Поймай падающую звезду
Джон Браннер


"И опять мысль Креоана прервалась... Все-таки он еще раз попытается найти человека, который правильно его поймет и будет вместе с ним сокрушаться о судьбе Земли. Надеяться на большее, чем утешение такого же плакальщика, он не мог: у него не было возможности заставить звезду свернуть с курса. Жалость — это было последнее, что Человек мог предложить своему миру.

Где-нибудь в городе он, возможно, и найдет того, кого ищет. А если не в городе, то дальше — может быть, даже не внутри страны, а на равнинах Круина или за далекими Арбеллинскими Океанами.

Где-нибудь! Где-нибудь!

Он обязан заставить людей понять серьезность происходящего. После минутного раздумья он приказал дому выдать ему траурный костюм: шляпу с полями, отбрасывающую грустную тень на лицо, тунику цвета запекшейся крови и краги, которые казались заляпанными до самого колена засохшей грязью. Облачившись в этот наряд, Креоан отправился в город на поиски приятеля-плакальщика."


Джон Браннер

Поймай падающую звезду


I


Испугавшись, что каприз, заставивший человека в золотой одежде принять его приглашение, может пройти, Креоан мысленно проклинал дверь своего дома за то, что она так медленно открывается. Казалось, что дом по какой-то зловещей причине не желает отодвинуть защитную изгородь с отравленными шипами.

Но, может быть, это объяснялось лишь его собственным ужасом, из-за которого секунды казались ему часами, а минуты — вечностью.

Едва лишь щель стала достаточно широкой, он схватил своего спутника за руку и потащил в дом. Мужчина автоматически сопротивлялся: никто не смел прикасаться к одетому в золото знатному гражданину Лимерианской Империи. За это посягнувший мог быть проколот украшенной драгоценными камнями шпагой — такой, какая висела у него на поясе. Но гость, похоже, был обыкновенным обманщиком и сопротивлялся, скорее, для вида. Кроме того, он не мог скрыть жгучего любопытства — уж слишком таинственным и многозначительным тоном Креоан пригласил его к себе.

По коридору с полом, покрытым мхом, со стенами из легкого, мягко светящегося вещества, имеющего густоту меда и испускающего тонкий аромат, они прошли вглубь дома. Там, в огромной комнате, стоял мощный телескоп, взглянув в который, можно было увидеть необъятное черное небо, полное звезд.

Слишком много звезд…

До неожиданной встречи с человеком в золоте, который, единственный из всех горожан, гулявших сегодня вечером по улицам, поддался его уговорам, Креоан придумывал и повторял про себя слова, которые пробили бы панцирь всеобщего равнодушия. Он изобретал жесты и восклицания, рисовал впечатляющие картины, чтобы тот, к кому он обращался, испытал чувство приближающейся опасности — такое же, какое постоянно испытывал он сам. Но теперь, когда это произошло в действительности, а не в воображении, единственное, что он смог сказать гостю, было отрывистое: «Смотри!».

Человек в золоте подчинился, показывая всем видом, что ожидал большего и что не имеет понятия, к чему себя готовить. Пауза затягивалась и гость недовольно посмотрел на Креоана.

— Это, значит, и есть твоя машина, которая показывает будущее? — спросил он. — И что же необыкновенного ты там увидел?

— Вон звезда, — показал Креоан. — Разве ты видел ее когда-нибудь над своей любимой Лимерианской Империей?

— Я? Откуда я знаю? — гость был, явно, раздражен. — У настоящего мужчины есть чем заняться ночью, вместо того, чтобы пялиться на звезды. Ты обманул меня! Ты сказал, будто нашел способ заглянуть в будущее, и я последовал за тобой в надежде, что это похоже на то, как мы смотрим в прошлое. Но то, что ты мне показал, — пустяки!

Злость на этого человека, на его ограниченность внезапно развязала Креоану язык.

— Неужели пустяки — знать, что звезда пройдет рядом с нашей планетой? — почти закричал он. — Разве из-за этого вскипят моря и высохнут земли, города в дыму и пламени взлетят на воздух, все надежды и стремления человечества будут уничтожены, а Земля превратится в безжизненный шар? Это пустяки?

Горячность Креоана ошеломила человека в золоте, и, отступив на шаг, он, чтобы успокоиться, положил руку на эфес шпаги.

— А ну-ка, покажи мне ее, эту штуку! — потребовал он.

Креоан вздохнул, он не сомневался, то гость будет разочарован.

— Я не могу это тебе преподнести, как империю, одежде и манерам которой ты подражаешь, — он чуть не сказал «плохим манерам», — но все, что я сказал, случится, и через гораздо меньший промежуток времени, чем тот, который отделяет нас от лимерианцев, столь чтимых тобою.

— Когда это случится? — в глазах гостя мелькнуло любопытство.

— Меньше, чем через триста лет.

Напряженность человека как рукой сняло, он расслабился и презрительно усмехнулся.

— Напиши об этом своим потомкам, дурак! К тому времени я буду давно мертв, и ты тоже. Так какое нам до этого дело? Напрасно я поверил чепухе, которую ты наплел, чтобы заманить меня сюда.

— Я дал тебе возможность заглянуть в будущее, — огрызнулся Креоан. — И не моя вина, что тебе недостает ума и воли, чтобы воспользоваться этой возможностью.

Человек в золоте оскорбился и даже вытащил из ножен шпагу. Но он был Историком, то есть человеком, который всю жизнь с вожделением маньяка занимается лишь прошлым, — и разум в нем восторжествовал над чувством. Он находился в доме Креоана и знал — хотя немногие из тех, кто мог поведать об этом, остались в живых, — что может сделать такой дом, чтобы защитить своего хозяина. Конечно, лимерианцы не были знакомы с такими домами, но человек в золоте не был лимерианцем: он был всего лишь их подражателем.

Он резко повернулся на каблуках — так, что накидка взвилась над его плечами, и зашагал прочь, бормоча проклятия. Креоан смотрел ему вслед и чувствовал, как на него вновь накатывает волна отчаяния.

Неужели ничто не в состоянии пробить эту чудовищную стену равнодушия, пока пламя не опалит лица и пока волосы не вспыхнут на человеческих головах?

* * *


По зеркалу объектива телескопа ползло изображение звездного беглеца. Пока оно еще было маленьким, и Креоан вряд ли бы обратил на него внимание, если бы не Моличант.

Этот маленький смуглый человек тоже был Историком, но совершенно другого типа. Он был не маньяк, снедаемый завистью к прошлому, считающий, что в те времена его героизм или фантастические способности принесли бы ему славу, — нет, это был человек, стремящийся узнать, каким образом прошлое превратилось в настоящее, это был ученый, пытающийся понять причины того или иного современного события.

Возможно потому, что большинство приятелей Моличанта принадлежали к первому типу Историков, он не любил беседовать с ними и за последние год-два привык обсуждать всё новое, что узнавал, с Креоаном. Анализировать открытия вместе с другими Историками, по мнению Креоана, было невозможно: все обсуждения заканчивались бы или тщеславными спорами или просто заурядными потасовками.

Зато и Моличант благосклонно выслушивал рассказы Креоана о звездах и даже снабжал его иногда полезной информацией о том, как изменялась картина неба на протяжение столетий и тысячелетий. И однажды он указал на звезду, которая — ныне такая яркая — вообще не была видна во времена Усовершенствования Человека, почти десять веков назад.

Заинтересовавшись этим замечанием, Креоан произвел некоторые измерения и подсчеты, что было его любимым занятием, внес в таблицу все прежние локальные перемещения звезды и не придал им особого значения. Тем более, что увеличение яркости за последнее десятилетие, когда он занимался наблюдением, было слишком незначительным, чтобы обратить на него внимание. У многих звезд излучение менялось — они то становились ярче, то затухали.

Но тысяча лет была достаточным сроком, чтобы сделать подсчеты и сопоставления, и прошлой ночью он этим занялся.

Креоан сидел до рассвета, проверяя и перепроверяя расчеты, уничтожая любую возможность ошибки. На рассвете он заставил себя заснуть в надежде, правда, очень слабой, что, проснувшись, он найдет ошибку. Сегодня утром он всё начал сначала. Голодный и измученный, он повторял расчеты, составлял целые серии уравнений. Ошибки не было. Через двести восемьдесят восемь лет эта звезда пересечет границу Солнечной системы. Втянутая внутрь системы, она будет вращаться вокруг Солнца по сужающейся спирали, пока не соединится с ним и не превратится в гигантский огненный ад.

Оставшись один на один с этим открытием, Креоан очень жалел, что не рожден Историком, аптекарем или хотя бы просто любовником, — это спасло бы его от невыносимого знания, которое он обрел.

Видимо, он слегка сошел с ума: в его памяти образовался пробел. Он понял это, внезапно обнаружив, что находится не у себя дома за столом, а на улице, хотя и не собирался никуда идти.

Весь день до самого вечера он ходил по городу, обращаясь к прохожим, пытаясь поделиться с ними своим открытием, но над ним смеялись и не хотели с ним разговаривать. Человек в золоте был его последней надеждой. Креоану помогли прилив вдохновения и обещание показать будущее: мужчина оказался любителем сенсаций и клюнул на приманку.

Но все напрасно…

В бессильной ярости Креоан сжал кулаки. Неужели эти люди не чувствуют никакой благодарности к Земле, которая веками одаривала их, кормила и поила? Неужели их зрение кончается на границе их собственной короткой жизни? Неужели у них не осталось ни капли любви к планете, которая их выносила? Сможет ли он жить, если поверит в это? Ведь он тоже принадлежит к человеческому роду!

Конечно, если не в этом городе, то в другом, он, скорее всего, найдет человека, который тоже содрогнется при мысли о грядущем несчастье, пусть даже оно случится потом, когда их уже не будет.

В конце концов на Земле так много самых разных людей…

Его возбужденный мозг понемногу успокаивался. Обратившись к спокойному и разумному прошлому (неужели это прошлое для него кончилось только вчера? Ему казалось, что прошла целая вечность!), Креоан привел в порядок свои мысли. Он вспомнил о том, что они часто обсуждали с Моличантом во время бесед, и приказал дому создать образ Моличанта. Используя все свои впечатления о друге хозяина, который нередко тут бывал, дом выполнил приказание настолько хорошо, что Креоан чуть не заговорил с другом.

Если бы он действительно был здесь!

Но когда они виделись в последний раз, Моличант рассказал о своем намерении проследить за изменением во времени то ли какого-то слова, то ли какой-то мелодии, — Креоан забыл, о чем шла речь, — и из путешествия вернется не раньше, чем дней через двадцать.

А если бы Моличант физически присутствовал здесь, то…

Креоан не позволил себе додумать до конца. Мстить другу за ошибки Вселенной? Нет, это был постыдный всплеск чувств, который он с ужасом обнаружил в себе и тут же погасил. Разве лучше было бы находиться в блаженном неведении? Хотя теперь он временами и мог завидовать тем, кто не подозревает о гибели, ожидающей планету. Моличант сослужил ему службу, натолкнув на это открытие, и если бы разум и воля не выветрились из людей окончательно, возможно, он сослужил бы службу и всему человечеству.

Подумав об этом, Креоан успокоился. Он начал вспоминать беседы с Моличантом о том, что в данный момент ему казалось важнее всего.


II


— Не думаешь ли ты, — сказал однажды Креоан, — что в последующие века люди вроде тебя будут тосковать об этих днях, о нашем времени, находя, что оно значительно лучше, чем их настоящее? Вот и ты, и все, кто разделяет твою страсть к истории, отвернулись от своего времени. Вы пренебрегаете им, считаете, что оно не стоит вашего внимания. Держу пари, ты больше знаешь о событиях, происходивших во времена Усовершенствования Человека, чем о том, что происходит в данный момент, ну, скажем, за границей.

Креоан думал, что Моличант, специализирующийся на периоде, бывшем на Земле менее чем сто веков назад, почувствует себя уязвленным, но Моличант в ответ лишь засмеялся, как смеются над неудачной шуткой.

— Найдут этот век превосходным? Что же, по сравнению с их веком, может быть, он таким и покажется.

Однако, увидев каменное выражение лица Креоана, не допускающее шуток, он сжал обеими руками кубок с необыкновенным вином (его собственный дом такого не производил) и перешел на более серьезный тон.

— Конечно, многое может служить доказательством твоей правоты. Например, установлено, что эти дома, которые так лелеют и защищают нас, появились не вследствие естественного хода жизни, а благодаря искусственному вмешательству в наследственность растений. И где теперь искать изобретателя, который придумал и создал первый такой дом? А огоньки, висящие ночью в небе и делающие нас независимыми от движения Солнца? Теперь уже трудно поверить, что не так уж давно этих огоньков не было, и людям приходилось зажигать факелы, если они хотели выйти на улицу после захода солнца.

— Я не стану тебе возражать, — улыбнулся Креон, — поскольку, следуя этой логике, ты попадаешь в свою же собственную западню. Смотри! Ты выбрал период времени, от которого, по часам Вселенной, нас отделяет лишь мгновение. Другой, входящий вместе с тобой в Дома Истории, потешается над твоим любимым периодом Усовершенствования Человека, но с почтением умолкает перед временами Бридволов, искренне считая их умение использовать ощущения человеческого тела вершиной всего, что достигнуто за тысячелетия. Третий восхищается Геринтами, их отказом от персональной ответственности и считает абсурдным утверждение Бридволов, будто каждый индивидуум лично отвечает за все, что происходит в мире. А тем временем кто-то еще сочтет Геринтов сторонниками крайностей и будет идеализировать Миного, поскольку те нашли золотую середину. Разве это не так?

И дождавшись осторожного кивка Моличанта, Креоан с видом триумфатора задал свой главный парадоксальный вопрос:

— Если ты утверждаешь, что каждый новый век хуже предыдущего, ответь, почему все Историки не удаляются так далеко, как только возможно?

Моличант пожал плечами:

— Конечно, есть нечто необъяснимое в том, что привлекает людей в Дома Истории. Если бы ты знал хоть немногое из того, что мы, Историки, чувствуем интуитивно, мне не пришлось бы сидеть здесь и спорить с тобой. Разумеется, ты можешь сказать, что некоторые люди благодаря своему происхождению и образу мыслей чувствуют себя более подходящими для другого времени, чем для своего собственного. Среди бесконечного разнообразия культур и обществ, которые разжигают наше воображение, каждый может найти для себя что-либо полностью ему соответствующее.

— Нет, этого быть не может. Иначе что делать с такими, как я, которые не испытывают никакой тяги к прошлым временам?

— Возможно, я и преувеличиваю, — согласился Моличант после паузы. — Сейчас мне в голову пришла другая идея: может быть, привлекательность прошлого заключается в уверенности, которую испытывает человек, изучая какой-то исторический период, поскольку знает, чем он закончился.

— А в наше время человек чувствует себя неуверенным? — спросил Креоан. — Отчего он неуверен? В древности неуверенность была порождением страха перед холодом или зимней стужей. А сейчас? Разве кому-нибудь угрожает смерть от голода? Разве кто-нибудь страдает от нищеты? Даже смерть, маячащая вдали, не так страшна от сознания, что благодаря Домам Истории другие люди смогут бесконечное число раз наблюдать за твоими даже самыми незначительными деяниями.

— Тогда смотри на это как на противоядие от скуки, — раздраженно проговорил Моличант. — По-видимому, ничто не в силах пробить броню твоей предубежденности.

На этой фразе обсуждение, как правило, прекращалось. Креоан подозревал, что Моличант страдает оттого, что не может убедить друга, но при этом он собирает опыт — в чем для него и заключается смысл жизни. Однако продолжать надоевший спор ему не хочется, чтобы не убить привязанности, которую они испытывают друг к другу.

* * *


Очнувшись от воспоминаний, Креоан велел образу Историка исчезнуть и пока тот удалялся, подумал, что теперь, наконец, есть оправдание его собственным занятиям. Благодаря им стало известно, чем завершится этот век — век, в котором жили он сам, и Моличант, и все остальные. Но становился ли от этого их век более привлекательным? Почувствует ли Моличант себя увереннее, если Креоан поделится с ним своим открытием? Конечно, нет! Он, как и вся историческая братия, лишь чаще и дальше будет убегать от действительности в прошлое.

Ему захотелось увидеть небо просто так, без телескопа, и сразу же крыша залы завернулась, будто увядший цветок, оставив его под открытым небом. Раньше он никогда не задумывался о том, как это делается, а сейчас впервые обратил на это внимание — видимо, в миг, когда он понял, что жизнь неизбежно кончится, Земля показалась ему полной тайны и очарования.

Этот дом был если не частью его самого, то, безусловно, его продолжением. Он выбрал его из-за телескопа. До того, как он вошел в него, дом долго был пуст, как и полагалось всем домам, — он забывал своего прежнего владельца. Может быть, Креоан немного поторопился с въездом? Даже сейчас дом проявлял иногда свойства, которые Креоан не признавал своими: он был уверен, что это привычки, оставшиеся от его предшественника.

Однажды, несколько лет назад, он без всякой цели, просто из любопытства, спросил дом: «Кто был твоим хозяином до меня? Покажи мне его!»

Комната задрожала. Казалось, дом напрягся изо всех сил, пытаясь вспомнить. Но к этому времени он уже считал своим владельцем только Креоана, и изображение, возникшее в воздухе, было копией Креоана, только более молодого.

Ну да все равно. Предыдущий владелец, судя по тому, как он расположил дом вокруг телескопа, скорее всего понял бы чувства, переполняющие сейчас Креоана. Но он, должно быть, давно умер. Оставалась единственная возможность узнать, кем он был: обратиться к Историку. И он решил попросить Моличанта поискать его в прошлом, но почти сразу же передумал. Хотя, конечно, это был бы идеальный случай проверить самому возможности Дома Истории.

… Он стоял под открытым небом, слушая шумную и прерывистую музыку города, и прохладный ночной ветер трепал его густую бороду. Он различал безумный смех завтрашнего мяса, собравшегося на пологих склонах холмов, чтобы спуститься к морю и встретиться там со своей хозяйкой — Смертью. Стаи кружащихся над головой огоньков мешали ему разглядеть звезды.

Поддавшись порыву, Креоан подозвал свистом одного из огоньков, с опозданием вспомнив, что тот не может приблизиться, пока он не прикажет дому прекратить колебания, — дом производил их, чтобы расчистить поле зрения телескопа. Исправив свою оплошность, Креоан свистнул еще раз. Огонек послушался и пока он садился на его руку, Креоан внимательно рассматривал его — глаза-бусинки, закинутую назад голову. Этот огонек, как и все остальные, кружащиеся в воздухе, был зеленым, потому что улица, на которой жил Креоан, и дорога, и стены домов в течение последней недели были зелеными. Какой-то элементарный рефлекс привлекал огоньки к местам, окрашенным в тот же цвет, что и они сами.

Хотя Моличант не однажды ссылался на существование огоньков как на доказательство удивительных, ныне утраченных способностей и знаний, которыми обладали люди минувших веков, Креоан никогда не задумывался об этих существах. Они появлялись каждую ночь, выполняли свои функции и исчезали — о чем тут размышлять? Обычный факт обычной жизни. Но теперь он поймал себя на том, что думает о них с каким-то острым интересом. Едят ли они? Вообще-то, должны, но тогда что именно? Очевидно, они каким-то образом размножаются. Где? Попробовать расспросить Историков? Но тогда придется долго выслушивать их хвастовство и разглагольствования об их любимом периоде, пока, наконец, они не дойдут до того, когда и как появились эти самые огоньки. Будет ли эта информация полезна для его целей?

Нет, скорее всего, нет. Он вздохнул. Историки, подобные Моличанту, редки. Большинство из них предпочитают пассивно созерцать чудеса иных времен, им не хватает настойчивости и любопытства, чтобы их исследовать.

Креоан подбросил светящееся существо в воздухе, и оно, расправив крылья, снова закружилось над его головой вместе с тысячами своих приятелей.

Ветер опять принес с холмов полуисступленные, полуотчаянные вопли мяса, и мысль Креона еще раз изменила направление. Это было как раз то, на что Моличант мог законно ссылаться наряду с огоньками и домами, чтобы подтвердить утверждение об упадке современного общества: ежедневное прибытие определенного количества мяса, его готовность принять Смерть как друга, чтобы служить жителям этого города. Эта идея не приходила в голову Моличанту видимо потому, что он, как и Креоан, редко ел мясо — только когда обедал с другом. Им обоим исключительно повезло с домами: те оказались достаточно разносторонними и обеспечивали все их потребности в пище, так что это не занимало их внимания.

Многие же люди, продолжал мрачно размышлять Креоан, до сих пор суеверно считают, что какие-то неведомые микробы переносят в их организмы энергию пищи, которая несколько часов назад сама была полна энергии.

Неужели мы все настолько поглупели из-за всеобщего упадка? Неужели человеческий род настолько приблизился к последней черте, за которой лишь одряхление и деградация, что гибель от приближающейся звезды есть просто милосердная возможность легкой безболезненной смерти?

— Нет! — воскликнул он и спугнул криком летающих поблизости огоньков; они засуетились и поднялись выше.

Нет, это предположение невыносимо. Согласиться с ним — значит, принять аргумент Моличанта и считать, что для каждого живущего ныне человека в прошлом есть нечто привлекательное, а из этого следует, что человечество исчерпало свои возможности, и дальнейший прогресс исключен.

И опять мысль Креоана прервалась… Все-таки он еще раз попытается найти человека, который правильно его поймет и будет вместе с ним сокрушаться о судьбе Земли. Надеяться на большее, чем утешение такого же плакальщика, он не мог: у него не было возможности заставить звезду свернуть с курса. Жалость — это было последнее, что Человек мог предложить своему миру.

Где-нибудь в городе он, возможно, и найдет того, кого ищет. А если не в городе, то дальше — может быть, даже не внутри страны, а на равнинах Круина или за далекими Арбеллинскими Океанами.

Где-нибудь! Где-нибудь!

Он обязан заставить людей понять серьезность происходящего. После минутного раздумья он приказал дому выдать ему траурный костюм: шляпу с полями, отбрасывающую грустную тень на лицо, тунику цвета запекшейся крови и краги, которые казались заляпанными до самого колена засохшей грязью. Облачившись в этот наряд, Креоан отправился в город на поиски приятеля-плакальщика.


III


Несколько часов бродил он по улицам, пока у него не начала кружиться голова от усталости, голода и отчаяния. А более всего от однообразности разнообразия, которое предлагал город жителям. Ни один из домов не был похож на другой, поскольку нет на свете двух одинаковых людей. И там, где пара, группа или семья, состоящая из нескольких поколений, жили под одной крышей, сложность взаимоотношений между ними фантастически преображала дом. Определить, где какой дом находится, было невозможно: традиционные названия, которые носили улицы, давно устарели. Его улица, например, называлась улицей Музыкантов, но на его памяти никаких музыкантов на ней не жило лет уже десять или больше.

Правда, сейчас улица составляла единое целое благодаря общему зеленому цвету, который распространялся на все, что на ней находилось, и который предопределял даже цвет огоньков, кружившихся над ней. Это был удивительный феномен — смена цветов, вызываемая циклом метаболизма домов, и их свойство принимать цвет того, что в данный момент наиболее энергетично. На прошлой недели улица Музыкантов была синей, а до этого — желто-оранжевой. Сегодня вечером желто-оранжевой была улица Граверов, а улица Путешественников рядом с ней была белой.

В другое время это заинтересовало бы Креоана. Часто для исследований ему бывал нужен белый огонек и если естественное свечение стен его дома было другим, ему приходилось идти на белую улицу, подзывать свистом к себе огонек и, засунув его в сумку, нести домой. Но сейчас ему было не до того: он должен был найти себе товарища-плакальщика.

В отличие от Историков, которые в это время в большинстве своем мысленно находились в далеком прошлом, остальные жители города одевались обычно в одежду того же цвета, какою в данный момент была их улица. Можно было подумать, что без этого они не могли узнать своих соседей и друзей.

Прохаживаясь по чужим улицам, люди обменивались приветствиями со встречными, одетыми так же, как они. Но к тем, на ком были траурные одежды, никто не обращался, и прохожие, которых Креоан останавливал, отвечали ему лишь недовольными гримасами или вообще не обращали на него никакого внимания.

Он вышел на незнакомую улицу и остановился возле дома, на котором висело объявление о том, что здесь живут поэты и каллиграфы и за небольшую плату пишут белые стихи на любую тему на яндийском, фрагиальском и клеофинском языках. На крыльце Креоан увидел юношу и женщину, причем юноша был поглощен странным занятием: он пощипывал пухлые бледные плечи женщины, которая была явно старше его. Срывающимся от волнения голосом Креоан спросил, сколько будет стоить впечатляющая, могучая баллада о конце мира.

Юноша на мгновение оторвался от своего занятия.

— Это устаревшая тема, — неохотно ответил он. — Менестрель Скранд разработал ее пять тысяч лет назад. А кому сейчас нужны произведения Скранда?

Женщина недовольно посмотрела на Креоана и подставила к губам поэта мочку левого уха.

На пустом участке, где недавно умер дом, а земля еще не была готова принять новые семена, женщина создавала фигуры из цветного дыма. За ней внимательно следили трое маленьких детей. Креоан поздоровался с женщиной и спросил, не может ли она нарисовать дымом картину, которая будет видна в любом уголке города. Картина должна быть такая: пламя и темные клубы дыма, в которых тонет наша планета. Женщина ничего не ответила, и ему даже показалось, что она просто не обратила внимания на его слова. Когда же он нерешительно коснулся ее руки, она подняла голову, улыбнулась ему и, откинув пряди темных волос, показала, что у нее нет ушей и что она должна видеть его — лишь тогда она может понять, что он говорит.

Потрясенный, он пошел дальше и вышел в конце концов на берег моря, так и не встретив того, кто ему был необходим. Широкая дорога шла вдоль берега до самого горизонта и терялась из виду. Волны спокойно набегали на берег, оставляя на песке в сиянии зеленого и белого света крабов и моллюсков. В ответ на это над берегом кружилось несколько белых и зеленых огоньков, но сама дорога была темно-бордовая, а белых и зеленых огоньков было так мало, что они все вместе не могли затмить звезды.

* * *


Итак, можно было подвести итоги. Во всем городе не нашлось никого, кто мог бы понять, ужаснуться или хотя бы просто огорчиться известием о грядущей катастрофе.

Идти дальше было бессмысленно. Однако вернуться домой и провести весь вечер, а потом бесконечную бессонную ночь в пустой комнате один на один с мыслью о том, что Земля, его любимая прекрасная Земля, погибнет в адском пламени, Креоан не мог. Лучше остаться здесь, на этом пустынном берегу, под небом, усеянным бесчисленными звездами, среди которых одна — всего лишь одна! — таит в себе опасность для человеческого рода.

Креоан огляделся по сторонам и увидел странный дом — фантастически разросшийся, с несколькими стволами и ответвлениями. Такой дом не мог быть обычным жилищем, принадлежащим пусть даже большой, состоящей из нескольких поколений семье. Скорее всего это было какое-то учреждение, а, судя по яркости и причудливости переплетенных растений, образовывавших дверь и навес над ней, дом вполне мог оказаться таверной или чем-нибудь другим в этом же роде.

Креоан подошел поближе и увидел, что не ошибся: это, действительно, была таверна, причем довольно большая, если сравнивать с теми, в которых он бывал иногда с Моличантом.

Это была удача, что у него на пути оказалась таверна, — ему самому ни за что бы не пришло сейчас в голову, что можно пойти в какое-нибудь подобное заведение, посидеть за столиком и убить несколько часов теперь уже ненужного времени; а может быть, даже — чем чет не шутит! — именно там он и найдет того, кто ему так необходим? Он понимал, надеяться на это смешно и глупо, но так ему было легче…

Он вошел в распахнувшуюся перед ним дверь, прошел через мерцающий коридор и оказался в круглом зале с множеством дверей, ведущих, судя по всему, в отдельные кабинеты.

Из некоторых комнат, располагавшихся по кругу, доносились голоса и смех, однако никого не было видно. В центральном зале, когда Креоан туда вошел, сидела в полном одиночестве женщина, крупная, в темном одеянии, уставившаяся в потолок невидящими глазами. Поначалу он не обратил на нее никакого внимания, решая, какой из напитков ему выбрать, но, пока он думал, женщина подошла к стойке, наклонилась и прильнула губами к отверстию на механическом официанте, как младенец к материнской груди.

По спине Креоана пробежал холодок. Он повернулся и удивленно взглянул на нее. Черный хитон — ее единственное одеяние — поза, которую она приняла, когда начала сосать, объяснили ему всё в мгновение ока. Она была Историком, увлекавшимся периодом Великих Геринтов, и то, что она глотала, могло быть только…

В ужасе он смотрел, как ее тяжелое тело поднимается и опускается в такт глоткам, заставляя хитон то натягиваться, то свободно спадать. Это было в обычаях Геринтов — они презирали украшения. И когда кто-нибудь из их последователей-подражателей достигал этой стадии, лучше было находиться где-нибудь подальше.

Креоан двинулся к выходу, ступая мягко, как кошка, но женщина вдруг перестала сосать, перевела на него взгляд и неожиданно вытянула свою толстую руку, преградив ему путь. Беспомощный, не на шутку напуганный, он остановился и замер.

— Ты скорбишь? — спросила она низким голосом, внимательно изучая его внешность. — Негоже скорбеть в таверне. Это не принято.

Ее, замедленная речь подтвердила худшие опасения Креоана. Она пришла сюда, желая попробовать в конце концов «девичью кровь Геринтов». Официант — а это входило в его обязанности — предоставил ей то, что она просила, и теперь со-жизнь, должно быть, нашептывала ей эти шипящие слова. Трижды в году Геринты поглощали этот напиток в хранилищах Правильного Мышления, поскольку в их времена со-жизнь могла быть сохранена только в человеческом окружении. Для современного же человека и одного раза было слишком много.

— Дай мне яду, — приказал Креоан официанту. — В кувшине. Он ненавидел себя за то, что собирался сделать, но разве он был в этом виноват? Так же, как однажды он чуть не возненавидел Моличанта, когда тот принес ему ужасную новость, но виноват-то был вовсе не Моличант. В данном же случае, если кого-то и надо было обвинять, то только самих Геринтов, но они находились уже вне пределов досягаемости.

Ледяная жидкость, сияющая черными бликами, полилась из крана. Прежде чем сосуд наполнился на четверть, женщина заговорила вновь.

— О ком ты скорбишь? Или твоя скорбь — обман?

— Я скорблю о Земле, — сказал Креоан, краем глаза следя за уровнем жидкости в кувшине. И тут же понял, что совершил ошибку. Со-жизнь, вошедшая в мозг женщины, была беспощадна — поэтому Геринты и исчезли.

— Земля не живая и не может умереть, — заявила женщина. — Земля все еще существует, поэтому нельзя скорбеть о ней. Ты, очевидно, не способен логически рассуждать либо просто лжец. В любом случае мой долг — избавить от тебя общество!

Именно так рассуждали Геринты, и это тоже было причиной, почему они исчезли.

Что-то бормоча себе под нос, женщина поднялась и схватила пустой кувшин со стойки, собираясь ударить им Креоана по голове. Но не успела — Креоан резким движением плеснул яд из своего кувшина ей в лицо. Одна капля попала на его собственную руку, и большой палец сразу же заныл и онемел. Женщина же с возгласом удивления опустилась на пол и замерла.

С ней было покончено, но со-жизнь, разделявшая с ней ее мозг, была еще жива и, собираясь ускользнуть, выползала из ушей своей жертвы. Креоан поспешно вытер руку и вылил остаток яда на обнаженную протоплазму этого существа.

Ошеломленный, подавленный, он поставил кувшин на стойку. Официант неожиданно произнес:

— Вы заказывали яд.

Креоан кивнул, забыв, что официант не может увидеть его кивок, а тот продолжал:

— Вы не мертвы. Когда человек заказывает яд, он должен умереть. Яд был недостаточно сильный?

— Яд был очень сильный, — с трудом произнес Креоан, ощущая во рту неприятный привкус. — Разве не достаточно того, что один человек мертв? Яд не пропал даром.

Он опустил голову и, ничего не видя перед собой, побрел к выходу.

Через некоторое время, очнувшись, он обнаружил, что идет вовсе не по берегу океана, а через спиральные комнаты все той же таверны. Первая комната была занята, в ней расположились Любовники, которые пытались выяснить, сколькими способами могут быть соединены их тела. Они были слишком заняты и даже не заметили вторжения постороннего человека. Креоан прошел мимо них и вошел в следующую, тоже занятую комнату, где сидели три женщины и мужчина, наблюдая, как существо, подобранное на берегу, умирает в грациозных конвульсиях. Когда Креоан вошел, женщины и мужчина, убедившись, что существо мертво, подняли высокие бокалы с голубоватой жидкостью, собираясь чокнуться.

— О ком ты скорбишь? — весело спросила Креоана одна из женщин. — Об этом существе?

Она подцепила трупик острым ногтем и подняла, чтобы показать гостю.

— Я скорблю о том, что этот мир скоро погибнет, — механически ответил Креоан.

— Это спасет нас от необходимости изобретать всё новые и новые способы, как убить время, — сказала та же женщина.

Ее бледный товарищ, очевидно, более практичный, пробормотал:

— Этот человек сошел с ума.

— Как это произойдет? — поинтересовалась вторая женщина, часть лица которой была закрыта маской.

— Другое солнце сожжет землю.

— Другое солнце? Но солнце только одно! — возразила первая женщина. — Если только каждый день на небе не появляется новое — я никогда об этом не задумывалась.

— Солнц тысячи! — воскликнул Креоан. — Все звезды — это солнца!

— Звезды? — удивилась женщина.

— Маленькие сияющие точки в небе, — вмешалась женщина в маске, — ты их видела.

— Да, конечно, видела, — кивнула первая женщина, — но никогда не слышала, чтобы их так называли. Кроме того, непохоже, чтобы они могли сжечь мир. Они вряд ли даже теплые. И порхают вот так!

Она замахала руками, подражая летающим в ночи огонькам, и Креоан пожалел, что напрасно потратил столько времени. Он резко повернулся и направился к выходу, внезапно почувствовав дурноту — и от воспоминания о женщине в хитоне, и от стыда за весь человеческий род, рожденный его любимой Землей.


IV


ПОЧЕМУ Я БЕГУ?

Этот вопрос громыхал в голове Креоана, как горошина в пустом барабане, но не мог заставить его остановиться. Однако спешить было ни к чему. Ведь поиски товарища-плакальщика, если он всерьез этим займется, могут затянуться на весь остаток жизни. Но всё было бы иначе, если бы любым, пусть даже самым невероятным образом он смог предотвратить гибель Земли.

И все же он не мог избавиться от чувства, что дело это безотлагательное и что каждый день, прожитый на обреченной планете, будет казаться ему проведенным впустую, если он не сделает в этот день хоть что-нибудь для…

Для чего? Для изменения траектории полета гигантского пылающего шара, называемого звездой? Нелепо!

Но не доводы разума остановили его, бегущего вдоль берега, а реакция желудка на воспоминание о смерти женщины, одетой в черное.

Креоан согнулся, словно кто-то ударил его в солнечное сплетение, и завертелся, как лягушка, насаженная на горячую спицу. Опираясь рукой о камень, он хватал ртом воздух, его рвало; покрытый потом, он долго кашлял и плевался, пока не очистился от невыносимой грязи своего поступка. Ослабевший, он посидел еще некоторое время на песке, убеждая себя, что если бы женщина, подражавшая Великим Геринтам, осталась жива, она сама бы приговорила его и, возможно, многих других к смерти только потому, что со-жизнь в ее мозгу не одобрила бы их одежду или прическу.

Внезапно Креоан с удивлением почувствовал, что камень, о который он опирается рукой, на ощупь больше похож не на камень, а на грубую одежду. И в это же мгновение послышался приятный и мелодичный женский голос.

— Тебе плохо, друг? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

Креоан поднял глаза. В нескольких шагах от него, у самой кромки воды, стояла на коленях девушка с длинными мокрыми волосами, мерцающими в свете кружащихся огоньков. Откуда она взялась? Давно ли она здесь?

С трудом выговаривая слова, он пробормотал:

— Благодарю… Не надо… Не обращайте внимания… Того, что произошло, не поправить…

Девушка подошла к нему, улыбнулась и, извинившись, вытащила из-под его онемевшей руки то, что ему показалось грубой одеждой — обычное полотенце. Она была совершенно нагая, но почему-то совсем этого не стеснялась. Хотя почему она должна была стесняться? Креоан успел заметить, что у нее безупречная фигура и гладкая матовая кожа, а когда девушка уже завернулась в полотенце и умирающий огонек, прежде чем упасть в море, вспыхнул и озарил ее лицо, Креоан увидел, что лицо ее тоже прекрасно.

Однако ее появление по-прежнему оставалось для него загадкой. Казалось, она вышла прямо из воды. Он с трудом находил слова.

