Дикие розы
Джулия Грайс


На бескрайних просторах Аляски, под суровым юконским небом пересекаются пути героев: восемнадцатилетней аристократки, отказавшейся от богатства ради любви, и чикагского журналиста. Их судьба оказывается во власти таинственного призрака прошлого и неожиданного страшного предсказания…


Джулия Грайс

Дикие розы


Майклу и Энди, двум очень необычным людям.


Север – это зеркало, в котором отражаются красота и уродство человеческой души.

    
Дэвид Б.Уортон.


Пролог


Чикаго, декабрь 1893 года

По черной лестнице конторского здания медленно поднимался человек, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не повредить свой опасный груз. Горло его пересохло от волнения, сердце стучало с такой силой, что готово было выскочить из груди. Он еще покажет им всем. Бог свидетель, он им всем еще покажет…

Раздался какой-то звук. Сердце провалилось вниз и перестало биться, как будто его прострелили. Человек прислушался и осторожно огляделся. Никого. Это, наверное, скрипнуло старое деревянное перекрытие, вот и все. Никто не видел его, а если и дальше быть осторожным, то и не увидит. А потом будет слишком поздно…

Ила Хилл откинулась на спинку старого пыльного кресла. В дальней комнате папиной конторы был полумрак, на улицу выходило единственное окно.

Никто не догадывался, что она может быть здесь, но сердце ее было неспокойно. Оно трепетало от безудержной, дикой ярости. Наплевать, что будет большой скандал, она все равно не согласится! Никакого выхода в свет! Сотни девушек ее круга идут по этому пути, движимые единым стадным стремлением сделать блестящую партию. Она не станет одной из них! А мама может дуться сколько угодно!

Порыв ветра с силой ударил в окно, так что стекла задребезжали. С улицы донесся звонок проезжающего трамвая и стук лошадиных копыт по мостовой. Громкие крики мальчишек, торгующих спичками и папиросами вразнос. Так улица могла звучать только в декабре, на фоне зимней прозрачной тишины. Ила закрыла глаза. Ей, наверное, не следовало сюда приходить. В последнее время она все чаще ссорилась с мамой. Та считала ее «упрямой эгоисткой», «застенчивой и скрытной дурочкой» (это ее любимое выражение). Во время каждой такой ссоры у мамы на лице застывало выражение крайнего изумления, как будто она родила и вырастила слабоумную дочь, а обнаружила это только теперь. Этим ссорам не было видно конца. Ила чувствовала себя подавленной и одновременно задыхалась от бессильной ярости. Ей необходимо было куда-нибудь уйти, чтобы остаться наедине с собой и успокоиться. Рано утром Ила вытащила ключ от конторы из туалетного столика в спальне родителей и упросила Кардована, папиного кучера, отвезти ее в город. Сегодня была суббота, и клерки разошлись в полдень, так что в ее распоряжении был целый день и полная свобода, о которой она могла только мечтать.

Ила выбралась из кресла и подошла к столу, на котором стояла новая пишущая машинка, черная и блестящая. Легкий запах машинного масла навевал мысли о настоящем мужском деле, иной, свободной, жизни, бесконечно интересной и яркой.

Она нажала на клавишу…«Я». Потом еще – «Ила». Подвинула стул ближе к машинке, чтобы было легче дотянуться до клавиш. «Ила Хилл, ваш специальный корреспондент…» Она задумалась и старательно напечатала – «… в Париже». Вдруг ее палец соскользнул с клавиатуры, и пять металлических плашек сбились вместе и застыли. Ила испуганно смотрела на машинку. «Черт (мама терпеть не могла этого слова). Черт, черт, черт». Она изо всех сил стукнула по машинке, но плашки так и не сдвинулись. Ила вскочила со стула так резко, что юбка затрещала по швам. Уткнувшись лбом в оконное стекло, она пробормотала: «Старая, глупая машинка. Еще ты мне будешь портить жизнь». Она со злостью толкнула стол, за которым только что сидела. Машинка жалобно задребезжала в ответ.

«Ну и что, подумаешь, ничего страшного, – утешала себя девушка. Она была абсолютно уверена, что сломала машинку. – Папа ведь может купить себе еще одну. Он богат. Он владеет крупнейшей пароходной компанией на Мичигане. Так неужели он не может позволить себе купить еще одну идиотскую пишущую машинку».

Улица, на которую выходило окно конторы, оставалась оживленной даже в субботу. Вдоль великолепных зданий в стиле барокко по булыжной мостовой спешили клерки, крепко прижимая к груди портфели, стремясь укрыться от порывов свежего мичиганского ветра. Хозяйки, вышедшие из дома за покупками, торопливо перебегали от одной лавочки к другой, стараясь держаться ближе к фасадам домов.

Угол Стейт и Мэдисон-авеню, по мнению папы, был самым оживленным деловым центром во всем мире. Довольно часто здесь возникали пробки, тогда трамваи, кабриолеты, телеги, лошади, люди – все смешивалось в бесконечную гремящую, кричащую толпу, которой не было ни конца ни края. Ила выглянула в окно и вспомнила о том, как жестоко ненавидит она этот мир, этих людей, свою жизнь. В то время как ее родной брат ушел из дома, стал журналистом и теперь разъезжает по всему свету, она должна покориться воле родителей, выйти в свет и заниматься поиском хорошей партии среди тупоумных маменькиных сынков. Нет, этому не бывать! Ярость снова заклокотала в ее груди, непримиримая, но вместе с тем беспомощная и бесполезная. Ила не знала, на кого ее направить. На маму? На чикагское общество, погрязшее в скуке ветхих традиций и правил? Или на своего брата Куайда, который избежал всего этого и живет теперь как хочет только потому, что родился мужчиной?

Ее взгляд задержался на фигурке хорошенькой, модно одетой девушки, легко взбегающей по ступенькам магазина дамских шляпок на противоположной стороне Мэдисон-авеню. Над дверью магазина был изображен орел, раскинувший в полете огромные крылья. Две сверкающие витрины зазывали прохожих, предлагая новые фасоны шляпок. «Куда ты бежишь, глупая девочка, – мысленно обратилась Ила к юной моднице. – Ты спешишь купить новую шляпку для своего первого выезда в свет, чтобы ночь напролет танцевать в ней с каким-нибудь болваном?» Горькая усмешка промелькнула на ее губах.

В этот момент Ила услышала какой-то звук. Он доносился из соседней большой комнаты, уставленной шкафами с многотомными счетными книгами и другой документацией, которая была так или иначе связана с бизнесом отца. Там же было два стола: один огромный, за которым все работали, другой – маленький стол клерка со множеством ящиков, забитых бумагами.

Звук был узнаваем: как будто из бутыли или из канистры выливали какую-то жидкость. Причем делали это осторожно и вместе с тем торопливо. Ила замерла, сжимая в руке приколотую к высокому вороту блузки брошку с камеей. Она инстинктивно чувствовала, что, кто бы ни производил этот шум, он не должен заметить ее. Пусть этот человек считает, что он здесь один.

За стеной продолжало булькать. Если прислушаться, было понятно, что кто-то ходит взад-вперед по комнате, выливая на пол жидкость.

Льющаяся жидкость! Этот звук был так странен и необъясним, что Иле в какой-то момент показалось, что она ослышалась. Сердце замерло при мысли о том, что скажет папа, когда все обнаружится. Он обвинит ее в легкомыслии. Легкомысленная девчонка. Сначала пишущая машинка, теперь еще это. Как можно! Позволить какому-то проходимцу проникнуть в контору и залить все водой! А если это не вода? И какой странный запах?

«Ну, конечно, это вода, – утешала себя Ила, стараясь отогнать ужасную мысль, которая как молния вдруг осенила ее. – Какой-то шутник с очень своеобразным чувством юмора просто решил разыграть… Нет. Это совсем не похоже на розыгрыш. На дворе холодный декабрьский день, снег и ветер. Сейчас кто угодно, с любым чувством юмора, спешит сесть в трамвай или на извозчика и поскорее добраться домой к теплу и горячему чаю. Совсем неподходящее время для шуток».

Иле следовало пойти и посмотреть, кто там, за стеной, но ей не хотелось этого делать. Она разрывалась между желанием беспечно рассматривать из окна прохожих и страшными мыслями о незнакомце в соседней комнате, от которых дрожали пальцы, по-прежнему сжимающие дорогую брошь.

Бульканье прекратилось. Раздался резкий, сухой треск. Этот звук был знаком Иле очень хорошо. Ее папа постоянно курил трубку, которая то и дело гасла, чем доставляла ему много хлопот.

Вслед за этим звуком раздались два других: свистящий, устрашающий рокот и пронзительный крик. Страх, который сперва парализовал Илу, куда-то исчез, растекся горячим свинцом по жилам и выплеснулся в диком порыве, толкнувшем ее к двери.

В большой комнате человек, крича от боли, раздирал ногтями свою правую руку, объятую пламенем. Ила узнала в нем клерка из папиной конторы. Вокруг него замыкался полукругом оранжево-красный огненный пояс, преграждающий Иле путь к выходу. Она оказалась в ловушке.

«О Боже!»

Горячий воздух обжег ей легкие. Пальцы впились в брошь. Пожар! Нет, этого не может быть. Она – Ила Хилл. С ней не может произойти ничего подобного. С кем угодно, только не с ней.

Человек перестал рвать на части свою руку, он догадался обернуть ее плотной тканью сюртука и таким образом погасил огонь.

Посреди бушующего пламени их глаза встретились на мгновение. Его зрачки были расширены, в них застыла… похоть! Господи, этого не может быть! Но это так!

Нет! Этого невозможно вынести. Присутствие на собственных похоронах милосерднее, чем этот кошмар. Он отнял у нее все: жизнь, мир, будущее, все, все, все…

Ненависть захлестнула ее, переполняла каждую клетку тела, поднималась из глубины души и выливалась уничтожающей все на своем пути лавиной.

Нет! Нет! Пламя перекинулось на дверной проем и медленно надвигалось на Илу.

«Нет!.. Господи, только не это… нет… нет… ненавижу… ненавижу!»

Суетливый огненный язычок осторожно лизнул край ее юбки.

Когда кучер Кардован поднялся в контору по приглашению полиции, чтобы опознать обугленный труп Илы, ее скрюченные обгоревшие пальцы продолжали сжимать заветную камею.


ЧАСТЬ 1


Глава 1


Сан-Франциско, февраль 1898 года

Корделия Стюарт почувствовала на себе дерзкий, вызывающий взгляд. Она оглянулась. Мужчина сощурил маленькие маслянистые глазки и плотоядно ухмыльнулся.

Девушка вспыхнула и резко отвернулась, едва не уронив фотокамеру, которую пыталась установить на треноге так, чтобы в объектив попала панорама огромного многолюдного порта. Свежий морской ветер теребил ее юбку, отделанную валенсийским кружевом.

Может, внимание этого человека привлекла камера? Действительно, не часто увидишь в порту женщину, таскающую за собой такую штуку с видом знатока.

А может, виной всему ее растрепанные волосы? Тяжелое суконное покрывало камеры сбило набок ее украшенную цветами шляпку и испортило прическу. Она вдруг почувствовала себя неуклюжей и неопрятной девчонкой. Этот липкий взгляд вызывал у нее отвращение, равно как и сам человек, развалившийся на сиденье старой, видавшей виды коляски. Он был маленький и толстый, с бледным, нездоровым цветом лица.

Корделия знала, что она очаровательна в своей короткой, по локоть, накидке с черными оборками и темной элегантной юбке из тончайшего шелка, издающего при ходьбе еле уловимый шелест. Она была одета по последней моде, ее отец никогда не жалел денег на наряды для дочери и в минуты особенного благорасположения называл ее «прекрасная, расточительная принцесса Корделия».

На самом деле Корделия совсем не была расточительной, отец преувеличивал. Корделии нравилось, когда ее называли красавицей. Ее роскошные волосы цвета лесного ореха смотрелись восхитительно, если их собрать в высокую прическу. Глубину светло-карих глаз подчеркивали длинные пушистые ресницы и тонкие, красиво изогнутые брови. Папа называл ее глаза плутовскими. В слегка полноватых губах чувствовалось упрямство, которое обычно без следа растворялось в мягкой улыбке. Говорили, что она очень похожа на отца.

В порту было настоящее столпотворение. Три парохода, отплывающих на Юкон, выстроились в ряд у причала. Палубы «Топеки» и «Вилламет» уже были до отказа забиты пассажирами, а люди все прибывали: в основном мужчины в темных пальто и шляпах, редко женщины. Все толкались, старались отпихнуть друг друга, чтобы протиснуться ближе к пароходу. Корри (так называли девушку домашние) собиралась сделать несколько кадров, чтобы запечатлеть эту картину.

Она украдкой оглянулась. Человек все еще был здесь и по-прежнему не отрываясь смотрел на Корри. Скорее всего он был одним из обитателей ночного города. Корри заметила, что, несмотря на вполне респектабельный вид, его брюки были неглажены, а на сюртуке проступали какие-то пятна.

Как он смеет так смотреть на нее? Что ему нужно? Корри решила не обращать на него внимания…

Всего полчаса назад она приехала сюда в экипаже вместе со своим женихом, Эвери Курраном. На причале суетился народ. Люди несли над головой баулы с провизией, не давая проехать телегам и коляскам.

– Посмотри на них, – говорил Эвери. – Они готовы давить и топтать друг друга, чтобы добраться до Юкона. Золото! Ты только подумай, Корри, что делает с людьми золото!

Корри улыбнулась. Папа тоже говорил о золоте. В молодости Кордел Стюарт, владелец известной судостроительной компании, как и многие его сверстники, пытался разбогатеть на рудниках в Комстоке. С тех пор в его библиотеке хранится золотой самородок. Его используют как пресс-папье.

– Ты читала в газете заметку о человеке, который нашел самородок весом в сорок унций?

Я слышал, что он размером с грейпфрут, даже больше.

Эвери говорил восторженно, а Корри не могла отвести глаз от его красивого лица. Высокий аристократический лоб, полные губы, волевой подбородок и мечтательные серые глаза делали его неотразимым настолько, что даже стареющие сорока-пятидесятилетние женщины провожали Эвери долгими жадными взглядами, исполненными нежности и желания испробовать вкус его роскошных, благоухающих духами усов. Чертами лица и сильным, гибким телом Эвери походил на юного бога или средневекового рыцаря, сошедшего со старинной картины.

Ведь он не виноват, что так хорош собой? Почему же папа не любит его за это?

– Вообрази, Корри, такой огромный самородок. Интересно, что чувствуешь, если взять его в руку?

Корри не разделяла энтузиазма своего жениха. Она вспоминала тот день, когда они впервые встретились. Это случилось на свадьбе Мадлен де Моро. Эвери приходился дальним родственником жениху, учился в Гарварде на юриста. Каждая женщина на приеме считала своим долгом наградить этого блистательного юношу страстным, призывным взглядом. Но Эвери смотрел только на нее. Корделии было лестно получить от него приглашение на танец.

В нарушение всех светских приличий он танцевал в этот вечер только с ней. Он был обворожителен, развлекал ее рассказами о своей учебе в колледже.

– О, это прекрасный молодой человек, – шепнула ей Мадлен, когда по окончании приема гости собрались вокруг чаши с пуншем. – Когда-то его семья была очень состоятельна, но теперь у него ни гроша за душой и куча долгов. Так что его юридическая практика не скоро начнет приносить доход. Поостерегись его, Корри.

– Хорошо, – пообещала Корри, уже тогда понимая, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет остерегаться этого человека. Эвери покорил ее, от одного его взгляда Корри бросало в дрожь…

– Корри! Корделия Стюарт!

Голос Эвери вывел ее из задумчивости.

– Ты совершенно меня не слушаешь. Ладно, хватит об этом. Пора ехать. У меня есть еще дела.

– Как, уже? А я хотела сделать несколько снимков. А после мы могли бы зайти куда-нибудь выпить по чашечке кофе.

– У меня нет времени, Корри. И знаешь, не бери с собой завтра эту проклятую камеру, ладно? Опять все будут на нее таращиться.

Корри больно задели его слова. Ведь она фотограф! Как он этого не понимает! Но она предпочла запрятать оскорбленные чувства глубоко внутрь и не подала виду, что обиделась.

– Ну и пусть таращатся. Они что же, никогда не слышали о том, что женщины бывают фотографами?

– Вероятно, нет. И потом… понимаешь, я чувствую себя полным идиотом, когда таскаю за тобой повсюду этот отвратительный кожаный ящик.

– Он не отвратительный! Ну, ладно, – добавила она поспешно, – я останусь здесь и немножко поснимаю.

– Да, но…

– Со мной ничего не случится, Эвери. Кроме того, я обещала папе сделать несколько фотографий.

– В таком случае будь осторожна, моя любимая Корделия.

Он приподнял ее голову за подбородок. В какой-то момент Корри показалось, что он собирается поцеловать ее тут же, при всех. Но он этого не сделал.

– Когда соберешься домой, возьми извозчика. Я люблю тебя, Корри Стюарт. Помни это…

Как такое можно забыть? Но теперь Эвери нет рядом, а этот маленький человечек медленно приближается нетвердой походкой. Может, он пьян? Корри не без труда вставила в камеру новую пластинку и закрылась с головой черным покрывалом. Она попыталась сосредоточиться на том, что ей предстояло снять: штурм «Топеки» толпой золотоискателей.

– Послушайте, мисс, как насчет того, чтобы сфотографировать меня? Сколько вы за это берете?

– Я не делаю фотографии на заказ.

– Вот как. Неужели?

Он подошел совсем близко, так, что задел ногой треножник. От него нестерпимо разило потом и винным перегаром.

– Осторожно! Что вы делаете! Это очень дорогое оборудование!

– Надо же! Дорогое! Ну уж никак не дороже, чем ты, детка. Я видел тебя на Сэнсом-стрит, ты снимала там в одном из домов, я тебя хорошо запомнил.

– Я никогда в жизни не была там, – с трудом вымолвила Корри, отступая на шаг назад.

Сэнсом-стрит служила границей, отделяющей так называемое Дикое побережье от остальной части города. На этой улице женщины продавали себя за щепотку золотого песка. Дансинги, притоны, бордели и другие злачные места, о существовании которых Корделия в свои восемнадцать лет даже не подозревала, были там на каждом шагу. Папа строжайшим образом запретил ей даже близко подходить к этому месту и прямо, без обиняков объяснил причину своего запрета…

– Брось трепаться. Я видел тебя в «Козероге и компасе».

Человек подошел совсем близко и понизил голос до доверительного шепота:

– Ты была нагишом, с этой своей камерой. Сперва ты делала порнографические снимки: там все вповалку занимались любовью на полу. А потом ты тоже легла на пол и…

Нагишом… порнография. Корри плохо понимала смысл того, о чем говорил этот человек, но в его словах чувствовалась отвратительная похотливая издевка. Он явно относился к ней, как к продажной женщине.

– Я… Я совсем не та, за кого вы меня принимаете, и я больше не намерена выносить ваши оскорбления. Будьте любезны оставить меня, сэр. Иначе я позову на помощь. Даю вам слово.

Он подошел вплотную к Корри и крепко схватил ее за локоть. Трудно было предположить в этом дряблом человеке такую силу.

– Ах! Она позовет на помощь! Ну, попробуй. Ты думаешь, кто-нибудь тебя услышит? У всех одно золото на уме, где им думать о такой хорошенькой малышке, как ты! Что касается меня, то поверь, детка, я тебя не спутаю ни с кем и никогда, в одежде или без.

Корри не успела опомниться, как грубая, властная рука проникла под ее накидку и с силой сдавила грудь. Она чувствовала, как мужчина ощупывал ее, ища соски, и, найдя, стал бесцеремонно теребить.

Корри остолбенела, отказываясь верить в происходящее. Никто никогда не обходился с ней подобным образом. Даже принимая душ, она никогда не дотрагивалась до себя так нескромно.

Корри отскочила назад, стараясь вывернуться из его цепких рук, и попыталась закричать, но, как это часто бывает в ночных кошмарах, из ее груди вырвался только жалкий, еле слышный писк.

В ответ раздался громкий хохот.

– Я не собирался сделать ничего дурного, только хотел приласкать тебя. А ты очень трогательно пищишь. Как хорошенькая маленькая мышка. Знаешь что, поехали со мной на Озгут-стрит, а? Я собираюсь открыть там заведение, мне как раз нужна златокудрая девочка для богатых клиентов…

– Нет!

Ярость и страх переполняли душу Корри. Она оттолкнула его и изо всех сил ударила носком ботинка по коленной чашечке.

– Убирайтесь вон!

Человек вскрикнул от боли. Корри нанесла еще один удар. На этот раз он пришелся по голени.

– А! Чертова шлюха! Я покажу тебе, как…

Корри оглянулась, ища поддержки, но никто не видел, в каком затруднительном положении она оказалась. Люди по-прежнему толпами стекались к пароходам. Экипажи и телеги вязли в сплошном человеческом месиве. Здесь же валялся брошенный чемодан, из которого прямо на землю вывалилось какое-то тряпье. Корри снова попыталась крикнуть, но ее гортань пересохла.

– Грязная потаскуха! Я покажу тебе, как драться! Я заставлю тебя обслуживать моих клиентов, хочешь ты этого или нет…

Он замахнулся, чтобы ударить ее, но Корри успела отскочить, задев плечом камеру.

– Убирайтесь! Оставьте меня в покое!

Теперь она почти кричала. Почему же никто не спешил к ней на помощь?

Винные пары ударили в лицо Корри, когда толстяк снова бросился на нее. На этот раз он довольно сильно толкнул девушку прямо на камеру, так что треножник чуть не опрокинулся. В последнюю секунду Корри успела подхватить камеру. Было бы жалко потерять ее: мало того, что такая штука стоила двадцать четыре доллара, на то, чтобы научиться обращаться с ней, ушли месяцы!

– Что здесь происходит, черт побери?

Корри услышала над ухом спокойный, ровный голос и почувствовала, как кто-то поддерживает ее за локоть. В воздухе распространился аромат дорогой сигары и тот едва уловимый, неопределенный запах, который может принадлежать только мужчине.

Ее обидчик застыл в недоумении. Потом, как гигантская серая крыса, шмыгнул куда-то в сторону и бесследно растворился в толпе. Корри даже не успела заметить, как он исчез.

Она обернулась. Взгляд незнакомца горел непритворным гневом.

– Как вы оказались одна на пристани? Здесь не место для порядочной девушки!

Слова незнакомца привели Корри в такое негодование, что она снова лишилась дара речи и не могла произнести ни слова в свое оправдание.

Мужчина был высок и хорошо сложен. Свободный шевиотовый сюртук не мог скрыть массивности его плеч и великолепно развитой мускулатуры. Открытое, дружелюбное лицо с высоким лбом и крупной челюстью источало силу и самоуверенность. Но переносица была немного искривлена, как бывает, когда кость неправильно срастается после перелома. Большой чувственный рот и сеть морщинок у глаз говорили о веселом нраве.

Но сейчас он не производил впечатления весельчака. Мягким, но решительным движением он отобрал у Корри камеру и, к ее огромному удивлению, начал разбирать, потом развинтил треногу и стал укладывать все это в переносной ящик.

– Что вы делаете! Вы не можете… Вы не имеете права распоряжаться моей камерой!

– Может, и не имею, но кто-то же должен позаботиться о вас, раз вы не можете сделать этого сами, как я мог наблюдать.

Он присел на корточки, чтобы было удобнее укладывать аппаратуру. Корри заметила, как плотно сюртук обтягивает его плечи. Она подскочила к нему и почти закричала:

– Нет, позвольте! Я сама в состоянии позаботиться о себе, не прибегая к помощи посторонних мужчин. Я – фотограф. Я привыкла самостоятельно собирать и разбирать свою камеру.

Казалось, он не слышал ее криков, во всяком случае, они не помешали ему аккуратно упаковать камеру и тщательно проверить замки на ящике. Теперь он улыбался.

– Ну вот, все в полном порядке.

– Нет, не в порядке. Я еще не собираюсь уходить. Я обещала папе заснять пароходы, отплывающие на Юкон. Я… черт бы вас побрал!

Корри задыхалась от бессильной злобы, вот почему у нее вырвалось одно из папиных ругательств.

На губах незнакомца промелькнула усмешка. Он легко поднял ящик, как будто тот совсем ничего не весил, и сказал:

– Пойдемте, я провожу вас. Откуда вы знаете такие грубые слова? Кто бы мог подумать, что вы не только легкомысленны и самонадеянны, но к тому же употребляете выражения, не подобающие настоящей леди.

– Что вы сказали? Да я в большей степени леди, чем вы – джентльмен. Я не хочу, чтобы вы притрагивались к моей камере, я не хочу…

– Чего же вы хотите? Я вижу, что вы очень упрямое и своевольное юное создание.

Он взял Корри под руку и, не давая вырваться, повел к стоянке кебов.

– Нет! Я не хочу никуда идти. И не пойду!

Она попыталась затормозить, но незнакомец мягко и вместе с тем настойчиво продолжал идти вперед, не отпуская ее.

– Что вы делаете? Куда вы меня тащите? Я никуда не хочу ехать. Я еще не закончила фотографировать… Вы наглец!

– На сегодня, я полагаю, уже закончили.

Они подошли к веренице экипажей, выстроившихся вдоль тротуара. Один из них был пуст, рядом прохаживался какой-то человек, насвистывая и поглядывая по сторонам, – видимо, он сторожил пустую коляску. «Наглец» протянул ему монету и поблагодарил.

– Ну же, залезайте. Я отвезу вас домой. Мы поедем со всей скоростью, на какую способны мои лошади. А то вы и оглянуться не успеете, как будете снимать интерьеры борделей на Кэрни-стрит. Как вам нравится такая перспектива?

Он подсадил Корри в коляску, как будто она весила еще меньше, чем камера. Потом взял ящик и поставил ей в ноги.

– Следите, чтобы камера не разбилась.

Никогда прежде Корри не чувствовала себя такой беспомощной и вместе с тем разъяренной.

– Не волнуйтесь за камеру. Она не разобьется, потому что я никуда с вами не поеду. Я еще не закончила свою работу и собираюсь это сделать. Выпустите меня!

– Нет.

Человек легко запрыгнул в коляску и взял в руки вожжи. Через мгновение они неслись по улице, обгоняя повозки, трамваи и прохожих, туда, где город раскинулся на холмах и где среди садов и рощ блестели на солнце разноцветные крыши домов.

Корделия Стюарт украдкой взглянула на своего возницу. Он сидел совсем близко, поэтому казался еще крупнее, просто огромным. Его плечи заняли почти всю спинку сиденья, так что Корри пришлось ютиться в углу. Она выглядела совсем крошкой рядом с ним, хотя была достаточно высокой. Даже Эвери Курран имел бы довольно жалкий вид на его фоне. Кроме того, его руки были не только умелыми и расторопными, но и хорошо ухоженными, как у, настоящего джентльмена.

– Я живу на Ноб Хилл, – сказала Корри тихо. – Раз уж вы решили, не спрашивая согласия, доставить меня домой.

– А чем вам так уж плох дом? По крайней мере сегодня это для вас самое подходящее место.

Он улыбнулся ей открыто и приветливо. Эта улыбка придала его лицу озорное, мальчишеское выражение.

– Да, но я не хочу домой.

Корри нагнулась, чтобы проверить, все ли в порядке с камерой, потом выпрямилась и стала прибирать свои золотистые локоны, стараясь спрятать их под съехавшую набок шляпку.

– Какие красивые волосы, – сказал мужчина, любуясь их янтарным блеском. – Они прекрасно сочетаются с вашими карими глазами.

– В самом деле? Меня никогда особенно не занимали мои волосы.

– Вот как? – Он улыбнулся недоверчиво. – Настоящая леди должна при любых обстоятельствах сохранять идеально уложенную прическу. Даже тогда, когда ей приходится отбиваться в порту от негодяя.

Корри бросила на него уничтожающий взгляд. Удивительно, но душевное и физическое напряжение потихоньку улетучивалось, она расслабилась, откинулась на спинку сиденья и стала спокойно и не без удовольствия смотреть по сторонам. Этот человек поддразнивает ее. Хорошо, пусть. Папа тоже частенько дразнил ее, и Корри научилась с этим обходиться. Она не будет обращать никакого внимания, и все его колкости повиснут в воздухе. В конце концов, ничего страшного. Скоро они будут дома, и на этом можно будет поставить точку.

– Вы всегда бросаетесь опекать девушек, даже не представившись? – спросила она.

– Куайд Хилл, журналист, к вашим услугам, – ответил он, пытаясь изобразить пародию на чопорный светский поклон.

– Меня зовут Корделия Стюарт.

Ей показалось, что глаза его на мгновение сузились.

– Хотя все зовут меня просто Корри. Мы живем на Мэйсон-стрит.

– Рядом с домом Крокера?

– Да, неподалеку.

Корри назвали в честь отца. Он всегда хотел иметь сына, но приходилось довольствоваться дочкой. Мама решила, что Корделия – слишком взрослое имя для малышки и придумала ей другое – Корри. Потом мама умерла, а имя осталось.

Какое-то время они ехали молча. Копыта гулко стучали по мостовой. Когда колесо попадало в выбоину, коляска подпрыгивала, и Корри чувствовала, как массивное плечо вдавливает ее в сиденье. Тогда ей становилось неуютно от такой близости.

– Как вам понравился Мак Ги – Заячья лапа?

– Мак Ги – Заячья лапа?

– Ну да, тот джентльмен, которому вы пытались раздробить ногу.

– Он отвратителен. Со мной никто никогда так не обращался.

– Вам везло.

Они ехали по Калифорния-стрит. Куайд притормозил, чтобы объехать трамвай, а потом они снова понеслись галопом. Стрельчатые окна домов викторианской эпохи, балконы и бельведеры замелькали со страшной быстротой. Улица, изгибаясь, шла круто вверх. На такой скорости малейшее неверное движение или неровность дороги могли привести к катастрофе, – не успеешь оглянуться, как легкая коляска опрокинется. Но Корри совсем не беспокоилась, ей было уютно рядом с этим человеком.

Куайд наклонился к ней и сказал:

– Придержите ящик. Как бы он не вылетел. – И добавил: – Странно, что вы ни разу прежде не сталкивались с таким типом, как Заячья лапа, имея привычку бродить со своей камерой по самым неподходящим местам.

– У него очень странное, прозвище.

– Он всегда носит с собой заячью лапу, талисман на счастье. Сейчас он открывает новое заведение вместо прежнего, которое сгорело дотла во время одной из отвратительных оргий. Две его девицы что-то не поделили и затеяли драку. Они вцепились друг другу в волосы, и кто-то из них опрокинул лампу. Все вспыхнуло мгновенно. Четыре человека сгорели, не успели выскочить. А Заячья лапа успел, хотя был сильно пьян. Ему всегда везет. Потом он долго мыкался без дела и вот теперь надеется наверстать упущенное.

– Откуда вы все это знаете? Он ваш друг?

– Друг? Нет. Мне просто довелось убедиться в том, что такой человек, как Мак Ги, очень опасное соседство для молодых, хорошеньких девушек в шляпках, украшенных розами. Он их растлевает! Понимаете вы это или нет? На Грант-авеню он держит под замком китаянок, из которых делает покорных наложниц – наложниц, вы слышите? Каждая невинная девушка, если она не будет достаточно осмотрительна, легко может разделить их судьбу. Вы понимаете, как он опасен? Он мог силой затолкнуть вас в коляску, привезти к себе, запереть в подвале и морить голодом до тех пор, пока вы не…

Куайд замолчал. Она видела, что его душит ярость.

– Я не думала…

Корри как будто снова почувствовала тошнотворный запах алкоголя, мерзкие пальцы на своей груди. Внезапно ее охватил леденящий душу страх, несравненно более сильный, чем тогда, когда она была лицом к лицу с негодяем.

– Извините. Мне не следовало быть таким откровенным. Вы побледнели. Я напугал вас?

– Нет. Я… Не беспокойтесь, все в порядке.

Взгляд Корри остекленел. Она смотрела прямо перед собой и ничего не замечала вокруг. «А ведь он прав. А я маленькая глупая девчонка». У Корри не было сил говорить. В полном молчании они подъехали к дому.


Глава 2


Сьюзен Ралей, тетка Корри, сидела в гостиной у окна. Она оторвалась от своего вышивания, подняла голову и увидела, как к дому подъехала коляска. Она узнала Корри. Мужчина – приятного вида джентльмен – подал ей ящик с камерой, поклонился, но не уезжал, а с любопытством смотрел вслед девушке. Сьюзен заметила, что щеки Корри горели лихорадочным огнем, когда она бежала к дому и ни разу не обернулась, чтобы поблагодарить джентльмена.

Интересно, что стряслось на этот раз? Сьюзен подавила лукавую улыбку. Много лет назад она сама была такой же красавицей, как Корри, так же была полна жаждой жизни. Ее осиная талия и копна золотисто-каштановых волос мало кого оставляли равнодушным. А сколько сплетен ходило про нее!

Но это было очень давно. Теперь она располнела в талии – хоть и не сильно, – а волосы совсем поседели. Муж ее умер давно, а пять лет назад она переехала в Сан-Франциско к старшему брату Корделу, который похоронил жену и остался с тринадцатилетней дочкой на руках.

Сьюзен всегда мечтала стать матерью, но Бог не дал ей детей. В то время Корри была юным нежным созданием, отзывчивым на тепло близких людей, так что тетя и племянница быстро сдружились. Несмотря на всю свою резвость, Корри была послушной девочкой. Отец умел ценить это качество и взамен предоставлял ей полную свободу. Сьюзен считала это неправильным и как-то раз попыталась поговорить с братом о воспитании, но тот лишь смеялся в ответ.

– Я очень рад, Сьюзен, что она растет самостоятельной. Терпеть не могу всех этих жеманных красоток и не хочу, чтобы моя дочь была на них похожа.

– Я знаю, ты всегда хотел иметь сына. Но Корри не мальчик и никогда им не станет. Она очень хорошенькая девочка, и ты не можешь…

– Хватит об этом. Корри устраивает меня такой, какая она есть. Я благодарен тебе за то, что она сыта, красиво одета и имеет хорошие манеры. Если хочешь, можешь учить ее рисовать акварели и играть на пианино. Что касается остального, предоставь это мне.

Сьюзен ничего не оставалось делать, как согласиться. Однако никто не мог помешать ей потихоньку прививать девочке манеры, подобающие юной леди…

Из-за тяжелой дубовой двери библиотеки доносились знакомые раздраженные выкрики – брат всегда так несдержан в спорах. Сьюзен вздохнула, отложила в сторону вышивание и поспешила вниз навстречу Корри.

Племянница успела уже войти. Поставив ящик с камерой на пол, она стояла перед массивным позолоченным зеркалом, пристально разглядывая свое лицо, как будто видела его впервые.

Сьюзен затаила дыхание. Корри никогда прежде не обращала внимания на свою внешность, которая была лишена мягкости и округлости, так украшающих, по мнению тети, женщину. Напротив, в чертах Корри отразились сила воли и тонкая чувственность ее натуры, а пылающие янтарным огнем глаза могли свести с ума кого угодно. «Как быстро это произошло», – подумала Сьюзен.

– Корри, кто этот джентльмен, который подвез тебя?

Девушка потупилась.

– Я спрашиваю, кто этот человек, который привез тебя домой? Ты знала его раньше?

– Нет, тетя.

Корри приготовилась к следующему вопросу, который не замедлил последовать:

– По крайней мере, он тебе представился?

– Да… по дороге…

Тетя знала, что Корри никогда не лжет, но иногда не договаривает. Не успела она потребовать объяснений, как в дверях библиотеки показался Кордел.

– Кофе, Сьюзен. Пусть принесут кофе. Куда запропастилась эта проклятая Ли Хуа? Я не могу дозваться ее все утро. Держишь целый штат прислуги, а толку никакого. И куда они все подевались? Сьюзен, может, тебе удастся кого-нибудь найти… Да, и пусть принесут бренди. Бренди – это как раз то, что надо.

– Хорошо, Кордел.

Сьюзен тяжело вздохнула. Дело в том, что Беа Эллен, прачка, была сегодня больна. Поэтому Сьюзен отправила горничную Ли Хуа утюжить юбки. Но с тех пор прошло много времени. Наверное, как всегда, строит глазки мороженщику. Если так, то она ей покажет…

Сьюзен заспешила прочь по длинному коридору, увлеченная идеей проучить дерзкую девчонку. Она совсем забыла о Корри и не видела, как та снова подошла к зеркалу.

Корри внимательно разглядывала свое отражение. Глаза цвета темного золота немного испуганны. Сквозь абрикосовый пушок на щеках пробивается яркий румянец. Корри попыталась совладать со своим взволнованным, прерывистым дыханием. Она сняла шляпку, уложила растрепанные волосы в высокую прическу и закрепила шпильками.

Не нужно было соглашаться ехать в одной коляске с этим дерзким человеком. Ей следовало решительно отказаться. В результате она приехала домой расстроенная и испуганная, а главное – без фотографий.

Корри поджала губы. Что-то в этом Куайде Хилле волновало ее. Может быть, мужественность. Или самоуверенность. «Самоуверенности ему не занимать, – подумала она. – Наброситься на незнакомую девушку, насильно усадить в коляску, привезти домой против ее воли и всю дорогу пугать идиотскими выдумками о том, что могло бы случиться, если бы он всего этого не сделал».

Нет, она никогда не выйдет замуж за человека с таким деспотичным характером. Другое дело Эвери, мягкий, безупречно галантный. И хотя он еще не получил диплом юриста, то, что он настоящий джентльмен, несомненно. Он никогда бы не позволил себе схватить девушку и запихнуть ее в коляску, как куль муки.

Корри уложила последний локон и прислушалась к голосам, доносившимся из библиотеки… Значит, сегодня он встал с постели. Последнее время он редко мог себе это позволить из-за сильных болей в желудке. Хотя Сьюзен и Корри упрашивали Кордела обратиться к врачу, он решительно отказывался.

– Мне нет нужды во всех этих шарлатанах и вымогателях. Что нового могут они мне сказать? Что за последние сорок лет я выпил слишком много бренди? Я и без них это знаю, черт побери!

Теперь, когда Корри привела в порядок волосы и успокоилась, она почти забыла о возмутительно наглом человеке в коляске, своем самоуверенном благодетеле. Инцидент исчерпан, так зачем же о нем думать?

Она оставила ящик с камерой под лестницей и решила пойти на кухню посмотреть, не оставила ли миссис Парсонс что-нибудь вкусненькое для нее. Проходя мимо библиотеки, она еще раз прислушалась. Говорили громко, кое-что можно было разобрать.

– …большой бизнес, синдикаты. Именно те люди, которые делают деньги в Калифорнии, Колорадо и Неваде, будут делать деньги – настоящие, большие деньги – и на Аляске!

Голос был молодой, звучный и воодушевленный.

– Тоже мне, большой бизнес! Найти самородок размером со свою глупую голову. Знаю я это все, я восемь лет провел в Вирджинии. Что же касается настоящего большого бизнеса, то ты мне нужен здесь, в Сан-Франциско, а не на Клондайке. Я намерен строить и продавать пароходы, которые будут возить людей куда им заблагорассудится. Хоть к черту в пекло!

Это был голос ее отца. Другой принадлежал Дональду Ирлю, менеджеру компании. За пять лет Дональду удалось сделать головокружительную карьеру от младшего клерка до компаньона самого Кордела Стюарта.

Невольная улыбка проскользнула по лицу Корри, но тут же пропала. Она знала, что папа сам втайне мечтал отправиться на Аляску. Его, как магнитом, притягивали газетные заголовки, кричащие о золоте. Но если он не мог ехать сам, то и не хотел, чтобы ехал кто-нибудь другой. Тем более Дональд, его правая рука на судоверфях.

Дональду было тридцать пять. Лет пять назад он пришел в компанию и сказал, что готов работать, не жалея сил, на любой должности. Такое заявление – половина дела, если речь идет о карьере в компании Стюарта. Кордел сам работал, как вол, и требовал того же от своих сотрудников. И Дональд выстоял – он работал едва ли не больше, чем хозяин. А два года назад он спас Корделу жизнь, столкнув с дороги, по которой неслась пара обезумевших лошадей. С тех пор папа доверяет Дональду, как собственному сыну.

Корри знала, что многие девушки считают Дональда красивым – за темные глаза, совершенную фигуру и уверенную походку. Но для Корри его кожа была слишком розовой, губы слишком полными, а карие глаза слишком бесстыдными. К тому же в талии он был полноват, а походка напоминала медвежью.

Корри направилась в кухню. Задняя часть дома состояла из прачечной, кладовых и конторы экономки. Но центром ее была кухня с огромной плитой и теплым ароматом свежеиспеченных булочек.

Миссис Парсонс ушла заказывать обед. Корри села за стол и стала думать о том, что в последнее время, когда рядом не было папы, Дональд слишком часто стал позволять себе вызывающие нескромные взгляды. А на прошлой неделе намекнул на совершенно абсурдную вещь: свадьбу. Корри передернуло от одного воспоминания. Какая может быть свадьба, если она любит Эвери Куррана!

Корри наскоро перекусила холодным ростбифом с французской булкой, абрикосовым пирогом и стаканом холодного молока. На обратном пути она заглянула под лестницу, чтобы забрать свою камеру. В этот момент Дональд вышел из библиотеки. Его лицо было красным от досады и раздражения, на губах играла язвительная ухмылка. Похоже, что на этот раз папа был им недоволен. Он подошел тяжелой поступью и отбросил волосы со лба.

– Корри!

– Что тебе, Дональд?

Корри взяла камеру и искоса взглянула на него. В течение вот уже пяти лет тетя Сьюзен настаивала, чтобы на ежемесячных обедах, на которые приглашали Дональда, Корри выказывала ему больше расположения. Но племянница не умела притворяться, и Дональд всегда чувствовал ее неприязнь. Эти обеды превратились в мучение для обоих.

– Корри, пойдем прогуляемся!

– Сейчас? Нет, спасибо. Мне нужно пойти наверх проявить снимки.

Дональд нетерпеливо пожал плечами. Корри видела, как напряглись его мускулы под пиджаком.

– Я думаю, ты могла бы найти время для небольшой прогулки. Твои снимки подождут. Не понимаю, чего ты с ними возишься. Ты не можешь их продавать, они никому не нужны. Странно, что ты до сих пор не влипла в какую-нибудь историю с этой своей камерой…

– Ладно хватит. Довольно!

Сначала Эвери, потом Куайд Хилл. Теперь еще Дональд. Все заладили одно и то же. Сегодняшний случай в порту очень напугал Корри. Совсем не обязательно постоянно напоминать ей об этом.

– Я иду наверх проявлять фотографии.

– Послушай меня, Корри…

Он взял ее руку и сдавил в своей ладони.

– Дональд, мне больно!

Он отпустил ее.

– Извини. Мне очень нужно с тобой поговорить. Я уже давно собираюсь сказать тебе что-то очень важное. Ты должна выслушать меня.

– Не сейчас, Дональд. У меня действительно нет времени.

Его глаза рассерженно блеснули, губы упрямо поджались.

– Я должен поговорить с тобой, но здесь не могу. Разговор должен остаться между нами.

Корри тяжело вздохнула.

– Ну, ладно.

Она взяла свою накидку и быстро завернулась в нее, потом наскоро приколола шляпку. Ладно, если недолго. Она выслушает его признание, откажет, и все. Они вернутся в дом.

Дональд пропустил Корри вперед себя, придерживая дверь, и она успела заметить в его глазах страстное, мучительное желание.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Они уже несколько минут шли вниз по склону холма, у подножия которого огромный город переливался разноцветьем крыш, башен, садов, залитых полуденным солнцем. Корри ничего этого не видела, она была оглушена словами Дональда, вернее, тоном его голоса – таким уверенным, несмотря на всю нелепость ситуации.

– Ты хочешь, чтобы мы поженились?

Корри тянула время, размышляя над тем, как бы повежливее отказать.

– Да, хочу. А что в этом странного? Корделия, я хочу тебя! Хочу с того самого дня, когда впервые пришел в дом твоего отца. Тогда я увидел в тринадцатилетней девочке прекрасную женщину и решил, что придет время, и она станет моей.

Корри молча смотрела на него. Молодые люди, которых она знала, никогда не говорили ей таких слов. Она похолодела при мысли, что Дональд с вожделением смотрел на нее еще тогда, когда она была невинным ребенком.

– Ты шутишь. Я была совсем девочкой!

– Да, ты была девочкой, но уже вполне созревшей.

Глаза Дональда подернулись влагой. Он снова взял Корри за руку. Она подавила отвращение и отступила назад.

– Не трогай меня.

Господи, если бы на его месте был Эвери! С какой готовностью она бы покорилась, отдалась на волю ласковых рук…

Лицо Дональда потемнело от ярости.

– Ты всегда пренебрегала мной, Корделия. На этих чертовых званых обедах ты задирала нос, как будто перед тобой пустое место. Ничего, замужество пойдет тебе на пользу, моя дорогая. Ты будешь счастлива, когда рядом с тобой окажется человек, понимающий, что к чему в этой жизни.

– Я не собираюсь учиться жизни у тебя. У меня уже есть…

Однако прежде чем она успела сказать про Эвери, Дональд схватил ее и бросил на траву рядом с тропинкой, не обращая внимания на любопытные взгляды садовника, подрезающего розовый куст за соседней оградой.

– Дональд! Пожалуйста, только не на улице! Это дурной тон.

– К черту тон! Я хочу тебя, Корри, и ты будешь моей. Думаешь, легко приходить к вам каждый месяц и видеть тебя созревшей для замужества. Теперь тебе исполнилось восемнадцать, ты стала женщиной. Я ждал этого пять лет и хочу вознаградить себя за долготерпение…

– Ты не сделаешь этого!

Чудовищным усилием воли она на мгновение оттолкнула Дональда и успела вывернуться из его страстных объятий.

– Все равно ты будешь моей, Корри. Так или иначе. Я готов еще немного подождать, пока ты окажешь мне эту честь. Тем более что ждать осталось недолго.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что твой отец собирается выдать тебя за меня замуж. Он любит меня, как сына, и готов принять в семью в качестве зятя. А поскольку у него только одна дочь, вывод, я думаю, очевиден. Не так ли?

– Нет, не так. Папа никогда в жизни не захочет видеть меня замужем за таким, как ты, за кем-нибудь, кого я не люблю. Все твои слова, – гнусная клевета. Я достаточно долго ее выслушивала. А теперь я возвращаюсь домой.

– Нет, наш разговор еще не закончен. И ты не уйдешь, пока не выслушаешь всего, что я считаю нужным.

Дональд взял ее за руку и потащил в тенистую боковую улочку.

– Я же сказала, что никогда не выйду за тебя замуж. О чем еще тут можно говорить?

– Есть о чем. Ты будешь моей, Корделия Стюарт. Я ни о чем другом не мечтал все эти пять лет, и я своего добьюсь, хочешь ты этого или нет. И сейчас я почти у цели.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что я уже сказал.

– Ты лжешь. Я сейчас пойду и расскажу все папе.

– Ты этого не сделаешь!

Хотя лицо Дональда было искажено гневом, на нем отразилось удовольствие. Ему нравилось играть с Корри в эту игру, видеть ее растерянность, смеяться над слабыми попытками вырваться из его сетей.

– Нет, я расскажу все папе. В конце концов, он меня любит. Я его дочь. Я для него важнее всего на свете. А ты – пустое место, ноль, жалкий клерк в его конторе.

Дональд рассмеялся ей в лицо. Корри вдруг сделалось страшно.

– Что это значит?

– Дело в том, детка, что твой отец при смерти. Эта так называемая непроходимость полностью разрушила его желудок. Я говорил с врачами. Жить ему осталось недолго.

– Это неправда!

У Корри было такое чувство, словно Дональд со всего маху обрушил ей на голову тяжелую кувалду. У нее подкосились ноги, фасады домов поплыли перед глазами сплошной стеной. Этого не может быть! Папа действительно очень болен. Но при смерти… Корри глубоко вздохнула, и мысли ее несколько прояснились.

– Как ты узнал? Папа ведь никогда не обращался к врачам.

– На прошлой неделе мы с ним после работы зашли пропустить по рюмочке. Тогда-то он и сказал мне, что в последнее время его ни на минуту не отпускают сильные боли и что он начал кашлять кровью. На следующее утро я пошел к знакомому доктору и все ему рассказал. Он поставил диагноз. Твой отец проживет самое большее месяц.

– Но как он мог поставить диагноз, даже не видя папы? Это какой-то бред.

Голос Корри дрожал и срывался.

– Ты не веришь, что это правда? Но послушай. За последний месяц твой отец похудел на двадцать фунтов. На него страшно смотреть. Он проводит в постели больше времени, чем на ногах. Поверь мне, он умирает, и ничто не может его спасти.

Лицо Дональда излучало спокойное удовлетворение. Корри вспылила:

– Ты счастлив, не так ли? Ты доволен!

– Ерунда. Я огорчен не меньше тебя.

– Ты лжешь!

В горле застрял комок, и не было сил его протолкнуть В одном Дональд был прав: папа очень болен, он тает на глазах. Но он не умирает! Кордел Стюарт всегда был полон энергии, работал на износ, у него колоссальная воля к жизни. Такие люди не умирают!

Корри, шатаясь, сделала несколько шагов.

– Я должна пойти домой и…

– И что? Сказать отцу, что он умирает? Ты не станешь этого делать. Ты не пойдешь домой и ничего ему не скажешь. Знаешь, почему?

Дональд подошел совсем близко к Корри, так что она могла рассмотреть его лицо: полные, резко очерченные губы, глубокие карие глаза, тяжелая малоподвижная челюсть, всклокоченные волосы.

– Потому что он не хочет думать о близком конце. Он не поверит ни одному твоему слову. Он любит меня. Он зависит от меня. Ты не представляешь, сколько я сделал для этого, и никто не вправе разрушить то, что я создал. Ты слышишь? Ни ты, ни кто-либо другой. Доктор сказал, что малейшее волнение, любое эмоциональное потрясение может убить его. Ты ведь не захочешь взять на себя грех отцеубийства?

– Нет! Как ты мог подумать такое?

– Доктор сказал еще, что только необыкновенное мужество позволяет твоему отцу выносить те нечеловеческие страдания, которые выпали на его долю. Вот почему дома ты будешь вести себя, как маленькая послушная дочка. Сообщи ему о нашей помолвке. И смотри, ни одного дурного слова обо мне. Ни одного.

Они шли рядом и молчали. Корри не могла оправиться от потрясения. Дональд хочет жениться на ней. Папа умирает. Все это было похоже на страшный сон!

Корри попыталась справиться с чувством безотчетного страха. Как будто со стороны она услышала свой бесцветный, словно чужой голос:

– Ты используешь болезнь отца, чтобы шантажировать меня.

– Я?

– Да, ты. Но у тебя ничего не выйдет. Что бы ни произошло, я не стану твоей женой. Это не зависит от того, будет папа жив или нет.

– Все равно мы поженимся.

– Я сказала – этого не будет!

В ответ он засунул руку во внутренний карман сюртука и достал какой-то маленький блестящий предмет. Корри была ошеломлена. Дональд держал в руке обручальное кольцо, крупный бриллиант в изящной золотой оправе. Даже на этой тенистой улице, куда почти не проникали лучи полуденного солнца, он вбирал в себя крупицы света и рассыпался бликами по стенам домов. Все было как во сне. Корри казалось, что она вот-вот проснется и увидит знакомые стены своей комнаты. Это не могло быть наяву. Она любила Эвери и собиралась выйти за него замуж…

– Это тебе. Ну же, возьми. Я подкупил твою горничную, и она ночью, пока ты спала, сняла мерку с твоего пальца. Так что должно подойти.

Он вложил кольцо ей в руку.

– Нет. Я не хочу. Я не надену его.

Корри не могла отвести взгляда от кольца, словно оно обладало какой-то дьявольской властью.

– Наденешь. И будешь носить с удовольствием.

Корри не успела ничего ответить – Дональд развернулся и ушел. Ее пальцы чувствовали тяжесть кольца, граненую поверхность камня. Она долго не могла ни на что решиться.

Внезапно, безотчетно подчиняясь какому-то внутреннему порыву, она размахнулась и отбросила кольцо как можно дальше от себя. Бриллиант в последний раз блеснул на солнце и исчез в канаве на противоположной стороне улицы.


Глава 3


«Наденешь… и будешь носить с удовольствием».

Корри в отчаянии бросила взгляд в том направлении, куда улетело кольцо. На мгновение она представила лицо тети Сьюзен. «Выбросить дорогую вещь – это расточительство. Преступное расточительство». А потом – надменное, злое лицо Дональда. «Наденешь…»

Корри бросилась бегом через улицу. Глотая слезы, она опустилась на колени и стала шарить руками в пыли и мусоре. А что, если оно угодило в горлышко разбитой пивной бутылки? Или закатилось в какую-нибудь щель? Папа наверняка поступил бы по-другому: он бы выкинул кольцо как можно дальше и забыл бы про него. Почему же она не может сделать так же?

На нее внезапно накатил приступ истерического хохота. Вот к чему привели пятилетние старания тети Сьюзен!

С чувством все растущего отвращения Корри перебирала зловонные обрывки газет, острые осколки бутылок, какие-то грязные лохмотья. Кольца не было.

«Наденешь… и будешь носить с удовольствием». Какая-то нелепость! Куда оно могло подеваться? Она сама видела, что кольцо упало где-то здесь. Не могло же оно провалиться сквозь землю? Еще минута-другая, и Корри найдет его, принесет домой, а потом отправит Дональду в маленьком коричневом пакетике. И вложит туда записку: она просит ее извинить, но не сможет стать его женой, и это решение неизменно.

Корри услышала какой-то звук и обернулась. К ней приближалась огромная собака, рыча и скаля зубы.

– Хорошая собачка. Хорошая…

Корри не отрываясь смотрела на нее. Собака давно не ела вдоволь. Тусклая, свалявшаяся шкура обтягивала ее выступающие ребра, одно ухо порвано. И Корри с ужасом подумала, что стало бы с собакой, если бы нашелся охотник изловить ее и как следует откормить. В моду входили шубы из собачьего меха, и красивая, блестящая шкура могла стоить хороших денег.

Собака угрожающе зарычала. На этот раз Корри не на шутку испугалась. Она вдруг поняла, что собака пришла сюда в поисках пищи и была против беззаконного вторжения на ее территорию. Корри представила, как нелепо выглядела со стороны эта сцена: она на коленях в пыли, лицом к лицу с голодной бродячей собакой.

Тут раздался еще один предупреждающий рык, и собака замерла, изготовившись к прыжку.

– Хорошая, добрая собачка. Я уже ухожу, ухожу.

Корри поднялась с колен и стала медленно пятиться. Теперь ей никогда не найти кольца. Даже если она дождется, пока собака уйдет, помойка будет разрыта и переворошена. Боже, что она скажет Дональду? И что он ей ответит?

Корри отправилась домой, подавленная и уничтоженная. В ее голове ворочался клубок тягостных мыслей. Действительно ли папа при смерти или это очередная ложь Дональда? Что он хотел сказать фразой «Ждать осталось недолго»? Что он сделает, когда узнает, как Корри поступила с его подарком?

Последняя мысль была самой страшной.

Она пришла домой уставшая, в грязной, запыленной юбке. Из зеркала на нее глянуло отражение: испуганный взгляд, растрепанные волосы, лихорадочный румянец на щеках.

«Господи, Эвери, спаси меня!»

К счастью, никто, кроме Ли Хуа, не заметил ее прихода.

– Папа все еще в библиотеке?

– Нет. Он наверху у себя.

Ли Хуа тоже казалась подавленной. Наверное, тетя Сьюзен ее все-таки отругала. Корри улыбнулась ей и ободряюще взяла за руку. У Ли Хуа было маленькое овальное личико и иссиня-черные волосы, собранные в высокий пучок. Ее стройную фигурку подчеркивало строгое платье, талию перетягивал белый кружевной передник. Три поколения ее предков были американцами. В переводе на английский ее имя означало «Цветущий персик». Она была старше Корри всего на два месяца. С тех пор, как им обеим исполнилось по тринадцать, Ли Хуа была личной служанкой Корри. Потом у Ли Хуа тоже умерла мама, и девушки сблизились еще больше. Теперь у них было общее горе.

– Все будет хорошо, Ли Хуа.

– Уложить тебе волосы, Корри?

Ли Хуа всегда была тактичной.

– Нет, спасибо. Я… А, впрочем, пожалуй.

Корри передумала, потому что собиралась говорить с папой, а он любил видеть ее хорошенькой. Несмотря на болезнь, желание любоваться дочкой не оставляло его.

Корри нетерпеливо ерзала на стуле, пока Ли Хуа расчесывала ее локоны и укладывала их один за другим в прическу, аккуратно подкалывая шпильками. Умелые и быстрые пальцы Ли Хуа на этот раз двигались очень медленно. Она была любопытной девушкой и ждала подходящего момента, чтобы засыпать свою хозяйку вопросами. Корри решила не допустить этого и сказала:

– Поторопись, пожалуйста. У меня очень болит голова, а мне еще нужно поговорить с папой.

Девушка кивнула в ответ, но от Корри не ускользнул ее быстрый взгляд, полный обиды и разочарования. Вдруг Корри пришла в голову мысль: если бы Ли Хуа не сняла мерку с ее пальца, всего этого не было бы. Она не получила бы кольца, а значит, и не потеряла бы его.

Что же все-таки Дональд сделает, когда узнает, что оно безвозвратно утрачено? Эта мысль не переставала мучить ее. Ясно, что Дональд будет разъярен. Расскажет ли он папе об этом? Потребует ли денежного возмещения? Корри вспомнила, как он схватил ее за руку, как ликовал, видя ее страх и отчаяние.

– Принести тебе черную шелковую юбку?

– Принеси. Я упала на улице и испачкалась.

Корри видела, что Ли Хуа не верит ни единому ее слову.

Папа очень болен… но не смертельно! Эту ложь придумал Дональд, чтобы запугать ее. Но он сделал предложение, а она выбросила его подарок, и этого уже не поправить. Корри почувствовала, что у нее действительно начинает болеть голова.

– Накидку тоже почистить?

– Нет, не нужно… Пожалуйста, оставь меня, мне надо побыть одной. У меня раскалывается голова.

Корри поняла, что обидела девушку, и добавила уже мягче:

– Не сердись, Ли Хуа. Я не хотела быть грубой. Но у меня действительно болит голова. Сегодня утром я фотографировала, и что-то случилось с камерой.

Она задумалась. Трудно было поверить в то, что неприятный инцидент произошел сегодня утром. Казалось, это было так давно.

Две минуты спустя Корри постучала в спальню отца.

– Войдите. Это ты, Корри?

Она вошла и увидела отца сидящим на кровати среди груды подушек. Вокруг были разбросаны страницы «Хроники Сан-Франциско», книги; стояла тяжелая пепельница с дымящейся кубинской сигарой. Он сидел среди этого разгрома, как туземный божок. Корри показалось, что он выглядит вполне здоровым.

– Здравствуй, моя Принцесса. Ты сегодня такая хорошенькая, что можешь привести в трепет сердце любого юноши.

«Неужели он имеет в виду Дональда», – в ужасе подумала Корри.

– Перестань, папа. Вечно ты дразнишься!

Она сделала над собой усилие и улыбнулась со всем очарованием, на какое была способна.

– Ты уже видела сегодняшнюю газету? Конгресс все-таки утвердил создание Следственной комиссии. Как тебе это нравится, а? По-моему, здесь не обошлось без испанцев.

Речь шла о недавно затонувшем у берегов Испании американском военном корабле «Мэйн».

Лицо Кордела Стюарта было обветренным и загорелым. Он вообще был из тех, кто не привык прятаться ни от палящего солнца, ни от соленого морского ветра. Он говорил запальчиво и то и дело возмущенно тыкал пальцем в заголовок газетной статьи.

Корри выждала, пока отец закончит свою тираду, и тихо сказала:

– Папа…

– Что? Да, кстати, как ты сегодня поснимала? Удачно? Если бы не этот проклятый желудок, я бы пошел с тобой в порт сегодня и показал, как следует обращаться с камерой. Вот, посмотри.

Он вытащил из-под подушки пачку фотографий.

– Это я снимал в Вирджиния Сити. Ты только взгляни, какие отличные снимки. Ты можешь сколько угодно расхваливать все эти новые объективы, но ими никогда не сделаешь таких фотографий.

– Папа, я хочу поговорить с тобой.

– Поговорить? Нет, ты только посмотри на это качество, Корделия. Видишь вывеску на магазине в конце улицы? Ведь можно разобрать каждую букву…

– Папа! Я прошу тебя, оставь в покое фотографии и выслушай меня.

– Хорошо, хорошо. Ну, выкладывай, что случилось? Ты хочешь, чтобы я увеличил твое содержание? Если так, тебе стоит только попросить об этом. Судостроение приносит хороший доход, и я могу себе позволить потратить часть денег на мою любимую девочку.

– Нет, дело не в деньгах. Дело в том, что…

Она потупила глаза под пристальным взглядом отца.

– А, наверное, ты наделала долгов и хочешь, чтобы я их оплатил? Но ты же знаешь, что я всегда это делаю.

– Я хотела поговорить с тобой о Дональде. И об остальном.

– Ах, вот оно что! Я давно подозревал, что у тебя не только фотографии на уме.

– Папа, почему Дональд считает, что ты хочешь выдать меня за него? Он даже уверен в этом. Это ведь неправда, да? Я не хочу за него замуж. Папа, мы с Эвери Курраном решили пожениться в августе, если ты благословишь нас. Мы купим маленький домик… мы уже все решили. Вот увидишь, Эвери сможет содержать меня. Он умеет много работать, ведь он сам зарабатывает, чтобы платить за обучение, и…

Она тараторила и не могла остановиться. Папа должен узнать Эвери поближе, тогда он обязательно его полюбит. Это только вопрос времени. К сожалению, Эвери сразу не понравился папе, когда они познакомились на свадьбе Мадлен де Моро.

– Конечно, он красив. И если тебе нужно украшение, а не муж, он тебе подойдет. Больше он ни на что не годен. И я не хочу, чтобы ты с ним связывалась, Корделия.

– Папа!

– Что «папа»? Я хочу видеть рядом с тобой надежного, состоятельного человека, Который умеет работать, а не самодовольного щеголя, который пустит по ветру твое состояние!

Тон, каким говорил папа, не оставлял ни малейшей надежды на то, что его можно переубедить.

– Корделия, ты поняла меня? Выкинь из головы этого Куррана.

– Но мы решили пожениться…

– Нет, этого не будет. И хватит говорить на эту тему. Я не хочу, чтобы вы встречались. Ты слышала?

Корри поняла, что по крайней мере сегодня к этому разговору возвращаться не стоит.

– Я слышала, папа. Сейчас меня больше беспокоит Дональд. Он сделал мне предложение и требует, чтобы я согласилась стать его женой. Он уверен, что ты хочешь видеть в нем своего зятя и с радостью примешь в семью.

К ее ужасу, отец откинулся на подушки и стал молча перебирать фотографии. Большие черные с золотом стенные часы отсчитывали секунды тягостного молчания.

– Папа! Объясни мне, что все это значит! Ты хочешь сказать, что Дональд не лжет, ты действительно хочешь этого?

Корри почти кричала. Отец рассматривал фотографии с таким вниманием, как будто видел их впервые.

– Корделия, я не хотел говорить тебе об этом сейчас. Думал дождаться более подходящего момента, когда ты полностью выкинешь из головы этого никчемного молокососа.

– Эвери не молокосос, папа! Как ты можешь так говорить о нем? Он джентльмен, он сам прокладывает себе дорогу в жизни, и… я люблю его! Он…

– Он смазливый и напыщенный франт. Он живет за счет труда других. Я запрещаю тебе даже думать о нем! Черт побери, Корделия, я следил за тобой и знаю, что ты тайком бегаешь к нему на свидания, чтобы слушать его глупую болтовню…

– Ты следил за мной?! Господи, какой стыд! Ну почему ты его так ненавидишь?

– Успокойся и послушай меня, Корделия. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за взрослого, солидного мужчину, который будет в состоянии заботиться о тебе так, как это до сих пор делал я. И я не допущу, чтобы рядом с тобой оказался человек, который тебя разорит, а потом выкинет, как ненужную вещь. Я уже принял меры, чтобы этого не произошло.

– Какие меры?

Корри не верила своим ушам.

– Изменил свое завещание, вот какие. Не знаю, долго ли я смогу еще протянуть. В конце концов, каждую минуту может случиться так, что…

У Корри перехватило дыхание от ужаса, она была не в силах пошевельнуться.

– Папа, ты не умрешь…

– Все мы рано или поздно умрем, дочка. Я хочу это сделать достойно, чтобы потом не ворочаться в гробу при мысли, что какой-нибудь Эвери Курран может обобрать тебя до нитки. У меня есть на примете человек, который может о тебе позаботиться.

Страшная в своей очевидности догадка промелькнула в голове Корри.

– Этот человек – Дональд?

– Да.

Кордел Стюарт как-то мгновенно ослаб, казалось, что силы оставили его. Он сказал уставшим, тусклым голосом:

– Да, Корделия. Я хочу, чтобы вы с Дональдом поженились, и поэтому переписал завещание.

Последние слова отца были невероятно жестокими.


Корри лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Она отказывалась верить в то, что отец мог так безжалостно поступить с ней. Может, он сошел с ума? Но завещание существует, оно подписано, одна его копия у адвоката, другая – в сейфе в библиотеке. Это документ, который имеет законную силу.

Условия завещания были просты. Если Корри выходит замуж за Дональда, они вдвоем становятся полноправными владельцами судостроительных предприятий отца и остальной его собственности, которая, в том числе включает в себя ценные бумаги, угольную шахту Блэк Хиллс, завод по производству стройматериалов в Британской Колумбии и сеть магазинов.

Если Корри не выйдет за Дональда, она унаследует только двадцать процентов отцовского состояния. Столько же получит Дональд, а остальное пойдет на благотворительность. Если она, Корри, умрет прежде, чем выйдет замуж за Дональда, он получит шестьдесят процентов наследства. Также предусматривалась пожизненная пенсия для тети Сьюзен и для слуг.

Завещание было составлено таким образом, чтобы вынудить Корри выйти замуж за Дональда. Они могли стать полноправными наследниками только вместе. Если Корри откажет ему или захочет выйти замуж за другого, она получит лишь жалкие крохи, которых хватит только на то, чтобы не умереть с голоду.

«Но это несправедливо. Я ведь не могу выйти замуж за Дональда. Я не люблю его».

Отец сказал ей тогда напоследок:

– Корделия, любовь хороша тогда, когда есть деньги. Мне нравится Дональд. Он честолюбив и многого добьется в жизни. В его годы я был таким же и буду рад назвать его сыном. Таким образом я смогу, с одной стороны, поддержать его, а с другой – быть уверенным в твоем благополучии. А теперь иди. Я немного устал. Сегодня вечером мы поедем с тобой в «Тиволи» слушать Сэма О'Брайана, мне надо отдохнуть перед выездом. Ты довольна, Принцесса?

Корри вскочила и опрометью выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Завещание отца многое объясняет. Теперь понятно, почему Дональд так хочет, чтобы они поженились! Если это произойдет, он станет безраздельным хозяином папиных верфей. Вот чего он добивается! Серьезная болезнь папы придает ему уверенности. А бедный папа доверяет ему и хочет сделать своим наследником!

«Любовь хороша тогда, когда есть деньги». Как папа может быть таким циничным! Неужели он действительно так считает?

Но их любовь с Эвери не нуждается в деньгах! Ей не нужно папиного состояния! А вот Дональд ничего не получит – хоть он вылези из кожи вон!

Вдруг она вспомнила о кольце и содрогнулась от ужаса. О Господи, что же делать? Голова совсем разболелась, и Корри решила не думать об этом сейчас. Надо сначала поговорить с Эвери. Надо увидеться с ним, чего бы это ни стоило. Корри было необходимо почувствовать его рядом, услышать его голос, еще раз убедиться в том, что он ее любит.

Она поднялась с кровати, отыскала перо, бумагу и чернильницу и села писать записку. Потом позвонила в колокольчик. Сейчас Ли Хуа отнесет ее Эвери, и сегодня вечером они встретятся. Эвери спасет ее. Он сумеет найти выход.


Глава 4


Ночной Сан-Франциско пахнет цветами. Соленый морской ветер подхватывает аромат роз и лимона и смешивает его с запахом жареного кофе, доносящимся из портовых таверн. Где-то вдалеке прогрохотали по мостовой колеса запоздалого кеба, жалобно скрипя на поворотах, и снова стало тихо.

Корри бежала вниз по холму. Ее накидка сползла с плеч, частый стук каблуков отдавался гулким эхом на пустынной улице. Ей удалось выбраться из дома незамеченной, но в спешке она забыла надеть шляпку. Вряд ли тетя одобрила бы такой внешний вид. Но сейчас это не имело значения. Если все будет хорошо, она скоро увидит Эвери.

Запыхавшись, Корри добежала до угла, где назначила ему свидание. С наступлением сумерек жизнь переносится с улиц внутрь домов. Как бы в подтверждение этому из ярко освещенного окна, задернутого шторой, донесся громкий женский смех.

Корри плотнее завернулась в накидку: от этого смеха она чувствовала себя еще более одинокой.

Корри знала, что ей не следовало выходить ночью из дома одной. Сегодняшний случай в порту еще не стерся в памяти, и она задрожала при мысли о том, сколько подобных опасностей таит в себе ночной город. К тому же она вспомнила, что рядом может оказаться человек, которому папа поручил следить за ней. А что если он где-нибудь поблизости? Девушка отступила глубже в тень дома.

Корри вдруг устыдилась своих мыслей и попробовала их отогнать. Чего ей бояться? Она Корделия Стюарт, дочь Кордела, Стюарта, а не трусливая маленькая девочка, которая боится темноты!

Все было напрасно. Ей не удавалось справиться с собой. К горлу подкатывала дурнота, ладони стали холодными и влажными, плечи дрожали.

Она почувствовала настоящее облегчение, когда из темноты вынырнула коляска Эвери.

– Эвери! О Господи, Эвери!

Корри подобрала юбки и бросилась к нему.

– Какое счастье, что ты наконец приехал!

– Корри, ради Бога, что случилось? Я очень испугался, когда получил твою записку. Что-нибудь стряслось?

Корри не обращала внимания на его слова. Она прижалась к груди Эвери, жадно вбирая в себя тепло его тела и постепенно успокаиваясь.

Корри любила его запах, запах накрахмаленной рубашки и дорогого одеколона. Она любила его без памяти и ни за что не смогла бы с ним расстаться. Никогда!

– Корри, поедем отсюда. Не нужно, чтобы нас видели.

Он тронул лошадей, и коляска покатилась вниз по улице.

Эвери была не по средствам собственная упряжка, ее приходилось брать напрокат. По окончании учебы он мечтал завести роскошную пару и щегольский экипаж.

– Ну хорошо. Так что же все-таки произошло?

Корри любовалась его благородным профилем с резко выступающими скулами и четкой линией подбородка. Она часто фотографировала Эвери и знала каждую деталь его лица, но чистота этого профиля не переставала притягивать ее.

– Давай поговорим об этом позже, ладно? Я просто хочу побыть с тобой и не думать при этом о всяких неприятностях.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Что еще за неприятности?

– О Господи, Эвери. Какая прекрасная ночь! Так тихо, что слышно, как гудит пароходная сирена в порту…

– Корри, по-моему, ты что-то скрываешь. Расскажи мне все как есть.

Он натянул поводья и повернул коляску налево.

– Давай поедем ко мне и там спокойно поговорим. Надеюсь, ты не подумаешь ничего дурного?

– Дурного?

– Я вижу, разговор предстоит действительно серьезный, не стоит вести его на улице. Нас в любую минуту могут увидеть.

Они подъехали к трехэтажному дому, широкую лестницу которого украшали два бронзовых грифона. Каково же было изумление Корри, когда Эвери открыл перед ней маленькую дверь, почти вровень с землей, и повел ее вниз по крутым ступенькам.

– Ты живешь в подвале?

Она не могла представить себе, что ее Эвери живет под землей.

– В общем, да. Но я уверен, что тебе у меня понравится. К тому же, это временно. Как только устроюсь, сниму себе другую квартиру.

Хотя комнаты, в которых обитал Эвери, не были просторными, Корри заметила, что мебель начищена до блеска и на мягком ковре на полу – ни пылинки. На окнах были решетки, сквозь которые виднелась часть тротуара.

– Мне повезло, что я нашел такую дешевую квартиру. Все потому, что я приглянулся хозяйке дома. Я иногда помогаю ей…

Эвери осекся.

Корри в смущении отошла к окну и увидела колеса проезжающего экипажа. Бедный Эвери! Наверное, он делает какую-нибудь грязную, тяжелую работу, может, даже выносит мусор, и ему стыдно признаться в этом. Но она не станет от этого любить его меньше. Наоборот, она восхищается его умением не бояться никакой работы. И потом, не вечно же он будет бедствовать…

– Корри, давай вернемся к твоей записке. Тебе повезло, что я оказался дома и получил ее. Я был приглашен на ужин, но в последнюю минуту решил отказаться.

Он подошел к ней сзади и обнял за талию. Корри почувствовала его дыхание и легкое прикосновение усов. Кровь застучала у нее в висках, сердце билось так сильно, что готово было выскочить из груди. Только Эвери мог привести ее в такое волнение…

– Я боюсь, что папа не даст согласия на нашу свадьбу. Он следит за мной. Но это полбеды. Главное… он изменил завещание.

Корри вкратце рассказала Эвери о своем разговоре с отцом. По мере того, как она говорила, лицо Эвери постепенно темнело от ярости.

– Но это абсурд! Ставить условием завещания твой брак с этим типом! О чем он только думал?

– Он думал о моем будущем. И я его люблю за это. Но как мне теперь быть? Я не хочу выходить замуж за Дональда. Он мне отвратителен.

– Но если ты выйдешь за меня, то получишь только двадцать процентов. Как ты не понимаешь? Этого нам хватит только на одежду и экипаж!

– Ну и что. Мне вообще не нужны папины деньги. Мы с тобой прекрасно обойдемся и без них.

Эвери, казалось, не слышал ее слов.

– Весь вопрос в том, что теперь делать, как поступить. Ты должна уговорить его переписать завещание снова. Если он один раз это сделал, то сможет сделать и другой. Тебе будет трудно, я понимаю, но все же легче, чем… оспаривать его потом по суду.

Корри попыталась улыбнуться.

– Ну, хорошо, я могу попробовать поговорить с ним. Но он очень несговорчив…

– Сделай это завтра же, Корри. Не откладывая. Я уверен, что ты переубедишь его. В конце концов, ты его единственная дочь, не так ли? Он души в тебе не чает. Ты его ненаглядное сокровище!

Корри удивили злые, насмешливые нотки в его голосе, но лицо Эвери мгновенно приняло обычное спокойное выражение.

– Это не все, Эвери. Еще кольцо Дональда. Сегодня он сделал мне предложение и подарил обручальное кольцо с бриллиантом. А потом так быстро ушел, что я не успела его вернуть…

Корри собралась с духом и сказала:

– Я так разозлилась на него, что выбросила кольцо.

– Как выбросила?

– Я понимаю, что сделала глупость, но тогда я вышла из себя. Потом я пыталась найти его в куче мусора, но там была собака, и я не смогла.

– Ты выбросила кольцо с бриллиантом на помойку?

– Да.

– Ты помнишь, где это случилось? На какой улице? Может, нам еще удастся найти его.

– Нет, я не помню, Эвери, я целый день пыталась вспомнить, где это было, но не смогла. Помню только, что улица была узкой…

– О Господи! Какой бред!

Он стал быстро ходить по комнате из угла в угол. На лбу залегла глубокая складка, брови сдвинулись к переносице. От этого лицо стало чужим и неприятным. Корри никогда его таким не видела.

– Но меня волнует Дональд, а не кольцо. Когда он узнает, что я сделала…

– О Господи, Корри!

Эвери остановился посреди комнаты.

– Единственное, что ты можешь сделать, это вернуться в роскошный особняк своего отца и попросить у него денег на новое кольцо. Больше ничего не остается. Теперь-то мы уж наверняка не увидим ни гроша из его наследства…

«Роскошный особняк». Бильярдная, небольшой бальный зал, оранжерея, две гостиные и две столовые. Но при этом их дом считался далеко не самым роскошным среди других особняков на Ноб Хилл.

– Деньги моего отца! Тебе действительно так важно их получить?

– Да.

На мгновение серые глаза Эвери приобрели жесткий стальной блеск. Но только на мгновение. Он улыбнулся.

– Корри, ты, наверное, считаешь меня грубым и меркантильным?

Он подошел и обнял ее.

– Ты никогда не знала нужды и поэтому не можешь понять, что такое жизнь без денег. Мой отец потерял все свое состояние во время кризиса девяносто третьего года. Это убило мою мать, она умерла от пневмонии в том же году. Отец устроился на работу клерком в какую-то контору. Клерком, Корри! И это после того, что у него была собственная компания. Он не вынес этого унижения и через год покончил с собой. И я тоже был клерком. Работал по десять – двенадцать часов, так, что к концу дня начинали трястись руки и воспалялись глаза. Меня, так же как и отца, стали посещать мысли о самоубийстве. Тогда я пошел к хозяину и умолял дать мне ссуду. Умолял на коленях! В конце концов он согласился и дал мне ее – под огромный, грабительский процент. И теперь я вынужден работать официантом в гарвардском пансионе. Я выполняю грязную работу и терплю насмешки и издевательства от тех, у чьих отцов есть деньги…

Эвери снова прошелся по комнате, по пути сняв соринку с полированного стола.

– Но я не собираюсь быть нищим. Я сделаю все, чтобы вырваться.

– Все? В том числе женишься на мне?

Корри не знала, что заставило ее произнести эти слова.

– Нет! Ты ошибаешься, если думаешь, что… Я люблю тебя, Корри. Я мечтаю о тебе и хочу, чтобы мы поженились. И мы поженимся.

Потом Корри не могла вспомнить, с чего все началось…

Сначала она слушала рассказ Эвери и была полна сострадания к нему. Да, она не знала, что такое бедность. Она никогда не работала в конторе по двенадцать часов в день, ее отец никогда не терпел унижения, наоборот, его все уважали. Он всегда покупал Корри все, что она просила.

А Эвери действительно ее любит. Он чувствует, что он не обманывает ее. Возможно, он рассчитывает на приданое Корри, но это не главное для него.

Теперь, когда он обнимал ее, она уткнулась в накрахмаленный ворот его рубашки и вдыхала пряный запах его тела. Да, он любит ее! Корри больше не думала ни о папином завещании, ни о кольце Дональда.

– О Эвери…

Она чувствовала на своей щеке его неровное дыхание и слышала учащенное биение сердца.

– Корри, ты знаешь, я никогда не видел твоих распущенных волос. Я всегда мечтал увидеть, как они рассыпаются по твоим плечам.

Прежде чем Корри успела что-либо ответить, Эвери вытащил шпильки, и высокая прическа, которую так тщательно уложила Ли Хуа, обрушилась каскадом волос на плечи Корри. Она почувствовала, как Эвери прикоснулся к ее затылку и стал гладить по волосам…

Нет, ей не нужно было позволять ему этого. Он ласкал ее нежно и ласково, как котенка. Корри охватила слабость и томительное волнение.

За окном снова раздался стук колес. Этот звук привел Корри в чувство. Она подошла к окну, чтобы успокоиться. Наверное, супружеская пара возвращается домой из театра. Корри сосредоточила свое внимание на экипаже, чтобы отвлечься от близости Эвери.

Когда экипаж подъехал к фонарю, Корри смогла рассмотреть сидящих в нем людей. Лицо мужчины повергло ее в шок. Оно было широким, скуластым и высокомерным. Но главное – переносица немного искривлена, как бывает, когда кость неправильно срастается после перелома. У Корри не было сомнений – это тот самый Куайд Хилл, который так бесцеремонно похитил ее сегодня в порту. Женщина, казалось, всем своим видом заявляла права на него.

Неожиданный приступ ревности потряс Корри. Экипаж тем временем свернул за угол и скрылся из глаз.

– Что случилось, Корри?

– Нет, ничего.

Она отвернулась от окна. Кровь стучала в висках. Какое ей дело до Куайда Хилла? До чего же он отвратителен! Как она его ненавидит!

– У тебя такой вид, словно на тебя вылили ушат ледяной воды.

– Нет, ничего. Тебе показалось.

– Тогда иди ко мне. А я задерну шторы. Хорошо, если эти двое в экипаже были заняты друг другом и не заметили нас.

«Заняты друг другом». Значит, Эвери тоже их видел.

Он задернул шторы, потом вернулся к Корри и обнял ее. Они сели на огромный диван, занимающий почти целую стену в маленькой комнате Эвери.

– Корри, что с тобой? Ты не хочешь, чтобы я зашторивал окна? Но мы должны быть осторожны, а с улицы нас могут увидеть.

– Я… да…

– Корри… Корри, знаешь ли ты, как часто я мечтал о том, что когда-нибудь смогу обнять тебя так, как сейчас, что ты будешь так близко. Я не могу поверить, что это произошло. Я хочу, чтобы ты стала моей, Корри.

Корри все еще была поглощена мыслями о Куайде Хилле, поэтому не сразу вникла в смысл его слов. Как случилось, что она среди ночи оказалась в комнате Эвери, наедине с ним?

– Эвери, я не могу. Я должна идти домой. Я…

Он прервал поток ее слов поцелуем. Он целовал ее… О Боже, как он ее целовал! Он задыхался от желания, его язык мягко касался ее нёба и проникал все глубже с настойчивостью, приводящей ее в сладостный трепет.

Корри почувствовала, как рука Эвери скользнула вдоль ее корсажа, расстегивая пуговицы, и дальше, внутрь… туда, где нежная, податливая девичья грудь томилась в ожидании мужской ласки. Как непохожи были его прикосновения на похотливые жесты Мак Ги! Сладкий огонь разлился по всему ее телу.

Он хочет меня соблазнить! А я хочу, чтобы он это сделал! Я хочу, чтобы это продолжалось! Господи, пусть это продолжается…

Ее одежда оказалась на полу. Корри лежала на диване обнаженная, покорная, а Эвери покрывал ее тело поцелуями. Сначала его губы коснулись сосков, казалось, он хотел вобрать в себя всю их нежность без остатка, потом скользнули ниже, еще ниже и добрались до излучины ее бедер…

Корри непроизвольно вскрикнула от страха и восторга одновременно. Эвери шептал ей какие-то слова, задыхаясь от волнения.

– Корри… Корри, я не сделаю тебе больно. Я обещаю… Вот увидишь, тебе будет хорошо. Только ты расслабься.

Остатки здравого смысла вернулись к Корри.

– Эвери, я не могу…

– Можешь, Корри. Я знаю, ты этого хочешь. Ты хотела этого с самого начала, с того момента, как мы встретились. И я тоже…

Эвери снова стал целовать ее. Корри чувствовала, что если она позволит ему продолжить, это будет счастье. Такое счастье, о котором она и не мечтала.

Руки Эвери становились все более требовательными. Простыня сползла на пол, и жесткий ворс дивана впивался в нежную кожу Корри.

Но она не замечала этого, охваченная счастьем быть так близко к Эвери, как только возможно. Их тела слились в горячем, сладостном единении.

Резкая боль исчезла так же мгновенно, как появилась. Рядом с ней был Эвери, ее Эвери, которого она любила и которому безгранично доверяла. Это ему она отдала свою невинность. Последняя мысль промелькнула в сознании Корри, прежде чем она забылась в счастливом сне: что подумал бы о ней теперь Куайд Хилл?


Глава 5


В эту ночь Корри приснился странный, кошмарный сон. Она бежала по улицам какого-то грязного, шумного города среди толпы грубых мужчин, которые свистели и улюлюкали ей вслед. Грузный темноволосый человек гнался за ней по пятам с настойчивостью охотника, преследующего раненого зверя. Корри задыхалась, почти падала от усталости, сердце ее колотилось и готово было выскочить из груди. Но она не могла остановиться, иначе человек настиг бы ее и хладнокровно разорвал на куски…

Корри открыла глаза. Ночной кошмар стал отступать и вскоре без следа растаял в углах ее спальни, освещенной первыми лучами рассветного солнца. Она тряхнула головой и проснулась окончательно. Но потом еще долго не могла прийти в себя: сон потряс ее своей живостью, казалось, она наяву чувствовала запах грубой толпы; гортань пересохла от бега.

Чтобы успокоиться, Корри стала рассматривать развешенные по стенам фотографии. «Это был всего лишь глупый сон», – утешала она себя. Потом она встала, накинула легкий шелковый пеньюар и направилась в ванную, недавно отремонтированную. Папа считал новое оформление вычурным, но втайне очень любил.

Корри закрыла за собой дверь на ключ. Щелчок замка эхом разнесся по спящему дому. Потом она включила свет и подошла к огромному, в человеческий рост, зеркалу.

Корри внимательно изучала свое лицо. Не остались ли на губах следы поцелуев Эвери? Не изменилось ли выражение глаз? Корри не заметила ничего необычного, кроме яркого румянца на щеках и слегка расширенных зрачков.

Она умылась холодной водой, это взбодрило, и остатки сна улетучились. Она вспомнила извиняющийся голос Эвери.

– Корри, ты, наверное, считаешь меня негодяем. Но клянусь тебе, я не думал, что все зайдет так далеко. Это произошло потому, что я давно мечтал о тебе, а когда ты вошла в мой дом, я… Ну, словом, я потерял контроль над собой. Я сдерживал свою страсть, пока это было возможно, но она выплеснулась с такой силой, что смела на своем пути все преграды. Ты понимаешь меня, Корри? Я действительно хотел остановиться. Но не смог. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Корри давно простила. Она целовала его и говорила, что все хорошо, что ей нечего прощать, он ведь не сделал ничего дурного. Ведь все равно, в конце концов, они поженятся. Поэтому Эвери не должен корить себя. Она последует его совету и завтра же поговорит с папой. Она добьется, чтобы он благословил их брак.

– А у тебя получится? Ты сможешь уговорить его?

– Ну, конечно. Ведь завещание абсурдно и несправедливо. Я заставлю его понять это.

Потом Эвери отвез ее назад. Они ехали молча, каждый был погружен в свои мысли. Главное, Эвери был рядом, а остальное как-нибудь устроится. Корри не чувствовала полного удовлетворения от их близости, но объясняла это тем, что она была девственна и испугана, а Эвери слишком нетерпелив. Потом, когда они поженятся, все будет намного лучше.

Перед тем, как высадить Корри на углу, он прижал ее к себе и, глядя в глаза, спросил:

– Ты прощаешь меня? Да?

– За что прощать? Мы ведь любим друг друга.

Она поцеловала его и побежала вверх по улице, зная, что Эвери все еще смотрит ей вслед…

Корри насухо вытерлась мягким полотенцем. Может быть, попробовать заснуть снова? Но каждая клетка ее тела наполнилась энергией. Корри почувствовала такой прилив сил, что решила пойти к себе и поработать до завтрака. А во время работы продумать план, как убедить папу поскорее выдать ее замуж за Эвери.

Корри так и не смогла ничего придумать, пока возилась с фотографиями. Ее отвлекла от работы Ли Хуа, которая внесла в комнату поднос с завтраком и доложила, что «мистер Ирль» хочет ее видеть.

– Что?

Сердце Корри упало.

– Он сказал, он знает, что слишком рано, но так или иначе хочет тебя видеть. Он дожидается в дальней гостиной.

Глаза Ли Хуа блеснули. Она любила интриги, и не исключено, что Дональд оказался в гостиной не без ее пособничества и подстрекательства.

– Сейчас нет и девяти. Я еще не завтракала и собиралась провести целое утро за работой. И потом, я не хочу его видеть. Так что отправляйся к нему и скажи, чтобы он уходил.

Девушка улыбнулась.

– Он сказал, визит не займет много времени и он не собирается нарушать твои планы, Корри.

– Но он уже их нарушает!

Что если он спросит о кольце? Как она скажет ему правду?

– Я… Я не хочу его видеть, Ли Хуа. Иди и передай ему это.

– Хорошо.

Ли Хуа удалилась, шелестя юбками, но через три минуты вернулась и сказала, что мистер Ирль не намерен уходить, не поговорив с Корри.

– Хорошо, передай ему, что я спущусь, только сначала позавтракаю и оденусь. Если он считает возможным приходить с визитом так рано, пусть возьмет на себя труд подождать.

Корри в ярости села за стол и придвинула к себе поднос с испанским омлетом, приготовленным по папиному рецепту, и чашкой кофе. Ее любимое блюдо не доставило ей на этот раз никакого удовольствия. Она едва притронулась к нему и отставила поднос в сторону.

Корри направилась в гардеробную одеваться, потом Ли Хуа причесала ее. Корри придирчиво осмотрела себя в зеркале. Локоны, которые Ли Хуа специально оставила ниспадающими по бокам прически, и кремовая блузка оттеняли румянец и блеск ее глаз.

– Ну вот, я готова. И не улыбайся так самодовольно, пожалуйста, а то я могу заподозрить, что это ты подстроила визит Дональда.

– Нет, Корри, что ты!

– Ну хорошо. Я выйду к нему, а ты отправляйся к тете. Ей может понадобиться твоя помощь.

Дональд Ирль ждал в гостиной, удобно развалясь в кресле, как у себя дома. В комнате было много изящных дорогих вещей: инкрустированные слоновой костью столики для игры в бридж, китайские напольные вазы из голубого с золотом фарфора, резные, красного дерева коробки для сигар, украшенные серебряными миниатюрами филигранной работы. В окружении этих вещей Дональд казался еще более громоздким и неуклюжим.

Он окинул Корри жадным и сладострастным взглядом. Она приподняла подбородок и с гордым, независимым видом пошла к нему навстречу.

– Доброе утро, Корри.

– Ты, по-видимому, считаешь верхом галантности являться к даме с визитом в такую рань.

Дональд поднялся, лениво и самодовольно улыбаясь. Его глаза беззастенчиво изучали ее грудь, затянутую в благоухающий тончайший шелк.

– Ты прекрасна, Корри. В тебе есть что-то, что не дает мне сил оставить тебя в покое.

– Боже, как бы я хотела, чтобы ты оставил меня в покое!

– Но я этого не сделаю. Отец сообщал тебе об условиях завещания, не так ли?

– Да, он сказал мне…

– В таком случае ты уже смирилась с тем фактом, что мы станем мужем и женой? И потом, ты приняла мое кольцо. Хоть я и вижу, что ты его не носишь.

– Да, не ношу. Я и не собиралась принимать его…

Ее голос задрожал от благородного негодования. Сейчас, в этот момент, она должна была бы швырнуть ему в лицо его свадебный подарок, но не могла. Кольца у нее не было.

– Я собираюсь поговорить с папой и убедить его в том, что он поступил неправильно, составив такое несправедливое и попросту абсурдное завещание.

Корри не могла, больше выносить его взгляда, который, казалось, срывал с ее груди шелковый покров и впивался в наготу тела.

– Я уговорю его изменить свою волю. Так что тебе придется смириться.

– Не думаю, что тебе это легко удастся.

– И тем не менее я это сделаю. В конце концов, я дочь своего отца, а ты всего лишь клерк на службе у него!

Лицо Дональда стало бурым, глаза засверкали.

– У тебя строптивый характер. Но ничего. Я найду способ укротить его после свадьбы.

Дональд подошел к Корри и протянул к ней руку.

Манжета его рубашки поползла вверх, и обнажилась тыльная сторона запястья. Корри пришла в ужас: оно было обезображено красным сморщенным рубцом в форме полумесяца. Несмотря на отвращение, Корри не отважилась противиться. Дональд взял ее руку в свою.

– …для начала, Корри, я хочу, чтобы ты пошла и надела кольцо. Я хочу, чтобы ты носила его постоянно, как подобает невесте. Это поможет тебе свыкнуться с мыслью о неизбежности нашей свадьбы.

Корри так и не поняла, как ей удалось выпроводить Дональда. Когда за ним закрылась тяжелая дубовая дверь, она прислонилась к ней и подумала: где бы взять такой замок, который никогда больше не позволил бы Дональду переступить порог этого дома. Его прикосновения были грязными и отвратительными. Ну почему папа так беспрекословно решил соединить их судьбы?


– Корри! Открой, пожалуйста. Что с тобой сегодня? Или ты боишься, что через эту дверь к тебе может войти привидение?

Корри отскочила от двери. Это была тетя Сьюзен. Она улыбалась, но от внимательного взгляда Корри не могла укрыться ее бледность и взволнованность.

– Я… нет, я не боюсь, тетя. Дональд Ирль был здесь и только что ушел. Еще так рано…

– Тебе ведь не нравится мистер Ирль, не так ли?

– Нет, совсем не нравится, тетя. Папа говорил тебе о своем завещании? Он хочет выдать меня за Дональда! Он думает, что я соглашусь, чтобы стать его наследницей. Но он ошибается. Я никогда не пойду на это. Он…

Тетя Сьюзен мягко обняла Корри за плечи и нахмурилась.

– Я. говорила ему, что он неправ, но он даже не стал меня слушать. Мой брат искренне уверен в том, что с помощью денег можно полностью подчинить себе человека. Я говорила ему, что нельзя так поступать с тобой, что это ни к чему хорошему не приведет, только настроит тебя против него.

Она печально улыбнулась.

– Но он не хочет видеть в тебе взрослую самостоятельную девушку. Он относится к тебе как к маленькому, неразумному ребенку, который сам не понимает своего счастья. Я ему одно, он мне другое! Мужчины – невозможные создания! Ты согласна со мной? Хочешь, пойдем вместе за покупками?

Тетя предложила это тем же тоном, каким говорила все остальное.

– Все равно с ним сейчас невозможно разговаривать. Он занят делами и просил не беспокоить.

– За покупками? Пойти с тобой за покупками?

– А почему бы нет? Если уж ты собираешься отказаться от отцовских денег, надо по крайней мере тратить их, пока есть возможность.

Корри, сбитая с толку тетиными словами, пошла с ней наверх переодеваться. Она поговорит с папой позже, вечером, на обратном пути из театра, когда он будет в хорошем расположении духа.

Корри ждала, пока тетя приколет шляпку перед зеркалом, и думала, холодея: а вдруг ей не удастся уговорить папу? Что тогда будет?

Поход по магазинам превратился в беспорядочную скупку вещей. Кори тратила деньги без счета. Она купила пальто, отороченное мехом, два кружевных корсета с голубыми лентами, пеньюар, четыре модные шляпки с перьями и уйму тафты, шелковых лент, кружев и прочих мелочей.

Все это будет частью приданого к ее свадьбе с Эвери! Корри не обращала внимания на изумленные взгляды тети и продолжала покупать вещи, приказывая доставить их на дом. Пусть папа попробует диктовать ей свою волю при помощи денег! Она ему покажет!

Когда они подъехали к дому, воодушевленность Корри снова сменилась опасениями. А что, если папа все-таки не поддастся на уговоры и не изменит завещания? И хотя она старалась отогнать от себя дурное предчувствие, прежняя самоуверенность покинула ее.

Остаток дня тянулся очень медленно. Корри пребывала в подавленном настроении, к тому же небо затянулось тучами, и стал накрапывать нудный мелкий дождик. Сначала она пробовала читать, потом возилась с проявителем и, наконец, прилегла отдохнуть. Она вздремнула, но короткий сон не принес облегчения. «Раздевайся. Снимай свое платье, маленькая чертовка». Голос Дональда Ирля раздался над самым ее ухом. Корри проснулась в холодном поту.

Наконец пришло время ехать в театр. Папин конюх в этот вечер отпросился навестить сестру, и папа решил сам править упряжкой. По дороге Кордел Стюарт сначала осыпал проклятиями велосипедистов, которые, по его мнению, не обращали никакого внимания на остальной транспорт, а потом, развеселившись, стал рассказывать Корри, как он однажды пошел смотреть на миссис Лесли Картер в «Зазе» и вся труппа напилась в стельку, а полиция дала им доиграть первый акт и забрала всех в участок.

По мере того, как папа веселел, Корри успокаивалась. Он выглядел отдохнувшим и вполне здоровым. Безусловно, разговор после спектакля будет удачным.

Здание «Тиволи Опера» было построено несколько лет назад на месте сгоревшего «Тиволи Гарденс». Публика размещалась за круглыми столиками. Сцена была освещена, в нишах по обе ее стороны стояли статуи, увитые гирляндами цветов. Среди столиков бесшумно передвигались официанты, разнося пиво и сандвичи с сыром.

В антракте Корри с отцом прогуливались в фойе вместе с остальными зрителями. Корри с восхищенным любопытством разглядывала публику: элегантные мужчины в смокингах и белых галстуках сопровождали прекрасных женщин, распространяющих тонкий аромат духов. Глаза слепил блеск алмазов, сапфиров и жемчуга.

Корри заметила, что отец не пропускает ни одну красивую женщину, чтобы не бросить вслед долгий, оценивающий взгляд. Тем не менее она была довольна и своим вечерним нарядом. Это был подарок папы. Голубое шелковое платье, отделанное черным мехом и украшенное ирисами. Девушка с удовольствием отметила, что на ее долю тоже приходится изрядное число восхищенных мужских взглядов.

Вот и сейчас она чувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Корри обернулась. Мужчина поклонился, не скрывая своего неподдельного восторга.

– Вы сегодня великолепно выглядите, мисс Стюарт. Вы просто неотразимы. И я вижу, что на этот раз вы не прихватили с собой камеру.

Корри вспыхнула.

– Это опять вы!

Перед ней стоял Куайд Хилл, заботливый покровитель, спасший ее от ужасного Мак Ги – Заячьей лапы.

– Да, я как та мелкая монета на дне кармана, которая всегда попадается под руку.

Он был в великолепном смокинге и по своему обыкновению насмешливо улыбался. Казалось, его глаза видели Корри насквозь, от них ничто не могло укрыться, ни хорошее, ни дурное.

Почему же этот человек повергает ее сердце в трепет? Корри в очередной раз не нашла ответа.

Куайд Хилл отвесил ей глубокий поклон, кивнул Корделу Стюарту и растворился в толпе.

– Кто это был? – спросил отец.

– Так. Один человек. Вчера в порту он помог мне поднести камеру. Вот и все. Кстати, воспитан он не лучшим образом!

– Да?

Отец внимательно посмотрел на нее, но ничего больше не сказал. Раздался звонок, и они вернулись за свой столик.

В тот вечер Дэнис О'Сэливан веселил публику забавными репризами, но Корри была поглощена своими мыслями и не услышала из них ни слова, в то время как папа смеялся до слез, развлекался от души и выпил целую пинту пива. Нет, папа не может умереть. Человек, который смеется так громко и заразительно, не может стоять одной ногой в могиле.

Когда они вышли из театра, на улице был настоящий ливень. Сквозь потоки дождя тускло мерцали фонари, на мокрой мостовой гулко раздавался стук копыт, скрип колес, звенел смех и гомон театрального разъезда.

– Папа…

Коляска Стюартов поднималась вверх по улице, и копыта лошадей скользили на мокром булыжнике. Корри оставила мысли о Куайде Хилле и решила приступить к задуманному серьезному разговору.

– Да, Корделия?

Кордел Стюарт был все еще под впечатлением от спектакля. Он то и дело вспоминал какую-нибудь шутку и снова начинал смеяться, вытирая кулаком выступающие на глазах слезы.

– Папа, я хотела поговорить с тобой о завещании. Ты делаешь чудовищную ошибку, желая свести меня с Дональдом, – я ненавижу его! Я не смогу с ним жить. Мне отвратительна сама мысль о том, что он будет обо мне заботиться, как ты этого хочешь. Я сама могу о себе позаботиться!

– Нет, ты помнишь, как этот тип закричал: «О! Моя кровоточащая нога!»

И Кордел Стюарт расхохотался так громко, что прохожий, шедший им навстречу, оглянулся и в недоумении посмотрел вслед коляске.

– Послушай, папа. Ты всегда учил меня быть независимой, самой принимать решения и никогда не позволять никому другому делать это за меня. Своим завещанием ты противоречишь себе. Ты собираешься устроить мою судьбу без моего согласия! Ты хочешь принять за меня самое важное решение в жизни! Как будто я так глупа, что не в состоянии это сделать сама!

– О нет…

Он обнял ее за плечи, и Корри представила себе, каким он был в молодости: веселым, самоуверенным, энергичным юношей.

– Нет, моя Принцесса, ты не глупа. Черт побери, я много сил положил на то, чтобы ты не выросла похожей на тех женщин, у которых вместо мозгов мучная пыль в голове.

– Тогда измени свое завещание. Не отдавай меня Дональду Ирлю. Позволь мне решать самой.

– Хорошо, хорошо, дочка. Как ты хочешь, пусть так и будет. Я пока еще не собираюсь умирать. А может, я вообще буду жить вечно, а? Как ты на это смотришь?

– Да, да, папа. Так ты изменишь завещание? Ты пойдешь в контору мистера Гардлея и вычеркнешь пункт о моей свадьбе с Дональдом, правда?

– Раз я обещал, значит, так и сделаю. Кордел Стюарт – человек слова, да будет тебе известно.

Дождь все усиливался. Кожаный верх коляски совсем намок. Косые струи дождя попадали внутрь, обдавая брызгами лица и одежду седоков. Корри с тревогой посмотрела на отца.

