Исследователи Гора
Джон Норман


Хроники противоположной Земли #13






Варварская планета Гор — двойник Земли — становится местом схватки между царствующими жрецами, истинными владыками Гора, и куриями, хищниками из глубин Вселенной.Перстень, дарующий могущество его обладателю, может принести победу одной из противоборствующих сторон.И лишь от Тэрла Кабота, о подвигах которого на Горе ходят легенды, зависит, кто будет обладать кольцом.






Джон Норман

Исследователи Гора





1. Я ГОВОРЮ С САМОСОМ


Она была просто прекрасна.

Девушка опустилась на колени рядом с низким столиком. За столом, скрестив ноги, сидели я и, напротив меня, Самос. Стоял ранний вечер, мы только что отобедали — я и первый капитан Совета Капитанов Порт-Кара. Холл освещали торчащие из стен факелы. Пол представлял собой огромную мозаичную карту.

Еду нам подавала закованная в ошейник рабыня. Сейчас она покорно опустилась перед нами на колени.

Я еще раз окинул ее взглядом. На рабыне была коротенькая туника, подрезанная таким образом, чтобы были лучше видны округлые бедра. На ошейнике болтался стальной замок. На бедре красовалось клеймо — стандартное клеймо каджейры, как называют на Горе девушек-рабынь.

Внешне клеймо выглядит довольно просто и напоминает цветок с двумя лепестками. Некоторые находят, что клеймо похоже на букву «К» в западных алфавитах Земли. В горианском алфавите двадцать восемь букв, весьма схожих с теми или иными земными буквами. Так, буквы «сиджа», «тун» и «вал» в точности переписаны с римского алфавита, Другие буквы, вне всякого сомнения, переписаны из древнеегипетского, а буквы «шу» и «хоман» взяты из критского. Следует помнить, что горианские буквы произносятся по-разному в зависимости от контекста. Некоторые писцы предлагали расширить алфавит за счет новых букв, произносимых одинаково вне зависимости от своего лингвистического окружения. Думаю, их рекомендации не будут учтены и официальный горианский алфавит останется неизменным.

Консерватизм жителей Гора в отношении собственной письменности непоколебим. Впрочем, и на Земле люди нередко держатся за давно устаревшие и не отвечающие техническим потребностям системы измерения.

— Хотят ли хозяева увидеть кое-что еще? Линда может многое им показать, — произнесла девушка.

— Нет, — покачал головой Самос.

Рабыня положила на стол крохотные ладошки и вытянула пальчики в его сторону, словно умоляя Самоса о прикосновении, но он сурово повторил:

— Нет.

Склонив голову, девушка убрала со стола небольшой поднос с кувшином густого сладкого вина из Турий и двумя высокими кубками. Там же стоял кувшин с дымящимся черным вином с прославленного стаями тарнов Тентиса. Черное вино мы пили из покрытых желтой эмалью крошечных чашек. В него полагалось добавлять сахар. Возле ложек на подносе лежали ароматные палочки и стояла большая чаша для омовения рук.

Я прекрасно отужинал.

Рабыня поднялась. Блестящий ошейник смотрелся на ее горле просто великолепно.

Я запомнил эту девушку с самого первого раза. Тогда, несколько месяцев назад, на ее шее болталось обыкновенное железное кольцо, заклепанное несколькими ударами молота.

Девушка посмотрела на Самоса, и губы ее задрожали.

Это она принесла в дом Самоса письмо на скитали. Скиталью называется расчерченная ленточка для волос; когда ее наматывают на древко копья, полоски складываются в сообщение. Его прислал мне Зарендрагар Безухий, боевой генерал кюров. Он предлагал встретиться с ним на «краю света». Моя догадка в отношении того, что «край света» должен находиться в северном полушарии Гора, оказалась верной. Я уже встречался с Безухим в огромном ангаре, где хранилось оружие и топливо для захвата всей планеты. Я был уверен, что он погиб во время взрыва, хотя тело его так и не нашли.

Девушка, прислуживавшая нам вчера — стройная блондинка с Земли, — даже не подозревала, что ленточка в ее волосах содержит важную информацию.

Надо сказать, девчонка сильно изменилась. В дом Самоса ее привезли в варварской земной одежде, в которой она больше походила на мальчика. Брюки из джинсовой ткани и фланелевая рубашка скрывали, как это принято на Земле, красоту и сексуальность молодого тела. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, люди пытаются себя обмануть и бьются головой о стену. Зачем? Мало кто вообще осмеливается честно задуматься над этим вопросом. Естественно, что и ответа в таком случае ожидать нельзя.

Самос, разумеется, сразу же понял, что ленточка — это скиталь. Девушку немедленно раздели и набросили на нее коротенькую тунику, а на шею набили простое железное кольцо, символизирующее ее новый статус рабыни. Вскоре Самос пригласил меня прочитать послание.

Я же допросил девчонку, которая на тот период говорила только по-английски. Поначалу она хорохорилась и держалась крайне вызывающе — пока не поняла, что имеет дело не с землянами. Первым делом Самос опустил ее в подвал, где ей поставили клеймо. Потом он отдал ее на потеху охране, после чего нахалку бросили в пенал. Я думал, что он ее продаст, но Самос почему-то этого не сделал. Он оставил ее у себя. В доме Самоса девчонка прошла полный курс рабыни.

Я посмотрел на клеймо на ее бедре. Вообще-то горианское слово «каджейра» вмещает в себя гораздо больше понятий, чем слово «рабыня». Даже в его написании есть нечто соблазнительное, женское. Глядя на клеймо, я понял, насколько оно символично. Расходящиеся в стороны лепестки обозначали женственность и красоту, стебель — бескомпромиссную суровость, на которой построено воспитание женщины, развернутые кверху завитки — открытость и уязвимость. Очень простое и красивое клеймо. Простое, как и положено рабыне, красивое, как приличествует женщине.

Между прочим, на Горе известно несколько видов клейм. Практически невозможно, однако, встретить клеймо с изображением лун и ошейника, а также цепи и когтей. Эти разновидности клейм популярны на Земле, там, где сохранились горианские анклавы. Первое характерно для Царствующих Жрецов, второе — для агентов кюров. На первом клейме изображен ошейник и три спускающихся по диагонали полумесяца.

Совершенно очевидно, что ни один горианин не согласится работать на Земле, поэтому там приходится использовать местный персонал. Полноценные мужчины, сильные, мужественные и жизнелюбивые жители Гора, считают Землю гиблым местом, жалкой и безжизненной в сексуальном плане пустыней. Настоящим мужчинам нужны женщины. Слабакам это понять трудно. Сильному мужчине нужна женщина, которая ползала бы у его ног и принадлежала ему безоговорочно. Ничто другое его не устроит. Единожды отведавший мясо богов не станет жевать солому.

— Можешь идти, — сказал Самос девушке.

— Господин, — взмолилась рабыня, — пожалуйста, господин…

Несколько месяцев назад она не знала ни одного горианского слова. Сейчас она говорила бегло и отчетливо. Рабыни быстро осваивают язык своих хозяев.

Самос взглянул на невольницу. Она вытянулась перед ним с подносом в руках, где стояли кубки для вина, бокалы, ложки, лежали влажные полотенца и чаша для омовения рук. Она хорошо нас обслужила, как и положено прилежной рабыне.

— Господин, — прошептала она.

— Отнеси все на кухню, — сказал Самос.

По глазам девушки я видел, что она хочет быть для него больше чем рабыней. Просто невероятно, какой властью могут обладать мужчины над женщинами.

— Хорошо, господин, — произнесла она и опустилась на колени в позу услаждающей рабыни. Становясь на колени передо мной, она приняла позу покорной рабыни. Говорили, что Самос первый довел ее до оргазма. Пережившая это ощущение женщина уже не способна ни на что, кроме как на покорное и страстное служение своему господину. До конца жизни.

— Линда умоляет господина о прикосновении, — пролепетала девушка.

Линда было ее земным именем, которое у нее, естественно, отобрали при обращении в рабство. Позже Самос на правах хозяина вернул его рабыне. Когда дело касается имен, все зависит от воли хозяина.

Я отметил, что Линда совершенно открыто попросила о ласке в моем присутствии. Невольница уже успела избавиться от комплексов и предрассудков Земли. Она стала открытой и честной, чистой и совершенной, такой, какой изначально создала ее природа.

Встретив взгляд Самоса, она покорно побежала к дверям, но у самого порога остановилась, не в силах побороть желание. Со слезами на глазах рабыня снова повернулась к своему господину.

— Хорошо, только после того, как отнесешь посуду на кухню, — проворчал он.

— Слушаюсь, господин, — задыхаясь от возбуждения, прошептала она, и желтые чашечки на подносе тихо звякнули. Девушка задрожала. На полированном ошейнике заиграли огни факела.

— Иди в пенал, — велел Самос, — и попроси, чтобы тебя заперли.

— Да, господин. — Девушка опустила голову, и мне показалось, что она сейчас зарыдает.

— Старший связки говорил, что ты неплохо усвоила мозаичный танец.

Чашечки на подносе задрожали.

— Мне очень приятно, — произнесла девушка, — что Кробус пришел к такому выводу.

Мозаичный танец обычно исполняется на красных мозаичных плитах, которыми выкладывают невольничье кольцо возле кровати господина. Танцуют его на спине, животе и боках. Шею, как правило, приковывают к невольничьему кольцу. Танец символизирует мучения рабыни, охваченной ненасытной любовной страстью. Вначале девушка танцует как бы в совершенном одиночестве. Никто не знает о ее страданиях, она стонет и извивается, умоляя невидимого господина сжалиться над ней. Потом появляется господин, и она умоляет его уже открыто, кричит и плачет, лишь бы он подарил ей хотя бы одно прикосновение. Мозаичный танец построен на простых психологических и поведенческих реакциях. Специалисты считают, что он способен завести самую фригидную женщину. Рабыни же просто сходят от него с ума.

— Я слышал, ты много работала над мозаичным танцем, — продолжал Самос.

— Я всего лишь покорная рабыня, — отвечала девушка.

— Кробус говорил, что последние пять раз, когда ты исполняла этот танец, он не мог удержаться, чтобы не изнасиловать тебя.

— Да, господин. — Девушка опустила голову и улыбнулась.

— После того как тебя запрут в пенале, — сказал Самос, — попроси, чтобы тебе принесли теплой воды, масла, благовоний и полотенце. Приведи себя в порядок. Может быть, я приглашу тебя в свои покои. Попозже.

— Да, господин! — радостно воскликнула девушка.

— Учти, что понравиться мне труднее, чем Кробусу.

— Да, господин! — С этими словами Линда выскочила из зала.

— Хорошенькая, — усмехнулся я.

— Неплохая девчонка, — кивнул Самос и провел языком по губам.

— По-моему, она тебе нравится, — сказал я.

— Чепуха, — отмахнулся он. — Она всего лишь рабыня.

— Разве у Самоса не может быть любимой рабыни? — не отставал я.

— Землянки?

— Почему бы и нет?

— Какая нелепость. Она — рабыня. Ее предназначение — угождать. Я могу ее избить и унизить, если мне того захочется.

— Разве нельзя избить и унизить любимую рабыню? — спросил я.

— Разумеется, — снова рассмеялся Самос. — На Горе не церемонятся ни с кем.

— Мне кажется, что знаменитый Самос, первый рабовладелец Порт-Кара, первый капитан Совета Капитанов, привязался к блондинке с Земли.

Самос смерил меня сердитым взглядом, затем пожал плечами и произнес:

— Вообще-то никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Даже любопытно. Странное чувство.

— Я вижу, ты не собираешься ее продавать, — сказал я.

— Может, еще и продам, — задумчиво произнес Самос.

— Понятно.

— Она с самого начала вела себя не так, как другие. Была такой беспомощной и беззащитной…

— Разве не все рабыни беспомощны и беззащитны в руках своих хозяев? — спросил я.

— Да, конечно, но она показалась мне невероятно ранимой.

— Может быть, она с самого первого раза поняла, что ты и есть ее судьба?

— Очень приятно держать в руках такую девушку, — добавил Самос.

— Смотри не расслабляйся, — усмехнулся я.

— Обещаю, — проворчал он.

В последнем я не сомневался. Самос слыл одним из самых суровых людей Гора. Хорошенькой блондинке с Земли достался сильный и бескомпромиссный хозяин.

— Ладно, хватит болтать о пустоголовых рабынях, — сказал я. — Эти девчонки созданы для мимолетных удовольствий. Пора поговорить о серьезных вопросах, достойных внимания мужчин.

— Согласен, — кивнул Самос. — По правде говоря, особых новостей нет.

— Кюры успокоились.

— Это верно.

— Бойся затихшего врага, — заметил я.

— Конечно, — кивнул Самос.

— Странно: ты пригласил меня в свой дом, желая сообщить, что ничего не произошло, — сказал я.

— По-твоему, кроме тебя, никто на Горе не служит Царствующим Жрецам?

— Думаю, нет, — сказал я. — Почему ты спросил?

— Как все-таки мало мы знаем об окружающем нас мире, — вздохнул Самос.

— Не понимаю, — пожал я плечами.

— Расскажи, что тебе известно о Картиусе.

— Это важнейшая субэкваториальная водная артерия, — ответил я. — Протекает через джунгли на западе и северо-западе и впадает в озеро Ушинди, из которого вытекают реки Камба и Ниока. Камба впадает непосредственно в Тассу, а Ниока — в залив Шенди, где находится гавань Шенди.

Свободный портовый город Шенди играл немаловажную роль в жизни Гора. Там находилась Лига черных рабынь.

— Одно время считали, что Картиус — приток Воска, — сказал Самое.

— Меня тоже этому учили, — кивнул я.

— Теперь мы знаем, что Картиус, впадающий в Тассу, и субэкваториальный Картиус — разные реки.

— На многих географических картах Картиус впадает в Ушинди, а потом выходит из озера, пересекает западные плоскогорья и в районе Турмуса впадает в Воск.

Турмус — последний крупный город на Воске. За ним начинаются непроходимые болота дельты.

— Первым догадался, что это разные реки, черный исследователь Рамани с острова Ананго. Он пришел к этому выводу чисто теоретически. Его ученик Шаба был первым ученым, которому удалось непосредственно исследовать озеро Ушинди. Так вот, Шаба доказал, что из озера вытекают только две реки: Камба и Ниока. А приток Воска Картиус Тассы, как его теперь называют, получает воду со своих притоков, пронизывающих плоскогорья и прилегающие равнины. Это описано другим исследователем, Рамусом из Табора, который девять месяцев изучал в составе небольшой экспедиции высокогорье Вена.

— Все это я узнал год назад. Почему ты заговорил об этом сейчас?

— Многое остается невыясненным, — загадочно произнес Самос.

Я пожал плечами. Большая часть Гора до сих пор считается terra incognita. Мало кто знает, что находится к востоку от хребтов Вольта и Тентис или к западу от островов Кос и Тирос. Огромные территории в районе озера Шенди, к югу от Воска и западу от Ара тоже ждали своих исследователей.

— Между прочим, у географов были серьезные основания полагать, что Картиус впадает в Воск через озеро Ушинди, — сказал я.

— Знаю, — откликнулся Самос. — Люди судили по направлению рек. Как горожанам было догадаться, что это две разных реки?

— Не только горожане допускали эту ошибку. Баргмены с Картиуса, я имею в виду собственно Картиус, и жители Картиуса Тассы считали, что это одна и та же водная артерия.

— Да и как они могли думать иначе, когда не было ни расчетов Рамани, ни экспедиций Шабы и Рамуса?

— Джунгли сделали Картиус недоступным для людей с юга, — сказал я. — Вся торговля заканчивается убаратами на южном побережье озера Ушинди. До Тассы обычно добирались либо по Камбе, либо по Ниоке.

— И не пытались найти северные пути, — добавил Самос.

— Тем более что вдоль Картиуса Тассы проживают крайне свирепые племена.

— Верно, — кивнул Самос.

— Хотя я уверен, что наверняка были люди, пытавшиеся пройти к Картиусу через северные леса.

— Не сомневаюсь, что все они нашли смерть от обитающих к северу от Ушинди племен, — сказал Самос.

— Как получилось, что экспедиция Шабы уцелела? — спросил я.

— Ты что-нибудь слышал о Биле Хуруме? — спросил Самос.

— Немного, — уклончиво ответил я.

— Это черный убар, — сказал Самос. — Кровавый и беспощадный. Человек большого ума и огромной власти. Он объединил шесть убаратов на южном побережье Ушинди, усмирил непокорных огнем и мечом. Сейчас он распространил свое влияние на север, откуда ему поставляют клыки кайлуаков и женщин. Так вот, лодки Шабы подняли на мачтах щиты с гербом Билы Хурумы.

— И это явилось гарантией их безопасности?

— Несколько раз на них все-таки напали, — произнес Самос, — но они уцелели. Как бы то ни было, я уверен, что без покровительства Билы Хурумы, убара Ушинди, им бы не удалось выполнить свою задачу.

— Выходит, власть Билы Хурумы на северном побережье не безгранична, — сказал я.

— Естественно, — кивнул Самос. — Об этом красноречиво говорит тот факт, что экспедиция Шабы подверглась нескольким нападениям.

— Должно быть, это смелый человек, — заметил я.

— Ему удалось провести шесть лодок и сохранить почти всех людей, — сказал Самос.

— Даже странно, — произнес я, — что такой человек, как Била Хурума, решил поддержать географическую экспедицию.

— Он хотел знать, можно ли пройти по суше на северо-запад от Ушинди. Для него это бы означало появление новых рынков, расширение торговли, налаживание торговых путей с юга на север.

— Кроме того, — добавил я, — подобным образом он избежал бы опасностей плавания по Тассе. Перед ним открылись бы пути к завоеванию целого мира.

— Правильно, — кивнул Самос. — Ты мыслишь как воин.

— Но если я правильно понял, исследования Шабы показали, что таких путей не существует?

— Да, — сказал Самос. — К такому он пришел выводу. Но ты я уверен, знаешь и о других результатах его экспедиции.

— К западу от озера Ушинди простираются равнины, болота и топи; они подпитывают озеро водой. Шаба сократил отряд до сорока человек, наполовину разгрузил лодки и протащил их через болота. Спустя два месяца он вышел к западному побережью озера Нгао.

— Правильно, — сказал Самос.

— Это второе по величине среди экваториальных озер. Такое же, как Ушинди, а может, и больше.

Я представил, как радовался Шаба и его люди, когда после стольких мучений перед ними открылся вид на озеро Нгао. После этого, измученные и истощенные длительным переходом, они вернулись на восточное побережье озера Ушинди.

— На этом Шаба не успокоился, — сказал Самос. — Он первым составил точную карту дельты собственно Картиуса. Затем пошел на запад и добрался до шести убаратов, обители Билы Хурумы.

— Не сомневаюсь, что его приветствовали как героя, — сказал я.

— Верно, — кивнул Самос. — И он это заслужил.

— На следующий год, — добавил я, — он организовал еще одну экспедицию, в которой участвовали одиннадцать кораблей и тысяча человек. Финансировал ее, судя по всему, сам Била Хурума. Задача экспедиции состояла в изучении озера Нгао.

— Правильно.

— Именно тогда Шаба установил, что озеро Нгао, как ни странно, питается только от одной реки, способной поспорить по ширине и полноводности с самим Воском. Позже эту реку назвали Уа. Для судов она непроходима из-за многочисленных порогов и водопадов.

— Количество препятствий, равно как состояние каналов и дорог, до сих пор неизвестно, — уточнил Самос.

— Шаба углубился в реку на сотню пасангов, после чего был вынужден повернуть обратно.

— Позже он назвал пороги именем Билы Хурумы, — сказал Самос.

— У него были слишком большие корабли, — заметил я.

— К тому же их нельзя было разобрать на части. Крутизна реки и враждебность местного населения не позволили ему идти вперед.

— Экспедиция Шабы вернулась к озеру Нгао, после чего добралась до шести убаратов через болота и топи, прилегающие к озеру Ушинди. Все-таки это замечательный человек, — сказал я.

— Самый выдающийся географ и исследователь Гора, — добавил Самос. — Человек исключительной порядочности. Ему доверяют.

— Доверяют? — переспросил я.

— Шаба — агент Царствующих Жрецов, — промолвил Самос.

— Не знал.

— Не сомневаюсь, что ты многих подозревал в том, что они хотя бы временно служили делу Царствующих Жрецов.

— Я допускал эту мысль, — сказал я.

Никогда раньше мы не говорили с Самосом на эту тему. Порой для меня лучше не знать людей, работающих на Царствующих Жрецов. У нас не принято лезть в чужие дела. Это элементарная мера предосторожности. Если кто-то из наших попадется, лучше, чтобы он ничего не знал. Как бы то ни было, большинство работающих на Царствующих Жрецов агентов занимались сбором разведывательных данных и слежкой. Дом Самоса служил их штаб-квартирой. Сюда стекалась вся добытая информация. Здесь же находился аналитический отдел. Обработанная и отфильтрованная информация передавалась дальше, в Сардар.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил я.

— Пойдем, — устало произнес Самос и поднялся на ноги. Я пошел следом за ним. У выхода из огромного зала застыли стражники.

Некоторое время мы шли молча. Миновав несколько залов, Самос спустился по лестнице на другой уровень здания Потянулись бесконечные лестницы и переходы. Иногда попадались надписи и указатели. На толстых стенах появилась влага. Местами нам приходилось ступать не по полу, а по стальным прутьям клеток, в которых томились заключенные; испуганные рабы задирали головы. В одном из кoридоров нам попались две рабыни. Они стояли на коленях на каменном полу и пытались щетками отмыть испачканные плиты. За их работой наблюдал стражник с кнутом в руках. Когда мы поравнялись с рабынями, они распростерлись на полу, после чего возобновили свою работу.

В пеналах стояла тишина, было время сна. Мы шли мимо клеток для обучения и тренировки невольниц. Кузница была пуста, хотя в жаровне тлели угли. Из нее торчали длинные щипцы. В доме крупного рабовладельца жаровня никогда не затухает — в любую минуту могут привезти новую рабыню. В прилегающей комнате я увидел развешенные по стене ошейники и кандалы для рук и для ног. Подобного добра тоже всегда должно быть в избытке. При этом каждая вещь была на учете, за инвентарем велся строгий контроль. Затем мы миновали комнаты, где хранились невольничьи туники, косметика и украшения. В пеналах, как правило, девушки содержатся обнаженными, но подобная атрибутика обязательно используется в процессе обучения. Далее по коридору размещались кухни и продуктовые склады. Здесь же хранились медицинские препараты.

Из одного пенала высунулась девичья рука.

— Господин! — прошептала невольница.

Мы прошли мимо.

Были здесь и клетки с рабами-мужчинами. Как правило, ими становились должники, преступники или военнопленные. Рабы стоили недорого, использовали их на самых тяжелых работах.

Мы продолжали спускаться на нижние уровни дворца. Вонь и сырость, которыми славятся все подвальные помещения, стали невыносимы. Кое-где из стен торчали пылающие факелы. Это позволяло хоть как-то уменьшить влажность. Мы миновали караульное помещение. Там отдыхали вернувшиеся со смены стражники. Мне показалось, что изнутри донеслось треньканье колокольчика и чистый звук зил, как здесь называют цимбалы на пальцах. Прикрытая крошечным кусочком желтого шелка прекрасная рабыня исполняла танец для пятерых охранников. Они медленно приближались, девушка отступала, не прекращая танца, пока не уперлась спиной в стену. Тогда стражники повалили ее на одеяло. Я видел, как она пыталась сопротивляться, но ее укусы больше напоминали страстные поцелуи. Наконец стражники схватили рабыню за кисти рук и за лодыжки, широко раздвинули ей ноги, и старший группы приступил к делу. Девчонка кричала, задыхаясь от наслаждения.

Вскоре мы опустились на низший уровень. Здесь находилась зона наибольшей безопасности. По трещинам в стене струились едва заметные ручейки воды, кое-где стояли лужи. При нашем появлении метнулся в темноту урт.

Самос остановился перед тяжелой железной дверью. Узкая стальная панель скользнула в сторону. Самос произнес установленный на вечер пароль, и дверь отворилась. За ней находились двое стражников.

Мы вошли в узкий и тесный коридор и остановились у восьмой камеры слева. Самос подал знак стражникам. Я заметил, что возле двери лежали обрывки веревок, стальные крючья и крупные куски мяса.

— Внутри говорить нельзя, — сказал Самос и протянул мне капюшон с прорезанными для глаз дырками.

— Заключенный знает, где он находится?

— Нет.

Я натянул капюшон, также поступили Самос и стражники.

Вначале они посмотрели в глазок, потом распахнули дверь. Стражники опустили висящий на цепях помост. Комната была доверху залита водой. Мы с Самосом ждали снаружи. Помост хлюпнулся в воду, его закрепили при помощи растяжек. Едва он опустился, со всех сторон послышалось шуршание. Мне показалось, что на помост пытаются забраться невидимые в темноте существа весом не более нескольких футов.

Самос поднял факел. Стражники вышли из камеры. В неровном свете я успел разглядеть, что она имела круглую форму и достигала футов сорока пяти в диаметре. В центре камеры торчал металлический шест диаметром около четырех дюймов, выступающий из воды на добрых четыре фута. На нем была закреплена деревянная платформа, обитая по краям листами железа. От края платформы до воды было восемь или девять дюймов. Один из стражников осторожно ступил на помост и погрузил в воду шест. Судя по всему, глубина воды в камере достигала восьми футов. Второй стражник нацепил на железный крюк огромный кусок мяса и вытянул крюк как можно дальше от покосившегося под их тяжестью помоста.

В ту же секунду вода забурлила. Брызги долетали даже до меня, хотя я стоял довольно далеко от дверей. Когда стражник вытащил крюк из воды, мяса на нем не было. Крошечный тарларион, похожий на тех, что водятся в болотах к югу от Ара, зацепился за крюк, потом сорвался и шлепнулся в воду. Маленькие тарларионы способны за один миг до костей обглодать кайлуака.

На платформе дрожала от ужаса девушка. Она стояла на коленях, схватившись двумя руками за шест. На горле ее блестел стальной ошейник.

Стражники вышли из камеры. Самос осторожно ступил на помост. Надвинув на голову капюшон, я последовал за ним.

Передний край помоста заканчивался в одном ярде от круглой платформы, на которой находилась невольница. От нижнего края платформы до кишащей тарларионами черной воды было не более нескольких дюймов

Девушка испуганно смотрела в нашу сторону, моргала и щурилась, пытаясь разглядеть гостей при свете факела. Руки ее отчаянно сжимали торчащий из платформы шест. Даже цепями ее нельзя было приковать к нему сильнее. В свете факела поблескивали глазки, выглядывающиe из воды. Их было не меньше двух или трех сотен.

Девушка вцепилась в шест еще сильнее.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — забормотала она. В глазах ее блестели слезы.

Пленница говорила по-английски.

У нее, так же как и у рабыни Самоса, были светлые волосы и голубые глаза. Судя по всему, она была стройнее Линды. Я отметил хорошие щиколотки — на таких красиво смотрятся кольца. Ее еще не клеймили. Это тоже не ускользнуло от моего взгляда.

— Пожалуйста, — простонала она.

Самос жестом показал, что нам пора уходить. Мы выбрались из камеры, и охранники тут же подняли помост к потолку. Самос воткнул факел в кольцо на стене, после чего мы стянули капюшоны.

— По правде говоря, я ничего не понял, — произнес я.

— Речь идет об очень серьезных вещах, — покачал головой Самос. — Они меня очень тревожат.

— Зачем ты показал мне эту девушку?

— Что ты можешь о ней сказать? — в свою очередь спросил он.

— Ну, на четыре медных тарска она потянет. Хотя лучше продавать ее в группе. Девушка хороша собой, однако сразу видно, что с ней никто не работал. Лодыжки у нее замечательные.

— Она говорит на английском, правильно я понял?

— Да, — сказал я. — Ты хочешь, чтобы я с ней побеседовал?

— Нет, — покачал головой Самос.

— Она не знает горианского?

— Несколько слов.

Существует много способов проверить, знает ли человек какой-нибудь язык. Достаточно произнести ключевые фразы и понаблюдать за его реакцией. Меняется пульс, диаметр зрачков. Подобные вещи невозможно скрыть.

— Ну, тогда мне все ясно, — сказал я.

— Может, поделишься? — насмешливо произнес Самос.

— Обыкновенная девчонка, доставленная на Гор прислужниками кюров. Мясо в ошейнике.

— Почему ты так решил?

— А как иначе? — пожал я плечами.

— Работающие на кюров женщины обычно хорошо говорят по-гориански. Между тем она не так красива, как большинство оставляемых с Земли девушек, — заметил Самос.

— Нy, это субъективное мнение, — улыбнулся я. — Мне она показалась довольно симпатичной. Другое дело, соответствует ли она рыночным стандартам.

— Мне кажется, она случайно оказалась рядом с девчонкой, которую присмотрели для продажи в рабство. И сюда попала тоже случайно.

— Может, и так, — пожал я плечами. — Мне, во всяком случае, показалось, что у нее неплохие задатки.

— Разве это не верно в отношении большинства женщин? — спросил Самос.

— Конечно, но есть прирожденные рабыни. Меня всегда восхищала прозорливость агентов кюров, которые занимаются отбором человеческого материала. Похоже, они с первого взгляда способны определить, получится из женщины рабыня или нет.

— Даже работающие на кюров свободные женщины были отобраны по принципу наибольшего соответствия понятиям рабства, — сказал Самос. — Возьми, к примеру, таких рабынь, как Пепита, Элисия, Арлин.

— Не сомневаюсь, что их изначально хотели использовать как награду агентам-мужчинам, — сказал я.

— Теперь они наши, — улыбнулся Самос. — Или тех, кому мы пожелаем их продать.

— Да, — кивнул я.

— А что случилось с рабыней по имени Вела?

— По сути дела, она никогда не была настоящим агентом кюров, — сказал я.

— Она предала Царствующих Жрецов, — напомнил Самос, — и служила кюрам в Тахари.

— Это правда, — согласился я.

— Отдай ее мне, — попросил Самос. — Я свяжу ей руки и ноги и брошу в канал с уртами.

— Она моя, — возразил я. — И если она заслужила того, чтобы ей связали руки и ноги и бросили в канал с уртами, то сделаю это я сам.

— Как хочешь, — проворчал Самос.

— Мне кажется, — сказал я, — что девчонка на платформе с тарларионами была привезена на Гор для продажи рабовладельцам.

— Твое предположение неверно, — покачал головой Самос. — Нельзя делать серьезные выводы на основании того, что человек не говорит по-гориански.

— Объясни, — нахмурился я.

— Согласись, что такую девушку сложно представить на общей цепи на аукционе.

— Согласен, — произнес я. — Кстати, ее даже не заклеймили. Как правило, рабовладельцы кюров предоставляют это право тем, кто первым купит у них товар.

— Верное наблюдение, — похвалил Самос.

— Где ты ее взял?

— Случайно досталась, — ответил Самос. — Ты что-нибудь слышал про капитана Беджара?

— Конечно, — сказал я. — Он член Совета Капитанов и был с нами двадцать пятого числа в битве при Се-Каре.

Это было первое крупное сражение после того, как Совет Капитанов Порт-Кара объявил о своей независимости. Произошло оно в десять тысяч сто двадцатом году с основания Ара. Сейчас шел седьмой год независимости, или 10126 год с основания Ара. В ходе первого сражения за независимость объединенные флоты Коса и Тироса были разбиты войсками Совета Капитанов. В том же самом году Порт-Кар получил свою первую реликвию.

— В ходе морского сражения Беджар захватил корабль Коса, — сказал Самос.

Это уже интересно. Кос и Тирос считались союзниками. Первым островом управлял большеглазый Чендар, настоящий морской слин. Вторым командовал жирный Луриус.

Официально Тирос находился в состоянии войны с Порт-Каром. Правда, последние несколько лет больших сражений не было. Кос раздирали внутренние беспорядки на Воске. Там шла отчаянная борьба за сферы влияния, десмотря на то что большинство расположенных вдоль реки городов представляли собой свободные государства, мало кто из них решался на открытое противостояние политике Коса и его главного соперника Ара. Между Косом и Аром шло соперничество за союз с речными городами, который позволял контролировать движение по реке и всю коммерции, регионе. Расположенный в глубине суши Ар не имел собственного флота, не считая небольшой речной флотилии, которая иногда успешно противостояла морским судам Коса — раскинувшаяся на тысячу пасангов дельта Воска была закрыта для крупных кораблей. Там обитают болотные тарларионы и коварные улы, крылатые ящерицы с размахом крыльев в несколько футов. На заросших камышами островах живут камышовые люди, без промаха стреляющие из длинных луков, которые они покупают у крестьян на востоке дельты. Формально они подчиняются болотному убару Хо-Хаку. Как и все гориане, они подозрительно относятся к чужим. Не зря для обозначения чужого и врага используется одно слово. На Воске ситуация еще более усложняется за счет речных пиратов и бесконечного соперничества между выросшими на берегах реки городами..

— Сражение было нелегким, — сказал Самос, — корабль вместе со всей командой, грузом и пассажирами достался Веджару.

— Вот оно что! — воскликнул я. — Значит, эта девчонка была среди рабынь на судне!

Самос улыбнулся. Я тут же сообразил, что погорячился.

— Конечно, это не был невольничий корабль, — поправился я. — Иначе бы ей выбрили волосы на голове, чтобы не разводить блох. — Я посмотрел на Самоса. — С другой стороны, ее могли держать в клетке на палубе. Так тоже нередко перевозят рабынь. Ночью и в плохую погоду клетки прикрывают брезентом, чтобы не заржавели прутья.

— Это был не невольничий корабль, — сказал Самос. Я пожал плечами.

— На ее бедре нет клейма, — заметил я. — Что само по себе любопытно. Кому она принадлежала? На ней был чей-нибудь ошейник?

— Она была без ошейника, — ответил Самос.

— Не понимаю, — произнес я. Все выглядело действительно странно.

— Она была одета как свободная женщина и путешествовала с пассажирами. И лишь когда она попала на корабль Беджара, с нее сорвали одежду и заковали в цепи вместе с остальными захваченными в плен женщинами.

— Значит, она была пассажиркой, — сказал я.

— Да, — кивнул Самос. — Она была пассажиркой.

— И документы у нее были в порядке?

— Полностью.

— Любопытно, — покачал я головой.

— И мне так показалось, — сказал Самос.

— Как могло получиться, что землянка, не знающая языка, без клейма, свободная, разъезжала по Гору?

— Мне кажется, тут не обошлось без кюров.

— Похоже, — пробормотал я.

— Беджар тоже обратил внимание на то, что девчонку не заклеймили, — продолжал Самос. — Зная, как меня интересуют такие несоответствия, он тут же меня известил. На нее нагянули капюшон и доставили прямо сюда. Из его пеналов.

— Загадочное дело, — произнес я. — Ты в самом деле не хочешь, чтобы я допросил ее?

— Нет, — сказал Самос, — во всяком случае, не сейчас…

— Как знаешь, — пожал я плечами.

— Присядь, — пригласил Самос и показал на место за низеньким столом, за которым мы только что отужинали.

Я сел и скрестил ноги, Самос устроился напротив меня.

— Узнаешь? — спросил Самос и вытащил из кармана кожаный мешочек. В нем хранилось большое кольцо. Слишбольшое для пальца человека. Самос положил кольцо на стол.

— Конечно. Это кольцо я добыл в Тахари. Оно преломляет лучи света таким образом, что тот, кто его носит, становится невидимым.

— Вот как? — поднял бровь Самос.

Я взял кольцо в руки. Это было тяжелое золотое кольцо с серебряной пластиной. С обратной стороны находился полукруглый переключатель. Чтобы до него добраться, кюр поворачивал камень в гнезде. У кюров, как, впрочем, и у людей, доминирующим является левое полушарие мозга; как следствие, почти все они правши. После первого нажатая силовое поле включалось, после второго — выключалось. В период действия поля обладатель кольца мог видать окружающее в смещенном цветовом спектре.

Я посмотрел на кольцо. То, которое я добыл в Тахари, я давно отдал Самосу, чтобы он отправил его на экспертизу в Сардар. Мне показалось, что подобные изобретения могут заинтересовать Царствующих Жрецов. Странно, что кюры так редко им пользуются. Во всяком случае, с тех пор я не слышал ни об одном кольце.

— Ты уверен, — спросил Самос, — что это то самое кольцо, которое ты передал мне?

— По крайней мере, очень на него похоже.

— То или не то? — повторил вопрос Самос.

— Нет, — покачал головой я, вглядевшись в кольцо. — На кольце из Тахари была небольшая царапина. Вот тут, в углу серебряной пластинки.

— Так я и думал, — произнес Самос.

— Если это кольцо-невидимка, нам очень повезло, — заметил я.

— Как ты думаешь, могли они доверить это кольцо агенту из числа людей?

— Маловероятно.

— Сдается мне, что это обыкновенное кольцо, — проворчал Самос. — Никакими свойствами оно не обладает.

— Понятно, — кивнул я.

— Постарайся не нажимать нa переключатель, — сказал Самос.

— Хорошо, — ответил я и положил кольцо.

— Позволь рассказать тебе о пяти кольцах. Эту информацию я получил совсем недавно из Сардара, хотя сама она основывается на данных, собранных за тысячу лет. Сведения подтверждены документами, попавшими нам в руки в результате аварий, самая недавняя из которых произошла четыреста лет назад.

Давно, очень давно, может быть, сорок тысяч лет назад, кюры обладали технической культурой, значительно превосходящей их нынешний уровень. Техника, благодаря которой сегодня они считаются развитой и опасной расой, — лишь жалкие остатки былого величия. Их культура погибла в результате опустошительных внутренних войн, кульминацией которых стало уничтожение мира кюров. Кольца-невидимки были изобретены неким ученым; исходя из удобств нашей фонетики, мы будем называть его Прасдаком с Утеса Карраша. Это был настоящий мастер. Перед смертью он уничтожил все свои записи, но после него остались пять колец — их нашли среди развалин.

— Что с ними стало? — спросил я.

— Позже они были все уничтожены, — сказал Самос. — Одно кольцо затерялось где-то на Земле. Три или четыре тысячи лет назад пастух по имени Гиж забрал его у убитого командира кюров. Пастух попытался при помощи кольца захватить трон в Лидии, одном из земных государств.

Я кивнул. Насколько я помнил, Лидия подчинилась влиянию персов в шестом веке до нашей эры, если пользоваться хронологией Земли. Разумеется, это произошло много лет спустя после Гижа.

— В устье Лауриуса есть город с похожим названием, — заметил Самос.

— Верно, — кивнул я. Порт назывался Людиус.

— Не исключено, что здесь есть какая-то связь, — произнес Самос.

— Может быть, — кивнул я. — А может, и нет. Никогда нельзя быть уверенным, что фонетическое сходство указывает на историческое единство. В данном случае связь показалась мне маловероятной. Тем более если учесть независимость и стиль жизни Людиуса. С другой стороны, жители Лидии вполне могли быть основателями этого города. Завоевательные походы Царствующих Жрецов относится к глубокой древности. После Войны Гнезд, насколько мне известно, завоевательные походы прекратились.

— Кюры, разумеется, так дела не оставили. Они вернулись за кольцом и убили Гижа. А само кольцо было уничтожено при взрыве.

— Любопытно, — заметил я.

— Остаются еще два кольца, — сказал Самос.

— Одно из них — кольцо из Тахари, — предположил я.

— Несомненно, — кивнул Самос.

Я посмотрел на лежащее на столе кольцо.

— Думаешь, это пятое?

— Нет. Я уверен, что пятое кольцо до сих пор находится в стальном мире. Они не стали бы рисковать им на Горе.

— Может, их научились воспроизводить? — предположил я.

— Это представляется мне маловероятным по двум причинам, — сказал Самос. — Если бы они могли в точности воспроизводить кольца, то давно бы сделали это раньше. А во-вторых, учитывая скрытный характер изобретателя Прасдака с Утеса Карраша, там наверняка есть механизм, не позволяющий изготовить дубликат.

— Не сомневаюсь, что специалисты Сардара смогли бы распутать такие тонкости, — сказал я. — Кстати, как обстоят дала с кольцом из Тахари?

— Кольцо из Тахари в Сардар не попало, — ответил Самос. От неожиданности я оцепенел.

— Кому, — раздельно произнес я спустя несколько минут, — ты поручил доставить кольцо в Сардар?

— Одному из самых проверенных агентов, — проворчал Самос.

— Кому? — спросил я.

— Шабе, географу из Ананго, исследователю озера Ушинди, первооткрывателю озера Нгао и реки Уа.

— Его обманули?

— Не думаю.

— Тогда мне ничего не понятно, — сказал я.

— Это кольцо, — произнес Самос, показав на кольцо на столе, — нашли среди вещей девчонки, которая сидит сейчас в клетке с тарларионами. Когда Беджар захватил судно, оно было у нее.

— В таком случае, — сказал я, — это не пятое кольцо.

— Тогда откуда оно?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Посмотри. — Самос положил на стол плоскую черную коробку. Иногда в таких хранят важные документы. Сверху на ящичке крепилась чернильница. Имелся также отсек для гусиных перьев. Самос извлек из ящика несколько сложенных вдвое бумаг и сломал печать.

— Эти бумаги тоже находились среди вещей нашей прелестной пленницы, — заметил Самос.

— Что за бумаги? — спросил я.

— Здесь проездные документы и свидетельство гражданки Коса, вне всякого сомнения фальшивое. Самое главное, здесь рекомендательные письма и банковские документы, по которым можно получить целое состояние на Монетной улице в Шенди.

— Кому адресованы рекомендательные письма, — спросил я, — и на чье имя выписаны банковские документы?

— Одно письмо адресовано человеку по имени Мсалити, — сказал Самос, — второе — Шабе.

— А банковские бумаги?

— На имя Шабы.

— Выходит, Шаба передал кюрам кольцо и получил за это деньги. В Сардар, таким образом, он должен был отвезти другое кольцо. Вот это? — спросил я, показав на лежащее перед нами кольцо.

— Правильно, — кивнул Самос.

— Но Царствующие Жрецы тут же заметят, что кольцо не настоящее, — сказал я. — Для этого достаточно нажать на переключатель.

— Боюсь, что нажатие на переключатель вызовет взрыв, от которого весь Сардар разлетится на куски.

— Получается, — прошептал я, — что в этом кольце взрывное устройство?

Самос кивнул. За время работы ему пришлось познакомиться со многими техническими новинками. Как бы то ни было, как и большинство гориан, настоящего взрыва он еще не видел.

— Полагаю, это будет подобно молнии, — произнес он, осторожно подбирая слова.

— Царствующие Жрецы могут погибнуть, — сказал я.

— Что породит недоверие и напряженность между людьми и Царствующими Жрецами.

— А кюры между тем получат свое кольцо. Шаба станет богачом.

— Выходит, что так, — сказал Самос.

— Корабль, как я понял, направлялся в Шенди? — спросил я.

— Разумеется.

— Думаешь, девчонка об этом знает?

— Нет, — покачал головой Самос. — Полагаю, ее функции были ограничены. В Шенди работают агенты кюров, которым она должна была передать кольцо.

— А может, и сами кюры? — предположил я.

— Для них там слишком суровый климат, — сказал Самос, — хотя исключать этого нельзя.

— Не сомневаюсь, что Шаба прячется. Вряд ли его можно запросто повстречать на улицах Шенди.

— Может быть, на него удастся выйти через Мсалити.

— Это будет весьма деликатное поручение, — заметил я, ч Самос кивнул.

— Шаба очень умный человек. Скорее всего, Мсалити не знает, где он. Не сомневаюсь, что он сам выходит на связь с Мсалити. И если Шаба почувствует неладное, то исчезнет надолго.

— Получается, что выйти на Шабу мы можем только через девчонку, — сказал я. — Поэтому ты и не хотел, чтобы я с ней разговаривал. Ты хочешь, чтобы она не поняла, что попала к тебе?

— Именно так, — кивнул Самос. — Для меня крайне важно, чтобы она не догадалась, где находится.

— Скорее всего, она знает, что ее корабль захватил Беджар. Никто не поверит, если мы ее просто так выпустим. Сразу же станет ясно, что ее используют в качестве приманки для Шабы.

— Нам нужно забрать кольцо, — сказал Самос. — И ни в коем случае не допустить, чтобы оно попало в руки кюров.

— Шаба хочет получить банковские расписки, кюрам нужно фальшивое кольцо. Выходит, что все постараются выйти на нашу очаровательную пленницу.

— Я тоже так думаю, — кивнул Самос.

— Все знают, что корабль захватил Беджар, — повторил я. — Когда рабынь выставят на продажу, она должна стоять на платформе вместе с остальными девушками.

— Невольниц вывезут на рынок, — продолжил Самос.

— Естественно. И она будет среди них.

— Придется снять с нее ошейник и побыстрее переслать Беджару, — сказал Самос.

— Я буду присутствовать на аукционе, — произнес я. — Разумеется, меня никто не узнает. Важно проследить, кто ее купит.

— Купить ее может каждый, — проворчал Самос. — Что, если она достанется охотнику за уртами или мастеру по изготовлению весел?

— Значит, ей придется ублажать охотника за уртами или мастера по изготовлению весел, — пожал я плечами. — А мы разработаем новый план.

Охотники за уртами заставляют своих рабынь плыть впереди лодки с веревкой на шее ночью в холодной воде каналов. Нападая на девушек, урты высовываются из воды, и в этот момент охотники набрасываются на них с копьями. Охотники контролируют популяцию уртов в каналах.

— Согласен, — кивнул Самос и передал мне кольцо, рекомендательные письма и банковские расписки. — Тебе это может понадобиться, если встретишь Шабу. Попытайся выдать себя за агента кюров. Все равно он тебя не знает. Заберешь настоящее кольцо. Ему отдашь поддельное. Сардар мы предупредим, пусть поступают с ним по своему усмотрению.

— Отлично, — сказал я и положил кольцо и бумаги в карман.

— Я верю в удачу, — сказал Самос.

— Я тоже.

— Главное, будь осторожен. Не забывай, что Шаба — очень умный человек. Он не даст обвести себя вокруг пальца.

Самос поднялся. Я тоже встал.

— Все-таки странно, — сказал я, — что они не сумели воспроизвести кольцо.

— Не сомневаюсь, что этому были серьезные причины, — сказал Самос.

Я кивнул. Поспорить с этим утверждением было трудно.

Мы подошли к массивной двери зала и остановились. Самос хотел что-то сказать.

— Капитан, — произнес он.

— Да, капитан?

— Не углубляйся в страну дальше чем Шенди. Это земля Билы Хурумы.

— Он великий убар.

— И очень опасный человек. Нынче страшное время.

— Он прозорливый человек, — сказал я.

— И беспощадный тоже, — добавил Самос.

— Главное — прозорливый, — повторил я. — Разве он не собирается соединить Ушинди и Нгао каналом через болота, которые впоследствии можно будет осушить?

— Работы над этим проектом уже начались, — произнес Самос.

— Это истинная прозорливость, — сказал я. — И честолюбие.

— Конечно, — кивнул Самос. — Строительство канала подстегнет коммерцию и военное дело. Уа впадает в Нгао. Когда закончат канал, из Уа можно будет попасть в Ушинди. Туда же впадает субэкваториальный Картиус. Из Ушинди берут свое начало Камба и Ниока, впадающие в Тассу.

— Это будет великолепное достижение, — произнес я.

— Бойся Билу Хуруму, — повторил Самос.

— Надеюсь, мне не придется иметь с ним дел, — сказал я.

— Идею шеста и платформы подсказал мне добрейший человек Била Хурума. Озеро Ушинди кишит тарларионами. Так вот, местами из него торчат высокие шесты, на которых сидят уголовники и политзаключенные. Только там не принято делать под шестом платформы.

— Понятно, — пробормотал я.

— Думаю, тебе нечего бояться, — сказал Самос, — если, конечно, ты не станешь выходить за пределы Шенди.

Я кивнул. Свободным портом Шенди управляли черные купцы из касты купцов. Там же находилась штаб-квартира Лиги черных рабовладельцев, хотя сами рабовладельцы предпочитали вести промысел в море и на побережье к югу и северу от Шенди. Как правило, большинство рабовладельческих акций проводится на чужой территории.

— Удачи тебе, капитан, — сказал Самос. Мы крепко пожали друг другу руки. Когда мы выходили из зала, Самос повернулся к стражнику и произнес:

— Позови Линду.

— Да, капитан, — кивнул стражник и побежал по коридору Землянка Линда содержалась не в пеналах, а на кухне. На ней был обычный домашний ошейник. На девушку возложили кое-какие хозяйственные работы. Самос не любил чтобы рабыни слонялись без дела.

Я подумал о девушке, сидящей на крошечной платформе в камере с тарларионами. Скоро с нее сорвут ошейник и привезут в дом Беджара. Там, скорее всего, ее и заклеймят. Как беззащитно и трогательно она прижималась к шесту. Она уже поняла, что Гор — это не Земля.

— Желаю тебе удачи, капитан, — сказал я Самосу.

— Желаю тебе удачи, капитан, — ответил он мне.

Мы еще раз пожали друг другу руки, и я пошел к выходу. Дойдя до первых из двух ворот, я оглянулся.

Самос уже ушел. У входа в дом стоял стражник с копьем в руках. Первые ворота были открыты. Я вышел и остановился перед тяжелыми железными воротами, ведущими непосредственно на улицу. Я еще раз оглянулся и увидел, как обнаженную Линду повели на веревке к хозяину. Она тоже меня увидела и застенчиво опустила голову.

Я вышел за пределы дворца Самоса.

Итак, девушка научилась великолепно танцевать танец у кровати. Я почти позавидовал Самосу. Надо будет моих рабынь тоже научить этому танцу. Любопытно, кто быстрее его освоит.

— Приветствую тебя, капитан, — сказал сидящий в лодке Турнок.

— Приветствую тебя, Турнок, — ответил я. Я сел в лодку и взял румпель. Лодка отошла от берега и заскользила по темной воде.




2. Я ПОПАДАЮ НА РЫНОК ВАРГА


Девушка визжала, отчаянно сопротивляясь ошейнику и цепи.

Стоящие справа от нее рабы-мужчины провернули ворот лебедки и вытянули невольницу на демонстрационную платформу.

Мужчины из толпы с любопытством оглядывали рабыню. Неужели ее продают впервые?

Она пыталась отвернуться и спрятать тело от жадных взглядов. Босые ноги девушки утопали в опилках, которыми обычно посыпали платформы. Внутренняя поверхность левого бедра девушки окрасилась в желтый цвет — от ужаса она не сдержалась.

Хозяин аукциона не стал бить ее кнутом. Он просто вздернул ей руки высоко над головой при помощи демонстрационной цепи. Теперь ее было хорошо видно.

На элитных аукционах девушкам за несколько часов до продажи дают слабительное, после чего заставляют опорожнить мочевой пузырь. Для этой цели по рядам пускают огромный чайник. На провинциальных рынках подобными услугами пренебрегают.

Хозяин аукциона схватил невольницу за волосы и повернул голову девушки вначале в одну, потом в другую сторону. Он хотел, чтобы все разглядели черты ее лица.

— Еще одна красавица от славного капитана Беджара после великолепного захвата «Цветка Телнуса»!

Рабовладельца звали Варт. Некогда он был известен как Публий Квинтус из Ара. Впоследствии его изгнали из города за фальсификацию данных о выставленных на продажу девушках. Какую-то простушку, не знавшую даже одиннадцать поцелуев, он продал как рабыню, прошедшую углубленный курс наслаждений. Вообще же словом «варт» называют острозубое крылатое млекопитающее, живущее большими стаями.

— Светловолосая, голубоглазая дикарка! — выкрикивал торговец. — По-гориански почти не говорит. Была свободной. Ничего не умеет. Ее бедро до сих пор не знает поцелуя клейма! Какие будут предложения?

— Медный тарск, — проворчал стоящий перед платформой человек. Он скупал рабынь для сельскохозяйственных работ.

— Я слышал «один тарск»! — провозгласил торговец. — Кто больше?

— Показывай следующую! — выкрикнули из толпы. Стоящие на лебедке рабы напряглись, но ворот не повернули, ожидая команды от своего хозяина.

— Один тарск! Кто больше! Хотя бы два тарска!

Мне показалось, что он сам заплатил за нее два тарска Беджару.

Девчонка была хороша, но до настоящей горианской. рабыни ей было еще далеко. Вряд ли за нее удастся выручить xoрошую цену. А жаль. При таком раскладе девушку действительно может купить любой желающий.

Я огляделся по сторонам. Обыкновенный невольничий рынок, куда мужчины приходят, чтобы купить дешевый товар, иногда по оптовым ценам. Контора самого Варта помещалась в одном из складов. По моим оценкам, на торг пришло около двухсот покупателей и праздношатающихся. На мне была туника, кожаный фартук и берет кузнеца.

— Нет, ты посмотри, — возмущенно произнес стоящий рядом со мной человек. — Как можно просить даже один тарск за такую страхолюдину!

— Не говори! — сплюнул другой.

Наверное, им редко приходится иметь дело с землянками, подумал я. Они даже не представляют, какие страшные получаются женщины в результате противоестественного, уродливого воспитания. Жителям Гора трудно понять, что существуют места, где мужчинам и женщинам с рождения внушают идею равенства и они всю свою жизнь с маниакальным упорством убеждают себя и других, что это правильно, несмотря на всю нелепость подобного подхода. Первое слово, которое слышит ребенок на Земле, как правило, слово «нет». На Горе это слово — «да». Сдается мне, машина и цветок никогда не поймут друг друга.

— Давай другую! — кричали из толпы.

— Выводи следующую!

Разумеется, рабство пробуждает женскую красоту. По-моему, дело здесь в чисто психологических факторах, в частности, в уничтожении невротических комплексов, которые развиваются в женщине вследствие неправильного воспитания. Из рабыни быстро выбивают дурь при помощи кнута. Подобным образом высвобождают ее истинную суть. С другой стороны, диета, физические упражнения, косметика и специальная подготовка тоже играют немалую роль.

— Кто-нибудь предложит за нее два тарска? — не унимался торговец.

Если женщина по своей природе рабыня мужчины, то выходит, что если женщина не рабыня, то она и не женщина? А если женщина вроде бы и не женщина, то о каком счастье может идти речь?

Может ли рабыня быть свободной? Вот великий парадокс ошейника.

— Ну что же вы, знатоки женской красоты? — взывал торговец. — Разве не видите, что перед вами настоящее сокровище? Стройная белокурая дикарка!

В ответ раздался дружный хохот.

— Ну и растяпа этот Варт, — проворчал стоящий рядом со мной человек. — Посмотри, он ведь даже ее не заклеймил!

— Лишние расходы, — добавил другой.

— К тебе, правда, это не относится, — сказал первый, обращаясь ко мне.

На мне был костюм кузнеца. Как правило, девушек, которых не заклеймил хозяин, клеймят в кузницах.

Я улыбнулся.

Торговец выкрикивал данные рабыни: рост, вес, размер ошейника, объем запястья и лодыжки. Все эти данные он предварительно записал у нее на спине красной тушью.

— Неужели охотник за уртами не предложит за нее два тарска? — воскликнул торговец, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно добродушнее.

Жаль, что ни Беджар, ни Варт ее не заклеймили. Так было бы легче за ней следить.

— Она не годится даже в качестве приманки, — в ответ крикнул охотник за уртами. Раздался смех.

— Может, ты и прав, — миролюбиво откликнулся торговец.

— Да урт ее и не захочет! — не унимался остряк. Его слова потонули в хохоте публики.

— Разве что очень изголодавшийся!

— А ты не поленись, сходи на канал, может, урты дадут тебе два тарска?

Народ веселился от всего сердца. Торговец тоже улыбался, очевидно смирившись с мыслью, что выгодно продать девчонку не удастся.

В глазах девушки застыли слезы и горечь. Судя по всему, oна плохо понимала, о чем идет речь, хотя, безусловно, догадывалась, что смеются над ней и что никто из этих грубых и бесцеремонных людей не хочет ее покупать. Она дрожала под насмешливыми взглядами, в то время как торговец то и дело дергал за цепь, отчего руки ее поднимались выше головы.

— Я тебя ненавижу! — крикнула вдруг девушка по-английски, гневно повернувшись в его сторону. — Я тебя ненавижу!

Никто, конечно, ее не понял, хотя все догадались, что невольница рассердилась.

Торговец схватил ее за волосы, скатал белокурые пряди девушки в большой комок и запихал его ей в рот. Она поняла, что волосы лучше не выплевывать.

— Боюсь, дорогуша, что за тебя мне не дадут и ломаного гроша, — беззлобно проворчал торговец по-гориански.

Она опустила голову.

Мне хорошо знакома такая реакция. Очень часто женщины, которые не нравятся мужчинам, становятся злыми и агрессивными. Это своего рода психологическая увертка. Видя, что их не ценят как женщин, они пытаются выглядеть как мужчины. На Земле такие ситуации можно наблюдать сплошь и рядом. На Горе, да еще от рабыни, подобного никто терпеть не станет. Свободные женщины Гора, разумеется, могут делать все, что им захочется. Рабыне же положено угождать хозяину и ни в коем случае ему не перечить. Белокурая красавица может любить, а может и ненавидеть мужчин; став рабыней, ей придется им угождать. И угождать xорошо.

Разумеется, женщина, которая боится не понравиться мужчине, совершает ошибку. Бояться тут нечего. Просто надо стараться. Женщина, искренне старающаяся понравиться мужчине, на Земле огромная редкость. С ними обращаются, как с настоящим сокровищем. На Горе это норма. Такая женщина становится одной из сотен тысяч прилежных рабынь. Готовность услужить мужчине ожидается от каждой выставленной на продажу девушки. Достаточно ей проявить малейшую нерасторопность, и ее тут же подвергнут суровому наказанию. Рано или поздно женщины понимают, что, угождая мужчинам, они реализовывают собственные глубинные потребности.

— Боюсь, что ты ни на что не годишься, голубоглазая блондинка, — задумчиво пробормотал торговец.

Девушка затравленно озирала толпу. Клок волос по-прежнему торчал из ее рта.

Мне даже стало за нее немного страшно. Подобные невротические реакции могут помочь на Земле. На Горе лучше вести себя по-другому.

На Горе никто не станет терпеть женских капризов. Здесь ее обломают в два счета.

Она быстро поймет, что такое ошейник. Не она первая, не она последняя.

Толпа ждала, как поступит торговец. Между тем я не был до конца уверен, что ее привезли на Гор именно кюры. Обычно они выбирают девушек посимпатичнее — как для агентурной работы, так и для продажи. Торговец еще раз поддернул цепь и жестом показал рабыне, что ей не следует пытаться опустить руки. Она испуганно следила за его движениями. Он зашел ей за спину. Я улыбнулся.

Неожиданно она выплюнула изо рта клок мокрых волос и пронзительно завизжала, хотя опустить руки не посмела. Торговец укоризненно покачал головой и снова запихал волосы рабыне в рот, тем самым давая понять, что ей нельзя произносить ни звука. В правой руке торговца был тяжелый кнут. Девушка отчаянно замотала головой, зажмурилась и зарыдала. Торговец, однако, ее не ударил. Она осторожно открыла глаза и захныкала. Торговец выжидательно смотрел на невольницу. Тогда она со слезами на глазах повалилась ему в ноги. При этом девушка неловко ткнулась лицом в опилки. Она так и не осмелилась разомкнуть сведенные за шеей руки и выплюнуть изо рта волосы. Потом перевернулась на спину и покорно вытянула тело для удара. Торговец довольно улыбнулся и взглянул на толпу.

— Ну, кто предложит мне хорошую цену за эту красотку?

Девушка поднялась на ноги и снова тихонько захныкала.

Не поворачиваясь в ее сторону, торговец наотмашь ударил ее по лицу. Изо рта девушки потекла струйка крови, губа начала быстро распухать. Она замолчала.

— Ну так сколько мне за нее предложат? — повторил свой вопрос работорговец.

— Четыре тарска, — произнес кто-то.

— Шесть, — сказал другой.

— Пятнадцать,

— Шестнадцать.

Девушка снова опустила голову. Она не решалась посмотреть на своих возможных хозяев.

Я улыбнулся. Теперь мне стало ясно, почему кюры остановили свой выбор именно на ней. После выполнения задания, как правило, все девушки становились рабынями. Мне показалось, что из нее со временем получится неплохая невольница. Во всяком случае, для землянки она довольно быстро реагировала на ситуацию. Умение подстраиваться под обстоятельства — весьма ценное качество для рабыни. Разумеется, его можно развить при помощи жесткой дисциплины и системы наказаний. При этом не стоит забывать, что беззащитная и покорная рабыня способна пережить вершины страсти и восторга, недоступные скованной собственным достоинством и гордостью свободной женщине.

— Двадцать два тарска! — выкрикнул кто-то.

— Двадцать четыре.

Девчонка действительно произвела впечатление своей отзывчивостью. При надлежащей подготовке из нее через несколько месяцев получится рабыня, которая сможет работать в паговых тавернах Гора.

— Двадцать семь тарсков.

Девушка стояла, низко опустив голову. Ей было стыдно.

Как странно, подумал я. Женщина стыдится того, что ее хотят и предлагают за нее большие деньги. С другой стороны, нельзя забывать, что она только что с Земли.

— Двадцать восемь тарсков.

Блондинка непроизвольно содрогнулась. На Земле она долго и тщательно скрывала свою сексуальность. Здесь, на шумном горианском рынке, ее безжалостно выставили на всеобщее обозрение.

— Двадцать девять тарсков, — произнес мужчина из толпы. Девушка вздрогнула, но головы не подняла. На какое-то мгновение мне даже стало ее жалко.

— Сорок тарсков, — раздался торжественный голос. Он принадлежал Прокопию Минору, или Маленькому Прокопию, владельцу таверны у шестнадцатого причала под названием «Четыре цепи». Минором его называли, чтобы не путать с другим Прокопием, Мажором, у которого подобных таверн было несколько.

Прокопий Минор владел двадцатью девушками. Его таверна славилась дешевой пагой и горячими рабынями. Там то и дело случались драки и поножовщина. Девушки прислуживали обнаженными и закованными в цепи. На запястьях и лодыжках каждой девушки болтались по два стальных кольца. Длинные цепочки сковывали между собой руки и ноги невольниц. Смотрелось это весьма сексуально. Отсюда и пошло название «Четыре цепи». Разумеется, подобный способ сковывания известен на Горе давно. В одном только Порт-Каре им пользуются в четырех других тавернах. Конечно, они не имеют права называться «Четырьмя цепями», поскольку это название официально зарегистрировано в Лиге таверн за Прокопием Минором. Если кому интересно, это таверны «Веминиум», «Кайлуак», «Рабыни Ара» и «Серебро Тарна».

— Сорок тарсков, — повторил Прокопий Минор, или Маленький Прокопий.

Еще раз напомню, что слово «маленький» применимо к Прокопию Минору только в одном случае: когда его бизнес сравнивают с бизнесом Прокопия Большого. Прокопий Мажор — один из крупнейших купцов Порт-Кара. Паговые таверны — всего лишь одно из его дел; помимо этого он известен как владелец кузниц, бумажной фабрики, а также как держатель огромных партий шерсти и соли. Внешне Прокопий Минор отнюдь не производил впечатления миниатюрного человека. Это был здоровенный увалень, хотя и уступающий в размерах Прокопию Большому.

Девушка подняла голову, словно почувствовав, что в торгах наступил решающий момент. Она по-прежнему держала руки за головой, поскольку не получила разрешения их опустить. Невольница посмотрела на Прокопия Минора и вздрогнула. Похоже, она догадалась, что может достаться именно ему.

— Последняя цена была сорок тарсков, — произнес работорговец Варт. — Полагаю, девочке не повредит служба в патовой таверне. Неплохое место, чтобы познать смысл и значение ошейника. Сорок тарсков, кто больше?

Я представил, как она будет ползать на коленях в таверне и услаждать посетителей. По-моему, ей там самое место.

— Моя рука открыта, — провозгласил Варт. — Сорок тарсков! Я закрываю руку.

— Подожди! — раздался вдруг незнакомый голос. Все непроизвольно обернулись.

Позади толпы стоял высокий худощавый человек в красном с белыми полосами шарфе. Помимо шарфа на незнакомце была белая тога длиной до щиколоток, перехваченная широким золотым поясом. На поясе висел кривой кинжал. На голове красовалась шапочка с двумя золотыми кисточками Шенди.

— Кто это? — прошептал стоящий рядом со мной человек.

— Не знаю, — ответил я.

— Да, господин? — оживился торговец. — Вы хотите предложить больше?

— Похоже, это капитан торгового корабля, — предположил мой сосед.

Я кивнул. На нем и в самом деле была белая тога с золотым поясом. Простой матрос не осмелился бы надеть неположенную ему по рангу одежду. На Горе очень серьезно относятся к подобным вещам.

— Как его зовут и с какого он судна? — спросил я.

— Не знаю, — отозвался сосед.

— Что предлагает за эту девушку господин? — поинтересовался торговец.

Повисла тишина.

Все смотрели на незнакомца. Девушка тоже испуганно взирала на странного человека.

— Что предлагает за нее господин? — повторил свой вопрос торговец.

— Один тарск.

Зрители переглянулись. Послышался неуверенный смешок. Затем вновь наступило молчание.

— Прошу прощения, — вежливо произнес торговец, — но господин, очевидно, подошел позже. Мне уже предложили за нее сорок тарсков.

Прокопий торжествующе оглядел толпу.

— Один серебряный тарск, — сказал человек.

— Ай-и-и! — завопил кто-то.

— Серебряный тарск? — опешил работорговец. Прокопий недоуменно вытянул шею, пытаясь разглядеть безумца.

— Да, — повторил тот. — Один серебряный тарск. Я улыбнулся. На этом торги и закончатся. Стоящая на платформе девушка не стоила серебряного тарска.

— Мне предложили серебряный тарск, — объявил Варт. — Кто больше?

Толпа молчала. Варт посмотрел на Прокопия, но тот отрицательно покачал головой.

— Я закрываю руку! — крикнул Варт, выставил на всеобщее обозрение открытую ладонь и сжал ее в кулак.

Девушку продали. Она в ужасе смотрела на кулак торговца. Догадаться о смысле происходящего было нетрудно.

Торговец подошел к рабыне, вытащил волосы из ее рта и отряхнул руку. Затем пригладил ее пряди, словно продавец, смахивающий пыль с товара.

Она, похоже, уже ничего не замечала. Взгляд девушки был прикован к купившему ее человеку.

Работорговец улыбнулся и обратился к покупателю:

— С кем я имел честь заключить сделку9

— Меня зовут Улафи, — представился человек. — Я капитан «Пальмы Шенди».

— Ты оказал мне большую честь, — сказал торговец.

Я уже слышал об Улафи из Шенди. Правда, мне никогда не приходилось видеть этого человека. Говорят, у него очень хороший корабль.

— Доставьте девчонку на мое судно, — распорядился капитан. — Мы стоим у причала Красного Урта. На рассвете мы уходим.

Он швырнул торговцу серебряный тарск. Тот ловко поймал монету и опустил ее в свой карман.

— Все будет исполнено, господин!

Высокий черный человек развернулся и покинул рынок.

Неожиданно девушка разрыдалась. Кажется, до нее дошло, что в жизни ее наступили решительные перемены.

Ее продали.

Варт махнул рукой, и рабы провернули тяжелый ворот. Блондинка пропала из виду. На платформу вытянули темноволoсую миловидную рабыню с Тироса. По команде Варта она сомкнула руки за спиной и сладострастно выгнулась под взглядами покупателей. Я понял, что она уже успела сменить нескольких хозяев.




3. О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО ПО ПУТИ К ПРИЧАЛУ КРАСНОГО УРТА; Я СЛЫШУ СИГНАЛ ТРЕВОГИ


Пошел пятый час

В районе каналов еще не начало светать. В такое время Порт-Кар кажется безлюдным и пустынным местом. Я шел по узкому тротуару вдоль канала, перебросив через плечо морскую сумку. Воздух был влажен. Редкие факелы, вставленные в железные держатели, бросали тусклый свет на каменные стены и скользкие плиты. Я уже чувствовал запах Тассы, моря.

Навстречу попались два стражника. Один из них поднял фонарь, и я произнес:

— Тал.

Как и накануне, на мне было одеяние кузнеца.

Впереди мягко шлепнулся в воду урт.

Я шел мимо узких железных дверей в каменных стенах. В таких дверях, как правило, делают небольшую прорезь для обзора. Окна начинаются только на высоте около пятнадцати футов. Сады и дворики, если они вообще есть, находятся внутри. Такова типичная горианская архитектура. Между тем в Порт-Каре садов очень мало. В перенаселенном городе, выросшем на болотах дельты Воска, дорожат каждым метром.

Вдоль всего канала торчали невысокие столбики, к которым были прикованы лодки. Сам же тротуар менялся по ширине от пяти футов до одного ярда.

После того как Варт продал белокурую дикарку, я еще побродил по рынку. Если за мной кто-то наблюдает, нельзя, чтобы он понял, что меня интересовала только эта девушка.

Темноволосая рабыня с красивой фигурой с Тироса ушла за двадцать девять тарсков. Варт продемонстрировал ее покорность и страстность, после чего начались ожесточенные торги. Ее купил Прокопий Минор для работы в «Четырех цепях». Он был очень доволен покупкой. Ему досталась страстная и красивая девушка, причем не за сорок, а всего за двадцать девять тарсков. К тому же Тирос — давний враг Порт-Кара. Многие мужчины Порт-Кара хотели бы видеть рядом с собой стонущую от наслаждения рабыню с Тироса. Она принесет неплохие деньги Прокопию Минору. Очень удачное приобретение. Да он и сам может ею воспользоваться.

Затем продали мать и дочь с Коса. Их купили разные люди. За мать отвалили шестнадцать тарсков, а за дочку дали всего четырнадцать. Всего же Варт купил у Беджара одиннадцать женщин. Все они были обращены в рабство после захвата «Цветка Телнуса». Члены команды и пассажиры мужского пола тоже достались Варту. Их он продавал на отдельной платформе как рабов, предназначенных для тяжелой работы.

… Я посмотрел еще два торга и ушел. На них продали светловолосую крестьянку с юго-запада и дочь купца из Аслериха. Крестьянку купили за восемь тарсков, купеческая дочь, к величайшему ее негодованию, потянула только на шесть. Она еще не познала невольничьей страсти. Ничего, хороший хозяин научит ее всему. К слову сказать, выбора у нее нет. Либо она быстро освоит науку страсти, либо ее убьют. На Горе право на фригидность имеют только свободные женщины. Главное — разбудить в женщине сексуальность. Потом она просто не сможет жить по-другому. Познав однажды невольничий оргазм, девушка не удовлетворится уже ничем. Она становится настоящей рабыней. «Прикоснись ко мне, господин», — будет шептать она, задыхаясь от вожделения. А уж захочет ли хозяин ее удовлетворить, зависит только от его желания. Он ее полноправный хозяин и господин.

Я остановился. В нескольких ярдах от меня на тротуаре лежала темноволосая девушка. Опустив в воду руки, она пыталась выловить из канала хоть что-нибудь съестное. Девушка была боса, одежда ее состояла из мешка с прорезанным для горла отверстием. Вряд ли она была чьей-то рабыней. В портовых городах много бродяжек, живущих подаянием и мелким воровством. Их называют уртами верфей. Время от времени поднимаются разговоры о том, что пора бы их всех переловить и заковать в ошейники, но до дела так и не доходит.

Девчонка меня не волновала. Гораздо больше меня встревожили стражники.

Состав караула всегда произволен. Зачастую его определяют бросанием монеты. Точно так же решают, кто какой маршрут патрулирует. Самый надежный способ избежать встречи со стражей состоит в том, чтобы незаметно следовать за ней на определенном расстоянии. Я хорошо помнил, что в моей сумке лежит кольцо, которое было с белокурой дикаркой на борту «Цветка Телнуса», а также банковские расписки с печатями банков Шенди на имя Шабы, географа из Ананго, исследователя озера Ушинди, первооткрывателя озера Нгао и загадочной реки Уа. Я надеялся, что он сам на меня выйдет, если я не смогу разыскать его при помощи белокурой варварки, которую приобрел Улафи, капитан «Пальмы Шенди».

Девушка стремительно вскочила. Обернувшись ко мне, она улыбнулась и произнесла:

— Тал.

Мне она показалась хорошенькой.

— Тал, — ответил я.

— Ты сильный, — сказала она.

Недалеко был причал Красного Урта — не самое безопасное место для разговоров. Я опустил сумку на землю.

— Здесь тебя могут обидеть. Иди домой.

— У меня нет дома, — ответила девушка. Она осторожно коснулась моего плеча пальчиком и произнесла: — Не хочешь поохотиться на самку урта?

— Ты о чем? — спросил я и напрягся, услышав за спиной тихий звук.

— Я доставлю тебе удовольствие за долю тарска, — улыбнулась она.

Я молчал. Тогда девушка опустилась передо мной на колени и прошептала:

— Хочешь, я удовлетворю тебя, как рабыня?

— Когда мне захочется рабыню, я возьму себе рабыню, а не свободную женщину, которая пытается изобразить из себя невольницу.

Она смерила меня негодующим взглядом.

— Встань, свободная женщина, — приказал я.

Она поднялась. Лицо ее было сердито. Она была свободной. Чего ради я должен дарить ей удовольствие стоять передо мной на коленях?

— Я красивая и горячая, — сказала она. — Попробуй, ты не пожалеешь.

Я похлопал ее по бедрам. Они мне понравились. Тогда я погладил ее груди и посмотрел ей в глаза. Она потянулась ко мне губами.

— Нет! — завизжала она, когда я резко поднял ее в воздух и поставил на линию удара. Потом я разжал руки, и ее безжизненное тело рухнуло на каменные плиты.

— Ты допустил много ошибок, — произнес я. — Во-первых, ты слишком громко дышишь. Во-вторых, замах нужно делать раньше, чтобы не было слышно шелеста ткани. В-третьих, девчонке следовало закрыть глаза. Так было бы естественнее, и ты бы не отразился в ее зрачках.

Я бы сумел вычислить его приближение, если бы он и не совершил этих ошибок. Чувства воина всегда обострены. От них зависит его жизнь.

С яростным криком он взмахнул дубинкой и бросился на меня. Я думал, пришлют кого-нибудь поопытнее…

Я перехватил руку с оружием, ухватил его за волосы и изо всех сил треснул головой о стену. Он рухнул как подкошенный. Я вытащил из сумки моток веревки и крепко связал ему руки за спиной. Потом занялся девушкой. Связав ей руки, я накинул веревку ей на ноги, перевернул ее вниз головой и опустил в воду верхнюю часть туловища. Продержав под водой несколько секунд, я вытащил ее на тротуар и усадил напротив себя. Теперь ее колотило от холода и ужаса. Прижимая связанные колени к груди, девчонка захныкала:

— Пожалуйста, отпусти меня. Иначе меня отдадут в рабство.

— Разве ты забыла, что обещала мне несколько минут назад? — спросил я.

— Забыла.

— Вот как? — усмехнулся я и сделал вид, что собираюсь снова окунуть ее в канал.

— Что ты, я все помню! — закричала она.

— Повтори, — потребовал я.

— Я красивая и горячая, — запинаясь, произнесла девушка. — Попробуй, и ты не пожалеешь. — Она с трудом сглотнула.

— Хорошо, — кивнул я и подтянул ее за веревку поближе.

— Пожалуйста, отпусти меня, — застонала она. — Меня в самом деле отдадут в рабство. О! О!

Спустя несколько секунд она застонала.

Я заставил ее подчиниться, унизив до самых пределов свободной женщины.

Когда все кончилось, она испуганно взглянула на меня:

— Я тебе понравилась?

— Да.

— Тогда отпусти меня.

Я крепко связал ее ноги, после чего положил девчонку рядом с мужчиной, головой к его ногам. Затем я крепко связал их вместе. Пусть лежат, пока не придут стражники.

— Его убьют, а меня отдадут в рабство, — пролепетала она.

— И правильно сделают, — сказал я. Потом я вытащил из кармана долю тарска и запихал ей в рот. Она была свободной женщиной. Поскольку я не собирался делать ее своей рабыней, ей следовало заплатить за удовольствие.

Я забросил за плечо сумку и, посвистывая, пошел в направлении причала Красного Урта, где стоял корабль Улафи под названием «Пальма Шенди».

Очень скоро мне пришлось ускорить шаг, ибо на корабле пробили тревогу. Позади раздались торопливые шаги. Мимо пробежал черный матрос. Я поспешил за ним на причал Красного Урта.




4. Я ОТЛАВЛИВАЮ БЕГЛУЮ РАБЫНЮ; Я ПОКУПАЮ БИЛЕТ ДО ШЕНДИ


— Сколько прошло времени с тех пор, как она убежала? — спросил я.

— Почти час, — проворчал матрос. — Но тревогу пробили только что.

Мы стояли у самого причала, недалеко от комнаты претора.

— Никто не думал, что все обернется так серьезно, — сплюнул претор. — Все были уверены, что ее задержит городская стража или кто-нибудь из команды.

— Значит, ее должны были везти на этом корабле? — уточнил я.

— Да. Не сомневаюсь, что после такого ей отрежут обе ноги.

— А раньше она пыталась убежать? — спросил я.

— Не знаю.

— Почему подняли такой шум из-за беглой рабыни? — недовольно спросил человек в порванной одежде. Из уха незнакомца сочилась струйка крови. — Меня вот ограбили, и никто даже не пошевелился. Что вы намерены предпринять в связи с этим?

— Потерпи, — поморщился претор. — Грабители нам известны. Мы уже целую неделю их ищем. — Он сунул какую-то бумагу своему подчиненному.

Вокруг нас постепенно собирались люди. Второй помощник претора перестал колотить в подвешенную на шест полосу железа.

— Сбежала рабыня! — громогласно объявил один из стражников. — Белокурая и голубоглазая. Последний раз ее видели голой. Варварка.

Ее должны поймать быстро, подумал я. Глупо было пытаться бежать. С другой стороны, ее не успели заклеймить и надеть на нее ошейник. А значит, любой мог сделать беглянку своей собственностью.

— Как она убежала? — спросил я.

— Человек Варта привел ее на пристань и поставил на колени возле тюков с провизией. Потом получил расписку и ушел.

— Он что, даже не связал ее?

— Нет. Никто и не подумал, что в этом может быть необходимость.

Я кивнул. В принципе, он был прав. Хотя на деле все обернулось гораздо серьезнее. Девчонка просто встала и ушла. Никто поначалу и не обратил на это внимания. Если бы она хоть немного знала Гор, ей бы и в голову не пришла подобная глупость.

— Девчонку вернуть претору на этой пристани! — распорядился старший смены.

— А как с теми, кто меня ограбил? — не унимался человек в порванной одежде и с кровоточащим ухом.

— Не ты первый, — проворчал претор и вошел в служебное помещение.

— Кто тебя ограбил? — спросил я.

— Мне кажется, их было двое, — ответил потерпевший. — Темноволосая самка урта в драном мешке и ее напарник. Его я не разглядел, он ударил меня сзади.

— Она затеяла с тобой разговор, а когда ты отвлекся, получил удар по голове? — сказал я.

— Именно так все и было, — мрачно кивнул человек.

— Я видел людей, которые совпадают по описанию с твоими знакомыми, — сказал я. — К северу по каналу Рим, недалеко от этого причала.

— Мы пошлем туда стражу, — сказал претор. — Спасибо тебе, горожанин.

— Все равно их там уже нет, — махнул рукой человек.

— Думаю, они еще там, — сказал я. Претор направил двоих стражников в указанном мной направлении.

— Всем искать беглую рабыню! — продолжал выкрикивать один из людей претора. К нему поступила дополнительная информация. Посыльный уже сбегал к Варту и узнал рост, вес и размеры девушки. Как правило, указывались диаметр ошейника и кандалов, которые подошли бы на руки и на ноги рабыни.

Я прошелся по причалу и остановился рядом с готовящимся к отходу кораблем «Пальма Шенди» Грузчики под присмотром второго офицера таскали на плечах тюки с продовольствием. Несколько eн назад взошло солнце, но первые его лучи еще не коснулись зеленой воды моря.

— Направляетесь в Шенди? — спросил я офицера.

— Да, — ответил он, отрываясь от списка товаров.

— Мне тоже надо в ту сторону.

— Мы не берем пассажиров, — покачал головой офицер.

— Я согласен заплатить серебряный тарск, — сказал я.

В самом худшем случае до Шенди можно добраться и на другом судне. Нанимать для этого дела отдельный корабль было неумно, подобные вещи всегда вызывают подозрение. Tак же было неумно брать собственный корабль, «Дорну» или «Тесефону». Их сразу же узнают. Нa Горе корабли узнают так же быстро, как и лица. Впрочем, подобное верно в отношении всех морских рас.

— Мы не берем пассажиров, — повторил второй офицер.

Я пожал плечами и отвернулся. Конечно, мне хотелось плыть именно на этом корабле, поскольку на него должны привести пойманную рабыню.

На палубе «Пальмы Шенди» капитан корабля Улафи беседовал с человеком, которого я принял за первого офицера.

«Пальма Шенди» была кораблем средних размеров, с соотношением длины к ширине примерно шесть к одному (у крупных судов оно достигает восьми к одному). Два руля, две постоянные мачты и с каждой стороны по десять весел. Большинство горианских кораблей имеют два руля. На крупных судах мачты ставят стационарно, на мелких их делают съемными и перед боем обязательно убирают. Паруса на Горе почти всегда треугольной формы, что дает возможность идти круче к ветру. Кроме того, длинный треугольный парус необычайно красив.

Я отвернулся от корабля. Не надо, чтобы все видели, как я его разглядываю. В конце концов, на мне одежда кузнеца.

По расписанию прилив должен был начаться через шесть ен седьмого ана.

Интересно, отплывет ли Улафи без своей белокурой дикарки? Вряд ли. Не стал бы он просто так выкладывать серебряный тарск. Будет ждать до последнего, решил я. И очень разозлится, если придется пропустить прилив.

Мне показалось, что у комнаты претора на верфи началось какое-то движение.

— Это она! — кричал человек в порванной тунике и с окровавленным ухом, показывая на маленькую темноволосую девушку. Она стояла перед столом претора со связанными за спиной руками. Рядом с ней, также связанный, топтался ее сообщник. Любопытно, что с девчонки уже успели сорвать рваную тунику из грубой мешковины. Я ее не снимал, просто задрал повыше. Вряд ли бы это сделали люди претора, поскольку она все-таки была свободной женщиной. Так или иначе, тунику с нее кто-то снял. Девушка осталась совершенно голой.

— Они были связаны, как вулы, — рассмеялся один из стражников.

— Кто это мог сделать? — спросил претор.

— Во всяком случае, не наши. Наши бы притащили их в караулку.

— Похоже, они напали не на того человека, — сказал кто-то.

— Это она! — повторил потерпевший с окровавленным ухом. — Она отвлекла мое внимание, а вот этот тип, — он обернулся к сообщнику, — ударил меня сзади.

Девушка отрицательно покачала головой. Мне показалось, что она хочет что-то сказать.

— Говори, женщина, — сурово приказал претор.

Один из стражников открыл ей рот и вытащил из него крупную монету достоинством в долю тарска. Десять таких монет составляют один тарск. Сто медных тарсков равняются одному серебряному тарску.

Претор положил монету перед собой на высокий крепкий стол. Стул он поставил таким образом, чтобы видеть в окно весь причал. При этом все, кто находился в комнате, непроизвольно чувствовали себя подавленными величием закона, который представлял здесь претор. Со стороны посетителей стол прикрывал толстый брус. Таким образом, никто не мог видеть лежащих перед ним бумаг.

— Верните мою монету! — тут же произнесла девушка.

— Заткнись! — рявкнул претор.

— Так это она участвовала в нападении? — сурово спросил претор, указывая на задержанную.

— Да, — кивнул человек с окровавленным ухом.

— Ложь! — завопила она. — Я вообще его никогда не видела!

— Понятно, — кивнул претор. Похоже, девушка была ему знакома. — Как получилось, что вас нашли связанными на берегу канала? — спросил он, обращаясь к арестованным.

Девушка затравленно огляделась и произнесла:

— На нас напали какие-то бродяги, избили нас, ограбили, а потом связали.

Присутствующие разразились хохотом

— Вы должны мне верить! — обиженно воскликнула де — Я не рабыня!

— Осмотрите мешок задержанного! — распорядился претор.

Один из стражников принялся развязывать тесемки. Девушка напряглась. Руки ее нервно перебирали стягивающую да веревку.

— Похоже, что ваших грабителей не заинтересовал этот мешок, — насмешливо произнес претор. Связанный преступник молчал, мрачно уставившись в пол. — Он даже оставил вам долю тарска, — добавил претор. Стражники рассмеялись.

— Меня никто не грабил, — произнес задержанный. — Кто-то ударил меня по голове сзади. А потом привязал к этой caмке урта. Полагаю, о ее проделках известно всем. Меня подставили.

— Тургус! — закричала девушка.

— Первый раз ее вижу, — решительно повторил задержанный и обратился к жертве ограбления: — Ты видел, что этo я тебя ударил?

— Нет, — покачал головой тот. — Меня ударили сзади.

— Это был не я, — решительно заявил человек, которого назвали Тургус. — Развяжите меня. Неужели не понятно, что я стал жертвой заговора?

— Это он научил меня! — закричала девушка. — Он заставил меня этим заниматься!

— Я первый раз в жизни тебя вижу, потаскуха! Естественно, теперь она будет утверждать, что это я во всем виноват, чтобы ей меньше досталось.

— Уверяю тебя, — улыбнулся претор, — мало ей не покажется.

— Спасибо, офицер, — благодарно произнес связанный.

Девушка пришла в неописуемую ярость и попыталась, несмотря на веревки, пнуть стоящего рядом человека. Стражник ударил ее копьем по ноге, и она завизжала от боли.

— Еще раз дернешься, крошка, и до конца слушания пролежишь связанная на животе, — проворчал претор.

— Хорошо, офицер…

— Назови свое имя, — потребовал претор.

— Саси.

— Госпожа Саси? — уточнил он.

— Да, я свободная женщина. Раздался смех.

Девушка гневно оглядела собравшихся. Мне показалось, что ей не долго осталось кичиться своей свободой.

— Обычно, — произнес претор, — свободные женщины одеваются получше.

— С меня сорвали одежду, а потом связали, — ответила она.

— Кто это сделал? Наверное, любопытный мужчина, которому захотелось посмотреть на твое тело?

— Это сделала женщина! Светловолосая женщина. Она забрала мою одежду и оставила мне это тряпье. Вы должны ее немедленно задержать. А меня отпустить, я здесь ни при чем. Я невиновная гражданка!

Стражники снова засмеялись.

— Может быть, развяжете меня? — неуверенно произнес задержанный. — Произошла ошибка. Претор повернулся к страже:

— Прочешите район, где вы нашли эту парочку. Скорее всего, наша беглянка прячется неподалеку.

Двое стражников тут же выскочили из помещения.

Распоряжение претора показалось мне разумным. С другой стороны, чего бы беглая рабыня стала околачиваться возле места, где совершила кражу?

— Я требую справедливости, — произнесла девушка.

— Вы ее получите, госпожа Саси, — ответил претор. Она побледнела.

— По крайней мере, ее не придется раздевать, чтобы поставить клеймо, — заметил кто-то из охраны.

Девушка застонала.

Претор повернулся к человеку, ухо которого покрылось коркой засохшей крови. Вся левая сторона головы тоже была в крови.

— Ты утверждаешь, что женщина, назвавшаяся леди Саси, отвлекала твое внимание в момент нападения?

— Точно, она, — проворчал потерпевший.

— Я никогда его не видела, — заплакала девушка.

— Это она, — повторил мужчина.

— Я всего лишь хотела попросить долю тарска… Я не знала, что он тебя ударит.

— Почему ты не предупредила его, когда увидела, что кто-то приближается?

— Я никого не видела, — в отчаянии произнесла она.

— Ты только что сказала, что не знала, что он его ударит. Значит, ты видела, что сзади кто-то был.

— Пожалуйста, отпустите меня, — заплакала девушка.

— Никто не видел, что это я напал на него, — сказал задержанный. — Когда меня наконец развяжут? Делайте что хотите с этой потаскухой, а меня отпустите.

— Пожалуйста, развяжите меня, — тихо плакала девушка.

— У него в мешке золотой тарск, — объявил стражник.

— У меня был золотой тарск! — воскликнул потерпевший. — Я нацарапал на нем свои инициалы. Посмотрите, там должно быть написано «Ба-Та Шу, Бем Шандар». А с другой стороны — барабан Табора.

Стражник передал монету претору.

— Так и есть, — произнес тот.

Связанный человек вдруг задергался и попытался разорвать веревки. Привязанная к нему девушка зашаталась и захрипела. Стражники взяли его под руки.

— Здоровый гад, — проворчал один из них.

— Монету подбросили в мой мешок! — решительно заявил человек, которого девушка назвала Тургусом. — Это заговор.

— Ты настоящий урт, Тургус, — произнесла она — Настоящий урт!

— Мы вас обоих давно искали, — проворчал претор, заполняя какую-то бумагу.

— Я невиновен! — выкрикнул мужчина.

— Назови свое имя, — потребовал претор.

— Тургус.

Претор занес имя и подписал документ. Потом он внимательно посмотрел на Тургуса:

— Расскажи, как тебя связали.

— Навалились целой толпой. Ударили по голове. И связали.

— Не похоже, чтобы тебя ударили сзади, — улыбнулся претор.

После того как я треснул его мордой об стену, лицо Тургуса представляло собой кровавое месиво.

— Вы их не развязывали? — спросил претор стражников.

— Нет, сразу же привели сюда.

— Посмотрите на узлы.

— Узлы захвата, — улыбнулся стражник.

— Похоже, ребята, вы нарвались на серьезного человека, — усмехнулся претор.

Задержанные с несчастным видом переглянулись. Их кривая дорожка пересеклась с путем воина.

— Тургус из Порт-Кара, — торжественно провозгласил претор. — Учитывая все обстоятельства дела, данной мне властью объявляю тебе приговор. Ты подлежишь изгнанию из города. Если до заката тебя задержат в черте города, ты будешь казнен.

Лицо Тургуса оставалось бесстрастным.

— Освободите его, — распорядился претор.

Стражник перерезал веревки, и Тургус пошел к выходу, рассекая толпу. У самых дверей он увидел меня. При этом он смертельно побледнел и ускорил шаг. Я заметил черных матросов, обогнавших меня по пути к причалу. Они глядели на меня с нескрываемым любопытством.

Девушка затравленно смотрела на претора. Ее руки были по-прежнему связаны. Рядом с огромным столом она казалась крошечной и беззащитной.

— Пожалуйста, отпустите меня. Я обещаю исправиться.

— Леди Саси из Порт-Кара, — произнес претор, — учитывая все обстоятельства дела, данной мне властью объявляю тебе приговор…

— Умоляю! — закричала девушка. — Приговори меня к сроку в борделе!

— Это слишком мягкое наказание, — заметил претор.

— Пожалуйста, — захныкала она. — Пощади меня.

— Пощады не жди, — проворчал претор. Она в ужасе взглянула на него.

— Приговариваю тебя к рабству, — закончил он.

— Нет! Нет! — завизжала несчастная.

Стоящий рядом стражник коротко ударил ее в зубы, отчего голова женщины резко дернулась, а изо рта побежала Осруйка крови.

— Разве тебе разрешали говорить? — спросил претор.

— Нет. Прости меня… господин.

— Отвести ее в ближайшую кузню и заклеймить, — распорядился претор. — Потом выставить на продажу. Пусть немного постоит на платформе, после чего продать первому покупателю по цене клейма.

Девушка в ужасе уставилась на претора. Стражник уже накинул на ее шею длинную веревку.

— Доля тарска, — объявил претор, — которую обнаружили во рту обвиняемой, конфискуется в пользу порта.

Последнее решение было вполне справедливо. Рабы не должны иметь собственности. Они сами — собственность.

Новоиспеченную рабыню увели.

Я заметил, что Улафи, капитан «Пальмы Шенди», и его первый помощник стоят рядом со мной.

— Я бы хотел поехать на вашем судне, — произнес я.

— Только не говори, что ты кузнец, — проворчал Улафи. Я пожал плечами:

— Какая тебе разница? Я плачу деньги.

— Мы не берем пассажиров, — произнес он и зашагал прочь.

Претор занялся человеком по имени Бем Шандар из Табора. Тот уже заполнил необходимые бумаги. Парень хотел получить обратно отобранные у него деньги. Толпа Рассеивалась.

— Капитан! — крикнул я вслед Улафи.

Он обернулся.

— Я готов заплатить за проезд серебряный тарск.

— Похоже, тебе не терпится покинуть Порт-Кар, — усмехнулся он.

— Может, и так, — согласился я.

— Мы не берем пассажиров, — повторил он. Помощник даже не взглянул в мою сторону. Я вернулся к стражникам претора.

— Какие вы предприняли меры по розыску беглой рабыни? — строго спросил я.

— Ты с «Пальмы Шенди»? — спросил в ответ старший.

— Надеюсь выкупить каюту, — ответил я. — И боюсь, что из-за этой девчонки капитан задержит отправление.

— Мы ее ищем, — проворчал старший группы.

— Она может одеться как самка урта, — сказал я.

— Нам это известно, горожанин, — строго произнес он.

— Мне попалась одна в тряпках самки урта, — вмешался в разговор один из стражников, — но когда я проверил бедро, клейма на нем не было.

— Где ты ее видел? — спросил я.

— Возле Пряной пристани.

— Спасибо, стражник, — сказал я.

Судя по всему, белокурая беглянка разработала целую стратегию бегства. Не думаю, чтобы она воспользовалась дорожками вдоль каналов. Они слишком узкие, там ее легко бы схватили. Опасность подстерегала рабыню возле городских ворот, хотя она, конечно, об этом не знала. Вряд ли она рискнула бы украсть лодку. Маловероятно, чтобы неподготовленная землянка сумела справиться с горианским судном. Кроме того, в море ее задержали бы мгновенно. Самка урта в лодке всегда вызывает подозрение, поскольку лодку она может только украсть. Уйти по крышам беглянка тоже не могла, учитывая архитектуру большинства зданий Порт-Кара. Я уже не говорю о том, что никто не впустил бы ее в дом. Скорее всего, она попытается пробраться на рынки или останется вблизи верфи. Рынки располагались в противоположной части города. Дороги к ним она не знала. По всему выходило, что рабыня где-то рядом. Она могла забраться между коробок, укрыться парусиной, спрятаться под бухтами каната. Стражники, конечно, рано или поздно ее найдут и доставят претору.

Я уже дошел до Пряной пристани. Вообще-то я не надеялся с первого раза выйти на ее укрытие. Девушка была очень сообразительна, иначе ее не выбрали бы в качестве агента кюров.

Я схватил темноволосую самку урта за руку.

— Отпусти! — завизжала она. — Я ничего не сделала.

Я несколько раз хорошенько ее встряхнул.

— О! О! — кричала она.

Тогда я перестал ее трясти и немного приподнял. Пальчики ног девушки едва касались земли. Она смотрела на меня полными ужаса глазами. Похоже, она была готова мне помочь.

— Я знаю, где прячутся девушки, — произнесла она. — За патовыми тавернами в аллее Лент.

Я отпустил ее, и она повалилась на колени.

Канал Лент — один из наиболее известных в Порт-Каре каналов. К югу от него отходит более узкий канал, который называется Притоком Лент. Только что рассвело, а значит, из таверн скоро начнут выбрасывать накопившийся за ночь мусор. Самки уртов стараются не пропустить такие моменты.