— Ты… Ты из моря?

— Конечно! — сказала девушка и засмеялась, выжимая мокрые волосы — кап-кап-кап. — Я часто там бываю. И подолгу. Но не только ночью, и днем тоже.

— Под водой? Разве под водой можно дышать?

— Мои подводные друзья не дают мне захлебнуться, — сказала девушка.

От движения полотенце сползло и обнажило ее грудь, но она не торопилась прикрыть ее, а, наоборот, не спеша вытерла остатки воды.

Всё это было для Креоана ново и странно, однако он не подал виду и спросил:

— Друзья? Значит, в море есть люди?

— Пожалуй, их можно назвать людьми, — задумчиво ответила девушка.

Она ловко соорудила на голове из полотенца нечто, похожее на тюрбан, подняла с камней одежду и оделась — ночь была довольно прохладной.

— Чего только нет под водой! — продолжала она. — Там великолепно! А ты действительно не знаешь, что там есть? Стыдно, стыдно! Если бы я так не устала сегодня от плавания, прямо сейчас показала бы тебе подводный мир. Там прекрасно!

— И там тоже? — сказал Креоан. — Тем более жаль, что миру придет конец.

Девушка, занятая волосами, расслышала только последние слова и с удивлением посмотрела на Креоана.

— Конец? — спросила она неуверенно. — Почему ему должен прийти конец? Он существует тысячи лет и будет существовать еще столько же. Разве не так?

Креоан не ответил ей. Вместо этого он спросил:

— Ты будешь жалеть о его гибели?

— Конечно! Но я не понимаю тебя!

Девушка смотрела на него огромными темными глазами, такими же глубокими, как океан, который она очень любила.

Креоан показал рукой на небо.

— Ты видишь эту звезду?

Она посмотрела в том направлении, куда он показывал, и спросила:

— Ту, зеленоватую?

— Нет, голубоватую, очень яркую, почти на самом горизонте.

Девушка неуверенно посмотрела на небо, потом подошла к Креоану поближе и прижалась щекой к его поднятой руке, чтобы было понятнее, куда он показывает.

— Да, вижу! — сказала она. — Ну и что?

— Это солнце. Почти такое же громадное, как наше. Через небольшой отрезок времени — длиннее, чем наша жизнь, но короче, чем те промежутки времени, в которых путешествуют Историки, — эта звезда подойдет к Земле так близко, что сожжет ее дотла.

— Солнце? Похожее на то, которое нам светит днем?

— Да, все эти звезды — солнца. Возможно, вокруг них вращаются миры, подобные нашим, кто знает?

— Подумать только, — задумчиво проговорила девушка, — я прожила всю жизнь, не интересуясь природой неба… Должно быть, там, наверху, — огромное пространство, гораздо большее, чем мой подводный мир. Расскажи мне о нем!

Она откинулась назад, нашла на ощупь уступ в скале и уселась на него. Болтая босыми ногами, она сидела и слушала Креоана, который рассказывал о том, что узнал, глядя в телескоп и читая работы древних ученых: об огромных пустых пространствах между этими разбросанными огоньками-звездами; о том, как ярки и горячи эти прекрасные драгоценные камни неба; о путешествиях, известных только по легендам, и совершенным, вероятно, раньше самых ранних наблюдений Историков над защитным покровом земной атмосферы.

В свою очередь девушка рассказала ему о своих друзьях, с которыми она познакомилась в море: это не совсем люди, но существа вполне разумные и очень любопытные. Когда посетитель плывет через коралловые гроты, в которых они обитают, они радуются и исполняют нечто вроде приветствия, хлопая ластами, отчего бывает больно ушам, а кожа вибрирует. Они приносят гостю особые, наполненные газом пузырьки, которые, проскакивая между зубами, заменяют обычное дыхание, так что можно часами гулять по их украшенным драгоценностями подводным пещерам, освещенными поющими подвижными существами, переливающимися красным, белым, желтым и зеленым цветами.

Они говорили и о многих других вещах, даже о таких, которые Креоан никогда ни с кем раньше не обсуждал. Они говорили о звезде, несущей гибель, и о других звездах, пока нежные краски рассвета не окрасили небо.

Только тогда Креоан почувствовал, как затекло его тело, и, потянувшись, зевнул.

— Спасибо за то, что ты меня выслушала, — сказал он. — Весь вчерашний день и вечер я искал кого-нибудь, кто бы просто выслушал меня. Но это никому не нужно.

— Никому? — спокойно спросила девушка. — Но мне же интересно!

— Тебе — да, и это чудо… Понимаешь, когда я узнал про звезду, у меня было ощущение, что изменился мир. В одно мгновение место, где я находился, стало другим. Это было то же самое место, но одновременно и другое, — он сделал движение пальцами, словно пытаясь объяснить свои слова. — Те люди, которых я встретил в таверне и которым я рассказал о звезде, остались равнодушными. Они просто не умеют переживать! Одна женщина даже сказала, что конец мира спас бы ее и ее друзей от необходимости выдумывать всё новые и новые способы, как провести время. Другие же были поглощены эротическими занятиями, хотя и в этом не может быть ничего нового, поскольку наше тело не изменилось с тех пор, как Историки начали наблюдать за человеком. А что касается женщины, которую мне пришлось убить…

Креоан замолчал, не в силах продолжать. Не говоря ни слова, девушка обняла его за плечи — она ждала, когда он снова сможет говорить. Он благодарно сжал ее пальцы.

— Люди, подобные этой женщине, способны полностью посвятить себя идее, в которую верят. Но разве конец мира — это не то, что должно волновать каждого? Я никогда не поверил бы в это, но оказалось, что большинство людей хотят просто жить, смеяться, любить, а конец мира означает для них конец удовольствиям. Люди знают, что умрут раньше, чем это произойдет, и потому не обращают на это внимания. Мне кажется, мой друг Моличант прав: дух, побуждавший людей прошлого действовать и созидать, в нашем поколении исчез.

— Да, это так, — кивнула девушка. — С тех пор, как я выросла, я почти всё время была одна, поскольку никто вокруг не был похож на меня. Никто из окружающих не был… Не знаю, какое слово тут больше всего подходит. Пожалуй, «любопытен». Никто не был любопытен. А я именно из любопытства решила узнать, что скрывает от нас океан. И все-таки…

Неожиданно голос ее стал твердым.

— И все-таки дух созидания не мог выветриться из людей окончательно! Меньше чем за один короткий день ты нашел человека — меня — которого волнует то же, что и тебя! Что такое один день на часах истории? Мир велик, и у нас много дней. Давай покажем, что у человеческого рода всё еще хватает дерзости, чтобы поставить перед собой невыполнимую задачу, и что у него достаточно любви к Земле, чтобы эту задачу решить! Именно мы с тобой, любящие приключения и приветствующие перемены, должны попытаться изменить облик завтрашнего дня. Почему мы должны оставаться здесь, в этом сборище самовлюбленных лентяев, когда перед нами открыт весь мир, почему?

Креоан смотрел на нее, не веря тому, что слышит. Он спросил:

— Ты готова отказаться от всего и отправиться на поиски неведомого и недостижимого?

— А почему бы и нет? — с вызовом сказала она. — А разве ты хочешь иного? Не лучше ли человеку добровольно отказаться от чего-то, чем позволить слепому случаю смести и уничтожить всё, чем он живет?

— О да, — тихо ответил Креоан. — Да, да, да!

Он схватил девушку за руки и притянул к себе. Стоя рядом, они подняли глаза к небу, которое с приближением восхода солнца становилось из черного голубым.

— Попытаться изменить путь этой звезды! — прошептал Креоан. — Для этого мы должны быть безумцами!

— Разве не бывает безумство величественным? — тихо ответила девушка.

Но Креоан чувствовал, что она дрожит, а руки ее холодны, как лед.


V


Надо было прощаться, и в это мгновение Креоану пришло с голову, что он не спросил девушку о главном.

— Как? — воскликнул он. — Мы проговорили столько времени, а я до сих пор не знаю ни твоего имени, ни где ты живешь! Меня зовут Креоан, а живу я на улице Музыкантов.

— Меня зовут Чалит, — ответила девушка. — А что касается моего дома… Ну, здесь… Или где-нибудь еще…

— У тебя нет собственного дома?

— А зачем нужен дом? У меня есть деревья и кусты, чтобы спрятаться от дождя, а ночи здесь всегда теплые. К тому же я люблю, когда вода прикасается к коже, и редко прячусь от дождя.

— А пища? — изумился Креоан. — А одежда?

— Но разве бывает, что ее нет? При всех своих недостатках люди нашего города щедры. Тем более, что они отдают то, что им самим не нужно. Одежда протирается, — девушка приподняла край ткани. — Завтра или послезавтра, или еще когда-нибудь она выносится, и единственное, что мне надо будет сделать, это найти какую-нибудь девушку моего роста и попросить у нее платье, которое ей не нужно. Так же и с пищей. А иногда обитатели моря угощают меня чем-нибудь необычным, но очень вкусным. Мне нравится пробовать их лакомства, посоленные морской солью. Наш мир богат, в нем всего хватает на всех.

Это было так не похоже на то, к чему привык Креоан, на его привязанность к своему дому с любимым телескопом, с изгородью из колючек, что он удивления он не мог произнести ни слова. Девушка, видя его изумление, рассмеялась.

— Скажи мне честно, — воскликнула она, — может ли тот, кто так привязан к своим вещам, предлагать другим отправиться на поиски неведомого?

Креоан заколебался.

— Ты права, — наконец проговорил он. — Я даже чувствую себя пристыженным. Представляю, каким бы я стал через пятьдесят лет, если бы не встретил тебя! Я отчетливо вижу: согбенный старик, по-прежнему останавливающий прохожих всё в том же самом городе, исхоженном вдоль и поперек в тщетных поисках того, кто разделит с ним его тревогу. Я вижу, как люди уже избегают старика, считая его сумасшедшим. Послушай, Чалит, а не тронуться ли нам в путь прямо сейчас, пока не угасла моя решимость? Если да, то в какую сторону мы пойдем?

Креоан посмотрел вокруг, на землю, уже освещенную утренним светом, и увидел, что темно-бордовые огоньки, кружившиеся над дорогой, поднимаются всё выше и скрываются из виду.

Чалит снова засмеялась..

— Ну нет, Креоан! Блуждать по миру наобум, как ты по городу, значит, надеяться на случай. Там, где один ищущий полагается лишь на интуицию, двое могут всё обсудить и составить разумный план. Кроме того, нужно подготовиться к путешествию, а главное, — она сладко зевнула, — немного отдохнуть.

— Тогда пойдем со мной, — предложил Креоан.

— Конечно, — согласилась девушка. — Я предвижу, что когда мы отправимся в путь, нам долго не удастся поспать.

Они возвратились в город и в доме Креоана легли вместе на широкое ложе, мягкое и упругое, приятного зеленого цвета, всегда имеющее температуру человеческого тела. Они обнялись без страсти, но с нежностью, которая переполняла обоих, и, не разжимая сплетенных рук, уснули, как счастливые дети.

* * *


В полдень они проснулись и попросили у дома одежду, подходящую для далекого трудного путешествия: огненно-красные рубашки, свободные серые брюки и мягкие ботинки, удобные для долгой ходьбы по каменистым дорогам. Войдя в комнату, где стоял телескоп, Креоан громким голосом приказал дому освободить комнату от этого прибора.

В тот же миг они услышали жалобный звук — дом повиновался приказу. Треснуло огромное зеркало, мощные подпорки задрожали и затрещали, как старые сухие ветки при лесном пожаре. Дом поглотил собственное сокровище, и комната осталась пустой, как провал в космосе.

— Зачем ты это сделал? — закричала Чалит. — Ведь ты так им дорожил!

— Именно поэтому, — угрюмо ответил Креоан. — Я вспомнил, что ты сказала прошлой ночью: тот, кто привязан к вещам, не сможет пойти по дороге лишений и опасности. Зачем мне теперь телескоп? Всё, что он мог сделать, он уже сделал: поведал мне о грозной звезде и наполнил мое сердце печалью. Если же понадобится подтверждение, достаточно будет только взглянуть на небо: звезда уже настолько яркая, что и безо всяких приборов говорит об опасности.

Чалит посмотрела на Креоана долгим взглядом, и глаза ее наполнились слезами.

— Дело сделано, — сказал он решительно. — И сделано во имя великой цели. Это хороший знак. Итак, какой дорогой мы идем?

Чалит вытерла слезы и уже спокойным голосом спросила:

— В городе есть улица Путешественников? Кто-нибудь из ее жителей исследовал земли вокруг города?

Креоан покачал головой.

— Названия нашим улицам давали так давно, что они ничему не соответствуют. На улице Путешественников проживает, наверное, столько же путешественников, сколько музыкантов живет на моей улице, а здесь нет ни одного. Поэтому… Хотя подожди! — его лицо просияло. — Я вспоминаю, что там действительно живет один человек, подтверждающий название улицы. Я слышал о нем от Моличанта. Этот человек уже стар, но в молодости он совершил путешествие и нашел за океаном странные вещи.

— Как его зовут?

— Глир, если не ошибаюсь.

— Значит, оттуда и начнем поиски, — сказала Чалит.

Но когда они подошли к дому Глира и позвали его, им никто не ответил. Немного погодя появился сосед Глира и сообщил огорчительные новости.

— Нет смысла его звать, — сказал он. — Если даже Глир дома, он скорее всего не ответит — ведь он совсем свихнулся. Такое с Историками случается частенько.

Сосед с явным сожалением оглянулся на гамак из ползучих растений, из которого вылез.

— Он стал Историком? — удивился Креоан.

— Да, конечно! Разве вы не знаете сказку, которую он рассказывал каждому встречному? О том, как в молодости он путешествовал по морю и нашел старинный город с разрушенными башнями. Несколько лет назад он решил посмотреть, как выглядел этот город в период расцвета, и, похоже, достиг своей цели.

— Кажется, я знаю, что это за город, — сказала Чалит. — Один из моих морских друзей принес мне в подарок золотой шлем, который, впрочем, был мне велик, и я от него отказалась. Он сказал, что плыл день и ночь во много раз быстрее, чем может двигаться лодка, и, наконец, достиг берега, где такие вещи рассыпаны тысячами. Он не знал, как давно пал этот город.

— Если Глира нет дома, — спросил Креоан соседа, — где он по-вашему может быть? В Домах Истории?

— Да, наверное, — ответил мужчина. — Но в каком из них, я сказать не могу. Мне хватает и настоящего. Я совершенно равнодушен к прошлому, как, впрочем, и к будущему.

Как бы в подтверждение своих слов он вытащил длинную трубку, наполненную порошком наркотика, и снова лег в гамак. Взяв мундштук в губы, он глубоко затянулся и через мгновение забыл о Креоане, Чалит и своем соседе Глире.

— До чего же я не люблю наркоманов! — прошептала Чалит.

— А я — Историков, — пробормотал Креоан. — Кроме моего друга, разумеется. Но обстоятельства обязывают. Ты когда-нибудь бывала в Домах Истории?

— Я? Никогда. Неужели наша связь с реальностью так слаба, что увести от нее человека может что угодно: один для этого пользуется наркотиками, другой переступает порог Домов Истории…

— Но у нас есть цель, которая, я надеюсь, поможет нам устоять перед соблазном, — сказал Креоан. — И раз нам надо найти Глира, мы туда пойдем.

* * *


На пологом холме, возвышаясь над городом, в обрамлении голубых и зеленых листьев стояли Дома Истории. Вокруг их темных стен расстилались лужайки, на которых Историки с блуждающими глазами в одеждах самых разных веков стояли, сидели и даже лежали на траве. Рассудок каждого из них находился в конфликте между ярким «тогда» и слабо воспринимаемым «сейчас». Креоан бродил между ними, спрашивая у каждого о Глире и разрушенном городе, который так привлекал Историка, но в ответ либо видел бессмысленную улыбку, либо слышал бурные восторги по поводу какого-либо периода истории.

Наконец они обратились к юноше лет двадцати, который, казалось, чего-то ждал. В ответ на их вопросы он неуверенно поднялся на ноги, посмотрел вокруг себя и, убедившись в бессмысленности настоящего, направился прямо к ближайшему входу в Дом.

Чалит и Креоан обменялись взглядами и последовали за ним, держась за руки, как испуганные дети, идущие по длинному темному коридору.

Моличант не раз объяснял Креоану принцип работы Домов Истории. Взгляды, которых придерживались изобретатели этих Домов, за тысячу лет во многом устарели, а образ их мышления казался чуждым для современных людей. Однако было понятно, что когда человек находится в Домах Истории, в его мозгу возникают почти незаметные токи и воспоминания, лежащие ниже клеточного и даже молекулярного уровней и зависящие от незначительного натяжения самой материи Вселенной.

Правда, все эти объяснения не подготовили Креоана к реальности, которая обрушилась на него, когда он переступил порог вслед за юношей. С каждым шагом у него изменялось ощущение состояния собственного тела: его ноги то шли и даже бежали по земле, то, отдыхая, лежали неподвижно, то были прибиты гвоздями к стене, а то вдруг ему казалось, что у него вообще нет ног — их обнимали нежные руки и укутывали в тонкую ткань; но тут же ни с того, ни с сего его ноги подкашивались от старости.

Креоан закричал, стараясь не потерять из виду юношу, и увидел, что тот идет несколькими ступеньками ниже по проходу, который оказался вовсе не проходом, а чередой бесчисленного количества пейзажей: тут было и чистое поле, и густой лес, и снежная пустыня, красный город, черный город, длинная серая дорога, высокий просторный банкетный зал. В то же мгновение, тучи образов начали бороться за место в его мозгу, отчего он почувствовал, что сходит с ума.

Несмотря на это, он продолжал идти вперед, убеждая себя, что, лишь исследуя эти промежутки, они могут найти Глира. Но кто из всей этой массы образов был Глиром: или красивый чернокожий мужчина с темными точками на зубах, или сморщенный карлик, одетый в плохо продубленную шкуру, или, может быть, женщина с обнаженной грудью, разрисованной зеленой тушью, с бордовыми губами и черными провалами глаз?

— Нет! — произнес чей-то голос. — Нет, нет, нет!

Кто-то схватил его за руку, и он против собственной воли последовал туда, куда его тащили. Тело, в котором обитала его душа, сделало несколько шагов и…

Чистый сладкий воздух, яркое солнце, зеленая трава… Он смотрел вокруг, не веря своим глазам, и вдруг ощутил присутствие Чалит. Она стояла рядом с ним, растерянная, с бледным от ужаса лицом.

— Креоан, ты не можешь пройти через это! — прошептала она. — Ты слишком боишься будущего! А прошлое имеет над тобой чересчур большую власть!

Ощущение реальности вернулось к нему рывком. Он схватился за голову: конечно, он должен был это предвидеть! Подсознание, парализованное ужасной мыслью о будущем столкновении со звездой, делало его легкой добычей для Домов Истории, лишая возможности хотя бы контролировать себя. А именно самоконтроль позволял Историкам выбирать, какой исторический период на этот раз возобладает в их мозгу.

— Тогда забудем о Глире, — сказал Креоан. — Пойдем наугад и будем надеяться на случай.

— Нет, — покачала головой Чалит, — у меня другая мысль. Посмотри-ка, видишь человека в золотом шлеме? Шлем очень похож на тот, который мне подарил мой морской друг. Этот человек явно из того же города. Послушай, мне начинает казаться, что сама Земля на нашей стороне, потому что мы посвятили себя делу, которое ее достойно.


VI


Они побежали через поляну, перепрыгивая через Историков, лежащих в прострации. Однако можно было не торопиться: старик, за которым они бежали, еле шел, сгибаясь под тяжестью золотого шлема. Одежда свободно болталась на нем, и похож он был на высушенный временем скелет. До ближайшего входа в Дом Истории ему оставалось пройти еще шагов десять, когда друзья догнали его.

— Сэр, — выдохнул Креоан, — вы случайно не Глир?

Выцветшие глаза старика остановились на нем, но казалось, что старому Историку трудно сфокусировать взгляд на том, что существует не в прошлом, а в настоящем.

— Да, это я, — ответил он скрипучим голосом. — Что вам от меня нужно?

— Мы хотим узнать, не вы ли тот самый Глир, который совершил великое путешествие через море много лет назад?

Сморщенное лицо под шлемом просветлело, а согбенная спина горделиво распрямилась.

— Конечно, это я! — с явным удовольствием произнес старик.

— Тогда мы хотели бы поговорить о вашем путешествии, — сказала Чалит. — Нам интересно узнать, что вы нашли.

— Руины и развалины, — грустно ответил Глир. — Печальную тень былого величия и ничего больше. А теперь, извините…

И он продолжил свой путь к Дому Истории.

Не зная, как задержать старика, Креоан решил сыграть на его, может быть, слегка угасшей, но все же еще существующей гордости.

— Неужели дело дошло до того, — насмешливо сказал он, — что вы, сильный духом человек, бежите в прошлое, как испуганная мышь в нору?

Глира, однако, это совершенно не задело, и он скрипуче засмеялся:

— Разве есть в нынешнем мире место для человека, сильного духом? Какое дело достойно его внимания? Если бы я нашел человека — мужчину или женщину, всё равно! — который ходил по улицам моего мертвого города во времена его расцвета, я, наверное, посвятил бы этому человеку свою жизнь. Но найти такого не смог. Поэтому я, как вы сказали, бегу в прошлое.

— У нас есть дело, достойное человека сильного духом, — сказала Чалит. — Присядьте ненадолго, и мы расскажем вам об этом.

Огорченный задержкой, то и дело оглядываясь на Дом Истории, Глир присел вместе с друзьями на скамью. Креоан и Чалит коротко рассказали ему о своем намерении, и внимательно слушавший их Глир восхищенно заговорил:

— Это благородное дело! Такое было по плечу только людям прошлого — людям, не знавшим слова «невозможно». Если бы то, о чем вы мне рассказали, происходило столетие назад, когда я был молод и энергичен, не раздумывая присоединился бы к вам! Я знаю, что скоро умру и меня все забудут. Но вы, если вам будет сопутствовать удача, останетесь жить в памяти всех жителей Земли, кроме, разве что, нескольких Историков, которые выберут для себя другой период. Но я с радостью помогу вам, хотя моя помощь будет мала. Поделюсь с вами знаниями, которые, как мне казалось, давно выветрились из моей памяти, но сейчас я понимаю, что нет. Всё вернулось!

Он скрестил руки на груди и возвел глаза к небу. Потом снял шлем, положил его на колени и, водя пальцами по выгравированному на металле узору, опять медленно заговорил:

— Видите ли, я был не одинок в своей жажде приключений. В годы моей юности было просто какое-то поветрие, мода на путешествия. Причем и я, и мои товарищи предпринимали их в одиночку, соперничая друг с другом. Вы знаете мое имя — значит, вы, скорее всего, слышали рассказы обо мне. Но что вам говорят такие имена, как Беринголь, или Казадор, или Квейс? Ничего? О, боже!

Глир горько вздохнул и закашлялся. Потом, немного помолчав, продолжил рассказ:

— Беринголь направился на север и вышел на странную дорогу, вымощенную камнем. Через какое-то время, как он потом рассказывал, он увидел диковинные корявые растения, сочащиеся ядовитым соком. Среди них бродили существа, которых он назвал диколюдьми. Когда наступала темнота, он слышал, как они что-то бормочут на непонятном языке. Там же он нашел полуразвалившиеся строения из бревен, в которых диколюди держали пчел, чтобы получать мед. Когда измученный голодом Беринголь хотел подкрепиться медом, он узнал, как хорошо диколюди вооружены: один из них размозжил дубинкой ему локоть. Вернувшись домой, ослабевший и больной Беринголь так и не смог уже оправиться и вскоре умер. Так что идти на север вам, по-видимому, не имеет смысла.

Думаю, что не стоит и пересекать море, как это сделал я. Долгие дни совершенно одинокий я сидел в своей маленькой открытой лодке в ожидании хоть небольшого ветерка, который бы надул парус. Меня сжигало солнце, я грезил о глотке воды — только безумная юность позволяет человеку так обращаться со своим телом! И что это мне дало? Я высадился на островах, которые когда-то были великими и могущественными, и обнаружил пустые черепа, валяющиеся среди осколков драгоценных камней. Из этих камней были сделаны окна башен, разбитые зимними бурями. Башни эти, представьте себе, не росли сами, как наши дома, а были возведены человеческими руками, и в них, как в органных трубах, свистел ветер, выводя песню-реквием по исчезнувшим навеки строителям. До сих пор в моем стареющем мозгу звучит эта музыка — самая грустная на свете.

— И там никто не живет? — воскликнула Чалит.

— Не только никто, но и ничто, — ответил старик. — Ничто, кроме плюща, семена которого, принесенные ветром, падали в пыльную землю и пускали корни. Там все обвито гирляндами плюща — темно-синими, коричневыми, черными…

Ошеломленный печальной картиной, которую нарисовал Глир, Креоан спросил:

— А что произошло с другими путешественниками? Что случилось с этим… как его… Квейсом?

— С Квейсом? Он не вернулся. По крайней мере живым. Годы спустя, когда мое собственное путешествие слегка поблекло в памяти, я гулял по берегу недалеко отсюда — там, где река Слейнд впадает в море. И вдруг увидел лицо, смотревшее на меня сквозь кусты. Мне стало страшно, но я все-таки подошел к кустам. Действительно, там был человек Квейс. Он поднимался и опускался на волнах, удерживаемый в вертикальном положении большими камнями, привязанными к ногам. На его мертвых губах застыла усмешка, а на обнаженной груди были вырезаны какие-то слова. Но грудь опухла, и я не смог ничего разобрать. Если бы не кольцо на пальце, хорошо мне знакомое, я не узнал бы своего друга.

— Что же с ним произошло? — прерывающимся голосом спросила Чалит.

— О, кто же знает? Может быть, какие-то туземцы в отместку за то, что он вторгся в их владения, убили его и возвратили нам как предостережение, чтобы никто никогда не пошел по его пути. Это было очень давно, девочка. Когда десять лет назад я пришел на то место вновь, там уже ничего не было, кроме разбросанных костей.

Чалит и Креоан испуганно посмотрели друг на друга — они не представляли себе, что мир так опасен.

— История Казадора, — продолжал Глир, — тоже может послужить вам предостережением, по какой дороге не надо идти. Он пошел на восток и вернулся сумасшедшим.

Наступило долгое молчание. Креоану вдруг показалось, что он ощущает пульс истории, в которой возникают огромные империи и одновременно гибнут другие, и что этот пульс постепенно замедляется, как ток крови в старых венах Глира. И еще одна мысль пришла Креоану в голову: падение зловещей звезды является благодеянием и самым безболезненным выходом для человеческого рода. Но, возможно, такая мысль возникла у него лишь из-за воздействия на его мозг процессов, происходящих в Домах Истории.

— Вы поставили перед нами слишком много препятствий, — пробормотал Креоан, недовольно глядя на Глира.

— Не возмущайтесь этим! — сказал старик и положил свою костлявую руку Креоану на колено. — Разве я не сослужил вам службу, как обещал? Разве я не предупредил вас о возможных опасностях?

— Конечно, и спасибо вам за это, — примиряюще сказала Чалит и незаметно подмигнула Креоану.

— До сегодняшнего дня, — проговорил старик, — я думал, что никто на свете не сможет оторвать меня от моего любимого мертвого города. Но говорю вам совершенно искренне: если бы мог, я забыл бы о нем и пошел с вами.


VII


Итак, следующим утром они двинулись в направлении, которое, судя по рассказам Глира, таило в себе меньше всего опасностей. С собой взяли немного продуктов и вещей, необходимых в дороге. Сначала они шли быстрым шагом, удаляясь от моря, пока, наконец, не добрались до места, где город незаметно переходил в зеленые холмы, откуда ночами слышался безумный смех мяса.

Самый последний дом города был украшен множеством цветов, и выглядел на редкость уютным и изящным. На его пороге сидела девушка и пела. Ее волосы, обвитые гирляндами голубых цветов, были похожи на солнечный свет, а голос — на журчание воды.

— Извини нас, — вежливо обратился Креоан к девушке, — ты не знаешь, что там, за теми холмами?

Девушка улыбнулась:

— Нет, незнакомец, не знаю. Я сижу здесь и пою вот уже десять лет, но никогда не была нигде дальше этого порога. Разве это не прекрасно?

— Это называется равнодушием, — тихо сказала Чалит, и они пошли дальше.

Но не успели отойти на несколько шагов, как девушка окликнула их. Они остановились и смотрели, как она идет к ним — необыкновенно красивая, нагая, обвитая гирляндами цветов, сорванными со стен дома.

— Что ты хочешь? — спросил Креоан.

— Если вы, действительно, пойдете через холмы, может быть, встретите человека, который ушел по этой дороге год назад. Его зовут Венс, вы легко узнаете его: один глаз у него голубой, а другой — карий.

— Значит, кто-то уже ходил по этой дороге? — воскликнула Чалит.

Девушка, одетая в прекрасные цветы, покачала головой.

— Только один человек, — ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами. — Венс был моим любимым, и мы жили вместе в этом доме. Мы пели, ели и пили, любили друг друга — а что еще нужно? Но почему-то год назад он ушел за холмы. Он сказал, что если я хочу, могу пойти за ним. Я пыталась… Честное слово, я действительно пыталась! Но как только я теряла свой дом из виду, сердце не выдерживало, и я возвращалась. Потом снова выходила за порог — и снова у меня ничего не получалось. И все-таки я до сих пор жду… Жду! Слеза упала с ее ресниц в чашечку голубого цветка.

— И что мы должны сделать, если встретим твоего Венса? — поинтересовалась Чалит.

— Скажите ему… Скажите, что я все еще его жду, — прошептала цветочная девушка.

— Скажем, — согласился Креоан, — но почему ты думаешь, что мы его встретим? И кроме того, если человек отправился в путешествие, значит, у него есть какая-то цель. Вряд ли он вернется, не достигнув этой цели. А ты будешь сидеть здесь и стариться. Эти цветы увянут и опадут, открыв твое нагое тело, сморщенное, с отвисшей грудью. Голос станет скрипучим, золотые волосы поседеют от холодного дыхания времени. Ты действительно собираешься ждать своего возлюбленного, пока он не вернется и не увидит тебя, ставшую старухой?

— Гадкий, гадкий! — закричала девушка и обернулась к Чалит. — Разве ты не слышишь, какие ужасные вещи он говорит? Как ты можешь дружить с таким злым человеком?

В этот миг ей в голову пришла какая-то новая мысль, и тон ее изменился. Она подошла к Чалит.

— Ты должна оставить его раньше, чем он начнет говорить такие же вещи тебе! — убежденно сказала она. — Брось его, пока он не утащил тебя в дикие неведомые земли! Останься со мной, мы будем вместе жить в моем доме и петь среди цветов счастливые песни!

— Наверное, ты никогда не встречала мужчину, который знает цену правде, — холодно, без тени жалости проговорила Чалит. — Что касается меня, то лучше я пойду с тем, кто не разучился быть честным, чем останусь с тем, кто говорит спасательную ложь.

— Мы с Венсом не лгали друг другу! — воскликнула девушка.

— А разве ты не обещала ему вечной, неумирающей любви? — поинтересовалась Чалит.

— Обещала… И не один раз… — упавшим голосом ответила девушка.

— Значит, из вас двоих лгала ты. Значит, не так сильно ты его любила, раз не покинула своего дома и не пошла с ним, — резко сказала Чалит. — Нас с Креоаном связывает не любовь, а общая цель. Прощай! Мы не знаем, куда идем, но скорее всего путь нам предстоит неблизкий, и мы не можем терять время.

— Но вы не поняли, — жалобно сказала девушка. — Я рвусь к Венсу каждой клеточкой тела, но мои мысли прикованы к дому. Я не ушла с ним, потому что он не тащил меня за собой насильно, а не тащил он меня, потому что любил… Но… — ее лицо неожиданно просветлело. — Вы-то мне чужие! Вы можете меня заставить идти! Вы можете подтолкнуть меня вперед, когда я захочу вернуться, потеряв из виду свой дом! Я не хочу больше сидеть здесь и петь в одиночестве до самой смерти, но без вашей помощи мне никогда отсюда не уйти!

— В таком случае смени свои цветы на теплую одежду и надень на ноги прочную обувь, — ответил Креоан. — Мы не будем тащить тебя — это нас задержит, но пока ты не упадешь духом, можешь для поддержки воспользоваться нашей компанией.

— Я согласна! — радостно воскликнула девушка и пошла собираться в дорогу.

— Зачем? — тихо спросила Чалит, когда девушка ушла.

— Поскольку вся наша затея — сплошное безумие, — улыбнулся Креоан, — что может изменить маленькое неблагоразумие?

Девушки так долго не было, что Креоан и Чалит уже начали подозревать, что она передумала, но наконец она появилась на пороге дома. Одета она была в серый костюм, ее хорошенькие ножки обуты в удобные ботинки, из кожаного чехла на поясе торчал нож, за плечами висел мешок с продуктами, а из кармана мешка виднелась маленькая арфа.

— Такое же снаряжение было у Венса, — сказала девушка, — только вместо арфы он взял с собой флейту. Меня зовут Мэдал. А вас?

Они представились, и Креоан подумал, что у нее, пожалуй, больше здравого смысла, чем он предполагал. Они в последний раз посмотрели на город, а Мэдал — на свой дом, и все трое решительно двинулись в путь.

Шло время, и солнце начало клониться к закату. Сначала они шагали по ровной дороге, потом вышли в долину между двумя холмами, где земля была довольно сильно изрыта. Внимательно изучив следы на земле, Креоан решил, что именно по этой дороге мясо приходит ночью в город. Они пошли дальше, перешагивая через грязь, решив держаться следов, поскольку в конце концов они куда-нибудь да должны были привести.

Краешком глаза Креоан видел, что Мэдал часто оглядывается. Лицо ее было печально, рот крепко сжат, но она продолжала идти наравне со своими товарищами.

Солнце село, а они все еще шли по следам, оставленным мясом. Чалит, самая ловкая и энергичная из всех троих, прокладывала путь, выставляя вперед палку и проверяя сомнительные участки. Неожиданно она остановилась и воскликнула:

— Слышите?

Издалека до них донесся сумасшедший смех мяса, которое, очевидно, шло по дороге на встречу со Смертью. Креоан с тревогой взглянул на девушек, но рассмотреть в тусклом свете их лица было невозможно.

— Лучше уйти с тропы, — сказал он. — Я никогда не встречался со стадом мяса, но представляю, что может произойти. Свернем налево, там легче пройти.

Они бросились прочь от тропы, побежали вверх по склону и остановились на вершине холма. Крики становились всё громче и громче, и вот первые животные, лохматые и ужасные, появились в зыбком свете. Вдвое выше человека, длинноногие и низколобые, увязающие в мокрой земле, они визжали, кричали, хохотали, и холмы сотрясались от их безумного смеха… Креоан вздрогнул и заткнул уши.

— Я никогда раньше не видела мяса живым, — сказала Чалит, когда снова стало тихо. — Как эти существа похожи на человека! Две руки, две ноги, вертикальная человеческая походка. Мой желудок стонет, вспоминая о них. Смогу ли я когда-нибудь снова есть мясо?

Мэдал же думала о другом. Глядя вслед стаду, она прошептала:

— Они идут в наш город! Утром мой сосед придет ко мне, чтобы вместе пойти за мясом, и увидит, что мой дом пуст, и неизвестно, куда я ушла… Сегодня ночью я должна буду спать под открытым небом, а дома меня ждет моя кровать, в которой я спала целых десять лет, — правда, в последнее время одна, но с надеждой, что скоро всё изменится…

Чалит резко повернулась к ней:

— Тогда иди за этими зверями! Те десять лет, которые ты спала в мягкой кровати, я спала под открытым небом. И я могу пойти с незнакомцем в дальнее трудное путешествие, тогда как ты не можешь даже пойти по следам человека, которого любила. Иди за этими животными, а мы пойдем своим путем!

— Ты права… Мне стыдно… — сказала, помолчав, Мэдал. — Так же стыдил меня и Венс, когда уходил, а я не последовала за ним. Пусть будет так, как ты говоришь, — ляжем спать под открытым небом. Здесь? Или будем идти, пока не свалимся от усталости?

— Нет, я думаю, здесь, — сказал Креоан.

Он нашел ровное место, удобное для ночлега. Чалит наломала веток и развела костер. Они сели вокруг огня и немного поели. Пока еще было неясно, на сколько времени нужно растянуть их небольшой запас провизии.

Потом Мэдал взяла арфу и запела грустную протяжную песню. Она все еще пела, когда Креоан и Чалит заснули, и мелодия плавно текла сквозь их сны.

На следующее утро они молча тронулись в путь, обнаружив, что достигли самой высокой точки ландшафта. Задолго до полудня, всё еще шагая по прямой тропе, протоптанной мясом, они увидели равнину, заросшую желтой травой.