– Папа, поехали быстрее, а то ты можешь простудиться.

– Не волнуйся, не простужусь.

Корри любила кататься по ночному городу. Она любовалась затейливой игрой теней и света фонарей, отраженного в лужах. Папа собирается изменить завещание! Она уговорила его! Когда Дональд узнает об этом, он перестанет наконец преследовать ее. Вот только кольцо…

Она еще не говорила с папой о нем. Ей придется попросить у него денег, и если папа не откажет, то Корри купит такое же в точности кольцо, и вернет его Дональду. И неприятный инцидент будет исчерпан.

– Папа, я хотела попросить тебя еще об одной вещи. Дональд подарил мне обручальное кольцо с бриллиантом. А я так разозлилась, что… выбросила его. В сточную канаву. Я искала его потом, но не смогла найти.

– Что, что? – Кордел Стюарт расхохотался от всей души. – Ты выкинула кольцо? Вот это да! Ты – копия своей матери! Она была такой же вспыльчивой и своенравной, я так и не смог ее приручить.

Казалось, он гордился поступком своей дочери.

– Я вышла из себя от его наглости. И потом, мы с Эвери Курраном собираемся скоро пожениться. Представляешь, как я рассердилась…

– Пожениться с Эвери Курраном! Разве я не запретил тебе говорить со мной об этом?

– Да, но… Я надеюсь, что если ты узнаешь его поближе, то изменишь свое мнение о нем. Видишь ли, Эвери и я… словом, когда мы виделись прошлой ночью…

– Вы виделись прошлой ночью?

Внезапно тон папиного голоса изменился, взгляд стал жестким и пронзительным, хмель улетучился без остатка.

– Да, папа. Я…

Корри была ни жива ни мертва от страха.

– Потаскуха! Ты как лисица улизнула среди ночи из дому, чтобы с ним встретиться. Он подобрал тебя на углу и увез к себе домой? Он соблазнил тебя?

– Папа, папа…

Корри не могла вынести этого ужаса. Она забилась в угол сиденья, сжалась в комок, ей хотелось провалиться сквозь землю. Она не могла поверить в то, что отец назвал ее таким словом.

Кордел Стюарт в дикой ярости нещадно хлестал кнутом лошадей.

– Грязная шлюха! Знаешь ли ты, что я однажды застукал твою мать с любовником? Да, представь себе! Я избил их обоих до полусмерти. Они остались в живых только потому, что моя трость сломалась. Зато с тех пор твоя мать не изменила мне ни разу. Ни разу, слышишь!

– Папа, пожалуйста…

Но он не слышал ее.

– И вот теперь моя собственная дочь… Ты такая же вертихвостка, как твоя мать. Как ты могла отдаться этому недоноску… Господи! За что ты так поступила со мной, Корделия? Как ты могла?

Отец плакал горько и безутешно, его грузное тело сотрясалось от рыданий. Вдруг из пелены дождя прямо под ноги лошадям вылетел велосипедист. Он изо всех сил крутил педали, чтобы как можно скорее спрятаться от непогоды в тепле домашнего уюта.

Корри закричала, но отец не успел остановить коляску…

Сначала правая лошадь встала на дыбы и рванулась в сторону, потом левая споткнулась о велосипед и рухнула на скользкие камни.

Прежде чем коляска перевернулась, Корри успела схватиться за деревянный поручень и увидеть руки отца, пытающиеся заслонить ее от опасности.

Корри почувствовала сильнейший удар. Перед глазами замелькали желтые огоньки, их становилось все больше, и, наконец, они слились в сияющий огненный круг…


Глава 6


Тетя Сьюзен остановилась у дверей спальни своей племянницы. Она не могла набраться мужества, чтобы переступить порог комнаты. Сквозь маленькое окошко в конце коридора на ковровую дорожку падал прямоугольник солнечного света, в котором кружился столб пылинок. Час назад по этому коридору прошел доктор Виллоден после осмотра Корри. Он хмурился и беспрестанно потирал руки, как будто ему было холодно.

Сколько всего случилось за последние пять дней в этом доме! В результате катастрофы ее брат умер от перелома шейного позвонка. Корри получила серьезную черепную травму и все это время находилась без сознания. Никто не мог поручиться за то, что она выживет. И, наконец, сорокадвухлетний велосипедист, который, возвращаясь домой после партии в шахматы со своим другом, налетел на коляску Стюарта, лежал в больнице с переломом обеих ног.

Как это все могло случиться?

Доктор Виллоден, который осматривал тело Кордела, говорит, что в последнее время тот много пил и принимал сильнодействующие наркотики, чтобы заглушить мучительные боли в желудке. Все это замедляет реакцию, вот почему он не успел среагировать на появление велосипедиста. К тому же дорога была мокрой и скользкой от дождя, в ту ночь произошли еще две страшные аварии.

Похороны Кордела состоялись два дня назад. За его гробом шла огромная траурная процессия: старые друзья, с которыми Кордел начинал свое дело, рабочие с его предприятий, домашняя прислуга. Ли Хуа проплакала всю дорогу от дома до кладбища. Дональд Ирль шел за гробом с каменным, ничего не выражающим лицом.

Тогда на кладбище, слушая священника, Сьюзен пыталась угадать, какие мысли скрываются под бесстрастной, холодной маской Дональда. Он был одним из основных наследников брата. Если Корри умрет, ему отойдет почти все состояние Кордела – шестьдесят процентов. Если она выживет и в течение восемнадцати месяцев выйдет замуж за Дональда, они получат все.

Принимая во внимание болезнь Корри, завещание еще не вскрывали, но Сьюзен была уверена, что долго это откладываться не может. И если Корри все же умрет…

Нет! Сьюзен не может даже помыслить об этом. Смерть брата она еще может принять, но если умрет Корри, она этого не переживет!

За последние пять дней многие приходили навестить Корри и справиться о ее здоровье. Девочки из пансиона, с которыми она вместе училась, господин из танцевального класса Ланта, где она занималась бальными танцами. На следующий день после того, как случилось несчастье, заходил Эвери Курран и больше не появлялся. Зато Дональд Ирль наведывался по два-три раза в день.

Сьюзен отвечала одно и то же:

– Она по-прежнему без сознания. Доктор говорит, что у нее есть шанс выкарабкаться. Остается только молиться…

По мнению доктора Виллодена, шансов было совсем мало. Он терпеть не мог приносить дурные вести, поэтому во время недавнего разговора со Сьюзен был хмур и нервно пощипывал усы.

– Вы заметили, что в последнее время она поджимает руки и ноги, как бы пытаясь принять эмбриональную позу? Это означает, что ее мышцы атрофировались. В таких случаях результат может быть двояким. Либо пациент идет на поправку и вылечивается окончательно, либо… В общем, могут быть легочные осложнения и затруднение пищеварения. Человек перестает есть, и тут уж ничем не поможешь.

– О Боже…

Сьюзен готова была разрыдаться, и не так, как плачут леди, а в голос, истошно завыть. Господи, ну почему ты хочешь забрать жизнь у этого юного невинного существа!

– Слезами тут не поможешь. Что будет, то будет. Я делаю все, что в моих силах. А в остальном надо положиться на добрую волю Господа.

Сьюзен услышала в голосе доктора нотки равнодушия и холодно ответила:

– Да, конечно.

– Я приду завтра в это же время. Продолжайте растирать ее льдом. Не думаю, что это принесет много пользы, но это единственное, что мы можем сделать сейчас. Как последнее средство у нас остается только трепанация черепа.

«Ну уж нет, доктор. Я никогда не позволю сделать такое с моей бедной девочкой», – подумала про себя Сьюзен.

Заявление доктора привело ее в такую ярость, что она отказалась от его услуг. Сделать Корри трепанацию черепа! Надо же до такого додуматься! Она вызвала из Чикаго виднейшего специалиста в этой области и с нетерпением ждала его прибытия. Может быть, он сможет спасти Корри?

Сьюзен стояла перед дверью в спальню Корри, стараясь собраться с мыслями и успокоиться. С Корри была Ли Хуа. Через несколько минут надо идти на кухню за новой порцией льда – Сьюзен все-таки продолжала следовать указаниям доктора Виллодена. Каждый час они с Ли Хуа натирали лицо и руки Корри льдом и пипеткой вливали под язык микстуру. Они также массировали ее обескровленные конечности, чтобы, как говорила Ли Хуа, к тому времени, как Корри окончательно поправится, ее мышцы не потеряли силу и упругость.

Сьюзен решительным движением открыла дверь. В комнате был полумрак. Развешенные по стенам фотографии, казалось, насмехались над траурным видом Сьюзен. Корри лежала на кровати. Ее золотистые волосы, заботливо расчесанные Ли Хуа, разметались по подушке. Мертвенная бледность разлилась по всему лицу… Грудь еле заметно вздымалась – только это говорило о том, что Корри все еще жива. Сине-фиолетовая ссадина около правого виска постепенно светлела. Трудно было представить, что именно она стала причиной того, что Корри так долго была без сознания.

– Ли Хуа, уже почти шесть. Пойди на кухню, пусть миссис Парсонс даст тебе поужинать. А я пока побуду с Корри.

Девушка взглянула на Сьюзен. Ее лицо было серым от недосыпания:

– Я не голодна и останусь здесь.

Служанка и ее госпожа обменялись долгими взглядами. Затем Сьюзен взяла стул и села на другую сторону кровати.

– Хорошо. Мы обе останемся здесь. Мне, как и тебе, нет другого места в этом доме теперь.

Наступили сумерки, и Сьюзен поднялась, чтобы зажечь свет, поправить подушку, на которой лежала Корри, и принять у миссис Парсонс поднос с ужином, который она сама принесла им наверх.

– Как себя чувствует наша девочка сегодня? Боже мой, кажется, еще вчера она прибегала ко мне на кухню узнать, не осталось ли пирожных после ужина.

Миссис Парсонс всхлипнула и уткнулась в передник, сотрясаясь всем телом, рыхлым и сдобным, как те сладкие булочки, которые только она одна умела выпекать.

– Все по-прежнему. Мне, правда, кажется, что я слышала ее стон, но я так устала, что не могу поручиться за это. Боже, как я устала…

– Вы можете рассчитывать на меня, миссис Ралей. Я готова с радостью сделать все, что могу.

– Я знаю. Спасибо. Потом, может быть…

– Хорошо.

Миссис Парсонс ушла, оставив после себя теплый аромат свежеиспеченного хлеба.

Ли Хуа заснула, сидя на стуле, и Сьюзен жалко было ее будить. Эта легкомысленная девочка оказалась на удивление выносливой сиделкой и, не смыкая глаз, провела у постели Корри все эти пять суток. Сьюзен подумала, что со временем, как только повзрослеет и остепенится, Ли Хуа сможет стать надежной, преданной служанкой.

Сьюзен тоже задремала. Ей приснилась златокудрая тринадцатилетняя девочка в белом платьице, которая бежала по улице наперегонки со своей любимой собакой Бигги. Ее вприпрыжку догоняла Ли Хуа. Кордел высунулся из окна и кричал девочкам что-то веселое и озорное. Такую картину застала Сьюзен, когда впервые подъехала в коляске к этому дому…

Ее разбудил осторожный стук в дверь. Она вскочила и, еще не проснувшись окончательно, пошла к двери.

– Что случилось? Кто там?

– Мэм, вы заснули?

За дверью снова стояла миссис Парсонс, запыхавшаяся, после подъема по крутой лестнице.

– Там опять пришел мистер Ирль. Уже в третий раз сегодня. Он говорит, что хочет видеть мисс Корделию, чтобы самолично убедиться, что с ней все в порядке.

– Я же сказала ему, что ее состояние не изменилось.

– Вот и я говорю, но он ничего не хочет слушать. Если уж этот человек вобьет себе что-нибудь в голову, то ни за что не отступится. Он хочет убедиться, что она жива.

– Ну что ж. Я думаю, это не причинит ей вреда. Проводи его сюда. Пусть, если хочет, увидит все своими глазами.

Дональд Ирль ворвался в комнату и остановился как вкопанный. Вид девушки потряс его.

– Почему она у вас лежит пластом? Ее нужно приподнять, чтобы кровь могла циркулировать по всему телу. К тому же здесь очень душно. Не удивительно, что она до сих пор не поправилась! Я надеюсь, вы догадались пригласить специалиста?

– Да, он должен приехать сегодня или завтра. – Сьюзен даже не пыталась скрыть своего негодования, в которое ее привели слова Дональда. – Как вы смеете врываться сюда и обвинять меня в том, что я плохо ухаживаю за Корри!

Но Дональд не слушал её. Он склонился над Корри, взял ее за руку и резко тряхнул.

– Корри! Корри, не притворяйся! Я знаю, что ты слышишь меня. Я хочу, чтобы ты услышала меня и очнулась.

Он говорил громко и настойчиво. Потом снова сжал руку Корри так, что на ней выступили красные пятна.

– Она не слышит вас! А вы совершенно напрасно причиняете ей боль!

Сьюзен готова была наброситься на Дональда и вытолкать его вон.

– Легкая встряска ей не повредит! Она заслуживает ее, раз считает возможным пугать всех до смерти и заставлять ждать…

Тетя Сьюзен выпрямилась во весь рост.

– Ах, простите, пожалуйста! Вам причиняют беспокойство и заставляют ждать! Чего, позвольте узнать? Выздоровления Корри или наследства моего брата?

Глаза Дональда вспыхнули. Он внимательно посмотрел ей в лицо, потом неторопливо оглядел затянутую в корсет грудь и наконец оценил ее все еще стройную талию. Она не могла ошибиться – он смотрел на нее с вожделением! На нее, Сьюзен Ралей, почти пятидесятилетнюю женщину! И где! В спальне Корри, у ложа несчастной, умирающей девушки!

Их глаза встретились.

– Я жду, когда моя невеста придет в себя. А как только это произойдет…

Сьюзен набросилась на него:

– Вон! Убирайтесь вон сию же секунду! И запомните, я бы на вашем месте не торопилась строить планы относительно Корри. Она сумеет за себя постоять!

Лицо Дональда потемнело, он стал похож на злого мальчишку, у которого отняли рогатку. Сьюзен проводила его до двери, но на пороге Дональд на мгновение задержался и прошептал:

– Не лезь, куда тебя не просят, сука. Я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Никому! Лучше ухаживай как следует за Корри, чтобы она поскорее поправилась. И смотри у меня! А не то я до тебя доберусь!

Сьюзен остолбенела. Когда она пришла в себя, Дональд уже ушел. Она слышала звук его удаляющихся шагов.

«Сука!» Он осмелился назвать ее, тетю Корри, сукой! Неприятный холод пробежал по спине. Дональд очень опасен! Как полуголодный бродячий пес, который, не зная пощады, растерзает всякого, кто посмеет покуситься на его добычу!

* * *


Корри Стюарт лежала на дне черного глубокого колодца. Ее тело плавно колыхалось в тепловатой темной воде. Над ней, где-то очень далеко, были люди. Они время от времени заглядывали в колодец. Издалека доносились бессмысленные обрывки их речи.

Когда возникали долгие паузы, Корри погружалась в мир снов, которые обступали ее со всех сторон и, сменяя друг друга, кружили в быстром вальсе, унося почву из-под ног, как осенний ветер закручивает опавшие листья в колдовском вихре, как ураган затягивает в морскую пучину легкое суденышко, попавшее в водоворот.

Сны. Память ее распалась на фрагменты разноцветной мозаики, которые перемещались и никак не хотели складываться в цельную картину. Эвери, срывающий с нее одежду и покрывающий поцелуями ее обнаженное тело. Куайд Хилл в черном смокинге, жадно провожающий ее глазами, искрящимися и волнующими своей синевой. Папа, сначала рыдающий и называющий ее шлюхой, а потом заслоняющий от смерти…

Фрагменты. Краткие, бессмысленные, беспорядочные…

Она спала до тех пор, пока ее снова не будили голоса, похожие на птичий щебет.

Постепенно сны становились все более беспокойными. Корри приснилось, что она пытается убежать от кого-то, кто гонится за ней по улицам странного, полуразрушенного города…

Она застонала.

Потом ее преследователь пропал, вместо него появился Эвери. Его красивое, любимое лицо покрылось трещинами и стало рассыпаться на глазах.

В это время голоса наверху стали громче. У Корри было ощущение, что люди хотят вытащить ее на свет, и она сопротивлялась, все глубже погружаясь в теплую черную воду. Она хотела остаться внутри колодца, там было удобно и безопасно, и ничто не нарушало сон.

«Почему она у вас лежит пластом?» Грубо, громко, со злостью. Корри попыталась опуститься еще глубже, на самое дно.

Вместо этого она стала подниматься вверх. Голоса как будто тянули ее на аркане. Корри пыталась цепляться за стены колодца, но холодные камни были покрыты скользкой плесенью, руки не слушались, и она только обдирала их в кровь. Потом она совсем ослабла и перестала сопротивляться.

«Корри, не притворяйся!»

Снова этот голос оглушил ее. Боль в руке становилась нестерпимой. Все вместе привело Корри в настоящую панику. Где она прежде слышала этот голос? Он тянул ее вверх сильнее, чем остальные, был настойчивее и злее других.

Нет! Она не хочет! Оставьте ее среди этих поросших мхом гладких камней!

«Я хочу, чтобы ты услышала меня и очнулась!»

Нет, она останется здесь, между черной водой и выходом на поверхность. Она никогда не проснется!

Сны опять стали другими. Мягкими и легкими, как прикосновение веток деревьев. Папа взял ее на прогулку в лес. Корри увидела себя маленькой. Папа посадил ее себе на плечи, от него пахло виски, табаком и немного машинным маслом… А вот она стоит на цыпочках перед туалетным столиком и заглядывает через мамино плечо, чтобы увидеть в зеркале ее прекрасное любимое лицо.

Сны. Фрагменты.

Не отдавая себе в этом отчета, Корри поднималась все выше по стенам колодца. Голоса становились все громче и впивались в мозг острыми иголками. Она слышала обрывки разговора.

– …Показалось, что она шевельнулась…

– …Да, вот видите, снова…

– …Ты хочешь перекусить, Ли Хуа?..

– …Нет, я останусь. Наверное, она…

– …Расчеши ей волосы…

– …Она застонала? Она застонала, Ли Хуа?.. Кори слышала слова, но не понимала их. Бессмысленный набор звуков.

– …По-моему, она приходит в себя!..

– …О Господи, неужели…

– …Да. Она снова застонала. О Боже, Ли Хуа, у нее дрогнули веки!

Корри оказалась на поверхности. Яркий свет ослепил ее, жег каленым железом… Корри сделала над собой страшное усилие и открыла глаза.


Глава 7


Великолепные чайные розы, присланные Дональдом, развернули свои лепестки навстречу солнцу и нежились в его благодатном тепле. Корри сидела на кровати, обложенная со всех сторон подушками, и в задумчивости передвигала по подносу тарелку с недоеденным завтраком.

Прошла неделя в тех пор, как она против своей воли вернулась в этот мир. Папа умер. Хотя никто при ней не говорил этого вслух, она знала еще тогда, когда была без памяти.

Сознание вернулось к ней полностью. Специалист из Чикаго приехал в назначенный срок и несколько расстроился, что больная к тому времени уже пошла на поправку, не дожидаясь его участия. Он уверил Корри, что ей повезло, откровенно признавшись, что медицине мало что известно о деятельности человеческого мозга и вряд ли когда-нибудь будет известно больше. Он велел тете Сьюзен кормить ее бульоном и фруктами и прописал полный покой. Затем сварливо принял внушительный гонорар и поспешил на вокзал, чтобы успеть на обратный поезд в Чикаго.

У Корри не было аппетита, кусок не лез в горло. Папина смерть казалась невероятной. Он был таким жизнерадостным и полным сил! Болезненная тошнота подступила к горлу, когда Корри вспомнила его последние слова, обращенные к ней: «Шлюха. Потаскуха». И то, что он сказал про маму: «Я избил их обоих до полусмерти…»

Надо заставить себя не думать об этом! Она любила папу, и он любил ее. И ничто не может этого изменить!

Была еще одна мысль, которая лишала ее покоя. Эвери. Он не приходил, не присылал узнать о ее здоровье. Зато Дональд без устали дежурил у ее двери с тех пор, как она пришла в себя. На какие только уловки не шла тетя Сьюзен, чтобы не впустить его! Корри знала, что рано или поздно увидит Дональда, но была рада, что этот момент отодвигался.

Ее беспокоил Эвери. Почему он по крайней мере не написал? Где он? Тетя говорит, что он приходил только раз, сразу после несчастья.

Корри вздохнула и оттолкнула от себя поднос. Ее тошнило от одного вида куриного, бульона. Она знала от тети, что в городе свирепствует тиф. Вдруг Эвери болен? Или что-нибудь похуже. Город был портовый. Папа не раз говорил ей, что матросы часто привозят из плавания неизлечимые тропические болезни. А Эвери живет как раз недалеко от порта. Вдруг он заразился чем-нибудь страшным? Может, он лежит где-нибудь один, ему плохо и нет сил позвать на помощь? Может, ему необходимо, чтобы она была рядом?

Через несколько минут в комнату вбежала Ли Хуа, запыхавшаяся и розовощекая. Наверняка взлетела вверх по лестнице вместо того, чтобы спокойно подниматься шагом. Корри почувствовала зависть. Ли Хуа может бегать. Или болтать на кухне с миссис Парсонс и выпрашивать у нее горячую булочку с кремом. А она, Корри, прикована к постели, беспомощна и дрожит от страха за Эвери.

– Ли Хуа, подай мне, пожалуйста, лист почтовой бумаги. Я хочу написать письмо, а ты подожди здесь. Отнесешь его сама по адресу и отдашь лично в руки.

Глаза Ли Хуа заблестели. Она бросилась к письменному столу, осмотрела его и принялась выдвигать ящики и перебирать бумаги. Стол был забит ненужным хламом. Корри терпеть не могла ничего выбрасывать.

– Нет, не здесь. Внизу, в правом ящике.

– Здесь?

Ли Хуа вытащила лист бумаги.

– Нет, дай другой. Этот какой-то мятый. О Господи, ты ничего не можешь сделать как следует.

И, забыв о своем болезненном состоянии, Корри вскочила с постели. Вдруг она почувствовала сильное головокружение, перед глазами замелькали черные точки, как снежинки в метель. Колени подогнулись. Точки зарябили сильнее и превратились в сплошную черную пелену.

Она очнулась лежащей на полу. Над ней склонилось испуганное лицо Ли Хуа.

– Корри! Корри! С тобой все в порядке? Ты упала.

– Ничего, все прошло. Я видела какие-то черные точки.

– Ты упала в обморок! Тебе нельзя вставать. Так сказал доктор. Твоя тетя будет в ярости, когда узнает, что произошло.

Ли Хуа стала тянуть Корри за руки, чтобы поднять. Но она была меньше и легче, чем Корри, и потому все ее усилия оказались напрасными.

– Нужно позвать миссис Ралей. – Нет, не надо. Я сама поднимусь.

Корри была совсем беспомощной, как выброшенная на берег рыба. Как ей удалось так ослабеть за эти дни?

– Миссис Ралей говорит, что ты должна лежать, не вставая, еще шесть недель. Тебе предписан полный покой!

– Ерунда.

Корри пыталась оторвать себя от пола. Руки дрожали, мышцы были дряблыми и не хотели напрягаться, на лбу выступила испарина.

– Доктор ошибается. Чем больше я лежу, тем слабее становлюсь. Стой!

Ли Хуа бесшумно подбиралась к двери.

– Не надо звать тетю! Девушка послушно остановилась.

– Иди сюда и помоги мне. Если я начну падать, поддержи меня. Остальное я сделаю сама, я не собираюсь быть инвалидом! А ты ни слова не скажешь тете, я не хочу, чтобы она волновалась.

Через несколько минут Корри лежала в постели белая как полотно и вспотевшая, как будто пробежала много километров.

– Ну вот. Я встала и сама вернулась в постель. Вечером я снова попытаюсь это сделать. И завтра тоже. А сейчас я напишу письмо.

Сочинение письма к Эвери не заняло много времени. Она чувствует себя намного лучше. А как он? Все ли с ним в порядке? Почему он не дает о себе знать? Не болен ли он? Она его любит. А он? Вопросы текли рекой из-под ее пера.

Корри запечатала конверт и написала адрес.

– Ну вот, возьми. И… пожалуйста, если ты его не застанешь, постарайся разузнать, где он и все ли с ним в порядке.

Ее голос задрожал.

– Я только хочу знать, что с ним, не болен ли, не ранен…

– Хорошо.

Ли Хуа с пониманием посмотрела на свою госпожу, улыбнулась и ушла. А Корри цритянула к себе поднос и жадно, не различая вкуса, стала есть.

Ли Хуа без труда нашла улицу, где жил Эвери Курран. Она бежала по тротуару, погоняемая ветром, который трепал кружева ее передника.

Ей нравилось служить в доме Стюартов. Они добры к ней, и потом, она любит Корри. Но всю жизнь быть горничной она не собирается. Мама говорила ей, что если бы они жили на родине, в Китае, она с детства носила бы колодки на ногах, чтобы ступня оставалась маленькой. Мама мечтала о том, чтобы ее дочь была похожа на изящную, фарфоровую куколку.

Ли Хуа не хотелось быть куколкой, не хотелось ходить в колодках. Она была американкой. С тех пор, как ее дедушку убили здесь, в Сан-Франциско, только за то, что он был китайцем, а бабушку с маленькими детьми на руках выгнали из собственного дома на улицу, времена изменились. Ли Хуа была уверена, что с ней не может произойти ничего похожего, она не допустит этого.

Она подошла к дому, где жил Эвери. Напротив маленькой боковой двери была свалена куча отбросов. Ли Хуа направилась к парадному, кивнула, проходя по лестнице, бронзовым грифонам, которые, казалось, были удивлены, что служанка хочет войти в дом с главного входа, и смело постучалась.

Прошло довольно много времени, прежде чем шелковая занавеска шевельнулась и стеклянная дверь открылась.

– Что вам?

На пороге стояла средних лет женщина, завернутая в цветастый халат, от которого шел несвежий, затхлый запах. Седые волосы были заплетены в две косички, уложенные вокруг головы. Женщина выглядела отвратительно. «В любом возрасте нельзя быть неряхой и совсем не следить за собой», – подумала Ли Хуа.

– Я принесла письмо для Эвери Куррана. Он живет здесь, не так ли?

– Жил.

– Вы сказали – жил?

– Да, он уехал. На прошлой неделе. Сел на пароход и уехал.

Ли Хуа нахмурилась. Она представила, как расстроится Корри, когда получит письмо обратно.

– Вот как! А у меня для него письмо…

– От кого?

На Ли Хуа опять пахнуло затхлостью, так что ее хорошенький носик недовольно сморщился.

– От мисс Корделии Стюарт. Она велела отнести письмо и узнать, что с мистером Курраном, не болен ли он…

– О, он в прекрасной форме. Здоров, как жеребец. Но, похоже, вернется нескоро. Кстати, он оставил у меня письмо и попросил его отправить. Я еще не успела это сделать, так что если вы действительно пришли от этой женщины, Корделии Стюарт, то я отдам его вам. И сэкономлю на марке.

– Да, я от нее.

– Тогда подождите, я поищу. По-моему, я сунула его в корзинку с вязанием.

Ли Хуа снова пришлось ждать. Женщина вернулась с конвертом, таким грязным и засаленным, что противно было взять в руку.

– Вот.

Ли Хуа взяла письмо, выдавила из себя улыбку и поблагодарила. Губы женщины в ответ тоже расползлись в подобие улыбки.

– Не стоит. Этот господин остался мне должен пять долларов. Обещал выслать, как только появятся деньги. Ха! Вряд ли это случится когда-нибудь. Он красавчик и больше ничего, ваша госпожа рано или поздно убедится в этом.

В глазах женщины Ли Хуа заметила любопытство. Ну конечно, письмо не заклеено, и она наверняка прочла его. Ли Хуа нахмурилась и, не простившись, направилась к ближайшей трамвайной остановке.

* * *


Рука, в которой Корри держала письмо, безжизненно повисла. В горле образовался теплый сладковатый комок, предвещающий приступ тошноты. Корри постаралась проглотить его.

Эвери отправился на Юкон.

Он стал золотоискателем, или старателем, как их еще называли, и не собирался возвращаться до тех пор, пока не разбогатеет. В письме он пишет, что вернется и осыплет ее дождем золотых самородков.

Золотые самородки!

Корри закуталась в одеяло. Она не могла в это поверить. Неужели Эвери думает, что она может променять его на полный подол самородков? Что богатство важнее, чем…

Перед глазами плясал его ровный, аккуратный почерк. «Любимая моя Корри, я чувствую себя мерзавцем, оставляя тебя больной, без сознания. Но я говорил с твоей тетей, она считает, что ты непременно скоро поправишься. Мне представился случай достать билет на «Аляска Куин». Я попросил свою квартирную хозяйку отправить это письмо и надеюсь, что оно благополучно попало к тебе в руки. Я был потрясен смертью твоего отца и вижу теперь, что наша свадьба может состояться только, если мы откажемся от радужных надежд и…»

Дальше он писал о том, что познакомился с людьми, которые, как и он сам, собираются на Север, чтобы поправить свои денежные дела. Они приехали в Сан-Франциско из Энн Арбора, штат Мичиган. Один из них, Мэйсон Эдвардс, помог ему попасть на корабль.

«Я собираюсь разбогатеть, Корри. Я чувствую, что на этот раз у меня получится». А потом я вернусь к тебе, осыплю Тебя золотым дождем, мы поженимся и будем жить счастливо. Любимая, пойми, я не могу всю жизнь чувствовать себя твоим бедным родственником и не иметь возможности купить тебе все, что ты только пожелаешь…».

Письмо на этом не кончалось, но у Корри не было сил читать дальше. Она вспоминала его губы, такие страстные и умелые, его тело, такое сильное и близкое.

Корри поймала себя на том, что яростно сжимает в руке письмо, которое уже давно превратилось в бумажный комочек. Ровный почерк изменился до неузнаваемости и поплыл перед глазами. Она плакала.

Корри не помнила, как закончился этот день. Она заставила себя поужинать, встать с постели и сделать круг по комнате. С каждым шагом ноги все меньше дрожали, походка становилась тверже. В конце концов, она ведь не может пролежать в постели всю жизнь! Но какой смысл ходить по земле, если рядом нет Эвери? Почему он не взял ее с собой? Ведь могут пройти годы, прежде чем он вернется!

Вечером зашла тетя Сьюзен и сообщила, что на завтра назначено чтение завещания.

– На завтра!

Внезапно животный страх охватил Корри. Она совсем забыла о завещании. Папа обещал изменить его, но смерть помешала ему выполнить обещание.

– Да, дорогая моя. Мистер Бардлей не сделал этого раньше из-за твоей болезни, что было очень тактично с его стороны. Но он не может откладывать до бесконечности, и поскольку ты уже почти поправилась… Что с тобой, ты плачешь?

– Это из-за папы…

Тетя обняла Корри и поцеловала ее в лоб.

– Я знаю, как тебе тяжело, моя девочка. Но поверь, как только завещание будет прочитано, ты почувствуешь облегчение. Мистер Бардлей собирается прийти сюда сам, чтобы не вынуждать тебя выходить из дома. Он очень добр.

– Да, конечно.


На следующий день все собрались слушать завещание в библиотеке – огромной комнате, отделанной темным дубом и пропахшей кожей и сигарным дымом. Корри любила полки, заставленные книгами, журналами и диковинными вещицами, которые папа имел обыкновение привозить из каждого путешествия. Огромное количество книг было собрано здесь вовсе не для красоты, папа прочитал их все. Корри тоже любила читать, поэтому библиотека стала ее любимым местом. А теперь ей было страшно сидеть в удобном кожаном кресле и знать, что папа больше никогда не войдет сюда!

Дональд с утра был на верфях и опаздывал, все его ждали.

– Мисс Корделия, смею заметить, что вы превратились в очаровательную юную леди.

Эмос Бардлей отказывался принимать во внимание последствия ее болезни – бледность и худобу, синяк на виске, оставшийся после удара. Корри слабо улыбнулась. Мистер Бардлей вот уже пятнадцать лет был поверенным отца и каждый раз при встрече обращался к ней с одними и теми же словами.

Наконец Дональд появился. С ним вместе в тишину библиотеки ворвался запах суетливого, шумного города. На нем был элегантный сюртук, который плотно облегал его мускулистое, сильное тело. Бурый шрам на запястье показался Корри еще более уродливым. Мистер Бардлей начал:

– Теперь вы появились, мистер Ирль, и я могу…

Дональд смотрел на Корри, не замечая никого вокруг.

– Я рад, что вы настолько здоровы, что смогли встать.

– Вы очень любезны.

Корри было не по себе от его взгляда. Он смотрел на нее, как на бесценный алмаз, во имя обладания которым готов был красть и убивать. Корри не могла избавиться от этого неприятного ощущения на протяжении всего чтения.

– «Я, Кордел Старр Стюарт, находясь в здравом уме и трезвой памяти и желая сделать распоряжение относительно наследования моего имущества, движимого и недвижимого…»

Корри не слушала. Зачем? Завещание было жестоким, несправедливым, ущемляло ее права. Папа умер прежде, чем успел изменить то, что написал по глупости.

Эмос Бардлей закончил читать. Тетя Сьюзен сидела, выпрямившись в кресле, слегка склонив голову набок, ее глаза блестели. Лицо Дональда было бесстрастным.

– Вот и все. Я позабочусь о том, чтобы деньги слугам были выплачены незамедлительно. Специально для этой цели выделены наличные…

Слуги – Ли Хуа, миссис Парсонс, Беа Эллен и другие – приглашались для ознакомления с размером вознаграждения. Их лица, как заметила Корри, были торжественны и серьезны.

Она поднялась, не в силах больше выносить этой процедуры. Папа умер, а его последняя воля продолжала жить и понуждала Корри к неукоснительному ее выполнению. Она подобрала юбки и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Корри добежала до лестницы и схватилась за перила, чтобы подняться к себе наверх и запереться ото всех. В это время кто-то поймал ее за руку.

– Корри! Ты куда?

Это был Дональд. Она слышала голоса в библиотеке и с ужасом подумала, что все домашние еще там, в том числе слуги, и никто не придет ей на помощь.

– Пожалуйста, Дональд, я плохо себя чувствую…

Корри говорила правду. Все ее силы ушли на то, чтобы пробежать расстояние от библиотеки до лестницы. К тому же она не завтракала, так что теперь одновременно чувствовала голод и тошноту. Дональд схватил ее и поднял на руки.

– Ты плохо себя чувствуешь? Я же говорил этой твоей тетке, чтобы она получше смотрела за тобой. Ты сейчас упадешь в обморок! Я отнесу тебя наверх.

– В этом нет необходимости.

– Есть. Я не могу допустить, чтобы моя жена валялась где-нибудь на полу, как куль с мукой.

– Но я не твоя жена!

Корри готова была закричать от отчаяния и беспомощности. Долгое лежание в постели сделало ее совсем слабой, она не могла сопротивляться грубой силе этого человека, который легко нес ее вверх по лестнице.

Корри почувствовала головокружение и закрыла глаза. У нее не было сил бороться!

Они оказались в ее комнате. Дональд положил девушку на постель, но не ушел, а сел рядом.

– Мы одни. Ты понимаешь, что я могу в одну минуту сорвать с тебя платье и…

– Дональд!

Собрав остатки сил, Корри уперлась рукой в его грудь, чтобы не дать приблизиться.

– Ты не смеешь говорить со мной в таком тоне! Оставь меня. Я больна. Я не хочу, чтобы ты находился в моей спальне, и не намерена…

– Может, ты и не намерена, зато я намерен, моя дорогая. Придет время, и ты не посмеешь оттолкнуть меня.

Он встал.

– Так, значит, твой любовник бросил тебя?

– Мой любовник?

– Да, этот Эвери Курран. Соблазнил тебя и бросил.

Как же Корри ненавидела его в эту минуту!

– Пойми, я хочу тебя, мне необходимо, чтобы ты стала моей.

Он взял ее за руку.

– А где мое кольцо? Я же велел тебе носить его?

Корри видела лицо Дональда расплывчато, как в тумане.

Откуда он знает про Эвери? Дональд с такой силой сжал ей руку, что хрустнули пальцы.

– Дональд, мне больно!

– Скажи, где кольцо? Я выложил за него хорошие деньги и имею право знать, где оно.

– Я не знаю.

Корри не переставала думать о завещании, которое позволяло Дональду вести себя так грубо, сковывало их невидимой цепью.

Он бросился на нее, его грузное тело вдавило ее в перину, дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Где кольцо?

Дональд загнусавил, как капризный мальчишка.

– Я выбросила его.

– Что? Что ты сделала?

– Выбросила на помойку! И не раскаиваюсь в этом! Не раскаиваюсь, слышишь? И в следующий раз поступлю так же!

Все вокруг, даже лицо Дональда, погрузилось во мрак. Корри больше ничего не чувствовала, кроме поднимающейся в ней тошнотворной волны. Она успела повернуть голову набок. Ее жестоко и неудержимо рвало.


Глава 8


Когда Ли Хуа поднялась наверх, она не на шутку испугалась при виде того беспорядка, который учинила Корри на своей постели.

– О Господи, Корри, что произошло? Я и представить себе не могла, что ты еще так больна!

– Я тоже. Мне очень неловко.

Корри лежала без движения, пока Ли Хуа перестилала постель. Слава Богу, Дональд ушел. Корри решила, что в следующий раз, когда он снова появится, она сунет два пальца в рот и таким образом избавится от него навсегда.

– Передвинься, пожалуйста, в сторону, Корри. Я заберу грязные простыни.

Ли Хуа действовала быстро и тактично. Ее лицо было абсолютно бесстрастным.

Корри послушно отодвинулась в сторону. Она не обращала внимания на то, что делает Ли Хуа, ей только хотелось, чтобы все поскорее закончилось и ее оставили одну, хотелось зарыться лицом в подушку и плакать. Как страшно обернулась жизнь! Папа умер. Эвери уехал. Рядом остался только Дональд, который готов разорвать ее на части. Рано или поздно он добьется своего. И тогда папино завещание навсегда, до конца жизни, свяжет их…

– Хочешь, я принесу ужин? Тебе станет лучше, если ты поешь. Моя мама всегда носила с собой печенье, чтобы, если проголодаешься, было что положить в рот.

– Нет, я не голодна. Ли Хуа, пожалуйста, приготовь мне постель поскорее. Я хочу спать. Я хочу, чтобы меня все оставили в покое!

– Может быть, переоденешься, тебе будет удобнее.

– Нет! Я не хочу переодеваться! Сделай одолжение, оставь меня!

Девушка опустила глаза. Вдруг Корри вспомнила о том, что Дональд сказал ей. Откуда он знает, что Эвери уехал? И что она его любит?

Ли Хуа уже подошла к двери, от обиды теребя в руках край фартука, когда Корри окликнула ее:

– Ли Хуа! Подожди! Дай мне ночную рубашку. Я передумала, не хочу ложиться спать в платье.

– Но ты же сказала…

– Дай мне ночную рубашку!

Корри знала, что она ведет себя безрассудно, как папа в минуты гнева, но не могла с собой ничего поделать. Что-то здесь не то! Корри взглянула на корзину для бумаг, куда она бросила скомканное письмо Эвери. Ну конечно, Ли Хуа прочла его!

– Ли Хуа! – сказала Корри резко.

Девушка, бросив искать в шкафу ночную рубашку, вздрогнула от неожиданности. Она обернулась и посмотрела на Корри расширенными от испуга глазами.

– Да?

– Ли Хуа, ты прочла письмо?

– Я… нет, разумеется нет.

– По-моему, ты лжешь. Ты прочла его и рассказала мистеру Дональду, что в нем было. Как ты могла это сделать, Ли Хуа?

– Нет! Я… я не делала этого. Я…

Ли Хуа уронила на пол рубашку и быстро подняла ее.

– Я принесу тебе чистую рубашку. Эта испачкалась. Я попрошу Беа Эллен постирать ее. Ты не должна ложиться в постель в грязной рубашке, тем более больная…

Она лжет и болтает без остановки, потому что знает, что виновата!

– Ли Хуа!

Задыхаясь от гнева, Корри приподнялась и откинулась на подушки.

– Меня не интересует, грязная она или чистая, дай ее сюда. Я знаю, что ты ухаживала за мной, когда я была без сознания. Тетя Сьюзен рассказала мне, как много ты работала. Но я хочу знать, зачем ты сказала Дональду об Эвери.

Ли Хуа избегала взгляда своей госпожи.

– Скажи мне правду. Тебе не удастся отвертеться. Я уверена, что ты это сделала. Мы же были подругами, Ли Хуа… Как ты могла так поступить?

Ли Хуа положила ночную рубашку на кровать. Ее глаза наполнились слезами, и она тихо прошептала:

– Я не хотела ему говорить. Я…

Корри была не в состоянии сдержать ярость.

– Ты прекрасно знаешь, что я люблю Эвери. Знаешь, как он дорог мне. И несмотря на это, ты рассказала все Дональду!

Вдруг ужасная мысль пронзила Корри.

– Вот почему Эвери так внезапно уехал? Потому, что Дональд дал ему денег на билет? О Господи, Ли Хуа, что ты наделала!

Корри сама была поражена тем, что сказала. Девушки в ужасе смотрели друг на друга. Ли Хуа долго сдерживала слезы, но наконец не стерпела, и они неудержимо хлынули из ее глаз. Она жила в этом доме с тринадцати лет и была не только служанкой, но и подругой Корри. Они делили радость и печаль, Корри сотни раз фотографировала Ли Хуа, они плакали, обнявшись, когда умер Бигги – старый любимый пес Корри.

– Ли Хуа, я не могу поверить в то, что ты предала меня! Рассказать этому отвратительному Дональду об Эвери, прочесть письмо, которое было написано не тебе!

– У меня были причины так поступить.

– Причины? Ты служишь в этом доме, к тебе относятся, как к близкому человеку. Какие у тебя могут быть причины? А кольцо? Разве не ты тайно сняла мерку с моего пальца? Дональд сказал мне, что подкупил тебя. Это правда? Он заплатил тебе, чтобы ты предала меня?

– Нет!

Голос Ли Хуа прозвучал с такой силой, которой Корри в нем и не подозревала.

– Все было совсем не так. Ты не понимаешь. Я никогда бы не сделала этого, но у меня не было выхода. Я…

– Что? У тебя не было выхода?

Корри вскочила, схватила ночную рубашку и швырнула ее в лицо Ли Хуа, но промахнулась.

– Убирайся вон отсюда! Чтобы ноги твоей здесь не было! Ты мне больше не подруга и не служанка – ты предательница!

Ли Хуа побледнела, подняла рубашку с пола и, размахнувшись, бросила ее в Корри. Рубашка пролетела мимо Корри, едва коснувшись ее уха.

– Ах ты…

Корри сгребла рубашку в комок и снова кинула ее. На этот раз удачнее. Она попала Ли Хуа в грудь.

– Ах так, Корри! Ну ладно! Я очень сожалею, что рассказала Дональду о твоем Эвери Курране. Но тебе никогда не понять, почему я это сделала! Тебе, богачке, которая всегда имела все, что захочет. Тебе не пришлось видеть, как умирает твоя мама, и знать, что ты ничем не можешь ей помочь. Твоя мама умерла, окруженная толпой толстых докторов. Тебе никогда не приходилось тяжелым трудом зарабатывать себе кусок хлеба. И вот что я скажу тебе. Настоящая леди никогда не позволит себе швыряться ночными рубашками! Особенно если она беременна! Вот.

«Особенно если она беременна». Корри почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Легкая дрожь прошла по всему телу и мгновенно исчезла.

– Ли Хуа, постой…

Она протянула руку, чтобы задержать девушку, но не успела. Ли Хуа с независимым видом вышла из комнаты и хлопнула дверью.


Миссис Парсонс принесла ужин. Корри сперва оттолкнула от себя поднос, но голод взял свое, и она съела половину огромной порции жареной рыбы.

Ерунда! Она не беременна. Просто Ли Хуа вышла из себя и от злости наговорила глупостей. Разве можно забеременеть после первой и единственной близости с мужчиной?

Она покончила с ужином и принялась за «Проклятие Тэрона Вэра», роман, о котором все наперебой говорили в последнее время. Страницы были еще не разрезаны. Корри взяла нож и заметила, что у нее трясутся руки. Она отложила книгу.

Беременна? Нет, это невозможно!

Она закрыла глаза и принялась в уме высчитывать дни. Действительно, ежемесячное недомогание до сих пор не беспокоило ее, но тревожиться не о чем. Вероятно, ее болезнь повлияла на цикл, и произошла задержка. Ли Хуа сама не знает, что говорит!

Корри с силой надавила на виски, голова раскалывалась. Тем не менее она выбралась из-под одеяла и встала с постели. Голова закружилась, но Корри, выждав, пока приступ пройдет, сняла рубашку и подошла к большому зеркалу.

Корри внимательно осмотрела свое обнаженное тело и не без удовольствия отметила, что, несмотря на болезненное истощение, оно по-прежнему красиво и не утратило округлости форм. Пышная грудь с остро торчащими вверх сосками, тонкая талия, расширяющаяся к животу плавная линия бедер. Глаза ее задержались на животе, плоском и гладком. Интересно, если женщина ждет ребенка, становится ли ее живот сразу более выпуклым? Корри вспомнила прачку Беа Эллен в последние недели перед ее седьмыми родами и подумала, что, если бы она действительно бьиа беременна, это сразу было бы заметно.

Корри услышала шаги в коридоре. Она быстро надела рубашку и залезла в постель. В дверь постучали.

– Корри, ты не спишь? Можно войти?

Это была тетя Сьюзен. Когда она открыла дверь, Корри как ни в чем не бывало сидела среди подушек с книгой в руках.

– Корри, с тобой все в порядке? Ли Хуа сказала мне, что тебе было нехорошо.

– Все в порядке. Я просто немного расстроилась во время чтения завещания.

Сьюзен кивнула.

– Это можно понять. На твоем месте я бы тоже расстроилась. Я решительно не понимаю, почему мой брат написал такое завещание. Но ничего не поделаешь, нам остается только выполнить его волю. Хорошо еще, что есть отсрочка, так что пока все останется на своих местах.

– Отсрочка?

– Корделия, ты же присутствовала при чтении. Ты что, не слушала?

– По правде говоря, нет.

– Ну хорошо. Распоряжение об имуществе вступит в силу по истечении восемнадцати месяцев. То есть полтора года ты сможешь жить в этом доме, получать свое обычное содержание, а Дональд будет продолжать выполнять обязанности менеджера компании твоего отца. По истечении этого срока, если ты выйдешь за него замуж, то вы унаследуете все имущество Кордела. Если нет, у тебя будет право на двадцать процентов. Из недвижимости отец оставил тебе Сименс Хаус.

– Тетя, мне не нужно восемнадцати месяцев, чтобы решить, что я никогда не выйду за Дональда. Я уже сейчас это знаю.

Сьюзен выдержала паузу и сказала:

– Что я могу сказать! Когда ты была больна, этот человек… очень грубо обходился со мной. Он говорил мне такие слова, которые не принято произносить в приличном обществе. Я ума не приложу, что мой брат нашел в нем!

– Папа говорил, что Дональд похож на него самого в молодости.

– Да, возможно. Поведение Кордела в то время отнюдь не достойно восхищения. Тем не менее, Корри, я считаю своим долгом сказать тебе, что деньги – не последняя вещь в этом мире. Ты никогда не жила в бедности, поэтому не знаешь, что это такое, не знаешь, как может быть тяжела и ужасна жизнь без денег.

Сьюзен еще долго продолжала говорить в том же духе, а Корри вспоминала слова Ли Хуа: «Тебе не пришлось видеть, как умирает твоя мама… Тебе никогда не приходилось тяжелым трудом зарабатывать себе на кусок хлеба». Тетя говорила то же самое. Так, значит, она действительно избалованная, выросшая в роскоши капризная девчонка, которая не имеет представления о том, как тяжело даются людям деньги?

– Деньги! Но мне они не нужны…

Тетя Сьюзен прервала благородный порыв Корри.

– Никогда не относись пренебрежительно к деньгам, моя дорогая. Женщине они необходимы, чтобы оградить себя от проблем и сделать свою жизнь безопасной. Насколько я не люблю Дональда Ирля, настолько же думаю, что тебе следует принять во внимание пожелание твоего отца. Я считаю своим долгом сказать тебе это.

– Но…

– Не спеши возражать, Корри. Прежде подумай хорошенько.

Тетя Сьюзен вышла из комнаты.

Корри подождала, пока за ней закроется дверь, и зарылась головой в подушку. Она чувствовала, что еще немного, и она разрыдается.

Эвери, если бы ты был со мной, мне было бы так легко и спокойно. Но тебя нет. Я одна. И не знаю, как мне жить дальше.


Прошли три недели. Долгие, тягостные, пустые. Корри больше не получала писем от Эвери, хотя каждый день с нетерпением ждала прихода почтальона. Даже тетя Сьюзен заметила ее беспокойство, но решила, что Корри, наверное, ждет приглашения на какой-нибудь очень важный для нее бал.

Они снова стали разговаривать с Ли Хуа, но без прежней близости. Глупо было дуться, поскольку Ли Хуа, не считаясь со своим личным временем, каждый день проводила долгие часы, массируя руки и ноги Корри. Казалось, девушка хотела хоть чем-то искупить свою вину.

С каждым днем физические силы Корри восстанавливались, так что теперь она могла целый день быть на ногах и не ложиться в постель. Несмотря на возражения тети Сьюзен, Корри стала иногда выходить на улицу и даже играть в теннис. Еще она каталась на велосипеде и время от времени отправлялась на прогулки с камерой.

Корри чувствовала себя абсолютно здоровой. Вот только тошнота не проходила. Каждое утро она просыпалась с головной болью, в течение дня головокружение не проходило, иногда ее рвало. Корри похудела на пять фунтов.

Поведение Дональда по отношению к ней изменилось до неузнаваемости. Он не досаждал ей своими частыми визитами. Изредка заходил вечерами, чтобы повести в театр или в ресторан. Корри старалась вести себя с Дональдом любезно, насколько это было в ее силах. Однажды они пошли в ресторан Маршана, и Корри, несмотря на тошноту, отведала все деликатесы, которые заказал для нее Дональд. Человек, который сидел напротив нее в кабинете роскошного ресторана, был не похож на прежнего Дональда, Он был галантен, говорил исключительно о положении дел на верфях и о том, что, по его мнению, век мореплавания подходит к концу и судостроение скоро перестанет приносить доход. Ни одного слова о кольце, ни единого намека на свадьбу. Но Корри чувствовала, что он не оставил этой мысли.

Как-то вечером Дональд привез ее домой из театра и, помогая выйти из экипажа, наклонился так близко, что Корри заметила в его глазах знакомый блеск жадного желания.

– Корри…

Она решительно отстранилась от него.

– Мне надо идти. Меня ждет тетя. Спокойной ночи, Дональд.

– Ну что ж. Спокойной ночи.

Корри быстро пошла по дорожке к дому, вошла внутрь и только после того, как закрыла за собой дверь, смогла перевести дух от страха. Ее охватила настоящая паника. Ничего не изменилось! Дональд по-прежнему хочет обладать ею, страстно и безрассудно!


Дональд Ирль поправил покосившееся зеркальце, которое висело на стене его туалетной комнаты, зачерпнул немного пены для бритья и посмотрел на свое отражение.

Сегодня утром он выглядел не лучшим образом. Темные круги под глазами, лицо опухло, волосы топорщатся в разные стороны. Щеки и подбородок заросли грубой щетиной. Он улыбнулся и осмотрел свои зубы. Нет, борода ему не пойдет. К тому же с тех пор, как он сбежал из Чикаго, его внешность и так сильно изменилась. Он прибавил сорок фунтов чистых мышц. Родная мать не узнала бы его теперь.

При мысли о матери он нахмурился. Она уже тридцать лет как умерла, но каждый раз, когда он о ней вспоминает, все в нем содрогается от отвращения. Алкоголичка, грязная потаскуха…

Дональд поджал губы и отогнал от себя неприятные мысли. Вместо этого он вспомнил прошедшую ночь.

Это была его вторая ночь, проведенная с Ли Хуа, и она стоила риска разоблачения. Горячее, напряженное тело этой маленькой китайской девчонки приводило его в такое возбуждение, что он забывал обо всем на свете. А как ее лицо исказилось от страха, когда она увидела…

Вчера Дональд опять заставил Ли Хуа поклясться могилой ее матери и жизнью единственной сестры, что она никогда и никому не проговорится об их связи. И что по-прежнему будет сообщать ему о каждом шаге Корделии Стюарт.

Узкие глаза Ли Хуа расширились от страха, когда Дональд пригрозил, что убьет ее, если она нарушит клятву. По тому, как дрожали ее руки и побелело лицо, Дональд понял, что она сдержит слово…

Он намазался пеной и принялся бриться, насвистывая себе под нос. Безусловно, в последнее время ему удалось немного расшевелить эту несговорчивую маленькую сучку, эту самовлюбленную Корделию Стюарт.

Корри… Господи, она сводит его с ума, выворачивает кишки наружу. Дональд не находил этому объяснения. Он никогда не подозревал, что может так страстно и неудержимо желать женщину. Какая жена могла бы из нее получиться! Она прекрасна и нежна, как камелия, и такая же холодная и надменная. Она неприступна. Она само совершенство…

К тому же Корри принадлежит к высшему обществу. С такой женой его с радостью будут принимать в самых фешенебельных особняках на Ноб Хилл. Он, сын Нелли Блауер (это его настоящая фамилия), сможет стать членом самого элитарного клуба в Сан-Франциско, сможет отдать своих детей в танцевальную школу Ланта, а потом вывести их в свет; и это помимо того, что он станет полновластным хозяином судоверфей Стюарта. От нетерпения у него чесались руки. К черту судостроение! Паровые машины – вот будущее! Даже пятилетний ребенок это знает. Крупнейшие синдикаты на Аляске используют паровые машины для добычи золота. А Кордел Стюарт, этот выживший из ума, отставший от века осел, не хотел ничего понимать!

Дональд слегка откинул голову назад и принялся брить подбородок. Его мысли снова вернулись к Корри. Он много сделал, чтобы приблизиться к этой девушке. Он ей не нравится, по крайней мере, ей так кажется. На самом деле, Дональд был в этом уверен, она так же, как любая другая девчонка с Дикого побережья, готова с радостью лечь под него. Ей втайне нравится эта игра. Женщины, особенно те, что строят из себя неприступных, только и ждут, чтобы мужчина сломил их сопротивление. Это обостряет их чувства и позволяет получать больше удовольствия от половой близости. Они злобно огрызаются, а сами еще теснее прижимаются к тебе. Они любят грубое обращение.

Он думал о том, как Корри будет выглядеть обнаженной, но, как это часто случалось, ее образ стал постепенно расплываться и смешался с образом той, другой девушки, пять лет назад.

Ее отделяло от Дональда плотное кольцо огня, их глаза встретились. С тех пор он не мог забыть эти глаза, в которых отражались пламя, страх, ненависть. Дональда передернуло. Но он должен был выжить тогда, иначе его месть не имела бы смысла!

Бритва дрожала в его руке. А Миллисент! В ту ночь он прокрался в маленькую затхлую комнатку, где на полу, на матрасе, спала его кузина Миллисент с младшими сестрами. Ему было всего девять лет, но он уже очень хорошо знал, чего хочет. И Миллисент, тринадцатилетняя девочка, с охотой научила его всему, что умела сама. Она вытолкала полусонных сестер и зажгла свечку.

Дональд видел, как ее каштановые волосы развевались над ним в такт ее плавных и ритмичных движений. А потом свеча подпалила край ее задранной юбки…

О Господи!

Дональд ощутил резкую боль. Он увидел в зеркале, как из пореза на щеке стекает тоненький ручеек крови прямо на воротник его белой накрахмаленной рубашки.

Грязные шлюхи. Корри и остальные, все одинаковы. Им не дано понять…


Глава 9


Солнечным мартовским утром Корри, несмотря на ставшую уже обычной тошноту, решительно надела велосипедный костюм и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Костюм был вельветовый. Блузка с глубоким вырезом, узкий жакет с отворотами и юбка, достаточно широкая, чтобы было удобно крутить педали.

Она выглядела бледнее, чем обычно. Ей показалось, что блузка слишком сильно стягивает талию. К черту, не думать об этом…

Корри вывела велосипед из сарая, где стояли экипажи, и полной грудью вдохнула свежий теплый ветер, дувший с моря.

Она села в седло и быстро поехала под гору.

На углу какая-то отвратительная старуха, продающая розы, спорила с покупателем, изящно одетым господином. Корри захотела объехать корзины с цветами и взяла чуть-чуть влево. И тут переднее колесо велосипеда угодило в масляное пятно на мостовой. Корри попыталась затормозить и почувствовала, что летит через руль прямо под колеса экипажа, выезжающего из боковой улицы. В это мгновение она услышала крик и почувствовала, как чьи-то сильные руки сгребли ее в охапку.

– Вы что, не видите, куда едете?

– Вижу! Просто я поскользнулась и потеряла управление.

– Эти крутые улицы очень опасны для велосипедистов, особенно для таких, которые носят длинные юбки. Вы упали потому, что вашу юбку затянуло в цепь.

Голос был знакомым.

– Это вы! Победитель Мак Ги – Заячьей лапы!

Куайд Хилл улыбнулся. Он показался Корри огромным, его плечи перекрывали перспективу улицы. В глазах Куайда читалось крайнее удивление.

– Да, это одно из моих прозвищ. А вы, я вижу, та самая фотолюбительница? Или, может, прикажете называть вас теперь отчаянной велосипедисткой?

Корри посмотрела на свою юбку и убедилась в том, что Куайд Хилл оказался прав. С одной стороны подол разорван, в велосипедной цепи был зажат большой вельветовый лоскут.

Корри с раздражением заметила, что продавщица цветов не спускает с них любопытных глаз.

– Что вы здесь делаете?

– Я покупал цветы для одной дамы. И торговался, как подобает каждому разумному человеку, который не хочет, чтобы его надули. Наконец я решил купить этот букет – и тут вы превратили его в кашу.

Корри посмотрела на розы, которые Куайд держал в руке. Они все до единой были сломаны.

– Я не нарочно! В конце концов, никто не просил вас сломя голову бросаться мне на помощь, могли бы сначала отложить свои розы куда-нибудь в сторону!

– И позволить вам налететь на экипаж? Что-то вы бледны. Вы уверены, что с вами все в порядке. Вы не ушиблись?

Куайд мягко поддерживал ее за локоть.

– Я в полном порядке.

– Рад это слышать. В таком случае, может, вы согласитесь принять от меня эту розу в знак моей искренней симпатии?

Корри хотела отказаться, но Куайд уже выбрал из букета великолепную чайную розу и протянул ей, сияя белозубой улыбкой.

– Правда, на ней теперь поубавилось лепестков, но иметь даже потрепанную розу все же лучше, чем не иметь никакой. Как высчитаете? Особенно, если ее владелица сама очень напоминает взъерошенного воробья.

Корри от досады прикусила губу. Куайд, улыбаясь, смотрел на нее. Обратил ли он внимание, как элегантно на ней сидит жакет, подчеркивая плавные линии груди и талии? Как упруги икры, обтянутые черным шелком? Или он видит в ней только взбалмошную, растрепанную девочку?

– Если уж вы хотите ездить на велосипеде, то самый подходящий костюм для этого – брюки. Или предрассудки в вас так же сильны, как в большинстве представительниц женского пола, а, Корделия Стюарт? Может, вы хотите, чтобы я называл вас Корри, как вас называли в детстве?

– Называйте, как угодно! – Корри была раздражена в высшей степени. – Мне безразлично. Тетя Сьюзен считает, что этот костюм вполне подходит для велосипедных прогулок. А если я надену брюки, то что скажут…

Куайд расхохотался.

– Вы всегда так сердитесь, когда над вами подшучивают?

– Да! Нет, я…

Корри осеклась, расстроившись, что Куайду удалось поймать ее на слове.

– И вы всегда становитесь такой хорошенькой, когда сердитесь?

Корри совсем смутилась и покраснела. Она резко подняла с земли велосипед, уселась в седло и холодно сказала:

– Я уезжаю, мистер Хилл. А розу возьмите обратно, мне все равно некуда ее девать.

Корри бросила Куайду цветок, который промелькнул в воздухе крохотным желтым пятнышком. Куайд ловко поймал его.

– Поезжайте осторожно, Корделия Стюарт. И впредь следите за своим подолом.

Корри сорвалась с места, даже не попрощавшись. Она ехала не оглядываясь, но была, уверена, что Куайд Хилл провожает ее насмешливым взглядом.

Через два часа она вошла в дом, тяжело дыша после утомительного подъема в гору. Костюм был покрыт толстым слоем пыли, юбка с одной стороны свисала лохмотьями; в таком виде она столкнулась с тетей Сьюзен, которая вышла в прихожую встречать ее.

– Корри, зайди, пожалуйста, ко мне после того, как переоденешься. Где тебя угораздило порвать юбку и так испачкаться?

– Я упала.

Корри вспомнила о Куайде Хилле и снова покраснела от смущения.

– Я поскользнулась. А юбка попала в цепь.

– Я всегда говорила, что велосипед придумал или самоубийца, или сумасшедший. Иди переоденься и зайди потом ко мне. Я хочу с тобой поговорить.

Через пятнадцать минут она вошла к тете, посвежевшая после душа, в шелковой белой блузке и темно-синей юбке. Комната тети походила на оранжерею: горшки с цветами стояли на окнах, висели на стенах, в углу стояла огромная кадка с фикусом. Тетя отложила вышивание и указала ей на пуфик рядом с креслом.

– Садись. Нам надо поговорить.

– Да, тетя?

В комнате повисло неловкое молчание, потом тетя спросила:

– Корри, ты нездорова?

– Нездорова?

Она взглянула на тетю в недоумении, сердце ее тяжело забилось. Нет, не может быть, откуда тетя может это знать? Корри поджала губы и прямо посмотрела ей в глаза.

– Я говорила с Беа Эллен о состоянии твоего белья. Она рассказала мне о некоторых интересных деталях. В частности, обычно ты пачкала больше простынь и покрывал в течение месяца, чем теперь. Кроме того, ты давно не используешь некоторые предметы личной гигиены…

Корри вспыхнула.

– Тетя!

Она представила себе, как тетя Сьюзен обсуждает с этой толстой, противной Беа Эллен ее грязное белье. Ярость заклокотала в ее груди.

– Как вы могли разговаривать со слугами обо мне, обсуждать меня! Это отвратительно…

– Я знаю. Это действительно отвратительно. Мне очень неловко, но пойми, я вынуждена была так поступить. На мне лежит ответственность. У тебя давно уже нет мамы, а теперь и отца. Корри, ты должна думать о своей репутации, ты не представляешь, что начнут говорить о тебе люди, если у них возникнет хоть малейшее подозрение о чем-нибудь. Общество может быть очень жестоким к тем, кто им пренебрегает.

Тетя продолжала говорить, а Корри опустила глаза и рас-сматривала свои ногти, слегка пожелтевшие от проявителя.

– Скажи мне, это правда?

Корри подняла глаза и увидела, что тетя готова расплакаться.

– О Господи, Корри… Я не хочу даже думать о том, что это может быть правдой, но боюсь, что так оно и есть. Все признаки налицо. У меня было то же самое перед тем, как я родила своего ребенка, мертвого…

– Да, я беременна.

Корри сказала это спокойным, ровным голосом, но не выдержала и бросилась к тетиным ногам.

– Тетя, ребенок от Эвери! Но он уехал! Далеко, на Аляску. И я не знаю, как мне жить дальше!

Через полчаса Сьюзен знала все. Корри говорила и плакала, слезы облегчали ей душу. Тетя все это время не отрывалась от своего вышивания, стежки ложились на ткань ровно и легко. Наконец Корри замолчала.

– И что же ты собираешься делать теперь? Даже если ты будешь носить тугой корсет, это все равно скоро станет заметно.

– Я не знаю. Я собиралась выйти замуж за Эвери. В письме он пишет, что вернется и высыплет мне в подол кучу золотых самородков.

Сьюзен горько улыбнулась.

– К тому времени, как он это сделает, твой подол будет уже полон.

Они помолчали. Тетя продолжала невозмутимо накладывать на ткань стежки, один за другим.

– Дональд Ирль хочет жениться на тебе.

– Да, я знаю… но, тетя, это невозможно, чтобы наш с Эвери ребенок носил его имя.

– И раньше случалось, что женщины выходили замуж без любви. Ты не первая.

– Нет! Только не Дональд! Я люблю Эвери. Он образован и воспитан… И вообще, мы уже все решили. Если бы он только написал мне письмо! А еще лучше – приехал, мы бы тогда сразу поженились…

Корри осеклась. Ужасная мысль пришла ей в голову. Она вспомнила тот день, когда они вместе с Эвери были в порту и смотрели на бесконечную толпу людей, похожую на огромный муравейник. Ведь там были не только мужчины, но и женщины! Да, Корри сама их видела, своими глазами!

– Тетя! Я поеду на Аляску вслед за Эвери! Я найду его, и мы поженимся там же. Я уверена, что он не станет раздумывать, если со свадьбой придется поторопиться. Ведь это его ребенка я ношу под сердцем, и… потом, он любит меня…

Сьюзен перестала вышивать.

– Корри, как тебе могло прийти такое в голову? Он оставил тебя, когда ты была при смерти, даже не удосужился подождать, пока станет ясно, что ты выживешь. Он бросил тебя, Корри. А что касается поездки на Аляску, то у тебя наверняка повредились мозги от падения с велосипеда. Иначе ты не додумалась бы до такой глупости. Аляска за сотни миль отсюда, это дикая и пустынная страна. Такое путешествие опасно и для мужчины, не то что для женщины, да к тому же беременной…

– А чем я хуже других? Я сама видела тогда в порту, что среди этих людей были женщины. А Эвери любит меня, он сам говорил мне! Он просто не может вернуться сейчас, он написал мне в письме, что…

Сьюзен швырнула вышивание на пол.

– Хорошо. Может, это и правда. Но тебе сейчас лучше подумать о ребенке, который будет незаконнорожденным, если ты не предпримешь что-нибудь, и чем скорее, тем лучше.

Корри вскочила.

– Выйти замуж за Дональда Ирля? Это, по-вашему, я должна предпринять! Нет, этого не будет. Я никогда не выйду за него!


Рассвет едва забрезжил, а Корри была уже на ногах. «Все ли я уложила? Не забыла ли чего? Правильно ли я поступаю?» – сотни вопросов сменяли друг друга в ее голове.

– Все уже уложено. Если мы что-нибудь и забыли, придется ехать так.

Глаза Ли Хуа блестели в предвкушении авантюры. Корри успела перехватить завистливый взгляд девушки, брошенный на сундук, стоявший посреди комнаты.

Со времени их разговора с тетей прошло три дня. Корри стояла перед зеркалом, рассматривая свой дорожный костюм из прочной, неброской ткани, заботливо отутюженный Ли Хуа.

Корри была немного бледна, но на щеках горел румянец. Волосы собраны в высокую прическу. Глаза сверкали от волнения перед лицом неизвестности.

Она совсем не похожа на беременную женщину. Никто ни о чем не догадается. К тому же ее больше не тошнило. Через несколько недель она станет женой Эвери, и они вместе вернутся в Сан-Франциско. Нельзя же рожать ребенка на этом диком Севере! Тогда тетя Сьюзен простит ей побег. Должна будет простить!

Корри в последний раз оглядела себя с головы до ног. Ли Хуа доставала из шкафа костюм для верховой езды, чтобы отнести его в гардеробную. Корри обещала Дональду, что после обеда поедет с ним кататься на побережье. Как же он разозлится, когда заедет за ней, а она исчезла!

А впрочем, с сегодняшнего дня Дональд для нее больше не существует. Она вычеркивает его из своей жизни. Пусть он хоть лопнет от злости, ее это больше не интересует. Через десять – нет, через восемь минут она уйдет отсюда и больше не вернется.

Корри подошла к туалетному столику и проверила, на месте ли конверт, адресованный Дональду. Она вложила в него деньги за выброшенное ею кольцо и краткую записку с извинениями за свою несдержанность.

Корри осмотрела сундук, проверила ящик с фотографическим оборудованием, убедилась в том, что замки в порядке, а веревки надежны.

Всю ночь Корри укладывала и перекладывала вещи, которые они с Ли Хуа купили за последние два дня, соблюдая строжайшую тайну. Шерстяное теплое дамское белье. Полный комплект белья для ребенка, на тот случай, если он все-таки родится на Аляске, хотя Корри молила Бога, чтобы этого не произошло. Книги. Верхнюю одежду. Толстые одеяла. Москитную сетку. Сухофрукты и консервы на случай, если еда на пароходе будет несъедобной. Муфту и перчатки. И, наконец, мужской тулуп и ватные брюки, на которых настаивала Ли Хуа.

– Зачем брюки?

– Корри, так надо. Мой двоюродный брат уже давно живет на Юконе. Он писал мне, что там бывают морозы по 30–40 градусов. Лучше уж носить мужские брюки, чем замерзнуть насмерть.

Корри вспомнила слова Куайда Хилла о наиболее удобном велосипедном костюме.

– Да, но сейчас апрель!

– Там и весной холодно. Обязательно возьми, мало ли что может случиться.

Ли Хуа решительно упаковала мужскую одежду в сундук.

Корри решила взять с собой пять тысяч долларов наличными. В основном это были деньги, вырученные от продажи драгоценностей, которые Кордел Стюарт покупал своей «принцессе Корделии» в течение долгих лет. Корри пришлось также расстаться с маминой диадемой.

Она уложила деньги в широкий кожаный пояс. Ли Хуа настаивала на том, чтобы Корри надела его прямо на тело, под одежду, чтобы никто не смог обокрасть ее.

Корри засмеялась.

– А.если мне понадобится заплатить за что-нибудь на пароходе? Что же, я должна буду задрать юбку, чтобы достать деньги? Что обо мне подумают?

– О тебе подумают, что ты благоразумна. Ты можешь смеяться, сколько хочешь, и положить деньги в кошелек, чтобы все видели, что они у тебя есть. Но отвернуться и залезть под юбку все же лучше, чем быть ограбленной и остаться без цента.

– Наверное, ты права.

Корри в нетерпении ходила взад и вперед по комнате. Через пять минут она ждала прихода третьего участника их заговора – заранее подкупленного конюха Джима Прайса, в чьи обязанности входило отвезти Корри в порт. Через час она должна отплыть на Аляску на «Алки», пункт назначения которого – Дайя. Оттуда Корри отправится на золотые прииски искать Эвери.

Она взглянула на маленькие швейцарские часики, папин подарок ко дню рождения. Четыре минуты, три – и начнется новая жизнь.

В дверь постучали.

– Мисс Корделия? Вы готовы? Пора ехать.

Корри похолодела. Она растерянно посмотрела на Ли Хуа, но у той на лице застыла торжественная улыбка.

– Ли Хуа, что, неужели пора?

– Да.

Девушки обнялись. Корри заплакала.

– Ну вот, я уезжаю. Береги тетю Сьюзен. Скажи ей, что я должна была так поступить. Она не может не понять. Я очень люблю Эвери и хочу быть с ним. Объясни ей это, Ли Хуа!


ЧАСТЬ 2


Глава 10


Еще утренний туман белой ватой лежал на воде, а в порту уже суетился народ, осаждая палубы пароходов. Корри вспомнила тот день, когда она впервые встретилась здесь с Куайдом Хиллом при весьма неприятных обстоятельствах… Люди все так же толкались, чтобы пробиться ближе к пароходам, мешая проехать экипажам и телегам.

Корри напряженно вглядывалась в толпу, думая о том, что скажет тетя Сьюзен, когда выяснится, что Корри сбежала. Разозлится? Или расстроится? Она очень любила тетю и не хотела причинять ей боль. Корри чувствовала, что тетя Сьюзен на ее месте поступила бы точно так же. У нее, как и у брата, был решительный, несгибаемый характер. Корри тоже была сильной, как отец.

Джим Прайс осторожно прокладывал путь через толпу.

– Сестра мне рассказывала, что они там добывают золото, а потом отправляют на запад в вагонах. Представляете, вагон, набитый до отказа слитками, самородками и золотым песком. Интересно, каково ехать в таком вагоне, сидя на куче золота? Ну вот, так сестра думает, что…

Но Корри было неинтересно, что думает сестра Джима Прайса. Она увидела слева от себя вывеску «Билетная касса» и большое скопление народа под ней. Это было, пожалуй, самое оживленное место в порту.

Корри не надо было покупать билет. Ли Хуа сделала это заранее. Ей удалось забронировать для Корри отдельную каюту, что обошлось в кругленькую сумму, благополучно, перекочевавшую в карман кассира.

– Интересно, как близко нам удастся подъехать?

Джим резко вывернул вбок, чтобы не столкнуться с телегой, груженной деревянными клетками с живыми курами и поросятами. За ними выстроился целый ряд экипажей, которые тоже не могли проехать из-за давки.

– Джим, постарайся подъехать как можно ближе, а там мы уж как-нибудь дотащим вещи.

В толпе мелькнуло лицо человека, похожего на Дональда. Нет, это не может быть он. Дональд сейчас на судоверфях и собирается после обеда ехать с ней кататься. Хороший у него будет вид, когда он поймет, что прогулка не состоится!

Тем временем Джиму Прайсу удалось подъехать почти вплотную к «Алки».

– Все, дальше не проедем, мисс Корделия. Осталось пробраться через толпу, вам это будет нелегко.

– Ничего, как-нибудь проберусь.

– Это совсем неподходящее место для леди, мисс.

Корри постаралась придать своему голосу больше уверенности.

– Джим, все будет в порядке. И, пожалуйста, поторопись! Не хватало еще, чтобы мы опоздали!

Через полчаса упорной борьбы Корри стояла на палубе «Алки».

– Миссис… миссис… гм.

Юноша в форме стюарда держал в руке список со множеством фамилий, многие из которых были уже вычеркнуты.

– Миссис Прайс.

Корри беспокойно следила за тем, как его палец скользил по листу бумаги. Ничего, все будет хорошо, она в этом уверена. Ей хотелось поскорее добраться до каюты. Палуба была забита пассажирами и их багажом; Ясно, что путешествие не будет комфортным. Слишком много людей. В основном мужчины, но есть и женщины, одни одеты роскошно, другие – бедно. Корри рассмешил вид одной толстухи в невообразимой шляпе со страусовыми перьями, которые гордо колыхались на ветру.

На палубе были расставлены лавки, между которыми ходили овцы, мулы и лошади, распространяя по всему пароходу запах скотного двора. Здесь же было свалено сено и фураж для них.

Корри смотрела туда, где сквозь редеющую дымку тумана проступали крыши домов. О Господи, пароход еще не отчалил, а ее уже начинает подташнивать. Что же будет дальше!..

Со списком пассажиров происходила какая-то задержка. Почему этот юноша так долго возится? Что-нибудь не в порядке?

– Мэм, я вижу, у вас отдельная каюта.

– Да.

– Сожалею, но это невозможно. Корабль переполнен. Капитан дал распоряжение не предоставлять отдельных кают. Вам придется ехать с другими женщинами. Им отведена огромная каюта с отличными койками. Вам там будет удобно.

– Но я заплатила за проезд в отдельной каюте! Это входит в стоимость билета!

– Я ничем не могу вам помочь.

Юноша заметил досаду на лице Корри и добавил уже мягче:

– Поймите, мэм, у нас на палубе двести человек, которым вообще не досталось кают. Если вы вернете билет в кассу, на него сразу найдется сотня-другая желающих. Поймите, корабль переполнен, так что вы можете либо принять те условия, которые вам предлагают, либо не ехать вообще.

– Но, пожалуйста, мне необходимо…

Корри полезла в кошелек, где у нее было немного денег – достаточно для небольшого вознаграждения. Но как его предложить? Просто протянуть деньги или нужно еще что-нибудь сказать?

Корри пребывала в раздумье, когда мимо них прошел человек. Он был маленький, широкоплечий, с добродушным лицом и совсем лысый. Чувствовалось, что он наделен властью на этом корабле: по тому, как вытянулся юноша при его приближении, и по тому, какую великолепную, безукоризненную форму он носил, Корри поняла, что это капитан, и не удержалась, чтобы не улыбнуться ему самой беспомощной улыбкой, на какую только была способна.

– Что здесь происходит, Уангер?

– Ничего, сэр. Я только объясняю этой леди, что она не может занять отдельную каюту. Что вы дали распоряжение.

– Я дал распоряжение?

Капитан улыбнулся, на солнце блеснули его золотые зубы. Он с интересом разглядывал Корри.

– Сэр, я заплатила за отдельную каюту и имею на нее право. Я не совсем здорова и…

Капитан от души рассмеялся.

– И вы не хотите еще больше разболеться. В таком случае, мэм… миссис Прайс, если я не ошибаюсь?.. Вы выбрали для оздоровительной прогулки не совсем подходящий пароход. Мы идем на Аляску, и желающих попасть туда очень много.

Корри изобразила еще более жалкую улыбку.

– Пожалуйста, я буду вам так благодарна…

Она заметила, что капитан дрогнул. Его глаза заблестели в предвкушении легкой наживы.

– Ну хорошо, мэм. Я думаю, отдельную каюту можно будет устроить, раз уж вы действительно неважно себя чувствуете. Позаботься об этом, Уангер.

– Есть, сэр.

– И проследи, чтобы багаж перенесли в каюту тотчас.

– Есть, сэр.

– Мы еще увидимся, миссис Прайс. Меня зовут Завулон Картер. Капитан Завулон Картер. Это древнее библейское имя. Моя матушка знала Библию вдоль и поперек.

Корри снова улыбнулась.

Она шла за стюардом по палубе, обходя мужчин, которые сидели группами на голом полу и провожали ее долгими любопытными взглядами. Они будут спать под открытым небом, а у нее есть отдельная каюта. И только потому, что она пару раз улыбнулась этому отвратительному златозубому капитану.

Ей вдруг сделалось стыдно.

Каюта, которую отвели Корри, была небольшая, но чистенькая, даже на ее требовательный взгляд. Две койки, одна над другой, привинченный к стене шкаф с металлическим ободком поверху, чтобы при сильной качке чемоданы не падали на пол. Эмалированная раковина с кувшином для умывания. Из маленького иллюминатора видны легкая рябь на поверхности воды и серое апрельское небо.

Корри села на койку и посмотрела на металлическую крышку сундука, который внесли и поставили посреди каюты – единственное крохотное свободное пространство. Корри подумала, что до конца путешествия она обречена спотыкаться об него и набивать себе шишки.

Тетя Сьюзен. Внезапно волна тоски по дому охватила Корри, и она смахнула с ресниц одинокую слезинку. Сколько еще пройдет времени, прежде чем она снова увидит тетю, Бог знает! Но Корри решила не поддаваться грусти. Ее ребенок должен иметь отца – и тетя Сьюзен с этим согласна. Через несколько недель она станет замужней женщиной, и они с Эвери смогут вернуться в Сан-Франциско… Господи, а вдруг ничего не получится!

Корри впервые почувствовала сомнение в успехе своей затеи. Она прислонилась к дрожащей от качки и работы двигатели стенке каюты и услышала, как над самой ее головой заскрипело перекрытие, глухо раздались чьи-то крики, торопливые шаги и протестующее, жалобное блеяние овцы.

Корри закрыла глаза и стала восстанавливать в памяти лицо Эвери. Полные губы и волевой подбородок. Серые мечтательные глаза. Шелковистые белокурые волосы и роскошные, пышные усы…

Снова заскрипело перекрытие. Корри постаралась расслабиться и немного отдохнуть. Любимые черты растаяли, и Корри погрузилась в беспокойный, но такой необходимый сон.

Она проснулась далеко за полдень, переоделась, поправила прическу и оглядела себя в маленькое зеркальце, которое предусмотрительно завернула в мягкую фланель и упаковала в сундук. Она все еще была бледна, но уже не выглядела такой потерянной. А главное – тошнота исчезла окончательно.

Корри выбралась на палубу и постаралась узнать, где тут можно поесть. Столовая оказалась огромной, посреди стоял невиданных размеров деревянный стол, до блеска начищенный скребком. Скудный дневной свет проникал через иллюминаторы. Матрос объяснил Корри, что, поскольку народу много, обед будет подаваться в несколько приемов, она будет столоваться вместе с остальными женщинами, а тем, у кого нет билетов в каюты, обед будут доставлять прямо на палубу.

Корри стояла у борта, перегнувшись через поручень, и лениво наблюдала, как из трубы выбиваются клубы черного дыма, когда к ней подошел Завулон Картер.

– Ну как вам понравилась каюта?

– Очень хорошая. Уютная.

Он улыбнулся, очевидно, польщенный.

– Мы стараемся, но сами посудите, как можно содержать в чистоте корабль, на котором перевозят скот. Похоже, мне никогда не удастся выбить из кителя навозный запах.

Корри кивнула, не зная, что ответить.

– Знаете, что мы делаем со всеми этими стойлами и загонами для скота, когда прибываем в Дайю? Пускаем их на доски и продаем. В последний раз это стоило триста долларов за тысячу футов.

Капитан Картер хихикнул и уставился на грудь Корри. Потом отвернулся и добавил:

– Не знаю, заметили вы или нет, но мы построили два нужника для тех, кто поедет на палубе. Из них мы тоже наделаем досок. Так что кому-нибудь достанется на редкость ароматный штабель дров!

Корри никогда не встречала человека, который так открыто мог бы говорить с женщиной о подобных вещах.

– Не уверена, капитан, что это самая удачная тема для разговора с дамой.

Корри надменно взглянула на него и пошла прочь.

– Ах, она дама, вы подумайте! Прошу прощения. Я не хотел задеть ваших тонких чувств.

Она резко обернулась. Ну, конечно, капитан не считает ее леди. Она путешествует одна, без сопровождения мужчины, и направляется при этом Бог знает куда, в дикую, пограничную область. Краска стыда залила ее лицо и шею.

Корри не знала, что ответить капитану на его дерзость, но тут раздался свисток. Капитан слегка подтолкнул ее вперед и сказал:

– Вам пора идти обедать, миссис Прайс. Дам кормят в первую очередь, потом тех джентльменов, которые расселись на палубе. Им достанутся пригарки со дна кастрюли.

Обед в обществе дам оставил неизгладимое воспоминание в памяти Корри. Запах скотного двора совсем не чувствовался, – или Корри к нему привыкла, или ветер дул в другую сторону, – но он был бы благоуханием по сравнению с тем тяжелым духом одеколона, который повис в воздухе и не давал дышать. Дамы явно злоупотребляли им. «Купаются они в нем, что ли?» – подумала Корри, морщась.

Запах еды – бифштекса с гарниром, бисквитов и кофе со сгущенным молоком – смешивался с запахом духов, женских тел и навоза. Женщины, не отрываясь от еды, таращились на стюарда и друг на друга. Никогда раньше Корри не видела такого пестрого смешения дам. Среди них были совсем молоденькие девочки. Некоторые в темных юбках и шелковых кофточках, другие в безвкусных ярких платьях и шляпках с перьями и цветами. Одной из них, как показалось Корри, было не больше пятнадцати.

Толстуха со страусовыми перьями на голове тоже была здесь, она тыкала вилкой в направлении стюарда и о чем-то шепталась и смеялась со своей соседкой. Кто были эти женщины? Одни хорошенькие, другие – дурнушки, с бледными, грубыми лицами. Корри, снедаемая любопытством, не могла оторвать от них взгляда.

Неожиданно она получила разъяснения от своей соседки – высокой, худощавой женщины в строгом платье. Она взяла Корри за локоть и тихо сказала:

– Как вам это нравится? Порядочная женщина отправляется в путешествие и вынуждена находиться в обществе проституток. Вы ведь не из их компании? – Она подозрительно посмотрела на Корри.

– Я? Нет! Я – Корри… Прайс, еду на прииски к своему мужу.

– Понятно. Я думаю, что нам, порядочным женщинам, следует держаться вместе. Нас мало, а их вон сколько. Меня зовут Евлалия Бенраш, я тоже еду к своему мужу, в Секл Сити. Он заболел, подхватил тифозную дизентерию. Я везу с собой все необходимое снаряжение и собираюсь тоже попытать счастья на приисках.

Пока Евлалия говорила, Корри оглядывалась вокруг. Женщины, которые были в столовой, даже внешне делились на две категории. «Порядочные» были одеты в неброские дорожные костюмы и держались скромно, а «проститутки» были разодеты в пух и прах, набросились на еду, как саранча, и беспрестанно хихикали и шептались друг с другом. Внимание Корри снова привлекла толстуха, которая так весело и заразительно смеялась, что было трудно не рассмеяться вслед за ней. Евлалия Бенраш толкнула Корри под локоть и сказала:

– Это Матти Шеа. Она их «мадам», везет своих девок на работу в публичные дома и дансинги Юкона.

Корри с еще большим любопытством посмотрела на толстуху.

– Но она очень заразительно смеется.

Евлалия строго посмотрела на Корри.

– Смеется! Еще бы! Она рада посмеяться над честными женщинами, которые волею обстоятельств вынуждены быть среди таких, как она. Я намерена высказать капитану все, что я думаю о здешних порядках.

Корри вспомнила златозубую усмешку капитана и сочла эту затею бессмысленной.

Время, отведенное на обед для дам, подходило к концу. Снаружи раздавались недовольные крики мужчин, ожидающих своей очереди. Выходя из столовой, Корри случайно столкнулась с Матти Шеа.

– Извиняюсь! Этот чертов корабль так качает, что я каждый раз на кого-нибудь падаю!

Она приветливо улыбнулась. Корри заметила, что на лбу «мадам» выступила испарина, она держалась за живот, было очевидно, что ее мучила морская болезнь.

– Не беспокойтесь, все в порядке.

Матти Шеа с головы до ног окинула Корри опытным взглядом, не упускающим ни малейшей детали. Потом кивнула, так что затрепыхались перья на шляпе, и сказала:

– А ты ничего, крошка. Жалко, что ты не с нами. А то смотри, я могла бы тебе подыскать хорошее местечко в Доусон Сити.

Это предложение было сделано таким дружелюбным тоном, что Корри была не в силах оскорбиться. К тому же Матти Шеа вызывала у нее определенную симпатию.

– Я боюсь, что…

– А ты не бойся. Пусть боятся все эти «порядочные», как, например, та, что сидела с тобой. Плюнь на них на всех. Я видела жизнь и знаю, что говорю.

Матти Шеа улыбнулась на прощание и вышла на палубу, где была встречена радостными криками и визгом своих подопечных. Корри услышала ее добродушный окрик:

– Да тише вы! Хватит этих глупостей! Я оглохну от вас прежде, чем мы доберемся до Дайи!

Когда ее маленькие золотые часики показали восемь часов, Корри отложила книгу и решила прогуляться по палубе. Каюта была такой тесной, что Корри чувствовала себя, как кролик в клетке. Если она немедленно не выйдет на свежий воздух, то задохнется!

Было темно и ветрено, луна наполовину скрылась за тучами. В воздухе чувствовалась влага – собирался дождь. Корри поежилась и представила себе, каково тем людям, которые вынуждены спать под открытым небом, в такую ночь.

Она сделала полный круг по палубе, когда с кормы, где находилось багажное отделение, до нее донеслись чьи-то раздраженные голоса. На шум стали стекаться пассажиры.

– Безбилетник! Чертов мальчишка!

Голос капитана Картера дрожал от праведного гнева.

– Ты что ж это надумал, а? Я бы мог получить двести долларов за твой проезд, гадкий воришка! Ты что же, пробрался на борт в сундуке? Отвечай! Какого черта ты вылез из своего вонючего убежища?

Люди толпились плотным кольцом вокруг капитана. Какой-то матрос принес фонарь. Корри тоже поспешила туда, услышав угрожающие нотки в голосе капитана. Она встала на цыпочки, стараясь через головы людей разглядеть, что там происходит.

Безбилетник действительно проник на корабль в сундуке, который, в подтверждение его вины, открытый стоял рядом: из него высыпалась какая-то старая одежда. На мальчике были клетчатая рубашка и шерстяные брюки, мягкая шляпа надвинута на глаза.

Корри подумала, что только юный организм в состоянии был вынести долгое пребывание в сундуке и что только ребенку могла прийти в голову мысль о такой отчаянной проделке. Чем он дышал в сундуке? Как с ним поступит капитан?

– Если ты думаешь, что я тебя бесплатно повезу на Аляску, выкинь это из головы, маленький ублюдок!

Капитан схватил мальчика за плечо и нещадно его тряс.

– Ты будешь отрабатывать свой проезд. Будешь спать на палубе, на голых досках. Или в нужнике. У меня нет для тебя койки. Понял, щенок?

Картер размахнулся и со всего маху ударил мальчика по щеке. Его голова мотнулась в сторону, из груди вырвался сдавленный стон.

Капитан снова ударил его, и с мальчишки слетела шляпа. Каково же было всеобщее удивление, когда по плечам мальчика рассыпались длинные черные волосы, которые отливали синевой в свете раскачивающегося фонаря и развевались на ветру.

Корри услышала возглас стоявшего впереди мужчины, который своей широкой спиной закрывал от нее эту странную сцену.

– Господи, да это девушка!

Маленький бородатый толстяк подтвердил его слова:

– Да, точно! И грудь видна под рубашкой!

Капитан Картер был в недоумении, как и все вокруг.

– Женщина! Маленькая смазливая китаянка! Что за черт!

Корри, движимая страшным предчувствием, вытянулась изо всех сил, чтобы что-нибудь увидеть. Это не удалось, и она юркнула под руку стоявшего впереди человека, пытаясь продраться сквозь толпу.

Безбилетная пассажирка, растерянная и беззащитная, не спускала с капитана ожесточенных глаз и зажмурилась, когда тот снова замахнулся на нее.

Ли Хуа!

Корри резко и зло закричала:

– Капитан Картер! Оставьте девушку в покое! Это моя служанка! Это Ли Хуа!


Глава 11


Ли Хуа прижалась к борту и, как загнанный зверь, молча следила за движениями капитана.

– Меня не интересует, как ее зовут. Меня интересует, каким образом эта маленькая дрянь оказалась на моем корабле.

Он схватил Ли Хуа за локоть и толкнул ее к Корри. При свете фонаря блеснули его золотые зубы. Он распространял сильный запах виски.

– Я понятия не имею, что она здесь делает.

Корри вспомнила, как Ли Хуа украдкой поглядывала на ее сундук. Как при этом глаза девушки горели плохо скрываемой завистью и восхищением…

Какой риск! Ведь она могла задохнуться в сундуке. Его могли завалить другими вещами, тогда Ли Хуа никакими силами не открыла бы его и не выбралась наружу.

– Пусть мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит, иначе я запрягу девчонку в работу так, что она не обрадуется. Я отправлю ее на кухню выносить помои или…

На губах Картера промелькнула похотливая ухмылка.

– Или она могла бы…

Корри холодно взглянула на него, но быстро поняла, что избрала неправильную тактику, и смягчила выражение лица приятной улыбкой.

– Капитан, это я виновата в том, что она самовольно и незаконно проникла на корабль. Ли Хуа – моя горничная. Я объяснила ей, что она не может поехать со мной и должна остаться дома, но она не послушалась.

– Меня она не сможет не послушаться, это не в ее интересах. Иначе я прикажу коку приготовить нам на обед отбивные из ее китайского мяса. – Картер захихикал.

– Капитан, пожалуйста, позвольте мне заплатить за ее проезд. У меня есть деньги, и я с радостью их отдам, чтобы разрешить все проблемы…

– И лишите меня услуг этой смазливой узкоглазой девчонки?

Корри поняла, что капитан забавляется игрой с Ли Хуа, наслаждаясь блеском ее обезумевших от страха глаз и видя, что она еле держится на ногах от изнеможения. Он только и ждет случая, чтобы оскорбить ее, а может, и того хуже.

– Вы сделали бы мне огромное одолжение, капитан, позволив заплатить за ее проезд. Она могла бы ехать у меня в каюте, там все равно две койки. – Корри улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.

– Огромное одолжение, вы говорите?

– Да.

– Ну что ж. Никто до сих пор не мог упрекнуть Завулона Картера в том, что он отказал в одолжении хорошенькой женщине. Хотя одно одолжение я вам уже сделал, отдав в ваше распоряжение свою личную резервную каюту, не так ли? Вообще-то я придерживаю ее для друзей. Так что теперь вы у меня дважды в долгу.

В его улыбке промелькнул грязный, непристойный намек. Корри заставила себя продолжать улыбаться.

– Большое спасибо, капитан. Утром я первым делом принесу вам деньги. А сейчас… – Она шагнула вперед, взяла Ли Хуа за руку и отвела ее подальше от капитана. – А сейчас я отведу ее в каюту. Уже поздно, и нам всем давно пора спать. Спокойной ночи.

С высоко поднятой головой и гордой осанкой, которую она переняла от своего отца, Корри повела Ли Хуа по палубе через толпу разинувших рот от удивления мужчин и хихикающих девиц.

Не успели они войти в каюту, как Корри решительно повернулась к Ли Хуа.

– Как ты здесь оказалась? Я чуть не умерла от страха, когда тебя увидела! Я и представить себе не могла… Что с тобой? Ты вся дрожишь!

Ее гневная тирада обернулась порывом жалости к девушке, которая еле держалась на ногах от усталости и испуга. Лицо Ли Хуа было бледным. Вероятно, от недостатка воздуха в сундуке. Она долгое время провела в скрюченном положении, поэтому мышцы отказывались ее слушаться, руки и ноги онемели.

– Ложись скорей на койку. Господи, что же мне с тобой делать?

Корри заботливо укрыла девушку покрывалом и села рядом.

– Глупая упрямица, ты же могла погибнуть в этом сундуке.

Укрытая покрывалом до подбородка девушка казалась еще меньше, чем была на самом деле. Ли Хуа стесняла забота Корри, она упрямо поджала губы и вызывающе на нее посмотрела.

– Я бы не задохнулась. Я просверлила дырки для воздуха. У меня было с собой немного еды, но я все съела еще утром.

– О Господи! Ты представляешь себе, как ты рисковала? Ты понимаешь, что если бы они положили сундук на самый низ и завалили его, ты не смогла бы выбраться наружу? Тебе пришлось бы сидеть внутри, пока бы мы не добрались до Дайи! Ты представляешь себе, как это долго! Ты бы умерла там!

– Я могла дышать!

– Дышать! Этого недостаточно! Ты хочешь есть? Обед уже был, но у меня есть печенье и консервы. Сейчас я все приготовлю.

Корри переворошила весь сундук и достала печенье, сухофрукты, тушенку и горсть жареного арахиса.

– Не думаю, что это выглядит очень аппетитно, но до утра можно протянуть. Было бы очень неразумно с моей стороны пойти сейчас к этому капитану и просить у него еду. Нам и так повезло, что он согласился взять деньги за твой проезд.

Ли Хуа набросилась на еду, как голодный зверь. Корри наблюдала, как она ест. Ли Хуа брала еду руками, но движения были грациозны, а мужской костюм делал ее еще более женственной и хрупкой. Корри содрогнулась при мысли, что она могла бы сейчас лежать бездыханным трупом в сундуке, погребенная под грудой багажа.

Когда Ли Хуа закончила есть, Корри собрала пустые консервные банки и сложила их в кучу, чтобы завтра утром выкинуть за борт, как обычно поступали с мусором на кораблях.

– Ну вот, а теперь я жду объяснений, Ли Хуа. Зачем ты это сделала?

Девушка упрямо поджала губы.

– Я хотела сбежать от… Я хотела поехать с тобой.

– Почему?

– Все только и говорят – золото, золото. И твой папа говорил о нем, и Джим Прайс. Все за ним едут, даже мой двоюродный брат. А мне надоело быть служанкой. Я служу у вас в доме с тринадцати лет, твоя тетя очень добра ко мне. Но…

Она взглянула на Корри, ее глаза вызывающе блеснули.

– Ты не поймешь меня. Ты никогда не работала. Никогда не выполняла чужих приказаний, не носила кружевной передник, тебе никогда не делали выговор, если ты на минуту остановишься, чтобы полюбоваться цветком или глотнуть свежего воздуха.

Корри нахмурилась. Неужели Ли Хуа действительно так страдает от своей службы? Возможно, есть другая, более серьезная причина ее поступка. Она чем-то очень напугана.

– Хорошо. А что ты собираешься делать на Севере?

– Не знаю. Может быть, стану старателем.

– Старателем?

– А почему бы нет? Женщины тоже могут искать золото. Женщины все могут!

Корри была потрясена идеей Ли Хуа. Но это невозможно! Ли Хуа поедет с ней в Дайю, поскольку пароход не может повернуть обратно, а потом Корри незамедлительно отправит ее домой. Но какой несгибаемой волей обладает эта девочка!

– Давай-ка ложиться спать! Я тебе дам кое-что из одежды, чтобы ты могла снять наконец эти штаны.

– У меня есть своя одежда. Она в том сундуке, где я сидела.

– Ладно, мы достанем ее завтра. Если только капитан Картер в ярости не выбросил этот проклятый сундук за борт.

Ли Хуа забеспокоилась.

– Я надеюсь, что он этого не сделает. Как же я не подумала! У меня там не только одежда… Корри, спасибо тебе, что ты согласилась за меня заплатить. Я не знаю, чем бы это все кончилось для меня.

– Кончилось бы тем, что ты стала бы наложницей капитана Картера. Ну давай, выбирай койку. Пора ложиться спать.

Среди ночи их разбудило осторожное поскрипывание половиц за дверью. Корри села на койке, ее сердце замерло. Звук изменился, казалось, что кто-то пытается в темноте нащупать ключом замочную скважину. Корри вспомнила, что она закрыла дверь на засов, и немного успокоилась. А вдруг это крыса? Если так, то очень трудолюбивая; время шло, а звуки не прекращались. Ладони и ступни похолодели и стали влажными. Корри услышала шорох на верхней койке и поняла, что Ли Хуа тоже не спит. Корри прошептала:

– Ли Хуа, ты слышишь?

– Да.

– Как ты думаешь…

Но тут раздался громкий металлический скрежет отодвигаемой задвижки. Дверь стала медленно, со зловещим скрипом открываться, впуская внутрь ночные звуки погруженного в сон корабля – рокот парового двигателя, приглушенные голоса и шаги тех, кто ночевал на палубе, удар склянок. В дверном проеме возник черный силуэт. Корри, затаив дыхание, в ужасе смотрела на него. Так же таинственно и беспощадно появляется из темноты кровожадный монстр в кошмарном сне.

– Не нужно поднимать шума, милые дамы, Это всего лишь я.

Корри сразу же узнала этот голос с неизменным самодовольным смешком. Она слышала его несколько часов назад, сначала дрожащим от злости на Ли Хуа, потом – со слащавым похотливым оттенком. «Теперь вы у меня дважды в долгу… Она могла бы…» Неужели он пришел, чтобы получить с нее «долг»?

– Капитан Картер! Что вы здесь делаете? Как вы вошли? Я же закрыла дверь на задвижку.

– Да? Но я же говорил вам, что держу эту каюту для друзей, поэтому задвижка заклинена и не работает.

Несмотря на кромешный мрак, у Корри не было сомнения в том, что Завулон Картер улыбается и в темноте блестят его золотые зубы.

– Уходите отсюда, пожалуйста! Как вы посмели так бесцеремонно ворваться в нашу каюту?

– В вашу каюту? Я повторяю, что держу ее для друзей. Я сделал вам одолжение, пустив сюда. Вы могли бы сейчас спать на палубе, под открытым небом, в окружении сотни мужчин. Вам бы этого не хотелось, миссис Прайс, правда? Даме не пристало спать в таких условиях! А здесь намного удобнее, не так ли?

Корри вскочила с койки, забыв, что на ней лишь ночная рубашка.

– Убирайтесь отсюда! И немедленно! А то я закричу.

– Валяйте, кричите. Снаружи сильный ветер, корабль скрипит от качки, и вас никто не услышит. А если и услышат, то подумают, что это развлекаются девицы мадам Матти Шеа. Вы, миссис Прайс, не такая, как они, вы из другого теста. И китайская девчонка тоже. Этот лакомый кусочек я тоже не откажусь попробовать!

Капитан приближался к Корри. Она едва различала его черную тень, но узнала его по нарастающему запаху виски, пота и помады для волос.

– Я сказала – убирайтесь!

– Вы обе у меня в долгу, детка. Вы что же, рассчитывали получить каюту даром?

Он сгреб ее в охапку, пытаясь задрать подол ночной рубашки. Корри почувствовала, как мужская рука настойчиво пытается пробраться между ее сведенными бедрами. Корри похолодела. О Господи, он собирается изнасиловать ее. Что же делать?

Она пронзительно закричала от нестерпимого отвращения и, извернувшись, ударила его коленом. Ей удалось отпрыгнуть к шкафу, но металлический обод с такой силой вонзился ей в плечо, что в глазах потемнело от боли. Она пыталась нащупать в темноте кувшин для умывания, который стоял здесь же, на раковине.

