задумчиво произнес Хейзелби.

– Все устроил ее дядя, – вмешалась Гермиона. Когда все удивленно посмотрели на нее, она добавила: – Ну, вы же знаете Люси. Она не из тех, кто будет бунтовать. Она любит порядок.

– Как бы то ни было, – сказал Хейзелби, – у нее имелась отличная возможность выбраться из всего этого. – Помолчав, он склонил голову набок. – Это мой отец, не так ли?

Грегори кивнул, вернее, дернул головой в знак подтверждения.

– Что совсем неудивительно. Он горит желанием женить меня. Тогда... – Хейзелби сложил руки, потом сплел пальцы. – Так что мы будем делать? Вероятно, решим, что все это блеф?

– Так нельзя, – возразил ему Грегори.

– Ах, да ладно. Вряд ли все так уж плохо. Ну что такого могла совершить леди Люсинда?

– Мы действительно должны привести сюда Люсинду, – снова выразила свою идею Гермиона и, когда трое мужчин одновременно посмотрели на нее, добавила: – А вам понравилось бы, если бы ваша судьба решалась в ваше отсутствие?

Ричард вплотную подошел к Грегори.

– Рассказывайте, – потребовал он.

Грегори не стал делать вид, будто не понял его.

– Все действительно очень плохо.

– Рассказывайте.

– Дело в вашем отце, – тихо начал Грегори и рассказал все, что узнал от Люси.

– Она пошла на это ради нас! – ошеломленно прошептала Гермиона, когда Грегори закончил свой рассказ, повернулась к мужу и стиснула его руку. – Она пошла на это, чтобы спасти нас. О, Люси!

Ричард неистово замотал головой.

– Это неправда, – уверенно заявил он.

Пытаясь не выдать свою жалость, Грегори возразил:

– Есть доказательства.

– Вот как? И какие же?

– Люси говорит, что есть письменные доказательства.

– А она их видела? – спросил Ричард. – Она хоть знает, как определить, подложные они или настоящие?

Грегори тяжело вздохнул. Нельзя винить Ричарда за такую реакцию. Он сам отреагировал бы так же, если бы о его отце выяснились такие же страшные вещи.

– Люси не знает, – продолжал Ричард, качая головой. – Тогда она была слишком мала. Отец никогда так не поступил бы. Это немыслимо.

– Вы тоже были малы, – тихо напомнил ему Грегори.

– Я был уже достаточно взрослым, чтобы узнать своего отца, – парировал Ричард. – И он не был предателем. Кто-то обманул Люси.

Грегори обратился к Хейзелби:

– Ваш отец?

– Он не настолько хитер, – отвел подозрение тот. – Он с радостью пошел бы на шантаж, но использовал бы только правду, а не ложь. Он умен, но не изобретателен.

– Зато дядя изобретателен, – заявил Ричард.

Грегори понимал, что нужно спешить.

– Вы думаете, что он обманул Люси? – с надеждой в голосе спросил он.

– Он сказал ей единственное, что гарантировало ему, что она не разорвет помолвку, – с горечью сказал Ричард.

– Но зачем ему понадобилось, чтобы она выходила за лорда Хейзелби? – вдруг поинтересовалась Гермиона.

Все взглянули на Хейзелби.

– Не имею понятия, – ответил он.

– Вероятно, у него есть собственные тайны, – сделал вывод Грегори.

– Только не долги, – заметил Ричард.

– Брачное соглашение не сулит ему никаких финансовых выгод, – сказал Хейзелби. – Пусть я и позволил отцу выбрать мне жену, – пояснил он, – но я не собирался жениться, не прочитав контракт.

– Значит, тайны, – пробормотал Грегори.

– Возможно, общие тайны с лордом Давенпортом, – предположила Гермиона и повернулась к Хейзелби: – Простите меня.

Тот отмахнулся от нее:

– Да не беспокойтесь вы об этом.

– Так что нам теперь делать? – спросил Ричард.

Привести Люси, – тут же последовал ответ Гермионы.

Грегори согласно кивнул:

– Она права.

– Нет, – возразил Хейзелби, вставая. – Нам нужен мой отец.

– Ваш отец? – удивился Ричард. – Вряд ли он отнесется к нашей затее благожелательно.

– Вполне вероятно. Не побоюсь сказать, что он становится невыносимым для собеседника уже через три минуты общения. Зато у него могут быть ответы. К тому же, несмотря на свой вспыльчивый характер, он практически безвреден.

– Практически? – уточнила Гермиона.

Хейзелби задумался на мгновение.

– Практически.

– Нам надо действовать, – сказал Грегори. – Итак. Хейзелби, вы с Феннсуортом разыщете вашего отца и допросите его с пристрастием. Попытайтесь выяснить правду. Леди Феннсуорт и я отправимся за Люси и приведем ее сюда, и леди Феннсуорт останется здесь с ней. – Он обратился к Ричарду: – Прошу простить за то, что распределил роли именно так, но мне нужна ваша жена, чтобы защитить репутацию Люси, если нас вдруг обнаружат. Она отсутствует уже почти час. Наверняка кто-то уже заметил это.

Ричард сухо кивнул ему, но было ясно, что ситуация его не устраивает. Однако он осознавал, что выбора у него нет. Понятия о чести требовали, чтобы именно он задал главный вопрос лорду Давенпорту.