До прилива оставалось не более часа. Я быстро перешел через два моста и направился на восток, в сторону канала Лент. Как и многие каналы, он не связан напрямую с морем. К слову сказать, на многих каналах Порт-Кара построены плавающие мосты. При ненадобности их прижимают к берегу. Это позволяет проходить по каналам крупным торговым судам, а в случае войны дает возможность отсекать целые районы города. Таким образом, каналы успешно выполняют роль оборонных рвов. Как правило, плавающие мосты разводят между восьмым и десятым аном, а потом Между пятнадцатым и семнадцатым. Почти во всех домах Порт-Кара есть лодки. Как правило, это плоскодонки с oдним веслом, которое служит и рулем. Пользоваться ими умеют даже дети. Разумеется, существуют и другие суда. Весьма популярны плоты. Передвигаются на них при помощи шеста. Вдоль берегов крупных каналов всегда стоят сотни суденышек. На ночь их прикрывают парусиной.

Я увидел ее почти сразу. Вместе с десятком других побирушек она рылась в мусорных баках возле таверны «Серебряный ошейник». После того как нищие перероют баки, мусор вывалят в каналы. Разумеется, работники таверны могли бы и сразу выбросить мусор. Подобное делалось из обычного сострадания.

Я посмотрел на девушек. Все они были похожи друг на друга. У всех были красивые ноги, все были одеты в тряпье, и все были босы. Блондинка прикасалась к мусору с отвращением — сразу видно, что это занятие ей противно и непривычно. Остальные не обращали на нее никакого внимания. Пожалуй, только это и выделяло беглянку из шайки попрошаек. В остальном она была такая же грязная и такая же хорошенькая.

Неожиданно наши взгляды встретились. Блондинка вздрогнула, потом успокоила себя тем, что я не могу ее знать. В конце концов, она обыкновенная самка урта. На ней даже не было клейма. Стараясь во всем походить на самку урта, она глубоко засунула руку в мусорный контейнер и вытащила оттуда половину горианской груши. К мякоти прилип кусок сыра. Не думаю, чтобы за ночь эта еда могла испортиться, между тем, когда блондинка поднесла находку ко рту, ее чуть не вырвало.

В это время высокая красивая девушка резко схватила ее за руку и спросила:

— А ты кто такая? Откуда ты здесь взялась? — С этим словами она вырвала у нее грушу и сыр. — Как спать с уборщиками, так вас не найдешь, как жрать — так все сбежались! Убирайся!

Голодная женщина, пусть даже и свободная, пойдет на все, лишь бы поесть. Уборщики в паговых тавернах хорошо это поняли.

— Убирайся! — повторила высокая красивая девушка.

Не думаю, чтобы блондинка поняла все, что ей сказали. Как бы то ни было, она попятилась, с ужасом глядя, как соперница впилась зубами в грушу.

— Давай, вали отсюда. Это наша территория, — повторила самка урта уже спокойнее. — Иначе свяжем и бросим в канал.

Белокурая варварка не стала испытывать судьбу и медленно отошла. Остальные вернулись к мусору.

Блондинка взглянула на меня. Она явно не знала, куда идти. Ей не хотелось проходить мимо меня, с другой столоны, оставаться с самками уртов было опасно. Она старалась во всем на них походить, даже в походке, и приближалась, старательно избегая смотреть в мою сторону. Наконец она не выдержала и посмотрела мне прямо в глаза, Нагло и откровенно, всем видом давая понять, как ей надоело бесцельно шляться по каналам.

Я развернулся и пошел следом за девушкой, стараясь держаться в двадцати — тридцати футах. Последнее вселило в нее тревогу. Она допускала мысль, что я знаю, кто она такая. Хотя, разумеется, надеялась, что это не так.

Позади нас раздался визг и крики. Две девушки сцепились между собой за лакомый кусок из помойного бака.

Я следовал за блондинкой. Предпринимать что-либо на этом этапе не имело никакого смысла, ибо девчонка и так шла в нужную мне сторону.

Спустя некоторое время мы натолкнулись на четырех самок уртов. Опустившись на животы, они пытались вылoвить из канала что-нибудь съестное.

Белокурая беглянка тут же присоединилась к ним. Бедра и лодыжки у нее были очень хороши.

Я видел, что мое присутствие весьма ее тревожит. Вытащив из воды круглую лепешку, она вызывающе взглянула в мою сторону и откусила приличный кусок. От отвращения ее чуть не вывернуло наизнанку. Тем не менее она заставила себя пережевать и проглотить пищу. Меня вполне устраивало, что она питалась помоями из канала. Чем быстрее она поймет, что она не на Земле, тем лучше.

Пожалуй, наступало время ее брать. Улафи собирался отходить с приливом.

Я остановился, порылся в мешке и вытащил из него моток веревки. Девушка непроизвольно отшатнулась. В несколько прыжков я настиг беглянку и прижал ее к стене. Она отчаянно сопротивлялась; пришлось швырнуть ее на землю и крепко связать руки за спиной.

Неожиданно на меня обрушился целый град ударов. Четыре самки урта бросились на помощь своей подруге и безжалостно молотили меня маленькими, крепкими кулачками. Я поднялся на ноги, и бродяжки отскочили, угрожающе скаля зубы. Одна из них пошла в атаку, собираясь, очевидно, расцарапать мне лицо и глаза крепкими грязными ногтями. Я дал ей пощечину, и самка урта откатилась в сторону. Похоже, так сильно ее не били ни разу в жизни. Она растерянно прижимала к губам руку. Между пальцами струилась кровь.

Вторая девушка растерянно попятилась, хотя за секунду до этого собиралась на меня напасть.

— Отпусти ее! — потребовала предводительница маленькой шайки. — Никто не имеет права так просто нас забирать. Мы все-таки свободные женщины!

— Мы позовем стражу! — предупредила другая.

Я улыбнулся. До чего же все-таки они хорошенькие. Слабые и наивные. Гордятся своей свободой. Как будто из них трудно сделать рабынь.

— Извини, что ударил тебя так сильно, — произнес я, обращаясь к лежащей на земле девушке. — Но вы меня испугали. Извини.

В конце концов, она действительно была свободной. Это рабынь можно избивать столько, сколько хочешь. Как, например, эту, которая лежала между моих ног. Скоро она это хорошо усвоит.

— Развяжи ее, — сказала старшая.

— Ты не имеешь права ее забирать, — добавила другая. — Она свободная.

— Не надо так волноваться, — усмехнулся я. — Перед вами беглая незаклейменная рабыня с корабля.

— Это правда? — строго спросила предводительница.

— Да, — ответил я. — Если хотите, можете пойти со мной к претору на верфи. Там вы все увидите сами.

— Ты рабыня? — обратилась предводительница к связанной блондинке.

— Она не понимает по-гориански, — ответил за нее я. — Во всяком случае, много не понимает. Не уверен, что до нее дошел смысл твоего вопроса.

Связанная девушка заплакала.

— Если это рабыня, — проворчала одна из самок, — то в ее интересах побыстрее выучить язык.

С последним утверждением было трудно не согласиться.

— Надеюсь, что ты все-таки не рабыня, — проворчала старшая, обращаясь к белокурой варварке. — Иначе тебе не поздоровится. Принесите веревку! — приказала она своим подругам.

— Мы пойдем к претору? — недоверчиво произнесла одна из девушек.

— Конечно, — ответила старшая. — Мы ни в чем не провинились, и нам нечего бояться.

— Там мужчины, — напомнила другая.

— Мужчин мы тоже не боимся, — парировала старшая. — Все, хватит пререкаться. Идем на пристань.

Я поднял с земли беглую рабыню и перебросил ее через плечо. Девушка заплакала. Одна из самок уртов подала мне мешок, и я зашагал к пристани Красного Урта.

— Посмотрите на бедро, — приказал претор.

— Клейма нет, — пожал плечами стражник.

Одетая в лохмотья самки урта беглянка стояла перед трибуналом претора. Стражники уже успели накинуть ей на горло свои ремни.

— Это твоя рабыня? — спросил претор Улафи из Шенди.

— Да, — кивнул капитан.

— Как ты можешь доказать, что она рабыня? — спросил претор. — Ни по телу, ни по манере двигаться этого не видно. Для рабыни она слишком закрепощена и холодна.

— Раньше она была свободной, — пояснил Улафи. — Пока Беджар не захватил «Цветок Телнуса». Она еще не привыкла к новому положению.

— А где Беджар? — спросил претор.

— Его здесь нет, — ответил Улафи. — Вчера он покинул Порт-Кар, чтобы в очередной раз попытать счастья в сияющих просторах Тассы.

— По телосложению она вполне подходит для рабыни, — заметил стражник, закончив измерять объемы стоящей на небольшом помосте девушки.

Претор кивнул. Немаловажное обстоятельство. Стражник измерил рост, объем лодыжек, горла, бедер и ширину запястий. После этого девушку взвесили.

Претор пристально посмотрел на блондинку и отчетливо произнес:

— Каджейра?

Она отчаянно замотала головой. По крайней мере, хоть что-то она понимает. И не хочет, чтобы ее считали рабыней.

Претор незаметно кивнул одному из стражников. Тот подошел к ней сзади и громко и резко крикнул:

— Поводок!

От испуга девушка едва не подпрыгнула. Между тем руки ее даже не дернулись, хотя любая рабыня непроизвольно свела бы их за спиной.

— Налу! — крикнул стражник. После этой команды рабыня должна непременно опуститься на колени.

— У меня есть бумаги, удостоверяющие, что она рабыня, — произнес Улафи и протянул документы претору. — Она не реагирует на команды потому, что ее никто этому не учил.

Претор взял бумаги. В Аре у рабынь часто снимают отпечатки пальцев. Они хранятся вместе с остальными документами.

— Кто-нибудь может подтвердить, что это рабыня Улафи? — спросил претор.

Я промолчал. Иначе мне бы пришлось признать, что я присутствовал на аукционе. Мне бы не хотелось, чтобы об этом сейчас узнали.

Четыре самки урта, с которыми блондинка вылавливала мусор из канала, напряженно следили за происходящим.

— Странно, что ее не заклеймили, — проворчал претор. — K тому же на ней должен быть ошейник.

— Ошейник у меня есть, — отозвался Улафи. — Вот, стальной, с эмблемой Шенди. Кандалы и ятаган. Кстати, я хочу отплыть с приливом. Через полчаса.

— Придется подождать, — проворчал претор.

— Надеюсь, — нервно произнес Улафи, — вы догадались послать за Вартом? Он может подтвердить мои слова.

— За Вартом послали, — кивнул претор.

Издалека, ярдов с восьмидесяти, раздался женский визг. Мне хорошо знаком этот звук. Заклеймили рабыню. Ту, которая совсем недавно называлась госпожа Саси, маленькую самку урта, сообщницу Тургуса из Порт-Кара.

— Боюсь, что доказательств у нас недостаточно, — задумчиво произнес претор. — Девчонку придется отпустить.

— Проверьте ее на возбудимость, — предложил кто-то.

— Это недопустимо, — возразил претор. — Что, если она свободная?

— Чего с ней церемониться, — не унимался мужчина. — Пусть покорчится от страсти, сразу все станет ясно.

— Я говорю — нет! — решительно сказал претор. — Сперва надо доказать, что она рабыня.

Претор пристально посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на Улафи:

— Боюсь, придется нам ее отпустить.

— Нет! — воскликнул Улафи.

— Подождите! — крикнул кто-то. — Варт идет. Блондинка отчаянно замотала головой. Через толпу действительно пробирался не кто иной, как Варт.

— Знаешь ли ты эту девушку? — спросил его претор.

— Естественно, — ответил Варт. — Это рабыня. Ее продали вчера вечером вот этому капитану. — Он показал на Уяафи. — Я получил за нее серебряный тарск.

Претор кивнул стражнику, и тот коротким ударом повалил девушку на колени. Она находилась в обществе свободных мужчин. Стражник пригнул голову беглянки к ногам и крепко зафиксировал ее ремнем. Потом одним движением сорвал с нее лохмотья самки урта, которые она украла у Саси.

— Рабыня передается в собственность Улафи из Шенди, — объявил свое решение претор.

Раздались одобрительные крики, присутствующие захлопали. На Горе аплодируют, ударяя правой рукой по левому плечу.

— Благодарю, претор, — произнес Улафи, принимая бумаги.

— Рабыня! — завопила предводительница шайки самок уртов.

— Рабыня! Рабыня! — подхватили ее подруги, после чего все четверо набросились на белокурую беглянку и принялись нещадно ее пинать и колотить. — Подумать только, она посмела вместе с нами вылавливать помои, а сама была рабыней!

— А ну, назад! — рявкнул претор. — Назад, кому говорю! Или сейчас всех закую в ошейники!

Девушки отступили, с ненавистью глядя на несчастную.

Блондинка, похоже, окончательно пала духом. Теперь ей хотелось только одного: чтобы все наконец оставили ее в покое.

— Капитан Улафи! — сказал претор.

— Слушаю! — отозвался Улафи.

— Заклеймите ее до своего ухода.

— Конечно, — кивнул Улафи и, обернувшись к первому помощнику, добавил: — Готовьтесь к отплытию. Принесите кандалы! — приказал он другому офицеру.

Стражники тут же притащили тяжеленные кандалы. Пойманную беглянку развязали. Улафи самолично приподнял ее стройную ножку, в то время как помощник открыл кандалы. После того как ноги девушки были продеты в полукруглые отверстия кандалов, верхнюю половину надвинули на нижнюю и накрепко затянули огромные болты.

Стражник отпустил белокурую варварку, и она беспомощно замахала руками. В таких кандалах она не могла сделать и шага. Опасно было и наклоняться в стороны.

— Принесите ятаган, — распорядился Улафи. Приказание было исполнено, после чего капитан поднес к лицу девушки тяжелое сверкающее лезвие.

— Ты поняла, что не имеешь права убегать? — грозно спросил он. — Нельзя убегать!

— Нет! Нет! — испуганно замотала она головой.

Он зашел сзади и приложился ятаганом к ее ногам. — Нет! — В истерике девушка принялась кричать по-английски. — Я никуда не убегу! Клянусь!

Улафи передал ятаган стражнику, вытащил кинжал, приставил его к горлу блондинки, потом показал на претора и спросил:

— Каджейра?

Несколько минут назад она солгала претору, отрицательно ответив на этот вопрос.

— Каджейра или нет? — угрожающе повторил Улафи.

— Да! Да! — отчаянно закивала девушка. — Ла каджейра. — Похоже, на этом ее познания горианского заканчивались.

Улафи поднес кинжал вначале к ее уху, потом к носу, потом к другому уху.

— Пожалуйста, не калечь меня! — запричитала девушка. — Я солгала! Мне очень стыдно. Я — рабыня! Рабыня! Ла каджейра!

Улафи молча засунул кинжал в ножны. Девушка поняла, что за побег ей могут отрубить ноги, а за вранье отрезать уши и нос. Конечно, она по-прежнему оставалась невежественной дикаркой, но кое-что она уже узнала.

— Снять кандалы! — приказал Улафи.

Болты раскрутили, и рабыня едва не рухнула на землю.

— Связать, хорошенько выпороть и отвести в кузню.

— Если хочешь, можешь пойти со мной, — сказал он, обращаясь ко мне.

Мы дошли до кузни, где извивалась на цепи от боли только что заклейменная рабыня, бывшая леди Саси. Если ее не купят в ближайшее время по цене клейма, ее отведут на городские платформы, туда, где Центральный канал впадает в Тассу. Много за нее не дадут нигде, хотя девчонка она красивая. Увидев меня, рабыня попыталась прикрыть наготу и отвернуться. Странно, неужели она не почувствовала, как ее заклеймили?

— Разогрей железо! — сказал Улафи кузнецу.

— Тал, — произнес кузнец, обращаясь ко мне.

— Тал! — ответил я.

— Железо у нас никогда не остывает, — добавил кузнец.

Тем не менее он кивнул своему помощнику, парнишке лет четырнадцати, и велел ему раздуть угли. Тот схватил меха и принялся раздувать пламя. Из раскаленных углей торчали рукоятки шести клейм.

Я выглянул из дверей кузни. Ярдах в восьмидесяти от нас уже начиналась экзекуция. Девушка стояла на коленях, привязанная к позорному столбу. После первого удара она дико завизжала, потом лишь извивалась и стонала. Похоже, она не поняла, что ее будут пороть. Мимо, не обращая на происходящее особого внимания, сновали горожане. Воспитание рабыни на Горе — дело привычное.

— У меня есть пять клейм, — сказал кузнец. — Стандартное клеймо каджейры, Дина, Пальма, знак Трева и знак Порт-Кара.

— Нам надо заклеймить простую рабыню. Думаю, лучше всего подойдет знак каджейры.

Между тем девчонку уже выпороли. Самостоятельно идти она не могла, поэтому матрос с корабля перебросил ее через плечо и донес до кузни. Блондинка была в полуобморочном состоянии. Думаю, до этого дня она и понятия не имела о том, что может сделать простой кнут.

К слову сказать, порка была короткой и щадящей, вряд ли больше десяти — пятнадцати ударов. Вообще порка имеет огромный смысл. После нее рабыня всеми силами старается угодить хозяину.

На корабле Улафи начали поднимать паруса. Моряки заносили на палубу невольничью клетку и шест.

Матрос сбросил белокурую варварку на пол кузни. Кузнец тут же ее поднял и уложил на козлы для клеймения. Руки девушки легли в специальные поручни, где их прочно зафиксировали ремнями. Ноги прикрутили к вращающейся платформе.

— Левое или правое бедро? — поинтересовался кузнец.

— Левое, — ответил Улафи. Обычно клеймо ставят на левом бедре. В исключительных случаях клеймят правое или низ живота слева.

Кузнец повернул вращающуюся платформу так, чтобы нам было лучше видно левое бедро женщины. Оно было просто великолепно. На таких бедрах клейма смотрятся особенно красиво. Кузнец закрепил платформу, обеспечив абсолютную неподвижность всей конструкции.

Я посмотрел в округлившиеся от ужаса глаза блондинки. Похоже, она не понимала, что происходит.

Кузнец вытащил из жаровни клеймо, показал его девушке и произнес:

— Еще чуть-чуть. — С этими словами он засунул клеймо обратно.

Я усмехнулся. Она пыталась бежать. Потом солгала претору. И никто не побеспокоился отрубить ей ноги, нос и уши. К ней проявили невиданное милосердие. Ее всего-навсего выпороли. С другой стороны, невежественная варварка не сознавала всей тяжести своих проступков. Надеюсь, теперь она поймет, что на Горе надо вести себя как положено. В следующий раз так легко ей не отделаться.

— Она многое пережила, — заметил я.

— Понятно, — кивнул кузнец. — Не волнуйся, железо она почувствует.

Он схватил девушку за руку и весьма грубо встряхнул ее, после чего залепил две увесистые пощечины. Она застонала.

— Можно? — спросил я, кивая на ведро с водой в углу кузни.

— Конечно, — отозвался он.

Я вылил ведро ей на голову. Девушка зафыркала и забилась в судорогах. Потом она испуганно уставилась на меня. Взгляд ее был уже ясен. Постепенно к ней начала возвращаться боль после перенесенной порки. Но шок миновал. Рабыня пришла в себя. Она полностью отдавала отчет в происходящем и была готова к клеймению.

— Клеймо готово, — объявил кузнец и продемонстрировал замечательное клеймо, раскаленное до яркого белого цвета. Улафи бросил кузнецу медный тарск и сказал:

— Если не возражаешь, клеймо поставит мой приятель. Я посмотрел на него. Он улыбнулся.

— Ты ведь, кажется, кузнец? — насмешливо спросил капитан.

— Может быть, — улыбнулся в ответ я.

— Судно готово к отплытию, — доложил заглянувший в кузню первый офицер.

— Хорошо, — кивнул Улафи.

Я натянул кожаные перчатки и принял из рук кузнеца раскаленное клеймо. На мне была одежда кузнеца, и он не сомневался, что я принадлежу к его касте.

Улафи пристально следил за моими движениями.

Я поднес клеймо к лицу девушки, чтобы она смогла хорошенько его разглядеть.

— Нет, нет, — застонала она. — Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне этим.

Женщинам обязательно демонстрируют раскаленное клеймо, чтобы они оценили его силу, жар и значимость.

— Умоляю, не надо! — закричала она.

Я посмотрел на нее. До сих пор я не воспринимал эту девчонку как агента кюров. Я видел в ней обыкновенную красивую женщину, которую неплохо было бы обратить в рабство.

Она попыталась вырваться. Девушка могла пошевелить руками и верхней половиной тела. Бедра были закреплены намертво. Конструкция козел предусматривала полную неподвижность бедер в момент нанесения клейма.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она в последний раз.

Я заклеймил ее.

— Отличная работа, — похвалил Улафи.

Девушка повизгивала от боли, когда кузнец развязал ее руки. Улафи тут же надел на блондинку наручники. Едва кузнец развязал ее бедра, как она бессильно повалилась на пол кузни. Улафи грубо поднял девчонку за волосы и надел на шею ошейник, который тут же забил стальными заклепками. Ошейник был украшен пятью пальмами и гербом Шенди: кандалами и ятаганом.

— В клетку и на корабль, — распорядился Улафи.

Матросы немедленно исполнили приказ.

Теперь она никуда не убежит. Я облегченно вздохнул. С ее помощью я смогу выйти на Шабу, географа из Ананго, исследователя экватора. В моей сумке лежали записки к банкирам Шенди, а также фальшивое кольцо, которое находилось при девушке в момент ее пленения.

— Спасибо, что заклеймил рабыню, — сказал Улафи.

— Пустяки, — отмахнулся я.

— Нет, правда, ты поставил ей отличное клеймо. Со временем она это оценит. Я пожал плечами.

— Капитан, — произнес я.

— Да?

— Я хотел бы сесть на ваш корабль.

— Добро пожаловать, — улыбнулся он.

— Спасибо.

— Это обойдется тебе в серебряный тарск.

— О, — произнес я.

— Я купец, — пожал он плечами.

Я вручил ему серебряный тарск и повернулся к кузнецу:

— Желаю тебе удачи.

— И я желаю тебе удачи, — ответил он.

Хорошо, что мне доводилось клеймить женщин раньше.

Выйдя из кузни, я увидел бывшую самку урта по имени Саси. Руки женщины были скованы перед грудью, на шее висел ремень.

— Не продали? — спросил я сопровождающего ее человека.

— Да кому она нужна? — раздраженно ответил он. — Бывшая самка урта. Вот, веду на городской аукцион.

Маленькая темноволосая рабыня посмотрела на меня и отвернулась.

— Сколько ты за нее хочешь? — спросил я. Девушка испуганно затрясла головой.

— Клеймение обойдется в медный тарск, — проворчал сопровождающий.

Я бросил ему монету.

— Забирай, она твоя. — С этими словами он развязал ее руки и снял ремень с шеи.

— На колени, — приказал я.

Девушка опустилась на колени, после чего распростерлась на земле и прошептала:

— Я твоя, господин.

Я приказал ей подняться, снова связал руки и вытащил из сумки заранее приготовленный ошейник.

— Умеешь читать? — спросил я, ткнув ошейником ей в лицо.

— Нет, — покачала она головой.

— Здесь написано: «Принадлежу Тэрлу из Телетуса».

— Да, господин, — прошептала она.

После этого я надел на нее ошейник. Рабыня мне не помешает. Она послужит лишним доказательством тому, что я кузнец из Телетуса. Правда, я собирался купить девчонку в Шенди, но ждать не было смысла. Надпись на ошейнике должна успокоить Улафи, который показался мне смышленым и подозрительным человеком. У моей рабыни именной ошейник. Какие еще нужны доказательства моей порядочности?

— Есть ли при ней какие-нибудь документы? — спросил я.

— Никаких, — покачал головой сопровождающий. — Хватит клейма и ошейника.

— Ладно, — кивнул я и повернулся к рабыне: — Видишь вон тот корабль?

— Вижу, — ответила она.

— Беги туда со всех ног и скажи, чтобы тебя посадили в клетку.

— Хорошо, господин. — Рабыня побежала к пристани.

Я забросил сумку за плечо и неспешно пошел в ту же сторону. Когда я поднялся на палубу, девчонка уже сидела в крошечной клетке. Рядом с ней стояла клетка с белокурой дикаркой.

— Ты! — зашипела она, увидев блондинку. Моя рабыня сразу же узнала девушку, которая стянула с нее тряпье самки урта, когда она лежала связанная со своим напарником Тургусoм из Порт-Кара, ожидая прибытия стражи. — Каджейра!

В глазах блондинки заблестели слезы. Стиснув кулачки, она с ненавистью посмотрела на соседку и презрительно произнесла:

— Сама каджейра!

— Отдать швартовы! — прозвучала резкая команда.

Матросы уперлись шестами в дно, выводя «Пальму Шенди» из гавани. Ветра не было, паруса свисали с мачт.

Старший офицер отдавал команды. Капитан судна Улафи стоял на мостике.

— Готовы, — доложил второй офицер. Матросы подняли весла.

— Пошли! — скомандовал второй офицер, исполняющий обязанности старшего весельной группы.

Длинные весла опустились в зеленую воду Тассы, корабль медленно заскользил по волнам в сторону открытого моря. Легкий ветерок со стороны Порт-Кара наполнил паруса.

— Суши весла! — скомандовал второй офицер.

Я следил, как медленно растворяются в дымке очертания Порт-Кара. Над нами простиралось безоблачное голубое небо.

Потом я подошел к клетке с приобретенной рабыней.

— У меня нет имени, — произнесла девушка. Последнее было правдой: имени у нее не было, как у табука или самки верра. Я ее купил и до сих пор никак не назвал.

— Тебя зовут Саси, — объявил я.

— Да, господин, — склонила она голову. Ее и раньше так звали, но теперь это будет ее невольничье имя.

Ко мне подошел второй офицер, уже освободившийся от обязанностей старшего весельной группы.

— За провоз живности дополнительная плата, — объявил он, указывая на клетку. — Медный тарск.

— Разумеется, — ответил я и вручил ему деньги.

В соседней клетке сидела на коленях агентесса кюров — связанная голая женщина. Я посмотрел на свежее клеймо на обожженном бедре. Это было маленькое, четкое, аккуратное и глубокое клеймо, по которому любой человек поймет, что перед ним рабыня.

Улафи, купец и капитан, гордо прохаживался по мостику.

Я подошел к борту. Над моей головой хлопали тяжелые паруса, поскрипывали мачты, канаты и веревки. Я с наслаждением вдыхал пьянящий свежий запах сияющего моря Тассы. Какой-то матрос затянул песню Шенди, другие тут же ее подхватили.

Порт-Кар скрылся из виду.




5. МЫ ПЛЫВЕМ В ШЕНДИ


— Леча! — крикнул второй офицер над ухом белокурой дикарки. Она тут же вскинула голову и протянула руки для связывания.

— Наду!

Девушка стремительно развернулась на месте, упала на колени, широко развела бедра и опустилась на спину. Это была поза рабыни для наслаждений.

— Суда, каджейра!

Она выпрямила ноги и широко развела их в стороны.

— Бара, каджейра!

Она перекатилась на живoт, слегка приподнялась и скрестила ноги для связывания.

— Хорошенькая, — заметил Улафи и отвернулся.

— Да, — кивнул я.

— Суда! — скомандовал офицер. — Бара! Наду! Леча! Наду! Бара! Суда! Наду!

Девушка задыхалась. В глазах ее стояли слезы. Один раз она уже получила удар кнутом — за то, что поменяла позу недостаточно быстро и грациозно. Еще раз ее огрели, потому что она замешкалась, припоминая, что надо делать.

Путешествие в Шенди довольно утомительно и даже при попутном ветре занимает не менее нескольких дней.

— Думаешь, из нее выйдет толк? — спросила Саси. Она стояла рядом со мной и ела ларму.

— Посмотрим, — пожал я плечами. — Время еще есть. Как продвигается дело с горианским?

— Я стараюсь, — ответила Саси. — Но варварки ужасно тупые.

По просьбе Улафи я поручил ей заниматься с землянкой горианским языком. Саси восприняла задание с большим воодушевлением. Каждый день она по нескольку часов простаивала над блондинкой с кнутом в руке и безжалостно стегала ее за малейшие ошибки. Иногда Улафи заглядывал на их занятия и бросал землянке кусок торта или сладкого пирога. Девушка благодарно падала на палубу, целовала его ноги, после чего позволяла себе прикоснуться к еде. Она тут же предлагала угощение Саси, которая неизменно забирала большую часть.

— Благодарю, госпожа, — говорила землянка, когда Саси отдавала ей ее долю. Потом она уползала в свою клетку, хорошенькая беззащитная рабыня. Только там она могла наконец проглотить первый кусочек. Я заметил, что девушка никогда не съедала все сразу, а пыталась как можно дольше растянуть удовольствие.

Если мужчине прислуживают несколько женщин, принято назначать первую, или главную, рабыню. Другие девушки относятся к ней как к госпоже. Подобным образом удается избежать ненужных склок. Между девушками идет постоянное соперничество за право быть назначенной первой. Как бы то ни было, получив власть, они стараются распорядиться ею с умом и осторожностью, ибо настоящий господин может в любую минуту сместить первую рабыню. Я постоянно меняю первых девушек в своем доме и глубоко убежден, что старшей рабыней может стать только рабыня горианского происхождения. Мне в голову не придет назначить на эту должность землянку. Землянки должны быть рабынями рабынь.

Я посмотрел на блондинку. Она застыла на коленях в той позе, в которой оставил ее второй офицер.

— Я ее ненавижу, — произнесла Саси.

— Почему?

— Бестолковая, тупая тварь.

— Ей многое дается с трудом, — согласился я. — Не забывай, что она варварка.

— Просто бестолковая, — повторила Саси.

— Не думаю, — покачал головой я.

— Она делает всю ужасно медленно.

— Это не значит, что она тупая, — сказал я.

— Ужасно медленно, — вздохнула Саси.

— Она учится, — сказал я.

— Она всегда будет тупой, неуклюжей и неповоротливой рабыней, — раздраженно произнесла Саси.

— Может быть, — миролюбиво произнес я. — Посмотрим.

Честно говоря, на меня варварка не производила впечатления бестолковой женщины. Иногда мне даже казалось, что она схватывает все на лету. По-моему, из нее выйдет толк.

— Ты хочешь меня немного потренировать сегодня ночью, господин? — спросила Саси.

— Посмотрим, — улыбнулся я.

Я успел пройти с ней курс предварительной подготовки. Ни одна свободная женщина уже не могла сравниться с ней в постели.

Иногда ночами я забирал ее из клетки и приводил в свою каюту. Спустя несколько дней она полюбила ошейник. Интересно наблюдать, как меняется женщина.

Я посмотрел на застывшую на коленях блондинку.

Саси наслаждалась сочным плодом лармы.

Первые два дня блондинка вообще ничего не ела. Ее воротило от запаха мяса и рыбы. Для рабынь на судне готовили отдельно. Хотя по сравнению с тем, что она выловила из канала, это была изысканная пища. На третий день она съела все до последнего кусочка, вытерла пальчиками сковороду и облизала их. Увидев чистую сковородку, Улафи приказал второму офицеру начать занятия. Одновременно он попросил, чтобы я разрешил Саси проводить с ней уроки горианского.

— По-твоему, она красивая, господин? — спросила Саси.

— Да. — Я действительно считал дикарку красивой. К слову сказать, блондинка удивительно похорошела после выхода судна из Порт-Кара. Сказывались свежий воздух и регулярные тренировки под руководством опытных инструкторов.

Второй офицер освободился и снова подошел к блондинке. Он несильно ударил девушку кнутом, при этом длинная плеть намоталась на шею, и рывком поднял ее на ноги.

— Кто такая? — рявкнул он.

— Рабыня, господин.

— Что такое рабыня?

— Рабыня — это девушка, которая принадлежит господину, — заученно отвечала она.

— Ты тоже рабыня?

— Да, господин.

— Кому ты принадлежишь?

— Улафи из Шенди.

— Кто тебя тренирует?

— Шока из Шенди.

— У тебя есть клеймо?

— Да, господин.

— Почему?

— Потому что я — рабыня.

— У тебя есть ошейник?

— Да, господин.

— Какой у тебя ошейник?

— Для транспортировки, господин. По нему видно, что меня перевозят на «Пальме Шенди».

Мне показалось, что горианский язык девушки заметно улучшился за последние несколько дней.

— Для чего служит ошейник?

— Ошейник служит для четырех целей, господин. Во-первых, по нему сразу же видно, что я — рабыня. Иногда клеймо прикрыто одеждой, и этого не видно. Во-вторых, ошейник постоянно напоминает мне о моем статусе рабыни. В-третьих, по нему можно узнать, кто мой хозяин. В-четвертых… в-четвертых…

— Ну? — грозно прорычал офицер.

— В-четвертых, ошейник позволяет быстрее и легче надеть поводок.

Не меняя положения корпуса, офицер резко ударил ее ногой под ребра. Она явно промедлила с ответом. Девушка рухнула на палубу.

— Тебе нравится быть рабыней?

— Да, господин, — простонала она.

— Чего рабыне хочется больше всего? — продолжал занятия офицер.

— Понравиться своему хозяину, — без запинки ответила девушка.

— Кто ты?

— Рабыня, господин.

— Чего тебе хочется больше всего?

— Понравиться своему хозяину!

— Наду! — скомандовал он, ослабив кнут на ее шее.

Она стремительно опустилась на колени, широко развела бедра и легла на спину. В этом положении офицер ее и оставил.

— Неужели она красивее меня, господин? — спросила Саси.

— У вас совершенно разная красота, — ответил я. — Думаю, из вас обеих получатся неплохие рабыни.

— О! — сказала Саси.

Дополнительной функцией ошейника является то, что он позволяет по-разному связывать рабыню. Например, при помощи ошейника можно легко связать рабыне руки перед грудью, а можно прикрутить их прямо к шее. В ошейниках удобно связывать рабынь в большие связки. Иногда к ошейнику привязывают ноги рабыни, при этом узел, разумеется, должен находиться не на горле. Гориане связывают рабынь не для того, чтобы их удушить.

Я посмотрел на застывшую в покорной позе девушку. Думаю, если бы ей позволили отвечать честно, то на вопрос, нравится ли ей быть рабыней, она бы ответила отрицательно. А может, еще бы и разрыдалась. Между тем в том, как она опустилась на колени, уже просматривалось мастерство. Она непроизвольно вывернула бедра, оттянула пальчики и прогнула спинку. Никто ее этому не учил.

— Я тебе нравлюсь, господин? — спросила Саси.

— Нравишься, — ответил я. — Особенно после ванны.

— О господин! — воскликнула она. В первый же день после выхода из Порт-Кара я долго отмывал ее со щеткой в морской воде.

— Когда ты последний раз принимала ванну? — спросил я ее тогда.

— Год назад какая-то девчонка столкнула меня в канал. Господин брезгливый?

— В принципе нет, — ответил я, — но теперь тебе придется жить в чистоте. Ты больше не свободная женщина.

— Да, господин, — кивнула она. Саси знала, что рабыни отличаются от свободных женщин чистоплотностью, здоровьем и соблюдением правил гигиены. Неудивительно, они должны постоянно нравиться мужчинам.

Вчера блондинке в первый раз разрешили пройтись по палубе. Я подошел к ней, и она тут же опустилась на колени. Все правильно, перед ней был свободный мужчина. Я постоял над ней, она потупилась; на какое-то мгновение мне показалось, что она хочет показать мне ладони, но потом она плотно прижала их к бедрам. Я улыбнулся. В ней просыпалась женщина.

Позже я увидел ее возле главной мачты. Подойдя к мачте, я разглядел на ней царапины от ногтей.

— Мне лично нравится тренировка мехом, — сказала Саси, откусывая кусок лармы.

Блондинка застыла в позе рабыни для наслаждений. Преподаватель, судя по всему, о ней начисто забыл.

— Просто тебе не нравится, когда тебя бьют кнутом, — сказал я.

— Может, и так, — рассмеялась рабыня. — Если я буду все делать правильно, ты же не станешь меня бить? — лукаво спросила она.

— Посмотрим, — уклончиво ответил я.

— О, — произнесла она и задумалась.

Иногда Саси тренировалась вместе с белокурой варваркой. Улафи против этого не возражал. Более того, он сам предложил совместные занятия и даже не потребовал с меня дополнительной платы. С другой стороны, я тоже не стал брать с него денег за то, что моя рабыня занимается с варваркой горианским языком.

Уроженка Гора, Саси давно обогнала блондинку по всем невольничьим показателям. В принципе не было никакого смысла тренировать их вместе. Варварка до сих пор нуждалась в базовой подготовке.

Вспомнив о своих преподавательских обязанностях, Шока подкрался со стороны и резко крикнул:

— Бара!

Девушка стремительно исполнила команду.

— Сула! Налу! Леча! Сула! Бара! Наду! — Оставив девушку в этой позе, Шока снова удалился.

— Неплохо, — пробормотала Саси, пережевывая ларму.

— Да, — кивнул я. Несмотря на то что Саси заметно опережала белокурую дикарку, я был уверен, что та со временем ее догонит, а может, и превзойдет. Блондинка обладала завидным потенциалом.

Шока без предупреждения хлестанул ее плетью. Девушка не изменила позы, но задохнулась от обиды. Она не могла понять, за что ее ударили. С другой стороны, чтобы ударить рабыню, не требуется особых оснований. Шока рывком поднял ее за волосы и отвел к клетке.

— Можно мне сказать, господин? — произнесла она.

— Говори.

— За что ты меня ударил?

— Целуй ноги, — приказал Шока. Исполнив приказ, девушка вопросительно посмотрела на офицера.

— Потому, что мне так захотелось, — сказал он.

— Да, господин.

— В клетку.

— Да, господин.

Спустя несколько секунд он запер решетку и ушел. Рабыня опустилась на пол. Я заметил, что она смотрит в мою сторону. Затем она медленно подняла вверх ноги. В клетке было очень тесно.

— Господин, — обратилась ко мне Саси.

— Да?

— Если я буду очень хорошей, мне позволят иметь платье?

— Может быть.

— Оно тебе очень понравится. К тому же у меня будет что снять перед тобой.

— А мне будет что с тебя сорвать, — добавил я. Она улыбнулась.

— Тебе очень идет ошейник, — сказал я. — Похоже, ты в нем и родилась.

— В некотором смысле так и было, — произнесла она.

— Не понял?

— Я женщина, — ответила она, откусывая ларму.

— Зачем тебе надо в Шенди? — спросил меня Улафи. Был поздний вечер. Я, по своему обыкновению, стоял у бортика и смотрел на воду.

— Никогда там не был, — ответил я.

— Ты не кузнец, — сказал он.

— Вот как? — Я удивленно поднял брови.

— Может быть, ты знаешь Чунгу?

— Который сейчас на вахте? — уточнил я.

— Да, его.

— В лицо знаю, — сказал я. Это был тот самый матрос, который обогнал меня по пути к верфи Красного Урта. Потом я видел его в помещении претора.

— Прежде чем объявили общую тревогу по случаю побега рабыни, мы предприняли собственные меры розыска, — сказал Улафи. — Мы были уверены, что без труда поймаем ее в первые же несколько минут.

— Правильно, — кивнул я.

— На варварке не было никакой одежды. Куда бы она от нас делась?

— Все правильно, — еще раз кивнул я.

— И тем не менее она скрылась, — сказал Улафи. — Она оказалась умнее.

— И это верно, — согласился я. Девчонка утащила лохмотья бродяжки и затерялась среди самок уртов. Я не сомневался, что мы имеем дело с очень умной девушкой. Теперь, когда она стала рабыней, ее ум должен послужить во благо хозяев.

— Мы очень не хотели беспокоить претора.

— Прекрасно тебя понимаю, — сказал я. — Человеку из Шенди, тем более капитану, не к лицу поднимать шум из-за пропавшей рабыни.

— Может, ты хочешь, чтобы тебя выбросили за борт? — неожиданно разозлился Улафи. — По-твоему, другому человеку это было бы к лицу?

— Разумеется, нет, капитан. Не сердись, — ответил я.

— К тому времени, как объявили общую тревогу, мы уже перерыли полгорода. Один из моих людей, Чунгу, искал беглянку в районе канала Рим. Он видел, как человек в одежде кузнеца связал двух разбойников, мужчину и женщину, которые попытались на него напасть. По его словам, он проделал это с ловкостью, которой трудно было бы ожидать от кузнеца. Потом он задержался. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы привести девчонку в чувство, изнасиловать ее и привязать к мужчине.

— Неужели? — с любопытством произнес я.

— После того как сыграли тревогу, Чунгу вернулся на корабль. Так вот, — раздельно произнес Улафи. — Человек в одежде кузнеца — это ты.

— Правильно.

— Я видел также, какими узлами были связаны разбойники, — продолжал капитан. — Кузнецы таких узлов не знают. Это узлы воина.

— Может быть, — пожал я плечами.

— Зачем тебе нужно в Шенди?

— Если ты знал, что я не кузнец, — улыбнулся я, — почему ты доверил мне клеймить рабыню?

— Хотел посмотреть, как ты будешь выкручиваться, — ответил Улафи.

— А вдруг бы я поставил плохое клеймо?

— Клеймо вышло отличное, — заметил Улафи.

— Вот видишь! Значит, я все-таки кузнец.

— Неправда, — покачал он головой. — Я окончательно убедился, что ты — воин. Я же вижу, как ты ходишь, как следишь за собой, как смотришь и слушаешь.

Я взглянул на море. Все три луны уже взошли. Мирно поблескивали волны.

— Для тебя было важно покинуть Порт-Кар вовремя? — спросил Улафи.

— Возможно, — уклончиво ответил я.

— Зачем тебе надо в Шенди?

— Разве там нельзя хорошо заработать?

— В Шенди, — сказал Улафи, — можно заработать целое состояние. А можно и свою смерть.

— Неужели там так опасно? — спросил я.

— Да, — ответил Улафи. — Даже для тех, кто живет в убарате Билы Хурумы.

— Разве Шенди не свободный порт торговцев и купцов?

— Мы очень надеемся, что так будет и дальше.

— Ты правильно догадался. Я из касты воинов. Улафи улыбнулся:

— Может быть, в Шенди найдутся люди, которым я могу сослужить хорошую службу.

— Сталь всегда была в цене, — произнес он и повернулся, словно собираясь уходить.

— Капитан, — позвал я.

— Да?

— Меня интересует эта дикарка. — Я показал на клетку с блондинкой. Рядом с клеткой лежал отрез парусины. На случай непогоды рабынь прикрывали от холода и дождя. Точно такой же отрез лежал возле клетки Саси. — Я слышал, что работорговец Варт получил за нее серебряный тарск. По-моему, это непомерно высокая цена. Она необучена, холодна, не умеет толком говорить на горианском, всего несколько дней в ошейнике… Я бы дал за нее не больше двух, от силы трех медных тарсков.

— Я смогу выручить за нее два серебряных, — ответил Улафи.

— Неужели в Шенди в цене белая кожа и светлые волосы?

— Не забывай, что Шенди — порт черных работорговцев. Белые рабыни там вообще ничего не стоят.

— Как же ты собираешься получить за нее два серебряных тарска?

— Я везу ее на заказ.

— Теперь понятно.

Мне действительно стало кое-что ясно. Агенты кюров сработали, как всегда, умно. Они знали, что блондинку будут везти с Косы в Шенди. Учитывая, как опасны подобные поездки из-за пиратов, они предусмотрели, чтобы девушку выкупили на рынке Порт-Кара, случись ей попасть в плен. Не сомневаюсь, что подобные соглашения были сделаны с купцами на Тиросе, Людиусе и, возможно, в Скагнаре.

— Зачем ты учишь ее невольничьему искусству? — спросил я.

— Она рабыня, — пожал плечами Улафи.

— Верно, — улыбнулся я. — А кто твой заказчик?

— Стоит ли мой ответ медного тарска? — спросил Улафи

— Стоит.

— Учафу, рабовладелец из Шенди.

— Это опытный рабовладелец? — спросил я, передавая капитану медный тарск.

— Нет. У него никогда не бывает больше трех сотен рабов.

— Тебе не показалось странным, что Учафу предложил тебе два серебряных тарска за такую рабыню?

— Показалось. С другой стороны, он работает как перекупщик.

— Для кого?

— Не знаю.

— За эту информацию я не пожалею серебряного тарска.

— Ага! — воскликнул Улафи. — Я чувствовал, что у тебя в Шенди дела, о которых ты не говоришь.

— Серебряный тарск, — повторил я.

— Мне ужасно жаль, — произнес Улафи, — но я не знаю.

Я посмотрел на девушку. Она лежала на полу в своей клетке, отвернувшись от нас в другую сторону.

— Хорошенькая, правда? — спросил Улафи.

— Да, — согласился я.

Некоторое время мы молча наблюдали за рабыней. Она рассеянно водила пальчиком по прутьям клетки, словно погрузившись в раздумье.

— Да, рабыня хорошенькая, — произнес Улафи. Девушка осторожно высунула язычок и прикоснулась им к пруту решетки.

— Видишь, в ней просыпается настоящая невольница, — сказал Улафи.

— Вижу.

— Учится любить свой ошейник.

— Да.

— Нет, правда, неужели ты не заметил, какие в ней произошли перемены с начала путешествия?

— Конечно заметил, — сказал я. — Движения стали плавней и раскованнее. Она похорошела.

— Мне самому интересно, кто ее заказал, — произнес Улафи. С этими словами капитан отошел от бортика и направился в свою каюту. Я почувствовал, как сзади ко мне тут же подошла Саси.

— Позволь обратиться, господин. Я кивнул.

— Потренируй меня.

— Можешь залезть ко мне под одеяло.

— Хорошо, господин! — с готовностью откликнулась рабыня и тут же побежала к моему спальному мешку.

Блондинка стиснула кулачки. Я усмехнулся и пошел к себе. Саси лежала под одеялом в одном ошейнике. При моем появлении она застонала и вытянула губы.

— Молодец, — похвалил я. — Вижу, ты меняешься в лучшую сторону.

— Только не переставай меня тренировать, господин, — прошептала она.

— А может, стоит тебя хорошенько выпороть? — спросил я.

— Не надо, — улыбнулась она. — Я и так готова вывернуться ради тебя наизнанку.

— Похоже, ты созрела для настоящего оргазма, — усмехнулся я.

Она смотрела на меня широко открытыми, непонимающими глазами.

Спустя несколько ан она обезумела. Пальцы ее впились в мои плечи, глаза закатились.

— Не может быть! — хрипела она. — Такого просто не может быть!

— Мне остановиться? — спросил я.

— Нет! Нет! — закричала она

— Пожалуй, остановлюсь.

— Твоя рабыня умоляет тебя не делать этого. О! О! Сейчас… Наступает!

— Кем ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Рабыней! Я рабыня! Я готова сделать ради тебя все, что угодно!

— В качестве кого?

— Твоей рабыни!

Она запрокинула голову и зашлась в судорогах наслаждения.

Я поцеловал ее. Для начала неплохо. Тело девушки на глазах наливалось жизненной силой. Пожалуй, из нее действительно получится хорошая рабыня.

— Пожалуйста, не оставляй меня, — прошептала она, прижимаясь ко мне. В глазах ее стояли слезы. — Я тебя умоляю, господин!

— Ладно, — сказал я и еще немного поласкал ее.

— Знаешь, когда я была свободной, иногда ночами я задумывалась над тем, что такое сексуальность рабыни, но мне даже в голову не могло прийти, что это так восхитительно. Я чувствую себя одновременно всемогущей и беспомощной.

— Это был всего лишь начальный невольничий оргазм, — сказал я.

— Начальный? — переспросила она.

— Да.

— Ты шутишь с бедной рабыней.

— Не шучу.

— Что же тогда меня ждет? — прошептала она.

— Рабство.

— Как это хорошо, господин…

Саси запрокинула голову и посмотрела в усыпанное звездами небо. На нем ярко светили луны. Она погладила свой ошейник. В лунном свете тело ее было совершенно белым.

— Как может женщина, пережившая такие ощущения, думать о том, чтобы стать свободной?

— Далеко не у всех есть такая возможность, — заметил я.

Она рассмеялась. Последнее было правдой. Горианские мужчины очень редко освобождают своих рабынь. Я, например, не припомню ни одного случая. Да и какой в этом смысл? Они все равно уже не смогут быть свободными. Eсть собственность, сокровище, принадлежность. Ни один нормальный человек не станет разбазаривать свое добро. Может, если бы рабыни не были такими хорошими, их бы освобождали чаще. Они слишком прекрасны, чтобы их терять. С другой стороны, если рабыня не прекрасна, ее просто убивают. Стоит ли менять восторг и радость, которую приносит боготворящая тебя рабыня, на неудобства и свары, неизбежно связанные со свободными женщинами? Нет, рабынь не освобождают. Они лишь могут поменять свой ошейник. Так удобно мужчинам.

— Я собственность, — прошептала Саси, поглаживая свой ошейник. — Твоя собственность.

— Правильно.

— Я не хочу быть свободной.

— Можешь этого не бояться. Свобода тебе не грозит.

Она прижалась ко мне.

Бывает, что женщина, освобожденная из рабства в силу каких-либо причин, становится нервной и беспокойной. В конце концов она превращается в жуткую стерву, всеми силами стремится испортить жизнь другим людям. Нередко она пытается взять власть над окружающими мужчинами, словно стараясь отомстить им за то, что они не сумели в свое время удержать ее в рабстве, как требовала того ее природа. Нередко такие женщины начинают провоцировать мужчин, доводить их до белого каления, стремясь пробудить в них спонтанную реакцию зверя. Они не могут забыть ощущений своего рабства и всегда подсознательно стремятся к этому состоянию. Таких женщин можно встретить в безлюдных и опасных местах, на пустынных мостах и заброшенных перекрестках дорог, за пределами крепостных стен городов. Они ждут, когда на них снова наденут ошейник и они смогут беспрепятственно поклоняться мужчинам.

— Мной много раз обладали, когда я была самкой урта, — призналась Саси. — Бывало, мне приходилось отдаваться за ведро помоев слугам из паговых таверн. Бывало, меня насиловали бродяги. Я часто ублажала Тургуса. Но с тобой я пережила нечто особенное.

— Из трех перечисленных тобой видов связи наиболее приятными и близкими к тому, что ты испытала, были моменты, когда ты отдавалась слугам за остатки пищи.

От удивления у нее округлились глаза.

— Верно. Как ты узнал?

— Потому, что в этом случае ты наиболее зависела от мужчины. Без него ты бы умерла с голоду. Ты переживала, а вдруг он откажется бросить тебе кусок? Вдруг ты покажешься ему недостаточно привлекательной?

— Да, — призналась она. — Именно так все и было.

— Не сомневаюсь, что тебя иногда просили станцевать перед ними голой, — сказал я.

— Бывало.

— Что ты испытывала, когда они с тобой спали?

— Я очень быстро достигала оргазма, — сказала Саси.

— Правильно, — кивнул я. — Но ты все равно оставалась свободной. Ты не зависела от них полностью. Ты могла уйти в другую таверну, нищенствовать или вылавливать еду из каналов. Ты не была их рабыней.

— А ты дашь мне завтра поесть? — спросила она вдруг.

— Не знаю, — ответил я. — Еще не решил. Утром будет видно.

— Хорошо, господин. А знаешь, — добавила она после паузы, — наиболее близкое к сегодняшнему ощущение я испытала, когда ты изнасиловал меня на канале Рим, после того как расправился с Тургусом. Впервые в жизни меня насиловал не бродяга, а могучий, свободный мужчина.

— Помню, — усмехнулся я. — Кстати, я отметил, что для свободной женщины ты неплохо отреагировала.

— Ты поступил со мной как с рабыней.

— Разглядел твой потенциал, — улыбнулся я.

— Поэтому я так и отреагировала.

— Но ты же не станешь сравнивать это с тем, что ты переживаешь сейчас?

— Что ты! — испуганно воскликнула она.

— Потому что ты уже не свободная, — пояснил я. — Тогда ты не принадлежала мужчинам безраздельно.

— Сейчас я им принадлежу.

— Верно, — сказал я. — Сейчас ты — рабыня.

— Огромная разница, — произнесла она.

— Правильно.

— Значит, это был всего лишь начальный оргазм?

— Да. Точно так же, как, будучи свободной женщиной, ты не могла испытать того, что испытала сейчас, так и сейчас ты не способна испытать экстаза, доступного женщинам, долго проносившим ошейник.

— Я понимаю, господин.

— Тебе еще предстоит долгий путь, маленькая Саси, — сказал я.

— Да, господин, — прошептала она.

— Думаю, через год или два из тебя получится неплохая рабыня. Но для этого надо много работать.

— Скажи, господин, может ли женщина постичь всю глубину своего рабства?

— Нет, — покачал головой я. — До самых глубин не может дойти никто.

— Я очень хочу стать хорошей рабыней, — прошептала она.

— Мужчины постараются, чтобы ты не оступилась на этом пути, — заметил я.

— Господин, — произнесла Саси вкрадчиво.

— Да?

— А можно я проколю себе уши?

— Ты хочешь окончательно себя унизить?

В большинстве городов Гора прокалывание ушей считается наибольшим унижением, которым можно подвергнуть рабыню. Гораздо спокойнее относятся к продеванию кольца в нос. С другой стороны, у тучуков, людей фургонов, кольца в носу носят даже свободные женщины. Тут все дело в культуре и традициях.

— Да, господин, — ответила она.

— Зачем?

— Чтобы всегда оставаться рабыней.

— Понятно, — усмехнулся я. Женщина с проколотыми ушами лишается малейшего шанса обрести свободу.

— Пожалуйста, господин! — взмолилась она.

— Сделаем это в Шенди, — разрешил я.

Обычно уши прокалывают кожевенники. В Шенди их много. Они обрабатывают шкуры кайлуаков, которых в огромном количестве доставляют с континента. Изделия из кожи кайлуака являются главным предметом экспорта Шенди. Кайлуак — четвероногое жвачное животное с широкой крупной головой. Стада кайлуака можно встретить к северу и к югу от джунглей, иногда они забираются и в леса. У кайлуаков короткое туловище и рыжеватая окраска. На бедрах часто встречаются коричневые пятна. У самцов по три рога, торчащие изо лба наподобие трезубца. Самцы достигают в холке десяти ладоней, самки — восьми. Самцы весят в среднем от четырехсот до пятисот горианских стоунов, в переводе на земную систему — от тысячи шестисот до двух тысяч фунтов, а самки весят от трехсот до четырехсот горианских стоунов, или от тысячи двухсот до тысячи четырехсот фунтов.

— Спасибо, господин, — прошептала Саси. Некоторое время мы лежали молча, слушая плеск волн за бортом.

— Ты будешь запирать меня сегодня на ночь, господин? — спросила рабыня.

— Нет, — ответил я. — Сегодня ты будешь спать со мной.

— Спасибо тебе, господин.

— В ногах.

— Конечно, господин!

Пробили склянки. Свежий ветер наполнял паруса. Несмотря на темноту, «Пальма Шенди» неслась к югу. Улафи явно торопился.

— Мне так нравится быть женщиной, — прошептала рабыня, прижимаясь ко мне. — Я так счастлива!

— Ты — рабыня, — напомнил я.

Она нежно меня поцеловала. Я подмял ее под себя. На этот раз она достигла оргазма мгновенно. Затем посмотрела на меня почти испуганно, а я убрал прядь волос с ее влажного лба.

— Иногда я боюсь рабыни в себе.

— Ты боишься женщины.

— Это одно и то же, господин. Одно и то же.

— Я знаю, — усмехнулся я.

— Да, господин, — прошептала она и поцеловала меня.

— В ноги, — сказал я.

— Слушаюсь, господин! — ответила Саси и перебралась в ноги.

— Можешь свернуться клубком, — разрешил я и швырнул ей запасное одеяло. Когда мужчина накрывает рабыню одеялом или плащом, она не имеет права самостоятельно из-под него вылезти. Она лишается также права раскрывать рот. Рабыня затихла.

Закинув руки за голову, я задумчиво смотрел в звездное небо. В моих ногах лежала девушка. Вскоре по ее дыханию я понял, что она уснула. Впервые с момента порабощения она спала не в клетке.

Из нее получилась великолепная рабыня. Я был очень доволен своим приобретением.

Спустя некоторое время я прошелся по палубе. Улафи не спал. Он стоял у штурвала рядом с двумя рулевыми. На всем судне, насколько мне было известно, не спал еще один человек — впередсмотрящий. Его место было в небольшой люльке, закрепленной на самом верху главной мачты.

Я подошел к клетке, в которой спала белокурая варварка. Она была ключом ко всей тайне. С ее помощью я выйду на Шабу и доберусь до четвертого кольца, одного из двух оставшихся колец, способных менять отражение света, — секрет, утраченный много лет назад вместе с гибелью Прасдака, изобретателя с Утеса Карраша. Пятое кольцо, если верить Самосу, находится на одном из стальных миров. Им не стали рисковать ни на Земле, ни на Горе. Пользуясь своей невидимостью, владелец кольца мог прийти и уйти незамеченным. Если бы нам удалось еще раз достать четвертое кольцо, которое принес на Гор агент кюров, мы, скорее всего, смогли бы сделать в Сардаре его копию. Пользуясь этими кольцами — если, конечно, Царствующие Жрецы разрешат ими пользоваться, — мы сумели бы заблокировать работу кюров на Горе. Мы смогли бы проникнуть на их секретные базы. Обладая подобным кольцом, один человек способен уничтожить всю армию противника.

Я был очень доволен, что четвертое кольцо оказалось на Горе. Получив его от умирающего воина кюров, я сумел выжить и предотвратить несколько лет назад взрыв и уничтожение всей планеты. Тогда в Тахари решалась судьба не только Гора, но и Земли. Уничтожив Царствующих Жрецов и Гор, кюры расчищали дорогу к Земле. Но, как мы и предвидели, те, кто хотел уничтожить один мир, чтобы завоевать другой, вступили в конфликт со стальными мирами. Военный генерал кюров по прозвищу Безухий не принадлежал к этой группировке. И вот теперь, как становится ясно, кюры планируют новую атаку. Они почувствовали слабость Царствующих Жрецов. Теперь им не надо уничтожать мир, который, как спелый плод, готов сам упасть им в руки.

Я посмотрел на белокурую варварку. К моему удивлению, она не спала. Обычно девушки хорошо спят в период тренировок. Они испытывают предельные нагрузки и сильно устают. Как бы то ни было, блондинка не спала. Она стояла на коленях, обнаженная, сжимая в руках прутья решетки. Лунный свет переливался по ее телу. Она смотрела на меня. Я улыбнулся. Ясно, почему ей не спится.

Если бы она принадлежала мне, я бы тут же вытащил ее из клетки и бросил на палубу.

Она посмотрела в ту сторону, где спала под моим одеялом Саси, и тихо спросила на английском:

— Я слышала, как она кричала. Что ты с ней делал?

Около часа назад Саси действительно пережила свой первый невольничий оргазм и едва не охрипла от собственного крика.

— Что ты с ней делал? — повторила блондинка. Разумеется, она догадывалась, чем мы могли заниматься. Подобные вещи знает каждая женщина.

— Что? — спросил я по-гориански и присел возле ее клетки.

Она отпрянула от прутьев.

— Прости меня, — испуганно произнесла блондинка по-английски. — Я задумалась. Если честно, я вообще говорила сама с собой. Я не хотела тебя потревожить, господин.

— Что? — спросил я по-гориански.

— Ничего, господин, — ответила она тоже по-гориански. — Извини меня.

Все-таки ее горианский был еще очень беден.

Блондинка выразительно посмотрела в сторону спящей под моим одеялом Саси, потом на меня. При этом она выгнула спинку и выпятила грудки. Они у нее были очень хорошенькие. Мне показалось, что движение девушки было непроизвольным. Так реагирует рабыня на присутствие свободного мужчины.

Я посмотрел на ее уши. Они не были проколоты. Я ни разу не слышал, чтобы у агентов кюров были проколоты уши. Разумеется, это не случайно. На Горе проколотые уши означают, что женщина — рабыня среди рабынь. Если бы девчонка досталась мне, я бы обязательно проколол ей уши. На Горе это гарантия того, что женщина никогда не станет свободной.

Она слегка раздвинула колени. Страстность у нее в крови, хотя в глубине души она еще томится по прежней свободе.

Разумеется, некоторых девушек доставляют на Гор с Земли с уже проколотыми ушами. Они долго не могут понять, почему с ними с первого же дня обращаются с исключительной жестокостью и строгостью, а хозяева удовлетворяют с ними самые невероятные сексуальные фантазии. Между тем все просто: у них проколоты уши. Говорят, что традиция прокалывать уши появилась на Горе в Турий. После падения Турий обычай распространился на север. Сейчас рабыни с проколотыми ушами встречаются довольно часто. Рабовладельцы быстро смекнули, что за них можно получить больше денег.

Я посмотрел в глаза белокурой дикарки. Она снова взглянула на Саси, потом перевела взгляд на меня. Нижняя губка девушки задрожала. Затем она быстро опустила голову.

Я понял, что ей бы хотелось оказаться на месте Саси. Разумеется, трудно в этом признаться. Даже самой себе.

Улафи не отдал рабыню команде. Он вез ее под заказ. Условия контракта предусматривали, что девчонку доставят нетронутой.

Она подняла голову, и наши взгляды встретились. Я увидел, как дрогнула правая рука дикарки. Ей хотелось протянуть ее и прикоснуться ко мне сквозь прутья решетки. Она тут же отдернула руку и снова опустила голову.

Мне показалось, что человеку, которому она достанется, очень повезет. У девчонки был необычайно высокий потенциал. Я бы с удовольствием надел на нее свой ошейник.

Она снова подняла голову.

Я посмотрел ей в глаза. Необычайно высокий потенциал.

Неожиданно девушка опустила голову и произнесла по-английски:

— Ты меня возбуждаешь, животное. Ты слишком красив. — Она говорила едва слышно, словно сама с собой. — Ты мне нравишься, и я тебя ненавижу. Ты делаешь меня слабой. Ненавижу тебя. Ненавижу.

— Что ты говоришь? — спросил я по-гориански, делая вид, будто не понимаю, о чем идет речь.

— Не возьму в толк, что со мной происходит, — ответила она. — У меня забрали одежду. Посадили в клетку. Поставили клеймо. Выпороли кнутом. Тренируют как рабыню. Но ты мне все равно нравишься. Я не понимаю, что со мной происходит. Мне хочется целовать твои ноги. Хочется тебе служить, быть твоей рабыней. Я ненавижу себя за это! И тебя ненавижу! И их всех тоже! — Она зарыдала. — Наверное, я все-таки рабыня, — прошептала она сквозь слезы. Потом отчаянно замотала головой и несколько раз произнесла слово «нет». — Я не рабыня!

— Что ты говоришь? — еще раз спросил я по-гориански.

— Ничего, господин. Не обращай внимания. Прости меня.

— Наду! — приказал я.

Она тут же приняла позу рабыни для удовольствий.

— Хорошо, — произнес я. Мне действительно понравилось ее плавное, грациозное движение.

— Спасибо, господин, — прошептала она.

— Пора спать, — сказал я.

— Да, господин, — ответила блондинка и свернулась клубочком на железной плите, служившей полом в клетке.

Я посмотрел на нее. Она подняла ноги. Пальчики были оттянуты. Животик слегка втянут. Никто ее этому не учил. Я посмотрел ей в глаза. Она была прирожденной рабыней.

Потом я взял лежащий возле клетки кусок брезента, развернул его и прикрыл им клетку. Чтобы брезент не сдуло, я привязал его по углам к прутьям. Мне не хотелось, чтобы дикарка мерзла.




6. ШЕНДИ


— Ты чувствуешь запах? — обратился ко мне Улафи.

— Да, — ответил я. — Кажется, это аромат корицы и гвоздики.

— И многих других специй, — подтвердил капитан.

Ярко светило солнце, дул хороший попутный ветер. Паруса были натянуты, волны Тассы тихонько били в обшивку корпуса.

Наступило четвертое утро после моего разговора с Улафи относительно сделки в Шенди.

— Далеко ли до Шенди? — спросил я.

— Пятьдесят пасангов, — ответил Улафи.

Суши до сих пор не было видно.

Рабыни стояли на палубе, опираясь на колени и руки. Они были скованы блестящей цепью около пяти футов длиной, прикрепленной к стальным рабочим ошейникам, надетым поверх обычных ошейников. Девушки тоже почувствовали запах берега и подняли головы. Каждая из них в правой руке сжимала палубный скраб: мягкий белый закругленный камень, используемый для полировки палубных досок. Перед этим они сначала выскребли, вымыли и насухо протерли палубу при помощи тряпок, привязанных к локтям и коленям. После полировки они опять вымоют палубу и еще разок протрут ее тряпками. Матросы бы сделали все это обыкновенной шваброй. Рабыням подобные вольности не позволялись.

Доски сверкали белизной. Улафи хорошо содержал корабль. За спиной у девушек стоял Шока с плетью. Он только и ждал, чтобы хорошенько огреть лентяек по спине, но они трудились в поте лица.

— Смотри, чайки из Шенди, — сказал Улафи, указывая на птиц, которые кружили вокруг главной мачты, — ночью они гнездятся на суше.

— Я рад, — сказал я. Путешествие было долгим. Мне не терпелось сойти на берег.

Я посмотрел на девушек. Саси глянула на меня и улыбнулась. Белокурая варварка тоже подняла голову, принюхиваясь к запаху специй. Она поняла, что мы приближаемся к берегу. Девушка посмотрела на птиц.

Улафи перехватил ее испуганный взгляд и показал наверх.

— Подходим к Шенди.

— Да, господин, — ответила она и опустила голову. Рабыня не знала, что ожидает ее на этой земле.

Шока нетерпеливо взмахнул хлыстом, и девушки поспешно вернулись к работе. Я стоял возле левого бортика и с наслаждением вдыхал запахи земли.

— Полборта влево! — скомандовал Улафи рулевому.

«Пальма Шенди» медленно меняла курс, огромные реи со страшным скрипом развернулись почти параллельно палубе. Попутный ветер погнал судно на юго-восток. Коричневатые пятна на воде стали попадаться все чаще. Суша до сих пор не показалась, но я знал, что мы почти у цели. До берега оставалось тридцать или сорок парсангов, в воде уже явно различались следы наносов почвы, принесенной сюда водами Камбы и Ниоки. Мутные полосы на многие пасанги уходили в глубь Тассы. Камба, как я уже говорил, впадает непосредственно в Тассу, а Ниока — в залив порта Шенди.

Между прочим, «Камба» — не горианское слово. В переводе с внутреннего диалекта оно означает «веревка», в то время как «Ниока» означает «змея». «Ушинди» — это «победа». Таким образом, озеро Ушинди означает на языке аборигенов «озеро Победы» или «Победное озеро». Оно было названо так в честь победы, одержанной на его берегах около двухсот лет назад. Имени победителя уже никто не помнит. Озеро Нгао, или «щит», было открыто Шабой и получило свое название благодаря длинной овальной форме. Именно так выглядят местные щиты. «Уа» в литературном переводе означает «Цветочная река». На Горе говорят на многих языках, сам по себе горианский язык является lingua franca, смесью различных диалектов. Им пользуются повсеместно, за исключением отдаленных районов, например экватора. В Шенди, во всяком случае, говорят на горианском. Слово «Шенди», насколько я знаю, не имеет определенного перевода. Полагают, что это искаженное произношение слова «Ушинди», которым издавна называли всю прилегающую к Шенди территорию. Возможно, слово «Шенди» должно все-таки переводиться как «победа». По-гориански «победа» заучит как «найкус», что очень похоже на слово «найк» (победа) в классическом греческом языке. Шаба обычно называл свои открытия словами из материковых диалектов. Сам он свободно владел несколькими диалектами, родным же для него был язык острова Ананго. При дворе Билы Хурумы, патрона и покровителя Шабы, говорили на одном из материковых диалектов.

— Вижу паруса! — крикнул впередсмотрящий. — Два, слева по борту!

Улафи тут же взобрался на кормовую надстройку. Я поднялся на несколько футов по узловатому канату, висящему на главной мачте.

Парусов, однако, я не увидел. Улафи не лег на другой галс и не поменял курс.

Стиснув ногами канат, я для устойчивости ухватился рукой за мачту. Команда не торопилась открывать пушечные иллюминаторы и вытаскивать из воды весла. Никто не заносил на палубу ведра с водой и песком. Старший помощник Гуди не приказывал обнажить клинки и поднять пики.

Больше всего меня волновало, что нельзя опустить мачты. Корабль с высокими мачтами и поднятыми парусами представлял собой великолепную мишень для противника. На носу стояла легкая катапульта, но возле нее не наблюдалось никакого движения. Непонятно, были ли у Улафи зажигательные стрелы. Казанов с горящей смолой, в которую следует обмакивать наконечники стрел, я тоже пока не видел. До сих пор не развели огня под котлом с маслом. Кипящее масло заливают внутрь глиняных шаров, которыми стреляют из катапульты.

Наконец впереди по курсу показались паруса. Я насчитал одиннадцать одномачтовых судов. Похоже, все в порядке. Если даже я смог разглядеть их паруса, то их впередсмотрящие наверняка уже давно увидели «Пальму Шенди». Тем не менее корабли не убирали паруса и не снимали мачты. Судя по всему, это был торговый караван. Улафи и его команда вели себя спокойно. Должно быть, они знали, что это за корабли. Очевидно, впередсмотрящие уже давно определили их принадлежность. Я тоже успокоился. В конце концов, мы находились в территориальных водах Шенди.

— Поприветствуйте караван! — скомандовал Улафи с кормовой надстройки. На мачтах заполоскались разноцветные флаги.

Я спустился на палубу ближе к правому борту. С двух сторон мимо нас проходили низкие одномачтовые узкие суда, пять — с одной стороны и шесть — с другой. Ритмично поднимались и опускались весла.

— Ты, похоже, совсем не волнуешься, — обратился я к стоящему рядом со мной Шоке, второму офицеру на корабле Улафи.

— Мы из Шенди, — пожал он плечами.

Внезапно меня охватило странное чувство. Мне показалось, что вокруг плавают акулы. Они совсем рядом, но почему-то не обращают на меня никакого внимания. Я поделился с моряком своими мыслями.

— Бывает, — пожал плечами Шока.

— Здесь никогда не нападают на корабли из Шенди? — спросил я.

— Не знаю, — проворчал Шока. — Те, на кого нападают, не возвращаются из похода. Так что прямых доказательств ни у кого нет.

— Твой ответ меня не успокоил.

— Мы находимся в территориальных водах Шенди, — повторил Шока. — Если бы наш корабль захотели атаковать, то вряд ли бы выбрали это место.

— Уже лучше, — произнес я.

Мимо нас проплывали низкие корабли. Ближних гребцов не было видно из-за бортика, но, когда корабль качнулся на волнах, мне удалось разглядеть дальних гребцов. Они наверняка были свободными людьми. Никто не поставит рабов на весла боевого корабля. Высокий бортик защищал гребцов от высоких волн и метательных орудий. Шока разрешил девушкам встать, подойти к бортику и посмотреть на флотилию.

— Ты уверен, что это мудрое решение? — спросил я. — Зачем всем знать, что мы везем двух прелестных рабынь?

— Пустяки, — отмахнулся Шока, — пусть посмотрят, какие бывают корабли.

— Но их тоже увидят, — возразил я.

— Да пусть смотрят, — отмахнулся Шока, — через пару месяцев трюмы этих кораблей будут забиты сотнями таких женщин.

Скованные цепью две прелестные обнаженные девушки стояли босиком на гладкой палубе «Пальмы Шенди» и наблюдали за проходящими мимо судами.

— Наверное, ты прав, — согласился я. Флотилия к тому времени миновала нас. Улафи помахал рукой чернокожему капитану. Тот тоже отдал салют.

— Вы не приняли мер предосторожности, — заметил я, обращаясь к Шоке.

— А что в них толку? — поморщился он.

Я пожал плечами. Судно класса «Пальма Шенди» не могло успешно противостоять таким кораблям. С другой стороны, мы превосходили их в скорости и могли легко избежать встречи.

— Тогда бы они точно за нами погнались, — сказал Шока.

— Тоже верно, — пробормотал я.

— Достаточно того, что мы из Шенди, — сказал он.

— Понимаю, — кивнул я.

— Им нужны наши порты, — объяснил Шока. — Даже ларл порой устает, и тарну нужно место, где можно сложить крылья.

Я обернулся, провожая взглядом уходящие вдаль суда.

— За работу, — проворчал Шока, глядя на девушек.

— Да, господин, — испуганно ответили они, звеня цепями, вновь опустились на колени, схватили палубные камни и энергично принялись оттирать и без того сверкающие на солнце доски.

Корабли превратились в точки на горизонте. С наступлением осени они вернутся в Шенди для ремонта и пополнения запасов. Когда в южном полушарии наступит весна, они двинутся к югу. Шенди лежит вблизи горианского экватора. Это великолепная морская база, откуда можно выходить в оба полушария. Мне повезло увидеть флотилию черных рабовладельцев из Шенди.

Девушек помыли и причесали. Шока облил их духами.

— Протяни руки, чтобы я мог их связать, — приказал он белокурой дикарке.

— Да, господин.

Веревка, которой он стянул ее руки, была продета через большое позолоченное кольцо. Само же кольцо болталось в огромном деревянном ухе кайлуака, голова которого украшала нос нашего судна.

Вечером мы должны были быть в Шенди. Уже явно различался берег, песок, а за ним густая зелень джунглей. Кое-где виднелись поля и деревни. Сам Шенди располагался немного южнее, за небольшим полуостровом под названием мыс Шенди. Река Ниока, впадающая в озеро Ушинди, придавала воде темно-коричневый оттенок.

— Протяни руки, чтобы я мог их связать, — приказал Шока Саси.

— Да, господин, — ответила она. Рабыню привязали к другому кольцу. Я предложил ее тщеславному Улафи. В Шенди с ним считались как с купцом и с капитаном. Он не стал заходить в порт вчера вечером. «Пальма Шенди» должна швартоваться утром, когда открыты все магазины и повсюду кипит жизнь.

Я оглянулся. «Пальма Шенди» сверкала под лучами солнца. На отполированной белой палубе лежали свернутые кольцами канаты, штурвалы были застопорены, люки задраены, все металлические поверхности начищены до ослепительного блеска. Вчера вечером два матроса подкрасили голову кайлуака на носу судна коричневым цветом, а глаза — белым и черным. Не забыли обновить и позолоченные кольца в ушах. «Пальма Шенди» войдет в порт приписки во всем великолепии. Существует много критериев оценки судна. Корабль должен быть вычищен и уютен; порядок не должен угнетать; люди должны чувствовать себя комфортно и при этом строго соблюдать свои обязанности. Улафи и его экипаж придерживались золотой середины. Вообще, он был хорошим капитаном. Подобная оценка далась мне с определенным трудом, поскольку речь все-таки шла о капитане торгового судна.

Подняли легкие якоря и парус.

Старший помощник капитана, высокий юноша по имени Гуди, отдавал команды гребцам. Огромные весла поднялись над темной водой.

Девушки стояли на коленях около носовой надстройки. Руки их были прочно привязаны к кольцам.

«Пальма Шенди» огибала мыс Шенди.

— Гордишься? — спросил я Саси.

— Да, господин, — ответила она, — я очень горжусь.

На корме и носу судна горели фонари. Мы медленно скользили вдоль зеленого берега.

Я посмотрел на белокурую рабыню. Связанная девушка показалась мне очаровательной. Заметив, что я наблюдаю за ней, она смутилась и опустила голову.

Я улыбнулся.

Прошлой ночью, спустя ан после того, как дикарку заперли в клетку, я пришел ее проведать. Она лежала на спине, подняв колени и положив ягодицы на ладони. Увидев меня, она вздрогнула.

Я подошел к решетке и скомандовал:

— Наду!

Она тут же встала на колени в позу рабыни для наслаждений. Протянув через прутья руку, я коснулся ее предплечья. Девушка замерла. Я притянул ее к себе. Кожа ее была гладкой и влажной. Рабыня тяжело задышала и прижалась к прутьям решетки. Глаза ее были закрыты, мягкие и влажные губы искали поцелуя.

— О нет, — вдруг выдохнула она по-английски и, испугавшись, отодвинулась назад.

Я отпустил ее руку, и девушка отскочила к противоположной стороне клетки.

Вот оно и случилось. Рано или поздно это должно было произойти. Она предложила свои губы, а потом испугалась и смутилась. Целовать ее я бы не стал в любом случае, поскольку рабыня мне не принадлежала, но она об этом не знала. Интересно наблюдать процесс становления рабыни. Тем более этой, от которой зависел успех или провал моей собственной миссии в Шенди. Если дикарка не сумеет преодолеть застенчивости, ее убьют до того, как она приведет меня к загадочному Шабе. Моя маленькая проверка дала положительный результат. Я убедился, что в ней уже пробудилась рабыня. По крайней мере, сразу ее не прикончат. Я посмотрел на забившуюся в угол девушку. Она выглядела несчастной и испуганной.

— Я не рабыня, — сказала она сама себе по-английски, обхватила голову руками и разрыдалась.

Я улыбнулся.

Предлагая для поцелуя губы, она тем самым давала понять, что готова отдаться мужчине.

— Я не рабыня, я не рабыня, — всхлипывала она.

Почему землянки так стараются подавить в себе женское начало? Совсем не плохо быть женщиной, равно как неплохо быть мужчиной. Утверждать, впрочем, не стану, поскольку женщиной никогда не был. Почему они так сопротивляются? Не иначе, их принудили к этому слабые мужчины, которые боятся настоящих женщин. Настоящий мужчина всегда рад встрече с настоящей женщиной. Интересно и поучительно размышлять о человеческих ценностях. Изменчив и странен ветер, гуляющий по равнинам мироздания.

— Я не рабыня, — всхлипывала девушка, — я не рабыня. — Вдруг она посмотрела на меня со злостью: — Ты считаешь меня рабыней, животное!

Я ничего не ответил.

— Может быть, поэтому я тебя так ненавижу? Потому что ты знаешь, что я рабыня? — всхлипнула она. Я посмотрел на нее.

— Неужели я ненавижу тебя потому, что вижу в тебе своего господина?

Она снова опустила голову, заплакала и запричитала:

— Нет, нет, я не рабыня. Я не рабыня!

Я ушел. Я не хотел возражать девушке, которая обращалась ко мне по-английски, будучи уверена, что я ничего нe понимаю. Пусть выскажется. Иногда рабыням разрешают говорить на родном языке. Считается, что им это идет на пользу.

Я забрался под одеяло. В ногах лежала Саси.

— Прикоснись ко мне, господин, — взмолилась она.

— Хорошо, — сказал я и еще раз оглянулся на клетку.

В глубине души дикарка уже смирилась со своим рабством. Это было видно по ее глазам и движениям. А вот на словах она еще боролась с собой. Несведущая, сырая девчонка, не привыкшая к ошейнику. Что она могла знать о жизни рабыни?

— О, господин, — прошептала Саси.

Это заставило меня отвлечься от мыслей о блондинке и ее роли в моих планах. А также о том, что нас ждет в Шенди. Все свое внимание я отдал сладкой, извивающейся, закованной в ошейник Саси, этому маленькому, гибкому, отмеченному клеймом зверьку из Порт-Кара. Она была восхитительна. Для горианки не существовало проблем белокурой дикарки. Едва на ней защелкнули ошейник, она начала счастливо расцветать. Гориане знают толк в женщинах.

— Ты даришь мне такое наслаждение, господин, — простонала она.

— Тише, — сказал я.

Через четверть ана я обнял ее и нежно поцеловал, позволяя ей успокоиться.

— Кто ты? — спросил я ее.

— Рабыня, господин.

— Чья рабыня?

— Твоя, господин.

— Ты счастлива?

— Да, господин, — прошептала она.

Под порывами ветра скрипели мачты. Ритмично опускались и поднимались весла.

Мы находились в семи или восьми пасангах от линии буев. Я уже видел корабли в гавани. Буи должны были остаться слева по борту. Покидающие гавань суда обходили их с противоположной стороны. Таким образом регулировалось движение. По правилам судоходства кораблям следует проходить левыми бортами друг к другу.

— Какой маркировкой пользуется Улафи? — спросил я Шоку.

— Желтой с белыми полосками, — ответил он. — Маркировка приведет нас к причалу для купцов. Склад товаров Улафи находится около восьмого причала.

— Вы арендуете место на причале? — спросил я.

— Да, в торговом совете.

К слову сказать, белый и золотой — отличительные цвета купеческой гильдии, Торговцы любят белые мантии с золотой отделкой. Линия желто-белых буев вела к причалам для торговых кораблей.

В порту виднелись сорок или пятьдесят парусов. Но кораблей там было намного больше. На швартовке паруса обычно снимают. Стоящие под парусами суда либо только вошли, либо собирались покидать гавань. В основном это были маленькие суденышки, береговые лодки и легкие галеры.

Никогда не думал, что гавань Шенди такая большая. Она достигала восьми пасангов в ширину и трех в глубину. На востоке в нее впадала Ниока. Течение реки в этом месте стремительное — на протяжении двухсот ярдов река ограничена искусственным каменным руслом. В естественном состоянии Ниока такая же широкая и спокойная, как Камба. Вход в гавань Шенди со стороны реки происходит по узкому коридору для безопасного судоходства; этот канал еще называют «крюк». По нему суда могут подняться до Ниоки даже против течения. Естественно, при помощи ветра или весел.

Аромат специй становился все сильней. Мы почувствовали его еще в море. Зато здесь не было привычного для всех портов рыбного запаха. Дело в том, что рыба в тропических водах непригодна для еды из-за отравленных водорослей, которыми она питается. Для рыбы эти водоросли безвредны, а для человека опасны. В деревнях по берегам Камбы, Ниоки и озера Ушинди рыба является главным источником пропитания, но на экспорт ее почти не отправляют. Из кожевенных магазинов и складов доносились запахи дубильных веществ и краски. В Шенди в большом количестве обрабатывают шкуры кайлуака. Их доставляют в порт не только с континента, но также с юга, с севера и со складов, расположенных вдоль побережья.

Наконец я почувствовал запах джунглей, расположенных за Шенди. Так пахнет влажная, изнывающая под солнцем зелень, тропические цветы и гниющие плоды.

Слева от нас проскользнул дхоу с бело-красным парусом.

«Пальма Шенди» уверенно двигалась к цели, оставив позади мыс. Бесстрастные белые глаза кайлуака с носа нашего корабля взирали черными зрачками на порт.

До него оставалось не более четырех пасангов.

— Госпожа, — обратилась к Саси белокурая варварка.

— Да, рабыня? — ответила Саси.

Блондинка подняла связанные руки. Стягивающая их веревка крепилась к огромному кольцу в ухе кайлуака.

— Почему нас так связали?

— А ты не догадываешься, малышка? Я невольно улыбнулся. На самом деле Саси была меньше ростом, хотя весила, наверное, чуть побольше.

— Нет, госпожа. — Блондинке приходилось быть с Саси весьма почтительной. Иначе ее постоянно пороли бы кнутом.

— Ты должна радоваться. Тебя посчитали достаточно привлекательной и выставили на нос судна.

— О! — неуверенно откликнулась дикарка. Потом она посмотрела на разрисованную голову кайлуака и улыбнулась.

— На колени! — рявкнул Шока. — Теперь на животы! Быстрым, уверенным движением он стянул между собой ноги блондинки, потом проделал то же самое с Саси.

— Поднимайтесь, — приказал Шока, и они опять встали на колени. Все было готово для того, чтобы подвесить рабынь на кольцах.

До Шенди оставалось не более трех пасангов. Слева легкая двухмачтовая галера с желтыми парусами покидала порт. Позади нас в направлении порта Шенди шел корабль — судя по флагам, из Аспериха. Вдали виднелись еще два судна. Одно среднего класса, округлой формы, второе — тяжелая галера с красными мачтами. Оба корабля были с Ианды.

— Что нас ожидает в Шенди? — спросила блондинка у Саси.

— Меня — не знаю, а тебя постараются побыстрее сбагрить на рынке, — сказала Саси.

— Меня продадут? — воскликнула девушка.

— Конечно, — ответила Саси. Блондинку передернуло от ужаса.

— Не бойся, — успокоила ее Саси, — попадешь к хорошему хозяину, он быстро выбьет из тебя дурь.

— Да, госпожа, — пролепетала девушка, посмотрела на меня и быстро отвела взгляд. Потом она села на пятки и постаралась как можно сильнее прогнуть спинку и выпятить грудь. Она неплохо научилась себя демонстрировать.

Попробовала бы она сделать по-другому. Ее тут же огрели бы кнутом или хорошенько поддали под ребра.

В ней уже пробудилось парадоксальное свойство рабыни: гордиться своим телом, пусть даже его сковывают кандалы и стягивают веревки.

Я продолжал разглядывать белокурую дикарку. Разумеется, в начале путешествия Улафи и в голову бы не пришло поместить ее на носу судна. Скорее всего, девчонку заперли бы в клетке в трюме и для верности прикрыли брезентом, чтобы она не испортила впечатления от корабля. Но Улафи и Шока много добились за время поездки. Теперь ее было не стыдно привязать к носу судна. До чего все-таки странная вещь женская красота. Она не имеет ничего общего с симметрией и правильностью черт. Она не подходит ни под какие мерки и стандарты, и ни один математик не в силах разгадать ее загадочных уравнений. Мне так и не удалось познать тайну красоты, но я безмерно рад, что она существует.

Девушка еще раз взглянула на меня и тут же отвернулась. Тело ее сотрясала дрожь.

Я улыбнулся, вспомнив ее глаза. Глаза рабыни.

Я вытянул руку в сторону гавани, до которой оставалось не более двух с половиной пасангов, и произнес:

— Шенди.

— Да, господин, — прошептала она.

— Там тебя продадут, — добавил я.

— Да, господин.

— Ты будешь принадлежать мужчинам.

— Да, господин.

— Чего тебе хочется больше всего? — строго спросил я.

— Услаждать мужчин, — пролепетала она.

— Почему тебе этого хочется?

— Потому что я — рабыня.

— В самом деле?

— Да, господин.

— Тебе очень хочется быть рабыней?

— Это тренировка, господин?

— Да.

— Конечно, господин. Мне очень хочется быть рабыней.

— Ладно, это не тренировка. Отвечай, хочешь быть рабыней?

— Нет, господин. Нет! Нет! Нет! — Девушка разрыдалась.

— Понятно, — произнес я и отвернулся.

Дрожа и всхлипывая, блондинка упала на колени передо мной.

До Шенди оставалось не более двух пасангов. Движение становилось все более плотным.

— Да, господин, — прошептала она. Я оглянулся.

— Что ты сказала?

— Да, господин, — повторила она.

— Что — да?

Она смотрела на меня со слезами на глазах:

— Я действительно жажду быть рабыней.

— Но это не тренировка.

— Я знаю, — прошептала она, с трудом сдерживая рыдания.

Слезы заливали ее щеки. Она прижалась ко мне и нежно поцеловала мое правое бедро, ниже среза туники. Затем она опять робко подняла на меня глаза. Я не ударил ее.

— Не бойся, — успокоил я, — ты настоящая рабыня.

— Да, господин, — промолвила блондинка. Затем опустила голову, ее маленькие кулачки сжались. — Нет, — неожиданно сказала она, — я не рабыня.

— Ты пытаешься сопротивляться ошейнику? До добра это не доведет.

— Почему? — спросила она, глядя на меня. — Почему?

— Потому что ты — рабыня.

— Нет, я не рабыня!

— Прикуси язык, — приказал я ей. — Надоела.

— Да, господин, — ответила она и опустилась на колени.

Я заметил, что она подчинилась с явным удовольствием.

Я понял ее состояние. Ей хотелось, чтобы кто-то сломил ее сопротивление. Как и всякая женщина, в глубине души она мечтала принадлежать мужчине, который отдавал бы ей приказы. Стоя на коленях и покусывая нижнюю губу, она пыталась выглядеть разозленной.

Получилось очень смешно.

— Рабынь на нос корабля! — скомандовал Улафи.

Двое матросов бросились помогать Шоке.

До Шенди оставалось менее двух пасангов. Движение стало еще плотнее.

Шока легко поднял блондинку на руки. Она испугалась. Стягивающую ее руки веревку продели через кольцо в ухе кайлуака на носу судна. После этого матросы одним движением вышвырнули рабыню за борт. Она завизжала и несколько секунд беспомощно качалась под носом судна. По сигналу Шоки матросы подтянули канат таким образом, чтобы девчонка висела примерно в одном футе от головы кайлуака. После этого канат зафиксировали морским узлом. Этот узел хорошо знаком всем, кто имеет дело с морем. Очевидно, его привезли на Гор сотни лет назад потомки мореплавателей, бороздивших в свое время Средиземное и Эгейское моря. Родными портами для них были не Шенди и не Бази, а Сиракузы или Карфаген. Спустя мгновение Саси тоже повисла над коричневыми водами гавани Шенди.

Мимо нас, расправив желтые паруса, шла тяжелая галера из Тироса. С каждой стороны у нее было по сорок весел. Команда оставила работу, чтобы полюбоваться красотой выставленных напоказ рабынь. Капитан галеры поднял вверх руку со сжатым кулаком, приветствуя и поздравляя Улафи и девушек, висящих на носу судна. Отвечая на приветствие, Улафи поднял вверх руку с открытой ладонью.

Через несколько минут, следуя линии желто-белых буев, мы должны были войти в гавань. За нами шли еще два судна. В порту Шенди более сорока торговых причалов, на каждом из которых могут разместиться по четыре судна с каждой стороны. На внутренних причалах швартовалось меньшее количество кораблей.

В доках и на выступающих пирсах виднелись люди. Многие издалека узнали «Пальму Шенди» и радостно встречали нас. Я никогда не думал, что Шенди такой большой и загруженный порт. Около причалов стояло много судов, вокруг них суетились сотни людей. Через открытые двери складов и на самой пристани я разглядел большое количество товаров. В основном это были бочонки со специями и тюки со шкурами. Повсюду сновали грузчики.

«Пальма Шенди» свернула паруса и зашла в гавань. Люди побросали свои дела и приветственно махали подходящему к причалу судну. Оно было поистине красиво. Висящие на носу девушки делали его еще более привлекательным. Они смотрелись как редкое, экзотическое украшение: обнаженные красавицы над коричневой водой, привязанные к голове огромного зверя. Мы прошли рядом с караульными помещениями преторов. Рядом с ними я увидел кучки обнаженных, скованных между собой рабынь. Здесь же крутились и рабыни из паговых таверн. В их задачу входит заманивать всех прибывающих в свои заведения.

Через Шенди, как и через любой крупный порт, проходит огромное количество грузов: дорогие металлы, драгоценности, гобелены, ковры, шелка, изделия из рога, медикаменты, сахар, соль, пергамент, бумага, чернила, строительные материалы и лес, одежда, помада, парфюмерия, сухофрукты, некоторые сорта вяленой рыбы, корнеплоды, цепи, ремесленные инструменты, запчасти для сельскохозяйственного оборудования, вина, разноцветные птички и рабыни. Главными экспортными товарами для Шенди являются специи и шкуры, а также изделия из рога кайлуака. Самым вкусным экспортным продуктом признается пальмовое вино. Большой известностью пользуются дорогие миниатюрные безделушки, вырезанные из сапфиров Шенди. Они имеют темно-голубую окраску, иногда попадаются пурпурные, реже — белые и желтые. Часто им придают форму пантер, разных мелких зверюшек или птиц. Иногда вырезают туловище или голову кайлуака.

Рабыни, как ни странно, не считаются основным товаром Шенди, хотя именно здесь расположена штаб-квартира Лиги черных рабовладельцев. Черные рабовладельцы предпочитают продавать свою добычу прямо там, где они ее отлавливают. Чаще всего девушек доставляют в Сардар. Самым знаменитым невольничьим рынком Сардара по праву считается Эн-Кар. Из этого, конечно, не следует, что в Шенди нет хороших невольничьих рынков. Это один из крупнейших портов Гора. Население Шенди достигает одного миллиона человек. Большинство жителей — черные, но, как и в любом многонациональном порту, в Шенди можно встретить людей любой расы. Здесь работают агенты и представители многих торговых домов. По городу без конца слоняются матросы с сотен кораблей из самых отдаленных портов приписки. Экваториальные воды Шенди открыты для судоходства круглый год. В Шенди, разумеется, никогда не бывает зимы, хотя есть период засухи. В это время фермеры стараются провести посевную. Для меня, как человека с севера, понятие засухи представляется весьма условным. Я бы сказал, что здесь выпадает меньше дождей, чем обычно. Зато в период дождей нередко бывает так, что потоки воды сносят целые селения. Фермерам часто приходится переезжать, поскольку дожди быстро вымывают из почвы минеральные соли и удобрения. К слову сказать, в тропиках почва далеко не так плодородна, как это может показаться на первый взгляд. Фермеры Шенди скорее напоминают садовников. Когда почва истощается, они расчищают под свои культуры новые территории. При этом снимаются с места целые деревни.

Плохое качество почвы — основная причина, из-за которой на горианском экваторе не развиваются крупные поселения. Земля не может прокормить большое количество народа в течение длительного времени. На самом экваторе, по определению географов, существует два сезона дождей и два сезона засухи. Если бы спросили меня, я бы сказал, что там существует два дождливых и два менее дождливых сезона. Я считаю, что на экваторе вообще не бывает засухи. Причина, по которой здесь так много осадков, понятна каждому. Прямые солнечные лучи сильно нагревают поверхность, и от нее поднимается теплый воздух. Образуется вакуум, или, правильнее сказать, области низкого давления в атмосфере. Туда попадает холодный воздух с севера и юга, который, в свою очередь, тоже нагревается. В верхних слоях атмосферы теплые воздушные массы остывают, а влага, содержащаяся в них, изливается на землю. В результате подобного круговорота на горианском экваторе постоянно вдут проливные дожди. Обычно в течение дня проходит два сильных ливня: в конце дня и ночью — когда в результате поворота планеты почва и верхние слои атмосферы охлаждаются. Хотя иногда осадки могут выпадать и в другое время. Все зависит от сложного взаимодействия воздушных течений, давления и температуры.

— Суши весла! — приказал Гуди, исполняющий обязанности старшего весельной группы.

Матрос бросил на причал швартовочный канат, его тут же укрепили на тяжелых швартовочных тумбах. Кольца каната смягчали удары корабля о причал и предотвращали трение его о камень. Мы встали у восьмого причала и спустили сходни.

Два работорговца остановились на пирсе, чтобы получше разглядеть висящих на кольцах рабынь.

— Если вы хотите их продать, привозите на рынок Кову, — крикнул один из них, неприятного вида парень с длинным шрамом, обезображивающим правую щеку.

Шока поднял руку, показывая, что он услышал совет.

Работорговцы продолжили свой путь.

Рабыни, как одетые, так и обнаженные, на Горе не редкость. То, что наши девушки привлекли внимание проходящих мимо работорговцев, лишний раз доказывало их прелесть.

На корабль поднялись два человека: писарь и доктор. Писарь держал в руках папку. Он должен был просмотреть бумаги Улафи, судовой регистр, швартовочные документы и состав груза. Доктор проверял состояние здоровья команды и рабынь. Несколько лет назад из-за эпидемии чумы купцы на два года закрыли порт Бази. За какие-то восемнадцать месяцев болезнь уничтожила весь город, распространилась к югу и востоку. Бази до сих пор не восстановился после потрясения. Торговый совет Шенди предпринимал все меры, чтобы город не поразило подобное бедствие.

Писарь вместе с Улафи приступил к работе, а я с членами экипажа подвергся обследованию доктора. Он осмотрел наши глаза и предплечья. Ни у кого не обнаружили ни язв, ни волдырей. Ни у кого не было пожелтевших глаз.

Две босые белые рабыни в истрепанных коричневых туниках, с позолоченными серьгами в ушах подошли и встали на причале около носа нашего корабля. Одна из них жевала ларму.

— Какие вы безобразные! — крикнула одна из них девушкам на кольцах.