В это время Ли Хуа слетела с верхней полки и, как дикая кошка, прыгнула на спину Картеру, который уже оправился от удара и с новой силой вцепился в Корри. Хоть весила Ли Хуа немного, нападение ее было внезапным, так что капитан не удержался на ногах, и все трое повалились на пол, продолжая бороться в темноте. Корри чувствовала на себе удары чьих-то кулаков, потом раздался глухой стук. Это Ли Хуа опустила металлический кувшин на голову капитана.

– Черт побери! Ах ты, сучка…

Картеру удалось встать на ноги, он набросился на Ли Хуа и стал теснить ее в угол между шкафом и раковиной.

Корри не выдержала и, сама не своя от ярости, закричала так, что капитан оставил Ли Хуа и в ужасе остолбенел.

– Убирайся вон, скотина! Я никакая не миссис Прайс, идиот! Я – Корделия Стюарт, дочь Кордела Стюарта! Я – хозяйка судоверфей Стюарта, грязный ублюдок! И этого корыта тоже! Я уничтожу тебя, если ты немедленно не уберешься отсюда и хоть словом обмолвишься о том, что здесь произошло! Ты слышишь? Я сотру тебя в порошок, если ты хоть раз еще посмеешь прикоснуться ко мне или к Ли Хуа или позволишь себе похабный взгляд или слово в наш адрес! Ты хорошо меня понял? А теперь пошел вон из моей каюты! Из моей, запомни это! И еще запомни, что я тебе ничего не должна! Ничего!

– Но… вы же купили билет на имя миссис Прайс. Я думал…

– Я знаю, что вы думали. Я не хочу, чтобы стало известно, что я нахожусь на корабле. Ни единая душа не должна знать об этом. Вы меня поняли?

Корри говорила теперь спокойно и уверенно. Капитан на ее глазах превратился из разъяренного зверя в послушного и внимательного подчиненного. Он отступил к двери и приводил в порядок свой костюм, измятый и облитый водой из кувшина.

– Да… да, ясно.

– А теперь уходите. И не смейте даже близко подходить к моей каюте! И вот еще что, завтра к полудню задвижка должна быть починена.

– Слушаюсь, мисс Стюарт… э-э, миссис Прайс… мэм. Капитан удалился с невероятной поспешностью. Корри закрыла за ним дверь, сердце колотилось с такой силой, как будто она долго бежала, спасаясь от погони. Ну вот, она не может самостоятельно выйти из сложной ситуации и прибегает за помощью к власти папиных денег, от которых так гордо отказалась. Да к тому же ругается, как извозчик. Нет, она не настоящая леди, это очевидно. Но зато они навсегда избавились от этого мерзавца. Он больше не осмелится им досаждать.

– Давай придвинем сундук к двери, – предложила Ли Хуа.

– Давай, хотя я думаю, что он не вернется.

Они с большим трудом дотащили сундук до двери, потом зажгли лампу и принялись приводить каюту в порядок: вытерли лужу с пола и собрали разбросанные консервные банки. Корри подняла кувшин, который сильно погнулся от удара, и задумчиво сказала:

– А у этого капитана крепкая голова.

– Да, пожалуй.

Девушки рассмеялись и бросились в объятия друг другу. Было далеко за полночь, а они хохотали и не могли остановиться, вспоминая, какой столбняк напал на капитана Картера, когда он узнал, кем оказалась девушка, на честь которой он осмелился покуситься.


«Дорогая тетя Сьюзен. Я пишу вам с парохода, на котором плыву на Юкон, чтобы найти Эвери и выйти за него замуж. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, все будет хорошо. Со мной вместе Ли Хуа. Мы вернемся домой через несколько недель…»


Третья ночь, которую девушки провели на борту «Алки», оказалась беспокойной. От порывов штормового ветра корабль скрипел, стонал, трещал и, казалось, был готов разломиться пополам. Волны были такими огромными, что им ничего не стоило в одну секунду потопить корабль. Одному Богу известно, куда капитан Картер подевал людей с палубы, оставить их там было невозможно, их бы мгновенно смыло за борт.

Большинство пассажиров слегло от морской болезни, но Корри, к своему удивлению, была не из их числа. Она язвительно подумала, что уже впрок настрадалась. Надо сказать, что ураганный ветер имел одно немаловажное преимущество. Он уносил отвратительный запах скотного двора, который Корри не в силах была больше терпеть. Так что все было бы хорошо, если бы Ли Хуа не проводила дни и ночи на верхней койке, жестоко мучаясь от головокружения и дурноты.

Слава Богу, на следующее утро они подошли к Хуан де Фука, и Корри, столкнувшись на палубе с Уангером, узнала, что они зайдут в порт пополнить запасы провизии и пресной воды. Кроме того, корабль пострадал в бурю, и ему был необходим мелкий ремонт. На все это уйдет несколько дней.

Именно тогда, когда они стояли на якоре у подножия горы Олимпик, скрывающей свою заснеженную вершину высоко в облаках, заболела Матти Шеа.

Корри узнала об этом из разговора девушек во время обеда.

– Она стонет и воет, как привидение. Держится за живот и кричит, что умирает. О Господи! Интересно знать, что она подхватила, уж не холеру ли.

Это говорила Джинни, та самая хрупкая пятнадцатилетняя девочка, чье присутствие среди этих разбитных женщин так поразило Корри еще в первый день.

– Нет, вряд ли это холера, – сказала ее подруга.

– Ну все равно. Я даже близко боюсь подойти к ней. Я никогда не ухаживала за больными, меня тошнит от одной только мысли об этом.

Корри почувствовала сострадание к женщине, о которой так равнодушно отзываются, и спросила:

– Кто заболел?

– Матти Шеа, вот кто. Она в бреду, никого не узнает. Я никогда не видела ничего страшнее.

Корри проглотила комок, вставший поперек горла, и переспросила:

– Вы говорите… о той полной женщине, которая все время смеется?

– Ну да, о ней. Только теперь она уже не смеется. Корри собиралась расспросить девушку подробнее, но почувствовала, как Евлалия Бенраш взяла ее под локоть.

– Зачем вы с ними разговариваете? Это же проститутки! Ни одна порядочная женщина не позволит себе с ними и словом перемолвиться, и не важно, что речь идет о болезни. Кроме того…

Она наклонилась к Корри и прошептала ей в самое ухо:

– …Она наверняка больна сами знаете чем. Подумайте хорошенько. Они же собирают всякую грязь…

– Какое это имеет значение? Человек в любом случае не должен страдать. Доктор…

– Ни один уважающий себя доктор не будет лечить проститутку. Лично я пальцем не пошевельну, чтобы помочь ей. Пусть умирает. Это лучше, чем вести такую грязную, распутную жизнь.

У Корри пропал аппетит. К ее удивлению, разговор за столом переключился с болезни Матти Шеа на обсуждение модных фасонов дамских купальных костюмов. Им нет до нее никакого дела! Ни малейшего!

Она вышла из столовой с пригоршней фруктов и бисквитов для Ли Хуа, которая все еще была не в силах встать с койки, и прошла через толпу мужчин, ожидающих своей очереди обедать. Они проводили ее долгими, пристальными взглядами. С тех пор, как случилась вся эта история с сундуком, Корри с Ли Хуа стали объектом сплетен, любопытных взглядов и перешептываний.

Корри принесла Ли Хуа поесть (та только застонала при виде еды) и отправилась на поиски каюты, где лежала больная, всеми покинутая Матти Шеа. Ее мучительные стоны были слышны в коридоре, так что Корри не составило большого труда найти нужную дверь.

Проститутки размещались в огромной каюте, заставленной трехэтажными нарами. Сундуки, сумки, ящики в беспорядке были расставлены повсюду и служили в качестве столов и стульев. На койках, сундуках, даже на полу валялись грязное белье, чулки, ночные рубашки и корсеты. Кожура от фруктов, пустые бутылки, разбросанные футляры от губной помады и румян довершали беспорядок. Каюта была пропитана запахом духов, потного тела, грязного белья и рвоты.

Корри содрогнулась от омерзения. А ведь капитан чуть было не поселил ее здесь, в этом свинарнике. Как Евлалия Бенраш может здесь жить?

– О Боже… Боже…

Стоны, протяжные и страдальческие, раздавались из-за занавески в углу каюты, которой была отгорожена койка Матти Шеа. «Они все боятся заразиться», – презрительно подумала Корри, подошла к занавеске и решительным движением откинула ее.

Матти Шеа посмотрела на девушку. «Мадам» трудно было узнать без шляпки со страусовыми перьями и обычной дружелюбной улыбки на губах. Ее лицо осунулось, кожа посерела, спутанные волосы разметались по подушке. Было заметно, что никто за эти дни не удосужился расчесать их. Правда, судя по всему, Матти Шеа это было безразлично, от ее койки шел такой запах, что Корри готова была бежать от отвращения.

Но она остановилась, потому что полные невыразимой муки глаза больной не отрываясь смотрели на нее.

– О Боже. Кто ты?

Даже голос ее изменился. Раньше он был глубоким и полным оттенков, а теперь стал бесцветным и осипшим от стонов.

– Я – Корделия Стюарт.

Корри была так потрясена состоянием женщины, что не заметила, как назвалась своим настоящим именем. Взгляд Матти Шеа вдруг стал осмысленным, как будто это имя ей что-нибудь говорило, но через мгновение опять потускнел.

– Я та девушка из столовой, помните, вы еще налетели на меня. Вы говорили, что…

– Я? Да, да… О Господи! Как больно! Мой живот! Неужели они ничего не могут сделать, чтобы помочь мне? Эти грязные шлюхи, они бросили меня… А впрочем, я их не виню. Они боятся заразиться.

Матти Шеа заворочалась на постели, сжимая руками низ живота.

– Что же это такое? Что со мной? Накатывает и снова отпускает. Черт бы побрал этот живот!

– Могу я чем-нибудь помочь вам? Хотите, я попробую найти доктора?

– Доктора, да… Что-нибудь…

Внезапно лицо Матти Шеа исказилось от страха, она смотрела на Корри обезумевшими глазами, но не прямо в лицо, а куда-то дальше, за нее, как будто видела кого-то за ее спиной.

– Нет, папа, папочка, не надо. Не трогай меня…

Корри резко обернулась, но сзади никого не было. Голос Матти Шеа изменился и стал похож на детский, высокий.

– Нет! Я не хочу! Папа, не надо, пожалуйста…

Вдруг Матти Шеа развела колени в стороны и стала, извиваясь, двигать тазом вверх и вниз.

Корри почувствовала, как от страха у нее зашевелились волосы на голове.

– Папа, нет, оставь меня. Я не хочу этого делать. Нет, папа! Мне больно, больно, больно…

Корри вырвало. Она вдруг поняла, что происходит с Матти Шеа. Состояние бреда оживило в ней память о событиях давнего прошлого. Отец изнасиловал собственную дочь! Вот почему Матти Шеа стала проституткой! Как же, пережив такое, она сохранила способность смеяться? И еще делиться своим жизнелюбием с окружающими!

Голос Матти Шеа снова стал обычным.

– О Господи! Какая страшная боль в животе! Ты еще здесь, Корделия? Сделай что-нибудь. Помоги мне.

– Я схожу за доктором. Не может быть, чтобы на всем корабле не нашлось ни одного…

– Да… доктора…

Неожиданно Матти Шеа схватила Корри за руку и с силой притянула к себе. Ее пальцы оказались такими сильными, что Корри едва не закричала от боли, но удержалась.

– Нет… не уходи. Останься здесь, Корделия. Побудь со мной.

– Но вам необходим доктор. Он посмотрит вас, даст лекарство. Может быть, вам нужна операция… или что-нибудь еще.

– Нет, не надо… доктор не поможет. О Господи!

Вдруг какая-то неведомая сила подняла Матти Шеа и заставила сесть на койке. Она сидела выпрямившись, волосы, торчащие клоками в стороны, и сверкающие глаза придавали ей сходство с ведьмой из детской сказки. Она не моргая смотрела прямо перед собой, но, казалось, была погружена в сон. Из ее груди вырвался грубый, низкий клекот, почти бас:

– Ты! Остерегайся! Я вижу! Пламя! Огонь, все пожирающий! Берегись! Тебя сожгут! Тебя сожгут живьем!

– Что?

Корри вырвалась и отскочила как можно дальше от этой страшной женщины. Кровь бросилась ей в голову, все внутри сжалось в комок. Корри не могла отвести взора от этого ужасного зрелища.

– Что вы хотите этим сказать?

– Огонь! Пламя и черное обугленное женское тело! Берегись, Корделия Стюарт!

Матти Шеа вдруг обмякла, как будто потратила все свои силы на эти слова. Она опустилась на подушки и какое-то время лежала не шевелясь. Потом с трудом разжала губы и прошептала:

– Я умею видеть будущее.

Она закрыла глаза и потеряла сознание.


Глава 12


Корри, охваченная мистическим ужасом, выбежала на палубу. Буря закончилась, небо посветлело, и море почти совсем успокоилось. Пассажиры покинули свои тесные, душные каюты и разгуливали по палубе. Мужчины стояли группами, обсуждая прошедший шторм. Двое молодых людей занимались гимнастикой на корме. Они отжимались и приседали так старательно, что их лица покраснели от натуги. Корри не могла отделаться от навязчивого видения – Матти Шеа, сидящая на койке с всклокоченными волосами, выкрикивающая слова ужасного предсказания. «Берегись! Остерегайся! Тебя сожгут живьем!» Неужели она действительно может видеть будущее? Да, но это смешно. На дворе 1898 год, эпоха инквизиции давно закончилась, теперь никто никого не сжигает на кострах. А «дар предвидения» выдумали цыгане и другие шарлатаны, чтобы обманывать людей и вытягивать из них деньги. Без сомнения, папа сказал бы то же самое. Он тоже не верил во все эти спиритические бредни и предсказания судеб…

Да, но Матти Шеа не просила за это денег. И, потом, когда Корри назвала свое настоящее имя, разве не расширились ее глаза, как будто она уже в тот момент что-то видела.

Корри бил озноб, ей стоило большого труда взять себя в руки. Несмотря на все предсказания, Матти Шеа нуждалась в помощи, возможно, была при смерти. Корри вздохнула полной грудью и направилась к физкультурникам.

– Сэр…

Она коснулась плеча того, кто делал приседания. Его широкое лицо покрылось испариной от усердия, он совсем выбился из сил и с трудом поднялся.

– Мм?

– Вы не знаете, есть ли на борту доктор? В одной из кают лежит больная, возможно, умирающая женщина.

Молодой человек был явно озадачен. Он вытер ладонью лоб и сказал:

– Доктор. Кого здесь только нет! Есть священник и настройщик пианино, два адвоката, я даже знаю одного карточного шулера, не говоря о компании англичан – эти проделали большой путь, чтобы добраться сюда…

– Я сказала, мне нужен доктор! Женщине необходима срочная медицинская помощь!

Ее собеседник оглянулся на своего товарища, который давно перестал отжиматься и внимательно следил за разговором.

– Калверсон, ты не знаешь, есть ли здесь доктор?

– Я знаю одного. Это парень из Канады. Я, правда, не знаю его имени. Вам следует обратиться к капитану. Он вам мигом его отыщет.

Корри поблагодарила и пошла по направлению к рубке. Меньше всего на свете ей хотелось говорить с капитаном. После неприятного инцидента в каюте она старательно избегала его. Но другого выхода у Корри не было. Если бы она стала искать доктора, расспрашивая пассажиров, на это ушли бы часы, а Завулон Картер мог найти его в одну минуту.

Корри обратилась к матросу с просьбой позвать капитана. Тот попросил ее подождать, и через секунду появился капитан Картер в новой, отутюженной форме с золотыми погонами и пуговицами.

– Слушаю вас, миссис Прайс.

Он был галантен и предупредителен. Корри старалась не смотреть на шрам, украшающий его подбородок, и синяк, прикрытый козырьком фуражки.

– Капитан, в одной из кают умирает женщина. Ей нужен доктор.

– Что с ней?

– Это неважно. Она страдает от болей в животе. Один из пассажиров сказал мне, что на борту есть доктор, он канадец. Помогите мне, пожалуйста, найти его. Это срочно.

Глаза Завулона Картера презрительно скользнули по ее груди и бедрам.

– Его зовут Уилл Себастьян. Наверное, я смогу помочь вам.

– Что значит «наверное»? Вам следует лучше выполнять свои обязанности, капитан Картер, а то они могут измениться в невыгодную для вас сторону.

– Слушаюсь, мэм. – Корри смотрела на него холодно и жестко до тех пор, пока капитан не отвел глаза и не сказал: – Он заболел морской болезнью. Лежит на своей койке. Я пошлю за ним, если вы настаиваете. Хотя не уверен, что от него сейчас будет какой-нибудь прок.

– Спасибо.

В глубине души Корри расстроилась. Чем доктор сможет помочь, если сам болен?

Однако доктор Себастьян безропотно пошел вслед за Корри в каюту к Матти Шеа. Это был высокий, худощавый молодой человек с густыми каштановыми волосами, карими глазами и доброй улыбкой. Его можно было бы назвать красивым, если бы не бледность – следствие морской болезни. Доктора шатало от головокружения и тошноты. Вот это самоотверженность!

Корри ждала в коридоре, пока доктор осматривал больную. За дверью было тихо. Корри подумала, что Матти Шеа скорее всего без сознания.

Наконец доктор Себастьян вышел. Его лицо побледнело еще сильнее, на лбу выступил пот.

– Поздно. Она мертва. Я не понимаю, почему меня не позвали раньше. Это омерзительно – то, в каком состоянии она находится.

Он пристально посмотрел на Корри.

– Она ходила под себя по крайней мере два дня.

– Мертва? – Корри не могла в это поверить. – Но ведь я только что говорила с ней… Все бросили ее, боялись заразиться.

– Понятно. Хотели сделать вид, что болезни не существует, в надежде, что она их не коснется.

– От чего она умерла?

– Черт побери, откуда я знаю? Вы думаете, я везу с собой рентгеновское оборудование и могу посмотреть, что там у нее в животе? Вот если бы провести вскрытие… Если это и инфекционная болезнь, то она мне неизвестна. В любом случае, она умерла, а от чего – не так уж важно. По крайней мере, для нее.

– Если бы я раньше узнала, что она больна!

Доктор поклонился и сказал:

– Я сообщу эту новость капитану и вернусь на свою койку. А не то меня постигнет та же участь.

Он ушел. Корри ничего не оставалось делать, как тоже вернуться к себе. Матти Шеа была мертва. И никогда больше не засмеется своим веселым, заразительным смехом. Корри снова вспомнила ее предсказание: «Тебя сожгут живьем!»

* * *


Похолодало, шел снег, палуба стала скользкой, как каток. Когда Корри решалась выйти наверх, чтобы подышать свежим воздухом, ей приходилось надевать меховое пальто. Как хорошо, что Корри взяла с собой теплые вещи. Спасибо Ли Хуа – это она настояла. На шестой день их путешествия маленькая китаянка совсем оправилась от морской болезни и стала сопровождать Корри в ее прогулках.

Девушки проводили много времени на палубе. Море, горы, небо – все вокруг было сине-голубым и невыразимо прекрасным. Капитан держался побережья, и они проплывали мимо крохотных островков, горных массивов, фьордов и маленьких бухточек. Только однажды они вышли в открытый океан, и то ненадолго. «Это восхитительная, благословенная Богом земля, – думала Корри. – Господь, должно быть, где-то рядом и любуется делом рук своих».

Корри видела ледники, покрытые миллиардами трещин и испещренные черными точками вышедшей на поверхность горной породы; белоснежные глыбы льда, отливающие бирюзой в дымке тумана. Корри фотографировала их, стараясь уловить тончайшие оттенки в сочетании льда и света.

Через четыре дня они подошли к каналу Линн, последнему отрезку пути, отделяющему их от Дайи. Вереницы облаков проплывали над выступающими из воды скалами. Вокруг простиралась снежная пустыня. Замерзшие бухты, покрытые льдом реки, искрящиеся волшебным светом в лучах холодного, ослепительно яркого солнца. В воде канала отражалась молочная белизна льда, причудливо смешиваясь с изумрудной зеленью морской глубины. Корри много фотографировала, жалея, что рядом нет папы и что некому разделить ее восторга.

Гармония с природой разрушилась внезапно.

Через пять дней на рассвете они вошли в гавань Дайи. Поселение вытянулось вдоль подножия горы и напоминало скопище голых пней на лесной вырубке. Отсюда золотоискатели отправлялись дальше, на реку Юкон.

– Ну вот, вы и на месте, миссис Прайс. – Капитан Картер подошел к Корри, когда она, стоя у борта, наблюдала вхождение корабля в гавань. – Я надеюсь, вам здесь понравится. Никаких доков, никаких верфей, ничего. Даже причала нет. Только прилив.

– А… здесь есть какой-нибудь буксир или любое другое судно, которое могло бы перевезти нас на берег?

– Буксир? Ха! Нет, мэм, у нас есть лихтеры и тачки. Не волнуйтесь, вы и ваши сундуки благополучно окажетесь на берегу. Если, конечно, вас не уронят в воду при погрузке.

– Почему же вы раньше не сказали, что это будет так?..

Корри была в замешательстве.

– А вы не спрашивали.

Он ухмыльнулся и пошел прочь. Корри в тревоге оглядела затянутое туманом побережье. Наверное, капитан преувеличивает, пугает в отместку за тот шрам, что остался у него на лице.

Но в этот момент «Алки» бросил якорь, и Корри поняла, что никакого преувеличения не было. Капитан скорее преуменьшил то безумие, которое началось при разгрузке парохода, набитого паникующими людьми и их багажом: подойти к берегу и пришвартоваться было просто невозможно.

Это был невообразимый хаос.

Лошадей и овец сталкивали в воду, чтобы они вплавь добирались до берега. Лихтеры – плоскодонные посудины – выстроились вдоль бортов «Алки», и матросы поднимали отвратительный гогот, когда какой-нибудь сундук или мешок с рисом падал в воду.

На берегу багаж сваливали в кучу. Чемоданы, сундуки, кирки, лопаты, ящики с консервами, старательское снаряжение, корзины, мешки с мукой. Среди всего этого бродили собаки, овцы, козы. Люди суетились вокруг мешков и ящиков с провизией, стараясь оттащить подальше от воды, чтобы прилив не унес их в море. Некоторые мешки спасти не удалось, они подмокли и безнадежно испортились. Кое-что смыло волной.

– Я забронировал вам два места на лихтере, милые дамы. – Капитан язвительно улыбнулся, видя растерянность Корри и ее спутницы. – Прекрасное, комфортабельное суденышко. Не исключено, правда, что вам придется немного подмокнуть. Но думаю, вам не повредит прохладная ванна.

– Спасибо за заботу, капитан, – сказала Корри надменно.

– К вашим услугам, мэм.

Он поклонился и отошел. Корри с трудом боролась с поднимающейся в ней волной ярости. Как он смеет…

Ну да ладно. Бог с ним, с капитаном, вряд ли они еще встретятся. Корри сейчас занимали другие вопросы. Что им делать теперь? Где они остановятся? Как она собирается искать Эвери? И что будет с ее ребенком?

К тому времени, как они достигли берега, снег повалил хлопьями. Вещи были перенесены с лихтера па телегу – для этого лошади пришлось по грудь зайти в воду. Потом возчик покидал их скарб на берег и уже собирался уехать, но безутешным плачем и обещанием денег Корри смогла его удержать и уговорить довезти до города. Белокурый парень оценивающе посмотрел на девушек и спросил:

– Куда вас везти, мисс?

– В город.

– Я понимаю, что в город. А у вас есть где остановиться? Все гостиницы переполнены. Палатки – и те заняты!

– Вы довезите нас до города. А уж там мы что-нибудь придумаем.

Корри говорила храбро и уверенно, но в душе испугалась, что они с Ли Хуа могут остаться на улице.

Очень скоро они оказались в городе площадью с квадратную милю. Все постройки были свежими, но походили на неотесанные лавки, наскоро сколоченные плотником и брошенные в спешке. Вокруг, как грибы, торчали палатки – палаточный городок не вмещался в черту города и тянулся до самого побережья.

Телега громыхала и подпрыгивала на колдобинах главной улицы, пока не оказалась на площади, от которой в разные стороны лучами расходились улицы, застроенные домами, больше походившими на загоны для скота. На некоторых были вывески. «Клондайк Хаус», «Отель «Бейли», «Дансинг», «Отель «Дайя».

Площадь кишела людьми. Мужчины в меховой одежде, кожаных штанах и грубых ботинках прогуливались взад-вперед, меся ногами грязь со снегом. Некоторые стояли группами, что-то обсуждая и заливаясь громким смехом. Все таращились на Корри и Ли Хуа, чья дорожная одежда выдавала в них приезжих.

Они вдвоем в окружении по меньшей мере двух сотен мужчин, беззащитные и бездомные. Куда они попали? Отвратительный грубый город, грубые мужчины с отвратительными взглядами… лицами…

Корри героически старалась скрыть свой испуг и растерянность от Ли Хуа.

– Этот человек сказал, что отели переполнены. Но, возможно, он ошибается. Пойдем, попробуем найти свободный номер. Не можем же мы оставаться на улице.

Ли Хуа смотрела на стоящие в грязи сундуки и от потрясения не могла произнести ни слова. Потом справилась с собой и сказала:

– Я и вообразить не могла ничего подобного.

– Я тоже. Но надо действовать. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Они вздрогнули, услышав за спиной громкий, заливистый смех. А когда обернулись, то увидели телегу, в которой восседали пять их недавних попутчиц. В шляпах с перьями и цветастых платьях девицы были похожи на стайку экзотических птичек. С ними вместе на телеге сидел мужчина, весельчак и балагур, очевидно, пришедший на смену Матти Шеа и взявший на себя заботу о «девочках».

Ли Хуа грустно заметила:

– Им-то не надо заботиться о крыше над головой.

– Не надо. А нам надо. Надо найти комнату, оставить там вещи, а уже потом решать, что делать дальше. Давай разделимся. Ты иди в эту сторону, а я пойду сюда. Бог даст, нам повезет.

– Да, но…

– Ли Хуа, ты что, хочешь спать посреди улицы в грязи?

– Нет, не хочу.

Ли Хуа покорно пошла прочь.

Корри решила направиться в большой дом на углу с вывеской «Отель Бейли». Она шла и упрямо не обращала внимания на взгляды и реплики встречных мужчин.

– Эй, красотка, ты приехала на работу в дансинг? Это здорово, а то там одни страхолюдины!

Прямо на узком деревянном тротуаре расположилась компания подвыпивших игроков в карты. Корри остановилась. Чтобы их обойти, надо было сойти с тротуара в грязь.

– Позвольте мне пройти!

– Мисс, не хотите сыграть с нами? Но учтите, мы играем только с теми дамами, у которых водится золотой песок.

Большой бородатый мужчина в меховом тулупе улыбнулся Корри добродушной щербатой улыбкой.

– Спасибо, я не хочу играть. Позвольте мне, пожалуйста, пройти.

– О, леди боится испачкать ножки? Джим, подними свой зад и дай ей пройти.

Они издевались или, пусть грубо и неумело, старались вести себя как джентльмены? Корри не знала этого и не решалась заглянуть им в глаза, чтобы понять. Она пулей проскочила мимо и оказалась у входа в «Отель Бейли». Неужели в таком большом доме не найдется маленькой комнатки для двух несчастных девушек? В крайнем случае они с Ли Хуа могли бы спать на одной постели. Они готовы заплатить любые деньги.

Шумная толпа мужчин вывалилась из дверей дансинга, смеясь и толкаясь. Корри пришлось остановиться, чтобы пропустить их.

В это мгновение Корри увидела знакомое лицо. Человек отделился от компании старателей, стоявших поодаль, и приближался к ней. Нет! Этого не может быть! Как он мог здесь оказаться?

Дональд Ирль!

Корри остолбенела и не двигаясь смотрела, как он идет к ней, расталкивая своими широкими плечами тех, кто оказывался на его пути.

Дональд!

Ее охватил панический ужас.

Корри бросилась бежать. Она сталкивалась с людьми и, теряя равновесие, падала с тротуара в грязь, проваливаясь по щиколотку. Потом снова выбиралась на тротуар и бежала, бежала… Какой-то седовласый человек вовремя подхватил ее за локоть и не дал поскользнуться в грязи.

– Мисс? С вами все в по…

Но она бежала дальше, не оглядываясь и не останавливаясь, подгоняемая все возрастающим страхом. Она не знала, куда бежит, не думала об этом. Только одна мысль занимала ее. Как Дональд узнал, что она едет в Дайю? Как он выследил ее?

Она мчалась по тротуару и чувствовала, что у нее подкашиваются ноги.


Глава 13


– О черт!

Невольный крик вырвался у Корри, когда она все-таки поскользнулась и, взмахнув руками, силясь обрести равновесие, не удержалась на ногах и упала, больно стукнувшись спиной о край тротуара.

– Ну и ну, неужели опять отчаянная велосипедистка! Я и смотрю, тот же темперамент, та же ловкость и грация. – Раздался над ухом у Корри удивленный мужской голос. Кто-то взял ее под мышки и поставил на ноги.

Корри была охвачена единственным стремлением: убежать, спрятаться от Дональда. Она ничего не слышала и не видела вокруг.

– Пожалуйста, отпустите меня. Нельзя, чтобы он меня увидел!

– Сначала велосипед, теперь еще это. – Голос был насмешливый, до боли знакомый. Корри резко обернулась и посмотрела на своего захватчика.

– Вы!

– Да, боюсь, что это я. Прошу прощения, не захватил с собой розы на этот раз.

Его широкое, самодовольное лицо, как и прежде, было озарено снисходительной улыбкой. Он был в куртке, сшитой из шерстяного клетчатого пледа, в меховой шапке и казался огромным, как великан из детской сказки. Но в выражении его лица было что-то мальчишеское.

– Не нужна мне ваша роза! Почему вы вечно попадаетесь на моем пути? Шагу нельзя ступить, чтобы на вас не наткнуться! Что вы здесь делаете?

Улыбка исчезла с его лица.

– Что я здесь делаю? Скажите лучше, что здесь делаете вы? Вам просто не сидится на одном месте, стоит вас отвезти домой, как вы тут же срываетесь и куда-нибудь бежите!

От удара у Корри нестерпимо ныл копчик. Она дрожала от страха, потому что в любую минуту мог появиться Дональд. А тут этот наглец изощряется в остроумии!

– Знаете что! Оставьте меня в покое! Мне надо идти! Я не могу больше стоять тут с вами и выслушивать ваши идиотские шутки! Он может меня увидеть…

– Кто может вас увидеть?

– Неважно! Отпустите меня!

Она отчаянно дернулась из его рук.

– Ну пожалуйста. Нельзя, чтобы он меня увидел, вы понимаете?

– Почему нельзя? По-моему, вами стоит полюбоваться, особенно теперь, когда вы забрызганы грязью с ног до головы.

Вместо того чтобы отпустить, Куайд Хилл потащил ее по направлению к заведению с вывеской «Бадс Роуд Хаус, обеды за 1 доллар».

– Ну пожалуйста!

Корри колотила Куайда свободной рукой, упираясь, как капризный ребенок, и повторяла:

– Отпустите меня. Мне нельзя попадаться ему на глаза.

– Кто бы это ни был, он скорее увидит вас, если вы останетесь на улице.

Куайд Хилл с такой силой тянул Корри за руку, что казалось, еще немного, и рука сломается.

– Город переполнен людьми, но все они толкутся на главной улице. Им больше некуда деваться. Пойдемте, я куплю вам поесть. Во-первых, выглядите вы голодной, а во-вторых, вам лучше убраться куда-нибудь с улицы. Хотя бы на некоторое время. И потом, я не могу отказать себе в удовольствии перекусить в компании хорошенькой женщины.

– Да, но я не…

– Это чудесное местечко. Я здесь вчера обедал. Бад хоть и не Бог весть какой гастроном, но кофе готовит вполне прилично.

Несмотря на ее протесты, Куайд втолкнул Корри в низенькую дверь крохотной забегаловки. Ее глаза не сразу привыкли к сумраку помещения, но постепенно она стала различать бревенчатые стены, неотесанный пол, грубо сколоченные лавки и столы, за которыми сидели мужчины, курили и пили виски. Куайд Хилл повел ее в угол, где за одним из столиков было два свободных места. Четверо едоков подняли головы, чтобы взглянуть на эту странную пару, и тут же снова уткнулись в тарелки.

– Садитесь. И давайте без церемоний.

– Но я не хочу есть.

– Зато я хочу.

Куайд Хилл поймал испуганный, затравленный взгляд, который Корри бросила на дверь.

– И все-таки интересно, кто за вами гонится? Наверное, это разъяренный двухметровый медведь гризли.

– Нет, это не медведь. И, пожалуйста, не издевайтесь.

Корри осторожно села на лавку, стараясь не потревожить ушибленный копчик. А вдруг Дональд придет сюда? Она была уверена, что он рыщет где-нибудь поблизости, может быть, около самой забегаловки. А может быть, он все-таки не узнал ее? Корри молила Бога, чтобы это было так.

Куайд Хилл сказал что-то официантке и снова повернулся к Корри.

– Ну, Корделия Стюарт, рассказывайте, что все это значит? Почему вам не сидится дома, в тепле и безопасности? Почему вас так тянет скитаться? На этот раз вы забрались, по-моему, слишком далеко. Как вас занесло на Аляску? И кто это за вами гонится?

Корри снова взглянула на дверь. Она чувствовала себя зайцем, забившимся в нору, у входа которой его подкарауливает лиса.

– Мистер Хилл, пожалуйста…

– Называйте меня Куайдом. Здесь все без церемоний. Так кто же этот человек?

– Его зовут Дональд Ирль.

– Вот как.

Глаза Куайда сузились. На его лице отразилось странное смешение ярости и изумления одновременно. Корри, не обращая на это внимания, продолжала свой рассказ о папином завещании и его своеобразном представлении о роли Дональда в дальнейшей судьбе дочери.

– Я не хочу выходить за него замуж. Я люблю Эвери. Он мой жених. Я уверена, что Дональд преследует меня из-за наследства, он не любит меня. А я его ненавижу.

– Так, так. Продолжайте.

Глаза Куайда, голубые, как юконское небо, постепенно темнели. Мягкие, улыбчивые губы сжимались в строгую прямую линию.

Корри рассказала ему и про Эвери, и о своих планах найти его и выйти замуж. Умолчала только о ребенке. Ее беременность не была заметна, а значит, Куайду незачем знать об этом, это не его дело.

– Так, значит, ваш жених не знает, что вы приехали?

– Нет. Но я уверена, что он очень обрадуется. Он меня любит. Он…

Корри замолчала, потому что к их столику подошла женщина с подносом, на котором стояли две кружки горячего, дымящегося кофе. Куайд взял одну из них и протянул Корри.

– Вот, выпейте. Это успокоит вас. А то вы дрожите, как осиновый лист.

– Мне не надо успокаиваться! Я прекрасно себя чувствую. Не нужен мне ваш кофе! Мне нужно спрятаться от Дональда так, чтобы он меня не нашел. Я боюсь, что он заставит меня вернуться обратно домой и выйти за него замуж. Я не хочу этого!

– Выпейте.

Куайд сунул кружку в руки Корри.

– И куда же вы намереваетесь бежать от этого Дональда? В горы? Через перевал?

– Не говорите глупостей. Как я могу это сделать? У меня ведь нет специального снаряжения. Все, что у меня есть, это сундук с одеждой и ящик с фотокамерой. Я думала, что здесь есть какой-нибудь транспорт, отели…

– Что? Вы хотите сказать, что не привезли с собой запаса провизии? Ни риса, ни муки, ни бобов?

– Нет.

– О Господи! Девочка моя, вы понимаете, что здесь, на Аляске, острая нехватка продовольствия. Это дикая страна, пустыня. Еда здесь не растет на деревьях, ее привозят на пароходах из Штатов или добывают на охоте. По закону, если у вас нет тысячи двухсот фунтов провианта, вы не можете перейти через Чилкутский перевал. И слава Богу, что есть такой закон, а не то такие, как вы, мерли бы от голода, как мухи.

Куайд отхлебнул из кружки.

– Вам что, никто этого не говорил?

– Нет. Но я читала брошюрки про Аляску – их раздают в магазинах. Я подумала, что… я ведь не собираюсь искать золото, и потом, я ведь здесь ненадолго. Там написано, что на Юконе есть отели… и все остальное.

Куайд так резко поставил кружку на стол, что из нее чуть не выплеснулся кофе.

– Упаси меня Боже от этих чечако, бестолковых, легкомысленных новичков! Ну хорошо. Оставим это, раз вы все равно уже здесь и без запаса продовольствия. Вы говорите, что собираетесь за кого-то замуж. Ну и где этот счастливчик? Я надеюсь, что вы по крайней мере знаете, где он?

– Разумеется, знаю.

Тень сомнения промелькнула в душе Корри, но она не подала виду и уверенно сказала:

– Он на Аляске. Ищет золото. На реке Юкон. Я собираюсь завтра же начать наводить справки. Я уверена, что будет нетрудно найти его.

Куайд стукнул себя ладонью по лбу.

– Корделия Стюарт, вы представляете себе размеры Аляски или нет? Пять лет назад я изъездил весь полуостров вдоль и поперек и знаю, что говорю. Это тысячи квадратных миль пустыни, сотни рек, сотни городов. Он может быть где угодно – в Доусон Сити, Секле, Фортимайле, Вальдесе. Дитя мое, десятки тысяч людей бродят по этой земле, и никто не следит за тем, кто куда пошел, и никто не заметит, если кто-нибудь пропадет или погибнет. Здесь нет телеграфа. Кое-где есть телефон, но только не на золотых приисках. Почты тоже нет. Как же у вас хватило соображения, не узнав заранее, что и как, соваться сюда, чтобы найти какого-то там Эверилла и выйти за него замуж!

– Его зовут Эвери. И я найду его.

– Десять против одного, что у вас ничего не выйдет.

Корри готова была расплакаться от обиды. Ее приводил в бешенство покровительственный тон Куайда. Он смеет обращаться с ней, как с бестолковым ребенком! С чего он взял, что она чечако? В то же время в его словах был здравый смысл. Похоже, что найти Эвери будет труднее, чем казалось дома.

Женщина принесла две тарелки с жареным картофелем и рыбой. Куайд начал есть, а Корри смотрела на свою тарелку и размышляла.

– Попробуйте, вам понравится. Это свежая юконская рыба. Вам надо подкрепиться. Если бы я так сильно шлепнулся задом, как вы, мне бы обязательно потребовалось что-нибудь съесть для поднятия духа.

– Я не голодна! И, будьте так любезны, оставьте в покое… мой зад.

Куайд взглянул на нее и улыбнулся.

Корри смотрела, как он ест, и пыталась уложить в голове все, о чем он говорил. Провиант, рис, мука, бобы. Тысяча двести фунтов провианта. Нет телеграфа… Господи, Боже мой! Еще Ли Хуа! Корри в ужасе вспомнила, что Ли Хуа до сих пор ходит по отелям в поисках комнаты. А вдруг Дональд увидит ее? Как же она могла забыть?

– Простите, мне нужно идти.

Она резко встала с лавки, Куайд силой усадил ее обратно.

– Куда идти? Я думал, что вы не хотите встречаться с этим вашим Дональдом Ирлем. Стоит вам выйти отсюда, первым делом вы наткнетесь на него.

– Но я не собираюсь всю жизнь торчать в этой грязной забегаловке! И потом, мне надо найти Ли Хуа! Я совсем забыла о ней. Она…

– Ли Хуа?

– Да. Это моя служанка, она приехала вместе со мной. Дональд знает ее. Если он ее увидит, то поймет наверняка, что я тоже здесь. Ли Хуа ищет комнату в гостинице для нас.

Куайд засмеялся.

– Господи, у вас к тому же нет комнаты!

– Нет!

Корри кипела от негодования и страха. Как он смеет смеяться над ней? Хорошо, может, она действительно чечако, но откуда же она могла знать, что Дайя и Юкон настолько далеки от цивилизации.

Корри вдруг поняла, что она никогда не найдет Эвери. Такой огромный путь зря! Если у нее еще сохранились остатки благоразумия, она должна немедленно вернуться на побережье и сесть на пароход в Сан-Франциско.

Нет! Она не сделает этого! Напрасно Куайд считает ее глупой, маленькой девочкой! Она не отступит и не вернется домой, пока не найдет Эвери!

Куайд говорил что-то о том, что отели переполнены и комнату найти невозможно, но Корри не слушала его. Она вдруг вспомнила слова тети Сьюзен: «Деньги – не последняя вещь в этом мире. Женщине они необходимы, чтобы оградить себя от проблем и сделать свою жизнь безопасной». Деньги! Ведь на них можно купить не только вещи, но и услуги…

Корри выпрямилась и как будто со стороны услышала свой спокойный голос:

– Я сниму комнату позже. В настоящую минуту мне надо найти человека, который смог бы провести меня вверх по Юкону. Кого-нибудь, кто купил бы для меня провиант, пошел со мной на Юкон и помог найти Эвери. У меня много денег, и я могу хорошо заплатить.

Куайд пристально посмотрел на нее.

– Я надеюсь, вы имеете в виду не меня.

– Я имею в виду вас. Я собираюсь нанять вас, мистер Хилл.

– Корделия Стюарт, я – журналист. Мое дело – писать статьи для газет и журналов. Я привык находиться там, где мне заблагорассудится. Сейчас мне заблагорассудилось оказаться на Аляске, и, поверьте, я найду себе здесь дело получше, чем быть нянькой для неразумной девочки, которая предается несбыточным фантазиям.

– Я здесь не для того, чтобы предаваться несбыточным фантазиям, а для того, чтобы выйти замуж за любимого человека.

– Очень трогательно!

Он поднялся и положил на стол несколько монет.

– Прошу простить, но ничем не могу помочь. У меня другие планы. Пойдите в отель, там вам кого-нибудь порекомендуют. Или, еще лучше, отправляйтесь домой. Идея путешествия на Юкон – абсурд. Вы там будете, как слепой котенок среди волков.

– Нет! Я не уеду домой! Подождите! Куда вы?

Куайд шел к двери. Корри кинулась за ним. Он, что же, собирается бросить ее одну? Он не сделает этого! И потом, как можно довериться незнакомому человеку из какого-то мерзкого отеля? Куайд прав. Она, как ребенок, потерявшийся в лесу, нуждается в помощи, без которой ей никогда не найти Эвери.

– Пожалуйста, подождите!

Корри вцепилась в рукав его куртки.

– Мне обязательно нужно найти Эвери. Я не верю никому. Что, если в отеле мне подсунут какого-нибудь мошенника?

Куайд усмехнулся.

– Большинство людей здесь – мошенники или близки к тому, чтобы ими стать. Я, например. – Он поклонился. – Не беспокойтесь, юная леди. Вы обязательно кого-нибудь найдете. Держу пари, что найдется тьма охотников стать вашим проводником. С деньгами вы многое сможете сделать.

– Ну а что, если…

Куайд на глазах багровел от злости. Корри была в настоящей панике. Она знала, что не должна позволить ему уйти, иначе она никогда больше его не увидит и останется совсем одна в этой ужасной Дайе, без провизии и без малейшей надежды отыскать Эвери. Ли Хуа будет ей только обузой. Корри заставит ее вернуться домой.

– Но вы не можете уйти. Здесь Дональд. Если вы уйдете, он найдет меня…

– И прекрасно. Может быть, хоть ему удастся забрать вас отсюда!

– Что вы говорите? Вы не знаете Дональда. Вы понятия не имеете, какой это страшный человек. Он…

– Корри, послушайте, я был рад пообедать с вами, а теперь честь имею кланяться. Сделайте одолжение, оставьте меня в покое. – Куайд равнодушно отцепил руку Корри от своей куртки, как будто стряхнул прилипшую соринку. – У меня нет времени выслушивать ваши бредовые идеи.

– Это не бредовые идеи!

Они оказались на улице. Корри бежала за ним по тротуару и пыталась удержать.

– Я вам очень хорошо заплачу. Клянусь! Вы, оказывается, еще отвратительнее, чем я думала. Вы не можете бросить меня! Не смеете!

– Да что вы присосались ко мне, как пиявка!

Он раздражался все больше, а она бежала за ним, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих.

– Вы могли бы так поступить со своей матерью? Могли бы оставить ее одну в чужом городе? Вы могли бы бросить свою сестру?

Куайд резко остановился, и Корри налетела на него. Его взгляд был таким холодным и жестоким, что Корри бросило в дрожь.

– Что вы сказали?

– Я сказала… могли бы вы бросить свою сестру?

– Хорошо. К черту ваши деньги. Я уже сказал вам, что имею обыкновение быть там, где мне заблагорассудится. Больше всего на свете мне недоставало виснущей на шее женщины, теперь она у меня есть. Если бы вы не…

Куайд осекся, как будто испугался проговориться.

– Вы согласны? Вы поможете мне?

Он схватил ее за руку и повел за собой.

– Да, черт вас возьми. Одному Богу известно, почему я на это согласился. Скорее всего я совершаю большую ошибку, поддаюсь сиюминутному настроению, но, с другой стороны, если я однажды поддался настроению и приехал на Аляску, почему бы мне не сделать этого еще раз.

Через улицу были перекинуты доски, чтобы, переходя на другую сторону, прохожие не потонули в грязи. Куайд шел быстро, и Корри приходилось очень стараться, чтобы не потерять равновесие и не угодить в лужу. Она плохо понимала, о чем он говорит, но стремительность его поступков пугала.

– Куда вы меня ведете?

– В гостиницу, куда же еще? Раз уж вы навязались на мою голову и вынудили заботиться о себе, я устрою вас на ночлег. Где вы оставили вещи? Хоть в них, я уверен, мало проку, надо их забрать. И потом, мы должны найти эту вашу подружку. Ума не приложу, как вы умудрились добраться до Дайи в сопровождении одной-единственной горничной!

Воистину, за деньги можно купить все. Через полчаса Корри вместе с Ли Хуа осматривали комнату в отеле «Золотой самородок». Отель был построен совсем недавно, в их комнате на полу до сих пор валялись стружки и не высохла штукатурка. Из мебели были только металлический умывальник, старый сбитый матрас и деревянная вешалка, утыканная гвоздями. Свет в комнату проникал через маленькое, подслеповатое окошко.

– Это все, что вам удалось достать?

Куайд сердито посмотрел на Корри.

– Не привередничайте. Это роскошная комната, здесь даже есть стекла в окне. Хозяин при мне отказал четверым очень выгодным клиентам. Конечно, если она вас не устраивает, я смогу подыскать вам комнату в одном из здешних борделей. Там у них есть прекрасные мягкие кровати с балдахинами. Работа, правда, неспокойная. Местное население состоит в основном из мужчин очень любвеобильных…

Звонкая пощечина отозвалась эхом в пустой комнате. Ли Хуа испуганно вскрикнула. Корри была вне себя.

– Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? Я порядочная женщина и не потерплю оскорблений! Я…

Куайд ответил тяжелым, полным дикой ярости взглядом. Он схватил ее за плечи и как следует тряхнул.

– Ударьте меня еще раз, Корделия Стюарт, и я выкину вас отсюда на улицу так, что вы опять сядете в грязь своим хорошеньким задом. И пусть ваш жених вас оттуда вытаскивает! Вы меня поняли?

Его гнев тут же иссяк, и он добавил уже другим тоном:

– Вы правы, Корри, я был слишком груб. Простите. Но я согласился оказать вам услугу, запомните это. Мне не нужно никаких денег, но я не потерплю, чтобы вы распустились и сели мне на шею. И если вы осмелитесь ударить меня еще раз, я уйду и больше не вернусь.

– Идите к черту! – Эти слова вырвались у Корри прежде, чем она успела подумать, стоит ли их произносить.

– Что вы сказали? – Куайд снова насмешливо улыбался.

– Я сказала… ничего. – Корри отвернулась и покраснела. И зачем она только связалась с этим грубияном! Какая непростительная ошибка!

Куайд прошелся по комнате и остановился около сундуков, которые они с хозяином уже успели внести.

– Ну хорошо, я вижу, вы так и не стали леди, но и я вряд ли могу считать себя джентльменом. Но если у вас еще есть шанс, мне уже поздно перевоспитываться. Раз уж нас свела судьба, давайте постараемся ужиться вместе.

Он ткнул носком ботинка один из сундуков.

– Это ваш? Дайте ключ. Я хочу посмотреть, что вы взяли с собой.

– Вы хотите открыть мой сундук? Но зачем?

– Вы же наняли меня, чтобы я в том числе купил для вас провиант и все необходимые вещи. Как же я смогу это сделать, не зная, что у вас уже есть? Давайте ключ.

– Но… – Корри в нерешительности оглянулась на Ли Хуа. – Но там мои личные вещи… в том числе нижнее белье.

– Ну и что? По мне, хоть везите с собой целую фабрику дамских корсетов. Давайте сюда ключ.

Корри молча достала ключ и протянула его Куайду. Они с Ли Хуа наблюдали, как он сел на корточки, открыл сундук и стал в нем рыться.

– Хорошо, что, по крайней мере, вы догадались взять с собой теплые вещи. Признаюсь, я удивлен вашим благоразумием. Но, скажите на милость, зачем вы привезли столько консервов? Продукты в сушеном виде занимают меньше места и мало весят. Консервы надо съесть здесь, на Юкон тащить их на себе глупо…

Куайд глубже нырнул в сундук.

– Нижнее белье! Сплошные кружева! Вам что здесь, Ноб Хилл? Для чего эти вещи здесь, если вы не собираетесь…

Он улыбнулся.

– Ну, хорошо, хорошо. Вы просили меня не говорить об этом, я и не буду. Но знайте: бордели и дансинги – единственные места здесь, где женщины носят все эти ленточки и оборочки.

Корри вспыхнула. Ей захотелось броситься на него с кулаками. Наглец! Но она не осмелилась снова дать ему пощечину, иначе Куайд, несомненно, выполнит свое обещание и бросит ее одну на произвол судьбы. Куайд не в первый раз на Юконе, и без его опыта и знания здешних порядков Корри не обойтись.

Он все еще копался в сундуке. Корри подошла и подняла с пола выпавшую книгу.

– А это что? Фланелевая пеленка?

Приданое новорожденного! Кровь бросилась Корри в лицо. Она выхватила пеленку из его рук и закричала:

– Как вы смеете рыться в моих вещах? Не ваше дело, что я везу с собой! Закройте сундук и не лезьте, куда вас не просят!

Куайд внимательно посмотрел на нее. Потом наклонился и вытащил из сундука кашемировую теплую распашонку, за которую Корри заплатила целых восемь долларов. Куайд держал ее двумя пальцами и удивленно осматривал со всех сторон, словно это была гадюка.

– Теперь понятно, почему вы не хотели дать мне ключ. И почему вы так неудержимо стремитесь найти своего Эвери и выйти за него замуж.

Краска стыда залила лицо Корри, слезы выступили на глазах. Но она прямо смотрела в лицо Куайду, изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Хоть бы и так. Я наняла вас на работу. А моя личная жизнь вас не касается!


Глава 14


На улицах Дайи происходило настоящее смертоубийство.

У Корри не было в этом никаких сомнений. Никогда прежде не слышала она таких жутких ночных звуков. С улицы доносились проклятия, вопли, визги, гогот и улюлюканье. Дважды в течение пятнадцати минут раздавались хлопки пистолетных выстрелов. Какая-то собака сначала долго лаяла, потом громко заскулила, как будто кто-то кинул и нес камнем или ударил сапогом. Под самым окном по тротуару протопали какие-то люди, потом был слышен тяжелый грохот падения, чей-то смех. Из дансинга напротив доносились неистовые, фальшивые звуки пианино.

Корри не могла заснуть, она лежала на матрасе и смотрела прямо перед собой в темноту. Рядом с ней сладко посапывала Ли Хуа. С другого бока – Корри с трудом в это верила – лежал, завернувшись в шерстяной плед, Куайд Хилл. Он заворочался во сне, вытащил из-под одеяла руку, пробормотал что-то и снова задышал глубоко и ровно.

Она спит в одной комнате с мужчиной! Тетя Сьюзен пришла бы в ужас только от одной мысли об этом!

Корри никак не могла этому воспротивиться. Она думала, что в комнате будут жить только они с Ли Хуа, а Куайд найдет себе, если уже не нашел, какое-нибудь другое жилье.

Каково же было ее удивление, когда после двухчасового (кстати, ничем не объясненного) отсутствия Куайд вернулся со свернутым матрасом под мышкой и принялся деловито раскладывать его на полу.

– Что вы делаете?

– Собираюсь как следует выспаться. И вам рекомендую сделать то же самое. Завтра у нас много дел, и я хочу встать пораньше. Надо будет разузнать, где можно купить продукты, я пока еще понятия не имею, как это сделать.

– Надеюсь, вы не собираетесь спать здесь, в этой комнате?

– А где я, по-вашему, должен спать?

В свете керосиновой лампы лицо Куайда казалось злым.

– Послушайте, мисс. Вам до сих пор не ясно, что Дайя переполнена людьми? Отели трещат по швам. Я собирался снять палатку, но раз уж вы здесь, это меняет дело. Я заплатил хорошие деньги за эту комнату и не вижу оснований, чтобы не воспользоваться ею тоже. Нам еще предстоит много ночей провести в палатках, а сегодняшнюю, раз уж есть такая возможность, я лично предпочитаю провести под нормальной крышей.

– Но… вы мужчина.

– Безусловно. И с этим уже ничего не поделаешь. Послушайте, Корделия Стюарт, вы приехали сюда, не имея ни малейшего представления о здешних порядках, а собираетесь учить меня, как мне поступать. Запомните, женщин здесь меньшинство. И, как ни странно, к ним относятся уважительно, по крайней мере к порядочным. Это закон старателей, их кодекс, если вы понимаете, что это такое.

– Но я действительно не могу…

– Не только можете, но и должны.

Он стоял улыбающийся и огромный посреди комнаты и, казалось, занимал ее всю своими широкими плечами.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь вас насиловать. По крайней мере до тех пор, пока вы сами этого не захотите.

Это было четыре часа назад. Корри пришлось запрятать глубоко внутрь свое недовольство, и они с Ли Хуа кое-как устроились на матрасах, не раздеваясь. Ли Хуа сразу же заснула, а Корри лежала в темноте и думала.

Надо было настоять, чтобы он нашел себе другое место для ночлега. Завтра же утром она уволит его. Он дерзкий и нахальный! Неужели в целой Дайе не найдется воспитанного и порядочного человека, который согласился бы доставить ее к Эвери. Наверняка найдется!

Корри в раздражении подумала, что Куайд мог бы отодвинуть свой матрас и подальше от ее постели. Ей было неудобно оттого, что он лежал так близко. С улицы в очередной раз донесся пронзительный хохот. Корри повернулась на бок и заткнула уши. Кто бы мог подумать, что путешествие на Север окажется таким ужасным! Сначала капитан Картер. А потом Матти Шеа с ее страшным предсказанием. Потом Дональд Ирль. А теперь Куайд…

Она уже начала засыпать, но тут со стороны Ли Хуа донесся негромкий, но отчетливый храп, и начавшие уже слипаться глаза Корри снова открылись. Как только девушка может издавать такие звуки? И вообще, почему Корри согласилась оставить ее при себе и не отправить обратно домой?


Ли Хуа решительно воспротивилась желанию Корри купить для нее обратный билет на пароход. Она собиралась отправиться на Клондайк и застолбить там участок.

– Ли Хуа, что ты говоришь? Ты же женщина!

– Если эта миссис Бенраш, с которой мы плыли на корабле, может это сделать, то могу и я. Если не хочешь, чтобы мы были вместе, пожалуйста, я могу уйти. Но я решила пойти на Юкон, и никто не сможет мне помешать!

Корри в изумлении смотрела на нее. С тех пор как они сбежали из дома, Ли Хуа сильно изменилась. Раньше это была расторопная служанка, немножко своенравная, но послушная. Корри относилась к ней, как к умелой горничной, способному парикмахеру, своей подруге, с которой вместе можно смеяться и устраивать розыгрыши над добродушной толстухой Беа Эллен. Корри даже представить себе не могла, что Ли Хуа может быть такой независимой и строптивой.

Корри взяла девушку за руку.

– Подумай хорошенько. Поверь, я действительно хочу помочь тебе. У меня достаточно денег, чтобы купить тебе билет. Пойми, я ведь все же несу за тебя ответственность.

– Ответственность? А с какой стати? Я свободный человек, Корри, а не твоя служанка. И никогда ею больше не стану.

Мягкий, негромкий голос девушки теперь звучал надменно. Корри улыбнулась.

– Ну, хорошо. Мы вместе поедем на Юкон искать Эвери, если ты захочешь составить мне компанию.

– Компанию – да.

Лицо Ли Хуа на мгновение радостно просветлело, и Корри узнала в девушке свою прежнюю подругу, но потом снова стало хмурым…

Теперь Корри лежала бок о бок с ней и, надо признаться, была рада соседству. Тогда, на борту «Алки», она испугалась и возмутилась поступком Ли Хуа. Но зато сейчас она была не одна, у нее был друг… Корри провалилась в сон, неспокойный, полный странных видений – капитан Картер, Матти Шеа…

Незадолго перед рассветом Корри сквозь сон почувствовала, что замерзла. Ей захотелось укрыться от холода, зарыться, спрятаться во что-нибудь теплое. Она инстинктивно стала искать тепло и нашла его рядом с собой, обволоклась им и, почувствовав приятную тяжесть на бедре, заснула еще крепче.

Но теперь ей снился Эвери, а не Матти Шеа. Они лежали вдвоем на песке океанского пляжа. Белокурые волосы Эвери отливали золотом в лучах палящего солнца. Он склонился к ней и прошептал на ухо: «Любимая, я осыплю тебя дождем самородков, и мы поженимся…»

Корри открыла глаза и увидела, что уже утро. Еще она увидела, что лежит, тесно прижавшись спиной к Куайду, который нежно обнял ее во сне. Наверное, ночью он осторожно подполз к ней, так что она даже не почувствовала. А вдруг – ужасная мысль промелькнула у нее в голове – все было по-другому? Вдруг это она сползла во сне со своего матраса и самым бесстыдным образом прижалась к нему?

Корри тихонько попыталась отодвинуться от Куайда, встать, но он уже открыл глаза. Его рука, покоящаяся на ее бедре, осторожно скользнула по низу живота, потом чувственно коснулась груди, приводя Корри в трепет.

– Прекратите! Как вы смеете!

Корри раздраженно зашипела, чтобы не разбудить Ли Хуа, и оттолкнула его руку. Куайд беззвучно засмеялся, и она почувствовала на своей шее тепло его дыхания.

– А что вас так удивляет, Корделия Стюарт? Или лучше я буду называть вас Делия. Это имя вам подходит больше, чем Корри. Я сделан не изо льда, и когда хорошенькая женщина заползает ко мне в постель…

Корри резко отскочила от него.

– Никуда я не заползала! Я…

Она в ужасе замолчала, когда увидела, что действительно сидит на постели Куайда.

– Заползли или нет, неважно. Важно, что я вам, похоже, не понравился. – Куайд тоже сел, потянулся и зевнул. – И это очень жаль!

– Да, вы не ошиблись! Вы мне не нравитесь! Я понятия не имею, как это случилось. Наверное, стало холодно, и я…

Ее щеки пылали от стыда. Она поднялась и оправила свой дорожный костюм, в котором спала.

– Какую ошибку я допустила, наняв такого грубого, невоспитанного человека! Вы не имеете представления о том, что такое хорошие манеры! Вы… вы уволены!

– Уволен?

Теперь Куайд тоже поднялся и стоял рядом с Корри – огромный, как великан. Его голубые глаза светились теплом и дружелюбием – он еще не успел надеть на себя обычную насмешливую маску.

– Вы не можете меня уволить, Корри, потому что прекрасно знаете, что во всей Дайе не найдете человека, вполовину такого порядочного, как я. Может, вы придерживаетесь другого мнения, но я – честный человек и никогда не стану принуждать женщину к близости, если она того не хочет. Так что не волнуйтесь. Ваша невинность, – вернее, то, что от нее осталось, – в полной безопасности.

«Ваша невинность, – вернее то, что от нее осталось…» Корри была вне себя от ярости. Она подошла к окну и стала смотреть на улицу, чтобы успокоиться. Как же он ей ненавистен! Сказать такую вещь! Ей вдруг стало нестерпимо стыдно, и главным образом потому, что ее тело так предательски откликнулось на тепло Куайда в холоде ночи.

Через полчаса все трое завтракали в так называемой «столовой» отеля. Это была небольшая комната с крохотным вестибюлем, пропитанная, как и все остальное в отеле, запахом свежеструганного дерева. За столиками сидели старатели и сосредоточенно набивали рты яичницей с ветчиной.

Корри не могла поверить, что это те же самые кутилы, которые ночью мешали ей заснуть.

Она заметила их любопытные взгляды и втайне порадовалась, что сумела отчистить грязь с юбки и умыться, – ледяная вода вернула ее лицу румянец, а глазам блеск. Ли Хуа тоже умылась и собрала волосы в высокую прическу. Вид у нее был решительный и энергичный.

Даже Куайд приложил старания, чтобы выглядеть презентабельно. Хотя большинство мужчин здесь носили бороду, он где-то умудрился побриться и переменил рубашку.

Завтрак был обилен и походил на обед. Им подали бекон, кофе, оладьи, фруктовый сироп и большую сковороду жареного картофеля. Бекон был мягкий, а блины хорошо промаслены, так что Корри поела с большим удовольствием.

К ней понемногу стала возвращаться уверенность в себе и надежда. Она все больше склонялась к мысли, что поступила правильно, попросив Куайда о помощи. При всей несносности его характера он все-таки обладал зачатками хороших манер. И потом, он опытен и обещал доставить ее к Эвери. Больше от него ничего и не требуется. Через каких-нибудь несколько недель она избавится от него.

Во время завтрака Куайд рассказывал девушкам о своей работе. Корри удивил его деловой спокойный тон, как будто ночью между ними ничего не произошло.

Куайд занимается тем, что пишет статьи и очерки для «Чикаго Трибьюн» и «Нью-Йорк Таймс». Так что ему приходится много путешествовать, и не только по стране, но и за ее пределами. Сейчас он работает над путеводителем по Юкону.

Корри не удержалась от любопытства и спросила:

– Разве вы не готовитесь к своим поездкам заранее? Или необходимость куда-то ехать может возникнуть внезапно? Вы вчера говорили, что сами приехали сюда с очень небольшим запасом провизии.

Куайд посмотрел на нее так, что Корри поняла – он едва удерживается от того, чтобы не сказать грубость.

– Мои планы резко изменились. Я не собирался ехать на Север до последней минуты.

Корри с изумлением узнала, что вчерашнее непонятное отсутствие Куайда было вызвано тем, что он рыскал по городу, стараясь выведать, где остановился Дональд и каковы его намерения.

Корри, затаив дыхание, спросила:

– Ну и что же вам удалось выяснить?

– Он остановился в «Бейли». Ходят слухи, что он ожидает прибытия из Сиэтла землечерпательной машины. Он ищет компаньонов, вероятно, хочет создать корпорацию.

– Корпорацию! Я слышала, как он спорил об этом с папой. Дональд хотел заниматься большим бизнесом на Севере, а папа сердился.

Куайд кивнул, и Корри показалось, что она заметила странное, таинственное выражение на его лице, которое тут же исчезло.

– А как долго он здесь находится?

– Около трех дней.

– Тогда он выследил меня! Ведь наш корабль «Алки» из-за поломки двигателя задержался в Хуан де Фука на несколько дней. Поэтому Дональд обогнал нас.

– Как бы то ни было, он здесь. И, надо сказать, не испытывает недостатка в женском обществе. В отеле я узнал, что в первую же ночь по приезде он привел к себе в номер женщину и щедро заплатил – она проболталась об этом портье. Странный человек со странными заботами.

Корри покраснела.

– Я сделал еще одно неприятное, но нужное дело. Сходил на побережье, отыскал там в кабаке вашего друга, капитана Картера, и поговорил с ним.

– Вы с ним говорили?

– Да. Насколько ему известно, из женщин на его судне ехали только девочки из дансинга и несколько замужних женщин. Среди них была некая миссис Прайс, которая ехала на Клондайк к своему мужу. Больше никого. Поразительная вещь, какое действие на человеческую память могут оказать кредитные бумажки.

Таким образом, Куайд замел за Корри все следы, так что если Дональд захочет найти ее, у него ничего не выйдет. Корри стало стыдно. И на этого человека она злилась, собиралась его рассчитать!

Она была не в силах поднять глаза на Куайда, поэтому старательно разглядывала кофейную гущу на дне своей чашки. Все равно она не будет извиняться перед ним. Он был груб с ней. К тому же забота о ее безопасности входит в его работу.

Куайд в это время переключил свое внимание на Ли Хуа и расспрашивал девушку о планах на будущее. К своему удивлению, Корри услышала, что у ее горничной есть с собой около четырехсот долларов. Она ни словом не обмолвилась об этом раньше, боясь, что ей придется потратить деньги. Теперь она собиралась купить на них свою долю провианта, необходимого для дальнего путешествия.

– Ли Хуа, но я думала, у тебя нет денег! Четыреста долларов! Это большая сумма. Откуда они у тебя?

Ли Хуа посмотрела на Корри тяжелым, свинцовым взглядом.

– Кое-что я скопила. Кое-что получила по завещанию твоего отца. Остальные украла.

– Украла!

– Да. У вас в библиотеке на столе лежал золотой самородок. Я отнесла его скупщику, вместе с другими, которые нашла в вещах твоего отца. Все забыли про них, а мне очень нужны были деньги.

Корри онемела.

– Как же так, Ли Хуа? Воровать…

Девушка обожгла Корри колючим, ненавидящим взглядом.

– Да. Я знаю, что воровать нехорошо. Но, Корри, неужели ты думаешь, что богатство твоего отца добыто честным путем? Ведь нет. Однажды он сам говорил мне, как отправлял испорченные продукты шахтерам в Комсток. Он продавал их по цене, немыслимой в любом другом месте. Он наживался на голодных людях. А это то же воровство…

Корри услышала громкий, искренний хохот, обернулась на Куайда и увидела, как он вытирает набежавшие на глаза слезы.

– Прекрасная идея! Давайте все будем воровать самородки потому, что кто-то когда-то переплатил за буханку хлеба несколько центов!

Корри вдруг почувствовала себя на стороне Ли Хуа и неожиданно для себя сказала:

– Нельзя быть таким безжалостным. Ей ведь действительно были необходимы деньги.

– Может быть. И вообще, кто я такой, чтобы спорить с двумя такими решительными и самостоятельными женщинами?

Куайд заказал еще кофе и перешел к делу. Поскольку точное местонахождение Эвери им неизвестно, самое разумное – отправиться в Доусон Сити. Во-первых, это крупнейший старательский город, во-вторых, при необходимости оттуда легко можно добраться по реке до других поселений. Большинство старателей, как правило, делают заявки на разработку застолбленных участков. Куайд предполагал навести справки об Эвери в заявочных конторах всех крупных городов, стоящих на реке. А первым делом купить провиант здесь же, в Дайе, у тех старателей, которые уже расстались с мечтами найти золото на Клондайке и собирались уезжать.

– Таких очень много. Я познакомился с одним. Он потратил два года на то, чтобы добраться сюда по Эдмонтонской тропе, – это сухопутный маршрут из Канады. Он потерял кучу времени, заработал цингу и чуть не умер от голода. Наконец, он оказался здесь, но уже не хочет искать никакого золота. Единственное, чего он хочет, это вернуться домой.

Девушки слушали Куайда молча. Корри стало страшно. Боже, в каком суровом и жестоком краю они оказались!

Куайд стал рассказывать о маршруте, по которому они двинутся на Север. Река Юкон – это необъятных размеров водный путь, длиной более двух тысяч миль, который проходит через всю Аляску и через часть Канады. Чтобы добраться до нее, они сначала пойдут по Дайской тропе до Чилкутского перевала, живописного заснеженного ущелья в прибрежных скалах на территории Канады. Они перейдут через перевал и затем направятся к озеру Беннет, в которое впадает Юкон. Там они дождутся, когда река освободится ото льда. Куайд сказал, что к моменту ледохода на берегу озера собираются тысячи человек, которые сами строят себе лодки, чтобы плыть на них вверх по течению. Там также есть пароход, и Куайд рассчитывает на то, что им удастся достать на него билеты. Затем они поднимутся по реке на четыреста миль и окажутся в Доусон Сити, откуда рукой подать и до самих золотых рудников.

Корри воодушевилась.

– По-моему, маршрут совсем легкий.

Куайд метнул на нее озлобленный, раздраженный взгляд.

– Легкий? Как же вы не можете понять, юная леди, что здесь, на Юконе, ничего нет легкого. Я уже говорил, что каждый старатель должен иметь с собой тысячу двести фунтов провианта, если он хочет перейти через перевал. Большинство людей тащат этот груз на своем горбу, в лучшем случае – на салазках. Это значит, что они должны несколько раз пройти через перевал, чтобы частями перенести свои пожитки. Это неимоверный труд. Убийственный, в буквальном смысле этого слова. Люди часто умирают, не перенеся и половины груза через перевал.

– Но как же мы…

– Не волнуйтесь, с вами этого не случится. У вас есть достаточно денег, чтобы нанять носильщиков-эскимосов. Путь и без того будет тяжелым. Я не могу позволить беременной женщине взвалить на себя такую ношу.

– Вы не могли бы говорить потише? Зачем кричать об этом на всю гостиницу?

Куайд усмехнулся.

– Извините. Послушайте, Корри, не будьте идиоткой и откажитесь от своей затеи, пока не поздно. Аляска – неподходящее место для женщин и детей.

– Ерунда! Я сама видела, что здесь есть женщины! Я не слабее, чем они. Не беспокойтесь обо мне больше, чем нужно. Со мной ничего не случится.

– В самом деле? Делия, девочка моя, вы хрупкий оранжерейный цветок, как та роза, которую я вам преподнес в Сан-Франциско. Ваши прекрасные лепестки осыплются, если вы останетесь здесь. Осыплются, и их безвозвратно унесет ветром. Вам не выдержать здешних условий. Бьюсь об заклад, вы никогда не поднимали ничего тяжелее, чем ваша камера.

– Нет, я совсем не оранжерейный цветок! А что касается тяжестей, то вы сами сказали, что мы наймем носильщиков. Легко или трудно, но через перевал я перейду! Я приехала сюда, чтобы найти Эвери, и я найду его. Остальное не имеет значения!

К их столику подошел официант со счетом.

– Ну, моя дорогая, этот джентльмен принес счет. Раз уж вы взяли на себя труд финансировать нашу кампанию, не откажетесь ли вы заплатить за обед?

– Я…

Корри сунула руку в кошелек и тут же вспомнила, что забыла переложить деньги из пояса.

– У меня… у меня здесь совсем немного денег. Вот, три доллара, этого, наверное, недостаточно? Остальные деньги… в другом месте.

Корри смутила усмешка Куайда. Официант тоже позволил себе улыбнуться.

– Могу себе представить, в каком. Я надеюсь, что недоступность этого места обеспечит им безопасность?

– Не беспокойтесь! Они в безопасности – по крайней мере от вас! А теперь, будьте любезны, если вам жалко потратить свои деньги на обед, заплатите в долг. Я верну вам его, как только мы поднимемся в номер.

Куайд саркастически усмехнулся и полез в карман за деньгами. Пока он доставал кожаный бумажник, из его кармана выпал какой-то предмет.

Он прокатился по полу и остановился у ножки стула Корри. Она нагнулась и подняла его. Это была брошь, прекрасная камея в золотой оправе, с изящно выгравированным женским профилем. Эмаль на брошке почернела и потрескалась, позолота местами расплавилась и была вся в черных точках от угольного налета.

– Вы уронили…

Корри не отрываясь смотрела на камею. То состояние, в котором находилась брошь, повергло ее в ужас. Что это?

Корри как будто наяву увидела пламя, которое исказило женский профиль на эмали.

Она положила брошь на стол. Куайд молча взял ее и сунул обратно в карман. Его лицо было перекошено от гнева, голубые глаза казались черными.

– Где вы взяли эту страшную, обожженную вещь? И почему носите с собой?

– Это не ваше дело. Вы чересчур любопытны, Корделия Стюарт, особенно для юной особы, ревниво оберегающей свою личную жизнь от вмешательства посторонних. Я, представьте, тоже не люблю, когда суют нос в мою. Нас связывают сугубо деловые отношения. Запомните это.

– Постараюсь.

– А теперь идите обе наверх и ждите меня в номере. Я тем временем постараюсь найти какого-нибудь бедолагу, которому уже нет нужды в провианте.

Куайд поднялся из-за стола, заплатил по счету и вышел не оглядываясь.


Глава 15


Завтра они должны двинуться в путь. Корри стояла посреди комнаты и дивилась огромному количеству тюков, сложенных в углу. Неужели это все только для троих людей! Свитера, меховые куртки, тяжелые прорезиненные ботинки, одеяла, непромокаемая одежда, теплые рукавицы, солнцезащитные очки, меховые шапки. Мешки с рисом, бобами, мукой, пшеном. Сушеные овощи, жареный арахис, сухофрукты. Куайд сказал, что последнее особенно важно, поскольку предохраняет от цинги, страшной болезни, которая на Аляске часто оказывается смертельной.

Куайд настоял также на покупке концентрированного молока, несмотря на чудовищно высокие цены и неудобную, баночную упаковку.

– Вам оно необходимо.

Он не вдавался в дальнейшие объяснения и сразу же заговорил о чем-то другом. Корри покраснела. Как бы она хотела, чтобы Куайд не знал о ее беременности! Но он знал и, как полагала Корри, презирал ее за это.

Куайд купил также две палатки, несколько «клондайкских грелок» и походную печку. Напрасно Корри говорила, что это лишнее, что она не собирается искать золото и незачем тащить на себе столько ненужных вещей.

– Да, но я полагаю, вам будет приятно ходить в сухой одежде и спать не на морозном ветру, а в теплой палатке. Еда нам тоже необходима: если вы думаете, что здесь можно умереть с голоду только на золотых приисках, то ошибаетесь. Это может случиться где угодно. Что касается теплой одежды, то знайте, женщины здесь носят ватные мужские брюки, и вы на время перехода тоже их наденете. Когда ударит мороз под сорок, вы будете счастливы, что они у вас есть.

Да, но сейчас середина апреля. Она не собирается оставаться здесь до тех пор, когда наступят настоящие холода. Только несколько недель, пока она не найдет Эвери. Потом они сразу же вернутся обратно в Сан-Франциско. Ее ребенок должен родиться в цивилизованных условиях, в комфорте налаженного семейного быта.

Ли Хуа грела воду для ванны, Куайд занимался покупками. У Корри выдалось несколько свободных минут, и она решила черкнуть несколько строчек домой, тете Сьюзен. Она живо представляла себе, как тетя сидит одна в доме Стюартов за своим бесконечным вышиванием и беспокоится о ней. Корри стало грустно.

Она вкратце описала путешествие на корабле и Дайю, стараясь свести к минимуму подробности тяжелой походной жизни. Она упомянула о Ли Хуа, уверяя тетю, что компания подруги сильно облегчает ей скитания в поисках Эвери. «Так что все к лучшему, – писала она, украдкой вытирая слезы. – Я наняла надежного человека, который поможет мне найти Эвери. Как только представится возможность, напишу вам снова (почта здесь работает с перебоями). Дорогая тетя, я чувствую себя прекрасно, абсолютно здорова, так что не беспокойтесь обо мне…»

Внезапное появление Куайда застало ее врасплох. Она отвернулась, чтобы скрыть от него слезы.

– Как вы напугали меня!

Он положил в угол еще один тюк.

– Ну, я надеюсь, вы готовы.

– Разумеется.

– Корри, у вас осталась последняя возможность отказаться. Поезжайте домой! Почему вы так этого не хотите? И я, наконец, перестану тратить время на глупости и займусь своими делами.

Куайд взял руку Корри и прижал к ее животу.

– Здесь ваш ребенок, Делия. Подумайте о нем. Оставьте эту бредовую идею. Вы же достаточно разумны, чтобы понять, насколько она несостоятельна. Пойдите в пароходное агентство и купите билет до Сан-Франциско. Для себя и для этой вашей сумасшедшей Ли Хуа. Ведь вы же погибнете здесь. Аляска вас уничтожит, и я не хочу быть этому свидетелем.

Корри возмущенно воскликнула:

– Мы не погибнем, как вы изволите утверждать, и…

Куайд нетерпеливым жестом прервал ее.

– Послушайте, неужели в Сан-Франциско не было никого, за кого вы могли бы выйти замуж, не забираясь на край света?

– Нет, не было. И даже тогда, когда Дональд был там. Я скорее умру, чем выйду за него. И потом, почему вы проявляете такой интерес к моей личной жизни? Неужели я вас так раздражаю, что вы спите и видите, чтобы я хоть сквозь землю провалилась, но оставила вас в покое?

Куайд нахмурился, сдвинув густые брови к переносице.

– Вы здесь ни при чем.

– Вот как? Ну нет, мистер Хилл, вы так собственнически относитесь ко мне, что я не могу быть ни при чем. Вы позволяете себе говорить грубости, как будто имеете на это право, как будто наши отношения настолько близки, что допускают это. Но все совсем не так. Я не ваша собственность, и вы не имеете на меня никаких прав.

– Все дело в том, что вы мне напоминаете одну девушку, вот и все. У вас такие же волосы, такой же независимый характер, та же манера разговаривать. Черт побери, я боюсь за вас. Мне не безразлично, что с вами будет. Раз вы так упрямо хотите искать своего Эвери, черт побери, я доставлю вас к нему!

Корри все-таки надела мужскую одежду, ту, которую ей запихнула в сундук Ли Хуа еще в Сан-Франциско. Казалось, с того момента прошла целая вечность! Ватные брюки, сшитые, должно быть, на пятнадцатилетнего мальчика, мягко обтягивали ее бедра, так что Куайд долго не отрываясь смотрел на них, чем вогнал Корри в густую краску. На ней еще была шерстяная рубашка, изящно подчеркивающая округлость груди, и толстая куртка. В этом «аряде Корри выглядела неотразимо. Но она не видела себя со стороны и поэтому надеялась, что мужчины, глядя на нее и Ли Хуа, одетую точно так же, будут принимать их за мальчиков.

– Не кажется ли тебе, что мы вполне сойдем за мальчиков, если спрячем волосы под шапки?

Ли Хуа в ответ рассмеялась.

– Нет. Мы женщины, и от мужчин этого не скроешь, что на себя ни надень. Но я думаю, что во время перехода мы их будем мало интересовать. Тут не до флирта, как бы самим не пропасть!


Дайская тропа действительно не производила впечатления аллеи для прогулок верхом. Она проходила по глубокой теснине среди горных кряжей и скал и представляла собой сплошную подвижную массу людей и животных. Тысячи золотоискателей, многие из которых были не старше Корри, толкали перед собой тачки или тянули салазки, на которых высились горы тюков с провизией. Некоторые несли ее на себе. Некоторые везли на собачьих упряжках или на телегах, запряженных лошадьми.

На снегу оставались следы полозьев и колес, конский навоз, предметы, брошенные человеком за ненадобностью: окурки, мусор, вещи, с которыми приходилось расставаться из-за непомерной тяжести груза, – одежда, книги. Повсюду возвышались кучи тюков и узлов с табличками «Запас провианта». Человек не в состоянии был унести на себе больше сорока-пятидесяти фунтов за один раз, поэтому приходилось переносить груз частями, таким образом удлиняя свой путь на много километров.

Корри переполняло сострадание к этим людям, вынужденным преодолевать нечеловеческие трудности в борьбе за жизнь. Где-то на середине тропы они увидели средних лет мужчину, который стонал, лежа на снегу, и не мог подняться. Он надорвался, потому что не рассчитал силы и взвалил на себя слишком тяжелый узел.

Им самим посчастливилось нанять в Дайе двух эскимосов, которых звали Таннаумирк и Набкузаик. Они согласились перевезти вещи на собачьих упряжках и взяли за это недорого. При виде Ли Хуа и Корри их круглые лица неизменно светлели, они принимались о чем-то быстро-быстро говорить друг с другом, размахивая руками от волнения.

На расстоянии девяти миль от Дайи путники сделали привал и разбили палатки. Вокруг них на много акров раскинулся настоящий палаточный город с дымом костров, собачьим лаем и грудами провианта повсюду.

Куайд сразу же ушел на разведку и вернулся с известием о том, что они поступили разумно, наняв носильщиков еще в Дайе.

– Здесь это стоит сто долларов в день, и ходят слухи, что те, кто уже успел наняться раньше, собираются взбунтоваться и требовать повышения платы. Хорошо бы нашим эскимосам не пришла в голову такая идея. Тогда нам придется выложить не меньше шестисот долларов за весь путь до озера Беннет.

Корри прикусила губу при мысли о своем уже изрядно истощенном кожаном поясе.

– Что же делать, придется заплатить.

Глаза Куайда сердито блеснули.

– Я не прибавлю им ни цента! Перевозка груза – одно дело, а грабеж на большой дороге – совсем другое.

Корри слишком устала, чтобы спорить с Куайдом. Возможно, из-за своей беременности, но она утомилась так, что едва держалась на ногах. Через час пути ее перестала восхищать красота окружающей природы. К тому же потеплело, снег начал подтаивать, с гор устремились потоки мутной воды, которые почти затопили тропу. В некоторых местах собирались такие глубокие лужи, что в них вязли не только люди, но и животные. Лошади, мулы, быки месили копытами скользкую грязь, тонули в ней по брюхо, а если выбивались из сил, то падали и оставались лежать.

Корри отводила глаза, чтобы не видеть этого ужасного зрелища. Люди проходили мимо брошенных животных, даже подумать было нельзя о том, чтобы попытаться их вытащить и потерять на этом драгоценное время и силы.

Куайд тоже был расстроен.

– Пойдемте, Корри. Не стоит на это смотреть. Хорошо еще, что мы не на Белой тропе. Я слышал, там шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на полуразложившийся труп. Как в покойницкой. Запах тоже соответствующий. Летом тропа так смердит, что по ней невозможно идти.

Корри очень любила лошадей, ей было больно видеть мучения несчастных, ни в чем не повинных животных.

– Как же люди могут быть такими жестокими?

– Юкон – гибельное место для лошадей. Здесь нет корма для них. Они работают без отдыха. Большинство животных, которые оказываются здесь, обречены на смерть.

Корри ничего не ответила.

Она упорно продолжала идти вперед. Мысль об Эвери поддерживала ее силы и заставляла бороться. Очень скоро они встретятся. Он обнимет ее, погладит по волосам, поцелует и скажет, как он скучал, как рад, что она нашла его. И тогда, в его объятиях, Корри забудет весь этот ужас, который ей пришлось пережить…

К удивлению Корри, оказалось, что Ли Хуа обладает фантастической выносливостью. Казалось, что она в принципе не может устать. Она несколько раз предлагала Корри понести за нее камеру, а на второй день пути настояла на том, чтобы сфотографировать ее с Куайдом. И отговорить маленькую китаянку не было никакой возможности.

Они позировали у огромного обломка скалы. После того, как Ли Хуа нажала нужную кнопку, следуя строгой инструкции Корри, Куайд рассмеялся и сказал:

– Ну вот. Нас с вами увековечили. Интересно, что будут думать наши внуки, глядя на эту фотографию.

А потом добавил с усмешкой:

– Разумеется, я не имею в виду, что у нас будут общие внуки.

– Понятия не имею, что они будут думать.

Ли Хуа вставила:

– Надеюсь, я не передержала пленку.

– Ну, конечно, нет.

Корри улыбнулась.

– Давай проявим ее сегодня ночью.

Они провели в пути уже два дня, когда однажды ночью Корри проснулась от резкого, зловещего грохота. Она выбралась из-под одеяла и потрясла Ли Хуа за плечо.

– Проснись! Что это было? Этот шум?

– М-м-м!..

Все попытки разбудить ее оказались тщетными. Утром Куайд объяснил ей, что это был оползень.

– Но беспокоиться нечего. Сейчас весна, и оползни здесь случаются постоянно. Они совершенно безвредны. Другое дело – лавины. Это огромные массы снега, которые внезапно сходят с гор, уничтожая все на своем пути. Надо молить Бога, чтобы лавина не сошла на тропу и не завалила ее.

Корри ужаснулась. И так столько трудностей на пути, теперь еще лавина. Боже, когда все это кончится?

На следующий день они вышли к Пастушьей Стоянке, огромной, незащищенной от ветра долине на расстоянии двенадцати миль от Дайи. Здесь тоже раскинулся палаточный городок, в котором царил полнейший беспорядок: одни ставили палатки и задавали корм лошадям и собакам, другие собирали пожитки и снимались с места, некоторые растапливали печки, чтобы готовить еду, остальные без дела слонялись по лагерю и собирались у костров, смеясь и балагуря.

Ветер был такой сильный, что подчас срывал плохо укрепленную палатку и закручивал ее в снежном вихре. Провиант, оставленный старателями на полпути, засыпало снегом. Корри удивилась, что никому не приходит в голову бояться за оставленный без присмотра груз. Его могут украсть! Мало того, что продукты дорого стоят, было бы очень обидно протащить их на себе половину пути, а потом безвозвратно лишиться. Куайд объяснил ей, что все тот же старательский кодекс декларирует неприкосновенность продовольственного запаса.

Корри наблюдала, как Куайд и два их помощника ставят палатку и кормят собак.

– Цивилизация! Корри, здесь настоящая цивилизация. Есть больница, почта, питейное заведение. Вы здесь можете купить даже дюжину яиц, если это вам по карману. Не хотите ли отведать омлета? Говорят, что я виртуозно его готовлю.

Корри постаралась улыбнуться. Но мысли ее были заняты тем, что не далее, как завтра утром, они начнут штурмовать страшный и прекрасный Чилкутский перевал.


Это было грандиозное зрелище.

Стараясь удержаться на ногах от сильного ветра, не видя ни зги перед собой от сплошной снежной пелены, люди упрямо карабкались на гору. Они шли вереницей, друг за другом и казались суетливыми гномами на фоне величественных и невозмутимых скал.

– Но это… это не тропа. Это горный склон!

Куайд кивнул.

– Три тысячи футов над уровнем моря. Склон такой крутой, что пришлось вырубить в нем ступеньки.

– Но как же мы влезем сюда?

– Никак. Собаки не могут тащить груз по ступенькам, поэтому мы пойдем в обход, через тропу Петтерсон. Вот сюда, направо.

Куайд указал рукой в сторону, где вверх по гораздо более пологому склону поднимались собачьи упряжки и телеги.

– Мы, правда, потеряем время, зато обойдем самый крутой участок.

Корри снова посмотрела на вереницу людей, штурмующих гору. На всем пути к вершине с обеих сторон от живой лестницы виднелись черные точки. Корри спросила у Куай-да, что это такое, и он объяснил, что это те, кто выбился из сил и решил передохнуть. Им теперь часами придется ждать возможности снова вклиниться в плотную вереницу людей.

– Часами!

– Да. Здесь, на Чилкуте, нельзя уставать.

– А что вон там, слева?

Корри показала на какой-то странный желоб поодаль от ледяной лестницы. Ей показалось, что по нему с горы катится огромный снежный ком.

– Это ледяная горка. Видите, по ней вниз съезжает человек. Он уже поднял на гору часть груза, а теперь спускается за следующей.

– О Господи!

Корри в изумлении смотрела по сторонам.

– Это замечательно! Как бы это все понравилось папе!

Тут она вспомнила о своей камере. Корри хорошо отдохнула за ночь, и теперь энергия переполняла ее.

– Пожалуй, я сделаю несколько снимков!

– Вы собираетесь фотографировать? Корри, нам надо приниматься за работу. Выкиньте это из головы и пойдемте.

Корри упрямо возразила:

– Нет, я хочу сделать несколько фотографий. Я обещала папе, что…

– Корри, я повторяю, нам надо торопиться. Надвигается снежная буря. Носильщики требуют, чтобы мы немедленно тронулись в путь. Лучше им не перечить. Носильщики здесь на вес золота. Без них нам придется все вещи тащить на собственном горбу.

Куайд был прав. Буря действительно надвигалась. Морозный ветер обжигал щеки Корри, но она только сильнее натянула шапку на уши и продолжала возиться с камерой. Ей хотелось сделать по крайней мере два кадра: бесконечная вереница людей и спокойная величественность самой горы Чилкут, которая, казалось, снисходительно терпит на своей поверхности копошащихся людей, как собака терпит блох на своей спине.

– Пойдемте, черт побери!

Куайд потянул ее за собой.

– Сейчас не время для развлечений. Пойдемте, Корри, иначе придется пережидать бурю здесь, и носильщики нас бросят.

Тяжелый тюк давил Корри на шею до боли в голове. Шерстяное белье стало влажным от пота. Ноги в грубых ботинках покрылись волдырями. Хотя они выбрали более легкий путь, Корри совершенно выбивалась из сил. Казалось, что этот подъем никогда не закончится. Она и без того чувствовала себя ужасно, а тут еще Куайд постоянно подгонял ее, вынуждая идти быстрее.

– Не отставайте! Нам надо торопиться.

– Я иду так быстро, как могу.

Она разозлилась. Как он смеет так говорить с ней! Как будто она для всех обуза! Это не так! Она идет так же быстро, как остальные.

Куайд велел девушкам поплотнее закутаться в шарфы и оставить только глаза, чтобы колючий ветер не обжигал лицо. Они прошли мимо нескольких людей, упавших в снег рядом с тропой. Один из них был почти мальчик. На его щеках уже появились восковые белые круги – первый признак обморожения.

– Вставайте! Поднимитесь и идите!

Корри не в силах была вынести этого страшного зрелища. Этот замерзающий мальчик, почти ребенок, тронул ее до глубины души. Она подбежала к нему и со всей силы ударила по плечу.

– Буря надвигается! Вы погибнете, если останетесь здесь!

Он равнодушно посмотрел на нее.

– Какая разница, где погибать. Мы никогда не дойдем… мама говорила…

– Вставайте! Ну пожалуйста. Вам надо двигаться.

– Нет, я не могу. У меня не идут ноги…

– Корри!

Куайд подошел к ней и потянул за локоть.

– Пойдемте. Мы не можем останавливаться у каждого выбившегося из сил неудачника. Нам надо позаботиться о себе, иначе мы сами погибнем.

– Но мы не можем так оставить его.

– Корри, говорю вам, пойдемте. Вам надо думать о себе и своем ребенке. Мы заявим полиции о том, что они здесь, когда доберемся до таможни. Полиция придет и заберет их отсюда.

Корри оглянулась вокруг и увидела несколько темных точек на снегу. Это были обессиленные, обреченные на смерть люди.

– Когда подоспеет полиция, будет уже поздно.

Она подошла к Ли Хуа и решительно сказала:

– Возьми камеру. Остальные мои вещи выбрось.

Девушка послушно выполнила ее просьбу. Куайд был в ярости.

– Корри, что, черт возьми, вы делаете? Вы не можете выбросить свои вещи…

– Почему не могу? Я купила их на свои деньги!

Она подошла к мальчику, стащила со своей руки рукавицу и стала растирать ему щеки. Потом с трудом подняла его на ноги.

– Идите! Пожалуйста, идите, не стойте. Иначе вы замерзнете и погибнете. Вы что, хотите умереть?

Кое-как при поддержке Корри ему удалось сделать несколько шагов. Когда они преодолели несколько ярдов, их догнал Куайд и взял мальчика под другую руку. Вдвоем с Корри они потащили его к вершине.


– Этому бедолаге никогда уже не застолбить участка.

Куайд вышел из здания таможни, сдав мальчика на руки полиции и даже не узнав его имени.

– Он потеряет пальцы обеих ног, если не стопы целиком. Вы сумасшедшая, Корделия Стюарт, знаете ли вы это? Выбросить к черту целый мешок риса!

Он взял ее за руку и посмотрел ей в глаза. Взгляд его был таким теплым и нежным, что Корри перестала дрожать от холода.

– Вы сумасшедшая, моя прекрасная Делия. Но вы молодчина.

– Спасибо. – Сухо ответила ему Корри и отвернулась. Они были теперь на территории Канады. Над таможней развевался канадский флаг, едва различимый в снежном тумане. Им пришлось долго стоять в очереди, чтобы взвесить провиант, заплатить пошлину и оформить документы. Вокруг них лежали кучи тюков с провизией, в каждой из которых торчала высокая палка. Куайд сообщил:

– Палки нужны, чтобы можно было отыскать провиант под снегом. Вы знаете, что снежный покров может достигать па Чилкуте шестидесяти футов?

– Шестьдесят футов?

У Корри задрожал голос. Ужасная мысль пришла ей в голову. Ведь Эвери тоже должен был проходить здесь. Благополучно ли он перешел через перевал? А вдруг он так же, как мальчик, которого они спасли, и другие, кто выбился из сил и не мог подняться, остался на обочине дороги и замерз? Бог весть, когда она еще сможет это узнать!


Глава 16


Ли Хуа лежала, завернувшись в одеяло, и смотрела вверх на прогибающуюся под тяжестью снега крышу палатки. Матрас лежал на голой земле, и сквозь него чувствовался холод. Рядом легко и ровно дышала Корри, погруженная в глубокий, безмятежный сон.

К вечеру буря наполнила воздух колючими кристалликами льдинок, устроила такую круговерть, что на расстояния вытянутой руки невозможно было ничего разглядеть. Куайд забеспокоился.

– Не нравится мне все это. И эскимосам тоже. Весной снег очень подвижен, как бы нас всех тут не завалило. Завтра, как только рассветет, переберемся в другое место.

Искать другое место сейчас, после длительного подъема, было нереально. Во-первых, начинали сгущаться сумерки, во-вторых, девушки так устали, что заставлять их идти дальше было бесчеловечно. Собаки тоже нуждались в отдыхе, и их надо было покормить.

Ли Хуа устроила себе теплое гнездышко из одеял и свернулась в нем калачиком. Удивительно было то, что она впервые за все это время не могла заснуть ночью, хотя день был очень тяжелым. Она лежала без сна, и воспоминания против воли захлестнули ее.

В первый раз это случилось так. Он втащил ее в свой экипаж, она кричала и сопротивлялась. Тогда он зажал ей рот рукой и сказал, что не отпустит, хоть она лопни от крика. Он привез ее на незнакомую улицу в большой серый дом. А потом, когда они оказались в огромной комнате на роскошной кровати, он бросился на нее, вдавил ее своим телом в пуховую перину и прошептал страшные слова:

«У тебя горячее, страстное тело. Бьюсь об заклад, ты уже давно не невинна. Расскажи мне все о ней. Все, что знаешь. А если откажешься, я заставлю тебя пожалеть об этом. Я могу сделать так, что жизнь тебе станет немила. Ты веришь?»

Да, она поверила. Особенно после того, как увидела… Ли Хуа заворочалась в одеялах, мучимая видением ужасной сцены, того, как… Нет. Об этом страшно даже думать. Он и сам по себе ужасал ее, но это…

Когда Ли Хуа узнала, что Дональд Ирль тоже в Дайе, ее замутило от страха. Она превозмогла саму себя, чтобы не показать виду Корри. А что, если он снова захочет овладеть ею? Она постаралась успокоить себя мыслью о том, что Дональд приехал за Корри. Это ее он преследует, изнывая от похоти. А она, Ли Хуа, только орудие в его руках.

За стенами палатки свистел ветер, холодный воздух проникал в щели, и, несмотря на горящую печку, было холодно. Корри сладко потянулась во сне и перевернулась на другой бок.

Ли Хуа понемногу перестала дрожать и заснула. Ей снилось, что она сидит внутри сундука и пытается открыть крышку, но та не поддается. Сквозь сон она услышала странный, леденящий душу грохот. Девушка затаила дыхание. Когда-то в своей жизни она уже слышала такой звук. Ну конечно, это песок. Тонны песка, тяжелее которого ничего нет на свете.

Внезапно острая боль пронзила ногу Ли Хуа. Резкая, разливающаяся по всему телу боль. Ли Хуа очнулась, и в эту секунду под давлением огромной массы снега обрушился потолок и расплющил ее, сдавил грудь, ноги, голову. Дышать становилось все труднее.

– О Господи!

Ли Хуа вдруг поняла, насколько страшно то, что произошло. Они с Керри живьем были похоронены под снежной лавиной.

Корри проснулась от сильного удара и криков Ли Хуа. Чудовищная сила придавила ее к земле и лишила возможности двигаться и дышать.

– Моя нога! О Господи! Нас засыпало, засыпало… Я знала, что все так кончится. Я не хотела этого делать, но у меня не было выхода, не было… Пойми меня, Корри!

Корри услышала в стороне от себя стенания Ли Хуа и попыталась подползти к ней, но поняла, что свобода ее передвижений ограничена всего несколькими дюймами.

Снежный обвал. Подвижная масса снега сползла с горы и подмяла под себя хрупкую палатку с двумя несчастными, беспомощными девушками.

– Я должна была, пойми, он меня заставил.

Как ни странно, Корри не впала в панику. Ее голова работала четко и бесстрастно, как часы. Воздух. Благодаря тому, что Корри успела инстинктивно выставить вперед руку, между крышей палатки и ее локтем сохранилось небольшое воздушное пространство. У Ли Хуа, наверное, тоже есть небольшой запас кислорода, раз она в состоянии так кричать. Но на какое время его хватит? Вряд ли надолго. К тому же Ли Хуа, судя по всему, ранена.

Корри попыталась шевельнуться, от чего ее шерстяное нижнее белье мгновенно повлажнело. Ей вдруг стало холодно от страха. Ведь палатка, в которой спали Куайд и носильщики, была разбита совсем рядом. Если ее тоже засыпало, им с Ли Хуа неоткуда ждать помощи.

– Ли Хуа, что с тобой?

В ответ Корри услышала слабый хруст, как будто миллиарды мелких льдинок переместились и замерли в новом положении.

Корри попыталась успокоить себя. Кто-нибудь обязательно их откопает. Дрожащим от страха голосом она принялась звать Куайда. Голова уже начала болеть от нехватки воздуха. Грудь сдавило и жгло огнем.

– Куайд! Куайд!

Ну вот, воздух кончается. Через несколько минут они с Ли Хуа задохнутся. Корри подумала, что приблизительно так себя должен ощущать приговоренный к смерти через повешение в ту минуту, когда веревка уже накинута на шею. А она должна умереть, не совершив никакого преступления, кроме разве того, что зачала в любви внебрачного ребенка. Ребенок. Он тоже погибнет вместе с ней. И никогда не увидит своего отца, не узнает, что такое солнце…

Ее сознание застилало туманом. Только крики Ли Хуа моментами возвращали ее к действительности. Или, может быть, ее собственный голос, ослабевший от духоты…

– Корри! Ради Бога, это вы? Продолжайте кричать, и я найду вас.

Корри почудился голос Куайда где-то совсем далеко, показалось, что ощущение тяжести стало понемногу проходить…

Палатка приподнялась. К ней протянулись руки. Они раскидали остатки влажного снега, выдернули ее из этой тесноты и подняли над землей в черное ночное небо, усыпанное холодными яркими звездами.

Воздух. Сладкий и морозный. Корри глубоко вздохнула и заплакала.

– Делия! Дорогая моя, с вами все в порядке? Я уже думал, что никогда не вытащу вас из-под этой чертовой палатки.

Куайд прижимал ее к груди и стряхивал снег с ее волос и одежды. Корри прижалась к нему, но тут же почувствовала на себе другие руки и сильный запах рыбы. Она открыла глаза. Это был Таннаумирк, его круглое лицо расплылось в улыбке.

– Он идти доставать другая женщина. Ты сильная женщина, хорошо. Другие умирать, ты жить.


– Меня зовут доктор Уилл Себастьян. Где у вас тут человек со сломанной ногой?

Доктор говорил торопливо и казался уставшим от многочасовой непрерывной работы. Но его лицо, добродушное и веселое, со смеющимися карими глазами и каштановой челкой на лбу показалось знакомым. Хотя теперь на нем была толстая куртка и меховая шапка с опущенными ушами, Корри не могла ошибиться.

– Доктор Себастьян? Из Канады?

– Да, я родом из Виндзора. Так где у вас больной, показывайте скорее. У меня, кроме него, еще есть пациенты.

– Кроме нее, вы хотите сказать. Это девушка. Она здесь рядом, в палатке. Похоже, у нее сломана нога.

– Женщина! Ей повезло, что она выжила. Многим мужчинам это не удалось.

Он нагнулся и почти вполз в палатку, которую Куайд поставил на этот раз в безопасном месте. Корри качало от усталости, но она все равно порадовалась, что к Ли Хуа пришел тот самый врач, который тогда на пароходе, несмотря на свою собственную болезнь, не отказался пойти к Матти Шеа. Корри верила, что Ли Хуа в надежных руках. Но не решалась войти в палатку и предложить доктору свою помощь.

Со времени схода лавины прошло кошмарных два дня, в течение которых не прекращались стоны тех, кого засыпало, и крики тех, которые пытались их откопать. Все оставшиеся в живых, все, кто мог держать в руках кирку или лопату, принимали участие в спасательных работах. Корри тоже работала наравне с остальными, каждый раз ужасаясь, когда откапывали очередного несчастного. Шестьдесят тел были завернуты в одеяла и уложены на салазки. Их отправят в Дайю, чтобы там похоронить или переправить на родину.