Равнина простиралась до самого горизонта, и Чалит пробормотала:

— Теперь я понимаю, что чувствовал Глир в океане, в котором нет ни единой тропки…

— Здесь-то как раз дорога видна, — ответил Креоан и показал на сильно извивающуюся, ведущую вниз тропу.

По обе стороны от нее росли колючие кусты, на их шипах висели клочья серой шерсти. Эти клочья и кровь на ветках говорили о стремительности, с которой животные продирались сквозь кусты. Креоан, бывший вдвое меньше этих двуногих существ, мог свободно проскользнуть между ветками, не зацепив их. Но огромные животные, идущие по двое или по трое, должно быть, жестоко обдирались о шипы, не переставая тем не менее смеяться диким смехом…

Кроме кустов, повсюду росла высоченная трава, стебли которой были толщиной не меньше, чем с палец.

— Нам придется идти только по тропе, — сказал Креоан, — иначе мы заблудимся. Трава выше головы!

— Это означает, — откликнулась Мэдал, — что пока еще мы не заблудились, потому что эта тропа куда-нибудь нас обязательно приведет.

— Я думаю, тропа приведет нас туда, где мясные существа размножаются, — заметил Креоан. — Вряд ли наш город единственный, для которого они служат пищей. А значит, от того места должна идти другая тропа или даже несколько. Пойдемте вперед, и как можно скорее!

Мэдал вздохнула, поправила на плече мешок и пошла впереди, задавая темп ходьбы аккордами арфы. Немного отстав от нее, Чалит и Креоан негромко разговаривали.

— Ты видел сегодня ночью эту ужасную звезду?

— Да, — кивнул Креоан. — Здесь нет летающих огоньков, и теперь она будет видна каждую ясную ночь.

— Возможно, это моя фантазия, но кажется, она стала ярче! Креоан пожал плечами и ничего не ответил.

Тропа извивалась среди высокой травы, но было бесполезно пытаться спрямить дорогу, поскольку вокруг лежала плоская равнина без каких-либо ориентиров, и, отойдя хоть на шаг от тропы, они немедленно бы заблудились. Они шли до тех пор, пока солнечные лучи не потеряли свою силу, устав пробиваться сквозь желтую растительность. И в это время они снова услышали сумасшедший смех приближающегося мяса.

— Чем ближе мы к месту, где эти животные размножаются, тем в более ранние часы мы будем их встречать, — сказал Креоан.

После очередного поворота тропа неожиданно выпрямилась, и шагах в ста пятидесяти, в конце прямого участка дороги, появилось стадо, идущее навстречу путешественникам. Почему-то в дневном свете эти животные казались одновременно и более, и менее похожими на человека, и, как всегда, они содрогались от безумного смеха. Слепой ужас охватил Мэдал, и, громко вскрикнув, она бросилась в сторону.

— Уйди с тропы, дурочка! — крикнул Креоан Чалит и, схватив ее за руку, прыгнул в траву.

Толстые стебли, выпрямившись, укрыли их, и стадо прошествовало мимо.

Когда затих дикий смех животных и наступила тишина, Креоан встревожился: где Мэдал? Что с ней? Успела ли она спрятаться? И почти сразу же услышал ее крик:

— Креоан! Чалит! Я заблудилась! Я не могу найти тропу!

Креоан и Чалит обменялись тревожными взглядами.

— Мэдал! — что есть силы крикнул Креоан. — Ты где-то совсем близко! Мы тебя очень хорошо слышим! Ориентируйся по стеблям, которые ты повалила, когда бежала с тропы!

Чалит тронула его за руку и молча показала на траву, через которую они только что прошли. Трава мгновенно выпрямилась, и никаких следов не было видно.

— Оставайся на месте, Мэдал! — снова крикнул Креоан. — Время от времени подавай голос, и мы пойдем на звук!

— Кажется, она там, — показала Чалит прямо перед собой. — По-моему, и тропа тоже там.

— Сейчас увидим, — кивнул Креоан и пошел на голос Мэдал. Чалит, стараясь не отставать, шла за ним, но тугие, негнущиеся стебли то и дело заставляли их сворачивать в сторону. В голосе Мэдал уже явственно слышался ужас, и когда они, раздвинув заросли, наконец ее увидели, она стояла на коленях, закрыв лицо руками. Услышав их голоса рядом с собой, она посмотрела на них и зарыдала.

— Где же тропа? — простонала она. — Куда она пропала?

— Мы ее не пересекали, — сказала Чалит. — Похоже, что мы заблудились.

— Заблудились?! — вскричала Мэдал. — Теперь мы будем до самой смерти блуждать в этих зарослях!

— Ерунда, — покачал головой Креоан. — Когда пойдет следующее стадо, мы услышим смех и поймем, где тропа.

— У меня другая идея, — сказала Чалит. — Если ты, Креоан, нагнешься, я залезу тебе на спину и посмотрю вокруг. Может быть, что-нибудь увижу.

Креоан не понимал, как он сам до этого не додумался. Он наклонился, и Чалит ловко вскарабкалась ему на спину.

— Ну, — спросила Мэдал, — ты видишь тропу?

— Нет, — ответила Чалит, — но я вижу кое-что поинтереснее. Там дым какого-то костра!

— Ты уверена? — удивился Креоан и выпрямился.

— Уверена, — кивнула Чалит, чуть не грохнувшись на землю. — Это дым костра, а мясные существа вряд ли умеют разводить костры. Если бы огонь был случайный, тут давно бы полыхал пожар. Нет, кто-то разжег костер на очищенном месте и следит за ним.


VIII


Они с трудом пробирались сквозь высокую упругую траву, то и дело останавливаясь, чтобы Чалит посмотрела, правильно ли они идут. Мэдал все еще хныкала, но постепенно успокаивалась. Вскоре они уже не сомневались, что идут в правильном направлении, поскольку чувствовали запах дыма и слышали какой-то шум. Наконец они вышли на расчищенную площадку шириной шагов в двадцать и с изумлением увидели нечто вроде навеса, сделанного из сухих стеблей, подпираемого, как им сначала показалось, белыми ветками, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это длинные кости.

Теперь они чувствовали не только запах дыма — к нему примешивался другой, менее приятный запах запекшийся крови и паленой шерсти. Одно из мясных существ, освежеванное и выпотрошенное, лежало без руки в дальнем углу площадки, над ним кружились и гудели жирные мухи.

Сама рука жарилась на костре на чем-то вроде вертела, тоже сделанного из кости — в этом материале здесь недостатка не было. Рядом с навесом лежала куча костей. На некоторых еще сохранились остатки мяса, и в нем копошились черви. У огня сидел мужчина и наблюдал за жарящимся мясом так сосредоточенно, что едва повернул голову, когда трое незнакомцев подошли к его костру.

— Друг, ты не знаешь, где проходит тропа через эту равнину? — спросил Креоан.

Борода и волосы мужчины слиплись, и голова его напоминала мохнатый шар. Его тело было покрыто слоем грязи, и если когда-то на нем и была одежда, то она давно превратилась в лохмотья. В ответ на вопрос Креоана он широко раскрыл глаза и замер. Один глаз у него был голубой, другой — карий.

— Никакой тропы на этой равнине нет, — наконец проговорил мужчина и снова уставился на мясо.

Креоан с опаской взглянул на Мэдал и понял, что она не узнала этого человека. С изумлением на лице она ходила по площадке, заглядывала под навес, рассматривая кучу костей. Надеясь, что ее потрясение не будет слишком велико, Креоан сказал отрывисто:

— Этим кончилось твое отважное путешествие, Венс?

Мэдал резко обернулась, изменилась в лице и, наверное, упала бы, если бы Чалит не подскочила к ней и не подхватила ее под руки. Мужчина поднялся на ноги.

— Венс? — с изумлением воскликнула Чалит. — Ты думаешь, Креоан, что это потерявшийся любовник Мэдал?

Креоан подошел к мужчине ближе.

— Ответь же, — сказал он, — разве ты не Венс?

Мужчина кивнул.

— Да, так меня звали когда-то. А вот Мэдал… Я забыл ее имя, пока твоя женщина не произнесла его.

— Что с тобой случилось? — спросил Креоан. — Что ты здесь делаешь? Как ты живешь?

— Живу? — задумчиво переспросил Венс. — Это не жизнь, это всего лишь существование. Дни тают, как разноцветный воск, превращаясь в серое бесформенное ничто.

Он показал на подгорающее мясо.

— У меня есть еда. Хотите попробовать?

— Но почему ты здесь? — закричал Креоан, не отвечая ему. — Почему ты закончил свой поход так близко от дома?

— Близко? Близко?! Я не знаю, ты лжец или дурак, или призрак, порожденный солнцем. Меня согнало с тропы стадо мяса, и я блуждал по этой ужасной равнине тридцать долгих дней. Все эти тридцать кошмарных дней я был уверен, что иду вперед, пока случайно не набрел снова на тропу, по которой ходят мясные существа. Я понял, что не должен отходить далеко от тропы, иначе погибну. Поэтому остался в живых! — он снова показал на мясо. — Понюхайте! Чувствуете, какое оно свежее и вкусное?

Креоан, стараясь не смотреть на мух, кружившихся над освежеванной тушей, проговорил:

— И ты согласился сидеть здесь, на этом пятачке? Неужели ты ничего больше не хочешь от жизни?

Венс пожал плечами и снова присел на корточки.

— А что еще можно получить от жизни, кроме сидения целыми днями на одном месте? — равнодушно спросил он.

— Но как ты справляешься с этими животными? Как ты их убиваешь? Ты не настолько силен, чтобы тащить сюда от тропы животное вроде этого.

Вместо ответа Венс показал на нож, воткнутый в землю.

— Это слабое оружие, — покачал головой Креоан.

Венс иронически улыбнулся, вытащил нож и снова воткнул его в землю.

— Эти звери кое в чем очень похожи на людей, и я этим пользуюсь. Приятные слова, определенные действия — и они с радостью идут со мной. Подойди к туше поближе. Видишь, это самка. — Он оскалился в улыбке; казалось, он упивается глубиной своего падения. — Моя добыча — только самки. Кроме того, они могут утолить и желание мужчины. Разве это не всё, что нужно от самки?

В это мгновение произошло нечто такое, чего никак нельзя было ожидать: какое-то движение, прыжок, крик, удар — и вот уже Мэдал с перекошенным от гнева лицом стоит над распростертым на земле бывшим возлюбленным и держит, как молот, над его головой длинную белую кость.

— Ты зверь! Ты скотина! Ты хуже, чем животное! — вопила она. — Это единственное, что тебе нравилось во мне? А я любила, ждала тебя и пошла вслед за тобой! Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ты слышишь?

И она стала яростно колотить его тяжелой костью. Стоя на коленях, он пытался дотянуться до ножа, но не мог: град ударов — по плечам, по спине, по голове — не давал ему пошевелиться. Креоан и Чалит хотели оттащить Мэдал, но она, оскалившись, пообещала, что если они вмешаются, достанется и им.

— Неужели я не могу рассчитаться с ним за украденные у меня десять лет? — кричала она. — Грязный лжец! Подумать только, он использовал меня, как одну из этих! — она ткнула костью в тушу.

Венс захныкал. И все-таки он был вовсе не так ошарашен, как изображал: не успела Мэдал на секунду отвести от него взгляд, как он бросился на нее, пытаясь укусить за ногу. Мэдал отпрыгнула и ударила его изо всех сил костью по челюсти. Боль была так сильна, что Венс рухнул на землю и завыл.

— Оставь его, — сказала Чалит. — Он сошел с ума от одиночества. Он никогда уже не станет нормальным человеком.

— Нет! — крикнула Мэдал. — Я его использую, даю вам слово! Разве он не сказал, что знает, где находится тропа? Значит, он может отвести нас к ней. И немедленно! А ну, поднимайся, вонючая навозная куча!

Она снова ткнула Венса в спину, и он поднялся.

— Как вы думаете, можно оставить этот костер? Это не опасно? — спросила Чалит, с сомнением взглянув на высокую сухую траву, стеной окружающую площадку.

Венс застонал — поврежденная челюсть мешала ему говорить.

— Мне кажется, он хочет, чтобы костер остался гореть, — перевела Мэдал. — Но в любом случае ты права. Нужно засыпать костер землей.

В куче костей Креоан нашел одну, плоскую, как лопатка, накопал немного земли и засыпал костер. Огонь потух. Мэдал наблюдала за попытками Венса помешать Креоану, и на лице ее можно было прочитать нечто похожее на удовлетворение.

— А теперь веди нас к тропе! — приказала она.

Венс с ненавистью взглянул на нее и побрел прочь от костра, стараясь идти там, где стебли травы легче раздвигались. Мэдал поспешила за ним, подталкивая его костью. Креоан и Чалит тоже старались не отставать. Наконец они снова вышли на тропу, однако Венс вместо того, чтобы остановиться, бросился вперед и через мгновение пропал среди растительности.

— Скатертью дорога! — крикнула ему вслед Мэдал.

Опираясь на кость, как на посох, она равнодушно смотрела на распрямляющиеся стебли.

— Ты позволишь ему уйти? — спросила Чалит. — Он же погибнет здесь со своей сломанной челюстью!

— Он меня тоже оставил страдать в одиночестве, — ответила Мэдал. — Я всего лишь восстанавливаю справедливость.

— Что бы он тебе ни сделал, — сказала Чалит, — ты должна быть милосердной. Со сломанной челюстью он неминуемо погибнет! Мы хотим спасти еще не родившихся людей. Так можем ли мы с такой легкостью обрекать на гибель того, кто живет сейчас?

— С легкостью? — возмущенно спросила Мэдал. — У меня украли десять лет жизни, а ты говоришь, что я это делаю с легкостью? Ну, тогда иди за ним — очевидно, это грязное животное для тебя подходящая компания!

Но уже через мгновение ее запал угас, она уронила кость и уткнулась лицом в плечо Чалит. Тело девушки сотрясали рыдания.

— Это ужасно! Ужасно! — причитала она. — Я, действительно, любила его. Он был добрым и умным… И так хорошо играл на флейте!..

— Мы в этом не сомневаемся, — сказал Креоан. — Долгое одиночество свело его с ума. Это уже не твой Венс, а другой в его обличье. Это уже не человек.

— Даже если так, разве не наш долг спасти его от ужасной смерти? — проговорила Чалит. — Ведь он погибнет из-за того, что не сможет жевать пищу!

— Я думаю, что нам это не удастся, — вздохнул Креоан. — Ты сама убедилась, как трудно найти кого-нибудь среди этой травы, а ведь мы всего лишь искали Мэдал, которая сидела на одном месте и звала нас. Искать же того, кто старается убежать, бессмысленно, а сами мы можем никогда больше не найти тропы.

— К сожалению, ты прав, — грустно сказала Чалит: — Ладно… Ему тут уже ничем не поможешь… А что ты будешь делать, Мэдал? Вернешься домой?

Желтоволосая девушка вытерла слезы:

— Я думаю, мне нужно идти дальше. Если я пойду одна обратно, кто поручится, что меня не постигнет та же участь, что и Венса? А он-то был сильным мужчиной! Но какой смысл идти вперед? Он был один, а нас трое. Не случится ли с нами то же, что и с ним, только в три раза дальше от дома?

— Нет, у нас есть цель, — покачал головой Креоан. — Возможно, Венс ушел просто потому, что ему не сиделось дома, и в конце концов он обнаружил, что знает слишком мало и поэтому нет смысла идти дальше. А у нас есть цель.

— Спасти мир? — Мэдал саркастически засмеялась. — Один мужчина и одна женщина решили изменить путь звезды!

— Нет, не это заставляет нас идти, — сказала Чалит. — Правда заключена в другом. Мы идем, потому что боимся.

— Чего? Катастрофы, которая произойдет, когда вас обоих давно уже не будет?

— Нет, меня страшит другое, — задумчиво проговорила Чалит. — Мир так огромен, а я так мала! И я могу умереть, так ничего в нем и не поняв… А ты, Креоан?

— Я тоже боюсь, но другого, — признался Креоан. — Я боюсь, что меня забудут те, кто придет после нас. Я боюсь, что на земле не останется никого, кто будет помнить обо мне. А ты, Мэдал? Может быть, и у тебя есть страх, который заставил бы тебя продолжить путь вместе с нами?

— Если страх может служить причиной, — немного подумав, сказала Мэдал, — то вы уже знаете ответ. Я боюсь идти обратно одна И я пойду с вами. В какую сторону, Креоан?

Креоан посмотрел на солнце.

— Туда, — решительно сказал он.

И друзья снова пошли по тропе.


IX


В середине дня тропинка устремилась вверх, и растительность изменилась. Среди травы начали попадаться кусты с бледно-голубыми цветами, низкие деревца с изящными резными листьями, грибы-дождевики, полупрозрачные, как лягушачья икра. Внутри каждого из них виднелись смутные очертания чего-то непонятного, но путешественники предпочли не задерживаться возле этих грибов — в них было что-то тревожащее.

Мэдал, казалось, не удивилась бы и не испугалась, даже если бы у ее ног ударила молния — так подавлена она была встречей с Вен-сом. Она шла молча, глядя себе под ноги, и ее товарищи, чтобы не беспокоить ее, тихонько разговаривали, обсуждая странные вещи, которые встретились им на пути.

— Креоан, откуда взялись эти растения? — спросила Чалит, сорвав голубой цветок и обескураженно глядя, как он в одно мгновение стал грязно-коричневым. — Ведь мы не перешли в другую климатическую зону. Я никогда не видела такой растительности поблизости от нашего города. Может быть, произошли какие-то изменения в составе почвы?

— Я говорил как-то об этом с Моличантом, — ответил Креоан, — и он сказал, что это результат деятельности человека: тысячи веков то вмешиваясь в жизнь растений, то давая им расти спокойно, человек создал невероятно разнообразную растительность.

Чалит показала на семейство дождевиков:

— Но с какой целью создавались виды вроде этого, если он, действительно, рукотворный?

— Возможно, цели никакой и не было, — пожал плечами Креоан. — Может быть, их создавали просто из любопытства. Но скорее всего цель была, однако теперь уже непонятная. Люди изобрели множество ненужных вещей. Когда я думаю о Геринтах… — он сделал судорожный глоток. — Ну, эта женщина… напала на меня в таверне, я говорил тебе… Я не могу понять ее мотивации, хотя она жила в том же времени, что и мы с тобой…

Возникла пауза. Креоан оглянулся посмотреть, не отстала ли от них Мэдал, и увидел, что они поднялись уже достаточно высоко и что отсюда видна вся желтая травянистая равнина, похожая на море. Дальше что-нибудь разглядеть было невозможно: дымка закрывала горизонт, и небо в голубом мареве соединялось с землей.

— Креоан, — сказала Чалит, — что-то мне неспокойно. Ты не замечаешь здесь ничего странного?

— Странного? — переспросил Креоан и внимательно посмотрел по сторонам.

Он сразу же понял, о чем она говорит. До сих пор тропа, проложенная мясными животными, шла все время в одном направлении, незначительно отклоняясь то в одну, то в другую сторону через каждые сто или чуть больше шагов. Здесь же она делала зигзаги с удивительно острыми углами поворотов. Странной казалась и насыпь с одной стороны тропы, покрытая растительностью.

Креоан остановился и, достав из мешка нож, стал ковырять им насыпь. В дюйме от поверхности он наткнулся на что-то твердое. Потыкав ножом в других местах и обнаружив то же самое, он решительно соскреб верхний слой.

И сразу же обнажилась поверхность большого обтесанного камня с трещиной, идущей от одного угла к другому. Какие-то насекомые, испугавшись света, мгновенно скрылись под дерном, и Креоан даже не успел их рассмотреть.

— Я так и думала! — воскликнула Чалит. — Здесь, на этом самом месте, когда-то был город со стенами и домами, но не саморастущими, а сделанными человеком.

— Наверное, ты права, — согласился Креоан. — Однако от него не осталось никаких следов, кроме линий этих улиц.

— Но как могут Историки отправляться в прошлое, зная, что смерть унесла всех — и строителей, и изобретателей, и правителей? — пробормотала Чалит.

— Возможно, то, что они сами еще живы, дает им ощущение превосходства, — цинично заметил Креоан. — Несмотря на очевидность, я думаю, на земле всего лишь несколько человек сознают неотвратимость смерти.

Он спрятал нож и сказал, как бы подводя черту:

— Во всяком случае, мы узнали, почему так неожиданно изменилась растительность. Как ты и предполагала, это вызвано изменением состава почвы. Возможно, людям, которые построили этот город, нравилось, что в их садах растут чудовищные дождевики вроде этих.

— Чудовищные — самое подходящее слово, — сказала Чалит. — Ты видел, какой страшный дождевик там, впереди, у следующего поворота?

Креоан посмотрел и увидел громадный пузырь, который раздулся до такой степени, что стал совершенно прозрачным и был виден только благодаря отсвечивающему солнцу. Внутри него шевелилась черная тень.

Креоан почувствовал необъяснимую тревогу, но сказал сам себе: скорее всего это движение происходит из-за ветра. Он сделал знак, что можно идти, но, приблизившись к гигантскому грибу, бессознательно замедлил шаг. Что-то в этом пузыре было такое, отчего волосы вставали дыбом.

— Скорей, Креоан! — крикнула Чалит. — Не останавливайся возле этой штуки!

Креоан схватил Чалит за руку, Чалит — Мэдал, и они осторожно пошли по самому краю тропы, стараясь держаться как можно дальше от чудовищного дождевика. Поравнявшись с жутким грибом, Креоан снова увидел тень внутри пузыря и подумал, что там находятся жидкость и газ. У основания клубилась серо-желтая субстанция, из середины которой торчало центральное образование: что-то вроде неровного купола с двумя темными ямками под ним, потом еще одно углубление, похожее на перевернутый месяц, и слегка возвышающаяся над поверхностью горизонтальная щель с пересекающими ее беловатыми полосами. Гигантский дождевик рос на насыпи, нависая над дорожкой, и две его симметричные ямки оказались как раз на уровне глаз Креоана.

Глаза?

И в тот же миг, когда он понял, что это такое, раздался возглас Чалит.

— О, Креоан, это лицо!

Ее слова как бы послужили сигналом: покрытие обеих темных ямок треснуло и чешуйками посыпалось в мутную жидкость у основания. Обнажились два огромных белых шара — каждый с темной вертикальной щелью. Ужасный нечеловеческий взгляд приковал друзей к месту.

Голова чудовища откинулась назад, обнажились белые полоски, похожие на крупные острые клыки, с которых капала ядовитая жидкость. К Креоану вернулась способность двигаться. Он рванул за руку Чалит, та — Мэдал: прочь, прочь от этого чудовища! Но тут ему на глаза попалась куча камней, лежащих на земле. Он отпустил руку Чалит, схватил камень и, размахнувшись, изо всех сил швырнул его в разбухшую мембрану дождевика.

Камень прорвал оболочку, и газ начал выходить наружу, испуская жалобный стон, растущий вопль отчаяния. Шар вмялся внутрь, стал непрозрачным, оболочка безжизненно повисла складками, как серое покрывало на отвратительной голове.

Чалит вытерла пот со лба.

— Нет, это не естественное растение, — с трудом проговорила она. — Но какое извращенное человеческое сознание могло его придумать и оставить здесь!

— Не буду даже говорить об этом, — сказал Креоан. — Единственное, чего я хочу, — это выбраться из проклятого места, где растут такие кошмары. Мэдал, как ты? Всё в порядке? Эй, девочка, да у тебя все ноги в крови!

Действительно, сквозь ботинки Мэдал проступали красные пятна.

— Ничего, пойдемте дальше, — решительно проговорила она. И видя, что они колеблются, добавила тоном, не допускающим возражения, — я сказала, пошли дальше! Я тоже хочу поскорее выбраться из этого места, независимо от того, болят у меня ноги или нет!

Не очень решительно Креоан попытался забрать у нее поклажу, но она отрицательно мотнула головой и пошла по дороге, бледная, со сжатыми губами. Креоану и Чалит ничего не оставалось, как последовать за ней.

* * *


Вскоре дорога стала круче, и они были вынуждены идти медленнее и даже искали иногда, за что ухватиться, чтобы не поскользнуться. Растительность снова изменилась. Пропали дождевики и кусты с голубыми цветами. Вместо этого появился красный мох и бледные лишайники, покрывающие голые скалы; тут и там деревья с красными листьями воздевали к небу корявые ветви. Близился закат, и Креоан уже собирался поискать место для ночлега, когда издалека до него донесся неясный шум.

— Послушайте, — сказал он, подняв руку. — Это не смех мяса? Он внимательно посмотрел вокруг и щелкнул пальцами.

— Похоже, что мы недалеко от места, где его разводят. Посмотрите: холм, по которому мы шли, образует воронку. Внутри, как я предполагаю, лежит долина в виде чаши, и мы слышим смех, отраженный стенками воронки, — твердыми породами, которые окружают долину.

— Тогда скорей на вершину! — крикнула Чалит и полезла наверх. Она привыкла бороться с океанскими течениями, и тело ее стало упругим и гибким, как хороший клинок. Креоан же шел вверх медленно, помогая Мэдал в самых трудных местах.

Через некоторое время Чалит исчезла между двумя валунами, и тут же они услышали ее крик:

— Ты был прав, Креоан! Это потрясающе!

У основания холма действительно лежала чашеобразная долина. Она была не очень глубокой, но широкой, однако увидеть противоположную сторону они не могли из-за огромного бугра, возвышавшегося в середине. Креоан обратил внимание, что холмы располагаются вокруг, как грязь, разлетевшаяся от удара молотка, и вспомнил образования на Меркурии, которые он видел в телескоп. Он был уверен, что стоит на краю кратера, появившегося при падении метеорита. Это его так заинтересовало, что он даже не взглянул на стада мяса, бродившие внизу. Они жевали белые стебли растений, похожих на кактусы, которые росли в долине. Животные лихорадочно ели, будто понимая, что, чем больше они съедят, тем скорее потолстеют и смогут, наконец, и сами быть съеденными.

— Это вы грабите наше стадо? — раздался за их спиной суровый голос.

Они оглянулись. Позади них, на выступе скалы, стояло существо, напоминающее одного из мясных животных. На самом же деле это был человек. Просто он снял шкуру с одного из зверей и, укоротив лапы, натянул ее на себя. В его мускулистых руках был лук, а стрела, нацеленная в незнакомцев, казалась достаточно острой, чтобы проткнуть всех троих одновременно.


X


— Вы ограбили меня! — крикнул человек. — Значит, вы заслуживаете смерти!

— Нет-нет! — воскликнул Креоан с неожиданным воодушевлением. — Тот, кто грабит вас, бродит по равнине среди желтой травы. Но у него сломана челюсть, так что он больше не может есть!

— Посмотрите сами, брали мы ваше мясо или нет, — предложила Чалит и, сняв свой мешок, вынула оттуда остатки провизии. Чтобы не раздражать агрессивного незнакомца, остальные последовали ее примеру.

— Я вижу, у вас и вправду нет мяса, — согласился несколько озадаченный незнакомец и опустил лук. — Откуда вы пришли и что вам тут надо?

— Мы пришли из города, который находится там, за равниной, на берегу моря, — ответил Креоан и показал рукой в направлении, откуда они пришли.

На одетого в шкуру человека эти несколько слов произвели совершенно неожиданный эффект. Он уронил лук, закрыл лицо руками и заплакал.

Забыв о своих израненных ногах, Мэдал полезла на выступ.

— Что с тобой, бедняжка? — спросила она, подойдя совсем близко к незнакомцу. — Почему ты плачешь?

Человек всхлипывал и тер глаза кулаками, как огромный ребенок.

— Вы… Вы пришли из города, и у вас нет мяса, — заговорил он, глотая слезы. — Это может значить только одно — мы потерпели неудачу! Значит, мы потратили жизнь впустую!

— Как это — потерпели неудачу? — спросила Мэдал, гладя его жесткие нечесаные волосы.

Справившись со слезами, мужчина заговорил более внятно, но по-прежнему отворачиваясь, будто стыдясь смотреть на пришельцев.

— Мы посвятили жизнь выращиванию этих стад, и мы посылаем их в разные города, как нас научили наши отцы, а тех — их отцы — и так с самого сотворения мира. Однажды, очень давно, к нам пришли незнакомцы и сказали, что у них в городе нет мяса, и это значило, что мы потерпели неудачу. А теперь вы… И у вас тоже нет мяса!

— Но в нашем городе есть мясо, — успокоила его Мэдал. — Оно приходит с холмов, и каждый, кто хочет, имеет его в достаточном количестве.

Услышав это, человек преобразился. Казалось, солнечный свет пробился сквозь грозовую тучу его печали.

— Это правда? — спросил он с некоторым сомнением, вытирая слезы лохматым рукавом. — А почему тогда вы не взяли его с собой, отправляясь в путь?

Креоан понимал, что человеку, посвятившему жизнь выращиванию стад для снабжения далеких неведомых городов, не стоит рассказывать о способности современных домов кормить своих хозяев и объяснять, что люди поэтому вполне могут обходиться без животного мяса.

— Мы не едим мяса больше, чем нам необходимо, чтобы добраться до этого места, — сказал Креоан. — Что может быть бессмысленнее, чем нести сюда мясо, которого здесь так много?

Мужчина удивленно уставился на него и неожиданно начал хихикать, потом хохотать, и вскоре он уже задыхался от смеха, такого же безумного; как и у мясных существ. Вскочив на ноги, он исполнил танец радости, ловко забрался на соседний уступ и спрыгнул оттуда на прежнее место.

— Тогда пошли! — вскричал он. — Пошли к моим братьям! Мы устроим великий пир, который будет длиться всю ночь! Как все обрадуются, когда узнают, что работают не напрасно!

Внезапно он оборвал речь. Его настроение снова изменилось. Теперь он выглядел обиженным.

— Но почему вы не пришли сюда раньше? — обратился он к Чалит и Креоану. — Неужели в вашем городе так много дел, что вам некогда подумать и о нас? Мой отец прожил всю жизнь и умер, так и не узнав, хорошо ли справляется со своим делом. А я частенько подумывал, не пойти ли мне с каким-нибудь стадом в город и не спросить ли, хорошо ли мы кормим людей. Но нас всего несколько человек, а работы так много… Да что же это я жалуюсь вам — вы же прошли такой путь, чтобы сообщить нам эту радостную весть! Мы так ее ждали!

— Ну, по правде сказать… — начала было Чалит, но Креоан взглядом остановил ее.

Ничего не заметив, человек наклонился, чтобы поднять лук, и увидел окровавленные ноги Мэдал.

— Ты даже поранилась ради нас! — воскликнул он. — Ты не должна ходить, пока рана не заживет! Я сам отнесу тебя в наш дом!

И, легко подняв девушку, он спрыгнул с уступа и направился вниз. Чалит и Креоан последовали за ним.

— Ты мог себе представить, что в мире есть такие люди? — шепнула Чалит.

Креоан рассмеялся:

— Мир настолько больше и удивительнее, чем я предполагал, что я уже ничему не удивляюсь. Надеюсь лишь, что все, кого мы встретим, будут такими же разумными, как этот пастух, и не похожими на тех, которые убили Квейса.

При упоминании о товарище Глира Чалит помрачнела, и дальше шли молча.

Спустившись с холма, они вскоре оказались среди шумного стада мяса, которое при появлении хозяина перестало есть и собралось вокруг него. Он называл каждого из животных по имени, трепал по загривку, а они в ответ смеялись бессмысленным смехом и уходили. Креоан подумал о том, как много имен пастух должен помнить и каково ему каждый день посылать на смерть существ, так похожих на него.

«Дом», о котором говорил пастух, оказался пещерой. Освещался он фитилями, плавающими в плошках с жиром, но вонь от них не могла перешибить сильные запахи человеческого тела. На стенах пещеры в камне были видны металлические прожилки, хоть и закопченные, но вполне различимые. Это подтверждало предположение Креоана о том, что долина образовалась благодаря падению метеорита в далеком прошлом. Возможно, этот метеорит и разрушил до основания город, через который они недавно проходили. Вернется ли он когда-нибудь в Дома Истории, думал Креоан, чтобы расспросить об этом Историков?

Внутри «дома» не было никакой обстановки, кроме полок и ниш, сделанных прямо в скале, однако у самого входа лежали шкуры и горел костер.

— Подождите здесь, — сказал пастух. — Я пойду расскажу обо всем братьям.

Он хотел положить Мэдал на шкуру, и вдруг на его лице отразилось удивление: девушка спала, положив голову ему на грудь. Он осторожно опустил ее на шкуру, девушка зашевелилась, потом прижалась щекой к густому меху и затихла.

Пастух объяснил, что его братья сейчас собирают стадо, которое завтра на рассвете должны послать в город. Заинтересованный элементарным вопросом биологии, Креоан поинтересовался, нет ли среди них и сестер, но пастуху это слово явно ничего не говорило.

— И еще скажи, — обратилась к нему Чалит, — у тебя есть имя?

— Конечно! — воскликнул пастух. — Вы пришли из города, а там я не так известен, как в этой долине. Эй, как меня зовут? — крикнул он мясным существам, толпящимся у входа.

Звери, все как один, задрали головы и выдавили из себя: «Аррхи-харр!»

— Видите, — сказал человек, — когда среди нас появляется кто-нибудь, у кого еще нет имени, мы показываем его мясу, и первое слово, которое они произносят, становится его именем. Однако мне надо идти.

Он вскочил и почти выбежал из пещеры.

* * *


Креоан придвинулся к огню, чтобы погреть руки, но едкий дым мешал насладиться теплом.

— Ну что, — сказал он Чалит, — ты думаешь, эти люди покажут нам дорогу к другому городу?

— Он говорил о городах во множественном числе, — ответила Чалит. — Но у меня ощущение, что для них вся Вселенная заключена в этой долине. Несмотря на утверждение нашего друга, что он не пошел в город вместе со стадом из-за чрезмерной занятости, я подозреваю, что он, как и Мэдал, просто боится покинуть свой дом.

— Не осуждай ее, — примирительно сказал Креоан. — Разве ты не почувствовала, когда она стала утешать этого человека, что нежность в ней ищет выхода?

— Я знаю, — кивнула Чалит. — И из-за этого я презираю Венса не меньше, чем она.

— Какая грустная ирония в том, что наш поход во имя спасения человечества начинается с таких страданий! — произнес Креоан. — Мысль о Венсе, погибающем из-за сломанной челюсти, долго будет меня преследовать.

— Зачем думать о прошлом? — сказала Чалит. — Мы не можем изменить его. Мы должны попытаться изменить будущее. Когда мы шли сегодня по разрушенному городу, я засомневалась, есть ли вообще смысл в том, что мы затеяли. Наша планета покрыта останками погибших народов!

— Совершенно верно, — согласился Креоан. — И какой-то из них, возможно, был раздавлен на этом самом месте: эта скала, если я не ошибаюсь, представляет собой не что иное, как метеорит, упавший с неба.

— Не может быть! — удивилась Чалит и оглянулась на каменную громаду. — Тем более! Если люди не смогли спастись даже от метеорита, есть ли у нас хоть малейший шанс спасти Землю от столкновения со звездой?

— Не знаю, — вздохнул Креоан. — Когда мы отправлялись в путь, я не мог предположить, как пуст современный мир. Хотя Моличант и говорил мне, что когда-то нас были миллиарды. Возможно, нас стало мало, потому что время людей кончается.

— Так быстро?! — воскликнула Чалит.

— Быстро? Разве это быстро? Считается, что то время, когда люди научились использовать инструменты и разжигать костры, было два миллиона лет назад. Это короткий отрезок для вида, но отнюдь не самый короткий из всех нам известных.

Они помолчали.

— Слушай, — снова заговорила Чалит, но уже другим тоном, — мы еще слишком близко от дома, чтобы говорить на такие мрачные темы. Поговорим о другом. Скажи, как могло произойти, что эти мясные существа, похожие на людей, стали всего лишь пищей?

— А разве не могло быть наоборот? Кто знает, как давно эти братья привели стада в долину? Может быть, с каждым поколением животные все больше становятся похожими на человека, и не только внешне?

— Но если они могут так изменяться, кто может сказать, когда они станут настолько похожи на человека, что будет уже невозможно забивать их на мясо? Венс говорил, их самки достаточно похожи на человека, чтобы… — Чалит запнулась, подыскивая слово.

Но Креоан все равно ее не слушал. Он смотрел в сгущающуюся тьму.

— Посмотри, — сказал он. — Роковая звезда снова появляется на горизонте.


XI


Послышались крики, похожие на крики мясных существ, но не такие пронзительные. Мэдал зашевелилась и села на шкуре. Они увидели Аррхихарра и его братьев, которые спешили к ним, подпрыгивая от радости. Их было восемь, и все они были одеты в шкуры. Один из них нес на спине тушу только что убитого животного, другой вел за руку ребенка. Они окружили Чалит и Креоана, с любопытством разглядывали их и задавали самые разнообразные вопросы, удивляясь их одежде и вещам и требуя подтверждения тому, что рассказал им Аррхихарр.