— А вас когда-нибудь вешали на нос корабля? — решительно ответила им Саси.

Рабыни промолчали.

Белокурая дикарка все поняла и вздрогнула. Она тоже гордо вскинула голову, потом посмотрела на свои связанные запястья, большое кольцо над головой и слегка пошевелила связанными ногами. Ее лодыжки были туго стянуты веревкой. Надо сказать, смотрелась она действительно неплохо.

Блондинка взглянула на Саси, и та улыбнулась ей. Под действием собственного веса у них должны были болеть запястья, но, к моему удивлению, дикарка ответила Саси улыбкой и с презрением посмотрела на потрепанных девчонок на пристани.

— Бездомные, несчастные рабыни! — крикнула им одна из девушек.

— На себя посмотри, сучка! — огрызнулась Саси. — Нас поместили на носу корабля! А тебя хоть раз удостаивали такой чести?

Рабыни снова ничего не ответили.

— У вашего господина даже не нашлось для вас приличной туники! — не унималась Саси.

Последнее замечание показалось мне смешным. На Саси вообще не было никакой одежды. Я хотел, чтобы она вывернулась наизнанку, прежде чем получит хоть какую-нибудь тряпку.

— Держу пари, ваш хозяин заставляет вас танцевать перед рабами! — крикнула Саси.

Рабыни зашипели от злости, одна из них швырнула в Саси сердцевиной лармы и угодила в нижнюю часть живота.

— Девки с проколотыми ушами! — выкрикнула Саси.

Рабыни посмотрели друг на друга, неожиданно разрыдались и бросились бежать с причала.

Саси победно огляделась. Должен заметить, она здорово отбрила этих девчонок. Я вспомнил, как Саси попросила меня проколоть ей уши, чтобы она могла до конца почувствовать себя беспомощной рабыней. Я посмотрел на девушку. Серьги бы ей, кстати, пошли. Пожалуй, я разрешу ей проколоть уши, а еще лучше сделаю это сам. Я посмотрел на блондинку и решил, что ей тоже пойдут серьги. Когда она станет моей собственностью, обязательно проколю ей ушки.

Блондинка отвела взгляд. Я был доволен. Я видел, как она гордится тем, что ее нашли достаточно красивой и поместили на борту корабля.

Как все-таки глупы женщины. Неужели они не могут оценить своего очарования? Неужели не догадываются, насколько привлекательны они для мужчин? Неужели они не знают, как сильно их хотят, как страстно желают?

Если бы они хоть раз посмотрели на себя глазами мужчины, они бы побоялись выходить из дома. Может быть, для женщин и хорошо не понимать, насколько они желанны. Иначе бы они нас боялись. Конечно, речь идет о мужчинах Гора.

Попав в ошейник, женщина быстро понимает, что такое красота и обаяние. Глубже всех осознает значение собственной привлекательности стоящая на коленях рабыня. К слову сказать, не побывавшая в рабстве женщина не может по-настоящему разбираться в мужчинах.

— Приведите рабынь, — сказал доктор.

Один матрос подтянул веревку, на которой висела Саси, другой развязал узел. Шока подхватил рабыню и положил ее на палубу. Лодыжки и кисти девушки до сих пор были связаны.

Доктор приступил к обследованию. Шока с матросами занялись блондинкой.

Она была прекрасна. Когда Шока поднимал ее над перилами, наши глаза на секунду встретились. Он положил девушку на спину рядом с Саси.

Доктор несколько раз надавил ей на живот. Она задергалась и застонала.

— Горячая штучка, — заметил доктор.

— Горячая, — подтвердил Улафи.

Девушка с ужасом смотрела на врача, в глазах ее стояли слезы. Доктор еще раз проверил глаза, живот, внутренние стороны бедер, потом поднялся и произнес:

— Все в порядке. Все могут высаживаться на берег.

— Замечательно, — сказал Улафи.

Писарь занес отчет доктора в свои бумаги, а тот, в свою очередь, расписался.

— Желаю тебе удачного бизнеса в Шенди, — сказал Улафи.

— Спасибо, капитан, — ответил я, — благодарю за прекрасное путешествие. Он кивнул:

— И тебе спасибо за прелестную рабыню. Она украсила нос нашего корабля.

— Не за что.

— Желаю удачи.

Я нагнулся и развязал Саси. Потом достал из сумки наручники и застегнул ее руки за спиной. Теперь нужно было искать пристанище.

— На эту, — сказал Улафи матросу, указывая на блондинку, — надеть кандалы и приковать к кольцу на причале. Хватит с нас Порт-Кара.

— Слушаюсь, капитан, — ответил моряк.

Я поднял дорожную сумку и зашагал к трапу. Саси семенила сзади.

Я слышал, как на белокурую дикарку набили кандалы. Улафи не хотел рисковать. Думаю, их не снимут до тех пор, пока ее не продадут на рынке Учафу. В принципе, Улафи правильно обошелся с беглянкой, хотя вряд ли она захочет повторить побег. Кое-чему ее научили. Ей вообще надо было отрезать ноги. Проявив милосердие, ее просто выпороли и заклеймили. Не думаю, что она рискнет еще раз. Без ног на этом свете придется несладко.

Шока провел закованную в кандалы девушку вниз по трапу и при помощи цепи и висячего замка пристегнул к кольцу.

Она медленно опустилась на колени на горячие доски пристани.

Закованная в цепи обнаженная девушка подняла голову, и наши взгляды встретились. Я увидел, что в душе ее продолжается борьба. Она чуть не до крови закусила губу.

— Нет, нет, — прошептала она по-английски, — я не рабыня.

— Ты собираешься продать меня? — спросила Саси.

— Может быть, — ответил я, — еще не решил.

— Хорошо, господин, — произнесла она.

Блондинка опустила голову, потом снова подняла на меня глаза.

Хочет она того или нет, мужчины Гора разбудят спящую в ней рабыню. У нее не останется выбора, кроме как стать покорной, страстной и нежной невольницей, к чему она всегда подсознательно стремилась. Фальшивая интеллигентность и образованность на Горе никого не интересуют. А вот самку в ней разбудят быстро.

Словно чего-то испугавшись, блондинка опустила голову. Она дрожала и казалась очень маленькой.

Я остановился и смотрел на нее.

Из этой дикарки нужно обязательно сделать настоящую женщину, темпераментную рабыню для сильных мужчин.

Я отвернулся и собрался уходить.

— Господин! — крикнула она. Я остановился.

— Не уходи. Пожалуйста, не оставляй меня!

— Не понял.

— Возьми меня с собой, — умоляла она.

— Я не понял.

— Пожалуйста, купи меня.

Она смотрела на меня полными слез глазами и протянула в мою сторону скованные цепью руки.

— Пожалуйста, господин, купи меня!

— У него уже есть девушка, — зло ответила Саси.

— Прикуси язык, — строго сказал я.

— Слушаюсь, господин, — подчинилась она.

— Ты просишь, чтобы тебя купили? — спросил я блондинку.

— Да, господин.

— Только рабы умоляют, чтобы их купили, — сказал я. — Только рабов можно покупать и продавать.

— А я и есть рабыня, — сказала она.

— Конечно, но ты еще до конца это не осознала.

Она посмотрела на меня:

— Купи меня и научи всему.

— Ты искушаешь меня, хорошенькая потаскушка.

Она не сводила с меня глаз.

— Поцелуй мои ноги, — приказал я.

Она поползла ко мне по горячим доскам причала Шенди.

— Тебя купит другой, — сказал я и отвернулся. — Мы должны найти жилье, — добавил я, обращаясь к Саси.

— Да, господин.

Я слышал, как жалостливо плакала оставленная нами девушка. Неожиданно она завизжала по-английски:

— Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Я не рабыня! Не рабыня!

Мы даже не оглянулись.

Я запомнил, как нежно прикоснулась она губами и языком к моим ногам. Так получается только у хорошей рабыни.

— Я не рабыня! — кричала она нам вслед.

Эта девушка мне еще пригодится. Сама того не зная, она должна привести меня к географу Шабе, исследователю озера Ушинди, открывателю озера Нгао и реки Уа. А потом к кольцу Тахари.

Ради этого я сюда и приехал. А еще я жаждал крови Шабы, предателя Царствующих Жрецов.




7. РЫНОК УЧАФУ


В Шенди много невольничьих рынков. Рынки называются по имени рабовладельцев. Самые известные среди них Ушанда, Мкуфу, Утаджири, Дхэхабу, Федха, Мараши, Харири, Кову и Нгома.

Рынок Учафу особенный. На нем можно приобрести кухарок и женщин для грубой физической работы. Полагаю, из этих соображений блондинку решили продавать именно там. Она была невежественна, не прошла должной подготовки и едва говорила по-гориански. Кусок мяса в ошейнике — мало кто обратит на нее внимание даже на рынке Учафу.

— Чем могу служить господину? — угодливо спросил Учафу, ковыляя в мою сторону с большой суковатой палкой в руке.

— Может быть, позже, — ответил я. — Сейчас я просто осматриваюсь.

— Это правильно, господин! Здесь вы найдете самых очаровательных рабынь Шенди.

У работорговца не хватало многих зубов и одного глаза. Тога его была выпачкана едой и кровью. Из-за пояса торчал длинный нож без ножен.

— Почему у этой девушки завязаны глаза? — спросил я, показывая на низкую платформу, на которой стояла на коленях молодая белокурая девушка.

— Как почему? Чтобы не волновалась, — отвечал торговец. Я кивнул. К подобному приему часто прибегают на рынках. Учафу ушел по своим делам.

— Купи меня, господин! — взмолилась какая-то девушка. Я взглянул в ее сторону и пошел дальше по ряду.

На рынке было грязно, накануне нашего прибытия в Шенди прошел большой ливень. Парило. Доносился тяжелый запах начинающихся прямо за портом джунглей. Рынок Учафу помещался возле Рыбного канала, ведущего прямо в гавань. Неподалеку располагался огромный рыбный рынок. Рыбу доставляют сюда на каноэ из многочисленных деревень, расположенных вдоль Ниоки. Вообще-то официальное название канала Тангавизи, но из-за рынка его прозвали Рыбным.

— Купи меня, господин! — произнесла другая девушка, со смуглой кожей и великолепными ногами. По моей оценке, на рынке Учафу было не более двухсот пятидесяти девушек. Судя по всему, дела торговца шли не слишком хорошо. Учафу помогали четыре человека, один из которых приходился ему братом.

Большинство рабынь, как и следовало ожидать, были темнокожими, белых я насчитал человек пятнадцать, несколько рабынь были явно смешанного происхождения.

— Господин, — произнесла рыжеволосая девушка и робко протянула руку. Я строго посмотрел на нее, и она тут же потупилась.

Я медленно пошел дальше. Две темнокожие рабыни испуганно съежились при моем приближении. Я понял, что они еще не успели привыкнуть к ошейнику. Я брел вдоль ряда, разглядывая клетки с рабынями. Некоторые девушки были прикованы к решеткам, другие были скованы общей цепью. Мое внимание привлекла лежащая в грязи рабыня, жестоко скрученная по рукам и ногам грубой веревкой. Очевидно, она чем-то не угодила хозяину.

Я присел рядом, ухватил ее за волосы и приподнял, чтобы получше разглядеть. На ошейнике блондинки с широкими щиколотками было написано: «Я рабыня Кикомби». Слово «Кикомби» было зачеркнуто, рядом красовалось имя Учафу. Я улыбнулся. Учафу не брезговал даже подержанными ошейниками. Кюры, как всегда, продемонстрировали отменную догадливость. Никому не придет в голову искать ценный товар в таком месте.

— Нравится? — спросил Учафу, невесть как снова оказавшийся рядом. Похоже, он старался не выпускать меня из виду. — Если честно, я купил ее у Кикомби.

— Я в этом не сомневался, — сказал я. Мне показалось, что он принял меня за агента, выслеживающего контрабандных рабынь.

— Тебя нравятся белые девушки? — спросил Учафу.

— Да, — сказал я.

— Из них получаются отменные невольницы.

— Я знаю.

— Вот настоящая красавица, — сказал он, показывая на девушку, чей ошейник я только что рассматривал.

— Другие у тебя есть? — спросил я.

— Конечно.

— С такими же волосами?

— Есть, — кивнул он, но мне показалось, что торговец насторожился.

Я огляделся. Неподалеку стоял целый ряд пустых клеток

— Там у тебя много пустых клеток. Почему ты держишь своих рабынь в такой тесноте? Их и не разглядишь толком в такой давке.

— Так за ними легче присматривать и кормить, — пояснил торговец. — И убирать надо меньшую территорию.

— Понятно, — кивнул я.

— Кроме того, — продолжал он, — скоро я ожидаю новые поставки, и мне очень понадобится место.

— Похоже, у тебя нет ни одного раба-мужчины.

— В Шенди они давно стали редкостью, — ответил Учафу. — Всех забирает Била Хурума на строительство своего канала.

— Если не ошибаюсь, он собирается соединить озера Ушинди и Нгао.

— Замысел грандиозный, — кивнул Учафу, — но что можно ожидать от варваров с континента?

— В результате этого проекта река Уа соединится с морем, — сказал я.

— Если получится, — заметил Учафу. — Только они никогда его не построят. Погибли уже тысячи. Людей косит жара, солнце, многие гибнут от рук враждебных племен или погибают в когтях тарларионов. Это дикая и безумная затея, на которую уже угробили немыслимые деньги.

— Нелегко, наверное, найти столько рабов? — поинтересовался я.

— Большинство из тех, кто работает на канале, даже не рабы, — сказал Учафу. — Это должники или преступники. Многих забирают из деревень. Каждую деревушку обложили трудовым налогом. В этом году Била Хурума затребовал квоту работников из самого Шенди!

— Ему, разумеется, отказали?

— Мы усилили оборону и укрепили крепостные стены, — кивнул Учафу. — Только нельзя себя обманывать. Эти стены хороши, чтобы в город не забредали дикие животные. Может, помогут отбиться от шайки разбойников. Но против многотысячной армии они не годятся. Мы ведь даже не военный город. У нас и флота-то вооруженного нет. Мы — торговый порт.

— Тем не менее вы, я надеюсь, отказались поставлять Биле Хуруме рабочую силу?

— Если он захочет, — мрачно произнес Учафу, — он может войти в город и спалить его дотла.

— Варвар с континента? — уточнил я.

— У Билы Хурумы организованная и дисциплинированная армия. Ему подчиняются целые убараты.

— Даже не знал, что на юге существуют такие могущественные государства.

— Это великий убарат, — ответил Ушафу, — но мало кто знает, что происходит внутри его. Я промолчал.

— Шенди, — добавил Ушафу, — это цветок у копыт кайлуака.

— К тебе тоже обращались по поводу рабочей силы?

— Да, — мрачно кивнул Ушафу.

— Мне тебя жаль, — произнес я.

— Не загружай себя нашими проблемами, — вздохнул Ушафу. — Ты не из Шенди. Видел рыжую рабыню? Очень красивая.

— Да, — сказал я. — Видел. Там еще есть блондинка, — добавил я, показав на стоящую на коленях девушку с повязкой на глазах. Выглядела она довольно неопрятно. Колени разъезжались в жидкой грязи. Левая лодыжка, как и у многих рабынь, была перехвачена длинной общей цепью, на которой томились другие рабыни. Все они были обнажены. Руки блондинки были скованы перед грудью, наручники фиксировались на поясе, так что самостоятельно снять повязку с глаз она не могла.

— Пойдем, я покажу тебе других, — произнес Учафу и повел меня в сторону от блондинки с повязкой на лице. Я отметил, что подобная мера была применена только к ней одной. Ранее Учафу сообщил мне, что сделал это для того, чтобы успокоить рабыню.

Вчера, после того как я оставил на причале белокурую дикарку, мне удалось найти жилье в «Приюте Шенди». Это была небольшая гостиница, где часто поселяются иностранные моряки. Мне достались две комнатки с брошенными на пол матрасами. В одной стоял вместительный комод и низкий столик с лампой на жире тарлариона. Имелся также кувшин с водой и большой таз. В ногах матраса прямо в пол было вкручено невольничье кольцо. К нему я и приковал свою рабыню. Потом я запер комнату, бросил ключ в карман и отправился в город, намереваясь незаметно пробраться обратно в порт, где разгружалась «Пальма Шенди».

События разворачивались стремительно. Почти одновременно со мной на причал приковылял Учафу. Быстро оформив необходимые формальности, он приобрел у Улафи белокурую дикарку. Шока снял с нее ошейник «Пальмы Шенди», Учафу тут же надел на нее свой. Учафу надел на девушку наручники и зафиксировал их на поясе таким образом, чтобы она не могла дотянуться до повязки на глазах. Шока унес на корабль ошейник, а Учафу поволок за собой скованную девушку. Я последовал за ними. Учафу несколько раз сворачивал в сторону, явно стараясь запутать дорогу. Теперь, даже если бы девушка хорошо ориентировалась в Шенди, ей было бы трудно определить, куда ее ведут.

— Вот хорошенькие рабыни, — произнес Учафу, показывая на двух белокурых невольниц. — Сестренки. Из Аспериха. Продаются и вместе и порознь.

Блондинка с завязанными глазами по-прежнему стояла в грязи на коленях. Повязка, которую на нее надели на восьмом причале, закрывала не только глаза, но и половину лица. Учафу, безусловно, уже смекнул, что девчонка представляет определенный интерес, иначе за нее не платили бы таких денег. С другой стороны — и я был в этом абсолютно уверен, — торговец не понимал, с чем это связано. Равно как и Улафи. Между тем на внутренней поверхности бедер рабыни пятен крови я не заметил. Улафи тоже ею не воспользовался и не отдал на потеху команде. Все это подтверждало мои предположения относительно того, что они сознавали необычность данного случая. Может быть, ее возжелал какой-нибудь богатый чудак. Не исключено, что капризный толстосум откажется платить, если девчонку доставят уже распечатанной.

— Ну, что скажешь? — спросил Учафу, поглядывая на сестричек из Аспериха.

Голубоглазые девушки испуганно озирались, стоя на коленях в тени низенького строения с крышей из пальмовых листьев.

— Что умеете делать? — спросил я. Они растерянно переглянулись. Одна тихонько захныкала. Учафу угрожающе взмахнул суковатой палкой.

— Все, что пожелает господин, — пролепетала одна из девушек.

— Все, что пожелает господин, — повторила другая.

— А вон та? — произнес я как можно равнодушнее, указывая на стоящую на коленях неподалеку от нас блондинку с повязкой на глазах.

— Перед тобой настоящие красавицы, — сказал Учафу, глядя на сестер из Аспериха. — Бери любую, а хочешь — обеих сразу.

Я сделал несколько шагов в направлении белокурой дикарки. Учафу забежал вперед и торопливо заговорил:

— Эта не продается.

— Почему? — с деланным удивлением спросил я.

— Ее уже купили.

— И сколько же ты за нее получил? — спросил я.

— Пятнадцать медных тарсков, — не моргнув глазом, соврал Учафу. Подозреваю, что он специально занизил цену, чтобы у меня пропал к ней всякий интерес.

— Я дам тебе шестнадцать, — сказал я.

Учафу раздраженно засопел. Я с трудом сдерживал улыбку. Я знал, что он ее еще не продал, иначе на ней не было бы его ошейника. К тому же Улафи проговорился, что Учафу выложит за нее два серебряных тарска. Значит, получит он за нее, как минимум, три, а может, и четыре.

Неожиданно старый работорговец улыбнулся и жалобно запричитал:

— Вот всегда так выходит! Мог продать за шестнадцать, а отдал за пятнадцать. Теперь уже ничего не поделаешь, я дал человеку слово. Ну надо же! Как обидно!

— Никогда не думал, что приверженность собственному слову может причинить такие убытки, — сказал я.

— Представь себе, — простонал торговец.

— Полагаю, репутация честного и надежного партнера рано или поздно принесет свои плоды, — обнадежил его я.

— Будем надеяться, — проворчал Учафу.

— Никогда не встречал такого честного работорговца, — заметил я.

— Спасибо, господин, — произнес Учафу и низко поклонился.

— Желаю тебе удачи, — сказал я.

— Желаю тебе удачи.

Я направился к воротам рынка. В этот момент Учафу сообразил, что я так никого и не купил.

— В конце недели у нас новый завоз! — крикнул он. — Приходи!

Я помахал ему рукой с другой стороны низкого заборчика.




8. ЧТО ПРОИЗОШЛО В «ЗОЛОТОМ КАЙЛУАКЕ»


— Быстрее! Поторапливайся, ленивая рабыня! — кричал маленький хромой горбун. На нем была старая грязная туника, поверх которой он накинул такую же изодранную и поношенную абу. Горбун был зол. Босые ноги его были грязны, поскольку на улице шел дождь. — Быстрее! — крикнул он.

— О! — воскликнула рабыня, когда он хлестанул ее по плечам длинным кнутом. — Пожалуйста, не бей меня больше, господин!

Потом она споткнулась и получила еще пару ударов. Видеть рабыня не могла, поскольку глаза и половину лица закрывала повязка.

Я пошел за ними следом. Акт продажи я наблюдал при помощи складной подзорной трубы с крыши прилегающего к рынку здания. Я видел, что за девушку рассчитываются серебром. Сколько монет получил продавец, я не разглядел, поскольку он стоял ко мне спиной.

— Шевелись! — крикнул горбун и ударил ее еще раз.

— Хорошо, господин! — сквозь слезы отвечала девушка.

Он был одет как нищий, но я усомнился в том, что это его настоящая профессия. Нищие не покупают себе рабынь, во всяком случае открыто.

Я не сомневался в том, что этот человек — агент кюров

Он ударил ее еще несколько раз, пока наконец девушка не повалилась на колени. Наверняка повязку с ее глаз не снимали ни разу. Она не видела рынка Учафу и, конечно, понятия не имела, куда ее тащат.

Блондинка попыталась подняться, но снова потеряла равновесие. Руки девушки были по-прежнему связаны между собой, на этот раз простой грубой веревкой. Она не могла дотянуться до повязки, в то же время спина оставалась открытой для ударов хлыста. Принадлежащий Учафу ошейник с нее сняли и тут же надели другой. Разумеется, у меня не было возможности прочесть, что на нем написано.

— Пожалуйста, не бей меня больше, господин! — взмолилась блондинка. — Я и так очень спешу!

Потом она натолкнулась на свободную женщину, которая завизжала от возмущения и принялась осыпать ее ударами и пинками.

Рабыня повалилась на колени, опустила голову и запричитала:

— Пожалуйста, прости меня, госпожа! Прости меня!

Свободная женщина сплюнула и пошла дальше.

— Поднимайся! — рявкнул горбун и грубо дернул за веревку. — Пошевеливайся, тварь!

— Куда идти? — беспомощно закрутилась она на месте, пока не получила кнутом по спине.

Я оглянулся, но на улице были только случайные прохожие.

— Пошевеливайся, тварь! — повторил горбун и стегнул девушку кнутом.

На мне была одежда кожевника. На «Пальме Шенди» был пассажир в одежде кузнеца.

— Сюда, бестолковая дура, — проворчал горбун и втолкнул девушку в двери паговой таверны под названием «Золотой кайлуак».

Внутри таверны он подвел ее к небольшой двери и приказал:

— Ложись на пол!

Рабыня послушно опустилась на дощатый пол.

— На бок! — рявкнул горбун. — Подтяни колени! Потом он прикрыл девушку старой коричневой абой и скрылся в боковой двери.

— Что угодно господину? — склонилась передо мной темнокожая рабыня.

— Паги, — сказал я и сел, скрестив ноги, за низкий столик. Со своего места я мог видеть лежащую возле стены рабыню, прикрытую абой нищего

Скорее всего, в задачу горбуна входило довести девушку до этой таверны. Отсюда ее должен был забрать кто-то другой.

Я с наслаждением потягивал пагу.

Никто, однако, к девушке не подходил.

Я начал волноваться, не вкралась ли в мои расчеты какая-нибудь ошибка. Что, если Улафи ошибся относительно этой девушки? Что, если он не получил за нее два серебряных тарска с Учафу? Что, если нищий привел рабыню для хозяина таверны? Что, если ее с самого начала планировали использовать как рабыню в таверне?

Я огляделся. Кроме моей блондинки, в таверне была только одна белокожая рабыня — красивая темноволосая девушка в желтом шелковом одеянии, невольница, такая же, как и темнокожие рабыни, прислуживающие у столиков. Может, владелец таверны захотел иметь еще одну белую, чтобы удовлетворить запросы своих клиентов?

Я посмотрел на съежившуюся под тряпьем блондинку. Она не решалась даже пошевелиться.

Не может быть, успокаивал себя я. Я же своими глазами видел, как за нее рассчитались серебряными монетами. Тут нет никакой ошибки. Надо ждать.

Я заказал еще одну кружку паги, потом сыграл в каиссу с каким-то пьяницей. Пага показалась немного странной на вкус, но, с другой стороны, пага всегда разная. Все зависит от способа приготовления, в разных местах используют разные травы и зерна. Время от времени я поглядывал на застывшую под тряпками девушку. В игре я выбрал защиту Телнуса. Обычно ее играют против гамбита убара. Я был уверен, что в Шенди такого начала еще не знают. Впервые я увидел его в Эн-Каре, у подножия гор Сардара.

Мой противник смело вступил в игру. До Сентия из Коса мне далеко, и уже через несколько минут я столкнулся с непредвиденными трудностями. В результате я едва избежал поражения в эндшпиле.

— Не ожидал, что ты найдешь правильный ответ на мой ход Копьеносцем на Убара пять, — сказал я.

— Ты играл защиту Телнуса, — пожал плечами мой соперник.

— Ты знаешь защиту Телнуса? — изумился я.

— Я изучил более ста ее вариантов, — ответил он. — По-твоему, в Шенди живут варвары?

— Я так не думаю.

— Поздравляю тебя, — произнес он. — Ты хорошо играешь.

— Это не лучшая моя партия, — признался я.

— Лучшая партия всегда впереди, — философски заметил мой соперник.

— Наверное, ты прав, — сказал я и протянул ему руку. — Ты отличный игрок. Спасибо за партию.

Незнакомец пожал мне руку и вышел из таверны. В каиссу играют, как правило, симпатичные люди.

Я посмотрел на укрытую тряпьем девушку. При этом мне пришлось пару раз моргнуть. Глаза странно чесались. Непонятный зуд ощущался также на животе и предплечьях.

— Господин? — склонилась передо мной темнокожая рабыня с выдающимися скулами.

— Еще паги, — распорядился я.

— Слушаюсь, господин.

Спустя ан в таверне появились музыканты. Таверна между тем наполнялась. Музыканты приступили к игре. Нещадно чесалось бедро. Я яростно скреб его ногтями.

За соседним столиком прислуживала белокожая темноволосая девушка. У нее были великолепные ноги.

Визг флейты и бой барабанов привлек мое внимание к квадрату песка перед небольшим оркестром. На нем танцевала темнокожая рабыня в желтых бусах. Я невольно залюбовался ее роскошными бедрами. Судя по движениям, девчонка была профессиональной танцовщицей, причем тренировали ее на Ианде, острове к северу от Ананго. Смысл некоторых движений я не понял, поскольку не обладал соответствующей подготовкой. С другой стороны, многое мне было уже знакомо. Вот это движение означает свободную женщину, вот это — кнут, это — символ покорности, а вот — закованная в ошейник рабыня. Танцовщица умело изобразила вороватую рабыню-плутовку, потом испуганную невольницу перед разгневанным хозяином. Все было исполнено с высочайшим мастерством. Женщины прекрасны, из них получаются великолепные танцовщицы. Одна из фигур танца передавала встречу рабыни с человеком, зараженным чумой. Невольница прекрасно понимала, что, если она заразится, ее просто прикончат. Танец символизировал скорбь и ужас попавшего в безвыходное положение существа.

Я огляделся, но темноволосой белокожей рабыни, которая только что прислуживала за соседним столиком, уже не было.

Я постепенно пьянел и раздражался. По моим подсчетам белокурую дикарку уже давно должны были забрать.

Я посмотрел на прикрытую абой фигурку у стены. Под грязной тряпкой угадывались очертания великолепного тела. До чего все-таки хорошенькие попадаются рабыни.

Неожиданно я взревел от ярости, отшвырнул стоящий передо мной стол и подскочил к укрытой абой девушке. Резким движением я сорвал с нее изодранное покрывало.

— Господин! — испуганно завизжала лежащая под ним девушка. Это была не белокурая дикарка, а белокожая темноволосая рабыня в шелковой накидке.

Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на колени.

— Где девушка, которая была здесь раньше? Где, я спрашиваю?

— Что здесь происходит? — раздался голос владельца таверны. Оказывается, он уже давно был здесь, просто помогал разливать пагу за стойкой. Музыканты прекратили играть, танцовщица растерянно остановилась.

— Где девушка, которая находилась под этой абой? — спросил я. — Где?

— Чья это была рабыня? — строго спросил хозяин. — Еще раз спрашиваю, чья была рабыня?

— Ее привел Кунгуни, — сказала одна из темнокожих невольниц. — Вас в это время не было.

— Я запретил пускать в таверну этого типа! — взорвался хозяин.

— Вас не было, а мы побоялись не пускать свободного человека, — испуганно пролепетала рабыня.

— А ты где был? — накинулся хозяин на повара.

— На кухне, естественно. Я и не знал, что Кунгуни кого-то сюда привел.

От злости я не находил себе места.

— Кто видел, как она ушла? С кем ее видели последний раз? — раздраженно спросил я. Мужчины переглянулись.

— Как ты оказалась под абой? — спросил я девушку.

— Какой-то мужчина подошел ко мне сзади и приказал лечь на пол. Я его не видела, ибо он запретил мне поворачиваться.

— Лжешь! — крикнул я.

— Сжалься надо мной, господин! — пролепетала невольница. — Я всего лишь рабыня.

Помощник повара, стоящий ко мне ближе остальных, не отрываясь смотрел на меня. Взгляд его показался мне странным. Потом он испуганно отшатнулся, что было еще непонятнее. Я ничем ему не угрожал.

— Серебряный тарск тому, кто поможет разыскать девчонку, — произнес я.

Темнокожие рабыни переглянулись.

— Это же обыкновенная рабочая рабыня, — с удивлением произнесла чернокожая танцовщица.

— Серебряный тарск, — отчетливо повторил я, — тому, кто поможет ее найти!

Она не могла далеко уйти. Надо ловить ее на улицах.

— Посмотрите на его глаза, — пробормотал помощник повара, делая еще один шаг назад.

Неожиданно танцовщица прижала ладони к лицу и завизжала:

— Это чума! Посмотрите на него! Это чума! Помощник повара бросился к выходу.

— Чума! Чума! — в ужасе кричали люди, сбивая друг друга с ног. В дверях образовалась свалка. Вскоре я остался один среди перевернутых столов и разбитой посуды. На полу чернели лужицы паги. В таверне наступила тишина. Только с улицы доносились крики:

— Вызвать стражу! Убить его!

Я подошел к зеркалу и медленно провел языком по губам. Губы были сухие. Белки глаз пожелтели. Я закатал рукав туники и увидел на предплечье черные волдыри. Некоторые уже прорвались, из них сочилась липкая жидкость.




9. Я РЕШАЮ СМЕНИТЬ ЖИЛЬЕ


— Господин! — заплакала Саси.

— Не бойся! — сказал я. — Я не болен. Но нам надо срочно отсюда уходить.

— Твое лицо! — воскликнула она. — На нем шрамы!

— Пройдет, — проворчал я и снял с нее наручники. — Я боюсь, что меня могли выследить. Нам надо перебираться в другое место.

Я выбрался из таверны через заднюю дверь. Оказавшись на улице, тут же забрался на крышу низенького строения, откуда перебрался на более высокую крышу. Так, по крышам, я и ушел от злополучной таверны. Потом я спрыгнул на землю, закутался в абу Кунгуни и быстро зашагал в сторону дома. Со всех сторон доносились удары в рельс и крики «Чума! Чума!».

— Ты не болен, господин? — спросила рабыня.

— Думаю, нет, — ответил я.

Я знал, что не был в чумных районах. Базийская чума, насколько мне известно, выжгла сама себя несколько лет назад. В течение многих месяцев не было отмечено ни единого случая заболевания. Самое же главное, я не чувствовал себя больным. После выпитой паги я немного опьянел и разогрелся, но жара не было, это точно. Сердцебиение, пульс, потоотделение — все в норме, я даже не задыхался. Не было ни тошноты, ни головокружения, ни нарушений зрения. Единственными тревожными симптомами был зуд в глазах и на коже. Мне хотелось разодрать себя ногтями.

— Ты кузнец или кожевник? — спросила вдруг рабыня.

— Сейчас не время выяснять детали, — отрезал я, затягивая шнуровку на морской сумке.

— Разве плохо, что девушка хочет знать касту своего хозяина? — спросила она.

— Нам пора, — строго сказал я.

— А может, ты купец? — хитро прищурилась рабыня.

— А может, я тебя выпорю? — вопросом на вопрос ответил я.

— Не надо, господин.

— Тогда пошевеливайся!

— Сейчас у тебя все равно нет времени меня пороть, правда?

— К сожалению, нет.

— Может, ты из касты земледельцев?

— Я обязательно выпорю тебя позже, — пообещал я.

— В этом нет необходимости, — отвечала рабыня. — Я буду молчать.

— Удивительная прозорливость, — заметил я. — Хватит болтать — и послушай, что произошло. Они решили, будто у меня чума. Если нас поймают, тебя истребят первую.

— Давай поторопимся! — нервно произнесла рабыня. Мы вышли из дома.

— У тебя сильные руки, — сказала она. — Это от работы с глиной?

— Нет, — процедил я.

— А я думала, от глины.

— Прикуси язык, — рявкнул я.

— Хорошо, господин.




10.Я РАССПРАШИВАЮ КИПОФУ, УБАРА НИЩИХ ИЗ ШЕНДИ


Слепой поднял на меня невидящие белые глаза. Потом вытянул в мою сторону черную, похожую на лапу птицы руку. Я положил на его ладонь долю тарска.

— Ты Кипофу? — спросил я.

Нищий молчал. Я положил еще одну монетку, и нищий спрятал их в карман. Он сидел, скрестив ноги, на плоском прямоугольном камне высотой около фута у западного края площади Утикуфу, или площади Славы. Камень был его этемом, местом для сидения. Передо мной был убар нищих Шенди.

— Я — Кипофу, — произнес он.

— Говорят, что, несмотря на свою слепоту, ты видишь все, что происходит в Шенди, — сказал я.

Он улыбнулся и потер нос большим пальцем.

— Я бы хотел получить кое-какую информацию.

— Я всего лишь старый слепой человек, — произнес он и развел руками.

— Ты знаешь все, что происходит в Шенди, — повторил я.

— Информация может дорого стоить.

— Я заплачу.

— Я всего лишь бедный, старый слепой, — затянул Кипофу.

— Я заплачу много.

— Что ты хочешь узнать? — спросил он наконец.

Он сидел передо мной на своем этеме, закутанный в старые рваные тряпки. К голой коленке старика прилипла кожура лармы. Он был стар, грязен и неопрятен. Между тем этот человек был убаром нищих Шенди. Они сами выбрали его, чтобы он вершил над ними правосудие. Я слышал, что нищие специально выбрали слепого, чтобы он не мог видеть их безобразия. Перед ним они все были равны: убогие и калеки, изуродованные и страшные, все воспринимались убаром как подчиненные одного королевства. Слышал я и другое: Кипофу был образованным, интеллигентным человеком, умеющим проявить настоящую мудрость. Это был решительный, волевой и, когда того требовали обстоятельства, беспощадный человек. Ему первому удалось навести порядок среди нищих Шенди и распределить их по территориям. Никто не имел права просить в Шенди милостыню без разрешения Кипофу, никто не рисковал залезть на чужой участок. Самое главное — каждый нищий еженедельно платил Кипофу налог.

Надо сказать, главарь нищих распоряжался деньгами по-государственному мудро: все попрошайки имели какое-никакое жилье и могли вовремя получить медицинскую помощь. Система функционировала таким образом, что каждому было выгодно заботиться обо всех. Нередко Кипофу приглашали на свои встречи даже члены торгового совета. К слову сказать, нищих в Шенди было немного. Зато каждому подавали хорошо.

— Мне нужны сведения о человеке, который выдает себя за нищего и называет себя Кунгуни.

— Плати, — сказал Кипофу.

Я положил на его ладонь еще один тарск.

— Плати, — повторил он.

Я положил на ладонь старика еще одну монету.

— В Шенди нет нищего по имени Кунгуни, — произнес он.

— Позволь мне его описать, — сказал я.

— Какой в этом смысл? Я все равно его не знаю.

Я вытащил из кошелька серебряный тарск. Кипофу как паук сидит в самом центре агентурной паутины, которой мог бы позавидовать любой убар. Все сколько-нибудь значимые события обязательно вызывали ее колебание.

— Вот серебряный тарск, — произнес я, кладя деньги на его ладонь.

— А! — откликнулся старик и взвесил монету на ладони! Затем проверил ее толщину, провел пальцем по краю и, хотя это было не золото, сунул ее в рот, провел языком по поверхности и слегка прикусил зубами. — Из Порт-Кара, — сказал он, трогая большим пальцем узор на монете.

— Этот человек маленького роста, сгорбленный, на левой щеке шрам. Он хромает и волочит за собой правую ногу.

— Мне показалось, что Кипофу неожиданно побледнел. Потом напрягся и прислушался.

Я огляделся. Никого рядом с нами не было.

— Никого нет, — сказал я.

Я много слышал об остром слухе слепых. Не иначе Кипофу слышит малейшие звуки в радиусе двадцати футов.

— У него сгорбленная спина, но это не так. Он хромает, но это не так. На щеке у него шрам, но это не так. Не ищи его. Забудь о нем и беги отсюда.

— Кто он? — спросил я.

— Возьми свои деньги, — произнес Кипофу и протянул мне серебряный тарск.

— Но я хочу знать!

— Тише! — вскинул руку Кипофу. Я замер.

— Никого нет, — произнес я.

— Вон там, — едва слышно прошептал старик. Там, куда он показывал, ничего не было.

— Там ничего нет, — повторил я.

— Там, — упрямо прошипел старик, вытягивая руку.

Мне показалось, что он спятил. Тем не менее я сделал несколько шагов в указанном им направлении. Никого. Неожиданно волосы встали дыбом на моей голове. Я понял, что это могло быть.

— Теперь он ушел, — сказал Кипофу. Я вернулся к этему убара нищих. Старик был явно потрясен.

— Уходи! — сказал он.

— Я хочу знать, кто этот человек.

— Забирай свои деньги и уходи, — покачал он головой.

— Что ты знаешь о «Золотом кайлуаке?» — спросил я.

— Это паговая таверна.

— Что ты знаешь о белой рабыне, которая там прислуживает?

— У Пембе, владельца таверны, несколько месяцев не было белых рабынь, — ответил Кипофу.

— Вот как.

— Забери свой тарск, — повторил он.

— Оставь себе, — ответил я. — Ты сказал многое из того, что я хотел знать.

С этими словами я развернулся и пошел прочь, оставив Кипофу, убара нищих Шенди.




11. ШАБА


Девушка стояла перед тяжелой деревянной дверью на темной улице. Потом резко постучала: четыре раза, пауза и еще два. Возле двери тускло горела лампа на жире тарлариона. В полумраке я видел темные волосы и высокие скулы рабыни. На ее шее тускло поблескивал стальной ошейник. На ней была коричневая невольничья туника до колен, несколько скромная для рабыни, хотя и с большим вырезом, позволяющим оценить и грудь и ошейник.

Она приготовилась постучать еще раз. Девушка была боса, в руках она держала крошечный кусочек желтой ткани, служивший ей одеждой во время смены в таверне Пембе. Она отнюдь не была дурнушкой. Темно-каштановые волосы доставали невольнице до самых плеч.

Вчера я отметил, что говорит она с варварским акцентом. Не исключено, что когда-то ее родным языком был английский.

Я нисколько не сомневался, что она знает человека по имени Кунгуни. Это она подменила под абой белокурую дикарку. А потом бессовестно мне наврала. Я видел это по ее лицу. Я уже знал от Кипофу, что она не принадлежит Пембе, хозяину «Золотого кайлуака». Не исключено, что ее хозяин позволил ей подработать на стороне с разрешения, владельца таверны.

Я отступил в тень. Прикрывающая глазок панель скользнула в сторону. С другой стороны кто-то некоторое время изучал девушку, потом дверь открылась.

На мгновение я разглядел в тусклом свете лицо со шрамом и согнутую спину человека, который называл себя Кунгуни. Он подозрительно оглядел улицу, но меня не заметил. Девушка скользнула в дверь мимо горбуна. Спустя секунду дверь закрылась.

Я осмотрелся и быстрым шагом пересек улицу. Кое-где сквозь ставни пробивались полоски света.

Мне удалось разглядеть девушку. Она стояла посередине комнаты. Вокруг нее царил страшный беспорядок.

— Он еще здесь? — спросила она.

— Да, — ответил горбун. — Ждет внутри.

— Хорошо, — сказала она.

— Будем надеяться, — прохрипел горбун, — что сегодня вечером тебе повезет больше, чем в прошлый раз.

— Как я могу что-то выяснить, если она сама ничего не знает? — огрызнулась девушка.

— Это верно, — вздохнул старик.

Девушка бросила на стол кусочек желтой ткани и раздраженно произнесла:

— Они называют это одеждой. С тем же успехом можно ходить голой.

— Невольничий шелк, — усмехнулся старик. — Впрочем, с твоим последним утверждением я согласен. Она смерила его негодующим взглядом.

— Многие ли пожелали тебя сегодня? — спросил он. — Или Пембе предупредил, что ты не по этим делам?

— Я ни с кем не была, — отрезала девушка.

— Интересно, — протянул старик.

— Что тут интересного? — раздраженно спросила она.

— Да так, — пожал он плечами. — Просто вначале все были уверены, что твое лицо и фигура привлекут внимание мужчин, а потом оказалось, что это не так.

— Я могу быть привлекательной, когда захочу, — заявила девушка.

— Сомневаюсь, — проворчал горбун.

— Прикуси язык! — взорвалась она.

— Не обманывай себя, — примирительно сказал он. — Подобные тебе женщины понятия не имеют о том, что такое привлекательность. И мужчины безошибочно это чувствуют. Ты принимаешь желаемое за действительное. Тебе кажется, что ты можешь выглядеть желанной, стоит лишь тебе этого захотеть. Иллюзия! Источник привлекательности находится внутри женщины. Женщина должна жаждать мужчину и зависеть от него. И это проявляется в каждом ее движении, в каждом жесте и каждом взгляде. Если этого нет… ни о какой привлекательности не может быть и речи.

— Как у этой самки слина в соседней комнате? — презрительно спросила девушка.

— Она уже познала хлыст и подчинение, — заметил старик. — А ты?

— Нет, — гордо отвечала девушка.

— Я позволил себе немного поласкать нашу дикую пленницу, пока тебя не было, — признался старик. — Должен сказать, горячая девочка.

— Презираю таких женщин. Они слабые. Одно слово — рабыни. А я — нет.

Я заметил, как по губам горбуна скользнула улыбка.

— Сегодня я выбью из нее все, что она знает, — заявила девушка.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — произнес старик. Затем, к моему удивлению, девушка вытащила из складок туники небольшой ключ.

— Позволь мне, — засуетился горбун.

— Спасибо, не надо, — холодно ответила она и вставила ключик в замок ошейника. Туника задралась, открывая стройные ноги и подчеркивая красивую полную грудь. — И нечего на меня так смотреть, — резко сказала она.

— Не сердись, — миролюбиво произнес старик и отвернулся, расстегивая пряжки на собственной тунике.

Девушка сняла с себя ошейник и положила его вместе с ключом на полку.

— Какая мерзость, — гневно произнесла она, — заковывать женщин в ошейники.

К моему великому изумлению, старик вытащил из-под своего рубища комок ткани и выпрямился. Горба больше не было. Посередине комнаты стоял невысокий стройный человек. Правая нога больше не волочилась, незнакомец стоял ровно и уверенно. Затем указательным и большим пальцами он ухватил себя за шрам и отлепил его от левой щеки. Мне вспомнились слова Кипофу: «У него сгорбленная спина, но это не так. Он хромает, но это не так. На щеке у него шрам, но это не так. Не ищи его. Забудь о нем и беги отсюда».

— Как долго мне осталось ломать комедию с прислуживанием в «Золотом кайлуаке»? — раздраженно спросила девушка.

— Сегодня был последний день, — ответил мужчина.

— Отлично! — воскликнула она. Он улыбнулся.

— Теперь, если позволите, — холодно произнесла она, — я оденусь во что-нибудь приличествующее нормальной женщине.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Более подходящее, чем туника.

— Невольничья туника, — зачем-то уточнил он.

— Да, невольничья, — раздраженно согласилась девушка.

— Неужели в твоем бывшем мире все свободные женщины такие, как ты? — удивленно произнес мужчина.

— Почти.

— Как мне жаль ваших мужчин, — сокрушенно покачал он головой.

— Наши женщины всегда умеют поставить их на место, — гордо добавила она.

— Как мне их жаль.

— Что ты имел в виду, говоря «мой бывший мир»? Что значит «бывший»? Это по-прежнему мой мир.

По губам человека, называвшего себя Кунгуни, пробежала тень улыбки.

— А теперь, если не возражаете, я все-таки переоденусь.

— Буду ждать вас в соседней комнате, — так же чопорно ответил мужчина и удалился. — Когда будешь готова, захвати хлыст, — добавил он уже из соседней комнаты.

— Обязательно, — откликнулась девушка.

В соседней комнате окон не было. Я быстро перебежал на другую сторону улицы и осмотрелся. Стоящий по соседству дом имел низкую, покатую крышу. Почти у всех домов в Шенди на крышах вентиляционные люки — через них выпускают скапливающийся в доме горячий воздух. Во время дождя или в период нашествия насекомых люки закрываются при помощи шеста.

Спустя несколько мгновений я был уже на крыше, перебрался на соседнюю, под которой находились девушка и ее странный собеседник. Без вентиляционных шахт в Шенди дома не строят, иначе невозможно вынести здешнюю жару. Я прижался к решетке, вглядываясь в расположенную в пятнадцати футах внизу комнату. Самого главного я не видел. Там, куда смотрели девушка и Кунгуни, за низким столиком сидел человек. Иногда мелькали его длинные и тонкие пальцы.

Зато я мог видеть Кунгуни и девушку, которая переодевалась в невольничью тунику. Видно было и обнаженную дикарку. Она стояла на коленях, связанная. Лицо ее по-прежнему закрывала повязка.

— Извините, что задержалась, — произнесла девушка, которая только что сняла с себя тунику. — Пембе заставил меня подавать пагу пьяным матросам.

— На какие жертвы приходится идти ради достижения наших благородных целей, — насмешливо произнес тип, называвший себя Кунгуни.

Девушка смерила его злобным взглядом. К моему удивлению, теперь на ней были тесные черные брюки и застегнутая на все пуговки блузка. Мне удалось разглядеть, что под блузкой был лифчик, как это принято на Земле. Одежда девушки явно не соответствовала обстановке. Впрочем, ее это, судя по всему, не волновало. Она явно хотела подчеркнуть, что она не с Гора, а с Земли. Я невольно подумал, что невольничья туника и ошейник более подошли бы к ситуации. Да и вообще они были ей к лицу. С другой стороны, разве есть женщины, которым не к лицу ошейник?

В комнате находились и другие мужчины. Я с изумлением смотрел на крепких рослых парней, одетых в звериные шкуры с золотыми амулетами. Они были вооружены короткими копьями с широкими плоскими наконечниками и небольшими овальными щитами. Я был уверен, что они не из Шенди. Эти воины пришли сюда из глубин материка.

Белокурая варварка испуганно подняла голову. Нижняя губа ее дрожала.

Человек, которого называли Кунгуни, резким движением отвязал руки девушки от ошейника и рывком поднял их вверх.

— Пожалуйста, не бейте меня больше, — взмолилась рабыня по-английски. — Я сказала вам все, что знаю.

Правой рукой мужчина перебросил конец стягивающей кисти рук веревки через перекладину. Здоровяки в шкурах отложили в сторону щиты и помогли ему поднять пленницу на ноги.

— Умоляю! — зарыдала она. — Я уже все вам рассказала!

По сигналу Кунгуни воины потянули за веревку, и ноги девушки оторвались от пола. Теперь она беспомощно раскачивалась на перекладине.

— Начинайте, — произнес невидимый человек. Девушка в черных брюках и высокой блузке подошла к пленнице и покачала перед ее лицом хлыстом.

— Знаешь, что это такое?

— Невольничий хлыст, госпожа, — испуганно пролепетала девушка по-английски.

Надо сказать, что разговор между женщинами проходил только на этом языке. Как я понял, кроме них, никто в комнате английского не знал. Теперь понятно. Девушка в черных брюках должна была переводить ответы дикарки. Сама же она общалась с остальными исключительно по-гориански.

— Говори! — прикрикнула на пленницу девушка в черных брюках.

— Я уже сказала вам все, что знаю, — повторила дикарка. — Пожалуйста, не бейте меня больше.

— Говори! — Девушка в черных брюках ткнула пленную кнутовищем.

— Меня зовут Дженис Прентис, — пролепетала связанная блондинка.

— Тебя раньше так звали, — поправила ее девушка с кнутом.

— Да, госпожа, — поспешила согласиться дикарка. — Меня наняли…

— Прикуси язык! — крикнула девушка с кнутом.

— Слушаюсь, госпожа, — испуганно произнесла пленная.

Затем, как мне показалось, неожиданно для всех женщина в черных брюках ударила пленную кнутом. Блондинка завизжала, ноги ее бессильно задергались над полом.

— Говори! — крикнула женщина в черных брюках.

— Госпожа! — рыдала пленная. Кнут еще раз опустился на ее плечи.

— Пощадите меня, госпожа!

— Говори про кольцо и бумаги! — приказала ее мучительница.

— Хорошо, госпожа! Хорошо!

Девушка в черных брюках замахнулась еще раз, но Кунгуни поднял руку, и она с недовольным видом опустила хлыст. Я видел, что избиение пленной доставляет ей большое удовольствие. Очевидно, у нее были причины ненавидеть блондинку.

— В Косе я получила от человека по имени Белизар кольцо и сопроводительные бумаги. Затем меня посадили на «Цветок Телнуса», на котором я должна была добраться до Шенди. Но в море на нас напали пираты. Мне кажется, они были из Порт-Кара. Наш экипаж отчаянно сопротивлялся, однако судно отстоять не удалось. Меня вместе с другими девушками взяли в плен, заковали в цепи, а в Порт-Каре продали. Меня купил купец из Шенди по имени Улафи. Он и привез меня на своем корабле в этот город.

Девушка в черных брюках дважды ударила ее хлыстом. Несчастная зарыдала.

— Кольцо! Бумаги! — крикнула женщина в черном.

— Меня взяли в плен. Посадили на другой корабль. Раздели догола и приковали к другим женщинам. Я не знаю, куда все это делось. Пожалейте бедную рабыню!

Женщина в черном в очередной раз взмахнула хлыстом, но Кунгуни ее остановил.

— Как назывался корабль, который захватил «Цветок Телнуса»? Как звали капитана?

— Не знаю, — рыдала блондинка. — Я даже не знаю, на каком рынке меня продали.

— Тогда я тебе скажу, — произнес Кунгуни. — Корабль назывался «Слин Порт-Кара». Капитаном его был известнейший мошенник по имени Беджар.

Я невольно улыбнулся. Беджар, насколько мне было известно, всегда слыл самым порядочным и честным моряком.

— Мы выяснили это от Учафу, рабовладельца, который разговаривал с Улафи.

— Надо было привлечь к этому делу Улафи, — сказала темноволосая девушка. — За деньги он пошел бы на все.

— Он бы никогда не нарушил кодекс купца, — возразил Кунгуни.

Последнее было приятно слышать. Высокий, строгий Улафи успел мне понравиться.

— Надо послать корабль в Порт-Кар, — заявила темноволосая девушка. — И отобрать кольцо и бумаги у Беджара.

— Не говори глупостей, — раздраженно ответил Кунгуни. — Кольцо Беджар давно продал. Да и от бумаг наверняка поспешил избавиться.

— Может быть, он передал их доверенному человеку, чтобы тот привез их в Шенди и продал Шабе?

— Он обязательно постарается их продать. И не через доверенного. Доверенный человек — всегда потенциальный предатель. Кроме того, вместо золота в Шенди могут рассчитаться сталью.

— Значит, бумаги потеряны, — промолвила девушка.

— Но у нас есть настоящее кольцо, — сказал мужчина. — Белизар из Коса, узнав о гибели «Цветка Телнуса», наверняка известит об этом свое начальство. Они изготовят новое фальшивое кольцо и подготовят новые документы.

— Если Белизар узнает, — заметила девушка.

— На это уйдет несколько месяцев, — кивнул в знак согласия мужчина и повернулся к столику, за которым сидел невидимый мне человек. — Можешь отвезти кольцо на Кос, к Белизару.

— Не делай из меня дурака. Вначале документы должны прийти в Шенди.

— Как хочешь, — ответил тот, кого называли Кунгуни. — Только учти, что за кольцом могут прийти другие.

— Кто? — резко спросил невидимый.

— Те, кто жаждет им завладеть, — ответил Кунгуни.

— Я их не боюсь.

— Я слышал, они не похожи на людей, — произнес Кунгуни.

— Я их не боюсь, — повторил человек за столом.

— Отдай мне кольцо, — сказал Кунгуни. — Я его сохраню.

— Не глупи. Лучше принеси бумаги.

— А что с этой? — Женщина в черном презрительно кивнула в сторону белокурой дикарки.

— Мне кажется, она честно рассказала нам все, что знала, — произнес человек, которого называли Кунгуни.

— Хорошо, что будем с ней делать? — не унималась темноволосая девушка.

— А что, пусть живет, — пожал плечами Кунгуни. — Красивая женщина.

Он повернулся к закутанным в шкуры гигантам и что-то им сказал. Это был не горианский и не английский язык. Во всяком случае, я не понял ни единого слова. Здоровяки тут же опустили рабыню на пол и развязали ей руки. Затем они сняли веревки с ее ног, сковав их вместо этого короткой цепочкой длиной шесть дюймов. Другой конец цепи пропустили через ошейник и приковали к большому кольцу в стене.

— Какое же ты ничтожество, — презрительно сплюнула девушка с хлыстом.

— Да, госпожа, простите меня, — сквозь слезы пролепетала несчастная.

— Посмотри, — сказал темноволосой девушке Кунгуни и, повернувшись к блондинке, приказал: — Наду!

Пленница немедленно приняла позу рабыни для удовольствий.

— Ничтожная, ненавистная рабыня! — с отвращением процедила темноволосая.

— Да, госпожа, — прошептала блондинка. Темноволосая замахнулась хлыстом, но Кунгуни перехватил ее руку.

— Хлыст пригодится позже, — произнес он холодным тоном.

— Отлично, — раздраженно откликнулась темноволосая. — Я подожду.

— Я тоже, — усмехнулся Кунгуни.

Я улыбнулся. Мне показалось, что они больше не нуждались в услугах переводчицы. Что ж, она хорошо справилась со своей работой.

Я осторожно перебрался на крышу соседнего дома, потом спрыгнул на тротуар и замер. В лицо мне были наставлены острия двух копий. Темнокожие гиганты напряглись, готовые в любую секунду нанести смертельный удар.

Дверь приоткрылась; на пороге стоял человек, называвший себя Кунгуни.

— Заходи, — сказал он. — Мы давно тебя ждем. Я медленно выпрямился.

— У меня в тунике два письма. Из них вам станет понятнее, зачем я сюда пришел.

— Достань их, — кивнул Кунгуни. — Только очень медленно.

Не сводя глаз с копий, я осторожно вытащил письма.

Разумеется, я не носил при себе ни кольца, ни документов.

— Одно письмо адресовано человеку по имени Мсалити.

— Это я, — кивнул тот, кого называли Кунгуни. — Заходи.

Я вошел в дом, миновал небольшую прихожую и оказался в просторной комнате, которую уже видел сверху. Здоровяки в шкурах и амулетах вошли следом за мной. В углу, тихо всхлипывая, сидела связанная блондинка с повязкой на глазах. Девушка по-прежнему находилась в очаровательной позе рабыни для удовольствий. Вторая девушка, темноволосая красавица в черных брюках, вздрогнула при моем появлении. Она меня явно не ожидала. Как я понял, мужчины не доверяли ей своих секретов. Я не стал с ней здороваться. Таких женщин надо сразу же валить на спину и насиловать. Для них это лучшее приветствие.

Я посмотрел на сидящего за низким столом мужчину. У него были длинные тонкие руки с изящными пальцами. Лицо выглядело бы утонченным, если бы не жесткие, беспощадные глаза. Не думаю, чтобы он принадлежал к касте воинов, но работать с оружием он, безусловно, умел. Редко приходится видеть лица, на которых отражается одновременно чувствительность и непреклонная воля. На скулах красовался узор татуировки. На мужчине была туника зеленого и коричневого цветов с черными полосами. Такую было бы трудно разглядеть в лесу. На голове круглая шапочка из такого же материала. На указательном пальце левой руки я заметил кольцо из клыка. Я не сомневался, что внутри кольца находился яд смертоносного растения канда.

Второе письмо, которое я тоже передал Мсалити, лежало перед ним на столе.

— Это письмо, — сказал я, — адресовано Шабе, географу из Ананго.

Он медленно взял письмо в руки.

— Шаба, географ из Ананго, — это я.




12. В ШЕНДИ Я ГОВОРЮ О ДЕЛАХ. Я ПРИОБРЕТАЮ НОВУЮ ДЕВУШКУ


— Я пришел поговорить о кольце, — сказал я.

— При тебе фальшивое кольцо и документы? — спросил Шаба.

— Может быть. А другое кольцо при тебе?

— Может быть, — улыбнулся Шаба. Я нисколько не сомневался, что кольцо при нем. Вещь была слишком ценной, чтобы оставлять ее без присмотра.

— Ты агент Беджара? — спросил Шаба.

— Может быть, — пожал я плечами.

— Вряд ли, — покачал головой Шаба. — Ты знаешь цену кольца, а он — нет. — Географ внимательно посмотрел на меня. — Подобный же аргумент говорит в пользу того, что ты не простой перекупщик ценных бумаг.

— Всегда можно подождать, пока их объявят недействительными и не выпустят новые, — равнодушно заметил я.

— Знать бы наверняка, что их выпустят, — проворчал Шаба, — да было бы еще время ждать.

— У тебя срочная работа? — спросил я.

— Может быть, — ответил Шаба.

— И ты торопишься к ней приступить?

— Да.

— Значит, для тебя важно делать все быстро?

— Полагаю, что так. — Шаба улыбнулся.

— Расскажи о своем проекте.

Мсалити с любопытством посмотрел на Шабу.

— Это — мое личное дело.

— Понятно, — кивнул я.

— Если ты пришел не от Беджара и не в качестве простого перекупщика, — произнес Шаба, — остается два варианта. Либо ты работаешь на кюров, либо — на Царствующих Жрецов.

Я с беспокойством посмотрел на верзил с острыми копьями. Они тоже не сводили с меня глаз.

— Не бойся, — вступил в разговор Мсалити, — мои аскари не говорят по-гориански.

Слово «аскари» на континентальном диалекте означает одновременно «солдат» и «стражник».

— Независимо от того, откуда я пришел, у тебя есть то, что нам надо, — кольцо, — сказал я.

— Кольцо, — перебил меня Мсалити, — не должно попасть к Царствующим Жрецам. Оно должно попасть только к кюрам.

— Я принесу с собой — когда вернусь, разумеется, — фальшивое кольцо, которое можно будет передать в Сардар, — сказал я.

— Этот парень с нами, — обрадовался Мсалити. — Ни один агент Царствующих Жрецов не захотел бы, чтобы фальшивое кольцо попало в Сардар.

Я лишний раз убедился в правоте Самоса, который считал, что фальшивое кольцо чрезвычайно опасно.

— Разумеется, ты, как агент Царствующих Жрецов, — обратился я к Шабе, — передашь кольцо в Сардар.

— Тебе не кажется, что время уже ушло? — спросил он.

— Надо попытаться, — сказал я.

— В этом и заключается наш план, — оживленно произнес Мсалити.

— Вы должны выполнить свою часть договора, — вмешалась в разговор темноволосая девушка. Шаба посмотрел на нее.

— Прикуси язык, — грубо сказал Мсалити. Она раздраженно отодвинулась.

— А ты не похож на человека, который служит кюрам, — усмехнулся Шаба.

— А ты не похож на человека, который способен предать Царствующих Жрецов, — усмехнулся я в ответ.

— До чего же загадочны люди, — задумчиво произнес он.

— Как ты нас нашел? — спросила девушка.

— Шел по твоим следам, дура, — сплюнул Мсалити. — Зачем бы тебя оставляли еще на одну ночь в таверне Пембе?

— Могли бы меня предупредить, — обиженно произнесла девушка.

Мсалити промолчал.

— Как вы узнали, что я на крыше? — спросил я.

— Старый трюк, — улыбнулся Шаба. — В Шенди давно им пользуются. Посмотри вверх. Видишь эти ниточки?

— Вижу, — кивнул я. С потолка действительно свисали нити длиной примерно один фут. На конце каждой висел небольшой круглый предмет.

— Воры часто залезают в дом через вентиляционные решетки, — объяснил Шаба. — На нитях подвешены сушеные груши. А крепятся нити в досках потолка. Или в щелях. Они реагируют на малейшее давление. Таким образом мы узнаем, что наверху кто-то есть. Иногда хозяин спугивает вора, иногда встречает его с оружием в руках.

— Что, если хозяева в это время спят?

— К черепицам крепятся другие нити — с колокольчиками на концах. Колокольчики висят в спальне, в изголовьях кровати.

— Умно, — произнес я.

— Надо отдать тебе должное, — сказал Шаба, — ни одна ниточка не дрогнула, пока ты не перебрался на соседнюю крышу. Ты продемонстрировал поразительную осторожность и высочайшую технику.

Я кивнул. Я и в самом деле под конец расслабился. Забирался на крышу я аккуратнее, чем с нее спрыгивал. Я был уверен в своей безопасности. И ничего не знал о таком простом изобретении, как ниточки с грушами.

— Почему никто не предупредил, что за мной будут следить? — возмущенно спросила девушка.

— Заткнись, — оборвал ее Мсалити. Она напряглась.

— Ты просто великолепно ушел от меня в «Золотом кайлуаке», — сказал я Мсалити. — Подмена девушек была произведена безупречно.

— Не обошлось без Шабы и кольца, — улыбнулся Мсалити.

— Конечно, — кивнул я.

— Я великолепно справилась со своей задачей, — произнесла девушка.

— Еще как, — подбодрил я ее. Она победоносно оглядела мужчин.

— Ты привел девчонку в таверну и прикрыл ее абой. Шаба, пользуясь кольцом-невидимкой, подсыпал мне яд в пагу. Когда сознание мое затуманилось, он утащил рабыню, вместо которой уложили эту женщину.

— Все правильно, — улыбнулся Шаба.

— Моя погоня была обречена. В пагу был добавлен наркотик.

— Наркотик, или яд, как ты его назвал, — сказал Шаба, — представлял собой обыкновенную смесь сажели и гиерона, очень сильного аллергена. Вместе они вызывают симптомы, напоминающие базийскую чуму.

— Меня могла разорвать толпа, — заметил я.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь решился к тебе прикоснуться, — возразил Шаба.

— Значит, ты не хотел, чтобы меня убили?

— Конечно нет, — воскликнул он. — Иначе зачем бы я стал так все усложнять? С тем же успехом в твою пагу можно было добавить канды.

— Это верно, — согласился я.

— Мы не хотели, чтобы ты вышел на контакт прежде, чем мы примем какое-нибудь решение. Видишь, мы даже не знали, кто ты такой. Вначале мы хотели потрясти эту варварку. Могло оказаться так, что во встрече с тобой вообще бы не возникло необходимости.

— А безмозглая рабыня ничего не знает, — вставила темноволосая девушка.

— Если бы я не нашел вас сегодня, вы бы вышли на меня сами? — спросил я.

— Разумеется, — кивнул Шаба. — Завтра. Только мы не сомневались в том, что ты нас найдешь. Мы предполагали, что ты догадаешься о роли этой девушки и проследишь за ней. Наша догадка подтвердилась, когда мы узнали, что ты ходил за советом к Кипофу, убару нищих.

— Ты был там, — сказал я.

— Конечно, — кивнул Шаба. — Под прикрытием кольца. Только я не мог подойти близко. У слепого слишком острый слух. Как только он меня обнаружил, мне пришлось уйти.

— Почему вы не обратились ко мне напрямую? — спросил я.

— По двум причинам, — ответил Шаба. — Во-первых, мы хотели еще раз допросить белокурую рабыню. Во-вторых, нам было просто интересно, сумеешь ли ты нас разыскать. Ты с этим справился. Поздравляю. Не сомневаюсь, что ты достойно служишь кюрам.

— Давно вы узнали, что я в Шенди?

— Как только «Пальма Шенди» вошла в порт, — сказал Шаба. — Поначалу мы сомневались, думали, что это простое совпадение. Потом ты развеял наши сомнения — тем, что пришел на рынок Учафу. Тем, что проследил за Мсалити. Потом ждал в «Золотом кайлуаке».

— Значит, за мной следили с самого моего прибытия в Шенди? — спросил я.

— Да, — кивнул Шаба.

— Тогда вы, конечно, знаете о моем новом жилье на улице Ковровщиков. — Я пробрался на эту улицу, закутанный в абу Мсалити. Саси я нес под мышкой, завернутую в ковер. Свободная женщина, у которой я снял квартиру, не стала задавать лишних вопросов. Когда я бросил ей лишний медный тарск, oна насмешливо поглядела на мою ношу и бросила:

— Развлекайся на здоровье.

— Если бы мы знали, куда ты переселился, — заметил Шаба, — мои люди сейчас бы перерывали твою квартиру в поисках кольца и бумаг. По правде говоря, мы потеряли тебя из виду, после того как ты бежал с предыдущей квартиры.

— Понятно, — кивнул я, довольный тем, что проявил расторопность.

— Теперь, — сказал Шаба, — мы друзья.

— Конечно, — улыбнулся я.

— Когда принесешь бумаги? — спросил Шаба.

— И кольцо? — добавил Мсалити.

— Завтра вечером, — ответил я.

— Предпочитаешь делать все под покровом ночи? — спросил Шаба.

— Осторожность не помешает, — заметил я.

— Хорошо, — сказал Шаба. — Тогда завтра вечером, в девятнадцать анов, встречаемся здесь. Приноси бумаги и фальшивое кольцо. Я приготовлю для обмена настоящее.

— Приду, — пообещал я.

— В таком случае, — зардевшись от удовольствия, произнесла темноволосая девушка, — наши дела закончены.

— Давайте выпьем и отметим эту долгожданную встречу, — предложил Шаба. Взглянув на меня, он подмигнул и добавил: — Ты уже не боишься с нами пить?

— Конечно нет, — улыбнулся я — Пага из Ара или из Темуса?

— Ого! — удивился моей привередливости Шаба. — У нас только шендийская пага. Но хорошая. Тебе понравится. Хотя, конечно, дело вкуса.

— Хорошо, — сказал я.

— Увидишь, отличная пага. Особенно когда в ней нет ни сажели, ни гиерона.

— Ты меня обнадежил, — усмехнулся я.

— Симптомы, которые возникли у тебя после паги из «Золотого кайлуака», должны были пройти на следующее утро.

— Так и получилось.

— Дорогая, — обратился Шаба к темноволосой девушке, — не принесешь ли нам паги? Она напряглась.

— Тащи пагу, женщина! — рявкнул на нее Мсалити. — Кто еще, по-твоему, должен прислуживать за этим столом?

— Почему я? — сдавленно спросила девушка.

— Не сердись, дорогая, — мягко произнес Шаба.

— Хорошо, — наконец ответила она. — Я принесу вам пагу. — С этими словами темноволосая вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась с большим кувшином и четырьмя кружками в руках.

— Ты уж меня извини, — сказал я Шабе, забирая кружку, которую она поставила перед ним.

— Пожалуйста, пожалуйста, — широко улыбнулся он. Затем мы подняли кружки и стукнули их краями друг о друга.

— За победу, — провозгласил Шаба.

— За победу, — откликнулись мы и дружно выпили. Тост мне понравился, хотя, как мне показалось, каждый из нас представлял победу по-своему.

— Меня до сих пор не представили очаровательной разведчице, — сказал я, глядя на темноволосую девушку.

— Извини, — откликнулся Шаба, — это я виноват. Ты, насколько мне известно, называешь себя Тэрл из Телетуса.

— Это имя меня устраивает, — улыбнулся я.

— Многие разведчики пользуются вымышленными именами, — заметил Шаба.

— Это верно, — кивнул я

— Тэрл из Телетуса, — излишне торжественным голосом произнес Шаба, — позвольте представить вам леди Э. Эллис. Леди Э. Эллис, Тэрл из Телетуса.

Мы вежливо поклонились.

— Э. — это сокращенное имя? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Полностью меня зовут Эвелина. Только это имя мне не нравится Оно слишком женственное. Называй меня Э.

— Я буду называть тебя Эвелина, — сказал я.

— Конечно, ты можешь поступать, как тебе угодно, — пожала она плечами.

— Вижу, ты умеешь обращаться с женщинами, — заметил Шаба. — Сразу же навязываешь им свою волю.

— Эвелина Эллис — твое настоящее имя? — спросил я.

— Да, — ответила темноволосая. — Почему ты улыбаешься?

— Так, ничего, — сказал я.

Мсалити и Шаба тоже улыбнулись. Странно, но девушка до сих пор думает, что у нее есть имя.

— Должен отдать должное вербовщикам кюров, — сказал я. — Ты очень умная и красивая женщина.

— Спасибо, — теперь улыбнулась и Эвелина.

— Ее хорошо тренировали, — заметил Мсалити.

— Не просто хорошо, а очень хорошо. Можно сказать, просто великолепно, — добавила девушка. — Они продумали мельчайшие детали. И ни в чем не полагались на случай. Предусмотрели буквально все. Я даже позволила поставить клеймо на моем теле.

— Помню, — кивнул я. В «Золотом кайлуаке» я видел ее в невольничьем шелке. Она недовольно посмотрела в мою сторону.

— Я просто благоговею, когда начинаю думать о технике шпионажа кюров, — сказал я. — А мое восхищение перед результатами их подготовки вообще не знает границ.

Она зарделась от удовольствия.

Я допил свою пагу.

— Теперь я хотел бы видеть дальнейшие доказательства твоих талантов, — сказал я. — У меня кончилась пага.

Темноволосая потянулась к бутылке, чтобы наполнить мою кружку.

— Нет, — остановил ее я. Она посмотрела на меня.

— Разве тебя не учили, как надо подавать пагу в тавернах?

— Конечно, учили, — кивнула она.

— Покажи.

— Ну ладно. — Девушка взяла мою кружку, бутылку и удалилась. В паговых тавернах бутылки никогда не ставят на стол. Рабыни наполняют кружки за стойкой.

Эвелина принесла полную кружку и поставила ее передо мной.

— Подожди, — недовольно произнес я. — Как-то ты странно одета для рабыни из таверны. — Я ткнул пальцем в черные брюки и застегнутую под самым горлом блузку.

— Хочешь, чтобы я надела невольничий шелк? — холодно спросила она.

— Нет. Во многих паговых тавернах рабыни прислуживают обнаженными.

— Да, — сквозь зубы процедила она. — Мне это известно.

— Ну так чего ты стоишь? Продемонстрируй свои способности.

— Хорошо, — задыхаясь от злости, прошипела Эвелина. — Я это сделаю.

С этими словами девушка скинула туфли на деревянной подошве, стянула с себя брюки, расстегнула и сняла блузку. Секунду поколебавшись, сняла трусики и лифчик. Она не находила себе места от злости, и все это видели. При этом было ясно, что девушка сексуально возбуждена. Она стояла обнаженная перед одетыми мужчинами. Она просто не могла не возбудиться. Она невольно чувствовала их превосходство. Более того, она знала, что через несколько мгновений будет подавать им пагу, стоя на коленях. Подобные моменты всегда действуют на женщин возбуждающе. Так устроена их природа. Взаимоотношения господина и рабыни гораздо глубже всяких умственных построений. Они отражают первобытную суть мироздания. В них сосредоточена биологическая сущность природных видов. Некоторые культуры пытаются ее отрицать, но ни к чему хорошему это не приводит. Нельзя идти против генетики и природы. Нельзя отрицать собственную суть. Господин никогда не будет счастливым, если он не господин. Так же и рабыня не может быть счастливой, если она не рабыня. Я посмотрел на девушку. Она закусила губу. Я отметил, что у нее красивая фигура.

— Подождите, — сказал вдруг Мсалити. — Для полного эффекта не хватает одной вещи. — Он поднялся из-за стола, вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с ошейником в руках.

— О! — воскликнула девушка, когда он резким движением защелкнул ошейник на ее горле.

Я заметил, что Мсалити положил ключ себе в карман. Думаю, пройдет много времени, прежде чем его снова вставят в замок.

Девушка растерянно оглядела собравшихся и неуверенно произнесла:

— Теперь я отвечаю всем требованиям?

— Принеси пагу, рабыня! — приказал Мсалити.

Она улыбнулась и пошла исполнять заказ.

Я тоже улыбнулся. Девушке до сих пор кажется, что она играет свою роль. Она еще не поняла, что на ней поставили настоящее клеймо. Скоро, очень скоро ей придется полностью проявить свои невольничьи способности. Пока же она воображала себя свободной женщиной, которой приходится исполнять роль рабыни.

— Паги, господин? — спросила темноволосая, опускаясь передо мной на колени.

— Да.

Она широко развела колени и протянула мне кружку.

— Ты не забыла ее поцеловать? — спросил я. Девушка приложилась губами к кружке.

— Разве так целует рабыня кружку своего господина? — спросил я.

Она снова прижалась губами к кружке, на этот раз сделав это медленно и нежно. Я видел, как по телу девушки пробежала дрожь. Может быть, в первый раз в жизни она почувствовала, как приятно для рабыни целовать вещи хозяина. Потом она снова протянула мне кружку.

— Голову нужно опустить, — сказал я. — Ниже!

Она опять вздрогнула. Женщина склонила голову перед мужчиной. Одним из психологических последствий такой позы является то, что взгляд девушки не может встретиться со взглядом мужчины. Она опускает глаза, демонстрируя свою полную подчиненность. Это напоминает рабыням о периоде их тренировок. В это время им строго-настрого запрещается смотреть в глаза мужчине. В некоторых городах рабыням запрещается поднимать взгляд выше пояса господина.

— Теперь говори, — приказал я.

— Ваша пага, господин! — произнесла она. Я по-прежнему не прикасался к напитку.

— Знаешь ли ты другие фразы? — спросил я.

Собственно говоря, фраз в данном случае может быть несколько. Они варьируются от таверны к таверне и от города к городу. Жестких правил не существует.

Девушка задрожала, опустила голову еще ниже и произнесла:

— Твоя рабыня принесла тебе пить, господин.

— Еще? — спросил я.

— Вот твой напиток, господин. Я готова услужить тебе любым способом.

— Еще!

— Не забывай, что моя стоимость включена в цену паги, господин.

— Еще! — резко сказал я.

— Для твоей услады, господин, вот пага и рабыня.

— Личную фразу! — потребовал я.

— Э…

— Эвелина, — поправил ее я.

— Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.

— Еще, — сказал я.

— Меня зовут Эвелина, — произнесла она. — Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!

— Теперь можешь обслужить остальных, — сказал я и взял кружку.

— Ты хорошо с ней поработал, — похвалил Шаба.

— Спасибо, — сказал я.

Девушка вздрогнула, но принялась обслуживать Мсалити и Шабу. Я наблюдал за ее техникой. Что ж, может быть, ей и удалось бы выжить в качестве настоящей рабыни из таверны, хотя, конечно, на первых порах ее нещадно пороли бы кнутом.

Обслужив Шабу, девушка выпрямилась, подошла к столу и потянулась за своей кружкой. Мсалити резко отодвинул ее в сторону и удивленно спросил:

— Разве рабыни из таверны пьют за одним столом с хозяевами?

— Ну конечно нет, — рассмеялась темноволосая.

— Тебя могут за это выпороть, — предупредил Мсалити.

— Я знаю, — сказала она и отошла в угол комнаты, где лежала одежда.

— Не одевайся, — остановил ее Мсалити.

— Почему?

— Встань на колени. Вон туда. — Он показал на пол в ярде от стола.

— Зачем?

— Становись, тебе говорят!

Она недоуменно опустилась на колени. Примерно на таком расстоянии всегда сидят рабыни из таверны — достаточно близко, чтобы броситься исполнять малейшую прихоть мужчины, и достаточно далеко, чтобы не мозолить ему глаза.

— Вот видишь, — сказала мне темноволосая. — Меня хорошо подготовили.

— Вижу, — кивнул я.

— Между прочим, — заметил Мсалити, — никто не разрешал тебе открывать рот.

Она недоуменно на него посмотрела.

— Тебя могут за это выпороть.

— Конечно, — рассмеялась девушка и посмотрела на стоящую в углу на коленях блондинку. Лицо дикарки по-прежнему закрывала повязка. Тонкие лодыжки были перетянуты веревкой.

— Ну что, не пора ли отстегать тебя плетью? — спросила темноволосая девушка.

— Нет, — ответил Мсалити.

— Мне показалось, что ты сказал, будто кнут нам еще пригодится.

— Это верно, — кивнул Мсалити.

— Ты сам собираешься ее выпороть?

— Нет.

— Тогда я ничего не понимаю, — произнесла девушка.

— Не пора ли тебе, красавица, возвращаться в таверну Пембе? — спросил он.

— Ни за что! — решительно ответила Эвелина. — Мне сказали, что это был мой последний вечер.

— Пожалуй, — согласился он. — Сегодня, однако, состоится твой первый вечер настоящей работы.

— Ну хватит, — решительно произнесла темноволосая, поднялась на ноги и направилась в соседнюю комнату. Выход ей преградили огромные аскари.

Она резко повернулась к нам и отрывисто произнесла:

— Сейчас же отдайте мне ключ. Я хочу снять эту гадость. — Эвелина с негодованием дернула за ошейник.

— Ключ у меня, — сказал Мсалити и вытащил ключ из кармана тоги.

— Вот как? — Девушка сделала несколько шагов к столу, но он остановил ее резким выкриком:

— Стоять! Кто разрешил приближаться? Она растерянно посмотрела на меня.

— На колени! — рявкнул Мсалити.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала Эвелина.

— На колени! — крикнул Мсалити. Я отметил, что он повторил команду. Настоящие хозяева никогда не повторяют своих команд.

Девушка медленно опустилась на колени.

— Я ничего не понимаю, — повторила она.

Не думаю, чтобы она была бестолковой. Просто земное сознание не могло смириться с мыслью о том, что ее могут вот так просто перевести в другую категорию.

— Отдайте мне ключ, — взмолилась она.

— Чей на тебе ошейник? — спросил Мсалити.

— Пембе, конечно, — ответила девушка.

— Что ты хочешь с ним сделать?

— Снять, что еще?

— Но это ошейник Пембе, — напомнил он.

— Ну и что?

— А то, что только он решает, когда снять и когда надевать этот ошейник.

— Вы что, с ума посходили? — завизжала Эвелина.

— Неужели в твоем бывшем мире все женщины такие тупые? — удивился Мсалити.

— Что значит «в бывшем мире»? — возмущенно воскликнула она.

— Именно то, что я сказал, — спокойно ответил Мсалити. — В том мире, который ты раньше считала своим. Теперь, я надеюсь, ты поняла, что твой мир — Гор, и кроме Гора для тебя не существует других миров.

— Нет! — завизжала она.

— Ты горианская рабыня, — произнес Мсалити.

— Нет! Нет! — закричала девушка. Она вскочила и бросилась к дверям, но один из аскари схватил ее за руку и швырнул на пол посередине комнаты.

— Вы шутите! — испуганно прошептала она.

— Да нет, — усмехнулся Мсалити. — С чего ты взяла?

— Снимите это! Немедленно! — закричала девушка, дергая за ошейник.

— Зачем? — пожал плечами Мсалити, потом повернулся к аскари и что-то быстро сказал им на неведомом мне языке.

Они тут же схватили девушку, оттащили ее к стене, связали руки за спиной и привязали ее к кольцу возле двери. Мсалити медленно выбрался из-за стола и подкинул в руке хлыст.

— Я не рабыня! — крикнула Эвелина, оглядываясь на него через плечо.

— Ты стала рабыней в тот самый момент, когда тебя заклеймили, — сказал он. — Неужели это так трудно понять?

— Нет! Нет! — закричала девушка. — Я же хорошо вам служила! — неожиданно добавила она.

— Неплохо, но больше в тебе нужды нет.

— Я старалась!

— Естественно, — кивнул он. — Рабыня должна изо всех сил стараться угодить своим хозяевам.

— Я ваша коллега! — выкрикнула она.

— Ты всегда была рабыней, дура!

— Об этом узнает ваше начальство! — с угрозой крикнула Эвелина.

— Действительно дура, — сплюнул Мсалити. — Неужели ты думаешь, что я не согласовываю с ними свои действия? Неужели еще не понятно, что таких идиоток, как ты, привозят сюда только для того, чтобы надеть на вас ошейник?

— Нет! — плакала девушка. — Нет! Нет! Он подошел к ней и встал за ее спиной с хлыстом в руках.

— Шаба! — крикнула она.

— В ваших услугах действительно больше нет нужды, дорогая, — произнес Шаба.

— Нет! — кричала она. — Нет!

— Послушай, рабыня, — произнес Мсалити. — Ты долго испытывала мое терпение. Теперь ему подошел конец. Не будем говорить о бесчисленных ошибках, которые ты совершила в прошлом. Коснемся лишь самых последних. Буквально несколько мгновений назад ты прикоснулась к кружке, которая стояла на столе хозяев, как к своей собственной. Если бы тебя вовремя не остановили, ты бы не задумываясь из нее выпила. Кроме того, ты говорила, не спросив на то разрешения. Несколько раз мне пришлось повторять для тебя команду. И последнее. Буквально сейчас ты посмела обратиться к свободному человеку по имени.

— Мсалити! — взмолилась темноволосая.

— Ну вот, — сокрушенно произнес он. — До чего же бестолковая рабыня. Ей только что сделали замечание, а она повторяет ошибку.

— Ты не осмелишься меня ударить!

— Помнишь, я тебе говорил, что хлыст нам еще пригодится? — усмехнулся Мсалити. — А ты мне ответила, что будешь ждать этого момента?

— Не бей меня, — заплакала девушка.

— Приготовься к тому, что тебя как следует выпорют, рабыня, — строго произнес он.

— Я не боюсь кнута, — ответила девушка.

— А тебя когда-нибудь им били? — поинтересовался Мсалити.

— Нет, — призналась она.

— Тебе не понравится это ощущение.

— Я не из тех потаскух, которые при первом же прикосновении плетки начинают лизать ноги мужчинам, — гордо ответила темноволосая.

— Поговорим после того, как ты отведаешь кнута, — проворчал Мсалити.

Девушка напряглась, ожидая удара. Вцепившиеся в кольцо пальцы побелели. В следующее мгновение пятихвостый горианский кнут опустился на тело. Я видел, как исказилось ее лицо. Она зажмурилась, из-под ресниц закапали слезы. Она до сих пор не могла поверить, что это случилось.

— Нет, — шептала девушка, — этого не может быть.

Со вторым ударом Мсалити не торопился. Он хорошо знал кнут. Он выждал несколько ин, чтобы до нее дошла боль от первого удара.

Зато когда он хлестнул второй раз, девушка завизжала от боли и ужаса, пальцы ее разжались, и она ткнулась лицом в стену. Теперь по ее телу текли две волны боли, накатываясь и усиливая друг друга. Второй удар попал в резонанс первому и оказался в сотни раз больнее.

— Не надо! — закричала она. — Хватит! Я сделаю все, что вы потребуете!

Тогда Мсалити приступил к порке.

— Не надо, господин! — вопила она, извиваясь на кольце.

Сама по себе порка не была жестокой. Другое дело, Мсалити исполнил ее мастерски. Девчонка действительно прочувствовала кнут.

— Пощади меня, господин! — плакала она.

После десяти или двенадцати ударов Мсалити опустил кнут и что-то сказал аскари. Те отвязали девушку, и она повалилась на пол.

— К ногам! — приказал Мсалити. Эвелина подползла к его ногам.

Мсалити с презрением посмотрел на лежащую на животе женщину и произнес:

— Какое же ты ничтожество!

Я вспомнил, что именно эти слова произнесла темноволосая девушка по отношению к белокурой рабыне. Дикарка по-прежнему стояла на коленях с завязанными глазами. Она, безусловно, поняла, что рядом с ней воспитывают подругу по несчастью.

— Да, господин, — прошептала Эвелина.

— Смотрите, — сказал Мсалити и подмигнул мне и Шабе. — Налу! — резко скомандовал он, и девушка задергалась, торопясь побыстрее встать на колени в позу рабыни для удовольствий. — Ничтожная, ненавистная рабыня, — бросил Мсалити.

— Да, господин, — рыдая произнесла темноволосая.

Я вспомнил, что эти слова она тоже говорила, обращаясь к белокурой дикарке.

Эвелина тихо плакала, стоя на коленях перед Мсалити. Он повернулся к аскари и протянул одному из них ключ от ее ошейника.

— Несколько дней назад тебя продали Пембе. Сегодня тебя доставят в его таверну.

— Хорошо, господин, — едва слышно произнесла девушка.

— А ты ему, похоже, понравилась. Он всерьез считает, что из тебя может получиться рабыня. Не знаю, не знаю. Но на твоем месте я постарался бы его не разочаровывать. Пембе очень нетерпеливый человек. Он уже отрубил много рук и ног у непослушных и бестолковых рабынь.

— Да, господин, — прошептала девушка, побледнев от ужаса.

Аскари рывком подняли ее на ноги и поволокли к выходу.

— Господин! — взмолилась она. — Могу ли я к тебе обратиться?

— Говори, — снисходительно кивнул Мсалити.

— Скажи, есть ли у меня имя?

— Нет. Его даст тебе Пембе. Если захочет.

— Господин?

— Что еще?

— Скажи, сколько ты за меня получил?

— Просыпается тщеславие рабыни? — усмехнулся он. — Что ж, может быть, из тебя и выйдет толк. Она жалобно смотрела на него.

— Я получил за тебя четыре медных тарска, — произнес Мсалити.

— Так мало? — вырвалось у девушки.

— С моей точки зрения, это гораздо больше, чем ты стоишь. — Он махнул аскари, и они рывком вывели девушку из комнаты. В прихожей один из них подобрал кусочек желтого невольничьего шелка, в котором девушка прислуживала в таверне, и привязал его к ее ошейнику. В дверях она на мгновение задержалась, пытаясь поймать мой взгляд, но один из аскари толкнул ее в спину, и она вылетела на улицу.

Я поднялся из-за стола.

— Увидимся завтра вечером, как и договаривались, — сказал я.

— Принеси фальшивое кольцо и бумаги, — напомнил Шаба.

— А ты не забудь принести настоящее, — сказал я.

— Кольцо будет при мне, — пообещал Шаба. В последнем я нисколько не сомневался.

Мсалити тоже готовился к уходу. Он на моих глазах превращался в нищего по имени Кунгуни — уже успел засунуть под одежду тряпичный горб и теперь прилаживал перед зеркалом на щеку шрам.

— Что вы будете делать с этой рабыней? — спросил я, показывая на стоящую на коленях блондинку.

— Теперь она нам не нужна, — ответил он.

— Сколько ты отдал за нее Учафу? — спросил я.

— Пять серебряных тарсков, — вздохнул Мсалити.

— Я дам тебе шесть.

— Она очень горячая, — прищелкнул языком Мсалити.

— Ты уже подвергал ее испытанию изнасилованием?

— Нет, только прикосновением рук господина.

— Это надежный тест, — сказал я.

— Я согласен взять за нее шесть серебряных тарсков, если ты, конечно, не шутишь, — произнес Мсалити.

Я дал ему шесть серебряных тарсков, и девушка стала моей. Вообще-то они могли отдать ее мне и даром. Видно, Мсалити очень хотелось вернуть свои деньги. Я его понимаю. Это слишком суровый и деловой человек, чтобы разбрасываться такими суммами. Мое предложение его явно обрадовало. Он понимал, что так дорого он ее все равно не продаст.

В очередной раз превратившись в нищего, Мсалити снял с девушки кандалы, ошейник и веревку, которой она была привязана к кольцу в стене. Потом толкнул ее в мою сторону.

Глаза девушки были по-прежнему завязаны, и она растерянно вытянула перед собой руки.

— Теперь я твой хозяин, — сказал я.

— Хорошо, господин, — ответила девушка и попыталась снять повязку.

— Не надо! — строго сказал я.

— Хорошо, господин. — Она опустила голову, но я видел, что губы ее дрожали.

— Повязку можешь оставить себе, — улыбнулся Мсалити. — Сними ее, когда уйдете подальше отсюда.

— Запомни, — сказал я, обращаясь к рабыне, — ты не имеешь права прикасаться к повязке без моего разрешения.

— Да, господин, — ответила она уже спокойнее.

— До завтра, — кивнул мне Мсалити.

— До завтра, — ответил я. Он ушел.

— Вот мы и остались одни, — сказал я Шабе. Девушка в счет не шла. Она была обыкновенной рабыней.

— Да, — сказал Шаба, поднимаясь из-за стола. Я оценил дистанцию.

— Кто ты на самом деле? — спросил он.

— Полагаю, — сказал я, — кольцо и сейчас при тебе. Ты бы не стал оставлять его без присмотра.

— Ты проницательный человек, — усмехнулся Шаба и поднял левую руку. На указательном пальце красовалось кольцо из клыка. Ногтем большого пальца он нажал на потайную пружинку, и крышка сдвинулась в сторону.

— Канда? — спросил я.

— Да.

— Чтобы от нее была польза, ты должен меня ударить этим кольцом, — заметил я.

— Достаточно будет одной царапины.

— Время от времени люди идут на риск, — сказал я.

— Мне приходится делать это слишком часто, — откликнулся он, сунул руку в карман и в следующее мгновение замерцал и исчез из виду.

— Завтра, — сказал я, — я принесу фальшивое кольцо и бумаги.

— Отлично. Думаю, теперь мы хорошо понимаем друг друга.

— Да.

— Приятно иметь дело с честными людьми, — произнес он.

— Я испытываю по отношению к тебе такие же чувства, — сказал я.

Затем взял рабыню за руку и вышел из дома.




13. Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В «ЗОЛОТОЙ КАЙЛУАК»


— Да ты не бойся, — сказал я Пембе. — Это было временное расстройство здоровья. Руки его тряслись.

— Ну, посмотри на меня. Видишь, никакой чумы нет.

— Кожа у тебя действительно чистая, — удивленно произнес хозяин таверны. — И глаза тоже.

— Ну конечно!

— И чувствуешь ты себя хорошо? — неуверенно спросил он.

— Отлично себя чувствую, — рассмеялся я.

— Добро пожаловать в «Золотой кайлуак», — облегченно проговорил Пембе.

— Я отлучусь на мгновение, — произнес я и отошел от стойки. Я вернулся к стене, возле которой оставил свою рабыню, и приказал ей опуститься на колени, взяться руками за щиколотки и лечь на спину.

— Не смей менять позу, пока не разрешу.

— Господин? — обратилась ко мне рабыня.

— Говори.

— Скажи, кто ты? Кто мой хозяин?

— Прикуси язык, — велел я.

— Хорошо, господин.

Я вернулся к стойке.

— У тебя есть белая рабыня? Варварка? — спросил я хозяина.

— Да, — ответил он. — Приобрел ее сегодня за четыре тарска. Еще ни разу не выпускал. Я швырнул ему медный тарск.

— Паги и рабыню.

— Ты знаешь аскари Мсалити?

— Успел познакомиться, — ответил я. Пембе обернулся к своему помощнику.

— Приведи новую рабыню! Отлично! — добавил он, потирая руки. — На девчонку уже поступил заказ.

Помощник хозяина вытолкал из-за занавески обнаженную девушку. Теперь на ней не было даже клочка невольничьего шелка.

— Думаю, ты скоро вернешь свои четыре тарска.

— Не забывай, что пага тоже чего-то стоит, — проворчал хозяин.

— Это верно, — согласился я.

— Она у нас новенькая. Если что не так, ты мне скажи. Я прикажу ее выпороть. Деньги тебе сразу же вернут.

— Отлично, — произнес я. — Я буду вон за тем столом. — Я показал на столик в дальнем конце таверны, недалеко от задрапированного красным шелком алькова.

— Хорошо, господин, — поклонился Пембе.

Я решил не возвращаться сразу домой. Если за мной установили слежку, пусть помучаются. К Пембе я пришел, естественно, только ради его новой рабыни. Прислуживая мне, Шабе и Мсалити, девчонка меня возбудила. Тогда она думала, что изображает из себя рабыню в таверне. Я ее захотел. Теперь я ее получу. Кстати, и для нее лучше, если я буду у нее первым. Как-никак я лучше других на Горе разбираюсь в проблемах девушек с Земли.

Обычно первые две-три ночи самые трудные для выживания в паговых тавернах. За это время девушка должна усвоить, что она — рабыня из таверны. Если же она этого не понимает, вряд ли из нее вообще что-то получится. Чаще всего дело кончается тем, что какой-нибудь посетитель перерезает ей горло, доведенный до белого каления бестолковостью и неловкостью невольницы. Потом, конечно, ему придется выплатить хозяину полную стоимость рабыни, плюс медный тарск, а то и два, в качестве моральной компенсации.

Помощник хозяина вытолкнул девушку на середину таверны. Пембе покачал головой и вручил ей кувшин с пагой. Затем показал на меня.

Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула и едва не разлила всю пагу. Хорошо, что она этого не сделала. Медленно и осторожно рабыня из таверны приблизилась к моему столику и опустилась на колени.

— Прижми кружку к животу, — приказал я. Она послушно исполнила команду.

— Паги, господин? — прошептала она.

— Да.

Девушка зарыдала.

— Поцелуй кружку.

Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:

— Ваша пага, господин.

— Твой хозяин уже подобрал тебе имя? — спросил я.

— Еще нет, господин.

— Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, — сказал я.

— Хорошо, господин.

— Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.

— Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.

— Еще, — сказал я.

— Меня зовут Эвелина, — произнесла она. — Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!

— Хорошо, — похвалил я рабыню.

Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.

— А ты красивая рабыня.

— Спасибо, господин.

— Говорят, ты — белый шелк?

— Я девственница, господин.

— Это и называется белым шелком.

— Да, господин.

— Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? — спросил я. Она подняла голову.

— Смотри, — предупредил я. — Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.

— Да, — тихо произнесла девушка. — Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.

— Скоро узнаешь, — обнадежил ее я.

— Да, господин.

На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.

— Позволь мне сказать, господин, — робко произнесла рабыня.

— Да?

— Господин собирается меня использовать?

— Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.

Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.

— Господин собирается уходить? — спросила рабыня.

— Иди в альков, — приказал я.

Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.

Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.

Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.

— Ты посадил меня на цепь, господин, — растерянно произнесла рабыня.

— Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, — усмехнулся я. — Ну-ка, посмотри сюда! — Я показал на крючок рядом с полкой. — Что ты здесь видишь?

— Невольничий кнут, — побелевшими губами пролепетала она.

— Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.

— Да, господин.

— Это камера подчинения.

— Да, да, господин.

— Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.

— Да, господин.

— Сейчас я к тебе прикоснусь.

— Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.

— Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.

— Да, господин. — Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.

— Ты готова подчиниться мне полностью?

— Да, господин, — прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. — Коснись меня еще раз.

Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.

— Ай! — взвизгнула девчонка.

Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.

Тогда я остановился.

— Какое странное ощущение, — сказала она. — Что это было?

— Теперь тебя надо выпороть.

— Почему, господин?

— Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.

Она растерянно посмотрела на меня.

— Ты вовсе не фригидна, девочка, — усмехнулся я. — Ты очень горячая рабыня.

— Нет, нет! Я не горячая рабыня! — замотала она головой.

— Сейчас посмотрим.

— Как ты можешь после этого меня уважать? — неожиданно произнесла она.

— Тебя никто не уважает, — пожал я плечами. — Ты всего лишь рабыня.

— Да, господин.

— У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.

— Но я хочу хотя бы уважать сама себя, — сказала она, отвернув голову в сторону.

— Ты должна не уважать себя, а быть собой, — поправил ее я.

Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.

— Я не могу осмелиться быть сама собой.

— Разве женщина не может быть женщиной? — спросил я.

— Не может! — вдруг крикнула она. — Это унизительно!

— Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?

— Она должна быть такой, как мужчина.

— Но ты же не мужчина, — возразил я.

— Я не могу стать женщиной, — заплакала она.

— Почему?

— Потому что женщина в глубине души — рабыня.

— Разве плохо, если рабыня станет рабыней? — спросил я.

— Плохо! — крикнула она.

— Почему? — настаивал я.

— Не знаю! — зарыдала девушка. — Я не знаю.

— Разве может быть плохим то, что естественно? Разве плохо, если камень — это камень, а дерево — это дерево?

— Нет.

— Почему же тогда плохо, если рабыня становится рабыней? — спросил я.

— Не знаю, — покачала она головой.

— Может быть, в этом нет ничего плохого?

— Я даже боюсь об этом подумать, — призналась девушка и вдруг добавила: — Пожалуйста, не переставай меня трогать, господин.

— Рабыня просит?

— Да, господин. Эвелина умоляет тебя. Не переставай к ней прикасаться.

Я нежно поцеловал ее груди, при этом снова начал ее трогать.

— Спасибо тебе, господин, — застонала она. Потом, совершенно неожиданно, она попыталась вырваться. Цепи, разумеется, не позволили ей этого сделать.

— Что случилось? — спросил я.

— Я должна сопротивляться. Я не должна поддаваться этому ощущению!

— Почему?

— Я ощущаю в себе что-то новое. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Это как волны… Они поднимаются из глубины, завладевают всем моим существом. В это трудно поверить. Невероятное, фантастическое ощущение! Нет! Нет! Ты должен остановиться!

— Почему?

— Потому что я пошла тебе навстречу.

— Как это?

— Как рабыня, которая идет навстречу своему господину.

— Ты и есть рабыня.

— Да, господин, — вздохнула она.

— Ты находишься в камере подчинения, — напомнил я.

— Ты не оставляешь мне никакого выбора.

Я улыбнулся.

— Сейчас я дам тебе возможность выбрать. Первый и последний раз.

— Выбрать? — растерялась рабыня.

— Я предоставляю тебе выбор невольницы. Ты можешь либо уступить, либо умереть.

— Я предпочитаю уступить, господин, — испуганно проговорила она.

— Естественно, — усмехнулся я. — Ты же рабыня.

— Спасибо, господин, — тихо произнесла девушка.

— В следующий раз, — строго сказал я, — выбора у тебя не будет.

Я начал снова к ней прикасаться, вознося ее на высоты, которые она выбрала.

— Аййи! — вопила она. — Я отдаюсь тебе, господин!

Между тем сегодня я не собирался ею овладевать.

— Пожалуйста, погладь меня еще! — просила она. Как трогательно выглядели ее маленькие ладошки, время от временя сжимающиеся в кулачки!

— Я даже не подозревала, что бывают такие ощущения, — призналась девушка.

— Это пустяки, — ответил я.

— Пустяки! — возмущенно воскликнула она. — Никогда раньше я не испытывала ничего подобного!

— Маленький оргазм невольницы, — сказал я.

— Я почувствовала, что готова подчиниться тебе безоговорочно. Мне так понравилось это ощущение!

Спустя некоторое время я снова начал ее гладить.

— Что собирается сделать господин со своей рабыней? — спросила она.

— Немного ее поучить, — ответил я.

— Да, господин.

На этот раз она начала кричать и извиваться уже через десять ен. Неожиданно она посмотрела на меня широко открытыми, испуганными глазами.

— Опять! Это наступает опять! Только на этот раз гораздо сильнее! Я не вынесу! Оно убьет меня! Я умираю!

— Не умрешь, — сказал я.

— Айии! — завизжала рабыня, мотая головой. Потом крики ее перешли в рыдания. — Я скована цепью. Держи меня. Не отпускай. Пожалуйста, господин! Не отпускай меня!

Я поцеловал ее. Овладевать ею я пока не хотел.

Она смотрела на меня, запрокинув голову.

— Пожалуйста, господин, войди в меня! Я хочу принадлежать тебе безвозвратно. Сжалься надо мной! Умоляю!

— Позже, — сказал я. — Ты еще не разогрелась.

— Хорошо, господин, — испуганно пролепетала она.

На рассвете я проснулся от прикосновения нежных губ Эвелины.

Ночью я ее расковал, за исключением кандалов на левой лодыжке.

Она разбудила меня так, как я ее научил. Приятно просыпаться подобным образом. Я гладил ее волосы, в то время как она доставляла мне наслаждение.

Ночью я показал ей кое-какие маленькие хитрости, элементарную технику рта, рук, грудей, волос, губ, стоп и языка. Это поможет девчонке выжить в таверне Пембе. Самое же главное — я объяснил ей чрезвычайную важность подчинения, основу основ поведения рабыни. Отсюда вытекает все остальное.

Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.

— Доведи дело до конца, рабыня, — сказал я.

— Конечно, господин!

Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.

Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.

— Уже утро, господин, — прошептала она.

— Да, — сказал я.

Она преданно смотрела мне в глаза.

— Говори, — приказал я.

Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.

Он — Господин, а я — Рабыня

Он — хозяин, а я — собственность

Он командует, а я подчиняюсь

Он получает удовольствие, а я его доставляю

Почему это так?

Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.

Я положил ee на спину спину и улыбнулся:

— Доброе утро, рабыня!

— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.

— Хорошо ли ты спала? — спросил я.

— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!

— Снились ли тебе сны?

— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.

— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.

— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.

— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.

— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.

— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.

— Может быть, — задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.

— Ошейник — наша судьба, — сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, — кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.

— Уже утро, — сказал я.

— Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?

— Естественно, — ответил я. — Девочка из таверны.

— Подожди немного, — взмолилась она. — Побудь со мной еще чуть-чуть.

— Хорошо, — улыбнулся я.

— То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?

— Для меня это была обычная ночь с рабыней.

— О! — воскликнула она.

— Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.

— Любой заставил бы меня так уступить? — недоверчиво переспросила она.

— Естественно, — ответил я. — Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?

— Я его ненавижу. И люблю одновременно.

— Любишь?

— Да! — воскликнула она. — Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!

— Похоже, на тебя не зря надели ошейник, — заметил я.

— Конечно. Потому что я — настоящая рабыня.

— Правильно, — сказал я. — Рабыня.

— При этом, — добавила она, — я остаюсь женщиной Земли. — Она схватилась руками за ошейник. — Как это все-таки жестоко — надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?

— И не надейся.

— Никогда?

— Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.

— О! — произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. — Ты меня так и не выпорол…

— Время еще есть, — сказал я.

— Нет! Нет, что ты! — Она уже познала кнут. — Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? — спросила Эвелина.

— Нет.

— Почему?

— Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.

— Да, — произнесла она наконец. — Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, — сказала она неожиданно резко. — Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?

— Твоя рабская натура просто бросается в глаза, — заметил я.

— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же горианский мужчина.

— Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.

— И вот я стала рабыней.

— Да.

— Я против этого не возражаю, — улыбнулась девушка.

— Твое мнение никого не интересует.

— Я знаю. — Она умиротворенно кивнула. Снаружи двигали столы, стулья и мыли пол. Я сел.

— Мне пора.

— Ты оставишь меня здесь? — испуганно спросила рабыня.

— Да.

— Пожалуйста, побудь со мной еще немного.

— Пытаешься меня удержать?

— Да, — кокетливо произнесла она. — При помощи чар рабыни.

— Только не говори как земная девушка, — поморщился я.

— Я не земная девушка, — испуганно поправилась она. — Я — рабыня Гора.

— Другое дело.

Она скользнула вниз и принялась меня целовать.

— У меня нет времени, — сказал я.

— Задержись хотя бы ненадолго, — взмолилась она. Мне показалось, что она очень боится остаться одна. В глазах ее застыло отчаяние.

— Похоже, ты действительно начинаешь понимать значение ошейника, — сказал я.

— Да, господин.

— Ну что, выбрала бы ты сейчас свободу?

— Нет, господин. Я уже была свободной женщиной. И я была рабыней. Я знаю и то и другое.

— Разве свобода не представляет большой ценности?

— Конечно, господин, свободу надо ценить. Но еще больше я ценю свое рабство.

Я посмотрел на девушку.

— Я выбираю ошейник, — сказала она. — Цепи, кандалы и руки хозяина на моем теле.

Я подтянул ее поближе и уложил на спину.

— Возьми меня грубо, господин, — попросила она. — Грубо и безжалостно.

— Хорошо.

— Изнасилуй меня как последнюю рабыню, — взмолилась она.

— За этим дело не станет, — пообещал я. Через несколько мгновений она уже визжала и задыхалась от наслаждения.

— Никогда не думала, что быть изнасилованной так приятно, — прошептала Эвелина, когда все кончилось. — Все произошло так быстро и так жестоко… Побудь со мной еще немного, господин!

Я оттолкнул ее ногой на край алькова и задумался, закинув руки за голову.

— Пожалуйста, прикоснись ко мне, — прошептала она.

— Помолчи, — сказал я.

— Хорошо, господин. Я начал одеваться.

Она поднялась и встала на колени, ошеломленно качая головой.

— Что ты со мной сделал, господин! — Ее до сих пор била дрожь

— Сандалии, — приказал я.

Она подползла к моим ногам и надела на меня сандалии, после чего аккуратно и быстро завязала тесемки.

— Что ты со мной сделал! — С этими словами она прижалась лицом к моим ногам. Я не стал ее пинать.

— Я стала настоящей рабыней! Это такое счастье! Я стала рабыней!

— Все хорошо, — сказал я, поднимая ее за руки. — Рабыня должна быть рабыней. Все правильно.

— Я стала настоящей рабыней! — повторяла она.

— Да, — сказал я, толчком повалил ее на пол, развернулся и вышел из алькова.

— Господин! — закричала мне вслед Эвелина. — Последний раз поцелуй меня, господин! — Она побежала за мной на коленях, пока цепь, к которой была прикована ее нога, не натянулась до предела. Я нагнулся и поцеловал рабыню

— Вначале ты меня изнасиловал, — сказала она со слезами на глазах. — А потом оттолкнул ногой.

— Правильно, — кивнул я.

— Забери меня, господин! Возьми меня с собой! Не оставляй меня здесь!

Она была агентом кюров.

— Говори! — приказал я.

Он — Господин, а я — Рабыня

Он — хозяин, а я — собственность

Он приказывает, а я подчиняюсь

Он получает удовольствие, а я его доставляю

Почему это так?

Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.

— Каждую ночь в течение месяца повторяй эти слова, — приказал я.

— Да, господин

— И днем тоже. По нескольку раз.

— Да, господин.

— Они помогут тебе выжить.

— Спасибо тебе, господин.

— Старайся во всем угождать мужчинам.

— Теперь у меня по-другому и не получится, — улыбнулась она.

— Не забывай о том, что ты — рабыня.

— Да, господин.

— Сейчас тебе в это трудно поверить, но придет время, когда от одного прикосновения к шторам алькова ты будешь горячей и мокрой.

— Мне совсем не трудно в это поверить, господин, — прошептала Эвелина. — Один вид этих штор действует на меня возбуждающе. — Она прикоснулась к ошейнику. — Даже ошейник меня возбуждает. Ползать по шкурам, стоять на коленях перед мужчиной — все действует на меня возбуждающе. Я просто умираю от желания, когда подумаю, что ты можешь прикоснуться к моему обнаженному телу.

— Полагаю, ты выживешь, рабыня, — сказал я.

— Можно я еще раз поцелую твои ноги?

Я не стал отказывать рабыне в этой радости. Я чувствовал на своих стопах ее губы и слезы.

— Пожалуйста, забери меня с собой, господин! — рыдала она.

Я последний раз посмотрел на валяющуюся в моих ногах рабыню. Раньше она была агентом кюров.

Потом я повернулся и вышел из алькова.

— Господин!

Я не удержался и обернулся, чтобы взглянуть на нее последний раз. Прикованная к левой ноге девушки цепь натянулась до предела.

— Купи меня! Пожалуйста! Не оставляй меня здесь!

— Ну, как рабыня? — поинтересовался помощник хозяина, оторвавшись на минуту от подметания пола.

— Я не стану настаивать на возврате денег, — сказал я.

— Думаешь, из нее выйдет толк? — Пембе волновался.

— Трудно сказать, — пожал я плечами. — Думаю, что толк все-таки будет.

— Это хорошо, — отозвался помощник. — А то мне уже надоело оттаскивать трупы в гавань.

Я подошел к тому месту, где оставил белокурую рабыню. Она, конечно, уснула и во сне улеглась на пол, нарушив мое требование не менять позу. Лицо ее по-прежнему скрывала повязка.

Я тихонько к ней прикоснулся. Рабыня застонала, потом вздрогнула, осознав, что ее проступок замечен. Она тут же выпрямилась, обхватила лодыжки руками и поспешила принять нужную позу.

— Не надо, — мягко произнес я и поднял ее с пола. Она показалась мне очень легкой. Думаю, в ней было не больше ста десяти фунтов.

— Я выйду через черный ход, — сказал я помощнику хозяина.

— Как тебе угодно, — ответил он.

Снаружи я выждал несколько мгновений, следя за тем, не приоткроется ли дверь за моей спиной, не шелохнется ли пыль на аллее, не промелькнет ли силуэт на соседней крыше. Все было спокойно.

Я посмотрел на лежащую в моих руках девушку. Она снова уснула. На мгновение я едва не испытал к ней нежность. Последние несколько недель этой дикарке пришлось нелегко. Ей выпала роль пешки в большой игре. Кроме того, свободным и гордым женщинам Земли зачастую трудно смириться с тем, что они превращаются в рабынь, собственность других людей. Пусть поспит, и я нес девушку по пустынным улицам Шенди. Я не стал идти кратчайшим путем к своему жилью.




14. ДЕВУШКА СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ КРАСИВЕЕ; МНЕ ПРИХОДИТСЯ ОСТАВИТЬ САСИ


Саси отворила дверь.

— Господин!

— Приготовь цепь для новой рабыни, — сказал я.

— Хорошо, господин.

Мне показалось, что Саси не очень обрадовалась, когда я перенес через порог спящую блондинку и уложил ее на кучу соломы возле невольничьего кольца. Обычно через порог переносят на руках тех рабынь, которые будут постоянно проживать в доме хозяина. Исторически эта традиция восходит к брачным церемониям Земли.

Женщины инстинктивно жаждут рабства. И понятно их негодование, когда они встречают недостаточно сильного и властного мужчину.

Разумеется, далеко не все горианские рабыни попадают в дом хозяина на его руках. Многие ползут на коленях, кое-кого загоняют пинком. В любом случае женщина должна почувствовать, что здесь ей придется подчиняться сильному и властному мужчине.

— Это девушка с «Пальмы Шенди»? — удивленно спросила Саси. Блондинка настолько устала, что даже не проснулась.

— Да, — сказал я.

Саси прикрепила короткую цепь к невольничьему кольцу и открыла ключом кандалы для ног.

— Зачем она тебе?

— Она представляет для меня интерес, — ответил я. — По крайней мере, на данное время.

Саси положила ключ от замка на полочку поближе к крюку, на котором висел невольничий кнут. На одной из потолочных балок крепилось кольцо для порки; при помощи блочного механизма оно могло опускаться и подниматься. К такому кольцу удобно привязывать рабыню во время наказания. Я предпочитаю снимать комнаты с обстановкой.

Я прикрыл блондинку одеялом. Бедняга так и не проснулась.

— Меня ты через порог не переносил, — с укором произнесла Саси.

— Почему? Ты была завернута в одеяло, которое я перебросил через плечо.

— Нет, я имею в виду первый раз.

— В первый раз я просто приказал, чтобы ты пришла на мое одеяло.

— Никогда этого не забуду! — воскликнула рабыня, зардевшись от счастья. — Ты действительно приказал мне прийти на твое одеяло!

Иногда делают по-другому. Когда хозяин приводит девушку в пустой и необжитой дом, он приказывает ей войти первой, развести огонь, подогреть вино, расстелить меха и забраться под них голой.

В таких случаях девушка заходит в дом не связанная.

— Очень трудно передать чувство, которое испытывает девушка в такие минуты, — задумчиво произнесла Саси.

— Почему трудно? — усмехнулся я. — Это чувства рабыни.

— Да, наверное. Просто мужчине никогда не понять, как дорог женщине ее ошейник. Ему никогда не понять всей глубины чувств и эмоций, которые испытывает стоящая перед ним на коленях женщина.

— Не сомневаюсь, что и свободные женщины способны испытывать эмоции, — сказал я.

— Я была свободной, — ответила Саси. — Но я даже понятия не имела, что значит это чувство. В этом просто не было необходимости. Все изменилось в тот момент, когда я стала рабыней. Теперь мне приходится прислушиваться к состоянию других людей. Никогда раньше я не была такой восприимчивой. Кроме того, теперь я не могу поступать по-своему. Мне приходится следовать воле мужчины. Мне отдают приказы, которые я обязана беспрекословно исполнять. Это затрагивает самую мою суть, господин.

— Естественно. Ты же рабыня.

— Да, — сказала она. — Рабыня и женщина.

— Это одно и то же.

— Мужчина, который первым разобрался в женской сути, подошел к ней с кнутом, — со счастливой улыбкой произнесла Саси.

— Сними-ка с меня сандалии, — велел я.

— Никогда раньше я не чувствовала себя такой зависимой, беспомощной и такой полной жизни, — проговорила она, опускаясь возле моих ног. — Теперь я должна ползти к тебе по первому твоему требованию, развязывать тебе шнурки, делать все, что ты захочешь. Я такая счастливая!

— Не отвлекайся, — строго сказал я.

— Да, господин. — Саси сняла сандалии, поцеловала их и преданно посмотрела мне в глаза.

— Сегодня, прежде чем мы выйдем из этой комнаты, я проколю тебе уши.

— Спасибо, господин! — воскликнула девушка.

— Значит, ты навсегда останешься рабыней.

— Да, господин.

— Это повысит твою цену.

— Да, господин, — улыбнулась девушка.

— И еще, — добавил я, глядя на спящую блондинку. — Ее уши я тоже проколю.

Она была агентом кюров. Из практических соображений надо было сделать так, чтобы она всегда оставалась рабыней.

Я подошел к спящей девушке и сдернул с нее одеяло. Дикарка заворочалась, почувствовав утреннюю прохладу.

— Нет, — пробормотала она по-английски, — еще рано. Я еще не хочу вставать.

Она вытянула руку, пытаясь найти одеяло Я взял ее за руку и рывком посадил на солому.

— О! — воскликнула девушка, возвращаясь к реальности. Испуганно пошарив вокруг себя, она поняла, что сидит на куче соломы, брошенной на деревянный пол.

— Кто здесь?

Я молчал.

— Это мой господин?

— Да.

— Кто мой господин?

— Твой господин — это я.

— Но кто ты? — отчаянно выкрикнула она.

— Я — твой господин.

Она застонала и покачала головой. Верхнюю часть ее лица по-прежнему закрывала плотная повязка.

— Почему ты не даешь мне себя увидеть? Я молчал.

— Что ты собираешься со мной сделать? На этот вопрос я тоже не ответил.

— Чего ты от меня хочешь? — расплакалась она. — Пожалуйста, не надо! Я еще девушка! — Губы ее дрожали. — Не надо! Нет! Пожалуйста! Не отнимай мою девственность так! Я же ничего не вижу! Я даже тебя не вижу! Слышишь? Я не вижу тебя! — Потом она беспомощно зарыдала.

— Я твой господин, рабыня, — сказал я.

— Да, господин.

Я не давал ей пошевелиться.

— Как это сладостно и неповторимо, — пробормотала она. — Я чувствую себя такой беспомощной. Без твоего разрешения я не могу даже пошевелиться.

Я молчал.

— Господин подарит своей рабыне поцелуй? — спросила она.

Я прикоснулся губами к ее губам, и она выгнулась мне навстречу. Потом бессильно уронила голову на солому.

— Спасибо тебе, господин!

— Первый раз тебе, наверное, было больно? — спросил я

— Нет. Совсем нет.

— Тебе понравилось? — спросил я.

— Да. Только…

— Что?

— Теперь мне хочется тебе отвечать. Можно я буду двигаться, господин?

— Можно, — улыбнулся я.

— О! — нежно простонала она. — Никогда раньше мужчина не стискивал меня в объятиях. Я даже не подозревала, как это сладостно. Я чувствую себя такой беззащитной! Это очень меня возбуждает. О, как это меня возбуждает!

Она задрожала и прижалась ко мне, осыпая мое лицо поцелуями. Потом, задыхаясь от наслаждения, замотала головой из стороны в сторону.

Неожиданно девушка стиснула мои руки.

— Господин?

— Да?

— Мы здесь одни?

— Нет.

— О! — в ужасе воскликнула она. — Не может быть! Кто здесь еще?

— Еще одна женщина.

— Нет! Нет! — заплакала она.

— Не бойся, — успокоил ее я. — Это всего лишь рабыня.

— Скотина! — крикнула вдруг она. — Каким унижениям ты меня подвергаешь! Ты можешь изнасиловать меня, как рабыню, но ты больше не увидишь моих ласк!

Я потрясеннo посмотрел на Саси. Она растерянно пожала плечами.

Лежащая подо мной девушка уперлась руками в мою грудь, отвернула голову в сторону и произнесла:

— Можешь делать со мной что хочешь. Я даже не пошевелюсь.

— Ты что, ищешь неприятностей? — строго спросил я.

— Нет.

— Ты уже отведала кнута?

— Да, господин.

— Хочешь еще?

— Нет, господин.

— Тогда я разрешаю тебе отвечать на мои ласки, — сказал я.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу этого делать в присутствии другой женщины? — прошептала она мне в ухо.

— Двигайся! — приказал я.

— Это приказ? — уточнила девушка.

— Да.

— Как ты можешь отдавать такие приказания?

— Да вот так. Как отдал. И впредь ты всегда будешь отвечать на мои ласки и двигаться, как положено рабыне.

— Хорошо, господин, — прошептала девушка и принялась робко отвечать на мои движения. — Я постараюсь забыть, что в комнате присутствует другая женщина, — прошептала она.

— Почему это? — спросил я. — Наоборот, постоянно думай о том, что она здесь. Сосредоточься на этой мысли. Покажи ей, на что ты способна.

— Господин, разве не постыдно демонстрировать свою страсть?

— Почему?

— Не знаю.

— Назови хотя бы одну причину.

— В руках мужчины женщина становится рабыней, — произнесла она.

— Это бесспорная истина, — согласился я. — Но воспринимать ее как минус могут только свободные женщины.

— Ну да, — неуверенно проговорила она.

— А ты — уже рабыня.

— Да.

— Для рабыни нет ничего зазорного в том, чтобы продемонстрировать свою страсть.

— Полагаю, — произнесла она, — рабыне позволяется быть страстной?

— Не только позволяется, — усмехнулся я. — Рабыня просто обязана быть страстной. Более того, настоящая невольница всегда гордится своей страстностью, считая ее величайшим достижением и радостью жизни.

— Да, господин, — прошептала она.

— Начинай, — приказал я.

— Хорошо, господин.

Рабыня задвигалась, целуя мое лицо и губы.

— О! — застонала она. — Мне так неловко…

— Продолжай, — перебил ее я.

— Я боюсь, что если я буду продолжать, то испытаю возбуждение.

— Естественно.

— Но здесь присутствует другая женщина.

— Двигайся! — потребовал я.

— Хорошо, господин.

— Гордись своей похотливостью, рабыня.

— Да, господин, — произнесла она сквозь слезы. Вскоре, несмотря на все ее попытки сдержаться, я услышал сладостный стон.

— Нет ничего плохого в том, что женщина испытывает сексуальное наслаждение, — сказал я.

— Я понимаю, — прошептала она, — но мы же здесь не одни.

— Вот и покажи, на что ты способна!

— Прости меня, — обратилась рабыня к невидимой ей женщине. — Я ничего не могу с собой поделать. Господин так возбуждает меня.

— Господин! — не выдержала Саси. — Позволь, я доставлю тебе удовольствие!

— Нет! Нет! — воскликнула вдруг белокурая дикарка, стискивая меня в объятиях. — Он со мной! — Губы ее дрожали. — Пожалуйста, не оставляй меня.

— Почему? — спросил я.

— Я хочу доставить тебе наслаждение.

— Что ты понимаешь в таких вещах? — презрительно сплюнула Саси. — Проси у господина прощения за то, что ты его разочаровала, и не мешай мне доставить ему радость!

— Нет! — выкрикнула блондинка и страстно зашептала мне в ухо: — Прости меня, господин! Неужели я правда разочаровала?

— Пока нет, — усмехнулся я.

— Обещаю тебе, что этого никогда не произойдет!

— Позволь, я сделаю все, как надо! — не унималась Саси.

— Ты разве не видишь, что господин со мной! — взорвалась блондинка. — И я доставляю ему удовольствие!

— По-твоему, это удовольствие? — презрительно усмехнулась Саси.

— Помоги мне, — смущенно попросила блондинка.

— Прижмись к нему всем телом, подвигайся, не лежи как бревно!

— Я чувствую себя рабыней, — жалобно простонала она.

— Делай, что тебе говорят! — прикрикнула на нее Саси.

— Это главная девушка? — спросила блондинка.

— Да, — сказал я.

— Хорошо, госпожа, — покорно прошептала она и попыталась следовать ее советам. Время от времени то я, то Саси давали ей дополнительные указания.

— Замри, — наконец сказал я.

Она перестала двигаться, но я видел, что это далось ей с трудом.

— Страсть делает меня рабыней, — прошептала она.

— Ты и есть рабыня, — заметил я.

— Да, господин.

— Собственно говоря, страсть как таковая не имеет ничего общего со статусом рабыни, — заметил я. — Хотя, конечно, от рабыни требуется страстность.

— Да, господин.

— Но тебе не понять, что такое настоящая страсть, пока ты не прочувствуешь свой ошейник.

— Да, господин.

— Теперь можешь двигаться, — разрешил я. Девчонка тяжело задышала и принялась извиваться под моим телом.

— А знаешь, — сказаляСаси, — похоже, из нее будет толк.

— Мне тоже так кажется, — нехотя согласилась рабыня.

— Я так и думала, что это ты, — произнесла рабыня, целуя мои ноги. Я снял повязку с ее лица.

С тех пор, как я лишил ее девственности, прошло уже несколько анов.

— Как только я тебя увидела, — призналась она, — мне захотелось стать твоей рабыней. И вот моя мечта сбылась.

— Отправляйся на кухню, — приказал я, — поможешь Саси помыть посуду.

— Хорошо, господин, — радостно произнесла девушка.

Блондинка прижала ладошки к ушам и склонила голову на бок.

— Как красиво! — прошептала она, разглядывая в зеркало новые сережки.

Сережки диаметром в один дюйм были из чистого золота.

— Здорово! Я опять все вижу, — восхищенно произнесла рабыня. Повязка лежала рядом на полу.

Увидев, что я на нее смотрю, она тут же опустилась на колени.

— Скажи, я красивая, господин?

— Ничего, — усмехнулся я.

— Знаешь, не хочу хвастаться, но мне кажется, что я очень даже привлекательна. По крайней мере, я могла бы состязаться в красоте с лучшими женщинами Земли.

— Возможно, но достаточно ли ты хороша, чтобы быть гррианской рабыней?

Она растерянно опустила голову.

— Наверное, ты прав, господин. Я ведь даже не знала, что такие женщины существуют. Я почти их не видела. Разве что в Косе, когда еще была свободной, а потом в Порт-Каре и Шенди, когда меня саму выставили на рынок. Сейчас мне кажется, что женщины не должны быть такими привлекательными и желанными.

— Почему?

— Наверное, потому, что я сама недостаточно привлекательна. Меня злит, что есть девушки красивее меня. Я ревную к ним.

— Вполне естественно, что урод завидует и ревнует к красоте, — заметил я.

— Но я же не уродлива?

— Нет, я бы даже сказал, ты весьма недурна.

— Я представляю, как должны радоваться горианские мужчины, что в их мире живут такие женщины.

— Разве в твоем мире мало красивых женщин, которые хотели бы угодить мужчине?

— До чего же вы здесь на Горе привыкли к своему положению вещей!

Я пожал плечами.

— Скажи, почему между нашими мирами такая разница?

— Потому, что мужчины Гора не слабаки и не безумцы.

Она посмотрела на меня.

— Потому, что они не стали подавлять естественное для мужчины желание повелевать и властвовать. Блондинка шумно сглотнула.

— Мы живем по природе.

— Да, — кивнула она.

— Что — да?

— Да, господин.

— А я? — вмешалась в разговор Саси. — Разве мои сережки не красивы?

— Очень красивы, — улыбнулся я. — Ты отлично в них смотришься, маленькая самка слина.

— Спасибо, господин! — расплылась в счастливой улыбке девушка. Сегодня с утра она пребывала в хорошем настроении.

Вернувшись из таверны Пембе, я несколько часов поспал, а потом удовлетворил невольничий аппетит белокурой рабыни. Затем мы поели. Накануне я дал Саси несколько монет, и она купила еды на рынке Шенди. Покормили и белокурую дикарку. В то время она была еще связана. Я затолкал ей в рот несколько кусков хлеба и дал немного фруктов. Она стояла на коленях в позе рабыни для удовольствий. Во время первого кормления рекомендуется ставить девушку именно в эту позу; процесс можно периодически повторять. Это помогает рабыням быстрее понять, они такие.

— По крайней мере, — вызывающе улыбнулась блондинка, — я из них самая красивая.

— Может быть, — сказал я, — наступит день, когда ты действительно станешь красивой.

Она удивленно на меня посмотрела.

— В рабстве женщины расцветают, — пояснил я.

— То есть я стану красивой даже по горианским меркам? — задумчиво произнесла девушка, глядя в зеркало.

— Может быть, — кивнул я.

— Я боюсь, — призналась она.

— Естественно.

— Боюсь стать красивой.

— Ты все равно бессильна что-либо изменить. Придет день, и каждое твое движение будет вызывать желание у мужчин.

— Но чем красивее и желаннее я буду становиться, тем более я буду беспомощна и зависима от мужчин.

— Разумеется, — согласился я — Ты станешь их красивой и беспомощной рабыней.

— Как страшно, — прошептала она. Я промолчал.

— Ты думаешь, я действительно стану красивой? — спросила блондинка, вытягиваясь перед зеркалом.

— Да.

Она подняла волосы, едва достававшие до лопаток, потом позволила им свободно упасть на плечи. Вообще-то на Горе у рабынь волосы должны быть длиннее. Длинные волосы позволяют разнообразить любовные ласки. Кроме того, с ними просто удобнее. Бывает, девушек даже привязывают за волосы. Интересен обычай распускания волос перед первой близостью. Когда хозяину достается бывшая свободная женщина, он распускает ей волосы ударом кинжала. Подобным образом люди предохраняются от отравленных заколок и прочих приспособлений. Часто хозяева сами подстригают рабынь и ухаживают за их волосами. Во-первых, обходится дешевле, чем стричь рабыню в пенале. Во-вторых, это просто приятно. Во время стрижки девушка, как правило, стоит перед своим господином на коленях. На плечи набрасывают красное полотенце, кроме него, на рабыне ничего нет. Особенно приятно сразу же после стрижки девушкой овладеть.

Блондинка восхищенно смотрела в зеркало. Похоже, рабыня мне попалась тщеславная.

— Что ты там видишь? — строго спросил я.

— Рабыню.

— Правильно.

— Женщину, которую можно купить и продать в зависимости от каприза мужчины.

— Молодец, — похвалил я.

— Может, я и не красавица, — произнесла она, — но я очень деликатна и очаровательна. Правда?

— Да.

— Ты в самом деле способен полностью и безоговорочно подчинить меня своей воле? — спросила она

— Разумеется, — кивнул я.

— Ты можешь и ты это сделаешь, так?

— Так.

— Ты можешь выпороть меня кнутом?

— Конечно.

— Какое странное чувство — быть рабыней.

— Скоро привыкнешь, — успокоил ее я.

— Да, господин, — произнесла девушка.

Я зашел сзади и посмотрел в зеркало через ее плечо.

— Что ты видишь?

— Рабыню, склонившуюся у ног своего хозяина, — ответила она.

Я схватил ее за волосы.

— Что видишь? — повторил я вопрос.

— Рабыню, — растерянно ответила девушка и застонала от боли.

— Говори, что видишь, — настаивал я.

— Это трудно передать, — сказала она и задрожала. — Неожиданно я увидела в зеркале удивительно прекрасную женщину. Я никогда не думала, что могу быть такой красивой, свободной женщине подобная красота недоступна. Это прелесть беспомощной рабыни. И эта рабыня — я! Я вдруг доняла, как смотрят на такую женщину мужчины. Мне стало страшно. Нам и в самом деле должно быть страшно при мысли о том, что мужчины могут в любую минуту на нас наброситься и разорвать на части, повинуясь приступу похоти. А потом я вдруг поняла, что значат ошейник, кнут, цепь. Я поняла, что такое клеймо. Конечно, нас надо клеймить, ибо мы — собственность мужчины. Разумеется, есть cмысл заковывать женщин в стальные ошейники, которые они не в состоянии снять самостоятельно. Разумеется, мужчины всегда будут приковывать нас цепями к стенам своих домов. И уж конечно, им не обойтись без кнута. Ведь мы можем и ослушаться.

Потрясенная собственным прозрением, она широко открытыми глазами смотрела в зеркало.

— Кажется, ты начинаешь понимать, что значит женская привлекательность, — усмехнулся я.

— Они в буквальном смысле хотят нас, — произнесла блондинка.

— Да.

— Они хотят нами владеть.

— Естественно.

— Я даже не подозревала, что существуют подобные эмоции, — сказала она.

— Существуют, — кивнул я.

— И что когда-нибудь я достанусь такому человеку… — Она посмотрела в зеркало, опустила голову и добавила: — Уже досталась.

— Что ты при этом чувствуешь?

— В моем мире не существует даже близких ощущений, господин.

— Твои бедра испачканы кровью, — заметил я.

— Господин взял мою невинность.

— Теперь ты девочка из красного шелка.

— Да, господин. Я девочка из красного шелка.

Я отошел на середину комнаты и повернулся. Она по-прежнему стояла перед зеркалом на коленях.

— Встань, — приказал я. Она поднялась.

— Подойди ко мне.

— Но я же голая, господин.

— Ты хочешь, чтобы я повторил команду?

— Нет, господин, — испуганно воскликнула блондинка и подбежала ко мне.

Я отметил, что рабыня остановилась на правильной дистанции. Никто ее этому не учил, более того, в ее культуре принято стоять и разговаривать на большем расстоянии. Между тем она интуитивно почувствовала, где именно ей следует замереть. Там, где бы я мог без труда до нее дотянуться, возникни у меня такое желание.

— Господин? — преданно посмотрела мне в глаза рабыня.

Расстояние, на котором находится невольница, зависит, разумеется, от характера общения. Если девушка хочет себя продемонстрировать, ей есть смысл отойти чуть подальше. Если она пытается соблазнить мужчину, она может подойти как угодно близко. Молить о ласке лучше всего лежа на животе, при этом невольницы любят целовать ноги господина. Распоряжения рабыни выслушивают с расстояния в несколько футов. В таких случаях им лучше стоять на коленях.

Я взял девушку за голову, и она тут же опустила взгляд. Как все-таки замечательно владеть женщиной! С этим состоянием не сравнится ничто!

Я повертел ее голову из стороны в сторону. До чего все-таки возбуждающе смотрятся сережки в ушах женщины! Я любовался проколотыми мочками ушей, из которых торчали витые проволочки с массивными золотыми кольцами. Весьма грубое украшение, если задуматься, но как оно подчеркивает красоту женщины! Я невольно улыбнулся. На Земле я никогда не придавал значения сережкам. И только сейчас до меня дошел истинно горианский смысл данного действа. Проколотая мочка уха символизирует тело женщины в целом, готовое к тому, чтобы его пронзил мужчина. Кольцо напоминает ошейник или кандалы — непременные атрибуты рабства. Неудивительно, что свободные женщины Гора никогда не прокалывают ушей. Было время, когда и среди рабынь не часто попадались девушки с проколотыми ушами. Зато сейчас прокалывать уши стало модным. Я поднял ее голову, чтобы она могла на меня посмотреть.

— Господин? — благоговейно прошептала девушка.

— Ты стала настоящей рабыней.

— Да, господин.

— Но ты не знаешь, что ты рабыня по природе.

— Я пришла из мира, где женщин не обращают в рабство.

— Этот мир называется Земля? — спросил я.

— Да, — ответила она.

— А я слышал, что женщины там — самые жалкие рабыни. И страдают они из-за того, что у них нет настоящих хозяев.

— Похоже, мне здесь из-за этого страдать не придется.

— Не придется, — успокоил ее я.

— Я буду во всем тебя слушаться. Я сделаю все, что ты захочешь.

— Знаю, — кивнул я.

Мне показалось, что девушка откинула прядь волос слегка раздраженно.

— Не хочешь ли ты стать еще красивее? — спросил я.

— Конечно, — ответила рабыня. — Если так угодно моему господину.

Я отошел в угол комнаты, где лежала моя морская сумка. Я швырнул ее на пол и приказал:

— Подойди к сумке и ляг на нее спиной. Голову прижми к полу.

Сумка была сделана из грубой брезентовой ткани голубого цвета. Горловина стягивалась белыми шнурами.

— Нет, пожалуйста, нет, — застонала девушка.

Между прочим, это самая распространенная позиция для дисциплинарного изнасилования рабыни. В ней женщина чувствует себя наиболее униженной.

Я овладел невольницей.

— Нет! — выкрикивала она сквозь слезы по-английски. — Неужели ты меня совсем не уважаешь? Неужели мои чувства ничего для тебя не значат?

Я встал. Не давая ей времени опомниться после унижения, я резко приказал:

— Ползи к зеркалу! Встань на четвереньки и посмотри на себя!

Несчастная девушка выполнила приказ и посмотрела на свое отражение. Волосы ее растрепались, красивые груди слегка провисли.

— Видишь? — спросил я.

— Да, — прошептала она и опустила голову.

— Подними голову и смотри еще, — приказал я. Она повиновалась.

— Видишь?

— Да, — сказала она. — Рабыня стала еще красивее.

— Теперь ползи в свой угол на солому, — разрешил я.

— Да, господин, — прошептала она. Я швырнул на нее одеяло, оставив открытой голову. Рабыня выглядела беззащитной и измученной.

— Я стала еще красивее, — произнесла девушка. — Почему?

— Это отражение произошедших в тебе внутренних перемен, — объяснил я.

— Каких?

— Расскажи, что ты чувствуешь.

— Никогда раньше, — произнесла девушка, — мной не овладевали так бесцеремонно.

— Это сыграло свою роль, — кивнул я.

— Ты взял меня, не считаясь с моим состоянием.

— Это тоже сыграло свою роль, — согласился я.

— Ты мой господин, правда?

— Да.

— Значит, ты можешь делать со мной все, что захочешь?

— Естественно.

— И будешь делать?

— А ты как думала?

— Мной овладели, — неожиданно произнесла она.

— Естественно, — сказал я. — Ты же женщина.

— Если женщине нравится, что ею овладевают, значит, она прирожденная рабыня?

— На этот вопрос ответь сама.

— Я не решаюсь, — прошептала девушка.

— Отвечай! — прикрикнул на нее я.

— Да, — едва слышно произнесла блондинка. — Значит, она прирожденная рабыня.

— Ты — женщина, — сказал я.

— Да, господин.

— Теперь сделай вывод.

— Значит, я — прирожденная рабыня.

— Правильно.

Она растерянно посмотрела на меня.

— Знаешь, я бы никогда не подумала, что приду к такому выводу.

— Для этого требуется определенное мужество, — согласился я.

В глазах девушки стояли слезы.

— С другой стороны, — сказал я, — это всего лишь интеллектуальное упражнение, первый шаг к трансформации твоего сознания и высвобождению глубинной сути. Время от времени полезно разминать мозги.

— В глубине души я — женщина, — сказала она.

— Правильно. До нее мы и пытаемся добраться.

— Я боюсь своей женственности.

— Женственность и мужественность дополняют друг друга, — объяснил я. — Если мужчина хочет, чтобы женщина была более женственной, он сам должен стать мужественней. Если женщина хочет, чтобы мужчина стал мужественней, она должна стать еще женственнее.

— Знаешь, — сказала рабыня, — я все время думаю о своем прежнем мире. Там все наоборот. Мужчины боятся женщин и хотят, чтобы они больше походили на мужчин.

— Полагаю, — промолвил я, — это зависит еще и от конкретных людей.

— Я стала еще красивее, — сказала рабыня. — Я видела это в зеркале.

— Правильно.

— Все-таки я не до конца поняла, как это стало возможно.

— Тебе продемонстрировали, что ты есть собственность и что ты полностью зависишь от воли и прихоти мужчины.

— Да, господин, — прошептала она.

— Тебе дали понять, что ты, хорошенькая женщина, безраздельно принадлежишь и подчиняешься мужчине.

— И от этого я стала красивее?

— Конечно.

— Но почему?

— Ты стала женственнее.

Она испуганно посмотрела на меня.

— Все естественно, — сказал я. — Чем больше в женщине женственности, тем она красивее.

— Я всегда боялась быть красивой и женственной.

— На Горе ты уже поняла, что значит возбудить желание в мужчинах.

— Нет, ты не понял, — покачала головой рабыня. — Я боялась сама себя. Что это окажется моей сутью.

— Представляла ли ты себя танцующей обнаженной в окружении могучих воинов с кнутами?

— Да, — ответила она, — мне всегда приходили в голову подобные картины.

— Вот видишь. Это и была твоя настоящая суть.

— Дай мне возможность сделать выбор, — попросила она.

— Нет, — отрезал я. — Выбора у тебя нет. С каждым днем ты будешь становиться еще женственнее. Если процесс замедлится, его ускорят при помощи кнута.

— Да, — прошептала рабыня.

— Что — да?

— Да, господин.

Я потянулся к морской сумке.

— Господин! — позвала меня девушка.

Она уже успела мне порядком надоесть, и я набросил одеяло ей на голову. Теперь она не могла ни говорить, ни видеть.

Я вытащил из сумки банковские расписки на имя Шабы и фальшивое кольцо, которое он должен был передать в Сардар вместо настоящего. За расписки я, мнимый агент кюров, должен был получить у Шабы настоящее кольцо из Тахари. Я отвезу его в Порт-Кар, Самосу, а уже он позаботится, как переправить кольцо в Сардар. На данном этапе я не собирался убивать Шабу. Если же Шаба действительно рискнет забросить в Сардар фальшивое кольцо, он неминуемо попадет во власть Царствующих Жрецов, и уже они будут решать, оставить его в живых или нет. Если он не захочет рисковать, я всегда могу убить его позже. Главное для меня — как можно быстрее передать Самосу кольцо из Тахари.

Близился восемнадцатый ан.

— Господин, — испуганно прошептала Саси. — Я боюсь твоих глаз.

— Мне пора уходить, — сказал я.

— Мне страшно, когда ты так на меня смотришь. Ты вернешься?

— Попытаюсь.

— Я вижу по твоим глазам, что ты боишься не вернуться.

— Я собираюсь заняться непростым делом, — сказал я. — В этой сумке лежат важные вещи. В частности — ключ от твоего ошейника. Монеты. И многое другое. Если я не вернусь или вернусь не скоро, здесь хватит, чтобы ты и дикарка какое-то время продержались.

— Да, господин. — Девушка посмотрела на меня с нескрываемым удивлением. — Ты даешь мне в руки ключ от моего ошейника?

— В Шенди выжить непросто, — сказал я. — Бывают моменты, когда ошейник лучше снять.

— Ты меня освобождаешь? — недоверчиво спросила Саси. — На мне же клеймо. Я боюсь выдавать себя за свободную женщину.

— Я бы тебе не советовал это делать, иначе тебя скормят тарларионам. Однако может сложиться так, что тебе лучше не представляться девушкой Тэрла из Телетуса.

— Кто ты на самом деле, господин? — спросила рабыня.

— Посмотри назад. Что ты там видишь? Прямо за спиной девушки висел кнут.

— Я вижу невольничий кнут.

— Ты все еще хочешь узнать, кто я такой?

— Нет, господин, — поспешно ответила она.

— Ты хитрая и изворотливая рабыня, — сказал я. — Ты жила как самка урта на верфях Порт-Кара. А вот за нее мне немного страшно… — Я посмотрел на застывшую под одеялом блондинку.

— За нее не бойся, господин, — ответила Саси. — Я научу ее прятаться, вылавливать мусор и ублажать прислугу в паговых тавернах.

— Мне пора, — сказал я.

— Да, господин.

— Если я не вернусь, вас рано или поздно поймают и выставят на публичный аукцион.

— Да, господин.

Я повернулся к двери.

— Можно я задержу тебя еще на один момент? — спросила рабыня.

— Да?

— Я могу тебя больше не увидеть. Я пожал плечами.

— Я не хочу быть свободной, — сказала она.

— Тебе это не грозит.

— Пожалуйста, господин, — взмолилась она, — полюби меня нежно.

Я подошел к Саси, присел на корточки и заключил ее в объятия.




15. ШАБА ОБМАНЫВАЕТ МЕНЯ И МСАЛИТИ. О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО ВОЗЛЕ ШТАБ-КВАРТИРЫ МСАЛИТИ И ШАБЫ


— Ты опоздал, — заметил Мсалити.

— Я принес бумаги.

— Девятнадцатый ан уже наступил, — не унимался он.

— Меня задержали, — сказал я.

Мсалити жестом пригласил меня войти в маленькую грязную прихожую, из которой мы попали в большую комнату, где были накануне вечером.

— Шаба здесь? — спросил я.

— Нет.

— Тогда какая разница, опоздал я или нет? — раздраженно спросил я.

— Дай мне бумаги. И кольцо.

— Нет, — ответил я. — Где аскари?

— Не знаю.

— Вчера здесь было приятнее, — заметил я. — Все-таки рабыни украшают нашу жизнь.

Скрестив ноги, мы сели за низенький столик.

— Вчера вечером, — сказал я, — после того как мы расстались, я заглянул в таверну Пембе и проведал девушку, которая подавала нам пагу. Она мне понравилась.

— Она фригидная, — сказал Мсалити.

— Вовсе нет! — воскликнул я. — Она просто бешеная.

— Странно.

— Она готова была меня разорвать.

— Жалкая тварь, — сплюнул он.

— Пришлось, конечно, немного с ней повозиться. Как говорят, заставить ее поцеловать кнут.

— Молодец, — похвалил Мсалити.

— Ты сегодня какой-то растерянный, — заметил я.

— Нет, ничего, — ответил он.

Мои мысли вернулись к Саси и белокурой варварке.

— Пусть лежит под одеялом целый ан после моего ухода, — сказал я Саси.

— Да, господин, — ответила она.

— Это невежественная девчонка и прирожденная рабыня, — добавил я. — Обращайся с ней строго.

— Хорошо, господин.

— Если потребуется применить кнут, не стесняйся.

— Разумеется, господин.

— Не забывай, она — прирожденная рабыня.

— Мы все прирожденные рабыни, — улыбнулась Саси. — Не волнуйся, я ей спуску не дам.

— Дисциплина полезна для всех рабынь, — заметил я.

— Да, господин.

После этого я ее поцеловал и ушел.

— Почему ты не хочешь отдать мне бумаги и кольцо? — спросил Мсалити.

— У меня приказ отдать их Шабе в обмен на настоящее защитное кольцо.

— Кому ты его потом передашь?

— Белизару из Коса.

— Ты знаешь его дом? — спросил Мсалити.

— Конечно нет, — ответил я. — Меня туда проведут.

— Где у тебя встреча? — спросил Мсалити, пристально глядя мне в глаза.

— В «Шатке и Курле», — — ответил я. — В Косе.

— Кто хозяин «Шатки и Курлы»?

— Орелион из Коса.

— Понятно, — кивнул Мсалити.

— Не бойся, — успокоил его я. — Я приложу все силы, чтобы кольцо попало по назначению. Мсалити кивнул, а я улыбнулся.

— А тебе оно зачем?

— Чтобы передать зверям. Они не поймут, если кольцо опять потеряется.

— Это хорошо, что ты так переживаешь за их дело, — похвалил я.

— Никому не хочется, чтобы его разорвали на куски, — заметил Мсалити.

— Понятно, — кивнул я. — Я бы тоже не обрадовался такому концу.

— А у тебя, похоже, хорошее настроение?

— Разве ты не радуешься, когда все удачно кончается? — вопросом на вопрос ответил я.

— Сдается мне, что завершение наших дел откладывается, — произнес Мсалити. — Боюсь, что звери сами придут за кольцом.

— Кольцо должен забрать я, — напомнил я.

— Я ведь совсем тебя не знаю, — задумчиво проговорил он.

— И я тебя плохо знаю.

— Мы искали белокурую девушку, — сказал Мсалити.

— Ее обратили в рабство, — улыбнувшись от приятных воспоминаний, сказал я.

— Жаль, — произнес он.

— Почему? Каждой женщине полезно рабство.

— Я не верю Шабе.

— Думаю, он нам тоже не доверяет, — сказал я. — По крайней мере, мы с тобой доверяем друг другу.

Мсалити постучал пальцами по низкому столику.

— Ты уверен, что мы здесь одни? — спросил я.

— Конечно, — ответил он. — Сюда никто не заходил. До моего прихода вход охраняли аскари.

— Похоже, они не посчитали нужным заменить груши, которые я сбил с ниток, когда забирался на крышу, — заметил я.

— Не может такого быть, — покачал головой Мсалити. — Они бы обязательно их заменили.

— В таком случае, — сказал я, — мы с тобой здесь не одни. Мсалити посмотрел вверх. Тоненькие нити с грушами на концах слегка покачивались.

— И решетка сдвинута, — произнес я.

Мсалити вскочил на ноги и попятился. У противоположного конца стола, на своем обычном месте, сидел Шаба. За мгновение перед его появлением комната замерцала, словно лучи света попали в стремительный вихрь.

— Не думал, что ты опоздаешь, — сказал я. — Ты производишь впечатление очень точного человека.

— Ты сам пришел позже, — ответил он.

— Да. Меня задержали.

— Она была хорошенькая? — спросил Шаба.

— Очень, — улыбнулся я.

— Если я правильно понял, — промолвил Шаба, — ты принес с собой фальшивое кольцо и бумаги?

— Да. — Я положил бумаги на стол.

— Где кольцо? — спросил Мсалити.

— У меня.

Шаба внимательно просмотрел бумаги. Он явно не спешил.

— Похоже, документы в порядке.

— Можно я взгляну? — не выдержал Мсалити.

— Взгляни, — усмехнулся Шаба и пододвинул ему бумаги. — Похоже, ты не очень доверяешь нашему широкоплечему курьеру.

— Я стараюсь вообще никому не верить, — огрызнулся Мсалити.

Просмотрев документы, он вернул их Шабе.

— Я знаю подписи и печати. Бумаги можно передать в банки.

— По ним вам выдадут двадцать тысяч золотых тарсков, — сказал я.

— Получите деньги, прежде чем переправите фальшивое кольцо в Сардар, — проворчал Мсалити. — В наших интересах вести дела честно.

— Что, если я не передам фальшивое кольцо в Сардар? — спросил Шаба.

— На твоем месте я бы это сделал, — заметил Мсалити.

— Понятно, — кивнул Шаба.

— Звери весьма суровы с теми, кто их предает.

— Знаю, — поморщился Шаба.

— Завтра утром, когда откроются банки, — сказал я, — вы сможете получить наличные и обменять эти бумаги на другие векселя.

— Нищий Кунгуни не вхож в здания на Монетной улице Шенди, — заметил Мсалити.

— Тогда войди в них как Мсалити, — посоветовал я.

— Не говори глупостей, — рассмеялся Мсалити.

Я не понял, что он нашел смешного в моих словах.

— Я бы хотел покончить с делами сегодня, — сказал Шаба. — Если окажется, что бумаги ненастоящие, я не стану отвозить кольцо в Сардар.

— Не забывай, — сказал Мсалити, — что кнопку на фальшивом кольце можно нажать только в Сардаре.

Волосы на моей голове зашевелились. До меня вдруг дошло, что то, чего я так боялся, может оказаться правдой. Фальшивое кольцо таит в себе огромную опасность.

Шаба положил бумаги в карман тоги, затем снял с шеи тоненькую золотую цепочку. До этого момента она была спрятана в складках одежды. На цепочке висело кольцо.

Сердце мое заколотилось.

Шаба протянул руку:

— Могу я взять фальшивое кольцо?

— Не думаю, что есть необходимость везти его в Сардар, — сказал я. — Задержка вызвала подозрение.

Последнее было правдой. По сугубо личным причинам я не хотел, чтобы кольцо доставлял Шаба. Я знал, какой он сделал вклад в освоение Гора. Я знал, что это мужественный, волевой и очень умный человек. Он был предателем, но обладал неповторимым, особым обаянием. Я бы не хотел, чтобы Царствующие Жрецы или состоящие у них на службе люди расправились с географом. Допускаю, что при этом они проявили бы не меньшую изобретательность, чем кюры. Может, действительно будет лучше, если я сам убью его? По крайней мере, я сделаю это быстро и милосердно.

— Пожалуйста, дай кольцо, — произнес Шаба.

— Дай ему кольцо, — сказал Мсалити. Я протянул Шабе фальшивое кольцо, и он надел его на цепь.

— Разве с потолка не свисали одиннадцать нитей? — спросил он.

Мсалити мгновенно оглянулся.

— Не знаю. Их что, стало больше?

— Их двенадцать, — сказал я, не сводя глаз с Шабы.

— Значит, их число не изменилось, — сказал Шаба.

— Конечно, — сказал я, пристально глядя ему в глаза.

— Должен сказать, — прищурился Шаба, — у тебя наблюдательность писца… или воина.

Он снял с другого конца цепочки кольцо и протянул его мне.

Географы и картографы, разумеется, относятся к касте писцов.

Я видел, как он развернул цепь. В моей руке лежало кольцо, которое висело на ней с самого начала.

Шаба повесил цепь на шею. Теперь на ней висело фальшивое кольцо. Он поднялся. Мсалити и я тоже встали

— Я уезжаю из Шенди сегодня, — сказал Шаба.

— Я тоже, — проворчал Мсалити. — Я и так слишком долго здесь задержался.

— Не в твоих интересах, чтобы тебя долго искали, — усмехнулся Шаба.

— Знаю, — кивнул Мсалити.

— Желаю вам удачи, коллеги по предательству, — сказал Шаба.

— Прощай, — ответил ему я. Он поклонился и вышел.

— Теперь отдай мне кольцо, — сказал Мсалити.

— Кольцо останется у меня, — ответил я.

— Отдай его мне, — повторил он довольно резко.

— Нет. — Я повернул кольцо в поисках крошечной царапинки, по которой можно узнать кольцо из Тахари из тысячи других колец. — Останови Шабу! Это не то кольцо!

— Он ушел, — произнес Мсалити. — Это кольцо, которое висело у него на цепи.

— Это не то кольцо, — убитым голосом проговорил я.

Шаба перехитрил меня. Вчера вечером он убедил нас, что кольцо на его цепочке — защитное кольцо-невидимка. Сегодня он подсунул нам другое кольцо. И вся эта история с нитками и грушами была придумана им с единственной целью — отвести наше внимание от кольца. Мое внимание ему отвлечь не удалось. Я видел, что кольцо, которое он мне передал, висело на его цепи. Кольца он подменил раньше. И этого я не предусмотрел. Все предусмотрел, а это — нет. Я так боялся, что он попытается всучить мне мое же кольцо, что не подумал о том, что он может повесить на цепь еще одно поддельное кольцо.

На Мсалити было больно смотреть. Я передал ему кольцо.

Теперь у Шабы было настоящее кольцо из Тахари и фальшивое кольцо, которое кюры хотели переслать в Сардар под видом настоящего кольца.

— Откуда ты знаешь, что это ненастоящее кольцо? — спросил Мсалити.

— Наверняка тебе объяснили, как отличить настоящее кольцо?

— Нет.

Подделка была исполнена на высочайшем уровне. У самого края серебряной пластинки была крошечная царапина. Очень похожая на ту, которую я видел в Тахари, но не та. Другая глубина и чуть-чуть иной угол.

— Очень похоже на настоящее кольцо, — сказал я Мсалити. — Большое, золотое, с серебряной пластиной. Когда ее сдвинешь, виден крошечный переключатель.

— Да, — нетерпеливо сказал Мсалити. — Все это я знаю.

— Теперь посмотри сюда. Видишь эту царапину?

— Вижу.

— По моим данным, настоящее кольцо не имеет никаких царапин. Если бы они на нем были, меня бы обязательно проинформировали.

— Ну ты и дурень, — покачал головой Мсалити. — Не сомневаюсь, что это Шаба поцарапал кольцо.

— Стал бы ты на его месте так грубо обращаться с ценной вещью? — спросил я.

Мсалити повертел кольцо в руках. Потом внимательно посмотрел на меня, сдвинул пластинку и нажал на рычажок. Ничего не произошло. Он зарычал от ярости и сдавил кольцо в кулаке.

— Тебя обдурили! — выкрикнул он.

— Нас обдурили, — поправил его я.

— Настоящее кольцо у Шабы.

— Верно.

У Шабы действительно было настоящее фальшивое кольцо И настоящее кольцо из Тахари.

— Выставь людей на Монетной улице, — сказал я. — Мы не должны допустить, чтобы он обналичил ценные бумаги.

— Не сомневаюсь, что он предвидел этот шаг с нашей стороны, — заметил Мсалити. — Он умен. Как он должен получить свое золото?

— Он действительно очень умен, — согласился я. — Но это не значит, что мы не должны предпринимать мер предосторожности.

— Ладно, сделаю, — проворчал Мсалити.

— Теперь давай подумаем, как он попытается получить деньги?

Мсалити смерил меня негодующим взглядом:

— Наверняка у него есть план.

— Я ухожу, — сказал Мсалити.

— Предварительно переодевшись?

— В этом больше нет необходимости.

— Что ты собираешься делать?

— Надо действовать быстро, — ответил он. — Я должен проинструктировать своих людей. Необходимо любой ценой задержать Шабу.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил я.

— С этого мгновения я все беру на себя. Не беспокойся. — Он набросил на плечи изодранную абу и направился к двери.

— Подожди!

Мсалити вышел на улицу.

Я разозлился и последовал за ним. Едва я переступил порог, на моих руках повисли несколько человек. Как оказалось, меня поджидала целая толпа, в том числе и аскари. Среди них были уже знакомые мне чернокожие громилы. Руководил операцией офицер из торгового совета Шенди.

— Это он? — спросил офицер, указывая на меня.

— Он, — ответил Мсалити. — Называет себя Тэрлом из Телетуса, хотя, конечно, не сможет этого доказать.

— Что здесь происходит? — закричал я, пытаясь вырваться. Потом я почувствовал, что в тело мое уперлись острия двух кинжалов.

Я перестал сопротивляться, и мои руки тут же связали.

— Эти люди ожидали меня, — сказал я Мсалити.

— Естественно.

— Вижу, что ты решил сам отдать кольцо нашим начальникам, — сказал я.

— Естественно, — согласился Мсалити — Это очень повысит мой авторитет в их глазах.

— А как же я?

— Кто знает, что с тобой может произойти? — усмехнулся он.

— Ты официальное лицо Шенди, — обратился я к офицеру, командующему операцией. — Я требую, чтобы меня немедленно освободили.

— Вот бумаги, — сказал офицеру Мсалити. Офицер долго изучал бумаги, потом строго посмотрел на меня и спросил:

— Так это ты называешь себя Тэрлом из Телетуса?

— Да.

— Ты арестован по обвинению в бродяжничестве.

— Открой мой бумажник, — сказал я. — Ты увидишь, что я не бродяга.

Кто-то тут же срезал бумажник с моего пояса. Офицер вытряхнул на ладонь несколько золотых и медных монет.

— Видишь? Я не бродяга.

— Он прибыл в Шенди в одежде кузнеца, — сказал Мсалити. — Сейчас на нем одежда кожевника. Вы когда-нибудь видели, чтобы кузнецы или кожевники носили при себе столько денег?

— Не сомневаюсь, что деньги украдены, — произнес офицер.

— Утром отправляется отрад отобранных для работ людей, — сказал Мсалити. — Может быть, этот тип заменит собой одного честного гражданина?

— Вас это устроит? — спросил офицер. Мсалити посмотрел на меня и сказал: { — Устроит.

— Отлично, — обрадовался офицер. — Накиньте этому слину веревку на шею.

— По-вашему, это справедливо? — спросил я.

— Мы переживаем трудное время, — сказал офицер. — Шенди приходится бороться за выживание.

Он махнул на прощанье рукой Мсалити и ушел, забрав с собой своих солдат.

— Куда меня пошлют? — спросил я Мсалити.

— На континент, — ответил он.

— Ты знаешь людей из торгового совета. Не сомневаюсь, что это задумано на самом верху.

— Правильно, — сказал Мсалити.

— Кто за всем этим стоит?

— Я, — ответил Мсалити.

Я недоуменно уставился на него.

— Надеюсь, ты знаешь, кто я такой?

— Нет, — ответил я.

— Я — Мсалити.

— Кто такой Мсалити?

— Я думал, ты знаешь, — улыбнулся он. — Я — визирь Билы Хурумы.




16. КИСУ


— Убирайся! — крикнул я и ударил его лопатой. Острие резануло по самой морде, чудовище зашипело.

Я видел острый язык и широко, не менее чем на ярд, разинутую пасть с несколькими рядами загнутых назад зубов. Мне удалось наступить на нижнюю челюсть и лопатой, как рычагом, выковырять окровавленную ногу Айари из зубов монстра. Айари кинулся назад, сковывающая наши ошейники цепь натянулась, и я едва не полетел в воду.

Я размахнулся и еще раз рубанул лопатой, на этот раз уже по верхним зубам. Остальные кричали и тоже били чудовище лопатами.

Монстр попятился на непропорционально маленьких когтистых лапах; глаза его горели, время от времени затягиваясь прозрачными веками. Гигантский хвост зацепил одного из наших, и человек отлетел на несколько футов. Зверь продолжал шипеть и чавкать, всасывая скопившуюся во рту кровь из ноги Айари.

— Назад! Все назад! — крикнул аскари, размахивая факелом. Подскочив к зверю, он сунул факел ему в пасть, и обезумевший от боли монстр кинулся наутек. Второй аскари стоял наготове с копьем, готовый в любую минуту прийти на помощь товарищу.

Самое интересное, инцидент практически не повлиял на ход работ. Вокруг по-прежнему трудились сотни людей, между ними прохаживались аскари, плыли плоты, нагруженные грязью и землей, которые пойдут на укрепление стен крепости. Кроме того, надо было очищать дно будущего канала.

— С тобой все в порядке? — спросил я Айари. Он стоял в воде, вокруг его ноги расплывалось кровавое пятно. Отмахнувшись от мух, Айари произнес:

— Кажется, мне плохо.

— Хватит болтать! — крикнул на нас аскари. — Пора работать!

— Ты едва уцелел, — сказал я. Айари вырвало прямо в воду.

— Можешь работать? — спросил его аскари. Нога Айари подломилась, он чуть не упал в воду. Я поддержал его.

— Хорошо, что меня посадили на цепь с ворами, — сказал Айари. — Никогда раньше я не испытывал такой гордости за свою профессию. Не будь я на цепи, зверь бы меня утащил.

— Не исключено, — кивнул я.

Айари, вора из Шенди, в числе прочих отобрали для каторжных работ на канале Билы Хурумы. Шенди обложили непомерной данью, и город отчаянно пытался использовать это для того, чтобы избавиться от самых нежелательных граждан. Айари из Шенди говорил, разумеется, на горианском. К счастью для меня, он знал еще и язык двора Билы Хурумы. Несколько лет назад его отец бежал с континента. Жили они в известной своим медом небольшой деревушке на севере озера Ушинди. Первую кражу Айари совершил на бахче деревенского старосты — утащил несколько дынь. С тех пор он обосновался в Шенди. Дома у них по-прежнему говорили на диалекте внутренних земель. Вообще, по оценкам специалистов, до восьми процентов населения Шенди знают диалект этих земель.

— Можешь работать? — повторил свой вопрос аскари.

Благодаря занятиям с Айари я уже понимал такие простые фразы.

Гораздо более сложным мне представлялось умение Айари распознавать барабанный бой, хотя он и уверял меня, что для человека, знающего континентальный диалект, нет ничего проще. Многие гласные звуки континентального языка удачно передаются определенными нотами барабана. Все зависит от того, в какую часть полого бревна ударит барабанщик. Ритм барабанного боя, естественно, совпадает с ритмом живой речи. Таким образом, барабанный бой передает гласные и ритм языка. При помощи дополнительных звуков, которые опытные барабанщики умеют извлекать из инструмента, барабан превращается в уникальное средство общения, позволяющее передавать информацию на огромные расстояния. Используя сеть барабанов, можно менее чем за один ан передать сообщение на сотни пасангов. Разумеется, Била Хурума давно использовал эти возможности для совершенствования военного и административного устройства своего убарата. В качестве средства передачи информации барабаны давно оставили позади дымовые сигналы и голубиную почту. По эффективности их превосходит разве что техника Царствующих Жрецов и кюров, которой, по горианским законам, категорически запрещено пользоваться людям.

Само существование столь развитого убарата в экваториальной зоне поражало. Одним из доказательств грандиозности и широты замыслов Билы Хурумы был проект, над осуществлением которого я в данное время трудился против своей воли и желания. Судя по всему, они планировали соединить каналом озера Ушинди и Нгао, разделенные более чем четырьмя сотнями пасангов болот. Гигантский канал свяжет реки Ниоку и Камбу, благодаря ему загадочная Уа, впадающая в озеро Нгао, а потом в сияющее море Тасса, стянет доступной для цивилизованного мира.

— Можешь работать? — повторил свой вопрос аскари.

— Нет, — покачал головой Айари.

— Тогда тебя убьют, — предупредил аскари.

— Знаешь, мне уже лучше, — сказал Айари.

— Ну и хорошо. — Аскари пошел прочь, высоко поднимая факел. Второй аскари, с копьем против тарлариона, пошел следом за ним.

Спустя несколько мгновений возле нас остановился очередной плот, который мы должны были загрузить грязью.

— Можешь копать? — спросил я Айари.

— Нет, — прошептал он.

— Я буду копать за тебя.

— Правда? — недоверчиво посмотрел он.

— Да.

— Я буду копать сам.

— Как твоя нога? — спросил я.

— На месте, — ответил Айари.

Большинство рабочих на канале были не скованы. Это были свободные люди, попавшие сюда по каторжной разнарядке.

Вода из переполненного озера Нгао заливала огромные территории между Нгао и Ушинди, превращая их в непроходимые топи. Через многочисленные ручейки вода попадала в Ушинди, откуда вытекали Камба и Ниока, впадающие в сияющее море Тасса. Замысел инженеров Билы Хурумы состоял в том, чтобы построить две параллельные стены, высотой не более пяти-шести футов. Внутри этих стен предполагалось откачать воду и привести в порядок дно, чтобы впоследствии можно было превратить укрепленное русло в судоходный канал. На строительстве планировали использовать тягловых тарларионов и огромные ковши. Если окажется, что центральный канал не сможет принять всю воду, будут прорыты несколько дополнительных каналов. В замысел Билы Хурумы входило не только связывание континентальных земель судоходными каналами, но и уничтожение огромного болота между озерами Ушинди и Нгао. Высвободившуюся территорию предполагалось использовать под сельскохозяйственные культуры. Била Хурума стремился не только усилить свой убарат, но и построить цивилизованное общество.

Я прихлопнул кровососущее насекомое.

— Работай, — бросил проходящий мимо аскари. Я вывалил на плот полную лопату грязи со дна будущего канала.

— Работайте, работайте, — подбадривали аскари изможденных людей.

Я огляделся. С того места, где я стоял, было видно не менее сотни рабочих.

— Это поистине грандиозный проект, — сказал я Айари.

— Несомненно, мы должны гордиться, что в нем есть доля и нашего скромного труда, — иронически заметил Айари.

— Полностью с тобой согласен.

— С другой стороны, — продолжал он, — я бы с удовольствием предоставил эту возможность более достойным людям.

— Я тоже.

— Хватит болтать, — проворчал аскари. Мы погрузили лопаты в жидкую грязь.

— Наша единственная надежда, — тихо произнес стоящий слева от Айари человек, — это враждебные племена из джунглей.

— Хорошенькая надежда, — проворчал Айари. — Если бы не аскари, нас бы давно всех перерезали.

— Они не заинтересованы в построении канала, — сказал я.

— В деревнях на северном берегу Нгао уже начались волнения, — сообщил Айари.

— Это самый организованный очаг сопротивления, — заметил человек слева.

— Строительство канала дорого обходится казне убарата, — сказал я. — Наверняка при дворе Билы Хурумы тоже есть недовольные. Во всех деревнях люди стонут от трудовой повинности.

— Жители Шенди крайне недовольны этим проектом, — добавил Айари.

— Все боятся Билу Хуруму, — произнес я.

— Да.

— Вообще-то по этому поводу в Шенди существуют различные мнения, — сказал человек слева. — Когда канал построят, город, безусловно, выиграет.

— Это верно, — согласился Айари. Впереди раздались крики. Мимо нас пробежало несколько аскари.

— Подними меня, — попросил Айари. Веса в нем было немного. Я посадил его на плечи и выпрямился.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил человек слева.

— Ничего серьезного, — откликнулся Айари. — Трое местных пытались напасть на аскари. Метнули копья и разбежались. Аскари их преследуют.

Я опустил Айари в воду.

— Кого-нибудь убили? — спросил человек слева.

— Нет. Рабочие вовремя разбежались.

— Прошлой ночью убили десять человек, — сообщил стоящий слева. — И никого не посадили на цепь.

— Маловероятно, чтобы такие выходки серьезно помешали строительству канала, — сказал я.

— Это точно, — согласился Айари.

— Почему местные не попытаются освободить и вооружить рабочих? — спросил человек слева.

— Потому что рабочие не из их племен, — ответил Айари. — Ты рассуждаешь как человек из Шенди. Кроме тоro, большинство рабочих лояльны по отношению к Биле Хуруме. После работ на канале они вернутся в свои деревни, и никто их больше не тронет.

— Вот оно как, — разочарованно протянул человек слева.

— Билу Хуруму можно остановить двумя способами, — продолжал Айари. — Во-первых, его можно разбить в бою. Во-вторых, просто прикончить.

— Первое представляется мне маловероятным, — сказал я, — если учесть, какой силой он располагает. Не думаю, что в этих краях найдется армия, способная противостоять ему в открытом бою.

— На севере Нгао живут повстанцы, — сказал наш третий собеседник.

— Откуда они там взялись?

— После великих географических открытий Шабы Била Хурума заявил, что северное побережье Нгао принадлежит его убарату. Все, кто там живет, сразу же стали повстанцами.

— Теперь понятно, — пробормотал я. Кое-какие определения все еще давались мне с трудом.

— На самом деле все просто, — сказал Айари. — Человек решает что-нибудь доказать и выстраивает свои принципы таким образом, что желаемый для него вывод логически вытекает из сделанного построения.

— Понятно, — кивнул я.

— Логика нейтральна, — сказал Айари. — Как нож.

— А правда? — спросил я.

— С правдой сложнее.

— Мне кажется, из тебя получился бы отличный дипломат, — сказал я.

— Всю свою жизнь я был обманщиком и шарлатаном. Мне не пришлось бы даже переучиваться. Несколько дней назад, до того как тебя посадили на нашу цепь, сотни аскари ушли на восток на каноэ.

— Зачем? — спросил я.

— Чтобы сразиться с войсками Кису, бывшего мфалме из деревни Укунгу.

— Если они их победят, это будет конец организованному сопротивлению.

— Они победят, — проворчал человек.

— Почему ты сказал «бывший мфалме»?

— Потому, что Била Хурума перекупил всех вождей в Укунгу. На местном совете они переизбрали Кису и поставили вместо него своего человека по имени Аибу. Кису бежал вместе с двумястами верными ему воинами и поднял восстание против Билы Хурумы.

— В искусстве политики золото важнее стали, — многозначительно заметил Айари.

— Ему следовало уйти в джунгли, — сказал я.

— Из леса можно нападать только на слабого или гуманного противника, — возразил Айари. — У слабого противника не хватит сил, чтобы уничтожить все живое в лесу. Гуманный противник на это не пойдет. Била Хурума не слабый и не гуманный противник.

— В таком случае его надо остановить, — сказал я.

— Или убить, — добавил Айари.

— Его хорошо охраняют, — заметил человек слева от меня.

— Естественно, — сказал Айари.

— Наша единственная надежда, — произнес человек слева, — это победа отряда Кису.

— Пять дней назад аскари ушли в джунгли на каноэ, чтобы выманить его на открытый бой.

— Сейчас, наверное, бой уже закончился, — сказал человек слева.

— Думаю, еще нет, — возразил я.

— Почему? — спросил Айари.

— Потому, что у Кису мало людей. Он будет долго маневрировать, прежде чем решится дать сражение.

— Если только его не заставят, — проворчал Айари.

— Интересно, каким образом?

— Нельзя недооценивать аскари Билы Хурумы.

— Ты так говоришь, — сказал я, — будто они профессиональные воины, умеющие вести разведку, наносить удары по флангам и отрезать отступление.

— Тише! — воскликнул вдруг Айари и поднял руку. — Слышите?

— Да, слышим, — ответил я. — Можешь разобрать, о чем идет речь?

— Тише! — нетерпеливо сказал Айари. — Я слушаю.

Барабан бил всего в двух пасангах от нас, но едва он замолчал, застучал другой, уже с противоположной стороны болота. Так с одной точки на другую передавалась информация для травяного дворца Билы Хурумы.

— Отряд Кису вступил в бой и был разгромлен, — сказал Айари. — Так передал барабан.

Стоящие неподалеку аскари подняли щиты и радостно замахали копьями.

Позади нас тоже раздались торжествующие крики. Рабочие размахивали лопатами и поздравляли друг друга.

— Посмотри! — сказал Айари.

Я увидел огромный плот, который тащили несколько десятков рабов. На плоту толпились аскари, у офицеров было больше амулетов и перьев. Для сведущего человека одежда и украшения аскари вообще несут массу информации; я в этом не разбираюсь. На носу плота стоял высокий Т-образный крест. К нему был прикован рослый мужчина, весь расписанный татуировкой. Его лицо было в крови; судя по всему, беднягу долго и жестоко избивали. Вначале мне показалось, что этот человек уже мертв, но, услышав крики, он попытался поднять голову и открыть глаза. Увидев толпу, он из последних сил выпрямился, стараясь выглядеть достойно.

Наши аскари тыкали в его сторону копьями и кричали:

— Кису! Кису!

Имена я мог разобрать на любом языке.

— Это Кису, — сказал Айари.




17. У МСАЛИТИ СОЗРЕЛ ПЛАН


Белая рабыня протерла полотенцем мое тело.

— Прочь! — приказал Мсалити.

Девушки бросились к выходу. Их босые ножки оставляли мокрые следы на матах, которыми был покрыт пол в нашей части дворца Билы Хурумы.

— Эти одежды, — Мсалити показал на лежащие на диване, — вполне подойдут для посла Телетуса. — Потом он доказал на стоящий возле дивана небольшой ящик. — А это — подарки. Они создадут образ человека, который за заинтересован в проведении коммерческих переговоров с Билой Хурумой.

Я накинул на себя тунику.

— Почему вы не перехватили Шабу в банке?

— Он не стал обналичивать бумаги, — сказал Мсалити.

— Неужели побоялся?

— Он просто нас перехитрил: передал бумаги людям Билы Хурумы, и они сами получили деньги.

— Двадцать тысяч золотых тарсков, — промолвил я.

— На эти деньги, — в ярости произнес Мсалити, — было достроено сто кораблей, рассчитанных на тяжелые условия плавания. Оставшаяся часть пошла на финансирование экипажей. По пятьдесят человек на корабль. Вот так. На деньги, которые мы заплатили за кольцо, снарядили экспедицию и верховья реки Уа!

— Подобная экспедиция, — сказал я, — безусловно обрадует географа Шабу и правителя Билу Хуруму.

— Я думал, золото нужно лично ему! — воскликнул Мсалити.

— Вероятно, золото интересует его меньше, чем слава, — заметил я.

— Все равно он от нас не уйдет, — сказал Мсалити. — Мы должны забрать кольцо.

— Чтобы подготовить такой флот, нужно много времени.

— Работы начались несколько месяцев назад. Корабли строили на верфях Ианды. Я слышал, что там идет какое-то строительство, но не думал, что в нем замешан убарат. Как бы то ни было, сейчас корабли идут вверх по Ниоке.

— Судя по всему, Била Хурума тебе не доверяет, — сказал я.

— Он очень скрытный человек, — ответил Мсалити.

— А может, он правильно делает, что не доверяет тебе?

— Здесь явно приложил руку Шаба.

— Несомненно.

— В этих краях только тебе, мне и Шабе было известно про кольцо, — сказал Мсалити

— Сдается мне, что ты уже знаешь, где надо искать Шабу.

— Этот ублюдок здесь. Живет во дворце, ни от кого не прячется и пользуется покровительством и защитой Билы Хурумы

— Мужественный парень, — заметил я.

— Он считает, что ему нечего бояться.

— Каков твой план?

— Сегодня утром Била Хурума проводит заседание дворцового совета. Ты, под видом посла Телетуса, принесешь подарки. Говорить буду я. От тебя вообще ничего не требуется. По-гориански там никто не говорит. Я им скажу, что ты привез конкретные коммерческие предложения, которые будут обсуждаться с соответствующим визирем.

— Другими словами, — сказал я, — состоится короткое официальное представление.

— Без него никогда не обходится.

— Хорошо. А дальше?

— На заседании обязательно будет присутствовать Шаба. Ты набросишься на него и убьешь. Мои аскари тебя арестуют. Я заберу с трупа Шабы кольцо, потом устрою твой побег. Ты получишь сто золотых тарсков, а я передам кольцо кюрам.

— А Била Хурума тебя не заподозрит7

— Надеюсь, что нет.

— Слушай, а почему бы тебе не нанять обыкновенного убийцу?

— Ты — агент кюров. Ты лучше всех подходишь для такого дела.

— Конечно.

— По-моему, тебе можно верить, — сказал Мсалити.

— Почему?

— Ты побывал на канале.

— Если я откажусь, ты снова вернешь меня на строительные работы?

— У меня есть такая возможность, — кивнул он.

Если не возражаешь, я примерю одежду посла Телетуса, — сказал я.

— Конечно, — улыбнулся Мсалити.




18. СОБРАНИЕ В ТРАВЯНОМ ДВОРЦЕ. Я ЗНАКОМЛЮСЬ С БИЛОЙ ХУРУМОЙ. НУЖЕН НОВЫЙ ПЛАН


— У тебя есть кинжал? — шепотом спросил Мсалити.

— Конечно, — ответил я, — в рукаве.

Визирь отошел и растворился в толпе.

В огромном зале собралось более двух сотен людей; мужчины и женщины, высокопоставленные особы и простые горожане, стражники, военачальники, посланники — все ждали начала суда. Одежды, сшитые большей частью из звериных шкур, были испещрены таинственными знаками. Повсюду блестели серебро и золото; у многих на лодыжках и запястьях красовались браслеты из птичьих перьев. Прически, и мужские и женские, поражали разнообразием. Здесь и там возвышались причудливые головные уборы из шкур И перьев. У некоторых мужчин губы были проколоты, в Них покачивались медные крючья. Затейливые татуировки На лицах никого не удивляли. Зал Билы Хурумы мог затмить великолепием дворцы многих убаров севера.

Я был единственным белым в зале суда. Большей частью Толпа состояла из чернокожих. Коричневый цвет кожи выдавал уроженцев Бази, кое-кто из придворных врачей явно был с востока. Но и представители одной расы из-за кастовых и племенных отличий резко отличались друг от друга — прическами, татуировками и одеждой. Правда, почти все эти люди происходили из района озера Ушинди и потому говорили на родственных диалектах. Несмотря на то, что расовые и племенные расхождения весьма осложняли жизнь в убарате Билы Хурумы, трон убара ни разу не пошатнулся. На мой взгляд, это свидетельствовало о том, что Била Хурума был не только мудрым правителем и жестким, безжалостным политиком, но и человеком неукротимой воли.

Я слушал, как убар принимает рапорты своих офицеров о битве с отрядом Кису. Любопытно, что это сражение развернулось на болотах, далеко к западу от Нгао, всего в нескольких пасангах от зоны строительства канала. Невероятно, но отчаянный Кису с горсткой людей все-таки выступил против войск Билы Хурумы. Так безрассудно и безнадежно муравей мог бы атаковать дракона. Я не сомневался в отваге Кису, однако ему явно недоставало здравомыслия.

Офицеры представили Биле Хуруме солдат, отличившихся в битве. Воинам вручали золотые кольца и ордена, знаки отличия, перья и ожерелья. При каждом награждении Била Хурума поднимал руку и говорил: «Молодец!».

По-моему, солдат, удостоившийся подобной похвалы, скорей погибнет, чем предаст своего убара. У тех, кому не дано постичь природу войны и душу воина, это соображение наверняка вызовет смех, но я уверен, что маленькое одобрение, заслуженное и искреннее, для воина дороже любых сокровищ. Каждый выбирает по себе. Циничному, меркантильному человеку никогда не понять солдата, который выстоял в тяжелой битве. Некоторые понятия просто недоступны тем, кто никогда не шагал ясным ветреным утром по болотам, бок о бок с друзьями, с копьем на плече, во всю глотку распевая походные песни. Почему зубастый урт потешается над ларлом? Потому, что сам он не ларл или оттого, что боится его мощных лап?

Я посмотрел на высокий купол потолка, сплетенный из ветвей и трав. Он поднимался футов на семьдесят над головой, а сам зал, огромный и круглый, был не менее сотни футов в диаметре.

Мсалити снова пробрался ко мне:

— Ты готов?

— Да, — ответил я.

Била Хурума тем временем приступил к судебному разбирательству.

Возможно, в один прекрасный день в человеке умрет воин, а вместе с ним борец, путешественник, первооткрыватель, авантюрист, бродяга, мечтатель и разбойник. Кончатся времена одиночек, скитальцев, искателей приключений. Люди уподобятся жвачным животным или растениям и будут безмятежно греться на тучных пастбищах, пока их не испепелят далекие, неведомые солнца.

Никогда не угадаешь, что принесут тебе утренние туманы…

Я успокоил себя мыслью, что на моем счету уже есть поступки, раз и навсегда вплетенные в ткань вечности. И не важно, вспомнит ли о них кто-нибудь. Смысл истории не в будущем, но в настоящем. История здесь, рядом, ее можно ухватить, зажать в кулаке. И если жизнь человеческая — всего лишь искра, вспыхнувшая на миг в бесконечных глубинах забвения, пусть она будет достойна этого мига. Вдруг именно из нее разгорится вселенский пожар? Многое зависит от того, кто ты есть. Многое зависит от того, кем ты решишь быть.

— Ты готов? — настаивал Мсалити.

— Да, — сказал я. — Я сделаю то, что собирался сделать. Он снова отошел.

Среди людей, окруживших Билу Хуруму, я увидел Шабу. Первым слушалось дело вдовы, которую обманул кредитор. Обидчика выволокли из толпы, он вопил и упирался. Ему отрубят кисти рук, как обычному вору, а имущество конфискуют и разделят — половину вдове, половину государству.

Следующий обвиняемый действительно оказался вором — паренек украл из сада фрукты. Выяснилось, что он был голоден и вымаливал работу садовника, а не получив ee, в отчаянии совершил кражу.

— Всякий, кто хочет работать в моем убарате, — сказал Била Хурума, — не останется голодным.

Он приказал, чтобы парню, если тот пожелает, дали работу в обширных садах самого убара. Я сделал вывод, что тем, кто не желает работать, предстоит голодать. Била Хурума не потерпит лентяев. Справедливость — основной принцип разумного правления.

Следом перед убаром предстали двое убийц. Первый, простой горожанин, убил лодочника из Шенди. Второй — аскари — пролил кровь своего соплеменника. Била Хурума распорядился, чтобы первому отрубили пальцы и посадили на шест тарлариона в озере Ушинди. Отрубание пальцев было великой милостью со стороны убара: осужденный не долго продержится на шесте, и муки его быстрее кончатся. Он убил не подданного Билы Хурумы, а человека из Шенди, следовательно, его преступление считалось менее гнусным. Аскари же предстояло умереть от удара копья, нанесенного кем-либо из его родни. Смысл такого приговора заключался в том, чтобы защитить честь осужденного и избежать кровной вражды между семьями. Приговоренный вымаливал право погибнуть на поле брани, сражаясь против врагов убарата. Но Била Хурума отказал, мотивируя тем, что аскари, убив своего товарища, навсегда лишил того подобной привилегии. Убийца беспрекословно выслушал приговор и лишь спросил:

— Но ведь и я — родня самому себе, о мой убар?

— Верно, — кивнул Била Хурума.

Осужденного вывели из зала. Ему дадут острое копье с короткой рукоятью и милостиво позволят самому привести приговор в исполнение.

Следующий подсудимый обвинялся в том, что солгал сборщикам налогов. Он будет подвешен за язык на рыночной площади, его добро конфискуют и поделят — половину жителям его деревни, половину — государству. После того как парня снимут с шеста, он наверняка будет поосмотрительней в расчетах — если, конечно, останется жив.

С улицы донесся вопль: прославив милосердие убара, аскари пронзил себе сердце.

Затем перед Билой Хурумой предстала семейная пара. Знатный горожанин жаловался на то, что супруга отказывается доставлять ему удовольствие. Одним словом и взмахом руки Била Хурума расторг их союз. Затем велел облачить мужчину в женское платье и палками выгнать из зала, что тут же было исполнено. С женщины же по приказу убара сорвали одежду и захлестнули ей шею поводком из виноградной лозы. Сразу после суда она будет брошена на год в барак к аскари — там ее научат ублажать мужчин.

К Биле Хуруме подвели закованного в цепи Кису. Один из аскари ударом копья поставил мятежника на колени. Непокорного приговорили к работам на канале, где он наконец послужит своему убару верой и правдой. Не поднимая мятежника с колен, его оттащили в сторону.

Следующим перед убаром предстал Мвога, посланник деревень Укунгу, представитель верховного вождя Аибу — того самого, который сплотил других вождей Укунгу против Кису. Мвога преподнес Биле Хуруме дары — шкуры, перья, медные кольца, зубы тарлариона — и присягнул на верность убару от имени всех деревень Укунгу. Затем, в доказательство своей искренности, он от лица Аибу предложил Биле Хуруме взять в жены дочь верховного вождя, девушку по имени Тенде.

— Она хороша собой? — спросил Била Хурума.

— Очень, — ответил Мвога.

— Впрочем, это не важно, — пожал плечами Била Хурума.

Это действительно не имело для него значения. Во дворце обитало несметное количество женщин. Я слышал, что число его жен перевалило за две сотни, рабынь было вдвое больше, не говоря уж о пленницах, покупках и подарках. Если Тенди приглянется убару, он может передать ее наследникам; если — же нет, он просто забудет о ней, и в женских покоях дворца затеряется еще одна никому не нужная женщина.

— Могу ли я обратиться к твоему пленнику? — спросил Мвога.

— Да, — ответил Била Хурума.

— Разве Тенде не красива? — спросил он у Кису.

— Еще как красива, — подтвердил Кису, — и точно так же холодна и надменна.

— Жаль, что она не рабыня, — заметил Била Хурума. — Научилась бы ползать, извиваться и вопить от страсти.

— Она заслуживает того, чтобы стать рабыней, — сказал Кису. — Она дочь Аибу, предателя! Била Хурума поднял руку:

— Уберите его.

Упирающегося Кису выволокли из зала, а Мвога удалился, пятясь и кланяясь.

Мсалити протиснулся сквозь толпу, толкая меня перед собой.

— Приготовься, — шепнул он.

Била Хурума и те, кто стоял рядом, в том числе и Шаба, посмотрели в мою сторону. Шаба ничем не показал, что знает меня. Вздумай он заявить, что я не тот, за кого себя выдаю, неизбежно возник бы вопрос, откуда ему это известно, — а тут уж рукой подать до кольца. Безделушка, вне сомнения, заинтересовала бы убара. Ни Шабе, ни Мсалити, ни мне самому не хотелось, чтобы внимание правителя огромного экваториального убарата обратилось на наше кольцо.

План был прост: приблизившись к Биле Хуруме, я должен был выхватить кинжал и убить Шабу. Предполагалось, что аскари тут же набросятся на меня, а Мсалити, пользуясь суматохой, обшарит тело Шабы и похитит кольцо. За это мне причиталась сотня тарсков золота — и свобода. Я мысленно усмехнулся.

— Ты вооружен? — громко спросил Мсалити, сначала на диалекте внутренних земель, которое я кое-как понимал благодаря Айари, затем на горианском.

— Конечно, — любезно ответил я, приоткрыл рукав-ножны и протянул ему кинжал.

На миг — всего лишь на одно мгновение! — глаза Мсалити вспыхнули дикой яростью. Он спокойно кивнул, взял у меня оружие и протянул одному из аскари.

Била Хурума заинтересовался моими ножнами, и я показал их ему. В Тахари такой рукав — дело обычное, но здесь, у самого экватора, где люди, как правило, не носят оружия, подобная штука явно была в диковинку.

Била Хурума что-то сказал визирю — судя по всему, велел сшить ему одежду с таким же приспособлением для кинжала.

— Приветствую тебя, о великий убар, — сказал я, — и всех вас, благородные господа. — Я улыбнулся Шабе. — Я привез вам привет от торгового совета Телетуса, верховного совета свободного острова. Зная о том, сколь богат и могуществен ваш убарат и сколь грандиозны ваши замыслы, мы мечтаем наладить с вами торговые связи. Мы не сомневаемся, что, как только строительство великого канала будет завершено, ваш убарат станет главным звеном цепи, связующей восток и запад. Как и другие торговые советы, как наши побратимы Шенди и Бази, мы желаем вам успехов и процветания, надеемся на ваше покровительство и просим дозволения доказать свою полезность в ваших дальнейших предприятиях…

Мсалити лез из кожи вон, чтобы перевести мою цветистую речь Биле Хуруме, но у него не слишком-то получалось.

Я затеял это представление по разным причинам. Во-первых, я подозревал, что не только Шаба и Мсалити, но и другие в этом зале могут понимать горианский, а мне было важно, чтобы меня действительно считали посланником с Телетуса. Во-вторых, забавно попробовать себя на дипломатическом поприще. Не каждый день выпадает такой случай. Судя по лицам, я заключил, что речь моя ничем не отличалась от множества подобных речей, пустых и многословных. Это меня порадовало. В-третьих, я не без злорадства наблюдал за тем, как изворачивается Мсалити.

По знаку Мсалити убару вручили дары в маленьком сундучке. Била Хурума принял подношение и велел отложить его в сторону. Затем, если верить переводу Мсалити, он сообщил мне, что приветствия Телетуса приняты, что его убарат тоже приветствует жителей острова, что он, Била Хурума, ценит нашу заинтересованность в будущем его убарата и что в течение ближайших десяти дней его визирь по торговым делам переговорит со мной. По примеру тех, кто обращался к убару до меня, я убрался с глаз убара, пятясь, улыбаясь и кланяясь.

Следующий посланник был из Бази. Он преподнес Биле Хуруме четыре сундука золота и десять чернокожих рабынь, обнаженных и увешанных золотыми цепочками. Это мне не понравилось. Я подумал, что Мсалити мог бы подобрать для меня более солидные дары. Посланнику Бази встреча с визирем по торговле была обещана в течение пяти дней.

Вскоре после этого в заседании суда был объявлен перерыв. Мне показалось, что внимание Билы Хурумы привлекла одна рабыня. Для нее будет лучше, если она успела чему-то научиться. Не так-то просто доставить удовольствие убару.

Мы с Мсалити остались вдвоем в огромном круглом зале под травяным куполом. Я вложил в ножны клинок — при выходе аскари вернул мне оружие.

Мсалити кипел от негодования:

— Почему ты не убил Шабу?! Разве не таков был наш план?!

— Это был не мой план, — сказал я. — Это был твой план. У меня план иной.

— Я сейчас же верну тебя на канал! — в бешенстве пригрозил визирь.

— Это будет нелегко, — усмехнулся я. — Ты ведь только что во всеуслышание объявил, что я посланник Телетуса. За что, кстати, я тебе благодарен.

Он взревел от бессильного гнева.

— Ну, не думал же ты в самом деле, — продолжал я, — что я окажусь таким дураком! Неужели не ясно, что, убей я Шабу, ты в тот же миг приказал бы аскари уничтожить меня — и остался бы единственным, кто знает о кольце.

— Ты думал, что я предам тебя? — возмутился он.

— Ясное дело. Ты ведь так и собирался поступить? Скажи честно.

— Да.

— Вот видишь, в тебе еще сохранились остатки совести.

Я сдвинул ножны-рукав и обнажил клинок.

— Если ты меня убьешь, делу это не поможет, — сказал Мсалити.

— Я просто проверяю ножны, — ответил я и спрятал клинок.

— По-моему, мы должны работать вместе.

— Согласен. — Я снова обнажил оружие. Мсалити не сводил глаз с кинжала.

— Что ты задумал?

— Надо действовать быстро, — ответил я. — Неизвестно, сколько времени у нас осталось. Визирь Билы Хурумы скоро сообразит, что я ничего не смыслю в торговых делах и мало что знаю о Телетусе. Так что нужно спешить.

— Я так и не понял, что ты намерен делать.

— Объясняю. Кольцо у Шабы. Покажи мне его покои, и я этой же ночью добуду кольцо.

— Шаба знает, что ты во дворце. Он будет начеку.

— Тогда пошли кого-нибудь другого.

— О кольце, кроме Шабы, знаем только мы с тобой.

— Вот именно, — подтвердил я.

— Вечером я покажу тебе, где его комната.

— Отлично.

— Чем ты докажешь, что не собираешься меня обмануть?

— Ничем, — честно ответил я.

— Это самая удачная часть твоего плана, — прошипел он.

— Мне он тоже нравится. Кстати, если хочешь сам пробраться в покои Шабы, никто не станет тебе мешать.

— Если мне не повезет, моей карьере во дворце придет конец!

— Несомненно, — заверил его я. — Более того, если тебе не повезет настолько, что ты наткнешься на кольцо-клык Шабы, конец придет не только твоей карьере. В нем яд канды.

— Похоже, выбора у нас нет, — проворчал Мсалити.

— Выручать кольцо предстоит мне. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Да, — кивнул он. — Да.

— Неужели ты не доверяешь мне?

— Доверяю, как родному брату, — буркнул он.

— Я и не знал, что у тебя есть брат.

— Однажды он меня предал, — сказал Мсалити. — Тогда я подстроил так, что его признали виновным в государственной измене и казнили.

