Пришельцы, которые знали все
Джордж Эффинджер








Издавалось: Если, № 6, июнь 2000.







Джордж Эффинджер

ПРИШЕЛЬЦЫ, КОТОРЫЕ ЗНАЛИ ВСЕ


В тот день я спокойно сидел за рабочим столом, читал докладную о ситуации с коричневыми пеликанами, и вдруг ворвался государственный секретарь. И закричал:

— Господин Президент, явились пришельцы!

Прямо так и крикнул: «Явились пришельцы!». Словно я должен знать, как с ними обходиться. Я ответил:

— Понимаю.

В самом начале своего первого президентского срока я усвоил, что словечко «понимаю» — самый безопасный и уместный ответ, пригодный в любой ситуации. Если президент говорит «понимаю», — значит, он воспринял новость, а далее разумно и спокойно ждет информации. Тем самым мяч возвращается к советнику. Ну вот, я ожидающе смотрел на госсекретаря и был готов к своему очередному высказыванию — если докладчик не сумеет ничего добавить. Высказывание должно быть следующее: «Итак?». Оно будет означать, что я усвоил проблему, но пока не получу достаточной информации, от меня нельзя ждать конкретного решения, а докладчику следовало бы понимать, что нечего врываться в Овальный кабинет, если он не располагает такими сведениями. Потому что существуют протокол и движение по инстанциям — для того я и держу советников. Избиратели вовсе не хотят, чтобы я принимал решения без достаточной информации. Если советнику больше нечего сказать, то вообще не следовало сюда врываться. Я полюбовался им еще немного и наконец проговорил:

— Итак?

— Это почти все, что нам известно в настоящее время, — осторожно ответил он.

Секунду-другую я сверлил госсекретаря взглядом, выигрывая тем самым еще несколько очков, а он взволнованно топтался перед столом. Затем я отпустил его и вернулся к докладу о пеликанах. Я уж точно не собирался волноваться. Могу припомнить только одного президента, который волновался, сидя в своем кабинете — всем известно, что с ним случилось. И когда государственный секретарь закрыл за собой дверь, я улыбнулся. Возможно, пришельцы со временем станут прескверной проблемой, но пока это впереди. Время есть.

Но оказалось, что всерьез сосредоточиться на положении пеликанов невозможно. Даже у Президента Соединенных Штатов есть некоторая доля воображения, и если госсекретарь прав, очень скоро надо будет заняться этими пришельцами. Ребенком я читал фантастику и насмотрелся на самых разных пришельцев на экране, но эти были первыми, которые на самом деле захотели перемолвиться с нами словечком. В общем, я не собирался открыть список американских президентов, выставивших себя дураками перед гостями с другой планеты. И позвонил министру обороны.

— У нас должен быть план, заготовленный на такой случай, — сказал я. — У нас имеются планы для всех возможных ситуаций.

Чистая правда: у Министерства обороны есть сценарии даже для таких диковинных событий, как возникновение фашистского режима в княжестве Лихтенштейн или внезапное исчезновение всего травяного покрова на Земле.

— Секунду, господин Президент, — ответил министр. Было слышно, как он что-то бормочет кому-то еще. Я держал трубку у уха и смотрел в окно: там отчаянно бежали толпы людей. Наверное, от пришельцев. Наконец послышался голос министра обороны:

— Господин Президент, рядом со мной один из пришельцев, и он советует использовать тот же план, что использовал Эйзенхауэр.

Я закрыл глаза и вздохнул. Ненавижу такие разговоры. Мне требовалась информация, а они толкуют о своем, зная, что мне придется задать еще пять вопросов только для того, чтобы понять ответ на первый.

— У тебя пришелец? — спросил я нейтральным голосом.

— Так точно, сэр. Они предпочитают не именоваться пришельцами. Мой говорит, что он — «наап».

— Спасибо, Луис. Но скажи, почему у тебя сидит наап, а у меня нет?

Снова бормотание. Потом ответ:

— Потому что они хотят двигаться по надлежащим инстанциям. Обо всем этом они узнали от президента Эйзенхауэра.

— Очень хорошо, Луис. — Похоже, разговор затянется на целый день (так было, когда я беседовал и фотографировался с внучкой Мика Джаггера). — Второй вопрос, Луис: что он, черт побери, имел в виду, говоря о «плане президента Эйзенхауэра»?