— Да, уверяю вас, — снова и снова повторял Креоан, — в городе, из которого мы пришли, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь был недоволен вашей работой. Я сожалею, что никто не пришел сюда раньше сказать вам об этом.

Бурно порадовавшись новости, братья занялись приготовлениями к пиршеству. Один подкладывал в костер дрова, другой начал освежевывать тушу, а третий приводил в порядок шкуры. Наблюдая за ними, Креоан нашел ответ на вопрос, который его занимал. Через вырезы на шкурах было видно, что эти «братья» в действительности двух полов: четверо мужчин и четверо женщин, а ребенок — мальчик. По-видимому, в этой жизни, где все должны были работать и действовать одинаково, разница между «он» и «она» была утрачена. Но их фигуры, худощавые и мускулистые, могли служить образцом для современного человека.

Заметил Креоан и другие особенности, которые казались ему важными: все они были лохматы и примитивно одеты, но ни один из них не был грязным. «Брат», занимавшийся разделыванием мяса, закончив работу, ушел куда-то за скалу и вернулся чистый, умытый, без единого пятна крови на руках или одежде. Должно быть, там находится источник или колодец, решил Креоан.

Пользовались они лишь самыми простыми инструментами, многие из которых, как и у Венса, были сделаны из кости, но, рассмотрев нож, Креоан обнаружил, что его рукоятка украшена искусно выгравированным изображением мясного существа. Удивительно: эти пастухи, полностью изолированные от мира, как-то ухитрялись оставаться людьми.

Размышляя обо всем этом, Креоан обратил внимание, что, пока он изучал хозяев, один из них изучал его самого. Неподалеку стоял мужчина, ростом не выше Чалит, и в очертаниях его загорелого лба Креоан угадал незаурядный ум. Он вспомнил, что этот человек, один из всех, не участвовал во всеобщем ликовании по поводу их прихода, а остался задумчиво стоять в стороне. В его глазах Креоан увидел вопрос, на который он вряд ли бы смог дать ответ.

— Ху! — позвал Аррхихарр, и смуглый человек медленно повернул голову в его сторону. — Ху, не принесешь ли ты выпивки из наших запасов? Мы не должны ударить в грязь лицом перед нашими гостями!

Тень улыбки скользнула по губам смуглолицего, и он без комментариев удалился в глубь пещеры.

Проснулась Мэдал и сразу же затеяла какую-то игру с мальчиком, который не отходил от нее ни на шаг. Однако «брат», возившийся с мясом у огня, делал это так неуклюже, что она не выдержала и пошла ему помогать. Мальчик поплелся за ней. Креоан наблюдал, как она притащила овальный камень, чтобы мясо могло печься, а не жарилось на вертеле, и велела принести сочные коренья и листья, чтобы придать мясу аромат. Потом она попросила Аррхихарра принести ее мешок и достала из него соль и другие приправы. Через некоторое время по всей пещере распространился аппетитный запах, вызвавший восторженные возгласы хозяев.

— Слава богу, — негромко сказала Чалит Креоану. — Я боялась, что они будут недовольны: ведь она занялась их делом.

— Я тоже этого опасался, — ответил Креоан. — А теперь я надеюсь на то, что ей не удастся завоевать их чрезмерную любовь, иначе они постараются не отпустить ее, а заодно и нас.

Вернулся Ху с кувшином, сделанным из выдолбленного стебля кактуса. Кувшин был так тяжел, что Ху еле нес его. Аррхихарр налил из него в чашки, сделанные из того же материала, густой сладковатый сок, разбавил его водой и лишь после этого церемонно предложил напиток гостям. Креоан и Чалит осторожно попробовали сок и нашли его вполне сносным, а разгоряченная работой Мэдал выпила залпом всю чашку до дна. Одобрительно покачав головой, она побрызгала соком мясо, чем вызвала всеобщее удивление.

Вскоре еда была готова, и все собрались у огня. «Братья» сидели на корточках, гости на выступах скалы, покрытых шкурами. Пища была для гостей непривычной, но они были так голодны, что рвали зубами горячие куски мяса и просили еще. «Братья» тоже съели по нескольку кусков, и Аррхихарр заявил, что никогда не знал, что мясо может быть таким вкусным. Ху, облизывая пальцы, с интересом посмотрел на Мэдал, но ничего не сказал.

Когда всё было съедено, Аррхихарр откинулся назад, урча от удовольствия, и воскликнул:

— Теперь давайте танцевать!

— Танцевать еще рано, пусть пища уляжется, — сказал другой «брат».

— Ладно, — согласился Аррхихарр, — тогда будем петь. Ху, у тебя хорошая память, спой гостям несколько баллад.

— Отчего же не спеть, — согласился смуглолицый и завел длинную протяжную песню. Слова её перемежались со звуками, похожими на крики мясных существ, поэтому не всё в песне было понятно. Но общий смысл был ясен: когда-то давно бешеное животное в ярости набросилось на стадо, а отважный пастух заколол его копьем. Мэдал достала из мешка арфу и стала аккомпанировать певцу, что тоже вызвало удивленные возгласы слушателей.

Ху закончил, и все восторженно захлопали и закричали; он же с каменным спокойствием дождался, пока они умолкнут, и обратился к Креоану:

— Вы послушали одну балладу. Все остальные о том же. Я думаю, этого достаточно. Ведь мир занят не только разведением мяса, как мы в этой долине.

Не успел Креоан ответить, как двое «братьев» встали и начали танцевать вокруг огня. Движения их были похожи на неуклюжую походку мясных существ. Сначала они танцевали под собственные крики, похожие на смех животных в их стадах. Эти крики привлекли самих животных к границе освещенного круга, и они молча смотрели на веселье. Вскоре, благодаря выпивке, ноги у Мэдал почти перестали болеть, она воспряла духом и заиграла на своей арфе дикую, неистовую мелодию.

В течение нескольких минут всё смешалось в безумной общей пляске, в которой, казалось, принимали участие все, кроме Чалит и Креоана.

Или почти все…

Внезапно Креоан услышал у себя за спиной голос, который не могли заглушить ни крики танцующих, ни звон арфы:

— Что-то я не вижу на ваших лицах радости от того, что вы выполнили свою миссию и можете вернуться домой.

Креоан оглянулся и увидел Ху.

— Как тебе сказать… Понимаешь…

Он искал и не находил нужных слов. Вызов смуглолицего ошеломил его. Боясь, что обман будет слишком явным, Креоан не посмел возразить и решил сказать полуправду.

— Ты прав, наше путешествие действительно здесь не заканчивается. Но истинная правда и то, что ваше мясо регулярно и в достаточном количестве приходит в наш город. И так было всегда.

Темноволосый человек улыбнулся:

— Я не осуждаю вас за то, что вы нас обманывали. Я думаю, и Аррхихарра вы ввели в заблуждение неумышленно. Конечно, нам приятно узнать, что существуют люди, которые пользуются плодами нашего труда, поскольку было не исключено, что мы просто выполняем бессмысленный ритуал, оставшись совершенно одни на всем земном шаре.

Креоан посмотрел на Чалит и, увидев, что она не отрывает глаз от танцующих, вышел из круга света и присел рядом с Ху.

— Хотя твоя жизнь ограничена этой долиной, — сказал он, — ты очень хорошо информирован об окружающем мире, друг.

— Возможно, я последний в нашей семье, способный мыслить, — грустно покачал головой Ху. — Вряд ли этот мальчик будет таким же, хоть он и мой сын… Но это дело будущего. Послушай, что я тебе скажу.

Он придвинулся ближе к Креоану.

— Во мне прорастает зерно недовольства, я беспокоюсь о моих сородичах. Ты слышал, как я пел песню-историю, сложенную моим пра-пра-прадедом. Да, это груз, который ношу в сердце. Я знаю и другие песни, много песен, которые редко пою. В них рассказывается о тех временах, когда мужчины и женщины из городов, которые мы снабжаем едой, часто приходили сюда поблагодарить нас и сообщить новости. Мои братья вряд ли что-либо понимают в этих песнях, кроме рассказа о людях, похожих на нас. Но я долгие дни обдумывал эти истории — с тех самых пор, как научился петь их. Это тот источник, из которого я почерпнул все свои знания: что Земля круглая, что она вращается вокруг Солнца и на ней есть океаны и города, которых никогда не видел.

Его лицо помрачнело, а руки сжались в кулаки.

— Мне кажется, что на нас лежит заклятие! Почему мы живем здесь, следим за своими зверями и не уходим никуда дальше этой долины? Другие люди изучают мир, плавают по морю, поднимаются на вершины гор… Я тоже мечтаю об этом! — он ударил себя в грудь кулаком. — Нас с вами разделяют несколько поколений. Наша жизнь проходит впустую, в бессмысленном труде на благо далеких неизвестных людей, которые никогда даже не подумали о нас с благодарностью. Скажи мне правду, Креоан: до того, как вы встретили Аррхихарра, вы подозревали о нашем существовании?

Креоан был вынужден признаться, что нет.

— Тогда какова же цель вашего путешествия? — спросил Ху. — Пусть Аррхихарр и остальные радуются вашей выдумке, но мне нужна правда.

Креоан с трудом проглотил комок в горле.

— К Земле приближается звезда, — сказал он наконец. — Вон та, голубая, над твоей головой. Пройдут годы, ее притянет к себе Солнце, и ее жар обожжет нашу планету. Мы надеемся… Нет, я не знаю, на что мы надеемся…

— Я понял, — задумчиво проговорил Ху. — Тогда позволь мне сказать вот что. Пусть погибнет мир, который сыграл такую злую шутку со мной и моей семьей, — я не буду из-за этого горевать! Если бы мог притянуть звезду, о которой ты говоришь, чтобы она сожгла Землю прямо сейчас, я бы сделал это! И я бы смеялся!

Он зло сплюнул, поднялся и исчез, оставив Креоана в одиночестве.

— О, боже! — услышал Креоан голос Чалит — Смотри, Креоан! Она протянула дрожащую руку, и Креоан увидел на границе света, как мясные существа подражают танцорам, двигаясь в такт музыке.

Креоан, потрясенный, что-то пробормотал, а Чалит в ужасе закричала:

— У меня ощущение, будто я съела своего брата!

Бледная, она вскочила на ноги и скрылась в темноте. Через несколько секунд Креоан услышал, что ее вырвало.


XII


Наконец танцоры устали. Они по очереди покидали круг и уходили в пещеру. И только Мэдал осталась сидеть у огня. Теперь она негромко наигрывала мягкую, ностальгическую мелодию, вызывающую грусть о безвозвратно уходящем времени.

Креоан тоже поднялся и направился к пещере. Он подошел к Чалит, удобно устроившейся на шкурах, лег рядом с ней, и вскоре оба они безмятежно и крепко спали.

На рассвете их подняли хозяева — они хоть и казались усталыми, но явно были в прекрасном настроении: очевидно, уверенность в том, что их работа полезна и даже необходима, вдохнула в них новые силы. Креоан, щурясь от света, вышел из пещеры и сразу же почувствовал на себе взгляд Ху. Однако посмотреть ему прямо в глаза Креоан почему-то не мог и все время отводил взгляд.

Маленький мальчик, сын Ху, отвел его и Чалит за скалу, где бил родник с чистейшей водой. Прудик, в который стекала вода, был разделен перегородкой, чтобы отделить место для питья от места для купания. Чалит, предвкушая удовольствие, быстро стянула с себя одежду и залезла в ледяную воду, Креоан же ограничился тем, что вымыл голову и ноги.

Они вернулись в пещеру и увидели Мэдал, с трудом ковыляющую на израненных ногах, хотя к ранам уже были приложены какие-то целебные травы. Одной рукой она что-то придерживала у себя за пазухой. Аррхихарр закапывал кости, оставшиеся от ночного пиршества. Он подошел к Креоану и положил руку ему на плечо.

— Я не помню, чтобы когда-нибудь мы были так счастливы! — сказал он. — Это прекрасно, что вы пришли к нам. Вы должны как можно дольше у нас пожить, чтобы потом рассказать о нас в своем городе.

— Мы не можем остаться, — сказал Креоан и, увидев, что лицо Аррхихарра погрустнело, добавил: — но вы были так гостеприимны и так хорошо нас встретили, что если нам удастся прийти к вам еще раз, мы непременно останемся.

Ху, подкладывавший в огонь дрова, бросил на Креоана быстрый взгляд, но ничего не сказал. Понять, о чем он думает, было невозможно, но, вспоминая его ночной монолог, Креоан не испытывал большого желания продолжить с ним беседу.

— И когда вы собираетесь уйти? — спросил Аррхихарр.

— Наверное, сегодня.

— Нет, это невозможно! Разве вы не видите, что у вашей подруги изранены ноги? Она не сможет идти!

Креоан и Чалит видели, что это действительно так, и это их повергло в уныние. Они чувствовали необъяснимую тревогу, будто каждое мгновение уже было на счету. Зловещая звезда заставляла их торопиться.

Мэдал словно прочла их мысли и неожиданно сказала:

— Нет смысла из-за меня задерживаться. Дальше я не пойду.

— Что? — разом воскликнули все, кто был рядом.

— Я решила, — твердо проговорила Мэдал. — Из всех, кого я когда-либо встречала, только эти люди живут ради других. Я не спала всю ночь и поняла, что хочу остаться с ними Теперь я знаю, почему я была так зла на Венса. Я жила ради него, а ему вовсе не нужно было то, что я могла ему дать… Ему было нужно только… только… — она не смогла договорить и, тряхнув золотыми волосами, опустила глаза.

— Смотрите! — Мэдал взяла себя в руки и, улыбнувшись, вытащила из-за пазухи то, что так старательно прятала.

Это был один из желтых цветов со стены ее дома. Его лепестки уже увяли, но завязь в самой сердцевине была живой и твердой.

— Здесь пять семян, — сказала Мэдал. — Из каждого семени, надеюсь, вырастет такой же дом, как мой, и я посажу их вокруг скалы. Я не могла бы попросить этих людей разрешить мне остаться с ними, если бы у меня не было этого дара. А так могу отплатить за их доброту. Ведь для меня не было в жизни ничего дороже моего дома. Даже Венс… о боже, даже любимый Венс…

Ее голос прервался, и Аррхихарр, который не понял ничего из того, что она сказала, бросился ее утешать.

— Ну что же, пусть будет так! — торжественно произнес Креоан. — Мы с Чалит пойдем дальше одни.

— Нет, — сказал Ху, бросив кочергу, которой перемешивал угли. — Я пойду с вами.

— Что? — удивленно воскликнул Аррхихарр.

— А почему бы и нет? Разве это справедливо, что из всех городов, в которые мы посылаем мясо, только один решил поблагодарить нас? Теперь у вас будет еще одна пара рук, и я смогу пойти в какой-нибудь другой город и рассказать о нас его жителям.

— Но кто же сложит балладу о великом пире, который был у нас прошлой ночью? — грустно спросил Аррхихарр. — И кто научит мальчика старым песням?

— Время старых песен прошло, — твердо сказал Ху. — Что ты на это скажешь, Креоан?

Благодарный Ху за то, что тот не выдал его и не рассказал «братьям» об истинной цели их путешествия, Креоан одобрил его идею, но все-таки предупредил, что не так просто преодолеть привычки, которые веками держали его предков в этой долине. Чалит, свежая и прекрасная, как только что раскрывшийся цветок, узнав, что Ху отправится вместе с ними, не возражала.

— Тогда отправимся прямо сегодня и вместе с мясом, — решительно сказал Ху.

Однако Аррхихарр запротестовал.

— Но мы не можем отпустить с вами трех тренированных скакунов. У нас их всего десять, а чтобы обучить новых, понадобятся месяцы!

— Не можете лишиться трех скакунов? — переспросил Ху. — Но у вас останется по одному на каждого, а мальчик не будет ездить верхом, пока вы не объездите новых скакунов.

Аррхихарр не нашел, что возразить.

— А как вы собираетесь использовать таланты Мэдал, — поинтересовался Ху. — На разведение стад? После того, как вы отведали такую вкусную пищу этой ночью; после того, как узнали о выращивании домов, которые, как рассказывают старинные баллады, есть в далеких городах?

Пресекая дальнейшие разговоры, он закинул голову и что-то громко крикнул. Три мясных существа сразу же перестали есть и подошли к пещере.

— Ну вот, — сказал Ху Креоану и Чалит, — в оставшееся время вы должны научиться ездить верхом.

— Всё произошло слишком быстро, — неодобрительно покачал головой Аррхихарр. — Слишком! Мне кажется, что всё должно меняться постепенно, если уж это необходимо.

— Тогда собери всех остальных и объясни им это, — сказал Ху с нескрываемым презрением, но Аррхихарр принял эти слова всерьез и, подпрыгивая и крича, побежал собирать «братьев».

— Не бойтесь, — улыбнулся Ху. — Я один тут умею хорошо говорить. Через полчаса мы добьемся их полного согласия, и я думаю, что вы предпочтете дальше ехать, а не идти пешком?

— Ну конечно, — кивнула Чалит. — Но как ты можешь оставить свой дом и семью? А главное — сына?

Ху погрустнел.

— Мне лучше уйти… Я никогда никому этого не говорил, потому что никто бы этого не понял… Из древних баллад я узнал: для рода плохо скрещиваться и скрещиваться в такой маленькой группе, как наша. Да, это мой сын. Но он не похож на меня… Мы знаем о размножении животных, но не знаем ни о чем другом. Скоро станет ясно, что мальчик не в состоянии запомнить песни, которые я выучил, едва научившись говорить, и это будет печальной новостью для моей родни. Пусть они обвиняют меня за то, что я их покинул. Это будет для меня легче, чем видеть, как страшный яд разрушает нашу наследственность!

— Ты хочешь сказать, что он… — Креоан не смог договорить.

— Тупица, — резко произнес Ху. — Почти такой же, как Аррхихарр.

Великая печаль наполнила их сердца. Наступило молчание.

* * *


Как и предсказывал Ху, уже через несколько минут «братья» с ним согласились, хотя Креоан не мог найти этому объяснения. Неужели им было достаточно пустых обещаний и предвкушения новых пиршеств? Но каковы бы ни были причины, они согласились оторваться от дел и учить новичков ездить верхом на удивительно послушных мясных существах.

К концу дня трое путешественников сели на своих скакунов и присоединились к стаду, которое в этот день уходило в город.

— В какой город мы поедем? — спросил Креоан.

Ху пожал плечами.

— Мы можем отправиться по любой дороге, кроме той, по которой вы пришли. Нам не на что рассчитывать, кроме собственной интуиции.

Они оглянулись и помахали на прощание рукой пастухам, среди которых стояла и Мэдал — такая маленькая и хрупкая по сравнению с ее новыми «братьями».

— Я надеюсь, — грустно проговорила Чалит, — что она сделала правильный выбор.

— Такой же правильный, как и мы, — с иронией ответил Креоан и направил своего скакуна вслед за Ху.


XIII


Они ехали по местам, не похожим на те, через которые шли раньше. Природа здесь была более убогой, чем на равнине с желтой травой или среди развалин города с гигантскими дождевиками.

Низкие кустарники с красными, бордовыми и морского цвета листьями карабкались по склонам, окружавшим узкую долину, но большая часть земли была каменистой, лишь кое-где поросшей мхом. Несмотря на тряску и сильный запах, испускаемый шкурой животного, Креоан мог бы даже получать удовольствие от поездки, если бы не одно обстоятельство: мясо, казалось, было так радо идти навстречу смерти, что его сумасшедший смех делал невозможными не только разговоры, но и размышления.

Временами Ху подъезжал к Креоану и Чалит на своем скакуне и предлагал то сок кактуса, то холодное мясо. Креоан, сам тому удивляясь, чувствовал сильный голод и ел с удовольствием. Но Чалит с огромным трудом заставила себя немного поесть.

— Ты, наверное, думаешь, что эти мясные существа подобные людям? — спросил ее Ху. — Ты ошибаешься.. Я прожил среди них всю жизнь, наблюдал за ними и ни разу не видел, чтобы они вели себя, как человек. У них нет собственной воли, они не разговаривают друг с другом и никогда ничего не создают. Они лишь подражают человеку, и если бы было какое-нибудь другое существо для подражания, я думаю, они бы с радостью копировали его.

Становилось всё теплее. Стадо без устали шло вперед и вперед. Наконец добрались до реки, и Ху, взглянув на темнеющее небо, сказал:

— Мясо прибывает в город ночью. Значит, через несколько часов мы будем на месте.

Скакуны шлепали по грязи, перепрыгивали лужи, и ездокам потребовалось приложить немало усилий, чтобы не свалиться на землю. Когда спустилась ночь, смех вожаков стада начал понемногу затихать.

— Мы, должно быть, почти у цели! — воскликнул Креоан. — Посмотрите!

Он показал туда, где стаи огоньков кружились в воздухе.

— Там должен быть город!

Но Ху не обратил на его слова никакого внимания.

— Мне тут что-то не нравится, — пробормотал он. — Разве вы не видите, что животные нервничают? Что-то пугает их.

Он втянул ноздрями воздух, тряхнул головой, не понимая, что за запах принес ветер, и перевел скакуна на рысь.

Остальные тоже пришпорили своих животных.

Скоро они уже не сомневались, что запах, который их насторожил, — запах тления.

— Вы ничего не слышите? — спросил Ху. — Где-то далеко… Чей-то смех… Как у мяса, но растерянный и слабый!

Они поднялись на плоскую вершину горы, возвышавшейся над городом, надеясь увидеть, что там случилось, но огоньки, роившиеся и внизу, и над ними, закрывали от них панораму. Пришлось, так ничего и не узнав, спускаться вниз по извилистой тропке, такой узкой, что скакуны могли идти по ней только гуськом.

— Что это за блестящие порхающие штучки? — спросил Ху.

Креоан подозвал свистом одного огонька и показал ему.

Через некоторое время они выехали на окраину города, и перед ними открылась невероятная картина. Огромные стада мяса, ослабевшего и истощенного, бесцельно бродили по дороге и пустырю. Они перекрывали дорогу новым стадам, и, несмотря на все старания, Ху со стадом вынужден был остановиться.

— Почему они не идут дальше? — испуганно воскликнула Чалит. — Я думала, что мясо направляется в какое-то определенное место и там добровольно умирает?

— Так и должно быть, — недоуменно покачал головой Ху. — Ясно, что до этого места в городе добраться невозможно. Слезайте!

Креоан и Чалит с радостью подчинились и слезли со скакунов, разминая затекшие ноги. Но Ху и не думал об отдыхе, и они покорно последовали за ним.

Через некоторое время путешественники, к своему ужасу, оказались среди массы валяющихся тел. Мертвое мясо лежало повсюду — на дорогах, лужайках, возле домов. Нелегкая и ласковая смерть, которая была им обещана, настигла их — вдали от кактусов, своей обычной пищи, они просто гибли от голода. Туши, валявшиеся на окраине города, были совсем свежие, некоторые даже шевелились, но в самом городе повсюду попадалось уже совершенно разложившееся мясо, а в центре, куда с огромным трудом все-таки пробрались путешественники, на улицах валялись чистые белые скелеты.

— Так вот почему этот город не благодарил нас за мясо! — с гневом воскликнул Ху и, не глядя на Чалит и Креоана, скованных ужасом, начал яростно пинать скелеты.

Дав волю чувствам, он, наконец, успокоился и только тогда увидел, что Креоан с растерянным видом рассматривает что-то круглое и белое, мерцающее в фантастическом свете кружащихся огоньков. Поскольку город был мертв, в их цветах не было никакого порядка — только сумасшедшее кружение невообразимой радуги.

— Это… Это череп?.. — спросила Чалит прерывающимся голосом.

— Череп, — кивнул Ху и непонимающе посмотрел на Креоана.

— Но я думал, что вы не отправляли мясо, когда оно было еще таким маленьким, как это, — сказал Креоан.

— Конечно, не отправляли! — ответил Ху.

Он положил скалящийся череп себе на плечо, и на мгновение Креоану показалось, что это сама Смерть, глядящая на них.

— Значит, это человеческий… — прошептал он. — Значит, они мертвы — жители этого города…

Ужасная мысль пришла ему в голову, и он умолк. Возможно, их путешествие бессмысленно… Может быть, по какой дороге бы они ни пошли, — везде их ожидало бы разорение и смерть… Может быть, их собственный город был последним обитаемым в целом мире…

Уткнувшись лицом в плечо Креоана, Чалит заплакала.

* * *


И вдруг они услышали шум. Потом еще. И еще. Звуки целенаправленного движения, отличавшегося от бессмысленного блуждания мяса. Ху, держа череп наготове как оружие, оглядывался по сторонам. Через несколько минут среди скелетов возникли черные тени, и почти сразу появился человек — причем так смело, что, даже не видя теней, друзья догадались: он не один.

Человек был совсем маленького роста, наверное, Креоану по пояс. Его коричневое тело было защищено жесткой кожаной кирасой и крагами, а на голове плотно сидел круглый белый полушлем, сделанный из черепа мясного животного. В руке человек держал широкий топор, на лезвии которого сияли отражения огоньков.

Некоторое время он изучающе смотрел на пришельцев, потом, явно удовлетворенный тем, что увидел, махнул рукой, и немедленно появилась еще дюжина точно таких же коричневых человечков.

С трудом сдерживая дрожь в голосе, Креоан спросил:

— Кто вы? Чего вы хотите?

— Придет время, и ты всё узнаешь, — ответил маленький человек, неприятно усмехнувшись.

Говорил он с акцентом, которого Креоан никогда раньше не слышал, и употреблял обороты мертвых языков, но разговаривал совершенно свободно, так что скорее всего это был его родной язык.

— Идите за нами! — отрывисто приказал он.

Ху посмотрел на него с такой злостью, что Креоан сказал:

— Нам лучше не сопротивляться. Может быть, это единственные люди, уцелевшие от того, что погубило город…

— Мы и есть то, что погубило город! — гордо объявил маленький человек. — Правильно делаете, что не сопротивляетесь! Вперед, вперед!

Путешественники подчинились.

Позади затихал исступленный смех мяса. Запах гниющих туш относило ветром в другую сторону, и друзья наконец могли вздохнуть свободнее. С тяжелым сердцем смотрел Креоан на дикорастущие дома, мимо которых они проходили. По буйству растительности он понимал, какое великолепие здесь когда-то царило. Судя по всему, этот город был вдвое больше его собственного. Об этом он догадывался и по гораздо большему стаду, которое сюда присылалось. Но теперь город опустел…

Ху держал свои мысли при себе и казался невозмутимым. По грустному же лицу Чалит, по ее широко раскрытым глазам можно было понять, что она тоже думает о гибели этого прекрасного города.

Они вышли на дорогу, которая была не так загромождена скелетами, и коричневые человечки перешли почти на бег. Двигаться с такой скоростью уставшим пленникам было тяжело, но когда они замедляли шаг, на них обрушивались удары и насмешки по поводу их высокого роста. Постепенно Креоан начал понимать логику поведения захватчиков.

Они достигли мостовой, покрытой пятнами лишайников, которая когда-то была, должно быть, красивой дорогой вдоль берега реки. Очевидно, это был последний отрезок пути, по которому шли стада мяса. Процессия достигла обрыва и остановилась. Креоан посмотрел вниз и увидел целую флотилию лодок, привязанных к тросу, протянутому от одного берега к другому. Мужчины — все низкорослые, с коричневой кожей, в доспехах — управляли лодками.

— Вниз! — скомандовал предводитель и показал на скользкие от мха ступеньки, ведущие к грязному берегу реки. Пленники заколебались, и предводитель недовольно сморщился. Размахнувшись, он ударил Чалит рукояткой топора — она вскрикнула и, поскользнувшись, упала в грязь.

Креоан взглянул на Ху, и они без слов поняли друг друга. Забыв про боль и усталость, они кинулись на врагов. Ху схватил предводителя, Креоан — другого человека, и, не дав им опомниться, они бросили их в воду. Оба всплеска прозвучали одновременно. Стража в лодках вскочила, послышались тревожные крики.

Какие легкие эти человечки, подумал Креоан. Но не их топоры. Один просвистел над его головой, и он едва успел пригнуться. Не теряя ни минуты, Креоан схватил человечка, метнувшего в него топор, и бросил в воду, а вслед за ним — еще одного, и еще, и еще. Ху в это время расправлялся с остальными.

— Неужели эти коротышки уничтожили целый город? — удивленно спросил Ху. — Они слишком слабы даже для того, чтобы тащить за собой собственные тени! Хотел бы я посмотреть, как кто-нибудь из них справился бы с бешеным мясным существом, как это приходилось делать мне.

На мостовой, кроме них, никого не осталось. Плеск воды говорил о том, что человечки плывут к своим лодкам. Креоан вооружился топором, оставшимся на поле брани, спустился по ступенькам к Чалит и испуганно вскрикнул. Она по колено увязла в береговой трясине и, несмотря на все попытки выбраться, погружалась всё глубже и глубже. Креоан ухватился за торчащее из стены ржавое металлическое кольцо и протянул Чалит руку. Но бесполезно — расстояние до нее было слишком велико.

— Давай я! — крикнул Ху.

Он был выше ростом, и руки у него были длиннее. Чалит, бледная от страха, пыталась дотянуться до руки Ху, грязь уже доходила ей до бедер.

— Есть! — торжествующе крикнул Ху, ухватив наконец Чалит за кисть, и изо всех сил стал тянуть ее из трясины.

На реке царило оживление, слышались крики и лязг металла. Похоже, темнокожие воины оправились от первого потрясения. Надо было спешить. Креоан пытался помочь Ху, но едва он делал шаг в сторону, как его самого тут же начинала засасывать трясина. Внезапно Ху тоже поскользнулся и выпустил руку Чалит. Креоан вскрикнул: теперь надо было помогать им обоим! Однако нет — Ху выбирался сам, стараясь снова не потерять равновесие. Креоан ухватился за кольцо, дотянулся до Чалит, но в это мгновение увидел, что одна из лодок уже подплывает к берегу. Два темнокожих человечка тащили ее вдоль троса, протянутого над рекой, еще двое сидели в лодке с топорами наготове, а один стоял на корме, отдавая какие-то непонятные команды.

Креоан обреченно подумал, что теперь знает, на что похожа Смерть.


XIV


Секунду спустя он с удивлением понял, что ощущение неизбежной гибели возникло у него лишь из-за незнакомого акцента и невнятности речи темнокожего человечка. Ничего страшного или угрожающего в речи этого человека не было.

— Что ты стоишь, как безмозглый мясной зверь! — кричал он. — Лови веревку и протяни ее через кольцо!

Веревку? Какую веревку? Пока Креоан соображал, Ху уже поймал конец веревки, которую бросил один из человечков, сидящих в лодке, и, протащив ее сквозь кольцо, накинул петлю на плечи Чалит. Вместе с Креоаном они вытащили ее на твердую почву.

Но это был не единственный трюк с веревкой, который знали темнокожие человечки. Пока друзья стояли, пытаясь отдышаться, в воздухе просвистела еще одна веревка, и, не успев ничего понять, они обнаружили, что связаны.

— Идите сюда! — сказал человечек с кормы и невежливо дернул за веревку.

Если бы они не пошли добровольно, человечки явно просто потащили бы их по скользкому берегу.

— Идем, — сказал Креоан, и они пошли в сторону лодки.

Жирная грязь капала с них, пачкая дно и сиденья, когда они залезли в лодку. Коричневым человечкам это не понравилось, и они недовольно залопотали, но окрик человечка с кормы заставил их замолчать. Креоан с любопытством смотрел на него. В отличие от своих подчиненных, он носил мантию, закрывавшую всё его тело — от плеч до ног. На голове красовалась тканая шапка с блестками, а по обе стороны от него лежал целый арсенал оружия, взглянув на который, Креоан порадовался, что они не сопротивлялись. В арсенале был не только боевой топор, какими были вооружены человечки на берегу, но и два метательных топора поменьше, мечи, ножи и колчан с дротиками. Четыре члена его команды тоже были вооружены довольно внушительно: вдоль каждой скамьи в лодке лежало оружие.

— Из-за вас я лишился тринадцати человек, — картаво сказал человечек на корме.

— Но мы просто бросили их в реку, — возразил Ху. — Они всего-навсего лишь промокли.

— Мне такие воины не нужны, — сказал человечек. — Их победили враги, которых было вчетверо меньше. Смотрите!

Он показал рукой на воду, и друзья увидели возле лодки человека. Стражник быстро поднял и опустил меч, и голова человека поплыла по течению, а тело, истекая кровью, пошло ко дну.

Путешественники оцепенели. Чалит в ужасе сжала руку Креоана. Удовлетворенный впечатлением, произведенным на пленников, человек на корме отдал новый приказ — воины на носу ухватились за трос, натянутый поперек реки, и оттащили лодку от берега.

— Вы не из этого города, — твердо сказал человечек со своим невероятным акцентом.

— Как вы узнали? — спросил Креоан, с трудом преодолевая охватившее его отвращение к этому маленькому чудовищу.

— А! Эдод — город мертв! — человечек сплюнул за борт. — Как и все остальные, эдод-город давно мертв.

Чалит онемела от изумления, а Ху сделал шаг вперед, отчего лодка тяжело закачалась.

— Все в городе мертвы? — переспросил он. — Все?

— Конечно, все, — равнодушно кивнул человечек.

Удивительно, но он, казалось, даже не был этому рад. Он сделал левой рукой жест в направлении ближайшего берега.

— Мы всё здесь обшарили, везде находили только эдо. Сейчас из города возвратятся мои люди и скажут мне то, што я знаю и без них, — што дам нед никого, кроме живодных, кодорые похожи на больших людей. А вы откуда взялись?

— Мы не из города, — соврал Креоан.

Коричневый человечек даже не удивился.

— Эдо я знаю. Если бы вы жили в городе, я бы уше завоевал его. Но здесь теперь только мертвые города. Эдо для меня конец.

Его меланхолическую речь прервало появление человечка, судя по всему, такого же самоуверенного, как тот, который возглавлял команду на берегу. Ступив одной ногой на нос лодки и увидев высоких незнакомцев, он заколебался, но жест человека на корме успокоил его. Он сделал еще один шаг и, бухнувшись на колени, доложил:

— Повелитель, мы были в городе. Там нет никого живого.

— Иди! — сказал повелитель человечку, и тот исчез.

Сразу же появился другой человечек, тоже с докладом. Вслед за ним еще один, и еще. Их было, как заметил Креоан, столько же, сколько лодок. Почти сразу все лодки, включая их собственную, начали наполняться темнокожими воинами, которые, заняв свои места, клали топоры и брали вместо них широкие весла.

Путешественники стояли рядом с повелителем и ждали, когда кончатся доклады. Чалит шепотом пожаловалась Креоану, что грязь засыхает на ее теле, и спросила, нельзя ли ей прыгнуть за борт и смыть ее, но Креоан запретил даже думать об этом: повелитель мог это воспринять как попытку к бегству, а они уже знали, как он расправляется с теми, кто ему не подчиняется. Все расселись по своим местам, но один отряд остался на берегу, и Креоан догадался, что это те воины, которых они, сами того не желая, погубили. На волнах покачивалась их пустая лодка — повелитель приказал прорубить в ней дыру и потопить ее.

Повелитель был на голову выше своих подчиненных, но, как выяснилось, его длинный плащ скрывал деревянные кубики, привязанные к ногам, которые постукивали, когда он двигался.

Эти маленькие воители, по-видимому, отчаянно завидовали расам более высокого роста и именно эта зависть и толкала их разрушать и завоевывать города. Креоан понял, что самонадеянный человечек, которого они встретили первым, сказал правду: «Мы и есть то, что погубило город!»

Судя по всему, на Земле больше не было населенных городов, на которые воины могли бы нападать, и они блуждали по белому свету в тщетной надежде снова найти людей — высоких людей, которых они могли бы победить и унизить.

* * *


— Сядьте! — приказал повелитель, и пленники с радостью подчинились. Чалит и Креоан, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немножко согреться, сели на скамью, а Ху — на дно лодки. Он мрачно следил за темнокожим человечком, от которого теперь полностью зависела их судьба.

— Што вы делали в городе? — спросил повелитель без всякого интереса.

Надеясь, что разгадал психологию темнокожих воителей, Креоан решил рискнуть.

— Вы ищете города, чтобы их завоевать, — сказал он, — а мы, созданные городом, хотим завоевать звезду.

Это заявление по необъяснимой причине вызвало у повелителя тревогу. Его рука сжала рукоять топора, будто он почувствовал, что в людях выше его ростом заключена неведомая опасность, от которой надо защищаться. Увидев это, Креоан с надеждой продолжал:

— Вы объехали все земли, через которые протекает эта река, и нашли только мертвые города. Зачем же вы продолжаете поиски?