– Отлично, – заключил Грегори. – Договорились. Я присоединюсь к вам обоим...

Он замолчал. Он совсем не знал планировку дома, изо всех помещений ему были знакомы только спальня Люси да туалетная комната наверху.

– Ждите нас в библиотеке, – дал указание Ричард. – Она на первом этаже, выходит на восток. – Он шагнул к двери, затем обернулся и сказал Грегори: – Стойте здесь. Я сейчас вернусь.

Мрачного выражения, появившегося на лице Ричарда, оказалось достаточно, чтобы удержать на месте сгоравшего от нетерпения Грегори. И действительно, брат Люси вернулся меньше чем через минуту и принес с собой два пистолета.

И протянул один из них Грегори.

Господь всемогущий!

– Оружие может понадобиться, – угрюмо проговорил Ричард.

– Не приведи Господь, – тихо произнес Грегори.

– Прошу прощения, вы что-то сказали?

Грегори покачал головой.

– Тогда успеха. – Ричард кивнул Хейзелби, и они поспешно покинули комнату.

Грегори повернулся к Гермионе.

– Пойдемте и мы, – сказал он и повел ее в направлении, противоположном тому, куда ушли Ричард и Хейзелби. – И постарайтесь судить меня не очень строго, когда поймете, куда я вас веду.

До его ушей донесся тихий смешок.

– Почему-то мне кажется, – проговорила Гермиона, поднимаясь вслед за ним по лестнице, – что если я и буду судить вас, то присужу звание самого хитрого.

– Я не очень верил в то, что она никуда не сбежит, – признался Грегори, шагая через две ступеньки. Когда они добрались до площадки, он оглянулся на Гермиону. – Конечно, я поступил жестоко, но мне ничего не оставалось. Мне нужно было выиграть время.

– Так куда же мы идем?

– В ванную для кормилицы, – честно ответил Грегори. – Я привязал ее к трубам.

– Вы привязали ее к... О Боже, не терпится взглянуть на это.

Однако когда они открыли дверь в крохотную ванную, Люси там не было.

И все указывало на то, что она покинула помещение не по собственной воле.


Глава 25,


в которой мы узнаем, что произошло десять минут назад


Прошел час или нет? Наверняка прошел.

Действительно, вопрос времени играл сейчас важнейшую роль.

Люси барабанила пальцами правой руки по полу. Быстрее, быстрее, от указательного к мизинцу, от указательного к мизинцу. Левая рука была привязана к трубе ладонью вверх, и Люси то сгибала, то разгибала ее, то сгибала, то разгибала, то сгибала...

– О-о-о-ох!

Вероятно, час уже прошел. Точно прошел.

И вдруг...

Шаги.

Люси встрепенулась и устремила взгляд на дверь. Ее переполнял гнев. И надежда. И беспокойство. И...

Господи, она не создана для того, чтобы одновременно испытывать столько эмоций.

Ручка повернулась, дверь распахнулась, и...

– Дядя Роберт?

– Ты. – Голос звучал глухо и гневно.

– Я…

– Ах ты, маленькая шлюшка, – прошипел он.

Люси вздрогнула, как от удара. Она знала, что он не испытывает к ней особой любви, но все равно стало обидно.

– Вы не понимаете. – Люси сказала это просто потому, что не знала, что сказать, а говорить «Простите» она отказывалась.

Она сыта извинениями. По горло.

– О, вот как? – усмехнулся дядя Роберт, наклоняясь над ней. – И чего же я не понимаю? Что ты сбежала с собственной свадьбы?

– Я не сбегала, – возразила Люси. – Меня похитили! Разве вы не видите, что я привязана к трубе?

Дядя угрожающе прищурился. И Люси стало страшно.

Она отпрянула, ее сердце бешено забилось. Она всегда боялась своего дяди – его ледяного спокойствия, его пренебрежительного взгляда. Но она никогда не испытывала такого страха, как сейчас.

– Где он?

Люси не стала притворяться, будто не поняла вопроса.

– Не знаю.

– Отвечай!

– Я не знаю! – воскликнула она. – Неужели вы думаете, что он привязал бы меня, если бы доверял мне?

Он выпрямился и выругался.

– Какая-то бессмыслица.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросила Люси.

Она плохо понимала, что происходит, и не знала, чьей женой станет к концу этого эпохального дня, однако не сомневалась в том, что нужно тянуть время.

И ничего ему не открывать. Ничего из того, что важно.

– Все, что происходит, – брызжа слюной, шипел он. – С чего вдруг ему похищать тебя и оставлять здесь, в Феннсуорт-Хаусе?

– Ну-у, – протянула Люси, – думаю, он не смог незаметно вынести меня из дома.

– Но и на приеме он появиться не мог – его заметили бы.

– Что вы хотите сказать?

– Как, – цедя каждое слово, спросил он. – тебя могли захватить без твоего согласия?

Люси облегченно выдохнула. Ответ был простым. И безобидным.

– Я пошла к себе, чтобы прилечь, – сказала она. – Он поджидал меня в спальне.

– А он знал, где находится твоя комната?

Люси судорожно сглотнула.

– Вероятно.

Он почти вплотную приблизил к ней свое лицо и внимательно уставился на нее.

– Люди уже стали замечать твое отсутствие, – пробурчал он.

Люси промолчала.

– Ничего не поделаешь, – сказал он.