Еще одна приглушенная консультация. Потом отчет:

— Он говорит, что наапы приземлились не впервые. Разведывательный корабль с двумя наапами на борту садился на базе военно-воздушных сил Эдварде в 1954 году. Наапы встречались с Эйзенхауэром. Очевидно, беседа была весьма сердечная; президент показался наапам приветливым и доброжелательным пожилым джентльменом. После этого они постоянно собирались вернуться на Землю, но были очень заняты — то одно, то другое. Эйзенхауэр попросил их не показываться широкой публике, пока правительство не решит, как справиться с неизбежной паникой. Мое предположение: правительство так и не принялось за это дело, и когда наапы отбыли, вопрос был отправлен на полку. После стольких лет мало кто даже помнит о первой встрече. Теперь наапы прибыли в большом числе, предполагая, что мы успели подготовить население. Не их вина, что мы ничего не сделали. Они были просто уверены, что их хорошо встретят.

— Угу, — ответил я. Это мое привычное междометие, когда неизвестно, что надо говорить. — Убеди их, что мы действительно рады. Не думаю, что администрация Эйзенхауэра довела свои труды до конца. И не думаю, что имеется готовый план, как сообщить эту новость народу.

— Похоже на то, господин Президент.

— Угу. — Вот каковы твои республиканцы, подумал я. — Луис, спроси своего наапа еще кое о чем. Знает ли он, что они рассказывали Эйзенхауэру? У них, должно быть, полно космической мудрости. Возможно, есть какие-нибудь мысли насчет того, как нам сейчас поступить.

Еще одна пауза. Потом:

— Господин Президент, он говорит, они обсуждали с господином Эйзенхауэром только игру в гольф. Помогли ему улучшить посыл в лунку. Без сомнения, они прямо набиты мудростью. Знают все на свете. Во всяком случае, мой наап — его зовут Харв — говорит, что они будут рады что-нибудь вам посоветовать.

— Поблагодари его. Могут они кого-нибудь послать для встречи со мной, скажем, через полчаса?

— Сейчас три наапа направляются к вам, в Овальный кабинет. Среди них руководитель экспедиции и командир базового корабля.

— Базового корабля?

— Вы не видели? Корабль стоит на Эспланаде. Они очень огорчены тем, что попортили мемориал Вашингтона.[1 - Эспланада — газон в самом центре г. Вашингтона, рядом с Белым домом. Мемориал Линкольна — национальная святыня США, мраморный обелиск высотой 169 м, стоящий на Эспланаде. (Здесь и далее прим. перев.)] Уверяют, что завтра его починят.

Я содрогнулся, схватил другой телефон и сказал своему секретарю:

— Должны прибыть трое…

— Они уже здесь, господин Президент. Я со вздохом распорядился:

— Пусть войдут.

Таким вот образом я и познакомился с наапами. Совсем как президент Эйзенхауэр. Они оказались красивыми людьми. И симпатичными. Улыбались, пожимали мне руку, предложили сфотографировать историческую встречу, так что пришлось позвать репортеров и с ходу, без подготовки проводить самую важную встречу за всю мою политическую карьеру. Я поздравил наапов с прибытием.

— Добро пожаловать на Землю. И добро пожаловать в Соединенные Штаты.

— Спасибо, — ответил наап по имени Плин. — Мы рады, что сюда прибыли.

— Как долго вы намерены у нас оставаться?

— Точно не знаем, — ответил Плин. — В течение недели мы вполне свободны.

— Угу, — сказал я. После этого рта не раскрыл, только позировал перед камерами. Не намерен был говорить или делать хоть что-нибудь, пока не объявятся мои советники и не начнут советовать.




Ну конечно же, народ запаниковал. Плин говорил, что этого следовало ожидать, да я и сам придерживался того же мнения. Слишком уж мы насмотрелись фильмов о гостях из космоса. Иногда они прибывают с призывом к миру и всеобщему братству и приносят как раз ту информацию, в которой человечество нуждается долгие тысячелетия. Но чаще пришельцы являются, чтобы нас поработить или истребить, потому что тогда видеоэффекты много лучше. И когда прибыли наапы, все были уже готовы их возненавидеть. Люди не доверяли их приятной внешности. Людям были подозрительны их милые манеры и элегантная одежда. Когда наапы предлагали нам решить все наши проблемы, мы говорили: конечно, сделайте это, но во сколько нам это обойдется?

