Детектив Уайклифф и охота на диких гусей
Джон Берли


Детектив Уайклифф #10


Джон Берли - преуспевающий английский писатель, автор более двух десятков полицейских романов, написанных в лучших традициях классического детектива, где главное - интрига, игра ума и неожиданная развязка. В трехтомник вошли шесть романов Д. Берли о расследованиях детектива Уайклиффа - достойного преемника героев А. Кристи, А. Конан Дойла, Ж. Сименона.

Детектив во время прогулки находит пистолет, который через некоторое время должен быть смыт приливом. Кто - то пытается замести следы, но кто?


Джон Берли

Детектив Уайклифф и охота на диких гусей


Глава 1


Все как в поговорке — в четверг вечером пошел дождичек. За окном было ненастно. Трое мужчин расположились в старых кожаных креслах, дымок из их трубок медленно всплывал к потолку. На высокой каминной полке четко отщелкивал секунды будильник: так-тики-так… Майор пил виски, двое других, помоложе, держали стаканы с белым вином. В комнате было чисто и тепло, только как-то пустовато, словно в фермерской кухне. Помимо трех кресел, тут стоял квадратный стол и четыре дачных гнутых стульчика; на полу — жиденький половичок и рядом с камином — тренога с глиняным горшком для углей. На стене напротив камина громоздились ряды книжных полок, в беспорядке забитых томами. У некоторых был оторван корешок, что придавало этим книжкам полную анонимность.

Зайчик Лэйн протянул руку за бутылкой, которую он поставил у себя за спиной, подальше от каминного огня, чтобы вино подольше оставалось холодным.

— Тебе налить, Джозеф?

Зайчиком Лэйна называли из-за заячьей губы, которую он безуспешно пытался замаскировать толстыми черными усами; говорил он с легким присвистом.

Рыжий Джозеф протянул ему свой стакан:

— Да, спасибо.

Зайчик сам делал вино, в основном из собственного винограда, который выращивал возле теплицы за кухней.

— Как ты, майор?

Майор откинулся в своем кресле, вытянул скрещенные ноги к огню. Это был крепкий, массивный мужчина, с коротко стриженным седым ежиком на голове, что только подчеркивало тевтонскую угловатость его черепа. Он глянул на свой стакан с виски и скрипучим голосом произнес:

— Нормально.

Его серые, слегка навыкате глаза чуть-чуть косили, отчего направление взгляда казалось непонятным.

Камин озарял комнату оранжевым сиянием, кое-где на раскаленных углях плясали язычки пламени. Майор прихлебнул из стакана виски и вздохнул. Рыжеволосый Джозеф заново раскурил погасшую трубку. Будильник продолжал настойчиво постукивать. Было двадцать минут девятого.

— Как у тебя дела идут, Джозеф? — спросил Зайчик Лэйн.

Джозеф ответил не сразу. Он попыхивал трубкой и раздумывал. Наконец он проронил:

— Не знаю… — и после долгой паузы добавил: — Я просто ожидаю. — Он сделал резкий раздраженный жест рукой, отчего старое кресло испуганно скрипнуло. — Господи, зачем я с ним только связался?!

— Ага, вот как… — протянул майор, переведя взгляд на Джозефа. Тот неотрывно смотрел на огонь.

— Это больше не может продолжаться, — пробормотал Джозеф. — Так или сяк, но всему ведь приходит конец.

В комнате повисло молчание. Прошло минут пять. Казалось, будто им после каждой реплики требовалось восстанавливать затраченные на слова силы. Зайчик встал, взял щипцами несколько комков угля из горшка и аккуратно положил их в огонь, затем вернулся в свое кресло. Первым заговорил старик:

— Как вы смотрите на то, чтобы сыграть?

Без единого слова все трое поднялись, и со своими стаканами пересели на дачные стульчики у стола. Усевшись, они вскрыли коробку с домино. Рассыпали, разложили по столу костяшки, разобрали их, и некоторое время молча всматривались каждый в свою добычу. Во время игры они тоже почти не разговаривали. Время от времени Зайчик вставал, чтобы подбросить угля в камин или долить всем в стаканы. Потом в игре возник долгий перерыв, пока он откупоривал новую бутылку вина. Майор продолжал потягивать виски, почти не доливая в стакан воды, и по мере того, как за окном смеркалось, движения его становились все более медленными и напряженными, хотя не менее точными, а глаза полностью потеряли всякое выражение. В комнате звучал только перестук костяшек домино, тиканье будильника и иногда — потрескивание пламени в камине.

В двадцать минут одиннадцатого, когда они закончили очередную партию, майор поднялся и, старательно выговаривая слова, произнес:

— Мне пора идти. Спокойной вам ночи.

Джозеф тоже встал:

— Я пойду с тобой, майор.

Зайчик проводил их до двери. Снаружи все еще шел дождь. У вешалки при входе майор с некоторым трудом натянул на себя шинель и вышел на крыльцо с непокрытой головой. Джозеф надел свой плащ и твидовую шляпу. Они вполголоса попрощались с хозяином и удалились вместе. Джозеф рядом с огромной фигурой майора казался карликом.

Дом Зайчика Лэйна и его мастерская составляли часть квартала, застроенного домами с террасами. Эти двое вышли из квартала и двинулись вниз по склону холма к Бир-стрит, плохо освещенной торговой улочке, которая в этот час была абсолютно пустынна. Джозеф остановился перед дверью антикварного магазина и ступил в боковую дверь.

— Спокойной ночи, майор, — обронил он, полуобернувшись.

— Спокойной ночи, Джозеф!

Майор прошел по улице дальше, а затем повернул на Догс-Лег-Лейн, ведущей к Гаррисон-Драйв.

Гетти Ллойд Паркин, сестра майора, сидела в своей маленькой комнате, расположенной между большой гостиной и кухней. Они уже давненько не использовали большую гостиную — с самой смерти их отца. Ее комната была на одной стороне коридора, а комната Гэвина — на другой.

Комната Гетти выглядела затхлой конуркой старой девы, отчаянно пытающейся прожить на скромную пенсию. Два стареньких кресла были изношены до такой степени, что рисунок на обивке невозможно было разобрать, ковер кое-где прохудился, а занавеси провисали в тех местах, где петельки сорвались с крючков на карнизе. Гетти сидела в кресле и читала, рядом с нею стояла старомодная масляная печь с красным освещенным окошком и решетчатым верхом, откуда поднимался горячий и влажный пахучий воздух.

Гетти напоминала брата — почти такая же высокая и широкоплечая, только сухопарая. Глаза серые, волосы седые, а лицо, казалось, напрочь утратило естественный цвет. Читая, она время от времени протягивала руку, вытаскивала из бумажного пакетика дешевые леденцы и аккуратно совала в рот.

Где-то в глубине дома часы пробили одиннадцать, и тотчас же ее острый слух уловил другой звук сзади дома. Открылась и захлопнулась дверь. Через несколько секунд в коридоре раздались шаги, дверь отворилась и на пороге возникла громадная фигура брата. Его седые волосы потемнели от дождя, на грубом сукне шинели блестели круглые капельки воды, с мокрых брюк на пол стекали струйки.

Он стоял в дверях, молча и без выражения глядя на свою сестру.

Гетти, не поднимая глаз от своей книги, проронила:

— В кастрюле на кухне есть суп, если хочешь — разогрей.

Майор развернулся и прикрыл за собой дверь. Женщина слышала, как он шаркает по холлу, потом шумно стягивает шинель. А затем тяжелые шаги заскрипели по лестнице, ведущей в спальню — он отправился спать.

Прошло два дня. Субботним вечером Джозеф Клемент сидел за своим рабочим столом у окна, на втором этаже, откуда открывался вид на внутренний дворик его дома и магазина, и на такие же соседние дворики вдоль Бир-стрит. За окном серела свинцовая завеса дождя, бесконечного, ровного и спокойного. В комнате Джозефа, казалось, стояла особая атмосфера монастырской кельи, логова отшельника. Это была спальня, совмещенная с рабочим кабинетом; дело не в том, что доме не хватало места, просто Джозеф проводил почти все время сгорбясь над своими альбомами марок, каталогами, книгами по английской старинной мебели, или копался в черновиках своей рукописи по истории филателии.

Желтый свет от голой лампочки падал на его рыжую голову, на кучку марок, запаянных по отдельности в полиэтиленовые пакетики: коллекция гватемальских марок ранних выпусков, которую прислал ему из Центральной Америки знакомый филателист. Джозеф взял лупу и склонился над марками. Но настоящий азарт собирателя все не приходил, поскольку ему пока не удалось наглухо отгородиться в этой маленькой комнатке от навалившихся проблем, которые неотступно преследовали его. Но он терпел, напряженно вглядываясь в марки, зная, что очень скоро он забудет обо всем и погрузится в этот увлекательный мир целиком. Сама обстановка его крошечного монастыря всегда действовала на него, как успокоительное лекарство, и вот-вот он снова ощутит то странное удовлетворение, которое с некоторых пор стало частью его жизни.

Сейчас его занимали две погашенные марки 1881 года — они не были особенно ценными, но зато заполняли определенный пробел в его коллекции. И еще тремя другими, из мемориальной коллекции Центрально-американской Выставки 1897 года; одна из этих марок несла на себе незамеченный никем ранее дефект в портрете Барриоса.

Постепенно его дыхание стало спокойным, размеренным, пальцы его перебирали марки с наработанной годами сноровкой, а часы на столе тихонько отсчитывали секунды и минуты. За окном медленно темнело, и вот уже зажглись окна в соседних домах. Было четверть восьмого.

В коридоре послышался звонок, кто-то топтался у боковой двери дома. Джозеф издал длинный вздох, отодвинул стул и поднялся. Передвигался он тяжело, неуклюже, словно грузный дряхлый старец, хотя ему было всего сорок пять, и несмотря на крепкое телосложение, он вовсе не выглядел полным. Он вышел в коридор, спустился по лестнице и открыл боковую дверь.

Там, съежась под дождем, стоял человек в макинтоше и с кожаной сумкой в руке.

— Я Уоддингтон, пришел повидаться с Дэйвом Клементом. Он меня ждет.

Мужчина сделал осторожный шаг вперед, и Джозеф неохотно отступил в сторону.

— Вы бы лучше прошли через магазин, — пробурчал Джозеф. Он хлопотливо закрыл дверь и отворил другую, ведущую в темное пространство торгового зала. — Сюда!

Не зажигая света, Джозеф уверенно прокладывал путь сквозь бесформенные груды антикварных предметов, но только когда он дошел до противоположной стены, где была дверь конторы, и наконец включил свет, Уоддингтон смог последовать за ним.

Он вышел в освещенный магазин, моргая сослепу, словно разбуженная сова. Уоддингтон был длинный, сутулый и бледный, будто вырос в подземелье. И тем не менее, он следил за собой, что было видно из того, как тщательно подбриты края его бакенбардов, переходящие в усы. Войдя, он оглядел контору с некоторым подозрением:

— А где Дэйв?

— Его нет дома, но я жду его с минуты на минуту.

А Дэвид Клемент в это время стоял голый в душе и намыливался. Он разительно отличался от брата — тщедушный, темный, тонкокостный, с тонкими, почти женственными чертами. Ему было слегка за тридцать, а вот девушке, что лежала в постели, еще не хватало до этой цифры несколько лет.

— Что это сегодня за спешка такая? — девица перекинула голые ноги с кровати, глядя на него и поглаживая свои груди.

— Уодди должен прийти часов в восемь.

— Уодди? А чего ему надо?

Клемент потянулся за полотенцем.

— Не знаю наверняка, но могу догадаться.

— Он может устроить неприятности?

— Только на свою голову. Он ублюдок, вот он кто.

— Но ты ведь не позволишь, чтобы они тебя отговорили?

— Вот уж нет! — он вытерся, вышел из ванной и встал перед нею: — Я уже говорил тебе, Мо, я решился, и ни они и никто не сможет мне помешать теперь.

— А когда?

— Ну, через месяц. Или полтора. Зачем особенно спешить, верно? Мне надо сделать еще пару вещей — толкнуть «Манну» для начала. Я уже поместил объявление в «Лодочном обозрении». Газета выйдет через неделю, и я уверен, сразу посыпется масса предложений. Такие яхты, как «Манна», в это время года отлетают, как горячие пирожки.

Но девушка все еще глядела озабоченно.

— Слушай, а Уодди пришел сам по себе, или его послали?

Клемент пожал плечами.

— Наверно, это проделки Чоки. Чоки — порядочный дерьмец, но он всегда четко просчитывает, что и где ему светит, прежде чем возьмется за что-нибудь.

Клемент натянул трусы и взял свою рубашку. Девушка встала с постели и пошла в душ. Она надела купальную шапочку и подоткнула под нее свои длинные темные волосы.

— Завтра мы увидимся?

— Знаешь, Мо, я думал провести весь день на яхте — подготовить ее к продаже.

— Захвати меня, я хочу поехать с тобой.

— Брось, ты же работаешь в ночную смену. Тебе надо побольше спать, чтобы оставаться такой же классной девчонкой.

Она помолчала, открывая краны душа и регулируя теплоту воды.

— Дело, наверно, не в яхте. Ты нашел какую-нибудь девку!

— Слушай, не говори глупостей, Мо!

— Тогда возьми меня с собой, я же тебя прошу!

— Ладно, посмотрим.

Клемент стоял уже одетым перед зеркалом и причесывался.

— Я спешу. Мне совсем не хочется, чтобы этот болтун Уодди долго трепался с моим братишкой Джозефом.

Клемент вышел из спальни, прошагал через гостиную к малюсенькому холлу, где на вешалке висел его мокрый макинтош. Он натянул плащ и, уже в спешке, захлопнул за собой дверь квартиры.

На Годолфин-стрит дождь лил не переставая. Держась поближе к карнизам домов, он быстро прошел по улице до конца, затем свернул влево на Бир-стрит, где на узкой пустынной мостовой тускло поблескивали в свете фонарей многочисленные лужи. Единственным признаком жизни тут был ярко освещенный ресторанчик напротив антикварной лавки.

Сквозь витрину лавки Клемент разглядел слабый свет в задних помещениях конторы. Он вошел в дом через боковую дверь и бесшумно прокрался через магазин, так, чтобы оказаться у дверей конторы раньше, чем Джозеф или Уоддингтон заметят его появление. Эти двое сидели по две стороны стола, а между ними на большом листе промокательной бумаги лежали шесть пресс-папье.

— Хэлло, Уодди! — сказал Дэвид. — Принес на продажу что-то интересненькое, а?

Воскресенье. После двух недель промозглой, дождливой непогоды казалось совершенно справедливым, что весна наконец началась. Воздух был чист и свеж, и гладкая поверхность воды в устье реки слепила глаза солнечными бликами. Скоро супруги Уайклиффы, если позволит погода, перестанут принимать у себя друзей, а займутся садом, своими обожаемыми камелиями, магнолиями, азалиями и рододендронами. Они будут перекусывать наскоро прямо на свежем воздухе, а потом трудиться вновь до позднего вечера, и укладываться спать досмерти уставшими, но с приятным чувством выполненного долга и достигнутого согласия с природой.

Вблизи с этой стороны реки других домов не было, так что они обладали свободой вести по-настоящему частную жизнь; частная жизнь — вот единственная твердая валюта в мире, на которую имеет смысл обменивать всякую другую. Двадцать соток заросшей кустами и деревьями земли способны дать человеку весь спектр ощущений — от чувства вины до мании собственного величия: а это уже зависит от того, сумеют ли Уайклиффы справиться с нашествием на их участок крыс-леммингов, или предпочтут обойтись без насилия над живыми существами. Сам Уайклифф иногда испытывал угрызения совести за смерть маленьких зверьков, что было отголоском его социал-демократических убеждений, однако его жена Хелен была сделана из более прочного материала.

Половина восьмого вечера. Они вставали всегда рано, даже по воскресеньям, Хелен не уставала трудиться по целым дням. Пощипывая свой поджаренный хлеб с мармеладом (низкокалорийный завтрак с черным кофе, как рекомендуют диетологи), она внимательно читала журнал по садоводству.

— Слушай, — сказал Уайклифф. — Я пройду вдоль берега, возьму газеты, что ли.

Поход за газетами был его обычным маршрутом по воскресеньям.

Да, все больше и больше становилось таких вещей, которые они делали по привычке, по традиции, и домашняя жизнь начинала застывать, с того самого момента, как выросли дети. Чарльзу Уайклиффу было сорок девять — возраст, как ни крути. Теперь остается только скатываться потихоньку вниз. Дети оперились и — почти в буквальном смысле — вылетели из гнезда. Сын Дэвид мотался по всему миру в качестве сотрудника одного полугосударственного агентства, которое передавало блага научного знания в страны Третьего Мира — Непал, Эквадор, Лесото, — и время от времени возвращался в Европу на совещания и конференции. Дочь Рут тоже не сидела на месте. Она следовала за своим шефом повсюду в его деловых командировках — по Европе и в США; дважды она побывала в Токио и один раз — в Персидском заливе. А ведь им — близнецам, сыну и дочери — было всего только по двадцать пять; в этом возрасте сам Уайклифф лишь впервые выехал за рубеж, пересек Ла-Манш, ощущая себя слегка в роли капитана Кука или Христофора Колумба и всерьез гадая, сможет ли он привыкнуть к правостороннему движению.

Так вот, теперь они с Хелен остались одни. Нет, им нравилось их положение, но возникали вопросы. Вопросы… К чему было это все? Куда надо стремиться дальше? И зачем мы делали все это?.. Наверно, впервые стало ясно, что все это — не игра, не репетиция, а самая настоящая жизнь, причем ее завершающая часть. В известном смысле Уайклифф был удовлетворен в своих профессиональных амбициях — он взобрался по служебной лестнице настолько высоко, насколько хотел — даже выше того, как ему иногда казалось. Хотя административный офис и секретарша перед дверью его кабинета — это было не совсем то, чего он добивался.

Люди, которые знали его давно, считали, что он сделал хорошую карьеру. Сын фермера-арендатора из захолустного Хертфордшира, начинавший стажером-полицейским в девятнадцать лет, он превратился теперь в старшего суперинтенданта и начальника криминального отдела, отвечающего за два графства. И все-таки, в нем ныла какая-то смутная тоска; в глубине души он ощущал, что его жизнь не сложилась. К чему ведет его повседневное существование? К чему? К хорошей пенсии, модной мебели в доме… К бездумной череде похожих друг на друга дней…

— Посмотри там в магазине, нет ли у них хорошего уксуса из белого вина, а то у меня весь кончился… — сказала Хелен ему вдогонку.

Деревенька Сент-Джуллиот лежала в миле от Уотч-Хаус, где жили Уайклиффы, поближе к городу. Уайклифф вышел через садовую калитку, пересек аллею и побрел по пляжу. В этом месте до противоположного берега устья было всего несколько сот метров, и через эту узкую горловину проходили все корабли — в оживленный порт и обратно.

Прошло примерно полчаса со времени наибольшего отлива. Сборщики устриц внимательно ворошили илистую прибрежную гальку, а чуть ниже по устью реки расселась стайка чаек с черными спинками, с неиссякающим оптимизмом ждущая ветра с моря, который пригонит рыбу.

Это близкое соседство с природой уже стало для Уайклиффа чем-то само собой разумеющимся; и ему приходилось время от времени напоминать себе, как это здорово — жить в таком прекрасном уголке, и в то же время — всего в каких-то двадцати минутах езды от места работы.

Теперь он шел вдоль верхней линии прилива, где спутанные узлы водорослей соседствовали с рваными пластиковыми пакетами и отдельными пятнами нефти. Да, загрязнение моря беспокоило его, только он старался не думать об этом; ведь он все равно ничего не мог с этим поделать. Ближе к деревне, где длинные языки частных садиков при коттеджах доходили до самого берега, располагались выстроенные в ряд лодки, которые оттащили на достаточное расстояние от линии прилива. В море болталось на волнах несколько прогулочных яхт, а ведь еще не сезон; через месяц яхт станет намного больше. А за Сент-Джуллиотом, выше по течению, раскинулся по холмам город — когда-то, во времена Второй мировой, он был разбит под бомбежками; теперь-то он давно уже восстановлен, окутан не гарью от взрывов, а промышленным смогом, и словно спрашивает с неясной тоской: «Что же дальше?»

За деревней начиналась набережная, которая в незапамятные времена использовалась как пристань для судов. В нескольких метрах от этой набережной на прибрежной гальке что-то поблескивало. Подойдя поближе, Уайклифф понял, что это револьвер. Наверно, табельное оружие офицера времен последней войны, 38-го калибра. Уайклифф осторожно поднял оружие и понюхал. Недавно из револьвера, похоже стреляли. В барабане осталось несколько патронов, поставлен на предохранитель.

В последние годы Уайклифф часто страдал от того, что высокий пост не дает ему заниматься самыми ранними стадиями расследования. Приходится выходить на сцену лишь когда дело уже наполовину сделано. Но только не на этот раз. Сейчас Уайклифф отчетливо представил себе заголовки в завтрашних газетах: «Старший суперинтендант нашел пистолет на пляже».

С помощью нитки, выуженной из кармана, Уайклифф осторожно снял пистолет с предохранителя. Хотя оружие лежало ниже линии прилива, оно явно не успело побывать в воде. Так-так. Высокий прилив стоял в час ночи, и еще примерно через час вода дошла до того уровня, где лежал револьвер. Значит, оружие выбросили после двух часов ночи — а сейчас восемь утра.

Уайклифф относился к пистолетам очень серьезно, даже для полицейского. Его всегда мучила мысль, что человек может лишиться жизни только потому, что какой-нибудь кретин впадет в истерику, испугается или разозлится. Ба-бах! И вас уже нет. «И вся королевская конница, и вся королевская рать не может Шалтая-Болтая собрать.»

Он огляделся кругом. На мелкой гальке пляжа ничего подозрительного не наблюдалось, но это немудрено — даже его собственных следов уже было не разобрать.

Уайклифф взобрался по гранитной лестнице на набережную — нижние ступеньки здесь были склизскими от темно-зеленого мха, а выше — покрыты серовато-оранжевыми лохмотьями лишайников. Отсюда с пляжа не было другого пути, не считая только террасы одного из коттеджей. Сквозь щели в булыжной набережной пробивалась трава, создавая причудливый зеленый орнамент на сером фоне. Со стороны набережной, повернутой к морю, торчали четыре сломанных чугунных столба — все, что осталось от примитивного крана для погрузки на корабли камня.

Тут, у столбов, Уайклифф нашел три точки, в которых трава была примята — похоже, колесами автомобиля; на том месте, где должны было бы располагаться четвертое колесо, не было травы, которая могла бы сохранить отпечаток, только голый гладкий камень. К набережной можно было проехать по аллейке, ответвляющейся от дороги на Сент-Джуллиот. В свое время по аллейке ходили грузовики, и до сих пор по ней вполне можно было проехать. У самого парапета набережной было явное место разворота и даже какие-то смазанные следы шин, но не такие четкие, чтобы разобрать рисунок на протекторах.

Церковный колокол зазвонил к заутрене — чуть надтреснутым, старческим тенором. На аллее, после двух недель сплошных дождей, глинистая почва так размякла, что смешно было рассчитывать найти какие-нибудь следы или отпечатки. Дальше аллея сливалась с узеньким проселком, который вел от города, позади Уотч-Хауз, дальше к берегу.

У своего киоска с энтузиазмом человека, работающего на себя, трудился темноволосый Томми Кэрн. Он распаковывал кипы полученных газет.

— Доброе утро, мистер Уайклифф! Сегодня вы раненько пожаловали, ну да ладно, я через пару минут вас обслужу.

Похоже, он был слишком увлечен своим занятием, чтобы обратить внимание, что именно Уайклифф держит в руках — зонтик или револьвер.

Из своей резиденции вышел викарий в черной рясе и направился в церковь; по пути он издали приметил Уайклиффа и поднял ладонь жестом соболезнования к «заблудшей овечке». Уайклифф был не религиозен.

Деревня постепенно просыпалась, в верхних этажах отдергивали гардины, во двор по утренним надобностям уже выпускали нетерпеливых собачек, — одним словом, начиналось обычное, ленивое воскресное утро.

На треугольном газончике перед газетным киоском стояла телефонная будка. Уайклифф вошел, положил револьвер на полочку и набрал номер.

— Штаб-квартира полиции, — раздалось в трубке.

— Это суперинтендант Уайклифф. Соедините с отделом криминальных расследований, пожалуйста.

— Детектив-сержант Керси слушает.

Керси был недавним приобретением отдела — перевелся сюда из городского отделения. Он все еще оставался в чине сержанта, поскольку больше думал о деле, чем о чинах. Уайклифф собирался наконец дать ему повышение.

— Ночью нигде не стреляли?

— В наших отчетах ничего такого, сэр.

— Кто там с вами дежурит?

— Диксон и Поттер.

— Вышлите их ко мне немедленно. Диксон умеет пользоваться фотокамерой, так что пусть захватит ее. Позвоните домой к Смиту и попросите его подъехать ко мне в офис как можно скорее. А пока проверьте один револьвер — не проходит ли он по нашим архивам. «Уэбли энд Скотт», армейского образца.

Потом он позвонил домой:

— Хелен, это я. Тут у меня возникли дела.

— В деревне? Интересно…

— Я нашел на пляже заряженный револьвер. Я тебе попозже перезвоню, ладно?

Уайклифф пошел к повороту аллеи — поджидать своих сотрудников.

Так-так, если стреляли где-то на набережной или на пляже, звук обязательно услышали бы в деревне. Тут даже автомобиль, проехавший ночью по аллее, может привлечь внимание. Ночи в Сент-Джуллиоте чрезвычайно тихие, а народец здесь живет крайне любознательный.

Из соседнего дома вышла маленькая девочка и уставилась на Уайклиффа широко раскрытыми карими глазами. В руке у нее был зажат уже сильно обкусанный сухарь, о котором она явно позабыла. Мимо проехал молоковоз, звякая бидонами и бутылками.

Наконец прибыла патрульная машина, Диксон и Поттер выбрались на свежий воздух, явно недоумевая, как такое мирное чудесное утро может предоставить полицейским иные возможности для развлечения, помимо обычной игры в карты по маленькой в караульном помещении. Уайклифф объяснил им их задачу и оставил их на месте, а сам поехал в штаб-квартиру на патрульной машине.

Здание стояло по-воскресному тихое, задумчивое. Не слышно было бешеного стука пишущих машинок, истерических телефонных звонков, а дежурный сержант у стойки читал «Сандей миррор», прихлебывая из кружки чай. Расследование, начавшееся в воскресенье, всегда на первых порах идет неспешно — ведь полицейские, подобно прочим смертным, тоже любят отдыхать по выходным; копаться в саду, удить рыбу, отсыпаться, гулять с детьми и собакой, а иногда даже посещать церковь.

Сержант Смит застал Уайклиффа уже в офисе. Смит работал в следственной группе штаб-квартиры еще с тех времен, когда самого Уайклиффа тут еще никто не знал. Сперва он был обычным офицером полиции и немножко — фотографом, а потом, пройдя курс спецподготовки, стал в основном фотографом и немножко экспертом по отпечаткам пальцев. У Смита все было серое — одежда, кожа, седые волосы и сама личность, но для своей занудной работы он хорошо подходил — во всяком случае, если ему не приходилось сталкиваться с людьми. Смит не находил с людьми общего языка.

Смит посмотрел на револьвер безо всякого выражения, и не дотронулся до него, пока Уайклифф не пояснил:

— Оружие уже проверяют по нашим архивам.

— Ничего они не найдут. Слишком много таких сувениров осталось от войны. Люди частенько закапывают их в глухих местечках и стараются позабыть.

— Тут пять патронов на месте, а один, похоже, недавно отстрелян.

Кустистые брови Смита полезли вверх:

— А этой ночью были какие-то происшествия?

— Нет, никаких сигналов. Я хочу, чтобы вы проверили отпечатки на нем, а потом передали Мелвиллу.

Мелвилл был экспертом по баллистике, работавшим вместе с судмедэкспертами.

Смит подумал про себя, что Уайклифф делает из мухи слона, но решил, что лучше промолчать. Он ушел с револьвером, от которого на промокашке на столе у Уайклиффа остался бледный масляный след.

А Уайклифф тем временем размышлял. Нет, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову забираться в захолустный Сент-Джуллиот, чтобы выкинуть тут револьвер, не имеющий отношения ни к какому преступлению. Это слишком маленькая штучка, можно выкинуть где угодно, зарыть, выбросить в реку, в море, или даже просто в сточную канаву.

Другое дело — спрятать тело. Вопреки расхожему мнению, тело спрятать вовсе не так просто, даже в море. Тело должно попасть в глубокую воду, в нужный момент прилива, а для этого обычно приходится использовать высокие пристани или лодку, что вызывает подозрения.

Уайклифф поднял трубку и попросил соединить его с хозяином пристани.

— Не думаю, что он будет у себя в конторе сегодня, так что попробуйте застать его дома.

Через две минуты его соединили.

— Мистер Фостер? Это Уайклифф из отдела криминальных расследований… — они были знакомы, встречались на разных общественных мероприятиях. — Извините, что беспокою вас в выходной день…

— Ерунда, не извиняйтесь.

— Вот какой у меня к вам вопрос: если бы вам надо было избавиться от трупа, поблизости от устья реки, причем избавиться навсегда, как бы вы поступили?

— Ну, выбрал бы местечко, где не толпятся полицейские.

— Понятное дело, а где именно? — усмехнулся Уайклифф.

— Дайте подумать… — последовала долгая пауза, потом его собеседник пробормотал: — Ну, самое лучшее — закопать у себя в саду.

— А если все происходит на берегу, в устье реки?

— Ну тогда, если у вас нет с собой лодки, то тогда уж придется столкнуть тело с набережной в Сент-Джуллиоте. А если на другом берегу, то могу предложить верфь Поттерс, только там место лучше проглядывается. А вам надо срочно прятать тело?

Уайклифф с коротким смешком спросил:

— Ну, а почему именно эти два места?

— Да потому что они находятся прямо перед началом узкой горловины, и с этой точки все смывает в открытое море, если отлив в нужной точке, со скоростью несколько узлов. Вы же понимаете это не хуже моего.

— Постойте, вы сказали — «отлив в нужной точке». А что это конкретно значит?

Фостер что-то пробурчал себе под нос, прикидывая, потом протянул:

— Ну, через час-полтора после высокой воды и еще часа два после того. Все выносит в это время в пролив.

— А этой ночью, например?

— Мне что, придется рассказывать обо всем этом в суде? — насторожился хозяин пристани.

— Вполне вероятно. Но если уж дело дойдет до того, там у вас будет время еще раз подумать, прежде чем отвечать.

Тот помолчал.

— Ну что ж. Прошлой ночью высокая вода пришла в ноль часов сорок восемь минут, по моим записям. Дул крепкий юго-восточный бриз — баллов пять-шесть по шкале Бофорта — но это не могло сильно повлиять на обычное поведение воды в устье реки. Короче, наилучшее время, пожалуй, было между тремя и четырьмя часами ночи.

— Спасибо. Еще один вопрос: если тело сбросили в воду с той старой пристани, можно ли рассчитывать найти его?

Фостер колебался.

— Ну, во всяком случае, не в устье реки. Да пожалуй, и нигде больше, но это только первое время. Чуть позже тело может оказаться выброшено где-нибудь на берег — через месяц, а может, через пару дней. Вы же знаете, что такое море — все непредсказуемо, все зависит от чертовой уймы всяких вещей: ветра, течения и все такое. Море — как женщина, никогда нельзя заранее знать, как себя поведет.

Уайклифф вспомнил, что у Фостера три уже взрослых незамужних дочери, и беззвучно усмехнулся.

Итак, кому-то, имеющему на руках мертвое тело, имело смысл подъехать на набережную в Сент-Джуллиот и выбросить тело в море. Тело… Нет, фантазия работает у него слишком быстро, с опережением. Ведь пока что у него на руках только револьвер с одним отстрелянным патроном из шести.

Позвонил работник архива:

— Вы спрашивали насчет револьвера, сэр…

— Да-да, подождите минутку, я возьму блокнот.

— Разрешение на право ношения было выдано генерал-лейтенанту сэру Гэвину Ллойду Паркину, проживавшему в доме номер три по Гаррисон-Драйв. Документ продлен три года назад. А вскоре после этого дом подвергся ограблению со взломом и оружие похитили вместе с некоторыми ценными вещами.

— А что насчет боеприпасов к нему?

— Никаких отметок об этом, сэр. Это ведь было сувенирное оружие.

Уайклифф смутно помнил дело об ограблении дома на Гаррисон-Драйв, хотя сам он в расследовании не участвовал. Помнится, оттуда стянули коллекцию японских сувениров стоимостью несколько тысяч фунтов. Уайклифф в тот момент находился на севере страны, был занят в служебном расследовании одного скверно пахнущего дельца, в котором был замешан старший офицер полиции. В общем, надо будет покопаться в архиве.

Он повернулся к книжным полкам за спиной. Уж по вопросу о боевых офицерах-ветеранах справочник «Кто есть кто?» всегда поможет.

«Ллойд Паркин, генерал-лейтенант. Сэр Гэвин…» Дата рождения — 1893 год, а на дворе — 1981 год, значит на сегодняшний день генералу было бы восемьдесят восемь лет. Но справочник «Кто есть кто?», имевшийся у Уайклиффа, уже устарел, так что старик вполне может пребывать уже на том свете. Еще одна строчка сообщала об участии генерала в боевых действиях во Франции и Германии, в обе мировые войны, и еще сведения о детях: «од. с., одна д.» Ясненько. И вот еще — жена генерала скончалась в 1950-м году.

Следующая статья справочника была посвящена тому самому «од. с.»:


«Ллойд Паркин, майор, Гэвин (хронология движения по служебной лестнице — …); ед. с. ген. — лейт. сэра Гэвина Ллойда Паркина… Род. 1924. обуч.: Малверн, Кор. Колледж Кембридж…»


Уважаемая семья, почти что знаменитая.

Неожиданно Уайклиффу пришло в голову, что его помощник Керси, прежде чем поступить к ним, работал в Дивизионе В на участке, куда входила и улица Гаррисон-Драйв, а значит, Керси мог принимать участие в расследовании того взлома.

Он нашел Керси в дежурке, в гордом одиночестве; сигарета свисала из уголка его рта, чуть ли не клюя клавиатуру пишущей машинки, словно курица — зернышки в кормушке. Уайклифф уселся верхом на стул, положив локти на спинку.

— Ты не знаешь случаем Паркинов с Гаррисон-Драйв?

Керси искоса глянул на него.

— Ну, я хорошо знаком с майором, и сестру его видел, Гетти.

— А их отца?

— Отца уже не было на этом свете, когда я с ними познакомился, пару лет назад. У них дом обокрали, унесли японскую коллекцию и револьвер. Странное дельце.

— Почему же странное?

— Потому что одиночное. Обычно ведь как бывает — имеется банда, которая работает на какой-то территории. А здесь похожего повторного случая так и не произошло. Так что нам ничего не удалось раскопать, да и уголовному розыску — тоже.

— А вещички были ценные?

— Тысяч на двадцать или что-то в этом роде.

— Они были застрахованы?

— Насколько я помню, нет. Конечно, нас беспокоила пропажа пистолета, но сейчас я думаю, что вряд ли он вообще когда-нибудь появится на горизонте.

— Уже появился.

Керси изумился:

— Это что, тот самый револьвер на пляже у набережной? Будь я проклят! — он откинулся в своем кресле, чтобы удобнее было переваривать новость. — Значит, все-таки это сделал кто-то из местных. А мы уж списали дело на гастролеров.

— Я думаю, что из этого револьвера совсем недавно стреляли.

Керси раздавил бычок в приспособленной под пепельницу жестяной крышечке.

— Никаких отпечатков, небось?

— Смит сейчас проверяет это, но было бы странно, если бы отпечатки нашлись.

— Это точно. Значит, не за что ухватиться?

Керси работал в команде Уайклиффа не так давно, но между ними быстро установились близкие, почти дружеские отношения. Правда, время от времени Керси добавлял в разговоре «сэр», отдавая дань служебной иерархии.

— Я думаю, ухватиться нужно за тот самый конец, который вы в свое время упустили, — заметил Уайклифф. — То есть, за Паркинов.

Керси кивнул:

— Согласен, только вряд ли это нам много даст. Помнится, с меня в свое время семь потов сошло. С ними разговаривать — все равно что петь в одиночной камере. На отклик рассчитывать нечего.

— Что поделать, надо попробовать еще раз. Во всяком случае, они имеют право узнать, что часть похищенного у них имущества найдена.

— Хотите, чтобы я поехал с вами, сэр?

— Ну, я без машины. Хорошо бы поехать вместе на твоей.

Керси подумал и сообщил:

— Сестра, эта Гетти, настоящая затворница. Думаю, она вообще из дому никогда не выходит. Зато майор каждое утро выползает на Бир-стрит в своем синем свитере и вельветовых штанах, со смешной плетеной сумочкой. Если на улице дождь или холодно, на нем бывает старая офицерская шинель. Сперва он заходит за газетами, чтобы узнать, какие лошадки выставляются на бега, потом заглядывает к своему старому приятелю из антикварной лавки. Дальше идет в лавку букмекера, потом — в мясную лавку, булочную, и наконец — в свечную лавку. Последний адрес меня лично совсем не удивляет — в свой последний визит к ним я заметил, что дом полон дыма от масляных печек. В общем, Паркин — местная достопримечательность, как тут говорят.

— А что, он делает ставки у букмекера?

— Да, но я слышал, что ставит он исключительно на лошадей, которые хромают хотя бы на одну ногу. — Керси хихикнул. — Так сказать, из милосердия к букмекеру — как будто хоть один букмекер в мире нуждается в милосердии.

Они проехали через центр города и дальше — по направлению к старой гавани, где находилась Бир-стрит. В начале двенадцатого солнце уже сияло вовсю, но людей на улицах было мало — разве что выряженные в старомодные костюмы прихожане возвращались со службы из церкви к своим праздничным воскресным пирогам, испеченным в микроволновой печи.

Бир-стрит была в эпоху королевы Елизаветы главной улицей города, а теперь она вилась как ненужный придаток по окраине современного делового центра и упиралась в бухту. За обладание участками по Бир-стрит молодые деловые реформаторы отчаянно боролись с консерваторами, приверженцами старого образа жизни. Тут все средства шли в ход.

Проехав до половины улицы, они свернули на Догс-Легс-Лейн, или «Улочку Собачьей Ноги» — аллейку между домами, которая оставалась тут последним напоминанием о елизаветинской эпохе. Дорога резко взмывала вверх, и после двух крутых поворотов, из-за которых она и получила свое название, неожиданно выходила на передний бруствер большой старой крепости. Эта крепость главенствовала над всем устьем реки.

Именно у этого бруствера военные инженеры викторианской эпохи построили кирпичные дома для старших офицеров гарнизона. По архитектуре они вполне напоминали современные жилые дома, но окружены были великолепными садами, спускающимися вниз по склону бруствера, и вид отсюда открывался изумительный.

По сравнению с соседними дом номер три казался неухоженным. В саду тут разрослись настоящие джунгли, створки ворот косо висели на петлях, а тропинка, ведущая через сад к входной двери, напоминала полосу препятствий из-за глубоких ям и крутых ступенек, неожиданно возникающих под ногами.

— Да, тут ничего не изменилось к лучшему, — проронил Керси.

Они позвонили в дверь. Им открыл здоровенный мужчина в боцманском свитере, мятых вельветовых брюках и шлепанцах.

Уайклифф представился и спросил:

— Вы — майор Гэвин Ллойд Паркин?

— Да. Что вам нужно? — Этот скрипучий голос вызвал у Уайклиффа ответное желание слегка кашлянуть.

Так значит, это и есть майор Гэвин Ллойд Паркин, из Королевского Флота. Ему за пятьдесят, стрижен под машинку, массивные черты лица и серые, чуть навыкате, глаза.

— Проходите в дом.

Гостиная была пыльная, элегантная в своей неряшливости и какая-то заброшенная. Здесь застоялся смутный запах старого гнилья. И в то же время на стене висел роскошный турецкий ковер, изображавший «Древо желаний», стояло глубокое кожаное кресло, рояль — почти наверняка давно уже расстроенный — и два массивных буфета с бело-голубым фарфором.

Паркин предложил гостям присаживаться, однако сам остался стоять у окна, и глыба его огромного тела заслоняла весь свет. Керси тоже не стал садиться.

— Чуть более двух лет назад ваш дом подвергся ограблению со взломом, и помимо прочих вещей, был украден револьвер вашего отца. Так ли это? — спросил Уайклифф.

Паркин издал короткий утробный скрежет, который вполне мог означать и простой смешок:

— Вот уж хорошо сказано — «помимо прочих вещей»! Японская коллекция моего отца пропала бесследно, а ведь старику даже не приходило в голову, что ее имеет смысл застраховать!

— Мы пришли сообщить вам, что пистолет найден, совершено случайно. Я нашел его на пляже у Сент-Джуллиот. В нем были патроны, и я предполагаю, что из него недавно стреляли.

Серые немигающие глаза уставились на Уайклиффа.

— А какого черта он оказался на пляже?

— Не имею понятия, но мы постараемся это выяснить. А это значит, нам придется еще раз изучить то ограбление и возможно, найти вора.

Майор пожал громадными плечами:

— Ну да… Ну что ж, я не против, только вряд ли вам что-нибудь удастся. В первый раз, во всяком случае, не удалось.

— Вы, может быть, помните, что сержант Керси занимался расследованием ограбления? — заметил Уайклифф.

Паркин безучастно посмотрел на Керси.

— Конечно, я еще раз изучу архивные материалы по делу, — продолжал Уайклифф. — Но тем не менее я просил бы вас еще раз изложить все известные вам обстоятельства, а также показать место, где хранился пистолет и другие пропавшие вещи.

Казалось, Паркин собирался возразить, но потом передумал:

— Как угодно. Пойдемте со мной.

Он держал себя не свысока и не заискивал, он был просто совершенно безразличен. Уайклифф помнил, как мальчиком, еще до войны, он встречался с подобным воякой — «господином Полковником», с заглавной буквы, — тот был крупным землевладельцем в том округе, где отец Уайклиффа арендовал ферму. У «Полковника» был тот же монументальный облик, тот же хрипловатый голос, огрубелый от виски и сигарного дыма, тот же сверлящий взгляд серых глаз, и наконец, такое же бессознательное и словно врожденное чувство собственного превосходства.

Следователи прошли за майором по длинному коридору в заднюю часть дома. Из кухни тянуло прозрачным дымком перегретого печного масла. Паркин толкнул дверь, и она оказались в большой комнате.

— Это обиталище моего отца.

Старомодное словечко прекрасно подходило для описания этой комнаты: обстановка здесь складывалась вокруг старика-генерала столь же подходящая для него, как ракушка вокруг тела улитки — все точно подогнано. Все обветшало и старомодно. Главным предметом здесь был написанный маслом портрет самого генерала, висящий над камином. Старик с сыном были похожи, однако отец — худощавый, с более тонкими чертами лица и тонкими губами под усами. Под портретом в стеклянной витрине выложены были ордена, медали и прочие регалии генерала.

Крышка секретера красного дерева была откинута, столешница, обтянутая марокканской кожей, была потерта у краев; стеклянная подставка для перьев; пюпитр с гербовой бумагой и конвертами; маленькие походные часы, которые деловито отстукивали время, словно их хозяин вышел из комнаты только на минуточку. На стенах висели фотографии с изображениями различных моментов из военной биографии генерала, и полки с изрядно зачитанными книгами — мемуары, биографии, работы по искусству Востока: литература, безошибочно относящаяся к той далекой эпохе, когда люди интересовались точными знаниями. А ряд толстых переплетенных тетрадей — это, скорее всего, дневник генерала.

Да, эта комната была настоящей гробницей. Но вот что удивило Уайклиффа — так это безукоризненная чистота, в которой тут содержались вещи — все буквально сияло.

— Свою японскую коллекцию он хранил вот в этом шкафу, который специально был сделан на заказ, — прогудел Паркин.

В высоком шкафу розового дерева было множество ящичков, некоторые очень неглубокие, другие — глубиной сантиметров в десять-двенадцать.

— В мелких ящичках у него стояли «нецке», такие маленькие резные куколки в японской национальной одежде, в основном из слонового бивня, дерева или кости. — слова вылетали из майора короткими толчками, словно ему необходимо было каждый раз передернуть какой-то внутренний затвор, прежде чем выстрелить очередное слово.

— А вот здесь были аксессуары холодного оружия, в основном гвардейского. В глубоких ящиках хранилась коллекция «инро» — таких лакированных коробочек, которые носили самураи на перевязи меча.

Паркин выдвинул пару ящиков — ныне пустых.