Теперь Корри понимала, что только чудом они с Ли Хуа не пополнили эту траурную процессию. Даже ее камера не пострадала, только треснул ящик. Куайд считал, что они родились в рубашке. Ведь лавина, по счастью, лишь задела их своим краем, а если бы на них пришелся основной удар, они бы неминуемо погибли…

Корри смотрела на вход в палатку и думала о том, что происходило внутри. Она слышала приглушенные голоса, изредка слабые стоны Ли Хуа. Безусловно, несчастье, постигшее девушку, не позволит ей продолжать путь. Это невозможно. Ей придется вернуться в Дайю и отправиться на пароходе домой. Она останется вдвоем с Куайдом! О Боже!

– Мисс, войдите, пожалуйста.

Доктор Себастьян высунул голову из палатки и позвал ее.

– Я?

– Другой мисс я здесь не вижу.

– Хорошо.

Корри заползла внутрь. Ли Хуа лежала на куче одеял рядом с печкой, ее лицо побелело и сохраняло следы тяжких страданий. Но, несмотря на это, девушка была прекрасна. Черные волосы рассыпались по плечам, кожа была матовой и, казалось, светилась изнутри перламутровым светом. Доктор Себастьян закатал штанину ее ватных брюк почти до бедра, разрезал длинные шаровары, и обнаженная нога Ли Хуа казалась от этого особенно маленькой и беззащитной.

Доктор склонился над девушкой и, не отрываясь от работы, сказал Корри:

– Мне нужно, чтобы присутствовала женщина. А у вас знакомое лицо. Я не мог вас видеть раньше?

– Мы вместе плыли на «Алки». Помните, там умерла женщина? Это я привела вас к ней. Вы еще страдали морской болезнью.

– Да, да…

Он улыбнулся, достал из кожаного чемоданчика пузырек с лекарством, налил несколько капель в ложку и обратился к Ли Хуа:

– Вот, выпейте. Это настойка опия. Она уменьшит боль. Слушайте, а какого черта вы оказались на Чилкуте? Неужели вы решили перейти через перевал, чтобы найти работу в одном из дансингов Доусон Сити?

– Конечно, нет!

Корри возмущенно посмотрела на него.

– Я ищу своего жениха, чтобы выйти за него замуж. А ЛиХуа собирается стать золотоискателем.

– Вот как! – Доктор Себастьян откинул челку со лба и внимательно посмотрел на больную. – Но она такая хрупкая, и кости у нее такие тонкие – как у маленькой птички. Как же она собирается работать на прииске?

Ли Хуа шевельнулась и вскрикнула от резкой боли в ноге, потом приподняла голову и гневно выпалила:

– Во-первых, меня зовут Ли Хуа. Во-вторых, я достаточно сильная, чтобы стать старателем. А в-третьих, неприлично говорить обо мне так, как будто меня здесь нет.

– Извините, я не хотел вас обидеть. Это профессиональная привычка, Ли Хуа.

Доктор произнес имя девушки медленно, как будто хотел распробовать его вкус.

– Я твердо решила стать золотоискателем. А почему бы нет? Только потому, что я женщина? На пароходе я встречала женщин, которые тоже хотели застолбить свой собственный участок.

– Так, значит, вас тоже не миновала золотая лихорадка? Ну хорошо. Послушайте, я дал вам болеутоляющего, но нога все равно может болеть. Вам придется потерпеть. Я наложу вам шину перед отправкой на Пастушью Стоянку.

– На Пастушью Стоянку?

– Да, там есть больница. Всех раненых мы отвозим туда. Вы побудете там какое-то время, пока не поправитесь, после чего сможете вернуться в Дайю и отплыть домой.

Глаза Ли Хуа сверкнули.

– Я не вернусь в Сан-Франциско!

– Что же вы, в таком случае, собираетесь делать? Застолбить участок на Эльдорадо? В больнице вам наложат гипс, а когда снимут, вы еще очень долго будете хромать. Сами посудите, как с такой ногой лезть в шахту?

Ли Хуа выглядела совсем обессилевшей. Она молча и неподвижно лежала, глядя в потолок, пока доктор Себастьян не сложил инструменты в чемоданчик и вышел.


Глава 17


Теплое апрельское солнце поднялось высоко над горами. Ли Хуа вместе с остальными ранеными положили на салазки для отправки в больницу Пастушьей Стоянки. Куайд и два эскимоса добровольно вызвались сопровождать санный поезд. Корри тоже хотела идти, но Куайд категорически запретил.

– Обратный путь будет очень тяжелым для вас, Корри.

– Но Ли Хуа и я…

– Когда же вы научитесь меня слушаться? Вы никуда не пойдете, а останетесь здесь и будете ждать меня. И точка. Это не обсуждается.

– Прекрасно!

Корри сердито отвернулась от него и пошла прощаться с Ли Хуа. Китаянка лежала на салазках, завернутая в одеяла, собаки были уже впряжены. На соседних салазках стонал человек с переломанными ногами, рядом с ним лежали два мальчика, получившие сильнейшие ожоги: во время обвала на них опрокинулась раскаленная печка.

Ли Хуа заснула. Ее лицо в обрамлении черных волос и при свете яркого солнца казалось фарфоровым. Она была похожа на маленькую китайскую статуэтку.

– Ли Хуа, проснись. Ты слышишь меня?

Девушка открыла глаза и прошептала:

– Корри…

– Я думаю, нам лучше проститься сейчас, раз уж Куайд не разрешает мне проводить тебя.

Корри сунула руку в карман куртки, куда она предусмотрительно переложила несколько банкнот.

– Я хочу дать тебе денег на дорогу домой. Ты ведь потратила все свои на провиант.

Ли Хуа безучастно посмотрела на Корри.

– Возьми его себе. Мне он теперь не понадобится.

– Хорошо.

Корри засунула деньги в куртку Ли Хуа.

– Спасибо, Корри.

– Ерунда. И потом, в том, что ты оказалась здесь, на Аляске, есть и моя доля вины.

– Твоя доля вины? – Ли Хуа грустно улыбнулась. – Но почему? Я ведь сама залезла в сундук и проникла на корабль. Кроме того… кроме того, я сделала страшную вещь.

Корри пристально посмотрела в глаза Ли Хуа, вспоминая ее невнятные выкрики в палатке, когда они были под снегом.

– О чем ты говоришь, Ли Хуа? Что ты сделала?

Наступила долгая пауза. Девушка боролась с приступом боли в ноге, на ее лице выступил пот. Наконец она прошептала:

– Дело в Дональде Ирле. Это я сказала ему, что ты собираешься бежать на Север.

– Что? – Кровь ударила Корри в голову. Она чувствовала себя раздавленной, преданной, уничтоженной. – Как ты могла это сделать? А я еще заплатила за твой проезд на пароходе? И взяла тебя с собой! Я думала, что мы подруги!

Глаза Ли Хуа наполнились слезами.

– Ты не понимаешь, Корри…

– Нет, я все понимаю! Я знаю, почему ты это сделала, Из-за денег! Ты предала меня за деньги! Дональд подкупил тебя!

– Нет! Я…

– Ты украла самородки моего отца! Ты получила взятку за то, что сняла мерку с моего пальца! Тебе было мало? Ты хотела еще денег?

За всю свою жизнь Корри не помнила себя в такой ярости. Она чувствовала потребность что-нибудь разбить, растоптать, уничтожить. Так поступал ее отец, когда бывал в бешенстве. Однажды она видела, как он в припадке ярости схватил огромную напольную вазу и швырнул ее об стенку так, что та разлетелась на тысячи маленьких кусочков. Корри жалела, что у нее под рукой не было сейчас такой вазы. Она в ярости сорвала с рук меховые рукавицы и кинула их в Ли Хуа. Они ударились об одеяло и соскользнули на снег. У Корри мгновенно замерзли руки, от этого она еще больше разозлилась.

– Как ты могла! Войти в сговор с Дональдом против меня! Ты не представляешь, какой это страшный человек!

Лицо Ли Хуа стало похожим на посмертную маску.

– Представляю.

– Я очень рада, что ты уедешь отсюда. Я счастлива! Я не хочу, чтобы ты была рядом со мной! Слышишь, не хочу!

Ли Хуа отвернулась и ничего не ответила. Она плакала.

Корри пришла в себя, когда караван с ранеными отошел уже довольно далеко. Она подняла рукавицы, надела их и посмотрела ему вслед. Рядом с салазками Ли Хуа шел Куайд. Его движения были легки и энергичны, как будто он не провел последние два дня практически без сна, откапывая пострадавших и их провиант. Скоро караван превратился в крошечную черную точку на белом снегу. Корри направилась к палатке. Вокруг нее суетились люди, откапывая из-под снега свои пожитки. Некоторые складывали их на салазки и тащили вниз, к Кратерному озеру – следующему пункту их маршрута.

Ничего не видя перед собой, Корри прошла мимо группы мужчин, собравшихся у костра и проводивших ее вопросительными, любопытными взглядами. Она влезла в палатку, подбросила в печку дров, купленных на Пастушьей Стоянке за бешеные деньги, и завернулась в одеяло. Корри заснула и проснулась только через несколько часов.

Солнце уже клонилось к закату и приобрело кроваво-красный оттенок. Корри почувствовала, что проголодалась. Не удосужившись надеть шапку и куртку, она выскочила на мороз и побежала к груде мешков с провиантом, которую Куайд сложил неподалеку от палатки.

Что ей взять? Муку? Рис? Фасоль? Фасоль нужно долго размачивать. Если взять муку, то нужно печь хлеб, а она не уш-реиа, что у нее это получится. Еду готовил Куайд, это входило в его обязанности. Пока он стоял у плиты, Корри обычно фотографировала или проявляла пленки в затемненном углу палатки.

У нее закружилась голова. Она села на мешок с рисом и закрыла лицо руками. Сцена прощания с Ли Хуа живо встала у нее перед глазами. Девушка смотрела на нее таким жалобным, полным невыразимой тоски взглядом, что Корри почувствовала себя виноватой, как будто это не ее предали, как будто это она беспощадно ранила свою подругу.

Она вспомнила про Эвери. Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? Обрадуется ли он, когда увидит Корри и узнает о ребенке? Ну конечно, как же может быть иначе. Ведь он же написал в письме, что любит и хочет жениться на ней?

Корри поднялась и вернулась к мыслям о еде. Она решила открыть банку консервированного молока и приготовить немного овсяных хлопьев. С этим-то уж она как-нибудь справится.

В то время, как Корри искала в мешках овсянку, к ней подошел высокий парень в красной клетчатой куртке. Он был бородат, как и большинство чечако, которые не знают, как опасно носить бороду на суровом морозе.

– Эй, а ты девчонка с норовом!

Корри оглянулась.

– Нет у меня никакого норова!

Он засмеялся.

– Ну да, я сам видел, как ты напустилась на эту китаянку со сломанной ногой. Интересно, чего это вы не поделили? Тебе не скучно здесь одной? Я видел, что твой мужчина тоже ушел с ними на Пастушью Стоянку.

Корри заметила, что огромная рыжая борода никак не вязалась с его тонкими, почти птичьими чертами лица.

– Оставьте меня в покое. Я занята.

Корри вдруг почувствовала себя неловко в мужских брюках, обтягивающих бедра и ягодицы, и в белой шерстяной рубашке, которая не скрывала, а наоборот, подчеркивала пышность ее груди. К тому же она распустила волосы, чтобы причесаться, и они рассыпались по спине каштановым водопадом.

– Чем занята? Собираешься готовить еду?

Он хитро глянул на нее.

– Знаешь, что? Хотелось бы посмотреть на тебя в женской одежде, а не в этих грубых штанах. Ты, наверное, здорово смотришься в цветном платье с оборками и глубоким вырезом. Или что вы там носите в дансингах.

Он думает, что она работает в дансинге! Корри чуть не закричала от возмущения.

– Я порядочная женщина и не имею никакого отношения ни к дансингам, ни к другим подобного рода заведениям. Будьте любезны оставить меня в покое.

Она сунула руку в мешок и наугад вытащила пакет. Это оказались сушеные абрикосы. Она поднялась и собралась вернуться в палатку.

– Эй, ты куда?

Но Корри уже вползла внутрь и плотно задернула за собой полог. Она кинула пакет на кровать и села рядом. Корри старалась не дать волю слезам ярости. Каков наглец! Если бы Куайд был здесь, этот тип не осмелился бы даже приблизиться к ней. И вообще, как насчет хваленой старательской этики, о которой Куайд так любит рассуждать? Или Корри не повезло, и она встретила единственного мужчину на Аляске, который слыхом не слыхивал ни о каком кодексе?

Корри открыла пакет и стала жевать сухие абрикосы. В это время полог откинулся и парень юркнул в палатку.

– Что вы здесь делаете?

– Послушай, детка. Если ты спишь с одним мужчиной, чем тебе плохо спать с двумя? Тебя от этого не убудет. И потом, разве ты не собираешься делать то же самое в Доусоне за деньги?

Она швырнула ему в лицо пакет. Он поймал его и улыбнулся.

– Не годится так обращаться с мужчинами. Не сердись, я только хочу развлечь тебя, чтобы ты не чувствовала себя одинокой.

– Я не одинока!

Корри медленно отползала от него. В палатке было мало места для передвижения. Парень на четвереньках крался за ней, как голодная собака за добычей.

– Ну же, иди сюда! Я не причиню тебе вреда. Только приласкаю немножко.

– Оставьте меня! Я вам повторяю, что я порядочная женщина.

Он подползал все ближе. Вдруг одним прыжком он дотянулся до нее и стал жадно срывать одежду.

– Брось болтать. Ты слишком хорошенькая, чтобы быть порядочной.

Корри старалась оттолкнуть его.

– Тем не менее, это так! Если вы сию секунду не уберетесь отсюда, я все расскажу Куайду!

К ее удивлению, у незнакомца при этих словах мгновенно поубавилось решительности, и Корри продолжила в том же духе:

– Вы знаете, что он сделает с вами, если узнает обо всем?

– Что?

– Сначала он вспорет ножом мешки с вашими продуктами, а потом примется за вас!

С каждым словом Корри чувствовала, как в ней возрастает уверенность, а в незнакомце – беспокойство. Ей нравилось быть под защитой, пусть косвенной, сильного мужчины.

– Куайд не щадит тех, кто покушается на его женщин. Он убивает их. Вспарывает им животы и выбрасывает внутренности в снег не съедение волкам.

Парень был в полной растерянности. Ни слова не говоря, он развернулся и выполз из палатки.

Корри стало смешно – каких нелепостей она наговорила этому простофиле! А он испугался и сбежал. Да, но, простофиля или нет, он хотел изнасиловать ее и был близок к этому, потому что звать на помощь было некого. И если бы не упоминание о Куайде…

Корри завернулась в одеяло и, притихшая, обескураженная случившимся, стала с нетерпением ждать возвращения Куайда.

* * *


Солнце, похожее на красноватый блин, еще долго висело над горизонтом. Наконец оно скрылось за горой, и на лагерь опустилась долгая северная ночь. Несколько часов спустя вернулся Куайд с новостями. Ли Хуа благополучно поместили в больницу. Тех двух мальчиков с ожогами тоже. Человеку с переломанными ногами оказали первую помощь, но у него оказались деньги, и он нанял эскимосов, чтобы те отвезли его в Дайю.

– Что касается меня, то я написал статью о лавине и отправил ее в «Трибьюн». Я обещал им целую серию очерков о Юконе. Сейчас на них большой спрос. Такое ощущение, что не осталось ни одного нормального человека. Все свихнулись на золоте.

Они были в палатке вдвоем, горящая свеча отбрасывала на стены их движущиеся тени. Корри рассказывала Куайду о парне, который приходил к ней, пока его не было. Она постаралась сделать свой рассказ шутливым, чтобы Куайд не беспокоился. А когда сравнивала этого олуха с собакой, чистосердечно рассмеялась.

Куайд, напротив, не казался веселым.

– Боже мой, Корри, что тут смешного? Вы что, не понимаете, чем это могло кончиться?

– Конечно, понимаю. А смеюсь потому, что все уже позади, но тогда он действительно выглядел смешно. Он крался за мной, как рыжий сеттер за подранком…

– Господи Боже, рыжий сеттер!

Куайд схватил ее за плечи и потряс.

– У вас есть голова на плечах, Корделия Стюарт, или нет? Вы единственная женщина среди огромного множества мужчин. Одному Богу известно, что это за люди и что у них на уме!

– А как же ваш старательский кодекс? Вы же сами говорили, что порядочные женщины…

Куайд казался смущенным.

– Кодекс действительно существует. Человек может оставить провиант без присмотра и быть уверенным, что его не украдут. И если кто-нибудь в отсутствие хозяина воспользуется его палаткой, то он возместит расход дров и продуктов. Что же касается женщин…

– То они не подпадают под этот кодекс чести? Да? – Глаза Корри сверкали от злости.

– Корри, вы не понимаете…

– Я все понимаю. Кодекс уважительного отношения к женщине действует или нет в зависимости от того, знает ли мужчина о его существовании. А также в зависимости от того, является ли, на его взгляд, женщина порядочной или нет. Если ему кажется, что ее место в дансинге или борделе, тогда кодекс не действует. Правильно?

Куайд с силой притянул Корри к себе так, что она совсем близко увидела черную глубину его сердитых глаз.

– У вас вспыльчивый характер, Корри.

Она попыталась вырваться из его рук.

– Да, ну и что! Какое вам дело до моего характера! Я ведь собираюсь выходить замуж не за вас, а за Эвери.

Куайд опустил руки и тихо сказал:

– Пусть так. Но вы наняли меня, чтобы я доставил вас вашему жениху в целости и сохранности. И я намерен выполнить свое обещание. Для вашего же блага и безопасности вы должны продолжать путь под защитой мужчины, чтобы подобные инциденты не повторялись.

– Да… но я под защитой. Вы…

– Я имею в виду реальную защиту. Вам не годится жить одной, это может плохо кончиться. Потому что все мужчины считают вас одинокой и свободной. С нынешней ночи вы будете жить со мной в одной палатке. Пусть все думают, что вы моя женщина, тогда никто не посмеет к вам прикоснуться. Все будут знать, что я убью каждого, кто посмеет домогаться вашей любви. И это не будет ложью. Я действительно убью.

Куайд произнес эти слова так хладнокровно, что Корри испугалась.

– Но… в одной палатке! Не хотите ли вы сказать, что мы будем делить одну… – Это ужасно! Спать так близко от Куайда, что в любую минуту можно коснуться его… – Мне кажется, я знаю, чего вы хотите. Но у вас ничего не выйдет. Я порядочная женщина и не намерена стать вашей любовницей. Все останется без изменений. Я и дальше буду жить одна в палатке. Того, что вы будете поблизости, достаточно, чтобы защитить меня.

– Правда? – Он улыбнулся. – Вы же сами говорите, что этот тип отвязался от вас только после того, как вы припугнули его мною. Корри, поймите, вам действительно необходима защита. Вы даже не представляете себе, какое впечатление производит на мужчин молочная бледность вашего лица и пышность форм, которую не в состоянии скрыть самая грубая мужская одежда. А ваши волосы, золотисто-ореховые, выбивающиеся из-под шапки…

Куайд протянул руку к ее лицу, и на какую-то долю секунды Корри захотелось, чтобы он коснулся ее. Но он опустил руку и отошел, чтобы зажечь еще одну свечу.

– Возможно, вы и порядочная женщина, но тот человек был прав, вы на такую совсем не похожи. Для них всех вы похожи на примадонну кордебалета. Если бы вы вышли на сцену дансинга, мужчины Доусон Сити забросали бы вас золотыми самородками. Вы бы утонули в них по колено.

Корри молча смотрела на него. Куайд отвернулся от нее, достал какой-то предмет из кармана и внимательно разглядывал его при свете свечи. Корри заглянула ему через плечо и с ужасом увидела, что он держит в руках обожженную камею.

– Я не буду спать в одной палатке с вами.

– Будете. Тогда все решат, что вы моя женщина, и никто не посмеет тронуть вас. Я тоже не трону, не волнуйтесь. Я сохраню вашу чистоту и невинность для Эвери. Мы будем как брат и сестра.

Он задумчиво погладил потрескавшуюся эмаль брошки и сунул ее обратно в карман.

– И да будет так.

Корри холодно взглянула на него и ответила:

– Брат и сестра? Ну что ж, хорошо. Вы приняли решение, и мне остается только повиноваться. Я ведь не имею права голоса! А теперь я хотела бы немного почитать, так что, сделайте одолжение, оставьте меня в покое.

– Прекрасно, читайте на здоровье. Я как раз собирался сесть за статью.

Корри достала из сундука книгу и уткнулась в нее, искоса поглядывая на Куайда, который доставал из ящика бумагу и чернильницу.

Эвери! Она постаралась оживить в памяти любимые черты, но портрет получался блеклым и невыразительным. Зато на его фоне четко и навязчиво вырисовывалось лицо Куайда. Голубые смеющиеся глаза, кривая линия переносицы, неправильно сросшейся после перелома…


Глава 18


Озеро Беннет со всех сторон обступали синие лесистые склоны холмов, над которыми возвышались голые скалы. Предсказания тети Сьюзен относительно суровости и дикости здешних мест сбылись в полной мере. На пути сюда они видели лосей и дважды обнаруживали медвежьи следы около палатки. Ночами поднимался холодящий кровь волчий вой, полный одиночества и невыразимой тоски.

Отсюда должно было начаться их путешествие по воде до Доусон Сити. К разочарованию Корри, Беннет Сити оказался еще одним палаточным лагерем, протянувшимся на многие мили по берегу замерзшего озера, еще одним скоплением людей, суетящихся вокруг штабелей пиломатериалов и остовов недостроенных лодок. Воздух был пропитан запахом свежеоструганного дерева, горное эхо усиливало и без того оглушительный визг пил и стук топоров.

У Корри было такое ощущение, что десять тысяч человек ни с того ни с сего решили поселиться на территории лесного склада.

С ледников окрестных гор постоянно и неумолимо дул холодный влажный ветер. Снег ложился на землю и тут же таял, превращая белизну земной поверхности в черную слякоть, обнажая нечистоты и мусор – неизбежные спутники человеческого жилья. Опилки и стружки, пустые бутылки, пищевые отходы, консервные банки. Какой-то шутник построил настоящий маленький домик из пивных бутылок с крышей из жердей, покрытых брезентом и дерном.

Основным занятием населения Беннет Сити являлось судостроение, как остроумно заметил Куайд.

– Билет на пароход стоит дорого, многим это не по карману. Вот они и строят суда своими руками – кто во что горазд. Это может быть все что угодно, лишь бы держалось на плаву – шаланда, плоскодонка, выдолбленная колода. Я даже видел здесь на берегу одну лодку с гребным колесом. Представляю, какое будет зрелище, когда все эти штуковины спустят на воду.

– Да, но озеро замерзло. Как же они доберутся до воды?

Корри в изумлении оглядела заснеженную поверхность озера, шероховатую от торосов.

– Лед скоро сойдет. А когда Юкон вскроется, я куплю билет на пароход, и мы поплывем вверх по течению. Я, может быть, и обладаю некоторыми достоинствами, но боюсь, что на судостроение моих талантов не хватит. Так что в ближайшие две-три недели нам делать совершенно нечего. Только ждать. Вы можете фотографировать, сколько душе угодно. А ледоход, я уверен, произведет на вас незабываемое впечатление.


Дни тянулись медленно. Корри все чаще задавалась вопросом, удастся ли ей в конце концов отыскать Эвери. Куайд наводил справки здесь, на озере, но никто ничего не знал о Курране. Куайд предположил, что он, вероятно, решился пересечь озеро по льду на собачьей упряжке. А может, он вообще проходил не здесь, а по Белой тропе или перешел через ледники у Вальдеса.

– Как бы то ни было, беспокоиться не стоит, Корри. Если он здесь, мы найдем его. Если же нет, если он погиб, тогда…

Куайд мог не продолжать. Корри к этому времени уже успела узнать, как непредсказуема человеческая судьба в этом диком краю. Эвери мог погибнуть, замерзнуть насмерть где-нибудь на горном перевале, и она может никогда не узнать об этом.

Зато Корри на собственном опыте узнала всю тяжесть совместного житья с Куайдом. Он тщательно придерживался обещания обходиться с Корри, как с сестрой. Временами он казался веселым и беззаботным, и Корри было легко с ним. Чаще он пребывал в мрачном безмолвии.

Однажды за ужином Куайд казался особенно тихим и погруженным в себя. Вдруг он нарушил молчание странным вопросом:

– Корри, вы меня считаете разумным человеком?

Она удивленно подняла на него глаза.

– Да… конечно, да. А почему вы спрашиваете?

Куайд отвернулся.

– Возможно, когда вы узнаете меня получше, то перестанете считать таковым. Скажите, вас никогда не обуревали… странные чувства? Странные, необъяснимые чувства, от которых не избавиться, которым можно только подчиниться?

– Нет. Пожалуй, нет.

– Это понятно. Люди, в большинстве своем, имеют очень ограниченные стремления, например, съесть лишний кусок шоколадного торта или переспать с женой соседа. – Куайд помрачнел. – Приходилось ли вам когда-нибудь совершать поступки, подчиняясь лишь внутреннему чувству?

Корри засмеялась.

– Ну, конечно. Если я чувствую необходимость купить себе новую кофточку, то иду в магазин, а если я чувствую, что голодна, то…

Куайд бросил на нее сердитый взгляд и нахмурился еще сильнее.

– Перестаньте смеяться надо мной! Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду не такого рода потребности. Но представьте… представьте, что однажды вы случайно встречаете на улице человека. Он поразительно похож на того, кого вы… ненавидите лютой ненавистью. Только выглядит старше и имеет более плотное телосложение. Вы наводите справки и узнаете, что это абсолютно другой человек, не тот, которого вы знали раньше, с другим именем и положением в обществе.

Куайд на мгновение смутился, но продолжил:

– Но в нем все равно что-то есть, Корри. Что-то, что не оставляет вас в покое, мешает вам жить. И вы, будучи не в силах с этим бороться, начинаете следовать за ним повсюду.

Корри заметила, что рука Куайда непроизвольно потянулась к карману, где лежала обожженная камея.

– Но ведь это неразумно. А я всегда считал себя человеком рассудительным, даже рациональным.

Корри задумчиво посмотрела на него и медленно произнесла:

– Нет, со мной никогда ничего похожего не случалось. А… что это за человек? И почему для вас так важно…

Куайд с досадой махнул рукой.

– Давайте оставим эту тему, ладно? Это мой личный кошмар, не стоило им делиться с вами.


Корри часто думала в эти дни о своем ребенке. Если родится мальчик, он, по всей вероятности, унаследует благородную внешность отца. А если девочка, то обязательно будет похожа на нее. В любом случае, кто бы ни родился, это будет их с Эвери ребенок, плод их сладостного единения…

У Корри начал расти живот, так что вскоре это стало заметно, и пришлось расшить брюки в талии. Куайд подивился ее благоразумию.

– Вы правильно делаете, что не перестаете носить брюки. В них гораздо теплее, к тому же везде такая грязь, что, пройдись вы в юбке, потом никакими силами не отчистите. Если вас интересует мое мнение, то вам любой наряд к лицу. Особенно фланелевая рубашка.

Куайд был в веселом расположении духа, поэтому улыбнулся и потрепал ее по щеке. Корри рассерженно оттолкнула его.

Чтобы как-нибудь убить время, Куайд учил Корри готовить. Теперь она могла испечь на походной печке вполне съедобную буханку черного кислого хлеба. А еще научилась делать отменные пирожки с начинкой из сушеных яблок и орехов. Куайд купил сироп и развлекался сочинением новых десертов из того скудного ассортимента продуктов, который у них был. Он подшучивал над Корри и постоянно повторял:

– Вам надо поправляться.

Корри часто вспоминала отца, когда фотографировала, а затем без устали проявляла пластины в отгороженном и тщательно занавешенном углу палатки. Она запечатлела грязь и убожество человеческого жилья, компании спившихся бродяг на главной улице Беннет Сити, а однажды битый час провела, снимая, как целая толпа людей расселась на высоченных лесах и слаженно, дружно пилила толстые бревна.

В один из дней, отстояв в очереди на почту пять часов, Корри получила письмо от тети Сьюзен.

«Корри, дорогая моя девочка, все ли с тобой в порядке? Я так беспокоюсь о тебе и о Ли Хуа. Можно ли доверять тому человеку, которого ты наняла в проводники? Ты знаешь, я не одобряла твоего намерения отправиться на Север, но раз ты все равно уже там, я желаю тебе удачи. Я очень люблю тебя, моя девочка. Если бы я могла хоть чем-то помочь тебе!»

Тетино письмо содержало еще кучу новостей и вопросов. В Сан-Франциско все только и говорят что об испано-американской войне. Судоверфи Стюарта лихорадочно выполняют военные заказы правительства под управлением помощника Дональда. Сам Дональд высылает директивы и распоряжения из Дайи. Кстати, встречалась ли Корри с ним? Хорошо ли она питается? Носит ли теплую одежду? Нужны ли ей деньги? Когда она собирается вернуться?

Корри читала письмо, попеременно смеясь и тяжело вздыхая. Она тут же написала ответ, в котором намеренно неопределенно рассказала об их с Куайдом житье на озере Беннет и вовсе не упомянула о лавине. Зачем напрасно беспокоить тетю? Ли Хуа сможет ей обо всем в подробностях рассказать, когда вернется в Сан-Франциско, к тому же информация, переданная лично, всегда выглядит убедительнее.


Как-то раз Корри решила прогуляться по берегу озера и посмотреть, как продвигается строительство лодок. Вдруг ее кто-то окликнул:

– Миссис Прайс! Неужели это вы?

Корри обернулась и увидела, как ее догоняет Евлалия Бенраш. На ней была черная строгая блузка, подол юбки покрывал густой слой засохшей грязи. В качестве верхней одежды она носила мужскую стеганую куртку, которая была ей настолько велика, что рукава доходили до кончиков пальцев.

– Миссис Бенраш! Вот так встреча!

Корри не могла скрыть своего удивления.

– Да, это я. Мне удалось благополучно перейти через перевал, и как только сойдет лед, я собираюсь взять билет на пароход и отправиться вверх по реке до Секл Сити, где в больнице находится мой муж. Мне ужасно опротивело это грязное, многолюдное поселение. Я с нетерпением жду возможности уехать отсюда. Уверена, что по крайней мере половина этих омерзительных людей не умеют или не считают нужным пользоваться отхожим местом.

Последнюю фразу Евлалия Бенраш произнесла злорадным шепотом. Потом придирчиво осмотрела Корри с головы до пят.

– Я вижу, вы носите мужскую одежду. Что касается меня, я под страхом смерти не надела бы на себя брюки. Женщина должна всегда оставаться женщиной. Вы ведь путешествуете не одна, не так ли? Я еще на «Алки» подумала, что это не может быть так.

– Я… нет.

– Что же, вы едете с подругой?

– Нет, не совсем. Я… я наняла одного человека, который согласился отвезти меня вверх по реке.

Губы Евлалии Бенраш вытянулись в прямую тонкую линию.

– Мужчина. Я так и думала. Так, значит, мне не показалось, когда я пару дней назад видела, как вы входили в палатку с мужчиной. Я подумала тогда, что обозналась. Ведь на пароходе вы производили впечатление порядочной женщины.

Евлалия Бенраш придала своему лицу выражение, демонстрирующее, что с нынешнего момента Корри отказано в чести принадлежать к этой категории.

– Это был мистер Хилл, человек, которого я наняла…

Корри сконфуженно и сбивчиво пыталась объясниться.

– Мужчина – он мужчина и есть. Это вольные пташки, которые не имеют никаких моральных принципов. Но ведь для проститутки это безразлично, не так ли?

С этими словами миссис Бенраш подобрала заляпанный грязью подол своей юбки и ушла, гордо подняв голову. А Корри смотрела ей вслед, обескураженная и покрасневшая от стыда.

* * *


Наступила середина мая. Резкое потепление вызвало настоящее нашествие москитов – бедствие, которому нет равных на Севере. Куайд и Корри вынуждены были закрываться москитной сеткой и мазаться патентованным репеллентом, чтобы как-то существовать.

Корри все труднее было делить крышу с Куайдом. Он, надо отдать ему должное, относился к ней с братской нежностью и тактичностью, беспрекословно освобождая Корри от своего присутствия, если у нее возникала необходимость переодеться или вымыться. Несколько раз он имел серьезный разговор с мужчинами, которые проявляли слишком большой интерес к Корри. Однажды даже пришлось пригрозить пистолетом, что возымело моментальное действие.

Если совместное житье с Корри и стоило Куайду каких-нибудь усилий, то он тщательно скрывал это. Корри же постоянно чувствовала присутствие Куайда рядом: массивность его тела, грубую жизнерадостность, тяжелый взгляд его мужественных глаз, так непохожих на глаза Эвери. Корри изучила его привычки, заранее знала, Что может его развеселить, что – расстроить. Она знала теперь, что он имеет обыкновение спать, подложив руку под голову, что иногда его мучают ночные кошмары, тогда он страшно вскрикивает во сне.

По большей части его стоны и крики бывали неразборчивы, но однажды Корри абсолютно отчетливо услышала, как Куайд произнес жуткие слова: «О Боже! Огонь! Огонь!» Он заметался по кровати, размахивая руками так сильно, что Корри испугалась, как бы он не задел ее. Она потрясла его за плечо.

– Куайд! Куайд, проснитесь. Это только кошмар, страшный сон.

– Что?

Куайд очнулся и сел в постели. В мерцающем свете печки Корри увидела, что его глубокие глаза широко раскрыты и абсолютно бессмысленны, а руки сжаты в кулаки.

– Это я – Корри. Вам приснилось что-то страшное. Ложитесь обратно, Куайд.

Он продолжал бессмысленно смотреть на нее.

– Куайд, вы слышите, это был только страшный сон. Все хорошо.

Наконец он послушно лег обратно и заснул. Наутро Корри напомнила ему ночное происшествие.

– О чем вы?

Куайд рассеянно взглянул на нее и взял в руки котелок, в котором обычно сбивал тесто для оладий. Потом сердито пробурчал:

– Страшные сны снятся детям, которые боятся темноты и привидений.

– В таком случае вы тоже боитесь привидений. Потому что ночью вас мучил какой-то кошмар. Я слышала, как вы кричали что-то об огне.

Куайд молча продолжал сбивать тесто, потом спросил:

– Хотите, я добавлю сюда протертых абрикосов. Вам будет это полезно.

– Мне все равно. А вы избегаете ответа на вопрос. Насколько я могу судить, вам постоянно снится один и тот же кошмар. И каждый раз вы размахиваете кулаками, как будто хотите кого-то убить. Это… Это как-то связано с той обожженной брошью, с которой вы никогда не расстаетесь?

– Корри, мы же с вами договорились, что вы не вмешиваетесь в мои дела, а я – в ваши.

– Если вы спите бок о бок со мной и при этом страшно кричите и молотите в воздухе кулаками, это перестает быть только вашим делом. Не удивлюсь, если в один прекрасный момент вы нечаянно убьете меня и даже не проснетесь.

Куайд отставил тесто в сторону. Потом достал из кармана брошь и положил на раскрытую ладонь. Казалось, на обожженной позолоте неведомым образом запечатлелись ненависть и страх смерти.

– Посмотрите на нее, Корри. На эту девушку с камеи. На ее лицо, безмятежное и умиротворенное, даже несколько строгое.

– Кто это, Куайд? Кто была женщина, которая носила эту брошь?

– Она не успела стать женщиной. Ей не исполнилось и восемнадцати. Она не дожила до своего последнего дня рождения всего несколько дней. Это я ей подарил брошку.

– Она была…

– Она была прекрасна, Корри. Правда, иногда она могла быть сердитой – на тот образ жизни, к которому ее принуждали. Она хотела быть свободной, хотела стать писательницей, как я. А ее держали взаперти дома, заставляли выйти замуж по расчету, за нелюбимого человека.

Наступило молчание, потом Куайд продолжил:

– Хотя лучше всего я помню ее ребенком. У нее были светло-каштановые волосы, похожие на ваши, такие же густые и тяжелые. Она была чудесной девочкой, резвой, ни секунды не могла усидеть на месте, все время находила себе какие-нибудь дела: играла в куклы, крутила обруч, возилась с собакой.

– Кто она была?

– Моя сестра – Ила. Она сгорела заживо в отцовской конторе. Удалось выяснить, что поджигателем был клерк отца, он украл большую сумму денег и хотел замести следы, спалив конторские книги. Это случилось в субботу утром, и он не предполагал, что в конторе может кто-нибудь быть. Ила сидела в задней комнате и печатала на машинке. В тот день она поссорилась с матерью…

Глаза Куайда повлажнели. Корри прошептала:

– Извините меня. Я не знала.

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что чувствует человек, когда сгорает заживо? Ведь это ужас! Я не могу избавиться от этой мысли, я живу с ней долгие годы. Они сказали, что на полу был разлит бензин, сначала загорелся подол ее юбки, а потом она вспыхнула, как факел. Она кричала. Господи, как она кричала…

Лицо Куайда побелело и стало цвета рисовой бумаги, на лбу выступила испарина.

«Сгореть заживо». У Корри перехватило дыхание. Она подошла к Куайду и коснулась его руки.

– Куайд, вы должны перестать об этом думать. Как это ни ужасно, все уже позади. Все в прошлом.

Куайд отрицательно покачал головой.

– Нет, Корри, не в прошлом. Все будет в прошлом только после того, как я найду этого человека и убью его.

– Куайд, нет…

Корри испуганно попятилась от него. Куайд рассматривал брошь со всех сторон, поворачивая ее на свету.

– Когда я держу в руках эту камею, мне кажется, что Ила по-прежнему со мной, что она смотрит на меня. Тогда я чувствую тот страх, муку, ненависть, которые она перенесла, ощущаю ее последнее, предсмертное желание жить. Я даже слышу ее крики, Корри. И это самое страшное.

Корри дрожала и не отрываясь смотрела, как Куайд бережно прячет брошь в карман.

– Я буду носить с собой эту вещь, пока не найду убийцу Илы, кем бы он ни был. И когда он умрет, Ила обретет покой. Это все, что я могу для нее сделать теперь.


Май был в полном разгаре. К визгу пил и стуку топоров добавился далекий грохот снежных лавин, устремившихся с вершин к подножию гор. Куайд предупредил Корри, чтобы она была осторожна во время своих лесных прогулок и не подходила близко к нависающим глыбам снега и льда. Теперь это было небезопасно. Корри ответила, смеясь, что в предупреждениях не нуждается, одной лавины с нее достаточно.

Однажды утром она проснулась с тяжелой головой. Всю ночь она видела во сне Матти Шеа, предсказывающую ей судьбу. Она быстро оделась за ширмой, которую ей соорудил Куайд, и выползла из палатки.

Восходящее солнце раскрасило небо в желтые и розовые тона. День обещал быть безоблачным. Корри задумалась об Эвери и о том, скоро ли они встретятся. Потом ее мысли перенеслись к Ли Хуа. Как ее нога? Наверное, она уже в Сан-Франциско. Интересно, вернется ли она к своей работе в доме Стюартов? Как ее встретит тетя Сьюзен?

Солнце потихоньку поднималось над горизонтом и вдруг мгновенно осветило горный ледник. Алмазы, рубины, аметисты, тысячи драгоценных камней ослепительно засверкали в его лучах.

Корри замерла от восторга. Через секунду она поняла, что не в силах вынести такую красоту в одиночестве. Она бросилась к палатке.

– Куайд! Идите сюда! Это потрясающе! Я никогда не видела такой красоты!

Куайд вышел и остановился рядом с ней. Они долго не отрываясь любовались открывшимся зрелищем. Вокруг разливалась такая тишина, что казалось, все люди на мгновение оторвались от своих дел и забот и замерли в восхищении.

Солнце поднялось выше, и магия пробуждающейся природы исчезла, горы приобрели свой обычный бело-голубой цвет.

Куайд тихо и торжественно сказал:

– Одному Богу известно, какое количество раз я смотрел на эти горы, но я никогда не видел ничего подобного. Есть вещи, которые человеку дано увидеть только раз в жизни. Похоже, мы наблюдали как раз такое.

Они вернулись в палатку и сели завтракать. Куайд вдруг показался Корри таким близким…


Озеро Беннет постепенно менялось. На прибрежных проталинах стали появляться фиолетовые крокусы. Однажды Корри увидела в небе стаю канадских гусей, которые возвращались из долгого зимнего изгнания на весеннюю теплую родину. На поверхности озера кое-где образовались промоины, а оставшийся лед, мягкий и хрупкий, был сплошь испещрен бороздками, похожими на те крохотные тоннели, которые прорывают в горе сказочные гномы.

Двадцать девятого мая лед тронулся. Это случилось внезапно в полдень, когда горячее солнце стояло высоко в голубом ясном небе.

Казалось, что сам Господь Бог творил это величественное, причудливое, волшебное действо. Лед вдруг сдвинулся и стал на глазах ломаться, как стекло: глыбы сверкающего хрусталя надвигались друг на друга и рассыпались в прах с диким скрежетом.

– Куайд! Силы небесные, я не верю своим глазам.

Корри машинально схватила его за руку. Грохот и лязг все возрастал. Казалось, огромный железнодорожный состав сходит с рельсов и валится под откос.

Куайд улыбался гордо и радостно, как будто сам устроил для Корри это незабываемое зрелище.

– Потрясающе, правда?

Корри с трудом могла его расслышать из-за чудовищного, все перекрывающего грохота. Куайд почти кричал.

– Говорят, что этот грохот слышен за пятнадцать миль. Вам еще предстоит увидеть, что будет на самом Юконе. Толщина речного льда достигает шести футов. Эти глыбы несутся вниз по течению с огромной скоростью, сшибая друг друга, и при столкновении разлетаются в кристаллическую пыль без остатка. Их можно сравнить со злыми великанами, которые идут по земле, вырывая с корнем деревья и разрушая все на своем пути.

– Это невероятно! Такая мощь!

– Вы увидите, какая это мощь, когда образуется затор. Тогда эти айсберги собьются в кучу и перекроют течение. Река выйдет из берегов и будет искать другие русла. Могут пройти дни, пока лед не растает или его не разобьет водой. Только тогда течение реки восстановится…

Они еще долго любовались ледоходом. Случалось, что льдины выбрасывало на берег. Тогда они сминали близко стоящие каркасы судов и рассыпались на миллион осколков.

Корри наконец нашла в себе силы вымолвить:

– Вот еще одно зрелище, которое, вероятно, мне дано увидеть только раз в жизни!

– Нет, Корри. Это повторяется каждый год. Вы можете хоть пятьдесят лет подряд любоваться им, если только захотите остаться здесь на такой долгий срок.

Куайд улыбнулся, и они вернулись в палатку счастливые и притихшие.

Это произошло однажды ночью, непредвиденно и закономерно, с молчаливого согласия их обоих.

Они ужинали при свечах. Куайду удалось подстрелить утку, и Корри приготовила ее с рисом. Она собиралась мыть посуду, когда вдруг заметила, что Куайд странно и пристально смотрит на нее. Корри бессознательно оправила голубой свитер, туго обтягивающий ее грудь. Голубой цвет очень шел ей, подчеркивая молочную бледность лица.

Куайд улыбнулся.

– Не удивительно, что этот парень тогда забрался к вам в палатку. Свежий воздух и моя стряпня пошли вам на пользу, Корри. Вы выглядите, как наливное яблочко, готовое упасть к кому-нибудь в корзину…

Корри смотрела на него, пораженная несоответствием между насмешливыми словами и странной дрожью в его голосе.

– Делия, не смотрите на меня так, а то я могу не сдержаться и сделать то, о чем буду потом жалеть. Диву даюсь, как мне до сих пор удавалось жить с вами в одной палатке и вести себя так, как будто я святой. Но я совсем не святой, Делия, и, думаю, пришло время вам узнать это.

– Куайд!

Металлическая тарелка, которую она держала в руках, выскользнула и задребезжала по полу. Их взгляды встретились, Корри не могла оторвать глаз от завораживающей, магической синевы.

– Молчите, Делия. Не говорите ничего. Только поцелуйте меня. Бог свидетель, я хотел этого очень долго.

Куайд обнял ее. Она ощутила его тепло, вдохнула чистый запах его тела. Его губы оказались мягкими, чувственными, осторожными. Постепенно его объятия становились все более властными, он ласкал ее так страстно, как будто хотел вложить в свои ласки всю силу истомившейся без любви души…

У Корри перехватило дыхание от настойчивого и требовательного поцелуя. Она почувствовала, с какой готовностью откликается ее тело на его близость. Ей страстно хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, хотелось открыться навстречу ему, соединиться с ним…

– Любимая… любимая… я хочу быть еще ближе к тебе… совсем близко… ты нужна мне…

– Да, Куайд…

Их голоса слились в сладкий любовный шепот, в то время как Куайд раздевал ее медленно, осторожно, ласково. Сначала свитер, потом брюки, потом нижнее белье. Он покрывал поцелуями каждый вновь обнажившийся участок ее тела. Тепло его дыхания приводило Корри в сладостный трепет… Куайд сбросил с себя одежду и приник к горячему, возбужденному телу Корри, каждой своей клеткой ощущая его…

– Твоя грудь прекрасна, Делия. Я хочу целовать ее, любить ее…

Он коснулся языком сосков, сначала мягко, затем со все возрастающей страстью. Корри застонала от желания, по ее телу волнами расходилась чувственная нега. Она выгнула спину, теснее прижимаясь к его массивной груди и плоскому, мускулистому животу. Он целовал ее шею, грудь, живот, спускаясь все ниже, пока его губы не коснулись пушистого бугорка.

– Делия… О Господи, любимая…

Она снова выгнулась и застонала от разрывающего душу желания, а он все целовал ее, кончиком языка исследуя каждую ложбинку прекрасного устья.

Прерывисто дыша, она дотянулась до скипетра его страсти и направила его в себя. Куайд начал осторожными толчками продвигаться внутрь. Сладостная боль сосредоточилась в его лоне, так копит силы трепетный розовый бутон, готовый раскрыться. Она начала двигаться в такт ему, стараясь дать возможность войти в себя как можно глубже. Отбросив все приличия и теряя разум, она отдалась в его власть всецело, без остатка…

Правильно ли они поступают? Может ли так вести себя порядочная женщина? Ей было все равно. Корри знала только, что она и Куайд – теперь одно целое. Их соединила величественная и суровая природа Аляски. Они сами стали частью необузданной стихии: ревущей, освобожденной ото льда реки.

Его движения стали еще более энергичными. Она чувствовала, как волна жгучего наслаждения поднимает ее все выше и выше, на самую вершину страсти. Они слились в последнем мучительном и блаженном содрогании, ее исступленный крик покрыл стоны Куайда…

Потом они заснули, завернувшись в одно одеяло, около остывшей печки. Их все еще разгоряченные тела сплелись умиротворенно и нежно. Все это было так непохоже на то, что она испытала с Эвери. Даже в мечтах она не могла вообразить, что можно достичь такого совершенного утоления страсти. Всю оставшуюся жизнь она готова провести в этих объятиях. Большего счастья ей не надо.

Уже засыпая, Куайд пробормотал:

– Я же говорил тебе, что я не святой. Ты простишь меня?

Она только вздохнула, поцеловала его и уткнулась ему в плечо. Прощать было нечего.


Глава 19


Ли Хуа вовсе не была в Сан-Франциско, как думала Корри. Она все еще находилась в Дайе, в отеле «Клондайк», где безуспешно старалась прийти в себя после жесточайшей дизентерии, которой заболела еще по дороге сюда.

Доктор Себастьян нашел двух эскимосов, чтобы перевезти девушку в Дайю из походного госпиталя на Пастушьей Стоянке. Когда Ли Хуа попыталась дать ему денег, он решительно отказался.

– Но я не могу вам позволить платить за меня. Я должна сама…

Доктор взглянул на нее теплыми карими глазами, и, казалось, на мгновение между ними установилась какая-то невидимая связь, тонкая и легкая, как паутина, но тут же исчезла.

– Я не возьму ваших денег. Вам нужно перебраться отсюда в Дайю, а передвигаться самостоятельно вы не можете. Я это делаю не для вас, а для себя, чтобы моя совесть была чиста.

– Но я сильная, я могу…

Доктор улыбнулся.

– Я уверен в том, что вы сильная. Но ходить с гипсом на ноге невозможно. С другой стороны, вам нельзя здесь оставаться. Своей жене, например, я бы этого не позволил. Вам тоже не позволю.

– Своей жене?

Ли Хуа, к своему удивлению, расстроилась. Она не представляла себе, что у доктора может быть жена. Особенно было трудно в это поверить сейчас, когда он был так заботлив, смотрел на нее нежно и притворялся сердитым.

– Когда-то у меня была жена. Но потом оказалось, что она с трудом переносит мою постоянную занятость и предпочитает иметь мужа, которого деньги интересовали бы больше, чем необходимость помогать людям.

– Так вы хотите сказать, что…

– Вам нужно перебираться в Дайю. Я дам вам письмо к владельцу отеля «Клондайк». Однажды он подавился бифштексом из оленины и чуть было не умер от удушья. Хорошо, я оказался рядом. С тех пор он помнит эту услугу, я тоже.

Ли Хуа была не в силах отказаться от такого предложения. Она сделала так, как велел доктор Себастьян: взяла письмо, добралась до Дайи и обратилась к хозяину «Клондайка». Рекомендация доктора оказалась дороже золота. Ей дали прекрасную комнату всего за пятьдесят центов в день. Еда не входила в стоимость жилья.

Ли Хуа заболела дизентерией на Дайской тропе. Она была вынуждена позорно часто просить эскимосов останавливаться и относить ее на руках в сторону от дороги, где можно было облегчиться. Они выполняли ее просьбы стоически, с непроницаемыми лицами, но Ли Хуа не переставала от этого чувствовать себя подавленной.

И когда наконец она оказалась в маленькой комнатке с узкой складной кроватью и вбитыми в стену гвоздями для одежды, она бросилась на кровать и заплакала от счастья.

В госпитале Ли Хуа дали пару костылей, и она училась ходить на них, делая круги по комнате. Хозяин отеля Герман Кнольте два раза в день приносил ей еду из соседнего немецкого pecтopaнчикa: картофель, жаренный ломтиками, кислую капусту и сосиски. Ли Хуа была еще очень слаба и едва притрагивалась к еде. Мистер Кнольте был так любезен, что навел справки в пароходном агентстве и выяснил, что недостатка в обратных билетах не было.

Ли Хуа не покидала пределов своей комнаты с тех пор, как вернулась в Дайю, поэтому не знала, был ли Дональд Ирль по-прежнему в городе или нет. Все тот же Герман Кнольте сообщил ей, что в отеле «Бейли» нет постояльца с таким именем. Ну что ж, тем лучше!

Однажды Ли Хуа проснулась ночью в холодном поту оттого, что ей приснился Дональд. Она с трудом поднялась с кровати, с помощью костылей подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. Она смотрела на улицу, где в свете фонаря, прямо напротив входа в отель, какой-то мужчина справлял малую нужду. Страшный сон отодвигался все дальше под давлением прозаической яви.

Она действительно не хотела причинять зла Корри. Но у нее не было выбора. Она честно пыталась объяснить это ей, попросить прощения, предостеречь. Но Корри не дала ей такой возможности…

На четвертый день заключения в отеле к Ли Хуа стал возвращаться аппетит. На шестой день, давясь кислой капустой, принесенной Германом Кнольте, Ли Хуа решила, что она уже достаточно поправилась, чтобы выйти на улицу и пообедать в каком-нибудь приличном ресторане. Кстати, нужно купить билет на пароход.

На следующий день Ли Хуа надела черную саржевую юбку и белую блузку, шведские кружева и элегантные сборки которой представляли ее изящную фигурку в выгодном свете.

Она тщательно расчесала и подколола волосы, надела модную соломенную шляпку. Потом накинула теплое шерстяное пальто и вышла из комнаты.

Она медленно заковыляла на костылях по коридору, голые, кривые половицы скрипели под ее тяжестью. Лестница круто заворачивала влево, на липких, засаленных стенах кое-где виднелись надписи: «Дж. П.СИтака, Нью-Йорк», «Золото или гроб, Дж. Беан был здесь», «Трахни Фло из Наггет Хаус».

После недолгого размышления Ли Хуа села на пол и стала съезжать по крутым ступенькам вниз, вытянув вперед загипсованную ногу и отталкиваясь здоровой. Несколько минут спустя она стояла на дощатом тротуаре, тяжело опираясь на костыли.

Солнце клонилось к закату и отбрасывало на мостовую длинные тени домов и людей. Группы мужчин слонялись взад и вперед или спешили по делам, в нескольких сотнях футов от подъезда отеля трое ругались, пытаясь вытащить увязшую лошадь и экипаж, ушедший в грязь по ступицу колес.

Ли Хуа глубоко вздохнула. Ведь здесь неподалеку есть ресторан нью-йоркской кухни! Туда и надо пойти! Наверняка там подают бифштекс, а может быть, и овощи с рисом или, на худой конец, цыпленка. Она, правда, не вполне оправилась от дизентерии, но мысль о том, чтобы проглотить еще хоть один кусок сосиски, приводила ее в ужас.

Маленький ресторанчик встретил ее гулом голосов и табачным туманом. Ли Хуа остановилась у двери, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку помещения. Она разочарованно заметила, что все столики были заняты. Но запах жареного мяса так приятно щекотал ноздри, что она медлила уходить.

– Эй, крошка! Иди к нам!

Грузный мужчина с румяными щеками жестом пригласил ее занять место за своим столиком.

– У нас здесь чертова прорва места, а оленина сегодня на редкость хороша!

Оленина! Ли Хуа посмотрела на мужчину, он казался веселым и дружелюбным, похожим на добросердечного бюргера или отца семейства. И хотя вместо говядины подавали оленину, она пахла так аппетитно, что Ли Хуа мгновенно проголодалась. Кроме того, делить столик с незнакомыми мужчинами в таком многолюдном, шумном месте вполне безопасно. Даже если бы она захотела пообедать в одиночестве, это было бы невозможно в столь переполненном заведении.

Ли Хуа проковыляла к столику.

– Что с тобой случилось? Споткнулась об ножку пианино?

Мужчины, сидящие за столом, грубо и оглушительно захохотали.

– Нет, я попала под горный обвал на Чилкутском перевале.

Они, наверное, думают, что она танцует в кордебалете.

Ну и пусть. Здесь тепло, спокойно, и она намерена вкусно пообедать. Ее желудок сводит от голода. Пусть смеются!

Румяный человек заказал для нее обед, и вскоре его принесли: оленину с картофелем, пиво и засохший яблочный пирог, подгоревший с одного бока. Ли Хуа жадно набросилась на еду, не обращая внимания на добродушное подшучивание веселой компании, и даже позволила своему благодетелю подлить в ее кружку виски из бутылки, которую он, по-видимому, постоянно носил в нагрудном кармане куртки.

Он рассказал ей, что его друзья из Огайо, а сам он из Нью-Йорка. При этом он беспрестанно подкладывал Ли Хуа кусочки мяса из своей тарелки.

– А где ты работаешь? У мадам Треси? У нее отвратительная рожа. Как будто по ней лошадь съездила копытом.

Все дружно загоготали. Когда Кордел Стюарт пил в библиотеке со своими собутыльниками, из-за дверей доносился такой же рев. Ли Хуа хорошо его знала.

– Я вовсе не…

– Тогда у Флосси? Старая толстуха Флосси умеет подбирать себе девочек!

Ли Хуа тщетно пыталась объяснить им, что она не работает ни в борделе, ни в дансинге, но они ей не верили. Ли Хуа решила, что они слишком пьяны, чтобы воспринимать человеческую речь, и оставила свои попытки.

Наконец она достала из кошелька деньги и встала из-за стола, неуклюже помогая себе костылями.

– Эй! Ты куда?

– Мне пора возвращаться в отель.

– Нет, еще рано. Ночь только начинается.

Несмотря на ее протесты, они оплатили счет. Потом Ли Хуа почувствовала, как две пары сильных рук подхватили ее под локти и понесли к выходу. Один из них взял костыли и, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, пошел вперед. Перед глазами Ли Хуа поплыла вереница смеющихся лиц.

– Пожалуйста, отдайте мои костыли!

– Зачем они тебе, детка? У тебя ведь столько кавалеров! Позволь, мы за тобой поухаживаем. Мы ведь заплатили за твой обед и относились к тебе нежно.

Это говорил розовощекий человек, держа ее за правый локоть. Когда они вышли на улицу, Ли Хуа открыла рот от изумления. Пока они обедали, солнце село. Свет газовых рожков падал на мостовую из окон домов. Окрестные горы казались еще огромней и страшней в ночной темноте. Они будто подступили совсем близко к черте города, готовые раздавить его.

Ли Хуа задрожала от страха и ночной прохлады. Голова кружилась от выпитого виски.

– Отдайте, пожалуйста, мои костыли. Мне пора в отель.

– Ты живешь в отеле? А мы в палатках. Пойдем к нам в гости.

– Нет, я не хочу…

Казалось, они не слышали ее. Они смеялись во весь голос и балагурили, а розовощекий человек велел ей повыше поднять загипсованную ногу, чтобы не зацепить грязь. Ли Хуа отчаянно взмолилась:

– Пожалуйста, поставьте меня на землю.

– Пойдем с нами. Такая красотка не должна ночевать в одиночестве. Тем более, когда ее окружают такие веселые, бравые парни, как мы.

Ли Хуа растерялась. От выпитого виски мысли смешались в ее голове. Безусловно, эти люди не хотят причинить ей вреда. Они просто – разыгрывают ее, вот и все. Шутка закончится, они отдадут ей костыли и проводят в отель. Ли Хуа согласилась:

– Ну ладно. Пойдемте.

Их палатка была разбита на самом побережье. Вернее, целых три палатки, поставленные одна подле другой вокруг груды мешков, тюков и старательского инструмента; здесь же спали ездовые собаки. В тишине был слышен ласковый шепот набегающей на берег волны. Высоко в небе из-за сизых туч пробивался круглый лик луны, ярко-желтый, как золотой самородок.

Они грубо втолкнули Ли Хуа в палатку. Она стала падать вперед, тщетно пытаясь сохранить равновесие, и растянулась на куче сваленных в беспорядке одеял, пропахших потом и псиной. Подле нее был все тот же румяный человек, от которого шел тяжелый дух табака и винного перегара.

– Ты ведь не будешь настаивать на плате, красотка? Мы уже и так заплатили за твой обед. И потом, мы все как один ласковые и нежные, правда, ребята? И мы будем соблюдать очередь. Так что поторопись, снимай свои теплые штанишки.

– Что?

Ли Хуа плохо понимала, о чем он говорил, она совсем опьянела, и мужские голоса сливались для нее в бессмысленное бормотанье. Девушка попыталась развернуться к нему лицом, но гипс затруднял ее движения. Вдруг она почувствовала, что кто-то придавил ее плечи так, что она уткнулась носом в грубую шерсть одеяла.

– Послушай меня, детка. Все вы, потаскухи, одинаковы. Каждая думает, что между ног у нее бесценное сокровище. Вот что я тебе скажу. Мы с друзьями часто проделываем одну штуку в районах, где полно борделей. Запихиваем какую-нибудь потаскуху в экипаж и трахаем ее там по очереди. Разумеется, за бесплатно. А она даже не сопротивляется. Глупо кричать, что тебя насилуют, если ты работаешь на панели.

Он громко и радостно загоготал. Потом вцепился в юбку и стал задирать ее вверх. Ли Хуа чувствовала, как грубая ткань залепила ей нос и рот. Задыхаясь от удушья, она попыталась взмахнуть руками, но поняла, что не может ими пошевелить. Она оказалась плотно запеленутой, как грудной ребенок.

Тогда она решила отбиваться ногами. Чьи-то цепкие пальцы впились ей в бедра и стащили чулки. Сильные руки обхватили ее за живот и перевернули на спину. Ли Хуа услышала, как кто-то вполз в палатку, ощутила приток свежего воздуха, когда откинулся полог.

– Все в порядке, Джо, она готова. Будь я проклят, если она не брыкалась и не лягалась, как необъезженная кобылка, даже со своей сломанной ногой. Но мы собьем с нее спесь. Пусть знает, что если она строит из себя недотрогу, ее могут трахнуть и без ее согласия.

– Ну что ты кричишь, детка? Разве тебе не нравится крепкий, горячий член? Как вот этот, а? Как он тебе? Хорош, правда?

Ли Хуа очнулась на морском берегу. Она лежала, уткнувшись лицом в песок, юбка по-прежнему была задрана и обмотана вокруг ее головы. Голые ноги и ягодицы покрылись мурашками от холода и нестерпимо ныли. Она чувствовала сильную боль в промежности. Сколько их было? Ли Хуа сбилась со счета. Многие овладевали ею по нескольку раз. Их голоса, смех, запах пота и тяжесть вибрирующих тел смешались в ее голове в один сплошной кошмар. Как же они ненавидят женщин, как они их презирают!

Ли Хуа тоже ненавидела мужчин. Если бы ее не связали, она бы царапала их ногтями, кусалась бы, вцепилась бы в глотку, чтобы ощутить вкус крови. Но она не могла этого сделать, и теперь, после того как отвратительная оргия закончилась, она едва дышала и почти теряла сознание. Свежий морской воздух привел ее в чувство. Когда все кончилось, они опустили ее на прохладный, влажный песок. Кто-то приглушенно рассмеялся.

– Что теперь с ней делать?

– А ничего. Оставим здесь. Кто-нибудь ее подберет. Чем возиться с ней, лучше пойдем, пропустим по стаканчику, а, Джо? Хорошо мы ее сделали. Ей будет что вспомнить.

Они загоготали и пошли прочь. Ли Хуа осталась лежать на песке, задыхаясь от бессильной ненависти. Голоса смолкли. Прошло много времени, прежде чем к ней вернулись силы и Ли Хуа решила освободиться от сковывающих ее движения пут.

– Господи Боже мой, что это?

Ли Хуа сидела на песке с юбкой, обмотанной вокруг головы, когда услышала над самым ухом испуганный голос.

Она подумала, что в темноте ее вполне можно было принять за привидение. Тем временем голос окреп:

– Не двигайся! Сиди смирно, черт тебя подери, кто бы ты ни был. Я вооружен. Если двинешься с места – пристрелю… О Боже!

К ней протянулись руки и освободили ее лицо от тяжелой грубой ткани подола. Ли Хуа полной грудью вдохнула чистый воздух и увидела перед собой юное, почти мальчишеское лицо с открытым от изумления ртом и вытаращенными глазами.

– Женщина! Голая женщина! Что ты здесь делаешь?!

– Что… А ты как думаешь, что я здесь делаю? Я… они…

Ли Хуа безутешно разрыдалась. Но вместе с тем инстинктивно начала оправлять юбку, а когда коснулась бедер, то обнаружила, что пропал ее кожаный пояс, в котором были все ее деньги, в том числе и на билет. Ее не только изнасиловали, но и ограбили!

– О нет… только не это!

Ли Хуа судорожно шарила руками по песку вокруг себя и что-то бессвязно бормотала.

– Эй, прекрати. Перестань, я тебе говорю. Я не причиню тебе зла. Честное слово. Скажи мне, что с тобой случилось?

Его звали Мартин Джавенел. Он был девятнадцатилетним сыном одного из самых богатых банкиров Сиэтла. Юноша поднял Ли Хуа на руки и понес в свою палатку, которая была разбита здесь же, на побережье. Она обхватила его за шею и прижалась к груди, плача от собственной беспомощности. Вскоре он опустился на колени и аккуратно положил ее на песок. Потом откинул полог палатки и за подмышки втащил внутрь.

Юноша подбросил в почти погасшую печку дров, и вспыхнувшее пламя осветило палатку и наполнило ее теплом.

Он достал откуда-то одеяло, которое, кстати, не пахло псиной, и завернул в него Ли Хуа, так что она стала похожа на бабочку в коконе. Ли Хуа повернулась на бок и уставилась на горящую печку. Ей не хотелось встречаться с ним глазами.

– Так что же все-таки случилось? Ты, что же, из тех, кто…

Он смущенно замялся. Ли Хуа слышала, как его голос дрожал от страха и любопытства. Она вспомнила, что его руки задержались, пожалуй, дольше, чем нужно, когда он заворачивал ее в одеяло. О Господи, и этот такой же, как остальные! Ли Хуа приподнялась и, яростно сверкая глазами, почти закричала:

– Нет! Нет, я не из тех, кто… С чего ты взял? Только с того, что нашел меня на побережье и что я была…

Она снова расплакалась.

– Ну хорошо, хорошо, не плачь! Я только подумал. Может, ты хочешь есть или еще чего-нибудь? У меня есть холодные пирожки, я еще не все съел. Обычно я не готовлю для одного себя. Мой напарник подхватил тиф, и я отвез его в город, в больницу. Говорят, что он не выживет.

Ли Хуа молча смотрела в потолок. Он украдкой взглянул на нее и сказал тихо и задумчиво:

– Не обижайся на мои слова. Я не хотел тебя оскорбить. Я только подумал… Я хочу сказать, что ты была… Твои ноги и все остальное… Что, по-твоему, я должен был подумать?

Ли Хуа слышала, как он сначала что-то искал вокруг нее, потом протянул ей котелок.

– Вот, попробуй. Они немножко подгорели, но ничего, есть можно. Я сам съел шесть штук.

– Не хочу.

– Ты уверена?

– Да! Да, уверена! Что тебе от меня надо? – Ли Хуа пронзительно закричала: – Меня изнасиловали, а ты мне предлагаешь пирожки! Меня изнасиловали, ты слышишь? Ты хоть понимаешь, что это такое?

– Понимаю. – Он отставил котелок в сторону. – Я не идиот. Но тебе бы следовало знать, что… Я имею в виду, ты же сама приехала на Аляску, правда? Ты должна была предвидеть…

– Я должна была предвидеть, что меня изнасилуют, да?

– Нет, ну я бы так не сказал. Хотя это и правда. Зачем ты приехала сюда?

Ли Хуа не отвечала.

– Наверное, за золотом. Сейчас все за ним едут. Мужчины – вытягивать золото из земли, женщины – вытягивать его из мужчин.

Он засмеялся, и Ли Хуа подумала, что его смех звучит гораздо взрослее, чем голос.

– Я не собираюсь ничего вытягивать из мужчин!

Ли Хуа стало жарко под одеялом, она наполовину высвободилась из него.

– Ну хорошо, не собираешься и не надо.

Ли Хуа обратила внимание, что Мартин высок и нескладен, с круглым, по-детски пухлым лицом, украшенным внушительных размеров усами, которые наверняка являлись предметом его особой гордости.

Ей пришло в голову, что, наверное, она и вправду очень сильная, если перенесла это испытание судьбы. Хотя все внутри у нее болело, а тело было липким и грязным, все-таки она выжила и была полна ненависти.

– Как тебя зовут?

– Мартин Джавенел. Друзья зовут меня Марти. Мой отец – наивным идиотом. Главным образом потому, что я отправился сюда. Слушай, кофе еще не остыл, я могу подогреть. А еще у меня есть немного сахара. Ты, наверное, любишь сахар?

Ли Хуа смутилась.

– Марти, ты не мог бы согреть мне немного воды? Я чувствую себя ужасно грязной. Я… хочу помыться.

Он резко обернулся и пристально посмотрел на нее. Его большая рука, которая потянулась, было к котелку с кофе, мелко задрожала.

– Помыться. Конечно. Я сейчас все приготовлю… Для тебя.

«И для себя тоже», – подумала Ли Хуа, а вслух произнесла:

– Тогда что же ты стоишь? Ставь воду.


Глава 20


Они купили билеты на пароход «Нора» – двухпалубную, приземистую, плоскодонную посудину, вся нижняя палуба которой была забита бревнами для топки котла паровой машины. «Нора» была оснащена передвижным грузоподъемным механизмом со множеством блоков и канатов, предназначенным для разгрузки парохода в каньоне Майлс.

Каждый билет до Доусона обошелся им в семьдесят пять долларов, не считая питания. Весь путь должен был занять четыре с половиной дня, если не возникнет никаких осложнений. Корри удивилась:

– Какие осложнения?

– Ты вскоре узнаешь, моя дорогая, что река таит в себе массу неожиданностей, таких, как пороги, перекаты, мели, глыбы льда, несущиеся на огромной скорости вниз по течению. Но беспокоиться не стоит, самый опасный участок реки мы преодолеем по суше, так что, я уверен, путешествие тебе понравится. Нигде в мире не увидишь такой красоты, как на Юконе.

На борту «Норы» находилось тридцать пассажиров, большинство из них – торговцы, переправляющие вверх по реке свой товар. Один такой торговец, низкорослый, добродушный человечек по имени мистер Паппос, доверительно сообщил Корри, что везет в Доусон партию свежих фруктов и овощей, а также двадцать ящиков шотландского виски. Женщин было всего четыре: Корри, Евлалия Бенраш и изящная блондинка по имени Эллин Хардакер со своей маленькой дочкой Анни. Миссис Хардакер ехала к своему мужу, который открыл в Доусоне отель и вызвал ее к себе для помощи по хозяйству.

Они снялись с якоря ясным, солнечным июньским днем. Ослепительная белизна гор, окружающих озеро Беннет, делала их похожими на ослепительной чистоты белье, побывавшее в руках искусной прачки. Даже убожество Беннет Сити сглаживалось на фоне этой величественной красоты. Как только пассажиры поднялись на борт, Евлалия Бенраш сухо кивнула Корри, посмотрела на Куайда с холодным презрением и тут же отвела в сторону Эллин Хардакер, взяв ее под локоть. Дамы стали о чем-то шептаться, время от времени бросая на Корри уничижительные взгляды. Корри покраснела и отвернулась. Куайд стоял рядом и наблюдал за лодочной толчеей у побережья; он выглядел оживленным, волосы развевались на холодом ветру. Словно что-то почувствовав, он повернулся и посмотрел на Корри.

– Что случилось?

– Нет, ничего.

– Ничего? Ты чернее тучи. Хмуришь брови, как будто совсем не рада скорой встрече с женихом.

– Нет, Куайд, тебе показалось. Все в порядке.

Он внимательно посмотрел на Корри, но ничего больше не сказал.

С диким грохотом заработал двигатель, палуба задрожала и качнулась у них под ногами, и путешествие началось. Они шли через Оленью переправу – мелководный ручей, соединяющий реку с озером Беннет. Вода просто кишела самодельными лодками, в большинстве своем оснащенными лишь грубо отесанными мачтами с прямоугольным парусом, – это делало их похожими на детские кораблики, которые так любят мастерить мальчишки по весне. Корри была поражена. Неужели этот почти игрушечный флот сможет рреодолеть опасный путь вверх по реке? Многие из лодок имели по две пары уключин, их пассажиры неистово гребли, чтобы догнать своих соперников, которые, вероятно, вышли еще на рассвете, и теперь паруса их лодок казались белыми точками на фоне зелени речных берегов.

«Нора» выдохнула из себя облако дыма. Корри и Куайд находились в таком месте палубы, куда не долетают искры из трубы и не садится копоть. Корри перегнулась через перила и восхищенно наблюдала за маневрами игрушечного флота, поражающего своей пестротой. Какой-то человек из загруженной по ватерлинию плоскодонки помахал рукой. Корри тронула Куайда за рукав.

– Смотри, Куайд! Смотри! Эта лодка очень похожа на кормушку для скота. Такое впечатление, что ее просто выдолбили из цельного бревна.

– Да, похоже. Когда человек находится в затруднительном положении, ему в голову часто приходят оригинальные идеи.

На следующее утро «Нора» вошла в Ветреный залив озера Тагиш – узкой котловины, зажатой со всех сторон отвесными скалами. Залив действительно был ветреным, так что экипажи маленьких суденышек должны были часто лавировать, чтобы хоть как-то продвигаться вперед. Большая часть лодок осталась далеко позади, некоторые не избежали столкновения с глыбами льда, которые еще довольно часто встречались на реке, и разбились вдребезги. На глазах у Корри за борт лодки свалился человек, издав высокий, пронзительный крик, и когда его вытащили, дрожащего и перепуганного насмерть, с синими от холода губами, Корри отдала должное благородству его конкурентов.

На озере Тагиш находился таможенный пост. Корри достала камеру и сфотографировала протянувшуюся на четыре мили вереницу лодок, ожидающих своей очереди, чтобы выправить документы.

Спустя несколько часов они подошли к каньону Майлс. Это был самый неприятный участок пути. Он пролегал среди высоченных гранитных скал и имел такое быстрое и опасное течение, что в его центре образовался водоворот, с которым мог справиться только очень умелый лоцман. Куайд объяснил Корри, что они не будут пересекать каньон Майлс, равно как и не менее опасный перекат Белая Лошадь в двух милях выше по течению, а остановятся и выгрузят багаж на берег, где берет начало железнодорожная линия на конной тяге, построенная в обход бурной реки. С теми же билетами они смогут сесть на другой пароход.

На берегу была закусочная, где Куайд с Корри перекусили в ожидании, пока их багаж выгрузят. Куайд захотел поговорить с хозяином закусочной, но Корри, которая немного утомилась от пароходной качки, отказалась составить ему компанию и решила немного прогуляться.

Солнце уже почти село, оставив после себя легкий предзакатный отсвет, готовый вот-вот превратиться в кромешную темноту. Корри бродила среди тягловых лошадей, а те смотрели на нее печальными, ласковыми глазами и казались бесконечно измученными и обессилевшими. Она пожалела, что уже темно и нельзя фотографировать.

В то время как Корри рассматривала лошадей, мимо нее молча прошли Евлалия Бенраш и Эллин Хардакер, нарочито приподняв свои длинные юбки, как будто боялись, что Корри может их испачкать. Вслед за ними вышагивала маленькая Анни Хардакер, одетая так же неброско и строго, как ее мать. Она смотрела на Корри с простодушным детским любопытством.

Корри гордо выпрямилась, ее щеки пылали огнем. Как они смеют так держаться с ней! Как с порочной женщиной, проституткой! И даже ребенок…

Корри резко повернулась и пошла по направлению к закусочной, где должна была встретиться с Куайдом. Она мысленно перенеслась в ту ночь, ночь после ледохода, ночь, когда она отдала себя Куайду… Они заснули под утро в объятиях друг друга, и даже во сне Корри не покидало ощущение неизмеримого, необъятного счастья. «Делия, моя прекрасная маленькая Делия», – продолжал звучать его голос. Когда Корри проснулась, Куайда не было. Она лениво потянулась под теплым, мягким одеялом, сохранившим особый, терпкий запах его тела, и почувствовала, что ее переполняет бесконечное, сладостное изнеможение. В эту минуту в животе ее что-то шевельнулось, потом еще раз и еще. Ощущение было похоже на то, как бабочка, зажатая в кулаке, бьется и щекочет ладонь, силясь найти выход наружу.

Сначала Корри не поняла, что это. Она долго лежала не шевелясь, прислушиваясь к движению внутри себя. Оно действительно напоминало трепыхание крохотных крыльев или хлопанье пузырьков воздуха, скапливающихся на поверхности кипящей овсяной каши. Вдруг к ней пришло стремительное, мгновенное осознание: это ребенок. Она впервые почувствовала внутри себя движение новой жизни! Это их с Эвери сын. Или дочка? Корри положила руку на живот, и ее пальцы дрогнули от подкожного толчка. Она в ужасе подумала, что совсем забыла о своем ребенке. Корри откинула одеяло и села на кровати, ее грудь сдавило тягостное, гнетущее чувство.

Ребенок. Она отдалась Куайду и нежилась в его сильных объятиях, думая, что принадлежит ему всецело. Но это не так. Она принадлежит Эвери Куррану, мужчине, который зачал ее ребенка. Она преодолела сотни миль, чтобы найти его, выйти за него замуж и дать своему ребенку отца. Как же она могла об этом забыть? Нет, нельзя позволить себе любить Куайда Хилла, нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы решиться на такое.

Куайд, насвистывая, вернулся в палатку с ведром ледяной воды из озера. Его широкое открытое лицо было безмятежным и умиротворенным, как будто ужасная трагедия, снедающая его сердце, иссушающая душу, отступила и растаяла, как дым. Куайд внимательно посмотрел на Корри, поставил ведро и медленно произнес:

– Начался период раскаяния? Делия, ты знаешь, я не думал, что все так обернется этой ночью. Или думал. Но это неважно. Как бы то ни было, это случилось, и я прошу простить меня. Больше этого не повторится.

«Пожалуйста, пусть это повторится. Я хочу, чтобы это повторилось. Я люблю тебя!» Тысячи подобных слов закружились в голове у Корри, но она не произнесла ни одного из них. Вместо этого она опустила глаза, которые мгновенно наполнились слезами, и сказала:

– Ты прав. Это никогда больше не повторится. – Корри сделала над собой усилие и едва слышно добавила: – Потому что во мне зашевелился ребенок. Ребенок Эвери.

Куайд остолбенел, как будто Корри дала ему пощечину. Потом резко развернулся и вышел. Его не было несколько часов.

Корри посмотрела вслед Евлалии Бенраш и ее подруге, тяжело вздохнула и постаралась изгнать из памяти воспоминание о нежных ласках Куайда. Они только раз были вместе, лишь одну ночь украла Корри у своего возлюбленного Эвери. И вот теперь…

– Корри, где ты была? Уже совсем темно. Пора ехать, я везде искал тебя.

Куайд был мрачен и шагал рядом с Корри тяжело и сердито.

– Я была здесь, неподалеку. Куайд, что-нибудь случилось?

– Нет, – отрезал он.

– Но мне кажется…

– Я говорю тебе, все в порядке. Пойдем скорее, мы опаздываем.

Несколько часов спустя они погрузились на пароход «Ора», разошлись по каютам и легли спать.

Всю ночь Корри ворочалась без сна на жесткой деревянной койке в каюте, отведенной для женщин, и слушала, как маленькая Анни хнычет во сне. На рассвете пароход остановился, чтобы пополнить запас дров, и Корри слышала, как стучат по палубе тяжелые бревна.

Пассажиры проснулись и позавтракали. Корри с Куайдом прогуливались по палубе. Некто мистер Труффо развлекался тем, что стрелял чаек из многозарядного ружья. Берега реки отзывались эхом на звуки выстрелов. Корри молча порадовалась, что его пальба была хоть и громкой, но безуспешной.

Четыре долгих дня прошли среди нагромождения прибрежных скал, отвесных берегов, речных перекатов и клубов черного дыма, вырывающихся из пароходной трубы. Река не была одинаковой, с каждым поворотом русла менялся ее облик. Хуталинга, Большой Салман, Малый Салмон, пороги Пятерня, которые больше всего напоминали сваи разрушенного моста. Течение здесь было головокружительно стремительным, от скорости захватывало дух, и Корри в ужасе хваталась за руку Куайда.

Пройдя пороги, они стали проплывать мимо небольших островков, высокие песчаные берега которых были сплошь покрыты черными точками ласточкиных гнезд. Корри показалось, что на берегах островков у самой воды лежит снег, но Куайд объяснил, что это напластования вулканического пепла. Корри содрогнулась. Какая дикая земля! Даже эти тихие, безмятежные острова появились на свет в результате действия страшной разрушительной стихии, в сопровождении взрывов, грохота, рева.

Потом они плыли через Врата Ада – узкий тоннель, который сама река пробила в скале в поисках русла. Сразу за ним находился форт Селкирк, дальше на много миль тянулась стена высоких скал, которая эхом отражала рокот пароходного двигателя. И снова перекаты, отмели, острова. Множество рек – Стюарт, Белая, Индейская – впадали в Юкон, затопляя и размывая его берега, так что деревья уходили под воду по самые верхушки, а течение становилось песочного цвета.

В два часа пополудни на пятый день пути они добрались до Доусона. Доусон Сити вытянулся по излучине реки и был похож на экзотический восточный порт. Вдоль его береговой линии вплотную друг к другу в несколько рядов были пришвартованы лодки, многие с натянутым поверху брезентом, и Корри в изумлении заметила, что в них жили люди. Доусон, на взгляд Корри, соединил в себе черты всех палаточных стоянок и речных городков, мимо которых они проплывали. Так же повсюду суетился народ. Люди прогуливались по берегу, таскали с места на место свои пожитки, слонялись без дела по улицам, пили виски в кабаках. Корри поразило великое множество собак, которые охраняли груды провианта, спали, дрались и чуть что поднимали такой оглушительный лай и визг, что впору было затыкать уши.

Куайд улыбнулся и сказал:

– Ну вот, мы и добрались до конца твоего многотрудного пути. Бьюсь об заклад, твой Эвери где-нибудь здесь. Я надеюсь, ты довольна, Корри.

– Да… Да, конечно.

От волнения Корри с трудом могла говорить. Она чувствовала, что ею снова овладевает отчаяние, как и тогда, по прибытии в Дайю. Доусон казался таким огромным, хаотичным, что Корри растерялась. Что она здесь будет делать? Где будет жить? Как ей теперь искать Эвери? Вдруг его здесь нет?

– Сейчас подойдут лихтеры для разгрузки. Когда мы окажемся на берегу, надо будет первым делом подыскать тебе жилье. Если ты остановишься в отеле, то потратишь все свои деньги. Я думаю, мне удастся найти тебе какую-нибудь приличную комнату.

– А как же ты?

К горлу подкатил комок, сердце сжалось от боли. «Куайд… О Боже, Куайд…» Ей хотелось закричать, броситься к нему в объятия, вцепиться в него руками и никуда от себя не отпускать, никогда. Вместо этого она отвернулась от Куайда и смотрела на ставшую уже совсем близкой и отчетливой панораму Доусона, который казался унылым и безрадостным, как и мысли Корри. С парохода была видна часть главной улицы, выходящей на побережье: нескладные дома, выстроенные из бревен и толстых неоструганных досок, многие на сваях, вбитых в прибрежный песок, мрачными силуэтами вырисовывались на фоне крутого юконского берега. Вдоль по улице слонялись компании мужчин; теперь Корри знала, что ничего, кроме грубости, наглости и похотливых взглядов, от них ожидать нельзя.

– Корри, я же обещал помочь тебе найти твоего жениха и намерен довести дело до конца. Я сразу же пойду в заявочную контору и на почту, скорее всего там знают, где его искать. Думается, он должен быть в городе или где-нибудй поблизости. Я узнаю, где находится участок, на который он подал заявку, и помогу тебе отправить ему письмо. На этом моя миссия закончится. У меня есть свои дела на Юконе, Корри. Здесь находится человек, с которым я обязательно должен встретиться. Когда мы делали пересадку у каньона Майлс, хозяин закусочной сказал мне, что его там видели за день до нашего приезда. Он переправлял вверх по реке большой груз оборудования для рытья шурфов и скважин. Я хочу взять у него интервью.

– Ты хочешь сказать, что не останешься здесь со мной, пока приедет Эвери?

– Нет, я не могу, Корри.

– Но ты же обещал! Я заплачу тебе, хорошо заплачу, если ты останешься.

– Меня не интересуют твои деньги. Я не возьму с тебя ни цента, Корри. Я просто оказал тебе услугу. С тобой все будет в порядке, и я не уеду, пока не буду в этом уверен. Я сниму тебе хорошую комнату. Если все будет так, как хотелось бы, твой жених через несколько дней будет здесь, вы поженитесь, и он сможет заботиться о тебе сам.

– Но ты должен взять деньги! Я не могу позволить тебе не взять их, ведь ты вез меня в такую даль! И потом, мне не нужна твоя благотворительность!

Корри повысила голос почти до крика, на что Куайд отвернулся, и Корри могла видеть только его профиль – крупный нос, строго поджатые губы, тщательно выбритый подбородок.

– Успокойся, Корри. Я достаточно богат. Мне не нужны твои деньги.

Его ответ был резким, почти грубым, и Корри подумала, что Куайд с нетерпением ждет, когда взятые им обязательства по отношению к ней будут выполнены до конца. Она сказала уже спокойнее:

– Если тебе не нужны деньги, зачем же ты вез меня сюда?

Куайд резко обернулся к Корри и взглянул на нее так свирепо, что она в страхе отступила на несколько шагов.

– Какое это имеет значение? Пойдем лучше посмотрим, как будут выгружать наш провиант. Твой драгоценный Эвери будет счастлив, когда увидит все эти мешки с пшеницей и рисом, которые ты привезла с собой.

– Ты ведь ненавидишь Эвери, да? Ты никогда не любил его. Ты всегда относился к нему снисходительно, с превосходством, которое…

– Неважно, как я отношусь к твоему жениху! Я взялся за определенную работу и практически выполнил ее. И не надо на меня так смотреть, Корделия Стюарт. Ты уже не маленькая девочка. Ты приехала сюда по доброй воле, никто тебя не заставлял.

Рука Куайда потянулась к карману с заветной камеей. Взгляд стал холодным и чужим.


Куайд снял ей комнату у вдовы Милли Муссен, владелицы прачечной на окраине города, на Франт-стрит. Ее дом был украшен огромной красочной вывеской «Прачечная М.Муссен, штопка и починка бесплатно. Предсказание судьбы – 1 доллар. Комната по умеренной цене». На заднем дворе были натянуты веревки, на которых висело белье: штаны, носки, шерстяные рубашки. Одна из веревок была полностью завешана фланелевыми пеленками.

Сама Милли оказалась высокой тридцатилетней женщиной, с бледным, обветренным лицом, располневшей фигурой и ласковыми карими глазами. Она встретила их в дверях дома; годовалый карапуз был привязан шерстяным платком и копошился, как в люльке, у ее бедра. Корри заметила, что руки у Милли красные и покрыты цыпками от холодной мыльной воды. Куайд объяснил цель их прихода.

– Да, у меня есть комната. Надеюсь, эта дама не проститутка и не танцовщица из дансинга? Иначе пусть отправляется на Парадиз-стрит. Я не пущу ее.

– Нет, она абсолютно порядочная девушка. Она поживет у вас, пока в город не вернется ее жених и они не поженятся. К тому же вам не придется беспокоиться о своевременной оплате. Денег у нее достаточно.

– Ну что ж, хорошо.

Милли окинула взглядом меховую накидку, которую Корри специально надела поверх свободной голубой юбки, отороченной снизу воланами и кружевами.

– Надеюсь, ты не пьешь?

Корри неловко поежилась под ее взглядом, стараясь угадать, заметила ли Милли ее положение. Наверняка нет, ведь под накидкой совсем не виден живот.

– Нет, я не пью.

– А ты чистоплотна?

– Да, конечно.

Корри залилась краской смущения.

– Ну хорошо. Я думаю, мы поладим. У меня всего одна лишняя комната, поэтому я могу пускать только одного постояльца, и пусть уж лучше это будет женщина, чем мужчина. Я беру пять долларов в неделю. Готовлю просто, без изысков, ясно? Ты должна будешь помогать мне по дому и сама убирать комнату. Я работаю в прачечной с утра до ночи, и если ты будешь как следует помогать мне, я понижу тебе плату. Вещи, если хотите, можете сложить в пристройке. Ну что, вас устраивают условия?

Ребенок заплакал, его круглое, пухлое личико с темными ресницами и ямочкой на подбородке сморщилось. Корри подумала невольно, что ее собственное дитя непременно будет таким же прелестным.

– Да, меня все устраивает.

Куайд вмешался в их разговор:

– Значит, решено. Корри, заплати вперед за две недели, а я схожу в заявочную контору. Посмотрим, что удастся выяснить.

– А когда ты…

Корри осеклась под пристальным взглядом Милли и отдернула руку, которую протянула было, чтобы схватить Куайда за рукав.

– Сперва я выгружу твои пожитки. Это займет немало времени. У тебя с собой столько продуктов, что ими можно накормить полк солдат.

Куайд направился к телеге, на которой они приехали. Корри в отчаянии смотрела ему вслед, Милли Муссен тронула ее за локоть и вывела из задумчивости.

– Какой смысл стоять здесь и мешать ему работать? Пойдем, я лучше покажу тебе комнату. Она небольшая, но уютная, В ней, правда, нет настоящего окна, только маленькая фрамуга под потолком, но я могу повесить на стены красивые картинки из журналов. И потом, она очень чистенькая.

– Это хорошо.

Корри задержалась еще на мгновение, глядя на широкую спину Куайда, и вдруг почувствовала себя обездоленной, беззащитной и совершенно одинокой.


Глава 21


– Одно виски, самое лучшее.

Молодой бармен усмехнулся и подтолкнул к Дональду Ирлю стакан, который скользнул по гладкой, отполированной поверхности стойки. Дональд поймал его уверенным жестом завсегдатая питейных заведений. Бармен усмехнулся еще раз и принялся пощипывать кончики своих пышных усов.

– Сколько?

– Пятьдесят центов порция, лучший сорт в Доусоне.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – проворчал Дональд.

Он заплатил и стал лениво наблюдать, как бармен в накрахмаленной рубашке, белом фартуке и галстуке с алмазной булавкой обслуживал другого клиента. Он тщательно взвешивал золотой песок на маленьких весах, предварительно подстелив под них кусочек ткани, чтобы ни одна песчинка не пропала. Бармен снова коснулся своих усов, и Дональд подумал, уж не утаивает ли он в них золото от хозяина. Он вспомнил о своем денежном поясе, набитом купюрами, который носил не снимая вот уже пять лет. Кожа, из которой сделан пояс, от долгого ношения совсем вытерлась и стала такой мягкой, что пояс вовсе не чувствовался на теле.

Дональд сделал глоток и сидел, рассматривая на просвет мутную жидкость, которая обжигающим огнем растекалась по жилам, согревала и успокаивала.

Корделия Стюарт в Доусоне. Он видел ее дважды: первый раз у этой бревенчатой хибары, где она сняла комнату, и двумя днями позже, когда она покупала яблоко у Яблочного Джима, рябого грека, торгующего фруктами по доллару за штуку. Корри его не заметила – он то вжимался в фасад дома, то быстро смешивался с толпой. Дональд не хотел, чтобы она его увидела раньше времени, сначала надо было все хорошенько обдумать.

Маленькая глупышка. Она пыталась сбежать от него в Дайе. Дональд внутренне рассмеялся, продолжая крутить в руках стакан и согревая его теплом ладоней. Он вспомнил свое удивление, когда, отойдя от компании старателей, вдруг увидел, как в толпе промелькнула золотисто-ореховая копна волос, выбивающаяся из-под меховой шляпки, поймал знакомый взгляд медово-карих глаз. Он думал, что Корри так и не решилась отправиться на Север, ведь в списках пассажиров «Алки» фамилии Стюарт не было. Так что в первый момент он изумился ничуть не меньше ее, даже на мгновение остолбенел, как будто получил удар локтем в солнечное сплетение. И прежде чем он пришел в себя, Корри, заметив его, пустилась наутек. Смешно! Далеко ли она собиралась убежать от него в таком маленьком и густонаселенном городке, как Дайя? Не удивительно, что в конце концов она свалилась с узкого тротуара прямо в грязь.

Дональд крепче сжал стакан в руке, так, что побелели пальцы. Он вспомнил о ее попытках замести следы. Подкупила капитана Картера, чтобы он не выдавал ее! Неужели она действительно думала, что Дональд не сможет заставить такого человека, как Картер, выложить все? Это было совсем не трудно, он просто дал ему денег. И потом, такая женщина, как Корри, не может остаться незамеченной. Любой хозяин отеля или официант в ресторане запомнит ее, если им доведется столкнуться.

Дональд нахмурился, разглядывая набранный из кусочков цветного стекла витраж, который тянулся вдоль стойки из красного дерева. В нем искаженно отражались реклама виски и пара безвкусных этюдов обнаженной натуры, украшающих противоположную стену бара. Картины, равно как и прочие атрибуты роскоши, очевидно, были привезены откуда-нибудь из Сан-Франциско или Сиэтла. Только опилки и грязь на полу были местного происхождения.

Интуиция подсказала Дональду, что наиболее вероятно, Корри поедет в Доусон Сити. Его догадку подтвердила эта чертова баба Бенраш, которую он пару раз встречал с тех пор. Из других источников он узнал, что Корри наняла себе в провожатые Куайда Хилла, газетчика, который сует свой нос повсюду, где можно вынюхать какую-нибудь скандальную историю. Хилл… Чертов ублюдок! Дональд выяснил, что они путешествуют в одной палатке. Проклятие! Он опрокинул в себя остаток виски. Пусть себе пока забавляется, грязная потаскуха. Посмотрим, что из этого выйдет. У этого типа все равно нет никаких доказательств против него, ни малейших. Дональд уже не тот человек, каким был шесть лет назад.

– Еще виски. И не вздумай опять подсунуть мне дрянь. Налей самого лучшего.

– Слушаюсь, сэр.

Прошло несколько секунд, пока бармен выполнял его заказ.

Пусть забавляется! Пусть делает, что хочет! Пусть, если хочет, бежит хоть за Полярный круг! Пусть думает, что выйдет замуж за этого нищего алчного дурака Куррана! Тоже мне, любовник сопливый! Она еще узнает Дональда. Он покажет ей, как задирать нос и разбрасываться обручальными кольцами!

Дональд залпом осушил стакан, его глаза мгновенно повлажнели, гортань горела огнем. Он представил себе, как Корри Стюарт может выглядеть обнаженной. Золотистая нежная кожа. Гибкое, пышное, созревшее для любовных утех тело. А девственна она или нет, это неважно. Может, то, что она не невинна, даже к лучшему. Это сильнее возбуждает. И потом, она будет чувствовать себя виноватой. Будет просить у него прощения, умолять позволить ей…

Дональд поднялся. Тяжесть расплывалась по его телу, он снова был в состоянии крайнего возбуждения, которое не в силах снять крепкий напиток. Ничто не могло надолго заглушить его неутоленное желание – ни выпивка, ни шлюха. Только Корделия Стюарт.

Дональд решил, что сегодня он наконец поговорит с ней.


Милли Муссен обхватила одной рукой деревянную лохань, а другой принялась прокручивать кальсоны через пресс для отжимания белья. В воздухе стоял сильный запах мокрого дерева и мыла.

Корри в задумчивости бродила по пристройке. «Пансион» Милли Муссен состоял из трех комнат. В одной, самой большой, помещались сама Милли и ее годовалая дочка Альберта. Здесь стояли две деревянные кровати, печка, громоздкий платяной шкаф и несколько расшатанных стульев вокруг стола. В другой комнате, такой крохотной, что в ней едва хватало места для кровати, жила Корри. В последней, самой дальней комнате размещалась прачечная, в центре которой стояла печка, а вокруг нее – множество тазов и лоханей. Среди куч грязного белья по голому полу ползала Альберта и гугукала от восторга. Корри приоткрыла дверь на улицу и зажмурилась от яркого, ослепительного солнца.

– Милли, хочешь, я возьму Альберту прогуляться? День такой теплый и солнечный. Мне все равно надо сходить на почту. Прошло две недели, наверняка письмо от Эвери уже пришло. Ума не приложу, почему он так долго не отвечает.

Корри почувствовала огромное облегчение, когда буквально на следующий день после их прибытия в Доусон Куайду удалось получить сведения об Эвери.

– Ну, моя храбрая глупышка Корри, похоже, нам повезло.

Глаза Куайда сияли яркой бирюзой на загоревшем под юконским солнцем лице.

– Твой жених подал заявку на разработку участка в Малом Скукуме всего за несколько дней до нашего приезда. Он шел, как я и предполагал, по Белой тропе.

Корри удивленно смотрела на него.

– Откуда ты все это узнал?

– Я подкупил клерка заявочной конторы. Тебе очень повезло, что мы так быстро нашли его. Если бы он не подал заявку, поиски могли бы занять у нас месяцы. Аляска очень большая. Она впитывает в себя людей, как губка, а потом отторгает их. И они мечутся взад-вперед, как семена, которые носит ветер. Что же касается твоего ненаглядного женишка, то, похоже, он не торопится вернуться к тебе, Корри.

Она разозлилась.

– Это неправда! Эвери любит меня! Просто он хочет найти много золота, чтобы разбогатеть и покупать мне все, что я захочу!

Куайд вопросительно приподнял брови.

– Ты имеешь в виду роскошные экипажи, породистых лошадей для выезда, бриллианты и особняк на Ноб Хилл?

– Да. Но мне ничего этого не надо.

Куайд пристально смотрел на нее, словно пытаясь заглянуть в самую глубину души. Когда он снова заговорил, его голос был нежным, а на губах застыла печальная улыбка:

– Может быть, ты и не хочешь. Зато хочет он. Мне очень жаль, но очевидно, что богатство ему нужнее, чем ты.

– Это неправда!

– Дай Бог, чтобы это оказалось неправдой.

С тех пор прошло две недели нестерпимо долгого ожидания. Милли оторвалась от стирки и взглянула на Корри.

– Тысяча причин может помешать ему написать письмо. Мужчины все с ума посходили от этого проклятого золота. Как дети, честное слово! Если он наткнулся на богатую жилу, ничто не заставит его оторваться от нее… Если хочешь, возьми с собой Альберту, только берегись собак.

Милли до смерти боялась полудиких и голодных зверей, которых тьма развелась в городе. Корри поспешила заверить, что будет очень осторожна.

Пять минут спустя Корри с Альбертой – розовощекой и упитанной девчушкой в пальтишке, сшитом Милли из байкового одеяла, – шла по улице по направлению к центру города.

В эти две недели Корри места себе не находила от скуки. Единственным развлечением для нее были походы на почту и за покупками для Милли, а также возня с Альбертой. Однажды она купила ей яблоко у Яблочного Джимми, но оно оказалось таким дорогим, что не могло быть и речи о том, чтобы купить еще по одному для Милли и для самой себя. Корри отгородила угол своей комнатки одеялом и таким образом у нее получилась маленькая импровизированная фотостудия. Корри сделала несколько снимков многолюдных улиц Доусона и побережья.

Милли сдержала слово и повесила над кроватью Корри несколько фотографий из «Космополитена» и «Стрэнда». Вечерами при свете керосинки она учила Корри вязать.

Квартирная хозяйка Корри оказалась на удивление милой и нелюбопытной женщиной. Она ни словом не обмолвилась по поводу заметно растущего живота своей жилички.

Однажды вечером, когда женщины сидели за вязанием детских шарфиков, Корри, не поднимая глаз, тихо сказала:

– Мне очень стыдно. Я говорила о себе, как о порядочной женщине. Не представляю, что ты можешь думать обо мне теперь!

– Да ничего я не думаю. – Милли нагнулась, чтобы поднять упавший моток пряжи. – Дети рождаются, и тут уж ничего не поделаешь. Здесь, на Севере, ты знаешь, к таким вещам относятся легче. Когда твой Эвери вернется, вы поженитесь, ведь так? Так что все в порядке.

– Да, конечно.

Корри склонилась над вязанием, не желая, чтобы Милли видела слезы на ее глазах.

Корри шла по тротуару, крепко прижимая к груди Альберту, которая вертелась и норовила выскользнуть из рук и упасть в грязь. На Корри были ботинки на высоких каблуках. Милли говорит, что все в Доусоне носят такие, потому что кругом грязи по колено. Корри осторожно переступала с одной толстой доски на другую. Тротуар был настелен неаккуратно, иногда доски лежали не впритык друг к другу. Идти было трудно еще и потому, что в некоторых местах досок не хватало, многие из них были разломаны. Местами тротуар был совсем кособоким. Милли говорит, что это из-за вечной мерзлоты: поверхность земли то подтаивает, то снова замерзает. Кое-где вместо досок лежал бревенчатый настил или просто гора опилок, вываленных прямо в грязь. Дома вдоль улицы были все как один похожи на «пансион» Милли. Крыши покрыты дерном, в оконные рамы вставлены куски битых стеклянных банок, в основном из-под маринованных огурцов.

Корри подумала, что никакие маринованные огурцы не в состоянии сделать это гиблое место лучше, чем оно есть. Доусон – всего лишь временная стоянка людей, идущих за золотом. Как только жила иссякнет, люди бросят ее, бросят этот город, которому никогда не суждено стать благоустроенным, постоянным и любимым пристанищем для – своих жителей.

На Франт-стрит была настоящая мешанина из людей, телег, лошадей, мулов и собачьих упряжек. Вдоль берега реки тянулся длинный ряд палаток, лачуг и каркасов недостроенных зданий. В покосившихся пристройках магазинчиков можно было купить все, что душе угодно: дюжину яиц за восемнадцать долларов, четыре булки хлеба всего за один доллар и даже, что поразило Корри больше всего, бивень мамонта за сто долларов.

Возле магазинчиков толпились мужчины, меся грязь тяжелыми ботинками. Корри проталкивалась сквозь их плотные группы к гостинице, на стене которой были приколоты письма. Такой допотопный способ получения корреспонденции был здесь обычным делом. Чтобы отправить письмо, нужно было занимать очередь за день, а то и за два.

В то время как Альберта забавлялась тесемками накидки, Корри быстро просматривала приколотые к стене письма, которые представляли собой довольно жалкое зрелище. Многие из них были знакомы ей, они висели здесь уже давно, возможно, несколько недель. Чернила на них расползлись от сырости, так что разобрать адреса было довольно трудно. Корри заметила два новых письма, и ее сердце учащенно забилось от волнения. Но оба письма были адресованы мистеру Триподи, Доусон Сити, а вовсе не ей. Корри прикусила губу от досады и, расстроенная, направилась домой. Может быть, Милли права, и еще слишком рано ждать известий от Эвери. Она считает, что нужно набраться терпения и ждать, а не бегать каждую секунду на почту. Куайд перед уходом тоже напомнил ей, что почта здесь – вещь ненадежная. В Доусоне на тысячи людей только одна маленькая почтовая контора, которая постоянно перегружена.