В первую неделю мы с Плином проводили вместе много времени — просто чтобы познакомиться и понять, чего хочет другая сторона. Я пригласил его, командира Тауга и других наапских руководителей на прием в Белом доме. Там был церковный хор из Алабамы, исполнявший негритянские духовные песни, школьный джаз из Мичигана с попурри из университетских спортивных хитов, команда талантливых двойников прежних рок-звезд с ностальгическими номерами, комедийная труппа из Лос-Анджелеса или откуда-то еще и Нью-Йоркский симфонический оркестр под управлением гениальной девицы двадцати лет. Чтобы показать наапам, как восхитительна культура Земли, оркестр сыграл Девятую симфонию Бетховена.

Плину все это очень понравилось. Он сказал, яростно аплодируя:

— Люди столь же разнообразны в изображении веселья, как наапы. Мы все без ума от земной музыки и думаем, что Бетховен создал несколько самых прекрасных мелодий из всех, что мы слышали в галактических путешествиях.

Я с улыбкой ответил:

— Нам очень приятно.

— Правда, Девятая симфония — не лучшая его работа…

— Простите? — переспросил я. Он любезно улыбнулся и объяснил:

— У нас полагают, что лучшее творение Бетховена — Пятый концерт для фортепиано ми-бемоль-мажор. Я перевел дыхание.

— Ну, это дело вкуса. Возможно, стандарты наапов…

— Нет-нет, — поспешно ответил Плин. — Вкусы здесь ни при чем. Пятый концерт считается лучшей вещью Бетховена в соответствии с точными и конкретными правилами музыковедения.

Я возмутился — самую малость. Откуда этому наапу, прилетевшему Бог знает с какой планеты, никак не связанной с нашей историей и культурой — откуда этому чудовищу знать, какие чувства поднимает Девятая симфония в человеческих душах? И я спросил излишне мягким голосом:

— Тогда скажите, какое наше музыкальное произведение считается наилучшим?

— Музыка Миклоша Рожи из фильма «Бен-Гур», — сказал он простодушно.

Что я мог ответить? Пришлось кивнуть — дело не стоило того, чтобы затевать межпланетную ссору.




Итак, страх перед наапами сменился недоверием. Мы все еще ждали, что пришельцы покажут свое истинное лицо, что красивые маски спадут и обнаружатся кошмарные морды, прячущиеся, как мы подозревали, под этими масками. Кроме того, они не отправились домой через неделю. Наапам нравилась Земля, нравились мы, и они решили ненадолго задержаться. Мы рассказали им о себе, о наших многовековых неурядицах, и они ответили — на свой бесцеремонный манер, — что могут внести некоторые мелкие поправки, и для всех обитателей Земли жизнь станет много лучше. Кстати, они ничего не попросят взамен. Дадут нам все это в благодарность за гостеприимство — мы ведь разрешили поставить базовый корабль на Эспланаде и по всей планете бесплатно подавали им кофе. Мы поколебались, однако суетность и алчность взяли верх. И мы сказали: «Действуйте! Пусть наши пустыни расцветут. Пусть закончатся войны, исчезнут болезни и бедность».

Так недоверие сменилось надеждой. Пришельцы заставили пустыни цвести. На это они запросили четыре месяца. Мы были готовы дать столько времени, сколько понадобится. Они возвели ограду вокруг всей Намибии — никому не разрешали взглянуть, что там происходит. Через четыре месяца устроили большой прием с коктейлями и пригласили желающих со всего света посмотреть на результаты своих трудов. Я послал госсекретаря в качестве своего личного представителя. Он вернулся с восхитительными фотографиями: громадная пустыня превратилась в ботаническое чудо. Вместо унылых мертвых песков на многие мили протянулась цветущая растительность. Правда, в бескрайнем саду не росло ничего, кроме алтея розового — много миллионов растений. Я мельком сказал Плину, что жители Земли надеялись на нечто большее по части разнообразия и на что-то более практичное.

— Что вы называете «практичным»? — осведомился он.

— Ну, вы понимаете. Съедобные растения.

— О пище не беспокойтесь. Мы очень скоро справимся и с голодом, — сказал Плин.

— Доброе дело… Но вот алтей…

— Что дурного в алтее?