— Кроме коллекции, в шкафу еще оставалось немало места, вот отец и положил сюда же свое служебное оружие. Так револьвер и пропал со всеми прочим барахлишком.

— Вор забрался сюда через окно?

Паркин насмешливо протянул:

— Ну, если учесть, что окно мы нашли открытым, а в одной форточке не хватало стекла, это вполне вероятно.

— Дело было ночью?

— Вечером. Меня не было дома, а сестра слушала в своей комнате радио.

— Это произошло вскоре после смерти вашего отца?

— Да, через два-три месяца, помнится. Коллекцию как раз оценивали для передачи в наследство, как и все прочее имущество.

Дверь отворилась, вошла высокая костлявая женщина и остановилась у порога. Фамильные черты и в ней проглядывались явственно, особенно характерны были безжизненные серые глаза навыкате.

— В чем, Гэвин? Что ты делаешь в папиной комнате? — Она говорила, словно мать с нашкодившим сыном.

Паркин, однако, отреагировал появление по своему:

— Знакомьтесь: это моя сестра, это суперинтендант Уайклифф и сержант Керси, — добавил: — Суперинтендант нашел папин револьвер на пляже в Сент-Джуллиот и считает, что из револьвера недавно стреляли.

— Да неужели? — без всякого выражения произнесла женщина. — Но мне очень не нравится, когда в эту комнату заходят.

Заговорил Уайклифф:

— Я собираюсь возобновить дело об ограблении вашего дома. Конечно, я не питаю особых надежд на успех, но мы сделаем все, что в наших силах. И ваш брат был так любезен, что согласился ответить на несколько вопросов.

— Вопросы! Нам уже задавали массу вопросов в прошлый раз, и безо всякого результата!

Гетти была на несколько лет старше брата. Седые жиденькие волосы, иссохшаяся кожа. Последние остатки человеческой теплоты и эмоциональности, казалось, давно покинули ее, как и всякие признаки женственности.

— О коллекции вашего отца знал широкий круг людей?

— Отец собирал ее много лет, — сказал Гэвин. — В основном ему доставались вещи через его японских знакомых, кое-что он прикупил на лондонских аукционах. Он переписывался с несколькими коллекционерами, но… Нет, я не думаю, что о его коллекции было известно многим.

Гетти заговорила с таким выражением, словно ее брат до сих пор и рта не раскрывал:

— Я уверена, что о коллекции знало множество людей. Человек, который пришел оценивать коллекцию для оформления в наследство, сказал, что это знаменитое собрание. Это его собственное выражение: «знаменитое собрание».

Она очень выразительно подчеркнула последние слова.

— А кто это был?

— Его зовут Клемент, — пояснил Гэвин Паркин. — Это младший из двух братьев, что держат антикварную лавку на Бир-стрит. Он специалист в такого рода предметах.

— Этот человек, кстати, проходил свидетелем по делу об ограблении, сэр, — вставил Керси.

— Мы можем опросить торговцев антиквариатом, — сказал Уайклифф. — Прошло уже немало времени, и какие-то из предметов могли попасть в легальную продажу. Тогда у нас появится какая-то зацепка.

Паркин проводил их до машины. Там они остановились и Уайклифф проронил:

— Как вы понимаете, лично я больше всего думаю о револьвере.

И снова ему показалось, что майор чуть-чуть удивился. Но в ответ сказал только:

— Ну-ну, удачи вам, суперинтендант. И всего доброго.

Когда они отъезжали от дома, Уайклифф обернулся и увидел майора, неподвижно стоящего на тротуаре и глядящего им вослед. Трудновато было представить, какую жизнь они с сестрой ведут в этом мрачноватом доме. Интересно, бывает у них хоть иногда нормальная беседа? Смеются ли они вместе? Или хотя бы ссорятся?

— Слушайте, вы говорили что-то насчет ежедневных посещений майором антикварной лавки… — Уайклифф повернулся к Керси.

— Да, сэр. Он, похоже, водит дружбу со старшим братом, то есть не тем, который проводил оценку коллекции… — Керси замолк на то время, пока вписывался в двойной поворот дороги, из-за которой улочка и получила свое «собачье» название. — …В свое время у меня была одна идейка насчет этой связи, но меня за нее начальство отмутузило.

— Ну, и что же за идейка?

— Ну, я рассудил так: майор не упомянут в завещании отца. Неизвестно по какой причине, но все имущество завещано его сестре Гетти.

— Дальше.

— Перед самой смертью отца майор продал свою яхту, которую до того года два держал на пристани в Сент-Джуллиоте. А делать ставки на лошадей — особенно хромых — должно быть, очень дорогое увлечение.

— Значит, вы думаете, что майор мог инсценировать ограбление с помощью своих дружков из антикварного магазина?

— Я подумал, что это вполне возможно, но мой тогдашний начальник с моим мнением, мягко говоря, не согласился и обвинил меня в том, что я пытаюсь завести следствие в ложном направлении.

— Почему?

— Понятия не имею, сэр.

— А эти братья Клементы — мошенники, как вы считаете?

— Не знаю, у меня нет причин плохо о них думать, просто такой вариант показался мне правдоподобным.

Когда они свернули на Бир-стрит, Керси спросил:

— Теперь куда едем, сэр?

— Довезите меня до дому.

Проезжая мимо антикварного магазинчика на Бир-стрит, Керси снизил скорость. Фасад здания тут в последний раз подновляли явно еще до первой мировой. Табличка на одной из витрин гласила: «Мы покупаем и продаем любой антиквариат, и специализируемся в ИСКУССТВЕ ВОСТОКА. Покупаем коллекции. Квалифицированная оценка древностей.»

— Пришел наконец? — проронила Хелен.

— Извини, что не перезвонил тебе. Не получилось.

Хелен готовила соус из белого вина. В комнате магнитофон источал негромкую мелодию.

— Узнаешь, что это? — спросила Хелен.

Уайклифф с раздражением вслушивался. Его бесило, что жена проверяет его музыкальную эрудицию.

— Ну, это какая-то симфония Малера.

— Верно! Какая именно?

— Ну, у нас есть четыре из них, и в этой нет солиста на флейте-сопрано. Наверно, шестая.

— А вот и нет! Это как раз та, с флейтой-сопрано, номер четыре!

— Ладно, все-таки я узнал Малера. А как насчет ужина?

— Рагу из курицы. А что там с этим револьвером?

— Я нашел его на пляже у набережной. Он заряжен и недавно из него стреляли. Я выяснил, что в свое время он принадлежал генерал-лейтенанту сэру Ллойду Паркину. Если все это, конечно, что-то для тебя значит.

— Ну да, это же отец Гетти.

Уайклифф удивился:

— Постой, а ты их знаешь?

Хелен была не совсем обычная женщина; она не изводила себя и домочадцев своими домашними хлопотами, не баловалась светскими приемами, но зато ее невероятно разветвленные знакомства снабжали ее сведениями о жизни в самых различных кругах местного общества.

— Нет, я с ними не знакома, но Джоан Лэнгфорд, которая ходит на художественные курсы, живет рядом с ними на Гаррисон-Драйв. По ее словам выходит, что эта Гетти — какая-то жуткая фря. Она почему-то невзлюбила Джоан и часто вываливает ей на участок всякий мусор. А потом отнекивается и говорит, что это чайки нанесли. С ума сойти, правда?

— А что ее братец? Что Джоан о нем говорит?

— Почти ничего. Разве что ему, бедняге, со многим приходится в жизни мириться. Тебе еще нужно будет выезжать из дому? Или выпьешь виски?

— Нет, боюсь, что придется выехать.

После обеда он поехал в штаб-квартиру уже на своей машине — «ровере», который он выбрал не потому, что знал сравнительные характеристики разных автомобилей, а просто потому, что «ровер» — английская машина, а Уайклифф не очень любил все иностранное. Пусть даже свое отечественное ломается по два раза в месяц. Но «ровер», вообще-то, и не ломался особенно часто.

Диксон, один из тех двух молодых парней, которых Уайклифф оставил у Сент-Джуллиота, уже сидел на рабочем месте и печатал свой отчет.

— Нам ничего не удалось раскопать, сэр. В двух соседних домах полагают, что посреди ночи на набережную заезжал автомобиль. И миссис Клара Бэртон.

— Это из крайнего коттеджа?

— Именно. Так вот, она говорит, что проснулась от звука работающего мотора. Потом стало снова тихо, а через некоторое время снова послышалось гудение, и машина спокойно проехала прочь.

— Наверно, она слышала, как машина разворачивается на пирсе.

— Так я и подумал, и она тоже. Она говорит, парочки иногда проводят по полночи на пирсе в машине, но только они потом не выруливают на набережную. — Диксон помолчал. — Я опросил и ее мужа, но он ничего не слышал. Проспал, судя по его похмельному виду.

— Наверно.

— А некая миссис Паскоу из третьего коттеджа помимо всего этого, слышала еще и крик, вроде бы исходящий откуда-то с пляжа. Но она не придала этому значения, потому что местные парни, говорит она, частенько удят рыбу по ночам на воскресенье, ну и выпивают как следует.

— Кто-нибудь из местных жителей отсутствовал этой ночью?

— Да, сэр, Ник и Чарли Бэрды. Но они вроде как уехали в город и еще не возвращались. Их и не ждут раньше того времени, как в городе закрываются бары.

Диксон глянул на часы и добавил:

— Мы зафиксировали там следы от шин и сделали фотографии. Я послал материалы в дорожную полицию, пусть они делают экспертное заключение.

Уайклифф сел за свой рабочий стол. Ну что ж, для начала все сработано неплохо. Судя по всему, ничего не упущено.

А в середине ночи, когда Уайклифф ворочался без сна в кровати, ему вдруг с отчетливым цинизмом подумалось, что напрасно он раздувает эту историю с револьвером. Скорее всего, тут было простое злоупотребление оружием, приобретенным нелегальным путем. Кто-то мог побаловаться, пальнув в воздух. Вот так-то, и все дела.


Глава 2


Вот и понедельник. Еще один хороший, ясный денек. Солнышко снова заглянуло в окно кабинета Уайклиффа, высветив жирные пятна на поверхности стола и слой пыли на книжном шкафу. Хотелось думать об отпуске — а вовсе не о работе, которая была впереди.

Личная секретарша Уайклиффа, Дайан, вошла в кабинет, благоухая туалетной водой и светясь деловитостью. Ее младшие коллеги, снедаемые тщетными соблазнами, звали ее за глаза «Снежной Королевой». Или «Снежной Девой». В общем-то, девой она была, вероятно, и в буквальном смысле. Дайан внесла ворох разноцветных записок — каждый цвет означал некий отдел или учреждение. Уайклифф вдруг остро затосковал по тем старым временам, когда ты шел к кому-нибудь, распахивал ногой дверь и говорил, о чем хотел. Сейчас это общение сменилось на эти вот разноцветные клочки бумаги, а потом, судя по всему, народ полностью перейдет на компьютерные послания. И хотя люди стали болтать больше, их слова значат все меньше. Вот такой вот парадокс.

— Положи это все сюда, Дайан.

Дайан разложила бумаги в аккуратные стопки. Розовая бумага из дорожной инспекции была озаглавлена: «Отчет о следах протекторов на набережной Сент-Джуллиот». Там содержалось мнение эксперта, что следы от шин оставлены автомобилем «Б.Л. Макси», но не наверняка.

Позвонил Керси и сообщил, что Диксон побеседовал с братьями Бэрд насчет их рыболовной поездки:

— Они вернулись домой около половины третьего ночью на воскресенье и видели автомобиль, который разворачивался на пирсе у Сент-Джуллиот. Они не обратили на машину особого внимания, и мне кажется, что они уже здорово набрались к тому моменту. Сами понимаете, эта рыбная ловля — больше пьянка, чем ловля рыбы… — Керси помолчал и спросил: — А вы ничего не надумали насчет братьев Клемент, сэр?

Керси попал в точку. Уайклифф поразмышлял о братьях-антикварах и пришел к выводу, что возможная связь между ними и ограблением, и в особенности с пропавшим револьвером, слишком сомнительна. Маловероятно, чтобы уважаемый торговец, известный всем в округе, вдруг вошел в преступный сговор и соучаствовал в инсценировке ограбления. Во всяком случае, Уайклифф и майора не мог всерьез подозревать. Но тем не менее, когда Дайан закончила с бумагами на его столе, он встал со словами:

— Я поехал на Бир-стрит. Если я кому-нибудь понадоблюсь, пусть позвонят мне на мобильный в машине.

Он выехал со стоянки и втиснулся в утреннюю уличную пробку. Уайклифф не очень хорошо водил машину и не находил полного согласия с двигателем внутреннего сгорания, а также не понимал современного преклонения перед автомобилем. Он часто думал о себе, что родился не вовремя, а надо было бы прожить жизнь лет на сто раньше, сохраняя сладостные иллюзии насчет социальной справедливости и совершенства человеческой природы.

Он вышел из машины в конце Бир-стрит и пошел дальше пешком. В утреннем жемчужном свете улица выглядела, словно на картине Писарро: воздух, казалось, легонько вибрировал, смягчая контуры предметов, покрывая глаза легкой пеленой. Эта улица была известна своими специализированными магазинчиками — прекрасный гастроном, лавка деликатесов, пекарня, винный и мясной магазины. Молодые или бальзаковского возраста женщины, элегантно одетые жены зажиточных игроков в гольф, подписчицы на журналы типа «Дом и сад», парковали здесь свои «фиаты», «мини» и «фиесты» и методично обходили все здешние торговые точки, сверяясь с экзотическими списками запланированных покупок. И в соседстве с этой яркой торгующей толпой, с броскими вывесками, обветшалый фасад с мрачноватой витриной антикварной лавки казался бедным родственником на богатой свадьбе.

Впереди Уайклифф заметил фигуру Паркина. Майор был в том же боцманском свитере и мятых вельветовых брюках, на ногах — туфли из парусины, в руках сетчатая сумочка с какой-то снедью. У антикварного магазинчика майор задержался и уставился на витрину, прикрыв глаза козырьком от солнца. И тут же пошел дальше своей странной походочкой, при которой, казалось, тело выше колен было совершенно неподвижно и словно скользило над землей на колесиках.

Дойдя до антикварной лавки, Уайклифф понял, что она закрыта. Он нажал кнопку звонка, но безрезультатно. Потом он заметил, что за его действиями следит женщина из кафе напротив. С утренним кофе было уже покончено, а до обеда еще далеко — так что в кафе не было посетителей. Уайклифф пересек улицу, вошел и сел за столик под красно-белой скатертью с фирменным штампом кафе. Женщина медленно подплыла к нему — она была тучной, с темными, почти черными волосами и миловидными чертами лица. Говорила она с мягким девонширским акцентом, вязким, словно взбитые сливки:

— Вам кофе?

— Да, черный без молока.

Она направилась к кофейному аппарату.

— Я тут пытался попасть в заведение напротив, но не удалось, — сказал ей Уайклифф.

— Ну да, у них закрыто.

Женщина двигалась медленно, переваливаясь с ноги на ногу. Встав за аппарат, она окинула Уайклиффа долгим оценивающим взглядом, который так хорошо знаком всякому полицейскому.

— Вы что, из полиции?

— Да.

— Я так и подумала. А что там у них стряслось?

— Ничего.

Она задумчиво смотрела на лавку напротив.

— Нет, там что-то не то, я слегка встревожена. — Она покрутила на пальце обручальное кольцо. — Знаете, это ведь парочка закоренелых холостяков. Старший брат, Джозеф, обычно заходит сюда обедать, а иногда и Дэвид заглядывает, когда бывает тут. В субботу магазин был открыт, как всегда, и Джозеф пообедал у нас. А в воскресенье гляжу — у них весь день даже гардины с окон не отдергивали. А сегодня и подавно — с утра так лавочку и не открыли. Правда, они не особенно суетятся насчет своей работы — если надо, вешают на дверь табличку «вернусь через десять минут», и уходят на полдня. А все-таки сегодня что-то не так.

— Разве они никогда никуда вдвоем не отлучаются?

— Нет, никогда. Джозеф — он сиднем сидит дома, а Дэвид — тот чаще куда-то завеивается по всяким делам.

Она подала кофе и вернулась на свое место за прилавком. Из кухни пахнуло чем-то очень аппетитным. Похоже, здесь можно вкусно пообедать. Прекрасная мысль.

— Поваром у вас тут муж?

Женщина кивнула:

— Вы любите жаркое?

— Во всяком случае, у вас оно пахнет чудесно.

Она довольно рассмеялась:

— Мы, знаете, обслуживаем по большей части наших завсегдатаев, но если хотите у нас покушать — милости прошу.

По другой стороне улицы шла девушка в голубом брючном костюмчике. У нее были красивые темные волосы до плеч и хорошая фигурка, вот только черты лица казались резковаты. Она подергала дверь антикварной лавки, затем проделала то же самое с боковой дверью, а потом наконец позвонила. Она очень долго держала палец на кнопке звонка.

— Ну вот видите! — заговорила женщина из-за стойки. — Если бы они уехали, она бы уж знала об этом!

— А кто это?

— Стоукс, подружка Дэвида.

— Молоденькая совсем.

— Не знаю. Думаю, ей лет двадцать пять.

Тут вдруг Уайклифф сообразил, что все это время думал о братьях Клементах, как о двух пожилых седовласых холостяках с разными стариковскими причудами.

— Постойте, так братья Клементы — молодые люди?

— А вы что же, не знаете их?

— В глаза не видел.

Толстуха закусила губку, точь-в-точь как школьница, решающая задачку.

— Ну, не то чтобы они очень молоды. Джозефу лет за сорок, а Дэвиду — тридцать один или тридцать два года. Пожалуй так. И друг на друга они совершенно не похожи. Джозеф — крепкий мужчина, рыжий, весь в отца пошел. А Дэвид — худой и темноволосый. Семейный бизнес после смерти отца перешел к Джозефу. У них мать с отцом оба в две недели скончались, один за другим. Переболели гриппом, потом воспаление легких — вот такие дела! — Она вздохнула. — Это было лет десять или двенадцать тому назад. И с того-то времени Джозеф и стал у нас обедать. А Дэвид — он участвует в бизнесе года три. Я помню его еще мальчишкой, потом он уехал учиться в колледж, после чего получил работу в крупной страховой компании в Лондоне. Мы его много лет не видели. А дальше ему, видать, надоело в Лондоне, он бросил ту работу и вернулся в наши края.

— А братья как, мирно живут, ладят?

Женщина склонила голову набок:

— Ну, со стороны-то оно так, но я сомневаюсь. Дэвид много ездит, говорят, он хорошие связи завел с коллекционерами и все такое. Он любит все время мотаться, ездить, а Джозеф — нет, он домосед. Но мне кажется, Джозефу совсем не нравится, как у них дела идут.

Кафе стало заполняться народом, и толстуха принялась расхаживать от прилавка к столам. Хотя двигалась она намеренно неспешно, но успевала принять все заказы и подавать пищу вовремя, да еще и обменивалась последними сплетнями с посетителями.

— Выпьете что-нибудь? — спросила она у Уайклиффа.

— Да, легкого пивка, пожалуй.

Жаркое было вкусным, но все-таки добавки брать не хотелось. Среди завсегдатаев заведения было на удивление много молодежи из близлежащих офисов, но большинство из них удовлетворялось всего лишь тарелкой супа и кусочком хлеба. Время от времени в зал заглядывал коротенький человечек в белом поварском колпаке, надвинутом на уши. Он обменивался с посетителями короткими приветствиями на несколько странном варианте английского.

Толстуха добродушно улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Уайклиффа:

— Он чех. Приехал сюда после ихней «Пражской весны» шестьдесят восьмого года.

Уайклифф продолжал следить за антикварной лавкой. Прохожие иногда останавливались перед дверью, но не пытались войти или хотя бы позвонить.

Отобедав, Уайклифф вышел из кафе и пошел по той стороне Бир-стрит, на которой располагался антикварный магазин. Чуть дальше он увидел узенький проход между соседними магазинами, и свернул туда. Сквозь растрескавшийся асфальт пробивалась трава. За каждым домом по Бир-стрит имелся дворик, откуда на эту аллейку выходила калитка. Во дворе у Клементов был еще и гараж. Калитка открылась легко — была не заперта.

Дворик, вымощенный обросшими мхом кирпичами, был тесен — не развернуться. Гараж стоял пустой. Два окна первого этажа выходили во двор; их не открывали, судя по всему, уже много лет, и проемы были затянуты сеткой, но в одном из них тускло посвечивал огонек зажженной лампы, вероятно, настольной, если судить по высоте светящегося пятнышка. Дверь в дом была тяжелой, солидной, но к вящему удивлению Уайклиффа, тоже отворилась легко, от одного толчка. Он постучал в дверь костяшками пальцев, ответа не последовало. Тогда он вошел. Помещение, куда он попал, в свое время явно выполняло роль кухни, но сейчас тут стоял тазик для умывания, а через тамбур был вход в туалет. Направо была дверь, ведущая в комнату, где горела лампа.

Тут располагалась контора магазина — стоял массивный письменный стол, вращающееся кресло, шкаф для бумаг и старомодный черный сейф с бронзовой отделкой. На столе стоял телефон и поворотная лампа — она была включена. Посредине лежал распахнутый торговый каталог, рядом — шариковая ручка. Перекидной календарь и пепельница, почти до краев забитая окурками, а рядом — пустая сигаретная пачка. Впечатление было такое, словно из кабинета выбежали второпях. Но только слишком уж здесь было холодно и неуютно, да еще перекидной календарь показывал субботу 9-го числа вместо понедельника 11-го числа.

Уайклифф прошел через контору к двери, ведущей в торговый зал тусклое помещение с крепким застоявшимся запахом старья. В конце зала, отделенные от улицы прочной витриной, виднелись столы и шкафы, где под стеклом стоял фарфор, хрусталь, поделки из слоновой кости и были разложены монеты. Не считая монументального лакированного шкафа, тут ничего не говорило об интересе владельцев к искусству Востока.

В углу стальная винтовая лестница вела на второй этаж. Уайклифф взобрался по ней до площадочки, где начинался коридор.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — позвал он.

Он вошел в первую комнату — это была гостиная. Обычный мебельный гарнитур из дивана и двух кресел, телевизор и побитый молью ковер. В окно видна была Бир-стрит и кафе напротив через улицу. Следующая комната по коридору оказалась спальней. Тут имелась большая двуспальная кровать, гардероб и старый комод в стиле эпохи короля Эдуарда. На тумбочке у кровати стояла в рамке фотография девушки в голубом брючном костюмчике. Она была хорошенькая, но резкие, хищные черты лица выдавали в ней агрессивность какого-то маленького злобного зверька.

С другой стороны коридора, в задней части дома, помещались кухня и ванная, отделанные по моде лет пятьдесят назад, а дальше располагался кабинет, совмещенный со спаленкой. Тут стоял у окна письменный стол и… только через пару мгновений Уайклифф увидел человека с рыжими волосами, лежащего на полу рядом со столом.

Уайклифф склонился над телом. Человек был мертв, за правым ухом в его голове чернело входное отверстие пули. Вокруг входного отверстия на рыжих волосах, похоже, имелись следы пороховой копоти. Тело было неестественно изогнуто, голова покоилась на боку, закрывая тем самым место выхода пули. Судя по количеству вытекшей крови, там была огромная дыра.

Самоубийство? Но оружия нигде не видно. Разве что оно оказалось придавлено телом. Вполне возможно, убийство.

Человек явно сидел и мирно занимался своей коллекцией марок — на столе лежало несколько марок в полиэтиленовых оболочках, лупа, пинцет и альбом-кляссер. Здесь была и курительная трубка; другие трубки стояли в специальном ящичке на стене у стола. На столе — пепельница и кисет с табаком.

Книги на полках у узенькой софы представляли собой в основном справочники и каталоги по филателии, среди ни попалось несколько работ по старинной английской мебели. Уайклиффу нравились такие библиотеки; он испытывал слабость к коллекционерам, считая их милыми чудаками, даже если их чудачества были слегка чрезмерны.

Он покинул комнату и спустился вниз по винтовой лестнице, которая дрожала и гудела от каждого шага. Из конторы магазинчика он позвонил в штаб-квартиру и поговорил с Керси.

Действительно, Уайклиффа привел в этот дом с трупом найденный на пляже револьвер, но была ли между этими вещами реальная связь? Ответить на этот вопрос можно будет только после того, как баллистическая экспертиза определит, что за пулей убит рыжий человек.

Ожидая прибытие своих людей, Уайклифф продолжил изучение письменного стола. Каталог, открытый на странице со стеклянными пресс-папье, был посвящен лондонскому аукциону, который состоялся несколько лет назад. Против каждого предмета карандашиком была проставлена цена — очевидно, та, за которую в конечном счете ушел лот; эти суммы колебались от трехсот до трех тысяч и более фунтов стерлингов. Напротив шести самых дорогих предметов на полях были проставлены жирные карандашные «галочки».

В проеме между столом и сейфом Уайклифф заметил разбитую статуэтку — фигурка обнаженной девушки, сломавшаяся так, словно ее уронили со стола. Значит, тут была борьба? Если так, то никаких других следов схватки тут нет.

Первым на место прибыл Керси. Уайклифф предупредил своих сотрудников, чтобы они проникли в дом через задний вход и постарались не делать из следственных мероприятий бесплатный спектакль для зевак.

У Керси на лице было написано: «А ведь я говорил!»

— Доктор Фрэнкс был в больнице на каком-то консилиуме, но с ним связались. Думаю, он уже едет сюда, — сообщил Керси.

Фрэнкс был патоанатом.

— А кто погибший? — спросил Керси, оглядев тело.

— Вероятно, старший из братьев, Джозеф. Насколько я понимаю, это он был рыжим.

— Убийство?

— Пока что я считаю это убийством, но кто знает, вдруг это окажется суицидом?

— Отчего он умер?

— Выстрелом, но оружия пока не видно. Оно может оказаться прикрыто телом.

— Или оно уже на баллистической экспертизе у старика Мелвилла.

Тут нечего было сказать. Все верно.

— У кого-то из братьев Клементов была машина?

— У Дэвида — голубой «Макси», по-моему.

— Гараж пустой, а Дэвида, похоже, тут нет, — пробормотал Уайклифф. Он вспомнил отчет эксперта о следах протектора.

Прибыл Смит с двумя детективами, но прежде чем патоанатом осмотрит тело, у них не было особой работы. Уайклифф оставил их в офисе и снова поднялся наверх, еще раз осмотреть дом. И снова его поразила запущенность обстановки. Чувствуется, эти два холостяка не слишком ценили домашний уют: в блюдечках остатки табачного пепла, какие-то недоеденные кусочки, оставленные в буфете, захватанные полотенца на кухне и слабый, но вездесущий запашок нестиранных носков. Осмотр Уайклифф начал с гостиной. Помимо потрепанного и запыленного мебельного гарнитура, тут стоял книжный шкаф с книгами по антиквариату, а на полу в беспорядке навалены стопки специальных журналов и каталогов. На стене висели настолько выцветшие пейзажи, что казалось, их просто так и не удалось продать ни на одном аукционе в течение двух-трех веков. Кроме этого, фотография в рамке изображала двух братьев — однако снимок был сделан много лет назад.

Джозефу было на фото лет двадцать с хвостиком; это был плотно сложенный молодой человек. Он смотрел в камеру со старательной, если не сказать деланной, улыбкой на массивном лице. Младший брат, еще школьник, не сделал над собой и этого усилия, и глядел в объектив с абсолютным равнодушием. Он был словно слеплен из иного материала, чем брат, его тонкое, интеллигентное лицо выражало гораздо большее, чем у Джозефа, умение «жить и вертеться».

Винтовая лестница загудела от шагов, и Уайклифф услышал голос Фрэнкса в коридоре. Ну что ж, теперь недолго осталось. Через пару минут Уайклифф прошел по коридору к кабинетику и встал за спиной у Смита, который делал снимки с порога. Патоанатом Фрэнкс переворачивал тело для обследования. Он исподлобья глянул на Уайклиффа:

— Хэлло, Чарльз! Если это самоубийство, то кто-то спер пистолет. Он застрелен в височную кость чуть выше и позади уха — очень необычная точка и для убийства и для самоубийства. Если он сам себя застрелил, то вероятно, знал о том, что пуля может пройти через лобные доли, не причинив смерти. Поразительно, как много у людей медицинских познаний в наше время! Когда я начинал свою практику, мало кто из неврачей мог отличить челюсть от скулы. У меня ощущение, что народ занимается медицинским самообразованием, чтобы защищаться от глупых врачей. Выходное отверстие — порядочная дыра, как ты уже понял, конечно, из такого количества кровищи на ковре. Можно сказать, левой части черепа у него почти не осталось. Думаю, пуля потеряла скорость и сейчас валяется где-нибудь здесь на полу.

Фрэнкс продолжал медленно и мерно говорить, ни на секунду не умолкая. Он напоминал малыша — такой розовенький, лысенький и свеженький. Теперь он перевернул тело в новую позицию, и Смит снова защелкал затвором фотоаппарата.

— Похоже, он здорово увлекался марками. Люди с таким хобби редко кончают с собой, разве что их не загонят в бутылку… — Фрэнкс встал, отряхнул брюки на коленях и повернулся к Уайклиффу. — Ну все, теперь можете перекатывать его куда угодно. Скажи своим ребятам, что они могут начинать.

— А время смерти?

Фрэнкс провел пухлой ладонью по влажному лбу.

— Ну, он умер уже довольно давно.

— Может быть, вечером в субботу? Что-нибудь между закрытием лавки и воскресным утром?

Фрэнкс подумал.

— Угу, сорок с чем-то часов тому назад… Что ж, вполне возможно. Если посмотреть на вышибленные мозги и то, как они успели загустеть. Ладно, в любом случае, я поработаю над ним в лаборатории и перезвоню тебе.

Двое полицейских вынесли тело на носилках. По винтовой лестнице вытащить носилки было попросту невозможно, так что носилки выволокли через парадную дверь на Бир-стрит, где это действо сразу привлекло массовое внимание публики.

Фрэнкс оглядел опустевшую комнатку.

— Слушай, пришли пожалуйста мне в лабораторию этот кусок ковра — его надо вырезать. А кто будет присутствовать при вскрытии?

На всех сомнительных случаях смерти при вскрытии присутствует кто-нибудь из полиции.

— Сейчас сюда приедет Скейлс, я поручу это ему, — сказал Уайклифф.

Фрэнкс уехал, и теперь Уайклифф мог действовать в полную силу. То есть, размышлять.

Клемент, вероятно, сидел за письменным столом, когда застрелился — или его застрелили. Тело упало между столом и креслом, оттолкнув кресло чуть назад. Умер он уже лежа на полу. Если он до этого сидел, склонившись над своими марками, а кто-то неслышно вошел в комнату сзади, то Джозеф мог и не поднять головы. Возможно, ощутив появление в кабинете гостя, он только пробормотал приветствие, не оборачиваясь. И сразу же ощутил прикосновение холодного дула к голове — и тут же в голове его взорвалась вспышка, погрузившая его в вечное забытье.

Это все объясняет необычное расположение места вхождения пули — а значит, произошло убийство. Уайклифф попытался убедить себя в этом. А зачем было нужно кому-нибудь уносить оружие с места совершения самоубийства? Скорее всего, Джозефа застрелили из того револьвера на пляже, с тщательно стертыми отпечатками. Но если так, то зачем револьвер так неаккуратно прикопали на пляже в Сент-Джуллиот? Слишком уж неаккуратно.

Вот уж игра в «угадай-ка». Ясно было одно — его первоначальная идея о том, что некое тело было сброшено с набережной в Сент-Джуллиот, никуда не ведет.

Джон Скейлс, его заместитель, наконец приехал, и Уайклифф тут же послал его присутствовать на вскрытии тела. Прибыло еще трое из штаб-квартиры, которых сняли с других направлений работы. Уайклифф кратко их проинструктировал:

— Обойдите все дома по Бир-стрит. При опросе упор сделайте на промежуток времени перед тем, как магазины закрываются. Соберите сведения о Клементах и старайтесь не слушать пустых сплетен. Самый важный промежуток времени, который нас интересует — это время от закрытия магазинов в субботу до раннего утра воскресенья. Потом — куда-то девался младший брат Джозефа Клемента, вместе со своей машиной. Это, скорее всего, голубой «Макси», но все равно, наведите справки у дорожной инспекции и распространите сведения об этом автомобиле по всем постам.

Уайклифф прошел вместе с полицейскими до патрульной машины, где констебль вел по рации постоянные переговоры и руководил парковкой полицейских фургонов у здания старой таможни. Эти фургоны представляли собой полностью укомплектованные посты с телефонной и радиосвязью, для ведения ограниченных офисных операций и допросов. Очень удобная база для следователей, да и для добровольных местных свидетелей — в припаркованный посреди городка фургон нетрудно прийти с сообщением, если есть о чем сообщить.

А там, в доме, комнату Джозефа Клемента снова исследовали — теперь уже методически, сантиметр за сантиметром. Уайклиффу представилось странное и отчасти даже дурацкое зрелище: трое крупных мужчин с чрезвычайно сосредоточенным видом орудовали в малюсенькой комнатке. Диксон стоял на коленях, осторожно вырезая из ковра пропитанный кровью кусок, где лежала голова Джозефа; детектив-констебль Фаулер, сгорбясь, по-птичьи внимательно рассматривал ковер в поисках пули; сержант Смит угрюмо изучал различные поверхности на предмет обнаружения отпечатков пальцев, время от времени прерываясь, чтобы сфотографировать свои находки.

Уайклифф оставил их за этими вдумчивыми занятиями, выбрался на улицу и подошел к кафе напротив, где сегодня обедал. Оно было закрыто, но записка на стекле сообщала, что заведение будет снова открыто в семь вечера, ко времени ужина. Он постучал в стеклянную дверь, и через минутку из внутренних помещений к двери подошла толстуха. Она узнала Уайклиффа и отперла дверь.

— Я так и подумала, что вы вернетесь.

— Скажите, та девушка в голубом костюмчике — кажется, Стоукс? — где она живет?

— Слушайте, я видела, тут люди с носилками выходили. Кого это вынесли?

— Джозефа.

Ее глаза заблестели слезами.

— Ох, этого я и боялась! Бедный человек! Никогда никому слова дурного не сказал, мухи не обидел. А как это случилось?

— Все, что я знаю, это что он погиб от огнестрельного ранения. Так как насчет девушки?..

— Конечно-конечно! Она живет на Годолфин-стрит, прямо на углу. Это такой особняк, который переделали в многоквартирный дом. По-моему, номер пятнадцатый. Но вы его все равно не спутаете.

— Спасибо.

— Но я не уверена, что вы застанете ее дома. Она работает медсестрой в Хортон Рэдфорд, так что все зависит от того, в какую она сегодня смену.

Хортон Рэдфорд был частным госпиталем, довольно шикарным и дорогим.

— А что известно о Дэвиде? — Толстуха хотела выжать из него информации сколько только можно.

— Его я так и не встретил. Именно поэтому я хочу поговорить с девушкой.

Было четыре часа, дети как раз возвращались домой из соседней младшей школы. Небо налилось свинцом, и редкие крупные капли дождя уже расползлись кляксами на сером асфальте. Похоже, надвигался ливень, но судя по всему, Годолфин-стрит была недалеко.

Дом номер пятнадцать представлял собой солидный георгианский особняк, перестроенный под многоквартирный дом с сохранением прежнего фасада. Впрочем, внутри уже мало что напоминало о георгианской элегантности. На доске со списком жильцов Уайклифф нашел табличку «М.К. Стоукс» под номером третьим на втором этаже. Он взошел по лестнице и позвонил в дверь.

Он уже думал было плюнуть и уйти, когда дверь наконец приоткрылась на длину цепочки, и в щель он увидел лицо девушки. Глаза ее были припухлы, а волосы спутаны. Уайклифф предъявил ей свои документы.

Девушка колебалась, но так и не спросила, что ему нужно. Вместо этого она пролепетала:

— Подождите минутку.

Дверь закрылась опять, но через пару минут распахнулась вновь.

— Проходите.

Теперь волосы у нее были причесаны, и она была в домашнем платье. Комната, куда она привела Уайклиффа, была невелика, но казалась слишком большой для имеющейся тут мебели: пара кресел, стол, гардероб, книжный шкаф и телевизор. Высокое прямоугольное окно с мелким переплетом, оставшимся от старинного особняка, казалось пришельцем из прошлого века. Тут ощущался аромат женщины, но женщины, не слишком склонной к утонченности.

— Я была в постели — я, знаете ли, дежурю медсестрой по ночам в Хортон Рэдфорд. — Она закурила сигарету и затянулась с жадностью заядлой курильщицы, потом откинулась в кресле и прикрыла ноги полой платья. Она ходила в доме босиком. Она смотрела на Уайклиффа скорее возбужденно, чем приветливо.

— Что, вы пришли насчет Дэвида?

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Ну, Дэвид Клемент из антикварной лавки. Я уже начала беспокоиться. Я не виделась и не говорила с ним с самой субботы, а магазин теперь закрыт.

Уайклифф испытал огромное разочарование.

— Видите ли, я хотел бы пообщаться с кем-нибудь из Клементов, и наделся, что вы мне поможете.

— Что-нибудь случилось?

— Вполне возможно, что магазин подвергся нападению. Точнее, вторжению. Задняя дверь была незаперта, и пока мы не поговорим с Клементами, мы не можем сказать наверняка, произошло ли вторжение в дом или нет.

Кажется, на девушку этот аргумент произвел впечатление. Она заговорила:

— Не знаю, куда они подевались. Просто не понимаю. У нас с Дэвидом была вообще-то договоренность встретиться утром в воскресенье, но он так и не позвонил. Я звонила к ним в офис пару раз, но никто не брал трубку, а сегодня прихожу — они закрыты… — она нервно отбросила со лба прядь волос. — Дэвид вообще часто чудит, он уже не первый раз куда-то уезжает, не сказав мне ни слова. Но ведь Джозеф-то должен быть на месте!

Она обладала профессиональной самоуверенностью медсестры, и пыталась говорить на языке, принятом в престижном Хортон Рэдфорд, куда пациентов привозят на сверкающих лимузинах; но это был чисто внешний лоск, и на самом деле она была, вероятно, абсолютно заурядной молодой женщиной.

— А вы ничего плохого не подозреваете?

— Да нет же, нет! — она быстрым движением скрестила ноги. — Я слегка встревожена, вот и все. Ведь это понятно, не правда ли?

В комнате имелось еще две двери. Одна была распахнута прямо на кухню, а вторая была прикрыта; за нею, очевидно, находилась спальня.

— Вы хорошо его знаете?

— Достаточно хорошо, ну и что с того? — Она помолчала. — Мы встречаемся с ним уже больше года, и когда представляется возможность, спим вместе. Устраивает вас такой ответ?

Тогда Уайклифф рассказал ей о Джозефе, и девушка была потрясена:

— Как? Вы хотите сказать, что Джозефа нет? Его убили?

— Очень смахивает на убийство, но в любом случае нам нужно обязательно достать его брата.

Девушка молчала, словно все еще пытаясь осознать случившееся.

— Но… Вы же не думаете, что Дэвид мог убить брата?

Уайклифф произнес неохотно:

— Я сообщил вам только то, что Джозеф мертв, а Дэвид отсутствует.

Она пытливо глядела Уайклиффу в глаза, пытаясь сообразить, как ей быть.

— Надеюсь, что вы были со мной так откровенны потому, что не верите, будто Дэвид мог убить брата — или кого-нибудь еще, — наконец выдавила она.

— Похоже, что вы в этом совершенно уверены.

— Именно. Как большинство некрупных мужчин Дэвид бывает иногда агрессивен, но в нем нет склонности к насилию. Если спишь с мужчиной достаточно долго, начинаешь понимать такие вещи.

Она встала и несколько слишком энергично раздавила окурок в пепельнице.

— А что вам нужно от меня?

— Только информация. Когда вы в последний раз видели Дэвида?

Ему пришлось подождать, пока она закуривала снова, ожесточенно щелкая зажигалкой.

— Вечером в субботу. Дело в том, что на субботу меня освободили от дежурства в больнице, и мы провели весь день вместе, примерно до половины восьмого. Потом он ушел, потому что у него была назначена в лавке встреча.

— А он не говорил, с кем у него назначена встреча?

По тому, как внезапно изменилось выражение ее лица, стало ясно, что ее посетила какая-то неожиданная догадка, но девушка сказала только:

— Нет, просто какой-то парень собирался ему что-то продать. Что-то необычное. Знаете, они часто занимаются своим бизнесом и в нерабочее время — продают, покупают.

— В субботу, когда вы были вдвоем, Дэвид вел себя как обычно?

— Ну да! — Она нахмурилась, словно силясь восстановить картину того дня. — Он пришел сразу после ленча, и мы поехали в Хембери, где какая-то старая дева собиралась продавать свои фамильные драгоценности. В основном это были серебряные вещицы, не очень-то ценные, и Дэвида это дело не заинтересовало. Мы вернулись сюда, я приготовила поесть, ну и… Одним словом, чуть раньше восьми он ушел.

— И с того момента вы с ним не беседовали по телефону и не виделись?

— Я же вам сказала, что нет. Мы с ним договорились созвониться предположительно утром в воскресенье, и я почти ждала, что он приедет сюда, но он так и не объявился.

— А как по-вашему, братья ладили друг с другом?

— Думаю, да. Наверно, у них отношения были получше, чем у многих других братьев, которые вместе ведут один бизнес. Джо всегда все приводит… приводил в порядок, и был немножко «тормозом», когда речь заходила о чем-то новеньком, необычном, но Дэвид всегда умел найти с ним общий язык.

— У Джозефа была какая-то женщина?

Девушка рассмеялась:

— Вот уж не сказала бы! Он боялся женщин.

— Он часто выходил из дому?

— Трудно сказать. Когда я приходила к ним, он то был дома, то его не было. Но мы особой разницы не чувствовали. Если Джо оказывался дома, то сидел в своей комнатке запершись, наедине со своими возлюбленными марками.

— Бизнес у них шел хорошо?

— Думаю, да. Дэвиду денег хватало.

— У них есть родственники?

— Родители давно умерли. А о других родственниках я понятия не имею. И Дэвид никогда не рассказывал о них.

Уайклифф еще раз мельком оглядел комнату; здесь не было ничего такого, что давало бы намек на личность хозяйки. Словно номер в отеле.

— Когда Дэвид был у вас в субботу, он приехал на своей машине?

— Нет, мы ездили в Хембери на моем «Мини». Мне нравится водить.

— А у братьев было много друзей?

— Ну, не думаю. Они не так легко сходятся с людьми. Мне кажется, Джо иногда встречался с каким-то другом, но не дома, так что я не знаю, кто это был.

— Может, майор Паркин?

Она растянула губы в усмешке:

— Майоришка? Вполне возможно.

Уайклифф задавал вопросы наугад, словно закидывал удочку, надеясь на крупный улов. Что-то в поведении девушки ему казалось странным, но он еще не мог точно сказать, в чем дело. Да, она была потрясена смертью Джозефа и расстроена исчезновением своего любовника, но…

— А как вы думаете, у них были враги?

— Враги? Нет, навряд ли, они не из тех людей, кто любит пакостить своим ближним.

В окно забарабанил дождь, над городом висели свинцовые облака.

— У вас есть фотография Дэвида?

— Фотография? Ну, приличной нет. Я делала только любительские снимки… — Она посмотрела на Уайклиффа с укоризной. — Нет, вы все-таки думаете, что это он застрелил Джозефа!

— Ничего такого я не думаю, но раз Дэвид исчез, нам необходимо его найти, понимаете?

Она поднялась, ушла в спальню, и через минуту вернулась с тремя фотоснимками в руке.

— Ну вот, все что я вам могу предоставить.

На одном снимке был изображен Дэвид Клемент в плавках рядом с девушкой в бикини, на борту яхты. Девушка положила руку ему на плечо — она была на сантиметр-другой выше Дэвида.

— А кому принадлежала яхта?

— Дэвиду.

— А вы мне не говорили, что у него имелась яхта.

— А вы меня об этом не спрашивали.

— Где он ее держал?

— Сейчас она на приколе у Сент-Джуллиота, но всю зиму она простояла у Моркома на причале.

— Как давно Дэвид забрал оттуда яхту?

Девушка нахмурилась, соображая.

— Ну, недели две назад. Дэвид любит кататься на яхте и старается сделать сезон подольше.

— Это большое судно?

— Что вы называете большим? Каюта на четверых и обычные службы.

— У нее есть имя?

— Когда Дэвид ее купил, то дал имя «Манна». Это была шутка, потому что когда он ее покупал, вместо манны небесной на землю пал жуткий ливень.

Это сообщение вызвало соображения, которые были неблагоприятны для Дэвида Клемента.

Уайклифф сунул фотографии во внутренний карман пиджака, заметив:

— Я заберу это с собой, и хотел бы вдобавок получить краткое описание внешности Дэвида.