Корри вспомнила момент прощания с Куайдом две недели назад. Он казался озабоченным, торопился куда-то, ни секунды не мог усидеть на одном месте и находился в постоянном движении.

– Есть один человек, который отправляется в сторону участка Эвери. Я передал с ним письмо, так что через день-два твой жених его получит. Советую тебе оставаться в Доусоне и подождать, пока он сам приедет. А там уж как вы решите: сыграть ли свадьбу, перебраться ли на его участок или взять билет на пароход. В любом случае пока тебе лучше остаться здесь. Миссис Муссен производит впечатление порядочной женщины, а значит, сможет позаботиться о тебе.

– Куайд…

Корри бросилась ему на шею. Милли была занята в дальней комнате стиркой и не могла их видеть.

– Корри, ради Бога, перестань дурачиться. – Его голос был сердитым. Он отвел ее руки и внимательно посмотрел в глаза. – А то я могу подумать, что ты вовсе не хочешь выходить замуж на этого своего Эвери Куррана. Ведь ты за этим приехала сюда, не так ли? Чтобы дать своему ребенку отца? Чтобы стать женой, как ты утверждаешь, любимого человека?

Корри видела, что губы Куайда искривились в язвительной усмешке. Она отодвинулась от него и отвернулась. Снова раздался его безжалостный голос:

– Через несколько дней твой жених приедет за тобой. Миссис Муссен – гостеприимная женщина, тебе будет хорошо в ее доме. К тому же я дал ей двадцать долларов, чтобы быть уверенным в том, что она окружит тебя достаточной заботой и вниманием.

– Ты дал ей двадцать долларов? И считаешь, что этим исчерпываются все твои обязательства по отношению ко мне?

– Какие обязательства? Ты наняла меня, чтобы я привез тебя в Доусон Сити и нашел твоего Эвери. Я сделал и то, и другое, более того, не взял за это ни цента. Я напишу тебе на имя миссис Муссен, когда устроюсь. Если она куда-нибудь переедет, то на адрес Канадского Торгового Банка.

Корри была в отчаянии.

– Куда ты едешь? Что собираешься делать?

– Писать очерки для «Трибьюн», составлять путеводитель по Юкону. Есть у меня еще одно дело… – Корри показалось, что лицо Куайда на мгновение стало отсутствующим и изможденным. – Ну да неважно. До свидания, Корри. Надеюсь, что ты будешь счастлива. Я даже уверен в этом. Такие женщины, как ты, похожи на кошек: когда прыгают, всегда приземляются на четыре лапы.

С этими словами он развернулся и пошел вниз по улице своим обычным легким шагом.

– Куайд! Подожди…

Корри подобрала юбку и побежала за ним. Но Куайд не остановился и даже не обернулся на крики. Он запрыгнул в телегу, нагруженную вещами, и уехал. Корри смахнула со щеки непрошеную слезинку. Нет, она не будет плакать! Такие, как Куайд Хилл, не стоят того, чтобы проливать из-за них слезы.

Теперь, две недели спустя, когда Корри вспомнила об их расставании, ее глаза снова предательски повлажнели. Она шла по главной улице Доусона, крепко прижимая к себе Альберту. Сердце налилось свинцовой тяжестью от отчаяния и безысходности, высокие каблуки то и дело предательски соскальзывали в грязь, а шея и руки болели от непривычной тяжести.

– Ко! Ко!

Малышка старалась произнести ее имя. Корри зарылась подбородком в мягкие каштановые кудряшки, выбивающиеся из-под капюшона девочки.

В том месте, где Франт-стрит выходила к реке, взору предстали кварталы, почти фешенебельные по здешним меркам. Дома здесь были больше и выглядели аккуратнее, не говоря о таком «роскошном» здании, облицованном гофрированным железом, как складские помещения Северо-Аме-риканской Торгово-Транспортной Компании. Здесь через улицу были натянуты матерчатые рекламные полотнища: «Критерион, геологоразведка», «Торговая компания Нобель», «Театр Маскат. Зайдешь один раз, останешься навсегда». Из дверей дансинга доносился визгливый женский хохот. Корри направилась к зданию, двери которого были увешаны письмами.

– Мэм! Мэм! Купите газету «Заря Юкона», всего пятьдесят центов. Лучшая газета в городе. Все новости об испано-американской войне и с золотых приисков, реклама местных торговцев…

– Что?

– Я говорю, купите газету, леди!

Мальчишка-газетчик, худощавый и всклокоченный, с пачкой свежеотпечатанных листков под мышкой вывел Корри из задумчивости. Она сунула руку в кошелек и достала монетку. Мальчик взял ее, протянул Корри газету и сказал:

– Читайте на здоровье и расскажите знакомым, что «Заря Юкона» – лучшая газета в городе.

Корри пошла дальше, проглядывая на ходу вывески: ювелир, театр, бальзамировщик, бесчисленные магазины. Час спустя, расстроенная и уставшая, Корри вернулась к дверям дома Милли. Погруженная в свои безрадостные мысли, она не сразу заметила человека, нетерпеливо прохаживающегося перед домом, и чуть не столкнулась с ним.

– Дональд!

У Корри подкосились ноги, от неожиданности она чуть не уронила Альберту на землю. Девочка расплакалась и теснее прижалась к Корри.

– Я вижу, ты теперь читаешь газеты. Пристрастилась к журналистике по пути сюда? Кстати, как тебе понравилось путешествие вверх по Юкону?

Дональд саркастически ухмыльнулся. На нем были дорогое дубленое пальто из телячьей кожи и мягкая шляпа, из-под которой выбивались черные спутанные волосы. Карие глаза, блестящие и напряженные, и ослепительной белизны зубы придавали его лицу еще более развязное и самодовольное выражение. Шрам на руке по-прежнему был уродливо вздут и багров.

Корри невольно отступила от Дональда поближе к двери, сердце колотилось, в висках стучала кровь. Она постаралась успокоить себя тем, что на оживленной улице и к тому же среди белого дня он ничего не может ей сделать. В крайнем случае она закричит. Дональд не сводил с нее восхищенных глаз.

– Такой хорошенькой женщине следует быть очень осторожной на улицах. Среди здешних мужчин много грубиянов.

– Вот как? – Корри смело взглянула в лицо Дональду.

– Кто этот человек, с которым ты приехала в Доусон?

– Это мистер Хилл, я наняла его в проводники.

Корри украдкой поглядывала на дверь дома. Маленькая Альберта крутилась у нее на руках. Где же Милли? Если бы она догадалась выйти, Корри была бы спасена! Ее мозг лихорадочно работал. Каким-то образом Дональду удалось выследить ее. Он неумолимо шел по следу, и остановить его невозможно никакими силами. Он никогда не отступит от своего, потому что уверен, что рано или поздно будет обладать ею. Корри вдруг поняла, что Дональд что-то говорит, причем уже довольно долго.

– …так что тебе почти удалось обвести меня вокруг пальца. Я даже подумал, что ты оставила свою идею насчет Аляски. Вообрази мое изумление, когда я встретил тебя в Дайе. Ты неслась сломя голову по улице, как перепуганная до смерти маленькая девочка.

Дональд улыбался, его полные сладострастные губы отвратительно искривились. Корри знала, что ему нравится видеть ее растерянность и отчаяние. Ее страх действовал на него возбуждающе.

– Да, я убегала от тебя.

Корри старалась говорить спокойно и твердо.

– Но сейчас это уже неважно. Я обручена с Эвери Курраном и собираюсь выйти за него замуж. Я уже написала ему на прииски, и через день-два он приедет за мной. Надеюсь, ты понимаешь, что все отношения между тобой и мной исчерпаны. Извини, если я доставила тебе какое-нибудь беспокойство… – Корри вспомнила о выброшенном кольце и покраснела. – Я не хотела причинять тебе зла.

– Боже мой, какая трогательная речь! Ты выступаешь с нею перед всеми отвергнутыми поклонниками? Как же ты не можешь уразуметь, мисс Корделия Стюарт, что я намерен жениться на тебе? Что я проехал сотни миль для этого и другое решение вопроса меня не устроит?

Корри оглянулась. В нескольких сотнях футов от них на тротуаре о чем-то горячо спорили двое мужчин. Это вселило в Корри смелость. Дональд не сможет причинить ей никакого вреда на виду у людей.

– Мне жаль, что я не могу оправдать твоих надежд, но моим мужем будет Эвери, и…

Корри натолкнулась на холодный, тяжелый взгляд Дональда и замолчала. Он подошел к ней совсем близко и взял за руку. Корри вспомнила, как он нес ее вверх по лестнице в спальню, и похолодела от ужаса.

– Корри, ты не понимаешь. Не отрицаю, я приехал сюда ради денег. Я заключил здесь несколько выгодных контрактов. Но другая причина, по которой я оказался здесь, – это ты. Ты нужна мне как воздух, я хочу, чтобы мы были вместе. И не только из-за завещания твоего отца – хотя очевидно, что нам обоим нужны его деньги. Но еще и потому, что… – пальцы Дональда стиснули ее руку до боли, – …потому, что я жить не могу без тебя. Не могу с тех пор, как впервые увидел тебя, тринадцатилетнюю, вполне созревшую женщину. У тебя уже тогда было такое тело, что…

– Дональд! – Корри попыталась высвободить свою руку. – Я уже сказала, что это невозможно. Отпусти, мне нужно идти. Я понимаю, что ты должен чувствовать, но…

– Ты понимаешь? Как ты можешь понимать, что я чувствую, когда не могу заснуть ночами от постоянных мыслей о тебе? Или когда я вспоминаю, что ты выбросила мое кольцо, как будто это какой-нибудь ненужный хлам. Как будто это я ненужный хлам!

Корри испуганно пятилась к дверям. Ну почему же Милли не может выйти!

– Дональд, неужели ты не можешь понять, что никогда не получишь состояния моего отца? Мне не нужны его деньги. Ни двадцать процентов, нисколько. И Эвери они тоже не нужны. Мы поженимся и будем жить счастливо. И это не зависит ни от папиного завещания, ни от тебя!

Глаза Дональда гневно запылали, но Корри продолжала свою жестокую речь:

– Что касается тебя, если ты хоть чем-нибудь попытаешься помешать нам, я напишу Эмосу Бардлею, поверенному отца, о том, что ты преследуешь меня и вынуждаешь к сожительству. И он аннулирует завещание.

Корри вовсе не была уверена в том, что это возможно. Но ее слова произвели на Дональда сильный эффект: он отступил назад и смотрел на нее во все глаза с испугом и недоверием. Корри тем временем продолжала:

– Да. Он обвинит тебя в правонарушении и вычеркнет из списка папиных наследников! Он сделает это! Мистер Бардлей – старый друг нашего дома и знает меня с детства.

Губы Дональда сжались в тонкую нитку, взгляд стал колючим.

– Ну что ж, посмотрим. Я наведу справки у адвоката.

– Пожалуйста! Сделай одолжение! – Корри вышла из себя и почти кричала. – Иди и наводи свои справки! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!

– Хорошо, Корри. – Лицо Дональда стало серым и покрылось красными пятнами. – Когда ты успокоишься, то поймешь, что делаешь большую глупость. Сегодня я купил восьмой участок Золотого Кармана у одного старателя, который заболел тифом. Завтра я еду туда устанавливать оборудование, если ты захочешь сообщить мне, что передумала, то…

– Я никогда не передумаю!

– Я в этом не уверен. Я терпеливый человек, Корри. По условию завещания у меня есть еще пятнадцать месяцев. Торопиться некуда, я подожду. И запомни, у меня много средств добиться того, чего я хочу.


Глава 22


Корри ворочалась с боку на бок на своей кровати, стараясь заснуть, что оказалось не так-то просто. Было четвертое июля, День Независимости, который в Доусоне праздновался широко и бурно, – если судить по грохоту фейерверков, пьяным крикам и женскому визгу, далеко разносящимся в прозрачном, теплом ночном воздухе.

Еще за три дня до праздников в Доусон стали стекаться толпы народа. В центре города был сооружен огромный театральный помост для торжественного представления. Милли, узнав об этом, мрачно заметила, что городу гораздо нужнее общественные уборные, чем еще одна сцена для вертихвосток из дансинга. Вдоль главной улицы на столбах висели красочные транспаранты, на которые расщедрились местные денежные мешки.

День начался с парада, за ним последовали торжественные речи, концерт, спортивные состязания, клоунада. Народ развлекался, как мог. Многие влезли на крыши домов, чтобы лучше видеть происходящее. Гвоздем программы должна была стать Кэд Уилсон, примадонна местного дансинга. Весь Доусон только и говорил о ней все предпраздничные дни. Корри уныло подумала, что, наверное, как раз сейчас благосклонная публика награждает ее неистовыми овациями и швыряет ей под ноги золотые самородки.

Корри перевернулась на живот, уткнулась лицом в грубую наволочку и заткнула уши, чтобы не слышать залпов салюта.

Если бы по крайней мере было темно! Тогда еще можно было бы попробовать заснуть. Но начиная с двадцать первого июня солнце в этих широтах вообще не садится. Оно светит сутки напролет, отчего растения тянутся вверх с безумной быстротой и вырастают до неестественных размеров. Милли высадила на крыше дома – благо она покрыта дерном – целую плантацию салата-латука и других овощей; к четвертому июля подоспел богатый урожай лука и редиса.

Москиты, которых развелось тучи, казалось, радовались солнечному свету не меньше, чем обилию людей, лошадей и собак в городе. Малышка Альберта была вся искусана. Корри и Милли тоже, хотя Милли и утверждала, что москиты в Доусоне гораздо «милосерднее», чем на приисках и в заболоченных низинах у реки.

Корри тщетно пыталась найти удобное положение для сна. Кровать была узкой и жесткой, к тому же она сильно располнела. Через четыре месяца родится ребенок. К этому времени ей надо сочетаться с Эвери законным браком, чтобы у их сына или дочки было имя, был отец…

Корри устала ждать. Милли утешала ее, как могла, и призывала набраться терпения. Но проходили недели, а от Эвери не было ни слуху ни духу. Корри представился случай передать ему письмо через одного старателя. Она заплатила пять долларов, чтобы он вручил его Эвери лично в руки. Двое из клиентов Милли недавно вернулись с приисков и рассказали, что видели Эвери на его участке в Малом Скукуме живым и невредимым. Вестей же от него по-прежнему не было.

Смешение страха и унижения порождает злобу. Корри решила сама поехать к нему и обязательно осуществила бы свое намерение, если бы Милли не удержала ее.

– Не делай этого ни в коем случае, Корри. Во-первых, ехать одной, без сопровождения мужчины, опасно. Тем более в твоем положении. Потом, если ты приедешь к нему беременная, его засмеют товарищи, и он возненавидит тебя за это. Кроме того, вам все равно придется возвращаться в город, чтобы искать священника. Так что лучше жди его здесь. Я же говорила, эти мужчины становятся полоумными, если находят золотую жилу. Они перестают есть, спать, пока не выжмут из нее все, до последней капли. Мой покойный муж Билл тоже был таким. Когда он выгребал из земли по сотне долларов в день, его не интересовало даже, жива я или нет.

Неужели Эвери не может оторваться от золота? Или он не едет к ней по другой причине? Корри металась по постели, не в силах отогнать от себя дурные предчувствия. Она как будто слышала голос Эвери: «Я не собираюсь всю жизнь быть бедным, Корри». И другой – голос Куайда: «Похоже, твой ненаглядный Эвери не торопится вернуться к тебе».

– Корри! Корри, ты спишь?

Голос Милли прорвался сквозь поток беспорядочных мыслей.

– Нет, не сплю.

Корри села на кровати. Милли вошла в комнату в ночной рубашке и с тазом в руках. Она выглядела очень уставшей.

– Корри, с Альбертой совсем плохо. У нее начался понос.

Корри позабыла о своей собственной печали, когда услышала о болезни девочки. Уже три дня Альберта была вялой, плохо ела. Милли говорила, что это обычное «летнее недомогание», вызванное отсутствием молока. Концентрированное молоко, которое привезла с собой Корри, давно кончилось.

– Так вот, Корри, все гораздо хуже, чем я думала. У нее сильный жар, и выглядит она ужасно. Я хотела попросить тебя сходить за доктором. Мне очень неловко будить тебя, но думаю, что до утра ждать нельзя.

– Хорошо.

Корри поднялась и стала натягивать на себя первое, что подвернулось под руку. За то время, что Корри жила в доме Милли, она очень подружилась с ее дочкой, полюбила веселое детское щебетание и шумную непоседливость девочки. Она молила Бога, чтобы он дал ей такое же прелестное и здоровое дитя, как Альберта. И надо же было случиться такой беде!

– Как выйдешь из дома, сверни направо. В начале Франт-стрит живет доктор Боурк. У него большой дом по левой стороне, так что не ошибешься. Господи, только бы он не был занят и согласился прийти!

– Доктор Боурк, Франт-стрит, большой дом слева.

Корри повторила адрес, чтобы убедить Милли, что она ничего не перепутает.

– Да, все правильно. Надень москитную сетку и будь осторожна, пожалуйста. На улице все вверх дном. Как бы мне не хотелось отпускать тебя одну! Но я не могу оставить Альберту.

Корри пробивалась сквозь толпу гуляющих, стараясь не сталкиваться с компаниями подвыпивших мужчин, шумно вываливающихся из дверей кабаков. Она чуть не наступила на человека, который так напился, что заснул, свернувшись калачиком вокруг столба, прямо на тротуаре.

Дважды ее пытались схватить за рукав чьи-то грубые руки, но она вырывалась и шла дальше, не обращая внимания на развязные, похабные реплики, которые раздавались ей вслед. Весь город едва держался на ногах. У каждого за пазухой была припасена бутылка виски, тщательно скрываемая от глаз полицейских патрулей. Корри подумала, что в этот день у них столько работы, сколько не бывает за весь год.

Она шла так быстро, что в боку закололо, и пришлось на минуту остановиться, чтобы отдышаться. Было около полуночи, в этот час все порядочные женщины находились под защитой крепких засовов, а если принимали участие в гуляньях, то в сопровождении мужей.

Корри с легкостью нашла дом доктора Боурка. Прямо напротив входа расположилась компания карточных игроков, которые на секунду оторвались от своего занятия, чтобы поглазеть, как Корри изо всех сил колотит кулаками в тяжелую дверь, а потом снова ушли с головой в игру. Один из них – неопрятный, но вполне трезвый молодой человек, продолжая следить за движениями рук банкомета, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Его нет дома.

Корри оглянулась.

– А вы не знаете, где он? Очень болен ребенок!

– Он ушел два часа назад. Сказал, что где-то там случился пожар, какой-то идиот опрокинул на себя горящую печку, ну и, понятно, поджарился немного. Извините за грубость, мэм.

– Да, но мне срочно надо…

Корри растерялась и не знала, как поступить.

– Пожалуйста…

Она потянула за рукав того, кто говорил с ней.

– Скажите, пожалуйста, нет ли в городе другого врача? Мне обязательно нужно кого-нибудь найти. Девочке всего год, она…

– Тогда вам надо пойти в больницу. Она, правда, переполнена так, что если хочешь туда попасть, жди, пока кто-нибудь умрет и освободит койку. Но врачи там должны быть, так что идите лучше туда. – Он отложил карты и улыбнулся. – И удачи вам.

– Спасибо.

Корри побежала в больницу. Напротив ее входа через всю улицу был натянут рекламный транспарант, предлагающий приобрести пятидесятидолларовый купон на гарантированное медицинское обслуживание в течение года.

В приемном покое к ней вышел отец Джордж, заведующий больницей, и сообщил, что все врачи разошлись по вызовам.

– Сами понимаете – четвертое июля! Сколько несчастных случаев! Доктор Баррет и доктор Томпсон совсем сбились с ног. Если так дальше пойдет, нам некуда будет девать больных. Кроме того, в городе свирепствует тиф…

– Но, поймите, ребенок очень болен! Не может быть, чтобы не нашлось ни одного врача во всем Доусоне!

– Знаете, что… Есть тут один, он совсем недавно приехал в город. Я слышал, что он повредил ногу, когда его лодка перевернулась где-то на Юконе. Ему пришлось оставить надежду стать золотоискателем. Он живет там, на побережье.

Отец Джордж неопределенно махнул рукой в направлении Юкона.

– Кажется, его зовут Себастьян, доктор Себастьян. Жалко парня, ему так и не удалось застолбить участка.

Корри довольно легко разыскала Уилла Себастьяна – на побережье его многие знали. По дороге доктор рассказал ей, что действительно перевернулся на перекате Белая Лошадь. Тогда он сильно ушиб колено, но думал, что обойдется, и не сошел с дистанции. Более того, он подыскал себе участок и собрался уже подать заявку, но тут произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на мокрой глине и свалился в шурф. От этого коленная чашечка треснула, пришлось вернуться в Доусон, и теперь он ходит на костылях. Доктор Себастьян, казалось, смирился с постигшим его несчастьем и говорил об этом легко и даже с юмором, поминутно отбрасывая наверх светло-каштановую прядь, падающую на глаза.

Он едва взглянул на больную девочку и тотчас резко повернулся к Милли.

– Вы часом не поили ребенка из общественных питьевых кружек?

Милли возмутилась, но глаза ее наполнились слезами.

– Что? Вы имеете в виду те, которые висят на цепочках у городских колонок? Конечно, нет!

– У каждого должна быть своя личная посуда. Кстати, воду желательно кипятить, прежде чем пить. Сколько ни говори этим идиотам, они ничего не хотят знать. Строят отхожие места, где им заблагорассудится, а по весне все стекает в реку. Вот вам и рассадник заразы.

Милли совсем расстроилась, на ее щеках выступили красные пятна.

– Доктор, неужели это я виновата в том, что Альберта заболела? Я не знала… Я бы никогда… Если бы я только знала…

Голос доктора сразу смягчился, он улыбнулся и мягко взял Милли за плечо.

– Ну конечно, вы не виноваты. Будем надеяться, все обойдется. Только запомните на будущее, что воду надо кипятить, ладно?

Он осмотрел девочку, потом потянулся к своему потрепанному и поцарапанному чемоданчику, который, казалось, вместе со своим хозяином пострадал при падении в воду на речном перекате, и достал из него флакон с белой жидкостью.

– Мне нужна чайная ложка н немного кипяченой воды. Сейчас мы дадим ей вот это, и жар начнет спадать. Девочка будет сильно потеть, надо будет часто менять пеленки. Я думаю, что это не тиф, а тяжелый случай дизентерии. Ее организм сильно обезвожен, но я уверен, нам удастся ее вылечить.

Милли облегченно вздохнула:

– Слава Богу!

– Рано благодарить Бога. У нас еще впереди длинная, тяжелая ночь.

Сам доктор принимал активное участие в уходе за девочкой. Его большие, сильные руки на удивление умело и ловко справлялись с пеленками. Заметив любопытный взгляд Милли и недоуменное выражение лица Корри, он счел нужным пояснить:

– У меня у самого была дочка. Она умерла в младенчестве. Это случилось прежде, чем от меня ушла жена.

Милли смутилась, а Корри пробормотала слова извинения.

– Извиняться не за что. Что прошло, то прошло. Кстати, я вчера видел вашу подругу здесь, в Доусоне.

– Кого?

– Ну вашу подругу. Девушку со сломанной ногой. Ли Хуа, так, кажется, ее зовут?

От неожиданности у Корри перехватило дыхание, и она медленно опустилась на стул, стоявший подле кроватки Альберты.

– Вы сказали – Ли Хуа?

Он кивнул.

– Но она не может быть в Доусоне! Она уехала домой, в Сан-Франциско!

– Выходит, никуда она не уехала. Она здесь и по-прежнему передвигается на костылях.

Он печально посмотрел на свое колено.

– Так что теперь мы под стать друг другу.

Ли Хуа в Доусоне! Корри не могла поверить своим ушам.

– Но почему она здесь? Я ничего не понимаю!

– Я тоже. Но факт остается фактом.

Что-то в голосе доктора подсказало Корри, что он не хочет больше говорить на эту тему. Она заметила его смущение и решила, что Ли Хуа наверняка покорила сердце молодого человека.

– Вскипятите, пожалуйста, еще воды. Процедите ее через марлю и охладите.

Медленно тянулись часы. В конце концов Милли не выдержала, рухнула на соседнюю кровать и провалилась в тяжелый, беспокойный сон. Лицо Корри стало серым, глаза слипались. Доктор ласково взглянул на нее и сказал:

– Вам лучше тоже пойти и лечь спать.

– Нет, я не хочу.

– Вы очень устали. Идите, идите, я справлюсь без вас. Бог свидетель, мне не привыкать.

К утру у Альберты совсем пропал жар. Она выпила две чашки воды и, ко всеобщей радости, съела кусочек пирога. Расстройство кишечника прошло.

Милли не помнила себя от счастья. Она пихала в руку доктора деньги, от которых тот отказывался, плакала и без остановки повторяла:

– Что бы мы без вас делали! Вы спасли ее, доктор Себастьян! Это чудо, настоящее чудо!

Доктор чувствовал себя неловко и смущенно произнес:

– Ну какое же это чудо? Дети выносливы и жизнестойки, как маленькие зверушки. Ваша дочка – не исключение. Бьюсь об заклад, что не пройдет и дня, как она снова начнет ползать по полу и озорничать.

– Дай-то Бог! – взмолилась Милли.

– Единственное, о чем я вас прошу, не забывайте кипятить воду, чаще мойте руки и обязательно убивайте мух, чтобы они не садились на продукты и посуду, из которой вы едите. Вы же знаете, что по городу гуляет тиф, а вам, женщинам, сам Бог велел быть чистоплотными и аккуратными. Другое дело – мужчины. Многие из них поплатятся за то, что совсем опустились и не следят за собой. К тому же у них есть дурная привычка пить из одной общей кружки. Я видел, как в кабаках пускают такую кружку по кругу и все друг за другом отпивают из нее по глотку, причем половина из них разворачивают ее ручкой к себе, наивно полагая, что в этом месте она чище.

Доктор Себастьян заковылял к выходу.

– Я собираюсь какое-то время пробыть в Доусоне. Надеюсь, что мы еще увидимся – и при более благоприятных обстоятельствах, Бог даст.

Остаток дня Корри и Милли провели, дежуря попеременно у кроватки Альберты и давая друг другу возможность немного вздремнуть. Ранним вечером, когда Корри проснулась, чтобы сменить Милли, она увидела, что та перестирала все пеленки и развесила их у печки, чтобы быстрее высохли. Улыбаясь, Милли сообщила ей, что намерена пойти в магазин и купить шампанского. Через двадцать минут она вернулась с двумя бутылками и весело заявила:

– Наверное, это очень глупо и неприлично, когда две порядочные женщины собираются выпить такое количество вина; Но у нас есть повод для праздника. Альберта – это все, что у меня есть в жизни. Корри, ведь мне за тридцать, и если учесть, что я далеко не красавица, то у меня больше не будет мужа, а значит, и ребенка. И вот теперь Альберта спасена, она поправляется. Это счастье, Корри. И это надо отметить. Ты ведь выпьешь со мной за ее здоровье?

Милли рассматривала этикетку на бутылке.

– Я не знала, какое купить. Мне посоветовали это. Будем надеяться, что хорошее.

Корри горячо откликнулась на ее слова.

– Конечно, я выпью с тобой! Но Милли, ты совсем не знаешь себя, если так говоришь! Ты очень красивая и добрая! Любой мужчина будет счастлив назвать тебя своей женой!

– Сомневаюсь.

Тем не менее лицо Милли просветлело, она воодушевилась еще больше и стала собирать на стол.

– Знаешь, Корри, я никогда не открывала вино. А ты? Вряд ли у меня хорошо получится, но я постараюсь. Нельзя же сидеть сложа руки в такой счастливый день.

Альберта сладко посапывала во сне, а Корри и Милли тем временем ковыряли ножом бутылочную пробку. Наконец она поддалась, причем четверть содержимого вылилась на пол. Они рассмеялись, разлили остатки шампанского по кружкам и попробовали. Милли была изумлена.

– Пузырьки! От них так щекотно в горле!

Корри никогда раньше не видела Милли такой жизнерадостной и беспечной. Веселье кипело в ней и выплескивалось наружу, как игристое вино из бутылки. Неужели в молодости, прежде чем она вышла замуж и овдовела, прежде чем ее руки изуродовала непосильно тяжелая работа, Милли была такой прекрасной?

Альберта перевернулась на животик и безмятежно разметалась по кроватке. Тем временем Корри и Милли допили первую бутылку и незаметно для себя приступили ко второй.

Допивая очередную кружку шампанского, Корри почувствовала, что уже сильно пьяна. Комната кружилась у нее перед глазами. Корри совершенно расслабилась, ее голова отяжелела, мысли смешались. При этом она впервые с тех пор, как оказалась в Доусоне, чувствовала прилив оптимизма. Наверняка ее ожидание вот-вот закончится. Эвери скоро пришлет письмо или приедет сам, может, даже завтра. Скоро у нее будет муж, а через несколько месяцев и ребенок. Но тут Корри вспомнила о Куайде, и ее мысли помрачнели так внезапно, как темнеет юконское солнце в тени набежавшего облака. Она вспомнила его ласковые руки, неумолимо удаляющуюся фигуру…

Корри решительно опустошила кружку. Она как бы со стороны слышала, что уже давно о чем-то говорит с Милли, но смысла произносимых слов не понимала. Потом они убрали со стола, выпили по последнему глотку шампанского и отправились спать.

Была уже глубокая ночь, когда порыв ветра из открытого окна слишком сильно качнул сохнущие пеленки. Та, что висела ближе всего к печке, стала тлеть. И вскоре вспыхнула.

Корри снилось, что она на борту «Алки» и как-то так получилось, что рядом с ней Куайд. Они вдвоем стоят у борта и любуются туманной, мглистой красотой канала Линн. И Куайд говорит ей:

– Это моя сестра Ила. Она в брошке. Там ее дух, или призрак, как тебе больше нравится. Она там. Когда я беру в руки брошь, ее лицо оживает. Она смотрит на меня, Корри, иногда я даже слышу, как она стонет. Такие тихие, жалобные стоны. Это самое страшное…

Корри стиснула зубы во сне и заметалась на кровати, стараясь вырваться из власти слов Куайда. Нет, призрак девушки не может являться в камне и металле. Это какая-то ерунда!

Корри удалось отогнать этот кошмар. Но Куайд не исчез из ее сна. Теперь они были вдвоем в палатке, их обнаженные тела слились в одно целое. «Делия, любовь моя, Делия».

Корри вжалась в огромное, сильное тело, нежность его рук и ласковый шепот успокаивали ее, приводили в состояние блаженного забвения времени, пространства, самой себя…

Вдруг все исчезло, в мгновение ока рассыпалось в прах. Корри отчаянно пыталась освободиться от сна и вернуться в явь. Что-то не так! Что-то неладно!

Она заставила себя открыть глаза, горло сдавило от удушья. Дым. Он забивался в легкие, слепил и вызывал дурноту.

– Милли! Милли!

Корри не успела до конца проснуться и нетвердо держалась на ногах, кроме того, вчерашнее шампанское давало о себе знать. Шатаясь и ничего не видя от дыма, она бросилась в большую комнату, где спали Милли и Альберта.

Корри застыла в дверях. Печка была объята пламенем, все до единой пеленки ярко полыхали, а одна из них упала на сундучок, в котором Милли хранила деньги, документы, письма, старые журналы и прочие бумаги.

– Милли! Проснись!

– Что случилось? – Милли села на кровати и закашлялась.

– Мы горим! О Господи, Милли!

Корри подскочила к ней и, не зная, как привести ее в чувство, сильно ударила по щеке. Потом она схватила ее за руку и стащила тяжелое, расслабленное тело на пол. Милли упала, но не поднялась, а продолжала лежать, задыхаясь от кашля.

– Милли, вставай! Пожар!

Корри, отчаявшись, снова ударила ее. Милли застонала и попыталась подняться на ноги.

– Берти…

Корри и не подозревала, что умеет так быстро передвигаться. Она метнулась к детской кроватке, мгновенно завернула Альберту в одеяло, подлетела к Милли и, одной рукой держа девочку, другой схватила ее мать и стала тянуть к выходу. Милли, тяжело дыша, бормотала:

– О Господи! Слава Богу, что ты спасла Берти! Слава Богу! Но Корри! Как же деньги! Они остались в сундуке. Все наши деньги!

Десять минут спустя при помощи четверых мужчин, живших в палатке по соседству, огонь был потушен. Перепуганные до смерти и выбившиеся из сил, Корри и Милли подсчитывали убытки. Бревенчатый каркас дома практически не пострадал, только местами почернел и обуглился, так что дому требовались лишь незначительный ремонт и хорошая уборка. Прачечная Милли совершенно уцелела, даже белье, замоченное в тазах, оказалось нетронутым.

Но все деньги сгорели. Корри давно уже стал узок ее денежный пояс, и она хранила его в сундучке у Милли. Теперь от него остались лишь горстка пепла и несколько обгоревших клочков бумаги. У Корри не осталось ни цента.


Глава 23


– Не волнуйся, Корри. Ты можешь жить у меня, сколько хочешь и без всяких денег. Не нужны они мне, и потом, я в таком долгу перед тобой, что мне никогда его не выплатить, сколько ни старайся. Если бы не ты, мы бы с Альбертой погибли.

Сказав это, Милли развернулась и ушла, оставив Корри наедине с ее тягостными раздумьями, Корри вдруг осознала, что все это время зависела от денег, они служили ей заслоном от всех напастей, надежной защитой, какую в прошлом давало ей присутствие рядом отца. Теперь, когда денег не стало, Корри чувствовала себя по-детски беспомощной и растерянной. Ли Хуа однажды назвала ее капризной девчонкой, испорченной роскошью. Теперь Корри подумала, что, возможно, до некоторой степени подруга была права.

И сейчас, оказавшись в такой трудной ситуации, Корри, стыдясь своего малодушия, все же решила пойти по единственно возможному для нее пути. Она немедленно написала тете Сьюзен письмо с просьбой выслать денег. Она сообщила тете, что Эвери задерживается на золотых приисках по делам, но вскоре приедет за ней в Доусон. Так что все в порядке. По ее подсчетам, деньги должны были прийти где-то через месяц, пока река еще будет судоходной.

Заклеивая конверт, Корри печально подумала, что бессовестно лжет своей любимой тете, что на самом деле она уже устала из последних сил цепляться за любую, самую крохотную надежду скоро увидеть Эвери. Она не находила себе места от отчаяния. Ведь Эвери не может не приехать. Он должен! Подчас ей приходило в голову, что в его отсутствии виноват Дональд. Может, он как-нибудь подкупил Эвери? Заплатил ему что-то вроде «отступных»? Она тут же прогнала эту мысль. Как бы ни был виноват перед ней Эвери, он никогда, не совершит такой бесчестный поступок. Какова бы ни была причина его молчания, она, безусловно, уважительна.

Милли не собиралась впадать в отчаяние по поводу пожара, и Корри решила не делиться с ней своими тревогами. Им удалось найти кусок расплавленного золота на том месте, где раньше стоял сундук. Милли хранила часть сбережений в золотом песке, и он не пострадал. Корри помогла Милли отмыть дом и закончить со стиркой. Покрутив ручку пресса для отжима белья и потаскав ведра с водой и тяжелые тазы, она прониклась уважением к Милли, которая делает такую работу изо дня в день.

Отсутствие известий от Эвери приводило Корри в настоящее бешенство. Она решила подождать еще неделю, а потом поехать в этот проклятый Малый Скукум и отыскать его там, невзирая ни на какие трудности и презрение, с которым могут отнестись к ним с Эвери его товарищи. Может, она сделала ошибку, не написав ему в письме о беременности. Она боялась появиться перед Эвери с большим животом и огорошить его фактом внезапного, неминуемого отцовства. Он бы легче перенес эту неожиданную новость, если бы сам приехал в город, пришел бы в дом к Милли и, кстати, увидел бы маленькую прелестную Альберту. Но раз уж его так долго нет, придется Корри собрать всю свою решительность и смелость и ехать к нему самой.

Спустя три дня после пожара, когда Корри возвращалась домой с почты, она увидела новую, незнакомую вывеску на доме, в котором раньше была лавка скобяных товаров. Вывеска была красочная, вся в изящных завитушках, и явно принадлежала кисти профессионального художника: «Салон Цветущий персик, прически для дам. Гадание по руке, один доллар».

Корри остановилась. «Цветущий персик». Почему эти слова заставляют ее сердце учащенно биться?

Пока она рассматривала вывеску, из дверей салона вышли две модно одетые женщины, за ними шлейфом тянулся сильный аромат розового масла. Одна была рыжеволосая, в легком платье из салатового шелка, украшенном на плечах, груди и бедрах темно-зелеными сатиновыми кружевами. Другая, помоложе и постройнее, была затянута в разноцветную парчу. Ее светлые волосы были пышно взбиты и уложены в аккуратную прическу со множеством кудряшек и накладным пучком, в который были воткнуты розы из китайского шелка. Гладкая, нежная кожа, ярко-красные напомаженные губы и развязная походка делали их похожими друг на друга.

Корри затаила дыхание, когда поняла, что эти шикарно разряженные и беззаботно веселые женщины – пресловутые танцовщицы из дансинга, которых восхищенные и сладострастные поклонники осыпают деньгами и золотым песком. А рыжеволосая – Корри слышала, как подруга называла ее «Кэд», – должно быть, сама Кэд Уилсон, которая, как говорят, выходит на сцену в поясе из золотых самородков, преподнесенных ей «королями Эльдорадо», богатейшими людьми в Доусоне. Ходят слухи, что этот пояс такой длинный, что Кэд несколько раз оборачивает его вокруг талии.

Корри переборола свою робость и подошла к женщинам.

– Простите, вы не знаете, кто хозяин этого салона?

Та, что помоложе, надула свои полненькие губки и ответила:

– Это китаянка. Ее зовут Ли Хуа.

– Вы сказали – Ли Хуа?

Ну конечно! «Цветущий персик» – так переводится ее имя на английский. Так, значит, Уилл Себастьян не ошибся, Ли Хуа в Доусоне! Корри не предпринимала никаких попыток разыскать свою бывшую подругу и служанку, помня, как та предала ее. Кэд Уилсон с любопытством смотрела на Корри.

– Вы что, знаете ее?

– Да, знала… очень давно.

– У нее трудный характер. Но с волосами она умеет обращаться. Из любой может сделать красавицу, если только захочет.

Корри была поражена. Она пробормотала что-то бессвязное и направилась к дверям салона. Ли Хуа была предательницей, но что-то внутри Корри заставило ее перешагнуть этот порог.

Салон помещался в небольшой комнате с железной печкой, кроватью и длинным столом со стульями. Ли Хуа приложила определенные усилия, чтобы украсить безыскусную обстановку: кровать была покрыта цветным шерстяным пледом, а грубый деревянный стол – красивой кружевной скатертью. На нем были аккуратно разложены расчески, щетки, тюбики помады, щипцы для завивки волос, большой набор китайских благовоний, разноцветные бусы, ожерелья из черного янтаря, стразовые гребни и заколки.

В комнате находились две женщины. Одна – в белой шелковой блузке и с уложенными в высокую прическу иссиня-черными волосами – сидела спиной к двери. Другая – развязная девица с недовольным лицом, – вероятно, была клиенткой.

– Нет, я не хочу, чтобы было гладко. Я хочу, чтобы было много кудряшек и все наверх – вот так, а по бокам, чтобы как будто ветерок подул. Ты понимаешь? Я хочу эффектно выглядеть, черт побери!

Черноволосая женщина слегка склонила голову в насмешливо-услужливом поклоне. Но девица, не замечая этого, продолжала прихорашиваться перед зеркальцем и отдавать распоряжение обиженным раздраженным тоном:

– Я хочу быть похожей на Кэд Уилсон! Ты же сделала ее красивой, я тоже хочу! Я возьму вот этот черный янтарь и гребень с блестками. Сколько это стоит? А впрочем, неважно, я все равно куплю. У меня хватает золотого песка.

– Хорошо. Гребень и ожерелье стоят по десять долларов.

– Десять долларов!

Корри не слышала этого возмущенного возгласа, она подошла ближе к столу и почти прошептала:

– Ли Хуа! Неужели это ты?

Китаянка обернулась и от неожиданности выронила из рук гребень. Корри увидела знакомое бледное лицо, открытый от изумления рот, блестящие карие глаза, в глубине которых залегла бесконечная тоска.

– Корри!

Глаза Ли Хуа мгновенно увлажнились. Скандальная особа уставилась на округлившийся живот Корри и закричала:

– Что здесь происходит? Я пришла первая! Придется тебе, милочка, подождать своей очереди!

Корри не обратила на нее внимания.

– Ли Хуа, ты ведь должна была поехать в Дайю и сесть на пароход!

– Как видишь, я этого не сделала.

Тут в их разговор снова вмешался визгливый голос клиентки:

– Послушай, Цветущий персик или как тебя там. Ты должна сначала обслужить меня, а потом ее, иначе я не заплачу тебе ни цента. Слышишь ты, узкоглазая потаскуха? У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока вы будете чесать языками. Я работала всю ночь и хочу спать.

Ли Хуа нагнулась, чтобы поднять гребень и быстро, из-под ресниц, взглянула на Корри.

– Хорошо, хорошо, мисс. Выбирайте ожерелье.

– Я возьму это. Нет, лучше вот это.

Корри плотнее запахнулась в шерстяную шаль и пошла к выходу. Через мгновение она стояла на Франт-стрит в толчее прохожих, мальчишек-разносчиков и торговок свежеиспеченным хлебом. Но уйти у Корри не хватало духу. Ли Хуа так изменилась. У Корри было ощущение, что на долю девушки выпало много испытаний с тех пор, как они расстались.

Вскоре из дверей салона вышла недавняя клиентка Ли Хуа в широкополой шляпе, водруженной на пышную, усыпанную фальшивыми драгоценностями прическу. Она гордо проплыла мимо Корри, распространяя запах дешевого одеколона. Корри толкнула дверь и снова вошла внутрь.

– На твоей вывеске сказано, что ты гадаешь по руке. Погадай мне. Я хочу знать, что мне уготовано в будущем.

Корри запахнулась в шаль, чтобы меньше был виден живот. Ли Хуа поднялась со стула и пошла к печке, опираясь на палку и глухо стуча по полу гипсом. Она показалась Корри еще более маленькой и хрупкой, чем раньше. И очень уставшей.

– Я не хочу заглядывать в твое будущее, Корри. К тому же мы обе можем догадываться, как оно сложится. Насколько я могла заметить, ты ждешь ребенка, а обручального кольца на твоем пальце нет.

– Эвери скоро приедет! Он уже получил мое письмо, но задерживается, потому что у него много работы на приисках!

– Вот как?

Корри чувствовала, что ее переполняет ярость.

– Насколько я знаю, ты не хотела быть служанкой, Ли Хуа. Не так ли? А теперь ты делаешь прически этим… этим женщинам. По крайней мере, когда ты работала у нас, то имела дело с порядочными людьми. И что теперь? Прически для проституток! Что с тобой произошло, Ли Хуа?

Ли Хуа так резко опустилась на стул, что он заскрипел под ее тяжестью.

– Нам не о чем говорить. Пожалуйста, уходи. Я не хочу тебя видеть.

– Но ты гадаешь по ладони! Я хочу, чтобы ты погадала мне.

– Ну хорошо. – Ли Хуа вздохнула и мрачно добавила: – Так и быть, я погадаю тебе, а потом ты уйдешь. У меня совсем мало времени, нет отбоя от клиентов.

Корри протянула ей ладонь, и Ли Хуа взяла ее своими маленькими, прохладными пальцами. Корри чувствовала, как у девушки дрожат руки. Наступило молчание, наконец Ли Хуа тихо сказала:

– Корри, я понимаю в хиромантии не больше, чем ты.

– Но как же вывеска…

– Ну и что? Я доставляю им удовольствие: говорю, что линия жизни у них длинная, а посередине их ждет встреча с красивым и богатым мужчиной. Конечно, я не всем говорю одно и то же, а то они могут обменяться впечатлениями и раскрыть обман. Но все мои предсказания очень похожи.

– Милли, моя квартирная хозяйка, делает то же самое. С той лишь разницей, что ее клиенты – старатели. Она им пророчит горы золота.

Ли Хуа грустно улыбнулась.

– Люди обязательно должны верить во что-нибудь хорошее. Для всех них Доусон Сити – город надежд. Они думают, что именно здесь найдут удачу: море чистого золота или самого богатого в мире жениха. Кому что. Но никто из них не задумывается об одной вещи: за каждый самородок надо платить грязью. Либо ты вытаскиваешь из земли тонны глины, чтобы намыть несколько крупиц золота. Либо делаешь еще более отвратительные, мерзкие вещи.

– Ли Хуа, о чем ты говоришь?

Наступила пауза, после которой Ли Хуа заговорила тихим, безразличным голосом:

– Меня изнасиловали. Их было много. Я не помню, сколько. Сбилась со счета. Я была совершенно беспомощна со своей сломанной ногой и не могла убежать. К тому же они отняли мои костыли. Они втолкнули меня в палатку, а потом… – Ли Хуа на секунду замолчала. – Меня подобрал один мальчик. Его звали Мартин Джавенел. Хороший мальчик, сын банкира, из Сиэтла. Он решил, что путешествовать с собственной женщиной очень приятно и удобно. Он и привез меня сюда, через перевал и вверх по реке. Разумеется, я платила ему…

– Ли Хуа!

– Ничего не поделаешь. Я стала проституткой.

Ли Хуа подошла к аккуратно застланной постели и встала около нее, опираясь на палку.

– Марти очень помог мне, а я ничем больше не могла заплатить ему. И что из того? Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их.

Корри не верила своим ушам.

– Но… что же стало с тем человеком, который привез тебя сюда? Где он?

– Марти умер. Около недели назад, от тифа. Я отвезла его в больницу, но слишком поздно. У них долго не было мест, а потом его не удалось спасти. Он умирал у меня на руках, кричал от боли и в беспамятстве звал маму. Когда все было кончено, я вернулась в его палатку, взяла все деньги, которые там были, и купила этот дом. – Ли Хуа решительно и твердо посмотрела в глаза Корри. – Я знаю, что не имела никакого права брать эти деньги, что должна была отправить их его родителям. Но я не могла этого сделать. Мне надо было как-то жить. И потом, разве я не заслужила вознаграждения за все свои мытарства?

Корри не знала, что ей ответить. Ли Хуа тем временем продолжала:

– Это я рассказала Дональду Ирлю, что ты едешь на Аляску. Он заставил меня, он затолкнул меня в экипаж, привез к себе в дом и… Это страшный человек, Корри. Он говорил, что продаст меня в бордель в Китайский квартал. Там держат девушек взаперти и издеваются над ними, пока они не согласятся стать проститутками. Я не хотела в бордель. Я боялась и ненавидела его. Мне было очень страшно, и я согласилась предать тебя. Так что, сама видишь, Корри, что я настоящая проститутка. Только у проституток нет совести и чести.

Корри смотрела на Ли Хуа невидящими глазами. Она вдруг вспомнила Мак Ги – Заячью лапу, даже как будто почувствовала его смрадное дыхание и жар похотливых рук на своей груди. И услышала голос Куайда: «На Грант-авеню он держит под замком китаянок, из которых делает покорных наложниц…»

По телу Корри пробежала легкая дрожь. А что было бы, если бы она оказалась на месте Ли Хуа? Не испугалась бы она угроз Дональда? Смогла бы выдержать и не предать.

Слезы покатились градом из ее глаз. Она бросилась к Ли Хуа и обняла ее так крепко, как делала это давно, в детстве.

– Ли Хуа… О Господи, Ли Хуа…

Они обе плакали, прижавшись друг к другу. Ли Хуа зарылась лицом в шаль Корри, а та гладила ее по голове.

– Корри, я так виновата перед тобой. Я хотела тебе раньше все рассказать, но мне было стыдно. Я была слабой, Корри. Я не должна была предавать тебя, не должна была поддаваться на его угрозы…

– Ли Хуа, перестань, не плачь. Пожалуйста, не укоряй себя. Я не уверена, что не поступила бы так же на твоем месте.

Они еще долго молча плакали, потом Ли Хуа смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.

– Вот. – Она протянула один из них Корри. – Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди…

Потом Ли Хуа приготовила чай, и подруга стали наперебой рассказывать друг другу о том, что с ними приключилось после того, как они расстались на Чилкутском перевале. Через час Корри вышла на улицу. Ли Хуа поведала ей про Дональда такие страшные вещи, что Корри до сих пор было не по себе.

– Он возбуждается от огня. Когда он видит пламя, то становится одержимым… и делает такое!

О Боже! Бедная Ли Хуа! Как она только вынесла все это! Как Дональд использовал ее… И надо же было такому случиться, что он полностью завоевал папино доверие! Как же папа был слеп, желая видеть в Дональде сына!

Ли Хуа уверила Корри, что теперь с ней все в порядке.

– У меня есть свое маленькое дело. И потом, от денег Марти осталась небольшая часть. Я собираюсь приумножить ее. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.

– Ли Хуа, о чем ты говоришь? Деньги, дело…

– Я еще не все рассказала тебе, Корри. Я пыталась связаться со своим двоюродным братом; он должен был быть в Вальдесе. Ответа от него я не получила, и, судя по тому, что мне удалось узнать, его нет в живых. Так что у меня теперь нет никого, кто мог бы позаботиться обо мне.

– Но нельзя же…

– Почему нельзя? Не забывай, Корри, что я – проститутка. Нравится тебе это или нет…

Корри медленно шла по Франт-стрит по направлению к дому Милли. Она глядела себе под ноги, вспоминая встречу с Ли Хуа. Казалось, что прошли века с тех пор, как они вдвоем бегали по улице наперегонки с Бигги, любимым псом Корри.

Когда она проходила мимо заявочной конторы, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить участок. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Они были перепачканы в глине, их лица и руки распухли от комариных укусов. Многие сидели прямо на тротуаре и играли в карты. Корри подумала, что, вероятно, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и постоянно поддерживает в состоянии азартного соперничества.

Она ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Краем уха Корри слышала отдельные слова: «жила», «скунсы», «золотой карман». Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтающий о чем-то с двумя чечако. Что-то в его облике заставило ее остановиться. На нем была желтая фланелевая рубашка с расстегнутым воротом, а взгляд серых глаз мечтательно устремлялся на окружающие Доусон скалистые хребты, скрывающие в своих недрах золотые россыпи.

Корри почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали Совсем ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за столб, чтобы не упасть. Это был Эвери Курран. Ее Эвери, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит в очереди в заявочную контору, веселится с друзьями и любуется окрестностями!

– Эвери!

Он оглянулся на ее крик.

– Корри, неужели это ты? Боже, я не верю своим глазам!

Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.

Корри подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия. Вместо этого она стала пристально разглядывать лицо, к которому так часто обращались ее мысли.

Как он красив! Он стал еще прекраснее, чем был раньше! Настоящая греческая статуя или шедевр Леонардо! Его золотистые волосы и пышные усы выгорели на солнце. Выступающие скулы, крепкий подбородок и чувственные губы по-прежнему могли свести с ума любую женщину. Его рубашка была немного помята, но безупречно чиста. Корри знала, каких усилий стоит аккуратность в здешних условиях.

– Да, это я.

Корри удивилась, услышав свой самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.

– Я так долго жду тебя! Ты что, не получил моих писем? Я послала не меньше полудюжины.

Эвери покраснел.

– Конечно, я получил их. Но ты не представляешь, Корри, сколько у нас было работы! Понимаешь, нам казалось, что мы напали на богатую жилу, но намыть удалось гораздо меньше, чем мы рассчитывали.

Он переминался с ноги на ногу, как будто присутствие Корри тяготило его.

– Если честно, я и не думал, что ты отважишься приехать сюда. Мне и в голову не могло прийти, что ты такая смелая. Ведь Юкон – неподходящее место для женщин.

– В таком случае ты очень ненаблюдателен, Эвери, здесь полным-полно женщин.

– Да, может быть. Но они не такие, как ты… Я хочу сказать… – Он замялся и перевел разговор на другую тему. – Как поживаешь, Корри? Ты прекрасно выглядишь.

Корри поежилась под шалью, скрывающей ее располневший живот. Заметил ли он, что она беременна? Корри приподняла подбородок и сухо ответила:

– Я в полном порядке.

– Рад это слышать. Видишь ли, я приехал, чтобы застолбить еще один участок. Мы с друзьями хотим попытать счастья на Французском холме. Мы уже перевезли туда все оборудование. – Он понизил голос. – По нашим расчетам, там есть из-за чего рыть землю. Знаешь, Корри, на Эльдорадо, если повезет, можно отхватить такой участок, который будет давать по тысяче долларов за четыре промывки. Вот это я называю золотом! Настоящим золотом!

Вся очередь с любопытством прислушивалась к их разговору.

– Эвери, я… Мне надо поговорить с тобой. Мы не можем пойти куда-нибудь, где поменьше народу?

– Конечно, можем, Корри. Только не раньше чем через час. Я же говорю, мне надо подать заявку. Я не могу уйти из очереди сейчас. Я здесь торчу уже три часа.

– Но нам нужно… я ждала тебя…

– Корри.

Эвери взял ее за руку. Его пальцы были неприятно холодными. Корри чувствовала на себя взгляды окружающих людей. Вдруг они думают, что она – проститутка, которую Эвери когда-то знал, а теперь случайно повстречал на улице?

– Корри, я и так приехал в город в очень неподходящее время. Работы по горло. Мне нужно как можно скорее застолбить участок. Они здесь в конторе занимаются крючкотворством, так что это будет непросто. Но я не буду лучше забивать тебе этим голову. Ты ведь можешь меня подождать? Вряд ли это протянется дольше часа. А потом мы пойдем куда-нибудь пообедаем. И спокойно поговорим о былых временах.

Он улыбался ей прежней обворожительной улыбкой, которую она очень хорошо знала. Так же хорошо, как его благородный профиль, столько раз снятый ею с разных ракурсов. Теперь его улыбка была еще более пленительной: ровные зубы ослепительно блестели на фоне загорелой кожи. Корри невольно вспомнила смуглое от солнца лицо Куайда, его голубые глаза, способные одним взмахом ресниц приводить ее в блаженный трепет. Она прогнала навязчивое воспоминание и почувствовала, что не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.

– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже много недель! Я уже собиралась ехать на прииск!

Эвери снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд.

– Ты действительно хотела это сделать? Я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Корри. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…

– Вот как?

Гнев клокотал в ее груди. Неужели она когда-то была счастлива с объятиях этого человека, стонала от восторга, когда он целовал ее, а теперь носит под сердцем его ребенка? В это нельзя было поверить! Ей казалось, что она в карнавальном кривом зеркале видит какое-то чужое, искаженное отражение своего Эвери. И усы какие-то не те, длинные и облезлые. И подбородок не тот, вялый и безвольный.

– Эй, леди, оставьте парня в покое! Вы что же, не слышали, что он вам сказал?

Мужчина, стоявший позади Эвери, почесал бороду и выплюнул отвратительную, зловонную табачную жвачку, которая упала в дюйме от подола Корри. Она поняла вдруг, что вся эта толпа мужчин безмолвно ополчилась на нее, женщину, за то, что она вмешивается в их дела и посягает на одного из них. Корри взбеленилась.

– Вас никто не спрашивает! Эвери, мне надо поговорить с тобой. Ты же понимаешь, что это неудобно делать здесь.

– Знаешь, Корри, а ты ни на йоту не изменилась. Нрав у тебя все такой же непокладистый.

Эвери улыбнулся, и Корри показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.

– Эвери, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Теперь я вижу, что мне следовало сразу же ехать к тебе, а не ждать в Доусоне так долго. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь Бог весть куда, на этот свой Скукум, не будешь отвечать на мои письма, и мне придется до старости прождать тебя в этом проклятом Доусоне!

– Послушай, Корри…

– И никаких «Послушай, Корри»! Ты не имеешь права от меня отказаться! Ты соблазнил меня, или ты этого уже не помнишь? Так вот, я беременна, Эвери! Беременна!

Корри сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед огромной толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы унижения. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но был ребенок. Их с Эвери ребенок!

– Эвери, нам надо поговорить, и я останусь здесь с тобой и буду ждать, сколько нужно, хоть до полуночи.

– Корри…

Эвери хотел что-то ответить, но передумал. Вместо этого он только улыбнулся, холодно и безразлично.

– Ну что ж, хорошо. Оставайся со мной и жди, раз уж ты действительно так этого хочешь.


ЧАСТЬ 3


Глава 24


«Согласен ли ты, Эвери Курран, взять в жены Корделию Стюарт?..»

Их венчал двадцатипятилетний священник Фардон Паттс, высокий и худощавый человек с огромным кадыком. Он пришел в нескрываемое; восхищение, получив от Эвери маленький мешочек золотого песка – пожертвование на строительство церкви. Он пришел в еще больший восторг, узнав, что Корри в одиночку предприняла многотрудное путешествие на Север, чтобы разыскать своего жениха. Молодой священник оказался в душе романтиком.

Милли дала Корри голубую шерстяную шаль невероятных размеров. Корри завернулась в нее, чтобы ее беременность не слишком бросалась в глаза. Свадебный наряд невесты состоял из голубой саржевой юбки и белой шелковой кофточки с большим кружевным воротником. Широкополая шляпа венчала высокую прическу. Оглядев себя в маленьком зеркальце, Корри увидела, что лицо ее бледно и печально, а губы дрожат: она была готова расплакаться.

Милли с Альбертой на руках была ее посаженой матерью, а старатель, случайно проходивший мимо церкви, был приглашен на роль свидетеля.

Фардон Паттс совершал обряд в недостроенном помещении, среди штабелей досок и куч опилок. В то время, как его голос то поднимался до небес, то затихал почти до шепота, Корри была погружена в свои мысли. Она должна была так поступить ради благополучия своего ребенка. Как бы то ни было, у него должен был отец. Дитя должно быть любимым, желанным и заботливо взращенным. Корри помнила, каким счастливым было ее детство, и не хотела, чтобы ее собственный ребенок чувствовал себя в чем-то обделенным.

Корри ощущала на своем пальце тяжесть обручального кольца. Оно было нескладное и безыскусное, выплавленное из куска самородка. Эвери второпях купил его у «Майера и сыновей», специализирующихся на изготовлении «подарочных» ювелирных изделий. Оно было такого размера и формы, что больше подходило к мужской руке, чем к женской. Корри мимолетно вспомнила о тете Сьюзен. Для нее было бы настоящим горем видеть, в какой спешке и нищете выходит замуж ее любимая племянница. А что бы сказал Куайд? Наверняка его проницательные голубые глаза наполнились бы гневом при виде того, как его Делия стоит под венцом с человеком, которого больше не любит. Корри чувствовала, что ее сердце готово разорваться от боли на куски. Она постаралась отогнать от себя мысли о Куайде. Если она будет думать о нем, то не выдержит и расплачется. Как будто издалека до нее донесся голос священника:

– Ну вот, теперь вы муж и жена. Мистер Курран, поцелуйте свою супругу. Сейчас для этого самое подходящее время.

– Да, конечно.

Эвери поцеловал ее. Она ощутила прикосновение сухих губ, мягких шелковистых усов и невольно вспомнила нежные, страстные поцелуи Куайда. Милли счастливо улыбнулась, вздохнула и сказала:

– Теперь ты замужняя женщина, к добру это или к худу. Надо надеяться, что к добру. Давайте поедем ко мне и выпьем по глотку шампанского. Пока ты одевалась, Корри, я успела послать за ним. Еще есть лососина. Так что можно устроить настоящий свадебный ужин.

Эвери озабоченно ответил:

– Мы были бы очень рады, но, к сожалению, у нас совсем нет времени. Я обязательно должен сегодня же вернуться назад. Меня ждут, я ведь не предполагал, что женюсь сегодня.

– Вы выбрали прекрасный день для этого, – вставил Фардон Паттс, сияя от удовольствия, отчего у Корри появилось навязчивое желание дать ему пощечину. – Целый месяц стоит на удивление чудесная погода. Ни единого дождичка, и в воздухе такое благоухание.

Эвери выказывал явное нетерпение:

– Да, да. Пойдем, Корри. Нам надо спешить.

Они вышли на улицу. Их уже ждала телега, запряженная мулами, которую Эвери нанял, чтобы перевезти Корри и ее багаж на участок. Старатель, который исполнял роль свидетеля, приподняв шляпу, поклонился дамам и направился к дверям кабака.

– Корри, сейчас мы заедем за твоими вещами и сразу же тронемся в путь. Пусть миссис Муссен едет с нами на телеге, если хочет.

– Хорошо.

Казалось, что они случайные знакомые, старательно придерживающиеся правил хорошего тона по отношению друг к другу.

Они в молчании ехали к дому Милли. Корри смотрела прямо перед собой, не видя ничего вокруг: ни грязи, ни уличной толчеи, ни голубого неба, раскинувшегося над их головами высоким, чистым куполом. В другой день она заметила бы благолепие небесного свода, причудливое смешение оттенков древесной зелени на окрестных холмах.

Но сегодня красота окружающей природы не волновала ее. Наконец-то она вышла замуж за Эвери. Случилось то, о чем она так долго мечтала, ради чего пустилась в это опасное путешествие, перенесла столько мук, тревог и унижения. Но никакой радости и душевного спокойствия она не испытывала. Наоборот, целая гамма неприятных противоречивых чувств теснилась в ее сердце: злоба, разочарование, облегчение, безысходность.

Куайд! О Господи, Куайд…

В то время как Эвери грузил вещи Корри на телегу, Милли подошла к ней и обняла за плечи.

– Корри, я очень рада за тебя теперь, когда все устроилось. Я не говорила этого раньше, но я беспокоилась за тебя. Но теперь ты благополучно вышла замуж, и я спокойна. Возможно, Эвери разбогатеет. По крайней мере это не исключено. Говорят, что участки в карьерах очень прибыльны.

Корри попыталась улыбнуться.

– Пусть у вас с Альбертой все будет хорошо. И не забывай кипятить воду.

– Да, конечно. Ты тоже не забывай. И… приезжай ко мне в гости, слышишь?

– Приеду.

Женщины обнялись и прослезились.

– Милли, если ты увидишь Куайда Хилла, скажи ему, что я вышла замуж и что у меня все хорошо. И… что я очень счастлива.

– Ладно.

– Не забудь, пожалуйста, – очень счастлива. Это важно. И скажи об этом Ли Хуа, у нее салон «Цветущий персик». Ей будет приятно об этом узнать.

– Не беспокойся, я все сделаю. А ты береги себя, тебе надо хорошо питаться и пить молоко, чтобы не было цинги, и…

Напутствия и добрые пожелания Милли еще долго звучали в ушах Корри после их расставания. Пара тощих, изможденных мулов с трудом тащила тяжелую поклажу по неровной дороге, колеса скрипели и подпрыгивали на колдобинах. За телегой столбом поднималась пыль. Тюки, наскоро и небрежно уложенные, перекатывались с места на место и бились о борта.

– Хорошо, что ты приехала с большим запасом провизии. Его хватит на то, чтобы прокормить лишний рот и, может быть, сэкономить немного денег при очередной закупке продовольствия.

Эвери говорил с ней мягко и по-дружески. Но Корри не могла справиться с закипавшей злостью. Когда Корри спросила его, не брал ли он денег у Дональда, Эвери вспыхнул таким благородным негодованием, что она решила оставить этот разговор. Но мысль о том, что Дональд силой своих денег удерживал Эвери вдалеке от нее так долго, надеясь не допустить их свадьбы, не покидала ее.

Как бы то ни было, теперь они женаты, и Дональд Ирль больше не властен над ее судьбой. Хотя бы за это Корри может благодарить Бога!

Окраины Доусона представляли собой беспорядочное нагромождение палаток и бараков. Они выехали к реке, где должны были сесть на паром, чтобы переправиться на другую сторону. Другой берег был холмистым, дорога пошла круче, и несчастные животные еле передвигали ноги. Молодожены почти не разговаривали друг с другом. Корри задумчиво крутила на пальце кольцо. Нет, это свадебное торжество ничуть не походило на то, каким она представляла его в мечтах и снах.

И вообще весь сегодняшний день казался нереальным, фантастическим. И даже солнце, висящее в безоблачном небе, как апельсин на новогодней елке, и лесистые холмы, блестящие проплешинами в тех местах, где люди вырубили деревья, казалось, сошли с детского рисунка.

На равнине, которая предстала наконец их взору, повсюду возвышались груды гравия, издали похожие на игрушечные вулканы. Среди них были разбросаны штабеля досок и горное оборудование. Они проезжали мимо механических землечерпалок и столбов со странными названиями участков: «Старожил», «Глубокое ущелье», «Нижний, N 48». В воздухе стоял удушливый запах горелого мокрого дерева.

На пересечении двух притоков Юкона – Эльдорадо и Бонанзы – было основано поселение Гранд Форкс. Это оказались два ряда бараков и палаток, вытянувшихся вдоль грязной улочки, наполненной обычной для здешних мест кутерьмой людей и животных. Они миновали вывеску «Венская кондитерская», и Корри подумала, каким образом и из каких продуктов в этих условиях можно выпекать воздушные эклеры и бисквиты. Остальные вывески были традиционными: «Отель «Золотой Холм», «Дансинг», «Игорный дом». Один взгляд на панораму поселка привел состояние духа Корри в окончательный упадок.

Они остановились у ресторанчика с зазывным названием «Самородок», двухэтажного бревенчатого строения с готическим портиком и объявлением, предлагающим комнаты на ночь, виски и эль.

Корри поужинала без аппетита. Сорокалетняя хозяйка заведения мисс Гилхолей в белом парусиновом переднике, обтягивающем ее полный стан, оказалась знакомой Эвери. Обслуживая, она обсуждала с ним каких-то людей – Оленьего Билла, Нельса, Петерсона, – отчего Корри чувствовала себя неловко и отчужденно. Она никого здесь не знала, и было очевидно, что Эвери в тягость ее присутствие.

К концу дня они наконец-то добрались до нового участка Эвери. Корри была до того измучена, что едва заметила это пустынное и заброшенное место на склоне холма. Посреди участка стояла кособокая, приземистая хижина, такая крохотная, что казалось, в ней могли жить только гномы.

У входа в нее Эвери представил Корри трех своих компаньонов, двое из которых оказались мрачными заросшими мужчинами с изнуренными, распухшими от комариных укусов лицами, а третий, Мэйсон Эдварде, молодой человек, по виду не старше Корри, был, напротив, чисто выбрит и выглядел дружелюбно.

Все трое не скрывали своего крайнего удивления при ее появлении и рассматривали ее, как свалившуюся с неба диковину. Корри покраснела от смущения и плотнее завернулась в шаль, чтобы не был виден живот.

– Корри приехала ко мне из Сан-Франциско, и мы сегодня поженились. Так что теперь придется внести кое-какие изменения в наш быт. Сегодня на ночь вы переберетесь в палатки, а завтра начнете строить себе другой барак. Я понимаю, что это работа сверхурочная и внеплановая, но другого выхода не вижу.

– Да, но ты нам ничего не говорил о…

Вперед шагнул маленький темноволосый человек по имени Билл Хоталинг.

Эвери холодно осадил товарища:

– Моя жена – леди, она не может жить в таких условиях. Так что ставьте палатки и переносите вещи.

Мужчины покорно пошли собираться, а Корри тихо сказала Эвери:

– Я совсем не хочу причинять им беспокойство.

– Своим появлением здесь ты это уже сделала. Ты же не можешь спать в одной комнате с четырьмя мужчинами. Что же ты хочешь? Они никогда не слышали о тебе, надеюсь, ты их не осудишь за то, что они несколько обескуражены.

– Да, я понимаю.

Корри чувствовала, что не только для Эвери ее присутствие здесь было неуместным и неудобным, оно еще более усложняло и без того нелегкую жизнь всех этих людей.

Чтобы как-то справиться с неловкостью и смятением, Корри стала оглядываться вокруг. Закатное солнце освещало холмы. По правую руку от нее вилась голубая лента ручья. Слева круто поднимался холм, который на высоте двух сотен футов был как будто срезан и образовывал уступ. В этом месте густо росли хвойные деревья, многие стволы были почерневшими и обугленными.

– Что это с деревьями? – спросила Корри.

– Мы их обжигаем, чтобы подсушить, а потом спиливаем. Если жечь сырые дрова, на руках остается сажа, которая сходит хуже, чем столярный клей. Я же говорил тебе, что жизнь на приисках слишком тяжела для женщины, по крайней мере, для такой, как ты. Но раз уж ты согласилась на нее, то могла бы помогать нам. Я надеюсь, ты умеешь готовить? Если нет, придется научиться. Тогда все мы четверо могли бы работать одновременно и не стоять по очереди у плиты.

– Я умею готовить.

Корри развернулась и пошла к хижине – или норе? – вблизи она уже не решилась бы назвать домом это сооружение, больше напоминающее курятник, чем человеческое жилье. Недоумение ее росло. Стены были такими низкими, что в дверь нельзя было войти не сгибаясь. Грубоотесанные бревна заросли мхом, а на крыше, покрытой дерном, благоухали заросли сорной травы, сквозь которые с трудом пробивалась металлическая печная труба. Это придавало избушке таинственный, зловещий вид, казалось, сейчас откроется дверь, и на пороге покажется сказочный тролль или злая колдунья.

К Корри подошел Мэйсон Эдвардс.

– Эта избушка осталась от прежнего хозяина. Мы только отремонтировали ее.

Он не сводил с Корри восхищенных голубых глаз. На вид ему было лет девятнадцать, он был худощав и нескладен и больше походил на цыпленка, чем на сложившегося взрослого мужчину. Открытое, веселое лицо с сильно выступающими скулами было усыпано веснушками, а белокурая челка все время непослушно падала на глаза.

– Люди живут и в гораздо худших условиях. Вам еще повезло, что хоть прочная крыша над головой. Жить в палатке совсем неприятно. А здесь есть печка. Она прекрасно топится, разжигать можно промасленной бумагой. И пол не земляной, а выложен горбылями. Вам здесь будет неплохо, миссис Курран, по крайней мере не хуже, чем другим женщинам в поселке.

Корри попыталась улыбнуться. Все это должен был сказать ей Эвери! Но он о чем-то увлеченно разговаривал с Биллом Хоталингом и даже не смотрел в ее сторону.

Корри не могла сдержать возгласа удивления, когда переступила порог хижины. Она никогда в жизни не видела человеческого жилья, обустроенного так скудно и примитивно. Даже трехкомнатный барак Милли в Доусоне казался дворцом в сравнении с теперешним пристанищем.

Оно состояло из одной комнатки с низким потолком и замызганным полом. Два маленьких окошка по обе стороны двери были затянуты изнутри мешковиной, которая практически не пропускала света. По двум стенам располагались двухэтажные грубые нары, по третьей – полки, выпиленные из толстых досок и горбыля: В одном углу стояла железная печка, в другом – кадушка с водой. Эвери объяснил ей, что она предназначена для промывки проб глины и определения ее золотого содержания.

Корри оглядывалась вокруг в полном молчании, стиснув зубы, чтобы не закричать от ужаса. Нет, она не позволит Эвери увидеть свое отвращение и отчаяние. Она лучше умрет, чем обнаружит перед ним свою слабость!

Перед сном Корри переоделась в легкую ночную рубашку, которую купила много месяцев назад в Сан-Франциско во время незабываемого похода по магазинам с тетей Сьюзен. Эта рубашка, сшитая по французской моде и отделанная дорогими кружевами ручной работы, была частью ее приданого к свадьбе. Корри берегла ее и не надевала ни разу. Теперь, когда она просунула голову в ворот, от рубашки пахнуло затхлостью и несвежестью долго пролежавшей в сундуке ткани.

Корри достала зеркальце и, взглянув в него, нашла себя очень хорошенькой. Золотистые волосы рассыпались по плечам, изящные кружева подчеркивают бледную нежность кожи. Огромные глаза с пушистыми ресницами под дугами черных бровей и трепетные губы придают ее красоте романтическое своеобразие. Корри подумала, что выглядит как раз так, как всегда мечтала выглядеть в первую брачную ночь. Но к чему теперь все это!

Она отложила зеркало и села на низкую койку. В глазах ее стояли слезы, к горлу подкатил тяжелый, горький комок, а сердце болезненно сжалось. За стеной раздался громкий, грубый мужской смех.

Дверь открылась, и в домик, громко стуча каблуками тяжелых ботинок, вошел Эвери. Под мышкой он держал брезентовый сверток. Корри почувствовала запах виски.

– Обстановка здесь и так более чем скромная, но тебе не годится ходить по грязному полу.

Он опустился на корточки и стал раскатывать сверток.

– Это что-то вроде коврового покрытия.

Корри молча наблюдала, как он тщательно раскатывает брезент, а потом сухо сказала:

– Да, так лучше. Очень мило с твоей стороны, что ты подумал об этом. Я так устала за сегодняшний день, голова идет кругом. Спасибо тебе огромное, что позаботился обо мне.

– Это не я, это Мэйсон придумал.

– В таком случае мне стоит поблагодарить его.

Эвери выпрямился, снял ботинки и принялся расстегивать рубашку, пропитанную пылью и потом. Корри смотрела, как он раздевается, и ее сердце часто и гулко забилось. Она вспомнила тот день, когда впервые увидела Эвери обнаженным. Как давно это было! Неужели она и вправду когда-то лежала с этим мужчиной в одной постели и была с ним так близка, что вобрала в себя его семя?

Эвери продолжал раздеваться, аккуратно вешая каждый предмет своего костюма на единственный гвоздь в стене. Наконец он полностью разоблачился, и Корри заметила, что его тело несколько похудело, но сохранило крепость мускулов и совершенство форм. К большому удивлению Корри, его вид не вызывал у нее никаких эмоций.

– Я что, не нравлюсь тебе, Корри? Почему Ты отворачиваешься?

– Я не отворачиваюсь.

– Неправда.

Он подходил к ней со странным, напряженным выражением лица. Корри старалась избежать его взгляда, но это ей удавалось с трудом.

– Посмотри на меня. Посмотри на то, к чему ты так стремилась. Ну как, нравится? Должно быть, нравится, раз ты в такую даль ехала за этим.

– Да…

Корри чувствовала, что она, как маленькая птичка в клетке, мечется, не в силах увернуться от огромной человеческой руки, которая хочет поймать ее и сграбастать в кулак. И это первая брачная ночь! Ради нее она вынесла трудности и опасности Дайской тропы и Чилкутского перевала!

И это ее Эвери, тот человек, соединить с которым свою судьбу она так страстно мечтала и готова была добиваться этого любой ценой! Как же она была глупа, что приехала сюда! Какое легкомыслие! Ведь Куайд предупреждал ее. Почему она не послушалась его? Но теперь поздно. Она здесь, Куайд далеко, и вряд ли они еще когда-нибудь встретятся.

– Почему ты не хочешь снять ночную рубашку, Корри?

Голос Эвери смягчился и стал похожим на тот, который Корри слышала очень давно, в подвале роскошного дома в Сан-Франциско.

– Эвери, я беременна. Я стала очень некрасивой и не могу… ты не должен меня видеть такой.

– Красивая или нет, не важно. Ты ведь женщина. А я так давно не имел женщину.

Корри была в замешательстве, она нервно теребила кружева на вороте рубашки и смотрела на Эвери испуганными глазами.

– Я не могу, Эвери.

– Почему не можешь? Мы ведь уже были вместе, и тогда ты не слишком стеснялась. Что же случилось теперь? С нынешнего дня я – твой муж и раз уж взял на себя бремя брачного союза, то хочу использовать и его преимущества.

Господи, какой ужас! «Бремя брачного союза». Ни в каком страшном сне Корри не могла привидеться такая сцена в первую брачную ночь!

– Я не могу, Эвери! Я не могу, чтобы это было так равнодушно, холодно, как будто мы незнакомы, как будто я – одна из тех женщин с аллеи Парадиз. Я – твоя жена!

Корри выпрямилась на постели и оправила ночную рубашку на коленях. Она старалась говорить с достоинством, но ее голос дрожал. И руки тоже.

– Да, ты моя жена. Тебе ведь так не терпелось ею стать! Вместо того чтобы спокойно дожидаться, пока я вернусь богатым и смогу жениться как положено, обеспечить тебя и относиться к тебе с уважением, ты выслеживаешь меня, как ищейка, приезжаешь сюда и силой заставляешь жениться на себе!

– Но я беременна, Эвери! Это совсем другое дело. Я не могла ждать!

– Тогда надо было сделать с этим что-нибудь. Я не знаю… аборт или что там делают в таких случаях женщины. В конце концов, шлюхи же умеют заботиться о себе, если влипают в такую историю!

– Но я не шлюха! Ты соблазнил меня, Эвери! На тебе тоже лежит часть вины!

– Хорошо, какая теперь разница? Мы женаты, так давай по крайней мере извлекать из этого удовольствие. Тем более что ты не девственна.

Он со значением посмотрел на ее живот и улыбнулся.

– Залезай под одеяло, раз ты такая стеснительная. Я могу и не смотреть. Только снимай скорее рубашку, мне надоело ждать.

Ненависть захлестнула Корри, но она послушно легла и натянула одеяло до подбородка. Потом сняла через голову рубашку и почувствовала, как ворсинки шерстяного пледа неприятно впиваются в тело. Ей хотелось плакать. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда и унижения.

Он лег рядом с ней. Она чувствовала упругость его мускулов, шелковистую прохладу кожи. Его рука скользнула по ее груди, животу и пушистому треугольнику под ним.

Последняя мысль Корри перед тем, как Эвери опустился на нее сверху, была о Куайде Хилле. «Делия, любимая…»

О Господи, Куайд! Где ты? Спаси меня…


Глава 25


Июль. Август. Короткое юконское лето пронеслось в потоках солнечного света, с благодатной щедростью опекающего все живое. Солнце поднималось, совершало долгий путь по небосклону, скрывалось за горизонтом на миг и снова стремилось в небесную высь. Изумрудный ковер, покрывающий землю, был расцвечен ярким многоцветьем теплых красок: от нежно-розовой дымки над зарослями люпина до сине-фиолетовых вкраплений водосбора.

В течение долгих дней Корри была предоставлена самой себе. Эвери с самого утра уходил по делам. Несмотря на то, что замужество не принесло ей особенной радости, Корри находила определенное удовольствие в своем теперешнем состоянии. С самого утра, обернув голову москитной сеткой, чтобы уберечься от несметных полчищ комаров и толстых мух, Корри бродила вдоль реки и собирала чернику, дикую смородину и медвежью ягоду. Дома она училась готовить из них разные блюда. Ей удалось найти целую плантацию дикого лука, который хотя и имел очень резкий специфический вкус, но был на удивление хорош в подливке к мясу или рыбе и в пироге с утятиной или бельчатиной.

Кулинарные способности Корри совершенствовались день ото дня. Первый хлеб, который она испекла, был кисловат и чересчур порист. Она вспомнила, как Куайд учил ее замешивать тесто, и следующая попытка оказалась удачнее. Мэйсон Эдвардс где-то раздобыл для нее свежих дрожжей. Корри воскресила в памяти опыты Куайда по приготовлению сладостей и иногда баловала Эвери и его товарищей фруктовыми десертами.

Сам Эвери никогда не высказывался о ее стряпне, хотя Корри не без удовольствия заметила, что за последнее время он поправился. Зато Мэйсон Эдвардс с неизменным юношеским аппетитом приветствовал каждое новое блюдо восторженными комплиментами.

Корри много фотографировала: шурфы, свою лачугу и ее окрестности, огромные землечерпалки, груды строительного мусора и отбросов, уродующие ландшафт. Она устроила фотолабораторию в углу хижины, отгородив его брезентом. Несколько раз к ней обращались старатели с просьбой запечатлеть их, чтобы отправить снимок семье. Один из них, коренастый шестидесятилетний человек, преподнес Корри в качестве платы за услугу самородок стоимостью в двадцать долларов.

– Я вам вот что скажу. Вы делаете снимки лучше, чем мистер Хегг со всей его студией в Доусоне. Или, по крайней мере, не хуже, если учесть, что вы женщина.

Корри покраснела от удовольствия. Ей был равно приятен и комплимент, и самородок – она никогда прежде не зарабатывала денег своим трудом.

Когда Корри научилась быстро и легко готовить, стряпня перестала отнимать у нее много времени. Чтобы как-то занять себя, она попыталась предложить свою помощь Эвери. Но тот решительно и холодно отказался, сказав, что старательская работа не годится для беременных женщин: она слишком тяжела, да и опасна. Мэйсон согласился с ним, честно и прямо глядя в глаза Корри. Подавив чувство глубокой обиды, Корри вынуждена была довольствоваться фотографированием, долгими прогулками вдоль реки и стиркой, для которой все тот же Мэйсон соорудил ей огромное деревянное корыто.

Время. Его течение измерялось внутриутробным развитием готовившегося появиться на свет ребенка. С каждой неделей живот Корри становился все больше и круглее, толчки и движения внутри становились все более отчетливыми и настойчивыми. Корри не могла теперь взойти на холм, не сделав несколько остановок, чтобы перевести дух. Временами она с грустью вспоминала о своей прежней тонкой талии и понимала, что выглядит сейчас отвратительной толстухой.

Корри успокаивала себя мыслью о том, что Эвери слишком занят, чтобы любоваться ею. Его досада и раздражение постепенно сменились рассеянным чувством собственности: он не замечал жены, за исключением тех редких случаев, когда ему хотелось обладать ею.

Мужчины приступили к рытью второго шурфа и целыми днями без устали, и даже с каким-то ожесточением, поднимали наверх на лебедке корзины с глиной и гравием. Мэйсон объяснил Корри, что они пытаются определить направление основной золотой жилы.

Единственным временем, когда Корри и Эвери оставались наедине, была ночь. Эвери закрывал за собой дверь на кожаный ремешок, и они оказывались отделенными от целого света, но не становились от этого ближе. Корри по-прежнему раздевалась под одеялом, стесняясь своего живота. По-прежнему их близость не доставляла ей радости: каждый раз, когда Эвери ложился на нее сверху, она с нетерпением дожидалась момента, когда почувствует его последнее содрогание и все будет кончено.

Надежда получить письмо из дома была единственной отрадой в борьбе со скукой и однообразием дней, с томительным убожеством ночей. Мужчины по очереди ездили в Доусон Сити за почтой. У Билла Хоталинга была жена в Денвере, у Бэзила Хеминга – другого компаньона – в Детройте осталась большая семья. Мэйсон регулярно получал письма от родителей, у которых была собственная ферма в Мичигане.

От тети Сьюзен вестей не было. В конце июля прошел слух, что в устье Юкона, близ Кетчикана, затонул пароход. Вдруг письмо и деньги для Корри были на его борту?

Расстроенная и обеспокоенная, Корри написала тете еще одно письмо с настоятельной просьбой ответить как можно скорее. Эвери сказал ей, что как только река замерзнет, почты не будет до весны. Корри красочно описала в своем послании, как Эвери ежедневно намывает золота на сто долларов. К этому она добавила: «Я очень люблю вас и скучаю. Мой ребенок должен родиться в начале декабря. Как бы я хотела, чтобы вы присутствовали при родах и приняли бы дитя в свои руки…»

Через неделю пришло письмо от Милли Муссен. Его самолично доставила мисс Гилхолей, хозяйка «Самородка», которая по делам ездила в Доусон. Милли писала, что неожиданно встретила человека – он принес в ее прачечную белье, – вышла за него замуж и собирается уехать с ним в Сиэтл. «Он не считает меня красавицей, но я ему нравлюсь такой, какая есть. Он говорит, что я мировая баба, ха-ха! По-моему, это уже немало. Ты знаешь, Корри, хотя он и не больно разбогател здесь, я думаю, он сможет сделать меня счастливой. Он отличный плотник и весельчак к тому же. И потом, Альберта его любит. Особенно когда он таскает ее на закорках…»

Дрожащей рукой Корри сжала письмо. Теперь, наверное, Милли уже в Дайе, а может, даже плывет на пароходе в Сиэтл. Они никогда больше не встретятся.

Корри почувствовала, что глаза ее увлажнились. Она собралась с духом, чтобы не дать волю слезам. Как же ей не стыдно плакать, если у Милли все так хорошо? Нужно радоваться, а не плакать. Милли вышла замуж, у Альберты теперь будет новый заботливый отец, а руки ее матери больше не будут грубыми и некрасивыми от тяжелой работы. Возможно, они купят магазин дамских шляп, о котором Милли так мечтала.

Тем не менее Корри чувствовала себя подавленной. Без Милли Доусон Сити будет уже другим. Только сейчас Корри поняла, как важно ей было, вернувшись туда, увидеть Милли и ее маленькую дочурку, единственных близких ей людей в этом суровом краю.


Шли недели. Однажды в середине августа, когда Корри бродила по холмам, собирая ягоды, она наткнулась на небольшой островок диких роз на залитом солнцем зеленом склоне. Изящные бутоны были маленькими и бледными, но от них исходил такой необыкновенно тонкий и сильный аромат, что Корри опустилась на землю и вдруг почувствовала себя счастливой и умиротворенной.

Розы были в поре бурного цветения и ласково склоняли свои желтые головки навстречу пчелам и шмелям. Над ними простиралось высокое и чистое небо. Легкий ветерок приносил с вершин гор запах разнотравья и прохладу ледников.

Корри протянула руку, чтобы нарвать букет, – он бы так освежил их убогое жилище. Но что-то заставило ее остановиться. Ей вдруг захотелось сохранить этот клочок земли нетронутым, оставить прекрасные цветы там, где они выросли, под открытым небом, а не отрывать их от корней и нести в душную лачугу, где они скоро завянут. Люди и без того изрыли эти холмы шахтами, изуродовали грудами строительного мусора и отбросов, спилили и сожгли столько деревьев. Пусть хоть эти розы уцелеют!

Корри сидела на холме, обняв колени руками, и задумчиво глядела вдаль. Отчетливый шорох шагов, а потом и голос вернули Корри к действительности.

– Не знаю, что прекраснее, ты или эти розы. Я преподнес бы тебе одну из них, как уже сделал однажды, но боюсь, ты снова швырнешь мне ее в лицо.

Корри повернулась на знакомый голос так быстро, как позволял ее живот.

– Куайд! Что ты здесь делаешь?

Он стоял против солнца, его высокий и стройный силуэт возвышался на фоне дальних гор и закрывал собою полнеба. Корри вскочила на ноги и бросилась к нему.

Куайд заключил ее в объятия и нежно прижал к груди, осыпая ласками и поцелуями. Корри чувствовала его тепло, силу, уверенность рук. Спустя мгновение от отступил на шаг, и Корри смогла его как следует разглядеть. Он похудел, на щеках залегли глубокие складки, сетка морщинок у глаз стала более частой. Взгляд был беспокойный и тревожный. Корри взволнованно спросила:

– Куайд, что-нибудь случилось? С тобой все в порядке?

Он улыбнулся.

– Сейчас гораздо важнее, Корри, все ли в порядке с тобой. Чтобы это выяснить, я и задержался здесь, проезжая мимо. Милли рассказала мне, что ты вышла замуж, а мисс Гилхолей из «Самородка» объяснила, где тебя найти. Ты получила то, что хотела, Корделия Стюарт? Или прикажешь называть тебя теперь Корделия Курран?

Корри печально взглянула на него.

– Да, я теперь Корделия Курран.

– Ты счастлива, моя Делия?

– Да… конечно.

Корри отвернулась, чтобы не встречаться с Куайдом глазами.

– Ты лжешь, Делия.

Корри молчала.

– А я говорю, лжешь, маленькая моя глупышка. Неужели ты думаешь, что меня так просто обмануть? Итак, ты совершила ошибку. В какой момент ты поняла это?

Он взял ее за плечи и развернул к себе. Корри чувствовала, что его голубые глаза напряженно всматриваются прямо в глубину ее души, парализуя волю и сознание, как удав кролика. Она собралась с силами и пробормотала:

– У моего ребенка должен быть отец.

– Я понимаю.

Корри вдруг рассвирепела.

– И очень хорошо, что понимаешь! Я ведь для этого ехала на Юкон! Чтобы найти Эвери и выйти за него замуж. И тебя нанимала тоже для этого!

Куайд молча смотрел вдаль, где в небесной синеве терялись вершины гор. Потом с трудом вымолвил:

– Да, Корри. Для этого ты наняла меня. А я честно выполнил свою работу. – Он помолчал, потом резко добавил: – Я думаю, тебе следует вернуться в Сан-Франциско, чтобы родить ребенка там. Я хочу увезти тебя, пока река не замерзнет.

Корри удивленно посмотрела на Куайда.

– Это зависит от того, как решит Эвери. Он мой муж.

– Он чертов кретин, твой Эвери! Ты думаешь, я не знаю, что здесь у вас происходит? Эвери Курран такой же муж тебе, как… как медведь гризли! Даже для этой женщины из «Самородка» не секрет, что, кроме своего шурфа, он ничего знать не хочет. Он свихнулся на золоте!

– Все мужчины одинаково сходят с ума, когда находят золотую жилу.

– Ты действительно так думаешь? Ради Бога, Делия, ты и вправду думаешь, что я тоже могу променять тебя на золото?

В стремительном, неистовом порыве Куайд бросился к Корри и с такой силой прижал ее к груди, что она едва могла вздохнуть. Но Корри не стремилась освободиться. Каждое движение его рук говорило больше, чем слова, несло в себе больше чувства, чем поцелуй.

Они стояли обнявшись на ковре из диких роз, одаривающих несчастных влюбленных благоуханием и свежестью. Корри захотелось навсегда застыть в этом объятии, навечно слиться с горячим телом Куайда в нерушимый монолит. На какой-то миг ей показалось, что время действительно остановилось и пространство сузилось до этой крохотной желтой точки под сияющим синим небом. Но видение исчезло, Куайд отстранил ее и тихо сказал:

– Мне пора идти, Делия. У меня есть еще одно дело… Милли Муссен уехала из Доусона, так что если тебе будет нужно найти меня, обращайся в Канадский Торговый Банк. Я часто буду объявляться там, в любом случае там можно оставить для меня письмо.

Боль, которая пронизала тело Корри, не была физической. Она почувствовала вдруг, что ее душа разрывается на мелкие кусочки и утопает в непереносимой муке.

– Куайд, неужели ты сейчас уйдешь?

– Да. Видит Бог, так надо, Делия. К тому же твой любезный супруг и так наверняка заинтересуется, где это ты пропадала так долго. Ничего не поделаешь, Делия, ты принадлежишь ему, а не мне. Ты сама сделала этот выбор, когда вышла за него замуж.

Куайд протянул руку и коснулся пальцами ее щеки. Потом медленно приблизился. Корри закрыла глаза. Она почти чувствовала тепло его губ, ее сердце затрепетало от близости нежного поцелуя.

Вдруг рука опустилась. Корри открыла глаза и увидела, как Куайд, широко шагая, уходит прочь от нее по склону холма. Корри захлестнула горечь обиды, она опустилась на ковер из диких роз и безутешно разрыдалась.


В мрачных раздумьях над своей судьбой Корри, как зверь в клетке, ходила из угла в угол по своему домику. Все были заняты работой. Возвращения Корри никто не заметил, кроме Мэйсона, который приветливо помахал ей рукой.

Ничто в жизни не давалось ей тяжелее, чем сегодняшний уход Куайда. Он спускался вниз по склону холма, его силуэт становился все меньше и меньше, пока не превратился в крохотную точку, слившуюся наконец с темной зеленью леса. Корри хотела броситься за ним, закричать: Куайд! Куайд, не уходи! Возьми меня с собой…

Но она так и не произнесла этих слов. Возможно, помешали незыблемые моральные устои, которые годами внушала ей тетя Сьюзен и согласно которым жена должна быть благонравна и покорна своему мужу. Корри дала обет верности Эвери. Она делила с ним ложе и носит под сердцем его ребенка. Так или иначе, она связала себя с ним обязательствами перед Богом и людьми.

По щекам Корри текли слезы, когда она рылась в сундуке, чтобы найти маленькую коробку с фотографиями, среди которых была та, что сделала Ли Хуа на Дайской тропе.

Корри смотрела на себя и Куайда, застывших с торжественным выражением на лицах. Она выглядела смешно и трогательно в мужской одежде и казалась особенно маленькой рядом с огромным Куайдом, лицо и фигура которого были полны неукротимой воли и жизненной энергии. Корри ласково коснулась пальцем фотографии. Она знала это лицо наизусть, помнила каждую деталь, каждую морщинку, едва заметную ямочку на щеке.

Через мгновение Корри аккуратно спрятала коробку на самое дно сундука, чтобы Эвери нечаянно не наткнулся на нее.

Пришел сентябрь, и начались первые заморозки, с которыми, к большому облегчению Корри, совершенно пропали комары. Теперь ничто не мешало ей совершать долгие прогулки по окрестным холмам и любоваться осенней природой. Кроваво-красное зарево осинника сменялось золотистым сиянием тополей и березовых рощ, под ногами шуршала пестрая листва, тронутая утренним морозцем. Река тоже изменила свой цвет, он стал насыщеннее и глубже. Корри подумала, что впервые видит этот суровый край таким прекрасным.

Как-то Эвери сказал ей, что по соседству с ними какая-то компания, основанная в Сан-Франциско, устанавливает огромную паровую землечерпалку. Корри пришла в ужас, когда узнала, что называется она «Ирль и K°». Ей с трудом удалось скрыть свое беспокойство от Эвери. Но позже, вернувшись к своим обычным хозяйственным делам, она по здравом размышлении решила, что бояться ей теперь нечего: она – замужняя женщина, так что пусть Дональд забирает себе двадцать процентов папиного состояния и будет доволен этим.


В начале сентября Корри впервые увидела северное сияние. Мэйсон, который по окончании рабочего дня зашел проведать ее, объяснил ей, что это всего лишь электромагнитное явление.

– Говорят, что оно предвещает наступление зимних холодов. Я предпочитаю думать, что это Господь Бог показывает нам свое всемогущество.

Корри улыбнулась.

– Что бы то ни было, зрелище воистину прекрасное.

Они стояли замерев и не могли оторвать взгляда от неба, которое от края до края прорезали сияющие дуги, мерцающие темно-зеленым светом. Создавалось ощущение фантастическое, нереальное, тем более что все это происходило в полнейшем безмолвии. Легкий ветерок слегка шевелил волосы на голове, отчего казалось, что на людей нисходит какая-то высшая сила, приобщающая их к небесной жизни.

Со склона холма раздавались крики Эвери и его товарищей, которые, несмотря на вечерний час, не оставляли своих трудов. Они были так погружены в работу, что ничего вокруг не замечали. Корри знала, что подобные вещи не имеют для них никакого значения. Единственное сияние, которое могло привлечь их внимание, – это блеск золотого песка на дне корзины с глиной и гравием. Корри услышала голос Мэйсона:

– Я столько слышал о полярном сиянии, а теперь вижу его своими глазами. Когда я наконец вернусь домой и снова пойду учиться в колледж, я буду вспоминать нашу жизнь здесь. Это сияние. И тебя, Корри. Ты очень красивая.

Эти слова прозвучали тихо-тихо, как шелест ветерка. Корри почудилось, что они доносятся с неба и вызваны таинственной игрой светящихся лучей. Не сводя глаз с сияния, Корри сказала:

– Мэйсон, ты не будешь вспоминать меня. Пройдет совсем немного времени, и ты меня забудешь. Я – жена Эвери. У нас скоро родится ребенок. И потом, я сейчас совсем некрасивая, толстая.

– Это неправда. Ты очень красивая. Ты самая красивая женщина на свете. Я люблю тебя, Корри!

– Нет, Мэйсон, нет.

– Я действительно люблю тебя.

Он отбросил с глаз длинную прядь белокурых волос. Корри недавно стригла его, но он снова оброс и стал похож на юного пастушка с выгоревшими на солнце, взлохмаченными кудрями. Он казался еще моложе своих девятнадцати лет. «Совсем ребенок», – подумала Корри. Она взяла его за руку. Мужчины были заняты своим делом и не смотрели в их сторону.

– Мэйсон, мне не следует позволять тебе говорить такие вещи. Я – замужняя женщина. А ты вернешься домой в Мичиган и найдешь там красивую девушку, которая станет твоей женой. Я ведь не могу ею стать. – Корри еще больше смягчила голос. – Хотя, должна тебе сказать, без твоей помощи по хозяйству мне было бы очень трудно. Я благодарна тебе и за дрожжи, и за корыто.

– Да, корыто.

Мэйсон печально улыбнулся, и его улыбка совпала с очередным всполохом сияния. Корри вдруг почувствовала, что он с силой сжимает в руке ее пальцы.

– Корри, зачем ты вышла за него замуж? Я имею в виду Эвери. Ты ведь не любишь его, я знаю. И он тебя не любит.

– Мэйсон!

Корри отступила от него.

– Ты сама знаешь, что это правда. Когда я увидел, как он смотрел на тебя в тот первый вечер, когда ты приехала, мне захотелось ударить его. И до сих пор хочется. Жениться на такой прекрасной девушке, а потом относиться к ней, как будто ее не существует, как… как к служанке, или машине, или… как будто она годится только для одного…

– Мэйсон! Ты забываешься! Тебя это не касается. Мы с Эвери счастливы. Иначе и быть не может! Так что, пожалуйста, не вмешивайся куда тебя не просят.

– Я и не вмешиваюсь! Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?

– Да, я думаю, так будет лучше. Мэйсон, мне очень жаль.

– Мне тоже.

В следующее мгновение, прежде чем Корри успела опомниться, Мэйсон шагнул к ней и поцеловал. Прикосновение его влажных губ было по-детски неуклюжим, но страстность горячего сильного тела была совсем не детской.

– Мэйсон! Ты не должен…

Корри отстранилась, чтобы перевести дыхание.

– Ерунда.

Он уткнулся лицом в ее шею, а потом снова поцеловал. На этот раз поцелуй был долгим и жадным. Корри чувствовала биение его юного сердца и думала о том, что он никогда не знал женщины и что он любит ее. Так почему же она испытывает такое ужасающее, мрачное отчаяние? Она мягко попыталась отстранить его.

– Мэйсон! Ради Бога, что если Эвери нас увидит? Он и так недолюбливает тебя. Ты представляешь себе, что будет… Он может заставить тебя продать свою долю участка. Он отберет ее, и тебе придется вернуться домой. И потом, Мэйсон, ты слишком молод для меня.

Медленно и неохотно Мэйсон отодвинулся от нее. На его лице и волосах сверкали зеленые молнии.

– Хорошо. Я оставлю тебя, раз ты просишь. Но я не могу перестать любить тебя, Корри. И я совсем не так молод, как ты думаешь. Я старше тебя. И я был бы тебе лучшим мужем, чем этот алчный и глупый Эвери!

Мэйсон зло отвернулся от нее и пошел прочь, а Корри вошла в домик и накинула на гвоздь кожаный ремешок. Потом зажгла лампу и села на кровать.

Если бы Эвери хоть раз поцеловал ее, как этот мальчик! Если бы только… Как счастливы они могли бы быть!

Всю вторую неделю сентября шли проливные холодные дожди. Корри и Эвери дни напролет сидели в своем домике.

Эвери не хотел ни играть в криббидж, ни читать – Корри привезла с собой целую связку книг, – большую часть времени он ходил из угла в угол, изредка открывая дверь и вглядываясь в серую, безнадежную пелену дождя.

Крыша протекала. Вода и грязь сочились сверху по меньшей мере в восьми местах. Корри уже отчаялась бороться с этой капелью – и так весь пол был уставлен тазиками. Эвери ворчливо заметил, что дерн на крыше хорош только зимой, когда он замерзает и не пропускает не только воду, но и холодный воздух. Но раз идет дождь… Тут уж ничего не поделаешь.

Нервы Корри были и так напряжены до предела, стук капель о брезентовое покрытие на полу окончательно вывел ее из себя. Она долго крепилась, но наконец не выдержала и спросила:

– Эвери, когда ты собираешься возвращаться в Сан-Франциско?

– Не раньше, чем разбогатею. Я же говорил тебе.

– Когда же это произойдет? У тебя ведь уже достаточно золота. Каждый вечер ты приносишь по целой миске золотого песка, а кожаная сумка с самородками стала такой тяжелой, что ее невозможно оторвать от пола. Чего же ты еще хочешь, Эвери?

– Я хочу быть богатым. Я хочу швыряться деньгами, как короли Эльдорадо. Хочу купаться в золоте, как свинья в грязи. Хочу покупать вино по сто долларов за бутылку и не думать о цене. Хочу особняк в Сан-Франциско – шесть особняков!

– Но Милли говорит, что все лучшие участки на Эльдорадо давно раскуплены. Что…

– К черту Милли! Что она в этом понимает? В этой горе, которую мы роем, должно быть золото, Корри. Я это чувствую. Здесь должна быть настоящая богатая жила. А если не здесь, так где-нибудь еще. Люди достают из земли чертову прорву золота. Я тоже хочу. Я заслуживаю его не меньше, чем остальные, и не отступлю, пока не получу то, что мне принадлежит по праву.

– Но как же наш ребенок, Эвери? Я не хочу, чтобы он родился здесь, на Аляске. Это должно случиться в моем доме, в моей комнате. Чтобы рядом были тетя Сьюзен и миссис Прайс, и Беа Эллен…

Эвери прервал ее нетерпеливым жестом.