— Ничего, — согласился я.

— Алтей розовый — самый прекрасный цветок из растущих на Земле.

— Некоторым больше нравятся тюльпаны, — заметил я. — А другим — розы.

— Нет, — твердо произнес Плин. — Алтей лучше всех. Я не стал бы вас дурачить.

Так что мы поблагодарили наапов за Намибию, заросшую алтеем, и попросили не заниматься Сахарой, Гоби и другими пустынями.




В общем и целом наапы нравились нам, хотя временами с ними было трудновато. Стоило послушать, как наапы говорят: излагают в лоб некий категорический императив и оценивают все либо как черное, либо как белое. Алтей — наилучший цветок. Александр Дюма — величайший романист. Электрик — самый приятный цвет. Лучший из автомобилей во все времена — шевроле «Бел-эйр» 1956 года, но только если он цвета морской волны.

Однажды я поинтересовался мнением Плина о президентах Америки. Спросил, кого наапы считают лучшим президентом в нашей истории. При этом чувствовал себя королевой-колдуньей из «Белоснежки»: мол, что мне ответит волшебное зеркало? На деле я не ждал, что Плин назовет меня как лучшего президента, однако сердечко прыгало, пока я ждал ответа — кто его знает, а вдруг… По правде говоря, думал я, он назовет Вашингтона, Линкольна, Рузвельта или Акивару. Но ответ был неожиданный: Джеймс Н. Полк.

— По-олк? — спросил я и подумал, что даже не смогу узнать его на портрете.

— Он не слишком известен, — сказал Плин, — но был самым достойным, хотя и не ярким президентом. Провел войну с Мексикой и добавил к Соединенным Штатам огромные территории. Он говорил, что каждый пункт его программы обрел силу закона. Прекрасный, работящий человек, заслуживающий лучшей репутации.

Я спросил:

— А как насчет Томаса Джефферсона?

— Тоже неплох, но он — не Джеймс Полк.

Моя жена, первая леди, подружилась с женой командира Тауга — ее звали Доим. Они частенько ездили по магазинам вместе, и Доим давала первой леди советы насчет нарядов и ухода за волосами. Объясняла моей жене, какие помещения Белого дома надо заново декорировать, какие благотворительные общества заслуживают государственной поддержки. Именно Доим устроила первой леди контракт на телевидении, и она же приохотила жену к филадельфийским сырным котлеткам, излюбленному лакомству наапов (хотя лучшей кухней они считали техасско-мексиканскую).

Однажды две дамы обедали вместе. Сидели за маленьким столиком в шикарном вашингтонском ресторане, а рядом околачивались десятка два людей из Секретной службы и наапские охранники, постоянно сопровождавшие командиров.

— По-моему, с каждым днем в Вашингтоне становится все больше наапов, — промолвила первая леди.

— Верно, — отвечала Доим, — каждый день прибывают новые базовые корабли. Земля — одна из самых приятных планет, которые мы посещали.

— Конечно, мы вам рады, — сказала моя жена. — И похоже, население перестало вас бояться.

— Алтей сделал свое дело.

— Может быть, так. А сколько сейчас на Земле наапов?

— Наверное, пять-шесть миллионов. Первая леди очень удивилась.

— Вот уж не думала, что так много…

Доим со смехом объяснила:

— Понимаете, мы не только в Америке. Мы повсюду. Нам действительно нравится Земля. Хотя, конечно, Земля — не наилучшая из всех планет. Наша Наапия была и остается лучшим миром, но Земля, без сомнения, входит в первую десятку…

— Угу, — ответила моя жена, которая переняла у меня многие ораторские приемы.

— И поэтому мы с радостью помогаем вам украсить эту планету и сделать ее еще замечательней.

— Алтей — чудесное растение, — сказала первая леди. — Но когда вы собираетесь уладить по-настоящему важные дела?

— Об этом не беспокойтесь, — сказала Доим и смолкла, занявшись творожным салатом.

— Когда собираетесь покончить с голодом?

— Очень скоро. Не волнуйтесь.

— А с упадком городов?

— В ближайшее время.

— А с людской бесчеловечностью? Доим взглянула на мою жену.

— Мы не пробыли здесь и полугода. Чего вы ждете — чудес? Мы успели сделать больше, чем ваш муж за первый президентский срок.