— Если уж таков ваш долг… Ну, роста он примерно метр шестьдесят восемь, худенький, с почти черными волосами и очень бледной кожей.

— Что на нем было одето, когда вы в последний раз видели его?

— Модный такой пушистый блейзер и слаксы, замшевые туфли… Да, по-моему, на нем еще была такая серо-зеленая рубашка.

Уайклифф уставился на девушку сонными глазами, в глубине души прикидывая, о чем она умалчивает.

— Знаете, там, в конторе, на полу лежит разбитая статуэтка обнаженной девушки.

— Разбитая? — Она была удивлена. — Это ведь Моника. Дэвид держал ее на столе в конторе, чтобы дразнить Джозефа, который слишком уж пуританин. Конечно, Моника чересчур уж порочна на вид. Дэвид говорит, это одна из шести статуэток, заказанных более ста лет назад одному известному скульптору-керамику одним богатым клиентом, который собирался раздарить статуэтки своим друзьям… Постойте, а Джозеф был убит в конторе?

— Нет, в своей комнате.

Похоже, говорить больше было не о чем, и Уайклифф откланялся. На улице было мокро, но дождь прекратился. Время от времени все еще вспыхивали молнии и громыхали раскаты грома.

Уайклифф почувствовал себя в положении жонглера, который пытается удержать в воздухе слишком много шариков сразу; или, точнее, словно ему предстоит собрать головоломку-мозаику из кусочков, причем не все фрагменты подходят к картинке. Револьвер на пляже, ограбление в доме Паркинов, труп Джозефа, чей-то визит в магазине вечером в субботу, оставшаяся открытой задняя дверь и оставленный гореть свет, исчезновение Дэвида, машина, яхта…

Значит, Дэвид вышел из квартиры на Годолфин-стрит еще до восьми вечером в субботу, чтобы встретиться с клиентом; в этой встрече Джозеф мог участвовать или нет, но сейчас он мертв, а Дэвид испарился. Машину слышали и видели на набережной в Сент-Джуллиот посреди ночи, и примерно в то же время на пляж был выброшен револьвер.

Яхта стала новым звеном в этой цепи, и она явно связывала каким-то образом набережную Сент-Джуллиота с остальными элементами картины.

Полицейский «рейндж ровер» проталкивался по Бир-стрит, констебль в форме уговаривал зевак разойтись от антикварной лавки. Репортер из местной газетки узнал Уайклиффа:

— А что сталось с другим братом, мистер Уайклифф?

— Мы пытаемся установить с ним связь, — проронил Уайклифф и юркнул в магазин. В конторе он нашел Керси.

— Ну, как продвигается дело?

— Диксон закончил свою хирургическую операцию на ковре, и вырезанный кусок мы отправили Фрэнксу. Фаулер нашел под кроватью пулю, которая застряла в хламе, который лежал там еще с допотопных времен. Я послал ее на экспертизу к Мелвиллу. Пуля слегка сплющена, но я видел, как экспертиза справляется и в еще более худших случаях. Смит все еще трудится в спальне, другие — в остальной части квартиры.

— Здесь внизу еще ничего не трогали?

— Пока нет.

— Хорошо. К Клементам приходил клиент, в субботу вечером, часов в восемь. Человек хотел что-то продать, и велика вероятность, что они совершили сделку именно здесь. Когда Смит закончит там наверху, пусть займется этой комнатой.

— Что еще?

— Насчет Молли Стоукс… Она живет в многоквартирном доме на углу Годолфин-стрит. Она работает медсестрой в Хортон Рэдфорд. Я хочу, чтобы за ней проследили. Самое главное, чтобы она не подозревала, что за ней наблюдают. И конечно, мне нужна ее фотография в верхней одежде.

— Это что, подружка Дэвида? — на некрасивом, умном лице Керси заиграло любопытство.

— Да. Причем, мне показалось, что если смерть Джозефа ее действительно потрясла, то исчезновение ее дружка — вовсе нет. Я не хочу сказать, что она ожидала этого, но просто она была вовсе не так уж встревожена, как этого можно было ожидать.

— Думаете, она в курсе, где он находится?

— Вполне возможно. Во всяком случае, пару дней понаблюдать за ней невредно.

Уайклифф снова прошел через лавку и поднялся по винтовой лестнице. Диксон и Фаулер работали теперь в малой гостиной — методически обыскивали помещение. Скорее всего, это окажется напрасным трудом, но ведь заранее не скажешь? Следствие — очень трудоемкое занятие.

Он протянул Смиту снимки, взятые у Молли.

— Увеличьте это до разумных размеров, чтобы пустить их в служебное обращение.

Ну что ж, маховик постепенно набирал обороты.

Уайклифф спустился и выбрался из дома через боковую дверь. На улице снова шел дождь, и это оказалось более сильным средством против зевак, чем одинокий полицейский, охраняющий парадный вход от любопытных. Толстуха в кафе напротив сервировала столы к ужину. Теперь на каждом столе посредине стояла художественно выполненная свеча в подсвечнике. Уайклифф пошел вниз по Бир-стрит к гавани, где у таможни был припаркован полицейский фургон. В маленьком дежурном помещении молодой констебль строчил свой отчет об опросе окрестных жителей, и тишину прерывали только редкие переговоры по полицейской рации.

— Телефон работает? — спросил Уайклифф.

— Да, сэр.

Он проверил номер по своей записной книжке и накрутил диск.

— Миссис Уильямс? Тоби дома?

Тоби Уильямс жил в Сент-Джуллиоте. Свою небольшую пенсию он здорово пополнял тем, что присматривал за лодками и яхтами, пришвартованными у деревеньки. Его участок доходил почти до самого пляжа, там у него стоял сарай, где владельцы яхт хранили всякие снасти.

— А, мистер Уайклифф? — загудел в трубке басок старого Тоби. — Что, вас интересует эта яхта в смысле покупки? «Манна»? Ну да, это судно Клемента. Да, я за ней присматривал, да только сейчас ее тут нету. Он ее вывел в море поздним вечером в субботу, во как, то есть, наутро в воскресенье ее уж тут не стояло. Нет, я не встревожился — а чего мне тревожиться, коли он мне записку оставил в сарае, они все так делают.

— Я заеду к вам переговорить, ладно? — сказал Уайклифф. — Если это не слишком поздно… Надеюсь, вы сумеете до моего приезда отыскать записку Клемента.

Так-так, значит, «Манна» тоже пропала. Это можно связать с происшествием в Сент-Джуллиоте. Дэвид Клемент решил смыться на подручных плавсредствах. Неужели он убил своего брата? А где его автомобиль? Если он поехал в Сент-Джуллиот один, машина и теперь должны стоять где-то там. А если действовало два человека? Один смылся на яхте, а другой — на машине. А револьвер? Может быть, там была драка, в результате которой револьвер просто уронили? Один из свидетелей говорил, что ночью с пляжа донесся крик.

Нет, ему надо разузнать побольше о братьях Клемент. Его люди принесут от соседей вагон и маленькую тележку сплетен и слухов. А кроме того, у него остается только девушка и майор — в качестве источников информации. Майор регулярно навещал антикварную лавку — а это кое-что значит.


Глава 3


Когда Уайклифф направился на Гаррисон-Драйв потолковать с Паркином, уже стемнело. Он взобрался по крутому подъему кривоколенной улочки и вышел на бруствер, где ему в лицо ударил мокрый и соленый ветер с моря. Было настолько темно, что береговой линии разглядеть он не мог, видна была лишь россыпь огней Портеллина. Море казалось огромной черной массой, то там, то тут утыканной огоньками судов. С регулярными интервалами влажный воздух просвечивался вращающимся лучом маяка. Три тусклых фонаря отмечали дорогу, но все дома стояли темные. Уайклифф поднялся по ступенькам к дому номер 3 и нашарил кнопку звонка у парадной двери. Где-то в глубине дома раздалась трель. И все равно прошло немало времени, прежде чем в прихожей зажегся свет и в матовом стекле двери нарисовалась расплывчатая тень Гетти.

— Кто там?

Уайклифф вдруг смутился. Он подумал, что женщина, оставшаяся одна в доме, в таком глухом месте, должна была здорово перенервничать при неожиданном звонке в дверь.

— Это Уайклифф, следователь.

Она некоторое время колебалась, и казалось, она с равной вероятностью может отпереть ему или повернуться спиной и вернуться к себе в комнату — на что имела полное право. Наконец она отодвинула щеколду и распахнула дверь.

— Вам нужно было прийти именно посреди ночи? Как бы то ни было, моего брата все равно нет дома.

Они стояли на сильном сквозняке, в дверях.

— Могу я зайти и подождать его в доме?

— Знаете, я понятия не имею, когда он заявится.

Но Уайклифф настоял на своем; ему казалось, что он и от самой Гетти в разговоре может почерпнуть нечто важное. Она с большой неохотой провела его по длинному коридору в маленькую комнатку между кухней и гостиной. Тут имелись только пара кресел, массивное бюро и несколько книжных полок. Старомодная масляная печь вместе с горячим воздухом испускала весьма неаппетитные ароматы.

Значит, это будуар Гетти.

— Присаживайтесь, раз так.

На Уайклиффе был мокрый макинтош, который от тепла печки скоро готов был задымить паром. Но Гетти, не предлагая следователю раздеться, преспокойно взяла в руки книжку, которую читала, и поднесла ее близко к глазам. Это был труд Винсента «Оборона Индии». Чувствовалось, эти Паркины способны на многие сюрпризы.

Гетти было уже хорошенько за шестьдесят, возраст, в котором большинство женщин уже бабушки, и развешивают на стенах фотографии, подтверждающие это. У Гетти в комнате тоже висели фотографии, но только не детей, а ее отца, генерала. В разных видах — в парадной и походной форме, молодого и постарше, но больше всего было армейских снимков, на которых генерал выступал главной фигурой.

— Знаете, я хочу поговорить с вашим братом насчет Клементов.

— А что с ними такое? — процедила она, не отрываясь от книжки.

— Джозефа, старшего брата, застрелили, а младший, Дэвид, куда-то пропал.

Она подняла голову:

— Неужели? Очень грустно слышать, но какое отношение к этому имеет мой брат?

— Насколько я понимаю, он дружил с Джозефом.

— Разве? Ничего не знаю насчет его друзей. — И она продолжила свое чтение.

Уайклифф редко встречал таких неконтактных людей. Обычно человека подталкивает к поддержанию беседы любопытство, нервозность, стремление к самоутверждению, просто нелюбовь к полной тишине; а в этой маленькой комнатке тишине стояла такая, что даже тиканье часов не могло разрядить ее. Наверно, Гетти каждый вечер проводит таким манером, подумал Уайклифф. Как бы то ни было, он не имел никаких оснований оказывать на женщину давление и вытягивать из нее откровения.

Однако через некоторое время Уайклифф заметил, что старая дева посматривает на него время от времени оценивающим глазком. Скоро этот взаимный перехват взглядов превратился в своего рода игру. Видно, она была вовсе не так уж безразлична к окружающему миру, как хотела казаться. Ей словно хотелось о чем-то заговорить, но она все не решалась. И наконец Гетти сказала:

— Вижу, вы заинтересовались фотографиями.

Уайклифф ответил уклончиво:

— Да, похоже, они изображают путь вашего отца на военной стезе.

— Да, но только некоторые… — на мгновение она снова уставилась в свою книжку, но видно было, что раз лед уже сломан, она скажет что-то еще.

— Знаете, мы такая военная семья, мистер Уайклифф. Мой отец, дед и прадед с отцовской стороны — все были генералами, да и моя мать была из военной семьи… — Она прикрыла книжку и еле заметно улыбнулась. — Думаю, вы не ожидали, что женщина в вашем присутствии будет читать.

Судя по всему, Гетти нечасто выдавалось побеседовать с кем-нибудь после смерти отца, а тут подвернулся серьезный, спокойный человек, готовый слушать. Ну и что, если он полицейский? Гетти пристально глядела на Уайклиффа внимательными серыми глазами.

— Конечно, было совершенно естественным, что мой отец ожидал от своего сына продолжения семейных традиций, но Гэвин слишком своеволен. Конечно, мама его испортила еще в детстве. И когда мой отец предложил ему пойти в армию после Кембриджа, Гэвин словно нарочно поступил не в армию, а во флот! — Она засмеялась, словно это была шутка. — Но даже там сразу поняли, что он предназначен для суши и отправили его в морскую пехоту! Представляете?

Уайклифф слушал эти излияния с выражением вежливого внимания на лице, но не проронил ни слова.

— К сожалению, мой брат с отцом никогда не ладил. — на манер королевы Виктории, Гетти имела привычку со значением подчеркивать некоторые слова. — Отец был глубоко религиозным человеком, как и многие наши генералы старой закваски. В молодости его даже дразнили «Паркин-Поп», но такое дешевое зубоскальство никогда его не задевало.

Иссера-бледное лицо Гетти ожило, словно по жилам побежала свежая кровь. Она увлеченно принялась описывать перед Уайклиффом святочный образ своего отца, с Библией в левой руке и с Мечом Справедливости в правой — и ни малейшего намека при этом на фляжку бренди на поясе.

Уайклифф слушал ее сонно, и когда поток этих славословий иссяк, заметил только:

— Ваш отец, должно быть, был незаурядный человек.

Тут впервые ему довелось увидеть улыбку Гетти.

— Еще бы! Еще бы! Просто выдающийся человек! Я уже сказала вам, что он был абсолютным трезвенником и ненавидел, понимаете, ненавидел азартные игры. — Она замолкла, и потом добавила: — В этом, как и во многом другом, Гэвин бессовестно пренебрег его советами. И еще у него были долги!

Гетти еще подумала, собираясь с воспоминаниями.

— Конечно, Гэвин поучаствовал в корейском конфликте, это да… — она говорила об огромной и кровопролитной корейской войне, как о маленькой пограничной перестрелке. — И вообще, дело шло к тому, что он остепенится. Но потом, вскоре после этой корейской заварушки, он подрядился в какое-то дело, полувоенное-полугражданское. — Теперь в ее голосе сквозило уже ледяное презрение. — Это был очередной удар по мечтам отца, и они с Гэвином расходились все больше… Я уверена, что это сыграло роль в смерти отца, просто уверена!

Помолчав еще немного, она надменно добавила:

— Так что вы легко поймете, что мы с братом живем совершенно раздельно.

На это нечего было ответить.

После очередной паузы она делала следующее объявление:

— Видите ли, мистер Уайклифф, это мой дом. Отец все имущество завещал мне.

В задних помещениях дома послышался звук отпираемой двери, потом шаги по коридору.

Гетти насторожилась:

— Это, должно быть, мой брат. Не лучше ли вам будет пойти поговорить к нему в комнату?

— Но я подумал, он зайдет сюда.

— Зачем это ему сюда заходить?

И ведь правда, зачем? — подумал Уайклифф.

Паркина он нашел в полутемном холле, тот стаскивал свою шинель. Майор поздоровался с Уайклиффом, не выказав ни интереса, ни любопытства:

— Ага, так вы здесь, значит. Проходите ко мне в комнату.

Майор пристроил наконец мокрую шинель на вешалку, вытер лицо большим платком в красный горошек и толкнул дверь в холле, расположенную напротив двери его сестры.

Комната была более чем спартанской. Ковер покрывал тут далеко не весь пол. Тут был откидной письменный стол, журнальный столик, заваленный старыми газетами и пара кресел. Масляная печь, такая же, как и у сестры, уже горела.

Много лет назад, еще ребенком, Уайклифф как-то вместе с матерью попал на прием к «большому человеку», их землевладельцу, «Господину Полковнику». Кабинет «большого человека» показался тогда ему, маленькому мальчику, таким же неуютным, неприбранным и даже вонючим, но когда он поделился своими наблюдениями с матерью, та отвечала с почтительным придыханием: «Ах, Чарли, это совсем другие люди. Другие. Они не как мы.» Прошло уже много лет, но черта, которая была проведена еще тогда, и по сю пору давала о себе знать. Это и объясняло осторожное, уважительное поведение Уайклиффа.

— Возьмите себе стул и садитесь. — Паркин сел сам и вытянул ноги к печке. — Я только что из антикварного магазина. Позвонил в дверь, а мне открывает такой молоденький полицейский. «Кто вы такой? Что вам нужно? Отвечайте помедленнее, чтобы я успевал записывать.» — что-то в этом роде. И он так и не сказал мне, что случилось. — Паркин достал свою трубку и принялся неторопливо ее набивать. — Так что же там стряслось?

— А вы не знаете?

— Если бы я знал, то не спрашивал бы. — Паркин протянул Уайклиффу свой кисет. — Закурите?

— Не сейчас.

Уайклифф вкратце рассказал о происшествии, майор слушал спокойно, не перебивая.

— Значит, Джозеф мертв.

— Да. Он был вашим другом?

Майор посмотрел на Уайклиффа с любопытством.

— Другом? Ну, я никогда не думал насчет этого… — Он подумал, подбирая слова. — Пожалуй, он был моим приятелем. Мы часто встречались, регулярно. Джозеф был хорошим парнем, немного не от мира сего. Хорошие люди часто бывают такими, вы и сами, небось, знаете это по своему опыту. Так вы не сказали, что он убит, но думаю, в противном случае вокруг этого дела не было бы столько шума. Верно?

— В настоящее время мы считаем это делом об убийстве.

Паркин встал, подошел к письменному столу и вернулся с бутылкой виски, парой стаканов и графином с подозрительно мутной водой.

— Выпьете?

— Нет, спасибо.

Паркин глянул на Уайклиффа с еле заметной усмешкой, которую можно было назвать презрительной, затем налил себе в стакан, отпил хороший глоток, вытер губы и вздохнул:

— Конечно, вам нетрудно будет его схватить.

— Кого — его?

— Дэвида. Вы сказали, что его яхта пропала, но вряд ли он успел уйти далеко. Он не слишком умелый моряк.

Уайклифф тоже вытянул скрещенные ноги к печке и расслабился. Голос его был сух:

— Судя по всему, сегодня вы уже гораздо ближе знакомы с братьями Клемент, чем это было вчера.

Паркин был невозмутим:

— Неужели? — И добавил, как констатацию факта: — Дэвид — крыса.

Он отпил еще виски, а потом осторожно поставил стакан на подлокотник своего кресла.

— Может быть, вам лучше подробнее рассказать о ваших взаимоотношениях с братьями? — заметил Уайклифф.

— Если хотите. Но мне нечего особенно рассказывать… — Тут в коридоре скрипнула половица, он метнул быстрый взгляд в сторону двери, но продолжил свою речь, не понижая голоса: — Я знал Джозефа много лет, еще до того, как он сделал эту глупость — пустил своего брата в свой бизнес. Я виделся с ним пару раз в неделю по вечерам, и часто заходил в магазин.

— Чтобы принять у него ставку на скачках?

— Пусть так.

— А Дэвид?

— Я стараюсь встречаться с ним как можно меньше. Это нетрудно, потому что большую часть времени он где-то мотается по своим так называемым делам. Я уже давно подозревал, что он греет себе карман за счет Джозефа, и возможно, в один прекрасный день смоется, оставив брата на бобах. Джо — человек не деловой, и в последнее время совсем забросил все, а Джозеф прокручивает через магазин украденные вещи — то, что обычно называют «черной торговлей».

Паркин попыхтел в свою трубку, отпил еще виски и снова вздохнул:

— Нет, мне дела до этого, конечно, нет, но… Джо был порядочный человек, а вся его жизнь была в этом магазинчике.

— Вам никогда не приходила в голову мысль, что младший брат мог участвовать в ограблении вашей квартиры?

Паркин глянул на него и отвернулся. Уайклифф уже начал было думать, что ответа не последует, но через некоторое время Паркин проговорил:

— Некоторое время я думал так.

— Но ничего не предприняли.

Майор медленно пожал своими могучими плечами. Эта его идиотская отстраненность начинала раздражать Уайклиффа. Он сказал:

— Итак, Дэвид, согласно вашим предчувствиям, действительно смылся. А вот Джо застрелен. Вы и этого ожидали?

Паркин ответил не сразу. Сперва он чиркнул спичкой и принялся раскуривать свою погасшую трубку.

— Думаю… Думаю, Джо припугнул брат полицией. В последний раз, как я видел Джо, он казался здорово напуганным.

— Когда это было?

— Вечером в четверг. Да, точно, мы были вместе в тот вечер, а на следующее утро я заглянул к нему в лавку, но он был занят с посетителем, так что я взял листок с его ставкой и вышел. Я думал прошлым вечером с ним повидаться, но он мне не открыл.

Спичка догорела до конца и обожгла ему пальцы. Паркин отшвырнул ее и зажег новую.

— В этом не было ничего странного, наши договоренности о встрече всегда были неточными. Однако, когда сегодня утром магазин так и не открыли, я немного удивился, и вечерком решил снова зайти туда. Остальное вы знаете.

Он наконец донес спичку до табака в трубке и задымил.

Уайклифф гадал про себя, что могло объединять двух таких разных людей. Ему не доводилось видеть Джозефа живьем, но из того, что он успел услышать о покойном, а также из фотографий в гостиной, у него создалось впечатление об этом человеке, как о слабом, замкнутом типе, из тех, которые только и могут слепо следовать по стопам отца без всяких отклонений. Весь его мир был замкнут в границах антикварной лавки, тогда как майор Паркин пытался выйти в мир, «на широкую воду».

Еще один глоток виски, еще один глубокий вздох.

— Насчет револьвера моего отца — есть какие-нибудь улики в пользу того, что именно из него и застрелили Джозефа?

— Я все еще жду заключения баллистической экспертизы.

Все это было странно. Уайклиффу казалось, что в этом разговоре оценивают и пристально изучают именно его, Уайклиффа. И это раздражало его тем больше, поскольку он подозревал, что эта мысль родилась из-за его собственного абсурдного представления о зловещих делах и людях. Уайклифф постарался внушить себе, что дело лишь в том, что поздним вечером выпивший человек видит весь мир сквозь призму алкогольного дурмана. Его движения отработаны и спокойны, его глаза подернуты блестящей пеленой, которая так часто предшествует сонливости.

В коридоре снова раздался скрип половицы, но на сей раз дверь отворилась и на пороге встала Гетти с грозным видом учительницы, готовой утихомирить расшумевшийся класс.

— Твой ужин готов.

Уайклифф поднялся:

— Не смею вас отвлекать.

Паркин проводил его до дверей дома. На улице все еще резво моросил дождь, и пока Уайклифф добрался до выхода на улочку, за воротник плаща уже затекло немало воды. Уайклифф заспешил по Улице Собачьей Ноги к относительно уютной Бир-стрит. Древние люди знали, как устраивать улицы так, чтобы они не становились тоннелями для ураганного ветра. В окнах кафе еще горел свет, но стекла запотели настолько, что не был видно, есть ли жизнь внутри. Уайклифф прошел под дождем пешком до самой гавани, к полицейским фургонам.

Внутри дежурный констебль читал газету.

— Кто-нибудь еще есть?

— Нет, сэр. Мистер Скейлс еще у доктора Фрэнкса на вскрытии. Вэнстон еще обходит дома по Годолфин-стрит.

К фургону подъехал автомобиль, и вскоре вошел Джон Скейлс.

— Я так и подумал, что застану вас здесь, сэр.

— Что там у Фрэнкса?

— Ничего интересного. Он совершенно уверен, что Клемент умер в ночь на воскресенье, и ничего сверх того. Прохождение пули в черепе говорит о том, что оружие держали с существенным наклоном вверх — как если бы он застрелил сам себя.

— Или кто-то застрелил его, пока он рассматривал марки на своем столе. Хотел бы я поверить, что это самоубийство, но вот выброшенное оружие… А что он сказал о здоровье погибшего вообще?

— Вполне здоров для человека его возраста, который ведет сидячий образ жизни. Никаких серьезных заболеваний или расстройств.

Они проболтали еще несколько минут и договорились, что Скейлс сконцентрирует свои усилия на деловых операциях антикварного магазина, проверит счета и встретится с их банковским менеджером и адвокатом.

Уайклифф повернулся к дежурному констеблю:

— Я собираюсь ехать домой.

Но прежде он хотел перемолвиться с той женщиной в кафе напротив антикварной лавки, и пошел туда под мелким дождем.

Она в полном одиночестве вытирала столы в зале. Погашенные свечи стояли в ряд вместе с солонками и перечницами. Уайклифф толкнул дверь, но та оказалась заперта. Однако женщина увидела его и отперла.

— Вас мне только не хватало! — широко улыбнулась она.

— Да я вас надолго не задержу. Скажите, у вас уже побывали мои люди?

Она усмехнулась невесело:

— Ну да. Один пришел в тот самый момент, когда я была ужасно занята, и морочил мне голову своими вопросами, и боюсь, я его слегка окоротила. Я-то понимаю, что он на службе, но ведь я тоже на жизнь себе зарабатываю, вот оно ведь как…

— Так… Полагаю, вечером в субботу вы были, как всегда, открыты?

— Ну еще бы! Это наш самый выгодный вечер!

— Может быть, вы видели кого-нибудь, кто входил в дом напротив, примерно между половиной восьмого и восемью часами?

Она грузно опустилась на стул.

— Ф-фу, если я не дам отдыха своим ногам, я их протяну. — Она массировала свои отечные лодыжки. — Так-так… Значит, вечером в субботу… У нас были телячьи котлеты, да, телячьи котлеты в соусе с белым вином. Мы, знаете ли, не предоставляем выбора в смысле главного горячего блюда — одно блюдо, зато хорошее, вот наша политика. — Она осмотрела ногти на своих пухлых пальцах. — Да, тут был кто-то около восьми часов, вот что. Он приехал на такси, а на улице был проливной дождь. Он с таксистом расплатился, но потом долго не мог попасть в дом через боковой вход, никто не открывал. А потом все-таки кто-то открыл, но я не видела, кто.

С кухни донеслось веселое посвистывание, и толстуха расплылась в улыбке:

— Это мой муженек. Он такой — любит сам себя развлекать… Да, насчет того парня, что прибыл на такси, могу сказать только то, что он вошел в дом, и больше я его не видела.

— Как он выглядел?

Она нахмурилась и выпятила губы.

— Я его хорошенько не разглядела, он ведь стоял спиной ко мне, но он был высокий и скорее худощавый.

— Молодой?

— Ну, не совсем юнец, я бы сказала лет тридцать-сорок.

— Как он был одет?

— В темном плаще с капюшоном — наверно, сшитом из той ткани, которая идет на форменные полицейские плащи.

— В шляпе?

— Нет, без. У него были темные волосы… Ой, да, самое главное! У него в руке была кожаная сумка, типа такой папки с ручкой!

— А где-нибудь в окнах магазина горел свет?

— Нет, пожалуй нет.

— Вы совсем не видели его лица?

— Ну, положим, слегка, сбоку так… У него были усы, кажется.

— И вы не видели, как этот человек уходил?

Толстуха помотала головой:

— Никого я не видела после того, кроме нескольких покупателей, которые туда заходили. У нас началось горячее время, и не было времени пялиться в окно на соседей. Да и потом — вы же сами видите, как только дождь, витрина у нас запотевает.

— Спасибо, вы здорово мне помогли.

— Скажите, а это правда, что их обоих убили?

— Я же вам сказал — тело Джозефа найдено в комнате наверху.

— А Дэвид где?

— Хотел бы я знать… А кстати, как вас зовут?

— Блажек. Анна Блажек. Девичья фамилия у меня была Дрю. Мои старики держат ферму тут неподалеку, на Бир-Альстон.

Таксисты — лучшие друзья полицейских. Оказалось очень просто позвонить в штаб-квартиру полиции и попросить, чтобы там нашли таксиста, который принимал вызов с доставкой клиента на Бир-стрит в субботу вечером. Уайклифф сделал этот запрос по телефону из кафе, после чего вернулся к своему автомобилю и поехал домой.

Если Джозеф Клемент был застрелен вечером в субботу, то тогда вечерний визитер, который, по словам Молли, что-то собирался продать, имел какую-то связь с Дэвидом.

Тоби Уильямс, лодочник, жил в одном из коттеджей вдоль берега. Уайклифф остановил машину и поднялся на несколько ступенек по лестнице, ведущей через сад к двери дома. Стоило только постучать, как дверь ему открыл сам Тоби.

Тоби был коротышкой; на его лбу, ниже линии седых волос, Уайклифф заметил красную полоску, обозначающую след от вязаной шапочки, которую Тоби носил на голове всегда.

— Супружница моя пошла спать — у ней глаза открытыми не держатся после десяти вечера, а я в это время как раз расхожусь.

— Дай парню выпить, Тоби! Дай парню выпить, Тоби! — загомонил попугай, из своей клетки пугливо глянув на Уайклиффа.

Тоби засмеялся:

— Пива, мистер Уайклифф? Я тут варю свое собственное, оно получше, чем та кошачья моча, которую подают нам в баре.

На столе уже стояло два стакана и двухлитровый графин с пивом.

Ну что ж. В холле было уютно, хоть и тесновато. В камине играл огонь.

— Я бы хотел пообщаться с Дэвидом Клементом, и если он ушел на яхте «Манна», значит, нам нужно найти ее.

Тоби отхлебнул пива:

— Ваше здоровье, мистер Уайклифф!

Попугай скрипучим голосом добавил:

— Пей до дна!

— Клемент не оставил вам записки? — спросил Уайклифф.

Тоби вытянул из стопки бумаг на каминной полке смятый листок.

— Вот, я нашел это среди всякой ерунды, после того, как вы мне позвонили.

Это был лист гербовой бумаги фирмы, по нему шла корявая надпись: «Я взял „Манну“ — Д.К.»

— Надеюсь, это ЕГО почерк?

Тоби почесал в затылке.

— А черт его знает, мистер Уайклифф! Откуда мне знать, как каждый из этих шалопаев пишет.

— Он не брал свою яхту вечером накануне?

— Насколько я помню, нет.

— А на этой яхте можно переплыть Ла-Манш, например?

— Конечно, нет проблем. Да на ней куда угодно можно доплыть, если по уму, конечно. Отличная морская яхта, да и Клемент умеет с ней управляться.

— А топливо?

— Ну, с тем топливом, которое на ней было, яхта не могла бы пересечь Ла-Манш, это точно. Без заправки она могла пройти миль сорок — не больше.

— Она стояла здесь на рейде — как же он добрался до яхты?

— Тут на гальке всегда валяется перевернутая лодка, а в сарае есть весла. Все мои яхтсмены вечно суются в мой сарай.

— Понятно. Как вы можете описать яхту «Манна»?

Тоби пошел к шкафу, откуда вернулся с фотографией.

— Вот она «Манна», мистер Уайклифф, снимал мой внучок.

На снимке яхта была видна довольно отчетливо, хотя главным действующим лицом тут был сам Тоби, взбирающийся с лодки на борт судна.

— Мой чертенок сказал тогда, что очень хочет заснять момент, когда я рухну в воду с этой посудины, — скромно пояснил Тоби. — Но ему это не удалось, зато яхта видна, по-моему, достаточно четко. Вам ведь ничего больше и не нужно, так?

Уайклифф записал все приметы яхты в свой блокнот — а часы на стене показывали уже без десяти двенадцать. Тоби проводил его к дверям, а попугай сказал напоследок: «Второй раз можете сюда не приходить. Второй раз можете сюда не приходить.»

— Это ведь просто глупая птица, — на всякий случай извинился за попугая Тоби. — Она ведь без понятия.

Уайклифф приехал домой. Хелен читала в гостиной.

— Ты что-нибудь ел сегодня вечером?

— Нет, зато плотно обедал. Иди спать, зачем ты меня ждала?

— Слушай, есть холодный цыпленок.

— Именно холодный цыпленок с кусочком хлеба и чашкой чая будут желанными гостями в моем желудке.

Значит, человек, приехавший на такси к дому Клементов, имел что-то предложит на продажу. И каталог на столе у Джозефа намекал, что это могли быть стеклянные пресс-папье — дорогостоящие побрякушки. А что — небольшие вещички, легко транспортируемые, легко продающиеся. Человек этот мог нести в небольшом портфеле целое состояние.

Но что-то не получилось. И теперь Джозеф мертв, а Дэвид смылся на своей яхте. Но это не объясняет связь между брошенной машиной Дэвида и вечерним посетителем. Можно ли поверить, что этот ночной гость высадил Дэвида на старой пристани, а сам уехал на его машине?

Так. А вот стеклянные пресс-папье.

Что-то Уайклифф про них слышал недавно, только трудно вспомнить, в какой связи.

«Баккара», «Миллефиори», «Клиши», «Сен-Луи»… Какие завораживающие, модные названия…

— Чарли!

На мгновение он растерялся, не понимая, где находится. Но тотчас же увидел Хелен, склонившуюся над ним, и сервировочный столик с ужином у своего локтя.

— Слушай, ты заснул. Похоже, ты здорово вымотался, — сказала Хелен.


Глава 4


Во вторник утро стояло чудесное, с ярко-синим небом и перистыми белыми облачками, но дул холодный ветерок, как напоминание о том, что весна еще не полностью вступила в свои права. Тем не менее в полицейском управлении все улыбались друг другу с таким удовлетворенным видом, словно лично участвовали в мероприятиях по улучшению погоды.

На столе у Уайклиффа уже лежала местная утренняя газета.

«Антиквар найден в своем доме застреленным — это убийство, считает полиция». На самом деле полиция ничего такого не говорила, просто некий многомудрый чинуша из управления изрек нечто вроде: «на данной стадии мы не можем исключить ни одной версии». Вот пресса и зашумела. Ну да ничего, исчезновение Дэвида Клемента и яхты «Манна» даст им пищи на много дней вперед; пресса даже способна помочь в поисках.

Среди отчетов было и заключение баллистической экспертизы Мелвилла. Мелвилл работал всю ночь напролет. В отчете были собраны фотографии, сделанные с большим увеличением, на которых различные ракурсы пули, обнаруженной в комнате Джозефа, сравнивались с пулей, выстреленной из револьвера, подобранного Уайклиффом на пляже. По мнению Мелвилла, обе пули были выстрелены из одного ствола. Иными словами, Джозеф был застрелен из револьвера генерала Паркина.

Ну что ж, теперь у следствия появляется точка опоры.

И кроме того, похоже, что слежка за Молли Стоукс начинает давать плоды. Молли вернулась к себе на квартиру в семь утра после ночной смены, а в восемь к дому прибыло такси. Через пару минут Молли вышла к машине, нарядно одетая и с дорожной сумкой в руке. Констебль Краутер вел наблюдение из припаркованного микроавтобуса, потом проследовал за такси на вокзал, где установил, что Молли взяла билет до Борнмута.

Дежурный офицер криминального отдела немедленно связался с участком в Борнмуте и попросил тамошних коллег продолжить слежку на месте. Вслед за устным описанием по телефону была также передана по телефаксу фотокопия ее портрета.

Конечно, вполне возможно, девушка просто поехала провести день-другой с приятелями, но казалось маловероятным, чтобы она решилась на такую увеселительную поездку именно сейчас; нет, скорее всего, ее вояж как-то связан с исчезновением Дэвида Клемента. Если Дэвид преступил закон, то они, может быть, договорились о встрече в условленном месте, в случае, если ситуация вдруг обострится.

Уайклифф позвонил в Хортон Редфорд.

— Могу я говорить с медсестрой Молли Стоукс?

Медовый голос, привыкший, видимо, успокаивать взвинченные нервы богатых клиентов клиники, ласково пропел:

— Медсестра Стоукс вышла с дежурства сегодня в шесть-тридцать утра, и мы не ждем ее появления вплоть до второй половины дня в четверг, сэр.

Значит, она не стала бросать работу и отлучилась всего на пару дней. За это время Уайклифф надеялся продвинуться в расследовании достаточно для того, чтобы разоблачить любой ее блеф, какой ей вздумается разыграть.

Он несколько минут редактировал описание яхты «Манна», полученное от Тоби, и затем передал его для распространения по всем береговым службам по обе стороны Ла-Манша. Покончив с этим, он по внутреннему телефону связался с сержантом Борном.

— Помните так называемые «художественные грабежи» в домах богатых биржевых спекулянтов в предместьях Лондона? Я хочу сказать, у вас есть копии списков пропавших вещей?

— Да, сэр. Эти списки раздали всем торговцам предметами искусства по нашей территории.

— Тогда доставьте эти копии мне в офис, пожалуйста.

Борн был очень деловым молодым человеком и от всей души старался преуспеть в административной исполнительности. Наверняка он каждый день начинает в своей компьютерной комнате со слов: «Да приидет Царствие Твое, да будет Воля Твоя как на земле, так и в моем архиве…» Нет сомнений, что со временем он высоко поднимется в табели о рангах, ведь для чиновника он обладает просто бесценными качествами. Но Уайклифф не мог заставить себя полюбить Борна — во всяком случае, Борн нравился ему не больше, чем хлеб в пластиковой упаковке или диетическая, переработанная ветчина. Уайклифф жил не совсем в ладах со своим временем и с теми, кому это время нравилось.

Вошел Борн, уверенный в себе и аккуратный: его прическа представляла собой компромисс между ежиком военного образца и модной стрижкой. Он держал в руках два экземпляра списков.

— Присаживайтесь, Борн.

Уайклифф полистал первый список.

— В совокупности получается хорошенький улов, а?

— Еще бы. За два последних года — четырнадцать ограблений, общая сумма страховок составила более трехсот восьмидесяти тысячи фунтов, сэр.

— Слава Богу, все это произошло не на нашем участке. А что брали? Всякие мелочи?

— Мелочи, но очень дорогие мелочи. Табакерки, уксусницы, миниатюры, медальоны.

— А стеклянные пресс-папье?

— Они в самом последнем списке, сэр. Коллекция стеклянных пресс-папье оценивалась примерно в двадцать тысяч фунтов, большая их часть была куплена владельцем на лондонском аукционе всего за несколько месяцев до ограбления.

Уайклифф перелистал список и дошел до нужной страницы. Вот. Всего двадцать шесть пресс-папье. Описания предметов не оставили у Уайклиффа сомнений в том, где ему раньше попадались эти вещи на глаза. «Концентрическое пресс-папье в форме примулы в стиле баккара.», «Грибовидное пресс-папье с ликами Св. Льюиса.» Уайклифф поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер.

— Детектив Трайс?

Детектив Трайс была миловидной блондинкой, подозрительно увлеченной движением за равноправие полов; впрочем, свою работу она делала хорошо.

— Вещи, принесенные из антикварного магазина? Минуточку… Каталог, лежавший на столе раскрытым? Сейчас… Пожалуйста, продиктуйте обозначенные предметы на той странице. Помедленнее, пожалуйста, я хочу сверить их со списком.

Борн слушал переговоры Уайклиффа с большим интересом. Когда Уайклифф положил трубку на рычаг, Борн сказал:

— Братья Клемент занимались нелегальной перепродажей всех этих вещичек, так получается?

— Все шесть предметов, обозначенных в каталоге, были в списке украденных вещей у лондонской полиции. Судя по всему, вечерний гость Клемента принес часть украденного на сбыт и они сверяли вещи по каталогу.

Борн был в восторге:

— Значит, этот человек был замешан в ограблениях! Если вы напали на его след, это хорошая новость для лондонских коллег!

— Если мы сумеем получить от таксиста внятное описание субъекта, которого он подвозил к антикварной лавке, надо передать приметы по всем постам, а потом проверить всех, кто обвинялся по делу об ограблениях.

Борн заговорил энергично:

— Мы уже получили от таксиста показания, он был у нас час назад. Я взял с собой копию.

Он протянул Уайклиффу напечатанный листок.

Описание хорошо совпадало с рассказом Анны Блажек. Высокий, худощавый, темноволосый, с усами и бакенбардами. Возраст — около тридцати пяти. При нем был кожаный портфель. Таксист посадил его на станции Уэст-Хилл, он выходил в толпе пассажиров с лондонского поезда в девятнадцать-двадцать пять, и подвез клиента прямо к антикварной лавке.

— Ну что ж, все ясно, Борн. Доброй охоты!

Борн на секунду задержался у двери и бросил через плечо осторожный взгляд. Он никогда не знал наверняка, когда с ним говорят серьезно, а когда иронизируют.

Итак, следствие пошло в гору. Моторная яхта либо имела на борту дополнительное горючее, либо она не ушла далеко. Сейчас в розыске одновременно яхта, автомобиль, Дэвид Клемент и его гость. Ну что ж, чем больше разыскиваемых, тем лучше. Хуже, когда неизвестно, кого искать.

Уайклифф просмотрел отчеты об опросе соседей антиквара, живущих по Бир-стрит. Пока что ничего интересного опрос не выявил. Магазины по обе стороны от антикварной лавки были только торговыми точками, в домах никто не жил — здесь был деловой, торговый район. Джозеф застрелился — или был застрелен — в промежутке между восемью часами вечера, когда Анна видела входящего в магазин гостя, и примерно часом ночи. Револьвер был выброшен на пляже в Сент-Джуллиоте после двух часов. Рыболовы видели на набережной автомобиль в половине третьего.

Уайклифф занялся обязательной утренней писаниной, его нудный труд был прерван Джоном Скейлсом.

— Я поговорил с менеджером банка. Бизнес Клементов шел не так уж гладко. Обороты и прибыль все время снижались, и Перринс, менеджер, считает, что через год-другой они могли бы обанкротиться. Он винит в этом Дэвида. При Джозефе бизнес приносил небольшую, но устойчивую прибыль. И кстати, нет никаких признаков того, что Дэвид в своих поездках занимался делами. От этой деятельности не осталось ни чеков, ни налоговых удержаний, ничего. Думаю, он оперировал наличными. Кроме того, я спросил о его адвокате, и менеджер направил меня в контору «Ламберт Паркс и Дэвис» — он припомнил, что эти юристы в свое время вели дела еще отца Джозефа. Я встретился с мистером Дэвисом. Это скользкий типчик, который кроме «Здрасьте!» ничего просто так не скажет. Когда я растолковал ему, что мы имеем дело с убийством, он снизошел до меня и сообщил, что не получал от Джозефа никаких деловых поручений с того самого времени, когда надо было подтвердить завещание папаши Клемента. Возможно, в завещании было оговорено совместное ведение бизнеса братьями, но мистер Дэвис на этот счет не проронил ни слова.

Они побеседовали минут пять, и наконец Скейлс сказал:

— Похоже, что Дэвид Клемент и его гость в ночь на воскресенье поехали в Сент-Джуллиот. Клемент отчалил на своей яхте, а того приятеля оставил в своей машине. Когда рыболовы заметили автомобиль на набережной, Клемент, должно быть, уже сидел на яхте, ожидая, пока немного рассветет, станет виден берег и он сможет выйти в море.

Уайклифф вздохнул:

— Пожалуй, это звучит разумно, но остается вопрос револьвера, — он поерзал в кресле. — Нет, Джон, не думаю, что мы все понимаем правильно пока.

Позже прибыли отчеты об осмотре места преступления. Туда входили схема комнаты убитого, несколько фотографий, инвентарный список вещей и подробное описание исследования. Все это предназначалось только для суда — если, конечно, дело до суда дойдет. Уайклиффа интересовали прежде всего сведения об отпечатках пальцев.

На телефоне и дверной ручке в конторе отпечатков не было обнаружено — их тщательно стерли. На двери во двор нашелся один набор отпечатков, и какой-то шутник написал о них в отчете так: «Они принадлежат известной уголовному розыску персоне, а именно старшему суперинтенданту Уайклиффу». Во всем доме удалось найти только два других набора. Один из них принадлежал убитому, а второй, очевидно, его брату.

Уайклифф не мог придумать причины, по которой Дэвиду Клементу могло понадобиться стирать отпечатки с дверной ручки и с телефона — в собственной конторе. Это было сделано из-за кого-то другого или этим самым другим. Ночным гостем? Заманчивая идея.

На медной ручке сейфа остались смазанные отпечатки, почти неразличимые. В следующем разделе отчета приводился список вещей из сейфа, и вот тут Уайклиффа ожидал сюрприз. В сейфе имелись две золотые табакерки и пара фигурок из слоновой кости, которые не значились ни в одном списке похищенного, а также полторы тысячи фунтов стерлингов наличными. Если Дэвид Клемент сбежал, неужели он оставил бы все это на произвол судьбы? Напрашивался единственный ответ: нет! Но какой же из этого вывод?

Уайклифф пообедал в кафе на Бир-стрит с одной целью: он хотел вжиться в бытовую обстановку, которая окружала место преступления. Это был его метод. Только так он мог направить всю свою энергию на распутывание дела.

Это было так же необъяснимо, как и его многолетняя привычка к прогулкам по вечерам, или обыкновение обязательно просовывать сперва правую ногу в штанину брюк, а потом уже левую.

В кафе он пришел слишком рано, толстуха еще не начала даже сервировать столики.