Довольный, что путешественники хоть чего-то не знают, повелитель пожал плечами:

— У нас такой обычай. Повелидель может стать королем, только если он завоюет город больших людей. Десять — двенадцать поколений у нас нед короля. Мой одец, как и я, был всего лишь повелиделем. Потому что здесь нед больше городов, которые можно завоевать.

Креоан задумчиво кивнул. Оправдывались еще кое-какие его догадки. Например о том, почему темнокожие воители никогда не появлялись в его собственном городе. В своих поисках они пересекли цепь холмов, а долина, в которой разводили мясо, находилась где-то у самой высокой точки этой цепи. Так что холмы, вероятно, служили границей, которую воины не пересекали, а его город находился по другую сторону границы и выходил к другому океану. Креоан ужаснулся при мысли, какую легкую добычу нашли бы там воители.

— Вы, наверное, приплыли сюда с острова, который находится далеко в море? — спросил он, и повелитель кивнул в ответ.

Беседа продолжалась долго, и прежде чем лодки достигли устья, Креоан выяснил все, что его интересовало. Оказалось, береговая линия тянется с севера на юг, а вдоль нее, не прерываясь, недалеко от побережья тянутся гряды холмов, которые эти люди никогда не пересекали: они слишком зависели от лодок и не желали рисковать, пускаясь в сухопутные путешествия. Скорее всего, думал Креоан, лодки и реки занимают в их жизни такое место, что они не представляют себе, как можно жить вдали от воды, а если и можно, то уж, наверняка, не в городах, которые в состоянии сделать их повелителя королем.

Язык у повелителя развязался, и он начал рассказывать о легендарных походах своих предков, словно показывая путешественникам, идущим к звезде, что и они не лыком шиты. Креоан был несколько удивлен, — эти рассказы очень напоминали те, которые он слышал от Историков у себя дома. Раса, к которой принадлежали эти мародеры, оставила глубокий след в мировой истории.

— А куда вы направляетесь сейчас? — спросил Креоан, когда небо начало светлеть, а звук прибоя предупредил их о том, что рядом море.

— Мы поплывем дальше, — безнадежно сказал повелитель. — Куда-нибудь… Может быть, кто-нибудь остался хоть один населенный город.

Креоан поднялся, держась за плечо Чалит.

— Мы можем привести вас туда, где вы еще никогда не были, — сказал он. — Можем показать вам, где находится побережье, о котором вы не знаете.

Повелитель недовольно заерзал на скамейке: ему не нравилось смотреть на Креоана снизу вверх, однако встать он не решался, поскольку туфли его были неудобны, и он мог потерять равновесие.

— Куда же мы должны направиться? — спросил он.

Креоан посмотрел на небо и показал на стайку огоньков, улетающих перед рассветом из опустевшего города.

— Вы знаете, куда летят огоньки? — спросил он.

Повелитель покачал головой.

Тогда Креоан рассказал ему, как Ху вместе с друзьями растил стада, как они отправляли каждый день животных из долины в города. Он чуть не проговорился и не сказал о том, что и сами они пришли в долину из города, но вовремя спохватился и перешел к сути. Он сказал, что у огоньков скорее всего тоже есть место, где они размножаются и откуда их стайки каждую ночь улетают в города, расположенные по обе стороны огромного океана. А значит, темнокожим воителям надо найти это место и направиться вслед за огоньками в новом направлении, где — кто знает! — могут оказаться и новые города.

— Ты, наверное, тумаешь, что огоньки прилетают со сфезды, к которой вы идете, — недоверчиво сказал повелитель, — и хочешь использовать меня, чтобы я помог вам добраться до сфезды!

Креоан не собирался его переубеждать.

— Если вы заранее уверены, что ничего на этом побережье не найдете, разве что-нибудь потеряете, если отправитесь в новое место?

На лице повелителя отразилась напряженная внутренняя борьба: нежелание воспользоваться идеей, высказанной большими людьми, сменялось надеждой стать первым настоящим королем своего народа за дюжину поколений.

Наконец, мрачно глядя на Креоана, что должно было предвещать отказ, повелитель неожиданно произнес:

— Ладно! Поплывем за огоньками.


XV


Для Креоана это были тревожные мгновения. Он не был уверен, что сможет победить недоверие, которое вызывали у повелителя люди выше его ростом. Трудно было надеяться, что они с Ху завоевали у темнокожих человечков уважение и симпатию, победив тринадцать воинов. Несомненно, их будут держать под стражей в ожидании возможного вероломства. Но зато они были избавлены от долгих и бесплодных поисков в тех землях, которые они сейчас покидали.

В голове у Креоана родился план, но, к сожалению, у него не было возможности поговорить и обсудить его с товарищами — повелитель слишком внимательно за ними следил.

Лодки, качаясь, пробивались сквозь прибой там, где река впадала в море. Рассветное небо отражалось на бескрайней поверхности воды. Повелитель, сложив руки рупором, отдал флотилии приказ следовать за огоньками, и все без лишних слов подчинились.

Не обращая внимания на пленников, повелитель лег на скамью, свернувшись как ребенок и немедленно заснул.

Пленникам не оставалось ничего другого, как сделать то же самое. Они устроились на дне лодки и уснули, полные надежд.

Когда они проснулись, вокруг было только море, и берег они увидели лишь через четырнадцать дней.

* * *


Креоан сравнивал довольно простое путешествие Глира на пустынный остров с тем, как путешествовали эти человечки, и не переставал удивляться. Лодки для них были родным домом. Они спали, ели и пили, не покидая своих постов, положив весла на колени. Когда появлялась необходимость в пище, группа человечков ныряла в море и рыскала в окрестных водах с гарпунами в руках. Редко они возвращались без рыбы, моллюсков, или в крайнем случае сочных водорослей. Преодолев отвращение к пище из-за того, что ее приходится есть живой, Креоан и его товарищи должны были признать, что пища эта прекрасно насыщает.

На второй день, когда флотилия остановилась для такой экспедиции за рыбой, Чалит присоединилась к ныряльщикам. С точки зрения Креоана, это было довольно рискованной затеей, поскольку повелитель по-прежнему относился к пленникам с подозрением. Но, вернувшись с рыбиной, которую с трудом удерживали два человечка, Чалит вызвала всеобщее восхищение, и повелитель ничего не сказал.

Все пока шло по плану, но Креоана огорчало, что до сих пор у него не было возможности поговорить с товарищами, так как они сидели на самой корме — на расстоянии вытянутой руки от повелителя. Однако когда Чалит вернулась с добычей и внимание всех было обращено только к ней, Креоану удалось перекинуться с Ху несколькими словами. С тех пор, как они сели в лодку, Ху хранил молчание, видимо, размышляя о мертвом городе, в который и он сам, и его предки посылали ненужную пищу.

— Ху! — прошептал Креоан. — Что ты думаешь об этих людях? Ху поднял густые брови и сплюнул в море:

— Согласен. Но зато они переправят нас в целости и сохранности через океан. К тому же они избавили нас от бессмысленных блужданий по берегу.

— Избавили вас от блужданий, — уточнил Ху. — Меня не волнует ваша идея заставить звезду изменить курс. Что сделал бы я, если бы был свободен, — так это вернулся бы домой и объяснил моим братьям, какими глупцами мы были всю жизнь! И еще одно. Когда наконец мы пересечем океан и, предположим, действительно найдем на том берегу города, как ты сможешь жить, если эти кровожадные людишки их уничтожат?

Бросив на Креоана взгляд, полный печали, Ху снова погрузился в молчание.

Вскоре на борт вернулась Чалит, веселая и оживленная, и, раскинув по плечам волосы, села, обнаженная, чтобы высохнуть на теплом ветерке.

— Креоан! — крикнула она. — Ты должен научиться плавать и нырять! Под водой такая красота! Здесь совсем не так, как в прибрежных водах.

Креоан ничего ей не ответил, даже не улыбнулся, и обеспокоенная Чалит спросила, в чем дело. Креоан передал ей слова Ху, но она не успела ничего сказать в ответ — предводитель, с удовлетворением осмотрев добычу Чалит, вернулся на место и приказал флотилии двигаться дальше.

С этого дня ни одна охота не обходилась без Чалит, рыболовы признали ее своим вожаком. Креоан видел, что только один повелитель страдает от зависти к пленникам, которые выше его ростом, считая, будто именно они, или такие, как они, мешают ему обрести полную королевскую власть. Капитаны лодок вели себя так же, как их хозяин, но рядовые воины признали талант Чалит и не скрывали этого. Она могла уплыть гораздо дальше, чем они, нырнуть глубже и тащить тяжеленную добычу, нисколько при этом не уставая. С каждым разом она все дольше оставалась за бортом, испытывая терпение повелителя, пока однажды он не пригрозил ей, что они уплывут без нее, если она будет продолжать в том же духе. Внешне покорная, она прятала усмешку, и только Ху и Креоан видели, что ей ни капельки не страшно.

Ху по-прежнему не говорил ни слова, но у Креоана на душе было неспокойно. Картина, нарисованная Ху, казалась ему вполне правдоподобной: ведь, действительно, если на другом берегу океана они найдут новые города, а темнокожие воители их завоюют, он никогда себе этого не простит. Снова и снова он пытался найти выход, но понимал: при малейшем неверном движении они могут оказаться выброшенными за борт. Единственное, что им оставалось, это постараться остаться в живых и все решать на месте, когда придет время.

Стаи огоньков каждый день пролетали над их головой, подтверждая, что лодки следуют правильным курсом. Шли дни. Повелитель становился все более раздражителен, и Креоан часто ловил на себе его подозрительный взгляд. На пятнадцатый день, часа через два или три после рассвета, они увидели, что стайка огоньков в тускло-коричневых нарядах села на острове, появившемся на горизонте.

* * *


Великое волнение охватило всех пассажиров, даже. Ху очнулся от апатии и с интересом смотрел, как их лодка подплывает к поросшему зеленью берегу. Все на острове — земля, деревья, камни — было усеяно огоньками. Они роились, собирались в группы и, к удивлению Креоана, даже кричали.

— На эдод раз ты оказался прав, — сказал предводитель, по-прежнему восседая на корме. — Я очень надеюсь, что во всем остальном ты тоже был прав.

— Теперь нам надо всего лишь следовать за любой стаей огоньков, летящих дальше через море, — сказал Креоан и вновь почувствовал на себе осуждающий взгляд Ху.

Они заплыли в небольшую бухту. Отряд вооруженных воинов отправился на разведку и вернулся с двумя известиями: что остров необитаем и что огоньки пахнут, как хорошая еда. После этого лодки причалили, воины разбили лагерь. Было решено: они останутся здесь до тех пор, пока не станет ясно, в какое время и в каком направлении улетают отсюда огоньки.

Сам повелитель был очень обрадован, что неизвестные ему земли действительно существуют. Он ослабил надзор за путешественниками, и Чалит тут же исчезла. Временами ее можно было увидеть среди скал, торчавших из моря недалеко от берега. Ху тоже ушел и бродил в одиночестве по острову, поэтому Креоану не оставалось ничего другого, как заняться изучением жизни огоньков — этих странных существ, размножавшихся здесь, на острове.

Он узнал многое, о чем раньше не имел представления. Огоньки гнездились на высоких скалах, откуда группы новорожденных огоньков спрыгивали, испытывая свои еще не светящиеся крылья. Они добывали себе пищу, роняя раковины моллюсков на камни с высоты или вылавливая рыбешку, неосторожно появлявшуюся на поверхности воды. Но поведение взрослых огоньков, причина их полетов в города, которые уже не нуждаются в освещении, — это по-прежнему оставалось для Креоана тайной, подтверждающей слова Моличанта о способностях человечества, утраченных навсегда. Не было сомнения, что именно вмешательство человека заставило огоньков вести себя таким образом. Но также было очевидно: теперь, спустя тысячелетия, тот же самый человек обо всем этом может только догадываться.

В конце дня уставший Креоан вернулся в лагерь. Ужин был уже готов, и он взял кусочек жареного огонька. Как и предполагали разведчики, мясо огонька оказалось очень вкусным.

Чалит не возвращалась, и Креоан начал волноваться. Он долго сидел у костра и ждал ее, хотя с удовольствием бы лег спать, как все остальные. Наконец она появилась, оживленная, легкая, с сияющими фосфоресцирующими волосами.

— Где ты была? — Креоан не мог скрыть тревогу. — Я волновался!

— В море, конечно, — небрежно ответила Чалит. — Ты же знаешь, как меня притягивает море!

— В такой ситуации ты могла бы… — Креоан вдруг понял, что говорит слишком громко, и перешел на шепот. — В такой ситуации ты могла бы отказаться от удовольствий! Неужели ты не понимаешь, что Ху абсолютно прав: из-за моей болтовни другому материку угрожает та же зараза, которая погубила города на нашем побережье.

Весь вечер, сидя у костра и поджидая Чалит, он пытался придумать, как защитить неведомый город от завоевателей и в то же время самим остаться в живых.

— Что толку говорить об этом? — пожала плечами Чалит. — Если бы не встреча с этими людьми, мы потратили бы месяцы, а то и годы, бродя по побережью и не находя ничего, кроме их ужасных следов и запустения. Что касается их самих, то они довольно симпатичны, хотя амбиции их повелителя мне отвратительны.

— Конечно! — согласился Креоан. — Поэтому я и не понимаю, как ты можешь быть такой беспечной. Ведь они, как снег на голову, свалятся на ничего не подозревающих людей.

— Я беспечна, возможно, потому что чувствую: наша цель высока, и Земля на нашей стороне.

Эти слова показались Креоану настолько безответственными, что он чуть не взорвался от негодования, но Чалит приложила палец к губам и показала глазами на берег. К ним шел один из стражников, и продолжать разговор явно не стоило.

* * *


Это была их последняя возможность поговорить друг с другом — на рассвете лодки снова отправились в путь вслед за цепочкой огоньков, которые, как и предсказывал Креоан, летели к дальнему берегу.

Креоан чувствовал, что его депрессия усиливается, но ничего не мог с собой поделать. Море было спокойно, гребцы ритмично налегали на весла, хотя ощущалось, что они устали; день сменял ночь, и остановки для ловли рыбы были такими же частыми, как и раньше. Все было по-прежнему, кроме одного: когда бы Креоан не смотрел за борт, ему казалось, что за ними под водой следует нечто странное, напоминающее коричневый камень размером не меньше их лодки. Однако, возвращаясь с рыбной ловли, никто не сообщал ни о чем необычном, и в конце концов Креоан решил, что это ему мерещится.


XVI


— Мы совсем близко от берега, — прошептала Чалит, влезая в лодку после очередной рыбалки на двадцатый день плавания.

— Откуда ты знаешь? — спросил Креоан. — Изменилась растительность?

— Нет, дело не в этом, — ответила Чалит, выжимая волосы.

— А в чем? — не понял Креоан.

С тех пор, как они покинули остров огоньков, он пытался определить, в чем причина ее совершенно беспочвенного, на его взгляд, оптимизма. Он с невероятной тревогой ждал развития событий, которые сам спровоцировал, а она была абсолютно спокойна. Постепенно у него сложилось впечатление, что она просто не понимает, какую серьезную опасность представляют темнокожие воители для ничего не подозревающего города. Но поскольку Креоан знал, что отсутствием воображения Чалит не страдает, ее поведение было для него загадкой.

Ху, который тоже всю дорогу, очевидно, размышлял о несчастном неведомом городе, посмотрел на Креоана и покачал головой:

— У тебя осталось слишком мало времени, чтобы что-то придумать.

Чалит удивленно взглянула на Ху:

— А что он должен придумать?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! — воскликнул Ху.

— Ну, насчет этого ты можешь не беспокоиться, — сказала Чалит, будто только теперь поняла, о чем идет речь!

Креоан с удивлением посмотрел на нее, но в это время повелитель вернулся на свое место, и все замолчали.

Креоан думал о словах Чалит и терялся в догадках. Наступил вечер, над их головами пронеслась вереница огоньков. Они беспорядочно кружились в воздухе, пока не скрылись за горизонтом. Ночь сгущалась, и пролетавшие огоньки становились все ярче.

Внезапно повелитель вскочил на ноги, забыв об осторожности.

— Дам город! Город! — закричал он. — Дам новый город, который мы завоюем!

Радостный шелест пролетел по лодкам, и гребцы с новой силой навалились на весла. Повелитель вернулся на свое места и, не спуская глаз с пленников, положил руку на рукоять любимого топора.

Креоана охватил страх: смогут ли они живыми добраться до берега? Чалит тем не менее казалась абсолютно безмятежной и даже задала повелителю провокационный вопрос:

— Разве не опасно приближаться к незнакомому берегу в темноте? Можно разбиться о подводные камни!

— Мои люди достаточно опытны, — самодовольно ответил повелитель и после паузы обратился к пленниками. — Ну что же, большие люди, я тумаю, вы сполна заплатили мне за тех дринадцать воинов, которых уничтожили. Вы нам больше не нужны.

— Что это значит? — спокойно спросил Ху и поднялся. Сердце у Креоана упало: победная ухмылка повелителя слишком ясно говорила о его намерениях. Но Чалит была все так же спокойна, она лишь шепнула своим товарищам, тихо, чтобы не услышал повелитель:

— Теперь вам придется научиться плавать!

Ни за что на свете, подумал Креоан, повелитель не допустит, чтобы они прыгнули за борт. Но в это мгновение Чалит резко наклонилась, схватила один из топоров, лежавших на корме, и швырнула его в воду.

— Сейчас! — крикнула она и бросилась в море.

Повелитель, красный от негодования, вскочил на ноги; гребцы, схватив оружие, хотели кинуться на Креоана и Ху, но лодка вдруг содрогнулась от страшного удара. В ее днище образовалась огромная пробоина, в лодку хлынула вода, началась паника.

Реакция Ху была мгновенной: он с силой толкнул Креоана и вместе с ним прыгнул за борт. Не прошло и минуты, как к ним подплыла Чалит и велела освободиться от одежды.

Почти не умеющий плавать, испуганный Креоан все же не потерял самообладания. Он стянул с себя прилипшие брюки и сразу почувствовал, насколько легче стало держаться на воде. В это время начали опрокидываться и другие лодки, атакованные каким-то невидимым существом, которое продырявливало их или вытряхивало из них коричневых человечков.

Прошло еще несколько минут, и вдруг Креоан, к своему изумлению, увидел в воде рядом с собой странное лицо — широкое, как грудь мужчины, а на нем нечто похожее на улыбку, причем находилось это лицо на коричневом похожем на камень, туловище, которое он и видел за бортом.

Чалит подплыла к существу и, жестикулируя, сказала ему какие-то слова благодарности. Существо завиляло хвостом, будто смущаясь, и Креоан даже подумал, что сейчас оно покраснеет. Чалит сделала знак друзьям, они ухватились за мускулистые плавники животного, а Чалит — за хвост, и существо поплыло к берегу. Хотя оно тащило трех пассажиров, двигалось же на удивление быстро, и очень скоро темнокожие человечки остались позади.

Огоньки в небе становились все ярче, берег был уже совсем рядом, и вскоре ноги путешественников коснулись дна. Они отпустили плавники, морское животное круто развернулось и остановилось перед Чалит. Та похлопала его по огромной голове, причем сделала это очень ласково, и существо исчезло.

Друзья стояли по грудь в воде и смотрели на берег. Там был город, хотя и не такой, в каком жили Креоан и Чалит. Возле берега качались на волнах маленькие лодки, на деревянных кольцах сохли рыбацкие сети. Все говорило о присутствии людей, и настроение у Креоана начало улучшаться.

— Как тебе удалось это сделать? — спросил Ху у Чалит, мгновенно забыв про свою меланхолию.

— Когда-то очень давно эти существа были товарищами и слугами человека, — ответила девушка. — Я встречала много таких созданий. Такое же животное принесло мне золотой шлем с острова, куда плавал Глир. Ты помнишь, Креоан?

— Да, — кивнул Креоан, казалось, с тех пор, как она рассказывала ему об этом, прошло сто лет.

— Оно было так радо, когда встретило меня — первого человека за много сотен, если не тысяч лет… Оно сразу согласилось плыть за нами и сторожить нас. Мы договорились, что если я брошу оружие за борт, оно ударит носом в дно лодки.

— Мне бы хотелось поблагодарить его, — искренне сказал Креоан.

— Ему достаточно и того, что оно расскажет своим собратьям удивительную историю, которая с ним произошла. Однако надо спешить. Скоро здесь появятся темнокожие человечки, вряд ли мы их намного опередили. Они, конечно, будут напрягать все силы, чтобы поскорее добраться до берега. Мы должны предупредить людей…

— Они как раз идут сюда, — прервал ее Ху, показав на берег. Вниз к морю шла группа людей — мужчин и женщин. У них были темные, глубоко посаженные глаза и кожа желтая, как старое золото. На некоторых из них были развевающиеся белые и голубые мантии, на других — короткие куртки довольно непрезентабельного вида, а на ногах — сандалии с деревянными подошвами. Все они были разного возраста, а самый старый среди них оказался и самым высоким — на полголовы выше Креоана. Они возбужденно переговаривались, но, услышав их, Креоан погрустнел: он не мог понять ни единого слова.

Тем не менее он пошел к ним навстречу, догадываясь, какое удручающее впечатление производит: голый, лохматый, со спутанной бородой, но зато чистый после вынужденного купания.

Желтый человек, очевидно главный в этой группе, задумчиво посмотрел на пришельцев и обратился к ним на неизвестном мелодичном языке. Креоан молчал и с тревогой думал о том, что у этих людей нет с собой оружия — смогут ли они противостоять темнокожим воинам? Наконец, он догадался спросить:

— Кто-нибудь из вас говорит на нашем языке?

Мужчина и женщина в голубых мантиях ответили одновременно, причем оба говорили гораздо лучше, чем темнокожие человечки:

— Кое-кто говорит.

— Тогда слушайте! К вам плывет банда темнокожих убийц! Правда, без лодок. Лодки их утонули.

— Человечки? — спросила женщина, одетая в голубое. Креоан кивнул. К его величайшему изумлению, женщина весело рассмеялась. Мужчина в голубом повернулся к остальным и начал переводить новость, а женщина обратилась к Креоану.

— Меня зовут Лианг-Лианг, я изучаю историю и знаю, что в прошлом маленькие темнокожие люди много раз пытались завоевать нас, но мы без особого труда их прогоняли. На этот раз благодаря вашему предупреждению это будет проще, чем обычно.

— Темнокожие человечки бывали здесь и раньше? — удивился Креоан. — Но они не знают даже, что на этом берегу океана есть обитаемые земли!

— Вполне возможно, что эти действительно не знают, — пожала плечами Лианг-Лианг. — Их тщеславие так же велико, как малы их тела, и поскольку военные авантюры им не удаются, они, несомненно, придумывают утешительные небылицы и стараются забыть о своих поражениях. Последний раз они посещали наш берег три поколения назад.

Креоан вспомнил, как тяжко он страдал, думая о предстоящем набеге человечков на неведомый город, и улыбнулся. Лианг-Лианг сочувственно покачала головой.

— Нам бы не хотелось выглядеть неблагодарными по отношению к вам, испытавшим такие лишения ради тою, чтобы предупредить нас, — сказала она. — Пойдемте с нами в город, мы накормим вас и оденем, вы сможете отдохнуть.

Группа разделилась: юноши и девушки в куртках побежали вдоль берега, а предводитель, тронутый историей Креоана, которую ему перевели, спокойно отдавал распоряжение остальным. Лианг-Лианг пригласила пришельцев пойти вместе с ней.

Некоторое время они шли по мягкому песку, потом мимо дюн, поросших жесткой травой. Пройдя еще шагов сто, они оказались в городе, который Креоану и Чалит показался очень странным: дома в нем были построены людьми, а не росли из семян. Выглядели они просто — низкие, прямоугольные, с участком земли, на котором росли ровными рядами фруктовые деревья. Судя по всему, это общество сильно отличалось от того, в котором жил Креоан. А вдруг они именно здесь узнают то, что поможет предотвратить катастрофу? В конце концов, убеждал себя Креоан, эти люди хотя бы выслушают его с сочувствием.

— Креоан! — сказала вдруг Чалит. — Посмотри!

То, что он увидел, повергло его в уныние. В центре маленькой площади стояло массивное приземистое здание, напоминающее Дом Истории в его родном городе. И он понял, что надеяться не на что: несомненно, и эти люди слишком привязаны к прошлому и потому вряд ли смогут заинтересоваться еще не наступившим будущим.

— И здесь то же самое… — пробормотал он и опустил голову.


XVII


Их привели в один из домов и дали мантии из белого мягкого материала и плетеные сандалии. Лианг-Лианг собственноручно подстригла волосы и бороды Креоана и Ху. Высокий юноша принес три маленьких подноса на треножниках, на них стояли чашки с сытным и вкусным супом, лежали пышные булочки с начинкой из моллюсков и мелкие красные ягоды, политые медом. Путешественники ели и чувствовали, как к ним возвращаются силы.

Хозяева не спрашивали пришельцев об их встрече с темнокожими воителями, вероятно, ожидая, когда те сами об этом заговорят, но Креоан вполне допускал, что вопросов они не задают просто из-за отсутствия любопытства.

Через некоторое время появился другой юноша и, ухмыляясь, начал что-то рассказывать Лианг-Лианг на местном диалекте. Та выслушала его, кивнула и обратилась к гостям:

— Если вы не очень устали, вы можете вернуться к морю: мой друг сказал мне, что некоторые человечки уже подплывают к берегу. Прием, который мы им собираемся устроить, думаю, вас развлечет.

— Я устала, — сказала Чалит, поднимаясь с подушек, — но пропустить зрелище, о котором вы говорите, не могу.

— Тогда пойдемте, — улыбнулась Лианг-Лианг, и все трое отправились на берег.

Она повела их к морю другой дорогой, и вскоре они оказались на высоком обрыве, заросшем густым цветущим кустарником.

Лианг-Лианг развела ветки, и они увидели то место на берегу, куда недавно приплыли сами и где теперь стояла группа темнокожих воителей, построившись в виде подковы. Креоан догадался, что это те немногие, которым удалось сохранить оружие. Теперь они держали его наготове и дико озирались.

Под защитой этого вооруженного полукольца стояли безоружные воины, вымотанные долгим плаванием: они кашляли, растирали затекшие мышцы, массировали друг друга. В это время подплыли еще два или три человечка. Они ползли на четвереньках по дну, и несколько воинов поспешили помочь им выбраться на берег. Огоньков над берегом было почему-то значительно меньше, чем раньше, и Креоан шепотом спросил у Лианг-Лианг, куда они делись. Женщина ответила, что огоньки по случаю предстоящего мероприятия были специально отозваны.

— Непонятные предметы, почти не видимые в сумерках, — главное, на что мы рассчитываем, — добавила Лианг-Лианг.

— Но в чем состоит ваш план? — полюбопытствовал Креоан.

— Среди деревьев и кустов сидят, невидимые, как и мы, наши люди. Вы сейчас увидите, что они будут делать — я уже чувствую запах дыма.

Вскоре запах дыма почувствовали и темнокожие человечки. Они стали подозрительно принюхиваться, а те, которые находились внутри кольца, вышли оттуда и присоединились к наружной группе. Потихоньку один край берега скрылся в дыму, и вдруг из дыма возникла фигура раз в пять выше человеческого роста, со шлемом на голове и огромным поднятым мечом. В клубах дыма появилась другая такая же громадная фигура, потом еще одна, и все они стали медленно приближаться к темнокожим человечкам. Глаза великанов горели дьявольским огнем, а изо рта торчали огромные фосфоресцирующие клыки.

Ху испуганно вскрикнул, но Лианг-Лианг сделала успокаивающий жест рукой.

— Это всего лишь гигантские куклы, — прошептала она. — В глазах у них фонари, а зубы намазаны специальной жидкостью.

Креоан кивнул — он это понял безо всякого объяснения. Но когда раздался зловещий голос, напоминающий раскаты грома, он не смог скрыть удивления. Казалось, одновременно заговорила сотня человек:

— Я ВИ-ЖУ ВАС, ЧЕ-ЛО-ВЕЧКИ!

— Это наш знаменитый певец Тран-Нионг, — тихонько сказала Лианг-Лианг. — Он говорит в длинную деревянную трубу — она усиливает звук. А теперь смотрите, как улетучивается храбрость этих маленьких дурачков!

Действительно, одни из них упали на колени, другие, побросав оружие, устремились во тьму. Повелитель, которого Креоан с трудом узнал, поскольку тот потерял в море туфли и был такого же роста, как все, громко кричал от ярости и бил своих подданных ногами и кулаками. Это не давало желаемого результата, и он, схватив с земли чей-то топор, замахнулся на того, кто оказался рядом. Человечек, разрубленный от плеча до бедра, упал, и это было последней каплей, переполнившей чашу терпения человечков. Даже самые стойкие из этого маленького войска не смогли вынести того, что с ними расправляется их собственный повелитель, и бросились кто куда: одни бежали к морю, другие ныряли в кусты, где их поджидали местные жители и без труда захватывали в плен. Вскоре повелитель остался на берегу один, топая ногами и угрожая великанам, которые опустили мечи и, опираясь на них, с удивлением его рассматривали.

— Сразимся! — кричал маленький повелитель. — Сразимся, я вам говорю!

В ответ фигуры посмотрели друг на друга, одновременно пожали плечами и, повернувшись спиной к взбешенному повелителю, пошли прочь. Этого маленький завоеватель выдержать не смог. Вопя от бессильной ярости, он бросился на острее собственного меча.

Наступила тишина. Казалось, победители огорчены победой. Наконец Ху сказал:

— Если бы я был одним из них, то подумал бы, что это земля дьяволов!

— Главное, что их поразило, — громадный рост врага, — задумчиво проговорила Лианг-Лианг. — Если бы они не покинули родные земли, чтобы завоевать другие, они не стыдились бы своего роста, поскольку даже бы не знали, что люди бывают другими. А такие, как они, завистливы, и их легко победить. Но подобная победа не из приятных, и многие из нас будут теперь плохо спать ночами!

Она отвернулась, чтобы не видеть тело, истекающее кровью.

— Я представляю себе, как вы устали, — сказала она после паузы. — Не вернуться ли вам в ваше жилище?

Друзья отправились за ней, и больше не было произнесено ни слова. Когда они вышли на площадь, где стояло массивное здание, Креоан спросил:

— Скажи, Лианг-Лианг, это не Дом Истории?

— Древо Истории, — поправила его Лианг-Лианг. — Здесь люди, посвятившие себя истории, изучают прошлое всего нашего рода. Я тоже тут провожу все свое время. А вы видели такие дома где-то еще?

— Вы используете их только для того, чтобы собирать знания? — не отвечая на ее вопрос, продолжал спрашивать Креоан.

— Конечно! — Лианг-Лианг была удивлена. — Разве они могут служить для чего-то еще?

— У нас… — начал Креоан и запнулся. Но потом все же рассказал об Историках в своем родном городе.

Лианг-Лианг была возмущена.

— Но это недостойно! — воскликнула она. — Наши Древа не доступны тому, кто хотел бы провести жизнь в мечтаниях. Разве вы видели, чтобы… чтобы художник отдавал свои краски ребенку, который хочет малевать на стене7 Это пособия для нашего труда, и они бесценны. Кроме того, у нас есть большой проект. Мы анализируем и располагаем в правильной последовательности все воспоминания, которые содержат наши Древа, чтобы составить полную историю существования человека. Когда проект будет завершен, мы надеемся вырастить последнее и окончательное Древо, устроенное так, что человек сможет войти в дверь и, медленно пройдя все Древо насквозь, увидеть полную панораму человеческой истории.

— Неужели вам удастся это сделать? — недоверчиво покачал головой Креоан.

— Мы надеемся, — ответила Лианг-Лианг. — Эти Древа выращены не нами — они были привезены сюда во времена Усовершенствования Человека, тысячу лет тому назад. А наше общество работает над проектом не более трех столетий. Но мы ежедневно собираем все новые сведения и уже полностью изучили и проанализировали прошлое вплоть до Лимерианской Империи, существовавшей, как известно, четырнадцать тысяч лет назад.

— Но Древа появились значительно раньше, — сказал Креоан. Ему говорил об этом Моличант.

— Боюсь, что так, — согласилась Лианг-Лианг. — Но когда-нибудь мы все-таки овладеем полным знанием я уверена. Ну вот мы и пришли!

Она толкнула дверь небольшого низенького дома и впустила гостей.

— Здесь вы будете жить, — сказала она. — Надеюсь, вам тут понравится.

Весь дом состоял из одной-единственной комнаты, большой и просторной, вдоль стен которой лежали большие стопки ярких, разноцветных подушек. С потолка свисали необычные украшения: мастерски вырезанные звенящие конструкции из колокольчиков и металлической проволоки, живые цветы в маленьких фарфоровых вазочках. В углу комнаты находился высокий желоб, сделанный из темно-синего стекла, и по нему текла теплая вода. Чалит прямо с порога побежала к желобу и погрузила в него руки, всем своим видом выражая удовольствие. Ху повалился на подушки, не в силах больше сражаться с усталостью.

Креоан же, едва взглянув на жилище, остался стоять на пороге. Лианг-Лианг встревожилась, решив, что ему что-то не нравится.

— Нет, я восхищен! — словно очнувшись, воскликнул Креоан. — Просто я думаю о том, что вряд ли вам удастся осуществить ваш грандиозный проект.

— Почему? — спросила Лианг-Лианг, и голос ее задрожал. — Мы достаточно настойчивы и упорны!

— Нет-нет, ты не так поняла меня. — Креоан глубоко вздохнул. — Вы не думали о том, каким образом мы попали в руки темнокожих воителей и почему очутились так далеко от родного города?

— Конечно, думали. Но у нас не принято заставлять пришельцев рассказывать о себе. Наше дело — проявить гостеприимство.

Креоан слишком устал и был не в силах объяснять, что гостеприимство не самая важная вещь на свете. Поэтому он просто рассказал Лианг-Лианг об ужасном открытии, которое заставило его и Чалит отправиться в путешествие.

— Все это очень серьезно, — сказала Лианг-Лианг. — Прошу прощения, что не сразу поняла ваши некоторые замечания. Я должна сейчас же сообщить эту новость Кионг-Бину, нашему руководителю, — вы его видели на берегу, когда вышли из моря. А завтра или в самое ближайшее время мы обсудим это на общем собрании. Положитесь на меня и отдыхайте спокойно. Ваше сообщение будет принято во внимание.

Поклонившись, она вышла.

— Ну? Что вы думаете? — спросил Креоан притихших друзей. — Кажется, это рассудительные и надежные люди. Не исключено, что они смогут предотвратить катастрофу.

— У них богатый запас знаний, — согласился Ху и сладко зевнул. — Но все же говорить о чем-либо еще рано.

Он повернулся на бок и тут же заснул.

— Чалит… — сказал Креоан.

Но она уже сбросила мантию и залезла в желоб с водой, радуясь возможности смыть морскую соль. Подумав, Креоан решил, что вряд ли он сможет придумать что-нибудь более умное, и последовал ее примеру.


XVIII


Утром их разбудил тот же юноша, который вечером приносил им еду. На этот раз он принес на подносах одинаковые на вид шарики величиной с кулак — когда их разрезали, они оказывались наполненными различной начинкой: одни сладкие, другие кислые, третьи соленые, но все чрезвычайно вкусные. Через некоторое время пришла Лианг-Лианг. Судя по тому, как она выглядела, выспаться этой ночью ей не удалось. Нетерпеливо ожидая, когда они закончат завтрак, она тем не менее не торопила их и, пока они ели, рассказывала о происхождении и жизни своего общества, тонко намекая, что культ Историков существует не только там, откуда пришли Креоан и Чалит. После этого она все-таки сообщила друзьям, что с ними хочет встретиться Кионг-Бину: новость, которую они принесли, его весьма заинтересовала.

Боясь показаться невежливыми, а главное — желая поскорее узнать, действительно ли здешние люди готовы бросить вызов падающей звезде, путешественники прервали завтрак и немедленно отправились к Кионг-Бину на аудиенцию. По дороге Креоан засыпал Лианг-Лианг вопросами о нравах и порядках, существующих в их обществе. Он спросил, почему многие жители носят длинные мантии, причем одни — белые, другие — голубые, а остальные ходят в коротких куртках, и часто в рваных и грязных.

— Мантии, — объяснила Лианг-Лианг, — одежда тех, кто участвует в осуществлении грандиозного проекта, о котором я рассказывала вам вчера ночью. Голубой цвет говорит о том, что этот человек посещает Древа Истории и там собирает воспоминания, которые возникают в мозгу благодаря незаметным нервным импульсам… Но я напрасно вам это объясняю: ведь вы пришли сюда их города, где тоже растут Древа Истории, хотя их и используют для недостойных целей. А белые мантии носят те, кто занимается анализом собранной информации. Они ее суммируют и записывают, где и кем она была получена. Что же касается курток — их носят все остальные. Они вполне могли бы ходить и вообще без одежды, но считается, что одеваться — значит, выражать поддержку проекту. А рваная на тебе одежда или нет — это не имеет никакого значения.