— Алтей насадили, — пробормотала первая леди.

— Вся Вселенная обожает алтей! Что поделаешь, если земляне лишены вкуса.

Обед закончился в молчании, и моя супруга подъехала к Белому дому, кипя от злости.

На той же неделе один из советников показал мне письмо от молодого человека из Нью-Мексико. Несколько наапов поселились рядом с ним в кооперативном доме и тут же начали давать советы. Насчет наилучшего вложения денег (душевые кабины); насчет расцветок одежды, маскирующих цвет его кожи; лучшей голографической системы из всех, имеющихся на рынке («Эсмеральда Ф-64» с шестифазными экранами «Либертад» и аргоновым генератором «Ру-би-челленджер»); самого прекрасного места, чтобы наблюдать закат (вращающийся ресторан на крыше здания компании «Уэйерхойзер» в Йеллоустоне); самых замечательных вин, подходящих для всех случаев (список слишком длинный, не прилагается). Наконец, на какой из двух его приятельниц следует жениться (на Кэнди-Мэри Эстергази).






«Господин Президент, — писал взбешенный молодой человек, — я понимаю, мы должны вежливо обходиться с благодетелями из космоса, но у меня вспыльчивый нрав. Конечно, наапы много знают и готовы делиться своей мудростью, но будь они людьми, обыкновенными человеческими существами, живущими в соседней квартире, я бы из них дух вышиб! Дайте совет, пожалуйста. И поскорее: в следующую пятницу они потащат меня покупать обручальное кольцо и новую мебель для гостиной. А мне совсем не нужна эта мебель!»





Мой министр обороны Луис заговорил с Харвом о конечной цели наапов. Тот сказал:

— У нас нет никакой цели. Мы об этом не беспокоимся.

— Тогда зачем вы прибыли на Землю?

— Зачем вы играете в кегли?

— Я не играю в кегли, — сказал министр.

— Вы должны играть! — объявил Харв. — Кегли! Это самое приятное из человеческих занятий.

— Разве не секс — самое приятное занятие?

— Игра в кегли и есть секс. Это — символическая форма половой связи, но с одним отличием: вам не надо беспокоиться о чувствах партнера. Это секс без синдрома вины. Игра в кегли — то, чего люди жаждали многие тысячелетия: секс без намека на ответственность. Чистейшая квинтэссенция секса, но без стыда или страха.

— И без удовольствия, — сказал Луис. Короткое молчание. Затем Харв спросил:

— Вы хотите сказать, что когда вы посылаете шар в самую точку и видите, как смели с дорожки все кегли, то не испытываете величайшего удовлетворения?

— Нет.

— Вам необходимо обратиться к психотерапевту. Заметно, что эта тема вас смущает и беспокоит. Поговорим о чем-нибудь другом.

— С большой охотой, — угрюмо согласился Луис. — Когда мы сумеем получить пользу от ваших технических достижений? Когда вы намерены открыть нам все секреты космоса? Когда освободите человечество от тяжелой работы?

— А что вы называете «техническими достижениями»? — спросил Харв.

— Ну, на борту ваших кораблей должны быть чудеса, которых мы и вообразить не можем…

— Ничего такого там нет. Мы даже не столь развиты, как вы, земляне. Именно у вас мы научились многим удивительнейшим вещам.

— Что-о? — Луис никак не мог понять, о чем толкует наап.

— У нас нет ничего похожего на вашу изумительную пузырьковую память или силиконовые чипсы. Мы не изобрели ничего, хотя бы сравнимого с транзисторами. Знаете, почему базовые корабли такие большие?

— О, Господи…

— Верно, — сказал Харв, — вакуумные лампы. Все наше космическое оборудование работает на вакуумных лампах. Они занимают чертову кучу места. И перегорают. Вы хоть представляете, как долго приходится искать проклятую лампу, если она перегорела? Помните, как ваши люди таскали сумки с лампами от своих телевизоров в мастерскую для проверки? Представьте себе то же самое в масштабах корабля. И мы не можем просто взять и взлететь — сначала эти штуки должны прогреться. Надо повернуть ключ, дать им минуты две на прогрев, и только затем можно стартовать. Вечная головная боль с этими лампами.

— Не понимаю, — потрясение произнес Луис. — Если у вас такая примитивная техника, то как вы сюда добрались? А если мы так вас опередили, то должны были давно добраться до вашей планеты, не говоря уже обо всем прочем.