— Что у вас сегодня?

— Тушеная говядина с вареной картошкой и морковью.

— Неплохо, — сказал Уайклифф без особого воодушевления.

— Я вам принесу ваше пиво.

После обеда Уайклифф заглянул в полицейский фургон, припаркованный у гавани и пролистал пару-тройку только что поступивших отчетов. Дежурил детектив-сержант Диксон.

— Есть тут что-нибудь?

— Два момента, сэр. Женщина, живущая над магазинов в соседнем с антикварами доме говорит, что ночью на воскресенье она проснулась от звука заводящегося мотора — машина поехала по задней аллейке. Женщина, знаете ли, спит в задней части дома.

— Она может прикинуть время?

— Все, что она может сказать, это что дело было после часа ночи — она лежала в постели и читала, и не выключала свет примерно до часу. Женщина полагает, что заснула вскоре после того, и почти сразу же проснулась от звука.

— А что в другом отчете?

— Это от владельца «Семи Звезд», сэр. Он сообщает, что Дэвид Клемент зашел в его бар часам к девяти в субботу. Дэвид купил пачку сигарет, взял кружку пива и просидел в баре минут двадцать.

— Он там завсегдатай?

— Нет, сэр. Хозяин говорит, что Дэвид захаживал туда изредка, когда у него кончались сигареты, а все магазины были уже закрыты. Когда он заходил так поздно, то заказывал заодно немножко выпивки, ради приличия.

— А хозяин уверен насчет времени?

— Абсолютно. У них там в баре стоит телевизор, и Клемент вошел именно в тот момент, когда начинался сериал «Даллас». — Диксон, не будучи уверен, что его шеф знает этот шедевр телевидения, пояснил: — Это такое шоу о Техасе, сэр.

Как бы то ни было, это был последний раз, когда Дэвида Клемента видели живьем.

Уайклифф поехал в штаб-квартиру через дикие пробки городского центра, и прибыл точно вовремя для того, чтобы принять звонок от Керси. Керси трудился в Сент-Джуллиоте, куда уехал после сообщения о том, что автомобиль Дэвида Клемента найден на дне заброшенного карьера метрах в трехстах от дороги.

— Он проехал прямо по краешку, сэр, и будто нарочно опрокинул машину на сорок футов вниз. Я спустился вниз, в салоне никого нет. Со мной был Смит. Нет, вытащить машину будет не слишком сложно, я уже послал за аварийным грузовиком.

Еще одно очко в пользу идеи, что Клемент смылся на яхте, а его клиент — на автомобиле.

— Значит, вполне вероятно, что оба уплыли на той яхте, — сказал Уайклифф.

Но Керси был весь в сомнениях:

— Может быть и так, только зачем тогда было так калечить машину? Сбрасывать ее в яму?

— Они таким манером ее спрятали. Оставь они ее на набережной в Сент-Джуллиоте, машина сразу привлекла бы всеобщее внимание. И если бы не револьвер на пляже, мы и сейчас еще не начали бы действовать. Они просто пытались выиграть время.

Уже повесив трубку, Уайклифф вдруг сообразил, что Дэвид Клемент мог и в одиночку загнать машину в глубокий карьер, выкинуть опасный груз, а потом сесть на яхту.

Но ведь он оставил немалое состояние в сейфе, которое можно было запросто захватить с собой. Мало похоже на поведение торговца. Паника? Но ведь он был достаточно спокоен, чтобы написать записку лодочнику Тоби Уильямсу.

Уайклифф уже начал было разбирать стопку документов на столе, ждущих его подписи, как вдруг появился сержант Борн.

— Я передал новости в лондонскую городскую полицию, сэр. Там отвечает за расследование этих дел офицер Уорт, и он в полном восторге. Это первый шаг в расследовании. Уорт выслал к нам сержанта Минза со списками особо опасных рецидивистов. Минз прибудет часа в три.

— Позаботьтесь насчет таксиста и Анны Блажек — это важнейшие свидетели. Приведите их сюда вместе с Минзом, когда он прибудет.

Борн вышел, держа условный хвост условной морковкой.

А Уайклифф подумал: «Слишком много событий — а после такой бури всегда жди мертвого штиля». Но если все пойдет с такой скоростью и дальше, как бы не промахнуться сгоряча и потом кусать себе локти.

Борн привез всех троих — Анну Блажек, таксиста и сержанта Минза.

Таксист, дородный, добродушный мужчина с очками, спущенными до середины носа, медленно перелистывал страницы дела, иногда возвращаясь назад и явно смакуя подробности. Наконец он произнес:

— Да, это тот самый человек.

Борн заметил, что нет никакой спешки, и что лучше снова просмотреть все снимки по-новой, но мужчина был непреклонен:

— Нет, это он. Вы меня не собьете. Хоть на улице и было пасмурно, я хорошо разглядел его лицо.

Как только тучный таксист вышел, взбудораженный Минз подал голос:

— Сэр, да ведь это же был Джордж Альфред Уоддингтон! Он получил два года с отсрочкой за ограбление дома в шестьдесят восьмом году, потом пятилетний срок за ограбление дачи в семьдесят первом. Сейчас, похоже, он завязал. Но он здорово разбирается в системах сигнализации, и только поэтому его иногда просят поучаствовать в деле. А так он для уголовников — только гвоздь в сапоге.

Потом в комнату вошла Анна Блажек и тоже села к столу с фотоальбомом. Он бросала робкие, нервные взгляды на Уайклиффа, не обращая внимание на обстановку комнаты. Однако вскоре она сжилась со своей ролью и охотно перелистывала страницы своими пухлыми, почти негнущимися от работы пальцами. В конце концов она остановила свой выбор на двоих, но дальше продвинуться не могла:

— Мистер Уайклифф, я вижу, что это был одним из них, но точнее сказать не могу.

Один из этих двух был Уоддингтон, и одно это уже удовлетворило Минза.

Тем временем Анна продолжала листать страницы фотоальбома, и вдруг воскликнула:

— Постойте, да ведь это же Дэвид Клемент!

Ее замечание относилось к серии снимков в конце альбома, там несколько молодых людей, обнявшись, веселились в баре.

Минз повернулся к Уайклиффу:

— Что за чертовщина? О чем речь?

Уайклифф разъяснил Минзу, в чем дело, и тот продолжал:

— Эти снимки сделаны скрытой камерой переодетым агентом на встрече настоящего М.О. с известными криминальными авторитетами. На всякий случай вдруг пригодится.

Анна глядела на Уайклиффа почти умоляющим взором.

— Пожалуйста, я вас очень прошу… Мне нужно возвращаться в кафе.

— Да, конечно… — Уайклифф передал Анну попечению Борна и попросил записать ее показания.

Вернувшись обратно в кабинет, он спросил у Минза, известно ли, кто эти трое на фото с Клементом.

— Еще бы! В этом-то все и дело. Ну, один из них — Уоддингтон, да и двое других тянули срок за взлом. Их мордовороты тоже есть в этом альбоме. Человек, которого вы называете Клементом, нам неизвестен. Может быть, сам он и преступник, но уж приятелей он себе умеет выбирать, чувствуется, из самого высшего общества. — Минз удовлетворенно хихикнул. — Еще немного удачи, и мы выловим рыбку!

— Сперва нам надо бы навестить этого самого Уоддингтона.

Минз неуверенно качнул головой:

— Уоддингтон на «мокрое» дело не пойдет, уж поверьте моему слову. Ну ладно, я в любом случае передам ваше пожелание своему шефу.

Уайклифф продолжал смотреть на фото с Дэвидом Клементом в баре.

— Где и когда был сделан снимок?

Минз глянул в примечания.

— В январе прошлого года в баре в Сент-Джонс-Вуд. Довольно шикарное местечко. Эти ребята много о себе думают, считают себя крутыми парнями. В какую-нибудь второсортную пивнушку они не зайдут. Уоддингтон, к примеру, выучился прямо-таки аристократическому произношению, играет в гольф по выходным.

Уайклифф засмеялся:

— Похоже, это птицы высокого полета, мне до них далеко.

— Да уж, — пробурчал Минз. — Если это все, то мне пора назад. Если я возьму ноги в руки, то кое-как поспею на поезд в семнадцать-пятьдесят две. Чем быстрее мы будем действовать, тем лучше.

— Согласен. Мистер Борн распорядится, чтобы вас подбросили на станцию. Спасибо вам за помощь, и передавайте привет старшему инспектору Уорту.

Взаимодействие с неприступной лондонской полицией — дело непростое и крайне важное. В таких случаях нужно держать пальцы скрещенными или хотя бы плюнуть через плечо.

Уайклифф вернулся к себе со снимком Дэвида Клемента и его приятелей в баре, а также с полицейским фото Уоддингтона, которые теперь можно было отксерить.

Дэвид Клемент стал компаньоном брата около трех лет назад. До того он работал в лондонской страховой компании, теперь выясняется, что он водил дружбу с уголовниками и видимо, занимался переправкой от них маленьких антикварных предметов, оцениваемых чуть ли не на вес золота. Все это можно легко суммировать.

Учитывая сведения о Уоддингтоне, полученные от Минза, Уайклифф уже не был склонен думать, что Клемент мог смыться вместе с приятелем.

Итак, на часах пять. В кабинет вошла Дайан с тонкой папочкой бумаг на подпись.

Иногда Уайклифф чувствовал зависть к людям, которые на своей работе всегда точно знают, что им делать. Их рабочий день имеет начало, середину и конец. Можно гордиться тем, что ты делаешь свое дело и хорошо его делаешь. А Уайклиффу приходилось заниматься деятельностью, которая либо даст некий результат, либо не даст вообще ничего. Лишь изредка выдавался денек, когда он уезжал домой хотя бы со смутным чувством удовлетворенности, как правило, очень многое оставалось назавтра. Но когда он пробовал поделиться этим со своей Хелен, то не вызывал у жены ни малейшего сочувствия. «Ты этим зарабатываешь на жизнь. Бог знает, что будет, когда ты в один прекрасный день уйдешь на пенсию.»

Зазвонил телефон, Дайан взяла трубку, послушала, потом прикрыла микрофон ладошкой и прошептала Уайклиффу:

— Это суперинтендант Редферн из Борнмута.

— Скажи, пусть соединят его.

Он взял трубку.

— Хэлло, Джимми! Какие новости для меня? — Они были старые приятели, частенько спали в соседних креслах на разных конференциях и курсах повышения квалификации.

— Насчет твоей девушки, Чарли. Она прибыла к нам точно по расписанию, и за ней пошел наш парень. Она двинулась на Каннинг-Террас за Центральным вокзалом, зашла в один из многоквартирных домов. Поднялась на четвертый этаж. Наш парень влез в лифт вместе с ней, якобы он тоже идет в гости к кому-то на том же этаже. У нее имелся ключ от квартиры «С», она вошла. Минут через пятнадцать девица вышла оттуда, но уже без своей сумки. Она прогулялась в центр города, и пообедала в ресторане. Потом она ходила и глазела на витрины, а потом купила продуктов в супермаркете.

Уайклифф искренне и горячо поблагодарил приятеля. Он по собственному опыту знал, какое невероятное терпение и умение требуются для наружного наблюдения, когда необходимо «не засветиться».

— Ты бы хотел, чтобы наблюдение продолжалось?

— Очень. Буду твоим должником навек.

— Ладно, нет проблем. У нас пока не так много работы, не сезон. Кстати, я навел справки о квартире «С» на четвертом этаже. Ее снимает некий Алан Пейдж, с музыкантским именем, но занимается обычной коммерцией. Квартирка маленькая, со спаленкой, общей комнатой — ну и обычными службами.

— Спасибо тебе огромное, еще раз.

Наконец Уайклифф закончил подмахивать бумажки, и удовлетворенная Дайан удалилась. Стол опустел.

Информация, переданная Редферном, оказалась очень кстати. Именно такую «берлогу» и рассчитывал засечь Уайклифф. Теперь остается только ждать, что туда наведается Дэвид Клемент.

А что будет, если он действительно там появится?

Разве Уайклифф в глубине души верит в то, что Дэвид мог действительно убить своего брата? А если Джозеф покончил жизнь самоубийством, то зачем вся эта суета? Положим, Уайклифф нашел на пляже револьвер, из чего и выросло все дело — ну и что? Дело о чем?

Он стоял у окна, выходящего на автостраду. Начинались вечерние пробки. Неожиданно он почувствовал подавленность.

В дверь постучали.

— Ха, вот ты где, Чарли!

Хью Беллингс, заместитель главного констебля. Странно, можно подумать, что найти человека в его собственном кабинете — большой сюрприз.

Беллингс был высокий, худой, и чрезвычайно обходительный. Он был, по определению Уайклиффа, «Полицейским другого сорта» — истинный администратор, в чем-то похожий на Борна. Он сидел в своем офисе, делая аннотации для прессы и изучая статистику. Основной его задачей было создания нужного имиджа полиции в глазах общественности.

— Я читал твой отчет, Чарльз. Удивительный случай, а?

Беллингс никогда не обсуждал уголовное дело само по себе, а только в связи с его политическим или общественным резонансом. Уайклифф гадал, что привело Беллингса к нему на сей раз.

— Знаешь, я однажды встречался со старшим Клементом и еще подумал: какой недотепа. Но он разбирался в мебели. Мне предложили небольшой столик из Карлтон-Хаус по сходной цене, но приятель посоветовал сперва проконсультироваться у этого Клемента. К счастью, я так и сделал. Оказывается, вещь была поддельной, он это быстро вычислил. — Беллингс широко улыбнулся, милостиво признавая собственную некомпетентность в таких несущественных вопросах. — Конечно, это было несколько лет назад, еще до того, как младший брат вошел в дело.

Уайклифф молчал.

— И еще: я заметил, что в отчетах мелькает имя Гэвина Паркина.

Ага, приехали. Вот зачем пришел Беллингс.

— А ты его знаешь? — брякнул Уайклифф.

Идиотский вопрос, конечно. Подобно тому, как Уайклифф и его коллеги знали как облупленных людей «своего круга», то есть уголовников и полицейских, Беллингс стремился к тому же, но только в высшем обществе. Ему надо было заводить знакомство с ректорами и директорами фирм, мэрами и юными перспективными спортсменками.

— Ну, не могу сказать, что я с ним знаком. Но мы вместе в молодости служили в Корее.

Вот тебе раз. Впервые Уайклифф услышал о практической деятельности этого лощеного бюрократа.

— Где служили — в морской пехоте?

— Ну да, коммандос. Мы пробыли вместе всего несколько месяцев, а потом встречались всего пару раз. Но я, конечно, много слышал о нем. — Беллингс задумчиво изучал свои длинные изящные пальцы. — Он был странный тип. Мы звали его Кот Паркин, потому что он был живуч, как кошка. Он был совершенно, просто абсолютно лишен страха за свою жизнь! Либо он верил в переселение душ, либо ему жизнь просто была не дорога. Но по-настоящему его карьера началась уже после Кореи и демобилизации. Он поступил в разведку и работал в Европе. О его деятельности в шестидесятых и семидесятых годах известно мало, но насколько я понимаю, он был одной из ключевых фигур в западной контрразведке.

— Ты меня удивляешь.

Беллингс довольно рассмеялся.

— Еще бы! Милый мой! Пусть тебя не обманывает его теперешний вид. Знаешь ли ты, что он совершенно свободно говорит на пяти языках, включая русский?

Уайклифф промолчал, и Беллингс продолжил:

— Я рад, что зашел повидаться с тобой, Чарльз. Все-таки, обрисовал тебе общую картину. Теперь, когда ты в курсе…

Это у Беллингса был такой прием в беседе — он бросал такие незаконченный фразы с намеком, чтобы не пришлось высказываться напрямую и идти на большую откровенность, чем это необходимо.

Уайклифф передвинул на своем столе пюпитр и ручку.

— У меня нет причин полагать, что Паркин вовлечен в уголовные преступления, — сказал он. — Но его знакомство с братьями Клемент означает, что ему придется ответить на ряд вопросов, как и прочим свидетелям. В конце концов, Джозеф был застрелен из генеральского револьвера.

— Который украл младший брат!

— Не исключено, но ведь сам Паркин не отрицает, что регулярно захаживал в антикварную лавку, и они с Джозефом виделись пару раз в неделю. — Уайклифф помолчал. — Кем бы ни был Паркин в прошлом, сейчас он, похоже, играет на ипподроме и травит себя алкоголем.

Описывая Паркина такими словами, Уайклифф вдруг ощутил укол совести.

Беллингс заерзал в кресле, стало ясно, что он уязвлен.

— Ну, я слышал о нем нечто подобное. Похоже, он ведет немного экстравагантный образ жизни, но я могу понять — ведь его жизнь резко изменилась. То он каждую минуту ощущал опасность, а тут вдруг осел на пенсию, отошел от дел. Одним словом, что я хочу сказать — невероятно, чтобы такой человек, как Паркин, с его взглядами на жизнь, с его прошлым, мог быть замешан в таком низменном, гнусном преступлении. И кроме того, всякие наши действия, которые можно счесть преследованием и травлей, будут очень негативно оценены на самом высшем уровне. Вот в чем дело. Как бы он ни пьянствовал сейчас, у Паркина сохраняется огромное влияние, связи…

— И поэтому ему позволено избежать обязательных для всех полицейских процедур?

Беллингс вдруг сразу потерял весь свой лоск:

— Не глупи, Чарли! У тебя что, вырос зуб на этого человека?!

Беседа закончилась на довольно повышенных тонах. Беллингс был раздражен тем, что его намеки не возымели должного воздействия; Уайклифф был разозлен по другим причинам, более сложного порядка, в том числе и потому, что Беллингс вечно пытался манипулировать им ради того, чтобы заставить Уайклиффа изменить собственной старомодной порядочности.

Наконец Беллингс встал:

— Ладно, Чарли, в конце концов, это твое расследование.

— Ну да, конечно.

Но про себя Уайклифф подумал: «Собака!»

Однако на самом деле его встревожило замечание Беллингса: «У тебя что, вырос зуб на этого человека?!» Конечно, было бы глупо думать, что он затаил на майора Паркина злобу. Истина была тоньше и сложнее. С одной стороны, тут было вынесенное еще из детства чувство превосходства ТАКИХ людей над ним, Уайклиффом, а с другой стороны… Он просто чувствовал, что такое абсолютное разочарование в жизни, полностью лишенное иллюзий, может когда-нибудь грозить и ему самому. «Это я старею, наверное,» — подумал он.

Он запланировал спокойный вечер у камина рядом с Хелен. Книжка или телевизор перед сном. Но он понимал, что если в таком раздерганном состоянии он появится сейчас дома, то изведет и жену, и себя своими жалобами. Он позвонил домой.

— Это ты, Хелен? Боюсь, я буду попозже. Не успело с этой чертовой работой. Нет, не оставляй мне ужина, я тут по дороге перекушу где-нибудь.

В принципе, это было почти правдой — к концу дня на его столе всегда оставалась небольшая стопка документов, требующих внимания. Но если Беллингс…

Ах ты, черт!

Здание штаб-квартиры полиции постепенно опустело — конец рабочего дня. Снаружи автомобильные пробки постепенно рассасывались и наконец на автостраде установилось затишье, которое нарушали лишь одинокие машины, проносящиеся в центр или из центра. В начале восьмого Уайклифф потушил наконец лампу на своем рабочем столе. Сизоватый табачный дым медленно завивался в спираль, утекая к решетке кондишена. Теперь Уайклифф почувствовал некоторое умиротворение и способность снова жить с людьми в одном пространстве. Так. Раз уж он просил Хелен не оставлять ему ужина, надо позаботиться о еде. Он позвонил в кафе на Бир-стрит и позвал Анну.

— Ну что ж, одну дополнительную порцию ужина мы сможем сготовить. Вы когда приедете?

— Ну, часов в восемь.

Без четверти восемь он бросил ручку, сложил бумаги на столе и достал свой плащ из гардероба. Он стоял уже в дверях, когда телефон звякнул.

— Это звонит женщина из какого-то кафе на Бир-стрит, сэр. Говорит, она недавно с вами беседовала.

— Соедините.

— Господи, наконец-то до вас добралась! — Анна явно захлебывалась от возбуждения. — Он снова здесь появился — стоит прямо напротив антикварной лавки! Тот самый тип, что был здесь вечером в субботу. В дверь все звонит и звонит.

— Вы его видите?

— Да, он сейчас.

— Не вешайте трубку.

Уайклифф быстро прошел в Информационный Зал и по сетевой связи дал команду отправить на Бир-стрит патрульную машину.

— Задержите для допроса подозреваемого, который сейчас стоит у дверей антикварного магазина Клементов на Бир-стрит. — Уайклифф по внутренней связи соединился с Бюро Информации и продиктовал приметы Уоддингтона, которые намертво засели у него в памяти и снова вернулся к телефону, где ждала его Анна Блажек. — Так, Анна. Вы меня слышите? Вы его еще видите у дверей лавки? Скоро прибудут наши сотрудники.

Он глянул на часы — секундная стрелка быстро бежала по кругу. Анна сообщила, что мужчина теперь подошел к витрине и стучит туда кулаком. Сколько он еще там простоит?

Наконец, Анна облегченно сказала, что приближается патрульная машина, а мужчина уходит прочь.

Уайклифф поблагодарил ее и снова связался с Бюро Информации.

— Передайте им, чтобы подозреваемого привезли на Маллет-стрит.

Этот полицейский участок располагался в двух шагах от антикварной лавки.

Было без пяти восемь. Сержант Минз еще едет, должно быть, в лондонском поезде. Жаль… Уайклифф выбежал, сел в свою машину и поехал на Маллет-стрит.

Там уже был Керси.

— Я слышал разговоры по рации в машине, — сказал он.

Для каждого существа имеется некая оптимальная обстановка, в которой ему комфортно. Коале прекрасно живется на каучуковом дереве, а кондуктору — на высоком сиденье в салоне. Джордж Альфред Уоддингтон лучше всего чувствовал себя на табурете у стойки бара со стаканом двойного виски перед собой и смазливой девицей рядом. В бесцветной обстановке полицейского участка он терял весь свой жизненный тонус.

— Итак, мистер Уоддингтон? Джордж Альфред Уоддингтон?

— Да, но я хотел бы знать.

По большому счету, Уоддингтон был непрезентабельным субъектом сутулые плечи, серая кожа, костлявый. И тем не менее, держал фасон, носил модные усы и бакенбарды.

— Скажите, где вы были, начиная с вечера субботы?

Белесые глаза ничего не выражали.

— Вечером в субботу?

— Вы ведь именно тогда приехали сюда? На поезде из города, который прибыл в семь-двадцать пять вечера, так ведь?

— Ну…

Нет, несмотря на свой опыт общения с полицией, Уоддингтон не стал умнее.

— Итак, где вы были, начиная с того времени?

— Ну, в моем отеле… «Единорог» на Дюк-стрит.

— Судя по всему, вы не слушаете новости по телевидению, мистер Уоддингтон.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

И как ни странно, Уайклифф более чем наполовину был уверен, что тот действительно не знает. Ведь ни по радио ни по телевидению почти ничего не было сказано по поводу этого дела.

— Застрелен Джозеф Клемент, а его брат исчез.

Уоддингтон был совершенно очевидно потрясен этим известием, но попытался совладать с собой и переспросил невинным тоном:

— А кто это такие?

— Странно. Очень странно… — Уайклифф выдержал стратегическую паузу и стал набивать свою трубку. — Вы ведь приехали с вокзала прямо к ним в лавку вечером в субботу, а сегодня вечером звонили в дверь туда же. Неужели же вы не знаете этих людей?

— Мне нечего сказать на это.

Спохватился наконец. Но уже поздно.

Настала очередь Керси:

— Речь-то идет о деле со стеклянными пресс-папье. Нам не надо ваших признаний, Уоддингтон, мы все ЗНАЕМ САМИ. Вы отбыли срок, Уоддингтон, дважды обвинялись, и похоже, вы были последним, кто видел Джозефа Клемента живым.

— Господи Боже! Вы что, хотите сказать, что я его убил?

— А вы его, значит, не убивали? Ну что ж, тогда вернемся к вашим действиям, начиная от субботнего вечера.

— Думаю, мистер Уоддингтон не станет возражать, если мы заглянем к нему в сумку, — проронил Уайклифф.

Керси поднял сумку, расстегнул ее и вывалил содержимое на стол.

— Так… Пижама, мыльница, электробритва, белье, зубная щетка и гребешок… А вот это что такое?

Под парой носков был спрятан тяжелый предмет, который на поверку оказался стеклянным пресс-папье. В белье Уоддингтона обнаружились еще три таких.

— Меня просто поражает, как вам удалось так долго оставаться на свободе, — заметил Керси.

Уоддингтон только угрюмо посмотрел на четыре стеклянные пресс-папье.

— И к тому же застрелен человек.

— Но я клянусь, что…

— Я бы на вашем месте не стал так торопливо клясться. Лучше расскажите нам подробно, что было, когда вы пришли в антикварный магазин вечером в субботу.

Уоддингтон унылым взглядом обвел скудно обставленную комнатку, хорошо понимая, что в ближайшем будущем ему предстоит побывать еще во многих подобных неуютных помещениях.

Теперь настало время традиционного предупреждения:

— Имейте в виду, вы не обязаны что-либо говорить, но все, что вы скажете, может быть записано и использовано в качестве улики.

Уоддингтон грустно вздохнул.

— Да ладно, что толку… Короче, Клемент решил выйти из дела. Но остальные компаньоны были от этого не в восторге. Если бы он вышел, мы бы все потеряли.

— Потому что он был мозгом вашей компании?

— Не совсем. Он знал дома, в которых имелись ценные вещички, и занимался торговлей, так что мог сплавлять краденое, но на этом его роль заканчивалась.

— А что еще нужно? У него была именно главная роль, — заметил Уайклифф. — Но я хочу знать, что произошло в антикварном магазине вечером в субботу.

— Ну, Клемент затеял историю с пресс-папье еще до того, как решил завязать, так что вышло так, что эти предметы оказались у нас на руках.

— Понятно, продолжайте.

— Ну, мои друзья… друзья по работе вручили мне эти штуки, с тем чтобы я приехал к Клементу и попросил его найти покупателя.

— А если бы он отказался?

Уоддингтон помолчал и наконец вздохнул:

— Ну, я должен был ему намекнуть, что иначе у него будут неприятности с вашей конторой.

— Да, подвели вас дружки под монастырь, — заметил Керси. — Представляю себе, как вы стояли под дождем у двери Клемента, держа в сумке краденых вещей на пятнадцать тысяч фунтов. Как они вам только не прожгли сумку? Ладно, и что же было дальше?

— Я не знаю того парня, который впустил меня в дом, но он сказал, что брат Клемента. Он провел меня в контору и стал задавать всякие вопросы, но я не совсем четко представлял себе, какая его роль в их бизнесе, и поэтому помалкивал. А потом пришел Дэйв, и его братец слинял без единого звука.

— Какова была реакция Клемента на ваше маленькое предложение?

— Ну, он не выглядел особо озабоченным. Он заявил, что может найти покупателя, но что на это потребуется пара дней. Он назначил мне приехать еще раз, во вторник — то есть, сегодня вечером. Я говорю — а что мне это время делать? Он отвечает, дескать, у него есть для меня неприметный отель, там я смогу перекантоваться, и никто на меня не станет обращать внимания. Я уже готов был согласиться — выбора не было, а вдруг говорит: «Тебе надо оставить эти штуки, их вслепую никто покупать не станет». Я возразил, что так не пойдет, а он в ответ: «Не хочешь, тогда катись отсюда — еще успеешь на обратный поезд.» Я не знал, что делать, и позвонил одному из наших. Они там посовещались и велели мне оставить у Клемента два пресс-папье, а четыре взять с собой.

— Вы видели в магазине еще кого-нибудь, кроме двух братьев? — спросил Уайклифф.

— Нет, никого.

— Когда вы ушли?

— Что-нибудь без четверти девять. Дэвид позвонил в «Единорог» и попросил поселить меня.

— Почему вы стерли отпечатки своих пальцев на телефонной трубке и дверной ручке.

Уоддингтон выглядел огорошенным.

— Не знаю, о чем это вы. Никаких отпечатков я не стирал. Откуда мне было знать, что после меня там произойдет?

Ну что ж, Уоддингтон превратил некоторые догадки в твердые факты, и некоторые из его свидетельств вполне поддаются проверке. Яснее теперь стала и роль Дэвида Клемента. Используя информацию, полученную за время работы в страховой фирме, он вычислял владельцев антиквариата и организовывал ограбления, а антикварную лавку своего брата использовал для прикрытия нелегальной торговли краденным. Но информация такого рода довольно быстро теряет ценность — люди переезжают, продают коллекции и так далее, поэтому Дэвид рассчитывал на быструю и выгодную карьеру в уголовном бизнесе, и видимо, нажился уже достаточно и решил выйти из игры. Но вот сделал ли он это на своих собственных условиях?


Глава 5


В апреле погода переменчива, и уже с утра в среду с моря подул ветер, нагоняя высокую воду в устье реки. Иногда вместе со шквалистым ветром на землю обрушивались потоки дождя, а временами в просветах туч проглядывало солнце; море было неспокойно, на гребнях волн пенились белые барашки.

— Одень лучше свой теплый макинтош, а не плащ.

— Да ладно, я не собираюсь разъезжать по всему графству.

— Все равно, возьми макинтош с собой, — повторила Хелен.

Уайклифф ехал на работу, чувствуя себя каким-то усталым и не в духе. Мрачная громада здания штаб-квартиры полиции, угрюмое детище архитектуры шестидесятых годов, возвышалась над всем окружающим ландшафтом. Уайклифф не стал дожидаться лифта, а поскакал вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, чтобы немного разрядиться.

В кабинете, прежде чем стянуть плащ, он позвонил Борну.

— Борн?.. Да, именно ради этого я вас и побеспокоил… Нет ли сведений из лондонской полиции? Как, опять приехал Минз? Ему стоит купить сезонный билет. Нет уж, занимайтесь с ним сами. Нет, насчет Уоддингтона мне все равно, меня интересует только это расследование.

Просто он был взвинчен более обычного. Когда вчера ему позвонила Анна Блажек и сообщила о субъекте, появившемся у дверей антикварной лавки, он уже подумал было, что все кончено, осталось только оформить. Но полчаса беседы с Уоддингтоном развеяли эти иллюзии. Оказалось, Уоддингтон был мелкой сошкой, которого более крупные уголовники привлекли к делу только потому, что он разбирается в системах сигнализации. Несчастный Уоддингтон был задержан из-за трагедии в доме Клементов, но совершенно случайно, поскольку явно не имел к ней отношения.

Что ж, в известном смысле Минз был прав, Уоддингтон не мог быть убийцей; если бы он убил, то вряд ли стал бы сдуру возвращаться на место преступления через три дня. Зато можно представить себе, что Дэвид поссорился с братом из-за принесенных Уоддингтоном пресс-папье, запсиховал и пристрелил его, а потом испугался и смылся.

Возможно ли это? Вряд ли. Джозеф был убит, когда сидел за своим столом и разглядывал каталоги. Его не застрелили в ссоре, а убили совершенно хладнокровно и расчетливо. Но зато более вероятно, что Джозеф застрелился. Но этот суицид привлек бы внимание к их магазину, что было бы очень неприятно для Дэвида. У Дэвида имелись антикварные вещицы на сумму в тысяч пять фунтов. Было ли это для него достаточным материальным стимулом, чтобы претворить в жизнь свой план бегства?

План? Хоть у него и было заготовлено укромное местечко, он там так и не появился. А добавить к этому еще деньги и ценности, оставленные в сейфе… Нет, похоже, что Дэвид скрылся в полной панике, а вовсе не по плану.

Но против такой версии говорил брошенный и разбитый автомобиль, записка к Тоби Уильямсу насчет яхты «Манна» и стертые отпечатки пальцев. Хитроумный расчет и безумная паника, смешанные в равной мере.

А это уже полный абсурд.

Телефон звякнул.

— Уайклифф слушает.

Это был начальник пристани, Сэм Фостер.

— Похоже, мы тут кое-что для вас нашли, мистер Уайклифф.

— Насчет «Манны»?

— Ну, не совсем. Косвенно. Рон Брайс, портовый мастер из Портеллина, сегодня утром позвонил мне и спросил насчет лодочки, которую они обнаружили еще в воскресенье, с пробитым бортом, болтавшуюся вверх килем неподалеку от берега. Они ее подтянули к берегу и вытащили на эллинг. Такое с лодками случается по весне, когда высокая волна срывает их рейда или приливом смывает с пляжа. Рон не обратил на нее особого внимания, пока сегодня утром случайно не заметил табличку с названием «Манна», которая была пришпилена к доскам обшивки. Конечно, тут в округе таких маленьких лодок тьма, но ведь название вроде совпадает.

Уайклифф поблагодарил его:

— Я разыщу Тоби Уильямса, мы с ним вместе приедем и посмотрим на эту лодку.

Но перед выходом из кабинета он позвонил суперинтенданту Редферну в Борнмут.

— Ты здорово волнуешься из-за этой девушки, Чарли! — (Неужели это видно даже по телефону? — подумал Уайклифф). — Ладно успокою тебя — девчонка ночевала дома и час назад была еще в квартире. Никаких посетителей. Вот только она спрашивала у консьержа насчет Пейджа. Когда он его видел, дескать, в последний раз? Как долго тот пробыл? А нашему парню консьерж рассказал, что Пейдж наведался в квартиру недели две назад, побыл две ночи и уехал. Пока это все новости, но будем держать с тобой связь.

Деревня Портеллин располагалась в трех милях от города, у бухты с тем же названием. Закрытая с юга и севера холмистой грядой Лэра-Хед, на юго-восток она открыта ветрам. Поскольку деревня живет исключительно рыбной ловлей, то для туристов это желанный уголок. Впрочем, в апреле еще не сезон.

Уайклифф зарулил в Сент-Джуллиот, подобрал там Тоби Уильямса и поехал через верховья полуострова по шоссе, окруженных густой и свежей весенней зеленью. Тоби неподвижно сидел на переднем пассажирском сиденье, потягивая свою трубку с невероятно коротеньким чубуком — «носогрейку».

— Вы встречались когда-нибудь с майором Паркином, Тоби, когда он держал яхту в Сент-Джуллиоте?

— С майором? Ну да, я пару сезонов присматривал за его лодочкой. Хорошее такое суденышко, приятное, с погруженым мотором. «Кларисса» — вот как яхточка называлась. Странное дело, никогда не забываю названий лодок. Майор продал ее пару лет назад одному парню из Бриксхема.

— Вы как с ним, ладили?

— Вполне. Он мало говорил, а значит, и не скандалил. Вот так.

— Он хорошо управлялся с яхтой?

— Ну, это он умел! Это уж точно! Майор в море выходил, считай, при любой погоде, и притом назад возвращался, как у моряков говорится, с неподмоченной задницей.

На окраине Портеллина россыпь уродливых дачных домиков уступила место стройному ряду добротных каменных коттеджей, однако вслед за тем они заехали на главную улицу, которая была так узка, что двум машинам на ней было не развернуться. Деревенька казалась заброшенной, нежилой, сувенирные лавки были все закрыты, а скудную внесезонную торговлю удовлетворяли два работавших продуктовых магазина.

Рон Брайс, долговязый одноглазый человек, ждал их. Один его глаз был закрыт веками, сомкнутыми над пустой глазницей. Прилив только набирал силу, и по берегу везде виднелись мокрые лужи с жидкой грязью, которые увеличивались прямо на глазах. Лодка с пробитым бортом торчала на эллинге. Тоби Уильямс внимательно ее осмотрел.

— Точно, это лодка мистера Клемента, которая была при его яхте. Тут вот отметинка имеется.

— А где ее подобрали? — спросил Уайклифф.

Брайс протянул руку:

— Во-он там, за песчаным пляжем. Она плавала дном кверху. Берт Симс ее заметил и затащил на канате сюда. Было это утром в воскресенье, когда прилив стоял на три четверти.

Уайклифф помял в руке край носового тросика — он был аккуратно заделан и маркирован. Не оборван и не обрезан в спешке.

— Нет, мистер Клемент был не тот человек, который стал бы за просто так терять свою лодку, — заметил Тоби.

Они втроем стояли, в задумчивости созерцая лодочку, а за ними, в свою очередь, наблюдали посетители близлежащего бара, которые у запертых дверей ожидали открытия заведения.

— Если он нарочно отпустил лодочку в свободный дрейф, много ли он мог выиграть в расстоянии, которое она так пройдет, или в скорости? — спросил Уайклифф.

Рон Брайс кольнул Уайклиффа взглядом своего единственного глаза.

— Ну, может быть. Это удается иногда, но вообще-то разница получается небольшая.

Тони, который лучше понимал, что именно интересует Уайклиффа, заговорил обстоятельно:

— Яхте бы это не дало больше пяти миль лишних в смысле дальности, и больше пол-узла в смысле скорости. — Он приподнял свое яхтсменское кепи и почесал макушку. — «Манна» должна была бы зайти куда-нибудь на дозаправку, только вот почему мы об этом ничего не знаем?

На небе снова сгустились тучи, дул порывистый ветер, словно готовясь к буре.

— А где у «Манны» крепилась табличка с названием?

— На корме и впереди, у штурвала.

— Ее легко было заменить?

— Если у вас есть готовая табличка на смену или есть время ее изготовить. Только причем тут лодочка? — пожал плечами Тоби.

— Нет-нет, конечно. Я только спросил, возможно ли это.

Зашелестел дождь. Все трое потрусили в направлении бара, который как раз только что открыли.

— Давайте подумаем еще. — Уайклифф заказал выпивку, они сидели за круглым крашеным столиком поодаль от стойки бара. — Предположим, что Клемент вышел в море у Сент-Джуллиота часа в два-три ночи, через пару часов после того, как начался отлив. Насколько я понимаю, море в тот момент было спокойно.

Тоби перебил его:

— Нельзя сказать, что спокойно — за Лэра Хед дул крепкий бриз с юго-востока, достаточно сильный, чтобы гнать по морю волну. И если маленькое судно, вроде «Манны» шло носом на волну, то…

— Ладно, предположим, что так. А если он где-нибудь вылез из своей «Манны» и сел в лодочку?

Моряки смотрели на Уайклиффа в изумлении.

— Да за каким чертом ему понадобилось бы делать это? Бросить яхту!

Умозрительные гипотезы хороши до тех пор, пока их не уничтожает простой здравый смысл.

— Ладно, пусть это глупость. Но если бы он так сделал, мог бы он довести лодочку до берега?

Оба моряка покачали головой.

— Нет, только не такую лодочку. Не во время отлива и при высокой волне. Если бы, конечно, он находился внутри гавани, там поспокойнее, там другое дело. Там бы он мог высадиться.

Этот монолог выдал Брайс и зыркнул своим единственным глазом на Тоби в поисках поддержки.

Тоби кивнул:

— Это все верно, да только глупо получается, мистер Уайклифф. Если он сошел с борта «Манны» и пересел в лодку, то где же сейчас «Манна»? А? Не вижу!

Он саркастически прищурился.

Брайс усмехнулся:

— Тоби прав, мистер Уайклифф. Если бы все было так, яхта бы разбилась о прибрежные скалы уже со следующим приливом и скорее всего, ее постигла бы судьба лодочки.

Но Уайклифф не сдавался:

— Тогда еще один вопрос. Если лодочку пустили дрейфовать вне залива во время отлива, вы могли бы ожидать ее появления в бухте на следующее утро?

Брайс замер с кружкой пива в руке, недонесенной до рта.

— Нет, никак нет. Скорей всего, ее снесло бы дальше вдоль берега.

Тоби опустошил свою кружку и добавил:

— С этим и я согласен.

Уайклифф подумал про себя: «Ну вот, заговорили профессионалы!», а вслух произнес:

— Все выглядит так, будто на яхте приплыли в бухту, здесь пересели в лодочку, доплыли до берега, а потом пустили лодочку в свободное плавание.

— А как же «Манна»? — удивился Тоби.

— Если их было двое, один из них мог уйти на «Манне» в открытое море, а второй на лодочке — высадиться на берег.

Тоби кивнул:

— Пожалуй, это возможно. Иначе всю эту чертовщину никак не объяснишь.

Такое объяснение для Тоби Уильямса, возможно, подходило, но для следствия? Опять приходится иметь в виду двух преступников.

Уайклифф договорился с Брайсом, что тот доставит лодку в сарайчик для дальнейшего ее осмотра, а также организует поиск по берегу выброшенных волной весел. Обговорив все эти вопросы, они втроем пообедали в маленькой комнатке за баром. Им подали печеную скумбрию с вареной картошкой.

В свой офис Уайклифф вернулся только к двум часам дня. За утро его неуверенность и смятение стали только глубже. Итак, двое, один из которых высадился на Хакетс-Кав. Если один из них был Дэвидом Клементом, то кто же был второй? И кто из них высадился?

Пока Уайклифф отсутствовал, в его офис наведался адвокат с Бир-стрит, некий Эверетт Френд. Френд заявил, что у него имеется информация насчет завещания Джозефа Клемента, и он хотел бы переговорить с людьми, ведущими следствие по делу о смерти.

Для адвоката звучит довольно-таки откровенно. Уайклифф решил отправиться к Френду сам.

Эверетт Френд не процветал, у него была маленькая контора над булочной — две заплесневелые комнатки, с унылыми шкафами, похожими на старые нераспроданные гробы в лавке гробовщика. В первой комнатке немолодая женщина сидела за столом с довоенной пишущей машинкой «ремингтон» и дряхлым телефоном. В другой сам мистер Френд пребывал в раздумьях над столом, заваленным листками, папками и связками бумаг, перехваченных розовыми ленточками.

Френд оказался примерно ровесником Уайклиффу и соответственно, одного с ним поля ягодой. Ясное дело, оба страдали старомодной мягкостью, которая так мешает в бизнесе. Уайклиффа адвокат поприветствовал лишь печальной улыбкой. Голос у него был тонок и визглив, глаза слезились, а изо рта пахло ментоловой жвачкой.

— Дело вот в чем. Меня пару дней не было тут в офисе, я простудился. Узнал о смерти бедняги Джозефа буквально вчера, но ведь что я мог поделать? А моя секретарша… — он неопределенно махнул рукой в сторону соседней комнаты и ничего не прибавил.

— У вас было что сказать насчет завещания?

Френд развязал один из ворохов бумаги на столе.

— Да, мы держим у себя это завещание. Их отец сотрудничал с другим адвокатом, но когда семейное дело взял в свои руки Джозеф, он обратился ко мне. Мы с ним вместе в школе учились. А вы и вправду думаете, что он был убит, суперинтендант?

Ясно было, что сведения адвокат мог почерпнуть только из расхожих слухов, не более того. Уайклифф откинулся в кресле, напустив на себя вид важного чинуши. Он сидел у низенького окна, открывавшегося на двор булочной, и по этому двору ходил юноша в бледно-серой рабочей одежде и заносил в помещение лотки с пирожными и кексами. Почти что картина Брейгеля — сегодня, как и четыреста лет назад…

Итак, выяснилось, что по партнерскому соглашению Дэвид получал сорок процентов от прибыли и прочих приобретений фирмы, но только исключая само здание. Френд прямо налег на стол и зашептал противным таинственным шепотом, когда заговорил об этом.

— …Именно исключая само здание. Так Джозеф определил, наверно, потому, что он чувствовал какие-то шероховатости в их бизнесе и хотел обезопасить свой дом.

— Значит, их партнерство не было успешным?

Адвокат аккуратно высморкался.

— Джо никогда со мной не откровенничал, но у меня лично сложилось впечатление, что у них возникли недоразумения, и моя догадка подтвердилась, когда я получил от Джозефа указание подготовить новое завещание.

Адвоката все же пришлось уламывать довольно долго, и наконец он зачитал последнее завещание Джозефа Клемента (неподписанное) таким удивленным тоном, словно видел его впервые.

— Да, последнее завещание имеет превосходящую силу над первым, в котором почти все предназначалось брату, Дэвиду. А в этом завещании, составленном около года назад, Джозеф оставляет все имущество своему товарищу, Майклу Джону Лэйну, а я назначен душеприказчиком.

— Вы знаете этого Лэйна?

— Ну, только в лицо. Он краснодеревщик, у него мастерская по соседству с антикварной лавкой.

— Он женат?

— По-моему, он такой же вечный холостяк, как и покойный Джозеф.

— Его известили насчет завещания?

— Сегодня утром я ему звонил, и мы договорились о встрече назавтра.

— А что насчет похорон?

Френд заговорил еще более рассудительно, хотя казалось, что он и без того уже был на пределе.

— Согласно завещанию, я назначен распорядителем этой церемонии. Судя по всему, Джозеф очень боялся кремации. Не знаю, когда я смогу получить тело, но похороны уже назначены на три часа в пятницу. Это будет в Маунт-Чарльз.