– Послушай, Корри, я ведь не просил тебя приезжать сюда. Ты, не спрашивая моего совета, сама решилась на этот отчаянный, безумный шаг. А теперь осыпаешь меня упреками и жалобами. Я ведь женился на тебе, как подобает джентльмену. Я дал ребенку свое имя. Что же такого, если он родится здесь? Мы можем назвать в его честь шурф, который сделает нас богачами.

– Эвери, меня не интересует, в честь кого ты назовешь шурф. Меня вовсе не интересует золото. Я хочу вернуться домой.

– Прекрасно. Возвращайся.

– Но у меня нет денег на билет. Тетя Сьюзен еще не прислала их. Эвери, я…

– Черт побери!

Эвери взорвался, и Корри вдруг постигла всю глубину его отчаяния: изо дня в день, в грязи и холоде, почти вручную он безнадежно ищет золотую жилу на посредственном участке, а вокруг ходят и будоражат воображение слухи о счастливчиках, сказочно разбогатевших где-то совсем рядом.

– Я не могу себе этого позволить, Корри. И не смотри на меня так. У меня действительно есть немного золота, но надо экономить. Мне могут понадобиться деньги еще на один участок или на закупку провизии. Ты знаешь, какие дорогие здесь продукты? Это настоящий грабеж! Здесь листок бумаги стоит двадцать центов! Нет, я не могу прикасаться к этим деньгам!

– Даже если они нужны твоей жене и ребенку?

– Они не нужны тебе. Здесь у тебя есть все необходимое для нормальной жизни. Если ты наберешься терпения, я куплю тебе билет на пароход. Сотню билетов! Я же обещал осыпать тебя золотом, так дай мне шанс это сделать.

– Но я не хочу рожать ребенка здесь!

В ответ он сорвал с гвоздя куртку и, хлопнув дверью, вышел под дождь.

На следующий день произошел несчастный случай. Дождь перестал, но было холодно, по небу плыли свинцово-сизые тучи. Корри приоткрыла дверь и выглянула наружу. Насквозь промокшие леса недружелюбно обступали человеческое жилье, в воздухе пахло промозглой сыростью. Корри собиралась уже закрыть дверь, но тут с холма, где работали мужчины, до нее донеслись крики. У Корри похолодело сердце, не чувствуя под собой ног, она бросилась к новому шурфу, вокруг которого склонились Мэйсон, Бэзил Хеминг и Билл Хоталинг.

– Он там, внизу. Он хотел опустить вниз корзину, но веревка не выдержала. С ним все в порядке, я слышу его голос.

Мэйсон улыбнулся Корри, чтобы как-то подбодрить ее. Билл Хоталинг угрюмо проворчал:

– Я же говорил вам, что женщина на прииске – к несчастью.

Корри вспыхнула.

– Не говорите ерунды! Принесите лучше другую веревку. Что толку стоять и смотреть. Ну же! Несите веревку!

Билл Хоталинг наградил ее яростным взглядом и побежал исполнять приказание. Корри склонилась над темной дырой в земле и громко крикнула:

– Эвери!

Из глубины донеслось:

– Слава Богу, со мной все в порядке. Принесите веревку и вытащите меня отсюда, черт побери. Мы и так уже потеряли кучу времени.

– Билл уже побежал за ней.

Корри знала, что эти шурфы, каждый из которых глубиной в двадцать два фута, очень опасны, тем более теперь, когда между ними стали строить тоннель. Но на этот раз все обошлось: они достали Эвери целым и невредимым, перепачканным с ног до головы глиной.

– Эвери, ну как ты?

– Все нормально. Только я не понимаю, почему оборвалась веревка. Такое ощущение, что кто-то приложил к ней руку. Я купил ее в Доусоне две недели назад, она совсем новая.

Эвери сделал шаг и застонал от боли, не в силах ступить на правую ногу. Корри бросилась к нему, чтобы поддержать, но Эвери холодно отстранил ее и сказал:

– Оставь меня! Ничего страшного, я всего лишь подвернул ногу. Давайте заменим веревку, я снова спущусь вниз и буду насыпать глину в корзину, а вы поднимайте ее наверх. Все-таки странно. Ума не приложу, что могло статься с веревкой.

Взгляд, брошенный при этом на Корри, ясно давал понять, что не один Билл Хоталинг считает ее причиной всех бед и несчастий.


Глава 26


10 ноября. С каждым днем становится все холоднее, я часто думаю о своем ребенке и о том, что его появление на свет совсем не интересует Эвери. Он может думать только о золоте. Оно стало для него навязчивой идеей.


Наступил ноябрь. Солнечные летние дни казались теперь далеким, сказочным воспоминанием, несбыточным сном. Настоящий Север – это суровая, холодная зима.

Чтобы чем-то занять себя долгими зимними вечерами, Корри принялась вести дневник. У нее было несколько листков бумаги, которые Мэйсон привез ей в подарок из города. Записи были краткими и невеселыми, потому что в сердце Корри давно не было места радости, но просматривать их время от времени она любила – не так много в ее жизни было развлечений.


22 сентября. Выпал первый снег, но пролежал недолго. Он скоро растаял, и потоки грязной талой воды чуть было не размыли нашу крышу. Теперь каждую ночь подмораживает. Вчера полярное сияние было не зеленым, а красным, очень похожим на зарево пожара, я плохо спала…

5 октября. В семь часов утра термометр показывал семь градусов ниже нуля.

7 октября. Сегодня снова выпал снег. На этот раз он пролежал дольше и растаял только к полудню. Мое дитя очень беспокойно последнее время; неужели ему передается тот страх, который я испытываю перед наступлением зимних холодов? Я ведь никогда не зи-мовала на севере. Мэйсон говорит, что среди старателей уже есть случаи обморожения, а на тех участках, которые расположены выше, в горах, несколько человек уже замерзли насмерть. Эвери и слышать не хочет о том, чтобы отправить меня домой. Очень скоро это станет невозможным потому, что Юкон замерзнет, а путешествие по льду под силу только очень выносливому и закаленному человеку.

23 октября. На этой неделе мы получили известие о сильном пожаре в Доусоне, в результате которого сгорело много домов на Франт-стрит. Сгорел ли салон Ли Хуа, неизвестно.


Вскоре после этого Эвери решил съездить в Доусон. Ему надо было купить новое полотно для пилы, а также зайти к врачу. На днях с ним произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на незакрепленной доске и сильно поранил руку о стенку шурфа. Ему снова повезло, он мог упасть вниз головой и сломать себе шею.

Корри просила Эвери взять ее с собой, но тот наотрез отказался: совершать такую поездку в ее положении было небезопасно. Корри очень расстроилась. Ей так хотелось увидеться с Ли Хуа и доктором Себастьяном. Эвери угрюмо пообещал ей разузнать что-нибудь о них.

– Так и быть, я встречусь с ними. А трястись по неровной дороге в телеге тебе совсем ни к чему. Не дай Бог, станет плохо, что я тогда буду делать? Не хватало еще оказаться в Доусоне с хворой женой на руках!

Через три дня Эвери вернулся с перевязанным запястьем и новостями от Ли Хуа и Уилла Себастьяна. Доктор снял небольшой домик, обустроил его и занимается частной практикой. Он передает Корри привет и наилучшие пожелания. За две недели до родов она должна приехать к нему в Доусон, чтобы он лично имел возможность осмотреть ее и принять роды. К тому времени снег уже плотно ляжет на землю, и поездка на санях будет необременительной.

Что касается Ли Хуа, то ее салон не пострадал, кроме того, сейчас она открыла новое заведение под названием «Принцесса Дансинг». В Доусоне говорят, что самые хорошенькие девушки в радиусе пятисот миль собраны под крылом госпожи Ли Хуа. Корри была поражена.

– Но ведь когда я в последний раз видела Ли Хуа, у нее был салон причесок!

– А теперь она занимается более прибыльным делом. Золото здесь повсюду, надо только уметь найти и взять его. Одни добывают его из земли, другие – из карманов богатых мужчин. Вот и вся разница.

Дни стали короткими и пасмурными, холмы покрылись сумрачными тенями, небо приобрело постоянный сизо-серый оттенок. Солнце если и появлялось на небосклоне, то на четыре-пять часов в день. Остальная часть дня тянулась в неопределенном свинцово-пурпурном мареве.

Почти каждую ночь небо освещало северное сияние. Иногда Корри выходила из домика, чтобы благоговейно насладиться этим чарующим волшебным зрелищем. По большей части сияние было зеленым, реже красным. Тогда Корри посещали беспокойные мысли о броши, которую Куайд носит в кармане и которая принадлежала его сестре, сожженной заживо.

В те ночи, когда сияние было красным, Корри снились кошмары. Однажды она увидела во сне Дональда, одетого во все черное. Он срывал с нее платье, причем каждый раз треск материи сопровождался странным чудовищным воем. Корри проснулась, задохнувшись от собственного крика, и поняла, что этот вой издают волки, оголодавшие и непривычно близко подошедшие к человеческому жилью.

Двенадцатого ноября на землю лег настоящий снег. Мэйсон с радостью сообщил, что ночью термометр показывал двадцать градусов, а глубина снега местами достигает трех дюймов. По своей собственной инициативе он заделал все щели в их домике мхом и залил крышу водой так, чтобы на ней образовалась ледяная корка. Он сказал, что от этого будет теплее и уютнее, а потом, когда нападает больше снега, он возьмет лопату и закидает стены домика снаружи снегом для большей теплоизоляции.

Приближался срок родов, и наконец Корри решила собираться в Доусон. В последние дни она пребывала в мрачном расположении духа. Ее раздражала собственная неуклюжесть и неповоротливость. К тому же она не могла избавиться от безотчетного волнения и дурных предчувствий. В довершение всего дела Эвери шли из рук вон плохо. Новый шурф не оправдывал их ожиданий, с каждым днем они добывали все меньше золота. Работать стало труднее: земля промерзла очень глубоко, поэтому приходилось постоянно жечь костры, чтобы иметь возможность углубить шурф. Эвери стал угрюмым и неразговорчивым. Корри знала, что если бы не ее присутствие и беременность, Эвери давно бы оставил этот участок и купил более перспективный.

Корри собиралась для поездки в Доусон, куда на следующий день ее должен был отвезти Мэйсон, а не Эвери.

Она аккуратно сложила и увязала в узелок мягкие фланелевые пеленки, толстое шерстяное одеяльце, которое оказалось как нельзя более кстати. Корри взяла в руку кашемировую распашонку, и ее сердце учащенно забилось – она вспомнила, как Куайд, инспектируя содержимое сундука, наткнулся на нее. Она печально улыбнулась и почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Затем, отогнав грустные мысли, Корри стала укладываться дальше. Книги, камера, коробка с фотографиями и проявителем, дневник. Словно она не собирается сюда возвращаться. Но это не так! Она обязательно вернется, хочется ей этого или нет. Она ведь материально зависит от Эвери, по крайней мере пока не получит денег от тети Сьюзен и не сможет сама себе купить билет на пароход. А это случится не раньше, чем наступит весна и река вскроется ото льда.

В ту ночь снова было красное сияние, и снова Корри приснился кошмарный сон. На этот раз она увидела себя и Ли Хуа, лежащими в палатке, засыпанной снежной лавиной. Снег с такой силой давил на грудь, что невозможно было дышать. Откуда-то издалека доносился голос Куайда: «Делия, где ты? Делия, любимая…» Ей хотелось протянуть к нему руки, позвать его. Но нельзя было шевельнуться, а из груди вместо крика вырывался приглушенный стон. Давление снега особенно сильным было в области живота. Корри обреченно подумала, что ей уже никогда не удастся сбросить с себя эту тяжесть.

Вдруг, непонятно почему, она проснулась. В домике было холодно, печка давно остыла. В другом углу на своей койке храпел Эвери. Ночь была безмолвной, темнота давила на глаза тяжелым черным траурным покрывалом.

Внезапная резкая боль пронзила ее живот и мгновенно исчезла. Корри замерла, потом осторожно коснулась живота рукой и почувствовала, что он превратился в напряженный мускульный шар. Она беззвучно прошептала:

– Мое дитя. Я люблю тебя.

Боль вернулась. Сильная, нестерпимая. Корри уже не думала о ребенке. Она металась по койке, силясь не закричать…

Через секунду в ночной тишине раздался страшный, нечеловеческий крик, и Эвери проснулся.


Глава 27


Корри слышала, как он шарит в темноте в поисках лампы. Потом она почувствовала резкий запах серы, и вспыхнувший свет резанул ей по глазам. Эвери в ужасе смотрел на нее, держа лампу трясущимися руками. Его красивое лицо с пышными усами должно было стать еще прекраснее от игры света и тени. Но он был похож на античного героя, внезапно столкнувшегося с чем-то таким отвратительным, что заставило его благородные черты исказиться от ужаса.

– Нет, ты не можешь рожать здесь и сейчас!

– Да, но я уже рожаю, Эвери. Что я могу поделать?

Ее голос дрожал, лоб покрылся испариной от боли и страха. Ей вдруг вспомнилась школьная подруга, которая умерла при родах, и мать, погибшая во время аборта… Корри случайно узнала об этом, подслушав разговор Беа Эллен и миссис Прайс. Женщины часто умирают, рожая детей. От большой потери крови или от родильной горячки. Бывает, что ребенок занимает неправильное положение в чреве и не может появиться на свет без помощи акушера…

О Господи! Неужели действительно придется рожать прямо здесь и сейчас? Без доктора, без повитухи, без единой женщины, которая может помочь ей. В присутствии Эвери, у которого трясутся руки от страха и отвращения!

– Эвери…

Корри с усилием приподнялась на локте и стала просить его немедленно ехать в Доусон за Уиллом Себастьяном. В это время у нее снова началась схватка.

Мучительная тяжесть в сердце, а потом судорожное сжатие мышц живота – Корри казалось, что десятки голодных собак вцепились в него и рвут зубами на части, терзают и пережевывают его, как кусок мяса.

Вдруг боль стала затихать и через мгновение исчезла. Корри с облегчением вытянулась на койке и закрыла глаза. Ей казалось, что она может чувствовать флюиды страха, исходящие от стоящего рядом Эвери. Пот ручейками струился по ее спине, груди, бедрам. Руки и ноги стали ледяными и влажными.

Корри открыла глаза и увидела, как Эвери медленно отступает к двери, все еще сжимая в руках лампу. Его ноздри раздувались, дыхание было тяжелым и судорожным. Корри поняла, что еще секунда, и его вырвет. Она внезапно пришла в ярость. Почему его тошнит в тот момент, когда она в мучениях рожает его ребенка!

– Черт побери, Эвери, ты не смеешь оставить меня одну! Иди сюда, мне темно.

Корри с трудом верила, что этот суровый, почти грубый тон, так похожий на папин, принадлежит ей. Эвери медленно подошел.

– Эвери, он родится совсем скоро.

Она выгнулась от нестерпимой внезапной боли и стиснула зубы.

– Не уходи. Ты не можешь оставить меня одну, мне может понадобиться твоя помощь.

– Помощь? Какая помощь? О Господи, Корри… я никогда…

– Я тоже никогда этого не делала! Хочешь или нет, тебе придется остаться…

Ее слова потонули в диком, нечеловеческом крике. Она вцепилась в одеяло и, не в силах превозмочь боль, сжала его зубами.

– Но, Корри, я не могу. Я не знаю, что делать. Я не могу оставаться здесь.

– Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Позови Мэйсона. Пойди и разбуди его. Он поможет мне. Он поймет, что надо делать.

Эвери выскользнул за дверь, в домик ворвался порыв свежего ветра. Корри осталась лежать одна в кромешной тьме и почти теряла сознание от боли. Ее колотила дрожь. Беа Эллен как-то рассказывала, что существуют такие деревянные брусочки, которые повивальные бабки дают роженицам, чтобы те могли впиться в них зубами и не кричать. А еще есть специальные кресла для родов. А еще есть такая примета: надо положить под кровать роженице острый нож, он помогает перетерпеть боль…

Господь всесильный, всемогущий! Как может помочь нож под кроватью? Есть ли вообще на свете хоть что-нибудь, что может облегчить эти ужасные муки? Если бы Эвери не унес лампу, по крайней мере не было бы ощущения, что она лежит, всеми брошенная, на дне глубокой черной шахты. Дверь открылась. Комната наполнилась светом фонаря.

– Корри! С тобой все в порядке? Эвери сказал…

Это был Мэйсон. Волосы всклокочены, лицо немного опухло от сна. Он был без куртки, в одной рубашке, в спешке застегнутой вкривь и вкось. Никогда в жизни Корри никого не была так рада видеть. Она перевела дух и еле слышно сказала:

– У меня начались схватки.

– Да, я так и понял. Эвери прибежал сам не свой и ничего не мог толком объяснить.

Он подошел ближе, пристально глядя на Корри и пытаясь понять, в каком состоянии она находится.

– Только ты не волнуйся. Рождение ребенка – простой естественный процесс. Животные каждый год рожают детенышей и делают это без всякой суеты и шума.

Корри прикрыла глаза.

– Я не животное, Мэйсон. Я чувствую, что это совсем скоро произойдет. С каждым разом боли все сильнее. Я думаю, это случится раньше, чем приедет доктор.

– Не знаю. Давай я на всякий случай отправлю Билла в «Самородок». Пусть он привезет мисс Гилхолей. По крайней мере рядом с тобой будет женщина.

– Да, пожалуйста, сделай что-нибудь. Я ничего не соображаю, я только хочу, чтобы это все скорее кончилось.

Мэйсон вышел и вскоре вернулся. Он взял Корри за руку, и она почувствовала приятное тепло его пальцев.

– Ну вот. Все будет хорошо, Корри. Держись за меня покрепче. Сожми мою руку, можешь даже сломать мне кости, если хочешь, хотя я предпочитаю, чтобы обошлось без этого.

Он улыбнулся.

– Сейчас самое главное для тебя – это отдыхать в перерывах между схватками. Как только боль отпустит, расслабься и лежи спокойно до тех пор, пока снова не скрутит.

Схватка не замедлила повториться. Корри вцепилась в руку Мэйсона изо всех сил, так, что та хрустнула. Когда все кончилось, в спине осталась тупая боль.

– Ну вот, молодец. Все очень хорошо, Корри. Продолжай в том же духе.

Корри с трудом разжала потрескавшиеся, воспаленные губы.

– Мэйсон, ты ведешь себя так, как будто тебе доводилось присутствовать при рождении ребенка.

– Если считать, что теленок – это тот же ребенок, то приходилось.

Он снова улыбнулся.

– У моего отца своя ферма в Челси. Я часто помогал ему по хозяйству. Знаешь, Корри, когда животные рожают, они ничего не делают особенного. Просто спокойно лежат, все происходит как-то само собой. Я думаю, тебе надо попробовать сделать так же.

Корри выдавила из себя подобие улыбки.

– Я ведь не корова, Мэйсон.

В эту самую минуту волна дикой боли охватила ее. На этот раз боль была глубже и мучительней, ее очаг располагался в области кишечника. Корри чувствовала, что какая-то чуждая ей, злая сила пытается вырваться из нее наружу, прокладывая себе путь прямо сквозь ее тело, разрывая ткани…

– Кричи, Корри. Кричи, если хочешь. Тебе будет легче. Не обращай на меня внимания. И главное, постарайся расслабиться. Я часто принимал роды у коров и знаю, как это должно происходить…

Все было как в тумане. За секунду до появления ребенка на свет Мэйсон обыскал всю комнату, нашел походную аптечку, которую Эвери незадолго до этого купил в Доусоне, и дал Корри небольшую дозу морфия, чтобы уменьшить боль.

Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Корри сделала неимоверное усилие, поднатужилась и вытолкнула из своего лона ребенка, который издал при этом очень странный крик, похожий на писк больного котенка.

– Мэйсон.

– Корри, у тебя… у тебя родился мальчик.

Голос Мэйсона тоже был каким-то странным. Он звучал как-то сдавленно и обреченно. Корри заволновалась.

– С ним все в порядке? Он кричал…

Чудесным образом боль пропала и больше не возвращалась. Корри чувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Ей казалось, что она плавно колышется на ласковых волнах теплого моря. Корри повернула голову, чтобы разглядеть ребенка, которого Мэйсон держал на руках.

– Мэйсон, я хочу увидеть его. Пожалуйста, поднеси его поближе.

– Корри, он… С ним не все в порядке. Только ты не волнуйся, Корри. Он немного изуродован. Если честно, я думаю, он не выживет. У него до сих пор слишком синее лицо.

– О Боже!

– Корри, пожалуйста, тебе нельзя волноваться. Я дам тебе еще немного морфия, и ты заснешь. Сейчас это лучшее, что ты можешь сделать. Тебе надо отдохнуть.

– Но я не хочу отдыхать! Я хочу видеть своего ребенка!

Мэйсон стоял в дальнем углу комнаты, держа в руках фланелевый сверток. Он нагнулся, чтобы положить его в деревянную коробку, из которой было решено сделать колыбель. В этот момент снова раздался жалобный писк, который резко оборвался, и воцарилась жуткая тишина.

– Мэйсон…

– Я растер его. Слизь отошла. Я сделал все, что мог, Корри. Но так бывает, и никто не знает, почему. Животные тоже иногда рождаются с дефектами. Они не выживают. Они умирают, и клянусь, это лучше для них. Бог прибирает их, Корри, чтобы избавить от мучений. С твоим ребенком, я думаю, будет то же. Он до сих пор синий, а это, насколько мне известно, не может продолжаться долго.

Мэйсон стоял у двери, его голос на расстоянии казался совсем взрослым. Корри не могла поверить в то, что это говорит тот самый мальчик, который обнимал ее под ночным сияющим небом и осыпал страстными поцелуями. Казалось, это было так давно. Несмотря на морфий, Корри чувствовала, что ее грудь разрывается от боли, не от физической, а от душевной.

– Но это мой ребенок. Мэйсон, я хочу увидеть его. Я хочу взять его на руки. Я… я хочу знать, что с ним.

– Корри…

– Я хочу знать, что с ним!

– Ну что ж, хорошо.

Лампа мерцала, отбрасывая на стены причудливые тени. Мэйсон достал сверток из колыбели и поднес к ней. Он опустился на колени, чтобы Корри могла как следует разглядеть свое дитя.

У него было маленькое красноватое сморщенное личико, а глаза и лоб – точь-в-точь как у деда, покойного Кордела Стюарта. Ротик был крохотным, с пухленькими губками. Корри собралась с духом и потребовала:

– Разверни пеленки.

– Корри, я думаю, тебе ни к чему все это видеть.

– Разверни.

Мэйсон медленно развернул ребенка. Он был безруким, его плечики заканчивались култышками с коротенькими, толстенькими пальчиками.

– Корри…

Голос Мэйсона был холодным и бесцветным, казалось, он доносится издалека, из небесной выси.

– По-моему, то, что он без рук, не самый серьезный изъян. Я уверен, что у него что-то повреждено внутри. Так бывает. Он неправильно дышит. Я думаю, у него что-то не то с сердцем. Может… может, это оттого, что ты неправильно питалась, может, неправильно развивалась беременность, может, еще что-нибудь. Причину нельзя определить.

Корри вспомнила, что она уже была беременна в тот момент, когда они с отцом перевернулись в экипаже. Потом она очень долго лежала без сознания, и ее пичкали Бог весть какими лекарствами.

Внезапно ее сознание пронзила другая мысль: а ведь Эвери будет рад, когда узнает, что ребенок умер. Он вздохнет с облегчением, в этом нет никакого сомнения.

– Корри, не надо, не смотри на меня так. Вот, возьми его на руки.

Она почувствовала, что в ее руках оказалось маленькое хрупкое тельце. Слабое и беззащитное. Корри склонилась над ним и тихо зашептала:

– Сынок мой… мой любимый мальчик. Пожалуйста, живи. Пожалуйста, дыши. Неважно, что у тебя нет рук. Я все равно буду тебя любить и никому не дам в обиду. Только живи. Это все, о чем я прошу тебя.

Но ребенок не шевелился. Его глаза стали мутнеть, кожа приобрела серый оттенок.

– Мальчик мой. Сынок…

Через полчаса ребенок был мертв. Корри тихо плакала, свернувшись клубком и отвернувшись к стене, и отталкивала руки, тянувшиеся, чтобы дать ей еще морфия. Потом, как будто сквозь сон, она услышала чей-то душераздирающий крик и не сразу поняла, что кричит она сама.

– Господи! Бедняжка, как она только это перенесла.

В комнате раздавался чужой женский голос. Корри догадалась, что это мисс Гилхолей из «Самородка» приехала на помощь к Мэйсону. Они тихо разговаривали у двери.

Корри слышала их шепот, но смысла слов не различала. Мисс Гилхолей говорила:

– Надо как-нибудь привести ее в чувство. Нельзя ее так оставлять, а то она, чего доброго, тронется умом.

– Не тронется. У нее просто сильный шок. Это ведь ее первый ребенок. И потом, она еще совсем девочка.

– Не такая уж девочка, раз родила, а? Послушай, объясни мне, ради чего я тащилась в такую даль? Я ей не нужна, ей вообще никто не нужен. А если так, то я не понимаю, что мне здесь делать. Я могла бы в это время еще спать сладким сном в своей тепленькой постельке. Кстати, что ты собираешься делать с ребенком? Отвезешь в Доусон?

– Не знаю еще. Надо поговорить с ее мужем.

– Если хочешь знать, мое мнение, я бы закопала это страшилище где-нибудь здесь в лесу и забыла бы о его существовании. Знаешь, меня чуть не стошнило, когда я увидела этого уродца. Неудивительно, что она так кричит. Я бы на ее месте тоже кричала.

– Послушайте, мисс Гилхолей, может, вы вернетесь домой, а?

– Нет, как вам это нравится! Меня среди ночи вытаскивают из постели, тащат в такую даль. И зачем? Чтобы выслушивать дерзости от какого-то сопляка, который только-только перестал носить короткие штанишки! Тебе в пору на горшок ходить, а не золото искать!

– Убирайтесь отсюда!

– Хорошо, хорошо. Ухожу. И нечего так орать.

Время шло. В комнате царило безмолвие. Потом Кори услышала голос Эвери:

– Мэйсон. Послушай, Мэйсон… как же это страшно!

– Не вижу ничего страшного!

Голос Мэйсона был холодным и злым.

– Корри родила ребенка, он умер. Она в шоке, ей необходимо твое присутствие рядом.

– Но я не могу… меня тошнит от этого.

Он икнул громко и отчетливо.

– Ради Бога, Эвери, уйди отсюда, раз тебя тошнит.

– Да, я уйду. Мне давно следовало это сделать. А все она и ее запросы. Почему нельзя было подождать? Пока я не вернусь, не женюсь на ней как положено, не куплю дом?

– Что ты делаешь? Куда ты собираешься?

– Я ухожу, Мэйсон. Я не могу здесь оставаться. В этой земле похоронен… Каждый раз, когда я буду проходить мимо, я буду вспоминать о мерзком уродце.

– Этот уродец, как ты его называешь, твой сын.

– Никакой это не сын! Это отвратительный бесформенный кусок мяса! Боже мой! Стоило зачинать ребенка, чтобы на свет появилось такое чудовище!

– Эвери! Ты не можешь сбежать и оставить ее одну в таком состоянии!

– Да, я понимаю. Бог свидетель, я понимаю, что совершаю подлость. Но ничего не могу с собой поделать. Каждый раз, когда я буду прикасаться к ней, это страшилище будет вставать между нами. Мне нужно время, чтобы пережить это. С Корри все будет в порядке. Я оставлю ей немного золотого песка.

Голоса звенели в ушах Корри, как неотвязный комариный писк. Потом стало тихо, и она поняла, что все ушли, оставили ее, кроме Мэйсона. Он был рядом, бесшумно передвигался по комнате, подбрасывал дрова в печку, готовил еду, кипятил воду, зажигал свечи.

– Корри…

Голос Мэйсона вызвал ее из небытия.

– Корри, возьми себя в руки. Вот уже пять дней, как ты не встаешь. Я похоронил твоего ребенка. Вчера приходил священник и отпевал его. Я запеленал твоего сына в белое кружевное покрывало…

Тишина. Долгая, глубокая тишина. Свет и тень сменяют друг друга. Она засыпает и просыпается и снова засыпает…

– Корри, проснись! Тебе снится какой-то кошмар! Ты кричишь что-то об огне и о какой-то броши. И зовешь какого-то Куайда. Ты все время повторяешь его имя.

Мэйсон тряс ее за плечи до тех пор, пока она не очнулась и, скрипя зубами, не оттолкнула его от себя, чтобы вернуться в спасительное беспамятство.

– Корри, очнись! Зачем ты губишь себя? Я понимаю, тебе тяжело. Ты родила неполноценного ребенка, он сразу же умер. Его смерть – настоящая трагедия для тебя. Но на этом не кончается твоя жизнь. Она продолжается. Даже я это понимаю. Ты должна жить, Корри. Жить, ты слышишь меня?

– Нет!

– Корри, прошло уже одиннадцать дней!

Она почувствовала на щеке резкую боль. Кто-то нещадно бил ее по лицу.

– Я не позволю тебе умереть! О Господи! Что же мне делать? Ты же сойдешь с ума, если будешь лежать без движения. Корри, сможешь ли ты меня полюбить когда-нибудь? Ты ведь любишь Куайда? Я знаю… Но все равно.

На нее обрушился град пощечин. По мере того, как ее щеки все сильнее горели огнем, Корри приходила в себя.


ЧАСТЬ 4


Глава 28


Ни тогда, ни много лет спустя Корри не могла с точностью объяснить себе, что заставило ее вернуться к жизни. Была ли это боль от пощечин Мэйсона? Или ее воскресило имя Куайда, которое с такой настойчивостью повторял Мэйсон? А может, просто здоровый, молодой организм воспротивился погребению заживо и против воли поднял ее со скорбного ложа?

Как бы то ни было, это произошло. Горячие, злые, очищающие слезы медленно, но верно разрушали преграду, которую Корри воздвигла между собой и окружающим миром. Как же Господь допустил, чтобы на свет появилось такое ущербное дитя? Зачем? Только затем, чтобы сразу же прибрать его?

– Откуда мы можем это знать, – сказал Мэйсон. – Мама всегда говорила в таких случаях, что Богу нужен ангел.

– Хорошо. Но почему им должен стать именно мой ребенок?

– А почему не твой, Корри? Почему чей-нибудь еще?

В ответ на возражение Мэйсона Корри отворачивалась, и они не разговаривали часами. Ее душила обида – на Бога, судьбу, на те силы, которые так жестоко и несправедливо обошлись с ее ребенком. Однажды в порыве ярости она собрала все детские вещи, покидала их в деревянный ящик, который так недолго прослужил колыбелью ее несчастному ребенку, и выбросила все это вон из домика. Она хотела все забыть – никаких воспоминаний!

Но потом, через несколько часов, Корри выбежала на улицу и откопала из-под снега кусок кружевной пеленки и батистовую распашонку. Ей хотелось оставить что-нибудь на память о своем бедном мальчике.

Прошел месяц. Декабрь давно уже окутал землю серым зимним покрывалом. Световой день длился не дольше двух-трех часов, если не считать краткую вечернюю зарю, которая разгоралась сразу после захода солнца. Тоскливый волчий вой холодил сердце и вселял в него беспокойную грусть.

– Он похож на крик потерянной души, взывающей к Творцу.

Говоря это, Корри утаивала от Мэйсона, что волчьи голоса пробуждают в ней горькие воспоминания о ребенке, который покинул этот мир, едва успев войти в него. Корри молила Бога, чтобы его душа нашла успокоение и не осталась брошенной и стенающей, чтобы телесные изъяны не помешали ее мальчику обрести рай.

Весь этот месяц Корри ждала возвращения Эвери, но напрасно. Мэйсон сказал ей, что он отправился в Секл Сити; поговаривают, что севернее, на Березовом ручье продаются очень перспективные участки.

Был пасмурный, серый день. С самого утра безостановочно шел мелкий нудный дождь, усугублявший и без того мрачное настроение. Корри сидела у печки и задумчиво смотрела на огонь.

– Нет, Эвери не вернется.

Мэйсон кивнул. Корри продолжала:

– Ему постоянно нужно двигаться вперед. А я мешала ему, висела на нем мертвым грузом и стесняла. Теперь я понимаю, что приехать сюда было непростительной ошибкой.

– Что ты собираешься делать, Корри? Оставаться здесь бессмысленно. Из этого участка мы выжали все, что можно.

– Я не знаю. Наверное, вернусь в Доусон.

– В Доусон! Ты не можешь одна поехать в Доусон, Корри. Поедем лучше со мной. Будь моей женщиной. Я… люблю тебя. Я смогу о тебе хорошо заботиться, во всяком случае, лучше, чем это делал Эвери. А со временем можно добиться развода для тебя, мы поженимся, ты станешь моей законной женой.

– Мэйсон…

Корри с грустью посмотрела на юношу. Сколько в нем было неуемной энергии, жажды приключений, нерастраченного душевного тепла! Он очень ей нравился, даже больше чем нравился. Он спас ей жизнь, и Корри понимала, что находится в неоплатном долгу перед ним. Но все же…

– Мэйсон, я не могу стать твоей женой.

– Но почему? Я люблю тебя! А рядом с тобой должен быть человек, который сможет позаботиться о тебе. Женщина не может здесь жить одна.

– Мэйсон, я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Я бесконечно благодарна тебе за твою доброту и любовь. Но этого недостаточно для того, чтобы пожениться. Я не чувствую к тебе привязанности… физической. Но я очень хорошо к тебе отношусь. Если бы ты не… – Корри замялась на мгновение, чтобы подыскать нужные слова. Она знала, что Мэйсону будет очень горько услышать то, что она сейчас скажет. Но не сказать этого она не могла! – Понимаешь, то, что ты присутствовал при моих родах… это всегда будет стоять между нами.

– Но почему? – Он положил ей руки на плечи и посмотрел прямо в глаза. На печке выкипал котелок с тушеной зайчатиной, но никто не обращал на это внимания. – Почему? Ведь это нетрудно выбросить из головы, если только захотеть! Я люблю тебя с той самой минуты, когда увидел впервые…

Как бы это было просто: сказать ему «да» и позволить любить себя, заботиться о себе, ведь ему этого так хочется. Но Корри не могла себе представить, как будет делить с ним ложе: никогда этот милый мальчик не сможет доставить ей такую полноту ощущений, как Куайд. Если она останется с Мэйсоном, то сможет отвечать на его страсть только благодарностью, а этого недостаточно для счастливых супружеских отношений.

– Мэйсон, я ничего не могу с собой поделать. Ты должен понять меня. Я действительно очень благодарна тебе, и ты мне нравишься, но… не как мужчина женщине. Понимаешь?

– Да, понимаю. Ты любишь другого. Этого Куайда Хилла. Когда ты была без сознания, то все время повторяла его имя.

– Мэйсон, прости меня.

Наступило долгое молчание. Его лицо стало бледным и каким-то бесцветным.

– Что же с тобой будет, Корри?

– Ничего. Наверное, я все-таки поеду в Доусон и остановлюсь у своей подруги Ли Хуа. Когда придет весна, я получу деньги от тети Сьюзен и смогу вернуться в Сан-Франциско.

«И никогда больше не увижу Куайда!» – рвался наружу крик настрадавшейся души.

– Мэйсон, мне бы не хотелось доставлять тебе еще новые беспокойства. В конце концов ты приехал на Аляску за золотом и приключениями. Ты не должен связывать себя со мной, я буду для тебя только обузой. Я не хочу ею быть. Кстати, куда ты думаешь направиться?

Мэйсон задумался.

– Наверное, на Сороковую Милю. Может быть, вдоль протока Тананы. Я слышал, что… Но сначала я отвезу тебя в Доусон, мне надо убедиться в том, что с тобой все будет благополучно. Я дам тебе немного золотого песка, у меня есть.

Корри была тронута до глубины души.

– Мэйсон, спасибо тебе, но я не могу взять у тебя золото. Оно тебе самому пригодится, тем более что сейчас зима. Я обойдусь, Эвери мне оставил немного песка, я думаю, его хватит до весны. В любом случае, если я буду жить у Ли Хуа, то с голоду не умру.

– Но, Корри… – Он хотел было возразить, но передумал и сказал: – Ладно. Я отвезу тебя в Доусон, как только прекратятся дожди.

Корри коснулась его рукава.

– Мэйсон, я хочу, чтобы ты знал: я в неоплатном долгу перед тобой. Ты сделал для меня такое…

– Не надо, Корри.

– Но это правда. Мэйсон, я хочу… назвать своего сына в честь тебя. Мы ведь так и не дали ему имя, бедняжке. По-моему, пора это сделать. И еще, давай поставим крест на его могилке.

Они покинули участок через пять дней, морозным ясным утром. Снег скрипел под полозьями саней, колючий ветер щипал щеки и нос, так что пришлось завернуться в шерстяные шарфы по самые глаза.

Они поставили на снежном холмике деревянный крест, на котором Мэйсон вырезал ножом надпись: «Мэйсон Эдвардс Курран, родился 11-21-98, умер 11-21-98». Он хотел добавить что-нибудь еще, но Корри воспротивилась.

– Слова не важны. Важно то, что в наших сердцах. Я всегда буду помнить своего ребенка… и тебя тоже, Мэйсон.

* * *


Доусон Сити оказался неуютным и холодным. Вдоль тротуаров тянулись грязные сугробы. Под ногами хлюпала снежная жижа. Повсюду возвышались строительные леса, люди восстанавливали свое жилище после пожара. Прямо посреди улицы были свалены кучи дров. В воздухе висел туман, в котором с дымом печных труб смешивался пар от дыхания людей и животных.

Прежде чем отправиться своей дорогой, Мэйсон привез Корри к Ли Хуа. Они в изумлении стояли перед фасадом маленького барака, который недавно был салоном дамских причесок.

Он изменился до неузнаваемости. Чуть ниже прежней вывески висела другая, написанная маслом. На ней была изображена фривольная молодая дама, одетая по последней моде. Талия ее была неправдоподобно узкой, а бюст – невероятно пышным. Однако самой замечательной деталью её облика были волосы: медно-рыжая копна, уложенная в высокую роскошную прическу, была увенчана бриллиантовой диадемой, каждый камень которой художник выписал с необыкновенной тщательностью. Вывеска была огромной, по крайней мере четыре на шесть футов, и подчеркивала более чем скромные размеры фасада.

Были еще и другие новшества. Справа от входа в салон «Цветущий персик», где раньше была полуразвалившаяся пристройка, теперь располагалось двухэтажное строение с не менее поразительной вывеской: «Принцесса Дансинг», самые прекрасные девушки Юкона, бара нет».

Корри на мгновение онемела перед дверью, чувствуя себя подавленно и угнетенно. Ее мысли были далеко от этого места: они стремились к тому заснеженному холмику, который стал последним пристанищем для ее маленького сына. С трудом превозмогая сердечную боль, Корри постучала в дверь.

– Входите, открыто, – раздался голос изнутри.

Она толкнула дверь и вошла внутрь. В маленькой комнатке было полным-полно девушек, которые, весело щебеча и смеясь, толпились вокруг стола, перебирая гребни и украшения, в беспорядке разложенные на нем. Они жеманно крутились перед зеркалами, обсуждая новые фасоны шляпок и платьев.

На одной девушке была черная шелковая кофточка со множеством сборок и кружевным воротничком. На другой – красный сатиновый сарафан с оборками и тесьмой. Третья была одета в строгое вечернее платье. Корри была поражена роскошью их нарядов, доставка которых пароходом сначала по океану, а потом в глубь материка по реке должна была стоить немало.

Перед ней мелькали напудренные лица, накрашенные губы, подведенные глаза: нарисованные карандашом, удивленно приподнятые ниточки бровей. А их волосы! Замысловатые сочетания кудряшек, локонов, чубчиков и челок, разукрашенные атласными лентами, гребнями, и стразовыми заколками.

Корри поняла, что это и есть танцовщицы дансинга Ли Хуа, благодаря мастерству которой даже самые несимпатичные из них казались красавицами.

Скоро Корри заметила и саму хозяйку. Она сидела на стуле среди всей этой кутерьмы в белой блузке и простой черной юбке. Гипса на ноге уже не было, Ли Хуа носила изящные кожаные сапожки. Волосы, как обычно, были забраны в высокую прическу, которая подчеркивала фарфоровую бледность ее лица.

– Ли Хуа…

Ли Хуа оторвалась от связки бус, которую она показывала девушкам, и увидела свою подругу.

– Корри!

Не обращая внимания на любопытные взгляды девиц, забыв обо всем на свете, Корри бросилась к Ли Хуа и разрыдалась, уткнувшись лицом в хрустящий шелк ее блузки.

– Ли Хуа… мой ребенок… он умер, Эвери бросил меня, и мне… мне некуда идти.

Ли Хуа обняла ее и крепко прижала к груди. Потом хлопнула в ладоши, и девушки послушно вышли из комнаты, сдержанно хихикая и распространяя запах одеколона.

– Ну вот. Они ушли. Теперь мы можем поговорить. Корри, неужели твой ребенок умер? Какой ужас! Я часто думала о тебе, пыталась что-нибудь узнать…

Через час Ли Хуа уже знала все о жизни Корри с тех пор, как они расстались: и про встречу с Куайдом на ковре из диких роз, и про маниакальное стремление Эвери к богатству, и про его постыдное бегство, и, наконец, про рождение и смерть несчастного маленького Мэйсона.

– О, Корри, как мне горько все это слышать! Конечно, ты можешь остаться у меня и жить сколько будет нужно.

– Я молилась, Ли Хуа. Я умоляла Бога спасти его, не забирать его жизнь. Неважно, что у него не было рук. Я бы и таким его любила. И вот теперь он лежит в земле, и только деревянный крест…

Тень набежала на лицо Ли Хуа, и Корри вспомнила, что бедная девушка тоже лишилась всех своих родных.

– Но ты ведь будешь помнить о нем, Корри. Он будет жить в твоей памяти. Ты очень сильная, гораздо сильнее, чем сама думаешь. Это горе надо пережить. Я знаю, ты сможешь.

Ли Хуа заварила крепкий чай, и подруги продолжили разговор.

– Ли Хуа, а что это за дверь рядом с входом в салон. Эвери рассказывал мне что-то о дансинге.

– Это дверь в «Принцессу Дансинг». Я его хозяйка. Ну, скажем, он наполовину мой.

– Твой?

– Я купила его на деньги Марти, которые у меня остались после покупки салона. Дансинг пока недостроен, там еще многое надо сделать. Я хочу купить хрустальные канделябры и соорудить новую сцену с бархатным занавесом. Но все это терпит до весны.

– Сцена! Канделябры! Эта вывеска!

– Кстати, как она тебе понравилась? Я ее заказала у местного художника. На ней изображена сама Принцесса. По-моему, получилось великолепно. Сразу бросается в глаза, мимо нее нельзя пройти, не заметив. Уиллу Себастьяну она очень нравится. Он говорит, что ее автор, парень из Чикаго, когда-нибудь по-настоящему прославится.

Ли Хуа улыбалась. Корри не могла оторвать от нее глаз. Никогда прежде китаянка не выглядела так обворожительно: ее лицо лучилось спокойной, уверенной красотой, тяжелая прическа подчеркивала хрупкость и грацию ее фигуры. Корри задумчиво пробормотала:

– Да, вывеска действительно броская. И художник замечательный.

– Корри, ты не представляешь, как я рада тебя видеть, хоть и благодаря столь ужасным событиям в твоей жизни. Мне ведь так одиноко. Эти девицы… я их ненавижу, у меня здесь никого нет, кроме Уилла.

– Ты имеешь в виду доктора Себастьяна?

– Да, он несколько раз навещал меня, чтобы осмотреть больную ногу. – Ли Хуа покраснела. – Я еще немного хромаю, но Уилл уверяет, что это скоро пройдет. – Она пожала плечами, и продолжала уже другим, деловым тоном: – У меня совсем нет времени, чтобы думать о ноге. Ты, наверное, удивишься, когда узнаешь, сколько хлопот доставляет управление таким заведением. А мне обязательно нужно вернуть вложенные в него деньги, и как можно скорее. У меня не осталось почти ничего, я все до последнего цента вложила в дело.

Корри смутилась.

– Ли Хуа, скажи мне, ты довольна, тебе нравится быть хозяйкой заведения? Неужели это как раз то, о чем ты мечтала?

– Да. Я хочу делать деньги. А дансинг – очень прибыльное дело. Пока, во всяком случае. Поговаривают, что скоро «золотая лихорадка» пойдет на убыль и тогда Доусон опустеет. И у меня не останется ничего, кроме нескольких хрустальных канделябров, ящика виски да старого расстроенного пианино. – Ли Хуа печально улыбнулась. – И Уилла. Он тоже останется со мной.

– Но как же…

– Не волнуйся за меня, Корри. Я в состоянии сама позаботиться о себе. Я ведь сама решила отправиться на Север, а потом приехала в Доусон. Я вообще привыкла делать то, что мне заблагорассудится.


В феврале на Доусон обрушилась эпидемия гриппа, и Корри стала одной из его многочисленных жертв. Она лежала пластом в дальнем углу салона, отгороженном ширмой. Дни тянулись медленно, и Корри потеряла им счет.

Она впала в жесточайшую депрессию, из которой не представлялось никакого выхода. Все, что было светлого и прекрасного в ее жизни, безвозвратно исчезло, умерло. Год назад погиб папа. Ее малыш, Мэйсон Эдвардс Курран, похоронен на краю земли под угрюмым юконским небом.

Ее брак, который хотя и прежде не принес ей счастья, теперь, с уходом Эвери, совсем разрушился. Следы Мэйсона Эдвардса растаяли в безбрежной снежной пустыне. Куайд тоже исчез; это была самая большая потеря. Он давно не появлялся в Канадском Торговом Банке, не писал ей. Казалось, он с головой погрузился в свои собственные дела и совсем забыл о ее существовании.

Куайд ничего не знает о ее ребенке. Он думает, что она все еще вместе с Эвери, и, как порядочный человек, не может вмешиваться в чужие семейные дела.

И потом, разве его обязательства по отношению к ней не выполнены до конца? Куайд сдержал свое обещание и привез ее к жениху, убедился в том, что она благополучно вышла замуж, искренне пожелал ей счастья. Что же еще от него можно требовать?

Обессиленная и опустошенная, Корри от всего сердца жалела, что не умерла во время родов, ей не для чего было жить. Ли Хуа, которая так дружелюбно приютила ее, теперь не скрывала, что присутствие Корри причиняет ей беспокойство. Правда, ухаживала за больной она безупречно: комната всегда была жарко натоплена, Ли Хуа готовила для Корри вкусную и питательную пищу.

В этот раз она подала ей оленину в чесночном соусе с рисом. Корри взглянула на тарелку и отвернулась к стене, не в силах вынести запаха и вида мяса.

– Я… я не могу, Ли Хуа, не хочу есть. Ты очень добра ко мне.

– Не добрее, чем ты была ко мне на борту «Алки». Корри, ты уже болеешь три недели. Если ты не будешь есть, то никогда не поправишься. И станешь совсем некрасивой.

– Меня не интересует, как я выгляжу.

– Женщину не может это не интересовать! – Ли Хуа рассердилась. – Ты что же, хочешь, чтобы я отвезла тебя в больницу, где за тобой будут ухаживать медсестры? Я могу это сделать. Или сдать тебя на руки девицам из Армии Спасения. Они будут насильно кормить тебя всякой дрянью. Тебе так больше хочется? Чтобы еда помимо твоей воли оказывалась у тебя в желудке?

– Нет, ты не можешь так со мной поступить. И они не могут.

– Может, и не могу, но очень хочу. – Выражение лица Ли Хуа смягчилось, и Корри скова узнала в ней добрую, милую девушку, которая выхаживала ее после аварии в Сан-Франциско. – Поешь, Корри. Это вкусно. Тебе нужно набираться сил.

– Не нужно.

Корри упрямо возразила, но, тем не менее, приподнялась на локте, взяла вилку и отправила в рот маленький кусочек мяса. Потом медленно и вяло стала жевать.

– Ну вот и хорошо. А теперь запомни: если ты будешь отказываться от еды, даю слово, я и вправду прибегну к силе. Я не хочу, чтобы ты умерла у меня на руках. Прекрасная будет репутация у моего заведения, если станет известно, что одна из его служащих умерла от голода.

– Служащих?

– Ну конечно. Ты разве не помнишь? Ты же собиралась заниматься фотографированием. Откроем фотостудию при дансинге. Будешь снимать посетителей. Многие холостяки хотели бы сняться вместе с девочками. Другие – в одиночку, чтобы послать фотографию семье. Я уже заготовила объявление. Как только поправишься, можешь приступать к работе. Кто знает, может, ты станешь такой же знаменитой, как мистер Хегг!

– Сомневаюсь.

Корри подумала и взяла с тарелки еще кусочек мяса.

– Ну вот. Ешь и поправляйся. На тебя больно смотреть – кожа да кости, на лице остались одни глаза. Кошмар, да и только!


Доусон. Корри была уверена, что на всем свете нет более унылого города. Зимой человек здесь абсолютно лишен солнечного, света и постоянно пребывает в холодных мрачных сумерках, которые длятся по двадцать два часа в сутки. Когда же небо ненадолго светлеет, видно, что над городом висит черный туман от коптящих труб. Ночами сквозь него с трудом пробивается зеленое пламя северного сияния. От лютого мороза холодеет тело, от волчьего воя – душа.

Горы снега сваливаются прямо на мостовую, его подгребают к стенам домов для того, чтобы внутри было теплее. Тротуары покрыты зловонной наледью, поскольку помои из домов выливаются прямо на улицу.

Но самая большая беда Доусона – это холод. Хотя говорят, что климат здесь более умеренный, чем, например, в форте Юкон, от этого не становится теплее, когда термометр показывает сорок градусов ниже нуля. Уилл Себастьян, который часто приходил навещать Ли Хуа, а заодно лечил Корри от гриппа, рассказывал им жуткие истории про то, как люди замерзают насмерть. Он советовал им следить, чтобы руки и ноги постоянно были сухими, поскольку даже легкое увлажнение конечностей способно на таком морозе вызвать обморожение. Он также объяснил им, почему мужчинам необходимо тщательно сбривать растительность на лице, особенно усы и волосы в носу: иначе от мороза образуются ледяные наросты, которые мешают дышать. В это время года только чечако носят бороду.

Слушая эти рассказы, Корри иногда думала а Куайде. Как он переносит эти жуткие холода? Достаточно ли у него теплых вещей? Уже давно она оставила в Канадском Торговом Банке письмо для него с просьбой связаться с ней, но оно так и лежало там невостребованное. А Куайд был неизвестно где, может, за тысячу миль от Доусона.

Холод. Только здесь Корри поняла, насколько холод может быть страшным и в буквальном смысле слова губительным. При пятидесяти градусах ниже нуля на улице нельзя зажечь свечу, потому что фитиль недостаточно нагревается, чтобы растопить воск. Если с усилием выдохнуть воздух через рот, то из гортани вырывается глухой рокот. Если плюнуть на снег, слюна замерзает на лету.

Уилл рассказал им, как один человек, столярничая на улице, машинально сунул гвоздь в рот. Металл моментально примерз к губам с такой силой, что вырвал большой клок кожи.

Тем не менее Корри чувствовала, что самые страшные холода все же позади. Казалось, что с каждым днем солнце светит хоть на несколько минут, но дольше. И несмотря на то, что лето по-прежнему вспоминалось, как прекрасная, далекая мечта, уверенность в том, что эта мечта сбудется, исподволь крепла.

Вечером двадцать пятого февраля Корри в одиночестве сидела в комнате Ли Хуа и проверяла счета, которые подруга поручила ей в качестве «лекарства от хандры». Ли Хуа находилась в танцевальном зале и лично следила за тем, чтобы пианино не замолкало ни на секунду и чтобы не было недостатка в напитках. Из-за стены доносились звуки музыки, крики, смех, стук каблуков по полу.

Принцип деятельности такого заведения, как дансинг, прост. («Меня не интересует, чем занимаются девочки в свободное время, – говорила Ли Хуа. – Не хватало только думать еще и об этом. У меня не бордель, и это всем известно».) Мужчины, скучающие без женского общества, готовы платить деньги, чтобы часами танцевать с девушками. В «Принцессе Дансинг» один трехминутный танец стоил один доллар, из которого семьдесят пять центов шли на счет заведения, двадцать пять – девочкам. Боло Муллиген, в прошлом вышибала в одном из чикагских кабаков, работал у Ли Хуа «зазывалой». В его обязанности входило уговаривать старателей заказывать танцы как можно чаще. Он кричал, шутил, рассказывал байки, одним словом, лез из кожи вон, приглашая «станцевать еще один упоительный вальс».

Корри несколько раз наблюдала это зрелище – через приоткрытую дверь, потому что в зале можно было задохнуться от сигарного дыма, запаха виски и разгоряченных тел. К тому же старатели обычно танцевали без ботинок, так что к этому «букету» примешивалась еще вонь от нестиранных носков. Неудивительно, что каждый вечер девушки так усиленно обливаются духами. Им это необходимо для самозащиты.

Каждые три-четыре минуты музыка завершалась бравурным аккордом, и каждая пара подходила к стойке, где мужчина мог выпить глоток виски или шампанского (по цене тридцать долларов за пинту), а его партнерша получала какую-нибудь безделушку из слоновой кости, каждая из которых оценивалась в двадцать пять центов и могла быть потом обменяна у хозяйки на деньги.

Однажды Ли Хуа лукаво предложила Корри:

– Хочешь попробовать поработать в зале? Ты ведь умеешь вальсировать? Если бы у тебя хватило сил танцевать до рассвета, ты могла бы собрать не менее ста – ста двадцати таких безделушек.

Корри рассвирепела.

– Ли Хуа! Ты ведь не думаешь, что я соглашусь…

– Конечно, нет. Не глупи, Корри. – Ли Хуа рассмеялась. – Что стало с твоим чувством юмора? Ты перестала понимать шутки. Раньше ты бы посмеялась вместе со мной над такой идеей. Или, по крайней мере, ради смеха попробовала бы станцевать разок-другой.

Ли Хуа была права. Раньше это было возможно. Но не теперь.

Корри перевернула страницу конторской книги и тяжело вздохнула, услышав скрип снега и топтание перед дверью. Ли Хуа обещала прислать ей пирожное и немного печенья, чтобы Корри было не так тоскливо одной. Наверное, это пришел Боло Муллиген и принес ей сладости. Раздался стук в дверь, Корри отложила перо и пошла открывать.

– Одну минуту. Входи, Боло.

Она распахнула дверь. Перед ней стоял Куайд. Он держал в руках фонарь, и от этого иней на его шубе сиял и искрился. Меховая шапка была глубоко надвинута на глаза и уши. Его улыбающееся загорелое лицо было чисто выбрито, голубые глаза сияли неподдельной радостью.

– Куайд!

От неожиданности Корри отступила назад и почувствовала странную слабость в ногах.

– Делия! Ты стала худая, как щепка. Что ты с собой сделала? Морила голодом?

Корри ничего не слышала и не понимала, кроме того, что он был здесь, с ней рядом. Такой большой, сильный, жизнерадостный. Не помня себя, она бросилась ему на грудь и зарылась лицом в холодный, влажный мех его шубы.

– Осторожнее с фонарем, Делия. И давай-ка войдем внутрь, а то ты, чего доброго, схватишь воспаление легких.

Они вошли в дом и закрыли за собой дверь. Куайд разделся, и Корри снова приникла к его груди, почувствовала биение горячего сердца и расплакалась, уткнувшись в колючую шерсть его свитера.

– Куайд… Какое счастье, что ты пришел… Эвери оставил меня.

Он ничего не отвечал ей, только ласково гладил по голове, утешая, как маленького ребенка. Потом ладонью вытер слезы с ее щек.

– Я дурак, Корри. Мне давно следовало прийти. – Он приподнял ее лицо за подбородок. – Посмотри на меня, Делия. Я хочу увидеть улыбку на твоем упрямом зареванном личике.

Их глаза встретились. Корри чувствовала, что все ее существо тянется к этому сильному, прекрасному человеку. Куайд был настоящим мужчиной. Он был красив грубой мужской красотой, а не так картинно безупречен, как Эвери. Она обожает его. Она всегда его любила, возможно, с того самого момента, как он насильно затолкнул ее в свою коляску в порту Сан-Франциско.

– Ты действительно очень худая. Что с тобой случилось, моя Делия? Когда я видел тебя в последний раз, ты была, пожалуй, даже чересчур толста.

Корри опустила глаза. С трудом, стараясь проглотить горький комок, сжимающий горло, она сказала:

– Мой ребенок… он родился ущербным, Куайд. У него не было рук. Мэйсон сразу сказал, что он обречен. Он присутствовал при родах, мы… мы похоронили его.

– Любимая… – Куайд обнял ее еще крепче и не отпускал, пока она не пришла в себя. – Прости меня, Делия. Я и вообразить не мог… Если бы я только знал! Но ведь, когда мы виделись в последний раз, все было хорошо, и я думал…

Корри вспомнила их тогдашнюю встречу. «Ничего не поделаешь, Делия, ты принадлежишь ему, а не мне. Ты сама сделала этот выбор, когда вышла за него замуж».

Как будто издалека до нее доносился голос Куайда:

– Я слышал здесь, в Доусоне, что Эвери отправился в Секл Сити. У меня не было никаких сомнений в том, что ты поехала вместе с ним. С тех пор, как мы расстались, я был на Сороковой Миле, потом в Игле, и только сегодня я вернулся в Доусон. Я, как обычно, остановился в Канадском Торговом Банке и там нашел твое письмо. Я думаю…

Корри так и не узнала, что думал Куайд, потому что его фраза осталась незаконченной. Он целовал ее нежно и страстно. Корри чувствовала, что еще миг, и она потеряет сознание от сладостного натиска его губ, от его ласковых, властных прикосновений. За долгие месяцы близости с Эвери она не испытала и малой толики такого всепоглощающего счастья. Ей хотелось кричать, ликовать, соединить свой пыл со страстью Куайда.

Корри не помнила, как Куайд поднял ее на руки и отнес на кровать. Единственное, что она понимала, – он рядом, он с ней, она принадлежит ему.

Их тела соприкоснулись, она прижалась к нему и застонала от желания. Его руки жадно ласкали ее грудь, а губы, казалось, стремились выпить до последней капли нежность ее рта. Она полностью отдавалась в его власть, доверялась ему бесконечно и радостно, как раскрываются благоухающие розовые лепестки навстречу восходящему солнцу.

– Господи! Делия, любимая, единственная…

И вот настал тот миг, когда накал желания стал нестерпимым и они оба утратили земное притяжение и воспарили на огненных крыльях благословенной любви…


Глава 29


Потом они лежали, обнявшись, на кровати и разговаривали. Корри рассказывала Куайду о том, как она рожала ребенка: в занесенной снегом избушке, без врача, без Эвери, в присутствии молодого мальчика, который на своем веку уже имел дело с новорожденными, – правда, телятами.

– Я все твердила ему, что я-то не корова. Меня очень возмутило тогда это сравнение. А он продолжал уверять, что и женщины, и коровы – млекопитающие, поэтому между ними много общего. Он не хотел меня оскорбить, но тогда мне было очень худо, и я ничего не понимала.

Куайд с интересом ее слушал, Корри печально улыбнулась и продолжала:

– Бедный Мэйсон, он был влюблен в меня. А теперь ищет золото на Сороковой Миле или где-нибудь еще. Я надеюсь, что с ним все в порядке. Там ведь такой холод, не дай Бог, он обморозится. Когда он вернется к себе в Мичиган, то закончит колледж и получит диплом доктора.

Куайд коснулся ее обнаженной груди.

– Значит, у тебя не было недостатка в приключениях.

– В приключениях? Да.

Корри подумала о своем ребенке – его глаза и лоб напоминали ей отца, покойного Кордела Стюарта.

Корри высвободилась из объятий Куайда и села на кровати. Она чувствовала на себе его взгляд, ласкающий каждый изгиб ее нежного стана. За стеной надрывалось пианино.

– Боже, как красиво твое обнаженное тело. Даже худоба его не портит.

Корри стыдливо съежилась и стала надевать шелковую нижнюю рубашку, второпях не справляясь с лентами. Она не смотрела на Куайда и тем не менее чувствовала, что ее лицо заливается краской.

– Корри, я снял домик и хочу, чтобы ты перебралась ко мне.

От неожиданности Корри чуть не выронила блузку, которую собралась уже надеть.

– Корри, я люблю тебя. Для тебя ведь это не секрет. Я хочу, чтобы мы жили вместе, чтобы ты была моей женщиной, и к черту все приличия! Мы уже однажды нарушили их, давай нарушим и теперь. Когда придет весна, мы попробуем добиться развода. Если не получится, что ж, будем жить в грехе.

Корри молчала.

– Ответь же мне что-нибудь.

За стеной прозвучали последние аккорды мелодии, и наступила тишина. Девушки, наверное, сейчас ведут своих кавалеров к стойке и упрашивают их заказать выпивку.

Куайд протянул к ней руки и сжал ее хрупкие пальцы в своих больших ладонях.

– Я уверен, что ты согласишься. Я перевезу твои вещи завтра же. Мой домик совсем небольшой, но чистенький. Мы вдвоем сделаем его еще уютнее. Я хочу, чтобы ты стала моей, хочу владеть тобой безраздельно, Корри.

– Но я обещала Ли Хуа, что буду фотографировать…

– Пожалуйста, фотографируй. Я не возражаю. Только будь со мной. Я так соскучился… Ты знаешь, я совсем разучился готовить абрикосовый пирог. Каждый раз, когда я принимался за него, то вспоминал тебя, твой смешной и трогательный животик, озеро Беннет. Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Делия. Чтобы это был наш с тобой ребенок.

– Куайд!

Ее голос осекся, она плакала, в то время как Куайд осторожно снимал с нее рубашку. Они снова были вместе. Они вознеслись в заоблачную высь, которой не достигали безмолвные всполохи полярного сияния. Они наслаждались своим единением, и остальной мир перестал существовать для них.

Корри уложила свои вещи, и вместе с Куайдом они перевезли все в его домик, расположенный в одном из предместий Доусона и роскошно обставленный самодельной сосновой мебелью.

Через два дня после переезда какой-то старатель проездом из Секл Сити завез Ли Хуа письмо для Корри. Это было даже не письмо, а помятая и потрепанная коротенькая записка. Чернила местами расплылись, но Корри сразу же узнала четкий почерк Эвери. Он писал, что тяжело заболел и потерял все деньги. Его провизию украли, и теперь он лежит в бараке в Секл Сити, куда его из милости пустили знакомые старатели. Он погибает, и ему нужна ее помощь.

Первой реакцией Корри была ярость. Она схватила письмо и ожесточенно скомкала его. Этого ей показалось мало, она порвала его в клочья и, бросив на пол, стала безжалостно топтать.

– Что случилось? Зачем ты это делаешь? – спросил Куайд.

– Затем! Черт бы его побрал, Куайд. Черт бы его побрал!

Куайд сел на низенькую скамеечку, закурил сигару и, глядя на сизые кольца дыма, задумчиво произнес:

– Я так понимаю, что это послание от твоего бывшего мужа.

– Да, черт побери! Он хочет, чтобы я приехала к нему. Он в Секл Сити, прикован к постели, и ему нужна сиделка! – Она злилась все сильнее. – Он просит извинить за то, что так обошелся со мной, пишет, что поступил непорядочно, но надеется, что я прощу его. Он пишет…

Корри стала носком ботинка расшвыривать клочки бумаги по полу и не успокоилась, пока в центре комнаты не осталось ни одного.

– Он пишет, что не обратился бы ко мне, если бы у него был другой выход. Но его нет. Я его последняя надежда.

– Пожалуй, так оно и есть.

– Что? – Она резко обернулась к Куайду. – Как ты можешь сидеть здесь, как ни в чем не бывало, и дымить своей сигарой, как будто тебя это не касается! Этот мерзавец оставил меня! Бросил на произвол судьбы! А теперь уверен, что я со всех ног помчусь к нему только потому, что я ему нужна!

Куайд внимательно рассматривал тлеющий конец своей сигары, крутя ее между пальцами.

– Может, ты действительно нужна ему. И потом, почему обязательно со всех ног?

– Ты что же, хочешь сказать, что я должна поехать к нему? Как покорная, верная супруга? И это после того, как он со мной поступил?

– А почему бы и нет? Ты ведь его жена, не так ли?

– Да… да, конечно, но…

Корри в замешательстве смотрела, как Куайд поднялся со скамейки и подошел к окну, завешенному промасленным брезентом.

– Тебе лучше поехать к нему, Делия. У меня предчувствие, что он умрет.

Говоря эти слова, Куайд задумчиво соскребал ногтем иней, покрывший брезент.

– Что? Умрет? Почему ты думаешь…

– Это суровый край, моя дорогая, он не прощает ошибок и промахов. Ты слышала о цинготных бараках? Старатели сносят туда всех больных, и те потихоньку умирают без медицинской помощи и витаминов, которые могли бы поставить их на ноги. Человек может прострелить себе ногу, чистя ружье, или его может кто-нибудь ранить, случайно или умышленно. Да мало ли опасностей: медведь-шатун, горный обвал, обморожение, снежная слепота. Все что угодно может случиться…

Корри удивленно смотрела на него.

– Но Эвери ни о чем таком не писал… С ним не может быть ничего серьезного.

– Почему не может?

– Я поняла, ты просто хочешь отослать меня к нему, потому что я тебе наскучила.

– Не говори глупостей. Никуда я не хочу тебя отсылать. – Лицо Куайда превратилось в суровую каменную маску. – Ты, вероятно, удивишься, но у меня есть представление о чести, о чувстве долга, если хочешь. Я знаю, что значит оказаться одному, без всякой помощи в холодной снежной пустыне. А твой Эвери… я не думаю, чтобы он стал писать тебе, если бы действительно не был в безвыходном положении. Я могу любить его жену, но брать его гибель на душу не хочу. И без того я виноват перед ним. Так что я отвезу тебя к нему, а там уж поступай, как знаешь.

Корри чувствовала, как ее сердце холодеет от страха.

* * *


Они покидали Доусон на рассвете, когда красный шар солнца карабкался вверх по небосклону, опираясь на молочно-розовые пушистые облака. Это зрелище испугало Корри своей необычной живостью: она представила себе, как великий повелитель взбирается на трон, наступая на согнутые спины своих рабов. Корри вдруг поняла, почему Юкон с такой силой притягивает романтические души искателей приключений и завладевает ими навек.

Куайд нанял проводника-эскимоса по имени Аликаммик. Это был маленький, добродушный, круглолицый человечек с почерневшими от постоянного жевания табака зубами.

Им нужно было преодолеть путь в двести миль на север. Шли дни, они оставили позади много старательских поселений: Сороковую Милю, Стар Сити, Игл, Нэйшн. На подходе к Секл Сити горы, тесно зажавшие русло реки, расступились, и перед ними открылась равнина, они вышли на Юконское плоскогорье. Куайд рассказал, что летом в том месте, где на реке стоит Секл Сити, оно похоже на зеленый бархат, по которому рассыпаны серебристые осколки разбитого зеркала. Каждый осколок – небольшое озеро, пруд, болото или топь.

Секл Сити оказался очень похожим на Доусон. Те же ряды деревянных домиков с кособокими пристройками, тот же черный дым из печных труб. Они ехали по главной улице, пестревшей традиционными вывесками магазинов, дансингов, салонов. В числе прочих заведений на нее выходила тюрьма, на дверях которой висело объявление: «Заключенные обязаны присутствовать на перекличке в 21.00. В противном случае им будет отказано в ночлеге».

Куайд печально улыбнулся.

– Да, неприятная перспектива. Остаться без крыши над головой на тридцатиградусном морозе. В такой ситуации и тюрьма покажется раем.

– Меня это не интересует! Я хочу скорее найти Эвери, раз мы уже сюда приехали.

– Имей терпение. Я думаю, нам следует расспросить о нем в трактире. Обычно это заведение является центром городской жизни. Там все про всех знают.

Они быстро разыскали трактир, который назывался «Плэйс». Его кухня располагалась в пристройке, которая, казалось, в любой момент была готова развалиться на бревна. Вывеска гласила: «У.Рутновски, кредит не предоставляется». Когда они подошли ближе, то заметили, что к двери пришпилено еще одно объявление, предупреждающее о том, что вор, застигнутый на месте преступления, будет «сдан в участок и выслан из страны». Корри задержалась на ступеньках, пораженная содержанием записки.

– Выслан из страны!

– Воровство – бич этого края, Корри. Равно как и убийство. Здесь за горстку золотого песка не задумываясь пристрелят человека.

– Непостижимо.

Они вошли внутрь заведения, которое, как все без исключения трактиры на Аляске, оказалось душным, тесным, шумным и пропитанным насквозь запахом влажного дерева, кожи и собак. Хозяин, крупный мужчина с огромными плечами и тяжелой челюстью, объявил им, что меню состоит из медвежатины, фасоли и пирога. Хотите – ешьте, хотите – нет!

Куайд весело ответил:

– Пожалуй, мы поедим. И еще одну порцию для нашего проводника, пожалуйста. Он сейчас привяжет собак и присоединится к нам.

Хозяин кивнул, правда, не слишком любезно, и направился в кухню, остановившись на секунду у столика, вокруг которого тесно сидели человек десять мужчин, пускали по кругу бутылку виски и громко смеялись. Еще за одним столиком сидели трое мрачных старателей, уставившись в тарелки с едой. Корри едва оглядела комнату, ее мысли занимал Эвери.

– Куайд, давай спросим этого человека – Рутновски, так, кажется? Вдруг он что-нибудь знает об Эвери.

– Давай сначала перекусим. Я голоден, как волк, и не откажусь от хорошей порции жаркого.

– Но, Куайд…

– Плохие новости всегда лучше воспринимать на сытый желудок, тебе не кажется? Чувствуешь, как пахнет яблочным пирогом? Или черничным? Давай-ка попробуем. Надо надеяться, что повар не заставит нас долго ждать.

– Хорошо.

Корри печально вздохнула, но безропотно села за столик, поскольку уже знала, что поперек желаниям Куайда идти бесполезно.

Через полчаса их тарелки уже опустели. Проводник-эскимос, чья привычка постоянно жевать табак выводила Корри из себя, отправился обедать на кухню.

Куайд поднялся и, извинившись, тоже прошел на кухню. Через некоторое время он вернулся, его лицо было мрачным.

– Я все узнал. Не думаю, что новости порадуют тебя.

– Ну же, говори скорее.

– Оказалось, что наш милейший хозяин, мистер Рутновски, действительно знает Эвери. Весь город его знает. Он пробовал искать золото здесь поблизости, на Березовом ручье, но неудачно, поскольку все стоящие участки давно уже раскуплены. Похоже, что Эвери стал косвенной причиной недавней старательской сходки, в результате которой и появилась эта странная надпись на дверях.

– Какая надпись? О воровстве?

– Да, Корри. В прошлый четверг Эвери приезжал в город, чтобы купить продукты. Когда он возвращался домой поздно вечером, шел снег и было совсем темно. Два человека преградили ему путь, ударили чем-то тяжелым по голове, забрали весь его запас золотого песка и скрылись, бросив умирать на морозе.

– О Господи!

– Не волнуйся, он не умер. Твой Эвери не такой слабак. Он какое-то время пролежал без сознания, а потом пришел в себя. Ему как-то удалось подняться на ноги. Он поплелся домой, на выходе из города его подобрала компания старателей, которая среди ночи возвращалась из кабака. Они привели его к себе в барак и отогрели. Но боюсь, он все же успел обморозиться.

– Обморозиться!

– Да, Корри. И я боюсь, что очень сильно.

– Насколько сильно?

Корри вдруг вспомнила страшные рассказы доктора Себастьяна о том, к чему может привести обморожение.

– Обе ступни, оба уха и правая рука.

– Оба уха?

– Да. Он отказался от медицинской помощи. Настаивал, чтобы его перевезли на участок, в его собственную лачугу. Твой муж очень своенравный и строптивый человек.

Через людную, душную комнату мистер Рутновски нес поднос с полными дымящимися тарелками для пьющих виски старателей. Один из них громко рыгал. За дальним столиком сидели два человека и о чем-то горячо хпорили. Один из них – тот, что был в дорогом дубленом пальто, – сидел спиной к Корри.

– Корри, с тобой все в порядке?

– Да… да, все хорошо.

Она чувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Усиленно сглатывая, она пыталась отогнать ее. Не дай Бог, ее стошнит прямо здесь! Неотесанная, замызганная поверхность стола то поднималась, то опускалась перед ее глазами. В ушах стоял гул. Она думала о том, как красив был Эвери. Женщины провожали его восхищенными взглядами. Она сама, когда впервые увидела его, была поражена божественной красотой его облика.

Теперь люди будут, не скрывая своего отвращения, брезгливо отворачиваться от него!

Корри хорошо знала – доктор Себастьян часто говорил об этом, – что обмороженные части тела необходимо ампутировать, иначе человек может умереть от гангрены. Однажды она видела в Доусоне старателя на костылях, ему ампутировали ступни…

– Нет!

Куайд обнял ее за плечи, стараясь привести в чувство.

– Делия, девочка моя, только спокойно. Дыши глубже, делай, как я тебе говорю. Опусти голову. Ниже, еще ниже. Сейчас все пройдет. Давай, моя хорошая.

Корри покорно опустила голову, Куайд положил ей руку на затылок и стал наклонять ее еще ниже. Корри чувствовала, как кровь приливает к голове, стучит в висках. Она хотела выпрямиться, но тяжелая рука Куайда с силой давила ее книзу.

– Ну что, теперь лучше?

– Да… немного.

Корри выпрямилась, смутно сознавая, что любопытные взгляды присутствующих устремлены на нее. Она старалась не обращать на них внимания.

– Делия, любовь моя, это еще не все плохие новости. Воры повели себя на удивление странно. Они ворвались в хижину Эвери и разгромили ее. Поломали всю мебель, вспороли мешки с крупой, рассыпали сахар и муку по снегу. Разнесли все в щепки. Так что теперь твой Эвери абсолютно нищий: у него нет ни куска хлеба, ни единой золотой песчинки. К тому же он категорически отказывается от хирургического вмешательства. Говорит, что станет похож на чудовище. Так оно и будет, черт побери!

Корри, широко раскрыв глаза, смотрела на Куайда. Ее губы вдруг стали сухими, а дыхание жарким. Нет, этого не могло произойти! Конечно, она сердилась на Эвери, Проклинала его, и ее можно понять. Кто посмеет осудить ее за это? Но никогда, даже в минуты самого страшного отчаяния и дикой злобы, она не желала ему такой участи!

– Подожди здесь, Корри. Я пойду оплачу обед, и мы отправимся к нему. Увидим своими глазами, как он, посмотрим, что можно для него сделать. В конце концов мы с тобой в долгу перед ним.

– Да, конечно.

Корри терпеливо ждала, погруженная в свои мысли, в то время как мимо нее к дальнему столику прошел хозяин с огромным блюдом в руках. Кто-то засмеялся, чья-то рука потянулась к блюду за куском пирога. Человек в дубленом пальто обернулся, чтобы отдать хозяину грязную тарелку.

Корри не могла сдержать возгласа удивления. Это был Дональд Ирль. Он здесь, в Секл Сити!

На какой-то миг их взгляды встретились, этого было достаточно, чтобы Корри поняла – Дональд остался прежним. Его глаза горели огнем вожделения, он готов был уничтожить все на своем пути, чтобы овладеть ею.

Корри не помнила, как оказалась на улице. С той секунды, как она узнала Дональда, ее действия перестали подчиняться сознанию. Она схватила под мышку шубу, поднялась и быстро пошла к двери. Куайд, к счастью, заметил это и бросился за ней.

– Делия! Что случилось? Куда ты?

– Видишь того человека? Вон там?

– Нет. Какого, человека?

– Это Дональд! Дональд Ирль! Он там, в зале, за дальним столиком. Он все это время был здесь. Вон он, в дубленом пальто. Я сначала не узнала его, потому что он сидел спиной.

Лицо Куайда потемнело.

– Так. Значит, щупальца горной компании «Ирль и K°» расползлись по всему Юкону. Я ведь писал о нем для «Трибьюн», ты знаешь. Он очень амбициозный и жестокий человек. Такой ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.

Корри не слушала его.

– Но как он оказался здесь, в Секле? Я ничего не понимаю. Как ты думаешь, Куайд, мог он нас выследить?

– Ерунда. Я уверен, что нет. Это невозможно. Мы и сами до последней минуты не знали наверняка, когда отправимся в Секл и отправимся ли вообще. Мне тоже очень не нравится этот человек, я не доверяю ему, но думаю, он здесь по своим делам. Наверное, купил какой-нибудь перспективный участок на Березовом ручье.

– Может быть… А вдруг он преследует не нас, а Эвери. Что ты скажешь на это? Ведь Эвери мой муж. И это странное нападение…

Фонарь, висевший на гвозде над дверью трактира, освещал лицо Куайда. Оно производило жуткое впечатление: глаза колючие, губы сжаты в тонкую нитку, казалось, он внутренне готов на любое, самое страшное преступление. При этом голос его оставался тихим и спокойным.

– Корри, ты говоришь опрометчиво и абсолютно бездоказательно. Какие у тебя основания для такого обвинения?

– Ну… я не знаю… никаких.

– Вот видишь, ты не знаешь. Я тоже не знаю. У меня нет фактов. Если бы только они были…

Его губы сжались еще сильнее. Корри прошептала:

– Но я знаю Дональда! Он шантажировал Ли Хуа… Это страшный человек! Прошел уже год с папиной смерти. В завещании говорится, что если я не стану его женой в течение восемнадцати месяцев… О Господи, Куайд! Что если Дональд решил убить Эвери, чтобы потом заставить меня выйти замуж за него? Ведь если Эвери погибнет, я стану вдовой. И по закону Дональд сможет сочетаться со мной браком и унаследовать все папино состояние…

– Замолчи, Делия!

Куайд взял ее за локоть и потащил к упряжке, вокруг которой спали собаки, сбившись в кучу, чтобы было теплее.

– Это только твои домыслы, голые домыслы, и больше ничего. У тебя нет никаких доказательств вины Дональда.

Он усадил ее в салазки и завернул в шубу.

– Оставайся здесь и жди. Я пойду схожу за Аликаммиком. Мы разыщем какого-нибудь доктора, отвезем его к Эвери. Похоже, без доктора нам, а вернее ему, не обойтись.

– Куайд, подожди, ты что, не слышишь, что я говорю? Ты так ничего и не понял? Дональд…

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Взял ружье, вернулся в трактир и пристрелил человека только на основании твоих догадок? Я не могу этого сделать, Корри. Как ты не понимаешь, что если я начну действовать, повинуясь инстинкту, чувству или как тебе угодно это назвать, я уподоблюсь твоему Дональду? Стану таким же негодяем, как и он. – Глаза Куайда яростно сверкали, он смотрел на Корри почти злобно. – Пойми, Корри, я не убью его, пока у меня не будет доказательств. Но как только они у меня будут…

Куайд оставил свою фразу неоконченной.


Глава 30


– Ваш муж, мэм, очень упрямый человек, – сказал доктор Кунинг, когда они все вместе вышли из его дома под звездное юконское небо. Доктор жил здесь же, на главной улице, в маленьком бревенчатом домике. Он оказался тридцатилетним тучным человеком с обветренным круглым лицом. Он знал дорогу к Эвери.

Корри шла рядом с упряжкой, дрожа от страха и стужи. Густая чернота неба, на котором блестел серебряный серп месяца, казалось, давила на нее своей тяжестью. Корри заметила, что не она одна чувствует себя неуютно. Она видела, что собаки как-то странно беспокоятся, а их проводник, обычно невозмутимый и даже медлительный, теперь прибавил шагу. Его лицо, всегда веселое и приветливое, было мрачным.

Корри не могла избавиться от мысли, что это она виновата в том, что случилось с Эверй: если бы она не приехала на Аляску, если бы не преследовала его и не требовала немедленной свадьбы, может быть…

Корри услышала, как Куайд вполголоса спросил доктора:

– Скажите, часто бывает, что пациенты отказываются от ампутации в таких случаях?

– Некоторые отказываются. Например, если речь идет целиком о ступне. Если нужно отнять несколько пальцев, как правило, возражений не бывает. Человек ведь не чувствует себя ущербным, если у него на руке или ноге не хватает одного-двух пальцев. Посмотрите на здешних старожилов, многие из них покалечены, и ничего, живут.

– Послушайте, вы оба, замолчите! Я не могу всего этого слышать, мне… нехорошо.

Корри резко прервала их, чувствуя, что ее начинает мутить. Доктор ответил:

– Миссис Курран, приготовьтесь к тому, что вам станет еще хуже, когда вы увидите своего мужа. Извините за резкость. Может, вам удастся вразумить его. Я уже отчаялся. Дело дошло до того, что он грозился пристрелить меня, если я еще хоть раз появлюсь у него. Даю слово, что я пошел с вами только потому, что ваш друг хорошо мне заплатил. Я уверен, что из нашего визита ничего хорошего не выйдет.

Через час они поднялись на небольшой холм и увидели у его подножия дом Эвери. Одна его стена по самую крышу была засыпана снегом, из трубы выбивалась тоненькая струйка дыма, едва заметная в туманном лунном свете. Доктор Кунинг сказал:

– Он живет в чьей-то брошенной хижине. Я понимаю, почему ее оставили: она слишком далеко от реки и совсем крохотная.

Корри подумала, что это еще мягко сказано, и, взяв за руку Куайда, прошептала:

– Она похожа на какую-то нору.

– Людям приходится забираться в норы, чтобы выжить в этом суровом, диком краю, – философски заметил доктор Кунинг.

Они осторожно приблизились к лачуге – все, кроме эскимоса, который остался с собаками. Корри слышала, как громко бьется ее сердце. Что-то в этом месте показалось ей странным и непривычным. Но что?

Потом она поняла. Вокруг домика не было следов. Снег переливался в лунном свете, как нетронутое, стерильно белое покрывало. Доктор, как будто читая ее мысли, сказал:

– Сюда давно никто не приходил. Он всех прогнал. Сказал, что никого не хочет видеть и может позаботиться о себе сам. Ребята оставили ему продукты и дрова и ушли. А что было делать?

В какой-то миг Корри испугалась и пожалела, что пришла сюда. Но сразу же совладала с собой – ведь в этой жуткой хижине Эвери, он один, ему нужна помощь – и сказала:

– Я думаю, нам пора постучаться.

– Здесь не время и не место для демонстрации салонных манер, Делия.

Доктор вмешался:

– Не знаю, что вы решите сделать, только решайте побыстрее. У меня заледенели руки, к тому же в городе меня ждет пациентка, которая может умереть в любую минуту.

Корри вдруг поняла, что все они говорят шепотом, даже этот грубый и бесчувственный доктор. В ночной тишине их приглушенные голоса смешивались с протяжным, грустным волчьим воем.

– Я думаю… – начала было Корри.

Но тут Куайд громко постучался и решительно толкнул дверь, которая жалобно скрипнула на проржавевших петлях. Корри нагнулась и проскользнула вперед под вытянутой рукой Куайда.

– Эвери! Эвери, с тобой все в по…

Корри остолбенела. Ее окатила волна тяжелой, омерзительной вони. Корри отшатнулась, как от удара. На нее пахнуло смесью гниющего тела, экскрементов, тухлого мяса и еще какой-то гадости. Корри судорожно сглатывала, стараясь справиться с тошнотой. Впервые в жизни она столкнулась с таким зловонием.

Из глубины хижины раздался голос Эвери:

– Не обращай внимания на запах. К нему довольно быстро привыкаешь. Я, к сожалению, ничего не могу с этим поделать. Мне трудно передвигаться.

Зажав рот рукой, Корри заставила себя перешагнуть через порог. Она чувствовала, что Куайд идет следом за ней и поддерживает ее под локоть.

Внутри была кромешная тьма, если не считать слабого отсвета от догорающей печки, в которую давно пора было подбросить дров. Вероятно, их запас был на исходе. Корри огляделась и увидела, что хижина внутри была еще меньше, чем казалась снаружи.

– Эвери!

– Я здесь, справа от тебя, на полу. В доме не оказалось кровати, а у меня не было времени построить ее самому. Приходится спать на куче кедровых веток.

Его голос звучал насмешливо, даже весело, таким голосом вполне можно было обсуждать с дамами на каком-нибудь светском приеме последнюю театральную постановку. Корри заметила, что в том углу, откуда раздавался голос, поблескивало что-то металлическое. Она не сразу поняла, что это был ружейный ствол.

– Куайд! У него ружье…

– Я вижу. Отойди в сторону, Делия. Послушайте, Курран, не будьте идиотом. Мы здесь, чтобы помочь вам. Если вам не нужна помощь, мы уйдем.

– Заткнись! – Голос Эвери из спокойного и непринужденного мгновенно превратился в агрессивный и склочный. – Кто ты такой? Где она тебя подцепила? Я посылал за своей женой, а не за ее любовником.

Куайд угрюмо шагнул по направлению к Эвери, Корри подскочила к нему и схватила за руку.

– Куайд, нет. Он же болен. Он сам не понимает, что говорит.

– Это неважно, я не позволю ему оскорблять тебя.

– Куайд, успокойся. Он не хотел меня оскорбить.

Корри наклонилась к Эвери, который приподнялся навстречу к ней на куче одеял и пустых мешков.

– Эвери, я пришла, чтобы помочь тебе. Ты же сам написал мне о том, что попал в беду и нуждаешься в моей помощи.

– Ничего мне не нужно.

– Но ты послал за мной, и вот я здесь.

– Возвращайся назад, Корри. Вместе с теми, кого ты привела с собой. А не то я убью их, клянусь. Они пришли сюда своими ногами, а уйдут…

Корри увидела, как ствол ружья угрожающе приподнялся.

– Хорошо, я уйду. Обещаю тебе. Только сначала я хочу поговорить с тобой, Эвери. Ты ведь не откажешь мне в такой малости.

Она повернулась к Куайду:

– Пожалуйста, оставьте меня с ним на несколько минут.

– Не говори глупостей. Он же сумасшедший. Я не могу тебя оставить с ним один на один.

Доктор Кунинг и тут вмешался:

– Пойдемте лучше, мэм. Если он хочет, чтобы мы ушли, давайте так и сделаем. Пусть помирает в одиночестве.

– Эвери – мой муж! Вы что, забыли об этом? Я имею право поговорить с ним, и я намерена это сделать. А вы оба, пожалуйста, уйдите. Все будет в порядке, не волнуйтесь.

– Делия…

Корри уклонилась от его протянутой руки.

– Говорю вам, оставьте нас.

– Но, Делия, я…

– Вы что, не понимаете, что вам говорят?

Корри подождала, пока за ними закрылась дверь, и подошла ближе к Эвери. Он отложил ружье в сторону и сказал своим обычным, спокойным голосом:

– Как все это трогательно! Так о чем ты хочешь говорить?

– Эвери, пожалуйста, выслушай меня терпеливо. Мы с доктором Кунингом хотим перевезти тебя в город. Доктор не может тебя лечить здесь. На голом полу, без света, в холоде. Это абсурд.

– Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне своими мерзкими толстыми пальцами.

– Эвери…

– И этот твой любовник пусть тоже убирается. Скажи ему, что он…

Грубое ругательство прозвучало, как звонкая пощечина, но Корри, не обращая на это никакого внимания, продолжала уже жестче:

– Ты сейчас не в том положении, Эвери, чтобы диктовать кому-нибудь свою волю. Ты лежишь в собственном дерьме и гниешь заживо.

Эвери заворочался в тряпье и застонал. Корри сказала более мягко:

– Эвери, ты ведь умрешь. Как ты этого не понимаешь?

– Не умру.

– Умрешь. Если останешься один в этой отвратительной грязной лачуге, то умрешь. Тебе нужен доктор.

– Ампутация? Господи, Корри! Как… как я смогу искать золото без ног? Как, Корри? Ответь мне!

Его голос стал тихим и плаксивым. Жалость переполняла Корри: несмотря на то, что он так жестоко поступил с ней, променял ее на мифическое богатство, стал одержимым, он ведь работал не покладая рук! Он, не щадя сил, выкладывался до полного истощения и вот теперь – калека на всю жизнь! Его мечте не дано осуществиться!

– Я не могу. Я не знаю, Эвери. Но если ты откажешься от помощи доктора Кунинга, ты уже никогда в жизни не сможешь застолбить участка, потому что умрешь. Прости меня за жестокие слова – но это правда.

В хижине надолго воцарилась тишина.

– Умру… Господи, умру.

Корри услышала сначала робкое всхлипывание, которое через секунду превратилось в громкие, безутешные рыдания.

– Корри! О Господи! Что же мне делать? Я не знаю. У меня никого нет, кроме тебя, Корри. Я… я так виноват перед тобой. Прости меня за все. Я не хотел… Мне надо было только подумать… привыкнуть. Корри, помоги мне. Скажи, что мне делать. Я… я не хочу умирать.

Его голос проникал в самые сокровенные уголки ее сердца. Когда-то, давным-давно, она любила этого человека. Она преодолела тысячи миль, чтобы быть с ним рядом. Она вышла за него замуж и родила ему ребенка. И потом, разве не она виновата в том, что он превратился в калеку? Если бы не Корри, Дональд Ирль не преследовал бы его, не стремился бы его убить…

Корри на всю жизнь запомнила их обратный путь в Секл Сити. Эвери лежал на салазках, собаки лаяли и грызлись, чувствуя запах гниющего тела. Эвери покорно отдал Корри свое ружье и теперь молча, без единого стона лежал под меховой шубой и смотрел в небо. Корри догадывалась, что ему, должно быть, очень больно, и восхищалась его мужеством.

Когда его укладывали на салазки, Эвери потихоньку шепнул Корри:

– Пожалуйста, не позволяй им уродовать меня. Вдруг они сделают из меня какое-нибудь чудовище. Корри, умоляю тебя.

По дороге в Секл Сити Корри думала о том, что ей надо сделать в первую очередь. Прежде всего, Эвери нужна операция. Это самое главное. Потом она отвезет его в Сан-Франциско, там есть хорошие специалисты, там она сумеет как следует ухаживать за ним. Надо будет заказать протезы, чтобы Эвери мог передвигаться самостоятельно.

«Корри, помоги мне. У меня никого нет, кроме тебя».

Слова Эвери звучали в ушах Корри и казались отзвуком скрипа полозьев и хруста снега под подошвами ботинок.

Как все переменилось в ее жизни!


Глава 31


– Делия! Делия, ты сошла с ума, неужели ты и вправду решилась на такое?

Куайд был вне себя, Корри никогда не видела его таким по отношению к себе.

– Да, решилась. Я долго думала и пришла к выводу, что ничего другого не остается.

– Нет. Не может быть! Ты соображаешь, что говоришь? Как же можно ставить на себе крест! Выбрасывать себя на помойку, как ненужную ветошь! Этот человек не стоит тебя! Он не заслуживает такой жертвы!

– Эвери не заслуживает прежде всего того, что с ним случилось. Кстати, во многом из-за меня.

– Из-за тебя? Почему?

– Потому что я… потому что Дональд…

Куайд схватил ее за руку и сжал с такой силой, что у нее на глазах выступили слезы.

– Послушай, я ведь говорил тебе, что у нас нет ни одного доказательства вины Дональда. Сам Эвери никого из нападавших не запомнил. Дональд всю ночь провел в кабаке, я узнавал, – по крайней мере десять человек могут подтвердить это.

– Это неважно. Мне нет нужды ни в каких доказательствах. Я и без них знаю, что к чему. Эвери – мой муж, и…

– Ради Бога, Делия…

Куайд снова принялся убеждать ее, но Корри упрямо пропускала его слова мимо ушей. Если она будет его слушать, то даст слабину, испугается, и у нее не останется выхода, кроме как броситься в его объятия и умолять увезти отсюда, спасти от Дональда.

Эвери перенес две операции, которые провел доктор Кунинг при содействии местного дантиста. В качестве анестезии применялся хлороформ, и, как впоследствии доктор Кунинг сказал Корри, ее супруг на удивление стойко перенес эту процедуру. Отнять пришлось не так много, как предполагалось сначала. Эвери лишился правой стопы целиком, четырех пальцев на левой, всех пальцев на правой руке и обоих ушей. Судя по прогнозу доктора Кунинга, гангрена Эвери не грозила, так как поврежденные, омертвевшие ткани были удалены полностью. При этом конечно, ему не помешает пройти курс лечения у хорошего специалиста. Доктор оставит его у себя на несколько дней, чтобы понаблюдать за послеоперационным состоянием. Аликаммик согласился ходить за ним, сколько будет нужно.

– Делия…

Голос Куайда вернул ее к действительности. Она почувствовала, что он обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Пожалуйста, отпусти меня.

– Не раньше, чем ты выслушаешь меня, Корри. Хорошо, допустим, что этот человек – твой муж. Но он сам освободил тебя от всех обязательств по отношению к себе! Он предал тебя, разве ты забыла? Он оставил тебя один раз, когда ты была при смерти в Сан-Франциско. Потом другой раз, когда ты рожала его ребенка.

Корри отвечала тихим, бесцветным голосом:

– Да, все верно. Но ведь ты сам привез меня сюда. Ты говорил, что мы должны ему помочь.

– Да, говорил. Он человек, и мы не вправе были обрекать его на смерть в беспомощном одиночестве. Но теперь мы выполнили свой долг. Мы вернули его к жизни, заплатили за операцию. Я куплю ему билет на пароход и отвезу в Дайю. Что еще ты хочешь для него сделать? Хочешь принести себя в жертву?

Куайд тряс Корри за плечи, ее голова моталась из стороны в сторону. Корри подумала, что похожее ощущение она испытывала во время родов, когда металась по кровати в беспамятстве. Как давно это было! Если бы только она могла припасть к груди Куайда и сказать, что любит его, что ненавидит Эвери и этот чертов Секл Сити!

Вместо этого она произнесла холодным ровным голосом:

– Я хочу выполнить свой долг по отношению к нему. Если бы с ним все было в порядке, тогда другое дело. Но это не так. Он…

Куайд пришел в бешенство, его глаза сверкали.

– Ты просто любишь этого ублюдка, своего Эвери, а не меня!

– Нет! Это неправда! Куайд, ты не понимаешь. Я нужна ему.

– Ты нужна мне! Я люблю тебя, Корри. Как ты не можешь понять этого своей бестолковой упрямой головой.

Он с силой притянул ее к себе и впился зло и яростно в ее нежный рот. Корри задыхалась и пыталась вырваться, наконец ей это удалось.

– Куайд, я должна. Ведь он беспомощный, как ребенок. Он даже одеться сам не может. У него нет никого, кто мог бы заботиться о нем. Его родители умерли. На всем белом свете у него есть только я. И он… он любит меня по-своему. Я уверена в этом. Иначе он не стал бы так ревновать меня к тебе.

– Он просто собственник и эгоист…

Слова Куайда вызвали у нее яростное ожесточение.

– Он мой муж. Хорош он или плох – это так. Я несу за него ответственность перед Богом и людьми. Я не могу бросить его на произвол судьбы.

Наступило глубокое молчание. На ее глазах выступили слезы, и сквозь влажный туман она видела, как Куайд отошел к окну и задумчиво смотрел на улицу, где на тротуаре о чем-то беседовали мужчина и женщина. От их дыхания шел густой белый пар. Наконец Куайд нарушил молчание:

– Я мог бы просить тебя остаться со мной. Но я не стану этого делать. Я никогда не унижался и не просил милостыню, это не по мне. Если ты любишь меня, то останешься, если нет – значит, нет.

Наступила пауза.

– Я так понимаю, что ты сделала выбор. Что ж, хорошо. Я желаю тебе и твоему мужу счастья. Что же касается меня, то я не останусь любоваться вашей идиллией. Я уезжаю.

– Куда… куда ты уезжаешь?

Корри шагнула было к нему, но, сделав над собой усилие, остановилась. Ей хотелось броситься ему на шею, но Куайд обернулся и свысока посмотрел на нее.

– Какое тебе дело, куда я еду?

– Мне… мне есть дело.

– Иди ты к черту!

Он круто повернулся, так что каблуки заскрипели по полу. Затем каким-то яростным движением сунул руку в карман и достал маленький кожаный мешочек.

– Вот. – Он кинул его Корри. – Возьми это. Пригодится. Бери, бери, Корделия. Бог знает, для чего тебе могут понадобиться деньги.

Она в недоумении смотрела на мешочек.

– Я не могу их взять.

– Ты не можешь взять у меня деньги?! Как же ты, Корделия Курран, собираешься жить здесь и выхаживать своего мужа без денег, а? Будешь торговать своим прекрасным телом? Неужели ты действительно такая наивная, что думаешь отвезти своего Эвери в Сан-Франциско бесплатно? Возьми их, черт побери! Можешь считать… – Он криво ухмыльнулся. – Можешь считать, что ты их заработала. Ты очень хороша в постели, Корделия.

– Что?!

Корри видела, что Куайд еле сдерживается, чтобы не броситься на нее с кулаками. Кровь прихлынула к ее вискам. Слова Куайда были как удар в лицо, казалось, она чувствует тяжелую руку, которая разбивает в кровь ее скулы, крошит кости.

– Я говорю, Делия, что с тобой хорошо в постели. Могу я отблагодарить тебя за услуги или нет? Здесь две тысячи долларов. Этого вам с Эвери должно хватить на жизнь до весны и на билеты до Сан-Франциско.

– Как ты смеешь так говорить со мной! – Она швырнула деньги на пол. – Я не хочу твоих денег, Куайд Хилл, и не потерплю твоих оскорблений. Убирайся вон, немедленно!

– И не подумаю.

Корри чувствовала, как от него волнами расходится злоба. Казалось, что в комнате даже появился какой-то неприятный кислый запах. На лице Куайда застыла отвратительная ухмылка.

– Я уйду отсюда не раньше, чем мне это будет угодно. Не забывай, моя дорогая, что это я заплатил за комнату, это я заплатил за то, чтобы твоему драгоценному муженьку сделали операцию. И тебе я заплатил. Надеюсь, достаточно?

Корри молча смотрела на него. Как же она его ненавидит! Она презирает его! Как бы она хотела, чтобы они никогда не встречались! Повинуясь какому-то внутреннему чувству, она подняла мешочек и с силой швырнула его об пол. Золотой песок тоненькой струйкой высыпался на грубые доски.

– Вот! Плевать мне на тебя и на твои деньги! Я ненавижу тебя!

Куайд стремительно бросился к ней и сжал ее запястье. Корри чувствовала, как боль поднимается вверх по руке и пальцы немеют.

– Отпусти, ты делаешь мне больно.

– Неужели? Ты очень темпераментное и капризное создание, Делия. – Черты его лица исказились, глаза почернели. – Ты говоришь, что хочешь спасти своего мужа. Интересно, как ты собираешься сделать это? Наверное, чуть что – впадая в истерику и разбрасывая деньги по полу? Но без них тебе не обойтись. И теперь тебе придется постараться, чтобы их заработать, раз не хочешь взять их просто так.

– Что ты хочешь этим сказать?

Корри медленно отступала от него, вдруг ощутив панический ужас.

– Я хочу, чтобы ты напоследок испытала то, от чего добровольно отказываешься. Ты что же думаешь, Курран сможет доставить тебе такое удовольствие, как я? Тебе никогда не будет с ним так хорошо, как со мной.

– Куайд, нет…

Он приближался неумолимо. Ей некуда было отступать в тесной комнате, где между кроватью и маленьким столиком оставался лишь узкий проход.

– Иди ко мне, моя маленькая дурочка, Дон Кихот в юбке. Иди сюда.

– Нет! Оставь меня! Я не хочу.

Куайд схватил ее, и она отбивалась изо всех сил кулаками, хоть и понимала; что сопротивление бесполезно. Куайд так грубо срывал с нее одежду, что все трещало по швам, а пуговицы и крючки больно царапали нежную кожу.

Даже обнаженная, она продолжала бороться: вцепилась ему в волосы, билась головой в грудь, осыпала пощечинами.

Но Куайд, казалось, не чувствовал боли. Легким движением он поднял ее на руки, бросил на кровать и, не давая возможности вскочить, придавил своим телом.

Он овладел ею. Корри вдруг поразила чудовищная мысль: Куайд изнасиловал ее, а она, вместо того чтобы испытывать отвращение, счастлива! Да, счастлива! Неважно, что он действовал грубо, что причиняет боль, что унижает ее таким обращением. Она любит его и всегда будет принадлежать ему!

Их тела сплелись, стали неделимым целым, Корри чувствовала, что ее сопротивление постепенно превращается в любовную игру, в сладостную дрожь, что страсть Куайда против ее воли рождает в ней ответное желание. Ее тело с готовностью откликается на его ласки, а сознание не в силах бороться с преступным влечением, перед которым тускнеет целый мир и обращаются в ничто мораль, долг, память.

Корри выгнулась и замерла в последнем содрогании, а через мгновение, прижавшись к разгоряченному телу Куайда, почувствовала, что по ее спине, животу, груди струйками стекает прохладная влага.

Господи! Если бы это могло хоть что-то изменить! Если бы! Но Эвери Курран по-прежнему остается ее мужем, и она уже сделала свой окончательный выбор.


Глава 32


Эвери проснулся, сел на кровати и жалобно посмотрел на Корри.