Харв деликатно рассмеялся.

— Не рвите на себе волосы, Луис. Как раз потому, что ваша электроника лучше нашей, вам не нужно было добиваться успехов в других направлениях. К примеру, представьте себе, что человечество похоже на парня из Лос-Анджелеса, который ездит на новеньком «кадиллаке», а мы — на жителя Нью-Йорка, у которого битый старый «форд». Оба выезжают из своих городов в Сент-Луис. И вот парень на «кадиллаке» гонит по скоростным шоссе, делает 120 миль в час, а парень на «форде» не спешит, делает всего по 55 миль. Но землянин останавливает свой «кадиллак» в Вегасе, проигрывает в очко все деньги, и ему нечем платить за бензин. А целеустремленный маленький наап едет днями и ночами и добирается до цели. Все дело в интеллекте и воле. У вас много говорят о полетах к звездам, но без конца тратят деньги на другие начинания, вроде войн, эстрадной музыки, международных спортивных состязаний и демонстрации мод. Если хотите выйти в космос, нужно этого добиваться.

— Но мы действительно хотим!

— Тогда мы вам поможем. А вы обучите наших инженеров электронному делу, и мы совместно построим замечательные базовые корабли, которые откроют Вселенную и для людей, и для наапов.

— Это мне нравится, — выдохнул Луис.

Все мы согласились, что это более перспективная задача, чем с пустынями и алтеем. Оставалось надеяться, что мы сумеем охранить наапов, не дать народу вышибить этих зануд с Земли, пока они не выполнят обещания.




Когда я учился на втором курсе колледжа, со мной делил комнату длинный тощий парень по имени Барри Ринц. У него была кудрявая шевелюра, и его узкое лицо словно выглядывало из кучи упаковочных стружек. Барри сильно косил — не из-за дефекта глаз, а потому что хотел произвести впечатление, будто постоянно определяет ценности этого мира. Чистая правда: он мог назвать истинную и рыночную стоимость любого объекта — какой бы вам ни попался.

Как-то в воскресенье мы назначили свидание на футболе двум девушкам из другого колледжа того же города. Перед матчем повели их в университетский музей с замечательной художественной коллекцией. Моя красотка Бриджит — она готовилась в учительницы начальной школы — и я бродили из зала в зал, отмечая, что вкусы у нас очень похожи. Нам обоим нравились импрессионисты и сюрреалисты. В музее были две маленькие картины Ренуара, и мы добрых полчаса ими восхищались, а потом долго и по-студенчески глупо острили насчет того, что происходит на картинах Магрита, Дали и Де Кирико.

Барри и его девушка по имени Дикси случайно встретились с нами в зале скульптуры, и Бриджит сказала подруге:

— Там есть потрясающий Сера!

— Сера-а? — протянул Барри с изумлением и недоверием.

— Я люблю Сера, — сказала Дикси.

— Да, конечно, — ответил Барри. — В Сера нет ничего по-настоящему дурного.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы знаете, кто такой Ф.Черч?

— Кто-кто? — спросил я.

— Пошли!

Он почти силой потащил нас в зал американских художников. Ф.Черч (1826–1900) оказался выдающимся американским пейзажистом, в картинах которого были удивительные и прекрасные световые эффекты.

— Посмотрите, какой свет! — кричал Барри. — Какое пространство! Какой воздух!

Бриджит покосилась на Дикси и шепнула:

— Посмотреть на воздух?

Живопись была прекрасна, мы так и сказали, но Барри не успокаивался. Черч, по его словам, был величайшим художником во всей американской истории и одним из лучших в мире во все времена.

— Я бы его поставил в один ряд с Ван-Дейком и Каналетто! — восклицал мой сосед по комнате.

— Каналетто? — переспросила Дикси. — Это тот, кто рисовал виды Венеции?

— Какое у него небо! — экстатически бормотал Барри. Он выглядел, как сластолюбец, охмелевший от наслаждений.

— Некоторые любят картины с собачками или голыми женщинами, — заметил я. — Барри любит свет и воздух.

После музея мы пообедали, но сначала Барри объяснил, какое блюдо заслуживает внимания, а какое — сущая гадость. Заставил нас пить никому не известное эквадорское пиво. Для Барри весь мир делился на великолепные вещи и на гадкие вещи. Благодаря этому его жизнь сильно упрощалась, если не считать одного: его приятели почему-то были не в состоянии общаться между собой.