Люси озадаченно посмотрела на него. О чем это он?

Дядя Роберт покачал головой.

– Это единственный выход.

– П-прошу прощения?

Тут Люси сообразила, что он разговаривает не с ней. А с самим собой.

– Дядя Роберт! – позвала она. Но он уже поспешно резал путы.

Резал? Резал?! А почему у него с собой оказался нож?

– Пошли, – приказал он.

– Обратно в зал?

Дядя мрачно хмыкнул.

– А тебе хочется в зал, да?

В душе Люси начал подниматься страх.

– Куда вы меня ведете?

Он взял ее под мышки, поставил на ноги и крепко обхватил одной рукой за плечи.

– К твоему мужу.

Люси немного отклонилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

– К лорду Хейзелби?

– А у тебя есть другой?

– Но разве он не с гостями?

– Хватит задавать вопросы!

Люси в ужасе огляделась.

– Но куда вы меня ведете?!

– Нет, я не позволю, чтобы ты все мне испортила, – прошипел он. – Поняла меня?

– Нет, – ответила Люси честно, потому что действительно не поняла его. Она уже вообще не понимала, что происходит.

Он бесцеремонно с силой прижал Люси к себе.

– Я хочу, чтоб ты внимательно выслушала меня, потому что второй раз я повторять не буду.

Люси кивнула.

– Этот брак осуществится, – глухим и страшным голосом произнес он. – И я лично прослежу, чтобы это произошло сегодня ночью.

– Что?

– Не смей спорить со мной?

– Но...

Дядя поволок ее к двери, но она стала упираться изо всех сил.

– Ради всего святого, не сопротивляйся, – пробормотал он. – Тебе не придется делать ничего противоестественного. Единственная разница, что все это будет происходить в присутствии зрителей.

– Зрителей?

– Конечно, это бестактно, но я должен получить доказательство.

Люси удвоила усилия, и в конечном итоге ей удалось высвободить одну руку. Пока он ловил ее руку, Люси воспользовалась заминкой и, изловчившись, больно лягнула его в голень.

– Проклятие! – выругался он и прижал ее к себе с такой силой, что она едва не задохнулась. – Прекрати!

Люси снова лягнула его и при этом задела стоявший у стены ночной горшок.

– Хватит! – Он приставил что-то ей к ребрам. – Вперед!

Люси мгновенно затихла.

– Это нож? – прошептала она.

– Запомни следующее, – проговорил он ей в самое ухо, обдав ее лицо горячим дыханием, – я не могу убить тебя, зато могу сделать тебе очень больно.

Люси с трудом подавила вопль ужаса.

– Я же ваша племянница.

– Мне безразлично.

Люси призвала на помощь всю свою отвагу и тихо спросила:

– А я когда-нибудь была вам небезразлична?

Он подтолкнул ее к двери.

– Нет.

Ну вот, она и получила ответ.

– Ты была обязательством, – пояснил он. – Обязательством, которое я исполнил и от которого теперь с радостью избавляюсь. А теперь иди за мной и молчи.

Его нож сильнее уперся ей в бок, и до Люси донесся тихий треск, когда острие проткнуло плотную ткань корсажа.

Она не сопротивлялась, когда он повел ее сначала по коридору, а потом вниз по лестнице. «Грегори здесь, – повторяла себе Люси. – Он здесь, и он найдет меня». Феннсуорт-Хаус был большим особняком, и в нем хватало укромных мест, где дядя мог бы запереть ее.

А на первом этаже веселятся сотни гостей.

Лорд Хейзелби... вряд ли он согласится с таким планом.

Существует десяток причин, которые могут помешать планам се дядюшки.

Десяток. Может, больше. Ей же нужна одна, всего одна, чтобы расстроить его план.

Однако все эти мысли не принесли Люси особого успокоения, когда он остановился и завязал ей глаза.

Ее беспокойство только усилилось, когда он втолкнул ее в какую-то комнату, заставил сесть в угол и связал ей руки и ноги.

– Я вернусь, – сказал он.

Люси услышала, как его шаги направляются к двери, и с ее губ слетело единственное слово, единственный вопрос, который имел для нее значение:

– Почему?

Шаги остановились.

– Почему, дядя Роберт?

С трудом верится, что дело касается семейной чести. Разве она уже не доказала, что готова пожертвовать всем ради этого? Разве у него есть основания не доверять ей?

– Почему? – повторила она свой вопрос, моля Господа о том, чтобы у него пробудилась совесть. Ведь не мог же он целых десять лет воспитывать ее и Ричарда, не имея ни малейших представлений о справедливости!

– Ты знаешь почему, – наконец ответил он, но Люси поняла, что он лжет. Он слишком долго молчал, прежде чем ответить.

– Тогда идите, – с горечью проговорила она. Нет смысла задерживать его. К тому же не надо, чтобы он оказался здесь, когда Грегори разыщет ее.

Но он почему-то не двигался. Даже не видя его лица, Люси остро ощущала его настороженность.

– Ну, чего вы ждете?! – закричала она.

– Еще не знаю, – с сомнением произнес он. И тут она услышала, как он повернулся.

Его шаги стали приближаться.

Медленно.

Медленно...

И вдруг...


– Где она? – ахнула Гермиона.

Грегори прошел в ванную и внимательно огляделся. От его внимания не ускользнуло ничего – ни разрезанные путы, ни перевернутый горшок.