– Послушай, почему мы должны уезжать отсюда? Я хочу, чтобы мы остались. Твой Куайд оставил достаточно денег, чтобы купить провизию и нанять кого-нибудь, кто был бы моими руками и ногами. Да хоть бы этого эскимоса, Аликаммика. Я уверен, что, если ему хорошо заплатить, он не откажется помогать мне. Пойми, я не могу уехать отсюда, не найдя своей золотой жилы. И не уеду.

Прошло четыре дня. Эвери перевезли в гостиницу, в комнату Корри. Теперь он лежал, завернутый в одеяло, на той самой постели, где в последний раз с такой жгучей, горькой страстью Куайд любил ее. На ногах, голове и правой руке Эвери белели повязки. Аликаммик приходил каждый день, чтобы помыть его и переодеть. Доктор Кунинг дал Корри пузырек с настойкой опия и объяснил, когда и как давать ее больному, добавив, что у ее супруга «организм молодого буйвола». Корри не почувствовала особенного воодушевления, когда узнала об этом.

Она стояла у окна, в сотый раз за день разглядывая прохожих и унылые бревенчатые постройки, выходящие на главную улицу Секл Сити.

– Корри, ты что, не слушаешь меня? Я говорю, что хочу остаться здесь и еще раз попытать счастья. Доктор Кунинг говорит, что если повезет, то можно застолбить участок…

Корри резко обернулась.

– Меня не интересует, что говорит доктор Кунинг! – Она почувствовала себя виноватой. – Прости, Эвери. Мне не следовало так говорить. Но как же ты не можешь понять? Нам необходимо как можно скорее оказаться дома, в Сан-Франциско. Доктор Кунинг считает, что тебе обязательно нужно показаться специалисту. Надо сделать протезы…

Эвери мечтательно смотрел в потолок и как будто не слышал ее.

– Я читал в газете, что здесь поблизости простирается настоящий золотой пласт. Вот было бы здорово напасть на него! Я назову новый участок в твою честь. Хочешь? Шахта Корделия! По-моему, неплохо, как ты считаешь?

Корри спокойно и терпеливо повторила:

– Эвери, мы должны ехать домой. Доктор Кунинг сказал, что ты не можешь больше искать золото.

– Но, Корри, ведь здесь…

– Я не хочу больше слышать про золото! Ни единого слова о нем! Как я ненавижу его! Если бы не это проклятое золото…

Корри замолчала и снова стала смотреть в окно. Она должна была держать себя в руках и не говорить так с Эвери. Вот уже четыре дня, как она только и слышит от него о грандиозных планах и надеждах разбогатеть. Как же он не понимает, что для него в этом смысле все кончено? Искать золото очень тяжело и опасно, это под силу только здоровым и выносливым мужчинам. А не такому калеке, каким он стал. Нет, это абсолютно невозможно!

Ее мысли обратились к Куайду. Когда он уходил, его глаза, бездонные, как голубое арктическое небо, были холодны и наполнены болью.

– Ты сделала свой выбор, Делия.

– Нет, Куайд, ты не понимаешь…

– Я понимаю больше, чем ты думаешь. Ну что ж, счастья тебе, Делия. Или, может, называть тебя Корри? Твоим прежним детским именем? Надеюсь, что самопожертвование пойдет тебе на пользу.

– Куайд!

Он развернулся и ушел, а Корри смотрела ему вслед, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, не догнать, не броситься в объятия и умолять, чтобы он никогда не оставлял ее.

Но она позволила ему уйти. В этом диком краю, в безграничной снежной пустыне ветер странствий переносит людей с места на место, как семена чертополоха. Расставание здесь подобно смерти, прощаясь с человеком, никогда не знаешь наверняка, увидишь ли его вновь.

А она отказалась от любви во имя долга!

Откуда-то издалека до нее доносилось бормотание Эвери. Что-то о самородках, породе, слухах – она не вникала в смысл его слов. Казалось, он так ничего и не понял. Она знала, что скоро Эвери возненавидит ее. Он уже сейчас близок к этому. Когда однажды она попыталась помочь ему и покормить с ложки, он швырнул тарелку прямо ей в лицо. Он раздраженно говорил о костылях, которые Корри купила у доктора Кунинга, как будто это она была виновата в том, что он не может ходить без их помощи. Но самое главное – Корри удерживает его вдали от золота, мешает исполнению его заветной мечты. Именно за это Эвери отплатит ей ненавистью!

А любила ли она его когда-нибудь? Корри вспомнила тот день, когда они вместе с Эвери были в порту и смотрели, как отчаливают пароходы на Аляску. Тогда он приподнял ее лицо за подбородок, и на какой-то миг ей показалось, что сейчас он ее поцелует. С тех пор прошла целая вечность! Девочка, которую приводило в трепет его прикосновение, не имеет ничего общего с нынешней Корри!

Чтобы как-то отвлечься от этих грустных мыслей, Корри рассеянно взглянула на улицу. День близился к концу. От неказистых домиков протянулись черные длинные тени, сочетание которых со снежной белизной было даже по-своему красиво. Мимо окна прошли четверо старателей, неся на спинах тяжелые тюки с провиантом. Вероятно, они направлялись к одному из замерзших речных протоков, лелея надежду, что, может быть, на этот раз на дне корзины с гравием и глиной блеснет долгожданное золотое сияние. Доведется ли им когда-нибудь его увидеть?

Следом за ними шел еще один человек, при виде которого Корри почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Она узнала знакомое дубленое пальто. Это был Дональд. Он шагал быстро и размашисто. Его щеки раскраснелись на морозном ветру.

Дональд. Вот уже несколько дней он в Секл Сити и до сих пор не предпринял попытки встретиться с ней. Это было очень странно и совсем на него не похоже, поэтому вместо того, чтобы успокоиться, Корри волновалась с каждым днем все сильнее. Не в духе Дональда было проявлять такое смирение. Тем более что, когда они столкнулись в трактире, Корри успела понять, что он по-прежнему любит ее, если, конечно, то животное чувство, которое отразилось в его безумном взгляде, можно назвать любовью.

Корри продолжала смотреть в окно. Вдруг Дональд остановился, чтобы достать из кармана сигару и зажечь ее. Он несколько секунд держал в руке зажженную спичку, чтобы она получше разгорелась, потом поднес ее к концу сигары и, выпустив облачко дыма, бросил, все еще горящую, в снег. Потом он мельком взглянул на фасад гостиницы, перешел на другую сторону улицы и скрылся в дверях магазинчика.

Корри отошла от окна, обошла вокруг кровати, взяла с полки книгу, открыла, сама не зная зачем, прочла несколько абзацев и тут же захлопнула.

Эвери заметил ее состояние.

– Ради Бога, Корри, что ты так нервничаешь? Ходишь взад-вперед, как зверь в клетке, читаешь стоя. Займись чем-нибудь. Например, почему бы тебе не сходить и не купить провиант? Этот эскимос, которого оставил твой Куайд, мог бы помочь тебе принести…

– Эвери! – Ее терпение истощилось, но она старалась говорить спокойно. – Эвери, я уже сказала тебе, что Аликаммик может нам помочь только в одном: отвезти нас в Доусон Сити, чтобы мы могли там сесть на пароход, как только река вскроется.

Лицо Эвери побагровело.

– Теперь я понял, что с тобой происходит. Шлюха! Страдаешь без своего любовника, этого ублюдка, Куайда Хилла? Да?

Корри опустила глаза. Это невыносимо! Они терзают друг дуга, осыпают безжалостными упреками и оскорблениями. В конце концов они перегрызутся, как две крысы в одной крысоловке. Разве таким она представляла себе их будущее? Разве могла она подумать, что их жизнь будет проходить в атмосфере взаимной ненависти?

Она холодно ответила:

– Какое это имеет значение? Похоже, ты достаточно поправился, чтобы переехать в Доусон. Мы отправимся, как только я все приготовлю. Может быть, даже завтра.

Эвери насупился и поджал губы. Его лицо, обескровленное и изможденное страданиями, утратило свою былую привлекательность.

– Почему мы не можем остаться здесь хотя бы до весны?

– Не можем, и все.

Корри думала о Дональде. Она не могла чувствовать себя в безопасности, пока он так близко.

– У меня есть на это причины. Кроме того, я ненавижу этот город. Я хочу как можно скорее вернуться в Доусон. Тебе там тоже будет лучше.

– Теперь мне нигде не будет лучше. Я так понимаю, что мне остается только подчиниться? Ведь у тебя теперь все деньги. И здоровые ноги к тому же.

Вот еще один повод для ненависти! Корри молча смотрела на него. Как же странно обернулась жизнь! Она оказалась запертой в четырех стенах с человеком, который ненавидит ее и к которому она не испытывает ничего, кроме жалости и презрения. И вряд ли ситуация изменится, когда они вернутся в Сан-Франциско. О Господи, Куайд! Мысль о нем черным солнцем взошла на и без того пасмурном небосклоне ее души.

– Мы отправляемся в путь завтра же, – сказала она твердо.

Скоро стемнело, Корри зажгла свечи, и они принялись укладываться спать. Эвери не разговаривал с ней и даже не смотрел в ее сторону. Он проглотил ложку горькой настойки и поморщился, а когда Корри попыталась помочь ему раздеться, грубо оттолкнул ее. Он был похож на злобного хорька, загнанного в угол и от страха готового броситься на преследователя.

– Эвери, я ведь только хотела помочь тебе.

– Не нужна мне твоя помощь! Оставь меня, Корри. Я ведь согласился ехать с тобой в Доусон. Чего тебе еще надо? Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в мою жизнь. И когда мы приедем в Доусон…

Корри тяжело вздохнула. Он не оставляет надежды переубедить ее, когда они доберутся до Доусона. Он не откажется от своей мечты никогда, будет стремиться к ней до последнего вздоха! Он будет ненавидеть Корри, поносить ее, издеваться над ней и в то же время – строить эфемерные, несбыточные планы…

Эвери вышел из гостиницы на костылях, с которыми кое-как все же научился обращаться. Корри хотела поддержать его, но не тут-то было. На улице их ждал Аликаммик с собачьей упряжкой. При их появлении он добродушно ра-зулыбался.

Было не больше пятнадцати градусов мороза, что после лютой стужи, к которой они привыкли за долгую-долгую зиму, казалось райским блаженством.

– Мужчина ехать. Ты идти пешком, – сказал Аликаммик, выплюнув на снег коричневую табачную жвачку. В огромной медвежьей шубе он казался совсем маленьким и кругленьким. Корри подумала, что без этого жизнерадостного и надежного человечка им пришлось бы совсем туго.

– Хорошо.

Она обернулась к Эвери, который стоял, тяжело опираясь на костыли. На лбу у него выступила испарина.

– Хочешь, я помогу тебе лечь на салазки?

– Нет! – Он закричал так громко, что человек, проходящий мимо, остановился и с интересом посмотрел на них. – Черт побери, Корри, нечего со мной нянчиться, как с грудным младенцем. Сам справлюсь.

– Ну как хочешь.

Собаки, сытые и отдохнувшие, рвались вперед с неудержимой силой, полозья скрипели на снегу, Корри вдруг поняла, что она очень устала сидеть взаперти в гостиничном номере, и теперь с радостью шагала рядом с упряжкой. Кстати, физическая нагрузка отвлекает от тягостных раздумий.

Корри с облегчением вздохнула, когда окраины Секл Сити скрылись из виду. Может, они и могли остаться здесь до весны, как хотел Эвери, но тревожное ощущение близкого присутствия Дональда мешало Корри жить, лишало ее свободы передвижения и спокойного сна по ночам. И кроме того, она вдруг поняла, что соскучилась по Доусону. По многолюдному, грязному, корыстолюбивому городу романтиков и авантюристов.

Они шли уже почти час, и Корри начала понемногу отставать, не выдерживая того быстрого темпа, который взял Аликаммик. Вдруг впереди показались два человека, которые незаметно отделились от штабеля бревен, сложенного справа от дороги, там, где берег круто спускался к реке. Эвери, завернутый в шубу и принявший перед выездом опий, пребывал в полудреме и едва взглянул на них. Корри, повинуясь какому-то странному, неприятному чувству, внимательно следила за их приближением.

Они были одеты в тяжелые меховые куртки. Шерстяные шарфы – один черный, другой горчичный – до половины скрывали их лица. Корри показалось, что откуда-то сзади них раздается собачий лай.

– Эй!

Один из них, который был повыше и в горчичном шарфе, помахал им рукой.

– Послушайте, наш приятель там в лесу сломал себе ногу. Не могли бы вы отвезти его в город?

Он говорил вежливо и учтиво. Аликаммик задумался на секунду, потом медленно тронул упряжку дальше по дороге. Корри забеспокоилась.

– Аликаммик, ты уверен, что поступаешь правильно?

В это время один из незнакомцев забежал вперед упряжки и остановил собак.

– Я повторяю, не могли бы вы помочь нам? Наш друг очень страдает от боли, и я прошу вас отвезти его в город. Я знаю, что это доставит вам определенное беспокойство и несколько нарушит ваши планы. Прошу заранее принять мои извинения.

Все произошло мгновенно. Один из них остался рядом с Корри, другой – коренастый, в черном шарфе – что-то вынул из кармана, подошел к Аликаммику и быстро ткнул в бок.

Вдруг колени эскимоса подогнулись, и он упал. Корри в ужасе смотрела, как из горла Аликаммика фонтаном хлещет кровь, а снег под ним превращается из белого в алый. Собака, которая была в упряжке ближе всех, заскулила и бросилась к своему хозяину.

Корри оцепенела от страха и была не в силах отвести взгляд от дымящейся на морозе красной лужи. Прежде чем она успела закричать, тот человек, который стоял к ней ближе, заломил ее руки за спину.

– Ну вот, детка, лучше не рыпайся, а то у меня тут поблизости припрятано ружье, а у моего дружка, как видишь, есть нож. Не бойся, я тебя не обижу. Все, что мне от тебя надо, это деньги. Ты ведь будешь умницей и отдашь их, не так ли?

– Что? Деньги? Но…

Корри не могла постичь случившегося. Как же так? Минуту назад они спокойно, мирно шли по заснеженной дороге, и вот теперь – такое!

– Заткнись! Где у тебя деньги?

– Они… в кожаном мешочке.

Корри чувствовала, что ее ноги стали ватными, к горлу подкатила тошнота. Аликаммик лежал на снегу в луже крови, его лицо было белее рисовой бумаги, – казалось, что вся кровь из его тела вытекла до последней капли, – глаза широко раскрыты.

– Корри!

Она услышала высокий, испуганный голос Эвери и увидела, что один из грабителей, тот, который убил Аликаммика, склонился над ее мужем, загородив его от Корри своим массивным корпусом. Ужас охватил ее. Она рванулась вперед и закричала:

– Пожалуйста, не трогайте его! Это мой муж, он ранен, он калека. Он не может причинить вам вреда. Пожалуйста, возьмите все деньги, только не трогайте Эвери!

Корри чувствовала, что человек под шарфом улыбается.

– Не волнуйся. Никто его не тронет. Нам нужны деньги, больше ничего. Так где ты их прячешь, красотка? Мне что, самому их искать, что ли?

– Нет. Они в кожаном мешочке, у меня на поясе…

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим.

Его руки проникли ей под шубу и ощупывали пояс мужских ватных брюк, которые она надела в дорогу. Корри от отвращения дернулась.

– Стой спокойно, детка. А не то пристрелю. Тебе ведь этого не хочется, правда?

– Отпустите меня, я отдам вам деньги.

– Может, отдашь. А может, и нет. Я уж лучше сам.

Он снял свои грубые рукавицы и, задрав свитер, схватил ее за грудь.

– Деньги на поясе, – сквозь зубы процедила Корри.

– Вот как?

Его пальцы скользнули к талии. Корри, не шевелясь, терпела его мерзкие прикосновения.

– Да, а ты действительно хорошенькая. Это точно. Жаль, что я должен взять только деньги и убраться отсюда. Черт побери, очень жаль.

Наконец он нащупал мешочек с деньгами и сорвал его с пояса Корри. Собаки оглушительно лаяли. Корри дрожала от страха и перенесенного унижения. Неужели они убьют ее, как Аликаммика, и оставят умирать на снегу в луже собственной крови?

Корри вдруг почувствовала сильный толчок в спину и отлетела к упряжке. Она не удержалась на ногах и упала на Эвери, неподвижно лежащего под шубой. Ей показалось, что правая рука его как-то неестественно вывернута, а пушистый мех шубы перепачкан в крови. О Господи!

– Лежи, как лежишь. Не двигайся и не кричи. У нас тут есть еще одно дело, – прозвучал за спиной грубый голос.

Корри постаралась встать на ноги, но поскользнулась и упала на снег.

– Я сказал, не дергайся. Оставайся на месте, не то будет хуже.

– Хорошо, хорошо.

Корри обращалась к тому, который показался ей сначала более вежливым.

– Пожалуйста, сэр. Мы… мы не причиним вам вреда. Вы же взяли наши деньги. Отпустите нас, пожалуйста.

Мужчина нетерпеливо отмахнулся от нее.

– Вы что же, думаете, мы вас обидим? Женщину? У нас есть другое дело. Поважнее. Имейте терпение, это не займет много времени.

Его напарник поднял невесть откуда взявшееся ружье, в чистом морозном воздухе раздался выстрел и запахло порохом. За ним последовал другой. Корри зажмурилась и, дотянувшись до ледяной руки Эвери, сильно сжала ее, так, что хрустнули кости, и прижалась к ней щекой. Выстрелы гремели один за другим. Корри ждала смерти… Наконец наступила тишина.

Она была жива. Но ездовые собаки погибли все до одной. Корри зажала рот рукой, чтобы не закричать, и в ужасе смотрела на бандитов, ни секунды не сомневаясь, что ее сейчас постигнет та же участь, что и несчастных животных.

– Ну вот, теперь все в порядке. Все, что вы должны сделать теперь, юная леди, это, не вставая с земли, сосчитать до тысячи. Если ослушаетесь, с вами будет то же, что с собаками. Жаль, что пропадает столько отличной собачатины. И не забудьте, Секл в той стороне. – Он показал ей направление. – Главное, держитесь своих следов, тогда не собьетесь с дороги. Тут недалеко, так что доберетесь.

Они пошли прочь. Корри принялась считать, прислушиваясь к затихающему скрипу их шагов. Вдалеке лаяли собаки, – видимо, собственная упряжка бандитов была спрятана за штабелем бревен…

Яркое солнце заливало ослепительным светом снежную долину. Корри поднялась и, шатаясь, подошла к Эвери. Он каким-то чудом остался жив, хотя, похоже, рана была серьезной. Корри перевязала его, сняла с себя толстый свитер и натянула на Эвери, потом как следует закутала его, подоткнув шубу со всех сторон. Ему придется долго ждать здесь. Салазки слишком тяжелы, она едва ли сумеет сдвинуть их с места. Поэтому придется одной возвращаться в Секл Сити, чтобы привести подмогу. Даже если она будет очень спешить, то доберется до доктора Кунинга не раньше чем через час.

Корри бросилась бежать по свежим следам полозьев. Каждый вздох давался ей с трудом, легкие покалывало от морозного воздуха. В голове мелькали сотни мучительных вопросов. Почему они убили ездовых собак? Почему они убили Аликаммика и ранили Эвери, а ее не тронули? И почему – что самое невероятное и потому страшное – они так заботились о том, чтобы Корри не сбилась с дороги и благополучно добралась до Секла? Почему они оставили ее в живых? Почему?

От быстрого бега у нее кололо в боку, кружилась голова. Она с трудом взобралась на пригорок и увидела… его. Он медленно шел ей навстречу, строго придерживаясь следов полозьев, как будто знал, где искать ее.

Солнце светило Дональду в спину, так, что перед ним на снегу лежала черная зловещая тень.

– Корри, что-нибудь случилось? Тебе нужна помощь?

– Дональд!

Корри с ненавистью смотрела на его раскрасневшееся лицо и черные спутанные волосы. Она чувствовала, что каждая клетка ее тела противится восприятию этого человека. Дональд, как ни в чем не бывало, улыбался и, казалось, искренне радовался неожиданной встрече.

– Значит, это ты все подстроил? Ты убил Аликаммика? Ты нанял этих подонков?

– Каких подонков? Кого убил?

Дональд удивленно приподнял брови, его полные красные губы недоуменно поджались. Корри чувствовала, что ее колотит дрожь, руки и ноги стали влажными и холодными.

– Ты убил Аликаммика. Но Эвери убить не удалось. Он жив. Я перевязала его, и надеюсь, он выживет.

– Что?

– Говорю тебе, он не умер! Он жив! Твоя очередная попытка погубить его не удалась! Какой она была по счету – второй, третьей?

Дональд спокойно смотрел на нее. Корри бесил вид его розовощекого, пышущего здоровьем лица.

– Ты говоришь ерунду, Корри. Я слышал о том, что случилось с твоим мужем, – весь город говорил об этом. Но я здесь ни при чем. Я всю ночь провел в кабаке.

– Да?

– Корри, ты же говоришь, что твой муж ранен. Надо помочь ему. Пойдем ко мне – это всего в миле отсюда, – и я сразу же пошлю кого-нибудь в город.

– Нет! Я не пойду с тобой! Ты же все продумал заранее, не так ли? Ты хотел, чтобы Эвери умер, поэтому подослал убийц. Но объясни, зачем тебе понадобилась смерть безобидного Аликаммика? Он ведь ничего тебе не сделал. Зачем ты убил собак? Твои люди расстреляли их в упор…

Дональд видел, что Корри начинает впадать в истерику.

– Корри…

– Оставь меня! Я иду в Секл за помощью для своего мужа. Отойди в сторону и дай пройти!

Дональд подошел к ней вплотную, его пальцы впились в ее плечи с такой силой, что стало больно даже через шубу.

– Никогда не говори со мной таким тоном, Корри.

– Я буду говорить с тобой так, как сочту нужным. Ты убийца! Отвратительный, хладнокровный убийца!

– Это не так. Ты клевещешь на меня, Корри. У тебя истерика. Произошла какая-то жуткая история, ты в шоке, и единственное, что тебе сейчас необходимо, это отдых. Отдых и глоток хорошего виски, чтобы согреться изнутри. Пойдем со мной, даю тебе честное слово, что сразу же пошлю кого-нибудь за подмогой. Я позабочусь об этом вместо тебя, Корри. Тебе незачем беспокоиться.

– Мне не нужны ни отдых, ни виски! И истерика здесь ни при чем!

Корри била Дональда в грудь кулаками, стараясь вырваться из его крепких рук, которые заключили ее в плотное кольцо.

– Корри, тебе надо успокоиться. Я не могу тебя отпустить, пока ты в таком состоянии. И потом, кто дал тебе право ни с того, ни с сего оскорблять меня? Я хочу, чтобы ты объяснила, с какой стати тебе пришло в голову обвинять меня в таких страшных грехах.

– Но мне нужно привезти доктора к Эвери…

– Я сам привезу к нему доктора. Говорю же, я обо всем позабочусь. Тебе не о чем беспокоиться.

– Ты и пальцем не пошевельнешь, чтобы спасти его. Тебе надо, чтобы он умер. А он там лежит один…

Дональд развернул ее и заставил идти в другом направлении, в сторону от Секл Сити, – цепкие руки держали ее плечи, как в тисках. Корри разрыдалась от отчаяния. Да, это была истерика. Дональд прав. Но она пережила такой кошмар! А Эвери ждет ее, надеется.

– Дональд, пожалуйста, отпусти. Мне нужно добраться до Секла, там доктор Кунинг. Я должна привезти его к Эвери.

– Корри, успокойся. Среди моих людей есть очень хороший врач. Хирург. Доктор Санти при необходимости может сделать даже операцию. Я сразу же отправлю его к Эвери, он сделает все, что нужно. И потом, это будет быстрее, чем идти в город. Тут ведь совсем близко.

Они вошли в перелесок и пошли по тропе, разъезженной санными полозьями.

– Неужели ты действительно можешь думать, что я не окажу тебе помощи, Корделия Стюарт?

Его голос был мягок, ласков, спокоен. При этом Дональд достаточно крепко держал ее за талию и под локоть. Корри тихо плакала и покорно шла туда, куда он вел.

– Я не хочу идти с тобой. Я уже давно не Корделия Стюарт, а Корделия Курран. Эвери – мой муж.

– Да, конечно.

– Я не хочу, чтобы твой доктор лечил Эвери. Я хочу, чтобы это был доктор Кунинг из Секла.

– Тебе надо как следует отдохнуть, и я об этом позабочусь. Тебе необходимы тишина и покой. А то нервы у тебя совсем развинтились.


Глава 33


Край жестяной кружки разжал ее стиснутые зубы. Ей пришлось сделать глоток, чтобы не захлебнуться. Жидкость обожгла гортань, во рту остался странный горьковатый привкус. Корри закашлялась, ее чуть не стошнило.

– Давай пей, Корри. Это поможет тебе успокоиться. Видит Бог, тебе это необходимо после всего, что ты пережила. Это, наверное, были те самые грабители, по поводу которых устраивалась старательская сходка. Разве ты не видела объявления на дверях трактира? Говорят, они промышляют как раз в этих краях.

– Это были не грабители!

– Пей, я позабочусь о тебе, Корри. Все будет в порядке. Они находились в маленьком домике – темном, жарко натопленном, пропитанном запахом дыма, хвои, человеческого жилья. Пожалуй, слишком он скромен и неуютен для апартаментов Дональда Ирля.

Корри была совсем измождена, подавлена перенесенным шоком и поэтому могла оказывать Дональду только словесное сопротивление. Она взглянула на двоих мужчин, входящих в комнату. Один из них, очевидно, доктор Санти, был высоким и неуклюжим, с длинными руками и ногами и нечесаными волосами. Другой, которого звали Арти, был коренастым, большеротым, с рябым лицом.

Дональд говорил с ней, как с маленьким, неразумным ребенком, – терпеливо, но настойчиво.

– Ну конечно, это были грабители. Кто же еще? Но ты не волнуйся. Я пошлю к Эвери своих друзей, они привезут его сюда. У них хорошая, быстрая упряжка. Глазом не успеешь моргнуть, они уже будут здесь.

Дональд снова поднес к ее губам кружку.

– Выпей еще. Это самогон местного изготовления, он очень крепкий и поможет тебе заснуть. К тому же это прекрасное средство против простуды, по себе знаю. Здесь это лекарство принимают не только мужчины, но и женщины.

– Я не хочу ничего пить. И спать не хочу. Я хочу…

Прежде чем она успела закончить начатую фразу, Дональд запрокинул ей голову и насильно влил в рот самогон, так что Корри закашлялась, и на глазах у нее выступили слезы.

Жидкость имела сильный, резкий запах. Корри почувствовала неудержимый позыв к рвоте, но сдержалась. Оглядевшись внимательнее вокруг себя, она поняла, что находится в самой обычной юконской хижине, сложенной из толстых бревен. Два окна, затянутых промасленной материей, покрывала причудливая наледь. При том, что на улице ярко светило солнце, в комнате был полумрак. На маленьком столике горели две свечи.

Корри пристально разглядывала развешенную на стенах одежду в поисках двух шарфов: горчичного и черного. Но безуспешно. Неужели она ошибается? Может, она напрасно обвиняет Дональда? Мысли путались в ее отяжелевшей голове. Сознание было затуманено и расплывчато. Комната кружилась перед глазами, качалась то вправо, то влево. Дональд участливо наклонился к ней.

– Тебе плохо? Или клонит в сон? В любом случае тебе лучше прилечь. На той кровати тебе будет удобно. Она, правда, деревянная, но с толстым матрасом и застелена мягким одеялом.

Корри почувствовала, как ее подняли на руки и куда-то понесли. Она силилась открыть глаза, но веки как будто налились свинцом и стали неподъемными. Почему вдруг стало так темно? Почему так сильно кружится голова?

Голос Дональда рокотал где-то вдали.

– Ну вот. Здесь ты сможешь спокойно заснуть.

– Нет… я не хочу. Что ты подсыпал мне… в виски?

– Подсыпал? Ничего особенного. Немного опия, вот и все. Это снотворное, тебе сейчас необходимо расслабиться и поспать. Сон – лучшее средство против истерии. Нельзя же, в конце концов, непрестанно плакать и выкрикивать какие-то дикие вещи…

– Они не дикие…

– Абсолютно дикие, Корри. Обвинять меня в… Ну да ладно. Бог с этим со всем. Главное, что ты теперь со мной, и я смогу как должно позаботиться о тебе, пока ты не встанешь на ноги. Когда я рядом, тебе не о чем беспокоиться.

– Нет, я не хочу… О Господи…

Корри казалось, что она медленно погружается в темную пучину, на самое дно, откуда нет возврата.

Сначала ее сон был спокойным и безмятежным. Потом стали появляться странные, пугающие видения, которые стремительно проносились в сознании и исчезали прежде, чем Корри могла понять, что они означают. Казалось, она была заключена в наглухо закрытую раковину, как глубоководный моллюск. Неизвестно, как долго проспала Корри, но когда она открыла глаза, в комнате было совсем светло. Дональд сидел за столом и что-то хлебал из миски. Похоже, это был суп. Корри судорожно сглотнула. Ее мучила жажда, горло пересохло, губы покрылись сухой коркой. Почему-то болели мышцы лица, наверное, она довольно долго проспала, с открытым ртом.

– Ну что, проснулась?

Корри стала постепенно осознавать, что в комнате еще кто-то есть. Мужчины сидели за столом, ели и вполголоса разговаривали. Был слышен негромкий стук вилок по металлическим тарелкам. Корри с трудом выдохнула:

– Эвери…

– Говорю тебе, Корри, не стоит о нем беспокоиться.

– Но я хочу знать… я должна знать. Что с ним? Он жив? Пожалуйста, скажите мне. Я уверена, что сразу поправлюсь, если вы мне скажете…

Мысль ускользнула от нее, Корри наморщила лоб и попыталась вспомнить, о чем она только что говорила. Дональд подошел к ней с тарелкой.

– Поешь супа.

– Нет.

Она оттолкнула его руку и почувствовала, как горячая жидкость пролилась ей на одежду.

– Ну что ж, ладно. В таком случае я знаю, что тебе нужно. Еще одна доза опия.

И снова вкус металла на губах, и снова горечь растеклась по гортани.

– Ну вот. Пей, пей. Как только ты поймешь, в каком положении оказалась, я перестану поить тебя этой дрянью. Насколько я тебя знаю, Корри, ты хоть и спесива, но в глубине души очень рассудительна.

Корри силилась понять, о чем он говорит.

– Эвери… мой муж… где он?

– Тебе незачем ломать над этим голову. Она и без того сейчас слаба. Когда поправишься, мы поговорим о нем.

– Но я уже поправилась. Пожалуйста, скажите…

Она сделала попытку сесть на кровати, но Дональд насильно уложил ее обратно. У нее не было сил сопротивляться.

– Завтра. Поговорим завтра.

Корри снова провалилась в сон. Теперь ей снился Куайд. Его голубые глаза гневно сверкали. «Счастья тебе, Делия… Надеюсь, самопожертвование пойдет тебе на пользу».

Корри то тонула во мраке небытия, то приходила в сознание. Иногда, хоть и смутно, она ощущала присутствие людей в комнате, потом тьма сгущалась, и Корри снова впадала в забытье. Временами она даже слышала голоса.

«Ирль, я, может быть, вероотступник и подпольный акушер, но ты – чертов идиот. А это намного хуже.

Ну и что? Ты забрал все ее деньги. Убил проводника и собак. Она совершенно беспомощна. Теперь у нее нет другого выхода…

У нее строптивый и вздорный характер.

Строптивый, да, но при умелом обращении вполне управляемый. Я долгие годы ждал этого момента, который все откладывался и откладывался. Она чуть было не ускользнула от меня. Мне давно следовало убить его, еще когда…»

Слова, фразы, бессмысленные и пустые, гулко стучались в ее сознание, как стучит град по железной крыше. В ее голове по-прежнему был туман. Однажды она попыталась самостоятельно сесть – или это было во сне? Комната с такой силой закружилась перед глазами, что если бы чьи-то руки не поддержали ее и не уложили обратно, она бы свалилась на пол.

Время от времени кто-то подсовывал под нее металлическое судно, чтобы она могла отправлять свои естественные потребности.

Однажды утром она проснулась и обнаружила, что в состоянии отчетливо различать самые мелкие детали обстановки. Она заметила, что на ткани, занавешивающей одно из окон, есть прорезь, по форме напоминающая извилистое русло Юкона. На грубых полках стояли кастрюли, маленькая железная шкатулка, лежали буханки хлеба. На гвоздях у двери висели меховые куртки и шерстяные свитера. Корри повернула голову влево и увидела, что Дональд сидит на скамеечке у ее изголовья.

– Доброе утро, Корри.

За долгое время болезни Корри почти не разговаривала, поэтому ее голос приобрел какой-то неестественный металлический оттенок.

– Эвери… Я должна была помочь ему. Что с ним стало? Дональд, скажи мне. Я должна знать.

– Он умер.

– Умер?

– Да. К тому времени, как доктор Санти нашел его, он уже был мертв. Похоже, он умер сразу же после того, как ты его оставила. Доктор Санти говорит, что ножевая рана была очень глубокой: Эвери умер либо от болевого шока, либо от потери крови. И потом, вас ведь ограбили, не так ли? Неподалеку от того места мы нашли в снегу кожаный мешочек для денег. Они забрали все. У тебя нет ни цента, Корри.

Она молчала. Все ее существо пронзила острая нестерпимая боль. Бедный Эвери! Так он и не нашел своей золотой жилы. Ее глаза наполнились слезами.

– Мы перевезли его тело сюда и похоронили в старом, заброшенном шурфе. Земля так промерзла, что превратилась в камень. Выкопать могилу было невозможно. Если ты мне не веришь, я могу попросить Арти вытащить его. Конечно, зрелище это малоприятное. Боюсь, как бы оно снова не ввергло тебя в истерику.

– В этом нет необходимости.

Корри отвернулась к стене. Вряд ли они убили его. Наверняка просто бросили умирать там, где он был. Дональд тем временем продолжал:

– Он ведь не был тебе хорошим мужем, не так ли? Ты сделала глупость, когда вышла за него. Я же говорил, что терпелив и могу ждать, сколько надо. Я знал, что рано или поздно ты одумаешься и захочешь, чтобы рядом с тобой оказался надежный человек, который сможет заботиться о тебе надлежащим образом.

Корри тряхнула головой, силясь рассеять туман, обволакивающий ее больное сознание. Дональд пожирал ее страстным, похотливым взглядом.

– Корделия Стюарт… – мечтательно прошептал он. – Прекрасная, гордая Корделия Стюарт, которая не удостаивала меня взглядом, когда я сидел за обеденным столом ее отца. Ты думаешь, я забыл это? Нет, вовсе не забыл. Тогда я поклялся самому себе, что ты будешь моей. И твой взгляд, и улыбка, и все остальное будет моим.

Он взял ее за руку и с силой сжал хрупкие пальцы.

– У тебя нет ни цента, Корри. Ты абсолютно нищая. Здесь твое имя и аристократическая внешность не стоят и песчинки золота. Чтобы выжить, тебе нужны деньги. Провизия стоит дорого не только в этом отвратительном Секле, а повсюду. Так что, если не побираться и не воровать, на что ты явно неспособна, Корделия Стюарт, у тебя остается единственный способ заработать на кусок хлеба – это торговать своим телом. Но ты ведь не из тех женщин, которые с легкостью идут на это, не так ли? Ты скорее умрешь с голода, чем станешь проституткой. Ты слишком горда для этого. А в таком случае тебе необходим человек, который возьмет на себя заботу о тебе. Этот человек – я. Здесь, на Аляске, у тебя больше никого нет, кроме меня.

* * *


Прошло еще три дня, в течение которых Корри пичкали опием. Доктор Санти хранил его под замком в железной шкатулке и каждый раз собственноручно готовил ей горький алкогольный напиток. Он угрожающе смотрел на нее, пока Корри в конце концов не делала глоток. Она была уверена, что не кто иной, как доктор Санти, подавал ей судно все те дни, что она была прикована к постели. Взгляд его серых глаз не отличался скромностью, но вел себя доктор исключительно корректно и в тех случаях, когда Корри было необходимо уединение для того, чтобы помыться или переодеться, покорно занавешивал ее постель брезентом.

Именно доктор Санти настоял на том, чтобы доза наркотика была уменьшена. Однажды ночью Корри подслушала, как он спорил с Дональдом об этом. «Послушай, ты что, хочешь сделать из нее наркоманку? Совсем соображение потерял? Она же свихнется, идиот!»

Теперь Корри могла, шатаясь, передвигаться по комнате. Шаги ее были неуверенны, голова кружилась от долгого лежания. Спала она без сновидений, каждый раз проваливаясь в глухую черноту забвения.

Ее ни на минуту не оставляли в одиночестве. Постоянно с ней кто-нибудь был: сам Дональд, доктор Санти или рябой коротышка Арти, чей хриплый голос казался до того знакомым, что Корри была почти уверена: он и был тот бандит в черном шарфе, убивший Аликаммика. Тогда, может, горчичный шарф носил доктор Санти? Если бы только у нее была возможность выбраться из этого замкнутого пространства и полной грудью вдохнуть свежего воздуха, чтобы сознание прояснилось и голова перестала быть такой тяжелой!

«Сумасшествие»! Корри презрительно пожала плечами. Тут же по рукам и ногам пробежала странная колючая дрожь – последствие наркотического отравления.

– Дональд, ты прекрасно знаешь, что я не более сумасшедшая, чем ты. От этого лекарства, которое дает мне доктор Санти, у меня болит голова и путаются мысли… – Корри сжала голову руками. – Если бы только перестала болеть голова! Я хочу, чтобы ты отвез меня в Доусон Сити. Я соскучилась без Ли Хуа. Я хочу домой.

Вдруг она заплакала. Дональд сказал мягко:

– Мы скоро поедем в Доусон. Я отвезу тебя туда. Арти с утра уехал в Секл. Он привезет оттуда кое-кого, и тогда мы сможем отправиться в путь.

– Кого привезет?

Корри подозрительно посмотрела на Дональда.

– Скоро сама увидишь.

– Но я хочу знать! Кого привезет?

– Не надо впадать в истерику, милая леди. Придет время, и ты сама все узнаешь. Клянусь, я это делаю исходя из твоих интересов. Тебе очень повезло, Корри. Немногие мужчины захотят связаться с сумасшедшей, которая бредит какими-то странными фантазиями и просыпается от собственного крика по ночам.

– Я… я никогда не кричу по ночам.

– Я сам слышал. Ты выкрикивала какие-то дикие обвинения в мой адрес. И еще звала кого-то по имени Куайд. Куайд! Что за отвратительное имя! Я знал одного Куайда, газетчика, который брал у меня интервью в Бонанзе. Гнусный тип, вечно суется не в свои дела. – Губы Дональда растянулись в улыбке. – Знаешь ли ты, Корри, что хозяин отеля в Секле, где ты остановилась, рассказал мне о том, что некто Куайд Хилл отправился на Сороковую Милю сразу же после того, как твоему мужу была сделана операция? А еще, я слышал в городе, в отеле на Сороковой Миле случился пожар. Три человека погибли. Один из них был журналистом из Чикаго.

Корри как будто окатили ушатом ледяной воды.

– Нет! Ты лжешь!

– Ошибаешься.

Корри почувствовала, как к ее горлу подступила тошнота.

– Но… этого не может быть! Куайд не может быть мертв.

– Похоже, ты снова начинаешь впадать в истерику, Корри. Глаза у тебя стали огромными, как плошки. Это, наверное, от сильного эмоционального потрясения.

– Перестань издеваться надо мной! Я не верю тебе! Куайд не может быть мертв!

– Не может? Почему? По-твоему, сколько журналистов из Чикаго болтается в этих краях? Вряд ли много. Ложись, Корри, отдохни. А не то придется доктору Санти приготовить тебе еще лекарства. Хорошую, сильную дозу.

Куайд мертв! Нет, это невозможно! Корри думала о том дне, когда они встретились неподалеку от участка Эвери, на поляне диких роз. Она вспомнила, как страстно и трепетно он обнимал ее, а она впитывала тепло и мощь его сильного тела. Она вспомнила тот вечер, когда Куайд появился в дверях салона Ли Хуа в шубе, на которой сверкал и переливался иней в свете фонаря. Как счастлива она была видеть его после долгой разлуки! Как нежны были его поцелуи, его ласки…

Страх обжег ее сердце. Нет, она даже думать не желает о его смерти!

– Я не хочу спать.

– Ты будешь спать, если я этого хочу.

Корри беззвучно заплакала.

Когда солнце стало клониться к горизонту и в домике уже зажгли свечи, Арти постучал в дверь и вошел, торжественно улыбаясь и роняя с ботинок на пол хлопья снега. Он привез с собой маленького человечка в шубе и представил его Корри как его преподобие отца Руджа.

– Его преподобие!

Корри вскочила с постели. Гость неловко поежился.

– Отец Алекс Рудж, к вашим услугам. Я несу людям слово Божье. Мы хотим построить новую церковь, и ваш будущий супруг пообещал поддержать наш строительный фонд, как только церемония будет закончена.

Священник топтался на одном месте и неловко оглядывался, стараясь не смотреть на Корри. По всей видимости, Арти по пути сюда уже успел рассказать ему о ее «сумасшествии». Его преподобие! Корри гнала от себя прочь мысли о том, зачем он здесь… Но так или иначе, другой причины не находилось.

Корри попыталась пригладить свои растрепанные волосы, торчащие клоками в стороны. Как давно она не расчесывала их? Наверное, она похожа на ведьму. Она теперь еще страшнее, чем мадам Матти Шеа перед смертью, произносящая свое жуткое предсказание. Но все же отец Рудж был человеком из другого, свободного мира, в который Корри уже давно не имела доступа. Его появление здесь было большой удачей, нельзя было не использовать этого. Корри шагнула к нему и быстро затараторила:

– Все, что этот человек наговорил вам обо мне, ложь. Не верьте ему. Я совсем не сумасшедшая. Просто у меня был шок. Видите ли, я потеряла своего мужа… Эти двое зарезали его и бросили тело в заброшенную шахту…

– Да, да, да.

Священник часто-часто закивал, но в то же время медленно отступал от Корри. Она снова шагнула вперед.

– Послушайте, вы должны верить мне, а не им. Все их слова – ложь, от первого до последнего слова. Видите ли, Дональд ждал долгие годы, чтобы жениться на мне… Он очаровал папу, заставил его написать в завещании, что…

Корри хотела подойти к священнику ближе, чтобы заставить его выслушать и спасти ее. Но тут вмешался доктор Санти:

– Корри, похоже, ты снова впадаешь в истерическое состояние.

– Оставьте меня!

Корри схватила священника за руку и принялась трясти ее.

– Пожалуйста, сэр, не слушайте его. Он убил Аликаммика! Зарезал его ножом!

Отец Рудж казался очень встревоженным и продолжал медленно пятиться от Корри, как от дикого зверя.

– Корри… – Доктор Санти решительно взял ее за плечи. – Не думаю, что его преподобие хочет выслушивать твои фантазии. – А потом добавил, обращаясь к отцу Руджу: – Как видите, она все еще очень нездорова. Аликаммик – ее любимая собака. К сожалению, нам действительно пришлось пристрелить его, потому что он взбесился и стал бросаться на других собак. У нас не было выхода, мы не могли поступить иначе. Корри очень любила пса и тяжело перенесла известие о его гибели. Она недавно овдовела: ее муж умер от тифа, а мистер Ирль изъявил желание вступить с ней в законный брак и отвезти в Доусон, где…

– Все ложь! Все, до единого слова! Неужели вы не видите, что я – пленница, они меня держат здесь против воли?

– К сожалению, когда ее что-нибудь сильно расстроит, она становится буйной. – Доктор Санти разговаривал с насмерть перепуганным гостем и не обращал внимания на Корри, как будто ее здесь вовсе не было. – Ее необходимо как можно скорее отвезти домой, в Сан-Франциско. Как видите, она не в состоянии переносить суровый климат Аляски. Мой друг готов взять на себя заботу о ней. Согласитесь, что не много найдется желающих взвалить на свои плечи такое тяжелое бремя.

Глаза отца Руджа расширились от страха, и Корри заметила, что он всем сердцем согласен с доктором Санти. Он покраснел и застенчиво пробормотал:

– Давайте начнем. У меня есть еще дела в Секле. Надо готовиться к отпеванию… ну, и еще…

– Я готов.

Корри обернулась на голос и только тогда увидела Дональда, который стоял в глубине комнаты у печки. Оказывается, он все это время был здесь, а Корри в пылу ярости не заметила его.

– Тогда, я думаю, можно начинать.

– Нет! – закричала Корри. – Я не хочу начинать! Я не хочу выходить замуж за Дональда! Я ненавижу его! Ненавижу! Слышите все? Ненавижу!

– У нее рецидив, – сказал доктор Санти и бросил на Дональда яростный взгляд. Он прошел к полке и взял железную шкатулку, достал из кармана ключ, открыл ее и вытащил пузырек. Потом вылил из него несколько капель в ложку и подошел к Корри.

– Нет!

Корри закричала и выбила из его рук ложку. Жидкость расплескалась по грязным половицам. Его преподобие отец Рудж задрожал и отступил к самой двери, как будто увидал посреди комнаты клубок ядовитых змей. Его кадык судорожно дернулся вверх-вниз.

– Я не думаю… я не думаю, что смогу совершить обряд в таких условиях. Она… она сумасшедшая и не понимает, что творит. Она не владеет собой. Я не могу…

Дональд подошел к священнику и сжал его локоть.

– Я плачу вам чертову прорву денег за короткую и несложную церемонию. Их достаточно, чтобы выстроить вашу церковь от фундамента до самого шпиля. Вам ведь этого хочется, не так ли? Тогда придется немного потрудиться, хоть это и не очень приятно. Состояние ее рассудка не должно вас беспокоить. Она действительно нездорова, ее нужно лечить. Я собираюсь поместить ее в самую роскошную психиатрическую больницу Сан-Франциско. У нее будет все: комфортная палата, постоянный медицинский уход, консультации лучших специалистов. Но для этого она должна быть моей женой. Вы же понимаете, что это необходимо?

– Я… я не знаю.

– Вне всякого сомнения, я могу обратиться с просьбой обвенчать нас к кому-нибудь еще. Например, к священнику баптистской церкви. Я думаю, он не откажется от такой суммы денег и найдет, на что употребить их.

Отец Рудж облизал пересохшие губы и повторил:

– Говорю вам, я не знаю…

Дональд схватил его и выволок на середину комнаты.

– И тем не менее вы сделаете это. Доставайте свою Библию и начинайте. Санти, дай ей еще лекарства, чтобы она успокоилась. Вы с Арти будете свидетелями. Я хочу, чтобы все было по закону, как положено, чтобы потом не возникало никаких проблем. Вы меня понимаете?

Доктор Санти снова бросил на Дональда сердитый взгляд.

– Ты бы лучше подержал ее, я не хочу, чтобы она вцепилась мне в лицо, как дикая кошка. И зачем только ты с ней связался? На твоем месте я бы сдал ее в какой-нибудь бордель и успокоился.

– Делай, что тебе говорят, – прошипел Дональд.

– Ну что ж, хорошо. Тогда держи ее сам, а то она брыкается, как необъезженная кобыла.

Дональд стал осторожно приближаться к ней. Корри полуприсела, изогнувшись, как готовая к прыжку пантера. Страх придал ей звериной ловкости и коварства. Она стала отступать к печке, над которой висела полка с кухонной утварью. Она приготовилась бороться до конца. Может быть, Куайд и умер (Господи, сделай так, чтобы это оказалось неправдой!), но за Дональда она не выйдет. Она будет кричать, драться, пока хватит сил, пока не умрет. Если Куайда действительно больше нет – тогда не имеет значения, будет она жить или погибнет. Ей все равно!

– Корри, Корделия, послушай меня…

Дональд смотрел ей прямо в глаза и несмело приближался, огромный и отвратительный, с похотливыми полными губами и мерзким красным рубцом на запястье. Его черные волосы падали на глаза, блестящие ненавистью. Он держал в руке пузырек, содержимое которого собирался вылить в горло Корри и тем самым лишить ее сил сопротивляться. Ну что ж, пусть попробует!

Корри отступала в тесный угол у печки и чувствовала жар нагретой металлической стенки. Она нащупала позади себя полку, потом железную кастрюлю, в которой варили кофе. Она схватила ее за ручку и со всего маху швырнула в Дональда. К ее радости, кастрюля попала прямо в голову, так что рассекла щеку. На воротник рубашки стала капать кровь.

– Черт тебя побери! Маленькая дрянь!

В его холодных черных глазах сверкали искры ярости.

– Надменная сучка, ты всегда презирала меня, я это знаю. Ты думаешь, я забыл, как ты выбросила мое бриллиантовое кольцо на помойку? Нет, ты выпьешь лекарство, все, до последней капли. И ты станешь моей женой. Моей маленькой, кроткой, тихой, больной женушкой.

– Нет!

Корри бросила в него еще одну кастрюлю. Она угодила на этот раз в плечо и заметила, что отец Рудж ни жив ни мертв от страха и готов провалиться сквозь землю, чтобы не быть свидетелем этой отвратительной сцены.

– Трус! Жалкий трус! – закричала она.

Ее голос оглушительно звенел в маленькой комнатке. В это время Арти незаметно подкрался к ней сбоку и схватил ее за руки. Он бросил ее на пол так грубо, что Корри ударилась лицом о грязные доски, и у нее носом пошла кровь.

– Нет! Нет!

Она отбивалась и пыталась кричать. Но им удалось-таки справиться с ней. Кто-то зажал ей рот рукой, чтобы она не могла выплюнуть лекарство. Корри вынуждена была проглотить его, чтобы не задохнуться. Через несколько минут ее охватила вялость и безразличие ко всему – ужасное следствие разрушительного воздействия наркотика на организм. Она как в тумане видела отца Руджа, который достал из кармана черную кожаную Библию и бездумно листал ее, стараясь не глядеть на Корри.

– Ну вот наконец все в порядке, – услышала она голос Дональда, который раздавался как будто из глубины колодца и сопровождался сильным эхом.

– Давайте кончать с этим. Чего вы ждете, отец Рудж? И перестаньте дрожать и конфузиться. Вам нужны деньги или нет?

Через пять минут Корри и Дональд стали мужем и женой.


Глава 34


Позже Корри не раз задавалась вопросом: что стало с его преподобием отцом Руджем? Позволили ему вернуться в Секл Сити после того, как он совершил это странное бракосочетание между сумасшедшей, накачанной наркотиками женщиной и ее «благодетелем» с багровым рубцом на запястье? Или его убили как ненужного свидетеля, чтобы он никому не смог поведать о том, что видел? Последнее было вероятнее всего, и Корри думала об этом с ужасом.

Она ничего не знала, никого не видела, была отрезана от мира. А через два дня они отправились в Доусон, избегая придорожных трактиров и готовя еду на походной печке вдали от людского жилья.

Корри покорно выполняла все приказания Дональда, понимая, что другого выхода у нее нет. Если она взбунтуется, доктор Санти тут же вольет в нее дозу опия. Единственное спасение Корри было в том, чтобы сохранить свой разум, не позволить Дональду разрушить его наркотиками. Раз она слишком слаба, чтобы вступить в открытую борьбу, надо приспосабливаться. Она будет тихой и послушной. Пусть ее тюремщики думают, что она сдалась и стала совершенно безопасной. Может быть, ей повезет и представится случай спастись от коварного и безжалостного Дональда.

По дороге в Доусон Сити это вряд ли было возможным – Дональд старался держать ее вдали от людей. Но ведь это не может продолжаться вечно. Корри не пропустила мимо ушей слова Дональда о том, что он хочет сделать из нее «больную женушку» и поместить в лечебницу для душевнобольных в Сан-Франциско. Она не допустит этого. Прежде чем это случится, она должна сбежать.

Корри утешала себя мыслью о том, что в Доусоне она будет поблизости от Ли Хуа. Там есть почта и полиция, а когда сойдет лед, по реке будут ходить пароходы. А если они будут жить не в уединенной, заброшенной избушке, а в людном городе, то Корри обязательно представится случай избавиться от Дональда. Она вспомнила, что ее камера и остальное фотооборудование находятся у Ли Хуа. Может, Дональд позволит ей встретиться с подругой, чтобы забрать его. Быть может, ей как-нибудь удастся намекнуть Ли Хуа на свое бедственное положение…

Они были в пути не дольше часа, когда случилось нечто, лишившее Корри оптимизма и повергшее в панический ужас. Дональд, шедший впереди первой упряжки, как бы случайно подошел к обочине и ткнул носком ботинка какой-то темный предмет, лежавший на снегу. Корри, завернутая в меховую шубу, ехала на следующей упряжке. Когда они поравнялись с этим предметом, Корри чуть не вскрикнула от страха.

На небольшом снежном холмике, сплетенные, как змеи, лежали два шарфа: горчичный и черный. Они принадлежали убийцам Эвери.

Несмотря на то, что в тяжелой шубе ей было жарко, Корри задрожала и почувствовала, как холодеют ее ладони и ступни. Она была уверена, что эта находка не случайна.

Тем более что Дональд сразу же обернулся и пристально посмотрел на нее, пытаясь угадать, какое впечатление произвела на Корри такая «неожиданность».

Корри сделала вид, что ничего не заметила, и спокойно разглядывала тянувшийся вдоль дороги слева перелесок: синие верхушки деревьев, первые весенние проталины. Она решила ни за что не обнаруживать перед Дональдом своего страха!

Их путешествие продолжалось. Сначала Корри ехала на салазках, но потом встала и пошла пешком рядом с упряжкой. Доктор Санти мгновенно кинул на нее подозрительный взгляд, но ничего не сказал, и Корри продолжала угрюмо месить подтаявший, мягкий снег. Ей надо было восстанавливать физические силы. Долгие дни, проведенные в неподвижности и наркотической расслабленности, истощили их. А ей нельзя быть слабой, если она хочет бежать.

– Будет лучше, если ты поедешь, а не пойдешь пешком.

Дональд подошел к Корри и хозяйским жестом обнял ее за талию.

Корри сухо ответила ему:

– Лучше я пойду пешком. Мне холодно сидеть. Если я буду двигаться, то согреюсь.

– Ну ладно.

Дональд полез в карман дубленого пальто за сигарой. Он остановился, отвернулся от ветра и достал маленькую металлическую коробочку со спичками. Он долго смотрел на крохотное пламя, наконец бросил догоревшую спичку в снег.

Огонь зачаровывал его. В каком бы виде он ни был…

Корри пошла вперед, не оглядываясь. «Он возбуждается от огня. Когда он видит пламя, то становится одержимым… и делает такое!» Она хорошо запомнила слова Ли Хуа, но не могла представить себе весь ужас заключенного в них смысла до того дня, когда отец Рудж обвенчал их…

То, что последовало за бракосочетанием, было похоже на кошмарный сон. По окончании церемонии, – если, конечно, то безобразие, которое произошло, может так называться, – Арти и доктор Санти выпроводили отца Руджа из домика.

– Побудьте там, за дверью. Я позову вас, – сказал им вслед Дональд.

Арти похотливо подмигнул ему в ответ, а доктор Санти наградил Корри долгим, полным сладострастия взглядом. После того, как они вышли, Дональд закрыл за ними дверь на задвижку. Потом обернулся к Корри.

– Ну вот. Пришла пора расплатиться за все гордые и высокомерные взгляды, которыми ты меня удостаивала все эти долгие годы. Сейчас ты поймешь, кто твой хозяин.

– Нет…

Корри с трудом ворочала языком и едва понимала, что говорит. Опий начал действовать, ее клонило в сон, глаза против воли слипались. Комната качалась из стороны в сторону.

Дональд быстро сорвал с себя одежду. Он очень изменился по сравнению с тем, каким уехал из Сан-Франциско несколько месяцев назад. Тогда его тело было рыхлым, жировая прослойка вокруг талии выдавала в нем человека, не имеющего никакой физической нагрузки, и любителя вкусно и обильно поесть. Сейчас его живот и грудь стали мускулистыми и крепкими. Половой член был напряженным, с синими вздувшимися прожилками.

– Что ты так на него уставилась? Ты ведь уже была замужем. Ты что, никогда раньше не видела голого мужчину?

Корри не владела собой, она тихо заплакала.

– Как он тебе нравится? Я заставлю тебя любить и почитать его.

Корри почувствовала, как его тяжелая рука опустилась ей на голову и стала давить книзу. Она упиралась изо всех сил, так что шея заболела от усилий. Медленно, медленно он заставил ее опуститься на колени.

– Нет… – прошептала Корри.

– Возьми его в рот.

– Нет! Я не могу! Я не хочу!

– Я приказываю тебе!

Невыносимо медленно тянулись минуты, в течение которых Корри покорно выполняла приказания Дональда. К ее изумлению, то, что она делала, не доставляло ему удовлетворения.

Когда наконец она отодвинулась от него, то увидела, что его лицо искажено мукой, а карие глаза смотрят на нее почти умоляюще.

– Раздевайся, Корри… раздевайся.

Дональд дал ей выпить виски, и она с готовностью сделала это, чтобы как можно скорее наступило спасительное забвение. Собственно, это был все тот же самогон, крепкий напиток с резким, отталкивающим запахом, он разливался теплом по жилам и отдалял от Корри кошмарную реальность. Шли часы. Корри перестала ощущать течение времени. Опий и алкоголь сделали свое дело: ее чувства притупились, сознание померкло.

Корри не помнила, сколько раз Дональд овладел ею. Но его возбуждение не гасло, а с каждым разом все возрастало. Он не мог испытать оргазма, несмотря на то, что его движения становились все более грубыми и агрессивными. Он истекал потом, но не мог достичь удовлетворения.

– Корри… ты должна… только тогда я смогу… Шлюхи в борделях Доусона делали это за хорошие деньги. Я не могу без этого кончить.

Корри как в тумане видела, что Дональд подошел к куче щепы, сложенной у печки. Он взял одну деревяшку и обмотал ее рогожей, закрепив так, чтобы она не разматывалась. Потом облил ее ламповым маслом и сунул в раскаленную топку. Факел мгновенно вспыхнул. Дональд представлял собой жуткое зрелище: с ярко пылающим, дымящимся факелом он был похож на обнаженного дикаря, исполняющего ритуальный танец.

– Возьми факел и ложись. Поднеси его ближе к лицу.

Корри в недоумении смотрела на него.

– Зачем?

– Я говорю, ложись.

Дрожа всем телом, она выполнила его приказание. Шершавая поверхность половиц впивалась в ее нежную кожу. Корри старалась держать факел подальше от лица. Он сильно дымил и пах горелой смолой. Корри слышала резкое потрескивание и чувствовала близость и жар огня. Это всего лишь сон, безумный сон, который вот-вот прекратится!

Инстинкт самосохранения, который слабо теплился в ее воспаленном мозгу, вынудил ее униженно взмолиться:

– Пожалуйста, Дональд, не надо… Я могу загореться.

Он смотрел на нее невидящим, остекленевшим взглядом. На его маскообразном лице застыла похотливая гримаса. Корри на какой-то миг показалось, что его мысли далеко отсюда, что он находится во власти какого-то страшного видения, чудовищного порождения услужливой памяти. Его голос прозвучал отчужденно, от него повеяло могильным холодом:

– Ближе. Еще ближе. Мне необходим огонь. Я должен видеть отблеск пламени в твоих глазах.

Его возбуждение достигло последнего предела. Он снова вошел в нее, яростно, ожесточенно, и через несколько секунд все было кончено. Корри почувствовала, как по ее ногам растеклась теплая жидкость. Тяжелое тело Дональда обмякло, он сполз с нее и лег рядом. Корри увидела, как к ее лицу тянется дрожащая рука. В оранжево-красных всполохах огня багровел отвратительный, вспухший рубец. Она стиснула зубы, ей казалось, что она уже ощущает прикосновение бугристой, ссохшейся кожи. Но Дональд так и не дотронулся до нее. Он взял из ее дрожащих рук факел, потом поднялся, подошел к печке и кинул его в топку.

– Одевайся, – бросил он через плечо.

Кошмарный сон закончился. Медленно наступало пробуждение.


Как-то вечером они остановились перекусить в трактире «Клондайк» в окрестностях Сороковой Мили. На улице бушевал настоящий ураган, сбивающий с ног, обжигающий лицо, так что маленькая, переполненная посетителями, душная комнатка трактира показалась Корри просто раем. Она испытала огромное облегчение, переступив ее порог после долгого, утомительного пути.

К ее большой досаде, несмотря на обилие людей в трактире, Корри была лишена возможности заговорить с кем-нибудь. Арти и доктор Санти безотлучно находились подле нее, а Дональд в ответ на все ее отчаянные попытки хоть на секунду выскользнуть из-под жесткого контроля настаивал на том, чтобы она отведала то прекрасный бифштекс из оленины, то яблочный пирог.

Среди посетителей были две женщины, которые, очевидно, ехали в Доусон с Сороковой Мили. До Корри донеслись обрывки их разговора, из которых она поняла, что это танцовщицы из дансинга, которые и вправду возвращались в Доусон из своего рода турне по периферийным старательским поселениям. Когда женщины поднялись, чтобы пойти в уборную, Корри вдруг узнала одну из них. Это была Кэд Уилсон – знаменитая обладательница золотого пояса «королей Эльдорадо».

Корри встала из-за стола. Дональд мгновенно вскинул на нее глаза.

– Ты куда?

– Мне нужно выйти. Надеюсь, ты не станешь возражать?

– Пусть Арти пойдет с тобой.

– Арти?!

– Если тебе нужно выйти, он проводит тебя.

– Ну что ж, ладно.

Корри расстроилась, хотя чего еще можно было ожидать от Дональда?

Они с Арти с трудом протиснулись через переполненную пристройку, где находилась кухня, к двери на задний двор, за которой начинался снежный тоннель, ведущий к маленькой деревянной постройке. Около нее Корри заметила терпеливо ожидающую своей очереди Кэд Уилсон.

– Здесь занято, милочка. Придется нам подождать. Надеюсь, насмерть замерзнуть не успеем.

Кэд, розовощекая и жизнерадостная, казалась очень хорошенькой в пушистой меховой шубке и такой же шапке. Ее пухлые губки капризно надулись. Корри представила себе, как она выглядит на сцене в красочном танцевальном костюме и со снисходительной благосклонностью принимает овации и дары восхищенных поклонников.

Арти остался в самом начале узкого снежного коридора, откуда ему с одной стороны была хорошо видна Корри, с другой – до него доходило тепло из кухонной пристройки. Кэд окинула его любопытным взглядом.

– Это твой мужчина?

– Нет.

– И то я смотрю, какой-то он невзрачный. Немножко маловат ростом. Я люблю здоровых, высоких и богатых.

Кэд весело рассмеялась.

– Только на таких и стоит обращать внимание.

Корри в ответ быстро прошептала:

– Я слышала ваш разговор. Вы ведь едете с Сороковой Мили, да? Скажите, в тамошней гостинице действительно был пожар? Большой пожар, в котором погибли три человека?

– Да, точно. Был пожар, я вот только не помню точно, в какой гостинице. Три человека действительно погибли, многие наглотались дыма и отравились, некоторые попадали с лестницы и расшиблись. Говорят, какой-то идиот заснул с горящей сигарой.

Корри почувствовала, как у нее подкашиваются ноги и бледнеет лицо. Так, значит, история, рассказанная Дональдом, не ложь! Корри запахнула плотнее полы шубы, ледяной ночной ветер пробирал холодом до самых костей. Она облизала сухие от волнения губы и спросила:

– Скажите, а был ли среди погибших журналист из Чикаго?

– Послушай, милочка… – Беспечные глаза Кэд Уилсон наполнились состраданием. – Мы с тобой оказались в дикой глуши, черт знает где, на самом краю света. Ни одна женщина не в состоянии жить в таких условиях, в каких живем мы. И вот что я тебе скажу, моя дорогая. Я не знаю и знать не хочу, кто из них там сгорел. Единственное, что меня интересует в мужчинах, это есть ли у них золото.

Кэд мягко взяла Корри под локоть.

– Послушай меня, выкинь ты его из головы. Я не знаю, кто он, но он тебя не стоит. Мужчины все одинаковы. Сначала используют тебя, а потом выбрасывают, как ненужную дрянь. Так зачем их принимать близко к сердцу?

Корри не слышала последних слов Кэд. Ее глаза заволокло слезами, она молча развернулась и обреченно пошла по направлению к трактиру.

* * *


К середине апреля они уже несколько недель жили в Доусоне. По городу прокатилась новая волна слухов о богатых золотых месторождениях. Это вызвало необыкновенное оживление как среди старожилов, так и среди новоприбывших чечако. Все они ринулись на полуостров Сьюард в район Берингова пролива. Говорили, что там, в окрестностях местечка Ноум, вдоль самого побережья на пятнадцать с лишним миль тянутся золотые россыпи. Нужно только застолбить маленький клочок земли и копнуть пару раз. Золото там лежит у самой поверхности, песок рыхлый, только лентяи и растяпы не в состоянии использовать такой шанс, чтобы разбогатеть.

Наверное, единственным человеком в Доусоне, которого не занимали все эти слухи, была Корри. Даже доктор Санти неоднократно заводил с ней разговор на эту тему, но она упорно отмалчивалась. Корри была постоянно погружена в мрачные раздумья о судьбе Куайда и своей собственной. Неужели он погиб во время пожара? О Господи, сделай так, чтобы он оказался жив!

Корри знала, что Дональд планирует задержаться в Доусоне на несколько недель после того, как река вскроется, чтобы продать или организовать как-нибудь иначе свое дело на Аляске перед отплытием в Сан-Франциско. А как только они вернутся домой… Корри ни на секунду не забывала о намерении Дональда поместить ее в психиатрическую лечебницу и не могла смириться с таким жестоким решением своей участи. Когда они снимали номер в гостинице, Дональд предупредил управляющего, что его жена страдает серьезным нервным расстройством и с ней иногда случаются припадки. Поэтому если из их комнаты будут доноситься какие-нибудь странные звуки и шум, пусть он не обращает внимания и не беспокоится понапрасну.

В первый день их пребывания в Доусоне Корри вместе с доктором Санти отправилась в магазин покупать себе одежду (Дональд настаивал на том, чтобы она была одета модно, как подобает настоящей леди). Проходя мимо конторки управляющего, Корри мило улыбнулась ему, чтобы продемонстрировать свою абсолютную нормальность, в результате чего маленький смуглый управляющий раскрыл рот от испуга и посадил огромную кляксу на чистый лист регистрационной книги.

Корри в отчаянии подумала о том, как легко люди верят в чью-либо болезнь. Достаточно одного слова, легкого намека, чтобы тебя безоговорочно признали ненормальным. А если ты начнешь протестовать, то чем активнее и громче ты будешь это делать, тем скорее добьешься обратного эффекта. У Корри теперь не было ни малейшего сомнения в том, что, имей Дональд достаточно времени, он и тетю Сьюзен сможет убедить в ее сумасшествии.

Временами на смену ее мрачному настроению приходила уверенность в том, что в конце концов все обойдется и закончится благополучно. Внутреннее чувство подсказывало Корри, что Куайд жив. Он не мог погибнуть так глупо и бессмысленно при его-то силе, разуме и жизнелюбии. Вскоре после их прибытия в Доусон доктор Санти сходил к Ли Хуа и принес камеру и чемодан со снимками и фотореактивами. Дональд конечно же не позволил Корри фотографировать, но, по крайней мере, у нее теперь была возможность предаваться горьким воспоминаниям, рассматривая снимки, сделанные во время путешествия с Куайдом по Юкону, – их набрался целый альбом.

Доктор Санти принес также новости от Ли Хуа: она в полном порядке, дансинг приносит хорошую прибыль, пришлось даже расширить помещение. Салон тоже процветает, так что Ли Хуа была вынуждена нанять себе помощницу.

– Дональд, пожалуйста, позволь мне навестить Ли Хуа. Я так без нее соскучилась. После отъезда Милли это моя единственная подруга в Доусоне.

Корри умоляла Дональда, а сама с грустью думала, что Милли смогла бы помочь ей и обязательно что-нибудь придумала бы. Но она теперь далеко, в Сиэтле, замужем и счастлива.

Дональд ответил категорическим отказом.

– Нет, не хочу, чтобы ты ходила к ней. Моя жена – леди и не должна общаться с проститутками и девицами из дансинга.

– Но Ли Хуа не проститутка! Она…

– Как бы то ни было, она не леди! Успокойся, Корри. Я лучше знаю, что тебе нужно, а что нет.

Корри стала было протестовать, но Дональд прервал ее:

– Успокойся, а не то я дам тебе еще опия! Будь уверена, запасы доктора Санти далеко не истощились!

Корри, возмущенная до глубины души, продолжала спорить:

– И тем не менее я увижусь с ней! Ли Хуа удивится, что я уже столько времени в Доусоне, но ни разу не зашла к ней. Она же знает, что я здесь… Она забеспокоится и начнет наводить справки.

– Пусть наводит. Доктор Санти уже сообщил ей, что ты тронулась рассудком после смерти первого мужа. Это поубавит ей любопытства!

– Но я не тронулась рассудком! Это ложь! Я так же нормальна, как и ты!

– Ты в этом уверена?

Дональд вскинул на нее черные безумные глаза, в них было что-то настолько неизъяснимо пугающее, что Корри отшатнулась от него и больше не поминала о Ли Хуа.


За долгие недели своего заключения Корри помимо своей воли лучше узнала Дональда. Вернее, она пришла к выводу, что никогда не сможет по-настоящему узнать его. Он был исключительно скрытным человеком, никогда не делился своими чувствами и переживаниям. Ни детских, ни каких-либо еще воспоминаний она никогда от Дональда не слышала.

Как-то поздно ночью Дональд вернулся из местного кабака «Красное перо» сильно пьяным. В последнее время он ни дня не мог прожить без виски. Корри ненавидела его за это, потому что в таком состоянии он бывал особенно похотлив. Горящий факел стал непременным атрибутом их половой близости. Дональд навсегда потерял способность испытывать оргазм, если любовный акт не сопровождался рокотом и жаром бушующего пламени, если он не видел сквозь стену огня перекошенное от страха лицо Корри.

В этот раз, к огромному облегчению Корри, Дональд не стал требовать «исполнения супружеских обязанностей». Он что-то невнятно бормотал о женщине, которую, по-видимому, встретил в кабаке. Доктор Санти пристально посмотрел на него, выходя из комнаты. Потом Корри услышала щелчок замка и поняла, что осталась со своим мужем наедине.

– Черные волосы и полные руки, и лицо… О Господи, как она похожа на нее…

Дональд, не обращая внимания на Корри, стягивал с себя тяжелые ботинки и со стуком ронял их на пол.

– Ее убили… мою мать. Кто-то из ее клиентов. А потом ее труп сожрали крысы. Мне было тогда шесть лет. В доме не было ни куска хлеба. Сначала я подумал, что она спит. Я бил ее, дергал за волосы, кричал, но она так и не встала. А потом пришли крысы. Ты когда-нибудь видела, как крысы раздирают на части труп? Обглоданные, кровавые лохмотья свисают со всех сторон…

Он громко икнул, и Корри поняла, что его сейчас стошнит.

– Я… я не мог отогнать их. Я кричал и кидался в них чем ни попадя, но они так и не ушли.

Дональд перегнулся через край кровати, и его жестоко вырвало. Потом он лег на спину и закрыл глаза. Корри подумала, что он заснул, но через несколько секунд раздался еле слышный стон и бормотание. О том, как женщина и ребенок жили в убогой комнате и спали на соломенном матрасе за печкой, перед которой было развешано белье, отделяющее темный закуток от остального жилища.

– Она ложилась под кого угодно, и ее не волновало, где я при этом нахожусь. Я всегда смотрел на то, как они это делают… я сотни раз видел… ей было наплевать…

Наконец он провалился в глубокий, беспокойный сон, а Корри сидела около него, потрясенная до глубины души, и долго не могла прийти в себя от ужаса. Сколько ему пришлось выстрадать в детстве! Как же ему удалось пройти такой невероятно трудный жизненный путь и превратиться из сына проститутки в совладельца крупнейшей судостроительной компании? Но Дональд сделал это. В таком случае какой необыкновенной силой воли и целеустремленностью он обладает!

Наутро Дональд встал молчаливый и сердитый, и Корри постаралась ни единым словом не напомнить ему о прошедшей ночи, когда чуть-чуть приподнялась непроницаемая завеса над его прошлым и Корри получила неожиданную и, похоже, неповторимую возможность заглянуть за нее.


В конце апреля в Доусоне случился еще один страшный пожар. Огонь быстро распространялся в деловом центре города – банки, магазины, гостиницы, бордели.

Корри и Дональд были вынуждены покинуть свое жилище. Они стояли на безопасном расстоянии от охваченных пламенем построек и вместе с остальными зеваками наблюдали за тем, как на фоне зеленых холмов и синего неба вырастает огромный силуэт кровожадного огненного джинна. Вокруг них суетился народ с ведрами и лоханями, стремясь остановить грозную стихию.

Вдруг Корри услышала у себя за спиной странный звук. Она обернулась и увидела, что Дональд, как загипнотизированный, смотрит на огонь, его ноздри раздуваются, а из горла вырывается странный, леденящий душу хрип. Он медленно перевел взгляд на Корри, и она отшатнулась, прочитав в его глазах безумное намерение.

– Корри…

– Дональд! Нет, не здесь, мы не можем…

Он не обращал внимания на ее протесты. Корри как в тумане чувствовала, что Дональд тащит ее к дымящемуся фасаду полупотушенного здания, срывает с нее одежду, заламывает руки. То, что произошло в следующие несколько минут, не поддается описанию и восприятию нормального человеческого сознания. На виду у огромного скопления людей Дональд бросил ее на голую землю и изнасиловал. Корри была в полуобморочном состоянии. Она ничего не понимала, не видела никого вокруг, только слышала тихий-тихий, жалобный плач ребенка…

Потом ходили слухи, что пожар начался в комнате, которую снимала танцовщица дансинга на втором этаже кабачка «Винный погребок». Говорили, что она вышла из дома и оставила то ли непотушенный окурок, то ли горячие щипцы для завивки волос. Сразу же собрался совет городских властей, который решил не наказывать виновную, но впредь запретить всем девицам из дансингов и борделей селиться где-нибудь, кроме гостиниц и других заведений, имеющих специальную лицензию.

Корри равнодушно отнеслась ко всем этим новостям. Что толку выяснять, кто виноват, если пожар все равно уже случился? Они с Дональдом перебрались в другую гостиницу. От доктора Санти Корри узнала, что Ли Хуа стремительно восстанавливает изрядно пострадавшее помещение дансинга. Ради экономии времени и средств рабочие пускают в ход найденные на пепелище старые гнутые гвозди.

К концу мая весна была в полном разгаре. Она обрушилась на Доусон потоками солнечного света, веселым щебетаньем птиц, порывами теплого южного ветра. Пробуждение природы после долгой зимней спячки вселило оптимизм даже в глубоко несчастную душу Корри. Мужчины бились об заклад, стараясь угадать тот день, когда лед на реке тронется. И когда раздался наконец оглушительный треск разламывающегося на куски ослепительно-белого панциря, этот звук приветствовали ликующие крики радости и стоны разочарования, в зависимости оттого, проигран или выигран заклад.

Когда по реке стали ходить суда, Корри получила весточку от тети Сьюзен. Доктор Санти принес письмо с почты и отдал пленнице лично в руки. Но не успела та сказать слова благодарности, он остановил ее:

– Не надо благодарить. Я вытащил из письма деньги и передал твоему мужу на сохранение. Он не хочет, чтобы ты имела возможность купить билет на пароход на свои собственные средства.

Корри расстроилась, но все равно с нетерпением развернула письмо и стала жадно вчитываться в аккуратный мелкий почерк тети Сьюзен.

«…У меня все в порядке. Я выхожу замуж за человека по имени Томас Картендон. Он биржевой маклер, имеет трех сыновей-подростков. Я собираюсь переехать к нему, уже укладываю вещи. Разумеется, я буду следить за домом до твоего возвращения. К тому же здесь остаются миссис Парсонс и Джим Прайс. Я буду жить недалеко от тебя, в каких-нибудь четырех кварталах. Так что мы сможем часто видеться. Без тебя дом кажется пустым и заброшенным, и я с радостью переберусь туда, где меня будут окружать дети…»

Корри отошла к окну, чтобы доктор Санти не заметил, каким бледным и обескураженным стало ее лицо. Ей и в голову не могло прийти, что тетя Сьюзен может вторично выйти замуж или просто уехать куда-нибудь. Корри так привыкла к ее постоянному присутствию рядом, привыкла быть единственной любимой племянницей… Корри продолжала читать:

«Я так давно не получала от тебя вестей. До нас дошли слухи о каком-то кораблекрушении на Юконе. Я даже не знаю, получила ли ты деньги, которые я выслала тебе еще осенью. Надеюсь, что у вас с Эвери все хорошо, что вы оба здоровы и счастливы. Кто у тебя родился? Мальчик или девочка? Как бы мне хотелось поскорей увидеть твоего малыша! Посылаю тебе еще денег, мало ли что. Когда вы собираетесь возвращаться? Надеюсь, теперь уже скоро. Очень люблю тебя и скучаю. Сьюзен Ралей».

Глаза Корри наполнились слезами. Если бы только тетя Сьюзен знала, как она несчастна!

Неделю спустя Корри обнаружила эту газетную вырезку. Она не знала, что побудило ее тайно обыскать вещи своего мучителя, только эта идея не давала ей покоя вот уже много дней. Дональд очень трепетно и внимательно относился к своим личным вещам, особенно к денежному поясу и кольту, – с ними не расставался никогда. Наконец Корри представился долгожданный удобный случай.

Было солнечное утро четверга. Этой ночью они занимались любовью, и Дональд по неосторожности чуть было не устроил пожар. Он толкнул Корри под руку, и она уронила горящий факел прямо на кровать. Правда, им тут же удалось потушить воспламенившийся плед водой из кувшина для умывания. Дональд, чья похоть на какое-то время была утолена, оделся и ушел. Корри не сомневалась, что в кабак.

Он вернулся на рассвете, молча разделся, лег поперек кровати и захрапел. Корри осторожно накрыла его одеялом. Первые лучи восходящего солнца настойчиво пробивались сквозь оконные занавески.

Корри потихоньку выбралась из кровати и подошла к тому месту, где на полу была разбросана одежда Дональда. Кожаный денежный пояс, вытертый до блеска, валялся среди нижнего белья. В куче верхней одежды Корри обнаружила мешочек с золотым песком и кольт.

Страшная мысль пришла ей в голову. Пистолет… Нет, она не осмелится… Корри никогда не держала в руках оружия, она не смогла бы даже определить, заряжен он или нет. Кроме того, за тонкой перегородкой находится доктор Санти. Он спит чутко, и если услышит какой-нибудь подозрительный звук в их спальне, то немедленно придет посмотреть, в чем дело. У него есть свой ключ. Хоть доктор Санти и не лишен определенной галантности, но наверняка с ножом обращается не хуже, чем его напарник Арти…

Корри заметила, что из кожаного пояса торчит какой-то белый листок, и поняла, что Дональд использует пояс не только как кошелек, но и как бумажник. Корри на цыпочках подошла ближе, но тут сзади раздался глубокий вздох и шорох. Корри замерла, но Дональд всего лишь перевернулся на бок и снова захрапел.

Она осторожно протянула руку к поясу. Бумаги, которые там хранились, не представляли никакого интереса для Корри: деловые письма, рецепты, членская карточка игорного дома в Сан-Франциско, несколько непонятных записок. Корри уже собиралась положить пояс на место, когда вдруг наткнулась на газетную вырезку.

Она пожелтела от времени и протерлась на сгибах. Корри разглядела ее и поднесла к свету. Буквы во многих местах выцвели, но кое-что разобрать было можно. «Мисс Ила Хилл… тело опознано…»

Газетная вырезка выпала из похолодевших пальцев Корри. Мисс Ила Хилл! Она почувствовала, что ей сейчас станет дурно. Она успела добежать до умывальника и молила Бога, чтобы Дональд не проснулся, услышав, что ее тошнит.

Неужели это правда? Значит, Дональд – тот самый клерк, который, стремясь замести следы своего воровства, облил керосином контору хозяина и сжег не только конторские книги, но и Илу Хилл, несчастную сестру Куайда.

Корри без сил опустилась на пол. Шелковая ночная рубашка холодила и без того покрывшуюся мурашками от страха кожу.

Дональд убил Илу. Это его разыскивает Куайд Хилл. Корри невольно перевела взгляд на своего безмятежно спящего мужа. Он разметался и вытянулся под одеялом. Его дыхание было хриплым и неровным. Корри заметила, что в этот момент он выглядит совсем беспомощным и беззащитным, как все люди во сне. Было невозможно поверить в то, что он…

Усилием воли Корри попыталась запретить себе думать об этом. Ведь то, что Дональд хранит вырезку из газеты, еще не является доказательством вины. Кто угодно может что угодно вырезать из газет и носить при себе. Законом это не возбраняется. Хотя…

Корри принялась перебирать в голове все то, что она знала о Дональде. Он родом из Чикаго, где жили Хиллы. Он приехал в Сан-Франциско примерно шесть лет назад, в 1893 году. Тогда же погибла Ила. Дональд начал работать у папы клерком, то есть занимал ту же должность, что и в Чикаго. Он никогда не испытывал недостатка в средствах, хотя Кордел Стюарт платил своим служащим немного (ему вообще была несвойственна щедрость). Дональд как-то сказал Корри, что живет на недавно полученное наследство.

И это еще не все. Дональд становится одержимым, когда видит огонь (тут Корри почувствовала, что ее руки онемели от холода, и засунула их под мышки). Он не может получить удовлетворение от половой близости, если не видит в глазах женщины отблеска пламени.

Корри отогнала от себя прочь страшное видение – картину гибели Илы Хилл. Ее сердце тяжело забилось. Если бы только Куайд был жив, он бы многое отдал за эту газетную вырезку! А вдруг он уже обо всем догадывался, когда приехал на Аляску?

Корри старалась припомнить свои разговоры с Куайдом, те их отрывки, которые тогда показались ей странными и непонятными. Куайд говорил, что приехал сюда, повинуясь внутреннему голосу, инстинкту. Он рассказывал ей о случайной встрече на улице в Сан-Франциско с человеком, который напоминал ему давнишнего знакомого. Неужели он имел в виду Дональда? Корри никогда не задумывалась над тем, что, когда она столкнулась с Куайдом в Дайе, Дональд тоже был там. Возможно ли, что Куайд выследил его и потому приехал на Аляску? Он шел по следу Дональда неумолимо, как охотничий пес, чувствующий запах дичи, движимый нюхом, инстинктом и – обожженной камеей, которую он постоянно носит с собой.

А вдруг эта камея приведет Куайда сюда? Нет, это было бы чудо, а чудес не бывает. Если бы Корри поверила в такое, Дональд был бы прав, считая ее сумасшедшей.

Тем не менее брошь так живо стояла перед ее глазами, как будто Корри держала ее на ладони и ощущала неровность потрескавшейся эмали и расплавленного золотого обрамления. Корри вспомнила то странное чувство, которое охватило ее при взгляде на гордый, аристократический профиль девушки, изображенной на камее. Казалось, она незримо присутствует где-то рядом и делится с Корри своей ненавистью, страхом, жаждой жизни.

На лбу у Корри выступила испарина. Почувствовав, как прохладная струйка пота стекает по ее груди, она аккуратно положила газетную вырезку обратно в кожаный пояс. Решено! Корри напишет Куайду письмо и как-нибудь передаст его на волю в расчете на тот крохотный шанс, что он жив…

Через полчаса письмо было готово. Дональд, по счастью, мирно спал, не подозревая о том, что делалось подле него в комнате. Корри подробно описала ситуацию, в которой находилась, весь свой страх и отчаяние и свою безумную любовь к Куайду. Она изложила также те немногие факты, которые обнаружила, сопровождая их собственными умозаключениями и комментариями. Послание оказалось сбивчивым и бессвязным. К тому же не исключено, что адресовано оно было не живому человеку, но покойнику, давно погребенному и неспособному прийти на помощь своей возлюбленной.

Корри надела белую блузку и юбку с воланами, которая так нравилась Дональду, а потом села у окна и притворилась, что читает книжку. Наконец Дональд проснулся, хмурый и неразговорчивый, и послал за завтраком в ресторанчик «Короли Клондайка», что был по соседству с гостиницей. Пока они ждали заказа, Корри взволнованно бродила по комнате, чувствуя за корсетом шероховатость сложенного в несколько раз листка бумаги. А что если Дональду придет в голову заняться с ней любовью?

Им принесли омлет, клондайкского хариуса и пирог. Корри ела без аппетита, лихорадочно обдумывая план передачи письма. У нее не было денег, чтобы послать его по почте, и потом, за ней постоянно следили. Когда Дональд куда-нибудь уходил, с ней оставались Арти и доктор Санти. Ей даже не разрешалось ходить в уборную, она пользовалась ночной вазой здесь же, в комнате.

Может, стоит бросить письмо в окно? Там его кто-нибудь подберет. Нет, это слишком рискованно. А может, сунуть его мальчишке-коридорному (Корри не раз замечала, с каким восхищением он смотрит на нее)? Но как это сделать, если Дональд находится в трех футах от нее?

– О чем ты думаешь?

Дональд неожиданно прервал ход ее мыслей. Корри инстинктивно потянулась рукой к корсету и дотронулась до письма.

– Нет, ни о чем.

– У тебя такое лицо, как будто ты увидела в тарелке тарантула. Я хорошо заплатил за этот завтрак. Знаешь, сколько здесь стоят свежие яйца?

– Нет… все очень вкусно. Все в порядке. Просто… просто я немного устала.

– Устала? С чего это вдруг? Это ведь я пришел на рассвете, а не ты.

Его глаза сделались колючими.

– Я не очень хорошо спала.

– Почему ты все время теребишь руками блузку? Что у тебя там?

– Ничего!

Корри невольно отшатнулась от Дональда, сделав при этом попытку улыбнуться.

– А что там может быть? Просто корсет… вот и все.

– Ну что ж, посмотрим.

Корри обворожительно улыбнулась и сделала кокетливый пируэт, шелестя юбками. Неизвестно, откуда в ней появились силы притворяться невинной и проказливой. Но Дональд был неумолим.

– Раздевайся, Корри.

Ее сердце гулко забилось. Она снова коснулась рукой корсета.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что…

– Я сказал, раздевайся. По крайней мере сними блузку. Я хочу знать, что ты там прячешь. И узнаю. Ты, наверное, забыла, Корри, что я твой муж?


Глава 35


– Что за чушь! – Дональд разорвал письмо на мелкие клочки. – Ты действительно веришь в этот бред?

Корри упрямо молчала, натягивая плед на обнаженные плечи, чтобы скрыть свою наготу от ненавистных глаз.

– Если так, значит, диагноз доктора Санти справедлив. Ты – сумасшедшая.

Дональд подбросил вверх полную пригоршню белоснежных кусочков. Они, кружась, рассыпались по полу, как опадают с дерева увядшие листья. Он пренебрежительно наподдал по ним ногой.

Корри внимательно смотрела на него. Если бы не легкий румянец, выступивший на скулах, лицо Дональда казалось бы абсолютно спокойным. Корри решила избрать методом защиты нападение.

– Разумеется, я верю в то, что пишу! Как же иначе. Я полагаю, что именно ты убил Илу Хилл, равно как и моего мужа Эвери. Не говоря уже о несчастном Аликаммике, единственная вина которого была в том, что я наняла его в проводники. Целая упряжка ездовых собак тоже на твоей совести…

Дональд, снисходительно улыбаясь, смотрел на нее.

– Я вижу, ты на грани припадка истерии, Корри. Похоже, придется принимать меры.

– Я знаю, какие это меры! Ты хочешь сделать из меня наркоманку! Что, не так? Чтобы я помешалась и не смогла рассказать людям правду о том, что ты – убийца!

Корри кричала в полный голос, позабыв о том, что находится во власти этого страшного человека, что ее нагота едва прикрыта пледом.

– Как же ты мог, Дональд? Допустить, чтобы на твоих глазах девушка сгорела заживо! Как можно быть таким бесчеловечным!

– Ерунда. Уверяю тебя, что это неправда. Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Он шагнул к ней. – Единственное, что несомненно, – тебе пора принять лекарство. Я не могу позволить громогласно обвинять меня во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях, которые придут тебе в голову. Что подумают другие постояльцы и хозяин гостиницы? Что ты совсем тронулась умом? К тому же твои утверждения голословны и беспочвенны. У тебя нет и не может быть ни одного доказательства.

– У меня есть газетная вырезка!

Сказав это, Корри вспомнила, что вырезка на самом деле принадлежит Дональду, а не ей.

– И… и я совсем не сумасшедшая. Я совершенно нормальна, и тебе это известно. Кто из нас двоих сумасшедший – это еще вопрос! По-твоему, если мужчина домогается женщины долгие годы, тратит полжизни на то, чтобы оказаться с нею в постели, а сам не может получить удовлетворение без своего чертова факела, то он нормален?

– Хватит!

– Нет, не хватит! Я не замолчу, и тебе не удастся заткнуть мне рот! Я буду говорить столько, сколько сочту нужным!

Корри продолжала кричать, не помня себя от ненависти и страха, хотя уже понимала, что карта ее бита. В дверях стоял доктор Санти. Его глаза жадно пожирали ее наготу. В руках он держал пузырек, содержимое которого было очень хорошо известно Корри.

– Нет! Вам не удастся снова накачать меня наркотиками! Я не позволю…

– Вот как?

Дональд сделал еще один шаг. Теперь он был не один, с фланга его поддерживал доктор Санти, чей вожделенный взгляд не ускользнул от внимания Корри.

Она в отчаянии отступала, поминутно оглядываясь, чтобы не споткнуться о кровать. Корри знала, что спасения ждать неоткуда и она на самом деле только оттягивает неизбежное. Комната маленькая, двое сильных мужчин преграждают ей путь к двери, отступать дальше некуда. Через несколько секунд она окажется в ловушке, зажатая между кроватью и стеной.

– Теперь я вижу, Корри, что ты совсем не в состоянии разумно мыслить и действовать. – Дональд говорил с ней, как с тяжело больным человеком, – спокойно и с терпеливым состраданием. – А я думал, что ты уже начала поправляться. Как жаль, что мои надежды не оправдались.

– Надежды? А как насчет Илы Хилл и ее надежд? Вряд ли она надеялась сгореть заживо! Вряд ли мечтала…

– Я сказал, довольно! – Рот Дональда перекосился в отвратительной гримасе. – Хватай ее, Санти. Еще недоставало, чтобы она переполошила всю гостиницу. Хоть я всех предупредил, лучше избежать лишнего шума.

– Ладно.

Они подступили к ней совсем близко. Никакие крики не помогут.

* * *


Корри открыла глаза и тряхнула головой, чтобы порвать толстую сеть паутины, серыми бинтами обматывающую ее воспаленный мозг. Веки, казалось, были измазаны в смоле и безнадежно слипались. Гортань пересохла. Как долго она спала? Похоже, вечность.

Корри постаралась перевернуться на бок, но ноги не шевелились, руки тоже, тело не подчинялось ее воле. Запястья и ступни онемели. Малейшее движение причиняло ей немыслимую боль.

Объятая ужасом, Корри попыталась приподнять голову, уже догадываясь, какое зрелище ее ожидает. Она была привязана к кровати прочными узкими полосами порванного одеяла. К ее большому удивлению, кто-то догадался надеть на нее ночную рубашку, избавив от дополнительного унижения.

– Ну, спящая красавица, вот ты наконец и проснулась.

Корри повернула голову на голос, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли.

– Дональд?

– Да, это я. Ну как, Корри, будешь вести себя тихо или хочешь еще лекарства? Если честно, мне надоело каждый раз заламывать тебе руки и вливать насильно в рот лошадиную дозу. Доктор Санти говорит, что если будет продолжаться в том же духе, ты скоро станешь совсем ненормальной. Ты ведь этого не хочешь, не так ли?

– Нет… не хочу. – Корри закрыла глаза и вдруг поняла, как она измучена и обессилена. – Как долго я спала?

– Достаточно долго. Больше двенадцати часов.

– Двенадцать часов! О Боже! Ты не мог бы развязать меня и подать стакан воды? Я очень хочу пить.

– Наверное, мог бы. Если ты будешь себя хорошо вести.

– Я буду… обещаю.

Язык с трудом ворочался во рту. Беспомощность и необходимость лгать всколыхнули прилив жестокой ненависти, охватившей ее сердце. Надо было использовать единственный шанс и застрелить Дональда из его же собственного пистолета. Почему она этого не сделала? Зачем нужно было испытывать никому не нужные угрызения совести и изводить себя сомнениями: как же можно убить человека? Вдруг она не сможет справиться с оружием? Что если выстрел услышит доктор Санти? Вот к чему привели глупые колебания! Ее положение стало в тысячу раз хуже!

– Приподними голову. Я дам тебе попить.

– Дональд влил ей в рот ложку прохладной воды. Большая часть ее испарилась, едва коснувшись запекшихся губ, и только несколько капель Корри с жадностью проглотила.

– Еще.

– Пожалуйста.

Дональд мягким движением поддерживал ее голову и терпеливо поил Корри с ложки. Что за странный, непредсказуемый, душевно искалеченный Человек! Каким только Корри его не видела – злым, холодным, деловым, печальным, плачущим, похотливым. А вот теперь искреннее добросердечие! Корри спросила его:

– Что ты собираешься делать дальше?

– Мы вернемся в Сан-Франциско, и я наконец сам займусь судоверфями. Там многое нужно сделать. Прежде всего проверить, не обворовывал ли нас все это время управляющий, которого я нанял.

«Нас». Корри совсем забыла, что, согласно папиному завещанию, они с Дональдом теперь полноправные наследники всего состояния. Ну что ж, папа добился того, чего хотел.

– Что ты сказал хозяину гостиницы о моих криках?

Дональд теперь стоял у окна и смотрел на улицу, откуда доносились бодрые голоса и стук молотков. Плотники восстанавливали деревянный тротуар после пожара. Жизнь текла своим чередом!

– Я сказал ему правду – что у тебя очередной припадок неврастении и что доктор оказал тебе необходимую помощь. Это никого не удивило. Женщины часто сходят с ума на Аляске. Не выносят холода, долгой полярной ночи и сурового быта. Не ты первая, не ты последняя.

Корри расслабила напряженные мышцы, отчаявшись бороться с тугими путами. Комната сразу же изменила свои очертания и поплыла перед глазами. Лицо Дональда деформировалось, черты исказились до неузнаваемости, голос превратился в назойливое жужжание и только через некоторое время вновь обрел ясность.

– …известно ли тебе, Корри, что жена не может выступать в суде свидетелем против своего мужа?

– Я… я никогда не думала об этом.

– Это так.

Комната резко качнулась влево, и Корри дернулась на кровати, сознавая, что вот-вот свалится на пол.

– Все равно, ты – убийца. Я никогда не перестану повторять это. Ты не сможешь заставить меня замолчать.

– Заткнись, шлюха! А не то я припомню тебе письмо к мертвому любовнику, и ты об этом пожалеешь, грязная распутница!

– Я не распутница! Ты лжешь, Куайд не умер! Я знаю, что он жив. Пожар в гостинице еще не означает…

– Он мертв. Если бы он был жив, то наверняка постарался бы разыскать тебя сам.

Корри задрожала всем телом и отвернулась к стене, оставив слова Дональда без ответа.

* * *


Прошло несколько дней. Три? Четыре? Все послабления в режиме Корри, все улучшения в ее состоянии были сведены к нулю. Все было так же, как и несколько месяцев назад в домике под Секл Сити, – от постоянного наркотического дурмана она перестала замечать течение времени, смену дня и ночи. Ее по-прежнему держали связанной, иногда перемещая веревки с места на место, так что они не причиняли особенной боли. Корри смутно осознавала, что Дональд все эти дни спал на полу на матрасе. Иногда до ее слуха доносились голоса: тихие разговоры Дональда с доктором Санти, хриплый смех Арти. Ее посещали страшные видения – мерцание прекрасной камеи в отблесках пламени. Иногда Корри казалось, что женский профиль на камее искажается, и тогда раздавался шепот: «Нет, нет, нет. О Господи… только не это… Ненавижу. Ненавижу».

Но даже в те минуты, когда ее сознание мутнело и заволакивалось беспросветным туманом, в нем продолжала теплиться неистребимая мысль. Надо бежать! Пока непонятно, каким образом, но надо. Эта мысль была единственной опорой ее существования, заставляла Корри бороться за сохранение своего рассудка. Она убежит и найдет Куайда, если он жив. И ничто не остановит ее. Ничто.

Она почти не разговаривала, стараясь не злить Дональда понапрасну. Корри вспомнила одну из своих детских хитростей, и теперь, когда доктор Санти приходил давать ей лекарство, она не сопротивлялась. Корри делала вид, что глотает, а когда доктор отворачивался, выплевывала все в руку, которую после незаметно вытирала об одеяло. Доктор Санти все время куда-то спешил, казался озабоченным и ничего не замечал.

Был ясный июньский день. С улицы доносились крики и шум. Даже не выглядывая в окно, можно было догадаться, что там происходит настоящее столпотворение. Люди стремились скорее заготовить припасы к суровой зиме, а заодно насытиться вдоволь солнечным летним теплом, чтобы долго хранить воспоминания о нем, когда наступит полярная ночь. Доктор Санти накормил ее завтраком. Дональд появился буквально на несколько минут, о чем-то вполголоса переговорил с доктором и ушел.

Корри притворилась спящей. Она лежала с закрытыми глазами и чувствовала присутствие доктора, слышала тихий шелест страниц – он читал старый журнал. Когда она открыла глаза, в комнате уже сгущались сумерки. Откуда-то с улицы доносились далекие звуки музыки.

Корри потянулась и издала легкий, сонный вздох, как будто только что проснулась.

– Доктор Санти?

– Да, это я. Я сижу возле тебя целый день.

Он тяжело вздохнул и откинул непослушную рыжую прядь со лба. Корри зевнула и лениво спросила:

– Который час?

– Уже поздно. Ты проспала ужин.

– Да?

Корри села на постели и завернулась в одеяло. Она была уверена, что выглядит очень привлекательно.

– Дайте мне, пожалуйста, щетку дли волос.

Доктор Санти молча отыскал ее и протянул Корри, Она принялась сражаться со спутанными локонами, скрежеща зубами от боли. Доктор сидел верхом на единственном в комнате стуле и, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки, молча наблюдал за ней.

– Ты очень красивая женщина. Тебе это известно?

– Такая красивая, что жалко было убить?

Доктор вскочил со стула и подошел к окну. Не глядя на нее, он грубо ответил:

– Замолчи, Корри. Есть кое-что, чего ты никогда не поймешь.

– Да, наверное.

Зато Корри поняла, что избрала неправильную тактику, и решила действовать иначе. Она заставила себя улыбнуться как можно обворожительнее и ласковее. «Он ведь видел меня раздетой и восхищался мной. Он относится ко мне учтиво и нежно. Я ему нравлюсь».

– Доктор Санти, я хочу есть. И чувствую себя не в пример лучше, чем вчера. Может быть, я оденусь и мы немного пройдемся? Ведь если я совсем не буду двигаться, то никогда не поправлюсь. Мы могли бы зайти в какой-нибудь ресторанчик.

Доктор Санти потянулся и громко зевнул. Корри подумала, что ему, наверное, очень наскучило сидеть взаперти целый день. Она закончила расчесывать волосы и разбросала их по плечам. Взглянув на себя в зеркало, она увидела, что глаза ее блестят от волнения, а на щеках выступил румянец. Доктор занервничал и нерешительно сказал:

– Мне запрещено выводить тебя на улицу.

– Почему? Вы же будете рядом. Дональд ведь разрешал мне раньше выходить на улицу. Я буду хорошо себя вести после такого урока. Мне не под силу бороться с Дональдом. Он слишком силен.

Доктор Санти пребывал в нерешительности.

– Ну пожалуйста. Я обещаю быть послушной. Мне ведь так нужен друг. Кто-нибудь, на кого я могла бы положиться. А вы единственный человек, который…

Корри деликатно не закончила фразы.

– Ну хорошо. Только на пять минут, не больше. И не рассказывай об этом Дональду. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет.

Корри попросила его отвернуться, чтобы привести себя в порядок, и заметила, с какой неохотой он это сделал. Она нравится ему, это ясно. И возможно, уже давно. Как же она не замечала этого раньше. Надо же быть такой идиоткой! Хорошо еще, что она вообще догадалась обратить на это внимание. Ну уж теперь она не упустит своего шанса и безжалостно использует его расположение!

Ее пальцы быстро справились с пуговицами нового сатинового платья, на покупке которого настоял Дональд, оправили воланы и кружевной воротничок. Она подколола волосы, слегка взбила их изящным, легким движением и сняла с гвоздя меховую накидку, которая была не по погоде, но первой попалась под руку. Корри чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Она надела накидку, повернулась несколько раз перед зеркалом и положила в карман щетку для волос.

Когда они спускались по лестнице, доктор Санти, шедший позади, сказал Корри:

– Помни, что я не спускаю с тебя глаз. И имей в виду, что в кармане у меня нож.