Такая жесткость системы была Креоану не по вкусу, но он подавил сомнения.

— И все-таки что делают те, кто носят куртки? — спросил он.

— Они выполняют работу, необходимую для содержания ученых в нашем обществе, — пожала плечами Лианг-Лианг. — Эта работа, наверное, одинакова во всех частях света: готовить, убирать, носить тяжести, собирать фрукты, ловить рыбу. Она слишком скучна и монотонна, чтобы ею занимались интеллектуалы.

— Значит, вы нам оказали незаслуженную честь, одев нас в эти мантии?

— Я не думаю, что незаслуженную… В конце концов путешественник тоже собирает и анализирует информацию, не так ли? К тому же после того, что вы рассказали вчера ночью, мне стало ясно, что вы — предсказатели, такие же, какими были наши предки, пока вели кочевой образ жизни. Ну вот мы и пришли. Подождите, пожалуйста, я доложу о вас.

— Предсказатели! — взорвался Креоан. — Нет, я…

Но Лианг-Лианг уже вошла в дом. Взволнованный, он стоял вместе с Ху и Чалит перед жилищем Кионг-Бину и с интересом его рассматривал. В доме, очевидно, было несколько комнат — он с трудом помещался между двумя Древами Истории, как их здесь называли, находясь в тени их веток. Его карниз украшали странные символы, и некоторые из них Креоан узнал — их носили на одежде Историки в его городе. Но большинство символов было ему совершенно неизвестно — вероятно, они относились к тем периодам прошлого, которыми Историки у него на родине не занимались.

Путешественников пригласили в дом, и они вошли в большой зал, у дальней стены которого на высоком троне с подлокотниками сидел Кионг-Бину. Такого роскошного трона они никогда не видели и решили, что только преклонный возраст Кионг-Бину или его положение дают ему право сидеть на нем. Для посетителей перед троном стояли низкие табуретки; на одну из них села Лианг-Лианг, на две других — мужчина средних лет, представленный как Ненг-Иду, и ясноглазая девушка с живым лицом — Кионг-Ла, внучка Кионг-Бину.

Глава общества поздоровался с путешественниками и задал несколько вежливых вопросов относительно их здоровья, отдыха и прочего. Все это Лианг-Лианг аккуратно перевела, и, наконец, беседа коснулась главного. Первая же фраза хозяина повергла Креоана в уныние, хотя те несколько слов, сказанные Лианг-Лианг у входа в дом, должны были его подготовить.

— Я понял, что ты — могущественный предсказатель, — сказал Кионг-Бину, обращаясь к Креоану, — и предсказал, что с неба упадет звезда и не даст нам завершить нашу работу. Прорицание, увы, — утраченное нами искусство. Вероятно, это произошло потому, что такое глубокое погружение в прошлое, как наше, не может сосуществовать с предсказанием будущего. Но, разумеется, нас это очень волнует, и мы хотели бы узнать как можно больше.

Креоан взглянул на своих товарищей и увидел, что они также разочарованы, как и он. Реакция же окружения Кионг-Бину была иная. Ненг-Иду сидел с таким выражением лица, будто сообщение о грядущем конце света его совершенно не касалось, но на лице Кионг-Ла Креоан уловил живейший интерес.

— Не совсем правильно называть меня предсказателем, — проговорил он после паузы. — Я изучаю небо, а не предсказываю будущее. Попытаюсь объяснить, что привело меня к такому печальному пророчеству.

* * *


Так начался самый тягостный день в его жизни. Ему было тяжелее, чем даже тогда, на борту лодки с маленькими человечками, когда он думал о возможных последствиях своей болтливости. Этот день был тягостнее даже тех дней, когда он пытался вызвать интерес к открытию у жителей родного города. Сейчас он испытывал другое. Не говоря о том, что после каждой фразы он должен был ждать, пока Лианг-Лианг переведет ее, у него было ужасное ощущение непреодолимой пропасти между тем, что он говорил, и тем, как они понимали его слова. Причем все они, включая и Лианг-Лианг.

И это происходило не потому, что они были невежественны. Нет, эти люди были хорошо осведомлены в области астрономии, хотя некоторые слова — такие, как «телескоп», были Кионг-Бину незнакомы, и значение их приходилось объяснять. В пользу этих людей говорило и то, что они не жили лишь ради настоящего. Креоан считал, что общество, интересы которого сконцентрированы на изучении периода истории продолжительностью в сотни тысяч лет, должно иметь широкие взгляды. Кроме того, уважая способность предков предвидеть будущее, эти люди перенесли свое отношение и на пришельцев.

Но все же в их реакции на известие о близком конце света не было и следа того, что испытали Чалит, Креоан и даже Ху — этого чувства грядущей трагедии, из-за которого они и отправились в путь. Общий тон обсуждения был спокойным, лишенным каких бы то ни было эмоций, как будто речь шла о том, что случилось десять тысяч лет назад.

Кионг-Ла, похоже, более, чем другие, ощущала важность того, о чем он говорил, однако не смела сказать ни слова — по некоторым случайным фразам Креоан понял, что девушка оказалась здесь лишь потому, что упросила деда разрешить ей встретиться с пришельцами.

Наступил полдень. Принесли всевозможные кушанья. Беседа продолжалась с обстоятельностью, сводящей с ума: задавались вопросы, и прежде чем ответить на них, собеседники долго выясняли, в одинаковом ли смысле они употребляют те или иные слова. Соответствуют ли понятия «телескоп», «звезда», «годы», использованные Креоаном, терминам, которые употреблялись четырнадцать тысячелетий назад. Все более и более раздражаясь, Креоан взглянул на Кионг-Ла и удивился: она кусала губы и качала головой, показывая, что хорошо понимает, как ему скверно.

Ху тоже до смерти надоели все эти разговоры, и в конце концов он не выдержал.

— Пожалуйста, спросите Кионг-Бину, — обратился он к Лианг-Лианг, изо всех сил стараясь быть вежливым, — понимает ли он, что Креоан говорит правду, а если понимает, то собирается ли что-нибудь предпринять?

Лианг-Лианг с удивлением посмотрела на него.

— Что-нибудь предпринять? — переспросила она с таким видом, будто Ху сказал что-то неприличное.

В это мгновение на Креоана снизошло озарение: он понял, что будет дальше, и тут же пожалел, что понял.

— Да, предпринять! — выкрикнула молчавшая до сих пор Чалит.

— Но ведь я уже говорила, — терпеливо сказала Лианг-Лианг, — мы созываем общее собрание, на котором обсудим это как можно подробнее.

— И ничего больше?! — изумилась Чалит.

— А что возможно еще? — Лианг-Лианг была удивлена.

— Мы не знаем, — сказал Ху. — Но кто-нибудь из ваших ученых, может быть, знает?

— Это и выяснится на собрании, — Лианг-Лианг явно успокоилась. — Вполне возможно, что у кого-нибудь найдется дополнительная информация, и мы с радостью передадим ее вам. Знаниями нужно делиться — это основной принцип нашего общества.

Ху, Чалит и Креоан обменялись взглядами.

— И больше вам ничего не нужно? — спросил Креоан.

— Вы поделились своими знаниями с нами, мы поделимся своими с вами, что же еще?

В этот момент Кионг-Бину что-то сказал, и Лианг-Лианг перевела ему разговор. Чалит, еле дождавшись паузы, спросила:

— А собираетесь ли вы действовать, обретя новые знания?

Лианг-Лианг была потрясена до глубины души.

— Действовать? — переспросила она.

— Конечно! Вдруг окажется, что можно что-то сделать…

— Вы предлагаете нам испачкать руки трудом? — прервала Лианг-Лианг Чалит.

— Конечно, если…

— Ничего не конечно! — с негодованием крикнула Лианг-Лианг. — По-моему, вы превышаете права гостей! — Во-первых, вы заранее осуждаете решение общего собрания. Во-вторых, вы предлагаете делать нам неинтеллектуальную, черную работу. В-третьих, если я ошиблась во втором предположении, просите предоставить вам людей, чтобы они выполняли черную работу для вас! Но наше маленькое общество не может жертвовать никем ради чужих дел.

Это было уже чересчур.

— Но это работа не для нас! — с возмущением воскликнул Креоан. — Это работа для того, чтобы спасти планету Земля и всех живущих на ней, включая и вас! И если окажется, что кто-то, действительно знает способ, как спасти Землю, неужели Кионг-Бину не прикажет, чтобы…

— Достаточно! — прервала его Лианг-Лианг. — Продолжать эту дискуссию не имеет смысла. То, о чем вы говорите, было возможно лишь в варварские периоды истории. Я не могу представить себе Кионг-Бину, приказывающего ученым испачкать руки! Это просто неприлично!

Она вскочила с табуретки и начала что-то возмущенно говорить Кионг-Бину и Ненг-Иду. Их лица стали каменными, они тоже поднялись, поспешно раскланялись и покинули комнату. Лианг-Лианг, стараясь не встречаться с гостями взглядом, последовала за ними. Кионг-Ла, однако, уходить не спешила. Она улыбнулась Креоану и спокойно проговорила:

— Не переживайте! Мой дед абсолютно консервативен, он никогда не заглядывает вперед дальше, чем на шаг. Поэтому и окружил он себя людьми такого же склада. Но не все здесь такие. У меня есть друг, его зовут Паро-Мни. Он знает, как нужно себя вести на собрании, и у него будет возможность проявить свои таланты. Посмотрим, права ли я. Все будет хорошо, не переживайте!

Она опять улыбнулась и ушла.


XIX


— Не могу понять этих людей, — проворчал Ху, наверное, в тысячный раз.

Креоан вздохнул:

— Я тебе высказал свое мнение! По-моему, они так долго занимались изучением прошлого, что забыли о простой истине: всё когда-то происходит впервые. Они легко прогнали темнокожих вояк, поскольку проделывали это уже не раз, но, оказавшись в ситуации, не имевшей прецедентов, они просто не в состоянии ее воспринять и надеются, что она разрешится сама собой. Похоже, сегодняшнее собрание будет для них непростым.

— Чем бы ни кончилось это собрание, — сказала Чалит, — я сомневаюсь, что от них будет какая-нибудь практическая польза.

— Боюсь, что ты права. Но, как сказал Ху, у них огромные запасы информации. Даже если они откажутся делать что-то сами, боясь «испачкать руки», они, возможно, направят нас к кому-нибудь другому, не такому брезгливому.

— Вполне может быть, — обрадовалась Чалит. — Я об этом не подумала.

— Всё выяснится очень скоро, — пробормотал Ху. — Сюда идет Кионг-Бину.

Они сидели на высоком деревянном помосте в центре небольшого естественного амфитеатра, расположенного в стороне от моря.

Амфитеатр был заполнен людьми — их тут было две или три тысячи, все в длинных белых и голубых мантиях элитарных ученых. Самые молодые из них сидели прямо на траве, покрывавшей склоны, а те, кто были старше, — на табуретках или подушках под тентами, спасавшими их от солнца. Были здесь и простые люди — им разрешалось слушать, но не говорить — и то только в том случае, если они в это время были свободны от своих обязанностей. Все они, в коротких куртках, стояли по краю амфитеатра.

Возможно, и было нечто приятное в простоте и определенности жизни этих людей, но Креоан опасался, что и культура их так же жестка, как их отношения. А он не однажды слышал от Моличанта, что негибкое общество непременно разваливается и кому-то приходится на руинах собирать из кусков новые структуры, прежде чем общество начнет возрождаться.

Кионг-Бину, холодно кивнув путешественникам, занял место в центре помоста. С ним пришли Лианг-Лианг и Ненг-Иду, которые тоже взглянули на друзей холодно и отчужденно. После вчерашней встречи Лианг-Лианг избегала их, проследив, однако, за тем, чтобы они нашли дорогу к своему жилищу. Они надеялись, что Кионг-Ла подойдет к ним и представит их Паро-Мни — своему другу, о котором она говорила, и что ему, может быть, удастся склонить собрание на их сторону, но она не появилась.

Никто из них от этой дискуссии не ждал ничего хорошего. Изучая глазами толпу, Креоан пытался найти Кионг-Ла, но не мог — должно быть, она сидела слишком далеко, и узнать ее среди почти одинаковых золотокожих людей было невозможно.

Собрание началось с длинного и подробного вступления Кионг-Бину, голос которого, хоть и не слишком сильный, был везде хорошо слышен. Видимо, он привык говорить в этом амфитеатре и автоматически приспосабливался к естественному резонансу каменной чаши. Говорил он, разумеется, на родном языке, и Лианг-Лианг, сидевшая рядом с путешественниками, переводила им его речь бесцветным голосом. Креоан даже засомневался, правильно ли она переводит, но тут же решил, что не в ее характере обманывать и притворяться.

Как и следовало ожидать, Кионг-Бину начал свою речь с замечания, что каждый, кто делает предсказания, является предсказателем, таким же, какими были их предки, но в остальном его пересказ событий был совершенно точным. Он описал прибытие путешественников, упомянул о грозной звезде и в заключение рассказал о предсказании Креоана.

После этого выступило несколько человек из амфитеатра с кое-какими дополнениями и пояснениями. Это, как понял Креоан, были специалисты по тем периодам истории, когда пользовались приборами, подобными телескопу, и когда существовали такие понятия, как межзвездное расстояние. Выступления были вполне разумными, и Креоан снова начал надеяться.

Это был пролог к обсуждению, и продолжался он около часа. После этого Кионг-Бину предложил путешественникам высказаться, чтобы собрание, узнав все подробности, могло вынести правильное решение. Креоан встал и заметил, что в разных местах аудитории тоже поднялись люди — как объяснила Лианг-Лианг, это были переводчики, готовившиеся переводить речь Креоана для тех, кто не знал его языка.

— Когда мы отправлялись в путь, — начал Креоан, — мы хотели всего лишь найти кого-нибудь, кто разделил бы с нами печаль о Земле, которая скоро должна будет погибнуть. Но с каждым днем нам становилось всё яснее: это само по себе бессмысленно. Мы поняли, что должны искать способ, как предотвратить катастрофу. Нам неизвестно, был ли в истории случай, чтобы маленький народ нашел в себе силы изменить курс звезды, но вы, изучившие историю доскональнее, чем кто бы то ни был, обладаете таким знанием.

Он подождал, пока переводчики перевели его слова, и хотел было продолжить, но в этот момент кто-то крикнул:

— Он прав! Мы должны им помочь! Дай мне слово, Кионг-Бину!

Старый руководитель нахмурился:

— Не кажется ли тебе, что ты перебиваешь гостя, Паро-Мни? — недовольно спросил он.

Услышав это имя, Креоан поспешно сказал:

— Я с радостью его выслушаю.

— Хорошо, — вздохнул Кионг-Бину, и Паро-Мни поднялся с места.

Теперь Креоан увидел и Кионг-Ла, сидевшую рядом с говорившим — высоким мужчиной с копной непричесанных волос, которые он все время откидывал назад.

— Друзья, мы посвятили свою жизнь осуществлению грандиозного проекта — анализу Истории Человечества. Если произойдет катастрофа, вся наша работа окажется бессмысленной и пропадет зря. Поэтому мы должны на некоторое время оторваться от своих занятий и попытаться найти необходимые знания, чтобы…

Ему не дали договорить. В амфитеатре разразилась буря. Лианг-Лианг без всякого выражения переводила некоторые выкрики:

— Мы не можем оставить нашу работу!

— Неужели мы испачкаем руки черной работой?!

— Не желаем, чтобы наши дети были рабами!

С невыразимым удивлением Креоан смотрел на бушующую толпу. Не сошли ли эти люди с ума?

— Я хочу ответить Паро-Мни, — бесстрастным голосом сказал Ненг-Иду, сидящий на помосте.

Кионг-Бину кивнул в знак согласия, и Ненг-Иду заговорил.

— Я не согласен с тобой, Паро-Мни. Мое мнение — это подает нам знак неумолимая судьба. За те двести восемьдесят восемь лет, которые остались человечеству, мы как раз должны завершить наш труд! Подразумевается, что когда закончится изучение Истории Земли, будет выполнена цель человеческого рода. Мы не должны отвлекаться. Мы обязаны завершить наше славное дело, и после этого ничто для нас уже, не будет иметь значения.

Энергичные кивки и крики поддержки были ответом на выступление Ненг-Иду. Ху заскрежетал зубами, а Чалит с такой силой сжала пальцы Креоана, что ему стало больно.

Однако Паро-Мни остался стоять, ожидая, пока затихнет шум и, когда всё успокоилось, сказал:

— Кионг-Бину, я не закончил. Могу я продолжать?

Кионг-Бину недовольно кивнул.

— Я хочу возразить Ненг-Иду! — решительно начал Паро-Мни. — Досконально изучив историю, можно сделать единственный вывод: так называемая «неумолимая судьба» есть не что иное, как порождение человеческой слабости. Неужели мы настолько бессильны? Неужели мы готовы смириться с мыслью, что наши дети, которые, если пользоваться вашей терминологией, никогда не станут рабами, — будут сожжены заживо? Нам должно быть стыдно перед отважными пришельцами, которым, может быть, не хватает знаний, которым, может быть, не хватает силы, но которые в избытке наделены ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬЮ!

Он провел рукой по волосам и сел. Споры вспыхнули с новой силой, и скоро стало ясно, что Кионг-Бину уже не в состоянии их погасить. Это продолжалось так долго, что Лианг-Лианг оставила попытки переводить то, что говорили разгоряченные ораторы. И когда все уже вконец обессилели, сквозь шум прорезался спокойный звонкий голос Кионг-Ла.

— Я предлагаю компромисс, — сказала она, обращаясь к деду. — Я могу говорить?

— Что ж, говори, — сказал старик, пожав плечами.

— Вы видите, что мнения разделились и собрание не может принять решение. Я думаю, каждый должен поступать так, как ему диктуют его убеждения. Пусть тот, кто хочет, поможет пришельцам в поисках информации. Пусть остальные, которые не хотят этим заниматься, вернутся к своим обычным делам.

Последовала долгая пауза, напряжение спало, и люди, удовлетворенно кивая головами, начали вставать с мест. Кионг-Бину объявил, что это единственно правильное решение, и закрыл собрание.

Как только он, а вслед за ним и Ненг-Иду ушли, Паро-Мни и Кионг-Ла подошли к помосту.

— Ну, — с улыбкой сказал Паро-Мни, — как вам понравилось наше прекрасное общество ученых?

Ху больше не мог сдерживаться.

— Если все на нашей планете так же близоруки, — с негодованием воскликнул он, — пусть они поджарятся на гигантском костре — ради таких не стоит даже пошевелить пальцем.

— Но все-таки мы кое-чего добились, — сказала Кионг-Ла. — Мы наставили нос моему деду и этому самодовольному дураку Ненг-Иду. Вы когда-нибудь встречали подобную надменность? Даже Геринты не считали свои идеи высшим достижением человеческого разума!

— Но чего мы, собственно, достигли? — осторожно спросила Чалит.

— Многого! — вмешался Паро-Мни. — Теперь вы имеете свободный доступ ко всем нашим Древам Истории. С помощью тех, кто был на вашей стороне, вы сможете найти нужную информацию, и это, вероятно, поможет вам правильно действовать. Конечно, это только начало, и теперь нужно искать людей, которые вам помогут. И если таких наберется хотя бы дюжина, значит, вам повезло.

Креоан рассказал о своем ужасном походе в Древо, или Дом Истории в его родном городе.

— Здесь тоже совершают мысленные путешествия в прошлое? — с тревогой спросил он.

— Мы вас научим, — дружелюбно сказал Паро-Мни. — Чтобы справиться с воспоминаниями, пробуждаемыми Древом Истории, необходима большая дисциплинированность. Но вам потребуется серьезная помощь.

— Скажите, — хмуро проговорил Ху, — существуют ли на самом деле где-нибудь такие люди, которые, если понадобится, вместе с нами решатся бросить вызов звезде?

— Разве вы не встречали таких людей во время путешествия? — в свою очередь спросила Кионг-Ла.

— Если бы мы их встретили, разве мы оказались бы здесь? — резонно заметил Ху.

— Нет, я думаю, таких людей нет, — задумчиво сказала Кионг-Ла. — Во всяком случае на этом берегу. Южнее нас расположен только гигантский остров, но там живут лишь свирепые звери. На западе от нашей границы — континент. Именно там человечество пережило свой расцвет в разные тысячелетия. Может быть, где-то там… Хотя рано еще говорить об этом! Бессмысленно обсуждать подробности, не решив главного. Давайте все-таки начнем с нашего побережья. И как можно скорее! Прежде всего надо определить, что мы можем сделать. Никогда раньше мы не пробовали анализировать воспоминания, полученные в Древах Истории, но я думаю, что у нас это должно получиться.

— Тогда чем раньше мы начнем, тем лучше, — сказал Креоан.


XX


По мнению Креоана, Древа Истории были устроены иначе, чем Дома Истории в его родном городе. Очевидно, это объяснялось тем, что в течение последних столетий их использовали для различных, непохожих целей. Так, здесь имелись даже карты, начерченные еще до эпохи Лимерианской Империи, на которых были отмечены основные вехи десяти предыдущих тысячелетий, а также указано, в каком Древе и в какой точке его внутренних переходов человек того или иного склада легче реагирует потоком нервной энергии на информацию о прошлом. Несмотря на все упражнения и проверки, которым его подвергали Паро-Мни и Кионг-Ла, Креоан все же чувствовал себя напряженно, когда впервые рискнул посетить Древо. Обнаружив, что на этот раз его не захватывает беспорядочный поток воспоминаний и что ему удается сохранить в нем свое сознание, он успокоился и с готовностью занялся познанием. Он даже начал чувствовать то очарование, для определения которого Моличант так и не смог найти слов. Но задача, стоявшая перед ним, требовала безотлагательных действий, и он, не сопротивляясь, растворился в столпотворении видений, вызываемых Древом.

Чалит тоже вошла во внутренние коридоры прошлого, открывшиеся перед ней, но она всегда оставалась человеком сегодняшнего дня, и это защищало ее от одержимости. Реакция Ху была иной, поскольку он испытывал горечь от мысли, что его род давным-давно превращен в сухую ветвь человеческого древа.

Однако он не искал способа это изменить. Он был слишком практичен и понимал, что вся его семья, за исключением его самого, счастлива, несмотря на рутинную, продолжающуюся в течение многих поколений работу. И решать дальнейшую судьбу их рода должен был не он, а неумолимое время. Уважая душевные страдания Ху, Креоан и Чалит никогда не говорили с ним о его семье и о Мэдал, чье вторжение в жизнь общины, вероятно, помогло их безболезненному уходу.

Так, после долгих дней предварительных упражнений и приготовлений, началось самое глубокое и всестороннее изучение прошлого, какое когда-либо предпринималось людьми.

* * *


Лимерианской Империи, как известно, предшествовала эпоха Великих Геринтов, которые сосредоточили усилия на превращении своего народа в единообразное стадо. О последствиях этого у Креоана остались самые удручающие воспоминания.

До Геринтов были Люкотиды и Претамканцы. Они поделили всю планету между собой и пользовались тепловым циклом атмосферы, чтобы снабжать энергией свои гигантские дрейфующие в океанах города. Именно в это время, как с удивлением обнаружила Чалит, существа, с которыми она подружилась в море, впервые встретились с людьми, но это были еще не те люди, чьи разрушенные города посетил Глир. Те были поздними декадентами, несмотря на все его хвастовство их великими достижениями.

А до этого была эпоха Тимолетров и Гвамов, а также Тридвелионов, похожая и в то же время непохожая на тысячи других культур. До них на Земле властвовали Миноговористо — люди, использовавшие облака в качестве занавеса для театра теней над целыми континентами. Однако их деятельность, как и деятельность их преемников, остановилась на границе космоса.

До этого царствовали Дозы, Глигли и Нгротор, а до них — Чатрик, которые занимались посадками на земле лесов из лишайников-мутантов, привезенных с ныне уже не существующей Луны. Эти растения, быстро одичав, переварили всю субстанцию спутника Земли и превратили в органический материал, который разлетелся и пропал, оставив облако частиц, указывающих на то, что раньше это было твердое тело. Кроме того, эти люди строили пирамидальные нежилые дома, так называемые храмы, на бесплодной почве Марса для целей, понятных только им самим. Нет, такие люди вряд ли бы могли заставить звезду свернуть с пути…

* * *


Прошло полгода. Креоан, Чалит и Ху уже не вели счет времени, поскольку научились не хуже, чем Паро-Мни и Кионг-Ла перепрыгивать через воспоминания, плотным слоем покрывающие века. Они бродили по эпохам, схватывая одно здесь, другое там и отбрасывая всё несущественное. Просыпаясь в одну эпоху и засыпая в другую, они и не заметили, насколько незначительным им стало казаться то, что происходит сейчас или будет происходить когда-нибудь. Теперь они уже не стали бы так категорично судить о людях, не желающих думать о сегодняшнем дне.

Эпохе Чатрик предшествовали Пледовцы, которые долгие века боролись за господство на Земле с расой ящероподобных людей, возникшей на руинах исчезнувшего государства. Гуманные Пледовцы целых пять столетий приспосабливали жаркую планету Венеру для жизни этих существ, а потом переправили их туда.

Может быть, они?.. Нет, вряд ли. Все пятеро исследователей, тщательно изучив этот период, единодушно решили, что и Пледовцам было бы не под силу свернуть с курса планету, не говоря уже о звезде.

Итак, они двигались все дальше и дальше в прошлое, мимо Кинкаканов, Двигов, Комбара Комита, Тнаб — маленьких обществ, которые оставили после себя лишь одну легенду и несколько домов. Потом были Умфтити, чьи дома росли так же, как дом, в котором жил Креоан. У Умфтити в обращении с растениями существовали навыки, которые они сами не до конца понимали, как будто ген, осуществляющий связь с растениями, неожиданно на короткое время возник у всего населения планеты, однако никогда не имел отношения к рациональному сознанию. Поэтому, когда Умфтити канули в Лету, их деревья остались стоять в ожидании периода Усовершенствования Человека, который наступил лишь двадцать девять тысяч лет спустя. Именно тогда вновь понадобились живые насаждения, и в связи с этим были открыты заново.

Именно Умфтити и изобрели Древа Истории, но, как это ни парадоксально, они не были способны постигнуть то, что сами изобрели, и их преемники Тнабы так и не поняли ничего из того, что было сделано до них. Поэтому Древа Истории были оставлены на долгие тысячелетия.

Креоана заинтересовало, не город ли Тнабов, заросший теперь страшными дождевиками, был уничтожен метеоритом, который образовал долину, где родичи Ху выращивали мясо. Но, конечно, после такой катастрофы никого не осталось в живых, и поэтому можно было лишь догадываться о том, что произошло.

Волны человечества одна за другой прокатывались по планете, и постепенно выявилась закономерность: эпоха машин и механизмов непременно сменялась эпохой деятельности живых существ и длилась до тех пор, пока желание работать в этих существах не угасало, затем культура дегенерировала и возвращалась к машинам. Этот порядок не всегда соблюдался: иногда падение биологической культуры сказывалось и через две, три, пять и более эпох. Но в основном закономерность сохранялась. Ближе, чем другие, к комбинации обоих направлений подошли Люкотиды и Претамканцы, однако и они недалеко продвинулись в изучении материи, поскольку, как и многие до них, были захвачены единственной идеей, и в результате — саморазрушились.

Всё более и более разочаровываясь, путешественники перескакивали через большие периоды, в которых тоже были пустые промежутки, а это значило, что целый континент мог оказаться неучтенным, — такое случалось в эпохи, когда культура умирала. Друзей угнетало, что какая бы сила ни вызывала видения прошедших веков в сознании современного человека, эти видения зависели не от самого человека, а от сохранности в настоящее время ствола, относящегося к данной эпохе. Поэтому можно было допустить, что целые общества оказались скрытыми от исследователей.

Но утешало то, что предмет их поисков скорее всего находился в технически оснащенной культуре, а поскольку именно таковые и распространялись на земле, можно было надеяться, что они не ускользнули от их взгляда.

Однажды путешественники наткнулись на эпоху Мув, жители которой пятьдесят тысячелетий назад предприняли попытку изменить движение планеты Меркурии, чтобы спасти своего деспота-правителя от неприятного предсказания. Это было уже похоже на то, что они искали, однако Мув с поистине грандиозной задачей не справились. Это привело их в состояние такого уныния, что все они погибли в ужасной войне, которая сравняла горы и вызвала погружение в пучину многих островов. Вконец расстроенные, друзья двинулись дальше.

Воспоминания становились все туманнее, поскольку на них накладывалось множество отражений. Очевидно, приближался предел разнообразия, на которое было способно человечество. Случалось, что событие, дающее, наконец, им надежду, оказывалось лишь отблеском культуры, находившейся в тысяче, пяти тысячах, двадцати тысячах лет от него, и уже было невозможно выделить незатуманенную группу истинных фактов. Но все же несколько великих культур ярко выделялись из общего ряда: Куреилы, Ломрилы, Слаффы — все они пытались лететь к звездам, хотя по-настоящему это никому из них так и не удалось.

Прошел год, и однажды во время вечерней еды, когда они, как обычно, обменивались информацией, полученной за день, Паро-Мни сказал:

— Похоже, что перед нами непроходимый участок. Плотность данных на нем такова, что все наши ученые вместе взятые вряд ли смогут ее преодолеть, если, конечно, когда-нибудь заберутся так далеко. Смешение событий многих тысячелетий — это проблема, о существовании которой мы и не подозревали.

— Но как можно было это предвидеть? — сказала Кионг-Ла. — За тысячу лет историки дошли лишь до Лимерианской Империи. А мы сейчас углубились в прошлое на семьдесят — восемьдесят тысяч лет.

— Допустим. Но теперь мы приблизились к цивилизациям, которые, возможно, имели ключ к тому, что мы ищем. Было бы обидно, если бы они так и остались в тумане.

— Почему они, а не кто-нибудь еще до них? — поинтересовался Ху. — Можно предположить, что когда-то была… порода людей, если можно так выразиться, которые слышали зов звезд и откликались на него! А потом они вымерли…

— Такие люди не могли вымереть, — сказал Креоан. — Об этом говорит даже то, что ты бросил привычную жизнь и пошел вместе с нами.

— Мне кажется, — проговорила Кионг-Ла, — что ученые постепенно теряли интерес к изучению неорганических веществ. Противоположное направление, занимающееся изучением самого человека, оказалось более перспективным. Оно представлено и в нашем обществе с его тысячелетним проектом.

— Нельзя разделять эти два направления, — возразил Паро-Мни. — Я всегда так считал, а падающая на Землю звезда лишний раз это подтверждает. Какой смысл пытаться постичь человечество, если не останется ни одного человека, чтобы объективно все оценить?

— По-моему, полный провал, — устало сказала Чалит. — В доступном нам участке исторической памяти нет даже намека на то, как спасти Землю. Но даже если бы такая возможность и существовала, на свете нет никого, кто бы мог ею воспользоваться.

— С этим я не могу согласиться, — прервал ее Креоан. — Не кажется ли тебе странным, что повторяющийся цикл, который явно существует, оставался на одном и том же уровне вплоть до периода Усовершенствования Человека? Значит, было целое тысячелетие неподвижности и окостенения. Похоже, дольше оставаться в таком состоянии человек просто не может. Если цикл не нарушен, то я утверждаю, что где-то на Земле есть люди, которые строят с помощью механизмов и изобретают машины. Не могут все быть помешаны на прошлом или деградировать, как темнокожие человечки.

— Как долго живут Древа Истории? — неожиданно спросил Ху. Паро-Мни непонимающе уставился на него.

— Ну… Точно мы не знаем. Эти деревья Умфтити сеяли в своих рощах двадцать девять тысяч лет назад, но не было никого, кто бы это описал.

— Все же давайте вернемся во времена Умфтити, — сказал Ху.

— В какой-то момент этого периода какой-то человек, вероятно, вошел в Древо и заглянул в прошлое, которое теперь загромождено воспоминаниями тридцати тысяч лет, — предположил Ху, и все с облегчением захохотали, словно кто-то отменил висевший над ними приговор.


XXI


Такой человек, действительно, существовал, но произнести его имя они не могли, поскольку оно обозначалось щелканьем языка и мимикой. Образ жизни этого человека, его поведение, манера говорить тоже казались странными. Он был жрецом культа, поклонявшегося давно исчезнувшему животному, и носил звериную шкуру, а волосы его прилеплены к черепу глиной. Но он был убежден, что воспоминания — это видения, вызываемые дьявольскими духами, и, войдя в Древо, рассмотрел прошлое до последнего предела.

Он видел Куреилов, Ломрилов и Слаффов, но они были последние из цивилизаций, отправлявшихся к звездам. Только Слаффы достигли успеха, в том смысле как они это понимали, поскольку их целью было просто убедиться, что звезды — это, действительно, звезды, такие же, как земное солнце. Они совершили единственное путешествие, которое стоило одному человеку здоровья и жизни. Когда их предположение относительно звезд подтвердилось, Слаффы потеряли к ним интерес и переключились на что-то другое.

Это была странная культура. В ней существовали не только научные догмы, такие, как утверждение, что звезды — те же солнца, но и чрезвычайно развитая техника. Подмастерье в деревенской кузнице мог за один день выплавить, отлить и собрать двигатель, который согревал и освещал его дом. Но в то же время он мог не иметь представления о географии собственной страны. Беднейший из бедных жил в невероятном комфорте: он спал на мениске между двумя слоями воздуха, теплыми и сухими даже тогда, когда дождь стучал по крыше. Юноша, разлученный с возлюбленной, мог оставить ей на память движущуюся куклу, произносящую слова любви его голосом.

Не останавливая внимания на людях, творящих чудеса, искатели всё дальше и дальше проникали в прошлое, желая узнать, какая уникальная культура продвинулась так далеко, что чудеса остались после нее просто как осколки. Так как наследство этой культуры полностью исчезло еще до расцвета Мув, можно было предположить: во времена Куреилов существовала лишь часть первичной массы знания. Тогда считалось само собой разумеющимся, что люди небольшого городка могут строить космические корабли и посылать их к Луне для удовлетворения своих потребностей в руде.

Но, углубляясь все дальше в прошлое, искатели больше не встречали этих чудес. Существовал лишь один ряд, состоящий из семи культур, в которых умение управлять космическим кораблем было всеобщим, и многие люди свободно этим пользовались. В конце концов друзьям пришлось согласиться с тем, что говорил Ху: очевидно, когда-то существовала категория людей, которые были очарованы пустотой, безгранично простиравшейся вглубь Вселенной, — и они с радостью приняли ее вызов. Что случилось потом? Почему это очарование исчезло? Может быть, просто потому, что полеты в космос стали обычным делом и уже не могли действовать на воображение? Это казалось невозможным! Галактика была слишком велика, и не верилось, что все эти семь культур ограничились изучением лишь небольшого, доступного им участка Вселенной.

Видения вновь стали туманными. Воспоминания Древа были замутнены непониманием того, что происходило во времена Умфтити. Не прошло и месяца, как они снова оказались перед непроходимым участком — таким же смутным, как предыдущий.

Они не сразу смирились с провалом. Перед ними мелькнул один многообещающий факт, который мог бы объяснить, кто оставил для преемников такое фантастическое наследие знаний и навыков и где знания достигли своей кульминации. Это была гора, громадная и необъятная гора, вокруг которой легенды теснились, как спелые плоды на дереве. После эпохи, летавшей в космос, остались предания. В них говорилось, что каждый космический корабль, летящий к звездам, должен стартовать с единственного места на планете, а именно — с этой горы. Уверенность в этом у людей последующих веков была так велика, что хотя космические корабли то и дело разбивались о вершины окружающих гор, гигантские усилия общества были направлены на уменьшение высоты соседних гор, а не на изменение высоты и очертаний именно этой вершины. Изменение конфигурации гор вызвало подъем магмы и извержение нескольких вулканов, и к эре Слаффов все эти драматические события были забыты.

Забыты, пока тот человек из Умфтити не удалился в изгнание и не отправился далеко на запад с единственной целью — найти ту самую гору. Хотя он был суеверен и, кроме того, абсолютно не разбирался ни в каких механизмах более сложных, чем колесо и рычаг, древняя легенда так притягивала его, что он решился на это путешествие. Скорее всего оно ему стоило жизни и к тому же вдалеке от человеческого общества, поскольку дальше след его терялся, и путешественники не нашли больше никаких упоминаний о его судьбе.

Хотя они и не обсуждали этот факт, им одновременно пришла в голову одна и та же мысль, и, когда это выяснилось, все пятеро испытали огромное облегчение.