— Не стоило доверять такому человеку.

— Вот именно.

— До вечера, — попрощался я.

— Единственный, кто стоит между нами и кольцом, — сказал Мсалити, — это Била Хурума. Он покровительствует Шабе. Если бы не убар, нам было бы проще добыть кольцо.

— Все может быть. Пока очевидно одно: кольцо-невидимка у Шабы. Именно у него нам предстоит изъять эту чудесную вещицу.

— А если Шаба не согласится отдать кольцо?

— Надеюсь, мне удастся его убедить.

— Ты не мог бы вложить кинжал обратно в ножны? — попросил Мсалити. — Он действует мне на нервы.

— Запросто, — ответил я и спрятал клинок.

— Что ты думаешь о нашем убаре?

— Здоровенный парень, — ответил я, — но я его толком не разглядел.

Била Хурума и вправду был великаном. Он восседал на троне из черного дерева. Трон, покрытый лаком, был установлен на скрещенных рогах кайлуака. Длинные руки и ноги убара блестели от масла, на запястьях, предплечьях и лодыжках сверкали золотые браслеты, чресла были укутаны шкурой желтой пантеры, а грудь украшало ожерелье из зубов того же зверя. За спиной и по бокам Билы Хурумы развевалась гигантская накидка из желтых и алых перьев хохлатого лита и фруктового тинделя — тропических птиц с ярким оперением. Чтобы соорудить такое одеяние, с грудки каждой птицы берут только два пера. Порой на изготовление одной накидки уходят сотни лет. Конечно же носить ее может только великий правитель. На голове Билы Хурумы красовался убор из белых перьев длинноногой болотной птицы рыболова, слегка походивший на головные украшения аскари и отличавшийся только длиной перьев да замысловатыми узорами из кожи и бисера. Била Хурума несомненно принадлежал к аскари. Лицо его было плоским, с широко расставленными глазами; по щекам и переносице вились узоры татуировки, свидетельствующие о том, что много лет назад убар стал мужчиной.

— Как ты мог его не разглядеть? Ведь ты же стоял прямо перед ним!

— Мысли мои были заняты Шабой и тобой. Я смотрел на убара, но не видел его.

— Ты растерялся, — сказал Мсалити.

— Да.

— Может, и к лучшему, — задумчиво произнес визирь, — что ты не посмотрел на него пристальней.

— Должно быть, это страшно — заглянуть в сердце убара.

— На троне есть место только для одного, — сказал Мсалити.

— Это — северная поговорка.

— Верно. Но ее знают и к востоку от Шенди.

— Значит, — улыбнулся я, — и к востоку от Шенди трон — место для одиночек.

— Говорят: «Кто восседает на престоле, тот самый одинокий человек на свете», — добавил Мсалити.

Я кивнул. Наверное, хорошо, что я не стал смотреть в глаза Билы Хурумы…

— До вечера, — сказал Мсалити.

— До вечера.




19. КОРЗИНА С ОСТАМИ. ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ. ГЛАЗА УБАРА


— Почему нет стражника? — спросил я.

— Его убрали, — ответил Мсалити. — Не бойся. Входи. — Он указал на портал.

— С Шабой наверняка сидят люди из его касты — географы или писцы.

— Входи же, — нетерпеливо повторил Мсалити.

— Дай мне лампу, — сказал я.

У него была маленькая лампа на жире тарлариона.

Он покачал головой:

— Тут полным-полно аскари. Они могут увидеть пламя сквозь стены. Поторопись!

Я проскользнул в комнату и прижался спиной к травяной стене, слева от двери. В кромешной тьме я ничего не видел.

Спальный помост, по словам Мсалити, находился в центре комнаты. Я подозревал, что Шаба носит кольцо на шее. Очень медленно, дюйм за дюймом, я двинулся в глубь комнаты. Все мои чувства были обострены до предела.

Мсалити сам привел меня к спальне Шабы. Ни одного аскари с ним не было. Мне это показалось странным.

— Лучше никого не посвящать в наши дела, — объяснил визирь.

Я согласился. Понятно, что Мсалити не доверял мне и боялся, что я не верну ему кольцо. Я подозревал, что он приведет с собой аскари, и те набросятся на меня сразу же, как только я убью Шабу и завладею кольцом. Но в глубине души я надеялся, что он не сделает этого, — и оказался прав. Вообще-то Мсалити рисковал в любом случае. Мне ничего не стоило сбежать, прорвав травяную стену; ну а с кольцом я мог ускользнуть даже от сотен аскари.

Оглянувшись, я увидел, как Мсалити дважды поднял и опустил лампу.

Я ухмыльнулся. Значит, он все-таки подал знак аскари. Снаружи было по-прежнему темно и тихо. Мне стало не по себе.

Внезапно я услышал шорох шагов, резко присел, выхватил кинжал и выставил левую руку, готовясь к схватке на ножах. Но шаги не приближались, и я встревожился еще больше. Потом мне послышалось, что кто-то взбирается по стене…

И вдруг из тьмы донесся душераздирающий вопль. Он перешел в жалобный визг, прерываемый удушливым кашлем. Я услышал, как ногти скребут по дереву; следом раздался глухой удар падающего тела.

Я метнулся прочь, но у самой двери едва не напоролся на копья аскари. Мсалити не было. Я поднял руки и бросил нож. В комнату ворвались люди с факелами…

И тут я увидел, что нахожусь вовсе не в покоях Шабы.

В центре зала, на высоком помосте, установленном на восьми опорах, сидел, поджав под себя ноги, обнаженный (если не считать ожерелья из зубов пантеры) Била Хурума.

Мне крепко связали руки за спиной.

По знаку убара зажглось множество ламп.

В центре комнаты оказалась круглая яма глубиной около фута. В яме, неестественно изогнувшись, лежал аскари. Пальцы его судорожно вцепились в опору, из-под ногтей сочилась кровь, кожа приобрела темно-рыжий оттенок, по всему телу зияли раны, и рваные их края скручивались, словно обгорелая бумага. Рядом с ним валялся нож. А вокруг тела беспокойно сновали и извивались крошечные змейки — осты. Их было восемь. Поразительней всего было то, что от головы каждой змейки к опоре, поддерживавшей изголовье помоста, тянулись тонкие нити. У подножия помоста висела плетеная корзина. Обычно осты оранжевые, но эти были с озера Ушинди — красные с черными полосками и такие же ядовитые, как их собратья.

— Что случилось, мой убар? — воскликнул Мсалити, врываясь в зал. Он был всклокочен, словно только что вскочил с постели. На сей раз лампы при нем не было. Ну конечно же так спешил, что не успел прихватить. Я отдал ему должное. Ловок, ничего не скажешь.

Внезапно Мсалити остановился и на миг застыл, словно ошеломленный.

— Мой убар! — снова выкрикнул он. — Ты цел!

— Да, — сказал Била Хурума.

Ну конечно. Первый крик был рассчитан на публику — все должны были слышать, что Мсалити зовет убара, якобы не сомневаясь, что тот жив. Увидев же, что Била Хурума и в самом деле цел и невредим, он на мгновение растерялся, однако быстро овладел собой.

Но он никак не мог рассчитывать на то, что я убью убара. Ведь я искал кольцо, думая, что нахожусь в покоях Шабы! И если бы я не обнаружил кольца на Шабе, то уж точно не стал бы убивать его, иначе след кольца мог бы исчезнуть навсегда.

Мсалити заглянул в яму под деревянными колоннами и пошатнулся. Ему стало дурно.

— Что произошло? — спросил он, вглядываясь в искалеченного аскари, чьи изменившие цвет руки по-прежнему сжимали опору. — Это же Джамбия, твой охранник!

— Он пытался убить меня, — сказал Била Хурума. — Ему, должно быть, щедро заплатили. Но он не знал об остах. А этот человек — наверняка его пособник.

Только тут я в полной мере оценил гениальность Мсалити. Зато сам Мсалити недооценил гениальность своего убара.

Мсалити, сказавший мне, что охранника убрали, в действительности подкупил его, и тот затаился в комнате, ожидая сигнала лампы. Я припомнил, как утром Мсалити сокрушался, что Била Хурума — единственный, кто преграждает ему путь к кольцу; если бы не убар, ему, Мсалити, ничего не стоило бы арестовать Шабу и добыть бесценную вещь. План Мсалити был прост. Джамбия убьет Билу Хуруму и сбежит, раздвинув травяную стену, а в покоях убара найдут меня. Может быть, именно Джамбия меня и обнаружит. Траву вокруг проема в стене они сомнут таким образом, чтобы казалось, будто это я проник в покои убара, а не Джамбия бежал из них. Шаба, оставшись без покровителя, будет целиком и полностью зависеть от милости Мсалити — ведь тот, как верховный визирь, немедленно возьмет бразды правления в свои руки, хотя бы на первое время. Легенда про «посланника Телетуса», которую сочинил сам Мсалити, больше меня не защитит; дипломатической неприкосновенности тотчас придет конец. А дальше со мной поступят по усмотрению Мсалити. Ведь кроме него и Шабы только я один знал тайну кольца. Я и так уже доставил Мсалити немало хлопот, а в будущем мог доставить гораздо больше. Так что в его планах нашлось местечко и для меня. Но блестящий замысел Мсалити потерпел крах.

— Убейте его, — сказал он, указывая на меня. Двое аскари шагнули вперед и приставили к моей груди острия коротких копий.

— Нет, — произнес Била Хурума. Копья опустились.

— Ты говоришь на языке ушинди? — спросил меня Била Хурума.

— Совсем немного, — ответил я.

Айари, с которым мы были скованы одной цепью на канале, обучал меня, не жалея сил. Мы оба знали горианский, поэтому я быстро набирал словарный запас. С грамматикой дело обстояло хуже. Я очень плохо объяснялся на континентальном диалекте, но, спасибо Айари, худо-бедно понимал, что говорят вокруг.

— Кто тебя нанял? — спросил Била Хурума.

— Меня никто не нанимал, — ответил я. — Я не знал, что это твои покои.

Бережно, почти нежно, Била Хурума поднимал змей с пола за ниточки и опускал их, одну за другой, в плетеную корзину.

— Ты из касты убийц? — спросил Била Хурума.

— Нет, — ответил я.

Он поднял за ниточку последнего оста.

— Подведите его поближе.

— Меня подтащили к краю ямы. Била Хурума медленно вытянул руку. Прямо перед собой я увидел маленького оста, красного в черную полоску. Его крошечный раздвоенный язычок быстро сновал туда-сюда между зубками.

— Нравится тебе мой зверек? — спросил убар.

— Нет, — сказал я. — Не нравится. Змейка извивалась на натянутой нити.

— Кто тебя нанял?

— Никто, — повторил я — Я не знал, что это твои покои.

— Скорее всего, ты просто не знаешь, кто именно тебя нанял. Они бы не стали делать этого открыто.

— Он белый, — сказал человек, стоявший рядом. — Такого убийцу могли нанять только в Шенди. Они дружны с северными слинами.

— Возможно, — кивнул Била Хурума. Змейка поднялась на уровень моих глаз.

— Ты знал Джамбию, моего охранника? — спросил Била Хурума.

— Нет.

— Почему ты хотел убить меня?

— Я не хотел убивать тебя.

— Тогда зачем ты проник сюда?

— Я искал одну очень ценную вещь.

— А-а, — протянул Била Хурума и что-то быстро сказал одному из аскари. Затем осторожно опустил последнего оста в корзину и закрыл крышку. Я перевел дыхание.

Внезапно на мою шею опустилось тяжелое золотое ожерелье.

— Ты был гостем в моем доме, — произнес Била Хурума. — Если тебе приглянулось что-то ценное, ты должен был попросить об этом. Я дал бы тебе эту вещь.

— Благодарю тебя, убар, — сказал я.

— Но если бы я решил, что тебе не следовало просить об этом, — продолжил он, — я приказал бы убить тебя.

— Понимаю.

— Я дарю тебе эту вещь, — сказал убар. — Она твоя. Если ты убийца, возьми ее вместо платы, которую тебе посулили. Если же ты, как я подозреваю, обычный воришка, возьми ее на память, в знак моего восхищения твоей дерзостью. Только храбрец осмелится проникнуть в покои убара.

— Но я даже не знал, что это твои покои, — в третий раз возразил я.

— Прими это в память о нашей встрече, — снова сказал он.

— Благодарю тебя, убар.

— Будешь носить ожерелье на канале, — добавил Била Хурума. — Уведите его.

Аскари развернули меня и толкнули к выходу. У самой двери я обернулся и поднял голову, чтобы еще раз взглянуть в лицо убару.

Наши взгляды встретились.

И тут я впервые внимательно посмотрел в глаза Билы Хурумы.

Он сидел на высоком помосте, одинокий и недосягаемый; в свете факелов блестело ожерелье из зубов пантеры.

На миг я ощутил, что значит быть убаром. Именно в тот момент я заглянул в его сердце и увидел бездну одиночества и безграничность власти. Убар должен таить в себе темные силы. Каждый миг он готов сделать то, что необходимо сделать; именно это и отличает его от простых смертных.

Пословица гласит: «Кто восседает на престоле, тот самый одинокий человек на свете».

Один против всего мира. Чужой всем — и все чужие ему.

Трон — удел одиночек.

Многие хотят испытать это на себе, но мало кто выдерживает непосильное бремя.

Лучше уж нам по-прежнему думать, что наши убары — такие же люди, как мы, может быть, немножко умней, сильней или удачливей. Только так мы можем примириться с их властью и даже почувствовать себя выше их. Не стоит, однако, пристально смотреть им в глаза, ибо там — пропасть, отделяющая их от остального мира.

Не стоит заглядывать в сердце убара.

Аскари снова развернули меня к выходу. Я мельком увидел лицо Мсалити.

Меня вывели из покоев Билы Хурумы. На моей груди красовался подарок убара — тяжелое золотое ожерелье. Не оборачиваясь, я точно наяву увидел картину — Била Хурума, поджав под себя ноги, сидит на высоком помосте, под которым покачивается корзинка с остами.




20. Я НЕ УБИВАЮ КИСУ


— Какое красивое, — сказал аскари.

— Да, — кивнул я.

Он потянулся к ожерелью. Я оттолкнул его руки:

— Это подарок Билы Хурумы.

Аскари отпрянул. Больше, подумал я, он не станет досаждать мне.

— Красивая вещь, — сказал Айари.

— По крайней мере, не ржавеет под дождем, — улыбнулся я и скосил глаза на тяжелое золотое ожерелье, наброшенное поверх моего железного ошейника и цепи каторжника.

— Посмотри-ка, — добавил он, глядя вдаль.

Мы стояли возле связанного лианами плота и лопатами грузили на него ил и грязь. В этой части огромного болота вода доставала нам до колен. В некоторых местах дно возвышалось и попадались относительно сухие островки, кое-где, наоборот, вода доходила до груди.

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал Айари, — и застыл, пораженный.

— Я слышал вчера от одного аскари, что сегодня их провезут мимо нас. Била Хурума подарил Тенде двух белых рабынь, они будут ей прислуживать. Била Хурума намерен взять Тенде в супруги.

— Это хорошо, — заметил один из каторжников, — брак упрочит отношения Укунгу с убаратом.

— Я бы не отказался от такого подарочка, — вздохнул другой.

— Жаль, что Тенде — не мужчина, — усмехнулся третий.

Пятеро скованных длинной цепью рабов волокли через болото большой плот; их подгоняли четверо аскари. На плоту были укреплены две шестифутовые треноги, поддерживающие перекладину, под которой стояли две босые полуголые девушки. Руки их были подняты над головами, тонкие запястья скованы наручниками и пристегнуты к перекладине, лодыжки и шеи были обвиты бусами из белых раковин, бедра обмотаны узкими лоскутами репса.

— Эй! — крикнул я и подался вперед, насколько позволяла цепь.

— Господин! — воскликнула белокурая дикарка.

Обе девчонки были светловолосы и голубоглазы, груди их были обнажены. Очевидно, девушек подобрали с единственной целью — оттенить красоту темнокожей Тенде.

— Нас с Саси выставили на продажу! — торопливо выкрикнула девушка. — И сразу забрали!

— А где Саси?

— Молчать! — Один из аскари нацелил мне в грудь копье.

— Ее купил хозяин таверны из Шенди, по имени Филимби, — крикнула в ответ девушка.

Разозленный аскари забрался на плот. Рабыня в страхе потупила взгляд. Перебросив копье в левую руку, аскари дважды наотмашь ударил ее по лицу. Из уголка рта девушки потекла струйка крови. Стоявший рядом со мной надсмотрщик ткнул меня щитом в грудь, и я полетел в воду, где получил еще четыре удара древком копья. Я поднялся на ноги, холодея от бешенства и злобно мотая головой. Подбежали еще несколько аскари. Тем временем воин, наказавший светловолосую рабыню за непослушание, ткнул ей в зубы плеть. Теперь девушке не проронить ни слова: если она выронит плеть, ее изобьют до полусмерти.

Плот медленно проплывал мимо нас. Невольница не осмелилась оглянуться. Невидящим взглядом она смотрела прямо перед собой, стиснув в зубах плеть. Но вторая рабыня все-таки обернулась. Наверное, ей показалось странным, что у закованного в цепи каторжника висит на груди золотое ожерелье. Судя по светлым волосам и коже девушки, ее тоже похитили с Земли.

— Грузи грязь, чего задумался! — прикрикнул на меня аскари.

Я полагал, что Саси не сразу попадется, но ошибся. Обеих девушек схватили и продали как рабынь. Что ж, покупателям повезло. Саси оказалась у Филимби, владельца паговой таверны (мне доводилось о нем слышать), а блондинка попала к Биле Хуруме, который специально подыскивал парочку белокожих и белокурых рабынь в подарок Тенде.

— Работай! — повторил аскари с угрозой в голосе.

На плоту, кроме девушек, помещался сундук с дарами для Тенде; Айари, который лез из кожи вон, чтобы установить хорошие отношения с аскари, уже разнюхал, что там были ткани, драгоценности, золотые монеты, косметика и благовония. Все, вместе взятое, говорило не только о щедрости Билы Хурумы, но и о его дипломатической мудрости. Получив в подарок только двух полуголых рабынь, Тенде могла обидеться.

Древко копья с треском опустилось на мое плечо.

— Работай! — проревел аскари.

— Отстань, — проворчал я и погрузил лопату в ил.

— Ты тоже! — приказал аскари человеку в другом конце цепочки — Давай копай!

Высокий широкоплечий мужчина смерил стражника презрительным взглядом и отвернулся. Аскари несколько раз ударил его в грудь, и тот принялся копать, не удостоив надсмотрщика ответом.

Это был Кису — бывший предводитель мятежников Укунгу.

Когда аскари отошли на несколько шагов, я сказал Айари:

— Передай Кису, что я приветствую его. Мы подались вперед; цепь натянулась. Айари что-то сказал Кису, тот поднял голову и с презрением глянул на меня.

— Я передал Кису твое приветствие, — сказал мне Айари по-гориански

— Но он не ответил.

— Разумеется, — кивнул Айари. — Он же мфалме Укунгу. Он не разговаривает с простыми людьми

— Скажи ему, что он больше не мфалме Укунгу. Он низложен. Если в Укунгу и есть мфалме, то это мудрый и благородный Аибу. Аибу, как верховный вождь Укунгу, наверняка станет наместником Билы Хурумы.

— Держи лопату наготове, — шепотом предупредил меня Айари.

— Понял.

Но Кису, услышав то, что перевел ему Айари, вопреки моим ожиданиям, не набросился на меня. Он замер и устремил на меня гневный взгляд. Он умел владеть собой.

— Скажи ему, что я хочу поговорить с ним. Если он мфалме Укунгу, он может удостоить меня такой чести. Айари не без удовольствия перевел мои слова Кису. Тот снова сдержался и, отвернувшись, принялся копать.

— Тогда передай ему, — продолжал я, — что его убар, Била Хурума, не отказывается беседовать с простолюдинами. Скажи, что истинный мфалме выслушивает каждого и каждому отвечает.

Кису выпрямился и посмотрел мне в лицо. Костяшки сжимавших лопату пальцев побелели.

— Я передал ему твои слова, — сказал Айари. Наречие, на котором говорил Кису, было очень похоже на диалект срединных земель, и Айари не составляло труда объясняться. Мне, конечно, было трудней. Диалект срединных земель и укунгу, скорее всего, разновидности одного языка. Временами разницу между языком и диалектом можно считать весьма условной. Если взять десять деревень, то жители любой из них могут вполне понимать жителей соседней, но жители первой не поймут жителей десятой. Таким образом, можно подумать, будто первая и десятая деревни говорят на разных языках. Но где в таком случае проходит граница, отделяющая один язык от другого?

— Скажи Кису, — не унимался я, — что ему следовало бы поучиться искусству править людьми у истинно великого властителя, Билы Хурумы.

Айари не замедлил выполнить мою просьбу. И тут Кису с яростным воплем замахнулся на меня лопатой. Я перехватил его руку и что было силы плашмя ударил его по лицу собственной лопатой. Такой удар свалил бы и кайлуака, но Кису, к моему изумлению, удержался на ногах. Я тут же двинул его черенком лопаты в солнечное сплетение, и Кису согнулся пополам. Он не упал, хотя защищаться уже не мог. Я конечно же не стал добивать его. По сути дела, я применил базовую технику при работе с копьем в близком бою.

Кису, вне сомнения, не уступал мне в силе, но он не был опытным воином. Немудрено, что аскари Билы Хурумы разгромили его войско.

Он поднял голову и уставился на меня с изумлением, не понимая, как такой, казалось бы, незначительный тычок мог лишить его сил. Затем он пошатнулся и рухнул в болото.

Подоспевшие аскари с сердитыми выкриками принялись избивать нас обоих древками копий. Потом нас водворили на места, и цепочка выровнялась.

Через некоторое время Кису повернулся и что-то крикнул Айари. Тот обратился ко мне:

— Он хочет знать, почему ты не убил его.

— Я не собирался убивать его. Я просто хотел поговорить с ним.

Выслушав ответ, Кису снова что-то произнес.

— Он — мфалме Укунгу, — перевел Айари. — Он не может разговаривать с простолюдинами.

— Ну и ладно, — сказал я.

— Копай! — прикрикнул аскари. Мы снова принялись за работу.




21. ЧТО Я УВИДЕЛ ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ В БОЛОТЕ, ПРИКОВАННЫЙ ЦЕПЯМИ К КЛЕТКЕ


— Проснись! — расталкивал меня Айари. Я открыл глаза и приподнялся.

— Там что-то приближается.

— Рейдеры?

— Вряд ли.

Мне удалось сесть на корточки; железный ошейник больно врезался в шею. Ночами цепочку каторжников запирали в клетке на плоту.

— Ничего не вижу, — сказал я, вглядываясь во тьму.

— Мелькнул потайной фонарь, — прошептал Айари.

— Кто-то хочет остаться незамеченным.

Разумеется, у рейдеров не было потайных фонарей.

Внезапно в решетку ткнулось рыло тарлариона, устроившегося на краю плота. Я отпрянул. Зверь зарычал и с глухим всплеском нырнул в темную воду.

— Слушай! — прошептал Айари.

— Теперь слышу. Весла. Стараются грести тихо.

— Сколько лодок?

— Не меньше двух, — сказал я, — и движутся одна за другой.

— Значит, это не аскари.

— Верно.

Аскари использовали не весла, а гребки и плавали в каноэ. Более того, ночью они всегда гребли в унисон, подстраиваясь под ритм первого каноэ, чтобы трудней было определить число лодок.

— Как, по-твоему, выглядят эти лодки? — спросил Айари.

— Легкие, с небольшой осадкой.

— Должно быть, длинные, если судить по числу весел, — предположил он. — Наверное, легкие галеры.

— Не может быть. Я знаю, какая осадка у галеры. Эти чересчур легки. Тем более что ни одна галера, даже с самой малой осадкой, не пройдет через болото.

— Тогда что это? И откуда они взялись?

— Означать это может только одно, — сказал я, — но то, что они появились здесь сейчас, среди ночи, — это безумие.

Раздался всплеск и глухой удар. Тарларион — возможно, тот самый, что тыкался мордой в прутья нашей клетки, — натолкнулся в темноте на одну из лодок.

Послышался гневный возглас, на миг вспыхнул потайной фонарь, и в его свете мы успели заметить двух человек на носу низкого, средней ширины судна, похожего на баржу.

Я замер и что было сил стиснул прутья клетки.

Потайной фонарь погас, и суда прошли мимо. Их оказалось три. Рукоятки весел и уключины были обернуты мехом, чтобы избежать скрипа; к тому же гребцы старались не вынимать весел из воды, так что лодки шли почти бесшумно.

— Что случилось? — спросил Айари.

— Ничего, — сквозь зубы процедил я.

В тот единственный миг, когда вспыхнул фонарь, я успел разглядеть лица. На носу лодки стояли еще двое. И один из них был мне знаком — Шаба, географ.

В бессильной ярости я принялся трясти клетку, затем опомнился и утих.

— Что с тобой? — еще раз спросил Айари.

— Ничего.




22. Я ПРОДОЛЖАЮ РЫТЬ КАНАЛ


Я с остервенением орудовал лопатой, сгружая ил на плот.

Как ни странно, с запада не доносился барабанный бой. Никто не преследовал Шабу…

Я не сомневался, что именно он украдкой проскользнул мимо нас этой ночью. Это были те самые корабли, которые строили в Ианде и переправляли в Шенди, а затем по Ниоке — в озеро Ушинди. Била Хурума создал этот флот в поддержку изысканий Шабы, для экспедиций в глубь страны по реке Уа; но нынешней ночью из ста кораблей мимо нас прошли только три. Шаба явно хотел остаться незамеченным. Каноэ аскари не сопровождали его, и в лодках, насколько я заметил, тоже не было ни одного аскари. Я подозревал, что Шаба взял с собой только близких друзей — географов и писцов, тех, кто ходил с ним в экспедиции на Ушинди и Нгао, тех, кому доверял и на кого мог рассчитывать в самых отчаянных ситуациях.

Я копал и копал, отмахиваясь от мошкары.

Теперь я все понял. Шаба сбежал. Он ушел на восток. Разумеется, вместе с кольцом. Пока я рою этот проклятый канал, Шаба уходит все дальше — с каждым взмахом моей лопаты, с каждым укусом мошки…

Я сбросил на плот еще одну лопату ила.

— Отсюда не убежишь, — сказал Айари. — Даже не думай.

— С чего ты взял, что я думаю о побеге?

— Посмотри, как ты стиснул лопату. Даже пальцы побелели. Если бы болото было твоим врагом, ты разрубил бы его на сотню кусков. — Он посмотрел мне в глаза. — Будь осторожнее. Аскари тоже это заметили.

Я оглянулся. Один аскари пристально глядел в мою сторону.

— Он мог бы давно убить тебя, — продолжал Айари, — но ты очень сильный и хорошо работаешь.

— Я сам могу убить его!

— Бессмысленно, — сказал Айари. — У него все равно нет ключей. Твой ошейник закован наглухо. Копай, не то нас снова изобьют.

— Передай Кису, — велел я, — что я намерен поговорить с ним и что я убегу отсюда.

— Не валяй дурака.

— Переведи!

Айари пожал плечами и передал мои слова Кису. Тот ответил.

— Он не разговаривает с простолюдинами, — перевел мне Айари.

Я с бешеной силой вонзил лопату в ил.

Будь это не болото, а Кису, я бы рассек его надвое.




23. ПОБЕГ. КИСУ ПРИХОДИТ ЗА ТЕНДЕ


Ну разве не красотка? — шепнул мне Айари.

Еще какая, — ответил я.

Молчать! — приказал аскари.

— Стоять смирно! — добавил другой — Подровнялись! Головы выше!

— Кто здесь Кису? — спросил еще один аскари, пробираясь к нам.

— Не знаю, — ответил я.

— Вон он, — сказал Айари, указывая на рослого Кису.

К нам медленно приближалась парадная платформа, водруженная на четыре каноэ. Каноэ тянули скованные цепью рабы. На платформе возвышался помост с шелковыми подушками и нарядным балдахином.

— Зачем ты выдал Кису? — прошипел я.

— Она все равно его знает, — пожал плечами Айари.

— Да, это верно.

На подушках, опираясь на локоть, в желтых одеждах, расшитых золотом и усеянных драгоценными каменьями, возлежала царственного вида красавица.

— Это Тенде, — шепнул кто-то, — дочь Аибу, верховного вождя Укунгу.

Мы уже знали об этом — барабанный бой, доносящийся с востока, возвестил о приближении Тенде.

По обе стороны от Тенде стояли на коленях белые рабыни. Шеи и левые лодыжки обеих девушек были обвиты нитками бус из белых раковин. Весь их наряд состоял из коротеньких черно-красных репсовых юбок, открывавших живот и подчеркивавших бедра. Девушки были великолепно сложены. Я не мог отвести взгляд от их стройных ножек. Била Хурума прислал этих красоток, в числе прочих даров, своей будущей супруге Тенде. Я усмехнулся и облизал губы. Хотя они и были куплены, чтобы прислуживать женщине, я не сомневался, что выбирал их мужчина. В руках у каждой рабыни был веер на длинной ручке — полукружье пестрых перьев. Девушки бережно обмахивали сдою госпожу.

Я посмотрел на белокурую дикарку, которую когда-то звали Дженис Прентис. Она стояла на коленях по левую руку от Тенде. Девушка старательно избегала моего взгляда. Губы ее дрожали. Она не осмеливалась показать, что знает меня.

Я заметил, что на правом запястье Тенде висит плеть.

— Стать смирно! — приказал аскари.

Мы выпрямились.

На плоту рядом с Тенде и полуголыми красавицами рабынями стояли четверо аскари Билы Хурумы в одеждах из шкур и перьев и золотых браслетах. Как и положено аскари, оба были вооружены продолговатыми щитами и короткими копьями. Дочь Аибу путешествовала с надежной охраной: за платформой шагали и другие аскари.

Тенде сопровождал еще один человек, не относящийся к аскари, — Мвога, визирь Аибу. Я видел его во дворце Билы Хурумы. Как и многие жители равнин и саванн к северу и югу от экватора, он был долговяз и сухопар. Лицо его, до обычаю срединных земель, покрывала татуировка, почти такая же, как у Кису. По этим узорам можно было узнать, к какому племени принадлежит человек и даже из какой он деревни. Мвога был облачен в длинные черные одежды, расшитые золотой нитью. Его плоская мягкая шапочка походила на головные уборы, какие носили в Шенди, в сотнях пасангов от здешних мест. Я почти не сомневался, что все эти великолепные наряды подарил ему Била Хурума. Сам же Била Хурума обычно одевался как аскари — в шкуры, золото и перья. При этом он нисколько не пытался заигрывать с армией. Великий убар сам был аскари. Благодаря своей силе и мудрости он по праву считался первым среди них. Аскари из аскари.

— Смотри, госпожа, — сказал Мвога, указывая на Кису, — перед тобой — враг твоего отца и твой враг, беспомощный, жалкий, закованный в цепи. Вглядись в него получше. Он oсмелился выступить против твоего отца. Теперь в компании таких же негодяев он месит грязь на канале твоего будущего супруга, великого Билы Хурумы.

Диалект укунгу сродни диалекту ушинди. Айари тихонько перевел мне слова Мвоги, но я и сам понял общий смысл его речи.

Кису с вызовом встретил взгляд Тенде.

— Ты — дочь предателя! Тенде и бровью не повела.

— Подумать только, какой храбрец! — ухмыльнулся Мвога.

— Вижу, Мвога, — сказал Кису, — ты высоко взлетел. Уже визирь, а ведь совсем недавно был на побегушках у мелкого вождя. Нечего сказать, повезло!

— Да уж побольше, чем некоторым! — парировал Мвога. — Ты, Кису, ничего не смыслил в политике. Упрямый тупица. Копье да боевой барабан — вот и все, что тебе дано понять. Ты прешь вперед, как кайлуак; я же, как ост, выжидаю удачного момента. Кайлуак упрется рогами в стену; ост проскользнет между камней.

— Ты продал Укунгу империи! — сказал Кису.

— Укунгу часть империи! — отрезал Мвога. — А твой бунт — государственная измена!

— Ложь!

— В подобных делах, — усмехнулся Мвога, — где ложь, а где правда — решает копье!

— Но что расскажут об этом легенды?

— Легенды сочинит тот, кто выживет.

Кису рванулся вперед, однако аскари тычком копья водворил его на место.

— Империя — это безопасность и процветание, — изрек Мвога. — Народ устал от племенных распрей. Люди хотят в мире и довольстве пожинать свой урожай. Как может человек называть себя свободным, если каждый день он со страхом ждет сумерек?

— Не понимаю.

— Это потому, что ты — охотник и убийца. Твоя жизнь — это копье, ночные набеги, возмездие врагу, кровная месть и шорохи леса. Твое орудие — сталь, твой союзник — тьма. Но не все такие, как ты. Большинство людей хочет мира.

Кису ожег его гневным взглядом:

— Била Хурума — тиран!

— Разумеется, — пожал плечами Мвога.

— Его нужно остановить!

— Так останови его.

— Нужно прекратить тиранию!

— Так прекрати.

— Считаешь себя героем, который выведет народ к свету цивилизации? — спросил Кису.

— Нет, — ответил Мвога. — Я — дипломат. Я служу своим интересам и интересам своих хозяев.

— Наконец-то ты сказал правду.

— В наши дни в политике необходимы такие люди, как я. Иначе не было бы прогресса.

— В природе есть место и тарлариону и осту, — возразил Кису.

— Мое место — в покоях убаров.

— Поговорим в другой раз, — сказал Кису, — с копьями в руках.

— Ты так ничего и не понял, — покачал головой Мвога. — Ты наивен как дитя. Ты не знаешь других цветов, кроме черного и белого.

— Я знаю еще и красный. Таким будет острие моего копья, когда я выдерну его из твоего брюха.

— Империя это переживет, — отрезал Мвога.

— Империя — зло!

— До чего ты все-таки простодушен, — вздохнул Мвога.

— Империю необходимо уничтожить! — рявкнул Кису.

— Так уничтожь ее.

— Иди и пресмыкайся перед своим Билой Хурумой, — сплюнул Кису. — Я тебя отпускаю.

— Весьма благодарен тебе за великодушие, — ухмыльнулся Мвога.

— И не забудь забрать с собой этих рабынь в подарок его величеству. — Кису указал на Тенде и ее служанок.

— Госпожа Тенде, дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, станет супругой его величества Билы Хурумы, — высокопарно заявил Мвога. — Во дворце убара состоится торжество бракосочетания.

— Ее продали убару, чтобы скрепить сделку, — презрительно бросил Кису. — Кто она после этого, как не рабыня?

Лицо Тенде оставалось бесстрастным.

— Госпожа Тенде по собственной воле стремится стать убарой Билы Хурумы, — столь же напыщенно проговорил Мвога.

— Одной из пары сотен убар! — фыркнул Кису.

— Она действует по собственной воле, — повторил Мвога.

— Прекрасно, — продолжал глумиться Кису, — значит, она продает сама себя. Отлично, маленькая рабыня!

— Она удостоена великой чести — стать спутницей убара, — сказал Мвога.

— Видал я Билу Хуруму, — скривился Кису. — Для него любая женщина — рабыня, и не более. Я встречал в его дворце свежих, благоуханных рабынь, черных, белых и желтых. Все они хорошо знают, как доставить мужчине удовольствие. Била Хурума собрал настоящий цветник страстных и опытных красоток. Если ты не хочешь изнывать от одиночества в своих покоях, — громко произнес он, обращаясь к Тенде, — тебе придется хорошо повертеться. У тебя будет много соперниц. Ты научишься ползать у ног убара и ублажать его со всем пылом искусной рабыни.

Тенде глядела на мятежника все так же надменно и безучастно.

— И ты будешь делать это, Тенде, — продолжал Кису, — потому что я вижу по твоим глазам: в душе ты — настоящая рабыня.

Тенде томно подняла правую руку, с запястья которой свисал хлыст. Рабыни испуганно замерли и опустили веера.

Тенде грациозно встала с подушек и лениво, словно нехотя, подошла к краю платформы.

— Тебе нечего сказать мне, милая моя Тенде, дочь предателя Аибу? — издевательски вопросил Кису.

Вместо ответа девушка наотмашь ударила его хлыстом по лицу. Кису зажмурился, чтобы уберечь глаза.

— Я не разговариваю с простолюдинами, — проронила Тенде и с тем же каменным лицом вернулась на ложе. По еле заметному взмаху руки рабыни снова принялись обмахивать ее веерами.

Кису открыл глаза. Лицо его перечеркнул кровоточащий щрам. Он сжал кулаки.

— Вперед, — приказал Мвога одному из аскари, стоявших на платформе. Тот прикрикнул на рабов, впряженных в каноэ, и копьем указал на запад. Процессия двинулась с места. Мы молча провожали ее взглядами.

Я покосился на Кису и понял, что долго ждать мне не придется.

— Копай! — прикрикнул аскари.

Я глубоко погрузил лопату в ил. Теперь мне было спокойно и даже радостно.

Мы сидели в клетке на длинном плоту. Я просунул палец под ошейник, чтобы он не так давил на горло. Вокруг распространялся болотный смрад.

Раздалось звяканье цепи — в темноте ко мне кто-то подкрался. Я ногтем соскоблил ржавое пятнышко с цепи у ошейника. Издалека, из-за болота, доносились крики лесных, завывание крохотных длинноруких обезьянок. Около ана назад прошел дождь, небо по-прежнему было затянуто тучами. Для дела, которое нам предстояло, ночь выдалась удачной.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Кису на ломаном горианском.

— Не знал, что ты говоришь по-гориански, — откликнулся я, вглядываясь во тьму.

— Как-то раз, еще ребенком, я сбежал из дому. Два года прожил в Шенди, а потом вернулся в Укунгу.

— Наверное, деревня была тесна для тебя. Не всякий ребенок отважился бы на такое долгое и опасное путешеcвие.

— Но я вернулся в Укунгу, — повторил он.

— Должно быть, потому ты так радеешь за Укунгу, что когда-то сбежал из этих мест.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— А что, если я не разговариваю со знатными людьми?

— Извини меня, — сказал Кису. — Я был дураком.

— Значит, ты все-таки решил взять пример с Билы Хурумы, который говорит со всеми?

— А как иначе услышать другого человека и понять его?

— Нищий может говорить и с нищим и с убаром, — сказал я

— Это — пословица Шенде.

— Да.

— Ты говоришь на ушинди?

— Немного.

— Ты понимаешь, что я говорю? — спросил он на диалекте, которым пользовались при дворе Билы Хурумы.

— Да, — ответил я. Ему было так же нелегко говорить на горианском, как и мне на ушинди. — Если будет непонятно, я скажу.

Я не сомневался, что мы поймем друг друга, лавируя между двумя языками.

— Я постараюсь говорить по-гориански, — сказал Кису. — По крайней мере, это не язык Билы Хурумы.

— У него есть и другие достоинства, — заметил я. — Это сложный и красивый язык с обширным словарем.

— Самый красивый язык в мире — язык укунгу, — возразил Кису.

— Может быть. Но я его не знаю.

Если бы меня спросили, какой язык самый красивый в мире, я бы назвал английский или горианский. Однако мне доводилось встречать людей, которые говорили то же о французском, немецком, испанском, китайском или японском Причина ясна — каждый защищает свой язык. Когда речь заходит о родном языке, все мы становимся шовинистами и слепо не желаем замечать очевидного превосходства английского языка. Или горианского. Или французского. Или немецкого, испанского, китайского, японского, хинди…

— Я постараюсь говорить по-гориански, — повторил Кису

— Ладно, — великодушно разрешил я и в душе облегченно вздохнул.

— Я хочу сбежать, — сказал он. — Я должен вырваться отсюда.

— Прекрасно. Чего мы ждем?

— Я не знаю, как это сделать.

— Средства для побега давным-давно у нас в руках. Мне не хватало только помощи.

Я повернулся к Айари

— Передай по цепи, в обе стороны, на разных языках, что сегодня ночью мы бежим.

— Как ты собираешься это сделать? — изумился Айари.

— Скоро увидишь.

— А что, если кто-то побоится бежать? — спросил он.

— Их вырвут живьем из цепи.

— Мне это не нравится.

— Хочешь быть первым? — осведомился я.

— Нет, нет, — торопливо сказал Айари. — Я занят. У меня много дел. Я должен передать твои слова по цепи.

— Как мы вырвемся на волю? — снова спросил Кису.

Я протянул руку к его ошейнику, нащупал начало цепи и принялся перебирать по ней руками, пока не добрался, футов через пять, до ошейника следующего человека. Я плотно прижал этих двоих друг к другу и перехватил цепь возле их ошейников так, что получилась петля. Я на ощупь просунул ее снизу между концами двух бревен и вытянул вверх. Низ петли, тесно обхватывающий бревно, оказался под водой. Один из концов цепи я протянул силачу Кису, зa другой взялся сам.

— Понял, — сказал Кису, — но, по-моему, это ненадежное средство.

— Попроси аскари, — бросил я, — может, они предложат что-нибудь получше.

Налегая изо всех сил, мы принялись ровными, скользящими движениями перепиливать цепью бревно. За несколько мгновений наша варварская пила рассекла кору и вгрызлась в твердую древесину. Время от времени металл повизгивал, проворачиваясь в мокром дереве, но большей частью работа шла бесшумно — звуки не вырывались из-под темной поверхности воды. Аскари сделали большую ошибку, оставив нас в цепях в клетке на бревенчатом плоту. Работу пришлось приостановить только раз, когда мимо нас в каноэ проплывал патруль аскари.

Руки мои, истертые цепью, начали кровоточить. Один человек из цепочки подполз ко мне поближе.

— Это безумие! — горячо зашептал он. — Я против!

— Значит, придется тебя убить.

— Я передумал. Я с вами!

— Вот и славно.

— Осторожней, — предупредил кто-то другой, — вода хорошо проводит звуки. Шум может привлечь тарлариона… или рыбу, а уж она-то точно привлечет тарлариона.

Звук действительно распространяется под водой гораздо быстрей, чем на поверхности.

— Ничего, — сказал я, — тарларион понюхает, да и уплывет.

— Тьма кромешная, — проворчал Айари. — В такую ночь только и жди рейдеров.

В этот миг бревно у самых моих ног начало поддаваться. Я передвинул цепь ближе к краю, и мы с Кису налегли на нее что было сил, пока наконец не выломали внушительный кусок дерева. Тяжело дыша, я согнулся над проемом в плоту и принялся расчищать его, выламывая острые щепки.

— Теперь подождем немного, — сказал я.

Слышно было, как крупный тарларион трется о дно плота. Я поудобней перехватил петлю окровавленными руками, намереваясь огреть зверя цепью, если он сунет морду в отверстие.

— Прикройте бревно, — торопливо зашептал кто-то, — и притворитесь, будто спите!

Мы сгрудились вокруг дыры; одни сели, опустив головы, другие улеглись на бревна плота. Свет факела на миг озарил плот — мимо прошло еще одно каноэ с десятью вооруженными аскари на борту. Они не обратили на нас особого внимания.

— Боятся рейдеров, — бросил Айари. Когда опасность миновала, я сказал:

— Пришлите сюда первого в цепи. Его вытолкнули ко мне. Лицо этого человека не светилось радостью.

— Я пошел бы первым, — объяснил ему я, — но не могу. Я, видишь ли, в середине цепочки.

— А может, первым пойдет тот, кто замыкает цепь? — с надеждой предложил он.

— Блестящая идея, — сказал я, — но боюсь, что ему она не понравится. К тому же его еще нужно звать, а ты уже здесь.

— А если там тарларион?

— Боишься?

— Да, — признался он.

— Правильно делаешь. Там наверняка тарларион, и не один.

— Я не пойду!

— Вдохни глубже, — приказал я ему, — и вперед. Пойдешь к плоту, на который мы грузим ил. Там лопаты.

— Я не пойду!

Я схватил его и головой вниз сунул в дыру. Через несколько мгновений он вынырнул с другой стороны клетки, фыркая и отплевываясь. Второй, толстяк, с трудом протиснулся в отверстие; за ним — третий, четвертый, пятый… Я, Айари, Кису — все сорок шесть каторжников один за другим выбрались из клетки.

— Разбирайте лопаты, — велел я, — и тащите плот.

— Куда мы двинемся? — спросил Айари.

— Иди за мной!

— Но ты идешь на запад!

— Нам нужно освободиться, — объяснил я. — В цепях мы далеко не убежим. На западе нас искать не будут. К тому же всего в пасанге отсюда находится остров кузнецов.

— Значит, там есть инструменты! — обрадовался Айари.

— Вот именно.

— Только не на запад! — взмолился один из цепочки. — Лучше уж на восток, или на юг, или на север, в леса!

Кису молча размахнулся и ударил возражавшего в висок. Тот рухнул как подкошенный. Я посмотрел на Кису:

— Что скажешь, мфалме? Кису расправил плечи:

— Надо идти на запад.

Согласие Кису обрадовало меня донельзя. Без его помощи мне было бы трудно навязать цепочке свою волю. Когда Кису ударил этого парня, я понял, что он готов двигаться на запад, и задал вопрос лишь затем, чтобы он объявил об этом во всеуслышание. Таким образом, я убил двух зайцев — воспользовался авторитетом Кису, чтобы убедить народ, и подчеркнул, что с уважением отношусь к его мнению.

Последнее, между прочим, было не далеко от истины. Называя Кису «мфалме», я тем самым дал понять и ему и остальным, что признаю его высокий статус в Укунгу. О том, что было бы, не согласись он со мной, я боялся даже думать. Скорее всего, одному из нас пришлось бы умереть.

Вскоре вся цепочка шагала по воде на запад. Впереди, с лопатами наперевес, шагали мы с Кису и те, кто был между нами. Остальные тянулись сзади, подталкивая плот с илом.

— А ты толковый парень, — сказал мне Кису.

— Скажи, ты согласен, что идти на запад — самый разумный выход?

— Да.

— Им и в голову не придет, что мы направимся туда. К тому же там кузнечный инструмент…

— И кое-что еще, — добавил Кису.

— Что же?

— Увидишь.

— Аскари! — воскликнул Айари. — Вон, впереди.

— Скажем, что рейдеры устроили набег, поэтому другие аскари освободили нас и отправили на запад, в безопасное место. Они даже дали нам с собой лопаты.

— Эй, кто там? — крикнул аскари. — А ну стоять!

Мы покорно остановились. Я с досадой отметил, что аскари оказалось гораздо больше, чем я ожидал, — около двух десятков, все с копьями и щитами. Это были офицеры, о чем недвусмысленно говорили их головные уборы с белыми перьями. В ночном бою эти перья помогают отличить своих от врагов, но в то же время служат мишенью для неприятеля, подобно гусарским киверам.

— Там рейдеры! — испуганно выкрикнул Айари, указывая назад. — Аскари освободили нас и приказали идти на запад, искать защиты.

— Рейдеры! — воскликнул аскари, оборачиваясь к своим.

— И немудрено, в такую-то ночь, — проговорил другой.

— Вы защитите нас, правда? — взмолился Айари.

— А где те аскари, что отпустили вас? — недоверчиво спросил офицер.

— Сражаются! — ответил Айари.

— Бей в барабаны! — приказал один аскари другому, и тот ринулся прочь. — Готовься к бою! В колонну по два! Аскари мгновенно выстроились в колонну.

— А как же мы? — не унимался Айари. — Кто нас защитит?

— Бегом в тыл! — приказал старший аскари. — Там вы будете в безопасности.

— Спасибо, спасибо! — Айари расплылся в улыбке.

— Поживей! — приказал офицер.

Мы поспешили на запад, аскари — на восток. Вскоре до нас донесся барабанный бой. За короткое время нам встретились два каноэ, полные вооруженных до зубов аскари, и две пешие колонны.

— Они быстро поймут, что это ложная тревога, — сказал Кису.

Я изо всех сил подгонял цепочку, и очень скоро мы добрались до острова кузнецов.

Привлеченные шумом кузнецы выбежали из хижин.

— Что стряслось? — спросил тот, что держал факел.

В мгновение ока кузнецов окружила цепочка отчаявшихся, готовых на все невольников.

— Снимите с нас оковы, — велел я.

— Ни за что! — воскликнул кузнец.

— Значит, мы снимем их сами, — сказал Айари.

Каторжники угрожающе подняли лопаты. Кольцо сомкнулось.

Кузнецы без лишних слов двинулись к наковальне. Ловкими, умелыми ударами они живо освободили нас от ошейников и цепей, после чего мы затолкали их в хижину, связали ио рукам и ногам и заткнули им рты пучками болотной травы. Выйдя наружу, я запер дверь, иначе кузнецы могли бы стать легкой добычей тарлариона, вздумай тот выползти на берег.

— Расходимся, — приказал я. — Теперь каждый за себя.

Бывшие невольники в мгновение ока скрылись во тьме. На острове остались только Кису, Айари и я.

— Куда ты теперь? — спросил Кису.

— Мне нужно на восток, — ответил я, — к реке Уа. Я преследую человека по имени Шаба.

— Может статься, что мне это на руку, — мрачно усмехнулся Кису.

— Не понимаю.

— Поймешь, — пообещал он. — Всему свое время.

— Угрожаешь?

Кису положил руки мне на плечи:

— Нет! Клянусь урожаем Укунгу.

— Тогда я совсем тебя не понимаю.

— Поймешь, — повторил он.

— Мне нужно спешить, время не ждет. Я хочу вернуть свою рабыню, — сказал я, думая о хорошенькой белокурой дикарке, которую раньше звали Дженис Прентис.

— Так вот почему ты велел захватить плот, — улыбнулся Кису.

— Ну конечно.

— Пожалуй, я тоже прихвачу с собой рабыню, — задумчиво сказал он.

— Так я и думал.

— Не понимаю, — вступил в разговор Айари, — почему аскари до сих пор не пустились за нами в погоню. Они наверняка уже поняли, что тревога была ложной.

— Не будем терять времени, — сказал Кису.

Мы погрузили лопаты на плот и, толкая его перед собой, двинулись во тьму, на запад.

— Почему ты не сражаешься на востоке, вместе с остальными аскари? — спросил Айари.

— Я охраняю госпожу Тенде. А кто ты такой? В чем дело?

— Где цепочка каторжников? — продолжал Айари.

— Не знаю… Но кто ты? Что это за плот?

— Я — Айари. Это — плот, на который каторжники грузят ил.

— Каторжники там, на востоке, — махнул рукой аскари. — Мы проходили мимо них утром.

— Что тут происходит? — спросил Мвога, появившийся с восточного края платформы.

— Здешний работник спрашивает, где цепочка каторжников, — объяснил аскари.

Мвога уставился в темноту, пытаясь разглядеть Айари. Ясно, что работник, а не невольник, раз на нем нет цепей. Должно быть, плот отвязался, и он разыскивает его. Не очень-то разумно делать это ночью…

— Для такой важной особы, как госпожа Тенде, одного охранника мало, — заметил Айари.

— Не бойся, приятель, — сказал Мвога. — Их тут двое. Айари усмехнулся:

— Это все, что я хотел услышать.

— Не понимаю… — растерялся Мвога.

Двумя ударами лопаты мы с Кису почти одновременно оглушили обоих стражников. Со стороны Мвоги было весьма любезно сообщить нам, сколько их осталось. Остальные поспешили на восток, на помощь своим.

Мвога огляделся по сторонам. Не проронив ни звука, даже не подумав выхватить кинжал, он спрыгнул в воду и, растворился во мгле.

Скованные цепью рабы, которые днем волокли каноэ, сидели тихо — Айари успел их предупредить. Ночную тьму оглашал барабанный бой.

— Я не могу уснуть, — капризно протянула Тенде, выбираясь из шелкового шатра.

И тут она увидела Кису.




24. МЫ ДОБЫВАЕМ КАНОЭ. КИСУ ДЕЛАЕТ ТЕНДЕ СВОЕЙ РАБЫНЕЙ


Светало. Мы толкали перед собой плот.

Мимо тянулись разрозненные отряды аскари; многие из них были ранены. Справа, примерно в сотне ярдов от нас, медленно проплыло каноэ. Сидевшие в нем аскари истекали кровью и почти не могли грести.

Место, где был причален плот, с которого нам удалось бежать, мы миновали более ана назад.

— Выходит, рейдеры все-таки устроили набег, — сказал Кису

— Что же, — заметил Айари, — ночь была подходящая. Перед нами тянулась светло-серая полоска горизонта — на Горе, как и на Земле, солнце восходит на востоке.

— Не ходите туда! — крикнул нам какой-то аскари. Он брел по болоту, тяжело припадая на одну ногу; вода доходила ему до бедер. — На востоке кипит сражение.

— Спасибо за добрый совет, друг! — гаркнул в ответ Айари и, обращаясь к нам, громко добавил: — Поворачиваем!

Мы принялись медленно разворачивать тяжеленный, нагруженный илом плот. Когда аскари удалился от нас ярдов на семьдесят пять, мы снова продолжили путь на восток Аскари вряд ли заметил это, а если и заметил, то все равно был не в состоянии гнаться за нами.

Копья и щиты, которые мы с Кису отобрали ночью у аскари, охранявших Тенде, лежали на плоту, укрытые тонким слоем ила. Сверху мы положили лопаты.

Айари поднял глаза к небу:

— Сейчас, должно быть, восьмой ан.

— Далеко ли до Нгао? — спросил я Кису.

— Несколько дней пути.

— Безнадежно, — махнул рукой Айари. — Давайте двигаться к берегу.

— От нас только этого и ждут, — сказал я — Хуже всего нарваться на враждебно настроенных дикарей.

— Слышите? — Кису внезапно замер.

— Слышу, — ответил я.

— Что? — спросил Айари.

— Боевой клич. Там, впереди, идет бой. Я взобрался на плот.

— Ну что? — встревоженно спросил Айари.

— Схватка, — ответил я, — в воде и в каноэ. Около сотни аскари и полсотни рейдеров.

— По пути будет полно таких стычек. Лучше обходить их стороной!

— Верная мысль! — воскликнул я.

Мы с Кису спрыгнули в воду и снова принялись толкать тяжело груженный плот на восток.

До полудня мы еще дважды натыкались на схватки аскари с рейдерами. Около девятого ана зарядил проливной дождь; промокшие до нитки, мы упорно двигались к западному берегу Нгао.

— Ложись! — скомандовал вдруг Айари.

Мы разом присели на корточки, по самый нос погрузившись в воду, и спрятали головы за плот. Вскоре показались два каноэ — аскари возвращались из боя. Они увидели только плывущий по течению груженный илом плот.

— Возвращаются, — прошептал Айари. — Значит, расправились с рейдерами.

— Не без потерь, — буркнул Кису, когда каноэ с аскари скрылось из виду. Он поднял с поверхности воды головной убор аскари, повертел его в руках и отшвырнул подальше.

— Выходит, опасность миновала, — облегченно вздохнул Айари.

— Не забывайте о тарларионах, — предупредил Кису. Он погрузил руку в воду и отодрал от ноги здоровенную блестящую пиявку.

— Раздави ее, — посоветовал Айари. Кису бросил пиявку обратно в воду.

— Нельзя. Она уже насосалась моей крови.

Айари невольно передернулся. Кровь могла привлечь бинта — зубастого болотного угря. Или прожорливую голубую свинью. Этот хищник — мелкая пресноводная разновидность хорошо знакомой мне огромной рыбы, обитающей в соленых водах Тассы. Голубые свиньи особенно oпасны при свете дня накануне нереста, когда они собираются косяками. Нерест же у них совпадает с полнолунием большой луны Гора: лунная дорожка на воде каким-то образом приводит в действие инстинкт продолжения рода. В часы перед полнолунием голубые свиньи собираются в огромные косяки и приходят в такое возбуждение, что готовы разорвать на мельчайшие куски все, что встретится им на пути. Любопытно: едва начав нереститься, они полностью теряют агрессивность, среди них можно даже купаться.

Больше всего мы боялись, что болотный угорь или голубая свинья почуют кровь и привлекут за собой тарларионов.

Внезапно в плот, совсем рядом с моей рукой, вонзилось длинное тонкое копье.

— Рейдеры! — воскликнул Айари.

Кису бросился к упрятанным под илом щитам и копьям.

На наш плот прыгнул человек. Я нырнул в воду и пополз через болотные водоросли. Вот и каноэ. Вскочив на ноги, я с криком опрокинул лодку. Все, кто в ней находился, полетели в воду. Над болотами разнесся боевой клич «Ко-ро-ба». Какой-то рейдер, отплевываясь, поднялся на ноги, и я с хрустом скрутил ему голову. Человек с переломанными позвонками замертво рухнул в воду, остальные попятились. Самый отважный бросился на меня с копьем. Я перехватил древко, резко дернул его на себя и одновременно ударил противника в живот ногой. Тот поскользнулся и выпустил оружие. В следующее мгновение я проткнул его насквозь. Болото вспенилось кровавыми пузырями. Четверо рейдеров застыли, охваченные ужасом. Я придавил труп ногой и выдернул копье из тела их товарища.

Кису стоял на плоту, прекрасный, как черный бог; в левой руке он держал щит, в правой — окровавленное копье. На воде под самым плотом лежали два тела.

— Убирайтесь! — крикнул я и махнул рукой. — Прочь!

Вряд ли насмерть перепуганная четверка поняла мои слова, но жест был ясен. Они бросились бежать.

Я поставил каноэ на воду. Кису спрыгнул с плота и выловил из воды два плотно закрытых калабаша с едой — они выпали, когда я перевернул лодку. Кроме того, к каноэ изнутри была привязана корзинка с полосками вяленой рыбы.

— Как ты думаешь, они не вернутся? — спросил Айари. Он подошел к лодке и принялся шарить под водой, ища весла.

— Нет. А если и вернутся, то через несколько дней, не раньше. Так что сейчас нам бояться нечего.

— Била Хурума сожжет их деревни, — угрюмо сказал Кису.

— Вряд ли, — сказал я, — Он не станет настраивать против себя местное население.

— На пути к цели, — сказал Кису, — Била Хурума ни перед чем не остановится.

— Ты, безусловно, прав.

Я и в самом деле не сомневался, что Била Хурума изберет самый короткий путь к достижению своих целей. Этот путь может оказаться гладким, а может — жестоким и кровавым. Била Хурума — убар по своей природе. Не так-то легко переубедить или остановить его.

Всего у нас оказалось восемь весел. Два уплыли, и Айари так и не удалось их найти. На каноэ рейдеров принято иметь запасную пару весел, да и на обычных лодках эта мера предосторожности не считается излишней, особенно при бурном течении.

Я придвинул каноэ к краю плота. Из ила торчали три длинных полых стебля болотного тростника. Кису нагнулся, пошарил в мутной жиже и вытащил за волосы белую рабыню c ниткой ракушек на шее. Он рывком поставил девушку на ноги; тростинка, через которую она дышала, выпала из ее рта. Глаза девушки расширились от ужаса. Запястья ее выли связаны за спиной, лодыжки спутаны веревкой. По-прежнему держа девушку за волосы, Кису окунул ее в воду, чтобы хоть немного отмыть от грязи.

— Господин, — выдохнула белокурая дикарка.

— Молчи, рабыня, — приказал я.

— Да, господин.

Я отнес ее в каноэ и уложил на живот, как и следовало поступить с рабыней.

Кису тем временем полоскал в воде вторую невольницу. Потом я оттащил ее в каноэ и положил рядом с девушкой, которую когда-то звали Дженис Прентис. Голова одной невольницы оказалась у ног другой. В таком положении общаться им будет весьма затруднительно. Казалось бы, мелочь, но пренебрегать ею при воспитании рабынь не следует.

— Зверь! Негодяй! — завопила Тенде, кашляя и отплевываясь, после того как Кису и ее сунул в воду. — Развяжи меня! Немедленно!

— А я думал, ты не разговариваешь с простолюдинами, — удивился он.

Айари с ухмылкой перевел мне этот диалог. Если бы я лучше знал ушинди, я бы и сам его понял. Языки ушинди и укунгу очень похожи. Можно сказать, что слова в них одни и те же, только произносятся по-разному. Основные грамматические структуры совпадают полностью. Я почти не сомневался, что черные экваториальные племена Гора, потомки людей, привезенных в этот мир Царствующими Жрецами сотни лет назад, происходят от одной из больших языковых семей Земли — возможно, группы банту. Да и в самом горианском языке несть числа примерам, доказывающим его происхождение от индоевропейских языков.

Тенде подавила крик ярости. Кису швырнул ее на плот, развязал ей руки и грубо, как рабыню, перевернул на спину. Потом снова связал ей руки, но уже впереди. При этом он оставил конец веревки длиной около семи футов, который при случае можно было использовать как поводок. Тенде едва не задохнулась от возмущения. Тогда Кису развязал ей ноги и столкнул девушку в воду. Потом протащил ее за веревку вдоль всего плота. Длинное одеяние мешало Тенде, девушка то и дело спотыкалась и падала. Наконец, Кису привязал ее к корме каноэ. Девушка стояла по бедра в воде; грязь ручьями текла по ее некогда роскошному платью.

— Давай развяжем рабынь, — сказал Кису. — Они помогут нам грести.

Я освободил девушек от пут и поставил на колени в каноэ. Они замерли в страхе, полуголые, чумазые; на шеях и лодыжках поблескивали острые белые ракушки; коротенькие репсовые юбки — обычное для рабынь одеяние — были перепачканы илом. Я протянул им весла.

— Надо торопиться, — сказал Айари, перебираясь на нос каноэ.

Девушки встали на колени в затылок друг другу. Я сел позади той, которую когда-то звали Дженис Прентис. Она была очень хорошенькой. Я порадовался, что мне удалось вернуть ее. За спиной у меня сидел Кису, тоже с веслом. Мы уже сложили в каноэ отобранные у аскари и рейдеров копья и щиты.

Тенде издала пронзительный вопль. Мы оглянулись. Тарларион уходил под воду, держа в зубах тело одного из рейдеров. Скорее всего, он приплыл сюда вслед за другими обитателями здешних вод — зубастым угрем или голубой свиньей, обычно они первыми чуют кровь. Тарларион часто преследует этих хищников. Они приводят его к богатой добыче — а если нет, сами идут в пищу.

Мы с Кису опустили весла в воду, девушки последовали нашему примеру, и каноэ двинулось на восток. Следом, спотыкаясь, брела Тенде. Оглянувшись, я увидел невдалеке еще пару тарларионов и буруны на воде. Когда тарлариону удается отхватить крупную добычу — например, табука, тарска или человека, — он утаскивает жертву под воду и разрывает на куски в придонном иле.

— Пожалуйста, Кису, — взмолилась Тенде, — пусти меня в каноэ!

Кису даже не взглянул в ее сторону.

— Но я не могу идти в этом платье! Кису, ну пожалуйста!

Она снова споткнулась, упала и на несколько мгновений скрылась под водой. Веревка выдернула ее на поверхность, и девушка с рыданиями поплелась за нами.

Я обернулся и посмотрел в сторону плота. Мне показалось, что кто-то выпрыгнул из воды, но, присмотревшись, я понял, что два тарлариона, вцепившись зубами в тело, тянут его в разные стороны. Еще четыре зверя спешили к ним с разных сторон. Над поверхностью воды виднелись только глаза и ноздри.

— Кису! — захлебывалась рыданиями Тенде. — Умоляю тебя!

Кису оставался невозмутим.

— Очень скоро, — сказал я ему по-гориански, — тарларионы все съедят, но не насытятся. Тогда они кинутся за нами, на запах пота и страха.

— Правильно, — кивнул Кису не оборачиваясь. Я покосился на Тенде. Она в ужасе глядела назад. Мы гребли не слишком быстро, чтобы Тенде не падала в воду, а тарларионы не сбивались со следа.

— Кису! Пусти меня в каноэ! — опять всхлипнула Тенде. Кису зевнул.

— Кису! Я не могу идти в этом платье!

— Ты хочешь, чтобы я его с тебя снял? — спросил он не оборачиваясь.

— Но я же когда-то нравилась тебе, Кису!

— Ты — дочь моего заклятого врага Аибу, — бесстрастно ответил Кису.

— Почему ты не пускаешь меня в каноэ?!

— Хочу посмотреть, как тебя схватит тарларион.

— Нет! — пронзительно завопила она. — Нет! Нет!

— Именно так, — подтвердил Кису.

— Кису! Кису! Умоляю!

— Кажется, я слышу голос гордой свободной женщины Тенде, дочери моего смертельного врага Аибу, — заметил Кису.

Тенде завыла. Она пыталась догнать каноэ, но Кису мощными рывками гнал судно вперед, натягивая веревку. Один раз он позволил девушке приблизиться к лодке, но стоило ей ухватиться за корму, как он отбросил ее ударом весла.

— Кису, пусти меня! — снова попросила она, но Кису опять не снизошел до ответа.

Около четверти ана мы гребли молча.

— Смотрите, — сказал вдруг Айари, оглянувшись.

— Они уже здесь? — спросил Кису.

— Ага, — сказал Айари. — Сразу четыре тарлариона. Тенде в ужасе обернулась.

Поначалу я ничего не мог разглядеть; потом над водой показались их гребни, а затем глаза и ноздри. Тарларионы были примерно в восьмидесяти ярдах от нас. Они не спешили, но расстояние между нами неуклонно и угрожающе сокращалось.

Мы остановились.

— Кису! — душераздирающе завопила Тенде. — Пусти меня в каноэ!

— Я хочу посмотреть, как тебя схватит тарларион, — спокойно повторил Кису.

— Нет! Не надо! Ну пожалуйста!

— Я слышу голос гордой свободной женщины Тенде, дочери моего смертельного врага Аибу? — холодно осведомился Кису.

— Нет, нет! — захлебывалась девушка.

— Тогда чей же голос я слышу?

— Голос беспомощной рабыни, — срывающимся голосом выкрикнула Тенде, — которая умоляет своего господина пощадить ее!

— Ты притворяешься, — сказал Кису.

— Нет, — рыдала девушка, — нет! Я настоящая рабыня!

Тарларионы были уже в двадцати ярдах от нас. Они не слишком спешили, видя, что будущая жертва не пытается убежать от них.

— Ощущаешь ли ты себя рабыней в душе? — спросил Кису.

— Да, да, господин!

— Подлинной, прирожденной рабыней? — продолжал допытываться он.

— Да, я подлинная и прирожденная рабыня!

Тарларионы перестали грести лапами, чтобы не спугнуть добычу лишней волной, и ждали, пока их поднесет поближе течением.

— Как тебя зовут? — спросил Кису.

— Как будет угодно господину, — всхлипнула девушка. Ответ вполне удовлетворил Кису.

— Ты молишь о том, чтобы я взял тебя в рабыни?

— Да, господин, да!

— Ну что ж, девочка, — сказал он, — я подумаю над твоей просьбой.

— Господин!…

Тарларионы мягко, почти незаметно перебирали лапами. Они казались неподвижными, как бревна, на самом же деле медленно окружали жертву полукольцом. Вот-вот последует внезапный мощный бросок, и тарларионы начнут рвать добычу на части.

— Господин! — завизжала Тенде, не помня себя от ужаса.

Кису перегнулся через корму и, схватив девушку за запястья, втащил ее в каноэ.

В тот же миг тарларионы, заметив движение жертвы, рванулись вперед, рассекая воду ударами хвоста. Двое из них ткнулись мордами в корму, третий издал оглушительный рев, четвертый, разинув пасть шириною в ярд, бросился на борт каноэ. Я отшвырнул его ударом весла.

В это мгновение другой тарларион обрушился на корму, и каноэ накренилось. Кису попытался сбить его веслом, но чудовище перекусило весло надвое. Девушки завизжали и вцепились в лодку. Айари метнулся на нос каноэ, чтобы восстановить равновесие. Кису ударил тарлариона острым обломком весла, и тот соскользнул с кормы в воду. Каноэ покачнулось и чуть было не опрокинулось. Третий тарларион с размаху врезался мордой в борт. Раздался треск, но дерево выдержало. Зверь развернулся, готовясь ударить хвостом. Четвертый тарларион нырнул под днище…

— Греби! — заорал Кису. — Не пускай его под каноэ!

Я ударил веслом по воде в тот самый миг, когда монстр оказался под нашим хрупким суденышком. Каноэ скользнуло по его спине и выровнялось. Мы с Айари налегли на весла. Лодка рванулась вперед. Тарларионы с ревом бросились в погоню.

И тут я догадался швырнуть в пасть зверю горсть вяленой рыбы. Айари отложил весло, схватил корзинку с рыбой и тоже принялся кидать ее хищникам. Те с рычанием пожирали провиант аскари.

— Передай мне другое весло, — сказал я первой рабыне, которая лежала на дне, сжавшись в комок. — Быстрее!

— Да, господин, — прошептала она и передала весло своей онемевшей от ужаса подруге. Та вручила его мне и сразу отвела перепуганный взгляд. Она уже поняла, что вновь принадлежит мне.

Я отдал весло Кису, и мы быстро развернули каноэ на восток. Тенде со связанными руками лежала на дне между мной и Кису. Ее била крупная дрожь. Айари тем временем продолжал кормить тарларионов, швыряя куски рыбы все дальше и дальше от каноэ. В конце концов нам удалось оторваться от хищников.

Примерно через четверть ана Кису отложил весло, перевернул Тенде на спину и развязал ей руки. Она глядела на него снизу вверх.

— Кажется, я взял в рабство прирожденную рабыню? — произнес Кису.

— Да, господин.

Он бережно снял с нее одежду.

— Ты красива.

— Рабыня счастлива угождать господину, — пролепетала девушка.

— Жаль, что ты всего-навсего рабыня.

— Да, господин.

Я снял с шеи и лодыжки белокурой рабыни нитки ракушечных бус и разорвал надвое. Половинки бус я вернул на место, а оставшиеся половинки отдал Кису. Тот завязал их на горле и на левой щиколотке Тенде.

— Ты украсил меня, как рабыню, господин, — прошептала Тенде.

— Тебе это пристало, рабыня.

— Да, господин.

Затем Кису выбросил ее одежду за борт, за исключением шелковой полоски шириной в фут и длиной около пяти футов. Он аккуратно сложил и заткнул себе за пояс этот кусок ткани, чтобы при случае, если ему вздумается, обернуть им бедра рабыни.

— Перед тобой — твоя обнаженная рабыня, господин, — улыбнулась Тенде

— Я всегда желал тебя, Тенде, — сказал Кису. Девушка протянула к нему руки.

— Ты — рабыня, не правда ли, Тенде? — поднял бровь Кису.

— Да, господин, — шепнула она и опустила руки, умоляюще глядя на него. — Еще маленькой девочкой я мечтала быть твоей рабыней. Но я не думала, что у тебя хватит силы обратить меня в рабство.

— В Укунгу это было невозможно. Но здесь, — Кису наклонился над девушкой и крепко сжал ее плечи, — здесь возможно все.

— Здесь — настоящая жизнь, — прошептала она и зажмурилась. — Ты делаешь мне больно!

— Молчи, рабыня.

— Хорошо, господин

Кису пожирал ее глазами. Этот взгляд страшил девушку. Прежде, подумал я, она не подозревала, что мужчина может так хотеть ее. Она никогда не была рабыней.

— Я дам тебе имя Тенде, — сказал Кису.

— Да, господин, — потупилась она. Отныне она будет носить это имя, как рабский ошейник.

— Кому ты принадлежишь?

— Тебе, господин.

— Ты думаешь, легко быть моей рабыней?

— Нет, господин.

— Правильно. Ты в полной мере поймешь, что такое рабство.

— Я не хочу иной участи, — промолвила девушка, ища взгляда Кису, и я почуял жар, исходивший от нее. — Ты прямо сейчас объявишь меня своей рабыней?

— Объявляю тебя своей рабыней, Тенде, — сказал Кису.

— Ты вступишь в свои права, господин?

— Когда пожелаю и как пожелаю, — ответил он.

— Да, господин… Ох!

Он грубо распластал ее на дне лодки.

— Объявляю тебя, Тенде, дочь моего ненавистного врага Аибу, своей рабыней, — сказал Кису, — и утверждаю свое полное и безраздельное господство над тобой.

— Да, господин… Да… Да…

Айари, я и две полунагие белые красавицы рабыни молча налегли на весла, каноэ бесшумно и легко заскользило к востоку.




25. МЫ ПОДХОДИМ К ПОРОГУ. Я НЕДОВОЛЕН РАБЫНЕЙ


Айари стоял на носу каноэ, вглядываясь в даль.

— Смотрите, смотрите! — крикнул он.

— Наконец-то, — откликнулся Кису с кормы и отложил весло.

Белые рабыни, стоявшие на коленях в затылок друг другу, вытащили весла из воды и положили их в лодку. Тенде сделала то же самое. Кису все время держал свою новую рабыню перед собой, чтобы коснуться ее в любой момент, когда ему того захочется. Она то и дело чувствовала на себе его пристальный взгляд. Тенде, как и белые девушки, не смела увиливать от тяжелой работы. Кису несколько раз огрел ее по спине широким резным веслом, когда она сбивалась с ритма от измождения.

Наше каноэ подошло к порогу — тому месту, где болото переходит в обширные воды Нгао.

Мы с Кису спрыгнули в воду и, утопая в скользком иле, принялись толкать судно. Наконец болотный камыш расступился, и нашим взглядам открылась бескрайняя, сверкающая на солнце гладь озера Нгао.

— Как красиво… — прошептала по-английски белокурая дикарка, не в силах сдержать восторга.

И правда, красиво. Мне вдруг стало досадно, что первым Цивилизованным человеком, которому посчастливилось любоваться этим великолепием, стал предатель Шаба.

Мы добирались до порога долгих пятнадцать дней. Все это время мы питались рыбой, которую добывали копьями, и пили пресную воду из болота.

Кису сказал:

— На северо-восточном берегу — Укунгу…

Укунгу, страну рассыпанных по побережью деревень, Била Хурума провозгласил частью своей империи.

— Вряд ли тебе окажут там радушный прием, — заметил я.

— Это верно, — согласился Кису.

— Ты хочешь вернуться и поднять восстание? — прямо спросил я.

— Нет, — ответил он, — это не входит в мои ближайшие планы.

— А каковы твои ближайшие планы?

— Узнаешь позже.

— Я ищу человека по имени Шаба, — сказал я. — У нас с ним осталось одно нерешенное дело. Поэтому мне нужно выйти к Уа.

— Моя дорога, — улыбнулся Кису, — тоже ведет к реке Уа.

— И это входит в твои ближайшие планы?

— Да.

— Может быть, — продолжал я, — я сочту необходимым путешествие по реке Уа.

— Может быть, и я сочту такое путешествие необходимым, — сказал Кису.

— Мне кажется, Уа — опасное место.

— На это я и рассчитываю.

— Это тоже входит в твой план, который ты так тщательно скрываешь?

— Еще как входит, — ухмыльнулся Кису.

— Ты уже бывал в Уа?

— Нет, — сказал Кису. — Никогда.

Я выровнял каноэ. Теперь оно свободно скользило по глади Нгао.

— Ну что же, продолжим путь.

Вода доходила нам до бедер. Кису нашел в лодке две узкие полоски кожи и туго связал запястья и лодыжки Тенде.

— Почему господин связал меня? — жалобно спросила девушка, стоя на коленях.

— Вряд ли мы увидим тут каноэ Укунгу, — ответил Кису, — но если вдруг это случится, я хочу уберечь тебя от искушения прыгнуть в воду и поплыть навстречу свободе.

— Хорошо, господин. — Она понурила голову.

— Белые рабыни тоже могут прельститься более легкой участью, — предположил я.

— Давай избавим их от соблазна, — усмехнулся Кису.

Я проделал с девчонками то же, что и он с Тенде. Затем мы взяли два длинных кожаных ремня и связали всех трех рабынь караваном — один ремень захлестывал их шеи, другой — левые лодыжки.

— Не связывай меня вместе с белыми рабынями, господин! — взмолилась Тенде, но Кису только расхохотался.

Мы запрыгнули в каноэ, взялись за весла и принялись спокойно, легко грести, не обращая внимания на Тенде, которая тихонько плакала от унижения.

Гордая дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, с каждым днем все лучше понимала, что она всего-навсего рабыня.

— Эй, ты, — приказал я, — ползи сюда.

Я лежал в каноэ, опираясь на локоть. Ярко светили обе луны, и наше судно казалось лишь крошечной щепкой на бескрайней серебристой глади Нгао.

— Да, господин, — откликнулась белокурая дикарка и поползла ко мне. Гладкое тело рабыни в лунном свете тоже отливало серебром. Я слышал, как позвякивают ракушки У нее на шее.

— Устраивайся, — позволил я.

— Хорошо, господин. — Она послушно улеглась мне на плечо.

Мы держали девчонок связанными по рукам и ногам лишь первые два дня путешествия по Нгао, пока не удалились от берегов настолько, что уже не было опасности встретить какое-нибудь каноэ. На третий день мы оставили только караванные узлы, на пятый день распутали им лодыжки, а на шестой развязали полностью.

— Поцелуй меня, — велел я.

Она повиновалась; затем снова опустила мне голову на плечо.

— Ты боишься, — сказал я. В Шенди она была гораздо раскованней. — Помнишь красавицу, которая глядела на тебя из зеркала — там, в Шенди?

— Она была рабыней… — прошептала девушка.

— Разумеется.

— Я боюсь ее.

— Она живет в тебе, — сказал я. — Ты просто на миг увидела свое истинное лицо. Прекрасная рабыня в тебе молила тебя дать ей волю.

— Я не осмелилась… Она была слишком красивой, слишком страстной.

— Ты не осмелилась стать тем, что ты есть?

— Да, — прошептала она. — Если это была я, то я боюсь себя.

— Почему?

— Та, в зеркале, была такой чувственной, такой беззащитной, такой податливой…

— В глубине души ты отчаянно хочешь быть ею.

— Нет, — вздрогнула девушка, — нет.

Я не ответил.

— Две разные женщины спорят во мне, — призналась она.

— Так разреши их спор! Выпусти на волю свое подлинное «я»! Стань настоящей, а не мнимой рабыней!

— Нет, нет, — торопливо сказала она, прижимаясь щекой к моему плечу. Я почувствовал ее слезы.

— Пока ты не сделаешь этого, ты никогда не будешь счастлива.

— Нет.

— Ты должна освободить ее, — сказал я, — ту красавицу, мечтающую о рабском ошейнике.

— Я не смею дать ей волю.

— Неужели правда так ужасна? — поинтересовался я.

— Женщина должна хранить достоинство!

— Самообман, лицемерие, ложь — это ты называешь достоинством?

— Я боюсь дать волю той рабыне…

— Почему же? — настаивал я.

— Я боюсь, — еле слышно пролепетала дикарка, — что она — это я.

— Так оно и есть. Она — это ты.

— Нет, нет…

— Да, — твердо сказал я.

— Но я не женщина Гора!

— Земные женщины, стоит надеть на них ошейник и приучить к плетке, становятся великолепными рабынями.

— Ой! — вздрогнула она под моей рукой.

— Ты вся напряжена и суха внутри.

— Прости меня, господин, — горько произнесла она.

— Ты теперь не на Земле. Здесь никто не станет упрекать тебя за красоту и страстность. Здесь тебе незачем чувствовать себя виноватой в том, что ты — настоящая женщина.

— Я не горианская шлюха!

— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — спросил я.

— Если господин желает взять свою рабыню, пусть он пoскорей сделает это и позволит мне ползти на место.

Я сжал ее лицо в ладонях.

— Мне больно, господин! — взмолилась девчонка.

— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — повторил я.

— Я готова исполнить все, что велит господин.

Я видел, что она по-настоящему боится, и еще сильней стиснул ее лицо.

— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно?!

— Я не знаю, господин, — пролепетала она.

— Всякое терпение рано или поздно кончается.

— Да, господин.

— В один прекрасный день кончится и мое. Берегись этого дня!

— Да, господин. Я разжал руки.

— Господин хочет меня сейчас? — пролепетала дикарка белыми от страха губами.

— Нет, — ответил я. — Убирайся.

— Хорошо, господин. — Она поползла на место.

Я повернулся на спину, положил руки под голову и уставился в ночное небо, на звезды и луны Гора.

Я слышал, как девчонка в отчаянии царапает дно каноэ — несчастная рабыня, которую отверг ее господин.




26. МЫ ВХОДИМ В ВОДЫ РЕКИ УА И СЛЫШИМ БАРАБАННЫЙ БОЙ


Белокурая рабыня погрузила весло в воду.

— Есть ли конец у этого озера? — вздохнула она.

— Есть.

Мы плыли по Нгао уже двадцатый день, питаясь рыбой и утоляя жажду озерной водой. На воде появились коричневатые пятна; запахло цветами. Я знал, что вот-вот покажется устье реки Уа.

— Вы везете рабынь в опасные места? — спросила моя белокурая дикарка.

— Да.

Она вздрогнула, но не сбилась с ритма и продолжала грести. За последние несколько дней она то и дело обращалась ко мне, но я ограничивался краткими обрывистыми репликами либо не отвечал вовсе, а один раз даже заткнул ей рот ее же волосами и завязал лоскутом кожи.

Блондинка усердно работала веслом, несчастная оттого, что впала в немилость у своего господина.

— Уверен, что мы вот-вот подойдем к Уа! — крикнул Айари с носа каноэ.

— Посмотри на воду, — сказал Кису — Чувствуешь запах цветов и леса? По-моему, мы уже вошли в устье.

Я изумился. Неужели устье реки может быть таким широким?

Кису указал в небо:

— Смотрите, миндар!

Мы задрали головы и увидели короткокрылую птицу с острым хищным клювом и ярким желто-алым оперением.

— Это лесная птица, — объяснил Кису.

Миндару свойственны краткие, стремительные перелеты; шумно хлопая крыльями, он носится между ветвями, охотясь на личинок и гусениц. Пестрые перья делают его неразличимым среди цветов.

— Ничего себе, — сказал Айари, указывая влево. На песчаной отмели нежился под солнышком тарларион. Заметив нас, он скользнул вниз и скрылся под водой.

— Все, — сказал Кису. — Мы уже в реке.

— По-моему, это просто коса вдается в озеро, — предположил Айари.

— Нет, — снисходительно рассмеялся Кису. — Это не коса, а речной остров. Их тут полным-полно.

— Куда повернем? — спросил я.

— Направо, — уверенно сказал Кису.

— Но почему? — спросил я.

Для меня, как для англичанина, привычнее поворачивать налево. Подобным образом встречный оказывается со стороны руки, держащей меч. Всегда лучше, чтобы люди попадались тебе с этой стороны. Так надежней. К большому моему удовольствию, на Горе, как в Англии, принято левостороннее движение. Гориане — благоразумный народ. Подобно землянам, они большей частью правши. И немудрено — почти все жители Гора произошли от людей. В горианском, как и во многих земных языках, незнакомец и враг обозначаются одним и тем же словом…

— В любую деревню на берегу Нгао принято входить справа, — сказал Кису

— Почему так?

— Потому что человек при этом открыт для удара клинка, — пояснил он.

— Но разве это разумно?

— А как еще показать, что ты пришел с миром?

— Любопытно… — протянул я.

Лично я предпочел бы заходить слева. Что, если тебя встречают вовсе не с миром? Я воин и хорошо знаю, что одна восьмая ина — ровно столько времени требуется, чтобы повернуться к противнику другим боком, — может стоить жизни.

— Если в этих краях живут люди и если их обычаи схожи с обычаями Нгао и Укунгу, мы должны показать им, что пришли с добрыми намерениями. Это убавит нам забот.

— Звучит здраво.

Мы повернули каноэ направо, и через половину ана остров уже был по левую руку от нас. В длину он достигал нескольких пасангов.

— А я думаю, в этих местах никто не живет, — сказал Айари. — Мы зашли слишком далеко на восток.

— Может, ты и прав, — пожал плечами Кису. И в этот миг до нас донесся, барабанный бой.

— Ты понимаешь язык барабанов? — спросил я у Айари. Он покачал головой.

— А ты, Кису?

— Нет. Но и так ясно, что они извещают о нашем появлении.




27. ДЕРЕВНЯ РЫБАКОВ. РАБЫНЯ МОЛИТ О ПРИКОСНОВЕНИИ. АЙАРИ ДОБЫВАЕТ СВЕДЕНИЯ


Люди метались по пристани и кричали что-то невразумительное. От берега далеко в воду уходил двойной ряд обструганных бревен с множеством перекладин, скрепленных лианами. С перекладин на веревках свисали длинные плетеные корзины конической формы, служившие рыбацкими сетями.

— Прочь! Прочь! — завопил один из них, сначала на ушинди, а затем на укунгу. На причале были только мужчины и мальчишки, все кричали и отчаянно жестикулировали. Сквозь лес на берегу проглядывали хижины. На крышах из пальмовых листьев рядами вялилась на солнце рыба. Из деревни к берегу начали сбегаться женщины, подгоняемые любопытством.

— Прочь! — снова заорал тот тип на ушинди, потом на укунгу.

— Мы — друзья! — на ушинди выкрикнул Айари.

— Уходите! — повторил парень на ушинди. Видимо, это был местный полиглот. Остальные — семеро мужчин и столько же ребятишек — двинулись к краю причала, умело балансируя на тонких бревнах, с явным намерением обратить нас в бегство.

— Хотел бы я знать, — проговорил я, — был ли здесь Шаба и как давно.

Несколько человек принялись размахивать ножами.

— Не слишком-то они дружелюбны, — заметил Айари

— Плохо, — сказал Кису. — Нам не помешало бы запастись едой, мачете и прочим товаром.

— И на что ты намерен все это купить? — спросил я.

— У тебя есть золотая цепь — подарок Билы Хурумы. Я коснулся ожерелья:

— И то верно.

Я снял цепь и потряс ею перед туземцами. Но те по-нрежнему были полны решимости гнать нас прочь.

— Бесполезно, — огорченно проговорил Айари.

Даже дети угрожающе кричали на нас, подражая взрослым, хотя по существу им до нас не было дела — просто они нашли себе замечательное занятие. Словом, первое поселение, оказавшееся на нашем пути через ан после того, кaк мы миновали первый остров, встретило нас весьма негостеприимно.

— Поплыли отсюда, — сказал Кису.

Я услышал пронзительный вопль и, рывком обернувшись, успел заметить, как мальчик лет восьми рухнул с мостков в воду. Течение немедленно подхватило его и стремительно понесло. Не думая ни секунды, я бросился в воду. Вынырнув, я услышал, как Кису велит разворачивать лодку. Я плыл так быстро, что давно уже должен был догнать мальчика, но его нигде не было видно. Через несколько мгновений каноэ оказалось рядом со мной.

— Где он? — крикнул я Айари. — Ты его видишь?

— С ним все в порядке, — ответил тот. — Залезай.

— Так где же он? — спросил я, забираясь в каноэ.

— Да вон, — ответил Кису.

Я оглянулся и, к своему изумлению, увидел, что мальчишка, ухмыляясь от уха до уха, карабкается на мостки.

— Зря ты испугался, — сказал Айари. — Он плавает как рыба.

Только тут до меня дошло, что никто из местных не бросился спасать ребенка. Но ведь он же кричал! И мне действительно показалось, что его относит течением…

Один из людей на причале дружелюбно махнул нам рукой и спрятал в ножны зазубренный клинок — рыбацкий нож. Мы поплыли к мосткам. Мужчина тем временем подал сорванцу руку, помогая выбраться наверх. Я обратил внимание на то, как взрослые и дети уверенно и ловко передвигаются по гладким, скользким бревнам. У этого ребенка было не больше шансов упасть с мостков, чем у земного мальчишки — споткнуться на ровном месте.

Малец ухмылялся, глядя на нас; его приятели тоже потешались вовсю. Мужчина — должно быть, отец — погладил его по голове и похвалил. Ну что же, маленький негодяй отлично выполнил свою роль.

— Причаливайте, — сказал на ушинди тот самый грамотей, что раньше обращался к нам на двух языках. — Вы хотели спасти мальчика. Значит, вы — наши друзья. Добро пожаловать в деревню.

— Это был розыгрыш, — сказал Кису.

— Понятно, — проворчал я.

— И какой ловкий розыгрыш, — добавил Айари

— Я не люблю, когда меня разыгрывают, — нахмурился Кису.

— Наверное, на реке лишняя осторожность не помешает, — предположил я.

— Наверное, — буркнул Кису.

Мы причалили каноэ к мосткам и выбрались на берег.

Девушкам мы связали руки за спиной и усадили их в грязь. От запястий рабынь веревки тянулись к низкому, утопленному в землю рабскому шесту.

Жители деревни устроили нас на ночлег в крытой пальмовыми листьями плетеной хижине. В глиняной чаше тускло горея огонь.

Стемнело. В деревне пели, плясали и веселились. Мы с Кису сидели у огня друг напротив друга.

— Где Айари?

— Остался побеседовать с вождем. Ему пока не все ясно.

— Что еще он хочет выяснить?

— Не знаю.

Нам уже было известно, что около ста двадцати человек, некоторые из них в голубых туниках, на трех лодках проследовали мимо деревни не останавливаясь.

Мы сильно отстали от Шабы и его людей.

— Господин, — позвала Тенде.

— Да, — откликнулся Кису.

— Мы совсем голые.

— Ну и что?

— Ты обменял шелковый лоскут, который я носила на бедрах. Ты обменял раковины с моей шеи и даже с моей лодыжки!

— Да, — сказал Кису.

Как ни странно, ракушки и шелк оказались в большой цене у местных рыбаков. Раковины были с островов Тассы, здешние жители никогда таких не видали. Шелка в этих краях тоже не знали. Естественно, мы тут же отдали туземцам бусы всех рабынь, шелковую тряпицу с бедер Тенде и куски черно-красного репса, служившие юбками белым рабыням. Золотую цепь, подарок Билы Хурумы, мы, хорошенько подумав, решили придержать на черный день. В цивилизованных краях ей конечно же цены не было, но здесь она стоила не дороже, чем стальной нож или медная проволока. В обмен на свои товары мы получили две корзины вяленой рыбы, мешок мяса и овощей, отрез ткани, сплетенной из коры бобового дерева и выкрашенной в красный цвет, горсть ярких деревянных бус и, что было важней всего, два тяжелых ножа с изогнутым лезвием в два фута длиной — панги. Последнее приобретение особенно обрадовало Кису. Я не сомневался, что панги рано или поздно нам пригодятся.

— Мне это не нравится, Кису, — сказала Тенде. Разъяренный Кису одним прыжком очутился возле нее и залепил девушке мощную пощечину.

— Ты осмелилась произнести вслух мое имя, рабыня? Рабыня лежала на боку у его ног, с окровавленным ртом и спутанными руками, привязанная к рабскому шесту.

— Господин, прости! — в ужасе лепетала она. — Пощади меня, господин!

— Я вижу, что совершил ошибку, позволив тебе носить одежду и украшения, гордячка, — сказал Кису.

— Прости меня, господин! — плакала девушка.

Рабыням разрешалось надевать только те наряды и украшения, которые господин сочтет подходящими; то же относилось и к косметике. Естественно, время от времени господин оставляет рабыню обнаженной.

— Кажется, я нашел еще кое-что для продажи, — сквозь зубы процедил Кису.

— Что? — Тенде замерла в страшном предчувствии.

— Вот эту дрянь, которая валяется у меня под ногами!

— Господин! — только и могла вскрикнуть девушка.

— Интересно, — раздумывал вслух Кису, — что нам за тебя дадут…

— Не продавай меня, господин! — взмолилась Тенде.

Она прекрасно понимала, что являет собой такой же товар, как кусок мяса, нож, отрез ткани, тарск или вуло. Она была обыкновенной невольницей.

— Да и рабыня из тебя никудышная, — продолжал размышлять Кису.

— Я исправлюсь! — горячо пообещала она, пытаясь встать на колени. — Позволь мне сегодня ночью доставить тебе удовольствие! Я принесу тебе такое наслаждение, о каком ты даже не догадывался! Ты будешь так доволен мною, что утром передумаешь меня продавать!

— Тебе будет трудно сделать это со связанными руками, — хмыкнул Кису.

Тенде в страхе смотрела на него.

Кису отвязал ее от шеста и, не развязывая рук, повел к дальней стене хижины. Там поставил ее на колени, лениво разлегся под стеной, опираясь на локоть, и вопросительно глянул на девушку.

— Да, господин, — прошептала рабыня и покорно принялась ублажать своего хозяина.

Я сидел над глиняной чашей, в которой едва теплился огонь, и размышлял. Рано поутру нам снова предстоит отправиться в путь. Шаба ушел далеко вперед. Интересно, почему он вообще решил бежать на Уа. Имея кольцо, он мог без труда затеряться на бескрайней поверхности Гора, однако выбрал опасный, неведомый путь по огромной реке. Неужели он думал, что преследователи не отважатся идти за ним в эти таинственные, безлюдные дебри? Неужели не понимал, что ради кольца я, ни минуты не раздумывая, брошусь в погоню не то что в тропические леса Уа, но даже на край света? В таком случае Шаба сделал серьезную ошибку. При его остром, изворотливом уме это весьма странно.

До меня донесся шепот:

— Господин!

Я обернулся.

Белая рабыня отползла от шеста, насколько позволяла веревка, и окликала меня, стоя на коленях со связанными руками. Это была не белокурая дикарка, которую раньше звали Дженис Прентис, а вторая, купленная ей в пару в качестве подарка Тенде от Билы Хурумы. Она тоже была светловолоса и тоже родом с Земли — судя по акценту, двум пломбам во рту и следу от прививки оспы. Как и у дикарки, на левом ее бедре стояло стандартное клеймо каджейры.

— Господин, — повторила девчонка. Белокурая дикарка, сидя в грязи у рабского шеста, зло глядела на нее.

— Да? — отозвался я.

— Я отползла от шеста и стою перед тобой на коленях.

— Ну и что?

Она потупила взгляд:

— Умоляю тебя, прикоснись ко мне. Светловолосая дикарка задохнулась от возмущения. Из дальнего конца хижины доносились сладострастные вздохи Кису и Тенде.

Девушка подняла голову:

— Я умоляю тебя. Меня переполняет желание.

Дикарка снова задохнулась — на сей раз от изумления. Ей казалось невероятным, что женщина может открыто признаваться в своей чувственности. Ну конечно! По ее мнению, девушке зазорно не только говорить о своем желании, но и вообще его испытывать.

— Рабыня! — злобно выкрикнула она. — Рабыня!

— Да, я рабыня, — с вызовом ответила девушка и снова обратилась ко мне: — Умоляю тебя, господин.

Я подошел к ней, но не настолько близко, чтобы она могла меня коснуться.

— Пожалуйста…

— Ты не горианка, — проговорил я.

— Уже горианка. Я маленькая горианская рабыня.

— Ты пришла из мира, который называется Землей?

— Да.

— И давно ты на Горе?

— Шестой год.

— А как ты попала сюда?

— Не знаю, — ответила девушка. — Однажды вечером я легла спать в своей собственной комнате, в своем привычном мире, а проснулась уже на горианском рынке, закованная в цепи. Мне кажется, меня везли на Гор много дней.

Я кивнул. В дороге горианские охотники за рабами, как правило, оглушали свою добычу наркотиками.

— Как тебя зовут?

— Как будет угодно господину.

— Правильный ответ. Она улыбнулась.

— У меня было много имен. Многие мужчины владели мною.

— А как тебя звали раньше, на Земле?

— Элис, — ответила она. — Элис Варне.

— Но это же два имени?

— Да, господин. Элис — имя, Варне — фамилия.

— Элис — это обычное имя рабыни, — заметил я.

— В этом мире — да. Но в моем прежнем мире так называли и свободных женщин.

— Забавно, — хмыкнул я.