– Ее кто-то увел, – мрачно заключил он.

– Дядя?

– Или Давенпорт. Только у этих двоих есть основания, чтобы... – Он замотал головой. – Нет, они не могут причинить ей вред. Им нужно, чтобы брак был законным и обязательным. И долгосрочным. Давенпорт хочет получить от Люси наследника.

Гермиона согласно кивнула.

Грегори повернулся к ней:

– Вы знаете дом. Где она может быть?

На ее лице отразилось колебание.

– Не знаю. Не знаю. Если бы это был ее дядя...

– Представьте, что это был ее дядя – потребовал Грегори.

Он сомневался, что у Давенпорта хватило бы мозгов похитить Люси, к тому же если все то, что Хейзелби рассказал о своем отце, правда, значит, единственный, кому есть что скрывать, это Роберт Абернети.

Единственный, кому есть что терять.

– Кабинет, – вдруг прошептала Гермиона. – Он всегда сидит в своем кабинете.

– Где он?

– На первом этаже. Выходит окнами на задний двор.

– Вряд ли он так рисковал бы, – задумчиво проговорил Грегори. – Слишком близко от бального зала.

– Тогда в его спальне. Если бы ему надо было спрятать Люси подальше от чужих глаз, то только там. Там или в ее спальне.

Грегори схватил ее за руку, и они, выбежав из ванной, спустились вниз на один пролет и остановились у двери, которая вела с лестницы для слуг на площадку второго этажа.

– Укажите мне дверь его спальни, – попросил Грегори, – и идите.

– Но я...

– Тогда найдите своего мужа, – потребовал он. – Приведите его ко мне.

Гермиона несколько мгновений колебалась, затем сделала все, о чем просил Грегори.

– Идите, – сказал он, поняв, где расположена нужная ему спальня. – Скорее.

Гермиона побежала вниз по лестнице, а Грегори осторожно, крадучись двинулся вдоль стены коридора. Добравшись до комнаты, на которую указала Гермиона, он приложил ухо к двери.

– Ну, чего вы ждете?

Это был голос Люси, хотя из-за массивной дубовой двери он звучал приглушенно.

– Еще не знаю, – послышался мужской голос.

Грегори был незнаком этот голос. Он несколько раз общался с лордом Давенпортом, а вот с Робертом Абернети – ни разу. Поэтому он не представлял, кто именно взял Люси в заложники.

Затаив дыхание, он медленно повернул ручку.

Левой рукой.

А правой приготовил пистолет.

Не дай Бог, чтобы ему понадобилось применять его!

Грегори удалось бесшумно приоткрыть дверь – настолько, чтобы незаметно заглянуть внутрь.

И его сердце остановилось.

Люси, связанная по рукам и ногам, с повязкой на глазах, скорчилась в дальнем углу. Роберт Абернети стоял перед ней и целился из пистолета ей между глаз.

– Что ты задумала? – с леденящим душу спокойствием спросил он.

Люси ничего не сказала. У нее дрожал подбородок, и казалось, что она держится из последних сил.

– Почему ты хочешь, чтобы я ушел? – грозно осведомился он.

– Не знаю.

– Отвечай! – Он ткнул пистолетом ей под ребра, а потом, не получив ответа, сорвал с ее лица повязку. – Отвечай!

– Потому что для меня невыносимо ожидание, – дрожащим голосом прошептала Люси. – Потому что...

Грегори неслышно вошел в комнату и нацелил пистолет в спину Роберту Абернети.

– Развяжите ее.

Роберт Абернети окаменел.

Грегори прижал палец к спусковому крючку.

– Развяжите Люси и медленно отойдите в сторону.

– У меня другое мнение, – заявил Абернети и слегка отклонился, чтобы Грегори мог увидеть его пистолет, который теперь был приставлен к виску Люси. Рука старика не дрожала. – Брось пистолет, – приказал он Грегори.

Грегори не шевельнулся. Он посмотрел на Люси, затем перевел взгляд на Абернети. Неужели он выстрелит в нее? Грегори до сих пор не понимал, почему Роберту Абернети понадобилось выдавать Люси за Хейзелби, однако то, что этот брак был ему очень важен, не вызывало сомнения.

Что означало, что убить Люси он не сможет.

Грегори стиснул зубы и покрепче обхватил рукоятку пистолета.

– Развяжите ее, – тихим, но уверенным голосом повторил он.

– Брось пистолет! – заорал Абернети.

Люси сдавленно вскрикнула, когда дядюшка ткнул стволом ей под ребра.

Господи, да он сумасшедший!

Абернети диким взглядом обвел комнату, и его рука – та, в которой был зажат пистолет, – задрожала.

Да он пристрелит ее! Грегори понял это совершенно отчетливо, и ему стало страшно. Чтобы ни натворил Роберт Абернети, он знает, что ему нечего терять. И ему безразлично, кого он унесет с собой на тот свет.

Не спуская глаз с Абернети, Грегори стал медленно наклоняться.

– Не надо! – закричала Люси. – Он ничего мне не сделает! Он не сможет.

– О, смогу, – возразил дядя и ухмыльнулся.

У Грегори кровь застыла в жилах. Он отдал бы все – Господь свидетель, он действительно отдал бы все, чтобы они с Люси выбрались из этой передряги целыми и невредимыми. Но если обоим им выбраться не удастся... если за дверь суждено выйти одному...