Френд проводил Уайклиффа до самого начала лестницы, где уже явственно ощущался запах свежих булочек, идущий снизу.

— Суперинтендант, если Джозеф был убит, то надеюсь, что вы найдете убийцу. Знаете, таких порядочных людей, как Джозеф, уже не так много осталось на свете.

От адвоката Уайклиффу нужно было пройти буквально два шага до кафе Анны Блажек. Она как раз пылесосила помещение, стулья были подняты на столы. При виде Уайклиффа она выключила пылесос и улыбнулась ему совсем по-девчоночьи.

— Знаете, мне кажется, вчера я правильно поступила.

Уайклифф еще раз тепло ее поблагодарил:

— Я думаю, вы получите от министра внутренних дел почетную грамоту — повесите ее на гвоздик у себя в заведении.

Она засмеялась:

— Э нет, так я всех своих завсегдатаев распугаю.

— Кстати, не знаете ли вы приятеля Джозефа по имени Майкл Лэйн?

— Лэйн? Единственный Лэйн тут на всю округу — это Зайчик Лэйн, краснодеревщик. Его все зовут Зайчиком, потому что у него заячья губа… Не знаю, дружил ли он с Джозефом. Впрочем, отчего же — они могли быть приятелями.

— Он женат?

— Нет, холостой. Живет он один-одинёшенек с тех самых пор, как его мать померла. Если прикинуть, то они с Джозефом были два сапога пара.

Дом Зайчика Лэйна был похож на все соседние дома, за исключением, разве что, пристроенной мастерской. Дверь мастерской была открыта, и Уайклифф вошел. В его ноздри сразу ударил крепкий запах клея, скипидара и свежеобработанного дерева. Помещение представляло собой обычный сарайчик, длинный, полутемный, с мутными толстыми стеклами в маленьких оконцах. Посреди сарая стояла длинная скамья, на которой сушились уже готовые ящички. Везде в беспорядке стояли разнообразные предметы мебели и хитроумные механизмы для выпиливания, сверления и строгания.

— Есть тут кто-нибудь?

Коротенький плотный человечек вышел из-за стеклянной перегородки. Он носил пышные усы, которые были предназначены для скрадывания его заячьей губы. Он говорил со зловещим присвистом.

— Здравствуйте. Я суперинтендант Уайклифф.

— Наверняка вы пришли по поводу Джо. Пройдемте-ка лучше в дом, там побеседуем.

Уайклифф проследовал за ним во двор, а потом, через маленькую кухоньку в просто обставленную, но чистую и опрятную комнату. Тут имелся камин, чугунный горшок для угля, три кожаных кресла, джутовый половик на полу, стол и несколько стульев. На каминной полке громко тикали часы. Никаких следов антикварной мебели. На немногочисленных книжных полках громоздились книги, многие из них без корешков, а следовательно — анонимы.

— У меня в доме есть и маленькая приемная, — пояснил Лэйн. — Но с той поры, как умерла мама, я ее не использую.

— Вы, вероятно, слышали, что сталось с вашим приятелем Джозефом?

Лэйн кивнул. У него были темные волосы и очень вдумчивые глаза, и кроме того — крутые тяжелые скулы, что придавало ему облик сильного мужчины.

— А вы не подумали, что вам имеет смысл связаться с нами, с полицией?

— Разве кому-нибудь от этого стало бы лучше? — заметил Зайчик, с полным правом.

— Вы были с Джозефом близкими друзьями?

— Можно сказать и так, но я не задумывался об этом. Джо уже много лет регулярно заходил к нам, ну, раз-два в неделю.

Уайклифф несколько недоуменно оглядывался, гадая, как же могли проводить свой досуг эти двое, когда вдруг его озарило, что встречались они втроем — Джо, Зайчик и Паркин. А значит, третье кресло предназначалось для майора.

— Но вы не упомянули Паркина… — закинул удочку Уайклифф.

— А вы про него и не спрашивали.

— Значит, вы втроем здесь собирались?

— Да, тут никакой тайны нет.

Действительно, никакой тайны тут быть не могло. Другое дело, что сейчас Уайклифф каким-то шестым чувством понял: на этих встречах каждый из трех изо всех сил пытался сохранить свою отдельность, приватность, неприкосновенность личной жизни. Тут не было взаимопомощи, общих дел, ни о чем нельзя было открыто говорить. Интересно и то, что Паркин не упоминал о Лэйне, а Лэйн — не заикался о Паркине.

— И как же вы проводили время?

— Когда как. Иногда мы сидели и трепались, а иногда просто выпивали молча. Изредка играли — в домино. — Зайчик невольно бросил взгляд на стол, покрытый клеенкой.

Уайклифф готов был признать, что действуя таким образом, время можно провести хорошо и с пользой. Если бы у него была такая возможность, он попробовал бы зажить именно так. Он спросил, уже заранее зная ответ:

— Клемент вам доверялся?

Лэйн покачал головой:

— Нет, навряд ли.

— По-моему, вы должны быть не меньше полиции заинтересованы в поимке убийцы — если Джозеф был действительно убит.

— А в чем проблема? Ведь Дэвид смылся? Смылся он или нет?

Сказано почти словами Паркина.

— А между братьями были трения?

Лэйн, похоже, наконец пришел к какому-то решению. Он посмотрел на Уайклиффа оценивающим взглядом и бросил:

— Я отлучусь буквально на минутку.

Он удалился на кухню и вернулся оттуда с бутылкой вина и двумя бокалами.

— Может, попробуете? Это трехлетней выдержки вино, сделано из моего собственного винограда. — Он вытащил пробку и разлил вино по бокалам. — Вы попробуйте, может, оно вам понравится. Ваше здоровье!

Вино было неплохое — легкое и с цветочным ароматом.

— А скажите, Паркин пил это вино, когда приходил сюда?

Лэйн поджал губы:

— Майор пьет то, чего ему в данный момент хочется. Но кажется, разговор шел о Джозефе и его брате… — он залпом допил свое вино и вытер усы платком защитного цвета. — Надо сказать, Джозеф не то что был идиотом, просто слишком наивным и прямолинейным человеком. И он прекрасно справлялся со всеми своими обязанностями хозяина, пока не появился его брат. Надо сказать, что Джозеф с самого начала ничего не понимал — и не желал понимать — в авантюрах Дэвида. Он только знал, что братишка его вовсю занимается чем-то не совсем законным.

Лэйн приподнял свой стакан и посмотрел на свет, наслаждаясь цветом и прозрачностью своего вина.

— А чудесное винцо, не правда ли? Прямо-таки приятно смотреть. — Он вздохнул: — И все-таки не верится, что они были братья, уж очень они друг на дружку не похожи, как сыр и известка.

— Догадывался ли Джозеф о планах своего брата?

— А мне почем знать? Могу сказать только одно — последний год Джозеф был как сам не свой. Постоянно был в тревоге, в напряжении.

— Ну, а с вами он свои неприятности не обсуждал?

— Нет. Правда, иногда он бросал такие странные замечания, вроде «Не знаю, чем это все закончится» или «В один прекрасный день он нас обоих доведет до беды». Что-то в этом роде, но без подробностей. — Лэйн покрутил в пальцах свой стакан. — Мы старались не вмешиваться в дела друг друга. Мы не задавали вопросов и не пытались ему что-то советовать.

Нетрудно было представить этих троих, молчаливо сидящих в кожаных креслах вокруг камина, с бутылкой вина и бутылкой виски. Здесь они могли полностью расслабиться и не думать о тревожном. Если бы кому-нибудь из них хотелось более близкого общения, то он завел бы себе жену. А ведь все трое были холостяками.

— Вам известно, что по завещанию Джозеф все оставил вам?

— Я не знал до тех пор, пока мне не позвонил его адвокат. С его стороны это было очень любезно.

— Вы сказали, что здесь вы встречались два-три раза в неделю. А вы никогда не сиживали у Паркина или в антикварной лавке?

Лэйн так укоризненно посмотрел на Уайклиффа, словно тот ляпнул бестактную глупость. Но вслух он сказал только коротко:

— Нет.

— И вы никогда не заходили в магазин?

— Ну, иногда, только по делу. Я выполнял мелкий ремонт и реставрацию некоторых вещей. Так я и с Джозефом в свое время познакомился — еще при жизни его отца. Они тогда вовсю занимались мебелью, и им понадобилось восстановить одну штуковину. И они вызвали меня.

— А в последнее время?

Лэйн пожал плечами:

— За последние два года я был в магазине раз пять-шесть.

— А в последний раз когда это было?

— Вечером в субботу. Но я не зашел, а просто позвонил в дверь.

Уайклифф ощутил, как внутри у него все напряглось:

— А в какое время это было?

— Ну, примерно без четверти десять. Точно не помню. Вообще, я забрел туда случайно. Когда Джо был у меня вечером в четверг, я предложил ему взять посмотреть книгу Энтони Колриджа о мебели в стиле «чиппендейл», но он ее позабыл прихватить. В субботу я весь день корпел в своей мастерской, а вечерком, когда дождь прекратился, я решил немного прогуляться и подышать воздухом, а заодно занести ему книгу.

— Вы вошли в боковую дверь?

— Я уже собирался было, но потом увидел свет в окне, и просто постучал по стеклу витрины, и ко мне вышел Дэвид.

— А Джозефа вы видели?

— Нет. Дэвид сказал мне, что брат сильно не в духе и лег пораньше спать. Ну, я отдал книгу Дэвиду и попросил передать. Вот и все.

— А вы понимаете, что примерно в это время Джозеф погиб?

— Откуда мне знать, когда погиб Джозеф? Я только прочел об этом в газетах — а там таких подробностей не было.

— Во всяком случае, вы последний человек, видевший Дэвида Клемента! Как он выглядел? Обыкновенно? Или был взволнован? Или на грани срыва?

Лэйн коротко рассмеялся:

— Ну, примерно такой, как всегда. Не слишком гостеприимен, и мне показалось, что он ждал прихода кого-то еще. Впрочем, я могу и ошибаться.

Уайклифф встал и откланялся:

— Спасибо за вино.

Лэйн проводил его до дверей дома и дальше — в заброшенный сад, похожий на пустую съемочную площадку, до появления актеров и операторов с камерами. Уайклифф сел в свою машину и поехал назад в офис, чувствуя себя странно неспокойным.

Разговор с Лэйном возбудил его воображение. Он очень живо представил себе, как трое молчаливых холостяков собирались вместе, рассаживались полукругом у камина, молча курили трубки и пили вино или виски, и тишина лишь изредка нарушалась позвякиванием горлышка бутылки о край стакана или потрескиванием угольков в пламени. Да еще эти часы на каминной полке мерно постукивали, отмеряя безразмерное время… «Тебе налить, Джо?» — «Нет, с меня, пожалуй, достаточно». Тогда Лэйн наливал себе прозрачного белого вина и отставлял бутылку подальше о пламени камина. А минут через десять майор хрипло спрашивал: «Ну что, может сыграем партию-другую?..» И тогда они переходят к круглому столу со своими стаканами и садятся играть. «Ваш стакан пустой, майор. Может, для разнообразия попробуете вот это винцо?..»

Интересно, обращались ли они к майору по имени? Нет, сомнительно.

Это ведь было своего рода бегство. Майор бежал от своей сестры и, возможно, пытался заглушить разочарование в жизни. Для Джозефа Клемента это было бегство от нелюбимого брата и его темного бизнеса, который перестал приносить прибыль, а стал источником постоянного беспокойства. А для самого Лэйна — возможно, это общение позволяло забыть о заячьей губе и всех тех унижениях, которые он наверняка испытывал с раннего детства.

В офисе Уайклиффа ждал Керси.

— Звонил мистер Редферн. Молли Стоукс села на одиннадцатичасовый поезд и прибыла в три часа. Я послал Фаулера проследить за нею. По словам Редферна, она ни с кем не вступала в контакт, что само по себе немало значит. Он считает, что девушка теперь так же жаждет разыскать Дэвида Клемента, как и мы.

— А что там поет Уоддингтон?

— Наш Борн присутствует на допросах, которые проводит Минз. Там присутствует адвокат, все чин-чинарем, и Минз уже дважды беседовал по телефону со своим шефом в Лондоне. Похоже, они хотят забрать Уоддингтона к себе в Лондон.

Голова у Уайклиффа все еще была занята Лэйном и попойками в его доме. Поэтому он мог показаться со стороны вялым и безучастным.

— Ну, и что ты думаешь обо всем этом?

— Не могу себе вообразить Уоддингтона в качестве киллера, — сказал Керси.

— Я тоже. Так что нам остается искать убийцу. Передай Борну, чтобы привел в порядок свои записи допросов, а там посмотрим.

Уайклиффу всегда было очень трудно думать в одном направлении сколько-нибудь долгое время. Мозги у него работали иначе. Идеи возникали на кромке сознания и складывались в хрупкий калейдоскоп словно сами по себе, их нельзя было понукать. То один, то другой аспект дела неожиданно всплывал перед его мысленным взором, и он пытался всякий раз пристально вглядеться в возникающие фигуры, иногда довольно причудливые.

— Не исключено, что кто-то хочет, чтобы мы считали Дэвида Клемента сбежавшим.

— А это не так?

— Это другая сторона монеты, но ведь в этом мало смысла, верно?

Керси не совсем понял и решил прощупать шефа дальше:

— То есть, вы хотите сказать, что Дэвид может быть все еще здесь, в городе?

— Нет, это вряд ли.

— Это верно.

Уайклифф наконец определился в своем решении:

— Ты чем-то конкретным занят сегодня вечером?

Керси усмехнулся. Он не отвлекался на так называемую светскую жизнь. Семья вполне поддерживала его в этом.

— Ну, я думаю, у меня может возникнуть свободный вечерок, отчего же нет.

— Слушай, я хочу, ты съездил в Борнмут — кстати, согласуй это сперва с Редферном — и разузнал побольше об этом Алане Пейдже, который снимает квартиру на Каннинг-Террас. Все-таки, нам необходимо удостовериться, что это — именно Дэвид Клемент. Иначе мы можем просто осрамиться. Если все подтвердится, тогда нам понадобится узнать все о его жизни в качестве Пейджа.

— Еще какие-нибудь задания, сэр?

— Нет. Сам я поеду потолковать с Молли Стоукс.

Но перед отъездом ему пришлось пообщаться с Дайан, которая была невероятно настойчива.

— Сэр, мистер Беллингс интересуется, ознакомились ли вы с его посланием за номером триста девяносто пять?

— А о чем это?

— Насчет возможности снижения затрат топлива на передвижения автомобильных патрулей.

— Мой ответ: «да».

— Что «да», сэр?

— Что я ознакомился с его посланием.

Дайан, похоже, сперва думала надавить на шефа покруче, но по здравому размышлению отступила.

— Кроме того, сэр, на телевидении собираются объявить о розыске. У телеагентства уже есть образцы роликов, и шеф хотел бы просмотреть их вместе с вами.

— Когда?

— Завтра в десять утра.

— Ну так ведь это завтра!

Это прозвучало по-детски, конечно. Но что поделаешь — приходилось в некоторых вопросах становиться ребенком, чтобы не отрываться от обдумывания текущего расследования. Иначе будет потерян некий незримый контакт, идеи перестанут выплывать на поверхность и откажутся складываться в схемы.

На часах было уже начало седьмого, когда он наконец доехал до Бир-стрит и припарковался у полицейского каравана. Ветер стих, но небо все еще было обложено тяжелыми свинцовыми облаками. Все магазины закрыты, улица безлюдна. Уайклифф не стал соваться в полицейский фургон, а медленно, прогулочным шагом пошел мимо верфи, вглядываясь в спокойную стоячую воду. Именно в тихой воде черти водятся.

Если Клемент действительно смылся, то он должен был поехать в Борнмут, на заранее подготовленную подставную квартиру. Но яхту «Манна» сняли с рейда, а посадочную лодочку перевернули. Значит, некто вышел с нее на берег, Уайклифф был в этом уверен. Но был ли на борту яхты один человек или двое? Если двое — тогда один остался на борту яхты и увел ее куда-то… Куда? А если Клемент был один, то куда же девалась «Манна»? Неужели он погубил яхту?

Уайклифф бормотал себе под нос все это, наблюдая, как капли дождя образуют круги на стоячей воде. С верхушки полицейского фургона за ним с саркастическим видом наблюдала чайка.

И в какой точке в дело здесь вступает Лэйн? И Паркин? И вообще, вмешиваются ли они? Вот троица — майор, Зайчик и Джо. Прямо-таки три мушкетера. Один за всех и все за одного. Лэйн сообщил, что побывал в лавке незадолго до десяти. А майор хорошо водит морские суда и кроме того, именно из его украденного оружия застрелен Джозеф.

Джозеф убит, а Дэвид пропал.

Нет, хватит заниматься этой ерундой, упрекнул себя Уайклифф. Дождь пошел сильнее, он поднял ворот макинтоша и зашагал быстрее в сторону дому Молли Стоукс. Фаулер дежурил на Годолфин-стрит под не слишком оригинальным прикрытием телевизионного вэна. Машина стояла задом к дому, но Фаулер, очевидно, наблюдал в зеркало заднего обзора.

Уайклифф позвонил в дверь и вскоре цепочка звякнула.

— А, это вы? Что вам на сей раз нужно?

Девушка отомкнула цепочку и впустила Уайклиффа. На ней был домашний халат, шелковый, переливающийся, с восточными драконами по синему фону. Халат этот, в совокупности с ее темно-каштановыми волосами, создавал удивительный контраст с ее бледным лицом. Она выглядела нездоровой и по всему было видно, что ей не по себе.

— Ну что ж, проходите, раз пришли.

Маленькая квартирка была наполнена запахами готовящейся пищи; дверь в кухню была открыта, и Уайклифф заметил кастрюли, стоящие на плите.

— Вы надолго? Если надолго, я лучше выключу огонь на плите.

— Все зависит от вас.

Она скользнула на кухню, отставила кастрюли с конфорок и вернулась, притворив за собой дверь.

— Присаживайтесь, если охота.

Но Уайклифф остался стоять, а девушка тем временем присела на подлокотник кресла и закурила.

— Ну?

— Вы уезжали?

— Разве?

— Не в Борнмут, случаем?

— А это незаконно? Я не имею права ездить туда?

— Зачем вы туда ездили?

Девушка пристально изучала его лицо: нет, он не дурак, ему не стоит откровенно врать.

— Я туда езжу иногда в свои свободные от дежурства дни.

— Вы там бываете с друзьями?

Она подумала и наконец сказала:

— Ну, не совсем.

— Это ведь квартира «С» на четвертом этаже?..

Она была потрясена, но еще делала попытки сопротивляться.

— Конечно, я не могу вам запретить шпионить за мной, но только не знаю, что вам это даст!

— Алан Пейдж — это и есть ваш дружок?

Она не отвечала. Уайклиффу стало жарко в своем макинтоше от тепла газовой плиты, а ей-то было плевать в ее легком халатике на голое тело.

— Вы встретились с Пейджем?

— Нет. — Она взяла с каминной полки низенькую вазочку — вместо пепельницы.

— А где он?

— В настоящий момент — понятия не имею. Он торгует ювелирными изделиями и бижутерией и много разъезжает.

— Но ведь у вас есть ключ от той квартиры.

— Да.

— А что думает Клемент насчет этого?

— Это не ваше дело.

— Знаете, в этот момент один из моих офицеров уже на пути в Борнмут, там он станет внимательно исследовать вашего мифического Пейджа.

Не в его правилах было угрожать свидетелю, но сейчас его тон был совершенно зловещим. Во всяком случае, в глазах девушки он увидел тревогу.

Уайклифф продолжил, уже не таким драматическим тоном:

— Итак, этот офицер подтвердит, что Алан Пейдж и Дэвид Клемент — одно и то же лицо. Затем мы выясним, что квартира эта была подготовлена Дэвидом Клементом для того, чтобы смыться при некоторых, неприятных для него обстоятельствах. Меня не так волнует Дэвид как вор или продавец краденого, скорее как убийца.

Но девушка сумела взять себя в руки и ответила спокойным голосом:

— Я знаю не больше вашего, куда девался Дэвид. Вы можете мне верить или нет — как хотите, но я уже сказала вам и говорю сейчас — он не может быть убийцей.

— Но ведь вы поехали в Борнмут, ожидая встретить его, не так ли?

Девушка не отвечала, но тут никакого ответа и не было нужно. Уайклифф стянул свой макинтош и кинул его на стул. Это был знак того, что в чем-то, в отношении каких-то вопросов, они с Молли достигли некоего соглашения.

— В течение двух лет, по крайней мере, Дэвид Клемент был связан с лондонским преступным миром. Он организовывал ограбления домов и квартир и затем продвигал украденные антикварные ценности по своим каналам. За тот период он наверняка скопил немалую сумму. Неужели вы верите, что эти деньги могли пойти в кассу антикварного магазина братьев Клемент?

Она стряхнула пепел с сигареты.

— Это что, прикол такой, что ли? Я же вам сказала, ничего я не знаю о делах Дэвида Клемента.

— Нет, это просто старый трюк — выйти из дела с кассой и обзавестись новой личностью с новыми документами. Только на сегодняшний день компьютер сделал это все более сложным делом, хотя иногда и компьютер можно обмануть, верно? Если человек смекалистый, а?

Она небрежно откинула волосы со лба. Нет, она действительно была привлекательной девицей, и к тому же еще неглупой.

— Почему вы мне все это говорите?

— Откуда бы вам знать о второй жизни Дэвида Клемента, если бы вы не надеялись в один прекрасный день разделить эту жизнь с ним? И согласны ли бы вы были разделить ее, если бы там вам не светило нечто большее, чем у него имелось до того? Вы не выглядите как беззаветно влюбленная девушка, по уши в любви и равнодушная к счетам из магазина модной одежды.

Она загасила свой бычок.

— Спасибо за комплимент. Только вот к чему это все?

— Все очень просто — если Клемент не объявился в своей новой роли, значит, ему что-то важное помешало. Мне нужно знать, что же именно ему помешало — а ведь как раз того же желаете и вы.

Девушка молчала, но Уайклифф чувствовал, что она колеблется.

— Лодочка от «Манны» была найдена на Хакетс-Кав в заливе Портеллина.

Это сообщение девушку просто потрясло:

— Разбитая?

— Ну, поврежденная. Похоже, будто кто-то на ней высадился на берег, а потом пустил в открытое море. Ее нашли утром в воскресенье, но я узнал об этом только сегодня.

Девушка потеряла бдительность:

— Так вы думаете, что Дэвид…

Тут она прикусила язык.

Пора было прощаться.

Уайклифф сошел вниз, на улицу. Фаулер уже успел развернуть свой вэн, чтобы обеспечить лучший обзор в сумерках. И кроме того, теперь ему было что отметить в своем отчете — он не спал все это время, а делом занимался. Дождь падал медленно и совершенно вертикально, и Уайклифф ускорил шаг, торопясь к полицейскому фургону у гавани.

Детектив-констебль Ричардс был на дежурстве, а Диксон сидел за пишущей машинкой и ковал свой отчет об опросе местных жителей. Старик Ричардс, бедняга, давно уже страдал закупоркой отвечающих за интеллект артерий, и очень болезненно воспринимал уколы совести. Воображения он был лишен начисто.

— Что новенького?

Ричардс покачал головой:

— По-моему, сэр, мы тут зря теряем время.

— Рапорт об опросе местных жителях готов?

Ричардс мотнул головой в сторону Диксона:

— Вот, печатает последние данные.

— Ладно, завтра мы отошлем этот фургон и вы сможете отменить все дежурства.

Это несколько огорчило Ричардса, который хоть и любил жаловаться на трудности, но очень не любил ответственности.

— Но я совсем не хотел нарушать субординацию, сэр.

— О чем речь? Вы просто сказали что думали, и вы, вероятно, правы.

Уайклифф оглядел маленькое помещение фургончика, явно не желая побыстрее ехать домой. Еще в прошлую субботу он знать не знал о каких-то там братьях Клемент, майоре Паркине или Зайчике Лэйне. А теперь ему казалось, что вся его жизнь связана с этими людьми, и будет настоящим предательством, если он вот так просто бросит все это и вернется в свою обычную, домашнюю жизнь. Он все еще нависал над Диксоном, перебирая уже отпечатанные листки и мешая своим присутствием молодому человеку, который от волнения делал по две опечатки на слово.

— Вот эти — последние четыре отчета, сэр. Вчера нам удалось пройти большую часть улицы, но всегда ведь кого-нибудь не оказывается дома или еще что… Посмотрите, мне кажется, что второй из этих стоит внимания… — Диксон, краснея от усердья, добавил: — Минутку, я только разложу по копиям.

Он разделил копии, вытащил копирку и передал листки Уайклиффу.

Уайклифф глянул на страничку.

— Слушайте, а кто такая Мерилин Форд?

Ричардс коротко хохотнул, а Диксон пояснил:

— Это профура, сэр. Настоящая профессиональная проститутка, они на пару с другой девицей снимают квартиру в доме, соседнем с кафе Блажек, почти напротив антикварной лавки. У них свой отдельный вход. Их обеих не было дома, они выезжали на так называемые «вызовы из провинции», и вернулись домой только сегодня утром. Вот почему мы не могли с ними поговорить раньше.

— Ну что ж. Ничего страшного.

— Так вот, Мерилин говори, что была в своей комнате одна, клиент только что ушел, и она услышала какой-то звук — вроде как выхлоп машины, но никакой машины на улице не было. Она выглянула из окна, ничего не увидела и махнула на это дело рукой.

— Насколько я понимаю, все это было в субботний вечер?

— Да, после девяти часов. Она вспомнила о выхлопе, когда я стал спрашивать насчет выстрела.

— Ее показаниям можно верить?

Диксон нахмурился:

— Вы сами знаете, сэр, что эти девушки представляют собой. Если у них нет причин врать, то они — прекрасные свидетели. И кроме того, им не очень охота разозлить нашего брата, полицейского, — если они могут чем-то помочь, они помогут.

Если девица и вправду слышала хлопок (скорее всего, от выстрела) в начале девятого вечера, то это сразу выводило из-под подозрения Дэвида, поскольку в этот момент он находился в баре «Семь звезд» — покупал сигареты и пил пиво.

Имелась также запись разговора с хозяйкой отеля «Единорог», где останавливался Уоддингтон. Если верить ей, Уоддингтон появился там между половиной девятого и девятью, что давало ему полное алиби — если бы он в таковом нуждался.

Есть некоторая сомнительность в показаниях проститутки. Надо попробовать провести следственный эксперимент и выстрелить из пистолета в комнате Джозефа. Интересно, услышит ли она из своей квартиры?

Уайклифф прошел по Бир-стрит до рыбного магазина. Все еще моросил дождь, витрина кафе Анны Блажек запотела, так что снаружи не видно было, что там внутри. А чуть поодаль взбегало вверх крутое крыльцо и табличка обозначала уже известную Уайклиффу «М. Форд». Уайклифф позвонил в дверь, от души надеясь, что девушка сейчас не под клиентом.

Дверь почти сразу же открыла полненькая брюнетка.

— Мисс Форд?

— Да, это я.

Образ Мерилин Монро подсказывал Уайклиффу, что все Мерилин должны быть непременно блондинками, однако Мерилин Форд была примером обратного. На ней была розовая туника, а глаза были темные, как и волосы. Она улыбалась во все лицо. За свою жизнь в полиции Уайклифф повидал немало проституток, но мало кто из них улыбался искренне. А эта почти смеялась.

— Я из полиции. Суперинтендант Уайклифф.

— Ладно, проходите.

Ее комната выглядела так, словно сквозь машину для отливки леденцов пропустили вместо патоки шелк и потом использовали его для отделки. Тут стояла полутьма, и везде на глаза попадались маленькие подушечки и разнообразные куски драпировки, выдержанные в пастельных тонах. Запах здесь стоял густой, как в парфюмерном отделе универсального магазина, и на секунду Уайклиффу показалось, будто его обернули со всех сторон мягкой тканью, пропитанной духами. Он стоял посреди комнаты, как бегемот в посудной лавке из поговорки, в своем мокром грязном макинтоше, с которого стекали на пол струйки воды.

— Вы, наверно, интересуетесь насчет выстрела, — несколько неуверенно спросила девица, пытаясь определить, как держаться с этим влиятельным гостем. — Но мне больше нечего рассказать. У меня был гость, он вышел примерно без пяти девять, а сразу после этого раздался этот грохот. Ба-бах! Точно, я помню, это случилось сразу после того, как часы на церкви пробили.

— Значит, вы готовы подтвердить под присягой, что слышали звук после девяти?

Девица закивала:

— Ну да, ну да! Точно так!

Для проформы Уайклифф задал ей еще несколько неважных вопросов, стоя у окна и глядя вниз на улицу. Проезжая часть была пустынна и мокрый гладкий асфальт сиял под светом фонарей. По тротуару прошла парочка под одним зонтиком и юркнула в дверь кафе Анны Блажек. Антикварный магазин напротив уже приобрел тот странно заброшенный вид, который появляется у домов в период, когда они ждут появления на дверях таблички «Продается».

— Вы, наверно, не заметили в тот вечер никого, входящего или выходящего из магазина напротив вашего дома?

— Нет, конечно, но… Погодите, я тут на пару дней уезжала покататься, а такие поездки, знаете, все мысли из головы вышибают… Ну да, я видела человека, я вспоминаю сейчас! Наверно, это было уже в начале одиннадцатого. Я подошла к окну посмотреть на улицу, вроде как вы сейчас, я всегда так делаю, когда мне становится тоскливо. Сперва на улице никого не было, потом со стороны гавани к лавке подошел человек. Он встал у дверей, и наверно, постучал в витрину или позвонил, потому что изнутри появился кто-то и впустил его в лавку.

— Вы совершенно уверены в том, что говорите?

— Ну да, еще бы! Я просто позабыла об этом. Вы же знаете, как это бывает: бац! — и вспомнишь все как было.

— Вы, я думаю, знакомы с братьями Клемент?

— Ну, в лицо знаю.

— Дверь в лавку открыл один из них?

— Нет. Точно нет. Я плохо разглядела того человека, но это не был кто-то из братьев. Он был такой невысокий, но толстый, и на голове у него была такая матерчатая шапочка. Сейчас такие редко носят, вот я и заметила.

Теперь, когда глаза Уайклиффа привыкли к полутьме, он разглядел, что постель Мерилин застелена розовым шелком. М-да, девушка принимает богатых клиентов — всякая шелупонь сюда явно не захаживает перекантоваться ночку.

— А вы знаете человека по прозвищу Зайчик — Зайчик Лэйн? У него заячья губа.

Она покачала головой:

— Нет, пожалуй, не знаю. А он где-то здесь поблизости живет?

Теперь она начала проявлять признаки беспокойства, время от времени посматривая на часы. Видимо, девушка ожидала визита клиента и хотела, чтобы Уайклифф поскорее ушел. Наконец она набралась духа и пробормотала:

— Послушайте, мне очень неловко, но… Я жду друга и…

Когда Уайклифф спустился вниз, то услышал шаги из заднего коридорчика. В полутьме возникла фигура мужчины — он встал как вкопанный, увидев Уайклиффа. Кое-кто из постоянных клиентов Мерилин предпочитал проходить к ней незаметно, через задний вход.

Описание мужчины, которое дала девушка, подходило Зайчику, и вполне вероятно, что на нем могла быть такая матерчатая шапочка. Зайчик сам сказал, что подходил к дверям лавки с книгой для Джозефа, но утверждал, что в дом он не входил.

Уайклифф поехал домой. Хелен услышала звук приближающегося автомобиля, вышла на крыльцо и встала в освещенном проеме двери. Все еще шел сильный дождь.

— Ну, теперь ты понял, что надо было взять с собой теплый макинтош?!


Глава 6


Посреди ночи сработала сигнализация на машине, и Уайклиффу пришлось выйти во двор, чтобы отключить ее. Он терпеть не мог всяческих тревожных звуков — будильников, сирен, сигнализаций. Любой звонок чем-то выводил его из себя.

— Это что, сирена сработала? — спросила сонная Хелен.

— Ага.

— А я уж думала, мне приснилось… — вздохнула она, переворачиваясь на спину и с наслаждением потягиваясь всем телом. — Надеюсь, ты не забыл, что завтра приезжает Рут?

Конечно, он забыл, но не собирался в этом признаваться. Рут была их дочь, двадцати трех лет от роду, но уже жутко самостоятельная.

— Она приедет примерно в середине дня. Я, конечно, понимаю, что ты не сможешь отпроситься с работы с полдня?

— Боюсь, что нет.

— Но тогда уж вернись домой к ужину, не позже, ладно?

— Постараюсь.

— Если ты не приедешь, я подам на развод, честное слово. Ты помнишь, сколько времени ее не было в Англии? Полгода!

— Но ей же нравится ее работа.

— Это так, но тут есть еще кое-что…

— Что именно?

— Ей больше нравится ее начальник, чем сама работа.

— И что же тут плохого? Он ведь, небось, обеспеченный человек?

— Чарли! Когда ты так говоришь, ты просто выводишь меня из себя! Я даже не уверена, что ты шутишь!

— А я и не шучу. Ты ведь не хочешь, чтобы она вступала в семейную жизнь, каждый месяц еле-еле дотягивая до зарплаты, как это было у нас.

— Не знаю… Разве я когда-нибудь жаловалась?

— Нет, но ведь у тебя же был я, а не какой-то там…

И снова поутру дождь. Белые барашки, бегущие по волнам, ясно указывали на сильный ветер с юго-запада.

Уайклифф прибыл в свой офис к половине девятого и уже нашел на своем столе два рапорта. Один из них представлял собой отчет экспертизы об осмотре машины Дэвида Клемента — тут не было ничего нового, кроме того, что на коврике под сиденьем водителя обнаружены мельчайшие опилки древесины дуба. Это заставляло думать, что опилки взялись из мастерской Зайчика Лэйна, но такое решение было бы слишком простым.

Не было никаких известий о яхте «Манна», что день ото дня казалось все тревожнее. Тридцатифутовая яхта с большой каютой не может исчезнуть просто так в оживленном Ла-Манше, где все время проходят другие суда. А если яхта пристала к берегу, то необходима пристань, ведь яхту невозможно вытащить волоком на прибрежную гальку, как лодочку. Кроме того, необходимо топливо, нужна вода.

Уайклифф поднял трубку и попросил соединить его с начальником пристани.

— Мистер Фостер? Это Уайклифф… Вы будете у себя в конторе в течение часа? Ничего, если я приеду к вам поговорить? Спасибо, я буду минут через двадцать.

Это было слишком оптимистическое заявление: движение в центре города на мокром асфальте словно застопорилось навсегда. Уайклифф, подобно прочим водителям, страшно чертыхался и думал: неужели у нас нет дорожной полиции? Куда она девается в самый ответственный момент?

Здание, где располагалась контора Фостера, стояло рядом со «старым» зданием, построенным еще в 1875 году. Уайклифф приехал на пятнадцать минут позже обещанного, но Фостер, как всякий моряк, вел себя небрежно и снисходительно. Это был человечек небольшого роста с красным лицом, таким глянцевым, словно его специально полировали.

— Думаю, у вас есть лоция ближайших вод?

— Ну да, устье реки и окрестности у меня имеются.

— А залив Портеллина?

Вместо ответа Фостер выдвинул ящик стола и вытащил адмиралтейскую карту, которую расстелил на столе. Уайклифф ткнул пальцем:

— Это Хакетс-Кав?

Фостер кивнул:

— Ну да, примерно там была найдена лодочка с «Манны».

— Ага. А теперь я попрошу вас считать мой вопрос сугубо конфиденциальным, то есть секретным.

— Я не слишком-то болтлив, мистер Уайклифф, если вы на это намекаете.

— Отлично! Тогда я спрошу вот что: представьте себе, что я бывалый яхтсмен и оказался в бухте Портеллина ночью с субботы на воскресенье на моторной яхте и захотел бы спрятать ее, а потом решил высадиться на берег в лодочке, как бы я поступил, что скажете?

На лице Фостера застыло удивление:

— Господи Боже! Но… Ладно, не стану задавать вопросов, лучше отвечу на ваш вопрос. — Он стащил с головы форменную кепочку, обнажив лысину, которая сразу же засияла тем же цветом, что и его лицо, и принялся изучать карту.

Через целых десять минут лихорадочных поисков он снова повернулся к Уайклиффу:

— Интересное дело. Сперва я подумал было, что не смогу дать вам внятного ответа. А теперь я уже так не думаю. Я понимаю так, что вы хотите спрятать яхту ценой в несколько тысяч фунтов, чтобы ее было непросто найти, но прячете ее поспешно, а потом добираетесь до берега на лодочке. Так?

— Примерно, — кивнул Уайклифф.

— Допустим, что есть несколько вещей, которые ограничивают ваш выбор. Во-первых, это ночной ветер, он дул с юго-востока, баллов пять-шесть по шкале Бофорта, он поднял уровень воды, конечно… — Моряк мягким карандашом осторожно провел бледную линию по карте. — Если бы я хотел высадиться на берег на лодочке на этой точке отлива, я пошел бы по этому маршруту.

Уайклифф глянул в карту:

— Но ведь здесь придется проплыть довольно далеко.

— Верно, но можно поступить и хитрее. Если вам не хочется, чтобы ваша яхта болталась на виду, как говно в проруби, то заведите ее в бухту и поставьте на рейд примерно на этой отметке. — Фостер прочертил еще одну линию на карте. — Но тут есть тонкости. Дело в том, что в середине есть подводные скалы, за милую душу пропарывающие днище всякому судну, понимаете? — Карандаш прочертил овал посредине залива.

Фостер помолчал, набираясь важности.

— Значит, выходит так… — Он очертил еще один овал, на сей раз вне бухты. — Если вы были бы на самом деле хорошим моряком, то поступили бы именно так. Вот здесь яхту можно было бы оставить и попереться на лодочке к берегу.

— Скажите, как велика площадь, которую вы сейчас обвели?

Фостер приложил к карте свою линейку.

— Ну, скажем, полкилометра в длину и вполовину этого в ширину.

— И можно эту площадь обыскать, как считаете?

Моряк пожал плечами:

— Думаю, да. Но дело пойдет не быстро, это я сразу могу предупредить. Вам понадобится судно со специальным оборудованием. А потом, если вы найдете следы яхты, в дело должны вступить водолазы.

Фостер снова напялил на голову свою шапочку и вернул на лицо улыбочку.

— Остается одно, мистер Уайклифф: если вы думаете пойти по этому пути, то мне сперва нужно уточнить свои данные — где глубоко, где мелко.

Уайклифф поехал назад в штаб-квартиру, надеясь, что пока он не свалял дурака. Во всяком случае, он решил действовать дальше прямо сейчас, не дожидаясь получения известий о «Манне» или Дэвиде Клементе. Он двигался по наитию, но все же опирался на некую логику. Ведь нельзя же поверить, что Дэвид Клемент смылся по собственной воле, оставив при этом в сейфе немалые деньги и ценности. Возможно, его похитили или даже убили. Если Дэвид убит, его тело может где-нибудь объявиться, и тогда все предстанет в новом свете.

— Шеф желает вас видеть… — Что-то случилось, отчего в обычно спокойном голосе Дайан звучала тревога.

— Он сейчас свободен?

— Он сказал, чтобы вы явились к нему в любой момент, как придете.

Дверь в приемную главного констебля была массивная, плотно пригнанная и открывалась с легким присвистом воздушного потока. Персональный помощник шефа, седовласая леди весьма внушительной внешности, носящая тайную кличку «Королевка», провозгласила:

— Я сейчас посмотрю, свободен ли мистер Олдройд.

Она нажала кнопку на селекторном телефоне.

— Пришел мистер Уайклифф, сэр.

— Давайте его ко мне.

В отличие от Беллингса Олдройд, по мнению Уайклиффа, был настоящим полицейским. Его интересовало и расследование преступления, а не только статистика и отчетность. Уайклифф иногда расходился с шефом по конкретным вопросам, но все-таки между ними имелось в целом взаимопонимание, что вряд ли можно было сказать насчет их отношений с Беллингсом, заместителем…

Олдройд стоял у окна и смотрел вниз, на вымытую дождем автостоянку.

— Заходи, Чарльз! Садись. Что, здорово занят?

— Вообще-то да.

— Я по поводу дела Клементов. Прочел ваши рапорты. Странная история, а?

Олдройд выглядел довольно скромно для своего поста, одет всегда как попало, словно оказался здесь проездом. Но такое впечатление было обманчиво — он был профессионалом до кончиков ногтей. Он отвернулся от окна и погрузился в кресло напротив Уайклиффа.

— Насколько я понял, ты слишком загружен для того, чтобы заниматься профилактикой преступности?

— Слишком загружен, чтобы заниматься работой на публику, сэр, скажем так.

Олдройд вздохнул:

— Хотел бы я быть на твоем месте. Но увы, есть вещи, которыми приходится заниматься во что бы то ни стало. В принципе, мы ведь работаем для того, чтобы заслужить одобрение народа. А иначе, считай, мы и не работаем вовсе.

— Угу, понятно, — со скрытым сарказмом протянул Уайклифф.

— Ничего тебе не понятно! — Олдройд засмеялся. — Чарльз, ты наглец под маской скромняги. Если ты уверен в своей правоте, для тебя ничье мнение не имеет значения, так ведь?

Уайклифф промолчал. Шеф вытащил из стола коробку сигар.

— Я тебя этим не соблазню, конечно? Ладно-ладно, кури свою трубку, если хочешь. — Олдройд отщипнул кончик сигары и закурил. — Беллингс, думаю, еще не рассказал тебе новости?

— Какие новости?

— Он уходит от нас — в Оксфорд, читать лекции по криминалистике. Только никому не говори об этом, пока он сам тебе не сообщит. Вот уж сюрприз, верно? Мне его будет не хватать. Он помогает мне справляться с бюрократическими условностями — тебе тоже, я думаю?

— Да, он хороший администратор.

Олдройд улыбнулся:

— Нам надо найти кого-нибудь на его место. Конечно, будет еще заседание Совета, но ведь это мне предстоит работать с новым человеком, и у меня есть право выбора.

Уайклифф слушал, не понимая, к чему клонит шеф.

— Так вот, я спрашиваю тебя, Чарльз, готов ли ты занять это место?

— Я???

— А почему бы и нет? Ты и в чине, и опыт имеешь, и начальство не боишься критиковать. Будет только справедливо, если ты получишь повышение.

— Это не мое призвание.

Олдройд затянулся своей сигарой и выпустил завитушку дыма.

— Ну, я знаю, что ты любишь заниматься оперативной работой, грязь месить башмаками, но ведь ты понимаешь, что административная работа никогда не будет делаться так, как это тебе нравится, если ею не станут заниматься люди вроде тебя. Верно ведь?

— Я очень благодарен вам за предложение, но…

— Нет, Чарльз, подумай над этим как следует. Посоветуйся со своей Хелен. Сегодня у нас четверг — у тебя есть время, скажем, до следующей среды. Приходите к нам домой на обед с супругой, отдохнем, а заодно и дело обсудим.

— Да, конечно, спасибо.

Уайклифф поднялся, намереваясь уходить.

— Чарльз! Да не спеши ты так! Послушай, Беллингс считает, что в деле Клементов тебе надо действовать поосторожнее — как бы ты не обжегся на этом Паркине.

— Боюсь, что Беллингс озабочен вовсе не моими неприятностями.

Шеф нахмурился:

— Твои, его или мои — какая разница, Чарльз, раз уж мы работаем вместе! Ты тут исполняешь не сольную партию.

Это было сказано весьма едким тоном.

— Извините.

— У тебя есть какие-то основания думать, что Паркин может быть… может оказаться соучастником преступления?

Уайклифф подумал.

— Ну, он был в очень близких отношениях с погибшим и он считает, что младший брат Джозефа Клемента был соучастником взлома его дома. Тогда был похищен револьвер, а пулей из того револьвера убит Джозеф Клемент.

— Если так все воспринимать, звучит зловеще.

— Но можно воспринимать и иначе. Все дело в том, что у меня нет сложившейся версии.

— Ты его опрашивал? Сколько раз?

— Дважды, а сегодня вечером намереваюсь встретиться с ним еще раз.

— Он переживает случившееся?

— Нисколько. Мне кажется, все это только позабавило его.

— Ладно… Я просто хотел выяснить положение дел. Продолжай действовать. Если почувствуешь, что тебе мешают, доложи мне, я разберусь.

Уайклифф стоял уже у дверей.

— Так что, Чарли, не забудь. В следующую среду жду вас на обед.

У себя в кабинете он почувствовал, что здорово ошеломлен. Дайан поставила ему на стол чашку кофе.

Ему только теперь пришло в голову, что он так переволновался только потому, что побывал «на ковре» у начальства.

— Что слышно от Керси?

— Ничего, сэр.