— Я вижу в этом большой смысл, — сказал Паро-Мни. — Трудно представить, что где-то в мире методы изучения прошлого с помощью Древ Истории развиты лучше, чем у нас. Тысячи лет детального изучения истории должны были, очевидно, довести технику до абсолютного совершенства. И если мы достигли черты, за которой уже нельзя получить достаточно четкой информации, то к тому же самому должен был прийти любой другой исследователь. Нужно искать другой путь. Надеюсь, все согласны?

— Согласны, — ответил за всех Креоан. — Хотя я особо не надеюсь, что гора поможет нам справиться с нашей задачей. Гоняться за тенью, за легендой — занятие бесплодное.

— Завтра я скажу деду, что мы должны уйти, — сказала Кионг-Ла. — Не думаю, что он слишком огорчится.

— И все остальные тоже, — покачал головой Ху. — Больше всего они хотят забыть об опасности, грозящей Земле, а пока мы здесь, им все время об этом напоминают.

На следующий день они с тревогой ожидали Кионг-Бину, который, как обычно, явился в сопровождении Ненг-Иду и Лианг-Лианг. Кионг-Ла была права: старик не слишком расстроился из-за предстоящей разлуки с гостями. Но узнав, что его внучка собирается уйти вместе с ними, он опечалился. За долгие месяцы, проведенные здесь, путешественники довольно хорошо освоили местный язык, и, чтобы понять разговор Кионг-Ла с дедом, переводчик им уже не понадобился.

— Неужели, внучка, ты, действительно, уйдешь? — воскликнул Кионг-Бину.

— Да, — твердо ответила Кионг-Ла.

— Но зачем? Какова цель вашего путешествия? — напирал старик. — Неужели вы всерьез надеетесь встретить людей, строящих машины? Вы думаете, что за два века они найдут способ изменить траекторию полета звезды?

— Но мы наверняка не найдем таких людей, если останемся здесь! — возразила Кионг-Ла.

— Вы можете не найти их и в вашем походе! Что вы тогда будете делать? Даже если доберетесь до своей горы? Прочесывать континенты в поисках людей, которых, возможно, вообще нет на свете?

— Если в мире нет никого, кто готов совершить невозможное, нам придется смириться с судьбой Земли, — пожала плечами Кионг-Ла.

— Пока вы занимались вашими поисками, зима наступила и прошла, потом прошло еще много месяцев. Где же информация, за которой вы охотились?

— К сожалению, ее нет, — ответила Кионг-Ла, и Ненг-Иду злорадно захихикал.

— Я знал с самого начала, — высокомерно сказал он, — что ваши поиски будут напрасны. Пусть вы даже найдете этих воображаемых людей, строящих машины! Какой смысл, если никогда — понимаете, никогда! — не существовала необходимая технология?

— Возможно, такого никогда раньше просто не случалось, и технология была не нужна? — вставил Креоан.

— Ненг-Иду не верит в то, чего никогда не было и что происходит впервые, — сказал Паро-Мни. — К нему никогда в жизни не приходили оригинальные мысли. Но в любом случае никто не может утверждать, что какое-либо знание никогда не существовало. Вполне может быть, что оно существовало, но нам не удается до него добраться, потому что совершенно невозможно проанализировать и обработать всю историю человечества. И твое, Ненг-Иду, любимое предприятие никогда не будет завершено, независимо от того, сгорит Земля или нет.

Ненг-Иду в ярости вскочил на ноги.

— Как ты смеешь насмехаться над целью, ради которой жили и умирали твои предки?! Как ты смеешь говорить это нам, следующим по их стопам? Ты… ты…

Не найдя слов, он бросился на Паро-Мни, схватил его короткими толстыми руками за горло и повалил на спину, опрокинув табуретку. Кионг-Бину испуганно закричал, и все бросились на помощь Паро-Мни, однако справиться с Ненг-Иду удалось только Ху: помогло умение обращаться с бешеными мясными существами. Никто не успел опомниться, как он сбил Ненг-Иду с ног и, скрутив ему руки, сжал стальными пальцами его рот и нос.

Глаза Ненг-Иду округлились от гнева, он попытался освободиться, но Ху держал его мертвой хваткой. От недостатка воздуха лицо Ненг-Иду побагровело, и Ху прошептал:

— Если хочешь дышать, веди себя прилично! Я разжимаю пальцы — дыши! Но если ты еще раз кого-нибудь тронешь или даже просто попытаешься заговорить, я заткну тебе глотку навсегда!

Кионг-Бину был потрясен.

— Почему он это сделал? — с трудом проговорил он.

— Потому, что ваш доверенный не выносит, когда ему говорят правду, — ответил Паро-Мни, потирая горло, на котором ясно были видны следы от пальцев Ненг-Иду. Он ободряюще кивнул Кионг-Ла, которая от испуга не могла произнести ни слова, и продолжал: — По-видимому, есть предел, за которым наши Древа становятся непригодными для изучения прошлого. Это по времени в пять раз дальше, чем период, который вы сейчас исследуете. Но мы уверены, что вы тоже наткнетесь на этот барьер. Очевидно, все-таки существует предел у человеческого разнообразия, и, поскольку все культуры с давнего времени до наших дней мало отличались друг от друга, обертоны более поздних периодов накладываются на более ранние. Именно это нам и помешало. Не думаю, что вы можете нас обвинить в недостатке настойчивости или разума.

Наступила долгая пауза. Ненг-Иду, воспользовавшись ею, попытался что-то сказать, но Ху мгновенно сжал пальцы, и Ненг-Иду замолчал.

Наконец, Кионг-Бину заговорил:

— Что же, внучка, иди! Желаю тебе успеха. Надо смотреть правде в глаза, какой бы горькой она ни была. А я считаю то, что сказал Паро-Мни, правдой. Вы сделали для нас гораздо больше, чем просто указали на новый факт. Я подумывал о том, чтобы сделать Ненг-Иду своим преемником, считая, что его преданность делу наших предков является и преданностью правде. Но я ошибался. Отпусти его, друг Ху. Можете быть уверены, что с этого дня он лишится моей благосклонности.

Ху подчинился, и Ненг-Иду, с трудом сдерживая слезы, поспешно вышел из комнаты.

Кионг-Бину снова сделал паузу, будто взвешивая то, что собирался сказать.

— Я заметил, что вы испытываете презрение к моим соотечественникам, — сказал он наконец, обращаясь к путешественникам. — И я понимаю, почему. В вас есть дух, который отсутствует у многих наших людей, но, надеюсь, присутствует в Кионг-Ла и Паро-Мни. В это трудно поверить, но именно вы спасете нас от нашей же слепоты. Простите нас, мы сделали вашу задачу более сложной, чем она могла бы быть. Скажите, что вам надо для вашего путешествия, и я прослежу, чтобы вас снабдили всем необходимым. Я желаю вам добра от всего моего старого и глупого сердца…


XXII


Несмотря на презрение ученых и предводителей ко всем, кто пачкал руки черной работой, в обществе было достаточно мастеров и умельцев. По приказу Кионг-Бину путешественников прекрасно снарядили для похода и снабдили провизией.

Их путь лежал на запад через земли, которые они теперь знали почти так же хорошо, как если бы не один раз путешествовали по ним. Дело было в том, что многие из земных цивилизаций расцветали и умирали именно в этих местах. Их ландшафт почти не изменился. Равнины и горы, через которые им предстояло идти, миллионы лет простояли в глубокой дреме, а за это время незаметные перемещения пыли и праха разложившихся растений занесли следы человека и подготовили еще одну чистую страницу в мировой книге.

Неумолимость этого процесса угнетала Креоана. Пусть даже их безрассудная затея увенчается успехом, но пройдут века, и люди забудут, что существовала угрожающая Земле звезда, путь которой надо было изменить. На фоне огромных событий, происходящих в природе, даже самые дерзкие человеческие предприятия казались мелкими и незначительными.

Они прибыли сюда весной, прожили зиму, и вот опять наступила весна. Креоан искал утешения в мыслях о том, что прекрасные цветы, окружающие его, возможно, свидетельствуют об умном вмешательстве людей, любящих красоту, в природу. Но в этом было мало утешения, поскольку культура, изменявшая живые существа, по всей видимости, была уничтожена то ли болезнью, то ли холодом, а может быть, и внезапным сотрясением, которые иногда случаются с Землей, — так вздрагивает спящий великан, потревоженный мухой. Креоану казалось, будто он шагает среди обломков мечтаний своих предков, и всё, что он видел вокруг, поддерживало в нем это чувство: равнина, из которой торчали черные руины, как гнилые зубы, показывая, что когда-то здесь был город; осколки пластмассовых и металлических шаров, выброшенные на берега рек, вздувшихся от таяния снегов. Они проходили мимо странного места, где песчаная почва была настолько спрессована, что казалась толстым стеклом, слишком скользким, чтобы по нему можно было ходить. Для чего это было сделано, никто из них не мог понять.

Но даже эти обломки исчезнут, думал Креоан, даже от них не останется и следа.

Когда он поделился с Чалит своими тягостными мыслями, она весело ответила:

— Креоан, ты слишком рано стал пессимистом! Когда ты будешь старым, немощным и слепым — пожалуйста, но не сейчас! Мы взялись за дело, не имеющее прецедентов. Это доказывает, что человеческий род не окончательно утратил способность искать и изобретать.

И кто знает, до какой степени сможет развиться эта способность, если катастрофа будет предотвращена. — Видя, что Kpeоaнa ее слова не успокоили, она добавила:

— В любом случае, эта часть пути показывает, что мы достигли значительного прогресса.

* * *


И это было правдой. Креоан уже не раз жалел, что они с Чалит не были подготовлены к первой части пути так же, как к этой. Лучшие мастера Кионг-Бину снабдили их легкими тентами, раскладными постелями, приспособлениями для готовки пищи, которые, он был уверен, понравились бы Мэдал. Но самое главное — разбивая на ночь лагерь, они могли с уверенностью сказать: «Завтра, после часового перехода, мы придем к небольшому ущелью, которое к настоящему времени выветрилось, так что пересечь его не составит труда», или «По этой дороге идти нельзя, там три тысячи лет назад земля превратилась в пустыню, и, вероятно, она до сих пор бесплодна и камениста», или «Такие деревья, как вон те, впереди, растут только у воды, так что там должна быть река, которую мы ищем».

Однако во время похода с ними всё же случилось небольшое происшествие, испортившее настроение. В прошлом, которое они так долго изучали, на этой территории жили дикие звери и еще более дикие люди. Они боролись друг с другом за добычу, но борьба была слишком неравной, и звери сдались, а многие из них были вообще уничтожены человеком.

Но все же часть животных уцелела: в основном те, которые не соперничали с человеком. Некоторые из них, длинноухие, изящные, пугливые, прятались в кустарнике, если кто-нибудь подходил слишком близко. Другие — худые и длинные, с тонкими ногами — бегали стадами, слишком большими, чтобы обращать внимание на присутствие людей. Были среди них и пухлые, добродушные существа с жирными голыми хвостами и тупыми мордочками, которыми они копались в земле в поисках клубней сочных растений.

От этих существ путешественники узнали, какие корни и листья годятся в пищу, а один толстый уродец, слишком ленивый, чтобы самостоятельно искать корешки, сам увязался за ними. Ему нравилось, что люди не едят выкопанные корни сразу, а складывают их кучкой и потом готовят. Однако он не понимал, как они могут так мало есть: то, что насыщало пятерых человек, для него было лишь легкой закуской.

Некоторое время они терпели его шумное присутствие, надеясь благодаря ему находить самые лучшие клубни, но через несколько дней стало ясно: это он ждет, что его поведут к вкусным корешкам. В конце концов им пришлось отогнать его с помощью факела, но его хрюканье и жалобный визг слышались еще несколько часов, пока он, наконец, не отстал и не отправился домой.

Вид такого количества мяса нагонял тоску на Ху, но у народа Кионг-Ла и Паро-Мни не было принято убивать наземных животных, хотя они и ловили рыбу, поскольку, по их словам, это были существа с холодной кровью. Это различие Ху считал слишком тонким, так же, впрочем, как Чалит и Креоан, но помня об огромной помощи, которую их новые товарищи им оказали, они терпели эту причуду.

При таком изобилии животных оставалось загадкой, что же могло случиться с людьми, которые раньше населяли эти земли. Не было видно никаких следов последних людей — только останки давно исчезнувших народов. Тем не менее друзья не падали духом. Даже Креоан приободрился и со всеми вместе уверенно шагал от рассвета до заката, преодолевая долгие, бесконечные мили.

Иногда Креоан удивлялся, что они решились предпринять такое сложное, изнурительное путешествие, не зная, что их ждет в конце пути, и ориентируясь лишь на сказку о горе, с которой космические корабли улетали к звездам. Но действие для них было предпочтительнее ожидания, и это вполне могло служить для них оправданием.

Тем временем…

За сто дней они прошли больше, чем полпути — с каждым днем цель становилась все ближе. Пересекая район с великолепной растительностью, они впервые увидели пейзаж, изменившийся за последние тысячелетия и не похожий на тот, который был нарисован им Древом Истории.

Поперек их пути, от горизонта до горизонта, простирался лес: огромные темно-зеленые деревья со стволами так густо обвитыми плющом, что лес превратился в сплошной непроходимый барьер.

Тем не менее путешественники вошли в него, но, пройдя несколько сотен шагов, поняли, что верхушки деревьев полностью закрывают от них солнце, не говоря уже о звездах, по которым они определяли направление. Пришлось из леса выйти и подняться на холм, чтобы посмотреть, нет ли где-нибудь прохода сквозь эту гигантскую зеленую стену. Но никакого прохода они не увидели. Граница леса была безукоризненно ровной, и он поэтому казался искусственным, хотя вполне могло быть, что он просто повторяет очертание территории, богатой какими-то микроэлементами. Но так или иначе, лес не давал им идти дальше.

Солнце уже перевалило через зенит. Имело смысл остаться на этом месте до утра. Пока еще было светло, они совершили несколько вылазок в лес и убедились, что он действительно непроходим, так что завтра им придется повернуть на север или на юг. Ху и Креоан считали: лучше идти на север, поскольку более холодный климат должен был подавить рост леса, в то время как на юге лес может оказаться еще более густым. Паро-Мни и Кионг-Ла боялись быть застигнутыми зимой, если придется сделать слишком большой крюк, и считали, что идти нужно только на юг. Чалит, выслушав обе точки зрения, решила, что и та и другая достойны внимания.

В конце концов они устали от бесплодной дискуссии и легли спать, расположившись недалеко от костра. Их палатки и все остальные вещи были пропитаны специальным веществом и не могли загореться от вылетающих искр. Долгое время они шли по земле, где им не угрожала никакая опасность: даже звери там боялись человека больше, чем человек зверей. И все-таки Креоан не мог заснуть из-за непонятного беспокойства. Чтобы не потревожить товарищей, он заставлял себя лежать неподвижно, но это лишь усиливало ею тревогу. Наконец он все же не выдержал и, натянув одежду, выскользнул из палатки.

Он подложил в костер сухие ветки и отошел от огня. Небо над ним было совершенно безоблачным, и зловещая ярко голубая звезда сияла среди своих безвредных сестер.

Креоан снова и снова задавал себе вопрос: куда идти — на север или на юг? Понимая, что это предрассудок, он все-таки решил положиться на случай и загадать: если…

— Креоан! — услышал он за спиной голос Чалит. — Что случилось?

— Ничего, кроме бессонницы, — тихо ответил он. — Иди в палатку, я скоро приду. Или нет., подожди минутку. Скажи, это глупо? Я загадал: если хвост первого же метеора покажет на юг, я соглашусь с Кионг-Ла и Паро-Мни, и мы пойдем на юг.

Чалит засмеялась.

— Я могу придумать что-нибудь и похлеще. Но почему ты решил довериться случаю?

— Из-за твоих же собственных слов. Помнишь, ты сказала, что сама Земля на нашей стороне, потому что мы посвятили себя делу, которое ее достойно?

— Я и сейчас так думаю, — пробормотала Чалит. — Несмотря на стену, преградившую нам путь. Ты знаешь, я тоже хочу посмотреть. Давай встанем спиной друг к другу, и по тому, с чьей стороны метеор появится раньше, мы и выберем направление.

Радуясь, что Чалит готова заниматься вместе с ним этими глупостями, Креоан легонько обнял ее, и они встали спина к спине. Она откинула голову назад и замерла.

— Долго нам придется ждать? спросила она. Здесь холодно.

— Недолго, — уверенно ответил Креоан Космос полон обломками луны. Помнишь, я тебе рассказывал, когда мы впервые встретились?

— Каким далеким кажется теперь тот залив! — вздохнула она. И насколько мы приблизились… Смотри! Вон он!

В это же мгновение Креоан увидел другой метеор.

— Вон!.. Смотри! — воскликнул он и замолчал, потрясенный.

Над их головами, почти в самом зените, вспыхнул не один, не два, а целая гроздь метеоров — пять, десять, пятьдесят, и каждый из них показывал хвостом не на север и не на юг, а на запад, прямо на таинственную тьму леса.


XXIII


Креоан задремал, но не потому, что забавное и абсурдное небесное предзнаменование успокоило его, а просто от сильной усталости Его разбудил странный звук — от открыл глаза и прислушался. Шум продолжался. Он ощутил запах дыма и в то же мгновение понял, что это был за звук: огонь заливали водой. Но это был не дождь — дождь барабанил бы по туго натянутому тенту.

Тенту?

С удивлением Креоан осознал, что между ним и небом не было никакого тента. С громким щелчком, как по мановению волшебной палочки, он слетел с опор, и Креоан увидел молчаливые темные силуэты, снующие по лагерю. В тусклом свете звезд он разглядел, что это сгорбленные, долговязые, волосатые существа — гротескные пародии на людей; с такими длинными руками им незачем было нагибаться, чтобы коснуться земли тыльной стороной ладони. Костер угасал: три волосатых существа мочились в него с явной целью погасить огонь.

Креоан истошно закричал и попытался вскочить на ноги. Но кто-то бросил на него сверху сеть и тут же так туго затянул ее, что Креоан выкатился из постели и больно ударился о землю. Прежде чем он успел что-либо сказать, такие же сети упали на его товарищей, и через несколько секунд все были связаны.

Изумленные больше, чем испуганные, они уставились на зверей… Нет, надо было бы сказать на людей, на людей, которые захватили их в плен. Их принадлежность к человеческому роду не вызывала сомнения: из всех существ, обитавших в течение сотен тысяч лет на Земле, только человек умел плести из лиан сети, носить одежду, делать оружие. А у этих существ были и одежда, и оружие. Постепенно справившись со смятением, Креоан разглядел, что на них были только латы и обувь из сплетенных листьев, а в руках — копья с заостренными наконечниками. Почувствовав такое копье у горла, Креоан уже не сомневался, что сопротивление бесполезно.

— Креоан! — услышал он голос Чалит; из-за волос, упавших на глаза и придавленных сетью, она не могла увидеть, что происходит. — Креоан! Я ничего не вижу! Что случилось?

— На нас напали человек пятнадцать, — откликнулся он. — Паро-Мни, ты знаешь много здешних языков, не так ли? Попробуй поговорить с ними!

Паро-Мни, забывший от страха все, что знал, все-таки собрался с духом и дрожащим голосом произнес несколько фраз, но дикие существа не обратили на него никакого внимания. В то время как один из них с копьем наготове сторожил путешественников, а другой держал конец сетей, трое, включая самого высокого, которого Креоан считал вожаком, с любопытством изучали лагерь, сворачивая палатки, прыгая на переносных кроватях, шаря в мешках. Однако все это делалось в полном молчании, и только Паро-Мни нарушал тишину, продолжая произносить приветствия на всех известных ему языках.

— По-моему, ты зря стараешься, — сказала Кионг-Ла усталым голосом. — Вряд ли они могут тебя услышать. Посмотри, кажется, у них нет ушей!

И действительно, уши на узколобых лохматых головах дикарей отсутствовали. Как бы компенсируя это, природа подарила им огромные глаза: белки в форме правильной окружности располагались вокруг черных центров, очевидно, зрачков.

— Как это может быть? — изумился Паро-Мни.

— Многие цивилизации в прошлом пытались изменять наследственность человека, — сказал Креоан. — Возможно, это результат наполовину удавшегося эксперимента.

— Но откуда они взялись? — воскликнула Чалит.

— Я думаю, из этого чертова леса, — откликнулся Ху. — Такие руки, как у них, просто необходимы, если они живут на верхушках деревьев.

— Похоже, что скоро мы удовлетворим свое любопытство, — грустно пошутила Кионг-Ла.

Закончив осмотр лагеря, тот, которого Креоан называл про себя вожаком, сделал странное движение рукой и ткнул указательным пальцем в сторону леса. Ху оказался прав. Ночные мародеры подхватили сети, которыми были стянуты путешественники, просунули сквозь ячейки копья и двинулись вниз с холма, причем часто они вместо руки использовали свободную ногу, и наоборот.

— Кажется, метеоритное предсказание сбывается, Креоан, — сказала Чалит.

— Какое предсказание? — заинтересовался Ху.

— Я так и не мог решить, в какую сторону нам идти, — ответил Креоан, — и стал ждать, куда покажет первый же метеор своим хвостом — на север или на юг. И представь, одновременно появилась дюжина, если не больше, метеоров, и все показали на лес!

— Глупости! — проворчал Паро-Мни. — Обычное суеверие!

— Суеверие или нет, — сказала Кионг-Ла, — но к лесу мы теперь действительно привязаны.

Лес, несомненно, был домом для этих людей, и, когда их окружили деревья, они расслабились, забыв об осторожности, которую соблюдали на открытом месте. Они по-прежнему не разговаривали, но весело раздвигали ветки со звуком, напоминающим щелканье кнута, тревожа и пугая остальных обитателей леса. Со всех сторон слышались звериные крики, пронзительный визг, низкое утробное урчание.

Дикари уверенно шли по знакомым местам, и Креоан даже не сразу заметил, что они оторвались от земли и теперь поднимались вверх, шагая по чему-то, напоминающему горную тропинку. Не замедляя хода, они шли по веткам — от одной к другой, от дерева к дереву, дергая и раскачивая сетки, в которых лежали связанные пленники. Вскоре они бесцеремонно свалили их на площадке квадратной формы длиной примерно в двадцать шагов. Звезды снова появились над головами друзей, а внизу, насупившись, стоял лес, темный, как подземный тоннель.

Креоан, сделав энергичный рывок, ухитрился сесть как раз в тот момент, когда последний из носильщиков, совершив фантастический прыжок через черный провал, ухватился за сук и исчез из поля зрения.

Они остались одни. Теперь можно было попытаться избавиться от сетей и обсудить ситуацию. Креоан первым высвободился из сети и поспешил на помощь Чалит, но ей уже тоже удалось распутаться. У нее все было в порядке, и только кожа в некоторых местах оказалась растертой сетью.

У Паро-Мни была вывихнута кисть руки, но остальные были целы и невредимы. Осторожно, не зная, чего ожидать, они поднялись на ноги.

— Из чего это… эта площадка? — спросила Кионг-Ла. — Какая она упругая и, по-моему, не слишком прочная.

Креоан потрогал площадку рукой.

— Это циновка из сплетенных ветвей, — сказал он. — Похоже, она нас выдерживает, но все-таки лучше стоять на середине.

— Конечно, лучше, — пробормотала Чалит. — Когда я смотрю вниз, у меня обрывается сердце.

— Эти деревья высотой футов в сто, — сказал Креоан. — И насколько я понимаю, в пределах досягаемости нет ни одной ветки достаточно крепкой, чтобы нас выдержать. Вы же видели, как эти древесные люди прыгали отсюда вниз?

— Что это? — вдруг закричала Кионг-Ла.

Что-то вылетело из темноты и с глухим стуком упало у ее ног. Она отпрянула назад, но в то же мгновение снова что-то мелькнуло в воздухе. Пять непонятных предметов, один за другим, упали на циновку. Ху громко втянул ноздрями воздух.

— По-моему, это еда! — воскликнул он и осторожно взял упавший предмет. — Да, кусок какой-то жирной еды, завернутый в листья.

— Значит… — Паро-Мни был испуган, но пытался взять себя в руки. — Значит они не собираются нас убивать?

— Неизвестно, — пожал плечами Ху. — Они могут откармливать нас, чтобы потом съесть.

Все разом замолчали — уж больно вероятной была версия Ху. Тем не менее они развернули свертки с пищей и обнаружили там маленькие ножки каких-то животных, густо смазанные горькой пастой непонятного происхождения. Ху попробовал кусочек и нашел, что это странно, но вкусно, и съел с аппетитом всю порцию, однако никто больше к пище не притронулся.

Вскоре еще один предмет упал на площадку — на этот раз с противоположной стороны. Новая «посылка» оказалась скорлупой ореха величиной с человеческую голову. С одного краю она была продырявлена и заткнута деревянной пробкой, на которой можно было различить следы зубов. Вероятно, пробку обкусывали до нужного размера.

В орехе была сладкая вода, и путешественники жадно выпили ее, не оставив ни капли.

Креоан все-таки попытался посмотреть вниз: там была черная бездна. Он вздохнул и отказался от мысли спуститься, даже если их противники ослабят бдительность. Однако прилетевшая к ним пища ясно показывала, что за ними наблюдают с еще более высоких деревьев.

По-видимому, древесные люди были ночными существами — Креоан догадался об этом по их огромным глазам и способности обходиться без света: им вполне хватало мерцания звезд. Надо было дождаться рассвета, прежде чем принимать какие-либо решения.

Все с ним согласились и сели в круг в центре площадки, дрожа от ночного холода. Сидели они молча, хотя без опаски могли разговаривать — ведь безухие люди действительно были глухими. Но можно ли было выразить словами то странное чувство опасности и тайны, которое поселилось в сердце каждого?

Прошел, наверное, час. Звезды на востоке побледнели и исчезли — восходящее солнце окрасило небо. И сразу же на ближайших деревьях послышались шелест и треск, как будто над лесом бушевала буря. Но ветра не было, и через минуту Ху все понял.

— Эй, да лес просто кишит ими!

Протерев глаза, путешественники посмотрели по сторонам — Ху был прав. На самых верхних ветках деревьев, опасно провисая над бездной, сидела сотня или более древесных людей, делая одновременно руками какие-то странные жесты. Чем светлее становилось небо, тем сильнее они прищуривали глаза, и теперь между век была видна только часть зрачка. Почему они вышли из тени ветвей, если, совершенно очевидно, не выносили яркого дневного света, как все ночные животные?

Причина стала ясна, когда на огромной раме из лиан на уровень площадки была опущена чудовищная человекоподобная кукла, сделанная из ветвей и покрашенная красной, желтой и голубой краской. Изо рта чудовища торчали кривые клыки и отвратительный язык. Что это значит, было ясно еще до того, как копье, просвистевшее над головой Кионг-Ла, вонзилось в площадку.

— Ты оказался прав, Ху, но лишь наполовину, — сказал Креоан, стараясь говорить спокойно. — Они принесли нас сюда не для того, чтобы съесть, а чтобы пожертвовать своему богу. Я думаю, что это он и есть.

— Что значит — бог? — спросил Ху. — Не бога ли искал тот человек из Умфтити, когда…

Он не договорил. Его прервал крик Чалит.

— Посмотрите! — она показывала рукой на небо. — Что это может быть?!

Далеко над черно-зеленым морем леса, простиравшимся до самого горизонта, плыла в сторону рассвета громадная раздутая штука. К ее брюху, украшенному зелеными и белыми полосами, было прицеплено что-то вроде сжатых клешней.


XXIV


Поскольку древесных людей интересовали только пленники, а услышать приближавшегося монстра они не могли, опасность, явившаяся с неба, оказалась для них неожиданной, а реакция на нее — запоздалой. В пленников летели копья — одно за другим, но бросавшие были либо не умелы, либо слишком возбуждены, и копья не причиняли путешественникам никакого вреда.

Чудовище в небе было уже совсем близко, и Ху ввиду теперь уже двойной опасности велел всем лечь на циновку — уж больно легкой мишенью они были, когда стояли. Все, кроме Креоана, подчинились, а он, наоборот, постояв минуту, как вкопанный, вдруг вытащил ветку с листьями, вплетенную в площадку, и начал размахивать ею как сигнальным флагом.

— Креоан! Ты сошел с ума! — закричала Чалит. — Оно увидит тебя!

— Я и хочу, чтобы они меня увидели! — крикнул в ответ Креоан. — Неужели ты не поняла, что это такое? Это сделано человеком! Это воздушный корабль! Это… Ай!..

Ветка выпала из его руки, и он скорчился от боли. Одно из копий все-таки достигло цели, зубцы наконечника впились в бицепс Креоана. Сразу же на руке выступили капельки крови, похожие на стремительно созревающие ягоды.

— Берегись! — крикнул Ху и сделал прыжок, пытаясь заслонить Чалит от копья.

Но в этот момент древесные люди заметили чудовище, плывущее к ним по небу. Они прекратили ритмично взмахивать руками и замерли.

Паро-Мни схватил ветку, которую выронил Креоан, и тоже начал изо всех сил размахивать ею. Воздушный корабль продолжал движение вперед, как показалось путешественникам, не обращая на них никакого внимания. Или, может быть, он все же слегка изменил свой курс?

Но так или иначе, а дождь из копий прекратился. Ху вырвал одно из них, вонзившееся в площадку, и прицелился. Люди, державшие идола за канаты, представляли собой прекрасную мишень: они стояли такой тесной группой, что Ху даже не очень метким броском наверняка поразил бы кого-нибудь из них.

Он встал на одно колено, еще раз прицелился и метнул копье. Испытывая скорее удивление, чем удовлетворение, он смотрел, как копье воткнулось в живот одного из древесных людей, с ужасом смотревшего на воздушный корабль. Человек взмахнул руками, выпустил канат и полетел вниз — в никуда. Его сосед был так ошарашен, что тоже отпустил канат, и тяжелый идол опасно накренился. Видя растерянность древесных людей, Ху схватил другое копье и послал его вслед за первым. Те, кто держали канаты, поняли, откуда в них летят копья, но были настолько деморализованы, что дать отпор оказались не в состоянии.

Ху ухмыльнулся: он мало знал о поведении богов, но было похоже, что этот бог не сумел вдохновить своих поклонников на подвиги. И действительно, через несколько секунд древесные люди, забыв о своем жертвоприношении, в панике бросились в лесную тьму.

Креоан, упав на колени, глухо стонал: копье все еще торчало у него в руке. Чалит, Кионг-Ла и Паро-Мни стояли вокруг него, но были слишком растеряны, чтобы оказать помощь.

— Сними с себя эту тряпку! — отрывисто приказал Ху Кионг-Ла.

Удивленная, она приложила руку к груди: кроме сорочки, на ней ничего не было.

— Быстро! — сказал Ху и, оттолкнув Паро-Мни, чтобы тот не мешал ему, внимательно осмотрел рану. Сам только что бросавший такие же копья, он понимал: вытащить зазубренный наконечник, не причинив боли, невозможно. Тем не менее копье необходимо было немедленно вытащить и дать крови смыть грязь, которая попала в рану.

— Держись, Креоан, — сказал он и впился зубами в руку друга. Разорвались кожа, мышцы, обильно потекла кровь, и Креоан вскрикнул, как испуганный ребенок. Однако рана разошлась, и Ху, дернув за древко, вытащил копье.

Обнаженная Кионг-Ла молча протянула Ху свою сорочку. Тот взял ее и разорвал так, что из нее получилась впитывающая кровь прокладка и две повязки. Через несколько минут Креоан был перевязан. Все было кончено.

— Ну вот! — Ху похлопал Креоана по здоровому плечу. — Это не так страшно, как укусы бешеных мясных существ. Будешь жить!

В этот миг их накрыла тень, и они застыли. Казалось, все небо закрыто огромным брюхом бело-зеленого воздушного корабля, и когда с него послышался голос, говорящий на довольно понятном языке, друзья не поверили своим ушам.

Но это было на самом деле. В гондоле, подвешенной к воздушному шару, сидели мужчина и женщина. Они так наловчились управлять своим странным транспортом, что, используя только ветер, добрались до площадки и ухитрились остановить шар прямо над ней. Используя веревки с крюками на концах, они надежно закрепили воздушный корабль и, сбросив веревочные лестницы, сошли вниз, предварительно убедившись, что на расстоянии полета копья нет древесных людей.

— Мы не могли прилететь быстрее, — извиняющимся тоном произнес мужчина. — Двигатель у нас не очень мощный, и нам приходится использовать еще и ветер. Но я рад, что вы все живы.

— Мы увидели в бинокль, что здесь происходит, — вступила в разговор женщина, — и тут же поспешили вам на помощь, хотя, признаться, мы думали, что здесь кто-то из нашего города. Древесные люди для нас — постоянная опасность. В определенные сезоны они похищают людей для своего идола, бросают в них копья, и жертвы умирают, истекая кровью. В остальное время года они не опасны и прячутся в глубине леса.

— Вы в состоянии отправиться вместе с нами в город? — спросил мужчина у Креоана, увидев повязку на его руке. — Как вы себя чувствуете?

— Хорошо или плохо — не имеет значения! — воскликнул Креоан. — Единственное, чего я хочу, поскорее убраться отсюда. Вы сами построили этот воздушный корабль?

— Да, конечно, — сказала женщина. — Но, разумеется, не одни, а вместе с друзьями. Это самое последнее изобретение моего мужа Рофа.

— Без воображения моей жены это вряд ли было бы возможно, — возразил мужчина. — Ее зовут Зейла. А вас? Я полагаю, у вас странные имена, поскольку, судя по всему, вы пришли с востока, а те земли нами еще не изучены, как не изучены и языки, на которых там говорят.

— Мы все из разных мест, — сказал Креоан, с трудом поднимаясь и поддерживая раненую руку здоровой; он представил своих друзей и спросил: — Но сможет ли корабль поднять нас всех, если он рассчитан только на двоих? А улететь и потом вернуться назад опасно: древесные люди могут собраться с духом и проткнуть копьями тазовые баллоны. А если они к тому же зажгут факелы?

Роф от удивления раскрыл рог.

— Вы говорите так, будто хорошо знакомы с устройством воздушных кораблей! — воскликнул он.

— Нет, я никогда раньше их не видел, — пробормотал Креоан.

— Тогда откуда же… — голос Рофа сорвался.

— Даже жители нашего собственного города, — вмешалась Зейла, — не понимали, пока мы им не объяснили, как опасен для нашего шара огонь и как мало он может поднять, несмотря на величину.

Путешественники обменялись взглядами. Роф и Зейла были невероятно горды изобретением, и объяснять им, что эта вещь не нова, а изобреталась за время существования человека добрую тысячу раз, было по меньшей мере бестактно. Но вдруг Креоан покачнулся, побледнел, и разговор сам собой прервался.

— Мы должны немедленно вас увезти! — решительно сказала Зейла, — Мы сможем увезти всех. Даже если ветер будет дуть нам навстречу, мы выдвинем плоские пластины, которые служат для повышения подъемной способности при полете против ветра. Я думаю, нам удастся проскользнуть над верхушками деревьев. А когда мы отлетим от леса, не все ли равно будет, где мы сядем?

Она проворно взобралась по лестнице в гондолу и протянула руку Креоану, но тот, почувствовав легкое головокружение, отошел в сторону и пропустил вперед друзей. Он с интересом смотрел на спасителей, мысленно сравнивая их с людьми, которых он встречал и в действительности, и на бесконечных пространствах Древ Истории.

Роф и Зейла были, на его взгляд, довольно красивыми людьми — высокими и мускулистыми, с кожей золотисто-бронзового оттенка. Носили они простую одежду, одинаковую у обоих удобные брюки, заправленные в ботинки высотой до икр, и туники с вместительными карманами. Материал, из которою были сшиты их костюмы, отличался добротностью и искусной выделкой лучшего за время своих скитаний Креоан не встречал. У обоих были длинные черные волосы, завязанные на затылке, — у Рофа белой веревочкой, у Зейлы — зеленой. Оба носили на указательных пальцах кольца — единственное украшение. Все эти внешние особенности тем не менее могли соответствовать самым разным культурам и обществам. Чему Креоан обрадовался, так это тому, что ею смелое предсказание, сделанное давно и далеко отсюда, подтверждалось действительно, на планете существовали люди, которые работали с материалами и изобретали механизмы. Он даже вздрогнул, подумав, что они, возможно, нашли тех, кого искали.

Роф забрался в гондолу последним и сразу же вместе с Зейлой начал освобождать корабль от лишнего веса. Они без колебаний бросали за борт все, без чего могли обойтись, включая собственную одежду. Их вовсе не удивило, что Кионг-Ла обнажена, они и сами поступили так же, и Креоану понравилось их спокойное пренебрежение к условностям. Напоследок они вместо того, чтобы поднять веревки, закреплявшие корабль, обрезали их, и корабль, рванувшись вверх, поднялся на добрую сотню футов. Ху глотнул воздух и при льнул к борту гондолы, Чалит любовалась пейзажем, обняв Креоана за плечи. Достигнув высшей точки подъема, Роф открыл клапан, и пар, вырвавшись из небольшого котла, засвистел в лопастях турбины. Винт на корме начал вращаться так быстро, что лопасти слились в сплошной круг. Зейла потянула за рычаг, тронула руль, и корабль, описав широкий круг, взял курс на далекий город, из которого прилетели Роф и Зейла.