То это будет Люси.

Если он бросит пистолет, Роберт Абернети наверняка пристрелит его.

Зато Люси останется в живых.

Грегори уже наклонился до самого пола.

– Не стреляйте в нее, – тихо попросил он.

– Не бросай пистолет! – опять закричала Люси. – Он не...

– Заткнись! – оборвал ее Абернети и еще сильнее вдавил дуло ей в живот.

– Люси, больше ни слова, – предупредил ее Грегори.

Он все еще не понимал, чего Абернети хочет этим добиться, но был уверен в том, что не следует бесить старика и надо делать все возможное, чтобы тот сохранил здравый рассудок.

Люси уже собралась что-то сказать, но тут ее взгляд встретился со взглядом Грегори...

И она обреченно закрыла глаза.

Она поверила ему. Господи, она вверила ему свою безопасность, безопасность их обоих, а он тянет время, бережет пули в пистолете и ждет, когда кто-нибудь придет!

– Абернети, я не причиню вам вреда, – сказал Грегори.

– Тогда брось пистолет.

Грегори отвел руку, и теперь его пистолет был направлен в сторону. Предполагалось, что в следующее мгновение он положит его на пол.

Но он этого не сделал.

И не отвел взгляда от Абернети, когда обратился к нему с вопросом:

– Зачем вам понадобилось выдавать ее за лорда Хейзелби? – Разве она тебе не сказала? – хмыкнул тот.

– Она сказала мне только то, что ей сказали вы.

Роберта Абернети начало трясти.

– Я беседовал с лордом Феннсуортом, – тихо проговорил Грегори. – Его немного удивила характеристика, данная вами его отцу.

Абернети ничего не сказал, но его кадык конвульсивно задвигался вверх и вниз.

– Вообще-то, – продолжил Грегори, – он совершенно уверен в том, что вы ошибаетесь. – Он говорил спокойным, ровным голосом. Без тени насмешки. Так, как на великосветском приеме. Он не хотел провоцировать Абернети, он хотел вытянуть из него побольше информации.

– Ричард ничего не знает, – наконец прервал молчание старик.

– Я беседовал и с лордом Хейзелби, – заявил Грегори. – Он тоже был крайне удивлен. Он и не подозревал о том, что его отец шантажирует вас.

Абернети едва не прожег его взглядом.

– В настоящий момент он как раз говорит с ним об этом, – тихо добавил Грегори.

Воцарилась тишина. Никто не произнес ни слова. Никто не пошевелился. У Грегори от напряжения ныли мышцы. Он уже несколько минут стоял согнувшись и балансировал на пятках, чтобы не упасть. Его рука – та, что была отведена в сторону, – все еще сжимала пистолет и пока что не утратила твердости.

Грегори посмотрел на свое оружие.

Потом на Люси.

Она помотала головой. Медленно, едва заметно. Она не издала ни звука, но Грегори понял ее без слов.

«Уходи».

И «пожалуйста».

К собственному изумлению, Грегори обнаружил, что улыбается. Он тоже покачал головой и прошептал:

– Никогда.

– Что ты сказал? – грозно осведомился Абернети.

Грегори выдал первое, что пришло на ум:

– Я люблю вашу племянницу.

Абернети уставился на него как на сумасшедшего.

– Мне плевать.

Грегори решил рискнуть.

– Я люблю ее достаточно сильно, чтобы хранить ваши тайны.

Роберт Абернети побелел. Кровь полностью отлила от его лица. И он застыл как громом пораженный.

– Ведь то были вы, – тихо сказал Грегори.

Люси резко повернула голову.

– Дядя Роберт?

– Заткнись, – зло бросил он.

– Так вы солгали мне? – настаивала Люси, и в ее голосе слышалась боль. – Солгали?

– Люси, не надо, – предупредил ее Грегори.

Но Люси уже было не остановить.

– Так, значит, это не мой отец? Это вы! Лорд Давенпорт шантажировал вас за ваши же преступления!

Абернети промолчат, но и Люси, и Грегори по его глазам увидели, что это правда.

– О, дядя Роберт, – простонала Люси, – как вы могли!

– Я ничего не имел, – прошипел Абернети. – Ничего. Только объедки со стола твоего отца.

Вдруг лицо Люси посерело.

– Это вы убили его?

– Нет, – ответил Абернети. И все. Одно короткое «нет».

– Пожалуйста, – взмолилась Люси, – не обманывайте меня! Хоть в этом-то не обманывайте!

Абернети тяжело вздохнул и сказал:

– Я знаю только то, что мне заявили официальные лица. Его нашли недалеко от игорного дома, он был убит выстрелом в грудь и ограблен.

Люси мгновение пристально смотрела на него, потом ее глаза наполнились слезами.

Грегори медленно выпрямился.

– Все кончено, Абернети, – проговорил он. – Хейзелби все знает. И Феннсуорт тоже. Вы не сможете заставить Люси выполнять ваши требования.

Абернети схватил ее за предплечье.

– Зато я могу воспользоваться ею, чтобы сбежать.

– Действительно можете. Но вы отпустите ее.

Абернети расхохотался. Злобно, язвительно.

– Если мы выдадим вас, нам от этого не будет никакой пользы, – пытался урезонить его Грегори. – Мы предпочли бы позволить вам тихо покинуть страну.