Девушка улыбнулась. Даже рабыням горианского происхождения часто дают земные женские имена. Они возбуждают мужчин и зачастую повышают цену на девушку. Такой обычай объясняется очень просто. Девушек привозят на Гор в качестве рабынь, поэтому мужчины воспринимают их имена как атрибут рабства. Горианам, даже самым образованным, трудно поверить, что в своем мире эти женщины были свободными — слишком уж лакомый кусочек они собой представляют. «Если они и были свободны, то только по недосмотру, — говорят на Горе и обычно добавляют: — Теперь-то они там, где им следует быть. Из ошейника не вырвешься!» И это правда. Девушек земного происхождения на Горе почти никогда не освобождают из рабства. Слишком уж они хороши и желанны. Когда такая красотка стоит перед тобой на коленях, только безумец может снять с нее ошейник.

Еще одна горианская пословица гласит, что нет ничего совершенней, чем стальной ошейник, защелкнутый на шейке прекрасной землянки. Хочу предупредить женщин, которым случится читать эти строки: если злая судьба забросит вас на Гор, не надейтесь получить свободу. Для вас же будет лучше как можно быстрей и прилежней пройти курс рабыни и полностью отдать себя во власть своего господина. Можете сколько угодно ненавидеть ошейник и пытаться от него избавиться, но все это тщетно. Вы навсегда останетесь рабыней.

— Я назову тебя Элис, — сказал я.

— Спасибо, господин.

— Теперь это имя рабыни.

— Я знаю.

— Приятно ли тебе снова носить свое прежнее свободное имя?

— Мне оно нравится, — сказала Элис, — оно восхитительно; мне достаточно его звука, чтобы дрожать от страсти.

Она подалась ко мне; веревка натянулась до предела.

— Говорят, что все земные женщины — прирожденные рабыни, — улыбнулся я.

— Это правда, — нежно прошептала Элис.

— И еще говорят, что они — самые жалкие и ничтожные из рабынь.

— И это правда, господин. — Она потупилась. — Это мне хорошо объяснили на Горе. — Она снова посмотрела мне в глаза. — Пожалуйста, возьми меня. Я — земная женщина, из которой сделали горианскую рабыню. Тебе не нужно относиться ко мне с уважением, как к свободной женщине Гора. Я всего лишь рабыня. Презирай меня!

— Я и так презираю тебя.

— Благодарю тебя, господин. Я — пленница с Земли, самая жалкая и ничтожная из рабынь. Возьми же меня и не щади. Мучай меня! Сделай мне больно!

Я стиснул ее в объятиях так, что хрустнули косточки.

— Возьми меня сильно, грубо! Возьми меня так, чтобы я испугалась, будто вот-вот умру!

Я впился ртом в ее горло Она запрокинула голову.

— Рабыня! Рабыня! — с отвращением выкрикнула белокурая дикарка.

— Да, я рабыня! — задыхалась в моих объятиях Элис.

Я повалил ее в грязь.

Я оставался с ней долго, очень долго. Но развязывать ей рук не стал. Пока мне это было ни к чему.

Светловолосая дикарка с досадой отвернулась. Она лежала в грязи, на боку, стиснув кулачки, и чуть слышно всхлипывала.

Ну что ж, подумал я, пройдет всего несколько дней, и она тоже приползет на коленях со связанными за спиной руками, слезно моля господина прикоснуться к ней…

Айари вернулся в хижину поздней ночью. Девушки уже спали. Кису вернул Тенде на прежнее место. Она свернулась калачиком в грязи под рабским шестом, рядом с белыми рабынями.

— Что узнал? — спросил я у Айари.

— Кроме твоего Шабы, — ответил он, — здесь проплывал и кто-то другой. Я с трудом выпытал это у вождя. Еще два человека подтвердили его слова, хотя и очень неохотно.

— Они не хотели говорить об этом?

— Еще как не хотели! Боялись даже упоминать об увиденном.

— Что же такое они видели? — спросил я.

— Нечто.

— А точнее?

— Не сказали. Слишком уж напуганы. — Айари посмотрел мне в глаза: — Боюсь, не только мы ищем твоего Шабу.

— Кто-то еще преследует его? — спросил Кису.

— Так мне показалось, — мрачно произнес Айари.

— Забавно, — произнес я, вытягиваясь у огня. — Давайте спать. Рано утром — в путь.




28. ЯЩИК В РЕКЕ


— Эй, глядите! — крикнул Айари — Правей! Мы повернули наше легкое суденышко направо.

— Вижу, — сказал я.

Мы были уже в четырех днях пути от рыбацкой деревеньки, где нам оказали столь радушный прием. За эти дни мы миновали еще два селения, жители которых кормились земледелием, но ни в одно из них мы не заходили.

Река в этих местах шириною была около трех сотен ярдов. Ночами мы причаливали к берегу, хорошенько прятали каноэ, уходили от реки не меньше чем на полпасанга и лишь тогда устраивались на ночлег. Все эти меры предосторожности позволяли нам избегать встреч с тарларионами, которые редко забирались в глубь суши.

По правому борту нашего каноэ плыл ящик. Он почти полностью скрывался под водой и, судя по всему, был большой и тяжелый. Я ухватился за металлические ручки, втащил ящик в каноэ и тупой стороной панги вскрыл кольцо-замок. Кольца-замки бывают разные; это представляло собой навесной кодовый замок с вращающимися металлическими дисками, на которые были нанесены горианские цифры. Если выстроить их в нужном порядке, задвижка легко открывается. Такие системы не отличаются высокой надежностью. Наверняка содержимое ящика не представляет особой ценности.

Я откинул крышку.

— Ничего себе, — хмыкнул Кису.

В ящике в беспорядке валялись мотки проволоки, осколки зеркал, булавки, ножи, нитки бус, щедро пересыпанные ракушками и цветными стеклышками.

— На продажу, — сказал Кису.

— С лодок Шабы, — заметил Айари.

Мы высыпали все эти богатства в один из мешков, приобретенных в рыбацкой деревне, а раскрытый ящик и выломанный замок выбросили в реку.

— В пути глядеть во все глаза! — предупредил Кису.

— Разумная мысль, — кивнул я.




29. ТКАНЬ ИЗ КОРЫ И БУСЫ


Мы сидели вокруг костра в тропическом лесу, в половине пасанга от реки.

Невдалеке от нашей стоянки прошуршал гигантский колючий муравьед, длиною больше двадцати футов. Узкий хищный язык то и дело высовывался из его пасти.

Белокурая дикарка вздрогнула и подползла ближе ко мне.

— Он не опасен, — успокоил ее я. — Если, конечно, его не раздразнить.

Муравьед питается белыми муравьями, или термитами. Мощными когтистыми лапами, способными распотрошить даже ларла, он разрушает муравейники — глиняные башни, высота которых достигает порой тридцати пяти футов. Длиннющим четырехфутовым языком, покрытым клейкой слюной, муравьед загребает в трубообразный рот сразу несколько тысяч муравьев.

Девушка отползла, все еще дрожа от страха. Обнаженная женщина, и к тому же рабыня, на варварской планете Гор… Здесь не приходится рассчитывать на помощь и защиту мужчин, но ничего другого ей не оставалось.

Огромный красный кузнечик взвился в воздух рядом с костром и исчез в кустах.

— Ой! — взвизгнула дикарка и снова невольно подалась ко мне, однако сдержалась и низко опустила голову.

Кису ножом отхватил лоскут грубого красного полотна из коры дерева под, которое мы приобрели несколько дней назад в рыбацкой деревне. Эта ткань похожа на джутовую мешковину, но гораздо мягче, возможно, потому, что в краску добавляют пальмовое масло.

Тенде не сводила с него глаз.

Я ухмыльнулся.

— Я чем-то рассмешила господина? — с обидой произнесла белокурая дикарка.

— Я вспомнил, что случилось днем, — ответил я.

— Ох, — потупилась она.

Днем, уже ближе к сумеркам, когда мы вышли на берег, она запуталась в паутине большого каменного паука. Своим названием паук обязан привычке складывать лапки и поджимать их под себя. В таком виде он действительно похож на камень — замечательный пример маскировки! От паука к паутине тянется тонкая нить. По ней пауку передается каждое колебание паутины. Удивительно, но паук не реагирует, если паутина просто дрожит на ветру или если добыча, запутавшаяся в ней, слишком мала и не стоит беспокойства. Когда добыча, напротив, чересчур велика, а может быть, даже опасна, паук тоже не показывается. Зато как только в сеть попадется птица или маленький зверек — листовой урт или крошечный тарск, — паук тут как тут. Когда белокурая дикарка с криком принялась отрывать паутину от лица и волос, паук не появился. Я оттащил девушку в сторону и пощечиной заставил умолкнуть. Пока она, всхлипывая, отряхивалась, я проследил, куда ведет паучья нить. Она вывела меня на паука, которого я бы ни за что не отличил от черного камня. Я ткнул его палкой, и он поспешно ретировался.

— Тебе незачем было бить меня, — с упреком в голосе сказала дикарка.

— Прикуси язык, — отрезал я.

— Да, господин, — пролепетала она и умолкла.

Одно то, что рабыня вызвала крошечное неудовольствие господина, — более чем весомая причина, чтобы ее ударить. На самом деле для этого вообще не требуется никакой причины. Мужчина может бить рабыню всякий раз, как ему заблагорассудится, и невольницы прекрасно это понимают. Наказание идет им на пользу. В данном случае я ударил дикарку не только потому, что меня разозлили ее дурацкие вопли, — я испугался, что ее крики выдадут наше присутствие. Неизвестно, кто или что может скрываться в этих зарослях…

Дикарка осмелилась нарушить молчание:

— Господин?

— Да, — сказал я.

— По-моему, сегодня днем тебе незачем было бить меня. Но, — добавила она задумчиво, — не мне об этом судить. Ведь ты — господин, и ты лучше знаешь, что нужно делать.

Я с интересом глянул на нее.

— Ведь рабынь не бьют без причины, — продолжала размышлять она.

— Бьют.

— Понимаю, — дрожащим голосом произнесла девушка, и голова ее поникла.

— Подойди сюда, — велел я. — Встань на колени.

Она выполнила приказание, со страхом глядя на меня.

— Господин?

Я ударил ее всего раз, но так, что она рухнула в грязь. Изо рта у нее потекла кровь. Я встал.

— Ты поняла?

— Да, господин, — прошептала блондинка, в ужасе глядя на меня снизу вверх.

— Теперь встань на колени, — приказал я, — поцелуй мне ноги и поблагодари меня за то, что я тебя ударил.

Дрожа всем телом, она подползла ко мне, встала на колени и низко опустила голову. Ногами я ощутил ее губы.

— Благодарю тебя за то, что ты ударил меня, господин, — пролепетала она и посмотрела вверх, ища моего взгляда.

— Теперь ты понимаешь, что ты всего-навсего рабыня? — спросил я.

— Да, господин.

— Ты по-прежнему считаешь, что рабынь не бьют без причины?

— Нет, господин!

— А почему твоему господину не нужна причина, чтобы ударить тебя?

— Потому что я — рабыня.

— Вот теперь правильно, — сказал я.

— Да, господин.

Я сел, поджав под себя ноги, и посмотрел на Кису. Тот показал Тенде полоску ткани, в фут шириной и в пять длиной.

Я надеялся, что белокурая дикарка сделала правильный вывод. Такие уроки помогают рабыням выжить на Горе. Девушка не смеет спрашивать, почему ее господин поступает так или иначе. Рабыня есть рабыня.

Тенде встала на колени перед Кису и склонила голову до самой земли.

— Я прошу тебя дать мне одежду, господин.

— Заслужи ее, — сказал Кису.

— Да, господин, — с готовностью ответила девушка.

На этот раз она хорошо постаралась. Кису швырнул ей полоску ткани, и девушка тут же обернула ее вокруг бедер. Кису достал из мешка две нитки деревянных бус, раскрашенных в красный, синий и желтый цвета. Бусы нам тоже достались в рыбацкой деревушке.

— Благодарю тебя, мой господин, — с замиранием сердца выдохнула Тенде и набросила бусы на стройную шею.

— Пора привязать тебя на ночь, — сказал Кису.

— Да, господин.

Элис не сводила с Тенде завистливого взгляда. Потом она подползла ко мне и низко склонила голову.

— Молю тебя, господин, дай мне одежду! Я молча смотрел на нее.

— Я, жалкая обнаженная рабыня, — продолжала она, — смиренно молю моего господина дать мне одежду.

— Ты готова заслужить ее? — спросил я.

— Да, господин.

— Шлюха! — выкрикнула белокурая дикарка. Я стиснул Элис в объятиях и впился поцелуем в ее рот. Она закрыла глаза и блаженно откинула голову.

— Шлюха! Шлюха! — От негодования дикарка едва не рыдала.

— Глупышка! — счастливо засмеялась Элис, не открывая глаз. — Для чего, по-твоему, существуют рабыни? Я снова поцеловал ее.

— Пойди собери дров, — велел я белокурой варварке, — и поддерживай огонь.

— Да, господин.

Элис с обожанием глядела на меня: — Твои руки так искусны… Земная женщина тает в объятиях своего горианского господина…

Огонь в костре еле теплился. До рассвета оставалось не больше двух анов.

Элис уже спала рядом с Тенде, со спутанными за спиной руками, надежно привязанная к рабскому шесту. Вокруг ее бедер теперь тоже была тугая алая повязка. Девочка на славу потрудилась и заслужила кусок ткани. Я тоже подарил Элис две нитки деревянных бус. Они великолепно смотрелись у нее на груди.

Кису и Айари спали. Я посмотрел на белокурую варварку, длинной палкой перемешивавшую угли в костре.

— Иди к шесту, — сказал я, указывая на тонкое деревцо, служившее невольничьим шестом, под которым спали Тенде и Элис. — Сядь и скрести руки за спиной.

Она послушалась и только охнула, когда я туго связал ей запястья узкой полоской кожи.

— Господин… — робко произнесла девушка.

— Да?

— А мне ты не дашь одежды?

— Готова ли ты заслужить ее?

— Если ты прикажешь, я все сделаю. Ведь я — рабыня.

— А если я не прикажу?

— Но, господин…

— Ты будешь молить меня, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?

— Нет! — выпалила она. — Никогда!

— Пора спать, — сказал я.

— Но я хочу одеться! Пожалуйста, господин!

— Пора спать, — повторил я. — Ложись. Она легла на бок и всхлипнула.

— Я не могу умолять тебя… Я земная женщина.

— Элис — тоже земная женщина.

— Она — рабыня, — с отвращением выговорила дикарка.

— А ты?

— И я, — горько вздохнула она. — Я тоже рабыня.

— Одежду надо заслужить.

— Я не могу!

— Тогда спи. Завтра будет долгий и трудный день.

— Господин, — прошептала девушка.

— Что?

— Сегодня вечером… это был урок?

— Возможно.

— Ты показал, что господин волен сурово наказать рабыню без всякой на то причины.

— Верно.

— Но разве ты по-своему не добр к рабыням, пусть даже ты жестоко обращаешься с ними? — спросила она.

— Хочешь отведать плетки?

— Нет, господин.

— Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, — сказал я, — если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.

— Я поняла. — Она горько вздохнула. — Ты не добр.

— Ни капли, — усмехнулся я.

— Ты учишь скотину знать свое место.

— Правильно, — улыбнулся я.

На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.

Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— А чего мужчины хотят от рабынь?

— Всего, — ответил я.

Она с тоской опустилась на землю.

— Господин?

— Что?

— Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?

— Да, — ответил я.

— И ему не нужно на это никакой причины?

— Абсолютно.

— Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?

— Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.

— Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?

— Почему же? Станет, если ему того захочется.

— Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, — последние слова она подчеркнула, — вряд ли ему захочется меня бить?

— Нет, конечно, — ответил я. — При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.

— Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.

— Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?

— Да, — сказала она. — Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.

— Господам, — поправил я. Она судорожно сглотнула:

— Да… господам.

Она знала, что на Горе у женщины может быть много хозяев.

Я видел, что рабыня, живущая в ней, отчаянно стремится наружу.

— Ну, теперь ты готова заслужить одежду? Блондинка в ужасе отпрянула.

— Я не могу!

— Ну что ж, оставайся голой.

— Хорошо, — с вызовом ответила она.

— У тебя был шанс заслужить одежду, — сказал я. — Ты им не воспользовалась. Возможно, этот шанс был последним. Она со страхом посмотрела на меня.

— Спи, — приказал я.

— Да, господин…

Я сидел у догорающего костра. Через некоторое время Кису сменит меня, и я смогу немного вздремнуть перед рассветом.

Я думал об обитателях реки и тропического леса. Я вспоминал, как на берегу, на торчащих из земли узловатых корнях нежились на солнышке крохотные рыбки — длиной около шести дюймов, с круглыми навыкате глазками и малюсенькими боковыми плавниками, похожими на ласты. У этих рыбешек есть и легкие и жабры. Благодаря этому они во время засухи могут перебираться по суше в другие ручейки и озерца, а также спасаться от речных хищников. Но обычно они не удаляются от воды. Иногда они даже ухитряются загорать на спине дремлющего тарлариона. Когда тарларион погружается в воду, они не соскальзывают с него — только стараются держаться подальше от его пасти. Эта уловка помогает им спасаться от других хищников, в особенности от черного угря, который никогда не приближается к тарлариону. К тому же хитрые рыбешки до отвала наедаются остатками тарларионо-вой добычи. Они даже отгоняют друг друга от тарлариона, оберегая «свою» территорию на спине чудища. Название этих крошечных рыбок — гинты.

Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.

— Кису, — окликнул я. — Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.




30. МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ИДТИ ВВЕРХ ПО РЕКЕ


— Не дайте каноэ перевернуться! — заорал Кису, перекрикивая грохот воды.

Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.

— Не спотыкайся, Голая Рабыня! — прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.

— Хорошо, госпожа. — Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.

Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.

Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто — имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания — разве что прикрикивали, веля заткнуться.

— Держите крепче! — крикнул Кису.

Айари и Элис изо всех сил натянули веревки.

Мы налегли на каноэ, ничего не видя из-за слепящих брызг.




31. МЫ ОСТАНАВЛИВАЕМСЯ РАДИ ОБМЕНА. ПРИЗНАНИЯ РАБЫНИ


— Обмен! Обмен! — раздавались крики. — Мы друзья! Друзья!

— Не показывай меня раздетой, господин! — взмолилась белокурая дикарка.

Мы вытащили каноэ на берег. Я связал руки дикарки за спиной, захлестнул ей шею веревкой и бросил свободный конец Элис. Мы с Кису решили, что, поскольку варварка, в отличие от остальных рабынь, раздета, уместнее будет вести ее на веревке, как будто она только что захвачена в рабство. Если туземцы заподозрят, что это рабыня, впавшая в немилость, то продать ее будет сложно: цена на таких рабынь обычно бывает бросовой. Увидев же веревку на шее, они догадаются, что мы совсем недавно приобрели рабыню и сами не знаем, стоит ли ее продавать.

— Как получилось, что вы идете с ней по реке с запада? — спросил один из жителей деревни на ломаном ушинди.

Я не понял вопроса.

Белокурая дикарка в ужасе дрожала под жадными мужскими взглядами.

— Она — талуна? — спросил другой.

Я снова не понял.

Руки туземцев сновали по ее телу, ощупывали и тискали его, вплоть до самых укромных уголков. Девушка жалобно стонала и вздрагивала.

— Гляньте-ка, — сказал один, указывая на клеймо на ее левом бедре.

Мужчины принялись с интересом разглядывать клеймо. Прежде им не доводилось видеть клейменых женщин. Элис незаметно одернула свою коротенькую красную юбочку, чтобы надежней скрыть собственное клеймо. Дикарка корчилась и извивалась, отчаянно пытаясь высвободить руки. Хорошо, что узел тугой, подумал я. Если бы она оттолкнула кого-то из мужчин, ей бы попросту отрубили руки.

Я подал знак, Элис дернула веревку, и мы направились к воротам деревни.

— Обмен! — крикнул я. — Друзья! Друзья!

Все-таки Айари был удивительным человеком.

Вряд ли хоть кто-то в деревне знал на ушинди больше двух десятков слов, но Айари с помощью жестов и палочки, которой он выводил на пыльной земле какие-то знаки, не только быстро и удачно провел обмен, но и ухитрился добыть ценные сведения.

— Шаба был здесь.

— Когда? — спросил я.

— Вождь сказал — давно, — ответил Айари. — Он задержался тут на неделю. Кто-то из его людей заболел.

— Ну что ж, тогда понятно, почему местные люди знают кое-какие слова на ушинди.

— Верно, — кивнул Айари. — Шаба и его друзья тоже наверняка выучили кое-что на местном языке.

В обмен на ножи и цветные стеклышки мы приобрели несколько мешков мяса, фруктов и овощей.

— Есть еще новости? — спросил я.

— Есть, — усмехнулся Айари. — Нам советуют поворачивать обратно.

— Это почему?

— Вождь говорит, что, начиная с этого места, река становится особенно опасной. Враждебные племена, бурные течения, хищные звери, чудища и талуны — белые лесные воительницы. — Айари указал на мою белокурую дикарку. Она стояла на коленях со связанными за спиной руками. Хорошенькая Элис безмятежно крутила конец веревки, захлестывавшей шею Голой Рабыни. — Они решили, что она — одна из них. Я объяснил им, что это всего-навсего рабыня.

— Правильно, — сказал я, глядя на дикарку. Она низко склонила голову.

— Шаба отправился вверх по реке? — спросил я.

— Да, — ответил Айари.

— Тогда и я пойду вверх по реке.

— Мы все, — сказал Кису, — пойдем вверх по реке. Я вопросительно глянул на него.

— Это входит в мой план, — объяснил он.

— Тот самый таинственный план?

— Да, — улыбнулся Кису.

— Говорил ли вождь или кто-нибудь другой о том, что увидели люди в рыбацкой деревне? Помнишь, они боялись говорить о чем-то страшном? — спросил я.

— Я спрашивал, — ответил Айари. — Они не видели ничего необычного.

— Значит, мы потеряли след, — сказал Кису.

— Возможно, — пожал я плечами. — Ну что, в путь?

— Еще чего! — возмутился Айари. — Сегодня ночью здесь будет праздник. Пир, песни, танцы.

— Отлично, — сказал я.

Поздно ночью, когда празднество утихло, мы улеглись спать в хижине, окруженной частоколом. Из всех деревень, встреченных нами на пути, только эта была обнесена оградой. Наверное, к востоку от этих мест действительно небезопасно. Я услышал шорох и тихий стон — и приоткрыл глаза. В свете луны, просачивающемся в хижину сквозь тростниковую крышу, я увидел, что белокурая дикарка со связанными за спиной руками встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, поползла ко мне. Она ползла до тех пор, пока веревка, удерживающая ее у рабского шеста, не натянулась до предела.

— Я знаю, что мужчины — мои хозяева, — прошептала она тихо-тихо, чтобы не разбудить меня. Она говорила на английском языке, уверенная, что никто вокруг не понимает его. — Меня научили этому здесь, в мире, где все живут по законам естества. В глубине души, в самом сердце, я знала это и раньше. Я знала это всегда. Я твоя, мой милый, мой прекрасный господин. Почему ты не берешь меня? Возьми меня и сделай со мной все, все, что хочешь, ибо я — рабыня. Тогда, в Шенди, ты так властно, всецело подчинил меня себе… неужели ты думаешь, что я забыла чудесные ощущения? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть ни с чем не сравнимое чувство полной покорности и бесконечного восторга? Это чувство превратило меня, гордую землянку, в беспомощную рабыню! Я, рабыня, вновь хочу лежать распластанной в объятиях своего господина. Почему, ну почему ты не обнимешь меня? Я так хочу служить тебе, господин! Разве я тебе не нравлюсь? Что мне сделать для тебя? Неужели я должна молить тебя о прикосновении? Неужели ты не понимаешь, что я не могу сделать этого, не могу признать в мужчинах своих хозяев, потому что я — женщина Земли?

Она тихонько всхлипнула — несчастная пленница, запутавшаяся в условностях и предрассудках.

— Почему мужчины Гора не отказались от права властвовать и подчинять — права, данного им самой природой? Почему они остались сильными, гордыми, радостными и свободными? Почему они так не похожи на мужчин моего мира? Разве они не знают, что мужчине не пристало быть сильным и счастливым? Разве их не учили, что удел мужчины — смятение, тоска и внутренний раздор? Разве им неизвестно, что мужчина должен подчиниться внешним условностям и отвергнуть свою истинную сущность? Но неужели вина, страх и ранняя смерть от бесчисленных отвратительных болезней — лучшая доля для мужчины, чем свобода и счастье? Не знаю. Я ведь всего-навсего женщина. Почему мужчины Гора так не похожи на землян? Потому ли, что их разум не отравлен земным ядом? Я не знаю. Может быть, это известно Царствующим Жрецам — если, конечно, они существуют. А может быть, причина проста: гориане, в отличие от землян, не желают отказываться от своей мужской сущности. Мужчины Гора, как звери, как чувственные боги, подчиняют себе женщин и полностью властвуют над ними просто потому, что им это нравится, просто потому, что они — мужчины. Неужели меня это отталкивает? Ну конечно же нет! Ведь я — женщина. Меня восхищает их прямодушие, мне нравится, что они не скрывают своего превосходства над женщинами, данного им самой природой. Они не играют в игры. Они швырнули меня себе под ноги, туда, где мне и надлежит быть. Противно ли мне это? Нет, ибо я — женщина. Только рядом с настоящим мужчиной женщина превращается в настоящую женщину. Я не знаю, по каким причинам мужчины Гора не похожи на мужчин Земли — по генетическим, культурным или тем и другим вместе. Я просто знаю, что это так. Гориане остались мужчинами просто потому, что им это нравится. И мне это тоже нравится — ведь только рядом с настоящим мужчиной я смогу стать настоящей женщиной.

Затаив дыхание, я наблюдал за девушкой в рассеянном лунном свете сквозь полуопущенные ресницы. Она снова потянулась ко мне.

— Я не знала, что на свете бывают такие мужчины, — зашептала она опять очень тихо, боясь разбудить меня. Говорила рабыня по-английски — очевидно, только на этом языке она могла выразить сложные чувства. Она всхлипнула и испуганно задохнулась: — Как я ужасна! Хорошо, что веревка коротка. Я хочу подползти к тебе и доставить тебе наслаждением языком и губами. Я надеюсь, ты не избил бы меня за то, что я потревожила твой сон… — Она помолчала и добавила так тихо, что я едва расслышал: — Я, земная женщина, признаю, что мужчины — мои хозяева. Я, земная женщина, признаю, что я — рабыня. Я, земная женщина, молю моего господина прикоснуться ко мне.

Я не шелохнулся.

Медленно, бесшумно она отползла назад и легла, свернувшись в клубочек, под невольничьим шестом. Я услышал, как она тихонько плачет, и усмехнулся про себя. Этой ночью она далеко продвинулась по дороге, ведущей к истинному рабству. Она призналась в том, что она — рабыня; пусть даже шепотом, чтобы я не мог ее расслышать; пусть даже на языке, который я, по ее мнению, не мог понять.




32. МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ САМКИ. СОН РАБЫНИ. ТКАНЬ И БУСЫ


— Держите крепче! Не переверните! — крикнул Кису. Мышцы его были напряжены, по телу струился пот.

Мы тащили каноэ на плечах вверх по склону. Впереди шел Айари, за ним — девушки и Кису; я удерживал корму. В двух сотнях ярдов от нас грохотал водопад, из-под ног летели камни.

— Я больше не могу, — задыхаясь, выговорил Айари.

— Вперед! — приказал Кису.

— Но я устал!

— Я сказал, иди!

— Хорошо, — проворчал Айари. — Я не спорю с теми, кто сильней.

Это был одиннадцатый водопад на реке Уа и наша четвертая переправа за день. Иногда нам приходилось тащить каноэ волоком. Шабе с его разборными лодками наверняка было легче. Не говоря уже о том, что у него было много здоровых мужчин. Мы же могли полагаться только на себя… и на трех хрупких рабынь.

— Я не могу идти дальше, — повторил Айари.

— Давайте отдохнем, — сказал я.

Мы медленно опустили каноэ на землю. Я подпер его камнями, чтобы оно не соскользнуло вниз по склону, и огляделся.

Вокруг высились деревья. Яркие тропические птицы порхали над головой. Издали доносился обезьяний гомон.

— Принесите все, — бросил Кису.

— Да, господин, — нестройным хором отозвались девушки и поспешили за веслами, мешками и тюками, оставленными внизу, в нескольких сотнях ярдов.

— Шаба был здесь, — сказал Кису, усаживаясь на землю и вытирая катившийся градом пот.

— Если бы не он, нам было бы куда трудней переправиться, — заметил я.

— Это уж точно, — усмехнулся Кису.

Мы не в первый раз шли по переправе, наведенной Шабой и его спутниками. Сами того не ведая, они расчистили нам дорогу, вырубив деревья, корни, лианы и прочие препятствия.

Я мысленно улыбнулся. Теперь я точно знал, что мы движемся гораздо быстрее Шабы. К тому же он потерял целую неделю из-за болезни своих людей — об этом мы узнали в деревне, где столь удачно раздобыли себе провиант. Такое положение дел устраивало меня донельзя. По разным приметам я вычислил, что Шаба опережает нас не более чем на пятнадцать — двадцать дней.

Я посмотрел вниз. Рабыни одна за другой поднимались по склону, таща поклажу. Первой шла Тенде, за ней Элис, последней шагала белокурая дикарка — обнаженная, стройная и прекрасная. На голове она несла огромный тюк, слегка придерживая его руками.

Девушка посмотрела на меня, и мне понравился ее взгляд. Это был взгляд рабыни, устремленный на господина. Рабыни сгрузили ношу и снова пошли вниз — за один раз они не могли забрать все.

Айари лежал на спине, задумчиво глядя в небо. Кису смотрел вниз, на стремительное течение реки.

Через несколько минут девушки вернулись. Они снова шли в затылок друг другу, и снова белокурая дикарка замыкала шествие, очень стройная, очень хорошенькая, с прямой спинкой. Тюк на ее голове был обмотан красной тканью и туго перевязан веревками.

— Стой. Не снимай поклажу, — приказал я, встал и направился к ней. Она послушно замерла и вытянулась.

— Ты симпатичное вьючное животное, — сказал я.

— Да, господин. Я — вьючное животное. Я — рабыня.

Я посмотрел на нее. Наши взгляды встретились. Она вспыхнула и испуганно отвела глаза. Неужели мне известна о ней вся правда? Неужели мне известно, что она признала себя рабыней, жаждущей объятий господина? Нет, этого не может быть; ведь я крепко спал, к тому же я не знаю английского. И все же после той ночи, пять суток назад, когда я услышал ее тайные признания, наши отношения неуловимо изменились. Она начала робко и жалобно поглядывать на меня. После той ночи я мог делать с ней все, что пожелаю.

Блондинка снова взглянула на меня, и в ее глазах мелькнул страх. Неужели я разгадал ее тайну? Ну конечно же нет. Это невозможно!

— Можешь снять груз, — разрешил я.

— Благодарю тебя, господин.

— Отдыхай, — велел я. — Ложись на живот, голову налево, ноги раздвинь, руки вдоль тела, ладонями вверх.

— Да, господин.

День выдался трудным и долгим. Наконец мы разбили лагерь у ручья, впадавшего в Уа. Белокурая дикарка подошла ко мне и, не спросив раз решения, принялась бережно снимать с меня изорванную, перепачканную тунику. Раздев меня, она нежно поцеловала мою грудь и левое бедро.

— Ты — вышколенная рабыня? — спросил я.

— Нет, господин. — Она опустилась передо мной на колени, прижимая к себе грязные лохмотья. — Одежда господина испачкалась…

Я промолчал. Она наклонилась и снова нежно поцеловала меня.

— Земная женщина целует своего господина?

— Да, господин.

— И все-таки ты — хорошо обученная рабыня.

— Нет, господин.

Она посмотрела на меня снизу вверх, поднялась и пошла к ручью. Развалясь на земле, я смотрел, как она, стоя на коленях, самозабвенно стирает и полощет в реке мою одежду. Гордая земная женщина превратилась в мою прачку.

Выстирав тунику, рабыня отжала ее чуть ли не досуха, и я позволил ей одеть меня. Прежде чем запахнуть и завязать мое одеяние, она опять поцеловала меня — на сей раз в грудь и в живот — и опять опустилась передо мной на колени, склонив голову.

— Пойди принеси дров для костра, — приказал я.

— Да, господин.

Стояла ночь. Кису и Айари уже уснули. Тенде и Элис cо связанными за спиной руками тоже спали, привязанные к деревцу, которое служило нам невольничьим шестом.

Белокурая дикарка глянула на меня, потупилась и принялась подбрасывать ветки в огонь. — В джунглях не так-то легко развести костер. Обычно дважды в день проходит сильный дождь — первый раз после полудня, второй — поздно вечером, за один-два ана до полуночи. Ливни часто сопровождаются неистовыми ветрами — до ста двадцати пасангов в ан, — и лес промокает насквозь. Дрова приходится искать под скальными навесами или под упавшими деревьями. Даже в полуденную жару трудно найти подходящее бревно — из-за зноя и ливней в джунглях такая высокая влажность, что над лесом клубится пар, а густые кроны деревьев, куполом сплетаясь над землей, сохраняют влагу и поддерживают парниковый эффект. Высокая насыщенность кислородом, влажность, зной, запах сочной зелени и преющих плодов, сладковатый душок гниющей древесины — все, вместе взятое, и создает особую, ни с чем не сравнимую ауру джунглей, прекрасную и пугающую одновременно. Но это — в дневные часы. По ночам в джунглях свежо, даже зябко; с заходом солнца сам воздух становится более разреженным. Ночью еще сильней, чем днем, чувствуешь, как огромен и грозен тропический лес. При свете дня, когда тебя плотным кольцом окружают зеленые заросли, трудно представить, сколь велики джунгли на самом деле. Только во тьме, когда обостряются все чувства, начинаешь понимать, что лес простирается на тысячи пасангов, что ему нет ни конца ни края…

Белокурая дикарка палочкой шевелила угли в костре. Я молча наблюдал за ней.

В тропическом лесу нельзя разбивать лагерь под большими деревьями. Из-за обилия влаги корни деревьев не уходят глубоко в землю, но растут во все стороны почти горизонтально, и ураганный ветер с легкостью вырывает из земли могучие стволы.

Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась.

Разнообразие деревьев в джунглях попросту невероятно. Одних только пальм больше полутора тысяч видов, и у некоторых из них длина листьев достигает двадцати футов. Веерная пальма — огромное дерево, листья которого растут наподобие веера — являет собой великолепный источник питьевой воды: в углублении у основания каждого листа после дождей собирается не меньше литра чистейшей, прозрачной воды. Некоторые деревья круглый год сбрасывают листья, оставаясь при этом пышными и зелеными, другие же теряют листву в течение нескольких недель, после чего на них сразу распускаются почки и появляются новые листья. Занятно, что их жизненные циклы никак не связаны c временами года.

— Господин?

— Да, — отозвался я. Рабыня низко опустила голову:

— Нет, ничего.

В тропическом лесу можно различить три экологических уровня, или яруса, для каждого из них характерны особые формы фауны и флоры. Верхний ярус сложен гигантскими деревьями. В высоту они достигают двухсот горианских футов. Второй, средний, ярус обычно называют пологом. Это oгромный зеленый шатер, который мы видим, пролетая над лесом на тарнах или обозревая его с горной вершины; высота яруса — от шестидесяти до ста двадцати пяти горианских футов. Нижний ярус поднимается от земли до начала полога и называется подстилкой тропического леса.

В верхнем ярусе обитают главным образом птицы — попугаи, длинноклювые пересмешники, иглохвостые литы. Однако встречаются там и обезьяны, древесные урты, змеи, насекомые. Фауна среднего яруса — полога — поражает разнообразием певчих птиц зяблики, миндары, хохлатый лит и лит обыкновенный, плодовый тиндель, желтый гим, несколько видов попугайчиков. Из прочих животных водятся змеи, обезьяны, урты, белки, длиннохвостые дикобразы, ящерицы, ленивцы, а также всяческие насекомые — муравьи, многоножки, скорпионы, жуки и мухи. В нижней части полога можно увидеть птиц покрупней, вроде мраморноклювого дятла или птицы зонтик. Попадюатся здесь и обезьянки гверноны. В подстилке тоже обитает множество птиц — например, кривоклювый горт, который питается грызунами, главным образом земляными уртами, или насекомоядный вьюрок-свистун. Ближе к реке появляются новые виды — хохлатый рыболов, желтоногая цапля. Конечно же, в нижнем ярусе водятся змеи — осты и хиты — и разнообразные насекомые. Я уже говорил о каменном пауке и термитах. Кстати, термиты чрезвычайно важны для здоровья леса: они питаются стволами и ветвями упавших деревьев, превращая их в плодородную труху. Позже бактерии разлагают ее до гумуса, а из самого гумуса получают азот и минеральные вещества. Полным-полно тут и маленьких зверушек-долгопятов, черных белок, четырехпалых уртов и джиан — крохотных, величиной с кошку, пантер, совершенно не опасных для человека, а также сумчатых броненосцев и мелких грызунов, вроде земляных уртов. Здесь же обитают тарски, муравьеды и более двадцати видов маленького, юркого однорогого табука. Из хищников попадаются ларлы, лесные пантеры и множество диких кошек помельче. Все они, как правило, избегают встреч с человеком. Вообще, в тропическом лесу хищники менее опасны, чем в северных широтах, — вероятно, потому, что в джунглях им с избытком хватает пищи. Однако они без колебаний набросятся на человека, если их напугать или раздразнить.

Зато в джунглях Уа совершенно не водятся слины. Обычно, вылезая ночью из норы, слин идет по первому же следу и никогда не бросает его. Для людей он даже опасней, чем северный ларл. Я думаю, что слин, вообще-то широко распространенный на Горе, редко встречается в тропических лесах из-за дождей и сырости. Этому мохнатому норному зверю, должно быть, весьма неуютно в подобном климате. Но на реке Уа часто попадается зверек, похожий на слина, только гораздо мельче — зидер. Днем он охотится в воде, а к ночи возвращается на берег, в гнездо, построенное из веток и грязи.

Я вслушивался в ночные звуки джунглей, во все эти шорохи, крики, трели, уханья и поглядывал на белокурую дикарку. Пора было привязывать ее к невольничьему шесту.

Вопреки распространенному мнению, через подстилку джунглей не надо прорубаться с мачете или пангой. Напротив, растительность здесь довольно редкая, поскольку полог не пропускает солнечных лучей. Стройная колоннада стволов, поддерживающих полог, не мешает обзору. Стволы напоминают грандиозные колонны темных храмов Посвященных в Турий и Аре. Только здесь, в тропическом лесу, естественная архитектура света и тени — это торжество самой жизни, а не безумное творение мрачных и унылых людей, отказавшихся от женщин, даже рабынь, и паразитирующих на предрассудках низших каст. Конечно, в джунглях встречаются и непроходимые заросли, но для девственного тропического леса они не характерны. Заросли образуются в тех местах, где люди вырубили лес, а потом бросили расчищенную площадку.

Белокурая дикарка подкинула веток в костер.

— Зачем ты поддерживаешь огонь?

— Прости меня, господин, — пролепетала она.

Я усмехнулся. Девчонке явно не хотелось уходить, хотя она прекрасно знала, что время отправляться к невольничьему шесту.

— Пора тебя привязывать, — напомнил я.

— Может быть, сегодня обойдемся? — спросила она, и глаза ее тут же расширились от страха. — Прости, господин! Пожалуйста, не бей меня!

— Иди и сядь под невольничьим шестом, — приказал я. — Руки скрести за спиной.

— Да, господин.

Я выждал несколько минут. Она не шевелилась и не осмеливалась даже покоситься на меня через плечо.

— Подойди сюда, — велел я, — и встань передо мной на колени.

Она проворно выполнила приказание и взмолилась:

— Пожалуйста, господин, не бей меня!

— Что у тебя на уме?

— Ничего, господин. — Она запнулась и потупила взгляд.

— Ты весь вечер хочешь что-то сказать. Я разрешаю.

— Но я не смею…

— Говори, — приказал я.

— Тенде и Элис одеты, — с горечью произнесла дикарка.

— Если это можно так назвать. К тому же мы в любой момент можем сорвать с них эти жалкие лоскутки.

— Да, господин.

Она с болью смотрела на меня, в глазах ее стояли слезы

— Итак, земная женщина, — сказал я, — уж не хочешь ли ты снова получить шанс, который однажды отвергла, и попросить, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?

— Да, господин. Я молю тебя об этом.

— Несмотря на то что ты — земная женщина?

— Да, господин, несмотря на то, что я — земная женщина

— Ну что ж, земная женщина, я дарю тебе эту возможность.

Она низко склонила голову и еле слышно прошептала

— Прошу тебя, господин, дай мне одежду.

— Ты молишь о разрешении заслужить ее?

— Да, господин!

— Способом, какой я сочту подходящим?

— Да, господин, — всхлипнула она

— Помнится, когда Элис, такая же рабыня, как и ты, просила меня об этом, ты обозвала ее шлюхой

— Да, господин…

— Значит, теперь ты тоже шлюха?

— Да, господин. Теперь я тоже шлюха.

— А вот и ошибаешься, — сказал я. — Никакие вы не шлюхи — ни ты, ни Элис.

Она в недоумении подняла голову:

— Господин?

— В своем тщеславии, — продолжал я, — ты слишком много о себе возомнила.

— Но, господин…

— Ты что, считаешь себя свободной женщиной?

— Нет…

— Так вот, шлюха — это свободная женщина. И в следующий раз поостерегись сравнивать себя с ней, ибо за подобную дерзость тебя могут разорвать на части. Любая шлюха в тысячу раз выше тебя, потому что она свободна, а ты — всего-навсего рабыня.

— Да, господин. Пожалуйста, прости меня, господин! — Она снова опустила голову; рыдания сотрясали ее тело. Я выжидательно смотрел на девушку.

— Я молю о разрешении заслужить себе одежду. Я готова это любым способом, какой будет угоден моему господину. Я смиренно и робко молю об этом, потому что я всего-навсего жалкая рабыня.

Она подняла голову. Наши взгляды встретились.

— Продемонстрируй мне поведение самки.

— Что, господин? — изумилась блондинка

— Поведение самки, — повторил я. — Ты наверняка изучала биологию и различные модели поведения. Она непонимающе смотрела на меня.

— Например, в царстве животных, — подсказал я

— Но я не животное!

— Человек вовсе не чужд природе и не отделен от нее, он одно из самых интересных и загадочных ее творений. Человек — такое же животное, как, к примеру, слин. Более того, эволюция и неумолимый естественный отбор привели к тому, что мы стали в большей степени животными, чем наши бессловесные братья; наша животная сущность гораздо полней, сложней и утонченней, чем у них.

— Я знаю, что мы произошли от животных…

— Дело не только в происхождении. Дело в том, что мы Животные по своей сути — если, конечно, у тебя хватит рмелости это признать.

Она смотрела в землю.

— Может быть, в один прекрасный день, — продолжал я, — интеллект слинов разовьется настолько, что они научатся логически мыслить и, следовательно, ошибаться. И знаешь, каково будет их первое заблуждение? Они решат, что они — вовсе не слины.

— Но это же глупо, — улыбнулась блондинка.

— А разве не глупо, когда точно так же рассуждают люди?

— Наверное…

— Если я не могу решить алгебраическую задачу, я обращусь за помощью к математику, а не к слину. Но не потому, что слин — животное, а математик — нет; просто он лучше разбирается в алгебре Слово «животное» употребляется в разных смыслах. «Звериная прелесть» звучит лестно, а «напился как скотина» — оскорбительно. Человек — животное в самом прямом, буквальном смысле. Однако порою мы расщепляем значение этого слова надвое, выделяя себя в отдельную категорию. Зачем мы это делаем, не знаю… — Я окинул ее взглядом. — Если тебе интересно, можем продолжить. Вот ты, например, животное не только в биологическом, но и в юридическом смысле. В отличие от меня.

В глазах рабыни застыл испуг.

— С точки зрения горианских законов ты — самое настоящее животное. У тебя нет даже имени. Тебя можно заковать в ошейник и водить на поводке. Тебя можно продавать и покупать. Твой хозяин волен избивать тебя, делать с тобой все, что пожелает, распоряжаться тобой по своему усмотрению. Ты абсолютно бесправна. Перед лицом закона ты — то же самое, что вуло.

— Да, господин, — прошептала она.

— А теперь можешь начинать. Продемонстрируй мне модели поведения самки.

— Но я их не знаю… Я расхохотался.

— Я — не развратная женщина!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть гордость и достоинство?

— Нет, господин…

— Тогда приступай.

— Но я не знаю как, — разрыдалась блондинка. — Я не умею!

— Сбрось с себя шелуху условностей! — сказал я. — Они противны твоей природе. В каждой клеточке твоего тела таятся сокровища. И ключ к этой истине скрыт в потаенных глубинах сознания. Разыщи этот ключ! Из миллионов женщин эволюция отбирала лишь тех, которые способны доставить наслаждение мужчине. Ты — продукт эволюции. И не говори мне. что не знаешь, как ведут себя самки. Эти модели поведения заложены в тебе на генетическом уровне, сколько бы ты это ни отрицала. Они у тебя в крови, сладкая моя рабыня!

— Нет, нет, — всхлипывала она.

— Приступай.

Она в отчаянии откинула голову и вцепилась себе в волосы, но вдруг замерла, пораженная, и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Упругая грудь ее приподнялась, соски набухли.

— Вот-вот, — кивнул я, — прислушайся к самке, которая живет в тебе.

— Что я делаю? — в ужасе прошептала она.

Блондинка села, грациозно вытянула стройную ножку и принялась медленно, нежно поглаживать ее, скользя ладонями от лодыжки к колену.

— Видишь, — сказал я, — уже лучше. Это первобытный инстинкт; он живет в тебе, в твоей коже, в кончиках пальцев. Самка соблазняет самца — что может быть естественней? Нужно только отбросить страх..

— Я боюсь…

— Разожги огонь, — приказал я.

— Но, господин…

— Я хочу лучше видеть мою самку.

— Хорошо, господин.

Я смотрел, как она собирает дрова, как несет их к костру, как опускается на колени и подбрасывает поленца в огонь, то и дело поглядывая на меня. Все это время она вела себя как самка. Я не сомневался, что так и будет. Возбуждение ее нарастало; каждый шаг, каждое движение были исполнены чувственности. Казалось бы, пустяк — подбросить веточку в костер, поставить перед мужчиной тарелку с едой; но даже в таких мелочах женщина может быть бесконечно соблазнительной. Она чувствовала на себе мой взгляд. Интересно, понимают ли женщины, как они красивы, как желанны? Наверное, нет — иначе не удивлялись бы, что мужчины стремятся сделать их рабынями.

— Теперь ты движешься, как рабыня перед господином.

— Я и есть рабыня перед моим господином.

Рабыню очень легко отличить от свободной женщины. Достаточно посмотреть, как она подносит своему господину чашу или наливает ему вино. Томные, скользящие движения и плавные жесты выдали не одну рабыню, которая пыталась бежать из города, переодевшись в платье свободной женщины. К ужасу девушки, путь ей преграждали копья стражников: «Куда это ты собралась, рабыня?». Затем беглянку ставили на колени, срывали с нее одежду и, обнаружив ошейник и клеймо, возвращали хозяину. Нечего и говорить, что ее ждало страшное наказание.

Я пожирал рабыню глазами.

На Земле чувственная женщина подвергается общественному порицанию. Доказательством этой патологии служит презрение, с каким земляне относятся к стриптизершам и исполнительницам экзотических танцев. У земной женщины много свобод, нет только главной — вести себя как женщина. В результате женщины, не имеющие права быть женщинами, начинают подражать мужчинам. Неудивительно, что им снится, как их, связанных по рукам и ногам, бросают к ногам победителей.

На Горе все наоборот. Рабынь учат осознавать свою глубинную, безусловную, безграничную женственность. И вскоре они уже бессознательно ощущают себя самками и ведут себя как самки. Более того, рабыня знает, что она не просто самка, но самка в наивысшем смысле слова — самка, всецело принадлежащая мужчинам. Это знание возбуждает ее и сквозит в каждом ее движении. Это — женщина из женщин, женщина, достигшая биологического совершенства, женщина во власти мужчин, предназначенная для того, чтобы покоряться и служить им. Рабыня.

Белокурая дикарка подбросила дров в костер. Я улыбнулся. Земные мужчины зачастую сводят секс к слиянию тел. Такой подход чересчур узок. Сексуальные отношения не ограничиваются простым совокуплением. Любая женщина понимает это, однако большинство мужчин, к сожалению, нет. Рабыня находилась в нескольких шагах от меня, я к ней не прикасался, но при этом мы, безусловно, занимались сексом.

— Костер разгорелся, — сказал я. — Встань передо мной на колени, рабыня.

— Да, господин.

— А теперь потянись, как маленькая шелковистая зверушка. Ты же зверушка?

— Да, господин.

— Теперь легко поднимись и пройдись передо мной… Как ты красива, рабыня!

— Благодарю тебя, господин.

— Встань передо мной и склони голову… Нет, не так. Почтительно, как подобает рабыне.

— Хорошо, господин. — Она подняла голову и медленно, изящно и покорно склонила ее передо мной.

— Отлично, — похвалил я.

— Спасибо тебе, господин.

— Сейчас ты стоишь перед своим хозяином, смиренно опустив голову.

— Да, мой господин.

— Подними ее и посмотри на меня.

— Да, господин. — Она послушно выполнила приказание.

— Ты — земная женщина. Насколько я понимаю, на Земле твоя сокровенная женственность была задавлена и растоптана.

— Да, господин.

— Тебе случалось когда-нибудь грезить наяву? — спросил я.

— Я не позволяю себе это делать, — вздрогнула она. Я пожал плечами:

— Какая глупость.

— Но эти мысли все равно одолевают меня.

— Разумеется.

Блондинка вопросительно посмотрела на меня.

— Какая из твоих грез повторяется чаще всего?

— Я представляю себя в позе подчинения перед мужчиной.

— Это естественно.

— Да, господин, — прошептала она.

— По ночам, во сне, — продолжал я, — все желания, которые ты так безжалостно подавляешь в себе, прорываются из глубин твоего сознания.

— Да, господин…

— Опиши мне один из таких снов.

— У меня есть сон, который приходит ко мне снова и снова.

— Расскажи мне его.

— Девушка не может говорить о таких вещах. Это очень личное…

— Говори, рабыня, — приказал я.

— Хорошо, господин, — покорилась она. — Мне снится, будто я — в джунглях Южной Америки… Это такой континент на Земле, в моем родном мире. А может быть, дело происходит в каком-то другом мире, не знаю. Я путешествую в составе какой-то туристской группы — точнее сказать не могу, подробности словно в тумане. Мы осматриваем руины некой древней цивилизации — гигантские каменные глыбы, на которых вырезаны огромные, удивительные, страшные изображения…

— Дальше.

— На мне высокие ботинки, юбка, блузка с короткими рукавами, тропический шлем от солнца и еще солнечные очки. На Земле люди закрывают ими глаза от яркого солнечного света, а иногда и для того, чтобы скрыть свои мысли.

— Понимаю.

«Что изображено на этом рисунке?» — спрашиваю я гида. Гид — туземец, высокий краснокожий мужчина, красивый и сильный, одетый в голубую рубашку с открытым воротом и закатанными рукавами и в синие брюки — это одежда для нижней части тела, облегающая каждую ногу в отдельности.

— Мне знакомы подобные одеяния, — сказал я. — Их носят в северных широтах, к примеру, в Торвальдсленде.

«Разве непонятно? — удивляется он. — Это обнаженная рабыня на коленях перед господином».

Я раздраженно переспрашиваю: «Может быть, пленница?»

«Да нет, — усмехается он. — Посмотрите, на ней же ошейник».

«Ох!» — вскрикиваю я.

«Видите этот узел и пластинку? — продолжает гид. — Это типичный рабский узел, а на пластинку нанесено имя хозяина. Конечно, она рабыня».

«Значит, — произношу я, — эта девушка должна исполнять все приказы господина?»

Мой гид осторожно снимает с меня очки и заглядывает мне в глаза.

«Да».

И я вздрагиваю. Он смотрит на меня как на женщину, свою женщину, может быть, даже как на свою рабыню. А потом он разворачивает меня так, чтобы я видела только рисунок, ярко освещенный солнцем, только эту девушку на коленях перед господином. Рабыня прекрасна, даже грубая работа позволяет оценить ее красоту. Я снова всматриваюсь в изображения знаков ее неволи и ужасаюсь действительности, глядящей мне в лицо. Как спокойно смотреть на нее сквозь радужные очки культуры!…

Гид возвращает мне очки, покачивая головой. «Не надевай их больше».

А я, разумеется, немедленно напяливаю их на себя.

— Продолжай, — кивнул я, — что еще тебе снилось?

— Мне снилось, что в ту же ночь меня похитили, безжалостно заткнули кляпом рот, связали черными ремнями и уволокли в джунгли. Много дней меня тащили по лесу. Мое тело начало дурно пахнуть; одежда пропахла потом и порвалась. Сначала я была привязана за руки и за ноги к шесту, который мужчины несли на плечах; потом мне набросили на голову мешок и швырнули в каноэ, лицом вниз. В какой-то момент мешок сняли, и я снова оказалась в дакунглях. Мужчины связали мне руки за спиной и погнали перед собой. Я брела по джунглям несколько дней, когда «спотыкалась, меня подгоняли палочными ударами. Наконец мы вышли к открытому месту, и там был город. Его архитектура напоминала руины, которые я видела на экскурсии; но этот город, со всех сторон укрытый джунглями, был живым, процветающим, многолюдным. Не знаю, что произошло с населением первого, разрушенного города. По развалинам было ясно, что его не тронули ни война, ни пожар, ни землетрясение. Похоже было на то, что священники или вожди по неведомым причинам увели людей из города. Судьба этого народа веками оставалась загадкой для историков. Только я понимала, что случилось с населением города: люди просто отправились в джунгли и отстроили свой город заново. Краснокожие мужчины и женщины в ярких нарядах и перьях казались живыми воплощениями своих далеких предков.

Меня загнали палками в высеченный в скале храм. Там меня встретили четыре краснокожие девушки, которые отнеслись ко мне с великим почтением. Они накормили меня, бережно раздели и выкупали, расчесали мне волосы и натерли благовониями, облачили в расшитое золотом платье с высоким воротом и надели на ноги золотые сандалии. Мою старую одежду они со смехом изрезали на клочки и сожгли. В дверном проеме стояли два огромных стражника с длинными кривыми ножами…

Блондинка запнулась и посмотрела на меня.

— Продолжай, — велел я.

— А ночью за мной пришли. Двое мужчин связали мне руки за спиной, накинули на шею ремни и повели. Девушки шли следом. Мы шагали по длинной прямой улице, между величественных зданий. Отовсюду стекались люди, мужчины и женщины; они бежали за нами, распевали и приплясывали, размахивали веерами из цветных перьев. Повсюду пылали факелы, гремели барабаны. Мы остановились перед высоким каменным помостом, к которому вела лестница. Барабанный бой внезапно оборвался, пение смолкло. Стоящий на помосте человек взмахнул рукой. Меня освободили от ремней и развязали руки. Потом по его знаку девушки легкими движениями сняли с меня платье и сандалии. Я осталась совершенно нагой. Мужчина в центре помоста в ярких одеждах и перьях некоторое время разглядывал меня, затем одобрительно кивнул. Толпа отвечала ему восторженными криками, от которых меня бросило в дрожь. Мне развели руки в стороны, захлестнули запястья ременными петлями и, держа за эти ремни, потащили вверх по ступеням.

Снова раздалось пение, забили барабаны. На вершине помоста я увидела продолговатую каменную плиту — древний алтарь, весь в темных потеках высохшей крови. Из него торчали железные кольца. «Нет, нет!» — закричала я. Но грубые мужские руки уже оторвали меня от земли. Меня положили спиной на алтарь, подняли мои руки, развели их в стороны и теми же ремнями, которыми были перехвачены запястья, привязали к кольцам. Ноги мне тоже широко развели в стороны, захлестнули петлями лодыжки и тоже привязали к кольцам у подножия алтаря. Я плакала, молила о пощаде, но все было тщетно. Жрец взял с золотого блюда длинный жертвенный нож из полупрозрачного голубоватого камня. Вокруг маячили свирепые красные лица; ремни все больней впивались в мое тело; пение и барабанный бой становились все оглушительней и нестерпимей; жрец занес нож…

И тут я увидела Его. Он сидел в полусотне шагов от алтаря, на высоком каменном троне, скрестив ноги, и бесстрастно наблюдал за происходящим. Я сразу узнала его, хотя теперь на нем были роскошные одежды и перья — тот самый гид, который водил меня по руинам таинственного брошенного города. Это он объяснял мне, что означает изображение коленопреклоненной девушки. Это он велел мне не надевать больше темных очков, а я ослушалась.. — «Господин! — вскрикнула я, обращаясь к нему. — Господин!»

— Господин? — переспросил я.

— Да. Я назвала его господином. — Но почему?

— Не знаю. Я сама поразилась этому. Крик вырвался у меня сам по себе, откуда-то изнутри.

— Ты назвала его господином, потому что в своем сердце понимала, что он — твой хозяин.

— Да, господин, — вздохнула она. — Так и есть. В тот самый миг, когда я впервые увидела его, я уже знала, что он — мой господин, а я — рабыня. Но как я, земная женщина, могла признаться в этом краснокожему дикарю?

— Что произошло дальше? — спросил я.

— Он поднял руку, указал на меня и обратился к жрецу и людям у алтаря. Я не знала языка, на котором он говорил, но в голосе его явно слышалось презрение. Жрец с досадой швырнул нож на золотое блюдо. Вокруг послышались гневные возгласы. Мои руки и ноги отвязали от железных колец В толпе начался ропот. Меня больно схватили за руку повыше локтя и сбросили с алтаря. Какой-то человек ударил меня по лицу. Я съежилась от страха. Двое мужчин схватили концы ремней, свисавших с моих запястий, и поволокли меня к человеку, которого я назвала господином. Внезапно я с ужасом поняла, что гнев толпы направлен не на него — краснокожего дикаря, восседавшего на троне, — а на меня' Меня била крупная дрожь. Толпа бесновалась; я физически ощущала ее ненависть.

«Почему ты не сказала, что ты — рабыня?» — спросил он по-английски.

«Прости меня, господин!» — взмолилась я.

«Мы едва не нанесли нашим богам страшное оскорбление, принеся им в жертву презренную рабыню».

«Да, господин», — пролепетала я.

«Увидев тебя впервые, я сразу решил, что ты — рабыня. Но когда я приказал тебе не надевать очки, ты ослушалась»

«Прости меня, господин!»

«Ты ведь знаешь, что всякий свободный мужчина имеет полную власть над рабыней?»

«Да, господин».

«Когда ты надела очки, я подумал, что ты не рабыня, а свободная женщина, которая сможет стать достойной жертвой для наших богов».

«Да, господин». — Я низко склонила голову.

«Но я был прав: ты оказалась всего-навсего рабыней».

«Да, господин», — прошептала я, не поднимая головы

«Почему ты надела очки, когда я велел тебе не делать этого?»

«Прости меня, господин!»

«Высечь ее!» — приказал он.

Белокурая дикарка в замешательстве посмотрела на меня.

— Продолжай.

— Перед троном были укреплены два кольца, примерно в пяти футах одно от другого. Меня поставили на колени…

— Встань на колени, — сказал я, — в точности как в твоем сне.

— Хорошо, господин. — Она опустилась на колени. — Ремни, стягивающие мои запястья, пропустили сквозь кольца, а концы их держали двое мужчин.

— Занятно, что тебе приснилось такое, — заметил я. — Это известный способ менять напряжение в теле рабыни, которую бьют плетью.

— Во сне это казалось таким естественным…

— Это и есть вполне естественно. А теперь покажи, в каком положении были у тебя руки перед началом порки.

— Вот в таком, господин. — Девушка вывернула запястья и развела руки в стороны.

— Что произошло дальше?

— Меня высекли.

— Сколько ударов ты получила?

— Одиннадцать. Десять — за непослушание и еще один — чтобы напомнить мне, что я рабыня.

— Забавно. — Я поднял брови. — Такое иногда практикуется.

— Да, господин.

— А теперь, — приказал я, — веди счет ударам и после каждого делай то же, что делала во сне.

— Хорошо, господин.

Видимо, во сне ее выпороли на славу. Я наблюдал, как менялись ее лицо и тело. Блондинка то извивалась от боли, то вздрагивала в ожидании очередного удара, то сжималась в комочек, то падала на живот, то садилась. Видимо, большая часть ударов пришлась на спину, два — на грудь, два — на левый бок и один — на правый. По ее движениям я без труда восстановил картину порки. Судя по всему, мужчины, которые держали ремни, были настоящими мастерами.

— Потом наказание закончилось? — спросил я.

— Да, господин.

— Похоже, тебя высекли как следует.

— Да, господин. Меня высекли как следует.

— В конце порки, — продолжал я, — ты поняла, что ты рабыня?

— Да, господин. Я поняла, что я — рабыня.

— Что случилось дальше?

— Я стояла на коленях и плакала. Мужчины вытащили ремни из железных колец и рывком подняли меня на ноги. Я жалобно смотрела снизу вверх на моего господина, ища в его глазах хоть искорку милости… Тщетно. Для него я была женщиной чуждой, ненавистной расы, и к тому же рабыней.

«Дрянная рабыня», — процедил он.

«Да, господин», — всхлипнула я.

Он махнул рукой, и меня потащили. Я увидела круглое отверстие в камне — это был бассейн с отвесными краями, футов восьми в диаметре. Мужчины, которые волокли меня, стали по разные стороны от него. Сначала я услышала хриплое рычание и всплеск воды и лишь затем, в свете факелов, увидела зрелище, от которого мне стало плохо. Бассейн кишмя кишел крокодилами. Это звери, похожие на речных тарларионов, только покрытые твердым панцирем…

Я кивнул. Насколько я понимаю, болотные и речные тарларионы Гора генетически отличаются от земных аллигаторов, кайманов и крокодилов. Дело в том, что земные рептилии так хорошо приспособлены к окружающей среде, что почти не изменились за десятки миллионов лет. Если бы болотные и речные тарларионы произошли от крокодилов, завезенных на Гор Царствующими Жрецами, они бы больше напоминали своих предков. С другой стороны, я могу и ошибаться. Известное сходство между этими видами животных, особенно в строении тела и в повадках, можно отнести на счет конвергентной эволюции: в сходных условиях окружающей среды яйцекладущие животные двух разных миров стали походить друг на друга. Многие виды горианских животных родом с Земли: некоторые птицы, грызуны и даже такое важное для горианской экономики животное, как боcк.

— Я билась в крике, отчаянно пытаясь вырваться, — продолжала блондинка, — но меня дюйм за дюймом подтаскивали к бассейну.

«Господин! Господин! — вопила я, но все было напрасно. Уже на самом краю бассейна я обернулась и взмолилась: — Господин! Прости меня! Пощади свою дрянную рабыню!»

Ремни на моих запястьях натянулись; еще мгновение — и я полечу вниз, в жадные разинутые пасти. Я откинула голову, и… Не знаю, из каких глубин у меня вырвался жалобный крик: «Позволь мне доставить тебе наслаждение!»

Должно быть, он подал какой-то знак, потому что ремни вдруг ослабли. Меня уже не тащили вперед.

«Позволь доставить тебе наслаждение, господин! — вновь выкрикнула я. — Твоя рабыня молит тебя об этом!»

Меня снова подволокли к каменному трону и развязали ремни на запястьях. Охваченная ужасом, я бросилась на колени перед троном и снизу вверх посмотрела на того, кто восседал на нем.

«Ты хочешь ублажить своего господина?» — спросил он.

«Да, господин».

«Как рабыня?» — «Да, господин, — воскликнула я, — как рабыня!»

Теперь я понимала, что значат слова, которые так естественно у меня вырвались. Они означали, что я действительно рабыня и в самом деле жажду доставить удовольствие мужчине.

«Начинай!» — приказал он.

«Хорошо, господин», — сказала я и попятилась от трона…

Я подбросил несколько веточек в костер, прислушиваясь к шорохам джунглей.

«Надеюсь, ты понимаешь, — спросил он, — что, если я останусь недоволен тобой, тебя бросят крокодилам?»

«Да, господин».

Я в страхе смотрела на дикаря. Я понимала, что если я хочу остаться в живых, то должна ублажить его, и ублажить хорошо — как рабыня.

— И что же ты сделала? — спросил я.

— Я… я двигалась перед ним, как рабыня.

— Повтори в точности до малейших деталей все, что ты делала во сне, — приказал я.

— Ах! — вскрикнула она. — Как же ты хитер, господин! Как легко ты заманил меня в ловушку! Я молча смотрел на нее.

— Я опять должна вести себя как самка? — спросила она.

— Конечно.

— Не заставляй девушку выставлять напоказ ее душу! — взмолилась блондинка.

— Рабыня обязана выставлять напоказ свою душу! — отрезал я. — Лицемерие, увертки и ложь годятся для свободных женщин, но не для рабынь!

В глазах ее стояли слезы.

— О господин…

— Ты готова? — спросил я.

— Нельзя так грубо вторгаться в сокровенный мир девушки!

— У тебя нет сокровенного мира! — заявил я. — Ты принадлежишь мне.

— И мне нельзя сохранить даже частичку достоинства?

— Разумеется, нет.

— Я — рабыня, — горько вздохнула она.

— Да.

— И я должна показать господину свой сон.

— Да. В точности, до мельчайших подробностей.

— Хорошо, мой господин. Но помни, что во сне я была вынуждена делать то, что делала, иначе меня швырнули бы крокодилам, этим страшным хищникам, похожим на речных тарларионов. Я знала, что мне предстоит умереть страшной смертью, если я не доставлю удовольствие тому человеку

— Ты спасала свою жизнь, — подтвердил я.

— Да, — кивнула она, — жизнь жалкой, перепуганной рабыни.

— Начинай, — велел я.

В одно мгновение она полностью преобразилась. Я был поражен. Впервые в жизни я сделался соучастником женского сна. Как ярко она оживляла свои видения! Я точно наяву увидел каменный трон, на котором, скрестив ноги, восседал ее господин, пламя факелов, бурый от жертвенной крови алтарь с железными кольцами, бассейн, кишащий крокодилами, краснокожих дикарей в пестрых одеждах и перьях, и посреди всего этого — прекрасную белую девушку, только что ставшую рабыней, которая отчаянно пытается спасти свою жизнь, ублажая сурового хозяина.

Я наслаждался представлением. Как хороши и чувственны бывают женщины! Как глупы и недальновидны мужчины, которые никогда не пытались пробудить в них рабыню!

Блондинка лежала на животе, прижавшись щекой к земле, и жалобно постанывала; тонкие пальчики ее скребли дерн. Высунув язычок, она страстно и нежно лизнула камень, затем с глухим, низким стоном перекатилась на спину и принялась извиваться; голова ее бессильно моталась из стороны в сторону. Тело ее в свете костра было поистине великолепно. Она широко раздвинула ножки и выгнула спину. Дышала она часто, нежные груди соблазнительно вздымались и опадали. Она прогибалась все сильней и сильней, раскрываясь передо мной, упираясь в землю только ступнями и хрупкими плечиками. Я видел ее упругий живот, чувствовал жар, исходивший из ее лона. Как беззащитны рабыни, как они желанны!

Я встал. Она медленно опустилась на землю.

— Вот так я пыталась ублажить его.

Обнаженная рабыня лежала у моих ног. Я пожирал взглядом ее прекрасное тело. Нет. Рано. Я не возьму ее сейчас. Она еще не готова. Порой, имея дело с рабыней, надо проявить нечеловеческое терпение. Зато когда я возьму ее, это поистине будет пиром. И тогда я покажу ей, кто она есть, я наконец-то выпущу из темницы ее подлинное «я» — беспомощную и жалкую рабыню, жаждущую подчиняться и обожать. Я выпущу ее на волю и сделаю своей. Я назову ее Дженис.

Девушка приподнялась и села. Я тоже сел, скрестив ноги.

Костер почти догорел.

— Что произошло дальше в твоем сне?

— Мой господин спустился с трона, — послушно ответила блондинка, — махнул рукой, указывая, куда мне идти, и последовал за мной с факелом в руке. Я прошла через весь город и остановилась перед ступенями величественного храма, сооруженного из огромных каменных глыб. Нельзя было не восхититься искусством его строителей. Стены храма были украшены резными изображениями, от которых захватывало дух. У меня появилось странное чувство, что я видела это здание прежде. Господин жестом велел мне подниматься по лестнице. Ощущение, что я уже бывала здесь, не покидало меня. В свете факела я разглядела, что рисунки на стенах были цветными; ни дожди, ни ветры не нанесли ущерба ярким природным краскам. При солнечном свете, подумалось мне, здание должно быть ослепительно прекрасным. «Стой», — сказал он. Я остановилась. «Повернись и встань на колени».

Я развернулась к нему лицом и опустилась на колени, на холодную каменную плиту террасы. Он поднял факел, осветил стену слева от меня, и я вскрикнула от изумления. Рядом со мной на стене оказалось раскрашенное резное изображение обнаженной девушки.

«Как она похожа на меня», — прошептала я. У девушки на рисунке была такая же фигура, как у меня, такие же светлые волосы, голубые глаза и белая кожа. Вот только на горле у нее был желтый ошейник. И тут я поняла, почему здание показалось мне таким знакомым. Оно в точности повторяло архитектуру того храма, который я видела в развалинах во время экскурсии. Теперь я стояла на коленях, в точности как девушка на рисунке.

«Как только я увидел тебя, — сказал он, — я тотчас послал сюда гонца и велел нанести этот рисунок».

«Значит, ты уже тогда решил сделать меня своей рабыней?»

«Конечно. — Он повесил факел на железный крюк, торчавший из стены. На полке справа от крюка стояла плоская шкатулка. — Ляг на правый бок и подставь мне левое бедро».

«Да, господин», — повиновалась я.

Он извлек из шкатулки небольшой изогнутый нож и крохотный кожаный кисет цилиндрической формы. Я стиснула зубы и не издала ни звука, пока он ножом вырезал на моем бедре причудливый узор. Затем он высыпал из кисета на ладонь оранжевый порошок и втер его в рану.

«Встань на колени, — велел он и достал из той же шкатулки расшитый бисером желтый ошейник в два дюйма шириной. — Скажи: я — рабыня. Я — твоя рабыня, господин».

«Я — рабыня, — повторила я. — Я — твоя рабыня, господин».

Он надел на меня ошейник и закрепил его на горле особым узлом. Я уже знала, что это — невольничий узел. Потом из шкатулки появилась желтая кожаная пластинка с маленькой дырочкой вверху. На пластинке виднелись какие-то письмена. Он продел в дырочку узкий конец ремешка, так, что пластинка оказалась у меня на горле.

«Я заклеймил тебя ножом. Оранжевую метку на твоем бедре будут узнавать в джунглях за сотни миль. Если ты по, глупости вознамеришься бежать, всякий, кто увидит клеймо, вернет тебя в город как беглую рабыню».

«Господин, — спросила я, — а у той девушки, на рисунке, тоже был такой знак на бедре?»

Я не могла этого знать, поскольку девушка была изображена правым боком.

«Да».

«Я не понимаю, господин…»

Вместо ответа он прикоснулся к моему ошейнику:

«Это тоже знак твоего рабства. Тебе запрещено снимать его».

«Да, господин».

«По этой пластине видно, — продолжал он, — кому ты принадлежишь. На ней написано, что ты — моя личная собственность».

«Да, господин. Но откуда тебе известно, что у девушки на том рисунке было клеймо на бедре?»

«Я сам нанес его».

«Но, господин…»

«Вспомни хорошенько тот рисунок. Конечно, время сильно разрушило его, но разве ты не узнала девушку?»

«Господин…» — Я совсем растерялась.

«Подумай как следует».

«Неужели это была я?!» — прошептала я в ужасе.

«А кто ее господин?» — уточнил он, стоя передо мной со скрещенными на груди руками.

«Ты», — выдохнула я, едва не лишившись чувств. Все поплыло у меня перед глазами.

«Джунгли, — продолжал он, — очень странное место. Даже мы, народ джунглей, не всегда понимаем их».

«Но ведь люди покинули город», — прошептала я.

«Может быть, и нет. Оглянись вокруг».

Я обернулась и увидела город с террасы храма.

«Тот же город!» — воскликнула я и задрожала от ужаса.

«Разве ты не чувствуешь, что твое место — здесь, у моих ног?»

«Да, господин», — прошептала я.

«Провалы во времени — интереснейшая вещь, — продолжал он, глядя на меня сверху вниз. — Разве мы не были здесь прежде? Разве ты не узнаешь меня, моя прекрасная рабыня?»

«Ты — мой господин», — вымолвила я.

«Я снова разыскал тебя и бросил к своим ногам».

Я глядела на него, трепеща от страха.

«Значит, я — вечная рабыня, а ты — мой вечный господин?»

«Ты — вечная рабыня, — согласился он. — У тебя было много господ, а у меня было много рабынь. Но ты — самая любимая. Ты будешь хорошо служить мне и доставишь неведомые прежде наслаждения».

«Да, господин», — проговорила я, понимая, что я действительно вечная рабыня, а он — один из моих вечных хозяев.

Он достал из плоской шкатулки плеть, поднес к моим губам, и я поцеловала ее.

«Встань!»

Я поднялась. Он обвил меня плетью и подтянул к себе. Я ощутила грудью золотые украшения его одежд. Он держал меня так крепко, что я не могла шевельнуться. Я потянулась губами к его рту…

Белокурая дикарка замолчала и низко опустила голову.

— И что было дальше? — спросил я. Она подняла голову и улыбнулась.

— Не знаю. На этом месте я проснулась.

— Интересный сон… Странно, — размышлял я вслух, — что наивная земная женщина увидела во сне такие детали, как растяжка при порке и дополнительный удар, напоминающий рабыне, что она — рабыня. Обряд целования плети тоже вполне реален и практикуется во многих городах; но как он мог присниться женщине, ничего не знающей о рабстве? Клеймение ножом изредка применяется и сейчас, правда у примитивных народов. Странно, что ты увидела его во сне. Он неизвестен даже многим этнографам. — Я глянул на рабыню. — Ты весьма изобретательна.

— Может быть, я и вправду вечная рабыня, — улыбнулась она.

— Может быть.

— А ты веришь в провалы во времени?

— Не очень, — ответил я. — Я мало что понимаю в таких делах. Я ведь не физик.

— А в то, что у людей может быть много жизней и в каждой из них они могут встречаться?

— Не исключаю. Но поверить в это сложно.

— Такой странный сон… — задумчиво проговорила блондинка.

— Мне кажется, — произнес я, — что сон твой был о нашем мире и нашем времени. В нем зашифрованы не тайны иной реальности, а истины, живущие в твоем подсознании.

— Какие истины?

— Например, что женщина по своей природе — вечная рабыня, а мужчина — вечный господин.

— Мужчины моего мира — не господа своим женщинам.

— Это их и погубило.

— Не всех, — возразила она.

— Может быть, и не всех. Но стоит хоть кому-то из них подвергнуть сомнению уродливые стереотипы, которые вбили ему в голову, как на него тотчас ополчится все общество.

— Неужели у моего мира нет никакой надежды на спасение?

— Почти никакой. Вероятно, кое-где появятся сообщества людей, помнящих, что такое отвага, долг и дисциплина. Эти маленькие общины смогут стать семенем, из которого вырастет новая, здоровая цивилизация людей, живущих в гармонии с собственной природой.

— Неужели моей нынешней цивилизации суждено погибнуть?

— Безусловно. Она сама себя разрушает. По-твоему, агония может продлиться еще тысячу лет?

— Не знаю…

— Боюсь только, — продолжал я, — что на смену ей придет еще более уродливая цивилизация. Блондинка потупила взгляд.

— Люди скорей умрут, чем задумаются, — сказал я.

— Не все, — упрямо возразила она.

— Это правда… В любой культуре найдутся изгои, одинокие странники, с холодным удивлением взирающие на мир с горной вершины.

— Почему же горианам, в отличие от землян, не свойственно стадное чувство?

— Возможно, у них другая психика. А может, это связано с многообразием городов-государств, традиций и каст.

— По-моему, мужчины Гора просто другие.

— Едва ли не все они произошли от землян.

— Наверное, от особенных землян.

— От каких именно? — спросил я.

— От тех, которые способны властвовать.

— На Земле наверняка есть мужчины, способные властвовать, — согласился я.

— Может быть, — вздохнула она. — Не знаю.

— Встань, рабыня, — приказал я.

— Да, господин.

— Нынче ночью ты мне понравилась, рабыня. Пожалуй, ты заслужила клочок ткани на бедра.

— Спасибо, господин!

Глаза ее заблестели. Вряд ли бы она обрадовалась сильней белому шелковому платью до земли.

Я отрезал от рулона алой ткани кусок длиной пять футов и шириной фут, обернул им ее соблазнительные бедра и подоткнул пониже талии, так, чтобы был виден пупок. На Горе это называется «живот рабыни».

— Ты сделал мне «живот рабыни», господин?

— Да. Разве это неправильно?

— Правильно, господин.

— Тебе нравится?

— Очень, господин.

Я не сводил глаз с ее гладкого, упругого животика.

— А знаешь, почему юбки рабынь не завязывают узлом, а подворачивают?

— Почему, господин?

Я взялся за уголок ткани и рванул ее с такой силой, что девушка, ахнув, дважды обернулась вокруг своей оси. Она вновь стояла передо мной обнаженная, испуганная, беззащитная. Рабыня перед господином.

— Теперь поняла?

— Да, господин.

Я бросил ей лоскут, и она поспешно обмотала его вокруг бедер, не забыв при этом обнажить живот.

— Неплохо, рабыня, — похвалил я.

— Благодарю тебя, господин.

Я погрузил руку в мешок, извлек оттуда пригоршню дешевых цветных бус, выбрал красно-черное ожерелье и протянул ей.

— Господин, — блондинка указала на другие, желто-голубые бусы, — а можно мне носить и эти тоже?

У Тенде и Элис было по две нитки бус, поэтому я не видел причины отказывать белокурой дикарке в ее невинной просьбе. Я дал ей вторые бусы, а остальные бросил обратно в мешок. Черно-красное ожерелье было уже на ней. Вторую нитку она протянула мне.

— Господин, пожалуйста, не мог бы ты надеть это на меня сам?

— С удовольствием, — ответил я.

Яркие цветные бусинки прекрасно смотрелись в ложбинке между грудями.

— Почему ты выбрала эти цвета?

— Голубой и желтый — цвета рабства?

— Правильно, — сказал я.

Крыши павильонов, где рабов выставляют на аукцион, обычно раскрашивают в желто-голубой цвет; из такого же полотна шьются палатки работорговцев. Выставляемых на продажу рабынь часто связывают голубыми и желтыми веревками; ошейники и браслеты нередко покрывают желтой эмалью, а цепи — голубой. В одежде работорговцев эти цвета тоже преобладают; если не весь наряд, то хотя бы рукава и отвороты непременно голубые или желтые.

— Рабыне можно носить такие бусы? — спросила она.

— Они тебе к лицу, — сказал я.

— Значит, я могу оставить их у себя?

— До тех пор, пока я не сочту нужным их отобрать. Я или любой другой свободный мужчина. — Я взял ее за плечи. — Эти бусы не принадлежат тебе. Тебе просто позволили их поносить.

— Да, господин. Я понимаю. Мне ничего не принадлежит. У меня нет собственности. Я сама — собственность мужчин.

— Верно. — Я развернул ее лицом к себе. — Кажется, ты наконец-то начинаешь чувствовать себя рабыней.

— Да, господин. Этой ночью ты многому научил меня. Впервые в жизни я ощутила свое тело. Наверное, я никогда больше не буду ходить и двигаться как мужчина.

Я сжал ее плечи и сурово посмотрел в глаза:

— Ты — не мужчина. Ты — женщина. Постарайся понять это.

— Да, господин.

— Отныне ты станешь настоящей женщиной. Ты будешь двигаться как женщина, мыслить как женщина, чувствовать как женщина.

— Странно… — прошептала блондинка. — Я рабыня, но никогда в жизни я не ощущала себя настолько свободной.

— Ты вырвалась из темницы условностей и предрассудков. Она вздрогнула.

— Ступай к невольничьему шесту, — велел я. — Сядь на землю, прислонись к шесту, скрести руки за спиной.

— Да, господин, — повиновалась она. Я взял узкий, длинный кожаный ремень и устроился на корточках за спиной у рабыни.

— Сегодня ночью, господин, — продолжала размышлять она, — ты избавил меня от комплексов. Ты сделал это нарочно?

— Может быть.

— Я так благодарна тебе… Я крепко связал ее запястья.

— Я — женщина! Я хочу быть настоящей женщиной!

— Не бойся, ты будешь ею. Горианские мужчины не терпят в рабынях лицемерия и мужеподобия.

— Значит, меня заставят быть настоящей женщиной? — спросила она.

— У тебя нет выбора. Твой удел — быть женственной, беззащитной и уязвимой перед лицом твоего господина.

— Значит, мне придется всецело подчиняться ему и ублажать его?

— Безусловно.

— Может быть, мой господин согласится хоть в чем-то уступить мне?

— Мужчины Гора не признают компромиссов. И никогда не уступают рабыням. Если ты в чем-то не покоришься или не понравишься господину, плеть всегда окажется под рукой.

— Что, если даже под ударами плети я не стану такой, какой он пожелает?

— Тогда тебя скормят слинам, — спокойно объяснил я.

— Да, господин, — вздохнула блондинка.

Я надежно привязал ее к невольничьему шесту и встал.

— Я — привязанная рабыня…

— Да-

— Господин?

— Да?

— Я не все тебе рассказала.

— Что еще?

— Боюсь, ты не поймешь этого, — потупилась она, — потому что ты — мужчина.

— Говори, — приказал я.

— Про то, как я должна была хорошо ублажить своего господина…

— Ну?

— Я хотела ублажить его… — прошептала она.

— Естественно, — пожал я плечами. — Еще как хотела. Иначе бы ты погибла страшной и мучительной смертью.

— Но я хотела этого и по другой причине.

— По какой же?

— Ты не поймешь, господин. Мужчине не понять этого…

— Чего?

— Я хотела доставить ему наслаждение, потому что… потому что он был моим господином. — Она посмотрела мне в глаза: — Девушка жаждет ублажать своего господина просто потому, что он — ее господин.

Я молчал.

— Ты можешь понять это?

Я пожал плечами.

— Неужели ты думаешь, что мы были бы такими великолепными рабынями, если бы сами не хотели того?

— Наверное, нет, — сказал я.

— Девушка сама хочет доставлять удовольствие тому, кто обладает ею. Понимаешь, господин?

— Думаю, что да.

— Я хочу доставить тебе удовольствие, — прошептала она.

— Вижу.

— Господин?

— Что?

— Почему ты не взял меня сегодня? Разве я тебе не нравлюсь?

— В другой раз, — небрежно ответил я.

— Ты меня воспитываешь, господин? — догадалась она.

— Да.




33. ЧТО МЫ УВИДЕЛИ С ВОДОПАДА. ТАНЕЦ ТЕНДЕ. МЫ СНОВА ПУСКАЕМСЯ В ПУТЬ ПО РЕКЕ. Я ПРЕДВКУШАЮ ПРЕВРАЩЕНИЕ ДИКАРКИ В РАБЫНЮ


Айари и девушки волокли каноэ вверх на веревках, мы с Кису подталкивали корму. Грохот водопада, низвергающегося с высоты четырех сотен футов, уже не был таким оглушительным.

Тому, кто никогда не видел Уа, трудно представить этот великолепный пейзаж. Река то изгибается, то взрывается стремнинами, то вздрагивает под ударами водопадов. Порой на ней, точно в сказке, возникают прекрасные зеленые острова. Вот она неспешно, лениво течет по величественной дикой равнине под бескрайним небом — и вдруг с пенным ревом падает с высоты сотни футов.

— Наконец-то! — радостно воскликнул Кису, утирая пот со лба.

— Что? — удивился я.

— Подойди, увидишь.

Я осторожно приблизился к нему. Вода доходила нам до колен.

— Посмотри-ка!

С вершины водопада открывался чудесный вид на реку. Это была не просто смотровая площадка, но и прекрасный наблюдательный пункт.

— Я знал, что так и будет! — торжествующе воскликнул он, хлопая себя по бедрам.

Я посмотрел вниз — и тихонько присвистнул.

— Тенде! Тенде! — заорал Кису. — Иди сюда, сейчас же! Девушка подошла к нам. Кису схватил ее за загривок и наклонил вниз.

— Видишь?

— Да, господин, — испуганно пролепетала она.

— Это он! Он явился за тобой! Ты поняла?

— Да, господин…

— Беги на берег, рабыня, — приказал Кису. — Разведи костер и приготовь еду.

— Хорошо, господин.

Я напряженно всматривался в даль. Солнце нещадно било в глаза.

Внизу, несомненно, был флот. Он двигался в нашу сторону. Около сотни речных галер, построенных в свое время для экспедиции Шабы, и примерно столько же каноэ. Как правило, на каждой галере помещается полсотни человек команды, каноэ берет от пяти до десяти. Мне было нетрудно подсчитать силы противника. От пяти до шести тысяч человек.

— Это Била Хурума! — ликующе завопил Кису.

— Так вот зачем ты отправился со мной на Уа?

— Я пошел бы с тобой в любом случае, потому что ты — мой друг, — ответил Кису. — К счастью, наши пути вели в одном и том же направлении. Ну скажи, разве это не счастливое совпадение?

Я улыбнулся:

— Очень даже счастливое.

— Теперь ты понял, каков был мой план?

— Твой загадочный план? — рассмеялся я.

— Именно. — Кису хитро прищурился.

— Я кое-что подозревал. Но мне казалось, ты ошибся в своих расчетах.

— Я не смог победить Билу Хуруму в бою, — сказал Кису. — Мои повстанцы не устояли против его аскари. Но я выкрал Тенде, обещанную ему в жены, — и заманил его в джунгли. Я заведу его в такую глушь, что он растеряет всех людей и припасы; тогда-то я и встречусь с ним лицом к лицу, и мы сразимся один на один, как подобает воинам. Я уничтожу Билу Хуруму — и разрушу его империю!

— Хитроумный план, — покачал я головой. — Хитроумный, но безрассудный. А вдруг ты все-таки просчитался?

— В каком смысле? — нахмурился Кису.

— Неужели ты думаешь, что Била Хурума, владеющий сотнями жен и рабынь, ринется за тобой в джунгли, рискуя властью и самой жизнью, ради одной бабы? К тому же он наверняка знает, что ты сделал Тенде своей рабыней, так что с политической точки зрения она потеряла для него всякую ценность.

— Ты не прав. Это дело принципа.

— Для тебя это, может быть, и дело принципа, но для Билы Хурумы… Для него дело принципа — сохранить империю.

— Но он здесь, на реке, — возразил Кису.

— Ну и что?

— Стало быть, ты ошибаешься.

— Возможно.

— Думаешь, он преследует тебя? — спросил Кису.

— Нет. Я для него — пустое место.

— В таком случае, — подытожил Кису, — он преследует меня.

— Наверное. Наверное, ты прав.

Кису с довольной улыбкой направился к берегу.

— Разденься, — приказал он Тенде.

— Да, господин.

— Иди за мной.

— Да, господин.

— Вы все тоже, — сказал он.

Вслед за Кису и Тенде мы с трудом выбрались на середину реки. Напротив водопада из воды выдавался широкий плоский камень, на который мы и взобрались. С него была хорошо видна река и флотилия Билы Хурумы.

— Что ты хочешь со мной сделать, господин? — со страхом спросила Тенде.

— Я хочу, чтобы ты танцевала обнаженной. — Кису подтолкнул рабыню ближе к краю камня, лицом к реке.

Тенде дрожала; из одежды на ней были лишь ниточки дешевых бус.

— Била Хурума! — прогремел Кису. — Я — Кису! Со мной Тенде, которую прочили тебе в жены! Я похитил ее у тебя! Я сделал ее своей рабыней!

Если Била Хурума и был на одном из кораблей, он никак не мог слышать Кису. Расстояние было чересчур велико. Находись он всего в полусотне ярдов от нас, он все равно ничего не услыхал бы из-за рева водопада. Более того, флотилия была так далеко, что никто не смог бы нас разглядеть. Мы хорошо видели только большие гребные галеры; каноэ казались с такого расстояния просто щепками. Мы сами, следовательно, были для них не больше булавочной головки. Во дворце Билы Хурумы я ни на ком не видел очков строителей. Шаба наверняка привез такой инструмент с острова Ананго. Вот почему его так трудно захватить врасплох.

— Это Тенде! — разрывался Кису, перекрикивая грохот стремительно катящейся воды. — Она должна была стать твоей женой! Я увел ее у тебя! Я ее присвоил! Сейчас ты увидишь, как пляшет моя голая рабыня!

— Он тебя не видит и не слышит! — крикнул Айари.

— А это и не важно! — расхохотался Кису и от души шлепнул Тенде пониже спины.

— Ой! — вскрикнула она.

— Танцуй, Тенде! — приказал он и запел, прихлопывая в ладоши и не отводя взгляда от реки.

— Но это песня рабынь! — заупрямилась Тенде. Кису оборвал песню на полуслове, обернулся и смерил девушку тяжелым взглядом. — Есть же и белые рабыни, господин!

Кису молча смотрел на нее.

— Я буду танцевать, мой господин! — поспешно сказала Тенде, расставила ноги, слегка пружиня, и красиво развела руки в стороны.

— Она что, свободная женщина? — удивился Айари.

— Нет, — ответил Кису.

— Тогда вели ей поднять руки над головой и вывернуть кисти, — посоветовал Айари.

— Сделай, как сказано, — приказал девушке Кису. Тенде повиновалась.

— Красиво, — похвалил он.

— Я видел такое в Шенди, — промолвил Айари.

Я мысленно улыбнулся. Действительно, в грациозной позе Тенде трудно было не узнать начало танца рабыни. Эта позиция хорошо известна не только в Шенди, но и вообще на Горе — например, в Порт-Каре и южнее, а также к северу и востоку от тех мест, где мы сейчас находились, — в Тахари. Конечно же рабыня может начать танец по-разному, иногда даже извиваясь в цепях или веревках у ног хозяина. Я одобрительно смотрел на Тенде. Свободная женщина никогда не осмелится показаться перед горианскими мужчинами в такой позе — разве что если она, измученная тоской и неудовлетворенностью, открыто попросит заковать ее в рабский ошейник. Я слыхал много историй про свободных горианок, порой представительниц высших каст, которые плясали перед мужчинами в тавернах — шутки ради или из любви к риску. Каков же был их ужас, когда в ту же ночь они, с кляпом во рту и капюшоном на лице, закованные в цепи, железные кандалы и ошейник, валялись на дощатом полу фургона, увозящего их за ворота родного города!

— Ты готова, рабыня? — спросил Кису.

— Да, господин.

Я люблю смотреть, как танцуют рабыни. Никогда женщина не бывает так хороша, как в танце, когда она вызывающе демонстрирует мужчинам всю свою прелесть. Впрочем, настоящая женщина красива во всех позах. Странно, что земные мужчины так редко осознают это. С другой стороны, они никогда не видели настоящих рабынь во всей их безграничной женственности, хрупкости и уязвимости. Женщина может быть по-настоящему прекрасной, даже когда просто приветствует хозяина, склоняет перед ним голову или наливает ему вино. Она становится еще прелестнее, когда покорно стоит перед мужчиной на коленях или ползет к его ногам, жалобно моля о ласке. Но великолепней всего рабыня в те мгновения, когда с криком содрогается в оргазме, задыхаясь в объятиях господина…

— Танцуй, рабыня, — приказал Кису.

— Да, господин, — ответила Тенде.

На скользком, плоском камне в реке Уа, под пение и прихлопывание Кису, она танцевала перед заклятым врагом своего хозяина, Билой Хурумой, который был так далеко, что не мог увидеть этот танец. Танцевала превосходно.

Белокурая дикарка и Элис стояли на коленях, пожирая Тенде взглядами. Глаза варварки блестели от возбуждения. Как прекрасна была обнаженная Тенде, как легко и чувственно она двигалась! Для белокурой дикарки это был хороший урок.

Танцовщицы на Горе в большой цене. Некоторые торговцы специализируются на купле, продаже и аренде таких рабынь. Особенно этим славятся торговые дома Кельсиуса и Аурелиуса в Аре. «В Аре — лучшие плясуньи!» — говорят одни. «Нет, в Порт-Каре!» — не соглашаются другие. «Танцевать умеют только в Тахари и Турии!» — возражают третьи. На мой взгляд, подобные споры совершенно бесплодны. Я побывал во множестве городов и в каждом видел бесподобных рабынь-танцовщиц. У них бывает много хозяев; ошейники то и дело сменяются на прелестных шейках. Танцовщиц перепродают из города в город, выставляют на аукционах. Если же девушка кому-то не угодит, ее отдают хозяину таверны, который волен содрать с нее три шкуры или просто разорвать на куски.

— Довольно! — приказал Кису.

Тенде остановилась. Кису, к изумлению рабыни, крепко связал ей руки за спиной и, схватив за волосы, поволок по воде к берегу. Мы двинулись следом. Я еще раз оглянулся на реку. Корабли по-прежнему казались игрушечными, но я-то знал, что на каждом из них полно вооруженных людей… Мы с Кису столкнули каноэ на мелководье. Он втащил Тенде в лодку, поставил на колени, кожаным ремнем туго спутал ей лодыжки, набросил на шею две веревочные петли, а свободные концы веревок привязал к стойкам каноэ.

— Господин?!

— Пожалуй, так тебе труднее будет вырваться, — задумчиво проговорил Кису.

Это было явное преуменьшение. Что-что, а связывать рабынь Кису умел.

— Зачем ты так крепко связал меня, господин?

— На случай, если тебе захочется сбежать к Биле Хуруме. Тенде откинула голову, насколько позволяли веревки, и расхохоталась:

— Ох, господин!

— В чем дело? — сурово спросил Кису.

— Я вовсе не собираюсь бежать от тебя!

— В самом деле? — холодно осведомился Кису.

— Разве ты не знаешь, господин, что Тенде — твоя верная и покорная рабыня?

— Лишняя предосторожность не помешает, — буркнул Кису.

Тенде потупилась:

— Как будет угодно господину.

Я едва заметно усмехнулся. Тенде, надменная гордячка, превратилась в настоящую рабыню, самозабвенно преданную хозяину. С политической точки зрения она уже не представляла никакой ценности. Но Кису еще не понял этого.

— Как быть с кострищем? — спросил Айари.

— Оставим как есть, — махнул рукой Кису.

— По нему они сразу поймут, что мы здесь были, — недоумевал Айари.

— Разумеется, — сказал Кису. — Это мне и нужно…

Мы принялись толкать каноэ на глубину — все, кроме связанной по рукам и ногам Тенде. Кису оглянулся и потряс кулаком.

— Иди за мной, Била Хурума! — проревел он. — Иди, если посмеешь!

Шум воды заглушал его голос. Он забрался в каноэ и занял место на корме; Айари и Элис последовали за ним. Я тоже запрыгнул на борт и, схватив белокурую дикарку за плечи, втащил ее в каноэ, но не сразу разжал руки.

— Ты видел, господин? Он заставил ее танцевать обнаженной!

— Разумеется. Она всего-навсего рабыня.

— Да, господин.

— Как и ты, — добавил я.

— Да, господин.

— Ступай на место, рабыня.

Мы взялись за весла. Один раз белокурая дикарка оглянулась на меня, но под моим суровым взглядом тут же потупилась и принялась усердно грести.

Я улыбнулся. Рабыня, живущая в ней, отчаянно стремилась на волю. Этой ночью, подумал я, она будет умолять господина о близости.