На матче он сравнивал защитника команды нашего колледжа с одной звездой футбола, а нападающего — с другой. Концерт после первой половины матча сравнил с выступлением джаза штата Огайо. И перед концом третьего тайма стало ясно, как день, что Барри вот-вот смертельно надоест Дикси. Мы с Бриджит шепотом договорились удрать от них при первой же возможности — Дикси, наверное, сумеет отговориться тем, что ей надо успеть на автобус, и тоже удерет. А Барри проведет вечер, как обычно: сидя в нашей комнате и изучая книжку «Президентские выборы 1996 года».

В иных случаях Барри читал мне лекции на самые разные темы: об американской литературе (лучший поэт — Эдвин Арлингтон Робинсон, лучший романист — Джеймс Томас Фаррелл)[2 - Робинсон Э. А. (1869–1935) — известный американский поят; Фаррелл Дж. Т. (1904–1979) — американский прозаик и литературный критик.], о животном мире (единственное стоящее домашнее животное — золотистый ретривер), об одежде (во всем, кроме как в пиджаке цвета морской волны и широких серых брюках, мужчина напрашивается на неприятности) и даже насчет хобби — он собирал знаки различия русской царской армии. Когда я сказал, что мой папаша коллекционировал колючую проволоку, он несколько дней со мной не разговаривал.

Барри являл собой прямо-таки кладезь информации. В университете был арбитром по части хорошего вкуса. Все знали, у кого надо просить совета.

Но у него никто ничего не спрашивал. Мы его люто ненавидели. Я сменил жилье еще до конца осеннего семестра. Озлобленный и всеми отверженный Барри Ринц устроился старшим воспитателем в среднюю школу. Именно такая работа была ему нужна — мало кому так везет в жизни.

Так вот, не знай я этого парня досконально, я бы мог поверить, что на самом-то деле он был разведчиком наапов.




Пробыв на земле год, наапы преподнесли нам подарок — межзвездный транспорт. Он оказался на удивление недорогим. Наапы описали нам свои тяговые двигатели — дешевые и безопасные. Обучили своим методам навигации, указали на прямые пути, открытые ими в космосе. У нас это называли искривлениями пространства, хотя в физическом смысле «пути» не имеют ничего общего с теорией Эйнштейна или искривленным пространством — и вообще ни с чем в таком роде. Мало кто понимал объяснения наапов, но это ничего не меняло. Они сами не понимали, что такое «прямые пути», использовали их, и все. Все это было подано Земле на тарелочке, как индейка в День благодарения, так что мы обошлись без долгих и сложных научных экспериментов и перепрыгнули прямо к коммерческой эксплуатации. Заводы Мицубиси в Ла-Пасе начали строить по чертежам наапов три роскошных лайнера, способных добраться до любой планеты нашей галактики — на тысячу туристов каждый. И хотя человек еще не ступил на луны Юпитера, несколько туристических агентств уже принимали заказы на грандиозное турне по десятку ближних населенных планет.

Да-да, оказалось, что космос полон жизни, в нем множество гуманоидов на планетах, обращающихся вокруг звезд солнечного типа. «Мы десятилетиями пытались установить связь с внеземными цивилизациями! — жаловался один советский ученый. — Почему они не отвечают?» Его коллега наап сочувственно пожал плечами и ответил: «В галактике все пытаются установить связь. Для них ваши послания были чем-то вроде рекламы, рассылаемой по почте». Сначала мы ощутили себя униженными, но быстро утешились: когда войдем в межзвездное сообщество, к нам отнесутся, более серьезно. И наапы сделали это возможным.

Мы были очень благодарны наапам, но из-за этого жить рядом с ними не стало легче. К концу/моего второго президентского срока Плин явился с советами насчет дальнейшей карьеры.

— Книгу не пишите, — сказал он (а я уже успел написать двести страниц «Воспоминаний…»). — Если хотите быть авторитетным политиком — прекрасно, но держитесь в тени и ждите, когда вас пригласят.

— А чем же мне заняться сейчас? — спросил я.