– Ну как же я могу об этом забыть! – Корри быстро взяла себя в руки и сменила тон с холодного на ласковый. – Вы не представляете, как я вам благодарна за то, что вы позволили мне немного подышать свежим воздухом. В комнате так душно! И к тому же очень хочется есть.

Корри болтала без умолку, говоря первое, что приходило в голову. Они прошли мимо конторки, за которой торчал бессменный маленький управляющий. Корри обратилась к нему:

– Добрый вечер. Какая чудесная погода, не правда ли? Я целую неделю проболела, простыла немного и за все это время ни разу не выходила на улицу.

Корри одарила управляющего приятной улыбкой и почувствовала, что за ее спиной доктор Санти вздохнул с облегчением.

Они вышли на улицу. Доктор поддерживал ее под локоть, чтобы не поломать ноги на неровном и вспученном за зиму тротуаре. Корри весело щебетала:

– Ну куда мы пойдем? Как это прекрасно – чувствовать себя свободно, – а сама тем временем беспокойно оглядывалась.

Посреди улицы кто-то бросил телегу, безнадежно увязшую в грязи. Слева из дверей дансинга вывалилась компания кутил, которые кричали, громко хохотали и сталкивали друг друга с тротуара в грязь.

Прежде чем доктор Санти успел что-нибудь сообразить, Корри решительно направилась в сторону подвыпившей компании, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. Она изящно держала доктора под руку и пыталась унять дрожь в пальцах, которая могла бы ее выдать. Дансинг со всей его кутерьмой – вот единственный шанс спасения!

Когда они поравнялись со входом в заведение (вывеска гласила, что оно называется «Юконец»), Корри замедлила шаги. Она упорно смотрела на одного из мужчин, огромного, краснолицего чечако, надеясь встретиться с ним глазами. Так и случилось.

– Эй, привет, а ты хорошенькая!

К ее радости, мужчина был сильно пьян. Очевидно, он не отказывал себе в удовольствии пропустить стаканчик после каждого танца. А танцевать был большой любитель. Он поклонился ей и икнул.

– Очень хорошенькая. Не то что здешние коровы.

Его приятели обернулись и посмотрели на Корри. Она ослепительно улыбнулась им и стала завлекающе вилять бедрами, как, она видела, это делают проститутки. Она томно взглянула еще на одного простофилю и послала ему воздушный поцелуй, чувственно надув губки. Корри поймала себя на мысли, что никогда прежде не флиртовала с мужчинами. Отчаяние вынудило ее и на такое!

– Корри, что ты делаешь? Подожди…

Доктор Санти почувствовал неладное, и его пальцы впились в локоть Корри.

– А что? Я просто выказываю свое дружелюбие…

Голос Корри был абсолютно спокоен и беспечен. Она заметила, что мужчины вместо того, чтобы расходиться, теснее сбиваются в кучу у входа в дансинг. Только это ей и было нужно! Она сунула руку в кармате и нащупала щетку для волос. Потом стремительным, неуловимым движением ткнула ею в глаза своему спутнику. Доктор Санти вскрикнул от неожиданности и одной рукой схватился за лицо.

Корри ловко вывернулась от него и бросилась к дверям. Попутно она налетела на одного из старателей, который не удержался на ногах и завалился на другого. Тот был настолько пьян, что свалился и сбил с ног еще одного. Кто-то кого-то ударил. Началась драка.

Пользуясь всеобщим смятением и неразберихой, Корри проскользнула у кого-то под рукой и влетела в дверь дансинга.

В помещении было темно и накурено. От смешанного запаха винных паров и разгоряченных, потных тел было трудно дышать. Жалобно громыхало пианино, из соседней комнаты доносились стук рулетки и жужжание напряженных голосов. Из-за длинной полированной стойки на Корри удивленно смотрел бармен в белом переднике.

Корри вбежала в зал и смешалась с толпой танцующих. Не разбирая дороги, не обращая внимания ни на нескромные реплики, ни на мужской смех в ее адрес, она проталкивалась сквозь плотную стену влажных, расслабленных, надушенных тел. Кто-то попытался поймать ее за талию, но она вывернулась и продолжала бежать, поскальзываясь на опилках, по направлению к дальнему концу зала.

Юноша в белой куртке с подносом, уставленным тарелками с едой, чуть не налетел на нее и сердито буркнул что-то неразборчивое.

Кухня! Ну конечно! Там должна быть дверь на задний двор!

Корри оттолкнула с дороги юношу, тот потерял равновесие, тарелки градом посыпались на пол и разлетелись на мелкие кусочки.

Она бросилась в том направлении, откуда шел юноша, и через секунду толкнула скрипящую, замызганную дверь кухни. Толстый повар-китаец удивленно приподнял бровь, но Корри была уже на заднем дворе и пробиралась среди пустых коробок и мусорных куч. Из-под ее ног метнулась в сторону крыса, Корри едва не потеряла равновесие, но удержалась и продолжала бежать без оглядки.


Ли Хуа надела черный шелковый пеньюар и медленно застегивала перед зеркалом янтарные пуговицы. Ее рука слегка дрожала – то ли от радости, то ли от волнения. Было около полуночи, то самое время, когда солнце ненадолго скрывается за горизонтом, чтобы вскоре снова взойти на небосклон. Из-за стены раздавались музыка, чей-то смех. Жизнь в «Принцессе Дансинг» била ключом.

А ее собственная жизнь? Ли Хуа опустилась в роскошное кабинетное кресло-качалку, недавно приобретенное у местного антиквара. В доме у Стюартов было точно такое, – наверное, поэтому она не удержалась и купила его.

Ли Хуа терзали сомнения. Она до сих пор не могла поверить до конца… С того момента, как два часа назад Уилл сделал ей предложение, Ли Хуа не находила себе места. Она бродила взад-вперед по кабинету, то и дело натыкаясь на маленький инкрустированный столик, забитый флаконами с помадой для волос, щипцами для завивки, парижскими шляпками и париками, разными украшениями…

– Ли Хуа…

Уилл произнес ее имя каким-то сдавленным голосом, он чувствовал себя неловко среди всех этих женских безделушек.

– Ты знаешь, я немногое могу тебе предложить. Моя нога… в общем, я навсегда останусь хромым, это очевидно. Что касается моей медицинской практики, то я решил остаться здесь, на Аляске, до тех пор, пока люди будут нуждаться в моей помощи. Я люблю Север. И мне нужна женщина, которая разделила бы мою любовь. – Он взял Ли Хуа за руку и сжал ее. – Мне нужна ты.

– Я?

Ли Хуа недоуменно посмотрела на него, чувствуя, как трепещет ее сердце.

– А кто же еще? – Уилл смущенно улыбнулся. – Ты единственная женщина, которую я люблю, Ли Хуа. Я полюбил тебя в тот день, когда увидел впервые, на Чилкутском перевале. Я лечил тогда твою бедную маленькую ножку, а ты цеплялась за мою руку, чтобы не закричать от боли. Ты очень храбрая, Ли Хуа. Во всех смыслах.

Ли Хуа опустила глаза.

– Нет… это совсем не так. Я… я была проституткой, Уилл.

– Да, я знаю.

Ли Хуа не в силах была взглянуть на него.

– В таком случае… жениться на мне было бы безумием с твоей стороны.

Уилл взял ее голову большими теплыми руками и посмотрел ей прямо в глаза.

– Это не безумие, Ли Хуа. Ты прекрасная и храбрая женщина. Я люблю тебя и хочу остаток дней провести рядом с тобой.

Он продолжал:

– Ты думаешь, я безгрешен? Что никогда в жизни не совершал ошибок? Возможно, больших? Господи, любимая моя, сколько я их сделал! И не исключено, что сделаю еще. Но дело не в этом, а в том, что я люблю тебя, Ли Хуа. Ты согласна стать моей женой?

– Да, – прошептала Ли Хуа. – Да, Уилл.

Они решили остаться в Доусоне после свадьбы. Уилл будет по-прежнему заниматься своей любимой медициной, она – дансингом. По крайней мере, до тех пор, пока старатели не охладеют к танцам. А потом, возможно, она откроет магазин дамского платья…

Ли Хуа не могла избавиться от мучительных мыслей. А что, если Уилл пожалеет о своем решении? Вдруг он решит, что сделал очередную ошибку? Про себя она знала точно – ничто на свете не заставит ее пожалеть об этом. Никогда.

Яростный стук в дверь вывел ее из задумчивости. Встревоженная, Ли Хуа поднялась с кресла.

– Кто там?

– Это я, Корри! Ради Бога, Ли Хуа, впусти меня! Спаси меня! Спрячь меня!

– Ну, рассказывай все по порядку.

Ли Хуа пришлось крепко держать подругу первые несколько минут, чтобы та успокоилась и пришла в себя. Вид у Корри был безумный: глаза широко раскрыты и беспокойны, волосы растрепаны и в беспорядке разметаны по плечам.

– Я не могу! У меня нет на это времени! Как ты не понимаешь, Ли Хуа, доктор Санти знает, что мы знакомы. Он знает, что ты моя подруга. Он придет сюда, я уверена. Может, он уже близко. Ты должна спрятать меня… Пожалуйста… Дональд не должен меня найти.

Ли Хуа внимательно посмотрела ей в глаза. Да, Дональд Ирль – действительно чудовище. Ей ли не знать об этом? Но не исключено, что Корри и вправду сумасшедшая. По крайней мере, выглядит она именно таким образом. И говорит что-то невразумительное.

– Послушай, Корри. Наверное, ты все-таки кое-что преувеличиваешь. Наркотики! Убийства! А что означает эта брошь и девушка, которая сгорела заживо, но продолжает кричать? Бессмыслица какая-то!

– Вовсе не бессмыслица, Ли Хуа! Я тебе потом все расскажу, если только ты меня спрячешь. Доктор Санти придет сюда… Ли Хуа, если мы с тобой друзья, ты не откажешь мне в помощи. Если Дональд найдет меня… я не знаю даже, что он сделает. Пожалуйста, спрячь меня.

– Но ты не можешь остаться здесь. Куда я тебя спрячу? Под кровать? Ко мне приходят разные люди. И потом, здесь он тебя моментально найдет.

Корри лихорадочно осматривала комнату.

– Но ведь должно же найтись место…

Ее взгляд задержался на маленьком столике, где были разложены парики. Корри схватила один из них, черный, и вскричала:

– Можно надеть его, Ли Хуа? Я могу спрятаться где-нибудь в дансинге! Должна же найтись какая-нибудь маленькая щелочка, где можно отсидеться несколько дней.

– Может быть, в театре? Он почти отстроен и…

– Конечно, в театре! Скорее!

Ли Хуа ловким движением собрала волосы Корри в пучок и заколола его шпильками. Потом натянула сверху парик. Корри мгновенно преобразилась.

– Отлично. Теперь нужно переодеться, иначе тебя узнают по платью. Вот возьми мою накидку.

Она набросила ее на плечи Корри.

– Вот так, хорошо. Тебя невозможно теперь узнать. Иди через дансинг. Скажи Джиму – бармену – что ты пришла на прослушивание. Пусть он отведет тебя в гримерную. Я открываю свой собственный театр, премьера в четверг, так что Джим ничего не заподозрит.

С черной высокой прической и в накидке, застегнутой таким образом, что была видна пышная, красивая грудь, Корри походила на хорошенькую и фривольную танцовщицу. Ли Хуа надела на нее шляпу с черной шелковой вуалью.

– Опусти ее на лицо, Корри. И иди скорее! Нельзя терять ни минуты! Иди!

– Ли Хуа, я не знаю, как мне благодарить тебя.

– Потом будешь благодарить. Иди! А то будет поздно!

Корри заспешила к двери. Только она вышла, как Ли Хуа услышала настойчивый стук в дверь.

Первый человек, которого увидела Корри, выйдя на улицу, был доктор Санти. Он размашисто шел по тротуару прямо на нее и был похож на огромного, угрюмого рыжего паука. Корри почувствовала, что еще мгновение – и она закричит и бросится бежать. Но она совладала с собой, опустила вуаль и заставила себя идти не спеша, плавно покачивая бедрами.

Они поравнялись. Доктор Санти едва взглянул на нее и направился прямо к двери Ли Хуа. Корри, затаив дыхание и дрожа всем телом, подошла к двери дансинга.

Зал был переполнен. Никто не обратил на нее внимания. Слева от входа сверкала стойка е зеркальной витриной, уставленной бутылками. Бармен, молодой человек с вкрадчивыми манерам, выдавал трем девицам жетоны за отработанные танцы.

– Да? – бросил он небрежно Корри.

– Где здесь театр? Ли Хуа велела мне… подождать в гримерной. Я пришла на прослушивание.

– Да?

Глаза бармена уставились на то место, где под черной накидкой вздымалась пышная грудь посетительницы.

– Ну что ж, пойдем. Это близко. Я сам провожу тебя.

Корри была так напугана встречей с доктором Санти, что торопливо последовала за барменом – в другой ситуации она бы остереглась и предпочла обойтись без провожатых. Позади стойки была маленькая дверца, ведущая в коридор, в конце которого и помещался театр – небольшой зал, пахнущий свежей стружкой, и сцена с голубым бархатным занавесом, отделанным по низу кистями.

– Зрительских мест еще нет, но к четвергу будут. Как тебе здесь нравится? По-моему, неплохо. Бьюсь об заклад, что мы отлично сыграем премьеру, если, конечно, Ли Хуа возьмет тебя на работу. Ты танцуешь или поешь?

– Пою, – храбро солгала Корри.

– За сценой есть комнатка, там и подождешь. А может, подождем вместе?

Гримерная оказалась каморкой с туалетным столиком, шатким стулом и зеркалом, висящим на стене. Пол был усеян свежими стружками.

– Нет, спасибо, я подожду одна.

– А что так? Чем я тебе не мужчина? Мы могли бы отлично скоротать время.

Он просунул руку под накидку и схватил Корри за грудь. Она яростно оттолкнула его.

– Оставьте меня в покое! Я пришла на прослушивание, и только за этим!

– Да? Что ж, очень жаль.

Тем не менее он отошел на шаг и, не сводя с Корри сладострастного взгляда, дружелюбно добавил:

– Удачи тебе. И держи ухо востро, чтобы эта сука Ли Хуа не надула тебя. Она только с виду такая кроткая. А на самом деле – палец в рот не клади.

Как только он ушел, Корри без сил опустилась на стул, всем телом дрожа от страха неизвестности.


Глава 36


Следующие два дня Корри провела в маленькой гримерной. Ли Хуа велела Джиму втащить туда матрас, а сама принесла подруге нитки и полотно: чтобы убить время, Корри принялась вышивать натюрморт с цветами и фруктами. Ли Хуа легко удалось выпроводить доктора Санти, так что Корри чувствовала себя почти в безопасности.

Ли Хуа рассказывала о своей помолвке с Уиллом Себастьяном, и Корри не могла скрыть искренней радости.

– О Ли Хуа, как же это прекрасно! Я так счастлива за тебя!

– Я тоже счастлива.

Карие глаза китаянки светились теплой улыбкой, их взгляд снова стал добрым и мягким, как прежде, в безоблачные времена юности.

– Он знает про меня все, Корри, и любит такую, какая я есть.

– Вы собираетесь вместе вернуться в Сан-Франциско?

– Нет, Корри. Наши сердца принадлежат Северу. Даже когда «золотая лихорадка» закончится, в Доусоне останутся люди, которым будет необходима помощь Уилла. И он никуда отсюда не уедет. А я буду рядом с ним. По крайней мере, здесь я чувствую себя свободной.

Корри крепко обняла подругу, ее глаза стали влажными.

– Ты всегда была свободной, Ли Хуа; знаешь ты об этом? Возможно, именно ты научила быть свободной и меня.

Долгие часы, когда Ли Хуа была занята в дансинге и салоне, Корри посвящала писанию длинных, полных отчаяния писем к Куайду. Она отправляла их в самые разные города и поселения, какие только приходили ей в голову, – в Секл Сити, Танану, Дайю, Игл. Даже если Куайд не погиб, у него было немного шансов получить хоть одно из этих писем – Корри ведь не знала адреса и писала до востребования. Она чувствовала, что не может сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Надо было действовать! Корри отправила Джима на пристань, чтобы он купил ей билет на пароход до Сороковой Мили. Она поедет туда и сама все разузнает. В любом случае это лучше, чем пребывать в бесконечной неизвестности.

На утро третьего дня Корри проснулась рано, ей не спалось от волнения, голова была переполнена планами. Около полудня отходил пароход «Дж. П.Лайт», а ей нужно было еще помыться и собраться.

Она скатала матрас и засунула его под туалетный столик, чтобы иметь хоть какое-то пространство для передвижения. В дансинге за стеной было тихо, в этот час девушки спали в своих комнатах, восстанавливая силы после бесконечных ночных вальсов. Пианино молчало, улица еще не наполнилась обычным дневным шумом, так что были слышны лишь рассветные птичьи трели.

Корри попыталась привести в порядок свою синюю юбку, изрядно помятую и испачканную во время стремительного бега по задворкам дансингов и кабаков. Если бы только у нее был утюг, чтобы погладить одежду! И еще нужна горячая вода: Корри чувствовала себя невыносимо грязной, настолько, что, и помыслить нельзя было о том, чтобы отправиться в путь, не помывшись.

Она потихоньку приоткрыла дверь гримерной и огляделась. Она проберется на кухню и раздобудет кувшин воды. А если совсем повезет, у нее будет возможность подогреть воду на плите…

Корри притворила за собой дверь, поморщившись от неприятного, громкого скрипа, прошла через маленькую сцену и стала спускаться по ступенькам в зал.

– Совсем не роскошно. Я имею в виду помещение. У нас в Сан-Франциско театры в тысячу раз лучше, правда, Корри?

– Дональд!

Корри отшатнулась от испуга и неожиданности. Дональд стоял, непринужденно опершись на рампу. Он был одет в безукоризненно отутюженный черный шевиотовый сюртук и белую рубашку с тугим галстуком. Его внешний вид был настолько цивилизованным, что, казалось, он только что вышел из собственного экипажа на Калифорния-стрит.

– Ты удивлена? Не ожидала увидеть меня, Корри? Напрасно. Наверное, твой приятель Джим рассказывал тебе о том, что мечтает отправиться в Ноум. Для этого ему нужны деньги, провизия и снаряжение. А мне нужна ты. Так что все очень просто.

Корри затравленно оглянулась. Бежать было некуда. За сценой не было другого выхода, а Дональд преграждал ей путь в дансинг. Он подошел и крепко взял ее за локоть.

Когда они проходили через танцевальный зал, то столкнулись с Ли Хуа, которая разбирала какие-то деловые бумаги у стойки бара. При виде Дональда ее глаза расширились от ужаса, и лицо побледнело и стало цвета льняного полотна.

Ли Хуа мгновенно поняла, что нужно делать. Она метнулась к внутренней стороне стойки – там в ящике Джим держал заряженный пистолет.

– Не двигайся с места, узкоглазая шлюха!

Дональд вытащил из-за пояса кольт и угрожающе потряс им в воздухе.

– Корри моя, и я не позволю никакой грязной китайской твари становиться на моем пути!

Ли Хуа оцепенела, на ее щеках выступили красноватые пятна. Глаза девушек встретились, и Корри увидела, как испугана и обескуражена ее подруга. Попытка Ли Хуа спасти ее с треском провалилась. Дональд потащил Корри к выходу, и в этот момент они обе поняли, что, может быть, видятся в последний раз.

– Ли Хуа…

Корри бросилась к подруге.

– Осторожно, Корри…

Прежде чем Корри успела ответить, Дональд грубо толкнул ее к двери и вывел на улицу.

Отчаяние и безысходность навалились на Корри тяжелым грузом, так что она едва передвигала ноги, идя под руку с Дональдом. В гостиничном номере доктор Сайта упаковывал в сундук ее одежду и фотокамеру. На кровати были разложены книги. Когда Корри вошла, доктор бросил на нее обиженно-возмущенный взгляд.

– Значит, маленькая беглянка поймана.

Корри не ответила и обратилась к Дональду:

– Куда мы едем?

– Домой, в Сан-Франциско. Скорее всего в дом твоего отца. Мне всегда нравилось это место. Теперь, когда твоя тетя переехала, нам с тобой будет там уютно. Я подумал, что, наверное, не стоит помещать тебя в лечебницу, ведь с нами едет доктор Санти – он согласился быть твоим лечащим врачом. Я уверен, что он сможет надлежащим образом следить за состоянием твоей психики.

– То есть будет моим надсмотрщиком? Ты это имеешь в виду?

Доктор Санти еще раз обиженно взглянул на Корри и вышел из комнаты. Дональд продолжал говорить, как будто не слышал ее вопроса:

– Когда мы приедем в Сан-Франциско, я куплю тебе другое бриллиантовое кольцо, взамен того, которое ты так опрометчиво выбросила. Я выберу кольцо с самым крупным бриллиантом. Он будет сверкать на твоем пальце, как тысяча солнц. Ты будешь очень гордиться им. Особенно тогда, когда ты совсем перестанешь артачиться и мы с тобой сможем снова войти в общество.

Корри, наученная горьким опытом, знала, к чему приведут все ее протесты, поэтому ничего не ответила. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Обычная толчея людей, лошадей, телег, а над всем этим простиралось чистое голубое небо, такое яркое, что до боли резало глаза. Косяки перелетных птиц растворялись в этой голубизне и казались едва заметными черточками. Аляска! Суровая, необъятная земля, прекрасная и жестокая!

Корри наконец обернулась к Дональду и сказала:

– Не мог бы ты сделать для меня одну вещь, прежде чем мы уедем?

– Какую?

– Не мог бы ты разузнать, что случилось с… моим другом Куайдом Хиллом?

Лицо Дональда исказилось, как будто он получил пощечину, но Корри, запинаясь, продолжала говорить:

– Ты же знаешь, что я собиралась сама отправиться на Сороковую Милю. Я хотела все разузнать об этом пожаре в гостинице. Дональд, пожалуйста, помоги мне. Ты можешь не говорить ему, где я и что со мной. Ты вообще можешь с ним не встречаться. Единственное, что я хочу знать наверняка, – жив он или нет. Если ты выполнишь мою просьбу, я стану тебе хорошей женой, Дональд. Во всех отношениях. Клянусь тебе.

Дональд молча смотрел на нее. На его щеках выступили красные пятна, глаза сверкали холодным, злым огнем.

– Значит, ты так сильно любишь его?

– Да, я люблю его. И буду любить всегда. Тебе этого не понять.

Взгляд Дональда затуманился.

– Я тоже умею любить, Корри. Неужели тебе это никогда не приходило в голову?

– Любить! Ты не любишь меня. Ты просто хочешь владеть мной.

– Может быть, то чувство, которое я испытываю к тебе, не похоже на то, как любишь ты. Но для меня это – любовь… Ты когда-нибудь задумывалась над тем, кто ухаживал за тобой, перестилал постель, подносил судно, пока ты лег жала без сознания в Секле?

Корри чуть не открыла рот от изумления.

– Ты?! Но я думала, доктор Санти…

– Ты думаешь, этот негодяй способен мараться, ухаживая за чужим человеком? Он умеет делать тайные аборты, но дальше этого его человеколюбие не распространяется. И потом, я все равно не позволил бы ему прикасаться к тебе. Ты моя, Корри. Ты принадлежишь мне. Именно поэтому я ухаживал за тобой.

– Я не думала….

Корри находилась в крайнем душевном смятении, она чувствовала, как краска смущения заливает ее щеки и лоб. Она прятала от Дональда глаза и не знала, что сказать.

Представить себе, что Дональд… Только очень близкий и любящий человек способен на такое. Ее потрясение было безграничным, она не могла прийти в себя от такого поворота событий. Как будто оглушительный раскат грома раздался над самой ее головой…

Дональд подошел к ней, обнял за плечи и нежно прижал к своей груди ее хрупкое тело. Корри ощутила прилив жалости к этому человеку – это все, чем она могла ответить на его чувства.

– Дональд, я верю, что ты… любишь меня. И, если это действительно так, ты не откажешь мне в такой малости. Пожалуйста, разузнай о судьбе Куайда Хилла. Обещаю, я никогда ни о чем больше не буду просить тебя. Мне нужно знать, что с ним. Сделай это для моего душевного спокойствия, прошу тебя.

Глаза Дональда сузились и превратились в злые, колючие щелочки.

– Ты не должна любить никого, кроме меня.

– Пожалуйста, я никогда больше не буду вспоминать о нем, если ты это сделаешь.

Лицо Дональда стало похожим на каменную маску. Корри отвернулась и сказала:

– Ну что ж. Я так понимаю, что ты отказываешься выполнить мою просьбу. Глупо было просить тебя об этом.

– Да, это было глупо. Запомни, Корри, если я еще раз услышу от тебя имя этого человека, я за себя не ручаюсь. Ты хорошо меня поняла?

Корри молчала. Дональд мгновенно преобразился и снова стал хладнокровным и деловым. От отдавал приказания Арти, велел доктору Санти пошевеливаться с укладкой вещей. Корри смотрела на эту суету и не могла поверить в то, что несколько минут назад между ними произошла такая трогательная сцена. Это казалось сном.

Дональд любит ее! Может ли убийца любить, пусть даже извращенно? Может ли убийца ухаживать за больной женщиной и подносить ей судно?

Тут ее мысли обратились к Куайду, и горький комок встал поперек горла, поток невыплаканных слез готов был вырваться наружу. Корри стоило больших усилий взять себя в руки. О Господи, Куайд! Неужели я уеду отсюда, так и не узнав, жив ты или мертв!

Дональд купил билеты на пароход «Ханна». Пока они ехали на телеге к реке, Дональд рассказал Корри о том, что это судно – «гордость юконского флота». «Ханна» имеет в длину 225 футов и по комфортабельности может соперничать с лучшими судами Миссисипи. Помимо того, что каюты на ней освещаются электричеством, рубка оснащена мощным прожектором, позволяющим свести к минимуму риск сесть на мель или столкнуться с другим судном в темноте.

Был ясный июньский день. Воздух был хрустально чист, а солнце такое яркое, что каждый лист на дереве, каждый камень на склоне холма выделялся четким силуэтом. Река несла вдаль свои прозрачные воды, приглашая человека отказаться от домашнего уюта и пуститься в странствие. Свежий ветер обдувал лицо, очищал душу, вселял в нее сладкое беспокойство.

Несмотря на подавленное состояние духа, Корри с любопытством оглядывалась вокруг. Побережье Доусона представляло собой грандиозное зрелище: тысячи лодок, баркасов, плоскодонок; тяжелые баржи, груженные лесом, привезенным с низовьев реки на продажу. Сотни людей, кричащих и суетливо бегающих от одного судна к другому, таскающих мешки, тюки, корзины. Разобраться, что к чему в этой кутерьме, было невозможно. Корри заметила, что часть домов на Франт-стрит отстроена заново, а вдоль улицы тянется ряд фонарей, сверкающих на солнце новенькими стеклами. В город пришло электричество!

Корри отметила про себя обилие самодельных лодок, впритирку друг к другу жавшихся к бортам пароходов и барж. Они очень напоминали те детские неуклюжие поделки, которые мальчишки пускают в плавание в весенних лужах и ручьях. Тем удивительнее было видеть, что многие из них до отказа нагружены тюками с провизией и имеют на борту пассажиров. Это зрелище напомнило Корри озеро Беннет. Здесь царила та же атмосфера всеобщего воодушевления, беспокойства, авантюризма и жажды приключений.

Ну конечно! Они все стремятся в Ноум! Поверив в сказку о несметных богатствах, люди ринулись туда в надежде, что на этот раз она станет былью! В воздухе веяло сладким, пленительным ароматом золота.

Корри вдруг почувствовала, как на ее плечи легла свинцовая тяжесть безнадежности. Какое ей теперь дело до всей этой людской кутерьмы?

Теперь она далека от этой жизни. Она возвращается в Сан-Франциско и фактически обречена на пожизненное тюремное заключение. Дональд слегка подтолкнул ее локтем.

– Пошли, Корри. Чего ты так вытаращилась? Ты что, никогда прежде не видела лодок? Вылезай из телеги. Пойдем, я хочу сам проследить за погрузкой наших вещей.

Корри вяло наблюдала, как доктор Санти и Арти возились с багажом. Дональд крепко держал ее под руку. Когда они поднимались по сходням, Корри не могла оторвать взгляда от воды. Вплотную к пароходу стояли утлые самодельные суденышки. Корри не представляла себе, как такая огромная посудина может сняться с якоря, не потопив при этом своего хрупкого окружения.

На середине трапа Корри остановилась. Дональд не слишком галантно подтолкнул ее в спину.

– Ну же, иди. Что ты встала, как вкопанная? Прошу тебя, Корри, пойдем. Что с тобой?

– Я…

На лбу у Корри выступила холодная испарина. Она помедлила мгновение и двинулась дальше.

– Я только смотрела на лодки. Мне показалось, я увидела…

– Толпу дураков, устремившихся в Ноум, больше ничего. Давай, иди вперед.

Корри заметила, как Дональд что-то вполголоса сказал доктору Санти, кивнув в ее сторону. Она догадалась, что он хочет, чтобы доктор снова дал ей дозу наркотика. Доктор Санти выглядел раздраженным.

– Я же говорил тебе, Ирль, что может случиться, если злоупотреблять опием. Она же окончательно свихнется. Если хочешь знать мое мнение, все и так уже слишком далеко зашло. Почему бы нам просто не пришить ее и…

– Попридержи язык, идиот! Сколько раз можно повторять: я не хочу ее терять. Она нужна мне. А немного опия ей не повредит. Тысячи людей принимают его, и ничего.

– Но ведь опий – это…

Они немного отстали, и Корри перестала разбирать слова их разговора. Ей было все равно. Чувство бесконечного отчаяния переполняло ее душу, лишало сил. Ей хотелось упасть на колени и молиться, чтобы Господь избавил ее от страданий, а заодно и от необходимости жить. Корри заставила себя идти вперед. Она окинула взглядом верхнюю палубу, по которой вдоль ряда новых плевательниц, призывающих к поддержанию чистоты, прогуливались пассажиры.

Корри мрачно подумала, что ее сознание начинает играть с ней злые шутки, что разум, не выдержавший наркотической атаки, изменяет ей. Дело в том, что, когда она поднималась по трапу, ей в какой-то момент показалось, что она видела Куайда – или по крайней мере очень похожего на него человека, – садящегося к рулю одной из самодельных лодок. Но Корри очень быстро потеряла лодку из вида: в гавани было настоящее столпотворение, сотни судов курсировали в разных направлениях, где тут было уследить за крохотной лодчонкой! И потом, этот мужчина никак не мог быть Куайдом. Просто Корри так долго и настойчиво думала о нем, что ее воображение наделило чертами Куайда совершенно постороннего человека. Вот и все. Она услышала голос Дональда:

– Ну вот мы и на борту. Теперь остается молить Бога, чтобы кухня была хорошей, а погода – благоприятной.

Мимо них прошла высокая женщина в черном строгом платье, и Корри показалось, что она узнала Евлалию Бенраш. Но тут женщина обернулась, и Корри увидела молодое, одутловатое лицо незнакомки. Ее охватила дрожь. Ну вот, начинаются видения. Как будто со стороны она услышала свой собственный голос:

– Можем мы остаться на палубе и посмотреть, как будет отчаливать пароход? Я очень люблю это зрелище.

– А почему бы и нет? Ты ведь будешь хорошо себя вести, моя дорогая? Не хочу, чтобы ты думала, будто я жестокий, суровый муж. Тиран и деспот. Давай пройдемся по палубе, ты не против?

Они пошли вдоль борта. Дональд вел Корри под руку, нежно прижимая ее локоть к своему телу. Корри чувствовала, что с трудом выносит это прикосновение, но, тем не менее, покорно шла рядом, понимая, что со стороны они выглядят, как счастливые супруги, отправляющиеся в свадебное путешествие.

Дональд велел Арти и доктору Санти спуститься в каюты и проследить, чтобы вещи были аккуратно размещены на своих местах и чтобы все было приготовлено для долгого плавания. Они с Корри сделали круг по палубе. Дональд принялся рассказывать ей о своих планах относительно судоверфей Стюарта. Он собирается полностью переключить их на производство паровых двигателей. Эра парусного флота подходит к концу, будущее за пароходами.

Корри не слушала его. Она смотрела на оживленное движение речных судов, которые порой расходились, едва не сталкиваясь бортами. Где-то выше по течению произошло столкновение или какая-то другая неприятность – оттуда доносились громкие возмущенные крики. Возникла пробка, владельцы лодок грозно потрясали кулаками в адрес виновников задержки.

Одна из лодок привлекла внимание Корри. У нее был квадратный парус, а на корме виднелась надпись «Пан или пропал». Шкипер, юноша лед двадцати, заметил, что Корри смотрит на него, и весело помахал ей рукой.

Корри улыбнулась ему в ответ и часто заморгала, стараясь рассеять влажную пелену, набежавшую на глаза. Этот юноша со светлыми, спутанными волосами был как две капли воды похож на Мэйсона Эдвардса. На того мальчика, который сперва объяснялся ей в любви под сверкающим полярным небом, а потом оказался единственным, кто встретил появление на свет ее несчастного ребенка…

– О чем это ты так печально задумалась? Какое уродливое корыто вон там, посмотри. Черт бы побрал все эти идиотские самоделки. Половина из них вообще не годна для плавания, остальные – едва держатся на воде. Но хуже всего то, что нам придется какое-то время проторчать здесь, если капитан не захочет потопить пару-тройку из них.

Корри не обращала внимания на слова Дональда, она сосредоточила всю свою волю на том, чтобы не заплакать. Она не должна этого делать. Нельзя, чтобы Дональд видел ее слезы. Надо только перестать думать о Куайде, о своем ребенке, о Мэйсоне…

Двигатель «Ханны» глухо зарокотал, гребные колеса заработали на малом ходу. Капитан предпринял попытку маневра, и борт парохода на несколько футов отодвинулся от причала, давая понять соседним лодкам, что пароход собирается отчалить. Экипажи ближайших лодок возмущенно замахали руками и подняли настоящий гвалт. И снова глаза Корри оказались устремленными на человека, беспечно сидящего у руля плоскодонки. Сдвинув мягкую шляпу со лба, он с любопытством наблюдал за происходящим и, похоже, получал удовольствие от поднявшейся кутерьмы. Это был крупный мужчина с широкими плечами, казавшимися еще более мощными в просторной красной рубахе. Корри вгляделась пристальнее, но яркое солнце слепило глаза и мешало как следует рассмотреть черты его лица. Дональд выказывал явное нетерпение:

– Похоже, нам не избежать задержки. Какая наглость – задерживать движение нормального транспорта!

Корри не слушала его. Ее взгляд был прикован к лицу человека в красной рубашке. Она прищурила глаза, чтобы солнце не так сильно било в них. В это время человек обернулся и стал разглядывать палубу парохода, на которой стояла Корри. Ее сердце рванулось из груди.

– Куайд!

Корри закричала и метнулась к белому, свежевыкрашенному поручню.

– Куайд! Это я! Корри! Куайд!

Ее голос эхом разнесся по воде. Корри не замечала, что Дональд старается оттолкнуть ее от поручня, что люди в лодках удивленно поднимают головы и смотрят на нее полными любопытства глазами.

– Куайд! Куайд!

Корри кричала изо всех сил. На какой-то миг их глаза встретились. Он недоуменно смотрел на Корри, отказываясь верить своим глазам. А может, это ей только кажется! Проклятое солнце! Ничего нельзя разглядеть!

– Куайд, это я! Корри! Я здесь!

Никогда в жизни она не кричала так громко и отчаянно. Теперь на нее смотрели не только люди из лодок, но и пассажиры парохода. Мужчина в одной из плоскодонок улыбнулся и весело присвистнул. Корри почувствовала, как стальные пальцы Дональда впиваются в ее руку. Он пытался оторвать ее от поручня, чтобы увести вниз, в каюту, и запереть.

– Нет! Я не хочу! Я никуда не пойду!

Корри вцепилась в поручень мертвой хваткой и изо всех сил уперлась ногами в палубу. Дональд выкрикивал какие-то угрозы и проклятия.

Корри видела, что губы Куайда шевелятся. Наверное, он кричит ей что-то в ответ. Она же не слышала ни звука, потому что люди в других лодках тоже кричали. Они были измотаны и взбудоражены длительной задержкой, так что их внимание с легкостью переключилось на хорошенькую девушку, в смятении чувств пытающуюся докричаться с борта парохода до мужчины в лодке. Кто-то принялся свистеть, кто-то размахивал руками, а один парень, ловко балансируя на краю своей посудины, что есть силы завопил:

– Эй, красотка! Пусть он катится ко всем чертям! Чем я тебе плох?

– Или я! – подхватили с другой стороны.

– А как насчет меня?

Корри отдавала себе отчет в том, что ее несчастье стало поводом для безудержного веселья всех этих людей – грубых, алчных старателей, – но в этот момент ее нисколько не оскорбляли неуместные шутки и смех. Ведь Куайд жив, и он рядом, всего в нескольких сотнях футов!

Пароход тронулся с места, палуба резко качнулась, так что Корри едва удержалась на ногах. Вдруг она почувствовала резкую боль, Дональд бил ее по рукам, вынуждая отпустить поручень.

– Черт побери! Что это ты надумала, Корри?

Голос Дональда стал глухим от ярости. Когда он понял, что справиться с Корри будет не так легко, он решился на совершенно отвратительную, мерзкую выходку: он стал бить Корри по лицу с такой силой, что ее голова моталась из стороны в сторону, а из разбитой губы заструился тоненький кровавый ручеек.

– Нет! Дональд, пожалуйста…

Зрители, наблюдавшие за развитием этой любовной драмы, пришли в негодование оттого, каким образом этот негодяй обращается с женщиной. Теперь Куайд стоял в лодке и махал ей руками.

Корри задыхалась от злобы. На мгновение ей показалось, что она принимает участие в каком-то карнавальном действе, что ее закрутил водоворот безумных событий, которые сменяют друг друга с такой быстротой, что нет времени опомниться и перевести дух. Дональд снова ударил ее. Волна нестерпимой боли захлестнула Корри и она выпустила из рук поручень. Сейчас Дональд схватит ее и утащит вниз, где снова накачает опием и запрет на замок до самого Сан-Франциско. И она никогда больше не увидит Куайда…

Безотчетным движением Корри изо всех сил ударила Дональда локтем в живот. Он издал невольный стон и от неожиданности и боли отступил на несколько шагов назад. Движимая яростью и безудержным порывом к свободе, Корри, не долго думая, подобрала юбки и перекинула ногу через поручень. Потом другую.

На какой-то миг она дрогнула, но тут же, не давая себе времени испугаться и закричать, с силой оттолкнулась от борта и стремглав полетела вниз.

Вся самодельная флотилия, все без исключения старатели-мореходы дружными криками и смехом приветствовали прыжок смелой девушки, не побоявшейся такой высоты. Корри мельком увидела чье-то перекошенное от страха лицо и сразу же почувствовала такой сильный удар, словно все ее мышцы, кости и внутренности мгновенно смешались в одну кашу.

Раздался громкий всплеск, к Корри потянулись чьи-то руки.

– О Господи!

Она открыла глаза и поняла, что, падая, угодила прямо в маленькую лодку, чуть не перевернула ее и только потом свалилась в воду.

– Пожалуйста…

Неужели это ее голос – жалобный и плачущий? Все ее тело разламывалось на куски. Но какое это теперь имеет значение! Корри показывала рукой в направлении лодки Куайда и бормотала:

– Пожалуйста… помогите мне… Я должна попасть к нему.

– К нему? Нет, я не согласен!

Тут только Корри заметила, что ее собеседник – тот самый юный весельчак, который передразнивал ее, когда она пыталась докричаться до Куайда с борта «Ханны».

– Пожалуйста… скорее. Дональд схватит меня, если мы не поспешим.

Лицо парня мгновенно посерьезнело и повзрослело.

– Никто не мог до сих пор сказать обо мне, что я способен бросить женщину в беде. Ладно, мисс, залезайте в лодку, вам, наверное, не очень-то приятно болтаться в воде, а?

– Да… да.

Множество сильных рук ухватили ее и одним рывком вытащили из реки, как тюк с провиантом.


ЧАСТЬ 5


Глава 37


– Делия! Моя Делия! Глупая девчонка, меня чуть удар не хватил, когда ты прыгнула в воду. Как тебе это только в голову пришло?

Куайд обнял ее. Лодка плавно покачивалась на волнах. Корри прижалась к его груди и тихо всхлипывала.

– Я… я думала, что ты погиб… все это время.

– Погиб? – Он недоуменно хмыкнул. – Напротив, я здоров, как никогда. С чего ты взяла, что я погиб, Делия? Я кричал, чтобы ты попросила капитана спустить трап и заставить Эвери оставить тебя в покое. Почему ты не сделала этого? Я знаю, что ты влюблена в меня, но ломать себе шею из-за этого совсем не обязательно. Или ты умеешь ходить по воде?

Корри чувствовала тепло его дыхания на своей щеке. Неужели он смеется?

– Куайд, ты ничего не понимаешь. Это был не Эвери, а Дональд Ирль. Он будет преследовать меня. От него просто так не сбежишь, он на краю земли найдет меня и снова будет поить опием…

Куайд резко вскинул на нее глаза.

– Подожди, я ничего не понимаю. О чем ты? Дональд? Опий?

Вдруг раздался какой-то странный звук, и тут же люди в ближайших лодках возмущенно закричали и замахали руками. Не мешкая, Куайд схватил Корри и бросил на дощатое дно лодки. Едва он сам успел пригнуться, как пуля расщепила край борта.

– Не шевелись, Делия. Этот идиот стреляет в нас с палубы. Черт бы его побрал, он хороший стрелок. А нам никуда не деться из-под его прицела.

– Он… он убьет нас.

– Пока суд да дело, расскажи мне, что все это значит. Где твой муж?

– Мой муж?

Корри нервно рассмеялась.

– Дональд – мой муж!

Вокруг кричали люди, требуя прекратить стрельбу. В ответ на их крики один за другим гремели выстрелы из кольта.

– Дональд?! – воскликнул Куайд.

– Эвери умер. Я вышла замуж за Дональда. Это он убил Илу.

Корри выпалила все разом, на одном дыхании. Куайд ничего не ответил ей, но стал переползать, не поднимая головы, к корме.

– Ладно, сейчас не время об этом говорить. Черт побери, неужели этот кретин не понимает, что может случайно кого-нибудь подстрелить? Вокруг полно людей. Ладно мы, но ведь он может попасть в кого угодно.

Снова раздался выстрел. Корри возмущенно вскричала:

– О Господи, почему его не остановят!

– Не знаю. Может, там думают, что он охотится на уток.

Куайд подполз к корме, на которой было сооружено нечто вроде деревянного навеса для хранения провианта. Там же находилась небольшая походная печка.

– Что ты собираешься делать? Умоляю, Куайд, не высовывайся. Он застрелит тебя!

– Я как раз собираюсь помешать ему это сделать. Ты что же, хочешь, чтобы мы продолжали сидеть здесь у него на мушке и терпеливо ждать, пока он как следует прицелится? Вот что, Корри. Я попробую поднять парус. Сегодня достаточно ветрено. Нам надо убираться отсюда поскорее.

– Мы не сможем! На реке не протолкнуться, столько лодок!

– Сможем, Корри. У нас нет другого выхода.

Куайд дотянулся до руля и стал осторожно поворачивать его. Парус медленно, как бы нехотя, раздувался от ветра.

– Боюсь, что этого недостаточно, – сказал Куайд. – Вокруг такая теснота, что придется немного поработать веслами, а то, не дай Бог, налетим на кого-нибудь. Лежи и не двигайся, слышишь? Что бы я ни делал и что бы ни случилось.

Куайд взялся за весла, и они медленно поплыли, но вскоре их лодка врезалась носом в чей-то борт. Раздался глухой скрежет.

– Эй ты! Смотреть надо! Лезешь, не разбирая дороги! – возмущенно накинулся на Куайда хозяин пострадавшей посудины.

– Дай нам пройти, идиот. Если мы не уйдем из-под прицела, тебя же первого и подстрелят.

Корри, скрючившись, лежала на дне и наблюдала за Куайдом. Его лицо исказилось от напряжения. Он упорно прокладывал путь сквозь сплошную стену лодок, уговаривая одних, запугивая других, один раз даже вытащил пистолет и угрожающе потряс им в воздухе. Никто из старателей особенно сильно не протестовал и давал им дорогу, поскольку выстрелы и внушительный, свирепый вид Куайда не располагали к долгим дискуссиям и выяснениям отношений.

Самое сложное было выйти из затора, образованного двумя плоскодонками, которые столкнулись с баржей и перевернулись. Незадачливые мореходы, их собаки и мешки с провизией держались на плаву, в то время как подоспевшие на выручку старатели пытались им помочь.

Когда опасность миновала окончательно, Куайд разрешил Корри подняться, улыбнулся и сказал:

– Похоже, что мы вместе плывем в Ноум. Не так ли, милая Делия?

– В Ноум?!

– Корри, я ведь скиталец, ты забыла? Я сейчас пишу для путеводителя главу о трудностях и опасностях судоходства на Юконе. Мне для этого нужна информация.

Перед ними раскинулась голубая речная гладь, сверкающая и переливающаяся на солнце. Кое-где она была усеяна черными точками лодок. Зеленые кроны деревьев низко склонялись к воде вдоль правого берега реки. На горизонте возвышалась скалистая гряда, увенчанная шапкой белоснежных пушистых облаков. Куайд наконец расслабился и, не снимая руки с руля, любовался окрестностями.

– Ты же говорил мне, что не умеешь управлять лодкой.

Корри охватило странное чувство – последствие перенесенного потрясения: она не знала, плакать ей или смеяться. Куайд прищурился на солнце и ответил:

– Я никогда ничего подобного не говорил. Я говорил только, что не умею строить лодки. А это разные вещи. Я ведь родом из Чикаго. Мы часто ходили под парусом по Мичигану. Одно время у нас был отличный шлюп. Если честно, это одно из моих самых любимых занятий. А эту лодку я купил у одного старателя, который построил ее еще на озере Беннет. Она несколько грубовата с виду, но ход у нее отличный. Как она тебе нравится? Пожалуй, я окрещу ее «Делия». В твою честь, моя дорогая:

Корри не разделяла его веселого настроения.

– Удивляюсь, как ты можешь быть таким спокойным? Ведь тебя… нас обоих чуть не застрелили. А ты сидишь как ни в чем не бывало и рассуждаешь о названии лодки!

– А о чем же мне еще рассуждать? О жизни? О судьбе? О загробном мире?

– Не смейся надо мной, Куайд. Дональд – вовсе не повод для смеха. Я уверена, что он уже давно остановил пароход и пустился в погоню за нами. Знаешь ли ты, что он не один? С ним доктор Санти, он никогда не расстается с ножом. И еще Арти, этот – просто убийца. Они все преступники. Они убили Эвери. И Аликаммика…

– Делия, подожди, успокойся. Я прекрасно понимаю, как все это серьезно. Прости, если я тебя обидел. Просто ты выглядишь такой напуганной, взбудораженной, вот-вот разрыдаешься. Я хотел тебя немного развеселить, и только.

– Развеселить?! Я развеселюсь, как только мы уберемся отсюда подальше!

Корри захотела подняться, но лодка закачалась, и она схватилась за руку Куайда, чтобы не упасть. Он резко крикнул ей:

– Сядь на место!

– Но…

– Сядь, я тебе говорю. Единственное, чего мне сейчас недостает, это истерички, в особенности такой, чей муж имеет обыкновение палить чуть что из пистолета по ней и по тому, кого она осчастливит своим присутствием.

Корри нахмурилась, но покорно опустилась на тюки с провизией. Ее тело ныло от боли: локоть распух от ушиба, правая рука онемела, а плечо, казалось, было вывернуто из сустава. К утру, – если, конечно, она доживет, – можно не сомневаться, на ней не окажется живого места от синяков и ссадин.

– Корри, теперь у нас есть время. Расскажи мне обо всем по порядку.

Корри глубоко и печально вздохнула, а потом, забыв свою обиду на Куайда, принялась рассказывать. Слушая ее, Куайд менялся в лице. Его взгляд стал тяжелым, губы побледнели и сжались в тонкую, жесткую линию.

– Так, значит, тот ублюдок, который убил мою сестру, – это он.

– Да.

– Ублюдок, который облил керосином контору моего отца, а потом хладнокровно чиркнул спичкой. Врачи сказали, что Ила умерла не оттого, что задохнулась, и не от разрыва сердца. Она сгорела заживо. Ты можешь представить себе, какая это мучительная боль? Как она должна была кричать от боли?

– Куайд… не надо.

– Я не могу с собой ничего поделать, Делия. Ты знаешь, когда я его увидел на улице в Сан-Франциско, я все понял. И не разумом, а всем своим существом – не знаю, как это объяснить. Это же чувство привело меня на Аляску и не давало покоя. А потом я ругал себя за глупость и излишнюю мнительность. Теперь… – Куайд смотрел в одну точку, куда-то поверх зарослей кустарника, тянувшихся вдоль берега. – Теперь я рад, что не уехал отсюда раньше времени.

Корри встревоженно посмотрела на него и задрожала всем телом, когда увидела его посеревшее лицо и налитые кровью глаза.

– Куайд, ведь нам нужно убраться от него как можно дальше, не так ли? Ну сам посуди… ведь все закончилось хорошо. Мы можем забыть о его существовании и жить спокойно и счастливо.

– Неужели? – Его глаза были холодны, пусты и безжизненны. – Ничего не закончено, Делия.

– Нет, закончено. Для меня это так. Я… я вернусь в Сан-Франциско, разоблачу его и упрячу за решетку.

– Интересно, каким образом. У тебя ведь нет доказательств, Делия. У тебя нет ни единого факта, который ты могла бы представить в суде в качестве реального обвинения. Газетная вырезка! Представляю себе, как судьи будут смеяться. Только для нас это весомо, больше ни для кого. Только мы с тобой уверены в его виновности. Инстинкт не зря подсказывал мне, что это так. А теперь я получил подтверждение, которого ждал долгие годы, и мне нет нужды в законности. Я убежден, что он – убийца моей сестры. И он должен быть наказан.

– Куайд…

– Делия, неужели ты вправду думаешь, что если уедешь в Сан-Франциско и забудешь о Дональде, то тем самым избавишься от него? Этого не будет. Неужели ты так и не поняла, как он жесток и непреклонен? Если даже часть того, что ты мне рассказала, – правда, я уверен, что он последует за тобой на край света, а Ноум – далеко не самая отдаленная точка земного шара. Он никогда не оставит тебя в покое, Делия. Он не отпустит тебя. По крайней мере, пока в нем будет теплиться жизнь.

Корри понуро сидела, обняв руками колени и дрожа от холода. Ее одежда все еще была влажной, несмотря на то, что жарко пригревало солнце.

Куайд достал из кармана брошь и протянул Корри. Обожженный портрет девушки засиял на раскрытой ладони, а нарисованные глаза, казалось, смотрели прямо в душу Корри, переполняя ее безмолвным страданием и ужасом.

– Слышишь, Делия?

Куайд, как завороженный, смотрел на камею.

– Что?

– Она кричит, Делия. Она просит о помощи, об отмщении. Она не успокоится, пока я не убью Дональда.


Много позже, в палатке, которую они разбили в окрестностях форта Надежда, Корри узнала о том, что произошло с Куайдом после того, как они расстались. Он действительно попал в число жертв пожара в гостинице на Сороковой Миле. По крайней мере в этом Дональд не обманул ее. Крики разбудили Куайда среди ночи, он вскочил с постели, задыхаясь и кашляя от дыма, и побежал в соседнюю комнату, где спали двенадцать человек старателей. Он застал их в дикой панике. Они кричали и, отталкивая друг друга, стремились прорваться к единственному в комнате окну. Самый старший из них лежал на полу без сознания – то ли от выпитого виски, то ли отравленный едким дымом.

Куайд поднял его и взвалил на плечи. Он решил выбираться на улицу по лестнице, а не через окно, доступ к которому преграждали обезумевшие от страха люди. На середине узкой лестницы на него налетел какой-то человек, который сломя голову несся, не разбирая дороги, чтобы скорее вырваться наружу и глотнуть свежего воздуха. Куайд не удержался на ногах и кубарем покатился вниз вместе с тем, кого тащил на закорках. Оба спаслись, но Куайд сломал руку. Доктор посоветовал ему по крайней мере на месяц задержаться на Сороковой Миле и избегать тяжелой физической нагрузки. В противном случае он на всю жизнь может остаться калекой.

– Вот я и не уехал. Я ведь был уверен, что навсегда потерял тебя. Ты вышла замуж за Эвери. Я был зол на тебя, очень одинок и подавлен, мне некуда было стремиться. Единственное, что я знал про себя точно, – я не хочу уезжать с Аляски. Я еще не закончил свою работу. И потом, я встретил одну девушку в тамошнем дансинге… Может, ты слышала о ней. Ее зовут Кэд Уилсон.

– Кэд Уилсон!

Корри вспомнила девицу с томными глазами, обладательницу пояса из золотых самородков: сначала у салона Ли Хуа в Доусоне, потом в трактире, ожидающей своей очереди в холодном снежном тоннеле. Корри не могла сдержать возмущения:

– Ты что же, считаешь ее хорошенькой? Как же, она сама мне говорила, что предпочитает высоких и богатых мужчин!

Куайд рассмеялся.

– Да, это правда.

– Так что же ты не остался тогда с ней на Сороковой Миле? Раз она кажется тебе такой привлекательной!

Корри сердито отвернулась от Куайда.

– Разве я сказал, что считаю ее привлекательной? Она очень несчастна и ожесточена жизнью, Корри. Мне было жаль ее. Я просто был ей другом, вот и все. И, пожалуйста, избавь меня от сцен ревности. Подумать только! Она меня ревнует! Приехала на Аляску, сменила здесь двух мужей, и, заметь, ни одним из них не был я!

Корри, устыдившись, опустила глаза.

– Это совсем другое дело.

– Другое! Это почему, интересно? По крайней мере у меня хватило ума не жениться на Кэд.

– Ну знаешь!

Корри разозлилась и обиделась. Она захотела подняться, но Куайд удержал ее и, заключив в объятия, опрокинул навзничь.

– Ради Бога, Делия. Ты единственная женщина, которую я любил в своей жизни. Разве я тебе этого не говорил или ты забыла? Я люблю тебя.

Они снова были вместе после долгой разлуки. Они обрушили друг на друга потоки неистраченной нежности, упивались своим счастьем бережно, стараясь не обронить ни крупицы. Корри была на вершине блаженства. Каждый поцелуй Куайда, каждое его прикосновение огненной лавой растекалось по жилам, проникало в каждую клетку ее тела. То, что Дональд шел по их следу, надвигался неумолимой черной тенью на их безоблачное счастье, придавало их единению ни с чем не сравнимую ценность. Может случиться, что она в последний раз пребывает в объятиях Куайда. Может, завтра или через неделю кого-нибудь из них не будет в живых, не исключено, что обоих.

Поэтому они будут любить друг друга сегодня, сейчас, не думая о будущем! Поэтому они будут проживать каждый миг вдвоем, как последний, отдавая себя друг другу без остатка!

Корри проснулась среди ночи и уткнулась Куайду в плечо мокрой от слез щекой. Куайд мгновенно проснулся и сел на кровати, напряженно вглядываясь в темноту, как дикая кошка.

– Что случилось, Корри? Ты что-нибудь услышала?

– Нет.

– Тогда в чем дело? Приснилось что-нибудь страшное?

– Да… я не знаю. Я очень люблю тебя, Куайд. У меня такое чувство, что с нами случится что-то страшное. А я так счастлива, я не хочу тебя терять. Я боюсь… я слишком сильно люблю тебя.

Куайд ласково погладил ее по голове.

– Никогда не говори, что любишь слишком сильно.

– Но это правда. И я чувствую, что случится что-то плохое.

– Не думай об этом, любимая. Спи спокойно. Я же сказал, что все будет в порядке, значит, так оно и будет.

Корри печально вздохнула.

– О Куайд…

– Молчи…

Куайд прижался губами к ее губам нежно и успокаивающе.

– Молчи и ложись спать. Иди ко мне ближе, вот так. Теперь закрой глаза и думай о чем-нибудь приятном.

Корри послушно свернулась калачиком, положила голову на его плечо и закрыла глаза. Через несколько минут они мирно спали.

Небо и река слились в сплошную голубизну. Легкая рябь на поверхности воды переливалась самоцветами в лучах яркого солнца и слегка искажала отражения прибрежных деревьев и кустарника.


Прошло два дня. Корри и Куайд продолжали двигаться на север. Дикая природа Юкона поражала путешественников своим богатством и разнообразием. Однажды в сумерках они видели, как на берегу паслись лосиха с лосенком. Детеныш, неуверенно переступая хрупкими ножками, ощипывал молодые листочки с нижних веток. Царственная осанка и спокойствие его матери казались особенно величественными рядом с беззащитностью малыша. Стаи водоплавающих птиц кормились у реки, им не было числа. Канадские гуси, серые журавли (Куайд называл их юконскими индюшками и утверждал, что они хороши на вкус), зеленокрылые чирки – такого разнообразия птиц Корри не могла себе даже вообразить, а Куайд, к ее удивлению, прекрасно в них разбирался.

Они проплыли мимо Секл Сити и оказались в пределах Юконского плоскогорья – бескрайней равнины, сплошь покрытой лесом. Здесь русло реки распадалось на сотни притоков, каждый из которых заканчивался болотом или трясиной, кишащей кровожадными москитами. В реке, как в зеркале, отражалось прозрачное небо.

Корри пребывала в постоянном беспокойстве. Всякий раз, когда мимо них проплывала какая-нибудь лодка, Корри боялась увидеть на ее борту Дональда или доктора Санти. Она была уверена, что Дональд отправился в погоню за ней. Куайд придерживался того же мнения.

– Он обязательно появится, Корри. Но когда это произойдет, я буду наготове.

– Нет, Куайд! Я не хочу, чтобы ты убивал его. Я не позволю тебе. Дональд – ужасный человек, но цепь убийств должна быть когда-нибудь прервана. А вдруг он убьет тебя? Я не хочу, чтобы ты погиб, Куайд. Я не перенесу этого.

– Я не умру. И не намерен никому отдавать тебя, Делия. Ни смерти, ни Дональду, ни кому бы то ни было другому. Но я не могу не сделать того, что должен.

– Но почему? Почему? Я не понимаю этого! Неужели и без того мало крови, жестокости, ненависти?

– Корри, я знаю, что для тебя это звучит неубедительно. Но прах Илы не упокоится с миром, пока этот человек не умрет. Она продолжает ненавидеть его и будет ненавидеть до самой его смерти. Я должен это сделать для нее. Иначе она никогда меня не отпустит.

– Не отпустит тебя! Что за чушь! Взрослый, разумный человек, журналист, оказывается, верит в привидения!

Лицо Куайда потемнело.

– Ты ведь тоже в них веришь, Делия. Я видел, какими глазами ты смотрела на брошь.

Они плыли все дальше на север, к Ноуму, тем же путем, что и сотни других искателей счастья, сбиваясь с курса, плутая, но, ведомые интуицией, всякий раз снова угадывали правильное направление. Погода стояла прекрасная, теплая и солнечная. Юконское лето было в самой лучшей своей поре.

Корри с каждым днем проникалась все большим уважением к мореходным способностям Куайда. Квадратный, нескладный парус, сделанный из грубого полотна, не всегда хорошо ловил ветер, так что довольно часто им приходилось браться за весла. Случалось, что, наоборот, поднимался ураганный ветер, и лодка начинала черпать бортом воду. Однажды они едва не перевернулись, и Корри уже готовилась вплавь добираться до берега, но Куайду в последний момент удалось выправить парус, и все обошлось благополучно. Но впереди их поджидали гораздо более серьезные опасности, при мысли о которых у Корри замирало сердце.

Они миновали форт Юкон – ряд бараков, вытянувшихся вдоль берега реки. Потом крохотное поселение Бивер, где, как ходили слухи, было обнаружено богатое месторождение кварцевого золота.

Юконское плоскогорье осталось позади, и сотни каналов и протоков снова слились в единое русло. Берега реки сузились. Впереди их ожидала цепь глубоких ущелий под названием Неприступный каньон. Течение реки в этом месте было очень быстрым и опасным. Неподалеку от каньона находилось поселение Рэмпарт, где путники сделали остановку и зашли в трактир, чтобы перекусить.

Корри была напугана тем, с какой откровенностью Куайд рассказал хозяину трактира о том, кто они, откуда и куда едут. Он зачем-то назвал их имена и несколько раз повторил, что они собираются остановиться на ночлег в палатке на берегу реки.

Корри едва притронулась к ужину. Как только они оказались на улице, она первым делом спросила у Куайда:

– Зачем ты рассказал ему все? Как ты не понимаешь, ведь Дональд тоже может оказаться здесь! Он будет расспрашивать о нас, и хозяин трактира наведет его на след!

– Именно этого я и добиваюсь. Может, ты и не заметила, Корри, но наше бегство слишком затянулось. Теперь я хочу, чтобы Дональд уже нашел нас. Пока вдоль реки встречаются люди, поселения, дальше будет необитаемая пустыня. Для исполнения моего замысла ни к чему забираться так далеко. Здешняя земля умеет хранить тайны, она никогда никому не поведает о том, чему станет свидетелем.

– Куайд! Надеюсь, ты не хочешь сказать….

– Хочу, Делия. Ты не представляешь, как я хочу не только сказать это, но и сделать.

Они пришвартовали лодку в маленькой бухточке, неподалеку от поселения. Над верхушками синих сосен низко висело оранжевое солнце, снизу подсвечивая облака. Чем ближе к горизонту, тем насыщеннее казались фиолетовые тени, окутывающие лесистые холмы. Более меланхолический пейзаж трудно было себе вообразить.

Почти у самой реки оказался старый, заброшенный барак, в котором раньше размещалась фактория. В последних лучах закатного солнца его покрытые мхом стены казались серебристыми. У Корри перехватило дыхание, когда она увидела, что возле наполовину сгнившей решетки для вьюна растет сказочных размеров розовый куст, усыпанный золотистыми цветами. Вокруг него прямо среди травы пробивались молодые побеги с мелкими, успевшими одичать соцветиями.

Корри вспомнила день их встречи на полянке, заросшей точно такими же цветами… Она подошла ближе. Интересно, кто посадил эти розы? Кто жил в этом доме, терпеливо ожидая и искренне радуясь появлению редких покупателей, заплывающих так далеко вверх по реке? В нескольких ярдах от барака было другое полуразрушенное строение, рядом с которым сохранился штабель бревен. Наверное, когда-то здесь торговали топливом для речных пароходов. Теперь вокруг было запустение. Вечерний ветер теребил желтые бутоны, похожие на самородки чистейшего золота Бонанзы.

– Куайд! Посмотри! Дикие розы!

Корри плотнее закуталась во фланелевую рубашку Куай-да и, как зачарованная, смотрела на розовый куст.

– Наверное, их посадила жена хозяина фактории.

Куайд, весело насвистывая, заканчивал с разгрузкой лодки.

– Я думаю, она привезла их на Аляску с материка и любовалась ими, когда ей было особенно грустно и одиноко.

Как только они перенесли в барак провиант (Куайд решил, что лучше переночевать под нормальной крышей, если есть возможность, но все же разбил на берегу палатку и сложил в нее вещи), Корри решила внимательно осмотреть их новое жилище. В пристройке до сих пор сохранились остатки товара, который так и не был распродан: кастрюли, котелки, инструменты, стиральная доска, мотыга. На дверях была прибита деревянная табличка «Фактория Золотая Роза. Л.Баннон».

Корри задумалась над тем, кто был этот Л.Баннон и где теперь он и его жена. Справа от двери было маленькое окошечко, застекленное двенадцатью крохотными осколками, два из которых выпали и валялись тут же в траве. Наверное, миссис Баннон следила за тем, чтобы окно всегда было чистым, и любила смотреть через него на реку. Может быть, она делала букеты из роз, чтобы освежить ими убогую обстановку жилища.

– Делия, иди сюда. О чем ты мечтаешь? Принимайся за работу. Терпеть не могу лентяек.

Глаза Куайда улыбались, но голос звучал вполне серьезно.

– Я не лентяйка!

– Тогда займись делом. А не то я пожалею, что не потопил тебя во время шторма и не отправил на завтрак форели.

– Не думаю, что я придусь форели по вкусу.

Куайд вывел ее из задумчивости, и она принялась быстро распаковывать вещи.

Внутри барака тоже остались следы пребывания прежних хозяев: кое-какая утварь на полках, охапка поленьев у печки, деревянная кровать. Но Корри не могла избавиться от неприятного, тревожного ощущения заброшенности и необитаемости. Не стоило им здесь останавливаться! Корри чувствовала, как из темных углов комнаты все ближе и ближе подступает опасность. И от нее не убежать!


Глава 38


– Нет, как хотите, а красивее этой реки нет на всем белом свете. Я их много на своем веку перевидал и знаю, что говорю.

Билли Уоткинс заложил за щеку большой кусок жевательного табака и прихлопнул комара, пристроившегося было у него на лбу.

– Вот как?

– Да. Ни одна река не сравнится с Юконом по обилию золота и москитов. Нигде больше нет таких высоких гор, такого количества птиц и вообще всякой живности.

– Да, пожалуй.

Дональд Ирль уже порядком устал от своего разговорчивого проводника, седовласого бывалого моряка, которого нанял в Доусоне, чтобы тот переправил троих пассажиров вверх по реке на своей лодке. Проводник считал себя старожилом и знатоком Юкона, поэтому то и дело обращал внимание Дональда на самые различные достопримечательности, мимо которых они проплывали. Дональд же проклинал старика и его словесное недержание. Почему он не догадался нанять глухонемого?

Рядом с Дональдом сидел доктор Санти и что-то потихоньку насвистывал себе под нос. Арти Шульц перегнулся через борт и ловил рукой щепки и разный мусор, развлекаясь, как скаут на пикнике.

У Дональда чесались руки отделать их всех. Он с такой силой вцепился в ствол ружья, что побелели пальцы. Стиснув зубы от злости, он с трудом сдерживался, чтобы не броситься на кого-нибудь из своих попутчиков.

Черт бы ее побрал! Ну почему это должно было случиться, когда она уже начала покоряться и почти смирилась со своим положением?

Перед глазами неотвязно стояла картина: его жена, забившись, как таракан в щель, лежит, скрючившись, на дне лодки Куайда Хилла. Злоба душила Дональда, разъедала душу, отравляла воздух, которым он дышал. Проклятая шлюха! А он, как дурак, доверился ей. Говорил, что любит. И вот теперь она предала его, спуталась с этим подонком, и они вместе насмехаются над ним. Потаскуха! Все бабье одинаково – грязные потаскухи!

– Что это ты такой хмурый, Дональд? Чем тебе не нравится наша прогулка? – Доктор Санти нарушил молчание самым издевательским тоном, какой только можно было вообразить.

Дональд рассвирепел:

– Заткнись!

Слова Санти ядовитыми иглами кололи его сердце, раздирали грудь, теребили натянутые струнами нервы.

– Ладно, ладно. Не переживай. Даже если человек теряет любимую жену, он не должен оставлять надежду снова ее обрести. Женщины склонны менять свои пристрастия. Она к тебе еще вернется.

– Я сказал, заткнись, ублюдок! А не то пожалеешь!

Доктор Санти снова принялся что-то насвистывать. Дональд мрачно посмотрел на него. Когда-нибудь… Жаль, что нельзя избавиться от него сию секунду. Доктор ему еще нужен. Слава Богу, что он так же увяз в этом деле, как и сам Дональд. А то от него всякого можно ожидать…

Дональд вдруг вспомнил выкрики Корри об Иле Хилл и газетной вырезке. Он и думать забыл об этом чертовом клочке бумаги!

Значит, Корри рылась в его вещах! Он просмотрел все свои карманы, все отделения кожаного денежного пояса. Ему пришлось хорошо постараться, чтобы обнаружить эту улику. Ну да, конечно, потом он вспомнил, как шесть лет назад вырезал ее из колонки полицейской хроники центральной чикагской газеты. Бумага пожелтела, буквы наполовину стерлись. Надо же быть таким дураком, чтобы таскать при себе все эти годы какую-то никчемную ветошь, которая, тем не менее, могла его изобличить.

Ведь он так тщательно следил за тем, чтобы ни единый след из его прошлого не просочился в настоящее. Он изменил фигуру, имя, прическу. Отказался от любимых очков в роговой оправе, без которых ему было трудно читать. Переехал в другой город, изменил род деятельности и социальный статус. Дональд сменил все, кроме денежного пояса, с которым не расставался долгие годы, к мягкости и удобству которого привык.

Дональд поежился и пересел со скамейки прямо на дно лодки, устланное грубым брезентом. Если бы он верил в духов и привидений, то решил бы, что это рука погибшей в огне девушки подбросила ему в бумажник злосчастную газетную вырезку. Абсолютно бредовая мысль для человека, привыкшего крутиться в мире власти, денег и фактов.

Он сам во всем виноват, неправильно повел себя с Корделией Стюарт. Он так сильно желал ее, что невольно попал в зависимость от объекта своего желания. И поэтому теперь, когда все надежды рухнули, когда Корри бросила его, так невыносимо ноет сердце.

Проводник выплюнул коричневую табачную жвачку в воду и сказал:

– Сейчас за поворотом будет маленькая бухточка. В нее обычно заходили пароходы, чтобы пополнить запасы топлива. Но это было давно, еще когда Баннон держал здесь свою факторию. Неплохое местечко для привала, особенно для молодой парочки, которой некуда спешить.

– Да?

Дональд чувствовал, как напряглись его мышцы, а в висках застучала кровь.

– Ну так вот. Чем он только не торговал. И отказа не было никому – будь ты туземец или старатель.

– Это ты о ком?

– Да о Банноне. О ком же еще? У него была маленькая жена блондинка. Она немного тронулась умом, к несчастью, вот Баннону и пришлось вернуться вместе с ней в Сиэтл. Перед дверью их дома одно время рос огромный розовый куст. Цветы на нем были желтые, как самородки.

Билли Уоткинс хихикнул. Дональд неприязненно посмотрел на него. Это был лучший проводник во всем Доусоне, но ему пришлось рассказать историю о том, что Дональд ищет свою сбежавшую жену и ее любовника, укравшего у обманутого мужа золотого песка на десять тысяч долларов. Потом, когда все будет кончено, с Билли произойдет несчастный случай. Каждому известно, каким опасным становится течение реки в некоторых местах. То, что Билл погибнет, никого не удивит. Человеческая смерть здесь – обычное явление.

– Вы как хотите, а я одного не могу понять. Почему этот парень, что сбежал с вашей женой, не торопится замести следы? Это странно и довольно глупо с его стороны. Будь я на его месте, я бы так запрятался, что никто бы меня не отыскал, пока бы я сам этого не захотел.

– Вы с ним разные люди, вот и все.

– Да. Это точно. Какой-то он дурак, честное слово!

«Или, наоборот, гораздо умнее, чем мы думаем». – Дональд не сказал этого вслух, лишь побелевшими пальцами впился в начищенный до блеска ствол ружья.


Это случилось после двух дней беспрерывного, томительного ожидания. Корри проводила время, ухаживая за розами и думая о незнакомке, которая их взрастила. Полоская в реке белье, Корри поминутно окидывала беспокойным взглядом водную гладь.

Ей было бесконечно жаль оставленных на борту «Ханны» камеры и коробки с фотографиями, Куайд обещал ей, что, как только они доберутся до какой-нибудь цивилизации, он заявит в пароходную компанию. Вряд ли Дональд переправил багаж в другое место до своего возвращения.

Корри очень надеялась на это. Она с радостью отдала бы любые деньги, заплатила бы любые штрафы за просроченное хранение, только чтобы вернуть свою любимую камеру и дорогие сердцу фотографии…

Корри подняла голову и увидела приближающегося Куайда. Он возвращался из очередного обхода берега – он совершал их регулярно, чтобы не пропустить момента появления лодки Дональда.

– Зачем ты стираешь? Совершенно бессмысленное занятие в этом месте. Посмотри, какая грязная вода.

– Да, я знаю. Здесь илистое дно, вода сразу мутнеет. Но я не могу сидеть сложа руки, мне надо чем-нибудь заняться. Я уже раз пятнадцать мыла и скребла нашу лачугу, перебирала постель и вещи. Так что если до нашего прихода в доме и жили привидения, то теперь можно быть уверенным – нет ни одного.

Куайд печально улыбнулся.

– Ты знаешь, я несколько раз пытался начинать статью о Ноуме. Когда я уезжал из Доусона, у меня была идея написать что-нибудь колоритное я захватывающее о том, что представляет собой путь вверх по Юкону на самодельном суденышке. Но оказалось, что я ввязался в такую авантюру, о которой невозможно ничего написать. Читатель в это никогда не поверит.

Корри кивнула.

– Делия… – Куайд подошел и поднял ее с песка. – Делия, ты жалеешь, что осталась со мной?

– Жалею? Я никогда не буду жалеть об этом, Куайд.

– Ты уверена?

– Да.

Корри выронила из рук мокрый жгут юбки и потянулась губами к лицу Куайда. Он обнял ее, и Корри ощутила прикосновение его мускулистого, сильного тела, а вслед за этим – горячих, нежных губ. Их поцелуй был страстным, долгим, потом Корри отстранилась от него и сказала:

– Вот тебе подтверждение моим словам.

– Я знаю, Корри, как тяжело ожидание. Мне следовало оставить тебя на Сороковой Миле и сделать то, что я должен, в одиночку.

Куайд оглянулся на реку, голубизной сверкающую на солнце. Вдоль берега плыла огромная тинистая глыба. Она зацепилась за корягу и стала собирать на себя щепки и травинки, плывшие по течению. В кустах на другом берегу реки пела иволга.

– Нет! Я хочу быть с тобой всегда! Независимо от обстоятельств. И я ненавижу Сороковую Милю!

– Да, действительно, как ты можешь любить город, в котором я познакомился в Кэд Уилсон.

Куайд рассмеялся и весело взглянул на Корри, но через секунду снова обернулся к реке и стал всматриваться вдаль. На его лицо вернулось напряженное, беспокойное выражение.

– Куайд, перестань все время смотреть на реку! Никого там нет, и вряд ли кто-нибудь появится. Сегодня мимо проплыли шесть лодок, и ни на одной из них не было Дональда. Похоже, что он вообще отказался от преследования.

– Нет, Корри. Он обязательно найдет нас. На всякий случай я хочу научить тебя стрелять из пистолета. Сразу же после обеда и начнем. Вот и будет у тебя занятие более полезное, чем стирать в грязной воде.

– Но я же говорила тебе, я не хочу…

– Да, помню. Ты не хочешь кровопролития. Пусть так, но поупражняться в стрельбе не помешает.

Куайд приподнял ее голову за подбородок, и Корри увидела, что его глаза холодны и уверенно спокойны. Она молча поцеловала его, покорно подчиняясь. И тут через плечо Куайда Корри увидела, как среди зелени прибрежного кустарника мелькнуло белое полотнище паруса.

– Куайд, там лодка.

Он обернулся и приложил ладонь ко лбу козырьком, внимательно вглядываясь в том направлении, куда показала Корри. Она чувствовала, как сильно забилось ее сердце, – так бывало всякий раз, когда она видела лодку. Через секунду она вздохнула с облегчением.

– В ней только один человек. Значит, это не может быть Дональд. Он ни за что не отправился бы в погоню без доктора Санти и Арти. И потом, он обязательно бы нанял проводника. Дональд из тех людей, кто не отважится в одиночку плыть вверх по реке на лодке.

– Кто бы то ни был, он нас заметил. Вон, машет нам руками.

Через несколько минут лодка подошла совсем близко. Она оказалась большой, хорошо оснащенной, с настоящим парусом. Совсем не похожей на большинство грубых самоделок. На дне лежала груда вещей, наверное, тюки с провиантом, укрытые толстым брезентом.

У руля был средних лет человек, седовласый и с обветренным лицом, выдававшим в нем бывалого морехода. Он был чем-то обеспокоен, глаза лихорадочно блестели. Одежда промокла насквозь, вода ручьями стекала с волос за воротник, отчего человек все время поеживался. Он повернул руль и направил лодку прямо к берегу. Куайд заговорил первым:

– Я вижу, вы промокли.

– Да, это точно. Скажите, вы случайно не доктор? Мой напарник свалился за борт и сильно побился о камни. Я вытащил его на берег и отправился за подмогой. Ему очень худо. Лицо разбито, сплошное кровавое месиво. Он очень мучится, кричит от боли и упирается. Мне даже не удалось втащить его в лодку. Может, вы поможете мне?

Корри пристально смотрела на незнакомца. Он действительно был взбудоражен и напуган, а также промок с головы до пят. Все это подтверждало его рассказ. Тон его голоса напомнил Корри Джима Прайса, папиного конюха.

– Помочь? Ну конечно, мы сделаем все, что в наших силах, – поспешила Корри заверить моряка. Ее ужасала мысль о несчастном, израненном и брошенном на берегу реки старателе.

– Господь наградит вас за вашу доброту, мэм.

– Корри…

В голосе Куайда звучало беспокойство.

– Но, Куайд, там ранен человек. Я думаю, нам обоим нужно поехать с этим джентльменом и помочь переложить его товарища в лодку. А потом привезем его сюда. У меня есть чистая рубашка, из которой можно наделать бинтов. А у тебя ведь где-то была походная аптечка, да?

Куайд взял ее за руку и тихо сказал:

– Не нравится мне все это.

Корри вывернулась и сердито прошептала:

– У этого человека не может быть ничего общего с Дональдом. Я никогда его не видела раньше. По крайней мере мы должны…

– Мы ничего никому не должны.

Куайд наблюдал, как незнакомец вытаскивает на берег нос лодки, одной рукой держась за кобуру с револьвером.

– Послушайте, я не вру. Моему товарищу действительно плохо.

Он смущенно улыбнулся, а Корри, которая уже хотела было подойти к лодке, вдруг остановилась, как вкопанная. А ведь она это уже где-то слышала! Наверное, Куайд прав. Им следует быть очень осторожными.

И вдруг случилось невероятное. Брезент на дне лодки зашевелился и резко откинулся. Из-под него выскочили трое мужчин с ружьями, нацеленными на Корри и Куайда. Нет необходимости говорить о том, что это были Дональд и двое его подручных.


– Делия! Ради Бога, Делия, девочка моя, очнись!

Голос доносился откуда-то издалека.

Корри пошевелилась и услышала чей-то стон. А потом пришла боль и вместе с ней осознание, что малейшее движение эту боль усиливает, разгоняет волнами по всему телу. Но главное – это голова. В ней застрял тяжелый металлический стержень, который, стоит шевельнуться, впивается в мозг, разрывает его ткани, стремясь пробить череп.

– Делия! Черт бы его побрал! Очнись, слышишь, очнись. Господи, зачем только я втянул тебя в это дело… какой я идиот?

Голос будоражил ее. Корри казалось, что она тонет в какой-то липкой, клейкой жидкости, вязнет в ней, идет ко дну, пытается выкарабкаться на поверхность. Снова стон.

– Вот так, любимая. Хорошо, борись, не сдавайся. Черт бы их всех побрал со всеми потрохами. Они оглушили тебя. Но это ничего, все будет хорошо, только очнись. Тебе будет больно, очень больно, но надо потерпеть.

Корри теперь была уверена, что голос принадлежит Куайду.

– Любимая, я знаю, как тебе тяжело, но ты должна прийти в себя. Ты без сознания уже десять минут. Они…

– Нет… – с трудом разжимая губы, прошептала Корри.

– Послушай, Делия. Может наступить момент, когда тебе придется самой о себе позаботиться. Моя нога… Мне может понадобиться твоя помощь.

Корри снова застонала, чувствуя, что ее старания справиться с вязкой жидкостью безуспешны. Господи, как больно! А еще этот назойливый голос, требующий невозможного – открыть глаза…

Свет резанул по ним острой бритвой, в мозгу повернулся ненавистный стержень, и снова боль. Руки и ноги неподъемны. Нет, ничего не получается. Она еще не готова прийти в себя. Сначала надо заснуть. Если ее ненадолго оставят в покое, дадут ей возможность укрыться от боли во сне, тогда…

– Делия! Черт побери! Очнешься ты или нет?

– Нет… я не хочу…

– Ты должна, Делия. Не обращай внимания на боль. Очнись, девочка моя. Это трудно, я понимаю, но так надо…

Слова обрушивались на нее, как камни с горы, грохотали в ушах, как раскаты грома. Ее веки дрогнули. Перед глазами плыл белый туман, молочной ватой окутывая все вокруг. Потом из тумана вырос букет желтых роз. Потом – клетчатая рубашка Куайда, висящая на гвозде у двери. Корри поняла, что они внутри старой фактории.

– Вот и хорошо, Делия. Вот и молодчина. Видишь меня?

– Который… час?

– Прошло минут 10–12, не больше.

Голос Куайда показался ей вдруг каким-то чужим, неестественным. Как странно! Что-то здесь не то. А вдруг случилось что-то страшное, пока она была без сознания.

– Корри, ты что-нибудь помнишь? Помнишь, что произошло?

– Я… я не знаю…

– Вспоминай, Делия, вспоминай!

Вспоминай! Как она может это сделать, если стальной прут не дает ей покоя? Если парализованы все ее чувства и мысли? Корри пошевелила головой и стиснула зубы так, что они заскрежетали, а потом, превозмогая боль, огляделась.

Она лежала на полу в нескольких футах от печки, в которой еще дотлевали угли. Когда она готовила завтрак, то подкинула в топку большую охапку поленьев. Да, правильно. Потом она пошла на реку полоскать белье. Потом вернулся Куайд. Они о чем-то говорили. Она его поцеловала. А потом…

Память вернулась к ней, с жестокой непреклонностью ставя перед фактами.

– Нет… нет…

Ужас охватил ее. Она как будто снова увидела искаженное лицо Дональда, услышала свой крик, почувствовала жесточайший удар по голове, такой сильный, что у нее подкосились ноги и она рухнула на колени во влажный речной песок.

Корри вспомнила стремительное движение, каким Куайд вскинул руку с пистолетом. Потом звук выстрела. Ее собственный крик. Медленно поднимающийся ствол ружья Дональда, направленный на нее. Вспышка. Темнота.

Корри попыталась сесть, но обнаружила, что ее тело обмотано прочными веревками.

– Куайд… они застрелили тебя…

– Все не так серьезно, Делия. Я жив, только ранен. Не делай резких движений, тебе будет больно. Как видишь, нам связали крылышки и ножки, как воскресным цыплятам…

– Но ведь… ружье… они ранили тебя…

– Безусловно. Это сделал твой муж. Но, похоже, я родился в рубашке. Пуля прошла сквозь бедро, не задев кости. Так что шрам останется, но ничего серьезного, поверь, Делия. К тому же твой друг доктор Санти оказался настолько любезен, что осмотрел рану, промыл ее виски и перевязал.

– Как это может быть? Доктор Санти перевязал тебя?

Корри чувствовала, что ее голова готова разломиться на куски от напряжения. Она только теперь как следует разглядела Куайда. Он лежал подле нее, связанный, с окровавленной повязкой на ноге. Его лицо посерело, взгляд был тусклым. Он потерял много крови, но из последних сил старался держаться сам и подбадривал Корри.

– Представь себе, да. Сам не знаю, почему.

– Да, но…

– Делия, не спрашивай меня ни о чем. Единственное, что я знаю точно, это что они притащили нас сюда и связали. А твой доктор оказал мне первую медицинскую помощь. Почему, не знаю. Может быть, его раздражает вид кровоточащей раны. Может быть, он вспомнил о клятве Гиппократа. В любом случае перевязывать мне сейчас рану довольно бессмысленно, учитывая их планы относительно нас с тобой.

– Какие планы?

– Вряд ли они собираются проводить нас в Ноум и застолбить нам участок на побережье.

Куайд говорил своим обычным насмешливым тоном, хоть и с большим трудом.

– Ты что, хочешь сказать…

Корри не осмелилась закончить начатой фразы. К горлу подступил горький комок, губы воспалились и были сухи, как пергамент.

– Делия, пять минут назад я слышал страшный крик. Похоже, они расправились с тем джентльменом, который умолял нас спасти его друга. Наверное, они просто наняли его по дороге. А еще я слышал, как они спорили о том, как поступить с нами.

– О Господи…

У Корри закружилась голова, комната поплыла перед глазами. Ну конечно! Что еще может решить Дональд? Корри была свидетелем двух убийств, которые он совершил, и знала еще об одном. С того момента, как она сбежала с Куайдом, Корри не могла рассчитывать на пощаду. Теперь Дональд окончательно уверился в том, что она никогда не покорится ему. А значит, она опасна. Не в духе Дональда оставлять живого свидетеля своих злодеяний. Корри повернулась к Куайду и со слезами на глазах прошептала:

– Прости меня. Я втянула тебя в эту историю. Теперь Дональд убьет тебя.

– Ты здесь ни при чем, Корри. У меня с ним свои счеты.

Их глаза встретились, и Корри прочитала во взгляде Куайда любовь. Такую сильную, что перед ней отодвинулся страх смерти, растаял, как дым, без следа.

Дверь заскрипела на петлях и медленно отворилась.

– А, моя дорогая женушка. Я вижу, ты пришла в себя. Это очень жаль. Я надеялся, что ты еще немного пробудешь без сознания.

Дональд стоял в дверном проеме, его силуэт черным пятном выделялся на фоне яркого летнего пейзажа. Едва Коррй-взглянула на него, кровь похолодела в ее жилах. Она никогда не видела его таким. Огромное, массивное тело напряжено до предела, лицо побледнело до синевы, руки, сжатые в кулаки, дрожат. Корри как будто со стороны услышала свой тусклый голос:

– Дональд, где тот человек, который был в лодке? Что ты с ним сделал?

– Неважно.

Он не отрываясь смотрел на нее, а потом тихо, едва слышно произнес:

– Теперь я вижу, как ты похожа на нее.

– На кого? Дональд, этот человек – он твой проводник? Можно мне поговорить с ним?

– Его больше нет. Так что поговорить с ним нельзя… У меня есть кое-что для тебя, Корри.

Дональд вытащил из кармана бутылочку с опием.

– Нет, Дональд! Пожалуйста, не надо!

Корри напрягла все мышцы, пытаясь освободиться от веревок, которые больно врезались в ее тело. Если Дональд даст ей опия, она заснет. Зачем ему это надо? Корри чувствовала, как между сведенными лопатками по ее спине бежит прохладный ручеек пота.

– Дональд, выслушай меня. Давай поговорим спокойно. Как цивилизованные люди. Если ты развяжешь меня…

– Нет.

– Ублюдок! – прогремел в комнате голос Куайда. Он приподнялся и сел, опершись на угол печки. Корри заметила, что повязка на его ноге стала совсем мокрой, сквозь ткань выступили свежие капли крови.

– Грязный ублюдок! Это ты убил Илу!

– Да, это я убил.

Дональд произнес эти слова медленно, как бы упиваясь их звучанием. Он добела сжал пальцы в кулаки и шагнул к Корри. Куайд рванулся вперед.

– Зачем? Зачем ты это сделал? Скажи мне, я хочу знать. Она же была еще девочка, совсем ребенок. Она была красива и талантлива. У нее была вся жизнь впереди. За что ты убил ее?

Лицо Дональда изменилось. Избегая взгляда Куайда, он стал беспокойно осматривать комнату, как бы разыскивая что-то. Но что? Корри пришла в содрогание, когда откуда-то из глубины сознания возникла та страшная догадка, которая постепенно превращалась в уверенность…

– Это была случайность. Я не хотел этого делать. Я же не чудовище, я такой же человек, как вы! Но она… Откуда я мог знать, что она в конторе. Я заметил ее только тогда, когда уже облил все керосином и поджег. Она была в маленькой комнате. А потом появилась на пороге. Глаза выпучены, рот открыт от изумления. Потом она закричала…

Дональд облизал пересохшие от волнения губы. Его лицо стало красным, ноздри раздувались, глаза были устремлены в одну точку. Корри не сомневалась, что он снова переживает эту страшную сцену.

– Она… она смотрела на меня и кричала. Я видел, что она ненавидит меня… Языки пламени отражались в ее глазах. Сверкали… тогда я…

Дональд задыхался, как будто ему было трудно дышать от дыма. Он разорвал манжет рубашки, и Корри увидела отвратительный бурый шрам на его запястье. Дональд стал разрывать его ногтями, как будто это был не заживший рубец, а объятая пламенем кожа, и при этом бормотал что-то бессвязное.

– Огонь… Господи, я не могу в это поверить… Огонь отражается в ее глазах.

Куайд, не в силах вынести этого ужасного зрелища, закричал:

– Эй ты, перестань! Прекрати, я тебе говорю!

– Огонь! Много огня! Он кругами расползается по комнате! Такой горячий, ослепительный…

Руки Дональда потянулись к паху. Он начал яростно мастурбировать. Его тело сотрясалось в конвульсивных движениях, он не сводил с Корри обезумевших глаз. Дональд явно не отдавал себе отчета в том, где он и что с ним происходит. Он смотрел на Корри, но не видел ее или видел вместо нее кого-то другого… А вернее, девушку, чей бледный, прекрасный профиль был запечатлен на обожженной камее.

– Дональд! Посмотри на меня! Я не Ила Хилл, я – Корделия, твоя жена. Дональд, опомнись, приди в себя, ты не можешь нас убить! Наши тела найдут, и тебя схватят…

– Ила, никто меня не схватит.

– Я не Ила, я – Корри!

Дональд не слышал ее. Он подошел к печке, нагнулся и взял из поленницы длинную деревяшку.

– Дональд, что ты делаешь! Ты не можешь…

Дональд спокойно ходил по комнате, совершая необходимые приготовления. Он подошел к двери и снял с гвоздя рубашку Куайда, потом обмотал ее вокруг одного конца палки. Достал канистру, в которой Куайд держал керосин для лампы. При этом он не переставая бормотал себе под нос:

– Случайность. Это будет случайность, Ила. Как и тогда, раньше. Только теперь ты не будешь кричать. Я не смогу вынести твоего крика.

Руки Дональда перестали дрожать и обрели уверенность. Он хладнокровно обмакнул факел в канистру, причем небольшая лужица горючей жидкости пролилась на пол. В воздухе распространились удушливые пары керосина.

– Ты кричала… кричала… кричала…

…Матти Шеа не моргая смотрела прямо перед собой. Из ее груди вырывался хриплый бас.

– Ты! Остерегайся! Я вижу! Пламя! Огонь, все пожирающий! Берегись! Тебя сожгут живьем!

– Что?

Корри отскочила от умирающей женщины. Кровь бросилась ей в голову, внутренности сжались в комок.

– Что вы хотите этим сказать?

– Огонь! Пламя и обугленное тело! Берегись Корделия Стюарт!

От голоса Матти Шеа, казалось, сотрясались ветхие стены домика. Ужасное предсказание звучало в ушах Корри, сводя ее с ума. Нет, этого не может произойти! Это всего лишь кошмарный сон, наркотический дурман! Невозможно, чтобы она умерла сейчас! Невозможно, чтобы погиб ее любимый Куайд! Нет, это невозможно!

Корри затравленно смотрела на Дональда, который запрокинул голову Куайду и вылил ему в горло половину пузырька опия. Тело Куайда мгновенно обмякло, зрачки померкли, глаза закатились.

Дональд вытащил из кармана нож и перерезал веревки, которыми был связан Куайд. Корри поняла, зачем ему это понадобилось. Когда их тела обнаружат, на них не будет следов насилия, а значит, их смерть можно будет представить как случайность. Обычный пожар! Мало ли отчего он случился: горящий окурок, выпавший из топки на деревянный пол уголек. Они с Куайдом будут не первыми и не последними людьми, погибшими таким образом…

Освобожденное от пут тело Куайда безжизненно распростерлось на полу. Он спит? А может, уже умер? Когда Дональд распутал веревки, которыми была связана Корри, она начала уже засыпать. Опий начал действовать. Ее сознание постепенно меркло, она проваливалась в бездонную пропасть небытия. Корри собрала остатки воли и прошептала:

– Дональд, выслушай меня…

Но он, не обращая внимания на ее слова, собрал веревки и бросил их в топку печки. Если бы у Корри даже были силы умолять о пощаде, если бы даже Дональд внял ее мольбам, то Куайда ей не удалось бы спасти никакими силами.

– Дональд, ты же говорил, что любишь меня. Помнишь? Ты же не убьешь женщину, которую любишь, правда?

– Слишком поздно, Ила. Слишком поздно.

– Но я не Ила! И совсем не поздно! Как ты не понимаешь…

Дональд внимательно посмотрел на нее. Потом протер глаза костяшками пальцев, как делают дети, когда их клонит в сон, и снова посмотрел на нее. Корри в отчаянии подумала о докторе Санти. Где он? Если бы он был здесь, то, наверное, смог бы втолковать что-нибудь этому безумцу.

– Дональд, если ты развяжешь меня, я буду хорошей женой, клянусь. Я никогда больше не убегу от тебя…

– Да, Ила. Ты больше не убежишь.

Дональд задорно посмотрел на нее, словно затеявший шалость мальчишка. Его рука потянулась к карману. Он достал маленькую коробочку и потряс ее возле уха, радостно улыбаясь.

– Нет! – закричала Корри. – Нет!

Дональд, хихикая, зажег спичку.

Огненный столб взвился до потолка, наполняя комнату диким гулом и ураганным воем. Корри почувствовала, как кто-то схватил ее за руку и тянет вверх, едва не выкручивая сустав.

Все происходило стремительно и как будто в тумане. Куайд каким-то образом оказался на ногах, потом поднял Корри, и они вместе, поддерживая друг друга, шатаясь и падая, рванулись к выходу, подальше от гудящей за спиной стены огня.

Наконец они оказались снаружи. Корри, прижавшись к груди Куайда и сотрясаясь от рыданий, пыталась говорить:

– Куайд… о, я думала… что ты уснул от опия.

– Ничуть не бывало. Я в детстве всегда обманывал няню, которая поила меня горькой микстурой.

Они стояли обнявшись. Куайд слегка морщился от боли в ноге. Берег реки был пуст, только их собственная лодка плавно покачивалась на волнах. Корри слышала рокот пламени, чувствовала его жар и не могла поверить в их чудесное спасение. Куайд тяжело опирался на ее плечи и с трудом говорил:

– Кажется… я все-таки немного пьян, Делия. Я сделал вид, что проглотил эту дрянь, а потом потихоньку выплюнул. И притворился, что уснул. Но, похоже, несколько капель все же просочились внутрь. И потом, я устал, как собака.

Куайд посмотрел через голову Корри на то место, где была фактория.

– Делия, взгляни…

Он развернул ее лицом к объятому пламенем домику. Над оранжево-красным заревом поднимались клубы черного зловонного дыма. Корри прикрыла глаза и почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

– Этот тип… он остался там, в доме. Он погиб, Делия. Сгорел заживо. Смешно… но теперь, когда это случилось…

Куайд все сильнее наваливался на Корри, она с трудом удерживала его обмякшее тело. Еще несколько секунд, и он заснет стоя. Даже небольшая доза опия – хорошее снотворное.

* * *


Двенадцать часов спустя остов старой фактории уже только дымился. Обугленные бревна горой возвышались на пепелище. По какому-то волшебству розовый куст уцелел и казался особенно свежим и благоухающим на фоне почерневшей земли. Когда Корри подошла к реке, чтобы набрать воды, то обнаружила на берегу седовласого проводника Дональда, убитого выстрелом в затылок. Корри накрыла его тело одеялом и решила похоронить, как только они с Куайдом придут в себя после случившегося.

Палатка, в которой Куайд держал вещи, тоже не пострадала. Корри вытащила оттуда тюки и отнесла в лодку. Когда Куайд проснулся, она помогла ему вползти внутрь и удобно устроиться на куче одеял, а потом принялась готовить ужин.

После ужина Куайд обнял ее за плечи и сказал:

– Я вижу, Делия, ты не забыла мои уроки кулинарии? Сколько я проспал? Полдня? А кажется, что вечность. И нога что-то разболелась.

– Я… я не знаю, чем помочь тебе. По-моему, у нас где-то была настойка опия.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Когда порыв веселья прошел, Корри смахнула набежавшие на глаза слезы и сказала:

– Я до сих пор не могу поверить, что Дональда нет.

– А я могу, – грустно сказал Куайд, глядя на свою раненую ногу.

– Интересно, куда подевались доктор Санти и Арти?

– Скорее всего отправились в Ноум. Говорят, там горы золота. И лежит оно прямо на поверхности. Только не ленись подбирать.

– Но почему они бросили Дональда?

– Кто их знает? Может, доктору Санти надоело убивать людей. Не исключено, что он догадывался о сумасшествии Дональда, и когда оно достигло последнего предела, решил сбежать. А может, решил, что, как только они с Арти перестанут быть ему нужны, он от них быстро избавится, чтобы не оставлять свидетелей.

Корри молча прислушалась к шуму ветра, шелесту древесных крон, далекому крику уток.

– Я ненавидела Дональда, это правда. Но думать о том, что он умер такой страшной смертью, невыносимо. Какой ужас – сгореть заживо! Пусть он негодяй и убийца, но каким бы плохим ни был человек, он не заслуживает такой мучительной смерти.

Куайд не сразу ответил, и Корри видела, что он не меньше ее потрясен происшедшим.

– Да, ты знаешь, Делия, о чем я подумал. Он, наверное, тоже пытался спастись. Я совсем забыл о нем. Я боялся за тебя. Огонь был таким сильным и так быстро распространялся, что мог в любую минуту добраться до тебя. Поэтому я хотел как можно скорее вытолкнуть тебя наружу. Сейчас мне кажется, что я чувствовал его у себя за спиной. Он тоже хотел выбраться, но не успел. Хоть он и тронулся рассудком, но гореть заживо не в состоянии даже безумец.

– Скорее всего он поскользнулся на разлитом керосине. Мне кажется, я слышала, как он упал. Иначе не понимаю, почему он не выскочил. Его смерть действительно оказалась случайной.

– Поскользнулся? Но…

Корри вспомнила об Иле Хилл и замолчала. Дональд погиб той же смертью, что и его первая жертва! Случайно это или нет, им не дано судить. Такова воля Господа – Дональду суждено было гореть в адском пламени еще при жизни.

– Куайд… – Корри нежно погладила его по голове, мягко провела ладонью по заросшим щекам. – А как быть с брошью, Куайд? Теперь ведь ты можешь с ней расстаться? Дональд мертв. Прах Илы теперь найдет успокоение.

– Да. – Куайд ласково коснулся ее плеча, потом того места, где на шее пульсировала маленькая, тоненькая жилка. – Знаешь, Делия. Когда я проснулся, а ты была чем-то занята в палатке, я решил еще раз взглянуть на брошь. Обыскал все карманы и не нашел. Она осталась там, в сгоревшем доме.

– Что?

– Да, любовь моя. Она погребена на пепелище. И я думаю, теперь там – самое подходящее место для нее. Я очень любил эту камею, но в нашей с тобой будущей счастливой жизни она не нужна. И без того память об Иле всегда будет с нами. А теперь обними меня, Делия. Я хочу чувствовать тебя рядом, совсем близко. Я хочу, чтобы так было всегда.

Корри обвила руки вокруг его шеи и поняла, что охватившее ее пламя любви – это и есть так странно сбывшееся предсказание Матти Шеа, это и есть ее судьба.


От автора


Огромную помощь в создании книги мне оказали работы Е.А.Хегга, выдающегося фотографа нашей эпохи, перед которым я чувствую себя в неоплатном долгу. Он сделал великолепные фотографии Юкона в невероятно тяжелых и сложных условиях «золотой лихорадки», что теперь, много лет спустя, дает нам возможность стать очевидцами этого бедствия. Мне также посчастливилось отыскать мемуары тех людей, которые сами были в числе золотоискателей. Среди этих мемуаров книга Монт Хауртона «Дорога на Север», написанная блестящим языком и с юмором; «Дневник участника 98-го года» Базила Аус-тина, содержащий множество любопытных фактов и реалий того времени; путеводитель по Юкону Анджело Хельприна «Аляска и Клондайк. 1898 год».

Воссоздать живую и детальную картину «старательского быта» мне помогла книга Дэвида Уортона «Золотая лихорадка на Аляске», наиболее полную информацию о реках Аляски я почерпнула из книги Ричарда Матью «Юкон».

Нет необходимости говорить, что все персонажи романа вымышлены и не имеют прототипов среди реальных людей. Хотя такие пароходы, как «Алки», «Нора», «Ора» и «Ханна», действительно существовали, их капитаны и команды – плод авторской фантазии.

Цитата из книги Дэвида Уортона, взятая в качестве эпиграфа, публикуется с разрешения издательства «Индиана Юниверсити», в котором книга вышла в 1972 году.

Я хочу поблагодарить членов Ассоциации писательниц Детройта, и особенно Веру Хенри и Маргарет Дуду, за теплую поддержку. Особую благодарность хочется высказать моему отцу, Уиллу Хогей, который помог мне в работе над морскими сценами, а также моему менеджеру Джону К. Пэйну за все, что он сделал для выхода этой книги в свет, и прежде всего за то, что он побудил меня обратиться к жанру исторического романа.