– Тихо не получится, – хмыкнул Абернети. – Если она не выйдет за этого капризного придурка, Давенпорт станет орать на всех углах. И погубит семью.

– Нет, – возразил Грегори, – не погубит. Вы никогда не были графом. Вы никогда не были им отцом. Да, разразится скандал – шума не избежать. Но брат Люси не лишится титула, и вскоре, когда окружающие начнут вспоминать, что вы всем не нравились, страсти пойдут на убыль.

Абернети одним быстрым движением убрал пистолет от живота Люси и приставил ей к шее.

– Говори, да не заговаривайся, – процедил он.

Грегори сделал шаг назад.

И тут до их ушей донесся шум.

Грохот шагов. Топот бегущих по коридору людей.

– Опустите пистолет, – посоветовал Грегори. – У вас всего мгновение, прежде чем...

Дверь распахнулась. Ричард, Хейзелби, Давенпорт, Гермиона – все они ввалились в комнату, не подозревая о происходящих там страшных событиях.

Абернети отскочил и направил на них пистолет.

– Не приближайтесь! – завопил он. – Убирайтесь! Все прочь!

Он напоминал загнанное животное. Его рука дергалась из стороны в сторону, и кто-то из прибывшей четверки все время оказывался под прицелом.

Ричард отважно выступил вперед.

– Мерзавец, – гневно процедил он. – Я позабочусь о том...

Прозвучал выстрел.

Грегори с ужасом наблюдал, как Люси валится на бок. Из его горла вырвался гортанный крик. Он поднял свой пистолет.

И прицелился.

И выстрелил.

Впервые в жизни он попал в цель.

Ну, почти попал.


Роберт Абернети был некрупным мужчиной, однако сильно придавил Люси, когда упал на нее. Ей стало нечем дышать, и она судорожно хватала ртом воздух. От боли у нее закатились глаза.

– Люси!

Грегори поспешно вытаскивал ее из-под старика.

– Куда он тебя ранил? – спросил он и принялся в панике ощупывать ее в поисках раны.

– Он не... – Люси все никак не могла отдышаться. – Он не... – Она опустила глаза на свою грудь. Корсаж был залит кровью. – О Боже!

– Никак не найду. – Грегори взял се за подбородок и повернул ее так, чтобы она смотрела ему в глаза.

И Люси не узнала его глаз.

Его глаза... его красивые карие глаза... в них застыло потерянное, пустое выражение. Казалось, из них исчезло все, что когда-то составляло его самого... его душу.

– Люси, – хрипло позвал се Грегори, – пожалуйста, ответь мне.

– Я не ранена, – наконец проговорила она.

Грегори замер.

– А кровь?

– Не моя.

Люси погладила его по щеке. Его всего трясло. Боже, как же сильно его трясет. Она впервые видит его в таком состоянии, она вообще не представляла, что его можно довести до такого состояния.

А его взгляд... Теперь она поняла, что было в его взгляде. Ужас.

– Я не ранена, – прошептала она, – Пожалуйста... не надо... все в порядке. – Она не отдавала себе отчета в своих словах, ей просто очень хотелось успокоить его.

Грегори дышат учащенно, и, когда он говорил, его фразы звучали рвано, незаконченно.

– Я подумал... даже не знаю... что я подумал.

Люси ощутила влагу на руке и осторожно вытерла ее с его щеки.

– Все закончилось, – сказала она.

Неожиданно она сообразила, что в комнате есть еще люди.

– В общем, думаю, что все закончилось, – с сомнением проговорила она, садясь.

Что там с дядей? Он мертв? В него стреляли, но кто именно, Грегори или Ричард, она не знала. Оба выстрелили из своих пистолетов одновременно.

Как оказалось, дядя Роберт был ранен не смертельно. Он дополз до стены, сел и прижал руку к плечу. Его взгляд был обращен куда-то вперед, и весь он олицетворял собой поражение.

– Вам повезло, что он плохой стрелок, – сердито сказала ему Люси.

Грегори издал странный звук, похожий на фырканье.

Ричард в углу успокаивал испуганную Гермиону. Судя по всему, оба были невредимы. Лорд Давенпорт что-то вопил – Люси не разобрала, что именно, а лорд Хейзелби – Господи, да это же ее муж! – стоял, прислонившись к дверному косяку, и бесстрастно наблюдал за всеми.

Он поймал взгляд Люси и улыбнулся. Едва заметно. Не разжимая губ, естественно, – он никогда не улыбался широко.

– Сожалею, – сказала Люси.

– Не сожалейте.

Грегори стоял рядом с ней на коленях и обнимал ее за плечи. Хейзелби смотрел на них с радостным удивлением и даже не без удовольствия.

– Вы все еще хотите аннулировать брак? – спросил он.

Люси кивнула.

– Я прикажу, чтобы завтра подготовили бумаги.

– Вы уверены? – забеспокоилась Люси.

Ведь он неплохой человек. Ей не хотелось бы, чтобы пострадала его репутация.

– Люси!

Люси поспешно повернулась к Грегори:

– Прости. Я имела в виду совсем не то... Я...

Хейзелби беспечно махнул рукой:

– Пожалуйста, не тревожьтесь. Это лучшее из того, что могло бы случиться. Стрельба, шантаж, предательство... Отныне никто никогда не будет смотреть на меня как на причину аннулирования.