Креоан напряженно думал об этих людях но не проронил за всю дорогу ни единого слова, боясь спугнуть надежду.

Наконец вдали появился край леса, а за ним — аккуратно разлинованные, вспаханные поля, дороги, стекающиеся к городу, дома, построенные из кирпича, ручей, рядом с которым деловито вертелась водяная мельница. Люди в гудящих повозках останавливались, смотрели на небо и махали рукой воздушному кораблю.

Только теперь Креоан позволил себе вспомнить о боли в руке и благодарно оперся на плечо Чалит.


XXV


Люди, к которым так неожиданно попали путешественники, были рассудительны и трудолюбивы. Они радушно приняли незнакомцев, явившихся из какой-то неизвестной части земного шара, сделали Креоану новую повязку, накормили гостей, одели и предоставили им кров без всяких вопросов.

Помня, какие яростные споры вызвало их сообщение о звезде у золотокожих людей побережья, так и не пожелавших оторваться от проекта, рассчитанного на тысячелетие, путешественники держали свои мысли при себе. Однако сами они задавали хозяевам массу вопросов, стараясь при этом все-таки быть не слишком назойливыми. Все, что они видели вокруг, вселяло в них надежду. От лесных людей их спас воздушный корабль, созданный в этом обществе, всего третий по счету, но уже надежный и легко управляемый; их везли с места, где он приземлился, в гудящей повозке по дороге, мощеной дробленым камнем, склеенным растительным клеем; их поселили в доме, сложенном из кирпичей, который Креоану и Чалит казался довольно примитивным, но был он теплым, устойчивым и прекрасно приспособленным к нуждам человека.

И, не советуясь друг с другом, друзья одновременно пришли к одному и тому же заключению: вполне вероятно, что это и есть общество, которое за два века сможет предотвратить встречу со звездой.

И все же они не торопились открывать свои карты. Треть планеты лежала между ними и их домом — Креоан давно потерял счет, сколько раз они пересекали линии долготы. Путешествие многому их научило, и теперь они были чрезвычайно осмотрительны в словах и поступках, боясь случайно обидеть хозяев неосторожной фразой.

Как, к примеру, гордый изобретатель Роф отреагировал бы на правду о его воздушном корабле, который он считал первым в мире бороздящем небеса Земли, в то время как этот корабль был, по крайней мере, миллионным, поскольку одни только Миноговористо построили их не менее пятисот тысяч, чтобы подготовить и проконтролировать свои теневые спектакли на облаках!

Как повела бы себя сиделка Креоана, измерявшая не только у него, но и у его товарищей пульс, кровяное давление, эффективность дыхания и другие физиологические параметры, поскольку незнакомцы могли болеть и неизвестными в этом обществе болезнями? Что сказала бы она, узнав, что все эти методы использовались врачами каждого общества, которое мог встретить современный человек в Древе Истории.

И самый важный вопрос: как могла развиваться «механическая» культура при полном отсутствии знаний о своих предшественниках?

Друзья решили, что этот вопрос слишком деликатен, и выяснить его можно лишь обходными путями. Прежде всего они с радостью признали Рофа и Зейлу спасителями, чем те чрезвычайно гордились и чувствовали себя лично ответственными за благополучие подопечных. Путешественники с удовольствием отправились вместе с ними на экскурсию по городу. Каждый из них встречал в городе то, что его больше всею заинтересовало, когда он вместе с друзьями изучал прошлое.

Креоан, рана которого благополучно заживала, теперь тоже часто ходил вместе с товарищами в город и с удивлением обнаруживал в Паро-Мни, Кионг-Ла и даже в Ху качества, о существовании которых даже не предполагал, несмотря на долгое совместное путешествие.

— Это наш друг Шрап, — сказали Роф и Зейла, представляя друзьям мужчину с густой темной бородой, работающего вместе с подмастерьями в комнате с высокими сводами, где сильно пахло серой.

Шрап приветливо поздоровался с гостями и начал рассказывать о смысле и цели своих занятий.

Мы отрезаны от соседних территорий со всех сторон. Лес, как вы знаете, отделяет нас от восточных стран — лесные люди ловят каждого, кто входит в лес, и приносят его в жертву своему воображаемому богу, который, как они считают, спасает их от солнечных лучей. Север покрыт льдами, снег там никогда не тает. На юге от остального мира нас отделяет безводная пустыня, а на западе — цепь гор, где часто случаются землетрясения и откуда течет жидкая красная порода.

Вспомнив о своей недостигнутой цели — горе на западе, откуда, согласно легенде, совершались полеты к звездам, путешественники старались не пропустить ни слова.

— Шрап ищет способы, как нам, не подвергаясь опасности, преодолеть изоляцию, — с гордостью сказал Роф. — Он пытается помочь человеку пересекать непроходимые снега, изобретает устройства для мелиорации земли, чтобы человек мог пройти через пустыню, и многое другое. — Роф сделал паузу и, посмотрев на Зейлу, продолжал: — Когда Зейла придумала некоторые усовершенствования для моего корабля, мы пришли именно к Шрапу, чтобы наши замыслы он сделал реальностью.

Паро-Мни был глубоко потрясен тем, что услышал. Он засыпал Шрапа вопросами о том, как можно расчистить дорогу через лес, ведущую на восток, к его родному городу. Когда вся компания двинулась дальше, он не захотел идти вместе со всеми и остался со Шрапом в его лаборатории.

Путешественники поднялись на верх самой высокой башни в городе. Пожилая женщина с ясными глазами и удивленным выражением лица объяснила им, что эта башня называется Люджией и является центром, ответственным за воду, топливо, строительные материалы, пищу, — словом, за все, что нужно людям для приятной и удобной жизни.

Теперь не захотела идти дальше Кионг-Ла. Как выяснилось, она всегда хотела облегчать людям жизнь, удовлетворяя их потребности. В ее городе заниматься этим было невозможно, поскольку там все материальные вопросы решались без участия ученых, а ученым разрешалось заниматься лишь изучением прошлого.

Путешественники шли по городу, встречали все новых и новых его обитателей и не переставали удивляться. Они познакомились с людьми искусства. Один юноша, почти подросток, долго объяснял Чалит, почему форма его флейт, барабанов и колокольчиков именно такая, а не другая. Креоан вспомнил о Мэдал и подумал о том, что Чалит могла бы остаться с ней в ее прелестном домике и жить, наслаждаясь музыкой и покоем, однако нет, Чалит предпочла пойти вместе с ним через бескрайнюю равнину, чтобы совершить невозможное. Только сейчас он понял, как огромна ее любовь к Земле, и ему захотелось немедленно сказать, как он восхищен ее поступком.

Они встретили в городе и ученых, которые изучали природу во всех аспектах и могли спорить от рассвета до заката о происхождении древесных людей. Ху, который многое узнал, изучая с помощью Древа Истории различные биологически образованные культуры, с большой охотой стал помогать ученым и даже иногда высказывал свои идеи — Креоан считал, что они возникают у него на основе наблюдений за мясными существами, которых он собирал в стада и отправлял на смерть. Здесь же, в этом городе, не было ничего похожего на ежедневное прибытие мяса или кружение огоньков, что могло бы поведать людям о существовании иной жизни, и поэтому все, что рассказывал Ху, их восхищало.

И сам Креоан нашел здесь для себя друзей. Роф и Зейла представили его человеку по имени Йейд, который изучал небо с помощью пусть примитивного, но тем не менее действующего телескопа, причем линзы для него Йейд отшлифовал собственными руками. Он знал, что Земля круглая, но до сих пор не измерил ее величины: подозревал, что звезды — это солнца, но пока не сумел определить, на каком расстоянии от Земли они находятся. Креоан был восхищен самоотверженностью этого человека, но чувствовал, что Йейд пока еще не вполне ему доверяет и что преодолеть барьер, существующий между ними, будет непросто.

Но теперь было уже очевидно, что если эти люди не будут слишком настаивать на своем приоритете во всех технических изобретениях — начиная с воздушных шаров и кончая телескопами — то именно такое общество и обладает потенциальной возможностью предотвратить катастрофу.

* * *


На девятый день после их прибытия Роф и Зейла — у которых не было детей и поэтому они могли сколько угодно времени проводить с гостями — пришли, чтобы разделить с ними вечернюю трапезу. Все с аппетитом ели горячие пироги, только что вынутые из печи, и пирожные, пропитанные медом. Роф и Зейла были вежливы и спокойны и, казалось, не обращали внимания на то, что время от времени путешественники, желая что-то от них скрыть, говорят на языке Чалит и Креоана, который для них недоступен.

И все-таки через некоторое время Креоану показалось, что их спасители держатся довольно напряженно. Причина этого стала ясна, когда Роф неожиданно заговорил:

— Друзья, извините меня за прямоту, но я должен задать вам вопрос, который мучает меня с тех пор, как мы встретились с вами в лесу. Тогда вы с таким знанием дела говорили о воздушных кораблях, утверждая при этом, что никогда ни одного не видели! Мы знаем от наших друзей, что и при них вы иногда переговаривались между собой о каких-то невероятных вещах, но потом умолкали, будто набирали в рот воды! Меня снедает подозрение, и я должен, я обязан вас спросить: вы пришли из краев, где все наши технические достижения давно превзойдены? Вы относитесь к нам, как к детям, играющим в игрушки?

Путешественники переглянулись. Никто не решался заговорить. Но не ответить было нельзя, и Креоан, тщательно подбирая слова и стараясь не обидеть своих гостеприимных хозяев, сказал:

— Нет, мы относимся к вам совсем иначе! Мы восхищаемся вашими успехами, и более всего по причине, о которой я скажу потом. Но сначала я хотел бы вас спросить: что вы знаете о происхождении вашего общества? О других культурах? О ваших соседях — древесных людях?

— Очень мало, — ответила Зейла. — Наши письменные источники охватывают только три-четыре столетия, хотя мы подозреваем, что в них есть обрывки сведений о более ранних событиях. Насколько мы можем судить, наши предки, утратив большую часть своих владений, пришли сюда с запада, перебравшись каким-то образом через вулканическую цепь, о которой мы вам уже говорили. Наткнувшись на непроходимый лес, они были вынуждены обосноваться здесь. Хоть они и называли эти места своим домом, мы сделали все, чтобы вырваться из этой искусственной изоляции. Такова вкратце история нашего народа.

— А древесные люди в то время были уже тут? — спросил Креоан.

— Мы думаем, что да. Не только же чаща остановила наших предков?

— И вы ничего не знаете о тех краях, откуда они пришли?

— Ничего, — пожала плечами Зейла. — А что? Вы что-нибудь об этом знаете?

— Возможно. — Креоан вздохнул. — Ваш рассказ объясняет, почему вы оказались такими невежественными в области истории. Люди, по какой-то неизвестной причине покинувшие дом и измученные долгим переходом через неизвестные земли, вполне могли утратить большую часть знаний, накопленных за века. И все же вы сохранили одно качество, которое может оказаться спасительным для нашей Земли. У вас есть практичное, осмысленное отношение к фактам человеческого существования, и это, как я уже говорил, нам очень в вас нравится.

Он взглянул на своих друзей-путешественников.

— Я могу продолжать? — спросил он.

Все согласно закивали.

— Мне бы очень не хотелось говорить об этом, — снова заговорил Креоан, — но я думаю, вы простите меня, когда узнаете, что поставлено на карту. Начнем с вашего воздушного корабля. Вы спрашиваете, откуда я знаю о его возможностях, если вижу его впервые? Дело в том, что в предшествующие века таких кораблей были миллионы. Также мне известно, что ваш друг астроном Йейд был поражен моими случайными замечаниями о звездах. Я знаю о них больше, чем Йейд, потому что всю жизнь изучал их с помощью приборов во много раз более совершенных, чем его телескоп. В частности, я открыл, что одна из звезд уничтожит нашу Землю, если не найдется способа это предотвратить.

Роф был потрясен, но не сообщением о грядущей катастрофе.

— Миллионы? Миллионы воздушных кораблей, таких, как мой? — бормотал он.

Но Зейла дослушала Креоана до конца.


XXVI


Креоан замолчал, и Роф вскочил на ноги. Сжав кулаки, он возбужденно бегал по комнате.

— Нельзя было сыграть над нами более злую шутку! — кричал он. — Подумать только, что все, чем мы гордились — телескопы Йейда, механизмы Шрапа, наши воздушные корабли — все было уже создано, и не один раз! Что ж, узнав это, мы можем позволить звезде нас прикончить! В конце концов после этого никто больше не испытает такую горечь и разочарование!

— Нет! — воскликнула Зейла, схватив Рофа за руку. — Ты не прав! Я не могла от тебя такого ожидать, Роф! Неужели ты не понимаешь, как нам повезло?

— Повезло?! — Роф горько рассмеялся. — О, да! Повезло! Это напоминает везение человека, который ухлопал всю жизнь на строительство дамбы, чтобы защитить свой дом от наводнения, а когда закончил, узнал, что река пересохла!

— Нет, Роф, послушай меня! Креоан говорит нам о грядущей великой беде, а ты заткнул уши и не желаешь ничего слышать, потому что кто-то много веков назад уже сделал то, что ты изобрел только сейчас!

Сделав над собой усилие, Роф перестал бегать по комнате и неуверенно посмотрел на Зейлу.

— Послушай! — снова сказала Зейла, и ее темные глаза засияли. — В прошлое тысячелетие люди изобрели очень важную вещь. Это не Древа Истории — они были придуманы на много тысячелетий раньше, во времена Умфтити. Нет, я имею в виду другое: систематическое использование информации, которую Древа Истории предоставляют; ее анализ, сопоставление различных периодов и выводы, сделанные из этого…

— Но, как я понял из рассказов наших друзей, — оживился наконец Роф, — соотечественники Кионг-Ла и Паро-Мни не желают даже прикасаться ни к каким материальным вещам или изобретениям. Они скорее зажарятся живьем, чем замарают свои руки черной работой! Им кажется, что это ниже их достоинства!

— Но мы-то другие! — почти выкрикнула Зейла. — А дед Кионг-Ла обещал Креоану и его друзьям любую помощь!

Ее голос стал тихим и нежным.

— Любимый, мы прожили вместе достаточно долго, и я помню, как тебя угнетала ограниченность нашей жизни. Мы отрезаны от мира вулканами, лесом, пустыней, льдами. Разве нас испугали трудности, когда мы решили перелететь через все эти препятствия? И мы перелетели — и они нам показались ничтожными!

Роф задумчиво кивнул.

— Прекрасно! — продолжала Зейла. — Я не верю, что, узнав о полетах других людей, пусть даже и неудачных, ты согласишься летать только вокруг собственного дома, а не по всему свету или даже в космосе! Мы еще молоды — ты и я, и оба не глупы. И Шрап, и Йейд, и все наши друзья тоже. Что было сделано однажды, может быть сделано вновь!

— Нет, не может, — возразил Роф. — Креоан сказал, что существовали технологии, основанные на ресурсах, которых на земле давно уже нет. Закопанные леса, которые называли «углем», минеральные масла, которые добывали из земли, — все это было безрассудно растрачено, от этого не осталось и следа.

— Но солнце по-прежнему светит, а ветер — дует, — сказал Креоан, — магнит, как и раньше, притягивает железо, а ток течет по проводам. Воздух состоит из тех же газов, что и тогда, когда человек узнал о его составе и о процессах, происходящих на Солнце. Запас энергии во Вселенной на протяжении какой-то сотни тысячелетий не изменился.

На лице Рофа отражались самые разные чувства, и когда, наконец, он согласно кивнул, все почувствовали облегчение.

— Но… если звезда подобна нашему Солнцу, но только голубее… — неуверенно проговорил он. — Не значит ли это, что она и горячее? Кажется, Йейд говорил…

— Нет, она во всех отношениях похожа на наше Солнце, — прервал его Креоан, — а голубее кажется из-за того, что движется с громадной скоростью, только и всего.

— Но даже если она как Солнце… — Роф облизнул губы. — Да можем ли мы, мечтавшие как о великом чуде пролететь хотя бы его футов против ветра, можем ли мы поставить перед собой такую фантастическую цель?

— Так бывало, и не раз, когда люди, вдохновленные великой целью, перескакивали через ступени прогресса: от хождения по земле сразу к космическим полетам, — сказал Паро-Мни.

— Но вы же сами говорили, что за восемьдесят тысяч лет не нашлось людей, способных изменить траекторию звезды!

— Не нашлось, — спокойно сказала Зейла, сев в кресло. — Это осталось для нас. Мы должны сделать то, чего до нас еще никто не делал.

Наступила тишина. Роф с удивлением посмотрел на жену.

— Ты права, — сказал он наконец. — Права ты, а не я. Но где нам искать людей, которые помогут нам это сделать? Где они? В городе, где живет Паро-Мни, их нет. Там обитают одни белоручки, которых не волнует судьба Земли. В городе Креоана, где используют знание истории лишь для того, чтобы себя тешить, их тоже нет…

— Вы их найдете, — неожиданно проговорила Чалит. — Однажды я в шутку сказала Креоану, что сама Земля на нашей стороне, поскольку наша цель прекрасна. Теперь я это говорю всерьез. Почему это так, объяснить не могу, но чувствую, что это правда. И то, что метеоры предсказали нам переход через лес, подтверждает мои слова. — Она откинула волосы, упавшие на лицо и задумчиво сказала: — Я все время думаю, не связаны ли изменения пространственной структуры, передающей воспоминания в Древах Истории, с волей человека, с его активным желанием, чтобы Земля была спасена?.. Поверьте мне, вы найдете людей, которые вам нужны.

— Я многое бы отдал за такую уверенность, — вздохнул Креоан.

— В одном вы можете не сомневаться, — заявил Роф, — мы сделаем все, что будет в наших силах. Наши сограждане постараются сделать в этом мире что-то такое, чего никто еще не сделал и кроме нас никогда и не сделает.

— Разве ты не испытываешь гордости за человеческий род? — спросил Ху Креоана через несколько дней.

Вместе с Чалит они стояли на балконе высокой башни Люджии и смотрели на дождевые тучи, собиравшиеся над вулканами на западе. Кионг-Ла и Паро-Мни остались в лаборатории вместе с Рофом и Зейлой: они обладали обширными познаниями, связанными с историей этих мест, и могли помочь в поисках залежей угля и руды.

— Чем это я должен гордиться? — проворчал Креоан.

— Тем, что есть еще люди, которые… которые имеют великую наглость бросить вызов Вселенной! — Ху ухмыльнулся в густую бороду. — Я так благодарен вам обоим за то, что вы выдернули меня из моей родной долины! Страшно подумать, что я мог остаться там и до конца дней делать работу, которая давным-давно потеряла всякий смысл. Вы привели меня к целеустремленным людям, энергичным, любознательным, интересующимся всем, что происходит вокруг. Никогда в жизни я не был так счастлив и даже не мог себе представить, что такое возможно.

Никто не ответил ему. И Чалит, и Креоан молчали. Немного озадаченный, Ху продолжал:

— Разве вы не выполнили задачу, ради которой отправились в путь? Впереди два века исследований и подготовки к операции. Я надеюсь, что Роф пошлет на воздушном корабле мастеров туда, где они смогут на деле применить сведения, собранные Древами Истории. Если вам этого мало, то чего же вы хотите еще?

— Я не знаю, — вздохнул Креоан. — Вполне возможно, что этого недостаточно.

— А ты, — Ху посмотрел на Чалит, — может быть, ты поможешь ему увидеть смысл в том, что уже сделано? Ведь он хотел одного: донести свою важнейшую информацию до тех, кто мог бы ею воспользоваться, — и он сделал это. Вряд ли кто-нибудь из живших на нашей старушке Земле достигал когда-нибудь большего успеха в достижении своей цели, чем ты, Креоан.

— В этом-то и заключается несчастье, — спокойно сказала Чалит, и Креоан устало улыбнулся, радуясь, что она его понимает. — Плохо, когда такая колоссальная цель достигается чересчур просто.

— Просто?! Неужели вы забыли, как ваша жизнь не один раз висела на волоске? Аррхихарр чуть не застрелил вас, думая, что вы воруете его мясо. Маленький темнокожий повелитель, не раздумывая, убил бы вас, если бы не твой, Чалит, подводный друг. Мы нашли всего лишь двух нужных нам людей в городе Кионг-Бину, а если бы вообще никого не нашли? Мы блуждали бы по лесам и горам и, возможно, погибли бы где-нибудь в глуши. Древесные люди могли проткнуть нас копьями, и мы умерли бы, истекая кровью, ради этого идола из листьев и веток. И вы считаете, что это «просто»? Тогда я хотел бы знать, что называется сложным?

— Я не это имел в виду, — устало сказал Креоан. — Вероятно, дело в том, что все мы шли к общей цели разными путями. Мэдал удовлетворилась тем, что нашла людей, которым могла помогать, дарить свои способности и тепло, будучи уверенной, что ее дар ценят. Ты, Ху, искал дело, важное для сегодняшнего дня, а не для прошлого. То же самое относится и к Кионг-Ла и Паро-Мни. Поэтому они так охотно отвечают на бесконечные вопросы наших новых друзей. Их не удовлетворяет знание как таковое, они ищут ему применение в отличие от Ненг-Иду, который готов, завершив описание великой истории человечества, увидеть, как это самое человечество сгорит в день, когда будет дописана последняя страница.

— Понятно, — кивнул Ху. — Вселенная существовала до нас и вероятно, будет существовать, когда мы исчезнем, но я не вижу причины торопить смерть или даже допускать ее возможность. Что ты об этом думаешь, Креоан?

— Я не удовлетворен ни прошлым, ни настоящим, — сказал Креоан. — Теперь я знаю, что заставило меня принять вызов Чалит и отправиться через земли и моря. Меня интересует только будущее.

— Будущее? — воскликнул Ху. — Но забота о безопасности Земли разве не имеет отношения к будущему? Разве…

— Бесполезно объяснять, — прервал его Креоан. Он был в отчаянии, что не может выразить свои чувства.

— Существует прошлое — сто тысяч лет! — не унимался Ху, — Сколько знаний можно из него почерпнуть!

— А на сколько мы продвинемся при этом в будущее? — выкрикнул Креоан. — Наша жизнь — всего-навсего одно тиканье вселенских часов. Что можно сделать за отпущенное время? За два миллиона лет до того, как люди начали записывать свои мысли и поступки, на этой планете жили существа, которые разводили костры, делали из камней и палок инструменты, объяснялись друг с другом жестами, заменяющими им речь. Они тоже были людьми, мой друг, и тем не менее у них так же мало общего с нами, как у нас с теми, кто придет после нас!

— Да, это так, — кивнул Ху, — и все-таки на твоем месте я был бы вполне удовлетворен. Не будет никакого будущего, если нас уничтожит звезда. Ты сделал то, ради чего отправился в путь, и, по-моему, возражаешь только из упрямства.

— Да, мы сделали то, ради чего ушли из дома, — вмешалась Чалит, — но не то, что должны были сделать, осознав, благодаря Древам Истории, степень нашего невежества.

Креоан посмотрел на нее со смешанным чувством удивления и восхищения, и она, забыв о Ху, говорила, уже обращаясь только к нему одному.

— Разве мы не собирались идти в западном направлении до тех пор, пока не дойдем до горы, о которой говорилось в стольких легендах? Мы сделали все, что могли, рассказав этим людям о приближающейся катастрофе. Задача, которую мы перед ними поставили, даст им возможность максимально использовать и развить свои способности. А мы теперь вольны и можем дойти до самого конца.


XXVII


Упав за валун, чтобы укрыться от пронизывающего ветра, Креоан хотел было сказать, что страшно устал, но во рту было сухо, как в пустыне. Чалит тоже еле двигалась. Идти становилось все труднее и труднее. За последние три дня, кроме нескольких лишайников, они не встретили ничего — ни живых существ, ни воды. Люди здесь тоже не жили. Это был огромный выжженный рубец на лице Земли — голый, истощенный землетрясениями и засыпанный пеплом, где робкие попытки живой природы возродиться постоянно подавлялись камнепадами и выбросами лавы. Воздух здесь пах серой, а мрачное небо имело желто-серый оттенок.

А что если гора, которую они ищут, думал Креоан, выветрилась или была разрушена каким-нибудь землетрясением? Или, что еще хуже, сохранилась, но когда они, наконец, дойдут до нее, окажется неприступным утесом? Они даже не знали, добрался ли до нее тот человек из Умфтити тридцать тысяч лет назад. А может быть, она находится вовсе не здесь, а значительно дальше?

И все же они продолжали двигаться — то ползком, то карабкаясь по каменным глыбам, стараясь не угодить в трещину, то увязая по колено в пепле. Сколько еще им предстоит идти? Креоан старался об этом не думать. Его глаза, красные от усталости, иногда останавливались на Чалит, и он с грустью отмечал, как она осунулась и похудела. Он и сам был похож на скелет, и нередко ловил себя на том, что ему хочется скорее стать трупом.

Но каждый раз в этот момент он чувствовал на себе взгляд Чалит и видел, что она улыбается ему — улыбается серыми от пыли, потрескавшимися губами, и заставлял себя улыбнуться в ответ.

Он не знал, сколько дней они уже были в пути, когда однажды закачалась под их ногами земля. Скала, вдоль которой шли, задрожала, как будто планету бил озноб. Они крепко ухватились друг за друга, легли на землю и зажмурились, понимая, что сейчас начнется извержение вулкана.

Раздался долгий ревущий звук, потом грохот, а вслед за ним звук скольжения и перемалывания: громадная гора поднималась из пропасти и застывала, засыпая все вокруг щебнем и галькой.

Когда грохот и рев затихли, Креоан поднял голову и огляделся.

Он не поверил собственным глазам и решил, что это галлюцинация. Там, где несколько минут назад расстилалась безжизненная равнина, была гора. Черная. Огромная. Вызывающая благоговение. Со склонов ее текла вода, а вершина сверкала, как алмаз, под тусклым небом. Гора еще росла.

Креоан безумным взглядом посмотрел на Чалит и хотел ей сказать, что… что… Снова раздался грохот — казалось, ярость всех громов в небе, клокотание всех землетрясений, вой всех океанов слились в один невероятный, невыносимый рев. Земля снова завибрировала у них под ногами, будто они стояли на чудовищном исполинском барабане, а боги били по нему молниями вместо палок.

И вот первые ручьи, вырвавшиеся из земли, разлились у их ног, друзья упали и стали барахтаться в теплой грязной воде, плача и бормоча какие-то слова. Слепой ужас толкнул их к воде — к стихии, которую их пращуры познали до того, как вышли на сушу, откликнувшись на властный зов вечной природы.

Далеко на горизонте дымились кратеры, извергшие лаву и посеявшие горящие семена для будущих гор.

Креоан очнулся. Он был жив, и рука его сжимала руку Чалит. Мучительно, по частям, Креоан собирал себя, свою личность из фрагментов и кусков, на которые он был раздроблен землетрясением. Он с трудом встал на ноги и помог подняться Чалит. Ледяной ветер пронизывал их до костей, но они этого не замечали. Они просто смотрели вокруг.

Прошли минуты, а может быть, и часы, прежде чем Креоан нашел слова, чтобы выразить то невероятное, что открылось ему.

— Чалит! Эту гору сделали люди! Они спрятали ее под землей, и она лежала там сто тысяч лет. Но куда девались люди? — в его голосе было отчаяние. — Где они сейчас, когда Землю ожидает гибель?

Чалит не ответила, а схватила его за руку и потащила к горе через перерытую землю.

Они подошли ближе и увидели в горе отверстие в форме трапеции, высотой, наверное, в два роста Креоана. Они с трудом перебрались через груды камней, разбросанных возле отверстия, заглянули внутрь и увидели длинный коридор, стены которого освещены бледно-голубым флуоресцентным светом. В глубине горы пульсировало что-то огромное и мощное — будто они проникли в вены исполинского зверя и слышали биение его сердца.

Они переступили порог и остановились.

Эта гора была похожа на Древо Истории, но содержала только одно воспоминание и, кроме того, не была живой. Она представляла собой огромное хранилище смоделированных схем электрического тока, который путем индукции мог создавать другие модели, действующие в человеческом мозгу.

— Если они смогли сделать это, — сказала Чалит, глядя в бесконечность коридора, — они смогли бы и заставить звезду свернуть с пути.

— Они это и сделали, — торжественно проговорил Креоан. — Молчи и иди за мной.

Он взял Чалит за руку, и они, прихрамывая, пошли по коридору, чтобы узнать о самом великом деянии из всех, которые когда-либо совершали люди.

* * *


Как они называли себя? Своих имен они не оставили. Достаточно, что это были мужчины и женщины Земли. Они учились, читали, проводили эксперименты, пытаясь постичь Вселенную.

Они рассеялись по всей планете, погрузились в ее моря, пересекли ее джунгли и льды; они глубоко проникли в ее недра и высоко поднялись в ее атмосферу.

Когда их внимание привлекла Луна, они приложили такие же усилия, чтобы постичь и ее. После Луны их заинтересовали другие планеты. Они не стали покрывать поверхность спутника Земли растительностью, чтобы удовлетворить свою мимолетную прихоть. Они не стали, подобно Мув, наблюдать за звездами лишь для того, чтобы предсказывать судьбы предводителей. Ими руководило любопытство, доходившее порой до одержимости. Чем может кончиться их собирание знаний, не задумывались. Возможно, у них и было смутное ощущение, что это принесет человеку счастье, но скорее всего, по мнению Креоана (а ему казалось, что он понимает этих людей), они просто испытывали удовлетворение, доказывая самим себе, что они не так уж слабы и ничтожны даже по сравнению с могущественным и бесконечным космосом.

Они нанесли на карту направление движения в кольцах Сатурна, взглянули из пустынь безжизненного Плутона на Солнце, похожее на маленькое пятнышко, пронзили пылающую оболочку солнечной атмосферы и обнаружили, что находятся на краю бездны — такой громадной, что даже луч света мог пересечь ее лишь за несколько лет.

Неустрашимые, они начали искать способы обойти природные законы Вселенной. Они попытались ускорить ход этих медлительных лучей — и не смогли. Не было надежды построить корабли, обгоняющие свет. Тем не менее они не оставляли мысли посетить звезды. Быстро, но все же слишком медленно их корабли неслись по межзвездным пространствам, и некоторые возвращались, чтобы рассказать о других мирах и существах, которые смотрят на земное Солнце и видят его как тусклую белую звезду.

Но на посещение даже самого близкого из миров тратилось не менее десяти лет.

Они ухитрились искусственно удлинить сроки своей жизни, но Вселенная была огромна, а Галактика представляла собой лишь малую ее часть, и девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять ее частей из миллиона оставались для них недоступными.

И в это время стали раздаваться голоса: «Довольно!» «Хватит!»

Но исследователи не желали их слышать.

Это было парадоксом того времени: несмотря на мощные космические корабли, межзвездные заливы, не говоря уже о межгалактических, оказались для людей фактически непреодолимыми. Однако именно тогда стало ясно: если будет найден новый способ движения во Вселенной, человечеству хватит времени, чтобы изучить Вселенную во всей ее полноте, — она будет существовать так долго, что ее можно считать вечной.

И было достигнуто согласие между людьми, которые кричали «Довольно!», и теми, кто хотел и дальше изучать Вселенную: весь мир должен был в последний раз объединиться для осуществления гигантского проекта. Ученые рассуждали так: корабль не может перенести достаточное количество людей через Галактику, но планета может. Используя энергию самих звезд, ученые подтащили ближе к Земле другую Солнечную систему и сделали одну из ее пустынных планет обитаемой, и тот, кто хотел совершить самое великое в мире путешествие, мог прилететь на нее и там обосноваться.

Затем ученые заставили эту звезду двигаться по такой орбите, которая через сто тысяч лет приведет ее обратно к Земле вместе с людьми и урожаем знаний.

Вот так и исчезло у людей Земли желание изучать Вселенную — ведь все ее любознательные обитатели с богатым воображением и любовью к приключениям оказались в другом мире. Старые привычки у жителей Земли отмирали с трудом, и многие поколения в течение нескольких тысячелетий еще что-то помнили и пытались, в основном из зависти, превзойти улетевших на другую планету людей. Но со временем подробности этих событий терялись, ученые более поздних цивилизаций смеялись над легендами о перемещении звезд, и легенды были забыты.

Это тоже они предвидели, эти великие люди. И они спрятали гору под землю, уверенные, что все равно найдутся на свете люди, которые, несмотря ни на что, будут верить, что под этой горной цепью скрыт ключ от звезд, ожидающий назначенного часа. Электронные модели, хранящиеся в банках памяти грандиозного механизма, будут существовать всегда в надежде, что когда придет время возвращения на Землю потомков тех отважных людей, кто-нибудь из земных жителей, может быть, окажется неподалеку и узнает о былой славе человеческого рода и будет счастлив, что живет на Земле.


XXVIII


— Так вот что притягивало нас сюда! — воскликнула Чалит. — Креоан, ты ведь тоже это чувствовал?

Они вышли наружу и теперь слепо брели среди камней. То, что им открылось, превосходило даже их самые сокровенные мечты. Пораженные, друзья старались осмыслить втиснутую в их мозг информацию.

Смеркалось. Очевидно, они пробыли внутри горы много часов.

— Я думаю, это притяжение ощутил бы любой, кто знает о приближении гибели Земли и пытается ее спасти. Даже если бы этот человек находился на другом конце нашей планеты. Может быть, сейчас храбрые люди плывут через океаны или сбивают ноги о камни этой горной цепи, следуя призыву силы, которая заставила метеоры сойтись в одной точке. — Креоан немного помолчал и добавил: — Я никогда не обращал внимания на предзнаменования, никогда! Но теперь поверил в них! Как я теперь понимаю, это тоже неслучайно. Возможно, те люди создали знаки и знамения, убедительные для невежественных варваров на случай, если больше ничего не останется. А по сравнению с ними разве мы не варвары? Посмотри-ка на меня и на себя! Лохматые, хромые, оборванные — мы прекрасная пара для того, чтобы встречать наших братьев.

Чалит сделала шаг назад и взглянула на Креоана, он на нее — и оба начали безудержно хохотать, цепляясь друг за друга, чтобы не потерять от смеха равновесие и не упасть на камни.

— Ой-ой-ой! — с трудом выговорила Чалит — Какой же у нас вид! Но я не стыжусь. Все же в нас что-то еще осталось от того великого духа, который повел их к звездам. Если бы в нас его не было, мы бы не услышали зова горы.

Оба замолчали. Наконец Креоан сказал:

— Знаешь, наверное, нам надо пойти назад.

— Назад? — лицо Чалит стало серьезным.

— Ведь у нас для наших друзей есть невероятная новость…

— Но будут ли Роф, Зейла, Паро-Мни и все остальные рады, если мы вернемся и скажем: оказывается, нет никакой опасности!

— Не исключено, что она все-таки есть, — сказал Креоан. — Кто знает, что могло случиться в том, другом мире за сто тысяч лет? Разве не могли наши братья, как и мы, через определенные циклы возвращаться к дикости и варварству?

Чалит сникла.

— Это было бы грустно, — сказала она. — Но ты, конечно, прав. Пойдем! Они должны знать правду.

И все же она медлила, глядя на совсем уже темное небо.

— Креоан! — неожиданно воскликнула она изменившимся голосом. — Посмотри! Звезда двигается!

— Я думаю, все метеоры теперь притягиваются к этому месту, — пожал плечами Креоан.

— Нет, Креоан, я прекрасно знаю, как выглядят метеоры — их короткую вспышку и тусклое свечение хвоста. Но этот движущийся огонек не блекнет!

Креоан поднял голову и посмотрел вверх. Чалит была права: яркий огонек загадочным образом пересекал небо, пронзая клубящиеся облака вулканического дыма. Он рос на глазах. И Креоан понял, что это…

— Они не забыли нас, — прошептал он и сжал руку Чалит. — Не забыли!

— Что ты имеешь в виду? — крикнула Чалит.

— Это может означать только одно: сто тысяч лет назад такие корабли улетели с Земли в другой мир. И вот они возвращаются! Чалит, Чалит, как прекрасно, что мы живем именно сейчас!

— Тогда… — она запнулась. — Тогда не пойдем назад! Давай ждать их. Ведь они прилетят сюда? Они, наверное, помнят, где их гора?

— Конечно, мы будем их ждать, — сказал Креоан. — Если бы мы знали, мы ждали бы их всю жизнь!

Космический корабль увеличивался на фоне неба.

Он шел на посадку.