Он распорядился, чтобы ему прислали ключи от антикварной лавки Клементов. Уайклифф не смог бы объяснить, зачем ему понадобилось снова идти туда. Он просто чувствовал, что должен держаться в той атмосфере. Иначе, просто сидя за своим письменным столом и читая рапорты, он не смог бы вести дело. Проходит совсем немного времени, и уже теряется контакт с людьми, с обстановкой, с важными мелочами быта.

— Вы вернетесь до обеда, сэр?

— Нет, вряд ли.

Уайклифф пошел вниз по лестнице и вышел из здания, как привидения пройдя мимо дремлющего за конторкой охранника. Все его мысли сосредоточились на оправдании дорогостоящей операции, которую он задумал: фрахтование судна, оплата труда водолазов — и все это займет два-три дня, а может, и неделю, если погода помешает. Через центр города он поехал на Бир-стрит и припарковался у здания старой таможни. Полицейского фургона здесь уже не было.

Он пошел вдоль по улочке, которая сейчас была невероятно оживленной — такого он еще здесь не видел. Тротуар был запружен людьми, а машины медленно и осторожно пыхтели по мостовой густым поток. В настоящее время в мэрии как раз рассматривали вопрос о превращении Бир-стрит в пешеходную зону.

Распогодилось, и последние серые облачка быстро исчезали с голубого неба.

Уайклифф вошел в антикварный магазин с бокового входа и взошел по ступенькам крыльца. В комнатах все еще стоял душный запах. Он отдернул гардины на коне, впуская солнечные лучи в полутемную комнату. Некоторое время он стоял, осматривая улицу внизу.

Анна Блажек отдыхала между полдником и обедом. Уайклифф видел, как она неспешно выставляет на столы солонки и перечниц и поправляет плетеные стульчики. Рядом с кафе располагался рыбный магазин, где на почетном месте в витрине красовались лобстеры и крабы. Этажом выше виднелись зашторенные окна Мерилин Форд. Именно оттуда девица увидела человека, стоящего у дверей антикварной лавки вечером в субботу. «Он был такой невысокий, но толстый, и на голове у него была такая матерчатая шапочка. Сейчас такие редко носят, вот я и заметила.» Если верить Мерилин, дело было незадолго до десяти часов.

А Зайчик Лэйн говорил: «В субботу я весь день корпел в своей мастерской, а вечерком, когда дождь прекратился, я решил немного прогуляться и подышать воздухом, а заодно занести ему книгу. Дэвид сказал мне, что брат сильно не в духе и лег пораньше спать. Ну, я отдал книгу Дэвиду и попросил передать.»

А ведь в рассказе девушки все было иначе: «…Он встал у дверей, и наверно, постучал в витрину или позвонил, потому что изнутри появился кто-то и впустил его в лавку…»

Уайклифф отвернулся от окна и осмотрел книжные полки, забитые журналами и каталогами, пачки которых размещались и просто на полу. Вся эта литература касалась не только одного антиквариата, тут были и книги по навигации и управлению моторными яхтами. Видимо, Дэвид всерьез увлекался вождением яхты. Но никаких намеков на личные пристрастия или хобби Джозефа — судя по всему, вся жизнь его целиком протекала в его комнате. Долгие годы он строил свою жизнь по собственным рецептам, идя проторенной отцом тропой, а потом неожиданно возник брат Дэвид и вторгся в этот мирок. Ну что ж, в этом был резон, Дэвид прямо фонтанировал идеями и к тому же имел полное право на свою долю. Вместе они могли бы процветать, и Джозеф, вероятно, решил, что теперь он сможет сбросить со своих плеч часть неприятных обязанностей.

Но все вышло иначе: меньше чем за три года Дэвиду удалось развалить хорошо отлаженную торговлю и вовлечь Джозефа в деятельность, которая грозила не только разорением, но и уголовным преследованием. Ничего удивительного, что Джозеф не хотел так жить дальше. Человек, принесший стеклянные пресс-папье, Уоддингтон, мог стать последней каплей в чаше его терпения. Тогда нет ничего странного, если Джозеф действительно покончил с собой. Но если так, то почему револьвер оказался на пляже в Сент-Джуллиоте? Почему были стерты отпечатки пальцев в конторе? И наконец, куда девался Дэвид?

Уайклифф прошел по коридору к комнате Джозефа и толкнул дверь. Комната выглядела совершенно нетронутой. Джозеф мог бы и сейчас войти, сесть на свое привычное место и продолжить свою работу с того места, где прервался. Уайклифф в который уже раз порадовался своим сотрудникам — как чисто поработали. Никаких следов обыска, который проводился в комнате. Разве что вырезанный из ковра маленький квадратик — больше ничего.

Из чистого любопытства Уайклифф поискал на книжных полках книгу Колриджа о мебели «чиппендейл» — ту, которую Зайчик Лэйн якобы принес и передал Дэвиду вечером в субботу. Ну что ж, вот и она. Уайклифф раскрыл книжку: на форзаце старомодным почерком с завитушками было выведено «Из книг Майкла Лэйна». На первый взгляд это выглядело подтверждением истории, рассказанной Зайчиком Лэйном, но потом Уайклиффа вдруг озарило: неужели книга, случайно переданная для Джозефа, примерно через полчаса после его гибели, могла чин-чинарем попасть в на эту книжную полку? Странно. Очень странно.

Он спустился по винтовой лестнице, которая в опустевшем доме гудела от шагов, казалось, с утроенной громкостью, и вошел в контору. Здесь тоже все выглядело так же, как и при первом его посещении. Он подергал дверцу сейфа — закрыта. Сотрудники полиции нашли ключи от сейфа в кармане у Джозефа, все ясно.

Телефонный звонок заставил его подпрыгнуть от неожиданности. Он поднял трубку.

— Это мистер Клемент? — осведомился мужской голос.

Уайклифф объяснил, что с мистером Клементом сейчас переговорить невозможно и предложил передать послание.

— Ага! Ну ладно. Я пытаюсь с ним связаться еще со вчерашнего дня, и никто не берет трубку. Меня зовут Джеймс Винсент, я звоню из Эссекса по поводу объявления в «Лодочном обозрении». Я хотел поговорить насчет яхты «Манна»… Я могу приехать к вам туда в выходные. Если бы он мог мне позвонить…

Так значит, Дэвид собирался продать «Манну». В этом есть резон. Ему не стоило тащить эту записанную на него яхту в свою «новую» жизнь, а Дэвид был не из тех, кто бросит на дороге — или в море — несколько тысяч фунтов стерлингов. Или оставит их у набережной в Сент-Джуллиоте. Все это означало только одно — Дэвид Клемент готовился к своему исчезновению. Но оно, тем не менее, произошло вовсе не так и не тогда, как он этого хотел.

Уайклифф прошел по магазину, петляя между громоздкой мебелью, к входной двери, где под дверью лежало несколько конвертов, подсунутых почтальоном. Он просмотрел письма. Ничего интересного. Счета и циркулярные уведомления о коммунальных платежах.

Потом он вышел через ту же боковую дверь и зашагал по улице к газетному киоску, где купил «Лодочное обозрение». В результате он оказался одним из первых обеденных посетителей кафе Анны Блажек.

— Фрикассе из цыпленка — вас это устроит?

— Полностью.

— Пиво будете?

Уайклифф подумал.

— Нет, лучше полбутылки вина «Бордо».

— Что, отмечаете окончание важного дела?

— Скорее, начало.

Пока Уайклифф ждал прибытия заказа, он вяло перелистывал «Лодочное обозрение», пока не нашел объявление Клемента: «Моторная яхта, „Манна“. Номер…»

В офис он вернулся около двух часов дня, слегка сонный от выпитого вина. Керси оставил ему на столе записку, чтобы он позвонил в борнмутский полицейский участок.

В офисе было прохладно и невероятно сыро. Чертов кондиционер! Человека выращивают как овощ в теплице! Вот гадость-то! Уайклифф часто с ностальгической тоской вспоминал свой старый кабинет в старом здании, где был потолок с лепниной и камин с настоящими поленьями. По его мнению, большинство изменений, произошедших за последние двадцать лет в бытовой жизни, были только к худшему. А теперь его еще вдобавок хотят поместить в «золотую клетку», из которой он уже не вырвется до конца жизни.

Он набрал номер.

— Керси?

— О, это вы, сэр? Спасибо, что перезвонили. У меня тут кой-какие новости. Теперь нет сомнений, что Дэвид Клемент и Алан Пейдж — одно и то же лицо. Консьерж и двое из трех соседей опознали на снимках Пейджа, когда я им показал фотографии Клемента. У него была такая легенда, будто бы он коммивояжер и все время разъезжает по провинции, продавая дешевую бижутерию. Дома он проводит всего несколько дней в месяц и почти не получает корреспонденции. Гостей у него тоже практически не бывает. Несколько раз бывала девушка, пару раз вместе с Пейдже, а иногда одна. Один из соседей и консьерж опознали Молли Стоукс… Далее, я обнаружил, что у него был счет в банке «Лондон и графства». Там меня приняли довольно холодно, но когда я сообщил, что Пейдж был самозванцем, менеджер банка стал более разговорчивым. Оказывается, Пейдж открыл свой счет два с половиной года назад на адрес фирмы, торгующей бижутерией и ювелирными изделиями. Изменения на этом счету весьма частые. Пейдж то и дело покупал драгоценности и попросту депонировал их в этом банке. Вот что мне удалось узнать.

Этого было вполне достаточно, в образовавшейся картине не было неожиданностей, но тем не менее оставался критический вопрос: что же сталось с Дэвидом Клементом или — Аланом Пейджем?

Уайклиффу пришлось провести брифинг для прессы и средств массовой информации. Сперва это дело привлекло мало внимания, а теперь вдруг понаехали корреспонденты со всех телеканалов и еще с радио. Видимо, связь с серийными ограблениями коллекционеров в Лондоне была слишком уж соблазнительна. И Уайклифф выложил кой-какие свои карты на стол в надежде, что в данном случае публичность может помочь делу больше, чем закрытость.

— Думаете ли вы, что Дэвид Клемент мог высадиться на лодке на берег, мистер Уайклифф?

— Понятия не имею. Но очень хотел бы знать.

— Вы продолжаете искать его?

— Конечно. Мы продолжаем искать и Клемента и яхту.

— Если Клемент будет найден, вы его арестуете?

— Если Клемент будет найден, его попросят дать показания по делу.

— Ходят слухи, что он забрал с собой большую сумму денег.

— Об этом мне ничего неизвестно.

— Почему его автомобиль был брошен в карьере?

— Вероятно, его хотели спрятать, чтобы отсрочить расследование.

— Вы согласны с тем, что Уоддингтон непричастен к смерти Джозефа Клемента?

— Мы не собираемся выдвигать против Уоддингтона никаких обвинений.

— Что вы можете сказать о серийных ограблениях коллекций?

— Это не наше дело. Уоддингтон сейчас находится в следственном изоляторе лондонской полиции.

— Что же выходит, полиция Западной Англии — и в частности, вы лично — теперь может хвастаться тем, что здесь раскрыты преступления, которые два года безуспешно пытался расследовать Скотланд-Ярд?

— Ну, я бы так не сказал. Огромное число расследований проводится в сотрудничестве разных служб и подразделений, и успех или неудача результат совместных усилий. А нам помог слепой случай.

Чуть позже примерно то же самое он проговорил перед объективом телекамер.

Вернувшись в свой офис, он выругался про себя — полдня потеряно даром, и ведь ничего не поделаешь. На часах было пять. А ведь сегодня приезжает Рут!

— Дайан, я еду домой.

— Но, сэр…

— Никаких «но»! До завтра.

Дома были несказанно удивлены его ранним возвращением с работы. Уайклифф был приятно удивлен, какой элегантной и умной молодой женщиной стала его дочь. Новая работа и новый босс очень ее изменили. Уайклифф даже почувствовал странную робость, но Рут бросилась ему на шею и поцеловала его так знакомо…

— Ох, Рут, боюсь, что попозже мне придется снова ненадолго отъехать.

— Когда именно?

Стыдясь, он пробормотал:

— Ну, часиков в восемь или чуть раньше.

— Тогда нам просто нужно пораньше пообедать, — вмешалась Хелен, и голос ее был далеко не таким суровым, как опасался Уайклифф.

За ужином он сказал:

— Олдройды приглашают нас к себе вечером в среду.

— Но ведь мы уже у них были недели три назад, а они еще не нанесли нам ответного визита.

— Ну и что? Нет, нам лучше пойти.

— А в чем дело? Что-то происходит особенное?

— Пока что это секрет, но я скажу. Беллингс собирается уходить, и Олдройд хочет, чтобы я занял его место.

— Но это же чудесно! — воскликнула Рут. — Если сам мистер Олдройд выбрал тебя, какие проблемы?!

— Если я решусь, проблем никаких.

— Если? А почему…

Ему на выручку пришла Хелен:

— Все не так просто, дочка, как тебе кажется. Там ведь совсем другая работа, и папе такие перемены могут быть совсем ни к чему.

— Слушай, па, но ведь это же повлияет и на твою зарплату и потом — на пенсию? В наше время о таких деньгах стоит задуматься — если это и не капитал, то кое-что…

Уайклифф был удивлен энтузиазмом дочери. Кажется, еще вчера ты кормил ее с ложечки кашкой, а сегодня она уже объясняет тебе, как тебе следует устроить твою старость.

— Надеюсь, ты не считаешь, что надо поставить в известность Дэвида?

Рут непонимающе глянула на него:

— Брата? Почему?

— Ну, если мы создаем семейный комитет для принятия решения по вопросу…

До нее не сразу дошло, потом она расхохоталась:

— Папа, извини! Ричард мне часто говорит, что я вечно суюсь со своими советами.

— Ричард? Что еще за Ричард?

— Ричард Локсли, мой шеф.

Без четверти восемь Уайклифф выехал из дому припарковался на Бир-стрит у старой таможни. Это прямо-таки стало доброй традицией в этом расследовании — оставлять машину именно здесь. Вечер был тихим. Уайклифф пешком прошелся до коттеджа Лэйна и постучал в дверь. В коридоре послышались шаги, ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и широкий силуэт Зайчика Лэйна возник в дверном проеме.

— Мистер Уайклифф?! Я вас не ждал. Ну что ж, проходите.

Не слишком воодушевленный прием. Ну и ладно.

Лэйн помог суперинтенданту выпутаться из плаща. На вешалке висела шинель майора и торчали две-три матерчатых шапочки.

— У меня сегодня гости, но это не беда. Вы ведь знаете майора Паркина?

Уайклифф не стал кокетничать:

— Да-да, поскольку сегодня четверг, и так и думал — застать его у вас.

Картина была именно такой, как и представлял себе Уайклифф. Паркин расслабленно развалился в одном из кресел у камина, вытянув ноги к огню; таким уютом он, конечно же, не смог бы наслаждаться на Гаррисон-Драйв. Майор как раз раскуривал свою трубку. Трубка Лэйна еще дымилась, опущенная в большую пепельницу, поставленную на табуретку между двумя креслами.

Лэйн вытащил третье кресло.

— Присаживайтесь, мистер Уайклифф. Я думаю, вы курите трубку, так что можете смело закуривать.

Майор приветствовал Уайклиффа кивком, который не был ни особенно сердечным, ни презрительным. В комнате было жарковато, но уютно. Лэйн задернул куртину у дверей, чтобы не было сквозняка. Коробка с домино уже ждала своей очереди на столе. «Если бы я был Джозефом Клементом.» — подумалось Уайклиффу.

Он набил свою трубку, действуя медленно, чтобы это выглядело позначительнее. Так было нужно сейчас. Напольные часы издавали металлическое эхо от тиканья механизма.

Зайчик Лэйн тоже уселся в кресло и взял свою трубку.

— Я пришел к вам посоветоваться, — сказал Уайклифф, повернувшись к Лэйну. — Вы сказали мне, что вышли на прогулку примерно часов в десять в субботу, и заодно решили занести книгу Джозефу Клементу.

— Верно, — сказал Лэйн, попыхивая трубкой.

— Вы увидели свет в заднем окне дома, постучали в стеклянную дверь, и Дэвид к вам вышел — все правильно?

— Ну, так.

— А вы не заходили в сам магазин?

— Нет, я ведь вам уже объяснил. Я передал книгу и ушел.

Теперь Уайклифф в интересах правильного темпа расследования выдержал длиннейшую паузу. Наконец он заговорил, медленно, аккуратно выговаривая:

— Я спрашиваю вас об этом потому, что новая свидетельница рассказал нам вот что: во-первых, она слышала звук, который мог быть выстрелом, убившим Джозефа, вскоре после девяти вечера. Во-вторых, она видела плотного немолодого человека с матерчатой шапочкой на голове, который подошел к магазину со стороны гавани незадолго до десяти часов. Этот человек постучал, ему открыли и впустили внутрь.

Лэйн улыбнулся, вынуждено показав в прорези заячьей губы свои зубы:

— Да, она видела меня, вероятно, только неправильно поняла все дело.

— Возможно. Но ведь вы понимает, насколько это важно! Дэвид открыл вам дверь почти через час после смерти Джозефа!

Лэйн кивнул:

— Да, если вашей свидетельнице можно верить, что вряд ли…

Одно из двух — либо Лэйн был совершенно честен, либо слишком умен для того, чтобы не протестовать чересчур агрессивно.

— Позвольте еще один вопрос — у вас есть машина?

Лэйн пожал плечами:

— Ну, не то чтобы машина… Такой фургончик, в котором я вожу вещи на починку.

Паркин тяжело заворочался в кресле, заставив пружины скрипнуть. Лэйн глянул на часы:

— Знаете, мистер Уайклифф, в это время мы обычно принимаемся за напитки. Если хотите к нам присоединиться — милости просим.

— От стаканчика вашего домашнего вина не откажусь.

Лэйн встал и пошел на кухню в задней части дома. Паркин продолжал курить, уставясь в огонь камина. Часы натикали минуты две, прежде чем Лэйн вернулся с подносом, на котором стояла бутылка вина, бутылка виски, три отмытых до блеска стаканов и глиняный кувшинчик с водой. Он снял с табуретки пепельницу и поставил вместо нее поднос.

— Наливайте сами, мистер Уайклифф. Если хотите — есть виски.

— Нет, я поклонник вина.

Паркин сунул свою трубку в карман, наклонился и налил себе порядочную порцию виски, добавив не более чайной ложки воды.

— Ваше здоровье!

— Ваше здоровье! — откликнулся Уайклифф, отхлебнув вина. — Скажите, майор, вы ведь плавали вдоль этих берегов?

Выпуклые серые глаза смотрели на него безо всякого выражения. Майор произнес:

— У меня была яхта, первое время после отставки.

— Парусная или моторная?

— Парусная с дополнительным дизелем.

— Следовательно, вы хорошо знаете побережье?

Паркин глотнул виски, вытер губы и только потом ответил:

— Не помню, чтобы я когда-нибудь заблудился.

— А вы, мистер Лэйн, плаваете?

Зайчик Лэйн встал и хлопотливо подбавил углей в камин.

— Нет, я предпочитаю под ногами твердую почву. Не люблю моря.

— Думаю, вам известно, — проронил Уайклифф, — что Дэвид Клемент сбежал на моторной яхте и что шлюпка с яхты была найдена на Хакетс-Кав утром в воскресенье.

Он ожидал какого-то отклика, но напрасно. Впрочем, после долгой паузы Паркин прогудел:

— Хакетс — это где-то в заливе Портеллин? Что он там потерял?

— Нашей первой мыслью было, что просто потерял свою шлюпку.

— Все может случиться с идиотом, который выходит в море в такое время.

Майор залпом допил свое виски и наклонился, чтобы налить еще. На сей раз он вообще не добавил воды.

— А вот лодочник в Сент-Джуллиоте говорит, что Дэвид Клемент был достаточно умелым моряком.

— Ага, вот как, — буркнул майор.

— Знаете, мне очень важно ваше мнение. Мне лично кажется вероятным, что Клемент высадился на берег в Хакетс-Кав. Дело в том, что на «Манне» горючего оставалось только миль на сорок, не больше, а ни в одном порту по эту и по ту сторону Ла-Манша яхта не появлялась.

Паркин снова вытащил свою трубку, выбил ее об решетку камина и повернулся к Уайклиффу:

— Вы хотите сказать, что он бросил ее болтаться где-то в проливе?

— Нет, я хочу сказать, что он где-то спрятал ее.

Паркин приподнял мощные плечи в знак полного недоумения.

— Я хочу понять, каким образом лучше всего организовать ее поиски.

Паркин набивал свою трубку из старого кожаного кисета, грубые пальцы его с удивительной точностью заталкивали табак в раструб. На последнюю реплику Уайклиффа Паркин поднял голову и смутно улыбнулся:

— Тогда желаю вам успеха, мистер Уайклифф! За Хакетс-Кав, дальше в море, есть еще много водного пространства…

Лэйн только попивал вино и попыхивал трубкой.

— Насколько я понимаю, в тот вечер дул сильный бриз с юго-востока и в этих условиях, при спадающем приливе, нет шансов маленькой шлюпке подойти к берегу, если разве ее не прикроет от ветра гора Лэра. Так мне сказали знающие люди.

Паркин принялся раскуривать свою трубку.

— Так значит, вы советовались уже с профессионалами? — заметил он.

— Да с Сэмом Фостером.

— Ясненько.

— А вы согласны с его оценкой?

— Ну, я спорить не стану. Мне такие тонкости неведомы.

— Судя по всему, площадь моря, где «Манна» могла быть затоплена без риска обнаружиться при следующем приливе, была не так уж велика.

Паркин кивнул:

— Верно, только зачем было Клементу топить собственную яхту? Чтобы самому высадиться в заливе Портеллина?

Новая порция угля отправилась в камин, и там затрещали веселые огоньки. На часах уже было двадцать минут десятого. Паркин снова беспокойно задвигался, кресло под ним жалобно скрипело. Наконец он почти заискивающе произнес:

— Вряд ли вы играете в домино, а, мистер Уайклифф?

— Когда-то играл, только давненько.

— Но вы помните правила?

— Ну, более-менее…

Лицо Паркина просветлело:

— Я сейчас вернусь, — сказал он, прихлебнув напоследок огромный глоток виски. — Думаю, мистер Уайклифф сегодня нас обчистит!

Они играли молча, сидя за столом, покрытым старой клеенкой. Два-три раза Зайчик Лэйн доливал им в стаканы и несколько раз вставал, чтобы подбросить угля в камин. Когда на часах было двадцать минут двенадцатого, майор поднялся со стула.

— Мне пора, я уже и так задержался больше обычного. Спасибо вам за приятный вечер.

Огромное количество спиртного оказало на него действие лишь в одном: движения майора стали помедленнее, а речь более размеренной, аккуратной.

— Я с вами пройду часть пути, майор, — сказал Уайклифф.

Неужели он сознательно делал все то же самое, что делал в той же ситуации Джозеф Клемент?

Зайчик Лэйн проводил их до дверей. Стояла тихая ясная ночь, словно они находились где-нибудь в бескрайних полях. Их шаги откликались эхом по Бир-стрит.

— Приятная ночка, что скажете?

Уайклифф понял, что майор как бы принял его в свой круг, хотя это было скорее неприятно. Впрочем, Уайклифф сам виноват. Когда они распрощались на перекрестке, майор сказал:

— Спокойной ночи вам, Уайклифф. Может, еще раз сыграем.

— Может… Спокойной ночи, майор.


Глава 7


Один из мифов касательно научного познания состоит в том, будто бы труд исследователя состоит в честном проведении экспериментов, до тех пор, пока неоспоримые экспериментальные факты и неопровержимая логика не заставят его сделать некие выводы. Естественно, никто и никогда так не действовал. Исследование начинается с выдвижения исходной догадки или гипотезы, и эксперименты задумываются именно с целью подтвердить или опровергнуть уже имеющуюся в голове ученого идею. Детектив работает точно так же, и ему, как и ученому, его работа удается ровно настолько, насколько хороша его идея. Впрочем, и сыщик, и ученый, и прочие люди предпочитают верить, что их действиями руководит непреклонная логика, и только она.

Уайклифф не был тут исключением, он слегка стыдился своих гипотез, и временами ему приходилось преодолевать упреки совести, поскольку его гипотезы стоили, грубо говоря, немалых денежек налогоплательщику.

И его это смутно беспокоило, пока он уплетал за завтраком свои тосты с мармеладом.

— Я бы на твоем месте не стала бы об этом думать! — заявила Рут, протягивая руку за мармеладом. — В конечном счете самое главное заниматься любимым делом.

Уайклифф удивленно посмотрел на дочь:

— Господи, ты о чем говоришь?

Хелен рассмеялась:

— Вот видишь! Да я готова была поспорить, что наш вчерашний разговор даже не отложился у папы в голове!

Это было далеко не совсем справедливо. Часто просыпаясь ночью, он то и дело возвращался к этой теме, пытаясь представить себя в роли замначальника, в кабинете за двойными дверьми.

В своем офисе он был уже в двадцать минут девятого, опередив Керси всего на минутку.

— Я вернулся прошлым вечером, сэр. Что у нас сегодня в разблюдовке?

— Поездка в Портеллин. Я собираюсь распорядиться, чтобы прочесали акваторию в районе тамошнего залива — поискали «Манну».

Кустистые брови Керси приподнялись:

— А что, возникли новые соображения?

— Нет. Просто чем не имеем никаких сведений о «Манне» и Клементе, тем больше я начинаю подозревать, что Дэвид Клемент покинул антикварную лавку не по своей воле. Он не из тех людей, кто может спокойно уйти, оставив в сейфе немалые ценности, верно? Я вообще не уверен даже, покинул ли он дом в живом виде.

Керси сразу перешел на серьезный лад:

— Вы думаете, он может быть на дне вместе со своей яхтой?

— Вполне возможно.

— Если так, то нам позарез нужно найти того человека, кто высадился там на берег.

— Именно. Этим я и попрошу тебя заняться. Проведи опросы возможных свидетелей в Портеллине, в домах у берега. Я понимаю, конечно, что высадившийся старался привлечь к себе как можно меньше внимания, но все-таки не исключено, что у него хватило наглости взойти на стапель или даже на пирс. Ведь в конце концов, было еще темно или только-только начало светать. Найди там каких-нибудь бедняг, которые мучаются бессонницей, а моет быть, в море в тот момент кто-то рыбачил на лодках. Думаю, кое-кто этим промыслом еще занимается.

Когда Керси ушел, Уайклифф позвонил Фостеру.

— Я решил начать прочесывание акватории. Думал, может, вы мне подскажете, как лучше нанять подходящее судно и команду?

Фостер был очень польщен таким доверием:

— Я могу для вас сам все устроить, если хотите. Честно сказать, я сам слегка выбит из седла этими делами. Я проверну все дельце через Рона Брайса в Портеллине, нет проблем.

— Отлично! Вы с моей души камень снимете.

— Когда вы думаете начать?

— Вчера.

Фостер хмыкнул:

— Ну ладно, я уж постараюсь. Наверно, вы хотите сохранить эти приготовления в тайне?

— Наоборот, чем больше людей об этом узнает, тем лучше.

Вот так все и уладилось.

Уайклифф пообедал в кафе Анны Блажек, а в середине дня предстояли похороны Джозефа Клемента.

Было странно застать там полную церковь людей, и не всех Уайклифф смог сразу рассортировать. Молли Стоукс на пару с Зайчиком Лэйном исполняла роль главной плакальщицы — но они совершенно не были сыграны друг с другом. На Молли был темно-зеленый теплый плащ и в руке зонтик. Уайклифф удивленно отметил ее страшную бледность, и когда их взгляды встретились уже над могилой, он почувствовал, что Молли смотрит на него скорее не как на источник опасности, а как на человека, на которого можно опереться.

Когда церковная служба была закончена, Уайклифф сразу же поехал назад, к себе в офис. Пустой выдался день. Часов в пять он поднял трубку и попросил соединиться с его домашним телефоном.

— Рут? Как ты и мама смотрите на то, чтобы мы сегодня поужинали где-нибудь, не дома?

На том конце провода последовали длительные переговоры между двумя женщинами, затем, естественно, последовало согласие.

— Тогда я закажу столик в ресторане.

Он позвонил в кафе на Бир-стрит и забронировал столик на троих на половину девятого вечера.

И в девять часов семья Уайклиффов уже вкушала свое любимое блюдо — свинину по-дижонски. Зал ресторанчика был полон, и у Анны на подхвате была молоденькая официантка — эту девушку Уайклифф раньше не видел. Гомонили голоса, позвякивали ножи и вилки, и стекла витрины запотели. Уайклифф украдкой поглядывал на свои наручные часы, и вдруг уловил отдаленный треск, словно от фейерверка или перестрелки. Он оглянулся кругом — никто не слышал этого звука.

А на самом деле в этот момент Керси стрелял из револьвера генерала Паркина в комнате Джозефа Клемента; с Мерилин Форд было достигнуто соглашение, что в этот промежуток времени она будет у себя в комнате — но только на не знала, зачем… Это был следственный эксперимент высокой чистоты. Получилось так, что его условия почти полностью совпадали с теми, при которых был убит Джозеф Клемент; весь день шел дождь и на улице не было ни души.

Наутро в субботу Уайклифф с огромным облегчением увидал из окна сверкающую гладь устья реки — денек выдался ясным, а значит, поиски яхты можно начинать. Как много, оказывается, он возлагал надежд на этот поиск!

Хотя Господь завещал работать шесть дней, но большая часть человечества сократила этот промежуток до пяти дней. Уайклифф часто работал и по шесть и по семь, и именно в выходные дни больше всего ощущал сладостное чувство свободы действий. Он не стал нервничать на тему предстоящего прочесывания и неторопливо позавтракал, так что Рут, спустившаяся в начале девятого к завтраку, еще застала его за столом.

— Ты сегодня не станешь заниматься делами, папа?

— Попозже.

— Вчера мы здорово поужинали, папа. Эта тетка в ресторане — твоя знакомая?

— Учитывая, как сложились обстоятельства, ее можно назвать коллегой.

В половине десятого Уайклифф поехал на Бир-стрит, прошел оттуда на Годолфин-стрит и позвонил в квартиру Молли Стоукс.

Девушка была в слаксах, хлопковой тенниске, с волосами, схваченными в «хвост» эластичным колечком. На ней еще не было макияжа.

— Ну, есть у вас что-нибудь новенькое?

Он прошел за Молли в комнату, где на столе еще стояла посуда, оставшаяся от завтрака.

— Знаете, я хотел вам рассказать, что вчера находился в антикварной лавке, когда вдруг позвонил мужчина по поводу объявления о продаже «Манны». Он хотел бы ее приобрести.

— Ну и что же?

— А разве это не говорит о том, что Дэвид собирался смыться, но вышло так, что он «смылся» не по своей воле?

Она была ввинчена, почти на грани срыва; но ее нервная система была не особо хлипкой, и потому расстройство у нее выразилось не в рыданиях, а во вспышке гнева:

— Хорошо! Отлично, черт возьми! Он смылся, и куда же, интересно? Вы полицейский, ищите же его!

Потребность в какой-то разрядке заставила ее начать собирать со стола посуду. Молли сносила ее на кухню и пустила горячую воду, собираясь мыть.

Уайклифф некоторое время внимательно следил за нею, затем проронил:

— Сегодня утром я начинаю прочесывание части бухты Портеллина.

Она застыла с тарелкой в руках:

— Прочесывание? Зачем?

— Чтобы найти «Манну».

Молли приложила ладонь тыльной стороной ко лбу:

— О Господи!

— Не подумайте, что я узнал нечто такое, что неизвестно вам, Молли. Я еще не знаю, что удастся найти. Мы с вами мучаемся одним и тем же вопросом.

Она взглянула так, словно хотела бы ему верить, и Уайклифф продолжил:

— Дело в том, что чем дольше у нас не будет никаких сведений о местонахождении Дэвида Клемента, тем вероятнее, что он покинул дом не по своей воле.

Девушка трясущимися пальцами вытащила сигарету из пачки и закурила.

— Это я понял, вернувшись из Борнмута, — пояснил Уайклифф. — Но кому понадобилось насильно увозить Дэвида и почему?

Молли стояла, опершись одной рукой на спинку стула и нервно куря.

— Все его будущее зависело от борнмутских дел. Если бы даже он решил бросить меня на произвол судьбы, он не бросил бы свою борнмутскую квартиру… — помолчав, она добавила: — Скверно все получается, да?

Уайклифф поднялся.

— Пока не стоит слишком беспокоиться. Я дам вам знать, если нам станет известно что-нибудь.

Девушка прошла с ним до дверей, словно не желая отпускать его.

Когда Уайклифф завернул а угол на Бир-стрит, он вдруг увидел майора Паркина. Тот выходил из лавки букмекера и вдруг Уайклифф почувствовал, что все идет правильно. Он не сидит за скучным письменным столом, разглядывая под лупой рапорты своих подчиненных о том, что происходит снаружи. Он сам живет, участвует во всеобщей жизни, сам встречается с людьми. Уайклифф проследил, как Паркин прошел по улице до минимаркета.

В числе наводок обычно упоминают бороду человека, его доктора, парикмахера, жену, любовницу, детей… Но еще никто, пожалуй, не использовал для получения сведений о человеке его букмекера.

Уайклифф пересек улицу и вошел в лавку букмекера.

— Мне нужен мистер Лэйси.

Клерк наметанным глазом оценил Уайклиффа и откинул перекидную загородку на стойке. Уайклифф прошел во внутренний кабинет, миновав по пути еще двух клерков, которые трепались по телефону, и толкнул стеклянную дверь.

Лэйси выглядел как разнаряженный молодой человек, а не как финансовый воротила.

— Беда какая случилась, мистер Уайклифф?

— Уж вас-то это не коснется. Хочу вас порасспросить о майоре Паркине.

Лэйси снял свои очки в золотой оправе и вздохнул:

— А как же моя профессиональная этика, мистер Уайклифф?

— Все понимаю, и тем не менее хочу узнать ваше мнение о Паркине.

— Как о человеке или как об игроке?

— А разве это не одно и то же, в конечном счете?

Лэйси усмехнулся.

— Может быть и так. Во всяком случае, вы заказали большой козырь. Все что я могу сказать, что он не тот, за кого его можно принять. То есть, если бы я его не знал, я бы подумал, что он обычный «лох», который хочет выиграть благодаря случаю.

— А он не таков?

— О нет! Сперва он ходит, выигрывает помаленьку, потому что знает в этом деле толк, а потом в один прекрасный день, когда ему пенсию выдают, что ли, вдруг ставит на какого-нибудь откровенного доходягу! Представляете?! Сперва я пытался ему слегка советовать по-дружески, но всякий раз наталкивался на такой ледяной взгляд, что невольно начинаешь думать, что у тебя вши по лбу ползают или что-нибудь в этом роде.

Лэйси искоса глянул на Уайклиффа и продолжил, уже не стесняясь:

— Знаете, мне кажется, что эта чертова игра — единственное, что может дать ему настоящую встряску. Ради чего ее стоит жить. Все остальное — ерунда.

— А когда он проигрывает?

— Никакой реакции. — Лэйси снова нацепил очки. — Во всяком случае, я ничего не замечал особенного.

— А он когда-нибудь выигрывал?

— Ну, раз в несколько лет ему удается. Точно не припомню сумму, но это было несколько тысяч фунтов стерлингов, но он ее спустил за два-три месяца.

— Он радовался выигрышу?

— Ну, особой радости я не заметил. По сути дела, мистер Уайклифф, это дикий человек. Мне кажется, Господь предназначил держать его на коротком поводке и не давать разгуляться.

Уайклифф не пошел назад к своей машине, а зашагал по Догс-Лег-Лейн до Гаррисон-Драйв. Солнце просвечивало сквозь тонкую пелену облаков и небо, казалось, светилось зеленоватым светом. Дом Паркинов стоял, как оттопыренный большой палец в окружении невзрачных мизинцев, но Уайклифф не стал наведываться к Паркинам.

Он прошел до конца улицы, где проходила дощатая ограда и висела табличка: «Пешеходная тропа к Портеллину». С вершины перелаза Уайклифф увидел залив и деревеньку вдали.

Он пошел по тропе, которая вскоре слилась с дорогой. Дорога, в свою очередь, повторяла все извилистые повороты береговой линии, но привела в конечном счете к деревне. Вся прогулка заняла минут сорок пять — Уайклифф покрыл не менее трех миль. До Хакетс-Кав было еще мили полторы. Здесь не заметно было особых поисковых усилий: только кучка людей стояла на краю пирса, вглядываясь в море — это был Фостер, окруженный местными жителями.

Уайклифф подошел к ним.

— Ну, мистер Уайклифф, мы начали дело! — сказал Фостер. — Мы вывели в море «Синего Мальчика» Берта Канди, это судно поманевреннее будет, чем прочие другие. Рон Брайс там, на борту, с Бертом…

Малюсенькая синяя яхта посреди огромной глади моря поразила Уайклиффа. Он не ожидал, что операция по розыску «Манны» будет подобна поиску иголки в стоге сена.

— Видите те четыре буйка, мистер Уайклифф? Они обозначают края области поиска, так сказать. Получается все равно как вы плугом проходите поле, но только в том случае у вас метки межей остаются на месте. Но мы тоже позаботились — каждый буек заякорен на дно и не сдвинется с места, разве что слегка колеблются с прибоем и ветром. Уж от этого никуда не деться.

— Ну да, понятно.

— Хорошо! Теперь смотрим туда, на те два ближних буйка. Видите цепочку поплавков между ними?

— Да.

— Так вот, между двумя дальними буйками такая же цепочка поплавков, просто их не видно. Эти поплавки помогают Берту соблюдать прямой курс, пока он там плавает вперед-назад.

Уайклифф боялся задать этот вопрос, но все-таки спросил:

— Как думаете, сколько времени все это займет?

Фостер пожевал губами и нахмурился.

— Ну, я так прикидываю, если ему понадобится пройтись по этому полю раз сто двадцать, значит, он покроет примерно сорок миль. Раз он тащит за собой трал, то больше трех узлов он не сделает. Получается, ему нужно тридцать часов на прочесывание, и это при том, что он не будет делать двойных ходок по одному и тому же месту, а ведь без этого вряд ли обойдется. — Фостер приподнял свою форменную шапочку и вытер лысую голову. — Он начал работу около восьми часов, так что вряд ли он сегодня закончит, разве что если найдет что-нибудь. И потом, в темноте он не сможет продолжать работу, да и перекусить человеку надо.

Уайклифф проследил, как суденышко прошло один ряд, развернулось и двинулось в обратном направлении. Смотреть на это было невыразимо скучно. Он приехал сюда в каком-то приятном возбуждении, но при виде этих работ все улетучилось.

— Как будем с водолазами, мистер Уайклифф?

— Какими водолазами?

— Нам они понадобятся, если удастся что-нибудь найти.

— Но не сегодня ведь?

— Ну, если мы обнаружим яхту сегодня, то поставим на том месте сигнальный буек, но все равно водолазы потребуются назавтра. Думаю, надо бы связаться со спасателями военного флота, потому что завтра воскресенье, и у нас ничего не выйдет, если мы заранее их не предупредим. Они станут настаивать на том, чтобы погружаться со своих собственных судов. Вы же знаете, какие они — считают, что всякое судно без ихней эмблемы может иметь дыру в днище, а они не желают промочить ноги.

Уайклифф не отвечал; он сознавал, что потерял уверенность в успехе всей операции.

— Я могу сам с ними перетереть это, мистер Уайклифф, если хотите. Мы с ними на одном языке объясняемся.

— Я был бы вам очень благодарен, — пробормотал Уайклифф, стыдясь самого себя.

Фостер глянул на него с легкой улыбкой:

— Мы найдем яхту, если только она здесь. Что вам время терять, стоять и смотреть? У вас своих дел, небось, навалом. А это работка долгая.

Уайклифф вернулся домой и постарался выкинуть из головы «Манну». Стоял прекрасный апрельский денек, Хелен и Рут с удовольствием работали в саду. После обеда позвонил Фостер и сообщил, что военные спасатели «в принципе» согласились дать водолазов в случае обнаружения затонувшего судна, но они хотели бы, чтобы Уайклифф лично приехал в офис адмирала-суперинтенданта и оформил документы.

Ему пришлось часа два провести за дурацкой вежливой беседой с военно-морскими чинами, что напоминало китайские чайные церемонии. За это время Уайклифф узнал, что он ни черта не смыслит в спасательных операциях, и что ему предстоит подписать весьма грозные документы. Но в конечном счете его собеседник, лейтенант-командор, дружелюбно сказал ему:

— Не меньжуйся, старина. На этих спасательных делах не прогоришь. Либо сдерешь деньги с хозяина яхты, либо продашь ее с наваром. Я частенько думал заняться именно таким бизнесом, когда наши штабные крысы посадили меня на эту сухопутную работу.

В шесть часов Уайклифф поехал в Портеллин, чувствуя себя совершенно взвинченным. Деревенька лежала мирная и тихая под вечерним красноватым солнцем. «Синий Мальчик», судно Берта Канди, стояло на рейде в заливе при высоком приливе. Снаружи бухты буйки и поплавки были сняты, и на волнах болтался только один буек — вероятно, он обозначал точку, где была обнаружена затонувшая яхта.

Берта Канди и Рона Брайса он нашел в ближайшем баре.

— Мы ее засекли меньше чем за семь часов, мистер Уайклифф, — сообщил ему Брайс.

— Думаете, это именно «Манна»?

— Ну, если и не она, то здорово похожа.

— Мы ее по-всякому пытались подтянуть, — чуть заплетающимся языком проговорил Канди. — Ну, она слегка приподнялась, но мы многого не разглядели, конечно…

— Что будете пить? — спросил Уайклифф.

— По пинте пива — будет в самый раз.

Атмосфера в пабе была дружеской, казалось, все тут были горды своими земляками, удачно сделавшими дело.

— Если речь заходит о море, мистер Уайклифф, то на здешних берегах никто с нашими моряками, из Портеллина, не сравнится!

— А что будет дальше?

Рон Брайс прогладил пятерней свою волнистую шевелюру:

— Это зависит от военных моряков, но если они только захотят, то поднимут ее со дна одним пальцем прямо завтра утром. В половине двенадцатого будет полный отлив. Пусть приедут со своими лебедками — вот и все, что от них требуется. Потом мы подождем часиков до шести и отбуксируем ее поближе к берегу.

— А потом, значит, нам надо снова ждать отлива, чтобы она осталась на мели, так, что ли?

— Грубо говоря, так, мистер Уайклифф. Вы сможете подняться на борт яхты завтра около полуночи. А дальше — трудно сказать.

— А что — трудно сказать?

Брайс проглотил полкружки пива в один глоток.

— Ну, если ее затопили отвинтив кингстон, то нам нужно всего только закрыть кингстоны, и она снова будет на плаву. А вот если ей планки в днище повыбили, тогда надо будет успеть залатать дыру до прихода прилива.

Все это звучало достаточно просто и разумно.

Уайклифф приехал домой часов в девять. Фостер звонил в его отсутствие и передал, что военные спасатели приступят к работе завтра с утра — если погода позволит. Уайклифф послушал прогноз погоды по телевизору: «Завтра с утра ясно, а потом в течение дня ожидается дождь и усиливающийся юго-западный ветер.»

Фортуна, будь милостива к несчастному полисмену, подумал он.


Глава 8


Утром в воскресенье, ровно через неделю после того, как он нашел на пляже револьвер, Уайклифф шел по набережной Сент-Джуллиота, но уже не так лениво, как в первый раз.

— Ты вернешься домой к обеду? — спросила его жена.

— Думаю, да, но потом мне все равно придется еще раз отъехать.

Не исключено, что он проведет весь день в дурацком ожидании. На тот случай, если все получится наилучшим образом, он распорядился, чтобы Керси и трое полисменов могли бы подъехать в любой момент после захода солнца.

Уайклифф поехал в Портеллин и прибыв туда в девятом часу утра, нашел там флотских вояк в полной боевой готовности. Два неморского вида корабля, напоминавшие серые бочки, стояли на приколе у сигнального буйка, и по палубам сновали люди. На одном из кораблей Уайклифф разглядел белые цилиндрики, которые были, очевидно, поплавками, способными поднять на поверхность затонувшую яхту со дна.

Рон Брайс и Берт Канди стояли на набережной, негромко переругиваясь с похмелья:

— Вот оно как вышло, мистер Уайклифф, этот горе-адмирал сказал нам, чтобы мы не совались не в свое дело. Да мы им сто очков форы дадим.

Попозже прибыл Фостер и сразу же глянул на часы:

— Уже без четверти девять. Думаю, они начнут погружение не раньше половины десятого. Значит, у них будет около двух часов на все дело, и работать они станут под давлением в пять саженей.

Примерно в половине десятого первый водолаз ушел под воду, через минуту поднялся на поверхность и сделал знак. Вслед за ним сразу же ушли еще двое. Они тоже появились на поверхности вскоре, через пару минут.