– Что ж, хорошо, – обрадованно сказала Люси. Она встала, понимая, что нужно соблюдать правила приличия по отношению к Хейзелби, который проявил такое безграничное великодушие. – Вам все еще нужна жена? Я спрашиваю, потому что могла бы помочь вам с поисками, когда все уладится.

У Грегори глаза едва не вылезли из орбит.

– Боже мой, Люси!

Люси проследила за ним, пока он поднимался.

– Я чувствую, что должна сделать это. Ведь он считал, что получает жену. Так будет справедливо.

Грегори на мгновение прикрыл глаза.

– Хорошо, что я тебя так сильно люблю, – устало проговорил он, – потому что в противном случае мне пришлось бы надеть на тебя намордник.

У Люси от изумления округлились глаза.

– Грегори!

Тут раздался еще один возглас:

– Гермиона!

– Простите! – проговорила Гермиона, все еще прижимавшая руку ко рту, чтобы сдержать рвавшийся наружу хохот. – Вы отлично подходите друг другу.

Хейзелби прошел в комнату и подал Роберту Абернети носовой платок.

– Вот, возьмите, он вам понадобится, чтобы остановить кровь, – сказал он и обратился к Люси: – На самом деле мне не нужна жена, как вы, надеюсь, догадываетесь, но мне все равно нужно придумать, каким образом произвести на свет потомство, иначе титул перейдет к моему одиозному кузену. А это станет для нас позором. Палата лордов наверняка проголосует за самороспуск, если он вдруг решит занять там свое место.

Люси непонимающе смотрела на него.

Он улыбнулся.

– Поэтому я буду вам очень благодарен, если вы найдете для меня что-нибудь подходящее.

– Конечно, – пробормотала она.

– Вам понадобится и мое одобрение, – заявил лорд Давенпорт, проходя вперед.

Грегори посмотрел на него с нескрываемым отвращением.

– А вам я советую замолчать, – презрительно произнес он. – Немедленно.

Давенпорт оскорбленно отшатнулся.

– Вы хоть представляете, с кем говорите, а? Вы, жалкий щенок?

Грегори прищурился.

– С человеком, который находится в сомнительном положении.

– Прошу прощения?

– Вы немедленно прекратите шантаж, – твердо заявил Грегори.

Лорд Давенпорт дернул головой в сторону Роберта Абернети.

– Он предатель!

– А вы предпочли не выдавать его, – с сарказмом напомнил Грегори, – что, как я понимаю, король сочтет столь же предосудительным.

Лорд Давенпорт попятился, как будто его ударили. Грегори притянул Люси к себе.

– Вы, – обратился он к Абернети, – уедете из страны. Завтра же. И никогда не вернетесь.

– Я оплачу только его проезд, – заявил Ричард. – И не дам больше ни пенса.

– Вы более щедры, чем был бы я, окажись на вашем месте, – заметил Грегори.

– Я хочу, чтобы он уехал, – напряженно проговорил Ричард. – Если есть возможность ускорить его отъезд, я с радостью возьму на себя все расходы.

Грегори повернулся к Давенпорту:

– Вы ни единым словом не обмолвитесь об этом. Понятно? А вам, – обратился он к Хейзелби, – огромная благодарность.

Хейзелби в ответ грациозно поклонился.

– Ничего не могу с собой поделать. Я романтик. – Он пожал плечами. – Это качество нередко становится причиной наших неприятностей, но ведь природу не переделаешь, не так ли?

Грегори согласно кивнул и широко улыбнулся.

– Вы даже не представляете, насколько правы, – проговорил он, беря Люси за руку.

Он не мог находиться вдали от нее, даже когда их разделяло всего несколько дюймов.

Их пальцы сплелись, и Грегори посмотрел на Люси. В ее глазах сияла любовь, и его охватило совершенно абсурдное желание рассмеяться.

Просто потому, что он любил Люси.

Тут он заметил, что у нее стали подрагивать губы. А уголки рта приподнялись. Ей тоже хотелось смеяться.

И тогда, на глазах у этой странной группы свидетелей, он стремительно обнял ее и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю душу безнадежного романтика.

Спустя какое-то время – достаточно продолжительное – лорд Хейзелби кашлянул.

Гермиона отвела взгляд, а Ричард сказал:

– Кстати, что касается свадьбы...

Грегори с неохотой оторвался от Люси. И посмотрел влево. А затем вправо. И опять на Люси. И снова ее поцеловал.

Потому что день действительно получился беспокойным. А он заслужил хоть какое-то снисхождение. И только Господу известно, сколько еще времени пройдет, прежде чем он по праву сможет назвать ее своей женой. Но главным образом он целовал ее потому... Потому...

Грегори взял ее лицо в ладони и потерся носом о се нос.

– Ты знаешь, что я люблю тебя.

Люси улыбнулась.

– Знаю.

В это мгновение он понял, что сейчас снова поцелует ее.

Просто так.


Эпилог,


в котором наши герой и героиня проявляют усердие, которого в них никто не подозревал


Первый раз Грегори был вымотан до предела.

Во второй раз было еще хуже. Воспоминания о первом разе отнюдь не способствовали успокоению. Как раз напротив. Сейчас, когда у него было более полное представление о том, что происходит (Люси – будь неладна ее педантичность! – посвятила его во все подробности), малейший шум становился предметом волнения и поводом к всевозможным домыслам.