34. БЕЛОКУРАЯ ДИКАРКА ТАНЦУЕТ. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛЕСУ МЕЖДУ РАБЫНЕЙ И ЕЕ ГОСПОДИНОМ


— Берегись! — крикнул я.

Небольшой тарск, весом не более сорока фунтов, рыл землю клыками и угрожающе похрапывал. В следующее мгновение он накинулся на меня. Я отшвырнул его копьем — одним из тех, которыми мы завладели в короткой схватке с рейдерами на болоте к востоку от Ушинди, но зверь тут же снова бросился в атаку.

Белокурая дикарка пронзительно завопила.

Я опять ударил его копьем; тарск отлетел, однако не успокоился. Острие моего копья обагрилось; шкура зверя потемнела от крови.

Тарски хитры, проворны и жутко упрямы. Лучше всего охотиться на них с длинным копьем верхом на кайиле. На гигантских тарсков охотятся даже с воздуха — с седла тарна. Сражаться с ними в зарослях невозможно — не только из-за ограниченной видимости, но главным образом из-за недостатка маневренности. Впрочем, тарск настолько проворен и агрессивен, что и на открытой местности справиться с ним непросто.

Зверь рывком повернул голову, грива рассыпалась по спине.

— Прячься за меня! — крикнул я дикарке, но было поздно.

Низко склонив голову, хищник бросился вперед и сбил ее с ног. Я отбросил его копьем и тут же нанес еще один удар. На сей раз мне удалось пронзить его насквозь.

Тяжело дыша, я придавил тело зверя ногой, выдернул копье и повернулся к белокурой дикарке.

— Жива?

— Да, господин.

Нога ее была в крови. Я опустился на корточки:

— Покажи ногу.

— Это опасно, господин?

— Нет, — сказал я. — Просто царапина.

— А шрам останется? — с тревогой спросила она.

— Нет.

— Это хорошо. — Девушка вздохнула с облегчением и откинулась назад, заложив руки за голову. — Я так хочу быть красивой, и для себя, и для моего господина… то есть моих господ.

— За последнюю пару недель ты в самом деле похорошела.

— Благодарю тебя, господин. — Она искала моего взгляда. — Я же твоя, ты знаешь.

— Естественно.

— Последний раз ты брал меня еще в Шенди!

— Верно.

— Ты овладел мной как рабыней…

Я промолчал.

— Когда ты швырнул меня на спину и овладел мною неистово и грубо, я поняла, что я больше не свободная женщина.

— Да, девушки обычно быстро усваивают этот урок.

— Еще я помню рабыню, которая глянула на меня из зеркала. Она была так прекрасна…

— Да, — кивнул я.

— Только рабыня может быть такой красавицей.

— Да.

— Но я — земная женщина. И я не осмелилась признать в той девушке саму себя.

Я улыбнулся. Неужели она не понимала, что тогда, в Шенди, из зеркала на нее смотрело ее подлинное, сокровенное «я»? Как бы ни бывали жестоки мужчины с женщинами, сами женщины порой истязают себя гораздо больней.

Она наклонилась и принялась рассматривать свою ножку.

— Царапина неглубокая, — сказал я. — Шрама не будет.

— Я тщеславна, правда?

— Да.

— А рабыням это разрешается?

— Да.

— Хорошо… — вздохнула блондинка. — Я бы не вынесла, если бы за меня дали меньше, чем за Тенде или Элис.

— Настоящая рабыня, — усмехнулся я.

— Да, господин.

— Не бойся, — успокоил я ее, — твоя цена не уменьшится.

Я встал и направился к веерной пальме. Сложив ладони чашечкой, я зачерпнул из углубления в основании огромного листа большую пригоршню воды, вернулся к рабыне и бережно промыл ее рану. Она зажмурила глазки, но терпела. Затем я сорвал несколько листьев, обернул ими ногу девушки и перевязал усиками коврового растения.

— Благодарю тебя, господин.

Она потянулась ко мне и обвила мою шею руками. Я взял ее за запястья, медленно развел ее руки в стороны, потом вытянул их вперед и связал.

— Господин! — умоляюще воскликнула блондинка.

— В следующий раз, — сказал я, — не смей делать этого без разрешения.

— Хорошо, господин.

— Встань, рабыня! — приказал я.

— Да, господин.

В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…

Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.

— Хочу мяса, — заявил Кису.

— Я тоже, — сказал я. — Пойду поохочусь.

Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.

— Мне понадобится вьючное животное, — сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:

— Я — вьючное животное, господин.

— Следуй за мной, — Да, господин.

Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.

— Наклонись, — приказал я девушке.

Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.

Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.

Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:

— Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.

— Да, господин.

Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.

— Зачем это? — спросила девушка.

— Невольничий кол, — ответил я, — привязать тебя на ночь.

— Понимаю, — вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.

Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.

— Еда готова, господин, — сказала рабыня.

Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.

— Встань на колени, — приказал я.

— Да, господин.

Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.

Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:

— Хочешь еще?

— Нет, господин.

Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…

— Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? — спросила она.

— Да.

— Так всегда поступают с рабынями?

— На природе — да, — ответил я. — Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.

— А в городах девушек тоже привязывают на ночь?

— Иногда, — сказал я. — Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.

— Но ведь не все рабыни хотят бежать?

— Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.

— Да, господин.

— Попытка бегства — глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.

— Я бы побоялась бежать, господин.

— Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.

Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.

— В то время я еще ничего не понимала, — смутилась, она. — Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит — быть рабыней на Горе.

— Теперь догадываешься? — усмехнулся я.

— Да, господин. — Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. — Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!

Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.

— Господин?

— Да?

— А все хозяева привязывают рабынь на ночь?

— Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.

— Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?

— Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она — всего-навсего рабыня.

— Понимаю.

— Иногда, — сказал я, — рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.

— Зачем?

— Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:

— Разве рабыню могут украсть?

— Запросто, — сказал я. — На Горе это случается сплошь и рядом.

— Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.

— Да, такое часто бывает.

— Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?

— Конечно, — сказал я, — если ее господин там же.

— Тогда зачем же приковывать ее цепями?

— Потому что она — рабыня.

— Да, господин. — Блондинка низко склонила голову.

— Ну что же, — сказал я, — пора привязывать тебя на ночь

— Пожалуйста, господин, — торопливо выпалила она, — позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.

— Ладно, — согласился я.

Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.

— То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?

— Что?

— Он заставил ее танцевать обнаженной!

— Ну и что?

— Но… — смешалась девушка.

— Она — рабыня, — напомнил я.

— Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?

— Да.

Она потупила взгляд:

— Господин…

— Да? — откликнулся я.

— Рабыня — это все равно что вещь?

— Конечно.

— И я — вещь?

— Естественно. Причем очень красивая вещь.

— Спасибо, господин.

— Тебе не нравится быть вещью? — поинтересовался я.

— Я не чувствую себя вещью, — призналась она.

— С точки зрения горианских законов, — уточнил я, — ты скорее животное, чем вещь.

— Да, господин…

— С одной стороны, никакое животное — ни человека, ни белку, ни птицу — нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.

— Я не об этом, — сказала девушка. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.

— Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.

— Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.

— Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина — к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, — общечеловеческая проблема.

— Может быть…

— Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, — продолжал я, — это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.

— Ты говоришь не о том, — улыбнулась она.

— На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? — спросил я. — На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?

— Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.

— Интересная мысль, — усмехнулся я. — Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?

— Как глупо! — фыркнула блондинка.

— Вот именно.

— Мне трудно об этом говорить, — вздохнула она. — Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.

— Это точно, — хмыкнул я.

— Я попробую еще раз, с самого начала.

— Попробуй, — кивнул я.

— Мужчин интересует в женщине только тело.

— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?

— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…

— Вот это уже верно, — кивнул я. — Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других. Неудивительно, что мужчины весьма равнодушны к мыслям и чувствам женщин. В утешение добавлю, что к мыслям и чувствам других мужчин они тоже равнодушны. В такой же мере все это относится и к женщинам. Если тебе интересно, могу рассказать, как обстоят с этим дела на Горе. Свободные мужчины и женщины обычно прислушиваются друг к другу. Свободные женщины требуют внимания и уважения к себе. Это их право. С рабынями, разумеется, все обстоит иначе. Вам не положено ни внимания, ни уважения. На самом же деле хозяева проявляют огромный интерес к мыслям и чувствам своих рабынь. Это и полезно и приятно. Что может быть сладостней, чем знать все о существе, принадлежащем тебе полностью и безраздельно! У рабыни нет и не может быть никаких секретов от господина. Ему открыты самые сокровенные ее мысли, самые тайные желания, самые безумные фантазии. И от этого она ему еще дороже. Отношения со свободной женщиной основаны на взаимном расчете. Мужчина не обладает ею, потому она не так интересна ему, как рабыня. Насколько мне известно, любовные узы между рабыней и ее хозяином гораздо крепче, чем между свободными мужчиной и женщиной.

— Но при этом рабыня остается рабыней, — вздохнула девушка.

— Естественно, — сказал я. — Хозяин волен продать свою любимую рабыню, если пожелает.

— Рабыня получает любовь и заботу, которые ей не полагаются?

— Именно так. Господин дарит ей свою любовь.

— Но ведь он может в любой момент просто заткнуть ей рот и бросить к своим ногам?

— Конечно. Порой он так и поступает — чтобы напомнить ей о том, что она всего лишь рабыня.

— Значит, какими бы свободами ни пользовалась рабыня, она всецело принадлежит хозяину?

— Да. Рабыня есть рабыня.

— Я люблю тебя, господин, — прошептала она. Я прислушивался к потрескиванию огня, к шорохам ночного леса.

— Как земная женщина, ты, наверное, еще не привыкла воспринимать себя предметом собственности?

— Да, господин, — улыбнулась блондинка.

— Надо привыкать.

— Да, господин. — В глазах ее блеснули слезы.

— Ты — красивая вещь, которой владеют. Тебя можно покупать и продавать.

— Да, господин.

— И никто, — продолжал я, — не станет обращать внимания на твои желания, мысли и чувства.

— Да, господин.

— Это и означает — быть предметом собственности.

— Понимаю, мой господин. Но почему-то мне кажется, что я не совсем вещь.

— Когда тебя закуют в цепи, — сказал я, — и продадут человеку, от одного вида которого ты придешь в ужас, тебе не будет так казаться.

— Наверное, господин.

— И все-таки почему ты это сказала?

— Потому что я не чувствую себя вещью, — призналась блондинка. — Никогда еще я не была такой свободной, такой живой, такой настоящей, как теперь, когда я рабыня. Только здесь, в этом мире, став ничтожнейшей из рабынь, я поняла, что такое свобода. Я и не знала, что бывает такое счастье, такой восторг…

— По-моему, тебя стоит высечь.

— Пожалуйста, не надо, господин! Смилуйся над своей девочкой!

Я пожал плечами. Поразмыслив, я решил, что не стану бить ее — по крайней мере сейчас.

— Понимаешь, господин, — горячо, взволнованно заговорила она, — я — вещь, я — предмет собственности, я — товар, я — существо, с которым никто не считается; но в душе моей бушует буря, и слово «вещь» никак не согласуется с этим. Когда я была свободной женщиной, я действительно чувствовала себя вещью, неодушевленным предметом, которым можно манипулировать, у которого нет ни чувств, ни страстей. И только теперь, в оковах рабства, я познала истинную свободу!

— Сдаюсь, — улыбнулся я. — Слово «вещь» в самом деле не подходит.

— В каком-то смысле я — вещь, а в каком-то — нет, — уточнила блондинка.

— Верно, — согласился я. — В том, что касается самого сокровенного, ты не вещь.

— Да, господин.

Она стояла передо мной на коленях, привязанная за шею к невольничьему колышку; алый лоскут опоясывал ее бедра, на груди красовались дешевые деревянные бусы — красно-черные и желто-голубые.

— Ты — не вещь, — продолжал я. — Ты — животное.

— Да, — с улыбкой сказала она. — Я — животное.

— Пора связывать тебя на ночь, мое хорошенькое животное.

— Животное просит тебя не связывать его прямо сейчас, господин!

— Ладно. — Я опустился на локоть.

Она по-прежнему стояла передо мной на коленях.

— Ты говорил, что рабыни редко хотят убежать от хозяев.

— Да, это так. Странно, правда?

— Мне это не кажется странным.

— Вот как?

— Я не собираюсь убегать от тебя.

— Я все равно свяжу тебя на ночь.

— Разумеется, господин.

Блондинка помолчала, затем робко произнесла:

— Господин…

— Да?

— У животных есть потребности…

— Какие потребности?

— Разные…

— Сексуальные?

— Да…

Она низко склонила голову. Губы ее дрожали.

— Посмотри на меня, рабыня, — приказал я. Девушка подняла взгляд. В глазах ее стояли слезы.

— Ты признаешь, что у тебя есть сексуальные потребности? — спросил я. Она всхлипнула:

— Да, господин.

— Ты признаешь это только разумом?

— Нет, господин. Мое признание гораздо глубже…

— Значит, ты действительно испытываешь сексуальные желания?

— Да.

— И хочешь удовлетворять их?

— Да.

— Скажи вслух: «Я испытываю сексуальные желания».

— Я — земная женщина! — вспыхнула она. — Пожалуйста, не принуждай меня произносить такое вслух!

— Говори! — приказал я.

— Я испытываю сексуальные желания.

— А теперь скажи: «Я хочу удовлетворять их».

— Я хочу удовлетворять их.

— И никогда больше не стану этого отрицать.

— Я никогда больше не стану этого отрицать.

— Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания.

— Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания, — проговорила она и посмотрела мне в глаза. — Даже если это рабские желания?

— Даже если это рабские желания, — подтвердил я.

— Даже если это рабские желания, — убежденно произнесла девушка.

— Скажи: «Я — рабыня. Я — твоя рабыня, господин».

— Я — рабыня. Я — твоя рабыня, господин, — повторила она, глядя мне в глаза. — Господин, я так счастлива! Я так невероятно счастлива!

Я кивнул, чувствуя, как со скрипом отворяются двери темницы.

Дикарка низко склонила голову.

— Я страдаю… Я молю господина прикоснуться ко мне.

— Смотри на меня, — приказал я. — И говори громче.

Она подняла голову.

— Я страдаю! — произнесла она чуть ли не с вызовом. — Я молю господина прикоснуться ко мне.

Я улыбнулся, а она залилась краской. Рабыня впервые вслух попросила господина о прикосновении.

Маленькая голая узница на холодных каменных ступеньках темницы отчаянно колотила кулачками в железную дверь. И вдруг… дверь поддалась. Малышка всхлипнула и задрожала всем телом. Неужто это чья-то чудовищная шутка? Она сильней толкнула дверь. Узкая, прямая полоска света едва не ослепила ее. Она зажмурилась и налегла всем телом; железо лязгнуло по камню — и дверь распахнулась. Рабыня замерла, ослепленная солнечным сиянием. Она не осмеливалась шевельнуться — вдруг появится госпожа Дженис Прентис, нещадно изобьет ее и снова заточит в темницу? Но разве госпожа не знает, что хорошенькая перепуганная обнаженная рабыня — это она сама?

Белокурая дикарка, привязанная к рабскому колышку, c улыбкой смотрела на меня.

— Я готова доставить тебе удовольствие, господин, любым способом, какой ты выберешь.

Я лежал на земле, опираясь на локоть, и молча наблюдал за ней.

— Прикажи мне, — попросила она.

— Не собираюсь.

— Господин?

— Если ты хочешь доставить мне удовольствие, можешь это сделать. Я тебе разрешаю.

— Но я — земная женщина. Разве ты не прикажешь мне?

— Нет.

— Неужели ты думаешь, что я, земная женщина, могу ублажать мужчину по своей собственной воле? Я усмехнулся:

— В это действительно трудно поверить… Ты хочешь доставить мне удовольствие?

— Да, господин.

— Можешь начинать.

— Но ведь я — рабыня!

Блондинка легко и грациозно поднялась на ноги. Привязанный к невольничьему колышку ремень достигал в длину семи футов.

— У меня есть сексуальные желания, — смело заявила она. — И я хочу доставить удовольствие господину. Я пожал плечами.

— Сегодня ночью, господин, ты привязал меня не к дереву, а к колышку. И привязь гораздо длинней, чем обычно.

— Ты очень наблюдательна и умна, — похвалил я. — От этого владеть тобой еще приятней.

— Ты ведь знаешь, господин, что я хочу сделать?

— Конечно.

Она внезапно закрыла лицо руками:

— Я не могу! Я не смею! Прикажи мне, прикажи!

— Нет.

Я не хотел ее торопить.

Блондинка открыла лицо, утерла слезы и попросила:

— Привяжи меня на ночь, господин.

— Хорошо.

— Нет, нет! — испугалась она. — Не надо!

— Хорошо.

Она выпрямилась и улыбнулась; глаза еще блестели от слез.

— То, что я сейчас сделаю, — торжественно произнесла она, — я сделаю по своей собственной воле. У меня есть сексуальные желания, и я открою их моему господину в надежде, что он смилостивится надо мной и удовлетворит их. Я надеюсь, что понравлюсь моему господину и он не отвергнет меня.

Блондинка легким движением сбросила алый лоскут, обвивавший бедра, согнула колени и воздела руки над головой, грациозно вывернув запястья.

— Подожди, — приказал я.

— Что, господин?

— Ты просила, чтобы я позволил тебе танцевать?

— Нет, господин.

— Можешь попросить, — разрешил я.

— Я молю господина, чтобы он позволил мне танцевать перед ним.

— Отлично, — сказал я. — Позволяю.

— Благодарю тебя, господин.

И она начала свой танец — танец девушки, изнывающей от желания. Движения ее становились все более страстными, все более откровенными; несколько раз мне даже пришлось отбросить ее от себя. Наконец она, тяжело дыша, легла у невольничьего колышка и протянула ко мне руку. Я подошел, взял ее за плечи и рывком поднял на ноги. Глаза ее были полны страха.

— Ну что ж, — сказал я, — для начала неплохо. А сейчас ты узнаешь, как нужно по-настоящему танцевать перед мужчиной.

— Господин… — проговорила девушка упавшим голосом.

— Стань в ту же позу, с какой ты начинала танец, — велел я.

Она немедленно исполнила мое требование. Я дернул кожаный ремень у ее горла.

— Помни о привязи! Это — символ твоего рабства. Ты должна использовать ее в танце. Можешь ненавидеть привязь, можешь любить, можешь бороться с ней, можешь ласкать ее. И необязательно все время танцевать на ногах.

Это можно делать и стоя на коленях, лежа на боку, на животе или на спине. Главное — ни на миг не забывай, что ты — рабыня.

— Ты приказываешь мне танцевать перед тобой?

— Да. Сейчас, рабыня, ты исполнишь для меня танец с привязью. И если он мне не понравится, ты будешь избита до полусмерти. А может, и до смерти.

— Да, господин, — пролепетала она, охваченная ужасом.

Я хлопнул в ладоши, и девушка начала танец.

Я знал, что ее никогда не учили танцу с привязью, одному из самых распространенных рабских танцев на Горе, но импровизировала она великолепно. Я склонен думать, что способность к чувственному танцу заложена в женщине на уровне инстинкта. Женщина генетически предрасположена вести себя как самка, желающая привлечь самца. В танце она имитирует страстные призывы и любовные движения. Рабыни обучаются танцам во много раз быстрей, чем всему остальному. Это можно сравнить с овладением речью. Естественный отбор требует, чтобы развитие речи шло опережающими темпами, поскольку это необходимо для выживания. Видимо, то же произошло и с эротическими танцами.

Я не сводил глаз с белокурой дикарки. Танцевала она превосходно.

Человек — существо биологическое. Культурные и моральные ценности не созданы природой, они выдуманы в незапамятные времена людьми невежественными, суеверными, неполноценными физически, а то и умственно. Многие воспринимают культуру и мораль как неотъемлемую часть мироздания. Между тем современная наука свидетельствует, что эти ценности безнадежно устарели. Давно пора понять, что мораль и культуру не получают в наследство в готовом виде, но создают и выбирают. Это не музейные ценности, а орудия, с помощью которых человек улучшает и украшает свою жизнь. Радоваться жизни естественно, а вовсе не постыдно.

— Наконец-то ты превращаешься в женщину, — сказал я.

Она опустилась на правое колено, вытянула левую ногу и принялась ласкать ее обеими руками. Я видел, как дрожат ее губы.

— Танцуй, рабыня! — велел я. — Не останавливайся!

— Да, господин.

Я с восхищением наблюдал за ней. Занятно, но эротические танцы существуют в самых суровых и консервативных цивилизациях. Женщины танцуют их во сне и порою даже наяву. Какое потрясение испытывает обнаженная девушка, когда, проходя мимо зеркала в своей спальне, случайно подмечает движения, которым ее никто никогда не учил! Неужели это я? Неужели я могу так? Наступает момент, когда она, уже по собственной воле, сбрасывает одежду, подходит к зеркалу и, еще не понимая, что с ней происходит, начинает танцевать. Движения ее становятся все откровенней и бесстыдней. Тысячи лет назад первобытные женщины так же танцевали перед мужчинами в пещерах, озаренных светом факелов. Это танец самки, танец рабыни. Тяжело дыша, она в изнеможении падает на ковер и, прижимаясь к нему всем телом, шепчет: «Я хочу Господина!»

Я встал, скрестив руки на груди.

Не прекращая танцевать, девчонка принялась лизать и целовать мое тело.

Я грубо схватил ее за плечи.

— Пожалуйста, не бей меня, господин! — взмолилась она. Я подволок ее к невольничьему колу и поставил на колени.

— Ты неплохо танцевала, рабыня.

— Благодарю тебя, господин!

— Кто ты? — спросил я.

— Рабыня.

— Рабыня и только рабыня?

Она смотрела на меня, трепеща от желания. Скрытая в ней рабыня наконец-то выбралась из темницы на солнечный свет.

— Да, господин, — ответила белокурая дикарка. — Я рабыня и только рабыня.

Она откинула голову, задыхаясь от счастья; затем нагнулась, обняла мои ноги и принялась покрывать их поцелуями — сперва колени, затем стопы. Я чувствовал ее горячие слезы и шелковистые волосы.

— Да, да, — шептала она. — Я рабыня, рабыня и только рабыня.

Я понял, что она никогда больше не вернется в свой каменный мешок.

Белокурая дикарка подняла голову. В глазах ее стояли слезы.

— Спасибо тебе, господин! — прошептала она.

Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на ноги.

— Ты — моя рабыня. Ты — рабыня всех мужчин.

— Да, мой господин. Я свободна, — выдохнула белокурая дикарка. — Наконец-то свободна!

— Думай, что говоришь, рабыня!

— Да, господин. — Она испуганно умолкла, затем нерешительно посмотрела на меня: — Но я чувствую себя такой свободной!

— В каком-то смысле ты свободна, а в каком-то — нет. Ты свободна во всем, что касается сферы чувств. Ты наконец призналась самой себе в том, что ты — истинная рабыня; отсюда и ощущения счастья, легкости, свободы. Теперь ты в ладу с собой. Но не забывай, что ты рабыня и во всем зависишь от милости своих хозяев.

— Да, господин.

Я больно дернул ее за волосы.

— Ой!

— Ты по-прежнему считаешь, что ты свободна? Она зарыдала.

— Нет, господин, нет!

Я отпустил ее и лег на траву.

— Я очень, очень счастлива… Я молчал.

— Я хочу полностью зависеть от милости мужчины… — прошептала она, устраиваясь рядом. — Господину понравился мой танец?

— Да.

— Как еще я могу доставить удовольствие господину?

Я подмял ее под себя.

— Да, господин…

— Никогда в жизни, господин, я не была так счастлива, как в эту ночь, — прошептала блондинка.

Она лежала на боку, спиной ко мне. Я связал ей руки.

— Тебя будут звать Дженис, — сказал я.

— Спасибо, господин.

В эту ночь я брал рабыню несколько раз; и всякий раз она содрогалась в бурных оргазмах, кричала и плакала от счастья, неустанно шепча: «Я твоя, господин, твоя, твоя…»

— Я и не знала, что можно испытывать такое, господин, — сказала она потом.

— Эти ощущения доступны только рабыням, — объяснил я, — только женщинам, которые чувствуют себя собственностью мужчин и потому отдаются им целиком и самозабвенно.

— Я понимаю, господин.

— Свободной женщине никогда не испытать того, что испытала ты, — продолжал я, — потому что она сама себе хозяйка и не знает, что значит всецело принадлежать мужчине.

— Да, господин.

— Тебе понравились твои новые ощущения?

— Это счастье, — прошептала она и добавила: — Пожалуйста, господин, возьми меня еще раз.

Я снизошел до ее просьбы.

Потом я проверил узлы. Запястья рабыни были надежно связаны.

— Спасибо тебе за то, что ты дал мне имя Дженис, — сказала рабыня.

— Мне нравится это имя, — сказал я. — Да и звать тебя будет удобнее.

— Да, господин. — Она перевернулась на правый бок, лицом ко мне. — Я буду счастлива называться Дженис. Теперь это имя рабыни. Раньше так звали спесивую и самоуверенную земную девчонку. В ее глупую голову и прийти не могло, что когда-нибудь она станет невольницей. Как я рада, что господин нарек ее тем же именем!

— Помимо всего прочего, — сказал я, — Дженис — красивое имя и очень подходит рабыне.

— Я постараюсь быть достойна его, — сказала она.

— Если ты не будешь достойна, — усмехнулся я, — его у тебя отберут.

— Да, господин.

Свободные женщины Гора, разумеется, никогда не меняют имени, даже после церемонии заключения Свободного Союза, когда люди по собственной воле решают жить вместе. На Земле женщина, вступая в брак, обычно меняет фамилию. С точки зрения горианских законов, статус замужней землянки выше, чем у рабыни, но ниже, чем у женщины, заключившей Свободный Союз. Ну, а имя рабыни — это все равно что кличка животного. Порой рабынь и вовсе оставляют безымянными. Нечего и говорить, что имя рабыни принадлежит не ей, а господину и служит для его услады — как и сама рабыня. Некоторые мужчины нарекают всех рабынь одинаково; другие могут наградить прилежную рабыню каким-нибудь красивым именем; иные, напротив, наказывают нерадивую рабыню тем, что дают ей оскорбительное и жестокое прозвище. Но в основном рабынь называют именами, один звук которых уже возбуждает мужчин. Какие именно имена считаются красивыми и волнующими — это вопрос культуры и традиций. Многие земные женщины удивились бы, узнав, что их простые незатейливые имена, такие, например, как Джейн или Элис, звучат для горианина дивной музыкой. Правда, гориане произносят эти имена на свой лад. Я, кажется, уже упоминал о том, что земные женские имена необычайно распаляют горианских мужчин. Я сам однажды видел, как мужчина, едва услышав из уст торговца имя рабыни — Хелен, тут же купил ее и, не в силах сдержать страсти, изнасиловал прямо на рынке, в проходе между торговыми рядами. Понятно, что рабыни, переходя от одного хозяина к другому, меняют имена не реже, чем ошейники.

— На Горе именем Дженис называют рабынь? — спросила девушка.

— Да, — ответил я. — Тебе это не нравится?

— Что ты, господин! — воскликнула она. — Это прекрасно! Она склонилась надо мной с туго скрученными за спиной руками и нежно поцеловала.

— Я хочу спать, рабыня.

— Да, господин.

Я проснулся внезапно и не сразу понял, что разбудило меня. Постепенно до меня дошло, что происходит.

До рассвета оставалось не меньше ана.

Она подняла голову с моего живота. Лица ее я не видел — костер уже догорел, — но голос звучал испуганно:

— Пожалуйста, не бей меня, господин!

— Можешь продолжать, — разрешил я.

Она снова прижалась ко мне. Глаза мои уже привыкли к темноте; я видел ее спутанные за спиной руки, кожаную петлю на горле…

— Подожди, — приказал я.

Она послушно приникла щекой к моему животу.

— Прости, господин, за то, что я потревожила твой сон. Я знаю, я не должна была делать этого. Высеки меня, если пожелаешь.

— Я не сержусь на тебя.

— Я знала, что ты можешь наказать меня, но ничего не могла с собой поделать. Я так слаба… Мои желания сильней меня.

— Я не сержусь, — повторил я. — Но ты не должна делать этого часто. Я сам скажу, когда и как доставить мне удовольствие.

— Но как же мои желания?

— Твои желания, — ответил я, — я удовлетворю, когда сочту нужным. И если сочту нужным.

— Да, господин.

— Для тебя совершенно естественно лежать во тьме, терзаясь одиночеством и изнывая от страсти. При этом ты не смеешь потревожить сон господина. Ведь ты — рабыня.

— Да, господин. Можно ли мне, хотя бы изредка, молить тебя о том, чтобы ты овладел мною?

— Конечно.

Она принялась ласкать и целовать меня. Я лежал на спине, глядя в светлеющее небо и вслушиваясь в лесные шорохи.

— Как ты прекрасен, господин! Как ты силен! Как сладостно твое тело! Я молчал.

— Ты сердишься на меня, господин?

— Нет.

— Мне так нравится целовать тебя… — Она снова прижала голову к моему животу.

— Не останавливайся, рабыня, — велел я.

Блондинка подняла голову и попыталась что-то сказать, но я схватил ее за волосы и снова прижал к себе. — Тебе сказано: не останавливайся…. Неплохо, — похвалил я через некоторое время.

Она застонала.

— Ты уже многое умеешь.

Она снова издала стон — тихий и жалобный.

Не отпуская ее голову, я приподнялся и сел, затем встал на ноги. Блондинка тоже привстала с колен, всхлипывая и задыхаясь. Как дивно хороша была она сейчас, как светилась в предрассветной мгле ее маленькая белая фигурка, как прекрасны были ее связанные за спиной руки, ее хрупкая шейка, захлестнутая петлей!… Я с наслаждением вдохнул прохладный лесной воздух.

Рабыня не сводила с меня глаз.

— Я люблю тебя, господин!

Не без труда я заставил себя вспомнить, что это всего-навсего рабыня. Я лег рядом с ней, утер ей рот тыльной стороной руки и поцеловал в лоб. Затем я провалился в забытье.

Через четверть ана она снова почувствовала мое желание.

— Ты силен, господин!

— Ты прелестна, рабыня.

— Ты говорил, что я могу просить тебя овладеть мною?

— Я и так собираюсь это сделать. Тебе незачем просить.

— Но я хочу! Можно?

— Конечно, — улыбнулся я.

— Умоляю тебя, господин, возьми меня! — прошептала она.

— Ты восхитительна, — сказал я. — Мужчины бы многое потеряли, если бы ты не была рабыней.

— Но ведь я — рабыня, — рассмеялась она. — Мужчины могут купить меня и делать со мной все, что пожелают. Я поцеловал ее.

— Снизойдешь ли ты до просьбы своей трепещущей рабыни, господин?

— Может быть.

— Я должна молчать, — догадалась она, — и ждать твоего решения?

— Это разумно, — похвалил я.

— Ты можешь избить меня, если пожелаешь, правда?

— Разумеется.

— Я так хочу тебя, господин!

— Ну что ж, посмотрим, насколько сильно ты меня хочешь. — Я погладил ее тело.

Она в блаженстве запрокинула голову:

— Видишь, господин, я не солгала тебе. Маленькое горячее тело сладострастно вздрагивало.

— Вижу.

— Разве я не готова принять в себя господина?

— Готова.

— Как земная женщина? — спросила она.

— Нет, — ответил я, — как горианская рабыня, трепещущая при малейшем прикосновении мужчины.

— Это правда, господин. Я больше не земная женщина. Я всего-навсего маленькая горианская рабыня.

— Любящая и покорная?

— Да, господин. Я поцеловал ее.

— Если бы мне хватило смелости, — пролепетала она, — я бы еще раз попросила тебя овладеть мною, господин.

— Ну что ж, попробуй.

— Пожалуйста, господин, возьми меня!

— Настоящая рабыня! — похвалил я.

— Да, господин.

— Как ты хочешь, чтобы я взял тебя? Она прижалась ко мне всем телом:

— Возьми меня как обезумевшую от страсти ничтожную рабыню!

— Ты не ничтожная рабыня. У тебя есть рыночная цена. За прошедшую ночь она весьма повысилась.

— Я настоящая рабыня?

— Настоящая, — подтвердил я, — настоящая рабыня, которая извивается и стонет от вожделения

— Да, господин.

Я сжал ее голову в ладонях и впился губами в шею.

— Умоляю, господин, войди в меня!

— Нежно?

— Нет, господин, — жарко прошептала блондинка, — грубо и безжалостно!

— Как это было прекрасно, — вздохнула она.

— Есть много способов наслаждаться женщиной, — сказал я. — В том числе много способов брать ее грубо и безжалостно.

— Наверное, свободным женщинам это неведомо.

— Наверное. Не знаю. И знать не хочу. — Я нежно поцеловал ее. — Спи, рабыня. Уже почти рассвело.

— Хорошо, господин.

— Господин! — шепотом позвала она. — Уже утро!

Я проснулся и приподнялся на локте. В солнечном свете ее тело казалось еще прекрасней. Нежную шею стягивала кожаная петля, руки были связаны за спиной.

— Скоро в путь, — сказал я

— Да, господин.

Выглядела блондинка великолепно. Еще вчера она была просто порабощенной женщиной. Сегодня она стала настоящей рабыней.

— Господин?

Я взял ее за лодыжки и развел ноги в стороны.

— Да, мой господин…

Потом я встал. Она с обожанием смотрела на меня снизу вверх.

— Я люблю тебя, господин.

— Тебя много раз будут продавать и покупать, рабыня, и у тебя будет много господ.

— Я постараюсь любить их всех.

— Это будет очень разумно с твоей стороны.

— Да, господин.

Когда-нибудь, подумал я, она встретит своего любимого господина и станет для него идеальной, любимой рабыней. Порой мужчине стоит увидеть обнаженную, закованную в цепи девушку, как в тот же миг он понимает, что она предназначена для него, что именно эту рабыню он искал всю жизнь. Бывает, что девушку, стоящую на коленях перед новым хозяином, охватывает странное чувство. Господин защелкивает ошейник у нее на горле, а она смотрит ему в глаза, потом в смятении опускает голову, и губы ее дрожат. Она уже знает, что перед ней — ее любимый господин, для которого она станет самой желанной рабыней.

Я смотрел на девушку, лежавшую у моих ног. Когда-нибудь и она встретит человека, для которого станет любимой рабыней. А до тех пор ее будут покупать и продавать, обменивать и передавать из рук в руки. Она познает радости и горести рабства, и все это не будет иметь ровно никакого значения, потому что она — всего-навсего рабыня.

Я пнул ее ногой и приказал:

— Встань!

— Да, господин.

Она стояла, обнаженная, со спутанными за спиной руками, и смотрела, как я ем жареного тарска, стряхивая с него муравьев. Закончив, я отвязал рабыню от невольничьего кола и поволок к кострищу.

— Встань на колени и ешь.

Она повиновалась. Затем я подвел ее к веерной пальме и приказал:

— Пей.

— Да, господин.

Пока она, стоя на коленях, утоляла жажду, я уничтожал следы нашей ночевки. Я даже выкопал невольничий кол, спрятал его в зарослях и тщательно разровнял землю. Незачем кому бы то ни было знать, что здесь привязывали рабыню. Или рабынь. Затем я сложил куски жареного мяса в мешок, отвязал рабыню, освободил ей руки и снял петлю с шеи.

— Одевайся, — приказал я и швырнул ей красный лоскут

— Да, господин.

Она с улыбкой обернула ткань вокруг бедер, старательно подоткнула и одернула, не забыв обнажить животик.

— Я нравлюсь господину?

— Да.

Она грациозно повела плечами и улыбнулась:

— Утренний наряд рабыни.

— Вообще-то, — сказал я, — обычный наряд рабыни — это ошейник и клеймо.

— У меня нет ошейника! Это плохо. Зато клеймо на месте.

— Да, его не снять, — ухмыльнулся я.

— Да, господин.

— Оно тебе идет. Кстати, откуда оно у тебя?

— Один жестокий человек выжег его раскаленным железом.

— Ах да, — сказал я. — Припоминаю.

— Я люблю мое клеймо.

— Рабыням это свойственно.

— Оно украшает меня, правда?

— Клеймо делает рабыню в тысячу раз прекрасней Но главное в нем — не красота, а значение.

— Я понимаю, господин.

— И что же означает твое клеймо?

— Что я — рабыня.

— Верно. Жалкая, беспомощная, которая во всем зависит от господина, служит ему и всецело повинуется. Я раскрыл объятия, и она приникла к моей груди.

— Нам нужно спешить, — сказал я и положил ее на землю. Она просияла.

— Ты хочешь взять меня, господин?

— Да.

Я погрузил ей на плечи мешок с мясом Она пошатнулась, но тут же выпрямилась.

— Кажется, я знаю, почему рабыни не хотят бежать от своих хозяев, — задумчиво проговорила она.

— Почему же?

— Потому что мы любим их и хотим доставлять им наслаждение.

Я развернул ее за плечи и толкнул в сторону лагеря. В руке у меня был кожаный ремень, который ночью служил привязью.

Я глянул на небо. Солнце уже поднялось высоко.

— Хар-та, каджейра! Поторапливайся, рабыня! — Я стегнул ее ремнем по спине.

— Да, господин!




35. ПЕРЕПАЛКА РАБЫНЬ


— Пожалуйста, господин, не связывай меня сегодня на ночь! — взмолилась Тенде.

— Замолчи, — приказал Кису.

Он швырнул девушку на землю, лицом вниз, надежно стянул запястья и лодыжки веревкой и привязал к дереву в нескольких шагах от костра.

Миновала неделя с того дня, как мы увидели с вершины водопада флотилию Билы Хурумы.

— Ты забыл привязать меня на ночь, господин? — спросила Дженис.

— Да, — ответил я, — забыл.

— Ты и вчера забыл это сделать.

— Верно.

— И ты не будешь меня привязывать?

— Нет, — сказал я. — Беги, если посмеешь.

— Не посмею, — улыбнулась она, — и не хочу.

— Ложись сюда, — приказал я.

Она улеглась и положила голову на мое бедро. Тенде тем временем отчаянно пыталась сесть. Наконец ей это удалось.

— Дженис! — зашептала она. — Дженис!

Дженис отползла от меня и, приблизившись к Тенде, старшей рабыне, встала перед ней на колени.

— Что, госпожа?

— Можно мне поговорить с тобой?

— Конечно, госпожа!

Тенде тоже попыталась встать на колени. Я понял, что она хочет говорить о своем господине.

— Как мне научиться лучше ублажать Кису?

— Ощущаешь себя настоящей рабыней?

— О да, — кивнула Тенде. — Я чувствую это всем своим существом.

— Тогда и служи господину всем своим существом. Отдавайся ему с пылом истинной рабыни.

— Я стараюсь, — сказала Тенде.

Обе девушки говорили на горианском. Кису попросил меня, чтобы Дженис и Элис занялись с Тенде языком. Я согласился. За несколько недель нашего путешествия чернокожая рабыня научилась бегло говорить по-гориански. Она все схватывала на лету. Кису тоже много чему научился за эти дни. Безусловно, ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, как некогда надменная и спесивая Тенде прилежно осваивает новый язык, повинуясь его приказу.

Дженис вернулась и снова устроилась на моем бедре.

— Меня-то он не забыл привязать, — с горечью выговорила Элис. Она стояла на коленях, со спутанными за спиной руками, привязанная к тому же дереву, что и Тенде.

— Замолчи, Связанная Рабыня, — презрительно рассмеялась Дженис.

— Развяжи меня, господин, — всхлипнула Элис. — Позволь мне услужить тебе!

— Я сама услужу ему! — огрызнулась Дженис.

— Разреши мне служить тебе, господин! — не унималась Элис.

— Заткнись, не то я глаза тебе выцарапаю!

— Когда меня развяжут, — прошипела Элис, — я тебя на куски разорву!

Подобные перепалки между рабынями — не редкость. Наблюдать за ними забавно, но порой утомительно. Многие мужчины держат по нескольку рабынь, и не только для того, чтобы разделить между ними хозяйственные заботы, но и потому, что каждая ревностно стремится ублажить господина лучше, чем ее соперницы. Любая девушка предпочтет в одиночку выполнять самую тяжелую и грязную работу, лишь бы быть единственной рабыней в доме. В сражениях за благосклонность хозяина победительница обыкновенно становится рабыней для утех, а проигравшая — рабыней для трудов.

Я, правда, считаю, что любая рабыня становится красивее, если заставить ее трудиться не разгибая спины. Девчонка, которая стирает, моет полы, готовит еду для господина, лучше понимает, что значит быть рабыней. Мои любимые рабыни получают свою долю домашней работы сполна, а если мне того захочется, то и с лихвой. Взять хотя бы пылкую темноволосую Веллу. Как она хороша, когда, согнувшись в три погибели над тазом с бельем, в коротенькой белой тунике без рукавов, утирает тыльной стороной ладони пот со лба или когда на четвереньках скребет полы в коридоре, обнаженная и закованная в цепи! Помнится, один из моих гостей не сразу поверил, что хорошенькая рабыня в шелковой белой тунике, прислуживающая ему на пиру, — это та же замарашка, которую он пнул ногой в коридоре пару часов назад. Я сорвал с Веллы шелковую накидку, поставил ее на четвереньки, и только тогда он ее узнал. А когда я приказал девчонке станцевать перед гостями, его удивлению вообще не было предела. «Ты заставляешь такую великолепную рабыню мыть полы?!» — «Да», — ответил я. «Но почему?!» — «Потому что мне так хочется».

— Господин, умоляю! — надрывалась Элис.

— Заткнись! — крикнула Дженис.

Стычки между мужчинами бывают серьезными и даже опасными; злобные перебранки ревнивых рабынь скорее смешны. Да это и понятно — кто они, как не маленькие зверушки?

— Я сумею ублажить тебя лучше, чем она! — взмолилась Элис.

— Не сможешь! — огрызнулась Дженис.

— Нет, смогу!

— Если ты такая страстная рабыня, — злорадствовала Дженис, — почему же ты сидишь на привязи, как домашний тарск, а я лежу в объятиях господина?

Элис разрыдалась, тщетно пытаясь вырваться из пут.

— Думаешь, ты лучше, чем она? — спросил я Дженис.

— А разве нет, господин?

— Нет.

Я спутал руки Дженис за спиной, подвел ее к невольничьему шесту и привязал рядом с Элис. Дженис набросилась на подругу с упреками:

— Видишь, что ты наделала! Теперь мы обе привязаны! Элис воспрянула духом.

— Спать, рабыни! — приказал я.

— Да, господин, — хором ответили девушки, Элис — с радостью, Дженис — с досадой.

— Ты чем-то недовольна? — спросил я у Дженис.

— Нет, господин, — быстро ответила она. — Пожалуйста, не бей меня!

— Рабыня, — процедила Элис.

— Да, рабыня! — ответила Дженис с вызовом.

— Это я — настоящая рабыня, а не ты.

— Нет, это я — настоящая!

— А ну-ка спать! — прикрикнул я.

— Да, господин, — сказала Элис.

— Да, господин, — сказала Дженис.




36. ОБЛОМКИ КОРАБЛЯ. МЫ СНОВА ДВИЖЕМСЯ ВВЕРХ ПО РЕКЕ


— Глядите! — воскликнул Айари.

Мы опустили каноэ и уставились на корму разбившейся о скалы речной галеры. Из воды торчали прокаленные солнцем, сухие и горячие обломки досок. Ниже застряла сама корма — черная, со свернутым на сторону рулем.

Я подошел поближе. На судне конечно же ничего не осталось.

— Его, должно быть, долго несло течением, — сказал Айари.

Я кивнул. Помнится, много дней назад мы выловили из реки ящик, битком набитый товаром. Никаких следов кораблекрушения мы тогда не обнаружили. В конце концов, ящик мог просто вывалиться за борт. Выходит, у Шабы осталось только две галеры…

Я уперся спиной в обломки судна и вытолкнул их из расщелины. Течение тотчас подхватило их и понесло вниз, на запад. Я вернулся на берег.

— Молодец, — сказал Кису. — Незачем туземцам видеть, что здесь проходили чужаки. Так и нам будет спокойней. Я оглядел берег. В лесу, казалось, все было тихо.

— Правильно, — согласился я. — Но у меня была и другая причина.

— Какая? — спросил Кису.

— Это корабль. Точнее, то, что от него осталось. Корабли должны быть свободными.

Как мог я объяснить охватившее меня чувство Кису, никогда не видевшему сияющих волн Тассы?

— Но ведь меня ты не освободишь, господин? — спросила Дженис.

— На колени, — приказал я. Она опустилась на колени.

— Ты — женщина. Удел корабля — свобода. Твой удел — рабство.

— Да, господин.

— Подними поклажу, — велел я.

Она подняла увесистый тюк и взвалила его себе на спину.

— Выпрямись.

— Да, господин.

Мы с Кису и Айари подняли каноэ и снова двинулись вверх, мимо грохочущего водопада.




37. МЫ НЕ ПРОДАЕМ ТЕНДЕ


Вождь сидел на низкой скамье скрестив ноги. Кису протянул ему ожерелье из лилового стекла, но вождь хмуро покачал головой и указал на Тенде.

Тенде, со связанными за спиной руками, стояла на коленях рядом с Кису. После ночного разговора с Дженис, состоявшегося несколько недель назад, она стала великолепной рабыней для утех. Женщине трудно скрыть свою сущность. Вождь глазел на нее с жадным блеском в глазах.

Кису качнул головой.

Несмотря на то что Тенде ублажала его со всем пылом любящей рабыни, которую и плетью не отгонишь от ног господина, он по-прежнему держал ее в строгости. Тенде часто жаловалась и плакала, но Кису оставался неумолим. Обычно хозяева относятся к таким рабыням с грубоватой нежностью; Кису же обращался с Тенде жестоко, как с только что порабощенной пленницей. Ночами она горько рыдала у невольничьего шеста, но Кису затыкал ей рот пинком или ударом плети.

Вождь снова указал на Тенде. Кису упрямо мотнул головой.

— Идем, — шепнул Айари, не разжимая губ.

Я кивнул. Мы встали и двинулись к берегу, расталкивая толпу. Вождь что-то кричал нам вслед, но мы не оглядывались.

Мы столкнули каноэ на воду, прыгнули в него и поспешили прочь.




38. ЧТО УВИДЕЛ В ЛЕСУ АЙАРИ


Айари вернулся к костру и с тревогой в голосе спросил:

— Дженис здесь?

— Конечно, — ответил я. — Где же ей быть?

Дженис и Элис удивленно подняли головы.

— А в чем дело? — спросил Кису.

— Мне показалось, я только что видел ее в лесу. Ты не посылал ее за дровами?

— Нет. — Я вскочил на ноги. — Покажи, где она тебе померещилась.

— Здесь, — сказал Айари несколько мгновений спустя, указывая в просвет между деревьями.

Мы огляделись. Я сел на корточки и осмотрел блестевшую в лунном свете поляну.

— Следов не видно.

— Наверное, — предположил Айари, — это был мираж. Игра света и тени.

— Наверное, — подтвердил я.

— Возвращаемся в лагерь? — спросил он.

— Да.




39. ЗА НАМИ НИКТО НЕ ГОНИТСЯ


— Смотрите, — сказал Айари, — еще одна деревня.

За последние шесть дней мы миновали два селения, и оба раза туземцы угрожали нам с берега, потрясая копьями. Нечего и говорить, что мы старались держаться середины реки и грести как можно быстрей.

— На берегу только женщины и дети, — продолжал Айари. — Кажется, нас приглашают в гости.

— Приятно встретить дружественную деревню, — улыбнулась Элис.

— Гребем к берегу, — сказал Айари. — Может быть, удастся раздобыть овощей и фруктов и узнать что-нибудь о Шабе.

— Как я хочу заночевать под крышей, — вздохнула Дженис. По ночам, около двадцатого ана, в джунглях начинался дождь, от которого мы промокали до нитки. Мы повернули каноэ к берегу.

— Интересно, где их мужчины? — спросил я.

— Хороший вопрос, — мрачно произнес Кису. До берега оставалось не больше сорока ярдов.

— Суши весла! — крикнул Айари.

Я тоже увидел мужчин. Они прятались в прибрежных кустах.

— Разворачивай! — гаркнул Кису. — Скорее! Прочь отсюда!

Как только стало ясно, что мы передумали причаливать, толпа женщин и детей расступилась, и десятки мужчин с воинственными криками помчались к воде, размахивая копьями, щитами и пангами. Некоторые бросились догонять нас вплавь. Один доплыл до самого каноэ, и я треснул его веслом.

— Быстрей! — кричал Кису.

Мы оглянулись, ожидая увидеть погоню, но туземцы не спустили лодок на воду.

— Нас никто не преследует, — сказал Айари.

— Наверное, — предположила Элис, — нас просто хотели напугать.

— А по-моему, — задумчиво сказал Айари, — они хорошо знают эти места и боятся идти на восток по реке.

— Похоже, — кивнул я.

— Что будем делать? — спросил Айари.

— Двигаться дальше, — твердо ответил Кису.




40. ТЕНДЕ ГОВОРИТ С КИСУ


Я смотрел на звезды, слушал шорохи джунглей и тихое потрескивание дров в костре.

Тенде стояла на коленях, склонившись над Кису. Доносились звуки поцелуев. Руки девушки были спутаны за спиной; конец веревки тянулся к дереву, служившему невольничьим шестом. Лодыжки девушки тоже были связаны.

Дженис и Элис уже спали. Я не стал связывать их на ночь.

— Хорошо, рабыня! — Кису схватил девушку за волосы и пригнул ее голову к себе. — Молодец!

Спустя некоторое время он отпустил ее голову. Девушка прижалась щекой к его животу.

— Я так хочу нравиться тебе, господин! — прошептала она.

— Ты мне нравишься.

— Я так люблю тебя, господин!

— Ты — дочь моего заклятого врага Аибу.

— Нет, господин! Я — твоя покорная любящая рабыня!

— Может быть.

— Ты думаешь, я не такая покорная, как Дженис и Элис, мои белые сестры?

— Не знаю, — сказал Кису. — Трудно судить о таких еещах.

— Я такая же, как они! Я тоже рабыня, жалкая и беспомощная.

— Но ты — черная, — возразил Кису.

— Это не имеет значения! — воскликнула девушка. — Я такая же женщина, как они, и так же, как они, люблю своего господина.

Кису молчал.

— Ты ненавидишь меня, господин?

— Нет.

— Я нравлюсь тебе? Ну хоть чуточку?

— Может быть.

— Я люблю тебя!

— Правильно.

— Неужели ты совсем не веришь мне? — упавшим голосом спросила Тенде.

— Не знаю. Это от меня не зависит.

— Странно, — сказала она. — Белые рабыни привольно спят рядом со своим господином, а я связана по рукам и ногам, хотя я люблю тебя не меньше, чем они — его.

Кису молчал.

— Почему, господин?

— Потому что я так хочу.

— Как мне убедить тебя в моей любви? Как завоевать твое доверие?

— Хочешь, чтобы я выпорол тебя плетью?

— Нет, господин.

Кису повернулся, схватил ее за плечи и опрокинул на спину.

— Девушка просит господина о самой малости — развязать ее и позволить ей спать у его ног. Ты думаешь, я хуже, чем белые рабыни?

— Нет, — сказал он. — Ты не хуже и не лучше. Все вы, рабыни, одинаковы.

— Но связана только я!

— Да.

— Господин, может быть, ты развяжешь мне хотя бы лодыжки?

— А-а! — рассмеялся Кису. — Какая же ты хитрая рабыня, Тенде!

Без лишних слов он овладел ею. Закончив, он не стал снова связывать ей ноги.

— Почему ты решил сжалиться надо мной?

— С чего ты взяла? — удивился Кису. — Просто мне надоело возиться с веревками. На рассвете я опять захочу тебя.

— Да, господин, — радостно засмеялась Тенде и свернулась клубочком у его ног. Вскоре они оба уснули.




41. СЕТЬ В РЕКЕ


— Осторожней! — воскликнул Айари. Прямо перед нами возникло препятствие — сплетенная из лиан сеть перегораживала реку.

— Рубите сеть! — крикнул Кису.

В тот же миг сзади донеслись крики. Мы обернулись. В двух сотнях ярдов от нас с обоих берегов на воду спускали каноэ.

— Рубите сеть! — повторил Кису.

Айари выхватил нож и что было силы ударил по сетке. Мы с Кису развернули каноэ боком к сети и тоже принялись рубить ее пангами.

Крики приближались.

Скрытая под водой ловушка приводилась в действие двумя плетеными канатами. Канаты крепились по обоим берегам к бревнам, которые лежали на замаскированных помостах. Если бревна повернуть — сеть натянется и перегородит реку. Мы и не заметили, как кто-то подал условный cигнал.

Острая сталь наших клинков перерубила толстые лианы.

— Прорываемся! — крикнул Кису. Мы втиснули каноэ в образовавшееся отверстие. Мимо просвистело и упало в воду копье.

— Вперед! — кричал Кису. — Быстрее на весла, если вам дорога жизнь!




42. МЫ ПОКИДАЕМ ДЕРЕВНЮ НОЧЬЮ


— Тэрл! — прошептал Айари.

— Что? — откликнулся я.

— Нужно бежать из этой деревни.

Мы шли по реке уже четыре месяца, считая с того дня, увидели с вершины водопада корабли и каноэ Билы. Мы даже не знали, гонятся ли за нами или давно отстали. Следов Шабы тоже не было видно. Миновал месяц с тех пор, как мы попали в сеть на реке и ускользнули в темноте от преследователей — те не рискнули пускаться в погоню ночью.

Невозможно описать словами и малую толику того, что повидали мы за это время на великой реке. Сама по себе река кажется огромным сказочным миром; что уж говорить о ее берегах, о растительном и животном царстве, о диковинах, которые возникают перед тобой на каждом шагу Река, бескрайняя и необузданная, точно сверкающая дорога, вела нас в самое сердце доселе неведомых земель, изобилующих несметными богатствами. Я не географ и потому могу лишь догадываться о том, какие сокровища окружали меня. На прибрежных скалах блестели жилы меди и золота. В воде и в лесах жизнь била неиссякаемым ключом. Джунгли являли собой кладезь древесины и лекарственных растений Река открыла нам поистине новый мир — прекрасный, величественный и грозный.

— Что-то не так? — спросил я.

— Как только стемнело, я отправился погулять…

— Ну и что?

— …и обнаружил мусорную свалку.

— Прямо в деревне?

— Да.

— Странно, — задумался я. Обычно деревенская свалка располагается за околицей.

— Я тоже решил, что что-то здесь нечисто, и как следует осмотрел ее, — сказал Айари.

— И что же?

— Там человеческие кости, — проговорил Айари упавшим голосом.

— Теперь понятно, почему у них свалка прямо в деревне.

— Вот-вот. Иначе чужаки могут ее увидеть раньше, чем надо.

— Мне сразу показалось подозрительным их дружелюбие, — усмехнулся я. — Не помню, когда вообще я последний раз видел такой радушный прием. Кстати, мне аборигены сразу не понравились из-за зубов. Они у них острые и длинные, как у зверей.

— Никогда не доверяй человеку, пока не узнаешь, что он ест, — глубокомысленно заметил Айари.

— Где они сейчас?

— Не спят. Собрались в хижине.

— Я разбужу Дженис и Элис. А ты поднимай Кису и Тенде.

— Я мигом, — шепнул Айари.

Через несколько ен мы украдкой выбрались из деревни и бесшумно спустили каноэ на воду. На берегу вспыхнули факелы и послышались вопли бессильной ярости, но мы были уже далеко.




43. ТАЛУНЫ


— Посмотри, какой здоровый! — изумился Айари.

— Вряд ли он набросится на каноэ, — сказал Кису.

Айари замахнулся веслом, и чудовище, плеснув хвостом по воде, ушло в глубину.

— Я уже видел похожих, — сказал я, — но те не превышали шести дюймов.

Существо же, которое только что вынырнуло около нас, имело добрых десять футов в длину и весило не меньше тысячи фунтов. Пучеглазое и чешуйчатое, с огромными мясистыми грудными плавниками, оно дышало как легкими, так и жабрами. Этим оно напоминало гинтов — крошечных рыбок, которые нежатся под солнышком на корнях деревьев и даже на спинах тарларионов. Внезапно до нас донесся отчаянный крик:

— Люди! Помогите! Сжальтесь надо мной! Помогите, люди!

— Господин, смотри! — ахнула Элис. — Белая девушка!

На берегу действительно была белая девушка — темноволосая, с длинными стройными ногами, в коротком одеянии из шкур. На запястьях болтались обрывки веревок, точно ей удалось освободиться от пут. Она со всех ног бежала к воде.

— Пожалуйста, помогите! Спасите меня!

Я окинул взглядом наряд девушки и не без удивления заметил золотой браслет и ожерелье из зубов хищника. Кроме того, на ней был пояс с короткими ножнами. Ножа, однако, я не увидел.

— Спасите меня, благородные господа!

Девушка забежала в воду и жалобно протянула к нам руки. Она была весьма недурна собой.

Я глянул на берег. Там, откуда появилась беглянка, плотной стеной смыкался лес.

Мы с Кису не сговариваясь налегли на весла.

— Господин! — воскликнула Дженис. — Вы ведь не оставите ее здесь?

— Прикуси язык, рабыня! — приказал я.

— Да, господин. — Она приглушенно всхлипнула и, следуя нашему примеру, взялась за весло.

— Пожалуйста, помогите! — надрывалась девушка. Наше каноэ быстро удалялось от берега.

— Господин! — снова взмолилась Дженис.

— Замолчи, рабыня!

— Да, господин.

— Глядите! — крикнула Элис. — Вон еще одна!

Белокурая девушка, прикованная цепями к столбу, отчаянно извивалась, пытаясь избавиться от оков. На ней были такие же одежды из шкур и ожерелье, только браслетов оказалось два — на руке и на левой лодыжке.

Мы извлекли весла из воды.

— Хороша, — ухмыльнулся Кису.

— Да, — кивнул я.

— Помогите! — кричала вторая девушка. — Помогите! Спасите! Меня бросили здесь умирать! Пожалуйста, спасите!

— Господин, сжальтесь над ней! — умоляла Дженис — Вы не можете оставить ее здесь на верную смерть!

— По-моему, мы и так слишком задержались, — нахмурился Кису. — Места здесь опасные.

— Согласен, — сказал я.

— Пожалуйста, благородные господа, не бросайте здесь этих несчастных! — не унималась Дженис.

— Пожалуйста, господин! — хором затянули Тенде и Элис

— Вот дуры! — сплюнул Кису. — Неужели не видно, что это ловушка?

Глаза Тенде округлились от удивления.

— Господин… Кису расхохотался.

— Господин, прошу тебя, объясни, что происходит! — попросила Дженис.

— Во-первых, они говорят по-гориански. Значит, это не туземки. Вы могли бы и сами догадаться, хотя бы по цвету кожи. Во-вторых, веревки на запястьях у темноволосой чересчур длинны. Для того чтобы связать женщине руки, не важно, сзади или спереди, с лихвой хватает восемнадцати дюймов. К тому же принято связывать обе руки вместе.

— А вдруг она была привязана к дереву, — возразила Дженис.

— Может быть. Но веревка явно отрезана, а не перетерта. О чем это говорит?

— Не знаю, господин…

— Идем дальше, — продолжал я. — Обрати внимание на пояс и ножны от кинжала. Ты можешь представить злоумышленника, который оставит на жертве всю эту сбрую?

— Нет, господин…

— Далее. На обеих — дорогая одежда и украшения. Когда женщин берут в плен, с них в первую очередь срывают одежду. На то есть много причин: надо убедиться, что женщина не прячет на себе оружия; дать ей понять, что она — пленница; посмотреть на добычу; прикинуть, сколько она будет стоить на рынке… Об украшениях, тем более золотых, и говорить нечего: они тотчас становятся добычей мужчины. Потом, конечно, он может, если пожелает, украсить ими свою новую рабыню. У этих красоток одежда в полном порядке. Ясно, что никто не нападал на них и не пытался раздеть. И заметь: одеты они не в репс и не в полотно из коры, а в дорогие меха. Такие наряды носят свободные женщины, большей частью охотницы.

Кису добавил:

— Да, на пленниц они не похожи. Что-то я не вижу у них ни синяков, ни ссадин.

Я кивнул. Попадая в плен, свободные женщины нередко отказываются признать полное и безраздельное господство мужчин. В таких случаях не обойтись без плетки.

— Эти девки явно не те, за кого себя выдают, — продолжал я. — Взгляните на ту, у столба. Руки ее связаны за спиной, впрочем, утверждать, что они связаны, я не стану. А ведь привязывая рабыню к столбу, ей обычно выворачивают руки, чтобы подчеркнуть красоту груди. И наконец, кто в здешних лесах станет приковывать женщину к столбу цепями?

— Сжальтесь! Помогите! — вопила тем временем блондинка.

— Сколько времени ты так стоишь? — крикнул я.

— Уже два дня! Спасите!

— Ну, убедились? — повернулся я к рабыням. — Посмотрите, как она выглядит! Похожа она на женщину, простоявшую двое суток в цепях?

— Нет, господин, — сдалась Дженис.

— И не забывайте о тарларионах. За два дня от нее бы остались одни цепи.

— Верно, господин.

— Да и лес этот мне не нравится, — сказал я. — Слишком уж он густ. Наверняка там засада.

— Давайте скорей уходить отсюда, — встрепенулась Тенде

— Ну-ка за весла! — скомандовал Кису.

— Не уплывайте! — взмолилась красотка в цепях. — Не дайте мне погибнуть!

— Неужели мы можем оставить ее тут? — вздрогнула Дженис.

— Можем, — ответил Кису.

— Еще как можем, — подтвердил я. Дженис тяжко вздохнула.

— Шевелись, — приказал я, указывая на весло.

— Да, господин.

— За ними! — донеслось с берега. — В погоню!

Мы оглянулись. Светловолосая красотка легко выскользнула из цепей и, наклонившись, подхватила копье. Из зарослей повыскакивали другие женщины и бросились к берегу.

— Может быть, сейчас, — съязвил я, обращаясь к оторопевшей Дженис, — ты изволишь грести порезвей?

— Да, господин!

За нами уже гнались восемь каноэ. В каждом сидело пять или шесть воительниц. На носу первого судна оказалась блондинка, которая только что корчилась в цепях, на втором была длинноногая темноволосая красотка, первой окликнувшая нас с берега. С ее запястий по-прежнему свисали обрывки веревок.

— Неужели они догонят нас? — в страхе прошептала Элис.

— Не думаю. В каждом каноэ — не больше шести гребцов. В нашем — тоже, но трое из них — мужчины.

И правда, через четверть ана мы изрядно оторвались от преследовательниц.

— Помнишь, Дженис, — сказал я, — несколько месяцев назад в одной деревне кто-то спросил, не талуна ли ты?

— Да, помню.

— Так вот, — продолжал я, — те, кто гонятся за нами, и есть талуны.

Через половину ана погоня прекратилась, но мы упорно продолжали грести.

— Я устала, господин, — пожаловалась Элис. Дженис и Тенде тоже лишились сил. Они тяжко дышали и то и дело выбивались из ритма.

— Весло точно железное, — взмолилась Дженис. — Руки не поднимаются.

— Я больше не могу, — всхлипнула Тенде, едва не выронив весло. — Прости, господин!

— Ладно, отдохни, — позволил Кису.

— Отдыхайте, — велел и я своим рабыням. Девушки бросили весла и в изнеможении опустились на дно каноэ. Я, Кису и Айари продолжали грести.




44. ВСТРЕЧА С ПИГМЕЯМИ. НАШ ЛАГЕРЬ ПОДВЕРГАЕТСЯ НАПАДЕНИЮ


— Беги ко мне! — звала она, заливаясь смехом.

Я стоял на берегу мелкой речной лагуны с копьем в руке. Тарларионов поблизости не было, никакая опасность не угрожала, но следовало сохранять бдительность.

Дженис плескалась в лагуне.

Мы отправились на охоту вдвоем. Иногда хочется остаться наедине с прелестной рабыней.

— Вымойся как следует, рабыня, — крикнул я в ответ, — чтобы мне было приятней.

— Да, господин! — рассмеялась она. — А ты?

— Кто из нас рабыня?

— Я, господин!

Мне показалось, что за моей спиной раздался какой-то шорох. Не громкое шуршание, каким сопровождается появление зверя или человека, а еле слышный шелест, точно налетевший ветерок пошевелил кроны деревьев. Но никакого ветра не было!

Я повернулся. Шорох смолк. Наверное, все-таки наверху дул легкий ветерок.

И тут раздался пронзительный крик Дженис. В несколько прыжков я оказался на берегу лагуны.

— Выходи на берег!

На краю лагуны, у пролива, соединявшего ее с рекой, я увидел то, что так напугало девушку. Из воды торчала блестящая спина с огромным плавником.

— Бегом на берег! — повторил я.

Рыба — судя по всему, это был гигантский гинт — плеснула хвостом и скрылась под водой.

— Ну же! — торопил я рабыню.

Дженис принялась отчаянно грести к берегу. Оглянувшись, она снова завопила: рыба гналась за ней! Спинной плавник с четырьмя шипами стремительно рассекал воду

— Скорее! — крикнул я.

Задыхаясь и увязая в прибрежном иле, девушка наконец ступила на траву.

— Какой ужас! — всхлипнула она и тут же опять издала душераздирающий вопль. Передвигаясь на огромных мясистых грудных плавниках, рыба выбиралась из воды на сушу.

Рабыня со всех ног кинулась в лес. Я ткнул чудище в морду рукоятью копья. Но рыбина не испугалась. Она приближалась, отталкиваясь от земли мощным хвостом, хватая ртом воздух, не сводя с меня круглых навыкате глаз. Я отступил на шаг и опять ударил ее. Рыба ухватила копье зубами и бросилась на меня. Я еще раз треснул ее древком и попятился к деревьям, рассудив, что она не станет уходить слишком далеко от воды. И верно: чудище добралось до кромки леса, помедлило и принялось отступать. Сначала в воду погрузился хвост, затем — туловище и наконец морда. Я снова приблизился к краю лагуны и увидел, как рыбина шевелит плавниками под водой. Затем она плеснула хвостом и неспешно поплыла прочь.

Айари и Кису называли таких чудищ гинтами. Что ж, я доверяю их мнению; но до чего все-таки не похожи эти огромные хищники на своих крохотных собратьев, обитающих к западу от здешних мест!

И тут раздался вопль Дженис:

— На помощь!

Я кинулся в глубь леса и замер, увидев нечто необычное. Небольшую поляну окружили маленькие человечки — пигмеи. Они были в набедренных повязках, опоясанные лозой, с копьями и сетями в руках; на поясах у пигмеев висели ножи и еще какие-то приспособления. Ростом эти человечки были не выше пяти футов, и весил каждый из них не больше восьмидесяти фунтов. Темная кожа отливала медью.

— Помогите! — донесся из ямы крик Дженис. Пигмеи смотрели на меня довольно дружелюбно.

— Тал, — приветствовал меня один.

— Тал, — ответил я. — Говорите по-гориански?

— Господин! — крикнула Дженис, услыхав мой голос.

Я подошел к краю ямы. В нескольких футах подо мной висела в огромной паутине Дженис. Она тщетно пыталась высвободиться; паутина раскачивалась и к тому же была липкой и скользкой.

Я обернулся к пигмеям. Они вели себя вполне миролюбиво, но ни один и пальцем не шевельнул, чтобы помочь девушке.

— Господин! — отчаянно вскрикнула она.

Я снова посмотрел вниз. К паутине стремительно приближался гигантский каменный паук — круглый, мохнатый и черный, с жемчужными глазами и темными створчатыми челюстями.

Дженис откинула голову и взвыла от отчаяния. Я осторожно спустился по склону к краю паутины и метнул в паука копье. Оно пронзило его едва ли не насквозь. Двумя передними лапами паук вытащил копье из своего тела. Несколько пигмеев тоже метнули в него копья. Паук растерянно застыл. Я спустился еще ниже, оскальзываясь на крутом склоне, и подобрал свое копье. С него стекала вязкая полупрозрачная жидкость. Паук двинулся в мою сторону. Я размахнулся и острием копья отсек ему часть членистой лапы, а затем, не давая опомниться, ткнул острием в голову. Пигмеи тем временем стали колотить паука пальмовыми листьями, чтобы отвлечь и разозлить его. Как только он отвлекся, я отрубил ему кусок другой лапы. Искалеченная тварь бросилась на меня. Я всадил копье прямо в головогрудь. Из раны хлынула жидкость; паук отчаянно забился, челюсти его смыкались и размыкались. Из боковой железы струей потекла паутина. Я нанес последний мощный удар. Пигмеи прыгали на паутину, спускались к пауку и добивали его ножами. Я вернулся на край лощинки и вытер копье влажными листьями. Пигмеи уже успели перевернуть тушу на бок и выбраться наверх.

— Тал, — с широкой улыбкой сказал мне их предводитель.

— Тал, — ответил я.

— Господин! — жалобно позвала Дженис. Обнаженная и дрожащая, она по-прежнему лежала на паутине. — Господин, я не могу выбраться отсюда!

Я протянул ей древко копья. В тот же миг пигмеи, все, как один, бросились ко мне, качая головами

— Нет, нет! — кричали они, оттаскивая меня от края лощины.

Я растерялся, вспомнив, как они спокойно глядели на мучения девушки, не сделав и малейшей попытки помочь, даже когда появился восьмилапый монстр. Однако, когда я стал сражаться с пауком, они без промедления поспешили мне на помощь и в конце концов прикончили эту тварь. Теперь, несмотря на все свое дружелюбие, они не позволяли мне освободить рабыню. По неизвестной причине они хотели, чтобы я бросил ее, беспомощную, в джунглях, обрек на верную смерть от голода и жажды или, скорее всего, от зубов и когтей очередного хищника.

— Прочь! — приказал я пигмеям.

Они нехотя отступили. Дженис свободной рукой ухватилась за древко моего копья, и я вытащил ее из западни.

Она стояла рядом со мной, все еще дрожа от пережитого ужаса. И тут, к моему изумлению, пигмеи опустились перед ней на колени, склонив головы к земле.

— Что это значит? — поразилась Дженис.

— Похоже, они выказывают тебе знаки почтения или покорности.

— Я не понимаю, — испуганно проговорила девушка.

— Ах, ну да! — воскликнул я. — Теперь ясно!

— Что, господин?

— Встаньте! — крикнул я пигмеям. — Ну, поднимайтесь, живо!

Они нерешительно поднялись с колен. Я сурово глянул на Дженис:

— Что должна делать рабыня перед свободными мужчинами?

— Прости, господин!

Она проворно опусилась на колени. Человечки со страхом взирали на нее.

— Ниже голову, — приказал я. — Целуй им ноги! Проси у них прощения за нанесенную обиду!

— Простите меня, господа! — залепетала Дженис и стала целовать пигмеям ноги.

Их изумлению не было предела

— Встань, — велел я девушке.

Пигмеи недоуменно наблюдали за тем, как я связывал ей руки за спиной.

— Это рабыня, — объяснил я.

Они принялись оживленно переговариваться на своем наречии.

— Мы — рабы талун, — сказал мне наконец их предводитель. Я кивнул. Я уже догадался об этом. Талуны и научили их горианскому языку.

— Мы охотимся для талун, ловим им рыбу, шьем одежду, прислуживаем, — пояснил один из пигмеев.

— Мужчинам не пристало прислуживать женщинам, — сказал я. — Это женщины должны быть рабынями мужчин.

— Мы маленькие, — возразил пигмей. — Талуны гораздо больше нас и сильней.

— Все равно их можно поработить. Они всего-навсего женщины.

— Помоги нам от них избавиться! — воскликнул предводитель пигмеев.

— Я спешу. У меня есть дела на реке.

Он понимающе кивнул.

Я повернулся и пошел обратно к лагуне. За мной шла моя рабыня Дженис. Пигмеи, к моему удивлению, гуськом двинулись следом. У самой воды я подобрал юбку и бусы девушки — она сбросила их, собираясь купаться. Я надел бусы ей на шею и тщательно обернул ее бедра алой тканью, не забыв одернуть одеяние ниже пупка. Я глянул на лес, затем на закатное солнце и, решив, что охотиться уже поздно, направился в сторону лагеря. Пигмеи, как ни странно, снова последовали за мной.

— Кису! — крикнул я. — Айари! Тенде! Элис!

Впервые за время нашего путешествия я встревожился не на шутку. На маленькой стоянке виднелись явные следы борьбы, на траве алели пятна крови.

— Их забрали люди мамба, — сказал предводитель пигмеев, — те, которые оттачивают себе зубы.

На речных диалектах мамбой называют вовсе не ядовитую змею, а хищных тарларионов. Значит, люди мамба — это все равно что люди-тарларионы. Ясно, откуда произошло такое прозвище. Как и тарларионы, они питаются человеческим мясом.

— Откуда ты знаешь, что это были люди мамба? — спросил я.

— Они прошли через лес пешком, — сказал предводитель пигмеев. — Явно хотели захватить вас врасплох.

— И все-таки откуда ты знаешь, что это были именно они?

— Мы видели их, — сказал один из пигмеев.

— Это наша земля, — добавил другой. — Мы знаем все, что здесь творится.

— Вы видели, как они напали на моих друзей?

— Мы не хотели подходить близко, — объяснил один из них.

— Мы боялись, — подтвердил другой. — Мы — маленький народ, а они большие, и их много.

— Но мы видели, как твоих людей уводили отсюда, — сказал третий.

— Значит, они живы! — воскликнул я.

— Да.

— Но почему вы не рассказали мне об этом раньше?

— Мы думали, ты знаешь. Мы думали, ты убежал и спасся.

— Нет. Я просто охотился.

— Если хочешь, мы поделимся с тобой мясом, — предложил пигмей. — У нас сегодня была удачная охота.

— Нет. Я должен спасти товарищей.

— Но людей мамба очень много! И они вооружены ножами и копьями!

— Все равно я попробую.

Человечки переглянулись и обменялись несколькими фразами на незнакомом мне языке, совершенно не похожем на наречия ушинди и укунгу.

Закончив совещаться, пигмеи обернулись ко мне.

— Услуга за услугу, — предложил их предводитель — Помоги нам избавиться от талун, а мы поможем тебе выручить твоих друзей.

— Вам придется проявить отвагу, — сказал я.

— Мы умеем быть отважными, когда необходимо.

— Вы прекрасно владеете копьями и сетями, — сказал я. — Это нам и нужно.




45. Я БЕРУ В ПЛЕН ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦУ ТАЛУН


Укрепленный лагерь талун состоял из нескольких тростниковых хижин. Ярко светили три луны.

Я неслышно прокрался в лагерь и пополз вглубь. Слух мой был обострен до предела. За плотно запертой дверью одной из хижин я различил звяканье цепей.

В центре лагеря располагалась хижина выше и солиднее прочих. Дверь ее была слегка приоткрыта. Я бесшумно скользнул внутрь. Лунный свет просачивался сквозь тростниковые стены и крышу.

Девушка в короткой одежде из шкур спала, раскинувшись на плетеной циновке; светлые волосы ее разметались. Оружие было сложено у стены. Я невольно залюбовался не знавшими клейма округлыми бедрами.

Это была та самая красотка, которая пыталась заманить нас в ловушку, извиваясь в цепях у столба. Я не сомневался, что она — предводительница талун. Именно она отдала приказ преследовать нас. К тому же у нее была отдельная хижина.

Девушка беспокойно заворочалась во сне и закинула руку за голову. Бедра ее ритмично приподнимались. Она тихо застонала, мучимая желанием, — сильная самка безумно жаждала мужского прикосновения. Я улыбнулся. Днем такие женщины, как правило, суровы и безжалостны. Мужчин они ненавидят, не догадываясь об истинных причинах своей враждебности. Можно представить, в какую ярость они придут, если кто-то рискнет объяснить им, что они — всего-навсего женщины, тоскующие по властной руке господина! К сожалению, мужчины тоже не понимают этого. Чем сильнее мужчина угождает такой женщине, тем больше она на него злится; чем явственнее он пресмыкается перед ней, тем откровеннее она его презирает. Почему люди так слепы? Ведь она только и ждет, чтобы он швырнул ее к своим ногам и беспощадно подчинил своей воле. Она хочет быть женщиной, только и всего. Но как ей стать настоящей женщиной, если мужчина не желает быть мужчиной? Разве не жестоко со стороны мужчин отказывать женщинам в их самом сокровенном желании? Неужели они не видят, как прекрасны женщины в своей слабости и покорности?

Я с трудом подавил жалость к светловолосой красавице. Сейчас она — враг.

Девушка снова заметалась. Я выждал, пока она ляжет ровно и вытянет руки вдоль тела. Она застонала, стиснув маленькие кулачки.

Великолепно будет смотреться у невольничьего шеста.

Я стремительно навалился на нее и прижал руки к полу. В такой ситуации первый порыв девушки — закричать, уж в этом-то можно не сомневаться. Как только она раскрыла рот, я затолкал туда заранее скрученную валиком тряпку. Затем перевернул девчонку на живот, быстро связал ей руки за спиной и снова положил навзничь. В широко открытых глазах застыл ужас. Я ножом разрезал на ней одежду:

— Это тебе больше не понадобится.

Я внимательно осмотрел ее с головы да ног. Да, за такое тело можно получить хорошие деньги.

Она отчаянно замотала головой и при этом невольно прижалась ко мне, дрожа от нетерпения.

— Отлично, — похвалил я.

Глаза ее вспыхнули негодованием.

— Твои глаза говорят: «Нет», — усмехнулся я, — но тело кричит: «Да!»

Бедра блондинки снова начали двигаться, голова безвольно откинулась, в глазах заблестели слезы. Внезапно она потянулась ко мне и прижалась щекой к плечу. Я грубо толкнул ее на циновку.

— Ты — всего лишь приманка.

Я связал ей лодыжки, взвалил на плечи и вышел из хижины.

Лагерь я покинул не в обход, а через ворота, чтобы оставить четкий след.




46. ТАЛУНЫ ПОПАДАЮТ В ПЛЕН. Я УЗНАЮ О СОЛДАТИКАХ


— Вон они! — кричала длинноногая темноволосая девушка. — Попались!

Я пустился наутек через заросли, волоча за волосы связанную предводительницу талун.

Талуны, размахивая оружием, бросились в погоню. Однако очень скоро их воинственные крики сменились воплями изумления, гнева и ужаса.

Я за волосы привязал свою пленницу к стволу пальмы и вернулся к западне.

Не меньше двадцати талун, толкаясь и мешая друг другу, тщетно пытались выбраться из-под огромной сети. Остальные лежали на земле, запутавшись в силках, к горлу каждой было приставлено копье.

Первой я вытащил из сети длинноногую темноволосую красотку, бросил ее на живот и связал руки и ноги. Та же участь постигла вторую девушку, затем третью, четвертую… Вскоре на земле лежали, связанные по рукам и ногам, сорок две талуны. Я отвязал их предводительницу от дерева и поступил с ней так же, как и с остальными. Кляп вынимать я не стал.

— Развяжите нас! — крикнула темноволосая, извиваясь в путах.

— Замолчи! — сурово приказал предводитель пигмеев и приставил копье к ее левой лопатке. Девушка в страхе прикусила язык.

— Снимите с них одежду и украшения! — велел я.

Раздев талун, пигмеи набросили на шею каждой петлю из лозы и потащили их к длинному стволу поваленного дерева. На стволе оказались такие же петли. Женщин поставили на колени, прижали их головы к стволу и обрывками лиан связали петли на дереве с ошейниками. Сорок три обнаженные красотки застыли на коленях, связанные по рукам и ногам, с прижатыми к стволу головами. Пошевелиться в такой позе было невозможно. Вдоль ствола прохаживался взад-вперед пигмей с огромной зазубренной пангой. Многих девушек била крупная дрожь. Они понимали, что по малейшей прихоти мужчин их прелестные головки могут запросто слететь с плеч.

— Ну что? — обратился я к пигмеям. — Вот они, ваши могущественные талуны!

Пигмеи радостно пели и приплясывали, потрясая копьями.

— В лагере талун, — сказал я, — есть хижина, в которой держат пленников. Я слышал звон цепей. Цепи явно тяжелые. Скорее всего, в них закован мужчина. Воительницы нередко держат при себе парочку сильных мужчин-рабов для особо тяжелой работы. На вашем месте я бы не снимал c пойманного мужчины цепей, не выяснив, кто он такой. Он ведь может оказаться и разбойником. Советую хорошенько обыскать лагерь, а потом сжечь его.

— Так мы и поступим, — пообещал предводитель пигмеев.

— А теперь пора выручать моих друзей.

— Надо торопиться, — нахмурился предводитель. — Скоро на реке разразится война.

— Война?

— Да, — подтвердил он. — По реке идут корабли с вооруженными людьми. Местные жители собираются дать им отпор. Будет великая битва, какой прежде не бывало в этих краях.

Я кивнул. Я и прежде подозревал, что туземцы наверняка объединят свои усилия против флота Билы Хурумы.

— Сколько человек я могу взять с собой?

— Хватило бы троих, — сказал предводитель пигмеев, — но ты нам нравишься. Поэтому с тобой пойду я сам и еще девять человек.

— Это очень великодушно. Но не мало ли? Ведь нам предстоит атаковать поселение людей мамба!

— Мы наймем добровольцев, — усмехнулся человечек. — Они уже здесь, рядом.

— А сколько человек мы сможем нанять?

— Я не сосчитаю.

— Ну хотя бы приблизительно! — настаивал я. Я подозревал, что в примитивной культуре этих людей, не имеющих письменности и не склонных к абстрактному мышлению, математические понятия могут быть искажены до неузнаваемости.

— Сколько листьев на дереве или песчинок на берегу, — ответил предводитель пигмеев.

— То есть много?

— Да.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, — покачал он головой. — Настало время солдатиков.

— Не понимаю.

— Идем со мной.




47. НАПАДЕНИЕ СОЛДАТИКОВ. МЫ ЗАВЕРШАЕМ СВОИ ДЕЛА В ДЕРЕВНЕ МАМБА


Прошло два дня с тех пор, как вождь пигмеев вывел меня в джунгли с поляны, на которой мы оставили талун. Стоило нам совсем немного углубиться в лес, как вождь внезапно остановился и поднял руку, призывая к тишине. Я прислушался, и до меня донесся странный, уже знакомый звук — как будто легкий ветерок шелестел листьями. Точно такой же звук я слышал на берегу лагуны, но его происхождение осталось для меня тайной.

Мы осторожно двинулись на звук. Он все усиливался, превращаясь в отчетливое тихое шуршание. Ветра, однако, не было…

— Солдатики, — произнес вождь пигмеев.

И тут я увидел их.

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

Я понял, что означал этот звук — топот миллиардов крохотных лапок, шуршащих по листьям в подстилке джунглей. К нему примешивались и шорохи, обычно не воспринимаемые ухом — трение и щелканье сочленений миниатюрных конечностей и черных сияющих хитиновых панцирей.

— Ближе не подходи, — сказал вождь пигмеев.

Колонна солдатиков достигала ярда в ширину; длину же ее я не мог оценить даже приблизительно. Она растянулась по джунглям, насколько позволял видеть глаз — возможно, на несколько пасангов. Число солдатиков на марше по самым скромным подсчетам исчисляется десятками миллионов. Когда на пути появляется пища, ширина колонны увеличивается до пятисот футов. Не стоит и думать о том, чтобы перейти вброд эту живую реку. Поток солдатиков оставляет на своем пути лишь кости.

— Надо идти к голове колонны, — предложил пигмей.

Держась параллельно колонне, мы несколько часов шли по джунглям. На нашем пути попался ручей. Солдатики пересекли его по живым мостам, построенным из их собственных тел. Колонна неутомимых и безжалостных существ была похожа на огромную черную змею, с шелестом огибающую пальмы и скалы.

— Они идут и ночью? — спросил я.

— Обычно — да, — кивнул пигмей. — Даже во сне нужно быть настороже.

Наконец нам удалось обогнать колонну сотни на четыре ярдов.

— Дождь собирается, — сказал я, глянув на небо. — Интересно, это их остановит?

— Не надолго, — ответил пигмей. — Солдатики рассеются, укроются под листьями и ветками, потом командиры соберут их, и колонна снова двинется в путь.

Не успел он договорить, как небеса раскололись надвое. Сверкнула молния, загремел гром; налетевший ветер понес по небу черные тучи, завыл и загудел в ветвях. Нас накрыла плотная, темно-серебристая пелена тропического ливня.

— Они охотятся? — обратился я к пигмеям, перекрикивая ветер.

— Нет! — крикнул в ответ предводитель. — Они питаются падалью!

— Мы можем повести колонну за собой?

— Можем. — Он ухмыльнулся и почесал переносицу.

Затем пигмеи улеглись спать. Я посмотрел в небо, на хлещущие струи дождя и впервые в жизни обрадовался тому, что в пути меня застигла гроза.

В поселении мамба было светло как днем, раздавался барабанный бой и громкое пение. Жители деревни плясали и веселились вовсю.

Мы, конечно, не смогли возглавить колонну солдатиков, зато нам удалось указать ей путь.

Рано утром пигмеи поймали в силки и закололи копьями небольшого тарска.

— Смотри, — показал мне предводитель, — вот и разведчики.

Он бросил на землю кусок тарска. Разведчики — примерно пятнадцать — двадцать муравьев-солдатиков, которые опережали колонну ярдов на двести, — двинулись к добыче, настороженно подняв усики.

Солдатики достигают двух дюймов в длину. Их укус чрезвычайно болезнен, но не ядовит.

Разведчики плотным кольцом окружили кусок тарска; усики их соприкасались и подрагивали. Затем кольцо в одно мгновение рассыпалось, и солдатики поспешили назад, к колонне.

— Смотри, — шепнул мне пигмей.

Я с ужасом наблюдал, как стремительно колонна солдатиков расправляется с еще теплым куском.

В течение дня мы вели колонну в нужном нам направлении, то и дело подбрасывая ей куски свежего, окровавленного мяса. Пигмеям пришлось здорово потрудиться.

В поселении мамба было светло как днем, раздавался барабанный бой и громкое пение. Я сразу узнал эту деревню. Именно из нее мы бежали ночью несколько дней назад.

Далеко за спиной у меня слышался шорох — топот миллиардов крошечных лапок. Я вымазал колья забора кровью тарска.

— Мы подождем тебя в лесу, — сказал предводитель пигмеев.

— Хорошо.

Шорох приближался. Но обитатели деревни не слышали его из-за музыки, пения и барабанного боя.

Я отступил в сторону. Колонна солдатиков потянулась через забор, точно узкая черная лента, отливающая серебром в лунном свете.

Я замер, выжидая.

Я знал, что, оказавшись за забором, узкая лента примется стремительно расширяться, пока не превратится в чудовищное полотнище, которое накроет собою каждый дюйм земли. Солдатики облепят все живое и неживое, жадно поглощая каждую капельку жира и кусочек плоти…

Услышав первый вопль, я набросил веревочную петлю на один из кольев забора.

Раздался душераздирающий крик.

Я вскарабкался на забор. Мимо меня пробежала воющая от боли женщина с ребенком на руках.

В деревне царила паника. Обезумевшие люди жгли землю факелами, кололи копьями, срывали с крыш пальмовые листья, пытаясь защититься от вездесущих насекомых, катались по земле…

Я ощутил жгучую боль в ступне. А муравьи все ползли и ползли через забор. Деревня превратилась в шевелящийся черный ковер.

Я бросился к хижине, в которой нас поселили в первую ночь, ударом ноги проломил тростниковую стену и ворвался внутрь.

— Тэрл! — воскликнул Кису.

Я разрубил его путы, затем освободил Айари, Элис и Тенде.

Мимо с воплями мчались жители деревни — мужчины, женщины, дети.

— Муравьи! — закричал Айари.

Солдатики посыпались на нас сквозь крышу. Элис и Тенде завизжали от боли.

— Бежим! — приказал я. — Скорей!

Мы расширили дыру в стене и выбежали наружу, в шуршащую, копошащуюся тьму.

Ворота были открыты настежь. Люди покидали деревню, бросая все. Одна хижина уже горела.

— Кису! — крикнул я.

Кису, казалось, лишился рассудка. Он бросился к костру, пылающему в самом центре дерезни, и, не помня себя от ярости, опрокинул два котла с кипятком. Люди шарахнулись в стороны, вопя от боли и ужаса. Ноги Кису были покрыты муравьями, но он словно не замечал этого. Он сбил с ног какого-то человека и вырвал у него из рук копье.

— Кису, вернись!

Я бросился вдогонку. Мимо меня с визгом промчался домашний тарск.

Кису со звериным неистовством принялся избивать того человека древком копья. Я догадался, что это — вождь мамба. Кису в бешенстве вышиб ему зубы мощным ударом древка, затем пронзил ему живот копьем и начал колоть куда придется. Муравьи облепили Кису с ног до головы, но ему все было нипочем. Он разорвал вождю сухожилия на ногах, впился ему зубами в руку, вырвал кусок мяса и остервенело выплюнул его… Вождь еле слышно стонал, истекая кровью. Кису отшвырнул его пинком ноги и, опомнясь, поспешил ко мне.

— Скорей, Кису! — крикнул я. — Поторопись.

Напоследок мы оглянулись. Вождь из последних сил полз к воротам. Но жители деревни захлопнули их, надеясь хоть немного задержать муравьев.




48. У НАС ПОЯВЛЯЮТСЯ ТРОЕ НОВЫХ СПУТНИКОВ, В ТОМ ЧИСЛЕ — ДВЕ РАБЫНИ


Я пнул ее ногой.

— Я возьму вот эту.

Предводитель пигмеев распутал лодыжки светловолосой девушки и снял веревку, которая связывала ошейник с петлей на дереве.

— Встань, — приказал я.

Она повиновалась. Гордая предводительница талун стояла передо мной в ошейнике из лозы, со связанными руками и кляпом во рту. Кляп вынимали только для того, чтобы накормить и напоить девушку.

— Опусти голову, — велел я.

Она нагнула голову.

Я подошел к белому мужчине — бывшему пленнику талун. Пигмеи освободили его, прежде чем сжечь лагерь.

Он стоял на коленях, в ручных и ножных кандалах, соединенных цепями с грубым железным ошейником.

— Ты был с Шабой.

— Да. Я сидел на веслах.

— Кажется, я тебя знаю?

— Да, — ответил он. — Я — Тургус из Порт-Кара. Из-за тебя меня выгнали из города.

Я усмехнулся:

— По-моему, ты сам виноват. Это ведь была твоя идея — ограбить меня?

Именно этот человек со своей сообщницей по имени Саси напал на меня в Порт-Каре, у канала, ведущего к причалу Красного Урта.

Он пожал плечами.

— Я же не знал, что ты из касты воинов.

— Как ты оказался на реке?

— Мне было приказано покинуть Порт-Кар до рассвета. Я нанялся матросом на корабль и таким образом оказался в Бази. Оттуда перебрался в Шенди, а там повстречался с агентом Шабы, который тайно подыскивал гребцов для экспедиции в эти края. Он посулил хорошую плату, и я согласился.

— А где Шаба сейчас?

— Не знаю даже, жив ли он. От экспедиции остались жалкие крохи. На нас нападали бессчетное количество раз — и с реки и с берега. Туземцы устраивали засады в джунглях, уводили в плен наших людей. У нас кончились все запасы. Один корабль разбился о скалы. Болезни и несчастные случаи преследовали нас…

— И Шаба не повернул назад?

— Шаба — бесстрашный человек. И великий руководитель.

Я кивнул. С этим нельзя было не согласиться.

— Как получилось, что ты отделился от него?

— Когда Шаба слег от болезни, он объявил по лагерю, что все, кто хочет уйти, вольны это сделать.

— И ты ушел?

— Конечно. Было бы безумием продолжать путь по реке Я и еще несколько человек смастерили плоты, чтобы вернуться в Нгао и Ушинди.

— И что?

— В первую же ночь на нас напали. Все мои товарищи были убиты, один я спасся и пошел вдоль берега на запад. — Мужчина покосился на талун. Те по-прежнему рядком стояли на коленях, привязанные за ошейники к упавшему дереву. Руки и ноги их были туго связаны, шеи беспомощно вывернуты. — Эти женщины схватили меня и сделали своим рабом. — В подтверждение своих слов он потряс цепями.

— Наверное, они держали тебя не только для тяжкой работы, но и для собственных удовольствий?

— Да, время от времени они избивали меня и садились на меня верхом.

— Снимите с него цепи и кандалы, — приказал я. — Он — мужчина.

Обыскивая лагерь талун, пигмеи нашли мешочек с ключами. Одним из ключей Айари отомкнул кандалы Тургуса из Порт-Кара.

— Ты отпускаешь меня? — спросил он недоверчиво.

— Да, — кивнул я, — ты свободен. Можешь идти, куда хочешь.

— Я хотел бы остаться.

— Тогда ударь меня, — сказал я.

— Что?

— Ударь меня.

— Но ты же освободил меня!

— Бей! — приказал я.

Он бросился на меня с кулаками. Я блокировал удар и стукнул его в живот, затем в челюсть. Он захрипел и растянулся на земле. Как только он попытался встать, я очередным ударом сбил его с ног. Четыре раза он поднимался и бросался на меня, и четыре раза я опрокидывал его наземь. Наконец он упал и уже не смог подняться на ноги.

Я помог ему встать.

— Мы идем вверх по реке, — сказал я.

— Это безумие, — покачал головой Тургус.

— Ты можешь идти куда хочешь.

— Я остаюсь с вами.

— Перед тобой — Кису. — Я указал на бывшего мфалме Укунгу. — Мы оба, он и я, отдаем тебе приказы, а ты их выполняешь. Усердно и беспрекословно.

Кису потряс копьем.

Тургус потер челюсть и ухмыльнулся.

— Не беспокойтесь. Я буду выполнять ваши приказания.

— Неподчинение карается смертью, — добавил я.

— Понимаю.

— Мы — не такие благородные господа, как Шаба. Тургус улыбнулся

— На реке Шаба тоже вел себя не слишком благородно.

Как и мы, Тургус прекрасно понимал, что без железной дисциплины на реке не выжить.

— Мы прекрасно понимаем друг друга, не так ли?

— Точно так, капитан.

— Посмотри на этих женщин, — сказал я, махнув рукой в сторону талун. — Какая из них тебе по нраву?

— Вон та. — Тургус без колебаний указал на длинноногую темноволосую талуну, помощницу предводительницы. В голосе его звучала угроза.

— Должно быть, за время рабства ты близко познакомился с ней?

— Да уж, — скривился он. — Век не забуду.

— Она твоя, — сказал я.

По телу девушки пробежала дрожь.

— Нет! — вскрикнула она. — Не отдавайте меня ему! Пожалуйста!

— Ты принадлежишь ему, — отрезал я.

— Но он убьет меня!

— Если ему того захочется, — пожал я плечами.

— Пожалуйста, не убивай меня! — взмолилась она, обращаясь к Тургусу. — Я буду выполнять все, все, что ты пожелаешь!

Тургус и бровью не повел.

— Я буду самой нежной и преданной рабыней, какую только может пожелать мужчина! Дай мне шанс!

Он отвязал ее от дерева, снял путы с лодыжек, рывком поставил на ноги и жестко пригнул ей голову. Обе предводительницы талун, блондинка и брюнетка, стояли рядом, глядя в землю, со связанными за спиной руками.

Я извлек из трофейного мешка две пары ручных кандалов. Женщины-воительницы всегда имеют при себе подобные орудия на случай, если к ним в руки попадут рабыни. К рабыням талуны особенно жестоки и беспощадны. Они считают, что, отдавшись в рабство мужчине, женщина тем самым предает свой пол. Но я подозреваю, что дело здесь вовсе не в праведном гневе. Талуны отчаянно и злобно завидуют своим порабощенным сестрам, чья жизнь исполнена радости и смысла. Рабыня, с восторгом подчиняющаяся воле господина, являет собой вызов и угрозу хрупким иллюзиям талун. Почему талуны ненавидят рабынь? Да потому что в глубине души каждая талуна мечтает стать рабыней.