— Найдите себе что-нибудь новенькое. Почему бы не освоить торговлю по электронной почте? Будете работать, не выходя из дома. Либо проявите активность в церковной или гражданской благотворительности. Найдите себе новое хобби — выращивайте алтей или коллекционируйте военные знаки различия.

— Плин, — попросил я, — оставьте меня в покое. Казалось, он был уязвлен.

— Да, конечно, если вам так угодно, — пробормотал он, и я пожалел о своих резких словах.

По всей стране, по всему миру у всех были такие же неприятности с наапами. Похоже, они прибыли в таком множестве, что у каждого землянина имелся свой наап, чтобы давать ему нескончаемые советы. Подобного напряжения не было с 1992 года, когда на конкурсе «Мисс Вселенная» титул вообще не присудили большинством голосом. Поэтому я не был особенно удивлен, когда после 28 дней путешествия среди звезд наш первый базовый корабль вернулся, имея на борту всего 276 пассажиров из тысячи. Остальные 724 туриста остались на разных цветущих, восхитительных, гостеприимных планетах. Все населенные планеты были похожи в одном: там проживали очаровательные, милые, умные существа, оставившие свои родные миры после того, как их планеты открыли для себя наапы. Разные расы мирно и гармонично жили рядом в новых просторных городах, специально возведенных для иммигрантов. Возможно, эти инопланетяне некогда перенесли внутренние междоусобицы и вспышки ненависти, столь хорошо знакомые людям, но теперь об этом не могло быть и речи. Теперь они собрались со всех концов галактики и жили в согласии, объединенные единым стремлением — никогда больше не видеть наапов.

Через год после старта первого межзвездного корабля население Земли уменьшилось на 0,5 процента. Через два года — почти на четверть. Наапы были слишком сердечны, благорасположены и назойливы для того, чтобы им можно было сопротивляться. И они становились все более утомительными. Вместо того, чтобы скандалить с ними, люди собирали вещички и улетали к звездам. Кругом было множество по-настоящему приятных планет; путешествие стоило не слишком дорого, а возможности открывались неограниченные. Люди, угнетенные земной реальностью, могли обрести новую жизнь, обрести себя на планетах, о существовании которых мы и не знали до появления наапов.

Земные города теперь не были грязными муравейниками, забитыми нищими людьми. Немногие оставшиеся жители могли выбирать себе хорошие дома и квартиры. Домовладельцам поневоле пришлось снизить квартплату и содержать дома в наилучшем виде, чтобы привлечь съемщиков.

Голод кончился, когда число потребителей пищи решительно снизилось по отношению к числу производителей. В течение десяти лет население Земли уменьшилось наполовину и продолжало уменьшаться.

Бедность тоже начала исчезать — по своим причинам. Теперь работы хватало на всех. Когда стало ясно, что наапы не будут занимать рабочие места, люди могли спокойно выбирать себе дело.

Очень скоро исчезли дискриминация и предвзятость. Все объединились в стремлении поддерживать производство вопреки огромной эмиграции. Всем стала доступна хорошая жизнь, и любые обиды исчезли. А кроме того, вся враждебность, сохранившаяся в людях, теперь была обращена на пришельцев.

Наапы против этого не возражали. Они просто выполняли обещанное.




Я теперь мэр и почтмейстер маленького городка Нью-Далласа на Тире, четвертой планете звезды, которая значится в нашем старом каталоге под номером Струве-2398. Инопланетяне разных рас называют звезду именем, которое можно перевести, как «Божья шишка». Все здешние жители добры и милосердны, только вот на дух не выносят наапов.

Да нет, вы не поняли: по всей галактике наапов считают посланцами мира. Их миссия — путешествовать с планеты на планету, принося общее согласие, процветание и истинную цивилизованность. В галактике нет разумной расы, которая не любила бы наапов. Все мы осознаем, каковы их свершения и как много они для нас сделали.

Но если наапы начнут селиться в нашем квартале, мы немедля сложим чемоданы и двинемся куда-нибудь еще.


notes



Примечания





1


Эспланада — газон в самом центре г. Вашингтона, рядом с Белым домом. Мемориал Линкольна — национальная святыня США, мраморный обелиск высотой 169 м, стоящий на Эспланаде. (Здесь и далее прим. перев.)




2


Робинсон Э. А. (1869–1935) — известный американский поят; Фаррелл Дж. Т. (1904–1979) — американский прозаик и литературный критик.