Как же хорошо, дьявол побери, что мужчины не могут рожать детей! Ведь в противном случае, без малейшего стыда признавал Грегори, человечество вымерло бы еще много поколений назад.

Однако Люси ничего не имела против деторождения, если впоследствии могла описывать ему процесс во всех деталях.

Когда у нее возникало такое желание.

В третий раз Грегори почти полностью владел собой. Он все еще ждал за дверью и переставал дышать, только когда слышал душераздирающие стоны, но зато его не мучило беспокойство.

В четвертый раз он захватил с собой книжку.

В пятый – газету. (С каждым ребенком процесс, кажется, протекал все быстрее. Что ж, неплохо.)

Шестой ребенок застиг его врасплох. Он ненадолго выскочил из дома, чтобы навестить приятеля, а к его возвращению Люси, веселая и бодрая, уже сидела с ребенком на руках.

Люси часто вспоминала о том случае, поэтому он позаботился о том, чтобы к появлению номера седьмого быть дома. Он действительно был дома – не будут же осуждать его за то, что он в полночь покинул свой пост у двери в поисках чего-нибудь съестного.

На седьмом Грегори стал подумывать о том, что пора бы остановиться. Семь – идеальное число детей, к тому же, как он однажды сказал Люси, он уже забыл, как она выглядит без живота.

«Для тебя это достаточное основание, чтобы снова обеспечить меня животом», – дерзко заявила ему Люси.

Он не мог с этим поспорить, поэтому просто поцеловал ее в лоб и отправился в гости к Гиацинте, где изложил свои доводы в пользу того, что семь – это идеальное число детей. (Гиацинта восприняла его рассуждения абсолютно серьезно.)

Однако вскоре, через полгода после седьмого, Люси сонно сообщила ему, что ждет еще одного ребенка.

«Хватит, – заявил он. – У нас едва хватает денег на тех, что уже имеются». (Это было ложью. У Люси оказалось чрезвычайно богатое приданое, а Грегори через какое-то время обнаружил в себе деловую хватку и проницательность, столь необходимые для помещения капитала.)

И все же восьмерых достаточно.

Он вовсе не желал сократить их с Люси ночную активность, просто существовали и другие дела, которыми должен заниматься мужчина – которыми, если быть честным, ему уже давным-давно следовало бы заняться.

Поэтому, будучи уверенным, что этот ребенок окажется последним, он решил выяснить, из-за чего весь сыр-бор, и несмотря на бурные возражения пришедшей в ужас повитухи, во время родов оставался рядом с Люси (возле ее плеча, естественно).

– Она у нас уже знаток, – проговорил врач, заглядывая под простыню. – Честно говоря, мои услуги практически не требуются.

Грегори посмотрел на Люси. Она захватила с собой вышивание.

– Действительно, с каждым разом все легче и легче. – Она пожала плечами.

Когда наступили схватки, Люси, естественно, отложила в сторону рукоделие, издала протяжный стон и...

Фью-ю-ють!

Грегори ошеломленно хлопал глазами, глядя на вопящего младенца, мятого и красного.

– Да-а, я ожидал, что будет тяжелее.

Люси бросила на него раздраженный взгляд.

– Если бы ты присутствовал в первый раз, ты бы... О-о-ох!

Грегори встревоженно склонился к ней.

– В чем дело?

– Не знаю, – ответила Люси, и в ее глазах появился панический ужас. – Но что-то не так.

– Вот, сейчас, – проговорила повитуха, – еще чуть-чуть...

– Я знаю, что должна чувствовать, – резко выдыхая, сказала Люси. – Но сейчас все по-другому.

Врач подал новорожденного младенца – девочку, как с радостью отметил Грегори, – повитухе и сосредоточил свое внимание на Люси.

– Гм... – произнес он, кладя ладони ей на живот.

– Гм?.. – поинтересовалась Люси. Причем с явным нетерпением.

Доктор заглянул под простыню.

– Вот это да! – воскликнул Грегори и вернулся на свое место у плеча Люси. – Даже не думал, что увижу такое.

– Что происходит? – требовательным тоном спросила Люси. – Что ты там... о-о-ох!

Фью-ю-ють!

– Господь всемогущий! – всплеснула руками повитуха. – Их двое!

«Нет, – подумал Грегори, чувствуя себя очень странно, – их девять».

Девять детей.

Девять.

Десять без одного.

А десять – уже двузначное число. Еще один раз – и его отцовство будет выражаться двузначным числом.

– О Боже! – прошептал он.

– Грегори? – окликнула его Люси.

– Мне надо присесть.

Люси слабо улыбнулась.

– Во всяком случае, твоя мама будет очень довольна.

Он кивнул, с трудом соображая. Девять детей. Что нужно делать с девятью детьми?

Любить их, наверное.

Грегори с улыбкой посмотрел на жену. Ее волосы растрепались, лицо было одутловатым, под глазами темные круги.

Но для него она оставалась красавицей.

«Любовь действительно существует», – думал он.

И любовь эта велика.

Девятикратно велика.

А значит, безгранична.


notes


Примечания


1


Ежегодный справочник дворянства. – Здесь и далее примеч. пер.


2


Около 67 кг.


3


Следовательно (лат.).


4


Примерно 112 кг.