— Эти козлы могли бы посигналить, что ли, — пробурчал Брайс.

Словно услышав его, один из водолазов поднял руку с высунутым большим пальцем. Значит, все нормально.

Уайклифф облегченно вздохнул.

Водолазы снова погрузились в море, публика на набережной начала прибывать. Люди с интересом смотрели на происходящее. Солнце сияло по-прежнему в безоблачном небе, весь залив сверкал под его лучами, словно рыбья чешуя.

— Неплохая погодка.

Но Берт Канди скривился, глядя на небеса:

— Пока да — на несколько часов. Но скоро налетит ветер и пойдет дождь.

— Ну да, так и в прогнозе сказали.

— Значит, они на сей раз угадали.

Один из военных кораблей чуть подвинулся, и теперь между двумя судами располагалось восемь белых поплавков. Колокол на церкви ударил к заутрене. Водолазы все ныряли, и все больше появлялось на воде поплавков.

Вода все убывала с отливом, оставляя вдоль берега илистую коричневатую полосу. Берт Канди сплюнул вниз на ил:

— Это будет потруднее, чем сперва казалось, мистер Уайклифф. Я там побывал сегодня, на половине прилива, и проверил. Над яхтой шесть саженей воды — то есть, метров двенадцать. Сейчас у нас прибудет метров пять-шесть прилива — вы меня слушаете?

— Да. Вы хотите сказать, что когда прилив поднимет яхту, она все еще будет оставаться на пять-шесть метров ниже поверхности. Так?

— Именно. Но я думаю, мы все равно справимся.

— Вон, глядите! — встрял Фостер. — Они подтягивают слабый канат!

Уайклифф теперь видел, как поплавки выстраиваются в линию. Он посмотрел на часы — половина двенадцатого. Восемь минут до самой низкой воды.

— Вы своего добились — они свою работу чисто делают, — заметил Канди.

— А мы пока можем только глазеть на них. Что вам тут торчать, мистер Уайклифф? — добавил Фостер.

Уайклифф и сам был не прочь улизнуть. Он поехал на Бир-стрит и оттуда на Гаррисон-Драйв. Ровно неделю назад, час в час, он познакомился с майором Паркином.

Уайклифф позвонил в дверь и вскоре ему открыл сам майор.

— А, это вы, Уайклифф! Заходите. Вы всегда являетесь в одно и то же время. Сюда, вторая дверь направо.

Это была та же комната, в которой они беседовали в прошлый Понедельник вечером. От масляной печки веяло не столько теплом, сколько запахом. Майор сделал жест рукой, предлагая ему садиться, и уселся в кресло сам. Перед ним на столе лежали спички и трубка, а у ног на полу стоял большой стакан с виски.

— Курите, если хотите. Пить будете?

— Нет, не сейчас, спасибо.

Интересно, сколько времени проводит Паркин в этой комнатенке, скорчась словно пес в конуре?

— У вас тут есть телефон?

— Телефон? Нет, мне он незачем.

— А что скажете насчет Лэйна?

Паркин тяжело повернулся в кресле и нехорошо посмотрел на Уайклиффа, прежде чем ответить.

— Думаю, он поставил себе телефон. Он занимается бизнесом, телефон ему нужен. А я не занимаюсь бизнесом.

— Знаете, похоже, мы нашли яхту Клемента.

— Неужели?

— На дне бухты Хакетс-Кав.

— Значит, вы оказались правы.

— Судя по всему, кто-то затопил яхту, сам перебрался на лодочку и высадился с ее помощью на берег, а потом ушел оттуда, еще до рассвета утром в воскресенье, но есть вероятность, что его видели.

Паркин, набивая трубку, искоса глянул на Уайклиффа:

— Вы так думаете? Вы собираетесь ее поднять со дня морского — яхту, я хочу сказать?

— Сегодня к ней ныряли водолазы. Они прикрепили поплавки, и надеются, что с приливом яхту приподнимет, а потом ее можно будет отбуксировать туда, где она ляжет на берег при отливе.

Нет, наверняка Паркин должен был видеть какую-то активность в заливе у Портеллина.

— Наверно, она лежит неглубоко?

— Ну да, шесть саженей от верхней точки прилива.

— Вам здорово повезло.

Последовала долгая пауза, в течение которой Паркин с удовольствием пускал дым без всякого видимого напряжения. Когда Уайклифф заговорил, то голос его звучал так, словно он разговаривает с коллегой о запутанном уголовном деле:

— Тут запутанная история, в ней много провалов и белых пятен, но думаю, мы сможем частично покрыть эти белые пятна, когда поднимем «Манну». Уже нет сомнений, что Дэвид Клемент был мошенником, который занимался перепродажей краденного, причем краденного по его собственной наводке. Это те самые серийные лондонские ограбления. Один из его сообщников пришел к нему вечером в субботу в восемь часов. Дэвида в тот момент не было дома, и гостя принял Джозеф. Однако Дэвид вскорости прибыл домой, и тогда Джозеф оставил их потолковать с глазу на глаз в конторе.

Здесь ощущения были вовсе не те, что в на кухне у Зайчика Лэйна. Тут веяло духом одинокого волка. Затворника.

Паркин нагнулся за своим стаканом.

— Так вы уверены, что не будете пить?

— Нет, спасибо, не сейчас.

Паркин выпил полстакана виски и тяжело выдохнул.

— Гость ушел примерно в половине девятого, а в девять часов Дэвид был в баре «Семь звезд», — продолжал Уайклифф. — Примерно в этот промежуток времени свидетель слышал хлопок, который мог быть звуком выстрела, которым был убит Джозеф. И меньше чем через час после того тот же свидетель видел полного немолодого мужчину в матерчатой шапочке, подошедшего в дверям антикварной лавки. Свидетель утверждает, что все окна дома были темные, но на звонок кто-то откликнулся и впустил посетителя… — Уайклифф помолчал. — Я вас не слишком утомил своими россказнями?

— Что вы, нет.

— А вот во втором асу ночи другой свидетель слышал шум машины, которая двигалась по задней дорожке между домами. Между двумя и тремя часами свидетели видели автомобиль, который разворачивался на набережной в Сент-Джуллиоте. А наутро в воскресенье я подобрал на тамошнем пляже револьвер вашего отца, который лежал на гальке недалеко от высшей точки прилива.

Паркин поворочался в кресле, но так ничего и не сказал.

— В понедельник было найдено тело Джозефа Клемента, в его комнате. По мнению патологоанатома, он умер в субботу от огнестрельной раны в голову… — Уайклифф сделал паузу и отодвинул свое кресло чуть дальше от огня камина. — Если бы оружие не отсутствовало на месте происшествия, мы расценили бы это как самоубийство, да я и сейчас склонен думать, что так оно и было. Однако потом мы обнаружили, что яхта «Манна» снялась с рейда. Автомобиль Дэвида Клемента был найден в карьере неподалеку от Сент-Джуллиота. Лодочка с «Манны» перевернулась и дрейфовала в заливе Хакетс-Кав. А теперь оказывается, что яхта «Манна» затонула в том же заливе. И при всем при том о Дэвиде Клементе у нас нет никаких известий с того самого момента, как его в последний раз видел Зайчик Лэйн, вечером в субботу.

В последовавшей паузе в комнате раздавалось только тяжелое дыхание Паркина. Наконец Паркин произнес:

— Странную вы мне сказку рассказываете. Не пойму, как это все можно связать вместе.

— У вас нет своих соображений на эту тему?

— У меня? Ну конечно, нет! Я в таких делах мало что смыслю. Не мой это профиль.

Они долгое время смотрели друг другу в глаза, и трудно было сказать, кто кого переглядел. Потом Уайклифф встал.

— Вы уходите?

— Не стану мешать вашему обеду, да и мне домой пора к столу.

Паркин проводил его в холл. Внизу лестницы стояла Гетти.

— Вы стали у нас частым гостем, — грубо сказала она Уайклиффу.

Уайклифф отметил, что с момента их последней встречи Гетти как-то потеряла свой собранный вид; ее седые волосы были спутаны, в глазах стояло странное, диковатое выражение.

— Я постараюсь беспокоить вас как можно реже, мисс Паркин, — сдержанно ответил Уайклифф.

Паркин стоял на пороге дома, пока Уайклифф спускался по тропинке к шоссе.

В машине Уайклифф некоторое время сидел в нерешительности, а потом все-таки запустил двигатель и поехал домой.

Хелен и Рут сидели на кухне, попивая шерри, что означало приближение обеда.

— Мы уже решили было тебя не ждать.

После обеда Уайклифф уселся в кресло с книгой, и так и заснул. Когда он открыл глаза, то подумал, что проспал целый день — в комнате было уже темно; но потом он увидел в окно свинцово-черные тучи, сгустившиеся над устьем реки. Ветер срывал с белых барашков волн белые клочья. Вскоре ударил проливной дождь, молотя по поверхности моря и по распускающейся зелени в саду; кусты были словно придавлены этим потоком.

Без четверти четыре. Примерно через час «Манну» начнут буксировать к прибрежной отмели. Интересно, не помешает ли этому погода?

Он нашел своих женщин в комнате у Хелен, они занимались раскройкой платья.

— Я ухожу. Трудно сказать, когда вернусь.

Он надел тяжелый макинтош и непромокаемую рыбацкую шляпу, которой втайне очень гордился. В багажник машины он забросил пару резиновых сапог. Всю дорогу до Портеллина шел ливень. Уайклиффа поразило, как всего за пару часов цветущий уголок побережья, словно просящийся на рекламный туристический плакат, превратился в грязно-серую бушующую преисподнюю. Но корабль Канди был на своем посту, у сигнального флажка на буйке, который скакал по волнам, как сумасшедший. Кажется, он разглядеть на борту две человеческие фигуры. Даже в бухте, защищенной от океанского прибоя, волнение было очень сильным — стоявшие на рейде корабли болтались, как игрушечные, о каменную набережную разбивались пенные волны.

Он нашел Фостера в рыбацкой дежурке, вместе с пятью-шестью рыбаками.

— Значит, Берт уже там?

— Ага, он там торчит с той самой минуты, как начался прилив — он и Рон Брайс. Видите ли, в такую погодку надо быть очень осторожным, потому что потонувшую яхту ничего не держит теперь, кроме поплавков. Берт закинул на нее трос и через полчасика начнет, наверно, буксировку.

У горловины бухты прилив-отлив давал разницу всего в метр-полтора. Это казалось слишком мало, но Фостер заверил Уайклиффа, что все будет нормально:

— Там, между уступами самое скверное место, там отмель, но Берт справится, если прилив поможет ему.

Уайклиффа угостили крепчайшим обжигающим чаем без молока. Дождь постепенно затихал, зато ветер усиливался. Один из мужчин сказал:

— Бьюсь об заклад, старину Рона тошнит, как баклана с похмелья; он не выносит стоять на рейде во время прилива.

Все рассмеялись. Видимо, сравнение всех позабавило — наблюдать за прыгающим по волнам кораблем было довольно нудно. Минут через двадцать другой рыбак, всматриваясь в море, проронил:

— Он выбирает трос! Значит, дело пошло!

— Теперь уж недолго осталось, мистер Уайклифф, — подхватил Фостер.

Прошло немного времени, и вот он уже он заметил, что корабль все ближе и ближе. Конечно, подвигался он медленно, потому что тащил на тросе «Манну», погруженную под воду, и она здорово тормозила процесс. Но тем не менее, расстояние до корабля все уменьшалось, и около шести часов судно наконец оказалось в горловине.

— Они тянут судно на коротком тросе, так что нет риска, что трос зацепится за утесы в горловине, — заметил Фостер.

Пришлось немало поманеврировать, прежде чем яхту доставили на отмель. Потом Канди отстегнул буксировочный трос и улыбаясь, поднялся по ступенькам на набережную.

— Яхте будет там хорошо, мистер Уайклифф. Ее двойной киль не позволит перевернуться даже при приливе.

Однако Уайклифф понял, что какое-либо проявление восторга с его стороны будет неправильно воспринято, поэтому он удовлетворился пожатием руки и кратким замечанием:

— Отлично!

В половине одиннадцатого в тот же вечер Уайклифф вернулся на набережную. Остов «Манны» был уже почти полностью обнажен приливом. Ветер все еще был сильный, вода в бухте вся словно кипела, и не переставая лил дождь. Но «Манна» была надежно укрыта от высокого прибоя на мелководье.

Прибыл сержант Керси, а вслед за ним — полицейский аварийный фургон, на котором везли фонари с генераторами. Фонари включили и направили мощный световой поток в воду. Сильный свет, преломляясь в линзах фонарей, отбрасывал вокруг причудливые тени, и мрак словно еще более сгустился от контраста.

— Да, она тут крепко сидит, надежно, — сказал Керси. — Следующий отлив будет завтра в середине дня, тогда будет проще исследовать яхту.

— Мы займемся этим сегодня вечером! — оборвал его Уайклифф.

Палуба «Манны» находилась всего в одном ярде от железной лестницы, спускающейся с набережной в воду, а Рон Брайс сумел залатать пробоину в днище, но спускаться было еще рановато, палубу все еще заливали волны. Нос яхты уже виднелся над водой, так же, как и рубка с системами управления.

Уайклифф стоял с поднятым воротником своего макинтоша и надвинутой поглубже шляпой, словно позабыв о дожде.

— Зачем вам мокнуть? — предложил Керси. — Пойдемте в машину.

Его «форд» был припаркован рядом.

Они в молчании забрались в маленькую машину. Через несколько минут к ним присоединился сержант Смит со своими камерами и трубкой, так что им пришлось опустить стекло для проветривания. В одиннадцать вечера близлежащий бар закрылся, и выходящие посетители разделились на две партии — одна отправилась домой спать, а другая потянулась к рыбацкой дежурке, чтобы оттуда понаблюдать за полицейскими манипуляциями с яхтой. Через четверть часа в окошко им постучал Рон Брайс, и полицейские вышли вслед за ним на набережную.

— Вода уже, наверно, вытекла из трюма через кингстон, мистер Уайклифф. Если хотите, я могу спуститься и посмотреть, какие там повреждения.

Брайс слез по железной лестнице и поплюхал по мелководью — здесь оставалось не больше фута илистой воды. С помощью фонарика он изучил днище яхты. Прошло минуты три-четыре, прежде чем он подал голос:

— Я тут ее простучал, гудит как колокол. Скорее всего, был открыт кингстон. Ну так что, мне подняться на борт и закрыть кингстон?

— А снаружи этого нельзя сделать?

— Можно и так, но проще подняться на борт и перекрыть клапан.

— Я бы предпочел, чтобы вы сделали это снаружи.

Уайклифф спустился по лестнице и взобрался на палубу накренившейся яхты. Все здесь было покрыто склизским слоем жижи. Если не считать этого и резкого запаха водорослей, все на яхте казалось на удивление в порядке.

На двери рубки была медная защелка, которая легко поддалась от легкого нажатия кончиком пальца. Он не хотел испортить отпечатки пальцев, которые могли тут иметься и выдержать погружение в воду. У дальнего от набережной борта пара ступенек вела вниз, в кают-компанию.

Дверь сюда отодвинулась так же легко, как и в рубке. Свет от прожекторов с трудом пробивался сквозь мутные иллюминаторы, но все-таки кое-что было видно. Подушки и одеяла мокрыми кучами сбились под узким столом и сверху него. Двери шкафчиков были распахнуты, посуда, банки пива, спасательные жилеты и книжки карманного формата вперемешку валялись на полу.

Ну что ж, его догадка оказалась верной. Поднятие яхты себя оправдало. Пробоина в затопленной лодочке подсказала ему, что и «Манну», скорее всего, затопили, перед тем как отплыть на берег. Или же на ней поплыли дальше — но тогда куда? Куда можно было доплыть, имея в баке горючего на сорок миль? А ведь следы яхты потерялись… Ну что ж, эту загадку он разгадал. Оставался следующий вопрос — кто высадился на берег в лодочке? Дэвид Клемент? Он не мог всерьез рассматривать такой вариант — в этой версии абсолютно не было смысла. Значит, если Дэвид действительно оказался на борту «Манны» в тот злосчастный вечер, то он до сих пор должен пребывать здесь.

Перед Уайклиффом была только груда разнообразных вещей. Но как только он стал осторожно ворошить подушки — поролоновые и странно легкие, несмотря на впитанную воду — как очень скоро увидел ногу в слаксах и изящном ботинке. Уайклифф отвернул мешающее одеяло, чтобы убедиться в правильности своего очередного предположения — Дэвид Клемент остался на борту «Манны». И Дэвид Клемент был мертв.

Итак, «Манну» затопили с целью скрыть мертвое тело.

Одежда, снятая с мертвого тела была разложена в отдельных полиэтиленовых пакетиках на столе в лаборатории доктора Фрэнкса. Помимо предметов одежды, тут было и содержимое четырех карманов: горсть мелочи, платок, шариковая ручка, расползшаяся от воды пачка сигарет, чековая книжка и кредитная карточка, пятнадцать фунтов стерлингов бумажными купюрами и два стеклянных пресс-папье вместе с их замшевыми футлярами.

Обнаженное тело лежало под слепящим белым светом: некрупный мужчина, не выше метра семидесяти ростом и меньше пятидесяти пяти килограммов весом. Фрэнкс, в своем зеленом операционном халате, проводил внешний осмотр тела и диктовал свои наблюдения заспанной девчушке-секретарю, которую вытащили из постели посреди ночи.

Часы над дверь показывали без двадцати четыре, время, когда жизненные силы любого человека находятся, выражаясь морским языком, на нижней точке отлива. У Уайклиффа холодный комок застрял где-то вверху желудка, а от запаха формалина чувство тошноты только усиливалось.

Черты лица мертвеца уже трудно было разобрать из-за разложения, на нем виднелись зеленоватые пятна, но там, где тело было защищено одеждой, ткани пострадали меньше. К счастью, рыбы и прочая подводная живность не могли туда пробраться.

— У него три или четыре пломбы в зубах, а два зуба удалены, и в совокупности со шрамом от вырезанного аппендикса идентифицировать труп будет плевым делом, Чарльз, — сказал Фрэнкс.

— Что можешь сказать о причине смерти?

Доктор помолчал и ответил:

— В черепе имеется довольно обширное проломление. Но я еще не уверен, было ли это причиной смерти. Во всяком случае, он не захлебнулся водой, если это сообщение тебе поможет.

Через три часа мнение патоанатома осталось примерно тем же:

— Ну что ж, Чарльз, проломление в области правого виска действительно убило его. Череп был пробит с последующим обильным кровотечением.

— Сильный удар?

— Можно сказать и так, но можно ошибиться. Дело в том, что у этого парня толщина костей черепа была очень неоднородной, и в этой области висков она намного меньше, чем я встречал у кого-нибудь за двадцать пять лет своей чертовой работы.

— Как яичная скорлупка?

— В этой области — да.

— Так что же — удар или падение?

Фрэнкс помотал головой:

— Мог быть и удар, но я в данном случае бессилен ответить на вопрос, удар это был или падение.

— А в принципе он был здоров?

— Насколько я могу судить, это был крепкий молодой человек. И увы, он погиб от несильного удара в висок, который кому-нибудь другому с нормальным черепом принес бы только временную боль или сотрясение мозга. И это могло приключиться с ним в принципе и от падения, например, в каюте.

А Уайклифф почему-то задумался о разбитой статуэтке, валявшейся между столом и сейфом в конторе антикварного магазина. Он пробормотал, обращаясь больше к себе, чем к Фрэнксу:

— Но если это было случайное падение, какой смысл было затевать такой спектакль на воде, чтобы скрыть тело.

Фрэнкс ухмыльнулся:

— Ну, это уж твои дела, Чарльз. Но я согласен — в этом не больше смысла, чем в выкидывании орудия самоубийства на пляже в Сент-Джуллиоте.

Фрэнкс стягивал с себя халат, готовясь мыться. Вошла его секретарша с чашками кофе.

— Вам с сахаром, мистер Уайклифф?

— Нет, спасибо… — Он отпил кофе и отставил чашку: — Нет, в этом печальном заведении все отдает формалином!

Он уехал из лаборатории в начале восьмого и по пути домой остановился у дома на Годолфин-стрит. Полицейский наблюдатель был на своем посту, но спал он или бодрствовал — другой вопрос. Как бы там ни было, следить дальше за Молли Стоукс не имело смысла.

Он позвонил. Молли подошла к двери в ночном халатике.

— Входите.

Уайклифф прошел вслед за девушкой в маленькую гостиную, где шторы были все еще задернуты. Она нагнулась и включила обогреватель — ей было зябко от утреннего холодка, все тело мелко дрожало.

— Как холодно! — проронила она и добавила: — Я знаю, вы с плохими вестями.

— Мы подняли «Манну».

— И?..

— Дэвид был на борту. Мне очень жаль, но он мертв.

Молли опустилась на стул:

— Он утонул?

— Нет, патоанатом считает причиной смерти проломленный череп, — сказал Уайклифф и добавил: — «Манна» была затоплена умышленно. Кто-то открыл вентиль кингстона и пустил воду в трюм.

Девушка смотрела на Уайклиффа широко раскрытыми глазами.

— Вы хотите сказать, что Дэвида убили?

— У него были очень тонкие кости черепа.

— Какое это имеет значение!

— Дело в том, что его смерть могла быть и несчастным случаем. Во всяком случае, его необязательно убили преднамеренно.

Она закрыла лицо ладонями и некоторое время сидела так. Потом, не поднимая головы, пробормотала:

— Я хочу посмотреть на него.

Уайклифф сказал неуверенно:

— Вообще-то предстоит еще формальное опознание, но…

Она оборвала его:

— Да, да, я все понимаю. Он пробыл в воде около недели. Но ведь я медсестра.

— Я дам вам номер телефона, вы сможете это сделать, позвонив и договорившись.

Она опять дрожала.

— Мы собирались жить вместе, возможно, даже пожениться. Я не знаю, что он на самом деле думал обо мне, но для меня он был самый близкий человек… — Голос ее прервался, лицо исказила гримаса.

— Мне очень жаль, — тихо сказал Уайклифф. — Вы все еще не можете выдвинуть никакой версии случившегося?

Ее чувства нашли разрядку в неожиданной вспышке:

— О Господи! Хотела бы я знать! Что уж мне теперь-то скрывать?! Дэвид собирался продать яхту, после чего улизнуть на время. А потом мы с ним должны были встретиться в Борнмуте. Я не знаю, что с ним случилось по пути.

Повисло молчание, потом Уайклифф спросил:

— Ничего, если я вас оставлю в одиночестве?

— Что? Ну конечно… Насчет меня не беспокойтесь.


Было ясное утро, но облака на горизонте обещали ливень в течение дня. Ему показалось, что устье реки освещено как-то ненатурально, но потом он сообразил, что это его обманывают его внутренние биологические часы: после целой ночи, проведенной без сна, организм предполагает наступление вечера, а не утра.

Уайклифф был удручен. Несмотря ни на что, пока удалось немного реально добиться. Пусть они вытащили на свет божий Уоддингтона, нашли брошенный в карьере автомобиль и обнаружили Дэвида Клемента, но оставалось непонятным, что же именно произошло. И хотя оба брата Клемента умерли не своей смертью, все еще нельзя было с уверенностью сказать, что их убили. По сути дела, Уайклифф все больше склонялся к тому, что Джозеф действительно застрелился. Единственным поводом для сомнения являлось отсутствие на месте орудия суицида, однако версия двойного убийства была еще более сомнительной. Братья погибли совершенно различным образом, и зачем тогда срывать одно тело и не прятать другое?

Эта логика оставляла только два вопроса: почему револьвер бы вывезен и выброшен? А также — как и почему погиб Дэвид Клемент? И кто виноват в его гибели?

— Ты выглядишь вымотанным, милый, — сказала Хелен. — Ложись-ка ты спать.

— На пару часиков.

— Я сделаю обед к двум часам дня.

— Сделай лучше к двенадцати.

Уайклифф поставил будильник, поскольку не совсем доверял Хелен, что она его разбудит вовремя. А уже в десять минут первого он звонил в штаб-квартиру и беседовал с Борном.

— Керси и Смит торчат в Портеллине с раннего утра, сэр. Мистер Скейлс обосновался в вашем офисе, сэр.

Уайклифф ощущал тупую боль в основании черепа и зуд в веках, но после душа он почувствовал себя лучше. В половине второго он выехал в Портеллин. Туман, который раньше покрывал вуалью горизонт, теперь обволакивал и море и холмы. Все цвета были смазаны, приглушены, как на тонкой акварели, и когда он подъезжал к деревеньке, казалось, что машина внедряется в какой-то фантастический мир. Прилив все прибывал, плескаясь вокруг двойного киля «Манны», а полицейский в форме скучал на вахте у верхушки железной лестницы, ведущей с набережной вниз. При виде Уайклиффа он вытянулся, изобразил бравый вид и отдал честь.

— Газетчики не появлялись?

Констебль усмехнулся:

— Нет, сэр, никого, с того самого момента, как бар открылся.

Керси был в рубке; он как раз закусывал бутербродами и пивом.

— Мы уже кончаем здесь осмотр, сэр. Смит уехал, чтобы поработать над взятым материалом в своей лаборатории.

— Что ему удалось особенного найти?

— Да ничего такого. Штурвал и кнопки управления двигателем начисто вытерты. Этот кто-то не сделал ни одной такой ошибки, которую смог бы засечь наш Смит.

Кто-то уже постарался, привел в порядок рубку, и теперь она казалась вполне пригодной для обитания.

— Попейте пива, сэр. От щедрот хозяев яхты, кто бы они ни были… — Керси огляделся. — Надо сказать, неплохо сработана яхточка. Когда я разбогатею, обязательно куплю такую. Моя Эстер и девочки будут просто на седьмом небе от счастья.

Уайклифф вскрыл банку пива и налил себе в стакан.

— Наличные деньги вы тут не нашли? Или ценности? Кроме тех, вчерашних.

— Нет, ничего.

Чайка спикировала на палубу и боком, как краб, стала подбираться к пище. Две другие ее товарки кружили чуть выше, не решаясь на такие авантюры и томно вскрикивая от переизбытка чувств.

— А что сказал Фрэнкс? — осведомился Керси.

— Смерть произошла из-за проломления черепа. Но надо учесть, что у парня черепушка была толщиной с яичную скорлупу.

— Ого, это уже кое-что! Но ведь каким бы образом ни умер Клемент, кто-то постарался организовать этакий спектакль для сокрытия следов! По-моему, Лэйн наверняка кое-что знает об этом. Все-таки, он по всем свидетельствам был последним человеком, кто видел живьем Дэвида Клемента.

Уайклифф вытащил свою трубку и принялся набивать ее. Происходящее все еще казалось ему не совсем реальным, и он пытался сосредоточиться. Через некоторое время он произнес:

— Кому могло понадобиться убивать Джозефа? Разве что его брату, но я виду, что Дэвид был скорее мошенником, чем убийцей, и в любом случае у него имелось алиби. По моему мнению, Джозеф застрелился, именно в тот промежуток времени, пока Дэвид покупал сигареты в баре.

Керси кивнул:

— Все выглядит примерно так, и Дэвид мог даже не знать, что его брат лежит в своей комнате мертвый, когда с визитом пожаловал Лэйн.

Но мысли Уайклиффа шли по другому пути. Он проронил:

— Нет, эти трое были слишком близки.

— Сэр? — удивленно поднял брови Керси.

— Я имею в виду — майор, Зайчик и Джо. — Уайклифф назвал эти имена со странной полуулыбкой на устах, которая заинтриговала Керси. — Если Джо застрелился, то те двое наверняка обвинили в его смерти Дэвида.

Керси нахмурился.

— Вы что же, хотите сказать, что Лэйн зашел дальше, чем сперва предполагал?.. — он осекся. — Нет, это тоже идея! Нет, такая мысль могла прийти Лэйну, могла!

Уайклифф покачал головой:

— Нет, я тебе не о Лэйне говорю… — и добавил: — Я вот все думаю, кто кому позвонил…

— Позвонил?!

— Кто-то ведь вытер отпечатки с телефонной трубки, а на это были свои причины. Дэвиду Клементу не было резона стирать свои отпечатки в собственной конторе.

Уайклифф замолк, прикуривая свою трубку от мечущегося пламени спички.

Керси собрал остатки сэндвичей и вышвырнул их в окно на радость ожидающим поживы чайкам, которые немедленно принялись ссориться между собой по поводу причитающейся каждой из них доли.

— У Паркина нет телефона, — сказал Уайклифф.

— У Паркина? — Керси засмеялся. — Ну и что? По соседству навалом народа, у кого телефон есть!

Сквозь облака пробилось солнце, и медные детали рубки засверкали под его лучами. Прилив быстро прибывал, уже много суденышек в бухте были на плаву.

Они некоторое посидели в молчании; Уайклифф, казалось, сосредоточенно следил за игрой солнечных бликов на волнах, а Керси просто терпеливо ожидал дальнейшего развития событий.

— Я четыре раза беседовал с Паркином, и он ни разу не сделал неверного шага, — наконец проронил Уайклифф.

— Вы думаете, что это Паркин?.. — с любопытством глянул на него Керси.

Уайклифф резко оборвал его:

— Я думаю, что Паркин играет с нами в кошки-мышки. Все его поведение представляет собой молчаливый вызов. Если полицейский четыре раза приходит к тебе домой по поводу убийства, к которому ты не имеешь никакого отношения, то разве у тебя не родится вопрос: а какого черта, собственно? Но только не у Паркина. Он сидит, курит, пьет, и про себя смеется.

Уайклифф нечасто излагал подобные мысли вслух и в таких выражениях, но больше всего Керси был удивлен странной язвительностью этих слов. Он понял, что Уайклифф говорит скорее сам с собой, чем с ним, и благоразумно промолчал.

— Нам надо его обложить со всех сторон, а для этого нам придется вернуться к самому началу. Надо еще раз провести опрос всех соседей по Бир-стрит и окрестностям, но на сей раз нас будут интересовать передвижения только трех человек: Паркина, Лэйна и Дэвида Клемента. — Уайклифф посмотрел на Керси с неким вызовом, словно пытаясь возбудить у того возражения. — Мы станем делать все это открыто и посмотрим, как майор будет реагировать.

Керси молчал, и тут послышался крик со стороны набережной:

— Мистер Уайклифф! Мистер Уайклифф! Всего два слова! — Это снова появились репортеры.

Уайклифф вздохнул:

— Я думал еще о чем-то, но эти черти меня сбили.


Глава 9


Утром во вторник подул сильный юго-западный шквалистый ветер с дождем. Когда налетал дождь, небо и море становились почти одинакового иссиня-черного цвета, только по морю шли белые барашки на гребнях волн. Уайклифф позавтракал, почти не разговаривая с Хелен, и прибыл в свой офис около восьми часов. Цена его почти бессонной ночи была велика — он вспомнил, что же ускользнуло от его внимания тогда, в разговоре с Керси, Зайчик Лэйн пришел в антикварный магазин вечером в субботу наверняка в ответ на вызов по телефону! Но сложившаяся в его голове гипотеза могла быть проверена только путем «разведки боем». Но и результат мог оказаться неутешительным и вызвать только презрительное «Я ведь вас предупреждал!» от Беллингса или что-нибудь похуже — с самого верха. Но пришло время рискнуть.

Он велел Керси собрать специальную летучку на девять часов.

— Мы собираемся провести еще один опрос свидетелей по близлежащим домам на Бир-стрит и по соседству, включая Догс-Лег-Лейн, Гаррисон-Драйв, Сент-Джонс-Корт и побережье. Однако на сей раз наш интерес ограничивается только тремя людьми, хорошо знакомыми местным жителям — это майор Гэвин Ллойд Паркин, Майкл Джон Лэйн и Дэвид Клемент. Ваша задача — найти людей, кто видел бы кого-то из этих трех после примерно шести часов вечером в ту субботу. К сожалению, прошло уже десять дней, так что постарайтесь оживить память свидетелей, напомните им, что в тот вечер допоздна шел непрекращающийся дождь.

Атмосфера в зале заседаний была напряженная, непохожая на обычные совещания под руководством Уайклиффа — обычно он практиковал спокойные, расслабленные беседы. Но теперь он говорил сжато, сухо и отрывисто, четко ставя барьер между собой и подчиненными. Те молчали.

— Есть вопросы?

Вопросов не было.

В офисе Дайан сказала ему:

— Вы помните, что новые расписания дежурств нужно утвердить до пятницы.

— Потом, Дайан, потом! Разыщите сержанта Смита, пусть он явится ко мне немедленно.

Смит пришел через несколько минут. Уайклифф был с ним столь же деловит:

— Я хочу, чтобы вы отправились на Бир-стрит и еще раз проверили насчет отпечатков. Возможно, вы что-то упустили при первом просмотре. Возьмите с собой надежного помощника.

Смит, чувствуя скверное настроение Уайклиффа, высказался осторожно:

— Вы же понимаете, сэр, что невозможно исследовать все поверхности в доме, может быть, вы укажете, на что именно обратить внимание.

Уайклифф оборвал его:

— Если моя догадка верна, то человек, за которым мы охотимся, некоторое время ждал в задней комнатке конторы, пока не вступил в дело. За то время он мог наследить, а потом забыл ликвидировать свои следы. Вы ведь помните принцип криминалистики: никто не может войти куда-либо, не оставив следов?

Смита взбесило, что с ним обращаются, как с новичком, он еле сдерживался:

— Сэр, я знаю все эти теории, но…

Уайклифф снова его прервал:

— Попробуйте сделать то, чего я от вас добиваюсь. Возможно, в этом что-то есть. Сегодня утром я надеюсь прислать вам новый набор отпечатков для сравнения.

— Это все, сэр? — сухо спросил Смит.

— Все.

Странное дело, Уайклифф вовсе не был в скверном настроении, просто его целиком занимали мысли, которые не оставляли никакой возможности отвлекаться на окружающих.

Когда Смит ушел, Уайклифф спустился вниз и выехал в город. Он проехал по Бир-стрит до изломанной Догс-Лег-Лейн, и остановился в конце Гаррисон-Драйв, где начинался пустырь — бывший бруствер.

Идя к дому, он с трудом сопротивлялся ветру, подталкивающему его в спину.

Гетти открыла ему дверь, удерживая ее против ветра, и Уайклифф быстро проскользнул в холл. Она быстро прихлопнула дверь и задвинула щеколду. Здесь казалось невероятно спокойно после бешенства ветра снаружи.

— Моего брата нет дома.

— Я хотел бы дождаться его, если можно.

Она колебалась, и Уайклифф уже подумал было, что она начнет скандалить, но Гетти вдруг прошептала заговорщицким:

— Пойдемте со мной!

Уайклифф проследовал за нею до кабинета покойного генерала, где она встала сбоку двери, пропуская его внутрь.

— Вот! — она указала на потертое кресло у окна. — Вы можете подождать его здесь.

Это было сказано тоном королевы, которая дарует своему подданному привилегию никогда не вставать в ее присутствии.

С Гетти что-то произошло за эти дни. Движения ее стали суетливы, глаза боялись встретиться с его глазами, волосы ее выбивались из-под заколок и спадали на глаза. Но комната выглядела точно так же, какой он видел ее и в первый раз — безукоризненно чистенькая, хотя здесь по-прежнему горела масляная печка и оттого в комнате было тепло и почти уютно. Но тут имелось и другое новшество. В углу стоял манекен, на которого Гетти напялила генеральскую форму своего отца. Конечно, пластмассовая кукла была много меньших габаритов, чем взрослый мужчина, отчего выглядела скорее закутанной, чем одетой. Но Гетти постаралась, как могла, и на поясе манекена болталась сабля генерала, а на груди висели многочисленные медали.

— Смотрите! — воскликнула она, гордясь. — Разве он не похож на свой портрет?!

Она умиленно всплеснула руками, и Уайклифф с опаской подумал, что же будет дальше.

— Выпьете чашечку кофе? — спросила она.

— Да, спасибо, если можно.

Он давно уже приучился почти рефлекторно отказываться от любого угощения, но в данном случае этот рефлекс ему изменил. Гетти ушла, оставив дверь нараспашку.

Вероятно, несмотря на непогоду, майор совершал свой привычный обход — газетный киоск, лавка букмекера, мясник… Вой ветра приглушали толстые стены особняка, но время от времени особо сильные порывы заставляли весь дом содрогаться.

Уайклифф слышал, как Гетти ходит по кухне, и минут через десять она вошла в комнату с подносом, на котором стояли две простые чашки, кофейник, молоко и вазочка с сахаром.

— Вам с молоком или без? Сладкий или нет?..

Просто невозможно было поверить в такую любезность с ее стороны.

Когда кофе был уже сделан и она держала свою чашку двумя ладонями, так, словно чтобы согреть руки, Гетти спросила:

— Вы пришли арестовать Гэвина?

— Арестовать? Нет, конечно! А почему вы об этом спросили?

Она вымученно улыбнулась:

— Я не совсем дура, мистер Уайклифф. Я слышала, что вы ему говорили в воскресенье. Мне остается подслушивать в замочную скважину — иначе я просто ничего не буду о нем знать… — она отхлебнула кофе. — Вы рассказали ему, что произошло в антикварной лавке и как вам удалось поднять яхту в Портеллине. И насчет человека, высадившегося с лодочки на берег… — она на мгновение осеклась, затем продолжила: — Было совершенно очевидно, что вы подозреваете Гэвина, а теперь вам удалось проникнуть на саму яхту и найти там еще одного мертвеца. Я слышала об этом по радио.

Уайклифф молчал.

Гетти, держа свою чашку, встала и принялась прохаживаться по комнате. Наконец она остановилась, глядя на портрет на стене и повернувшись к Уайклиффу спиной.

— Скажите, а если вы арестуете кого-нибудь по этому делу, он предстанет перед судом?

— Ну, всякий обвиняемый в уголовном преступлении должен появиться на суде.

— Даже в случае, если он чистосердечно признается?

— Признание полицейскому следователю не считается доказательством вины, но вам не стоит заходить так далеко в своих…

Она резко повернулась к Уайклиффу и приложила палец к губам детским жестом:

— Ш-ш-ш!

Да, слышны были звуки отпираемой двери и чей-то кашель.

— Он пришел! — Гетти прихватила поднос и заспешила прочь из комнаты.

А через минуту в комнату заглянул Гэвин Паркин.

— Ага, это вы, Уайклифф! Какой ненастный день сегодня!.. Прошу ко мне.

Он был мокрый насквозь.

— Нет! Пусть он скажет здесь то, что должен сказать!

Оказывается, за его спиной возникла Гетти.

Майор медленно повернулся к ней и молча осмотрел, затем заметил:

— Вот видите, как оно бывает, Уайклифф.

Впервые Уайклифф видел откровенную вражду между ними, и в первый раз Гетти решилась на прямую атаку против брата.

В маленькой комнатке Паркина имелась такая же масляная печь. Паркин залез в буфет и подошел к столику с подносом по своему вкусу — здесь стояла бутылка виски, кувшин с водой и стаканы.

— Вы составите мне компанию?

— Спасибо, не сейчас.

Этот ответ Уайклиффа тоже стал своего рода традиционным для его визитов, и майор не преминул отметить это сардонической усмешкой. Он налил себе половину большого стакана виски и чуть капнул воды.

— Да вы присаживайтесь, Уайклифф.

Паркин опустился в свое кресло, старая обивка которого, лишенная рисунка и текстуры, давно уже приспособилась точно под форму тела своего хозяина. Он вытянул ноги к огню — брюки у него промокли до колен. Глоток виски и ритуальный вздох.

— Ну, что на этот раз вас ко мне привело?

— Думаю, вы слышали, что мы подняли яхту «Манна» и нашли тело Клемента в каюте?

— Да, я слышал. А отчего он погиб? Утонул?

— Нет, у него была проломлена голова.

Паркин поднял свой стакан и посмотрел сквозь виски на огонь, изучая чистоту напитка.

— Удар?

— Возможно. Патоанатом сообщил мне, что у Клемента было редкое строение черепа, с тонкими костями, так называемая «яичная скорлупка».

Паркин осторожно поставил свой стакан на подлокотник кресла.

— Ага! Я знал один подобный случай. Парень из нашего взвода упал с лошади во время учений и расквасил голову всмятку. Конечно, то был несчастный случай.

— С Клементом тоже мог произойти несчастный случай, но с тем же успехом это могло быть убийство по неосторожности или умышленное убийство.

Паркин покачал головой:

— Убийца вряд ли мог знать об этой особенности черепа Клемента. — Он взял свой кисет и трубку. — Будете курить?

— Нет, спасибо, не сейчас.

Майор сидел спиной к двери, а Уайклифф — боком, и заметил, что дверь слегка приоткрыта, хотя был уверен, что Паркин плотно затворил ее. Ясное дело, Гетти подслушивает.

— Я вот гадаю, не звонили ли вы Зайчику Лэйну до или после гибели Дэвида Клемента.

Паркин, спокойно набивая трубку, глянул на Уайклиффа со своей обычной легкой усмешкой, которая выражалась только в еле заметном искривлении губ.

Из коридора раздался скрип половицы, и возник вопрос — то ли Паркин не услышал звук, то ли решил не обращать внимания. Майор набил трубку и теперь приступил к процедуре раскуривания. Между затяжками он спросил:

— Зачем же вы пришли сюда сегодня утром, Уайклифф? — В вопросе этом не звучало беспокойство, одно лишь любопытство.

Уже не раз за последние дни Уайклифф чувствовал, что его слегка пугает этот громадный, непробиваемо-спокойный человек, о благополучии которого все еще заботятся какие-то люди в самых верхах, если верить Беллингсу. Разве с другим подозреваемым он стал бы разговаривать так нежно, как с майором? Теперь Уайклифф решил вступить в бой.

— Я хотел бы, чтобы вы ясно отдавали себе отчет, каково положение дел.

— О-о-о! — Майор широко раскрыл свои выпуклые глаза. — Ну-ну…

Уайклифф продолжил просительным тоном:

— В настоящее время мы не требуем от вас никаких обязательств и подписок, но я хотел бы получить ваши отпечатки пальцев, необходимые для сравнения.

— А разве в таких случаях не принято говорить «для исключения из числа подозреваемых»?

— Если вы поедете со мной на Мэллет-стрит в полицейский участок, то все дело займет пару минут, и я немедленно привезу вас назад, домой.

Паркин вынул трубку изо рта.

— Нет, Уайклифф. Я не намерен ехать ни в какой полицейский участок и не желаю пачкаться в ваших чернильных подушечках, но если вам нужны мои отпечатки, вы можете их получить. — Он вылил остатки виски из бутылки в стакан и протянул пустую бутылку Уайклиффу. — Пожалуйста, это вполне сгодится для ваших целей. Погодите минуточку…

Он поднялся из кресла, подошел к письменному столу и взял помятый пластиковый пакет. Он уложил бутылку в пакет.

— Вот так! В пакете бутылка не промокнет.

Паркин проводил его до крыльца и постоял там, наблюдая, как Уайклифф пробирается по саду до своей машины.

Усевшись за руль, Уайклифф выругался сквозь зубы. У него не было никаких иллюзий, кто выиграл в этом раунде поединка. Но поражение здесь было только моральное, а не профессиональное. И он не чувствовал разочарования. Учитывая опыт Паркина и его нордический темперамент, не приходилось рассчитывать, что он станет говорить слишком много, и в сущности, он почти ничего и не сказал. Но вот Гетти говорила! Да так много, что Уайклифф прямо-таки ощущал себя не в своей тарелке. Гетти была убеждена, что арест ее брата — дело только времени. «Скажите, а если вы арестуете кого-нибудь по этому делу, он предстанет перед судом?.. Даже в случае, если он чистосердечно признается?»

Гетти очень тревожило запятнание чести ее святого отца.

Уайклифф припарковался у старой таможни и прошел по Бир-стрит до антикварной лавки. На улице почти никого не было, а посреди мостовой скопилась огромная коричневая лужа, в том месте, где сток засорился. В лавке он передал майорскую бутылку виски Смиту. Тот был еще более рассеян и сух, чем обычно.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Нет, сэр.

Анна Блажек сервировала столы к обеду, и Уайклифф зашел к ней в кафе. Пока он обедал, некоторые осведомленные завсегдатаи потихоньку указывали на него другим завсегдатаям, не столь осведомленным.

После обеда он вернулся в штаб-квартиру, в свой офис. Дождь все не прекращался, и даже сквозь двойные герметически закрытые рамы слышен был перестук капель по стеклу.

Вошла Дайан.

— С вами хотел повидаться мистер Беллингс. Он просил вас зайти к нему в кабинет в любой удобный момент.

Дайан была напряжена и официальна — в ответ на его утреннее поведение.

— Хорошо, я сейчас пойду к нему.