Я защелкнул на запястьях блондинки наручники и только тогда снял с нее путы. Затем я вынул у нее изо рта кляп. Он издавал омерзительный запах. Тем не менее я не выбросил его, а прикрепил к ошейнику. Девушка упала на колени, жадно хватая ртом воздух. Я утер ей губы горстью листьев.

— Ты хочешь быть рабыней?

— Нет! — выкрикнула она. — Ни за что!

— Что ж, — сказал я, — прекрасно. Я передал другую пару наручников Тургусу, и он защелкнул их на запястьях брюнетки. Она в испуге смотрела на него.

— Ты хочешь быть рабыней? — спросил Тургус.

— Нет, нет! Никогда!

— Отлично, — усмехнулся он.

Я сердечно пожал руку предводителю пигмеев.

— Удачи тебе!

— И тебе удачи.

Мы повернулись и пошли прочь — я, Кису, Айари, Тургус, Дженис, Элис, Тенде.

— Эй, а что делать с этими? — крикнул нам вдогонку предводитель пигмеев.

Мы обернулись. Он указывал на длинную шеренгу пленных талун.

— Что хотите! — махнул я рукой. — Они ваши.

— А эти? — Он показал на блондинку и брюнетку.

— Мы их отпустили. Пусть идут на все четыре стороны.

— Снимите с нас кандалы! — ныла бывшая предводительница талун.

Обе они, блондинка и брюнетка, плелись за нами до самой реки.

Мы с Кису и Айари вытащили каноэ из укрытия и поволокли к воде. Дженис, Элис и Тенде шли следом, навьюченные припасами.

— Ну, пожалуйста! — взмолилась блондинка и повернулась спиной, показывая кандалы.

— Снимите! — вторила ей брюнетка. Кису и Айари спустили каноэ на воду. Рабыни погрузили наши припасы, заняли свои места и взялись за весла.

— Освободите нас! — зарыдала блондинка.

— Это всего-навсего наручники, — сказал я. — Снимите их сами.

— Мы не сможем! Нам не хватит сил. Мы всего лишь женщины.

Я равнодушно пожал плечами.

— Умоляю! — всхлипнула она.

— Послушай, гордая свободная женщина, — сказал я, — уж не собиралась ли ты всю жизнь безнаказанно творить, что тебе вздумается?

— Вы не можете оставить нас здесь! — Она в страхе обернулась на лес.

Мы с Тургусом запрыгнули в каноэ.

— Пожалуйста! Не бросайте нас! — отчаянно вскрикнула блондинка.

Я повернулся и посмотрел ей в глаза:

— Ты проиграла.

— Но ведь вы можете наказать нас по-другому!

— Даже не думай об этом! — притворно ужаснулся я. — Как ты можешь! Это так унизительно! Смерть в тысячу раз лучше.

— Но я молю тебя о таком наказании! — Она упала на колени в прибрежный ил.

— И я! — последовала ее примеру брюнетка.

— Говорите ясней. Я что-то плохо понимаю.

— Мы умоляем тебя взять нас в рабство! — воскликнула блондинка. — Мы хотим стать твоими рабынями!

— Так станьте ими.

— Я объявляю себя рабыней, — сказала блондинка, — и всецело подчиняюсь тебе, моему господину. — Она опустила голову в ил.

— Я объявляю себя рабыней, — сказала брюнетка, обращаясь к Тургусу, — и всецело подчиняюсь тебе, моему господину. — Она тоже низко склонила голову.

— Подними голову, — приказал я блондинке.

— Подними голову, — приказал Тургус брюнетке. Девушки в страхе посмотрели на нас.

— Теперь вы всего-навсего рабыни, — сообщил им я.

— Да, господин, — сказала блондинка.

— Да, господин, — сказала брюнетка.

С этого момента они стали рабынями. Женщина, объявившая себя рабыней, уже не может освободить себя сама. Отпустить ее на волю имеет право только тот, кому она принадлежит, — господин или, в редких случаях, госпожа. С точки зрения закона здесь имеется немало любопытных моментов. Например, в городе, взятом штурмом, рабыни автоматически получают свободу. Фактически, в соответствии с законом о торговле, который регулирует подобные вопросы, эти девушки на какое-то время становятся собственностью победителей. При этом тот же закон гласит, что освободитель не обязан давать девушке свободу, особенно если она хороша собой, — как говорят гориане: «слишком красива, чтобы быть свободной». Зачастую решение этих вопросов замешано на тщеславии. Завоеватели устраивают на улицах города процессию из обнаженных, закованных в ошейники рабынь, среди которых попадаются и женщины побежденного города, еще вчера бывшие свободными, и рабыни.

Кису и Айари тоже забрались в каноэ.

— Господа! — взмолились девушки, стоя на коленях на берегу. — Подождите!

— Вы — рабыни, — ухмыльнулся я. — Почему бы нам не бросить вас здесь?

Каноэ медленно разворачивалось.

— Не бросайте нас! — крикнула блондинка. Она вскочила на ноги и, увязая в иле, побежала за лодкой. За ней поспешила брюнетка.

Блондинка бросилась на борт каноэ. Вода доходила ей до пояса.

— Пожалуйста! Мы будем делать самую тяжелую работу!

— Клянемся, господа! — вторила брюнетка. Каноэ продолжало двигаться. Девушки все глубже погружались в воду.

— Мы будем делать все, что вы прикажете! Мы будем ублажать вас!

— А ты сумеешь? — усмехнулся я и за ошейник из лозы подтянул блондинку к себе.

— Да, господин!

Я втащил ее в лодку и поставил на колени, спиной к себе. Тургус поступил так же с брюнеткой.

— Откуда ты? — спросил я бывшую предводительницу талун.

— Мы обе из Турии, я и Фина. — Она указала на брюнетку. — Остальные девушки — тоже с юга, из разных городов.

— Это вы шпионили за нами ниже по течению?

— Да, — всхлипнула она. — Мы хотели захватить вас в рабство.

Я вспомнил, как Айари померещилось, будто он видел в лесу Дженис. Значит, это была талуна.

— Как вы оказались в джунглях?

— Мы ушли от своих мужчин — Фина, я и все остальные.

— А теперь превратились в рабынь.

— Да, господин.

— Для вашей шайки это лучшая участь, о которой только можно мечтать.

— Да, господин. — Она вздрогнула. — Теперь мы все принадлежим мужчинам.

— Да, — кивнул я.

— Вы оставили на нас ошейники. Выходит, вы знали, что мы будем молить о порабощении?

— Конечно, — улыбнулся я.

— За это тебя ждет суровое наказание.

— Да, господин, — пролепетала она.

— Или смерть, — добавил я.

— Да, господин.

Мы были уже на середине реки. Внезапно предводительница талун разрыдалась.

— Я не знаю, что значит быть рабыней! Я не умею…

— Для начала ты научишься покорности и смирению. — Я отвесил ей подзатыльник, затем резко дернул за волосы, затолкал в рот кляп и снова властно пригнул ее голову. — И еще тебе предстоит научиться понимать, хочет ли твой господин в данный момент слышать твой голос. А пока ты должна спрашивать разрешения открыть рот. Господин может позволить тебе это или запретить, как пожелает.

Она жалобно закивала.

Мы продолжали путь на восток.

Девушку вдруг начала бить крупная дрожь; из глаз ее градом хлынули слезы. Я бережно уложил ее на живот. Вскоре она уснула, измученная выпавшими на ее долю испытаниями.

Мы дали новым рабыням немного поспать. Примерно через ан мы растолкали их и, держа за волосы и скованные запястья, окунули в реку, чтобы как следует разбудить. Затем привязали их за лодыжки к стойкам каноэ, сняли кандалы и сунули в руки по веслу.

Дженис, Элис и Тенде без сил повалились на дно лодки и мгновенно уснули. Свежеиспеченные рабыни налегли на весла.




49. НА РЕКЕ ВОТ-ВОТ РАЗРАЗИТСЯ ВОЙНА. ТЕНДЕ НЕ СВЯЗЫВАЮТ НА НОЧЬ


— Айари! Кису! Вы понимаете язык барабанов?

— Нет, — ответил Айари.

— Нет, — ответил Кису.

— Эти барабаны бьют совсем не так, как в Ушинди и Укунгу, — добавил Айари.

Два дня назад мы покинули страну пигмеев, где познакомились с Тургусом и приобрели двух рабынь.

Прошел ан, а мы все еще слышали барабанный бой. Он доносился и спереди и сзади.

— Греби как следует, — прикрикнул я на Дженис.

— Хорошо, господин.

За эти дни мы вырезали из дерева новые весла. Теперь у каждого было свое весло — на случай, если вдруг придется сильно ускорить ход нашего каноэ. Обычно же на веслах одновременно сидело не более пяти человек — двое мужчин и две-три женщины. Остальные в это время отдыхали. Таким образом мы могли двигаться без перерывов. Кису подогнал новые весла по весу и по руке для Тургуса и бывших талун. Вдобавок мы смастерили еще одно запасное весло. Я уже говорил, что в речных путешествиях запасные весла никогда не бывают лишними.

Айари огляделся, вслушиваясь в бой барабанов.

— Лес оживился, — заметил он.

— Смотрите! — воскликнула Элис. На дереве прямо над водой раскачивалось тело висельника. Остатки синего платья выдавали в нем писца.

— Да.

Галера сильно обгорела; на бортах виднелись следы от мечей и копий, днище было изрезано пангами и изрублено топорами. Рядом валялись расколотые в щепки весла.

— Вряд ли Шаба продолжил путь по реке, — сказал Тургус.

Две новые рабыни оставались в каноэ; их лодыжки были привязаны к стойкам. Девушки бросили весла на дно и согнулись в изнеможении.

— Но у Шабы было три галеры, — напомнил я.

— Не нравятся мне эти барабаны, — покачал головой Айари.

— Верно, — задумчиво проговорил Тургус. — У него было три галеры.

— Обломки первой мы видели раньше, — сказал я. — Это — вторая…

— Наверняка Шаба не пошел дальше, — повторил Тургус. — Слышите барабаны?

— Остается третья галера, — прищурился я.

— Да, — нехотя согласился Тургус.

— Ты полагаешь, что Шаба повернул назад?

— Он был болен, — уклончиво ответил Тургус. — И потерял почти всех людей. Что ему оставалось делать?

— Ты считаешь, он повернул назад? — настаивал я.

— Нет, — признался Тургус.

— Значит, и мы пойдем вперед.

Мы столкнули каноэ на воду и продолжили путь по мутной, илистой воде Уа.

За следующий ан мы увидели на берегу более шестидесяти висельников. Шабы среди них не было. Над телами вились стервятники — маленькие желтокрылые джарды. Один из трупов терзали изогнутыми оранжевыми клювами птицы покрупней — тропические цады. Они не так агрессивны, как их пустынные собратья, но имеют такую же отвратительную привычку — выклевывать покойникам глаза. Надо сказать, что цады — заботливые родители. Вырывая из жертвы куски мяса, цады в клювах относят их в гнездо и кормят неоперившихся птенцов.

— По-моему, этот барабанный бой не имеет к нам отношения, — сказал я.

— Почему ты так думаешь? — удивился Айари.

— Мы услышали его далеко впереди, а потом уже весть понеслась вниз по течению.

— Что же это за весть?

— Возможно, — предположил Тургус, — о том, что Шаба наголову разбит.

— А ты что скажешь, Кису? — спросил я.

— Я думаю, ты прав: барабаны сообщают не о нас. Но и не о разгроме Шабы, иначе бой раздался бы несколькими днями раньше, когда была уничтожена вторая галера.

— Может быть, Шаба жив, — сказал я.

— Может быть, — пожал плечами Кису. — Кто знает…

— О чем все-таки говорят барабаны? — не унимался Айари.

— Кажется, я догадываюсь, — хмыкнул я.

— Я тоже, — угрюмо сказал Кису.

— Слушайте! — сдавленным шепотом произнес Айари. Мы бросили грести.

— Да, — сказал я.

— Да, — сказал Кису.

Откуда-то сверху доносилось пение.

— Быстро налево, — скомандовал я, — вон к тому островку!

Мы причалили к узенькому речному острову.

Едва мы успели спрятать каноэ в зарослях, как показались первые лодки. Они огибали наш островок с южной стороны.

— Невероятно… — прошептал Айари.

— На живот, — приказал я новым рабыням, привязанным за лодыжки к стойкам. Они испуганно распластались на дне каноэ, не смея даже приподнять головы. Все остальные залегли в траве и наблюдали затаив дыхание.

— Сколько их там? — шепнул Айари.

— Нет числа, — откликнулся я.

— На это я и рассчитывал, — сказал Кису.

Сотни длинных боевых каноэ проплывали мимо островка, и в каждом сидело по полтора-два десятка гребцов. В полной боевой раскраске, украшенные яркими перьями, воины пели бодрую песню в такт ударам весел.

— Предводитель пигмеев говорил мне, — вспомнил я, — что все народы, живущие на реке, собираются для великой битвы.

Каноэ шли и шли, а барабанный бой становился все тревожней и настойчивей.

Наконец через пол-ана последние суда скрылись за изгибом реки.

Мы с Кису поднялись на ноги. Тенде тоже встала.

— Ну что ж, Кису, — сказал я, — ты оказался прав. Тебе действительно удалось заманить Билу Хуруму в ловушку. На каждого его человека приходится десять туземных воинов, а это — верная гибель. Твой план сработал. Кажется, ты выиграл битву с великим убаром.

Кису посмотрел вниз по течению и вдруг обнял Тенде за плечи.

— Пожалуй, сегодня я не стану связывать тебя на ночь.




50. ОЗЕРО. ДРЕВНИЙ ГОРОД


— Какое огромное! — воскликнул Айари. — Просто дух захватывает.

— Больше, чем Ушинди и Нгао, — заметил Тургус.

Каноэ легко скользило по сверкающей гладкой поверхности бескрайнего озера.

— Это — исток Уа, — уверенно сказал я.

— В него, должно быть, впадают сотни ручьев, — проговорил Кису.

Две недели назад мы подошли к водопаду, куда более высокому, чем тот, с вершины которого мы видели флот Билы Хурумы. Мы находились на высоте нескольких тысяч горианских футов над уровнем моря, над теми местами к западу от Нгао и Ушинди, где коричневые воды Камбы и Ниоки впадают в зеленые воды Тассы. С вершины водопада на краю безымянного озера открывался вид на много па-сангов вокруг. Река была пустынна.

То здесь, то там из озерной глади выступали громадные каменные фигуры — торсы и головы воинов со щитами и копьями, зеленовато-бурые, покрытые патиной веков, поросшие мхом и лишайником, увитые лианами. На головах и плечах каменных исполинов вили гнезда птицы. На подножиях скульптур грелись под солнышком тарларионы и водные черепахи.

Я не сводил глаз с огромных изваяний. Они возвышались над водой футов на сорок. Наше каноэ казалось щепкой в сравнении с ними.

— Эти люди были твоей расы, Кису. Или очень похожей, — сказал я, вглядываясь в каменные лица.

— Возможно, — откликнулся он. — На свете много чернокожих народов.

— Что же случилось с теми, кто изваял эти фигуры? — спросил Айари.

— Не знаю, — ответил я.

— Вперед, — решительно сказал Кису и ударил веслом по безмятежной озерной глади.

— Здесь так красиво! — зачарованно прошептала Дженис.

— Глядите! — указал Айари. — Вон пристань, а к ней пришвартована галера.

— Третья, — сказал Тургус. — Последняя галера Шабы.

У восточного берега огромного озера показался массивный каменный причал. На нем высились колонны с железными кольцами для швартовки судов, в глубь берега вела лестница с широкими площадками. На ее далекой вершине виднелось прекрасное каменное здание с белыми колоннами, перед которым застыли исполинские статуи воинов. А дальше… до самого горизонта простирались развалины огромного города.

При нашем приближении с увитой лианами пристани плюхнулся в воду небольшой тарларион.

— Шаба должен быть там, — предположил Тургус.

— Он первым вышел к верховьям Уа, — сказал Кису.

— Швартуемся рядом с галерой.

— Сдается мне, друг мой Тэрл, — улыбнулся Кису, — что твои долгие поиски подходят к концу.

Я шагнул на пристань с копьем в руке и пангой за поясом.

— Зачем ты ищешь Шабу? — встрепенулся Тургус. — Не нравится мне, как блестят твои глаза — глаза воина за миг до схватки.

— Тебя это не касается, — отмахнулся я.

— Ты хочешь причинить Шабе зло? — не отставал Тургус.

— Зло? Вряд ли. Думаю, мне придется его убить.

— Не позволю! — вспыхнул Тургус. — Я служил ему!

— Сейчас ты служишь нам, — напомнил я. — Мне и Кису.

— Шаба хорошо обращался со мной. Он позволил мне и остальным уйти.

— Что это на тебя нашло? — усмехнулся я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя, разбойника, есть честь и достоинство?

— Называй это как хочешь, — буркнул Тургус.

Кису без лишних слов ткнул Тургуса между лопаток торцом копья, и тот упал как подкошенный. Мы выволокли его на причал и уложили лицом вниз. Кису связал ему руки за спиной, заткнул рот кляпом и захлестнул шею петлей.

— На пристань, живо, — скомандовал я рабыням. — Лечь на живот!

Одна за другой все пять рабынь выбрались из каноэ и покорно вытянулись на каменном причале. Мы быстро спутали им руки, затем взяли длинную веревку и, накинув каждой на шею петлю, связали их караваном. Темноволосой рабыне Тургуса я в придачу заткнул рот кляпом. Она устремила на меня взгляд, полный мольбы и отчаяния, но я только усмехнулся. Цель моя была проста — уберечь девушку от искушения подать знак Шабе ради того, чтобы заслужить милость Тургуса. От моих глаз не ускользнуло то, как сладострастно извивалась она в его объятиях. Преданная рабыня зачастую рискует собой, лишь бы угодить хозяину. Я еще раз мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Не исключено, что кляп спасет девчонке жизнь. Вздумай она пикнуть, Кису или я мигом перерезали бы ей глотку.

— Вставай, Тургус! — Айари дернул за веревку. Тургус, пошатываясь, поднялся на ноги.

Я двинулся вверх по лестнице, Кису — за мной. Следом шагали Айари и Тургус, а за ними гуськом тянулись девушки: Тенде — старшая рабыня, Дженис и Элис, потом блондинка и, наконец, рабыня Тургуса. Бывшая гордая предводительница талун делала большие успехи на стезе рабской покорности, чувственность ее расцветала на глазах. А чудовищно разбухший кляп пригодился для ее длинноногой темноволосой подруги, понуро замыкавшей шествие.




51. БИЛА ХУРУМА


— Вот так? — спросила блондинка.

— Еще ниже, — скомандовала Дженис. — Пропусти привязь под левым коленом. Натяни потуже! А теперь шевели бедрами, вот так!

— Так?

— Ну да, почти, — снисходительно одобрила Дженис.

Я не сводил глаз с блондинки. Она невероятно расцвела и похорошела. Глаза ее блестели, щеки пылали, в лице не осталось и следа прежней суровости и непримиримости. Прежде все ее силы уходили на борьбу с собственной природой. Лицемерное отрицание своей подлинной сути в угоду чуждым, навязанным кем-то стандартам есть не что иное, как пытка, которая иссушает не только дух, но и тело. Человек — единственное из животных, умеющее мучить и терзать самого себя. Но зачем? Ради чего? Следовать по пути, указанному Природой, принять свою истинную сущность и радоваться жизни — что может быть проще и естественней?

— А с цепью это можно делать? — спросила блондинка.

— Я не пробовала. Вероятно, с цепью будет даже красивее, — задумчиво ответила Дженис.

— Гляди, камень просверлен насквозь. Наверняка это отверстие для цепи!

— Возможно, — сказала Дженис.

Блондинка замерла и выпрямилась. Ее ладное тело блестело от пота.

— Как ты думаешь, — робко произнесла она, — если я научусь делать это хорошо, мой господин позволит мне носить одежду?

Дженис пожала плечами:

— Если ему понравится твой танец и все остальное, что ты сделаешь, может, он и выделит тебе лоскут.

— Я буду очень стараться, — вздохнула блондинка.

— Посмотрим, — прищурилась Дженис. — Не забывай, что он в первую очередь мой господин, а потом уж твой.

— Да, госпожа, — потупилась блондинка.

Новые рабыни неизменно говорили «госпожа», обращаясь к Дженис, Элис или Тенде. Мы с Кису решили, что это поможет поддерживать порядок. В обучении рабынь необходима строгая дисциплина, поэтому девушек с самого начала заставляют называть женщину-инструктора «госпожа», независимо от того, рабыня она или свободная женщина.

— Ты почти такого же роста, как я, — заметила Дженис.

— Да, госпожа.

Бывшая талуна была ростом около пяти с половиной футов и весила около двадцати девяти горианских камней — сто шестнадцать фунтов.

— Теперь сядь и скрести лодыжки, — приказала Дженис. — Набрось на них петлю, словно тебя связали. Когда я подам знак, сбрось петлю, встань и потянись всем телом, как рабыня перед господином.

— Да, госпожа, — сказала блондинка.

Я мысленно усмехнулся. Могла ли Дженис, живя на Земле, представить, что когда-нибудь будет обучать другую женщину искусству услаждать мужчин? Гордые земные женщины выше этого… пока на Горе с них не сорвут одежду и не закуют в стальной ошейник. Тогда они, не жалея сил, начинают постигать науку наслаждений. И немудрено — от этого зависит их жизнь.

— Неплохо, — одобрила Дженис.

— А ты научишь меня ублажать господина губами и языком? — спросила блондинка. В голосе ее звучала мольба.

— Может быть, — произнесла Дженис, — если ты принесешь дров и выстираешь мою одежду. Только не смей трогать одежду господина!

— Хорошо, госпожа! — расцвела блондинка. Девушки обожают учиться друг у друга.

— Хватит, — сказал Кису и оттащил Тургуса от его темноволосой рабыни. Рты обоих были по-прежнему заткнуты кляпами, а руки связаны сзади. Кису связал им ноги — сначала Тургусу, потом девушке.

Я огляделся. Зал был огромен — двести футов в ширину и примерно столько же в длину. Свод его поддерживали огромные колонны. На полу громоздились каменные глыбы, видимо рухнувшие с потолка много веков назад. Но сам пол был ровным и гладким, только кое-где были просверлены сквозные отверстия, через которые, наверное, когда-то продевались цепи. Рядом валялись и сами цепи, проржавевшие настолько, что казалось, при малейшем прикосновении они рассыплются в прах. В глубине зала виднелась широкая лестница, такая же, как та, что привела нас сюда.

Стены были украшены потускневшей от времени мозаикой. Очевидно, когда-то, в незапамятные времена, в этом зале обучали рабынь, захваченных в плен во время бессчетных войн и набегов. Неведомый художник изобразил, как с несчастных пленниц срывают одежду, как их связывают и избивают плеткой, чтобы приучить к дисциплине, как их клеймят раскаленным железом и заковывают в ошейники, как они стоят на коленях перед хозяевами, низко склонив головы, как они танцуют перед своими господами и ублажают их самыми изощренными способами.

Мы выбрали этот зал для ночлега из-за девушек. Мозаичные изображения на стенах возбудили их донельзя. Изнемогая от желания, они выпрашивали разрешения танцевать перед нами и молили взять их. На примерах девушки обучаются особенно быстро. Видя лишь образцы мужского поведения, к тому же одобряемые обществом, волей-неволей начинаешь перенимать их. Такое подражание дается им с трудом, поскольку оно противоестественно. Зато женским моделям поведения девушки следуют совершенно органично. Понятие пола не есть нечто надуманное. Ни единой клеточкой своего тела женщина не напоминает мужчину!

Тенде млела в объятиях Кису. Он не связывал ее на ночь с того самого дня, как мимо нас по реке прошел объединенный флот речных народов, который наверняка уже стер с лица земли Билу Хуруму с его флотилией и отрядами аскари.

Я подошел к блондинке. Она послушно встала на колени и склонила голову. Я заставил ее подняться и связал ей руки за спиной. На шею ее уже была наброшена караванная петля.

— Ложись, — приказал я, и она опустилась на каменный пол.

— Ты свяжешь меня, господин? — спросила Элис. Я спутал ей запястья, привязал к темноволосой рабыне и тоже велел лечь. Следующей была Дженис.

— Готовься, — приказал я.

— Не связывай меня, господин! — взмолилась она, жалобно глядя на меня снизу вверх.

— Ты знаешь, что бывает за непослушание! Девушка проворно опустилась на колени и прижала лицо к моим ногам.

— Пожалуйста, господин, не бей меня! — Она подняла голову, обнимая мои ноги. — Позволь мне доставить тебе удовольствие!

— Вы сегодня уже потанцевали.

— Но я только начала возбуждаться, господин!

Я поднял ее за волосы и подволок к Элис и темноволосой рабыне. Там я бросил ее на колени, связал ей руки и присоединил к каравану.

— Прошу тебя, господин…

— Лечь, — приказал я.

Она опустилась на левый бок и тут же перевернулась на спину. Я задумчиво посмотрел на нее, прикидывая, стоит ли ее высечь.

— Позволь, позволь мне ублажить тебя! — Она приподняла бедра и потянулась ко мне.

— А ты хороша, рабыня…

— Господин! Умоляю…

— Ладно, — сказал я.

Конечно, следовало бы выпороть ее за то, что она осмелилась возражать хозяину. Придется хорошенько потаскать ее по шкурам.

— Славно стонет, — одобрил Кису.

— Горячая рабыня, — улыбнулся я.

Кису, скрестив ноги, сидел у костра в руинах огромного здания. Тенде лежала рядом, подложив ладони под голову

Я сел и оглянулся на Дженис. Рабыня лежала на боку, с караванной петлей на шее, со связанными за спиной руками. Я снова улыбнулся. Для мужского уха нет музыки слаще, чем жалкие, но жаркие стоны насилуемой рабыни.

— Видишь, Тенде, — сказал Кису, — из всех рабынь только ты одна не связана.

— Да, господин! — Она расцвела — Благодарю тебя, господин!

— Поэтому, — продолжил он, — подбрось-ка дров в костер. Она рассмеялась.

— Как ты жесток и суров, господин! — Тенде встала, принесла дров, бросила их в огонь и снова вытянулась на земле у ног хозяина.

— Можно ли мне повернуться лицом к господину? — спросила Дженис.

Она лежала спиной к нам, так, как я оставил ее. На теле ее виднелись синяки — я взял ее прямо на камнях.

— Можно, — позволил я.

Дженис не без труда повернулась и робко изобразила губами поцелуй. Глаза ее были влажны от слез. Я по горианскому обычаю подул в ее сторону, возвращая поцелуй, и отвернулся.

— Господин! Я люблю тебя!

— Заткнись, рабыня, — приказал я.

— Хорошо, господин, — всхлипнула Дженис.

Она стала бесподобной чувственной рабыней. Такая будет переходить из рук в руки бессчетное множество раз, пока однажды не встретит того, кого полюбит беззаветно и самозабвенно, кто, по тайным законам любовной химии, станет для нее идеальным хозяином — властным, суровым и непреклонным, способным жестоко избить за любую провинность и в то же время любящим и нежным. Этот человек больше никогда не продаст ее.

— Город большой, — задумчиво произнес Кису. — Может статься, что мы не отыщем здесь Шабу.

— Нужно искать, — отрезал я. — Я уверен, что он где-то здесь.

Внезапно Дженис отчаянно вскрикнула. Мы вскочили.

В зал ворвалось не меньше двух сотен вооруженных аскари. Я сразу заметил среди них Мсалити. А возглавлял воинов могучий чернокожий человек огромного роста, со щитом и копьем.

— Била Хурума! — воскликнул Кису.




52. ПИСЕЦ


Тенде с плачем бросилась в ноги Биле Хуруме.

— Я пойду с тобой! Только пощади их! Не убивай! Ты нашел меня, и я пойду с тобой по доброй воле! Но не причиняй им зла, великий убар! Отпусти их, умоляю!

— Кто эта женщина? — недоуменно поднял брови Била Хурума.

Кису отшатнулся, потрясенный. Тенде, онемев от изумления, смотрела на убара. Наконец она обрела дар речи.

— Разве не меня ты искал, великий убар? Разве не за мною ты пустился в опасный путь по реке?

— Где Шаба? — спросил Била Хурума.

— Не знаю, — ответил я.

— Великий убар! — вскрикнула Тенде.

— Кто это? — с досадой спросил Била Хурума.

— Не знаю, — пожал плечами Мсалити. — Я вижу ее в первый раз.

Била Хурума взглянул на припавшую к его ногам полунагую рабыню.

— Я видел тебя когда-нибудь?

— Нет, господин.

— Так я и думал. Вряд ли бы я позабыл такое тело.

— Раньше меня называли Тенде из Укунгу.

— Тенде из Укунгу? Кто такая Тенде из Укунгу?

— А-а! — припомнил Мсалити. — Ее послал тебе вождь Аибу для укрепления союза между империей и Укунгу.

— Но Укунгу и так часть империи, — сказал Била Хурума.

— Нет! — взревел Кису, выхватывая копье. Била Хурума даже не покосился в его сторону.

— Хорошенькая рабыня, — пробормотал он, глядя на Тенде. — Такую приятно получить в подарок, но при чем тут укрепление политического союза?

— Она — дочь Аибу, — пояснил Мсалити. — Ее прочили тебе в жены.

— В жены? — недоверчиво переспросил Била Хурума. — Уж не хочешь ли ты сказать, что эта славная зверушка была когда-то свободной женщиной9

— Именно, — подтвердил Мсалити.

— Это верно, милая? — обратился Била Хурума к Тенде.

— Да, господин.

— Ты Тенде из Укунгу?

— Так меня звали раньше. Теперь я рабыня, и меня зовут Тенде. Это имя пришлось по нраву моему господину.

— Ты когда-то носила одеяния свободной женщины? — спросил убар.

— Да, господин.

— Теперь на тебе лохмотья и дешевые бусы.

— Да, господин.

— Они тебе к лицу, — усмехнулся Била Хурума.

— Благодарю тебя, господин.

— Лохмотья и дешевые безделушки больше идут женщине, чем пышные наряды, верно?

— Да, господин.

— Хорошо, что ты стала рабыней, Тенде, — похвалил Била Хурума. — Твое тело вполне достойно этого.

— Спасибо, господин.

— Я только одного не понимаю, — продолжил убар.

— Да, господин? — встрепенулась Тенде.

— Мои писцы, должно быть, допустили ошибку. Я читал в их докладах, что Тенде из Укунгу холодна и надменна.

— Они не ошиблись, господин! — улыбнулась рабыня. — Тенде из Укунгу действительно была холодна и надменна.

— Ты на нее не похожа.

— Да, господин. Я — просто Тенде, рабыня моего господина Кису.

— Теперь ты стала пылкой и податливой? — спросил Била Хурума.

— Да, господин, — потупилась девушка. Била Хурума усмехнулся.

— Мой господин покорил меня, — сказала Тенде, не поднимая головы.

— Отлично, — похвалил убар

Тенде внезапно подняла голову. Большие черные глаза ее блестели от слез.

— Молю тебя, великий убар, не причиняй зла моему господину Кису!

— Замолчи, рабыня! — рявкнул Кису.

— Да, господин. — Она расплакалась.

— Теперь ты всего-навсего презренная рабыня, Тенде, — процедил Мсалити. — Ты не смеешь обращаться с просьбами к убару. Он может взять тебя, если вдруг ему того захочется, вот и все.

— Да, господин.

— У меня сотни рабынь, — сказал Била Хурума, — и многие из них красивее тебя. На живот!

— Да, господин, — пролепетала Тенде.

— Ползи назад к своему хозяину, — приказал убар.

— Да, господин!

Мы с Кису стояли плечом к плечу перед Билой Хурумой. Кису сжимал в руке копье. Чуть поодаль застыл Айари. Рабыни давным-давно проснулись и вскочили — все, кроме брюнетки, у которой были связаны лодыжки. Тургус тоже лежал на земле, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту.

— Давай сразимся! — выкрикнул Кису, обращаясь к Биле Хуруме.

— Мы не ожидали тебя тут увидеть, — сказал я убару.

— Мне нелегко дался этот поход, — ответил он. — Уцелели всего двести десять человек, три галеры и четыре каноэ.

— Я отдаю должное твоему искусству полководца и твоей несгибаемой воле, убар, — сказал я.

— Сразись со мной, убар! — снова крикнул Кису, потрясая копьем.

— Кто этот человек? — спросил Била Хурума.

— Это — Кису, мятежник из Укунгу, — сказал Мсалити. — Ты видел его однажды в зале суда. Он стоял перед тобой на коленях, закованный в цепи, — в тот день, когда ты впервые увидел Мвогу, верховного визиря Аибу, вождя Укунгу. Если припомнишь, мой убар, как раз тогда Мвога сказал, что Аибу посылает тебе в подарок свою дочь Тенде.

— Ах да, припоминаю, — протянул Била Хурума и посмотрел на Кису. — Парень с характером кайлуака?

— Да, — кивнул Мсалити.

— Готов ли ты биться со мной? — грозно вопросил Кису.

— Наша война окончена, — бросил убар. — Ты проиграл.

— Моя война не окончена до тех пор, пока я в силах держать копье!

— Кису! — вмешался я. — Перед тобой две сотни аскари!

— Сразись со мной один на один, если посмеешь! — с — вызовом обратился он к Биле Хуруме, даже не глянув на меня.

Я снова попытался воззвать к его здравому смыслу:

— Убары не воюют один на один с простыми солдатами!

— Но я — мфалме Укунгу!

— Ты низложен, — сказал я. — Я уважаю тебя, Кису, но с политической точки зрения ты недостойный противник для убара.

— Тогда назначь меня снова мфалме Укунгу и сразись со мной! — нашел выход Кису.

— Кису, перестань! — попытался утихомирить его Айари.

— Видел ли ты Шабу? — спросил меня Била Хурума.

— Только его галеру — как и ты. Мы давно ищем его.

— Он не мог уйти далеко, — задумчиво произнес убар.

— Я тоже на это рассчитываю.

— Где золотая цепь, которую я тебе подарил? — спросил Била Хурума.

— В нашем каноэ.

— Уже нет, — хитро прищурился убар. Он подал знак одному аскари, и тот бросил мне золотое ожерелье. — Я сразу узнал его, — сказал Била Хурума, — и понял, что ты где-то здесь.

— Благодарю тебя, убар, — улыбнулся я и надел ожерелье.

— Я вызываю тебя на бой! — не унимался Кису.

— А я ищу Шабу, — сказал Била Хурума, — и не хочу задерживаться из-за всяких мелочей.

— Защищайся! — крикнул Кису, потрясая рейдерским копьем.

— Ну, разве можно сражаться таким неуклюжим оружием? — усмехнулся убар. — Ты видел копья моих воинов?

— У нас есть и такие! — запальчиво возразил Кису. Действительно, у нас были копья аскари — одно у Айари и еще два в каноэ.

— А ты умеешь обращаться с ними? — спросил убар. — Это не так-то просто.

— Не важно! — отрезал Кису. — Я все равно буду драться с тобой!

— Кису! — попытался урезонить его я. — Ты сильный, отважный, благородный человек. Но Била Хурума — опытный воин. Не упорствуй!

— Уничтожив Билу Хуруму, я уничтожу империю!

— Вряд ли. Империя не может пасть от руки одного человека.

— Я не желаю сражаться с тобой, — сказал убар. — А если ты нападешь на меня, я убью тебя или прикажу убить тебя своим людям.

— Била Хурума — искусный воин, Кису, — сказал я. — Не упрямься.

— Что же мне делать? — в отчаянии воскликнул Кису.

— На твоем месте, — шепнул Айари, — я бы набросился на него, когда он спит, или подлил бы яду в его вино.

— Но это подло! Я не могу! Что, что мне делать?

— Брось копье, — посоветовал я.

Все взгляды были устремлены на Кису. Он в ярости ударил древком копья по камню и низко опустил голову. Плечи его задрожали — Кису, бывший мфалме Укунгу, плакал от бессильного гнева. Тенде подползла к нему и, тоже плача, принялась покрывать поцелуями его ноги.

— Зачем ты ищешь Шабу? — спросил меня Била Хурума.

— Думаю, по той же причине, что и ты. Мсалити вздрогнул.

— Великий убар! — горячо зашептал он. — Наше странствие было трудным и опасным. Эта жалкая горстка людишек — последнее препятствие на твоем пути. Убери его! Прикажи аскари уничтожить проходимцев!

Била Хурума задумчиво смерил меня взглядом.

— Била Хурума! — донеслось откуда-то сверху.

Я обернулся. За спиной у меня, на верхней площадке огромной каменной лестницы, стоял человек. Голубые одежды, когда-то бывшие нарядом писца, превратились в лохмотья, но в голосе и осанке ощущалось достоинство.

— Я — Била Хурума, — сказал убар.

— Это мне известно, — сказал писец. — Я хочу знать, есть ли среди вас человек по имени Тэрл Кэбот?

— Это я, — отозвался я.

Мсалити встрепенулся. Мое имя явно было ему знакомо. Рука его скользнула к ножнам, но он не осмелился выхватить кинжал.

— Я отведу тебя к Шабе, — сказал писец.




53. БИТВА. КРОВЬ И СТАЛЬ. МЫ ОСТАЕМСЯ В ЖИВЫХ


— Я надеялся, что ты придешь, — сказал Шаба. — Когда тебя отправили на канал, я испугался, что это конец. Не могу передать, как я рад, что ты здесь.

Шаба, изможденный и высохший, лежал на кушетке и с трудом шевелил губами. Левая рука его была неподвижна. Болезнь совсем лишила его сил.

— Тогда сними с меня наручники, — усмехнулся я.

Писец провел нас через весь город. Мы пробирались сквозь руины огромных зданий, потом долго шли по узким крутым улочкам. Мы с Билой Хурумой шли по пятам за писцом; за нами следовали остальные. Кису вел рабынь, связанных караваном, Тенде шла сама, Айари тащил на веревке Тургуса. Следом шагали аскари.

Дорога вела нас вверх, становясь все круче. Мы приблизились к развалинам древней крепости. У входа, где когда-то были ворота, всех, кроме меня, попросили подождать. Оказалось, что люди Шабы — их оставалось еще с полсотни — завалили вход камнями так, что сквозь них мог протиснуться только один человек, а сверху соорудили частокол. Меня провели внутрь. Люди с копьями окружили меня, скрутили руки за спиной, защелкнули наручники и лишь тогда подвели к древнему каменному ложу, на котором лежал Шаба — географ Ананго.

— Шаба умирает, — сказал мне по пути писец. — Не говори с ним долго.

— Прости, друг мой, — с усилием прохрипел Шаба. — Надеюсь, ты понимаешь, что наручники — необходимая мера предосторожности.

На шее Шабы на тонкой цепочке висело кольцо — золотое, тяжелое, слишком большое для человеческого пальца. Кольцо с серебряной пластинкой.

— Не боишься открыто носить кольцо? — усмехнулся я.

Шаба поднял правую руку. На ней красовалось другое кольцо — выполненное в форме клыка. Я уже видел его в Шенди и знал, что оно наполнено кандой. Крохотная царапина, нанесенная его острием, могла бы мгновенно лишить жизни кайлуака.

— Ты плохо обо мне думаешь, Тэрл Кэбот? — спросил Шаба.

— Ты предал Царствующих Жрецов. Ты похитил кольцо из Тахари.

— Я — писец, ученый. Ты должен понимать, как важно для меня это кольцо.

— Еще бы, — ухмыльнулся я. — Оно приносит богатство и власть.

— Ни богатство, ни власть меня не интересуют, — сказал Шаба. Тонкие линии татуировки на смуглом лице изогнулись в улыбке. — Только ты вряд ли в это поверишь.

— Конечно не поверю!

— До чего же трудно представителям разных каст понимать друг друга, — вздохнул Шаба.

— Может быть.

— Я взял это кольцо по двум причинам. Во-первых, без него я не смог бы пройти по Уа. Я рассчитывал, что кольцо выручит нас при встречах с враждебно настроенными туземцами. Так и вышло. Теперь на реке меня считают чуть ли не волшебником. Если бы не кольцо, ни меня, ни моих людей давным-давно не было бы в живых.

— Ты должен понимать, что хранить кольцо опасно.

— Я прекрасно знаю об этом. — Правой рукой он указал на стены древней крепости.

Я проследил за его жестом и у подножия лестницы увидел неглубокий ров, наполненный озерной водой, где кишмя кишели голубые свиньи. Эта рыба не слишком опасна, когда в одиночку плещется в реке или озере. Но накануне полнолуния большой луны Гора голубые свиньи сбиваются в косяк и становятся чрезвычайно агрессивны и свирепы. Они готовы разорвать на мельчайшие кусочки любое существо, которое окажется рядом. Люди Шабы на веревке спустили в ров ногу тарска. Вода вспенилась, забурлила, и в мгновение ока от тарска не осталось даже костей. Веревку и ту еле успели выдернуть. Через ров был переброшен деревянный наплавной мостик. Ров сам по себе являлся препятствием, но настоящей защитой он мог служить только во время полнолуния, ведь после нереста голубые свиньи успокаиваются и возвращаются в озеро. Я не сомневался, что этот ров издревле служил им местом нереста — они всегда мечут икру в неглубоких водоемах, в лагунах или на речном мелководье.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Я вдруг понял, почему Шаба и его люди обосновались именно здесь.

— Вы ждали нас?

— Разумеется, — сказал Шаба. — Не знаю, что бы мы делали, не появись вы сегодня.

— Голубые свиньи… Но это могло защитить вас на четыре-пять дней, не больше!

— Этого оказалось достаточно, — ответил Шаба. — Вы же пришли!

— Значит, — сказал я, — за вами гнались кюры.

— Да, — подтвердил Шаба. — Я так думаю. Конечно, мы не видели их — только следы. Но я боюсь, что они уже здесь, в городе.

— Твой человек проявил недюжинную храбрость, придя за нами.

— Это Нгуми, — сказал Шаба. — Он действительно храбрец. Он ведь мог и не вернуться.

— Не знал, что среди писцов встречаются такие смельчаки.

— Отважные люди есть во всех кастах, — ответил Шаба.

— Ты сказал, что похитил кольцо по двум причинам, — напомнил я, — но назвал только одну.

— Взгляни-ка. — Шаба указал на стол в изголовье ложа. Там оказался кожаный футляр цилиндрической формы и четыре пухлые, потрепанные записные книжки в кожаных переплетах.

— Вижу.

— За время путешествия я составил карты Уа и записал все мои наблюдения. Эти карты и записи бесценны, хотя вы, воины, можете этого и не понять.

— Для географов они действительно представляют ценность, — согласился я.

— Огромную ценность! И не только для географов, но и для всех цивилизованных людей.

— Возможно.

— Эти карты, эти записи, — взволнованно произнес Шаба, — открывают совершенно новый мир. И дело тут, друг мой, не только в примитивной выгоде торговцев, охотников, земледельцев и лекарей! Мои открытия нужны людям, которые жаждут знаний и стремятся разгадать тайны природы. При первом взгляде на эти карты любой, кто что-то смыслит в географии, поймет, что он стоит перед дверью в мир несметных богатств. Это не просто карты и записи — это чудеса и сокровища! И это, — Шаба пристально посмотрел мне в глаза, — вторая причина, по которой я взял кольцо.

— Не понимаю, — признался я.

— Я не надеялся уцелеть в этом походе, — сказал Шаба, — не рассчитывал вернуться домой. Но я рад, что добрался сюда и нашел исток Уа.

— И что же?

— Я взял кольцо не только затем, чтобы облегчить себе путь, но и для того, чтобы ты — или кто бы то ни было — пустился за мной в погоню. Мне был нужен человек, который донесет мои бумаги до цивилизации.

— Да ты просто сбежал! — сказал я. — Ты меня испугался. Шаба улыбнулся:

— Не странный ли маршрут я выбрал для побега? Нет, друг мой, это было не бегство. Это была исследовательская экспедиция.

— На деньги кюров?

— На эти деньги я закупил снаряжение и нанял людей. Неужели ты возражаешь против того, чтобы деньги кюров послужили благородному делу?

— Твоя беспристрастность делает тебе честь, — усмехнулся я.

— Не думай обо мне слишком плохо, Тэрл, — сказал Шаба. — Такой шанс выпадает раз в жизни. Если бы я сбился с пути, то тем самым сбил бы с пути всю мою касту, а может быть, и все человечество. — Он с грустью посмотрел на меня. — Как, по-твоему, поступили бы с кольцом Царствующие Жрецы? Вдруг оно не имеет для них никакого значения? Но для меня оно бесценно! Подозреваю, что Царствующие Жрецы вообще не позволили бы людям воспользоваться кольцом.

— Может быть. Их логика остается для меня загадкой.

— Так или иначе, — продолжил Шаба, — я выкрал кольцо. С его помощью я прошел вверх по Уа до самого ее истока. С его помощью я заставил тебя пуститься за мной в погоню. Ты — тот самый человек, который донесет мои труды до цивилизованного мира.

Я взглянул на карты и записные книжки.

— Да, — сказал Шаба, — этим я расплачиваюсь за кражу. Этим — и еще жизнью. — Он помрачнел; лицо его исказилось от боли. — Храни их пуще ока, мой друг.

— Почему ты сбежал из дворца Билы Хурумы? — спросил я. Шаба и его люди пустились в путь на трех галерах, а Била Хурума снарядил в погоню огромную флотилию.

— Ему я причинил особенно много зла, — с грустью произнес Шаба. — И все же я думаю, что мой побег спас ему жизнь.

— Не понимаю, — удивился я. — Каким образом?

— Била Хурума, мой покровитель и защитник, стоял между мною и Мсалити. Мсалити уже однажды покушался на его жизнь, подкупив Джамбию, охранника. Джамбия погиб от укусов остов, а ты отправился на канал.

— Да.

— До тех пор пока я оставался во дворце, жизнь Билы Хурумы была в опасности. Как только я бежал, Мсалити стало незачем убивать его. Но при этом я знал, что Била Хурума последует за мной.

— Разумеется. Мсалити пришлось рассказать о кольце убару и вместе с ним отправиться на поиски, в надежде потом самому завладеть кольцом.

— Не думаю, что Била Хурума преследует меня из-за кольца, — улыбнулся Шаба.

— А из-за чего еще? Шаба промолчал.

— Никакая другая причина не заставила бы его прийти сюда, — уверенно продолжил я. — Он же понимает, что могущество кольца сделает его абсолютно непобедимым.

— Возможно, — усмехнулся Шаба.

— Скажи, — попросил я, — почему ты считаешь, что причинил зло Биле Хуруме? — Мне это казалось совершенно нереальным. Все равно что сокрушаться о том, что обидел ларла, который идет по твоему следу.

— Я использовал его в своих собственных целях, — сказал Шаба.

— В каких?

Он вытянулся и закрыл глаза. Боль терзала его.

Я не сводил глаз с кольца.

Шаба с трудом разлепил веки.

— Меня не интересуют твои записи и карты, — сказал я. — Я пришел за кольцом. Сними с меня наручники и отдай кольцо.

Внезапно сверху, с крепостной стены, донесся страшный крик. Рывком обернувшись, я успел заметить, как один из людей Шабы пошатнулся и рухнул вниз, на камни. И тут на фоне ярко-голубого тропического неба возникла огромная косматая фигура кюра. В правой лапе зверь сжимал обагренную кровью пангу. Над стеной показалась верхушка гигантского бревна. По нему карабкался другой кюр. В следующее мгновение он спрыгнул внутрь крепости. Воинственные вопли кюров слышались уже со всех сторон; одна за другой показывались клыкастые морды с горящими глазами…

Внезапно один из кюров пронзительно вскрикнул — в грудь его вонзилось острое копье аскари. Кису, с рейдерским копьем наперевес, бросился к другому кюру, только что спрыгнувшему со стены.

— Сними с меня наручники! — завопил я, обращаясь к Нгуми, писцу, который привел нас сюда.

В крепость прорвались еще с десяток кюров. Для своего веса они были ловки и проворны. Некоторые на мгновение приседали с пангами в зубах и упираясь передними лапами в землю.

Я заметил, как Мсалити выхватил нож и скользнул куда-то в сторону.

Аскари бросились вверх по каменным ступенькам. Один из них отбросил от стены бревно, но появившийся кюр страшным ударом огромной панги смел со стены сразу четверых аскари. Я видел, как кюры огромными лапами раздвигают частокол у входа в крепость. Аскари пытались сдержать их натиск. Айари, малыш Айари бросился им на помощь…

— Да освободите же меня! — взревел я, в ярости пытаясь сбросить наручники.

Писец растерянно взглянул на Шабу.

— Освободи его, — слабеющим голосом велел географ. Два кюра с пангами в зубах на четырех лапах двинулись к нам.

У входа послышались крики. Взглянув туда, я увидел, что частокол вот-вот рухнет. Откуда-то донесся вопль рабыни…

Нгуми вставил ключ в отверстие наручника и дважды повернул его.

Я подозревал, что в большинстве своем это были горианские кюры — одичавшие, опустившиеся потомки древних зверей, высаженных с кораблей на планету или спасшихся при крушениях. Но были среди них и корабельные кюры.

— Скорей! — отчаянно завопил я. В этот момент один из кюров поднял переднюю лапу и указал на нас. Огромные звери двигались с ужасающей прытью. Наконец оба наручника разомкнулись. Я увидел, как кюр с пангой в зубах бросился к Шабе, не сводя глаз с кольца. Второй зверь шел на меня. Я швырнул наручники ему в морду, и один из них угодил прямо в огромный круглый глаз.

Внезапно кюр, атаковавший Шабу, отшатнулся, изумленно глядя на собственную лапу, на которой выступила бурая кровь. Панга со звоном упала на камни. Шедший на меня зверь принялся с ревом тереть покалеченный глаз. Порезанная пангой пасть кровоточила. Не теряя времени, я бросился к тому месту, где Нгуми оставил мой пояс и ножны с кинжалом, когда надевал на меня наручники. Я еле успел откатиться в сторону — панга, звеня, обрушилась на камень рядом с моей головой. Краем глаза я заметил, что напавший на Шабу кюр уже свалился замертво. Шаба закашлялся и сплюнул кровавый сгусток. Кольцо с клыком окрасилось в бурый цвет. Кюр обрушил на меня страшный удар, но мне снова удалось увернуться от смертоносной панга. Стол раскололся надвое; футляр с картами и записные книжки рассыпались по земле.

Кюр с рычанием обернулся и на какой-то миг упустил меня из поля зрения. Издав боевой клич «Ко-ро-ба», я прыгнул зверю на спину и, задрав ему голову, вонзил кинжал в сердце. Огромное туловище содрогнулось в конвульсиях. Я соскочил с него и обернулся.

Очередной кюр бросился на Шабу. Тот снова выставил кольцо с клыком. Я увидел, как огромная шестипалая лапа схватила цепь, висевшую на шее у Шабы. В следующее мгновение лапа безвольно разжалась. Зверь пошатнулся и неуклюже рухнул на бок. Я зажал в зубах окровавленный кинжал, ощутив вкус крови кюра, и обеими руками поднял тяжеленную пангу убитого мной кюра.

Я снова оглянулся. Шаба уронил голову на грудь. Одеяло было залито кровью. Нгуми бросился к нему. Шаба с усилием поднял голову.

— Иди! Сражайся за свою жизнь.

— Я не оставлю тебя! — воскликнул Нгуми.

Это были его последние слова. Подобравшийся сзади кюр разрубил его пополам. Одним прыжком я оказался рядом со зверем и мощным ударом панги снес ему голову.

Я посмотрел на убитого Нгуми. У него была такая же татуировка, как у Шабы. У писцов принято разрисовывать лица.

— Помогите! — услышал я. — Они вот-вот прорвутся!

Я бросился ко входу и принялся рубить пангой косматые лапы, раздиравшие прутья частокола. С лезвия капала кровь. Кюры с ревом отпрянули от частокола.

— Развяжите меня! — раздался знакомый голос.

Я подбежал к Тургусу и разрубил его путы. Тот схватил копье убитого аскари и бросился в бой. Затем я освободил от пут сбившихся в кучку, до полусмерти перепуганных рабынь.

— Господин! — жалобно закричала Дженис.

Если бы они и вздумали бежать, им бы это не удалось — вокруг высились крепостные стены. Порой девушки умоляют завоевателей взять их в рабыни, клянутся в вечной преданности и тем самым спасают себе жизнь. Но кюры обычно не интересуются женщинами — разве что в качестве пищи.

Неожиданно сзади появился кюр. В самый последний момент я успел заблокировать удар, но все равно отлетел на несколько шагов. Не давая мне опомниться, кюр снова бросился на меня и рубанул своим клинком по моему. От боли в руках я едва не потерял сознание. Кюр ударил меня в голову, но промахнулся. Со стены посыпался град камней. Я увернулся и ударом снизу распорол зверю брюхо. Он издал страшный рев и попятился, подхватывая лапой вывалившиеся кишки. Я из последних сил взмахнул пангой и развалил ему череп до самой челюсти. Потом я оглянулся и крикнул:

— Кису, берегись!

Кису повернулся — но в этот миг между ним и кюром возникла фигура с копьем. Человек нанес кюру молниеносную серию ударов в брюхо, грудь и глотку. Зверь отступил, и тут на него сзади накинулся аскари и вонзил копье под левую лопатку. Как только кюр обернулся, первый нападающий добил его мощным ударом в спину.

Кису поднял глаза на высокого, крепкого человека, спасшего ему жизнь.

— Благодарю тебя, убар.

С этого момента убар экваториальной империи Била Хурума и мятежник Кису плечом к плечу отражали атаки подступавших кюров.

Панга в моих руках дрожала. Кинжал в зубах резал губы. Я проткнул им тунику так, чтобы кинжал висел на рукояти, утер кровь с лица и присоединился к обороняющимся. Одному из кюров я раскроил череп, другому перебил хребет. По приказу своего командира кюры отступили. Тотчас другие кюры поволокли к входу два длинных бревна. Я перевел дух и проверил, на месте ли кинжал.

— Как вышло, что нас застали врасплох? — спросил я у Айари.

— Они неожиданно напали на часовых, убили их и по мостику перешли ров.

Я огляделся. Острые копья и овальные щиты аскари были идеальным оружием для племенных войн, но кюры без труда разрубали их на части тяжелыми пангами. Вот когда пригодились бы топоры и мощные щиты Торвальдсленда…

— Отрезайте их друг от друга! — крикнул Била Хурума своим аскари. — Атакуйте по пятеро! Один идет вперед, четверо прикрывают!

— Мудро, — кивнул Айари.

— Убар есть убар, — отозвался я.

Первый аскари атаковывал кюра острым копьем, вынуждая его выставить для защиты пангу. Остальные четверо мгновенно набрасывались на зверя сзади и с боков. Нам повезло: это были не корабельные кюры, а одичавшие и отупевшие звери. Бьются они страшно, яростно, беспощадно, но все-таки неумело.

— Их слишком много, — сказал я.

— Много, — проворчал Айари. — Повоюем на славу перед смертью!

— Хорошо сказано, — похвалил я.

Я увидел, как Била Хурума упал на одно колено, а огромный кюр занес над его головой пангу. Не успел я сорваться с места, как крепость огласил воинственный клич Укунгу, и рейдерское копье, со свистом рассекая воздух, пролетело над убаром и вонзилось прямо в сердце кюру.

— Благодарю тебя, мятежник, — сказал Била Хурума, поднимаясь на ноги.

— Мы в расчете, убар, — усмехнулся Кису, выдирая копье из груди мертвого зверя.

— Верно, — ответил Била Хурума, и они снова ринулись в бой плечом к плечу — мятежник и убар.

Командир кюров выстроил свое подразделение цепью. Я почти не сомневался, что это — корабельный кюр, иначе ему не удалось бы держать в узде свору тупоголовых зверей. Выходит, у кюров все-таки сохранилось какое-то понятие о дисциплине и преданности.

— Все кончено, — сказал я. — Они организовались!

Била Хурума собрал вокруг себя своих аскари. Их оставалось не больше сотни, многие были ранены.

Внезапно позади нас раздался треск и грохот. Кюры разрушили частокол и принялись таранить бревнами каменный навал, закрывавший вход в крепость.

— Надо их остановить! — крикнул Айари.

— Это невозможно, — сказал я.

Кюры ворвались в крепость, размахивая пангами, кольями, дубинами. Мы отступили. Я всадил свою пангу в ближайшего кюра, но выдернуть ее у меня не хватило сил.

— Держите оборону! — завопил я. — Отходите к стене! Я бросился на кюра, левой рукой ухватил его за косматый загривок и несколько раз ударил врага кинжалом в грудь. В ушах у кюра болтались золотые кольца. Это был, несомненно, корабельный кюр. Он издал предсмертный вопль и обмяк. Я отпустил его, и он рухнул на камни. Я увидел, как Тургус неподалеку от меня ударил другого кюра в грудь острым копьем аскари.

Кюры были со всех сторон, при этом не обращали на меня особого внимания — их больше интересовали те, кто держал оборону у стены. Я вонзил кинжал в брюхо бегущего мимо зверя. Кюр даже не остановился, и я едва не полетел на землю, пытаясь выдернуть свое оружие. В этот момент меня заметил другой кюр. Он попытался достать меня когтистой лапой, но я успел ударить его в голову. Пробить череп кюра ножом очень трудно, однако возможно; главное — правильно выбрать направление удара. Лучше всего бить в глаз, ухо или висок. Я предпочел первое. Кюр с ревом завертелся на месте. В два прыжка я оказался среди своих.

Повсюду лязгало оружие. Мое ожерелье, подарок Билы Хурумы, было залито кровью. Заметив, как какой-то кюр вскарабкался на стену, я взбежал по лестнице, сорвал с шеи тяжелое ожерелье и изо всех сил хлестнул зверя по морде. Тот рухнул наземь с высоты добрых двадцати футов. Я оглянулся и увидел, как два кюра карабкаются по бревну, прислонив его к стене. Я отшвырнул бревно, и оба зверя полетели вниз.

Тут я обнаружил, что один кюр крадется вдоль стены внутри крепости. Я прыгнул ему на плечи и захлестнул горло золотой цепью. Зверь отчаянно пытался сбросить меня, но я накрепко вцепился в него и оказался вне досягаемости панги. Тогда он что было сил ударился спиной о стену. Кости мои хрустнули, острые камни вонзились в спину, но я не выпускал цепь из рук, затягивая ее все туже. Кюр захрипел, панга выпала из его лап. Руки мои были в крови. Зверь пошатнулся и упал. Я снова надел на себя окровавленную цепь. Затем поднял пангу. Кюр был еще жив. Глаза его были выпучены, из груди вырывался свист, на губах вздувались кровавые пузыри. Не так-то легко убить кюра. Я наотмашь ударил его пангой, потом еще раз и еще…

— Прости, приятель, — пробормотал я. Меня шатало, руки мои тряслись. После этой схватки я чувствовал себя не воином, а мясником.

— В атаку! — крикнул Била Хурума.

На какой-то миг кюры оторопели, но тут же сомкнули ряды и отбросили нападающих к стене. Командир кюров проворно выстроил зверей в шеренгу. «Все кончено!» — подумал я, решив, что он готовит последний, решающий удар. Но, к моему изумлению, командир, огромный бурый кюр, вскинул пангу, салютуя Биле Хуруме. Кюры издавна испытывали почтение к людям.

Била Хурума, тяжело дыша, воздел к небу окровавленное копье и прокричал:

— Аскари ходари!

Я вздрогнул. Убар оказал зверю великую честь. В переводе с ушинди его слова означали «бравый солдат» или просто «воин», что еще почетней.

И тут до нас донесся ликующий вопль:

— Я достал его! Оно мое!

Мы обернулись. На громоздившихся у входа камнях стоял Мсалити. С кинжала его капала кровь. Визирь убара торжествующе потрясал цепью, на которой блестело кольцо.

— Он забрал кольцо! — в отчаянии крикнул я.

— Оно мое! Мое! — злорадствовал Мсалити, приплясывая и размахивая цепью.

Я глянул на ложе Шабы. Вокруг него лежали мертвые кюры и изрубленные в куски аскари. Шаба держался за грудь, надрывно кашляя. В его кольце с клыком больше не осталось яда. Этого-то и дожидался Мсалити. Он нанес Шабе не меньше пяти ударов — видно было по ранам, — схватил кольцо и бросился к выходу. И я ничего не мог поделать — между нами стояла шеренга кюров!

Командир кюров торжествующе оскалился, поднял лапу и что-то прокричал своим зверям. Тем временем Мсалити спрыгнул за крепостную стену и скрылся из виду. Повинуясь приказу, кюры медленно отступали, не сводя с нас глаз. Командир не хотел больше рисковать своими солдатами. Важнее было сохранить отряд, чтобы обеспечить доставку кольца в условленное место, откуда оно со временем вернется в стальные миры или же будет использовано здесь, на Горе, против людей и Царствующих Жрецов.

Я с трудом поднял с земли пангу и бросился вслед за кюрами. Кису и Била Хурума преградили мне путь.

— Нет! — выкрикнул Кису.

— Не смей! — воскликнул Била Хурума.

— Это безумие, Тэрл! — крикнул Айари. Тургус тоже подбежал ко мне. Он и Кису схватили меня за плечи.

— Отпустите! — вырывался я.

— Сейчас ты ничего не сможешь сделать, — увещевал меня Кису.

— Но они разрушат мост! — выкрикнул я. — Мы не выйдем отсюда!

— Сегодня — полнолуние, — сказал Айари. — Мы можем спокойно перейти ров, и никто нас не тронет. Завтра они вернутся в озеро.

Кюры тем временем отступали. Невероятно, но их командиру удавалось поддерживать железную дисциплину среди этих тварей. Некоторые кюры волокли за собой тела убитых аскари.

Била Хурума поспешил к Шабе.

Отбросив Тургуса и Кису, я бросился к выходу и, взбежав по лестнице, успел увидеть, как кюры отвязали с нашей стороны плавучий мост. Теперь между нами пролегал широкий ров, в котором неистовствовали голубые свиньи.

Я смотрел вслед кюрам. Рядом со мной стояли Кису, Тургус и Айари.

— Кольцо у меня! — кричал Мсалити с противоположного берега рва.

Командир кюров выхватил у него цепь с кольцом и надел себе на шею.

— Я победил! — не унимался Мсалити.

Командир что-то приказал одному из кюров. Тот схватил Мсалити, высоко поднял его над головой и швырнул в ров.

Вода вокруг Мсалити тут же вспенилась и порозовела от крови. Он с воем пробирался сквозь стаю прожорливых хищников. Я выхватил у Кису копье и протянул его Мсалити. Теряя сознание, Мсалити вцепился в древко, и мы вытащили его из воды. За считанные мгновения он лишился обеих ног до колен. Мы сбили прицепившихся к его телу рыб и стали перевязывать страшные раны обрывками одежды, пытаясь унять кровотечение.

Кюры на другом берегу рва выстроились в колонну и двинулись прочь.

При помощи самодельных жгутов мы кое-как остановили кровь.

— Шаба мертв, — произнес подошедший Била Хурума. Мсалити протянул к нему руку:

— Мой убар!

Била Хурума посмотрел на него отсутствующим взглядом и повернулся к аскари:

— Бросьте его рыбам!

— Мой убар! — в ужасе возопил Мсалити.

В следующий миг он скрылся под водой. Стая жадных хищников набросилась на него — и все было кончено.

Внезапно неизвестно откуда появилась Дженис и бросилась мне на шею, захлебываясь в рыданиях. На шее у нее была петля, на лодыжках и запястьях виднелись следы от пут. Во время боя кюры схватили всех рабынь, связали караваном, бросили на землю, спутали им руки и ноги кожаными ремнями и оставили дожидаться страшной участи. После отступления кюров девушек освободили аскари.

— О господин! — Дженис, всхлипывая, прижалась ко мне. — Мы живы, господин, живы!

Я не отводил взгляда от рва. Горечь поражения охватила меня. Все потеряно. Я проиграл…

Колонна кюров скрылась в руинах.

Я обнял Дженис и прижал ее голову к груди:

— Не плачь, милая рабыня!

Но и мне самому слезы застилали глаза.




54. МЫ СОБИРАЕМСЯ ПОКИНУТЬ ДРЕВНИЙ ГОРОД


— Я просмотрел карты и записи Шабы, — сказал я Биле Хуруме.

— Они все уцелели?

— Да.

Мы стояли на площадке, к которой вела лестница от огромной мраморной пристани на западном берегу древнего города — той самой пристани, куда мы причалили несколько дней назад, переплыв озеро. За нашими спинами лежали руины громадного здания с полуразрушенными колоннами и величественными изваяниями. Суровые взгляды каменных воинов были устремлены на запад. Далеко внизу, у причала, виднелись суда Билы Хурумы, галера Шабы и наше старое верное каноэ.

Мы смотрели вниз, на спокойные воды бескрайнего озера.

Здесь, на этой же площадке, мы развели огромный погребальный костер. Била Хурума развеял по воздуху прах Шабы. Ветер подхватил его, закружил над городом и понес дальше, к джунглям. От великого географа осталась горсточка белого пепла, легкого и сухого, мимолетного и вечного. А сам он стал легендой и частью истории.

— Это озеро, исток Уа, — сказал я, — он обозначил на карте как «Озеро Билы Хурумы».

— Зачеркни, — сказал убар, — и исправь на «Озеро Шабы».

— Так и сделаю.

Суда готовились к отплытию. Из войска Билы Хурумы осталось в живых меньше сотни аскари. Людей Шабы уцелело всего семнадцать.

— Я очень одинок, — сказал Била Хурума. — Шаба был моим другом.

— Но ты же погнался за ним! Ты хотел ограбить его и убить.

Била Хурума изумленно обернулся ко мне:

— Нет, все наоборот! Я хотел защитить его! Мы ведь были друзьями. И у нас был план: снарядить экспедицию из сотни галер и пяти тысяч человек. Однако Шаба бежал, взяв всего три галеры и двести сторонников. Я хотел помочь ему судами и людьми.

— Но ведь сначала, когда вы строили планы, ты не собирался отправляться с ним в экспедицию.

— Разумеется, — ответил Била Хурума. — Я же убар.

— Тогда почему ты все-таки последовал за ним?

— Я знал, что не всякий сможет пройти этот путь до конца. Только Шаба и я.

— Но ты же убар!

— И его друг. Для убара нет ничего дороже друзей. У нас их слишком мало.

— Шаба сказал, что он причинил тебе зло. Била Хурума печально улыбнулся:

— Он сожалел о том, что вынудил меня пуститься за ним в погоню. Но при этом он, возможно, спас мне жизнь. Один раз меня уже пытались убить. Шаба надеялся, что, покинув дворец, я избегу угрозы очередного покушения.

Я кивнул. На реке Мсалити наверняка не стал бы строить козни против убара. Он нуждался в защите и покровительстве Билы Хурумы. К тому же убийство убара не было для Мсалити самоцелью. Оно требовалось ему лишь затем, чтобы устранить препятствие на пути к кольцу из Тахари.

— Разве Мсалити не подстрекал тебя пуститься в погоню за Шабой? — спросил я. — Разве он не говорил тебе, что Шаба владеет бесценной вещью?

— Нет, — ответил Била Хурума. — Ему незачем было меня подстрекать. Я твердо решил отправиться вслед за Шабой. Мсалити только умолял меня взять его с собой.

— По-моему, Шаба рассчитывал на то, что я его догоню.

— Да, — кивнул Била Хурума. — Он предчувствовал свою смерть и хотел, чтобы ты передал людям его записи.

— Похоже на то, — согласился я.

— Но почему он был так уверен, что не вернется? — задумался Била Хурума.

— Неведомая река, воинственные туземцы, болезни… — начал я.

— Дикие звери, — подхватил Била Хурума.

— И звери тоже.

— Да и ты сам, — добавил Била Хурума. — Ты ведь без колебаний убил бы его, чтобы завладеть тем, что искал.

— Да, — угрюмо подтвердил я.

— Наверно, эта вещь очень дорога тебе, — сказал Била Хурума.

— Была дорога, — буркнул я.

— Была? — переспросил он.

— Ее захватили кюры.

— Ясно.

— Шаба говорил, что использовал тебя в своих целях, — вспомнил я.

— Да. Он сказал мне об этом перед смертью, — ответил Била Хурума.

— Не понимаю, — нахмурился я, — как именно он мог использовать тебя в своих целях?

— Неужели непонятно? — улыбнулся убар.

— Нет…

— Он хотел, чтобы я сопровождал и защищал тебя на обратном пути.

Я застыл, ошеломленный. Кису взбежал по лестнице:

— Все готово к отплытию.

— Отлично, — сказал Била Хурума.

— Мы идем, — добавил я.

Кису кивнул и направился к причалу.

— Шаба одурачил нас обоих, — усмехнулся Била Хурума.

— По-моему, ты не слишком огорчен этим.

— Правильно.

— Но ведь мы могли бы сжечь его карты и записи!

— Конечно.

Я задумался.

— Нет, я не стану этого делать.

— А я — тем более, — с улыбкой сказал убар. — Мы отвезем записи в Ушинди, а потом ты можешь в сопровождении надежных людей доставить их по Ниоке в Шенди. Там их поджидает Рамани из Ананго, учитель Шабы.

— Шаба все хорошо продумал, — кивнул я.

— Я буду очень тосковать по нему, — произнес Била Хурума.

— Он был вором и предателем!

— Он оставался верен своей касте.

— Он был вором и предателем! — сердито повторил я.

Била Хурума отвернулся и уставился на руины, на каменных исполинов, на разрушенный и всеми позабытый древний город.

— Когда-то здесь была великая империя, — медленно проговорил он. — Теперь ее нет. Мы не знаем, кто ворочал эти камни, воздвигал эти храмы, разбивал сады и прокладывал улицы. Мы не знаем названия этой империи, не знаем имени ее народа. Мы знаем лишь то, что люди построили эту страну и какое-то время жили в ней. Империи процветают и отходят в небытие. Но строят их все-таки люди.

— Или разрушают, — заметил я.

— Да, — согласился Била Хурума, глядя вниз, на галеры и каноэ. — Одни люди строят империи, другие их разрушают.

— Какое из этих занятий более благородно? — спросил я.

— Я думаю, — сказал Била Хурума, — что лучше строить, чем разрушать.

— Даже если твой труд обратится в руины?

— Да, — твердо произнес он. — Даже если твой труд обратится в руины.

— Ты знаешь, чего хотели от Шабы я и Мсалити?

— Конечно, — пожал он плечами. — Шаба перед смертью успел мне все поведать.

— Кольцо не принадлежало ему по праву, — сказал я. — Он был предателем и вором!

— Он оставался верен своей касте, — упрямо повторил Била Хурума.

Я отвернулся от убара и двинулся вниз, к причалу.

— Подожди, — негромко произнес он мне вслед. Я обернулся и посмотрел ему в глаза. Убар спустился на несколько ступеней, и мы оказались лицом к лицу.

— Шаба просил меня передать тебе это. Он прятал его у себя на теле.

Била Хурума вложил мне в руку большое кольцо, слишком крупное для человеческого пальца — золотое, с серебряной пластинкой. На нем отчетливо виднелась крохотная царапина.

— Шаба сказал, что он благодарит тебя и просит прощения. Сам понимаешь, без него Шаба не смог бы пройти этот путь.

— Благодарит? — растерянно переспросил я. — Просит прощения?

— Он, если можно так выразиться, одолжил у тебя это кольцо. Взял взаймы. Он очень надеялся, что ты не станешь возражать.

Я молчал, не находя слов.

— Он хотел вернуть его сам, — продолжал Била Хурума, — но тут внезапно напали эти твари… Я сжал кольцо в кулаке.

— Ты знаешь, что мне отдал?

— Знаю. Кольцо великой силы, которое делает своего владельца невидимым.

— С таким кольцом ты стал бы непобедим!

— Возможно, — едва заметно усмехнулся Била Хурума.

— Тогда почему ты отдаешь его мне?

— Потому что так хотел Шаба.

— Не знал, что бывает такая дружба, — задумчиво произнес я.

— Я — убар, — сказал Била Хурума. — За всю мою жизнь у меня было лишь два друга. Теперь их обоих не стало.

— Одним из них был Шаба…

— Конечно, — ответил убар.

— Кто же второй?

— Человек, которого я убил.

— Как его звали? — спросил я.

— Мсалити.




55. ВЗРЫВ. МЫ ПОКИДАЕМ ДРЕВНИЙ ГОРОД


— Нам пора! — крикнул Кису.

Мы с убаром спустились на пристань, расположенную на восточном берегу озера Шабы. И тут прогремел взрыв.

В нескольких пасангах от нас ослепительно вспыхнул свет. Пламенный столб взвился ввысь, и небо вмиг заволокло облаком пыли и листьев. Земля содрогнулась у нас под ногами, озерная вода вспенилась и забурлила. Раздались потрясенные крики. Нас окатила волна горячего воздуха, с неба посыпались обломки камней…

Потом все внезапно стихло, только волны с плеском бились о причал. Небо на юго-востоке потемнело.

— Что это было? — пришел в себя Кису.

— Взрыв, — ответил я.

— А что он означал? — спросил Била Хурума.

— Я думаю, он означал, что мы теперь спокойно можем плыть вниз по реке.

Я мысленно улыбнулся. Фальшивое кольцо никогда не попадет в Сардар.

— Ну что же, отправляемся, — сказал Била Хурума.

— Отдать швартовы! — крикнул я.

Вскоре наши галеры и каноэ уже шли по озеру Шабы. Кольцо из Тахари висело у меня на шее, на золотом ожерелье, подаренном Билой Хурумой. Рядом со мною в каноэ, завернутые в непромокаемые промасленные шкуры, лежали записные книжки и карты Шабы.

Я последний раз оглянулся на руины древнего города, на грозное черное небо на юго-востоке и поудобней перехватил весло.




56. ЧТО ПРОИЗОШЛО В НИУНДО, ГЛАВНОМ СЕЛЕНИИ УКУНГУ


— Эй! — закричал Кису. — Где Аибу?

Мы стояли на площади Ниундо, главного селения Укунгу.

Навстречу нам, вооруженный копьем и щитом, вышел Мвога.

— Аибу мертв, — сказал он. Тенде ахнула и разрыдалась.

— Отчего он умер? — спросил Кису.

— От яда, — ответил Мвога. — Теперь я — вождь Укунгу.

— Мое копье не согласно с этим, — нахмурился Кису.

— Зато мое согласно, — отрезал Мвога. Кису угрожающе сдвинул брови:

— Пусть сами копья разрешат этот спор.

В Укунгу острия копий обычно обмотаны полосками кожи. Мвога и Кису, не сговариваясь, сорвали кожаные чехлы. Наконечники копий грозно блеснули. Щиты в Укунгу украшают пучком перьев. Если перья смотрят в землю, это означает, что человек собрался на охоту. Пучок перьев, устремленный в небо, говорит о том, что вот-вот начнется схватка. Кису и Мвога держали свои щиты перьями вверх.

— Я буду лучшим мфалме, чем Аибу, — сказал Мвога. — Потому-то я и велел отравить его.

Поединок был недолгим. Очень скоро Мвога упал к ногам Кису. Тот выдернул из его груди окровавленное копье.

— Ты хорошо сражаешься, — похвалил Била Хурума. — Теперь ты уничтожишь тех, кто поддерживал Мвогу?

— Нет, — ответил Кису. — Мы из одного племени. Я не стану убивать их. Пусть в Укунгу воцарится мир.

— Прежде, Кису, — сказал Била Хурума, — ты был упрям и буен, как кайлуак, несдержан в гневе и скор на расправу. Теперь ты многому научился. В тебе довольно мудрости для того, чтобы стать мфалме.

Кису пожал плечами.

— Я приглашаю тебя в Ушинди, — продолжил убар. — Мсалити больше нет. Мне нужен человек, который поможет мне править империей.

— Лучше быть первым в Укунгу, чем вторым в империи! — отрезал Кису.

— Ты и так первый в Укунгу, — сказал Била Хурума.

— Я все равно пойду на тебя войной, — заявил Кису.

— Зачем? — поднял брови убар.

— Я освобожу Укунгу! Била Хурума улыбнулся:

— В этом нет нужды. Укунгу — свободная страна.

По толпе пронесся крик изумления.

— Оботри острие своего копья, Кису, — сказал Била Хурума, — и зачехли его. И переверни свой щит. Пусть перья смотрят в землю.

— Я зачехлю копье, — твердо ответил Кису. — И переверну щит.

Он передал оружие одному из жителей деревни. Била Хурума и Кису крепко обнялись. Империя заключила мир с Укунгу.




57. Я ОТПРАВЛЯЮСЬ В ПОРТ-КАР НА КОРАБЛЕ «ПАЛЬМА ШЕНДИ»


— Зачем ты заковал меня в цепи, господин? — жалобно спросила Дженис.

Она стояла на коленях, обнаженная, на горячих досках причала в Шенди. На лодыжках и запястьях рабыни блестели кандалы, тяжелая цепь приковывала ее к железному кольцу на пристани. На горле девчонки болтался стальной ошейник с надписью: «Я принадлежу Боску из Порт-Кара». Под этим именем меня знают в разных уголках Гора, и у него есть своя история.

— В Порт-Каре, — сказала Дженис, — когда я хотела убежать, ты меня даже не связал. Сейчас, когда я уже знаю, что значит быть рабыней на Горе и одна мысль о побеге приводит меня в трепет, ты заковал меня в цепи!

— Женщин всегда заковывают перед погрузкой на корабль, — объяснил я. — Жаль, что я не сделал этого раньше.

— Да, господин, — потупилась она.

— Дело даже не в цепях. Не будь их, тебе все равно не удалось бы далеко убежать.

— Да, господин. Теперь у меня есть ошейник и клеймо.

Ко мне подошел капитан Улафи.

— Приветствую тебя!

— Приветствую тебя, — ответил я.

— Это из-за нее было столько шума? — спросил он.

Я ухмыльнулся:

— Думаю, она больше не доставит тебе хлопот. Дженис низко склонила голову и прижалась лбом к причалу.

— Прости меня, господин, — пролепетала она, — если я причинила тебе беспокойство.

— Ну-ка, подними голову, — приказал Улафи. Рабыня робко посмотрела на него.

— Как она расцвела! Трудно поверить, что это та же девушка.

Я пожал плечами.

— Только дурак может по своей воле освободить рабыню, — заметил Улафи. — Хочешь вернуться в Порт-Кар на «Пальме Шенди»?

— Если позволит капитан, — улыбнулся я.

— Все уже готово, — сказал Улафи. Я опустил в его ладонь несколько монет — заранее оговоренную плату.

— Мы отплываем, как только начнется прилив, — предупредил он.

Вернувшись в Шенди, я получил назад деньги, отобранные при аресте. Возвратили мне и мой мешок, и остальные вещи. Все это отдала мне женщина, у которой я снимал комнату неподалеку от улицы Ковровщиков. Мешок лежал у моих ног. Кроме всего прочего, в нем было и золотое ожерелье, полученное в подарок от Билы Хурумы. Я не расставался с ним в самые тяжкие моменты, выпавшие на мою долю за время долгих экваториальных странствий. Кольцо из Тахари я носил на кожаном шнурке под туникой.

Я думал о Биле Хуруме и о том, как бесконечно одиноки убары. Я думал о Шабе и о его экспедиции. Шаба прошел по озеру Ушинди, стал первооткрывателем озера Нгао, покорил реку Уа и добрался до ее истока, огромного и прекрасного озера, которое он назвал в честь Билы Хурумы. Но по желанию Билы Хурумы я изменил название на карте. Отныне это озеро, исток Уа, будет носить имя Шабы — доблестного путешественника и величайшего исследователя Гора.

«Благодарю тебя», — сердечно произнес Рамани из Ананго, бывший когда-то учителем Шабы, когда я вручил ему и двум членам его касты записи и карты великого географа. Рамани заплакал, и друзья его тоже не смогли сдержать слез. Я знал, что карты и путевые заметки Шабы будут размножены и разосланы их братьям по касте во все города Гора. Правда, одна копия уже была сделана. Над ней потрудились писцы Билы Хурумы из Ушинди. Но Рамани незачем было знать об этом.

Била Хурума сказал мне, что продолжит строительство канала. Канал, соединив озера Ушинди и Нгао, станет водным путем между Тассой и Уа. С берегов сияющей Тассы через Камбу или Ниоку можно легко добраться до озера Ушинди, из него по каналу — на озеро Нгао, а оттуда — в устье Уа и, пройдя по реке тысячи пасангов, оказаться у ее истоков на озере Шабы. Я уж и не говорю о том, что в озеро Шабы впадает великое множество рек, каждая из которых может привести путешественника в неведомые ныне земли. Два замечательных человека — Била Хурума, убар, и Шаба, ученый-исследователь, — проделали поистине бесценную работу.

Я думал о маленьком Айари, который делил со мной все невзгоды и на каторге, и на реке Уа. Теперь Айари носил пышные одежды верховного визиря убара. Я не сомневался, что Била Хурума сделал мудрый выбор. За время нашего путешествия Айари не раз и не два доказал свою отвагу и достоинство. Кроме того, он поддерживал связь с деревнями Ниуки на северном берегу Ушинди, где родился его отец, а также с районом Укунгу на озере Нгао — благодаря дружбе с Кису. Айари прекрасно знал языки тех краев, равно как и горианский, поскольку родился и вырос он все-таки в Шенди. К тому же Айари умен, проницателен и отзывчив — качества, идеально подходящие для визиря. Именно такой советник и нужен Биле Хуруме для поддержания добрых отношений не только с экваториальной частью Гора, но и с цивилизованным Шенди. И наконец, Айари был одним из немногих, кто прошел путь вверх по реке Уа до самого истока и может поведать людям об этом путешествии. Наверняка Айари вскоре станет одной из самых заметных фигур в политической жизни экваториальных районов Гора. Кто бы мог подумать, что этот маленький негодяй из Шенди, чей отец в свое время бежал из деревни, опасаясь кары за воровство дынь, когда-нибудь будет стоять у трона великого убара!

Но с особой теплотой я вспоминал о Кису, который снова стал мфалме Укунгу. Кстати, взглянув на карту, вы можете убедиться, что Укунгу и по сей день остается суверенным государством на территории империи Билы Хурумы.

Прежде чем Била Хурума покинул Ниундо, главное селение Укунгу, у него состоялся еще один разговор с Кису.

— Если хочешь, — сказал убар, указывая на коленопреклоненную Тенде, — я заберу эту рабыню с собой и продам ее в Шенди, а деньги пришлю тебе.

— Благодарю тебя, убар, — ответил Кису, — но эта женщина останется в Укунгу.

— Ты хочешь освободить ее? — удивился убар.

— Ну уж нет, — улыбнулся Кису.

— Отлично, — одобрил Била Хурума. — Она слишком прекрасна, чтобы быть свободной.

Тенде преданно посмотрела на Кису:

— Я постараюсь быть самой лучшей рабыней для моего господина.

В ту ночь мы остались в Ниундо. Я прекрасно помню пир, устроенный в нашу честь. Талунам впервые выпала возможность танцевать перед мужчинами, прислуживать им и ублажать их.

Я улыбнулся, вспомнив, как на пути вниз по реке мы встретили пигмеев, которые гнали на продажу караван обнаженных талун. Девушки были связаны по две; каждая пара удерживалась с помощью двух изогнутых раздвоенных веток, связанных крест-накрест, а между собою пары были связаны веревками.

Мы причалили к берегу и приобрели у пигмеев всю партию рабынь за пригоршню разноцветных бус и пять панг. Затем мы усадили красоток в галеру, по четыре на скамью, приковали цепями к стойкам и вручили им весла. На одно весло приходилось четыре рабыни. Таким образом, сорока рабынь хватило на десять весел, по пять с каждого борта. Одна девушка оставалась лишней; она разносила своим подругам еду и питье. Вдоль галеры мы протянули цепь, закрепив ее на носу и на корме. На девушке-разносчице были ручные и ножные кандалы, причем браслет на правой лодыжке крепился к цепи, протянутой вдоль судна, так что рабыня свободно передвигалась туда-сюда вдоль цепи, но не могла сделать и шага в сторону. Била Хурума отправил на эту же галеру пятерых аскари: один стоял у штурвала, а четверо подгоняли девушек с помощью плеток. Галера стала для талун настоящей плавучей тюрьмой.

— Куда мы их потом денем? — спросил я Билу Хуруму.

— Продадим в Шенди, — ответил он.

Поначалу талуны подумали, что им предстоит грести до конца своих дней. Не прошло и ана, как все они уже стонали, истекая потом, и умоляли дать им более подходящую для женщин работу. И немудрено — с галерными веслами обычно управляются дюжие мужчины. Если бы мы плыли не вниз, а вверх по течению, вообще не было бы смысла сажать их на весла. Рабыня-разносчица конечно же как могла потешалась над своими подругами. Откуда ей было знать, что на следующий день ей самой предстоит надрываться и рыдать под ударами плеток неумолимых аскари. Каждый день мы назначали новую разносчицу, чтобы ни одна талуна не сидела на веслах более сорока дней кряду.

На причале было многолюдно. Я увидел двух рабынь, обнаженных и закованных в цепи; их тоже вели на корабль.

Прошлым вечером мы продали всех талун черным работорговцам из Шенди всего за два серебряных тарска. Я видел, как они, прижав головы к земле, одна за другой ползли к рабскому кругу. Затем их связали караваном и увели. Некоторое время талун продержат в подземных пеналах. Там их ноющие спины и истертые в кровь руки залечат всяческими бальзамами и притираниями, а потом наскоро подготовят к продаже на северных рынках. Такие красотки, как наши талуны, под железной рукой хозяина обычно становятся превосходными рабынями.

Двух талун мы оставили себе. Бывшую белокурую предводительницу я решил назвать Ланой, ее темноволосую помощницу Тургус нарек Финой.

Я глянул вниз. Лана и Элис, обнаженные, стояли на коленях со спутанными за спиной руками, прикованные к тому же кольцу, что и Дженис.

— Господин, — робко произнесла Дана.

— Что?

— Ты везешь меня в Порт-Кар?

— Да, — ответил я. Одно название этого города приводит девушек в трепет.

— В Порт-Каре мужчины будут жестоко обходиться со мной? — спросила она. Я пожал плечами:

— Так же, как с любой другой презренной рабыней.

Она содрогнулась. Горианская пословица гласит: «В Порт-Каре цепи рабыни особенно тяжелы». Я, однако, не думаю, что это так. Мужчины Порт-Кара обращаются с рабынями не хуже и не лучше, чем остальные гориане. Дело в том, что этот город издревле славится беспощадностью к врагам, и потому его имя наводит на людей страх. На мой взгляд, если на Горе и есть место, где к рабыням относятся с особой жестокостью, то это Тарна. И на то есть свои исторические причины. Тарна — один из немногих горианских городов, где подавляющее большинство женщин — рабыни. Обычно одна рабыня приходится на сорок свободных горианок. К слову, престиж и статус свободной женщины на Горе неизмеримо выше, чем на Земле.

— А что делают в Порт-Каре с девушкой, которая не угодила своему хозяину? — с замиранием сердца спросила Дана.

— Когда как, — ответил я. — Чаще всего связывают по рукам и ногам и бросают в канал к уртам.

Глаза ее расширились от ужаса. Она непроизвольно попыталась сбросить оковы. Между прочим, железная цепь великолепно смотрелась на ее изящной шейке.

— На твоем месте, — сказал я, — я бы лез из кожи вон, чтобы понравиться хозяину.

— Я буду! Я буду очень, очень стараться!

Я пожал плечами:

— Посмотрим.

Элис прижалась щекой к моему бедру и нежно поцеловала его. Я взъерошил ей волосы и потрепал по голове.

— Пожалуйста, господин, — шепнула она, — не продавай меня сразу. Подержи меня у себя хотя бы немного.

— Может быть.

— Спасибо, господин!

Когда-нибудь, подумал я, она, как и Дженис, найдет своего идеального господина и станет для него несравненной рабыней для наслаждений. А до тех пор… что ж, до тех пор она еще много раз будет переходить из рук в руки.

Ко мне подошли Нгома и еще два человека из команды капитана Улафи.

— Скоро отплываем, — сказал Нгома. — Клетки готовы.

Я снял с Дженис кандалы и цепь. Она по-прежнему стояла на коленях, поскольку я не разрешал менять позу. Затем я проделал то же самое с Элис и Ланой. Они тоже остались стоять на коленях. Нгома и двое других членов экипажа ухватили рабынь за волосы и вопросительно посмотрели на меня. Я кивнул:

— Тащите в клетки.

Нгома за волосы поднял Дженис с колен и, пригибая к земле, повел к сходням. Голова рабыни была на уровне его бедра.

— Отходим! — с кормы крикнул мне Улафи. Рядом с ним стояли его первый и второй помощники, Гуди и Шока.

— Прекрасно, — ответил я и окинул судно взглядом. На палубе «Пальмы Шенди» пустовали еще две клетки для рабынь. Обе были заказаны мною.

— Эй! — окликнул я человека из таверны Пембе. Он поспешил ко мне, ведя на поводке обнаженную рабыню с завязанными глазами. Руки ее были скованы за спиной. Человек пнул невольницу, и она опустилась на колени подле моих ног. Он снял с нее поводок, наручники и ошейник, на котором значилось название таверны Пембе.

— Нгома! — позвал я.

Человек из таверны Пембе сорвал с глаз девушки повязку.

— Ах! — изумленно вскрикнула она. Некогда эту девушку звали Эвелина Эллис.

— Ты теперь принадлежишь мне, — сказал я.

— Да, господин!

Нгома спустился по сходням и подошел ко мне.

Я помнил, как эта красотка прислуживала Мсалити, Шабе и мне. Помнил я ее и в таверне Пембе. Я был первым, кто объяснил ей смысл рабского ошейника. Прошлой ночью я втайне от рабыни купил ее у хозяина таверны. Она обошлась мне в два серебряных тарска.

— О господин! — воскликнула рабыня, задыхаясь от восторга.

— Прими позу подчинения, — приказал я.

Она проворно опустилась на пятки, широко раздвинула колени, вытянула вперед скрещенные руки и низко опустила голову.

— Я, рабыня, полностью подчиняюсь моему господину. Я туго связал ей запястья и надел на нее ошейник.

— Я твоя! — обрадовалась она.

— Тебя будут звать Эвелина, — сказал я.

— Да, господин! Спасибо, господин!

— Посади ее в клетку! — велел я Нгоме.

— Будет сделано.

Он за волосы отвел Эвелину на корабль. Корабельные клетки для рабынь прибивают к бортикам, чтобы в шторм они не скользили по палубе.

Я подумал о Дженис и улыбнулся. Накануне я впервые обратился к ней на английском.

— Ты говоришь по-английски! — воскликнула она, пораженная.

— Разумеется, — усмехнулся я. Она стонала:

— А я-то говорила при тебе по-английски, уверенная, что ты ни слова не понимаешь! Я признавалась в своих самых потаенных желаниях! И ты все слышал!

— Да.

— Значит, ты с Земли? Невероятно! Такой мужчина, как ты, не может быть землянином!

— Я был землянином, — сказал я, — давным-давно. Теперь я горианин — как и ты.

Она опустилась передо мной на колени:

— Горианская рабыня умоляет своего горианского господина овладеть ею.

Я обнял ее и опрокинул на шкуры.

— Господин! Господин! — закричала Саси, подбегая ко мне. Руки ее были скованы за спиной. Я заключил ее в объятия:

— Прекрасно выглядишь, малышка!

За ней с поводком в руке шел человек из таверны Филимби. На рабыне была короткая рабочая туника с эмблемой таверны — флейтой. «Филимби» — не только имя владельца таверны, но и название флейты на диалекте внутренних земель. По утрам девушки из таверны надевают короткие туники и принимаются за стирку и уборку; по вечерам же они танцуют перед посетителями в соблазнительных нарядах, а то и вовсе обнаженными.

Саси, как и Эвелину, я купил накануне и договорился, что ее приведут на причал. Я заплатил за девушку два серебряных и пять медных тарсков.

— Ты не забыл меня!

— Ты слишком красива, чтобы тебя забыть, — ответил я.

Человек из таверны Филимби снял с нее наручники и сорвал тунику — собственность таверны. Саси зарделась и потупила взгляд, проявив неожиданную для рабыни застенчивость. Она была неимоверно хороша собой.

— Встань на колени, — велел я, — и прими позу подчинения.

Она опустилась на колени и поклялась быть верной и покорной рабыней. Я связал ей руки и надел ошейник.

— Пора! — крикнул Улафи.

— Здравствуй, Тургус! — повернулся я. — Спасибо, что пришел проводить меня.

— А кто эта хорошенькая рабыня у твоих ног? — спросил он.

— Неужели ты не узнаешь свою бывшую сообщницу из Порт-Кара? — усмехнулся я.

— Это она? Ну-ка, подними голову, девочка!

Саси подняла голову:

— Да, господин.

— Это ты, Саси?

— Да, господин.

— Ты прекрасна!

— Твоя рабыня Фина, — сказал я, указывая на брюнетку, стоявшую на коленях за спиной у Тургуса, — ничуть не хуже.

Фина от смущения еще ниже опустила голову. Она была в короткой тунике и ошейнике. Из сорока талун Тургус выбрал себе в рабыни именно ее, бывшую помощницу предводительницы. И он не ошибся. Трудно было поверить, что эта девчонка когда-то была холодной, надменной гордячкой. За это время она научилась подчиняться и любить.

Я достал из мешка письмо и вручил Тургусу.

— Это — прошение Совету Капитанов Порт-Кара о том, чтобы тебе простили твои преступления. Я — член Совета Капитанов. С этим письмом ты свободно можешь вернуться в город. Скорее всего, ты получишь прощение; если же нет, то у тебя будет десять дней на то, чтобы покинуть Порт-Кар.

Тургус взял письмо.

— Спасибо. Но почему ты думаешь, что Совет Капитанов простит меня?

— Потому, что мы с тобой сражались плечом к плечу.

— Верно, — сказал он.

— Так ты вернешься в Порт-Кар?

— У меня в Шенди есть деньги — плата за участие в экспедиции Шабы. Их мне хватит на много месяцев.

— Теперь, когда Айари стал визирем Билы Хурумы, чужеземцам уже не так опасно оставаться в Шенди, — заметил я.

— Да, — усмехнулся Тургус.

Била Хурума больше не забирал людей из Шенди на канал. Это знаменовало собой начало новой эры в отношениях между Шенди и империей Билы Хурумы. Я не сомневался, что Айари приложил к этому руку, объяснив убару, насколько ему выгодна дружба с Шенди.

— С этим письмом, — повторил я, — ты можешь вернуться в любой момент. И если Совет Капитанов тебя простит, я искренне советую тебе найти новое, честное занятие и выйти из касты воров.

Тургус улыбнулся:

— Наверное, я отправлюсь в другой город и начну все сначала. Возможно, это будет Турия или Ар.

— Хорошие города, — похвалил я, — с большими возможностями для дерзких и отважных… Не жалеешь о том, что приключилось за последние месяцы?

— Нет. Я удостоился чести служить Шабе и тебе. Я прошел по Уа до самых ее истоков. Такое не забывается. И еще, — он оглянулся на коленопреклоненную Фину, — я нашел чудесную рабыню.

Девушка с улыбкой опустила голову, довольная, что ее господин так высоко отозвался о ней, простой рабыне.

Тургус снова посмотрел на меня.

— Нет, я ни о чем не жалею. Я счастлив. Мы пожали друг другу руки.

— Удачи тебе, — сказал я.

— Удачи тебе, — сказал Тургус.

— Отплываем! — крикнул Улафи.

Я поднял Саси на ноги и перебросил ее через плечо. Потом нагнулся и свободной рукой подхватил свою морскую сумку. После этого я ступил на трап и поднялся на борт «Пальмы Шенди».