Секретарша удивленно посмотрела на него — с чего это он так покладист? А дело было в том, что Уайклифф чувствовал себя просто на грани. Он ждал и надеялся, что вскроется что-то важное еще до того, как пресса по поводу этого расследования начнет выдавать всякие гипотезы насчет возможного давления спецслужб. А ведь это рано или поздно произойдет. Какой-нибудь бойкий репортер остановит свое внимание на Паркине, проведет необходимую подготовочку и выдаст статью, которой сразу же заинтересуются джентльмены из «Интеллидженс-сервис» или…

Он прошел по главному коридору и нырнул в божественную дверь. Секретарша Беллингса подняла глаза от клавиатуры и проронила:

— Проходите, мистер Уайклифф. Мистер Беллингс ждет вас.

— О, Чарли! Как это мило с твоей стороны, что ты нашел для меня время!

Явный сарказм. Неужели кто-то уже успел шепнуть ему, что Уайклиффа прочат на его место?

Повод для разговора сразу же стал очевиден — Беллингс решил поставить его в известность о своей отставке.

— Знаешь, Чарльз, этот шанс я просто не имел права упустить! Читать лекции по криминалистике — это просто голубая мечта, которую не каждому из нас удается осуществить. К тому же и ты, и наш шеф всегда смотрели на меня как на слишком уж академичного полицейского. Ну вот я и решил подтвердить ваши догадки.

Беллингс сопровождал свои слова, как всегда, сдержанными, но выразительными движениями своих длинных, утонченных рук. Он выдерживал в своей речи точно выверенные паузы и умел в нужный момент поймать взгляд собеседника и тонко, с намеком улыбнуться. Да, он у своих студентов будет любимым преподавателем — особенно у студенток, подумал Уайклифф.

Далее Беллингс предался некоторой ностальгии с нотками самокритики, а затем в нескольких изящных фразах выразил Уайклиффу благодарность за «неоценимую поддержку и сотрудничество».

Уайклифф посчитал это прекрасно отрепетированным спектаклем и со своей стороны отвечал так благожелательно, как только мог. В то же время он, помимо воли, оценивал офис заместителя начальника управления — ведь кабинет, если он в среду скажет «да», станет принадлежать ему, Уайклиффу. Ну что ж, все тут было примерно то же самое, как и в кабинете у самого Уайклиффа, только окна выходили на автостоянку вместо автострады, как у Уайклиффа. А за автостоянкой тянулись поля с коровами и редкими деревцами. Ну что ж, один из последних кусочков земли, не затронутой новомодными реформами. Нет, скорее не этот пейзаж действовал на Уайклиффа, а мягкий присвист плотно пригнанной двери, которая плотно захлопывалась за каждым входящим сюда.

Беллингс глядел на него так, словно ожидал ответа на невысказанный вопрос.

— Вот так, Чарльз, еще одна глава в моей жизни закончилась. Я заново все начинаю в октябре.

— Ага. Скажите, вы как-то говорили мне насчет карьеры Паркина и его репутации. А не могли бы вы рассказать мне об этом поподробнее? — сказал Уайклифф.

Лицо Беллингса окаменело. Он явно хотел отказаться, но не хотел, чтобы его обвинили в утаивании информации от коллеги по работе. Наконец он беспомощно развел руками:

— А что ты конкретно хочешь знать?

— Какой у него характер? Что он вообще за человек?

Беллингс процедил:

— Я уже говорил тебе, что все мое знакомство с Паркином состояло в совместной службе в Корее. Это всего несколько месяцев, в ранней молодости… — он сделал паузу, чтобы дать собеседнику прочувствовать весь пафос сказанного, а себе — дать время на размышление. — Я говорил, что это человек, любящий рисковать. Он не ждет, пока окажется в сложной ситуации, он словно сам такие ситуации создает. Так, во всяком случае, казалось мне и другим его сослуживцам. Никогда он не охотился и не хвалился, и все его подвиги как бы оставались незамеченными. Он о них старался не говорить, иногда даже грубо отбивался, а мне даже казалось иногда, что он стесняется дикой сущности своей натуры… — Беллингс стал играть своей дорогой шариковой ручкой (такую же получил в подарок к Рождеству и Уайклифф, но он предпочитал пользоваться обычной, дешевой.). — Казалось, его влечет вот эта вот страсть к риску, как у многих людей. Такие люди, как я потом стал думать, боятся, что их станут подвергать каким-то там испытаниям, проверкам, и чтобы самоутвердиться, они…

— Вы имеете в виду испытания, которым приходится проходить в обществе? Тогда скажите, как она вел себя в обществе своих коллег?

Снова язвительная усмешка:

— Условия, в которых мы находились, вряд ли располагали к общественной жизни. Но если подумать, что именно вы могли иметь в виду, то могу сказать, что Паркин, несмотря на прекрасные физические данные, все-таки не был в лучшей форме. В то время он не пил и не курил, но он и не занимался спортом. Конечно, кто мог знать в то время, что станется с каждым из нас.

Конечно, Беллингс был не в восторге от того, что Уайклифф раскрыл таким образом пристрастие Паркина к азартным играм и одновременно — его близость с Беллингсом.

Уайклифф стал снова рыться в папке дела. Ведь зачастую случалось так, что в пухлом разросшемся деле выявляются обстоятельства, которые заставляют по-новому взглянуть на старые показания.

Позвонил Смит и сообщил в своей обычной манере — смесь удовлетворения и сожаления:

— Я обнаружил набор отпечатков, которые совпадают с теми, которые вы мне принесли на бутылке… Звоню вам из антикварного магазина, и собираюсь еще раз все проверить. Дело в том, что отпечатки обнаружены на нижней стороне сиденья в туалете на первом этаже — указательный, средний и безымянный.

Уайклифф издал тяжелый вздох. Это был полный провал, потому что в таком месте отпечатки пальцев Паркина могли быть оставлены в любой момент. И все-таки это был добрый знак — как оливковая ветвь, которую доставил голубь в клюве на Ноев Ковчег, возвестив о близости земли.

Уайклифф снова занялся своей папкой, и в частности, его внимание привлекли фотографии, помеченные серийными номерами: это были снимки, сделанные Смитом в комнате Джозефа после того, как оттуда убрали тело. Здесь все детали были строго на своих местах, и сами фото выглядели готовыми отчетами, не требующими дополнительного объяснения.

Кровать Джозефа — вот она, узкая холостяцкая софа. Даже на фото она выглядит убого. Над кроватью Джозеф хранил свои книги альбомы марок; на многих можно было разобрать названия. На другом снимке был письменный стол — раскрытый альбом, раскрытый на странице, обозначенной аккуратным курсивом: «Гватемала, 1987 г.». Вот и все его хобби — пинцет, лупа, перфоратор, и несколько марок в полиэтиленовой оболочке. Кроме того, здесь была китайская пепельница и его трубка, лежащая рядом альбомом. И еще подставка для карандашей со старомодными карандашами и фломастерами для начертания заголовков на страницах.

Уайклифф обратил внимание на другую часть кабинета Джозефа — а именно, на ту часть стены, где выставлена была коллекция трубок. Интересно, может ли выбор тех или иных трубок характеризовать человека? Возможно, помимо его сухой, коммерческой стороны жизни имелась и эта, артистически-утонченная? Паркин тоже предпочитает трубки с длинным мундштуком, но у его трубок и раструб пошире, туда вмещается больше табака для продления удовольствия. То же самое, что и самого Уайклиффа. А как насчет Зайчика Лэйна? Нет, Лэйну нравятся трубки с коротким мундштуком и низеньким раструбом, какие курят удачливые торговцы. Странно…

Звенькнул внутренний телефон, и Уайклифф нажал кнопку.

— Вас хочет видеть сержант Керси, сэр.

— Впустите его.

Вошел Керси, глянул на фотографии на столе и бросил с усмешкой:

— Типичный английский интерьер двадцатого века, работа школы Смита. Я угадал?

— Ты что-нибудь новенькое нашел?

— Кое-что. Констебль Эдвардс, который проводил опрос соседей, только что сообщил мне это. Не знаю, помните ли вы, но на Догс-Лег-Лейн, с правой стороны, прямо перед поворотом, есть такой дом с низеньким окошком, почти на уровне мостовой. Там с незапамятных времен живет чета неких Поутов, и вечером в субботу от проливного дождя вода стала проникать прямо им на кухню! Дело в том, что сточный люк засорился, и старику Поуту пришлось выйти наружу и прочистить его, а именно в этот момент мимо проходил Паркин.

— Когда это было?

— Чуть раньше восьми часов. — сказал Керси и продолжал: — Но самое странное то, что майор не пошел вниз по Бир-стрит, а свернул на боковую аллейку, что идет между домами.

— К Мерилин Форд! — воскликнул Уайклифф.

Керси кивнул:

— Ну да. Моя матушка говаривала, что Бог вкладывает в каждый мешочек Санта-Клауса хоть один сюрприз, и надо сказать, в чем-то она была права.

— Пойди и потолкуй с нею, в смысле, с девицей Форд, — сказал Уайклифф.

Когда Керси позвонил в дверь, он слышал работающий в квартире пылесос. Когда Мерилин Форд открыла ему дверь, на ней был халат, а на голове замотан шарф.

— День добрый, Мерилин. Прибираешься?

Девица посмотрела на него с подозрением:

— А я уже думала, чего это вы не захаживаете. Вам что, повышение дали, или как?

— Или как. Можно мне войти?

— Все равно ведь войдете. Вам от меня что нужно, подписать бумажку с показаниями?

Керси вошел в пропитанную ароматами комнату, убрал атласную куклу с кресла и уселся. Пылесос стоял посреди комнату. Было ощущение, что попал в ночной клуб посреди дня.

— Чувствуйте себя как дома, — ехидно бросила девица.

— Спасибо. — Керси придал конечностям куклы идиотское положение, и девушка невольно рассмеялась. — А мне казалось, что я знаю всех твоих постоянных клиентов, Мерилин…

Смех ее оборвался.

— Да уж, вы, полицейские, вечно думаете, будто вам все обо всех известно.

— Майор Гэвин Ллойд Паркин, например?

— Не пойму, о чем это вы?

— Не о чем, а о ком. Его папаша был генералом и «сэром», да и сам майор в свое время был крупной шишкой. Ты попала в высший свет, крошка.

— Чего вам надо от меня?

— В субботу на прошлой неделе, чуть раньше девяти, ты слышала звук выстрела. А позже увидела человека, который подошел к дверям антикварной лавки. Ты так сказала моему шефу.

— Да, верно.

— Но почему же ты не добавила, что Паркин был у тебя и ушел незадолго до звука выстрела? Кстати, за сколько именно минут?

— Поскольку его у меня не было, то как я могу вам сказать, когда он ушел? — Она размотала шарф и помотала головой, раскидывая темную гриву волос.

Керси наставил на нее указательный палец:

— Шалунишка! Мы знаем, что он был у тебя, и тебе не стоит вредить себе самой, пытаясь нас обмануть! Когда он вышел?

Девушка повернулась к пылесосу, словно собираясь включить его.

— Вы мне мешаете прибираться по дому.

Но она сопротивлялась не слишком энергично. У нее не было опыта общения с полицией, и она не надеялась отделаться малой кровью.

Керси был по-прежнему добродушен:

— Ты же понимаешь, что я тебе могу помешать очень здорово, если ты не расскажешь мне то, что мне нужно.

— Вы не можете заставить меня отвечать на вопросы — я ничего противозаконного не сделала.

— А разве тебя кто-то обвиняет? Просто подумай, что один наш паренек, шатаясь тут по улочке, сможет за неделю отбить у тебя всю клиентуру.

— Какие же вы все ублюдки! — Она сказала это без злобы, удрученно. — Минут за пять.

— Итак, минут за пять до выстрела Паркин вышел от тебя?

— Ну да, примерно. Но я уже говорила вашему шефу, что тогда я не сразу поняла, что это звук выстрела. — Глаза ее вдруг расширились. — Вы что, хотите сказать, что я…

— И как давно Паркин к тебе захаживает?

— Давненько, года два, может быть, но глупо думать, что…

— И как часто?

— Обычно по средам и субботам.

— Какие у вас с ним отношения?

— Вот об этом-то я вам и хотела сказать. Он просто душка. Хотела бы я, чтобы таких мужчин было побольше. Такой лапочка — он и мухи не обидит.

— Понятно, он из тех, кто заходит главным образом, чтобы поболтать, верно?

— Какое вам дело до этого?

— Хорошо, скажи мне: в субботу вечером он был, как обычно, весел, говорлив?

— Ну, я не заметила в нем никаких перемен. Он всегда очень, очень милый.

— А после того он у тебя бывал?

— Ну, как обычно.

— Он говорил что-нибудь о братьях Клемент и том, что здесь произошло?

— Он никогда не сплетничает о чужих делах.

— Похоже, ты готова составить завещание в его пользу. С какого выхода он вышел?

— Тут только один путь — вниз по лестнице.

Керси сделал голос чуть потверже:

— Послушай, хватит со мной баловаться, девочка! Я спрашиваю конкретно: откуда он вышел?

— Вы же знаете, что мои друзья обычно входят и выходят через заднюю дверь.

— Так же вышел и Паркин в ту субботу?

Она все не могла решиться:

— Думаю, он вышел через парадное. По-моему, я слышала его шаги на тротуаре, но я не уверена.

— Ты это брось! Ты ведь подошла к окну поглядеть?

Она сдалась:

— Ну да, да! Я видела его. Когда я выглянула, он был уже на противоположной стороне улицы и разговаривал с младшим Клементом.

— То есть, он перед этим постучал в дверь или как?

— Нет, не думаю. Выглядело так, словно они просто случайно там встретились.

— Ну и что дальше?

— Да ничего. Зазвонил телефон, и я пошла в коридор, чтобы снять трубку. Я говорила по телефону минуты две, не больше, и вот когда я вернулась назад в комнату, я услышала этот хлопок.

Керси встал и положил куклу обратно на кресло. Девушка смотрела на него испытующе:

— Надеюсь, у Паркина не будет лишних неприятностей из-за меня?

— Девочка, милая! Подумай своей головой! — сказал Керси невесело. — Тебе не кажется, что когда ты начинаешь слишком беспокоиться о других людях, это плохой знак?

— Ублюдок!

Еще до того, как Керси затворил за собой дверь, он услышал гудение включенного пылесоса.

Уайклифф вернулся к фотографиям, все еще пытаясь вспомнить, о чем он думал, прежде чем его прервал Керси. Ах, вот оно — трубки! В общем-то, ничего интересного. Он уже начал собирать фотографии в пакет, когда вдруг заметил на одной из них стол Джозефа с пепельницей, раскрытым альбомом и трубкой. Она имела длинный чубук, как и те, другие, из коллекции на стене, но отличалась от них более глубоким раструбом.

Кажется, это знаменитый сыщик Пуаро говорил: «Мон ами, улика величиной в два фута так же ценна, как улика величиной в два миллиметра». Трудно понять мысли, произведенные серым веществом маленького бельгийца. Но криминальное расследование часто заходит по ложному пути из-за мелочей. Трубка на столе была хоть и не двух футов в длину, но все же заслуживала того, чтобы ее осмотреть еще раз.

Он поговорил по телефону с детектив-сержантом Трайс. Помимо своих прочих обязанностей, она отвечала за хранение ценностей и вынуждена была отражать атаки подозрительных родственников, которые спрашивали, куда после обыска подевалась драгоценная брошка погибшей тети или серебряный браслет любимой бабушки.

— Да, сэр, тут была трубка в кармане куртки Джозефа, наполовину выкуренная. Я плохо в этом разбираюсь, но похоже, она с маленьким раструбом, длинным чубуком и расширенным мундштуком.

— Так! Послушай, я прошу тебя немедленно отправиться в дом Клементов, взять там со стола Джозефа трубку, что лежит рядом с альбомом, и передать ее сержанту Смиту на снятие отпечатков. Если он даже не найдет различимых отпечатков, то все-таки на мундштуке остается «прикус» от зубов, по которому тоже можно идентифицировать курильщика.

Вошел Керси, явно довольный собой.

— Думаю, на сей раз нам удалось найти зацепку, сэр. У нас теперь есть свидетель, готовый подтвердить, что Паркин стоял у антикварной лавки и беседовал с Дэвидом Клементом, примерно за пару минут до девяти часов. Видимо, Паркин вполне мог войти в дом вместо Дэвида, когда тот пошел в бар за сигаретами.

Керси подробно пересказал свою беседу с Мерилин.

— Думаю, мы можем заполучить еще одного свидетеля того, что Паркин в доме побывал, — заметил Уайклифф и показал Керси снимок с трубкой.

— Не понимаю! — нахмурился Керси.

— Эта трубка совершенно непохожа на те, которые собирал Джозеф, зато она очень похожа на те, которые курит Паркин.

Керси, не имевший обыкновения курить трубку, явно сомневался:

— Неужели вы думаете, что он мог оставить трубку?

Уайклифф откинулся в кресле, не отрывая сонного взгляда от снимков на своем столе.

— Это нетрудно себе вообразить. Ты сам только что сказал, что Паркин вошел в дом вместо Дэвида, который отправился за сигаретами. Вероятно, Паркин заявил, что пришел повидаться с Джозефом, а Дэвид сказал ему, что Джозеф сидит в своей комнате на втором этаже: «Вы можете сами к нему подняться». Поднимаясь по лестнице, Паркин услышал выстрел и рванулся в комнату Джозефа — и нашел того умирающим в луже крови на полу. У Паркина в руке была трубка — я и сам держу трубку в руке, когда захожу куда-нибудь в гости, — он бросил ее на стол и нагнулся к Джо, чтобы выяснить, чем тому можно помочь.

Керси состроил кислую гримасу:

— Ага, а потом забыл об этом! Интересно, а потом он о трубке не вспомнил? Она все еще на месте?

— Я послал за ней Лиз Трайс, она заберет трубку и передаст ее Смиту.

Керси почесал подбородок:

— Подумать только, трубка все это время лежала там под самым нашим носом.


Глава 10


Зазвонил телефон.

— Уайклифф слушает.

Это звонили из Бюро Информации, с рапортом о пожаре в доме третьем по Гаррисон-Драйв.

— Мы ведь знаем о вашем интересе к этому дому, сэр.

Уайклифф чертыхнулся.

— Слушай, Дайан, я еду туда, на Гаррисон-Драйв. Отыщи Керси и скажи ему, чтобы он ехал за мной.

Дождь прекратился, но ехать все равно пришлось по улицам, которые были переполнены водой, и из-под колес машин поднимались фонтаны брызг, застилающие ветровое стекло. На Бир-стрит рабочие в оранжевых жилетах очень умело устроили полный хаос в движении, но Уайклиффу удалось вывернуть на Догс-Лег-Лейн.

Из дома на Гаррисон-Драйв валил густой черный дым.

Рядом стояла пожарная машина, две «Скорой помощи» и полицейский автомобиль. По саду тянулись размотанные пожарные рукава. Видны были оранжевые языки пламени, вздымающиеся вверх, очевидно, из кабинета генерала или комнаты над ним. К счастью, викторианские особняки строили с размахом, и между соседними домами всегда оставалось футов тридцать просвета.

Молодой пожарный передавал по радиотелефону какие-то сведения, стоя на подножке пожарной машины. Завидев Уайклиффа, он спрыгнул на землю.

— Я тут нашел другой подступ, с той стороны дома, но огонь чертовски силен.

— Что с жильцами — мужчина и женщина, брат и сестра?

— У обоих ожоги — у женщины довольно серьезные. Брат ее нашел внизу лестницы, когда она пыталась найти выход. Думаю, это у них опрокинулась масляная печь… — молодой человек бросил на Уайклиффа понимающий взгляд. — Вы ничего мне не хотите сообщить об этих странных людях?

Уайклифф высказался осторожно:

— У меня есть определенный интерес к ним. В этом деле, возможно, понадобится помощь полицейской экспертизы.

Раздался треск подломившейся древесины, и в воздух взметнулся целый фейерверк огненных искр, сразу же снесенных ветром.

— Это наверняка рухнул пол верхней комнаты. Еще немного — и займутся балки крыши. Мне лучше вернуться к работе.

Санитары «Скорой помощи» с носилками шли по саду вниз. Рядом шел полицейский констебль. Носилки погрузили в первую машину, и Уайклифф успел заметить невероятно бледное, но собранное лицо Гетти. Интересно, она что, оставалась в сознании? На переднее сиденье забрался человек и машина сорвалась с места.

— Как ее состояние? — спросил Уайклифф.

— Сильно обожжены ноги, сэр, но врачи, похоже, считают, что она выживет, — ответил констебль.

— А ее брат?

— Они сейчас им занимаются. У него пострадали руки и плечи, которыми он прикрывал сестру, пока вытаскивал из огня. Его увезут на второй машине, врачи не хотели, чтобы сестра оставалась здесь в ожидании его.

Через несколько минут по саду прошли еще двое санитаров, несущие сложенные пустые носилки; Паркин шел рядом с ними. Его руки были забинтованы до самых плеч и подвешены на перевязи, а сверху наброшена его старая шинель. Паркин глянул вбок и коротко усмехнулся, заметив Уайклиффа:

— Как говорится, наш пострел везде поспел, — проронил он саркастически.

У самой машины «Скорой помощи» он остановился и добавил:

— Это все масляная лампа в комнате отца. Она ее, вероятно, опрокинула.

И Паркин со вздохом глубокого сожаления позволил посадить себя в машину.

— Куда их повезут? — спросил Уайклифф.

— В отделение неотложной помощи при главной больнице графства. Женщину, возможно, определят в ожоговое отделение.

— А мужчину оставят на госпитализацию?

— В его возрасте, с учетом ожогов второй степени и шока, его ни за что не выпишут через день или два.

Когда Керси подъехал, то нашел своего шефа за домом — он рассматривал старую мебель и прочую утварь, местами обгоревшую, спасенную из дома и теперь валявшуюся прямо в саду.

— Оставайся пока здесь. Проследи за людьми из социальной службы, чтобы они распорядились куда-то поместить все это. Надо, чтобы за местом наблюдала полиция до того момента, как здесь начнет работать экспертиза. Конечно, от экспертов сейчас уже ничего не зависит, просто надо соблюсти требования протокола.

Полдома было уничтожено огнем, и пламя все еще не было ликвидировано, хотя его уже основательно пригасили. Через большой пролом в крыше наружу иногда вылетали язычки пламени, облизывая почерневшую черепицу.

— Думаете, это был несчастный случай? — спросил Керси.

— Конечно нет! — рявкнул Уайклифф раздраженно. — Если бы я что-то соображал, то именно чего-то такого и ожидал бы. Эта женщина находится в состоянии помешательства. Она устроила нечто вроде погребального костра для своего отца-генерала и одновременно жертвенное самосожжение, только с некоторой отсрочкой… — он горько усмехнулся. — А Гэвин вытащил ее из огня и все испортил.

Уайклифф обвел сад какими-то странными, потусторонними глазами, затем взял себя в руки:

— Ну все, мне пора.

Он поехал назад в офис. Улицы уже не были похожи на реки, ветер стихал. Усевшись за стол, Уайклифф около часа отдавал должное бумажной работе, скопившейся у него.

Люди уже собирались по домам, здание обезлюдело. Внизу уже образовались пробки вечернего часа пик. Асфальт и дома — все казалось вымытым дочиста, в облака на небе все редели, уступая место синеве. Сперва Уайклифф подумал навестить Зайчика Лэйна, но потом решил побеседовать в первую очередь с майором. Он спустился в буфет, куда нечасто захаживал. Тут имелись сосиски, бекон и поджаренные хлебцы — ассортимент, подходящий скорее для дома презрения отставных полицейских. Он запил все это двумя чашками такого же сиротского кофе и выкурил трубку, беседуя с коллегой из транспортного отдела. В семь часов он вернулся к себе в кабинет.

Подняв трубку, он запросил сведения по поступившим в неотложные отделения больным. В больницах к полицейским запросам всегда относились подозрительно, заранее ожидая, что против их пациентов полиция имеет зуб, что, впрочем, чаще всего оказывалось правдой.

— Так… Да, к нам поступал Гэвин Ллойд Паркин. Ему была сделана перевязка, он получил успокоительные средства. Нет, он не был принят ни в какое отделение, потому что отказался и ушел самостоятельно. Конечно, это было глупо с его стороны — пожилой человек, с ожогами второй степени. Конечно, он нуждался в наблюдении врача, но мы не смогли его уговорить. У нас тут по горло забот с больными, которые просто жаждут, чтобы их лечили. Одна из наших дежурных вызвала такси, и медсестра видела, как больной сел в машину… Куда поехал? Понятия не имею. Вам лучше спросить об этом у дежурной на приеме. Сейчас я переключу вас на приемный покой.

Дежурная приемного отделения сообщила Уайклиффу, что она связалась с конторой «Радио-Такси», которая находится у них прямо за углом, и что Паркин уехал на их машине примерно в половине седьмого.

У Уайклиффа не было ни малейших сомнений по поводу того, куда мог отправиться майор, и он немедленно перезвонил Зайчику Лэйну.

Но Лэйн сказал:

— Нет, я не видел его, мистер Уайклифф. А что случилось?

Уайклифф рассказал ему. Оказывается, Зайчик ничего не слышал о пожаре.

Потом Уайклифф связался с таксистской фирмой:

— Один ваш водитель принял сегодня вызов около половины седьмого.

Там пообещали связаться с машиной и отзвонить в полицию.

Затем позвонил Керси. Огонь в доме на Гаррисон-Драйв был потушен, но пожарная машина все еще там. Он поставил у дома полицейскую охрану, а эксперты смогут приступить к осмотру руин не раньше второй половины завтрашнего дня.

Он не успел побеседовать с Керси, как прорезались ребята-таксисты:

— Наш водитель только что отвез клиента к дому в Сент-Джонс-Корт. Задержка вызвана была тем, что клиент трижды просил по дороге останавливаться, и заходил в питейные заведения. Из последнего он вышел с бутылкой виски.

Уайклифф проехал через притихший город и остановил машину у здания старой таможни. В Сент-Джонс-Корт он направился пешком.

Никогда еще в его двадцатипятилетней практике работы в криминальной полиции ему не встречался случай с такой непредсказуемой развязкой. Это было не столько расследование, сколько состязание в уме и хитрости. Теперь он уже знал наверняка, что именно произошло, но многое зависело от интерпретации, в частности, по какой статье выдвигать обвинение. Для двух предполагаемых обвиняемых это означало разницу между длительным тюремным заключением и условным наказанием с отсрочкой приговора. Самым честным и простым для него решением было вынести решение о задержании — а там пусть ломают себе голову юристы. Но Уайклифф редко пользовался своей честностью в личных интересах.

Он не имел права впускать в эту область эмоции, но не мог сдержать себя. Несомненно, майор и Зайчик Смит взяли меч правосудия в собственные руки — и совершили ужасное преступление. Гораздо проще, например, стукнуть какую-нибудь старушку по голове и сбежать с ее сумочкой. Британская юстиция ненавидит всякую частную инициативу в ее сфере, но Уайклифф зачастую не мог согласиться с таким подходом. Его не оставляло смутное ощущение, что расследуя это дело, он преследовал в глубине души какую-то свою личную цель — только трудно было сказать, в чем эта цель заключалась.

В окошке над входной дверью у Зайчика Лэйна был виден свет. Уайклифф постучал, и почти сразу же на лестнице послышались шаги и Зайчик открыл ему. Казалось, он сделал это с облегчением.

— Мистер Уайклифф! Заходите, заходите, давайте я помогу вам снять плащ… — и добавил шепотом: — Он уже здесь, и я за него очень беспокоюсь.

Комната выглядела точно так же, как и несколько дней назад, когда Уайклифф играл здесь в домино в этой же компании. Коробка с костяшками все еще стояла посреди большого стола. В камине горел огонь, майор пил свое виски в своем привычном кресле. Руки его были перевязаны, левая висела на перевязи, а правая была свободной, и ею он держал стакан со своим любимым напитком, наполовину уже опустошенный. Щеки его горели неестественным румянцем, глаза казались еще более навыкате, чем всегда, дышал он с шумом, словно преодолевая сопротивление воздуха. Тем не менее, Уайклиффа он приветствовал своей обычной сардонической усмешкой.

— Вы времени даром не теряете, Уайклифф!

Зайчик вставил:

— Майор прибыл минут двадцать назад.

Уайклифф повернулся к Паркину:

— Вам следовало остаться в больнице.

Паркин набрал в рот хороший глоток виски, проглотил и неуклюже вытер рот тыльной стороной ладони.

— Нет, мне здесь больше нравится. Зайчик позвонил в больницу насчет Гетти, ему сказали, что ее состояние не хуже, чем можно было ожидать. Непонятно, правда, что это значит. — Он повернулся к Уайклиффу и скривился от неожиданной боли. — Надеюсь, вы поняли, что она решила спалить себя живьем вместе с отцовскими вещичками? — Он вздохнул. — Никогда не думал, что она так глубоко переживает все это. Представить только! Нет, я не имел права доводить дело так далеко.

Он отвернулся.

А Уайклифф подумал: «Бедная Гетти! Теперь она обязана брату жизнью, и никогда ему этого не простит!»

В этой комнате сама атмосфера словно задавала нужный темп разговора, длинные паузы и недомолвки. Громко тикали часы. Майор все еще дышал прерывисто, как после пробежки, и это заставило двух других с тревогой посматривать на его покрасневшую физиономию.

— Гетти всегда была странной девочкой, — продолжал майор. — Ей нужно было родиться мужчиной. Она все никак не могла смириться, что мужчина в семье — я, и притом не такой, каким она воображала настоящих мужчин… — Он неожиданно усмехнулся: — М-да, если бы она и впрямь была мужчиной, то тогда — берегись, армия!

Они помолчали. Паркин снова повернулся к Уайклиффу, теперь с несколько сонным выражением на лице:

— Если с ней будет все нормально, дайте ей рассказать вам ее собственную версию, ладно? Не надо на суде склонять ее к чему-то, внушать всякие мысли. Я хочу сказать, она вряд ли признается, что… — он снова осекся и продолжил уже на другой ноте: — Она просто не вынесет, что я предстану перед судом, «наплевав на дорогого папочку». Она убеждена, что я всю жизнь только этим и занимаюсь — «плюю на дорогого папочку».

Он отпил еще глоток виски, подумал и сообщил:

— Ну теперь, я думаю, ей не придется беспокоиться.

Зайчик Лэйн следил за ним с тем выражением озабоченности, с каким мать наблюдает за больным ребенком.

— Ему нельзя столько пить. У него сердце…

— Да брось ты, Зайчик! — оборвал его майор. — Не корчи из себя наседку!

— Я думаю, надо позвать Макдональда. Макдональд — его лечащий врач, наблюдает его по поводу сердечного заболевания.

— Можешь звать доктора или уж сразу похоронщика, но только после того, как я расскажу мистеру Уайклиффу то, что собирался, после, но не раньше! — Он подвигался, пытаясь пристроиться в кресле поудобнее. — Вы уже уяснили, Уайклифф, что Джо застрелился из-за этих проклятых побрякушек, которые приволок его брат, эта сволочь?

Уайклифф кивнул.

— Я был как раз на лестнице и услышал выстрел. Если бы я вышел парой минут раньше, я мог бы спасти его. А на улице я встретил брата, он пошел своей дорогой, а я вошел в дом.

Голос не слушался майора. Он налил себе в стакан еще виски.

— А что получается, я один здесь пью? Зайчик, о чем ты думаешь? Разве Уайклифф трезвенник, а?

Зайчик вопросительно поглядел на Уайклиффа, и тот кивнул. Лэйн поднялся и пошел на кухню.

Майор Паркин проводил его глазами:

— Хороший мужик. Соль земли, вот кто он. Это моя ошибка — я воспользовался его преданностью. Никогда не мог устоять перед соблазном показать нос.

— Кому? — кротко спросил Уайклифф.

— Судьбе! — усмехнулся майор.

— А вы фаталист?

— Закоренелый. У меня всегда был фаталистский взгляд на жизнь, а следовательно, я был вынужден признавать свое полное бессилие… — он засмеялся и тут же скривился от прорезавшейся боли. — Мой разум говорит мне об этом, но все остальное мое существо яростно сопротивляется такой мысли.

— И что же дальше?

Паркин махнул рукой:

— А дальше — я! Разве мы все не состоим из противоречий? Полные нули, которые пытаются стать единицами.

Вернулся Зайчик Лэйн, с неизменным подносом, на котором стояла бутылка белого вина и чистые стаканы. Он установил поднос на низенький табурет, вытащил из откупоренной уже однажды бутылки пробку и глянул на Уайклиффа.

— Спасибо, — кивнул Уайклифф.

Ну что ж, семь бед — один ответ. Конечно, правильнее всего для Уайклиффа — настоять на немедленном вызове доктора, но и без всякого врача было ясно, что Паркину очень плохо.

Лэйн налил два стакана вина и передал один Уайклиффу, потом подбросил несколько кусков угля в камин и наконец сел. С некоторым усилием майор налил себе еще порцию виски и капнул воды.

— Ваше здоровье, джентльмены!

Он выпил почти до дна. Глубокий вздох — и снова послышалось его хриплое, неровное дыхание. Майор не отрываясь смотрел в пламя камина. Когда он заговорил, голос его звучал приглушенно, словно сдавленный тяжелыми воспоминаниями.

— Джо уже ничем нельзя было помочь — у него полчерепа снесло. Я спустился вниз, в контору, и позвонил Зайчику, а потом стал дожидаться Дэвида. Когда тот пришел, я ему показал, до чего он довел брата — что он натворил.

Майор говорил с угрюмой решимостью, и Уайклифф никогда еще так полно не ощущал мощь этого человека.

— Дэвид не особенно был склонен к разговорам, и вообще отнесся к происшедшему довольно холодно, можно сказать, жестоко. Я высказал ему все, что о нем думал, и тут он стал агрессивен. В тот момент мы как раз спустились с лестницы, чтобы звонить в полицию… — голос майора приобрел металлические нотки. — И тогда он ляпнул какую-то глупость, которая меня взбесила, и я его ударил.

Вслед за этим последовала такая долгая пауза, что Уайклифф уже начал было думать, что майор рассказал все, что намеревался. Теперь Паркин дышал мелко и часто, а щеки его потеряли румянец. Он поднес к губам стакан, но потом раздумал и не выпил. Прежде чем заговорить, он дважды безуспешно пытался совладать со своим голосом, прежде чем привел свои связки в нормальное состояние.

— Я ударил его только раз, и он упал. По пути он треснулся головой об угол письменного стола и сбил на пол маленькую статуэтку в форме обнаженной девушки. Каким-то образом он умудрился раскроить себе череп. Вы мне сказали уже недавно, что у него там были слишком тонкие кости… Одним словом, он больше не двигался.

Паркин глубоко вздохнул, снова поднес ко рту стакан и выпил. Вероятно, виски попало ему в дыхательные пути, потому что он закашлялся. Приступы кашля жутко сотрясали его огромное тело. Зайчик взял у него из рук стакан, но они ничем другим не могли помочь майору. Это продлилось минуту-другую, потом кашель начал стихать. Майор, с багровым лицом, кое-как пробормотал:

— Извините… Не в то горло попало… — он протянул руку к своему стакану, который держал Лэйн, и медленно выпил. — Вот так, теперь хорошо! Так вот, он был мертв. Я не хотел его убивать, только слегка проучить, но так уж вышло… Но я не могу сказать, что я был сильно опечален. Я видел многих гораздо лучших людей, которые ни за что ни про что гибли на войне, а Дэвид был крысой!

И снова повисла тишина, прерываемая только стуком часов. Можно было ожидать, что Уайклифф приступит к опросу их обоих, но он сидел неподвижно, молча уставясь в горящий камин.

Через некоторое время дыхание майора стало поспокойнее, и он продолжил свой рассказ:

— Вскоре вслед за тем пришел Зайчик. Я впустил его через вход магазина. Конечно, он еще не знал насчет младшего Клемента, и был просто в шоке… — Паркин говорил отрывисто, с долгими паузами между словами, не только потому, что задыхался, но и оттого, что словно обдумывал каждое слово. Казалось, он говорит больше сам с собой, чем с Уайклиффом. — Я решил не вызывать полицию. Если бы этот подонок выжил, я бы на все пошел, чтобы изобличить его как дешевого мошенника. Но теперь, когда он умер, ему следовало остаться в памяти людей тем, кем он был — убийцей!

Снова пауза.

— Он убил Джозефа, убил так же точно, как если бы сам нажал на курок. Замысел был простой — Дэвид Клемент исчезнет вместе со своей яхтой, и все будет выглядеть так, будто он застрелил брата, а сам смылся. Нужно было только убрать оружие и спрятать яхту с телом. Я не видел в этом никакой несправедливости — и сейчас тоже не вижу. — Голос его дрогнул, и он добавил: — Но это было безответственным поступком, а если учесть, какой эффект это оказало на Гетти, — то просто безобразным.

В сущности, когда человек, только что объявивший себя рьяным фаталистом, начинает говорить о всяких побудительных мотивах, о виновности и о возмездии, в этом есть немалая толика иронии. Но в тот момент Уайклифф этого противоречия в словах майора не усмотрел.

Паркин выпил еще глоток виски и снова закашлялся. Но теперь стакан вывалился из его рук и покатился на пол, а пароксизмы кашля были сильнее и следовали безостановочно один за другим, так что он не мог даже успеть вдохнуть воздух. И вдруг неожиданно кашель прекратился, огромное тело майора перестало сотрясаться, и он застыл в кресле.

— Кончился… — свистящим шепотом сказал Лэйн.

Уайклифф склонился над неподвижным телом.

— Я позвоню Макдональду, — уныло пробормотал Лэйн.

Он позвонил, и они молча сидели, ожидая доктора. За окнами уже стемнело, и комната была освещена только пламенем камина. Зайчик Лэйн встал, зажег свет и задернул куртины, как чинный горожанин. Потом он заговорил дрожащим голосом:

— Когда он пришел, он уже был слегка под мухой, и с собой у него была еще полная бутылка. Он сел в это кресло и просто стал наливать и пить, а я ничего не мог с этим поделать… — Глаза Лэйна блестели от слез. — Он рассказал мне, откуда у него ожоги, и добавил: «Наш приятель Уайклифф чуть было не лишился своего приза».

— Неужели так и сказал?

Приехал доктор Макдональд, высокий, крупный рыжеволосый шотландец. Он тяжело поглядел на фигуру Паркина и спросил:

— Ну, и что же он на сей раз с собой сделал?

Лэйн объяснил, и доктор быстро осмотрел Паркина.

— Ну что ж, неудивительно. Огненная вода — вода жизни. Она же вода смерти, если ее пить слишком много при больном сердце и после ожогов горящим маслом… Но, конечно, тут можно с уверенностью сказать, что он твердо решил убить себя тем или иным способом. — Он повернулся к Лэйну: — Если его дом сожжен дотла, то вряд ли имеет смысл перевезти тело туда. Как думаете?

— Я хотел бы оставить его здесь, — сказал Зайчик Лэйн. Он переводил оценивающий взгляд с Уайклиффа на доктора и обратно. — Интересно, мы втроем сможем поднять его и перенести его в маленькую гостиную, на этом же этаже. Там стоит кровать, на которой умерла моя мать. Под конец она стала совсем плоха и уже не могла подниматься в верхнюю спальню.

Макдональд пожал плечами:

— Ладно, только вам предстоит обговорить это с его сестрой.

— Погодите пару минут, я сейчас подготовлю кровать.

Зайчик засуетился, захлопотал, и когда минут через десять они с трудом втащили тело майора Паркина в комнатку, кровать уже была застелена свежей простыней, смутно пахнущей лавандой.

— Я позвоню Марти Джуэлу, похоронщику, он все организует чин-чинарем, — сказал Зайчик Лэйн, и искоса глянув на Уайклиффа, добавил: — Я оставлю ему ключи, чтобы он смог войти, даже когда меня здесь не будет.

Он явно ожидал ареста и пытался прощупать свои шансы.

Когда доктор ушел, а Зайчик переговорил по телефону с похоронщиком, они еще посидели вдвоем у камина, куря. Часы на каминной полке показывали половину десятого и Уайклифф, не веря своим глазам, сверился с собственными часами. Просто трудно было осознать, что всего пару часов назад он еще был в своем кабинете.

Один раз Зайчик Лэйн открыл было рот, но раздумал говорить. Тогда Уайклифф сам спросил его:

— А майор не говорил вам, что такого сказал Дэвид Клемент провокационного, из-за чего все и случилось?

Зайчик поерзал в кресле:

— Ну, вы сами можете догадаться. Он выразился о брате, обо мне и Паркине: «три старых болтливых педика».

— Понятно.

Прошло еще некоторое время в молчании, и Зайчика явно все больше угнетало странно пассивное поведение следователя. Он ожидал развязки. Но Уайклифф сидел себе и курил, уютно обнимая пальцами теплую трубку.

Его следующий вопрос показался абсурдным после всего, что было сказано и сделано:

— А что насчет книги о «чиппендейле»? Она оказалась в комнате Джозефа.

— Я одолжил ее Джозефу раньше. Просто использовал как предлог.

— И это вы, наверно, вели машину и потом бросили ее в карьер?

— Да, но…

— И пошли домой пешком?

— Да, ведь…

— Отвечайте только на вопросы. Официальные показания вас попросят дать позже. — Уайклифф говорил жестко, отрывисто.

Тем не менее следующий вопрос родился у него нескоро.

— Вы собирались представить такую картину, будто бы Дэвид Клемент застрелил брата и скрылся. А разве не было бы более убедительным, если бы вы изъяли из сейфа деньги и ценности? У вас ведь был ключ.

— Я подумал об этом, но майор и слышать не захотел. Он сказал, что мы не имеем понятия, что тут кому из братьев принадлежало.

Вот это нравственное чутье, саркастически подумал Уайклифф.

— В кармане куртки Дэвида оказалось два пресс-папье стоимостью в пять тысяч фунтов.

— Значит, они там были с самого начала. Мы ничего у него из карманов не доставали и ничего туда не клали.

Наверно, Дэвид Клемент потихоньку сунул пресс-папье к себе в карман, чтобы брат не увидел.

Часы отстукали еще несколько минут.

— А майор объяснил вам, что собирается затопить яхту «Манна» в бухте у Портеллина?

— Нет, он сказал просто, будто знает такое место, где яхту можно пустить на дно безо всякого риска, что ее найдут, и откуда он сам сможет догрести до берега на лодочке.

— А каким образом на пляже в Сент-Джуллиоте оказался револьвер?

Лэйн покачал головой:

— Этого я не знаю — я в это время был занят сбрасыванием машины в карьер. А уже позже майор сказал мне, что обронил револьвер случайно, пока тащил лодку к воде по пляжу, и в темноте не смог найти и подобрать.

— И вы ему верите?

— Не знаю. Майор был странным человеком, часто ему просто доставляло удовольствие, когда все козыри были против него.

— Знал ли он, что это пистолет его отца?

— Понятия не имею.

В четверть одиннадцатого Уайклифф наконец поднялся.

— Я не стану вас арестовывать. Я советую вам завтра в девять утра прийти в полицейский участок на Мэллет-стрит и сделать чистосердечное признание. Вам будет предъявлено обвинение в соучастии в незаконном перемещении трупа. В суде полиция не будет возражать против внесения за вас залога. Впрочем, впоследствии могут появиться и другие обвинения. Поживем — увидим.

Зайчик медленно встал из кресла, не веря своим ушам.

— Вы хотите сказать, что мне не надо ехать с вами?

Уайклифф не отвечал. В маленьком коридорчике он натянул свой макинтош. Зайчик открыл перед ним дверь. Стояла ясная звездная ночь.

— Найдите себе хорошего адвоката и расскажите ему все как было, — сказал на прощание Уайклифф.

Хелен смотрела «Ночные новости». Когда Уайклифф вошел, она выключила телевизор и обернулась. На лице ее было странное выражение.

— Ну что, расследование закончено?

Он отвечал тихо, словно подавлено:

— А это было и не расследование. Так, охота на диких гусей. Стрельба влет.

— В газете написано, что ты очень точно все рассчитал при поисках яхты.

— Ага, очень точно. Лучше бы я оставил эту чертову яхту лежать там, где она лежала.

Он хотел добавить: «А теперь майор мертв, Гетти в больнице, а что будет с Зайчиком Лэйном — Бог знает…» Но промолчал — иначе слишком многое пришлось бы объяснять.

— Я сейчас подам тебе ужин. Как ты смотришь на холодную ягнятину с салатом?

— Давай что есть.

Когда Хелен через четверть часа вернулась в комнату с подносом, Уайклифф в задумчивости смотрел в огонь камина.

— Ты не забыл, завтра мы будем на обеде у Олдройдов, а ведь мы ничего еще не решили.

Она поставила поднос на журнальный столик у его кресла.

— По-моему, все уже решено, — ответил он.